«Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)»

Мирослав Маратович Немиров Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)

От составителя

БТЭ составляется и издается М.Немировым, опубликовывается отдельными выпусками. К лету 1997 их вышло 6 (первый — октябрь 1995), сейчас — февраль 1998 — М.Немиров приступает к изготовлению седьмого.

Цель, ставимая перед собой издателем-составителем — описать словами на бумаге абсолютно все, что только ни есть в Тюмени (люди, дома, улицы, заведения, настроения умов, климатические явления, события, происшествия, и проч., и проч.) + описать абсолютно все, что имеется в остальной Вселенной — в приложении к городу Тюмени и/или с позиций человека, в ней обитающего: Австралию, Алгебру, жизнь и творчество композитора Алябьева, книгу «Алиса в стране чудес», и т. д., и т. п.

При этом каждый последующий выпуск включает в себя все, что содержалось в предыдущих (исправленное, дополненное и переработанное) + значительное количество новосочиненных статей, сообщений и сведений.

«Опубликовывается» — это значит, М.Немиров его сочиняет, составляет, верстает, распечатывает посредством принтера в количестве около трех экземпляров и отсылает дружбанам в Тюмень. А также отправляет и «электронную версию» ее — то есть, дискету с нею же. А дружбаны читают сами, и дают другим людям, и даже, по некоторым сведениям, делают с дискет дополнительный тираж в количестве —?

Еще от составителя

Автор этих строк долгое время занимался тем, что сочинял стихотворения. Потом это ему наскучило, он решил перейти на прозу. Тут встал вопрос: какого же рода ему ее сочинять, эту прозу.

Автор поступил так: он стал думать, что самому ему читать интереснее всего.

И обнаружил: ему самому с самого раннего возраста всего интереснее всегда были не рассказы, повести и романы, а всего охотнее он всегда читал всевозможные научно-популярные познавательные сочинения о чем угодно, и в особенности же — все энциклопедии, которые попадались под руку.

Вот я тогда именно ее и стал писать: энциклопедию.

Некий как бы промежуточный результат этих его стараний и предлагается читателю в виде книги, лежащей перед ним на столе.

2.

Я, конечно, не является уж совсем таким безумцем, чтобы создавать собственный полный аналог Большой Советской Энциклопедии со статьями об агрономии, биохимии, городе Вышний Волочек и проч. и проч. Полнимая печальную необходимость самоограничения, я и взялся писать энциклопедию не конкурирующую с Большой Советской, а дополняющую ее: содержащие сведения о том, чего в ней нет: о самом авторе и его знакомцах; о всевозможных бытовых явлениях наших дней; о различных красотках; и проч. и проч. и проч.

Поскольку назвать это сочинение Большой Немировской Энциклопедией он счел чрезмерной чрезмерностью — автор является сторонником скромности — он ее назвал Большой Тюменской: во-первых, потому, что он в Тюмени некоторое время жил; во-вторых же — и в главных — потому что она написана с позиций представлений о мире советского человека из толщи безвестной жизни, каковой является именно, например, тюменская.

И каковым человеком автор на самом деле, в общем-то, и является.

— 6 апреля 1997, понедельник, 10:10.

3.

Не следует думать, что я есть такой уж беззаветный любитель города Тюмени и всего, до нее относящегося. Напротив: я прекрасно помню, какая Тюмень есть: какой она есть город некрасивый, грязный, нудный, утомительный, провинциальный и убогий. Поэтому говорю прямо: главное, чем она автору этих строк интересна, так это тем, что она есть чрезвычайно удобный объект описания: она маленькая, она компактная, ее можно действительно описать всю. В отличие от Москвы, и даже Ростова-на-Дону или там Челябинска.

Она компактная, во-вторых, что особенно удобно, не только в пространстве, но и во времени: в сущности вся ее история начинается с конца 1960-х; все, что в ней есть —, все осуществлялось на глазах ныне живущего поколения, а культурная ея жизнь — так она и вовсе основана автором этих строк. Ее действительно хотя бы условно можно пытаться описать всю, от головы до хвоста, от первой избы до последнего гвоздика, от альфа до омеги и от яблока до хвоста.

К тому же в-третьих — поле для такого описания есть совершенно пустое — в отличие от той же Москвы и того же Ростова-на-Дону, о Тюмени действительно еще никто не написал ничего — можно писать что угодно, и интересно — все, ибо не описано прежде, и еще — в сущности, можно, посредством описания, придавать описываемым объект там какие только ни захочешь свойства. Ибо они еще ни разу не описывались, и, следовательно, собственных свойств просто не имеют.

(А те, которые они имеют в так называемой «реальности» — ну, это есть вещь темная и никому не известная).

— Так тогда бы тебе еще лучше про какую-нибудь Йошкар-Олу писать! — готовы в гневе воскликнуть жители Тюмени.

— Конечно, так, — только и остается, что ответить мне. — Конечно, Йошкар-Ола (некогда, кстати, именно она и была Царевокошкайск) мне подошла бы для этих целей куда больше.

Но, увы, живать мне в Йошкар-Оле не довелось — а выдумывать уж совсем полностью все — не хочется.

Поэтому я и взялся за Тюмень.

— 16.2.98, 16:59

4.

На самом деле, состояние дел в моей жизни является очень сильно плохим. Вот уж значительное количество времени терзает меня страх, стыд, тоска, отчаяние и полное отвращение ко всем собственнным сочинениям, как рифмованнным, так и прозаическим.

Особенно — к последним.

Замысел, конечно, был замечательный, но нет у меня больше никаких ни сил, ни возможности со всем этим биться.

Главная проблема — я не в состоянии разобраться, что у меня получилось, а что нет. И — не с кем посоветоваться:

Наступает ночь, ночь —

никто из вас не может (не хочет) помочь.

Наступает ночь, тьма —

возможно я просто частично и правда сошед с ума.

И, раз так, вот все, сочиненное мною к середине апреля 1998, и при этом хоть каким-либо образом имеющее отношение к городу Тюмени, собранное в кучу, даже пусть это будут просто черновые наброски.

Под лозунгом «Я сделал, что мог, пусть кто-нибудь сделает лучше».

Предисловие издателя

Друзья,

объясняется, что это за фрукт такой — «Provisional Internet edition», в общем обстоятельства издания «Большой Тюменской Энциклопедии» Немирова.

Немиров, если кто не знает, это русский поэт тюменского генезиса, основатель Инструкции по Выживанию, издающийся у Гельмана, с митьками, и выпустивший биографию Авдея Тер-Оганяна. Ассоциации весьма странные, и (минус ИПВ) неприятные.

Ведь ясно же, что Россия оккупирована врагами (весь мир, оккупирован, но Россия в особенности). Процветает, конечно, рабство и геноцид. Мы живем в этакой помеси Освенцима и петеновской Франции. Кто этого не понимает — тот, понятное дело, манакен, марионетка режима и мудак на деньги Фонда Эффективной Политики.

В петеновской Франции, да и небось в Освенциме, процветало «Сопротивление» — абсурдная попытка остаться собой в окружении рабов и уродов.:ЛЕНИН: есть попытка документации Сопротивления.

Центром Сопротивления в России является: Тюмень.

Хроника тюменских событий есть, таким образом, первейшая задача нашего издания. Мы вели ее настолько успешно, что граждане читатели обращались к: ЛЕНИН: у с вопросами о Тюмени — любыми и каждый день. Любимым вопросом товарищей читателей было: а не знаете ли вы, где можно найти Тюменскую Энциклопедию товарища Немирова. Мы хорошо знали где ее найти: на моем твердом диске.

Два года назад процветало обозрение THE END OF THE WORLD NEWS, Тюменская Энциклопедия была стребована для издания у друга редакции Максима Хасанова, веб-мастера Гражданской Обороны. Выглядело это дело так.

И так 100 с лишним файлов, штук 20 из них просто пустые, остальные с кучей ошибочного ХТМЛ (произвольных пропусков строки на середине фразы и прочих радостей). Плюс к тому, куча опечаток.

Естественно, в таком виде это выкладывать в Интернет было нельзя. Но сидеть, как собака на сене, тоже не хотелось.

По отношению к тексту, полученному от Хасанова, были произведены следующие изменения. Ложный HTML был убран нафиг. Добавлены оглавления (применением скрипта, написанного мною для изготовления порносайта по директории с картиночками). Все это заняло кучу времени, и было абсолютно никчемной работой.

Дело в том, что Большая Тюменская Энциклопедия, которая была у меня, устарела безбожно. Следующая версия (БТЭ-99) занимает 30 мегабайт, содержит картиночки и сделана в M$-WORDе. Даже если бы она у меня и была, я не смог бы ей воспользоваться, т. к. этот самый М$-ворд у меня отсутствует, по идеологическим соображениям.

Таким образом, то, что вы видите (уважаемые читатели) есть совсем не то, что Немиров мог (и хотел) бы выложить в Интернет. За что я приношу ему глубочайшие извинения.

Provisional Internet edition значит именно это — издание временное, сделанное чтобы заполнить брешь в стене. Читайте, граждане, окончательную версию, когда (и если) она появится.

Последнее — пара слов насчет гельманоидности. Наши ресурсы и близко не сравнимы с ресурсами Гельмана, Курицына и иже с ними. Немиров поступит очень умно, если следующую версию выложит на сайте ФЭП близкой ему политической ориентации.

Немиров является сторонником «правых сил», прямо-таки до фанатизма.

«Правые силы» никакие, конечно, не правые — но они и не левые. Левые выступают за личную свободу в ущерб корпоративной (вплоть до национализации корпораций), а правые — за свободу корпоративную в ущерб личной (вплоть до запрещения порнографии, абортов, демонстраций и забастовок).

В России корпорации принадлежат оккупантам, которых основной интерес — набить карман и улепетнуть, пока в России не начали резать богатых. Естественно, что у нас сторонники прав корпораций «патриотизма» на придерживаются, а придерживаются наоборот. Поэтому-то у нас и нет последовательных правых: когда интересы «народа», «армии», «государства» — с одной стороны, и «бизнеса», «банков», «олигархов» — с другой стороны — антагонистичны — граждане могут поддерживать либо тех, либо этих. СПС/ФЭП/Гельман набирают команду из сугубо левых деятелей, поскольку основной их задачей является совсем не защита «бизнеса» (который в защите особо не нуждается, ибо не от кого), а дискредитация «патриотизма».

И борьба с патриотизмом, и отстаивание прав международных корпораций — анафема среди тюменщиков. Диссидент Немиров и тут и тут оказался диссидентом среди диссидентов — он голосует за СПС и борется с патриотами.

Немиров есть своего рода золотое дитя либерал-охранительного проекта. Питая глубокое отвращение к завоеваниям лево-либертинской политики (правам гэев, феминисткам, бабам без лифчиков), Немиров не меньшую ненависть питает к проекту патриотическому. Это скорее удивительно, что (скажем) Сорокина каждое слово ловится и сохраняется на золотой скрижали гельманоидами, а Немирова нет — Сорокин ведь левый до запредельной содомии и чуть ли не до национал-патриотизма и пропаганды чучхе, а Немиров весь из себя такой консерватор.

Все это очень просто и понятно. На самом деле, конечно, либерал-охранительность товарища Кириенки-Гельмана-Чубайса есть камуфляж. СПСовский проект предпочитает Сорокина Немирову не потому, что Сорокин лучше соответствует идеалам капитализма, а, наоборот, потому, что СПС есть организация сугубо левая и взявшая на себя правые лозунги для обмана публики.

Парадоксальным образом, живое воплощение СПСовской фразеологии, Немиров не пришелся ко двору гельмановского храма современного искусства (ну, пришелся — но не совсем, не вполне, и куда менее, чем бренер и пименов).

С другой стороны, Сорокин и вообще левый проект изживается — в первую очередь, его носителями, тем же Сорокиным, неотличимым в последних его проявлениях от не менее либерал-охранительного: Пелевина. Пройдет 5 лет, и от левизны СПС не останется ни следа. Граждане будут заседать в Думе, голосовать за геополитику и военные ассигнования, против американской гегемонии и с прославлениями смешанной экономики, и даже с увеличительным стеклом — никто не отличит Гельмана от Путина, а Путина от Черномырдина и Лужкова. Да и сейчас не все отличают.

Немиров это буревестник грядущего синтеза лево-либеральной эстетики и фразеологии с православно-охранительной право-либеральной политикой. Мы надеемся, что Гельман прочтет это предисловие и даст Немирову много долларов.

Наконец, пара слов о стилистике. Книги Немирова построены как энциклопедии, с алфавитно-упорядоченными статьями и симпатичными перекрестными ссылками. Немиров, конечно, всегда писал свои книги гипертекстом. Проекты его в законченном состоянии просто не существуют, эстетика незаконченности есть одна из сильнейших (и наименее оцененных) черт немировского стиля. Даже в энциклопедии ужасного художника Тер-Оганяна, изданной Гельманом на бумаге для разрушения русского религиозного сознания (а ебись оно раком) две трети статей незакончены. Дебилы-критики видели в этом дефект издания, не понимая радикальной эстетики, таки да. Конечно, Немиров мог бы дописать и эти главки, но тогда пришлось бы добавить еще сотни три пустых. Я не помню, любит ли Немиров строчки Державина «Открылась бездна, звезд полна; звездам числа нет, бездне дна», но эстетика немировского текста держится именно на этом: на недоконченности, недосказанности, лакуне.

Немировская коронная лакуна — совершенно не то же самое, что свойственная постмодерну (и символизму) ложная многозначительность; это по-державински трезвое осознание безграничности возможностей, божественных и людских — акмеизм, в своем роде. Лакуна, недосказанность — прием не только Блока и Мережковского, но и Гумилева:

…Цепи грозных гор, лес, а иногда

Странные вдали чьи-то города

И не раз из них в тишине ночной

В лагерь долетал непонятный вой

Немировские пропущенные главки суть приниженный, сообразно эпохе, гумилевский «непонятный вой», рев духа и плоти. Бытие здесь и сейчас — не имеет границ; попытка описать его нарывается на поражение. «Кого тот ангел побеждал…» Мандельштам писал, что поэзия это кружево, а ее суть — пустота, промежность меж нитями. То же можно сказать о Немирове; промежность и есть самое важное в его тексте. Привычка демонстрировать хуй и насыщенность текста хуями — явление того же плана; Немиров при публикации своих стихов иногда заменяет хуи на крученыховские звукописные обороты — он в праве своем, поскольку от этого по сути ничего не меняется.

В провизиональном Интернет-издании (которое вы читаете), пустые главки были безжалостно выкинуты: конечно, я этим сильно обосрал авторский замысел (на то оно и provisional, однако), но мною двигала забота о несчастном читателе, которому придется загружать сотни пустых файлов и ждать, когда они загрузятся.

Немиров совершил некую революцию в русской стилистике (сравнимую разве что с утверждением онегинской строфы в качестве эталона нарративной поэзии): Немиров ввел новый знак препинания. И поскольку объем знаний человечества увеличивается и увеличивается, скоро уже вообще ни про чего нельзя будет написать, не опуская всяких важных деталей, так что —

И еще следовало бы сказать про психофизиологию исландских саг в соотношении с немировскими детальными исследований обстоятельств быта достойных тюменщиков, но тут я лучше —

22-е апреля 2000 года, день рожденья В.И.Ленина.

Абакан

Город в Сибири, то ли в Хакассии, то ли в Алтайском крае. Через Тюмень проходит поезд Москва-Абакан (и, соответственно, Абакан-Москва), на котором многим из тюменщиков доводилось езживать. При этом с ними происходили весьма удивительные истории. Вот, например, что приключилось с Неумоевым Р., рассказанное им самим.

Я его даже выделю иным шрифтом.

1.

Как известно, вокзалы в нашей стране — места весьма удивительные и замечательные. Если там провести не 20–30 мин. в ожидании поезда, за которые можно успеть разве что нажраться в буфете коньяку, подружиться с цыганами, получить по морде и быть ограбленным, а провести там целую ночь и хорошенько оглядеться, то можно увидеть что-нибудь из нынешней жизни и более того.

Например. Как-то раз, не так, впрочем и давно сидим мы, то есть я, Роман Неумоев с Андреем Гофлиным у моего подъезда и курим. Как вдруг, я ему и говорю:

— Слушай. Ты мне скажи, наконец, честно. Ты душу спасать думаешь?

Он свои брежневские брови хмурит, молчит какое-то время, не знает, что на такой вопрос и ответить. Но, наконец, вынужден сознаться, что хоть он — головушка и забубенная, но и его бессмертную душу тоже надо спасать. Но Андрюха, если кто его знает, он реалист безжалостный и говорит мне, что здесь, в Тюмени он свою душу спасать не в состоянии. И мне не советует. Тут нашим душам полнейший «кукен-кракен». Вывод — в схиму! А чего долго думать? Десять минут на сборы, едем к Гофлину, берем денег, садимся в тачку — и на вокзал. Расклад, значит, такой: Андрюха едет в схиму, а я его до туда сопровождаю.

На вокзале в Тюмени, как и во многих других местах идут своим чередом всяческие демократические процессы и реформы. В центре вокзала теперь отгорожено пространство для пассажиров с билетами и деньгами. Причем, чтобы не имея билета или бесплатно попасть из одного конца вокзала в другой его конец надо либо платить, либо быть уже безвозвратно пассажиром, либо идти через привокзальную площадь. Таким образом, и здесь налицо стремление к достижению Божественного порядка, а именно — к разделению всего обитаемого пространства на Рай и, так сказать, тьму внешнюю. В «раю», разумеется, всяческие блага: удобные, слегка напоминающие форму вашего таза, пластмассовые кресла, телевизор, буфет без очереди, два мента в милицейской будке, ну и короче- покой и культурный отдых.

Во тьме внешней — все то, с чем можно познакомиться буквально за полчаса: цыгане, алкоголики, молодые люди из тюменского «ОблРэкет» а, грязь, вонь, чемоданы, тюки, лица кавказских национальностей, и т. д. плюс возможность нажраться во всех других буфетах, которых 4 или 5, не помню уже.

Так как мы с Гофлиным не на рок-фестиваль едем, а я уже сказал куда, то мы ведем себя соответственно, — то есть портвейн не пьем, а пьем коньяк, а потом еще и пива, и сосиски какие-то взяли. Ну дело простительное — в последний раз! И время от времени бегаем к проходящим поездам и сулим проводницам солидные вознаграждения, чтобы только взяли. Судьба нам не благоволит ни коим образом. Ну что ж, — главнейший постулат православия и золотое правило схимника: «Смиряйся!»

Смиряться мы начали с того, что для начала купили наконец билеты, как все остальные граждане. Сразу стало легче. Потом смиренно дождались, когда прибудет, с обычным в таких случаях опозданием, наш пресловутый Абакан-Москва «Хакассия». Ну у нас настроение приподнятое. Вот оно, как раньше! Приключение! Милые, это проводницы шутят и кокетничают. Напускают на себя строгости и суровости, но на самом то деле, к ним потом и в гости можно заглянуть. Ан, нет! Не спит враг рода человеческого, а есть Указ пресловутого Е.Б.Н.-а «Об усилении работы по охране порядка на транспорте»…

То есть: в ответ на наши с Гофлиным приветствия, проводница что-то сумрачно пробурчала и проводила нас нехорошим взглядом, с удовольствием про себя отмечая «Выпившие! Ага, христовенькие, погодите…»

Ничего еще не подозревая и не замечая, занимаем купе, где обнаруживаем гражданина кавказской национальности. Выглядит гражданин прилично, но нервно. Только мы обосновались и тут — как в фильме «Место встречи изменить нельзя»:

— Ну?

— Вот тебе и ну! А через две недели заявляются ко мне архангелы. За рога, как говорится, и в стойло.

Забегает проводница и сразу давай кричать: «Чего это вы половик мне весь сбуровили?». Мы, туда-сюда. Вступаем в пререкания. Это, мол не мы. Да и что тут такого. Подумаешь половик какой-то. А через две минуты ОМОНовцы с дубинками заявляются в купе. На выход! За рога, как говорится, и во тьму внешнюю.

Вот она, наша жизнь. Только что сидели мы королями в купе. И вот, мы уже на холодном ветру, в руках у нас то, что еще минуту назад казалось нам билетами, а теперь это уже не билет, а «пюстая бумажка» и акт, что мы нарушали порядок на транспорте. Это у нас. А у проводницы: свободные места, куда она тут же, несомненно, присовокупила парочку кавказцев и положила на карман этак штук четыреста. Ну, думаю, во вражина работает, не пущает, окаянный, Андрюху Гофлина в схиму.

Иные, не совсем стойкие и решительные паломники могли бы, чего доброго пасть при таком повороте дел в уныние. Но мы не таковы. Мы купили еще одни билеты и очень смиренно, буквально тихими стопами-с доехали, таки до Москвы. Ну а Москва, она имеет, среди прочих чудодейственных своих свойств, такое, что все расставляет по своим местам. Так что сопровождавший Гофлина я, то есть Ромыч, отправился в Псково-Печерский монастырь, а Гофлин сел на стакан у Немирова.

Впрочем, это уже не интересно.

2.

Еще тюменский вокзал нынче примечателен тем, что на нем местным ментам дают по роже простые гопники из г. Нижневартовска как раз посреди зала для пассажиров с билетами около будки с надписью «милиция», а на привокзальной площади вот уже два года открыто чуть ли не самое большое в Тюмени казино, куда меня упоминавшийся уже, кажется где-то М. Жилин, он же СЭР, пытался заманить. И один раз даже заманил и соблазнил игрой в карты, смирновочкой и прочими удовольствиями, да я в другой раз не пошел, а не будь дурак сбежал по дороге.

3.

Немиров М. просит добавить, что и его дважды ссаживали с именно поезда «Абакан-Москва», и тоже за якобы пьянство; один раз меня высадили в 1990 году на станции Балезино в Удмуртии, второй раз — в 1995 году в Муроме.

То есть, видимо, Р.Неумоев прав, и они, суки, действительно превратили это дело в выгодный бизнес.

Авангардизм

Направление в искусстве, являвшееся главным в XX веке, и лютовавшим в своих разных видоизменениях без пощады в течение примерно трех четвертей его. И даже вернее говорить об авангардизме, как о направлении в искусстве, а шире — об авангардизме, как о состоянии умов людей XX века. Последним крупным авангардистским явлением в СССР был, по мнению автора этих строк, ленинградский рок 1980-х: если он не был таковым сам по себе, то уж воспринимался именно в рамках авангардистской парадигмы. Во-всяком случае, в городе Тюмени. (А до него — московский концептуализм).

Пока не исчерпал свои потенции до полного исчерпания, после чего наступил постмодернизм — такое состояние умов людей, когда стало им ясно, что догмы авангардизма есть именно не более, чем условные мыслительные конструкции, следование которым вовсе не является обязательным условием для художника, а наоборот — просто глупостью. Хотя использовать выработанные в ходе развития авангардизма приемы, идеи, и проч. — вполне почему и нет.

2.

Относительно А. в Тюмени можно сообщить следующее.

Во-первых, уже самое бытие Тюмени — и особенно ее области — в последние тридцать лет есть продукт сугубо авангардистского образа мысли: понастроить городов в тундре, и поселить огромные количества людей в тундре, где жить наиочевиднейшим образом нельзя, се есть как раз одно из самых чистых проявлений авангардистского лозунга

И на Марсе блядь заставим яблони цвести!

Что касается А. как сознательной художественной практики, то Тюмень всегда была слишком глухой глухоманью, чтобы она здесь существовала. Единственный сознательный авангардный деятель искусств здесь появляется лишь в 1980-е годы, и это М.Немиров, вся деятельность которого тех времен, как жизненная и художественная, имела в основании именно авангардистские догмы, которыми он в конце концов сумел увлечь и некоторое количество других молодых людей — см. Алкогольный клуб, Рок-клуб, «Инструкция по Выживанию».

Авангардизм этот был весьма провинциальным; Немиров М., был, конечно, персонажем значительно более продвинутым по этой части, нежели прочие обитатели города Тюмени, но не так, чтобы уж совсем: не дальше, в сущности Вознесенского и прочих советских авторов 1960-х. Поэтому какие-либо реальные художественные достижения указанного начинаются лишь с к конца 1980-х. когда в сознании его наступает просветление, и он становится нормальным современным автором постмодернистской эпохи, каковым и является с примерно 1989 года по сей день.

Так я полагаю 24 ноября 1997 года, в понедельник в 8.03 утра, являясь несколько с похмелья: вчера посещал дружбана своего Тер-Оганяна, который пребывает в состоянии запоя; с ним и я, естественного, выпил: собственно, я затем к нему и ездил: на халяву нахрюкаться.

Но даже и не нахрюкался: я приехал около четырех дня, Оганян спал, и еще у него спал Врубель; с моим приездом они проснулись, бурно выразили радость, выпили по две рюмки и упали спать опять; я посидел с полчаса, послушал их храп, выпил рюмок 6 «Смирновской», да и поехал домой.

Аверьянов, Валерий

Один из самых законспирированных советских мистиков-эзотериков; проживает отшельником в Саратове, занимаясь там «астральным каратэ»: борьбой не на жизнь а на смерть с магами, окопавшимися в Шамбале, описанной им в многочисленных сочинениях, пользовавшихся в Тюмени в конце 1980-х в определенных кругах значительным успехом. Некоторые из тюменщиков — Михайлов А., например, — даже пытался вступить с Аверьяновым в контакт, и притом отнюдь не астральный, а совершенно материальный: приехать к нему в Саратов и расспросить обо всех тайнах бытия.

Результат этого был достаточно обескураживающ, но описывает эту историю пускай лучше сам Михайлов.

Или, может быть, Богомяков — он, собственно мне эту историю и рассказывал, ему и карты в руки.

Картинка — за неимением изображения самоего Аверьянова — а его и не может быть, ибо он, как уж сказано, является сугубо конспиративным персонажем бытия — вот вам набор инструментов, которые

…

Справа лежат две так называемые «рамки».

Они служат для различения Добра и Зла, и пользуются ими в случае, например, если у вас звонит телефон, и вы хотите узнать, с добрыми или злыми намерениями кто-то хочет установить с вами контакт. Иди если вы опасаетесь, не принесет ли вам вреда книга, которую вы взяли с полки. Или… Во всех случаях жизни, короче.

И следует взять рамку, короткий конец ее зажать в кулаке, а длинный направить на то, в Светлой или Темной природе чего вы хотите удостовериться.

В случае ниспосланности предмета Высшими Иерархиями, рамка некоторое время спустя отклонится вправо, предмет заряжен положительной энергией. Если же рамка отклонится влево — |

В конце 1980-х для таких людей как, например, Ковязин А. или Максименкова А. остаться хоть на минуту без рамки было все равно, что сердечнику забыть нитроглицерин, или как Христофору Колумбу выйти в море без компаса, или ковбою оказаться посреди прерии без штанов и верного кольта: то есть, стать совершено беззащитным перед бешеными стихиями неуправляемой природы. Ибо как теперь определить, что есть Добро и Зло, Благо и Вред, Левое и Правое, Светлое и Темное, Мужское и Женское, Горькое и Сладкое?

Так было в 1988-91 годах, а в остаточных проявлениях и в 1992-93.

Так вот: 8 марта 1997, 7:23.

2.

Птичка моя Салаватова Г. просит дополнить: небезызвестная Лашманова Н., работая учительницей в школе, тестировала — тайно, конечно, под столом — своих учеников при помощи рамки. И показания оной влияли на успеваемость тестируемого ученика — очень существенно.

Авиация

Вид междугороднего транспорта: большие железные птицы, за деньги переносящие в своих чревах людей (по нескольку десятков, а то и сотен за раз) из города в город, порой даже за океаны. Наличествует и в разных городах б-СССР: и в Москве, и в Ростове-на-Дону, и еще где угодно: любой его житель, бывшего СССР, накопив нужную сумму денег, может прийти в специальное место скопления этих птиц, именуемое аэропорт, и улететь куда угодно, за исключением Луны. Конечно, имеется и в Тюмени, ибо здесь действительно сколько угодно таких, и весьма крупных притом, населеленных пунктов, куда действительно

Только самолетом

можно долететь.

Вывод: правда жизни требует от автора этих строк, чтобюы он не поленился, а подробно это все описал в историческом и практическом аспектах.

И со временем — опишу.

Авиаотряд Тюменский, ордена Трудового Красного знамени

Организация людей, как раз и занятых осуществлением этих перевозок на железных птицах, именуемых самолетами. И на железных стрекозах, именуемых вертолетами. История этой организации, графики роста грузо- и пассажироперевозок, и т. д. — в следующих выпусках.

2.

(5.03.1998, 23:48)

Небезызвестный Кузнецов Аркадий (см.), много лет уже являющийся работником этой организации, еще осенью 1996 обещал мне, будучи у меня в гостях, много всякого о ней написать и прислать — и цифры-факты-сведения, и байки и истории, типа того, как они летали к талибам в Афганистан с гуманитарной помощью, или

…, или

…, и т. д.

Но — не прислал.

3.

(5.03.1998, 23:48)

Или типа того, что летчики, когда идут на посадку, сами ужасно боятся. И обычно они, когда выправят курс, и установят все показатели и проч., и когда посадочная, грубо выражаясь, глиссада приобретет уже необратимый характер, когда назад не повернуть, и теперь либо сядет, либо нет — тут они и засаживают по пузырю на брата из горла.

Автовокзал

Место, откуда осуществляется автобусное сообщение меж Тюменью и близлежащими городами и поселками; осенью 1987-го года Гофлин А., Богомяков В., Дягилева Я. и Салаватова Г. торговали там собственноручно изготовленными пирожными «картошка», делая это с целью наживы, и явившись тем самым одними из самых наипервопроходцев кооперативного движения в городе Тюмени.

В процессе этого занятия А.Гофлин вдруг начал стремительно толстеть.

Выяснилось: когда покупатель спрашивал его, вкусны ли пирожные, суровый любитель лапидарности Гофлин, мрачно сверкая из под мохнатых бровей глубоко посаженными глазами и всем своим худым как бритва лицом изображая презрения к пустословию, молча брал пирожок, и начинал его есть.

Так что пришлось Гофлина от торговли отстранить, тем более, что вскоре их предприятие перекочевало в аэропорт «Рощино», где они торговали лагманом, который сам же и делали; причем для полной правильности приготовления оного, Гофлин был даже командирован в Среднюю Азию для изучения лагманного дела на его исконной родине.

Впрочем, это все отдельные истории, которые будут сообщены далее; об автовокзале же здесь следовало бы сообщить следующее: когда началось в Тюмени автобусное междугороднее сообщение; динамика его наличия; когда построено нынешнее здание вокзала; и проч. Все это приходится переносить на неопределенное будущее: нет сведений.

Авторемонтная улица

Доводилось однажды Ю.Шаповалову при поддержке М.Немирова забираться аж в такую глухомань в поисках опохмелки. Об этом М.Немировым был даже сочинен весьма поучительный рассказ, который, увы, утерян.

«Агдам»

В город приехал Агдам на колесах,

И крошится мокрый табак в папиросах,

И более нет у матросов вопросов.

Осень вставляет, город вставляет —

Это Агдам свою власть проявляет.

А ночью увидел полковник Тарасов,

Что где-то за гробом есть черный Саратов.

Стихотворение принадлежит выдающемуся тюменском сочинителю стихотворений В.Богомякову, и написано им в 1989 году.

Агдам в нем — вино азербайджанского производства и портвейнового типа. Было широко распространено в 1970-е и 1980-е годы, но отличалось уж настолько чудовищной сивушностью, что его пили только люди уж совсем отчаявшиеся. Во-всяком случае, ни автору этих строк, ни его знакомым пить «Агдам» и в голову ни разу не приходило.

За исключением, конечно, времён антиалкогольной кампании 1985-91 гг.

Когда, конечно, —

Например, весной 1989-го в магазине «на горке»— на повороте на Мыс, если ехать из центра — вдруг было обнаружено наличие выброшенного там в продажу «Агдама».

И это и был, пожалуй, единственный период в жизни автора и его друзей, когда он данный напиток пивал, да еще как — десятками бутылок. Хотя и вонял он ужасно каким-то нефтепродуктом и тошнотворный имел нефтепродуктный же привкус — везли его в Тюмень, видимо, нелегальным образом и в цистернах из под бензина.

Этот период времени в художественной форме и описан В.Богомяковым в цитированном стихотворении.

«Аглицкий клуб»

Зайдя в главный корпус Тюменского Государствееного Университета, тот самый, который на улице Семакова, и пройдя вестибюль, нужно повернуть налево и дойти до конца. Там будет лестница, по ней нужно подняться на третий этаж. Прямо перед вами будет окно, окрестности этого окна — се и есть то, что в 1980-е годы называлось Аглицкий клуб. И в те же 1980 оно являлось довольно-таки важным культурно-идейным центром культурно-идейной жизни города Тюмени указанного периода: на переменах здесь собирались молодые люди университета курить, а еще при этом обмениваться новостями и мнениями обо всех подряд явлениях и проявлениях и всячески обсуждать все проблемы и вопросы — напр., см. сообщ. Азов, П. Тон задавали в этих обсуждениях студенты английского отделения факультета романо-германской филологии, почему се и получило название клуба не какого-нибудь, а Аглицкого. Собирались курить именно здесь вот почему: там мужской сортир, рядом с этим окном, и, на самом деле, курить полагалось именно в нём. Но все курили не в сортире, а рядом, и университетскими властями по непонятным причинам это почему-то не преследовалось.

Достопримечательностью А.К. многих лет 1980-х годов было наличие видного тюменского деятеля Немирова М. (см.), возлежащего на указанном подоконнике. Ибо у указанного окна есть подоконник, и весьма значительной ширины. И М.Немиров, обучавшийся в первой половине 1980-х годов здесь филологическим наукам автор этих строк, целыми днями на этом подоконнике лежмя лежал с утра до вечера, читая какую-нибудь научную книжку.

Ему и идти было отсюда некуда, поскольку ему было свойственно в эти годы не иметь постоянного места жительства (см. Бурова С.), главное же — нравилось ему тут! Тепло, удобно, в библиотеке двумя этажами ниже сколько угодно самых увлекательных книжек, со всех сторон — ослепительной свежести девушек, поражающих восторгом ум, а впридачу здесь всегда было можно настрелять — по 20–30 копеек с носа — на поесть в студенческой столовой, а то и на выпить.

Более того: его здесь аж даже в начале 1990-го года можно было порою обнаружить, спустя почти пять лет по получении диплома.

Было ему при этом стыдно: вот ведь приперся, великовозрастный балбес! — но не припираться всё-таки не мог: очень уж ему здесь нравилось!

2.

Справедливость требует описать, как оно там теперь — сведения отсутствуют.

Надеялся я, что как начну я только издавать это сочинение, так ко мне и потекут потоки сообщений, ото всех знакомцев и незнакомцев обо всем, что только ни есть — хрен там.

Весной 1996, правда, Богомяков В. мне кой-чего прислал, и М.Бакулин, и А.Михайлов. Но с тех пор —

И даже пресловутый соредактор Крылов ведет себя так, будто всем видом желает продемонстрировать «ах, отстань от меня со своими глупостями».

Ну и фиг с ними.

Сам напишу.

Чего не знаю — про то, в конце концов, просто придумаю.

Азербайджанцы

Представители населения одноименного независимого государства. Некоторое их количество проживает в городе Тюмени. Мораль: привести здесь цифры их наличия и динамику оных, описать историю их здесь появления и пребывания, дать очерк нравов, обычаев и всего прочего — се есть долг издателей энциклопедии, подобной нашей.

И со временем — по мере изыскания знатоков этих вопросов — это будет осуществлено.

Азов, Павел

Ах я бедный, ах я несчастный,

ах, какой я талантливый ночью на кухне сижу!

За окном гудит вовсю ненастье,

я сижу, вовсю тра-ля грущу.

Ах я бедный, ах я глупый Немиров!

Ах, не любят меня девчонки!

И позорным сижу я чувырлом

в половине четвертого ночи

.

И сижу я, и думаю думу,

и бычочков курю понасобранных, —

а такой ведь красивый! И умный!

Отчего и печально особенно!

А на улицу выйдешь с утра —

за бычками в соседний подъезд —

на блядь улицу выйдешь —

там на! Ни хера себе! Там уже снег!

Там такое ни серо ни белое,

а такое как соляризованное,

и как тут всё понятно вдруг сделается,

Как вдруг сделается так просторно,

И такая начнется как жалость,

и такая как сильная жисть,

что одна радость, все ж значьт осталось:

стишочек порой сочинить.

Стихотворение принадлежит перу тюменского автора стихотворений М.Немирова. Оно имеет некоторое отношение к нижеописываемому видному персонажу тюменской жизни последних 15 лет П.Азову, далее будет объяснено, каким образом. Что касается непосредственно Павла Георгиевича Азова, самый сжатый очерк его жизни и судьбы в настоящее время представляется следующим.

1.

На свет А. появляется видимо, в 1961 году, при этом в далекой солнечной Керчи, в ней же проходит его детство, отрочество и юность.

2.

Лето 1979 — Павел Азов приезжает в город Тюмень, обучаться в местном Государственном Университете английскому языку на факультете романо-германской филологии, РГФ.

Тем, кто удивится, чего это его в такую даль понесло, могу сообщить, что, например, упоминающиеся далее М.Немиров приезжает поступать в Тюменский университет примерно в это же время из города Ростова-на-Дону; Е.Федотов — из Одессы; А. Струков — из Набережных Челнов; В.Брунов — из Одессы.

Причина этого очень проста: город Тюмень в это время является настолько глухой глухоманью, такая невинность царит в головах его обитателей, что любой человек с улицы может прийти в здешний университет, сдать вступительные экзамены и, сдав их — начать учиться.

В более продвинутых в цивилизационном отношении культурных центрах СССР, и особенно его южной части, для поступления в университет, и на гуманитарный факультет в особенности, требуется также и определенная степень знакомства его родителей с членами приемной комиссии, или умение их подносить подношения этим членам, или некая определенная национальная принадлежность; и проч.

3.

Время знакомства автора этих строк с П.Азовым, — осень 1981.

В 1981 году вид его и манеры является уже примерно абсолютно такими, как сейчас: больше всего он похож на классического французского буржуа второй половины XIX века, времён belle epoque. Он хорошего роста (1 м 85 см), он кудряв, он румян, он обладает брюшком, глаза его изумрудны и бросают искры, усы и бородка кучерявы. Голос его громок и самоуверен, в обществе он светск и оживлен, он именно что жуир и даже бонвиван. Еще он эстет: любитель и собиратель книг, например, Кузмина и Анненского, альбомов Сомова, Бакста, Добужинского, и даже Росетти и У.Морриса. Кстати, и представить себя внешность П.Азова с особой степенью наглядности проще всего, вспомнив известный карандашный портрет Дягилева работы все того же Добужинского: очень похоже.

Чтобы представить себе, сколь в городе Тюмени тех времён уже одно знание этих фамилий есть —, а уж способность на глаз отличить Моне от Писарро —

Вот, для сравнения, типичный диалог тех времён, наглядно характеризующий общекультурную, так сказать, среду, в которой происходит, так сказать тюменская суровая жизнь первой половины 1980-х.

Разговор имеет место в так называемом «Аглицком клубе» — курилке в тупичке у мужского сортира на третьем этаже университета.

— Ты Паху Азова не видел сегодня? — спрашивают юноша А. юношу Б.

— Паху? Нет. А зачем он тебе? — отвечает Б.

— Да он хвастался, у него «Джудас Прист» (такая рок-группа — С.А.) 1977-го года есть, хочу взять послушать.

— Ха! «Джудас Прист»! Он его на альбом какого-то художника махнул! Знаешь, который, всё криво рисует. Гоген, что ли — есть такой?

Диалог происходит весной 1984-го года, подлинное имя и характеристики юноши А. нам не важны, а вот юноша Б. — се есть Александр Дрожащих, студент 5-го курса того же факультета РГФ, никак не двоечник, а совсем наоборот: несколько лет спустя он начнет успешно преподавать на родном факультете какую-то из всё тех же романо-германских дисциплин.

4.

Важным событием культурной и идейной жизни города Тюмени осени 1982-го года была развернувшаяся в «Аглицком клубе» полемика между поклонниками группы «Куин» и приверженцами только-только дошедшей до города Тюмени так называемой «музыки британской новой волны»: «Клэш», «Джэм», «Софт Селл» и так далее.

Собираясь на переменках в упомянутом тупичке у мужского сортира, университетские юноши активно меж собой дискутировали:

— Да что твои квины? Говно! — аргументировал свою точку зрения один.

— Кто говно? Квины говно?!! Это твои волновики говно, а квины — крутота! — парировал второй.

— Фиг там! Волновики — вот это правда, кто крутота, а квины — действительно говно! — подводил итог дискуссии третий.

Из устной формы полемика вскоре перешла в письменную: на «стене демократии»(внутренней двери первой от входа сортирной кабинки) появилось следующее стихотворение, уличающее как саму группу «Куин», так и её любителей во главе с как раз описываемым нами сейчас П.Азовым:

Фредди Меркюри из Квина —

оголтелая скотина.

Гордон Дикон, ихний бас —

проклятущий пидарас.

Их поклонник Паха Азов —

он и то, и это сразу.

Не сказать, чтобы стихотворение являло из себя шедевр, тем более, что, ради рифмы, педерастия была приписана вместо Меркюри совершенно неповинному в ней Дикону, однако вкусы тогдашних учащихся тюменского госуниверситета являлись весьма невзыскательными, поэтому стихотворение имело успех, и сердца куинофилов требовали сатисфакции.

И сатисфакция была осуществлена, на следующий же день, и тоже в стихотворном виде: рядом с шестью процитированными строчками появилось стихотворение П. Азова, который и был вождем любителей творчества группы «Куин».

Стихотворение содержало в себе строк так наверное, тридцать и всячески разоблачало М.Немирова, которого П.Азов считал вождем сторонников «новой волны».

Начиналось оно так:

Ах ты глупый, ах ты глупый Немиров,

Не любят тебя девчонки,

Вот и злобу таишь ты на Квина

И писюн свой позорный ты дрочишь.

Победа, однако, осталась за волновиками.

Решающий удар был нанесен Е.Федотовым (см.), подведшем итог дискуссии следующим стихотворением, вот о котором как раз именно, что можно смело утверждать, что он является скромным и маленьким, но несомненным шедевром сатирической поэзии:

Прочти, и даже дважды,

что пишет сей кретин.

Так сочиняет каждый,

кто слышал группу «Квин».

Дополнительным поводом для ликования любителей музыки нехитрой и энергичной стал факт обнаружения на следующий день красного и сердитого Ахи Пазова, старательно выскребающего пятнадцатикопеечной монетой указанные строки.

Се было равносильно безоговорочной капитуляции: деньгой выскребать то, что написано топором!

Тем более, что и главарями любителей был вовсе не М.Немиров, как это представлялось П.Азову, а А.Струков и Ю.Шаповалов.

Взаимная неприязнь двух указанных группировок имела, конечно, на самом деле значительно более глубокие основания, нежели любовь к разным рок-исполнителям.

На самом деле, «Куин» и «волна» символизировали собой две противоборствующие эстетики: любителям группы «Куин» образца 1982 года главной эстетической характеристикой некоего объекта представлялось, чтобы он был «фирменным»: одежда — фирмы «Вранглер»; проигрыватель грампластинок — «Техникс»; книга —»Подписка» (или еще «Мастер и Маргарита» — трудно достать!); музыка — как уже сказано, «Куин», а также «Йес», «Эмерсон», «Генезис» и Рик Уэйкман — серьезная музыка, классика, они с королевским лондонским оркестром выступали! Нужно сказать, в начале 1980-х се было господствующим образом мысли среднего советского человека.

Вторые же, любители музыки минималистской направленности и неопримитивистской направленности, тоже, конечно, были пижоны, модники и снобы, но более продвинутые: они полагали, что любовь ко всему шикарному и заграничному есть дурной тон и следствие (и символ) провинциализма, а самый шик как раз в противоположном — всё шикарное и дорогое не ставить ни в грош, а любить наоборот, в искусстве — всё элементарное и простое как мычание, а в жизни — надевать на себя из принципа первое, что подвернется под руку: бархатный пиджак — так бархатный пиджак, штаны сварщика — пусть будет так, трусы женские — еще отличней, ибо неправильней!

Правы, конечно, были последние: уж если любить шикарное, то, конечно, не джинсы «Вранглер» и группу «Генезис». Уж тогда любить нужно Рахманинова с Донной Каран. Про женские же трусы — вовсе не для красного словца, а именно так и было: упоминавшийся М.Немиров регулярно поражал окружающих, обнаруживавших на нём — чему он всячески способствовал, то и дело расстегивая штаны, чтобы якобы заправить в них свитер — женские трусы в кружавчиках, позаимствованных им у какой-либо из своих подружек.

А эти две эстетики, в свою очередь, символизировали два противоположных типа ожиданий от жизни: одни сознательно и целенаправленно стремились стать инструкторами райкома КПСС или чем-то вроде, и в дальнейшем спокойно вести спокойную жизнь руководящего работника среднего звена; вторые же именно вот этого для себя ни за что не желали, а хотели — трудно сказать, чего именно, но такого, чтобы ни в сказке сказать ни пером описать, но чтобы это было сплошной и тотальный перманентный фейерверк и восторг.

Так что когда удивляются нынче, и чего это не жилось спокойно Блоку, например или там Малевичу, чего они кинулись приветствовать большевиков и прочие безобразия — что же, я это понимаю. В смягченной, слава Богу, форме, я и сам примерно такое пережил: предреволюционный угар: ощущение что вот, вот, вот еще одно усилие, и — наступит такое, которому не будет конца.

Сходились эти две группы тюменских личностей, лишь в одном: и те, и другие противоположную сторону искренне презирали, считая козлами, дураками и ничтожнейшими личностями.

Восемь лет спустя вышеприведенная история имела следующее довольно неожиданное завершение: осенью 1990-го года, проживая уже в Москве, М.Немирову вдруг вспомнилось вышеупомянутое стихотворение П.Азова, и, отталкиваясь от него, в его голове вдруг раз — и сочинилось одно из самых известных его стихотворений, то самое, которое и приведено в начале сообщения.

5.

Вот мнение Азова П. о ситуации в советском футболе по его состоянию на осень 1984-го года.

Мнение было высказано в ноябре 1984-го года во время просмотра матча на Кубок УЕФА «Спартак» (Москва) — «Астон Вилла» (Англия).

