«Река слез»

Самия Шарифф Река слез

Моим детям, которые всегда рядом

и дарят мне свою безграничную любовь

Предисловие

Достигнув возраста, когда человек начинает размышлять более или менее здраво, я снова и снова задумываюсь как о своей собственной судьбе, так и о судьбе алжирских женщин вообще. В своей первой книге, названной «Паранджа страха», я писала о прожитых мною в Алжире годах безысходности, сменившихся долгими месяцами скитаний во Франции в напрасной надежде обрести наконец убежище и покой. Позднее, обзаведясь фальшивыми документами, я совершила невозможное – уехала так далеко, что, казалось, дальше уж и некуда. События, о которых пойдет речь в настоящем повествовании, происходят уже в новом веке, после моего прибытия в Квебек, во франкоязычный анклав на американском континенте.

Ледяным октябрьским вечером 2001 года, вскоре после атаки террористов на Всемирный торговый центр, я оказалась в аэропорту чужого города, в совершенно чужой стране, славящейся суровым, как в Сибири, климатом. При себе я имела единственную ценность – своих детей: двух дочерей восемнадцати и тринадцати лет, четырехлетних близнецов и полуторагодовалого младенца. В карманах у меня было около двух сотен долларов. В то время, когда весь мир еще не оправился от пережитого шока, я ступила вместе с моими дорогими детками на обетованную землю. Землю свободы, великодушия, человечности.

Все последующее время после того октябрьского дня 2001 года, который навсегда вычеканен в моей памяти золотом, я всеми силами пыталась сбросить с себя воображаемую паранджу, сотканную из основанных на угнетении традиций. Но самой большой трудностью оказалась каждодневная борьба со страхом, которую я вела и продолжаю вести. Этот страх мешает мне смотреть вперед, мешает дышать и, в конечном счете, мешает жить.

Не уверена, что смогу когда-нибудь окончательно победить этот страх. Но теперь я понимаю его природу, и это меня успокаивает. Страх перестал быть полновластным хозяином моих поступков. Всякий раз, когда он подкрадывается ко мне, я поворачиваюсь и смотрю ему в лицо. Я дерзко выдерживаю его взгляд, чтобы показать ему свою силу, а затем выставить его за дверь. Пусть этот страх вездесущ, но последнее слово уже остается не за ним.

Вторая представленная мною книга имеет ту же цель, что и первая. Это свидетельство о совершенном по отношению ко мне и моим детям насилии, это голос в защиту тех, кто продолжает оставаться пленником такого насилия, а также это луч надежды для всех женщин, которые борются со злом, под каким бы обличием оно ни скрывалось.

Часть первая АДАПТАЦИЯ

Бежать или умереть

Мои детские и отроческие годы прошли в атмосфере постоянного страха перед будущим и полной беспомощности перед жестокостью. Отец и мать лелеяли мысль, что все эти унижения помогут лучше подготовить меня к супружеской жизни, когда родители наконец-то смогут сбыть меня с рук.

Еще будучи совсем юной, я с ужасом осознала, как невыносима жизнь женщины, отданной под неограниченную мужскую власть. Мечта стать свободной женщиной в обществе, погрязшем в пережитках, казалась несбыточной.

В глазах многих я была просто претенциозным существом, которое надо было постоянно держать в узде, к тому же существом женского пола – об этом я должна была помнить всегда. То есть я была неспособна действовать самостоятельно по определению и могла только выполнять приказы и находиться на четко ограниченной территории, над которой довлела и довлеет по сей день безграничная власть мужчины.

Это та территория, где правительство диктует народу, отец диктует матери, брат сестре, супруг супруге. Это иерархия, при которой новорожденный мальчик сразу получает преимущество перед новорожденной девочкой. Более того, даже если сестры старше, а его еще заворачивают в пеленки, он все равно имеет над ними освященное небесами превосходство.

Добро пожаловать в мир мужчин, где нет места для жалости к таким, как я, подающим голос, а тем более к женщинам, способным не просто говорить, но кричать, численность которых гораздо больше, чем может показаться. Но какая польза от этого крика, если все равно не докричишься? К тому же в том мире никто не видит в женщине полноценное человеческое существо, с равными правами, стремящееся к самоутверждению. Мы ничем не лучше самок животных.

Я была еще девочкой-подростком, а родители уже определили мою судьбу и навязали мне мужа, который, едва закончилась свадебная церемония, силой объяснил мне, что теперь я являюсь его собственностью. Мое положение становилось все хуже и хуже, я и сегодня не перестаю удивляться тому, что смогла пережить эти пятнадцать лет.

Находясь под игом вдвое старшего мужчины, я все же худо-бедно сопротивлялась. Как правило, очень худо и очень бедно. Из этой сплошной тьмы, окружавшей меня, выхода было всего два: бежать или умереть.

Я решила бежать, наперекор ветрам и бурным течениям, наперекор традициям и условностям. Решила спасаться и спасать своих пятерых детей, в особенности двух дочек. Я наконец поняла, что им уготована такая же ужасная судьба, поэтому необходимо было любой ценой попытаться совершить этот дерзкий, почти безрассудный поступок.

Я была единственным взрослым человеком в своей семье, и мой долг был вытащить близких из гнусности такого существования.

Пользуясь случаем, хочу сделать одно уточнение относительно первой своей книги «Паранджа страха», в которой описываются эти драматические события. Ее название напоминает мне то время, когда я, закрыв лицо, дрожала от страха, как тысячи и тысячи женщин, Но, возмущаясь положением женщин в исламских странах в моей первой книге, я, тем не менее, не критиковала сам ислам. Скорее, я обвиняла многих недостойных мужчин-мусульман в жестоком отношении к своим женам и дочерям. Я верю, что, если бы они действительно следовали всем заветам и предписаниям ислама, судьба мусульманок не была бы столь ужасной. Тысячам женщин не пришлось бы выживать в условиях, которые трудно назвать приемлемыми для жизни. Многие мужчины-мусульмане забыли заповеди Аллаха и установили свои собственные правила, продиктованные ненавистью к женщине.

Я вовсе не собираюсь петь осанну западному миру, тоже не безупречному, если приглядеться повнимательнее к условиям жизни женщин. Несмотря на равноправие полов, что зафиксировано в законодательствах западных стран, необходимо признать, что юридические аспекты не всегда соответствуют реальности. Многочисленные проявления жестокости, несправедливое ущемление в заработной плате, другие причиняемые женщинам обиды все еще имеют место. Но то единодушие, с каким тридцать лет назад было провозглашено равенство, вымостило путь многочисленным реформам и, безусловно, улучшило положение женщины.

Ни одна из монотеистических религий в конечном счете не является по-настоящему благожелательной по отношению к женщинам, а священные тексты, будь то Библия, Тора или Коран, иногда настраивают меня на скептический лад.

Перед тем как приехать в Квебек, я очень части задавалась таким вопросом: неужели я всю свою жизнь должна подвергаться испытаниям, уготованным мне судьбой, и просто смотреть, как кто-то управляет моей жизнью, тогда как мои собственные возможности сокращаются, подобно шагреневой коже? Получу ли я когда-либо передышку? Разве счастье – это привилегия лишь избранных, появившихся на свет в стране, где родиться женщиной не значит быть проклятой?

Мир таких женщин, их способ жизни еще недавно казались мне чем-то нереальным и недоступным. На мое счастье кем-то был наложен запрет. В то время я даже подумать не могла, что однажды стану одной из этих избранных, что, влившись в их ряды, вздохну свободно.

В этой жестокой и часто неравной борьбе вера поддерживала меня, придавала мне сил и раз за разом спасала. Я не могу назвать себя ревностной мусульманкой, хотя и стараюсь следовать принципам своей веры и соблюдаю Рамадан. И я знаю, что над всеми нами есть высшая сила. Кто-то называет ее Аллахом, кто-то Господом или другим священным именем. Я верю, что эта сила помогает нам, и благодарю ее за то, что мои молитвы услышаны.

Вот мы и дома!

Время пришло. Я чувствую себя вполне созревшей для того, чтобы написать новую главу своей жизни и поделиться своим опытом и мыслями с другими женщинами, равно как и с мужчинами, отогнав подальше свой страх. По крайней мере, я пытаюсь научиться справляться со страхом всякий раз, когда он норовит подавить мою волю. Двери, через которые страх приходил ко мне, наконец закрылись.

Теперь к моей речи звучит приятный, легкий квебекский акцент, словно отметка моего нового жизненного пути, хотя маршруты мне еще предстоит узнать. Этот акцент для меня как свидетельство принадлежности к этой приютившей меня стране, с которой я хочу слиться, почти раствориться в ней. Не просто жить на этой земле, а сделать себя ее частицей. Теперь эта страна – мой родной дом.

Я свободна. Я могу куда-нибудь пойти ночью, а не только днем, могу одеваться так, как хочу, могу пользоваться косметикой, говорить, когда мне этого хочется, или, наоборот, молчать. Когда «Паранджа страха», увидев свет, сделала меня известной, меня стали приглашать на пресс-конференции, во время которых, описывая свой невероятный путь, я старалась не давать волю переполнявшим меня эмоциям и донести до других женщин слово надежды.

Никто бы не смог рассказать подобную историю без определенного психологического настроя или без того, чтобы не воскресить терзающие душу чувства. Тем не менее я добровольно пошла на это. «Почему?» – спросят меня некоторые. Потому что я чувствую себя свободной это сделать и испытываю настоятельную потребность открыть то, что часто прячут за напускными хорошими манерами и материальным благосостоянием. За закрытыми оконными жалюзи, за дверями домов, за стыдливым молчанием. За меркантильными интересами, которые для многих важнее справедливости.

Я должна была показать канадцам, что длительные страдания могут погубить как мусульманок, так и женщин других религий, могут искалечить их судьбы. Я говорю и от своего, и от их имени, не склоняя голову перед теми, кто унижал и мучил меня. Пусть их бесчеловечное отношение опустошило меня и ввергло в глубины отчаяния, но оно не смогло забрать у меня то главное, что делает меня самой собой, – мою жизненную энергию, которая дает мне силы говорить правду.

Не следует думать, что эти обличительные строки – не что иное, как просто месть, хотя мысль о мести время от времени посещала меня. Но несомненно то, что мои слова, произнесенные или написанные, – это слова свободного человека. Признаюсь, я рассказываю не все, поскольку некоторые подробности ужасны и, возможно, я их стыжусь. Уверена, вы поймете, почему я хочу сохранить это в тайне, которую я упрятала а глубины своей памяти.

Как бы то ни было, проходя через страдания, мы набираемся опыта. Я не мазохистка, это совершенно точно, так как не люблю страдать. Но я уверена, что, только пройдя через тернии, можно научиться противостоять всему плохому и испытывать радость даже по самым незначительным поводам.

Несмотря на то что меня часто осаждают воспоминания, заставляющие заново переживать прошлые страдания, несмотря на гнев по отношению к тем, кто ранил мою душу, и горькие чувства но отношению к тем, кто не смог или не захотел прийти ко мне на помощь, когда мне казалось, что лучше умереть, чем продолжать биться в агонии, мне удается получать много радости от моей новой жизни в Монреале, в Квебеке.

Конечно, все забыть не так-то и легко. Да и получится ли это у меня, все забыть? Без сомнения, теперь уже все позади, я свободна, могу путешествовать… Но время от времени я оборачиваюсь назад, и мрак прошлого тут же обволакивает меня. Хочу я этого или нет, но прошлое не вычеркнуть из книги моей жизни. Страницы из этой книги нельзя удалить, написанное не стереть, потому что эта книга напечатана во мне. Б некотором смысле я живу в плену у собственного прошлого.

Но эта история продолжается в настоящем, и сейчас я прочитываю ее счастливые страницы. И речь идет совсем не о материальном благосостоянии, а о других хороших вещах, о существовании которых я ранее даже не подозревала и теперь с жадностью открываю их для себя в новых главах этой книги.

Я верю, что мое первое свидетельство нашло отклик в сердцах женщин, не важно, мусульманки они или нет. С тех пор прошло четыре года, но каждый месяц я продолжаю получать до сотни писем и посланий, которые согревают мое сердце и являются подтверждением того, что поделиться всем этим было необходимо. Жительницы Квебека, женщины разных национальностей, верят мне. «Самия, с тех пор как я прочитала твою книгу, я перестала посещать психиатра. Я сразу почувствовала, что мне он больше не нужен. Я наконец поняла, что все мои проблемы надуманны. На самом деле у меня прекрасный муж, я люблю свою семью».

К таким признаниям можно относиться по-разному, но каждое из них свидетельствует, что главное для женщины – любовь и понимание.

Обманчивая внешность

Люди, прочитавшие мою книгу, те, с кем я сталкиваюсь в книжных магазинах и других местах, выглядят разочарованными, когда видят меня, словно они ожидали встретить изможденную и постаревшую от тяжких испытаний женщину. Моя моложавость наводит на мысль, что все описанные события – просто выдумка. Однажды во время автограф-сессии кто-то предположил, что я не Самия, а ее дочь Нора.

Ну, начнем с того, что я вовсе не так молода, как кажусь. И я встречалась с такими трудностями, которые многих заставили бы побледнеть. Теперь жизнь больше не кусает меня, и то, что я не ощущаю на себе инквизиторских, замечающих малейшее неповиновение взглядов, позволяет мне дышать полной грудью и иметь здоровый цвет лица.

Женщины, с которыми я общаюсь, часто спрашивают меня: «Самия, как ты умудряешься оставаться такой сияющей и красивой?» Я без колебания отвечаю, что, несмотря на все проблемы, женщина должна относиться к жизни позитивно, с оптимизмом. Она должна смотреть в будущее с верой в лучшее, наперекор всему. Иначе, как говорится, ее песенка будет спета.

Именно вера помогает мне сохранить молодость. Мне доставляет удовольствие думать, что, после того как самые лучшие годы моей жизни были безжалостно украдены, судьба предоставила мне шанс быть счастливой, которым я не преминула воспользоваться в полной мере.

Я чувствую себя совсем юной, девчонкой, которая стремится наверстать упущенное. Юной, но мудрой, не желающей закрываться в себе, умеющей принимать решения. Я знаю, как найти способ окунуться в безграничное счастье, почувствовать себя в расцвете сил. А вот старой я чувствовала себя, когда мне было двадцать лет. Раза в два старше своего возраста. Разве это не справедливо – получить возможность снова вернуть молодость?

Тем, кто считает, что моя внешность не соответствует выпавшим на мою долю испытаниям, я хотела бы открыть секрет, рассказать об одном эпизоде, настолько мрачном, что о нем я никогда никому не рассказывала, даже дочерям. Такое непереносимое унижение женщины – матери и жены – пачкает ее и ввергает в депрессию. Конечно же, все это оставило на мне невидимый глазу след.

Это случилось, когда я пыталась найти приют во Франции. Условия нашей жизни оставляли желать лучшего, а мои надежды таяли день ото дня, В ожидании, когда мне предоставят жилье, что не является, по всей видимости, главной заботой французского правительства и парижской мэрии, я почти год прожила с пятью детьми в недорогой гостинице, расположенной в старом квартале Парижа, за которую платила служба социальной помощи. Какими бы крохотными ни были выделенные нам две расположенные рядом комнаты, но они были чистыми, а благодаря телевизору и душевой кабинке вообще казались нам номерами люкс. Время от времени нам с Норой подворачивалась работа на неполный рабочий день. Скудного заработка хватало только на еду. Мы опасались преследований со стороны алжирских интегристов и влачили жалкое существование, но надежда выпутаться не покидала нас. Именно в этот тяжелый период чиновники приготовили нам новое испытание.

Узнав, что государство уменьшило плату за наше содержание ровно наполовину, хозяин гостиницы стал угрожать, что вышвырнет нас на улицу. Он прекрасно понимал, что мы очень уязвимы, знал наши болевые точки. Он быстро сообразил, что я готова на что угодно, только бы не лишиться крыши над головой.

Мы уже легли спать, когда он пришел за мной. Он так сильно стучал в дверь, что я сразу решила: случилось что-то ужасное. Он пристально смотрел мне в лицо и походил на готового кинуться на добычу хищника.

– Я хочу, чтобы вы немедленно спустились со мной, – нехорошим тоном заявил он.

– Приду, как только уложу детей спать, – ответила я дрогнувшим голосом, испытывая шок и смятение.

Решив окончательно меня запугать, он дал понять, что может испортить мне жизнь, и снова потребовал следовать за ним. Я попросила детей успокоиться и оставаться в постелях.

Нора, моя старшая, проворчала:

– Чего он от тебя хочет?

Я попыталась успокоить ее:

– Не переживай. Думаю, речь пойдет о плате за комнаты. Ты позаботься о малышах, пока меня не будет.

Малыш Зак, самый маленький, расплакался, что делал всякий раз, когда видел этого злого господина, как называли хозяина гостиницы близнецы. Закрывая за собой дверь, я увидела, что Нора взяла младшего брата на руки. Я предвидела, что меня ждет нечто очень неприятное, но не думала, что испытаю такое унижение.

Был вечер, и все уборщицы уже разошлись по домам. Хозяин гостиницы подвел меня к одной из комнат, откуда исходило невыносимое зловоние. Когда он открыл дверь, я увидела следы рвоты и лужи мочи, а среди них валялась разорванная мужская одежда, которую мог носить человек пожилого возраста.

Не говоря ни слова, ничего не пытаясь объяснить, мужчина, сунув мне в руки половую тряпку и ведро с водой, презрительно бросил:

– Уберите все это!

Он выскочил в коридор, оставив меня одну среди нечистот.

Запах был такой мерзкий, что я сразу бросилась в туалет, чтобы вырвать. Даже теперь я не могу подобрать слова, чтобы поточнее описать состояние комнаты. Собирая одежду, я узнала вещи одного старика, с которым мы сталкивались каждый вечер в «Макдональдсе» – нашем ресторане-убежище. Он приходил туда съесть бутерброд, а мы – укрыться от холода, дождя и скуки.

Видя его серо-зеленое лицо, дочери шептали мне на ухо: «Мама, от него пахнет могилой». Так оно и было на самом деле, и я удивлялась, как ему удается держаться на ногах. Живой труп – так про него можно было сказать.

Помню, как, согнувшись, я убирала нечистоты. Через два часа я с этой задачей справилась. Когда я возвращала ведро и тряпку хозяину, он мне сказал, что, если бы я не сделала эту работу ее никто бы не согласился выполнять, потому что тот старик умер и пролежал в своей комнате целых три дня.

Опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем глазами, и в особенности с глазами этого бесчувственного человека, я пошла к себе. Нора не спала. Она ждала меня.

– Все в порядке, мама?

– Да, Нора. Теперь спи.

Я старательно избегала вопросительного взгляда старшей дочери и быстро юркнула в крошечную душевую кабинку, чтобы избежать ее расспросов. Сбросив одежду, я минут двадцать стояла под струями воды. Раздавленная, я лила горькие слезы отчаянья и старалась смыть с себя печать смерти, и, в особенности, печать деградации. Даже не знаю, что из этого удручало меня больше. Грань между ними была незначительной.

Я слышала, как Нора шепотом зовет меня, стараясь не разбудить сестру и братьев. Я еще раз сказала ей, что все в порядке, что хозяин просто поручил мне небольшую работу, чтобы таким образом компенсировать свои убытки, К счастью, Нора не стала допытываться, хотя я чувствовала, что она не поверила ни единому моему слову.

Замечательный мирный акцент

Обживаясь в принявшей нас стране, я очень быстро прониклась ощущением свободы и всеобщей терпимости. Это чувство и стало определяющим в моей жизни, прожектором, освещающим путь. Наконец-то я и мои дети зажили размеренной жизнью. Я искренне желаю всем женщинам, которые молча переносят страдания, такого же спокойствия и внутреннего равновесия.

Прибыв сюда, я не знала, что ждет меня и моих детей даже в недалеком будущем. Главное, что самое трудное осталось позади, и теперь нам всем нужно было двигаться вперед.

Ничто не вселяло в меня уверенность. Временами я чувствовала себя очень счастливой, а временами заливалась слезами и долго не могла их унять. Что нас ждет завтра? Я двигалась, как в тумане по сломанному компасу.

Само собой разумеется, что то счастье, которое ясно читалось на лицах моих детей, утешало меня. Они тоже нашли здесь мир, чувствовали себя в безопасности. Я повторяла: «Самия, твои дети счастливы здесь. Не настала ли теперь твоя очередь радоваться»?

Я еще не верила в то, что счастье возможно, да и вообще считала этот термин пустым звуком. А если счастье все же существовало, оно не могло длиться сколько-нибудь долго. Мои бесконечные скитания не могли не повлиять на мое мировосприятие. Я до сих пор не верила, что все плохое уже закончилось.

Меня все еще мучили воспоминания, но я наивно полагала, что четыре тысячи лье[1], которые разделяли теперь меня и моих алжирских родственников, помогут мне навсегда стереть память о них. Как бы не так!

Ничего нельзя забыть! Можно только научиться лучше управляться с такой тяжелой ношей, как моя.

Иногда меня даже радовало то, что мои отец и братья решили забыть даже мое имя. «Самия уехала далеко и навсегда. Скатертью дорога!» – должно быть, думали они. То вдруг я становилась беспокойной и готовила себя к новому удару судьбы. Однако, невзирая на все эти переживания, я все же радовалась жизни на этой обетованной земле, где, казалось, для меня и детей были открыты все двери. Когда я думала об этом, все остальное становилось неважным.

Когда мы еще только обустраивались в Монреале, я была так растеряна, что забывала выполнять каждодневные обязанности, а ведь это было необходимо для достойного существования. Я должна была призывать себя к порядку: «Самия, нужно работать, В противном случае на что будут жить твои ребятишки? Дети – это птенцы, открывающие клювики в ожидании пищи».

По прибытии в Квебек моя старшая дочь Нора уже трудилась полный рабочий день. Ее младшая сестра Мелисса после уроков в СЕЖЕПе[2] подрабатывала кассиршей в бакалейной лавке. Их заработок составлял большую часть нашего семейного бюджета. Все обязанности по ведению домашнего хозяйства и забота о младших членах семьи легли на меня. Однако я все же рассчитывала найти подходящую работу. А как же иначе?

Мои родители, в особенности отец, не видели пользы в моем образовании. Они не знали изречения Рашида Буджедры[3]: «Какой прок в моих стихах, если моя мать не сможет их прочитать?» Традиционно алжирцы, в том числе и мои родители, полагали: чтобы найти хорошего мужа, девушка должна обладать иными достоинствами, а образованность ей ни к чему.

Учитель арабского языка в алжирском среднем учебном заведении, которое я посещала, не разделял подобных мыслей. Наоборот, он был их ярым противником. Результат такого расхождения во взглядах оказался вполне предсказуемым. Вот, в нескольких словах, чем все закончилось.

Заявление отца о том, что скоро я перестану посещать школу, выбило меня из колеи. Заметив мое состояние, учитель обратился ко мне:

– Самия, я тебя не узнаю. Что случилось?

Захлебываясь слезами, я рассказала ему все.

– Самии, которую вы знаете, больше нет. Мои родители не хотят, чтобы я училась дальше. Они считают, что место женщины – в доме. Сначала возле родителей, потом рядом с мужем.

– Они не имеют права принудить тебя бросить школу. Любая девочка, как и мальчик, должны учиться. Твои родители не хотят понять, что они не всегда будут рядом с тобой, да и муж может развестись с тобой или умереть.

В тот же день, стараясь не замечать сарказма на лице матери, пытающейся обескуражить меня, я передала ей весь разговор с преподавателем. Звук пощечины эхом отозвался у меня в голове, так же, как и ее слова:

– Мадемуазель хочет свести всех нас в могилу? Знай, моя дочь: ничего у тебя не выйдет, никто не умрет, а вот ты покинешь школу, в которой тебя научили перечить родителям и не делать то, что они тебе велят.

Конец разговора, конец учебе. Прощай, надежда.

Когда я приступила к поискам работы в Монреале, минуло уже более тридцати лет с момента вынесения этого родительского приговора.

Без диплома, без опыта работы, на какое место могла надеяться женщина в моем возрасте? Когда мы переехали в Квебек, я, сколько могла, откладывала решение этой волнующей меня проблемы. Денег у нас было мало, но мне хотелось думать, что необходимый для жизни минимум мы имеем. Поэтому я не спешила начать поиски работы, ограничиваясь лишь обещаниями, даваемыми самой себе.

Мало-помалу я почувствовала, что я уже не раба обстоятельств, и научилась наслаждаться радостями жизни. Мы устроились в небольшой квартирке, расположенной в одном из домов небогатого квартала Монреаля.

Я гнала прочь тревоги, убаюкивая себя мыслями, что моя семья уже забыла меня, однако вскоре я узнала от младшей сестры, что мать как-то упомянула мое имя, сказав, что для них я умерла. Я вспоминаю, что, несмотря на укол боли, почувствовала глубокое облегчение. Пусть именно так они и считают – это меня устраивало.

Немного успокоившись, я почувствовала себя готовой выйти в окружающий меня мир, узнать живущих рядом людей, познакомиться с их образом жизни, культурой. Наслышанная о красотах Лорентида[4], я отправилась любоваться пейзажами, которые были мне знакомы только по открыткам и телепередачам, но которые мечтала увидеть собственными глазами. Как все нормальные люди, я жаждала общения, стремилась завести друзей. Последняя потребность стала такой навязчивой, что вскоре трансформировалась в мысли о встрече с мужчиной. О да! Несмотря ни на что, я хотела любить и быть любимой.

Когда я шла с детьми по улице и Нора называла меня мамой, незнакомые люди думали, что мы так шутим. Нас часто веселило удивление людей, когда они узнавали, что все, кто шел рядом со мной, – мои дети. Они восклицали: «Но вы ведь такая маленькая!» Это замечание смешило меня, так как я не считала себя такой уж маленькой. Со временем я поняла, что в Квебеке это слово имеет и другое значение – хрупкая.

Существуют и другие отличия местного диалекта французского языка, и кое-что на первых порах я не понимала, нужно было время, чтобы все это освоить.

После суматохи первых дней, когда надо было уладить уйму бытовых проблем, мы сделали передышку и отправились на прогулку по улицам Монреаля, чтобы, как настоящие гурманы, ощутить запах города, почувствовать его ритм. Прекрасная осень уже была в разгаре, и ее краски радовали глаз. Все было необычным. Дети кричали: «Мама, где все люди?» Ощущение простора не прекращало нас удивлять. Это вам не узкие, забитые людьми французские улочки!

Во время прогулок нам случалось обращаться с вопросами к прохожим, которые любезно помогали нам и всегда в ответ на нашу благодарность радостно говорили: «Добро пожаловать!» – слова, которые так много значили для нас. Слыша их, мы всякий раз удивленно переглядывались.

– Мама, а откуда они знают, что мы недавно приехали? – в конце концов спросила Нора.

Я и сама задавалась подобным вопросом. Потом решила, что нас выдает акцент. Как же долго мы смеялись, когда наша соседка объяснила, что жители Квебека в ответ на «спасибо», всегда отвечают «добро пожаловать», вместо «не за что» или «пожалуйста». Это была языковая калька, заимствование у англоязычных соотечественников[5].

Из-за таких особенностей языка мне вскоре стало трудно понимать своих мальчиков, которые очень быстро усвоили и местный говор, и все специфические обороты речи. Их сестры стали моими переводчиками. Б глубине души я радовалась, так как этот диалект был словно разделительная линия между прошлым и настоящим. Прошлое было далеко. Моя мечта воплотилась в жизнь. Наконец-то!

Чем более оторванной от Алжира я себя ощущала, тем лучше себя чувствовала.

Прощание, или снова утраченные иллюзии

Как только мы поселились на канадской земле, моим единственным желанием было воссоединиться с Хусейном, отцом моих троих младших детей. Я хотела, чтобы мы забыли все наши небольшие разногласия, из-за которых отдалились друг от друга, и заново начали строить общую жизнь, растить детей, хотела, чтобы у нас была счастливая и дружная семья. Вот кого не хватало на придуманной мной картине, чтобы она стала идеальной. Мальчики очень хотели видеть рядом своего папу, жить с ним под одной крышей. Его присутствие сделало бы нас всех по-настоящему счастливыми.

В течение первых месяцев нашей жизни в Квебеке Хусейн звонил мне не реже одного раза в неделю. Через четыре месяца его звонки резко прекратились – как отрезало. Я очень беспокоилась, равно как и дети, пыталась связаться с ним, но безуспешно: стоило мне набрать его номер, как я с большим удивлением узнала, что этот номер недействителен. Что же случилось? До сих пор все шло хорошо, и Хусейн вскоре должен был приехать к нам, как и было задумано.

Я перестала понимать, что происходит. Моя тревога росла с каждым днем. Ситуация в Алжире была критической, и я боялась за Хусейна, так как военные и террористы гонялись друг за другом. А вдруг его похитили? От подобных мыслей у меня мурашки бежали по коже, как я ни пыталась не думать о плохом. Если бы с ним что-то случилось, для детей это стало бы страшным потрясением.

Каждый день, возвращаясь из школы, они спрашивали, не звонил ли папа. Мне приходилось отвечать утвердительно и даже говорить, что он их сильно любит и просил всех поцеловать.

Проходили недели и месяцы, а телефон по-прежнему молчал. После семи месяцев ожидания я все еще не знала, что случилось с Хусейном. Я понятия не имела, как с ним связаться и как узнать о нем хоть что-нибудь. Сомнения росли во мне, как снежный ком. Иногда я видела во сне, как он страдает и зовет на помощь. Бессильная ему помочь, я просыпалась в холодном поту.

Однажды, когда дети были в школе, телефон наконец зазвонил. Что-то подсказало мне, что это Хусейн. Как ошпаренная, я бросилась к трубке. Сердце колотилось в предчувствии страшной правды.

– Хусейн, это ты?

– Нет, это его брат Фарид. Как ты, Самия? Как дети?

– Да у нас-то все хорошо. А вот у Хусейна… Скажи мне правду, что с ним?

– За него не переживай. Думай лучше о своем здоровье и о детях, так как кроме тебя у них никого нет.

– Что ты такое говоришь, Фарид? У детей есть также и отец. Где он? Я хочу с ним поговорить.

– Ладно, я дам тебе номер его мобильного, только не говори, что узнала его от меня.

– Зачем нужна эта игра в прятки? Кажется, я имею право знать все. Хусейн все еще мой муж, если ты не забыл.

– Я много раз просил его позвонить тебе и все рассказать, но он все откладывал это на потом. В конце концов я решил сам позвонить тебе. А ты поступай как знаешь, Самия. Вот так.

– Мне страшно от твоих слов. Хусейн мне снова стал изменять, ты на это намекаешь? Что ж, понимаю, не идиотка. Женщина чувствует, когда муж ей не верен.

Вот так! Электрический разряд не ударил бы меня сильнее и жестче. Хусейн, человек, которому я доверилась, предал меня. Я ко всему была готова, но только не к этому. Раньше мне казалось, что это может произойти с другими, но только не со мной. Со мной – никогда, и уж, конечно, не в такой ситуации. Разве я не стала свободной женщиной, которая может отстаивать свое мнение, может самоутверждаться и определять свое будущее? Женщиной, которая больше не позволит собой манипулировать, в особенности мужчине.

Я чувствовала себя списанной со счетов, выброшенной на помойку – так выбрасывают старую, пришедшую в негодность одежду. Я отказывалась принимать этот горький удар судьбы. В душе я была уверена, что со мной этого никогда не произойдет. Подобное несчастье может случиться с любой женщиной, живет она в Канаде или в другой стране, управляет она своей судьбой или продолжает идти туда, куда ей укажет ее мужчина. Разве я должна была стать исключением? Конечно же нет.

Подумать только, мой муж взял себе вторую жену, не принимая меня в расчет! Хусейн, либеральный и добрый человек, оказался обыкновенным мужчиной, таким же, как и все остальные. Возможно, он и раньше злоупотреблял моей доверчивостью.

– Мне очень жаль, Самия, – продолжал извиняющемся тоном Фарид. – Я не могу больше разговаривать, но запиши его номер. Тебе надо будет хорошо все обдумать, прежде чем ты ему позвонишь.

В то время как Фарид прощался со мной, жестокие мысли уже обступили меня со всех сторон. Что такое мне опять придумать, чтобы не травмировать детей, особенно младших? Они еще маленькие и не смогут смириться с тем, что их отец выбрал новую жизнь, вместо того чтобы приехать и жить с ними.

Тысяча и один вопрос распирали мой мозг. Бесконечная вереница: почему, почему, почему? Я очень старалась найти объяснение случившемуся, но принять это как данность мне никак не удавалось. Я предполагала, что он женился на женщине, с которой уже изменял мне ранее и которую любил еще до знакомства со мной. Но меня ждал настоящий сюрприз.

Спустя какое-то время после рокового разговора с братом мужа я наконец решилась позвонить Хусейну. Его ответ все во мне перевернул. Хусейн сказал, что чувствовал себя очень одиноким, поэтому его лучший друг сжалился над ним и предложил ему жениться на своей дочери: «Я даю тебе Алию в жены, так как очень люблю тебя и полностью доверяю. Я бы не нашел для своей дочери лучшего мужа, такого же доброго и честного, как ты», – так мне передал Хусейн слова своего друга, причем говорил он с гордостью, которую не пытался скрыть.

– И сколько лет этой девочке?

– Это не имеет значения. Мне нужна была женщина рядом, вот и все.

– А мне, стало быть, не нужен рядом мужчина? Но разница между тобой и мной в том, что я осталась тебе верна, в то время как ты обманывал меня. Вспомни! Никогда я не думала о другом мужчине, несмотря на то что живу в свободной стране и вполне могла бы встречаться с кем угодно. У меня было только одно желание – сделать все возможное, чтобы ты смог приехать сюда, к нам. Но теперь я вижу, что ты думал совсем о другом – о том, чтобы жениться на малышке, дочери твоего лучшего друга. Как он тебя любит, этот твой приятель! Передай ему привет от меня и от твоих детей. Хусейн, я знаю, что твоя жена беременна, и пусть она подарит тебе детей, которые помогут тебе забыть наших.

Выкрикнув эти горькие слова слишком эмоционально, я бросила трубку, не дав ему опомниться.

Они женятся, когда им этого захочется, и так же легко разводятся, как только им взбредет это в голову! Как все просто происходит у некоторых мусульман! Они знают только свои права и повязаны круговой порукой. Как вам это нравится: его друг, сжалившись над ним, предложил ему свою дочь! Какая все-таки замечательная вещь эта мужская солидарность!

Но я хотела бы знать, поинтересовались ли эти добрые мужчины, что думает по этому поводу сама девушка, вернее, девочка. Не уверена. Скорее всего, она стала очередной безропотной жертвой общества с традициями жестокого отношения к женщинам.

Однажды вечером, когда дети в который раз спросили про своего отца, я решила больше ничего от них не утаивать. Я сказала им правду; думаю, она оказалась для них слишком горькой. Но я понимала, что правда рано или поздно все равно всплывет.

Малыши были безутешны. Особенно близнецы, которые стали безжалостно обвинять во всем меня.

Они заявили, что я поступила неправильно, уехав из Алжира одна, без их папы. То есть, несмотря на огромный риск, мы должны были ехать всей семьей. Видимо, не желая лишиться отца, они не смогли здраво оценить опасность, которой мы все подвергались.

Я пояснила им, что подобные ситуации, увы, не редкость и в более благополучных семьях. Многие супружеские пары разводятся, и так происходит во всем мире. Есть супруги, которые, живя раздельно, тем не менее сумели найти общий язык – самое важное в такой ситуации, потому что тогда их дети не остаются без отцовского внимания. Я должна была сделать все, что в моих силах, для восстановления связи детей с отцом.

Необходимо согласиться с тем, что в большинстве случаев именно на мать возлагается ответственность за позитивный настрой в семье после развода. В каком-то смысле она является вечной миротворицей, от которой зависит будущее родственных отношений и возможность минимизировать вызванные разводом проблемы. Все это лежит на плечах женщины, как и многие другие обязанности. Захлопнуть двери, отказываясь от всяких связей с бывшим супругом, – не выход из положения, как бы сама женщина к этому не относилась.

Иногда остается только принять неизбежное, хотя это не так просто. Но такова цена свободы. Ибо в противном случае вы становитесь пленницей судьбы. Овладевающее рассудком желание мести редко или даже никогда не является хорошим советчиком. В моем конкретном случае надо было проявить терпение.

Слова моих мальчиков пробудили во мне дремавшее доселе чувство вины. Я упрекала себя за то, что при побеге совершенно не принимала в расчет интересы Хусейна, думая только о себе и детях. Однако вряд ли такое самобичевание могло принести пользу моим детям, и мне пришлось взять себя в руки.

Я без конца повторяла, что настало время подумать и о себе, так как годы идут и вернуть их невозможно. Когда-то я обнаружу, что осталась одна, что дети выросли и вылетели из гнезда навстречу новой, взрослой жизни. Эта мысль не давала мне покоя.

