«Родина дремлющих ангелов»

От автора

Посвящается маме и папе

Написать что-либо внятное я решился в 33 года и только за деньги. Хотя в литературе упражнялся с детства. Впрочем, и эта книга могла не появиться на свет, если бы не встреча с тремя людьми…

Мой учитель Валерий Куринский знал 50 языков, овладел скрипкой, проникся высшей математикой и, не жалея времени, понуждал меня занимательно складывать слова. После его первой похвалы моя учеба завершилась.

В студенческие годы я сдружился с Юрием Диаковским. Многие мои работы — результат наших длительных увлекательных бесед. Это своеобразное сотворчество доставляло нам немало удовольствия. Однако все обрело реальные законченные формы благодаря Евгению Юхнице — президенту издательского концерна «Нико». Он столь щедро оплачивал мои произведения, что отказаться от такого занятия было грешно.

Напоследок хочу добавить: в авторском переводе на украинский язык книга называется «Земля замріяних янголів».

Глава 1. Пределы рая

Родина дремлющих ангелов

Украина — это капище невозмутимых мудрецов. Наш главный религиозный ритуал — упорное ожидание бесплатного чуда.

Говорят, что под лежачий камень вода не течет. Украинцы с этим не согласны. Мы триста лет сидели сиднем в центре Европы и ждали «самостийности». Бог не выдержал такой наглости и свершил чудо. Удовлетворенные результативностью своей религии, мы ожидаем других чудес. Например, процветания и благополучия. При этом нас не пугает время и кратковременность жизни. Мы ведем себя, как бессмертные люди, которым не падает на голову кирпич, но зато падают мешки с твердой валютой.

Украинцы — это нация, полностью лишенная комплекса неполноценности. Из всех видов ожидания мы избрали самую зрелую философскую форму. Как индивидуумы с окончательно сложившимся представлением о мире, мы вгоняем окружающую жизнь в понятные нам алгоритмы развития. Все «зная», мы пребываем в постоянном ожидании, опираясь на заготовленные ярлыки. Очередной парламент для нас — ничто. Очередной премьер для нас — никто. Флот — это то, что делится само по себе. Гривна — это рубль. Свинья — это сосед. А сало — это продукт.

Активные деловые люди в наших глазах выглядят, как озабоченные меркантильные дураки, лишенные традиционной украинской духовности. А с другой стороны, они подтверждают ожидаемые нами чудеса. Не двигаясь с места и не предпринимая каких-либо усилий, мы наблюдаем за переменами вокруг: нашествием иномарок, строительством новых магазинов, появлением диковинных товаров. Мы смотрим на все это, как на закономерное следствие своих ожиданий. Теоретически у нас все есть. Главное — этого дождаться.

Незыблемость тихого украинского рая очевидна. Турки с москалями приходят и уходят, а девочки с веночками и дедушка с бандурой пребывают вечно. Свою главную религиозную песню мы сделали государственным гимном. «Згинуть нашi вороженьки, як роса на сонцi» — то есть сами по себе… «Запануєм i ми, браття, у своїй сторонцi» — то есть когда-нибудь, сейчас нам не до этого. «Ще на нашiй Українi доленька доспiє» — другими словами, сытый украинец незрелыми плодами питаться не привык.

Для нас судьба — это не факт настоящего времени, а нечто до сих пор несуществующее. Все, что с нами происходит, не имеет никакого значения, потому что в каждом украинском доме обитают монахи похлеще буддийских, знакомые с невиданным чувством нирваны.

Нам странно наблюдать за поведением американцев, англичан, французов, русских и так далее. Они постоянно лезут в мировую историю, что-то декларируют, «выпендриваются», нападают на соседей. То есть ведут себя, как ущербные люди. Сидя на пороге своей хаты, которая с краю, мы медленно жуем галушку и не можем понять, чего это немцы постоянно лезут к нам во двор. Может, они нам завидуют? Этих гансов не разберешь: то они корову забирают, то гуманитарную помощь суют. Складывается впечатление, что весь мир танцует перед нами на задних лапах и пытается привлечь к себе внимание. Наверное, окружающие нас народы не могут догадаться, что нам на них даже плевать скучно.

Украина самодостаточна. Это российскую птицу-тройку постоянно гоняют или на Аляску за снегом, или в Порт-Артур за мордобоем. А нашим задумчивым волам ходить некуда и незачем, ну разве что в Крым за солью.

Украинская философствующая душа не приемлет резвых нордических мыслей или поступков. Ведь ожидание чуда — это сложнейшая внутренняя практика. Она не позволяет нам отвлекаться на суетное. Только хрущи, которые «над вишнями гудуть», имеют право тревожить нас по вечерам. Нас бессмысленно чем-либо соблазнять. Изначально поместив себя в центр Вселенной, мы существуем в ином измерении. Нам не нужна целеустремленность. Мы сами являемся целью. Мы ни в ком не испытываем нужды, но в нас нуждаются все: варяги любили у нас пожить, татары — поживиться, Петр I не мог без нас построить Петербург, его дочь не могла спать без нашего мужчины. Сталину мы помогали охранять лагеря, а Гитлеру — воевать. У нас так много чудотворного здоровья, что даже Чернобыль мы согласились взять на себя.

Мы запросто помогаем решать проблемы соседям, потому что своих проблем у нас нет. Люди наблюдательные это давно заметили. Русский писатель Иван Бунин был яростным хохломаном. Он неустанно повторял, что украинцы — это абсолютно реализованная, эстетически совершенная и гармонически развитая нация. Что ничего подобного в мире больше нет. Бунин, конечно, не ошибся.

Украинцы превосходны не в своем умении ожидать, а в том, что они сами являются чудом. Как совершенные создания, мы ничего не создаем. Откровенно проявленная гениальность обиженного «кріпака» Шевченко — это неприятное исключение, подтверждающее правило: совершенство в декларации и развитии не нуждается; оно помогает развиваться только тому, что существует за его пределами. Украинские священники, писатели, поэты, художники, политики, полководцы, режиссеры, актеры, певцы, конструкторы, ученые, изобретатели, умельцы вечно разъезжают по миру и объявляют себя русскими, американцами, турками, поляками, французами — кем угодно, чтобы бедные, ущербные народы имели повод гордиться собой.

Украина — родина дремлющих ангелов. Ее безмолвное ожидание наполняет чудесами планету. Ее нельзя завоевать, поработить или уничтожить. Она не чувствительна к событиям. Ее жизнь не протекает и не происходит. Она вне событий и времени. Она не помнит свой день рождения и не знает своего возраста. Она сама себе достойный собеседник. Ей не с кем спорить и нечего доказывать. Для нее уже все произошло.

Справка землемера

История мира — это победа Человека над Землей. И только история Украины — это победа Земли над Человеком.

От Бога всем досталось понемногу: немцам — колбаса, французам — лягушки, британцам — королева, неграм — бегемоты, индусам — точка на лбу, а украинцам — третья часть всех запасов чернозема.

Этим примечательным фактом мы часто и нагло гордимся, упуская из виду, что изобилие в таких масштабах равноценно катастрофе. Голуби, живущие на элеваторе, от тяжести раскормленного тела теряют способность летать и служат пищей всем, кому не лень.

Конечно, с виду мы не похожи на людей, избалованных сладким и жирным. Однако сытость у нас в крови. С каменного века люди, проживающие на территории Украины, могли не думать о завтрашнем дне. Кочевнику и земледельцу здесь редко приходилось отдыхать, потому что редко приходилось напрягаться. Всего было вдоволь, и жадность у нас определялась позой тела. Кто хотел больше — тот на карачках стоял дольше.

Излишек продуктов у нас порождал целые общины ленивых романтиков. Можно было годами, почесывая пузо, любоваться звездами где-нибудь на Запорожье и думать о вечном…

Эту лавочку тихо прикрыли, но романтиков меньше не стало. Ситуация напоминала застольную сцену: водка, салат, колбаса и реплика: «Ребята! Зачем нам ходить на улицу, у нас же все есть».

Стратегия выживания, в прямом смысле, лежала под ногами. Семьями и в одиночку украинцы могли спокойно жить на отдаленных хуторах, не испытывая нужды в соседях. Плодородие земли и замкнутое натуральное хозяйство гарантировали длительную автономию. Общинная жизнь для нас была вынужденной мерой для совместной обороны и, как правило, весьма непрочной.

К примеру, у древних египтян без совместного общинного труда на урожай рассчитывать не приходилось. Строительство оросительных систем требовало усилий множества людей и организаторских талантов. Отсюда вытекали порядок, бюрократия, империя, пирамиды и прочая дрянь, от которой романтики дохнут.

Именно этого добивались большевики в 33-м. Ведь главное чудо советской империи — не полет человека в космос, а умерший от голода украинец. Грандиозность этой операции поражает воображение. На огромной территории в каждый дом, сарай и ямы врывались люди с целью забрать даже помои. Это мистика в чистом виде. Украинцам доказали, что надежда на силу земли не спасает, а гробит.

Уроков мы не извлекли. Нас радует не консерватория, а домашняя консервация. Наше массовое выживание на шести сотках без применения спецтехнологий — оскорбительный вызов всему цивилизованному миру. Нам начихать на все валютные фонды. Для украинца валюта — это не цифры в компьютере, а запасы в погребе. Ядерное наследство здесь, конечно, ни к чему… Нация определилась — лучше летом ползать на карачках, чем зимой ходить в штыки. Каждый сажает, что может: американцы — наших премьеров, а мы — картошку. Причем картошку у нас сажают все, начиная с министра культуры и заканчивая прачкой.

Это явление давно вышло за пределы разумной необходимости. Украинское огородничество превратилось в своеобразный культ с ритуалом жертвоприношения. Когда, не считаясь с расходами, состоятельные люди нанимают рабочих следить за фамильными грядками, — это уже не издержки человеческого фактора, а зловещий триумф чернозема.

Источник изобилия сделался причиной нашей болезни. Прямо посреди огородов мы строим космические корабли, на которых некуда летать, собираем танки, на которых не воюем, и воспитываем гениальных людей, в которых не нуждаемся.

Весь мир порывается туда, где еще не был. И только нам хочется туда, где нас уже нет: на теплый, утопающий в зелени хутор, где будут «мама молодая и отец живой». Мы, ленивые набожные романтики, крылатые бездельники земного рая, не можем поверить, что земля нам давно не помощник. Польские и турецкие труженики, которых мы регулярно вешали, сегодня выглядят сильнее нас. Неужто и в самом деле труждающийся достоин пропитания? А нам так долго верилось, что пропитания достойны только мы!

Где-то за пределами Украины на камнях, песке и болоте выросли страшные сказочные царства, в которых за деньги тепло и вода… Они желают, чтобы и мы заплатили. Как будто украинцы способны забыть тысячелетнюю Божью благодать ради занятий кредитными процедурами.

Мы же понимаем, что суетный труд не для нас, и, если вареники сами в рот не залетают, значит, погода нелетная.

Сдаваться нельзя и терпеть бессмысленно. Остается землю закатать асфальтом и начать новую жизнь. Моковка расти не будет… Зато романтики смогут ходить строем, рисовать мелом и кататься на роликах.

Селекция угрозой

Мужчины, не способные отвечать за свои слова, не смеют называться баями, беками и ханами — они просто скромные дехкане. Однако скромность в условиях современной демократии считается недостатком и господский титул примеряет всякий, кто остался без присмотра. С некоторых пор украинское общество утратило иммунитет к лидерам низкого качества.

Неустанно повторяем, что мы — дети казацкого рода, но нас, почему-то, не смущает тот факт, что члены запорожского рыцарского круга детей старались вовсе не иметь, тем более таких, как мы. Если бы хоть один запорожец появился сегодня где-нибудь на улице — современная публика наложила бы в штаны от страха. Какой там «Беркут», какая «Альфа»! Даже видавшие виды современники ужасались этому легиону экстремистов и высказывали свое сочувствие их старшинам. Ведь занимать какую-либо должность в пределах степных вольностей было смертельно опасно.

Казак — это не гопак, а (согласно научному определению) лично свободный и вооруженный мужчина. Подчиняться случайным людям было не в его правилах. Поэтому в основе школы запорожского лидерства лежала прямая угроза. Прежде чем выпячивать грудь и раздувать щеки, запорожец задавался вопросом: «А не тонка ли у меня кишка?» Исходя из многочисленных примеров, он знал, что завоевать здесь доверие общества и не оправдать его — означает верную гибель.

Каждый казак, решившийся выделяться своими достоинствами из общей массы, рисковал быть избранным на должность. При этом его согласия никто не спрашивал. Отказаться от предложенной чести можно было только символически, не более двух раз. Если кандидат начинал упираться по-настоящему, то, в лучшем случае, его могли сделать инвалидом, чтобы впредь не выдавал себя за крутого.

Принимая должность на годичный срок, запорожский лидер буквально ходил по лезвию ножа. Сотни глаз внимательно следили за каждым его движением. Малейшее нарушение действующих законов, или коллективных представлений о справедливости, немедленно бралось на заметку. За редким исключением, до окончания положенного срока должностное лицо считалось неприкосновенным. Но после очередных перевыборов грешное руководство кончали на месте. За теми, кто уцелел, пожизненно оставалось почетное право носить звание «Бывший кошевой» или «Бывший судья» и т. д. Это служило своеобразной компенсацией за вредность и проявленное мужество.

В то время в Украине даже самый признанный и сильный авторитет не мог чувствовать себя в безопасности. Богдан Хмельницкий, к примеру, носил под шапкой бронированную мисюрку. Потому что друзьятоварищи периодически норовили проломить ему голову в собственных апартаментах.

Украина была обществом вооруженных мужчин, и лидер получал обратную связь не газетными публикациями, а свинцовыми шариками. Это обязывало. Продуктивно работая на благо коллектива, казацкая старшина не расставалась с булавами и перначами, чтобы в любой момент принять критику народа.

Лидеры той эпохи были достойны своих избирателей. Сегодня тоже достойны, но качество избирателей другое. Лишившись права на владение оружием, наши мужчины изменились конституционально. Если раньше, вступая в диалог, украинец хватался за саблю, то сегодня он может хвататься только за сердце. Скорость выстрела мы заменили дальностью плевка. Лидеры не боятся возмездия. Беззащитность мужской массы разложила нацию. Мелочность угрозы определила новое качество элиты и, соответственно, нашей жизни.

Горе не в том, что у нас начальство слабое, а в том, что мы не разбираемся в нарезном оружии. Американской элите нетрудно оправдывать доверие народа. Там, где хранится 20 миллионов снайперских винтовок, иначе и быть не может. Ведь дело здесь не в политических убийствах, а в ощущении реального права личности на защиту своей жизни, чести и достоинства, минуя посредников. То, что нельзя защитить, люди предпочитают не иметь. Поэтому малейшее посягательство на личное оружие в США воспринимается как посягательство на все, что есть у человека. Готовность индивидуума в любой момент превратиться в вооруженную оппозицию определяет степень его социальной полноценности. Чего можно ожидать от нации, когда в мужчинах воспитывают комплекс вины за естественное желание потрогать парабеллум? Ничего, кроме покорности тупого стада.

В результате юридических ухищрений украинский мужчина стал похож на петуха, которому отрубили клюв и вырвали шпоры. Имея право на протест (согласно Конституции), он не имеет права на оружие (за исключением охотничьего). То есть жениться можно, но секс запрещен. Украина — территория старых демокртических традиций. Здесь понятие свободы было неотъемлемо от права владения оружием. Нет оружия — нет угрозы и, соответственно, нет смелых лидеров и прогресса. А самое главное — у нас нет чувства собственной значимости. Мы живем по законам, отрицающим нашу генетическую память. Отсутствие селекции угрозой опустило каждого из нас. Мужчины стали бояться того, чего раньше не боялись женщины и дети. Мы все разучились отвечать за свои слова и делаем вид, что так и было. Но так не было. И, возможно, не будет, если товарищ маузер поддержит нашу беседу.

Комфорт враждебных вихрей

Украинские политики — буйные эротоманы. Они обожают играться в девочек, которых всякие нехорошие дяди лишают невинности. О том, что девственность можно потерять только раз, правилами игры не предусмотрено, поэтому этот таинственный процесс каждый стремится пережить многократно.

Ежедневно, открывая газету или включая телевизор, можно узнать очередную гадостную новость о какой-либо украинской партии, политической фигуре или чиновнике. Как правило, это разговоры о том, кто украл, чего и сколько; кто готов продать родину целиком или по частям, и о том, кто берет на себя слишком много.

Всю эту чушь у нас почему-то называют компроматом, хотя в толковом словаре ясно сказано, что компрометировать — значит обесславливать или подрывать репутацию. Странно, неужели в нашем обществе есть политики, которых можно лишить доброго имени? Ведь любая бабка у подъезда вам уверенно скажет: «Якщо людина начальник — значить вона злодiй».

Репутации порядочного человека у нас автоматически лишается каждый, вступивший на официальную должность. Судя по количеству грязи и взаимных обвинений, в нашей стране врагов народа больше, чем самого народа. При этом грызня украинских политиков протекает как-то очень вяло и скучно, без особой приверженности и фанатизма. Возможно, вечные поиски компромата утомили наших граждан. Ибо это чем-то напоминает гонку ядерных вооружений, когда оппоненты имеют за пазухой достаточно убийственных аргументов, но применять их по назначению часто не могут или не хотят, заранее зная о полной бесполезности такой войны.

Трудно представить украинского политика или чиновника, повесившегося в туалете на подтяжках с запиской в кармане: «В моей смерти прошу винить оппозицию».

У нас никто не будет хлопать дверью, уходить в отставку, каяться или краснеть. Подобные вещи ни для кого не являются новостью или чем-то непонятным. Более того, быть официально признанной сволочью у нас почетно и доходно.

Спрашивается: какой же смысл в поиске компроматов? Секрет прост. Дело в том, что это значительно удешевляет борьбу за место под солнцем. Вам не нужно тратить средства на приобретение и рекламу своих достоинств. Достаточно обнажать чужие грехи, чтобы выглядеть более прилично на фоне умело опущенной серости.

Кроме того, известно, что наш народ привык голосовать только «против». Если ты хочешь победить, сделай так, чтобы люди голосовали против твоих конкурентов, и тем самым за тебя. Для этого, опять-таки, не нужно быть умным или красивым. Скорее, наоборот — нужно быть никаким.

В политике светиться конкретным качеством — значит, вызывать полярность мнений на свой счет и повод для раздражения. Причем достоинства могут раздражать так же, как и недостатки. Особенно в нашей стране.

Похвала способна принести противнику больше урона, чем негативный отзыв. Все решает источник похвалы. Поэтому тот, кто ничем особым не выделяется, имеет шанс долго жить и процветать. В сознании большинства именно эта категория политиков представляет собой образец, достойный уважения. В самом деле, почему не любить людей, ворующих так, чтобы окружающим не было мучительно больно от «жабы», давящей на грудь.

Интересно, что бы случилось с нашим обществом, если бы все одновременно начали восторгаться друг другом? Трудно вообразить, чтобы каждый гражданин Украины с утра до вечера нахваливал президента, а он, в свою очередь, рассказывал, какой у него хороший парламент. Если же партийные лидеры взахлеб начнут расписывать достоинства других партий, настанет конец света. Наша психика подвергнется такой деформации, что вся страна превратится в дурдом. Народ потеряет главный способ самоутешения. Наша философская лень не будет иметь оправданий. Отсутствие зарплаты и личного автомобиля уже никто не сможет объяснить. Ужасная перспектива, не правда ли?

Другое дело — наша реальность, где все просто и понятно. Например, выборы в парламент — это что-то вроде конкурса лучших негодяев, без которых мы не мыслим своего существования. Являясь объектом всеобщего презрения, они помогают нам спокойно спать, — ведь если ты знаешь, кто виновник твоих несчастий, то обязательно испытываешь внутреннее облегчение, потому что присутствует ясность и тебе есть куда излить свою желчь.

Реформы и экономическое процветание никогда не смогут удовлетворить нас всех в полной мере, но задекларированный объект вины удовлетворит почти всегда. Кто знает, может быть, это влияние украинских степей, где врага было видно издали? А может, воздействие авторитетного «Кобзаря», который писал: «Не так тії вороги, як добрії люди».

Предусмотрительно избавившись от добрых людей, мы установили полную гармонию. Согласно заготовленным компроматам у нас все политики обычные, посредственные мерзавцы, а так как всех посадить или отправить в отставку невозможно, Украина стала абсолютно безопасным пожизненным пространством.

Неудивительно, что когда кто-то, зевая в кулак, очередной раз разоблачает плохих граждан, мы одобрительно киваем в знак согласия и потихоньку засыпаем, удовлетворенные и безучастные.

Можно сказать, что это и есть подлинная забота о нашем душевном здоровье и благополучии. Мы имеем возможность и полное право ощущать себя умными, красивыми людьми, которых не пускает в рай прослойка злобных, алчных, коварных дуралеев. При этом никто не сидит в тюрьме, почти все живы и остаются при своих интересах. Надо согласиться с тем, что мы очень гуманное, развитое общество, где граждане любят и хорошо понимают друг друга.

Мы любим бурчать в свое удовольствие и, слава Богу, что нам создают для этого хорошие условия. Приятно, когда верхи могут предоставить народу именно то, что он хочет. Тем более, что это совсем несложно: достаточно выйти на трибуну и заявить, что все в дерьме, а я — в белом фраке.

Эра глухонемых

Мы все герои индийского кино. Мы позволяем себе верить в невероятные истории, где добрые кухарки красиво управляют государством, где нищие легко становятся богатыми, где закоренелые бандиты вышивают салфетки крестиком и готовят нам подарки к Рождеству.

С тех пор, как деньги стали править миром, мы готовы поверить во что угодно, лишь бы заплатили гонорар. При этом действительность уже не пользуется спросом. Она обременяет нас, как давно лежалый товар.

В древности люди тоже любили деньги, но они не позволяли им безраздельно властвовать над собой. Тогда никому не приходило в голову, что социальное положение человека может определяться стоимостью рабочего времени.

Понятия «высший» и «низший» формировались согласно неизменному закону природы, где каждый рождается с конкретным предназначением. Хам не способен быть царем, а дельфин не может быть акулой. Люди постоянно разделялись на касты или сословия, не оттого что им этого хотелось, а потому что иначе было нельзя.

Многовековой опыт доказал, что священники, дворяне, крестьяне и бродяги отличаются не родом занятий, а принадлежностью к особой породе индивидуумов. Возможно, в скором времени ученым удастся вычислить генетический код царя или пролетария — достаточно задаться целью.

Говорят, что многое зависит от воспитания. И это справедливо, если воспитание направлено на развитие изначально заложенных качеств. Бессмысленно приучать природного крестьянина к оружию. В результате из него может получиться не благородный воин, а трусливый солдат. Человеку с рефлексами торговца нельзя навязывать духовную семинарию, ведь, кроме махинаций с лампадным маслом, его ничто не будет интересовать.

Представители «высших» могли себе позволить заниматься любым делом, свойственным низшим сословиям, но низшие не могли заниматься делом сословий высших. Это не имело отношения к чьей-либо прихоти. Для людей было совершенно очевидно, что «генетический крестьянин» лишен универсальности дворянина и в этой роли он крайне опасен для окружающих. Зато граф Толстой спокойно мог ходить за плугом, и это никому не причиняло вреда.

Классические образы идеального аристократа и крестьянина изобразил Сервантес в своем романе «Дон Кихот». Странствующий рыцарь и его оруженосец — это, по сути, два разных подхода к жизни, связанных между собой неразрывно. Когда хитроумный идальго кричит: «Браво, Санчо! Приключение!» — Санчо отвечает: «Дай Бог, чтоб удачное!» Дон Кихот не имел привычки терзаться сомнениями и поддаваться чужому влиянию: «Напрасно или не напрасно — это уж дело мое». Санчо вел себя иначе: «Синьор! Нельзя ли дать мне два дня сроку, чтобы я подумал, как лучше поступить?» Нельзя сказать, кто хуже — Санчо или Дон Кихот. Они оба хороши, потому что каждый находится на своем месте.

Сословное разделение было полезно тем, что исключало путаницу в социальных и личных отношениях между людьми. Признаки «генетического» благородства и утонченности обретали конкретный статус и полномочия. Естественный отбор согласно проявленным качествам устанавливал энергетическое равновесие всей человеческой биомассы. Хотя духовная и правящая элита могла подвергаться давлению низших сословий, она не являлась объектом их манипуляций.

Новые производственные отношения испортили все. Деньги, сосредоточенные в руках низших сословий, начали «делать погоду». «Генетические» торговцы перекупили функции дворян: жирафы стали работать слонами, слоны — пингвинами. Все чувствуют, что это ненормально, но жажда зарплаты заставляет забывать обо всем.

«Биологический» беспредел буржуазной демократии спровоцировал культурные катастрофы. Благородных заказчиков и духовных гармонизаторов пространства стали называть пережитком прошлого. В результате этическая нормативность человечества подверглась резкой деформации.

На первый взгляд все выглядит благопристойно: повсюду говорят о правах человека и устраивают питомники для бродячих животных. Однако люди — существа зоркие, и при всем своем желании не могут обмануть себя. Мы постоянно испытываем дискомфорт от неестественного поведения новых представителей общественной надстройки. Их декларации гуманистических идей выполняют роль обычного товара, который продают по мере надобности. Даже личная жизнь несортированной элиты приобрела коммерческий смысл. Мы ходим на выборы, как в пустой магазин, где нам предлагают остатки никому не нужных вещей. И мы вынуждены выбирать из того, что есть, глядя на заведомо лживую упаковку. Мы сознательно покупаем ложь, потому что правда никогда не лежит на прилавке. Наш низменный вкус — инструмент наших манипуляций. Торговцы подчиняются нам, как Обществу защиты потребителей.

Авторитарность денег лишила авторитета людей как таковых. К человеку могут прислушаться только в том случае, если он состоялся как товар. Разрушив качественные сословия, общество утратило ориентиры качественной жизни. Сегодня Санчо Панса имеет наглость поучать Дон Кихота. Конечно, благородному идальго нечему учиться у добродушных крестьян. Но крестьяне об этом не знают. Их сбивает с толку наличие крупных денег в своем кошельке. Они не понимают, что удачно проданная редиска не может уравнять бульдога с носорогом. Дон Кихот не умеет слушать Санчо, а Санчо не желает слушать Дон Кихота. Мы превратились в общество глухонемых. Никто не способен сообразить, где мы находимся и куда продвигаемся. Объяснить уже некому. Тот, кто купил право голоса, сказать ничего не может, а тот, кто может, — утратил такое право.

Пределы рая

Свобода, как змеиный яд, полезна только в малых дозах. Человеческий разум не приемлет абсолютной свободы. Он способен развиваться только в режиме ограничений, потому что в основе всякого познания лежит жажда недоступного. Нам хочется все, чего НЕЛЬЗЯ. В свое время Бог оценил это качество. Чтобы Адам не умер идиотом, он придумал запретный плод и едва не отбил ему почки за первый академический подвиг. Таким образом был обеспечен непрерывный прогресс.

Социологи отметили, что многие жители бывшего Советского Союза с наступлением демократического бардака внезапно перестали читать книги. Даже кредитоспособные люди утратили интерес к приобретению новых, доселе недоступных изданий. О периодике и говорить не приходится: ее потребление упало до ничтожного уровня. Самая читающая страна покинула библиотеки и уставилась в телевизор. Легкое, непритязательное чтиво заполнило книжные прилавки и заняло первое место в литературном рейтинге. Можно сказать, что в постсоветском пространстве разразилась интеллектуальная катастрофа.

Причиной всему — отсутствие запретного. Ничем не сдерживаемый поток информации мгновенно обесценился. Наше сознание утратило важнейший стимул активного развития, исчезло вожделенное НЕЛЬЗЯ.

Разум человека настроен на автоматический поиск запретного. Наше подсознание регулярно сортирует информацию. Все, что имеет свободный доступ, воспринимается как нечто несущественное. Информация же запрещенная и тщательно скрываемая ассоциируется со сферой существенного и определяет содержание наших приоритетов.

Свободный доступ резко снижает остроту восприятия. Нам трудно вспомнить таблицу умножения, потому что за нее не сажают в тюрьму. Всякий запрет — это сигнал к его изучению.

Длительная хроническая нехватка свободы позволила нам создавать уникальные театральные школы, шедевриальный кинематограф, непревзойденную анимацию, литературу с глубоким подтекстом и совершать мощные прорывы в фундаментальных науках. Давление тоталитарной системы превратило огромные массы населения в среднестатистических интеллектуалов, духовно противостоящих режиму. Неудивительно, что большинство простых жителей Запада по сравнению с нашими гражданами мыслят слишком упрощенно.

Все, что развивается вопреки режиму, есть главный смысл его существования. В этом Божий промысел. К сожалению, мы не можем осознать истинных задач своего пути. Сегодня мы помним все разрушенные храмы, но стоит их восстановить — и мы тотчас о них забудем. Подобно детям, мы чувствуем, что все официально позволенное — это заведомая ложь, лишенная притягательности.

Чтобы воспитать большое количество безбожников, достаточно продавать Библию на каждом углу, читать проповеди по телевизору, устраивать коллективные походы в церковь и включить изучение Святого Письма в школьную программу. Чем больше учат любить родину, тем больше появляется желающих ее продать. Лозунг «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!» — типичная провокация межнациональной вражды. Каждый день советская пропаганда внушала нам, что негры — хорошие ребята. Демонстративная любовь к несчастному негритенку Максимке сделала нас самыми непримиримыми расистами в мире. И это при том, что живого негра многие в глаза не видели. Нетрудно понять, почему британцы, расстрелявшие десятки тысяч безоружных зулусов, сегодня испытывают жуткий комплекс вины и отличаются завидной расовой терпимостью.

Любовь к запретному превращает любое противостояние во взаимную тягу. Регулярный семейный мордобой — типичный признак прочных отношений. Если кому-то уже не хочется бить жену, значит пришло время разводиться.

Плохие немцы, создавшие Третий рейх так яростно осуждались за свои преступления, что мы буквально прониклись симпатией к ним. Кино про Штирлица — это практически признание в любви к черным мундирам СС.

Согласно высшему закону развития, каждое общество стремится совершить полную амплитуду духовного колебания. Демократия подсознательно тяготеет к насилию и диктатуре. В свою очередь, тоталитарные режимы провоцируют возникновение утонченных идеалов свободы. Это убедительно подтверждает сравнительный анализ элитарного и массового искусства двух противоположных социальных систем.

Чтобы спрогнозировать перспективу развития той или иной культуры, достаточно оценить ее внешние, официальные формы. Садизм Римской империи закончился победой христианства. Пропаганда христианской любви к ближнему трансформировалась в костры инквизиции. Гуманистические идеи XVIII века увенчала работа гильотины. Набожная Российская империя увлеклась расстрелами священников. Теперь, наигравшись в массовые репрессии, мы возмущаемся робким произволом белорусского президента.

В Украине официальная установка на возрождение народной культуры порождает массовое презрение к «шароварщине». Чем настойчивей мы приучаем детей к традиционной вышивке и гончарному делу, тем больше они тянутся к изучению редких компьютерных программ и чтению российской классики.

И так будет продолжаться до бесконечности. Мы обязательно найдем что-нибудь альтернативное. Ведь лучше страдать от боли, чем от скуки. Это подсознательно чувствует каждый. Божественный закон суров: там, где не бывает запретного, кончаются пределы рая.

Кто смеет быть нашим начальником?

Все украинские начальники — люди с большой душевной травмой. Одно дело, когда украинец служит губернатором в России или управляет Канадой, и совсем другое, если он возымел желание управлять украинцами. Это уже диагноз. Иначе как объяснить, что в стране, где каждый чувствует себя Наполеоном или Клеопатрой, могут появляться особи с претензией на первенство.

На украинских просторах только инородец имеет право сидеть в кабинете с умным лицом. Начальник же местного происхождения обязан выглядеть карикатурно. Это единственный способ задобрить публику и получить призы в виде общественного одобрения и повышения по службе.

Ненависть к начальству у нас в крови. За всю историю Украины со времен татарского нашествия мы имели только одного авторитетного лидера, и тому норовили дать по морде. Богдан Хмельницкий, о котором идет речь, носил булаву не только для красоты. Ему неоднократно приходилось отбиваться ею от своих соратников, страстно желающих вырвать ему чуб. Следует сказать, что это вовсе не из вредности. Просто мы знаем, что полноценным людям начальство без надобности.

Наше природное чувство собственного совершенства не позволяло нам выбрать из своей среды что-нибудь превосходное. Всё, что где-то может выглядеть превосходным, в нашей среде автоматически превращается в посредственность. Невозможность выбрать авторитетную личность привела к тому, что на каждом берегу у нас в свое время сидело по десятку гетманов и сотни полковников. В последнюю гражданскую войну Украина побила все рекорды по количеству правительств и независимых территориальных зон.

Можно сказать, что украинцы в этом отношении оказались европейским феноменом. Мы единственный народ, который может прийти к согласию с кем угодно, но только не с самим собой.

Всем, кто претендует на лидерство, нечего сказать нашему мудрому населению. И это не потому, что они дураки, — просто у нас количество умных так велико, что умному негде выделяться.

Трудно сказать, что заставляет отдельных людей проявлять упрямство и унижаться за право быть украинским начальником, ведь участь их всегда предрешена, исход, как правило, трагичен. Возможно, всему виной их извращенное представление о лидерстве и его ценности. А может, им просто заняться нечем.

Другое дело наши бизнесмены. Здесь лидерство соединяется с понятием хозяин. В данном случае ничего не надо доказывать. Количество созданных рабочих мест и уровень зарплаты говорят сами за себя. К хорошему хозяину у нас всегда испытывали зависть и проявляли интерес, втайне надеясь, что у него хата все-таки сгорит. Когда же на горизонте возникает умный голодранец, объясняющий, как нужно жить, украинская душа закипает от злости, утешаясь при этом безобразным, глупым имиджем, которым украинцы привыкли наделять всякого выскочку.

Возможно, все это началось еще с убийства Аскольда и Дира, которых киевские заговорщики зарезали с помощью заезжих варягов, — чтоб неповадно было. А может, с традиций запорожских вольностей, где всякое должностное лицо находилось в полной зависимости от коллективных интересов. Шаг в сторону карался нещадно, и запорожский старшина мог лишиться своих почек сразу по окончании годичного срока.

Кто знает, может, именно эта традиция нуждается в бережной реставрации? Она могла бы отрезвить многих наглецов, которым невдомек, что лидер — это не тот, который всем навязывается, а тот, за которым идут.

В настоящее время невозможно поверить, что такой человек может появиться среди наших буряковых полей. Во всяком случае, это должно быть нечто из ряда вон выходящее, некое восьмое чудо света, способное завоевать мозги хитроумных украинцев. Если учесть, что это никому не удавалось на протяжении многих столетий, то от очередных выборов ничего, кроме пустой траты денег, ждать не следует.

Сегодня ни одна украинская партия не имеет поддержки сколь-нибудь значительной части населения. Все, кто попадет в новый парламент, как и прежде, будут выполнять роль социального тормоза. Глупо объяснять происходящее равнодушием народа к политике. Каждого замечают ровно настолько, насколько он проявляется. Скорее всего, гениальная украинская нация нуждается не в политических движениях, а в сексуальной революции. Это ее, по крайней мере, могло бы развлечь. Но если кто-то все же считает, что без парламента и мордатых начальников нам не обойтись, то следует прибегнуть к простейшей форме отбора, например насильственному водворению в кабинеты случайных граждан, пойманных на улице. Подобно всякому украинцу, любой из них легко справится с поставленными задачами. Главное, что их физиономии не будут отсвечивать нездоровым румянцем озабоченности. Им также не придется тошнить ритуальными фразами о своей любви к родине и смешно потрясать кулаком в сторону какой-то коррупции.

Может, тогда украинский культ непочитания начальства у нас выродится в простое сочувствие жертвам народного служения.

Как и положено совершенным людям, с некоторых пор мы сильно обленились и позволяем всяким занудам безнаказанно засорять эфир, портить газетную бумагу и государственную мебель. Люди, устроенные попроще, к нам уже не приходят на помощь. Варяги где-то растворились, москали ушли в свою Камариль. Наш осиротевший украинский разум остался наедине и с тоской глядит на себя в зеркало, не зная, от чего избавиться: от зеркала или от самого себя.

Престольная ода

Московия нуждается в сочувствии. Ей не суждено повзрослеть. Она обречена пожизненно оставаться неуравновешенным подростком, которому не терпится быть значимым. Ее отношения с Киевом — это типичный конфликт капризного малолетки с терпеливым родителем.

Каждый московит на клеточном уровне помнит о своем происхождении, и его любовь к Малороссии больно переплетается с претензией на место хозяина в родительском доме. Как и всякий жаждущий взрослости ребенок, Московия примеряла мамину бижутерию, пробовала косметику, облачалась в отцовские одежды, хвасталась его старыми наградами и воровала в пыльном кабинете запретные книги с картинками.

Любой психолог знает, что это нормальное явление. Когда человек хочет быть на кого-то похожим, он начинает с присвоения его личных вещей, подражает его голосу, жестам и потом уже не видит разницы между собой и объектом подражания. Стоит кому-то подчеркнуть: «Я — киевлянин», — московит тотчас пожимает плечами и задает вопрос: «А в чем разница?» Несмотря на очевидные различия, Московия давно утратила способность их замечать. Логика и здравый смысл здесь не работают. Только глубинные образы, рефлексы и чувства.

Вся история Московии — это нагромождение подростковых комплексов, погоня за несбыточной мечтой быть взрослой, уважаемой личностью, имеющей собственных детей. Игнорируя неразвитость своих детородных органов, она активно играет в «дочки-матери» со всеми, кто ее окружает. Ей тяжело смириться с мыслью, что она всего лишь часть плодовитой жизни славянской империи Киевской Руси.

В понятии «великоросс» скрывается избалованный недоросль Митрофанушка, которому остро хочется чего-то очень взрослого, например женитьбы. Московия постоянно бросается в тинейджерские крайности, периодически увлекаясь иностранщиной, вызывающими, яркими аксессуарами гигантомании, спиртной бравады, суицидной демонстративностью и надругательствами над родительскими святынями, привычками и традициями. Порывы ее незрелых страстей изредка сменяются любовным экстазом и уважением родительских прав.

Киевская Русь все принимает как должное, снисходительно любуясь своим буйным ребенком. Она безропотно отдавала ему все, что он просил, незаметно делала щедрые подарки и даже освоила его молодежный сленг.

Когда Московии запретили безраздельно хозяйничать в родительской комнате, она вдруг ощутила дискомфорт. Дележ семейного имущества понятен ей только на уровне юридических умозаключений, но абсолютно неприемлем на уровне духовном. Правдами и неправдами она продолжает рваться в запертые апартаменты и требует к себе внимания. Но Русь хочет другого. В ее солидном возрасте воспитание несовершеннолетних — занятие утомительное и опасное. Она намеревается пожить немного для себя, покуда дом еще не сгорел от пиротехнических фантазий молодого любознательного экспериментатора.

Что из этого всего выйдет? Киеву придется нести ответственность за тех, кого он создал и выкормил. Московия же будет по-прежнему стоять на его пороге и дышать в затылок перегаром. Обладание костями былинного Ильи Муромца стоит недешево. Справедливо размахивая счетами за коммунальные услуги, Московия получает некоторое удовлетворение. Но семейные дрязги — процесс бесконечный. Наследникам необходимо иметь наследство и родословные документы. Поэтому у Киева небогатый выбор. Чтобы сохранить свое достоинство, он обязан соответствовать своему легендарному прошлому. Имперский дух его престола снова должен притягивать взоры.

Внезапное возрождение Киевской Руси накануне третьего тысячелетия следует воспринимать как мистический феномен, которому надлежит сыграть колоссальную роль в новой мировой истории.

Этого пока никто не ощущает. Киев ведет себя глупо, скучно и безобидно. Тем не менее это всего лишь видимость.

В скором времени Киевскую Русь ожидает мощный духовный взрыв. Подкрепленный диктатурой разума, он сметет все наносное и одряхлевшее. Престольный город станет генератором новых чувств, в орбиту которых будут втянуты многие европейские народы. Московия, как и прежде, будет выполнять функцию могучего спутника, покорного непреодолимой силе притяжения киевских вершин.

Вопреки своему желанию нам не избавиться от предначертанной миссии. Способ, которым мы обрели независимость, отчетливо указывает, что мы не выбирали своей судьбы. Это она выбрала нас.

Восстание киевской духовной империи приурочено грядущим геополитическим передвижкам, в которых ведущую роль будут играть не техногенные монстры, а энергетически планетарные центры, одним из которых является Киевская Русь.

Мы не можем точно знать, как это будет происходить, но это произойдет неизбежно. И нет смысла копаться в библейских пророчествах. Вечные города не задают вопросов, они только отвечают. Пусть наши ответы терзают маленьких — это поможет им сделать открытие.

Врагу не сдается наш гордый народ

Змей Горыныч — любимое животное украинского заповедника. Мудрому китайскому дракону с ним трудно тягаться, а дикому русскому медведю — тем более. Эта могучая рептилия, игнорируя сказочные стандарты, имеет не три головы. Несмотря на свое простодушие, наш Горыныч — существо достаточно умное: предусмотрительно вооружившись головой каждого украинца, он обеспечил себе относительную безопасность. Он прижился у нас со времен татарского нашествия или раньше — с того самого момента, когда мы осознали, что истинное равенство — это коллективный беспредел, а право народного обычая — лучше всякой другой законности.

