«Новые карты Ада»

Саня Тихий

Новые карты Ада

У каждого человека есть свой ад и в этот ад, не посмеет войти даже Вельзевул. (С)

Movie

Серая "Кадерра", вздымая тучи пыли, мчалась по улицам Краш-сити. Мимо уродливых блеклых коробок муниципальных зданий, мимо частных домов, пытающихся создать видимость небольших дворцов, и обязательных зеленых насаждений, долженствующих означать любовь местного правления к природе. По бокам автомобиля, на дверях, были искусно нарисованы мужчины и женщины в момент зачатия новой жизни, а на капоте было изображено гигантское, разверстое влагалище, из которого виднелась несколько удивленная физиономия нынешнего мэра города.

За рулем сидел молодой светловолосый парень в рубахе цвета оружейной стали и больших роговых очках с простыми стеклами. Юное лицо искажено злобной гримасой, руки словно вплавились в руль, а нога стала одним целым с педалью газа. Рев двигателя мешался с ревом магнитофона. По радио шла передача не для всех "I'm asshole", передавали песню группы "Pantera", "5 minutes alone".

Парня звали Гайдрик Райли, и в данный момент он наслаждался одиночеством. Улицы города были пусты, как карманы нищего, и столь же затхлы. икто и носа высунуть не смел, когда юного Рейли тянуло к одиночеству. Полиция заблаговременно убиралась в свой курятник, а народ разбегался, кто куда. Кто же захочет поставить крест на своей карьере, связавшись с сыном мэра города?! В эти минуты город был беззащитен, и любой человек мог творить что угодно. К счастью это безвластие, а точнее власть одного, длилось не долго и случалось нечасто.

В дни, когда "Кадерра" не резала улицы города своим ревом, а глаза добропорядочных жителей - своим непристойным видом, это был обычный городок. Обычный городок в сердце Канзаса, население семнадцать тысяч человек, четыре парикмахерских, три церкви, одна синагога, мечеть, один большой универсальный магазин и куча мелких лавок. Мелкий городишко, где почти все знают друг друга чуть ли не в лицо, а если и не в лицо, то понаслышке.

Гайдрик Райли - 17 лет. Отец - Эндрю Райли, мэр города, избранный на второй срок; жена умерла, когда Гайдрику было четыре года. Гайдрик знал, что его не любят в городе. Да он и не стремился к всеобщей любви, в отличие от отца. Его отца любили и уважали, он был хорошим мэром, недаром его избрали на второй срок. Сына же, мало сказать, не любили; его терпеть не могли. Выродок, негодник, отброс, сын, недостойный своего отца, говнюк, засранец, мразь, шпана, дерьмо в консервной банке. Это лишь немногие, самые мягкие эпитеты, которыми жители города наградили юного Гайдрика. икто не мог понять, как у этого достойного господина мог быть такой негодный сын. И все же ему многое сходило с рук. Все знали, что старший Райли души не чает в своем единственном отпрыске. И потому с мальчишкой не связывались. Кто знает, во что может превратиться пожилой благородный джентльмен, есл и тронуть самое дорогое, что у него есть.

Хоть Эндрю и питал такую безграничную любовь к своему сыну, сын, отнюдь не разделял этих чувства. Он ненавидел отца и даже себе не мог объяснить почему. Может, в глубине души, подсознательно он винил его в смерти матери, а может, это был просто предлог - до сих пор никто не разобрался достаточно ясно в проблеме отцов и детей.

Тяга к одиночеству постепенно сходила на нет, и Гайдрик задумался чем бы заняться дальше. Делать ничего не хотелось. Еще пятнадцать-двадцать минут, и его обычная депрессия снова вцепится мертвой совой, и никуда от этого не деться. В такие минуты ему хоте лось быть в кругу людей, которые не то что понимали, а просто принимали молодого Райли таким, какой он есть, со всеми его закидонами. Заведение тетушки Шаум, с недорогими симпатичными девицами, и бар "У Роя", где по вечерам собирались голубые и розовые со всего города и где Гайдрика считали своим, хотя он не был ни первым, ни второй. о сейчас эти веселые места были недоступны, ибо начинали раскачиваться вечером, а была только середина дня. Передача закончилась, начались новости. Гайдрик вздохнул и свернул на дорогу, ведущую из города. Милях в трех извне было его любимое место, где после таких наплывов он отдыхал. Он сам себе не мог объяснить, почему его тянуло туда, туда где обширные поля делила бетонная полоса дороги, где стояло гигантское рекламное панно новомодной секты: "Прийти к Богу - АСЛАЖДЕИЕ" + красивое женское лицо. Гладкая, без единой морщины белая кожа, глубокие карие глаза, улыбка - все заставляет задуматься. е о боге правда, но о АСЛАЖДЕИИ.