Скитаясь по миру, я искала лучшую жизнь, но когда нашла, снова оказалась охвачена, почти парализована страхом, который, как я думала, прогнала навсегда. Надо было строить новые планы. Опять я должна была что-то доказывать себе. Необходимо было убедить себя, что я совершенно не жалею о прошлом и не имею ни малейшего желания его возвращать. Разве это не иллюзия – пытаться вернуть прошлое, пусть даже связанное с Хусейном, единственным мужчиной, которого я любила? Я твердо повторяла себе, что мужчин на свете хватает, и среди них есть и лучше того, кто меня предал.

Задыхаясь от нахлынувших эмоций, я, тем не менее, решила поставить точку в наших с ним любовных отношениях и перейти к следующей главе моей жизни. Может, в глубине души я была готова к такому повороту? Пока я скиталась, что-то внутри говорило, что Хусейн больше никогда не будет принадлежать мне. Интуиция или принятие реальности? Кто знает?

Я убеждена, что одно из лучших моих качеств – способность прощать. Моя старшая дочь Нора не могла понять, почему я почти не высказываю в адрес супруга упреков.

Я объясняла ей, что жажда мести сродни бездонному колодцу, который не вычерпаешь. Мы должны жить в новой реальности. Слова «забыть» и «простить» – название мостов, на которые я охотно ступаю, чтобы идти дальше. Дать волю ненависти, упрекам – значит причинить зло самой себе, помешать себе достигнуть чего-то большего. Но Нора находила странной мою точку зрения.

Если сам Господь прощает грешников, то кто я такая, чтобы не простить человека, нанесшего мне обиду? Простить означает также расчистить свой горизонт от туч и увидеть свет своего будущего.

Прощай, Хусейн. Прощай, моя любовь.

Виртуальная идиллия

Когда у нас в доме появился Интернет, Нора и Мелисса стали его активными пользователями. С большим терпением Мелисса убеждала меня в преимуществах Сети, учила ориентироваться в киберпространстве, получать и отправлять сообщения.

– Иди, мама, посмотри, сколько людей хотят с тобой пообщаться! – восклицала она, смешно вытаращив глаза. – Тебе нужно найти друзей, ты могла бы с ними переписываться.

Электронная почта была как следует настроена, и оставалось только определить тех, кто мог бы меня заинтересовать. Обмениваться любезностями со знакомыми, соседями было несложно, но как общаться с незнакомыми людьми, в особенности с мужчинами? Разумно ли это? Разве момент для этого подходящий? И наконец самое главное: нужно ли было мне все это?

После едва не стоивших мне жизни потрясений из-за общения с миром мужчин, исключением из которых был ожививший меня роман с Хусейном, и без того незначительная толика доверия к ним стала еще меньше. Однако я противоречила самой себе. Стараясь убедить себя больше не рисковать обжечь крылья, разбить мечту, уничтожить свою жизненную силу – это можно назвать по-разному, – я поступала скорее вопреки своим устремлениям. Схватка разума и чувств была неравной. В конце концов разум, как вы, наверное, догадались, проиграл.

Однажды, путешествуя по Интернету, я зашла на сайт знакомств, где, повинуясь какому-то импульсу, зарегистрировалась, вписав вымышленные данные. Мелисса помогала мне, подшучивая надо мной. К невинному обману я прибегла, чтобы обеспечить себе безопасность при этом новом для себя способе общения с людьми.

Внутренний голос, не унимаясь, взывал к моему разуму: «Не влезай сюда, Самия. Здесь нет никого, кроме желающих пофлиртовать неудачников». И этот голос становился все настойчивее. «Сиди спокойно и не высовывайся. Не стоит раздувать тлеющие головешки. И потом, ты абсолютно ничего не знаешь про этот мир и его правила».

Моя душа пребывала в смятении. С левой стороны ринга рассудок назойливо выяснял, почему я испытываю острую потребность броситься навстречу новым неприятностям. С правой – сердце вкрадчиво произносило: «Разве ты не имеешь права на счастье? Почему ты не хочешь прислушаться к голосу своего сердца?» Меня убаюкивали его колдовские доводы: «Ты далеко от родных мест, и никто тебя не узнает. Ты ничем не рискуешь. Пока. Возможно, самый чудесный в мире мужчина ждет только тебя. Несмотря на тернии на твоем любовном пути, ты всегда мечтала о прекрасном принце, не таком, как мужчины, которые тебе встречались до настоящего времени. Найди его».

Искушение было слишком большим. Шажок за шажком, от суровых предостережений к романтическим призывам – и вот правое полушарие мозга[6] одержало победу, и я устремилась навстречу новому приключению. В конце концов, разве я не стала свободной женщиной?

Застенчивая от природы, я ни в коем случае не могла себе позволить заводить знакомство на улице. Я старалась не реагировать на реплики, которые меня пугали. В моей стране, где каждый шаг женщины контролировался, я никогда не реагировала на мужчин, которые пытались со мной заговорить. Но и до настоящего времени я избегала смотреть в глаза незнакомца мужского пола. Этому рефлексу подчинялась каждая клеточка моего организма.

Другое дело Интернет. Вы придумываете себе новый образ и прячетесь за ним, получая возможность совершить неограниченное количество попыток, открытий и ошибок без всяких для себя последствий. Для моего восприятия действительности всемирная паутина была идеальной возможностью дать волю мечтам. Тем более что такой способ общения гарантировал мне безопасность. В тот же вечер, ничего не говоря дочерям, я стала просматривать сообщения, чтобы самостоятельно начать эту волнующую игру.

Один мужчина привлек мое внимание. Он оказался таким настойчивым, что, когда с его компьютером вдруг случилась неполадка, не поленился отправиться в Интернет-кафе, чтобы переслать мне номер своего телефона. Это меня тронуло. Я, Самия, заинтересовала мужчину, иностранца! Вскоре я узнала, что он коренной квебекец, разведен и имеет дочь, за которой присматривал по очереди с бывшей супругой.

«Бог ты мой, Самия, что ты делаешь? Отдаешь ли ты себе отчет в том, что он не мусульманин? Хороший повод для твоих родителей зарезать тебя, узнай они об этом».

Я принялась было набрасывать сценарий этой жуткой развязки, но силой воли переключила мысль в другое русло: «Не волнуйся, – успокаивающе заговорил внутренний голос. – Никто не сможет все это рассказать твоим родителям, неадекватно реагирующим на такие вещи».

И вместе с тем я слышала и другой голос, не одобряющий мои действия: «Какая ты наивная!» Или: «Вы только посмотрите, как она слепа!» А вот еще: «Она, очевидно, недостаточно обожглась в отношениях с мужчинами. Ей захотелось добавить».

Да, мой романтизм мог показаться наивным. Разве мои родители не относились ко мне плохо, а братья не игнорировали меня? Разве меня не забрали из школы, не дав получить аттестат о среднем образовании, чтобы насильно выдать замуж в шестнадцать лет за жестокого человека? Разве мать и отец не держали меня впроголодь, взаперти, когда я захотела развестись с мужем-садистом? Разве мне не пришлось бежать из этой ужасной тюрьмы, устроенной родителями? Но, как и другие нормальные люди, я мечтала о беззаботной, легкой жизни. Даже сейчас я иногда говорю себе, что моя простота спасла меня. Она, по крайней мере, помогла мне не ожесточиться и не стать циничной.

Несмотря ни на какие доводы рассудка, я решила следовать только зову моего сердца, которое успокаивало меня: «Живи полной жизнью. Если кто и заслуживает счастья, так это ты, Самия».

И я наконец согласилась с этим, заставила замолчать голос, который мне запрещал так поступать, я повернулась спиной к отцовским заветам. Точка.

Мужчина из Интернета меня очаровал и, получив его номер телефона, я позвонила ему тем же вечером. Я узнала, что ему сорок девять лет, а его дочери тринадцать. Его звали Фрэнсис. Беседовать с ним было одно удовольствие. Он казался спокойным и нежным. У меня было мало опыта общения с мужчинами, особенно с иностранцами.

Мы провели немало приятных часов, разговаривая по телефону. Однако я держалась настороже, и когда Фрэнсис захотел узнать обо мне больше, я беззастенчиво ему наврала. Я упрекала себя за это, потому что он казался мне искренним. Но я то и дело вспоминала о родителях, опасаясь их преследования. Вдруг они послали шпиона, чтобы следить за мной? Родители были способны на все, я это очень хорошо знала.

Сомнения привносили в мою жизнь дискомфорт и мешали получать удовольствие. Я проводила дни, открывая для себя человека, который был на другом конце провода, отдавая взамен лишь жалкие крохи своей мрачной правды.

Некоторое время спустя он признался, что находит меня странной. Еще более удивительными казались ему задаваемые мной вопросы. Вопросы, достойные шпона из КГБ, как, шутя, заметил он.

Однажды вечером мы решили встретиться. Я сообщила об этом дочерям, и они подбодрили меня.

– Иди, мама, – сказала Нора. – Пора тебе научиться доверять жизни.

– Он местный, из Квебека, Нора. А это не пустяки.

– И что с того, мама? Мы далеко от дома, ты свободна. Тебе не кажется, что давно пора забыть все эти пережитки? Прекрати бояться, прошу тебя. Ты ведь мечтаешь о том, чтобы стать такой, как все остальные женщины, и получить свою долю счастья, не так ли? Тогда воспользуйся случаем. Время не ждет.

Слова моей дочери вдохновили меня. «Ну иди же, Самия. И будь что будет».

Сказано – сделано.

– Алло, Фрэнсис?

– Привет, Самия. Сегодня у нас знаменательный день?

– Да. Думаю, что время пришло. Хотелось бы встретиться с тобой этим вечером, если не возражаешь.

– Разумеется нет, – ответил он и добавил со смехом: – Уж я-то обязательно приду.

Место для свидания я назначила далеко от здания, где жили женщины, пострадавшие от жестокости мужчин, и где я снимала квартиру на протяжении нескольких месяцев. Запрещалось сообщать этот адрес мужчинам, что было вполне понятно: не следовало подвергать опасности тех женщин, которые нашли там приют.

Для такого случая я решила одеться пособлазнительнее и выглядела так хорошо, как никогда раньше. Фрэнсис ждал меня в условленном месте. Его спортивную машину, фотографии которой он прислал мне по электронной почте, я узнала издалека.

У меня дрожали ноги, и пришлось собраться с духом, чтобы продолжать идти в нужном направлении. Заметив меня, он вышел из машины.

О Боже, что у него был за вид! На нем был ковбойский плащ, полы которого спадали до лодыжек, а длинные волосы были собраны в хвост при помощи резинки. Только этого не хватало: маргинал с сомнительным вкусом! Если бы мои родители увидели эту невероятную сцену, моя жизнь не стоила бы пригоршни камней, которыми меня закидали бы заживо. Равно как и моего нового знакомого.

Он очень галантно открыл дверцу машины и, дождавшись, когда я устроюсь на сиденье, закрыл.

– Ты такая симпатичная. Я очень рад, – сказал он и обеспокоенно поинтересовался: – Надеюсь, и я в твоем вкусе?

– Конечно, – ответила я через силу.

Как же объяснить ему мое удивление? Его стиль вполне подошел бы для празднования Хеллоуина. Но я решила не говорить ему об этом, чтобы не обидеть.

Пока он был занят дорогой, я изучала его краем глаза, старалась отыскать в нем шарм. Если бы не этот лошадиный хвост, он бы, без сомнения, казался более мужественным. Может быть, однажды… если мы продолжим отношения, кто знает… я осмелюсь потребовать, чтобы он его отрезал. Ух! Это было бы неплохим началом. Потом, используя дипломатию, мне, может быть, удалось бы убедить его не надевать больше этот нелепый плащ. И вот тогда, сделавшись более похожим на мужчину, он станет намного красивее.

«Ладно, Самия. Ты не права, а твоя критика просто смешна».

Но, несмотря на видимые недостатки, вечер в компании с этим человеком прошел просто чудесно. Для начала мы отправились в ирландский паб. Свидание в пабе – можете себе это представить? Учитывая принципы, которые мне прививали с детства, это казалось мне невероятным кощунством.

Мой авторитарный отец, где ты? Лучше уж об этом не думать. Я решила развлечься, использовать редкий случай почувствовать себя беззаботной, забыть эти проклятые правила, которые отравляли мое существование и продолжают до сих пор меня преследовать.

Фрэнсис был владельцем дантистской лаборатории. Он верил в лучшее и наслаждался жизнью. Как и все люди, у которых было счастливое, без проблем детство, он с легкостью планировал свое будущее. Тяготы жизни обошли его стороной. Словом, ничего общего со мной. В этом отношении мы были полными противоположностями, должна это признать.

Что я могла поведать ему о себе? Что я бежала из своей страны и нелегально приехала сюда, нарушив закон? Что нам обоим придет конец, если о нашей связи узнают мои родственники? Я отдавала себе отчет, что человеку, который далек от всего этого, очень трудно осмыслить, что моя жизнь – это цепь перипетий и многочисленные удары судьбы. Даже я сама теперь воспринимала это с трудом.

Он расспрашивал меня в течение всего вечера. Время от времени я ему кое-что открывала. Маленькими порциями, чтобы не испугать его.

Шли дни. Мы стали доверять друг другу, и это позволило мне поведать ему о некоторых эпизодах моей жизни. Ему было нелегко слышать эти откровения, ужасавшие его, но он не стал разрывать наши отношения, что не могло не свидетельствовать в его пользу. Другая немаловажная деталь: все-таки расставшись с косичкой и плащом, он стал выглядеть очень соблазнительно.

Он часто говорил о том, что наши культуры и системы ценностей очень отличаются. И хотя иногда эти различия буквально шокировали его, он верил мне и говорил, что желает продолжать отношения со мной.

Несмотря на грубоватые манеры, Фрэнсис был очень предупредительным. Да, он был далеко не идеальным, но он мне нравился. Этого было достаточно. Только со временем он проявил некоторые особенности своего характера, о которых я предпочла бы не знать.

Так, после шести месяцев знакомства, когда мы уже полюбили друг друга и он утверждал, что не представляет будущего без меня, я постаралась выяснить, есть ли у пас перспективы для совместной жизни? Разве это не нормальное желание влюбленной женщины – просыпаться и засыпать вместе с любимым мужчиной? Я ведь не требовала луну с неба. Я любила его и хотела, чтобы он был рядом. Возможно, всегда.

С ответом он не раздумывал. Обняв меня, он признался, что не готов взвалить на себя такую ответственность, не готов выполнять семейные обязанности.

У меня возникло ощущение, что я получила удар дубинкой по голове. Я по-прежнему оставалась несчастной женщиной с туманным и тяжелым прошлым, прошлым, которое будет преследовать меня до самой смерти, не позволяя перевести дух. Прошлое – вот что будет мешать мне ощущать себя счастливой.

«Твои дети, Самия, – вот твое счастье, которое всегда будет с тобой. Никто не сможет взять на себя ответственность за них, надо с этим согласиться».

Очевидно, я требовала от него слишком многого. Мысль, что мужчина должен принять на себя заботы о семье женщины, которую он любит, была для меня естественной, поэтому я рассердилась на Фрэнсиса, не подумав о том, что моя семья была для него совсем чужой.

После этого разговора я поняла, что лучше сразу порвать с ним, но мое женское естество противилось этому. Даже частичка счастья была все-таки счастьем, которым я хотела насладиться до конца. К тому же я была влюблена в этого мужчину по уши.

«Дорожи каждой крошкой этой земной пищи, которую предлагает тебе жизнь и, стараясь не уронить, смакуй ее».

Я продолжала встречаться с Фрэнсисом. Будние дни проходили обычно, а выходные мы проводили вместе. Из-за особенностей своего характера мне никак не удавалось поставить себя на его место. Я не могла довольствоваться малым, ведь я так изголодалась по женскому счастью.

Жизнь сделала меня нетерпеливой. Я хотела большего и поэтому испытывала неудовлетворенность. Но ничего не менялось. Мне было ясно, что Фрэнсис хочет только наслаждаться нашей любовью и делает все, чтобы видеть лишь одну сторону медали. Любое напоминание о моих проблемах раздражало его.

Размышляя над этим, я поняла, что, примеряя на себя роль эмансипированной женщины, я внутренне оказалась совершенно к ней не готова. То есть я по-прежнему верила в миф, что именно мужчина укажет мне путь, по которому я должна двигаться. Без мужчины невозможно благоденствие. Но это противоречило моему опыту, ведь ни один мужчина до сих пор не принес мне никакого благоденствия.

Осознание этого вызвало у меня панику. Сколько себя помню, я стремилась к свободе, но стоило мне обрести ее ценой неимоверных усилий, я не могла придумать ничего лучшего, как пуститься на поиски нового хозяина.

Моя зависимость от этого мужчины сделала меня уязвимой. Возможно, он просто пользовался мною. По крайней мере, мне так казалось, когда я думала о наших отношениях. Не без удивления я замечала, как понемногу его манеры современного западного человека менялись, и он все больше и больше напоминал мне тех мужчин, с которыми я сталкивалась ранее. Он приходил домой, устраивался поудобнее и позволял себя обслуживать. Вот и все. Прекрасный принц и галантный любовник постепенно превращался в довольно скучного спутника жизни.

Такие парадоксы не давали мне покоя. Иногда я чувствовала себя счастливой, а иногда не могла избавиться от мысли, что совершенно не ценю себя как личность. Поэтому я стала настраивать себя на разрыв отношений. Например, я специально пугала себя, заставляя думать о том, что родители могут найти меня.

Постепенно я осознала, что никто не сможет стать полноценным отцом моим детям. Э го было тяжело, но что я могла с этим поделать? Такая обуза, как дети, не нужна была человеку, которого я любила.

В конце концов я поняла очевидное и стала рассуждать здраво. Время текло, как вода. Хорошенько взвесив плюсы и минусы наших отношений и сняв розовые очки, я перестала мечтать о том, чему не суждено сбыться. А может, Фрэнсис сам внушил мне эту мысль? Если честно, не знаю.

Признаться, не так-то легко было отказаться от этих любовных виражей, и даже теперь я вспоминаю о том хорошем, что мы пережили вместе. Фрэнсис открыл мне, что значит быть любимой и уважаемой мужчиной, что жизнь двоих любящих людей все равно может быть прекрасной, несмотря на некоторые шероховатости. За это я до сих пор ему благодарна.

Но все же я считаю, что принятое решение расстаться было верным. Оттягивать было нельзя, так как промедление лишь усиливало страдания, неминуемые при разрыве отношений.

Мальчики негативно восприняли наш разрыв, так как Фрэнсис им нравился, и за почти три года наших отношений они привыкли видеть мужчину в доме по выходным. Что касается меня, я привязалась к его дочери. Вначале мои дети плакали горючими слезами, но вскоре утешились, как, впрочем, и я. Мы были готовы к новым, плохим и хорошим сюрпризам, которые преподносит нам жизнь.

Со временем я научилась смиряться с капризами судьбы, которая сама решает, что дать нам, а что забрать.

Вереница мужчин

Пасмурная погода на любовном фронте и последующий разрыв отношений с Фрэнсисом заставили меня задуматься о том, какие мужчины прошли через мою жизнь.

* * *

Первым был муж, навязанный мне родителями, когда мне было шестнадцать лет, – монстр, погрузивший меня в кошмар. Я испытывала такой ужас, который трудно даже вообразить. Недостойное животное, которое надругалось надо мной в первую же брачную ночь, растоптав мое человеческое достоинство. Позднее, пользуясь моим неведением, он, скотина, исковеркал детство своей собственной дочери, годами изгаляясь над плотью моей плоти, над моей маленькой Норой. Если бы я все тогда понимала, моя месть была бы ужасной.

Сказанное мной может иметь тяжелые последствия, но я не сомневаюсь, что убила бы его. К счастью, я тогда ничего не знала, иначе в лучшем случае сгнила бы в алжирской тюрьме, а двух моих дочерей наверняка насильно выдали бы замуж. И кто знает, не оказались бы их мужья такими же демоническими тварями, как их отец. В тот раз судьба, как смогла, защитила нас.

Годы, которые я провела рядом с этим монстром, лишенным всего человеческого, никогда не испытывавшим ни сожаления, ни угрызений совести, кажутся мне почти вечностью. Я всего два раза видела его плачущим: когда умер его отец и когда по приговору суда казнили его племянника и двоюродных братьев, обвиненных в терроризме.

До сих пор я с ужасом думаю, что этот мужчина, проживая где-то на юге Алжира, продолжает излучать извращенную жестокость, оставаясь безнаказанным. Я прожила с ним пятнадцать лет, и поэтому безапелляционно заявляю: он извращенец и трус.

* * *

В моей личной галерее мужских портретов следующим был Хусейн, отец моих сыновей. В начале я была безумно влюблена в него. Неудивительно – ведь мой первый муж был чертом с рогами! Хусейн, человек, которого я любила так сильно, что хотела прожить с ним до конца своих дней, изменил мне с первой встречной, оправдывая себя тем, что он не смог удержаться от искушения, так как та женщина была его первой любовью. Я простила его еще до того, как убежала из Алжира со всеми своими детьми. Но вскоре после моего отъезда Хусейн взял в жены дочь своего лучшего друга, что стало венцом его измен.

Теперь, глядя на нашу семейную жизнь как бы со стороны, я понимаю, что между нами двоими не было глубокого доверия, мы не строили долгосрочных планов, не делали друг другу милых сюрпризов. Правда, жестокости тоже не было. Немногословный по природе своей, Хусейн предпочитал отмалчиваться. Когда я пыталась закатить ему скандал, он, не отвечая, просто уходил из дому и не возвращался, пока я не успокаивалась. К этому можно добавить только то, что он оказался недостоин моей любви.

Хусейн, тем не менее, навсегда останется отцом моих троих сыновей и тем единственным звеном, которое связывает меня с Алжиром.

* * *

Что касается Фрэнсиса, моей последней любви, то этот уроженец Квебека, может быть, недостаточно мужественный, вне всякого сомнения, обогатил мою жизнь. Было очень волнующе встречаться с западным современным мужчиной, который относился к женщинам не как к подстилкам, а как к равным себе. По крайней мере, теоретически. Когда я вспоминаю о нем, у меня все еще кружится голова. Он помог мне возродиться, и я нашла наконец место, где могу чувствовать себя непринужденно. Мои многочисленные проблемы стали препятствием для нашего союза и мешали взаимопониманию. Они оказались для него непосильным грузом, и мы были вынуждены расстаться.

Жаль. Я до сих пор по нему скучаю.

* * *

В коротком списке мужчин, которые влияли на мою судьбу, я чуть было не забыла основную фигуру – отца, того человека, черты которого взрослая женщина пытается найти в своем супруге. Он не просто не любил меня, ни разу не сказал ласкового слова, но подвергал меня суровым телесным наказаниям, испытывая при этом плохо скрытое удовольствие. Он избавился от меня, когда я была совсем юной, отдав в руки жестокого человека. Это отец морил меня голодом, держа взаперти в течение нескольких недель вместе с двумя моими дочерьми, только потому, что я хотела вырваться вместе с детьми из когтей недостойного существа, каковым являлся мой муж. Этот так называемый отец воспитывал меня на принципах, на которых должны были строиться в будущем мои отношения с другими мужчинами. Неудивительно, что это навсегда въелось в мое сознание.

Я до сих пор не упоминала одну фразу, поскольку она наполняет меня страданием. Ее произносили многие мужчины, в том числе и отец, а также моя мать: «Твои слезы – это всего лишь крокодильи слезы». Отец повторял ее во время наказаний, мой ненавистный супруг – когда насиловал меня. «Это фальшивые слезы, – говорили они, – на самом деле ты вовсе не страдаешь». Они заставляли меня мучиться молча и не лить слез, которые, по их мнению, были лживыми.

А что они думали на самом деле? Что я сделана не из плоти и крови, как они? Что у меня нет сердца? Что я вообще не являюсь живым существом?

Слишком много женщин страдает, не показывая слез. А зря! Пусть все знают, что слезы наши подлинные, они свидетельство той боли, которая разрывает наши сердца.

Однажды мой отец, типичный глава алжирского семейства, открыл мне одну сторону своей натуры, которая глубоко тронула меня. Это случилось во время единственного нашего с ним разговора после моего бегства из страны.

Зимой 2009 года моя младшая сестра сообщила, что отец находится на лечении в парижской больнице. Я позвонила ему туда.

Старый и тяжело больной, он в первый раз открыто проявил свои чувства. Голос у него был тот же, что и раньше, но говорил он без авторитарности и не без сожаления. Он повторил несколько раз: «Это мектуб. Это мектуб». Я догадывалась, что он хотел мне сказать: он, как того требовала традиция от каждого мужчины, взял на себя роль ответственного за семью, за дом и его обитателей. Мектуб – это судьба. Другими словами, общество ждало, требовало от него сурового обращения с теми, за кого он отвечает.

Он сказал мне: «Не плачь, дочь моя. Это я должен плакать, и уже давно. Я хотел бы, чтобы ты не сердилась на меня, чтобы простила за все. Единственное, о чем я тебя прошу: позаботься о себе самой и своих детях». Я испытала к нему жалость и поняла, что не смогу его ни в чем упрекнуть.

Потом я узнала, что он сказал матери: «Я переживаю за дочерей. Как они будут жить после моей смерти?» Мать очень рассердилась на него за это признание. В отличие от отца, она не является типичной алжирской матерью, любящей и доброжелательной.

Я должна признать, хотя мне это кажется очень странным, что самым большим моим желанием было, чтобы отец обнял меня хоть один-единственный раз в жизни.

* * *

Пытаясь осмыслить свои отношения с мужчинами, я сделала следующий вывод: не бывает совершенно чистого и безоблачного счастья, если его здание воздвигнуто на грубом фундаменте. Всегда есть камни, за которые нет-нет да и зацепишься, как и всегда найдется деталь, которая омрачает жизнь и меняет первоначальный сценарий, созданный с надеждой на светлое будущее.

Прекрасный поворот судьбы

Еще во время моего романа с уроженцем Квебека я нашла работу в международном аэропорту Монреаля, в бутике, где торговали косметикой. Управляющий бутика взял меня на должность консультанта. Какая ирония судьбы! Мне будут платить за то, чтобы я помогала женщинам идти по той тропе, ступать на которую мне было заказано на протяжении многих лет. По меньшей мере странно было делать то, что когда-то было мне строго-настрого запрещено.

Родители внушали мне, что использовать косметику – это зло. Значит, начав предлагать другим это зло, я совершила поворот на 180 градусов. Кто бы мог предвидеть подобный кульбит? Только не я. Я улыбалась, представляя лица членов моего клана, наблюдающих за мной во время работы среди всей этой красоты, говоря другими словами, практически прислуживающей сатане.

Мне поначалу было трудно справляться с работой, не имея ни соответствующего образования, ни опыта, и, что самое главное, не зная ни слова по-английски. Когда я искала работу, мне было очень тяжело постоянно ходить в туфлях на высоких каблуках. Мне казалось, что мужчины находят меня странной. Женщины же, наоборот, демонстрировали мне свое презрение.

Что скрывать, не так-то легко мне было найти место под солнцем и добиться признания в мире, который я еще так плохо знала. Жители Квебека, в особенности их женская половина, с опаской относились к новичкам, заслужить их доверие было не так-то просто.

В бутике я проработала три месяца. Потом его закрыли. Мне было жаль, тем более что ходить в туфлях на каблуках мне нравилось все больше и больше. Они словно были залогом материального благополучия и придавали веры в свои силы. Впрочем, у меня уже были кое-какие планы на будущее.

* * *

Когда мы были узниками, запертыми в кладовке, я для поднятия духа обещала девочкам свободу, хотя в душе по-настоящему не верила, что это возможно. Казалось, что для меня нереально покинуть ту страну, тот сплоченный клан, но я понимала, что должна бежать оттуда как можно дальше. Как это ни парадоксально, я знала, что все равно сделаю это. Мои дочери заслуживали лучшую жизнь, я должна была оградить их от моральных и физических мучений.

Я строила радужные планы, успокаивала детей рассказами о светлом будущем.

– Обещаю вам: мы уедем далеко отсюда, будем жить свободными и счастливыми втроем. Никто больше не поднимет на вас руку, не будет навязывать свои взгляды. Никто больше вас ire унизит.

Нора думала, что заключение превратило меня в одержимую, переставшую понимать, где границы реальности. Умоляла меня спуститься с небес на землю.

– Ты прекрасно знаешь, что эти люди способны содрать с нас кожу. Не хочу больше слушать твои россказни. Лучше подумай, что будет, если ты не захочешь возвращаться к этому человеку, которого я никогда не назову отцом.

Время от времени, когда на Нору накатывали мрачные мысли, она пыталась возражать или даже провоцировала меня, но я стояла на своем. Я хотела жить, несмотря на мрачную реальность. Я не могла принять то, что в столь юном возрасте моя дочь стала такой пессимисткой. Я повторяла ей:

– Вот увидишь, Нора, все образуется. Однажды мы уедем далеко, и я напишу про нас повесть, в которой поведаю людям обо всех ужасах, пережитых нами.

* * *

Через несколько лет после нашего переезда в Квебек настало время воплотить свое обещание в жизнь, прежде всего ради моих дочерей, а также ради всех женщин, жизнь которых невыносима. Словом, я начала писать повесть.

«Паранджа страха» была издана и, к моему удивлению, заняла неплохую позицию в книжных рейтингах. У меня отняли право на образование, как и у многих моих современниц, обо мне никто не заботился, меня унижали близкие, и вот теперь меня поздравляли, обо мне писали в средствах массовой информации, у меня просили интервью для газет. Мои слова услышали не только в Квебеке, но и во всем мире. Мною заинтересовались люди разных национальностей.

«Паранджа страха» была переведена на восемь языков. В России и, в особенности, в Украине ее очень хорошо приняли, как и во Франции и Испании. Голландцы, чехи, итальянцы, немцы и португальцы с пониманием отнеслись к моей истории. Только англоязычные издатели до сих пор пренебрегают моей автобиографической книгой. Мой мир по-настоящему преобразился. У меня открылось второе дыхание.

Сразу после появления «Паранджи страха» меня словно закрутило в пестром водовороте. Я слышала в свой адрес и похвалу, и критику, а случалось, что и угрозы. Похвала заставляла меня двигаться дальше и не опускать руки, угрозы воскрешали старые страхи и принуждали держаться как можно дальше от тех, от кого они исходили.

Меня и любили, и ненавидели. Когда в 2006 году в книжном салоне в Монреале к стенду с моими книгами подошли четыре молодых алжирца, я не смогла сдержать нервной дрожи. Но они стали громко выкрикивать «браво» и хвалить меня за мужество. Самый высокий, крепко сложенный парень сказал мне:

– Я прочел книгу несколько раз и каждый раз плакал. Я хочу обнять тебя.

Мотом он добавил:

– Разбей оковы, сестра!

В том же салоне год спустя две женщины с закрытыми вуалью лицами сказали мне, что я просто «грязная, порочная девка».

Еще один повод для беспокойства – это то, что после публикации повести мое имя как имя предательницы несколько раз упомянули в мечетях. Еще серьезнее то, что исламские активисты знают школу, которую посещают мои дети. Добавьте к этому угрозы, присылаемые по почте.

До каких пор они будут меня преследовать? Или я должна была скрывать правду и притвориться без различной, чтобы взамен получить покой и возможность дышать полной грудью, не испытывая страха?

Но я думала о том, что наступит день, когда под грузом невысказанной правды я задохнусь. Другого выхода у меня не было; я должна была либо кричать во все горло, либо умереть. И вы уже знаете, какой выбор сделала я: кричать, закрыв лицо вуалью. Вот почему я и мои дочери встречали представителей средств массовой информации с закрытыми лицами.

Когда арабка, мусульманка осмеливается подать голос, ее считают либо лгуньей, либо предательницей. Некоторые люди несправедливо утверждали, что при написании книги мною двигала лишь жажда наживы. Хотелось бы сказать всем таким недоброжелателям, что ни один автор не разбогател на своих творениях, не продав, по крайней мере, несколько миллионов экземпляров книги. Другие заявляли, что моей единственной целью было облегчить для себя процедуру получения гражданства. Этим людям я отвечаю: я уже была канадской подданной, когда решила писать и обличать. Но правда в том, что если бы я решила молчать, то предала бы саму себя.

Я нарушила свое молчание, отказалась замалчивать факты, свидетельствующие о несправедливости по отношению к женщине. Я страстно желала, чтобы звук моего голоса помог мне справиться с отравляющей мою жизнь гангреной, чтобы сказанное мною послужило дополнительным доказательством того, что ад, к пребыванию в котором приговорены миллионы женщин во всех частях света, существует.

Трое моих мальчиков гордились мною, они готовы были поведать всему миру, что «Паранджу страха» написала их мать. Они говорили мне, что им бывает нелегко слышать оскорбления от сверстников из арабской диаспоры, но уверяли, что продолжают отстаивать мои идеи и дают отпор недоброжелателям. Они повторяли:

– Мама, мы просто плюем на них. Есть много людей, которые тебя любят, а твою книгу просто обожают.

Люди не привыкли к тому, чтобы мусульманка писала и обличала. Я не беру пример с молчаливых, я говорю, потому что должна говорить. Если не я, то кто?

Многие хвалят меня за храбрость. Боюсь, что разочарую их, если скажу, что храброй я стала только с недавнего времени. Теперь я настоящий камикадзе, поскольку больше не чувствую опасности. Испытанные унижения не все разрушили, они научили меня не гнуться, какова бы ни была опасность и цена, которую придется заплатить.

Критика и угрозы, звучавшие в мой адрес, заставили бы дрожать любого мужчину. Врагов у меня хватает, но я не обращаю внимания на их выпады. Но все же я так и не привыкла к этому, и часто по моей коже от страха бегут мурашки. Я обуздываю этот страх, гоню его прочь, но мне кажется, что от него я никогда не избавлюсь. Хорошо, что я уже могу справляться с ним хотя бы время от времени.

Мысли о том, что я не отступаю и продолжаю говорить, что думаю, приносят мне удовлетворение.

Будни, такие спокойные, такие тревожные

Через год после выхода моей книги я почувствовала себя по-настоящему свободной женщиной, лишенной иллюзий. Я могла ходить, где мне хотелось, почти не думая о своем проклятом прошлом. Как мать-одиночка, без крепкого плеча, на которое могла опереться, я постоянно должна была заниматься детьми и выполнять свои каждодневные обязанности.

Бывало, день пролегал как одно мгновение, а другой тянулся бесконечно долго. В благословенные моменты я смеялась от всего сердца, а в минуты печали заливалась слезами. Если бы мои родственники смогли, как по волшебству, увидеть меня в такие моменты слабости, то, безусловно, обрадовались бы, решив, что их предсказания сбылись.

Но я еще не сказала своего последнего слова и имела секретное оружие – способность восстанавливать силы. Несмотря на удары судьбы, я не позволяла себе пасть духом и искала возможность выйти из тупика. С Божьей помощью и благодаря своему упрямству я нашла двери, за которыми начинался другой путь.

Когда я жила под гнетом родных, а потом терпела упреки и издевательства супруга, я была так далека от понимания того, что женщина может добиться успеха без мужчины. Но и после моего побега выработанный условный рефлекс зависимости от кого-то, как тяжелый якорь, удерживал меня, заставлял думать о спасительном статусе женщины при мужчине.

Любая женщина моей национальности таким представляет себе свое будущее – под крылом мужа. Но судьба заставила меня взять под сомнение этот стереотип, и день за днем я получала весомые доказательства обратного. Факты подтверждают: я, не рассчитывая ни на кого, кроме себя самой, научилась справляться с жизненными трудностями, несмотря на то что много лет мною руководил муж.

Через мое новое окно в мир я видела, как стремительно развиваются современные независимые женщины, правда, все это были в основном западные женщины, родившиеся свободными. Я всегда мечтала, чтобы мой голос влился в прекрасную симфонию их жизни, не веря по-настоящему, что это возможно. Иногда мне казалось, будто я уже приблизилась к этому, но мечты раз за разом испарялись.

И все же моя жизнь не была лишена удовольствий. То, что могло показаться каторгой западной женщине, – подниматься очень рано, заниматься детьми, идти на работу, забирать детей из школы, проверять у них домашнее задание, купать, готовить еду – было для меня источником истинной радости. В этой простой жизни, несмотря на ее рутинность, проявлялась обретенная свобода.

Жизнь моя была очень трудной, но благодаря моим дочерям, особенно Норе, ставшей мне надежной опорой, я видела вдали сверкающий мост, по которому я попаду на счастливый берег.

Мои обожаемые дочери дарили мне радость. Для них я совершила немыслимое, то, что не раз могло стоить мне жизни. Когда я смотрела на них, то думала о пройденном вместе пути и ощущала себя свободной.

Мы были далеко от тех мест, где нас унижали и запугивали. Мы были свободны, как ласточки, которые летали в небе Квебека. Здесь, на канадской земле, принцип равноправия между женщинами и мужчинами являлся основополагающим во всех сферах жизни.