Украинцы генетически отрицают государственность. В неясных границах степной вольности мы столетиями укрепляли свой дерзкий дух и всякий раз, когда кто-нибудь пытался нас вытянуть оттуда за чуб и приучить к нормальной европейской жизни, мы упирались, хитрили и все делали по-своему.

Чтобы скрыть тайну украинской природы, мы разыгрываем роль несчастной жертвы, которой мешали построить свое государство всякие нехорошие агрессоры. Когда запорожцы, укрываясь от поборов и уклоняясь от повинностей, готовы были отказаться от женитьбы, детей, домашнего уюта, о какой государственности могла идти речь? Мы всегда представляли собой общество коллективной деспотии и вместо конкретных тиранов предпочитали режим анонимной диктатуры. Традиционно украинская демократия отличалась народной круговой порукой, а государственность в ее классической форме нам приносили только наглые соседи.

О собственной государственности мы позволяли себе рассуждать исключительно теоретически, для отвода глаз. Но когда судьба прижала нас к стенке и заставила все же принять ее атрибуты, украинцам сделалось дурно.

Как природные властелины, мы не желаем обременять свою жизнь властью механической. Чтобы каждый украинец имел отношение к безграничной власти, мы приняли новое правило негласного общественного договора, позволяющее игнорировать державную жизнь. Сочиняя самые жуткие законы, мы доказываем себе, что всякая государственность враждебна разумному человеку. Законодательный абсурд развязывает руки и делает нас воистину свободными. Поэтому мы полностью гармонизировались с нашим правительством.

Поголовно уклоняясь от налогов, мы никого не смеем осуждать. Все — от президента до базарной торговки — находятся в заговоре против ненавистного государственного бремени. Как в старину, мы все воруем и честно делимся добычей. У нас каждый имеет возможность осуществлять насилие согласно вдохновению. Кто-то предпочитает открыто обвешивать покупателей. Кому-то нравится безнаказанно избивать окружающих милицейской дубинкой и даровать при этом княжеские милости. Можно не платить за квартиру, грабить банки, пить водку с налоговым инспектором, раздевать проезжих на границе и крутить дули каждому, кто не понял, что значит свобода.

Чтобы как можно больше украинцев ощутило свою царственность, мы включили механизм непрерывной смены руководства, придерживаясь исконной традиции ежедневной смены казацких старшин.

Украина — страна массовой аристократии. Плебеи проживают только за границей. Сопротивляясь порядкам так называемого цивилизованного мира, наш коллективный украинский деспот использует все доступные средства, удачно камуфлируясь под европейского дурачка.

К сожалению, украинское счастье не может длиться бесконечно. Навязанная нам государственность делает свою черную работу. Рано или поздно мы трансформируемся в скучных швейцарцев или немцев, чья жизнь — сплошное стукачество на ближнего. Когда в Швейцарии кто-нибудь поставит велосипед не там, где положено, первый попавшийся гражданин, заметивший это, тотчас звонит в полицию. Это стандартное поведение дрессированного европейца. Еще до недавних пор оно было омерзительно для нашего благородного народа. Но теперь, под давлением внешней пагубной среды, мы рискуем деградировать. Чего доброго, у нас возникнет «правова держава», о которой мы любим говорить только для вида, и тогда мы узнаем, что значит жить в пространстве полного бесправия. Россияне с их смешным «крiпацтвом» будут казаться ангелами.

Веками избегая регламентированной жизни, мы имели возможность наслаждаться ценностью собственных душевных порывов и философской лени. Раньше мы могли оправдаться виноватыми «чужинцями», а теперь мы будем вынуждены наступать на горло самим себе, и у нас не будет оправданий. Цивилизованное государство убьет наше всеобщее творческое властное насилие, и мы перестанем мыслить по-царски. Когда нам приходится думать над размерами взятки, мы лично осуществляем политику разумного налогообложения. Это позволяет нам чувствовать себя не безмозглыми винтиками абстрактного государства, а быть конкретными властелинами своей территории. Во Франции только король мог сказать: «Государство — это я». У нас это — привилегия каждого.

Какое моральное удовлетворение может испытывать работник ГАИ, если он не имеет права сказать водителю, что у него глаза не того цвета? Народные налоги обогащают народ, а государственные только разоряют и унижают граждан. Казак нуждается не в государстве, а в привилегиях. Украинец привык быть вооруженным и лично свободным. Он не умеет платить подоходные налоги. Это государство обязано платить ему за то, что он умный и красивый. Когда мы получали жалованье от шепелявых поляков и пьяных москалей, все было нормально. А теперь что делать? Где найти источник чуждой нам государственности, который будет нас финансировать за то, что мы ему морду не набили?

Сегодня земля уходит из-под ног. Подлое европейское сообщество заставляет нас, утонченных степных рыцарей-поэтов, сооружать теплые платные туалеты, хотя вокруг достаточно зарослей экологически чистой кукурузы. Даже косоглазые друзья рискнули нас учить, на какой машине нам кататься. В общем, ничего хорошего впереди не предвидится. Единство наших коррумпированных рядов может пошатнуться, и власть украинской народной деспотии окажется под угрозой.

Анатомия зависти

Если человек не завидует — значит он уже умер. Поэтому живые люди часто завидуют покойникам.

Зависть — сложное, противоречивое чувство, его неоднородность очевидна. Мы не зря любим говорить: «Я завидую белой завистью», потому что в основном она черная. Всякая зависть начинается с осознания собственных нереализованных возможностей на фоне чужих успехов. Раздражаясь этим фактом, человек начинает страдать. В народе этот феномен называют «жабой».

Следует отметить, что в болезненном давлении «жабы» есть много продуктивного, ведь зависть позволяет человеку чувствовать себя существом коллективным и часто служит толчком прогресса. На бытовом уровне это проявляется сплошь и рядом.

Например, человек увидел, что кто-то идеально вымыл окна и закрепил под ними красивый ящик с цветами. Потенциальный завистник же думает: «А я занимаюсь этим еще с апреля». Придавленный «жабой», он приходит домой, начинает гонять жену, моет окна до зеркального блеска лучшим импортным средством и разбивает под окнами целую клумбу. Кто-то может позавидовать чужой фигуре и начать активно сгонять жир. Завидуя, что у соседа дочь играет на скрипке, человек может купить сыну пианино. И так далее.

Умный гражданин не любит страдать. Чтобы избавить себя от боли, вызванной завистью, он начинает активно действовать, поэтому «жаба» как топливо действия всегда продуктивна. Конечно, зависть способна толкнуть человека на преступление. Кто-то может пристрелить породистую корову соседа, поджечь его красивый новенький дом или наслать порчу. Но эти действия не отрицают продуктивности, а лишь указывают на существование продуктов хорошего и дурного качества.

Отрицательные свойства зависти проистекают от ненаблюдательности, игнорирования окружающих, неумения вникать в их проблемы и обстоятельства жизни. Человек, не способный анализировать причины чужих достижений и собственных неудач, превращается в сплошной комок завистливой боли.

Как правило, это заканчивается развитием гипертонической или ишемической болезни сердца, атеросклероза, психопатий, аллергических реакций, опухолей и так далее. То же появляется у жены, детей, ближайших родственников, включая домашних животных. В таких случаях говорят: «Жаба» задавила насмерть».

Тем, кто уже при смерти, хочется напомнить: при наличии устойчивого внимания вышеупомянутые реакции не развиваются вовсе.

Что касается непродуктивной зависти, то она проживает в людях особого сорта. Как правило, это любители прикладной аналитики. Завидуя новой дорогой машине ближнего, они начинают анализировать целый круг проблем, возникающих вокруг этого предмета, а именно: необходимость иметь свою фирму, счет в банке, тяжелый рабочий день, постоянный риск… Чтобы вытеснить из своей души предмет зависти, такой человек задает себе вопрос: нужна ли мне такая жизнь? И тут же отвечает: да ну ее к черту!

В природе существует также коллективная наследственная «жаба», которая является достоянием целого народа. Это чувство растянуто на многие годы, например немцы, рожденные после 45-го года, постоянно испытывают внутренний дискомфорт, осознавая безвозвратность утраченных территорий. В мире бизнеса также существует зависть, но она имеет довольно узкий характер. В основном она распространяется на количество денег. Кроме этого, есть еще так называемая «внутриотраслевая «жаба», которая мучает конкурентов, занимающихся одинаковым видом бизнеса.

Необходимо также вспомнить о так называемой утопической зависти, возникающей на политико-государственном уровне, например, поляки могут завидовать швейцарцам, болгары — французам, украинцы — немцам, мексиканцы — англичанам и т. п. Помимо всего вышеперечисленного, необходимо вспомнить феномен псевдозависти, проявляющийся у деятелей искусства.

Глупо думать, что художник Глазунов может завидовать Сальвадору Дали, ибо удел первого — это регулярное срисовывание фотографических портретов, компенсируя специфику метода квадратными метрами полотна. Удел же другого — максимально точно и остро отражать свое представление об атавистических остатках дождя.

Конфликт между этими людьми нежизнеспособен. Он неизбежно скатывается на устойчивую конструкцию зависти в бизнесе, то есть размеры гонорара.

В мировом литературном наследстве имеется немало произведений, посвященных зависти. Советский писатель Юрий Карлович Олеша оставил чудную повесть под названием «Зависть». В ней удачно подан пример зависти старого интеллигента к интеллигентам новой формации, несущим прагматизм, но имеющим социальный спрос.

В новелле Анатоля Франса «Рубашка» герои занимаются активным поиском счастливого, никому не завидующего, человека, чтобы взять у него рубашку для исцеления больного короля. После длительных поисков такой человек был найден. Он жил в дупле, был дикарем и не имел рубашки. Каждый день, выходя на улицу, можно наблюдать, как движутся навстречу друг другу толпы завистников, больших и маленьких, умных и глупых, больных и здоровых.

Иногда кажется, что океан всеобщей зависти не имеет границ. И слава Богу, что это так! Неважно, чему завидовать: краснокожей паспортине Маяковского или зубам ротвейлера. Главное — не быть равнодушным. Если ты хочешь подарить миру великий реквием, обязательно позавидуй Моцарту и насыпь ему яду в бокал. Тот, кого придавит большая космическая «жаба», конечно, полетит на Марс. Позавидуй этому герою и сделай дырочку в его ракете. Пусть он упадет в синее море и люди сложат красивую песню о новом Икаре. Если твой сын завидует Бонапарту, радуйся: он украсит твой дом богатым трофеем.

Анатомия неизбежности

Когда заинтересованный человек настойчиво пыряет себя ножом, из него обязательно вытекает кровь. Это неизбежность. Некоторым индийским йогам колющие и режущие предметы вреда не причиняют. Тем самым они опровергают вышеупомянутую неизбежность. Следовательно, неизбежность — это то, что мы прогнозируем и ждем, исходя из прошлого опыта.

Нам страшно жить без прогнозов. Мы нуждаемся в гарантиях. Нам хочется точно знать, от какой дозы мышьяка теща умрет неизбежно; до каких пор не будет мужа соседки и сколько полнолуний нужно ждать до неизбежного разлива рек.

Мы постоянно выясняем причины явлений, чтобы знать механику их неизбежности. Нам кажется, что это залог безопасности, возможность контроля и управления процессами. Нам хочется знать, где рискуем упасть, чтобы заблаговременно постелить соломку.

Когда Земля представлялась плоским диском, мы полагали, что неизбежно свалимся вниз, если неосторожно достигнем ее края. Умные моряки старались не заплывать далеко, избегая смерти и славы Колумба.

Опровергая старые неизбежности, мы сочиняем новые. Определенность для нас дороже возможной реальности. Проживая в рамках множества неизбежностей, мы радуемся видимости понимания их причин. Мы думаем, что знаем, отчего тонет человек, строим лодки, делаем спасательные жилеты и до первой торпеды чувствуем себя спокойно.

Тот, кто ходил по воде, слишком радикален. Его регулярные опровержения неизбежности противоречат нашему осторожному проникновению в причинно-следственные связи. Мы придумали слово «чудо», чтобы не подвергать сомнению то, что знаем наверняка: ЧЕЛОВЕК ПО ВОДЕ НЕ ХОДИТ. Мы согласны тонуть, потому что нам это понятно, и готовы рано или поздно умереть.

Неизбежность — это не то, что должно обязательно быть, а лишь то, с чем мы уже согласились. Возможно, нам следует перестать соглашаться с результатами своих знаний, и в нашей жизни начнут происходить чудеса? Ведь до первого запуска спутника у нас хватало опыта, чтобы отрицать возможность космических полетов. Но в один момент все изменилось: предметы перестали неизбежно падать на землю, горы ученого высокомерия и глупости рухнули под тяжестью новых неизбежностей.

Следовательно, человек способен создать по собственной прихоти все, что пожелает, если изначально игнорирует все, что ему кажется неизбежным.

С другой стороны, неизбежность — выгодный инструмент. Она может выступать в качестве цели, которой мы хотим достигнуть.

Когда-то авторитетный звездочет Павел Глоба заявил, что советская империя распадется, как только умрет ее последний создатель — Лазарь Моисеевич Каганович. Миллионы людей приняли это в качестве неизбежности, и все случилось согласно предсказанию. Потому что прогноз — важнее результата. Главное — определить неизбежность, а подтвердить ее нетрудно. На смену одной глупости мы запросто придумаем другую и сделаем ее реальной.

До недавних пор телепортация (мгновенный перенос материи из одной точки в другую) считалась явлением невозможным, и это доказывалось. Теперь телепортация стала реальностью, — достаточно было одному человеку выйти за пределы очевидного. Но, в сущности, это открытие, как и выход в космос, не изменило нас. Люди остались прежними. Изменились только масштабы неизбежной дури, от которой нам пришлось отказаться.

Может, завтра кому-то придет в голову, что его тело будет жить вечно, так как бессмертие — это неизбежность. Возможно, такой человек уже есть. Он живет где-нибудь многие столетия и не может понять, отчего это мы все решили умирать?

Когда мы теряем руку или ногу, то знаем, что новые конечности не вырастут. Крабы этого не знают, поэтому у них вырастают клешни взамен утраченных.

Наши знания — это спесь и упрямство. Мы подчиняемся тому, что давно подчиняется нам. Вырвавшись из порочного круга, мы чертим новый и не можем представить себе жизнь без надуманных границ. Тот, кто не знает, что значит проиграть, никогда не проигрывает. Он становится источником любой реальности и никогда не ищет причин происходящего, придумывая только следствия.

Если наши мужчины решили, что пенсия — это следствие старения и нетрудоспособности, то к пятидесяти годам они дряхлеют до такой степени, чтобы походить на причину закона о пенсии. В Японии пенсию рассматривают как способ пожить новой, более интересной жизнью. Поэтому к пятидесяти годам японцы находятся в превосходной форме. В США наблюдается то же самое.

Смещение представлений о сроках неизбежности смерти легко отражается на продолжительности жизни. Каждому из нас на роду написано ровно столько, сколько мы себе отмерили, но не каждый способен устоять перед авторитетом Павла Глобы. Даже Лазарь Моисеевич был вынужден подчиниться, приняв его слова за собственные мысли.

Говорить можно все что угодно. Главное — думать иначе. С детских лет мы постоянно говорили, что крах капитализма неизбежен, но думали при этом по-другому, и результат не заставил себя ждать. До тех пор, пока немцы думали о неизбежности своей победы, они побеждали. Но стоило в этом усомниться, и тотчас нашлись доказательства.

Многие люди добивались успеха там, где это невозможно, только потому, что не знали об этом. Подмечено, что впервые играющим в азартную игру обычно везет, потому что их сознание индифферентно к поражению. Постепенно, насмотревшись на поражения партнеров, сознание новичка начинает работать в рамках неизбежности проигрыша и автоматически создает необходимое подтверждение. Чем больше он боится проиграть, тем сильнее уверенность в неизбежности проигрыша.

Страх, как и всякая форма сопротивления, является признанием неизбежности и не позволяет выйти за ее пределы. Смелость здесь не помогает, потому что находится в том же ряду, что и страх. Только нейтральное отношение к явлениям и событиям разрушает пределы неизбежности, позволяет сделать открытия и порождает новые следствия без каких-либо причин.

Апология коррупции

Говорят, что дуракам закон не писан, хотя на самом деле законы пишутся только для дураков. Люди привыкли видеть в себе диких животных, которым нужна клетка и дрессировщик. Железные прутья уголовного кодекса угрожают всякому, кто не хочет жить согласно режиму условного вольера. Слава Богу, что есть люди, способные вырваться за «опасные» флажки, чтобы творить по естественным, неписаным законам свободного разума. Когда безграмотные лентяи наблюдают за такими людьми, они называют их коррупционерами.

В толковом словаре можно прочесть: «Коррупция (от лат. corruptio — подкуп) — распространенная в капиталистических странах подкупность и продажность среди государственных политических и общественных деятелей, а также чиновников государственного аппарата».

Сегодня некоторые претенденты на украинский государственный «трон» имеют наглость заявлять, что они намерены уничтожить коррупцию и с этой целью идут на грядущие выборы. Заметьте: не с целью создания процветающего государства, а с целью победить коррупцию. Странно, не правда ли? Можно подумать, что этим гражданам нечем больше заняться. Ведь, как известно, за последние десять тысяч лет мировой истории коррупция была побеждена только один раз, и то ненадолго. То есть в государстве древних спартанцев, где не было денег и меркантильных интересов.

Что касается Украины, то в ближайшие годы она намерена развиваться как все нормальные страны. Это задекларировано в ее Конституции. Hо вместо того, чтобы следовать намеченной цели, у нас развели галдеж о какой-то коррупции, которая якобы мешает нам иметь в доме туалетную бумагу.

Почему же американцам, японцам, англичанам, французам, итальянцам и т. п. наличие коррупции совсем не вредит, судя по их процветанию? Ответ один: коррупция — это не только подкуп и продажность, но также взаимный обмен ценными услугами умных, гибких, предприимчивых людей.

Неужели сегодня в нашей стране найдется хотя бы один психически здоровый человек, способный верить, что правительство, парламент и госаппарат идут работать с целью получать официальную зарплату? Когда, где, в пределах какого государства могут происходить такие вещи? Ведь истина одна на всех: когда рука руку моет, руки всегда чистые. И только законченный идиот может бороться с подобной гигиеной.

Беда дурно устроенных государств заключается не в наличии коррупции, а в ее качестве. Голосуя за новых людей, мы, по сути, голосуем за новую коррупцию. Здесь уместен один наглядный пример. До Петра I в России тоже была коррупция, но великий реформатор решил проблему единственно верным способом: он создал условия для работы новых коррупционеров, и ситуация в стране изменилась тотально. Все знали, что Александр Меньшиков берет огромные взятки, но при этом он принес больше пользы, чем вся допетровская администрация за последние сто лет. Неважно, сколько успел украсть Демидов. Важно другое: он сумел в кратчайший срок завалить всю Россию пушками новейшего образца.

До тех пор, пока мы не поймем, что важен не процесс, а результат, в нашей стране будут работать только бездарные коррупционеры. Лучше довериться деловому бандиту, способному создать массу рабочих мест, чем мелкому, бесполезному проходимцу, берущему взятки только борзыми щенками.

Зачем себя обманывать, ведь мафия бессмертна не потому, что она сильна, а потому, что мы не можем без нее жить. Неформальные отношения коррупционеров в обход навязанным правилам обеспечивают реальную заинтересованность в рабочем процессе и гибкость социального творчества. В сущности коррупция спасает общество от самопожирания. Страшно подумать, что может произойти, если завтра мы начнем жить строго по закону. Разрушится буквально все: отношения между людьми, производственная сфера, целесообразность действий и логика намерений. Другими словами, нам дорого придется платить за порядок, в котором никто не нуждается. С библейских времен необязательность исполнения законов является главным условием общественной безопасности. Ведь беспредел начинается только там, где этого хотят. Коррупцию надо уважать и воспитывать. Чем культурнее и просвещеннее среда, тем эффективнее она работает. Взаимопонимание, умение договариваться между собой избавляет нас от бессмысленной конфронтации и помогает двигаться вперед. Чем меньше мы считаем деньги в чужих карманах, тем больше появляется своих.

Нельзя поддаваться примитивной агитации и доверять демагогам. Создавая новое правительство, нужно ставить вопрос ребром: что вы можете нам предложить за то, что мы не посадим вас в тюрьму? Конкретный ответ — залог высокого результата. Если кто-то заявляет, что он хочет возглавить общество, потому что любит родину, — его смело можно ставить к стенке. Ханжа должен лежать на кладбище. Истинные вожди любят не родину, а себя. Их не интересует воровство государственных дач. Они приватизируют старинные замки. Рассматривая государство как свою собственность, они гармонизируют пространство согласно своим эгоистическим устремлениям.

Самовлюбленная личность принципиально выполняет условия негласного общественного договора, потому что уважает себя. Мудрые, природные лидеры не позволяют себе оправдываться наличием деструктивной среды. Они смело разрушают старую коррупцию и создают новую — по образу и подобию своему. Если президент или премьер заявляет, что ему помешала коррупция, значит он творческий импотент, бессовестно обманувший людей и самого себя.

Апология смертной казни

Скучно живется Европе. И с чего бы Украине хвастаться принадлежностью к ней? Хором заладили: «Мы европейцы, мы европейцы!..» Чукчи, к примеру, не кричат: «Мы азиаты». Видимо, знают, что сколько об этом не заявляй, японцем не станешь.

Желание найти себе покровителя у нас в крови. Мы занимаемся этим со времен призвания варягов. Можно подумать, что мы существуем только для чужих прихотей и «ценных» указаний.

Еще до недавних пор вопрос об отмене смертной казни в Украине серьезно нигде не обсуждался. И только под давлением Европейского Союза мы зашевелились. То же происходит и в России. Сами того не замечая, мы превратились в клоунов заказного гуманизма. Развернувшиеся дебаты доказали: только политический шантаж способен вынудить нас к формальному признанию права человека на жизнь. Самостоятельно, искренне осознать необходимость отмены смертной казни мы явно не можем и не желаем. Большинство нашего населения ратует за сохранение высшей меры.

Странно, зачем Европейскому Союзу нация дрессированной морали? Кому принесет пользу бюргерское ханжество? Ведь существующие законы отражают истинный уровень нашего общества. К чему обманывать себя? Жажду смертных казней нельзя убить в людях простым административным решением. Модные кроссовки не изменят сущности дикаря.

Миссионерские замашки Европы вредны некорректным подходом к делу. Нам отказывают в свободном выборе. Насильственная отмена смертной казни в благодарность за право быть частью ЕС создает нам имидж ряженых гуманистов. В результате мы будем испытывать комплекс неполноценности от неестественности собственной правовой культуры. Мы никогда уже не сможем гордиться отменой казни как показателем реального духовного роста нации. Навязанная мораль убивает всякую перспективу исцеления души. А ведь нам необходимо это исцеление.

Зачем стесняться? В настоящий момент мы нуждаемся в смертной казни не для наказания преступников, а для собственного удовольствия. Мы — общество стеснительно краснеющих палачей, и нам стыдно признаться в этом.

Люди привыкли казнить друг друга с ветхозаветных времен. Это занятие их безумно увлекает. Любое преднамеренное убийство есть своеобразный юридический процесс, где палач-любитель ищет повод для вынесения приговора и сам приводит его в исполнение. Другие палачи, которым не хватает духу для такого дерзкого поступка, ловят удовлетворившегося нахала и казнят его с не меньшим удовольствием.

В былые времена публичные казни собирали огромные палаческие толпы, где каждый мог налюбоваться зрелищем. Состоятельные дамы покупали себе удобные, престижные места, чтобы в роковую секунду нервно вскрикнуть и зажмуриться. Почти как во время оргазма.

Любой, кто согласен с применением смертной казни, причастен к ней. Исполнитель — всего лишь доверенное лицо, которому любители позволяют радовать себя высоким мастерством ритуального убийства. Европейские эстеты знали в этом толк.

Но в Украине профессиональные палачи противоречили народным традициям. Наши люди привыкли получать удовольствие сами, без посредников. В Киевской Руси любительские казни называли кровной местью. Народ отдавался этому так самозабвенно, что киевские князья решили извлечь из этого пользу. В качестве компенсации за совершённое убийство полагался денежный штраф. То есть, любой кредитоспособный человек мог реализоваться в качестве палача с пользой для государства. В данном случае на возможный объект убийства устанавливались особые расценки с учетом его социального положения. Люди не очень состоятельные могли в складчину оплатить казнь дорогого чиновника, после чего они ждали аналогичных действий со стороны его родственников. В общем, все были довольны. Народ казнил — страна богатела.

Даже в более поздние времена в пределах казацких вольностей наши люди старались казнить демократично. Например, коллективное побивание палками жертвы у столба позволяло каждому желающему приложиться к таинству «мокрухи».

Демократичность наших палачей время от времени нарушали то польские, то русские профессионалы. Но особенно далеко зашли коммунисты. Этим было мало отобрать у народа колбасу, поездки за границу и порнографическое кино. Они посягнули на публичность смертной казни. Уже многие годы мы не можем насладиться любимым зрелищем, и только в собственных фантазиях сопровождаем осужденных к заветному месту расстрела. От нас так тщательно скрывают процедуру высшей меры, как будто речь идет о содержимом правительственных пайков.

Европейский Союз и вовсе обнаглел. Возможная отмена смертной казни угрожает абсолютному большинству наших палачей запретом на самореализацию. Только отчаянные нахалы смогут позволить себе творческий порыв. Всех, кто насладится исполнением приговора, будут пожизненно содержать в тюрьмах, то есть специализированных палаческих клубах, где за толстыми стенами немногие любители смогут обмениваться полученными впечатлениями. А как же все остальные палачи, которым неудобно исполнять приговор собственными руками? Неужели они будут только завидовать счастливчикам и не смогут даже мысленно удовлетвориться фактом их умерщвления?

Украина занимает третье место по вынесению смертных приговоров. На первом — миллиардный Китай. Совершенно очевидно, что к этому делу у нас нездоровая тяга. Уже многие выразили свое недовольство грядущими переменами и доказывают, что казнить дешевле. Для палачей-налогоплательщиков это, конечно, весомый аргумент. Но главное, видимо, в другом: казнить приятно, а миловать — не очень. Интересно, сколько помилований ежегодно подписывает президент? Вряд ли эта цифра способна оскорбить наши чувства.

Говорят, есть такие бесчеловечные палачи, которых нельзя оставлять в живых: они, дескать, казнили без спросу много женщин и детей. Конечно, стеснительных, порядочных палачей это больно задевает, и они требуют восстановить справедливость выстрелом в затылок.

Не секрет, что среди приговоренных много невинных. Это обстоятельство нас приятно волнует. Когда выясняется, что где-то погорячились, любители казней скорбно закатывают глаза и направляются в театр смотреть, как Отелло душит невинную Дездемону, а жестокий Арбенин травит жену за утерянный браслет.

Палачи уважают свою классику. Культ невинно убиенных — это особый шик сентиментальной палаческой среды. Мировое искусство буквально кишит их любимыми сюжетами. Особенно кинематограф.

Большинство фильмов — это торжественные гимны искусству палачей. Насмотревшись подробных киноинструкций, мы точно знаем, как нужно вешать гордых партизан и рубить головы распутным королевам. В общем, казни и радуйся!

И вот теперь какой-то Европейский Союз хочет поиздеваться над нашим народом. В самом деле, с каких это пор в Европе увлеклись защитой интересов реализованного палаческого меньшинства? Может, у них гильотина затупилась?

Неужели они всерьез полагают, что кто-то поверит в европейскую гуманность. Откуда ей взяться? Ведь у них почти в каждом городе имеется музей средневековых пыток. Лучшие нацистские концлагеря до сих пор бережно сохраняются, подобно величайшим достижениям человеческого гения. Якобы в назидание.

Скажем откровенно. Культурная Европа — это пространство сытых, изолгавшихся убийц. За внешней респектабельностью здесь проглядывает чванство утомленных палачей. Именно по их указке мы отменили смертную казнь и будем стыдиться этой правды.

Доклад белого доктора

Когда назойливая муха влетает в нашу комнату, нам трудно увидеть в этом чудо. Хотя из школьного курса биологии мы знаем, что если бы все потомство одной мухи выжило, то массой этих насекомых покрылась бы вся планета. И весьма толстым слоем.

Чем примитивней биологическая структура, тем выше скорость ее воспроизводства. Эта закономерность особенно ярко проявляется в микробиологии. Невероятная скорость размножения вирусов и микробов выглядит впечатляюще, и только их неустойчивость во внешней среде и крайне малые сроки жизни сохраняют необходимый баланс и спасают мир от биокатастрофы.

Чем сложнее и совершеннее биологическая структура, тем слабее интенсивность ее воспроизводства: удлиняется срок беременности и уменьшается количество новорожденных. Например, мелкие грызуны плодятся в большом количестве при коротком сроке внутриутробного развития. А у слонов срок беременности превышает два года, и рождение более одного детеныша является чрезвычайной редкостью.

Не избежало в чем-то подобных закономерностей и человечество — общность высокоорганизованных существ, живущих в различных условиях. В то время как большинство передовых стран с европейским населением испытывают демографические проблемы, во многих странах Африки и Азии, несмотря на низкий уровень жизни, наблюдается необычайно высокий прирост населения. Любители «занимательных» расовых теорий приводят этот факт в качестве неоспоримого доказательства превосходства белой расы над всеми остальными. Оставим это на их совести. И все же уровень рождаемости и смертности в африканских странах только ли тем объясняется, что это типичное проявление саморегуляции биологических структур, стоящих на более низкой ступени развития.

Если бы интенсивность процесса размножения в Африке определялась только проблемой выживания, то существовала бы определенная константа соотношения рождений и смертей и ее величина была бы в какой-то мере сопоставимой с существующей в Западной Европе. Но рождаемость в Африке значительно превышает смертность. Та же картина наблюдается и в странах Азии. Социологи, столкнувшись с этим явлением, пока не способны его объяснить. Все существующие версии звучат неубедительно.

Если чрезмерную плодовитость считать признаком примитивности личного развития, тогда как можно объяснить феномен Менделеева, родившегося в семье шестнадцатым. Считать ее следствием культурных и религиозных традиций тоже нельзя. Несмотря на одинаковую склонность к высоким темпам размножения, разница между китайцами и африканцами слишком велика. Но связь здесь, на мой взгляд, все же есть.

На всех территориях, где происходит мощный демографический взрыв, наблюдаются откровенно низкий уровень жизни, отсталость общества. По моему мнению, причиной этому отнюдь не биологические свойства отдельных представителей той или иной расы. Суть в содержании коллективного сознания целых этнических групп. Например, несмотря на то что славяне — белые европейцы, они умудрились столетиями упрямо сохранять отсталую Российскую империю с поразительно низким уровнем жизни. Высокая смертность в дореволюционной России сопровождалась высокой рождаемостью, при этом многодетность была свойственна всем слоям населения, от крестьян до аристократов.

Другими словами, развитость этнической группы определяется не наличием гениальных ученых, великих поэтов и утонченных царей, а реальной продуктивностью коллективного сознания и его способностью создавать передовые устойчивые социальные системы.

Новейшие технологии в сочетании с высоким уровнем жизни могут быть единственным убедительным свидетельством коллективного биологического совершенства.

Уже давно доказано, что любой психически здоровый индивидуум, независимо от расовой принадлежности, является полноценным представителем популяции Homo sapiens, но очевидно и другое: этнические группы, объединяющие индивидуумов, представляют собой макробиологические структуры, существенно отличающиеся друг от друга.

Чернокожий полицейский, проживающий в Нью-Йорке, может быть прекрасным собеседником, тонким ценителем классической литературы, чистоплотным человеком, идеальным законопослушным гражданином. Но если кому-то захочется посетить места компактного проживания чернокожих граждан Америки, увиденная картина будет ужасающа.

Компактное проживание — чудесный показатель макробиологического качества этнической группы. Аргументы в защиту цветных гетто вроде: бедность, безработица, социальное дно, отсутствие перспектив, невозможность вырваться — совершенно несостоятельны. Если кому-то захочется высадить самых бедных, ленивых, необразованных, но коренных голландцев на диком африканском побережье, в результате возникнет что-то вроде ЮАР.

Но если мы сегодня обратим взор на арабские кварталы чистоплотного Парижа, то увидим жуткий образец человеческого общежития, противоречащий нормам европейского бытия. Даже сердце европейской цивилизации не может изменить макробиологической сущности чуждых ей этнических групп.

Любая макробиологическая структура по-своему ограничена и не способна выходить за пределы собственных возможностей. Это подтверждается каждой строчкой мировой истории.

Когда этнической группе в новых исторических условиях начинают «угрожать» чужие возможности и собственная ограниченность, недостатки коллективного сознания активно компенсируются количественными «достоинствами». А именно: высокий уровень рождаемости позволяет нарастить биологическую массу этноса, что, в свою очередь, является залогом его безопасности.

В свое время отец Менделеева, как и большинство его сограждан, выполнял коллективную программу этнического роста, что впоследствии позволило обитателям бывшей Российской империи благополучно пережить последствия революционных перемен и дало возможность забросать собственным «мясом» высокопрофессиональную военную машину Третьего рейха.

Современную «экономическую» эмиграцию в более развитые страны можно рассматривать как проявление этнической агрессии, обусловленной стремлением отчасти и к паразитарному существованию внутри более совершенных макробиологических структур. В невинном желании человека уехать за границу нет ничего страшного, но когда компактно проживающие цветные эмигранты превращают Париж в Каир, вряд ли это можно назвать явлением прогрессивным. Вообразите себе Киев, разбитый на этнические кварталы, где немногочисленные природные украинцы прячутся в районе Крещатика. Интересная перспектива, не правда ли?

Запоздалая дискуссия европейских социологов по этому поводу уже началась, но конструктивных предложений пока еще нет и, возможно, не будет. Европа оказалась заложницей собственных передовых гуманистических идей и правовых государственных систем. Возрастающая волна цветной эмиграции в европейские страны в скором времени может перерасти в цунами. Защитники прав человека пока не могут осознать, что в настоящий момент европейская цивилизация имеет дело не с отдельно взятым цветным академиком, а с чужеродным этническим сознанием, «вооруженным» огромными человеческими ресурсами.

В последние несколько лет в Украине смертность превышает рождаемость. Но это не является свидетельством вымирания нации. Видимо, украинский этнос избрал новый качественный путь развития. Наши юноши и девушки не торопятся заводить детей, а садятся за изучение иностранных языков и новейших компьютерных программ. Новое поколение жаждет семьи не многодетной, а богатой и респектабельной. Когда обновленный украинский этнос начнет сверкать как новая копейка, в его дом обязательно начнут ломиться нерадивые соседи.

Может быть, кто-то считает, что это вполне нормальное и закономерное явление. Возможно. Но есть одно «но». Богатство разграбленной Киевской Руси монголов не изменило. Они все равно вернулись к родным кочевьям. Когда классическая европейская культура утонет в этническом нашествии, Тунис, Марокко, Китай, Вьетнам, Алжир, Конго и им подобные будут продолжать жить без существенных изменений. Только Европы уже не будет.

Налоговый принцип Вселенной

Чтобы не платить налоги, умные люди поступают радикально: они просто не рождаются на свет. Все остальные ведут наивную борьбу за право жить и не платить за это.

Глобальная власть всеобщих налоговых претензий совершенно очевидна, но мы предпочитаем пребывать в иллюзии, что налоги собирает только государство. Действительно, любая общественная структура нуждается в кассе, и государство играет здесь ведущую роль. Хочешь не хочешь — бюджет надо формировать.

Для этого существует два пути: почти бесплатный труд казенных людей, каковыми были все обладатели «серпастого и молоткастого», или путь налоговых отчислений, чем и занимаются бессмертные библейские мытари в лице сотрудников налоговых ведомств. Это не просто чиновники. В социальной среде они занимают особое положение как люди, имеющие право свободно вмешиваться во все аспекты существования любого гражданина, потому что во всех этих аспектах мы так или иначе оперируем деньгами.

Каждый налоговый чиновник знает: если индивидуум хоть как-то передвигает в пространстве калоши, значит, деньги у него есть. А это уже прецедент, главное вещественное доказательство — чего именно, сотрудник налоговой инспекции расскажет сам.

В развитых странах присутствует еще одна категория особых людей. Это очень большие люди: они знают, как не платить налоги. Подобные специалисты представляют собой своеобразный антипод налогового инспектора и существуют, как его необходимая в природе противоположность. Не следует путать их с адвокатами, потому что адвокат может клиента красиво «отмазать», а эти эксперты не позволяют клиента «замазать».

Все люди устроены одинаково. Любой здоровый индивидуум не хочет платить налоги. Это естественный рефлекс, с которым налоговый инспектор считаться не намерен. Его власть настолько велика, что она фактически превышает границы здравого смысла.

Ярким примером может служить налог за бездетность, когда человеку, достигшему возраста восемнадцати лет и одного месяца, инкриминируется не НАЛИЧИЕ чего-либо, а ОТСУТСТВИЕ, в данном случае — детей. Клиент платит за нежелание или неспособность размножаться! Остроумно, не правда ли? Таким образом, налоговый инспектор проникает к нам в постель и ощупывает наши гениталии.

Если человек, проживающий во Франции, умудрился снизить свой налог ниже критической суммы, его обяжут заплатить налог за окна в доме или камин. Если он спросит, почему так, ему тут же выпишут штраф за пререкательство с инспектором. При этом бессмысленно закладывать окна, разрушать камин и вырубать деревья в саду: налоговый инспектор возьмет налог за то, что ты рыжий.

Если при Петре I брали налог за бороду, то почему не брать его за то, что у вас уши длиннее шести сантиметров? Ведь это прецедент, выгодно выделяющий вас из большинства. Другими словами, налоговый подход к жизни значительно глубже, чем представляется на первый взгляд.

В душе каждого из нас проживает налоговый инспектор. Что заставляет людей интересоваться доходами соседа, который нигде не работает? Все тот же налоговый подход к жизни, заключающий в себе интерес к доходам окружающих не с целью их приумножить.

Не зря возник анекдот: «Изя! Ты деньги получил?» — «Получил». — «Хорошие?» — «Хорошие. Но мало». Таким способом мы стараемся уходить от налоговой сущности ближнего.

С определенной целью хитрые люди сформировали в сознании наших граждан образ мифического западного героя, например американца — человека с лучистыми глазами, гордо расправляющего спину и членораздельно произносящего: «Я плачу налоги!». Первое и единственное содержание этой реплики — вызов человеческой природе.

Наряду с Кощеем Бессмертным этот сказочный персонаж противоречит реальному человеку, который стремится не платить налоги и вынужденному однажды умереть. Этого образа дети боятся с колыбели. Повзрослев, они пользуются отдельными замашками данного персонажа, властно и безапелляционно выкрикивая: «Я плачу налоги и требую!» — самый тяжеловесный аргумент.

Сопротивляясь налоговым претензиям, мы всегда ориентируемся на глубину риска, выясняя, что выгоднее: не платить, рискуя, или платить, не рискуя. За все отвечает калькулятор. Здесь уживается экономика и психология. Здесь каждый представляет собой упрямого Буратино, который заявляет: «Я нипочем не дам Некту яблока», — но мысленно производит подсчет. Ничего не поделаешь: хочешь жить — становись деревянным подростком, способным считать хотя бы до пяти.

Каждый день, что бы мы ни делали, следует помнить, что налоговый контроль — это правило Вселенной. Желаешь быть пожарным — плати налог сгоревшей кожей, любишь водку — плати циррозом печени, любишь жирное — плати желчными камнями, хочешь избежать менструации — плати токсикозом беременности.

Не зря, посещая кладбище, мы испытываем неведомое чувство покоя. И это понятно, ведь там никто не платит налоги. За посещение этого святого места мы все же обязаны платить налог: цветами, венками, конфетами и пасхальными яйцами. Только здесь уклонение от налога считается противоестественным явлением. Кладбищенская правда заставляет нас признаться в абсолютной справедливости вселенских налоговых претензий, но эта справедливость нас не устраивает.

Нам очень хочется, чтобы налоговый инспектор не переступал порог нашего дома, но отказаться от своих налоговых претензий к ближнему у нас желания нет.

Круг замыкается и маразм крепчает. Мы по-прежнему будем сочинять идиотские законы и подметать соседскую копейку, бессмысленно надеясь, что никто не подметет нашу. Мы останемся инспекторами и никогда не сдадимся инспектору.

Мы вечно будем напевать известную песенку:

Пусть лижут пятки языки костра, зато не платят королю налоги работники ножа и топора, романтики с большой дороги.

Снайперы «черного глаза»

В российской глубинке люди имеют привычку ходить большими колоннами, хором играя на гармошках. Они это делают часто и без всякой причины, просто для поднятия аппетита. Зрелище грозное, если учитывать их любовь к ядерному оружию и водке. Кроме того, все они порядочные токсикоманы. Куда бы ни пришли, повсюду чувствуют русский дух. Желая обнюхаться сладким дымом Отечества, они с удовольствием поджигают свои сараи и чужими не брезгуют. Для них там что-то Русью пахнет. Типичная болезнь имперской нации.

