«Пуся»

Title: the Pussy

  Author: Alec Verny

  Language: Russian

  Publisher: Plusda Publishers -

  Description: Используя в качестве полотна похождения нью-йоркского фэшн-фотографа, автор выписывает яркую картину жизни русских эмигрантов Нью-Йорка, не жалея красок и сочных деталей. В жизни Фотографа, обитающего в шумном и сумбурном городе, все спокойно и налажено: любимая жена-модель, интересная работа и никакого флирта на стороне. Но однажды все это рушится. Любимая женщина сходит с ума, превращая его жизнь в настоящий кошмар.

  После долгой борьбы с заболеванием жена подает на развод. Фотограф пытается укрыться от жизненных проблем в озере алкоголя, море секса и сточной речке бездушных, пустых отношений. Но постепенно бескорыстная любовь хрупкой и нежной Лёли меняет его существование.

  Искрометный юмор и точнейшие описания ночной жизни столицы мира не оставляют равнодушным и завораживают читателей всех возрастов. Фактически, эта книга — путеводитель по русскому Нью-Йорку, или, как метко сформулировал сам автор — «пуsеводитель».

  Эта книга является первой в серии

  «ПУSЕВОДИТЕЛЬ ПО НЬЮ-ЙОРКУ»

  ОТЗЫВЫ

  Владимир Яковлев, главред издательства «Сова». (Москва)

  Охренительный текст! Давно таких талантов не встречал. Алик очень талантливый человек, я бы сказал — избранный.

  Понял, почему роман производит на меня такое сильное впечатление — чрезвычайно точно выписан Нью-Йорк. Посильнее Ремарка и Эдички Лимонова. Это очень сложно + очень точно передана психология всех наших в Америке. Я под огромным впечатлением и кайфом.

  Марк Азов, известный писатель-сатирик, писал тексты самому Аркадию Райкину. (Назарет, Израиль)

  Прочитал. Круто. Я не про письки, а про Нью Йорк.

  Расуль Ягудин, главред журнала «РуЛит». (Уфа, Нью-Йорк)

  Лично я читал с интересом и с улыбкой. На моей памяти настолько удачно тему «С иронией о сексе» топтал только Сан-Антонио, но он-то работал в низком жанре детектива-боевика. Похоже, Алик Верный впервые в современной литературе вывел тему в гораздо более достойный жанр мейнстрима. Уверен, что читателям понравится.

  Сергей, 38 лет, врач. (Свердловск)

  Книга убойная... Честно говоря, откровенность поначалу шокирует, а потом проникаешься как-то. Дело в том, что у автора отличное чувство юмора, которое просто украшает сюжет....

  Марианна Голодова, 28 лет, поэтесса. (Курск)

  Прочитала — зарядилась позитивом. Дала почитать подружке. Та тоже, хлебнув адреналинчику, передала следующему обесточенному.... и так до бесконечности. До сих пор не могу вернуть свою книжечку назад! Как говорится: «Хороша была “Пуся” — по рукам пошла...»

  Петр, учитель, 55 лет. (Орел)

  Эта книга — «реалити-шоу», точна и откровенна, как сама жизнь. Много правды в описании отдельных ситуаций, и смешно порою до икоты... Ну почему нас, мужиков, женщины не любят так, как они любят своих собачек? Они им яйца чешут, и всё такое... Алик Верный пишет так же, как я думаю. А большинство мужчин думает так же, как и я — это факт. Жду продолжения!

  Елена, библиотекарь, 20 лет. (С. Петербург)

  Взялась читать эту книгу - полный оптимизм, отвлекает от суеты 100%-но. Тут, даже если настроение на нуле, смеяться придётся по-любому. Она у меня вместо допинга теперь.

  Светлана, журналист, 27 лет. (Москва)

  Литература должна подкидывать адреналин, выдёргивая из реальности... Приевшиеся правила, которым следует большинство, для меня имеют кислый вкус. Мне нравится нестандартный образ мысли, способность бросать вызов разжиревшей общественности, способность увлекать... Вот что я увидела, впервые читая отрывок из этой книги. А потом была вся «Пуся» полностью, которая вообще прибила, заставляя дышать через раз. Алик думает и пишет за океаном, в другой стране, и тем не менее ослепляет, словно фонарём в глаза, своим талантом. И я влюблена в его слегка чокнутого героя. И это правда.

  АЛИК ВЕРНЫЙ

  СЕРИЯ «ПУSЕВОДИТЕЛЬ ПО НЬЮ-ЙОРКУ»

  СОКРАЩЕННАЯ ЖУРНАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ (Первая публикация: журнал «РуЛит» / «Русская Литература» - Уфа / Нью-Йорк)

  Полная версия издана в США и Украине и вышла отдельной книгой в 2010 г.

  ISBN-10:  0982840489

  ISBN-13:  978-0982840481

  © 2010 Alec Verny

  © 2010 plusDA Publishers / Издательство +ДА

  Published by plusDA Publishers, New York

  Art direction, cover, interior and title design by Alec Verny

  Illustrations by Alec Verny

  Edited by Elena Prostak

  Арт-директор, обложка и титул — А. Верный

  Иллюстрации — Алик Верный, редактор — Елена Простак

  Address: plusDA Publishers, PO Box 1183, LIC, NY 11101, USA

  КНИГА 1

  ПУСЯ

  Моей жене — за ум, красоту и понимание

  «женского вопроса» и устройства Вселенной.

  (Кстати, больше для жены, чем для остальных читателей — заявляю: все герои(ни) книги вымышленные, ситуации и события придуманные, ничего подобного с автором не происходило и повествование от первого лица, а также совпадение имени автора и героя — чисто художественный прием. Модели, позировавшие для рисунков, также не имеют ничего общего с полностью вымышленным содержанием книги).

  Предисловие

  Катарсис — единственное, что отличает искусство от порнографии. Катарсис в произведениях Алика Верного несомненно есть. Катарсис, он ведь с наличием-отсутствием анатомических подробностей изображения гениталий совершенно не связан. Бесценные японские миниатюры изображают гениталии подробнейшим образом, от чего они не перестают быть произведениями искусства. А «Тысяча и одна ночь»! Там сексуальных подробностей поболее, чем в «Пусе», что совсем не помешало пуританам-англичанам с восторгом перевести этот шедевр на английский и явить миру. Так же как и Омара Хаяма с его апологией пьянства и распутства как формы противостояния бессмысленной жестокости и злобе восточных сатрапий.

  Эта вещь не о сексе. Секс лишь антураж, в котором совершается великое таинство катарсиса. И не о Нью-Йорке «Пуся» — об одиноком человеке в чужом огромном городе, чужом даже для коренных ньюйоркцев, не говоря уж об иммигрантах. Броуновское движение тоскующих, мучительно страдающих от одиночества, затерянных в ледяной бездне человеческого улья людей, в краткие безумно счастливые  минуты входящих в случайное соприкосновение друг с другом и согревающих друг друга. «Пуся» очень грустная книга, которая написана без единого использования слова «грустно», весёлым языком, но со смехом сквозь глубоко запрятанные слёзы. Это обновленный стиль писателей «потерянного поколения», который можно назвать «акмеизмом в прозе», когда глубинное чувство передаётся не прямо словами, а текстовой фактурой.

  Сама музыка текста Алика Верного мистическим образом отображает глубоко спрятанную, снедающую сердце грусть потерянного человека, обращаясь не к сознанию читателя, а к его подсознанию, тёмным мохнатым клубком  нью-йоркской ночи — запруженной мельтешащими серыми лицами абсолютно безлюдной нью-йоркской ночи — проходясь по струнам его души.

  Князь Расуль Ягудин, главред журнала «РуЛит»,

  Председатель Правления WWWriters / ВКП

  ЦИТАТЫ

  Для того чтобы заняться сексом, женщине нужна причина, мужчине — женщина. Ну, или рука. Ну, или мужчина.

  (Жорж Вашингтон)

  Ищите женщину, найдете жену.

  (Сократ)

  Любовь, как огонь, — без пищи гаснет. Подбрасывайте палочки в костер.

  (Лермонтов)

  Я люблю пусю, она очаровывает меня. Я могу смотреть на нее часами.

  (Джером К. Джером)

  Пиво — это еще одно доказательство того, что Господь любит нас и хочет, чтобы мы были счастливы.

  (Бенджамин Франклин)

  Вы сами, как никто другой во всей вселенной, заслуживаете своей любви и преданности. Любите себя почаще.

  (Будда)

  Я никогда не бываю так занят, как в часы досуга с самим собой.

  (Цицерон)

  Как доказано наукой, у женщин мозг управляет половыми органами, у мужчин — половые органы мозгом.

  (Доктор Алик)

  Человеческая жизнь в общем бессмысленна. Поэтому, чтобы придать ей смысл, нужно разбивать ее на короткие куски и придавать смысл каждому такому промежутку. Например, придать смысл одному дню для начала.

  (Алик Верный)

ГЛАВА 1

  ДИВАН

  На диване сидел мужчина среднего возраста. Его опухшее с перепоя лицо выражало покой и смирение. Поднятые уголки рта свидетельствовали о неплохо проведенной ночи. Так оно и было — до трех утра он любил пышногрудую мулатку, перемежая все слоями виски и пива. Эта процедура хорошо расслабила нервную систему, и игривый блеск охотника блуждал в сочащихся ночным безумием глазах умеренного алкоголика.

  Он думал о Вечном Оргазме — понятии, которое он сформулировал и развивал последние несколько лет. Оно заключалось в том, что любое человеческое существо неосознанно стремится к бесконечному удовольствию и на этом пути проходит через массу непривлекательных вещей. По его теории, Вечный Оргазм должен был придти к тому, кто напрямую к нему не стремится, но постоянно его себе представляет, в той или иной форме.

  Мужчина достал из шкафа папку с фотографиями и стал их рассматривать, вспоминая изображенных на них женщин. Не так давно он еще был фотографом, но эта информация уже затянулась легкой пленочкой забвения.

  Его дрожащая рука потянулась к лежавшему на стеклянном столике Айфону. Именно на нем он и вел свои записки. Oн набрал «Вечный Оргазм» на экране своего Айфона и уставился несвежими глазами на мерцающий в полумраке студии экран. «Я сижу на диване, — выдавил он еще пару черных буковок на желтом фоне блокнота, — он покрыт шрамами былых половых битв».

  «Боже, что за херня!» — зевнул мужчина и выключил экран Айфона. Потом взял смартфон опять и напечатал: «Оксана серьезно разнямкалась. Нямнямчики шли нескончаемым потоком». Его глаза потеплели.

ГЛАВА 2

  ОКСАНА ТОЛСТАЯ

  (женщина, которая сбила мне целку)

  1-я фотография

  Национальность: украинка.

  Возраст: около 26-27.

  Знак Зодиака: Дева.

  Метод знакомства: сватовство, сводничество.

  Расходы: 37 $ таун-кар, 74 $ ужин, 12 $ такси ко мне домой, 10 $ такси, чтоб избавиться от нее. В то время за эти деньги можно было заказать проститутку с приездом на дом, на весь вечер. Не самую первосортную, но не хуже Оксаны.

  Постель в тот же вечер: да.

  Результат: слегка надломанная кровать.

  Рекомендую: нет.

  Оксана серьезно разнямкалась. Нямнямчики шли нескончаемым потоком. Язык у нее был как лопата — широкий и шершавый. В руках украинская девушка держала трепыхающегося мужчину среднего возраста. Познакомьтесь — это я, Алик. Приблизительно через пять минут я выброшу на нее двухмесячный заряд триспермотолуола. Так мы узнаем друг друга поближе.

  Это было позже. А сейчас мы сидим за барной стойкой. Оксана долго и уверенно заказывает ужин и напитки. Я смиренно киваю с улыбкой идиота на лице.

  Чего я боялся в этот момент? Я боялся, что она не даст, и вечер и деньги пропадут зря. Я боялся, что она заставит лизать ее заплывшую жиром половую щель. Я боялся, что не встанет. Я боялся, что никогда уже у меня не будет нормальных, а тем более, красивых женщин. Я боялся, что никогда ни одна женщина не захочет лечь со мной в постель. Я вспоминал свою жену-супермодель, и на глаза накатывались слезы. Я только недавно с ней развелся. Вернее, она развелась со мной. Если бы жена со мной не разошлась, я бы, наверное, так и жил с ней до сих пор и не узнал бы никогда, что это за ощущение — загонять горячего девочке, которая моложе тебя на 18 лет. Это хорошее, веселое, доброе чувство. Иногда, правда, суховато…

  После развода с женой я был полной целкой. Я остался один на один с этим стремным городом, как мне тогда казалось, полным похотливых красавиц, готовых совокупляться с утра до ночи, нежно и горячо. Только я не знал как к ним подойти и о чем с ними говорить. Так я промаялся пару месяцев, бродя вечерами по барам с вечно полустоящим фаллосом. От женщин я шарахался или нес такую дикую чушь, что порой сам себя не понимал.

  В грязном русском заведении, ободранном и с вечным запахом блевотины, я торчал чаще всего. Называлось оно Russian Stakan, но все называли его просто «Стакан», или «Стакашка». А посещал я его чаще других мест по одной простой причине: там постоянно ошивался мой старый шапочный знакомый, музыкант из Киева — Паша. В Стакане мы с ним как-то нечаянно столкнулись, он меня опознал, и мы сблизились на почве четырех бокалов пива и двух шкаликов водки.

  Парень обладал удивительным свойством — все женщины любили его как подружку. Он был мастер посплетничать и знал всех блядей в Стакане, вплоть до их номеров телефонов и расписания работы. Его записная книжка была желтыми страницами русскоязычных шлюх Нью-Йорка.

  Увидев, как я маюсь, Паша разжалобился и решил помочь мне с моей целкой. Он долго перебирал в уме кандидаток, и, наконец, колесики сцепились. Из книжки были извлечены номер телефона, имя и внешние данные. Паша, как и все сплетницы, был еще и сводницей. Он счастливо подмигивал мне с характерным для него видом грустного Пьеро. Краски не жалелись. Оксана из записной книжки предстала передо мной в облике прекрасной нимфы с обложки женского журнала. Я особенно не капризничал — был в отчаянии и готов на все, только бы размочить сухарик. Паша тут же связался с ней и договорился, что я позвоню, когда она вернется в Нью-Йорк. Оксана в тот момент отдыхала во Флориде.

  Все три дня, пока она была во Флориде, я ходил сам не свой и воображал себе фотомодель с полным набором телесных запчастей. Особенно красочно я представлял себе большую, красивую грудь. Это единственное, в чем я не ошибся.

  Но я забегаю вперед.

  Пашка сделал свое дело, то есть правильно поставил задачу. Я позвонил, и (большой успех!) Оксана сняла трубку во Флориде. Я был на седьмом небе. По телефону тяжело определить вес человека, а вот голос у нее был тоненький и сладкий.

  — Даааа… — страстно выдохнула в трубку Оксана, — Через два дня буду в Нью-Йорке.

  У меня встал.

  Два дня я ходил с деревянным топором в штанах и мысленно рубил дрова с Оксаной. Бросал палки, колол поленья и расщеплял пеньки на тоненькие волокнистые дощечки. С утра на второй день я уже набирал ее номер. Никто не отвечал. Ближе к вечеру, от волнения, начали мучить газы. Я лежал на диване, попердывал и страдал.

  После трех безуспешных звонков я успокоился, заставил себя взять в руки книжку и начал читать. Так я и заснул. Очнулся с мобильником в руке, играющим Баха.

  — Да. Але.

  — Привет. Я уже в городе. Я вижу, ты звонил. Ну что, как встретимся?

  — Как встретимся, — эхом пробормотал я. Такую защитную реакцию (повторение ее фраз) я выработал тогда случайно.

  — Слушай, — щебетала Оксана, — я на метро не успеваю, давай я возьму кар-сервис и заскочу за тобой. Это по дороге. А потом поедем в Стакашек, я проголодалась.

  — Потом поедем в Стакан, ты проголодалась, — послушно повторил я.

  — Хочу борщ, который у них в таких глубоких мисочках подают. И, конечно, рыбное ассорти. А потом еще, знаешь, у них есть новое блюдо, называется «русские суши» — красная икра, завернутая в блины, которые потом нарезают кусочками, как суши-роллы. Ох, и шампанского, шампанского хочу!

  Оксана знала свою фишку досконально — кино, вино и домино.

  Я выскочил на улицу, не в состоянии ждать дома, и бегал вокруг блока с мобильником в руке. Когда я уже совсем отчаялся, и мой дурачок начал грустить, слегка задыхаясь в штанах от всей этой беготни на жаре, к дому, наконец, подъехала черная машина с тонированными стеклами — Lincoln Towncar. Да, Оксана действительно знала фишку. Это был наверняка самый дорогой кар-сервис в городе. Дальнейшие события это подтвердили. Стекла сверкали, черный лак блестел, хром сиял.

  Оксана чирикала что-то на своем птичьем языке, но все пролетало мимо моих ушей. Я не мог сконцентрироваться — настолько одичал. На ней было белое летнее платье: какие-то оборочки, кружева, шитье и дырочки. Загорелые телеса ломились из всех щелей. Кондиционер в машине работал на полную, и ее соски оттопырились, пробиваясь наружу сквозь затейливую вязь белых узоров. Волосы у Оксаны были заплетены во множество тоненьких косичек, что меня невероятно умиляло. Я потом игрался ими весь вечер, как ребенок.

  Говорила в основном она, а я поддакивал и время от времени задавал скромные вопросы: какая была погода, куда ездила, что видела, и продолжал дакать и угукать. Эту тактику я успешно применял позже на других женщинах. Она меня редко подводила и оставляла силы для главного броска. За счет удачного приемчика, назовем его «Эхо пустыни», я легко обошел все подводные камни.

  Нью-йоркские бабы чумны и привередливы. Даже такое полу-страшилище, как Оксана, может завертеть серьезное динамо, хорошенько перед этим натолкав кишку за твой счет. Оксана поступила довольно гуманно.

  Мы вышли из машины на Бродвее, угол 49-й. С угла 49-й и Бродвея уже видна Таймс Сквер — место, куда не ступает нога нью-йоркца. Эта территория отведена туристам, бродящим вокруг этой центральной площади мира с открытыми ртами. Да… Таймс Сквер… Сколько раз я проходил по ней впоследствии, поздней ночью, пьяный в жопу. Этот абзац я пишу с глубокого похмелья. В последний год я постоянно пытаюсь бросить пить. В течение двух недель я настолько трезвею, что не могу больше спокойно воспринимать реальный мир. Это чувство приводит меня обратно в ближайший «Ликерс» — виноводочный магазин.

  Оксана была хороша: белое платье, большие шары — два шара вверху спереди, два шара внизу сзади. Так и подмывало дать ей кличку Шарик. Ведя Оксану к Стакану, я удобно закинул руку сверху на ее задницу, упершись ладонью в правую сферу. Баскетбольный мяч, состоявший из отборного мяса, грозно шевелился под ее тяжестью. Рука разогрелась и запарилась — в городе стояло душное и липкое, как жевательная резинка, нью-йоркское лето. От Оксаны несло запахом свежеиспеченного белого батона — хорошая примета, как мне уже известно сегодня, но тогда я об этом еще не знал. Если женщина пахнет хлебом, тем более булочками, это значит, что она подходит тебе генетически. Кушай ее с маслом и запивай чаем.