Младшая дочь продолжала изучать гуманитарные науки в СЕЖЕПе, а после занятий пополняла семейный бюджет, работая кассиршей в магазине, расположенном в нашем квартале. Моя старшая дочь Нора, заботясь о нашем благополучии, стала основным добытчиком. Вскоре после нашего переезда в страну она приступила к работе в кафетерии колледжа.

Если младшие братья нуждались в чем-то, это было заботой Норы. Видя ее одержимость, я радовалась, но и огорчалась, зная, что она утомляется из-за беготни между столиками, обслуживая модно одетых парней и девушек с многообещающим будущим. Возвращаясь домой, она с улыбкой рассказывала о маленьких забавных происшествиях в ее заведении.

Но я знала, что на сердце у нее печаль, – ей хотелось быть такой, как они. Продолжать учиться, как обещала себе, когда ехала сюда, и стать независимой и образованной девушкой. Каждый вечер я, слушая вполуха ее истории про своих ровесниц, жалела ее. Что было главным, ради чего я решила сбросить с плеч ярмо, под тяжестью которого жила в течение долгого времени? Разве не ради моих детей? Но почему тогда моя дорогая маленькая Нора так отличается от других молодых людей? Почему она в столь юном возрасте работает, чтобы прокормить семью? Почему она взвалила на себя эту ношу вместо меня?

«Опомнись, Самия! Несмотря на то что тебя разрывают на части противоречивые чувства, настало время дать девочкам свободно вздохнуть».

Предстояло пройти еще один непростой отрезок пути, и после зрелого размышления я постаралась избавиться от давней привычки всегда полагаться на кого-то, в том числе и на дочерей, к чему была приучена. Независимость предполагает и много обязанностей, поэтому, даже не имея диплома, я стала искать работу, отгоняя неуверенность и страх. Чем больше я любила эту новую жизнь, тем чаще спрашивала себя: что мне нужно сделать, чтобы подстроиться под ее ритм и стать неотъемлемюй частицей этого доброжелательного сообщества?

Именно в этот момент с помощью своей лучшей подруги Надии, женщины лет сорока, марокканки по происхождению, я наконец приступила к работе в международном аэропорту Монреаля. Надия была моей соседкой по лестничной площадке. Мы прекрасно понимали и поддерживали друг друга, так как наши ситуации были во многом схожи. Разведенная Надия в одиночку воспитывала двоих детей.

Когда было необходимо, я присматривала за ее детьми, и она отплачивала мне тем же. Если я падала духом, то ходила к ней плакаться, чтобы не видели мои дети, в особенности старшие дочери. Надия великодушно подставляла мне свое плечо, и я выплескивала эмоции. То же самое я делала для нее. Жизнь матери-одиночки, даже в свободной стране, всегда трудна. Но, несмотря на усталость, а иногда и бессилие перед трудностями, мне всегда удавалось воспрянуть духом и найти выход.

Я знаю из опыта, что, если вы приняли решение не игнорировать проблемы, а смотреть им в лицо, надо быть готовым и к неприятным сюрпризам.

Бросая все и убегая, сначала из Алжира, потом из Франции, я знала, что на моем пути встретится много ловушек и препятствий. Но все это было ничто по сравнению с тем, через что я прошла на теперь далеких европейском и африканском континентах.

Часть вторая «ТУРИСТИЧЕСКАЯ» ПОЕЗДКА

С самолета на самолет

Летом 2006 года я отправила троих мальчиков в гости к их отцу Хусейну в Алжир. Пусть этот человек теперь очень мало значил для меня, но я не собиралась ограничивать его общение с детьми, которые уже давно не видели своего отца.

Хусейн время от времени звонил, чтобы поинтересоваться, как поживают его сыновья. Он утверждал, что очень по ним скучает и хочет повидать их. Я спросила детей, как они смотрят на то, чтобы съездить в Алжир, и все трое с радостью согласились. Я знала, что Хусейну не присущи интегристские замашки, и ни на секунду не сомневалась в том, что он тепло примет ребятишек, однако меня беспокоила политическая ситуация в стране. Но Хусейн спокойно объяснил мне, что напряженность уменьшилась, и место, где он живет вместе со своей семьей, вполне безопасное.

Заработанных средств на поездку не хватало, и мне пришлось влезть в долги. Хусейн, настаивая на своем праве видеть детей, жаловался на материальные трудности, из-за которых не мог помочь с деньгами.

– Ты прекрасно знаешь, какая здесь экономическая ситуация, – защищался он. – А ты живешь в Канаде, и проблем с деньгами у тебя нет.

Мне было смешно слышать подобные речи. Словно в Канаде деньги растут на деревьях вместо листьев, и достаточно протянуть руку, чтобы их сорвать! Но ни один мой аргумент не возымел действия – денег от него я так и не получила.

– Ты ведь живешь в Канаде! – твердил он. – Я скучаю по детям. Когда они вырастут, я расскажу им о том, что мать разлучила их с отцом.

В который раз он подчеркивал, что я плохая мать. Я сердилась, но решила удовлетворить его просьбу ради детей, потому что не хотела, чтобы когда-то, став взрослыми, они упрекнули меня в том, что я лишила их отца. Самое главное для меня – это счастье моих ребятишек. Прощаясь в аэропорту, мы все плакали, в особенности малыш Захария.

И вот они уехали на целое лето, и в нашем жилище стало пусто, как и в моем сердце. Мне сразу стало не хватать их криков и смеха.

Как ни грустна была разлука, мы продолжали жить размеренной жизнью. Нора работала, Мелисса ходила в колледж и сдавала летнюю сессию.

Освободившись от многих домашних обязанностей, я решила, что неплохо было бы полнее ощутить свободу, немного расслабиться. Я стала думать о том, чтобы съездить в Египет.

Дочери и подруги удивлялись: почему Египет? Да очень просто – я с детства мечтала посетить эту удивительную страну, увидеть пирамиды. Это светская страна. От остального арабо-мусульманского мира она отличается так же, как Квебек от Парижа. Еще мне очень хотелось познакомиться с жизнью тамошних женщин. При мысли о путешествии я испытывала приятное волнение. Я хотела оказаться в арабской среде, но с западными ценностями. А может, на самом деле я хотела испытать судьбу? Так выбирают платье, надеясь, что оно принесет удачу. К тому же я хотела насладиться свободой в идеальных условиях. А еще в моей голове без конца вертелась одна и та же фраза: «Вот бы мои родственники узнали, что я собираюсь одна отправиться в Египет!»

Уехать, не зная, что меня ждет по прибытии, в место, где раньше никогда не была, событие, конечно же, волнующее. Я ехала одна, и это было для меня настоящим приключением. Как выразить это чувство: быть предоставленной самой себе, без детей и, особенно, без мужчины, который навязывал бы мне свою волю: «Не одевайся так. Не пользуйся косметикой. Иди туда. Сделай то, не делай этого».

Я могла идти туда, куда мне хочется, выходить по вечерам и принимать участие в праздниках. Беззаботная, я трепетала от желания побыстрее умчаться к далеким и таинственным горизонтам.

Это была новая, чистая страница моей жизни.

* * *

В самолете мое кресло оказалось возле иллюминатора. Перед взлетом я стала представлять, что превратилась в стрекозу, существо легкое и свободное. Но, увы, это длилось недолго. Только я закрыла глаза, чтобы насладиться новыми ощущениями, как совсем другие картинки стали возникать в голове, так навязчиво, что я ничего не могла с этим поделать.

Вот мои родители, преследующие цель, о которой я пока не имею понятия: сделать так, чтобы я познакомилась с человеком, которого они выбрали мне в мужья. Мне только что исполнилось пятнадцать лет. Я ничего не подозреваю и счастлива, что снова увижу родину, милую Францию, и мою дорогую подругу Амину.

Вот ностальгические воспоминания о человеке передовых взглядов, преподавателе французского языка из Алжира, который в самолете, летящем во Францию, сидел рядом со мной. Этот степенный человек работал в организации, занимающейся культурными связями, и находился в постоянной разлуке с женой, которая жила во Франции. Он говорил такие красивые слова о том, как любит ее, что это не могло не взволновать мою юную душу, не знавшую о том, что бывают любящие семейные пары. Так как я была очень юной, этот человек казался мне пожилым. Интересно, умер ли он уже или, выйдя на пенсию, живет вместе со своей Дульсинеей? Эта любовная история ассоциировалась с моим пребыванием во Франции, определившим мое будущее.

Вот я с дочерьми в который раз сажусь в самолет, следующий из Парижа в Алжир. Я лечу туда навестить своего сына Амира, похищенного у меня собственной матерью. Именно похищенного. Это очень подходящий термин.

Все эти воспоминания против моей воли сменяли друг друга в моей голове.

Какой же я была наивной! Как долго я питала иллюзии, что изгнала прошлое, жестокость которого невозможно передать словами. Но оно никуда не делось, а снова и снова напоминало о себе, вездесущее и всесильное.

Подруги убеждали меня, что написание книги станет для меня катарсисом и освободит наконец от кошмаров прошлого. Конечно, нельзя отрицать, что, рассказав о нем, детально проанализировав случившееся со мной, я не испытала облегчение. Но слова о прошлом не уничтожили воспоминаний. Книга не сделала меня свободной. И тоска, утихшая на время, снова охватывала меня, когда возникали сложности.

И писательство в этом случае оказалось не очень действенной терапией.

Бывают моменты, когда я злюсь на весь мир. Единственная возможность все забыть – это заболеть амнезией. Или подвергнуться промыванию мозгов, а еще лучше – лоботомии. С другой стороны, я не вполне уверена, что хочу все забыть. Каким бы он ни был, но это мой путь, моя жизнь. Кроме прошлого у меня есть настоящее и будущее. Но прошлое оставило в моем сознании неизгладимый след, и благодаря ему я умею ценить то, что имею теперь.

Сегодня я прекрасно понимаю, что получила шанс стать одной из тех женщин, которые спаслись от беды, изменив и себя, и свою судьбу. Так хочется, чтобы такой шанс получили все женщины в мире, которые жили и продолжают жить среди подобного ужаса!

Надо, конечно, признать, что не каждый сможет воспользоваться обстоятельствами. Меня считали самой ненормальной, когда я вынашивала планы по освобождению, и сегодня я благодарна Господу, ниспославшему мне такую, казалось бы, безумную идею.

* * *

Самолет еще не поднялся в воздух, а воспоминания сменяли одно другое. Я удивлялась, что, несмотря на постоянные издевательства в течение долгих недель, проведенных в черной и сырой кладовой, мои дочери и я смогли сохранить физическое и психическое здоровье. Тогда мы бегали по выложенному плиткой полу вокруг низенького столика, чтобы размять ноги и не сойти с ума. Мои родители – бабка и дед моих дочек – не останавливались ни перед чем, чтобы вырвать у меня согласие вернуться к мужу, который буквально растоптал мою душу. Они прибегали к жестоким методам, чтобы убедить меня опуститься на колени перед этим ничтожеством, бесчеловечным подонком, мерзким существом.

Я не совсем понимаю, как смогла вынести эти издевательства, воспоминания о которых живы во мне. Взять хотя бы этот случай с заточением. Не понимаю, как я смогла выдержать отчаянные взгляды моих бедных дочек, столкнувшихся с человеческой жестокостью, которую олицетворяли для них дед и бабка.

Именно этот эпизод так подействовал на Нору, что она под впечатлением случившегося создала свою версию нашей общей истории. Словно в музыкальной партитуре, тайны Норы и мое повествование сливались в единое целое. Ее партия говорила о глубине душевной травмы ребенка, который страдал больше, чем я могла это представить. Из ее истории я узнала то, что до сих пор оставалось для меня тайной.

Когда открылись неизвестные мне подробности, особенно о посягательствах отца, мое страдание стало невыносимым. Сердце замерло. Вопросы без ответов продолжали терзать меня по ночам, не давая заснуть. Как я, находясь рядом, могла ничего не слышать, не знать, что мой ребенок искалечен? Как жить после таких признаний?

Неужели я была глуха к ее молчаливым воплям оттого, что зациклилась на своем несчастье? Или потому, что была поглощена разработкой плана побега, не замечая, что у меня под носом разворачивается настоящая драма?

Когда он следовал за дочерью в ванную комнату под предлогом, что хочет потереть ей спинку, я говорила себе: «Он жесток со мной, но, по крайней мере, правильно ведет себя с дочерьми». Мысль, что он не наказывает их, не набрасывается на них с кулаками, служила мне утешением. О боже, какое простодушие!

По вечерам моя малышка молча рыдала в руках отца-извращенца. Сможешь ли ты меня простить, дорогая Нора, за то, что я не заметила, как ты несчастна, не услышала твоего приглушенного плача, потому что слышала только свой? Прости за то, что считала, будто страдаю только я одна, ни на миг не допуская, что ты тоже можешь страдать. Возможно, даже больше, чем я. Прости, мое дитя, за то, что не охраняла твою спальню каждую ночь, как ты охраняла мою, готовая прийти на помощь после первого же моего крика. Прости свою мать, крошка, за то, что она не смогла ни защитить тебя, ни отомстить за твои страдания этому злобному существу.

Как человек может быть настолько жестоким? Было ли это в нем заложено изначально или он стал таким со временем? Каким образом отец, предназначением которого является защита своего потомства, может сам стать опасен для него? Никогда я этого не пойму. Никогда.

А смогу ли я простить своих родителей? Несмотря на все то зло, которое они мне причинили, я никогда по-настоящему их не ненавидела. Когда я жила под гнетом мужа, в моей душе не было места ненависти по отношению к ним, потому что меня переполняло желание выбраться из ада, избавить моих детей от его пагубного влияния. Только эта цель была важна для меня. Прежде всего благополучие детей, потом мое, а все остальное – как получится.

Какой пройден путь! Между моей семейной тюрьмой и перелетом в страну мечтаний лежит целая вечность. Никто не следит за мной, и, несмотря на наличие собственных демонов, я не перестану радоваться представившейся возможности.

Случайный попутчик

Самолет еще стоял возле посадочного терминала, и заходившие в салон пассажиры старались поудобнее устроиться на отведенном им ограниченном пространстве. Предстоял долгий перелет, времени будет достаточно, чтобы и помечтать, и побороться со своими демонами. В Париже мне придется сделать пересадку в том аэропорту, который сыграл в судьбе моих детей особую роль, – эта история достойна самого душераздирающего триллера.

Воспоминания заполонили мое сознание, а лицо, должно быть, изменило цвет, потому что человек лет сорока, сидевший рядом, который, возможно, также летел в Египет, обеспокоенно спросил:

– С вами все в порядке, мадам?

– Все хорошо. Спасибо.

Отвернувшись к иллюминатору, я старалась справиться с волнением. «Да успокойся ты, в самом деле. Ты путешествуешь, Самия. По своей воле. Рядом с тобой симпатичный мужчина. Будь любезна и отвечай, как положено».

Но как забыть тот октябрьский день 2001 года, когда я шла по переходам аэропорта «Шарль де Голль», ощущая, как внутри все сжимается от страха? Будущее моих детей зависело от одного человека, незнакомого, человека из другой жизни, от его способности заметить, что наши документы фальшивые. Наше освобождение, наше бегство из ада висело на волоске. Оборвет он его или нет?

Мелисса тоже была ни жива ни мертва от волнения. Еще несколько минут – и мы услышим вердикт: пожизненное заключение или свобода.

Я постаралась вернуться в настоящее время. Теперь у меня был подлинный паспорт. Я ничем не рисковала и путешествовала как любая свободная женщина. Я могла ехать куда угодно, ничего не боясь, и эта мысль подействовала на меня, словно бальзам на рану.

Итак, я перевела дух м, взглянув на сидящего рядом мужчину, застенчиво спросила:

– Вы один путешествуете?

Он удивленно посмотрел на меня, так как, без сомнения, счел меня чересчур застенчивой, потому что я сразу отвернулась после его вопроса. Внимательно меня осмотрев, он ответил с едва заметной улыбкой:

– Да, один. А вы?

– Я тоже. Одна.

– Вы сами из Египта?

– Нет. У меня алжирские корни. Но родилась я во Франции.

– Прекрасное сочетание, А я коренной житель Квебека, – сообщил он не без гордости.

– Квебек и для меня стал домом, – отозвалась я с не меньшей гордостью, совсем забыв, что общаюсь с незнакомцем. – Это моя вторая родина, земля, сделавшая меня свободной.

– Свободной? Что вы имеете в виду?

Его вопрос был понятен. Но что я должна была ему ответить? И можно ли было отвечать искренне? Видя мое замешательство, он пришел мне на помощь:

– Извините. Думаю, это меня не касается.

– Дело не в этом. Просто это длинная история.

– У нас впереди семь часов полета. Времени достаточно для любого рассказа.

– Для этого нужно семь дней.

Мастер завязывать разговор, он тут же заверил меня, что будет рад провести следующие семь часов в моем обществе. Щеки его зарумянились от собственной смелости. Подошла стюардесса, и это разрядило ситуацию, избавив меня от необходимости отвечать.

– Пожалуйста, пристегните ремни.

Лайнер готовился к взлету. Я воспользовалась этим, чтобы избежать испытывающего взгляда и необходимости отвечать на вопросы моего слишком любопытного попутчика. Как и во всех аэропортах мира, вокруг самолета привычно суетились техники, заканчивая предполетное обслуживание, и слышался гомон все еще устраивающихся в салоне пассажиров.

Мысленно я перенеслась в Алжир, где находились в это время мои сыновья. Как они себя чувствуют, как прошла их встреча с отцом? Близнецы, конечно, радуются, но как отреагировал малыш Захария? Он совершенно не помнил отца. Ему сложно сразу привыкнуть к новой обстановке, и он, наверно, скучает по дому. Может быть, он сейчас плачет, не желая проводить время со своим папой-иностранцем. Внезапно меня охватила паника.

«Самия, успокойся. Твои дети сейчас на пляже с отцом. Они развлекаются, носятся как сумасшедшие. Они все наслаждаются общением с отцом после долгих лет разлуки. Не порть себе это замечательное путешествие».

Я с трудом взяла себя в руки, когда попутчик снова спросил:

– Вы в первый раз летите на самолете?

– Что вы! Я даже не могу вспомнить, сколько раз мне приходилось это делать.

– Вот как! Летали ради развлечения либо этого требовала ваша профессия?

Вопрос, как у следователя… Моя профессия? И что, что ему ответить? Что у меня часто бывает отпуск?

Или придумать род занятий, который всегда меня привлекал?

Но врать не хотелось, а он ждал ответа. Глубоко вздохнув, я приготовилась открыть рот, но тут наконец самолет пошел на взлет. Уф! Благодаря реву турбин я смогла промолчать, а еще можно было симулировать внезапный приступ воздушной болезни.

Голос стюардессы вернул меня к реальности, и вдруг я с удивлением заметила, что сосед потихоньку стягивает со своего пальца обручальное кольцо и прячет его в карман рубашки. Я сделала вид, что ничего не видела.

Мужчина есть мужчина, будь он из Квебека или любого другого места. Все они одинаковые! Готовы бежать за первой же юбкой, как только представится случай. Самолет летит в другую страну. Рядом сидит женщина-иностранка. И – раз! Нет больше ни супруги, ни сожительницы, ни просто подруги. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

– Все нормально? – тревожно спросил он.

– Уже намного лучше.

– Значит, теперь вы в состоянии мне сказать, почему вы так часто летаете на самолетах.

Он не забыл о своем вопросе, но что я могла придумать? Не рассказывать же, в самом деле, автобиографию.

– Я сопровождала своего бывшего мужа в деловых поездках.

– Надеюсь, у вас было время увидеть мир?

– Можете быть уверены, я не упускала случая.

Я представила его состояние, если бы он узнал, как обходился со мной мой муж, когда я жила под одной крышей с этим чудовищем. Наверное, этот господин, спрятавший обручальное кольцо, свалился бы с кресла.

«Забудь, Самия, забудь. Все кончено».

В глубине души я повторяла эти слова как молитву, но они не доходили до моего сознания. Страх был настолько сильным, что мне мучительно захотелось забиться в какую-нибудь щель. Когда же я наконец освобожусь от этих проклятых воспоминаний?

Сосед терпеливо ждал объяснения. Сказать правду? Что я была проклята с самого рождения? Что страх и угнетенность были моим хлебом насущным? А также насилие и физические страдания? Что я нашла в себе силы бежать после долгих лет мучений, когда угроза нависла над дочерьми? И вся моя вина только в том, что я родилась женщиной?

Абракадабра какая-то. Он сразу решит, что перед ним заторможенная в развитии, убогая женщина из третьего мира, которая жила у мужа под башмаком. С другой стороны, мой внешний вид не подтверждал, что я такая. Я выглядела, как обычная женщина, а возможно, производила впечатление сильного, счастливого и свободного человека.

Прервав мой внутренний монолог, попутчик спросил, замужем ли я. Решительно, его стратегия преследовала вполне определенную цель. Что ж, в таком случае он получит ответ, который положит конец его попыткам.

– Замужем.

Сбитый с толку, он напомнил, что я назвала мужа бывшим.

– Я вышла замуж второй раз.

А может быть, стоило сказать этому мужчине, что, с моей точки зрения, снять с пальца и спрятать обручальное кольцо не делает ему чести? Впрочем, не мое это дело. Мне оставалось только пытаться игнорировать его присутствие более чем семь с половиной часов.

Он поспешил сменить тему:

– Что собираетесь делать в Египте?

– У меня месячный отпуск. Много времени, чтобы все увидеть.

– Одна?

– Вас это удивляет?

– Немного. Если вы замужем, почему не путешествуете вместе с вашей половиной?

Нахальства этому мужчине, который выдавал себя за холостого, было не занимать. Впрочем, я ведь тоже не была искренней. Каждый из нас старался провести собеседника.

– По обоюдному согласию мы решили отдохнуть отдельно друг от друга.

– Похоже, у вас семейные проблемы. Или вы хотите проверить чувства?

О боже, во что я позволила себя втянуть? Меня ужасало вранье, я чувствовала себя так, словно репетировала роль в дешевом сериале.

– Просто интересно узнать, что чувствует женщина, оказавшись одна на краю света.

– Неужели вам интересно путешествовать в одиночку?

– Достаточно интересно. Уверяю, впечатлений масса.

– Вы задержитесь в Каире?

– Да.

– Тогда у меня к вам предложение.

– В самом деле?

– Давайте поужинаем вместе. Это возможно?

Его старания скрыть свои подлинные намерения были шиты белыми нитками. Сначала кольцо, теперь приглашение. Не так давно, согласившись на это, я лишилась бы головы.

– Не думаю, что это возможно.

– И все-таки я постараюсь вас убедить в обратном, – заявил он, явно не теряя надежды.

– Моему мужу это не понравилось бы.

«Вашей супруге тем более», – мысленно добавила я. Я не сказала это вслух из вежливости, к тому же разговор следовало побыстрее закончить.

В тот момент я задалась вопросом, при каких обстоятельствах женщина чувствует себя максимально комфортно. Наверное, где-то посредине между теми, в которых когда-то оказалась я, то есть изолированная от посторонних мужчин, но отданная во власть бывшему супругу, и теперешними, когда я была не защищена от нескромных предложений. Очевидно, женщины, в отличие от мужчин, никогда не могут чувствовать себя полностью свободными, путешествуя, завязывая разговор или обрывая его. Везде можно встретить ловеласа, от которого трудно отделаться.

По крайней мере, в одном я была свободна – по пути из Парижа в Каир я не буду сидеть рядом с этим человеком.

– Интересно, будем ли мы сидеть вместе на следующем рейсе? – сказал он.

На моем посадочном талоне значилось место 32D, а на его – 19А.

– Как жаль! – воскликнул он.

Я перестала поддерживать разговор, зная, что неприятное соседство придется терпеть лишь до пересадки в Париже. Мужчина выглядел разочарованным. Я надела наушники и сделала вид, что смотрю телевизор.

С другой стороны, меня порадовало происшедшее, ибо предложение попутчика служило доказательством того, что мужчины испытывают ко мне интерес. Вот ведь парадокс!

Не проходило и пяти минут, чтобы он не посматривал в мою сторону. Я делала вид, что ничего не замечаю, продолжая слушать музыку. Неплохая уловка, чтобы избежать его инквизиторского взгляда и каверзных вопросов. Я попыталась уснуть, чтобы побыстрее оказаться в Париже и забыть об этом ни к чему не ведущем разговоре. Мне также необходимо было взять себя руки, так как от мысли, что я снова окажусь во Франции и увижу аэропорт, в котором не была пять лет, у меня начала кружиться голова.

* * *

Оставалось только пятнадцать минут до конца полета. Мое сердце едва не выскакивало из груди, и внутреннее напряжение стало почти болезненным. Мой сосед заметил мою нервозность, возможно, ему хотелось проявить участие. Но он также заметил, что я избегаю на него смотреть, почувствовал ту дистанцию, которую я установила между нами.

Через несколько минут мы должны были расстаться, и я не хотела показаться ему невежей. Поэтому на прощание я решила сказать ему несколько слов.

– Слишком долгий этот перелет.

Он посмотрел на меня озадачено, словно спрашивая: «Ну что, надумала?»

– Долгий, согласен. Но не без приятностей.

Не без приятностей. Надо же! Неприхотливый, но очень упрямый. Голос стюардессы в который раз спас ситуацию. Самолет стал снижаться.

Мое сердце сильно билось при мысли, что я снова увижу аэропорт, который воскресит все мои кошмары, и я совсем забыла, как меня раздражал своей настойчивостью этот мужчина.

Это правда, что есть раны, которые всегда напоминают о себе. В лучшем случае они затягиваются, оставляя ощутимые рубцы. Мои шрамы до сих пор еще красные, грубые и очень большие.

Мой неугомонный сосед продолжал разглагольствовать, но я словно оглохла. Я знала, что, когда закончится полет, оборвутся и эти речи.

Во время посадки я смотрела на проплывающий внизу пейзаж. Франция, ее зеленые пространства, хорошо спланированные маленькие мирные поселки не могли не радовать глаз. Я разволновалась. Все начиналось в этой стране, на моей родине. Она видела мои радости и несчастья, здесь грубость и жестокость родителей растоптали мое детство. Милая Франция была также свидетелем дьявольского сговора между моими родителями и садистом, который стал мне мужем. Воспоминания напуганного ребенка накладывались на воспоминания взрослой женщины, униженной и оскорбленной.

А попутчик все говорил и говорил, и это было изнурительно. Я горела желанием гневно крикнуть ему: «Да заткнешься ты, наконец? Пожалей женщину, которой и так приходится несладко!»

Кадры воспоминаний ослепляли и оглушали меня. Крики моего первого ребенка Амира, украденного моей матерью, смешивались с криками Норы, которая, бессильная что-либо сделать, видела, как отец получает наслаждение, издеваясь надо мной у нее на глазах. Жалобы моих детей во время нескончаемых скитаний по улицам Парижа сливались с рыданиями Мелиссы, испытывающей страх быть арестованной в аэропорту.

Голос стюардессы грубо вырвал меня из этого провала в пустоту.

– Мадам, пожалуйста, вы должны выйти.

Салон самолета опустел, на сиденьях рядом со мной тоже никого не было. Мой попутчик ушел, не удосужившись попрощаться.

– Я заснула.

– Ничего страшного. Проходите сюда.

Стюардесса проводила меня до выхода. Я хотела ей сказать, что это неправда, что я на самом деле не заснула. Что просто накатывающиеся на меня кошмары мешали мне реагировать на окружающее адекватно. Что во мне все еще живет страх быть задержанной при проверке документов. Но что толку все это объяснять?

«Самия, никто не сможет залечить твои душевные раны».

С ужасом я осознавала глубину своего одиночества. Маленькая девочка, когда-то предоставленная сама себе, выросла, но по-прежнему не было никого, кто смог бы ее защитить.

Я прошла по длинному коридору аэровокзала, ощущая острую боль в животе. Не существовало таких слов, которые могли бы принести облегчение. Тоска все росла и вскоре смогла бы разорвать меня на кусочки.

Оказавшись в зале ожидания, я ходила вдоль стены, и видения не оставляли меня. Я видела людей, которые находились здесь пять лет назад, и так же холодные струйки пота стекали по моему телу. Я слышала, будто наяву, голоса моих детей, ощущала, как они дергают меня за рукав.

«Мама, а игра уже началась? Мама, мне страшно! Мама, меня тошнит! Мама, я боюсь, что тебя посадят в тюрьму. Смотри, мама, строгий человек проверяет паспорта. Он сразу разоблачит нас».

Как я смогла через это пройти? Все ужасные подробности нашего побега, моего крестового похода, проходили перед глазами, и я ничего не могла с этим поделать. Дети были такими маленькими, уязвимыми. Как еще я могла защитить их от страданий?

Никогда раньше их мучения я не ощущала так остро. И хотя я прекрасно понимала, что другого выхода все равно нет, чувство вины за то, что я ввергла их в эти испытания, терзало меня, словно я сделала это по какой-то прихоти.

Изо всех сил я старалась вести себя, как нормальные люди, спокойно ходившие по зданию аэровокзала. Напрасные усилия! Мне даже не удалось сконцентрироваться, чтобы дойти до посадочной зоны. Я присела, чтобы перевести дух.

«Дыши глубже и прекрати паниковать, Самия. Для страха больше нет оснований. Никто здесь нежелает тебе зла. Дети в безопасности, а ты отдыхаешь. Больше, чем кто-либо другой, ты должна наслаждаться таким счастьем. Отдайся этому».

Я достала из сумочки маленькое зеркальце, в котором увидела свое испуганное лицо, болезненно бледное. Вспомнив, что мне когда-то запрещали прикасаться к косметике, я провела помадой по губам и нанесла тени на веки. Этого было достаточно, чтобы поднять себе настроение. «Господь отправит тебя прямо в ад, если ты будешь пользоваться косметикой, – повторяли мне. – Это привлекает взгляды мужчин, а от них ты должна держаться как можно дальше». Простой мазок помады по губам для меня приравнивался к подвигу.

Я не знаю, накажет ли меня за это когда-то Господь и, говоря по правде, это меня не волнует. Что важно, так это получать удовлетворение от своих действий, не боясь порицания людей.

* * *

Я все еще бродила в сумерках прошлого, мысленно обращаясь к женщинам, находящимся под абсолютным гнетом мужчин. Я знала, как тяжек груз этих страдалиц, а их мечты о свободе чаще всего несбыточны.

Логика интегристов

Переезд в Квебек в 2001 году положил конец моим физическим и моральным страданиям» но не избавил меня от горьких воспоминаний. Наверное, если говорить по-научному, у меня был синдром посттравматического шока, как у некоторых вернувшихся из Афганистана военных. И мои стоны сливались со стонами тех женщин, которых все еще притесняли. Я чувствовала себя в долгу перед ними, испытывала настоятельную потребность если не изменить положение вещей, то, по крайней мере, попытаться улучшить жизнь некоторым из них. Спасти хотя бы одну – и мир вокруг меня станет чуточку краше.

Даже в суете парижского аэропорта я не переставала слышать их громкий или приглушенный плач, в частности, плач моей бывшей соседки. Молодая и красивая парикмахерша очень гордилась тем, что сама зарабатывает на жизнь – у нее был собственный, очень хороший парикмахерский салон в нескольких километрах от столицы Алжира. Ее звали Амира. Этот салон был для нее символом свободы. Она обучилась профессии парикмахера и долго и терпеливо собирала деньги, чтобы воплотить свою мечту в жизнь.

Однажды утром ее с перерезанным горлом нашли в салоне. Единственной виной этой женщины было то, что она пошла наперекор родным и двоюродным братьям – все они были интегристами. Глава семейного клана постановил, что убийство должен совершить собственноручно родной брат Амиры, восстановив таким образом попранную честь семьи. Брат, правда, отказался, и тогда эта кровавая миссия была поручена ее молодому кузену, которому едва исполнилось восемнадцать лет. Чтобы наилучшим образом отомстить за поруганную честь, необходимо было, чтобы убийца состоял в кровном родстве с жертвой.

Амира – это имя означает «принцесса» – была блондинкой и носила облегающую одежду, которая подчеркивала ее пышные формы. Ей было тридцать два года, она четыре года была замужем, имела дочь двух с половиной лет. Ее муж преподавал в пригородном колледже. Именно с его помощью супруга открыла свое собственное дело, и с тех пор все ее родственники перестали с ней общаться, публично обвинив ее в предательстве. Она стала позором для своей семьи.

Работать в парикмахерской, тем более на окраине, означало в то время бросить вызов террористам и выказать им свое презрение. Для женщины это было очень опасно. Такой поступок свидетельствовал о ее несгибаемой силе воли и самостоятельности. То, что она теперь заботилась о красоте женщин, также противоречило мировоззрению интегристов и заслуживало высшей меры наказания – смертной казни.

Террористы несколько раз присылали ей угрозы, но Амира оставалась глуха ко всем предупреждениям и продолжала заниматься любимым делом. Немногие мужчины могли проявить такую стойкость, что уж говорить о женщинах.

Понемногу Амира стала терять клиентуру. Женщины находили ее слишком дерзкой, к тому же они испытывали страх и за себя, и за эту упрямую, не желавшую мириться с чьим-то диктатом женщину. Однако Амира продолжала работать, пренебрегая опасностью, которая ходила за ней по пятам.

Через некоторое время угрозы прекратились, и Амира успокоилась. Она верила, что выдержка позволила ей одержать победу, но она ошиблась. Таков был метод террористов – нападать в тот момент, когда жертва меньше всего этого ожидает. Именно так все и произошло.

«Мы убиваем шлюх» – таков один из девизов интегристов. Шлюхи же – все те, кто не хочет слепо следовать догмам этих буйнопомешанных.

После убийства Амиры ее сестра Ямина рассказала мне, что старший брат несколько раз приходил к Амире домой и в присутствии мужа бил ее, чтобы устыдить и заставить отказаться от своей мечты. Но она была стойкой, как скала.

– Амира была борцом, она знала, чего хочет, как и ты, – сказала тогда Ямина. – Но что изменила ее смерть, Самия? Ничего. Ее муж в отчаянии, ее дочь осталась сиротой, а парикмахерский салон уничтожен. А мне теперь так не хватает сестры!

Ямина вытерла слезы и продолжила:

– В тот вечер, когда она не вернулась домой, муж встревожился и отправился на ее поиски. Он увидел то, чего лучше бы никому никогда не видеть.

– Мне страшно даже слушать тебя.

– Сначала недалеко от ее места работы он увидел ее сгоревшую машину. Труп Амиры лежал в салоне, в луже крови. Ей связали ноги и руки, а рот зашили стальной проволокой, когда она еще была жива. Жива, Самия! Ты можешь представить, как она мучилась? Им было недостаточно просто убить ее.

Это была демонстрация выбранного террористами наказания для женщин, которые осмеливались возражать им: они зашивали им рот.

* * *

Вся в холодном поту, я встала со скамейки в зале ожидания аэровокзала, стараясь отогнать неприятные мысли. Сначала я долго боролась, чтобы справиться с тягостными воспоминаниями, а теперь приходилось сражаться с теми, что достойны фильма ужасов. До каких пор это будет продолжаться? Неужели нигде нет от них спасения?

Конечно, эта волна прошлых событий не накатилась на меня сама по себе. Мне не один раз угрожали зашить рот стальной проволокой, а потом зарезать.

Руководствуясь дьявольской логикой, террористы не испытывают ни малейшего сомнения в своей правоте. Им доставляет истинное удовольствие мучить людей перед тем, как их убить. И для них еще лучше, когда их потенциальная жертва – женщина. Эти фанатики заявляют от имени Аллаха, что женщины были созданы, чтобы прислуживать мужьям и покоряться им во всем, и горе тем, кто осмелится усомниться в правдивости этих слов. Тем же, кто, несмотря на запреты и условности, поднимает голос, следует зашить рот стальной проволокой, дескать, пусть знают эти болтливые создания, как мешать террористам возвращать народу средневековые традиции.

«Самия, несмотря на то что тебе не по силам предать забвению эту историю, словно этого никогда не было, посмотри вперед, изобрази на своем лице уверенность и даже веселость. Тебе сразу станет легче. Расправь плечи и почувствуй гордость за все, чего ты добилась в своей жизни».

Изо всех сил я старалась забыть произошедшее, но без особого успеха, словно мое сознание стремилось усугубить ситуацию. Я направилась в сторону посадочной зоны, чтобы зарегистрироваться на свой рейс, и стала в очередь. Паспорт и билет в моей руке действовали на меня, как успокоительное, и напряжение ненадолго спало – ведь на этот раз все мои документы были в полном порядке. С гордостью я показала их служащей. Увидев, что паспорт выдан в Алжире, она спросила, посерьезнев:

– У вас есть вид на постоянное жительство в Канаде?

Я молча вытащила из сумочки подтверждающий мое подданство документ, словно фокусница, достающая из шляпы голубя.

