«Сказка о диком городе»

Людмила Стефановна Петрушевская

Сказка о диком городе

Одна семья с некоторых пор стала отличаться особой странностью: к примеру, у папы засверкал фонарь под глазом, у мамы тоже, но под другим. У дочки во лбу появилось что-то вроде включенной лампочки, а бабушка с дедушкой начали щеголять горящими ушами.

В городе говорили разное про них - то есть, что все эти украшения появились недаром, то ли в результате взаимного столкновения при автокатастрофе на небольшой скорости, то ли, когда их поезд сошел с рельс; а некоторые прохаживались насчет домашней ссоры. Но выяснить подлинную причину никому не удавалось, семья на такие вопросы не отвечала.

А почему не отвечала: они сами ничего не знали.

Однажды зимним утром взрослые проснулись как-то одновременно, даже свет еще не зажгли, но тем не менее все вокруг кроватей было видно, светились эти самые фонари.

Кинулись будить дочь, а та тоже спит с украшением во лбу в виде шахтерской лампочки.

Девочка проснулась, кинулась к зеркалу и с плачем отказалась идти в школу.

Честно говоря, она и раньше не хотела ходить туда, а теперь все само собой и решилось - не сидеть же в школе как фара, освещая все перед собой: дети засмеют.

Что касается папы с мамой, то они нацепили большие черные очки (это зимой-то!) и в таком виде потащились на работу, где сотрудники ничего не поняли, к чему тут черные очки, и пришлось объяснять, мол, произошла авария на шоссе.

Вот бабушке и дедушке удавалось долго скрывать свои горящие уши, бабушка носила вязаный берет не снимая (как обычно), а дедушка на своей постоянной зимней шапке развязал тесемки и опустил меховые уши.

Такая маскировка некоторое время помогала.

И все бы устроилось, если бы не девочка: она в конце концов не выдержала и задорно прошлась по улице в своем новейшем виде, причем днем, свет фонарика был слабый; но ее тут же окружили так называемые друганы из класса: во-первых, почему не ходишь в школу, во-вторых, это у тебя фонарь, что ли, во лбу?

Она гордо ответила "да", и начались ее мучения, ей буквально не давали прохода ее же подружки и ребята с улицы, то они просили дать поносить фонарик-то, не зажимай, жмотина; то некоторые, оказавшись в отдалении, пуляли камушком, стараясь из-за угла попасть метко в лоб, то они все собирались группами и хохотали до слез, ну просто ржали до соплей и свинячьего визга над бедной девочкой, глядя на ее горящую лампочку!

О школе не могло быть и речи, девочка боялась, что там ей поставят пару по поведению, да и родители тоже опасались - а не отправят ли их дочку на обследование и там совместно с лампочкой не разберут ли ей лоб в научных целях, чтобы посмотреть, как все это произошло (диагноз). Девочка опасалась своих учителей, и вполне справедливо, ее и раньше-то обсуждали на собраниях то и дело и ругали за поведение, даже без такого вопиющего безобразия как лампочка.

Так что девочка затихла и сидела дома, смотрела телевизор, замотавши лоб платком, чтобы ее личный прямой свет не мешал смотреть на экран.

Но долго так жить было невозможно, по городу ползли слухи, все люди собирались кучками и провожали долгими взглядами папу и маму в их постоянно темных очках (темных причем и утром и на ночь), а деда с бабкой все время пытали бойкие старушки-подружки, что это вы шапки-то не сымаете никогда, уже же тепло!

Некоторые даже пытались помочь бабе-деду, стаскивали с них головные уборы, а те уклонялись как ненормальные вправо и влево, не хуже клоунов, а девочка все видела и страдала.

Жить в этом городе стало невозможно, и с наступлением лета она решила уйти совсем, просто чтобы больше не мучиться. В этом городе, кстати, было такое место, о котором по секрету говорили, что оттуда нет обратного хода. И называли адрес, чтобы люди боялись.

И однажды девочка исчезла.

Насчет криков и плача в ее бедной семье мы говорить не будем, и как мать ночами ходила и звала дочку, это понятно - но в городе был объявлен повсеместный розыск.