  Мы зашли в Russian Stakan. Ничего не произошло. Народ сидел как попало — кто за столиками, кто у бара. Было рановато для вечерней толпы. Как обычно, в этой дыре попахивало рвотой. В дальнем углу, за барной стойкой, на стене бессильно свисало тяжелое и пыльное бархатное знамя с вышитым на нем Лениным. Справа, возле входа в туалет, чернела под стеклом фирменная футболка с лозунгом «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган». Сзади, на застекленном шкафу с дешевыми винами, красовалась коллекция стеклянных бутылей с различными маринованными в водке фруктами и овощами. Эти бутыли напоминали стеклянные банки с заспиртованными человеческими зародышами и органами из медицинских коллекций советских вузов. Напиток этот назывался «Хауз водка» и отличался суровой головной болью поутру, с похмелья. Изготавливали его, заливая самую дешевую пиратскую водку фруктовыми сиропами или, в буквальном смысле, хреновыми настойками. Хреновая версия была еще ничего, но вот чесночный водочный напиток был жесток. Местный завсегдатай Боря иногда, расчувствовавшись, выкатывал мне рюмку этого чесночного пойла, и приходилось из вежливости делать пару глотков — ощущение трансорганическое и незабываемое.

  В остальном это был типичный американский бар. Правда, за шкафом с винами стояло пианино, на котором с девяти до двенадцати вечера музыкант Саша барабанил русские романсы и французские шансоны, вперемежку с Пугачевой и компанией.

  Оксана смела ужин в одно мгновение — здоровье у девушки было прекрасное. Мы покалякали о том о сем. Вечер подходил к кульминации. «Так, — призадумался я, — Что теперь сказать? Как перевести программу на культурные рельсы, чтоб попасть прямиком в мою кровать?» Видно, эти размышления произвели на моем лице такое количество печали, что Оксана сжалилась и, запросто так, по-домашнему, сказала: «Ну что, поехали?»

  Я вскочил, как обожженый спичкой палец, и вытащил Оксану на улицу. Все такси, как назло, были заняты и проезжали мимо. Наконец, один ободранный желтый ящик на колесах остановился. Мы сели на заднее сиденье. Между нами и водителем была плексигласовая перегородка с дыркой, чтоб просовывать деньги — это нью-йоркская традиция. В салоне, по той же старой традиции, пахло мочой. Таксисты, чтоб экономить время и не искать туалеты и парковку, возят под сиденьем пластиковые бутылки из-под кока-колы и отливают туда по мере надобности.

  Как только мы отъехали, Оксана мощно обхватила меня одной рукой, слегка придавив мое горло сиськой, и грубо впилась в мой рот, дыша на меня борщиком и красным винчиком. Второй рукой она взяла мою правую ладонь и положила к себе на трусы. У меня уже не то что стоял, у меня летал, как воздушный змей высоко в небе. Я опять начал бояться. Теперь — что кончу прямо в такси. Я попытался думать о чем-то отвлеченном, о завтрашней лекции, например. В то время я подрабатывал, читая лекции по Фотошопу недоумкам в одном дешевом колледже, фабриковавшем студенческие визы новым иммигрантам. Хотя вру — на каждую группу у меня все-таки было 2-3 умных студента.

  Отвлеченные мысли помогли точь-в-точь как в школьные годы, когда я слишком быстро стрелял из своего дамского пистолета — беда большинства подростков мужского пола. В те годы я даже разработал целую систему для борьбы со скорострельностью. Прежде всего, перед тем как залечь в постель со своей школьной подружкой Наташей Калашниковой (как автомат), я бросал одну палочку в ванной сам с собою, если дело происходило у нее дома, или в туалете — если у меня. В кирпичной клетушке, называвшейся почему-то «гостинка», где я провел свое детство, имелся лишь микроскопический туалет, с каким-то странным вечным гнилым запахом совкового очка. До сих пор его помню, этот советский народный аромат — смесь говнеца с ржавыми трубами. Он, кое-где в мире, еще сохранился. Прошлым летом я обнаружил его в туалетах «Шереметьево».

  Ванная нам в «гостинке» не полагалась. Кухня была одна на этаж. Душевые комнаты — на первом этаже, для всего парадного. Когда мы начинали наши с Наташей детские шалости, я всегда отворачивался и думал о чем-то постороннем. Это помогало увеличить мой средний акт с одной минуты до трех-четырех. Эх, хорошая она, душевная была, многим давала — в основном старшим бандитам из соседних домов. Смешно вспоминать, но когда эта же Наташа Калашникова лишала меня девственности, я успел сунуть лишь раз и сразу же брызнул. Она даже не успела понять, что произошло, и все спрашивала, что случилось. А мне стыдно было объяснять, я истерически собрался и убежал. Это сыграло роковую роль — Наташа в меня влюбилась. Было дело… Сидела потом часами под дверью моей ободранной «гостинки», дожидаясь, пока я к ней выйду. А я ее полностью игнорировал. Теперь-то я понимаю, что психологически это самый верный способ победить и привязать к себе женщину. Но тогда я этого не знал. Время от времени я сдавался и ожесточенно трахал ее. И чем злобнее я это делал, тем сильнее она в меня влюблялась.

  В данный момент я тоже ничего не понимал, да и психологически я был тем же школьником — пацаном-целкой. Оксана пыхтела и старательно облизывала мой рот. Было жарко, но я опустил стекло, и ветерок обдувал нас нежной струйкой выхлопных газов Манхеттена. Мы ехали через Квинс-Бридж. Ржавые металлические фермы и балки моста мелькали на фоне закатывающегося солнца. Между ними мерцал мой сорокадвухэтажный дом. Студия моя, мое логово, находилась на 25-м этаже. Я успокоился. Вечер обещал быть продуктивным.

  — О! — закричала Оксана, когда мы ввалились в квартиру, — у тебя охуительный вид из окна, — и тут же заняла ванну.

  Плескалась она там долго. А я бродил по квартире, проверял презервативы и смотрел в окно на кровавое небо. «К сухой и прохладной погоде», — подумал я, и сразу же из ванной появилась Оксана, закутанная в мое красное махровое полотенце.

  — Я сейчас, — пробормотал я и тоже скрылся в ванной. По старой школьной традиции, хотел было вздрочнуть, но передумал. Все-таки не мальчик, на второй заход могло бы и не хватить сил.

  Когда я появился на пороге, Оксана лежала на моем старом семейном футоне, закинув руки за голову, с довольным и сытым выражением на лице. Ее три подбородка скрывались в тени от квадратной челюсти. Преувеличиваю, конечно. Подавив приступы похоти и отвращения, я скромно прилег сбоку. Оксана задышала чаще. Целовалась она умело и жадно. После долгих лет поцелуев с одной и той же женщиной (моей бывшей женой) все было как-то странно и необычно. Огромные груди радостно приветствовали меня. Они были как бы пряной травкой, приправой и соусом того вечера. Или, может быть, салатом, поскольку с них я и начал. Моя жена никогда не отличалась в отделе мясо-молочных продуктов, была всегда худой и стройной — бывшая профессиональная модель все-таки. А это огромное количество свежего мяса меня просто заворожило. Я так увлекся, что Оксана даже заскучала. Собственная говядина ее мало волновала.

  Чтобы не терять время, она взяла инициативу в свои руки. То есть взяла в руки мой корешок и начала его умело полировать. Это было захватывающе. Много лет мой паренек был законной жертвой моей жены, и она с ним делала все, что хотела. Жена моя была зверем — настоящей неугомонной секс-машиной. Но почувствовать горячую руку другой женщины было новым ощущением. Я затих и впитывал это новое чувство. Осязание крепкой и одновременно нежной женской ладошки, гладящей и сжимающей твой ствол — что может быть интереснее для мужчины-целки, барахтавшегося многие годы с одной и той же самкой?

  Хорошенько разогревшись, Оксана оседлала меня. Она уперлась руками в железную спинку моего футона, у меня за головой, и машина заработала. Я сжимал руками ее попку, шлепая половинки друг о друга. Или подружку об подружку — они ведь женского рода, половинки.

  В Нью-йорке раскладная диван-кровать с железной или деревянной рамой и отдельно набрасываемым матрасом называется футон. Моему было пару лет от роду, то есть он еще застал мою бывшую жену. Несколько лет семейной жизни не отразились на футоне, так как жена бережно относилась к мебели, да и весила она, как пьяный воробей. Под прыгающей же тушей Оксаны футон начал стенать, скрипеть и трещать по всем швам. А она разгонялась все сильнее, и скачки усиливались. Оксана уже похрипывала, кровать плакала, я стонал. В спальне моей двухкомнатной нью-йоркской квартиры звучал настоящий оркестр.

  Музыка всегда меня завораживает. Вчера, например, я остановился на этом месте и не смог писать дальше, только лишь потому, что начал случайно проверять новые модные треки на интернете, в стиле funky house. Оказывается, сейчас это мой самый любимый стиль. Одну песенку я крутил около часа, по кругу, без передышек. Называется Sweaty Menu — потное меню. В тот вечер Оксана именно таким же образом меня заворожила. Она стучала спинкой кровати о подоконник, отбивая железный хауз ритм, и постепенно стала именно тем «потным меню» из вчерашней песенки. Ну-ка, еще разок послушаю… Точно, это именно о том, что происходило. Даже певица орет тем же полухриплым голосом точь-в-точь как Оксана, когда она кончила в первый раз.

  А я не кончил, чему был сильно удивлен и отчасти горд. Видно, презерватив притупил ощущения. Оксана тяжело дышала, а я продолжал перебирать руками ее sweaty menu.

  Эту компьютерную тематику навеяла моя нынешняя работа. В моей второй родине, Америке, жутчайший экономический кризис, а это значит, что все фотомодели и фотографы сосут лапу и ждут лучших времен. Просидев без заказов пару месяцев, я понял, что нужно спасаться, и занимаюсь теперь тем, что чиню компьютеры для правительства. Работаю в часе езды на электричке от Нью-Йорка — 2 часа в поездах каждый день. Городок называется Гринспук — полнейшая деревня. Люди в этом городе, как герои песни Питера Гебриэля: у них маленькие мысли, маленькие мозги, маленькие слова и маленькие дела. Тела, наоборот, большие. Несмотря на все это, городок считается одним из самых богатых в штате Нью-Йорк. Средний годовой доход его жителя около 100 000 $, средний капитал — полмиллиона баксов на человека. Внешне, впрочем, деревня деревней.

  Экономический кризис породил два вопроса: что я делаю в этой стране и чем мне заняться в те 2 часа, которые я провожу в электричке ежедневно. Ответ на последний вопрос пришел неожиданно — теперь я пишу в поезде эту книжку на айфоне и посылаю написанное как имейлы самому себе.

  Оксана продолжала скакать на мне в позиции всадника без головы, поэтому я и задумался. Волосы у нее были заплетены в косички и уложены на голове таким же образом, как у нынешнего премьер-министра Украины Юлии Тимошенко. Может, в связи с этим я неровно дышу, когда вижу Юлю на фотографиях или по телевизору. Оксана прыгала на мне так мощно, что у меня слегка сбивалось дыхание. Иногда она ловила меня на выдохе, и я пару раз закашлялся.

  Как-то незаметно мы перешли на второй раунд. По-моему, она даже не слезла с коня, а просто посидела тихо минутку, отдуваясь, пока я не потянулся рукой к свежепобритому ежику. Половая щель у Оксаны была грубой и незатейливой — простой деревенской работы. Все было на месте: ничего лишнего, но и никаких наворотов. Я неуверенно поковырялся в ней, все вокруг да около, но достаточно скоро мне это наскучило, и я перешел на грудь. Сиськи были той же марки, что и пуся — made in Челябинский Тракторный. Мощно, просто, но без затей. Никаких тонких лекал, неожиданных кривых — простая работа токаря третьего разряда, в некоторых местах слегка с похмелья. Правда, кожа была отличная. Я неравнодушен к хорошей коже. Загорела она в своей Флориде неплохо. Все портили две большие горизонтальные складки на животе. Они уверенно отделяли верхнюю часть ее туловища от нижней, ясно показывая экватор ее тела. Эти два бугра жира также вполне недвусмысленно отделяли Оксану от женщин первого сорта. Мой голодный папарацци терялся каждый раз, когда я останавливал свой взгляд на этих переспевших накопителях энергии. Но, если закрыть глаза, ощущения были не так уж плохи.

  На второй палочке Оксанка разошлась сильнее, и кровать начала жалобно поскрипывать от перегрузок. Весь мой футон шатался, словно флоридские пальмы во время тропического урагана. Как любой ширпотребовский американский футон, мой состоял из черной железной рамы, которая привинчивалась большими черными болтами к сваренным из труб спинкам — одна у изголовья, вторая у ног. На раму набрасывалась решетка, а на нее — затянутый в чехол матрас. Это был последний день здоровой жизни моего футона. На следующий день он станет инвалидом и будет частично рассыпаться после каждой удачной культурной программы.

  Оксана подпрыгивала все выше и распалилась не на шутку. Ее раскаленные колени сжимали мои бока, мощный зад хлопал по яйцам, а два толстых кулака свернули простынь в жгуты и уже подбирались к чехлу от футона.

  За окном спальни простирался необыкновенной красоты пейзаж, к которому я уже привык и был равнодушен. Но это не относится к тем женщинам, которые посетят мою студию в будущем. Все они восхищались видом из моего окна, и первое, что делали, зайдя в мою квартиру, это бежали к окну в большой комнате.

  Мой дом находится на Ист Ривер, прямо на набережной этой известной всему миру речки. Окна выходят на Квинс Бридж, или Мост 69-й Улицы. Слева от моста тянутся черно-коричневые зубцы Манхеттена. Справа от него простирается Квинс. За мостом, дальше на север, вдоль реки, расположен Рузвельт Айленд, а потом Бронкс. Это вид из окна на сто миллионов.

  Оксана имела меня лицом к окну. Оранжевые всплески заходящего солнца бились в ее узеньких, заплывших жирком глазах. Остатки слюны на нижней губе тоже отражали маленькие солнечные зайчики. Отблески заходящего солнца играли на загорелой коже и золотили волосы, уложенные а-ля Юлия Тимошенко.

  Тогда я еще не знал, что в мире существует госпожа Тимошенко. А она уже успела побывать в вице-премьерах и тюрьме, и в момент, когда Оксана сосала мой член, Юля уже имела свою партию, названую ее именем, и практически возглавляла оппозицию.

  В то время я был настолько оторван от действительности, что даже не знал, кто в в данный момент президенствует в России. Принципиально избавившись от телевизора, я не читал газеты и не смотрел новости на интернете. В пьяных разговорах в Стакане мелькали какие-то имена: Ельцин, Черномырдин, Ющенко, Путин, Янукович, Собчак. Мне они ничего не говорили, и одно время я даже был уверен, что Янукович — это или заместитель, или преемник Ельцина.

  Оксана же совсем разошлась, в то время как я размышлял о политике, средствах массовой информации и необходимости накатить еще рюмочку виски. К тому времени виски — как шотландское, так и американское — уверенно победило всех других претендентов на мой желудок. Отказавшись от вина и перейдя на неразбавленный вискарь, запиваемый пепси-колой, я практически излечился от начинавшейся язвы желудка. Заработал я эту полуязву разводясь с женой — очень сильно переживал. Тогда же, кстати, я в последний раз посетил врачей. После того как третий доктор подряд полез мне затянутой в перчатку рукой в жопу, вместо того, чтоб лечить желудок, я с докторами надолго прекратил отношения. Сейчас, если все-таки решусь и пойду на постоянную работу в Гринспук, у меня опять появится медицинская страховка. Это серьезный соблазн. Я наверняка не удержусь и явлюсь к докторам на проверку, и 99 шансов из 100, что первый же доктор сразу полезет ко мне в жопу.

  Да, Оксана… Никак не могу на ней сконцентрироваться, точно как в тот вечер. Видно, она меня все-таки плохо любила. Хотя очень мощно. Кровать уже не скрипела, кровать хрюкала. Ножки шатались и подкашивались. Во время одного из прыжков мой футон хрюкнул в последний раз, и угол рамы сорвался с болта. Потом оказалось, что болт просто перетерся. Рама перекосилась и легла одним углом на пол.

  Оксана не останавливалась. Она доимела меня под этим диким углом и все-таки кончила, сжимая и разжимая колени от удовольствия. У меня в этот момент создалось ощущение, что она всасывает и выдавливает меня из своей половой ватрушки, так мощно она двигала ногами, приклеившись ко мне всем своим липким пахом. Она что-то тихо шептала своей девочке, восстанавливая дыхание.

  Было жарко, и пот стекал струйками по ее лицу. При большом воображении можно было представить, что она плачет от радости. Похоже, мои мучения кончились. Я лежал на спине, отдуваясь, и подводил итоги вечера. Отсутствие Оксаны на моем животе вызвало отлив крови от нижней части тела, и мозг активно заработал.

  К положительным результатам я отнес то, что один разок я все таки стрельнул, и это меня сильно удивило. Как оказалось впоследствии, тот вечер с Оксаной стал первым случаем моего зомбирования. Тогда я еще не знал, что я — зомби. Но теперь, по прошествии лет, мне уже известно, что женщины с мощным сексуальным зарядом могут подчинить меня своей воле и полностью управлять моим телом и фаллосом.

  Нормальная продолжительность эрекции мужского члена — 15 мин. Все, что за пределами этого отрезка, является ненормативной стойкостью. Большинство мужчин предпочитает не переутомляться и не использовать эти 15 минут по полной. Им хватает и двух-трех. Таких мужиков я очень уважаю — они поднимают стоимость члена и стоимость каждой члено-минуты. К тому же они содержат женщин в постоянном голоде, что благоприятно сказывается на их доступности и готовности прыгнуть в койку с любым мужчиной, у которого торчит.

  Этих двух-трех минут, однако, не хватает женщинам, и Оксана это сегодня продемострировала, плавно перейдя от первой палочки ко второй и отскакав на мне добрых полчаса, а то и час. Я в какой-то степени девальвировал стоимость члена в этой сцене, позволив использовать его безлимитно, но я попытаюсь поднять его ценность через полчаса, когда буду провожать ее к такси. Я совру, что стоянка находится совсем рядом, хотя идти придется минут 15. Такой трюк я задействую для того, чтобы не вызывать по телефону так называемый кар-сервис — то же такси, только не желтое. Цены в кар-сервисах в два-три раза дороже обыкновенного такси, особенно в нашем районе. Также, я попытаюсь увильнуть от оплаты поездки, чтобы еще немножко поднять стоимость моего члена, но вот этот номер уже не пройдет. Выдернув меня из якобы мечтательной задумчивости, Оксана профессионально поинтересуется, перед тем как сесть в машину: «А ты шоферу заплатил?»

  Вернувшись домой и допивая виски, я думал о разных вещах. Я был рад, что моя целка сбита. Толпы голодных красавиц бороздили теперь просторы океана моей фантазии.

  Я включил телевизор, тогда он у меня еще был. Шел хороший фильм о любви. Под конец фильма я заплакал. В первые годы после развода я был слезлив — я очень любил свою бывшую жену. Спасали только хорошие девки, алкоголь и активная половая жизнь.