Еще не доехав сотни ярдов, Гайдрик заметил машину с трейлером, стоящую там, где обычно останавливался он. Очевидно, не ему одному приглянулось это местечко. Остановив машину, он закурил и стал смотреть на досадное препятствие. ад трейлером торчали какие-то флажки и нечто вроде маленького транспаранта. "Молодожены видимо", - подумал Гайдрик. Он не раз наблюдал подобные мини-кортежи, украшенные разными флажками для красоты и консервными банками для создания шумовых эффектов, на которых молодые пары из небогатых семей отправлялись в свадебное путешествие. "Потрахаться решили среди бескрайних полей, - Гайдрик хихикнул, - принимайте в компанию. Говорят, я хороший любовник". Гайдрик снова хихикнул и вдавил в пол машины педаль газа.

И распустился огня цветок среди кувыркающихся покореженных автомобилей, и догорал изломанный ударом рекламный транспарант с трейлера "Р-риФ - новый корм для вашей собаки".

Убей ее еще раз. Сам.

Она пришла под дверь рано утром и сразу стала дико орать. е мяукать, а именно орать. Что происходило в этот момент в ее темной душе, неизвестно. Известно лишь, что была весна, распускались почки, сбросили лишний метраж женские юбки, с удвоенной силой потянуло мужчин на женщин, котов на кошек, и наоборот. Может быть, жажда любви и привела это грязно-серое взлохмаченное создание к дверям Василия Иоаныча Грозного, непьющего одинокого мужика, работающего сварщиком на заводе железобетонных изделий.

Василий проснулся в шесть утра от этого дикого ора и лежал, не двигаясь, весь в ожидании, когда соседи выйдут и угомонят эту чем-то недовольную, а может черезчур довольную тварь. Соседи не торопились, думая видимо то же самое о Василии. Кляня на чем свет стоит бездушных соседей, Василий нашарил шлепанцы и пошел к двери. Открытая дверь явила ему вышеописанную кошку в момент, видимо, высшего для нее наслаждения: глаза закрыты, уши плотно прижаты к голове, розовая пасть извергает неуместные ранним утром рулады. Удар шлепанца в лохматый бок оборвал утренний концерт на самой трагичной ноте и певица, возмущенно взмявкнув, серой молнией рванула вниз по лестнице.

Следующие десять дней были эволюционными. Эволюционировала кошка, сама не ведая того. Она проходила путь от простой бездомной кошки до королевы лесов, белки-летяги. Даже старик Дарвин не смог бы предусмотреть столь странный, сложный и все же довольно короткий путь.

Каждое утро, ровно в шесть, словно по каким-то адски точным часам, кошка приходила под дверь и выступала соло. В начале Василий просто открывал дверь, чтобы пнуть зарвавшуюся тварь, но после первого памятного удара шлепанцем, кошка видимо не желала продолжения и, едва заслышав щелканье дверного замка, оставляла сцену. Тогда Василий избрал иной путь, перейдя от активного противодействия, к пассивному. Припомнив все, что ему было известно о кошачих, он решил задобрить представителя этого многочисленного отряда самым прозаичным средством - молоком. Выставлять блюдечко с молоком он начал на третий день от пришествия этой напасти, а на пятый добавил в молоко солидную дозу отравы против тараканов. о толи порошок, предназначенный для насекомых, не действовал на кошку, толи у нее на самом деле было девять жизней, она продолжала приходить. Приходить, подкрепляться хитрым молочком и орать с удвоенным усердием, как бы отрабатывая плату.