– Пожалуйста.

Служащая вернула мне все документы и пожелала счастливого пути.

Ощущение собственного достоинства – это то, что не имеет цены. Это счастье, когда у тебя все в порядке! Ах, если бы мои дети были свидетелями этого короткого разговора! Долой кошмары!

Ожидая начала посадки на авиалайнер, который доставит меня в страну моих грез, я устроилась в кресле и стала изучать находящихся рядом людей. Это бывает весьма поучительно!

Сцена из супружеской жизни

Еще как поучительно! Даже волнующе. Сидящая передо мной супружеская пара, скорее всего египтяне, тоже ожидала посадки на самолет. Мужчина читал газету на арабском языке, а женщина держала на руках младенца. Два других ребенка смеялись, играя рядом с родителями. Сквозь закрывавшую лицо вуаль женщина посмотрела на меня; трудно было понять, что она обо мне подумала. Завидовала она мне либо обвиняла в том, что я плохая мусульманка?

Странно, но каждый раз, когда я встречаю женщину с закрытым лицом, я задаюсь вопросом, что она думает обо мне. Ее суждение для меня важно, и я была бы огорчена, узнав, что она считает меня падшей женщиной. С таким отношением к себе я часто сталкивалась в Алжире.

Вдруг один из детей упал. Муж отложил газету и быстро поднял малыша. Ребенок плакал, жалуясь, что ушиб ногу. Мужчина напрасно старался его успокоить, а женщина явно была напугана. Она также пыталась успокоить ребенка, но мужчина заставил ее замолчать и принялся отчитывать по-арабски:

– Ты ведь была рядом и могла не допустить этого. А теперь ты его успокаиваешь!

– У меня на руках спящий ребенок, – униженно оправдывалась она.

– Но ты ведь мать, не так ли? – шипел он сквозь зубы, думая, что никто его не понимает.

Опасаясь еще большего гнева мужа, бедная женщина справилась со своими чувствами и замолчала. Продолжая держать на руках грудного ребенка, она усадила упавшего на колени и зашептала ему что-то на ухо. Он сразу же успокоился.

С важным видом супруг вернулся к более интересному занятию – снова взялся за газету.

Мораль этой короткой сценки из арабской жизни: когда идет муж, идут все.

Я старалась представить будни этой беззащитной женщины здесь, во Франции, рядом с докучливым мужем, вдали от родственников. Правда, родственники иногда могут быть для женщины опаснее любого мужчины. Я хотела поговорить с этой женщиной, которая, возможно, оказалась в той же ситуации, в какой когда-то была я, и отчаянно нуждалась в помощи.

Все это снова заставило меня вспомнить свое ненавистное прошлое. Когда, против своей воли, я возвращалась в Алжир с бывшим мужем, то случайно повстречавшаяся женщина почувствовала мой молчаливый призыв о помощи и не постеснялась спросить, не может ли она что-либо для меня сделать.

Теперь ситуация была несколько иной. Муж был рядом, и он никому бы не позволил подойти к своей супруге.

Мне хотелось думать, что эта женщина вовсе не такая несчастная, но я не могла не подойти к ней, тем более что она не сводила с меня глаз. Собравшись с духом, я поднялась и села с ней рядом, на место, которое раньше занимал ее старший сын, игравший теперь в сторонке. Грудной ребенок все еще был у нее на руках, а второй сидел на коленях.

– Они очень красивые, – сказала я по-арабски, чтобы между нами установилось доверие.

– Спасибо, – ответила она скромно, бросив обеспокоенный взгляд в сторону супруга.

Он делал вид, что погружен в чтение, но не смог скрыть своего любопытства и то и дело поглядывал на нас.

– Вы египтянка? – спросила я у женщины.

– Нет. Иорданка, так же, как и муж. Но и его, и мои родственники живут в Египте, и мы едем к ним в гости.

– Вы их давно не видели?

– Почти три года. Я очень по ним соскучилась.

– Зато теперь у вас будет возможность побыть с ними некоторое время.

Удостоверившись, что муж все еще читает, она наклонилась ко мне и сказала:

– Но мы посетим только его родных, а не моих.

– Почему?

– Мои живут в другом городе, в трехстах километрах.

– Триста километров – это ерунда. Вы сможете к ним съездить.

– Нет. Мои родные время от времени навещают меня, – расстроено объяснила она. – Но я не имею права поехать к ним – ни сама, ни с детьми.

Женщина все больше и больше волновалась, так как знала: ее муж, несмотря на напускное безразличие, старается не пропустить ни слова из нашего разговора.

– Его родители старые, а их дочь через несколько дней выходит замуж. Я должна буду готовить и заниматься домашними делами.

– А когда вы вернетесь во Францию, кто будет смотреть за стариками?

Не иначе как в порыве безумного отчаяния она призналась:

– Я слышала телефонный разговор мужа с кем-то из родственников. Он сказал, что непременно вернется туда.

– А что вы сами думаете об этом?

– Ничего не думаю. Все решает он.

Не в силах более сдерживаться, ее супруг опустил газету на колени и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был точно таким, как и у всех остальных мужчин, уверенных в священном праве навязывать женщине свою точку зрения, свои ценности и, в особенности, свою веру.

– Вы арабка? – сухо спросил он.

– Да, арабка, – твердо ответила я.

– Мусульманка?

– Да, мусульманка.

– Стало быть, вы считаете, что все эти тряпки, надетые на вас, может носить мусульманка?

– Я не позволяю вам говорить со мной в подобном тоне.

– Вы в первый раз едете в Египет?

– В первый.

– Не сомневаюсь. Вы не знаете наших обычаев. Вы едете в мусульманскую страну, мадам, и, будь я на вашем месте, я бы так не одевался. Я не думал, что вы арабка, а тем более мусульманка. О Аллах, огради нас от скверны! Как бы то ни было, моей жене больше не о чем с вами разговаривать, это понятно?

– Я вас правильно поняла: вы запрещаете ей со мной разговаривать?

Мне очень хотелось принять его вызов и выплюнуть ему прямо в лицо все, что я думаю о мужчине, который относится к жене как к рабыне и использует религию, чтобы доминировать над ней. Но я сдержалась, понимая, что нахожусь не в той весовой категории, чтобы отбивать его атаки. Женщина сжалась от страха. Я поспешила удалиться, пока мужчина не произнес еще более оскорбительных слов. Слова иногда ранят женщину сильнее и точнее, чем оружие.

Пара выясняла отношения, а я направилась к скамье в дальнем конце зала ожидания. Мужчины из мусульманских стран – почему они решают всегда за нас? Почему они определяют, что нам говорить, как нам одеваться, как вести себя? Женщина сидела, не двигаясь. Она наклонила голову и даже не осмеливалась смотреть в мою сторону, смирившись со своей участью. Бедняжка! Если к ней так относятся во Франции, то что же будет там, куда они направляются?

Я старалась не смотреть на эту женщину. Я жалела ее и упрекала себя за то, что навлекла на нее гнев супруга. Сердце сжималось от жалости, такой она была потерянной, но я знала, что становиться между мужем и женой – себе дороже, особенно если это арабо-мусульманская семья. Никто из посторонних не имеет права вмешиваться в ее дела. Женщина является собственностью мужчины, и всякое публичное сомнение в этом и неодобрение этого факта будет с гневом отвергнуто.

Трудно было отвлечься и не мучить свой рассудок, требовавший жить настоящим моментом, но не сумевший справиться с уймой тяжелых воспоминаний и черных мыслей, отогнать которые было нелегко.

Условия жизни женщины в современном обществе нужно менять самым кардинальным образом, я уверена в этом. Мое личное убеждение усиливалось еще и чувством вины, которое появилось, когда я стала свободной. Я благодарила небеса за то, что они помогли мне избежать ада, считала себя счастливым человеком, которому невероятно повезло. Но почему только я, почему не другие?

Становилось ясно, что я не смогу согласиться на спокойную жизнь, подчинившись собственному эгоизму и забыв, что лишь тоненькая грань отделяет меня от женщин-узниц. Я не хотела и не могла смириться с тем, что жизнь к ним несправедлива. Возможно, этим отчасти объяснялось мое решение поехать в Египет.

Ожидая посадки на самолет, я думала о том, что каждая культура имеет свои особенности, определяющие отношения между мужчинами и женщинами. В арабских сообществах положение женщины осталось таким же, каким было в незапамятные времена. Слишком часто нам отводятся второстепенные роли, а жестокость мужчин вынуждает женщин не выходить за установленные рамки. Каждому свое.

В стране, где я долго жила, высший смысл существования выражается тремя словами: сберечь родовую честь. Чтобы оправдать свое недостойное поведение по отношению к жене, супруг считает возможным лгать, к примеру, убеждать тестя и тещу, что их дочь уличена в супружеской измене. Именно к такому методу прибегал мой бывший супруг, чтобы дискредитировать меня в глазах родных.

Б мусульманских странах женщин убивают, потому что они желают самостоятельно выбирать спутников жизни. Я вспоминаю, словно это было вчера, как я плакала горючими слезами, умоляя мать попросить отца не выдавать меня замуж за незнакомца. Ее ответ был безжалостен:

– Ты думаешь, что играешь в комедийном телесериале?

Бывает и хуже. Иногда женщина может лишиться жизни из-за одного неосторожного взгляда, который будет расценен как доказательство порочной связи. Когда я выходила с матерью за покупками, в моих интересах было держать глаза опущенными, в противном случае меня обвинили бы в том, что я строю глазки прохожим.

Хуже всего то, что большинство женщин мирится с этой жестокостью, как с чем-то непреодолимым в их судьбе, и чувствуют себя бессильными с этим бороться. Мне хорошо известен их образ мыслей, потому что сама была такой.

Мусульманских женщин часто насилуют их мужья. Это не называется преступлением, за это не наказывают, так как считается, что мужу незачем насиловать свою жену. Как здесь не вспомнить право первой ночи![7] В западных странах отношение к этому давно изменилось, тогда как на Востоке мужчины настаивают на своем праве, утверждая, что Господь им велел: «Войдите на поле, которое предстоит возделать, и бросьте ваше семя». Вот только они забывают, что Господь никогда не разрешал им выходить на это поле с жестоким сердцем.

* * *

Самое страшное то, что подобная жестокость так часто встречается в арабо-мусульманских сообществах, что воспринимается как нечто само собой разумеющееся. На нее не обращают никакого внимания.

Поведение женщины в большинстве случаев считается отражением качеств семьи, в которой она выросла, и социальной среды. Если женщина в своих действиях выходит за общепринятые рамки, то считается, что она порочит семью и свое окружение. Семья – это святое. Жестокость и угрозы являются идеальными инструментами для доминирования над женщинами; их применяют всегда, когда женщина не желает сразу же выполнять мужские прихоти.

В крайних случаях женщин убивают или обезображивают им лицо. Криминальный кодекс относится к преступлениям, совершенным в защиту чести, с разочаровывающей снисходительностью, а законы Шариата даже поощряют их.

В одной из арабских газет рассказывалось о женщине из Иордании, которая была зарезана ее отцом и братьями. Мотив преступления – защита чести. От нее отрекся муж, так как не мог смириться с тем, что женился не на девственнице, несмотря на то что их брак длился уже двенадцать лет и у них было четверо детей.

Этот случай не уникален. Не стоит обольщаться на этот счет: общественная мораль в таких странах оправдывает поведение родственников-убийц.

Как невыносима мысль, что мой гнев не силах изменить установленный порядок вещей. Как жаль!

Это произошло в 2006 году. Однажды, когда я раздавала автографы в книжном салоне Жонкьера, ко мне подошел мальчик родом из Алжира и попросил написать посвящение для его матери, которой очень понравилась моя книга.

Какое-то время спустя мальчик вернулся в сопровождении алжирца лет сорока.

– Это ты Самия Шарифф? – спросил мужчина. – Знай: если и существуют грубые мужья, то просто потому, что женщины неспособны держать язык за зубами! И они получают по заслугам!

А еще он сказал, что ответственность за поведение моего бывшего супруга лежит на мне. Перед тем как выйти из помещения, мужчина добавил с презрительной усмешкой:

– Тебе бы лучше закутаться в покрывало.

Ребенок молча слушал. Что касается меня, я просто оторопела. Прискорбно слышать такие речи в Канаде. Некоторые мусульмане эмигрируют на Запад с желанием изменить свою жизнь и двигаться вперед. Но многие из них, улучшив свое материальное положение, по-прежнему держат своих женщин в узде и используют все средства, чтобы для них ничего не менялось.

Муж – полновластный хозяин своей жены, и он уверен, что сам Господь дал ему право следить за каждым ее поступком, каждым движением, разрешил контролировать ее мысли, отслеживать, что она читает, слушать телефонные и прочие разговоры. Даже чтобы просто навестить родителей, она должна получить разрешение хозяина-супруга. Большинство арабок-мусульманок убеждены в неизбежности всего этого и не предпринимают никаких попыток изменить судьбу. Мужчина нужен, чтобы за них думать. Только он поможет им избежать ошибок, которые обрекли бы их на печальную участь в загробной жизни. А если вдруг женщина наберется отваги и станет обличать жестокость, это будет означать, что она попирает религиозные законы, регламентирующие брак. Господь накажет ее за это. Правила поведения мусульманкам навязываются с помощью этого мерзкого шантажа с религиозным оттенком: ты молчишь и делаешь, что тебе говорят. Отказаться – значит обречь себя на мучения.

Тем не менее один имам мне однажды сказал:

– Хороший мусульманин должен уважать мать и жену. В противном случае во всех своих делах он не найдет поддержки Бога.

Если правоверный мусульманин должен следовать этому принципу, то почему мужчины относятся к нам так плохо? Так ужасно? Этот вопрос остается без ответа, также как и другой: почему мы, словно узницы, подчиняемся их приказам?

Я часто спрашивала себя, почему мой первый муж испытывал непреодолимое желание меня избивать? Почему он насиловал меня каждый вечер, и его не мучила совесть? Если, расхрабрившись, я осмеливалась говорить об этом с матерью или тетками, я получала от них неизменный, произносимый автоматически ответ: «Ты это заслужила. Это для твоего блага».

Мусульманское общество XXI века вынуждено разрываться между религией и традициями, с одной стороны, и влиянием западного мира – с другой. Это положение между двумя крайностями весьма неудобно. Эволюция происходит очень медленно, зачастую по принципу: шаг вперед, два шага назад. Апологеты развития неизменно привлекают к себе внимание и получают отпор консерваторов, иногда очень жесткий.

Невзирая на это, изменения все же происходят, в большинстве случаев благодаря борьбе, которую ведут сами женщины. Мусульманки все громче и громче заявляют о своих правах. Не везде, конечно, но изменения можно заметить как в отношениях между членами семей, так и в масштабах общества некоторых исламских стран. Нельзя отрицать и то, что давление западных государств тоже влияет на этот процесс. Желание лучше выглядеть в глазах мировой общественности и потенциальных кредиторов может привести к улучшению условий жизни женщин и к принятию либерального семейного кодекса.

Во многих мусульманских странах жестокое обращение с женщинами в обществе запрещено законом. Но жестокость в семьях, где женщина должна чувствовать себя защищенной, вполне приемлема, если не сказать поощряема. Конечно, мужчина, убивший постороннюю женщину на улице, будет преследоваться как уголовный преступник, чего не происходит в случае, когда мужчина убивает жену, потому что заподозрил ее в неверности, то есть якобы по объективной причине.

Когда я жила с монстром, которого навязали мне в мужья родители, я постоянно боялась смерти. Он вполне мог меня убить и остаться совершенно безнаказанным, заявив, что защитил свою честь. Он твердил мне без конца:

– Я тебя убью и скажу, что застал тебя с мужчиной.

Моя жизнь зависела от того, послушно ли я выполняла все его малейшие капризы. Я была в буквальном смысле слова приговорена к рабству, и это еще слабо сказано. Бессильная что-либо изменить, я считала, что битва заранее обречена на поражение. Судьба распорядилась по-другому.

Недавно я разговаривала с моей подругой Линдой, которая сообщила, что в детстве с ней обходились так же, как и со мной. Она часто была свидетельницей ужасных сцен, ссор между матерью и отцом. Поводы для ссор были те же, что и в моем случае. Ее отец избивал мать только потому, что одежда их дочери не соответствовала требованиям религии, или потому, что один из детей расшалился.

Мать Линды тоже безжалостно относилась к дочери. Чем старше она становилась, тем бессердечней была мать. Подруга была совершенно сбита с толку поведением матери, которую так часто защищала перед отцом, несмотря на то что за это ей приходилось принимать на себя часть ударов. Но мать, похоже, это не радовало, она ни разу не поблагодарила ее. Напротив, осыпала дочь упреками, виня за жестокое поведение мужа. Не удивительно, что девочка выросла с чувством вины из-за страданий матери. Имя Линды – еще одна строка в слишком длинном списке женщин с искалеченной судьбой.

Всю свою жизнь я сочувствовала матери и женщинам, окружавшим меня, поскольку видела, как они трепещут перед всесильными мужьями. Но почему мы должны уважать этих жестоких нелюдей, в то время как они открыто нас презирают?

Мне, конечно, случалось слышать, что даже в среде ревностных верующих встречаются счастливые семьи, члены которых уважают друг друга. Со временем я научилась не судить людей по их виду. Если человек носит бороду и странно одет, это еще не значит, что он обязательно злой. И наоборот, смокинг, приличествующий джентльмену, может носить чудовище. Внешность бывает обманчива – это старая как мир, но очень точная пословица.

Живя в Алжире, как-то раз я с одной из соседок затеяла разговор о семейной жестокости. Она призналась мне, что муж стал избивать ее с первой же брачной ночи. Она терпела это, тем более что в качестве компенсации за побои супруг позволял ей самой выходить за покупками либо навещать своих близких на следующий день после избиения. В родительский дом она приходила с подбитым глазом или синяками на теле. Отец с матерью не могли не видеть, что с их родной дочерью обращаются жестоко, но не вмешивались. Они говорили ей, что дело это сугубо семейное, касающееся только супругов, и для того чтобы не толкать мужа на крайности, дочь должна лучше вести себя и выполнять все его требования.

Семейная жестокость часто встречается в мусульманском мире. Это как эпидемия, распространению которой способствует всеобщее лицемерие. В этой бесчеловечной системе существуют двойные стандарты. Я утверждаю это без тени сомнения, так как полученный мною опыт позволяет понять природу этого явления.

Родные моей соседки заставляли ее хранить молчание с единственной целью: избежать развода и, как следствие, позора и бесчестия. Главное – пристроить дочь, выдать замуж, и можно вздохнуть свободно, демонстрируя ей свое равнодушие. Такая круговая порука заставляет мужчин верить в свое всесилие. Чувствуя себя безнаказанными, они безраздельно властвуют над нами без зазрения совести. Если мусульманские женщины хотят избежать позора, который ляжет и на семью, и на детей, они, не имея выбора, должны все это терпеть.

* * *

Время текло медленно, и я пока могла себе позволить следить за течением своих мыслей, не отвлекаясь на суету, обычную перед началом посадки. Я снова забыла об окружающих и погрузилась в размышления. Но очень скоро голос стюардессы из компании «Эйр Франс» вырвал меня из мечтаний, приглашая присоединиться к тем, кто готовился подняться на борт лайнера, летящего в Каир.

* * *

Всякий раз, когда я осознаю, что мой семейный кошмар закончился, я радуюсь тому, что теперь сама управляю своей судьбой. Осознание этого согревает мое сердце.

Да, теперь я счастлива находиться там, где нахожусь. И так будет всегда. Бывает, мои мысли несут меня к старым горизонтам, но рано или поздно всегда наступает момент, когда я возвращаюсь в настоящее, и ощущение радости, облегчения и благодарности переполняет меня.

Поднявшись на борт, я увидела, что соседние с моим кресла уже заняты. Моими попутчицами оказались молодая женщина и трехлетняя девочка. Женщине можно было дать лет тридцать. Волосы ее очень красивой дочки были заплетены в косички, а украшением ее лица были большие черные глаза.

Только я собралась опуститься в кресло, как женщина доброжелательно мне улыбнулась.

– Добрый вечер, – сказала я, улыбнувшись в ответ.

– Я Гуда, а мою дочь зовут Рум.

– А меня – Самия. Я в первый раз лечу в Египет.

Молодая женщина взяла свою сумку, которая лежала на моем кресле, и извинилась. Устроившись, я огляделась, чтобы узнать, где находится мой навязчивый попутчик. Он сидел в хвосте самолета между двумя мужчинами. Я быстро отвернулась, чтобы он меня не заметил. Похоже, он был не очень доволен таким соседством. Я улыбнулась, что не ускользнуло от внимания моей очаровательной спутницы. Она сказала мне доверительно:

– Хотелось бы и мне так улыбаться. Можете поделиться со мной вашей радостью?

Есть люди, с которыми очень легко найти общий язык. Другие, наоборот, совершенно не вызывают желания общаться, как бы они к этому не стремились. Как мой первый попутчик, например. Я думаю, все дело во взаимном притяжении.

Гуда была очень милой, выглядела невинной и слегка растерянной. Она мне так напомнила Амаль, мою младшую сестру!

Все та же вечная история

Гуда, ее дочь Рум и я ждали взлета. Я смотрела на эту женщину, как в зеркало, – так она напоминала меня, и особенно мою младшую сестру Амаль. Все та же бесконечно повторяющаяся история. Когда, наконец, это прекратится? Той Амали, которая на протяжении многих лет казалась мне счастливой и спокойной, теперь не было, если можно так выразиться.

В недавнем разговоре по телефону она с отчаянием призналась, что муж постоянно избивает ее и изменяет с разными женщинами. Она случайно услышала его телефонный разговор с неизвестной особой – они строили планы совместной недельной поездки за границу.

– Ты представляешь, Самия? После семнадцати лет супружества и стольких мучений я узнаю, что он отправляется путешествовать с другой! Никогда он не предлагал это мне.

После многолетнего молчания Амаль больше не могла сдерживать потока слов.

– Мне тридцать шесть лет. Жизнь кончена, Самия. Как я тебя теперь понимаю, сестренка! Я испытываю такие же страдания! Прости, что меня не было рядом, когда тебе было очень плохо. Прости за то, что я не вмешивалась в ваши ссоры с родителями. – Она не могла остановиться: – Я оправдывала их, сердилась на тебя за то, что для тебя свобода была важнее чести семьи. Я никогда по-настоящему не понимала причин твоих страданий.

Амаль в отчаянии разрыдалась. Сила ее боли чувствовалась даже через разделяющий нас океан и била прямо в сердце. Ее слезы были моими слезами. Как я могла думать, что нелюбовь отца и матери обошла ее стороной?

Преданная и мужем, и родителями, она попала в тот же расставленный родителями капкан, из которого несколько лет назад я пыталась выбраться. Сценарий ничем не отличался: с одной стороны родители, которые в лучшем случае закрывают глаза на несчастья своей дочери, с другой – муж, подбадриваемый родственниками супруги, не желающий обуздывать свои гнусные инстинкты.

– Я хочу развестись, Самия. Но куда я пойду? Наши родители не хотят ничего слышать, чтобы не повторилось то, что произошло у них с тобой. Мать умоляет не идти по твоим стопам. Но и я никогда не смогу сделать того, что сделала ты. Мне не хватает твоей смелости. Откуда взялась у тебя решимость оставить все и уехать?

Я знала слово в слово все, что она собирается мне рассказать. Что он приходит домой, когда хочет, и уходит, когда вздумается, никогда не обращая на нее внимания и даже не отвечая на ее расспросы. Что он часто бьет ее без причины. Банальная история, как под копирку.

– Слушай, на прошлой неделе он был дома. Вдруг ему позвонил по телефону приятель. Без каких бы то ни было объяснений он быстро собрался и ушел. Спустя полчаса мне позвонила жена этого приятеля. Она сообщила, что ее муж разговаривал с какой-то женщиной, перед тем как позвонить моему. Она заключила: «Это наш жребий. Мы ничего не изменим».

Поговорив по телефону, обеспокоенная Амаль отправила мужу SMS, желая узнать, где он находится.

– Он позвонил почти сразу и стал мне угрожать, говоря, что по возвращении домой проучит меня за то, что я ему докучаю.

Я слушала младшую сестру, не сдерживая слез бессилия. Терзающий сердце рассказ на этом не закончился.

В другой раз муж, вернувшись домой, отхлестал Амаль ремнем и швырнул ее лицом на пол так, что она потеряла сознание. Супруг кричал: «Вставай, кусок дерьма! У тебя изо рта идет кровь. Ты специально прикидываешься, чтобы выставить меня перед детьми каким-то монстром. Ты хочешь показать им, что ты жертва, не так ли?»

Он оскорблял ее, если она беспокоила его в то время, когда он развлекался. Садист, он спал с другими, и ему было наплевать, нравится ей это или нет, главное, чтобы ему было хорошо. На тот случай, если бы Амаль рассказала о его похождениях родителям, супруг поклялся, что, как только господин Шарифф сунет хоть кончик своего носа в его дела, он сразу с ней разведется, и родители получат еще одну «шлюху». Произнося это, он смеялся.

– Ты знаешь, мне стыдно про это говорить, – призналась Амаль. – Я хотела показать всем, что я не такая, как ты. Что я очень уважаю семью и стараюсь всем угодить. Теперь мой муж ведет себя, как царь. Он спит со всеми подряд, не думая о том, что может заболеть сам и заразить меня. Если я отказываюсь заниматься с ним сексом, он насилует меня, заявляя, что я собственность, на которую он имеет нее права. Эго просто повторение твоей истории, Самия. Я не знаю, что делать. Никто меня не защищает. Чем дольше я живу с ним, тем больше я опасаюсь, что это еще не предел.

Моя сестричка плакала, прося прощения за то, что не понимала меня.

– Перестань себя мучить, Амаль! Пожалуйста! Эта история уже в прошлом, и я не держу на тебя зла. Ты ничего не могла для меня сделать. Все считали, что я предательница, которая думает только о том, как получше устроиться, пренебрегая интересами семьи. Я, в конце концов, смогла убежать и выбраться из всего этого. И ни о чем не жалею. Для меня все в прошлом. И теперь я хочу тебе помочь.

– Как, Самия?

– Помочь тебе покинуть страну, как это сделала я.

– Я не смогу. Что скажут обо мне люди? А про папу и маму ты забыла?

– Будь реалисткой. Кто о тебе беспокоится сейчас? Никто, Амаль. Все, что для них важно, – это только честь семьи. Закрыли глаза и делают вид, что все идет хорошо. Сколько еще времени ты сможешь выносить этот ад? Год, два, пусть пять, а дальше? Чего ты ждешь? Смерти? Мы больше не те слабые маленькие девочки, Амаль. Проснись, пока еще не поздно. Я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Ты так беззащитна!

* * *

Самолет выруливал на взлетную полосу, а меня разрывало от желания отомстить. Хотелось вернуться в Алжир, чтобы послать пулю в голову мерзавцу, за которого насильно выдали замуж мою сестру.

Осознавая свое бессилие перед той драмой, в которую превратилась жизнь моей дорогой малышки Амаль, я чувствовала неописуемую боль всякий раз, когда разговаривала с ней по телефону.

Почему, о Аллах, все так устроено? Неужели ради такого призрачного понятия, как семейная честь, стоит умирать? Разве такова Твоя воля?

Вскоре после этого вопля о помощи я захотела узнать, как у сестры дела. Она сказала, что уже лучше, но очень по мне скучает. Что чувствует себя одинокой с тех пор, как меня нет рядом.

– Амаль, одно твое слово – и я начинаю подготавливать твой переезд ко мне. Ты должна знать, что я пойду на все, чтобы вырвать тебя оттуда.

– Я не могу вот так все бросить, Самия. Я не такая сильная, как ты. Не представляю, как можно оставить свой дом, имущество, супруга. И, конечно, родню. Я так за них волнуюсь! Как они смогут все это пережить? А как ты и дети смогли терпеть нищету?

– Кстати, насчет родни. Они говорят обо мне?

– Нет, и уже давно. Для них ты просто не существуешь. Они считают тебя умершей.

– Ну и ладно. Они для нас тоже похоронены навсегда. Единственная выжившая – это ты.

– Так будет лучше, поверь мне. Ты обрела свободу для себя и детей. Я восхищаюсь тобой и желаю тебе счастья. Ты его заслужила!

Моя младшая сестричка снова расплакалась!

– Не плачь, Амаль, я больше не страдаю. У меня нет богатства, но я обожаю здешнюю жизнь. До этого у меня было все, кроме самого главного. Теперь оно у меня есть – я свободна. И если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, знай: я всегда тебя поддержу.

Только повесив трубку и расплакавшись, я поняла, до какой степени мне не хватает сестры. Эти разговоры с ней напомнили, на какие жертвы я шла в процессе борьбы. Добывая свободу, я бросила мою маленькую Амаль на произвол судьбы и теперь винила себя за это.

Требуется невеста для моего мужа

Внезапно я вспомнила, что сижу в самолете и что моя спутница, молодая и красивая женщина, хочет со мной поговорить. Поэтому я прогнала все мрачные мысли и расслабилась.

– Вы живете во Франции?

– Уже шесть лет. Дочь родилась там.

– Еще дети есть?

– Только она, – ответила женщина, как мне показалось, с грустью в голосе.

Несмотря на легкую улыбку, печаль была и в глазах молодой женщины.

– Вас что-то огорчает? Вы наверняка летите в гости к вашим родственникам, и у вас обворожительная дочурка. Это самое главное. Если есть семья и любовь, все остальное не имеет большого значения.

Молодая женщина подняла на меня полные слез глаза. Я поняла, что мои слова показались ей жестокими и вызвали у нее боль.

– Извините, если я чем-то вас расстроила.

– Все нормально. Вы ведь просто хотите поддержать разговор, но, сами того не желая, касаетесь больной темы. Я хотела бы немного поговорить с вами. Мне это очень нужно. Ни с кем я не разговаривала об этом, кроме как со своей матерью.

– Если хотите выговориться, слушаю вас, – сказала я, положив ей руку на плечо.

– Знаете, почему я лечу в Египет? Чтобы выбрать новую супругу для своего мужа…

Слезы потекли у нее по щекам вместе с тушью. Я достала из сумочки бумажную салфетку и принялась вытирать ей щеки.

– Перестаньте, прошу вас. Иначе я расплачусь вместе с вами. Безвыходных ситуаций не бывает.

– Мои проблемы сведут меня в могилу. Мне кажется, я совсем потеряла интерес к жизни.

– Расскажите мне все, а я постараюсь вам что-нибудь посоветовать, исходя из своего опыта.

– Два года назад мне удалили яичники, и мой муж не может смириться с тем, что я не смогу подарить ему мальчика, как он хотел в начале нашего супружества. Он говорит, что для того, чтобы быть счастливыми, супруги должны иметь как минимум четверых детей. Он хотел троих мальчиков и одну девочку. Господу было угодно, чтобы у нас родилась только девочка.

– Но, Гуда, вы ведь живете во Франции, где закон запрещает иметь более одной супруги.

– Я знаю, но он рассчитывает оставить вторую жену в Египте. Я больше не жду от будущего ничего хорошего. Я и в самом деле не знаю, что будет со мной после этой женитьбы. Глядя на дочь, я иногда жалею, что она не мальчик. Тогда муж не женился бы снова. Я уже не говорю о том, что меня ожидает в этом любовном треугольнике, нелогичном и унизительном.

– Никогда не жалей, что у тебя дочь, Гуда. Никогда. Это очаровательный ребенок. И я уверена, что во Франции ее ждет прекрасное будущее. На твоем месте я бы не соглашалась с решением мужа. Скажи ему, что ты против. А если он будет настаивать, потребуй развода.

– Ты смеешься? Да он охотно со мной разведется. А что потом? Куда я пойду? Мой отец умер, мать в Египте, она очень больна. Мы с мужем помогаем ей.

– Знаешь, Гуда… Не так давно я была такой, как ты. Уязвимой и неспособной адекватно реагировать на окружающее и принимать решения. Мне казалось, что без супруга и родных я стану никем. Но теперь я знаю, что это не так. Я знаю, на что способна женщина.

Я очень хотела, чтобы до нее дошел смысл моих речей, но в конечном итоге я осознала бесполезность своих усилий. Ведь не так давно я была в гораздо худшем положении, но все даваемые мне советы слишком мало значили для меня, чтобы к ним прислушиваться.

Я смотрела на девочку, такую маленькую, осознавая, как глубоко горе ее матери. Эта сцена напомнила сказанное мне однажды Амалью:

– Я всегда хотела быть мальчиком. Если бы я была мальчиком, я бы ничего не боялась, а когда выросла, стала бы мужчиной. Я бы работала и ни перед кем не отчитывалась. Я бы женилась, любила бы свою жену и каждый день покупала бы ей цветы.

Гуда также хотела бы иметь сына вместо дочери. Что странного в желании занять лучшее место под солнцем? Как не желать судьбы более благосклонной, пусть мы и приговорены к второстепенным ролям, остающимся нам после того, как мужчины выбирают те, что получше?

По большому счету, я ничего не могла сделать для Гуды, кроме как выслушать.

– Ты знаешь, я думаю, что было бы хуже, если бы он сам поехал в Египет выбирать себе невесту. А так я сама займусь этим и, возможно, мне повезет. Я постараюсь, чтобы она была женщиной понимающей и не эгоисткой.

– Прекрасная мысль.

– И лучше, чтоб она была не так красива, как я, – добавила она со смехом.

Я смотрела на молодую женщину, которая продолжала смеяться, и загрустила. Если это единственное утешение – осознавать себя красивее, чем вторая жена мужа… Теперь уже я не сомневалась: она считает, что нужно принимать вещи такими, какими они есть. Когда на женщину обрушивается несчастье со всеми вытекающими последствиями, она думает, что это судьба или Божья воля. Большинство женщин даже не догадывается о том, что на самом деле это нарушение их самых элементарных прав.

* * *

Сделав очередной кульбит, мои мысли перенесли меня на несколько лет назад, в Алжир.

С нами по соседству жила семья, которой я не могла не восхищаться, считая мужа и жену идеальными возлюбленными. Более десяти лет они были счастливы в браке.

Однажды вечером, на Рамадан, побывав в гостях у матери, супруга возвращалась домой. Но стоило ей сунуть ключ в замочную скважину, как ее муж приоткрыл дверь, не давая ей войти.

– Завтра в семь часов вечера придешь за вещами. А теперь уходи. У меня сейчас первая брачная ночь, – сказал он, прежде чем захлопнуть перед ее носом дверь.

Женщина отошла от дома, причитая во весь голос, так что все вокруг слышали ее.

– Пусть Господь покарает тебя и ее! Неужели это все, что я заслужила за десять лет жизни с тобой?

И она ушла прочь.

Через несколько дней я узнала, что муж вышвырнул ее из дома, потому что она не смогла родить ему ребенка. Еще одна беспомощная и беззащитная, которую без предупреждения лишили всего. Но, с моей точки зрения, лучше уж так, чем делить мужа со второй женой, да еще и обслуживать молодоженов во время их медового месяца.

Что можно сделать, чтобы положение таких женщин изменилось радикально? Мягкий голос попутчицы оборвал мои размышления.

– О чем ты думаешь?

– Хочешь знать правду, Гуда?

– Конечно! – сказала она удивленно.

– Я думаю о твоем будущем.

– Мое будущее уже определено, Самия, я себе не хозяйка. Только Господь решает, каким оно будет. Говорят, что будущее написано на лице в день рождения человека.

– Господь, конечно, определяет, но и ты тоже, Гуда. Ты можешь помочь Господу помочь тебе.

– Это как?

– Сказав своему мужу, что ты не согласна с его решением.

– Если я скажу ему это, он разведется со мной, и я вернусь в Египет к больной матери.

– Ты во Франции, Гуда. Он не сможет отправить тебя в Египет против твоей воли. Ты сможешь свободно жить вместе с дочерью. Ты не будешь так унижена. Ты заслуживаешь лучшего, ты так не думаешь?

– Я не смогу от него уйти. Без него я не существую. У матери обострится болезнь, а братья убьют меня.

Я упрекала себя за то, что читаю ей нотации. Несколько лет назад я была в условиях более плачевных, чем те, в которых находилась молодая женщина. Как я хотела изменить этот мир при помощи волшебной палочки!

Я посмотрела Гуде в глаза, погладила ее по голове и сказала:

– Поступи так, как лучше для тебя и твоей дочери.

Я знала, что попытка понять и утешить – самый лучший путь к сердцу человека, и это единственное, чем я могла помочь ей. Она явно испытала облегчение, словно только этих слов и ждала.

– Ты можешь навестить меня в доме моей матери, – просто предложила она мне.

Я не знала, будет ли у меня возможность это сделать, Я не рассчитывала провести в Египте много времени, и мои дети с нетерпением ждали моего возвращения.

– Ты живешь в Канаде? – спросила Гуда.

– Я родилась во Франции, но в Канаде живу уже пять лет.