ГЛАВА 3

  СОБАКОНОИДЫ

  (о собаках, мужчинах, женах и подружках)

  Фотограф сидел в поезде, рассматривая ногти на своих руках. Сегодня он работал в Гринспуке, пока что «part time» — неполную неделю. Он работал сетевым админом тире программистом. Это ленивый и неряшливый, но хитрожопый герой многих анекдотов, почти как когда-то Чапаев. Сосед Олежка подбросил ему эту работенку: Нью-Йорк косил кризис, и свободным художникам приходилось вспоминать старые специальности, расползаясь по окраинам.

  Фотограф сидел и грустил. После сладких лет свободы он снова торчал весь день в офисе, а остальное время проводил в электричке и спал дома. Спать в электричке он пока еще не научился. Чтобы как-то убить время, он решил записать свой сегодняшний сон. Ему приснилось, что он выступает на Comedy Central, комедийном телеканале, в шоу Рассела Штрауса. Он выступал с довольно длинным скетчем о собаках и людях. Фотограф волновался — это было его первое выступление в качестве комика. Он подошел к микрофону и взялся за стойку дрожащей рукой. Яркий луч прожектора ослепил его, и все в зале слилось в сплошную массу орущих ртов. Очень медленно, как всегда бывает во сне, Фотограф раздвинул губы и сказал на половинной скорости, как бы продираясь зубами сквозь сладкую вату: «Сооооообаааконооооооиииды». Зал завизжал от восторга — их уже целый час до этого разогревали другие комики.

  Собаконоиды

  Свою жену я отныне решил называть птичкой — маленькая, худенькая, много чирикает и быстро какает. Как бы я ее ни называл, она вряд ли будет мне делать то, что я минуту назад видел на улице. Красивая девушка с раскачивающейся вдоль магнитных полей грудью шла со своим песиком. Песик капризничал, рвался то налево, то направо, но девушка послушно бегала за ним и умиленно сюсюкала что-то этому козлу. Он смело задирал рахитическую лапку и поливал стойки железных лесов, окружающих наш дом по случаю ремонта фасада. Вдруг серый лохматый зверек активнее задергал ногами и присел на корточки. Две дымящиеся лепешки вывалились из него. Девушка тут же подскочила и завернула еще горячие штуки в кулек, как в Макдональдсе. Ее нежное щебетание не прекратилось ни на секунду. Она высюсюкивала: «Сходил мой маленький мальчик. Хороший мальчик! Красивый, у-ню-ню-ся-ся-лю-лю».

  Я с грустью вздохнул — ни одна женщина, ни разу за всю мою уже достаточно долгую жизнь, не держала мой кал в руке. А эта была просто красавица! Когда она нагнулась, чтоб упаковать какашки, я даже отвернулся — не мог смотреть спокойно. Ее же кобелек даже не взглянул на хозяйку, побежал дальше.

  Если вы видели хоть раз как женщина моет своего пса, вы знаете, о чем я говорю. Они, сволочи, забирают у мужчин то, что принадлежит нам по праву. Меня женщины моют не чаще чем один раз в пару лет. В основном приходится мыться самому. Если не помоешься, получишь замечание по поводу запаха… ну и вкуса…. Своих же собачек и кошечек они, бывает, моют каждый день! Особенно в плохую погоду, когда на улице плещутся озера мусора.

  Вы хоть раз пробовали зайти в квартиру с облепленными грязью туфлями? Ну и как отреагировала ваша женщина!? А вот песик, обвешанный кусками разжиженной земли вперемежку с песком, лезет сразу же на диван. Женщина, мило улыбаясь, несет его НА РУКАХ(!) в ванную и там моет, ласково почесывая за ушком. Мне жена тоже иногда чешет за ушком, честно признаюсь, но чтобы на руках носить, такого никогда не было. Последний раз она меня мыла в прошлом году, и то частично — перед употреблением, так сказать.

  Господи, а как они им чешут яйца! Сердце останавливается от зависти. Мои орешки получают ласку только в чисто прикладных целях — если нужно поднять гидрант для поливки ее грядки. А так, чтоб я лежал на диване, а любимая, проходя мимо, присела минут на 15 и хорошенько вычесала мне яйца — это не видано и не слыхано. Поэтому я всегда чешу их сам. Моя женщина только посмеивается: «Что, опять яйца чешешь?» Я молчу. Если скажу: «А ты что, своему уже вычесала?» — будет скандал на пару дней.

  Потом, после ванны — расчесывание. Меня в последний раз причесывала мама, когда мне было лет семь. К восьми я уже делал это сам, ну и всю оставшуюся жизнь тоже. Своих же кобелей они причесывают каждый день, после прогулки!

  Кстати, о прогулках. Если бы я прыгал на каждую проходящую мимо суку, я бы получил по морде. На прогулке я должен преданно смотреть в глаза своей женщине и делать вид, что на улице кроме нее нет ни одной девушки с хорошими сиськами. После прогулки вернулись домой. Кого кормят первым? Думаю, легко догадаться. Я постоянно должен заботиться о себе сам — жена «устает после работы». Поэтому частенько я ужинаю пивом и хлебом с маслом. Между нами — не самый худший вариант.

  Потом, нужно помыть посуду после себя. Когда этот пес мыл посуду!? Я же ОБЯЗАН помыть все тарелки. Кастрюльки тоже, кстати.

  Бляяяяяяяяяядь! Ленивая скотина ни разу не ходила в магазин. Вынести мусор — тоже моя обязанность, а он, сука, лежит на диване, смотрит телевизор.

  А зарплата? Какая у него зарплата? Никто не требует от него, чтоб он искал себе работу, никто не называет лентяем, если он лежит целый день на своей отдельной постели. У меня нет своей кровати. Мне приходится спать вместе с женой.

  Вижу, в третьем ряду женщины заелозили. Закругляюсь, пока не началось… Дальше даю более сжатый вопросник для мужчин.

  Вы пробовали покакать на ковре в гостиной или в кровати?

  Вы запрыгивали на ногу подружке жены, когда та пришла в гости?

  Может, вы даже не нюхали ее белочку?

  Если ваши волосы разбросаны по всей квартире ровным слоем, что происходит?

  Когда в последний раз вы дрались на улице с прохожими, и жена их от вас отогнала?

  Если вы запустите посреди квартиры шептуна, или, не дай Бог, громкого пердуна, что будет?

  Если вы побежите на улице за симпатичной кошечкой, что случится после этого?

  Если вы оближете незнакомую женщину в лифте, чем закончится?

  Если вы сядете посреди квартиры и поиграетесь с собой, с большим удовольствием — сколько месяцев уйдет на то, чтобы успокоить вашу жену?

  Если вы сможете лизать свой член, разрешат ли вам это делать?

  А если вы немножко погрызете сапоги жены?

  Если вы разбудите ее в 5 утра в воскресенье для того, чтоб она побегала за вами по парку?

  Если вы будете чесаться каждые пару минут?

  Вы пробовали подскочить к двери в три утра и завыть? А иногда ведь хочется…

  Очень многие вещи в нашем мире несправедливы. Если я когда-либо стану президентом, введу закон о том, что мужчины в правах должны приравниваться к собакам.

  А пока что я, как большинство собак, бегаю за своим хвостиком — боюсь потеряться.

ГЛАВА 4

  ЛОРА С БОЛЬШИМ БУШЕМ

  2-я фотография

  Национальность: англичанка, из Лондона.

  Возраст: около 30.

  Метод знакомства: общий друг.

  Расходы: 25 $ во время танцевального вечера в Русском Самогоне. 15 $ такси ко мне домой.

  Постель в тот же вечер: да.

  Результат: смешной.

  Рекомендую: да.

  Пишу это одним пальцем, все остальные трясутся. Вчера сосед Олежка пригласил на завтрак. Начали в 11 утра. Завтрак постепенно перешел в обед — пиво, водка, стейк, сосиски, бараньи ребрышки. К обеду присоединился серб Цаца. Он принес бутылку сливовицы «Стара Соколова» и кучку нарезанного копченого мяса. Обед перешел в ужин. Так я отзавтракал с 11 утра до 7 вечера. Потом мужики засобирались в Стакан, куда я больше не хожу из политических соображений. Очень кстати позвонила Лючия — итальянская душечка с большими пампушечками. Я продолжил с ней у себя дома — еще много пива вперемежку с варварским сексом. Сливовица оказалась серьезным афродизиаком.

  Теперь я весь трясусь, у меня временный похмельный Паркинсон, и это напоминает мне историю с Лорой, британской подданной.

  Зуууууууууууууум…

  Лора качалась в центре круга, под звуки русского залихватского пианино. Паша, мой сводник времен Оксаны Толстой, лупил по клавишам, как очумелый. Он редко пользовался черными, а из белых выколачивал дикие чечетки. Вокруг него подергивался с гитарой мордатый Петя, гикал, свистел, иногда постанывал цыганские штуки и рвал струны.

  Лора неумело двигала руками и ногами. Похоже, она думала, что танцует русский танец. Я стоял рядом с танцевальным кругом, в конце барной стойки — любимая точка. Русский Самогон праздновал пятницу, и народ был прилично нажрамши.

  Лора бросала косяки в сторону первого столика, напротив рояля. Там сидела знаменитая пара — тусовщица Ляля и ее безымянная матушка. Я начал перемигиваться с Лорой, посылая ей бесиков. Через 5 минут она уже танцевала возле меня, а через 10 — в моей охапке. Лора была в пьяной горячке и ей все нравилось. Ее худая попка болталась в несколько больших штанах. Кто-то повязал ей на плечи цветастый русский платок, поэтому я сначала начал общаться с ней по-русски. Услышав в ответ пару слов на чистейшем британском наречии, я взбодрился и перешел на американский вариант. Лора задергалась сильнее. Моя рука уже свободно гуляла по ее заднице. Телка была симпатюля, кроме зубов, конечно. У всех англичан зубы — как дома после бомбежки. Кое-что развалилось, где-то стоят целенькие новые стены, а где-то вроде дом и сохранился, но весь перекошенный и в трещинах. У Лоры такой катастрофы не имелось — она еще была молодой англичанкой, но пару искривленных нижних зубиков мило торчали наружу, как бывает у маленьких песиков. По британским меркам, у нее были прекрасные зубы. Я уж молчу о японских мерках. Когда ко мне приходят фотографироваться японки, я всегда им говорю: «Только не улыбаемся!» Легкая улыбка, не открывая рта — это все, что я им позволяю. Иначе никакая ретушь не спасет. У японок зубы, как у акул — в три ряда. Они торчат во всех направлениях. Это жутко, с непривычки. Я, на своем веку, насмотрелся зубов, но жительницы страны восходящего солнца — это уникумы.

  Я начал уводить Лору: рокировка, смена помещения, тонкий смазанный переход на второе свидание. Она пыталась делать какие-то шит-тесты, но, по пьяни, сильно путалась. Я заставлял ее отвечать на свои же вопросы.

  — У тебя родители здесь живут? — спросила Лора.

  — Нет, — ответил я. — А ты своим родителям помогаешь?

  Лора потерялась.

  — Нет… — И задумалась. Потом очнулась. — Но я с мамой все время по телефону говорю.

  — А я своей маме дом купил. Ты купила дом своим родителям?

  (Я не уточнил, сколько я на это потратил).

  — Нет, — сказала Лора и опять задумалась. — А ты чем занимаешься?

  (Дескать, сколько зарабатываешь?)

  — Я обожаю свою работу, часто работаю даже по выходным. Бизнес, по сравнению с зимой, вырос втрое. А ты на дядю работаешь, в конторе?

  — Нет… — Лора терялась все больше. — Я наукой занимаюсь, генетикой, — и, гордо, — Я доктор наук.

  — Для доктора наук, ты выглядишь, как супермодель.

  Это был так называемый «нег», негатив в позитивной упаковке. Здесь уж у Лоры два полушария заклинились. Эмоционально, это был комплимент, позитив. С другой стороны, если включить интеллект и разобраться, это было само натуральное опускание, негатив. Лора даже перестала танцевать, так у нее полушария боролись. Я начал подталкивать ее к выходу. Ляля, как оказалось — новая лорына подружка, заволновалась и подскочила к нам.

  — Ты бы хоть угостил девушку.

  — Мы переходим в другое место.

  — Ну так хотя бы оплатил ее счет.

  Понял. Ляля хотела свой своднический гонорар. Я оплатил счет. Естественно, там оказалась ее и мамина выпивка и еда. Ляля хитро жмурилась и выкатывала карминовые губы.

  — Не обижай мою лондонскую лапочку.

  Оказывается, они только прошлой ночью познакомились в самолете. Что делала Ляля в Лондоне, никому не известно. Я сгреб Лору и переволок ее через дорогу в Стакан.

  В Стакане мордатый менеджер Сева по кличке «Ням-ням» сидел, набычившись, возле туалета. Кличку он получил за то, что все время вставлял «ням-ням» в свою унылую речь, делая ее еще более занудной. Дело шло к закрытию, и ряды бухариков поредели. За баром работала сковородоликая казашка с немецкой фамилией Тонзе, кличка «Тонзилит». Ее главной отличительной чертой был надменный облик лица. Все озабоченные завсегдатаи Стакана кончали, когда смотрели на нее. Мой сосед Олежка делал неоднократные попытки раскупорить эту цитадель, но она высокомерно отбивала каждую его атаку. Меня лично, Тонзилит не вставляла — никогда не был фанатом круглолицых и художопых девушек. Тело у нее было, правда, на десятку. Я давно решил, что она лесбиянка, и полностью ее игнорировал. Это не мешало мне с удовольствием наблюдать как бежит слюна по подбородкам закормленных полуинфарктных псов, делающих стойку, когда Тонзилит приближалась к их части бара.

  Мы с Лорой упали возле той половины прилавка, где знамя. Лора была хороша. Настоящий шарм британской суки. Изысканный акцент, оксфордское образование, тонкие кисти рук, худая европейская выдрочка. Я заказал ей клюквенную водку — местный самопал. Эта штука сносила крышу любой девке, непривычной к крепким напиткам. Лора уже в любом случае плавала в облаках Парнаса. Она лежала на моем плече. Ее жадные губы бродили по моему рту. Вкус клюквенной наливки заполнял наш уголок. Я засунул руку ей под штаны, сзади, где половинки сходятся и образуют обратную пирамидку. Вещи у Лоры были слегка просторные, она явно стеснялась своего худого тела и маленьких сисек. По ним я уже тоже прошелся, под кофтой. Лора не носила лифчик, по недвусмысленной причине.

  В этот момент я заскучал. Переход в другую точку был сделан, кинетика тоже — мы лапали друг друга так, что Тонзилит начала коситься. Договор был тоже подписан — поцелуи шли нескончаемым табуном влажных розовых угрей, в пене клюквенных волн.

  — Ну что, Лора, поехали?

  — Поехали!

  Она даже не спросила, куда, хотя у меня был готов ответ — в клуб. Мой клуб назывался «25-й этаж», там были мигающие лампочки, напитки и музыка. Поднявшись в лифте к моей квартире, мы вместе упали на пол, едва успев открыть дверь.

  Клюквенная бурда вставила Лору так, что она уже не секла, где мы находимся. Ее Лондонский акцент усилился, и я с трудом мог понять, что она несет.

  Без лишних слов, я забросил ее в койку. Лора все облизывала свои губы и пыталась что-то вынюхать в своей ладошке. Я стащил ее серенькие штаны. Утром они, похоже, были неплохо наглажены, а сейчас упали на пол пожеванной кучкой. Трусы были влажноваты. Я быстро избавился и от них. О, чудо европейской цивилизации! На меня смотрел гигантский мохнатый куст — «буш», по-английски. Так Лора получила кличку «Лора с Бушем».

  Девушка была настолько невменяема, что ни о какой стрижке не могло идти речи. Обычно, в таких ситуациях, я отправляю женщин в ванную. Там у меня прекрасная электробритва с триммером. В свое время ее попользовали Ливия, Лайма и прочие, а не так давно брила свою опушку экспансивная Лючия, изрезав все полянки. Я недавно купил себе новую, а эту пока оставил на память.

  Лора уже не разговаривала, говорило только ее тело. Раскрытая розовая просека, в густом лесу, приглашала лесника порубить дров. Лесник достал топор и воткнул его в первое дерево. Лора очнулась.

  — Ты что делаешь?

  — Не видишь, дрова рублю. Я уже вытаскивал из-за спины бензопилу.

  Лора говорила какие-то испуганные слова, но ее кустик жил своей жизнью. Из-под него забил родничок. Я не рискнул принюхиваться и припробываться к воде, сразу кинулся в ручей. Струя крепчала и превращалась в речку. Мой матрос не испугался такого количества воды. Он наслаждался пресной влагой Британии. Не исключено, что протока была чуть солоновата. Я предпринял все меры предосторожности, чтоб никогда об этом не узнать.

  Верхняя часть Лоры пыталась слабо сопротивляться. Нижняя часть жила своей жизнью, и сочно подмахивала моему речнику. Очень удобный, широкий промежуток между ногами плясал свой энергичный циркулярный танец. Наконец, мозг Лоры укачало, и она выключилась.

  Поплавав на ней еще малехо, я устал бороться в одиночку — не могу пахать спящих красавиц. Лора посапывала и прищелкивала одной ноздрей. Что-то там у нее слипалось в одной дырочке. Я слез с безжизненного тела. Мелькнула шальная мысль — а не побрить ли ежика? Сил не было, башка трещала и отказывалась от шуток.

  Один угол футона соскочил и валялся на полу. Второй угол задрался почти до верхнего края спинки. Он доживал свои последние денечки. Я только заметил, что мы барахтались почти стоя. Так я и оставил Лору. Она проспит в этой, то ли полусидячей, то ли полустоячей позе до самого утра, то есть еще пару часиков.

  Я пошел в большую комнату, лег на замшевый диван. Как только я прикрыл глаза, Лора уже тормошила меня. Оказалось, это утро. Глаза Лоры безумно мигали. Она выглядела на удивление трезвой, кроме прически, конечно.

  — Что мы делали ночью?

  (Вот дура).

  — Спали.

  — Спали как?

  — Сначала вместе, потом я ушел.

  — Почему я без трусов?

  (Эх, было бы у меня чуть больше сил, была бы ты и без куста).

  — Я их снял.

  — Зачем?

  — Посмотреть хотел.

  — Что посмотреть?

  — Прическу.

  — И что?

  — Посмотрел.

  — А потом?

  — Потом. Хм… Дальше полез.

  — Куда?

  — Туда…

  — Ааааааааааааа… Что ты мне в дринк подмешал?

  — Ничего.

  — Ты меня специально напоил.

  (Ясный хэ…)

  — Нет. Ты чё. Мы, когда познакомились, ты уже пьяная была.

  — Не верю.

  — А ты вспомни.

  — Не могу.

  — Тогда пошли в спальню.

  — Зачем?

  — Я тебе покажу, что ты ночью делала.

  — Аааааааааааа.

  — Да, именно так ты ночью кричала.

  (Лора с Бушем, действительно, покрикивала ночью, когда дровосек свалил первую сосну).

  — Shut up!

  — Замолчать? Конечно, могу. Но ты так не узнаешь продолжение.

  — Какое про… Что ты со мной ночью сделал?! Ааааааааа!!!!! Ты презервативом пользовался?!!!

  — Да… Сначала.

  — А потом?!!!???

  — Потом я в нем запутался, и он слетел.

  — Ааааааааа!!!! Ааааааааааа!!!

  Англичане оказались очень эмоциональной нацией. Через тонкую британскую кожу в веснушках проглядывали пятна всех оттенков красного и синего. Лора была в смятении. Язык ее не успевал выговорить все волнения и упреки, которые генерировал ее мозг.