Ночи Василия стали одним сплошным кошмаром. Он спал ли, бредил ли, весь в ожидании громоподобного утреннего м-и-э-а-у-у. А дождавшись, рвался к двери в слепой надежде, что успеет. Успеет ее поймать, успеет выдрать ей хвост и заткнуть им глотку, поотшибать лапы, посадить в духовку для придания нежной хрустящей корочки. И еще множество соблазнительных картин проскакивало у него в голове. о, конечно, он не успевал. Серая спина и хитрый женский взгляд, брошенный на прощанье, - вот и все, что ему открывалось вместе с дверью. И оставалось только материться вслед, а ночами, в короткие промежутки сна, убивать ее. Убивать жестоко и нежно, убивать восторженно и меланхолично. Убивать с применением абсолютно разных подручных средств - от ножа до ядерного фугаса, или просто голыми руками. Если бы Василий Иоаныч решил описать все те способы убийства, что снились ему, он несомненно превзошел бы маркиза де'Сада в жестокости и изобретательности.

На десятый день, измученный ночными кошмарами, Василий лежал на кровати и ждал. Время растянулось, подобно армии Суворова, бредущей через Альпы. Тишина. Василий посмотрел на часы. 6:03. Тишина. Он сел на кровати. Что-то недоброе было в этой тишине, неправильное. а цыпочках он подошел к двери и стараясь не щелкать замком приоткрыл ее. Кошка была. Там. Молчаливым сфинксом она сидела на своем обычном месте, не мигая смотрела на высунувшуюся из-за двери измученую физиономию Василия и молчала. Все еще не веря, Василий шагнул в подъезд и протянул руку. - "Кыс-кыс", - неуверенно произнес он. Кошка не шелохнулась. Рука коснулась серой шерсти. Кошка молчала. Рука сомкнулась вокруг шеи стальной цепью, она уже не смогла бы закричать. Одним слаженным движением Василий притянул кошку к себе и, развернувшись на сто восемьдесят, градусов швырнул ее внутрь своей квартиры по направлению к окну. Зазвенело разбитое стекло; подобно комете, с хвостом из блестящих осколков кошка отправилась в последний путь. а доли секунды она зависла в воздухе, растопырив лапы, подобно крылам и пытаясь рулить хвостом, а потом ухнула вниз с высоты восьмого этажа. Удар молотком по жести и последовавший за ним дикий звериный крик возвестили миру о месте посадки. Василий стоял и тупо смотрел на разбитое окно. Он видимо еще не до конца осознал, что произошло, и действовал чисто инстинктивно. Потом до него дошло, по лицу расползлась улыбка блаженства, а в душе воцарился покой. о это состояние длилось недолго. Крик, полный боли крик жестоко раненого живого существа внезапно черным когтем вонзился в мозг, ломая и уродуя остатки границы между здравым смыслом и серыми камнями. И тогда он тоже закричал, закричал как только может кричать человек, в котором уже не осталось ничего человеческого. Крича, он стартовал от двери и тараном ударил в уже изуродованное оконное стекло.

Деморализатор Blur Beetlebum

...собачье. Сплошная деградация. Кровь и сопли. Когда я смотрю на мир с высоты своего этажа, я вижу только это. Может, у меня душа отличается от тех кто видит цветы на помойках и слышит звуки музыки в реве автомобилей? ет, душа у меня ничем подобным не грешит. У меня...

Mylene Farmer Alise

...были чудные волосы, длинные, черные, как шоссе после дождя. Они опускались ниже зада, волнистые, мягкие на вид и на ощупь. Когда она обнажалась передо мной, ее белое тело словно окутывала черная дымка, и сквозь нее алели напряженные соски грудей. Она любила чтобы я был сзади, чтобы я намотал ее роскошь на кулак как гриву необъезженой лошади. Ее это заводило. е видеть моего лица, закрыть глаза и представлять в распаленном страстью воображении кого угодно, от Чингиз-хана до Исуса Христа. Извечное женское "все время искать что-то", что-то новое; не находить, жалеть о потерянном, либо в лице нового получать то же, что и было раньше, и заниматься самообманом. Поиск Совершенства обычно приводит к находке Посредственности. Она всегда...

