«Голова без женщины»

Инна Ветринская

Голова без женщины

Глава 1.

Казалось бы, дождь за окном идет экологически чистый - но стоит дождевой воде собраться в лужу на балконе, там непременно плавает всякая погань. Откуда что берется - трудно сказать. Фаина слабо разбиралась в явлениях погоды.

В свои тридцать с малюсеньким хвостиком она к своему ужасу вообще мало что понимала в жизни. Хотя во всем старалась поступать согласно здравому смыслу. Если не считать старшего школьного возраста, когда она пару лет бесилась и перебесилась. А потом, в полиграфическом институте, она уже не крутила романов с кем попало, и даже анашу курить хоть и пробовала, но очень скоро перестала.

Сперва здравый смысл состоял в том, чтобы выйти замуж. И симпатичный бухгалтер Вадим прекрасно подошел для этого, тем более, что семья у него была небедная, а когда настала экономическая свобода, он неплохо устроился на работу в полукоммерческий банк.

Потом Фаине показалось, что здравый смысл состоит в рождении ребенка. И она родила Дениску, в процессе было довольно неприятно, зато потом очень счастливо и весело. Но Дениска рос, а Вадим оставался как бы сам по себе. То есть, как-то вяло реагировал на её законное желание иметь нормальную семью, насчет которой Фаина все уже заранее прекрасно продумала и спланировала.

В принципе, Фаина смирилась с этим "сам по себе". Но очень скоро её стало раздражать, что Вадим приезжает из своего банка с оловянными глазами и ожидает ими увидеть на столе накрытый ужин - причем не какой-нибудь, как Бог послал, а изысканный, с грибами, жареной курицей и разнообразными салатами. Кроме того, Фаине полагалось - делать больше нечего! - прикупить две-три банки пива, без которых Вадим просто не мог прийти в себя после своих банковских афер. То, что занимается он аферами, Фаина поняла в девяносто четвертом году, когда на октябрьских валютных спекуляциях банк, где работал Вадим, сильно обогатился. Из-за этого неизвестные киллеры пунктуально, в порядке старшинства, застрелили у них сперва директора по валютным операциям, а затем исполнительного директора.

После этих заказных убийств Вадим стал нервным и не очень приятным, на крошку Дениску стал орать, и тогда Фаине показалось, что здравый смысл заключается в том, чтобы отдать Дениса маме с папой на пять-шесть дней в неделю, а самой пойти работать. Тогда у родителей появится дополнительный стимул к жизни, а Фаина будет отчасти избавлена от навязчивых мыслей о пеленках и яслях, не считая грибов, куриц и салатов.

Она удачно нанялась менеджером в книготорговую фирму, где платили не так уж много, но вполне достаточно, чтобы она могла содержать себя и малыша. Родителям тоже кое-чего перепадало, так что они не возражали против милого и приносящего стабильный доход внука.

И вскоре тот же самый здравый смысл подсказал Фаине, что пора прощаться с Вадимом, дивиденды от которого становились все более призрачными и ненадежными. Тем более, он упорно не хотел прислушиваться к её разумным предложениям по поводу правильного расходования денег, чуть что - сразу замыкался в себе, прятал голову в плечи. Наверно, на него так подействовала обстановка террора против банковских работников.

Они и распрощались. Вадим перебрался к себе, в свою однокомнатную, а Фаина осталась в собственной однокомнатной. Обе квартиры устроили ещё до бракосочетания их родители: каждому - свою.

Вадим, в общем-то, никогда не был особенно интересным, нежным или послушным. Первые пару месяцев совместной жизни - да, но дальше - дудки. Фаина много советовалась тогда с замужними подругами, и ей все твердили, что это дело обычное. Подруги не пощадили её иллюзий, нет: мужчина в принципе абсолютно ничем не отличается от электрической фритюрницы, говорили они. Пока она красиво стоит на полке, ею можно дразнить завистливых знакомых. Но стоит только попытаться использовать фритюрницу для прямой пользы, поднимается такая вонь, что хоть в окно прыгай без парашюта. Действительно, процесс приобретения даже самой незначительной мелочи, вроде нового кресла или журнального столика, сопровождается шекспировскими метаниями и упреками, а потом ты в любом случае оказываешься виноватой, даже если углы столика поцарапали его собственные дружки, когда затаскивали мебель в дом.

Конечно, существуют на свете и другие экземпляры, но все особенное и хорошее на свете имеется в ограниченном количестве, а значит, далеко не всем достается. Так что Фаина и после развода не расстраивалась. Не очень-то ей хотелось снова пускаться в такие безвыигрышные лотереи типа брака. Другое дело, если подвернется достойный человек, который её обеспечит всем с головы до ног - тогда ещё можно подумать. До свадьбы у неё была пара-тройка (нет, все-таки тройка) более-менее продолжительных романов - ну и после развода тоже парочка, точно такие же неинтересные. Их количество можно было наращивать, конечно, но качество от этого не менялось. Мужчины подворачивались какие-то боязливые и не готовые даже на небольшие свершения ради неё - а тогда зачем?

Вот на работе - тут была жизнь! Фаина достигла определенных деловых успехов, организуя продажи детективных романов, переводных с французского, и ей уже намекали на перспективу стать заведующей отделом сбыта. В том случае, конечно, если умрет нынешняя её начальница, которая обладала колоссальными связями в книжном мире, поскольку большую часть жизни проработала в советских органах и в Доме журналистов. Кроме смерти, ничто не могло вышибить Елизавету Марковну из седла, точнее, из кресла завотделом.

Но сегодня утром произошло главное и самое страшное в жизни Фаины. Это отменяло все её понимание здравого смысла. Она между делом зашла за результатами анализов к давно знакомому врачу в гомеопатической клинике, и тот, словно стесняясь собственных слов и интеллигентно потея, кое-как выдавил из себя: дескать, пусть Фаина не волнуется, не переживает... "Рак?" - готова она была вскрикнуть в голос, но врач опередил её и протянул листок выписки из истории болезни. "В подобных случаях мы всегда информируем больных," - скорбно заметил он. В неразборчивом диагнозе выделялось одно кошмарное слово - ва... "Это что такое вы тут понаписали?!" - возмутилась Фая. "Увы, Фаечка... Все анализы подтверждают, но... Это ведь не так страшно. У вас вампиризм хоть и тяжелый, запущенный, но ещё не в конечной стадии. То есть, вы уже успели, возможно, выпить много крови, но это пока никого не довело до смерти, это уж точно... Вы только не волнуйтесь! Самое главное - остановить болезнь в её начале. Или хотя бы на середине. А сейчас вы - в надежных руках."

"Так этот вампиризм можно лечить?" - с надеждой спросила Фаина.

Но надежда была шаткая. И ведь читала она в серьезном женском журнале про вампиров, читала, да только была уверена, что её эта беда никогда не коснется. А вот коснулась!

Мир вокруг расползался на клочки, как полная гниль. Но хотя бы врач был отчасти аппетитный. Это уже кое-что.

"Конечно, с помощью определенных гомеопатических воздействий вампиризм лечится, купируется и удерживается под контролем! Хотя это в вашей стадии очень, очень трудно. Но возможно. Только под контролем врачей, поскольку вампиризм часто развивается на бессознательном уровне и вы его не сможете подавить в себе. Но наши современные методики способны притормозить, облегчить протекание заболевания. Если будете постоянно наблюдаться у нас, чаще есть сырую морковь и непрожаренный мясной фарш с кровью, крайние проявления вампиризма могут вас никогда и не посетить! А ещё я вам выпишу сейчас травки и эссенции..."

Фаину передернуло. Питаться сырыми котлетами - ужасно, а ощущать, что эти котлеты служат тебе заменителем свежей человеческой крови - ещё хуже. Тут просто язык не повернется перепихнуть котлетину с правой стороны на левую, где у Фаины имелись более-менее здоровые зубы. Этой стороной рта она всегда жевала наиболее ценные продукты питания, типа мяса. И ещё - она довольно часто смотрела американские фильмы про вампиров. Раньше она считала это интересной фантазией, а сейчас поблагодарила судьбу за то, что хоть что-то знает о своей болезни из независимых источников.

"А как насчет зубов? - тревожно спросила она у гомеопата. - Они у меня не станут вырастать до неудобных размеров?"

"Пока признаков нет, - сказал доктор. - Но самое лучшее - обратиться к стоматологу прямо сейчас. Могу вам порекомендовать своего хорошего знакомого дантиста, он же и по зуботехнике... Прекрасный специалист по отросшим зубам."

Врач разборчиво записал координаты коллеги на листке бумаги и протянул ей.

"Бог вам поможет, не сомневайтесь. Главное, ходите всегда в храм... Я вам сейчас напишу адресок... Там отличный сервис в смысле поминания, очищения и причащения..."

Конечно, Фая мгновенно смоталась в указанную церковь, поставила там три толстые свечки и ещё какому-то дьякону ухитрилась сунуть в рукав полсотку, в тот самый момент, когда он осенял её крестным знамением. К ужасу Фаи, дьякон полсотки словно и не заметил, покупку ею свечей по коммерческой стоимости не оценил, и в конечном счете осталась она снова одна, наедине со своим непроизносимым горем. Подошла посмотреть на свечи свои, буквально пять минут назад воткнутые в песочек перед иконой - а их уж и след простыл! Фая даже стала сомневаться в эффективности религиозных обрядов при вампиризме. И к стоматологу тоже почему-то расхотелось идти.

Она вампирка. А ведь всегда переходила улицу на зеленый, и налоги последний год платила аккуратно, когда это стало необходимо. Вот так живешь-живешь, и тут на тебе. Не одно, так другое.

И теперь ей надо выкарабкиваться. Прежде всего, никому не признаваться. Во-вторых, наблюдать за признаками. Сегодня она еще, может быть, никого и не захочет напрямую кусать. А назавтра вдруг нападет кусачее настроение - и тогда прощай-бывай карьера и судьба... Кстати, а как она чувствовала себя в последнее время? Очень раздраженной, даже хищной - и это тревожно. Но ни у кого кровь не пила - это точно. Другое дело, конечно, бытовые дрязги на работе и по телефону... Хотя по телефону ведь никого не укусишь!

Еще недели две назад она целиком полагалась на свой здравый смысл. Была здорова, некоторые не очень большие деньги держала на кредитной карточке в хорошем банке. Но недавно поутру объявили, что её банк вовсе не был, оказывается, хорошим, и все лицензионные сертификаты от правительства были просто филькиными грамотами, специально выданными для обмана врагов народа - банкиров, - а теперь все стало на свои места, и её долларовые сбережения ушли на постановку спектакля под названием "финансовый кризис". И как раз поэтому ей нельзя было теперь съездить в Грецию на бархатный сезон, как она собиралась. Наличными у Фаи оставалось сколько? Ерунда. Рублей пятьсот и немножко больше долларов. А зарплата под большим вопросом.

