«Концерт»

Я выхожу на сцену. Воздух вокруг меня мгновенно обретает плотность и цвет ярко-белый: это прожектора поймали меня в свое жаркое перекрестье. Но это ненадолго — я подхожу к микрофону, подвигаю поудобнее стул, сажусь — и свет гаснет. Сразу. Весь.

На самом деле — не весь. Как только глаза приспосабливаются к полумраку, начинаешь понимать, что он именно "полу", потому как умные осветители оставили все лампы слегка тлеть, так, чтобы можно было видеть и себя, и соседа, и, наверное, даже мой силуэт на сцене. Главное, впрочем, то, что их отсюда видно, и можно разглядеть, кто ко мне сегодня пришел — очки-то я еще не снял. Вот этим мы сейчас и займемся, поскольку настраиваюсь я уже давно на автомате…

Так. Здравствуйте, Лисенок. Это хорошо, что Вы здесь — вот уж Ваше присутствие мне всегда поднимало настроение, авось и сейчас кривая вывезет. А?.. Ну, слава те, Господи, вот она. Иришка, вы все-таки пришли, уговорил я Вас тогда… Если бы не пришли, обиделся бы страшно — первый концерт, да и дата способствует, Вы не находите? Все-таки 21 января, как-никак…

Опаньки. Вот тебя я здесь увидеть не хотел, Сладкоголосый. Хотя нет, вру, хотел — соревноваться будем, однако. Я ведь не простил…

Ладно, приехали-проехали. Конец настройке. Пора начинать настраивать себя.

Я ставлю гитару в специально принесенную стойку и лезу за зажигалкой. Щелчок — и колышущийся язычок пламени словно вырастает из моей руки. Бережно подношу его к фитилю свечи — не хватало еще чтобы погас ненароком. То есть, конечно, ничего, но время тратить — да и нервы… Тут стальные тросы нужны, а не нервы.

Еще раз все проверяю. Гитара, звучок, процессор, пульт. Микрофон, пульт. Тексты. Все. Короткий взгляд на часы: 18:59. Успеваем…

Протягиваю руку к регулятору… Дрожит. Еще играть не начал, а уже дрожит. Страшно. А все почему? Да потому что Ей сегодня это все слышать впервые за пять лет — я нигде не играл. Программу делал… Вот и сделал.

Включаю звук.

Первое отделение

— Добрый вечер. Спасибо, что вы пришли на мой концерт. Меня зовут Странник, а это, — кивок в сторону, — моя гитара. Хотя, наверное, это стоит сделать иначе…

Я беру в руки гитару. Вдох, выдох… Понеслась.

Странный вечер: Терпкий чай Равнодушно разогреваю. А ведь был когда-то Небом пьян Не просыхая. Изломаны в пепел Крылья — больше не летаю.

— Это вместо представления. Так будет точнее. Вообще, эта вещь так и называется — "Вступление". Только вот не знаю, к чему. Этакий блюз на японскую поэзию… Вы заранее готовьтесь, разговоров сегодня будет много, надеюсь, правда, что меньше, чем музыки… А чтобы мои надежды не пошли прахом — играем дальше. Еще один блюз, на сей раз — чистый инструментал…

Играем. Вроде, руки работают. Это хорошо.

— Очередной блюз в стиле Наумова. Люблю я его — Наумова, а не блюз, хотя блюз тоже люблю — и, на мой взгляд, он того заслуживает… Экий я невежливый: сам представился, а даму представить забыл. Нехорошо. Итак, дамы и господа, "Гитара", стихи Федерико Гарсиа Лорки, из "Поэмы о цыганской сигирийе", музыка моя.

Работаем.

— А теперь, чтобы особо не удалятся от темы…

Ну все, понесло. Нельзя меня выпускать на сцену — удержаться не могу. Хотя, может быть, это и хорошо.

Главное — не забыть о концовке отделения. Там свои фишки заготовлены. А пока можно расслабиться и просто играть. И не забывать о плане…

…Так… Половину отпели. В расписание укладываюсь. Где мой чай?..

