«Пуговицы от новых штанов»

Евгений Попов

Пуговицы от новых штанов

или ВНЕШНЯЯ якобы РЕЦЕНЗИЯ на книгу Эстерхази П. Записки синего чулка и другие тексты. Эссе, публицистика. Составление, послесловие и перевод с венгерского В. Середы. Редактор Е. Шкловский. Формат 60х90 1/16. Бумага офсетная № 1. Тираж 2000 экз. Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных оригиналов в ОАО "Ярославский полиграфкомбинат". - М., Новое литературное обозрение, 2001

"Товарищи, конец" - многие видели эти плакаты Венгерского демократического форума. По-русски написано. Советская фуражка и генеральский затылок такой мясистый. Половина Будапешта оклеена этой антисоветской стряпней...

Из советских газет начала конца "перестройки"

Есть вещи, в которые надо бы, наконец, внести ясность. Признать, например, что некоторых вещей уже нет.

ПЕТЕР ЭСТЕРХАЗИ. Ни о чем, обо всем

"Он прав, сволочь! - подумал Шмаков. - У меня тоже пуговицы от новых штанов оторвались, а в Москве покупал".

АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ. Город Градов

Не всякий умеет петь, не всякую переводную книгу можно читать. Иногда она написана тем самым русским языком, который существует только в воспаленном билингвистическими знаниями мозгу переводчика. "Сейчас мы с тобой будем делать любовь, мой медок, - сказала графиня, задыхаясь от внезапно нахлынувшего на них обоих океанского прилива чувств". Вот почему я с опаской открыл книгу знаменитого венгра, но закрыл ее, лишь аккуратно и подряд дочитав до конца ВСЕ, включая примечания и послесловие, а также поймав себя на предательской по отношению к собственной профессии мысли: публицистику мне в последнее время читать куда веселее, чем беллетристику, жизнь всегда была куда богаче писательских выдумок, а в нынешние времена, когда во всем мире творится полный беспредел, - и подавно.

С большей или меньшей степенью уверенности можно утверждать, что Петер Эстерхази, некогда опальный интеллектуал, ныне именуемый на родине "живым классиком", на сегодняшний день самый известный россиянам современный венгерский писатель. Степень уверенности определяется долей осведомленности. Широкой публике в России нынче решительно начхать и на собственных писателей, не говоря уже об импортируемых. Ведь деньги зарабатывать - это не на кухне коммунистов ругать, как в прежние времена "дружбы народов", когда Янош Коош был одним из любимых певцов культурного советского народа, в ресторане Курского вокзала подавали "вымя отварное" - а в продуктовых заказах к революционным праздникам фигурировало "венгерское салями", по центральному радио исполняли на балалайке "чардаш Монти", а что касается "венгерских событий 1956-го", то была избрана такая "поза рожи", что таковых событий вроде бы никогда и не существовало или что "братский венгерский народ" с успехом победил в 1956-м свою контрреволюцию, а московские "товарищи" ему в этом благородном деле лишь немножко помогли своими зелеными танками с красной звездой.

Да, эту книгу читать можно. Вячеслав Середа перевел все эти обманчиво простые, а на самом деле сложнейшие тексты так, как будто он сам их написал. Простые, потому что в книге представлен весь тот газетно-журнальный сор, который Петер Эстерхази накопил за отчетный период, отложив на время создание собственной "нетленки" - то ли для прокорму в условиях "рыночной экономики", то ли по велению души, возрадовавшейся отсутствию коммунизма в его родной стране, то ли для того, чтобы послужить обществу и "продвинуть реформы". Сложнейшие, потому что здесь - и нюансы, недоступные пониманию внешнего, не являющегося современным венгром человека.

Более того - эту книгу читать НУЖНО. Полагаю, что лично я в процессе чтения, кажется, все же немножко обогатил себя знаниями о том, что теперь творится У НИХ в отсутствии коммунизма и "старшего брата". Творится практически все то же самое, что и у нас, но с поправкой на коэффициент близости к так называемому Западу и процентное соотношение размеров двух наших стран. Венгрия совсем маленькая, Россия совсем большая, а это и для них, и для нас - дополнительная проблема.