Украина же не знает подобных страстей. Слепые кобзари не умеют ходить шеренгами. Глас вопиющего в пустыне — церковным хором не исполнишь. Ведь наше хуторянство — это не домик, стоящий на отшибе, а стремление жить в одиночку. Когда-то мы были общиной индивидуалистов и нас боялись соседи. Теперь наше общинное чувство пропало и мы боимся самих себя.

Отчего это случилось, объяснить трудно. Возможно, свойство грунтовых вод вызывает у нас омерзение к ближнему. А может, наши бабы постарались. Не зря Гоголь в каждой ведьму видел. Действительно, рязанскую никто не встречал, а конотопскую все знают.

Всеобщее умение украинцев наводить порчу друг на друга заметно в работе парламента. Там нет агрессии, свойственной наивному русскому медведю, но есть особая злоба «доброї людини». Мы, действительно, выбираем лучших, как мелкие бесы, точно чувствуем своих магистров.

Остается загадкой, как хитрому чиновнику Польского королевства удалось нашу ведьмовскую ораву превратить в стотысячный железный поток и довести до Берестечка. Неужели отголоски общинного духа еще имели силу? Впрочем, стоило Богдану только отлучиться, и мы сразу очнулись. Все так быстро разбежались вдоль болота, что удивленные поляки до сих пор крутят пальцем у виска.

Видимо, в тот период нам заменяли общину харизматические личности. Сила их притяжения временно ослабляла несовместимость украинских характеров. Теперь нам это не грозит. Мы извели харизматиков «дотепним гумором». В самом деле, кому они здесь нужны? Каждый украинец сам себе гетман. Коллективные мероприятия ему противопоказаны. Недавно мы сходили на похороны и все вернулись с битыми мордами. Говорят, у русских такое на свадьбе бывает. Впрочем, их можно понять: они измучены горячей любовью к сербам.

Иное дело мы. Нормальный украинец один в поле воин. Он не признает понятия «свой», но «свое» уважает безгранично. При этом мы равнодушны к чужому.

Жить без общины комфортно. Зачем искать врагов за границей, когда они рядом — в соседней квартире? Жаль, что приходится делать вид, будто мы строим свое государство. Много столетий нам удавалось избегать этой проблемы, но злая судьба прижала нас трезубцем и не дает морочить голову «гармонистам».

Имитировать общину сложно. Благодаря многообразию природных талантов, нам кое-как удается это делать. Но в Европе уже заподозрили, что мы не дураки. Нашему коварству грозит разоблачение.

Скоро все поймут, что Украина — центр мирового одиночества, где нет интересов и не ждут союзников. Мы лепим вселенскую дулю, но показывать ее жадничаем. Сами любуемся своим шедевром…

Под давлением обстоятельств нам пришлось вспомнить родную историю. Там есть герои, достойные внимания, но что-то нас влечет помочиться на их постаменты. Терпеть не можем убеждения. Все раскололи, размазали и раздробили. Ни за кем не пошли, никого не поддержали. Здесь каждый «стреляет» о чем-то своем — очень интимном и глубоком.

Снайперы «черного глаза» не знают усталости и сна. Не дай Бог такому народу разом плюнуть в одну сторону: Гималаи содрогнутся и Атлантида всплывет.

Отсутствие общей веры украинец компенсирует персональной мистикой. Он так закопался в себе, что от скуки может сходить на выборы или сдуру выдвинуть свою кандидатуру. Он заранее знает, что толку не будет. Ведь его голова перегружена поиском смысла собственной жизни. Своими выводами он делится на любой трибуне. При этом, заметно, что смысл чужой жизни его абсолютно не интересует. На такие вещи у нас не обижаются. Здесь никто ничего не слушает. Мы все имитируем: внимание, возмущение, интерес — и только злость всегда натуральна.

Рецепт нашей победы

В дурно устроенном обществе вредно рождаться здоровым. Только человеческая популяция умудрилась противоречить всеобщему закону естественного отбора. В животном стаде больная, слабая особь погибает первой. У людей же все наоборот: здоровый, сильный парень обязан умирать на полях сражений, а хилый, гнилозубый фраер имеет полное право облизывать девочек в тылу.

До начала XX века это не имело особого значения. Низкий уровень медицины не позволял больной публике долго коптить синее небо. Высокая детская смертность заранее определяла качество генофонда без применения спартанских крайностей. Потери здоровых людей на войне были незначительны, так как война длительное время считалась делом сословным, а введенные позже рекрутские наборы были относительно невелики. При этом основная часть солдат умирала не в бою, а в походе, от тяжести физических нагрузок. Таким образом, здоровый и выносливый человек имел солидные шансы выжить и оставить качественное потомство.

Развитие вооружений и мировые войны круто изменили ситуацию. Возникла необходимость в массовой мобилизации человеческих ресурсов. Потери стали исчисляться миллионами. В то же время мужчины, непригодные к воинской службе по состоянию здоровья, оставались в зонах минимального риска. Случилось невероятное: старые, слабые и больные оказались в более выгодном положении. Хотя жизнь иногда вносила свои поправки, качественный переворот все равно произошел.

Послевоенный дефицит здоровых мужчин имеет прямое отношение к тому, что сегодня в Украине из 216 тысяч призывников 75 тысяч (то есть каждый третий) забракованы. И это при том, что на многие болезни врачи призывных комиссий закрывают глаза. Огромное количество солдат приходится комиссовать в первые месяцы службы. А ведь речь идет о мальчиках. В каком же состоянии находятся зрелые резервисты?

Чего же нам ожидать в будущем? Ведь несмотря на разговоры о высокой детской смертности, современная медицина позволяет сохранить жизнь многим заведомо больным детям. Законы естественного отбора не работают. Тот, кому положено лежать на кладбище, перебиваясь на лекарствах, готовится к размножению.

Почти все цивилизованные нации оказались в капкане собственных медицинских достижений. Больным не дают вовремя умереть, и все меньше рождается здоровых. На этом фоне укоренившийся принцип, «здорового ждет шинель, а больного — невеста», выглядит более чем ненормально.

Конечно, там, где существует профессиональная армия, претензий быть не может. В данном случае человек добровольно подвергает себя риску и получает за это вознаграждение. Но в стране, где царит так называемая всеобщая воинская повинность, призыв в армию напоминает своеобразную форму геноцида. Можно подумать, что больное общество сознательно преследует здоровых. Ведь если сегодня крепкий юноша-десантник разбивается в парашютном прыжке, а его «больной» сверстник в пьяном угаре катается на «мерседесе», кто осмелится сказать, что это справедливо? Сам факт, что многим призывникам удается купить себе ложный диагноз, уже свидетельствует о массовом нежелании быть откровенно здоровым в безгранично нездоровой стране.

Учитывая нынешнее качество наших человеческих ресурсов, можно сказать, что мы физически не готовы к обороне. В мирное время с его мелкими региональными конфликтами еще можно подурачиться игрой в гуманизм. Но если мы будем втянуты в крупномасштабную войну, где красивый бой плавно перерастет в некрасивую бойню, сотни тысяч здоровых уже не смогут защитить миллионы больных. Так или иначе воевать придется всем.

Существующее правило мобилизации предусматривает призыв в армию определенных категорий мужчин, избежавших воинской службы в мирное время по состоянию здоровья. Но достаточно ли будет этих людей и как они будут задействованы?

Не секрет, что во время военных лишений люди практически перестают болеть. Отсюда следует вывод: больных мирного времени можно рассматривать как здоровых времени военного. Поэтому всех, кто мало-мальски способен шевелить мозгами и двигаться, можно смело ставить под ружье.

Военные могут возразить: дескать, для эффективного выполнения боевой задачи требуются хорошие физические данные личного состава. Конечно, армия не больница, но и война не базар. В час всеобщей угрозы право на жизнь не может покупаться медицинской справкой. Сегодня трудно представить, где, когда и с кем мы будем вынуждены воевать. Но если Бог нас не помилует, глупо рассчитывать на цивилизованные перестрелки.

Некоторые военные аналитики склонны считать, что применение военной силы в современных условиях без полной ликвидации вражеского населения неэффективно. Ясно, что, столкнувшись с подобной угрозой, только тотальная мобилизация, не исключая женщин, сможет спасти положение. За редким исключением, в атаку должны идти все «диагнозы»: с грыжей и гранатой вполне можно пробежать сто метров до ближайшего танка. Суицидники пусть разминируют минные поля, а психопатам будет полезно походить на пулеметы с холодным оружием в руках. Косоглазые тоже сгодятся — в эпоху автоматического оружия виртуозы револьвера не нужны.

Населению будет приятно увидеть в окопах детей государственных чиновников и прочих, хитро устроенных граждан. Естественно, что самые боеспособные кадровые части не должны использоваться на кровопролитных участках фронта. Если наша нация сумеет удачно пожертвовать своей прогнившей плотью и умно распорядиться здоровой, это будет конструктивная победа. Такой подход заметно отрезвит общество, у народа появится зримый стимул заниматься спортом и целебными диетами.

Впрочем, не все так драматично, ведь на войне многие остаются в живых. Высокопрофессиональная гвардия здоровых парней тоже пойдет в огонь, но в случае крайней необходимости: чтобы красиво добить обескровленного противника.

Изменив свое отношение к больному контингенту и продумав его роль в будущей войне, мы сможем запугать даже миллиардный Китай. Как известно, больные и физически слабые люди часто выгодно отличаются умственным развитием и силой духа. А что еще надо защитнику Родины? Враги должны бояться нашего человека с ружьем.

Глава 2. Пусть всегда буду Я

Эгоистическая трагедия

Я ревную Землю к людям. Здесь должно быть хорошо, когда никого нет. Я ревную Бога, потому что любит не только меня. В толк не возьму, зачем ему еще кто-то. Я не могу понять, к чему стоят большие города, где обитает множество стандартных судеб, как будто недостаточно моей одной. Зачем столько мисок, ложек, горячей воды и теплых клозетов? К чему эти километры говноносных механизмов, туалетной бумаги и кладбищенских рядов? Зачем все куда-то девать, если можно просто не иметь?

Задыхаюсь от ревности. Не пойму, зачем в казармах столько солдат, если мне к лицу погоны? Зачем где-то война, если мне и так на сердце злобно? Зачем кому-то учиться убивать? Я сам умею это делать. Зачем столько книг, если я писатель? К чему железная дорога, если мне никуда не надо?

Ревность заснуть не дает. Я оскорблен количеством народа. Зачем, скажите на милость, эта сербающая, чавкающая, храпящая и пердящая масса? Я тоже так могу. К чему столько женщин? Я со всеми не успею. Зачем столько мечетей, церквей и синагог, если Я вчера молился и все себе простил? Зачем грибы в лесу, если Я в них не разбираюсь? Зачем кому-то дети, если у меня их нет?

Хочется плакать от ревности. Страшно, непостижимо! Откуда в государстве мог появиться президент, если мне некогда? Зачем Ганди застрелили, если Я не приказывал? Зачем летали на Луну, ведь Я туда не собирался? Зачем на свете столько языков, когда Я говорить не желаю? И для кого делают так много водки, если Я непьющий?

Люди говорят: «Хорошо там, где нас нет». И это правда. Там, где вас нет, мне всегда хорошо. Если бы народ куда-то пропал, никто бы не искал демократии, потому что моя деспотия меня устраивает.

Почему Бог до сих пор колеблется? Пустил бы всех в трубу, а мне вернул райские кущи. Мусор Я не разбрасываю, по газонам не хожу, запретными плодами уже объелся, прививки все сделал, в быту неприхотлив. Мне главное, чтобы арбузы были обязательно херсонские, а баба здоровенная.

Почему чудо не приходит, когда ревность на месте? Как успокоиться, ужиться и принять это несметное число задернутых занавесок? Царица небесная! Что у них там, о чем они думают, зачем, кому нужна эта морока, кто ее заказывал?

Как же мне грустно и тесно. Жаль, что чума давно забыла Европу. В былые времена от нее дышалось привольно. Европа стояла, а народа не было. Поэтому Я ревную всемирный потоп к Ноеву ковчегу. За что ему такая свобода? Почему тогда было можно, а теперь нельзя? Нельзя проехать, пройти, пролезть и пропихнуться. Повсюду горы резанных аппендицитов и почечных камней. Не желаю быть альпинистом!

Что делать, куда деваться? Все занято, забито, засалено и замусолено. На земле — крестьяне, в море — водолазы, в небе — террористы, в джунглях — людоеды, под землей — шахтеры, на островах — курортники. Все вынули, сожрали, перепахали, загородили. Босиком не выйдешь — Лев Толстой мешает. И голым нельзя — нудисты затопчут.

Горе мне, за что Я так наказан китайцами, испанцами, индейцами, корейцами, французами, зулусами. Что они здесь делают? Зачем они туда, где Я уже был? И зачем оттуда, где я еще не был?

Душа болит, угораю от ревности. Все недостатки во мне собраны и все достоинства. И диплом у меня есть. И плечи широкие. Зачем же все это размножено, раздроблено, рассыпано, если Я один, как все, то зачем Я в таком количестве. Неужели только для того, чтобы в метро было потно, а в сумерках — жутко. С кого спросить? Что предпринять? Никому не поверю, никого не признаю. Мое начало — где всем конец.

Не могут люди быть на самом деле. Это сон, который я вижу. И он не может быть правдой. Кошмар, наверное, пройдет, и снова будет по-старому: дом без забора, вода без привкуса, крест без распятия, пейзаж без Джоконды, май без труда, труд без зарплаты и Я без ревности.

Главное — не проспать, не проглотить язык, не задохнуться. Не хочу оставаться навечно, где моим владеет каждый. Я не отдам фабрики рабочим, тюрьмы заключенным и себя любовнице. Здесь моя песочница, мой свисток, моя белка.

Не будет благородных собраний — здесь только я дворянин. Попугаев на волю — собак на улицу! Колбасу в мусор — Я на диете. К чему стадионы — Я и так чемпион. Ничего от Кардена — все от меня.

У меня все большое и маленькое, толстое и худое. Нет сравнений — Я качество. Нет заблуждений — Я истина. Нет геморроя — сам проверил.

Трепещите, гады, — скоро проснусь!

Пространство Гамлета

Не знаю за собой вины, Я согревал железа груды, Но все же умер от простуды Рыжеволосый бог войны.

Ефрейтор Курочка мне снится по ночам. Он жутко ругает усталость, узбеков и кирзовую кашу. Я, наверно, спятил совсем. Двадцать лет казармы не видел, а крик дежурного по роте еще звенит в ушах и требует подъема. Хочется подчиниться, но моей гражданской заднице уже незачем прыгать с кровати.

Стыдно признаться — я люблю прогрессивное человечество, жалею амазонских аборигенов, посещаю церковь и птичий рынок, зла причинять не умею, но запах ружейной смазки пьянит меня, как марочный коньяк.

Откуда все это? Ведь я ненавижу охоту. Никогда не стрелял кабанчика. Только патроны зачем-то люблю натирать бархоткой до зеркального блеска. Странное удовольствие. Если женщину месишь в кровати, хочется услышать ее голос, а нежная механика ружейного затвора возбуждает своей бесшумностью.

Мужчины — существа обреченные. Мы забавляемся орудиями убийства, едва научившись ходить. Разум здесь не помощник. В каждом тихом миротворце сидит генетический маньяк.

За что можно любить армию, эту немыслимую школу абсурда? Но честному человеку приятно вспомнить прожитое там.

Ежедневно поедая гражданскую булочку, чувствую — чего-то не хватает. Недавно понял, что не хватает мне бронежилета, боекомплекта, минометной плиты и маршброска на двадцать километров. Возможно, все это от безделья. Но в армии я тоже не трудился, а занимался медитацией, согласно уставу. Армейская ритуальная жизнь лишена суетных устремлений: простые чувства обретают значимость, глупость всегда оправдана, тайны умещаются в кармане, а Вселенная — в зеркале, когда бреешься.

Строевой философ прапорщик Грыб настойчиво твердил: «Солдат никогда не одевается — он обряжается к смертному часу; он не ест, а причащается; сон его свят; жизнь праведна и не подлежит суду». Наверное, для мужчины это идеальный способ жития. И войны затеваются ради его душевного равновесия. Когда в первом бою я накладывал от страха в штаны, особой пользы в этом не заметил. Но позже оценил, что значит свобода кишечника!

В обывательских суждениях воюющий мужчина — винтик или шпунтик тупой бессмысленной машины. С позиции жертвы не видно, что война — это пространство Гамлета, где каждую секунду решается главный вопрос собственного «я». Война радикальна в мелочах, гнилому нутру негде спрятаться, там не видно клоунов и сердце живет по-взрослому. Только вошь бельевая портит совершенство, и пальцем отмороженным трудно ковыряться в носу. Я всегда за гигиену, За Красный Крест и Полумесяц. Но почему наш ротный запевала, вылечив коросту на руках, стал рядиться в бабское за деньги? Другой жиром заплыл, третий в кресле шею не воротит. Всех контузил штатский Мойдодыр! Мать просила курицу зарезать — и я не смог… Телевизор включать брезгую. По всем каналам недоумки серьезно стреляют куда-то.

Хочется верить, что я не такой. Но коллекция оружия в квартире не приемлет робких оправданий. Зачем оно? Ведь я имею все, о чем мечталось на войне, — пиво, воблу, порнографию… Жаль, мирных снов не дождался. Друзья, покойники, красиво сквернословя, странно хохочут мне прямо в лицо. Возражать бессмысленно. Я уже не Гамлет…

К войне нельзя вернуться в одиночку, тем более — добровольно. Неотвратимость — главная ценность войны. Когда мужчины не могут отсидеться по щелям, они заново учатся любить. Мелочность и жестокость, нажитая в благоденствии, легко сгорает в пекле побоища. Это не сразу видишь, но когда соратников по оружию сменят милые нахлебники. А вместо открытого противника приходят хитрые приятели и враги-невидимки, в душе поселяется фантомная боль утраченного мужского братства. Без коллективной жажды выжить мы не умеем жить. Просто перебиваемся со дня на день чувствами сонных телят.

Не хочу сдаваться. Я спрятал под кроватью пулемет, своего последнего верного друга. Мы беседуем с ним по ночам о простых небесных тайнах. Мы всегда в согласии, нас греют запасы общих аргументов. Мы не боимся замерзнуть, и нас не возьмешь врасплох.

Декларация порядка

Мужчину делает пиджак. В романтическом свитере Хемингуэя можно сделаться капризным философом, но солидным джентльменом — никогда. Современный костюм делового человека, как потомок военного мундира, не любит суетных движений. Его форма диктует содержание, с которым вынужден считаться даже закоренелый разгильдяй.

Костюм — это строгое ограничение. Он декларирует порядок, отрицает навязчивый индивидуализм, подчеркивает согласие с общественной нормой, создает чувство торжественности и обеспечивает равенство первичного восприятия. Костюм не может быть средством выражения надуманного «я». Подчиняясь принятой стандартизации, его носители легко сосредоточивают свое и чужое внимание на реальных качествах индивидуума.

Стандарт офисной одежды формируется согласно региональной культуре. Например, для англичан характерны черные или темно-синие костюмы, белые рубашки и немыслимый разнобой галстуков. Английский галстук — это полет неограниченной фантазии, без малейшего желания угодить. Для нашего человека такой галстук равноценен психополовой травме, несовместимой с жизнью. Это серьезное испытание для нашей психики. Английский галстук настолько противоестествен украинской природе, как машина Aston-Martin для дедушки Панаса.

Что касается англичанок, то они предпочитают, в основном, алые костюмы, того самого чисто британского оттенка, который нельзя забыть и с чем-либо перепутать. Они используют также черный цвет, что в том и другом случае компенсируется невероятного цвета юбкой. При этом блузки — только белые. Глядя на британский деловой стиль, невольно вспомнишь примечание Джорджа Гурджиева: «Это нация, злоупотребляющая онанизмом». Комплекс сексуального ряда здесь проявлен слишком откровенно.

Французы, в отличие от англичан, более стандартны и безлики. Их темно-синие пиджаки странно сочетаются с некоторым разнообразием рубашек и галстуками с элементами красного. Зато француженки в рабочей одежде не скованы вообще: каждая носит, чего пожелает.

Совсем другое дело — итальянцы. Мир деловой итальянской моды настолько разнообразен, что, попадая на Аппенинский полуостров, наш человек испытывает разочарование, наблюдая отсутствие черных костюмов в белую полоску. При этом оригинального галстука в Италии практически не встретишь: их не бывает не только на людях, но даже в продаже. Это можно объяснить тем, что Италия является одним из основных производителей шелковых галстуков. Желание угодить всем не дает возможности оригинальничать.

В отличие от большинства европейских стран, в Украине офисная мода еще не сложилась, как, впрочем, культура в целом. Офисная одежда по отношению ко всему происходящему в стране — это очень высокоселективный продукт, слишком далекий от народа.

Серьезных перемен в ближайшее время ожидать не стоит. Офисные традиции возникают путем длительной избирательности и сдвигов сознания нескольких поколений. Пока нам приходится просто обезьянничать, глядя на рекламные журналы, кинофильмы и заезжих иностранцев. Сегодня наших людей приходится приучать не то что к приличному галстуку, а к галстуку вообще. Удачно подобранные носки — это уже прогресс. О хорошем костюме и говорить не приходится.

Некоторые руководители, интуитивно понимая прямую связь между внешним видом сотрудников и успехом предприятия, добиваются от людей официальной формы едва ли не насильственным путем. Чтобы хоть как-то изменить ситуацию, многие директора вынуждены приобретать костюмы для сотрудников за свой счет.

В настоящий момент офисную культуру нам подменяет наше представление о ней. Человек в костюме и длинном пальто — это некий символ успеха в неуспешной стране. Его появление в общественном транспорте смущает дурно одетых граждан. Дорогой костюм автоматически ассоциируется с иномаркой, сотовым телефоном и пачкой «зелени» в кармане.

Для итальянцев «крутая» бизнес-леди, разъезжающая по Риму на крошечном мопеде, — вполне естественное зрелище. Строгие английские джентльмены в жуткой автобусной давке — также обычное явление. Другими словами, развитую страну отличает критическая масса аккуратности, не имеющая отношения к реальному благосостоянию индивидуумов. Ведь костюм — это не только символ социального статуса или успеха, но также средства утешения. Прилично одетый человек, независимо от количества имеющихся у него денег, неизбежно испытывает комплекс полноценности. Положительная реакция окружающих позволяет ему чувствовать себя уверенно и комфортно.

Необходимо отметить, что костюм не любит лжи. Бессмысленно надевать с утра несвежую рубашку, надеясь, что этого не заметят окружающие. Ваше тело хорошо чувствует неправду и автоматически излучает импульсы ущербности. Собеседник может не чувствовать запаха ваших носков, но при этом будет подсознательно пеленговать ваше внутреннее ощущение собственной нечистоплотности. Если вы не можете понять, в чем причина недоверия к вам со стороны партнера, обратитесь мысленно к своему белью, которое вы не меняли уже целую неделю.

Форма и содержание — слишком неразрывные вещи. Только уперто правый дурак может внушать себе, что он хитрее формы и сможет ее обмануть. Чтобы добиться успеха, нужно быть честным с самим собой. Честность — это не слова, а состояние души и конкретные поступки.

Способность подчиниться строгой, ограниченной форме делового костюма — идеальный тест на социальную зрелость. Если ты решил, что тебе не на что купить нужный костюм, вспомни, сколько средств ты истратил на дурные привычки, чревоугодие и бессмысленные мелочи.

Задумайся и посчитай, сколько денег потерял ты или твоя фирма на отсутствии доверия, которое было сформировано твоим дешевым, неудачно подобранным галстуком, изношенной обувью, пятнами на пиджаке, перхотью на плечах, неухоженной прической, небритым подбородком, грязью под ногтями и вульгарным одеколоном… Вспомни, какое настроение ты создаешь себе и окружающим желанием отрешиться от устоявшихся законов коллективного бытия.

Анатомия страха

Святой человек может выглядеть героем, но герой не может сделаться святым. Люди очень предусмотрительны. Чтобы выглядеть привлекательней в собственных глазах, они стараются не выяснять истинную мотивацию своих поступков.

Всем известно, что человеку свойственна агрессивность. Но это вовсе не проявление дурных наклонностей человеческой натуры. В животном мире агрессивность возникает как первая реакция на страх. Змея атакует, чувствуя угрозу. Волк раздирает жертву, испытывая голод. Олень убивает противника за право обладать самкой. Эти стандартные картинки показывают, что в основе животного страха лежат три главные угрозы: голодная смерть, насильственная смерть и генетическая смерть (невозможность оставить потомство). Если внимательно проанализировать человеческие поступки, то можно заметить, что их абсолютное большинство является прямой или косвенной формой агрессии, спровоцированной обычным животным страхом.

Совершенно очевидно, что мужчины по своей природе значительно агрессивнее женщин. Это, в свою очередь, указывает на их повышенную восприимчивость к страху. Противоречия здесь нет, так как женщина может противостоять угрозе, а мужчина — обязан. В борьбе за безопасность он рассчитывает только на себя, и чем больше он боится, тем агрессивнее он становится и тем сложнее способы его защиты.

Каждому хочется иметь материальный достаток, красивого партнера в постели и уверенность в завтрашнем дне. Но желаемое, как правило, расходится с действительностью. Боясь лишиться необходимого, человек превращается в источник тотальной агрессии. Все, что он делает, является угрозой потенциальным конкурентам. Один качает бицепсы, приобретает оружие, лихорадочно обогащается, другой повышает профессиональный уровень, рекламирует свои возможности. А кто-то открыто грабит, рвется к власти или банально ворует. Красивая одежда, дорогой автомобиль, личная популярность и солидный диплом, короче, все, от модного галстука до президентского кресла, призвано пугать врага и ограничивать его возможности. Другими словами, самые запуганные прибегают к самым изощренным формам агрессии, и никто не может вырваться за пределы взаимных угроз. Это особенно заметно на войне, где проблема выбора крайне ограничена. Солдат вынужден убивать, потому что боится быть убитым. Он справедливо допускает, что мотивация поведения противника точно такая же, — СТРАХ. Поэтому всякое проявление мужества нужно рассматривать как степень развития страха. Когда человеку одновременно угрожает противник, собственный командир и возможная потеря близких, он способен совершить агрессивный поступок, противоречащий здравому смыслу. Вдумайтесь: как нужно запугать человека, чтобы он закрыл своим телом амбразуру дота или бросился под танк!

Но страх вызывает не только чувство дискомфорта. Это мощное эмоциональное топливо, способное опьянять душу. Вспомните вьетнамский синдром: человек, искупавшийся в океане страха, уже не может нормально жить. Солдат, вернувшийся с войны, неприятно поражается обнаглевшим от безопасности людям. Измельченность агрессии и страха в мирное время порождает острое чувство эмоционального голода. Человек, привыкший пожирать энергетическую ткань страха в больших количествах, часто не выдерживает «голодного пайка». Чтобы не попасть в психушку, «наркоманы ужаса» ищут новые возможности испытать сильный страх.

На этом фоне возникает странный парадокс: человек, лишенный чувства страха, в нашем обществе считается идиотом. Феномен книги «Похождения бравого солдата Швейка» заключается в том, что в ней присутствует образ человека, который ничего не боится. Швейк абсолютно не восприимчив к внешним угрозам и потому совершенно не агрессивен. Мир, окружающий Швейка, обезоружен его неприятием правил общепринятой игры. Портрет Швейка — это бытовой образ святого, который радуется жизни, ни в чем не испытывая нужды.

Неудивительно, что высокое развитие религиозного сознания предполагает полное отсутствие животного страха и агрессивности. Человек, реально ощущающий свое духовное бессмертие, не чувствует угрозы каких-либо потерь. Страх не может питать его душу и руководить его поступками.

Тот, кто известен Богу, не ищет «агрессивной» славы. Ему нечего делать на вершине Эвереста, на Северном полюсе и в правительственном лимузине. Индивидуум, лишенный страха, практически умирает для обычного мира. Он превращается в некое самодостаточное инородное тело, неподвластное агрессивным механизмам управления. Такого человека можно считать проявлением «неординарной» биологии, выходящей за рамки общего развития.

Сущность, лишенная страха генетической смерти, не нуждается в половых партнерах и, как правило, не воспроизводится. Традиционный обет безбрачия в высшей религиозной среде — прекрасное тому подтверждение.

Каждый получает то, к чему стремится. Когда маленький негритенок Джексон в борьбе за жизнь с перепугу «покрасился» в белый цвет, мир не выдержал яростной наглой агрессии и отдал ему свои деньги, женщин и право на повышенную безопасность. Перепуганные завистники, конечно, могут злорадно посмеяться над этим, и только Швейк останется равнодушным.

Записки мичуринца

О вреде размножения Минздрав нас не предупредил, и мы привыкли хулиганить без трусов, не чувствуя угрозы. А ведь почти все наши несчастья связаны с желанием плодиться. Любая война, экологическая катастрофа, воровство, грабеж и социальное насилие возникают на почве невинного стремления произвести и защитить потомство. Ради этого, подобно мелкой рыбешке, мы сбиваемся в крупные стаи, создавая племена, народы и нации. Как нормальные хищные животные, мы врозь и коллективно убиваем посторонних, чтобы обеспечить своей популяции возможность продления рода.

Кто-то сказал, что настоящий мужчина способен роту прокормить. Не понимая, зачем нужно роту кормить, каждый мужик, как племенной петух, топчет свой курятник, посягает на чужой и клюет всякого, кто делает то же самое. Даже развитой пиит Пушкин умер за курицу в примитивной петушиной схватке.

Все покорны голосу крови. Чтобы растиражировать себя, таких красивых и душистых, мы постоянно усложняем техногенную цивилизацию, боремся с бесплодием, детской смертностью, сексуальным меньшинством и национальным большинством. На скопление чуждых рас мы автоматически поглядываем искоса, как на китов, которые, по нашему мнению, занимают слишком много места в океане.

Чеховский «человек в футляре» поверил, что каждый нормальный индивидуум должен вступить в брак. На этой почве он свихнулся и протянул ноги. А вот запорожские казаки вовремя смекнули, что всякая беда — от страсти размножаться. Плюнув на женщин, они скрылись в степной глубинке.

Не утруждая себя строительством уютных городов и накоплением съестных припасов, запорожцы защищали только свободный образ жизни, не совместимый с безопасностью потомства.

Несмотря на врожденный родительский инстинкт, в отличие от других живых существ только человек способен отказаться от размножения. Это служит характерным показателем его возможных приоритетов. Почти все мировые религии имеют институты безбрачия. Именно там развитая личность проводит грань между собой и звероподобным миром.

Конечно, дело не столько в самом размножении, сколько в личном отношении к нему. Важно знать, до какой степени сознание индивидуума подконтрольно инстинкту воспроизводства. Когда Бог захотел протестировать Авраама на умственную зрелость, он приказал ему зарезать любимого сыночка. Когда же Авраам занес нож над горлом своего потомка, его рука была остановлена ангелом, ведь важен был не труп, а готовность переступить через самое главное — животный закон. Иисус конкретно указывал: «Враги человеку — домашние его… Кто любит сына или дочь более, нежели меня, не достоин меня».

Абсолютное большинство людей в конце своей жизни могут похвастать только тем, что родили и воспитали детей, как будто хомячки не делают то же самое. Разница только в масштабах и сложности. Если животное защищает свое гнездо глубиной норы или остротой зубов, то человек способен применить атомную бомбу и сибирскую язву. Чем выше наша озабоченность собственным воспроизводством, тем больше факторов угрозы. Мы запросто можем исчезнуть как вид только потому, что боимся исчезнуть.

Нам только кажется, что защита диссертации имеет отношение к научному поиску, — любой научный поиск имеет прямое отношение к защите потомства. Ученое звание, хорошая зарплата, оборонная мощь страны обеспечивают безопасность гнезда.

Когда индивидуум начинает догадываться, что вся его жизнь ушла на воспроизводство себе подобных, целью которых является все то же воспроизводство, тогда он понимает, что не жил, а лишь функционировал.

В момент такого просветления вчерашний мочеполовой функционер имеет шанс начать действительно человеческую жизнь, лишенную привязанности к чему бы то ни было. Ведь одно дело, когда мы приносим себя в жертву ради спасения курятника, прикрываясь словами «честь», «родина», «долг», и совсем другое — когда нам доступен подвиг, лишенный гормональных оснований. А может, подвиги и вовсе не нужны?

Чтобы вырастить папуаса, достаточно хорошей погоды и веточки бананов. Воспитывая же европейца, необходимо заниматься трудоемким клонированием, строить космические корабли и совершенствовать технику абортов. Но когда какой-нибудь бельгийский спиногрыз все же вырастает, общество вдруг удивляется первобытным татуировкам на его теле, кольцам в носу и дикости прически, как будто не было Нобеля, Менделя, Штрауса и Нострадамуса.

Естественно, задашься вопросом: зачем такие сложности размножения, если результат один и тот же. Как ни старайся, все равно вырастишь тупого самца, не делающего разницы между дубинкой и танком, или надменную гусыню, чья задача — высиживать кладку, перебирая харчами.

День и ночь мы надрываемся, чтобы обеспечить своим детям жизнь, которой у нас не было. Они же, в свою очередь, поступают точно так же, отрицая тем самым все наши труды. Удовлетворение никогда не наступает, поэтому прогресс, основанный на страхе за потомство, только усугубляет наши недовольство и страх. Будучи сложными по форме и примитивными по сути, мы регулярно совершаем разоблачающие нас поступки.

Почему обитатели солидных офисов любят отдыхать «дикарями» вблизи экватора? На родину тянет, в кусты? Так, может, там не отдыхать, а жить нужно, и не под видом, а в виде дикарей. Зачем себя обманывать?

А чем, к примеру, объяснить появление новой политической расы — зеленых? Нам что, других цветов было мало? Видимо, эти люди хорошо чувствуют, кто они есть в действительности, и хотят сохранить те самые кусты, в которых размножение происходит не так драматично. Но вряд ли подобные усилия решат проблему. Люди, не достойные осмысленной жизни, не способны принимать грамотные решения.

Чтобы наше запуганное общество все же нашло выход из создавшегося положения, его должны возглавлять люди, окончательно определившиеся.

Кто регулярно точит нож Авраама, пользуется расположением Бога и не делает ошибок.

Пусть всегда буду Я

Лицом к лицу встречая смерть, я знаю, что она такое…

Наше тело — это самое поучительное изобретение Бога, вечный, назойливый источник ужаса для каждого из нас. Мы боимся его всегда, даже в минуты наслаждений. Тело коварно. Оно в любой момент способно предать, и с ним сложно договориться. Заискивая перед своей плотью, мы придумали бесчисленное количество лекарств, косметики, полезных продуктов, красивой одежды, удобного транспорта и жилья, но каждая новая морщина говорит о неуместности торга. Бессмертная человеческая душа не может привыкнуть к телесным свойствам. Голод, боль, смерть, распад, угрожая своей обязательностью, вынуждают нас суетиться, совершать глупости, преступления и множество бессмысленных, смешных поступков.

Запрещая себе думать о смерти, человек пребывает в постоянном соблазне. Чем дальше мы прогоняем запретные мысли, тем быстрее и чаще они к нам возвращаются. Вера в загробную жизнь не спасает от навязчивых образов. В каждом покойнике мы видим свое неизбежное будущее. Вид разлагающейся плоти вызывает в нас чувство омерзения. Брезгливо отворачиваясь в сторону, мы торопимся покинуть место неприятного зрелища, но что-то заставляет нас оглядываться, как будто мы желаем убедиться в реальности происходящего. В подобном поведении нет ничего необычного: страх подчиняется звериным законам. Опасаясь внезапного нападения сзади, нам хочется держать в поле зрения любую реальную угрозу. Возникает забавный парадокс: страшный, неприятный вид чужой смерти, боли или процессов разложения порождает в человеке иллюзию личной безопасности. В погоне за этой иллюзией люди постоянно создают прецеденты смерти. Многие необъяснимые преступления совершаются с единственной целью — увидеть собственную перспективу. Возможность видеть запретное, в свою очередь, порождает иллюзию понимания и овладения. Иными словами, генерировать смерть — значит быть ее хозяином. Чувство хозяина неразрывно связано с чувством власти, свободы и независимости. Неудивительно, что многие провокаторы бесчисленных убийств воображали себя богами, познавшими бессмертие.

Примером могут служить многие римские императоры, превращавшие свое правление в сплошную кровавую оргию, потрясавшую сознание видавших виды современников. Тиберий, Калигула, Нерон, упиваясь морями человеческой крови, не могли поверить в свое человеческое происхождение. Чем больше смерти они видели вокруг себя, тем меньше верили в возможность собственной. Излюбленные римские зрелища — гладиаторские битвы и звериные травли — напоминают сеансы массовой психотерапии, где многотысячное скопление людей испытывает наслаждение от вида изощренных способов умерщвления плоти… Более того, каждый зритель здесь мог принять непосредственное участие в решении судьбы потенциальной жертвы, то есть быть лично причастным к акту убийства или помилования. Таким образом, он мог отождествлять свои решения с высшей властью, свойственной только бессмертным сущностям.

В средние века и позже публика вела себя не лучшим образом.

Правителей, устраивающих публичные казни, можно понять. Получая личное удовлетворение, они подавали назидательный урок своим подданным. Но что заставляло людей собираться вокруг плахи и любоваться зрелищем казни? Только одно: чужая смерть обладает мощным утешительным воздействием. Частое наблюдение чужой смерти постепенно превращает ее в свойство, присущее посторонним.

Вряд ли можно отыскать классика мировой литературы, оставившего смерть и разложение плоти без внимания. Вспомните шекспировского Гамлета. Размышления Датского принца с черепом в руках венчает фраза: «Бедный Йорик». Принц разговаривает с могильщиком. Его интересуют процесс и сроки разложения человеческого тела. У чужой могилы он делает множество философских умозаключений и автоматически избегает главного: веры в собственную смерть. В противном случае ему пришлось бы сказать: «Бедный Гамлет…»

В свое время Михаил Лермонтов не утешился изучением чужих могил. Он решился пойти дальше и проник в могилу собственную. В стихотворении «Смерть» Лермонтов подробно изображает процесс ухода души из тела. Но небесный приговор велит освободившейся душе вернуться на землю:

Но так и быть, лечу на землю. Первый Предмет — могила с пышным мавзолеем, Под коим труп мой люди схоронили.

Заметьте! Лермонтов называет свою могилу первым предметом с большой буквы. Дальше следует невероятное: автор ДОЛГО, почти с маниакальной изощренностью смакует процесс разложения собственного трупа:

…И я сошел в темницу, длинный гроб, Где гнил мой труп, и там остался я. Здесь кость была уже видна, здесь мясо Кусками синее висело, жилы там Я примечал с засохшею в них кровью. С отчаяньем сидел я и взирал, Как быстро насекомые роились И жадно поедали пищу смерти… … Червяк то выползал из впадин глаз, То вновь скрывался в безобразный череп… … и черви умножались, И спорили за пищу остальную, И смрадную, сырую кожу грызли…

Душа автора не желает смириться с происшедшим и совершает безуспешную попытку оживления останков. Доведя процесс познания смерти до логического конца, Лермонтов упрямо следует общему принципу: непризнания увиденного как собственного качества. Все происшедшее он отождествляет с чужим свойством, навязанным ему извне, и посылает проклятия «виновным».

С помощью современных видов искусства, таких как кино и телевидение, люди научились моделировать смерть в неограниченных масштабах. Фильмы, насыщенные трупами, обречены на массовый успех. Только вид разрушенной плоти может вызвать пристальное внимание зрителей.

Умирающее дерево, ржавый автомобиль, разрушенный дом не способны серьезно пугать человека. Но, если пейзаж украшен мертвечиной, ситуация резко меняется.

Потакая своему желанию видеть смерть и разложение, люди нафантазировали целый океан видеорядов с гниющими, выползающими из могил мертвецами. Чем натуральней и омерзительней выглядит картина, тем выше уровень ее успеха. Всеобщий комплекс отрицания собственной смерти требует создания бессмертных покойников, сам вид которых, в конечном итоге, порождает иллюзию личного бессмертия.

Ни для кого не будет секретом, что врачи-патологоанатомы и работники моргов — это люди с необычным восприятием. Постоянная работа, связанная с мертвой человеческой плотью, превращает смерть в явление бытовое, несущественное, а значит, и несуществующее. Поэтому все, что способно разбудить в человеке брезгливость и содрогание, у многих врачей вызывает циничную улыбку.

Упрямство, с которым люди пытались примерить на свою бессмертную душу «бессмертную плоть», достойно восхищения. Более того, это упрямство небезосновательно: история знает потрясающий воображение пример, на фоне которого все известные законы природы теряют свойство закона. Это знаменитые воскрешения, совершенные Иисусом Христом.

Вспомним одно из них. Иисус вместе с учениками пришел в Вифанию к знакомому человеку по имени Лазарь. Но еще на подходе к городу Иисус сообщил спутникам, что Лазарь умер. Сестры умершего вышли навстречу и сокрушались о смерти брата. Иисус спросил: «Где вы положили его?»

Сопровождаемый учениками, сестрами Лазаря и людьми, пришедшими из Иерусалима, Он направился к пещере, где было захоронено тело, и потребовал вскрыть могилу. Марфа, сестра Лазаря, возразила, напомнив, что покойник захоронен четыре дня назад: «Господи, уже смердит». Другими словами, тело уже имело очевидные признаки разложения. Но Иисус настаивал на своем. Погребальную камеру открыли.