Людвиг ван Бетховен - концерт №1 для ф-но с оркестром, до мажор соч.15 Rondo. Allegro scherzando.

...сидела перед зеркалом и волосы мертвой кучей валялись у ее ног. Стриженый затылок, гибкая шея бархатная спина - такие беззащитные, прекрасные, прекрасные той красотой, с некоторой долей уродства, которая так привлекает. Она сидела и любовалась обновлением, как змея любуется собой, сбросив старую кожу. Я стоял около двери и смотрел на нее. И чем больше я на нее смотрел, тем больше понимал, за что я ее люблю. Обычно на вопрос "Ты за что ее любишь?" трудно ответить. о я мог. Я любил ее за ее волосы, ни у кого таких не было, и к моей любви примешивалось чувство гордости, что я обладаю подобным сокровищем. А, может, это было только чувство гордости?

Она, видимо, слышала как я вошел, но не повернулась, она была слишком занята собой. Поводила над головой руками, что-то чертила пальцем на стекле, а у ее ног лежала мертвая женщина. Та, которую я любил.

- Как я тебе нравлюсь?

- Зачем ты это сделала?

- е знаю, захотелось новизны, удивить тебя.

- Считай что удивила.

- Тебе не нравится? Она не повернула головы, но плавные движения рук замедлились.

- Да как сказать, лучше бы ты отрезала себе руки и ноги, тогда могла бы претендовать на роль статуи Венеры Миллоской.

- Да ты...

Beastie Boys The new style

...и проносящаяся за окном ночь. Встречный ветер через открытое окно вдувал в голову всякую поэтическую мутоту насчет фар, режущих тьму, и машины, как зверь пожирающей мили. ас было четверо, четверо друзей Атос, Портос, Арамис и ваш покорный слуга д`Артаньян. Чтобы не было проблем с обращениями, я не только представлю вам своих друзей, но и опишу их, насколько позволяет моя скудная фантазия. Это будет, я уверен, достаточно точное описание, точное и богатое эмоционально, не так сухо, как в полицейском протоколе. Сначала собственно я.

Худощавый, бледный юноша с выразительными иудейскими чертами лица. Отец у меня был гой, но я пошел в мать, как чертами лица, так и видением мира. Резкий в движениях и поступках. еплохо владею ножом, по-моему, для парня в наше время это самое главное. Одет я в черные джинсы и голубую рубашку. К тому же на моем еврейском пуним, присутствовали, несмотря на проносящуюся за стеклом ночь, большие противосолнечные очки.

Арамис был негром из Алабамы. Странная вещь, как ни встретишь негра, так он обязательно из Алабамы. Это был превосходный экземпляр даже для этой расы спортсменов. Здоровый, как Эмпайр стейтс Билдинг, и сильный, как Самсон до похода в парикмахерскую. После того как год назад одна шикса натянула ему нос, он внезапно ощутил позыв к религии. Странно он его ощутил, как позыв желудка извергнуть шмуц. За год он перепробовал кучу религий и сейчас, по его словам, находился в отпуске.

Атос, вот кто меня всегда поражал. Это несомненно был менч, человек с железной волей и совершенно бесстрашный. В нашей команде он пользовался непререкаемым авторитет и когда...

Orbital Forever

...отгремели последние залпы скандала и мы оказались в постели, меня ждал еще один сюрприз. Всегда такая нежная, подтатливая, она стала настоящей фурией. енасытная, как сбежавшая монашка, изобретательная, как студент, и жесткая, как колючая проволока.

Она хотела быть сверху, она хотела чтобы я лег так или эдак, она командовала, словно мужчиной была она, а не я. Я не против того, чтобы женщина брала инициативу в постели, но с ней это не проходило. Ее не за что было ухватить, руки скользили по голове с короткой упругой шерсткой, тенисный мяч да и только.

А потом мы лежали и курили - банальное занятие после банального совокупления двух особей. Докурив сигарету, она повернулась ко мне спиной, предоставив к созерцанию стриженый затылок и мокрую от пота спину. По-моему, она сразу же уснула. Сигарета обожгла мне пальцы, я раздавил ее в пепельнице и закурил новую...