Откуда все взялось? На самом-то деле из детства. Фаина прекрасно помнит, как ей предложили слизать капельку крови, проступившую у маленького брата. Она слизала, об этом рассказали красивую сказку, вот и все. А теперь она инвалид непонятно какой группы. Точнее, группу инвалидности надо все же устанавливать не по степени инвалидности, а по тому, как решат члены какой-то медицинской участковой комиссии... Господи, как же все запущено!

Когда за окном идет дождь, твои деньги куда-то исчезли, а ты сама заболела вампиризмом, кажется, что здравый смысл больше не имеет никакого значения. И нужно просто тепло, требуется человек, который приласкает, приголубит, просто улыбнется тебе по-хорошему, наконец. Но Фаина уже знала, что улыбка мимолетна, ласка - обманчива, а заботливость оборачивается какими-нибудь нечистоплотными махинациями. Хватит.

Так ей сейчас думалось, потому что за окном было противно, и темно, и скользко, и мокро, и ветрено, и деревья мотали своими гривами, как будто лошади, которых стегают нагайкой. А в комнате горело только бра, и тоже казалось темновато и печально.

Даже если она согласится сейчас на приход какого-нибудь теплого и ласкового человека, то все ведь равно никто не придет. Резонно. Какой же мужчина захочет в гости к вампирке? Откуда ему знать, что она пока ещё не кусачая?

Конечно, раньше ей было неплохо с мужчинами, если они вели себя правильно. Один друг даже купил Фаине дубленку пару лет назад, но она быстренько с ним расплевалась, чтобы не чувствовать себя обязанной по гроб жизни. А теперь ей будет непросто преодолеть собственный психологический барьер.

Когда в тускло освещенной комнате раздался звонок телефона, Фаина не стала подходить, точнее, брать трубку. Дистанционная трубка лежала рядом с нею на диване и мяукала, словно плачущий малыш, которому забыли сменить пеленку.

Поплакал телефонный малыш и замолк. Не то что Дениска. Ему - хочешь не хочешь - приходилось посреди ночи менять в памперсах вату, потому что в то время Фая не могла себе позволить покупать по пачке памперсов в неделю, надо было экономить. Хорошо, что Денис сейчас у родителей на даче, мимолетно подумала Фаина. Почему хорошо? Ну почему? Ведь он все равно столкнется с ней, с мамой-вампиром, только позже...

Вот это как раз и хорошо, что позже. Может быть, за этот месяц Фаина сможет найти себе друга жизни, из которого пить кровь, чтобы не подвергать сына такому риску. Врач ведь сказал, что вампиризм часто проявляется на бессознательном уровне, и значит, никто из близких людей не может считаться в полной безопасности!

Все-таки сбылось то зловещее предчувствие, которое мучило её с самого момента выхода в отпуск, когда у неё провалились планы съездить в Грецию! Да ну, ерунда! Мало ли у кого срываются поездки за рубеж, да ещё в такой противоречивый период истории! Правда, она надеялась там немного развлечься. В Москве, как ни крути, круг уже сложился, и из него не вырвешься. Со всеми теми, с кем можно, уже пробовала, и больше пробовать абсолютно нет смысла. Разве что только сойти с ума и броситься на первого встречного? Зачем? Тем более, она вряд ли сможет сойти с ума. Вампирка ведь и без того уже как бы не подлежит меркам здравого рассудка. Неужели и любовь Фаине уже запрещена на всю оставшуюся жизнь?.. Раз уж она не может сойти с ума! А она, наверно, не может сойти.

Снова зазвонил телефон. Теперь она сделала над собой небольшое усилие и лениво потянулась к трубке.

- Ты сошла с ума! - завопила ей в ухо Валя. - Ты нарочно не берешь телефон!

- Ну что ты? - высокомерно удивилась Фаина. - Я только что пришла.

- Не надо! Я проходила мимо вашего дома и специально посмотрела на твое окно - у тебя свет! Ты что, опять переживаешь? Тебе что, плохо? Ты знаешь, как я испугалась за тебя?! Не молчи, Фаина! Фая! Фаинька!

Валя Локоть, жившая в двух кварталах отсюда, была одной из самых близких подруг Фаи, причем стала таковой исключительно по собственной инициативе. Отчасти это Фаю раздражало. Валентина была слегка с прибабахом, выкармливала каких-то приблудных щенков и котят. В надежде перехватить у неё пятерку на пиво, у её подъезда вечно ходили кругами алкаши, из-за неуплаты по прошлым краткосрочным обязательствам лишенные кредитных траншей от всех соседей. Но сама Валентина была по жизни такая неудачливая, что принимать от неё помощь было несколько унизительно. Это ставило тебя на одну доску с бродячими кошками.

Но, познакомившись с Валей года два-три назад на одной соседской вечеринке, Фая так и не сумела от неё отделаться. Потому что послать Валентину куда подальше с её заботой было ещё более гнусным, чем считать себя бродячей киской. Нет, не совсем поэтому. Просто Валентина всегда пыталась быть слугой, а не хозяйкой. Даже к своим доходягам-алкашам она относилась не свысока, а с немой жалостью, как, наверно, старые английские дворецкие глядят на своих спивающихся милордов. А старого дворецкого невозможно выгнать из замка.

И что в результате? Валентину как-то раз прямо на улице подозвали к машине какие-то "черные" - якобы спросить как проехать, а на самом деле втащили внутрь, увезли черт знает куда и насиловали всю ночь. Слава Богу, не убили, а напоили, и в бессознательном состоянии вывезли под утро в лесопарк и положили на скамейку. И ничего, Валентина скоро оклемалась, и даже способна была в доверительных разговорах жалеть этих южных мальчиков, у которых "по пьяну делу так слабо получалось, что пришлось..." В общем, жуть. Валя не стеснялась в описаниях, а Фаину при этом передергивало от тошноты. К счастью, история эта произошла уже года три назад и почти забылась.

- Что ты кричишь? У меня все в порядке, - вздохнула Фаина.

- Ты звонила в бюро? - жадно спросила Валя.

Еще пару недель назад она всучила Фаине буклет с телефонами какого-то сказочного Бюро знакомств, которое бесплатно подбирало своим клиенткам женихов из экономически развитых стран. Фаина с ужасом припомнила, что скорее всего, выкинула эту бумажку.

- Звонила, меня внесли в компьютер, - на всякий случай сказала она. На Валентину всегда успокоительно действовали непонятные аргументы - она не умела обращаться с компьютером, и думала, что это нечто вроде списка живой очереди.

- Давно?

- Ну, неделю назад... - осторожно ответила Фая.

- И что, ты теперь сидишь сложа руки?! - трагически воскликнула Валя. - Ты хоть газету купила?

Валентина давно уже сверлила Фае мозги, чтобы та приобрела газету объявлений "Из уст в уста" и откликнулась на все сколько-нибудь подходящие мужские предложения. Подзаголовком к названию газеты шла соблазнительная рекламная строчка: "Здесь исполняются самые сокровенные Ваши желания". Ну что ж, Фаина и попробовала для отвода глаз. С одной стороны, в глубине души Фаине действительно было очень неуютно в своем нынешнем положении, но ведь не настолько же, чтобы продаваться каким-нибудь шизанутым канадцам или египтянам, или унижаться до газетных объявлений. Тем более, как по газете найдешь человека, способного с сочувствием отнестись к молодой женщине, страдающей вампиризмом средней тяжести? И все же, глупая Валька чем-то ей льстила, чем - даже непонятно.

- Купила, не беспокойся, - заверила Фая.

- А по адресам написала? - вкрадчиво допытывалась подруга.

- Ну, я тут пока отметила, что мне подходит... - небрежно бросила Фаина, сразу прикидывая распорядок действий на случай, если Валентина вздумает её проверить. Один из последних номеров "Из уст в уста" у Фаи имелся, она купила его случайно, когда провалились планы поездки в Грецию, и ей пришло в голову поискать других, более дешевых, вариантов. И теперь в этой газетке при желании можно поставить несколько "галочек" напротив брачных объявлений, и это Валентину успокоит. Она ведь наверняка звонит не просто так - собирается заявиться в гости.

- Я сейчас к тебе зайду, - сказала Валя извиняющимся тоном. Все-таки, это ведь не телефонный разговор... Ты будешь дома?

Характерно, что она не спросила, хочет ли Фаина её видеть. А если бы даже спросила, разве Фаина сказала бы "нет"? Так что деваться все равно некуда. Если бы она даже не подняла трубку, Валентина не поленилась бы, прошла бы под дождем и ветром пятьсот метров и просто позвонила бы в дверь. Пришлось бы открыть - все-таки свет в окне горит.

- Заходи, Валечка! - вздохнула Фаина обреченно и почти радостно.

Дождь перешел в мелкую морось, а ветер все шумел, завывал, не успокаивался. К приходу Валентины Фаина успела отметить фосфорным фломастером несколько брачных объявлений в газетке, создав себе полное алиби. Для достоверности она даже перечеркнула одно из объявлений жирным крестом, чтобы в случае чего сказать: писала, мол, а он перезвонил в ответ и оказался мудаком на букву "ч".

Ворвалась Валя. Скинув мокрые туфли в прихожей, а склизский зонтик шмякнув прямо на диван, она немедленно потребовала отчета по газете. Фаина гордо предъявила ей плоды своих трехминутных усилий. Валентина впилась в газету.

- Вот этого и этого выбрасываем сразу! - ожесточенно бормотала Локоть, углубляясь в суть вопроса. - Им нужны фотомодели, а ты не модель... Так, этот пролетает - ты не поедешь к нему в город Жуковский, а сюда его тащить из города Жуковского глупо. И этот - тоже придумал! "Светловолосую девушку славянской внешности и национальности, умеющую топить русскую печь..." Н-н-да, ты у нас брюнетка и не совсем славянка...

Это Фаину всегда безотчетно задевало. Фамилия у неё была не очень славянская - Хусаинова, но она вовсе не была татаркой. Наверно, у отца были какие-то татарские корни, но в её внешности не заметно ни малейшего намека на это самое иго. И по паспорту и отец, и мать русские. А получалось как-то не так. В советское время, учась в школе, Фая никогда не задумывалась о своей фамилии, и даже о своем старомодном имени. С национальной проблемой она впервые столкнулась при демократии.

И Фаина надменно проронила:

- Ну правда, а почему бы тебе самой ему не написать? Тебе-то уж ничего не мешает. И печку растопишь, если надо.