«Исус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня;…Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком. Исус говорит им: развяжите его, пусть идет…»

Позже воскресенный делил с Иисусом вечерю. В реальности упомянутых событий не может быть ни малейших сомнений.

Воскрешение произошло при большом количестве свидетелей и получило такой резонанс, что Совет первосвященников тотчас принял решение убить Иисуса. «Если оставим Его так, то все уверуют в Него…»

Совершенное чудо превзошло все явленные Иисусом исцеления и даже хождение по воде. Потому что по сути своей отвечало самой сокровенной жажде человека — жажде физического бессмертия.

Напрашивается вывод, что Бог, создавший все живое, способен повернуть в обратном направлении необратимый процесс разрушения структуры тканей, неизбежно происходящий после прекращения жизнедеятельности организма под влиянием содержащихся в нем гидролитических ферментов. Это значит, что порядок обязательного распада живой ткани имеет не общий, а частный характер. На этом фоне библейские сроки продолжительности жизни в течение 300, 600, 900 лет, в том числе и само бессмертие, выглядят не так уж фантастично.

Но, к сожалению, людей не интересует бессмертие как таковое. Человек увлечен мыслями только о собственном физическом бессмертии, при наличии обязательной смертности всего окружающего. Человеку очень хочется быть вечным и неизменным в непрерывно изменяющемся мире. Комплекс этого желания проявляется в мечтах о машине времени и фильмах типа «Горец», где нестареющий Дункан Маклауд время от времени убивает различных граждан, но сам при этом умирать не собирается.

Все, кому приходилось смотреть этот сериал, на месте Маклауда могут представить только себя. Мысль о бессмертии ближнего выглядит весьма непривлекательной. Его смерть нам требуется в качестве фона как неотъемлемое свойство личного бессмертия. В противном случае оно не будет проявлено. Стремление людей к монополии на бессмертие продиктовано узким пониманием жизни. Возможности физического тела отождествляются с возможностями бессмертной души. Детское желание совместить несовместимое доводит людей до истерики. Здесь достаточно вспомнить гробницы египетских фараонов и ленинский мавзолей. О нашей любви к кладбищам и говорить не стоит. Формально мы понимаем, что искать бессмертие в кишках убитого соседа — занятие глупое, но отказаться от этого для нас равносильно отказу от собственного «я».

Флюгерное откровение

О том, что кобыле легче, когда баба с воза, мы узнаем не от кобылы. Просто, так принято говорить, и мы этому верим. Одному известному боксеру люди говорили, что он настоящий мужчина, и тот, конечно, верил. В тюрьме, где он сидел за изнасилование, его окрестили камерной девочкой по кличке Света. Тренированный волосатый гигант этому тоже поверил, но не сразу. Некоторое время он мучился сомнениями, пытался спорить, доказывал обратное, и только под натиском коллективных аргументов отказался от своей правоты.

Личная правота лежит в основе всех человеческих конфликтов, потому что мы очень дорожим тем, чего у нас нет, то есть собственным мнением.

До тех пор, пока ребенку не сказали, что он умный, он не знает, что на свете есть дураки. О том, что молоко белое, он тоже узнает от посторонних. Однако на вопрос, какого цвета молоко, он отвечает так, будто имеет на этот счет собственную версию.

Всю жизнь мы выбираем только то, что выбрано за нас. Время и место рождения, образование, традиции, религию, друзей, врагов, детей, родителей мы выбираем, потому что у нас нет ничего другого.

Альтернативы не существует. Человек меняет место проживания, когда ему шепчут, что где-то есть лучше. Мы приобретаем профессию согласно полученному воспитанию, происхождению, навязанной мечте и количеству денежных знаков. Здесь нет места мнению. Кембридж и ПТУ давно написаны на лбу.

Нет убеждений, есть только убежденные кем-то. Ленин начитался Маркса, который начитался Гегеля, а Гегель начитался тех, кто начитался не известно чего. В результате миллионы людей умерли за правое дело.

Мы не владеем идеями — идеи владеют нами. Никто не знает, откуда они приходят и кто автор, но мы готовы их отстаивать, приносить в жертву себя и других. Человек доверчив и наивен, он не способен проявлять упрямство. Иначе он никогда бы не поверил, что небо синее, а дорога дальняя, что надо уши чистить по утрам, а вечером бегать на митинги, что рыба где-то мелкая, а мысли глубокие.

Упрямые ничего не принимают, и потому ничего не доказывают. Упрямый не имеет мнений, убеждений и точек зрения. Только восприимчивый, доверчивый и настойчивый сохраняет верность фюреру, навязывая чужое всем остальным.

Человек не замечает, что правота, на которой он настаивает, состоит из множества чужих привнесенных слов, что он готов перегрызть глотку за концепции, которых никогда не создавал.

Любители яростных споров — это не жертвы личного упрямства, а инвалиды всеобщего доверия. Мы все сражаемся за одну и ту же чужую корову, которую нам никогда не доить. Кому-то доверили рога, а кому-то хвост, чтобы мы с пеной у рта оправдывали высокое доверие.

Мы не можем судить и рассуждать, мы состоим из того, что слышали и слышим. Мы спорим не оттого, что с чем-то не согласны, а потому что с кем-то уже согласились. Каждому флюгеру — свой ветер. Немцы поверили, что славяне дебилы, а мы поверили, что Гитлер — маньяк. Мы все пошли навстречу чужому мнению и разошлись в разные стороны.

Кто хочет жить в мире, тот не доверяет миру. Когда мы верим, что кто-то звезда, мы сами перестаем быть звездами. Любой авторитет всего лишь компиляция витающих в пространстве слов. Никто не является их источником. Мы все потребители. И потому изначально не можем обладать личной правотой.

Все выбрано за нас. Люди, с которыми спим, одежда, которую носим, выбирается согласно вкусу, который нам навязан с детства. Мы делаем карьеру, опираясь на потусторонние подсказки. И так называемый внутренний голос — обычный салат из чужих голосов.

Если за нами наблюдает посторонний, в его глазах мы выглядим смешно, когда говорим: я думаю, я решил, это мое мнение, ты не прав и т. д., мы давно согласились с тем, что человек — марионетка Всевышнего. Но никто не расстался с надеждой найти признаки личной свободы. Нам хочется верить, что у нас все-таки есть свобода выбора. Но если выбор основан на доверии к чужому, то о какой тогда свободе может идти речь? Только о чужой.

Библейская Ева поверила не Богу, а Змию, но если бы она обоим не поверила, то не известно, чем бы дело закончилось. Возможно, тайна всеобщего единства и свободы в тотальном недоверии ко всему, что нас окружает и живет внутри. Ведь люди разделяются на враждующие кланы, доверяясь частностям. Мы не можем видеть целостных картин, поэтому недоверие к любой частности — единственный способ снять противоречия. Недоверие — залог нейтральности, нейтральность — залог свободы.

Владеющие нами чужие мысли и цели питаются энергией веры в нашу способность выбирать что-либо. С помощью веры человек погружается в сон, где он видит себя реальным и значимым.

Мы верим только в то, чего не знаем. Мы не знаем, действительно ли человек свободен в своем выборе. Нам остается только верить в это.

Избавиться же от веры с помощью знаний никому еще не удавалось. Ведь точные знания — это всего лишь многократно усиленная вера. Законченный идиот точно знает, что кока-кола — лучший в мире напиток, остальные ограничились верой.

Люди не умеют обмениваться информацией. Все, на что мы годимся, — это разжигать верования. Доказывая «свою» правоту, мы пытаемся втянуть окружающих в орбиту верований, которыми захвачены сами.

В любом притяжении присутствует сила, а там, где применяется сила, выбор исключен. Если бы евреи могли выбрать Бога — Он бы евреев не выбрал. Способные выбирать — не веруют. Зачем же Богу атеисты?

Должно быть, на свете где-то есть люди, не принимающие все, что слышат. Их ни во что нельзя вовлечь. От них нельзя добиться приверженности. Они нейтральны во всем и ко всему. Они не замечают различий и делают выбор без всяких оснований. Наверное, это счастливцы. Кто не питает иллюзий, не может разочароваться. Кто не поверил в красоту, жену не выгонит из дома.

Умение жить, ничем не руководствуясь, — мастерство богоравных существ. Им доступна свобода, о которой мы не смеем даже мечтать.

А может, такой свободы не бывает? Зачем верить? Лучше пережить!

«Зеленое» море счастья

Заявляя, что НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ, мы оскорбляем Вселенную. Хотелось бы узнать, кто первым метнул эту подлую фразу. Впрочем, виновного теперь вряд ли найдешь: он затерялся в поисках денег.

Среди множества глупостей, которые мы привыкли регулярно повторять, «не в деньгах счастье» оказалась не только самой популярной, но и единственной, имеющей отношение к понятию «счастье». Мы не указываем, где оно есть, но утверждаем, где его нет. Этой чести почему-то удостоились только деньги, а ведь можно было сказать, что счастье — не в соплях и не в кофейной гуще.

Выбирая деньги, мы сами себя выдаем и признаем истину. Народная мудрость сочинила уместное дополнение: «…а в их количестве». Таким образом мы имеем возможность вовремя сознаться, что счастье именно в деньгах. Жаль, что мы делаем это нечасто, и у каждого на то свои причины: ленивый голодранец ищет в этом утешение, озлобленный неудачник — поддержку и протест, состоятельный джентльмен использует это как особую форму кокетства, религиозные фанатики — как способ заработать, а хитрые эстеты — как возможность оправдания своей никчемности.

Нельзя достичь цели, отворачиваясь от нее. Если мы хотим иметь счастье, то обязаны ясно видеть его источник. Любой нормальный человек осознает, что счастье — это состояние эмоциональной удовлетворенности. Как правило, оно приходит в момент обретения желаемого: кто-то хочет достичь оргазма в объятиях любимых женщин, кому-то хочется взойти на вершину Эвереста, а для кого-то проснуться живым — уже счастье. Неважно, чего нам хочется. Важно, что все, чего бы мы ни хотели, является «деньгами». Это совершенно очевидно. Достаточно проявить наблюдательность.

Дело в том, что во всех своих устремлениях мы ориентируемся на какие-то ценности. Само по себе слово «ценность» подразумевает меру, большую или меньшую, и соответственно имеет числовое выражение, атрибутом которого могут быть деньги.

Чем бы мы ни занимались и где бы ни жили, нам постоянно приходится определять степень ценности всего окружающего, в том числе и людей. «Моя жена — золото», «кумова жинка — такое сокровище, которого много на свете», «закрой рот, дешевка!», «иди ко мне, мой драгоценный!». Несмотря на условность таких определений, мы все же подразумеваем под ними конкретную степень ценности для себя.

Если вы мечтаете о велосипеде для полного счастья — вы можете его получить, достаточно иметь в своем кармане денежный эквивалент ценности велосипеда. При этом его ценность для вас может не совпадать с его ценностью в магазине, потому что даже самая объективная цена является отражением чьей-то субъективной ценности. Признаем мы это или нет, но вся наша жизнь представляет собой сплошной обмен ценностями, которые, по сути, являются условными деньгами. Поэтому утверждение, что в мире не все продается за деньги, это такая же глупость, как и то, что не в деньгах счастье.

Купля-продажа — это обмен конкретного товара на всеобщий, т. е. деньги. Если кто-то мечтает обрести счастье в любви, он автоматически вынужден искать или предъявлять ценности, достойные этого чувства. Взаимная любовь — это результат взаимного обмена ценностями. Если человек не представляет собой ценность — это значит, что он не может реализоваться как товар и, следовательно, не способен обрести счастье в ответной любви. Тот, кто думает, что любовь можно подарить бесплатно, должен признать, что это мнение лишено оснований. В реальности так не бывает. Всякий подарок чего-то стоит и делается во имя чего-то конкретного, представляющего ценность.

Относиться к деньгам как к презренному металлу — значит презирать весь мир. Потому что даже солнечный свет представляет собой ценность в денежном выражении. Заключенный, которому не хватило денег, чтобы откупиться от тюрьмы, сидя в темной камере, знает точную цену всех якобы бесплатных явлений природы.

За деньги можно купить гармонично развитое общество, чистую планету, долгую жизнь, хорошее здоровье, — в общем, все, что может принести человеку счастье. Главное — быть кредитоспособным. О. Генри писал: «Если вас окружает роскошь, она принадлежит вам, кто бы за нее ни платил — вы или другие». Кусочек нетронутой, девственной природы сегодня такое же дорогое удовольствие, как и роскошь упорядоченного ландшафта развитой страны. Каждый выбирает счастье по карману или остается несчастным с надеждой заработать нужную сумму. Если мы не знаем истинной стоимости явления, это вовсе не значит, что этой цифры нет. Нам кажется, что мы не можем купить себе за деньги имидж мудрого человека, но если отставить в сторону срочные дела и заняться своим развитием, мы получим то, что хотим. В данном случае нам придется купить у себя свободное время, и то, что раньше якобы не имело отношения к деньгам, обретет конкретную стоимость. Зачем, к примеру, кричать, что наша жизнь бесценна, ведь человек, нанимающий киллера, знает ее точную стоимость в твердой валюте. Так уж получается, что ценности неотделимы от понятия «товар», который мы условно принимаем за деньги.

Христос мог себе позволить изгонять торговцев из храма, ибо ведал, где забросить невод, чтобы поймать рыбу с монетой в желудке. Он не отрицал деньги, а призывал к счастью обладания особыми ценностями, дороговизну которых дано было знать только ему.

О том, что ВСЕ ЕСТЬ ЧИСЛО, было сказано еще в древности, но к этому следует добавить слово ДЕНЕГ. Вселенское движение есть простое перемещение условной денежной массы, вне которой ничто не может существовать. Если кто-то этого не заметил, — это его личное горе. Можно без конца бубнить, что не в деньгах счастье, но при этом оно останется там, где есть, т. е. в деньгах. Попробуйте найти счастье в другом месте — и вы его не найдете. Впрочем, каждый выбирает занятие по вкусу. В конце концов, быть несчастным — «удовольствие» тоже недешевое, равно как и счастье оно продается за деньги.

Планета маугли

Любой человек считает себя индивидуумом, хотя индивидуальным умом никто не обладает. Наши мозги, как барабан мусорной машины, набитый общественными отбросами. Чего там только нет: общие фантазии, предрассудки, установки, концепции, отпечатки прошлых ощущений, обрывки фактов… Все это хаотично переворачивается, прессуется в брикет и капает наружу омерзительными выводами.

У нас нет ничего своего. Когда кошка рождается на свет, она все равно остается кошкой, независимо от внешних обстоятельств и воспитания. Человек может стать кем угодно: птицей, зверем, полудурком или мудрецом. Даже половая принадлежность не является для него чем-то неизменным. В то время как обезьяна похожа сама на себя, человек похож на обезьяну, — ведь горилла не может сделаться человеком, но человек легко превращается в гориллу, получая воспитание примата.

Это обстоятельство указывает на то, что у нас нет конкретного предназначения, разве что библейское «плодитесь и размножайтесь». Впрочем, у грызунов это получается гораздо лучше, так что смысл нашей жизни не претендует на оригинальность и первенство. Конечно, приятно думать, что мы — венец творения, но когда этот венец начинает ползать на четвереньках…

В юности мы верим в свою исключительность. Нам кажется, что мы не такие, как все, и нас ждет нечто недоступное большинству. Однако с приходом зрелости мы вдруг начинаем замечать, что старики были правы, когда говорили: «Все суета». В сущности, каждый мужчина к 40 годам становится Экклезиастом. Независимо от достигнутых успехов, образования, пережитых событий, социального положения зрелые люди смотрят на мир одинаково. Красивые, величественные слова рано или поздно сменяются остроумной пошлостью. И это вовсе не от разочарования, а, скорее, от обязательного прозрения, когда человек вдруг понимает, что все дороги ведут не в Рим, а в запущенный парк, где живут куртки а-ля Экзюпери, пиво, домино и цинизм.

Люди не знают, зачем коптят синее небо. В своих книгах мы пишем одно и то же, делаем одни и те же открытия, лишь изредка меняя форму изложения. Наше коллективное сознание заставляет нас ходить по кругу скучной морали, которая неизвестно откуда взялась. Китайскую мудрость трудно отличить от японской, арабской, славянской или германской. Современные философы ни в чем не превзошли античных. С древнейших времен мы толчем воду в ступе, думая, что развиваемся. На самом же деле мы даже думать не умеем. Наши размышления — всего лишь механическое жонглирование усвоенными с детства понятийными штампами.

Из поколения в поколение передавая друг другу стандартные умозаключения, загипнотизированные их количеством и внешней пестротой, мы верим в иллюзию собственной умственной работы. Нам кажется, что мы — особое явление природы и что каждый из нас представляет собой уникальную личность. Только с годами, наблюдая за собой и окружающими, замечая массу абсолютно одинаковых, стандартных реакций на те или иные обстоятельства, человек начинает понимать, что он не оригинален.

Старики не зря иронизируют над вызывающей бравадой молодых. Они знают, чем все это закончится, а именно: пониманием нескольких простейших истин, за пределы которых не в силах выйти ни одно человеческое существо.

Практически все люди подчиняются регламентам, заложенным в многократно повторяющейся языковой рутине, поэтому зрелость человека определяется не столько возрастом, сколько полным усвоением основных правил человеческого бытия и, соответственно, безоговорочной капитуляцией перед ними. Неудивительно, что абсолютное большинство сообществ управляется людьми зрелыми, то есть теми, чье сознание уже выбросило белый флаг.

Американский писатель Дуглас Полдинг писал: «Мужчина в 16 лет — идиот, в 18 — болван, к 20-ти развивается до придурка, в 25 он простофиля, в 30 — ни то ни се. И только к славному 40-летнему юбилею становится обычным дураком». Зрелые граждане хорошо чувствуют, что все человечество — это большая «опущенная» команда, идеалы которой в конечном итоге сводятся к примитивной животной программе выживания.

Люди не могут изменить сущность животных. Тигр и медведь в основных своих проявлениях будут узнаваемы при любой дрессировке. Их программа закрыта. Чего нельзя сказать о людях. Мы все представляем собой огромное скопление маугли, воспитанных по законам окружающего животного мира. Наши механические накопления информации о свойствах кирпича и устройстве галактик ничем не отличают нас от шимпанзе, играющих предметами различной формы. На все вопросы мы знаем правильный ответ, неизвестно кем формулированный. Ни одному гению нельзя приписать какое-либо высказывание, так как любое из них уже когда-то где-то звучало. Чтобы не сойти с ума, солидные люди предпочитают лузать креветки, сербать пиво, обсуждать достоинства нимфеток и новой кафельной плитки.

Не зная своего истинного предназначения, наша популяция борется за жизнь по чужим правилам. Если б мы могли самостоятельно мыслить, нам не пришлось бы тысячелетиями повторять одну и ту же абракадабру из высокомерных фраз и убивать ближних за наличие тюрбана вместо картуза. Запутавшись в животных рефлексах, мы способны спекулировать только разнообразием ритуальных форм, но не их содержанием. Содержание нам неподвластно. Его источник существует где-то за пределами человеческого сознания. Мы просто тупо размножаемся и подвергаем свое потомство порабощающей дрессировке, от которой оно, в отличие от других животных видов, не имеет механизмов защиты.

Несмотря на свое видимое могущество, человек очень уязвим. Все, к чему мы сегодня привыкли, легко может исчезнуть под воздействием истинного автора наших мыслей, поступков и чувств.

Вспомни пожарного

Как правило, человек не помнит, зачем он в этой жизни. Но зато он точно знает, что в этой жизни не для него. Каждому из нас Всевышний чем-то не угодил. Кто-то считает, что несвоевременно родился, кому-то не подходит страна, образование, работа, возраст, размеры ушей или время суток. Когда, забывая зонтик, мы попадаем под ливень, нас раздражает его несвоевременность, как будто дождь существует для зонтика, а мороз — для тулупа.

Благоразумие здесь неуместно. Мы недовольны, и этим сказано все. Что бы мы ни делали и чего бы ни достигли, мы обречены испытывать несвоевременность, недостаточность и неудовлетворенность. Этому закону подчиняется всякий, подающий признаки жизни.

Недостижимость полной реализации и удовлетворения — двигатель и основа безопасного развития. Ведь если у каждого ребенка сбудется заветная мечта, наш мир заполнят пожарные и милиционеры. Поэтому большинство занимает место не согласно мечте, а согласно штатному расписанию. Однако, несмотря на то что нам пришлось сделаться разночинцами, пожарные и милиционеры продолжают обитать в наших душах, требуя своего.

В глазах нашего детства мы терпим катастрофу. Среди множества нереализованностей детские идеализированные мечты имеют над нами особую власть. О них можно забыть, но они не забывают нас. Бессмысленно страдать от того, что не сделался директором, а только его заместителем: ты все равно проиграл, потому что не работаешь пожарным. Мы всегда будем чувствовать себя не в своей тарелке и делать то, что не для нас и не ко времени.

Стремление выжить сильнее желания жить. Мы вынуждены играть по сценарию с чужими поправками — чтобы не проиграть, не ведая, как можно выиграть. Чтобы оправдаться, мы подкармливаем своих внутренних маленьких мечтателей коллекциями пожарных машинок и полицейских фуражек.

Открытие собственного ресторана не спасет «маленького», мечтавшего стать поваром. Тогда это имело совсем другое значение. Это было не о продуктах питания. Когда дети играют в свадьбу, это не о том, «с кем я останусь на старости лет?» Может, не стоит избегать и выкручиваться. А следует признать в себе тех, кого мы предали: великих, бессмертных пожарных, милиционеров, поваров или космонавтов. Ощущать свою высокую миссию и действовать, исходя из контекста: «Я — ПОЖАРНЫЙ». Ощущать себя хранителем закона и порядка и, что бы ни происходило, помнить о себе: «Я — МИЛИЦИОНЕР». Воспринимать свои действия как работу повара, который насыщает пространство.

Находясь в ладу с самим собой, нам не придется сетовать на то, что кто-то выбирает жизнь за нас. Мы будем теми, кого выбрали в самом начале. Ведь когда мы выбирали, то знали, что живем, и еще не знали, что надо выживать. Мы были истинными и свободными от стратегии выживания взрослых.

Это теперь нашим хозяином стало тело, которому хочется выжить. Оно плюет на мечты, и ему некогда думать. Оно занято тем, что никогда не произойдет. Наше тело не знает, что впереди только могила и стремление выжить — абсурдно.

Сознание не владеет телом. Оно доказывает нам, что мы — это тело, а детские мечты — это опасный бред. Наши первичные чувства уходят на задний план и уступают место концепциям и установкам, обслуживающим стратегию выживания.

Нельзя быть удовлетворенным собой и окружающим миром, потому что все, что мы делаем, происходит ради того, чем мы не являемся. Наши пожарные спят, милиционеры в отставке, повара на пенсии. Мы все обидели себя маленьких и не способны избавиться от боли. Мы не можем быть удовлетворены своей неудовлетворенностью, потому что цель выжить отрицает смысл нашей личной жизни.

Можно стать известным человеком, иметь успех и полный набор земных удовольствий. Но все это подчиняется иллюзии безопасности, ничего общего не имеющей с нашим изначальным видением собственного предназначения.

Все решают ощущения: во имя чего мы ходим на работу, дышим, думаем, принимаем решения. Маленький пожарный исходил из ощущений красоты, идеального служения, заметного всем. Он хотел бороться с огнем не потому, что это справедливо или полезно, а потому, что это здорово. Мы же в большинстве своем боремся со смертью, ведь это «разумно» для тела, которое нельзя спасти.

Снятые фильмы, написанные картины, сыгранные роли упираются в гонорары мнимой безопасности. Мы боимся остаться без чего-то и ради этого готовы совершать подвиги. Мы жертвы запуганного тела. Оно заставляет нас действовать или отсиживаться. Оно вынуждает нас брюзжать по любому поводу. Этого нельзя изменить, но можно задать себе вопрос: не зачем, а во имя чего я встаю по утрам? И, быть может, тогда маленький пожарный ответит: «Чтобы не было пожаров».

Возможно, мы будем жить, как прежде. Но появится смысл. Мы сможем ощущать свои координаты в контексте избранного предназначения. Неважно, где мы будем находиться. Главное, что чувство пребывания в заветном позволит испытать удовлетворение. И что бы с нами ни происходило, все будет частью того, о чем мечталось. Мы не сможем ликвидировать все пожары, навести везде порядок и всех насытить, но у нас появится шанс ощущать себя в своей тарелке, которую нам никто не подсовывал и не сможет отнять. И для этого вовсе не нужно стремиться быть хорошим человеком и прилагать усилия. Достаточно чувствовать себя истинного, исходить из него и принимать все, что ему уготовано личным призванием.

Всеобщее равенство чувств

Садизм — это болезнь, присущая большинству. В толковых словарях можно прочесть: «Садизм — 1) Сексуальное отклонение, связанное с желанием причинить партнеру боль. 2) Ненормальное пристрастие к жестокости и истязаниям».

Хотелось бы узнать, кто устанавливал нормы, и могут ли они здесь присутствовать вообще? Садистом можно считать каждого, кто испытывает положительные эмоции при мыслях о чужом страдании. Дяденька, зарезавший множество граждан, ничем не хуже тетеньки, лишь мысленно зарезавшей кого-то одного. Глупо считать садистами только тех, кто не способен сдержаться. Может ли существовать в природе развитой, умственно полноценный человек, ни разу не испытавший удовольствия при мысли о чужом страдании? Наверное, нет. Садизм — болезнь излечимая, но желающих лечиться крайне мало. От садизма избавляет только одно — отсутствие личных душевных страданий. Очень немногие духовно развитые люди сумели добиться успеха в этом. Все остальные наслаждаются садизмом как единственным лекарством, способным заглушить собственную боль. Садизм и насилие часто соприкасаются, но это разные явления. Равнодушного палача, исполняющего свой долг без всякого удовольствия, садистом назвать нельзя.

Наше непонимание законов жизни порождает вечное несогласие с ними. Нас мучает буквально все: сильный ветер и слабый дождь, глупость правительства и мудрость соседа. Другими словами, нас мучает ограниченность собственных возможностей. Установленное Богом неравенство истязает людей обязательностью ограничений. У каждого человека свой потолок возможностей и соответствующие ограничения. Но все одинаково чувствуют боль и равны перед смертью. Наиболее легкий способ установить равенство с ближним — это причинить ему боль. Единственное реальное равенство в природе — это равенство чувств. Борьбу людей за равенство чувств можно увидеть повсюду. Человек, страдающий при виде чужого богатства, использует любую возможность поделиться с богатым своим чувством боли. Когда «богатые тоже плачут», измученный завистью человек испытывает наслаждение. Состоятельным людям любят портить нервы или имущество, иногда у них отнимают физическое здоровье или жизнь. Каждый садист действует согласно своему вкусу и в меру собственных сил. Но когда невыносимую жажду садистических удовольствий начинает испытывать все общество, садисты объединяют усилия и делают РЕВОЛЮЦИЮ.

Эпоха перемен радует людей безнаказанностью преступлений и возможностью насладиться чужими страданиями в полной мере. Все, кто мучил завистников своим превосходством, платят сполна.

Ликующий народ рубит головы королям, добивает штыками императорских дочерей, топит в проруби священников, глумится над мудростью ученых, вешает удачливых политиков, уничтожает состояние богатых. Охваченные садистическим экстазом, люди убивают ближних за курицу или корову, пишут доносы на родственников и друзей, предают огню хижину соседа.

У каждой революции свой лозунг: кто-то требует конституции, кто-то парламента. Но в реальности людям нужен не парламент, а врач-психиатр.

Садизм — это социальная болезнь. В животном мире существует только естественное, необходимое насилие, лишенное всякого садизма. Волчью стаю превосходство вожака не мучает, здесь каждый знает свое место. Лев раздирает буйвола именем собственного голода, а вполне сытые люди истребляют друг друга ИМЕНЕМ ПРАЗДНИКА САДИСТОВ — то есть революции.

Рано или поздно праздник затихает, усталые садисты расходятся по домам и переживают серые будни. Чтобы хоть как-то дожить до следующих праздничных дней, они придумали всевозможные правила, обеспечивающие временную взаимную безопасность. Например: насиловать и убивать маленьких девочек нельзя. В противном случае садисты не смогут размножаться. Законопослушный садист удовлетворяется регулярным избиением собственной дочери. Нетерпеливый садист Чикатило ограничений не выдержал и зарезал чужих маленьких девочек. Нарушителя статус-кво пришлось казнить.

Мужчины любят увлекаться красивыми, шикарными, независимыми женщинами. Но дорогие увлечения требуют или большого ума, или больших денег. А если того и другого нет? В этом случае измученный неравенством садист берет кухонный нож и спешит восстановить справедливость. Когда его жертва, «дыша духами и туманами», начинает банально кричать, садист удовлетворенно наблюдает в ней обычную вздорную, слабую бабу, которая страдает, как и его жена, избитая ремнем на прошлой неделе.

Люди талантливые мучают бездарей своим Божьим даром. В свою очередь, страдающие бездари стремятся захватить доминирующее положение над творческой средой. Зависимый талант — счастье для садиста. Мучать гения «ценными» указаниями сладко и почетно, потому что гений испытывает гениальные страдания.

Садисты, занимающие высокое общественное положение, постоянно создают прецеденты мучений низшим сословиям. Самым настойчивым образом они выставляют напоказ все, что способно вызвать болезненную зависть.

Чтобы издевательство имело изощренный характер, садисты придумали множество оскорбительных ценностей. Например: безмозглую картину, на создание которой художник потратил пару минут, покупают по цене величайших произведений искусства. За платье именитого модельера выкладывают целое состояние, несмотря на то что подобную вещь можно изготовить в любом хорошем ателье. Светские садистические журналы подогревают страдания завистников яркими иллюстрациями недоступной жизни. Насмотревшись журналов, угоревшие от зависти женщины мучают презрением своих неудачливых мужей, а те, в свою очередь, мечтают проткнуть стамеской дорогую голливудскую звезду…

Чтобы подчеркнуть достигнутый успех, для тупых, недогадливых садистов изготовили множество инструкций под видом крутых детективов, где «маньяки Робин Гуды» преследуют обнаглевших знаменитостей.

Садистические сообщества любят мучить друг друга на уровне межгосударственных отношений. Унижая бедных соседей показухой изобилия, государство садистов провоцирует войну. Это один из самых уважаемых способов, позволяющих на законном основании утешиться чужим массовым страданием. Всякая война начинается ради войны. Большая политика обслуживает интересы мирового МАКРОСАДИЗМА, где смакуются страдания целых народов.

Природный инстинкт самосохранения вынуждает садистов создавать гуманистические законы, подчиненные требованиям религиозной морали. Hо для талантливых садистов даже религия может служить провокатором страданий. Сколько людей было замучено на религиозной почве!

Непонятно, зачем верующие пугают грешников муками ада?! Сатана не способен превзойти своим воображением фантазию земных садистов. В Евангелие сказано: «Там будет плач и скрежет зубовный». Интересно, кого этим можно напугать? «Плач и скрежет зубовный» — норма нашего бытия. В сравнении с тем, что мы создали, любой загробный ад покажется курортом.

Скорей всего потустороннего «страдалища» не существует. Когда грешники умирают, они возвращаются на землю в наши объятия и получают все, что заслужили… В тесном семейном кругу мы будем мучить маленьких грешников до тех пор, пока они не сделаются похожими на нас и не возьмутся за старое. Возмужавшие мальчики назло нищим будут мыть ноги шампанским, а нищие будут резать по углам чрезмерно изнеженную публику. Все двинется по новому кругу до новой временной смерти и новой временной жизни.

Страдание — не путь, но путь лежит через страдание. СЧАСТЛИВА ДУША, ВЫРВАВШАЯСЯ ИЗ ВЕЧНОЙ КРУГОВЕРТИ ВСЕОБЩЕГО РАВЕНСТВА ЧУВСТВ!

Записки егеря

Скальп хорошего человека следует добывать осенью. Это лучшее время для вдохновенной охоты: первый снег, морозный воздух, лесная просека и неровное дыхание потенциального трофея — легко удовлетворят даже самого взыскательного романтика.

Странно, что охота на хороших людей до сих пор не вошла в моду, ведь это единственная дичь, которой не грозит вымирание. Хорошие люди повсюду. Еще на заре нашего детства они проникали в нашу жизнь под видом примерных девочек и мальчиков. Учителя и воспитатели пугали нас этими фантастическими антиподами так часто, что наши руки невольно тянулись к прикладам гороховых самострелов. Хорошие люди выползали из книг, кинофильмов и назидательных речей с неестественно слащавыми рожицами и лучистыми гримасами, вызывая тошноту у каждого, кто сохранял верность самому себе.

Писателю Аркадию Гайдару очень хотелось, чтобы мы стали хорошими мальчишами-кибальчишами, способными бескорыстно ходить в бой. Но фокус не удался. Всякая униженная и оскорбленная индивидуальность тайно презирала фантом в буденовке. Многие из нас в душе оставались убежденными мальчишами-плохишами. В гайдаровской оптимистической трагедии Плохиш и Кибальчиш погибли одновременно, однако самостоятельно мыслящий Плохиш успел съесть бочку варенья, корзину печенья и получил признание уважаемых буржуинов. Что касается карикатурно гордого Кибальчиша, то ему достался только пламенный салют от пионеров, и то посмертно. Это типичная судьба всех хороших людей, отрицающих народную дипломатию, товарно-денежные отношения и личностный подход к жизни.

Плохиш ничего и никогда не отрицал. У него не было позиции, но был выбор: между красным ополчением и большим количеством сладкого. Плохиш выбрал сладкое. С точки зрения хорошего Гайдара, подобный выбор для десятилетнего мальчика ненормален. Он был уверен, что так должен думать едва ли не каждый.

Хорошие люди — это стадо, связанное тем, что однажды придумали плохиши. Среди правильных, хороших евреев Христос был типичным Плохишом: он нарушал субботу, водился с отбросами общества и необычно разговаривал с начальством. Когда появилось много хороших христиан, плохиши ударились в ересь, и вовсе не потому, что им хотелось противоречить. Просто они привыкли думать своей головой.

Свое не может быть стандартным, а так как хорошее всегда стандартно, плохиши не уживаются с хорошими людьми. Кроме того, хорошие люди, как правило, агрессивны. Судить и расправляться с плохишами — их любимое занятие. Они внимательно отслеживают признаки плохишизма в своей среде и травят их примерами хорошего, как дустом. Самые неподатливые подвергаются физическим репрессиям.

Плохиши так не умеют. Им некогда следить за конъюнктурой. Они наслаждаются своей жизнью без оглядки на правила хорошего тона. Пока один Плохиш совершенствует хулиганскую рогатку, второй изобретает пуленепробиваемые стекла. Хорошие люди не делают ни того, ни другого. Они отчаянно лупят плохишей ремнями и требуют через суд присяжных компенсацию за разбитые окна.

Хорошие люди наступают шеренгами. Плохиши действуют в одиночку. При необходимости хорошие парни всей земли запросто собираются для проведения международных трибуналов над загадочными плохишами.

Плохиши обречены на взаимную изоляцию. Различия, которые они в себе несут, могут притягивать взоры, но не позволяют им объединяться. Вокруг Плохиша могут собираться только хорошие люди, если он представляет для них нечто общее. Поиски, принятие, навязывание и подчинение общему — главный принцип бытия хороших людей. Их сознание опирается на «окончательно» принятые коллективом истины, правила и установки. Они стремятся быть как все, но при этом соревнуются за имидж самого хорошего. Автономность плохишей определяет их внешнюю уязвимость, но гарантирует высокую степень внутренней свободы. Плохиш — автор своей жизни, хороший человек — лишенная авторства пародийная копия жизни чужой.

Практически все люди рождаются чистыми плохишами. Но постепенно, под воздействием мировой хорошивости, они становятся хорошими в той или иной степени. Поэтому взрослые плохиши в чистом виде не встречаются. Можно сказать, что зрелый Плохиш — это недостаточно хороший человек, чудом сохранивший остатки своей уникальности и свободы.

Первичность плохишизма адекватна вселенской первопричине, когда без каких-либо свидетельств из ничего возникает все. Творческая натура Плохиша делает выбор, не оперируя понятиями «правильно — неправильно». В отличие от хороших людей, Плохишу не нужен опыт, догмы и мораль. Он увлекается тем, чего нет и быть не должно.

Устраивая облавы на плохишей, хорошие люди надеются сохранить логику первичного существования. В поступках плохишей логики мало. Одним своим присутствием они разрушают коллективную целостность. Чтобы избавиться от настоящего Плохиша, хорошие люди готовы под горячую руку истребить множество себе подобных.

Подчиняясь творческому наитию, Плохиш может убить хорошего человека, но ему не свойственно заниматься охотой в силу своей занятости. Поэтому плохиши не приносят особого ущерба поголовью хороших людей, отчего последние сильно расплодились. Несмотря на колоссальное численное преимущество, хорошие люди, к своему несчастью, не могут добиться полного исчезновения плохишей. Достаточно одному из них затесаться в благопристойную среду, чтобы качество хороших людей изменилось до неузнаваемости.

Без особых усилий плохиши правят сознанием хороших людей в зависимости от своих сиюминутных настроений. Когда Плохиш выходит погулять, поднявшись не с той ноги, хорошие люди могут затеять мировую войну, так и не осознав, в чем же, собственно, дело.

Рядом с плохишами страшно жить. Своими действиями они порождают новые вопросы, а для хороших людей важны правильные ответы. Начитавшись таких плохишей, как Вольтер, Ницше или Маркс, они сочинили для себя столько правильных ответов, что от хороших людей на земле сделалось тесно.

Мера Колизея

Хлеб и зрелище — продукты равноценные. Конвульсии в желудке и голод эмоциональный мучают одинаково тяжело. Человеку насытиться трудно. Он вечно хочет чего-то пожевать или на что-то поглазеть. Последствия бывают самые разные. От булки с колбасой можно ожидать легкую отрыжку или «тяжелый» запор. А зрелища способны вызывать туманные грезы или угар безумия. Все зависит от количества и качества употребленного.

Большой стадион — самое опасное место в индустрии зрелищ. Это огромная звериная пасть, обращенная в небо. Аккумулируя в себе десятки тысяч голосов, она кричит в пространство с болью, восторгом и гневом. Замерев на краткий миг, взрывается с новой силой.

К стадиону не идут, а маршируют. Сверкая глазами цареубийц, возбужденные мужчины спешат к его бетонной чаше, чтобы утолить жажду своего воспаленного мозга. Здесь не любят женщин. Их писклявые голоса не смеют омрачать мужского праздника. Женщины должны оставаться на кухне вместе с дурацким и суетным, о чем не хочется думать и вспоминать.

Сидя на стадионе, плечом к плечу, простые, мирные дяди превращаются в грозных римских легионеров, сомкнувших стальные шеренги. Здесь судью отправляют «на мыло», как павшего Цезаря. Легко убивают врага и не боятся возмездия. А мелкая, козявочная личность приобретает грандиозные размеры в едином порыве обобществленной гигантской плоти.

Четкие линии зрителей создают иллюзию порядка, но присутствующие знают, что он живет где-то за границами чаши, в ущербно запрограммированном пространстве. А сюда, на стадион, приходят скромные, законопослушные граждане, жаждущие всемирного хаоса. Футбол или другое зрелище только предлог, позволяющий законно брызгать слюной и рвать на себе волосы.

Стадион — это капище творческого безумия. Его существование в цивилизованном обществе навязано первичными животными инстинктами человека. Любая цивилизация способствует развитию индивидуализации. Чем сложнее устроено общество, тем выше степень индивидуализма его членов. Изолированный индивидуум, подобно пауку, создает собственный уютный мирок, в котором личная безопасность абсолютно условна, так как полностью зависит от безопасности коллективной.

Человек боится остаться один: он не может преодолеть свою природу, так как всегда был и будет зависимой частью огромного термитника, где довлеет коллективный разум. Опыт социального развития подтверждает, что созданию нового предшествует разрушение старого, то есть развал и хаос есть творческая акция в преддверии нового порядка. Но все, что способствует разрушению или противодействует ему, требует определенных усилий. В данном случае, коллективная сила — гарант исполнения личных творческих замыслов.

Проникая в толпу, индивидуум ощущает увеличение собственной массы. Ему удается испытать эмоциональный накал, недостижимый в условиях изоляции. Толпа — это единственное место, где человек способен вернуть себе первобытное состояние животной безопасности и безответственности. Место, где он способен открыто выражать свои чувства, невзирая на внешнюю угрозу.

В усложненном цивилизованном обществе стадион выполняет функцию энергетического коллектора, где люди, находясь в гипнотическом трансе, имеют возможность насладиться супермасштабностью своих чувств и воли. Когда они идут к стадиону, это напоминает торжественный вдох. Атрибуты воинственности: флаги, дудки, спиртное и взрывчатка — отражают настроение и намерения собравшихся. Повторяя лозунги местных провокаторов, публика начинает реветь до наступления всеобщей истерии. Зрелище на стадионе — это своеобразная упрощенная доступная идея, требующая всеобщей поддержки. Когда накал достигает критической точки, публика вырывается за пределы чаши и спешит продемонстрировать свою коллективную силу и волю, разрушая на своем пути все, что возможно.

В обществах слаборазвитых, где нет места индивидуализму, соответственно нет места и стадиону. Там, где все подконтрольно коллективу и любая угроза легко подавляется совместными усилиями, в энергетических коллекторах нет нужды. Степень востребованности стадионов прямо пропорциональна степени цивилизованности. Индивидуалисты обязаны время от времени купаться в потоках коллективной энергии и мечтать о ее применении.