Высказано оно было в комнатенке на улице Геологоразведчиков, в которой П.Азов многие годы (1981-86) проживал, снимая её у бабки, которая владела квартирой из двух комнат, в одной из комнат которой и жила она сама бабка, а во второй — П.Азов с женою за 25 рублей в месяц.

Автор этих строк, практически никогда в жизни не имевший собственного телевизора, специально на просмотр матча был приглашен.

Просмотр сопровождался постоянными возмущенными возгласами П.Азова, то и дело восклицавшего:

— Козлина! Куда ты полез! Бить надо! Мудачины! Долбоебы!

Азову П. активно не нравилась манера игры советских футболистов, которая, по его мнению, являлась следствием их беспросветной глупости.

Ибо правильная и безошибочная стратегия игры является элементарной, и то, что советские мастера кожаного мяча все никак не в силах до нее додуматься — это есть самое наглядное подтверждение их беспросветного идиотизма.

Стратегия такова, говорил Павел Азов:

— Получил мяч — и сразу вперед!

— Одного — раз — обвел, второго — хоп — обвел, третий — его уложил финтом; вратарь? в дальний от него угол — банка!

— Три раза так повторил— сливай свет, туши воду, игра сделана.

Так говорил Павел Азов.

— Да, Паша, тебя бы сейчас на поле, ты бы им дал копоти! — иронизировал автор этих строк

— Конечно бы дал! — убежденно отвечал А. — Плати мне такие деньжищи, какие им платят — уж точно бы дал!

— Что ж ты не пошел в футболисты? — продолжал ехидничать я. — Платили бы!

— Так туда же хер устроишься! — возмущенно всзыркнул изумрудными глазами П. Азов. — Там же всё по блату уж тысячу лет всё схвачено!

6.

1984, совсем поздняя осень: П.Азов, закончивший к тому времени университет, отправляется на службу в ряды Советской армии. Тюменский университет не имеет военной кафедры, поэтому всем его выпускникам положено отслужить полтора года рядовыми. Советы автора этих строк, даваемые Пахе, каким образом ему лучше «закосить», то есть, симулируя какое-либо из заболеваний, избежать службы, отвергаются Азовым без разговоров.

— Это вам, безумцам осумасшедшевшим, все равно, — объясняет он свое решение. — А я о будущем думаю: кто в армии не служил — того не продвигают. А уж кто, как вы, по психиатрической статье не служил, ну, тут уж точно выше старшего помощника младшего заместителя никогда не подняться!

Перед уходом на службу Азов, согласно принятой тогда весьма разумной практике заурожаивает жену свою Елену: солдат спит — урожай зреет — к возвращению он уже отец семейства.

Служит Павел Азов где-то в Узбекистане под Самаркандом.

Сразу по прибытию в часть ему удается выяснить, что какой-то из командиров заочно учится в какой-то из военной академий. Поэтому все время службы П.Азов персонально обитает в Красном уголке, где у него персональное местожительство, пишет за этого командира курсовые и контрольные по всем предметам, и даже по два раз в год ездит с ним в Москву на месяц на сессию.

Нужно заметить, что последний раз с синусами, косинусами, производными, первообразами и всем прочим этого рода Павел Азов сталкивался в школе, причем имел по ним тройку. Для успешного написания контрольных, пришлось ему не только снова, и теперь уже по-настоящему и притом в рекордно сжатые сроки, выучить все это, но еще и дифференциальный анализ, и сопротивление материалов, и все прочее, что только не изучают в технических вызах.

— А что делать? — говорил Азов. — Я бы и китайский язык бы, нужно было бы, за месяц бы выучил, лишь бы в казарме с дедами не обитать, да по плацу строем с песней не маршировать.

7.

В 1987-90 годах центром культурно-интеллектуальной жизни г. Тюмени является квартира Шаповалова Ю., гостеприимный хозяин которой постоянно содержит у себя в качестве приживалов всевозможных бездомных в принципе или бездомных по причине своей временной приезжести деятелей авангардных искусств — Струкова А., Немирова М., Рок-н-Ролла Н., Летова Е., Дягилеву Я., Салаватову Г., и проч., и проч., предоставляя им стол и кров на недели и месяцы; с утра до вечера и с вечера опять до утра на просторной шаповаловой кухне, доставшейся ему от отца, некогда бывшего Первым секретарем тюменского горкома КПСС, сидят люди, выпивая всевозможные напитки, обсуждая насущные вопросы бытовой, религиозной, политической, художественной и прочих жизней города и мира; частым вечерним посетителем здешнего, скажем так, салона, является и Азов П. Он в это время состоит на службе в качестве редактора многотиражки МЖК, и находится в состоянии неудовлетворенности бытием: перспективы продвинуться дальше мелкого начальника мелкой газетенки вдруг оказываются крайне проблематичными.

В один из вечеров осени тех лет он приходит к Ю.Шаповалову, имея в руке полторы бутылки водки, а на лице — выражение тотального неудовольствия явлениями жизни во всех её проявлениях; выставив бутылки на стол, посадив себя самоего на стул, Азов П. сумрачно оглядывает потрепанных, измученных непосильным ежедневным пьянством и думами Шаповалова Ю. и его приживалов, после чего сумрачно восклицает:

— Господи, с кем же я общаюсь! Какие ремки! Да увидь вас те, откуда я сейчас пришел, они бы меня на порог больше не пустили!

— Ну, так и не общайся! — резонно отвечает ему хозяин дома, радостно расхаживая вокруг стола с бутылками и потирая руки в предвкушении, — Пиздуй! Тебя никто не звал, ты сам пришел.

— Ага! Пиздуй! А водку — вам оставить?

— Да и водку свою забери: Кеша звонил, он одеколон несет, через десять минут будет!

— Да, пиздуй, — после некоторого раздумья мрачно сверкнул обиженными, слегка выпуклыми, глазами Азов П. — А о Добужинском — с кем тогда попиздеть?

Если кто не знает, кто такие «ремки», объясняю — ремки, они же «реможники» — тюменское диалектное слово, обозначающее людей, внешний вид которых примерно подобен внешнему виду бомжей.

8.

1988, весна.

Павел Азов выходит-таки на международные просторы!

Он посещает город Париж с дружественным визитом.

Вот как это осуществляется.

В середине 1980-х годов на романо-германском факультете Тюменском университета начинает происходить новое культурное веяние. Французский язык здесь начинают преподавать настоящие французы из настоящей Франции!

Во Франции существует воинская обязанность — все личности мужского пола там обязаны служить в армии, в том числе и специалисты-филологи по окончанию университетов.

Но там существует и альтернативная служба: кто в армии по каким-либо причинам служить не хочет, тот проходит ее, причем по специальности. Выпускников филфаков, например, посылают преподавать французский язык в какой-нибудь Сенегал или Западную Сахару. И вот ректору Тюменского университета Куцеву Г.Ф. каким-то неизвестным мне образом удается заключить с французскими властями соглашение, чтобы они приравняли Тюмень к Верхней Вольте и Берегу Слоновой Кости, и присылали этих альтернативщиков и сюда.

Их и присылают: по одному человеку примерно двадцатидвухлетнего возраста ежегодно и сроком на год. Осенью 1986 года коммуникабельный и светский Азов П. сдруживается с одним из них, а те затем его как бы передают по эстафете всем новоприбывающим — он как бы становится официальным тюменским другом французского народа. В начале 1988 года дружба с французами дает плоды. Они ему присылают приглашение посетить их страну с дружественным визитом — Азов П. отнюдь не отказывается.

9.

1989, осень: Азов П. возвращается в очередной раз из города Парижа, и мозг его наполнен следующей идеей: нужно организовать в Тюмени политическую организацию борьбы, и проводить митинги и всякое тому подобное.

— Это еще зачем?!! — приходят в изумление те, к кому он обращается с этим предложением — люди, сидящие на кухне Шаповалова Ю. и пьющие водку. Оказывается, вот зачем.

Оказывается, Азов П. посетил в Париже то ли НТС, то ли редакцию «Русской Мысли», то ли еще какой-то из центров борьбы за свободу, и был принят там со всей задушевностью, и снабжен мешком всевозможной тамиздатской литературы, от собрания сочинений Солженицына до «Аквариума» Суворова, а факт, что он не откуда-нибудь, а аж из Тюмени, привел всех в Париже совсем в полный восторг: никого из Тюмени у них доселе ни разу не было. Из Омска, Новосибирска, Иркутска и всякой прочей Сибири — сколько угодно. А из Тюмени —

Тут вот Паха Азов и приобрел убеждение: нужно в Тюмени немедленно открывать политическую организацию, проводить митинги и вести всякую прочую деятельность. Ибо:

— Что же вы не боретесь за свободу? — спросили его в НТС.

— Весь народ готов встать грудью, как один, шахтеры бастуют, москвичи собирают полумиллионные митинги, народные депутаты разят гидру коммунизма огнем устного и печатного слова, что же вы-то спите? — укорили П.Азова, как представителя тюменской культурной общественности.

— Всё дадут — ксероксы, компьютеры, — убеждал Павел Азов людей, сидящих на кухне. — В запрещенной литературе как сыры будем в масле кататься! «Русскую мысль» специальной почтой из Парижа, Шапа, тебе будут на дом доставлять! Сам в Париж на конгрессы будешь спецрейсами летать, обсуждать вопросы борьбы за свободы! — разворачивает картины светлого скорого будущего П.Азов, сверкая очами.

— Ну, а за что агитировать-то будем? — спрашивают сидящие Азова П.

— Я придумал! — гордо отвечает Азов. — Я все учел! Мы не за политику будем агитировать — на фиг нужно, тут и нарваться можно, и не за экологию сраную, мы — за все хорошее будем агитировать! И против — всего плохого! Будем митинги проводить, пикеты, листовки раздавать, петиции писать, требовать — немедленно прекратить все имеющиеся безобразия! Да здравствует только все самое лучшее! А всему плохому — беспощадную войну!

— Тут к нам и хрен прикопаешься, и выглядит — грозно, — завершает свою речь Павел Азов, победно глядя на окружающих.

— Ну, ладно, — отвечают ему, — а как конкретно все это делать?

— Ну, как — элементарно. Назначаем митинг на субботу, рисуем плакаты, печатаем листовки на машинке, собираем всех дружбанов и выходим к обкому. А я тем временем Париж оповещу — подпольный обком действует! Так раза три тусанемся — вот мы и герои.

— Тогда нужно сразу начинать водяру запасать, — сразу же вносит деловое предложение Шаповалов Ю. — А то потом спохватишься, а —

— Да ты что! — приходит в ужас вождь движения. — Никакой водяры! Придется месячишко не попить — а то хуй поверят, что мы герои, скажут — разъебаи. Нужно будет какое-то время не пить, матом не ругаться, всех называть «добрый человек». Вообще, будем такие добрые-добрые. А то ничего не выйдет.

— Да ты что, Паха, совсем ебу дался? — тут Шаповалов Ю. исполняется праведного гнева — Это я каждую субботу буду, как дурак, на площади с плакатом стоять — да еще и трезвый?! — Ш. Аповалов до глубины оскорблен столь немыслимым предложением.

— Ты иди лучше кришнаитов поагитируй, — добродушно советует он П. Азову, приняв очередную порцию рюмки и слегка отойдя от возмущения. — Они народ ебанутый, они, может и согласятся. А у нас таких дураков — нет.

Так вот могло возникнуть, но не возникло в Тюмени народного движения Протеста и Борьбы. Ибо агитировать кришнаитов П. Азов почему-то не захотел.

10.

На этом примерно все о Павле Азове, что известно автору этих строк. Последний раз он мной был виден в ночь 31 декабря 1989 года, и происходило это при настолько особых обстоятельствах, что описывать их лень. Из редких и бессистемных сведений, доходивших до меня из Тюмени относительно жизни П.Азова, следовало, что в 1990-е годы он а) не бедствовал, но и б) не обогатился сказочно, подобно кое-кому, а в) большую часть времени проводил в мировых столицах типа Парижа, Лондона, Амстердама и т. п., каким-то образом умудряясь из этого пребывания извлекать средства к существованию. Например, даже выступил в качестве сопродюссера и режиссера какого-то российско-французского фильма.

11.

А вот известие о нынешней жизни П.Азова, почерпнутое мной из письма, датированного 17-м октябрем сего, 1997 года, написанного мне Богомяковым В. в порядке частной переписки и содержащего новости тюменской жизни. О П.Азове сообщается, что он вот уж третий год состоит на службе в Запсибкомбанке и является в нем довольно-таки большим начальником. Во-вторых, он стал ярым поклонником творчества писателя Владимира Сорокина, и собрал все его сочинения (некоторые достав аж даже из «Интернета»), и всячески пропагандирует их. Наконец в-третьих, нынешний П.Азов примечателен тем, что является официальным (имеет членский билет) активистом «Национал-большевистской партии» Э.Лимонова.

Вообще, из 6 имеющихся в Тюмени членов лимоновской партии, 5 — работники Забсибкомбанка, где П.Азов создал подпольную партячейку, — сообщает В.Богомяков.

Такова одна из жизень и судеб некоторых людей наших дней.

Аккумуляторный завод

Судя по названию, на нём делают аккумуляторы; более о нём пока — где он расположен, каковы его мощности и численность рабочих, прочие сведения — ничего не известно.

Аксенова, Вера

Была такая в городе Тюмени.

Кто сможет опровергнуть этот тезис, пускай плюет мне в лицо и бьет меня палкой, если пожелает. Но только этого не будет: ибо такая была. И опровергнуть это невозможно. Такая была.

В 1980-85 училась на историческом факультете Тюменского университета, дружила со своей одокашницей Кургузовой Н., в 1981-85 гг. обе сильно дружили с Шаповаловым Ю. и его тогдашними друзьями приятелями: с различными особями двадцать примерно лет и номенклатурного происхождения. В те времена бедности, зато юности.

На этом всё.

Более автору нечего сообщить о Вере Аксеновой. Разве что серые упомянуть её глаза, которые сияют? её соломенные волосы и повышенную вытянутость по вертикали? Или пуститься в рассуждения об имени «Вера», ибо это действительно хорошее имя, потому что с девушкой по имени Вера тут же хочется дружить? Пожалуйста, упомянул.

И это — окончательное всё. Ибо добавить к сказанному мне теперь уже абсолютно нечего: ни лирического, ни юмористического, ни, тем более, порнографического — никакого и ничего.

А ведь были знакомы, и выпивали совместно в различных совместных компаниях, и доводилось однажды автору этих строк её длинную талию даже и сжимать рукой, а в голове меня при этом проносились с пронзительной силой различные мысли… — вот она какова, современная цивилизация тотального отчуждения, в кромешном мраке которой люди летят, твердые и гладкие, как бильярдные шары, и сталкиваются, как эти самые шары, и столкнувшись, разлетаются, продолжая лететь далее всё теми же отшлифованными непроницаемыми деревяшками! ла.

Последнее из сведений относительно Аксеновой В. у меня 1989-го примерно года образца, и оно таково: в Италии, вот где нынче обретается она, будучи замужем за каким-то тамошним гангстерито.

P.S.

Абзац про деревяшки написан исключительно в пародийных целях: на самом деле никакого неудовольствия по поводу этой самой непроницаемости автор нисколько не испытывает, а наоборот — очень таким положением вещей доволен.

P.P.S.

На случай, если среди читателей, которые читают это сочинения, найдется такой, который глуп, и поэтому станет недоумевать, зачем писать о ничем не прославленной Вере Аксеновой, да еще писать не что-либо, а лишь то, что ничего, собственно, о ней и неизвестно, отвечаю: таков замысел автора: все написать обо всем.

Тотальное сочинение!

Полная картина мира и всех его деталей! А если кто начнет меня убеждать, что это невозможно, отвечу: мало ли, что невозможно! А если — хочется?

А если то самое происходит в голове автора, что происходило в голове Ноздрева, когда он убеждал Чичикова, который отказывался играть на щенка, аргументируя это тем, что дескать, «зачем мне собака»:

— Да вот как-то мне хочется, чтобы у тебя были собаки!

Александр II

Бывал в Тюмени.

Вот совершенно достоверное об этом сведение, хотя и полученное из крайне неожиданного источника: из передач радио «Свобода».

Там есть некий Анатолий Стреляный, у него есть пердача, вкоторой он читает всякие занятные материалы из различных архивов: то записку НКВД о чрезмерном увлечении отдельных представителей художественнй интеллигенции изображением голубя мира, то протокол заседания правления кубанского колхоза о подготовке к посещению их хозяйства делегаций зарубежных корреспондентов, а то и — в один из разов — дневник тюменского жителя середины XIX века Федора Бузулина

Эта передача была где-то примерно в марте 1997.

И вот: среди прочего, Бузулиным как раз и описано посещение Тюмени е.и.в. Александром Николаевичом, которое имело место в конце мая 1848 года. Правда, тогда он был еще не Императором, а Великим князем, наследником престола.

Тюменским гражданам пребывание в их городе Наследника черезвычайно понравилось, купец Иконников в честь этого выстроил на свои деньги казарму для инвалидов и еще лазарет, а остальные купцы постановили о ознаменование этого события ежегодно организовывать 31 мая народное гулянье на берегу реки Туры, с угощением народа от себя.

И такие празднества, действительно, ежегодно устраивались до самого 1881 года.

25 октября 1997, 9-30 утра.

Алексеев, имени не помню

Преподавал в 1980-е годы в Тюменском университете на старших курсах гуманитарных факультетов психологию и производил чрезвычайно сильное впечатление на университетских девушек.

На то были основания: лет ему было между 25-ю и 30-ю, он был москвич из МГУ, присланный в Тюмень по окончании аспирантуры, вид у него был типичного интеллигента примерно типа Шурика, но совсем без шуриковой придурковатости, а наоборот — Алексеев спортивен и даже атлетичен, бодр, внимателен, серьезен, кандидат наук, но милостив и даже элегантен в модных тогда мешковатых брюках и таком же пиджаке. У девушек были, да, должен признать, основания им восхищаться. Так обстояли дела в середине 1980-х годов.

Как они обстоит сейчас, трудно сказать, но, по некоторым сведениям, он по-прежнему обитает в Тюмени, проживая в МЖК и будучи женат теперь не на ком-либо, а на небезызвестной Сьюзи (см).

2.

Из историй, которые можно рассказать об А., я знаю только одну и очень короткую. На семинарах, которые он вел, было очень скучно. Не по его вине. Просто они шли четвертой парой, да еще и в декабре да еще и во вторую смену — студенты в результате в основном клевали носом и пребывали в полудреме, никак не отзываясь на его попытки расшевелить аудиторию.

— Да что вы такие квелые! — вскричал однажды Алексеев. — Со всем соглашаетесь, ни на что не реагируете. Вот мы, когда были студентами — нам самая радость была посадить преподавателя вопросами в лужу и галошу.

— Вы думаете, это очень увлекательное зрелище — смотреть, как вы будете барахтаться в этой луже? — было отвечено ему.

Алексеев был чрезвычайно озадачен такой точкой зрения.

25 октября 1997, 10 утра.

Алиготэ

Белое слабоалкогольное вино — 10–12 градусов крепости; в настоящий момент — одно из самых общераспространенных и дешевых в России. Во-всяком случае, в Москве: в разных местах оно стоит от 13 до 18 тысяч рублей за бутылку в 750 миллилитров.

Хотя, насчет дешевых… 15 тысяч — почти 3 доллара США — 5 бутылок «Жигулевского» пива — полторы бутылки водки «Ферейн» — и всё это за вино, абсолютно никаким уважением в народе не пользующимся и именуемом «кислухой» (впрочем, и действительно являющимся ею) — тут насчет дешевизны следует подумать.

Не всегда было так.

При советской власти в — 1970-е и 1980-е — вино «Алиготэ» и аналогичные ему — «Ркацители», «Эрети», «Фетяска», «Совиньон» etc были напитками, отличавшимися крайней дешевизной: от 85 копеек за бутылку (на юге) до 1 р 50 коп. в Москве. То есть, если сравнивать с водкой — вместо бутылки оной можно было взять около четырех бутылок сухого. Так обстояли дела на одной шестой части суши с названием кратким СССР — за исключением Тюмени и подвластным ей территориям, простирающимся на почти полторы тысячи километров в сторону севера.

Ибо в Тюмени как раз никакого «Алиготэ», «Ркацители» или, например, «Цинандали», «Вазисубани» — этого всего, производимого в солнечных Грузии и Молдавии как раз сроду никогда и не было. А так обстояла структура товарооборота СССР, что все напитки этого типа были в Тюмени исключительно почему-то изготовления братских (но тоже солнечных) Венгрии, Болгарии и еще, хотя и реже, Чехословакии и Югославии: всевозможные рислинги, «Старые замки», «Каберне», и так далее; а самым дешевым и поэтому любимым из них были болгарские красные сухие «Вечерний Звон» и «Огненный танец» за 1 рубль 80 коп.

Которые и были выпиваемы в основном автором этих строк по фамилии Немиров, и его друзьями.

И еще — венгерская «Кадарка» за 2 р 70 коп., и венгерские же вермуты по смехотворной цене 4 рубля за литровую бутылку; марок этого вермута было множество — «Кечкемет», «Мамай», «Гельвеция», «Голд», «Паннония» (белые), «Кармен» (красный).

А зачастую бывало в Тюмени и то, что не было в магазинах даже простой советской водки! А был взамен нее кубинский, польский и алжирский ром; чешская вишневая водка «паленка»; вьетнамская водка «Хо Ши Мин»; вьетнамская же анисовая сладкая водка розового цвета; корейская водка «Пхеньян» невероятно самогонного вкуса; еще одна корейская водка со заспиртованной в ней настоящей змеей; финский сорокаградусный клюквенный очень вкусный напиток «Арктика»; и т. д., и т. п. Стоило это всё от 4.70 до 6 рублей, и всё это я многократно пивал.

Ибо такова была жизнь в первой половине 1980-х.

«Алиса»

(кумиры)

Ленинградская рок-группа; во второй половине 1980-х — чуть не самая, которая на ура, группа в СССР. Чуть ли не считалась эталоном, каким должен быть р-р-р-рок с восклицательным знаком на конце и этакой как бы руладой в звуке, здесь обозначенным буквой р.

«Алиса», и еще боровшаяся с ней за право быть таким эталоном «Бригада С».

Впрочем, в Тюмени ни та, ни другая, уж такой особой любовью не пользовались.

Что является подтверждением наличия у тюменских жителей разума.

Алкеперов, Вагит

Главный человек в нынешней нефтяной компании «Лукойл», (владелец?), одной из главных таковых в б-СССР.

В двух аспектах следует написать о сем.

1.

Как известно автору этих строк уж не помню, из каких источников (из журнала «Столица»?), А. сам является тюменщиком, и одним из героев первопроходцев — из тех, кто осваивал Самотлор в 1960-е и 1970-е, и давал стране миллиарды тонн в невиданно ударные сроки (чем, впрочем, этот самый Самотлор и полностью был загублен, и хотя там нефти все еще до фига, добыча ее чрезвычайно усложнилась, о чем как раз и см. Самотлор.)

И, конечно, желая писать вовсе не книгу о жизни тюменской богемы, а именно полную энциклопедию тюменского всего, конечно, автор этих строк должен поместить в нее сведения и об А. Тут увы: никаких сведений у меня о нем нет.

2.

А. является работодателем такой выдающейся тюменской личности, каковой является автор этих строк: вот уж три месяца работа на А. является для меня и моей птички основным — собственно, единственным — источником заработка.

Конечно, мы работаем не непосредственно на А. Мы работаем даже не на «Лукойл» как таковой, мы работаем на одно из его подразделений под названием «Лукойл-информ». Мы делаем вот что: мы сидим дома, и на своем компьютере переписываем энциклопедию Брокгазуа-Евфрона и «Большую Советскую Энциклопедию», а переписав определенную порцию, относим ее в Лукойл» и получаем за это деньги — 500 долларов США за том.

Еще точнее: не то, чтобы мы уж совсем переписываем: для этого существуют сканеры которые сканируют текст и распознают. Но техника все-таки еще не дошла до того, чтобы сканеры распознавали совсем уж без ошибок; на наше счастье, ошибки-таки есть (где он ставит вместо п — л, где вместо точки с запятой двоеточие), и вот наша задача их вылавливать и исправлять.

Работа эта довольно нудная и утомительная, особенно когда после «Брокгауза и Евфрона», которых делать, в общем, было даже интересно. началась «Большая советская», которая такая тягомотина, что —, но другого заработка у нас в ближайшее время не предвидится, мы рады и этому.

(Конечно, заняты этим не одни мы с Гузелью — таких надомников много. Если кто удивится — зачем это нужно «Лукойлу», объясняю. Они делают гигантскую мультимедийную энциклопедию, которая будет представлять из себя коробку Си-Ди-Ромов, и которая будет включать в себя объединение всех имеющихся на русском языке справочников и энциклопедий — помимо «Брокгауза» и БСЭ, уже обработан, насколько мне известно, словарь Даля, и в дальнейшем предполагается еще много чего. Работа эта есть гигантская — в одном «Лукойл-информе» сидят над этой работой человек тридцать компьютерщиков, а уж надомников, типа нас, делающих черновую работу, наверное, сотни, и вряд ли уж такая прибыльная — стоить такая энциклопедия в итоге будет сумасшедшие деньги, четырехзначные числа долларов, и сомневаюсь я, чтобы много было можно ее продать. Мне кажется, движут А. в данном случае соображение не выгоды а престижа: чтобы если при встрече какой-нибудь Сорос (см.) вздумает начать намекать, что я-то мол, Сорос, известно кто, а ты молчи, ничтожный рашен мафиози, расхититель государственной собственности, тут ему и ответить: «А вот ни фига! Я не расхититель, я двигатель культуры и энциклопедист!

Так вот: 25 октября 1997 (ха-ха!), 10.11 утра.

«Алкогольный Клуб», или дудуизм как течение общественной мысли

Колокольчики бубенчики ду-ду —

Я сегодня на работу не пойду,

и припев:

Колокольчики-бубенчики ду-ду —

Я и завтра на работу не пойду!

Русская народная песня, предпосылаемая в качестве эпиграфа к последующему.

1. Зарождение

Осенью 1983 года в жизни города Тюмени происходило следующее явление: имелось некоторое количество молодых людей, которым в очередной раз негде было ночевать.

Фамилии этих людей были Немиров М., Струков А. («Артурка»), Федотов Е. Они были студенты университета, четвертого курса, первый из них — филфака, двое других — факультета романо-германской филологии, отделения английского языка. Приехав в сентябре с каникул — все трое были не местные — они в очередной раз обнаруживают: жить им негде. В университетское общежитие их не пускают из-за чрезмерной их склонности к нарушениям норм коммунистической морали (выпивание; непочтительность по отношению к вахтерам, комендантам и прочим большим людям эпохи Советской власти; и т. д.). Они принимаются искать частную квартиру за деньги.

Снять частное жилье за деньги есть в те времена проблема. Это не то, что теперь: купил утром газету «Из рук в руки», позвонил в агентство по найму, вечером ты уже —. В те времена это было делом, требующим чрезвычайного количества времени и сил: всех знакомых и незнакомых нужно было расспрашивать, не слыхали ли они, чтобы кто-нибудь сдавал квартиру, и просить их поспрашивать, соответственно, у своих знакомых, и еще — ходить по улицам и дворам. и у каждого подъезда расспрашивать старушек — не знают ли они, не пускает ли у них то в подъезде квартирантов.

Ночуют в это время трое вышеуказанных то в аэропорту «Рощино», который, благо, недалеко от города; то на железнодорожном вокзале, что хуже (уж очень он безобразно грязен, вонюч и набит людьми, как сельдями); то они влезают в окно общежития и ищут, кто их приютит на ночь, что тоже —, ибо общежитие набито теми же людьми не меньше вокзала. Но положительным явлениям тоже есть место в жизни: через полторы недели их мыканий находится одна девичьего пола личность по имени Салаватова Г., она устраивает их жить некоторое время к своей подруге по фамилии Максименкова А.

Та обитает в местности, называемой в Тюмени «КПД», на улице Севастопольской в двухкомнатной квартире. Она проживает в ней с мамой, мама в отпуске. И вот, являясь доброй самаритянкой в душе, Максименкова А. готова их на некоторое время приютить. Тем более, что и сама Салаватова Г. — по имени Гузель — в настоящий момент как раз точно таким же образом обитает у нее, точно так же не имея угла, и ища его.

— Ладно, — решают трое тех, и начинают ночевать у Максименковой А. Образ жизни их в теперь является следующим.

Утром они сидят в аудиториях, изучая все, что им положено изучать. Днем они бродят по диким и печальным местам в округе Ямской улицы, среди печальных осенних серых изб и русского пейзажа, ища, не найдется ли желающих сдать им комнату под проживание: считается, что именно в этих местах природы и печали такую комнату найти более-менее возможно. Вечером они приходят на Севастопольскую ул. к Максименковой А., чтобы спать. Перед тем, как лечь спать, они сидят по углам в креслах, читают книжки. Книжек в доме Максименковой А. много, времени предостаточно, и, например, автор этих строк успел за это время прочесть два сборника рассказов К.Чапека, половину «Жизни Клима Самгина» М.Горького, и еще перечесть «Идиота» Ф.М.Достоевского.

Еще они при этом выпивают приносимую с собой водку.

Они её покупают, приносят. Посреди большей из двух комнат есть журнальный столик, на нём закуска, рюмки. Они сидят в голубых креслах вокруг него, выпивают ее, читают книжки, ведут неторопливые беседы. За окном ночь, —

Белые ночи закончены, летнее время отменено,

В десять часов уж глубокая темень, четыре часа как темно —

и еще за окнами дождь. Всё это происходит на редкость благопристойно, свойственного троим указанным алкогольное буйство они изо всех сил в себе глушат, понимая: они пущены в чужой и приличный дом, требующий уважение к невинной юности девятнадцатилетней его хозяйки.

Кроме указанных пятерых, практически каждый вечер наличествует среди них еще и голубоглазая Лашманова Н. — подруга этой самой Максименковой А., и также студентка университета. Она живет в одном из соседних домов и каждый вечер она сюда приходит посидеть, поговорить о том о сём, выпить водочки. Зачастую она и ночевать здесь остается.

— Наташа, — укоризненно говорит ей мама, когда она возвращается. — Как тебе не стыдно пытаться меня обманывать! Ты думаешь, если смажешь губы духами, так я и не догадаюсь, что ты курила!

Наивной маме и в голову не могло прийти, что от дочери пахнет не духами, а одеколоном, и не для маскировки табака, а потому что она только что его пила — в целях приобщения к экзотике жизни.

На ночлег располагаются так: трое лиц мужского пола укладываются на в разложенном диване в гостиной; в гостиной же укладывается Гузель калачиком в двух сдвинутых вместе креслах; Максименкова с Лашмановой ложатся в спальне. И дни и ночи текут и плывут, и жизнь идет, величественная и бесшумная, если выражаться в манере Ильфа и Петрова, подробно дирижаблю. Квартира всё не находится и не находится — да уж коли говорить правду, не так уж они её рьяно и ищут: беззаботность царит в их головах по принципу а! как-нибудь да устроится. Ибо так оно тем временам было свойственно.

2. Нарастание.

С примерно октября 1983 всякие люди разного пола, жители окружающего КПД, начинают ежедневно приходить в гости к Максименковой А., посидеть, выпить. Изумиться неслыханной музыке, издаваемой магнитофоном, в котором невероятные слова «Ты — дрянь!» гундит Майк Науменко. Изумиться еще более неслыханным песням, выкрикиваемым под гитару, брызжа слюной, Струковым А., который является первым в городе Тюмени автором, исполнителем и пропагандистом музыки «панк».

Они приходят поодиночке и группами. Вечерами они приходят с водкой. По утрам они прибегают с пивом. Квартира Максименковой А. становится культурным центром КПД. Перечислить их, приходящих и приносящих? Перечислю: впоследстии часть из них именно и составит костяк Алкогольного клуба. Это:

Лыжин Евгений, студент какого-то там факультета Индустриального института;

Жернакова Ирина, девица, где-то кем-то служащая;

Яковлева Таня, бывшая (недолго) студентка Индустриального же института, а в наст. момент служащая какого-то ВЦ;

Чуйков Вячеслав, телемастер, обладатель манер типа «спартак-чемпион», человек, которому тогда уж чуть не под тридцать, и который представляет собой обломок предшествующей эпохи клешей, пива, волос до плеч и любви к «Лед Зепплин».

Лагутенкова Марина, тоже кем-то где-то служащая, вроде бы, бухгалтером;

Белова Елена — о!

Халикова Лиля;

Мителев по прозвищу «Метла»;

и проч., и проч., и проч.

И оно всё наличествует. Пока, наконец, не наступает то, что должно наступить: хозяйка дома объявляет, что завтра приезжает мама, финита ля комедия.

Но этого не происходит.

Сформировавшееся за это время сообщество отнюдь не распадается, как ожидалось бы. Их подбирают!

То на два дня туда, то на неделю сюда их зазывают всем табором пожить, и они кочуют по КПД меж улицей Энергетиков, Рижской и Республикой! Это длится примерно месяц, пока, наконец, вся компания не оседает на постоянное место жительства у вышеупомянутой Тани Яковлевой; здесь и осуществляется золотой век Алкоклуба, о котором сейчас и будет рассказано.

(Правда, в процессе кочеваний от Алкоклуба откалывается М.Немиров, который мало того, что находит себе персональное жилище, так еще и уводит от коллектива вышеупомянутую Максименкову А., начав с ней сожительствовать, а прочих членов Алкоклуба всячески осуждает и третирует заявлениями типа того, что водка — утешение для неудачников.)

3. Золотой век.

Место действия: город Тюмень, район, именуемый КПД, какая-то из пятиэтажек между улицами Рижской и Республики, третий этаж; прямо.

Время действия: утро.

Действие как таковое: массовый подъем; заоконная тьма; уборка постелей, сворачивание матрацев и рассовывание их по шкафам; суета, толкотня, очередь в совмещенный санузел; коллективный завтрак и чаепитие на крошечной кухне хрущевского типа. Опохмеление? А вот и нет: процесс алкоголизации юных организмов делал только первые шаги, и никакой нужды в утреннем приеме алкоголя эти организмы ни в малейшей степени не испытывали: таблетки анальгина от головы и большого количества холодной воды было вполне достаточно для успешной дальнейшей жизнедеятельности. Наконец, к началу девятого часа жилище опустевает в связи с разбреданием его жителей в разные стороны: на службу (Таня Яковлева, Чуйков, Попов, Жернакова и др.) либо на учебу (все остальные).

Дневные деятельность — служба, учеба.

А вот и снова уже тьма за окнами — в ноябре и декабре в Тюмени она спускается на город уже часам к примерно трем. Квартирка Тани Яковлевой размером 18 квадратных метров снова полным полна юношей и девушек юного возраста.

Они выгребают деньги из всех имеющихся у них карманов. Они расправляют мятые рубли. Железную мелочь они тщательнейшим образом пересчитывают. Пустые бутылки они складывают в сумки, чтобы их нести сдавать в пункте приема стеклопосуды по 20 копеек за штуку. Наконец, они отправляются в путь, каждый раз напутствуемые восклицанием Салаватовой Г.

— Тортик купите!

Каждый раз по их возвращении упомянутая Салаватова Г. крайне удивлена тем, что тортика — всё таки не купили. Ибо все деньги до последней копейки, конечно, истрачены на покупку значительного количества водки. Ибо наступает время именно того, для чего все тут и наличествуют: её — водки — коллективного употребления вовнутрь. Употребление осуществляется чрезвычайно высокоорганизованным методом, в неукоснительном соответствии с выработанной сложной системой правил, традиций, обычаев, обрядов, ритуалов и церемоний.

Исполняется хором специально сочиненный гимн. Произносятся тосты и речи. Струков А. исполняет при помощи гитары песни — свои, «Зоопарка», «Аквариума», зарубежных исполнителей типа «Клэш», «Стрэнглерз», «Мэднесс». Бурно обсуждаются вопросы жизни, искусства, поэзии, рок-музыки, пьянства и похмелья. Время от времени раздаются звонки в дверь — это пришли еще люди и принесли с собой еще. Сила жизни идет планомерно, по нарастающей кривой; вот уже девятибалльный алкогольный шторм бушует в однокомнатной квартире; он швыряет людей от стенки к стенке, сшибая их с ног; некоторых тошнит; многие уже лежат, сраженные его силой, заснувшие, где упали.

— А нам не страшен вал девятый!

отвечают те, кто еще сидит за столом, назло стихии опрокидывая очередную порцию:

Водка бьет по желудку как палкой,

пьешь — холодная, выпьешь — кипящая,

жизнь безумнейшая, настоящая

всей своею бетономешалкой

и горит, и кипит, и пылает,

и хуюжит (хуярит + въюжит),

алкогольный густой стоит ужас, —

Окинем с высоты птичьего полета картину, имеющуюся перед нами во мраке ночи, когда, наконец, последние из бойцов падут.

Мы видим, весь пол покрыт полосатыми матрацами, на них вповалку спят молодые люди обоих полов в количестве от 15 до 25 человек. Под головами у них подушки. Туловища их заботливо покрыты солдатским одеялами. Журнальный столик, за которым и происходил вышеописанный пир духа, отнюдь не завален объедками и окурками, как может подумать простодушный читатель: в обязанности достоявших до конца входит убрать за собой, и эта обязанность строго соблюдается: всё со стола убрано, и сам он протерт тряпочкой, бутылки аккуратно стоят рядком на кухне у стены, и с них даже уже смыты этикетки — советская власть в те годы почему-то принимала бутылки только в очищенном от этикеток виде. Спит среди людей и собачонка по кличке «Мирон», болонка грязно-розового цвета: девушки испытывают на ней краску для волос.

4. Разрастание и экспансия.

Разрастание происходит: в Алкоклуб вливаются всё новые и новые люди, среди которых:

— Дмитрий Попов, румяным восторженным юношей двадцати лет от роду подобранный спящим пьяным в подъезде. Он оказывается вторым пилотом вертолета Ми-8 из аэропорта Плеханово, его внешнему виду свойственна шикарная летная форма с белой рубашкой и галстуком, карманы его распираемыми купюрами; обогретый и опохмеленный, он становится самым рьяным адептом открывшегося ему нового образа жизни и миропонимания;

— Шура Мысков, только что вернувшийся из армии и теперь работающий фотографом в фотоателье на Центральном рынке. Он обнаружен возле винного магазина «Светлячок» предлагающим прохожим купить у него всего за 5 рублей две отличные книги, «Одна про еблю, другая про индейцев»; приведенный в Алкоклуб он сразу становится его активистом.

(Книги те были — одна «Три мушкетера», вторая — «Мадам Бовари»)

— Мошнин Владимир и Тимофеев Гриха, соученики Е.Федотова по факультету романо-германской филологии;

— Человек из самой Москвы по фамилии Осташов, некогда в середине 1970-х игравший рок аж в самой «Машине Времени» и бывший некогда лично знакомым ни с кем иным, как с самим Гребенщи-ковым; в описываемый период Осташов — спекулянт заграничной видеотехникой, только-только начинающей проникать в город Тюмень; он регулярно бывает в Тюмени по своим спекулянтским делам, и обитает при этом именно в Алкоклубе, будучи вовлеченным в него Салаватовой Г., с которой познакомился прямо на улице Республики;

— И даже имелся некий Иван Немиров, привечаемый назло возомнившему о себе Мирославу Немирову!

Эти вышеперечисленные становятся постоянными членами Алкоклуба. Они в сущности начинают жить здесь вместе с отцами-основателями; в самый расцвет Клуба в нем на однокомнатной общей площади хрущевского типа обитает постоянно от 15 до 20 человек.

Кроме «основных» членов, есть «приходящие», которых ежедневно бывает от 5 до 15. Они приходят вечерами посидеть, выпить водки, обсудить всё подряд, подивиться на то, что здесь делается. Ибо всё это уж очень для города Тюмени тех глухих времён удивительно: и люди, и нравы, и разговоры, и песни. Этих «вольноопределяющихся» невозможно и перечислить; из наиболее частых можно упомянуть, например, Кислову Л., или Шаповалова Ю. с многочисленными сопровождающими лицами, или Коноплева А; и прочая, и прочая, и прочая. Алкогольный клуб становится чем-то вроде культурно-богемного средоточия не одного уже только КПД, а и всей умственной Тюмени.

Начинает происходить и территориальная экспансия клуба.

Он начинает разрастаться по всему КПД.

То там, то здесь открываются его филиалы.

Открывается его филиал, например, у Беловой Е., на четвертом этаже того дома на Севастопольской улице, где всё и начиналось; открывается филиал Алкоклуба и на третьем этаже всё того же удивительного дома, где обнаруживается трехкомнатная квартира, принадлежащая неизвестно кому, но в которой начинает жить Салаватова Г.; наконец, начинают иметься в наличии и за-КПД-шные отделения: на дому у Мыскова на 50 лет ВЛКСМ; на даче у Попова, которая хрен знает где, но на которой тоже начинает организовываться довольно регулярное обитание Клуба всем его составом.

Такова картина жизни города Тюмени и некоторых людей в ней зимой и в начале весны 1984-го года.

А если гордый читатель, всё вышенаписанное прочтя, пожмет плечами да и спросит, что, собственно, уж такого интересного и удивительного в этом во всём, чтобы так старательно всё это описывать — что же, отвечу.

Отвечу: да, из нынешнего дня глядючи, так и действительно, уже и не поймешь.

Но в том-то и дело: так вот тогда обстояла жизнь, что именно это всё казалось чрезвычайно замечательным, необыкновенным и революционным: каждый день с энтузиазмом пить много водки, и слушать, трепеща от восторга, «Зоопарк» и «Аквариум», и с жаром говорить всякие глупости обо всём, и всё обсуждать, и всё понимать, и —

5. Ответы на вопросы.

а: финансирование.

Ибо это справедливый вопрос. Потому что читатель может справедливо изумиться:

— На какие же шишики это осуществлялось? Водочка-то в те времена — покусывалась!

Изумление читателя вполне закономерно.

Водочка в те времена действительно, ох покусывалась, стоя 5 рублей 30 копеек днем и не менее 10 рублей ночью, когда её приходилось покупать у таксистов.

5 р 30 коп., то есть — 8 примерно раз пообедать в студенческой столовой, или 106 (!) раз проехать на любое расстояние в автобусе или троллейбусе, или купить 5 научных книжек, или 265 (!!) раз позвонить по телефону автомату, или 2 раза проехать из конца в конец города на такси.

— Откуда же они брали такие дикие деньжищи? — воскликнет читатель. — Неужто нарушали социалистическую законность и тырили деньги из карманов граждан в городском транспорте?

Спешу читателя успокоить: по карманам не тырили.

Основными источниками доходов активистов Клуба являлись:

1) стипендии, которые в то время советская власть выплачивала успевающим студентам. А ни один из вышеперечисленных, нужно отметить, не был двоечником, напротив — все они были пятерочниками, и получали за это не просто стипендию в размере 40 рублей, а — повышенную, в размере 50-ти.

2) Вспомоществования родителей: Тюменская область, как-никак, Севера.

Родители у всех люди по советским меркам не бедные.

Поэтому большинству эти вспомоществования оказывались, и обычной нормой считалась ежемесячная присылка ими пятидесяти рублей телеграфным переводом;

3) Те, кто не были студентами — ходили на службу! И получали зарплату! И среди них имелись столь высокооплачиваемые личности, как телемастер Чуйков, вертолетчик Попов, фотограф Мысков, которые и были главными башляторами Клуба в пору его расцвета.

4) Наконец, в пору самого уж расцвета А.К. на самою-то водку особо тратиться как раз и не приходилось. Ее приносили! Всевозможные вышеупомянутые «приходящие» — они приходили, и они приносили,

и опять посылали гонцов в гастроном,

б: половой вопрос.

Еще одно из того, что требует разъяснения — как же это дело разрешалось в указанном Клубе?

Тут ответить еще проще: никак не разрешалось.

Ибо — не было такого вопроса!

Ноу секс!

Полная невинность!

— Вповалку спали еженощно пылкие юноши и нежные девушки, и никто никого никуда ничего? — изумится развратный читатель.

— Именно так! Именно никто никого ничего— ибо таковы были нравы в Алкогольном клубе.

Таковы они были, что М.Немиров, уведший Максименкову А., и начавший с нею сожительствовать, жестоко осуждался за это. И они были таковы, что Струков А., вознамерившийся было осуществить то же самое в отношении Лагутенковой Н., был подвергнут столь всеобщему презрению и осуждению, что немедленно вынужден был это безобразие прекратить. И до весны 1984-го года все подобные поползновение неуклонно и беспощадно пресекались общественным мнением Клуба; а когда естество свое все-таки взяло, и сексуальный взрыв грянул — он-то и погубил сей фаланстер полностью и без остатка.

К этому и переходим.

6. Конец.

Конец наступает так: приходит в Алкоклуб всё-таки упомянутый сексуальный взрыв — разносит его в щепы и клочья.

Он приходит со стороны.

Его приносят сюда вышеупомянутые Тимофеев Г. и Мошнин В.

Их приводит в Алкоклуб, как уже сообщалось, Федотов Е.

Они приходят сюда, поселяются здесь. Они приходят в полнейшее недоумение: столько девиц — и никто ими не овладевает?!! Тут они тогда давай ими овладевать. Тут тогда давай и все остальные всеми остальными тоже яростно овладевать и обладать.

Развратному читателю, который, капая изо рта похотливой слюной, начал уже воображать себе картины свального греха и полного Содома и Гоморры, объясняю: овладевание происходит исключительно в попарном порядке и на основе моногамного принципа, и в течение совсем ничтожного периода времени становится на твердые рельсы социалистической законности через двери ЗАГСОВ. И тут вот и приходит конец экспериментом с альтернативными моделями жизни, ибо на первый план выходят вопросы закупки пеленок, шитья чепчиков для грядущих —, и так далее. Неприкаянными в конечном итоге остаются лишь отцы-основатели Клуба: Струков А., Федотов Е., Салаватова Г., да примкнувший к ним Д.Попов.

И то, кстати, является интересным, что многие из этих браков остаются в силе и поныне.

Что на фоне жизни самоего автора этих строк и 9/10 всех прочих его знакомых, за это время по многу раз бывших и женатыми, и разведенными, и снова женатыми, и снова —; а вот Таня Яковлева и по сей день замужем за Грихой Тимофеевым, а Мошнин женат на Жернаковой.