Валя Локоть являлась чистокровной украинкой и притом никогда не была замужем. А ведь могла бы и о себе позаботиться. Всю жизнь просидела дома, занималась художественным вязанием платков "под Оренбург", росписью подносов "под Жост" и кофейничков "под Гжель". Девушка тридцати с небольшим лет интересной профессии с неоконченным высшим. Очень неплохо, особенно с учетом третьего размера бюстгальтера - когда она его надевает. Без бюстгальтера под блузкой вообще образуется такое волнение, что впору объявлять штормовое предупреждение всем встречным мужикам.

При этом Валя была человеком высших принципов, и своим третьим с гаком размером перед подругами не чванилась. И она посмотрела на Фаину не то со слезами на глазах, не то с непросохшими дождинками. В любом случае получилось очень укоризненно.

- Ну при чем тут я? Что уж мне - моя песенка спета... Мы о тебе сейчас должны думать!

"Мы должны". Да, Валентина основательно за неё взялась... Фаина ощутила странный трепет, словно она отдается в руки врача. О Господи, опять мысль о болезни... Но вместо зонда или шприца Валентина торжественно достала из своих необъятных грудей свежий номер газеты "Из уст в уста", который в мокром от дождя декольте её искусственно-шелкового платья оставил смутный серый след типографской краски.

Они просидели голова к голове минут двадцать, поочередно хихикая и взвизгивая, попадая на очередную умору. Хотя Фая, конечно, смеялась через силу. Держала улыбку, как говорят американцы.

Господи, чего только люди не напишут о себе! "Эрудированная дама приятной полноты без ж/п, а/м и б/к желает познакомиться с нескупым рыцарем до 40 лет с ж/п, а/м и без в/п для серьезных отношений, обяз. с закл. бр. и проп. на его ж/п". Или: "Привет тебе, привет! Молодой (38 лет), но очень опытный (три срока на 2, 5 и 7 лет) мужчина будет рад найти скромную небогатую домашнюю девушку, только девственницу, хорошую хозяйку и б/комплексов, для интима и большего". Тут уж Фаина хохотала до колик, ненадолго позабыв о своем вампирстве... Милый ты мой бандюжка, всех девственниц разобрали, ещё когда ты свой первый срок отбывал! И что там бедная девственница сможет тебе дать большее, чем жалкий интим?

Были и другие, лиричные и наукоемкие послания. "Откликнись, моя милая Обезьяна! Твой Козерог изнывает от страсти и мечтает найти ту, которая родилась в год Фиолетовой Обезьяны под знаком Рака, но не потеряла надежды встретиться с Кроликом под знаком Козерога, готовым разделить с ней биополе астральной кармы. Желательно вес до 61,5 кг, рост 167-169".

Нашлись объявления даже в рифму: "Когда метель кричит как бомж, Протяжно и нетрезво, Поверьте, что я не похож На тех, кто вам все время в душу лезут. Скромный среднеобеспеченный москвич, любящий хорошие стихи, вкусную кухню и прекрасно налаженный быт, ищет жену, романтичную, немеркантильную, молчаливую, верную, хорошую хозяйку, умелую любовницу, которой отдаст всю свою нерастраченную нежность".

- Если он ТАКИЕ стихи считает хорошими, - рыдала от смеха Фаина, - то как хозяйка и я ему сгожусь...

Вообще говоря, к её вершинным достижениям в кулинарии относилось разогревание гамбургеров в микроволновой печи и жарение замороженного картофеля из пакета вместе с куриными окорочками на одной сковородке. Эти два блюда Фаине всегда удавались с ошеломляющим успехом. Кроме зануды Вадима, всем нравилось. Но Фая старалась быть объективной и самокритичной. Ну и что, если кухня - не её призвание? Необязательно женщине весь вечер проводить за тонкостями раздельного тушения баклажанов и картошки, или полдня тратить на то, чтобы тесто для торта "Наполеон" четыре раза затаскивать на холод. Такие дурацкие советы даются только в сталинской поваренной книге 1952 года, которая специально была написана для закабаления женщин как класса.

Одним словом, они ничего достойного не выбрали, зато выпили кофе с рюмочкой вишневого ликера. Валя налегла своей квашней третьего размера на край стола и стала шептать Фае разные приятности, горячей и влажной скороговоркой... Они выпили еще, свет в комнате словно стал смягчаться, расплываться в одно сплошное пятно. "Наверно, мне хочется ещё ликера потому, что он красный, как кровь, - с внезапным ужасом подумала Фая. Может быть, хватит? Но если я не буду пить ликер, мне захочется чего-то другого..."

- Валя, ты знаешь... - вдруг решилась она, слегка дрожа. - Я была у врача... Ну, у того гомеопата, помнишь? Получены результаты анализов...

- Господи! - ахнула Валентина, отлипая от стола. - Что ты подцепила?!

- Ничего я не подцепила, - с некоторым раздражением от такой бестактности бросила Фая. - Просто у меня нашли редкую болезнь! Очень редкую и опасную...

- Гонорея? - недоверчиво спросила Валя. - Ты не думай, сейчас она сплошь и рядом, говорят, поражает женщин, которые...

- Да за кого ты меня держишь! - взорвалась Фаина. - У меня беда, а ты тут со своими приколами!

- Фаинька! - заплакала Валентина без разбегу, сразу. - Миленькая... Да я что... Я ведь конечно... Прости меня дуру... У тебя это?

- Не знаю, что такое это, но мне поставили кошмарный диагноз... Жуткий!

- Внематочная! - обмерла Валентина.

Фаина подумала, что на Валю нельзя обижаться ни при каких обстоятельствах. Иначе так до конца фразы и не дойдешь никогда.

Но Фаина, конечно, все-таки все рассказала, причем в подробностях. Описала, какой врач был растерянный, что на нем были дико мятые брюки и вообще, он явно ушел не так давно от жены и хотел бы вернуться, но обстоятельства, видимо, не позволяют.

Теперь Валентина ревела в полный голос, отчего гнусные соседи снизу принялись стучать в батарею центрального отопления. Конечно, уже половина двенадцатого, но им легко рассуждать, они не вампиры. На кровь их не тянет. Вместо крови спокойно и с достоинством пьют они водку и портвейн, а ночью запросто ложатся спать. Красота. Живи да радуйся. Им не понять загнанную в угол женщину с чудовищным приговором медиков.

Ладно, приглушили разговоры.

- Слушай, - шептала потрясенная Валька Локоть. - Но ведь теперь - как же тебе с мужиками-то быть, а? Надо искать как-то иначе. По периферии. Я слышала, в Братеево есть ассоциация самоубийц, может быть, там прощупать? Кто-нибудь наверняка клюнет. Или вот в Свиблово открылся нетрадиционный клуб - там просто мужики-мазохисты собираются, раздеваются, а потом секут друг друга, а девушки за этим смотрят... Так я в "Мелкополисе" прочитала. Но Катерина с нашего подъезда как-то со своим хахалем попала в аналогичный клуб, на Ленинском проспекте, и там оказалось, что сперва мужики друг друга шлепают, но такой, мягонькой штучкой и для отвода глаз, а потом подругам предлагают... Ну, она быстренько легла попой кверху, сама колготки вниз скатала, думала, все это просто сексуальная игра такая, а те вытащили откуда-то практически настоящий хлыстик и так её отстегали, что потом два дня сидеть толком не могла, до двадцати, говорит, хором считали и за ноги придерживали, лапали... А все удовольствие - за пару дней до того мужик её в казино сводил. Она там, правда, проиграла тысячи полторы долларов евойные, конечно, - но все равно, свинство так наказать девушку... В общем, Катерина уже готова была с ним порвать, но тут он как назло тур купил на двоих по Средиземному морю, и она плюнула и поехала. От попы, говорит, все равно никакой пользы, если её в аренду не сдавать, а вот на Мальту в бархатный сезон я могу никогда больше в своей жизни не попасть. И даже не узнать, где это есть такая Мальта. Представляешь? Господи, как я ей по-хорошему завидовала! И сейчас она...

- Валь, мне не до того! - оборвала её Фая, которая смотрела на все эти глупые житейские страдания чужих попок с высоты своей ужасной болезни. - И чего тут завидовать этой дуре? Тут у меня вопрос жизни или смерти, а ты...

- Прости! Вернемся к тебе. Получается, тебе нет смысла обращаться в агентство, ты ведь об этом подумала, да? Они, говорят, тщательно проверяют информацию о своих клиентах!

Фая молча кивнула, на глазах у неё больно прорезались слезы. Как никогда, она резко ощутила свою ущербность, инвалидность. На кого она может рассчитывать? Получается, что на каких-то сексуальных отщепенцев с плетками. А зачем они ей? Как же тяжело!

- Ну и черт с ними! Погоди! Мы в этой самой газете обязательно найдем что-нибудь! Ну, не в этом номере, так в следующем! Я видела, тут постоянно пишут чудные мужики - то гомики, то декларанты, то фетишисты, то логистики, то ещё какие-то нетрадиционные... Сейчас...

И Валя, поднывая сквозь слезы, набросилась на газету снова.

Вскоре раздался её торжествующий стон:

- Вот! - прошипела она таким громким шепотом, что у соседей за стенкой проснулась собака и загавкала. - Послушай: "Художник, 43 лет, шатен, с оригинальной бородкой и автомобилем, но без усов и вредных привычек, продвинутый, относительно обеспеченный, испытывает невероятный переизбыток жизненной энергии и хочет познакомиться с худенькой активной женщиной, которая бы относительно его понимала. Женщины-вамп приветствуются. Брак возможен. Ваш ребенок не будет помехой. Напишите мне, пожалуйста."

Фая не поверила и выхватила газету из рук подруги. Действительно, все верно... Прямо чудо из чудес.

- Валь, ты спасла мне жизнь! - просто сказала она.

И дело тут было вовсе не в том, что нашлось какое-то паршивое объявление. Нет, все глубже. Оказывается, и на женщин-вампирок есть спрос, причем какой! Настоящий художник, продвинутый и обеспеченный, и к тому же шатен в сорок три-то года! Значит, не совсем лысый и не полностью седой.

Валентина дала свои последние наставления, как и чего писать художнику, после чего, охая, влезла в свои хлюпающие туфли и собралась идти домой с сознанием недовыполненного подружеского долга. Правда, потом она ещё не поленилась вернуться с первого этажа, чтобы забрать забытый зонтик и лишний раз напомнить Фаине насчет письма к художнику.

На часах было уже двенадцать. А Валентина боится возвращаться домой посреди ночи - все-таки, такой случай пережила. Но для подруги готова на все. А Фаина не привыкла ложиться раньше часа ночи. Сейчас она в отпуске, тем более. Так-то на работу надо мчаться к десяти утра.

Спать не хотелось. А хотелось мечтать с немедленным воплощением мечты.

Поэтому Фая включила телевизор. Там умные бородатые дядьки в хороших дорогих галстуках объясняли друг другу, почему произошел финансовый кризис и как плохо теперь будет глупому народу.