Однако, если общество индивидуалистов теряет интерес к стадионам и не способно собираться в толпы, это первый признак его жизненной неустойчивости. Люди, утратившие чувство общего тела, представляют собой социальную плоть, пораженную «гангреной». Когда умники теряют способность сбиваться в кучу и горланить свое, они превращаются в общество потерянных умников.

Стадные инстинкты и первобытная дикость человеческой толпы являются важнейшим условием общественного развития. Если сегодня украинцы не могут собираться даже в толпу и для создания едва заметного скопища нам необходимо привлекать социально активные элементы всей страны, это значит, что творческие возможности и сопротивляемость нации катастрофически низки.

В США стадион — излюбленное место граждан. Они в любую минуту могут собраться в толпу и решить коллективную проблему. Уровень посещаемости стадионов западными индивидуалистами — это показатель баланса безопасности и степени готовности коллектива к самозащите. Конечно, коллективный разум примитивен и таит в себе огромную разрушительную силу. Не зря обитателей стадионных трибун называют болельщиками. Но когда масса болеющих людей, словно в белой горячке, начинает творить хаос, мир получает новый выбор и новый шанс.

Кредо наших легенд

Человек, экономящий на чувствах, неизбежно становится банкротом. Если в течение дня вам не довелось улыбаться или плакать, значит вы заболели апатией. С некоторых пор эта болезнь стала распространенным явлением. Люди воспринимают ее как норму и сознательно развивают в себе.

В состоянии полного безразличия ко всему окружающему человек способен пребывать годами. На работе он может механически проверять счета, делать звонки, вести переговоры, совершать нужные телодвижения и мысленно задаваться вопросом: когда же все это закончится?

Вечером, придя домой, он будет перемещаться по квартире, о чем-то говорить с детьми или женой, пить чай, смотреть телевизор и задаваться все тем же вопросом.

Глаза апатичного человека обычно излучают агрессивную подозрительность или ничего. Не осознавая истинной природы своего состояния, он часто принимает задумчивую позу и начинает глубокомысленно нудить пространство, цитируя Экклезиаста: «Суета сует — все суета!» Иногда он рассказывает о том, что все познал, пережил, всем насытился, всего добился и уже не имеет желания поднимать крышку унитаза. Поэтому апатию нередко путают с проявлением зрелости, «когда двух баб уже много, а одного стакана мало». Здесь каждый сочиняет свою историю и правды никто не говорит.

В детстве мы не знали, что такое апатия. Мы умели смеяться и плакать одновременно и ко всему проявляли интерес. Все, что нас окружало, могло быть источником взрыва эмоций, и мы не понимали, что можно жить и чувствовать иначе.

Первые уроки апатии мы получали от родителей: «Не смейся громко! Это неприлично!», «Перестань плакать! Ты уже взрослый!» и так далее. Скрытие внешних проявлений своих чувств нам преподносили как умение владеть собой.

Чтобы соответствовать требованиям взрослых, мы прилежно упражнялись в хладнокровии. Избавляя себя от слез, мы потихоньку избавлялись от способности искренне и тонко переживать и, как следствие, мы автоматически теряли возможность улыбаться. Фальшивая улыбка и животный смех над анекдотами все чаще заменяли нам выражение подлинной радости. И хотя до настоящей апатии было еще далеко, первый опыт угнетения тонких переживаний приносил свои плоды. То, что раньше казалось естественным, уже выглядело смешно.

Хронический страх перед возможностью выглядеть смешным заставляет человека подчиняться особым нормам внешних проявлений, исключающих искренность. В погоне за внутренним комфортом мы начинаем выстраивать свою жизнь так, чтобы чувства, загнанные внутрь, не причиняли нам страданий. Как правило, мы перестаем совершать безумные поступки, идти на риск, ежеминутно избегая всего, что может потревожить каменеющую душу.

Боль и радость — взаимосвязаны. Чем активнее мы избегаем первого, тем меньше испытываем второе. В конечном итоге нас постигает эмоциональная смерть, то есть апатия.

Для творческих натур эта болезнь особенно опасна. Несовместимость личных устремлений с внутренним состоянием парализует их как активно действующую личность и неизбежно выливается в злобу и агрессию ко всему окружающему. Любая личная неудача оправдывается несовершенством ближних. В данном случае самокритика невозможна — как действие, угрожающее внутреннему комфорту.

В целях самозащиты апатичная натура использует стандартные установки: «Все люди — козлы», «Мои сотрудники — кретины», «Мои дети — спиногрызы», «Жена — проститутка», «В правительстве — только идиоты», «Один Бог — без греха, и тот меня не слышит».

Почти все так называемые «непризнанные гении» болеют апатией. Они хорошо знают, что им нужно делать, чтобы добиваться успеха, но любое действие предполагает риск. Неудача причиняет боль. И это может быть замечено. Чтобы не выглядеть смешным, «непризнанный гений» предпочитает гордо лежать на диване и утешать себя простыми мыслями — пусть меня клопы съедят, зато я не работаю альфонсом.

Для тех, кто в жизни чего-то добился, апатия создает иллюзию прочности положения. Им кажется, что лучше быть маленьким красивым президентом фирмы, чем некрасивым президентом страны. Активно обманывая себя и окружающих, апатичный человек принимает позу преуспевающего человека, которому ничего не надо. Не имея денег на поездку в Париж, он может развивать теорию о жлобстве французской нации и при этом в нее верить.

Защищая свой внутренний комфорт, апатик становится корифеем обмана. Ложь по любому поводу — это кредо его существования. Любая правда, исходящая извне, рефлективно воспринимается как попытка его обмануть или обвинить, потому что иных отношений между людьми он уже не видит. И это неудивительно: превращая себя и свою жизнь в большую лживую легенду, апатик соприкасается с точно такими же легендами окружающих.

Почти все мы представляем собой скопище легендарных людей, облаченных в прочную броню неправды. Нежные, ранимые мужчины играют роль старых солдат, не знающих слов любви.

Красивые, ласковые женщины вживаются в образы стервозных истеричек, «любящих» только за деньги. Все, что мы говорим друг другу, произносится с учетом придуманных легенд, и любое нарушение легендарного этикета воспринимается как наглая попытка проникнуть в интимное хранилище умерщвленных чувств.

Открытый человек с ясными, распахнутыми глазами пугает нас радостью забытого детства, потому что рядом с этим проживает сладкая боль, с которой мы когда-то расстались.

В какой-то момент мы способны немного растаять и кое-что вспомнить. Но потом быстро берем себя в руки и, прикрываясь злорадной усмешкой, заявляем, что человек, похожий на правду, — это смешной идиот, начитавшийся слюнявых брошюрок. Наша общая болезнь не позволяет нам вернуться к реальности — надежность комфортабельных легенд противоречит обнаженной жизни.

Анатомия милосердия

Где бы гуманист ни прятался, его везде найдут цыгане. Даже под землей ему нет покоя: вагоны метро и те превратились в ловушки для гуманистов.

С древнейших времен пестрое, чумазое племя кормится малодушием людей. Цыгане хорошо знают, что человек любит себя тотально и в принципе не может любить ближнего. Как ни парадоксально, именно это обстоятельство помогает эффективно извлекать пользу в виде подаяния. Например, вагон метро — это тесное, замкнутое пространство, которое в течение определенного времени невозможно покинуть. Здесь трудно сделать вид, что чего-то не замечаешь или куда-то торопишься. Все происходящее внутри становится фактом, от которого нельзя отвертеться.

Когда в дверях появляется «несчастная женщина» с ребенком, народ мысленно чертыхается, опускает глаза и готовится к отражению психической атаки. Цыганка хорошо чувствует это и применяет особую систему заклинаний. Пассажир не может закрыть уши и вынужден принять удар. В данном случае для цыганки не важно содержание текста. Главное — удачно подобрать вибрацию голоса, паузы и продолжительность завывания.

Каждый человек способен болезненно реагировать на определенную звуковую волну. Правильно произнесенные фразы — залог успеха. Испытывая болевые ощущения под воздействием скорбного звука, человек автоматически начинает испытывать жалость, но не к цыганке, а к себе. Психически здоровый индивидуум отлично знает, что перед ним разыгрывают комедию, что цыганка вовсе не бедна, а ее ребенок не голоден. Но боль сильнее логики. Чтобы клиент не остыл, ему преподносят устрашающий видеоряд, построенный на грязи и жутких лохмотьях. Зримый символ «несчастья» добивает зрителя. И, чтобы избавить себя от страданий, нервный пассажир выдает деньги. Таким образом, он отгораживается от негативного воздействия и ликвидирует свои болевые ощущения.

Подобные атаки постепенно закалили психику граждан. Но цыганский профессионализм сильнее любой закалки. Вагонные побирушки регулярно меняют способы устрашения. Вместо ожидаемой грязи, клиенту могут предложить образцовую чистоту, тарабарщину на плохом русском могут заменить хорошим украинским, бедную мать может сменить несчастный отец и так далее. Главное — обойти подготовленные баррикады нестандартным маневром. Гибкая натура может обезоружить даже самых стойких.

Как бы там ни было, но подавая милостыню, человек далек от сочувствия к ближнему. В данном случае его заботит наличие или перспектива личных страданий. Люди очень суеверны и хорошо знают, что судьба переменчива. Встречая на своем пути атрибуты горя, человек интуитивно чувствует в этом угрозу и некое предупреждение свыше… В голодном пенсионере, нищем бродяге, нетрудоспособном инвалиде мы видим свою возможную перспективу. Подсознательно примеряя лохмотья, мы начинаем активно сочувствовать себе и в страхе спешим обезопасить свое будущее благовидным поступком. Чтобы обезопасить себя, мы прибегаем к примитивному шаманству.

Каждый колдует по-своему. Студенты накануне экзаменов спешат в церковь бросить денежку на храм. Удачливый бизнесмен, пугаясь собственной фортуны, задабривает ее благотворительностью. Довольные своевременной зарплатой обыватели ублажают судьбу мелкими подаяниями на улицах.

Все это напоминает языческие жертвоприношения. Независимо от личной религиозной культуры человек ощущает мистическое влияние принесенной жертвы на качество жизни.

Можно сказать, что в основе так называемой человеческой доброты скрываются своеобразные энергетические спекуляции. Наше милосердие — это магия абсолютного эгоизма, с помощью которого мы пытаемся избавить себя от страданий.

Многие знают, что, согласно Святому Писанию, «милостивы… помилованы будут». Но там сказано также: «Не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас», «Когда творишь милостыню, пусть твоя левая рука не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была в тайне».

Отсюда возникает вопрос: может ли человек творить милостыню в тайне от окружающих, в том числе от себя самого? Как следует из практики, даже знаменитый Тимур и его команда не могли совершать в тайне от себя своих добрых пионерских поступков.

Вряд ли мы сможем постигнуть истинное значение слов Христа. Но ясно одно: наше милосердие — это самозащита мелких трусливых торговцев, несовместимая с божественным понятием добра. Изредка помогая убогим и беспомощным, мы совершаем своеобразный магический акт, надеясь сохранить в равновесии свое благополучие. Спасение ближнего нас интересует только в контексте спасения собственного. Мы умудряемся сохранять личный интерес, даже когда жертвуем своей жизнью. Во всем этом присутствует какая-то безысходность.

Но выход все же есть. Чтобы милосердие стало реальностью, человек обязан исчезнуть в собственных глазах, иначе говоря, полностью растворить свою личность в Боге. Но это, к сожалению, большинству недоступно в земной жизни. Даже святым.

Проживая по законам изувеченной христианской морали, мы погрязли в бытовой варварской магии. Нам уже некогда изучать подлость собственной натуры. Нас постоянно отвлекают нищие и страждущие, от которых нельзя избавиться, но можно откупиться.

Печально. Родители не объяснили нам в детстве, что откровенно добрый, отзывчивый мальчик — это и есть самый настоящий негодяй. Что желание быть хорошим возникает только у безнадежного лицемера. Что милосердие существует в природе не благодаря, а вопреки человеку. Что все, кого считают гуманистами, — это простые пассажиры, до смерти запуганные цыганами.

Глава 3. Бремя грешников

Государственная тайна

Грабитель благородней вора: он посягает на чужую собственность, открыто и честно рискуя собственной шкурой. Воровство же есть тайное изъятие чужого, потому что вор стесняется всех, кроме себя самого.

Hе будем лукавить: каждый человек хотя бы раз в жизни совершает воровство. В той или иной степени мы все принадлежим к великому воровскому братству. Мы строго охраняем его законы и не любим нарушителей.

О том, что воровать нужно только с корыстной целью, известно всем уважаемым людям. Сколько прекрасных фильмов снято на эту тему, сколько написано книг!

В духе воровской романтики мы воспитываем подрастающее поколение. И каждому объясняем: «Если не пойман — значит не вор». Ловить друг друга с поличным — наше любимое занятие. Главное — не нарушать правил игры.

Любые исключения нас пугают. Бескорыстно ворующий способен поставить в тупик всех «добропорядочно» ворующих граждан. В самом деле: как может солидный, состоятельный джентльмен воровать огрызки карандашей, авторучки, дешевые ложки, пепельницы или проездные билеты в детской раздевалке? Нелогичность такого поведения противоречит здоровым воровским устремлениям общества. Вор должен иметь стимул. Он нуждается в оправдании своего поступка.

Бескорыстное воровство оправдания иметь не может. Нормальный человек ворует по мере надобности. Бескорыстный ворует всегда, везде и, как правило, всякую дрянь. Такого нельзя посадить в тюрьму. Согласно воровскому кодексу, в тюрьме воровать нельзя, но бескорыстный будет воровать даже там. Разве можно оскорблять чувство интеллигентного ворья таким диким соседством? Инаковорующим диссидентам не место в наших тюрьмах.

Чтобы себя успокоить, мы прибегли к услугам медицины: бескорыстно ворующих людей объявили больными и назвали КЛЕПТОМАНАМИ. Общество вздохнуло с облегчением: людям приятно думать, что клептоман — это сумасшедший, с которого нечего взять. Hа самом же деле все выглядит иначе.

Человек — продукт социальный. Когда независимая индивидуальность вынуждена существовать под давлением детерминированного общества, где все обусловлено, возникает потребность в совершении нестандартных поступков. Бескорыстное, нелогичное воровство — это своеобразный творческий акт, проявление эстетических переживаний свободной натуры.

Что должен испытывать владелец крупной фирмы, похищая вилку на благотворительном вечере? Конечно, восторг победителя, сумевшего убить в себе дряхлое ханжеское существо! Уравняв свою репутацию и общественное положение с маленькой, грязной вилкой, он поднимается над всеми, кто привык жить по законам изолгавшегося мира.

Однако при детальном рассмотрении это явление выглядит прискорбно паллиативным, так как, будучи формой протеста, оно наивно по своей сути. Клептоман надеется найти для себя нечто новое в отказе от привычного и общепринятого, но ничего не находит. Общество сильнее наивно дерзающей личности. Трусливо обозвав его поведение патологией, мы тем самым только фиксируем условность его нешаблонных действий. Клептоману некуда деваться: мы пугаем его флажками из желтых билетов.

Конечно, клептомания — это не только протест. Она может быть также своеобразным способом познания, когда индивидуум, усомнившись в справедливости своих представлений о мире, увлекшись поиском новой духовной опоры, пытается путем внутреннего регресса вернуть себе чувства первично познающей сущности. Ему хочется обрести состояние растущей личности, еще не ведающей законов общества. Уподобившись маленькому ребенку, не знающему разницы между своим и чужим, он надеется заново построить собственное представление об окружающем его пространстве.

Бесконечным присваиванием всего, что плохо лежит, клептоман разрушает в себе осознание ограниченных возможностей. Он постепенно начинает чувствовать, что все вещи, из которых состоит мир, принадлежат только ему. Клептоман не ворует, а возвращает себе свое. Мелкие, якобы несущественные предметы символизируют тотальность его претензий. У клептомана не бывает мелочей, он не желает уступать грубой алчности. Все, что создано Богом, для него драгоценно и не является чужим. Бескорыстно воруя, клептоман совершает своеобразный религиозный обряд. Украденная им вещь автоматически становится для него частью нетронутой, первозданной природы, у которой может быть только один хозяин…

Мы воруем по нужде, а клептоман — по собственной воле. Он свободен, и тем самым опасен. Клептоман противоречит диалектике и нарушает причинно-следственные связи. Объявлять его больным необходимо — это избавляет нас от самокопания. Если мы превратимся в бескорыстно ворующих, важные, привычные вещи утратят свою ценность. Мы начнем воровать первый снег и морскую гальку. Тюрьмы опустеют. Исчезнет азарт воровского «соревнования». В правительстве некому будет работать. Дети утратят интерес к телевизору, а взрослые — к жизни. Все погрузится в романтический хаос. Вселенная утратит равновесие…

Медицина нас бережет. Клептоман угрожающе здоров, но это — государственная тайна.

Культ знаков препинания

Когда мы слышим, что некий англичанин прожил двести семь лет, а иной китаец двести пятьдесят два протянул, нам делается жутко. В глубине души мы остаемся довольны, что эти мерзавцы все же подохли, потому что любая точка нас утешает, а многоточие приводит в смятение.

В годы лучезарной юности, мысленно блуждая среди звезд, нам хотелось потрогать бесконечность. Однако, напуганные свойствами бездны, мы быстро вернулись на грешную землю. Коридор, у которого нет конца, для нас страшнее роковой стенки. Мы все нуждаемся в конечном результате, и если его нет, мы готовы его придумать.

В свое время серебряный век не предвещал Первой мировой войны. Европа купалась в благополучии и покое. Всем казалось, что это будет длиться вечно. Одуревший от скуки Блок морил публику духами и туманом своей незнакомки. Мужчины были пьяные и «глазами кроликов» рыскали по сторонам в поисках хоть какого-нибудь завершения необозримой стабильности. Люди не знали, чего ждать и где они находятся. С горя увлекаясь спиритизмом, богемная среда выла на Луну и мечтала о самоубийстве, покуда выстрел в Сараево не принес долгожданное облегчение. Почти все общественные слои Европы встретили войну с ликованием. При этом никто не думал о переделах колоний, сырьевых базах и рынках сбыта. Война радовала народ как ясный разграничительный процесс. Динамика стала осязаемой. Всем жилось трудно, но весело.

В период развитого социализма граждане СССР тоже существовали в комфортных ограничениях. Каждый знал, на что может рассчитывать и какие перспективы ожидают впереди. Единственное, что смущало, это мысль о вечности установленного режима. Государственная пропаганда пугала население бесконечностью социализма. С одной стороны, он представлялся как конечная точка социального развития, а с другой, он виделся как угрожающая бесконечность, пахнущая чем-то безрадостным и безысходным.

Мы не знали, что будет после разрушения империи. Для нас было важно поставить точку в конце того, что слишком затянулось. Так было всегда. Свою личную ограниченность люди стремятся распространить на все, что их окружает. Нам страшно умирать, не зная, чем закончится дело, избавляя себя от того, что претендует на вечное существование, мы удовлетворяем свое любопытство и обретаем покой в уютном мире созданных ограничений.

Некоторые граждане не в силах дождаться собственных похорон и предпочитают проводить выходные дни лежа в гробу, наслаждаясь запахами траурных венков. Нечто подобное делает все прогрессивное человечество, ожидая конца света или Страшного суда. Более того, мы даже не ждем, а создаем этот конец. Каждый считает своим долгом найти очередное подтверждение и обсмаковать его. Если пророк хочет завоевать доверие, он непременно пообещает апокалипсис. Еще никто не рискнул поведать народу о бесконечном развитии фирмы «Макдональдс» и нестрашном суде над любителями пива, потому что нас интересует только одно — когда и каким образом мы все дружно «сплетем лапти».

Бросившись на борьбу с непонятной нам бесконечностью, мы буквально погрузились в культ конца света. Помимо религиозной, художественной и научной литературы мы создали бесчисленное количество убедительных киноверсий и материальных гарантий апокалипсиса в виде ядерных арсеналов. Таким образом, мы уверенно продвигаемся не к тому, что должно быть, а к тому, что мы хотим видеть.

Конец света необходим нам как эффективное психотерапевтическое средство. В нашей голове не укладываются бесконечные величины, поэтому смерть — наш единственный друг и советчик. Планируя свою жизнь не более чем на 50 лет, мы избавляем себя от беспредельных перспектив коллективной жизни. Вера в кнопку самоликвидации устанавливает рамки, внутри которых царит ясность.

В окружении черепов легко размышлять. Подобно Гамлету, нам хочется жалеть Йорика и думать, что в скором времени его судьба постигнет не каждого по очереди, а всех одновременно. Ежедневно мы пишем книгу жизни, подгоняя ее содержание под заранее сочиненный эпилог. Проглотив идею точки, мы наивно полагаем, что заполучили полную картину своего развития. Уже не одно тысячелетие нас увлекает мыльная опера, конец которой известен каждому идиоту. Странно, что при этом никто не скучает.

На свете есть еще места, где люди не думают о конце света. Поэтому за многие века у них мало что изменилось. Они приняли бесконечность как непостижимую норму, с которой можно жить, не увлекаясь могилой принцессы Дианы.

Возможно, в идее конца света скрывается не только страх нашей ограниченности перед свойствами бесконечного, но также глубокая болезненная ревность ко всему, что способно жить по ее законам. Удобная декларация «ничто не вечно под луной» маскирует нашу злобу и бессилие. Мы не можем избавить себя от смерти и потому избавляемся от всего, что ей неподвластно.

Нетелефонный разговор

Бог не доверяет пейджерной связи и не балует своих секретарей. Когда ему однажды захотелось передать людям информацию, он вызвал к себе Моисея и продиктовал ему десять заповедей. Стенографируя все услышанное, Моисей не смел расслабляться. В поте лица он выдалбливал бронзовым зубилом на каменных скрижалях Божие слова. Сделанные записи не могли быть размыты дождем или уничтожены пожаром. Послание было доставлено в полной сохранности и точно в срок.

Совершенно очевидно, что способ фиксирования и передачи информации определяет степень ее важности. Прочность камня, ограниченная площадь глиняной таблички, стоимость изготовления пергаментного листа заставляли человека хорошо подумать, прежде чем что-либо написать. В отличие от устного «базара», письменная речь требует серьезной подготовки. Здесь человек обязан учитывать, что сформулированные им мысли являются материальным свидетельством его личных качеств.

Даже простое бытовое письмо «на деревню дедушке» может быть прочитано третьим лицом. Поэтому почтовая доставка — это самый сложный способ передачи информации. Для его осуществления необходимо иметь круг людей, обладающих абсолютным доверием. Поэтому во все времена почтальоны занимали особое положение в обществе. Например, в Британии они до сих пор имеют право подтверждать подлинность любого документа при отсутствии других ответственных чиновников.

Многие тысячи лет, проживая в устойчивом информационном поле, человеческая популяция определяла свою жизнь по весьма субъективным представлениям о реальных событиях. Но в 1837 году изобретатели Кук и Уинстон в корне изменили отношение к информатике. Созданный ими проволочный телеграф так сильно повлиял на общие темпы психической жизни планеты, что человек совершенно по-иному стал реагировать на события и влиять на ход истории.

Несмотря на свою простоту, телеграф оставался явлением дорогим и престижным. По сути, он был удобным носителем все той же письменной информации, составлять которую нужно было уметь. Кроме того, необходимость знания азбуки Морзе исключала его массовое использование.

Элитарность информационных коммуникаций сломало изобретение телефона, что повлекло за собой ряд негативных последствий. Начали умирать целые сферы искусства, например эпистолярные жанры. Мы так быстро разучились писать, что письма людей прошлого превратились в недосягаемое явление ушедшей культуры. Убивая своих предшественников, телефон резко понизил качество передаваемой информации. Сделавшись доступным в любое время, человек ощутил свою уязвимость, — ведь телефон позволяет прикасаться к нему случайно (ошибка номера) и вульгарно («Академiк Гарбузенко слухає»).

Если письмо Черчиллю налагало немалую ответственность и человек обязан был поработать мозгами, прежде чем решиться на подобный шаг, то телефонный звонок дает возможность не задумываться о последствиях. Ведь можно позвонить из автомата или чужого номера…

Чтобы хоть как-то внести элемент ответственности в телефонную сферу общения, в начале 70-х появляются первые факсы. Теперь можно не только договориться о чем-либо, но и потребовать немедленного документального подтверждения всего сказанного.

Военные вовремя сообразили, что пейджерная связь, в отличие от телефонной, обладает массой преимуществ, — ведь это средство донесения односторонней информации, позволяющее человеку подумать, прежде чем отвечать. Кроме того, от пейджерной информации можно отказаться (забыл аппарат дома, сигнал не прошел и так далее). Помимо всего, пейджерное сообщение можно получить незаметно от окружающих. Сидя за одним столом с партнерами, человек имеет возможность, не привлекая чужого внимания, извлечь слегка вибрирующий приемник и прочесть: «Мочи их, Степа!»

Современные средства связи превратили нас в людей крайне зависимых, так как мы не просто пользуемся, но также питаемся их преимуществами. Попробуйте отобрать телефон у того, кто ежедневно живет с ним более десяти лет. Стресс может повергнуть такого человека в состояние невменяемости.

Хотя сегодня в любой точке земного шара можно слушать или видеть прямую трансляцию футбольного матча из Бразилии, наше сознание постоянно находится под угрозой ненадежности существующего информационного поля. Мы чувствуем, насколько все сопливо. Известно, что в момент ядерного удара девяносто процентов средств связи будет потеряно. Даже если не учитывать эти крайности, сохранность накопленной информации не согласуется со степенью ее важности для нас. Каменные скрижали Моисея и могильные плиты на кладбищах в любой момент могут оказаться единственным источником информации для тех, кто не только писать, но даже читать разучился. Нашим потомкам будет легче вспомнить события древних эпох, чем происшествия недавнего прошлого.

Купаясь в океанах информации, мы утратили понятие главного и важного. Несмотря на то что количество писателей резко возросло, число пишущих людей стремительно сократилось. Соответственно сократилось и количество активно мыслящих индивидуумов. Мы потрясаем пространство бытовой функциональной речью и не можем связать двух слов там, где это действительно нужно. Одна киевская писательница задалась уместным вопросом: что останется после нас, кроме обрывков телефонных проводов? Дневниковые записи современного человека, как правило, состоят из пометок: кому позвонить и с кем нужно встретиться. О личных восприятиях, чувствах, оценках и выводах никто не упоминает.

В древнегреческой мифологии больше конкретной информации, чем в наших телевизионных интервью. Народы, сохраняющие традицию устной передачи информации из поколения в поколение, находятся в более выгодном положении. Независимо от внешних событий, они постоянно владеют сжатыми формами приоритетных знаний. Столетиями повторяя одно и то же слово в слово, они создали неразрушаемый банк информации, где носителем и передатчиком может быть только сам человек. Коллективное владение такой информацией не допускает возможности ее искажения.

Неужели нам стоило преодолевать огромный путь от передачи устного эпоса до спутниковой связи, чтобы однажды снова оказаться в гостях у старого чукчи, который помнит имена всех своих предков и запросто может поведать о главном?

Бремя грешников

Если мальчик любит труд, он серьезно болен. Только извращенцы могут воспевать трудовые подвиги. Здоровым, набожным людям такое на ум не приходит. Не зря в монастырях слово «работа» заменяют словом «послушание», потому что всякий труд — это бремя грешников.

Избавление надо выстрадать. Если вам не скучно ковыряться в земле, барахтаться в солидоле, кормить свиней, лепить конную статую или родину-мать — значит вы еще не созрели.

Развитой человек работает, зевая. Тотальная беспробудная лень — характерный признак его утонченной сути. Ведь лень — это не стремление к праздности, а личное отношение к суетному. Народная поговорка «Не бери дурного в голову, а тяжелого — в руки» удачно перекликается с библейскими назиданиями: «Все — суета и томление духа», «Что пользы человеку от всех трудов его?..»

Но, к сожалению, святого тунеядства в природе не встретишь. Каждый надрывается по-своему. Бомжи собирают бутылки, альфонсы «бомбят» старушек, политики брызгают слюной, художники изводят краски, а проститутки — губную помаду. В общем, бездельничать нам не дано. Даже ковыряние в носу требует усилий.

В свое время древние спартанцы догадались, что активная работа — это признак человеческой слабости, результат его нездоровых желаний и смятения порабощенного духа. Чтобы хоть как-то приблизиться к совершенству, они максимально сократили количество поводов для бессмысленного труда. Свободным гражданам Спарты позволялось увлекаться только застольными беседами, пением, танцами и войной.

Когда один спартанец посетил Афины и узнал, что там кого-то осудили за праздность, он попросил показать ему человека, осужденного «за любовь к свободе»! Плутарх писал: «…Вместе с деньгами исчезли в Спарте всякие тяжбы, ни корысти, ни бедности там не стало. Простота жизни имела своим следствием беззаботность. Быть спартанцем — значит заниматься философией, нежели гимнастикой». В какой-то мере спартанцы научились грамотно лениться. Но это нечто искусственное. Можно достигнуть социального равенства, но разве возможно добиться равенства лени?!

Врачи утверждают, что лень — это физиологическая регуляция, то есть своеобразная защитная реакция организма. Ее следует рассматривать как некий психологический паралич, призванный обезопасить человека от разрушительного воздействия определенных видов труда. Может быть, так оно и есть. Однако иному легче умереть, чем заниматься продажей редиски. Лень способна довести человека до крайности, уничтожив элементарный инстинкт самосохранения. Такие случаи известны.

Скорее всего, это явление можно трактовать как результат внутреннего отречения от ложных ценностей. Когда в сознании индивидуума постепенно сужается зона интересов, он автоматически теряет способность к универсальной энергетической мобилизации. Чем сложнее человек, тем уже диапазон его возможностей. То есть качество заменяет количество. Тот, кто раньше всех обленился ходить пешком, первым сел на лошадь. Чтобы не таскать воду коромыслом, лентяи придумали водопровод. По сути весь технический прогресс — это истерика лентяев, не умеющих распыляться на ерунду. Кто-то из немцев сказал: «Если ваш сотрудник способен часами сидеть без движения и затуманенным взглядом смотреть прямо перед собой — немедленно повышайте его в должности, потому что в это время он ДУМАЕТ, а в остальное — действует».

Трудолюбивый человек в силу своей примитивности не способен пережигать энергию в топках сосредоточенного разума. Только ежедневная трудоемкая суета, направленная в пустоту, помогает ему поддерживать иллюзию осмысленного существования и собственной значимости.

Трудолюбивый — очень опасное существо. Его угрожающая активность должна быть обусловлена любой абсурдной целью, иначе разразится невиданная духовная катастрофа. А что вдруг произойдет с трудолюбивым парнем, когда он все же постелит у себя в доме дубовый паркет? Да он просто спятит от потери смысла жизни! Поэтому для такой публики периодически устраиваются землетрясения, революции и мировые войны. Это помогает на какое-то время отвлечь озабоченных трудяг и заметно подсократить их численность. К несчастью, примитивные виды имеют склонность быстро размножаться и легко восстанавливают утраченное поголовье.

Ленивые интеллектуалы буквально заморочили себя созданием новейших вооружений и диких социальных проектов. Великий лентяй и гуманист по имени Ленин создал страну, напоминающую гигантское беличье колесо, в которой трудяги куда-то все время бегут, но к дубовому паркету никак не доберутся. При этом, чтобы лентяи не вздумали навязать трудящимся вредные бетономешалки и таинственный колокольный звон, их периодически отстреливали. Чего не сделаешь ради трудовой гармонии!

Несмотря на все усилия, критическая масса лентяев все-таки превзошла допустимую норму, тотчас разрушив совершенное общество свободного труда. Чем все это закончится, можно только гадать.

Есть утешительная надежда, что рано или поздно эволюция прозревшего лентяя закончится полным пониманием слов Христа: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец Ваш небесный питает их…» «Не заботьтесь о завтрашнем дне…» «Ищите прежде Царство Божия и правды Его». Развитой лентяй имеет шанс понять, что Бог любит не работящих, а доверчивых, умеющих радоваться не трудам своим, а послушанию. Потому что в пределах Вселенной трудится только ОДИН. Для всех же остальных работа — всего лишь пустой сон…

Пробуждение обязательно наступает, но для каждого в свой час. Когда живущий на земле однажды наиграется бессмысленным, придет великая, мудрая лень и превратит обезьяну в человека.

Приказано долго не жить!

«Здоровый образ жизни» — понятие социальное.

Если в вашем здоровье никто не нуждается, у вас его не будет. В данном случае исключения прекрасно подтверждают правило. В период расцвета древнегреческой цивилизации исключением был нездоровый человек. Своим существованием он противоречил социальному заказу античного общества и вряд ли мог занимать в нем достойное положение.

Культ здоровья в античной Греции зашел так далеко, что его эталоны до сих пор остаются непревзойденными. Если сегодня на Олимпийских играх побеждают измученные анаболиками монстры, то в Древней Греции чемпионом мог стать обычный пекарь или башмачник. Стоит заметить, что некоторые рекорды греческих пекарей не сумели превзойти даже самые великие спортсмены современности.

Сегодня большой спорт имеет весьма отдаленное отношение к реальной общественной пользе. Это скорее придаток политизированной индустрии зрелищ, способный приносить пользу коммерческую. Неудивительно, что многие современные рекордсмены представляют собой скопище болезней, приобретенных в погоне за рекордом.

Афинские пекари тоже мечтали о рекордах. Но эти рекорды демонстрировали действительный уровень физического совершенства общества в целом. Конечно, профессиональные спортсмены были и в Древней Греции, но эти люди выступали в качестве достижимого образца, на который равнялись все. Подчеркиваю, РАВНЯЛИСЬ, а не глазели. Физическое совершенство было неотъемлемой частью греческой социальной идеологии и религиозного мировоззрения. Все спортивные состязания увязывались с религиозными культами и празднествами.

В красивом теле греки видели вместилище здоровой души, своеобразное воплощение божественной гармонии. Здоровый образ жизни и хорошая физическая форма граждан были надежным залогом государственной безопасности греческих полисов. Всеобщая воинская повинность требовала солидных физических ресурсов от каждого свободного члена общества. В то же время здоровье рабов было залогом материального благополучия, имело реальную ощутимую цену.

Идее здорового образа жизни и физического совершенства служили искусство, литература, религия, государственная пропаганда и общественное мнение. Исключения подвергались порицаниям и гонениям.

Уже в древнем Риме здоровье не было всеобщим достоянием. Оно превратилось в товар, который обслуживал потребности ожиревшего общества. Непрестижность воинской службы и материальные затруднения, вызванные расточительством, превратили римскую профессиональную армию в скопище варварских легионов, не способных защитить обленившихся граждан Римской империи. Разврат, чревоугодие, пьянство, разрушительная изнеженность и нездоровый комфорт сделались нормой римской цивилизации, идеалом благополучия.

Христианизация принесла другие ценности, в том числе и специфическое отношение к здоровому образу жизни. Христианская пропаганда различных ограничений имела исключительно религиозный характер. Не развитие, а умерщвление плоти представлялось надежным путем к духовному совершенству. Болезни, увечья и физические страдания выступали в качестве заслуженных духовных испытаний, укрепляющих веру.

Относительно хорошие физические данные сделались приоритетом феодального клана, сохранявшего монополию на воинское искусство. Но в целом здоровый образ жизни в средневековом обществе был невостребованным. Средняя продолжительность жизни европейцев в этот период была феноменально низкой.

Серьезный социальный спрос на всеобщее здоровье и здоровый образ жизни впервые после долгого перерыва появился только в двадцатом веке в тоталитарных государствах, а именно, в нацистской Германии и Советском Союзе. Оба эти государства противопоставляли себя всему миру. Масштабы решаемых задач требовали колоссальных ресурсов здоровой человеческой массы..

Гитлер и Сталин не развешивали плакатов о вреде курения и пользе нарзана. Вопрос решался потрясающе просто: советские и германские институты пропаганды развернули мощную психическую атаку на сознание нации. Все существующие средства массовой информации изо дня в день внушали: «Только истинный ариец может быть высшим образцом человеческой породы». Аналогично: «Только советский строй позволяет человеку достичь наиболее гармоничного развития».

Весь окружающий мир изображался в виде уродливой, неполноценной, агрессивной, варварской массы, жаждущей уничтожить источник истинного совершенства.

Германские скульпторы, художники, кинорежиссеры, композиторы и писатели общими усилиями создали образ могучего, мускулистого титана, живущего в каждом немецком солдате, рабочем или ребенке. Немецкая женщина изображалась матерью белого бога, способной рожать только здоровых наследников тысячелетнего рейха.

Рисуя радужные перспективы мирового господства, нацистская пропаганда так построила систему внушения, что немецкий гражданин уже не мог представить себя больным. О каких болях в организме могла идти речь, когда все население рейха садится в танки, самолеты и подводные лодки.

В таких условиях назваться больным было равносильно признанию себя евреем или саботажником.

Большая работа требовала серьезной подготовки. Массовые занятия спортом в Германии стали естественным явлением. Произошло чудо: в кратчайшее время немцы на глазах у всего мира превратились в спортивную нацию, где на здоровье почти не жаловались. В этих условиях организованная германская медицинская машина легко проводила любые массовые профилактические мероприятия.

Та же картина наблюдается в СССР. Строитель коммунизма не мог жаловаться на печень. Шеренги марширующих девушек дышали здоровьем, силой, полной готовностью работать на стройке, в забое, прыгать с парашютом, стрелять из винтовки, рожать красивых, честных и, главное, здоровых коммунистов.

Всеобщий психоз трудовых подвигов, романтика покорения воздушного пространства, стремление быть не хуже идеализированных образов, а значит, «быть готовым к труду и обороне» дали ошеломляющие результаты. На культурную арену были выставлены образы здоровых, несгибаемых, счастливых людей, увлеченных учебой, трудом, спортом.

В местах наибольшего скопления людей стояли статуи девушек с веслами, серпами, отбойными молотками, авиаторскими шлемами, спортивными обручами и мячиками.

Государственные праздники отмечались впечатляющим шествием мускулистой молодежи, пропагандирующей все возможные виды спорта. В майках и трусах «ворошиловские стрелки» обоих полов шагали с винтовками наперевес, угрожая всему частному, мелкому и нездоровому.

Общее состояние здоровья населения в предвоенные годы достигло такого уровня, что процент больных призывного возраста был чуть ли не самым низким в мире, исключая Германию. Примечательно, что параметры, по которым браковали довоенных призывников, в сравнении с сегодняшними нормами выглядят просто смешно. Неудивительно, что летчик Маресьев, несмотря ни на что, остался в живых и без обеих ног продолжал громить врага. Помните главную установку: «Ты же советский человек».

После войны ситуация потихоньку изменилась. Смерть Сталина и хрущевская оттепель повысила «грамотность» населения.

Созданная система социальной защиты и здравоохранения сделала здоровье невыгодным и обременительным.

Советские врачи, приобретая высокую квалификацию, параллельно превращались в чиновников, выдающих больничные листы, своего рода индульгенцию на бесплатный отдых. Дармовые курорты, санатории, дома отдыха, профилактории быстро заполнялись больными трудящимися.

Уважающий себя человек, не желающий быть крайним среди строителей сомнительного «светлого будущего», Активно начал болеть. Теперь в сознании людей здоровый образ жизни складывается из скучных рекомендаций всеми любимого журнала «Здоровье».

Если до войны юноши и девушки гордо носили значки своих спортивных успехов, то сейчас престижно иметь справку, освобождающую от урока физкультуры. В своих рефлексах дети равнялись на родителей. Всеобщая внутренняя установка на развитие выгодных хронических заболеваний быстро принесла свои результаты. Детские поликлиники завели толстые истории болезней, позволяющие избежать не только физкультуры, но также службы в армии, принудительных колхозных отработок и неприятных общественных нагрузок. Чем больше в стране создавали больничных коек, тем больше появлялось больных.

Правящий режим взахлеб хвастался количеством возведенных больниц и бесплатным медицинским обслуживанием. Разговоры о болячках сделались излюбленным занятием многих. Дети научились рассуждать на эту тему не хуже стариков. Человек, гордящийся своим здоровьем, стал редкостью и выглядел глупым сектантом. Из-за нехватки здоровых призывников казармы Советской Армии заполнились откровенно хилыми и больными солдатами.

Перестройка застала население врасплох. Привычка болеть противоречила стремительной инфляции, превратившей больничный лист в мусор. Просьбы о помощи заполнили газетные полосы. Врачи больше не желают влачить жалкое существование и требуют ощутимой благодарности за труд. Быть бедным опасно не только для здоровья, но и для жизни. Там, где много платят, больных не держат. Оплата по первому больничному листу запросто может стать последней. Совершенно очевидно: в обществе появился буржуазный заказ на здоровье. Но он носит слишком частный характер.

Истинным образцом буржуазной прерогативы здорового образа жизни можно считать США. Основные установки традиционны: американец — главный защитник мировой демократии; американец — самый сильный, ловкий, честный, справедливый; зубы американца — самые красивые; американское тело не пробивается пулей; американские женщины не уступают в совершенстве мужчинам, их семьи здоровы, богаты, многодетны. Страна поддалась внушению и стала здоровой. Повальное увлечение спортом выглядит естественно. Американцу интересно жить, и он живет долго. Все, что может улучшить здоровье человека, приносит здесь колоссальные прибыли.