Мы знаем, что когда человека считают чужим или не таким как все, то его дразнят, над ним смеются, его не принимают играть, его даже иногда колотят. А когда он пропадает, то все начинают его лихорадочно искать и звать и даже жалеют, как будто этот человек был им очень нужен и дорог!

А найдя, сурово наказывают причем. Обнаружат свое утерянное сокровище и ну ругать и шлепать!

Но девочка, простая душа, ни о чем не подозревая, пошла не по той дороге, куда были уже вскоре посланы люди на мотоциклах с фотографиями, а совершенно по другой. Девочка как раз отправилась в одну брошенную развалюшку на окраине - это был тот самый адрес, который все знали по секрету. Туда никто не ходил, там несколько раз находили убитых, все боялись страшного дома, а девочка однажды увидела во сне, что если подняться на тамошний чердак и разбежаться и прыгнуть прямо в слуховое окно, то полетишь очень далеко и приземлишься на лугу.

Туда она и пошла. В брошенном доме никого не оказалось. Было очень страшно забираться по приставной лестнице на чердак, в лоскутах пыли и темноте. Она выглянула в слуховое окошко, увидела под собой глубокий овраг, но не испугалась, а прыгнула. И полетела! Она летела довольно долго, как во сне, а потом мягко приземлилась на полянку и пошла вперед и вперед не оглядываясь.

Она была уверена, что ее ищут, поэтому-то и не оглядывалась. Дети так иногда прячутся - закроют лицо руками и считают, что их не видно. Наша девочка была еще мала, какой-то второй класс, и вот она думала, что если не оглядываться, то и не заметят.

Однако путь был долгий, и к месту назначения, к первому попавшемуся городу, девочка с фонарем во лбу прибыла поздно вечером. Она даже панамку стащила с головы, чтобы было видно куда ступать, поскольку на улицах встречались одни лужи и колдобины, какая-то разухабистая была мостовая; причем ни один фонарь не горел.

Девочку тут же в темноте схватили какие-то местные жители, которые явно сбежались на свет ее головного фонарика. Они, галдя и не выпуская девочку из рук, куда-то ее повели шумной толпой, причем по дороге так кричали "мэр, мэр", что девочка поняла, что ее волокут к этому мэру.

А он в темноте вышел из своего неосвещенного дома, что-то жуя. Выслушав все крики ("фонарь-свет-девочка, поймали-привели, лампочка не выкручивается, пробовали не вышло, ничего не понятно, она не робот, руки выкручиваются, живая девочка, но с фонарем во лбу!"), мэр, как хозяйственный человек, прожевал все в своем рту и тут же, взяв маленького приблудыша подмышки, понес и поставил эту находку в каком-то месте у темного дома.

Собравшимся мэр объяснил, что теперь девочка взята на работу городским фонарем, будет освещать центральную площадь и вход в мэрию. Девочка не знала, что тут имелся небольшой секрет, в этом городе: дело в том, что все местные фонари были побиты своими же местными снайперами, их называли "охотниками за лампочками". В этом удивительном городе было так устроено, что как только где-нибудь загоралась первая робкая лампочка, в нее сразу же стреляли (удобная мишень, не правда ли?)

Причем соперники старались убить лампочку кто быстрее. Дело дошло до того, что снайперы, перекокав все снаружи, начали охотиться и за домашним освещением, и в результате такого соревнования побили не только люстры, бра, торшеры и настольные лампы, но и все окна. А там оказалось недалеко и до всеобщего отключения электроэнергии. Зачем зря тратить дорогую вещь, тем более что за это дело никто никогда и не платил, за ваше хваленое электричество. Продукты, кстати, можно легко хранить и в подвалах и даже под кроватью. Обходились же раньше без холодильников недавние предки. Освещались вообще лучиной, то есть горящей щепочкой. И все дела!

Телевизоры - от них один вред и влияние иностранщины. Все что надо, можно сообщить с центральной площади под перестук дырявых жестяных ведер.