– Там, наверное, очень холодно.

– Это уж точно, но я привыкла и чувствую себя там очень хорошо!

– Ты с мужем и с детьми?

– Только с детьми. У меня уже несколько лет нет мужа. Как видишь, Гуда, у каждого из нас есть проблемы. Если это может тебя утешить, я тоже страдала, но сделала все, чтобы выкрутиться. Я желаю и тебе освобождения. Я желаю тебе наконец стать свободной.

– Спасибо, но я думаю, что такова моя судьба. Она сыграла со мной злую шутку. Я, конечно, буду несчастной всю жизнь.

– Надежда есть всегда. Я уверена, что ты справишься.

– Самолет скоро будет садиться. Лучше бы этот полет никогда не кончался.

– Хорошо или нет, но все когда-нибудь кончается.

– Спасибо тебе, Самия. Думаю, теперь я готова бросить вызов судьбе.

– Подумай над тем, что ты собираешься сделать, Гуда, прежде чем действовать. И не надо спешить.

* * *

Самолет должен был вот-вот приземлиться, и тайна, связанная с этой древней страной, будоражила воображение. Я спрашивала, что ждет меня в Египте, который привлекал меня и пугал одновременно. Я уехала далеко от своего безопасного дома, от детей, от привычного образа жизни. Но теперь во мне жила другая женщина, отважная и любознательная, готовая на все.

Едва мы сели, меня удивил пейзаж. Город смотрелся странно, все дома были одинакового светло-песочного цвета. Все вокруг было очень старым и очень грязным, а воздух был невероятно сухим.

Как встретят меня здесь?

Я попрощалась с Гудой, пожелав ей храбрости и долгой счастливой жизни. Каким бы ни был ее выбор.

Чужая страна – знакомые нравы

Как только я получила багаж, толпа обступила меня, все наперебой предлагали свою помощь и услуги такси. Перед моим отъездом одна египтянка, живущая в Монреале, предупредила, чтобы я не связывалась с людьми в аэропорту и что только когда окажусь на улице, могу взять такси. Ее совет заставлял меня держаться настороже.

– И думай, что надеваешь. Ты арабка, – напомнила она.

Когда я направлялась к выходу, утомленная долгим путешествием и впечатлениями, одно происшествие привлекло мое внимание. Сидящая на полу женщина кричала изо всех сил и била себя ладонями по лицу. Стоящий перед ней мужчина наносил ей удары руками. Картина была шокирующая, но присутствующие не осмеливались вмешиваться.

Я не могла пройти мимо и обратилась к полицейскому, спросив его, почему он не реагирует на то, что этот человек бьет женщину. Не выказывая никого беспокойства, полицейский заметил, что эта ссора никого не касается. Женщина только что узнала о смерти брата, которого надеялась встретить, а муж просто хотел заставить ее перестать громко кричать. Несколько туристов с любопытством смотрели на эту сцену. Характерна ли она для Египта? Обуреваемая противоречивыми чувствами, я направилась к выходу, боясь усугубить скандал своей реакцией, потому что чувствовала боль этой незнакомки, как свою собственную.

Было так жарко, что я задыхалась. Все здесь казалось мне необычным, завораживающе загадочным. Кожа у людей была того же песочного цвета, что и земля, и здания. Я должна была взять такси, чтобы доехать до пансиона, где я еще в Монреале забронировала комнаты. Устроившись в автомобиле, я решила завязать разговор с водителем, чтобы разобраться с первыми впечатлениями о Египте. Таксист рассматривал меня, глядя в зеркало заднего вида, и первый вопрос задал мне по-английски, думая, наверное, что я европейка.

– Вы издалека?

– Из Канады, но по происхождению я арабка.

Это уточнение тоже было сделано из предосторожности: меня предупредили, что цены за поездку в такси и на товары для европейцев намного выше, чем для жителей страны. Теперь он был предупрежден, хотя вида не подал.

– Вы приехали издалека. В первый раз в нашей стране?

– Нет, я ее хорошо знаю.

– И что вы думаете о Египте и египтянах?

Я решила не разочаровывать его.

– Я обожаю вашу страну. Египтяне очень симпатичные люди. Это веселый народ. К тому же у вас жаркое солнце даже зимой. Чего еще желать?

– У вас в Канаде, наверное, очень холодно. У меня там живет тетушка. Она рассказывала, что зимой температура может опускаться до двадцати градусов мороза.

– Иногда намного ниже. И до тридцати градусов, а в некоторых местах даже до пятидесяти.

– Как же вы выдерживаете такие температуры? Я бы никогда не смог.

– Ко всему привыкаешь, любезный господин. Достаточно пережить одну зиму, и вторая уже не покажется вам страшной. Чем дольше живешь, тем привычнее становится. И поверьте, в конце лета мы уже начинаем скучать по зиме.

Это его развеселило. Еще бы, ведь для него холод – это двенадцать градусов выше нуля, средняя январская температура в Каире.

– Что вы будете делать в Египте, милая госпожа?

– Я приехала в гости, а заодно хочу посмотреть, в каких условиях живут египетские женщины, узнать об их проблемах.

Он снова расхохотался.

Проблемы египетских женщин? А почему бы вам не узнать про наши, мужские проблемы? Теперь здесь командуют местные женщины, забыв все Божьи заповеди. А вот мужчинам и правда нелегко, жизнь у нас не такая, как раньше. Времена, когда мужчина был хозяином в доме, в прошлом. Царей свергли с тронов, и всем теперь заправляют царицы.

– А какие же именно трудности у вас в связи с этим? Мне, правда, это очень интересно.

– Видите ли, госпожа, в наше время мужчина больше не волен поступать так, как ему кажется правильным.

– То есть?

– Например, если кто-то из нас хочет еще раз жениться, он не может этого сделать без согласия первой супруги. И если она против, жить в мире и согласии становится невозможно. Мужчина должен будет терпеть ее постоянное плохое настроение либо развестись с ней.

– А зачем нужна вторая жена? Я как-то не очень понимаю мужчин.

– Само собой разумеется, вам трудно нас понять – вы ведь женщина.

– Не могу этого отрицать. Но зато я понимаю женщин.

– Это законы Божьи, немой. Не я их выдумал. Наши деды, наши отцы были хозяевами у себя дома, и теперь должно быть так же. Этого хочет сам Господь.

– Вы хотите сказать, что Господь вам велит жениться по нескольку раз? Я знаю, что нет такого повеления, он просто допускает это в случае необходимости. При этом Господь не позволяет выгонять супругу в случае развода.

– Смеетесь? Дом принадлежит мужчине, который тяжко работает, чтобы его построить и поддерживать и должном состоянии. Если его оставить женщине, то куда денется сам мужчина?

– Вот видите! Не заповеди Бога для вас важны, а ваши собственные интересы.

Я еще не добралась до места, а уже начала нервничать. Мне стало не по себе. Здравый смысл советовал мне выслушать этого мужчину до конца.

– Имам благословляет мужчин на многоженство. Иначе на них ляжет вина за то, что множество женщин не нашли себе пару.

– А вот лично вы имеете возможность содержать двух жен, заботиться о них и о нескольких детях?

– Я мужчина и могу содержать не только двух жен, но и трех и даже четырех.

Как это у него легко получается! Однако его внешность противоречила его словам и красноречиво свидетельствовала об испытываемых им материальных трудностях и о том, как нелегко зарабатывать на хлеб насущный.

– Знаете, наши мужчины – это настоящие мужчины, и одной женщины им недостаточно.

Сказав это, он рассмеялся.

– А если ваша супруга воспротивилась бы вашему решению, что бы вы на это сказали?

– Можно было бы сказать так: «Вот Бог, а вот порог». Но я не сделаю этого из-за детей. Я бы обязательно стал добиваться ее согласия, так как боюсь прогневать Господа. Коран нас учит, что мужчины сильнее женщин. Вот почему за нами признается право иметь несколько жен. Иначе нашей силой Он наделил бы женщин.

– Что-то я вас не пойму.

– Господь приказал женщине следовать за мужчиной, куда бы он ни направлялся. Только так они могут заслужить Его благоволение.

– Значит, именно так вы понимаете слова Господа?

– Конечно. Женщина предполагает, а мужчина располагает, такова Его воля.

Мне стало неинтересно, и я перестала его слушать. Увидев в зеркале заднего вида выражение моего лица, таксист замолчал, поняв, что я не разделяю его точку зрения.

Несмотря на унылую бесцветность улиц, окружающее завораживало. Странно было смотреть на скрытые под длинными черными одеждами фигуры женщин. Глаза их были печальны, то ли от жары, то ли от груза корзин, которые они несли на головах. Мужчины в костюмах и галстуках тем временем отдыхали на террасах старых кафе перед наргиле, которое арабы называют шиша. Они делали глубокие затяжки и выпускали дым через нос. Какой разительный контраст между женщинами и мужчинами!

Все это напоминало мне мое первое знакомство с Алжиром, куда меня совсем маленькой из Франции привезли родители. То же, словно остановившееся, сюрреалистичное время. По улицам бегали полураздетые ребятишки. Транспорт двигался хаотично. Еще бы! Ни дорожных знаков, ни светофоров на перекрестках, ни уличных регулировщиков. Проезжая часть была запружена ослами, тащащими повозки с грузом или сидящими детьми, мотоциклами, на которых помещались целые семьи, причем о защитных шлемах здесь, судя по всему, даже не слышали.

– Такой способ передвижения в порядке вещей? – спросила я таксиста.

– Конечно. Это нормально, когда мужчина, у которого нет средств на покупку автомобиля, перевозит свои пожитки и родных на мотоцикле или на осле.

Несмотря на арабское происхождение, я была по сути западной женщиной, и то, что здесь считалось нормой, для меня было совершенно неприемлемо. Мы жили в разных мирах, несмотря на одну эпоху, и моя возможность осмыслить все это была не беспредельна. Но я вполне допускала существование отличий.

Мой вид производил впечатление на женщин с черными накидками на головах. Глядя в мою сторону, они что-то выкрикивали и показывали пальцами.

– Ты сладка, как мед! – слышала я.

Картина была и печальной, и трогательной одновременно. Хотелось выйти из машины, забрать всех этих женщин с собой и защитить их. Лица большинства из них были морщинистыми и уставшими. Но эти женщины вполне могли быть моложе меня. Нищета заставила их состариться раньше времени.

Сомнения относительно возраста женщин позже были подтверждены женой портье пансиона, где я снимала комнаты. На мой нескромный вопрос о ее возрасте, она ответила:

– Я уже стара. Мне сорок шесть. Жизнь подходит к концу.

Я попыталась ее утешить, хотя и опасалась, что мои слова не возымеют должного действия.

– Вы слишком молоды, чтобы думать о смерти. У вас еще все впереди. Женщины только-только расцветают в таком возрасте.

Она рассмеялась, а потом сказала, что жизнь, которую она ведет, трудна и унизительна, поэтому она не боится смерти, считая ее избавлением.

Очень скоро я узнала, что в этой стране женщина, достигнув тридцати лет, уже считается пожилой, и мужчины не обращают на нее внимания, а проверяют свои способности соблазнителей на молодых и свежих. Старые жены не выдерживают конкуренции и вынуждены мириться с таким положением вещей. Считается, что женщине повезло, если муж не разводится с ней, Но если жена будет протестовать, муж запросто может указать ей на дверь.

Я смотрела на женщин с покрывалами на головах, а они смотрели на меня; черная ткань скрывала не только их лица, красивые или обычные, но и их души, делая женщин загадочными. Очень хотелось спросить, о чем мечтают они и в чем нуждаются? Как я могу им помочь? Отсутствие средств в моем распоряжении вызывало во мне невыносимое чувство беспомощности. Да и имела ли я право вмешиваться в их жизнь?

Я вспомнила, что, когда я также была лишена всего, мне хотелось, чтобы какая-нибудь женщина подошла ко мне и предложила свою помощь. Чтобы благодаря ее помощи я и мои дети оказались очень далеко от мира безумных людей. Я бы тогда охотно отдала половину своей жизни за такую встречу на дороге скитаний и безысходности.

Но жизнь скупа на такие чудеса; это не телевизионный сериал, как мне часто любила повторять мать.

«Очнись, Самия. Так устроен мир. Ты спаслась, и ладно. Но всех все равно не спасешь».

Таксист продолжал разговаривать сам с собой. Я уже давно перестала следить за тем, что он говорит.

– Вы кажетесь рассеянной, госпожа.

– Я слушаю вас, но одновременно рассматриваю ваши столь оживленные улицы.

– Красивая страна, правда? – спросил он, ища в моем взгляде одобрение.

– Очень. Я смотрю на людей, в особенности на женщин…

– А что на них смотреть? Они не такие, как вы.

– Вот как?

– Не такие красивые, как вы, не склонны к размышлениям.

– Все женщины красивые, господин таксист. Но на их плечи ложится слишком много забот. Они все время что-то делают. В таких условиях трудно стать философом.

– Здесь, дорогая госпожа, все по-другому, не так, как у вас. Наши женщины занимаются только домом, чтобы мужья были ими довольны. Вы думаете, я позволил бы своей жене ходить такой накрашенной, как вы, и с такой прической? Никогда в жизни!

– Вы хотите сказать, что я веду себя неправильно?

– Что вы! Вовсе нет! Просто каждая страна имеет свои традиции. Своих женщин мы прячем, а сами посматриваем на чужих.

Он снова раскатисто рассмеялся. Это уж слишком! Моему терпению пришел конец. Поскорей бы выйти из этого проклятого такси и не видеть больше его водителя!

Когда мы прибыли на место, таксист помог мне занести багаж, пытаясь скрыть свое недовольство этим. Я была уставшей и хотела в тот момент только одного – выспаться. Из дверей пансиона мне навстречу вышли мужчина и женщина почтенного возраста.

– Добро пожаловать, госпожа, – произнесли они по очереди, пожимая мне руку.

– Спасибо за ваше радушие. Вы владельцы пансиона?

– Мы только портье, госпожа. Хозяйка – госпожа Мона. Мы проводим вас к ней.

Мужчина взял мой чемодан и одним махом поднял его на плечо.

– Не делайте этого. Он слишком тяжелый.

– Не беспокойтесь, госпожа. Я привык.

Женщина помогла мне нести сумку, набитую разными вещицами, купленными в бутике дьюти-фри в Монреальском аэропорту.

По понятиям этих людей, светская женщина не должна ни носить вещи, ни утруждать себя чем-либо подобным. В этой стране поведение людей, манера одеваться больше подчеркивают их социальное положение, чем в Монреале. Большинство жителей бедны и из кожи вон лезут, чтобы получить даже скромные чаевые. Пока мы поднимались, женщина что-то сказала подростку, выглянувшему из маленькой дверцы под лестницей. Я поняла, что вся их семья живет в этой каморке. Нам навстречу вышла хозяйка и воскликнула:

– Здравствуйте! Вы Самия! Добро пожаловать!

Женщина была маленького роста, носила белую косынку и круглые очки, свидетельствующие о ее принадлежности к среднему классу. Говорила она очень быстро. Утомленная дорогой, я едва улавливала смысл сказанного.

– Вот ключи. Чувствуйте себя как дома. Если вам что-то понадобится, дядюшка Мухаммед и его жена к вашим услугам. Они сделают все, чтобы вам услужить.

Как выяснилось, они по моему поручению должны были ходить в бакалейную лавку, носить мое белье в прачечную и делать уборку. Достаточно было только позвонить, как слуги оказывались в моем распоряжении, и от этой мысли мне становилось неловко.

Я понимала, что, прислуживая мне, они рассчитывали немного пополнить свой бюджет, так как жизнь не предоставила им другой возможности заработать. Как бы то ни было, я с чистой совестью давала им чаевые.

Сразу же, забыв, что голодна, я бросилась на большую кровать. Перед тем как погрузиться в сон, я все же ощутила удовольствие от пока кратковременного знакомства с этим легендарным городом.

Когда еда – роскошь

Ранним утром крики играющих во дворе детей вырвали меня из объятий сна. Оглядевшись по сторонам, я не поверила своим глазам: я, Самия, одна в этом прекрасном и не похожем ни на что в мире городе, далеко от своих близких.

От радости, которую доставило мне это новое приключение, я беззаботно рассмеялась. Не снимая пижамы, я вышла на балкон. Мужчины, сидящие на террасе ресторана напротив, тут же меня заметили. Я сразу закрыла балконную дверь, чтобы не слышать их свиста.

Позавтракав, я вышла на улицу и оказалась в людском водовороте. Мужчины то и дело окликали меня. Такое отношение сбивало с толку, словно я никогда раньше не слышала выражений, которые используют, когда хотят пофлиртовать. В принципе, это было забавно.

Очень вежливо я попросила молодого человека указать мне спокойное место, где я могла бы позавтракать. Правда, мне вскоре пришлось пожалеть об этой невинной просьбе.

Молодой человек объяснил, как найти ближайшее кафе, но, не переводя дыхания, предложил меня туда проводить. Он был еще очень юн. Следуя за мной, он уверял, что хочет стать моим другом. Назойливость мужчин в этой стране поражала.

Внезапно перед нами остановился фургон белого цвета, из которого выскочили двое мужчин в форме.

– Этот человек докучает вам, госпожа? – спросил один из них, в то время как другой схватил моего спутника за плечо.

Это были агенты национальной службы безопасности.

– Нет, он только показал мне, как найти кафе, – объяснила я.

Парень с удивлением и благодарностью посмотрел на меня. Один из полицейских потребовал у него документы.

– Я могу теперь идти? – спросила я.

– Конечно. Не волнуйтесь так. Это обычная проверка.

Со спокойной совестью я направилась к кафе и с удивлением обнаружила, что один из агентов идет за мной. Без малейшего колебания я спросила:

– Вы за мной следите, господин?

– Да, я хочу удостовериться, что никто не причинит вам зла.

– Неужели? Вы будете ходить за мной постоянно, пока я в этом городе?

– О, если бы это было возможно! – с непринужденным смешком сказал он.

– Мне не смешно. Я приехала сюда, чтобы отдохнуть, и не желаю, чтобы мне постоянно докучали.

– Если женщина красива, как вы, и одна, ей будут докучать, госпожа.

Вот гак! Да, это была чистая правда; женщина не имеет права быть одна, в противном случае к ней будут приставать.

Здесь для мужчин это было нормой поведения. Взять такси или бродить по улицам, став объектом постоянных домогательств, от простого приглашения на свидание до предложения выйти замуж, казалось почти подвигом.

Раздуваясь от ощущения собственного превосходства, местные мужчины не понимали, что я шокирована таким поведением. Все мои попытки что-то доказать словно разбивались о стену. О стену традиций. Все они считали, что у мужчины может быть только один недостаток – пустые карманы. Наверное, это значило: если мужчина имеет возможность прокормить женщину, он автоматически получает право обладать ею.

Когда я вошла в кафе, головы всех присутствующих повернулись в мою сторону. Мужчины окидывали меня взглядом с головы до ног. Я уже стала свыкаться с этим, поэтому, не обращая никакого внимания на бесцеремонные взгляды, выбрала столик.

Молодая миловидная официантка внушала доверие, и я спросила ее, почему на меня так смотрят все эти господа.

– Сразу видно, что вы приезжая. Вот они и позволяют себе вольности, чего не позволили бы с египтянками.

– Они думают, что с иностранками это допустимо?

– Конечно. Насмотревшись зарубежных телеканалов, они вбили себе в головы, что такие, как вы, – просто предел мечтаний. И потом, местные молодые женщины никогда не спят с мужчинами до замужества.

– У нас женщины тоже не спят с кем попало, где попало и когда попало, – возмутилась я.

– Я знаю, госпожа, но разве докажешь это нашим мужчинам?

– Спасибо. Ну что же, теперь я знаю, в чем дело.

Девушка отошла, и я попыталась незаметно оглядеться, чтобы узнать, что происходит вокруг меня. Тут были мужчины и женщины. Некоторые женщины курили. Я удивилась, но подумала, что, хотя курение – вредная привычка, оно, сем не менее, самым парадоксальным образом символизирует прогресс. Всего несколько лет назад женщины опасались курить на виду у всех, а в кафе им это было прямо запрещено.

Меня стало раздирать любопытство. Еще в Канаде я спланировала свое пребывание в Египте. Например, я рассчитывала посмотреть пирамиды, которые находились недалеко от Каира, но, приехав сюда, почувствовала, что традиционный туризм совершенно меня не привлекает. Поэтому мои планы нуждались в корректировке. Мне хотелось бродить по оживленным улицам и смотреть, как живут люди, тем более что из предосторожности я оставила в пансионе все драгоценности и кредитные карточки. С собой у меня были только деньги на текущие расходы. Выйдя из кафе, я, стараясь не думать о мужчинах и их знаках внимания, пошла вдоль улицы без определенной цели.

Возле одного из домов прямо на земле сидела женщина со спящим младенцем на коленях. Еще четверо детей стояли рядом. Стоило мне приблизиться, как дети принялись умолять меня дать им еды или денег.

Мать стала подниматься, но, взволнованная и смущенная, я наклонилась, чтобы пожать ей руку. Тяжело было видеть подобную нищету. Поблизости были и другие женщины, которые просили милостыню.

– Да хранит вас Господь, госпожа, – повторяла нищенка.

– Спасибо, и пусть Господь также защищает вас и ваших детей. Я хотела бы знать, почему вы сидите на улице? Разве двое ваших старших детей не должны сейчас быть в школе?

– Меня зовут Гания. Школа, увы, не для нас. И не для таких людей, как мы, каких на улицах тысячи.

– Объясните мне, почему вы просите милостыню?

– Чтобы накормить своих детей. Бывают дни, когда нам никто не подает. Мы проводим ночи на улице, с пустыми желудками.

Отчаяние в ее словах было так знакомо! Как знакомы голодные и потерянные глаза ребятишек. Такое выражение глаз когда-то было у моих детей. Еле сдерживая слезы, я с благодарностью думала о стране, в которой теперь жила, и сожалела, что не могу взлететь и перенести эту женщину вместе с ее потомством на другой берег Атлантического океана, чтобы спасти от невыносимой нищеты.

– Где вы живете?

– Мой дом – эта улица. Вот уже четыре месяца, мадам. С тех пор как мой негодяй муж решил взять себе новую жену. Именно по этой причине большинство таких, как я, скитается по улицам. Да будут такие мужья прокляты!

– Расскажите мне о себе.

– Я жила в скоромной квартире с мужем и детьми. Мы жили вместе уже более двадцати лет. Как-то вечером он пришел домой и сообщил, что на следующий же день я должна собрать вещи и вернуться к родителям.

Новость потрясла беднягу, но она решила, что он, как обычно, пьян, что на следующий день он придет в себя, и этот кошмар закончится. Однако настоящий кошмар был еще впереди. Муж стоял на своем. Крики и плач, протесты и мольбы ничего не изменили – жена и дети должны были исчезнуть из жизни своего супруга и отца.

– Он не внял даже мольбам собственных детей. Им владело только одно желание: чтобы мы покинули его дом. Он сказал, что хочет отдохнуть. Я взяла кое-какие вещи и отправилась искать пристанище у родителей. Так случалось и раньше, и родители от этого уже устали.

Скрепя сердце родители согласились приютить нас на несколько дней.

– Вы знаете, большинство людей в этой стране бедные, и родители торопятся побыстрее выдать замуж своих дочерей.

– О Боже милостивый! И что случилось потом?

– Мой муж не пытался со мной связаться. Я думала, что он уже успокоился и вскоре придет к моим родителям за мной и нашими детьми. Как обычно. Но он не давал о себе знать.

Бедная женщина принялась плакать.

– Не плачьте, прошу вас. Мне не стоило расспрашивать вас об этом.

– Наоборот. У меня не было возможности выговориться, поскольку никто не желал меня выслушать. К женщинам и детям, которые живут на улице, относятся, как к бродячим собакам. Отовсюду гонят, особенно в последнее время. Мы не знаем, куда нам деваться.

– Разве в этой стране нет приютов для женщин, оказавшихся в вашем положении?

– Приюты битком набиты, и ответственные за их содержание по-настоящему не занимаются ни нами, ни нашими детьми. Наши нужды никто не учитывает. Но и те деньги, которые выделяются, исчезают неизвестно куда, а женщины и дети помирают с голоду. Я предпочитаю оставаться на улице. Это лучше, чем находиться в таком месте, куда поместили мою сестру.

– Вашу сестру?

Женщина смутилась, а ее ребенок в этот момент заплакал.

– Я должна покормить ребенка. Он, наверное, голоден, бедняжка.

Она прикрыла его накидкой, чтобы дать ему грудь.

– Он все равно остается голодным. Мои груди пустые. Я ничего не ела со вчерашнего утра.

– Я хотела бы вас где-нибудь покормить.

Женщина подняла голову и с удивлением посмотрела на меня.

– Вы уверены? Весь этот табор?

– Конечно. Это доставит мне удовольствие.

– Мы никогда не заходим в рестораны. Боюсь, дети будут там плохо себя вести и вы пожалеете, что проявили к нам сострадание. Они такие беспокойные, знаете.

– Это последнее, что меня волнует. Я хочу, чтобы вы наелись досыта, а если ваши дети смогут развлечься, это еще лучше.

Все еще держа ребенка под накидкой, женщина поднялась, а я взяла за руку двоих младших детей. Что касается самого старшего, которому было лет десять, то он следовал за нами со счастливой улыбкой. Его чистота и невинность напомнили мне о моих малышах. Несмотря на то что я многое повидала в жизни и пережила кошмарные времена, я не могла взять в толк, почему взрослые могут так плохо относиться к детям. Почему отец, разлюбив жену, способен своих детей, даже младенцев, вышвырнуть на улицу? Это необъяснимо и неприемлемо.

В ресторане к нам подошел официант. Видно было, что здесь не привыкли принимать подобных посетителей. Я попросила предоставить нам столик для шести человек и принести высокий стул для малыша. Озадаченный официант продолжал на нас смотреть, словно спрашивая себя, как могли здесь оказаться все эти люди.

– Идите за мной, пожалуйста.

Дети вели себя смирно и шли за нами по пятам, так что их мать напрасно беспокоилась, что они не будут вести себя пристойно.

– Не знаю, как вас благодарить, госпожа.

– Это я благодарна вам за то, что вы приняли мое приглашение.

– Тогда я благодарю небеса. Так редко встретишь такого человека, как вы!

Официант проводил нас к большому столу и помог усадить детей. Посетители и служащие то и дело посматривали на нас. Что касается меня, я не обращала на это внимания, радуясь, что могу разделить счастье малышей. Я поклялась себе, что делаю это не в последний раз.

Слушая смущенные слова благодарности, мне захотелось рассказать женщине о себе, о том, что, находясь в такой богатой и процветающей стране как Франция, я влачила жалкое существование и поэтому хорошо ее понимаю. Но заграницу жительницы этой страны представляют настоящим раем для женщин, местом, где страдания в принципе невозможны. Я решила не лишать ее этих иллюзий. Должен же человек о чем-то мечтать!

– Я просто поставила себя на ваше место. Мне тоже хотелось бы, чтобы кто-то пришел мне на помощь.

– Вы такая добрая, госпожа! – воскликнула она, снова вытирая слезы. – Я верю, что вас послал сам Господь.

– Не плачь, мама, – попросил старший мальчик, который сам едва сдерживал слезы. – Госпожа очень добра, и мы, кажется, будем есть мясо.

Как матери чувствуют боль своих детей, так и дети чувствуют боль матери. Так устроено природой.

Официант вернулся спросить, какие блюда мы выбрали, а потом быстро пас обслужил. Дети были на седьмом небе от счастья. Они пытались, правда, без особого успеха, пользоваться вилками. Цыплят и картофель фри можно было есть руками, что они и делали, получив мое разрешение. Все наелись досыта.

После этого мы стали пить чай. Дети тихонько переговаривались, а я воспользовалась случаем, чтобы выспросить у Гании, что произошло с ней потом. Ее печальная история стала еще одним доказательством того, что мужской эгоизм неистребим. Между благом близких и своим собственным мужчины-мусульмане выберут скорее второе.

Лозунг «сначала женщины и дети» в Египте, судя по всему, никому не известен. Доказательства тому можно каждый день встретить на любой улице.

Женщина подробно рассказала о своем визите к «уставшему» от семейных обязанностей мужу. Дверь дома была закрыта, а ключ больше не подходил к замку. Она чувствовала себя выброшенной на улицу, словно отслужившая ветошь.

Она стучала в дверь до тех пор, пока муж наконец не соизволил выглянуть наружу. За его спиной стояла молодая девушка возраста его дочери. На ней была белая ночная рубашка. Все было ясно без слов.

– Я отрекаюсь от тебя, – сказал мужчина безразличным тоном. – Завтра можешь забрать все свои вещи и вещи детей. Ты больше не живешь в моем доме.

Четыре зловещих слова: я отрекаюсь от тебя! Этого достаточно, чтобы супруга и мать стала бездомной нищенкой. Ее боль я ощущала физически. Даже по прошествии времени она не утихает. Я взяла руки Гании в свои и попыталась смягчить ее боль, не имея власти заставить ее забыть о случившемся. Дети растерянно замолчали, внимательно наблюдая за нами. Самый младший громко расплакался, горюя вместе со своей матерью.

– Умоляю, успокойтесь! Думайте только о своих детях. Однажды все это станет лишь плохим воспоминанием.

– Здесь это реальность, и ничего никогда не изменится. Я женщина. Любой женщине трудно, что уж говорить о той, от которой отреклись. Другими словами, я теперь никто. После официального отречения я вернулась в дом родителей, где мне заявили: «До завтра ты должна найти решение». На следующий день, вечером, мои родители выставили нас всех на улицу.

Как такое может случиться в XXI веке, почему общество допускает подобную несправедливость?

– Я, забыв о своем достоинстве, снова пошла к нему, все еще надеясь, что он сжалится над детьми. И что вы думаете? Должно быть, у него камень вместо сердца, потому что он опять прогнал нас. С тех пор мы живем на улице. Весной и летом еще не так плохо. Худшее впереди. Зима… и неизвестность.

Будучи на грани нервного срыва, женщина снова расплакалась. Я не знала, как ее утешить. Я бы отдала половину того, что имела, чтобы ей помочь. Но половина от ничего – это очень мало.

– Послушайте меня, я обещаю сделать все, что в моей власти, чтобы помочь вам.

– Вы спустились с неба?

– Смеетесь? Я такая же женщина, как и вы, и мои дети познали те же мучения, что выпали и на вашу долю. Я встретила людей, которые мне помогли, и теперь моя очередь помочь – отдать то, что было дано мне.

– Здесь очень мало таких, кто сделал бы то, что вы делаете для нас. В этой стране закон на стороне сильного. На стороне богатого, на стороне мужчины. Моя сестра Сафия и ее дети находятся сейчас в лечебнице для душевнобольных, несмотря на то что сестра абсолютно здорова.

Женщина поведала историю сестры, которая настолько типична, что не стоит ее пересказывать. Она попала туда, потому что ее муж умер, и первая жена мужа выставила ее с детьми за двери сразу же после похорон. Отчаявшись, не зная, куда идти, она позвонила другу мужа, который пристроил ее в хоспис при больнице.

– Почему вы сами не идете туда жить?

Женщина стукнула себя по голове, не желая себе подобного, и сказала:

– Пусть эта ужасная участь минует вас, госпожа! Я никогда туда не пойду. Если бы вы увидели, что там происходит, вы бы поняли, почему я так говорю.

Что же скрывается за стенами этого приюта, где живут женщины и дети, чтобы не бродяжничать?

– Раз в месяц я навещаю сестру и ношу ей поесть. Моя нищета не сравнится с ее.

Проводив Ганию и детей до угла улицы, на которой они просили милостыню, я пошла в сторону пансиона. Хотя у меня было тяжело на сердце, я не опустила руки и сразу же принялась размышлять над тем, как помочь этой женщине и ее детям.

Вернувшись в пансион, я подумала о сестре Гании, оказавшейся в больнице. Нет, это не выход. Почему женщина, пребывая в здравом уме, была помещена в сумасшедший дом? Этой ночью я не могла уснуть и с нетерпением ждала рассвета.

«Не думай об этом, Самия. Спи. Утро вечера мудренее».

Я никак не могла успокоиться. Мне хотелось решить все сразу, я испытывала непреодолимое желание спасать мир, так как чувствовала себя обязанной обществу за свое собственное спасение. Стремление спасать других в благодарность за то, что когда-то спасли меня, теперь руководило мною. Именно в этом я видела смысл своей жизни.

Мне хотелось действовать без промедления, и я знала, что не успокоюсь, пока не найду решение проблемы.

Безумие как убежище

Наконец настало утро. Дрожа от возбуждения, я выпила кофе, спустилась в холл, вышла на улицу и остановила такси, чтобы отправиться в одно необычное место – хоспис, о котором мне говорила Гания. Таксисту, который меня любезно поприветствовал: «Welcome to Egypt»[8], я ответила на арабском, чтобы сразу пресечь любые попытки вытянуть лишние деньги из моего кошелька.

– В центральную городскую психиатрическую больницу, пожалуйста.

– В психиатрическую больницу? – переспросил он, не скрывая удивления. – Что понадобилось такой очаровательной иностранке, как вы, в этом зловещем месте?

Мрачные мысли и плохие предчувствия не оставляли меня. Что мне предстоит узнать о женщинах, оказавшихся на самом дне и нашедших убежище в месте, от которого нормальные люди стараются держаться подальше? Они попали туда только по одной причине – их лишили средств существования.

Всхлипывания таксиста вернули меня к реальности.

– Что произошло, мсье?

– У меня горе. Моя мать серьезно больна, и я кровь из носу до вечера должен достать ей лекарства, которые стоят очень дорого, – пояснил он, вытирая слезы.

Я сразу поняла, что это притворство имеет вполне очевидную цель: разжалобить меня и заставить раскошелиться. Много ловушек подстерегает иностранцев, приехавших в эту страну.

– Я дам вам столько, сколько смогу.

– И сколько же? – спросил он, смутившись.

– Двадцать фунтов плюс плата за проезд.

– Двадцать фунтов! Но мне нужна, по меньшей мере, тысяча, госпожа. Это лекарство стоит больших денег, и если мать его не получит, то может умереть.

– Не хотите – как хотите. Больше я не могу себе позволить.

– Хорошо, хорошо, я возьму, – затараторил он с таким разочарованным видом, что мне даже стало жаль его. – А вот мы и приехали.

– Возьмите деньги, которые я вам обещала. И желаю вашей матери выздороветь.

Притворщики есть везде. Хорошо, что я научилась их различать. Иначе слезы этого человека разжалобили бы меня и, конечно же, я отдала бы последнее.

Оглядевшись, я увидела то, от чего все старались держаться подальше. Здание выглядело, как настоящая тюрьма. Двое полицейских охраняли вход. Перешептываясь, они рассматривали меня, в то время как я делала вид, что не замечаю этого. Когда я подошла ближе, один из них поздоровался со мной по-английски.

– Добрый день. Я говорю по-арабски. Я хотела бы посетить Сафито ель Омари.

Полицейские внимательно посмотрели на меня, после чего один из них спросил;

– У вас есть удостоверение личности?

Я достала паспорт, и оба стража стали внимательно его изучать.

– Значит, вы из Канады, – заключил один из них, но потом напрягся, прочитав сведения о моем происхождении. И что понадобилось очаровательной канадке в таком месте, как это? Вы ведь знаете, что это за учреждение?

– Конечно. Это психиатрическая больница, такие есть в любой стране.

– Ив Канаде тоже?

– Разумеется.

– Наверняка у вас они не такие, как здесь, – заметил он, вздыхая и выразительно глядя на коллегу.

Вернув паспорт и попросив меня подождать, полицейский прошел в кабинку, очевидно чтобы позвонить. Я думаю, что он сообщал начальству о моем приходе. Через несколько минут он вернулся.

– Вот ваш пропуск, но будьте очень осторожны. Медсестра будет вас сопровождать все время, пока вы находитесь здесь. Таков приказ моего начальства.

С пропуском в руке я направилась в сторону дверей, а войдя, увидела полную женщину в белом халате – обязанную меня сопровождать медсестру. Она подошла ко мне и спросила, широко улыбаясь:

– Вы та женщина, которая приехала из Канады?

– Добрый день. Это и в самом деле я.

– Мадам, я хочу вас попросить идти рядом со мной и не позволять другим подходить к вам слишком близко.

– А почему?

– Потому что это может быть опасно. Здешние обитатели не привыкли видеть таких женщин, как вы, тем более иностранок.

Место мне показалось зловещим, и я ощутила некоторый страх. Грязные стены производили весьма отталкивающее впечатление. Мы шли по длинному коридору, и до меня стали доноситься стоны женщин и плач детей.

– Не подходите близко к дверям, – предупредила медсестра. – Не хотелось бы, чтобы с вами что-то произошло.

Прежде чем впустить меня в общий зал, она позвала подкрепление. Еще две медсестры присоединились к нам.

– Идите за нами, пожалуйста.