Америка создала новую мировую империю. Империю американского превосходства. Имперский комплекс полноценности обслуживает сам себя: американец здоров, потому что он — американец.

На этом фоне украинское заупокойное нытье о вымирании нации и чернобыльской безысходности выглядит провокацией к самоуничтожению. Все, кто пошустрее, воруют деньги на будущее лечение. «Новые украинцы», в большинстве своем люди хамского происхождения, дразнят население дорогими зубами, упитанным видом и способностью оплатить все. Этим людям не страшно заболеть или умереть: в любом случае, им доступно самое лучшее. Чтобы больные голодранцы помнили об этом, уважающий себя состоятельный человек на глазах у завистливой общественности обязательно отправит в Германию чью-то безнадежно больную девочку. Сигнал понятен: нищие могут сострадать только себе.

Ощущение всеобщей несостоятельности, убожества, беспросветной «шароварной» глупости непрерывно нагнетается средствами массовой информации. Комплекс неполноценности имеет способность к саморазвитию. Мы поверили в свою непривлекательность. И автоматически голосуем за физически непривлекательного человека. Лицо государства должно соответствовать нашему представлению о самих себе. Ежедневно любуясь своим выбором, мы внушаем себе, что ничего лучшего у нас нет и быть не может.

Правительство в целях самозащиты проводит активную политику всеобщего «опускания». В толпу заброшен коварный лозунг: «Маємо тє, що маємо». Что в переводе значит: украинец больной, потому что он — украинец. Лишенный убедительных, здоровых идеалов, стремясь к частному успеху в пространстве ущербного менталитета, правящий клан генерирует соответствующие установки:

«Сопротивляться бесполезно: у нас все дураки» и так далее. Результаты подобных установок видны повсюду. Все плачет, стонет, завывает, ноет. Говорят, что это в традиции национального фольклора. Может быть… Но последний кошевой атаман Войска Запорожского умер в возрасте 113 лет. Это тоже была традиция…

Мы с удовольствием избавились от своих достоинств и полюбили свою ничтожность. Почему мы так часто и громко говорим о своем европейском происхождении? Потому что не верим в это. В нелепой и смешной форме мы не стесняемся доказывать всему миру, что украинцы тоже люди. Нам очень хочется чужого бесплатного уважения, потому что самих себя мы уважать разучились. Нет оснований. Повод для самоуважения надо оплачивать. Hо желать дорогого товара — дело не хамское, а царское.

Вдумаемся, что может быть общего между общинами греческих полисов, нацистской Германией, сталинским режимом и американской демократией? Только одно. Наличие ясной цели, способной подавить вредные свойства индивидуализма. Обобществленное самолюбие — лучшее средство обретения высшего «я».

Не существует большего идиотизма, чем вера в «новую» экономическую программу. Вера — движение духовного. А духовное не нуждается в экономических программах, западных инвестициях и «споживчих кошиках». Духовное требует красивых идеалов.

Мысли застрявшего в лифте

В каждом из нас живет трусливый пророк. Мы боимся доверять своим предчувствиям и всячески игнорируем правду внутреннего голоса. Библия не зря указывает: «Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы».

Принимая какое-либо решение, мы заранее предвидим последствия. Однако предвидение редко совпадает с нашими устремлениями. Будучи капризными, мы не хотим признать очевидное и надеемся обмануть судьбу. Но только ли это является причиной недоверия к себе? Действительно, можно подумать, что разум дан исключительно для того, чтобы человек мог систематически наступать на грабли.

Сколько раз, одалживая кому-либо деньги, мы чувствовали, что нам их больше не видать. И как только предвиденное подтверждалось, мы больно кусали себе локти. Изо дня в день, отворачиваясь от дурных предчувствий, мы ходим на свидания, которые не состоятся, решаемся на роковые операции, выслушиваем пустые обещания и отдаем фатальные приказы.

Наше несерьезное отношение к собственной интуиции — явление загадочное. Ведь если мы с легкостью доверяем астрологам, гадалкам, ясновидящим и даже метеопрогнозам, значит, дело не в качестве получаемой информации, а в ее источнике. Нам по сердцу любая ахинея. Главное — чтобы она была чужой.

Наверное, секрет состоит в нашей патологической хитрости. Доверяясь посторонним источникам, мы автоматически избавляем себя от возможности допускать ошибки. Иначе говоря, стремимся быть обманутыми умниками. Безответственность помогает укреплять самомнение. Чтобы народ чувствовал себя умным, ему обязательно нужно прислушиваться к словам своего вождя. И последствия неважны. Важно, что ошибки совершает только он. Наблюдая чужие промахи, мы радуемся истине, которую интуитивно уже знали.

Мы не можем объяснить природу нашей интуиции. То ли это мистическая способность непосредственного распознавания истины без помощи логических доказательств, то ли проницательность на основании предыдущего опыта. Главное, что она не обманывает нас, и в этом приятно убеждаться хотя бы задним числом.

Сомнение — самая мучительная издержка разума. Оно проистекает от недостатка веры в собственное совершенство. Если бы Гамлет сразу поверил призраку и тихо прирезал дядю, все бы закончилось не так трагично. Чем больше мы размышляем, тем чаще заблуждаемся.

Человек пропитан алчностью. Он не может допустить, что истина ему даруется бесплатно. В нас слишком много рациональности. Мы не способны безоговорочно довериться тому, что возникает за порогом нашего сознания. Человек болен логикой. Желая убедиться в своей изначальной правоте, он ищет источник обмана. Только один пассажир смело сдал свой билет на «Титаник». Все остальные проделали трусливый эксперимент.

Логика — вещь подлая. Призванная обслуживать мелочность нашей души, она так быстро искажает чувство истины, что мы буквально сходим с ума от изнурительных сомнений. Святые и блаженные знают, что все это от лукавого. Орлеанской Деве хватило мужества поверить мистическим голосам и спасти Францию.

Простые смертные вынуждены повторять судьбу Павла I, который знал, что ему обязательно проломят голову табакеркой, но упрямо искал утешения в строительстве Инженерного замка.

Нет людей, у которых слабо развита интуиция. Каждый использует ее в меру собственной зрелости. Правда, посланная свыше, требует покорности и этим нас раздражает. Нам хочется пререкаться с Богом. Ежедневно мы пытаемся доказать, что сами себе господа. Но красные все равно переходят Сиваш, и парашют не раскрывается.

Наша глупость проявляется не отсутствием знания, а стремлением избавиться от него. Человек боится жить по изначально известным ему правилам. Он подозревает, что это вредно. Смирившийся дурак, смело плывущий по течению, неизбежно становится мудрым. Потому что все реки текут в единственно правильную сторону, и городить плотины бессмысленно.

Если вам не хочется разделить судьбу Гамлета, достаточно повиноваться внутреннему голосу и отбрасывать все, что ему противоречит. Но стоит однажды задуматься — пощады не ждите. Сомнения заведут вас в подмосковные леса, где регулярно замерзают хитрые герои.

Механика душевного комфорта

Очень многие джентльмены умеют быть довольными собой, но при этом редкий из них остается довольным жизнью. Тотальная бодрость духа и вечный оптимизм — свойство людей уникальных. Они встречаются, скорее, в сказках, нежели в реальности. Где, кроме мультфильма «Остров сокровищ», может обитать такой жизнерадостный образ, как доктор Ливси? А веселый полковник Скалозуб? Неужели только в грибоедовской комедии?

Возможно, постоянная удовлетворенность жизнью — чудотворный сплав врожденных качеств, но это вовсе не означает, что их нельзя приобрести простому смертному. Достаточно вспомнить, как нам видится мир в тот момент, когда мы счастливы. Буквально все представляется в розовом цвете: недостатки любимых женщин развлекают; атаки друзей и начальства веселят. Даже мусорная куча вызывает философский восторг. Любое событие рассматриваем как нечто положительное и находим в себе необходимые для этого аргументы. То есть наш внутренний разговор следует за настроением, но стоит ему измениться, и тот же внутренний разговор приобретает иной характер. Мы находим сотню аргументов, что небо не того цвета, и мысленно доводим себя до суицидальной паранойи.

Кто хочет быть счастливым, тот не бегает за настроением. Он заставляет его бегать за собой. Достаточно сохранять положительный внутренний разговор, несмотря ни на что. Разбил машину: «Наконец-то куплю что-нибудь получше. Не хватит денег — займусь спортом, а разминка в общественном транспорте избавит меня от запоров». Сын двойку получил: «Есть повод гордиться. Смелый мальчик растет — и ремень ему нипочем, и шланг резиновый. Такой и с утюгом на пузе копейки не отдаст. Настоящий наследник».

Когда теща пропадает без вести, оптимистические мысли сами приходят в голову. Но если за углом сгорит пивной ларек — надо проявить мужество и отказаться от намерения эмигрировать.

Идиотизм, как и любое качество человека, имеет способность к саморазвитию. Поэтому мы легко осваиваем практику ежедневного запугивания самих себя. Нас этому в школе научили: плюнул не в ту сторону — сразу нотация: «Позоришь класс, город, Родину. Теперь куры дохнут и кролики не плодятся». Страшные перспективы надежно закрепляли «Дети подземелья».

Когда, впоследствии, все же становимся людьми успешными, нам то и дело приходит в голову мысленно полежать в гробу при малейшей задержке кредита. Странно, что мы имеем наглость удивляться приговору онколога. Как будто еще не привыкли видеть собственную смерть в каждом налоговом инспекторе. Энергия идет вслед за мыслями. Реальность всегда обретает формы надуманного. Теряя чувство юмора, мы остаемся наедине с мнительностью, которая пожирает нас скорбными умозаключениями.

Когда в цирке падающий клоун вызывает смех, мы понимаем, что разбитый нос — это смешно. Счастливчики с этой установкой никогда не расстаются — они видят клоунаду в потере кошелька, изменах жены и ценах на бензин. А также могут понять Котовского, «который за час до казни тело свое граненное японской гимнастикой мучил».

Выбирая качество мыслей, мы определяем качество жизни. Тяжелый внутренний монолог рождает грустных рогоносцев, умирающих на дуэли. А натренированный оптимист, весело развратничая, делает карьеру Цезаря.

Постоянная радость требует постоянных упражнений. Отслеживая ход собственных мыслей, нужно научиться отбрасывать любые негативные формулировки, не позволяя им занимать сознание более 30-ти секунд. Рецидивы будут случаться все реже. Утратив питательную почву, негативные мысли и чувства постепенно отомрут, и любое событие будет представляться опьяняюще веселым зрелищем.

Однако подобное достижение может быть разрушено простым попустительством. Стоит неосмотрительно впасть в раздражение и оправдать его подходящей формулировкой, как тотчас в голове выстраиваются декорации всеобщего свинства — в душу начинают проникать сомнения. Затем приходит грусть, тоска и белая горячка. Поэтому бдительность — лучший союзник хрупкого мозга в борьбе за душевный комфорт.

Поучение принцу Флоризелю

Истинный художник знает, что мыло — это не для убийства бактерий. Только его ранимой душе подвластна ценность чердачного полумрака, экологически чистой хлопчатой веревки и старого, хромоногого кресла.

Умение покончить с собой присуще исключительно человеку. Попытка разделить нечто подобное с китами научно не обоснована. Просто нам не хочется оставаться в одиночку с одним из величайших достижений человеческого разума.

Все поползновения объяснять суицид слишком заужены и не отражают его истинных масштабов. Наивно полагать, что самоубийство — это проблема отдельных радикально удавившихся граждан. Практически, каждый из нас имеет к этому прямое отношение. Нельзя найти взрослого человека, не испытавшего желания наложить на себя руки тем или иным способом. Мы не только позволяли себе думать над этим, но даже многократно смаковали эту мысль, особенно в подростковом возрасте, когда делали массу принципиальных открытий по мировоззренческим вопросам.

Это время счастливых эстетов. Здесь можно было ощущать себя планетарным явлением, где неразделенная любовь, разрастаясь до космических масштабов, служит подходящим мотивом для величественной трагедии. Подросток — это вывернутые наружу рецепторы. Активно контактируя с миром, он легко идет на самоубийство как на эротически насыщенное, эстетически привлекательное волевое действие. То есть речь идет о том, что представляется красивым и необходимым настолько, что многие подростки, не желая расставаться с этим, стремятся пережить множество дублей так называемых неудавшихся самоубийств. Чуть позже, заметно огрубев, они перестанут развивать полюбившуюся тему. Только самые талантливые из них останутся верными своим вкусам.

Социальные трудности здесь, конечно, ни при чем. Африка представляет собой сплошную социальную рану, однако вешаться там не принято. Тяга к самоубийствам — это привилегия развитых и утонченных наций.

Чем выше уровень развития, тем больше народа лезет в петлю. В бывшем СССР рекордсменами были прибалты, в Европе — датчане, финны, венгры, в Азии — японцы. Чтобы скрыть истину, хитроумная суицидология объявила угрофинскую группу генетически склонной к самоубийствам, что следует расценивать как откровенный, махровый расизм, отрицающий возможность других народов подняться в своем развитии до высоких культурных планок.

Простому человеку нелегко сделаться римским патрицием, демонстративно вскрывающим себе вены. Для этого нужно родиться в благопристойной семье, учиться музыке, чистописанию, истории, философии, живописи, искусствоведению, — тогда, глядишь, и русская рулетка станет доступным и понятным развлечением. Но, если воображение дальше кукурузного поля не летает, повиснуть на перекладине — шансов маловато.

В былые времена у людей хватало вкуса радовать себя самоубийствами из мести, когда человек этой процедурой необратимо оставлял за собой последнее слово. Одураченный оппонент уже не мог ответить аналогично, потому что исчезал объект, способный оценить. Теперь это почти вышло из употребления по совершенно понятным причинам — общая культура хромает. Даже японцы заметно опустились: на любование сакурой их еще кое-как хватает, а на красивое харакири — уже не очень. Благо, Северная Европа набирает обороты: в Дании — родине нежных сказок — опечатали крыши всех высоких зданий, чтобы жизнелюбивый народ поменьше сигал вниз.

Басни о потерянных поколениях, безысходности, духовном оскудении в данном случае несостоятельны. Не зря в западном мире так болезненно реагируют на массовые самоубийства где-нибудь в Гватемале. Германским бюргерам неприятно, что кто-то «складывает ласты» по команде. В самом деле, ведь здесь некого обвинить в сумасшествии. Кроме того, эта тенденция указывает на то, что высокое искусство стало принадлежать народу и культура проникла в массы. Все, что представляет угрозу элитарности суицида, не может нравиться состоятельным джентльменам.

Самоубийство — это глубочайшая, развитая функция, которую нельзя оценивать по формальным признакам. Самоубийство механическое, связанное с немедленным, рефлективным прерыванием острой физической боли, мало связано с общим контекстом явления.

Когда нас веселят анекдоты и шутки на тему самоубийств, мы смеемся, подсознательно чувствуя свою мелочность. Наша ирония — это самозащитная реакция низшего порядка. Когда Йозеф Швейк Ярослава Гашека предлагает сокамернику свои подтяжки или рекомендует удобное окно для пани Мюллеровой, ему не до шуток. В своих поступках он цельный, истинный и открытый. Для него, как для типичного жителя просвещенной Австрийской империи, вопрос о самоубийствах давно решен. Швейк определяется только в методах. Он изучает и выбирает. Смех по этому поводу автоматически разоблачает наше слабоумие.

Самоубийство — это самое высшее волевое действие, за которое человек в самом деле несет ответственность в полном объеме. Поедание запретного плода, от которого, по словам Бога, Адам и Ева должны были неминуемо умереть, есть не что иное, как первая попытка самоубийства, с которой начались все дальнейшие волевые действия людей.

Религиозное осуждение самоубийств странно тем, что ставит под сомнение тотальность божественного контроля над всем происходящим. Лишних деталей в природе не бывает. Своевременное вскрытие вен не может противоречить высшим замыслам. Анна Каренина была аристократкой и действовала согласно красоте сюжета. Если бы Гитлер был плохим художником, как утверждают некоторые завистники, он никогда бы не смог застрелиться.

Рост самоубийств не угрожает цивилизации, а лишь подчеркивает уровень ее развития. Если нация не может похвастаться наличием самоубийц — это действительно тревожный сигнал. Значит, в стране — невежество и безвкусица достигли невиданных масштабов. В этом случае надо срочно принимать меры: менять законы, правительство, навязывать школьникам чтение классической литературы и бальные танцы. Другими словами — достигать качественной и умственной зрелости. И как только люди начнут падать с небоскребов, подобно спелым грушам, можно считать, что нация достигла изобилия.

Романтика рухнувших сводов

Ведущий архитектор Третьего рейха Альберт Шпеер уважал своих потомков. Зная, что рано или поздно его творения разрушатся, он выдвинул «теорию ценности развалин». Но высшее партийное руководство сочло это кощунством. Только Адольф Гитлер, как настоящий художник, понимал: ржавой арматурой железобетонных руин вряд ли можно навеять романтизм и пробудить дух национального величия. Поэтому он поддержал Шпеера и приказал вести важнейшие стройки государства с учетом «закона развалин».

Хотя архитекторы древности в своей работе вряд ли руководствовались чем-то подобным, все же следует отдать им должное — мы получили в наследство шедевриальные руины. Даже равнодушных антиподов они способны магически притягивать к себе.

Когда мы в детстве что-нибудь возводили, а затем ломали, это было нормой творческой игры. Однако любование разрушенным заключало в себе нечто большее. Романтика рухнувших сводов делает мальчика воином, а мужчину — философом. Руинам нечего предъявить — они всегда совершенны, лаконичны и правдивы.

Настоящему руинофобу трудно выбрать любимый объект, особенно если он не побывал в Риме. Этот город Мандельштаму нравилось упоминать в своем творчестве так же часто, как Ремарку кальвадос. Там полно всякой всячины, особенно решеток и заборов. Ведь это не Париж, где все сидят вдоль тротуаров и раздувают ноздри под красное вино. В Риме царит теснота, пыль и навязчивое радушие музыкально одаренных граждан.

Развалины римского форума — единственное место, где можно укрыться от натиска итальянского сольфеджио. Местные сюда почти не ходят, а туристы слишком заняты собой.

Собираясь на форум, следует прихватить корзинку для пикника с легкой выпивкой и закуской. Только воду брать не стоит. Здесь есть несколько чудных источников, питаемых из древнего акведука. Любителям академических упражнений можно взять в билетном киоске специальный путеводитель. С его помощью легко заниматься просвещением длинноногих девочек англо-саксонской породы. Они там бродят с утра до вечера.

Одного взгляда на римские развалины достаточно, чтобы понять: варвары никогда не разрушали этот город. Даже сегодня на уничтожение того, что сохранилось, пришлось бы привлечь неслыханное количество людей, техники и взрывчатки. Рим не могло разрушить время. Все было построено слишком добротно и не требовало особого ухода. Вечный город разрушили потомки варваров — те самые певуны-макаронники, покровители искусств, разочаровавшие Муссолини. Хотя славяне славятся своим вандализмом, они бы никогда не взялись за такую тяжелую работу.

Прогуливаясь по древней мостовой, всегда есть о чем подумать раскованному лирику и строгому практику. Римские развалины слишком неоднородны. Элементы псевдогреческих мотивов здесь странно уживаются с кирпичными нагромождениями тюремного типа. Самое привлекательное место — бывший дворец Августа. Там, в тени роскошных пиний, можно устроиться на мраморной скамейке, помыть руки у настенного фонтанчика и приступить к опустошению ароматной корзинки. Легко окунаясь в приятную беседу полунаучного содержания, уместно вспомнить речи Цицерона и письма Плиния Младшего. Не лишним будет растянуться на травке и задремать под мысли о «тщете всего сущего». Главное — никуда не спешить. Здесь предпочтительно проводить время в обществе одного или двух собеседников, не более. Или оставаться наедине с самим собой, чтобы потом, под вечер, заговорить на религиозную тему с какой-нибудь таинственной незнакомкой…

Руины великих цивилизаций стали неотъемлемой частью современного комфорта. Развитие транспортных коммуникаций максимально сблизило афинский Парфенон с предместьями Житомира. Даже для бедных телевизор сделал средой обитания ступеньки египетских храмов. Эксплуатация развалин теперь настолько доходное предприятие, что их наличие обогащает давно опустившиеся народы. Альберт Шпеер умел заглядывать вперед, и Гитлер не зря его ценил. Жаль, что им довелось больше разрушить, чем построить. С тех пор желание возводить будущие живописные руины окончательно угасло в людях. Наше практичное сознание находится на иждивении у расточительных фараонов. Мы кормимся иррациональностью древних.

Для наследников соломенно-деревянной культуры любые камни — источник откровений. Если нет своего — на чужое пялиться не стыдно. Особенно теперь, когда понятие чужого растворяется в денежных потоках.

Восточным славянам надо срочно обогащаться. Вечно проживая среди развалюх, мы так и не доросли до приличных развалин. Правда, есть одно преимущество: в случае атомной войны мы ничего не потеряем. А вот старая Европа даже здесь выиграет. Ее ландшафт обновится такими шикарными руинами, что без дорогого билета любоваться не пустят. Особенно Вена будет хороша. Обломки ее дворцов взволнуют кого угодно. А камни Парижа, укрытые одичавшим виноградом, обретут целебные свойства. Главное — запастись терпением и дождаться этой великой курортной эпохи.

Удачный портрет неудачника

Неудачник — это всегда большой талант. Только ему удается повеситься на толстой капроновой веревке так, чтобы она оборвалась. Другому это не под силу.

Логика неудачника — феномен особого рода. Желая достичь какой-либо цели, он тщательно продумывает и запускает в действие механизм, способный ему помешать. И хотя, на первый взгляд, это противоречит здравому смыслу, изворотливые мозги неудачника знают, что делают. В своих поступках эти граждане более разумны, чем кто-либо.

Что, к примеру, делают удачливые люди? Они морочат себе головы новыми научными теориями, по ночам сочиняют классику, портят себе нервы в политических интригах, развязывают войны, грабят банки, строят заводы, снимают трусы перед публикой, изводят деньги на создание имиджа, спасают и убивают ближних, лезут на Луну, столбят участки в памяти потомков, получают престижное место на кладбище и в Большой энциклопедии. Сколько энергоемкой суеты расходуется на оплату успеха! И каждому, кто чем-то блеснул, надо подать золотой унитаз хотя бы посмертно.

Выигрыш часто оборачивается проигрышем. Собранные лавры нередко теряют, переживают горечь, забвение и тоску при мысли, что был не тем, чем хотелось.

Неудачник — это совсем другое дело. Он проигрывает, чтобы выиграть, он изначально ставит перед собой великие цели и ощущает себя Божьим избранником. Демонстрируя окружающим личные возможности, неудачник формирует свое потенциальное победоносное будущее. Он заранее выстраивает жизненные ситуации так, чтобы не чувствовать вины в собственных неудачах. И для этого нужно немного. Достаточно выгодно нарушать общие правила игры.

Вместо того чтобы звенеть шпорами и отдавать честь старшим по званию, неудачник, будучи храбрым младшим офицером, активно борется за «правду», и мерзкие интриганы не позволяют ему стать блестящим генералом. Готовясь сделать карьеру музыканта, неудачник активно посещает спортивные площадки, чтобы сломать руку и остаться несбывшимся великим скрипачом, которому помешала злая судьба.

Неудачник — это невинная жертва рока, алчных людей и дурно устроенного общества. До конца своей жизни он собирает ценные призы сочувствия, сожаления, осознания огромной утраты для мира. Вампиризму неудачника трудно противостоять. Его позиции непробиваемы, и его не в чем упрекнуть. Он всегда хочет, как лучше, но люди, в силу своей тупости, не принимают его дары. Неудачник вечно стоит на пьедестале могучего титана, которому не позволяют удерживать небо наглые завистники.

Тот, кто живет рядом с неудачником, вынужден ежедневно искупать грехи всего человечества перед этим драгоценным существом за его «украденные» нобелевские премии. Неудачник — это безоговорочно счастливый индивидуум. Дешево и сердито он собирает призы за то, что никогда не создавал. В глазах близких и своих собственных он значим и весом. Он как лохнесское чудовище или снежный человек представляет ценность, которую никто не может пощупать или опровергнуть, потому что время от времени ему удается сформировать нужные доказательства своей исключительности: написать гениальный стишок, подкинуть дельный совет, задекларировать грандиозный план и даже приступить к началу его реализации. Но не более. Злосчастные обстоятельства не дают продвигаться дальше. И так день за днем и год за годом.

В поступках неудачника трудно заметить запланированность катастроф. У него, как у опытного преступника, всегда имеется алиби. Вступая в деловые взаимоотношения, он автоматически прибавляет к принятым правилам игры незначительные поправки, способные иметь роковые последствия. Если он дает слово быть вовремя в нужном месте, ему ничего не стоит прибавить где-нибудь про себя: «На своей машине», — а это уже другое правило. У машины обязательно сломается двигатель. Он, естественно, не сможет ее бросить посреди дороги и «быть вовремя».

То же самое может произойти из-за неисправности лифта, где он спокойно просидит несколько часов и превратится в жертву коммунальных служб. В сущности, он не нарушает правила, но дополняет их таким образом, чтобы неудача стала неизбежной. Разве можно инкриминировать человеку невинное желание спуститься на сомнительно работающем лифте? Ведь он так спешил!

Когда подающая надежды актриса хочет получить главную роль, но не желает ложиться под режиссера, в этом сразу не углядишь вампирический план неудачницы. Какие могут быть притязания к яркой звезде, недоступной наглым, похотливым козлам? Скорее, наоборот, ей можно посочувствовать и выслушать обвинения в адрес мерзких законов, царящих в киноиндустрии.

Кем же на самом деле является человек, которого принимают за неудачника, ведь неудача постигает только того, кто не добивается поставленной цели. Успешный человек может периодически терпеть неудачу, неудачником же считают человека, который терпит неудачи всегда, а так как истинная цель неудачника — это сама неудача, то можно ли его считать неудачником, ведь он всегда достигает своей цели.

Имидж неудачника — это умело создаваемая иллюзия для наивного народа. В обществе всегда существует категория людей, избравших беспроигрышный способ жизни. Жертва обстоятельств не может иметь вины и порицаний, но всегда имеет повод для претензий. Неудачнику все должны! Потому что каждый является частью обстоятельств, разрушивших все его победы. Ведь кроме этого, у него ничего за душой не было. Это Наполеон мог быть низвергнутым императором, проигравшим Ватерлоо. Неудачник таких оплошностей не допускает. Его внутреннему комфорту не угрожает опыт поражений.

Следует признать, что неудачник достоин благодарности. Своим присутствием он наполняет мир осенней скорбной философией, без которой не могут жить великие поэты и мелочные зануды.

Руководство гению

Всякому совершенству угрожает деградация, если присутствует страх. Когда гениальный человек, достигнув своей цели, внезапно спивается, превращаясь в бомжа, люди говорят: «Сломался, бедняга». Впрочем, наблюдая разрушение преуспевающих людей, мы придумали много других определений: выдохся, зажрался, приелся, занудил. И хотя ни одно из этих слов не отражает сути явления, мы упрямо используем их в качестве удобных ярлыков. Нам выгодно думать, что гений может сделаться посредственностью. Для всех, кто не сумел реализоваться, это служит злорадным утешением. Мы упрямо не желаем понять, что гений — это не набор постоянных уникальных качеств, а всего лишь способность человека совершать действия, обеспечивающие доселе не виданный прорыв.

Весь мир идет вслед за теми, кто первым освоил новую территорию. Гений создает то, чего нет, но каждый может делать то, что уже совершалось другими. Моцарт умел совершать творческие прорывы до последних дней своей жизни, и потому остался в памяти людей гением, который не выдохся. То, что Моцарт совершал ежедневно, кто-то может совершить только раз, поэтому умение проявить мужество и красиво уйти надежно закрепляет достигнутое.

Отсутствие смелости помешало графу Толстому вовремя поставить точку в своем творчестве. Отрицая очевидное, он настойчиво терроризировал окружающих маразматическим нравоучительным бредом и тем самым нанес вред всему, созданному ранее.

Джером Девид Селинджер, автор книги «Над пропастью во ржи», своевременно осознав невозможность работать на уровне достигнутого, решительно прекратил писательскую работу и вошел в историю как гениальный автор, никогда не создававший дурных произведений. Не зря в эпоху Возрождения художники имели привычку уничтожать свои ранние работы: они понимали, что гений — это не только творческий прорыв, но также высокая мера личной ответственности.

В народе бытует мнение, что гениальным ребенком быть опасно, так как, в большинстве случаев, малолетние вундеркинды деградируют. На самом же деле никакой деградации не происходит. Хотя известная Ника Турбина, сочинявшая в детстве стихи, прославилась как маленькая гениальная поэтесса, ее произведения назвать гениальными нельзя. Феномен Турбиной заключался не в стихах, а в ее возрасте, поэтому слава Ники закончилась вместе с детством. Это закономерная трагедия так называемых выдающихся детей. Здесь, как всегда, виноваты взрослые. Нам почему-то кажется, что писать стихи (пусть даже посредственные) ребенок не может. Объявив чем-то сверхъестественным оригинальную реализацию детского разума, мы создали легенду об исключительном ребенке. При этом никто не хочет замечать, что сверстники этого гения ежедневно совершают то же самое, но в других формах.

Один американский архитектор, наблюдая за детским творчеством, постоянно находил для себя новые идеи: нестандартной архитектуры, дизайна, оформления ландшафта. Постепенно он пришел к заключению, что абсолютно все психически здоровые дети являются гениальными людьми.

Гениальность — это норма ребенка, потому что он не боится совершать действия. Прорывы, совершенные детским разумом, удивляют не своей результативностью, а фактом их проявления.

Нас повергает в изумление детская мудрость и ясность мышления. Детское сознание легко одухотворяет любую абстрактную форму, опираясь на видение условностей всего реального и реальности всего условного. Попробуйте сказать маленькому художнику, что он не Рафаэль, и он смело покрутит вам пальцем у виска. Но если вы скажете, что он лучше Рафаэля, и отправите его в художественную школу, он докажет вам, что вы не ошиблись.

Взрослых гениев можно назвать людьми с затянувшимся детством, которым не страшно играть. К сожалению, абсолютное большинство людей, столкнувшихся с проблемами взрослой жизни, теряют детскую смелость и превращаются в трусливых гениев, не способных совершать действия. Вся мощь их взрослого интеллекта уходит на создание неопровержимых доказательств, почему они не являются гениями.

Известный юный пианист Женя Кисин, одержавший победу на всех возможных конкурсах, не разучился виртуозно играть, однако суровая реальность помогла ему набить несколько шишек, и он автоматически затих.

Страх — это основное препятствие на пути к новому прорыву. Человек, достигший в чем-либо невиданного успеха, вступив на предельную планку, как правило, боится расстаться с достигнутым, и это неизбежно делает его смешным. Вместо того чтобы начать восхождение на новую, не освоенную им вершину, он упрямо сидит на старой и трясется от страха. Он боится поверить, что его гениальность может проявляться по-разному. Физик Томас Юнг не стеснялся виртуозно играть на всех известных в Европе музыкальных инструментах. Ему не хотелось доказывать себе, что он всего лишь гениальный физик.

Огромное количество успешных бизнесменов, однажды разорившись, не могут восстановить свое прежнее положение только потому, что боятся признать ранее достигнутую вершину уже ненужной для себя. Боязнь сдвинуться и совершить новый прорыв держит человека в оцепенении. Даже сохраняя завоеванное положение, он может постепенно впадать в уныние и терять интерес к жизни. Комфортное почивание на лаврах иногда страшнее, чем дорога к ним.

Каждый из нас хочет избежать неудач. Новая большая цель угрожает нам определенными потерями и дискомфортом. Желая обеспечить себе максимальную безопасность, мы прибегаем к анализу возможных негативных перспектив, то есть методично обслуживаем укоренившийся страх. Мысленно пройдя еще не возникшие круги ада, мы предпочитаем отказаться от намеченной цели. Известная фраза «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» проходит мимо нашего сознания. Боясь рисковать, мы внушаем себе, что не любим шампанское.

Опустившийся гений — это запуганный оборванец с авоськой пустых бутылок. Если вам надоела эта авоська, вспомните Ван Гога: он впервые прикоснулся к мольберту в 33 года, не боялся быть смешным и не стеснялся резать себе уши по ночам. Реализуя свой гений на сто процентов, он стал примером детского созидающего упрямства.

В природе не бывает непризнанных гениев. Есть только гении, не признавшие себя. Когда киевскому алкоголику, бывшему слесарю, дали задание разработать хитроумную пресс-форму, он не знал, что эта задача неразрешима, что лучшие умы известного конструкторского бюро Западной Германии не могут решить этот вопрос. Спившийся слесарь решил проблему после первого стакана в течение пятнадцати минут. Он сделал это потому, что не знал «объективных» причин, по которым это невозможно сделать. Дети тоже не знают объективных причин. Этой глупости их научат взрослые…

Все люди на земле представляют собой скопище гениев, которым страшно забыть, что они — надуманные дураки.

Письмо Сервантеса

Смерть — это праздник красивых мужчин. Для всех остальных это медицинское заключение. Смерть — единственная несомненная перспектива, но большинство людей стараются о ней не думать. Граница между последним мгновением жизни и первым мгновением небытия пугает жестокостью таможенных правил. Желающих прорваться без очереди здесь довольно мало. Чтобы скоротать время, граждане, ожидающие своего часа, обмениваются различными товарами, услугами и мыслями. Главное — стоять подальше от границы. Все, кто продвигается к роковому шлагбауму неожиданно быстро, в ужасе трепещут и жалуются на судьбу. Каждому хочется пропустить ближнего вперед, тем более, что есть добровольцы. За достойную цену некоторые люди готовы приблизиться к границам смерти на критическое расстояние. Например, мужчины с рыцарской психологией.

С древнейших времен в человеческих сообществах проживают индивидуумы, торгующие только одним товаром, — собственной кровью.

Любовь к себе способна творить чудеса. Мелкому эгоисту нужна хорошая жизнь. Эгоисту с большой буквы нужна красивая смерть.

Рыцарь — понятие не социальное, а духовное. Наше представление о рыцарстве ограничено стереотипами истории средних веков. Времена меняются, но мужчины с рыцарским сознанием присутствуют всегда. Их можно легко узнать.

Независимо от места своего рождения и воспитания, они выделяются внешностью, манерами поведения и образом жизни. С виду это довольно хрупкие, утонченные люди, чьи физические данные не соответствуют общепринятым воинским стандартам. Только опытный глаз может разглядеть в этих существах особую бойцовую породу с необычным атлетическим телосложением. Это мужчины с выразительными, хорошо запоминающимися лицами, точнее сказать, ликами. Они выделяются из общей массы — навязчиво задумчивым, отрешенным взглядом. Это очень артистические натуры, способные принимать удивительно живописные позы. Комплекс превосходства и полноценности иногда заменяет им здравый смысл. Они всегда образованны, консервативны, несколько старомодны, имеют хороший вкус, избыточно сентиментальны, часто ленивы и нелогично брезгливы.

Всех мужчин с рыцарским сознанием объединяет общий диагноз — маниакальное стремление жертвовать собой. С раннего детства они увлекаются фантазиями на тему собственной гибели в торжественной героической обстановке. Они постоянно притягивают ситуацию, в которой могут пострадать. Это происходит даже на бытовом уровне. Можно подумать, что здесь есть нечто общее с мазохизмом, но мазохист любит страдание унизительного характера и старается соблюдать интимность. А рыцарь жаждет страданий величественных и публичных. Плаха и поле боя — его излюбленное место.

В средние века рыцарскую цепь нельзя было получить по праву наследования. Только личный подвиг с реальным риском для жизни указывал на принадлежность воина к особой породе. Рыцарская геральдика не позволяла окружающим забывать, что ее обладатель ищет красивой смерти. С таким человеком старались не связываться. Обычные люди возводили ему замок, давали оброк салом и курятиной, а в минуту военной опасности использовали его в качестве защитника.

Рыцарь качественно выполнял свою работу, непременно заботясь о том, чтобы его гибель была замечена всеми. В кровавой мясорубке он боялся затеряться среди банально умирающих граждан. Здесь, как всегда, выручала геральдика. Сколько было сложено баллад о трагически павших знаменах!

Рыцари умеют не только воевать, но и править. Покровительство их оружия неизбежно перерастало в политическую власть. Человеку, жаждущему яркой публичной смерти, очень хочется быть красивым владыкой, и это ему удается. Особенно в эпоху перемен и хаоса. Правитель с рыцарским сознанием быстро наводит порядок. Беря на себя всю ответственность и принимая рискованные решения, он добивается успеха.

Hо как только война утратила вид ритуального зрелища, рыцари ушли в тень. Анонимная смерть в окопах их не устраивает. Рыцарь не намерен лежать в могиле неизвестного солдата, особенно когда общество не нуждается в услугах конкретных героев. Люди, способные сознательно жертвовать собой, потихоньку исчезли с политической арены, отчего мир сделался совершенно скучным. Красивая смерть перекочевала в сферу кинозрелищ. Теперь в реальной жизни жертвами становятся все, кто ни при чем. Поэзию рыцарской власти трусливые проходимцы превратили в циркулярную прозу. Свое высокое социальное положение они оплачивают только чужой кровью. Время от времени рыцарям удается найти себе применение, но большинство вынуждено прозябать, и это — печальный факт.

Общество лишилось социально активного идеализированного мужского сознания. Ведь рыцарская психология базируется на врожденном стремлении жертвовать собой во имя идеалов, заложенных в самом себе. Рыцарский сверхэгоизм — это своеобразное отражение божественного одиночества. Когда Бог сознательно принес себя в жертву на кресте ради собственного обновления, изменилось и все, созданное им.

Истинно творческий подход к жизни предполагает и творческое ее завершение. Рыцарь — существо религиозное. Даже не осознавая этого, он постоянно чувствует свое мистическое предназначение. Ему мало красоты земной. Он ищет красоты запредельной. Бросаясь в последнюю атаку, он сгорает в экстазе новых озарений. Красивая смерть — это победа над тем, что уже обветшало.

Духовный аристократизм рыцаря проявляется в его физической утонченности. Его внутренней силе не могут противостоять тупые мускулистые монстры. Откровенно устрашающий вид приобретают только слабые, безобидные «динозавры». Неудивительно, что многие сохранившиеся доспехи рыцарей имеют детские размеры. В рыцарских портретах присутствует нечто женственно-хрупкое, но это только видимость. Hе сгибаясь под мощными ударами, подобно хрупким, но прочным драгоценным камням, они разбиваются на множество блестящих осколков. Залюбовавшись такой смертью, человек способен прозреть.

Сегодня рыцари тихо бродят по улицам и терпеливо ждут своего часа. Они вынуждены долго жить в некрасиво умирающем мире. Им ведомо чувство бессмертия. Когда мертвые похоронят мертвых и чернь покинет рыцарские престолы, генералы вечных обновлений снова обретут свое.

Трагедия Маленького Принца

Дети — это ровесники Бога, бескорыстно стреляющие из рогатки.

Мы вынуждены любить детство издалека и мучиться безвозвратностью его ощущений. Стремительно и глупо проживая свою жизнь, мы удивляемся тому, как долго тянулись наши детские дни. Трудно понять, куда это все подевалось и зачем. Тайна детского времени ушла от нас вместе с молочными зубами, и нечем ее раскусить.

Встреча школьных друзей — поучительное, жуткое зрелище. Здесь невольно задаешься вопросом: за что и по какому праву любознательные, храбрые, умные мальчики превратились в трусливых, спившихся, плешивых дураков. Почему кокетливые, неутомимые фантазерки теперь смотрят куда-то в тарелку глазами пресыщенных свиноматок. А ведь прошло всего пятнадцать лет! Только в одном или двух еще можно заметить остатки озорной доблести и признак неувядающей жизни. Глядя на это, понимаешь, что все мы — умершие дети, и воскреснуть уже нельзя. Валяясь в прокисшем салате, трудно вспомнить тот безумный запах весны, которым упивался в детстве задолго до первой капели.

Ничего не поделаешь: отупение взрослого человека продиктовано естественными физиологическими процессами. Завершение физического развития приводит к резкому снижению интенсивности ассоциативного мышления. Ассоциации взрослых людей надуманны, плоски и закостенелы. Сферу, им недоступную, они называют сферой фантазий.

У ребенка скорость психических процессов так высока, что за единицу времени он способен во много раз больше заметить, осознать и спрогнозировать. Его внешнее непостоянство и переменчивость свидетельствуют о нашем замедленном восприятии. Пока мы пытаемся продумать очередную детскую реакцию, ребенок уже успевает ее прожить и теряет интерес к прожитому. Он считает, что его всегда должны понимать с полуслова. Своих ровесников ребенок не раздражает: они существуют в одинаковом ритме.

Школа с ее длительными заседаниями в классе — это насилие над природой ребенка. Даже в самом умном учителе он видит неповоротливого, глупого слона, который мешает ему нормально жить.

Наше сознание в детстве было самодостаточным и позволяло одухотворять любую абстрактную форму. Мы хорошо понимали условность всего реального и реальность всего условного. В нашем сердце проживал неугомонный, вечный творец, который создавал сущее согласно собственной воле. Мы никогда не строили планов, у нас была только ясная перспектива и уверенность в ее свершении. Каждый ребенок в душе космонавт. Мы не ждали государственных комиссий и давно вернулись из полета.