  Прикусив губу, Лора с Бушем смотрела мне в глаза. Я с трудом выдерживал ее взгляд. С похмелья у меня было очень нечеткое изображение. Картинка двоилась. Мне было тяжело держать глаза в одном положении. Они, под действием силы тяжести, сползали вниз. Лорын взгляд пылал, и я обязан был поддерживать зрительный контакт, иначе был бы признан побежденным.

  — Ты со всеми женщинами спишь без презерватива?

  — Нет.

  — А с какими?

  — С долговременными подругами только.

  — Когда ты в последний раз проверялся у врача?

  — Полгода назад.

  — Аааааааааа!!! Ты должен сейчас же поехать и сделать срочные анализы.

  — Ты имеешь в виду, что могла чем-то меня заразить?

  — Аааааааааа!!! Дурак!

  — А ты когда в последний раз проверялась?

  — Мне не нужно.

  — Ты что, девственница?

  — Я не сплю с кем попало.

  — Я тоже.

  — А сейчас ты что сделал?

  — Ты разве кто попало?

  — Я — случайная связь. Ты так, наверное, постоянно делаешь. Ааааааааааа!!! Ты хоть не кончил туда? Боже, я забеременею! Мне только этого не хватало! У меня даже бойфренда нет. Вернее есть, но мы не имеем сексуальных отношений.

  — Не понял.

  — Да мне и самой непонятно. Ты не кончил туда?

  — Нет.

  — Точно?

  — Да.

  — Да — в смысле кончил? Ааааааааа!!!

  — Нет, нет, успокойся. Я вообще не кончил. Ты отрубилась, а я «мертвых» не это самое. У меня сразу интерес падает.

  — Не ври! Ты использовал мое бессознательное состояние!

  — Ничего я не использовал. Ты сама этого хотела.

  — Ааааааааа!!! Впрочем, отчасти ты прав. Это мой бойфренд! Это его вина!

  — Он тебе изменил?

  — Хуже! Мы встречаемся уже полгода, а он меня даже не поцеловал! Я забыла как это делается.

  — Да… Это правда?

  — Конечно! Ты что!

  — Тогда он либо гей, либо извращенец. Есть еще одна возможность. У него как минимум еще кто-то есть. С ней он спит, а с тобой играется в любовь.

  — Ааааа!!! Вы все одинаковые. Только одно в голове — секс. Будете делать это с кем угодно.

  (Где-то я уже это слышал).

  — Не могу сказать о всех, но я лично очень выборочен.

  — Ага, выбираешь упившихся женщин в барах.

  — Зря сама себя опускаешь. Меня твои человеческие качества в первую очередь привлекли.

  (Не запущенный же куст и штаны со склада Армии Спасения).

  — Ты сделаешь анализ на СПИД!

  — А ты?

  — Нет, ты сначала!

  — Хорошо. Так все-таки, как же вышло, что твой бойфренд не спит с тобой?

  — Он сказал, что у него серьезные намерения, и что он должен хотя бы пару месяцев со мной встречаться, чтоб получше меня узнать. Прошло уже почти полгода, а он ничего не делает. Каждую пятницу и субботу мы куда-то идем. Ужин, потом концерт или клуб, и все. Я взрослая женщина. Я так не могу, я уже на стенку лезу. Я больше не могу смотреть на вибраторы. Это он виноват, что я себе такое позволила с тобой.

  — В принципе, конечно виноват. Он, может, импотент?

  — Возможно. Ты анализы сделаешь?

  — Да.

  — Когда?

  — На днях. Во вторник, может. Там очередь меньше будет.

  — А ты откуда знаешь?

  — Ты думаешь, одна такая мозгоперетраханная на почве СПИДа?

  — А справку они выдадут?

  — Это анонимное тестирование.

  — Как же я узнаю результат?

  — Я тебе скажу.

  — Ты можешь обмануть.

  — Я мог бы обмануть и сказать, что все было с резинкой или что вообще ничего не было. Я ведь не обманул, сказал как было.

  — Ладно, отвези меня домой.

  — А что, утренней зарядки не будет?

  — Чтоооооо???!!!

  — Значит, не будет, что ли?

  — Ааааааа!!! Как ты можешь после всего этого такое говорить?!

  — Именно после всего-то как раз и могу. Мы уже близкие люди. Я тебе даже в попку заехал разок.

  — Аааааа!!! Аааааааааааа!!!

  — Я пошутил. Только в рот.

  — Аааааа!!!

  — Не нервничай так. Я уже сам обо всем начал волноваться из-за тебя. Сделаешь меня нервным человеком.

  — Это правда?

  — Правда что?

  — Насчет рта?

  — Да, а что?

  — Я не верю. Я никогда это не делаю незнакомцам.

  — А мы к этому времени уже разок познакомились.

  — Аааааааа!!!

  Лора начала бегать по квартире, собирая свою мелочь: заколки, платок, ключи, телефон.

  Ее русский платок валялся под уголком рамы разбитой кровати. Она обернула плечи и вдруг превратилась во вчерашнюю Лору. Я даже заметил шальной туман в ее глазах. Покручивая попкой (не разучилась еще) она подошла к двери и сделала знак вопроса на лице. Когда женщина сооружает такое выражение, это значит только одну вещь — «Ты отвезешь меня домой? Или оплатишь такси?» Да, это две вещи, но значат одно и то же — «Ты меня любишь?» На женском языке, конечно.

  Я был уже почти трезв, но взъерошенные забукашки все еще метались в моем подкожном жире. Это понижало энтузиазм. Лора жила хрен его знает где — в 170-х улицах, почти в Бронксе.

  Пока я ее вез, она четыре раза спросила, сплю ли с женщинами без презерватива и когда проверюсь на СПИД. Других болезней она, видимо, не боялась. В ответ я хотел спросить ее, когда она подстрижет кустарник, но передумал. Еще подумает, что я ее не это самое, не люблю.

  Вернувшись домой, я накатил облегченного пивка. Оно очень водянистое и отлично работает с похмелья, когда весь трубопровод забит сухарями вчерашних булочек. Выключив мобильный, я лег спать.

  Проснувшись и хорошо просморкавшись (с похмелья у меня много козявок), я включил трубу. На экран выпрыгнуло шесть сообщений о пропущенных звонках и четыре сообщения с автоответчика. Прослушав первое, я не стал продолжать, вытер все. Как может догадаться любой задумчивый читатель, это были вопросы от Лоры. Она уже начинала, говоря по-белорусски, заябывать.

  Я пошел на интернет и проверил свою анонимную клинику. Была суббота. Оказалось, прием еще не закончился. Я быстро собрался.

  Это была слегка грязноватая государственная клиника. Анализы брали на втором этаже. Я долго объяснял, что мне нужно, черной регистраторше за стеклянной стенкой. Потом она открыла боковую дверь и спросила: «Что вы говорите? Я ничего не слышу через стекло». Оказалось, нужно сначала заполнить формы внизу. Я спустился, нашел в пустой комнате формы и начал движение обратно. Из зашмыганной двери выскочил черный вертлявый мужичок. «Чего надо?» — весело выкрикнул он, подергивая головой в такт доносившейся из его комнаты музыки.

  — Да вот, формы…

  — Ты что делаешь?

   — Формы беру.

  — Формы берет! — костлявый мужичок подмигнул огромной черной тетке, за стеклом еще одной регистратуры. Она заполняла своей тушей весь проем, поэтому я ее и не заметил. Тетка поколыхалась верхней парой грудей в ответ. Средняя пара грудей осталась неподвижной. Нижняя пара грудей уходила под срез окна.

  — Ты формы берешь зачем? — медленно, чуть ли не по буквам, изложил мне санитар.

  — Анализ.

  — Какой?

  — СПИД…

  Я почувствовал себя воришкой, который крадет государственные формы, причем скорее всего еще и гей, раз на СПИД проверяется.

  — Иди сюда, — наконец сжалился веселый санитар. — Тебе повезло, я уже на обед уходил, ты знаешь, что я имею в виду. — И он подмигнул опять.

  — Имя, фамилия, — спросил он, сев за стол. Меня он оставил стоять.

  — Хм… Тест ведь анонимный… Вроде…

  — Ааа, ты анонимный хочешь, — и подмигнул.

  — Да.

  — Тогда давай дату рождения.

  — Первое января 1919, — эту дату я всегда оставляю слишком любопытным. Весельчак внимательно посмотрел на меня. «Сейчас подмигнет», — подумал я. Черный не подмигнул.

  — Хорошо выглядишь.

  — Здоровье берегу. Вот, анализы все время делаю.

  — Когда в последний раз был сексуально активен?

  — Сегодня.

  — Анальным сексом занимаешься?

  — Нет.

  — Противозачаточными средствами пользуешься?

  — В смысле, презервативы?

  — Да.

  — Нет. В смысле, да.

  — Хм… У нас был уже?

  — Да.

  — Когда?

  — Полгода назад.

  — Есть какой-то особый повод для визита?

  — Новая герлфренд. Хочет, чтоб я проверился.

  Весельчак очень устал, заполняя карточку. Он грустнел с каждой фразой, которую он вносил в формуляр. Мои ответы ему чрезвычайно не нравились.

  — Это отнеси на второй этаж, отдай в регистратуру. Твой номер вот здесь, 54311. А по твоей дате рождения они будут искать твой анализ, если что-то запутается.

  Тут он не выдержал.

  — Они, кстати, в таком случае, будут очень удивлены, что ты еще сексуально активен.

  И подмигнул, наконец.

  Я поднялся на второй этаж, при этом был уже опытным, не разговаривал с регистраторшей, а просто сунул бумажки в щель под стеклом. В комнате ожидания сидело человек 20 всех рас и национальностей, которые можно встретить в Нью-Йорке. Я уставился в подвешенный под потолком телик. Звука не было. Люди на картинке жуткого качества открывали зеленые рты. В моем ряду стульев, в самом конце, под стенкой, спала полупьяная негритянка. Через регулярные промежутки времени, она вскакивала и убегала из комнаты. Потом возвращалась и ложилась спать опять.

  Время от времени в комнату заходили люди в белых халатах и выкрикивали номера. До меня очередь дошла через час. В комнате, куда отвела меня китаянка в белом халате поверх синего хирургического комплекта, была жуткая срань. Я опасливо застыл в центре помещения. Мулатка с ямайским акцентом рассказала, что она сейчас со мной сделает. Заученные фразы вылетали из ее полузакрытого рта с трудом. В остальном она была достаточно бодрой и молодой. Тот же синий комплект (хирургический костюм «Комфорт»), руки в свежих зеленых перчатках из коробки на столе.

  Она перетянула мне руку жгутом и сказала посжимать кулак, с тем же чумным ямайским акцентом. Потом воткнула иголку и высосала большую пробирку крови. У меня кровь всегда очень темная, может, у остальных тоже. Это из-за группы — 4-я группа, отрицательный резус. Хрен такую найдешь где. Меня комары едят в последнюю очередь, только когда рядом больше никого. Если им дать выбор, они с отвращением улетают подальше от моей крови и падают на открытую кожу хороших людей с первой и второй группой.

  Одной пробирки джамайской комарихе оказалось мало. Она достала еще иголку и долбанула мне в палец. Я от иголок всегда дергаюсь. Не сдержался и сейчас. Эта кровь была покрасивее, алая. Насосавшись, комариха молча села заполнять бумаги.

  — Это все?

  — Да. — Ямайка шмыгнула носом и отвернулась.

  Я вышел и вернулся обратно в приемную. Никто мне об этом не сказал. Анонимный сервис был еще и молчаливым. Но я знал, что нужно сидеть и ждать результата. В каких-то других местах, может, в параллельных слоях, СПИД тестировали простым взятием мазка изо рта. Эта государственная контора хотела крови, и она ее получала.

  Мои размышления прервала таиландка в зеленой медицинской робе.

  — Трити мити, — сказала она. Никто не реагировал.

  — Трити мити. Трити мити.

  На моем номерке было, вроде, «трити» в начале, потом семь. Я подошел к ней. Таиландка посмотрела на номер и увела меня в темные закоулки коридоров.

  Я пошел по узкому проходу. Мысли о девках стучали в черепную коробку. Наконец, таиландка передала меня китаянке, сидевшей в одной из клеточек, за покрытым серым пластиком столом. При более близком рассмотрении, она оказалась испанкой. Латина была веселая, как и черный мужик на первом этаже. Она разве что не подмигивала.

  — А ты чего на СПИД проверяешься? — вдруг спросила она. Я перетрухал.

  — Герлфренд попросила.

  — Ты ведь с мужиками не спишь?

  — Нет.

  — Так тебе здесь нечего делать.

  — Да?

  — Да.

  Я волновался все сильнее. Сердце подлезло под кадык и стучало в шее. Латина заметила, что я слегка не в себе.

  — Ох, что же это я. У тебя все в порядке.

  Горло отпустило, и легкое тепло раскатилось по моим сосудам, аж глазки посоловели.

  Я вышел на улицу. Стало тепло и ясно. Солнце нежно светило и бросало на мои плечи ласковую температуру. Я проверил трубу. На экране выскочило три пропущенных сообщения от Лоры. Я набрал ее.

  — Все в порядке, приезжай без трусов.

  — Дурак.

  — Когда ты сама-то проверишься? Я только что все сделал. Чист как слеза.

  Лора плакала.

  — Ты не понимаешь, не понимаешь. Я не могу такое позволить. Я доктор наук. У меня своя лаборатория, я издаю книжки. Я не могу позволить такие вещи.

  («Лучше бы куст постригла да зубы выровняла», — подумал я).

  — Ладно, завтра я тебя заберу.

  — Нет. Я не могу. Ты не понимаешь.

  Все же, кое-что я пытался понять. Через пару дней я привез ее к себе. Пытаясь разобраться, что же у нее там с запахом, я состриг ее куст с трех попыток. Два раза она убегала из ванной. Помыть себя она не дала, долго плескалась в душе, а потом и мне не дала. Аргументация у нее была железная.

  — У нас с тобой не было ни одного настоящего свидания. Ты не понимаешь. Я так не могу.

  — А мне показалось, что можешь.

  — Замолчи!

  — Если не можешь, давай сделаем свидание, только быстро. У нас здесь есть ирландский бар под домом. Пошли на встрелку.

  — Ты не понимаешь, все должно быть красиво, по правилам.

  — Цветы? Там возле бара есть цветочный магазин.

  — Ты все равно не понимаешь. Ты должен пригласить меня. Потом мы встретимся. Потом посидим где-то, пообщаемся.

  — Ты сделаешь мне шит-тест, проверишь на говнистость.

  — Глупость.

  — Кстати, ты думаешь на СПИД проверяться?

  — Мне не надо.

  — Почему?

  — Я здоровая.

  — Откуда ты знаешь? Ты что, проверялась?

  — Нет.

  — А почему тогда такая уверенность?

  — Я… не спала ни с кем больше года…

  — Да?

  — Ну почти два…

  — А ты знаешь, что происходит с теми, кто регулярно не занимается сексом?

  — Что?

  — У них волосы на пусе отрастают до колен.

  — Заткнись.

  — Доктор наук не имеет права так разговаривать. Я пожалуюсь на тебя в докторантуру. Тебя лишат сана.

  — Это не сан. Научная степень.

  — А что сан? Профессор?

  — Я профессор тоже, но это должность.

  — И я профессором был, в колледже.

  — Врешь, как обычно.

  — Нет. Я преподавал цифровую фотографию и графику.

  — Небось, только из-за студенток и пошел туда.

  — Нет, был кризис, работы не было. Пришлось распинаться перед недоразвитыми. А ты что, профессором из-за студентов стала?

  — Дурак.

  — Что, в точку попал?

  — Я серьезно занимаюсь генетикой. У меня уже вышло четыре книги. Мне некогда этим заниматься.

  — Поэтому и волосы на пусе до колен отросли. Тебя спасло, что я вовремя подвернулся. Иначе было бы бешенство матки.

  — Не смеши меня. Я биологический заканчивала. Работаю в медицинской генетике.

  — Клонируешь людей.

  — Нет. Исследую ген Паркинсона.

  — Это когда все забываешь?

  — Не совсем. Ты путаешь с Альцгеймером. Эти заболевания связаны, но имеют и различия. Главная проблема при Паркинсоне — это потеря координации и неуемное дрожание конечностей.

  — Как у меня с похмелья.

  — Тебе все шуточки. Старикам не до смеха. Когда у тебя начнется дрожательный паралич, не обрадуешься.

  — У меня и сейчас он есть, частично. У меня с детства руки дрожат.

  — Что же ты тогда смеешься над этим.

  — Я над собой тоже могу смеяться. Как минимум пока Альцгеймер не начался. Потом просто буду забывать, что у меня когда-то руки почти совсем не дрожали.

  — Я работаю над поиском генов, мутация которых вызывает эти болезни, а также лекарствами от болезни Паркинсона.

  — Я не против.

  — Ты несерьезно к этому относишься.

  — Я ко всему несерьезно отношусь. Хотел бы умереть до того, как начнутся эти штуки.

  — Ненормальный!

  — Хорошо, пока не забыл, я приглашаю тебя на свидание.

  — Я подумаю.

  — Ты только что сказала, что нам нужно сходить на настоящее свидание.

  — Я сказала, что я не могу без красивого ухаживания, сразу в постель.

  — Ты там уже побывала. Теперь мы что, в обратном порядке будем двигаться? Вот, сегодня второе свидание, даже третье, и ты уже не даешь.

  — Какое третье?

  — Первое в Самогоне, второе в Стакане. Это — третье.

  — Мне нужно подумать.

  — Тебе не нужен мужчина, который удовлетворяет тебя сексуально. Ты этого боишься. Боишься привязаться к кому-то. Твой бойфренд, который тебя не трахает — именно то, что тебе нужно.

  — Идиот!

  — Ты заработала это. Отращивай волосы обратно. Твоя дыра никому не нужна.

  — Аааааа!!!

  На этом моя связь с британской подданной и закончилась. Я все-таки сделал еще одну попытку, сводил ее на ужин. Там был тупиковый случай. Как видно, пуся уже начала зарастать. Я еще в самом начале чувствовал, что туго идет, еле-еле пропихивал туда. Теперь я знаю, зарастание писи сопровождается увеличенным волосообразованием вокруг нее. Надо написать об этом диссертацию — получу доктора.

ГЛАВА 5

  МЕДОСМОТР

  (или почему все доктора сразу лезут в жопу)

  По дороге в Гринспук Фотограф переживал. Сегодня он ехал на медосмотр. Беспокоиться было достаточно глупо — он не принимал наркотики, да толком и не пил уже продолжительное время. Дело в том, что до этого, целых шесть лет, он прекрасно обходился без медицинской страховки, что позволяло ему чувствовать себя более или менее здоровым. Лишь в редкие безалкогольные периоды у него начинала болеть печень. Обычно это происходило на третий день воздержания. Пару литров пива сразу же приводили ее в порядок. Кроме печени, его больше ничто не беспокоило, за исключением редких, не чаще раза в год, накожных инфекций после бритья.