На этом всё пока об Алкоклубе, декабрь 1995, зима.

Что же касается исторического значения и так далее, — что ж, оно таково: именно с Алкоклуба начинается реальное существование в Тюмени богемы как постоянно существующей (хотя и столь же постоянно обновляющейся) особой социальной группы со своими особыми нравами, обычаями, ценностями, способами добывания средств на жизнь, интересами, местом, выражаясь марксистским языком в общественном воспроизводстве (интеллектуально-эстетической продукции) и т. д.

Богемы, которой прежде в Тюмени и в помине не было — см. сообщения Богомякова В. или Михайлова А., в которых они горько сетуют именно на отсутствие таковой в Тюмени во времена их юности, по причине чего они и оставались оригиналами-одиночками, — а вот с 1983-го года, несмотря на скорый конец и, в общем, художественную бесплодность участников Алкоклуба (за исключением Струкова А.) — она в Тюмени есть.

Через год, весной 1985-го, возникает первый из рок-клубов, бывший, в сущности, продолжением и развитием А.К., и во-многом — с теми же участниками, затем — «Инструкция по выживанию» (см.), ну а потом уж и совсем понеслось.

И чрезвычайно глубоко не прав был бы тот, кто стал бы отрицать это.

Америка

Как известно, начиная с середины 1950-х в городе Москве и других культурных столицах нашей родины, среди продвинутой молодежи, от Бродского и Сергеева до каких-нибудь Аксенова, Козлова или Кабакова процветала очень сильная любовь к Соединенным Штатам Америки. Так вот: в городе Тюмени ничего подобного не наблюдалось.

Более того — наблюдалось, скорее, америкофобство. Во-всяком случае, в 1980-е годы.

Вытекало оно из многочисленных, жадно читаемых, сочинений американских же, между прочим, авторов — Брэдбери, Шекли, Воннегута, Скотта Фитцджеральда, Апдайка, Хеллера, Дос Пасоса, Керуака, Гинзберга, Паунда, и проч., и проч., и проч., из которых выходило, что США есть средоточие мировой пошлости, тупости и мещанства, погрязшего в пошлости, тупости и мещанстве. И нам, утонченным европейцам, ничего не остается, как только Америку презирать.

Таковы были настроения тюменских молодых людей начала 1980-х.

Таковы же они, впрочем, и сейчас, за исключением того, что от простого скепсиса по отношению ко всевозможному американизму, нынче тюменские мыслители — Шаповалов Ю., Федотов Е., Пахомов К., Струков А. и проч., и проч. — при слове «Америка» просто жаждут хвататься за пистолет. Слава Богу, его у них нету. И на выборах голосуют за коммунистов: не из любви к Маркс-Энгельс-Ленину, а — назло ЦРУ и Алену Даллесу.

Анархические умонастроения

Процветали в Тюмени буйным цветом в 1985-88 годах: не было здесь тогда образованной личности молодого возраста, которая не объявляла бы себя сторонником анархии. Основной причиной этого было, я полагаю, большое почтение к песне «Анархия в Соединенном королевстве», с ужасной силой исполняемой группой «Секс Пистолз».

Анархолюбие тюменских юношей доходило до того, что у Шаповалова Ю., например, в знак его уважения идеям анархизма в комнате на стене висел украденный из школы большой портрет Льва Николаевича Толстого, приводивший родителей Шапы в состояние уж полного смятения чувств: сын — окончательно осумасшедшел!

Ладно бы — нехорошо, конечно, но можно понять — голые бабы, ладно бы — какие-нибудь волосатики с гитарами, но — Лев Толстой?!! У молодого современного парня?

Заколдовали!!!

Летом 1988-го под влиянием А.Михайлова, впрочем, всё в односекундье разворачивается на 180 градусов: все, прежде бывшие поклонниками анархии без границ, в односекундье становятся государственниками, империалистами, поклонниками Сталина, Гитлера и Лимонова, а на выборах голосуют даже не за Зюганова, а за Баркашова — Шаповалов, Неумоев, Летов, Федотов, Пахомов, Жевтун, и так далее, и так далее.

«Анархия»

Самиздатский рок-журнал, издававшийся Р.Неумоевым и И.Селивановым в 1987-м году. Верней даже го «альманах», нежели журнал, ибо вышел один-единственный номер. Он вышел в конце 1987 или начале 1988.

Полиграфические характеристики:

Формат: А-4, то есть в машинописный лист; объём — примерно толщиной с палец; способ тиражирования — машинопись под копирку; иллюстрации — вклеенные фотографии; тираж — 5 экз.

Содержание: всевозможные материалы из жизни деятелей тюменского панк-рока, в то время объединявшихся вокруг группы «Инструкция по выживанию». Центральный материал — «Панки в своем кругу» — запись беседы Р.Неумоева, Е.Летова, А.Струкова и Ю.Шаповалова, которые обсуждают всякие суперглубокомысленные вопросы на кухне Р.Неумоева, и выглядят, по нынешним временам, просто напыщенными провинциальными дураками. Автор этих строк искренне радуется, что его в Тюмени в это время отсутствовало: иначе он тоже там бы был, и тоже всякой глупости бы понаговорил, а сейчас рвал бы волосы от стыда.

Тем не менее среди московских летоволюбов журнал имел успех и был, как я потом с изумлением узнал, неоднократно дополнительно ксерокопируем.

В результате чего существует теперь по архивам рок-архивариусов в количествах, для тогдашнего рок-самиздата просто огромных — может быть, за сотню экземпляров.

12 февраля 1996, ночь.

Анпилов, Виктор

В Тюмени на выборах 1995 — до фига голосов, чуть ли не 15 процентов.

(Но не в области. По области —)

***

Главную активистку «Трудовой Тюмени «зовут Флорида Павловна.

***

Содержание газеты «Трудовая Тюмень» больше всего похоже на интеллигентское 1970-х «Возьмемся за руки, друзья», только для бедных и малообразованных.

Антиалкогольная кампания в СССР 1985–1991 гг

Ах, никто не приходит к мне в гости!

А когда если кто забредёт, —

оказалось, отвык я беседовать вовсе,

и беседа никак не идёт.

И сидим мы как волки какие,

как позорные волки сидим,

а ведь люди же всё неплохие!

Но вот и попиздеть не могим.

А водяры теперь не укупишь,

Не укупишь теперя её,

показало с водярой нам кукиш

оголтелое аппаратьё.

Показало его по ошибке,

но не хочет её исправлять,

и народу на голову шишки

так и сыплют свои эх опять!

Сколько лет уже жить не дают нам

эти гадские, блядь, дураки!

Так вставай же народ, бей им в зубы!

Разбивай поганые им их ебальники!

Надым, июнь 1990.

Стихотворение сочинено выдающимся тюменским поэтом М.Немировым и правдиво описывает настроения, царившие в умах советских людей в период антиалкогольной капании 1985-91.

Вот еще несколько историй того времени.

1.

1985, начало мая. Молодой человек по фамилии Н. и замечательная девушка по имени Оля Каращук сидят в помещении первого тюменского рок-клуба, имевшего место быть на 5-м этаже университетского общежития номер 3, что на улице Мельникайте, и Н. ведет с указанной беседу, содержание которой является следующим: пора вводить в стране сухой закон. А то все погибнем.

В подтверждение этого тезиса Н. приводит лично себя, которому в пьяном виде доводилось уже и выпадать из окна четвертого этажа этого самого общежития, получив в результате переломы левой тазобедренной и правой лобковой костей, и пролежав из-за них два месяца на спине в больнице; и просыпаться наутро с ожогом правого предплечья четвертой степени, излечение которого опять же потребовало месяца лежания в больнице; и наносить своей возлюбленной тяжкие телесные повреждения в виде перелома челюсти и переносицы; а уж обо всяких деяниях более мелких, но не менее позорных и чреватых, которые регулярно учиняемы им в пьяном виде и говорить не приходится.

— Нужно, ох нужно с пьянкой решительно кончать! — таков был смысл высказываний человека Н… О.Каращук целиком и полностью соглашалась с услышанным. Имелся май. Имелась жара и белая ночь. Дверь в помещение, именуемое рок-клубом, двустворчата. Тут она раскрывается, голова просовывается в нее. Голова сообщает с восторгом:

— Телевизор не смотрите? Там этот, который заместо Брежнева, ну выдает!

Телевизор в рок-клубе держать, конечно, западло. Но и человеку Н., и О.Каращук интересно, что же там выдает этот новый, как его, —

Горбачев. Они отправляются по коридорам общаги в ту из комнат, где им известно, что в ней имеется телевизор, взятый напрокат. Они смотрят в телевизор — они видят: именно это самое Горбачев и говорит! Нужно вводить сухой закон, — а то погибнем!

Двое описанных начинают обсуждать услышанное. Они горячо одобряют и поддерживают намеченные мероприятия. Тем не менее, выпить — в последний раз! — конечно, представляется более, чем необходимым. Они шарят по карманам и прочим местам, они находят искомую сумму. Человек Н., зажав её в кулаке, отправляется на улицу Мельникайте, ловить такси: времени уже около 10 вечера, все магазины закрыты, о ночных ларьках в те времена и помыслить никто не мог, чтобы такое было. По ночам водку покупали у таксистов, которые продавали её за 10–15 рублей при магазинной цене 5 руб 30 коп.

Выскочив из арки, Н. машет рукой пролетающей мимо машине с зеленым глазом. Она останавливается.

— Браток, водочки хочется, а? — обращается Н. к шоферу, открыв переднюю дверцу.

Таксер крепко молча держит руль в руках. Н. понимающе кивает и садится, машина трогается — именно таков ритуал ночной покупки, который требуется соблюсти.

— Червонец, — объявляет Н., ожидая встречного «пятнадцать», с тем, чтобы сойтись на двенадцати.

— Тридцать, — слышит он в ответ.

— Да ты что, командир, с ума сошел? — поражен Н.

— А ты что, телевизор не смотришь? Этого, который заместо Брежнева, выступление не видел, что ли? — радостно отвечает водитель.

Так началась в СССР кампания борьбы с пьянством 1885-91 годов.

На этом пока остановимся, ограничившись отсылкой к статьям одеколон; «Привет Горбачеву»; Сухой закон в США; бээфовка; томатовка; Лимонов; Чебурашка; и др., и др. — в них много чего еще сообщается дополнительного удивительного относительно рассматриваемого периода жизни людей.

Также см. алкоголизм.

Антисемитизм

Идеология, утверждающая, что всё зло, наличествующее в мире, есть плод зловредной целенаправленной деятельности евреев, целенаправленно и злонамеренно осуществляемой ими в процессе осуществления ими составленного еще много тысяч лет назад некоего плана, конечным итогом которого планируется захват евреями мирового господства. Поэтому евреев нужно выявлять и истреблять где только можно.

Теория, имеющая сторонников в Тюмени. Почему им не быть, в Тюмени, этим сторонникам? Во всём СССР(б) — есть, почему вдруг в Тюмени — им и не быть?

Правда — пока? — оставаясь — как впрочем, опять же во всём остальном СССР(б) — слава Богу, сугубо интеллигентским явлением. Пока еще оставаясь средством утешения интеллегентов-неудачников: писателей, чьи сочинения не вызывают желаемого массового восторга, работников НИИ, обиженных тем, что какому-то Эйнштейну дали нобелевскую премию, а их — зажимают, и просто людей, томящихся тем, что никак не могут отыскать себе в жизни занятие.

А широкими народными массами пока еще, слава Богу, не овладев.

2.

Декабрь 1989, Тюмень. М.Немиров приходит к Ю.Шаповалову в гости — редкий случай, того нет дома.

………….

3.

Пример отсутствия его в 1980-е: М.Немиров и Марина Семенова. Или это всего только пример тогдашней невинности М.Немирова?

Арабов Юрий,

поэт наших дней.

«… духовной жаждою влеком или томим,

и прочее, что ты запомнил сызмала:

придет пророк, и рядом — серафим,

загадочен, как схема телевизора.

Ты, долго думал, что у них за план,

но, не поняв, отдался грезе вечной,

как по картофельным

они идут полям:

один наземный, а другой — заплечный.

Вот кран японский горделив, как цапля.

В кювете — цеп,

запомнившийся исстари.

Жара такая, что из крана капля

не долетев до ванной, высохнет.

Но отчего же, как с высот Казбека,

они сойдут,

тварь низшую беся?

Я думаю, пророк

не в форме человека

появится, а тли или гуся.

Чего ж вам боле? Это ли не светоч, —

огромный гусь, что к горнему влеком?

Он

немного летает, как мнут газету,

и идет, как графин,

переполненный молоком.

Он Рим спасет и откроет истину.

Его придушат, как подобает

пророку, за то, что всегда таинственна

прямая речь его, как в каббале.

И что нас может спасти гуртом?

И кто заставит мрачнеть до туч?

Лишь смерти профиль с открытым ртом

слегка похожий

на гаечный ключ.

Лещихи икры наметали впрок,

летят стрекозы в прозрачных видах.

И, может быть, эта капустница —

Бог, —

тяжелый, как вдох, и легкий, как выдох?…»

87.

Покажи мне в начале 1980-х эти стихи — я бы урмя бы ура кричал и видел бы в этих авторах братушек. Я сам был такой же в те же примерно годы.

Но сейчас я кричать не буду, ибо в ходе жизненного развития пришел к выводу о неправильности всего этого — а главное, ненужности.

И на примере Арабова эту неправильность очень легко продемонстрировать.

А именно — неинтересные получаются стихи, их просто скучно читать.

Я, например, себя силой заставлял эти стихи читать — неинтересно!

Они пролучаются — натужные.

Между тем, если напрячься и все таки прочесть, можно найти достаточное количеств достоинств.

То-то и оно: не целым стихом воспринимаешь и ценишь, а — по отдельным достоинствам.

А в целом — да, если поискать, то можно найти в этом стихотворении много хорошего — да чего ради я искать-то буду? Напрягаться, тратить силы и время, это хорошее выискивая? Если я могу взять стихи — а стихов в мире очень много — где это хорошее искать не нужно, оно сразу — вот оно.

И это есть слествие упрямого следования догме, что чем больше «мастерства», тем лучше — лефовского происхождения догме.

И Арабов старается. Втискивает образ в образ, добавляет метафоры и сравнения которые совсем здесь лишние, только ради следования догме, что их чем больше, тем лучше; точно так же ради догмы, что рифма должна быть нестандартной, то и дело притягивает всякие дополнительные сравнения и —

Словам, мол, тесно, а мыслям просторно.

Хрен там! А мыслям — скучно.

Мораль: меньше нужно стараться!

Свободней нужно!

Меньше нужно стараться — лучше выйдет!

Так я полагаю сегодня,

20 марта 1998 в 2.39

Аристей,

сын Каистробия из Проконнеса

Древний грек, первый, насколько известно автору этих строк, из людей, причастных к западной цивилизации, который бывал в тех местах, где нынче находится Тюмень и ее область. И даже описал это свое здесь пребывание в эпической поэме. Это было примерно в средине УП-го века до нашей эры, и это описано Геродотом в его «Истории», в книге IV, пп. 13–15.

Геродот, конечно, не пишет, что Аристей был в Тюменской области. Он пишет, что Аристей был в земле исседонов — а вот земля исседонов, это нынешняя Тюмень и есть, см. об этом сообщ. исседоны. Об Аристее же Геродот пишет;

Аристей, сын Каистробия из Проконесса, в своей эпической поэме сообщает, как он, одержимый Фебом, прибыл к исседонам. По его рассказам, за исседонами обитают аримаспы — одноглазые люди, за аримаспами — стерегущие золото скифы, а еще выше за ними — гипербореи, на границе с морем. Все эти народы, кроме гипербореев, постоянно воюют с соседями (причем первыми начали войну аримаспы). Аримаспы изгнали исседонов из их страны, затем исседоны вытеснили скифов, а киммерийцы, обитавшие у Южного моря, под напором скифов покинули свою родину. Таким образом, рассказ Аристея не сходен со сказаниями скифов об этих странах.

Откуда происходил сочинитель этой поэмы Аристей, я уже сказал. Теперь сообщу также и то, что мне довелось слышать о нем в Проконнесе и Кизике. Как передают, Аристей был родом из самых знатных граждан Проконесса. Однажды он пришел в сукновальную мастерскую и там умер. Валяльщик запер свою мастерскую и пошел сообщить родственникам усопшего. По городу между тем пошла молва о смерти Аристея. но какой-то кизикенец из города Артаки оспаривал эту весть. По его словам, он встретил Аристея по пути в Кизик и сам говорил с ним. Родственники усопшего тем временем пошли в сукновальную со всем необходимым для погребения. Но когда они открыли двери дома, то там не оказалось Аристея ни мертвого, ни живого. Через семь лет Аристей, однако, снова появился в Проконессе и сложил свою эпическую поэму, которая теперь у эллинов называется «Эпос об аримаспах». Сочинив эту поэму, он исчез вторично.

Так рассказывают в этих городах. Я же знаю, что в Метапонтии в Италии через 240 лет после вторичного исчезновения Аристея произошло следующее (как я установил это, сравнивая происшествия в Проконессе и Метапонтии). Аристей, по словам метапонтийцев, явился в их страну и повелел воздвигнуть алтарь Аполлону и возле него поставить статую с именем Аристея из Проконесса. Ведь Аполлон пришел, говорил он, из всех италиотов только к ним одним [в их город Метапонтии], а в свите бога прибыл также и он сам — ныне Аристей. А прежде как спутник Аполлона он был вороном. После этих слов Аристей исчез. Метапонтийцы же послали в Дельфы вопросить бога, что же обозначает явление призрака этого человека. Пифия повелела им повиноваться призраку, так как это-де послужит им ко благу. Метапонтийцы послушались совета Пифии. И действительно, там и теперь еще (— конец V века до н. э. — м.н.) стоит статуя с именем Аристея подле самого кумира Аполлона, а вокруг растут лавровые деревья. Кумир же бога воздвигнут на рыночной площади.

Вот сколь непростым был человек, первым из европейцев побывавших в нынешней Тюменской области — 14 ноября 1997. 8.06 утра.

Пребывая в том состоянии ума и духа, которая бывает после 4-х дневного запоя и связанной с ним очередной, весьма изнурительной семейной катастрофы с мордобоем, разводом, воссоединением и при этом — пропитием совершенно всех денег, которые, вообще говоря, были расчисленны к трате на многие чрезвычайно насущные нужды.

Асеев Николай

Ай Дабль Даблью.

Блеск домн. Стоп! Лью!

Дан кран — блеск, шип,

пар, вверх пляши.

Глуши котлы,

к стене отхлынь.

Формовщик, день, —

консервы где?

Тень. Стан. Ремень,

устань греметь.

Пот — кап, кап с плеч,

к воде б прилечь.

Смугл — гол, блеск — бег,

дых, дых — тепл мех.

У рук пристыл —

шуруй пласты!

Медь — мельк в глазах.

Гремит гроза:

Стоп! Сталь! Стоп! Лью!

Ай, дабль, даблью.

Ай Дабль Дабль Ю — I.W.W. = «Индастриал Воркерс оф зэ Ворлдз», американский профсоюз, тогда — достаточно левый.

Это есть стихотворение Николая Асеева, советского поэта, до революции — футуриста, в 1920-е — лефовца и первого друга Маяковского, затем — в течение 40 лет просто признанного советского поэта, одного из главных корифеев советской поэзии. Был — наряду с Пастернаком, Луговским и некоторыми др. — высокопочитаем за свое футуристическое прошлое последовательно несколькими поколениями молодых — сначала ифлийцами, затем вознесенко-евтушенско-рождественскими — и оказал на них значительное влияние, в особенности на Вознесенского.

2.

Автор этих строк.

Знал, конечно, что Ассев был в молодости — футурист.

Поскольку автор этих строк и сам был в молодости футурист, то Асеева в библиотеке брал и всячески читал, ища — где же они, эти столь жаждаемые тогда автором этих строк футуристические выкрутасы?

И не находил.

Даже в ранних — никакого футуризма, один романтизм. Да еще какой-то очень уж сентиментальный романтизм, такой, который не типа Байрона романтизм, а который типа просто Жуковского — то самое

пи-пи-пи, пе-пе-пе,

которое столь осуждалось в «Пощечине общественному вкусу», и которому противопоставлялось

Есть еще больше хорошие буквы —

Эр,

Ча,

Ща.

Вот этот один футуристический и нашел. Почти что заумь.

Переходим к рассуждениям о нем.

— Что нравится нам в этом стихотворении?

Лично мне нравится во-первых, спондеистый ритм.

Спондеи, как известно, допускаются классическим русским стихосложением, но не сильно приветствуются — один-два на строку еще так-сяк, больше — это уже косноязычие. А уж писать сплошь одними спондеями — это считалось вообще невозможным. Асеев показывает — очень даже возможно.

Во-вторых, мне нравится это вот балансирование на грани зауми. Приложение зауми — к все-таки передаче содержания.

Авдей Тер-Оганян такое, конечно, как раз осуждает: декоративно-прикладное искусство! Разжижение и коммерциализация, приложение радикального первоначально радикального искусства к прикладным и бытовым целям.

А мне как раз именно такое и нравится: когда радикальные художественные практики именно применяются к практическим целям.

Впрочем, это стихотворение у Асеева одно такое.

Остальное — унылая и вялая риторика, старательно приукрашаемая лефовским «мастерством», от чего только еще более скучная.

Даже во времена, когда я был большим поклонником советской поэзии, от Сельвинского и Кирсанова до Смелякова и Корнилова, даже до Луконина и Слуцкого, и даже до Вознесенки с Евтушенским, даже тогда Асеева я никак не мог заставить себя читать — ну и тоска!

Михалков — и то местами позабористей!

3.

Если кто не знает, что такое спондей объясняю.

Если не углубляться в древнегреческие тонкости, то это что-то типа музыкальной синкопы — когда ударение делается там, где ему быть не должно.

Например, ямб:

Люблю купить потом продать

1 2 3 4 5 6 7 8

Это ямб в самом чистом виде: каждый четный слог — ударный.

А можно и так:

Люблю купить, потом дать вам

1 2 3 4 5 6 7 8

Это тоже ямб, но — со спондеем: на 7-й слог падает не положенное в чистом ямбе ударение.

Применение спондеев было нормой у греков, нормальным делом они были и в классической русской поэзии, но ими старались не злоупотреблять: считалось, что они утяжеляют стих, а русская классическая поэзия стремилась все время к легкости.

Другие примеры, когда ритм целиком весь из спондеев:

Дней бык пег.

Медленна лет арба.

Наш бог — бег.

Сердце — наш барабан.

Или, еще лучше:

Скуп свет; нет лун; плачь, ночь, по трудным

Дням; туп, вторь ветр по их стопам;

и т. д. — Брюсов.

Афанасьев, Яков

1981, сентябрь. Афанасьев Я. поступает на филфак Тюменского университета. С первого же курса выдвигается в число виднейших личностей этого заведения: сочиняет стихи, поет всякую бардятину (впоследствии и рок), является активистом всякой прочей самодеятельности, в особенности театральной.

На вид в это время он таков: такой, знаете, весь стройный как тростинка, а на голове как одуванчик. А еще уж настолько он преисполнен возвышенностью и любовью к прекрасному, что, например, М. Немиров всякое совместное выпивание алкогольных напитков в университетских аудиториях, что тогда активно практиковалось (подробности см. Бурова С.), завершал яростными требованиями, чтобы Я. Афанасьев более не показывался ему на глаза, а то он ему рожу всю разобьет, пидару знойному!

Последнее, впрочем, было неправдой: Афанасьев Я., был и есть вполне гетеросексуально ориентированным представителем сексуального большинства. Просто, по тюменской тогдашней невинности и темноте, томное закатывание глазок, не менее томное то и дело постанывание и все прочие ухватки, которые —; тогда это все Я.Афанасьеву представлялось вовсе безобидными, а только чрезвычайно изысканным.

Тюмень, как уже сказано, была совсем глухая глухомань, и живого пидора тюменские люди впервые-то и увидели году, наверно, в 1993-м по телевизору, в облике Бориса Моисеева.

2.

1984, осень: он собирает сочинения различных независимых тюменских сочинителей, перепечатывает их на машинке, снабжает предисловием, делает обложку и всё прочее, что должно быть у настоящего книжного продукта, размножает при помощи копировальной машины «Эра» и в начале весны 1985-го года выпускает в свет в количестве чуть ли не пятидесяти экземпляров. Называлось это литературным альманахом «Созвездие», и, насколько известно автору этих строк, се было первой в городе Тюмени попыткой такого рода за всю ее четырехсотлетнюю её историю.

«Независимых» — это нужно пояснить.

Независимых — это, в смысле, не состоящих на службе в Союзе писателей, а главное и не пытающихся каким-либо образом в него устроиться.

Интересно при этом следующее: все эти «независимые» писали вполне безобидные стишки о девочках и цветках; никто и в мыслях не был антисоветчиком, воспринимая режим как то, что неизбежно есть, подобное например, земному тяготению.

Но никому и в голову не приходило пытаться вступить в этот самый СП, или напечататься в каком-нибудь из советских журналов, или что-нибудь еще в этом духе.

Ибо ни у кого и сомнений не вызывало, что это потребует таких изнурительных и унизительных усилий, так долго и гнусно придется ходить просителем, кланяться, поддакивать всяким глупостям, лизать жопу начальникам, таскать подарочки замзавотделами, писать всякую нуднейшую мудоту про березки и славу русского воина, что нетушки-нетушки, уж лучше —

И се есть самый наглядный из примеров полной исчерпанности к тому времени режима: к нему относились не как к чему-либо, а как просто к говну: без какой-либо ненависти, ибо глупо говно ненавидеть, и признавая её неизбежность — как никуда не денешься от регулярного наличия в жопе говна, но и — вот уж нисколько и не стремясь в это говно влезать, его нюхать, с ним дружить, и так далее.

3.

1985, лето: М.Немиров, проживающий в это время в рок-клубе, расположенном на 4-м этаже университетского общежития, что на улице Мельникайте, заводит моду ежеутренне посещать живущего неподалеку Якова Афанасьева якобы чтобы побеседовать о вопросах искусства, а на самом деле — выпить имеющийся у него одеколон. Да притом не какой-нибудь «Русский лес», а дефицитный, шикарный и французский «О Жен».

Афанасьеву Я., естественно, это крайне не нравится.

Однако он терпит: добровольно взятые им на себя обязательства суперизысканности и деликатности — обязывают.

4.

Вот типичный пример тогдашней Я. Афанасьева гиперутонченности и его любви к прекрасному. Купив коробок спичек за 1 копейку, Яков, если этикетка на ней не обладала достаточной высокохудожественностью, он тогда брал бумагу, тушь, перья, акварель, да и рисовал сам такую этикетку, которая отвечала бы его эстетическим воззрениям.

Он кропотливо рисовал крохотную картиночку при помощи тончайших перьев, кистей и чуть и не лупы, и заключал её в положенную на спичечных этикетках рамочку, и мельчайшими буквами писал внизу на ней «Спички. 60 шт. Ц. 1 коп.», и наклеивал ее на коробок.

Впоследствие эту идею в более широких масштабах использовали деятели товарищества «Буэнос-Айрес», см.

5.

1985, декабрь: еще один проект Я. Афанасьева в области обнародовывания художественных произведений различных тюменских авторов: гигантская из стенгазет, сооруженная на третьем этаже правого крыла университета, во владениях филфака. Об этом см. Кессель.

6.

1987-88: служба в армии по окончании университета.

7.

1988-96: дальнейшая жизнь, работа журналистом в разных тюменских газетах; женитьбы; разводы; выпуск еще нескольких альманахов; и всё прочее многочисленное, что происходило уже за пределами моих наблюдений, так что —

Из обрывочных и случайных известий о тюменской жизни, случайно и бессистемно доходивших до автора этих строк, следовало, что Я. Афанасьев вполне успешно освоился в новой жизни и теперь является деятелем издательско-полиграфического бизнеса и даже владельцем собственного рекламного агентства.

8.

Летом 1997 автор этих срок. раздобыв адрес Я. Афанасьева через всевозможные боковые источники, направил ему письмо с предложением что-либо написать для этой вот самой Большой Тюменской Энциклопедии.

Ответ мною был получен до чрезвычайности странный, полный загадочных выражений и намеков; лучше всего бы его бы здесь о— яхино письмо — опубликовать как он есть. да в сутолоке безумных переездов оно куда-то затерялось.

Я тогда написал Яхе еще одно письмо с теми же предложениями — что-нибудь — что угодно — для этой вот Энциклопедии написать — но второе мое воззвание осталось и вовсе без ответа.

Так что здесь пока все: 28.3.98 11:33

Аэропорты

Их два — Рощино для больших самолетов, начиная с ЯК-40, и Плеханово для местных рейсов, на Ан-2 и вертолетах.

Батый, покоритель полумира

Татаро-монгольский генерал, внук Чингисхана, покоритель много чего, разоритель Рязани, Киева и проч.

Правда, нынче модно считать, что это неправда.

Гумилев Л. ввел в моду новый подход к татарам: на самом деле они очень благородные и справедливые, это их западные европейцы оклеветали из зависти.

А что они города разрушали до основания, а всё население их вырезали до последнего, и что вообще единственным их способом добывать себе пропитание был грабеж, которым одним они и жили до конца 18 века, пока последние из их гнезд в Крыму и на Кавказе не выжег Потемкин — ну, тут ничего не поделаешь, такой уж у них был обычай! А осуждать народ за его обычаи — это, как известно, европоцентризм и расизм.

Так во многочисленных своих книгах учит нас Л.Н.Гумилев.

12 декабря 1995 года, полдвенадцатого, Москва.

2.

Ну, а каким образом обосновать включение сообщения о сем не в какую-нибудь, а именно в Тюменскую энциклопедию — пусть читатель подумает сам. Не всё же ему байками развлекаться! Пусть хоть раз хоть пальцем о палец ударит!

Предлагаемые варианты такого обоснования:

а: он, как нам известно из истории, и в тюменских краях в свое время просто не мог не побывать и установить и здесь свое татаро-монгольское иго; следовательно —

б: Л.Н.Гумилёв является в городе Тюмени нынче — да впрочем, являлся даже и в 1970-е и 1980-е — чрезвычайно глубокопочитаемым историком, поэтому —

27 октября года уже 1996-го, воскресенье, полдень.

3.

Дополняю.

Почти был прав: сам Батый в Тюмени хотя и не был, но был его брат по имени Шайбан.

Он, собственно, Тюмень и основал, и потом здесь почти 400 лет правили его потомки. Ибо Тюмень была одним из крупнейших центров, Синей Ордой, одной из частей Джучиева улуса, который был составной частью Монгольской империи — подробности см. Шайбан.

19 апреля 1997, 1:45 ночи.

Бахтин, Михаил

Советский мыслитель антикоммунистического плана. Поскольку в СССР такой план мысли в чистом виде не очень приветствовался, издавал свои труды, оформляя их как литературоведческие: «Проблемы поэтики Достоевского» и «Рабле».

В семидесятые и начале восьмидесятых был одним из главных интеллегентских кумиров: не было такого текста на любую тему, в котором не упоминался бы Бахтин и не было бы слов «карнавализация» или «полифония» (главные положения соответственно, книг о Рабле и о Достоевском).

Еще бы — сидел!

Потом в Саранском университете прозябал на полставки!

С конца 1980-х был вытеснен в этой функции — свадебного генерала — Бердяевым, а еще позже — нынче — французскими мыслителями Деррида, Фуко, Бодрияр и проч.

Впрочем, ничего отрицательного о Бахтине я, в принципе, не подразумеваю: не читал.

12 декабря 1995, около полудня.

Бедность

Ах, как хочется быть богатым!

Как это, братцы, приятно,

Ах как хочется, ну, например, ламбаду

уметь танцевать развратно,

всех присутствующих шампанским

угощать направо и налево, —

но положено быть мне штатским.

Страдать при том сильно с похмелья.

Ах как хочется, чтоб старались

быть красотки ещё красивей,

и спецально чтоб именно мне притом нравиться, —

в платье этакие, знаете, такие наряжались,

подолы у коих раз вдруг — задираются,

но положено быть мне нудным.

Положено быть угрюмым.

Думать свою ебаную думу,

свою ебаную думу думать, —

потому что блядь являюсь я поэтом!

А поэту так положено, так хочут люди.

А иначе не поймет народ меня, ребята!

И поэзию мою ох не полюбит.

Лето 1990 Надым.

Вообще, в значительной мере автор пытался спародировать ходячие романтические представления о поэтическом образе жизни. Но и правда жизни в этом стихотворении также наличествует, ибо, в общем, примерно так оно действительно и есть.

2.

Также следует написать о том, что а вот для сочинения прозы, чем я занят последние шесть лет, а тем более такой, которой занят я, бедность как раз есть чрезвычайная помеха и тормоз; и вот я мрачно думаю сегодня с утра: может, ну ее в пизду и на хуй?

Может, признать, наконец, существующие реалии бытия, а именно те, что писать прозаические сочинения, а тем более столь больших размеров я никак не в состоянии из-за отсутствия стабильности жизни, минимального достатка и проч.; и вот при очевидной неспособности для меня этим всем обзавестись в обозримые сроки, может, взять да и выкинуть на фиг все эти сорок пачек понаисписанных мной бумаг и понасобранных картиночек, да и снова заняться жизнью и деятельностью личности, являющейся поэтом романтического направления? И сочинять в большом количестве стихи и их с выражением рассказывать всем встречным, выпив водки; и посещать всевозможные места публичных скоплений людей; и эпатировать и очаровывать всех, кто только под руку не подвернется; и ухаживать за барышнями; и вообще являть собой птичку божью, которая не знает ни заботы, ни труда. хлопотливо не свивает долгопрочного гнезда, а не сеет и не пашет, а только свистает соловьем?

Что очень вполне мне свойственно и привычно, — раз, и чему та нищета, в которой я непрерывно пребываю, не только не помеха, а лишь одно подспорье — два?

Да если учесть притом, что это будет не наглое шарлатанство, каковым является деятельность хитрожопов типа Летова, Кулика, Бренера и им подобных, пытающихся подзаработать деньжишек выдаванием себя за буйных, а это будет действительная правда, реализующаяся в написании действительно замечательных стихотворений, которые у меня сейчас опять получаются?

Вот в таком мрачном раздумье я пребываю сегодня, ибо все мне онастопиздело, и ничего не получается, и воз и ныне там, и —

0:15, вторник 9 декабря 1997.

Также см. сообщение Лимонов Эдуард.

Блок, Алескандр

Так вот: только сейчас я с изумлением осознал: да в советской школе советская власть советских школьников под страхом всех возможных наказаний — оккультные стихи наизусть учить заставляла! В смысле, Александра Блока.

Впрочем, по порядку. В соответствии с принятой нами энциклопедической манерой изложения.

Блок Александр, русский поэт, представитель так называемого «символизма», один из самых знаменитых русских поэтов ХХ-го века.

Родился в 1880-м году в Санкт-Петербурге.

Первые стихи того типа, который впоследствии составит его славу — самые последние годы XIX века:

Окрай небес — звезда Омега,

Налево — Сириус горят.

Кругом — о злате и о хлебе

Народы шумные шумят.

Душа молчит, и спит, и внемлет,

И зрит незримые миры,

С начала века ХХ-го начинает, как сейчас бы сказали, «тусоваться» среди тогдашнего «андерграунда» обеих столиц, который тогда («андерграунд») называл себя «символисты», или «модернисты», или «декаденты», или еще — «аргонавты»; и проч.; и за несколько лет становится одной из самых основных фигур этой «тусовки».

Примерно с 1906 года — вместе со всем движением «нового искусства», к которому примыкал, выходит на поверхность и становится чрезвычайно знаменитым поэтом и даже просто поп-звездой, как нынче Гребенщиков:

любая курсистка, прежде чем лечь,

над стихами его не забудет замлеть,

как злобно, но верно заметил конкурент.

К 1-й мировой войне уже являясь неоспоримым и общепризнанным классиком, каковым является и до сих пор во исполнение собственного же предсказания:

Какая позорная доля!

Так трудно и празднично жить,

Чтоб стать достояньем доцента,

И критиков новых плодить.

К 1970-м годам се становится абсолютной истиной: доцентов и «литературоведов» кормится вокруг доли А.Блока столько, что в плане создания новых рабочих мест сей смело может быть сравним с какой-нибудь средних размеров мебельной, например, фабрикой; ни в чём же не повинных ребят, как и предвидел Б., со страшной силой мучат в школах годами рожденья и смерти и ворохами пыльных цитат.

Се происходит по всей территории одной шестой части суши с названьем гордым СССР, и в городе Тюмени и прилегающих к ней окрестностях также. Я лично их изучал в 1978-м году в городе Надыме, являясь тогда учеником 10 «Б» класса местной средней школы номер 2. Я — в смысле Немиров М., автор читаемого вами сообщения.

Изучал я их и после, в городе Тюмени, являясь студентом филологического факультета здешнего университета. Читал я их и по доброй собственной воле, вне зависимости от нахождения этих стихотворений в университетской программе: так читал, сяк читал, этак читал, наизусть в процессе чтения строчек 300, наверно, запомнил — всё пытался понять, что же в этих стихотворениях такого этакого, что сей являлся таким народным кумиром.

Читал, читал и так и не мог понять: сумбурная невнятная мудота — и более я не мог узреть absolutley ни-че-го.

И только наконец уже теперь, к середине 1990-х, понапрочитав кучу мемуаров о тех временах, понаобщавшись лично со всякими мыслителями аналогичного типа, я, наконец, понял, в чём дело: да это просто — оккультные стихи! Это стихи, излагающие разные соображения из области теории и практики оккультизма. Потому с ними и носились, как с писаной торбой. На 98 процентов в этом и состоит их достоинство.

Довольно, конечно, интересным является вопрос, понимали ли составители школьных программ, что именно они заставляют учить наизусть юных граждан страны советов.

(Ни ученики, ни учителя, конечно, не понимали: оккультизм в СССР был явлением действительно эзотерическим: не только какие-либо познания в нём, но просто самое знание о том, что таковое существует, се было тайной за семьюстами печатями.

Впрочем, со временем я постепенно заставил себя кое-какие отрывочки из А.Блока и полюбить:

Средь этой пошлости таинственной

Скажи, что делать мне с тобой

Непостижимой и единственной

Плывущей в дымке голубой

или:

О весна без конца и без краю!

Без конца и без краю мечта!

или:

Май жестокий с белыми ночами!

Снова стук в ворота — выходи!

или:

Есть в напевах в твоих сокровенных

Роковая о гибели весть

Поруганье заветов священных

Отрицание счастия есть,

и т. д. — 11 августа 1996, пол-первого ночи.

Богачи

Вот восемь самых богатых людей 1996-го года по данным журнала «Форбс», которые перепечатаны газетой «Коммерсант-дейли».

1. Билл Гейтс, владелец «Майкрософта» — 18 млрд. долларов

2. Уоррен Баттер, американский финансист — 15,5 млрд.

3. Поль Захар, владелец швейцарской фармацевтической компании «Руже»

4. Лю Шаоци, владелец компании по операциям с недвижимостью, Гонконг

5. Тай Ванминь, Тайвань, страховые операции

6. Ли Кашин, Гонконг, торговля

7. Нина Вонг, Гонконг, торговля. Единственная женщина в списке.

8. Юсиаки Цуцуми, Япония, банкир.

24 октября 1996, 16 с чем-то.

II.

А вот список сорока самых богатых американских деятелей культуры и искусства, почерпнутый из того же источника:

1: Офра Уинфри, ведущая ТВ-ток-шоу — 171 млн. долл.

2: Стивен Спилберг, кинорежиссер — 150 млн.

3: Битлз (вместе взятые) — 130 млн.

4: Майкл Джексон — 90 млн.

5: «Роллинг Стоунз» — 77 млн.

6: «Иглз» — 75 млн.

7: Арнольд Шварцнеггер — 74 млн.

8: Дэвид Копперфилд, фокусник — 74 млн.

9: Джим Кэрри, киноактер — 63 млн

10: Майкл Крайтон, писатель — 59 млн

11: Джерри Сейнфилд — 59 млн. Не знаю, кто таков

12: Стивен Кинг — 56 млн

13: Гарт Брукс — 51 млн. Опять не знаю такого.

14: Эндрю Ллойд Уэббер, автор мюзиклов — 50 млн

15: Том Хэнкс, актер — 50 млн

16: Зигфрид энд Роу — 48 млн — не знаю таких

17: Том Круз, актер — 46 млн

18: Гаррисон Форд, актер — 44 млн

19: Клинт Иствуд, актер — 44 млн

20: «Р.Е.М.», рок-группа — 44 млн

21: Сильвестр Сталлоне — 44 млн

22: Джон Гришем, писатель — 43 млн

23: Робин Уильямс, неизвестно кто — 42 млн

24: Роберт Земекис, кинорежиссер — 42 млн

25: Розинн — неизвестно, кто — 40 млн

26: Майкл Дуглас, киноактер — 40 млн

27: Брюс Уиллис, киноактер — 36 млн

28: Лучано Паваротти, оперный певец — 36 млн

29: «Кисс», рок-группа — 35 млн

30: Чарльз Шульц — не знаю такого — 33 млн

31: Билл Козби — нет сведений — 33 млн

32: Джон Траволта, киноактер — 33 млн

33: Мирайя Кэрри, певица музыки соул — 32 млн

34: Том Клэнси, писатель — 31 млн

35: Кевин Костнер, киноактер — 31 млн

36: Дензел Вашингтон — неизвестно, кто — 30 млн

37: Дэвид Леттерман, неизвестно, кто — 28 млн

38: «Металлика», рок-группа — 28 млн

39: Мел Гибсон, киноактер — 28 млн

40: Сандра Баллок, киноактриса — 25 млн

Где-то у меня валяется и список российских богачей, составленный тем же «Форбсом»: Березовский — Вяхирев — Алкеперов — Ходорковский — Потанин — Гусинский, только цифры позабыл.

Есть, несомненно, богачи и в городе Тюмени.

И среди прочих моих упований, на которые я уповал, когда брался составлять эту «Энциклопедию» — что эти самые тюменские богачи в конце концов дадут мне денег на ее издание и на дальнейшие изыскания в этом направлении: в конце концов, строгана по голове, я же их сраный город описываю, и вообще являюсь первым и пока единственнм писателем всесоюзного, так сказать, уровня, за всю истроию этого города: во всяком случае, ни единого прежде тюменского автора центральные, так сказать, печатные органы прежде не публиковали. ДажеЛогунов дальше свердловского журнала «Урал» не продвинулся!

— Должен же у них быть патриотизм, ексель и наоборот! — полагал я, и даже был относительно него ничтоже сумняшеся. Ибо даже у меня он есть, а я-то что? Я в Тюмени и прожил-то, в общей сложности, не более 6 лет из 36 лет своей жизни!

Вот куда там.

Все упования оказались совершенно напрасны.

Ни один из — ни разу —

Богема и богемный образ жизни

Наличествует в Тюмени.

Собственно, о мыслящих тростниках, таким образом жизни занятых, в данной энциклопедии речь почти исключительно и идет.

Что не хорошо.

Ибо автор хочет, чтобы в ней речь шла о самых разных людях и явлениях — обо всех! Но судьба автора этих строк всю жизнь являлась таковой, что он сам был представителем этой социальной группы, и общался исключительно с такими же — и более ни с кем. Следовательно: нужно привлечь к участию в этой Энциклопедии и других людей, ведших другой образ.

Для полноты картины.

И я — готов и хочу.

Да только что-то как-то никто не привлекается.

2.

20.4.98, 12:28

Например, Михаил Куренко.

Уж сколько я его призывал хоть что-нибудь для этой книги написать — ведь писатель же!

— Напиши в любой манере, — я его уговаривал, — про что угодно, про Тюменское МЖК, например, которого он был основатель и вождь в пору его расцвета — не пожелал, гад!

Так и сказал: не обижайся, но в твое издание — писать не буду.

И я вот уж неизвестное количество времени пребываю в ступоре и отчаянии, не понимая, отчего это так.

Богомяков, Владимир

Здесь место непростое, Леонид.

Здесь каждый видел то, как куст горит.

Здесь тусклый плод становится вдруг страшен.

Здесь место непростое, Леонид.

Здесь твой беззвучный сон вдруг шепотом украшен.

А у виска здесь звездочка горит.

Здесь место непростое, Леонид.

И кто же шепчет в зеркале овальном?

Ты спишь в моем дому изгнанником печальным.

И неразгаданны чуть слышные слова.

Здесь место непростое, Леонид.

Здесь червь в земле, а в воздухе сова.

Здесь тусклый плод становится вдруг страшен.

И странная твоя седая голова

Уставила в меня роскошный глаз.

О, не смотри, здесь место непростое, Леонид.

Здесь даже шепчут в зеркале овальном.

И неразгаданы чуть слышные слова.

Здесь червь в земле, а в воздухе — сова.

О не смотри, здесь место непростое.

В пространство выхожу нагое и пустое.

Начало ноября.

Стихотворение принадлежит Владимиру Богомякову, о котором следует также сообщить, что он есть чрезвычайной выдающести тюменщик из всех тюменщиков, поэт, мыслитель, кандидат философских наук, деятель нарождающегося кооперативного движения, отец многих сыновей, обладатель большой бороды, выдающийся знаток всех тайных, секретных, герметических и эзотерических учений: уфологии, экстрасенсорики, оккультизма и т. д., и еще многое что.

Биографические сведения:

Годом рождения Б. является, видимо, 1953-й. Сведения о занятиях Б. до мая 1988-го года скудны и обрывочны. Так что переходим сразу к маю 1988-го, когда происходит знакомство Б. и основного костяка личностей, описанных в данной книге.

1988, май: это знакомство происходит. Костяк этих личностей проводит так наз. Первый фестиваль леворадикальной музыки (см.), Б. посещает один из концертов его (и еще с ним Михайлов А — см.), там это знакомство и происходит. Всё перечисленное в первом абзаце данного сообщения, тогда уже наличествует при Б. Лет в это время Б. около 35-ти, и еще нужно сообщить — нечестно было бы это утаивать — что папа В.Богомякова в это время является вот уже более 10 лет Первым секретарем Тюменского обкома КПСС, то есть очень большим начальником в масштабе всего СССР.

Начинается дружба, происходящая и поныне.

Переходим к историям.

1.