…А руки-то дрожат. Мандраж бьет — совсем как в школе…

Все. До конца отделения — одна песня. Вот вам и сюрприз…

— Я уже несколько раз упоминал здесь Юрия Наумова. Для незнакомых с его творчеством поясню — это, на мой взгляд, один из величайших гитаристов современности. Так получилось, что какое-то время он был моим заочным учителем да наверное и сейчас остается. И, согласно его же традиции, я завершаю первое отделение чужой песней. Но он завершал песней Науменко, а я завершу песней самого Юры. Итак, "Ожидание рассвета"…

— Отдохните от меня полчаса, а потом нас ждет второе отделение. Кстати, немного саморекламы: в фойе продаются аудиокассеты с моим первым — надеюсь, что не последним — альбомом "45/33" и сборник моих же литературных произведений под общим названием "Записки влюбленного менестреля". Если кому интересно — смотрите и покупайте. Кому нужны автографы — подходите в антракте, поставлю. И еще одно если кому-то вдруг взбредет в голову сыграть то, что играю я, не мучайтесь, не подбирайте, загляните на веб-сайт "Дом-на-Перекрестках" — адрес на рекламных транспарантах и ваших билетах — там всегда есть все слова и все ноты моих песен.

Антракт

Выключаю звук.

Аккуратно ухожу со сцены. Аккуратно — чтобы не зацепить проводов, а еще — чтобы не шататься. Ноги не держат…

Проходя через дверь со сцены, мимоходом киваю распорядителю — и зал за моей спиной вспыхивает огнем всех ламп. Зрители начинают расходиться. Пора и мне.

Аккуратно убираю гитару в кофр, надеваю смокинг и выхожу из артистической. У самой двери останавливаюсь: "Налейте, пожалуйста, еще чаю в чашку. Только горячего". Каждому свои причуды.

Выхожу в холл.

— Здравствуйте, Лисенок. — Здравствуй, Странник. Так вот что ты писал эти пять лет. Хотя некоторые песни старше — я помню, ты их пел еще в старом Энтеле. — Да, Лисенок. Ну и как Вам все это? — Хорошо. Нет, честно, хорошо. А еще… — Ну же! — Ты очень меняешься на сцене. Я знаю тебя уже… Сколько? — Без малого шесть лет. Чуть-чуть не хватает. — …так вот, шесть лет. И знаю твою манеру жить. Но на сцене ты совсем другой. Почему? — Потому что здесь — я, а там — я и гитара. А это совсем разные вещи. А где?.. — Иришка? Не знаю. Наверное, сейчас подойдет. Слушай, про какую книгу ты говорил? — А помните, те же пять лет назад я Вам сказал, что написал очень интересный прозаический кусочек. Ну так вот, я написал еще несколько, объединил их в один цикл и опубликовал. Читайте. Кстати, чуть не забыл… Подождите здесь минутку, ладно.

Захожу в артистическую, забираю пакет.

— Это Вам, — достаю книгу и кассету, — дарственная надпись уже стоит. — Спасибо. Иришка! — кричит она в пространство за моей спиной, и я невольно оборачиваюсь. Так и есть, сюда идет. Одна… — Привет… — Здравствуйте…. Ириша, — язык не поворачивается произнести то имя, которое уже шесть лет мне снится. А ведь так ее звал только я… — Это Вам, — вручаю такой же подарок.

Она смотрит на дарственную надпись, и удивленно поднимает брови. Показывает Лисенку — а я улыбаюсь. Я слишком хорошо помню, что там написано.

Той, кому посвящено все, что я писал.

Потом — дата, и подпись: трижды изломанная линия, перечеркнутая другой так, как иногда горизонт перечеркивает дорогу. Так вот, милая…

— Как Вам то, что я сегодня пел? — Ты стал лучше петь. Это плюс. — А тексты, а музыка? — Не знаю… — Как же так, Вы же музыкант, филолог — как Вы не можете оценить все это? — Именно потому, что я музыкант и филолог. Мои знания встают между мной и твоими песнями, не давая их понять. Глупо, наверное… Давай потом, ладно?.. — Ладно… — голос внезапно садится. Что с ней? Сама не своя…

Она отходит.