  Фотограф не любил врачей. Пойдешь к ним и обнаружишь еще дополнительный букет неполадок в своем организме, а это всегда неприятно. Но сегодняшний медосмотр был обязательным — не отвертишься. Работодатели в Таун Холле Гринспука решили взять его на постоянную работу. Для этого нужно было сделать две вещи — пройти проверку на благонадежность в ФБР и медосмотр. ФБР он прошел успешно, заочно, а вот на медосмотре требовалось его личное присутствие. Фотограф вспоминал все свои походы к врачам, в прошлой, не ориентированной на Вечный Оргазм, жизни. Общее, что неизменно сопровождало все эти посещения, было то, что первым делом они залезали к нему в задницу. Фотограф ухмыльнулся и достал Айфон. Первую строчку он набрал еще на платформе: «Сегодня я ходил на медосмотр…»

  Медосмотр

  Сегодня я ходил на медосмотр. Перед тем как взять меня на работу, город Гринспук хотел убедиться в моей благонадежности. После того как я прошел проверку в ФБР, требовалось доказать, что я не принимаю наркотики.

  В последний раз я видел доктора шесть лет назад. У меня нет страховки, и приходится не болеть. В прошлом все мое лечение происходило по такой схеме — аспирин внутрь, йод снаружи. Когда прихватывал грипп, я заваривал чаек с терафлю. Вот и вся моя нехитрая медицина.

  В этом сезоне, благодаря неожиданному увлечению коньками и регулярным походам на каток, я внезапно закалился и за всю зиму вообще ни разу не простудился. Это была моя первая зима без гриппа за последние 20 лет.

  На медосмотре я боялся, что доктор полезет ко мне в жопу. Страх этот отложился во мне после последних визитов к врачам, шесть лет назад, когда я лечил гастрит. Доктора тогда надолго отбили у меня охоту к ним ходить, каждый раз набрасываясь на мою задницу. Гастрит я подлечил диетой и чистой водичкой во времена сильной изжоги. Делается это так — как только начинается жжение в пищеводе, выпиваешь пять стаканов воды. Действует лучше любых таблеток, разбавляя бушующую в желудке кислоту. В свое время я перепробовал кучу средств и закончил тем, что без таблеток не мог даже есть. Сначала нужно было проглотить лекарства перед едой, для пищеварения, потом — после еды, чтоб остановить пищеварение. Я олицетворял мечту любого американского доктора — «человека-таблетку». Тогда я и придумал этот трюк с водой, пораскинув мозгами.

  Медкомиссия находилась в тихом закутке Гринспука, впрочем, других там и не бывает. Начиная с рецепшионистки — да, звучит не очень, как «пшикать». Может, лучше назвать ее регистраторшей? Короче, начиная с нее, все вокруг были супервежливые и улыбчивые. Не сравнить с Нью-Йорком, где все медработники смотрят на тебя в лучшем случае, как на пустое место.

  Регистраторша выдала мне стопку бумаг, которые я должен был заполнить. В этих анкетах в основном я либо отказывался от права что-нибудь обжаловать, либо должен был перечислить список болезней, которыми я болел или не болел. Список недугов, которыми я мог страдать, занимал целую страницу, в четыре столбца. Возле каждой болезни находились два квадратика для «да» и «нет». Я отметил крестиком все «нет», кроме аллергии. На душе стало значительно веселее, и я осознал насколько я все-таки еще здоров, а ведь могло быть и иначе. Например, там были туберкулез, какие-то лихорадки, лунатизм, недержание мочи и так далее.

  Формы также наивно интересовались, сколько я пью, и не был ли я на принудительном лечении в закрытой психбольнице. Про себя я подумал, что могли бы добавить еще пару разделов и страниц. Например, какие наркотики я предпочитаю и как часто принимаю. Причем, по американской традиции, могли бы сделать ответы максимально удобными и стандартизированными: нарисовать квадратики для «больше» и «меньше, чем один раз в день», «один раз в день» и «один раз в неделю». Также форма забыла поинтересоваться, веду ли я беспорядочную половую жизнь. Насчет убийств и ограблений банков тоже пропустили. Много упущений.

  Ко мне подошла сестра в серо-голубом одеянии хирурга и назвалась Нэнси. В моей голове все вертелась одна мысль: «Нет, эта в жопу скорее всего не полезет». Нэнси вела себя, как гид на туристической экскурсии.

  Она выдала мне еще одну стопку бумажек, только теперь другого — зеленого цвета. В них я тоже от чего-то отказывался и с чем-то соглашался. Я заполнил их и расписался.

  — Это шкафчик, — сказала Нэнси и показала рукой. — Он закрывается на ключ. Вот ключ. Выложите все из карманов и положите в этот шкафчик.

  Я вынул все из карманов и забросил в шкафчик. Нэнси закрыла его и дала мне ключ.

  — Теперь вы помоете руки, но без мыла. Вытрете этими салфетками.

  Я вытер.

  — Это туалет, здесь вы опорожнитесь в этот стаканчик. Видите, на стаканчике номер, и он совпадает с номером на ваших бумагах. На этой баночке тот же номер, я сюда вылью вашу мочу. Сличите номера и поставьте на баночке ваши инициалы. Вода в туалете отключена, вы не сможете помыть руки или слить унитаз. Постарайтесь наполнить полстакана, остальное можно в унитаз. Если полстакана не выйдет, то хотя бы на палец на донышке.

  Нэнси побрызгала синей жидкостью унитаз и ушла. Я напрягся, но не текло. Я напрягся еще раз, и наконец полилось. Струя крепчала. Как только я выдавил первые капли, меня было не остановить — с утра я уже успел выпить две чашки кофе.

  Я наполнил полстакана, как было заказано, остальное слил в унитаз. Когда ставил стакан на полку, заметил на нем наклейку с точками разного цвета. Это был пьезотермометр. Точка зеленого цвета постепенно наливалась краской. Потом она начала тускнеть, а следующая к ней, желтая, светлеть.

  Я открыл дверь.

  — Готово? — спросила Нэнси.

  Я вручил ей результат моих стараний в туалете.

  — О, температура отличная! — с огромным энтузиазмом она взяла стакан и поднесла его к моему лицу, — Видите? Эти точки показывают температуру.

  Она отлила немножко из стакана в баночку, остальное слила в унитаз и выбросила стакан в мусор. Медосмотр продолжался.

  — В этой комнате я проверю ваш вес, рост, давление, зрение и слух.

  Давление у меня оказалось слегка повышенное, так же как и вес. Рост был в порядке. Потом Нэнси посадила меня в полутемную звукоизолированную будку, где я должен был надеть наушники и нажимать кнопку каждый раз, когда слышал звук. Звук был тише, чем мое дыхание, и мне приходилось задерживать его, чтобы что-то услышать. Я сидел в этой будочке, согнувшись в три погибели, и нажимал кнопку. Звук менялся по частоте и звучал то в левом, то в правом ухе.

  Потом был оптический аппарат, в который я упирался лбом и читал строчки. Сумел прочитать нижние, самые мелкие буквы. С правой стороны, однако, все слегка двоилось, видно, правый глаз барахлил.

  Нэнси отвела меня в последнюю комнату.

  — А теперь вас осмотрит доктор. Вот халат, разденьтесь до трусов и набросьте его.

  «Ну вот, начинается. Сейчас полезут в жопу». Я сидел в женском халатике с завязочками, на высоком лежаке с подъемной ступенькой для ног. «Женщина или мужчина?» — почему-то меня занимала эта мысль. А впрочем, какая разница.

  Я размышлял, что лучше — если женщина лезет к тебе в очко или же мужчина, когда в комнату зашел врач.

  — Доктор Грей, — сказал здоровенный молодой парень, напоминавший хорошо откормленного поросенка.

  Я поразил его воображение, ответив на вопрос о моем возрасте. Я сказал: «39 лет и 11 месяцев». Он сначала даже не понял, а когда я повторил, то доктор Грей растерянно отметил, что это самый точный ответ по поводу возраста в его практике. «Еще молодой, — подумал я, — практика небольшая».

  Доктор Грей поинтересовался болезнями всех моих родственников: папа, мама, братья, сестры. Я заволновался — вдруг выдаст еще и на них бумаги заполнять. Потом он прослушал мне спину и постучал по коленям. При ударах, я хотел подбросить ногу для шутки, но потом передумал. Он стучал упорно, в разных комбинациях, но ноги не дергались.

  Потом он все-таки полез в дырку — в ухо. Было больно, и я непроизвольно дернулся.

  — Ватные палочки используете? — радостно спросил доктор Грей. — Лучше ими не пользоваться. Видите, от них ушные каналы воспалены. Смотрите… — и он сунул мне свою железную штуку в другое ухо. Я опять дернулся.

  На этом осмотр закончился, и врач как-то весело исчез. Кушать сэндвич, наверное. Я оделся и вышел из комнаты.

  В конце я заблудился и никак не мог найти выход в приемную. Так бы до сих пор и бродил там, если бы не наткнулся в коридоре на моего будущего менеджера Фрэнка. Он привез меня из конторы в медицинский офис. По нему я и определил, где выход. И мы вышли.

  Зуууууууууууум…

  На радостях, что его мучения закончились, Фотограф прихватил пару банок пива в местном супермаркете. В поезде, по дороге домой, они как никогда были кстати. Фотограф вошел в то приятное состояние, когда маленькие пузырьки пива щекочут кишечник и бурлят невидимыми вихрями в пищеводе.

  Только благодаря смягчающему воздействию легкого газированного алкоголя, он решился наконец написать о Мисс Автокатастрофе.

ГЛАВА 6

  МИСС АВТОКАТАСТРОФА

  3-я фотография

  В поезде достаточно мило. Зима. Система кондиционирования качает горячий ветер, падающий сухой стеной на взопревшие от бега по эскалатору спины пассажиров. Жизнь коммьютера — того, кто нарезает по утрам на работу в пригородных поездах — достаточно высосана и шелудива. С утра представители дружного стада — племени челноков — трепыхаются в душных кроватях, кидаясь на звонок будильника, как муха на липучку.

  Пиканье будильника стояло в ушах Фотографа, переплетаясь со скрипом вагона. Он сонно потянулся и еще раз глянул на экран. «Мисс Автокатастрофа» заняло почти всю верхнюю строчку на желтом поле блокнота. Он хмыкнул и поежился. «Надо, надо написать», — сказал он вдруг вслух и даже сам удивился. Он никогда не разговаривал сам с собой, тем более — в поезде.

  3-я фотография. Мисс Автокатастрофа.

  Национальность: русская.

  Возраст: около 30.

  Метод знакомства: общий друг.

  Расходы: 35 $ во время первой посиделки в Anyhow Caffe. 15 $ машина от ее работы до кафе, 25 $ от кафе ко мне домой.

  Постель в тот же вечер: да.

  Результат: ужасный.

  Рекомендую: нет.

  Машина летела вниз по крутой узкой улочке. Вдоль тротуаров стояло два ряда припаркованных нос в попу тачек. За ночь выпал снег и подтаял снизу, забирая тепло у асфальта. На машине стояла лысая резина, и водитель полностью потерял управление. Старый потрепанный Фольксваген летел вниз ржавой железной стрелой, сметая все на своем пути. Тонкая пленка воды под раскисшим снегом создавала прекрасное скольжение, и водитель судорожно вращал баранкой, пытаясь не протаранить стоящие по бокам машины. Все было как во сне, когда ты падаешь, но ничего не можешь поделать, и красивые картинки ужасов беззвучно мелькают перед глазами. Водитель падал вниз по крутой узкой улочке. Это случилось сразу же, как только он отъехал от своего дома и, повернув налево на перекрестке, перевалил через вершину холма. После этой верхней точки сцепление с асфальтом дороги было потеряно. Слегка помятая за ее долгую жизнь консервная банка Фольксвагена получила полную свободу полета: она плыла по ледяной речке склона, выискивая цель.

  Люся стала жертвой этой автокатастрофы. Она сидела в роскошном белом Лексусе своего босса. Машина была целочкой — две недели как из авто-магазина. Начальник отдела Джон любезно подвозил ее на работу. Он уже давно подбивал клинья к Люсе, серьезно запав на ее длинные ноги. Она бережно заворачивала их в самые сексуальные колготки, которые только могла найти. В остальном Люда была не хуже других: классическое русское лицо без наворотов, слегка неухоженные, темноватые зубы с тремя перекошенными резцами, маленькие светлые уши, вытравленные до снежного блеска волосы и серые водянистые глаза. Глаза ей достались от папы, ноги от мамы, а все остальное — от тогда еще советского народа. Люся выглядела как 90 % молодых русских женщин — не красавица, но крепкая четверка, симпатяга. На таких женщинах Россия держится уже много веков.

  Ее папины водянистые глаза были широко открыты. Они видели несущийся на них черный Фольксваген с ржавым бампером и подпрыгивающим капотом — машина подергивалась на кусочках льда, разбросанных по улице предыдущими автомобилями. Люсины глаза начали слезиться еще до столкновения. Сидевший за рулем начальник Джон матерился, вжав голову в плечи и приклеив побелевшие от напряжения пальцы к рулю. Он уже приготовился к неизбежному, прижался к припаркованным машинам и начал осторожно тормозить. Именно поэтому Люся и не смогла спастись. Когда она открыла дверь, чтобы выпрыгнуть наружу, та с глухим стуком уперлась в Форд вылинявшего голубого цвета, цвета байковых советских трусов. Она до сих пор помнит эту облезлую тачку, по сговору с Фольксвагеном перегородившую ей путь к спасению.

  Люся сидела в полумраке Anyhow Cafe и грустно рассказывала мне эту историю. В темноте бара ее лицо лишь изредка озарялось фарами проезжавших за окном машин. При таком освещении она выглядела неплохо, если не присматриваться к зубам, чего я предпочитаю не делать. Вечер двигался достаточно мило, но что-то неуловимое меня все-таки настораживало. То ли поблескивающий край плохо посаженной коронки, то ли какие-то слегка угловатые движения Люси — не знаю.

  Это было наше первое с ней свидание — дейт. Дейтинг в Нью-Йорке — серьезный бизнес. Американцы относятся к нему очень трепетно. Все планируется заранее, составляется чуть ли не бизнес-план. Например, если телка новая, звонить ей нужно не раньше, чем на третий день. Или, первые три свидания — это обязательные ужины в ресторанах. Выглядит и звучит, как сплошная тягомотина, да так оно и есть. На ужинах новая самка пытается тебя завалить. По-американски называется «шит-тест», то есть проверка на говнистость. Телки во время ужинов задают одни и те же вопросы — это ловушки. Делают они это чаще всего подсознательно, но если тебя завалили, радуются по-взрослому. Чем больше чуваков отсеет женщина, тем круче она себя чувствует. Завалить нас, неопытных и честных наивняков, очень легко, ведь в то время когда мы еще невинно играли во дворе в футбол, наши девки уже пеленали пластмассовых детей и тренировались друг друга обсырать. Они внимательно слушали своих мам и их подружек и тут же копировали их во дворе, часто заманивая к себе доверчивых пацанов, например, на уколы.

  На свидании Люся попробовала стандартный «шит-тест», но ей это плохо удавалось. Здесь нужна уверенность и тренировка, хотя завалить нас очень просто. Одна из зацепок — работа. В Нью-Йорке, работая на середнячковой работе, «шит-тест» не пройдешь. Если работенка так себе, надо либо фантазировать, либо быть неотразимым красавчиком-умницей. Нет ни того, ни другого? Тогда свободен. Причем приговор будет оглашен не сразу, и тебе еще предстоит изрядно потратиться на телку, так сказать, надо пройти через все «собеседование». Как в любой американской государственной конторе — за каждое заявление-форму ты платишь государственную пошлину, независимо от того, откажут тебе или дадут добро. В общем, я на эти сраные дейтинги ходил нечасто, но в любом случае платил всегда я.

  Люся, несмотря на ее тайные недостатки, о которых я еще не знал, все же пыталась играть в дейтинг. Первый «шит-тест», по работе, я прошел неплохо. Ничто не сдерживало мою фантазию, тем более, специальностей у меня, как у закоренелого свободного художника, хоть отбавляй: я могу быть программистом, дизайнером, видеографом, звукооператором, музыкантом, телеоператором, архитектором и препресс-оператором — эта самая туманная и любимая мною профессия. Люся работала бухгалтером, так что программист вполне пролез. Дальше она вдруг взялась за моих родственников.

  — Я очень люблю мать, а вот отец мой умер. Еще у меня есть сестра. У нас с ней очень нежные отношения. — отвечал я не мигая, глядя ей прямо в глаза.

  — Ой, правда?

  — Нет.

  — Шутишь?

  — Нет.

  — Шутишь, я же вижу! Слушай, а ты что, музыкант?

  — Как бы. Во всяком случае, бесплатно не играю.

  — Ты здесь поешь? В Анихау-кафе?

  — Да.

  — Мой брат тоже музыкант. Он весь шансон знает наизусть.

  — А я знаю наизусть около восьми часов песен на английском.

  — Вы что, по восемь часов играете?

  — Нет, по четыре, но надо всегда иметь запас. Мы пополам с Пашей поем, так что он еще около восьми часов репертуара в копилку забрасывает.

  — Паша, это который Лялин знакомый?

  — Да, который с ней очень знакомый. Слушай, говоря о знакомствах, почему бы нам не передвинуться в более уютную обстановку, где мы могли бы познакомиться поближе?

  — Ну… Вообще-то, нормально. А куда?

  Вот здесь я сплоховал. Вариант «Сити Вью 25» у меня еще не был отработан, и я по наивности называл все своими именами.

  — Ко мне домой. У меня есть вино, виски, обалденный вид из окна, и самое главное — никто не мешает общаться.

  Люся отвернулась, и ее горло зашевелилось в немых укорах. Различные противоречивые чувства побежали по ее лицу. Разум боролся с пусей, и это накладывало глубокую печать смятения на ее глаза. Один глаз говорил: «Он козел. Так нельзя поступать с женщиной на первом свидании!» Второй глаз косил на меня и говорил первому: «Это мой единственный шанс. Он прекрасно знает, сколько времени я была одна. Вот скотина, хам, мерзавец! Но такую возможность упускать нельзя. Второй шанс он мне не даст — посмотри на него, уже засобирался».

ГЛАВА 7

  ТРАХОНОИД

  (о неразборчивых половых связях)

  Фотограф посмотрел на солнце и протер глаза, но тут же отвернулся. Он боялся забыть сон, который напоминал ему о Вечном Оргазме. Если посмотреть в окно, то сон сразу уходит из памяти, а этот ему очень хотелось записать. Во сне он опять выступал на Comedy Central, главном комедийном канале Северной Америки.

  Он получил большое удовольствие, выступая перед веселой публикой и летая на крыльях своей фантазии. Очень тонкая грань отделяет Вечный Оргазм от Бесконечного Облома. Фотограф только что побывал за этой чертой, и ему не хотелось возвращаться обратно, в Королевство Кривых Ухмылок.

  В этот раз он исполнил монолог о неразборчивости в женщинах, вернее, о том как от нее избавиться — от разборчивости. «Важная тема», — подумал Фотограф и посмотрел в угол, где поднималось желтое пятно утреннего солнца. Его глазам было больно после бессонной ночи. Вчера опять перебрал.

  Трахоноид

  Все женщины твердят мне, что я неразборчив в сексуальных связях и могу спать с кем угодно. На самом деле это не так. Просто за долгие годы я научился создавать такую атмосферу, при которой признаки внешней красоты уходят на второй план. Для начала я никогда не встречаюсь с девушками в дневное время. А в темноте, как говорят марксисты, все собаки добрые.