Я слушала инструкции медсестры и, несмотря на дурацкую привычку то и дело задавать вопросы, безропотно выполняла все команды.

Медсестра открыла двери, и моему взгляду открылась жуткая картина. И это еще слабо сказано. В грязном помещении со спертым воздухом, как животные в плохо убранном хлеву, находились женщины и дети – угнетенные, лишенные всякой надежды.

Мне не хватило бы слов, чтобы выразить негодование, которое все росло во мне. Однако я должна была оставаться спокойной, так как боялась, что медсестры, уловив мое состояние, выставят меня отсюда в тот же миг.

«Спрячь свои совершенно неуместные эмоции и держи себя в руках, Самия. Иначе ты находишься в этом месте в первый и последний раз».

– Сафия, подойди, – велела медсестра женщине, лежащей на полу вместе с двумя детьми.

Удивившись, женщина поднялась, продолжая держать ребенка, который сосал грудь. Ее взгляд, направленный на меня, был прямым и открытым. Приблизились и другие обитательницы палаты. Одна из женщин принялась пристально меня рассматривать и трогать мои волосы. Медсестра оттолкнула ее и велела держаться подальше.

Сафия спросила меня, кто я такая и чего от нее хочу. Я объяснила, что пришла от ее сестры, чтобы узнать, в чем нуждаются она и ее дети.

– Повезло Сафии! Бог ее любит! – выкрикивали ее подруги по несчастью.

– Я даже не знаю, что вам сказать, госпожа, как вас благодарить за то, что вы пришли сюда. Чего бы мне хотелось, так это поесть мяса. И еще нужны одеяла, чтобы укрываться, когда мы спим.

Сафия опустила глаза в ожидании моего ответа. Тяжело было смотреть на нее, как и на других женщин с их многочисленными детьми – узников этого заведения, которое никак нельзя было назвать домом. В помещении царил ужасный беспорядок и сильно воняло потом. Женщины и дети лежали прямо на полу на тонких подстилках, не имея ничего другого, чтобы укрыться, кроме старых рваных одеял. Как можно было позволить, чтобы эти люди жили в таких кошмарных условиях, словно животные? Чем они провинились? Тем, что от них отреклись, что их бросили, разлюбили?

– Сколько человек живет вместе с вами? – спросила я, взяв себя в руки.

– Пятнадцать взрослых и тридцать шесть детей, – ответила Сафия.

– Вы что, можете принести еды для всех? – спросила молодая женщина, которая также кормила грудью ребенка.

– С Божьей помощью я постараюсь накормить всех вас.

Я чувствовала, что становлюсь на тернистый путь. Во что я опять впуталась? Хотелось просто бежать отсюда, сверкая пятками. Неплохая мысль – изменить мир, но для этого нужны средства. Много средств. Неужели только я одна испытывала страстное желание сделать мир более справедливым, в котором одни люди не страдали бы от действий и решений других людей? С другой стороны, толчком для всех кардинальных изменений зачастую служила всего лишь мечта.

Суровая реальность вырвала меня из бесполезных мечтаний. Чтобы не упасть в обморок от этой удручающей картины, я отвернулась и спросила медсестру:

– К кому мне обратиться, чтобы мне помогли купить еду для всех этих людей?

– Вы отдаете себе отчет, сколько это будет стоить? – удивленно спросила медсестра. – Не меньше двухсот фунтов[9].

– Пусть так, но сегодня они лягут спать сытыми.

Женщины стали посматривать друг на друга с улыбками на губах. Я была счастлива видеть их улыбающимися при простом слове «еда» и думала о том, какая пропасть лежит между нами. В нашем хорошо организованном обществе необходимо много всего, чтобы нас удовлетворить. У нас есть материальные и духовные блага, в том числе и любовь, но мы так редко бываем довольны миром!

– Возьмите, вот двести пятьдесят фунтов. Пошлите кого-нибудь за мясом и рисом.

Медсестра позвала еще одного работника и дала ему соответствующие указания. Большинство детей сгрудились в углу помещения. Женщины начали перешептываться. Сафия подошла ко мне и спросила:

– Откуда вы знаете мою сестру?

– Мы познакомились на улице. Когда я заговорила с ней, она рассказала мне обо всем, что с вами обеими приключилось.

– Моя дорогая Гания! До сих пор не понимаю, как она умудряется выжить со своими детьми на улице. По крайней мере, здесь есть крыша над головой.

– Знаете, Сафия, ваша сестра предпочитает улицу этому месту. У нее другое отношение к этому.

– Мы так были счастливы когда-то! Если бы не дети, я бы уже давно наложила на себя руки. На что мы можем надеяться в этой жизни? Скажите мне!

Сафия заплакала. Дети окружили мать, словно желая защитить ее. Я была безоружна перед таким отчаянием, а моих возможностей хватало только на то, чтобы накормить их и ненадолго осушить их слезы. И все.

Когда служащий вернулся, нагруженный пакетами с провизией, все, словно по волшебству, преобразились. Запах и вид пищи просветлил лица женщин и детей. Темная комната со спертым воздухом теперь казалась менее мрачной.

Все поспешили к поставленным на пол пакетам. Женщины и дети толкались и даже дрались, чтобы взять немного еды, подбирали крошки с пола. Я никогда не присутствовала при таком столпотворении. Инстинкт выживания руководил этими оголодавшими людьми.

Быстро взяв порцию побольше, Сафия направилась в угол, чтобы спокойно поесть и накормить детей.

– Видите, что происходит, когда им дают хорошую еду! – с упреком произнесла медсестра. – Теперь тут придется делать уборку. Не надо их баловать.

– Вы считаете нормальным, что женщины живут в этом так называемом приюте, как животные, только потому, что от них отреклись? – выкрикнула я в лицо медсестре.

Она горела желанием осадить меня, но боялась моего гнева и предпочла промолчать.

– Послезавтра я вернусь с одеялами, – сказала я, направляясь к выходу. – И с едой.

Разнервничавшись, я совсем забыла про Сафию. Задержавшись на пороге, я обернулась.

– До свидания, Сафия. Что передать вашей сестре?

– Поблагодарите ее за то, что послала вас и обнимите ее. Я так по ней соскучилась!

– Я передам. Берегите себя и детей. До свидания.

За своей спиной я оставила такую же печальную картину, какой она была в момент моего появления. Только теперь в помещении добавилось беспорядка, пол был замусорен, а все женщины вместе с детьми продолжали утолять голод, рассевшись по углам.

Когда я уходила, работники учреждения смотрели на меня с любопытством, раздумывая, кто я такая. Наверное, думали, что я богатая иностранка, которая не знает, на что потратить деньги. Прийти на помощь другим, особенно этим отверженным, опозоренным женщинам, казалось чем-то неестественным.

Но разве ислам не учит нас прямо противоположному, а именно помогать несчастным – женщинам, вдовам, отверженным и обездоленным? Равно как и сиротам. Сегодня все происходит так, словно у общества ампутировали сочувствие, а вместо него пришили эгоизм. Мужчины нее решают, а чтобы успокоить совесть, ссылаются на религию, якобы диктующую им порой жестокие поступки.

Другими словами, они нанимают Бога в качестве ответственного за их собственный эгоизм, беззаботность и жестокость.

Голова гудела, я чувствовала настоятельную потребность принять ванну и отдохнуть. На улицу я вышла, не оборачиваясь. Такси, на котором я приехала, все еще стояло напротив. Я забралась на сиденье. Вид оживленных базаров и шумных улиц немного привел меня в чувство.

– Как прошел ваш визит? – справился водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида.

– Спасибо, хорошо. Кстати, а где я могла бы купить недорого тридцать одеял?

– Хотите согреть всю страну? – спросил он со смешком.

– Вы знаете, сколько это могло бы стоить?

– Довольно много. Здесь все стоит дорого. Три или четыре тысячи фунтов[10], наверное.

Едва оказавшись в Египте, я уже начала ощущать нехватку денег. Сделав эту покупку, я не смогу потратить на себя ни единого гроша.

Понятно, что, пройдя через многочисленные трудности, я научилась экономить и даже стала виртуозом выживания. «Делай то, что нужно сегодня, а завтра будет новый день» – таков был мой девиз. Я верила в провидение и знала, что Господь не оставит меня. Моя единственная проблема состояла в том, что я забывала об опасности, когда меня звали па помощь.

Надо полагать, что я стала упрямее, потому что больше не обращала внимания на доводы разума, а слушала только свое сердце.

Торги с сатаной

Вернувшись в пансион, я медленно поднялась по ступенькам. Я так была расстроена увиденным, что даже не навестила Ганию, чтобы передать ей привет от сестры. Я договорилась с таксистом, чтобы на следующий день он заехал за мной и отвез меня в торговый центр, где можно будет выбрать одеяла. А по пути я собиралась повидать Ганию.

Лежа на кровати, я, чтобы отвлечься от всяких идей, то и дело приходящих мне в гол оку, представляла своих сыновей в компании с отцом, развлекающимися на пляже или общающимися с бабушкой и дедушкой, родителями Хусейна. Они открывали для себя новый мир, который, как-никак, составлял часть их культурного наследия.

Я очень по ним скучала. Мои старшие девочки тоже, должно быть, скучали по мне. Мы редко разлучались. Но в Монреале было еще очень рано, чтобы им звонить. Ощутив приступ тоски, я гадала, чем они там занимаются без меня.

Яркие образы детей, наполнившие меня нежностью, были мне ниспосланы свыше, наверное, специально, чтобы я отвлеклась от мыслей об этих потерянных женщинах с такими печальными лицами и их голодных детях.

Надо было найти способ, как хотя бы немного им помочь. Несмотря на недостаток денег, я не должна была сидеть сложа руки. Кто знает, может, именно мои усилия заставят их иначе посмотреть на свою жизнь, открыть для себя новый путь, по которому они смогут идти с достоинством.

Это занятие полностью поглотило меня. Само собой разумеется, все мои планы по осмотру достопримечательностей развеялись, словно дым. Единственное, что я смогла позволить себе, – это трехчасовая прогулка на фелюге по Нилу ночью, в один из первых дней моего пребывания в Египте.

Эта была не прогулка, а песня, которая заставила меня по-другому взглянуть на Египет, увидеть его шарм, о чем я грезила раньше. Каким прекрасным, каким волшебным был Нил под звездным небом! В темных водах реки отражались огни ночного города. Мне казалось, что я вишу в пространстве. Представьте себе, что вы знакомитесь с кем-то в баре или на дискотеке, когда тусклое освещение не позволяет рассмотреть всех деталей, которые на следующий день откроются вам при дневном свете. Так и эта ночь спрятала от меня грязно-серый городской пейзаж и нищету. Я поняла, что Каир – это двуликий город, его ночной облик сильно отличался от того облика, который он принимал днем.

Не было ничего странного в том, что меня больше интересовала жизнь моих современниц, а не музеи и памятники архитектуры. Устроившись на террасе кафе, я могла часами наблюдать за женщинами, которые торговали на улицах.

Во время своего первого посещения Египта я так нигде и не побывала дальше Каира, занявшись разработкой вариантов реализации своего проекта.

Свободных денег, которые можно было потратить немедленно, у меня не было, но я могла позвонить своему издателю и попросить аванс за использование моих авторских прав. Во-вторых, зная чувствительность и великодушие моей старшей дочери Норы, я была уверена, что она тоже не упустит случая прийти на помощь обездоленным. Моя дочь относится к тем немногим людям, которые просто не могут не помогать другим.

Благодаря моему издателю и Норе я получила две тысячи канадских долларов, что было очень даже неплохо. Таким образом, я теперь могла купить одеяла.

Накануне, не в состоянии заснуть, я волновалась все больше и больше, предвкушая, с каким удовольствием нанесу бальзам на раны этих бедных женщин. Скорей бы наступило утро, чтобы я смогла, наконец, действовать!

Усталость в конце концов взяла верх, и я заснула на пару часов перед самым рассветом. Рывком вскочив с кровати, я мигом собралась и вызвала по телефону такси.

– Вы сегодня очень рано, дорогая госпожа!

– Мне надо сделать покупки и сразу же поехать в больницу.

– Хочется верить, что этот подарок принесет пользу.

– А как же! Они ведь спят без одеял, а ночи в это время года прохладные.

– Я отвезу вас, госпожа. Господь, сделай так, чтобы было больше таких людей, как вы!

В такси я опять стала анализировать принятые ночью решения. На самом деле я не хотела ограничиться покупкой одеял. Но что именно мне нужно сделать и, самое главное, каким образом?

«Тебе еще многое предстоит сделать, Самия, но пока купи одеяла. Пусть это будет началом. А потом ты поймешь, как поступать».

Одеяла были оплачены, получены и доставлены в больницу на грузовике. Никогда не забуду, какой восторг и благодарность излучали глаза каждой женщины, каждого ребенка. Я была довольна, даже счастлива. Такое удовлетворение мне не смогла бы принести никакая покупка лично для себя, пусть даже давно желаемая.

Я не переживала, что из-за этого поступка останусь без денег. Пустой кошелек – это самая меньшая из моих забот. Главное, что я сделала этих женщин счастливее. Моя радость, однако, длилась недолго. Два дня спустя, когда я снова навестила их, то увидела, что от одеял не осталось и клочка. Мои негодующие вопросы ничего не дали: и персонал, и пансионерки, в том числе и Сафия, молчали как рыбы. Я была уверена, что все они были в курсе произошедшего, но просто боялись говорить. Я сердилась, настаивала, но куда исчезли одеяла, так и не смогла узнать.

У меня было ощущение, что земля уходит из-под ног, мои иллюзии растаяли, как снег под солнцем. Я так старалась сделать что-то полезное, а результат оказался нулевым.

С тяжестью на сердце я покинула больницу. Зачем пытаться поддерживать этих женщин, если люди без стыда и совести тут же грабят их, стоит только шагнуть за порог? Но, несмотря на охватившее меня разочарование, я должна была навестить Ганию, чтобы обо всем ей рассказать.

Прибыв на место, где Гания обычно просила милостыню, я увидела ее тихо разговаривающей с полицейским, который крепко сжимал ее руку. Он взял у нее деньги, не моргнув глазом положил их в свой карман и только после этого отпустил женщину. До меня донеслись его угрожающие слова:

– В следующий раз дашь больше, если хочешь сохранить это место.

Я подошла ближе.

– Почему ты даешь ему деньги, Гания?

– Потому что они все продажные, – сказала она, презрительно посмотрев вслед блюстителю порядка. – Если я хочу просить милостыню, должна платить.

Я пристально посмотрела на этого аморального человека. Так хотелось прыгнуть на него и вцепиться зубами в его горло! Улыбаясь, он выдержал мой взгляд. Он был чем-то похож на змею. Обе сестры остались сегодня не солоно хлебавши, невзирая на все мои усилия.

Почему после плохого часто опять случается плохое? Я рассказала Гании, что произошло в больнице, но она этому не удивилась. Новые одеяла были огромным искушением не только для персонала больницы, но и для начальства. Все воровали без зазрения совести. Гания ясно дала мне понять, что история с одеялами никого в этой стране не возмутит. То, что женщины годами спят на холодной земле, не могло быть поводом для волнений. Они ведь не жалуются.

Оцепенев, я переживала свое фиаско. Я не знала, что делать дальше. Каждый за себя и только Бог за всех – эту присказку придумали равнодушные люди.

– Что будет с вами обеими? Скажи мне, Гания!

– Не беспокойтесь за нас, госпожа Самия. С нами Господь. Он знает, что делать и когда.

Эта фраза свидетельствовала о слепой вере, парализующей волю этих женщин. Только и слышишь: «Провидение! Провидение!» Каждая получает только то, что заслуживает! Но разве эти женщины заслужили такое ужасное наказание – жить в нищете на улице до конца своих дней?

Куда бы я ни пошла, везде наблюдала картины дискриминации по половому признаку. Страдали только женщины и их дети. На женщин, от которых отреклись, ложилась несмываемая печать позора. Все это противоречило здравому смыслу.

Денег, чтобы пытаться и дальше помогать Гании и Сафии, у меня больше не было, нужно было возвращаться домой. Там я, по крайней мере, не буду видеть эти ужасные сцены. Однако мысль вернуться сюда уже зрела в моем мозгу. В глубине души я знала, что не буду сидеть сложа руки, и обещала себе не оставлять этих женщин, а попытаться указать им путь к лучшему будущему, чего бы это мне ни стоило.

* * *

За день до моего возвращения в Канаду Нора позвонила мне и загадочно произнесла:

– Мама, дома тебя ждет большой сюрприз.

Я не смогла умерить свое любопытство и я попыталась ее разговорить. Однако провести Нору было невозможно.

– Этот сюрприз заставит тебя забыть об усталости. Ты должна быстрее сама все увидеть.

– Ты сделала новый декор в моей комнате?

– Гораздо лучше, – рассмеялась Нора.

– Ты нашла спрятанный клад, и мы теперь богачи?

– О, я тебя знаю: ты хочешь выпытать у меня правду, но я все равно ничего тебе не скажу.

Я хотела как можно скорее вернуться в Канаду. Обещанный сюрприз, и, самое главное, предвкушение счастья от встречи с родными заставили меня отложить свои благотворительные проекты. Однако я знала, что это ненадолго.

Возникший из прошлого

Дети с нетерпением ожидали моего возвращения. Я тоже была рада увидеть семью. Какое это счастье – снова воссоединиться со своими детьми!

Когда я вошла в наше жилище, там стояла неестественная тишина. Внезапно я увидела, как с кресла поднимается высокий, широкоплечий молодой человек, черты лица которого показались мне знакомыми…

Амир! Неужели это возможно?

Амир – мой выросший вдали от меня сын, которого я выносила и которого отняли у меня сразу же после рождения. Мой сын, никогда не считавший меня настоящей матерью, скорее, просто существом, произведшим его на свет. Ему говорили, что я тогда была слишком молодой и безответственной. Мой сын, которого я так мало носила на руках, все это время сторонился меня, считая, что я наотрез отказалась воспитывать его. Я обожала Амира, тогда как он, совсем юный, предал меня и своих сестер.

В течение долгих лет разлуки я разрывалась между любовью и ненавистью к сыну. Но и он, конечно же, страдал, осмыслив свои поступки.

Растерявшись, я одновременно хотела и сильно прижать его к себе, и оттолкнуть, чтобы он понял, какую сильную боль причинил мне.

Время словно остановилось. Я стояла, не двигаясь, подняв руку ко рту, с мокрыми от слез глазами. Смущенный не меньше моего, Амир тоже не знал, что делать и говорить. Его покрасневшие глаза свидетельствовали о пролитых недавно слезах.

Мое рыдание разорвало тишину и было красноречивее всяких слов. Амир сделал шаг навстречу, и я, широко раскрыв руки, заключила его в объятия. Только когда мы прижались друг к другу, слова смогли пробиться сквозь стену эмоций.

– Почему, Амир, почему? – не переставала повторять я.

Он плакал и сквозь слезы говорил, не останавливаясь:

– Прости меня, я не знал. Нора мне все рассказала. Прости меня. Все эти годы меня обманывали. Я думал, ты не хочешь меня, ты не любишь меня, а любишь только своих дочерей. Прости меня, мама…

Никогда еще Амир не называл меня мамой. Так он обращался к другой, приемной матери. Моей матери. Теперь он то и дело называл так меня.

Время и расстояние сгладили печаль. Когда моя мать украла его у меня, я была настолько потрясена, что это оставило неизгладимый след в моем сознании. Мне казалось, что я родила не сына, а младшего брата, который только и ждал малейшей ошибки с моей стороны, чтобы окончательно отвернуться от меня. Лишь представляя, что родила собственного брата, я могла как-то объяснить себе реальное положение вещей.

Был он виноват передо мной или нет, главное, что в тот момент он стоял рядом, а я могла прижимать его к себе и плакать, раздираемая противоречивыми чувствами. Любые слова были лишними в такой ситуации. Должна ли я была рассказать ему всю правду о том, что происходило в нашей семье? Или ничего не объяснять и обиженно замкнуться?

Чья это была вина? Только его или нас обоих? Ведь без моей помощи он не смог в одиночку противостоять мерзости и жестокости. К тому же тогда он был всего лишь ребенком. Моим родителям не составляло труда манипулировать им. А я, разве я пыталась приблизить его к себе?

Но к чему теперь ворошить принесшее столько страданий прошлое? Что сделано, то сделано, и теперь надо было попытаться наверстать упущенное и сблизится с сыном. Меня охватила такая нежность, что все плохое растаяло, словно дым.

Амир провел с нами почти две недели. Когда мы выходили на улицу, знакомые принимали его за моего приятеля, что не могло не вызывать у нас смех. Он также познакомился с тремя своими братьями, к которым сразу стал относиться покровительственно, скорее как отец, а не как брат.

Словом, мы наслаждались обществом друг друга, осторожно избегая скользких тем, чтобы снова не увязнуть в прошлом. Амир сожалел о том, что свято поверил, будто его мать бросила его ради двух своих дочерей. Именно поэтому он отказался нам помогать, когда мы втроем были заперты в кладовой, стали узниками моих родителей. Тогда мой родной сын приносил нам скудный арестантский паек и без душевного трепета закрывал за собой двери на замок. Я хотела поговорить с ним, убедить его помочь нам, но он только смеялся мне в лицо, получая наслаждение от вида наших страданий. Он упрямо отказывался нам помогать, испытывая, как я думаю, чувство превосходства. Неудивительно, ведь с самого раннего детства ему вдалбливали в голову, что настоящая мать та, которая воспитывает, а не та, которая произвела на свеч-. Этот урок он усвоил хорошо.

Теперь, живя вдали от моих родителей, он пересмотрел навязанные ему взгляды.

– Сегодня я все вижу по-другому, – уверял он меня.

Удивительно то, что, став взрослым, Амир занял очень важное место в моем сердце. То, что моего сына оторвали от меня вскоре после появления на свет, стало, без сомнения, самым горьким из всех моих испытаний.

Амир был выше и крепче своего отца. Между ними было мало общего. Я не могла не думать, содрогаясь от страха, что он может унаследовать его характер, пусть даже толику его жестокости.

Еще один вопрос беспокоил меня: читал ли он наши с Норой книги?

Меня до сих пор посещают сомнения и мрачные мысли, от которых мне тяжело избавиться, но, как бы то ни было, Амир – мой сын. Никто не может ничего изменить, так как он часть моей плоти и крови.

«Амир, я тебя люблю. Я надеюсь, что ты никогда не почувствуешь ту боль, которая раздирала мое сердце в течение долгих лет разлуки с тобой».

Сегодня моему сыну двадцать восемь лет, он живет припеваючи и работает в Париже. Он счастлив, и его совесть спокойна. Моя тоже.

После его отъезда я снова вернулась к мучавшей меня проблеме: Египет и нищета тех, кого я теперь называю «покинутые на Земле».

Часть третья ДЕЙСТВИЕ

Пребывающие в нищете

Я занялась повседневными домашними делами, но это не мешало мне вспоминать о Сафии, Гании и прочих обездоленных женщинах, дети которых ложатся спать голодными. О всех тех, кто вынужден вымаливать милостыню на каирских улицах, ночевать под открытым небом или ютиться в ночлежках.

Бедность и неухоженность Египта совершенно не отразились на его невероятной для меня привлекательности. Мои слова могут показаться странными, если не сказать лживыми, но я утверждаю, что пребывание в этой стране усилило во мне ощущение свободы. Ведь именно в Египет я поехала совсем одна, в первый раз ни у кого не спрашивая разрешения. И именно там я почувствовала себя необходимой кому-то. Мне казалось, что все покинутые женщины на грязных улицах этой страны нуждаются во мне.

Несмотря на царящие там несправедливость и угнетение слабых, я полюбила как саму страну, так и ее отверженных женщин. К моменту написания этой книги я уже несколько раз побывала там. Когда я, оказавшись в Египте в первый раз, каталась на фелюге по Нилу, лодочник рассказал мне поверье: сделав даже маленький глоток нильской воды, всю жизнь будешь хотеть вернуться в эту страну. Разумеется, я не поверила ему. Но шутки ради сделала глоток. Я не знаю, совпадение это или нет, но с тех пор меня тянуло туда, и я езжу в Египет так часто, как могу.

Корни связывают меня с тремя странами, расположенными на трех континентах. Франция – моя родина; в Квебеке мое желание и стремление к свободе воплотились в жизнь; Алжир – свидетель черной полосы моей жизни с нечастыми светлыми вкраплениями. Но у меня нет никакого желания снова побывать в Алжире, и, кто знает, может, поэтому я так очарована Египтом. Теперь эта страна олицетворяет мою связь с арабской культурой. Пожалуй, это самое правдоподобное объяснение такой привязанности.

* * *

Совершив свой первый вояж в страну грез и испытав там новое разочарование, я детально описала Норе и Мелиссе, в какой нищете там живут люди. Настало время закатать рукава и действовать. Моим первым шагом должна была стать встреча с Манон, моим финансовым консультантом. Я собиралась поделиться с ней своей идеей, как помочь хотя бы некоторым каирским женщинам.

Я отправилась в банк без предварительной договоренности и заранее настраивала себя на то, что придется побороться. Манон любезно согласилась меня принять. «Хоть бы все прошло хорошо и они согласились выдать мне столь желаемый кредит!» Задача была трудной. У меня не было никакого залогового имущества, а значит, шансы получить деньги были мизерными. Манон вышла навстречу и протянула мне руку.

– Добрый день, Самия.

– Рада вас видеть, Манон.

Я проследовала за ней в ее кабинет, скрестив пальцы на удачу и моля Бога о чуде.

– Что я могу для вас сделать?

Очень хороший вопрос. «Долой робость, Самия! Настало время произнести слова, которые ты не раз повторяла вчера вечером». Я глубоко вдохнула и почти на одном дыхании выдала смахивающую на молитву тираду:

– Я не хочу просить об одолжении. Мои средства ограничены, но я хочу реализовать один замечательный проект в Египте. Однако для этого мне необходимо несколько десятков тысяч долларов.

– Это очень большая сумма, Самия, и вы это знаете. Какие вы можете дать гарантии? Что касается меня, то я бы выдала вам эту сумму немедленно. Но мое начальство не одобрит выдачу кредита без веских оснований. У вас есть имущество или ценные бумаги?

Ничего такого у меня не было, за исключением почти обнуленного банковского счета, средства с которого ушли на поездку в Египет, но на вопрос я ответила, стараясь казаться уверенной в своих силах деловой женщиной.

– Единственная вещь, которую я могу предоставить в качестве залога, – это авторские права, которые снова будут мне принадлежать в ноябре. Обещаю погасить всю суму вовремя и не пропускать ни единого платежа. Этот проект очень важен для меня, и я во что бы то ни стало обязана его реализовать.

– Надо подумать. Для начала вам необходимо получить подтверждение вашего издательства, что стоимость прав хотя бы эквивалентна сумме кредита.

– Я получу их ответ через два-три дня.

– Со своей стороны, обещаю обсудить вашу просьбу с моим начальством. Мы пригласим вас на днях. С документом от вашего издателя, разумеется.

Исполненная надежды, я вышла из банка. Я надеялась на эту молодую здравомыслящую женщину. Мне казалось, что она прочитала мои мысли о том, что Гания и Сафия не должны быть брошены на произвол судьбы, не должны побираться на улицах или прозябать в похожем на хлев приюте.

Три дня спустя мою просьбу удовлетворили. Какая удача! Не в силах справиться с возбуждением, я порхала, словно бабочка, которая не может усидеть на одном стебельке.

Идя за займом в банк, я чувствовала себя способной приносить пользу людям. Я понимала, что усугубляю свое финансовое положение, но мои проблемы могли и подождать. Жизнь научила меня одной вещи: какой бы нечастной я себе не казалась, всегда рядом есть кто-то несчастнее меня. На свете нашлось бы много женщин, для которых я была воплощением везения. Теперь настала моя очередь протянуть руку помощи другим.

Войдя в кабинет Манон, я кинулась ей на шею и увидела, что в ее глазах сверкнули лучики радости, когда она протянула мне анкеты, которые нужно было заполнить, Я была тронута до слез. Мои руки дрожали, когда я подписывала бумаги. Выйдя из банка, я чувствовала, что делаю что-то очень важное, очень значительное.

Пока все шло по плану. Я позвонила в Египет господину Ахмеду, моему поверенному. Деньги жгли мне руки. Я так хотела поехать в Каир, чтобы все делать и решать самостоятельно, но в данной ситуации не могла себе позволить тратить средства на поездку.

Ничего страшного не произойдет, если я буду контролировать ситуацию по телефону. Господин Ахмед часто звонил, чтобы ставить меня в известность, как идут переговоры, пока все документы не были оформлены должным образом.

Сафия, Гания и их восемь детей вскоре обретут крышу над головой. Даже больше: у них будет квартира, которую по доверенности передаст им Ахмед.

Но перед тем как передать им жилье, поверенному пришлось немало постараться, чтобы убедить Сафию, у которой выработался страх перед внешним миром, покинуть больницу. Ахмед обещал устроить сестрам сюрприз, уверял, что они позабудут о своих лишениях и мытарствах.

Собрав сестер вместе, Ахмед связался со мной в их присутствии, чтобы я могла сама сообщить им новость. Трудно описать, как радовались женщины. Я слышала в телефонной трубке их плачь, удивленные возгласы, почти бессвязную речь, словом, их переполняли эмоции, которые я ощутила даже через океан. В тот момент я испытала истинное удовлетворение.

Конечно, моя мечта сделать то же для всех тех женщин, кого я встретила на улице, оставалась недостижимой. Но я, по крайней мере, спасла двух из них. Через несколько дней Гания, Сафия и их дети уже жили в собственной квартире. У меня еще оставалось немного денег, и часть их я переслала Ахмеду, чтобы он купил для женщин подержанную мебель.

* * *

Два месяца спустя я снова отправилась в Египет. Опять была ночь, и опять отражающиеся в нильской воде огоньки заставляли меня трепетать от восхищения. Вид центра города и островов Рода и Джезира был так красив, что мог смягчить даже самые загрубевшие души.

В первый же вечер господин Ахмед повел меня в гости к Гании и Сафии, в их новое жилье. Меня ждали распростертые объятия и нескончаемые слова благодарности.

Я с трудом узнавала этих двух женщин. Они поправились, а на их бледных щеках снова цвел румянец. Дома были только самые младшие дети, а старшие, как оказалось, просили милостыню на улице.

Гания рассказала мне, что, узнав о квартире, ее бывший муж захотел взять ее обратно. Не сестра, чувствуя подвох, посоветовала ей не слишком верить его посулам и вообще не смотреть в его сторону.

– Будь осторожна, Гания, не попадай больше в ловушку, – предостерегла я ее. – И потом, никогда не забывай, что это квартира твоя и Сафии. Тут нет места для твоего экс-супруга, который опять хочет тебя использовать. Я думаю, что вам и вашим детям есть чем заняться. А я не могу быть постоянно рядом. Все, чего я хочу, – это чтобы вы были счастливы и сделали счастливыми своих детей.

Выходя из квартиры Гании и Сафии, я, вздыхая, мечтала о том времени, когда проблемы всех таких бесприютных женщин будут решены.

Терроризм: от частного к общему

Вскоре после этих событий, идя по улице, я увидела картину, от которой моя радость мгновенно улетучилась. Меня догоняла женщина, протягивая мне пакет с бумажными салфетками, которые она хотела мне продать. На руках у нее был младенец, а еще двое детей держались за ее юбку.

Я дала ей немного мелочи.

– Пусть благословит тебя Господь, сестра. Пусть Он всегда защищает тебя.

– Спасибо. Да будут благословенными твои молитвы. Мне в самом деле нужна помощь Господа.

Чуть дальше я увидела еще одну женщину, сидевшую под деревом. Ее дети лежали на земле, кое-как прикрытые ее накидкой.

Приблизившись к ней, я спросила, не голодна ли она. Она рассказала, что ее дети заснули на пустой желудок.

– Спать – это значит забыть все заботы. Как бы мне хотелось заснуть и больше не просыпаться! Но кто тогда позаботится о троих моих детях? Мы живем на улице почти год. Я теперь не понимаю, что значит быть нормальной женщиной.

– Почему вы на улице?

– Я посвятила двенадцать лет жизни недоброму человеку, который жестоко относился к моим детям. В конце концов мы все оказались на улице. Все вокруг твердили: «Подумай о детях, поддержи мужа. У тебя нет выбора. Что ты можешь без него?» Я слушалась, терпеливо сносила все побои и унижения. Но однажды мое терпение кончилось и я ушла из дома. Он заявил в полицию, и меня арестовали, обвинив в невыполнении семейных обязанностей. Я провела месяц в тюрьме, а когда вышла, он не захотел принять меня в дом. Через несколько дней он снова женился. Вот, собственно, и все.

Я протянула ей банкноту в двадцать египетских фунтов.

– Да благословит тебя Господь! Желаю тебе от всего сердца справиться с трудностями.

На обратном пути я размышляла над тем, почему в мире столько зла. Что делать всем этим женщинам? Конкурировать друг с другом в надежде заработать на кусок хлеба? Такая же нищета ждет и их детей. С моей точки зрения, нет более безнадежного отчаяния, чем отчаянье матери, которая лишена возможности накормить своего ребенка. Мне это тоже знакомо.

Законы, регламентирующие чуть ли не каждый наш шаг, защищают ли они нас, женщин? Нет, они дают нам право лишь на то, что позволяют нам мужчины, на то, что самим им претит. Слишком много женщин из арабо-мусульманского мира все еще обязаны соглашаться на навязанный родителями брак. Особенно это распространено в провинции, в сельскохозяйственных районах, где много безграмотных женщин, которыми гораздо легче манипулировать.

Подавляющее большинство страдалиц сносят каждодневную жестокость со стороны мужей молча, потому что говорить об этом – табу. Даже факты избиений женщина предпочитает утаивать, так как знает, что вину за наносимые мужем побои родственники все равно переложат на нее, и ей будет еще хуже. Подобную несправедливость я испытала на себе.

Причиняемое мужем насилие не считается предосудительным, право на него муж получает в момент заключения брака. Считается, что это из сферы интимных отношений между супругами, куда никто из посторонних не имеет права вмешиваться, даже правоохранители. Хорош интим! Мне вспоминается теперешний президент Ирана Махмуд Ахмадинежад, который часто вносит поправки в семейное законодательство, в том числе подтверждая право мужей насиловать жен, оставаясь совершенно безнаказанными!

Это значит, что для женщины не существует никакого выхода. А если она убежит к родителям, не выдержав жестокости мужа, ее обвинят в невыполнении семейного долга и сразу же вернут туда, где жизнь для нее стала невыносимой. Если же случайно женщине подвернется добрый самаритянин, который спрячет ее, то он рискует быть обвиненным как соучастник, ведь замужняя женщина, которая скрывается от мужа, считается преступницей и преследуется по закону.

А вот изнасиловавший несовершеннолетнюю девушку мужчина избавляется от уголовной ответственности, если соглашается взять ее в жены. Общественное мнение в данном случае однозначно на стороне насильника. Считается, что девушка сама своим поведением соблазнила и спровоцировала его на агрессивные действия. В отдельных случаях ее даже могут обвинить в совращении.

Такая система права базируется на доносительстве и круговой поруке. Она защищает мужчин от любых обвинений, является подтверждением того, что их законы безжалостны по отношению к женщинам. Если женщина имеет смелость критиковать систему, защитники последней клеймят ее как предательницу ислама. Это настоящий тупик.

Большинство женщин не критикуют религию, несмотря на то что мужчины постоянно ссылаются на ее положения, чтобы оправдать свое жестокое обращение с женами. Почему мужья чувствуют такую настоятельную потребность в насилии? Может, причина этому – комплекс неполноценности, и именно он заставляет их подавлять волю женщин, ранить и обижать своих жен, делать их покорными? Как иначе объяснить эту бесконечную ненависть?

Жертвы этой ненависти и их дети попрошайничают на улицах Каира среди мусора, в окружении бродячих собак и кошек. Грязные, униженные, раздавленные, доведенные до отчаяния, они напоминают призраков.

Одна из таких женщин схватила меня за край брюк, умоляя:

– Красавица, дай мне немного денег, чтобы купить молока для ребенка.

– Сколько ему лет?

– Три месяца, а мои груди уже пусты. Он плачет без остановки, потому что голоден.

Этой молодой женщине не было и пятнадцати лет. Ее ребенок тщетно хватал губами материнскую грудь.

– Что ты делаешь на улице?

– Я тут с тех пор, как мой муж прогнал меня сразу после родов. Он не сжалился и над ребенком.

– Почему?

– Он считал, что ребенок много плачет. Это его раздражало. Он не мог спать.

– Вы долго жили вместе?

– Год. Мы поженились, когда мне исполнилось четырнадцать лет.

«Судьба, судьба!» – повторяла она. Как они сильно верят в эту судьбу! Неужели у всех этих женщин судьба быть выброшенными на улицу?