Лето 1988. В.Богомяков знакомится с личностями, бывшими в то время деятелями рок-музыки и в целом новой на тот момент культуры. Дружба. Водка. Белые ночи. Осуществляется это все на улице Мельничной, где В.Богомяков и проживает в описанный период времени. В одну из белых ночей этой дружбы вдруг в дверь стучат. Открываем.

— Здорово, сосед! — восклицает стоящий на пороге мужичонка. — Я сосед, тут по соседству живу, — объясняет он,

— Смотрю: у вас тут весело! Возьмите и меня к себе!

— Хм, — без воодушевления отвечают ему. — Да у нас уж кончилось веселье-то… Всё выпили, уже расходимся.

— А у меня с собой есть! — и мужичонка вынимает руки, которые прежде держал за спиной, и в руках у него — две бутылки водки. Естественно, его впускают. Дружба разгорается с новой силой. Мужичонка в процессе разгара дружбы однако на удивление активно начинает интересоваться присутствующими:

— А вы кто? А вы? Где работаете? Место постоянного проживания? Какие несете общественные нагрузки? — дружба приобретает весьма неправильный характер: сидящие за столом угрюмо молчат, мужичонка цветет и царит, бодро умудряясь задавать сразу всем присутствующим одновременно вопросы паспортно-анкетного характера. Тут В.Богомяков и произносит следующую фразу, глядя на мужичонку лицом, имеющим выражение осознания понимания:

— Слышь, мужик, — обращается он к нему, — да ты ведь в Госбезопасности работаешь!

— Вовсе нет! — нимало не смутясь, тут же отвечает мужичонка.

— Я на автобазе работаю, у меня и документы с собой, — говорит он и, действительно, тут же ловким жестом вынимает из кармана какую-то книжечку и быстро раскрывает ее перед каждым из присутствующих, после чего еще более ловко ее в карман прячет. И вечер продолжается. В течении которого Владимир Богомяков пьет водку, а после снова обращается к мужичонке:

— Слышь, мужик, — говорит он ему тихохонько, — тебе разве в ГБ не рассказали, почему они мной интересуется?

— А дело в том, что я — телепат, — объясняет В.Богомяков. — Мне стоит вот так руки ко лбу приложить — ладонями наружу — и я могу понимать, о чем думает человек, который напротив меня, чего он хочет, и так далее. Конечно, не дословно считывать, но в общих чертах — элементарно!

— Вот они за мной на всякий случай и следят, — вот что сообщает В.Богомяков мужичонке.

Тем временем и эта, принесенная мужичонкой, водка кончается. Собрав деньги, присутствующие гурьбой отправляются за продолжением. Возвращаясь, они видят следующую картину: они видят очень пьяного Владимира Богомякова, время от времени вяло пытающегося приложить руки ко лбу растопыренными ладонями вперед; во-вторых, они видят не менее пьяного указанного человека, тут же хватающего В.Богомякова за эти самые руки и яростно отдирающего их от богомяковского же лба.

2.

Как-то я взялся почитать стихи В.Богомякова своему ростовско-московскому другу, художнику и человеку выдающегося ума и понимания вопросов искусства А.Тер-Оганяну.

Если, кучер, вот ты

не в болоте удавыш,

Если, кучер, вот ты

в киселе не утопыш,

бодро начал я. Реакция Оганяна была следующей: после этих четырех строк тот сперва захохотал безумным хохотом, после чего спросил:

— Это что, на удмуртском?

И я думаю, это был комплимент. Поясняю. Поясняю: я думаю, Б. именно этого и добивался — чтобы стихотворение, оставаясь обладающим вполне понимаемым смыслом, звучало бы однако неким заклинанием, которое, как и положено заклинанию, — глоссолалия на неизвестном, но древнем, грозном и варварском языке.

И, конечно, самое бы разумное — не мудрить, а взять да и напечатать здесь некоторое количество этих стихотворений. Но дело вот в чём: стихи из «Книги грусти русско-азиатских песен» печатать не представляется разумным, ибо они уже и так опубликованы, а более новых — нет у меня! Так что, уважаемый Владимир Геннадьевич — присылай их мне.

Я их опубликую.

3.

Вот mot В.Богомякова, высказанное им в сентябре 1989-го года. Оно было сказано в ответ на высказанную кем-то фразу, что только что этот кто-то встретил на улицу его тогдашнюю жену Наталью с детьми.

— Бывшая жена! — строго поправил собеседника Б., подняв палец. — И бывшие дети! — добавил он, подумав.

Впрочем, последнее было сказано исключительно для красного словца: после окончательного развода и отъезда бывшей Натальи Богомяковой в Воронеж, дети остались как раз именно у Богомякова В. Старший из них, Генка, уже учится в университете на биологическом факультете.

А вот еще несколько историй о Б. добровольно и собственноручно поведанных нашему изданию человеком по имени Алексей Михайлов:

По окончании знаменитого леворадикального, всесоюзного и альтернативного панк-фестиваля в ДК «Нефтяник», — сообщает А.Михайлов, — иногородние участники его надолго зависли в Тюмени. Трудно им было уехать — уж больно было хорошо и душевно.

— Мне, — сообщает А.Михайлов, — Тогда удалось вписать Янку и еще какой-то народ в трехкомнатную квартиру в Заречном микрорайоне, что на намывных песках. Хозяин её, Сережа Тишкин, очень милый человек, единственный в Тюмени обладатель полных собраний альбомов культовых хиппических групп 1960-х и 1970-х годов «Вандеграаф Генератор» и «Кинг Кримсон», был в отъезде, что давало возможность осуществлять в его жилище всевозможные взаимодействия, состав участников которых калейдоскопически менялся, но атмосфера праздника сохранялась.

А рядом, метрах в четырехстах от Тишкинского дома, начиналось знаменитое Зареченское цыганское гетто, тогда — единственная в Тюмени круглосуточная точка по распространению спиртных напитков — ну, правда, по цене 30 рублей за бутылку. В нынешнем масштабе цен — ну, это если бы она стоила этак тысяч 200 — или 40 долларов. Туда-то мы, — сообщает А.Михайлов, — мы и наведывались каждую заполночь.

И вот, — продолжает А.Михайлов, — однажды мы садимся в очередной раз в машину (я за руль, Богомяков В. со Струковым А. сзади), дабы в очередной раз преодолеть эти 400 метров и вернуться опять не с пустыми руками. И вот уже вписываемся в последний поворот — тут нашим изумленным, как говорится взорам, предстает милицейская засада, да еще и с рафиком типа «скорая помощь» для проверки проезжавших на наличие алкоголя в крови. До них — метров 50.

Моя быстрота принятия решений, как известно, является непревзойденной: в доли секунды я обоими ногами по тормозам, руками руль туда сюда, машина вот уже развернута— и коксу!

Однако настигают они нас, орут в матюгальник, бьют прикладами по ребрам, ставят полураком с руками на бампер и ногами как можно шире… впрочем, нет. Тогда еще времена были вегетарианские, и дело происходит так: отбирают ключи, запихивают в рафик, учиняют допрос. Плакали мои права, думаю я (нужно ли пояснять, что сел я в ту ночь за руль будучи в нетрезвом состоянии), — сообщает нам А.Михайлов и поясняет:

— Это сейчас всё просто — дал денег, и можешь, подобно БГ,

двигаться дальше,

но я же повествую о временах лютой социалистической законности. И вот: Артурку — Струкова А., иначе сказать — протоколируют (почему-то начали именно с него), мы с Богой — то есть с Богомяковым В. — удрученно сидим, ждем своей очереди. Тут-то меня и осеняет. Я отзываю майора в сторону и со всей строгостью его спрашиваю:

— А вы, вообще, товарищ, отдаете себе отчет, кого вы задержали?

— Кого-кого — трех пьянчуг, — говорит майор, но в голосе его нет прежней уверенности. — А что это вы, собственно, имеете в виду?

Я многозначительно поднимаю вверх палец:

— А то, что человек, сидящий на заднем сиденье вашего драного рафика, — ни кто иной, как… — и я называю имя, а главное, отчество и фамилию этого человека.

Майор потрясен, но желает убедиться. Спотыкаясь — утомлен и взволнован, сами понимаете! — бегу опять в рафик, «блин, — думаю про себя, — ну ведь наверняка у Боги нет с собой паспорта, не в Москве ведь.»

Но по счастью, документ у Вовыча есть: только что он получил удостоверение какого-то председателя — Центра Содействия Общественной Инициативе, что ли. И — будьте нате! Вот печать, вот фотокарточка, а вот и главное — Ф.И.О. крупными буквами. Бога попытался сопротивляться: неудобно это… нехорошо…

— А мои права? — напомнил я ему. — А народ, который нас у Тишкина ждет, погибая от жажды?

Последний аргумент подействовал, Бога со вздохом отдал мне заветные корочки. После чего всё стало происходить как положено: вежливый сержант усадил нас в мой собственный жигуль на заднее сиденье, сам сел за руль и доставил нас прямехонько к Тишкинскому подъезду. На прощание он беззлобно погрозил нам пальцем, сел в экскортировавшую нас «канареечку» с мигалками, и они, вопия во мраке, умчались обратно в свою засаду. Переживший унизительную процедуру допроса Артурка, тяжелое уныние которого сменилось эйфорическим возбуждением, дерзко прокричал им вслед «Фак ю!», а затем проворчал:

— Эх, зря ты их отпустил, Вовыч! Пусть бы сначала машину помыли.

Минут через десять Богомяков В. со Струковым А. вновь отправились к цыганам, пешочком. И вернулись, естественно, не с пустыми руками. Разгружаясь, Артурка загадочно спросил:

— Алексей, угадай, мы — кто?

— Ну?

— Лед под ногами майора!

На этом пока все — апрель 1996 + осень 1996 же.

Продолжение — следует.

II.

20.4.98 10:36

Вот что следовало бы сообщить еще о Б., если бы у меня было время и силы на это.

1.

Историй о жизни и деятельности В.Богомякова было принесено мне А.Михайловым гораздо больше, чем опубликовано здесь — не менее пяти. Фокусы моего гадского компьютера привели к истреблению файла, в котором они содержались. Поэтому —

2.

Сам В.Богомяков весной 1996 написал для этой книги свое краткое жизнеописание, и очень интересное и смешное (а также и вообще очерки жизни жизни города Тюмени 1960-70-х годов) — все это погибло в угаре безумия, царящего в нашей жизни.

3.

Из (увы, крайне нерегулярной, по 1-2-3 письма в год) моей с В.Богомяковым переписки мне известно о следующих переменах в его жизни в 1990-е годы.

а: вот уж около 5 лет он женат на некоей Марине Чистяковой, и имеет помимо двух вышеупомянутых сыновей теперь и третьего;

б: около 4 лет он совершенно не употребляет алкокольных напитков;

в: пишет докторскую диссертацию на богословские темы;

г: является работником и одним из главных, так сказать, перьев «Сибирской Православной Газеты», а также преподает историю религии в одной из тюменских гимназий, а также еще подрабатывает разными бессистемными заработками, которые описывать долго.

4.

Еще осенью прошлого года он мне все обещал прислать свои сочинения 1990-х годов — да так и не прислал. Вот поэтому, раз так, некоторые из его стихов 1980-х, отобранные на мой собственный вус.

РАЗЛИЧИ НЕЯРКИЙ СВЕТ

Различи неяркий свет,

Наполняющий предметы.

Сколько горя, сколько бед

Мнят в предметах экзегеты.

Я и сам из их числа.

Гибель в веточке почую.

Кровью ягода кисла.

В доме, как в гробу, ночую.

Ну, а если о словах —

бездна, липок страх, разруха.

«Цапфа», «цанга», «шлиф» и «шлях» —

Шприц, познаемый в глубь уха.

Но в предметах есть и то,

Что прельщает нас и дразнит.

Пусть не радость, пусть не праздник:

Перчик, огонек, энзимчик,

Внутренний микрогрузинчик.

Но в предметах есть и то,

Что несет нам соне и тяжесть,

Сытую отрыжку, вялость

И свиную тупизну,

Толстых ляжек тяжесть, вялость,

Сыток и зевок ко сну,

И приятную усталось,

Погруженность в теплоту,

Отупенье, темноту,

И, наверно, в Абсолют,

Если про него не врут.

Кроме это всего

Есть в предметах свет неяркой.

Видеть начись его.

ПЕСНЯ СТАРОГО КУКАНЩИКА

Есть какуны, безжалостны, как пламя,

Когда движенье плавное прервав

Посуду бьют, простреливают знамя,

И метрдотеля запирают в шкаф.

И вот ведут, ведут на кукен-кракен,

Подтылкивая вилкой, чтоб быстрей,

И создается безымянный кракен,

Как архетип эпохи скоростей.

И вот ведут, ведут на каркалыгу,

По городу ночному без трусов.

Ребенок спит. Масон читает книгу.

И над страной созвездие весов.

ГАЗЕТНАЯ ПОДРУЖЕНЬКА

Она холодными губами

К нему стремится в суп грибной,

Когда холодными ногами

Она идет к себе домой.

Она гадает на вагонах,

На седовласых и ментах.

А он живет себе в погонах

И в нем живет тоска и страх.

Она по небесам читает,

Она по Библии живет.

А он в глазу зрачком болтает

И в полдень три семерки пьет.

Но газетная подруженька,

Но газетная разлучница,

Но газетная тварь документная,

Но какая-то погань бумажная,

Но какая-то пресса продажная

Их разлучила навек.

И так далее.

И много, много чего еще следовало бы написать о В.Богомякове, но я сейчас сделать этого не в состоянии силы ума моего вот уж недели три парализованы паническмим ужасом, страхом, тоской, отаянием и прочими аналогичными эмоциями, вызванными некоторыми событиями нашей жизни, которые и описывать нет смысла. Так что —

Боуи, Дэвид

Английский рок-исполнитель, вот уже около тридцати лет считающийся одной из самых главных звезд мирового рока. Вот правдивая история о посещении Д.Боуем Тюмени: в один из дней весны 1985-го года Ю.Шаповалов ворвался в расположенный в общежитии ТГУ на ул. Мельникайте рок-клуб около десяти утра — невероятно раннее для него время — закричав с порога:

— Дайте мне скорей чайник! Или вон кастрюлю! Быстрее!

— Зачем? — изумились пребывающие в рок-клубе.

— Быстрей! Я буду в него — блевать!

Изумленные еще больше, присутствующие подали ему кастрюлю, в которую, схватив её двумя руками, Шаповалов Ю. действительно тут же начал бурно блевать, в промежутках меж спазмами сообщая следующее:

Подобно многим и многим молодым людям той эпохи, Шаповалов Ю. обладал склонностью слушать по Би-Би-Си радиопередачи Севы Новгородцева с новостями рок-музыки и со всякими фактами из её истории. Нынешняя передача была посвящена творчеству и жизни Д. Боуи, и, в частности, в ней сообщалось, что Боуи никогда не летает самолетом, и поэтому где-то в 1973 году, совершая кругосветное турне с заездом в Японию, обратно в Европу он возвращался поездом по транссибирской магистрали. Через СССР!

Передача Севы происходит по тюменскому времени около часу ночи.

Весь остаток её Шаповалов Ю. был не в состоянии заснуть: ворочался, думал, вычислял. И когда своими златоперстыми лучами зарозовела на небе Эос, Шапа не выдержал, вскочил, побежал пешком на железнодорожный вокзал, — ибо Эос в это время года в Тюмени розовеет часов в пять утра, когда троллейбусы еще не ходят — побежал на вокзал, в справочное.

— Транссибирская магистраль — через Тюмень проходит? — жег его ум вопрос.

— Проходит, — отвечали ему в справочном.

— А в 1978-м году проходила? — Всегда проходила, — ответили ему.

— А во сколько «Владивосток — Москва» приходит?

Ему объяснили, что приходит в 16 с чем-то и стоит 20 минут.

Тут-то Шаповалов Ю. и удостоверился окончательно, что Дэвид Боуи не просто проезжал мимо Тюмени, а — именно был в ней: стоял на её земле, и даже, наверное, плевал на нее слюной.

Посудите сами: 4 часа — такое время, что если даже они ночь напролет пили, то уж должны были всё равно проснуться — и притом как раз именно что не такое, чтобы напиться снова, ну, а 20 минут стоянки — навряд ли найдется человек, который не захочет выйти на перрон, размять ноги.

Так было дедуктивным путем доказано, что Д.Боуи в Тюмени — был, по поводу чего тут же на вокзале Шаповаловым Ю. была куплена бутылка водки и выпита без закуски. Что и явилось причиной вышеописанной срочной необходимости в кастрюле и проч.

На этом всё о Д.Боуи и его пребывании в Тюмени.

1995, осень.

Брейк

1985, 21 марта. М.Немиров лежит на верхней полке плацкартного вагона поезда, мчащегося со страшной силой из Москвы в Тюмень и находящегося в описываемый момент где-то возле Мурома. М.Немиров возвращается с ленинградского рок-фестиваля, проводившегося полуподпольно в рок-клубе на улице Рубинштейна, на который М.Немиров попал совершенно случайно, и был увиденным поражен. Он лежит на верхней полке, полный восторга, изумления и смятения в голове, плюс еще действия на нее весны.

Меж тем внизу, на нижних полках плацкартного отсека, происходит следующий разговор.

Сидящая там бабка:

— А что, правда, говорят, есть такой танец — на голове пляшут?

Попутчица примерно тридцати лет:

— Брейк, что ли? Есть.

— Так прямо и на голове?

— Ну, не совсем на голове, но почти.

Бабка задумывается, пытаясь себе это представить, после чего восклицает:

— Господи, да они уже поперекалечатся!

Спустя некоторая время всё та же бабка — видимо, картина танца, танцуемого на голове, сильно поразила её воображение:

— Кто же такой танец придумал?

— Американцы, бабушка.

Опять молчание и раздумье. И опять резюме:

— Наверно, нарочно придумали — над нашими дураками посмеяться. А наши дураки и рады!

— Вот сколь изумительно и разнообразно наше Отечество! — восхитился автор этих строк, лежащий на верхней полке. И как эти разнообразности впрессованы в друг друга! Вот, здесь, на трех квадратных метрах, вот — я лежу, являя собой совсем одно, а вот тут же — и эта бабка, которая вовсе совсем другое.

Впрочем, речь в данном сообщении идет не о разнообразии.

Речь идет об упомянутом танце «брейк». Ибо такой действительно был, и в 1984-86 годах являлся крайне популярным. Танцевался он под музыку, нынче называемую «рэп», и имел две разновидности: первая состояла в этаких рваных роботоподобных движениях, чередующих медленные и повышенной плавности перемещения с неожиданными и резкими быстрыми разворотами всем туловищем подобно именно роботу с негнущимися конечностями, но быстрому; вторая разновидность — нужно было сказать козлом, гопаком, железным болером и краковяком вприсядку со страшной силой без малейшей пощады; и вот эта вторая разновидность включала в себя и такие па, когда нужно было, упав на спину, очень быстро крутиться вокруг оси и даже и действительно порою вставать на голову.

Первая разновидность требовала определенной хореографической выучки и тренировок, почему быстро отмерла, вторая же — как и самая музыка «рэп» — в более или менее видоизмененном виде процветает и до сих пор.

Что лично я, М.Немиров, автор этих строк, вполне приветствую: плясуном я сроду, увы, быть не умел, не обладая чувством ритма ни в малейшей степени, но музыки рэп являлся всегда и являюсь и по сей день большим поклонником.

1 ноября 1996, полчетвертого.

2.

Но придумали этот танец не американцы.

Недавно я обнаружил, на голове пляски плясали уже и древние греки. Геродот сообщает: Клисфен, тиран Сиконийский, сын Аристонима, внук Мирона, правнук Андрея, пожелал свою дочь Аргаристу отдать в жены тому из эллинов, кого он найдет самым доблестным. Одержав на Олимпийских играх победу с четверкой коней, он велел объявить через глашатая: кто среди эллинов считает себя быть достойным быть зятем Клисфена, может прибыть в Сикион. Тогда все эллины, которые гордились своими предками и родным городом, отправились свататься в Сикион.

Когда женихи прибыли к назначенному сроку, Клисфен сначала справился у каждого из них о родном городе и его роде. Затем, удерживая женихов у себя целый год, тиран испытывал их доблесть, образ мыслей, уровень образования и характер. При этом он беседовал с каждым отдельно и со всеми вместе. Для более молодых женихов он устраивал гимнастические состязания. Больше всех пришлись ему по сердцу женихи из Афин и среди них особенно сын Тисандра Гиппоклид.

Между тем наступил день, когда Клисфен должен был объявить, кого из женихов он выбрал. Тогда он принес в жертву 100 быков и пригласил женихов и весь Сикион. В разгаре пиршества Гиппоклид, который всецело завоевал внимание остальных гостей, велел флейтисту сыграть плясовой мотив. Когда тот заиграл, Гиппоклид пустился в пляс и плясал в свое удовольствие, Клисфен же смотрел на всю эту сцену мрачно и с неприязнью.

Затем, немного отдохнув, Гиппоклид велел внести стол. Когда стол внесли, Гиппоклид сначала начал исполнять на нем лаконские (спартанские) плясовые коленца, а затем и другие — аттические. Наконец, упершись головой о стол и подняв ноги вверх, он стал выделывать коленца ногами.

Уже при первом и втором танце Клисфен думал хотя и с ужасом, что этот бесстыдный плясун может стать его зятем, но все же еще сдерживался. Когда же он увидел, как тот исполнят коленца вниз головой, то не мог уже молчать и вскричал: «О, сын Тисандра, ты право, проплясал свою свадьбу!». А Гиппоклид ответил ему: «Что за дело до этого Гиппоклиду!». Эти слова стали с тех пор известной поговоркой.»

Так-то: 13 марта 1997, 23:03

Брунов, Владимир

Человек с такими именем и фамилией существует, и в 1980-85 гг. в Тюменском университете изучал английский язык. На вид он был одновременно и рыж, и лыс, родом он был аж из украинского города Донецка — вот даже откуда заносило людей учиться в Тюмень! (причины этого просты, и будут объяснены в следующий раз), и еще он был легкоатлет, специалист пор бегу на длинные дистанции, чуть ли не мастер спорта. После 1985-го года полностью исчезает из поля зрения: вероятно, вернулся в свой Донецк.

Вот несколько историй из жизни его, рассказанные разными людьми.

1.

В один из годов второй половины ХХ-го века, довелось В.Брунову проводить лето на одном из черноморских побережий нашей тогдашней могучей родины, бывшего Союза ССР. И вот сидят он как-то с компанией друзей на берегу, а поздно уже, темно. И тут В.Брунову захотелось по-большому.

В те годы на черноморских побережья сия процедура осуществлялась в кустах. И В.Брунов отправился в них, и сел орлом, и закурил египетскую сигарету «Афамия», и приступил к процессу наслаждения бытиём: и южной ночью, и шумом прибоя, и запахом лаванды. И тут вот и происходит следующее.

Происходит следующее: В.Брунов слышит топот, треск, шум, звук раздвигаемых кустов, и вот он видит во мраке надвигающиеся прямо на него, пятясь, два белых больших полушария дамского происхождения, намеревающихся сесть.

— Гуляла, видать, дамочка с кавалером, терпела до пока совсем не приперло, что аж юбку на бегу задрала, — пояснял В.Брунов.

И вот: как бы ты, читатель, поступил на его месте? Растерявшийся В.Брунов поступил самым безумным из всех возможных способом: он взял — и осторожно ткнул в надвигающееся на него сигаретой.

Дальнейшее вытекает из законов физиологии: женщина взвизгнула, внутри её организма произошел закономерный спазм, и во Владимира Брунова ударила, как из ракетного сопла, мощная реактивная струя соответствующего происхождения.

И пока друзья В.Брунова всю ночь гуляли у костра,

— и шмары, эх, и шмары, эх, и шмары! —

В.Брунов до утра оттирался в холодной соленой морской воде — а соленой морской водой, да к тому же без мыла, от такого липкого и пахучего вещества отстираться крайне трудно.

— Не всё стриги, что растет! — так обычно меланхолично завершал В.Брунов свой рассказ, имея при этом унылые висячие хохлацкие усы рыжего цвета.

2.

Или вот еще один случай из жизни Брунова В.

Однажды М.Немиров встречается с ним в одном из коридоров университета, причем Б. имеет весьма озабоченное выражение лица:

— Слушай! — обращается он к Немирову М. — У тебя нет знакомого редактора в каком-нибудь журнале — роман пристроить?

— А ты что — роман написал? — удивляется М.Немиров.

— Нет, но если будет кому пристроить — напишу!

Ничего, конечно, такого уж сильно занимательного в этой истории нет, но как картинка тогдашней жизни и нравов — она является достаточно показательной.

И, между прочим, — точно бы написал! Уж кто-кто, а Вова Брунов — написал бы! Он упрямый, бегун на длинные дистанции, а такие, сами понимаете…

27 ноября 1995, понедельник, 4 часа ночи

3.

А вот мнение В. Брунова о футболе.

— Да что вы как дети малые, — охлаждал он спорящих, кто лучше, «Спартак» или «Динамо» Киев». — Знаю я, как в СССР в футбол играют, сам спортсмен.

— Обком пишет письмо в ЦК: в связи с восьмилетием со дня присвоения области переходящего красного знамени по многочисленным просьбам трудящихся просим разрешить команде нашего города «Урожай» победу со счетом 3:1 над командой «Дружба» в очередном календарном матче чемпионата СССР по футболу. Им из ЦК отвечают: нет, наоборот, в связи с выполнением Дружбинской областью квартального плана на 106 процентов и в виду 598-летия со дня разгрома татаро-монгольских захватчиков на Куликовом поле, ЦК постановляет, что выиграет «Дружба» со счетом 4:0, голы забьют Сидоров, Петров и Коровин — два, как победитель соревнования на звание лучшего комсорга.

— И весь футбол! — заключал В.Брунов.

9 декабря 1995, 11 утра.

Бурова, Серафима

Небо в Москве по ночам,

оно почему-то бледно обычно зеленое.

Выйдешь, бывает, ночи среди по бычкам,

или на тачку за водкою выскочишь, и такое оно

что хуй проссышь его: мороз; ночь;

город спит; кипит

водяра в груди, и такая вокруг, братцы, глушь,

что хер бы и подумал, что Москва,

и такая не то, чтоб и грусть,

и такая не то, чтоб тоска,

а хер проссышь чего, сказано же. И мороз!

Ой, какой же мороз — ясный, твердый, как точно алмаз;

вышибает аж слезы из глаз;

ох, не шутки, ребята! Ох, это, ребята, всерьез!

И чего тут еще добавлять?

Только оду идти, сочинять

«Размышления о величии Божием

при свете северного сияния»,

только это, и вновь, и опять,

и т. д., и т. п. с пониманием —

и т. д. — январь 1992.

Стихотворение имеет некоторое отношение к Серафиме Николаевне Буровой, имя которой вынесено в заголовок рассказа. Из дальнейшего изложения читатель поймет, какое именно. К нему и приступаю.

1.

Итак, Бурова С.Н.

В течение 1980-х являлась работницей филологического факультета Тюменского университета, состояла на кафедре русской и советской литературы филологического факультета, эту самую советскую литературу — новейшего периода, 1960-х и 1970-х — преподавала.

Впрочем, вполне возможно, что преподает и сейчас. Но что преподавала её в течение всех 1980-х годов — се есть неопровержимый факт, я, автор этих строк Аристеин С. М., лично был рецепиентом ее преподавания.

Возраст Буровой С.Н. в те годы — а точней, в 1981-м году, с которого начнем, — был, как я теперь понимаю, вряд ли больше 25-ти лет, вид у нее был классической эсерской террористки: глаза и волосы черны, как не сказать, что; прическа была той, которая называется у парикмахеров «каре»; губы — ох, красны; на плечах она имела шаль, курила папиросы «Беломор» и слыла вольнодумицей: диссертацию по Мандельштаму пишет! — передавали люди. Мандельштам в те времена был автором ох, малодиссертабельным. Писать в те годы диссертацию по Мандельштаму — ну, это как примерно сейчас написать диссертацию типа «Проблемы вафлизма в творчестве Лимоновая». Написать-то, конечно, можно, но как-то, оно, знаете… Как-то тема… Могут не так понять!

Впрочем, речь не о Мандельштаме.

Речь о Буровой С.

О которой следует теперь сообщить следующее: результатом наличия у сией вышеописанных свойств являлось ох сильное впечатление, имевшееся у (впрочем, чрезвычайно немногочисленных) личностей мужского пола, бродивших в филологических коридорах тюменского университета.

Существует даже художественный рассказ упоминавшегося Немирова М., в котором описываемая фигурирует в качестве одного из персонажей. Рассказ называется «Елеазарий Милетинский», и сообщается в нём примерно следующее:

— Вы, Мирослав, Милетинского не читали? сообщается в нём.

— Вам, Мирослав, Милетинского бы почитать!

Это она ему. Они стоят. Они стоят в коридоре левого крыла тюменского университета, который плохо освещен. Они стоят в коридоре, который скрипит рассохшимся паркетом, еще в нём холодно и сквозняки, а стены покрыты набрызганным бетоном, как в КПЗ — не прислонишься! — так называемой «шубой». Они стоят в семь вечера напротив друг друга в пустом коридоре — занятия в тюменском университете происходят в две смены из-за недостатка аудиторий, и филологи учатся как раз во вторую, с двух до восьми.

Они стоят: пытливый юноша; прекрасная преподавательница. 1981-й год бескрайней мерзлой пустыней лежит за окнами, предновогодние дни там стоят: черный жестокий их пламень.

— Вам, Мирослав, Милетинского бы, «Поэтику мифа», почитать! — это она ему. Он стоит пред ней, не в силах пошевелиться, как если бы он обосрался. Восторг научного знания пронзает его, как точно осиновый кол. Черные её глаза пылают, как говаривал Бодлер, как будто два черных солнца. Мысли в головах обоих клокочут яростными протуберанцами. И так далее.

И тому подобное: в смысле, всё остальное в описываемом рассказе. В смысле, более ничего, кроме лирической мощи таланта автора, в нём не происходило. Указанная мощь лютовала на протяжении его страниц с нечеловеческой силой, пока не заканчивалась описанием, как он выходит из университета, указанный Мирослав. Он выходит, он идет по улице, сообщалось в заключение. Он идет по ней; чудовищные сооружения мороза высятся со всех сторон, превращая улицу в какое-то ущелье; сверху над ним сияют твердые жестокие звёзды; и ему хочется сравнивать себя с такой вот звездой: теоретически — клокочущим ядерным пламенем гигантским огненным шаром, на самом же деле — крохотной светящейся точкой, миллиардами километров холода и тьмы отделенной от других таких же крохотных. Сочинялось это примерно в декабре 1985-го года, когда автор этих строк впервые серьезно задумался о необходимости овладеть искусством прозы, а тогда он был большой поклонник, чтобы написано было как-нибудь попомпезнее: в духе раннего Платонова, например.

Кстати, тогда это сочинение не называлось «Елеазарий Милетинский». Тогда это было начало романа, в котором дальше должна была рассказываться история человека, научившегося гипнотизировать теледикторов и отправившегося в Москву предлагать свои услуги партии и правительству: дайте мне прямую телепередачу из Америки — я загипнотизирую Рейгана, чтобы полюбил СССР, разрядку и вообще всё хорошее! Но романа я так и не написал: кишка тонка.

Следует добавить: в 1981-м году еще не было обычая улицу Республики, главную улицу города Тюмени, скрести скребками и прочими средствами очистки, снег поэтому лежал вдоль тротуаров дикими торосами; фонари, во-вторых, если и горели, то в лучшем случае из четырех — один. Так что мрак и чудовищность, изображенные выше, были не только фигуральными, но и действительно довольно-таки наличествующими в окружающей природе.

2.

Вторую часть сообщения начнем в стихотворной форме, начнем так:

На улице зима.

На улица зима, ебать конем!

На улице мороз пылает бешеным огнем,

А мы идем.

А мы идем с тобой вдвоем,

Под ветром пригибаясь как под артогнем,

Мы, пригибаясь, оскользаясь перебежками бегем, —

В аудиторию четыреста одиннадцатую мы идем.

Бутылку водки мы с собой несем.

Такую гладкую, холодную, одну с собой несем.

— а это уже написано пять лет спустя, в городе Москве, в декабре 1981-го года, проживая на Алтуфьевском шоссе, в доме номер 103, в двух домах от прямоугольного дорожного знака, на котором написано «МОСКВА», а затем это гордое имя зачеркнуто: се означает «конец населенного пункта». Пейзаж этих мест как раз и отражен в стихотворении, которое использовано мной в качестве вступления — поэтому оно и использовано в качестве него.

Я в это время возобновил продолжать свои попытки перейти со стихов на прозу, и продолжил с того самого места, на котором остановился пять лет назад: там закончилось на как указанный Мирослав покидает университет — началось с того, как он идет обратно.

Он идет из гастронома «Светлячок», что на Перекопской улице, в полуторах кварталах от университета. Скажу более: он идет из винного отдела оного. Как правдиво описано в процитированном стихотворении, он несет в кармане купленную там за 4 рубля 12 копеек бутылку водки «Экстра». Как не менее правдиво описано там же, он несет её в аудиторию номер 411. Он делает это вот зачем: чтобы её в указанной аудитории — пить.

Вот почему: потому что нужно же человеку куда-нибудь пойти! Даже реакционный писатель Достоевский в дикие времена мракобесия и царизма, даже он это понимал.

Тем более, когда мрак, и мраз, и ужас на улицах. Не в вонючую же общагу идти человеку, сию чудовищную казарму, набитую телами по пять человек в комнате! Поэтому он идет в университет: в кромешном мраке предновогодних дней он сияет всеми своими окнами, как точно океанский лайнер среди вечных льдов. К тому же в нём, кроме того, что светло, еще и тепло. В итоге столь благоприятного сочетания климатических условий жизнь здесь без перерыва бьет ключом, и даже иногда гейзером!

Еще идут последние семинары и лекции; двоечники роями клубятся у дверей кафедр, подстерегая преподавателей в надежде выклянчить допуск на пересдачу старославянского языка; пятерочники роями клубятся там же, подстерегая тех же, надеясь услышать еще пару удивительных откровений об облигаторном глагольном управлении дательным падежом; всякие кружки заседают, обсуждая всё подряд; любители самодеятельности то поют унылыми голосами Клячкина и Визбора, то инсценируют стихотворение А.Вознесенского «Антимиры»; невиданное количество ослепительно юных, невероятно свежих, да еще впридачу и высокообразованных девушек изумляют глаз, куда его не поверни; наконец, и это главное, почти в каждой из аудиторий кучками сидят кучечки различных юношей и девушек и — выпивают водяру. Им тоже некуда было податься, они пришли выпивать в родимую alma mater.

Они сидят кучками, выпивают, обсуждают всё подряд, достойное обсуждения, от глубинно-падежной структуры неопределенно-личных предложений, до лучшести ли блондинок относительно брюнеток, или нет. Они курят сигареты «Полет», «Астра», «Стюардесса», «Интер» и папиросы Беломорканал» и «Любительские», стряхивая пепел в кулечки, свернутые из вырванных из тетрадей листов. Некоторые запираются при помощи стула, просовывая его ножку меж ручек дверей, которые в аудиториях двухстворчаты, но большинство не делает этого, ограничивая конспирацию одним лишь невыставлением на парту бутылки — она стоит под столом в портфеле. Вот почему это делается — в смысле, незапирание: чтобы можно было кричать время от времени заглядывающим в аудиториям девушкам: «Девчонки! У нас весело! Оставайтесь!»

И в большинстве случаев девчонки, окинув сидящих взглядом, обнаруживали, что здесь действительно весело, и оставались. Порою просовывалась в аудиторию и голова какого-нибудь из преподавателей:

— А, занимаетесь! — восклицал он с понимающей улыбкой.

— Занимаемся-занимаемся! — отвечали ему хором.

— Ну, занимайтесь, — одобрял тот.

С кафедры общего языкознания, что за стенкой, доносится шум, гам, звон посуды — там тоже занимаются. И такое вот бурление жизни происходит в университетских аудиториях 1980-го, и 1981-го. и 1982-го, и 1983-го года тоже — пока это не было с корнем искоренено новым ректором Куцевым Г.Ф., который столовую — построил, а свободу — задушил.

На этом пока и остановимся, 1995, 9 декабря, суббота, пол-третьего пополудни.

3.

Продолжим, однако.

Начнем, раз уж так повелось, опять со стихотворного вступления.

Вот хозяин гасит свечи, —

Вот с этого и начнем, с главной песни тех дней.

Ибо она соответствует описываемому: действительно, гасит, только не хозяин, а сторож, и не свечи, а электричество.

Он ходит по этажам, сторож, разгоняет последних засидевшихся, щелкает рукояткой в электрораспределительных щитах, поворачивая её из положения вертикального в положение горизонтальное, размыкая тем самым контакты и обеспечивая обесточивание во избежание возгорания согласно правил пожарной безопасности.

Засидевшиеся нехотя расходятся.

Не расходится один вышеописанный Мирослав. Он поступает так: в то время, как шумная процедура расхода осуществляется, он шмыгает мышью под одну из задних парт, он дожидается, сидя под ней, пока погаснет вышеупомянутый свет, пока утихнет скрип паркета под ногами расходящихся. Затем он вылазит из под парты, в свете фонарей, светящих с улицы Семакова, на которую выходят окна филологического крыла университета, запирает двери при помощи вышеописанного метода просовывания ножки стула меж дверок, затем он сдвигает пять стульев вместе и придвигает их к батарее центрального отопления, после чего пролазит в эту как бы траншею, образованную с одной стороны батареей, а с другой спинками стульев, он ложится на сиденья этих стульев, накрывается полушубком и приступает к процессу засыпания. Под головой у него портфель, на нём ботинки, чтобы голове было выше, на ботинках — заячий треух: чтобы было мягче. Не пускаемый в общежития из-за своей неспособности быть приятным вахтерам, он так тут и живет: ноябрь и декабрь 1981-го и январь и февраль и март 1982-го года, не покидая здания университета порою так и неделями. Порой по пожарной лестнице через крышу и чердак к нему ночами приходят гости, и даже с чемоданами портвейна.

Не примите последнее за преувеличение для красного словца: абсолютно истинным является сообщенное, за исключением того, что не с чемоданами, а с саквояжами, и не портвейна, а венгерского вермута «Кечкемет»: в те времена его в Тюмени было хоть залейся, и цена его была смехотворной: 4 рубля за литровую бутылку.

— Елеазарий Милетинский, да, — бормочет он, перед тем, как заснуть.

— Елеазарий Милетинский, ох-охо-хо, — бормочет он, автор этих строк, ровно десять лет спустя после описываемых событий, в 1991-м году, и тоже в декабре, но уже в Москве, в самом глухом из её углов. Смысл его вздохов таков: десять лет прошло — а так Елеазария Милетинского он и не прочел.

Не нарочно.

Хотел.

Несколько раз заказывал даже эту «Поэтику мифа» в библиотеке, да только всё она была у кого-то на руках: не одному, видать, описанному Мирославу С.Н.Бурова настойчиво её рекомендовала.

Не сильно, впрочем, этим он был опечален — других научных книг безумнейшей увлекательности в университетской библиотеке и без Елеазария Милетинского было хоть ешь противоестественным образом, было что почитать:

Академический рай

цвел средь снегов, эх, тогда.

Так вот писал автор этих строк в декабре 1991-го года, задумав перейти таки, наконец, со стихов на прозу, но не зная, с чего начать. Тут наткнувшись в «Независимой газете» на интервью с указанным Милетинским — с него решив и —.

На этом пока всё, 12 марта 1996, понедельник, вечер.

4.

Опять охо-хо!

Опять, опять.

28 августа уже, около полудня.

Полгода прошло, а я всё толкусь на обозначенном пятачке, спотыкаясь на ухабах пространственно-временного континуума, и являясь швыряемым его скачками взад-вперед, как не сказать и кто.

Так вот: возвращаюсь к Буровой С.Н., ибо собственно, она и есть обозначенный заглавием объект сообщения, коее я добровольно вызвался сообщить интересующимся.

Так вот: тут оно и грянуло.

Тут и — 1987-й, и 1988-й, и 1989-й — я имею в виду журнальный бум, гремевший и имевший место в наличии. «Котлован»! «Чевенгур»! «Доктор Живаго»! Бродский! Набоков! Ерофеев! Саша Соколов! Солженицын! Довлатов! Лимонов! Мамлеев! Сорокин! И прочие, и прочие, и прочие.

Тут-то я и призадумался.

Призадумался я вот о чём: что же они, вольнодумцы хреновы, — Бурова, Рогачев, прочие всякие, — всё нас Айтматовым пичкали, да Распутиным, да Бондаревым, да Рубцовым, да каким-нибудь Тряпичным, да всем прочим в этом роде, так что я, например, был совершенно серьезно уверен, что я один и есть в СССР, кто —, а не воспеватель унылым гундосом босоногое детство.

Дескать, были Пастернак, Мандельштам, Зощенко, Ильф-Петров, Багрицкий, Сельвинский, и прочие, и прочие, а потом — никого, а вот теперь зато — я. И еще — всякий рок: Гребень, Майк, Цой, Шумов, Мамонов etc, которые и есть единственные, которые живые. В середине 1980-х это даже заставило автора этих строк становиться помощником расцвета рок-музыки.

Да я такую фамилию «Бродский» первый раз в декабре 1987 и услыхал, так вот! Точнее, прочитал: в журнале «Крокодил» гневное разоблачение антисоветской вылазки нобелевского комитета, присудившего премию отщепенцу, графоману и порнографу!

Что ж они ни словечеком не обмолвились? Или сами не знали?

Так ведь в столицах в аспирантурах обучались, уж там-то ведь должно-то это всё им было —

Не один я был такой, который.

Осенью 1990-го года встретил я на улице много лет не виданную мной бывшую соученицу Ушакову С. Первое, что ею было высказано за в порядке радости встречи купленной рюмкой — это самое неудовольствие Буровой и иже с нею.

Ушаковой се было значительно более обидно, нежели автору этих строк: автор был так, сбоку припека, а вот Ушакова-то как раз с ними всеми дружила, Окуджаву пела.

— Что же они, суки! — была сердита хорошая девушка Света Ушакова.

Но оказалось, ни хрена!

Оказалось — и сами они ничего этого не знали! Той же осенью того же 1990-го я специально разыскал Бурову и учинил ей допрос с пристрастием — оказалось, никаких «Чевенгуров», «Гулагов», «Петушков» и так далее, она действительно не читала. Хотя да, слыхала, что есть такие, и даже видывала, бывая в столицах, всё это в сам-и-тамиздатском виде, да — неинтересно как-то было.

Так-то вот.

Такая вот жизнь была в городе Тюмени.

— Бродского, — говорит, — этого да, этого читала. А почему вам никогда о нeм ничего не — так, — говорит, — и в голову мне не могло прийти, что моим студентам это может быть хоть в какой-то степени интересно!

Вот теперь на этом всё об этом, 29 августа, пол-восьмого утра. В очередной раз находясь в состоянии абсолютного отсутствия денег: нет даже 600 рублей на сигареты «Прима», опять приходится рыскать по окрестностям, собирая окурки.

«Буэнос-Айрес»

Столица Аргентины, крупнейший город южного полушария, один из крупнейших городов мира (то ли 8, то ли вообще 13 млн. жителей, точно не помню), кроме того — одноименное товарищество тюменских мастеров искусства, существовавшее в 1989-90-х годах: М.Немиров, М.Бакулин, В.Клепиков, В.Медведев, человек по прозвищу Гаврила, плюс примкнувший к ним В.Богомяков.

Смысл названия: очень уж холодно в Тюмени! (Товарищество возникает в декабре, в самый разгар сибирских морозов). Хочется туда, где тепло.

Что редко в Тюмени — возникает не с целью совместного производства рок-музыкальных произведений. Основная деятельность — изобразительное искусство новейших формаций; впрочем, изготовление рок-музыкальных произведений присутствовало также, и еще — написание стихов (В.Богомяков, М.Немиров)

Материальная предпосылка — работа Бакулина с Клепиковым в учреждении под названием НИПИ КБС фотографами, и вытекавшая отсюда возможность бесплатного, бесконтрольного и неограниченного использования казенной фототехники и фотоматериалов — шикарная фотолаборатория находилась в полном их распоряжении, и еще куча ксерокопировальных аппаратов.

Результаты: товариществом изготовлены:

журналы:

«Немировский вестник»

«Немировско-Бакулинский вестник»

«Буэнос-Айрес»

(издавались еженедельно, тиражом 15–20 экз., были чрезвычайно богато иллюстрированы и представляли собой среднее между литературным произведением и художественным объектом в том смысле этого слова, который введен в обиход Дюшаном и его последователями типа Раушенберга и Кабакова.

прочие объекты:

— карты, среди которых:

— с политиками

— с кинозвездами

— с самими собой

— с дополнительными двумя мастями — зелеными.

— спичечные этикетки самого разного толка — причем не просто изготовлены, а наклеены на спичечные же коробки и пущены в продажу.

Поясняю: несколько сотен таких спичечных этикеток было изготовлено — они были старательно наклеены на спичечные коробки — эти коробки были вброшены в торговую сеть путем подбрасывания их продавщицам магазина «Восход», что на улице Республики. (Поясняю: в те дни спички стоили 1(одну) копейку и торговля ими — в магазине «Восход»— осуществлялась в отделе самообслуживания.

— почтовые конверты с самыми разными картинками: М.Немиров, выдающийся русский поэт; В.Богомяков, выдающийся русский поэт; памятные места нашей Родины — город Тюмень — вытрезвитель на улице Белинского; и проч; и проч. Были изготовлены в количестве нескольких десятков экземпляров и именно использовались по их прямому назначению: были бросаемы в почтовые ящики, потом вынимались из аналогичных почтовых ящиков, но уже дома — проштемпелеванными et cetera.

— афиши, рекламирующие товарищество «Буэнос-Айрес» как таковое, а также сообщающее о его предполагаемых публичных акциях. Например, сообщающая, что М. Немиров жопу показывать в целях протеста 11 февраля 1990-го года на углу улиц Холодильная и 50 лет Октября — не будет.

И проч.

2.

11 августа 1996, пол-второго ночи. Дополняю.

Дополняю: пришла мне, однако, всё же в голову формула, позволяющая кратко, но верно описать, чем же именно занимались участники товарищества «Буэнос-Айрес». Что составляло главное направление их художественных интересов.