  Во-вторых, я никогда не заглядываю им в рот.

ГЛАВА 8

  ОРГАЗМОИД

  (Света Кончезарова, женщина-оргазм)

  4-я фотография

  Национальность: русская.

  Возраст: 24.

  Метод знакомства: записка, переданная через бартендершу.

  Расходы: выпивка в первый вечер — 30 $. Все дальнейшие встречи происходили у меня дома, с небольшими лирическими отступлениями в бруклинских и манхэттенских ресторанах. Общий итог, где-то 500 $ — 700 $ . В Москве у Светы были крутые родители, и она частенько платила за себя сама.

  Постель в тот же вечер: нет, только жадные поцелуи. Хотя Света наверняка кончила и от них пару раз. Она оргазмировала еще и не от такого.

  Результат: теперь я чищу зубы три раза в день.

  Рекомендую: да (хоть у нее и был один недостаток, а у кого их нет?)

  Я сидел в Russian Stakan один, в самом центре барной стойки. Настроение, как обычно в тот период, было упадочническое. В первый год после развода меня давили серьезные депрессии.

  Инна, бартендерша, ветеран питьевого фронта с голосом грузчика и смехом гиены, подошла ко мне с загадочным видом. Она вручила мне записку, нацарапанную симпатичным почерком, и прохрипела:

  — Бляяяяяяяядь! Первый раз такое в моей практике. Ну ты даешь! — Глазами она делала красноречивые движения в сторону левого угла, где под бархатным знаменем с вышивкой Ленина сидели две девушки.

  В записке было написано: «Hello, не хотите ли вы к нам присоединиться?!»

  Издалека девушки выглядели неплохо. Одна была рыженькая, хотя, как потом выяснилось, это был парик — но я сначала не раскусил.

  Если присмотреться к ней внимательнее, она была практически красавицей, но это мог заметить лишь натренированный глаз фотографа. Света не красилась, не следила за своей прической и носила кошмарные серо-буро-малиновые шмотки, которые полностью калечили ее внешний облик, а особенно — фигуру. В основном это были сиротские серенькие кофточки и бесформенные суконные пальто мышиного цвета, вроде солдатских шинелей. Но когда я ее раздевал, Золушка  превращалась в принцессу.

  Зууууууууууум…

  Мы сидели, накрывшись с головой светкиной курткой. В баре играла приятная музыка. Через 15 минут я посадил ее в машину и отвез к себе домой. Это была наша последняя мясорубка. Жаль, Светочка была уникальной женщиной, хоть и ароматизированной в области рта. Она была единственной женщиной в моей жизни, которая могла иметь практически неограниченное количество оргазмов.

  В среднем, за время нашей среднестатистической встречи, она содрогалась в сладких конвульсиях по 15-20 раз, а то и больше. Учитывая, что 30 % процентов женщин даже не знают, что это такое, а еще 30 % испытывают серьезные затруднения, чтобы пульнуть хоть один раз, Светка была женщиной с большой буквы. На этом я и заканчиваю главу о Свете Кончезаровой, женщине-оргазме.

  Кстати, совершенно случайно подумал — в свое время мне-то пришлось около 12 лет заниматься сексом без отпусков и выходных. Моя бывшая жена была ненасытной нимфоманкой. После развода мог бы и паузу сделать, отдохнуть. Не тут-то было. Жадная скотина, человек…

ГЛАВА 9

  ФОТОНОИДЫ

  (о моделях, фотографиях, лицах, свадьбах и животных)

  Фотограф сидел в поезде, у окна, покрытого полупрозрачными бляшками пыли. Он гневно смотрел на экран своего Айфона. Только что к нему подсела мелкая китаянка с боксерским носом и начала активно и громко чавкать жвачкой. Она была почти точной копией маленькой китайской сучечки из забегаловки в Гринспуке, только без прыщей. Надменное лицо, слой грима. «Уверен на все сто, если спросить ее, кем она мечтает быть, наверняка скажет, что моделью», — подумал Фотограф. Он еще раз вздохнул поглубже и натыкал на экранчике смартфона: «Фотоноиды…»

  Это был его свежайший сон. В последнее время, когда ему не снились комедийные сны, он выдумывал их сам, записывал в телефон, а потом читал и пытался представить происходящее — как будто он находится на сцене Театра Джеральда Линча, где снимаются все стендапы комиков для Камеди Централ, а внизу, в партере, между двух бегающих за ним камер, беснуется толпа восторженных женщин-поклонниц. Таким образом, он приближал себя еще на один микро-шаг к цели, к Вечному Оргазму…

  Фотоноид

  Многие могут сказать или подумать: «Ведь не все девушки могут быть моделями, и не всем ведь нужны профессиональные фотки». Заблуждение. ВСЕ женщины — модели. Спросите у любой. Глубоко в душе каждая из них именно так и считает.

ГЛАВА 10

  ЛЮЧИЯ (говорящая машина, жертва католической школы)

    Глава удалена цензурой.

ГЛАВА 11

  ВАГОНОИД

  (животное, живущее по утрам в вагонах)

  Фотограф вскочил по будильнику, исходя потом и дрожа от страха. Ему приснилось, что его Золотой Конец стал обыкновенным, деревянным, и от такой новости он испугался, как только пугаются во сне — с тряской, немым криком, когда не открывается рот, падением в бесконечную пропасть и остановившимся дыханием.

  Фотограф свято верил, что любая женщина, переспавшая с ним достаточное количество раз — зависело от запущенности случая — сразу же после расставания получала то, что хотела больше всего на свете. Статистика это более или менее подтверждала — 80 % его бывших подружек находили мужчину своей мечты, готового отдать им руку и сердце. Как минимум те, с которыми ему удавалось поддерживать контакт. Именно поэтому он гордо называл свой орган Золотым Концом. Принцип поддержания гаремчика из бывших герлфренд не всегда срабатывал. Статистика была пятнистая, с большими пробелами в базе данных. Фотографа это не смущало, и он полушутя, полусерьезно, рассказывал случайным курицам в барах, что новейший фильм, где у главного героя аппарат работает именно таким образом, снят по его жизни, и что он рассказал сюжет по пьяни в баре одному залетному сценаристу из Лос Анджелеса.

  Он вскочил по будильнику, дергаясь от ужаса. Через 45 минут он бежал по эскалатору. В такие моменты у моего героя одно желание, и он бормочет, чутко косясь на подрагивающую перед ним на ступеньках жопу трехсоткилограммовой тетки из черного Бронкса: «Только не пукать, дорогая! Только не пукать…»

ГЛАВА 12

  БЛОНДИНОИД

  (блондинка из поезда на Гринспук)

  Громадная женщина еще долго стояла в глазах Фотографа. Он подвинул закоченевшие ноги ближе к обогревателю, выдувавшему раскаленную струю из коробки под окном. «О чем писать? — подумал он, разминая одеревеневшую за ночь шею. — О том как я еду на поезде? Бред!» Но он посмотрел за окно, и белые зайчики запрыгали в его зрачках. «Красиво, сука!» — подумал Фотограф и выстучал пальцами на экране первую фразу: «Я еду на поезде».

  Зуууууууууууум…

  Я еду на поезде. За окном зимняя метель. Это — под Нью-Йорком, неслыханное дело. Занесенные снегом деревья проносятся за окном меловой пилой. Белые корочки прилипли к стволам. Снег покрывает верхушки и свисает с них хлопьями белой муки. На ветках послипались пирожки и ватрушки. Сахарная пудра покрывает все пространство между деревьями. Белые сдобные плетенки ложатся друг на друга, вот-вот свалятся в карамельные ледышки кустов. Такие же карамельки свисают с крыш — днем все таяло и текло на солнце.

  У моей блондиночки в поезде на Гринспук розовая кожа, которая легко переходит в пунцовую. Сегодня я сижу прямо за ней, и передо мной золотится ее макушка. Я присматриваюсь к ее пробору. Даже кожа пробора не белая, а ярко-розовая. Пару раз, раздирая маленькую куницу Лючии, я воссоздавал перед собой трехмерную модель моей ежедневной попутчицы. Иногда я притворяюсь дурашкой и делаю вид, что я не могу понять, почему так на нее запал. На самом деле все просто — у нее много редких качеств, и это меня вдохновляет. Во-первых, она натуральная блондинка. В Нью-Йорке, заваленном желто-коричневым месивом теплых рас, это — редкое свойство. Потом, эти ее золотые волосы огромной длины. Они струятся искрящимися на солнце волнами чуть ли не до самой попы. Попа — отдельный разговор. Широкие бедра спадают двумя грушами на тонкие, широко расставленные ноги. Грушки налиты радостным соком. Они толкутся под тонким материалом юбки, поигрывая на ходу. Каждый раз, когда мы выходим из поезда на платформу Гринспука, мои глаза не могут оторваться от этих фруктов, танцующих свою румбу перед моим носом. Короткая зимняя курточка едва доходит до бедер. Я иду за блондинкой след в след, как пес за хозяином, несущим кусок мяса в руке. Здесь кусков мяса целых два. Мой рот наполняется слюной. Ягодицы подпрыгивают внутри юбки, играя бодрый марш утренней ходьбы на работу. Они плавают по верхней части ног — двух худеньких конечностей, обычно затянутых в черные колготки.

  Ноги широко раздвинуты, и это создает впечатление, что они кривоваты. На самом деле это два ровных столбика, четко впечатывающие каждый шаг в чистенький бетон мостовой Гринспука. Между ногами, возле муси, большое пространство — можно свободно задвинуть кулак. Это самая лучшая конструкция, которую я знаю. По странной причуде моего генома, мне нравятся кривые ноги у женщин. У моей беловолосой феи они изгибаются двумя натянутыми луками, упирающимися в маленькие аккуратные ступни. Поэтому выглядят еще меньше, чем на самом деле. Вся обувь у блондинки из тонкой кожи, с маленькой подошвой. Ее туфли и ботинки всегда плотно облегают ступню — никаких лишних деталей, наворотов, платформ или каблуков. Это делает ее ножки совсем микроскопическими. Часто кажется, что она просто втыкается в землю острыми палочками. Палочки красивой формы, стройные игривые косточки в переплете мышц, как у газели. Они втыкаются в тротуар, подпихивая снизу грушки попки и мандаринку пуси…

  У блондинки удивительные золотые волосы. Они переливаются и сверкают на солнце. Самое поразительное — это всё натуральный цвет и фактура. Я присматривался много раз, когда сидел за ней сзади. Никаких темных корешков или отросших серых прядей. У нее скандинавский тип лица. Острый нос, тонковатые волевые губы и светлые веснушки, рассыпанные по носу и щекам.

  Я не знакомлюсь с ней по ряду причин. Главное, и это святое, если я ее вдую, прелесть растворится в соках похоти. Кумир будет низвергнут, мечта и фантазии исчезнут в тумане пошлых телодвижений. Этого не хотелось бы. Не так много в мире женщин, возвышающих вас над унылостью ежедневных крысиных Богов.

  Вторая причина — я никогда не падаю на женщин в местах проживания, работы и в поезде на работу.

  Так что я использую блондинку для медитаций. Она — мой тайный утренний друг. Ее доброе лицо всегда поднимает мне настроение. Белые ресницы водянистых северных глаз хлопают поутру, прикрывая любопытные зрачки Скандинавии. Она очень любознательна и всегда озирается по сторонам, рассматривая окружающих людей. А может, осторожненько проверяет обстановку. Вполне возможно, она читает сейчас эти строки, переведенные на один из скандинавских языков. Ее глаза увлажняются. Третий глазик — маленькое отверстие между ног, тоже слезится. «Ах, почему же он ко мне так никогда и не подошел!» — думает скандинавка. Эх, и я тоже именно это думаю. Чего ж я к ней так никогда и не это самое…

  Именно такой я представляю себе героиню моих грез о Вечном Оргазме — вечной нирване, где люди общаются, не издавая звуков, и занимаются любовью, не прикасаясь друг к другу. Блондиноид очень любопытная, и все заглядывает мне через плечо, пытаясь разглядеть — что же он делает на своем телефоне?

ГЛАВА 13

  Пропущена из суеверных соображений

ГЛАВА 14

  ДЕМОНЫ ВАГОНОВ

  Поезд медленно двигался по кишечнику Гранд Централ. Этот подземный вокзал был возведен в начале 20-го столетия. С тех пор в кишках этого монстра было настроено множество будочек, каптерок, конторок и кладовок. Они проплывали в пыльных окнах дребезжащего от старости состава. По грязному стеклу вагона скатывались капли утренней влаги, промывая извилистые дорожки. К вечеру они затянутся новой пылью и налепят еще пару микронов свежей грязи на вытравленные в стекле буквы: «G.E. Fra Type I & II».

  Несмотря на свой затрапезный вид, перроны соединяются в одно из самых незаметных чудес света: Гранд Централ объединяет 44 платформы и 67 путей и является величайшим вокзалом в мире.

  Сонный Фотограф ел банан, отчаянно разглядывая проплывавшие за окном сплетения кабелей, освещенные дохлым светом редких грязных лампочек. Ему хотелось накатить виски или хотя бы водки. Запах Балантайнс преследовал его все утро.

  В окнах полутемного вагона блестели мрачные отражения прямоугольных плафонов дневного света. Через них, из серых глубин туннелей, пробивались черные пятна дыр в стенах, облепленные паутиной вентиляционные коробы, замурованные простенки и кладка столетней давности, покрытая натеками белесых косм сочащейся здесь в большие дожди желтой сукровицы. В быстрой вспышке проплывавшего мимо фонаря, в окно вскочил никелированный бок спящего на соседнем пути состава. Фотограф отдернулся от неожиданности и поправил прическу.

  Он рылся в памяти, пытаясь соорудить план действий на неделю. Мысли путались. Дома он не пил по утрам кофе, делал это на работе — одну чашку сразу по приходу, вторую через час. Какой смысл взбадриваться раньше, если, пока доедешь до этого Гринспука, опять заснешь.

  Поезд разогнался и выскочил на поверхность, спугнув пару клочков тумана. Два пассажира — один спереди, второй сзади — шуршали музыкой из наушников своих плейеров, забивая скрип колес и постукивание рельсов. Особенно громко шипел тот, что сидел впереди.

  Фотограф пытался не думать о работе, но не получалось. За две остановки до Гринспука поезд дернуло и к обычному скрипу добавился визг тормозов. Вагон зашатало, и он начал подпрыгивать, издавая каждый раз протяжное «уууух, нихерааааа себе!» Поезд медленно остановился и пощелкал тайными рычажками, где-то под полом последнего вагона. Кондиционеры выключились, и состав застыл в непроветриваемой тишине. Лишь изредка доносились переговоры проводников из соседнего отсека. С грохотом простучал за окнами такой же старый урод, затолкав через открытое окно кондуктора облачко туманной пыли.

  Народ молчал, тревожно озираясь по сторонам. Кое-кто по-прежнему спал, обнажив пару зубов или свесив голову на грудь.

  Наконец, из динамиков пошло хрипение и мужской голос с деревенскими призвуками сообщил, что у них проблема с колесами последнего вагона, поэтому всех высадят на следующей станции. Народ послушно вздохнул.

  Поезд покряхтел и медленно сдвинулся с места. В последнем вагоне был слышен стук Демонов Колес. Они толкались в железное днище и рычали на невидимых пассажирам неровностях рельсов. Поезд полз черепашьим шагом, и последний вагон все дергался от ударов снизу. Темные силы раздалбывали днище отсека, выталкивая из последнего прицепа испуганных гуманоидов. Женщины вращали размашистыми глазами, а мужчины криво усмехались, осторожно озираясь на дверь между вагонами. Казалось, что Демоны уже забрались туда и пытаются уничтожить оставшихся там пассажиров. Дверь хлопала все сильнее, и народ выскакивал из этого дергающегося металлолома, как раки из кипятка. У многих были красные лица — они уже сварились.

  Фотограф сидел на своем месте и беспомощно злился. Ему было душно, он опаздывал минимум на полчаса, а старая электричка все порывалась соскочить с рельсов. Кроме глупой злости, умный страх протискивался черствыми крошками в его горло и нашептывал тревожные слова. Поезд мог реально спрыгнуть с рельсов в любую секунду.

  Рядом с ним сидела маленькая девушка в розовых матерчатых тапках. Ее газета подпрыгивала вместе с ударами колес, но девушка упорно продолжала читать. Пестрые веснушки на ее щеках плавно переходили в плотную белую кожу с фаянсовым отливом на шее. Черный обруч стягивал гладко зачесанные рыжие волосы.

  «Копия Лёли», — подумал мужик, — «Хотя, та похудее». Но он опомнился и сразу же старательно вытер рыжие картинки из памяти и занялся своим дневником. Включив желтый экран записной книжки Айфона, он неспеша натяпал в верхнем левом углу: «Глава о Демонах». Вагон подпрыгнул еще пару раз и замер возле платформы на станции Портфорд, выдавливая из себя все еще не проснувшихся коммьютеров.

  Фотограф вышел на перрон, подталкиваемый сзади могучим пузом финансового брокера в голубой рубашке в клеточку и розовом галстуке.

ГЛАВА 15

  ДЕМОНОИДЫ

  (Демоны Нью-Йорка терпеливы и разнообразны)

  Вечный Оргазм туманился вдали, отодвигаясь все дальше в горячие сизые испарения огромной подземной каракатицы, съедающей и выплевывающей длинные составы старых ободранных вагонов. Между составами клубились округлые сгустки мяса. Золотой Конец Фотографа страдал. Он не мог обеспечить этой плоти хорошее будущее, его возможности все же были ограничены. А пуси все лезли, втаскивая в картину сюрреалистического сна длинные хвосты Бесконечного Облома.

  Фотограф сидел на диване, рассматривая одну строчку на экране телефона: «Всю ночь меня давили…» Ночь выпала нелегкая…

  Демоноиды

  Всю ночь меня давили видения многих растопыренных щелей, которые я имел удовольствие, так сказать. Не поддаваясь на провокации художественного вымысла, должен отметить, что это были не тысячи и даже не сотни, а, скорее, десятки теплых булочек, испеченных поваром-природой. Ну в лучшем случае сотня-другая. Они вдруг все разом навалились на меня, и я проснулся около шести утра, за час до обычной рабочей побудки. Видение не прекращалось. Черные, рыжие, светловолосые пипки наваливались на меня из темноты и беззвучно растопыривали свои укромные закоулки, как в немом кино. Бритые, стриженные и кудрявые, горячие промежности продолжали выпрыгивать из тревожного раннего полусвета. Это было очень странное утро. Письки лезли и лезли, образуя пульсирующий водоворот возбужденной плоти.

  Позавчерашний вечер был достаточно дивным. Я ехал на поезде с работы, и за окном, в липкой темноте, выстраивались образования красных, желтых и белых огней. Они проплывали мимо, подвешенные в мокрой вечерней мгле. Разноцветные искорки мерцали и пульсировали, двигаясь в противоположных направлениях вокруг общей оси. Этот муравейник огней уплывал назад, скрываясь за алюминиевой рамой окна. Тут же в мое поле зрения вливался другой такой же муравейник копошащихся светлячков, пурпурных, лимонных и снежных.