На другом канале гладко бритые молодые люди в хороших дорогих галстуках беседовали о бедствиях, которые предстоят вкладчикам разных вещей в разные места, из-за финансового кризиса. На следующем канале старые лысые мужики без галстуков ругались матом насчет финансового кризиса. Их быстро прервали рекламой шоколадок. Дальше - молодые, с хорошей стрижкой дамочки судачили о том, как трудно придется женщинам с маленькими детьми в обстановке финансового кризиса. Сволочи все.

Музыкальный молодежный канал крутил клип группы "В горле першит", распущенные подростки гнусаво тянули: "Кри-и-зис, кри-и-зис, ещё не кли-и-макс, ещё не кли-и-макс, что ж ты не хотишь?.." Потом раскоряченная певичка нудила одну и ту же фразу на разные лады: "Этот шарф безобразный для тебя, мой заразный... Этот шарфик облезлый - для тебя, мой нетрезвый..."

Все это только добавляло Фаине внутреннего беспокойства, и она попросту выключила прибор фирмы "Сони". Какая печальная жизнь - японцы специально придумали прекрасный телевизор с плоским экраном, а наши по нему показывают всякую дрянь. Вот так любую хорошую вещь можно испоганить.

Ничего не оставалось делать. Фая выпила ещё рюмочку кроваво-багрового ликера, спрятала бутылку в холодильник и легла на диван. Бедро холодил влажный след от Валькиного зонтика. Вытащив из-под себя толстую глупую газету, она стала небрежно просматривать её дальше, но все равно снова и снова возвращалась к заветному объявлению художника. Даже по тому, как были набраны эти несколько строчек волшебного объявления, заметна была какая-то старомодная скромность человека, который не умеет писать о себе слишком хорошо. А в то же время он явно хорош. Привлекателен.

"Художник, 43 лет, шатен, с оригинальной бородкой и автомобилем, но без усов и вредных привычек, продвинутый, относительно обеспеченный... хочет познакомиться с худенькой активной женщиной, которая бы относительно его понимала. Женщины-вамп приветствуются... Ваш ребенок не будет помехой..."

Просто подарок судьбы! Кроме того - решается важный вопрос с Дениской. Конечно, пока ему ещё нет шести лет, но уже через год-два он пойдет в школу, а может, и на следующий год. Где он будет жить - с родителями или с нею? Наверно, с Фаиной. А она наедине с Дениской просто спятит.

Но у родителей и сейчас уже мальчику было не очень здорово. Ведь там жил ещё и Игорь - младший брат Фаины. С Игорем была беда. До семи-восьми лет он казался обычным мальчиком, и Фаина его любила, играла с ним и все такое. Всего ведь два года разницы. А потом стало ясно, что он болен. И лет с десяти его забрали из школы, и начались всякие сложности. Большие.

Игоря нельзя считать полным кретином, нет. У него, как объясняла Фаине мама, имелась только легкая степень олигофрении на генетической почве. Что-то произошло с наследственностью, она вывернулась наизнанку, и вслед за здравомыслящей Фаиной на свет появился мало что понимающий Игорек. Родители над ним тряслись, жалели до одури, и от себя не отпускали лет до шестнадцати, а Фая в это время уже начала набираться опыта в студенческих компаниях. Насчет Игоря её друзья и не знали вовсе. Кроме тех, кого она могла пригласить к себе домой - а мама тщательно отбирала кандидатуры, и понятно, почему. Игорь так и жил, часто болея, иногда работая на легких приятных работах по уборке мусора или городскому озеленению, но в целом оставался висеть на шее родителей. Даже бывший муж Фаины, Вадим, сталкивался с Игорем за все время раза два-три, не больше. И отец частенько после праздников, когда угрюмо выпивал, с нажимом бубнил на ухо Фаине, что на ней лежит и этот долг - заботиться о брате, когда их с матерью не станет. Фаина, внутренне корежась, старалась избегать встреч с Игорем. Правда, к Дениске она приходила почти через день, но обычно удавалось не заставать Игоря дома, пока он трудился в вечернюю смену в муниципалитете убирал и обустраивал клумбы. Ну, проще говоря, озеленителем.

Неважно, все равно Игорь оставался для неё родным человеком, но как если бы он был беспробудным пьяницей или уголовником. Все равно ведь брат. Отчасти. А другое дело - выходить замуж с таким приданым. Да ещё плюс с Дениской.

Очень удачно получилось, когда Фаина только-только познакомилась с Вадимом. Тогда Игоря надолго отослали в ведомственный дом отдыха - отец устроил через свой "почтовый ящик". А сейчас отцовский "ящик" почти что при смерти, там даже зарплату платили через раз, и кроме того, в последнее время Игорю стало хуже. Какие-то козлы на работе приучили его пить, и теперь он порой становится совершенно неуправляемым. Неизвестно, как его показывать возможному жениху. Но тот факт, что какой-то мужчина, продвинутый художник, готов принять женщину-вамп с её ребенком, уже говорил сам за себя - он терпелив и терпим, как пеликан, кормящий птенца своей печенью или чем там. Правда, пеликаны на вид некрасивые, но кровопийце Фаине сейчас не до эстетики.

В общем, что-то в этом роде. У Фаины вдруг прострелило в боку, она недовольно перевернулась на спину. Пора тушить свет. А то сейчас начнутся мысли про опухоль яичника или ещё что. Насчет состояния здоровья. Про жажду крови и так далее. Как у Светки, сотрудницы. Кололо сбоку живота - и кололо. А потом не вытерпела, пошла на обследование - и на тебе: фиброма матки... Сложная операция, сейчас она вроде поправляется, но будущее неизвестно. Вот так и у Фаины теперь... Только неоперабельное, вампиризм в средней стадии. Еще меньше надежд. В эти тридцать-то лет с хвостиком.

И от набежавшей тоски она повела себя совсем несвойственно - подтянула свою деловую папку, достала листок бумаги и написала короткое письмо:

"Дорогой продвинутый художник! По вашему объявлению я поняла, что вы очень скромный и тонкий человек. [Энергичные мужчины с запросами втайне любят, когда их называют тонкими, это Фая уже проверяла много раз.] Мне тридцать один год, в разводе, у меня есть сын пяти лет, я симпатичная и наверно, мы с вами могли бы попробовать встретиться - а что там получится, не будем загадывать наперед... [...]"

Вышло недлинное, с юмором и без пошлости письмишко. Зачем она это все написала? Да так, ведь она же ничего не теряет! Указала только номер своего телефона. Если он позвонит - а скорее всего позвонит, можно будет додумать эту мысль до конца. А если, вопреки всем расчетам, не откликнется - тогда тем более думать не о чем. Она вложила письмо в фирменный конверт своей фирмы с оплаченной доставкой, запечатала его и сунула в сумочку, которую всегда бросала на полу рядом с диваном, под рукой. У соседей наверху включилась автоматическая стиральная машина, которую они всегда оставляли на ночь, так что Фаина уже привыкла спать под эти негромкие булькающие звуки. Значит, пора спать.

Фаина приказала себе не думать о плохом, а наоборот, воображать продвинутого шатена, перевернулась на живот, дернула за ниточку бра и вскоре заснула прямо на незастеленном диване.

А что - имела право!

* * *

Лида с трудом очнулась от своего дневного сна в кресле и попыталась устроиться поудобнее. Ею давно уже были досконально освоены все тонкости этой процедуры переворачивания на сидении. Если - не дай Бог! - ягодица ущемится, тогда жди беды. Будет онемение, потом начнется долгая канитель с калоприемником, с салфетками, и наконец, с самой собой. Как это все надоело - жизнь.

Зачем она живет? Совершенно непонятно, но почему-то хочется. Конечно, кто бы мог подумать, что Лида станет в свои неполные сорок лет беспокоиться о каком-то калоприемнике! Или управлять инвалидной коляской? Бр-р-р! А ведь пришлось. Такова жизнь, как говорят французы. Наверно, они тоже много страдали, раз выработали такую поговорку.

У Лиды был свой вариант с дополнением: "жизнь такова, не хочешь - не живи". Она так много передумала насчет смерти, что насмерть устала и решила жить просто так. Жить сегодняшним, не задумываясь насчет завтра.

Было бы проще, если бы Лида испытывала какие-то романтические чувства к тому происшествию, которое сделало её инвалидом. Но воспоминания были настолько нестерпимые, что Лида уже лет пять-шесть назад дала себе зарок не оживлять их. Все уже было много раз передумано. Выхода нет. Она ведь так разбилась, что могла и не выжить. А Лида выжила, и это дало ей шанс увидеть все то, чего Алеша Сумароков увидеть не успел. Авария произошла в девяносто первом году, в марте, а к концу года стало ясно, как поменяется жизнь, как перевернется мир. Правда, на Лиду политика и экономика оказывали только касательное воздействие. Она получала от соседки некоторую помощь на дому. Иногда, по большому везению, ей давали в перевод небольшие книжки или статьи, она неплохо владела литературным английским. А с другой стороны, её потребности были приближены к нулю.

И более того, погиб тогда Алеша Сумароков, ну и что? Так ли уж все было неизбежно? Мог и выжить, ведь отделался же одними царапинами его приятель Симаков? И теперь, наверно, живет-поживает в своем деревенском доме, где когда-то позволил Сумарокову работать как в настоящей студии. И встречаться с Лидой... И Лида сейчас все ещё продолжала бы числиться любовницей подпольно знаменитого Алексея Сумарокова. Именно любовницей, потому что со своей формальной женой, дочерью могущественного чиновника, Алеша никак не решался развестись. А Лида и не настаивала. Тогда ей было сколько - лет двадцать семь-двадцать восемь? Нет-нет, побольше, ведь когда случилась авария, ей как раз недавно исполнилось тридцать, но она все не решалась окончательно поговорить с Алешей - боялась, что этот разговор станет действительно окончательным, и все оборвется. А все ведь казалось очень счастливо...

Ну да, и прошло с тех пор больше семи лет.

Но с этими воспоминаниями уже ничего не поделать. Пока что Лиду волновало другое. Перед ней на журнальном столике лежала стопка толстых газет "Из уст в уста". Она перечитывала сегодня эту дурацкую макулатуру и наткнулась на что-то жуткое, что заставило её заснуть от страха посреди бела дня, заснуть от слабости, от недоумения. Газета толстая, её можно читать весь день. Эти газеты она стала покупать весной, с единственной целью найти человека, который недорого продал бы ей новую коляску, с моторчиком. Точнее, приносить ей газету Лида попросила соседку по площадке. Ведь у Лиды есть деньги не только на саму газету, но и на небольшое вознаграждение Полине Владимировне, за её хлопоты...

Лида проделала ряд медленных, размеренных шевелений в кресле, и наконец сумела пристроить ноги так, что можно в случае чего быстро подсунуть утку.