Рядом с этой матерью-ребенком попрошайничали ее сестра и мать. Трое отверженных женщин, единственным средством существования которых была улица. Сестре исполнилось двадцать пять лет, у нее было трое детей. Муж отрекся от нее, когда она гостила в родительском доме. Туда пришел поверенный мужа и дал ей на подпись документ. Как только документ был подписан, поверенный объяснил, что муж отрекся от нее, и теперь она должна остаться с матерью. Однако вскоре и отец отрекся от матери, этой преждевременно постаревшей от несчастий женщины, которой было всего сорок два года. Теперь все трое, прижимаясь друг к другу, чтобы защититься от холода, бродяжничали, как бездомные животные.

Я встречала еще много таких женщин и была сыта по горло одинаковыми историями и одинаковыми стенаниями.

Я не могла более оставаться на улице, так как ощущала свое полное бессилие. Рассказывая мне о своих злоключениях, они, безусловно, рассчитывали на мою поддержку. Одна женщина умоляла меня:

– Расскажите об этом вашему правительству.

Другая, сидевшая рядом с первой, добавила:

– Если в вашей стране узнают о нашем положении, может, наше правительство устыдиться и хоть что-то для нас сделает.

– Я бы так хотела вам всем помочь, но я могу только говорить.

– Это уже много, – сказала первая женщина. – Нужно, чтобы ваши соотечественники знали, что мы здесь лишены всего. Власти запрещают нам находиться на улицах, где проезжает президент. Нас надо убрать с глаз долой, чтобы о нашем существовании не знали.

Еще мне стало известно, что этой молодой женщине тридцать лет и у нее имеется диплом специалиста по французской литературе. Когда год назад от нее отрекся муж, она не смогла устроиться на работу, потому что диплом получила несколько лет назад и опыта работы у нее не было. Ее бывший супруг оставил детей себе, а ее вышвырнул на улицу.

– Пусть они все будут прокляты, он и его семья! – этими словами она закончила свое повествование.

– А где ваши родственники?

– Мой единственный родственник – это Бог, Я хожу в мечеть, чтобы молиться Ему. Господь никогда не забывает угнетенных, рано или поздно он восстановит мои права.

Каждый раз, встречая таких женщин, я уходила от них опустошенной, чувствуя вину за то, что сама больше не страдаю, и отчаяние из за собственного бессилия.

* * *

Семейный терроризм, направленный против женщин, широко распространен в той или иной степени во всем мире. Но в некоторых странах он особенно ощутим. Например, в Пакистане, где больницы забиты женщинами, обожженными кислотой.

Одна моя знакомая рассказала как-то, что очень расстроилась после посещения больницы в Карачи. Она увидела человек десять женщин, на каждую из которых муж или его родственники плеснули кислотой по той лишь причине, что сочли ее недостаточно преданной, либо потому, что она родила девочку, а не мальчика.

Она видела, как билась в агонии молодая женщина. Ее тело было сплошь покрыто ожогами. У другой было обезображено лицо. У третьей – нся правая сторона тела с головы до ног. Моя знакомая говорила, что воспоминания об увиденном аде будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь.

Я наводила справки относительно этих фактов. Как я узнала, многих женщин облил кислотой муж либо это сделали его родственники, потому что хотели от них отделаться. Тех, кто не умер сразу, долго не отправляли в больницу. Многие женщины погибли только оттого, что своевременно не получили медицинскую помощь. После мужья уверяли, что женщины сами совершили это, поскольку сошли с ума.

Но драматизм подобного состоит не только я наличии шрамов от ожогов. Выжившие не выдвигают обвинения против злодея либо потому, что боятся быть отвергнутыми родными, которые могут посчитать себя опозоренными, либо потому, что небезосновательно опасаются за свою жизнь. Зачастую они не имеют другого выбора, кроме как вернуться к своему палачу. По возвращении женщина подвергается унизительному осмотру. Если она обезображена, ее ждет развод. Дома она может остаться только в том случае, если будет представлять для мужа хоть какой-то интерес в сексуальном плане.

Настоящей причиной этих якобы несчастных случаев являются материальные интересы мужа, его измена, появление второй жены, ссора с родственниками, рождение девочки вместо мальчика либо обыкновенный садизм. Хороший повод избавиться от надоевшей или слишком докучливой супруги. Отказ девушки выйти замуж за выбранного родителями мужчину тоже может привести к подобной жестокости.

В Пакистане, как и во многих других странах, проблемы женщин всегда остаются на заднем плане. Ожидать помощи от полиции бесполезно. Правосудие не на стороне женщин, и они сами очень хорошо это понимают.

* * *

Когда я с ужасом узнавала, как много несчастий выпадает на долю женщин во всем мире, моему возмущению не было предела. Что касается меня, то я могла только говорить и писать об этом.

Собирая материал для книги, я узнала, что теперь египетским женщинам разрешили инициировать развод с мужем. Однако брак по-прежнему расторгался на условиях, выгодных только мужчинам.

Так, египтянка, которая хочет развестись, оказывается перед неразрешимой дилеммой. Либо она представляет неопровержимые доказательства вины мужа, и тогда дело может тянуться годами, либо она ни в чем его не обвиняет, и в таком случае ей приходится отказаться от всех прав на имущество.

А вот египетские мужчины вольны разводиться когда угодно и в каких угодно ситуациях. Достаточно прийти один раз в суд, чтобы разорвать брак – без всяких юридических препятствий.

Закон всегда на стороне мужчины. В отличие от него, женщина, требующая развода, должна прибегать к помощи посредника, потому что не имеет права представлять в суде свои интересы. Если женщина уходит от мужа без его согласия, он вправе подать жалобу, обвиняя ее в нарушении египетского законодательства о семье, и она может потерять право на получение алиментов.

Моя знакомая Мона как-то призналась мне, что двадцать лет терпела жестокое обращение супруга. Она говорила, что он избивал ее всякий раз, когда оказывался без работы, а так как он был лентяем, такое случалось довольно часто. Едва ему стоило найти хоть какую-нибудь работу, он почти сразу ее терял из-за своей нерадивости.

– У меня шестеро детей, и я не знаю, куда мне с ними деваться, – жаловалась она.

Маи, женщина, живущая по соседству, сорока лет, замужем за жестоким алкоголиком, рассказала мне, что требует кхулу, то есть развод без указания вины мужа, и таким образом отказывается от всех прав на имущество. Она утверждает, что в противном случае процедура развода займет много времени, а шансы выиграть дело будут минимальными.

Что же должно произойти, чтобы чиновники приняли в расчет интересы женщин и признали за ними право разводиться, когда они сочтут это необходимым, как это делает большинство мужчин?

Ко всем уже имеющимся дискриминационным инструментам в последнее время добавилась возможность отречься от жен с помощью почтовых отправлений или SMS-сообщений. Официально развод также может быть оформлен при помощи электронной почты – это самый современный способ. Главное, чтобы судья установил аутентичность сообщения. Если заявление отправил муж, то он, конечно, подтвердит свое авторство. Прекрасный способ для мужчины избежать конфронтации со своей супругой в зале суда, тогда как женщина по закону не имеет возможности защитить себя. Что касается мужчины, то он совершает все необходимые формальности, используя систему электронной подписи.

Конечно, случаются бракоразводные процессы, которые требуют присутствия обоих супругов. Но это, как правило, происходит в том случае, когда развод инициирует женщина. Очень часто мужчина просто не приходит на судебное заседание. По его логике он уже отрекся от жены, несмотря на то что де-юре все еще считается ее мужем. Как показывает анализ, возможность женщины получить официальный развод и жить свободной по-прежнему зависит исключительно от доброй воли мужчины. В противном случае из-за пробелов в законодательстве и просто отсутствия здравого смысла женщина не может повторно выйти замуж, даже если долгое время живет одна.

* * *

Однако эти истории не самые страшные. Вот, к примеру, история Наджет. Она по происхождению алжирка, живет в Монреале с двумя своими детьми. Когда ее видишь, невозможно предположить, что с этой молодой женщиной с жизнерадостным выражением лица очень жестоко обращались. Ее душераздирающая история звучит, словно много раз повторяющийся припев к историям многих других женщин. Я познакомилась с Наджет, когда в 2009 году работала в страховой компании.

– Ты знаешь, Самия, твоя история в чем-то напоминает мою, – призналась она.

– Чем же? – поинтересовалась я.

– Мои родители держали меня в заточении с шестнадцати лет.

– Тоже из-за мужчины?

– Нет, потому что я не послушалась отца. Обо мне хорошо заботились, но мой отец был очень строг с дочерьми, хотя по-своему очень нас любил. Он часто повторял нам: «Я ни в чем вам не отказываю, кроме права выходить из дома одним».

Отец Наджет был не очень богатым человеком. Он работал на рынке, где ремонтировал разные вещи. Однажды мать попросила Наджет отнести ему записку. Дочь была горда тем, что собственными глазами увидит, как работает ее отец, хотя немного боялась его реакции. Придя на место, она сразу почувствовала, что отец охвачен гневом, хотя в тот момент он лишь сухо бросил:

– Немедленно возвращайся домой!

Наджет даже забыла передать ему записку, а вернувшись домой, закрылась в комнате, ни жива ни мертва от страха перед гневом отца.

– Мать поняла по моему заплаканному лицу, что реакция отца была ужасной. Она пообещала заступиться за меня и уверила, что волноваться мне не стоит.

Дальнейшие события подтвердили опасения Наджет. Сильно избив дочь, отец вынес свой не подлежащий обжалованию приговор:

– Это был последний раз, когда ты высунула нос из дома.

Он держал слово в течение пяти лет. Ей было запрещено посещать школу, гулять и даже навещать подружек.

Пять лет Наджет не видела солнечного света.

– Меня выпустили из заточения в день моего замужества. Мне пришлось согласиться на брак, так как это была единственная возможность освободиться.

– Ты все еще с этим мужчиной?

– Нет, я развелась и снова вышла замуж, за более зрелого человека. Вместе с ним мы и приехали в Канаду, – сказала она и заключила философски: – Жизнь полна сюрпризов, не так ли?

* * *

Попытки остановить террор по отношению к женщинам, которых кое-кто считает исчадиями ада, пока не приносят успеха. Когда террору становится тесно в рамках семьи, он выплескивается на общество.

Именно такие выводы напрашивались после моих встреч с брошенными на произвол судьбы женщинами. Постепенно я стала осознавать, каковы подлинный размах этой системы насилия и взаимосвязь между различными ее элементами.

Еще одна египтянка рассказала мне свою волнующую историю, наглядно демонстрирующую связь между внутрисемейной жестокостью, о которой не принято говорить, и жестокостью общества. Во время праздника Аид[11] в модном квартале Каира мужчины, среди которых были и дети старше десяти лет, разозлившись из-за нехватки мест в кинотеатре, бегали по улицам, вымещая свою злобу на подвернувшихся под руку женщинах. Сначала эта разъяренная стая напала на двадцатилетнюю женщину. Ее грубо лапали, срывали и раздирали одежду. Потом с криками: «А вот еще одна!» – мужчины бросились на новую жертву, которой, весьма потрепанной, лишь чудом удалось спастись, заскочив в проезжавшее мимо такси.

Подобная участь ждала всех женщин, которые в тот день, по неудачному для них стечению обстоятельств, оказались на этой улице, – вне зависимости от возраста, от того, было ли у них на голове покрывало или нет, шли ли они одни или в сопровождении кого-либо, были они в темном, широком кхимаре или в европейской одежде. Их окружали и начинали грубо щупать. В то время как пожилые хватали женщин за грудь, молодые залезали им под юбки, не оставляя без внимания ни одного квадратного сантиметра тела. Женщины кричали, чем еще больше распаляли агрессоров. Уличные торговцы с ужасом смотрели на происходящее, а тех из них, кто пытался вмешаться, избивали.

– Куда мы катимся? Целая страна сошла с ума! – говорила мне женщина, которая была свидетелем этого сумасшествия. – Правительство озабочено только тем, чтобы подольше оставаться у власти, у него нет времени на решение проблем женщин. А знаешь, как к этому отнеслось большинство мужчин, видевших акцию жестокости? Вот их слова: «Нечего было этим бабам шататься вечером по улицам на глазах у разъяренной толпы мужчин».

Как видите, опять то же самое. Женщины, видите ли, сами вызывали гнев кротких мужчин. Был один случай, вызвавший скандал: имам в проповеди заговорил о случаях изнасилований в Австралии. Он, в частности, сказал:

– Если вы оставляете на улице без присмотра мясо, не удивляйтесь, что его съедят коты.

* * *

Вышеизложенные события служат доказательством того, что традиционная мусульманская одежда никоим образом не служит женщине защитой. Есть на женщине покрывало или нет, она все равно является потенциальным объектом для агрессии. Я думаю, что псе эти куски ткани, прозрачные или нет, которые называются по-разному: хиджаб, никаб, тчадор, чадра или даже бурка, – это лишь один из инструментов, позволяющих держать женщин в узде. Кто-то вообще может постоянно находиться в стенах своего дома, когда деньги супруга освобождают женщину от необходимости выходить на улицу, но и это не спасает.

Почему никому не приходит в голову вместо покрывала для женщин ввести нечто наподобие комендантского часа для мужчин, не способных совладать со своими самыми низменными инстинктами? Именно к такому заключению я пришла, когда потеряла счет чинимым мужчинами притеснениям.

Логика поборников ислама не должна никого обманывать. Что касается их сомнительных аргументов, противоречащих закону, но, увы, действенных, то я вспоминаю типичную супружескую пару – такие пары можно теперь встретить во всех крупных метрополиях мира. Она – завернутая в чадру, изнемогающая от жары и унижений; он – налегке, одет в шорты, тенниску «Хилфигер» и кроссовки «Найк», с раздувшейся от самодовольства физиономией – идет на шаг впереди. Эта пара может жить и в Париже, и в Копенгагене, и в Нью-Йорке. Монреаль тоже не исключение.

Другой пример был подсказан мне подругой. Она с головы до ног закутана в плотную черную ткань, в то время как на нем только плавки. Не может такого быть, скажете? Увы, эту сцену подруга наблюдала на одном из популярных пляжей Лазурного берега.

Не так давно я узнала о том, что ношение покрывала, никаба, может привести к проблемам со здоровьем. Женщина, которая носит его постоянно, становится предрасположенной к легочным заболеваниям из-за большого количества вдыхаемого ею углекислого газа. А из-за недостатка солнечного света ее организм недополучает витамин D, и она рискует заработать остеопороз. Однако, несмотря на все приведенные аргументы не в пользу вуали, вопрос, носить ее или нет, я бы оставила открытым. Лично я вот уже несколько лет как отказалась от этого предмета одежды, но не уверена, что стоит вводить запрет на его ношение. Жизнь женщин и без этого состоит из одних запретов. Пусть уж они сами решают, нужно ли им это, при условии, что они получат доступ ко всей необходимой информации, чтобы ясно понимать, чем это может обернуться.

Нефть, разбавленная кровью

Несколько лет назад в Алжире произошел массовый террористический акт, ставший апогеем жестокости. До сих пор мир ничего не знал об этом кровавом преступлении ввиду эффективных и слаженных действий по его сокрытию.

Поводом для совершения преступления послужила защита чести, за которую женщины всегда платят высокую цепу.

В квартале Ель-Хайша городка Хасси-Мессауд[12] в скромных домах проживали тридцать девять женщин с детьми, но без мужчин. В зловещую ночь на 13 июля 2001 года целая орда – около трех сотен разъяренных мужчин, – подстрекаемая имамом квартала, собралась, чтобы покарать и прогнать этих блудниц. У мужчин было значительное численное преимущество, что делало всякое сопротивление бесполезным. Ничем не рискуя, обезумевшие фанатики захватили женщин, сначала стали угрожать им и оскорблять, а потом принялись насиловать, избивать и калечить с крайней жестокостью.

Выкрикивая «Аллах Акбар!» – «велик Господь!», изверги ни перед чем не останавливались. Лица и тела многих женщин были изуродованы. Других раздевали донага и тащили волоком по улице на виду у испуганных обитателей этого злосчастного квартала. Нескольких похоронили живьем. С ненавистью варвары утверждали, что таким образом они очищают свою землю от позорящих имя Бога слуг сатаны.

Большинство этих женщин приехали в Хасси-Мессауд из северной части страны, чтобы работать в иностранных нефтяных компаниях в качестве обслуживающего персонала. В глазах фанатиков одинокие женщины, тем более работающие на иностранцев, не заслуживают снисхождения, потому что все без исключения являются проститутками, которых надо предавать жестокой смерти.

* * *

Впоследствии виновники этого злодеяния предстали перед судом, но кровавые варвары так и не понесли заслуженного наказания. Большинство из них были оправданы.

Почти все выжившие женщины, подвергшиеся невыносимому давлению и запугиваниям со стороны родственников преступников, предпочли не подавать жалоб.

Три женщины – Рахмуна, Фатиха и Надия – все-таки подняли голову, они выступили против своих мучителей и не пропустили ни одного судебного заседания. Имена этих женщин не должны быть забыты. Именно на этих троих смотрели с ненавистью, словно палачами были они, а не озверевшие мужчины, к которым относились, тем не менее, как к пострадавшим, как к жертвам.

Рахмуна, мать троих детей, прошла по улицам, выкрикивая, что мучители убили в ней желание жить и что она хочет умереть. На улице возле здания суда она громко кричала, что законы существуют только во благо мужчин, а женщины не имеют права на справедливый суд. Что теперь стало с Рахмуной? Этого, судя по всему, никто не знает.

Но самой упрямой среди пострадавших оказалась Фатиха. Оставив ребенка на попечение родственников мужа, она ходила из города в город в западной части страны с одной лишь целью – показать, что не она, а агрессоры-извращенцы должны испытывать стыд за содеянное. Во время заседаний суда Фатиха задавала вопросы, которые не требовали ответов:

– Как я могу простить человека, который противоестественным образом насиловал меня – ручкой метлы, или того, кто истерзал мои груди? Разве Надия может смириться с тем, что ее жестоко пытали и насиловали? Разве Рахмуна может забыть, что молодые люди возраста ее сыновей раздвигали ей ноги и раздирали половые органы?

Фатиха уговорила своих товарок по несчастью подписать письмо президенту республики, умоляя его вмешаться, ускорить разбирательство и наказать тех, кто разрушил жизнь тридцати девяти женщинам. Но президент даже не удостоил их ответом. Фатиха считает, что совершенное ночью в Хасси-Мессауде преступление стало национальным позором для Алжира и красноречиво свидетельствует о том, что положение алжирских женщин хуже некуда.

Невинно пострадавшие жертвы этого по сей день не наказанного преступления так и не смогли вернуться домой. Защитники преступников позаботились о том, чтобы рассказать родственникам, будто бы их дочери, сестры или матери находились в публичном доме и что люди, напавшие на них, просто хотели очистить свой квартал от разврата. Увы, по родственники, похоже, склонны были верить именно подобным россказням.

В этой ужасной драме меня больше всего смущает тот факт, что алжирское правительство в течение нескольких лет делало все, чтобы не всплыли подробности дела и затянулось вынесение приговора.

Неужели эти тридцать девять несчастных заслуживают такого отношения? Или представители власти тоже сочли их виноватыми? Одно только было сделано быстро – прокурор инициировал повторное разбирательство, потому что первый вынесенный судом приговор оказался очень скандальным. Чтобы исключить давление, второй процесс проходил в другом городе.

Этот процесс должен был стать показательным, так как событиям 13 июля 2001 года предшествовала целая серия подобных преступлений. Это были жестокие нападения на живущих самостоятельно женщин в таких крупных алжирских городах, как Уаргла, Ремши, Бордж, Тебесса. Виновники этих преступлений остались безнаказанными.

Я очень сомневаюсь, что цель всех неоправданно затянутых юридических процедур – защита женщин. Просто правительство старалось любой ценой избежать огласки и вмешательства журналистов, в особенности иностранных, чтобы не навредить имиджу процветающей нефтедобывающей компании.

* * *

Каждый раз, когда совершаются преступления против женщин, «добрые» люди с молчаливого согласия правительства объявляют жертв этих преступлений проститутками. Дескать, агрессоры и убийцы вовсе не преступники, а порядочные отцы семейств, которые борются за моральную чистоту в своем городе, наказывая грешниц. Такие безапелляционные заявления до сих пор мешают обществу поднимать голос в защиту женщин.

Преступление, совершенное 13 июля 2001 года, уникально только своей высшей степенью жестокости. Нечто подобное совершается часто. Так, я вспоминаю период кровавого террора, когда я еще жила в Алжире. Я помню свидетельства некоторых женщин, которым пришлось с этим столкнуться. Одна из свидетельниц рассказывала, что террористы получали удовольствие, подвергая женщин пыткам. Когда они удовлетворяли свою похоть, то разбивали пустые бутылки и заставляли женщин садиться на осколки.

Теперь бывшие жертвы террористов живут в алжирских социальных центрах и приютах в полном забвении, потому что семьи, из которых они были похищены, отказались принимать их обратно.

* * *

Почему так получается, что люди, прикрываясь исламом, совершают недостойные поступки в надежде попасть в рай, где их будут ублажать семьдесят гурий?[13] Семьдесят! Почему же практикуется подобное отношение к женщине, если сам ислам требует от правоверных мусульман заботиться о них? Ведь это их матери, жены, сестры и дочери, хранительницы домашнего очага! Ислам признал за женщинами такие же права, как и за мужчинами, но последние трактуют положения религии в свою пользу. Это способствует не движению человечества вперед, а его деградации.

В то лето 2007 года, став свидетельницей множества случаев плохого отношения к женщинам и злонамеренности мужчин, я не находила себе места от праведного гнева. Благоразумие подсказывало мне, что следует направить свое внимание на другое, но мне никак не удавалось забыть о случаях дискриминации женщин при распределении прав и обязанностей.

Почему переход от худшего к лучшему совершается так медленно? Почему женщинам бороться за свои права всегда мешают негуманные традиции?

Везде и всегда презрение к женщине имеет религиозные корни. Право мужчин распоряжаться судьбой женщин по своему усмотрению, по их словам, освящено свыше. Возможность по-разному толковать священные тексты часто позволяет мужчинам использовать их с выгодой для себя.

В основе таких мировых религий, как иудаизм, христианство и ислам, лежат положения Торы – писания, которому не одна тысяча лет. Все эти религии отводят женщине второстепенную роль, отдавая ее под власть мужчины, ограничивая ее права на получение информации и сводя ее социальную роль к рождению и воспитанию детей.

Однако, изучая основные религии Земли, мне удалось установить, что основополагающие принципы ислама не являются в большей степени дискриминационными по отношению к женщинам, чем положения других религий. Скорее наоборот. Коран и хадисы[14] особенно подчеркивают необходимость уважительного отношения к матерям, супругам и дочерям. Таким образом, если в современном мусульманском мире женщин унижают, то только из-за того, что люди не следуют заветам веры. Да и к религии это не имеет никакого отношения. Просто для некоторых мужчин очень удобно относиться к жене как к рабыне, которую можно эксплуатировать и вымещать на ней свою злобу.

Искра, которой суждено стать пламенем

Наше подсознание – внимательный наблюдатель, и зачастую именно оно подсказывает нам, какой выбрать путь. Если к нему прислушиваться, то оно обязательно заставит нас повернуться спиной к унылой обыденности, которая редко украшена розами.

Б один из летних вечеров 2007 года, после моего месячного пребывания в Египте, я спешила на съемную квартиру, расположенную в доме на одной из центральных улиц Каира. Всего неделя оставалась до моего возвращения в Монреаль. Наслушавшись вдоволь рассказов о несправедливостях, я испытывала праведный гнев. Подсознание подсказывало: чтобы побыстрее успокоиться, надо лечь в постель и, мечтая о лучших временах, забыться сном. Именно так и я поступила.

Но на следующий день я снова ехала по каирским улицам в такси, устало посматривая по сторонам. Вдруг я заметила в ближайшей машине молодого человека, который смотрел на меня и улыбался. «За кого он меня принимает? – возмутившись, подумала я. – К тому же он слишком молод, чтобы флиртовать с женщиной моего возраста».

Однако я тут же себе возразила: «Почему ты так думаешь, Самия? Только потому, что это мужчина и ты умираешь от страха из-за того, что прошлые отношения с ними принесли тебе боль?»

Этот простой обмен взглядами отбросил меня в то время, когда я повстречала Хусейна. Он вернул мне вкус к жизни, доказав, что не все мужчины являются воплощением дьявола.

«Очень хорошо, Самия. Но тебе не двадцать и даже не тридцать лет, а этот молодой человек просто хочет поразвлечься. Отвернись и подумай о чем-то другом. Дома тебя ждут дети».

Но его взгляд был таким нежным, а сам он имел такой милый вид, что я не могла на него сердиться. Почему я опять должна забывать о своих желаниях и переживать из-за того, что могут подумать другие? Разве я не боролась против того, что должна выполнять навязанные мне правила поведения, причем не раздумывая? Я и только я была вольна принимать решения, и никто другой.

«Давай же, улыбнись ему. И будь что будет».

Я так и поступила, причем в голове мелькнуло легкомысленное: «Ну и пусть!» Он был доволен, я поняла это по его взгляду. Признаться, я тоже была довольна.

«Самия, все, что ты сейчас делаешь, – это несерьезно».

Я быстро заставила замолчать голос разума и мысленно приказала не высовываться.

Такси высадило меня возле торгового центра. Мужчина тоже вышел из автомобиля и направился ко мне. Я видела, что он для меня слишком молод. Ему было около тридцати. Однако, несмотря на то что я была старше, я почувствовала себя маленькой девочкой. Я была смущена, как подросток, я дрожала, забыв, что следует говорить в такой ситуации. Он, по счастью, был спокоен.

– Извините меня, но у вас такие прекрасные глаза, что я не смог устоять, – сказал он и тут же добавил со смехом: – Вы, должно быть, думаете, что я это часто проделываю. Клянусь, это не так. Обычно я пытаюсь познакомиться с женщинами во время пеших прогулок или в кафе.

– Мне нужно посмеяться над этим или считать, что мне повезло, раз вы выделили меня из остальных?

– А почему бы нет? – несколько смутившись, сказал он.

Сбитая с толку, я снова улыбнулась и решилась задать вопрос, который вертелся у меня на языке.

– А кроме моих глаз во мне больше нет ничего прекрасного?

– Все в вас мне кажется прекрасным. Это истинная правда. Если мы выпьем вместе кофе, я смогу вам рассказать об этом подробнее.

Я уже слышала неодобрительный шепоток за спиной. И что будет после? Ну, понравились люди друг другу. Ну, выпили кофе. А дальше что? А дальше им уже не хочется расставаться. Так и возникает зависимость друг от друга. В горе и в радости. Разве я раньше не влюблялась? И что из этого вышло?

Молодой человек смотрел на меня, наверняка размышляя над тем, почему я так долго раздумываю, не решаясь принять вполне невинное предложение. Но в моем раскаленном мозгу происходила настоящая битва. На самом деле ничего странного не было в том, что я колеблюсь. Ведь больше никто не мог навязывать мне свои правила, а значит, за принятые решения я сама и буду отвечать. Страх совершить глупость возникает у женщины, когда она вспоминает слова, которым готова верить: «Все женщины безмозглые». Не удивительно, что мы не доверяем своему рассудку и не верим в свои возможности.

«Самия, этот молодой человек привлекает тебя, ты находишь его интересным. Чего ты раздумываешь? Действуй и ни на кого не оглядывайся».

– Хорошо, пусть будет кофе, – наконец сказала я с той же застенчивой улыбкой.

– Я знаю весьма милое местечко – это сразу за углом.

Я не скрывала, что чувствую себя счастливой и горжусь собой. Счастливой, потому что давно не оказывалась в компании мужчины. А гордилась собой, потому что это был красивый мужчина, которого любая женщина не отказалась бы видеть рядом с собой. Что касается предрассудков и всяких стереотипов, я предпочитала не обращать на них внимания.

Если мужчина сопровождает женщину более молодую, чем он сам, никто не находит в этом ничего предосудительного, ситуация всем кажется нормальной. Нередко даже можно услышать одобрительные оценки. То есть налицо все тот же старый избитый принцип двойных стандартов, все та же разница весовых категорий. В одном случае: «Какая прекрасная пара!» В другом случае: «О, Боже, да он ей в сыновья годится!» Короче говоря, эмансипации нет места там, где царят предрассудки.

Как бы то ни было, я все-таки решила выпить кофе с этим молодым человеком, чтобы узнать о нем больше. Пока он говорил, я незаметно изучала его лицо. Он и в самом деле был очень молод. Он жил вместе со своим отцом и сестрой. Его родители развелись, когда ему было всего шесть месяцев, и он очень из-за этого страдал. Возможно, поэтому он всегда старался вызвать у женщин восхищение. На жизнь он зарабатывал тем, что трудился в принадлежащей его отцу фирме, занимающейся импортом и экспортом разной продукции.

– Меня зовут Рами, а вас?

– Самия, – ответила я, добавив не без ехидства: – Я гораздо старше вас.

– Согласен, поэтому я буду называть вас Сама, а не Самия.

По-арабски «сама» означает «небо». Меня обрадовало, что мужчина так назвал меня. Я не знала, был ли он искренен или просто пытался соблазнить меня, но одно было несомненно: мое сердце учащенно билось. Сколько может быть лет этому мужчине?

«Самия, разве это разумно?»

Но что по-настоящему разумно? Всего бояться и никого к себе не подпускать? Или попытаться построить отношения, основываясь на доверии и с учетом прошлых ошибок?

Однако мой внутренний голос подсказывал, что передо мной не тот человек, который сможет сделать меня счастливой. Но я предпочла отмахнуться от этого предупреждения.

Более тридцати лет я жила по указке отца, братьев, агрессивного мужа, но, став наконец независимой, не утратила вкус к риску. Теперь я все решаю сама, пусть даже часто сомневаясь в правильности принятых решений.

Впрочем, терять мне было нечего. Мой печальный опыт научил меня стойко принимать удары судьбы, так что если и эта встреча обернется для меня разочарованием, я, конечно же, не умру. Я снова воспряну духом и продолжу свой путь, как прилежная ученица. И потом, это все же будет не первым разочарованием.

Кафе было уютным, а мой новый знакомый очень предупредительным. Я хотела сесть на маленький стульчик, но он протянул мне руку, приглашая занять место рядом с ним на удобной софе.

– Вы держитесь так отстранений. Вы боитесь меня?

– Никого я не боюсь! – ответила я с уверенностью, которой на деле совершенно не ощущала. И храбро добавила: – Тем более мужчину.

Он позвал официанта и спросил у меня, что мне заказать.

– Манговый со к, пожалуйста.

– Я угощаю. Для меня будет большим удовольствием, если вы что-нибудь съедите.

– Речь шла только о кофе, если я не ошибаюсь?

– Кофе был только пробным камнем, – признался он с обворожительной улыбкой. – Я ведь не знал, примете ли вы приглашение. Теперь я настаиваю на том, чтобы вы перекусили вместе со мной.

«Он настаивает! Ты делаешь ошибку, Самия. Из-за своей доверчивости ты каждый раз попадаешь впросак».

Уступая его обаянию, я чувствовала, что оказываюсь в ловушке и снова становлюсь слабой.

Остаток дня мы провели вместе. Я смотрела на Рами, чувствуя, что все больше и больше увлекаюсь им. Мне совершенно не хотелось отказываться от этого невероятного, но в то же время такого земного приключения. Моим самым большим желанием было: пусть этот вечер никогда не закончится!

* * *

Мы встретились несколько раз, и я поняла, что влюбилась. Я не помнила, когда была так счастлива. Я ощущала себя молодой девушкой, которой на серебряном блюде подали этот яркий праздник. Я могла совершать тысячи маленьких проделок и осознала, что именно этого мне не хватало в молодости.

Смеясь над шутками Рами, я чувствовала себя заново рожденной, мне хотелось наслаждаться каждой секундой наших драгоценных встреч. Мое сердце пело от счастья. Я сожалела, что эта романтическая сторона любви до сих пор была мне незнакома. Я мечтала о ней так долго, и именно это было мне по-настоящему необходимо. Ни осторожность, ни понимание того, что наши отношения развиваются слишком быстро, не могли остановить меня.

Мне совершенно не хотелось сопротивляться этой невероятной силе желаний, я жаждала дальнейшего развития отношений. Я желала, чтобы эта нежная сказка продолжалась, и не думала о последствиях.

Одурманенная этой романтической чехардой, я все же сформулировала свое соглашение с Господом предельно четко: я должна пользоваться тем» что приносит день насущный, и ни в коем случае не отказываться от подарка свыше, тем более от такого, как Рами. Хорошо это или плохо? Это покажет будущее.

Поначалу я лгала Рами, убавив от своего возраста пять-шесть лет, но понимала, что он делает наоборот – прибавляет себе годы. Постепенно, встречаясь с ним, я добавляла себе по году, а он убавлял, пока, в конце концов, мы не приблизились к истине. Эта игра в прятки беспокоила меня, я чувствовала, что хожу по лезвию ножа. Слишком уж он был молод, такую разницу в возрасте игнорировать было нельзя. Это тревожило меня все больше и больше, и я даже лишилась сна.

Но время шло своим чередом, и я наконец забыла о возрасте. С Рами я не только обрела молодость, я взяла реванш над теми, кто украл ее у меня. Такие мысли приносили мне удовлетворение.

Во время наших встреч я открывала в нем невероятное обаяние. Этот человек коренным образом отличался от тех мужчин, которых я знала раньше. Он был ласков и нежен. Кроме того, он не только предлагал мне любовь, но также брал на себя роль моего защитника. Редко кто из мужчин поступает подобным образом.

В очередной раз я подумала о том, что не все исповедующие ислам являются по отношению к женщинам безжалостными фанатиками-интегристами. Только незначительная часть мусульман превратила ислам в религию террора. И не стоило приписывать подобные воззрения всем остальным.

Спустя какое-то время Рами познакомил меня со своей семьей. Сначала он представил меня своей единственной сестре и ее жениху, потом тете, которая воспитывала его как сына. И, наконец, отцу. Само собой разумеется, больше всего я боялась не понравиться его отцу. Я боялась реакции этого мужчины шестидесяти семи лет, с величественной осанкой, который уже отошел от дел и находился на пенсии. Но мои страхи оказались напрасными. В первую же минуту он, взяв меня за руку, понимающе посмотрел на сына и произнес столь желанные для меня слова:

– Она прекрасна!

Лед растаял, а мои страхи рассеялись, как дым.

Даже в лучших семьях

Вскоре после моего знакомства с родственниками Рами мы сидели с ним в бистро в компании его сестры Рихам и ее жениха Али. Между нами возник небольшой спор на волнующую меня тему – о положении женщины в обществе и семье.

Я первой заговорила о правах женщин в исламской стране, и постепенно, слово за слово, все втянулись в этот разговор.

К моему большому удивлению, я узнала, что в возрасте трех лет сестру Рами подвергли обрезанию. Услышанное было для меня настоящим шоком: семья, как мне казалось, с либеральными взглядами, так по-варварски поступила с ребенком! Но, чтобы до конца разобраться в этом вопросе, я решила не уклоняться от темы разговора.

– Рами, ты одобряешь эту практику?

– Я удивлен не меньше, чем ты, Сама. До сегодняшнего дня я и не догадывался, что это случилось с Рихам.

– Да что такого с ней случилось? – возмутился Али. – Тоже мне! Ведь так угодно Богу. Люди и их традиции тут ни при чем. – Категоричным тоном он заключил: – Так Аллах хочет, и так написано в Коране.

– Аллах не предписывал обрезать маленьких девочек. Ты можешь перечитать весь Коран от начала до конца, но ничего подобного там не найдешь. Этот обычай позаимствован у африканских племен.

Разговор теперь шел на повышенных тонах, так что Рами сделал нам замечание:

– Тише, вы! На нас оглядываются.

– В голове не укладывается то, что я только что услышала. А ты, Рихам, почему молчишь? Это ведь касается в первую очередь тебя.

Рихам встревожил этот жаркий обмен мнениями, но она решила промолчать. Сколько таких женщин, которые предпочитают заплатить за мир своим молчанием, которое тут же будет истолковано как покорность. Операция, которую она перенесла в три года, воспринималась ею как нечто само собой разумеющееся. Но разве она не страдала?

Я постаралась взять себя в руки и сначала хорошо подумать, прежде чем высказаться, но успокоиться так и не смогла.

– Не молчи, Рихам, скажи, что ты сама думаешь об этом?

Она обеспокоенно посмотрела по очереди на каждого из нас, и только после этого ответила:

– Я никогда не задавалась подобным вопросом. Я воспринимаю это как свершившийся факт и не думаю, что это как-то мне повредило.

– Да, ты права, – поспешил поддержать ее Али. – Мы уважаем правила, и это никак не усложняет супружескую жизнь, скорее наоборот.

– Что ты хочешь сказать этим «наоборот»? Что необрезанные женщины усложняют супружескую жизнь?