В детстве не бывает неудачников. Мы успели пережить славу величайших цезарей, истратили богатства сотен монте-кристо. Сила и длительность наших чувств многократно превосходили все возможности взрослой жизни. Время от завтрака до обеда протекало подобно целой эпохе. Мы успевали поднять паруса, сделать великие открытия, преодолеть бесчисленные лишения и вернуться домой.

В отличие от ребенка, взрослый находится в состоянии непрерывного увядания. Его постепенно разлагающийся организм символизирует смерть, растянутую во времени. Только Бог не знает смерти. Он пребывает в постоянном развитии, и дети подобны ему. Вспомните Евангелие: «Не будете как дети — не войдете в Царство Небесное», «Что ты утаил… от мудрых… открыл то младенцам».

Сделавшись взрослыми, люди перестают создавать действительность внутри себя, начинают воспринимать только внешнюю реальность и не видят, что у Бога все понарошку… На смену больших, красивых перспектив приходят мелкие, простые планы. Вера в реальность всего задуманного сменяется надеждами на механическое будущее. Мы перестаем жениться на принцессах и начинаем искать кухарок. Нас ограничивают надуманные циклы. Мы живем от понедельника до пятницы, от зарплаты до зарплаты, от бутылки до бутылки, от презентации до юбилея. То есть мы заранее знаем, что должно произойти. Распланировав будущее, мы практически его прожили. Как живые мертвецы, мы автоматически продвигаемся в направлении давно завершенного и уже не существующего.

Ребенок ежесекундно и правдоподобно переживает новые великие роли, а взрослые пребывают в качестве вечных статистов на плохой сцене в дурном спектакле.

Когда психологи объясняют природу наших комплексов, выясняется, что абсолютное их большинство сформировалось в детстве. Можно сказать, что наша взрослая суетная деятельность — это медленное пережевывание крошечных осколков огромной детской судьбы, в которой все уже было. Нам нечем дополнить свое детство, разве что ностальгической истерикой, дарующей собственных детей. Продолжение рода — это жажда нового детства. Мы умиляемся этим новым существам и восторгаемся их качеством. Нас повергает в изумление детская мудрость, ясность мышления, одухотворенность их облика. Гении — это люди с затянувшимся детством, которым нескучно играть. Они увлеченно создают новую реальность и увлекают за собой толпы старых ослепших манкуртов.

Мы легко убиваем друг друга и не смеем убивать детей. Чувствуем, что это слишком много для смертного греха.

Балуя своих малышей, мы желаем насытить их впрок. Потому что знаем: когда вырастают волосы на лобке, начинается размягчение мозга, и радости мельчают. Религиозные экстазы, водка и наркотики уже не помогут обрести утраченное. Останется только слабая надежда на рождение в следующей жизни с новым детством.

В этот мир стоит приходить только ради него. Остальное уже неважно, ведь там было всё: колоссальные взлеты, неслыханная жестокость, святое великодушие и сатанинская жадность. Плотность детского времени пропорциональна многим столетиям взрослой жизни. Бог не обманывает нас. Его теория относительности абсолютно справедлива.

Антуан Экзюпери создал образ Маленького Принца как некий обобщенный символ идеального детского бытия с чистым божественным разумом. Посещая планеты взрослых маразмов, Маленький Принц поражает глубиной своего восприятия и лаконичностью детских умозаключений. Он еще не знает, что все увиденное — это его будущее. Рано или поздно он вернется на планету алкоголика и составит ему компанию. Потому что красиво чувствующий принц может быть только маленьким, и в этом его трагедия.

Гастрономическая зарисовка

Расхожее утверждение «Что ешь — из того и состоишь» содержит в себе много сакрального. Хотим мы того или нет, но блюда на столе и мысли в голове — вещи взаимосвязанные.

Втиснуть питание в рациональные рамки еще никому не удавалось. Многие десятки лет врачи стремились отыскать оптимальное количество компонентов, необходимых для поддержания жизнедеятельности, и постоянно терпели неудачи. Практический опыт часто опровергал научные теории. Открывая все большее количество необходимых человеку веществ, ученые поняли, что список можно продолжать до бесконечности.

О сбалансированном питании приятно говорить до первых признаков язвы. Вряд ли обыватель сумеет подсчитать количество жиров, белков, углеводов, витаминов в момент поедания яичницы с луком. И вообще, кому пригодились скучные цифры умных рекомендаций, смысл которых не может осознать даже автор? У каждого своя правда и свой путь к циррозу печени.

Но, тем не менее, превалирует «правда» коллективная. Традиция украинского застолья противоречит любым научным рекомендациям. Наши люди привыкли объедаться насмерть, и гордятся этим. В наших повседневных меню заметна явная нервозность, а в праздничных столах — откровенное отчаянье.

Украинцы боятся «злыдней», и пугают их обилием жирного. Свинина для нас — не просто продукт питания, а жизненное кредо, если не сказать — религиозный фетиш. Заливая самогоном шкварки, мы чувствуем, что поступаем неправильно, однако ничего не можем изменить: традиции сильнее нас. Мы привыкли под словом «Украина» подразумевать «сало», и это о многом говорит…

Вряд ли кому-то захочется отождествлять Францию с конкретным продуктом, потому что Франция — это тысячи оттенков вина, сотни сортов сыра, экзотические лягушки, улитки, жучки, червячки и прочие изыски.

Говорят, что французы не едят, а только пробуют. Наверное, это так. Непреодолимое желание попробовать все — это особый показатель душевных устремлений. О преимуществах французского вкуса уже давно не спорят.

Разнообразие пищи и степень изощренности ее приготовления отражают уровень цивилизованности нации. Подмечено, что чем сложнее путь от сырого продукта, тем выше организовано общество. Дошло до того, что развитие современных утонченных способов приготовления пищи вызвало появление антиподов: различных сыроедов и натуропатов — сторонников древних примитивных диет.

Каждый сходит с ума по-своему. Натуропаты гордятся тем, что, хотя питаются одними листьями, зато у них все нормально с эрекцией. Ослы и лошади, наверное, чувствуют то же самое.

Все наши неприятности происходят от дурного вкуса. Тот, кто не любит усложнять свою жизнь, лишает себя красоты. Потому что красивое устроено сложно. Развитая натура не приемлет упрощенного. Максимальное разнообразие в оригинальном сочетании — верный путь к физическому и духовному здоровью.

Культура стола — это не только пища, но и способ ее приема. Сложная сервировка, смена посуды, очередность блюд, содержание застольной беседы — показатель интеллектуальной и нравственной зрелости.

Простой японец не станет кричать: «Щи да каша — пища наша». Он обязательно добавит к рисовой каше большую креветку и сливу, выдержанную в рассоле около двадцати лет. Приняв все это по заведенному ритуалу, он задумается о красоте жизни и напишет стихи:

Хочу сломить и не хочу сломить Ветвь цветущую, сокрывшую Ясную луну.

Простой русский парень тоже любит ритуалы. Закусив после третьего стакана соленым огурцом, он обязательно споет: «Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз!»

Все хотят иметь японский телевизор, но Япония не становится нам ближе. Проживая в коммуникабельном, гибком мире, где скорость перемещения и быстрота реакции определяют успех развития, мы умудряемся сохранять примитивное, животное видение вещей.

Мистерия вкушения земной гармонии заменяется грубым утолением голода. Мы сознательно избегаем всего, что способно обострять тонкие чувства и услаждать сердце. Алкогольное помутнение рассудка — надежный союзник нашей звериной сущности. В граненом стакане мы любим истину, лишенную всяких граней.

Из одной крайности мы бросаемся в другую. Можно ли объяснять любителям диетологических брошюрок, что питание — это не амбулаторная процедура, а кухня — не медицинский кабинет. Вареной морковкой глупость не лечится.

Для тех, кто имеет разум, употребление пищи — продуманный процесс познания. Здесь интуиция уважает логику, консервативное приемлет новизну, изощренность заменяет излишества. Произведения искусства в облике столовых сервизов подчеркивают значимость момента. Одиночество и коллективность здесь равновелики. Хрустальный бокал «перебродившей крови» объединяет внешнее и внутреннее, раскрепощает собеседников и заполняет паузы. Аристократы знали в этом толк и отличались заметным долголетием.

Раздраженные суетой, мы говорим, что нам некогда «беситься с жиру», и тем самым обманываем себя. Все, что раньше было достоянием немногих, сегодня доступно всем. Отложив настоящую жизнь на завтра, бессмысленно чего-то ждать. Суетному некогда жить, зато всегда есть время для страданий. Может, поэтому в праздничные дни мы выстраиваем на столах безумные композиции сталинского изобилия. Чтобы, напившись и обожравшись до бесчувствия, реветь по утрам голосом раненых моржей и верить, что в этом счастье.

Реферат Плутона

Когда покойники нам снятся по ночам, нас мучают подробности визита. Независимо от личного отношения к мистике, человек остается существом суеверным. Он легко поддается внушению, и этим пользуются умершие граждане.

Даже самый толстокожий материалист не равнодушен к посетителям с того света. Окруженные ореолом роковой символики, они тревожат нас точностью предсказаний, строгостью замечаний или настоятельными просьбами.

На все увиденное и услышанное каждый реагирует по-своему. Но есть вещи, достойные особого внимания. Например, когда покойный жалуется на тесную обувь и просит мягкие тапочки, страдает из-за отсутствия курева и просит сигарет, выражает недовольство своей одеждой и требует любимый костюм и так далее.

Живые люди, как и положено, воспринимают подобные вещи довольно живо. Используя традиционные магические обряды, они передают все нужное покойному. Конечно, нам трудно понять, в чем заключается необходимость конкретных предметов в загробной жизни. Тем не менее, она существует. Это известно с древнейших времен. Почти все посмертные ритуалы предполагают обеспечение умершего набором обязательных вещей. Космический век мало что изменил. Мы обряжаем покойных согласно традиции и кладем в гроб несколько нужных ему предметов: очки, носовой платок, расческу и так далее.

Но если умерший приходит к нам во сне и выражает недовольство — значит мы чего-то не предусмотрели.

Все созданное в нашем физическом мире — это материальное воплощение идей. Если покойному нужна пыжиковая шапка, ее обязательно нужно отдать, так как в ней заключен своеобразный феномен, необходимый ему в загробной жизни. Отказывать умершим грешно, и мы это чувствуем.

Однако в потусторонних капризах нередко присутствуют элементы наглости и шантажа. Когда покойные выражают претензии к сооруженному памятнику на могиле, качеству костюма или марке спиртного в гробу, в этом есть что-то свинское. Возможно, что умение предъявлять претензии с того света есть закономерное следствие нашего земного эгоизма. Мы любим перекладывать на плечи ближних дурацкие проблемы.

В прошлые времена люди были порядочнее и готовились к смерти заранее. Строили себе усыпальницы, оставляли подробные инструкции погребения, откладывали необходимые средства и вещи. Сегодня таких людей становится все меньше. Многие товарищи желают умереть врасплох: дескать, к чему суетиться, мертвые не потеют.

Скорее всего, именно эта категория будущих покойников способна вымогать теплые кальсоны, гаванские сигары и прочую ерунду. Случаются и противоположные крайности: когда подготовка к смерти напоминает сексуальное извращение. Достаточно вспомнить гробницы египетских фараонов.

Как бы там ни было, но мировой мистический опыт подсказывает: кладбище — место серьезное, и ритуал захоронения — это не продукт больной фантазии. Омовение, обряжание, панихида, поминальный обед обусловлены интуитивным знанием природы сверхъестественных взаимосвязей.

Известно, что предметы, извлеченные из могил, превращаются в свой энергетический антипод и оказывают негативное воздействие на окружающих. Многие археологи ощутили это. Любуясь краденной скифской пекторалью, мы нарушаем священную этику и разлагаем свою душу.

Чтобы не испытывать дискомфорт в потустороннем мире, человек обязан при жизни учитывать свои земные привязанности и, по возможности, обеспечить их символическое присутствие в своем захоронении или на погребальном костре. Немаловажную роль играет сознательный выбор места погребения. Если у вас возникает желание покоиться где-то конкретно, не следует его игнорировать. Умные, тонко чувствующие люди придавали этому значение. Т. Шевченко не поленился описать свое пожелание в стихах. Сознательный выбор сделали Лев Толстой, Сковорода и многие другие. Но если, без ложной скромности, кто-то хочет лежать везде и просит развеять его прах по ветру, значит, ему так нужно. Просьба должна быть уважена.

Только солдат, у которого всегда все с собой, может не сушить сухари. Всем остальным — самое время. Тем более, здесь можно разгуляться. К процессу подготовки нужно подходить с максимальной творческой отдачей.

С недавних пор наши мастера научились делать настоящие шедевры. Стоит поискать, прицениться и выбрать гроб, достойный вашего вкуса. Общаясь с мастером, вы можете заказать нечто исключительное, придуманное лично для вас. Избавьте себя от чужих импровизаций: подберите белье, одежду, продумайте содержимое карманов, составьте поминальное меню и отложите деньги на покупку продуктов. Можно заранее подготовить от своего имени очаровательные пригласительные билеты, на которых останется только поставить дату. Не забудьте подробно указать, в чем вы желаете «видеть» приглашенных вами господ. Чтобы не отвлекать родственников от активной скорби, можно предварительно оплатить услуги церемониймейстера. Если вы хотите поддержать близких в тяжелую минуту, сделайте магнитофонную запись вашего остроумного жизнеутверждающего обращения. Глупо быть пассивным на последнем празднике личной биографии.

В нашей жизни многое не сбывается. Мы совершаем непоправимые ошибки, вечно куда-то опаздываем, но собственные похороны — единственное торжество, на которое нельзя опоздать. Ведь это ваш последний бенефис, способный затмить никчемность прожитой жизни, и к нему надо готовиться основательно.

Подмечено, что ранние сборы странным образом отражаются на долголетии. Кто рано собрался, тот дольше живет. Талантливые оптимисты, способные трезво и внимательно относиться к перспективе собственной смерти, обладают солидным запасом духовных и физических сил. Лишь самодовольные, трусливые разгильдяи умирают некрасиво. Они долго мучаются фактом эстетической незавершенности судьбы и не дают покоя живым.

Из наблюдений Дуремара

Пиявки — обязательные спутники нашей жизни. От них нельзя избавиться. Они преследуют нас всюду: на работе, в теплой кровати собственной квартиры, в дальних странах и даже в загробном мире.

Пиявки не выносят одиночества. В отличие от классических упырей, они питаются не кровью, а угрызениями чужой совести. Поэтому пиявочное сознание обожает делать открытия. Поражаясь очередной неслыханной новости, пиявка спешит огласить ее всему человечеству. Декларация «Меня никто не любит!» — главное откровение каждой пиявки.

Регулярность, с которой пиявка делает подобное открытие, достойна восхищения. Стоит какому-нибудь ротозею немного замешкаться, как пиявочные мозги тотчас взрываются эврикой: она внезапно начинает понимать, что ее никто не любит. Испуганный, совестливый донор всячески утешает пиявку, объясняя, что лично он в ней души не чает. Пиявка при этом дрыгает ногами и заявляет донору, что он такой же, как все. Обиженный донор вынужден предъявлять свидетельство своей преданности до тех пор, пока насытившаяся пиявка не оставит его в покое.

Отвлекать пиявку от мрачных мыслей — наш святой долг. В противном случае она может расплакаться. Опытный донор терпит подобные выходки не более одного раза, а потом обязательно врежет, чтобы слезы были натуральные. Однако обижать пиявку все же не следует. Ведь ей и так тяжело при мысли, что весь мир не заблуждается на ее счет.

Пиявки способствуют развитию искренности в людях. Их глубокие, доверительные разговоры могут вывернуть наизнанку даже самого упрямого и осторожного индивидуалиста. Когда пиявка делится сокровенным, человеку трудно взять себя в руки и послать ее подальше: угрызения совести мешают.

В местах большого скопления пиявок легко реализуется любая авантюра, в том числе религиозного характера. Многие пиявки обожают ходить на исповеди, публично каяться в грехах и совершать жертвенные движения во имя справедливости.

Самые прожорливые из них, помимо бытового рациона, регулярно подъедаются на специальных откормочных пунктах, т. е. в кабинетах психоаналитиков. Здесь пиявку ожидает роскошное меню. Опытный, дипломированный донор целыми часами будет тешить сложную пиявочную душу своим квалифицированным вниманием.

Для пиявок скрытных и молчаливых характерна любовь к детям. В данном случае дети служат средством, позволяющим избегать грубых контактов с донором. У скромной, тихой пиявки дети неприемлемо подвижные и безгранично вредные. Появляясь в сопровождении такого существа где-нибудь в людном месте, пиявка быстро насыщается всеобщим вниманием к своей неприметной персоне, придерживая для особо нервных дежурное открытие: «Вы не любите детей!» Что тут возразишь?! Укушенный совестью донор будет покорно терпеть присутствие невинно улыбающейся пиявки.

Существует также особая категория «продвинутых» пиявок, обожающих животный мир. Они заводят маленьких, омерзительно лающих собачек и вступают в комитеты по защите пушных зверьков. Встреча с такой пиявкой может дорого стоить донору с малейшими остатками совести. Но хуже всего иметь дело с пиявкой, вооруженной набором неизлечимых болезней. В данном случае совесть может загрызть донора насмерть.

Впрочем, не все так страшно. В основном пиявки очень полезны для доноров. Ведь что такое донор? Это просто чрезмерно жирная пиявка. Если человек имеет нахальство обладать избытком совести, только донорство принесет ему облегчение.

Пиявочные отношения во многом определяют мировую гармонию, начиная от личной жизни каждого человека и заканчивая взаимодействием целых этнических групп. Духовные институты не зря стоят на защите семейной стабильности. Супружеские узы позволяют пиявкам полноценно питаться. Когда один из супругов перенасыщается, роль пиявки исполняет вторая половина.

Типичным примером смены ролей донора и пиявки в судьбе народов может служить история Британской империи. Эта могучая, жирная пиявка так долго и настойчиво навязывала свое присутствие колониальным странам, что в результате начала страдать угрызениями совести. Теперь Британия выступает реципиентом Индии, Сомали, Бангладеш и т. п. Жители бывших колоний имеют правовые преимущества перед коренным населением Британских островов. Совестливые англичане терпеливо обслуживают многочисленных пиявок и считают это вполне справедливым.

Многие думают, что участь доноров более благородна, чем роль пиявки. На самом же деле здесь нет никакой разницы. Донор — это всего лишь жертва сытости, которую легко разглядеть в собственном зеркальном отражении. Вглядываясь в зеркало более внимательно, можно увидеть и хорошо знакомую пиявку. Отдавать предпочтение кому-либо из них не в нашей власти, ведь еще ни одному донору не удалось избежать пиявочной судьбы.

Мы были пиявками в детстве и будем ими в старости. За все годы тяжелой донорской жизни мы отомстим ближайшим пиявкам своим старческим маразмом, мокрыми штанами, умышленной порчей воздуха и душераздирающими ретроспективными беседами. И нам никто не помешает реализовать свою пиявочную суть, потому что человек не может избавиться от совести и, соответственно, не способен избавиться от пиявок.

Глава 4. Самая большая иллюзия

Самая большая иллюзия

Всем известный папа Карло был триумфально холостой. Он занимался пропагандой музыки, умел строгать деревянных мальчиков, уважал сырой лук и не искал счастья за нарисованным очагом.

Но если бы он женился, холостяцкая каморка с потайной дверцей ему бы не досталась. У совершенно натурального очага его жена сожгла бы волшебное полено, сытые же и согретые сопливые детки сломали бы любимую шарманку папаши. А тот, в свою очередь, пахал бы день и ночь рабочим сцены в театре Карабаса-Барабаса.

Самая большая иллюзия в жизни мужчины — это семейный очаг. Папа Карло об этом знал. Очагом реальным может владеть только женщина. Она создает его исключительно для себя.

Холостой бездетный мужчина не противоречит законам бытия. Он гармонично вписывается в социальную конструкцию. Это бродячий рыцарь или философ, монах-отшельник, одержимый морской волк или горький пропойца. Женщина с подобным имиджем выглядит одиозно и неправдоподобно. Мужчина, валяющийся на помойке, — это оригинальная, поучительная, эстетически грамотно состоявшаяся жизнь. Мужская судьба полноценна в любой форме. Но женщина, не родившая ребенка, — это трагедия космического масштаба, которую ничем нельзя восполнить и оправдать.

Ребенок — обязательное высшее творческое произведение, без которого женщина ничто. И она знает об этом. Только умалишенная может заявлять, что дети для нее не главное.

Тонкая работа требует комфортных условий. Женский детородный механизм и младенческая колыбель нуждаются в тепле, чистоте, покое и материальном достатке. Чтобы реализовать себя, женщина старается обзавестись всем необходимым как можно скорее. Для этого она приобретает самое универсальное домашнее животное — мужчину.

Привлекая своими формами и ферамонами подходящего бесхозного дурачка, она приглашает его к себе в жилище. Или проникает в его конуру, нередко выгоняя конкурентку. Будучи существом наивным и не слишком наблюдательным, мужчина принимает программу женской реализации за свою собственную. Чтобы не отпугнуть грубого волосатого глупышку, женщина всячески внушает ему, приговаривая: «Красавчик ты мой ненаглядный! Настоящий хозяин!» То же самое она говорит петуху на птичьем дворе, планируя его в бульон.

Получая от мужчины сперму и рожая ребенка, женщина заявляет ему, что это всё его, и посылает за добычей. Поддавшись на провокацию, мускулистый бедняга бросается в лес на медведя, штурмует соседние замки, ворует, грабит на больших дорогах, и весь покрытый кровью и грязью, приносит в зубах съестное. Женщина ласково обхаживает своего тупого кормильца, вычесывает из него окопных вшей, штопает одежду, подрезает ногти, — то есть содержит его, как и всякую рабочую скотину, в образцовом порядке. При этом продолжает его нахваливать: «Ты мой герой! Самый лучший! Ни у кого такого нет!» Загипнотизированный миской теплого супа и чистой простыней, мужчина изобретает стиральные машины, станки для изготовления махровых пеленок, выдумывает памперсы, тампаксы и прочие радости женского домашнего очага, к которому он не имеет ни малейшего отношения.

Но как только в его натруженных мозгах возникает догадка о своем истинном значении в доме, женщина дает ему урок стандартной дрессировки.

Например, «Ах ты, мерзавец! Наклепал мне детей — и хочешь пропить Нобелевскую премию? Сыну не за что тетрадку купить! У других мужья в дом вагонами тащат, а тебе бы только «в козла» забивать! И на кого я свою жизнь извела! Кому молодость отдала! До седых волос ему рубашки гладила — и что получаю взамен?! Что б ты пропал, кобель подзаборный! Не сметь прикасаться ко мне!»

Пристыженный, измученный комплексом несуществующей вины, мужчина продолжает верно служить хозяйке, изредка завывая с бутылкой водки в обществе таких же «подзаборных кобелей».

Надо признаться, несмотря на всю свою меркантильность, женщина умеет любить и жалеть мужчину. Если он погибает, она способна искренне скорбить о нем.

Когда в доме умирает любимая канарейка, сколько по этому поводу горя и слез! А ведь мужчина лучше канарейки. Помните, сказочный Карлсон говорил: «Но я ведь лучше собаки!» Осененный этой догадкой, он жил холостяком на крыше, подальше от посторонних глаз. Может, поэтому он умел летать.

Хочется нам этого или нет, но мужчина создан как жертва женских задач. Он обязан служить ее интересам и должен умереть за них.

Стоимость мужской жизни равна нулю. Потому что мадонна с младенцем — это главная икона мироздания, перед которой меркнет все. Когда мужчины уходят на дно вместе с кораблем, женщины и дети садятся в шлюпки. Справедливость этого никто не смеет оспаривать.

Так было и будет всегда. Когда враг врывается в осажденный город, мужчин вырезают как скот, а женщин с младенцами уводят как ценный трофей.

Чтобы забыть о своей неприглядной участи, мужчины сочинили множество ханжеских социальных конструкций и лживых религиозных текстов. Напрасно восточный павлин утешает себя мыслью, что он хозяин положения. Женщина, которая несет за ним тяжести, на самом деле несет свое и ведет перед собой глупого пернатого, который обеспечит детей, даже когда выгонит хозяйку из дома. Как ни изголяйся, закон природы нарушить невозможно.

Современный феминизм и борьба за права женщин — это хорошо разыгранный фарс перед обманутыми «домашними животными». Мужчины сделали свое дело. Созданный ими уровень жизни позволяет женщинам обходиться без мужского участия. Красивые, здоровые производители покорно сдают сперму в специально отведенных местах. Теперь любая женщина может купить беременность в удобное для себя время без утомительных издержек. Более того, женщины утвердили государственные законы, способствующие вытеснению мужчин из различных сфер жизни. Сегодня путем простых юридических формальностей они могут «содрать шкуру» с любого, кто неосторожно к ним приблизится.

Но там, где жизнь остается примитивной, женщины продолжают ломать старую комедию. Большинство из них пока еще не могут отказаться от услуг «примитивных вспомогательных существ». Кроме того, их забавляют зоологические эксперименты. Им приятно наблюдать рыбок в аквариуме, песика у камина и мужа с мешком картошки. Сентиментальные натуры любят ходить с мужьями в оперу, слушают их стихи и даже гордятся приобретенным экземпляром.

Конечно, есть женщины, которым не удалось заполучить что-либо приличное. Но они утешаются тем, что кому-то и замухрышка не достался. Несмотря на длительную, кропотливую селекцию, женщинам не удалось одомашнить поголовно всех мужчин. В природе до сих пор существуют особи, которые знают, что умный папа Карло был триумфально холостой.

Боль любовного недуга

Это самое распространенное «заболевание», которое рано или поздно приходит к каждому. В данном случае речь идет о любви к лицу противоположного пола, вызванной временным некритическим его восприятием.

Помочь влюбленному практически нельзя. Весь арсенал человеческих возможностей здесь абсолютно бесполезен. Если тяжелое психическое расстройство делает человека опасным для общества, его стараются изолировать и применяют специальные методы лечения. Однако острый приступ влюбленности обычно оставляют без внимания, хотя он нередко толкает страдающих на совершение алогичных, антиобщественных поступков типа самоубийства или убийства.

Острые патологические формы влюбленности часто переходят в хронические, когда характер переживания не угасает, а трансформируется, сохраняя напряженность. Единственным эффективным лекарством может быть только время. Самоизлечение же наступает после полного восстановления способности объективного видения предмета любви.

Hе секрет, что острые приступы влюбленности люди, как правило, переживают в определенном возрасте, чаще всего с пятнадцати до двадцати пяти лет. Вспомните Ромео и Джульетту. Трудно представить подобную трагическую историю любви с людьми, которым за тридцать.

В природе все продумано до мелочей. Чтобы человек давал потомство в самый благоприятный момент своего биологического развития, его сексуальное влечение должно сопровождаться потерей разума. Ранние, необдуманные браки могут распадаться, но зато дети — остаются.

Когда люди начинают удивляться тому, что «чувство куда-то подевалось», и не могут понять, за что они любили «это ничтожество», причиной несчастья, как правило, являются ранее не замечаемые свойства бывшего объекта любви, поскольку человеку неприятно воспринимать реальность такой, какова она есть.

Надо признать: влюбленность — сумасшествие приятное. Многие мечтают пережить его вновь и вновь. Hо природа не может позволить человеку наслаждаться этой болезнью долго и часто, естественным путем ограничивая его физиологические возможности. Когда постепенно или внезапно влюбленность отступает от своей высшей критической точки, «больной» бывает еще не в состоянии осознать, что дальнейшее развитие чувства могло закончиться смертью или инвалидностью. (Такие случаи не редкость.) За период протекания этой «болезни» человек безвозвратно лишается части внутренних ресурсов, и ее рецидив может быть крайне опасным. Возможно, поэтому люди влюбляются до безумия не более одного раза и носят в себе воспоминания о пережитом до конца своих дней. Примечательно, что такая любовь редко заканчивается благополучно. Может, потому что она почти не бывает взаимной по силе чувства, или по другим причинам, не доступным нашему пониманию.

Когда мы спрашиваем у своих партнеров: «Ты меня любишь?», — это равносильно вопросу: «Ты болен?» Нам очень хочется быть причиной чьей-то болезни, то есть выступать в роли опасной заразы. Сильная влюбленность — это своеобразный энергетический захват, когда человек на определенное время кем-то «зомбируется» и теряет над собой контроль. Подобные вещи нельзя сравнивать с любовью к природе, Богу, детям, родителям и так далее. Хотя, на первый взгляд, здесь есть много общего.

Болезненная влюбленность отличается обязательным проявлением крайностей в поведении, обилием навязчивых состояний и разрушительным перенапряжением всей нервной системы. Процесс излечения часто занимает многие годы, а иногда всю жизнь. При этом судьба «больного» может фатально измениться. Выздоровление редко бывает полным. Бывший объект любви способен оказывать парализующее воздействие на психику даже в преклонном возрасте, когда чувство, казалось бы, практически угасло. Если люди утверждают, что они влюбляются часто, это значит, что настоящей любви они еще не испытывали. Мелкие увлечения спасают влюбчивые натуры от серьезного «заболевания». Они могут каждый день говорить о сильной любви, не подозревая о ее реальных свойствах. Легкие недомогания помогают благополучно пережить наиболее опасный возрастной период.

Любовь — болезнь поучительная. Она служит своеобразным уроком для всех, кто склонен обожествлять смертных. Hо тех, кого она не коснулась, можно считать людьми в чем-то обделенными. Жизнь, прожитая на уровне мелких чувств, ограничивает темпы духовного развития личности. Вряд ли можно отыскать великого человека, не испытавшего безумной страсти. Изначальная устойчивость к любовным потрясениям — признак душевной огрубленности индивидуума.

Худа без добра не бывает. Невыносимая боль любовного недуга нередко провоцирует творческий всплеск. «Безответная болезнь» Петрарки оставила миру чудесные стихи.

Жизнью правят парадоксы. Хотя страдания — это не путь, но путь лежит — через страдания.

Рано хуже, чем никогда

Фридрих Ницше любил обманывать людей. Он говорил: «Цель мужчины — женщина, цель женщины — ребенок». Мистификация наглейшая. Ницше путал понятия или не знал — женщина может быть целью мальчика, но не мужчины.

Обычно молодой человек не подозревает, что влюбленность — всего лишь форма психического расстройства, состоящего в переоценке различия между одной женщиной и другой. Поэтому желание жениться до тридцати лет можно считать результатом невменяемости.

Умный мальчик никогда не путает шекспировские страсти с печатью в паспорте. Он ценит свою жизнь, и потому спешит сломать ребра где-нибудь на Эвересте. После двадцати все возможно: уехать на край света, записаться в иностранный легион, покататься на танке за правое дело, нажить состояние, проиграть его в рулетку и снова нажить. Меняя страны, друзей и тропические болезни, наевшись горького и сладкого, мальчик трансформируется в мужчину. Все решает количество пережитого.

Когда жадное поглощение сменяется экстазом созидания — процесс взросления можно считать завершенным. Вершина мужского развития — осознанное желание воспитывать ребенка, где женщина уже воспринимается как атрибут религиозной церемонии.

Почему солидные, благополучные отцы семейств неожиданно разводятся и женятся на молоденьких? Для овладения свежим телом такие радикальные поступки не нужны. Дело здесь не в новой жене, а в новых детях. Мужчина спешит пережить по-настоящему то, для чего он действительно созрел. То есть божественность отцовства. Молодая жена выполняет функцию того же ребенка, который, к тому же, дает потомство. Все, что раньше могло произойти машинально и было упущено из виду, теперь переживается всласть.

Поздняя женитьба — норма продвинутых сословий. Молоденький папаша — это Одиссей, прозевавший семейную жизнь. Наташа Ростова могла быть счастлива, если бы князь Андрей знал, чего от нее хочет. А ведь ему уже было хорошо за тридцать, имел жену-покойницу и ребеночка, брошенного на сестру. Все логично — цель брака определяет его судьбу.

Взрослые дети — намек на завершенность жизни. Когда сынок ворует кредитные карточки у «старого дурака», с этим трудно смириться. Особенно если «дураку» всего сорок. Приятнее видеть сына, примеряющего папино кресло, когда душа уже просится на выход. Гармония предполагает своевременность. Молодая вдова с персидскими глазами — это гармония, а дети, похожие на внуков, — это своевременность.

О неприятных издержках семейной жизни сложили громкие легенды. Как правило, их сочиняют мужчины, которых угораздило жениться под влиянием народных традиций, где доминирует женская функциональная программа.

Все упирается в несоответствие. Детородные возможности женщины ограничены. А мужчина может стать отцом даже в глубокой старости. Эта разница неслучайна. То, что женщина вынашивает во чреве, мужчина обязан выносить в мозгах. Только тогда он не будет себя чувствовать жертвой низкой противозачаточной культуры. Однако это не каждому дано. Годы не дают гарантии взросления. В качестве мальчика многие пребывают до полного выпадения волос, зубов и позвоночника. Можно понять всех, кто часто женился по расчету. Но тех, кто многократно женится по любви, не поймет даже опытный психиатр. Нельзя объяснить, почему для одного достаточно легкого стресса, чтобы избавиться от иллюзий на женский счет, а другому и минометный обстрел не помощник.

Библейские патриархи жили сотни лет и знали толк в семейном счастье. Им некогда было заниматься разводами. Они активно разводили деток. Ясно, что алименты им были незнакомы и лишение родительских прав не грозило. Современному человеку трудно достичь такого совершенства — времени маловато. Пока разберешься в лекциях по этике семейной жизни, уже самому следует переходить на детское питание. Конечно, ничего страшного в этом нет. Общая диета сближает. Просто молоденькой жене это может не сразу понравиться. Хотя, с другой стороны, — при чем здесь она?

Метаморфозы зрелости

Опять сбылась поточная мечта: монументальный образец — роскошная дама немыслимо баскетбольных размеров — заходила в мою берлогу и обласкала меня всего. Но праздник забылся утром.

Я скучал и не знал, что с этим делать. Странно — неужели старею?.. Быть такого не может: настроение ровное, самочувствие бодрое, фигура в норме; готовность пионерская — днем, как железо, а ночью, как сталь.

Только необычная скука поселилась во всем, и я не пойму, зачем это сейчас, когда все возможно, доступно, легко, надежно… Почему теперь, когда женщин пропасть, я в нее бросаться не хочу. Раньше хотел, но пропасти не было. Где справедливость?

На прошлой неделе певичка зазывала… Так настойчиво… И машина у нее красная-красная… В паху все ожило, напряглось, но я не поддержал. Последнее время мы с ним расходимся во мнениях: оба думали, но каждый о своем. Что делать — ума не приложу. Совестно не платить за внимание. Другое дело жена — портмоне открыл, и свободен.

Дома сидеть невыносимо, но ехать куда-то бессмысленно. Эту скуку Парижем не развеешь. Она не от дурной погоды. Просто надоело многократно переживать одно и то же и корчиться в ханжеских ритуалах: «У вас такой редкий профиль», «Вы там не бывали?», «Люблю простые визитки», «В пятницу удобно», «Я знал, что вы оцените», «Рекомендую», «Лучше с лимоном», «Тонкий букет», «Я тоже сочиняю», «Вы мне льстите», «Что вы, только на такси», «Какой аромат», «Сказочное тело», «Не бойтесь, я контролирую», «Капуччино тоже есть».

В общем, все отработано и накатано, как в полевом трибунале: не возразишь и не вырвешься, и остановиться нельзя — развалишься.

Активный «кобеляж» — залог долголетия и единственный достойный повод менять носки. Так что хочешь не хочешь — физиономию делай загадочнее и топай на пленер. Ягненочек, как всегда, на месте сидит, кисточки вытирает…

Эстетка — нимфетка — любит, когда папик на ручки берет… «Садись, маленький, я тебе сказочку расскажу, у меня их полная башка». Заслушалась. Прижалась. Плечики дрожат, носик мокренький, дыхание свежее — парное молочко с булочкой, платьице наивное… Господи, как же это все негигиенично…

У подземки разбежались. Еще есть время. В парк, что ли, зайти? Скука бредет по следу. Странный юноша пристроился в цепочку. Сворачиваю в сторону — он не отстает. Оглядываюсь. Смотрит прямо в глаза. Может, он мальческий гречек? Останавливаюсь. Подходит и сразу вопрос: «Вы в Бога верите?»

Скука вцепилась в горло. Выдержав паузу, отвечаю вопросом: «Молодой человек, вы людей убивали?». — Смешался, отпрянул, мотает головой.

Двумя пальцами беру его за галстук, слегка привлекаю к себе и на ушко, вкрадчиво: «Очень жаль». Секунда — и я в одиночестве.

Вспомнил себя в девятнадцать, когда стоял на голове в поисках нирваны. Бывалые мужики трепали меня по шее и говорили: «Ничего, когда-нибудь обязательно встанешь на ноги». Теперь стою, но желание двигаться отпало. Сейчас мне все запросто: империю построить или сарай поломать. Только дальше пивной кружки скука не пускает. Так и живу, без могучей империи посреди сараев.

Сдался я или победил — точно не знаю. В книгах на этот счет по-разному пишут. Я их сотен двадцать пять прочел — не меньше. Теперь вовсе не читаю. Понял однажды, что все они развивают пару-тройку простейших мыслей, известных даже неграмотному сторожу Андреичу, любившему неустанно повторять: «Всi люди свинi, всi люди крадуть, всi Наташi — б…дi».

От длительных медитаций в обществе этого философа я сделался болезненно сентиментальным, полюбил разных зверюшек и всяких птичек, особенно кур. Часами готов наблюдать, как они сосредоточенно роются в дерьме и находят там что-то ценное.

Недавно старинного приятеля встретил — не узнать совсем. В большие начальники выбился. Хотел было передо мной хвост распустить, но не посмел. Может, вспомнил, как мы с ним негритоску на двоих… Память — полезная штука. Обнялись, расцеловались, заехали, выпили, закусили… Бедняга два часа бредил о разных Соросах, о том, кто за кем стоит, у кого не стоит… А в глазах — знакомая скука. После пятой рюмки сдался. Честно сказал, что простатит его мучает больше, чем политика. Через пару дней предложил слетать в Грецию на рыбалку. Слетали. Славно браконьерилось… В какой-то момент казалось, что он утопиться хочет, но под хорошее вино это было трудно сделать. И я его понял.

Зрелые джентльмены с жизнью расставаться не умеют. Мы к ней привыкли и по любому поводу некультурно жадничаем. Спрашивается: что нам мешает выгонять за порог давно надоевших женщин? Только одно — привычка наблюдать в них дурные наклонности. Мы обожаем результаты своего тлетворного влияния.

Хорошо, что зрелость ленива, — это спасает мир от разрушения. Если бы наш опыт и возможность соединить с молодым азартом и восторгом первичных чувств, мы бы разорвали задницу даже инфузории-туфельке. Я, например, страсть как войну люблю. Оружия — полный дом, а случись чего — без маникюра стрелять не выйду. Так что — мои скука и лень приносят большую пользу окружающей среде.

Хотелось бы что-то изменить и все увидеть по-другому. Только умные, интересные матроны вряд ли станут моложе. С ними всегда есть о чем переспать, но сальные грыжи, именуемые в народе целлюлитом, из песни не выбросить.

Впрочем, это не главное… Ведь я теперь могу свободно заглядывать не только под юбки — мне вполне доступно и бесконечное толстовское небо. Особенно, когда греешь позвоночник на мальтийских камушках. Ничего, что скука рядом валяется, — в ее присутствии переживания испытываешь нежные, ласковые и гуманизм переполняет сердце. В такие минуты я непременно счастлив и хочу видеть своих друзей — благородных, утонченных циников, распивающих кульбахское пиво у побережья Порто-Ферайо, где недавно наслаждался скукой сам Наполеон…

Анатомия ревности

Говорят, что ревность возникает в душе собственника. Но это совершенно несправедливо — ведь он манифестирует созидательное начало, а ревнивец — вампирическую суть. Первый защищает свое, а второй требует чужое. Поэтому источник ревности надо искать там, где он действительно есть, не обижая доброе кулачество.

О том, что ревность терзает не только человека, знает любой почтенный собаковод. Стоит ему поласкать одного из своих питомцев, как все остальные начинают бурно ревновать хозяина. Этого факта довольно, чтобы понять — ревность не издержка бытовой психологии, а производная наших биологических основ.

Все начинается с положительного отношения к объекту: женщине, мужчине, ребенку, животному или народной толпе. Пока объект личных симпатий увлечен нашей персоной, мы спокойны. Но достаточно заметить или предположить, что он уделяет внимание кому-то еще, начинаешь испытывать чувство ревности. То есть страх потери обратной связи. И это вполне закономерно. Внимание положительных объектов имеет прямое отношение к нашей стратегии выживания.

Ребенок автоматически ревнует своих родителей ко всему, что способно увести их внимание от него самого. Он ощущает в этом угрозу своей безопасности. Женщина, уводящая свой взор от мужчины, противоречит его инстинкту воспроизводства. Поэтому ревность служит своеобразным сигналом тревоги, стимулирующим человека к принятию необходимых мер.

Каждый выбирает свою тактику. Ребенок плачет или капризничает, женщина тщательно моет уши или устраивает сцены. Мужчина совершает подвиги, чистит обувь или выбивает зубы конкуренту. Иногда люди предпочитают убивать объект своих симпатий, чтобы он впредь не отвлекался от истинных ценностей.