Вместо электричества теперь везде и всюду может употребляться женщина как стиральная, посудомоечная, гладильная, пылесосная, овощерезная и мясорубная машина внутри дома, а также для заработков на стороне.

А мужчины в этом городе уже давно предназначили себя для стрельбы, для руководства, для охраны, переноски тяжестей, дать в лоб и подать даме пальто.

У женщин пошли в ход теперь чугунки, печки, углевые утюги и самовары, лучинки, скалки и такие замечательные и забытые аппараты, как прялка, ткацкий стан, веретено, коклюшки, вьюшки, заслонки, чугунки и ухваты. Для освещения использовалось небьющееся оборудование типа тех же жестяных ведер, так как оголтелые снайперы переколотили все керосиновые лампы и даже начали стрелять по свечкам и лучинам. А поставь коптилку - и светло, и попробуй туда попасть!

Коптилками называлось все то освещение, которое горело.

Однако городские охотники дошли до такой тонкости, что расстреливали фитилек (горящую нитку) в любой плошке (плошка вдребезги), в любом окне на любом этаже. Тогда жители рассудили, что так можно и башки лишиться, из-за этого света, и перешли на образ жизни петухов: ложились с закатом, вставали с зарею.

Охотники, как избранное племя, все-таки любили вечерком поболтать за кадушкой пивка при огоньке, но и у них были свои враги из соседних снайперских формирований, которые следили за любым возникшим огоньком, и приходилось опять-таки маскироваться - то есть, запаливши, к примеру, свечку, снайперы удалялись в глухой подвал со своим пивом во избежание расстрела свечки и всех присутствующих.

Но самые свободные из них плюнули на опасность и даже пошли ей навстречу - они поднялись из тьмы подвалов и изобрели костры, факелы и горящий фонарный столб: запаляли это бесполезно торчащее из почвы бревно и отходили. Сбегались все люди и смотрели на огонь, а над их головами посвистывали пули, но это тебе не стекло с фитильком, не лампочка! Большой огонь не убьешь даже десятью выстрелами.

Книги и учебники тоже хорошо горели, кострища удавались широкие, негасимые, но эти бумажные запасы быстро кончились даже в школах и библиотеках.

И при свете горящих столбов город гулял, бренчали гитары, люди танцевали дикие танцы, и все ждали, когда костер приугаснет, чтобы начать прыгать через него. Считалось, что грехи сгорают, когда летишь над пламенем. Поэтому все - в том числе и снайперы - сосредоточившись, прыгали через догорающие костры. У всех что-нибудь да и лежало камнем на совести.

Когда кончились столбы, начали жечь деревья, заборы и пустые бани. Недалеко было и до поджога отдельных домишек, где обитали какие-нибудь малоценные старые нищие.

Таким образом, когда наша девочка пришла в этот достаточно обугленный населенный пункт и стала работать городским фонарем, мэр строго предупредил население и особенно метких охотников за лампочками. Дескать, стрелять в лоб новому фонарю он не позволит, это иностранное производство, гуманитарка, прибыла из-за рубежа, и поэтому ради сохранности он ставит рядом с девочкой оцепление из всех местных снайперов с оружием наперевес, причем спиной к источнику света, а лицом к опасности.

А снайперов в городе было много, чуть ли не все мужское население и довольно большая часть женского, все вооружились, мы не хуже никого. А тут, встав на вахту, все проследили, чтобы никто не был забыт и никто не уклонялся от дежурства. Не пришел - стало быть, способен как раз и выстрелить как изменник общего дела! Так что оцепление было громадное. И все друг за другом наблюдали. Стояли кругами как поганые грибы.

А усталая девочка торчала и светила в центре этого почетного караула, и рядом с ней ради первого раза нес службу мэр, а также еще четверо каких-то крепышей и много людей в форме. Мэр даже сказал некоторую речь о пользе освещения и просвещения, а девочка стояла, сияя над массой народа, как какая-нибудь неземная богиня!

Но вот, кстати, стоило оратору вспомнить и произнести слово "просвещение" (близкое к слову "освещение"), как многие присутствующие засомневались, зазевали, так что толпа стала таять.