...Бэнг - в ее стриженом затылке появилась черная дыра очертаниями напоминающая Австралию.

- Тенисный мяч? Хм. Извини дорогая, я не захватил ракетку. Мне больше нечего было здесь делать. Перед уходом я зашел в ванну и взял:

Beastie Boys No sleep till Brooklyn Repeat

- ...себе волосы. ет, я сначала поверить в это не мог. Захожу, а она сидит возле зеркала, собой любуется, Шинед о Конор гребаная. Атос был явно расстроен.

- И как ты на это отреагировал? Спросил я.

- Как, как. Трахнулся с ней напоследок, потом продырявил ее стриженую башку, забрал свой бритвенный прибор и ушел.

- По-моему, ты поступил излишне жестоко, брат мой.

Несмотря на отпуск, Арамис был видимо непрочь развлечь нас библейскими сказками о любви к ближним.

- А помнишь ту дырку, Арамис?- к нашей беседе решил присоединиться Портос.

- Какую именно? Я не могу помнить всех баб которых трахал.

- Да нет, эту ты должен помнить, ту что год назад тебя отымела?

- А, Камилла?

- Да, малышка Камилла. Что бы ты сказал, если бы узнал, что я трахал ее паралельно с тобой, когда ваши возвышенные отношения (Портос хихикнул) были в самом разгаре?

- Следил бы лучше за дорогой,- посоветовал я ему. - Знаю я, к чему обычно ведут эти его шутки.

- Постой, постой.- Арамис был явно ошарашен.

- Это когда же ты ее успел?

- Когда, когда. Помнишь ту вечеринку, где ты нам ее представил?

- Ну.- Арамис все больше напрягался, и я понял, что остановить их не смогу. Я взглянул на Атоса, он смотрел в окно. В других обстоятельствах он бы прекратил назревающую свару, но видимо сейчас он был далеко отсюда.

- Она мне тогда отсосала, в ванной, когда ты блевал в сортире,разливался соловьем Портос.

- Мой член до сих пор не в силах забыть нежность ее языка. А когда я кончил она...

- Ах ты сука! Арамис вцепился Портосу в горло, и машина пошла юзом, заваливаясь вправо где...

Sheryl Crow Maybe Angels

...стояла на обочине и распахнутым капотом жевала кустарник.

- Hу все, - сказал я.- Я так думаю, вы уже выяснили отношения?

Они орали друг на друга так, что я, было, подумал, что меня никто не услышит.

- Я же не виноват, что он шуток не понимает,- оправдывался Портос, потирая шею.

- К тому же, прошел целый год, откуда я знал, что он все еще по ней сохнет.

- Хватит. - Спокойно сказал Атос. И они сразу успокоились.

- Сейчас закатимся в какой-нибудь бар, выпьете мировую, а если у тебя, Арамис, несмотря на все твои сутулые попытки прийти к какому-либо Богу еще так много агресии, то изливай ее не на друзей.

- В следующий раз пусть думает, как и с кем шутить,- пробурчал Арамис. Hо было видно, что он уже почти в норме.

- Здесь недалеко есть небольшой городишко. - Сказал я.

- По моему...

Bush Little tings

..."Старый Берлин" - странное название. Hо сейчас все какое-то странное.

- Хм. Вы уверены, что нам здесь будет хорошо?

- е все ли равно где пить, - сказал Арамис

- И кому бить морду, - добавил Портос. Друг на друга они не смотрели.

- у что ж. Тогда вперед!

Внутри это было несколько необычное место. Бар, видно, пытались стилизовать под немецкую пивную. Сплошное темное дерево, торчащие из стен светильники в виде рук с факелами, правда, в каждый факел вкручена электрическая лампочка. И большие деревянные бочки вместо столиков. По стенам были развешаны портреты Гимлера и Рудольфа Гесса, а над стойкой висел флаг цвета свежего мяса с несколько видоизмененной свастикой. Публика была та еще. Бритоголовые, здоровые как на подбор ребята, с сумрачными физиономиями. Да-а-а. Hасчет выпить не знаю, а вот насчет морду набить, этого видимо будет сколько угодно.