Хотя ревность принято считать чувством негативным, она более всего способствует успеху. Понимая, что всех женщин нельзя оплодотворить, мужчины, тем не менее, спешат навязать им свой образ любыми доступными средствами, рассчитывая получить взамен мощную энергию обратной связи восторженной женской публики.

Каждый успешный политик, художник, писатель, актер… — большой ревнивец. Тиражируя свои портреты или произведения, он не только удерживает всеобщее внимание, но преодолевает физические ограничения. Даже не имея потомства, ему удается косвенно расплодить себя в окружающем пространстве.

Вечная идея личного Бога также связана с чувством ревности. Люди не могут разделить между собой внимание Всевышнего. Сектанты всех мастей ищут удовлетворения в монополии на любовь небесного Владыки. Кроме этого, мы обожаем наделять ревностью и самих богов. Древнегреческая мифология буквально кишит сценами ревности обитателей Олимпа. Они постоянно требовали особого внимания к себе и жестоко карали изменников. Только Прометей был исключением — его любовь не требовала обратной связи. Поэтому люди не поставили ему ни одного храма, ни единой статуи.

Мы не принимаем любовь без ревности. Раз не ревнует — значит не любит. Тот, кому не дорого наше внимание, не может рассчитывать на положительную обратную связь. Так действует вампирический круговорот.

Людей, свободных от ревности, наверное, нет в природе. Как существа слабые и туповатые, мы постоянно испытываем корыстные симпатии, привязанности и любовь к различным объектам. Это заложено в нас изначально. Следовательно, и ревность тоже. Впрочем, есть одно средство, способное избавить от нее человека, — это безграничный нарциссизм. К сожалению, мелочность собственного сердца не позволяет нам любить себя тотально. Разменять множество кумиров на один-единственный — вряд ли кому-то под силу.

Истинная любовь к себе ревности не допускает. Зачем самому восхитительному и совершенному созданию чье-то идиотское внимание? Разве может кто-нибудь из миллиардной мусороподобной массы осознать ценность великого любовника своей души и тела? Для кого тиражировать портреты? Только для собственных глаз. Все остальные не смеют созерцать единственный лик, затмивший мироздание.

Любящий себя — себе не изменяет. У него нет потребности кидать взоры по сторонам. Ведь там ничего нет и быть не может. Такой не станет истреблять людей, потому что не замечает их присутствия. Ему незачем плодиться — бесценный оригинал в дешевых копиях нужды не испытывает. Влюбленный в себя — самодостаточен. Поэтому он нереален.

Нам не дано подняться над людьми и взаимным притяжением. Нас вечно будут пленять крупные соски и широкие плечи. Наша ревность — это борьба за энергию жизни. Подавимся, но не отступим. Только ленивый терзает ревностью любимую жену. Шустрый мучает ревностью любимые народы. Способности у нас разные — аппетит одинаков. Неважно, где сидит человек, — на паперти или на золоте. В том и в другом случае он — ревнивый побирушка обратной связи.

В стратегии выживания ревность выполняет ключевую роль. Будучи разновидностью страха, она помогает нам избегать личного забвения. С помощью этого примитивного механизма отдельные нации достигли высочайшего уровня развития. Постоянно привлекая к себе внимание, они обязательно бомбили всех, кто отвлекался.

В сравнении с британцами украинская нация выглядит совсем неревнивой. Мы никогда не гонялись за вниманием экзотических народов. Дальше турок и поляков наша ревность не распространялась. Почему? Или не очень любвеобильны, или глубже всех продвинулись в любви к себе. Если мы не нуждаемся в чужом внимании, значит нам было достаточно своего собственного. Хорошо это или плохо — судить трудно. Однако несчастными нас назвать нельзя.

Реставрация женских чувств

Мужеложники Царства Божия не наследуют…

Любовь между мужчинами — это миф. Его придумали давно, и он никогда не выходил из моды. Все, что подразумевается под гомосексуализмом, есть нечто среднее между ложью и непониманием сути явления.

Мужчина — это несчастный изгнанник. С рождения до смерти он хочет вернуться к женщине, которой когда-то был. Девять счастливых месяцев, прожитых в утробе матери, закончились для него кошмаром рождения. Переживания женской души и ощущение женского тела внезапно оборвались вместе с пуповиной. Совершенная, утонченная жизнь остается только в памяти.

Иллюзию единства с женщиной какое-то время еще поддерживает грудное молоко, но и этому приходит конец. Мальчику настоятельно внушают, что он другой. Смущаясь под натиском фактов, он долго не может в это поверить. Разглядывая обнаженную мать и ощупывая маленьких ровесниц, он все же вынужден признать разницу. Hо это признание — формально.

Безумная ностальгия по утраченному перерастает в сильное влечение ко всему женскому. Задолго до полового созревания, когда «гормоны еще дремлют». Мальчик любуется женским, исследует все связанное с ним и завидует обладателям этого.

В трусиках и платьицах, в бюстгальтерах и колготках от него прячут бессовестно украденное, и он не может этого простить. Мальчик подглядывает, испытывает волнение, ему хочется доступа к женскому, то есть к самому себе. Иногда он представляет себя девочкой и радуется возможности обладать вожделенным хотя бы так.

Проходят годы, и после долгих домогательств счастливые обладательницы женского допускают к нему истосковавшихся мальчиков. Дрожащими руками они срывают ненавистные покровы, жадно лобзают каждый уголок любимого тела и через хорошо знакомое место пытаются проникнуть внутрь. Чтобы снова стать собой. Hо желанный «дом» уже не по размеру. Осознав это окончательно, мальчик становится мужчиной. За эти маленькие счастливые свидания с утраченным ему придется дорого платить каждой стерве, не ведающей о его разлуке.

Невыносимую горечь по утерянному совершенству мужчины заглушают по-разному. Самое простое — это рабское служение женщине. Тот, кто застрял в своих детских переживаниях, эмоционально манифестирует свою женскую суть: осваивает женскую манерность, носит женскую одежду и даже изменяет тело.

Мужчины с более изощренным сознанием удовлетворяются моделированием женских переживаний внутри себя. Им хочется испытывать все, что они испытывали в единстве с матерью. Из глубины своей женской памяти они выносят мужские объятия, поцелуи, трепет, возбуждение… Они вновь желают отдаться мужскому, чтобы в полной мере вновь обладать своим женским.

Парадокс. Hо в любовной игре мужчин нет ничего мужского. В этом процессе присутствует только одно — реставрация личных женских чувств. В данном случае мужское тело воспринимается как некий антипод, на фоне которого можно вспомнить себя женщиной. Постепенно мужчина убеждается, что все мужское — это лишь обворованная часть женского. В нежных мальчиках он видит еще не остывшую женскую память.

Hе секрет, что гомосексуалисты чаще всего встречаются в сферах искусства. Это значит, что подобное явление напрямую связано с эстетическим воспитанием личности. Среда навязывает больше чем природный интерес. Только недостаточно зрелые могут обезьянничать в женских аксессуарах на сцене. Это скорее дань моде, сущность которой люди не могут осознать.

Агрессивное отношение к гомосексуализму есть не что иное, как признак сексуальных интенций индивидуума, когда скрытые драматические переживания женского осознания преломляются в тотальное отрицание всего мужского. Чем сильнее мужчина ненавидит свое ограниченное мужское естество, тем громче он заявляет о своем презрении к гомосексуализму. Его женской истерике трудно возразить. Что можно объяснить монаху, который борется с собой путем самокастрации?

Все разговоры о пользе и вреде гомосексуализма равносильны разговорам о пользе и вреде лунного затмения.

Мужчина не может отказаться от вожделенной и красоты. Изгнанный из тела матери, он утратил гармонию целостности, где мужское и женское присутствуют в одном.

«Только невежда воображает, что гомосексуализм — это когда «мужик мужика…». Гомосексуализм — не секс, а препарирование Женского в себе. Это явление имеет всепроникающий характер. Вглядываясь в мужские лица, мужчины ищут признаки общего женского родства. Здесь достаточно одного взгляда, рукопожатия, слова, чтобы прочувствовать все… Увидеть в мужчине женщину, созданную в полутонах, дано не каждому».

Для осязания реальной женщины много ума не надо. Она перенасыщена божественной утонченностью и развращена этим. Женщина самодостаточна. Она не ведает голода и жажды, у нее невыносимо беспечные глаза. Она мудра фактом рождения в совершенной природе. Ей нечего искать: она все имеет.

Безжалостно рожая мужчин, женщины приносят их в жертву своим меркантильным интересам. Ограниченность мужчины унизительна. Ему не дано создавать подобных себе. Он может только помнить и оплодотворять своей памятью. Компенсируя свою ущербность, мужчины выносят на свет мировые шедевры. Тем самым они напоминают о своей творческой женской сущности.

Безумная любовь к женскому превращает мужчин в тоскующих исследователей его основы. Благодаря этому они неизбежно постигают себя.

Мужчина не может любить мужчин. Этого в природе не бывает.

Табу «священного стола»

Известная фраза киногероя Сухова «Восток — дело тонкое» легко прижилась в нашей народной среде. Но некоторые странные обычаи многих восточных народов с утонченностью связать трудно. Например, почему женщинам не позволяется принимать пищу в обществе мужчин? Аналогичный обычай можно наблюдать и у народов Кавказа. Настоящему джигиту легче представить себя в гробу, чем за одним столом с женщиной. Вряд ли подобную норму поведения можно считать простым патриархальным пережитком. Природа такого явления должна быть оправдана важными причинами.

Невероятная живучесть самого обычая уже говорит о многом. Ясно, что здесь не может быть и речи о каких-либо гастрономических предрассудках, связанных с присутствием женщины. В данном случае трапезный стол воспринимается не как место поедания пищи, а как место общения. То есть женщина отрицается в качестве собеседника. Точнее говоря, собеседника официального, так как в интимной обстановке, несмотря на открытую дискриминацию, женщинам часто позволяется значительно больше, чем можно себе вообразить. Умственные способности женщины ценились даже у самых яростных поклонников патриархата.

Тем не менее, с древних времен воинские коллективные совещания, беседы охотников и пастухов трансформировались в устойчивый ритуал мужского застолья, в который женское присутствие вносит явную дисгармонию. Даже европейские мужчины, несмотря на свою лояльность к женскому обществу, время от времени ищут уединения: в джентльменских клубах, пивных барах, охотничьих заимках, на «холостяцких» пирушках, рыбацких «оргиях» и так далее.

Дело в том, что язык как главный элемент общения является общим только до определенной степени. То, что приемлемо в обществе мужчин, неприемлемо в обществе женщин. Великий говорун Жванецкий, вернувшись из Нью-Йорка, заявил: «Я впервые почувствовал себя импотентом, потому что не знал их языка, ведь слова — это секс». Иначе говоря, в любом общении разнополых существ неизбежно присутствуют сексуальные установки.

Для примера можно взять любую мужскую компанию, подогретую хорошим вином и темой разговора. Внезапное появление женщины за столом способно не только изменить весь ход беседы, но и разрушить непринужденность обстановки. Каждый из присутствующих мужчин, независимо от своих сексуальных устремлений, будет корректировать свое поведение так, чтобы понравиться сидящей рядом женщине. Соревновательное «распускание хвостов» перед женщиной сведет мужскую занимательную беседу к своеобразной ритуальной схватке самцов, где каждый подсознательно ищет первенства. Даже не вступая в разговор, женщина только одним своим присутствием может расстроить душевную взаимосвязь мужчин.

Практически у всех народов имеются свои правила общения между однополыми и разнополыми индивидуумами, начиная от простого приветствия и кончая тематикой бесед. Например, в старой классической Европе в присутствии женщин нельзя было не только произносить определенные слова, но также исключались целые темы по трем основным причинам: а) даме это непонятно; б) даме это неприятно; в) даме будет скучно.

Как правило, после учета всех вышеуказанных обстоятельств направленность любого разговора сводится к удовлетворению явного или скрытого дамского каприза. Естественно, что при этом содержание в беседу не допускается.

На Ближнем Востоке, в Средней Азии, на Кавказе вопрос однополого мужского общения решен радикально: когда мужчины сидят за столом, женщина должна прятаться за ширмой или в соседней комнате. Таким образом, «сексуальные раздражители» не мешают хранителям суровых обычаев проводить время в нормальной, «рабочей» обстановке.

Возможно, европеец, привыкший скрываться от жены в квартире холостого товарища, готов позавидовать «горячим» восточным парням. Но есть одно обстоятельство, позволяющее оценивать эти обычаи несколько иначе. Простейший, почти насильственный путь обеспечения интеллектуального комфорта мужского сообщества способен тормозить развитие умственных способностей вообще. Несмотря на то что европейские мужчины оказались заложниками достаточно большой женской свободы, они научились удачно совмещать высокий уровень общения с женским присутствием. Более того, им нередко удается использовать возможности женского интеллекта в русле затронутой темы. В данном случае европейцы интуитивно используют своеобразный психологический тренинг, позволяющий абстрагироваться от женщины как обязательного сексуального объекта.

Другими словами, при необходимости женщина-собеседник может восприниматься в мужской среде как сущность бесполая, то есть «просто человек». Конечно, это явление присутствует не повсеместно и не всякая дама может удостоиться такой чести, но сама возможность подобного уровня общения вызывает в женщинах желание форсировать свое интеллектуальное развитие и вынуждает корректировать стиль поведения. В свою очередь, мужская среда, способная эффективно блокировать внутренние сексуальные установки в процессе умственной работы, представляет собой более развитую духовную общность. Не исключено, что это обстоятельство является одним из составляющих компонентов социально-экономического превосходства европейской цивилизации. Нарушение мужской монополии на коллективную умственную работу позволило европейцам значительно повысить КПД общего разума.

Великие открытия редко делаются в лабораторных условиях. Практика неоднократно подтверждала, что «дружеские беседы на кухне» — это своего рода академии, где легко развиваются индивидуумы и рождаются новые идеи. Но обязательное отлучение всех представителей слабого пола от «священного стола» дает негативные результаты. Достаточно взглянуть на уровень развития общества, где практикуются подобные вещи, и все станет ясным.

Мужское застолье — это особый мир, у которого есть свое место и время. Его незаменимость совершенно очевидна, но это еще не повод для сексуальных истерик.

Геронтологический очерк

Популярная песенка «Мои года — мое богатство» служит слабым утешением для тех, у кого другого богатства нет.

Говорят, страшна не старость, а ее предчувствие. Люди по-разному встречают неприятный рубеж: кто-то лезет в петлю от тоски, а кому-то хочется пропить нажитое. У мужчин свои проблемы, у женщин — свои.

Стареющие супружеские пары нередко попадают в глупые, но закономерные ситуации, когда, удивляя детей и внуков, они начинают скандалить на почве ревности. Известная пословица «Седина в бороду — бес в ребро» возникла не случайно. Для пожилых людей сексуальные похождения имеют особое значение.

Когда жизнь теряет перспективу и будущее представляется понятием условным, человеку трудно освоиться в новой реальности. Мужчинам приходится особенно тяжело.

Когда уже за пятьдесят, на треуголку Бонапарта рассчитывать не приходится. Все, что не сбылось, мучает по ночам и требует реванша. Хочется обмануть старость…

Нежные объятия молодой любовницы легко воскрешают пессимистов. Снова появляется уверенность в себе. Неотвратимое выглядит чем-то необязательным. Отступают неприятные предчувствия. Активная работа становится потребностью.

Наличие любовницы представляется лучшим подтверждением собственной значимости. Если тебя желают, значит, есть за что. Любовница — это убедительный стимул держать себя в хорошей форме и не опускаться. Приятно осознавать, что «есть еще силенки».

Обычно пожилые стараются тщательно скрывать свои похождения. Годы, прожитые в браке, делают супругов близкими родственниками. Уважение и трепет не позволяют переступать разумную грань. Печально, что многие супруги стараются разоблачать друг друга. Бережно сохраняемые отношения мгновенно приобретают извращенный смысл. Истерики, слезы, детские трагические позы превращают культурную, почтенную пару в глупых малолеток с полным набором идиотических комплексов.

Люди, прожившие вместе более тридцати лет, почти не могут испытывать взаимное сексуальное влечение. Общие интересы, привычки, дети, друзья, имущество не способны заменить личных интимных устремлений. Рано или поздно разделение жизни семейной и личной произойдет.

Для тех, кто поумнее, это не беда. Уважение чужой тайны — лучшее «средство» от скандалов. Многие научились удачно совмещать нежную любовь к семье и побочные связи.

К сожалению, пожилые пары находятся в определенном неравенстве. Женщинам по ряду объективных причин трудно найти нового сексуального партнера. Победы мужа на любовном фронте способны вызвать болезненную зависть. Приступы эгоизма толкают женщин на радикальные поступки.

Когда пожилого мужа выталкивают за дверь — торжествует безумие. В данном случае мужчине уйти трудно, но он может не вернуться. У него есть шанс. Молодые знают, что старый конь борозды не портит. Женщине бальзаковского возраста оставаться в одиночестве крайне тяжело и неприлично. Особенно на фоне разумного большинства. Неудивительно, что многие потом раскаиваются.

Пожилым супругам необходимо оценивать свое поведение как временную возрастную норму. Переживание психологического кризиса однажды завершится, и все войдет в нормальное русло. Главное — не бросаться в крайности. Седеющий человек цепляется не за секс, а за жизнь. При желании это можно понять.

Поздние супружеские измены нельзя рассматривать с традиционной точки зрения. Там, где присутствует диагноз, настоящей измены быть не может. «Болезнь» уходит, а близкий человек остается. У «второй молодости» есть одно устойчивое свойство: как и первая, она длится очень недолго.

Когда нечего делить, стоит проявить терпение. От навязчивых глупостей спасают поиски новых занятий. Особенно это касается пенсионеров. Рассматривать супруга в качестве объекта развлечения — дело неблагодарное. Если людям, прожившим долгую совместную жизнь, не о чем поговорить, значит, им есть о чем помолчать.

Социум трамвайной колеи

Стоя толпой на трамвайной остановке, все ожидающие имеют равные шансы уехать, но трамвай не резиновый. Кто-то должен остаться на месте. Борьба за трамвайную жизнь начинается заранее. Многие становятся ближе к путям и мысленно высчитывают точку расположения дверей. Появление запоздалого вагона сопровождается общим возбуждением. Под скрип тормозов оно достигает кульминации, и в распахнутую узкую щель рвутся все, желающие БЫТЬ. Счастливые новорожденные пассажиры спешат занять удобные сидячие места. Все, кто слаб и болезненно вежлив, нехотя смиряются в положении стоя. Отчаянные крики и мольба у подножек безжалостно обрываются створками. Тот, кто остался за дверью, для обитателей трамвая уже не существует. Такова судьба убитых абортом.

Когда вагон трогается в путь, его граждане начинают обустраивать личную жизнь. Местные аристократы, владеющие сидениями у окон, начинают углубленно изучать городские пейзажи. Их благородные затылки бросают вызов страдающей толпе. Сидящие ближе к проходу, чувствуя нервный натиск соседей, отгораживаются чтением различной литературы или демонстративным сном. Эта особая категория состоятельных пассажиров испытывает неуверенность. Женщина с младенцем или дряхлая старушка может отобрать у них завоеванное место. Таковы законы трамвайной жизни. Есть бремя, перед которым все равны. Но сидящих возле окна аристократов это касается в последнюю очередь. Пользуясь своим завидным положением, эти люди могут заниматься благотворительностью. Например, подержать у себя на коленях авоську падающей в обморок дамы или ноющего ребенка неудачливых родителей. Те, кому суждено повиснуть на засаленных поручнях, принимают максимально удобную позу и прячутся в собственных мыслях. Имеющие добрых знакомых-попутчиков коротают время в активном общении.

Маленькие трамвайные судьбы плотно заполняют пространство и смешиваются в единую жизнь общего маршрута. Здесь присутствует все. Заплаканной женщине муж язвительно шепчет какую-то гадость. Выживший из ума ветеран всего и вся бормочет в сталинской горячке. Шустрый мальчик предлагает свежую прессу. Грязные цыгане ноют, что «сами они не здешние». Спившийся чиновник блюет на всех протухшей колбасой и желчью. Мелкие воришки чистят карманы. Сектанты липнут с «райскими» брошюрами. Немые девочки плетут узоры пальцами. Школьники украшают жвачками потолки. Бабушки-кликуши возвещают о страшном суде и грызут ближних вампирическими взглядами. Невинные солдаты скромно топчутся на месте, завистливо поглядывая на влюбленную парочку…

Трамвайная жизнь насыщена эротикой и располагает к активному размножению. Особенно, в летнюю пору. В сильной давке, разделенные легкой одеждой, незнакомые мужчины и женщины легко вступают в контакт. Здесь голодные лесбиянки с удовольствием вдыхают аромат вспотевших соседок. Голубые дяди подмигивают смущенным юношам. Сосредоточенные «антенщики» прижимаются вздутыми брюками к пышным ягодицам недоступных матрон. Старые педофилы, как бы невзначай, ощупывают взопревших малышек. Задравшиеся юбки, оттопыренные декольте и расстегнувшиеся ширинки здесь доступны близкому созерцанию, и дух всенародного совокупления набирает силу.

Жаль, что в трамвайной жизни так много неприятностей. Чесотка, лишай, дифтерия и туберкулез угрожают каждому пассажиру.

Кондукторы, эти жестокие сборщики налогов, бродят по вагону и отбирают последнюю копейку. Упрямые граждане, пытаясь прожить бесплатно, знают, что рано или поздно придется платить в двадцатикратном размере. Суд контролера будет коротким, безжалостным, но справедливым.

Трамвай требует денег. Особенно, его водитель. Отгороженный толстой стенкой, он смотрит вперед и по мере сил пытается уберечь вагон от катастрофы. Он способен давить на педаль, увеличивать скорость, делать остановки, но не может свернуть с пути, намеченного свыше. За все, что не так, трамвайный народ посылает ему проклятия.

Трамвайное горе бывает одно на всех. Хорошо, если только затор на путях. А то ведь, случается, и бомба рванет под сиденьем… Или бензовоз врежется на полном ходу. Когда охваченные пламенем люди не могут найти выхода, живыми остаются обитатели подножек. А владельцы престижных мест быстро сгорают дотла.

Мелких неприятностей в трамвайной жизни не счесть: кто-то наступит на ногу или испачкает спину мороженым, другой бросит в лицо оскорбление или ударит наотмашь. В трамвайных скандалах публика мгновенно разделяется на тех, кто «за» и «против», и тех, кто «воздержался». Только в присутствии подвыпивших агрессивных подонков почти все хранят молчание. Женщины судорожно хватают за руки мужей. Мужчины, стиснув зубы, смотрят куда-то в сторону. И каждый надеется на чудесное избавление. Но чуда не происходит. Подонки выходят там, где хотят, а люди остаются наедине с позором.

Совсем рядом, за окнами, проносятся чужие красивые машины, с комфортной жизнью внутри. Обитатели набитых вагонов смотрят им вслед и оплакивают свою судьбу. Только обломки разбившихся «кадиллаков» изредка дарят злорадное утешение.

Когда вагон пустеет и каждому хватает места, в трамвайном пространстве витает провинциальная тишина. Пассажиры наслаждаются покоем и жалеют, что это бывает не часто.

Рано или поздно трамвайная жизнь завершается. На конечной остановке, у станции метро. Пассажиры покидают вагон и спускаются под землю. Здесь механический Харон возьмет свою монетку и допустит в потусторонние дворцы, где не будет больше контролеров. Нескончаемым потоком люди опускаются вниз, чтобы снова выйти на поверхность земли в нужное время и в другом месте.

Краткий кинологический справочник

Только женщины знают цену породистым собакам. Мужчины в этом ничего не смыслят. Если внимательно приглядеться, можно заметить, что прогулка хозяина с четвероногим другом напоминает вынос мусорного ведра. При этом в качестве мусора нередко выступает сам хозяин.

В союзе мужчины и собаки много притворства. Он содержит в себе немецкий прагматизм, английское чванство и русское разгильдяйство. В общем, картина скучная. Но дама с собачкой — это совсем другое зрелище.

Женщина выгуливает своего питомца так вдохновенно, что невозможно остаться равнодушным зоофилом. Для женщин породистый песик — не пустая забава, а важная составная ее психологического равновесия.

Порода собаки — это прямое отражение сексуального вкуса хозяйки. Дело в том, что каждого мужчину, учитывая его внешность и манеру поведения, можно сравнить с определенной собачьей породой. Например, одна солидная дама после минутного общения с навязчивым молодым человеком демонстративно отвернулась в сторону и произнесла: «Спаниелей не люблю». Понять ее раздражение легко: мужчина-спаниель — это воплощенное слащавое дружелюбие. В нем трудно вызвать агрессию, он постоянно лезет ласкаться ко всем без разбору. Любит хорошо поесть, склонен к попрошайничеству, легко меняет женщин и рацион. Вырвавшись на простор, перестает воспринимать хозяйку и, влекомый первобытным охотничьим инстинктом, ловит дичь «в свободном режиме». Учитывая его милый внешний вид, женщины рискуют заполучить внебрачного ребенка или венерическую болезнь.

Приятно, что, кроме спаниелей, есть другие породы. Например, мужчина-дог: это существо, исполненное грации, с необычайно красивыми движениями. Он прекрасен в любой позе. Его внешность так перенасыщена благородством, что поворотом своей головы он может вызвать у женщин сексуальную истерику. Нерегулярная агрессивность этого мужчины легко подавляется скандалом или физическим насилием. Если женщина готова с первых дней замужества кормить его из соски витаминными комплексами и бинтовать ему ноги для профилактики возможных болезней суставов, то она будет вполне довольна. На протяжении всей своей жизни он сможет удовлетворять хозяйку. Такие красавцы редко радуют женщин эмоциональной привязанностью, но особы, падкие на экстерьер, найдут в этой породе свое утешение.

Мужчины-мастифы — ребята очень древние, если не сказать дремучие. Отличаются угловатой отвагой, внушают уважение и страх, легко предсказуемы, не любят перетруждаться, красивы только своей мощью — и не более. Часто работают вышибалами.

Мужчины-далматины — это типичные альфонсы. Подвижные, утонченные, с невероятно развитым чувством юмора. Гадость могут сделать только случайно, после чего до смерти раскаиваются. В их присутствии женщины не смеют ругаться матом, заходить в дешевый магазин или непрестижное кафе. Заводя себе далматина, женщина должна быть уверена в своих кредитных возможностях на годы вперед.

Мужчины-пудели — классические гомосексуалисты. Они вечно пребывают в состоянии самоотверженного эгоцентризма. Гордясь соблазнительной внешностью, цветом банта и стоимостью стрижки, они в середине своей собачьей жизни вдруг обнаруживают необузданные охотничьи инстинкты. Их тяга к немецкому языку легко объясняется антагонистическими реалиями — pfudel-hund — собака болотной охоты.

Мужчина-бультерьер — типичный новый русский. Существо, состоящее из атрибутов, за которыми практически исчезла индивидуальность. Другими словами, это аргумент, а не человек. В погоне за крутизной у него вместе с внешностью пропали оригинальные черты характера, уравновешенность и здравый смысл. Это даже не собака, а часть собаки. Тем не менее женщины вешаются им на шею, пользуются их покровительством, но на самом деле мечтают упасть в объятия мужчины — бордоского дога.

Это джентльмен, которого трудно забыть. Его бездонные охристые глаза излучают обаяние и томную грусть; в нем сочетаются широта натуры, темперамент, презрение, капризность и недоступность. Он пьет только двойной бурбон. Походку этого человека почти невозможно описать. Его стройное, мускулистое тело, покрытое одеждой под цвет глаз, заставляет оглядываться не только знатоков, но и людей, чуждых эстетике. Всем обязательно хочется узнать, кто это и как его зовут. Женщины любят восторгаться таким мужчиной в обществе подружек.

Бывают извращенки, любящие мужчину-таксу, главное качество которого — злость. Едва родившись на свет, он начинает чувствовать свою нелепость. Он ненавидит весь окружающий мир, любит издеваться над мелкими норными животными, обзывая их сенбернарами, ньюфаундлендами и боксерами. Женщин смущают их глаза, но дело здесь не в свойстве глаз, а в качестве зависти и злости, умело скрытых под внешней меланхолией.

Породу борзых представляют мужчины богемной среды: ленивые, медленно несущие себя по жизни, они позволяют окружающим кормить себя «Педигрипалом». Борзые мальчики считают себя глубокими, непредсказуемыми натурами, необычайно красивыми, элитарными существами. Их феноменальная глупость сопоставима только с их упрямством. Желание удавить или пристрелить этого пса возникает после тридцатиминутного общения с ним. Но он этого не ощущает и, будучи совершенно не самокритичным, будет продолжать высокомерно игнорировать присутствующих.

Идеальная кандидатура для семейной жизни — это мужчина — сибирская лайка. Труженик, пахарь, тянет на себе все, что возможно, и приносит в зубах все, чего не пожелаешь. Он щедро отдает свою шерсть на теплый свитер и шкуру — на женские перчатки. Никогда не изменяет, поскольку о разнообразии красивого секса имеет весьма смутное представление.

Предложенный список можно продолжать еще долго. Но существует одна деталь, которую нельзя обойти стороной: у каждой женщины есть животное чувство, что где-то в природе обитает царь-собака, о которой даже страшно мечтать. Это мужчина — английский бульдог. Личность, в присутствии которой все собаки предпочитают исчезнуть. Он кусает только один раз. Обзаведясь такой породой, женщина испытывает вечный комплекс неполноценности. И это понятно, ведь делить постель с Наполеоном — дело нелегкое.

В завершение хочется добавить: если мужчина желает узнать, кто сделал его рогоносцем, достаточно посмотреть на собачью породу, любимую его женой, — и все станет ясно.

Кукла в подарок

Можно ли переспать с маленькой девочкой, не опасаясь уголовного кодекса? Конечно, можно. Таких «девочек» полно. Они любят носить взрослое бельишко, имеют паспорт и даже пенсионную книжку.

Маленькая девочка — не возраст, а генетический антипод семилетней тетки. В пестрой женской толпе вечную малышку видно издалека. Она всегда в хорошей форме. Обладает чертами подростка и владеет детской походкой. Из чего сделаны эти девчонки, в старой песенке не поется. Поэтому специалистам мало что известно.

Встречая подобное создание, мужчина, как правило, не думает о последствиях. Его бдительность парализуется обликом неуклюжего ангела — вожделенной мечтой растлителя малолетних. Даже мимолетный контакт с такой «девочкой» обезоруживает опытных бойцов. У них появляется комплекс вины и чувство стыда. Как будто не человека увидели, а зарезанную панду.

«Маленькая девочка» — самая пиявочная порода женщин. Она отлично понимает выгоду своего образа. Ведь мужская сентиментальность — хорошая почва для спекуляции. В каждом атеисте и грубияне прячется суеверный, мнительный фраерок. Его легко можно растрогать доверчиво распахнутыми глазками, щенячьей ранимостью и беззащитностью. У «девочек» все выглядит натурально: любовь к природе, вздрагивание хрупких плеч, наивность умозаключений и неспособность заработать на жизнь.

Приблизившись к «девочке» на опасное расстояние, мужчина автоматически становится «папиком». Но пожив с ней какое-то время, он замечает странные вещи. Лично чистоплотная и брезгливая «девочка» может неделями не убирать в своей комнате. Она никогда не отказывается мыть посуду, но активно бьет тарелки и жалуется на дурное качество воды. Иногда после просмотра всех телепрограмм она может выйти в магазин и купить все, что не нужно. Приготовление пищи у нее занимает так много времени, что гости могут разбежаться. В поданных блюдах всегда чего-то не хватает или присутствует лишнее. Без каких-либо конфликтов «девочка» напрочь отрицает бытовую жизнь. Рано или поздно «папик» все сделает сам. Кому нужны голод и разруха?

Умение взять мужчину измором — главный талант классической «девочки». Малейшее развитие других талантов выдает ее необычайную смекалку и расторопность. Поэтому она редко проявляет себя в конкретном деле. Длительный, ровный сон, своевременное питание, кратковременные слезные истерики, снимающие стресс, активный отдых на природе позволяют «девочке» сохранять завидное здоровье и долголетие. Ведя паразитарный образ жизни, она спокойно может похоронить десяток «папиков», имея смутное представление о сочувствии.

Когда до мужчины доходит, с кем он связался, ему трудно протестовать, и тем более трудно облегчить свою участь. Его сексуальные установки выше разума. «Девочки» никогда не ошибаются в своем выборе. Их основная клиентура — латентные педофилы, с бурным воображением и мученики избытка совести. Этих мужчин нельзя назвать подкаблучниками, но их судьба ничуть не лучше. Если не хуже. «Девочка» не принимает решений и не давит своим авторитетом. Оставаясь тихим, невинным спиногрызом, она угнетает партнера отсутствием поддержки. Поэтому «папик», скорее, — женатый холостяк.

Говорят, что «маленьких девочек» объединяет позднее половое созревание. Не зря психологи называют их непроснувшимися женщинами. Впрочем, это лирика. Чувственную ограниченность «девочек» не стоит объяснять физиологическими особенностями. У таких женщин слишком хорошо развита логика. Они точно знают, чего хотят и как себя вести. Образ, который они разыгрывают, — высший пилотаж мимикрии. Здесь недостаточно актерской пластичности. Необходим постоянный творческий транс. Сам факт, что их тело долго не стареет и черты лица с трудом подвергаются изменению, указывает на такой уровень самоконтроля, перед которым меркнут школы британской разведки.

Мало кому довелось видеть «девочку» без маски. Ее холодный взгляд, дырявящий пространство, может повергнуть в ужас. Многие «малышки» подсознательно избегают материнства. Необходимость о ком-то заботиться угрожает разрушением образа. «Девочка» экономит энергию буквально на всем. Она не умеет отдавать и делиться. Ее способность любить ограничена правилами игры. Детскую жадность и жесткость она подает как блюдо для гурманов.

Спрос определяет предложение. Клуб почитателей маленьких ленивых капризуль может гордиться. Его обслуживают по высшему классу. Вечным «девочкам» следует отдать должное — при всей своей парадоксальности они далеки от женского коварства. Им просто приятно спасать от тюрьмы мужчин с криминальной похотью.

Бить или не бить?

Когда спрашивают, что я думаю о мужчинах, способных ударить женщину, мне хочется послать всех к тем самым женщинам. Дабы каждый узнал, что следует думать о самом себе.

В современных условиях, когда многие традиции заметно ослабли, женская одержимость все больше набирает силу.

Если брать во внимание именно мужчин, не путая их с алкоголиками, буйно помешанными и подростками, то непонятно, откуда возникают подобные вопросы. Ведь женщин больше бить некому. Возможно, таким делом грешат в крестьянской среде. Но это, собственно, даже не битье, а извращенный языческий ритуал, связанный с изгнанием злого духа. Кому придет в голову поднять руку на идеальный женский образ, в котором отражается Богоматерь? Мужчины на такое не способны. Только литературный недоумок Стецько мечтал жениться с целью колотить жену — несчастный просто не знал разницы между банальным насилием и механикой народного экзерцизма.

Почему скромная, тихая, милая девица, выйдя замуж, начинает странным образом бесноваться, — толком никто не объясняет. Но это не освобождает мужчин от тяжелых обязанностей семейного шамана. Даже напахавшись до седьмого пота, он вынужден периодически приводить женскую психику в состояние равновесия. Женщина получает только ласку и нежность, а все остальное предназначается нечистой силе, терзающей ее невинную душу.

У простого народа — простые лекарства. Аристократы ведут себя иначе. Как люди обеспеченные и не слишком занятые, они наводят порядок без каких-либо физических нагрузок.

Арбенин, например, лечил жену порцией мороженого, разбавленного вкусным ядом. При этом говорил ей о чудесах загробного мира, убаюкивал признаниями в любви и желал счастливых снов. Муж Анны Карениной продвинулся еще дальше. Он эффективно использовал личную святость и, не марая рук, уложил Анюту на рельсы.

Деревенские мужчины, наверное, поступали бы так же — только им недоступны цианиды, и мороженое в провинции едят нечасто, и паровоза бабы боятся. Поэтому каждый нормальный Грицько сам опасается, чтобы ему зелье не сварили или хребет не сломали ухватом.

В современных условиях, когда многие традиции заметно ослабли, женская одержимость все больше набирает силу. Мужчин бьют все чаще, а кто прибегает к самообороне — идет под суд за рукоприкладство. Когда женщина демонстрирует в милиции следы побоев, нельзя спешить с выводами. Возможно, она садомазохистка и, соответственно, не является жертвой. А если все-таки жертва, то, конечно же, не избиения, а просто неудавшегося убийства. Современный джентльмен может замахнуться на даму только с этой целью.

В средние века мужчинам было проще. Написал жалобу в святой трибунал — и за тебя все сделали: кандалы, кляп, костер… Одним словом, сервис. А теперь что? Как выкручиваться? Когда ее, бедную, нечистый дергает, об землю кидает, сквернословием изводит — чем исцелишь? За что ни возьмись — все не помогает. Фантастически живучие существа. Пули, и те отскакивают. Даже серебряные. Вот кого на войну посылать надо! Мужики для этого слишком уязвимы и хрупки.

Если бы Шварценеггер действительно рожал, то без анестезии он бы скончался при первой схватке. Поэтому странно слышать разговоры о мужском насилии над женщиной. Ведь это технически нереальное явление. То, что убить нельзя, побить тем более невозможно.

Однако проблема все же существует. Когда в тело умной, доброй женщины вселяется какая-нибудь кикимора, она, естественно, жаждет постоянной прописки. Для этого ей необходимо утвердиться с помощью внешней агрессии. Парализуя женское сознание, она вынуждает несчастную бегать за мужчиной с настойчивой просьбой отбить ей селезенку. Днем и ночью будет провоцировать его пронзительным визгом, бурчанием, издевательствами, изощренным набором бытовых идиотизмов, пока мужские нервы не выдержат. Когда мерзкая тварь, наконец, получает долгожданный удар по носу, она разражается диким восторгом победы. Женщина получает подтверждение, что муж действительно негодяй. И кикимора становится ее лучшей подругой — совершенно понятной и оправданной.

Дальнейшие события, как правило, развиваются по нарастающей. Чем больше мужчина сопротивляется, тем сильнее власть кикиморы над женским сознанием. К чему это приводит, догадаться нетрудно.

Тому, кто столкнулся с подобным явлением, следует помнить, чего от него ждут, и не поддаваться на провокации. Если обстановка кажется совсем невыносимой и нервы находятся на пределе, напряжение можно снять любой положительной информацией. Например, чтением наивной доброй сказки, воспоминаниями детства, прослушиванием нежной музыки и, наконец, многократным мысленным произнесением любой известной молитвы. И так — пока не полегчает.

Очень важно сохранять отсутствие агрессии внутри себя. Мерзкой твари иногда достаточно мысленных проклятий мужчины. Но когда ей не удается выбить его из равновесия, она может пойти на крайнюю меру. То есть запустить в мужчину тяжелым предметом или вонзить ему в горло свои ногти. Даже в этом случае нельзя оказывать сопротивление. Достаточно разумно уклоняться от любой атаки. Подобного поведения кикимора долго не выдерживает. Женская душа начинает подвергать сомнению правомочность ее присутствия, в сознании наступает перелом, и мерзкая тварь вынуждена отступить. Потом женщина будет удивленно пожимать плечами и честно признается: «На меня что-то нашло».

Здесь ничего не нужно объяснять. Улыбки будет достаточно.

Оглавление

От автора

Глава 1. Пределы рая

  Родина дремлющих ангелов

  Справка землемера

  Селекция угрозой

  Комфорт враждебных вихрей

  Эра глухонемых

  Пределы рая

  Кто смеет быть нашим начальником?

  Престольная ода

  Врагу не сдается наш гордый народ

  Анатомия зависти

  Анатомия неизбежности

  Апология коррупции

  Апология смертной казни

  Доклад белого доктора

  Налоговый принцип Вселенной

  Снайперы «черного глаза»

  Рецепт нашей победы

Глава 2. Пусть всегда буду Я

  Эгоистическая трагедия

  Пространство Гамлета

  Декларация порядка

  Анатомия страха

  Записки мичуринца

  Пусть всегда буду Я

  Флюгерное откровение

  «Зеленое» море счастья

  Планета маугли

  Вспомни пожарного

  Всеобщее равенство чувств

  Записки егеря

  Мера Колизея

  Кредо наших легенд

  Анатомия милосердия

Глава 3. Бремя грешников

  Государственная тайна

  Культ знаков препинания

  Нетелефонный разговор

  Бремя грешников

  Приказано долго не жить!

  Мысли застрявшего в лифте

  Механика душевного комфорта

  Поучение принцу Флоризелю

  Романтика рухнувших сводов

  Удачный портрет неудачника

  Руководство гению

  Письмо Сервантеса

  Трагедия Маленького Принца

  Гастрономическая зарисовка

  Реферат Плутона

  Из наблюдений Дуремара

Глава 4. Самая большая иллюзия

  Самая большая иллюзия

  Боль любовного недуга

  Рано хуже, чем никогда

  Метаморфозы зрелости

  Анатомия ревности

  Реставрация женских чувств

  Табу «священного стола»

  Геронтологический очерк

  Социум трамвайной колеи

  Краткий кинологический справочник

  Кукла в подарок

  Бить или не бить?