А вот что: изготовление псевдопредметов псевдобытового псевдоназначения для псведомассового псевдопотребления.

Пользуясь модным дерридоообразным жаргоном, они являли в своей деятельности тот тип нынешнего художественного сознания, имя которому — «симуляционизм».

Впрочем, лучше представить об этом написать М.Бакулину, большому знатоку и любителю этого жаргона.

Вавилон

689 до н. э.: ассирийский царь Сеннехериб решает стереть Вавилон с лица Земли окончательно: слишком много о себе вавилоняне мнят. И — осуществляет это решение: сжигает и разрушает всё, что горит и разрушается, так, чтобы даже руин не осталось, один равномерно рассеянный мелкий щебень; жителей — вырезает всех до единого; место, где он стоял, перепахивает и засеивает солью — чтобы и не росло ничего на этом месте; а после, подумав, для полной надежности, сгоняет рабов со всех покоренных стран — а тогда даже аж Египет был ассирийской провинцией — чтобы перегородить Евфрат плотиной и отвести его русло так, чтобы теперь река несла свои мутные воды на том месте, где была столица Вселенной. Эти труды по разрушению занимают у него около восьми лет и составляют основное занятие всего населения всего тогдашнего Древнего Востока; и что?

И то: стоило ему через 8 лет умереть, как родной его сын и наследник Ассархадон опять давай сгонять со всей страны рабов, чтобы плотину разрушать, и на месте, где был Вавилон, его строить заново. И главной женой своей делает не ассирийскую женщину, а уроженку Вавилона, и наследником назначает сына именно от нее.

Такова была сила имени Вавилон, сией первой в истории людей из Мировых столиц, каковой он был в течении полутора тысяч лет.

Далее предполагается поместить здесь краткий очерк его истории, составленный автором этих строк в результате чтения различных книг о древнейшей истории, которых я прочитал чрезвычайно много в последние два года; и я такой очерк более-менее составляю. И я со временем его — помещу здесь.

2.

Зачем?

Да просто все равно я эти книги читаю — интересно! А читая, делаю выписки — так привык. Ну, а что ж выпискам-то этим пропадать? Уж лучше их опубликовать!

Тем более, что я, в общем, не считаю себя каким-либо особенным ебанатом и поэтому полагаю, что интересное мне — интересно и другим людям. И спешу с ними поделиться узнанным.

17 апреля 1998 10:41

Важенин, Владимир

Уроженец деревни Семенухи Заводоуковского района.

1984-89: филфак университета.

Дальнейшее — неизвестно.

Наиболее известен среди некоторых людей (увы, очень малого количества) своими стихами, сочиняемыми им очень много:

Целый день стирает прачка.

Муж ушел за водкой.

На крыльце сидит собачка

С маленькой бородкой —

«Примитивистское искусство», так это называется в искусствоведении: Руссо, Бабушка Мозес, и так далее. Только если у Заболоцкого (а процитированные стихи принадлежат именно ему) это стилизация, то Воха действительно такой и есть. В стихах это зачастую получается трогательно.

Главным любителем творчества В. является Бакулин М., он его пропагандист и покровитель. Мораль: вот пускай указанный Бакулин и пишет про В. подробнее, а еще — пускай соберет подборку оных стихов, а я их напечатаю.

Ибо это будет — правильно.

На этом пока всё, 2 февраля 1996, ночь.

2.

19 июля 1996, пол-пятого дня, дополняю.

Прислал-таки Бакулин кое-какие мне послания, вот две истории из них, наглядно иллюстрирующие простодушие и невинность Важенина В.

— Был у нас такой дружок, Ванька Нестеров, — сообщает Бакулин М., — И Воха любил его как брата, но только как-то чересчур. То обнимет, то похлопает, то скажет что-нибудь ласковое — открытая русская душа, что поделаешь.

Тут циничный Емельянов его и уличает:

— Что ты всё все Ваньку обнимаешь, ты что — пидор?

Воха в ответ засмеялся, но так как-то странно, что все присутствующие сразу поняли, что он и не знает, что это такое.

Циничный Емельянов и это выразил вслух:

— Да ты что, не знаешь, кто такие пидора?

— Нет, — улыбается Воха виновато. — Не знаю.

— Дак это когда мужик мужика — в жопу.

Воха задумался, а потом потрясенно выдохнул:

— Ого!

3.

Однажды в распоряжение М.Бакулина и его младотюменских друзей попал настоящий заграничный цветной порнографический журнал. Они его жадно рассматривали. Дали посмотреть и Вохе. На развороте была изображена некая дама, лицо и ротовое отверстие которой было всё сплошь покрыто спермой.

— Она же отравится! — в ужасе было воскликнуто В. Важениным.

4.

Вспомнил я все же одно из стихотворений В.Важенина, вот оно:

О сколько битого стекла

у городского гастронома!

Здесь драка сильная была.

Народу дралось очень много.

Виной всему явилась Ирма:

Она накрасилась как мымра.

Валентино, Рудольфо

Американская звезда кино пола М. 1920-х, герой-любовник, «латинский красавчик». Когда он приезжал в Нью-Йорк, то баб, к отелю, где он останавливался, набегало столько, что их приходилось разгонять конной полицией. А бабы, зная заранее, что их будут разгонять, приносили с собой мыло и мылили мостовую, чтобы у полицейских лошадей ноги разъезжались.

Такова была их сила любви к красоте.

2.

Но не одни американские тетки 1920-х пылали такой силой.

Геродот в, кн. 5 («Терпсихора»), в пп. 39–47 своей «Истории» описывает вражду спартанских царей Дориея и Клеомена, закончившуюся изгнанием Дориея и последующей его гибелью в Сикелии в битве с финикянами и эгестейцами. В п. 47 Геродот сообщает:

«Среди спутников Дориея, павших вместе ним, был некто Филипп, сын Бутакида, кротонец, обрученный с дочерью Телиса, царя сибаритов (он за это был и изгнан из Кротона). Он был олимпийским победителем и самым красивым из эллинов своего времени. За его красоту эгестейцы воздали ему исключительные почести, как никому другому. На его могиле они воздвигли храм, и приносят ему жертвы, как божеству.»

Такова была любовь к красоте у греков.

3.

Из людей города Тюмени можно указать на большую силу любви к красоте, царящую в сердце, например, Шаповалова Ю. И. к красоте себя самоего — см. об этом сообщение Шаповалов, но и окружающих также. Так, рассказывая о любой личности пола М., он обязательно упомянет, что она является красавцем метр девяносто с голубыми глазами и волосами до плеч.

Ибо такое видение явлений бытия свойственно ему.

Варкин

1980-е, две их те четверти, которые в середине: учится в университете на филфаке, является ярым активистом самодеятельного студенческого поэтического театра под управлением Рогачева В. (см.)

1980-е, конец: по окончании университета работает в университетском же студклубе, руководя теперь уже самостоятельным самодеятельным университетским театром под собственным управлением.

На этом все.

Никогда я, Немиров М.М., с Варкиным не дружил и даже не знаю, каково его имя: был я снобом суперинтеллектуализма, и личностей, не стремящихся изо всех сил врубаться в самые наи- и наи- и наиновейшие течения в искусствах, искренне презирал, трактуя их не иначе, как унылых недоумков, позорящих своим вялым прозябанием гордое имя Человека Разумного. Такое вот я был говно.

Но, кстати, хоть и был я говно и сноб, а все-таки относительно их театра — был прав.

Театр их вот чито собой представлял: это стоят в ряд с десяток молодых людей обоего пола, и то уныло попроизносят всякие стихи, от Цветаевой до Вознесенского, то столь же уныло попоют под гитару КСПшные песни. Являясь сам сочинителем стихотворений, я такое вопринимал — и воспринимаю — как осквернение Поэзии как таковой, а следовательно, и лично на меня.

Так вот — 1 февраля 1996, ночь.

И смотрел я в телевизор и был удручен: нравилось мне! Не мог я, являясь честным, найти ничего уж такого, чтобы с чистой душой сказать «говно!». Песня была приятная, клип красивый, указанная Варум на вид — тоже вполне увлекательна. И думал я: а чем я, собственно, так уж принципиально лучше — в художественном то есть смысле? Тем только, что много о себе мню, и с выражением презрения на лице плюю на их лестницу успеха, а эти просто нехитро заколачивают бабки? Но в художественном-то смысле — в сущности, ничем мои сочинения от этих и не отличаются, разве что чуть поточней эпитеты.

И в голове черный гнев цвел —

Эльф, цвельф.

Раздосадован был я и я был зол —

И пил этанол.

И хотел все крушить как я будто таран —

Барабан и баран.

И думал я — что же такое придумать, какую же такую выработать художественную систему, которая никак и не при каких обстоятельствах не дозволена была бы к показу по телевизору — в смысле, чтобы этим вот, которые в нем, не понравится ни за что и никогда? Согласно песне:

Я хочу быть любим, но не вами.

Ибо нравиться вам — это стыдно.

И так и не придумал до сих пор.

И пребываю вот уже довольно длительное время в состоянии недовольства и злобы.

2.

Конечно, можно трупы трахать, кушать гной и говно — но этого я и сам, во-первых, не люблю, во-вторых же — это нынче хоть и не показывают по телевизору, но банально еще более. А на старости лет заниматься хуйней, которая и самому неинтересна, лишь бы назло телевизору — это, конечно, глупо.

Таковы мои художественные затруднения, господа сейчас, в декабре 1997.

Верни, Дина

Примерно в 1983-м году появляется в городе Тюмени музыкальная запись на магнитофонных лентах, на которых ужасным и замогильным, но при этом женским голосом с диким заграничным акцентом поются классические блатные песни, начиная с

По шпалам блядь по шпалам блядь по шпалам!

Запись вызывала немалое количество народного веселья, а называлась она «Дина Верни». Кто она такова эта Дина Верни, выяснилось только к середине 1990-х; на случай, если кто не знает, сообщаю. Это человек женского пола, русского происхождения, настоящая фамилия — что-то вроде Верниковой.

В угар гражданской войны была вывезена из России в раннем подростковом возрасте бежавшими во Францию родителями.

После чего произошло следующее: имея 15 лет от роду сия отроковица каким-то образом знакомится со знаменитым скульптором, тогда уже непререкаемым и престарелым классиком 73-х лет Аристидом Майолем, и становится при нем лолитой, и он ее изобразил в виде самых разных ню в бронзе, мраморе, и прочих материалах. Они даже есть в Большой советской энциклопедии 1973-го года издания, в томе на букву М, им в ней отведена целая фотовкладка.

В этом самом 1973-м году я очень сильно эту страницу изучал — ибо изображенное на ней меня чрезвычайно интересовало.

А потом он умер, и все свое состояние, и все свое имущество, и все свои коллекции, и все прочее свое — ей завещал. И она стала галерейщицей в Париже, и притом одной из самых успешных.

Такие дела.

А те удалые и безумные песни, котором мы дивились в 1983-м году, она записывала просто так, в порядке культурной инициативы.

— 15 февраля 1997, 3:23 ночи.

Вертолет

Вертолетное будущее было популярной темой советской прессы в 1940-е и 1950-егоды. Например, «Техника — молодежи», июль 1947:

«Давайте перенесемся на десять-пятнадцать лет вперед. Еще прекраснее стала наша страна. По сталинским планам преобразовалась природа. Выросли новые города и заводы, новые стадионы и парки, протянулись широкие автострады, поднялись многоэтажные дома. Замечательные летательные аппараты вертолеты давно вошли в быт нашей страны, и ими теперь пользуются так же, как раньше пользовались мотоциклами и автомобилями. На вертолетах во многих городах перевозят почту, доставляют покупки на дом, на вертолетах летают врачи и обходчики многокилометровых энергетических сетей. На всех крышах домов сделаны специальные площадки и небольшие ангары, в которых хранятся новые летательные аппараты. Любители-рыболовы и охотники вылетают теперь на подмосковные водоемы прямо на своих индивидуальных вертолетах, как выезжали недавно на автомашинах. Даже «болельщики» сумели применить новое достижение техники для своих целей — во время футбольных матчей все небо над стадионом усеяно парящими вертолетами.

Вот мы находимся на Ленинских горах около прекрасного здания университета. На широкой площадке, по ее краям, вертолеты стоят рядами, как автомобили.

Большинство вертолетов одноместные, но есть и двухместные изящные лимузины. Все они имеют обтекаемую форму, кабины закрыты прозрачными фонарями из пластмассы. Необыкновенное, красочное зрелище представляет собой небо над Москвой, расцвеченное яркими, как цветы, вертолетами. Ночью картина еще красивее. Установленные на лопастях машин разноцветные лампочки образуют при вращении винтов яркие круги, выделяющиеся на темном фоне ночного неба.

— Этого, как теперь известно, не получилось: вертолет не стал для человека летающей заменой легкового автомобиля ни в 1960 году («десять-пятнадцать лет» после 1947-го), ни даже спустя 50 лет, сейчас, в 1998. И не только в СССР, что неудивительно, но даже и в США, в которых, казалось бы, почему бы нет.

Вот я думаю почему: из-за государственного устройства!

Государственно-монополистический капитализм, регулирующая роль государства, законы, налоги, правила уличного движения и так далее!

Почему, собственно, это получилось с автомобилем: То, что он так внедрился в жизнь, и стал доступен абсолютно любому желающему? Да потому, что как только это стало технически возможным, сразу множество людей стало эти автомобили делать, и ездить сами, и продавать желающим, и рекламировать, и придумывать усовершенствования, и удешевлять, и увеличивать количество, и бороться в конкурентной борьбе, и — таким коллективным мозговым штурмом добились: за 30 лет из экспериментальной самобеглой коляски Даймлера (188 —?) получили предмет массового потребления («Форд-Т» на конвейере — 1910).

В США царил либерализм, и никто в эти процесс не вмешивался. Сделал — и езжай, и продавай кому хочешь. и купи — и опять же езжай как хочешь и куда хочешь.

Теперь в США никакого либерализма нет, государство влезает в любые дыры, и начни сейчас частный человек на свой страх и риск делать вертолеты — да кто ж ему разрешит — сделал — и лети? А уж тем более — сделал — и продай? А если упадет?!!!

И требуется государственная лицензия, и контроль, и нормы безопасности и то и се, — вот никто этими вертолетами и занимается, кроме самого государства и поддерживаемых им гигантских монополий. Которое (и которые) в производстве вертолетов заинтересовано исключительно с военной точки зрения — почему вертолет и остается военной машиной. (Гражданские вертолеты — это, в сущности, отходы и остатки военного производства), и уж никак не предметом массового спроса людей.

Так я полагаю.

2.

Более того: да будь в конце XIX века в мире такая же идейно-экономико-политическая ситуация, как сейчас, то и автомобилей бы не было — во всяком случае в частных руках.

На человека, который бы его сделал и вздумал бы на нем ездить по улицам города, посмотрели бы как на опасного безумца: да ты что, совсем не —? А вдруг взорвется? А если не справишься с управлением? Да это же смертельно опасный снаряд, если врежется на всей скорости в толпу, он же сотню человек враз убьет! В нем же бензин — он же взрывоопасен!

И основали бы государственную (в Европе) контору, которая бы этим вопросом занималась (в США — дали бы государственный заказ какой-нибудь монополии), для нужд государства — а у государства известно, какие нужды, и, вероятно, до БТР-ов и танков бы дело дошло, и до гигантских военных грузовиков, и, может быть, и автобусов тоже, но легковых бы автомобилей для частных лиц не было бы точно.

Точней, они бы и были — но по цене современных малых самолетов: исключительно как забава для богатев.

Так я опять же полагаю — 26 января, понедельник, 6.08 утра.

II.

После этого вступления следует перейти к сжатому, но достаточному, очерку истории вертолета в мире в целом, в СССР в частности, и в городе Тюмени в еще большей частности — в следующий раз. Он составлен мной, этот очерк (в основном путем чтения и обработки в уме большого количества статей из журналов «Знание — Сила» и «Техника — молодежи» за 1940-е — 1980-е годы), но —

«Водка и другие крепкие напитки»

Одна из книг, сочиненных видным тюменским литератором М.Немировым в 1990-е годы. Вот к ней три предисловия, сочинчвшиеся им в разные периоды жизни:

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Глубокоуважаемый читатель!

Книга, которая лежит перед тобой, являет собой литературное произведение особого, новаторского художественного жанра. А именно, она соединяет в себе то, что называется познавательностью — ибо содержит множество правдивых, верных, разнообразных и многочисленных сведений из такой жизненно важной и увлекательной сферы бытия, как крепкие алкогольные напитки, а также их марки и виды — во вторых же, в дополнение к первому, это есть произведение выдающегося мастера слова, излагающего многочисленные увлекательные и поучительные истории из современной жизни, в сумме своей являющее то, что поэт определил формулой

…о времени и о себе…

Так-то вот.

Помни это, читатель.

ОТ АВТОРА

Автор этой книги, то есть я, Немиров М.М., не имеет никакого отношения к ликеро-водочной промышленности; также он не является ни дегустатором, ни даже и просто уж особым знатоком различных напитков. Он является довольно обыкновенным советским человеком, которому свойственно порой иметь охоту выпить.

При советской власти он пил то, что продавалось в магазинах: водку «Русскую» и «Пшеничную», коньяк «Три звездочки» и «Белый аист», ром польский «Казино», алжирский «Сент Мишель» и «Гаван Клуб», и все различное прочее типа этого. В книгах из заграничной жизни ему доводилось читывать, как их герои пьют виски, скотч, бурбон, бренди, арак, абсент, бенедиктин, шартрез, кальвадос и даже текилу; единственно, что мог сказать автор относительно всех этих волнующих наименований — пересказать то, что было написано в сноске, обычно сопровождавшей эти слова. В сноске говорилось: «крепкий спиртной напиток».

Что было потом, всем известно.

Что было еще более потом, всем известно еще более:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые, —

и так далее.

И среди прочего всего, вступил в полную силу и тот факт, что эти вот самые скотчи, текилы, арманьяки и кальвадосы — в любом ларьке в каких угодно количествах!

Естественно, автору сильно захотелось все это поперепробовать.

А во-вторых, ему захотелось научиться разбираться во всем этом: ибо ум человека устроен так, что ему неинтересно просто засадить стакан-другой-третий, да и спать: нет, ему еще хочется знать, как называется то, что он пьет, из чего оно делается, кто его придумал, и нет ли в этом подвоха.

И он стал интересоваться этим, автор, собирать об этом из разных источников всякие сведения. Ну, а поскольку он является все-таки писателем, то есть человеком, профессиональные обязанности как раз и состоят в изложении на бумаге всех имеющихся у него в голове мыслей, сведений, соображений и переживаний, то я и сделал это: честно исполнил свой долг: изложил накопившиеся у меня к этому моменту сведения относительно крепких напитков — а также мысли и переживания — на экране компьютера в буквенном виде. В результате чего и получилась книга, которую вы держите в руках.

Которую я писал, честно стараясь добиться, чтобы она была, во-первых, познавательной, во-вторых — занимательной.

Так вот.

20 ноября 1996, 14.30.

ЕЩЕ РАЗ ОТ АВТОРА

14 февраля сегодня 1998 года, 21.10. В очередной раз я берусь за переделку этой гадской книги с целью выпустить ее, наконец, в свет.

Вот краткая ее история.

В 1980-е и начале 1990-х годов автор этих строк был молод и нагл, и сочинял стихи. И к концу все тех же 1980-х и началу 1990-х добился в этом определенных успехов. После чего — году так примерно к 1993-му — стихи ему надоели, я решил перейти на прозу. Причем, я решил перейти не просто на прозу, а на такую, которую было бы легко и интересно мне самому писать, но и которая бы также хорошо продавалась, отвечая спросу людей. Подумав, что бы это могло быть, я понял — нужно взять и составить справочник о крепких алкогольных напитках, руководствуясь соображениями, изложенными выше.

И к лету 1994 года я его составил.

Писатель прозы я еще был очень неумелый, написано все получилось очень коряво. К тому же я тогда имел надежду разбогатеть, став подлецом: деньги на издание этого сочинения я решил просить непосредственно у алкогольных компаний, поэтому старался писать слогом рекламного характера, угодным и понятным отделам «паблик рилейшнз» этих компаний.

Ничего не вышло. Жизнь закрутилась совсем сумасшедшим колесом, и я это свое сочинение не только не смог никому продать, но даже и никак не мог престо выкроить время, чтобы его по этим самым рекламным отделам этих самых компаний разнести. Единственное место, куда я все-таки один раз его сносил, так это в компанию «Росалко», и там заинтересовались, а историю, как это было и чем кончилось, смотри в соотв. статье. И рукопись так и валялась у меня два года по углам без всякой пользы. Тем более, что и приятель мой Авдей Степанович Тер-Оганян (см. абсент), оценкам которого я привык доверять, сочинение это осудил, сказав коротко и прямо:

— Говно!

2.

Осенью 1996 я за однако, снова за эти «Напитки» взялся: жалко же затраченного уже труда! Нужно —

Писателем прозы я стал уже значительно более опытным, и я стал выправлять написанное ранее и дополнять новым, причем усиливать субъективный момент: писать уже не просто рекламный справочник, а вставлять и всевозможные истории и случаи из жизни меня самого и моих друзей и знакомцев. В целях большей увлекательности — а также и художественности.

Оганяну, впрочем, результат все равно не понравился:

— Отдельные куски удачные, — сказал он, — но в целом — ерунда.

И я снова ее забросил куда подальше.

3.

Чтобы снова взяться сейчас, в феврале 1998 года, с целью, наконец, доделать до окончательного состояния — тем более, что, наконец, работает у меня и сканер, и принтер, и вся прочая ерунда. Доделать ее, наконец, эту книгу, размножить, раздать людям, то есть «выпустить в свет», да наконец тем самым от нее отделаться.

— 18 февраля 1998, 20:11

***

Дополняю опять.

На сегодня, на 16.4.98, ситуация с описываемым сочинением такова: бился я с ним два месяца, но не только так и не сумел довести до состояния законченного коммерческого продукта, но и более того: теперь он представляет собой совершенно безумный и очень хаотический конгломерат всего подряд, разным образом связанным с пьянством и похмельем: рассказов, стихов, исторических сведений, картинок, обрывков статистических выкладок и проч., и проч., и проч. В принципе, это очень хорошо и даже замечательно — образцовый «мультимедийный метатекст», наиотличнейшее выражение нынешнего всеобщего постмодернистского сознания; я сам о такого рода книжке, попадись она мне, написанная кем бы другим, говорил бы только «Ох, вот это крутота!»

Но насчет того, чтобы это можно было быстро продать….

Собственно, я даже и распечатать пока этого не в состоянии: принтер, в очередной раз, является неживым.

Вознесенский, Андрей

Советский поэт, один из самых видных шестидесятников.

В 1960-е — да и в 1970-е тоже — народный кумир и поп-звезда, считаясь в народе авангардистом, лихачом и удальцом, отчаянно противостоящем всей остальной сплошной замшелости, посконности и кондовости, царившей в СССР как ни в сказке сказать, ни топором не вырубить.

А в таких медвежьих как углах как, например, Тюмень — так и в 1980-е. Ярым любителем сочинений А.Вознесенского например, был В.Рогачев, заведующий кафедрой советской литературы филологического факультета Тюменского университета. Который, будучи также еще и вождем самодеятельного университетского театра, много лет без перерыва ставил со своими студентами театрально-поэтическую композицию «Антимиры», в которой бичевал мещанство в лице персонажа по фамилии Букашкин, за то, что у него кальсоны — цвета промокашки.

Был некоторое время увлечен сочинениями А.Вознесенского и М.Немиров:

Под брадсбойтом шоссе мои уши кружились как мельницы

по безбожной, бейсбольной по бензоопасной Америке;

или:

Автопортрет мой, неона реторта, апостол небесных ворот, —

аэропорт.

или:

Худы прогнозы. И ты, в ожидании бури,

как в партизаны, уходишь в свои вестибюли;

или

Не тронь человека, деревце,

Костра в нем не разводи,

И так в нем такое делается —

Господи, не приведи!

и так далее.

Это нравилось ему — и в 1980-м, и в 1981-м, и, немного, и в 1982-м. Но потом он к такому стихосложению все-таки охладел, постепенно научившись видеть, сколь нестерпимо пошл его романтический пафос.

И назойливая сверхметафоричность — тоже.

Что остается верно и сегодня, 14 февраля 1997, 1: 56 ночи.

2.

Вот смешное четверостишие А.Вознесенского, и к тому же подтверждающее высказанное выше:

Рву кожуру с планеты,

срываю прах и тлен,

спускаюсь вглубь предмета,

как в метрополитен.

Автор предполагает, что он в этих строчках выразил свою удаль и дерзость.

А если спокойно прочитать то, что в них именно написано, получается следующая картина: некий добрый молодец рвет и мечет, все снося на своем пути, и чего ради? А всего лишь ради того, чтобы прорваться в метрополитен, чтобы стать на эскалатор и чинно спуститься на нем в его глубь.

3.

Глубочайше найуважаемый А. Тер-Оганян!

Есть у меня подозрение, что я, являяся пьян,

Будучи у тебя двое прошлых суток в гостях,

Вовсе не с лучших сторон я себя проявлял алкогольных на радостях.

Ехал обратно во всяком я случае ох, с приключениями: заплутал;

Сел не в ту сторону: аж на Каширской; потом на Динаме; потом еще где-то еще побывал;

Помню, что спал на полу; и сапог потерял; и в ментах побывал,

Но был отпущен, и с ужасом подозреваю, что и стихи им читал,

Общем, позор, и позор, и позорный я просто шакал.

Поэтому я,

Хоть особо и нечего мне тебе сообщать,

На всякий случай это письмо отправляю, уведомить дабы тебя

В моем глубочайшем на самом-то деле почтеньи и протчая (мать-мать-мать-мать),

А если я с пьяну чего навысказывал слишком обидное —

Могу лишь одним оправдаться: очень теперь стыдно мене.

Это, конечно, уже не А.Вознесенский.

Это письмо автора этих строк моему другу А.С.Тер-Оганьяну, а вставлено оно сюда потому, что далее в нем среди прочего следуют и рассуждения о Вознесенском А., которые привожу.

Вот они:

— Среди прочего, что было сотворено мной у тебя в гостях. Помню еще я, сколько помню (очень смутно), заводил обличительные речи против тех мастеров искусств, которые являются козлами продажными, ничего не придумывая нового, а все бессовестно торгуя тем, что придумали 20 лет назад. Ты же мне в ответ говорил, что видел новые произведения Джаспера Джонса, который делает, в принципе, то же самое, что делал и 40 лет назад, и что это, безусловно, не является контемпорари артом, но, тем не менее, это настолько здорово им делается, что это все равно не ширпотреб и массовое производство на продажу, а — очень заебись.

И, подумав, я согласен, что ты прав. И могу подтвердить твой пример и другими: от Кушнера и Бродского, до самоего Тютчева — авторов, нашедших однажды свою манеру, и всю дальнейшую жизнь продолжающую ее уточнять, развивать, совершенствовать и т. д. без резких поворотов — и при этом вовсе являющихся продажным говном, а только становящимися все лучше и лучше.

Подумав еще, понял я, и откуда моя злоба и раздражение.

А оттого, я понял, что слишком много я читаю находимых мною на помойках периодических печатных изданий типа «МК», «Семи дней», «Мира Новостей» и всего этого типа, а в них — все сплошь интервью то с Гребенщиковым, то с Макаревичем, то с Сукачевым, то со Скляром, главарем группы «Ва Банк», то с Ю.Шевчуком, совестью советского рока, то с Вознесенским, автором видеом, то с Роллинг Стоунсом, Питером Габриэлом или Стингом.

Они-то меня и приводят в бешенство и ярость.

Но, послушав тебя, я подумал и осознал: не в том дело, что Б. Гребенщиков раньше был хороший, а теперь стал говно из-за того. что продолжает то, что —; а дело в том, что сочинения его — и всех вышеперечисленных и им подобных — и с самого-то начала были третий сорт, что, в общем, кстати, все понимали, но делали скидку на особые условия жизни: зато новенькие, молодые и наши, а что третий сорт, так это пока, а со временем, дескать, разовьются и станут сортом первым.

Но они развиться оказались неспособны.

И так и остались третьим сортом — и притом даже и не понимают этого! А гордо торчат на всех экранах и газетных полосах, в полной уверенности, что то, что они сочиняли и сочиняют, это-то и есть самый первый сорт.

Это-то меня и приводило в бешенство и ярость, и подвигало на неправомерные обобщения.

Мораль: меньше нужно читать бульварной прессы.

Мораль 2: вообще, нужно сказать, обнаружил я в тебе куда большую доброжелательность и терпимость к людям и проявлениям бытия, нежели это свойственно мне. С грустью я должен констатировать факт, что являюсь куда более злобной и нетерпимой личностью, к тому же склонной к завистливости, типа того что какого, в конце концов, хуя все деньги, которые есть в стране, (а их, вообще сказать, до фига) достаются всяким Куликам, Китупам и Макаревичам, и даже не самой крохотной их толики — мне?

Так: 16 декабря 1997.

Войновка

Поселок Войновка, местность в городе Тюмени. Все, что я могу сообщить о ней, это:

1: она очень далеко, и судя по некоторым косвенным признакам, на востоке города;

2: из известных автору людей там проживает Н.Фаизова — см.

Касательно же сведений объективного характера — когда появляется, количество жителей, их нравы и обычаи — увы, этого я не могу сообщить могу ничего. Нет сведений!

Хотя, конечно, можно бы и понапридумать всякого: и людей, проживающих там, и нравы и обычаи, там царящие, и случаи из тамошней жизни, и даже секретную взлетно-посадочную базу марсиан и таблички ронго-ронго, хранящиеся у одного старичка, который один из немногих выживших атлантов, исполняющих свою зловещую миссию; и это можно, и это, в общем, было бы вполне занятно, и я, со временем, буду позволять себя такими шутками побаловаться.

Но — не теперь.

Ибо прежде, чем сочинять о некоей реальности художественную неправду, ее нужно описать средствами, пусть и не слишком художественной, но правды. Поэтому — вот вам описание моего одного-единственного раза пребывания в местности «Войновка», которая однажды все же имело место.

Ничего особо увлекательного в этом описании нет, и единственно, собственно, зачем оно здесь сообщается — в целях демонстрации, что автор этих строк стремится писать не просто правду, но и всю правду. В частности, взявшись писать о Войновке, он стремится не просто сообщить о ней то, что он о ней знает, но и — сообщить абсолютно все, что он знает.

Пожалуйста, это абсолютно все излагается далее.

1.

Поздняя осень 1982-го или же начало весны 1983-го. Неизвестно чей день рождения на который автор этих строк приглашен неизвестно кем. Зима такая, что можно поверить тем, кто думает, что Тюмень расположена в Арктике. Огромная пустая неизвестно чья квартира с неизвестным, но очень большим количеством комнат, еще и пустых: почти без мебели. Во всех них сидят люди и поют песни о том, что милая моя, солнышко лесное — это день рождения кого-то из университетских любителей КСП. И все, кто имеются здесь, — они поклонники этого КСП. За исключением автора этих строк, и еще одного человека, — Струкова А., который его сюда и зазвал, и который, наоборот, рокер. Но и он тоже поет в одной из комнат свои песни рок под гитару.

И он поет с невиданной силой напора песни музыки рок, которую тогда еще толком никто, а уж тем более кээспэшники, еще и не слышали, и он поет не просто песни музыки рок, а песни музыки панк и постпанк, которую тогда вообще никто в городе Тюмени не слыхивал, и он поет песни свои, и всевозможные зарубежные, которые только вчера услышал по радио, и сразу их пустил в обращение, а в качестве текста. Который он не запомнил, выкрикивая самодельную смесь из английских, русских и вообще тарабарских слов и выражений, и он поет песни также и всевозможных битласов и даже «Машины времени» с «Воскресеньем». Но только переаранжировав их так, что они звучат совершенным маршеподобным и всесокрушающим «Клэшем» или «Стрэнглерсом», и. самое главное, что среди присутствующих имеется и еще один персонаж, наличие которого уж никак нельзя было бы ожидать в кээспэшной компании

Это неизвестная особа женского пола в ослепительно белой блузке. Талант к описанию людской внешности у автора не очень силен, поэтому ограничимся следующим: среди всех остальных здешних кээспэшных мышек, она — все равно как среди них же была бы Мэрилин Монро со всеми своими параметрами, но только еще лучше. Сиськи ее велики и круглы. Глаза ее еще больше, и они черны. И они мерцают, глядя на Артyрку, непрерывным сонным восторгом.

М.Немиров, автор этих строк, глядит на это, скрежеща внутри себя зубами: такая — и так смотрит — и не на него, М.Немирова!

Он придумывает план: немедленно напиться до полного беспамятства, а затем набить Артурке рожу. Но ничего не выходит: водки крайне мало, напиться никак не получается, а затевать драку в не в совершенно пьяном виде, конечно, невозможно: автор этих строк не гопник какой-нибудь все-таки.

И, не имея больше сил это гадство видеть, М.Немиров, охуевая от обиды, среди ночи уходит в сорокоградусный мороз и тьму внешнюю без копейки денег и представления о направлении.

Но он не погиб во мраке.

Ибо люди в Тюмени отличаются наличием в них понятия по жизни, и первый же попутный автоводитель подвез его в нужном ему направлении — в общагу на улице Мельникайте, где он тогда бичевал.

И там он всю ночь ходил по коридорам, как дурак, страдая от обиды.

А бардов с тех, которых и раньше-то не любил, уж совсем невзлюбил. Козлы! Сорок рыл народу пьют две бутылки сухого! Да по рублю бы каждый скинься, вот и три водяры, я сам на тачку сгоняю — убеждал их М.Немиров, а на него смотрели, как на безумного идиота.

— Жалкие ничтожные люди и вялые создания, — таков был окончательный вердикт М.Немирова относительно бардов и КСП во всех его проявлениях.

Относительно же той, таинственной, замечательной, следует сообщить — впоследствии выяснилось, что это была Белова Е., о ней — см.

Вот каково абсолютно все, что автор этих строк может сообщить о примыкающем к Тюмени поселке Войновка —

17 февраля 1997, вторник, 16:17.

Вокзал железнодорожный

Поеду-ка я повампирю!

Нэргетики хапну мал-мал!

А то уже дня как четыре

я чё-то весь просто шакал.

В пол-пятого — хватит! короче! —

проснулся я сёдня с утра

и чё-то совсем уже в общем,

ох чувствую, охъ, маета.

Какой-то весь что-то, короче,

Никак что-то я не очнусь.

Никак всё не сосредоточу

сознанье в единый я луч.

Поеду-ка я на вокзальчик!

Ну точно! Ещё же куда,

когда же и холод собачий,

и пол- лишь шестого утра?

И точно! Поеду к вокзалу!

Как раньше же я не допёр!

Чтоб жизни моей заскучалой

весь новый открылся простор!

Поеду на Киевский, братцы,

в толкучке его потолкусь,

на Курский! И на Ленинградский!

На все, что там есть, подивлюсь!

На мрак, и на холод во мраке,

на просто космический хлад —

на то, как все словно в атаку,

под ветром пригнувшись, бегят,

На ужас сей просто кромешный,

но и на как всё же горит

и люминисцентный, конечно,

вокзала парлелепепид!

Его невъебенный карбид!

13 января 1991, Москва.

Стихотворение выдающегося тюменского мастера рифмованного слова М.Немирова. «Повампирю» — пародийное употребление модного в тот период времени в городе Тюмени оккультно-экстрасенсорского жаргона.

Далее следовало бы описать как минимум следующие факты и явления бытия:

1.

1838: первый в России Ж.Д. вокзал в Павловске.

2.

1850 (?): вокзал Виктории в Лондоне, поражавший воображение современников

3.

1884 (?): Ж.Д. вокзал в Тюмени.

Транссибирская магистраль в своем стремлении на восток в качестве первого пункта за Уралом заимевает Тюмень — само собой, нужно думать, на станции «Тюмень» сооружается и вокзал.

А вот через Тобольск — тогдашнюю столицу Западной Сибири — Транссиб не проходит. Среди прочих последствий этого — постепенное возвышение Тюмени и упадок Тобольска, что завершилось летом 1944 года официальным областного центра из Тобольска в Тюмень, с соответсвуюющей переменой названия области.

Все это необходимо описать, и еще поместить таблицу роста грузо- и пассажирооборота, и фотографии зданий вокзалов, какими они были за более ста лет (нынешний, судя по его внешнему виду — примерно середины 1970-х) и мн. проч. Все это — в следующий раз.

Из культурно-мемуарных сообщений о В., например, можно было бы сообщить например, следующее.

1.

1982, февраль — март: я на этом вокзале жил!

Приходил сюда довольно часто ночевать.

Будучи не пускаем в общежитие — очень уж я был не любим вахтерами и комендантами всех сортов, сейчас трудно и сказать, почему, пришлось мне переселяться на вокзал.

День и вечер я сидел в библиотеке, а когда оная закрывалась — шел ночевать на Ж.Д. Вход тогда был на него бесплатный — приходи, садись в деревянное кресло, закутайся в тулуп, ибо очень сильно дует ледяным сквозняком, надвигай шапку на глаза, спи — если умеешь спать сидя. Потому что лечь негде — народу, зараза, очень много ездит туда-сюда.

А с утра ехал опять в университет, продолжать изо всех пытаться сил постигнуть тайны генеративной грамматики Хомского и генеративно-трансформационной семантики Филлмора, Мельчука и иже с ними.

Два месяца я в результате не только не мылся, но даже и не раздевался и был смердящ, нехорош собой и изможден как в физическом, так и с умственно-духовном планах до чрезвычайности. Тем не менее, замечательнейшие университетские девушки, автором этих строк не только не брезговали, но и всячески выражали ему свое восхищение.

Уточняю: вышесказанным я отнюдь не пытаюсь намекнуть на то, что вот какой, дескать, я был уже тогда крутой. Цель вышесказанного сообщить две вещи: первая — сколь замечательны девушки города Тюмени; вторая — сделать назидание нынешнему юношеству.

Которое склонно к впадению в уныние: дескать, раньше-то вам, конечно, было легко, девушки и общество ценили духовные ценности и таланты, а теперь совсем другая жизнь, теперь кто без сотового телефона, тот просто чмо и недочеловек:

и зимой, и весной, но особенно летом

денег нет — ты все равно что калека.

Так вот, сообщаю: в те времена в головах советских людей царило абсолютно точно такое же тряпичнечество и вещизм, и точно так так же молодой человек вполне являлся чмом и недочеловеком в глазах окружающих, если не имел на себе джинсов «Вранглер». Самое пренаиудушлевейшее, если уж говорить без экивоков мещанство самого низкого пошиба (более, кстати, низкого, нежели теперь — более бедного и убогого) душило вского, который не такой как точно вонячей подушкой точно так же как и сейчас.

Личный опыт автора этих строк позволяет утверждать способ это превозмочь — есть: будь ебанатом.

Будь ебанатом — и девушки полюбят, даже и без сотового телефона, даже и немытого и в струпьях и чирьях.

Только будь действительно настоящим ебанатом, а не —

3.

В 1989-м году многие тюменские люди ездили на вокзал покупать водку.

В магазинах ее не было абсолютно — в СССР как известно, это была эпоха беспощадной борьбы за трезвый образ жизни. Но людям выпить все равно порою хотелось. А другим люди хотелось заработать на их желании выпить. Во второй половине 1989 года Тюменский железнодорожный вокзал и был местом, где первые встречались со вторыми для взаимоудовлетворения указанных своих желаний.

Прежде, в 1987-88-м годах таким местом, где можно было купить водки, были цыгане. Они обитали отдельным поселком, и к ним нужно было ехать на такси, ибо это было длеко, куда пешком не дойдешь и городской транспорт к ним тоже не ездил. Они продавали водку по 25 рублей за бутылку (при государственной цене 10.20) и еще столько же брал таксист за туда-обратно при государственной цене — на счетчике — 7). В сумме бутылка водки обходилась в 50 рублей — шестиую часть средней зарплаты высококвалифицирванного раочего или чиновника высше-среднего уровня.

А в 1989-м году появилась новая точка — вокзал. Водка здесь стоила столько же, все те же же 20–25 рублей, но туда можно было доехать троллейбусом, всего за 5 копеек, поэтому обходилась выпивка значительно существенно дешевле.

Опишем технологию покупки, она очень проста. Приехав на вокзал, нужно было подходить ко всем, стоящим там в большом количестве автомобилям, делающим вид, что они здесь стоят, кого-то встречая-провожая, и спрашивать у водителей водку. Если не у первого из них, то у второго или третьего она имелась точно.

3.

Кроме того, следует рассказать, как М.Немиров ездил по московским вокзалам с целью покупать у немых карты с порнографическими изображениями — об этом существавал отдельный художествнный рассказ под названием «Судьба коллекционера». Фокусность моего компьютера общеизвестна, рассказ давно им истреблен в результате нажатия автором этих строк не тех комбинаций кнопок на клавиатуре, но, вроде бы, один распечатанный экземпляр я дарил Кузнецову Аркадию осенью 1996, с которым я с тех пор не имею связи.

Если она у кого-нибуль из читателей этого сообщения есть, то —

Но это уже в Москве.

Таковы самые примерные наброски очерка о Тюменском Ж.Д. вокзале, которые следует расширять и углублять — что потом.

См. также сообщение Абакан, в котором Р.Неумоев описывает нынешний день тюменской вокзальной жизни.

18.4.98 13:21

Волков

Один из представителей людей, активно наличествующих в Тюмени уже в 1970-е. Увы, те времена в городе Тюмени были в общем и целом дописьменные, поэтому сведения о В., наличествующие у автора этих строк, крайне скудны и обрывочны. Они таковы:

1970-е, вторая половина: учится в университете на историческом факультете, и даже является секретарем парткома этого факультета.

1970-е, их конец: по пьяному делу оказывается втянутым в уличную драку; загремевает в отделение; дело происходит как раз в момент очередного указа об усилении очередной борьбы; результат — несмотря ни на какие характеристики, его судят, его более того — содят.

1970-х конец — 1980-х начало: он сидит. По полной программе, от звонка до звонка, без всяких послаблений.

1980-е и 1990-е: пребывает в Тюмени, занимаясь разнообразным процессом жизни в самых разных проявлениях оной, о каковых — увы! — ничего сообщить не в состоянии, будучи с указанным В. знакомым сугубо шапочно и, собственно, всё вышенаписанное излагая практически исключительно со слов Шаповалова Ю., который является большим любителем рассказывать всякие истории из жизни Волкова А.

Вот например, одна из них.

— Как же тебе, Волчара, коммуняку позорного, на зоне в сраку не выебли? — допытывался однажды Шаповалов Ю. у Волкова А.

— Ты знаешь, Шапа, хотели! — оживляется тот, сверкая железными зубами и встряхивая ох, поределыми и потускнелыми от нелегкой жизни, когда-то, видимо, бывшими рыжими, кудрями.

— И что же?

— А я им говорю: ну, вам, конечно, граждане воры, видней, но учтите — у меня гемморой!

— А они что?

— Они говорят: покажи!

— А ты что?

— Ну, я и показал. Они и не возжелали.

1 августа 1996, ночь, жара. Лето в этом году — ох и наизамечательнейший же имеет характер!

Воровского улица

Продолжает ул. Республики, главную улицу Тюмени, которая подобно примерно древнееегипетскому Нилу: как вдоль Нила одного только и протекала вся жизнь египтян, так вся жизнь людей города Тюмени, принято считать, происходит вдоль улицы Республики. Начинается она от городского Краеведческого музея, и заканчивается возле ресторана Русь, сразу за которым начинается пустырь.

Но если смелый путешественник осмелится пересечь этот пустырь, с большим изумлением он обнаружит — там, за Республикой еще в две Республики улица длиной, обставленная домами в 9 этажей — в которых живут люди! Там, в сущности, целый параллельный мир, о котором неизвестно ничего. Ибо если там кто когда и бывал, так только в пьяном виде. И ничего не запомнил.

Пример?

Автор этих строк.

Он там трижды бывал, все три раза был при этом именно, что пьян, а в третий, последний раз, подрался при этом с Шаповаловым Ю.

При этом они были в гостях у одной дамы, там и подрались; потом дрались на лестничной площадке; потом в лифте. Лифт ехал. Потом из-за их драки поломался; драться они к тому времени уже устали, но торчать в поломанном лифте очень скучно, и они поэтому время от времени начинали драться опять, пока не приехали менты. Из лифта они их вызволили, но только затем, чтобы запереть в не помещение размером, хоть и больше, но ненамного.

Вот что имеется на улице Воровского.

Кроме того, Гузель утверждает, что еще на ней есть единственный в городе Тюмени подземный переход.

Если у кого есть еще какие-либо сведения об улице Воровского — что ж, пускай предоставит их мне — я их охотно опубликую.

«Восток»

Ресторан при одноименной гостинице (см. рестораны). В конце 1980-х и начале 1990-х в нем музыкантом на гитаре служил Варела Усольцев (см.), прежде некоторое время подвизавшийся в различных тюменских панк-группах. Легенда гласит, что он даже убедил своих ресторанных сотоварищей разучить Анархию в Соединенном Королевстве «Секс Пистолзов» и если в ресторан забредал случайно кто-либо из его былых соратников по панк-року, ресторанный ансамбль приветствовал его этой песней, посвященной необходимости все крушить и разрушать. Правда, в целях конспирации, они играли ее без слов, без фузза и в ритме рэггей.

Так гласит легенда, проверить которую я не в состоянии — ни разу в жизни я в упомянутом ресторане я не был.

22 февраля, суббота, 4:22 ночи.

Высоцкий, Владимир

В конце 1980-х у автора этих строк появилась идея организовать движение за переименование Москвы — в Высоцкоград. А самого Высоцкого — в Высоцкого-Пушкина. В ознаменование заслуг и возрождая старую русскую традицию, когда Суворов, например, за заслуги стал Суворовым-Рымницким, а Потемкин — Потемкиным-Таврическим. А теперь нужно добиваться, чтобы Высоцкого переименовали и везде писали как Высоцкий-Пушкин. Ибо он ведь есть все равно что Пушкин наших дней — наше все!

И устраивать демонстрации, требуя этого, и собирать подписи под петициями, и писать письма в «Московские новости», обличая гадов-бюрократов, которые и при жизни поэта душили. Но и после смерти таят злобу на него и не желают отдать дань.