При сексуальных отношениях обрезанные женщины часто испытывают боль, что приводит к уменьшению, а порой и к полному исчезновению сексуального влечения, и это вряд ли способствует установлению благоприятного климата в семье.

Когда я рассказала Али о проблемах, которые могут возникнуть в результате удаления части клитора, он удивился, но сразу же попытался использовать старые как мир клише, чтобы защитить этот обычай. По его словам, мои аргументы были ничем иным, как повторением сплетен и насмешек, которые используются, чтобы уязвить мусульман. На это я заявила, что попытка оправдать эту процедуру, опираясь на религиозные положения, – не более чем мошенничество.

– Я не сомневаюсь, что Аллах установил обряд обрезания не без причины, – нахмурившись, стоял на своем Али. – И причину эту знает только Он. Я больше не хочу говорить на эту тему, Самия.

Как это просто – вспоминать Аллаха каждый раз, когда необходимо оправдать невежество или лицемерие. Навязывать свои правила, беря Аллаха в свидетели, – значит прибегать к железобетонной аргументации. Какая арабская женщина, зависимая, запуганная и порабощенная, осмелится оспаривать слова Бога?

Варварская традиция женского генитального обрезания, столько раз повсеместно осужденная, продолжает практиковаться в ряде мусульманских стран. А ведь это может привести к смерти!

«Доброжелатели» настаивают на обрезании девочек, чтобы те могли доказать свою непорочность в день свадьбы и в дальнейшем соблюдать верность супругу. Они предпочитают не думать, что обрезание не гарантирует непорочности, равно как и супружеской верности. Ошибочным также является мнение, что обрезание повышает плодовитость. Скорее наоборот, оно может спровоцировать бесплодие. Из-за него роды проходят очень болезненно, что иногда приводит к смерти новорожденного, а бывает, что и матери.

Сторонники этого обычая говорят, что таковы предписания религии. Однако ни одна из религий, в том числе и ислам, не призывает к обрезанию девочек. Женское обрезание – это просто пережитки прошлого.

Одно можно утверждать наверняка: необходимость обрезания и религиозные воззрения неразделимы в ментальности отдельных народов. А может, это просто один из способов контроля над сексуальной жизнью женщин? Выдаваемое за религиозный обряд, обрезание дополняет и без того немалое количество средств угнетения женщин и ущемления их человеческого достоинства.

Я не сомневалась в правильности сделанных выводов. Определенно, обычаи, традиции и всевозможные практики, которые ставят целью продолжать удерживать женщину на крайне низком социальном уровне, противоречат здравому смыслу и должны быть упразднены раз и навсегда. Им не место в цивилизованном обществе.

Многие девочки во всем мире, увы, все еще убеждены, что обрезание делают для их же пользы. Они наизусть помнят урок, заученный с детства, и мне печально осознавать, что они оправдывают действия, уродующие их тело. Их заставляют слепо верить в то, что есть только два важных этапа в жизни женщины: обрезание и замужество. Якобы лишь совершив первый ритуал, она будет способна исполнить второй, и только тогда станет взрослой. Девочки уверены, что после этого их жизнь будет подобна празднику и осыплет их подарками. Они еще не знают ни о предстоящих страданиях, ни о важной роли тех частей органов, которых их насильственно лишили.

Некоторые люди до сих пор считают, что клитор может отравить мужчину либо ребенка в процессе его появления на свет. Другие уверены, что это мужской орган, поэтому логично и предпочтительно удалить его, чтобы маленькая девочка стала полноценной женщиной. Третьи боятся, что этот орган может стать причиной семейного бесчестья, а значит, от него можно и должно избавиться, пусть даже ценой физического здоровья и психического равновесия девочек.

Несмотря на то что еще сорок лет назад целесообразность обрезания была поставлена под сомнение, а теперь оно даже запрещено и уголовно наказуемо как минимум в тринадцати африканских странах[15], многие мужчины отказываются жениться на необрезанных девушках, что только усиливает социальное давление на тех, кто хочет выйти замуж.

Выслушав меня, Рихам озабоченно сказала:

– Я была ребенком. Если бы меня спросили, я бы отказалась. Я поняла, что это такое, только когда выросла. Я еще не знаю, как это на меня повлияет. Мне остается только быть осторожной с собой, а потом и с супругом. Спасибо, что открыла мне глаза. В нашей стране все продолжают верить, что это религиозный обряд.

– Так и есть! – теряя терпение, выкрикнул Али. – Это наш религиозный обряд. Так угодно Аллаху.

Что можно противопоставить такому упрямству, которое прикрывается Божьей волей, хотя речь идет только о воле людей? Не удивительно, что Рихам носит паранджу. Не думаю, что она сама этого хочет, учитывая, что девушка выросла в более или менее либеральной семье. Но в мусульманских странах девушки подчинены если не воле родителей, то воле жениха, а потом мужа. Али открыто демонстрировал, насколько авторитетны его взгляды для Рихам.

Я же придерживаюсь мнения, что надо, взывая к здравому смыслу, пытаться заставить общество отказаться от ритуала генитального обрезания.

Таково мое убеждение. Только упорство может пересилить глубоко укоренившуюся традицию. Я восхищалась акцией, проведенной по этому поводу членами французской ассоциации «Ни проститутки, ни покорные рабыни»[16]. Эта ассоциация совсем недавно получила консультативный статус при ООН, что позволило ее участникам быть услышанными на международной арене. Интересное совпадение: в июне 2007 года ассоциацию возглавила Сихем Хабши, родившаяся в алжирском городе Константина и вместе с родителями уехавшая из страны.

Сама под небом Рами

Мое каирское любовное приключение не помешало мне заниматься делом, которое я взвалила на свои плечи; я продолжала изыскивать возможности облегчить жизнь бездомных женщин. Рами поддерживал меня, хотя и советовал не принимать слишком близко к сердцу факты социальной несправедливости, размышления о которой портили мне настроение.

Он считал, что все мои попытки что-то сделать и этом направлении сравнимы с каплей в океане, но я все равно продолжала думать, что спасение даже одной женщины – это уже немало. И их счастье в моих глазах будет подобно океану.

Проходили дни и недели, я все больше и больше привязывалась к Рами, однако не менее важным для меня было помогать попавшим в беду женщинам. Но у меня был свой домашний очаг и ждавшие моего возвращения дети. Моя жизнь была подобна надвое разрезанному яблоку, и у меня никак не получалось найти способ соединить вместе две его половинки.

Рами любил меня всей душой, я это чувствовала. Я отвечала ему взаимностью, наши сердца бились в унисон, однако надо было выбирать между необходимостью вернуться домой, чтобы заниматься детьми, и желанием продлить пребывание в Египте. Этот выбор разрывал меня на части.

Теперь у меня появилось две причины возвратиться в Каир: обездоленные женщины, которым я помогала, и Рами, которого я любила.

* * *

К сожалению, настал день отъезда.

И вот мы в аэропорту, не в силах оторваться друг от друга. Никогда бы не подумала, что Рами так расстроит мой отъезд. Мы были словно двое детей, которые не понимают, почему им надо расстаться. На нас оглядывались, ведь мы проявляли свои чувства открыто, что в Египте считается предосудительным. Нам было все равно, что о пас подумают или скажут.

Рами был красив и молод. Сначала я отнеслась к этому флирту как к игре, развлечению. Мы, словно дети, веселились вместе. Но вспыхнувшая страсть в корне изменила положение вещей. Эти отношения стали для меня новым опытом. Я теперь больше верила в себя, почти угасшее пламя надежды снова разгорелось. Я поняла, что всегда лучше что-то делать, чем топтаться в потемках и ждать неизвестно чего. Я поняла также подлинный смысл пословицы: «Жизнь ждать не будет».

Без сомнения, счастье омолаживает нас и делает сильнее, устойчивее перед напором времени. «Нет, тебе, время, будет не так-то просто меня взять, потому что ты в долгу передо мной и теперь я должна наверстать упущенное».

Я словно хотела отомстить за себя и вернуть годы, которые считала потерянными. Они принадлежали мне, эти годы, но воры украли их у меня. Пусть же восторжествует справедливость: будущее принадлежит мне, и я не позволю кому-либо отобрать его у меня.

Я трепетала, ощущая близость Рами. Он не был ни авторитарным человеком, ни слишком зацикленным на религии. С ним я могла делать все, что угодно, не боясь подвергнуться критике. И, что немаловажно, он знал все о моем прошлом.

Я упивалась счастьем с одержимостью узника, проведшего многие годы в темнице, испытывая при этом стыд, словно пользовалась этим подарком судьбы незаслуженно.

* * *

Вернувшись домой, я поспешила рассказать Норе о своем любовном приключении до мельчайших подробностей. Нора слушала меня без особого восторга, не пытаясь скрыть удивление. Я хорошо ее знала, поэтому не могла не заметить в ее глазах немой упрек. Ее реакция не очень меня утешила, я поняла, что в будущем могут возникнуть проблемы.

– Почему бы тебе не порадоваться за меня? Теперь у тебя тоже есть спутник жизни, которого ты любишь, который защищает тебя и заботится о тебе. Скоро у вас будет ребенок. Ты счастлива. Мелисса тоже счастлива. Это ведь и называется жизнью, разве не так? Да, я ваша мать, но я также и женщина, которая хочет быть любимой, ты так не считаешь?

– Да, мама, я тоже так думаю. Но разве ты не могла выбрать кого-то более зрелого? Я просто боюсь, что при его энергии тебя скоро придется собирать чайной ложечкой.

– Ты думаешь, я специально искала молодого? Ты же знаешь свою мать лучше всех. Это произошло само собой, и я ничего не смогла с этим поделать. Для меня это подарок небес, и я принимаю его и не собираюсь обращать внимание на пересуды обывателей.

Нора тяжело переносила беременность, и не удивительно, что она хотела, чтобы я была рядом с ней. Возраст Рами вряд ли имел большое значение. Она только хотела быть уверенной, что присутствие в моей жизни мужчины не заставит меня забыть о том, что я мать.

Роды немного пугали Нору, для нее было важно, чтобы я была рядом. Так как это была первая беременность, Нора не имела опыта и ей казалось, что она может родить в любой момент. Она сердилась на меня из-за того, что я хотела уехать к Рами, и упрекала за то, что я не занимаюсь ею и моими сыновьями. Отчасти она была права: участие в судьбах бездомных женщин отвлекало меня от семейных обязанностей, а иногда я вообще о них забывала. Один из близнецов тоже меня упрекнул:

– Я знаю, ты помогаешь женщинам в чужой стране. Но кто будет заниматься нами?

Стремление обогреть всех лишало меня покоя. Бот и Рами перед отъездом повторял мне:

– Останься хоть ненадолго!

Я, тем не менее, твердо пообещала себе никогда не жертвовать одним ради другого и постараться обуздать свои страсти. Однако мои желания были такими разными!

Моя маленькая Мелисса очень хорошо отнеслась к моей любовной истории, и это было замечательно, так как я очень нуждалась в ее одобрении. Теперь я знала, что не совсем еще сбилась с пути.

– Мама, подумай о себе хоть раз и будь счастлива.

Несколько недель меня крутило в водовороте противоречий. Я уже не знала, что делать. В конечном итоге я сдалась и решила вернуться в Египет, чтобы продолжать оказывать помощь живущим в нищете женщинам и, конечно же, увидеть Рами. Я все больше и больше нуждалась в деньгах, но банк все еще доверял мне и выдавал ссуды.

Когда я нуждалась в средствах, то также брала авансы в издательстве и тут же летела в Каир. Один раз, второй… много-много раз. Никакой наркотик не смог бы выработать у меня такую зависимость. Я больше не могла обходиться без этой страны, не могла оставаться равнодушной к ее таинственному блеску и разительной нищете. И потом, Рами сказал, что хочет жениться на мне.

Мне стоило быть разумной и принять какое-то решение, а еще не залазить снова в долги. Нестабильность ситуации выводила меня из равновесия. Я мечтала о чуде.

* * *

Нора должна была родить со дня на день. Я вспоминала свою молодость и собственные беременности. Когда я вынашивала Нору, я так же, как и она сейчас, волновалась все сильнее по мере приближения родов. Но я переживала потому, что сильно желала ее появления на свет, тогда как другие не разделяли этого чувства. К тому же я опасалась, что в будущем к ней станут относиться не лучше, чем ко мне.

Нора часто без видимой причины заливалась слезами, и я старалась быть рядом с ней и делала все, чтобы ее успокоить. Наконец настал долгожданный день.

– Мама, быстрее! У меня уже начались схватки! – кричала она по телефону.

Я побежала к ней домой, и вместе с ее гражданским мужем Патриком мы отвезли ее в больницу. Не в силах смотреть на ее мучения, я умоляла Нору согласиться на общий наркоз, но она отказывалась:

– Нет, мама, я хочу страдать, как всякая нормальная роженица.

Вопреки ожиданиям, Нора, молодая современная женщина, хотела родить в муках, которых благодаря достижениям современной медицины можно было и избежать.

Противоречивый характер моей дочери заставлял ее проявлять упрямство, хотя она уже потеряла много сил. Но в конце концов она сдалась и громко потребовала сделать ей обезболивающий укол.

Я успокоилась: вот-вот все уже должно было закончиться, да и дочь теперь не чувствовала боли. Время тянулось медленно, но наконец красавица Нора-Мэй соизволила появиться на свет, сделав мою малышку Нору мамой, а меня – бабушкой.

Нора-Мэй была такой же маленькой, как и ее мама после рождения.

* * *

Время шло, но я медлила сообщать новость Рами. Он, разумеется, знал, что моя старшая дочь ждет ребенка. Но я все же не решалась говорить ему о пополнении в нашем семействе. Ну что я должна была сказать? «Рами, ты собираешься жениться на бабушке». Или так: «Рами, у меня родилась внучка, и теперь мы можем пожениться».

Спустя несколько дней я наконец решилась поставить его в известность.

– Рами, у нас родилась маленькая Нора-Мэй. Она восхитительна.

– Ты серьезно? И ты только сейчас решила об этом сказать? Я должен был узнать об этом раньше, чтобы сразу же поздравить Нору.

– Молодая мама и ее дочь отнимают у меня много времени. А разве для тебя это что-то меняет?

– В каком смысле?

– Я имею в виду нашу свадьбы.

– Надеюсь, ты все еще хочешь выйти за меня замуж и ты все еще Сама, которую я люблю, с внучкой или без.

После долгих размышлений я решила выйти за Рами. А ведь столько раз обещала себе не выходить замуж, даже за уроженца Квебека, что уж говорить о мусульманине! Одна только мысль об этом ужасала меня. Два раза я уже была замужем за мусульманином, и это закончилось плачевно. В первый раз моя супружеская жизнь превратилась в сплошной кошмар, так что я не надеялась выйти из него живой. Второй муж при первой же возможности избавился от своих отцовских и супружеских обязанностей, бросил своих детей и меня, даже не потрудившись заранее поставить нас в известность.

Но, узнавая Рами все больше и больше, я убедилась, что он сильно отличается от мужчин, которых я встречала до него. Идеи интегристов, свойственные моему окружению в детстве, были чужды его семье. К тому же следует признать, что влечение, которое я испытывала к нему; невозможно было преодолеть. Каждый может сказать: «Родник, я не буду пить твою воду!» Но когда душа и тело жаждут, человек все равно поступит вопреки своим словам. Любовь – огромная сила, и сопротивление ей обречено на неудачу. Рами не единожды доказывал, что любит меня, поэтому я доверилась ему и приняла его предложение.

Вдвоем мы строили планы нашей совместной жизни в Канаде. Предстояло много чего сделать, организовывая его переезд, а также необходимо было собрать средства для открытия центра, где найдут приют женщины и дети из мира, ставшего теперь и моим тоже.

Как в кино

Я снова отправилась в Египет, на этот раз, чтобы выйти замуж за человека, которого любила. Я имела право на феерическую свадьбу, такую, какие показывают в кино. На торжестве присутствовали родственники и друзья Рами. Единственными приглашенными с моей стороны были Гания и Сафия. Никто не знал, кто они такие на самом деле.

Одно лишь омрачало эту самую яркую ночь в моей жизни – отсутствие моих детей. Не бывает ничего идеального, всегда не хватает чего-то или кого-то. Но это не повод отказываться от того, что очень желаешь и ценишь. Когда представляются такие счастливые моменты, ты проживаешь их до последней капли. Надо только не забыть поблагодарить небеса.

«Я, Самия, в красивом белом платье, донельзя счастливая невеста – разве это может быть правдой?»

Какой красивой я казалась сама себе! Честное слово» я помолодела на двадцать лет. Мы танцевали до рассвета. Когда мы стояли на берегу легендарного Нила, держась с Рами за руки, казалось, что огни города сияли только для нас. Мне хотелось кричать о своем счастье на весь мир.

«Посмотрите на меня! Это я, женщина, которая так много страдала в своей жизни. Это я, та, которую унижали, били, насиловали, держали взаперти, насильно выдали замуж в шестнадцать лет. Это я, та, которой диктовали, как одеваться, как вести себя, которая испытала на себе тысячи запретов и чувствовала себя заживо похороненной. Это я, та самая женщина!»

Теперь я, ожившая, трепетала в руках своего мужа под небом Каира. Мое существо так же переполняло чувство свободы, как и в тот незабываемый вечер, когда мы с Мелиссой, охваченные эйфорией, открывали для себя Монреаль. Тот же вкус свободы, то же осознание красоты мира – все то, что чувствует любая счастливая женщина. Как все просто!

Было четыре часа утра. Где-то на краю мира на карете ехали мужчина и женщина. Она в свадебном платье, он в смокинге. Воздух был пропитан поэзией, а этой счастливой женщиной была я. Я была одновременно и спящей красавицей, и Золушкой из волшебных сказок. Моя грубая обувь превратилась в хрустальные туфельки, а тыква – в карету.

Мои самые смелые фантазии теперь стали реальностью, я прошла путь от замужества по приказу до благословенной и желанной свадьбы.

Но вторая глава моей новой счастливой жизни будет написана на другом берегу океана. Свадьба сыграна, мечта сбылась, а мне снова надо было лететь домой, но не поворачиваясь спиной к мечте.

Не прикасайтесь больше к моему телу

Снова меня ждали дом, дети и проблемы. Надо было как-то оплачивать счета за квартиру, покупать продукты.

Теперь я нередко слышала язвительные замечания соседей, которые не упускали возможности бросить мне в спину: «Мадам ездит отдыхать, когда ей в голову взбредет, при этом не платит за жилье». Я знаю, что этот мир может раздавить слабого без всякой жалости, поэтому воспринимала всю эту критику как подобает сильной женщине. Так я поступала и до выхода моей книги «Паранджа страха», когда получала субсидию в центре социальной помощи. Я никогда не пыталась прикидываться несчастной, поэтому государственные служащие смотрели на меня с упреком.

Такое мое поведение, возможно, кажущееся кому-то нерациональным, помогало мне увереннее чувствовать себя. Но что-то постоянно мешало мне ощущать стабильность своего положения. У меня даже есть гипотеза, которая объясняет, что именно.

Одни существа живут в спокойных водоемах с чистой водой, другие – в грязных сточных канавах. Но это крайности, между которыми есть и промежуточные варианты. Моя жизнь протекала в бурной реке со множеством опасных водоворотов. Большая часть прожитых лет походила еще и на катание на американских горках, когда организм постоянно вырабатывает чудовищные дозы адреналина. Поэтому и теперь я по привычке продолжаю искать приключения, черпая из них энергию и то вдохновение, которое заставляет трепетать душу.

Может, я зависима от адреналина, как некоторые от кокаина или героина?

Несмотря на сильный встречный ветер, я продолжала идти вперед. Одно время я работала в страховой компании, чтобы иметь возможность оплачивать аренду квартиры и кормить детей. Мне предстояло переделать множество дел: надо было заниматься своими детьми и заново строить семью. Строить свое завтра, если говорить другими словами.

Я также беспокоюсь о будущем всех женщин – и тех, с которыми познакомилась, и тех, кто даже не подозревает о моем существовании. Я бы многое отдала, чтобы в странах с трудными условиями жизни их стали больше ценить и уважать и лучше к ним относиться.

Всю свою жизнь я задаю себе вопрос, на который до сих пор не нашла удовлетворительного ответа: какими причинами вызвана эта всеобщая несправедливость, историческая ли, политическая или социальная, из-за которой страдают женщины на всей земле, которая заставляла страдать и меня? И второй вопрос, как продолжение первого: до каких пор женщины будут молча сносить эту несправедливость, жестокость мужчин, не предпринимая никаких попыток ей противостоять? Да, женщины организовываются, протестуют, приходят друг другу на помощь, руководят приютами и тому подобное. Но, несмотря на все усилия, повсеместно можно встретить женщин, живущих в нечеловеческих условиях. Кто-то из них гибнет, кому-то удается выжить. Их исковерканные судьбы – это несмываемый позор человеческой цивилизации XXI века.

С моей точки зрения, даже эмансипированная женщина всегда остается женщиной, а значит, потенциальной добычей. Пока не произойдут радикальные изменения человеческого сознания, так будет продолжаться и впредь.

Объективными свидетелями угнетения женщин являются не только служащие центров, работающих во многих регионах, например в Квебеке, которые оказывают помощь пострадавшим от насилия, но и граждане даже тех стран, в которых декларируются и защищаются идеи равенства. Женщин постоянно унижают на работе, на улице и, особенно, в их собственных домах, и тогда этот оазис мира превращается в зону боевых действий. Только во Франции от полученных травм в результате побоев, нанесенных сожителями, каждый день умирает одна женщина. Там, как и в Квебеке, жестокость не имеет ничего общего с религией или с традициями.

Женское тело – это одновременно и поле битвы, и военный трофей, и территория для мести, и способ укрощения мужской агрессии. Обретет ли оно когда-либо мир?

Муки терпят женщины во всем мире, независимо от религиозной принадлежности, и мусульманки не исключение. Везде стараются ущемить женщин в правах, женское тело рассматривается как товар, им пользуются для достижения политических целей. Когда это закончится? И закончится ли вообще?

Но именно эта безысходность заставляет женщин действовать. Круговая порука власти и общества направлена на то, чтобы скрыть притеснения и правовое неравенство, но она же придает женщинам энергии. Теперь они быстро понимают, что с ними играют краплеными картами.

Ущемление женских прав все же больше характерно для мусульманского общества. С первого вздоха новорожденная девочка находится под неусыпным контролем мужчины, который с этого момента будет следить за каждым ее шагом. Сначала отец или брат, потом муж. Из всех видов насилия физическое – самое явное. Оно деформирует личность и лишает человека самоуважения. Тот, кто прибегает к нему, на самом деле демонстрирует свою слабость и неспособность к нормальному общению с ближним, хотя ни один из жестоких мужчин не признается в этом. Мне хочется напомнить верующим изречение пророка Мухаммеда: «Не тот силен, кто показывает силу своих рук, а тот, кто сумел обуздать свой гнев».

Существует также социальная жестокость, примером которой являются так называемые преступления в защиту чести, когда жертва не может рассчитывать на элементарное правосудие. Достаточно лишь подозрения, чтобы обвинить женщину и приговорить ее к смерти. Очень хочется дождаться обнародования результатов расследования, а особенно узнать мотивы преступления, совершенного против четырех афганских женщин, тела которых нашли в автомобиле, утопленном в канале Ридо, неподалеку от Кингстона, что в провинции Онтарио, в начале 2009 года. Обвинение в умышленном убийстве было выдвинуто против семейной пары и их сына. В газетах упоминалось о преступлении в защиту чести. Пока ясно лишь одно: убиты четыре женщины, которые уже никогда не смогут сказать что-либо в свою защиту.

Социальная жестокость – это и отрицание права на образование. Девушки чувствуют себя ущемленными в праве знать больше, получить высшее образование. Во многих странах им без объяснения причин отказано в познании мира, то есть в возможности стать более свободными и иметь свое собственное мнение. Считается, что женщине вполне достаточно уметь читать и писать. Все равно, мол, место женщины под крышей ее дома. Учеба нужна только мальчикам. При этом забывают сказать, что образованной женщине труднее навязывать чье-то мнение.

Отдельное место в этом веере ущемлений занимает экономическая дискриминация, особенно неравенство в зарплате. За одинаковый объем работ, выполненный в одинаковых условиях, женщине зачастую платят меньше. Начальство считает подобное неравенство чем-то само собой разумеющимся. В некоторых странах женщины по закону получают только половину положенного им наследства, в других – лишь восьмую его часть. Есть даже страны, которые, считая себя светскими, не признают за женщинами право на наследство вообще.

Но наиболее распространенным, без сомнения, является моральное насилие. По любому поводу муж угрожает жене разводом, зная, насколько тяжелыми могут быть для нее последствия. Еще более жестоко бросать женщину, не расторгая брак официальным путем. Мужчине достаточно сказать: «Ты мне больше не жена перед Богом, но ты никогда не будешь свободной и никогда не сможешь снова выйти замуж.

В отличие от меня». Нет ничего более разрушительного для женской психики, чем такое испытание, поверьте мне.

Каковы все-таки истоки этой проблемы? Женское тело? Ее сексуальность? Способность к воспроизведению? Или, скорее, наше видение мира, иногда диаметрально противоположное мужскому?

* * *

Позволю себе немного помечтать. В мире, который я вижу в своих грезах, поступки мужчин адекватны и логичны. Каждый человек, независимо от половой принадлежности, самостоятельно распоряжается своей жизнью. И так будет происходить до скончания веков. Муж и жена управляют своим домом, действуя в духе партнерства, когда немыслимо даже малейшее проявление деспотизма. Они поровну делят обязанности и равны в правах.

Позвольте мне еще раз процитировать Мухаммеда: «Не случалось такого, чтобы нежное отношение к любой вещи не делало бы ее более красивой. Как и не случалось так, чтобы грубость не сделала бы ее более уродливой».

* * *

Во имя моих протеже Гании и Сафии, во имя Рахмуны, Фатихи и Надии – жертв драмы в Хасси-Мессауде, которые нашли в себе силы сопротивляться, во имя этих гонимых, отверженных, подвергшихся насилию женщин, во имя Хассии, Кароль и Моники, ради всех угнетенных женщин планеты и, наконец, ради себя самой я хочу понять, почему женщины становятся жертвами? В чем их вина? Виноваты ли они в том, что нарушают общественные, религиозные или семейные нормы? Или спрошу прямо: виноваты ли они в том, что родились женщинами?

Настоящее

Живя в Монреале, я время от времени вспоминала о своих родственниках, оставшихся в Алжире. Иногда я думала о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не поступила наперекор воле родителей? Какой бы она была? Муж, чьей малозначительной вещью я была, убил бы меня, или я сама уничтожила бы это чудовище? Когда я была его собственностью, то каждую ночь молилась, чтобы не состариться рядом с ним. Моим единственным утешением в то время была эта молчаливая молитва, не достигавшая слуха спящего на одной кровати со мной жестокого тирана. Обращаясь к Богу, я просила его: «Если Ты любишь меня, как я люблю Тебя, избавь меня от него».

Я вспоминала братьев, то время, когда мы были детьми, наши общие игры. Как я переживала, когда отец наказывал мальчишек! Страдая вместе с ними, я думала, что лучше умереть первой, чем испытать боль потери кого-либо из них. Какими счастливыми мы были, когда развлекались вместе! Когда они находились рядом, я ощущала покой в душе.

Что стало с этими маленькими мальчиками, которые заступались за меня перед родителями? Когда отец приказывал им принести палку, чтобы наказать меня, они выбирали ту, которая причинила бы мне меньше боли.

Сегодня эти маленькие мальчики стали процветающими бизнесменами. Один из них, человек либеральных взглядов, живет в Испании. Остальные женились на алжирках и требуют, чтобы те носили на голове покрывало. Вот этих я больше всего опасаюсь. Я часто вижу во сне один и тот же кошмар, от которого каждый раз просыпаюсь в холодном поту. Я вижу себя лежащей на столе. Живот мой распорот, а братья, усевшись вокруг меня, пожирают мои внутренности.

Пытаясь не вспоминать об этом кошмаре, я мечтаю о том, чтобы кто-нибудь из них пришел ко мне на помощь или хоты бы искренне попросил прощения. Эго покажется еще более странным, если упомянуть, что один из братьев, в порядочности которого я меньше всего сомневалась, так что даже выдала ему доверенность, позволяющую распоряжаться моим имуществом, продал наш дом в Алжире и не выделил мне и ломаного гроша из вырученной им кругленькой суммы.

Время стало для меня строгим, но дальновидным учителем, убедившим меня не рассчитывать ни на братьев, ни на кого-либо другого. Но, несмотря на столь разное мировоззрение и непростые отношения с братьями, я предпочитаю хранить воспоминания о нашем общем детстве.

* * *

Мое повествование подходит к концу. Тем, кто был со мной на протяжении всех этих страниц, я хочу по-дружески рассказать немного о людях, которые мне дороги.

Нора и Мелисса – мои маленькие доченьки, разделившие со мной тяжелый период жизни в Алжире и годы скитаний, теперь выросли и стали красивыми молодыми женщинами, свободными и независимыми, летящими на своих собственных крыльях. Они живут так, как хотела бы в их возрасте жить я. Это они дали мне силу разорвать семейные и супружеские оковы и убежать, невзирая на опасность.

Они создали семьи и счастливы со своими избранниками. Нора и моя внучка Нора-Мэй живут в двух шагах от моего дома, а вот малышка Мелисса и ее прекрасный принц Элия переехали в Калгари, что на западе страны. Несмотря на разделяющее нас огромное расстояние, Мелисса всегда в моем сердце. Нора-Мэй очень красива. Она называет меня мима, то есть бабушка по-арабски. Глядя на нее, я не ощущаю своего возраста. У нее замечательное имя: «нора» означает «первые лучи солнца», а «мэй» – милость, благодарность.

Близнецы Риан и Элиас продолжают учиться в средней школе. Им по двенадцать лет, и все дороги перед ними открыты. Они являются членами Лиги воздушных кадетов[17], и я очень горжусь ими, особенно когда вижу их в форме. Мой самый младший сын Захария, которому исполнилось десять лет, заканчивает третий класс начальной школы. Он говорлив, как сорока. Все его интересует, у него всегда есть что мне рассказать. И пусть их школьные оценки оставляют желать лучшего, трое моих мальчиков всегда будут для меня чемпионами.

Единственное, что меня беспокоит, – это то, что я не могу уделять им должного внимания. Школьные воспитатели и учителя в один голос твердят, что они живут, словно в своей собственной вселенной. Я, конечно же, знаю, почему это так. Немного найдется детей, которые выдержали бы такие испытания, что выпали на долю моих чемпионов. Им не забыть и события гражданской войны, и факты политического и семейного террора, и скитания по приютам и гостиницам, и разлуку с отцом. Какими маленькими они были, когда все это свалилось на них! Я считаю, что им повезло: последствием всего этого стало лишь отставание в учебе. Я стараюсь помочь им обрести уверенность в себе, хочу, чтобы они были счастливы. Я все сделаю для того, чтобы у них было все то, чего так не хватало мне.

Рами, мой любимый, спутник моей жизни, ждет получения визы, чтобы присоединиться ко мне. Но ему придется лезть из кожи вон, чтобы влиться в здешнее общество. Он разговаривает по-арабски, немного по-английски, но совсем не знает французского языка. Пока он не переехал ко мне, я летаю к нему в Каир, так часто, как могу себе это позволить, и яркие впечатления от наших встреч помогают мне забыть о причиненных первым мужем обидах, которые теперь кажутся мне всего лишь миражом.

Мой сын Амир больше не пытался со мной связаться после его приезда в Квебек – тогда, почти два года назад, состоялась наша единственная встреча. Он попросил Нору передать мне следующее: «Скажи матери, что благодаря ей окончательно испортились мои отношения с невестой». Прочитав «Паранджу страха», ее либеральные родители испугались, что их дочь может выйти замуж за исламского активиста или закоренелого консерватора. Мои чувства по отношению к нему продолжают колебаться между любовью и ненавистью.

Что касается моей младшей сестренки Амаль, я только жду от нее сигнала, чтобы помочь ей сделать то, что она давно должна сделать.

Родителей, несмотря на то, как они со мной поступили, я прощаю. Это правда.

Мои египетские протеже Гания и Сафия живут размеренной жизнью в спальном районе Каира, в своей квартирке, которую содержат в образцовом порядке. Они и одна из старших дочерей Гании заняты на разных роботах, а вот остальные дети, которые, увы, так и не посещают школу, продолжают просить милостыню. К сожалению, недостаточно иметь крышу над головой, еще надо чем-то кормить детей.

Сафия и Гания не знают, что многим обязаны Манон, моему финансовому консультанту, которая смогла убедить своего начальника выдать мне ссуду. Спасибо им обоим за участие.

Благодарности

Тысяча благодарностей банку «Кэс Дежарден Провост» в Лашине и персонально Манон Жак, Мишелю Лефебвру и Пьеру Бодэну.

Господину Лабреку де Беканкурту.

Египтянке по имени Жанет Ибрахим.

Господину Паулю Скотти и всем, кто поддерживал меня в моих начинаниях.

Моему издателю, который предоставил мне чудесную возможность рассказать свою историю и поддержать всех женщин, которые сами не могут выступить в свою защиту.

Примечания

1

1 лье равен 4445 метрам. (Здесь и далее примеч. пер., если не указ. другое.)

(обратно)

2

Общеобразовательное и профессиональное учебное заведение типа колледжа (college d'enseignement general et professionnel). Дает образование между средним и университетским уровнями.

(обратно)

3

Современный алжирский поэт-песенник и прозаик.

(обратно)

4

Регион, славящийся красотой ландшафта, туристическая Мекка Квебека.

(обратно)

5

You are welcome (англ.) – добро пожаловать.

(обратно)

6

Правое полушарие мозга отвечает за чувства и воображение. Считается более развитым у женщин.

(обратно)

7

В средние века право первой ночи позволяло сеньору первым возлечь с невестой на брачное ложе. Говоря другими словами, оно состояло в получении сексуальных преимуществ перед женихом. На самом деле эго право было надуманным, не зафиксированным ни в одном писаном законе. Наоборот, законодательством запрещалось подобное злоупотребление властью. (Примеч. авт.)

(обратно)

8

Добро пожаловать в Египет (анг.).

(обратно)

9

Около сорока канадских долларов. (Прим. авт.)

(обратно)

10

Где-то между шестьюстами и восемьюстами канадскими долларами. (Прим. авт.)

(обратно)

11

Праздник Аид отмечается после Рамадана и совпадает с окончанием паломничества в Мекку в память о пророке Абрахаме и его сыне Исмаиле, вместо которого в жертву был принесен баран. (Прим. авт.)

(обратно)

12

Населенный пункт в Сахаре, расположенный рядом с одноименным гигантским нефтяным месторождением.

(обратно)

13

Неземные красавицы, которых, согласно Корану, Аллах дает в награду правоверным мусульманам, когда они попадают в рай. (Прим. авт.)

(обратно)

14

«Хадис» в переводе с арабского означает «высказывание», «новость», «цитата», «сообщение». Данное понятие относится к словам и делам пророка Мухаммеда, оказавшим влияние на все человечество.

(обратно)

15

Эти данные фонда ЮНИСЕФ согласуются с другой информацией, которая свидетельствует, что в двадцати восьми странах Африки все еще применяют женское обрезание. В зависимости от страны обрезанию подвергаются от 25 до 85 процентов будущих женщин. (Прим. авт.)

(обратно)

16

Французское феминистическое движение (NPNS), основанное в 2003 году, которое в короткие сроки привлекло к себе внимание широких кругов общественности, средств массовой информации и политических партий.

(обратно)

17

Канадская национальная лига воздушных кадетов создана в 1941 году в целях подготовки молодежи для вступления в военные летные училища. Современные воздушные кадеты изучают устройство самолетов, азы пилотирования, занимаются планерным спортом.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть первая АДАПТАЦИЯ

  Бежать или умереть

  Вот мы и дома!

  Обманчивая внешность

  Замечательный мирный акцент

  Прощание, или снова утраченные иллюзии

  Виртуальная идиллия

  Вереница мужчин

  Прекрасный поворот судьбы

  Будни, такие спокойные, такие тревожные

Часть вторая «ТУРИСТИЧЕСКАЯ» ПОЕЗДКА

  С самолета на самолет

  Случайный попутчик

  Логика интегристов

  Сцена из супружеской жизни

  Все та же вечная история

  Требуется невеста для моего мужа

  Чужая страна – знакомые нравы

  Когда еда – роскошь

  Безумие как убежище

  Торги с сатаной

  Возникший из прошлого

Часть третья ДЕЙСТВИЕ

  Пребывающие в нищете

  Терроризм: от частного к общему

  Нефть, разбавленная кровью

  Искра, которой суждено стать пламенем

  Даже в лучших семьях

  Сама под небом Рами

  Как в кино

  Не прикасайтесь больше к моему телу

  Настоящее

Благодарности X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?