  Поезд подъехал к станции. В зеленовато-синем свете фонарей по перрону бродили бледные призраки. Их синюшные лица, с темными впадинами глаз, тревожно вглядывались в бесконечную темень ночного города. Два таких привидения проплыли под моим окном. Их искаженные страхом и тревогой тела отразились в капельках дождя на стекле окна. Все призраки на перроне смотрели в одну сторону. Оттуда дул ветер Вечного Зова — главная движущая сила полуприпадочного, истекающего слюной жадности населения Нью-Йорка.

  Поезд дрогнул, и прозрачные тени исчезли, оставив легкие обратные силуэты на сетчатке моих глаз. Состав вплыл в туннель. Запах разлагающегося города проник через вентиляционную систему и повис в трясущемся на стыках вагоне. Туннель прорезал самый центр нашего тирана, города, который никогда не спит. Его испещренные пятнами гнили и ржавыми натеками ответвления извивались под тротуарами Манхеттена, густо заплеванными пережеванными резинками. В желтом свете одиноких лампочек я искал глазами крыс — этих пищеварительных ферментов мегаполиса. Вместо них я увидел клочья черной гигантской плесени, свисающие махровыми прядями в проемах темно-серых бетонных перегородок между путями. Рельсы уходили в тесноту мокрыми параллельными нитями с обеих сторон вагона. Это создавало иллюзию бесконечно простирающегося под городом поля железнодорожных путей, поставлявших в Сити новую человечину.

  Были в моем поезде и копченные, вареные, жареные и протухшие жители бетонных ячеек, возвращавшиеся в свое стойло. Я ехал против основного движения, против «трафика», как сказал бы любой русский иммигрант. Я так и не увидел крыс, родственниц белок, которых я наблюдаю во время обеденного перерыва в городском парке Гринспука, штат Нью Йорк. Бывшего конгресмена от этого штата я как-то имел честь фотографировать для его предвыборных плакатов в Конгресс. Это был напыщенный хуй с красным еблищем, полный чувства своего величия.

  Чудной вечер продолжался. Я чувствовал серьезное присутствие Демонов. Они пытались втянуть меня в свои присоски, подбрасывая различные раздражители из своего пространства. Всем известно, что питает Демонов — злоба, раздражение, конфликты, испуг, гордыня — список бесконечен. Единственный способ не отдать им свою энергию — быть спокойным, отрешенным и безразличным, а это часто не удается.

  Поезд подкрался к перрону Гранд Централ. Как и прочие вокзалы Нью-Йорка, этот находится под землей. Зеленый флуоресцентный полумрак встречает вас за окнами прибывающего поезда. Нудная болтовня парочки-другой говорливых пассажиров трепыхается в поникшем вагоне. Что делают эти суперэнергичные пиздуны на работе, непонятно — основная масса людей в вагоне прилично задрочена и пытается спать. Их морщинистые лица обрамляют редкие кучки неугомонных болтунов. Парочки таких говнюков достаточно, чтобы утомлять целый вагон. Трепливая женщина — достаточно утомительный гуманоид, но болтливый мужчина — это уже Демон чистой воды, вернее, зомбированный Демонами организм. Двух-трех таких зомбометов достаточно, чтобы выдоить энергию у всех пассажиров. Уставшие после работы люди особенно беззащитны. Их тусклые глаза полны немых просьб оставить их в покое, но ничто не может остановить неумолимое тарахтение энерговампиров. Они не успокоятся, пока не насосутся, как клопы. Им нужно приблизительно полчаса, чтобы выпотрошить поля всех пассажиров. После этого они успокаиваются. Их лица расслаблены, глаза отконтурированы, руки находятся в защитной позиции «крест». Их дело сделано, с жертвами покончено.

  Я оторвался от окна и бушующих там отражений широко открывающихся ртов. Над перроном нависали крашенные эмалью железные прогоны цвета несвежей гнили. Их металлические пластины и профили были соединены заклепками еще в начале прошлого века. Молотки рабочих оставили на головках свои отметины, отстучав свою долю оптимизма и заколотив ее поглубже в тело холодной стали. Сейчас экземные пятна ржавчины расползлись по телу перекладин, вздувая гнилостную краску волдырями рыжих лишаев.

  Толпа пассажиров уныло брела в сторону выхода с перрона, вяло переставляя ноги и стряхивая с себя остатки полусонного оцепенения, которое набросили на их распухшие тела Демоны Пригородного Поезда. Некоторые мужчины несли в руках пустые пивные бутылки, чтобы выбросить их в мусорные баки, сваренные из железной сетки и покрытые той же гнилостной краской, что и остальные части несущей конструкции подземного зала.

  Внутри бесконечных переходов, холлов, магазинов, уровней и лестниц Гранд Централ их встретят другие Демоны, Демоны Толкучки. Люди будут бежать, наталкиваться друг на друга, злиться, метаться, гипнотизируя себя ложной установкой — быстрее попасть домой. Пару минут, которые они сэкономят, не оправдывают это истерическую крысиную гонку. На самом деле это работа Демонов Вокзала, сосущих энергию из этой нескончаемой толпы.

  Вот бежит лысый работник офиса с бритой головой, задавленный галстуком. Он налетает на мексиканку с коляской. Чертыхается — Демоны получили свой ужин. Женщина не замечает его, она пытается протолкаться с огромной коляской через кишащее месиво костюмов и пальто. Двое детей в коляске кричат — Демоны кушают. Мексиканка забрасывает пулеметные строчки испанского в свой мобильник, явно ругаясь с мужиком — Демоны имеют свою долю. Девушка в ковбойских сапогах пробивается сквозь толпу. Она увешана с двух сторон спортивными сумками, перед ней внушительный чемодан на колесиках. Сумки цепляют людей, они недовольно озираются на бегу — энергия ушла Демонам.

  Демоны Нью-Йорка терпеливы и разнообразны. Они делятся на кланы и семьи, в основном по территориально-профессиональным признакам. Если отъехать от ночного города на десяток километров, можно заметить мертвенное сияние, лежащее толстой эфирной коркой на шапках небоскребов и зубах мостов. Людям нужно простое объяснение, и профессионалы иллюзий, Демоны массовой информации, давно скормили его публике, получая с этого свой скромный процент энергии. Считается, что свет многих фонарей, окон и автомобилей создает такой ореол. На самом деле это и есть видимая человеческому глазу часть полчищ Демонов, окутывающих наш город, который никогда не спит — они не дают ему заснуть.

  Мои хозяева — это Демоны женских половых органов. Сегодня утром они мучили меня, подняв мою плоть раньше обычного на целый час. Я ворочался и пытался думать о другом, но как только закрывал глаза, раздутые половые губы в кучеряшках, обвисшие пилотки с бритой щетиной, красные складки слизистой кожи, раскрытые щели булочек с розовой начинкой, маленькие белесые губки, тесно сжатые вокруг микроскопической дырочки, обвисшие унылые куски кожи рожавших женщин, тесные ролики мучной плоти с вылезающими из них двумя кожаными крылышками, щелки и дыры, сухие и исторгающие потоки влаги, твердые, как валики старого дивана, и мягкие, как задница любительницы мороженого, ракушки с раскрытыми створками и каплями жемчуга, розы с завитыми лепестками, вонючие пропасти, жадные отверстия плоти, благоухающие ворота рая, фригидные полумертвые наросты, горячие ненасытные вагины, промежности размером с кулак, тесно сжатые толстые бедра, закрывающие слоями подкожного жира бесконечные подходы к туннелю, маленькие сухие бедра сучечек с торчащей со всех сторон сладострастной сливкой и растопыренным анальным отверстием, белые пизды, черные губы негритянок с розовыми сюрпризами, загорелые оливковые вульвы латин с ненасытными влагалищами, снежные холмы Венеры белых мамок со здоровенными грудями, плоские животы молодых самок со стыдливой трещиной между ног, огромные склизкие клиторы, твердые отростки, потайные складочки, обезьянки, готтендонские передники и княгини (по Л.Я.Якобсону — королю гинекологов), ласковые киски и грубые шмоньки, нежные белочки и дерзкие письки, лапочки, зайки, мурочки, козочки, лисички, крошки, малышки, широко раздвинутые бархатные баяны, твердые латунные саксофоны, ласточкины гнезда, теплые пещерки, шоколадки, зефирчики и апельсинчики, хотелки, соски, мандюшки, давалки, мохнатки, гениталии всех видов и рас вертелись в бесконечном калейдоскопе.

  Постепенно видения ослабли и растворились в утреннем мираже. Мои Демоны получили свою долю, выдавив из меня все что могли, и удалились в свой слой. Начинался новый день. Из зеркала на меня смотрел хорошо знакомый мужчина с тайным невротическим налетом на глазах. Мужчина провел рукой по утренней щетине и полез в шкафчик за бритвой. В ярком свете двенадцати лампочек, над огромным зеркалом во всю стенку, новый день выглядел неплохо, и мужчина делал резкие движения. Это приступили к своей работе Демоны Утренних Дерганий.

ГЛАВА 16

  МОНИКА С КЛИНТОН СТРИТ

  (девочка с отмороженной шайбой, чемпионка тусовщиков)

  7-я фотография

  Национальность: американка с британскими корнями.

  Возраст: около 23-24.

  Метод знакомства: музыка и работа — пела в нашем бэнде.

  Расходы: поначалу ничего, ну а потом уж и не считается.

  Постель в тот же вечер: нет, история долгая, почти как с Павлой.

  Результат: смешанный.

  Рекомендую: и да, и нет, но в общем да, конечно.

  Вчера, когда я катался на роликах в Центральном Парке, мне очень повезло. Я собственными глазами увидел девушку, губы которой примерзли к мороженому. Она стояла возле лотка, где я покупал воду в бутылке, и держала в правой руке фруктовое мороженое на палочке. Оно наполовину вошло в рот и надежно приварилось к губам. Ее парень, ошалевший от такой ситуации, суетился вокруг, брызгая на стык между мороженым и ртом теплую воду из пластмассовой брызгалки. Девушка однозначно страдала. По ее лицу бежали слезы. Губы у нее были красивые и большие — мороженому было к чему примерзнуть. Парень поливал водичкой стык между палочкой ледяной фруктовой смеси и верхней губой. Нижняя губа уже отклеилась и беспомощно шевелилась, стараясь не примерзнуть опять.

  Мороженое, лед, холодная шайба…

  Моника была страстной любительницей катания на коньках да и вообще зимних видов развлечений. Видно, таким образом она и отморозила себе шайбу — долго не подпускала никого к своим воротам.

  Общаясь с ней, я почуял дополнительный интерес ко льду, а особенно к шайбам. Вот, недавно проверил новый для меня каток в Квинсе, возле Shea Stadium. Эта территория плотно оккупирована корейцами, с небольшими вкраплениями индусов. Лед — так себе, серьезно раздолбан. В основном они ходят по нему пешком, ковыряясь в поверхности зубчиками от коньков.

  На катке я отметил нежным взглядом одну индюшечку — ступня маленькая, попа аккуратная. Очень похожа на Поросятину, только чуть похудее. В профиль — ну просто копия. Правда, жрет все время. Рядом ребенок в коляске. Вот уж не думал, что такие молодые мамочки на коньки выходят. Откуда в их Пакистане лед? А как она нежно подбородочек тянет и шейку распрямляет!

  А что же Моника, которая меня, очевидно, когда-то заразила этим ледовым вирусом? Она была смешной маленькой дворняжкой со Среднего Запада, но не без шарма. Стеклянные Барби-глазки слегка безумно обводили окружающее пространство. Худая и чуть облезлая, она металась от бутерброда к бутерброду, заглядывая в глаза дававшему и посматривая, чтобы еще стырить. Моника была клептоманкой.

  Я дал ей три прекрасных бутерброда — пение в нашем с Пашей бенде, фото-портфолио и музыкальный видеоклип. Она всегда уносила какую-нибудь мелочевку из моей квартиры. Я ей даже специально показал стакан со шпильками, в ванной, куда я складывал все, что забывали мои клиентки. Не брезговала она и мелочью из ящиков кухонного стола.

  В то время мы играли в Анихау Кафе, по четвергам. Практически всегда я брал ее с собой, но никогда не отстегивал денег, просто кормил где-нибудь после работы. Я это делал не зря. Дворняжка всегда знает, из чьих рук она кушает.

  Нашли мы ее фактически на улице. Мы дали объявление на интернете, и она явилась на зов, пришла с улицы Клинтона, где она жила в то время. Круглая, но поджарая попка была обтянута ремнем со всякими железными висюльками. Ею она постоянно вертела, так уж у нее это место устроено. Пела Моника на четверку с минусом, или на «В» с минусом, если оценивать по американской системе. Слабые вокальные данные она заменяла громкостью и энтузиазмом. За энергичность и фанатизм я поставил бы ей десять из десяти.

  В первые годы я как-то ее особенно не замечал, у меня тогда были Ева, Лайма, Дорота и так далее. А потом, когда спал первый гребень последней волны восточно-европейской иммиграции, я несколько освободился от обязанностей и обвел вокруг пьяным взором. Рядом со мной широко открывала прекрасный белозубый рот девочка с Дикого Запада. Она от нас не отставала и участвовала в большей части концертов и вечеринок. Вот и сейчас, Моника с энтузиазмом пела и трясла попкой в кремовом платье. Мы джемовали в ресторане со странным названием «Безымянный» (No Name). Мне там отдавали весь вечер по пятницам, и я собирал затейливые сборные команды из музыкантов Нью-Йорка. Однажды, я даже привел настоящий диксиленд-бэнд и играл с ними на барабанах.

  Дурацкие туфли на каблуках, минимум на размер больше, чем нужно, не давали Монике развернуться. Она все время теряла баланс, хватаясь за меня. В основном, я придерживал ее за попку. Упругие мышцы упирались в мою ладошку и охватывали ее крепким кольцом. Совершенно случайно я просунул пальцы чуть глубже, между ног, и Моника запустила пару фальшивых нот, чуть не выскочив из огромных туфель. Похоже, я воткнул даже глубже, чем ожидал. Это получилось легко — нижняя часть платья была оттопыренной, с кучей полупрозрачных юбок. С этого момента в ее глазах появились свежие искорки.

  Зууууууууууууууум…

  Я лизнул ее мармеладку. На вкус она была ничего, правда, с легким оттенком то ли нафталина, то ли уксуса. Товар однозначно залежался на полке. Я перевернул ее на живот. Тут же, не испытывая судьбу, тихонько расстегнул штаны и быстро начал наступление. Моника вдруг очнулась от спячки и запричитала что-то,  возражая, хотя было уже поздновато. «Хорошо», — ответил я, продолжая наступательные движения. Моя правая рука лежала у нее под животом. В желудке у дворняжки хлюпало. «Лишь бы в туалет не побежала», — только и успел подумать я.

  И вот, все-таки случилось, хоть я и спешил как мог. Зазвенел ее сраный мобильник. Моника потянулась к сумочке, вместе со мной, толкающим ее сзади. Я убрал ее руку и завернул под живот. Другая рука потянулась за мобилой.

  Моника была страстной тусовщицей. Звонок и треп по телефону — две священные коровы любой «пати-герл» в Нью-Йорке. Я знал, что дальше бороться бесполезно, и слез. Мой факел потух и задымился.

  — О, как классно, что ты позвонила. Что нового?

  Что нового, блядь! Успела поесть и посрать, а вот сейчас звоню тебе, чтоб обсудить это важное событие. Мы ведь не трепались целых полтора часа!

  Так это меня тогда расстроило, что я даже сейчас огорчился. Вы когда-нибудь забирали у голодного пса тарелку с ужином? Помните выражение на его морде? Это был я. В связи с этим расстройством, решил перестать маскировать в тексте слово «блядь».

  Оказывается, у этого слова есть сексуальный коннотативный подтекст. Также обсценный (вот словечко?) контекст есть у слова «корова». Термин «обсценный» русские ученые слямзили с английского «obscene» и означает он — оскорбительный, бранный. Далее, русский ученый с украинской фамилией Зализняк предполагает, что в старых русских грамотах «корова» и «курва» было одно и то же слово, просто с описками. Теперь, благодаря тяжелому труду русских филологов, мы знаем, почему женщин часто называют «коровами», ведь это то же самое, что «курва». Кроме этого, ученые единогласно утверждают, что «блядь» означает «обман, вздор, ошибка, ересь; обманщик, пустослов; заговорщик». Русский язык весьма любопытен. «Манда» — плохо, «мандарин» — хорошо, «Мадина» — хорошо, «мандище» — плохо.

  Возвращаясь к Монике, подбиваем итоги. Вывод простой: женщины Нью-Йорка не ценят мужской член. Разговор по телефону с подружкой им дороже горячего фаллоса в собственной мышеловке.

  Это был переломный момент. Начиная с этой точки в моей жизни, я неуклонно тработал над поднятием стоимости мужского члена.

ГЛАВА 17

  ДРАКА,КРОВЬ,УБИЙСТВО И ПОЛИЦИЯ

  Сегодня я недвусмысленно продвигался на пути к Вечному Оргазму. В голове летали разноцветные слова, а ноги онемели и казались невесомыми. По привычке, я старался представить эти два слова, в ореоле божественного света, и меня между ними, со счастливой улыбкой на бездумном лице. Такое лицо у меня получилось, и сразу же ко мне обратилась на условном ресторанном языке вытравленная мочалка, которая только что зашла в бар.

  — Вы не подскажете, который час?

  Это могло значить что угодно, и я слегка задумался. Из оцепенения меня вырвала пьяная китаянка, сидевшая с другой стороны от меня. Она все кренилась набок и громко чавкала жвачкой.

  Я все же думал о своем: «Если женщина подходит к тебе в баре и спрашивает что попало, значит ли это, что ты уже на пути к Вечному Оргазму или наоборот, что она тебя только что нагло вернула в свой мир постоянных женских разборок и домоганий, которые будут опускать тебя все глубже в пучину Бесконечного Облома?»

  Зуууууууум…

  Весь вечер я провел с дружками в Русском Стакане. Мои разноцветные зрачки были затянуты плотной пленкой забвения. Немыслимое количество двойных виски плавало мощной алкогольной смазкой по каналам моих извилин. Все уже собирались уходить, но я задержался возле барной стойки, разговаривая о важных вещах с двумя незнакомками. Они обсуждали, нужно ли женщинам специально учиться оральному сексу, а если да, то кому сдавать экзамен? Наш активный диалог прервал Сева, менеджер Стакана, по кличке «Ням-Ням»:

  — Ээээ… Ням-ням… А платить кто будет?

  — За что? — не понял я.

  — За все.

  — Валерику, вроде, все скидывались.

  — Там, ням-ням, в задней комнате, никого нет.

  — А куда ж они делись?

  Я повертел головой направо и налево — никого. Мои друзья испарились.

  — Так вот, я и спрашиваю, что с оплатой?

  — Они, наверное, через дорогу перебежали, в Самогон.

  — Ну, ээээ, ням-ням, желательно счет оплатить, официантка волнуется.

  — Ты же нас прекрасно знаешь — не уйдем, не заплатив. Они там потусуются немного и вернутся назад.

  — И все же, ням-ням?

  — Ну не знаю… Возьми мою кредитку тогда. Я не вижу другого выхода.

  — Боюсь, что тебе потом долго придется с банком расплачиваться.

  Здесь Сева проявил невиданную для него гуманность. Счет был огромный. Адвокаты пересеклись с докторами и хлестали, не останавливаясь. Я перестал заказывать где-то в конце первой трети застолья, но Миша-адвокат и Миша-доктор постоянно заказывали повторы на весь стол. Двойные виски — большая нагрузка на вестибулярный аппарат и я подустал. Меня качало, а язык клинило между зубов.