Теперь - очередь за газетами. Их можно перечитывать, как летопись. К тому же, сегодня она наткнулась на очередное любопытное объявление...

Нет, она начнет с самого начала.

Вот старый номер за восемнадцатое мая. Начинается с двухкомнатных квартир, потом - автомобили, работа и знакомства.

"Художник, 42 лет, шатен, с бородкой клинышком и автомобилем, но без усов и вредных привычек, продвинутый, относительно обеспеченный, испытывает ужасный переизбыток жизненной энергии и хочет познакомиться с худенькой женщиной..." Дальше неважно. Неужели на свете мало художников сорока двух лет с бородкой клинышком? И все они любят именно худеньких, стройных. Нет, нет, далеко не все! Почему это так резануло Лиду?

Да, Алеша Сумароков носил именно такую бородку, смешную и необычную в то время. Но сейчас по телевизору показывают множество мужчин с разнообразными бородками. Всяк выделывается на свой манер. А тогда только непризнанные властями оригиналы могли позволить себе такой облик. Помимо бородки, Алеша пил, гулял, общался с иностранцами, позволял себе вольнодумные высказывания и был невероятно талантлив... Именно из-за всяких Алешиных выкрутасов с ним и перестала жить и дружить жена. Жизненные принципы её номенклатурной семьи не допускали таких вольностей. Хотя на самом деле - в чем там был камень преткновения? Риторический вопрос, или тайна, покрытая браком.

Ладно, оставим бородку в покое. Но тут ещё возраст - сорок два... Кажется, столько сейчас исполнилось бы Алеше. Или на год-два больше? Лида, к стыду своему, не помнила точно. Она в свое время листала Алешин паспорт, тоскливо вглядывалась в его брачный штамп, и конечно, знала год его рождения. Но увы, позабыла. Не то пятьдесят четвертый, не то пятьдесят шестой. Или ещё какой-то.

Так, что еще? Да ничего - разве что переизбыток жизненной энергии. Тоже не редкость для художника.

Но все это касается объявления в номере за восемнадцатое мая. А дальше, за пятое июня, немного иначе: "Веселый, 43 лет, шатен творческой профессии, с бородкой и маленьким физическим изъяном, относительно обеспеченный, хочет познакомиться с худенькой активной женщиной, которая бы относительно его понимала. Женщины-вамп приветствуются. Брак возможен". Это явно тот же самый человек, но откуда взялся "маленький физический изъян"?

Лида все узнавала, словно вспоминала заново.

У Алексея на правой руке было два изуродованных пальца, без ногтей, какая-то темная подростковая история, из-за этого его и в армию не взяли... И к тому же, отсюда можно вычислить день рождения человека - приблизительно между 18 мая и 5 июня. С поправкой на доставку письма и отсрочку публикации. Ну и что? Разве она помнит даты?.. Смотря какие. Нет уж, день рождения Алеши она запомнила навсегда - 18 октября. Странно, но именно в тот день они и сошлись в постели, и было хорошо, лучше, чем с кем-нибудь другим, а в следующие разы, когда Алеша не был таким пьяным, ещё лучше. Но Алеша был по Знаку Зодиака - Скорпион, а тут речь явно идет о Близнецах.

Но почему она выискивает какие-то намеки? Неужели можно всерьез верить, что призраки оживают только для того, чтобы давать в газету объявления, которые терзают душу ей, несчастной инвалидке? И потом, Алеша вряд ли смог бы написать о себе "веселый"... Только что-нибудь неоднозначное, например: "ироничный", "ехидный", "непростой"...

Нет, в это верить глупо, в это верить нельзя. Он же умер.

Но вот объявление в газете за двенадцатое июля: "Художник, 43 лет, любящий все изящное, без особых вредных привычек, относительно обеспеченный, испытывает настоящий переизбыток жизненной энергии и хочет познакомиться с худенькой активной женщиной, которая бы относительно его понимала. Брак возможен. Ваш ребенок не будет помехой. Напишите мне, пожалуйста."

Лида машинально поглаживала пальцами теплую головку черной эбеновой трости, которую подарил ей Алексей в незапамятные времена. Этой палочку, в локоть длиной, кажется, называют "макивара", ею в Индии погоняют слонов на конце имеется острый крючок, которым тыкают в толстую слоновью кожу, отдавая команды... Тросточку Алеше его знакомый-почитатель индус привез из Непала, он проживал там ещё в те годы, когда эта страна была недоступна простым смертным и казалась настоящей волшебной Шамбалой - крышей мира. Палочка была непростая, выточена в форме двух свившихся в любовном экстазе кобр, и в их глазницы, на рукоятке, были вставлены зеленые камни. Наверно, изумруды. Алеша передарил трость Лиде незадолго до автокатастрофы...

Такие красивенькие мелочи он собирал жадно, немерено, эта страсть иногда становилась даже жутковатой, и Лида в те годы с отчаянием думала, что первое-второе место в его жизни делят красивые безделушки и живопись, а она уже дальше - на третьем... Хотя Алеша любил её по-настоящему, так, как она мечтала, чтобы её любили - это было и беззаботно, и очень горячо... Как бы то ни было, "любовь ко всему изящному" тоже была несомненным признаком появления Алеши в этом мире. Но если так, то он не перевоплотился, а снова стал самим собой.

Это пугало Лиду и притягивало. И потом, было ведь ещё одно объявление, найденное ею в позавчерашнем номере газеты. "Художник, 43 лет, шатен, с оригинальной бородкой и автомобилем, но без усов и вредных привычек, продвинутый, относительно обеспеченный, испытывает ужасный переизбыток жизненной энергии и хочет познакомиться с худенькой активной женщиной, которая бы относительно его понимала. Женщины-вамп приветствуются. Брак возможен. Ваш ребенок не будет помехой. Напишите мне, пожалуйста."

Женщина-вамп! Как часто Алеша шутил на эту тему! По его словам, он просто сознание терял от брюнеток кровососущего облика, а Лида была пепельной блондинкой, и наверное, он воспевал при ней брюнеток-вамп, только чтобы подразнить ее... Их любовь не боялась шуток. Ей ничего не было страшно, кроме смерти. И только смерть эту любовь и прервала, в конечном счете.

Лида потянулась за уткой - пора, чтобы потом не пришлось все делать второпях. Когда дело было закончено, она съездила в туалет, опорожнила там утку, заехала в ванную - сполоснуть, и вернувшись в комнату, обессилено откинулась на спинку кресла. Нет, вытравить в себе память не удается. Неужели это чья-то злая шутка? Кому могла прийти в голову дразнить инвалидку её единственной настоящей и светлой любовью? В том-то и дело, что такую жутковатую шутку мог отколоть только Алеша... Вдруг произошло невероятное, и он выжил тогда, а вместо него похоронили кого-то другого, а он на время потерял память, и теперь таким странным образом ищет её, Лиду? Подает ей знаки?

Все может быть, ведь после катастрофы сама Лида почти полгода провела в больнице, пока врачи пытались без особого успеха срастить её сломанный позвоночник и заставить работать ноги... Хоронили Алешу, конечно, без нее. Долгое время она вообще неспособна была думать о чем-то еще, кроме своей жизни. И как раз примерно через полгода после аварии пришел к ней в больницу адвокат Реомюр Карапетович. Опять же, странно, что прислали его, как он выразился, родственники Алексея Сумарокова со стороны жены. И именно он, не вдаваясь в подробности, предложил ей ежемесячную сумму в немецких марках, на неопределенно долгий период, ничего не требуя взамен. Он только хотел, чтобы Лида отозвала свой гражданский иск к водителю "КрАЗа", который налетел на машину Симакова, из-за чего машина вылетела с моста в овраг.

Лида иск тот подписывала почти в беспамятном состоянии, следователь подсунул ей бумагу, она и подписала. Следователю нужен был, видимо виновник, все-таки есть погибшие, а Симаков, бывший за рулем "Москвича", был абсолютно трезв, к нему трудно было придраться. Действительно, он только пригубил вино, когда они ели шашлык на даче. В сущности, ей было все равно, накажут или нет водителя грузовика, и виноват ли он в аварии. Да и какой из неё свидетель? Она ведь тогда дремала на заднем сидении после шашлыка с вином, и даже не успела ничего сообразить, когда раздался грохот и наступила темнота. Как ей объяснили, Симаков вылетел вбок в распахнувшуюся дверцу, перекатился по асфальту и отделался легкими ссадинами и ушибами, а Алеша погиб сразу, когда машина рухнула с моста.

Дело кончилось тем, что она отозвала свой иск, после чего добродушный Реомюр Карапетович приходил ещё раз, принес апельсины, заверенный договор и передал ей первый конверт с деньгами. И густым убедительным голосом пообещал, что теперь Лида ежемесячно будет получать ту же сумму в немецких марках, но только по почте, с оплаченной доставкой на дом. В конверте оказалось сто марок, без обмана. Тогда это были невероятные деньги. Но и расходов сперва было очень много. Приезжала старшая сестра Оля из Алма-Аты, помогла с коляской, с разными нужными вещами. Потом пришлось с её помощью обменять квартиру и получить доплату, потому что теперь Лиде было все равно - жить ли в центре Москвы или на окраине у метро. Она понимала, что уже не совсем человек, а так.

А деньги продолжали поступать регулярно и аккуратно. Вот уже семь с лишним лет. И Лида привыкла думать, что за тайну её страстного и безысходного романа с Алексеем Сумароковым ей положены эти пожизненные откупные, помимо, самой собой, небольшой государственной пенсии и тех грошей, которые ей удавалось зарабатывать переводами.

Но теперь Алеша возник снова. И это второе пришествие обязательно перевернет её жизнь. Что ж, хуже, чем сейчас, уже просто не будет. Хуже только смерть, в сущности. Странная история с этими откупными подсказывала ей, что Алеша не мог исчезнуть бесследно. Случилось что-то непонятное, и может быть, он все-таки остался тогда жив...

Ведь не зря же эта так называемая семейка решила платить Лиде по сто дойчмарок в месяц? Сама по себе сумма невелика, но между прочим, за эти годы набежало уже тысяч семь-восемь марок. Она читала газеты, знала и курсы валют и цены - сейчас на эти деньги можно было бы подержанный "мерседес" купить в неплохом состоянии. Зачем же они платят? Может быть, именно для того, чтобы Лида не всплывала, не появлялась, не проявляла никак своего существования - нет её и все тут. Могли ведь и Алексею так объяснить - что она погибла. И Лиде то же самое сказали - про него. Правда, с Лидой об этом беседовал следователь из милиции, но... Разве следователя нельзя подкупить точно так же, как подкупили ее?