Тема книги - прощание неангажированного писателя с тоталитаризмом и все другое, сопутствующее этому затяжному процессу (вопросы культуры, морали, нравственности, патриотизма, мироощущения, роли писателя в обществе и т. д.), представляется мне актуальной до сих пор, хотя в процессе написания статей и перевода их на русский язык прошло более десяти лет, "перестройка" обернулась "диким капитализмом", коммуняки, поделив украденные деньги, мутировали в "новых русских" и стали бизнесменами, олигархами, банкирами, разбойниками, министрами, магнатами и проч. Вся эта дичь, на мой взгляд, все же лучше любых форм советской власти, о чем, кажется, толкует и мой венгерский коллега, отпрыск одной из самых знаменитых венгерских аристократических фамилий, если уж вспоминать о графинях и графьях, вымерших, как динозавры, во время ледникового советского периода. "Ведь в нашей истории речь идет не о том, что некая безответственная и циничная власть (коммунистов) растоптала, унизила, уничтожила бедных графов, не о "ликвидации класса" речь, а о том, что эта самая безответственная и циничная власть растаптывала, унижала и уничтожала графов - заодно с неграфами, с интеллигенцией, с рабочими и их союзниками крестьянами, то есть речь - о ликвидации целой страны".

Вся разница только во времени - их страну "ликвидировали" сорок лет, нашу - семь десятилетий, а каков результат - покажет опять же только время, которое, если не врут, лучший судия. А пока же "всю нашу жизнь пропитала как бы ее назвать? - крысиная и расчетливая полуправда", и "мы туго соображаем, как должно поступить в той или иной ситуации разумное существо, то есть тупеем и деградируем". Это Эстерхази о современной Венгрии. А вообще-то, очевидно в качестве утешения всем нам, он пишет: "Эта ялтинская Европа глупела безостановочно. На всем континенте от Лиссабона и до Стокгольма, от Бухареста до Лондона шла сплошная идиотизация".

Совершенно верно. Он прав, Петер Эстерхази! То, что выглядело лакомым из-за колючки "социалистического лагеря", где Венгрия традиционно считалась самым веселым и опрятным бараком, многим теперь кажется пресным и несъедобным, однако заново хлебать лагерные щи не захочет никто из оказавшихся на свободе, включая самых оголтелых представителей некогда коммунистического социума. Прибегая к лексике автора, не чурающегося брутальностей, лично я полагаю, что лучше быть просто мудаком, чем мудаком красным, и полагаю, что Петер Эстерхази, который осторожно покусывет западных леваков, либералов и бунтарей, не имеющих нашей "прививки от расстрела", может, хотя бы в этом случае, согласиться с гражданином накрывшейся медным тазом "империи зла".

А вообще-то - дурное дело писать публицистику на публицистику, то есть сочинять эту якобы рецензию, вместо того чтобы накатать что-нибудь умненькое, вечное или выпить вина с товарищем. Поэтому я заканчиваю тем же, с чего и начал, - цитатами, из которых все станет ясно даже тому, кто книгу Петера Эстерхази по-русски никогда не прочитает, несмотря на мои аргументированные рекомендации. Вот эти цитаты!

"Мы живем в Центральной Европе: нервы у нас расшатанные, а туалетная бумага - жесткая".

"Пока русские были здесь - в данном случае "русские" есть рожденная коллективной мечтой метафора для обозначения всего, что происходило у нас после 45-го, - все плохое, что было в нашей стране, мы сваливали на них; не без оснований. Но вот русские ушли (точнее сказать, уходят), оставляя после себя много всякой всячины, и в первую очередь нас. Их нет, мы остались одни. Хорошо, вздыхаем мы с облегчением. Но затем, оглянувшись окрест, обнаруживаем, что родина, отчий дом у нас есть, но хорошего в этом доме мало".

"Мы живем с вами в опереточных, лживых странах. И ложь эта столь тотальна и интенсивна, что граничит, можно сказать, с прекрасным. Красоту эту и описывал с болезненным наслаждением восточноевропейский гротеск. Но теперь он кончился".

"Мне приходит на ум высказывание Чеслава Милоша, который - читаю я в "Дневнике" Гомбровича - как-то сказал нечто вроде того, что разница между западным и восточным интеллектуалом в том, что, в отличие от последнего, первому как следует никогда не давали по жопе".

"Человек живет не в системе исторических координат. Поэтому я неблагодарным и, полагаю, разумным образом постепенно теряю радость от того, что еще год назад нам казалось пределом мечтаний..."