  — Может, я пойду их поищу? — сказал я.

  — Эээээ… Ням-ням… Не знаю. Как хочешь… — Сева явно не хотел иметь меня в качестве заложника.

  — Могу пойти поискать. Это не проблема.

  Я пошел поискать и нашел: 1 драку, 1 вызов полиции и бесконечное блуждание в полуобморочном состоянии по кишечнику нью-йоркского сабвея до шести утра.

ГЛАВА 18

  ДОЛБОНОИД

  (Фотограф, влетающий лбом в витрину)

  После драки и вызова полиции под Russian Samogon, Фотограф взял выходной и спал весь день, с перерывами, а потом еще и всю ночь. С полуоткрытыми глазами, он соскочил утром с эскалатора сабвея и побежал к кассам…

  На дворе было первое число, и он совершенно забыл о новом проездном на электричку до Гринспука. Для его покупки нужно было проторчать 20 минут в очереди к автомату с билетами. В метро ему повезло — он успел запрыгнуть в отходящий поезд, раздвинув плечами бездушную резину дверей. Толпа была гуще обычной. Мужчина лавировал между людьми зигзагами, чему научился во время катания на коньках в Брайант парке. Это единственный бесплатный каток в Нью-Йорке, и на нем всегда большая толкучка.

  Очередь к автоматам была приличной, и он подпрыгивал на одной ноге от нетерпения, считая минуты. Когда он наконец-то остался один на один с автоматом, руки его заработали как ловкие пальчики девочки, расстегивающей ширинку. Уверенными тычками он пробежался по всему меню и воткнул кредитку в жадную щель. Она засосала карточку. Именно здесь мужчина расслабился и совершил ошибку. Автомат, как всегда, спросил, хочет ли он квитанцию, но здесь Фотографа заклинило, и он в спешке нажал «нет». Но дело в том, что этот чек был нужен для бухгалтерии. По нему в возвращалось 220 $ в месяц — свободные от налогов бабки.

  Сделав такую глупость, он разозлился и отошел от автомата. На полу валялась какая-то квитанция. Он нагнулся и поднял ее, а вдруг подойдет. Тихо матерясь, он побежал на поезд, рассматривая на ходу квитанцию. Она не подходила. Бууумммммм!!!

  Удар был мощный, и в ушах его еще долго слышался глухой призвук кости, соприкасающейся с твердой мембраной витрины. Он встретил прозрачное препятствие лбом и верхней частью носа. На носу вздулась шишка. Лоб онемел. Заболели зубы на одной стороне лица. Теперь он знал, что чувствуют герои кинофильмов, когда их бросают лицом в закрытое американское окно.

  Фотограф со всего разбегу налетел на стеклянную стенку. Мощный удар в лоб и нос остановил его мозг. Гул от столкновения заполнил все пространство. Мужчина повел чумными глазами, схватившись рукой за лоб. Арка, отделявшая автоматы от главного вестибюля вокзала, была отгорожена стеклом. Стекло было бронированное. Это хорошо, иначе бы он уже покрылся кровью, пугая людей порезанной харей. Стекло не имело каких-либо рисунков или опознавательных знаков — кусок прозрачной стенки от пола до потолка в плохо освещенном закутке. Растерянная очередь офисных работяг наблюдала за ним с другой стороны прозрачной мембраны. Их глаза выражали разнообразные догадки. Похоже, снаружи это загудело еще сильнее. Он метнулся и прибавил скорости. Стадо корпоративных баранов смотрело на бегущего с гудящей головой чумного человека в черном, пытавшегося только что разбить своей башкой толстое витринное стекло.

  Да, в это утро Демоны потешились: Вечный Оргазм был отодвинут на два шага назад. Фотограф потирал опухшую переносицу и смотрел, как удаляется от него вечно гнилое «яблоко» Нью-Йорка. Проволочные заборы и стенки ограждений бежали вплотную за окном, пугая своей близостью и бесконечностью перспективы. Переносица ныла, голова гудела. «Долбоноид ты», — подумал он и достал Айфон. Там светилось все то же: «Ох, Изабелла…»

ГЛАВА 19

  ИЗАБЕЛЛА

  (мексиканка-нимфоманка)

  8-я фотография

  Национальность: мексиканка.

  Возраст: около 23-24.

  Знак Зодиака: Скорпион.

  Метод знакомства: фотосессия, клиентка.

  Расходы: 42 $ на двоих в Русском Стакане.

  Постель в тот же вечер: нет, но только из-за меня — сработала система защиты гонорара.

  Результат: секс на хорошо освещенной улице, выходящей на Таймс Сквер, среди бредущих мимо машины нескончаемым потоком туристов.

  Рекомендую: да, но только как объект для фотосессии. Всегда плохо смешивать секс и работу.

  Китайоза в Гринспуке влюбилась в меня — наваливает двойные порции куриного мяса в мой традиционный рисовый супчик с курочкой. Увидев меня входящим в этот засаленный сарайчик с засиженными мухами окнами, она улыбается своей широчайшей улыбкой, показывая железные брекеты. Выравнивает зубки, маленькая китайская сучечка — видать, хочет быть красивой. Лицо моей лолиты покрыто причудливой россыпью прыщей и каких-то пятен. Глаза заметно косят. Девушка она по виду добрая и дала бы мне прямо в их вонючем ресторане, если бы я попросил (ох, до чего же у них смердит!) Но я об этом не прошу, а все кушаю свой ежедневный супчик и закусываю одним egg roll — что-то вроде русского пирожка с капустой, только из слоеного теста и с вкраплениями креветок в капустной начинке.

  Каждый раз, когда я обедаю в этой точке, у меня возникают две фобии. Первая — это боязнь приклеиться к стулу или столу. Вся мебель в данном заведении покрыта тонким слоем липкой жирной субстанции. Вторая — я боюсь, что моя одежда не успеет проветритсья, пока я дойду до работы, и я буду вонять этим китайским макдональдсом на весь офис. Поэтому я никогда не расстегиваю куртку, чтоб не провонялась рубашка, и не прислоняюсь к спинке стула. Локти на стол тоже не кладу. Теперь мне понятно, почему наши советские мамы учили нас, что это некрасиво. Действительно, ходить в куртке с жирными липкими локтями — не самый хороший тон.

  В последнее время я уже ничего им не говорю, просто молча захожу, кладу три доллара на стойку и сажусь на свое любимое место — дальний столик, расположенный почти на входе в кладовку. Там темно, никогда нет посетителей, и я могу спокойно наслаждаться книжкой, которую обычно читаю на своем айфоне. Экран достаточно четкий, хороший контраст, и я уже так подсел на эти электронные версии, что обычная бумажная кажется мне антиквариатом. Теперь мне тяжело читать печатные книги. Желтоватая бумага, сероватые буквы, большие страницы, малый контраст — в сумраке моего закоулка хрен что увидишь. То же самое в поезде. На заднем сиденье, где я обыкновенно путешествую на работу, нет окна. В утреннем полумраке я бы не смог читать обычную книгу. На моем же телефоне-компьютере все четко и разборчиво, страница подсвечивается, и вся книжка умещается в ладошке или кармане штанов.

  Что же я чувствую, наблюдая за девочкой, суетливо обслуживающей посетителей этой забегаловки, которые в основном представляют низший социальный класс Гринспука? Как ни странно, но я тоже люблю ее в ответ за то, что она бескорыстно любит меня. Ее напарница, похоже, хозяйка этой вонючей клетушки, обычно тупо и злобно сверлит меня глазами и подает мне куриный бульон с глыбой слипшегося риса и жалкой парой-тройкой куриных ломтиков, нарезанных полосками размером с макаронину. Ее я не люблю. Это, как говорится в народной русской сказке, ясно и ежу.

  Сегодня я кушаю этот куриный супчик и вспоминаю Изабеллу. Она была размером с цыпленка — маленькая мексиканская нимфоманочка. Цыпленок с ногами аиста. Худенькая и стройная, невероятное сочетание для мексиканской девушки. Ее хватило бы не больше, чем на две порции жареной цыплюшатины, которые подают в этой дырке. Дело было до кризиса, и я еще мог существовать на заработки свободного фотографа.

  Я привык к тому, что все мексиканские «мамиты» в Нью-Йорке выглядят, как терракотовые статуэтки плодородия из скифских могил. У них прямоугольное тело без намека на талию, короткие толстые ноги, обвисшая плоская грудь, квадратная голова и маленький рост. Изабелла же была приятным исключением: длинные, гибкие конечности, хорошо проработанная талия, маленькая торчащая грудка и красивые, пышные губы.

  Ее тело было проколото во всевозможных местах. В эти дырки были заправлены разнообразные украшения: кольца, симпатичные золотые палочки с шариками на концах и штанги. Продырявлено было все: уши, брови, нос, язык, пупок и, как оказалось во второй половине фотосессии, разные части интимных мест. Вокруг многих дырочек красовались татуировки. Особенно запомнилась та, что была вокруг пупка — в виде декоративного солнца, в центре которого, через кожицу, было продето тонкое колечко с внушительным шариком из желтого золота.

  Огромные черные глаза без зрачков, именно черные, как туннели сабвея, украшали ее детское лицо и придавали ему магический оттенок. Длинные мохнатые ресницы загибались вверх, к бровям, в одну из которых было продето кольцо из белого золота. Уши аккуратно прижимались к голове и были пронизаны во всех направлениях колечками и палочками различной формы, с растительными орнаментами — цветочки, лепестки и листики.

  Изабелла явилась ко мне как клиентка, а ушла как неостановимый секс-поезд, с которого я соскочил на ходу. Боюсь, ее поезд отправился в неизвестном направлении.

ГЛАВА 20

  ПУСЕМЕТЫ

  (награды полового бойца —

  четырежды Герой Полового Союза

  медаль «Золотой Молот и Золотая Вагина»,

  Герой Полового Труда,

  орден Красной (i)[1], два ордена Красного Трудового Конца,

  медаль «Тридцать лет ударного секса»)

  За окном проплывали цветные картинки рекламных стендов. Поезд катился к Гринспуку, в новое утро двух кофе — с промежутком в час — утренней ритуальной проверки имейлов и любимых мест на интернете, мордатой хромой Лизы, кряхтящей на своем стуле у Фотографа за спиной и первых звонков работников этого приюта для престарелых гериатриков.

  Поезд тарахтел и подскакивал на стыках старой раздолбанной дороги. Фотограф, подергиваясь в полузабытье раннего мутного утра, думал о женщинах, их половых органах, своем Золотом Конце и смешных названиях наград, которые он мог бы получить за свой труд на ниве окучивания запущенных самок.

  Как всегда в последнее время, он представлял себе свой внутренний монолог в виде комедийного скетча, который он произносит со сцены Камеди Централ. В такие минуты он забывал о Вечном Обломе и сладко жмурился, выстукивая новые слова большими пальцами на стекле своего Айфона.

  Пусемёты

  Да, в Нью-Йорке любая 18-летняя (i)[2] уже знает стоимость своей пуси и четко сечет, что ей за секс должны платить в том или ином виде, особенно старые самцы. Когда же она дает тебе за просто так, это уже как медаль, как орден. Если бы эти медали перестали быть невидимками, мой пиджак выглядел бы как у Брежнева. Четырежды Герой Полового Союза (пятый уже не вмещается на пиджаке, уходит под лацкан), медаль «Золотой Молот и Золотая Вагина» Героя Полового Труда, орден Красной (i)2, два ордена Красного Трудового Конца, медаль «Тридцать лет ударного секса» и множество медалей за взятие разных женщин.

  Русские девочки (точнее — постсоветские: русские, украинские, белорусские, молдавские, литовские и т.д.) особенно беспощадны и спят практически с кем попало, лишь бы это оплачивалось. Это не обязательно деньги. Многие женщины играются в игру «я же не проститутка», то есть напрямую денег не берут. Но их встроенный счетчик все равно работает. У всего ведь есть стоимость. Постоянное тарахтение счетчика заводит большинство женщин в тупик, им уже ни один мужчина недостаточно хорош. Синдром Белого Коня, или синдром Доктора Алика, кто впервые в мире сформулировал этот женский недуг. Серьезное заболевание.

  Женщина — самое наглое существо в мире, еще наглее домашних животных, и борзеет при малейшей возможности. В Нью-Йорке этих возможностей миллионы. Но хотя бы иногда им нужен горячий член и теплая постель, научный факт. Да, совершенно верно, иногда им все-таки приходится отдаваться мужчинам. Почему же самки Нью-Йорка ведут себя таким образом? Почему канализация этого города захлебуется от огромного количества спермы, в любой нормальной, то есть недоразвитой стране, доставшейся бы женщинам? Почему женщины сидят в этом городе по домам и дрочат в одиноких стерильных постелях, в то время как стаи голодных самцов бороздят улицы и проспекты, таская за собой в своих баллонах количество спермы, достаточное, чтобы покрыть эти улицы ровной пленкой серьезной толщины? Причина та же — синдром Белого Коня. Но об этом в следующей книге.

  [1] — женский половой орган

  [2] — женский половой орган

  КОНЕЦ

  ПЕРВОЙ

  КНИГИ

  Дайджест версия

  Полные версии первых двух томов можно приобрести на , и во многих других продвинутых магазинах мира.

ОКОНЧАНИЕ ИЛИ ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

  ПОСЛЕСЛОВИЕ

  На этом возвышенном моменте мы прервемся. Розданы награды, Фотограф получил множество почетных званий, и его Золотой Конец требует временного покоя, чтобы накопить сил и двигаться дальше по пути ударного труда и взятия новых вершин. Он уже слегка устал, и маленькая грустинка бьется в тесной клетке его похмельных зрачков. По ходу первой книги герой изменился, причем не в лучшую сторону. Хотя, постойте-ка — он бросил курить! В этот раз это произошло всерьез и надолго: Фотограф не курит до сих пор. Но по-прежнему выпивает, хотя более умеренно.

  Как сказал бы его сосед Олежка: «А как же телки?» Чувихи, бабы, девки и мочалки все на месте, и новые социальные типы женщин, конечно, будут впрыгивать в жизнь и постель Фотографа. О них, и о многом другом, и пойдет речь во второй книге серии. Она называется «Вечный оргазм» и посвящена той же благородной теме, что и первая — поиску человеческого счастья в нечеловечных ситуациях. Главный совет, который Фотограф раздает на этом пути женщинам: «Живи и давай другим». Так он шутит, подразумевая, что у тех, которые не дают, зарастает пупсик.

  На этой тернистой тропе Фотографа ждет новое опасное препятствие — Золотая Пуся. Но, не будем раскрывать сюжет раньше времени. Единственный намек по поводу нового препятствия: новое — это хорошо забытое старое, или старое, которое хочется забыть.

  А нам остается пожелать вам всего хорошего и приятного чтения. В данный момент наши книги продаются в 239 странах мира, но все течет, все меняется. К счастью, вы всегда можете заглянуть на веб сайт автора () или сайт издательства () и получить информацию о том, где можно купить его нетленку.

  РЕКЛАМА

  +DA / plusDA Publishers

 

  1-й курс молодой женщины

  Серия +DA ТОП СПРАВОЧНИК

  Подробнее на сайте издательства —

  69 ПРАВИЛ = 1 СПРАВОЧНИК

  в одной книге

  мягкая обложка * 210 стр. * ISBN-13: 978-0982840450 * издано в США

  69 ПРАВИЛ ЭТОГО САМОГО ОТ ДОКТОРА АЛИКА

  Доктор Алик

  Сборник правил этого самого (известно чего) от Доктора Алика, скандально известного ведущего сексуально озабоченных радио-шоу. Своего рода сборник этикета для мужчин и женщин, или «Что вам не говорила мама, вплоть до выпускного вечера. Да и после тоже».

  Доктор Алик возник на просторах Вселенной в 2008 году. Его неоднозначные радио-шоу повергали в смятение хозяев радиостанций, но хорошая спонсорская поддержка делала свое дело, и Доктор шумно шагал по радиоволнам США, России и Украины. Нагрянул кризис, спонсоры свернули финансирование, и станции радостно избавились от этого возмутителя спокойствия.

  Оказавшись не удел, Доктор решил употребить передышку с пользой и записать на бумагу все, о чем он вещал в своих передачах. Так родилось несколько тематических книг, первую из которых мы планируем опубликовать в декабре 2010 г. Ее обложка перед вами, и она говорит сама за себя. Это свод юморных и, часто, шокирующих правил сексуального поведения — как для мужчин, так и для женщин. Вот лишь несколько из них (их, конечно же, намного больше, чем 99):

  30. Настоящий мужчина, идя по улице с дамой, никогда не рассматривает проходящих мимо девушек, даже если у них классные «эти самые». Некоторые могут сказать: жена — не дама, при ней можно. Неправильно — при ней нельзя, без нее можно. При друзьях тоже можно, но вот при друзьях и при ней — нельзя в квадрате.

  33. Настоящий мужчина всегда добьется того, чтобы женщина «это самое», пришла к финишу. Даже если она этого не хочет.

  35. Если настоящего мужчину пилит жена, он не будет злиться или бросаться вещами, а спокойно скажет: «Женщины делают большую ошибку, пиля палку, на которой часто сидят! Подумай об этом». Я много раз проверял — женщин эта фраза вгоняет в ступор, и они замолкают.

  РЕКЛАМА

  РЕКЛАМА

  Серия +DA ТОП ПРОЗА

  Подробнее на сайте издательства —

  КНИГА2 = 8 + ЖЕНЩИН

  2 самоубийствa 1 золотая пуся 1 некрофил

  1 драка 127 литров виски 1000000 демонов

  мягкая обложка * 398 стр. * ISBN-13: 978-0982840474 * издано в США

  АЛИК ВЕРНЫЙ

  ВЕЧНЫЙ ОРГАЗМ

  КНИГА 2

  из серии ПУSЕВОДИТЕЛЬ ПО НЬЮ-ЙОРКУ

  В жизни фэшн-фотографа однажды все обрушилось: любимая женщина сошла с ума, превратив его жизнь в настоящий кошмар. Все, чем действительно дорожил наш герой — любовь и семья — умерло на его глазах.

  Оказавшись в одиночестве, он, с горя и по глупости, начал тройную игру: выпивка, рок-н-ролл и женщины, которые проходят в его жизни бесконечным строем. Одна из его временных пассий, наконец, заставляет его задуматься. Изводя героя бесконечным потоком писем, звонков и сообщений, называя его существование «пустым и никчемным», а его самого — Дьяволом во плоти, доставляющим женщинам лишь страдания, она невольно вбивает гвоздь сомнений в его одурманенный мозг, хоть поначалу он и смеется над этим. В это же время он встречает Лёлю — Золотую Пусю. Но пока он об этом не знает и пытается продолжать свой «поиск Вечного Оргазма». Тем более, поддерживать отношения с Лёлей легко и приятно — их разделяет океан.

  Герой боится настоящих чувств и пытается укрыться от них в новом озере алкоголя, море секса и сточной речке бездушных, пустых отношений. Но постепенно бескорыстная любовь хрупкой и нежной Лёли меняет его жизнь. Рыжая умница с зелеными глазами заполняет образовавшийся вакуум теплом и нежностью настоящих чувств.

  Эта книга является второй в серии

  «ПУSЕВОДИТЕЛЬ ПО НЬЮ-ЙОРКУ»

  РЕКЛАМА

X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?