— Что с ней, Лисенок? — Не знаю. Совсем не знаю…

Я провожаю Иришку взглядом. Вот она доходит до первого ряда стендов, к ней подходит Сладкоголосый, что-то начинает оживленно объяснять. Она беспомощно пожимает плечами…

— Странник! — Ау? — Что ты там увидел? — Иришка и… Умелец. — Кто?… А, поняла. Почему ты его всегда называешь безличными именами? — Не знаю. Привык. И… Вы же знаете, я его не люблю. — С тех пор? — С тех пор.

…беспомощно пожимает плечами и утыкается лицом ему в грудь. Он какое-то мгновение остается недвижным, а затем обнимает ее и прижимает к себе, поглаживая по волосам. Она поворачивает лицо ко мне, и я замечаю…

— Странник, что с тобой?

… замечаю влажные дорожки слез на ее щеках…

Она плачет? Почему?

… ее щеках. Потом она поднимает голову, так знакомым мне движением чуть запрокидывая ее назад…

Нет. Не верю!

… назад и Сладкоголосый целует ее в чуть приоткрытые губы.

Нет!

— Странник!

…Я прихожу в себя только в артистической, и осознаю, что я сижу и глупо глажу гриф гитары. Распорядитель что-то мне говорит… Что? На сцену? Ах да — второе отделение…. Сейчас. Будет вам второе отделение… Всем вам будет… Что будет?

Звук.

Второе отделение

— Дамы и господа! Я вынужден сообщить вам несколько неприятное известие: второе отделение концерта пройдет несколько не так, как планировалось. То есть, я предполагал, что оно будет, как и первое, сбалансированным на предмет песен, выражаясь приземленно, откровенно грустных и песен, грустных слегка. Теперь же, в силе некоторых обстоятельств, я должен вас предупредить: веселых песен не будет. Я, в общем-то, никогда не умел их писать. А сейчас еще и разучился их петь. Простите.

Сейчас, чтобы как-то начать, я спою песню, написанную мной летом 1997 года, когда я уехал в Юрмалу… Это в чем-то мое кредо. Итак, "Блюз в ми-миноре".

По прокуренным кухням чужих квартир, По пыльным дорогам из трактира в трактир, По асфальту шоссе ты меняешь город на город. Шесть серебряных нитей к шести колкам Словно мост к тому дому — да через века Словно голоса звук, что тебя по ночам все тревожит. Время — как сон. Тянется вновь под ногами перегон. Что столетья тебе — лишь пригоршня песка, Да только топчется в сердце глухая тоска, Превращая час в век, разрывая виски тупой болью. Ты кричишь, что ты в норме — наивная ложь. На лице капли — слезы? — да нет, просто дождь. Отчего же их вкус горчит во рту морской солью? Время — как сон. Тянется вновь под ногами перегон.

Соло. С трудом поднимаю глаза.

Она в зале.

И что? Что — теперь?

Он рядом.

Как — теперь?

Танец пальцев по струнам; изломанный блюз, Скрытый от вдохновенья, забывший про муз, Рожденный лишь памятью короткого прикосновенья. Над умолкнувшем звуком спускается ночь, Снова пытка бессоницы — кто в силах помочь? Тебе известен ответ. Он плывет в стекле застывших мгновений. Имя — как сон. Тянется вновь под ногами перегон.

Финальное соло. Кода.

Тридцать секунд молчания. Потом — робкие аплодисменты.

— Не надо. Не надо. На поминках не чокаются.

В зале — тишина.

Поминки… Кого поминаем?

— Что это ты в черном?

— Траур.

— По кому?

— По мне.

Откуда? Не помню… Может быть, из меня…

Все снова: текст, вступление, песня, кода. Тишина. И опять…

Зал качается перед глазами. Я играю… Что я играю? Впрочем, не важно. Я отдался на волю пальцев и струн — и не важно, что будет потом. Терять мне уже нечего…

— Одна из двух песен, спетых мной на моем первом публичном выступлении — это был менестрельник в Фор-Меносе осенью 1997 года. песня посвящается…

Запрокидываю голову, вспоминаю…

— "Той, чье имя с одного древнего и почти уже забытого языка переводится как "солнечный луч", а с другого, более сейчас известного, — как "воздух"". Я тогда очень любил подобные загадки — и не разлюбил их до сих пор. А в качестве подсказки… Та, кому я посвятил эту песню, сейчас сидит в этом зале.