"Дорогая моя Отчизна, я снова, в который раз, вынужден объяснять тебе, в чем заключается истина. А истина заключается в том, что в последнее время ты впала в такой маразм, что ни в сказке сказать, ни пером описать, что я мог бы, естественно, отнести и к себе, да не хочется хвастать".

"Как пишут в газетах, один гражданин, бывший секретный сотрудник госбезопасности, честно и по-мужски рассказал о своем прошлом. В отличие от многих других - помалкивающих. Не говоря уж о тех, которые сами ни на кого не стучали, потому что стучали им, и которые ныне злорадствуют с пеной высокой нравственности у рта".

"Долгое время мы знали, видели, что у власти не может стоять человек. Человек - это тот, кто находится где-то сбоку, за кромкой поля, а те, кто у власти, - не люди, а подлецы, сумасшедшие или мерзкие циники.

Теперь мы доподлинно знаем, что и люди, нормальные люди попали во власть. И видим, что с ними творится что-то неладное".

"Интеллигенция так называемой Центральной Европы потерпела фиаско. Такого мы от себя не ждали. Глядя в зеркало пятилетней или десятилетней давности, мы видим, как, распушив хвосты, мы похлопываем себя по плечу, гордые нашей моральной стойкостью, высоким нравственным потенциалом и той человеческой теплотой, которую нам удалось сохранить, невзирая на все раздоры; как мы были уверены, что честолюбивым планам и устремлениям по переустройству наших отечеств мешают только "система", русские, коммунисты..."

"Нет, минувшие сорок лет были не героическими годами, а говенными и еще раз говенными. Уж простите за слово. Мы изуродовали страну. Многие говорят сегодня: они изуродовали. Я их понимаю, но думаю все же, что страна продукт коллективного творчества..."

"Наш народ, слышу я, нужно вытащить из того, в чем он был в течение сорока лет. А по-моему, нашу бедную нацию не нужно ниоткуда вытаскивать и никуда поднимать, да это и невозможно, потому что, во-первых, поднимать ее некому, нет у нас такой группы, национального авангарда, который знает, что нужно делать, во-вторых же, нация или сама поднимется, или ее не поднимет никто".

"В голове у нас пустота. Полный вакуум. Опустошенная эта голова и есть сегодня Европа. Значит, мы уже интегрировались с Просвещенным Западом, если так же беспомощно смотрим по сторонам, как они".

"Мы вернулись к тому, на чем кончил Музиль: человек без свойств ищет собственную идентичность".

Комментарии излишни. Пуговицы от новых штанов оторвались. Лавровые деревья срублены. ХХ век умер. Дядя Ваня проснулся с похмелья под звуки советского гимна третьей свежести и оказался в Европе. И тем не менее - выше голову, товарищ, еще не вечер ведь!

P. S. Чтобы всем всё окончательно стало ясно, приведу два собственных текста, один из которых непосредственно связан с Петером Эстерхази, а другой имеет к нему опосредованное отношение.

1. РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ТОРЖЕСТВЕННОЕ ДИКОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ТОВАРИЩУ ПЕТЕРУ ЭСТЕРХАЗИ

Москва, 23 декабря 1996 г.

Эй, вратарь, готовься к бою!

Часовым ты поставлен у ворот.

Ты представь, что за тобою

Полоса пограничная идет.

Шизофреническая советская песня

Если бы на заре заката коммунизма в бывшей стране СССР кто-то из моих друзей сказал мне, что в сентябре 96-го я буду играть на юге Франции в футбол против команды свободных венгерских писателей, а потом как ни в чем не бывало вернусь домой, то я даже и не знаю, что бы я сделал с этим глупым шутником. Скорее всего, ударил бы его пустой бутылкой по голове за подобное издевательство над моим личным футурумом.

Потому что тогда, в начале 80-х, нам всем было ясно, что после Брежнева может быть только Брежнев или (это уже в самых смелых фантазиях) какой-нибудь Иван Иванович Кадар-Дубчек с человеческим лицом, Лениным в башке и наганом за пазухой.

Но поскольку Россия выбрала другой путь (дикого капитализма), и коммунисты подались в банкиры, депутаты и бизнесмены, то вот он я - уже стою на футбольном поле города Die-Drom (France) в глухой защите, а на меня летит подобно пригородной электричке Петер Эстерхази, имеющий всего лишь одну, но конкретную цель - забить гол.