Но я, конечно, этого не осуществил — слишком ленив.

2.

Взялась эта идея вот откуда: году так в 1988-м попались мне самиздатские стихи демократически настроенного шестидесятника, которые были посвящены все сплошь поддержке народного героя Бориса Ельцына в его борьбе с привилегиями номенклатуры и всеми прочему в этом роде. Одно из них было посвящено Высоцкому, и завершалось примерно как-то типа того, что

…. и на развалинах позорного Кремля

Напишет имя гордое Владимир

Тебе вся русская свободная земля.

Это меня и вдохновило — 17 февраля 1997, вторник, 18.10.

3.

Также, конечно, хорошо бы написать и что-либо сереьзное и основательное о Высоцком — нет у меня ничего такого в голове. что не было бы общеочевидной банальностью.

Так что —

Высшие учебные заведения

Их довольно много.

Их даже, пожалуй, чрезмерно много для, в общем, весьма небольшого городка, — 400 тыс. жителей на начало 1980-х годов, затерянного в дикой сердцевине дикой западной Сибири. Вот их какое имеется количество:

— университет

— индустриальный институт

— медицинский институт

— строительный институт

— сельскохозяйственный институт

+ еще ТВВИКУ: высшее военное инженерно-командное училище, также дающее высшее образование

+ еще немалое количество всевозможных техникумов.

Ибо чтобы добывать нефть и газ, нужно знать много наук. Результат: несколько деформированная социальная и возрастная структуры населения сего града: чрезмерная концентрация недосоциализированных молодых людей повышенной беззаботности и повышенных же при этом требований к жизни и её проявлениям. Что и является одной из причин постоянного наличия многого из того, что и описано в этой книге.

Таково на сегодня всё о сём: 27 июля 1996, суббота, душный и влажный полдень:

Сегодня дурной день,

Одна ебота-хуета,

и так далее, как писал поэт.

Жизнь, конечно, требует дать историю всего этого — как они появлялись, открывались, расширялись, переименовывали — от этого пока придется воздержаться: я не краевед. Нижняя граница моих собственных познаний о Тюмени и её тюменщиках — 1980-й год.

Вот привлеку со временем настоящих краеведов, вот тогда…

«Газпром»

Есть такая организация.

Вопросы, наличие подробного освещения которых в данной энциклопедии представляется совершенно обязательным:

а: история оного

б: нынешние показатели

в: роль его в жизни города Тюмени.

Проблема состоит в том, что перечислить эти вопросы я могу, а вот дать на них ответы —.

Мораль: будем поступать, как известный персонаж в известном кинофильме: будем искать.

Герман

Фамилия неизвестна.

Но, если вести речь о городе Тюмени, и если вести ее о ее духовной жизни, то, несомненно, самым шумным ее явлением второй половины 1980-х годов была деятельность людей, группирующихся вокруг всякой рок-музыки, и в основном — вокруг группы «Инструкция по выживанию».

И тогда нужно признать человека с именем Герман сыгравшим весьма немалую роль в тюменской истории культурной жизни, ибо он в 1986 году сыграл довольно значительную такую. в истории вышеупомянутой группы

И вот каким образом.

1985, ноябрь: человек по имени Мирослав Немиров, в указанный период учитель русского языка в четвертых «д», «е» и «ж» классов средней школы № 42 города Тюмени, приходит окончательно к выводу, что так дальше жить нельзя. А нужно становиться звездой рок-музыки. Иначе жизнь так и уйдет вся в прозябанье. Не умея ни на чем играть. и не имея в придачу так называемого музыкального слуха, но считая, что умея писать стихи, он собирает 18-летних юнцов, которые умеют играть на гитарах, имена которых Аркадий Кузнецов и Игорь Жевтун, и заставляет их аккомпанировать ему на гитарах, а он будет собственные тексты петь.

Тем не нравится это, и особенно музыка, которую их заставляет играть М.Немиров, но ослушаться они не смеют, репетиции начинаются. Происходит все это по ночам в инструментальной кладовой вышеупомянутой школы, где М.Немиров в это время живет на выделенном ему администрацией диванчике: больше ему жить негде (см. Котовского ул.). Называется это довольно помпезным именем «Инструкция по Выживанию» — такие уж тогда у М.Немирова были вкусы. За это время сочиняется довольно много разнообразных песен, некоторые из которых до сих пор исполняются разными людьми — «Никто не хочет бить собак», например.

1986, февраль: Немиров за отсутствие слуха бы еще ладно, но и чувства ритма также, от пения отстранен, но оставлен в должности вождя. Зато осуществляется первая запись.

Он происходит в месте, называемом «ТСО у Кукса»(см. Кукарский И.), осуществляется посредством записи разных партий на бытовые магнитофоны и последующее их совмещение, характер имеет так называемый «полуакустический»: две акустических гитары, чтобы гремели, на них накладывается партия электрического баса, и еще электрической гитары, и еще — голоса А.Кузнецова и И.Жевтуна, которые поют то по-очереди, то вместе, как некогда битласы. В качестве ритм-компьютера используется очень большой письменный стол по которому ладонями бьет Шаповалов Ю, а вместо тарелочек он делает губами «чух»: получается, действительно, похоже: тум-чух тум-чух тум-чух тум-чух. (Ритм-компьютер в те времена — предмет роскоши и символ заграничного электронного футуризма, индустриализма, урбанизма и наступившей технотронной эры.).

Таким образом записывается штук шесть разных песен, послушать которые нынче невозможно: уже летом того же года запись бесследно исчезает в мрачных недрах КГБ, о чем см. далее.

1986, март: ежегодный конкурс университетской самодеятельности «Студенческая весна». Среди прочих, готовящихся к нему — безымянный вокально-инструментальный ансамбль факультета романо-германской филологии; у них барабаны, усилители, постоянное помещение для репетиций, полный комплект музыкантов; играют они дюпапэл, басистом является совсем уж нынче забытый человек, барабанит — Кузнецов Евгений, гитаристом и лидером является описываемый Герман; для уж совсем полного именно что дюпапэла им не хватает только второго гитариста; этим и придумывает воспользоваться Жевтун.

Он приходит на их репетицию, он предлагает свои услуги: он будет им помогать играть их музыку в качестве второго гитариста, за это они дают порою Жевтуну с А.Кузнецовым порепетировать их собственные песни. Герман пробует Жевтуна на предмет «Смок он зе Ватера» — тот оказывается вполне приемлемого уровня квалификации. Биение по рукам осуществляется. Начинаются репетиции.

1986, март-апрель: они репетируют.

Они опять репетируют.

К началу апреля начинает быть очевидным следующий факт: они уже совсем не уделяют время разучиванию песен «Deep Purple» а все репетиционное время тратят на песни исключительно «Инструкции по выживанию» и участники безымянного ансамбля факультета РГФ участвуют в этом и называют себя ей.

1986, 12 апреля: происходит публичное вступление в актовом зале корпуса физфака, длящееся часа полтора. Караул! Полный успех! Улет, отпад, восторг всех, присутствующих в зале — людей, кстати сказать, рок-музыке, которая тогда (впрочем, теперь снова) представляла собой скорее что-то типа секты, абсолютно чуждых — обыкновенных университетских девушек и юношей, коллективный экстаз и массовое братание.

1986, апрель, числа не помню, где-то в его середине: всем университетским деятелям рок-музыки предлагают явиться на заседание то ли парткома, то ли профкома, то ли еще какой ерунды этого рода. Смешно сказать, но, например, автор этих строк идет на указанное заседание в полной уверенности, что его сейчас будут всячески хвалить и поощрять за замечательные достижения в области новейшего искусства.

Но этого не наличествовало.

Все было прямо противоположно: все собравшееся на это обсуждение университетское начальство, за исключением разве что ректора, пребывало в состоянии полного ужаса и кричало хором на недоумевающих рокеров, что они совсем отбились от рук, что сколько можно их покрывать, что их предупреждали, что доиграетесь, и — доигрались; постановлено было: рок-клуб немедленно разогнать, о чем пропечатать в университетской многотиражке, и еще всякую ерунду типа «усилить» и так далее.

1986, конец апреля: и началось.

С большим изумлением участники обнаруживают, что они вовсе не парни, которые развлекаются, как умеют, в основном с целью удивлять девушек, куда! бери выше! С изумлением они обнаружили, что они есть ни кто иные, как Герои антисоветского сопротивления! Это им объясняют в КГБ, в которое их давай по одному водить на беседы.

Оказывается, слава осуществленного ими исполнения песен превзошла все мыслимые пределы: сам Обком КПСС собирался и заседал экстренно созванным пленумом, ломая голову, что же делать! По предприятиям города срочно были собраны партсобрания, на которых партийцев оповестили о необходимости усиления бдительности в связи с имевшей место фашистской вылазкой бесноватых молодчиков в честь дня рождения Гитлера.

Тюменских властей можно понять: за всю четырехсотлетнюю историю города всегда здесь была тишь да гладь, сроду здесь не было ни каких-нибудь диссидентов, ни самиздата, ни даже «Голос Америки» никто особо не слышал, и тут — на тебе! Фотографии и записи с концерта должны были действительно, приводить ответственных работников в ужас: сборище беснующихся личностей с искаженными лицами и черт-те какими прическами, предающихся оргии безумства под ужасающий грохот и визг; сборище типов, о которых автор, если он был Геродотом, то ему следовало бы сказать, что они похожи скорее на какое-то другое существо, чем на человека.

Поневоле схватишься за голову!

Решение было очевидным: извести всю заразу!

Главарей стали изгонять из институтов и отправлять всеми правдами и неправдами в армию на перевоспитание (см. Шаповалов Ю.); остальные должны были сами в ужасе разбежаться!

Но оказалось совсем наоборот: остальные совсем не разбежались, а стали еще сильней продолжать погружаться в это дело; набежало множество нового народу, в результате чего группа «Инструкция по выживанию» стала постепенно превращаться в то, чем ее и планировал, чтобы она была М.Немиров — не просто командой из нескольких музыкантов, лабающих рок, а большим формированием людей, коллективно занимающихся деяниями всеми подряд новейшими культурными явлениями — так вот. Если выводить из этого мораль, то она в том, чтобы указать на то, что вот какова в тот момент была сила вести иную жизнь, а не ту, которую предписывал своим гражданам имевшийся советский обычай.

Бремя лидерства принимает на себя взамен отпавших бойцов Неумоев Р., и в августе того же 1986 года «Инструкция по Выживанию» уже выезжает за пределы города Тюмени, а именно в Свердловск. Где успешно вступает на сцене тамошнего рок-клуба, играя оголтелый панк-рок, к которому тамошний народ совсем не привычен. Хотя из первоначального состава в ней только и остается что описываемый Герман и еще Е.Кузнецов барабанщик. Описание этой поездки, сделанное Крыловым Ю., см. в статье Свердловск.

Впрочем, осенью 1986 же года описываемый Герман, женившись на небезызвестной Марианне Чуйковой, сестре еще более небезызвестного В.Чуйкова, — именно она и находится справа от Германа на фото в заголовке сообщения — и перестает дружить с деятелями панк-рока, так что более мне сообщить о нем нечего.

Поэтому здесь все — начало марта 1997.

2.

Что же до того, что это сообщение вышло сообщением о группе «Инструкция по Выживанию», а вовсе не о человеке с именем Герман, объясняю — это потому, что я, автор этих строк Немиров М. с указанным Германом практически и вовсе никогда не общался, и ничего лично о нем сообщить не имею.

А на вопрос, как это может быть, отвечаю: в то время — и позднее также — я испытывал довольно регулярные угрызения из-за того, что я, выходит так, являясь матерым волчарой, затягивая невинных простодушных парней, которым бы жевачкой фарцевать, на путь способа жизни, который сулит им куда скорей синяки и шишки, нежели пироги и пышки.

Почему и старался продолжать затягивать на этот путь только тех, которые уже сами затянулись. Остальных же — того же Германа — стараясь, наоборот, всячески избегать, дабы не агитировать и не вовлекать.

А потом и вовсе перешел на сугубо индивидуальный вид деятельности — сочинение всевозможных литературных произведений. Дабы уж совсем никто и никого —

3.

Вот, например, убедительное подтверждение сообщенному в пункте 2: не далее как осенью прошлого, 1996-го года никто иной как Струков А. со скандалом предъявил-таки мне обвинение, что я, по заданию Алена Даллеса, погубил его юность и молодость, заставив заниматься сионистской музыкой. причине чего теперь должен выдать ему денежную компенсацию, а то иначе он наймет бандитов, а уж у тех с пособниками сионизма разговор короткий.

Голова

В футболе: выступающая верхняя костяная шаровидная часть туловища игрока, предназначенная для нанесения ударов по летящему мячу, зачастую в прыжке.

В политическом плане относительно Г. существует следующее предание: один раз Суслов к Брежневу приходит:

— Леонид Ильич! Я вчера футбол по телевизору смотрел — сплошное безобразие! Навешивают и навешивают! Немедленно это нужно запретить!

— А что такое?

— Да как что! У нас народец-то какой! Разрешишь навешивать — тут же захотят и подвешивать, а потом и развешивать, там и в торговой сети начнут обвешивать, ну, а уж это сами понимаете: начатки обогащения — мелкобуржуазная психология — тут и конец социалистическому лагерю!

Но Леонид Ильич, падкий до успехов советского спорта, письмо насчет нерекомендованности навешивания разослал, но до конца его не запретил. А ведь Суслов был прав: начали и развешивать, начали и подвешивать, закипело и обвешивание во всех торговых точках, расцвела и мелкобуржуазная психология буйным цветом, и не прошло и десяти лет, и нет ни социалистического лагеря, ни переходящего красного знамени, ни роста сознательности и убежденности…

Так вот: 3 января 1996, около полудня. 22 градуса мороза, невиданное дело!

Гончаров, И.А

Классик русской классической литературы: «Обломов» — «Обрыв» — «Обыкновенная история».

Ничего не читал.

«Обломова» было начал в прошлом году — нужно же когда-нибудь ознакомиться с классическими произведениями и прочитал даже страниц так 40, и даже как-то вроде бы и согласен бы признать, что хорошо, но потом всё-таки бросил: уж просто очень чудовищно многословно!

P.S.

Хопана!

Взял книгу, чтобы убедиться — оказалось, не 40!

Оказалось, я аж до 180-й страницы добрался!

Что есть еще одно подтверждения тезиса о чудовищности многословия: прочел чуть не двести страниц, а как будто всё на первых трех десятках топчешься.

Таково всё, что составитель сего готов сообщить о Гончарове И.А. и его сочинениях по состоянию на сегодня, 12 ноября 1995-го года, пол-третьего дня, воскресенье, Москва, зима: минус 10 градусов, не хухры-мухры.

Гофлин Андрей

Инженер.

Закончил индустриальный институт.

1987, осень: Лагманная. Гузель — посудомойка, Гофлин — повар.

Гузель и знакомит Гофлина с остальными персонажами данного сочинения.

А Гофлин знакомит с ними своих знакомцев В.Богомякова и А.Михайлова.

Так осуществляется смычка поколений.

1988-91: занимается разными частными бизнесами самого разнообразного толка: то по ночам делает какие-то прокладки для «Жигулей», арендовав для этого какой-то станок на каком-то заводе; то пытается тронуть нефтью; то отправляет вагон водки из Москвы в Тюмень; то перепродает какие-то компьютеры, то совместно со Струковым и с Д.Поповым во главе разъезжают по Северам с лекциями об экстрасенсорике, уфологии и прочей хуерге с демонстрацией чудес, тем зарабатывая на жизнь; и т. д.

Переходим к историям.

Сначала опишем, как он выглядит.

Сумрачный лик, со всегда выбритым, даже будучи в трехнедельном запое, лицом, с резкими морщинами с мохнатыми бровями в духе Брежнева, с манерой говорить отрывистыми решительными фразами.

Примерно можно вообразить себе Гофлина, если представить себе виденного по телевизору Игги Попа — но только в галстуке.

1991: покорение Северов

Антисемитизм:

— Ты эти еврейские штучки брось!

Смешней всего здесь то, что Гофлин сам еврей.

1992-93: по большей частью обитает в Москве, обычно вместе с Поповым Д.

Проживают они при этом в восьмикомнатной квартире на метро Бауманской, снятой Гофлиным следующим образом.

— Нужно уметь общаться с народом!

1994: баржа водки.

Гребенщиков, Борис

Человек из Санкт-Петербурга, наиболее известен в качестве руководителя ансамбля «Аквариум», каковым является с 1972-го года. В 1982-87 гг. тюменско-гребенщиковские связи имели весьма оживленный характер, вот некоторые истории об этом.

1.

Первые сведения о Г. доходят примерно в феврале 1983-го года. Струков А. (см), посетив в частных целях неподалеку от Тюмени лежащий город Свердловск, возвращается оттуда с сенсационной новостью: в Ленинграде есть «Зоопарк» и «Аквариум»!

Поясняю.

К тому времени мы уже были отъявленными любителями такого ответвления рок-музыки и культуры в целом, как «новая волна». Журнал «Ровесник», порой сообщавший новости этой музыки, читался как подрывная прокламация. Ибо там, в Англии — происходила Революция! Мир на глазах менялся и становился другим: и новым, и неожиданным, и дурацким. И — непредсказуемым.

Дело в следующем: это было единственное, что происходило.

Что было новым, неожиданным и удивляющим.

Ибо все остальное, что было вокруг, было так, как будто никаких восьмидесятых не было, а после семьдесят девятого наступил семьдесят десятый, затем семьдесят одиннадцатый, и так далее, и так далее: пять лет спустя это время будет обозвано эпохой застоя, и это верное наименование: так оно и было: скука, тоска, неподвижность, уныние, затхлость, дряхлость, и воздух выдышан весь, до последней молекулы.

Артурка Струков с осени 1982-го и был главным пропагандистом английской new wave. (И еще Шаповалов Ю. чуть попозже).

Проживая тогда в дэне, ночи напролет он крутил ручки коротковолнового радиоприемника, вылавливая в океане эфирного рева и хрипа редкие звуки этой идиотской и замечательной новой музыки, а наутро уже ходил с гитарой по домам, играя со страшной силой услышанное.

Этим он занимался с осени 1982-го года, и к весне 1983-го даже уже знал названия некоторых, самых запавших в душу, исполнителей этой музыки: это были «Стрэнглерз», и еще «Мэднесс», и еще «Б-52», и еще — и в самую первую, кстати, очередь — немецкая группа «Трио».

Артурка сочинял и песни собственного сочинения в указанном духе. Они были даже в еще более этом духе, нежели их английские оригиналы: еще более идиотски и голы; так, одна из песен Струкова того периода, и довольно длинная, минуты полторы, — вся исполнялась на одном аккорде, который передвигался взад вперед по гитарному грифу.

А кругом происходило — выше описано, что происходило кругом. Доходили до нас, конечно, записи всевозможных «Круизов», «Динамиков», «Карнавалов», не говоря уж о «Машине Времени» с «Воскресеньем». Ничего, кроме недоумения, они не вызывали: да что они там, в чулане живут? Радиоприемников у них, что ли, нету? В чулане они живут что ли, закупоренном наглухо, куда никаких сведений из внешнего мира не поступает, почему они и лабают вот уж сколько лет одно и то же, услышанное в ранней юности?

И выходило так, что мы одни в СССР и есть крутые, умные и новые: Артурка — музыкант, Немиров — поэт. (Такую фамилию «Бродский» в Тюмени впервые услышали в декабре 1987-го; о Пригове или Кривулине и слыхом, естественно, никто не слыхал до конца 1980-х, и все были уверены, что современная поэзия — это то, что печатают в журналах: босоногое детство среди просторов полей унылым хореем). Таково было состояние образа мыслей и чувствований в городе Тюмени к весне 1983-го года.

Тут вот Артурка и привозит сообщение: в Ленинграде есть «Зоопарк» и «Аквариум»!

Артурка рассказывает: он слышал в Свердловске пленку с записью, так это — то, самое, что нужно!

Вскоре обнаружилась и пленка: смесь зоопаркового «Блюза де Моску» и аквариумовской пластинки «Электричество»: действительно, именно то! Именно то, чего все время хотелось услышать, но только негде было: песни, которые резкие, которые также точные, и также сжатые, и жизненные, и притом — идиотские, и еще и впридачу — скандальные.

— Подай весть! — пристает у Воннегута один безумный персонаж к окружающим.

Так вот: это была именно Весть — то, что мы слышали из магнитофона.

Сладкая Н.!

В Сайгоне год назад!

Который раз пьем всю ночь!

Когда я знал тебя совсем другой!

Денег нет, зато есть —!

Тени в углах, вино на столе!

В этом городе есть еще кто-то живой!

Я слышу голоса, они поют для меня!

И это было к тому же действительно новой музыкой — современной, не пережевывающей английские изобретения пятнадцатилетней давности, а идущей прямо в ногу с тем, что именно сейчас делается там, в метрополиях рока, где лютует new wave.

Наконец, это была вызывающая музыка.

Трудно теперь сказать, что в ней было уж такого вызывающего, но тогда люди, любившие все респектабельное и высокохудожественное, от «Йес» и «Куин» до Окуджавы и «Машины Времени» — предыдущее поколение — ругались матом и плевались слюной, слыша это, и такая их реакция только придавала нам еще больше восторга: она отделяла нас — новых, дерзких и офигительных — от них, которые — теплый лимонад.

(Характерна, например, реакция А.Макаревича, побывавшего на концерте Майка, когда тот впервые посетил Москву в 1981-м году; тот самый концерт, который и был записан под названием «Блюз де Моску», и который есть, несомненно, лучшая из записей Майка:

— Да за такие песни сажать нужно! — был до глубины души возмущен услышанным лидер группы, прославленной своей «философской лирикой»

— Это просто хулиганство, а не рок! — присоединялись к нему издатели московского подпольного рок-журнала «Урлайт»).

Итог всего вышеуказанного: в Тюмени начинается аквариумомания.

Тем более, что начинают и новые записи появляться, и вполне регулярно: «Табу», затем «Радио Африка», затем — всевозможные акустические записи и концертники. Гребень с Майком — а потом еще Цой, а еще потом и «Странные Игры», и еще московский «Центр» становятся все равно как Маркс с Энгельсом:

Нам то, да и се, и путь осветил.

1983-84: Алкогольный клуб (см.) как центр и рассадник аквариумолюбства (к тому времени уже известно, что лидера А зовут Борис Гребенщиков: это прочитано в журнале «Юность», где его похвалил — что уж вовсе удивительно — Макаревич.)

1984, весна: выгнанный из университета Артурка перед отправкой в армию едет в Питер — и посещает там Гребня! Гребень производит на Артурку большое впечатление.

1984, лето: и М. Немиров становится оголтелым гребенщиковофаном: его покидает его тогдашняя скажем так герлфренд, он охуевает и убивается, и утешают его лишь песни только-только появившегося в Тюмени альбома «Радио Африка».

1985, 15–20 марта: М. Немиров и Ю. Крылов посещают город Ленинград именно с целью встречи с Г. По определению Крылова, они едут туда как ходоки к Ленину: Правду узнать. Они едут в Питер, не зная ни адреса Гребенщикова, ни каков он на вид, однако они уверены — они его найдут.

И они его действительно находят! Более того: они попадают непосредственно в самый разгар III-го ленинградского рок-фестиваля. Все это производит на них непревзойденное впечатление:

Столица!

Весна!

Рок-фестиваль!

Очаровашка Гребень!

Из кабака — в приличное общество!

Вывод, вынесенный М. Немировым оттуда: так вот — и нужно жить.

Здесь!

В Тюмени!

Сейчас!

Безумной этой идеей — в Тюмени |— все время! — жить так, как живет рок-звезда БГ в Ленинграде, как ни крути, а мировой столице. Да притом во время рок-фестиваля — интересно здесь то, что М. Немирову удается заразить чуть не пол-сотни молодых людей самого разного пола, социального происхождения, привычек, склонностей и коэффициента умственных способностей пытаться делать это!

Что и становится главной идеей первых трех тюменских рок-клубов (см) и последующих двух лет бурной и безумной деятельности самого М. Немирова, и еще других людей.

1985-87: посещение Гребня становится обязательным деянием тюменского человека, оказавшегося в Ленинграде.

Городской достопримечательностью, которая обязательна к осмотру: Исаакий, Медный всадник, Гребенщиков на улице Софьи Перовской 5, прямо напротив Казанского собора.

1987 и далее: Б.Гребенщиков в сознании тюменских людей постепенно становится личностью, вызывающей все больше скорее раздражение и неприязнь, нежели положительные эмоции.

Перелом в его творчестве, наметившийся еще в 1984 году, в «Дне Серебра», и состоящий в отказе от резкой музыки с элементами панкухи и в возвращении к тому, с чего начинал, к полуакустической полубардовщине, становится к 1987 году имеющим характер полной очевидности. Тюменским людям совсем не нравится такой «Аквариум». И чем дальше он погружается в это унылое тягомотство, тем больше тюменские люди доходят до того, что году к 1993-му уже начинают при имени Гребенщикова плеваться и напоминать друг другу, какой умный человек Свин Панов: он всегда Гребенщикова именовал не иначе, как Гробыщенковым.

Но и это прошло.

И теперь дела с творчеством Гребенщикова у тюменского народа обстоят так: когда в радиоприемнике начинает задушевно гундеть очередная «Гертруда», никто, конечно, не бросает тут же все дело, чтобы поскорей приникнуть к звукам, но уже и не ругается матом, а без радости и злобы понимает: немолодой усталый человек, не в управдомы же ему подаваться, в самом деле! Вот и тянет привычную лямку — зимой-то холодно в России, нужны деньги на башмаки.

Ну, а теперь вот некоторые обрывки из воспоминаний Крылова о встречах разных людей с Б.Гребенщиковым.

1.

— Как известно, в марте 1985 года к Гребенщикову из Тюмени поехали два «ходока» (Немиров и Крылов), как в свое время к Ленину ездили правду узнать, — начинает свое сообщение Крылов. И продолжает:

— Как известно из истории, они БГ нашли в большом городе Ленинграде, хотя выезжая, знали всего две вещи: что он живет в Ленинграде, и что есть такая группа «Аквариум» которая когда-то выступила в ДК им. Цурюпы. В лицо они его тоже не знали.

И они нашли его, и долго пытали про правду жизни, которую тот им с удовольствием ведал. Еще долго спрашивали про англоязычную музыку, и про многонациональную литературу, и про религию, и про социальное происхождение, и про связь творческого настроения со временем года, и кучу других вещей, а БГ, стало быть, удивлялся — приехали, грязные, лохматые, оборванные, небритые из какой-то Тюмени (первый вопрос, который он задал, когда встретились: «Ребят, а Тюмень — это где?») — а такие хитрые штуки спрашивают. Ко мне, говорит, из Москвы и Таллина народ приезжает в основном, чтобы спросить: «А что это в песне такой-то означает? «

Тогда Немиров и говорит:

— Ну, раз так, то тогда и мы спросим.

И поведал Боре такую историю:

— Есть у нас в Тюмени такой рок-подвижник, Шапа. И ему как-то дали на три дня рок-энциклопедию на немецком языке. И он, хоть по-немецки только «Гитлер капут» знает, но так ему хотелось всю правду про панк-рок и новую волну узнать, что он взял, и стал ее от руки переписывать, в надежде когда-нибудь найти человека, который знает немецкий, и ему все переведет. Тексты на незнакомом языке переписывать очень трудно, особенно на немецком — в нем слова очень длинные, и в них бывает по восемь согласных подряд. Но Шапе очень сильно хотелось все узнать, и он писал.

И когда он этим занимался, наткнулся на слово «растафари». А мы-то думали, это просто некое самим Гребнем для смеха и художественной загадочности придуманное слово. Тут и человек нашелся, который действительно знал немецкий и все перевел: оказалось вовсе не для смеха. А такое слово действительно есть, и имеет вполне реальное значение — и деннотат, и сигнификат, и прочую ерунду.

И вот: может, во фразе

… Белый растафари, прозрачный цыган…

«прозрачный цыган» — тоже значит что-нибудь «этакое»?

БГ нахмурился, закурил, задумался. Затем говорит:

— Ну, а вы сами как это понимаете?

— Мы понимаем так, что в ней имеется в ввиду такой человек цыганской национальности, только прозрачный,

— Очень хорошо! — обрадовался Гребень.

— Я, в общем, имел в виду много всякого разного, но в вашей трактовке — еще лучше выходит!

Иллюстрацией к этой истории является илл.1 — «Аквариум» весны 1985-го года, слева направо — С.Курехин, БГ, П.Трощенков, тогдашний барабанщик «Аквариума», С.Титов.

Фото подарено самолично Гребенщи-ковым Ю.Крылову, и на обратной его стороне — собственноручный Гребенщикова автограф.

2.

И еще одна история, рассказанная опять Крыловым. Она происходит в начале 1987-го года, ее участники — два сподвижника по группе «Аль Джихад аль Ислами» Кирилл Рыбьяков и Валерий «Варела» Усольцев.

И вот, — сообщает Крылов, — поехали они в Питер к тогдашнему большому тюменскому другу-хиппи по кличке Frank (Фрэнк), с которым познакомились на Исетских прудах в Свердловске.

Ну, приехали они, то-да-се, посидели, и захотелось им песни попеть. А Фрэнк говорит:

— У меня, жаль, гитары нет. Ладно, попробую что-нибудь придумать. — И стал по телефону вызванивать кто бы мог гитару принести.

Через полчаса звонок в дверь — принесли гитару. И кто? — сам БГ! (здесь надо заметить, что к тому времени о БГ начали много говорить, писать, показывать по телевизору, выпускать пластинки, поэтому он уже вроде как «сам БГ |» стал).

Попели они песни всласть, по этому поводу портвейну купили, а БГ нажрался и спать лег. И вот, просыпается он утром — на полу, на матрасе, с бодуна дикого (помните? — «Агдам»… завтрашнее похмелье — уже сегодня!»), и спрашивает, озираясь:

— Х..хде я?

У стены сидит мрачный Варела и что-то мрачное наигрывая на БГ-вской гитаре мрачно отвечает:

— Как где? В Тюмени!

— Как? — поражен БГ.

— Что значит «как»? Концерт у тебя здесь вечером, забыл, что ли? Вчерась мы с тобой в Питере обо всем договорились, да сразу и на самолет. На концерт уже и билеты проданы.

БГ в ужасе хватается за голову, но тут Варела подает ему стакан портвейна, затем второй, и вот Гребень уже приободряется, и уже расспрашивает, что за зал, как в нем акустика, какой аппарат, да все прочие вопросы технического порядка. Вареле уж и совестно стало, он уж и не знает, как эту затянувшуюся шутку побезобидней дезавуировать.

На его счастье, все получилось само собой: в процессе беседы БГ оказался каким-то образом возле окна, да выглянул в него, да увидел машины с питерскими номерами. После чего, вскричав возмущенно «Козлы!». схватил гитару и убежал.

Вскоре в репертуаре «Аквариума» появилась песня «Козлы», и довольно долго В.Усольцев с гордостью всем объявлял, что она посвящена не каким-то абстрактным нехорошим людям, а именно ему, Вареле Усольцеву.

3.

А вот история, являющаяся пояснением к иллюстрации 2: Б.Гребенщиков и А.Макаревич в обнимку; снимок сделан осенью 1987-го года в аэропорту Шереметьево; Макаревич провожает БГ в Америку, куда тот летит в первый раз полпредом красного рока, Гласности и Перестройки. Интересным является то, что автору этих строк удалось подслушать состоявшуюся сразу по возвращении А.Макаревича из Шереметьева беседу меж ним и еще одним корифеем советской рок-культуры, А.Троицким. Причем он сделал это находясь за примерно тысячу километров от места действия в городе Ростове-на-Дону!

Вот как это было.

— Я сидел в Ростове-на-Дону в местной рок-лаборатории, располагавшейся тогда в местном же Театре имени Горького, будучи опять же тогда тамошним деятелем мировой революции посредством музыки рок. Вот что было самое положительное в городе Ростове-на-Дону: в упомянутой рок-лаборатории имелся телефон, который оплачивало местное управление культуры, в том числе — междугородние звонки. И я активно пользовался этим, бесперерывно названивая по всему СССР и устанавливая связи:

— Алло, это Куйбышев? Рок-клуб? Ну, расскажите, как что у вас. Я? Ростов, тоже рок-клуб.

Толстая тетрадь со списком телефонов была прислана мне по почте кажется, из Саратова, а саратовским деятелям рока мой ростовский адрес дали тоже какие-то рок-деятели, может питерские, а может, свердловские — это было время бурного пложения рок-клубов и попыток — и первоначально небезуспешных — соединить их в сеть и цепь с целью дружбы, координации и прочего интернета. И я, занесенный волей судьбы жит в Ростов-на-Дону активно занимался этим, и среди прочих телефонов в этой тетрадищи был и телефон Артемия Троицкого также. Я этот номер и набрал.

Междугородняя связь в те времена обладала следующим свойством: если вы звонили по межгороду некому абоненту N, а он в это время беседовал с каким-либо абонентом Z, то ваш звонок вклинивался в их беседу, ибо междугородние звонки важней болтовни внутри города. И получилось вот что: набрав московский номер Троицкого, я услышал положенный би-бик, обозначающий установление связи, и сразу же оказался внутри беседы Троицкого А. с кем-то еще.

И я уже было собрался повесить трубку и перезвонить позже, как тут услышал очередную фразу беседы:

— А я только что из аэропорта, Борьку Гребенщикова в Америку провожал, — и узнал говорящий это голос, принадлежащий Макаревичу. И поскольку Борька Гребенщиков в то время был человеком, крайне интересовавшим советскую рок-общественность, то я, замирая от сознания безобразия того, что мной совершается, трубку класть все равно не стал, а, стараясь не дышать, начал всячески эту беседу двух выдающихся деятелей современности подслушивать.

Ничего, впрочем, такого уж секретного я не услышал.

Так, обычный телефонный треп, легкое дружеское злословие:

— Что же он один полетел, братков не взял?

— Что ты, хочешь, Боливар не вынесет пятерых!

Или:

Да, года промчались, бури улеглись, и высоко вознесся он над нами!

— Во- во: когда б земля таких людей бы не давал б миру, заглохла б нива жизни!

И т. д.

И, в общем, трудно даже и сказать, зачем я это рассказываю здесь, да тем более в письменном виде.

В общем-то, — низачем.

Так, картинка навеяла.

18 ноября 1996, 5.55 утра,

Продолжая свою новую — и довольно неплохую — жизнь на улице Свободы, что возле метро Сходненская.

Дворников, Валерий Павлович

Вот что сообщает о тюменском человеке с таким именем, фамилией и отчеством Ю.Крылов. Вот что он сообщает о нем в своем сообщении, сообщенном добровольно, пребывая в трезвой памяти и здравом уме.

— Это очень, подчеркиваю, очень милый тюменский психоневролог, — сообщает Крылов и продолжает:

— Ничего себе фразочка, да? Но так и есть. Истории, которые сейчас мною будут рассказаны, несомненно, убедят в этом читателя. Истории таковы.

1. М.Немиров

Так вот, — сообщает Ю.Крылов, — есть в городе Тюмени, как и в большинстве более-менее крупных городов психоневрологический диспансер, и находится он на ул. Ленина, 26 (или 23, сейчас не точно помню).

— Кстати, — отвлекается он в сторону, — ул. Ленина в г. Тюмени — не самая центральная, что удивительно. Даже во времена самого развитого социализма центральной тюменской улицей была ул. Республики, а какой республики — не указывалось. Так что вполне может оказаться, что буржуазно-демократической.

— Ну да про улицу Республики — в следующий раз, — возвращается Крылов к теме, заявленной в заголовке, и продолжает:

И вот: довольно значительная часть тюменщиков, про которых речь в этой книге, были гостями (то есть: состояли на учете) в этом самом психдиспансере.

Причины на то у всех были разные, да и не о них сейчас речь. а речь о том, что самой что ни на есть лапушкой в этом диспансере был Дворников В.П., к которому можно было прийти со всеми своими «неприятностями» и быть уверенным, что тебя тут же не упекут в дурдом строгого режима, ну — если ты сам этого не хочешь. А можно было просто — зайти поболтать, и вроде легче становилось — психоневролог как-никак!

О внешности его что-нибудь интересное сообщить сложно, ибо он был обычным, среднего роста очкастым мужчиной, который любит внимательно-молчаливо слушать собеседника, слегка прищурившись; психоневролог как психоневролог. И вот как известно, был период в жизни Крылова, когда ему уж совсем негде было жить.

И он от этого сильно страдал.

А как раз собирались первый рок-клуб организовывать, и только-только начали вместе все старотюменщики колбаситься (не люблю слово «тусоваться»).

И вот, как-то, в англицком клубе, по-моему,(курилка возле мужского туалета на 3 этаже главного корпуса университета, где все и собирались поболтать) М. Немиров спрашивает Ю. Крылова:

— А ты где живешь?

А тот и отвечает ему в том смысле, что злая судьба и так далее. А Немиров и говорит:

— Живи у меня. — Крылов обрадовался.

А жил Немиров на Широтной улице, в микрорайоне, где до этого Крылов не бывал, и по дороге туда испытывал настоящий восторг — далеко-то как! И темно-то как!

И приехали они, откупорили бутылку белого вина, а Немиров и говорит:

— Слушай, Крылов, а не поживешь ли ты здесь один, — недолго, недельку, может две?

Крылов:

— ???

Немиров и говорит:

— Мне тут в дурдом нужно лечь, ненадолго…

— Зачем?!!

— Ой не спрашивай, — отвечает, — нужно.

А Крылов так осторожно:

— А ведь, чтобы положили, ведь диагноз нужен, — у тебя же нет диагноза — то?

Немиров:

— Зачем диагноз? Прийду я к психиатру, скажу: «Я — дурак. Положите меня в дурдом.» Неужели не положат?

Так он и сделал.

А попал Немиров прямо к нашему дорогому В.П.Дворникову, и вот что до меня дошло: сказал Немиров задуманную фразу, а Дворников смотрит на него хитро, молчит. А потом и говорит:

— А вы точно дурак?

Немиров не растерялся и отвечает:

— Ну рассудите сами: приходит к психиатру нормальный, здоровый человек и говорит: «Я дурак, меня в дурдом пожалуйста положите!» А?

Дворников подумал-подумал, и убежденный железной логикой, согласился.

А тут Немиров и говорит:

— Только Вы меня в отделение, которое в 3 городской определите, я в Винзили (это такой «серьезный» дурдом под Тюменью) не поеду!

Вот тут Дворников плечами и пожал от удивления.

2. Ю. Крылов

Захаживал к Дворникову и Крылов, и вот с чего началось: Крылов страдает ужасными болезнями, которые, надо признать, дают о себе знать нечасто. Но один раз это очень пригодилось.

Один хороший крыловский друг Миша Жилин (см.) работал в строительстве после того, как его выперли из Университета за прогулы. Работал он там мастером, и видя бедственное бездомное положение Крылова, посоветовал ему устроиться в профилакторий «Градостроитель», что под Тюменью, где и жить можно, и кормить будут, и лес вокруг, и озеро, — короче — красота! Он пообещал всячески посодействовать в получении льготной путевки в этот райский уголок, но для удачи мероприятия нужно было чем-нибудь серьезно болеть.

— Нет проблем! — воскликнул Крылов и, собрав все свои армянские справки (Крылов сам из города Кировакана, что в Армении), пошел в психдиспансер.

Там он попал к кому бы вы думали? — к Дворникову, конечно! И тот, его выслушав, дал необходимые бумаги, и Крылова определили в профилакторий, где он чудесно просуществовал целый месяц, так как к нему часто наведывался Сэр, и они вместе квасили на берегу озера жаря на костре куски свинины, нанизанные на длинные палки. C тех пор Крылов и стал периодически наведываться к Дворникову, где имел с ним беседы и получал редкие рецепты на всякие амитриптилины, помогавшие в то время выжить в случае душевных, физических и прочих крупных неприятностей.

И вот один раз Крылова так «поджало», что совсем уж помереть собрался — то ли с первой женой разводился, то ли из Университета стали выгонять, то ли и то и другое вместе, — короче, жить стало невмоготу.

А когда так тяжело, начинаешь пить совсем безбожно, да еще и таблетки глотать, чтоб не чувствовать всего этого говна, — и тут такие штуки начинают с психикой претворяться!

Поэтому и решил Крылов наведаться к Дворникову — может, хоть он чего посоветует.

Приходит он в диспансер, а там тетка какая-то чужая сидит.

— А где Валерий Павлович? — чуть не плача спрашивает Крылов.

А тетка улыбается, и говорит таким «врачебным» голосом:

— А он сегодня после четырех принимает. Да Вы проходите!

Ну, Крылов думает: не доживу до четырех, может она тоже тетка нормальная, раз в одном кабинете с Дворниковым сидит, — ну и выложил ей: так мол, и так, а если сильнее прихватит — то вааще в-о-о-о-о как!

Тетка оказалась хорошей, выслушала внимательно, затем и говорит:

— Надо Вам энцефалограмму сделать. Вы, — говорит, — посидите в соседней комнате, а я пока с лабораторией договорюсь.

Крылов, как дурак, дождался в соседней комнате пока приехали санитары дурдомовских размеров, а уж потом, когда под белы рученьки взяли, стал возмущаться, мол — энцефалограмма! Врач сам сказал!

Санитары к этому были привычны.

Привезли они его — смотрит Крылов — да это ж дурдом! Сам передачки сюда привозил!

Е-мое, — думает, — пока кто из знакомых узнает, — а у самого сигарет всего две штуки осталось. (По опыту старших товарищей он прекрасно знал, какая тоска в дурдоме без сигарет.)

История кончилась хорошо. Вечером приехал взлохмаченный Дворников, который случайно, по списку, заметил куда меня отправили, и после небольшого скандала с персоналом (мы не имеем права! — кричали они) забрал меня, совсем одуревшего, и увез к себе в кабинет.

Там он налил чаю, и, будучи прекрасным психоневрологом, вернул Крылова к жизни.

3. Гузель

Она тоже большой друг Дворникову В.П.

И по этой самой дружбе, видя большую его заинтересованность деятельностью рок-клуба, про который она ему много рассказывала, решила Гузель пригласить Дворникова на наиболее зрелищное в то время мероприятие — пресс-конференцию М. Немирова и Ю. Крылова, посвященную их возвращению из поездки к Б.Г.

Надо тут заметить, что пресс-конференция проходила в актовом зале (!) Университета, и проходило с привлечением множества аудиовизуальных материалов, и в конце еще кружочки с автографами Б.Г. раздавались. Конечно же, эта конференция вызвала большой интерес, и на нее собралось довольно много разного народа, преимущественно из самого рок-клуба и его окружения. Пришел и Дворников, который все это действо с размахиванием руками, включанием музыки и рассказами об изображенном на показываемых фотографиях, просидел скромно в углу.

После конференции, мы подходим к Гузеле, и спрашиваем:

— Ну как? Дворникову понравилось?

А она:

— Очень понравилось! Он просил даже его почаще на такие мероприятия приглашать. Говорит: «Сколько материала! Это ж докторскую диссертацию можно за полгода написать!»

Вот такой психоневролог Дворников Валерий Павлович.

4.

А вот дополнения к сообщению Ю.Крылова, которые сообщаю я, автор этих строк М.Немиров.

Во-первых, дополняю, опровергаю и уточняю сообщение, сообщенное Крыловым под номером 1.

Действительно, пришел я к Дворникову и попросился в дурдом: жизнь моя приобрела характер полного и тотального безумия, и нужно меня изолировать в тихое место.

А то будет совсем караул.

Дворников, действительно, поинтересовался конкретными проявлениями безумия.

— Ну, например, — объяснил я, — Есть у меня ощущение, что все вокруг дураки, а вот я как раз умный, талантливый и достойный всяческого восхищения.

— Ага! — подхватил Дворников, — А окружающие не признают этого, да?

— Да нет, мне кажется, что и все окружающие это признают!

— Да-а, — опечалился Дворников, — Это, уже, действительно, дело серьезное.

После чего нажал соответствующую кнопку, в кабинет влетели двое из ларца, ловко скрутили мне руки за спину и поволокли в машину скорой помощи.

И как я не убеждал их, что я не буйный, я сам пришел — к этому они, как очень верно заметил Крылов, были привычные, и пока не довезли меня до 3 городской, рук мне так и не отпустили.

27 декабря 1995, вторник, пол-седьмого утра.

Джексон, Майкл

(кумиры)

Говорят — Америка, Америка, прагматизм, бездуховность и только одна погоня за золотым тельцом.

Сидели мы один раз с Реневым Ю. (см.), выпивали и целую ночь ругались на эту тему: он эту линию все гнул.

А я говорил ему, что сам козел. Да там ебанатов еще побольше, чем где угодно! — так я скажу и сейчас.

Вот их перечень — первых, пришедших в голову:

Морфи, шахматист;

Сэлинджер, писатель;

Фишер, опять шахматист;

Питер Грин, гитарист;

Это я перечисляю тех, кто на самой вершине успеха взяв да и забил на все хуй, и погрузился во внутреннюю жизнь, о которой ничего не известно.

И, если уж призадуматься, вот русских я что-то таких и не припомню.

Разве что старец Федор Кузьмич, если правда, что —

И вот еще пример: этот самый Майкл Джексон: не то, что он является ебанатом, а то, что ну в какой стране такое безумное чучело и просто нелюдь могло бы быть всенародным кумиром?

А вот в Америке это есть в наличии.

Что подтверждает вышевысказанный тезис: конечно, американцы, может быть, и одномерные человеки, но эта их одномерность, судя по тому же Джексону, пролегает в каком-то особом измерении, очень отличном от общечеловеческого.

2.

Далее добровольно взятые автором на себя обязанности энциклопедиста требуют, чтобы он вкратце описал

а: историю жизни М.Джексона, как она есть;

б: историю того, что думали о нем в СССР с 1975 по 1997 год;

в: историю дружбы М.Джексона с Полом Маккартни. Ибо это история занятна.

Все это — в следующий раз.

3.

Я там выше несколько невнятно объяснился относительно того, чего хотел сказать. Это вот почему: я и сам толком не понимал, чего я именно хочу сказать. Ибо это было у меня только смутно в голове, подобно струне в тумане.

Но теперь я понял, что я имею в виду, и могу сформулировать. И я формулирую: я имел в виду то, что о бездуховности либо нет американцев сказать невозможно ничего, чему доказательством является среди прочего сумасшедший и столь много летний успех там Майкла Джексона.