Рука в руке Распахнута душа Рука к руке Последние слова Рука к руке Текут чертой года Рука к руке Границей навсегда Целых три года. Три года. Всего три года. Всего… Разве это так много? Рука в руке Теперь — последний раз Рука к руке Прошу, не лги — хотя бы сейчас Рука к руке Надежная стеклянная стена Рука к руке Не рухнет ни от яви, ни от сна Рука в руке Пора… Прости… Прощай Рука к руке Тебе любовь, ему печаль Прощание. Прощение. Прошение. Разве я так много просил? Прости… Рука к руке Через далекий путь Рука к руке Рук не соприкоснуть

Вот я опять что-то говорю… Зачем? Кому? Разве кто-то поймет?

— Знаете, я не верю в бога. Я не умею молиться. Но одну молитву я все же знаю наизусть. Молитву моей возлюбленной. Молитву в стиле blues.

Amen… Гортанный колокол Излился в бездонное небо Разбился в бездомной полночи Ересь… Любовь… Все — небыль… Из полыни да из ветра Сплети мне венок Венок горький, венок погребальный… Боги, боги, которых нет, как слова-то к месту… Ты укрой меня воздухом, Вспыхни надо мной солнцем в небе Научи меня жить без Тебя… Я ни в чем не виноват перед Тобой Отпусти меня…

Она поднимает глаза, и наши взгляды встречаются — через полумрак зала, через ряды кресел… Это невозможно — но есть день, когда преступаются все грани…

Словно струна…

Так вот, милая…

Зачем, Странник?

Я люблю Вас…

Это не повод.

Не повод — для чего?

Так распинаться на сцене, делать из всего жизненную трагедию.

Я не делаю — так есть. Простите. Я так и не научился просто любить.

Он тормошит ее за плечи, потом притягивает к себе и она прячет голову у него на груди.

Струна тянется. Оборот колка, еще один…

Нет!

Милая, пожалейте меня.

Отпусти меня, девочка…

Она поворачивает голову ко мне.

Я тебя не держу. Иди куда хочешь…

Перехватывает сердце.

От-пус-ти!

Он чуть ли не силком прижимает ее к себе.

Струна не выдерживает.

Воздуха! Воздуха! Мне душно, я задыхаюсь! Воздуха!

Мне кажется, я кричу, но губы отказываются что-либо произносить.

Зал вдруг меркнет передо мной и сразу же вспыхивает маревом огней. Крыша… Что это? Я смотрю вверх?… А где же небо…

Воздуха…

Губ — не разомкнуть.

Воздуха!

В последний миг, будто в насмешку, губы выталкивают, словно забыв русский:

Aire…[1]

В последний миг… Перед чем?

Тьма накрывает меня, милосердно спасая от ответа…

Эпилог

…21 января 2003 года, в возрасте 21 года, во время выступления на сцене Центрального Дома Художника, от сердечного приступа скончался… большей части фэндома известный под именем Странник…

…Свою гитару и весь свой архив он завещал своей возлюбленной…

Не слишком ли рано сейчас пишут завещания?

Из заметки в одном из журналов

Постскриптум

Спустя пару лет, в тот же самый день двадцать первого января на одно из кладбищ в окрестностях Москвы приедет смуглая черноволосая девушка лет двадцати шести. Переговорив с охранником, она отправится в один из самых удаленных уголков кладбища, и после недолгих поисков найдет могилу, на памятнике которой не будет ни имени, ни дат, только летящий росчерк: трижды изломанная линия, перечеркнутая другой так, как иногда горизонт перечеркивает дорогу.

Девушка опустится на колени, и, положив к могильному камню букет ирисов, пронзительно синих на белой пелене снега, тихо прошепчет: "Прости… "

Примечания

1

Aire — по-испански "воздух"

(обратно)

Оглавление

. .