Страшные мысли заворочались в голове. Почему ей раньше не приходило это в голову? Да потому, что не попадались на глаза такие вот странные объявления! А теперь попались... И вполне вероятно, что они оба с Алексеем несколько лет лежали порознь в инвалидных креслах и считали друг друга погибшими... А теперь он, возможно, выздоровел.

Лида пару раз качнула рычагом, подтолкнув кресло ближе к углу комнаты, где стояло старое трюмо, покрытое пеленой пыли. В зеркале смутно была видна седая женщина с костлявым бледным лицом и дикими глазами. Похожа на призрака из подземелья. А на кого сейчас похож Алеша? Если его, конечно, не съели черви в могиле... Нет, только не это! Наверно, он все такой же красавец, шутник, бабник и любимый... Любимый, безумно дорогой человек...

Дыхание у неё участилось, сделалось горячим. Дрожащей рукой нащупала на столе за спиной стакан с водичкой, попила мелкими глотками. Что с того, если Алексей жив? Если он инвалид, то Лида ему не нужна, только обузой будет. Ухаживают за ним другие люди, здоровые, ходячие... А если он встал на ноги - то она, инвалидка, ему тем более ни к чему. Все кончилось много лет назад. И ещё самое главное - так попросту не бывает.

Но - проклятые объявления! Вот что мучит, не дает отвлечься!

Все может случиться в жизни, с отчанием и восторгом думала Лида, лицо её покрылось пятнами темного румянца.

Нет уж, решено: назавтра она позвонит соседке Полине Владимировне и обратится к ней с очередной просьбой - купить свежую газету.

* * *

Она сказала ему: нет, это слишком много. Он возразил: не слишком-то много, когда я столько лет уж так рискую. Мне нужно что-то для оправдания риска. Она сказала: ты и так уже имеешь очень много. Даже слишком много. Он сказал: я художник, я хочу жить своей жизнью, а для этой жизни нужны деньги. Я же пошел на твои условия? Почему же ты не хочешь сейчас понять мои условия? Она сказала: я понимаю твои условия, но не принимаю их. Ты что, решил меня шантажировать?

И тогда он сказал: забудем. Забудем наши разногласия. Пусть так. Я слезы лил, а ты не снизошла. Ты не даешь мне настоящих денег за то, что я делаю, а моя работа дорого стоит. Значит, так мы с тобой и расстанемся? Ты мне ничего больше не скажешь? Ты думаешь, я навечно буду твоим?

Не знаю, сказала она.

Значит, ты решила меня приватизировать? Ты хоть понимаешь, что на меня найдется много приватизаторов?! Мы обговорим ещё раз этот вопрос?

И она сказала: нет.

Она прикинула, что это очередная попытка вырвать милостыню. Только так можно назвать деньги, которые ему достаются. И это правильно, наверно.

И все-таки, наверно, она ошиблась.

* * *

Эпилог.

В полуоткрытом парижском кафе-павильоне под навесом, почти прямо на бульваре сидела парочка. Элегантный господин лет сорока пяти и дама лет на десять младше него. Великолепная форма и содержательность её бюста привлекала внимание всех подвыпивших туристов. Правда, дама могла показаться чуть полноватой, но размер груди затмевал все недостатки фигуры. Перед нею на столике лежал свежий номер газеты "Франс суар".

- Солнце мое, мы ещё долго будем его ждать? - томно пропела женщина. Если бы она сказала это не по-русски, её можно было бы принять за Элизабет Тэйлор, так густо и тщательно были у неё выкрашены иссине-черным волосы. И такое у неё было гладенькое, оттененное искусственным загаром лицо.

- Еще немножко... - мужчина с волчьей небрежностью зевнул и глянул на часы. - Нам ведь все равно некуда спешить, правда?

- Вообще-то, я договорилась о встрече со своей косметичкой, потупилась дама. - Но если ты считаешь, что мне обязательно нужно его видеть, то я готова ждать...

Она горестно вздохнула, словно увидела волосок в своем стакане, и поправила горжетку из малайского лемура, которая излишне грела ей шею и плечи. В Париже было тепло, градусов десять выше нуля, несмотря на ноябрь. А в области декольте у дамы уже собрались бисеринки пота и готовы были слиться в струйки.

- Почему ты не хочешь рассказать мне немножко о нем? Как мне с ним говорить и о чем? Мы же, наверно, не знакомы? - снова спросила она, уже немножко робея. Чувствовалось, что пышнотелая дама побаивается своего господина.

- Погоди! - коротко отвечал мужчина, не сводя с неё пронзительных карих глаз. И вдруг отвел их в сторону: - Вон он идет, слегка опоздал. Плохо знает Париж. Он проживает на Лазурном берегу, знаешь ли.

- Богатый? - насмешливо спросила дама, но не успела получить ответ. Увидев подходящего к их столику человека, она словно оледенела.

- Всем привет! - бросил Реомюр как ни в чем ни бывало. - Угостите меня или мне заказывать самому?

- Угощу, дорогой, - криво усмехнувшись, кивнул Симаков и поднял руку, подзывая официанта.

Он чувствовал свою несравнимость с тем несчастным Сашкой Симаковым, который с ужасом ожидал возможного суда и тюрьмы пятнадцать лет назад. Сейчас он котировался совершенно в другой реальности. Суд и все такое прочее, конечно, остаются в реальной жизни, но отношение к этим неприятным вещам совсем другое, когда у тебя есть деньги и связи. Деньги решают бытовые проблемы, а связи устраняют проблемы другого уровня.

Реомюр заказал себе только рюмку коньяку, и это означало, что он настроен на достаточно жесткий и короткий разговор. Поэтому Александр Петрович решил предпринять атаку первым:

- Почему ты скрываешься, Рома? Неужели ты думаешь, что старые друзья так быстро забывают друг друга?

- Нет-нет! - Реомюр помахал рукой, и на даму с такой силой повеяло густым парфюмом, что она с трудом сдержала рвоту. Впрочем, тошнило её прежде всего от страха. - Нет-нет! Просто я решил кончить со всякими такими, знаешь, неоднозначными делами. Теперь думаю полечиться несколько месяцев, а потом заняться чем-то очень чистым, понимаешь? Здесь или в Германии, а может быть, в России...

- Для нас важно одно - чтобы ты никогда не рассказывал о том, что у нас было, Рома, - нервно заметил Симаков. Он не ожидал такой самоуверенности от гостя. - И ты понимаешь, что вся твоя жизнь теперь будет зависеть от твоего языка.

- Ну почему же? - Реомюр облизнулся с таким аппетитом, словно собирался прямо здесь и сейчас пить кровь у ещё пока ещё не оформленной законно четы Симаковых. - Я очень уважаю всех присутствующих, и не понимаю, почему вы решили, что я кого-то из вас кому-то заложу? Например, вас, Валентина?

- А тогда нечего мне угрожать! - бросила дама с горжеткой, нагло глядя в глаза Реомюру. - Я здесь - никто, и вы здесь - никто, правда? Но у вас и у меня есть на что жить, правда?

Здесь она чуть-чуть покосилась на своего содержателя, как лающая на чужих собачка поглядывает на своего хозяина, проверяя, хорошо ли отгавкивает свой служебный долг. Но Саша словно и не слышал этой грубой беседы.

- Наши деньги на Западе имеет смысл, это вы верно подметили. Но ведь они не имеет ни малейшего смысла в России, - сказал Реомюр. - Там все зависит от твоих отношений с местностью, а местность дикая. Вот и вся беда. Культурный человек стремится вкладывать в культурное предприятие...

- О чем речь? - раздраженно вмешался Симаков. - Ты пришел поговорить с кем - со мной или с моей бабой? Что ты выстебываешься на философские темы? Если хочешь, отойдем...

- Как скажешь, - улыбнулся Реомюр. - Все равно, кому надо, уже знают, отчего моя бедная клиентка Нина умерла в Склифосовском. И что в палату к ней заходила одна милая женщина, наша, можно сказать, общая знакомая. Поэтому давайте не будем ссориться в эмиграции, да? Нормальное предложение?

Мерзавцы, они все знали про меня с Валькой, с тоской подумал Симаков, ощущая гадкий холодок в затылке, в том месте, куда обычно входит контрольная пуля. Как я не догадался - этот толстый с самого начала прослушивал мой телефон, не иначе! Когда она позвонила мне тогда и попросила приехать, муж её выкинул - чтобы подставить меня. Вот оно что! Я бы вошел в квартиру, под которой лежала бы на асфальте Нина! И первым схватили бы меня: кто такой? что тут делал?

Только почему-то жирный слишком поспешил, я ведь застрял тогда в пробке и приехал минут на десять-двадцать позже, чем рассчитывал. Неужели толстяк так разозлился, что не смог дать ей пожить ещё четверть часа? Может быть, нервы не выдержали. Когда речь идет о таких деньгах, какие он зашибает... Не то что мои копеечки, только на эту корову и хватает.

Эх, недооценила толстого Нинель, недооценила. Ее уже нет, а на мне теперь висит дело. Сволочи! И помощь Валентины была почти что напрасной... И все-таки мне ещё здорово повезло, что я решился. Если бы Нинка начала болтать, было бы ещё хуже. Я даже здесь не смог бы спрятаться. За мной всюду ходила бы тень, журналюги выслеживали бы, пытали насчет немецких дел... А в целом - переиграл меня этот жирный боров. Теперь вся оставшаяся часть немецких вещей в его распоряжении. С его-то связями он из них выжмет миллион.

А на мне все ещё висит пока это жуткое дело. И будет висеть, пока Валька жива... Впрочем, все имеет начало - имеет и конец.

- Верно, только почему Нина перед этим выпала из окна своей квартиры, ещё никто не догадывается, - злобно заметил Симаков. - Кто ей помог, так сказать.

- Да, только дело-то открыто по факту её смерти, а не случайного падения! - удивленно приподнял брови Реомюр. - Тут все ходы сделаны правильно. Разве наши советские следователи дурака валяют?

Саша понял, что начало беседы все-таки осталось за Реомюром. Точнее, за толстым человеком, который здорово Реомюра подготовил.

- Я ещё в своем уме, и ни о чем никому не скажу, - спокойно продолжал Реомюр. - А заговорю только в одном случае - если на нас попытаются наехать.

- На кого это - на нас?

- На меня и на мужа Нины. Я ведь представляю его интересы, - искренне ответил Реомюр. Когда карты достаточно хороши, можно их и показать.

- На тебя объявят розыск, вот увидишь! - буркнул Симаков.

- Отойдем на две минуты, если уж ты такой упрямый, - предложил Реомюр.

У выхода из павильончика он нежно приобнял Симакова за талию и шепнул ему на ухо:

- Сообщаю тебе, чтоб ты имел в виду... Меня больше нет.

- Как это? - Симакову снова стало страшно на всякий случай.

- Очень просто. А твоя бабенка ведь заходила в палату к Нине, правда?