Что он и делает, разумеется! Эх, разве объяснишь этому спешащему (забить гол) человеку, что я в последний раз играл в футбол ровно 38 лет назад в селе Шушенском на юге Красноярского края (Сибирь), куда я был привезен школьником на экскурсию поклониться тени упомянутого великого Ленина, который, отбывая суровую ссылку в тамошних, ныне курортных местах, съел барана, женился, растолстел и, не имея велотренажера, вынужден был в свободное от сочинения прокламаций время кататься на коньках или бродить по окрестным лесам, стреляя не виновных в классовой борьбе зайцев. Какое дело Петеру Эстерхази до Ленина, прокламаций и зайцев, если ему хочется забить гол?

Что он, разумеется, и делает, потому что другой игрок нашей футбольной команды, мой друг Виктор Ерофеев, с детства увлеченный творчеством маркиза де Сада и других моральных уродов, по моим сведениям, и в Шушенском не был, и в футбол вообще никогда не играл.

И не то удивительно, что мы с Ерофеевым пропустили в наши ворота ровно ДЕСЯТЬ мячей, а то, что ДВА мяча мы все же забили, подтвердив тем самым какие-то забытые мною математические теории - относительности? вероятности? случайностей? Плохо я учился в школе, хоть и закончил Московский геологоразведочный институт им. С. Орджоникидзе. Петер Эстерхази, математик по образованию, в подобных вещах скорей всего разбирается значительно лучше...

А скверно то, что, поддавшись коммунистической пропаганде, уверенный, что царствию большевиков не будет конца, я считал, что в СССР полезней для здоровья не в футбол играть, а как можно чаще пить водку, портвейн, слушать "Свободу", "Голос Америки" да побольше писать, как именовались мои сочинения в гэбэшных протоколах, "идейно-ущербных, близких к клеветническим произведений с элементами цинизма и порнографии".

Что я и делал с превеликим удовольствием на протяжении многих лет, а футбол и вообще спорт запустил, каюсь, господин Петер Эстерхази!

Поэтому, товарищ Петер Эстерхази, я, Евгений Попов, скромный российский литератор и начинающий футболист, беру на себя РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ТОРЖЕСТВЕННОЕ ДИКОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО путем неустанной работы над телом и духом приготовиться к следующему матчу с вашей командой, постаравшись свести счет хотя бы вничью.

А на деньги, сэкономленные от вина, водки, джина, виски и других вредных предметов вроде сигарет "Мальборо", я, пожалуй, куплю себе велотренажер, и пускай мне завидует тогда с того света покойный, но вечно живой В. Ильич.

И единственное, что несомненно может помешать мне в таких спортивных планах, это если наши банкиры, депутаты, бизнесмены опять подадутся в коммунисты и заново накроют нашу страну огромным красным одеялом, из-под которого время от времени будут доноситься лишь крики, вопли, нецензурные слова да торжественные звуки коммунистического хита "Интернационал".

Тогда, боюсь, нам с Виктором Ерофеевым опять будет временно не до футбола, и таким образом "ничья" между литературными представителями бывшей Австро-Венгерской империи и бывшей империи Советской опять отодвинется в неопределенное будущее. Не поедет же Петер Эстерхази играть в футбол на берега Енисея, а если поедет, то кто же тогда его пустит туда при таком историко-геополитическом раскладе?

Но последние фразы это, пожалуй, и есть образец "идейно-ущербных, близких к клеветническим" фантазий, в которых справедливо упрекали меня "солдаты вооруженного отряда партии". Ведь наши бывшие коммунисты, а ныне банкиры, депутаты, бизнесмены, в отличие от теней их ныне забытых предков, своих приватизированных денег уже больше никому и никогда не отдадут согласно марскистко-ленинской эстетике, диалектике и закону развития по спирали.

Я все же надеюсь, что они все же не такие мудаки, чтобы дважды вступать в одно и то же говно, как мог бы выразиться Гераклит, если бы сумел дотянуть до наших увлекательных постмодернистских дней.

С физкультприветом

Евгений Попов

.

2. КАК Я ПРОВЕЛ ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО ХХ ВЕКА.

Сочинение

1 июня последнего лета ХХ века я вышел из дому и направился в страну Венгрию по писательским надобностям.

Вот я уже и в Венгрии. Здравствуй, город Будапешт, хранитель седой старины!