Ибо люди, способные, искренне восхищаться им и его творчеством, лежат настолько за пределами сознания и понимания людей, являющихся нормальными, что высказывать хоть какое-либо суждение об их психологии, мышлении и так далее есть занятие соей необоснованностью примерно подобное высказыванию суждений о психологии и способе мышления, например, привидений: не знаем, и никогда не узнаем.

Джойс, Джеймс

Первый за всю советскую и русскую историю автор, написанное которым слово «хуй» было легально опубликовано в легальном издании на русском языке и в России во все три буквы сразу, без всяких там многоточий.

Даже не в России, а еще в СССР!

Еще во время полной КПСС, в 1988 году!

«Иностранная литература», 1988: в 12-м номере, в окончании «Улисса». Там поток сознания уж совем распоясывается, начиная течь уже и без без знаков препинания и с трудновычленимым смыслом, вот у цензоров и не хватило терпения прочесть его весь до конца.

Я, впрочем, тоже не читал — так, листал, да случайно и наткнулся.

Дискотека

Такое заведение: платишь деньги — покупаешь билет — заходи и видь: тепло, темно, музыка грохочет со страшной силой и тьма людей пляшет как бешеная. За это и берут деньги, это и есть услуга, предоставляемая этим предприятием общего пользования: плясать.

1. Петр 1 со своими ассамблеями

2. XIX в: дворянские балы: в частных жилищах даваемые частными лицами. Вход, естественно, бесплатный. Подробности — Лотман, «Пушкин», 521 — 528

3. Начало XX в: скетингринги

4. НЭП и борьба с разложением

5. Танцплощадки 1930-70-х под оркестр и потом под ВИА

6. Дискотеки с конца 1970-х

7. 1990-е: ночные клубы, журнал «Птюч», рэйв, хип-хоп, техно.

«Знамя»

Советский и российский «толстый журнал». Издается с 1931 года. С 1986-го — один из главных оплотов борьбы за свободу, и чтобы литература была выдающейся и замечательной, а не просто говном и мудотой. В настоящее время — литературный журнал в России номер 1, ну, может быть, деля этот титул с «Новым миром». Вот история, как тюменский деятель искусств М.Немиров в него ходил с целью напечатания в нем своих сочинений ради славы и денег.

1997, зима; указанный деятель этих искусств, пребывает в состоянии отчаяния и незнания как же добывать себе теперь средства к существованию. Вот как он в это время описывает состояние своих дел в письме к дружбану Шаповалову Ю., который, позорник, к тому же даже поленился сходить на почту его получить, и оно вернулось назад.

— Что до наших частных дел, то наше шестилетнее пребывание в Москве дошло до состояния полного и окончательного краха и позора, в результате чего я уж около полугода пребываю в состоянии просто-таки непрерывного отчаяния. Список бедствий примерно таков:

Фирма вконец разорилась. Денег нет и негде взять. Долги имеют сумасшедший характер, расплатиться с ними невозможно абсолютно никак, и мы находимся на нелегальном положении, скрываясь от кредиторов — тем более, что все равно нас выгнали с квартиры, которую мы снимали, за хроническую неуплату. Снять новую — нет все тех же денег; пока что мы приютились у проживающей в Москве моей сестры, но вряд ли она станет долго нас здесь терпеть — она девушка с норовом. Писательская карьера? Ни единой моей строчки за шесть лет пребывания здесь не опубликовано — все было не до того, чтобы этим заняться — на старости лет, с плешью и без зубов, я все пребываю в положении «начинающего писателя». К тому же нет здесь у меня ни единого дружбана, и даже просто приятеля, и даже просто знакомца, за исключением ростовского еще друга Авдюши.

Короче, как уже сказано, полный крах и крушение всего, а главное — постоянные отчаяние и стыд: ебучие долги, в которые мы все влезали в эти годы, ладно бы мы должны были каким-нибудь там банкам — это бы и вовсе по хую, плюнул да убежал:

Я блядь поэт, творец искусства,

А вы — ничтожное говно —

но беда в том, что эти долги есть деньги, поназанятые у ни в чем неповинных частных лиц, сделанные путем втирания в доверие к оным и выманивания у них последних их денег в надежде вернуть через месяц — а потом опять через месяц — а затем еще через месяц — и т. д.

Иначе говоря, позор, и позор, и абсолютно непонятно, что делать и как из этой пучины и трясины выбираться. Очнувшись от одури, в которой я пребывал последние пять лет, вдруг я обнаружил, что нахожусь посреди чужого города, в котором не по карману жить, и притом без крыши над головой, без копейки денег, без единого дружбана, без выветрившейся за это время удали молодого, так сказать, таланта, которому море по колено, и любые двери перед которым распахиваются сами, а — с безумным количеством долгов, которые точно гири на ногах, с наседающими ежедневно кредиторами, с ужасом перед телефоном, звонок которого означает лишь еще какую-нибудь гадость, и еще с плешью, с брюхом, с отсутствием передних зубов, с вступившей в окончательно законченную форму непрезентабельностью внешнего вида, с алкоголизмом в организме, с больной бабой на руках, и со все тем же, что самое главное, отсутствием удали и беззаботности в голове, и в двусмысленном положении довольно-таки подозрительного по части графомании типа.

Таково состояние наших с Гузелью дел на сегодня, 6 февраля 1997, четверг, 9:47 утра.

Гузель, кстати, лежит в настоящий момент в Боткинской больнице с астмой: вся хуерга безумной жизни последних дней доконала ее окончательно, приступы астмы стали происходить ежедневно по многу часов, пока наконец не закончились скорой с носилками.

И вот пребывая в этом состоянии, я собрал свои сочинения, снабдил их нижеследующим предисловием, и, когда Гузель вышла-таки из больницы, отправил ее их разносить по журналам. Предисловие было таково:

«Уважаемая редакция!

Это стихи сочиненные мной, автором этих строк, фамилия и имя которого является Мирослав Немиров.

Я их сочинял — стихи — в течение длительного времени, а теперь пришел к выводу, что пора бы их попробовать и опубликовать. С целью чего я их вам и посылаю.

Если вас смущает изобилие в стихах: «блядь-на хуй», в принципе, их можно заменить, например, на «ах-трахтах»: содержательного смысла они не имеют, а служат только для демонстрации универсального способа написания стихов, изобретенного мной, который как раз и состоит в использовании этих «блядь на хуй» в ритмоообразующей функции. Под лозунгом: не нужно искать сложных путей, нужно искать пути самые прямые и простые.

Кроме того следует сообщить, что в последнее время я стихов почти не пишу, ибо пишу в больших количествах всякую прозу несколько специфического жанра — «Общую Энциклопедию Всего». Если вам это интересно, я могу и её вам предоставить.

На этом все, 27 февраля 1997, Москва.»

Я, конечно, понимал, что даже коль кто-нибудь из них и пожелает мои стихотворения публиковать, то, по нынешним временам, средством пропитания это дело служить не сможет, но я понимал и, что, если выбиться в «известные писатели» — для чего и нужно публиковаться во всех этих толстых журналах — пропасть в голоде-холоде уже не дадут: то какой-нибудь Сорос грант подкинет, то там в какой-нибудь журнал «Итоги» позовут им заметки сочинять, то — и т. д.

Единственной редакцией, которую Гузель за истекшие с тех пор полгода посетила, и была редакция журнала «Знамя»: то она болела, дважды за весну пролежав в больнице по три недели; то ей было некогда, то не было денег совершенно даже на метро. А про как оно было с упомянутым журналом «Знамя», сейчас изложу. Послал я короче, Гузель, она туда пошла,

Ну, она туда приходит.

Адрес, если кому интересно — Никольская улица, д.?

Это возле самого Кремля: от Лубянской площади идти вниз по Никольской, и уж самого возле Кремля свернуть во двор. Там пройти через подворотню, и затем во дворе через еще одну подворотню — тут и она, дверь, в которую нужно войти и подняться на третий этаж; его весь занимает журнал «Знамя»; одна из дверей в коридоре — отдел поэзии.

— Здравствуйте, говорит Гузель сопя из-за подъема на третий этаж в условиях свойственной ей астмы, — я вам стихи принесла.

Там к этому люди привычные:

— Свои?

— Нет, мужа.

— Понятно, — отвечают ей. — Что же, оставляйте, через недельку позвоните. Мы сообщим результаты анализа.

Через недельку Гузель не позвонила, ибо в течение этой же недели скорая помощь увезла ее по причине все той же астмы в Боткинскую больницу. Не позвонила она и через месяц, ибо выйдя из больницы и пробыв на свободе несколько дней, затем во все ту же Боткинскую на все той же скорой она была отвезена вновь. И позвонила она только уже в середине мая.

— Да, — сказали ей в «Знамени», — почитали мы ваши стихи. Нужно встретиться, поговорить. Только не сейчас, а через примерно месяц — сейчас у нас другие дела. Звоните.

3.

Через месяц — это был уже июль — Гузель, как было сказано, позвонила.

— Да, — сказали ей, — приходите, приводите мужа. Будем говорить.

И мы пошли. И мы пришли.

Отдел поэзии является миловидной дамой Ольгой Юрьевной непонятного возраста — может, 35, а может, и нет.

У нее кабинет, размером таким, что в него помещается стол Ольги Юрьевны с ее же стулом, два кресла для посетителей, журнальный столик — и более ничего.

Поздоровавшись и усадив нас в кресла, Ольга Юрьевна куда-то убегает, оставляя нас вдвоем.

Мы сидим, осматриваемся.

Повсюду стопки бумаг и книг, имеющие высоту примерно до середины, так скажем, бедра взрослого человека, во всех них — ексель-моксель! — стихи.

Беру первую попавшуюся книгу, изданную в Нью-Йорке, содержащие стихи нью-йоркского русского человека, фамилию не помню.

Листаю, смотрю — неплохие стихи, вполне даже —, представляющие из себя что-то вроде смеси Бродского с обериутами.

Беру вторую книгу, шикарным и авангардистским способом изданную в то ли Тамбове, то ли в Новосибирске (в твердом переплете, дурацкого формата, на бумаге типа картона, с картинками, с какими-то вклейками, со строчками так-сяк. вкривь, вкось и поперек), содержащую сочинения какого-то тамошнего автора — опять же неплохие стихи: хоть и непонятные, но во-всяком случае, показывающие владение автором стихотворной техникой.

Беру третью —

Ох, сколько ж поэтов, оказывается, развелось!

Только и могу я горестно вздохнуть.

Дальнейшее менее интересно: ну, возвращается эта Ольга Юрьевна, говорит, да, стихи ей нравятся, будем печатать.

— Выберем, — говорит, — то, что без нехороших слов — а то все-таки у нас не такой журнал, который может себе такое позволять — и напечатаем в десятом номере.

Записала мои биографические сведения, и —

Из дополнительного, что интересно было, могу сообщить:

1. Не имеют компьютеров и не умеют ими пользоваться.

На машинке перепечатывают!

2. Не умеют пользоваться пейджерами, и очень испугались, когда я им предложил поддерживать со мной связь через него.

3. Когда я перечислял роды деятельности, которыми занимался, очень им не хотелось писать, что в 1990-е годы я был деятелем бизнеса и почти что новым русским.

— Да ну, кому это интересно, зачем это писать, — сказала Ольга Юрьевна.

4. К стихам автора этих строк ими была проявлена куда большая щепетильность, нежели я ее проявляю сам

— «Собака» или «собаку» — допытывалась Ольга Юрьевна касательно правописания в строфе

Вылетает поезд из тоннеля,

с силой страшной на меня летит,

вылетает поезд, эх, земеля,

эх, едрит его собака, разедрит!

— Да какая разница! Ни то, ни другое смысла не играет, а так, просто восклицание, — отвечал я.

— А вот нам пришлось заменить «пизданулась» на «навернулась» — но мы там сделаем сноску и напишем, что это цензурный вариант, сделанный редакцией, — продолжала Ольга Юрьевна.

— Да зачем сноску? Так пусть и будет, без сноски — «навернулась». Какая разница — «пизданулась», «навернулась» — смысл-то один.

— Ну как это, какая разница! Что же вы так легкомысленно относитесь к своим произведениям! Другие авторы за каждую запятую борются, а вы все «какая разница»!

5. Богомякова Владимира они знают! Вот как это выяснилось

Рассказывая о своей жизни и деятельности конечно, должен был я упомянуть и о том, что был у меня в жизни период, когда был я самым натуральным капиталистом, владельцем типографии и издательства.

— И что же вы издавали?

— Да фигню всякую издавали ради денег, только одну хорошую книжку и издали — есть такой человек, Владимир Богомяков, вот его книжку стихов мы отпечатали

— Богомякова? Да, знаю эту книжку. Хорошие стихи, мне понравились.

— Да ну, бросьте, откуда вам ее знать, — отвечал я. — Это вы так, чтобы польстить. Ее в Москве было всего 12 экземпляров продано, я лично в «19 октября» (книжный магазин, специализирующийся на «этакой литературе») относил. А все остальное валялось у меня три года дома, пока не пошло в макулатуру.

— Да нет, ну что вы, конечно знаю — там он еще на обложке на чьей-то свадьбе стоит, — отвечала Ольга Юрьевна.

Так я убедился что она действительно эту книжку знает, и раз так, предложил принести новые стихи В.Богомякова, сочиненные уже после выхода книжки.

— Да, конечно, — отвечено было мне, и вот, я жду, когда он их мне пришлет.

А также и Важенина В, о котором я тоже рассказал, и что помнил, процитировал, и заинтересовал.

4.

Кроме сочинений стихотворного вида, автор этих строк сочиняет, как известно, и сочинения в прозе.

Поэтому в августе я отправил Гузель с ней — с конкретно, этими вот «Тюменщиками» во все то же «Знамя», только теперь в отдел прозы (Ольга Юрьевна сама передавать мои прозаические сочинения в соседний кабинет отказалась — у нас это не положено, объяснила она.)

Как это было, и чем кончилось — опишу в следующий раз.

Зюганов, Геннадий

Лидер КПРФ, то есть коммунистов. Вот несколько историй о нем.

1.

Один раз Чубайс с Немцовым поехали на ралли. Возвращаются оттуда довольные, веселые.

— Вы откуда такие? — спрашивает их Зюганов.

— Мы с ралли!

— Так вот вы и экономику просрали! — отвечает им Геннадий Андреевич.

2.

— Брось ты свою борьбу, — однажды взялись соблазнять Зюганова Чубайс с Немцовым, — вступай лучше в нашу шайку: жировать будешь, на даче жить, пить пиво с раками!

— Да пиво-то вы чем хотите пейте, а вот об экономике головами думать нужно! — отвечает им Зюганов.

3.

Коммунисты собираются на очередную демонстрацию, обсуждают, кто что понесет. Анпилов говорит, он понесет портрет Ленина. Лукьянов — плакат «Смерть министрам-капиталистам!». Макашов — чучело Чубайса.

— А я, говорит Зюганов, — пойду со штурвалом.

— Как это?

— Ну партия же — наш рулевой, вот я и пойду, как рулевой, с рулем.

А Ельцын про это узнал, и говорит:

— Правильно, пускай идет с рулем. Пускай все видят, что он просто сруль.

4.

— Геннадий Андреевич, — говорит Лукьянов, — когда придем к власти, нужно будет рис запретить.

— Почему?

— Так ведь сразу же диссидентов понаразведется, будут злобно шипеть, анекдотики придумывать, типа что я к вам прихожу, говорю, «Геннадий Андреевич, хотите пирожок с рисом?», а вы как будто такой дурак, обиделись и говорите «Сам сри!» Так что придется рис, во избежание, запретить.

5.

Два пидараса смотрят телевизор, там Зюганов.

— Вот бы этому вдуть! — говорит один.

— Ты что, — пугается другой, — он же генсек, а не гомосек!

— Да по мне хоть дровосек, лишь бы вдуть!

(Анекдоты придуманы лично мной, автором этих строк. Первые два сегодня же пошлю в «Совесткую Россию», пусть напечатают. Я бы и вторые три куда-нибудь бы послал, но некуда — из демократических газет таких глупых нету.)

25 октября 1997, 9.21.

«Инструкция по Выживанию»

Тюменская рок-группа, самая известная из множества тюменских их; вообще, одно из крайне немногих тюменских культурных явлений, получившее не только местную, но и всероссийскую какую-то, да известность.

Основана в конце осени 1985. Первое публичное выступления — 12 апреля 1986. С лета 1987 лидером и автором всех песен является Роман Неумоев (см.). Состав постоянно меняется, неизменными участниками И. являются лишь Р.Неумоев — музыка, слова, пение и главнокомандование + Аркадий Кузнецов (см). Существуют многочисленные записи, как студийные, так и концертные.

***

Вот история, как участники «Инструкции по Выживанию» встречали Новый 1986-й год.

История сообщена Ю.Крыловым и описывает те баснословные времена, когда «ИпВ» была не просто рок-группой, но центром некоего культурного движения, движущегося стараниями не только (и не столько!) исполнителей музыки, сколько —

И вбиравшего в себя всех, кто ни подвернется на пути.

Вот эта история.

Совершенно удивительной получилась встреча Нового, 1987-го года.

Сначала было удивительно, что все решили встречать Новый год вместе.

Потом было удивительно, что неожиданно из Питера приехал Аркаша, который весь такой удивительный стал. Потом было удивительно, что вместе (это где-то человек 30–40) мы будем встречать Новый год в общежитии школы милиции (!), где есть аппарат, и можно всю ночь громко играть и петь.

Но самым удивительным оказалось то, что встретившись в холле Дома культуры «Строитель», где второй рок-клуб приютили какие-то странные люди (у одного была кличка «Олигофрен»), выяснилось, что выпить у нас — 0 грамм.

Тут надо сказать, что это был 1986/87 год — самое страшное антиалкогольное время. В Тюмени на пятьсот тысяч алкоголиков работало не больше двух магазинов, ну и вы представляете, что там происходило. А тут еще Новый год. Ну, мы и решили разбиться на небольшие группы, разойтись по тем людям, у которых есть дома с родителями, чтобы там поесть, и захватить с собой хоть немного чего-нибудь выпить со стола. Подспудно каждый, конечно понимал, что никто ничего с собой приносить не собирается — проще там выпить, и прийти уже веселеньким.

Также была сформирована инициативная поисковая группа во главе с Ромычем, невыполнимой задачей которой было приобретение хоть какого-нибудь бухла. Народ разъехался, а далее — рассказ Ромыча:

— Едем мы мимо магазина на Мельникайте, — менты бьют народ. Едем на Холодильную, — народ бьет друг друга. Время — 18.40. Ну, думаем, все. Как последнюю возможность, выбираем магазин на толкучке, который уже два месяца не работает. Подъезжаем. Темно. Тихо. Никого. Только просвет двери магазина освещает порог. Время — без пяти семь. (в семь магазин закрывается, если вы то время помните). Заходим. Щуримся от яркого света. Пригляделись — стоит громадная продавщица. Одна. А за нею, на полках — шампанское, шампанское, шампанское, шампанское, шампанское, шампанское, шампанское, шампанское!!!!!

Ящиками с шампанским был завален не только багажник такси, но и все заднее сиденье, и Ромыч, сидя на переднем сиденье две коробки в руках держал. Если учесть то, что разбитый на группы народ вовсю старался нахвататься нахаляву по домам, то нетрудно представить, насколько весело-превесело был встречен Новый, 1987-ой…

***

Что до автора этих строк, довелось мне тут обзавестись кучей кассет, понадаренных участниками И.п. В., послушал я их.

Очень печально.

Слушать эти песни — одно расстройство: каждая из них начинается — ух! но уже через пятнадцать секунд звучания, хочется перемотать, чтобы не удручать себя: то вяло, это слабо, здесь — нестерпимо препошлейший пафос, тут же — занудство, тут же —…, и т. д.

Играй это шестнадцатилетние юноши из ПТУ, следовало бы конечно, кричать «ура» и говорить «молодцы», уповая, что первый блин комом, но задатки есть, научатся.

Но поскольку это играют 35-летние дяденьки с почти пятнадцатилетним опытом, то —

28 октября 1997, вторник, 10.12 утра.

Инфляция

И такое было явление в жизни людей б-СССР. Вот и о нем анекдот, и тоже сочиненный М.Немировым собственноголовно в начале 1993 года:

Один мужик приходит домой пьяный в сракотан. Жена:

— Зачем же ты так напился, Вася?

— Как зачем? Дали получку. Как положено, взяли мы с мужиками по 4 пузыря на брата, вот и —

— Как же по 4? Ведь по сто грамм же брали?

— Так ведь инфляция!

Впрочем, для честности нужно признать: сочинен он не исключительно собственноголовно, а еще при помощи головы С.Тимофеева, царствие ему небесное. Происходило это на Никитском бульваре по пути от Калининского проспекта к Пушкинской пл.

Исседоны

Народ древности, часто упоминаемый в сочинении Геродота «История».

Автором этих строк на основании внимательного чтения этой «Истории» было вычислено, что обитали они — во всяком случае, в VII–IV веках до нашей эры — на том месте, где нынче расположена Тюмень и ее область. То, каким образом автором этих строк это было вычислено, я сейчас изложу.

Итак, Геродот в книге IV своей «Истории» описывает мир к северу и востоку от Греции.

Он сообщает

«За рекой Танаисом (то есть Доном) — уже не скифские края, но первые земельные владения там принадлежат савроматам. Савроматы занимают полосу земли к северу, начиная от Меотийского озера (Азовского моря), на пятнадцать дней пути. (…) Выше их обитают, владея вторым наделом, будины.» (п.21)

«За будинами к северу сначала простирается пустыня на семь дней пути, а далее на восток живут фиссагеты. (…) В тех же краях по соседству с ними обитают люди по имени иирки.» (п.22)

Далее Геродот описывает образ жизни иирков, но для нас не это важно, а вот что: важно примечание комментаторов, дающееся к этому месту: «По В.В. Латышеву, иирки — предки современных мадьяр на севере Урала».

То есть, мы подобрались уже совсем к нашим местам.

«Вплоть до области этих скифов (а для Геродота все, кто живет на севере и востоке — скифы) вся упомянутая выше страна представляет равнину с толстым слоем почвы. А оттуда земля уже твердая, как камень, и неровная. После долгого перехода по этой каменистой области, придешь в страну, где у подножия высоких гор обитаеют люди. Как передают, все они, как мужчины, так и женщины, лысые от рождения, плосконосые и с широкими подбородками», (п.23)

Далее опять описание удивительных обычаев лысых людей, которые я опять опускаю, чтобы обратиться к комментарию, в котором говорится: «По С.Я. Лурье, «лысые» люди — предшественники современных башкир. «

А горы, у подножия которых они живут — это, следовательно, Урал. И тут Геродот как раз и добирается до интересующего нас.

«Области к востоку от лысых достоверно известны: там живут исседоны» (п.25).

«К востоку» — то есть, как раз на месте современной Тюмени, так вот. И далее (ПП.26-27-28):

«Об обычаях исседонов рассказывают следующее. Когда умирает чей-нибудь отец, все родственники пригоняют скот, закалывают его и мясо разрубают на куски. Затем разрезают на части также и тело покойного отца того, к кому они пришли. Потом все мясо смешивают и устраивают пиршество. С черепа покойника снимают кожу, вычищают его изнутри, затем покрывают позолотой и хранят, как священный кумир. Этому кумиру ежегодно приносятся обильные жертвы. Жертвоприношения совершает сын в честь отца. подобно тому, как это происходит на поминальном празднике у эллинов. Этих людей считают праведными, а женщины у них совершенно равноправны с мужчинами.

Выше исседонов, по их собственным рассказам, живут одноглазые люди и стерегущие золото грифы. Скифы передают об этом со слов исседонов, а мы прочие, узнаем об этом от скифов и зовем их по-скифски аримаспами: «арима» у скифов значит единица, а «спу» — глаз.

Во всех названных странах зима столь сурова, что восемь месяцев там стоит невыносимая стужа. В это время хоть лей на землю воду, грязи не будет, разве только разведешь костер. Такие холода продолжаются в тех странах сплошь восемь месяцев, да и остальные четыре месяца не тепло. Вообще, там погода совершенно отличная от других стран: когда в других местах дождливая пора, там дождей почти нет, а летом, напротив, очень сильные. Когда в других местах случаются грозы, здесь их не бывает, летом же они часты. Лошади легко переносят такие морозы, тогда как мулы и ослы их вовсе не выдерживают. В других странах, напротив, у лошадей на морозе замерзают суставы, ослам же и мулам стужа не вредит.»

Такие дела, согласно Геродоту, происходили в VI веке до нашей эры в местности, где нынче находится Тюмень. Впрочем, согласно В.В. Струве «рассказ об убиении массагегами и исседонами стариков вряд ли заслуживает доверия».

Первым из европейцев, кто побывал в земле исседонов был Аристей (см.) из Проконесса, пришедший туда, будучи гоним Фебом; по возвращении он написал о них эпическую поэму.

«Итоги»

Вжедневный иллюстрированный общесгвенно-политический журнал, издаваемый группой «Мост» совместно с американским аналогичным изданием «Ньюсуик» с зимы 1996-го года и с самого начала являющегося одним из главных общеспено-политических изданий России вообще, и уж несомненно номером 1 среди еженедельников.

Вот письмо, написанное в него М.Немировым и содержащее в себе рекомендации по еще большему улучшению его содержания. Для большей убедительности письмо написано в стихотворной форме:

Господа! Стихи

Куда больше главней, чем кино.

Потому что стихи направляют мозги

У людей, а кино — говно.

Поэтому, дураки,

Ежели хотите слыть круты

Публикуйте лучше (и с цитатами) обзоры лирики,

А не видеохуеты.

Сообщайте регулярно, если снова что Гандлевский спьяну учудил,

Или Кушнер трезвый мудрость произнес.

Это же куда поинтересней тарантин-мудил!

Пригов иль Кибиров-то

и поумней, и побезумней, и поудивительнее сраных кинозвезд.

Выгоньте короче, Ю.Гладильщикова блядь в пизду,

А возьмите меня.

Я вам чики-чики это дело наведу.

Ведь обидно: неплохой журнал, а в нем такая вот попсовая фигня.

8 октября 1997, около 6 вечера.

Письма я тем не менее так в «Итоги» не отправил: то то, то се, то это — так руки и не дошли.

Вместо «блядь в пизду» можно использовать смягченный вариант «в киргуду».

Кайф

Было такое слово.

Чрезвычайно популярным было в конце 1960-х и начале 1970-х: «кайф», «кайфовать», кайфовый», «по кайфу».

Потом отошло: примерно в 1983-м я еду в городе Тюмени в троллейбусе и слышу, как некий из попутчиков характеризует своему сотоварищу нечто, как «кайфовое». Это прозвучало просто удивительным.

Такая древность!

Это прозвучало примерно как если бы человек взялся всерьез и как обыкновенные употреблять слова типа «дондеже», «яко», «аще», «паки», «вельми».

2.

1985, август: тюменщики знакомятся с ленинградскими рок-музыкантами и рок-функционерами, типа Гребенщикова, или Старцева, начинают читать ленинградские независимые рок-издания, вроде «Рокси», и обнаруживают к своему изумлению: в Питере слово «кайф» очень даже живо, и находится в чрезвычайно активном обороте. Только не в общесоюзной форме «по кайфу», а в специфическом тамошнем предложно-падежном сочетании «в кайф».

Ну, и тюменщики, являясь в те годы самыми лютыми из низкопоклонников всего ленинградского, тоже давай непрерывно пользоваться этим словцом, пихая его и в тексты песен, и в стихотворения, ну а уж что до частоты его появления в речи, то —

После чего опять тихо отмерло, вместе со всей любовью к Питеру.

3.

А вообще, слово «кайф» употребляли уже чеховские чиновники, только в несколько иной огласовке: «кейф» и «кейфовать».

14 декабря 1996, пол-седьмого утра.

Камышлов

Город в Свердловской области; если ехать скорым поездом, Камышлов — единственная станция на четырехчасовом перегоне меж Свердловском и Тюменью.

Поезд там стоит 1 минуту.

Наиболее прославлен закуской, которую однажды подавали к пиву в местных пивных.

Ибо это была сама удивительная закуска к пиву из всех, какие только возможно.

Согласно сообщению Богомякова В. (см), когда он однажды был по каким-то собственным надобностям в К., в местном пивбаре к пиву в обязательном порядке подавали — арбузы.

На каждую кружку пива — пол-арбуза.

При каждом акте группового выпивания пива, В.Богомяков в обязательном порядке этот факт вспоминает и рассказывает: так он его поразил.

На этом пока о городе Камышлове всё.

10.02.1996, суббота, утро.

Классификация тюменщиков

А как же! всякое хоть сколько-нибудь претендующее на научность описание чего-либо среди прочего обязательно должно базироваться на какой-либо классификации объектов этого чего-либо. В данной работе используется следующая классификация тюменщиков на группы и классы по возрастному и хронологическому принципу:

ДРЕВНЕТЮМЕНЩИКИ, то есть те, кто приступил к осознанной жизнедеятельности еще в семидесятые — Богомяков В., Гофлин А., Мандрика Ю.Л., и проч.

СТАРОТЮМЕНЩИКИ: люди, приступившие к выдвижению на первый план тюменского процесса жизни в начале восьмидесятых — Немиров М., Крылов Ю., Шаповалов Ю., Струков А., и так далее.

МЛАДОТЮМЕНЩИКИ, чье начало — вторая половина восьмидесятых: Бакулин, Емельянов, Жевтун, Ждаггер-Медведев etc.

НЕОТЮМЕНЩИКИ: нынешнее поколение. О котором неизвестно ничего. Во всяком случае, составителям сего издания. Во-всяком случае, сейчас.

Котовского улица

1.

Местоположение её: см. рисунок в заголовке. Из него видно она принадлежит к местностям города Тюмени, более-менее проникнутым наличием цивилизации. Если сравнивать с какой-нибудь картой мира времён Геродота, это будет что-то вроде Фракии: тоже, конечно, край сплошного варварства, но всё ж таки не страна плешивых людей и не место, где земля закругляется.

2.

Исторический очерк.

Ну, тут просто: сведения отсутствуют.

Судя по некоторым особенностям архитектуры, разумным представляется предположить, что местность эта освоена человеком примерно в середине 1960-х.

Характер этих особенностей?

То, что она вся без малейшего исключения состоит из пятиэтажных домов в три подъезда, известных народом под названием «хрущобы». Но это не крупнопанельные хрущобы конца 1960-х и начала 1970-х, а это хрущобы эпохи кирпичного домостроения — а это как раз характерно для первой половины и середины именно 1960-х.

(В провинции. В Москве — сдвиг на десять лет: кирпичные хрущобы — середина 1950-х, панельные — конец их и начало 1960-х)

3.

Архитектура и внешний вид.

— См. пункт 2, к которому добавить нечего.

4. Достопримечательности.

Главных достопримечательности, насколько я понимаю, три:

а: кафе «Ямал».

б: областная клиническая больница

в: дом, номера которого не помню, но от угла с Мельникайте вправо, в сторону КПД, он примерно третий; примечательность его в следующем: в 1982 — 88 гг. в нём проживал Мандрика Ю. (см), а осенью 1985-го в последнем подъезде на четвертом этаже налево однокомнатную квартиру у неких неизвестных людей арендовал Немиров М.

Касательно достопримечательностей «а» и «б» см. соотв. статьи, что же касается достопримечательности «в»«, дома номер пятьдесят, что ли, какой-то, о ней и пойдет речь в данном сообщении.

Как сказано выше, в трехкомнатной квартире на пятом этаже последнего его подъезда, длительное время проживал весьма выдающийся из древнетюменщиков Мандрика Юрий Лукич. А Мирославу Немирову, тоже весьма известному старотюменщику, осенью 1985-го года в очередной раз негде было жить.

Летом он закончил университет, получил диплом и, всячески помыкавшись в поисках лучшей доли, нигде её не нашел — никуда на работу с филологическим образованием, кроме как в учителя не брали — деваться некуда, он устроился учить детей русскому языку и литературе в четвертых «Д», «Е» и «Ж» классах средней школы номер 42, что во втором микрорайоне.

Он, М.Немиров, куда больше предпочел бы каким-нибудь дворником или сторожем устроиться — хрен там! В трудовой его книжке несмываемым клеймом стояла запись о наличии у него высшего образования, а с такой записью на указанные работы брать людей было запрещено: пускай по специальности, суки очкастые, отрабатывают государству деньги, потраченные на бесплатное их обучение!

Проблема была вот в чём: взять-то на работу его взяли, да вот жить ему было — негде.

При советской власти считалось, что предприятие, берущее сотрудника на работу, обязано было снабдить его каким-нибудь местом для ночлега, хотя бы койкой в общежитии казарменного типа.

При советской власти, в ту суровую эпоху, это и было главным достоинством того или иного предприятия: не более или менее высокая или низкая зарплата, в первую очередь ценилось, какое они дают жильё — сразу, и как скоро они представляют своим работникам отдельную квартиру.

Отличным считалось, если через 3–5 лет; бывало, что стоять в очереди приходилось и десять лет, и пятнадцать.

Так вот: средняя школа номер 42 не могла предоставить своему новому сотруднику даже и койки в общежитии.

Снять квартиру, как это делается сейчас — набрал номер конторы по сдаче недвижимости, и через три часа ты уже проживаешь по такому-то за столько-то в месяц — в эпоху советской власти никому даже и в голову не могло прийти, что такое в принципе возможно; если у кого и складывалась жизнь так, что квартира его пустовала, а он сам обитал в другом месте, пустующую квартиру он, если и сдавал внаем, так только знакомым, а чаще предпочитал не делать и этого: такое обращение с жилой площадью не одобрялось советской властью и её уголовным кодексом и в принципе — например, по доносу завистливых соседей — государство могло за такое обращение с доверенной им владельцу жилплощадью ох, не погладить по головке. Так что М.Немиров пребывал в состоянии бессилия перед лицом тягот бытия.

Ю.Л. Мандрика в те годы имел прочную репутацию благодетеля и человеколюбца.

И — он оправдал её!

Без всяких даже просьб со стороны М.Немирова, он разыскивает его и ему сообщает: он, Мандрика, прослышал про его, М.Немирова, квартирные трудности, и всё уладил: прямо в его подъезде имеется пустующая квартира, хозяин которой постоянно пребывает где-то на Северах; он, Мандрика, в нормальных отношениях с этим хозяином; он похлопотал за Немирова перед ним; короче — вот тебе ключ, приходи, живи. Стоить это будет — вот уж не помню сейчас, сколько тогда это стоило. Наверное, рублей пятьдесят. Квартира была однокомнатна и грязна до умопомрачения.

М.Немиров и давай там жить.

Се имело место в конце сентября 1985-го года.

Памятные случаи и события, имевшие место в этой квартире, мы опишем после, а сейчас пока завершим стихотворением, сочиненным М.Немировым именно там, и правдиво и реалистично описывающем ея интерьер и характер.

Стихотворение примерно таково:

Мы сидели на кухне с Крыловым и пили чай,

и я говорил Крылову: Крылов!

Слушай, какую я мудрость тебе сообщу сейчас:……

(назло? повезло? западло? рыболов?)

Осень, Крылов, это осень, октябарь, гляди, вот ведь да!

Белые ночи закончены, летнее время отменено,

в девять часов — глубокая ночь, три часа как темно,

на зиму город и правда как будто ложится на дно,

дождь за окном подтверждением: ибо и правда — вода.

Голые стены с обоями, голая лампочка под потолком.

Стол, например, за которым сидим — я, Крылов, его сам сколотил.

Это, Крылов, это самое и называется коее — дом.

Хотя, к сожалению верно, что дом — это место, откуда придется — уйти.

Ох, Крылов, это верно, что мудростью

я различной вдруг как-то проникся.

Например…………………………….

или например…………………………

Или…………………

……………………………………..

в качестве образца себе выбравши

Робинзона небезызвестного Крузо

Или, например, еще вот чему

научился: при всех раскладах

не делать, чего не хочется.

Иди оно всё сракозадом!

и т. д.

На месте, где точки, планировалось вставить всякие мудрости, которым я обучился в процессе жизни.

Но как-то всё никак этих мудростей не придумывалось и не придумывалось в течение аж восьми лет.

В результате чего так стихотворение и оставалось неопубликованным.

Что было жаль: по многим различным соображениям автору этих строк как-то всё это время хотелось когда-нибудь доделать его и всё-таки опубликовать.

Что, наконец, он и осуществляет, публикуя его в виде так и не доделанном: и так сойдет.

Что касается описанной квартиры, прожил М.Немиров там ох, недолго: завистливые соседи написали-таки заяву, и хозяин решил от греха подальше с квартирантами больше не связываться; в конце декабря всё того же 1985-го года М.Немиров опять оказался перед необходимостью каждый день опять думать, к кому бы сегодня попроситься переночевать.

Такая была структура жизни в городе Тюмени.

На этом пока всё, 4 октября 1995-го года, вторник, полдень, Москва в условиях бабьего лета: тепло, сухо, солнечно, и листья на деревьях — желты, а на кленах — красны.

2.

Какого-то там июня 1996-го.

Дополняю.

Вот еще стихотворения тех мест, тех времён:

«Зима в тот год началась необычайно рано».

Какая блядь классическая фраза!

Но так оно и было: снег, метель, и сразу

тихо стало, бело, и странно —

зима на дворе! — время сидеть дома,

зима на дворе! — время сидеть и думать;

в месяце, короче, октябре,

с отключенным, короче, телефоном

хорошо быть спокойным, сонным, умным,

…………………………………

………………………………………….

— 7 октября 1985, тогдашний День конституции.

или:

Четыре стены и дверь, которую можно закрыть.

В эпоху жилищного кризиса в это веруешь значит как

………….

………………………

Четыре стены, стол, кровать, стул.

Место, где ты, слава Богу, один, один.

Четыре стены, а еще также — дверь, и к которой на стук

Можно просто брать — и не подходить.

Четыре стены, вколоченных в месяц декабрь.

Отмененные на зиму улицы за окном.

Четыре стены, ну, и ты понимаешь, дарлинг,

Что еще также притом.

или:

Насколько в кайф это, дарлинг, что

на улицах грязь, осень и снег,

Мне очень нравится, дарлинг, что

на улице холод, ветер и дождь, —

Ведь это значит, дарлинг, что нам

нельзя пойти в гости или в кино

Ведь это значит, дарлинг, что мы

должны провести воскресенье вдвоем.

Мне очень нравится, дарлинг, что

щелясты все окна, по дому гуляет сквозняк,

Мне очень нравится, дарлинг, что

не топят, заразы, собачий холод в дому —

Ведь чтобы согреться, дарлинг, нам

придется влезать то и дело в постель —

А ты понимаешь сама,

как се увлекательно, дарлинг.

— сочинено примерно в форме песен музыки «блюз»: автор тогда были личностью, искавшей успеха на поприще и среди деятелей рок-музыки. Дарлинг — darling — довольно популярное там тогда обращение к лицам женского пола.

Крылов, Юрий

1981-86: изучает в Тюменском университете физику, приехав для этого сюда аж из армянского города Кировакана.

1985, март: один из отцов-основателей первого из тюменских рок-клубов (см.), и в дальнейшем — непременный участник всех с этим связанных событий и их последствий.

С 1988-го года проживает в городе Обнинске Калужской области; женат; имеет сына. Средства к существованию добывает весьма процветающим бизнесом в области германо-советских связей; бизнес осуществляет в городе Москве, имея в ней контору на Раушской набережной: окна ее выходят не на что-нибудь, на Храм Василия Блаженного.

С осени 1995-го: соинициатор и соредактор сией Энциклопедии.

Памятных историй из жизни К. сколько угодно, вот одна из них, рассказанная им самим. Она о том, как Крылову довелось побывать в параллельном мире.

Она такова:

Возвращался как-то Крылов из Москвы. А в Москве он гостил у знакомого по имени Олег Игнатьев и по прозвищу Малыш — прозвище таково оттого, что он настоящий гигант — два метра два сантиметра ростом и в ширину размером со средний трехстверчатый гардероб. И по причине того, что Малыш холостой, и живет в двухкомнатной квартире на Речном вокзале один, они с Крыловым две недели бухали со страшной силой, ничего не ели и почти не спали.

И вот такой вот ужасно похмельный и невыспавшийся Крылов, прилетев в Тюмень, стал звонить Шапе, с целью выяснить, можно ли к нему вписаться переночевать по причине бездомья.

Шапа обрадовался, и сразу спросил, а нет ли случайно у Крылова шесть рублей пятьдесят копеек.

Случайно у Крылова эта сумма оказалась, и Шапа тут же предложил «по дороге» заскочить в магазин «Светлячок» и купить бутылку шампанского, которое там довольно свободно продается. Свою просьбу Шапа объяснил тем, что они «все умирают с похмелья». Крылов пообещал минут через пять быть с шампанским.

Вдруг видит: по другой стороне ул. Ленина идет Джимми Попов (см.) с Мешковым, а в руках у Джимми — рюкзак. Здесь надо заметить, что Джимми в то время принадлежал к тому распространенному типу людей, у которых никогда не бывает денег, но зато есть настоящий талант их в любой момент «нашкулять» и «навентилировать».

Крылов обрадовался, увидев знакомые лица, закричал и замахал руками. Оказалось, что они тоже идут в «Светлячок», и с той же целью. Дойдя до магазина, Крылов сильно поразился толстой пачке денег, которую Джимми достал из кармана, и обалдевший продолжал взирать, как купленную на все эти деньги необъятность шампанского Джимми и Мешков запихивают в громадный рюкзак.

Крылов скромно купил одну бутылку, и также скромно спросил у Джимми:

— А вы сейчас куда?

Джимми рассказал, что народ их ждет возле кукольного театра, и предложил составить компанию.

Крылов подумал о Шапе, который умирает с похмелья, но решил, что пять минут ничего не решают. В садике возле кукольного театра колбасился народ, который, увидя рюкзак, сильно обрадовался. А на дворе была осень, самое что ни на есть бабье лето! Для начала раздали каждому по бутылке шампанского, а так как Крылова давил похмельный сушняк, он свою бутылку почти залпом и выпил. Время тоже поджимало (Шапа умирает), и Крылов, поотхлебывав из разных бутылок и чувствуя, что уже совсем «поплыл» отправился к Шапе.

И вот просыпаюсь я, значит. Темно. Думаю, че ж так темно, Малыш свет что ли на кухне выключил?

Огляделся — иде я? Совершенно незнакомая комната. Меня дикий ужас пронял — во, думаю, попал! Страшно — жуть. Никого нет. Башка трещит кошмарно. Из комнаты напротив — неяркий свет струится. Захожу. На диване лежит совершенно голая незнакомая девица лицом вниз. Потрогал за руку — вроде живая, только либо пьяная в сиську, либо в обмороке. Стою, смотрю, — может в какой-то параллельный мир попал? Начал вспоминать, вот сидели с Малышом, бухали, потом я должен был на аэровокзал ехать, а дальше — хоть убей — не помню! Баба еще эта лежит, — чертовщина какая-то.

Так ничего и не понял, пошел обратно спать. Вдруг слышу — входная дверь открывается и кто-то весело что-то орет. Заходят в комнату темные фигуры (!), хохочут, орут:

— Ну ты Крылов молодец! Ну, герой!

Свет включили — да я у Шапы! На кухню провели, стакан нацедили, — так от сердца и отлегло.

Шапа рассказал:

— Ну, позвонил Крылов, пообещал шампанского принести, мы сидим-ждем. Через десять минут — звонок. Открываем. Стоит Крылов, бухой в говно, ну просто — в говно! — и протягивает бутылку шампанского. Я у него эту бутылку беру, он облегченно вздыхает и, не сгибаясь, столбом, как есть, падает на пол.

— Мы охуели: буквально десять минут назад он звонил — человек-человеком. Как можно за такое время так нажраться — до сих пор загадка.

Но как я дошел до Шапы, до сих пор не представляю.

Рассказывают, что мне по дороге попался Кир Рыбьяков (см), который меня дотащил, надеясь спереть ту бутылку шампанского, которую я Шапе нес, но я геройски ему ее не отдал, на что он две недели ходил обиженный.

Кузнецов, Евгений

1981 — 86: студент Тюменского университета, где изучает английский язык;

1986 — 95: переводчик с английского.

Помимо этого всю вторую половину 1980-х — барабанщик чуть не всех тогдашних тюменских рок-групп, «Инструкции по выживанию»,»Культурной Революции», и проч., и проч: в Тюмени тогда была напряженка с барабанщиками, Кузнецов Е. единственный барабанщик и был. Вот и барабанил во всех группах сразу.

Из интересных случаев из жизни К., которые нам донесла история, можно рассказать, например, такой, имевший место в мае 1986, и сообщенный Крыловым Ю.

— Дело происходило во время проводов в армию Шапы (Шаповалов Ю.), Джефа (Жевтун И.) и Пахома (Пахомов К.) — сообщает Крылов. — По этому поводу было решено устроить грандиозную пьянку.

Место было выбрано удачно — в то время Александр «Алекс» Чугин (см.) снимал у старушки домик в Заречной части Тюмени. Было куплено (по сведениям из разных источников) от десяти до двадцати двух ящиков вина «Золотая осень» и перевезено в пресловутый домик.

История, собственно, заключается в том, что Женя «Джек» Кузнецов, изрядно поднажравшийся «Золотой осени», и будучи интеллигентным человеком, пошел блевать в туалет типа «деревянная будочка», находившийся, как и водится в частных домах, на улице.

Из-за интенсивности блевания с него слетели очки и провалились в туалетную дырку.

Здесь надо заметить, что Джек обладает невысоким ростом, а по сему и руки у него не отличаются длиной.

И вот, стало быть, подходит Джек к хозяину Алексу и говорит:

— Алекс, Алекс, у меня тут неприятность произошла, я очки в сортир уронил, ты, это, при случае достань, а? А то я пробовал-пробовал — не дотягиваюсь.

Алекс сильно смутился.

Кукарский Игорь

(Тюмень и тюменщки)

Вот сообщение о человеке с таким именем и фамилией, сообщенное Крыловым Ю.

Он сообщает:

— Был такой человек в Тюмени.

Может и сейчас есть — не знаю.

Вот краткая история его жизнеописания, какой я, Крылов Ю., ее представляю себе на сегодняшний день:

1982-85 гг. — учеба на Физическом факультете Университета.