- Что за ерунда, они даже не знакомы... - пролепетал Симаков.

- Я её встретил в коридоре. Она была в белом халате. Напрасно она его нацепила. Он её немножко полнит, да. Ну вот, а в тот же вечер нашли мертвым ещё одного хорошего человека, Сианозова Реомюра. Представляешь, прямо у себя на квартире лежал. После свидания с женщиной, да.

У Симакова глаза застлало потом.

- Что это значит?

- Например, если откроют следствие, то могут обнаружить, что женщина в белом, после визита которой скончалась моя бывшая клиентка, потом побывала на квартире одного адвоката... Понимаешь, да? И адвоката тоже не стало. Разве это не интересная версия?

- А с кем я сейчас говорю? - ошеломленно спросил Симаков.

- Будем знакомы! Гражданин Республики Грузия Марат Иосифович Лория!

- Отличное имя... Сам придумал? - Симаков попытался улыбнуться так старательно, что с носа слетели очки. Хорошо, успел поймать. Лицо стало слишком скользким от пота и сала.

- Нет. Добрые люди подсказали! И во Франции у нас есть вид на жительство и маленький бизнес. Вот так, дорогой!

Даже из смеющегося рта у Марата Иосифовича сильно пахло чем-то очень ароматным, типа бальзама для бальзамирования тела.

Наверно, поэтому Марат Иосифович Лория никогда больше не встречался с толстым человеком, хотя сперва и намеревался. Жизнь повернулась по-другому, и толстому человеку стало необязательно уезжать из России, а наоборот, его привлекли в одну предвыборную команду - большим начальником. И это хорошо, ведь толстый человек терпеть не мог сильных запахов. И не стал он больше встречаться с гражданином Грузии, тем более, что, как напечатали в лживых газетах, Марат Лория якобы скончался по слухам в Ницце вскоре после Рождества. И на его теле нашли татуировку, доказывающую, по всем признакам, его принадлежность к криминальным кругам. Там было по-русски написано что-то про "мать родную", что очень характерно для советских уголовных элементов, по традиции очень трепетно относящихся к своим матерям. Это сообщили разом все французские газеты. Так что толстый человек съездил в Париж только один раз. Но у него, в обстановке демократии, был шанс попасть туда снова. Правда, уже не для того, чтобы встречаться со всякими Маратами и Реомюрами, а чисто конкретно по делу.

А другое дело - Симаков. Вскоре почти половина русского Парижа побывала на его свадьбе с Валентиной, урожденной Локоть. Правда, невеста почему-то держалась очень запуганно и не приподнимала вуаль с густо наштукатуренного лица, местами просвечивающего синевой.

* * *

Игорь очень мягко, бережно вкатил коляску в вагон, Лида почти не почувствовала встряски на стыке платформы и тамбура. Следом вошла Фаина с сумкой и рюкзаком. Они заняли два сидения, друг против друга, в качестве заграждения сбоку поставили Лидину коляску спиной к проходу. И всю дорогу запросто пили вино и болтали. Лида не боялась за себя - под теплой курткой и бельем у неё был одет на тело приемник мочи. Но он так и не пригодился.

Минут за пять до Балашихи они выкатились на заснеженную платформу. В Москве ещё стояла осень, а тут вдруг подсыпало настоящего снега. Хотя все правильно, начало ноября.

Отсюда предстояло тащиться ещё километра полтора. Но путь они преодолели весело. Во-первых, запасливый Игорь имел в рюкзаке несколько бутылок крепленого вина. А во-вторых, было тепло от простой беседы. Фаина чем дальше тем больше нравилась Лиде. И все по одной, основной причине. После того, как Лида правильно разгадала такой сложный житейский кроссворд, Фаина стала испытывать к ней жуткое уважение. А Лида так давно его была достойна! Она ведь жила столько лет мерзкой и презренной гусеницей, но никому не жаловалась! И могла бы умереть, так и не став снова бабочкой.

К заброшенной даче подошли уже в сереющих сумерках, где-нибудь к половине пятого. Дверь была старая, худая, Игорю ничего не стоило выбить её одним касанием плеча.

Лиду осторожно подняли по крыльцу, и она снова въехала в ту самую комнату, где когда-то любила Алешу.

Тут она немножко порыдала, конечно. Слава Богу, в полном одиночестве. Брат и сестра деликатно ушли разыскивать топливо для печи. Лида ещё не знала, сбудется ли ответ на её главную загадку. Она суеверно оттягивала этот момент. Ей казалось, что найдут они что-то другое...

Потом Игорь с Фаиной вернулись, они приволокли мерзлые охапки хвороста и несколько почти сухих чурбачков, кое-как разожгли печь.

- Теперь давайте поищем? - робко предложила Лида.

Игорь грубоватым мужицким жестом сунул ей очередную бутылку кагора:

- Сперва глотни! Перед таким делом-то!

Выпила Лида - глоточек, потом Игорь - полбутылки зараз, затем его сестра - остатки. Игорь, очень ревностно следящий за тем, чтобы выпивки было вволю, на всякий случай раскупорил свежую бутыль и самоотверженно оставил на столе.

- На чердаке есть балка, стоящая неровно, не параллельно другим... начала Лида.

- Какая по счету? - уточнил Игорь, утираясь ладонью.

- Не помню. Но она отличается от других наклоном. Она одна такая. Если посветить фонариком вдоль, увидите, - сказала Лида, надеясь, что Фаина хорошо её поймет. - Надо пошарить рукой под этой балкой, там есть маленькое кольцо, почти такое, как от брелка. За кольцо надо приподнять доску. Этот тайник сделал сам Алеша, на свой страх и риск. Словно предчувствовал. Хотя держал там обычно просто выпивку.

- У-у-у! - махнул рукой Игорь. - Зря мы приехали! Этот Симаков, козел драный, давно там все разорил! Дача-то евойная! Лазил, небось, туда за бухалом сто раз!

- Симаков так и не узнал о тайнике, - возразила Лида. - Ведь когда я послала ему письмо про свой портрет, он мне ответил, чтобы я описала портрет поподробнее. Значит, он не видел картину. И не знал, о чем идет речь.

- Пойдем, - сказала Фаина брату. - Лида все давно рассчитала. У неё было навалом времени. И вообще, мозги. Она давно уже все обо всех знает.

Фаина с братом гуськом поднялись на чердак по узенькой гниловатой лестнице.

Лида сидела внизу и протягивала к дымному пламени ледяные руки. Наверно, я похожа на ведьму, вдруг подумалось ей...

Словно пытаешься заново расколдовать свое прошлое. Господи, ведь я вовсе не уверена, что картина все ещё здесь. Она могла сгнить или сгинуть, её мог случайно найти Симаков, перед тем как бежать. И кажется, что вся моя жизнь зависит от нее, как жизнь Кащея от иголки. А все-таки, в глубине души - верю, что найду портрет. Верю!

Вошел в комнату Алеша, чуть пьяный и грустный, налил в чужой стакан и на расстоянии чокнулся с ней.

"Вот мы и повидались. За встречу!" - сказал он и сразу выпил.

"Алеша, ну почему мне надо было столько страдать? - спросила Лида еле слышно. - Неужели нельзя было устроить все по-хорошему, мирно... Ну ладно, со мной ты мог поступить как угодно, но зачем же ты погубил себя? Я-то знаю почти наверняка - ты был гений!"

"Нет, - упрямо и нетрезво возразил Алеша, быстро наливая себе и выпивая. - Если бы я был гений, я не стал бы портить тебе жизнь. Гений всегда живет наоборот. Он никого не продает. Это его продают и губят. Я не стал бы заниматься подделками и контрабандой. Значит, я был совсем не гений. Или не совсем гений... Или мой гений кто-то погубил, что тоже может быть. Вспомни, я ведь так и не сошелся с тобой окончательно, а хотел. Знаешь, почему? Бизнес мой мне не позволял... Ох нет, мне надо выпить еще. Почему я не мог бросить жену окончательно? Объясню. Пожалуйста. Она трахалась с Надживой и одновременно продвигала мои картины на крови. Точнее, под кровью, хо-хо. Но, между прочим, без неё я никогда не увидел бы тех шедевров, которые побывали в моих руках. Ты себе просто не представляешь, что я видел на расстоянии вытянутой руки! Не говоря уже о тех, которые трогал, ласкал... Это же вещи типа Гольбейна, Ван Эйка, малых фламандских мастеров семнадцатого, восемнадцатого веков... А ведь их практически никто не видел с сорок пятого года, когда картины были убраны в спецхран НКВД, или как там называлось это заведение. Их мало кто увидит и в будущем. Из-за этого я и умер".

"Алеша, разве какие-то картины стоят целой жизни?" - грустно спросила она. Хотя только что сама связывала собственную жизнь с судьбой одного-единственного портрета.

"Причем тут картины? Дело же не только в них. Я пытался срубить большие деньги. Было забавно и очень необычно. И потом, мне уже стукнуло тогда тридцать пять. Это, в общем-то, возраст".

Лида заплакала: "Какая разница, если тебя из-за этого убили, Алеша!"

"Умирать - дело приятное и великое. Помнишь, все НАСТОЯЩИЕ МОИ картины показывали смерть".

"Тогда почему ты не забрал меня с собой? Как ты мог уйти, оставив меня в таком виде!? Несчастной калекой!"

"А разве ты не очень счастлива сейчас?" - спросил Алеша, смутно улыбаясь. Его великолепная прядка свалилась на крутой потный лоб. Огромные светло-карие глаза смотрели на неё прямо и без стеснения. Без гнева и пристрастия.

"Счастлива?!" - Лида чуть не задохнулась от... от чего? От догадки.

Да, невозможно быть счастливой целиком и сразу. Но если однажды счастья было очень сильно недодано, то потом можно получить добавку.

Теперь её маленькое счастье - это Игорь. Он совсем не дурак, а обычный, простой человек. Не гений, но и кровью чужие шедевры марать не станет.

"Да, ты умница, ты все поняла правильно! - кивнул Алеша и добавил, снова наливая себе: - Это по последней, мне на посошок... Ты обязательно будешь счастлива. Ведь если говорить по честному, тебе никогда не нужен был гений, нет. Зачем, господи ты Боже мой? Тебе нужен был просто любящий мужчина. Обычный, и даже более того. И теперь он с тобой, надеюсь, навсегда. И ты обязательно поднимешься, попомни мое слово! Будь здорова!"

Алеша выпил и медленно исчез. Но Лиде не стало тяжело на сердце. По лестнице спускался Игорь, осторожно держа на вытянутой руке картину в потемневшей деревянной рамке.

- Ты тут в тряпке была укутана, я тряпку снял, - пояснил Игорь. К портрету он относился очень хлопотливо, поскольку совершенно отождествлял его с Лидой.