С его мостами, замками и горой Геллерт, с которой в незапамятные времена чернь сбросила в бочке, утыканной гвоздями (изнутри), монаха, чтобы он не нес венгерскому населению свет христианства.

С тех пор здесь многое изменилось. Хорошо работает общественный транспорт, часто ходит автобус 19-го маршрута. В магазине примерно такое же количество продуктов, как в Москве, и такие же примерно цены, однако размер МРОТ (минимальный размер оплаты труда) раза в три выше (примерно).

Чего не скажешь о заработной плате тех, кто ее получает. Пришлось подтянуть пояс среднестатистическому венгру, из последних материальных сил едет он отдыхать на озеро Балатон, потому что литр бензина стоит в Венгрии около 1 USD, а 1 USD - около 2700 венгерских форинтов, что составит 27 русских рублей (около).

Дни я проводил в напряженной писательской работе, а по вечерам сидел над седым Дунаем, погруженный в споры со старыми и новыми венгерскими друзьями о том, какой тоталитаризм был лучше, а какой хуже. Стыдно признаться, но КАДАРИЗМ в этих спорах неизбежно побеждал БРЕЖНЕВИЗМ.

В Венгрии и тогда показывали всякое любое западное кино, а трудящиеся имели право выезжать раз в три года в любую заграницу, включая самую оголтелую, вроде антисоветской Америки. И их потом никто не спрашивал, зачем они пьянствовали в Париже на площади Пигаль в сомнительном заведении с более чем сомнительным дядюшкой Иштваном, который в 1957 году нелегально дернул на Запад в аккурат после того, как советские власти, утопив в крови революцию 1956 года, посадили на венгерский престол интеллигентного коммуниста-подпольщика тов. Кадара Яноша (в Венгрии любят писать сначала фамилию, а потом имя) и развели так называемую рабочую охрану, верно служившую коммунякам до тех самых пор, пока КПСС в Москве не прокукарекала перестройку.

Возбудившись от упущенных возможностей юности, я говорил, что если бы у нас было хотя бы как в Венгрии, перестройки в СССР не было бы никогда, черт бы с ним, с красным флагом, если бы жить можно было хотя б чуть-чуть по-человечески, если б писателей печатали, диссидентов не сажали, а в магазинах была хоть какая-нибудь еда.

Интеллигентные друзья говорили, что, во-первых - история не имеет сослагательного наклонения, а во-вторых - все мы, включая нынешних гордых восточноевропейских русофобов и прибалтов, по-прежнему жили бы тогда в прежнем дерьме. Потому что рыба гниет с головы, а с хвоста она не гниет. Мне понравились слова про русофобов, и я, потеряв бдительность, забыв про political correctness, запел, что если воровали вместе, то вместе должны и отвечать, а нечего все сваливать на бедную Россию. А то что-то память у всех стала короткая, многие почему-то забыли, что в 1968-м Прагу оккупировали не только "русские", но и другие братья по социалистическому лагерю. Напомнил о выдающейся роли тов. Кун Бела, который, на пару с русской засранкой Розалией Землячкой, в начале 20-х потопил в крови Крым, где без суда и следствия уничтожили тысячи так называемых "белогвардейцев", что в городе Иркутске до сих пор существует улица Красных Мадьяр, на которой живет мой друг, поэт Анатолий Кобенков. И что эти самые "красные мадьяры", которые вместе с упомянутыми чехами сдали коммунистам адмирала Колчака, в Иркутске ведь не только чардаш танцевали, ведь правда?

Венгерские друзья вежливо молчали. Замолчал и я. Сгустились сумерки. Зажглось красивое освещение. Полная луна вызолотила полнеба. Полуголая молодежь на роликовых коньках, ругаясь по-английски, проносилась мимо нас, подобно ласточкам и стрижам.

И мы внезапно засмеялись, поняв, что им ровным счетом нет дела до того, о чем мы так страстно толкуем. И что в этом смысле коммунизм действительно накрылся медным тазом, столь похожим на полную луну (примерно), а все мы, нравится нам это или нет, живем нынче в абсолютно иной реальности, имя которой пока что назвать весьма затруднительно.

Вот так примерно я и провел последнее лето ХХ века. Осень наступила, когда уроды взорвали переход на Пушкинской площади. За осенью неизбежно следует зима.

2 июня 2001 г.