Еще когда и лампочки-то были, все в городе сразу засыпали при одном намеке на чтение книжек - а ведь что такое просвещение, это как раз оно и есть! Чтение при свете! Мы знаем просвещение, еще заставят при этом фонаре книжки читать как в пятом классе, таков был глас народа.

К утру весь город спал по кроватям, интерес к девочке угас. Если раньше кое-кто и хотел через нее попрыгать, то теперь ее буквально бросили на произвол судьбы, и она присела на ступеньки мэрии и заснула.

Днем она вскочила, обошла весь погорелый городок, а потом, проголодавшись, протянула руку в булочной, и ей добрые люди подали как дикой иностранке два кусочка черного хлеба, и она с удовольствием пообедала.

К вечеру на площадь вышел заспанный мэр и предупредил девочку, чтобы она далеко не шлялась: вокруг города рыщет голодный дикий троллейбус, который как офонарелый ищет источник питания с тех пор как в городе вырубили электричество, и беспощадно потребляет даже энергию из безобидных карманных фонариков, плейеров, китайских часиков и из игрушек, высасывает у них батарейки!

Поэтому в городе не осталось никаких приборов вообще, сказал мэр и посуровел.

Девочке стало жалко мэра, но, поскольку затем он удалился по своим делам, где-то опять полыхало (даже днем, то есть без надобности), то девочка, никому не нужная, решила уйти домой. Соскучилась по маме и папе.

Хоть это и были ужасно горячие люди, но девочка их любила.

Вообще-то ей понравилось, как к ней отнеслись в городе, не смеются вслед и не целятся камешками точно в лоб, и даже хлеба дали, однако стоять ради всеобщего просвещения еще одну ночь ей бы не хотелось.

И девочка пошла вон из города. И буквально на первом же километре пути раздался звон, и ей преградил дорогу дикий троллейбус, причем усы его висели по сторонам, вид был как у старого казака, потрепанный, шины как расхлябанные калоши, фары не горели.

Поводя усами, троллейбус сделал дверьми раз-два, то есть хлопнул, и девочка друг почувствовала себя намного легче чем раньше. Что-то изменилось, стало весело и спокойно.

Девочка схватилась за голову, ощупала свой лоб, где у нее громоздилась лампочка, и не нашла там ничего! Это теперь был совершенно чистый и спокойный лоб второклассницы, как и полагается. Девочка не стала размышлять на темы добра и зла, насчет того, что сделать кому-то добро, даже отдать ненужное, бывает и полезно, и приятно.

Нет, она ни о чем таком даже и не подумала, только воскликнула:

- Ура!- и поскакала домой, не разбирая дороги, ее вело как раз зарево электрического света над ее родным городом, пришлось только попотеть, спускаясь в глубокий овраг в полной темноте и забираясь по стене на чердак того пустого дома - иного пути не было. Сорвалась разочка два, упала. Ну что ж, обратная дорога в жизнь бывает трудновата.

И затем довольно скоро девочка добежала до своей квартиры, где ее приняли со слезами, любовью, криками и готовыми оплеухами.

- Но только не бить и не орать!- заорала девочка.- Я постараюсь вас спасти.

На следующий день, пройдя с сомневающимися родственниками через чердак уже известного дома и хором прыгнув вместе с ними (бабушка поверила первая и шарахнулась вниз раньше внучки), девочка привела к месту встречи с диким троллейбусом всю свою несчастную семью, дорожка была уже знакомая. Немного испугавшись при виде этого троллейбуса (он повел усами и неоднократно хлопнул дверками), семья - раз-два - и потеряла все свои излишки электроэнергии, то есть те отличия от остального человечества, которые горели и мешали жить как все. Голодный дикий троллейбус забрал у них всю эту энергию! И со свистом поехал дальше.

То есть мама с папой избавились от фонарей под глазом, да и у бабушки с дедушкой уши перестали пылать.

И они, дружные и веселые, вернулись домой через овраг, чердак и страшный дом, ничего уже не боясь, опасаясь только одного - снова поссориться, закричать и получить из-за этого по фонарю.