Фаина появилась следом за ним, они поставили портрет на табурет напротив Лиды и некоторое время молча рассматривали.

С картины глядело прекрасное, мудрое, немолодое женское лицо. Это была Лида сейчас, в свои сорок лет. И ничего, кроме головы, и ещё немножко шеи. Вокруг - бледные пастельные разводы, в которых при желании можно было угадать контуры типично московского пейзажа.

- Он назвал этот портрет "Голова без женщины", - улыбнулась Лида. - Он всегда считал меня слишком умной для этой жизни. Наверно, поэтому я выгляжу на портрете старше своих лет.

Игоря это по-мужски задело, и он рявкнул обиженно:

- Да нормально ты выглядишь!

- Горяша, ей ведь тогда было только тридцать лет, и вообще, дипломатическим шепотом объяснила Фаина на ухо брату.

- А-а, ну тогда ладно, - кивнул Игорь, хотя явно ничего толком не понял.

- Нет, просто Алексей угадал, какой я буду сейчас, - сказала Лида и чуть было не добавила: "Он здесь только что был, повидал меня и вернулся назад на восемь лет, писать этот портрет".

- Все-таки он был гениальный художник, не то что Сашка, - заметила Фаина, пытаясь дополнительно уесть гада Симакова хотя бы заочно, вдогонку.

- Наверно, нет. Иначе у него рука бы не поднялась замазывать великие картины кровью. А этот портрет действительно мне очень нравится. Господи, сколько лет я его не видела! Если бы не кровь...

- Помешались вы все на этой крови! - буркнул Игорь невпопад. - Выпейте лучше вина, вон я хлеба достал зажевать. Кстати, едрена мати, как это ты успела ещё полбутылки приговорить?

Это он обращался уже к Лиде. Она с ужасом посмотрела на стол и увидела, что Алеша действительно ухитрился выпить слишком много - и так быстро...

Наверно, если подобное случается в жизни, то только один раз. Нет уж, пусть никто не узнает об этом их последнем свидании! Она прикроет Алешу ей не привыкать. И Лида притворно и торжествующе засмеялась:

- А вот такая я здоровая!

Фаина энергично кивнула и предложила пошлый тост:

- За оздоровляющую любовь!

Они по очереди глотнули густого красного вина прямо из горлышка, хотя на столе были расставлены найденные в буфете стаканы. А потом отщипнули по кусочку остывшей, как мертвое тело, булки, которую невозможно оказалось разрезать коротеньким перочинным ножиком.

Ночевать на старой промерзшей дачке не остались, тут нечем было топить, а идти снова за хворостом и жечь его всю ночь - не хотелось. Портрет аккуратно запаковали в сумку, которую понесла Фаина. Дверь кое-как заколотили гвоздями длиной в палец.

Игорь всю дорогу до платформы развлекал их смешными блатными песенками. Хотя катить коляску с Лидой ему было очень нелегко, там уже стало заедать и второе колесо.

В электричке было пустовато. Поток народа валил из Москвы в область, с работы домой. В обратном направлении двигались только всякие отщепенцы, вроде Фаины с Лидой и Игорем. Лидину коляску на всякий случай закрепили поясом от Фаиного плаща к ручке сидения, чтобы не ездила вперед-назад, если заденут прущие по проходу граждане.

А по вагону тащились торговцы с отчеканенным на лбу высшим техническим образованием, предлагали подарочные наборы от "Мери Куй", фритюрницы и тостеры с двадцатилетней гарантией, пробнички вина "Амонтильядо" и газету "Секса пил!" с крупным подзаголовком "много!". Одинаково тяжелой поступью проходили милиционеры в штатском и бандиты, переодетые в милицейскую форму. Плелись, натренированно пошатываясь, неместные беженцы со справками на внеочередное получение милостыни. Рыскали контролеры с поддельными удостоверениями и рэкетиры с настоящими наколками. Прошмыгивали к свободным сидячим местечкам нервные пожилые тетки, у которых из сумок протекали пакеты дешевого молока. Какие сволочи делают такие паршивые пакеты под молоко? Пусть даже и дешевые.

Подошли двое детишек - мальчик лет десяти и девочка лет шести. На груди у мальчика висела картонная табличка: "Наша мама сварилась. Подайте кто может. Хотим кушать". Фаина раздраженно отвернулась от этих вымогателей, а Лида порыскала в недрах своего кресла и отдала малышам какую-то мелочь. Они пошли дальше. Фаина почувствовала себя плохой. А ей нравилось видеть себя хорошей.

Игорек притомился и задремал. Езды-то почти час. Колеса на стыках ритмично стучат. И вина выпил, к тому же.

- Скажи мне, - вдруг наклонилась к Лиде Фаина. - Ты заранее предугадала, что все так будет? Когда писала письма Симакову?

- Что - так будет?

- Ну, со всеми нами.

- Я ни тебя, ни Игоря, ни остальных тогда знать не знала. А насчет Симакова - я клянусь, уверена была, что это Алеша. Но теперь я... я счастлива, что это не так, - вдруг храбро бросила Лида.

- Почему это?

- Потому что у меня есть Игорь. Извини, что я так говорю, но мне так хочется думать. Я знаю, в глубине души ты можешь его жалеть, ведь я... А он твой брат.

- Брось! - отрезала Фаина. - Если хочешь знать, я теперь за брата спокойна. С тобой он не пропадет. Другое мне грустно...

- Я знаю. Ты себя считаешь неустроенной. Но только это не так.

- Правда? Ты думаешь, у меня есть шансы?

Фаина сказала это без всякой иронии. Совершенно всерьез и с полным доверием. Теперь она радовалась даже намеку, даже призраку смысла собственной жизни. Этот смысл она в последнее время совсем перестала понимать. А инвалидка Лида знала все. Голова, одним словом! Женщины в ней только не хватает.

- У тебя есть твой Дениска. Он же не кукла, а человечек! И ещё вокруг масса мужчин, из которых можно пить кровь. Оглянись! Они же косяками ходят, неприкаянные! Взять хотя бы твоего гомеопата... Нет, лучше не его. Возьми своего друга, который на полном серьезе считает себя следователем из разведки... У тебя ведь что-то с ним было? Ну вот, все ясно... Просто раньше тебе просто не везло, не те люди попадались. Тот же Симаков. У него кровь неправильная.

- Да, с консервантами, в холодильнике, - невесело откликнулась Фаина и вдруг рассмеялась: - Может быть, мне снова купить эту газетенку, "Из уст в уста"?

- Конечно, почему бы нет? - кивнула Лида. - Там ведь написано под шапкой названия: "исполнение ваших желаний".

- Между прочим, я в издательском бизнесе не последний человек! намекнула Фаина, только что вспомнив об этом сама. - Это называется "подзаголовок"!

- И все же, ты, небось, и не заметила этих слов... Так что вперед! Если тебе недостаточно твоего следователя и доктора-гомеопата...

- Доктор отпал. Он оказался мошенником. Чуть мне желтую волчанку какую-то не прописал, представляешь? Причем бессистемную, то есть совершенно какую-то жуткую, непредсказуемую и неизлечимую. Гад и мошенник.

- Не смеши меня. Кто в нашей жизни не мошенник? Думаешь, твой разлюбимый следователь - не мошенник? Что же он тогда сразу не взялся как следует за Симакова?

- Ему было неудобно. Он в меня безумно и бескорыстно влюбился, дурачок, и думал, что у меня с Симаковым все серьезно.

- Ты тоже мошенница. Ты обманываешь сама себя! - вздохнула Лида с улыбкой.

- А в этой газете все желания исполняют? - Фаина была все-таки заинтригована.

- Наверно, все. Посмотри сама. Я хотела любви. По-моему, получила. Ты искала полнокровного мужчину. Между прочим, их у тебя целых несколько. Но тебе ведь совсем не обязательно пить из них кровь? Просто ты всегда хотела выбирать и всем распоряжаться сама, а всегда получалось наоборот. А твоя Валентина хотела быть рабыней. Она и стала. Хоть и за рубежом, и в не самом приятном варианте. Но ей, наверно, нравится. Симакову нужны были только деньги, и ещё перестать мечтать о таланте, которого у него в помине не было и нет. И теперь он наверняка получил деньги, а насчет ненужного таланта наверняка забыл начисто! Эта газета волшебная. Кто только с ней свяжется, получает на руки все свои мечты в натуральном виде. Ну, или почти в натуральном.

- Тогда как же твой Алеша? - тихо спросила Фаина. Точнее, колеса электрички слишком громко стучали.

- Милая моя, Алеша умер, когда на свете ещё не было этой газеты. Ее стали выпускать, чтоб ты знала, только в девяносто третьем. Но даже Алеша получил, что хотел. Знаешь, ведь он все время думал о смерти, настойчиво думал. И на картинах своих, настоящих, которые он писал маслом, он изображал смерть. В разных формах, и очень красиво. Он к ней просто летел.

- А Костерина?

- Она брезговала такими газетками. Что ты! Потому-то, наверное, и откинулась, не вынесла тяжести своих желаний.

- А этот адвокат? Реомюр? Он ведь наверняка остался живой и с деньгами! И в газету наверняка никогда не писал!

- Знаешь, тараканы выживают всегда, везде и независимо от обстоятельств. И потом, ведь никто не знает наверняка, жив он или нет. Официально его уже не существует. И если он жив, то греется где-нибудь на Кипре или в Майами, причем под другим именем. Куда обычно сбегают такие людишки? Думаю, тебе твой эфэсбэшник не все рассказывает.

Электричка покачивалась на стыках рельсов. Впереди была сказка, но только немного печальная и не зависящая от твоего желания. Когда Фаине в детстве читали сказки, она могла прервать маму или бабушку на любом месте там, где начинались всякие ужасные происшествия и вообще грустнятина. А эту сказку, к сожалению, так просто не приостановишь.

Фаине было холодно и одиноко добираться к себе, на Речной. С Курского вокзала они все так же втроем поехали к Лиде в Измайлово. К тому же, в переходах метро Игорю в одиночку нелегко было управляться с Лидиной коляской, так что помощь Фаины была не лишней.

Приехали, распаковались, Фая отзвонила родителям, что все живы. "Голову без женщины" поставили пока стоймя на стол-книжку, к стене.

Фаина чувствовала, что тем двоим лучше сейчас не мешать, и сунулась на кухню, приготовить какую-нибудь закуску. У Игоря в рюкзаке оставалось две бутылки кагора, всю дорогу подло звякали.

Сперва в комнате все было тихо. Потом Фаина услышала шорох, и не смогла удержаться - пошла подглядеть.

Лида все ещё сидела в кресле, но...

- Дай мне руку, Игорь, я попробую встать! Один не очень гениальный человек мне так и предсказал! - говорила Лида голосом счастливой сумасшедшей.