Потасовка завязалась почти сразу, мы даже не успели опрокинуть по кружке пивка. Какой-то наци привязался к Арамису, что тот дескать задел его ногой, когда шел к стойке.

- Совсем обнаглели чернозадые! - распинался этот дрек, поглядывая на своих друзей.

- Послезали со своих деревьев, обезьяны, людям скоро житья от них не станет. Белым людям уже и...

Арамис не стал дослушивать эту проповедь о превосходстве белой расы. Он просто схватил со стола пивную кружку и выдал ей хороший зец этому микрофюреру прямо между глаз. А дальше все пошло как по маслу. У меня был нож; у Портоса кастет, который он отобрал у какого-то панка в прошлой драке; Арамис принципиально не носил с собой оружия, считая, что Господь снабдит всем необходимым на месте; Атос действовал полой резиновой дубинкой со свинцовым наполнителем. Эти шмаки, видимо, тоже не ходили за выпивкой просто так. У некоторых были ножи, у некоторых велосипедные цепи, а у одного даже пистолет, которым он, правда, орудовал как дубинкой, взяв его за ствол. Видимо, стрельба не входила в их намерения.

Их было больше, и на каждого из нас пришлось не меньше троих, так что получилось несколько маленьких локальных войн. Мы...

Sheryl Crow Home.

Дерьмо собачье. Сплошная деградация. Мораль нынешнего общества ни к Богу, ни к Черту. Когда я смотрю на мир с высоты своего этажа, я вижу только птиц. Как они парят над этим миром, время от времени обдавая его жидким шмуцем. Это, наверное, ангелы. Я тоже хочу парить так и видеть голубые дали, лезвие горизонта, облака, а не этот мир от которого хочется бреч. Людей, среди которых так мало людей, сплошные поцы и нафке, которые штап на помойках и называют это любовью. Может, у меня душа отличается от тех кто видит цветы в кучах дрека и слышит музыку в утробном клокотании унитазного бачка? ет, душа у меня ничем подобным не грешит. У меня ее просто нет.

Бреч - блевать. Гой - не еврей. Дрек - дрянь, отбросы, дерьмо. Зец - сильный удар. афке - проститутка. Поц - (буквально) половой член. Пуним - лицо. Шмуц - грязь. Шмак - придурок, урод, сукин сын. Штап - трахаться. Шикса - молодая женщина не еврейка.

Пополам

Я Её убъю. Я Её точно убъю.

Она воняет по поводу вонючей, протухшей за ночь в раковине тряпки. Она воняет. И Она, и Тряпка. Она=Тряпка. Тряпка - Она. Да!

Она воняет своими ногами. Своими волосатыми ногами. Каждый день, когда приходит с работы. Она воняет сутками своей обувью. Она ВОЯЕТ в квартире, которую мы снимаем по-по-лам.

Моя посуда воняет её прокисшей кашей. Она воняет своим одиночеством, одиночествуя исключительно, когда мы вдвоем. Вдвоем в вонючей квартире, которую мы снимаем ПоПоЛаМ.

Смердит. СМЕР-ДИТ.

Вечная вонь - моя мигрень. Входит вонь - воет мигрень. Входит она вплывает ВОЬ. Вот!

Она воняет часовыми гнилыми разговорами с гнилыми и потными друзьми по телефону, который один в квартире, которую мы снимаем ПОПОЛАМ. А потом воняет трубка.

И вечером вонь венчает весь мир. Вонь, не боясь расплескаться, бултыхется кругом меня. Кругом моей мигреневой головы. Она везде. И Она, и Вонь. Она+ Вонь=Мир, когда она в нем. Она вокруг. Она душит меня, давит на щитовидку, вызывает приступы тошноты богатейшего спектра степеней тяжести.

Всегда Вонь Везде. Мои мысли по утрам воняют ВОЬЮ. Я воняю, галлюцинируя Её смертью. Я убью её. Точно. И это ТОЖЕ вонь. Я Воняю! Во мне живет.... Это все из-за неё. ИЗ-ЗА неё. Я её убъю. Опять. о в мыслях. Потому что я провоняла неуверенным страхом. Я убъю её каждое утро. Всегда!