1985-90 гг. — (а может, и по сей день) — работа в Университете же в качестве старшего (или главного?) инженера Отдела Технических Средств Обучения (далее — ТСО) ТГУ (3 этаж, рядом с женским туалетом).

Выглядел он так: довольно солидного вида большой молодой человек с потрясающе похотливым взглядом (если рядом дамы) и громким низким голосом, который (голос) превращается в громогласный, когда Кукарский И. (далее — «Кукс») смеется. А смеется он всегда, когда выпьет. А пьет он всегда, когда выпадает возможность. И вот как раз возможность ему выпадала довольно часто, и вот почему.

Отдел ТСО, которым Кукс руководил, это своего рода Клондайк, ибо он весь начинен магнитофонами, усилителями, проекторами, телевизорами, камерами и прочей дребеденью, от совсем уж древних ламповых образцов с начертанными на боку красной краской инвентарными номерами 1961 года, до вполне современных Шарпов и Панасоников. К тому же, в ведении ТСО находятся 3 или 4 лингафонных кабинета, и в каждом из них до 15 магнитофонов. Это я к чему: на каждую единицу техники по Нормам, утвержденным вполне официальными органами, полагается в месяц вполне конкретное количество — чего бы вы думали? Спирта, конечно!

Ведь чтобы вся эта куча техники звучала, крутила и показывала, совершенно необходимо регулярно протирать ей движущиеся части, воспроизводящие и записывающие головки, оптические оси и т. д. Причем чья-то светлая голова в Управлении по Утверждению Нормативов Всего на Свете решила, что делать это нужно исключительно этиловым спиртом. А для того, чтобы, не дай Бог, народ этот спирт не выпил, обозвала его «техническим». В чем существенное отличие «технического» спирта от любого другого питьевого я до сих пор не знаю. Разве что привкус небольшой есть — резиной отдает. Ну а кто, я вас спрашиваю, будет обращать внимание на какой-то там привкус, если на дворе страшный Безалкогольный Восемьдесят Шестой, когда за огуречным лосьоном мужики очередь с утра занимают? И что самое приятное, где-то около двух литров чистого ежемесячно и нахаляву!

Халява, конечно, халявой, но правды ради стоит отметить, что раскрутить Кукса на спирт было дело ох уж и непростое. Но возможное. (Как раз в то время туда же, в ТСО, Кукс устроил выгнанного из Университета Костю Пахомова, человека в плане «кого раскрутить» просто незаменимого.)

Особенно памятно время, когда выгнанные из помещения очередного рок-клуба в ДК «Строитель», мы собирались по вечерам в студенческом (безалкогольном, конечно) баре «Витамин», в ТГУ, где два карликовых ханты-мансийца татарской наружности подавали на удивление неплохой кофе (24 коп./мал. чашка).

Так вот, Кукарский И. приносил с собой фляжку со спиртом.

Спирт в небольших количествах тайком подливался в горячий кофе, и можно было запросто окосеть просто вдыхая испарения над чашкой. А уж если глотнуть раскаленного напитка, горячий спирт мгновенно всасывается в кровь с самыми приятными последствиями. Народ за соседними столиками диву давался — как мы так с кофе надираться умудряемся?

Еще следует отметить, что первый акустический альбом такой группы, как Инструкция по Выживанию был записан именно в помещении ТСО, на магнитофон Союз 110, при помощи микрофонов TESLA, а вместо ударной установки какой-то незнакомый толстый мальчик ладонями колошматил по канцелярскому столу. Звук был — изумительный! Жаль, что пленку с записью у Кукса отобрало КГБ, и обратно не вернуло. А копию, как водится, никто и не додумался сделать…

(Подробности см. в сообщении Герман)

О теперешнем житии-бытии Кукарского И. А. мне ничего не известно. Последние сведения о нем мною были почерпнуты из письма Игоря Валерьевича Плотникова (см.), датированного 20 апреля 1990 г., и чтобы не переврать, привожу эти строки дословно:

«Позорным пятном на в общем-то светлой жизни нашего города лежит жизнь и деятельность так называемого Кукарского Игоря Анатольевича, который мало того, что не ходит на работу, так еще и держит у себя в сейфе разные видеомагнитофоны, недоступные никому, кроме пресловутого Кукарского Игоря Анатольевича, располагающего множеством ключей, в том числе и от своего сейфа. Когда же этот Кукарский (упускаю имя-отчество за экономией бумаги, которая превыше всего(кто? бумага или экономия?)), и бывает на работе, то весь его рабочий день идет насмарку, заканчиваясь пьяным дебошем вперемежку с просмотром порнографических видеолент.»

Вот такой он, Игорь Анатольевич Кукарский — 1996, весна.

Кулик, Олег

Вот диалог двух личностей А и Б, осуществленный ими после просмотра очередного представления О.Кулика.

А: Конечно, собак легко ебать! Собаку всякий выебать может. Вот если бы он слонов еб — тогда бы да. А собак…

Б: Точно! так и будем!

Так и возникло новое молодежное художественное движение Слоноебов, в манифесте которого среди прочего говорилось:

— Мы идем, новое поколение, сметая все на своем пути. Прочь с дороги, ничтожные старперы, ебатели болонок! Вы еще воробьев бы принялись ебсти!

— Вот мы, новое поколение, мы кипим жизненными силами, пускай ветры будущего бьют нам в лицо. И мы будем ебать не болонок и воробьев, а слонов, верблюдов, зубров, крокодилов, бегемотов, королевских кобр и даже морских змеев в глуби их пучин! Жизненные силы пылают в нас как точно невъебенный термоядерный нервно-паралитический газ, поэтому мы их будем ебать по четыре штуки зараз, и всякая —

Лав, Кортни

Современная певица музыки, говорят, панк, вдова К.Кобейна.

Увы, более добавить не имею ничего: не слыхал-с.

Я и самого-то Кобейна с его «Нирваной» слыхал один раз две песни — крутил ночью ручку радиоприемника, наткнулся на «Немецкую волну», она его крутила.

Если кто решит, что автор этим кичится — вот мол сколь он погружен в духовные искания и сколь чужд современной поп-культуре это вовсе не так. Автор этих строк за новейшими веяниями в ней охотно бы следил — да все руки не доходят. А такого дружка, каким был в Тюмени Юрий Шаповалов, который бы эти веяния отслеживал, все знал, был способен оценить и расставить по местам — нет у него здесь.

24 июля 1997, 21: 26.

«Лагманная»

Было такое явление жизни в 1987-88 годах.

Одно из первых проявлений кооперативного движения.

Некий кореец с татарским именем Шамиль ее образовал.

В ней служила Салаватова Г. посудомойкой, и Гофлин А. поваром — там Гофлин и подружился с ней, а через нее и со всеми прочими Выдающимися Тюменщиками, и познакомил, в свою очередь, с ними со всеми Богомякова В. и Михайлова А. Что имело важные культурно-идейные последствия в жизни тюменских людей.

После чего Шамиль уехал в США, и там с тех пор живет.

Далее пускай пишет птичка Гузель или, ежели пожелает — Гофлин А.

Лагунов, Константин

Тюменский советский писатель, автор многих романов, лауреат разных премий — то ли Ленинского Комсомола, то ли и вовсе Государственной.

Более сообщить не имею ничего: не читал. Хотя и был к этому чтению всячески принуждаем: был такой на филфаке местного университета курс, который назывался «Литературное краеведение»; для получения зачета по нему студент должен был прочесть кучу всяких авторов, которые когда-либо обитали в Тюмени, от народников Слепцова и Златовратского (кажется) до Константина Лагунова и прочих членов тюменского отделения Союза писателей. Но автор этих строк был сноб, официальную советскую литературу принципиально не читал, а уж тем более — тюменскую. Поэтому он всячески изворачивался и выкручивался, и добился-таки своего: зачет — получил, ни единой страницы из предписанного не прочтя.

Промчались годы, автор перестал испытывать необходимость в самоутверждении описанным выше способом, и теперь бы он Лагунова очень прочел бы, и даже с интересом. Увы — ни единой из его книг у меня нет, и неоткуда их взять.

Так что —

Лашманова, Наталья

1980: университет, филфак, где состоит в одной группе с М.Немировым и Г.Салаватовой и дружит с ними, Является научно-богемной девушкой: нравы тюменского филфака в те годы таковы, что интересоваться изучаемыми науками было престижно; ну, а богема — это всегда прельстительно.

1983-84: активистка Алкоклуба (см).

1985: выходит замуж за жителя города Москвы и переселяется в нее. И здесь живет с 1986-го года постоянно, но я с ней не дружу.

На этом пока всё. Более развернутое сообщение — в следующий раз.

Ленин В.И

Был такой мыч в советской истории. В 1917-23 году ох и дал же он копоти!

Ленинград

Ленинградско-тюменская дружба:

1983, весна: первые сведения о Гребне. Питеролюбство, начинающее иметь место.

1985, март: М.Немиров и Ю.Крылов на III фестивале Ленрокклуба

1985, август: в Питере в целях приобщения к тайнам рок-жизни М.Немиров, Ю.Шаповалов и Г.Салаватова.

1986, весна: Р.Неумоев и Ю.Шаповалов на следующем фестивале.

1986, осень: туда пытается переселиться на ПМЖ Кузнецов А.

1987 — 88: там обитает Салаватова Г. Дружит с «Автоматическими Удовлетоврителями». Организовывает гастроли в Тюмени их, «Зоопарка», и др.

1988-90: постоянные посещения всякими тюменскими людьми Питера. Фирсов и прочая дружба.

1990-е: А.Кузнецов, К.Васильева, Н.Фаизова.

И —

Ленинская баня

Баня на улице Ленина, в ее начале. Большая, и еще — круглая в плане. В первой половине 1980-х, будучи студентом, проживающим в общаге без горячей воды — а то и вообще на вокзале — автор этих строк ее регулярно посещал. Вход стоил, кажется, 20 копеек. Впрочем, истинные ценители бани Ленинскую презирали, а ехали за настоящим паром в страшную дал Полевой улицы.

Возле бани был пивной ларек, в котором продавали пиво на вынос (в смысле, кружек не было, а нужно было приходить со своими банками и канистрами, запасаться пивом и нести его пить домой). Это был не просто ларек, а один из крайне немногочисленных в тогдашней Тюмени их. Ибо их было тогда в Тюмени предельно мало.

Судя по рассказам Шаповалова Ю., у него регулярно и ежедневно толпились студенты из рядомнаходящегося университетского корпуса на улице Перекопской — историки, экономисты, юристы; они покупали пиво и несли его пить не домой, а в кусты, либо же, если на дворе была зима, в свой университетский корпус, где пили это пиво на лекциях на задних партах. Стоило пиво 48 копеек за литр при цене водки 5 р 30 коп. за бутылку: иначе говоря, рентабельность пива, измеряемая в литроградусах на копейку, была тогда высока.

Таков краткий штрих к очерку тогдашней жизни, а краеведческие подробности — когда она была построена и каковы были фамилии и судьбы, например, ее директоров и банщиков — в следующий раз.

2.

Можно также сообщить, что именно в Ленинской бане был учрежден первый из тюменских рок-клубов, что имело место 1 марта 1985 года, и история чего будет описана в следующий раз: чего-то нынешним летом мною владеет невиданная еще прежде лень, и —

Лермонтов, Михаил

И скучно, и грустно, и некому руку подать —

Да это же чрезвычайно верное описание состояния ума человека на третий день после запоя!

Также о мотивах хронического алкоголизма в творчестве М. Лермонтова см. в сообщ. Англия и ее крепкие напитки.

Летов, Егор

Самым главным из известных автору этих строк любителем Егора Летова и его творчества является Алексей Михайлов; вот поэтому его о нем сообщения:

1.

То, как Е.Летов и его «Гражданская Оборона впервые были увидены Михайловым на сцене ДК «Нефтяник», и какое неотразимое впечатление увиденное на Михайлова произвело — об этом см. Первый фестиваль леворадикальной… Далее А.Михайлов сообщает:

«На следующий после окончания фестиваля день, вернее, вечер, звоню в Шапину дверь. Имею две бутылки «Старорусской» («Только обязательно купи чего-нибудь, напутствовал меня Бога, давая адрес.») Большая кухня, большой стол, дымящийся от яств, Шапа довольным котом жмурится во главе его, рядом с ним — одесную — Летов, далее — Янка, Ромыч, Бога, Артурка и еще человек десять. Шоколадная Аннушка хлопочет у плиты, не садится.

С трудом впихиваюсь в дальний непочетный угол, принимаюсь наблюдать.

Что же я наблюдаю? В первую очередь — свежевымытого в горячей ванне Летова, он пьет чаек и теребит бороденку, подобно деревенскому дьячку. Но когда смотрит вокруг ясными зелеными глазами, в облике его присутствует нечто ангелическое — высокий чистый лоб, тонкие линии лица, огромный лучистый нимб. Он напоминает красивую картинку, которую продают в поездах немые — таким показался Е.Летов А.Михайлову, и с тех пор он ярый поклонник его жизни и творчества.

2.

Заслуживающий внимания эпизод, — сообщает опять же А.Михайлов состоялся в конце 1980-х в Омске, куда я приехал навестить моих друзей-живописцев, представителей сибирского трансавангарда. Вечеряли в мастерской у человека по имени Тосик. Мастерская его называлась концептуальный сортир. Представьте себе ветхое сооруженьице площадью с четыре телефонные будки, стоящее в центре заасфальтированного заднего двора. Там Тосик творил и принимал гостей: тогда были Женя Вигилянский, Елена Романенко, его шакти (слово из кришнаитского жаргона — прим. ред.), она же Лиса, она же Лизавета Эр, автор замечательных, по мнению А.Михайлова, строк

Мой храм

Под опасными взглядами

Перевернулся обоймой вверх,

и многих других стихов, помещенных в сборник «Чердак антизвуков», а также другие омичи и я. В разгар веселия появляется сумрачный Летов. Втискивается в мастерскую и замирает перед журнальным снимком какой-то панк-группы, висящей у Тосика на стене.

— Откуда у тебя это — спрашивает он взволнованным голосом. А надо сказать, что он страстный коллекционер всего панковского — пластинок, картинок, и т. п.

— Да подобрал где-то на улице, — пожимает Тосик плечами. — А кто это такие?

— Слушай, подари мне эту картинку, — вкрадчиво просит Летов.

— Да ради Бога! — Тосик тут же сдирает ее со стены и отдает Летову. Оказалось, что это был один из немногих вообще снимков какой-то панк-группы, совершенно в летовской коллекции не представленной. Летов повеселел и мы начали перемещаться в пространствах ночного Омска всей компанией то в одну мастерскую, то в другую, а закончилось все это сотворческим подъемом: живописцы и музыканты получили по кисточке и принялись лихорадочно разукрашивать маслом огромный холст. Летов нарисовал черных котов и сделал несколько загадочных надписей, например «ЛЕНИН». Женя В. в заключение прошелся поверх всего рукой мастера, а назвать получившееся было, по традиции, доверено мне. Что я и исполнил, поименовав его невесть откуда взявшимся в моей голове словом «Армагеддон-попс».

— Нужно сказать — это уже добавляет редакция издания — термин этот с тех получил весьма широкое распространение на просторах б-СССР; так, например, мне доводилось встречать его в качестве заголовка какой-то политической статьи в «Коммерсанте-Дейли», писанной автором, который не то что об А.Михайлове, но, вероятнее всего, и о Е.Летове слыхом не слыхал.

3.

— В другой раз, — сообщает А.Михайлов, — году в 1989 мы были в Омске с Аней (Максименковой — см) и остановились у Летова на ночлег. У Егора была паранойя — ему казалось, что все его хотят бить. Уговорить его утром выйти на улицу было непросто. Но все же повез он нас на трамвае на музыкальный рынок и рылся там в виниловых раскладах в поисках коллекционных панков. Вот что поразительно: омские меломаны манкировали Летовым. Казалось бы, живой идол идет по рынку — надо почтительно расступаться, перешептываться, автограф просить. Нет — его не знали в родном Омске. Пару раз я специально подходил к кассетно-катушечным прилавкам, просил продать мне «Оборону», но продавцы лишь недоуменно пожимали плечами.

События в Егоровом омском окружении тем временем творились непонятные и зловещие: происходил непрерывный суицид, кто-то вешался, кто-то сходил с ума. Рассказывал Летов об этом с видимым удовольствием. Анна всей своей астральной массой (оккультный термин — прим. Ред) наезжала на бедного Егорку: «Ну что ты радуешься? Черт ты! Черт и есть!» По-своему она была права, хотя и сильно все упрощала. Но ведь и сегодня почти никто не понимает истинной сути феномена «Гражданской обороны» и Игоря Федоровича Летова, — так утверждает А.Михайлов, уж не знаю, что он при этом имеет в виду.

4.

— Фестиваль «Сырок», — продолжает Михайлов, — Москва, 1990-й, кажется, год. Среди участников — представители всевозможной, не исключительно андерграундной, советской музыки — к сожалению, я запомнил только одно название: «Братья Гадюкины». И — «Оборона». Это было их первое на таком уровне выступление. Егор за кулисами трепетал. Но зря — успех был полный. Выступает одна группа, другая — жидкие хлопки. Объявляют «Гэ. О.» — публика снимается с мест, и топча друг дружку, устремляются к сцене. Появляются «Оборонщики». Не настраивая аппарата, практически без пауз они исполняют «По плану», «Дохлые рыбы упали на дно», «Моя ворона», «Сид Вишез умер у тебя на руках», «Пластмассовый мир победил», и т. д. Звук отвратительный, но это мало кого интересует — зал знает тексты наизусть, и сам поет их.

Являясь большим любителем «ГрОб» ов, я нанял тогда за немалые деньги специальную съемочную группу из «Останкина» и в итоге получил полную бетакамовскую эксклюзивную видеозапись. С ней, как и с описанной выше Арурко-Янкиной кассеткой (см. Дягилева), вышел казус. Мой старший брат, человек, бесконечно далекий от пост-панк-рока, стер увиденные на кассете безобразия — а это была единственная мастер-копия — и записал на нее зефирно-мармеладную Валерию. Каковую и слушает, под пивко, по сей день.

5.

— Москва, 1990-е годы. Нет в это мегаполисе ни одного лифта, — напоминает А.Михайлов, — в котором не было бы написано «Гр. Об.».

6.

— Лето 1994, Москва, спорткомплекс «Крылья Советов», — продолжает А.Михайлов. — Летов дерзнул собрать стадион, и ему это удалось. На сцене — алое полотнище времен Третьего рейха, только вместо свастики в белом круге черные серп и молот. Эдичка Лимонов в качестве конферансье. Александр Дугин пытается делать фюллера — что-то кричит гитлеровским фальцетом, но голос его срывается. Фаны недоумевают, кричат: «Егор, ты охуел? Ты почто за Сталина?» А это Летов вступил в праворадикальную национал-большевистскую партию Дугина-Лимонова, подтвердив в очередной раз свой программный тезис «Я всегда буду против».

Разогревающими командами были «Инструкция по Выживанию» и Манагер, которых не очень-то внимательно слушали — реагировали только на Ромычевы песни, уже известные в исполнении Летова — про малиновую девочку и про лучше по уши влезть в дерьмо. Тысячи панков бродили по огромной площадке ледового дворца в поисках пыли. Найдя, они втирали ее друг другу в гребни, и те начинали торчать с новой силой. В перерыве я вышел покурить на улицу и увидел румяного панка лет двенадцати, который сидел на бетонном парапете и неудержимо горько плакал. Оказывается, его выгнали менты за курение в зале. Пришлось дать ему пригласительный, и он опрометью бросился к служебному входу. А в это время Летов исполнял песню Александры Пахмутовой про яростный стройотряд и про юный октябрь впереди.

— Думаю, — завершает А.Михайлов свои сообщения, — после этого концерта ряды Егоровых поклонников сильно поредели.

II.

А вот мнение М.Немирова относительно Летов Е. и его деятельности, высказанное им самим.

………………….

………………….

III.

За пределами статьи оказалось следующее то, что следовало бы описать:

— Знакомство тюменских людей с Е.Летовым в городе Свердловске в июне 1987;

— Дальнейшая порою дружба, а порою нет, в 1980-е и 1990-е годы.

Обо всем этом предоставляю написать людям, принимавших в этом более активно, нежели автор этих строк, участие — Р.Неумоева, например, или А. Кузнецова, и пр.

Лианозово

Местность на крайнем Севере Москвы. там, где Алтуфьевское шоссе упирается в окружную кольцевую дорогу. Некогда там были бараки рабочего поселка Лианозово, потом их поглотила Москва, теперь там дома очень большой величины, в одном из них автору этих строк довелось обитать в 1991-92 годах — см. сообщения Бурова; Чечевица

«Лианозовская школа»

Художники и поэты авангардистского духа, со второй половины 1950-х объединявшиеся вокруг обитавшего в Лианозове (см,) с еще довоенных времен художника и поэта Кропивницкого — Сатуновский, Вс. Некрасов, Холин, Сапгир, Рабин (вроде бы), Немухин (вроде бы) и прочие, среди которых, например, в 1960-е, и молодой Лимонов.

Выдающимися среди них автору этих строк представляются Всеволод Некрасов и Ян Сатуновский:

Ничего не болит. Только сердце болит.

А когда не болит, ждешь, когда заболит.

или:

Нас тьмы. Нас тьмыитьмыитьмы.

Мыть и мыть.

или:

Самое главное знать что это и есть стихи.

Поясняю: это не отрывки, это все стихотворения полностью, от начала до конца — таковы они.

Для тех, кто не понимает, что хорошего в такой поэзии, разъясню:

Се есть Поэзия в чистом виде, зафиксированная в момент обнаружения в окружающем мире (и языке) — Пастернак бы написал что-то типа «застигнутая врасплох». И выданная людям в голом виде, без дальнейшей обработки: она и так хороша, приукрашивать ее в сущности посторонними ей упаковочными средствами типа сюжета, рифмы, размера и так далее. — только портить.

Иначе говоря, как раз самое то, что сформулировано — и, кстати, как раз в те года, конец 1950-х — все тем же Пастернаком в формуле:

Под старость впасть, как в ересь

В неслыханную простоту.

Но Пастернак в нее впасть так до конца и не решился — а эти смогли.

Лигачев, Егор Кузьмич

Один из руководителей СССР в 1980-е и начале 1990-х; при застое — начальник Красноярского края, в Перестройку — член Политбюро. Считается, что это именно он придумал борьбу за трезвость 1985–1991.

В Перестройку московское общественное мнение придерживалось версии, что Лигачев и есть главный в Политбюро ретроград, который хочет, чтобы все было плохо, и давит на слабовольного Горбачева, выживая из Политбюро тех, кто хочет, чтобы народ жил хорошо — народного заступника Бориса Ельцына и архитектора гласности Яковлева.

Лимонов, Эдичка

Современный деятель, основатель нового направления общественно-политической мысли, комунно-вафлизма.

2.

В сказанном выше, конечно, есть некоторый элемент шутки. Что же до деятельности Э.Савенко как писателя, то, когда в конце 1980-х годов в журнале «Знамя» была опубликована его повесть «У нас была великая эпоха» — первое сочинение Лимонова, изданное на родине — она мне ужас как понравилась, я даже не поленился пойти на почту — автор этих строк тогда в очередной раз обитал в городе Надыме — и послать журнал Шаповалову Ю., чтобы он тоже прочел и охуел.

Потом в «Огоньке» были напечатаны отрывки из «Дневника неудачника — про то, как любит Лимонов быть бедным, и мне они тоже страсть как понравились.

Ну, а когда автор этих строк читал «Эдичку», так как просто кусал локти от зависти — вот крутота, а! А я, автор этих строк, что пишу в то время, когда? Попсятину попсовую!

Так что, если бы не назойливая политическая деятельность Э.Лимонова, автор был бы большим поклонником его таланта. Но политическая деятельность его уж очень раздражает: знаем, знаем, что ты говнюк, зачем лезть на трибуну, чтобы еще раз сообщить нам об этом?

Картинка 1 — сам Лимонов, какой он есть нынче.

Картинка 2 — воспетая им в «Эдичке» Елена в ее опять же нынешнем виде.

Картинка 3 — осенью 1991 года в Москве не было иного спиртного, кроме как вот этой самой сливы в спиртном напитке — правда, не в бренди, а в вине типа «Анапы». Она продавалась в литровых банках с железной крышкой, типа таких, в которые компот, наполовину банка была заполнена именно этими сливами, а остальное была именно эта «Анапа». Погода была сумрачная и моросливая, но теплая, автор этих строк обитал как раз в Лианозове, но тут он выбрался в Город, и это был период. когда у него как раз образовалась значительная, по его меркам, сумма денег, и он в магазине «Военная книга» на Садовой-Триумфальной купил только появившуюся книгу «Это я, Эдичка», и начал читать, и так оно его —, что он прошел к Елисею, купил у спекулянтов банку этого самого сливового компота — он, я забыл сказать, как и все спиртное тогда, продавался отнюдь не в магазинах, а возле них потрепанными людьми с баулами — и шарился то туда, то сюда по разным местам, отхлебывая из банки и вылавливая из нее проспиртованные сливы и читая указанное сочинение, и как уже было сказано выше, испытывая —.

Так.

3.

Что до картиночек, то были у меня и получше картиночки, касающиеся Лимонова — например, с этоц самой Еленой, только молодой, в эпоху, когда она считалась красоткой; были у меня и изображения самого Лимонова времен «Эдички» — очень смешные, ибо он на них — кудрявый пухлый поросеночек в очечечках — да все это крякнуло: см. об этом Бумажечки.

4.

В завершение — вот стихотворение автора этих строк именно примерно тех времен — осень 1991, сочиненное там же, в Лианозове и примыкающем к нему Алтуфьеве, Бибиреве и Отрадном, конкретнее — на имеющейся там Мурановской улице. Оно среди прочего навеяно все теми же высказываниями Э.Лимонова о том, как он любит быть бедным, являющимися чрезвычайно созвучными склонностям и автора этих строк..

Оно таково:

Меж тем на улицах, оказыватца, выйдешь — блядь как заебись!

Так пусто, так голо, так там, оказыватца, братцы,

оказыватца, продолжающая все же жизнь,

оказыватца, продолжающая продолжаться.

Оказыватца, да. На улицах-ли-у

— на лиу-лиу, лиу-лиу лиу-гей! ге-гей! —

такую ох как настроению слезливуу

все это дело как напустит на тебей

на остановке стоя в Бибиреве, что хоть хуем бей.

Что хоть убей!

Что хоть водяры покупей или скорей и пей!

Что коль хоть чуть ума имей, то понимание имей:

очень правильно ведь же живем!

Тихо, скромненько, бедненько так, то есть как —

самый смак!

Что понимает, в общем, всяк и так.

Кто в смысле, если не совсем уж есть дурак.

Кто не мудила, в смысле, ебаный мудак!

«Лиу-лиу» — это такие тирольские рулады. Захотелось!

«Лотто миллион»

Примерно 1995-й год, конец. Телевизор в один из редких периодов жизни, когда он появляется, гад, в нашем семействе. Птичка автора этих строк Салаватова Г. его смотрит и видит «Лотто Миллион»: выигрыш, который обещают, составляет два миллиарда рублей.

— Два миллиарда! — восклицает Гузель, — неплохие деньги!

Некоторое время спустя автор лезет ей в карман пальто, с целью стырить некоторую сумму денег на культурный отдых, и обнаруживает там пачку этих вот бланков «Лотто Миллион» и листок, на котором расписано, куда девать эти будущие два миллиарда.

Поднятая автором на смех, Гузель очень обиделась:

— Что, тебе два миллиарда помешают? — была удручена она очередной причудой своего бестолкового сожителя.

Мавзолей

Если все-таки начать себе позволять использовать при описании тюменской жизни приемы турбореализма, о Мавзолее следовало бы тогда сказать, что он в Тюмени находится на ул. Хохрякова, дом 63, сразу за бывшим Обкомом КПСС, является гранитно-мраморным, точной копией главного Мавзолея страны, московского. В городе Заводоуковске в 6 часах езды от Тюмени на восток электричкой мавзолей поплоше, шлакоблочный, а что же до селе Верхнее Сидорово Сорокинского районо, то поскольку колхоз его является, конечно, отстающим, то и мавзолей в нем из неструганных досок, а ленин — несколько мешков, набитых соломой, на верхний из которого наклеена фотография из «Правды» 1954 года. Мавзолеи в частных домах тоже разные: у номенклатурных работников — впрочем, и у шоферюг и сварных, летающих на вахту на севера, и еще у работников торговли и сферы обслуживания — они стоят в красных углах японского производства, сверкая кнопками, лампочками и пластмассой под красное дерево и нержавеющую сталь; у — они —

Впрочем, это я не сам придумал: нечто подобное описано у Борхеса: в одном из коротеньких своих рассказов он описывает глухую аргентинскую глухомань, куда приезжают бродячие актеры и представляют похороны Эвиты и лежание ее в гробу мавзолея; а дикие аргентинские гаучо рыдают, стоя вокруг псевдоея псевдогроба в скорбном молчании.

2.

Но если не позволять себе увлекаться турбореализмом, а писать одну только скучную правду, то без мавзолея, описывая тюменскую жизнь, все равно не обойтись! Ибо именно в Тюмени его содержимое хранилось — в подвале сельскохозяйственного института — с 1942 по 1944 год.

21 декабря 1997, 2:07. «Лукойл» (см.) вот уж почти месяца нам должен около 100 долларов, и они очень сильно нужны, ибо жизнь совсем без денег утомила до крайности.

На прошлой неделе они говорили «вероятно, завтра».

На этой неделе — «наверное, сегодня вечером».

Наконец, вчера сказали — «возможно, через два часа».

То есть, прогресс налицо. Но через два часа мы перезванивать не стали — нет гадских денег даже на гадские телефонные жетоны — а отложили до понедельника.

Мадера

Крепленое вино, производится в Испании, имеет международную известность. Дешевый фальсификат ее в больших количествах делался и производился в России при царизме, СССР и СССР(б), где его многие люди пили и пьют, потому, что она дешева. Из выдающихся деятелей тюменской жизни автору этих строк известны два особых любителей именно этой разновидности вин, причем оба любили ее именно в суррогатном варианте местного производства: это, во-первых, Г. Распутин, во-вторых, Д. Попов. Впрочем, оба этих имели много и других точек сходства своей жизнесущности: и в особой падкости до женских существ, и в большой охоте к демонстрации различных парапсихических фокусов, и в общей чрезвычайно повышенной степени жизненной активности. За что оба и занесены на скрижали тюменской истории, в частности — в эту энциклопедию.

О мадере же как о вине вообще-то тоже, конечно, следовало бы что-нибудь написать, да — в следующий раз.

Май

Вечер-то теплый, но с ледяной Луной. —

неадекватность в природе самой, так куда уж тебе.

Поэтому, парень, послушай — опасное дело не спать по ночам весной!

Не спать по ночам весной — ой-ой-ой!

Весенней ночью нужно рано ложиться спать.

Пока совсем оно не накрыло, спеши эмигрировать в сон,

— Храни меня, дружбан братан фенозепам.

Стой на страже, кунак радедорн.

Весенняя ночь похожа она на известно чего:

на радиоактивных явлений полный набор:

сначала как будто совсем оно ничего

но быстро накапливается и —

Весенней ночью опасны простые обычные

предметы; словарь безобидный нечаянно

откроешь,»возлюбленная» слово (устар) обнаруживаешь в нем наличествует.

И требует объекта, им обозначаемого

Поэтому, брат, (впрочем также по массе причин и других)

весенней ночью помни всегда успеть

пока тебя не еще довело да таких и сяких

сдать сознанье свое на хранение в сон как сейф,

— и т. д. — май 1987. Стихотворение является довольно бестолковым и нуждающимся в переработке — в дальнейшем я ее осуществлю.

Майк

Точней, Михаил Науменко, по прозвищу Майк. Герой ленинградского рока начала 1980-х годов, в том же начале — и в середине — тех же 1980-х оказывал чрезвычайное влияние на умонастроения тюменских умов.

1.

Биографические сведения.

2.

Майк в Тюмени 1983 — 86: см. Гребенщиков Б. Но Майк еще главнее был, чем «Аквариум».

Вообще, как куда ни посмотришь, всё таинственно и удивительно. Почему, например, в 1980-83 — удивительный выброс советского рока — и Гребень, и Майк, и Свин, и Цой, и «Странные игры», и в Москве — «Центр», а уже в 1984 — хоп — и всё, в общем окончилось. Осталась только проза жизни и унылое повторение самих себя во всё более и более унылых и бледных копиях. (Ну, Цой дотянул до 1985-го).

Почему так? Поневоле поверишь в астрологию!

3.

Проецировали на себя. Сначала Артурка. После Немиров. После и Шапа! На свою безумную и позорную частную жизнь:

Ты — дрянь! (Лишь это слово способно обидеть)

Я не хочу тебя любить, но не могу ненавидеть!

и

Мы познакомились с тобой

в Сайгоне год назад

и

Когда я знал тебя совсем другой!

и проч.

4.

1988, февраль: Майк в Тюмени с «Зоопарком» живьем! Фото в заговке — именно то, тогда.

5. Истории:

***

1985, зима город Нижневартовск Тюменской области. Птичка моя Гузель — впрочем, тогда еще не моя — сидит у себя в комнате родительского дома, принадлежащий ей магнитофон поет песни рассматриваемого Майка. На кухне матерь птички беседует с пришедшей в гости ее сестрой, а Гузели теткой, которая в это время не кто-нибудь там, а работница райкома КПСС. В магнитофоне Майк уныло изобличает свою подругу, сообщая ей: ты — дрянь! Тут вот дверь в Гузелину комнату распахивается, и на пороге ее возникает вышеупомянутая тетка, возмущенная до глубины души:

— Ты это что же такое слушаешь! Это кого он называют дрянью — советскую женщину-труженицу?!!

***

А вот история, как все та же Гузель брала у Майка интервью в Питере осенью 1987 года.

Сева Грач, человек, бывший у Майка менеджером, привез ее на какое-то предприятие, который Майк сторожил ради заработка, и еще из-за того, что советская требовала от всех, находящихся под ее властью, чтобы они состояли на хоть какой-нибудь ей службе. Она приходит туда, приведенная Грачом: проходная, за ней комнатка сторожа, в которой все как положено — стол, стулья, диван, сумрачный мужик в замасленной фуфайке, валенках, шарфе и треухе. Обнаруживается: этот угрюмый мужик и есть пресловутый Майк.

— Простыл, — поясняет он сиплым голосом.

— А вот мы тебя подлечим! — радостно сообщает ему Грач, и вынимает бутылку портвейна, а Майк вынимает в ответ стаканы, и они наливают, впивают. После чего Сева начинает представлять Гузель, а та вдруг чувствует, что у нее совсем зашумело в голове, и она —, и она и говорит:

— А вот я вижу, у вас диван — можно, я чуть-чуть вздремну?

Изумленный Майк отвечает, что да, конечно, пожалуйста, и Гузель ложится спать, а Майк с Севой продолжает пить эту, и потом вторую, обсуждая всякие вопросы, а потом Гузель наконец просыпается, спрашивает, сколько времени, и, узнав, что около двенадцати, вскакивает и, с криком, что она же на электричку опоздает, убегает.

Такова история того, как Гузель брала интервью у Майка.

6. Комментарии:

Я боюсь спать, наверно я трус —

клинически точное описание похмелья: ужас как хочется спать — и ужас как страшно уснуть: ибо во сне можно и умереть.

(Впрочем, в те времена Немиров давал совершенно иную интерпретацию смысла этой фразы. Он интерпретировал её так, что мол боюсь спать из-за того, что опять ты, паскуда, проникнешь в мои сны, и —)

Тут пока остановимся: 22 декабря 1997, 22:32.

Майнхоф, Ульрика

Немка, ультралевая деятельница мировой истории. В 1968 году со своим бойфрендом по фамилии Баадер организовала ультралевую организацию «Rot Armee Fracktion» («Боевое подразделение Красной Армии») и в 1968-77 годах пыталась организовать мировую пролетарскую революции по маркистско-маоистскому и троцкистскому образцу, действуя в основном методами террора: например, забросав бутылками с зажигательной смесью самый большой и битком набитый народом универмаг во Франкфурте-на-Майне — пускай буржуазные свиньи на своей шкуре почувствуют, каково приходится борющемуся народу Вьетнама под американскими бомбежками.

И почти десять лет их никак не могли поймать. Но в 1977 все-таки поймали, приговорив к пожизненному заключению; в тюрьме почти все они покончили коллективным самоубийством.

Короче, бесы.

2.

Известный художник и мыслитель ультралевого направления А. Осмоловский придерживается иной точки зрения:

— Так и надо! — говорит он.

— Потому они в Германии и на прочем западе и жируют: что их буржуи бздят и понимают: если не будут с людями делиться — просто их будут убивать, как свиней. Так и у нас нужно — ибо добром эти Березовские фиг поделятся, а так и будут только воровать и красть, а краденые деньги прохуяривать в кабаках Лас-Вегаса, как сейчас. И нужно организовать боевые отряды, которые будут писать буржуям ультиматумы: такого-то в течение недели перевести 30 тысяч долларов — детскому дому номер —, 30 тысяч — раздать пенсионерам Восточного Дегунина, по 200 долларов в руки; 30 тысяч — выдать новейшим художникам согласно предоставленному списку. Об исполнении отчитаться по телевизору. А нет — взорвем на фиг ваш магазин. И, если нет — действительно, взорвать.

3.

Так примерно рассуждает А.Осмоловский, в чем с ним последнее время солидаризируется и А.Тер-Оганян: и уведомлять директора завода Н.: если он не выплатит немедленно рабочим зарплату — убьем его самого, а еще лучше — сначала жену, а потом детей. И тогда быстро засуетятся! И миллион раз подумают — стоит ли деньги рабочих прогуливать на Канарах.

(При чем здесь жена и дети? А притом, что если жрете и пьете на ворованные деньги — значит соучастники, и значит — тоже отвечайте.)

Точка зрения довольно увлекательная.

Непонятно только, зачем приплетать к ней Маркса, Ленина, Троцкого, Мао, Че Гевару, красный флаг и все прочее; нужно сразу называться «Благородными Разбойниками» и «Неуловимыми Перераспределителями».

25 декабря, четверг, 22:32. Деньги мы от «Лукойла» наконец получили, в понедельник — а сегодня их уже и нет. Оказывается, 100 долларов — это очень мало денег: всего и хватило на не очень сильно выпить и закусить на радостях, да на марки и телефонные жетоны, да на ботинке птичке — на дворе до минус двадцати, а ночью и до минус тридцати, и ходить в ботинках мало того, что демисезонных, но еще и очень рваных, так что голыми считай ногами на лед, — увы, совсем невозможно.

Правда, они — «Лукойл» — обещают еще дать такой работы — корректуру «Большой Советской Энциклопедии», и даже, может быть, еще в этом 1997 году. Это было бы чрезвычайно хорошо. Я посчитал: для жизни хоть и очень впритык, но более-менее терпимый, нам нужно на двоих 100 долларов в неделю: как раз столько, сколько мы и можем зарабатывать у «Лукойла», если у них эта работа не кончится.

4.

Что до Осмоловского, то он, если он это прочтет и найдет, что я его воззрения безобразно окарикатурил — пусть изложит их сам, и в правильном виде. А также заодно и изложит более полную историю приключений «РАФ», ему это должно быть известно.

Маканин, Владимир

Современный русский советский писатель.

В начале 1980-х считался «новой волной» в совесткой литературе, наряду с Кимом, Крупиным, Киреечвым, Курчаткиным и, между прочим, Прохановым, и еще уж не помню с кем. Новой волной уже одним фактом своего существования, казалось, являющейся вызовом и даже пощечиной живым классикам Бондареву, Распутину, Маркову, Астафьеву, Айтматову, Белову и проч., проч., проч. По причине чего автор этих строк принадлежал к числу поклонников М.

На этом все. Ибо это было давно, поражающее ум количество времени с тех пор успело истикать, а Маканина мне читывать более не доводилось, так что сказать хороший ли он писатель, нет ли, автор этих строк не в состоянии.

2.

Интересно, что большой любительницей творчества Маканина в первой половине 1980-х была — Белова Е.! Из примерно 14 имеющихся в ее дому книг, штук наверное 6 являлись разными произведениями и сборниками рассказов описываемого — а меж тем Маканин отнюдь не являлся автором, книги которого так прямо и бросаются в глаза в любом книжном магазине. Их нужно было тогда — впрочем, и сейчас — целенаправленно искать и раздобывать, так вот.

Сообщение это, конечно, ничего не сообщает о писателе Маканине, но зато с весьма неожиданной стороны освещает такую загадочную тюменскую личность как Е. Белова, почему и является имеющим информационную ценность и даже интересность: ибо, несомненно, тюменскому читателю интересны любые сведения о Беловой Елене.

18 августа 1977, утро.

Подлый компьютер подложил мне в очередной раз свинью: проснувшись я, как это делаю ежедневно, сразу по пути на кухню ставить чайник в его кнопку «повер» пальцем тырц, по клавишам w и i и n бу-бу-бумс — табулятором тырц-тырц-тырц и на окошечке с крылатой буквой W энтером хлоп — тут он мне, гад, вместо того, чтобы завести Ворд, давай писать какую-то тарабарщину на американском языке, в котором я не силен.

И ведь сколько уже раз зарубал себе на носу, уж он весь сплошь в зарубках — нельзя доверяться компьютеру всецело, компьютер тихий-тихий, но в любой момент продаст и наебет! Уж сколько раз наебывал!

И — проявил беспечность, опять на него полностью положился, и он в очередной раз — меня кинул.

3.

Впрочем, вру.

Читал я Маканина в начале 1990-х, повесть о том, как на земле победило вегетарианство, названия не помню. Могу засвидетельствовать: Маканин писатель — действительно хороший.

Хотя слегка нудноватый.

24 декабря, среда, 3.12 ночи.

Макаревич, Андрей

Вот, дорогой читатель, какие возникли у автора этих строк проблемы морально-этического свойства, как только он дошел до картинок с изображением А. Макаревича. А они таковы, что, конечно, единственное желание, какое у вменяемого человека может возникнуть при зрении этого лица, так это попытаться придумать три каких-нибудь фразы, чтобы закозлить сего навечно и припечатать к доске позора мировой истории сразу и насовсем.

Но тут-то и возникает проблема: а каково мое на этот акт козления таково моральное право?

Ну, сочиняет он чрезвычайно малоталантливые песни, ну, предъявляет человечеству с утра до вечера до вечера посредством телеэкрана и газет вроде «Аргументов и фактов» свое неприятное лицо кролика, желающего выглядеть таинственным и возвышенным, — но мне то что до этого? Не на мои деньги поет, и не на мои торчит, и даже наоборот — однажды дал денег Попову Д. (см) на водку и на разгул, а? И я оказался в замешательстве.

Но, рассудив как следует, понял: все же это делать и можно, и даже нужно, и даже — должно. В целях — назидания потомству: чтобы оно знало: быть козлом — позорно, а будучи козлом, лезть в искусство поэзии — еще и опасно — могут так опозорить, что и потомки с клеймом ходить будут.

В целях, иначе сказать, защиты незыблемой шкалы ценностей культуры и поэзии от ее фальсификаторов и девальваторов.

— 18 августа 1997, около 14 часов. Уже третий день погода является такой, будто хочет объявить, что лето — кончилось.

2.

Или вот в стихах, принадлежащих, увы, Вознесенскому А.:

Руками ешьте даже суп,

но музыка такая штука, —

в нее не суйте лучше рук,

чтоб вам не оторвало руки.

Увы — потому что и сам Вознесенский давно является личностью, которому уж лет двадцать пять как раз следует, согласно его собственному этому стихотворению, именно что оторвать руки.

Максименкова, Анна

Обычно именуемая Анкой. Проживала на КПД на Севастопольской улице, некоторое время училась в университете, основным занятием имела служить местной роковой женщиной, разбивательницей здешних сердец.

Довольно преуспевая в этом: последовательно и целенаправленно разбив их:

Струкову А. (1982-84);

Немирову М. (1983-87);

Шаповалову Ю. (1985-90);

и даже немного и Неумоеву Р. (1986-87);

превратив себя в своего рода переходящий приз самому на данный момент крутому.

Самым крутым в итоге оказался Михайлов А., который и увозит М. в 1989 году в Москву, где она до сих пор и осуществляет постоянное проживание в качестве Анны Михайловой.

На этом, в общем, пока что всё — 6 мая 1996 года.

Также см. статьи Алкогольный клуб, КПД, Шаповалов Ю., Халикова, Широтная ул., Михайлов А.

Мало? Да удивительно, что хоть столько высочинил:

Организм то в жар, то в холод погружён,

сердце стукает, как не положено, —

это ох, алкоголизм.

Это ох, ужасный он.

Нужно всё же с пьянкой ох, поосторожней!

Для тех, кто не имел случая наблюдать Максименкову А. в ее естественной среде, сообщаю: ее легко вообразить, вспомнив небезызвестную Наталью Медведеву, жену (бывшую) писателя Лимонова, а также певицу и писательницу, которую всякий мог не раз видеть по телевизору. Нужно вспомнить ее голосистость, хохотливость, вслплескивание руками, делание страшных глаз — и вы легко сможете представить себе Максименкову А., обладающую чрезвычайно похожими ухватками.

май 1996

2.

Для тех, кто справедливо требует большего количества фактов, вот они.

Родилась: июнь 1963 или 1964 в семье папы-геолога и мамы-геофизика.

С 1965 (?) или 1966 (?) или 1967 (?) — проживает в Тюмени на Севастопольской улице, что имеет место и по сей день. С детского сада ит школы дружит с Лашмановой Н., Яковлевой Т., Беловой Е., Лыжиным Р., и прочими обитателями местности под названием КПД.

1980: заканчивает тюменскую ср. шк. номер 7.

1981-82 (?): пребывает в замужнем состоянии за мужем, о котором истории известно лишь что он, вроде бы, начальник автоколонны; вместе с ним проживает где-то на Северах в вахтовом поселке.

1982: возвращается в Тюмень в разведенном виде;

1982: поддавшись увещеваниям подруги Н.Лашмановой поступает учиться на филфак университета;

1983, сентябрь-октябрь: на дому у М. происходит зарождение Алкогольного клуба — см.

1983, ноябрь — 1984, декабрь: имеет в качестве, как это нынче называется, бойфренда М. Немирова, который в это время обитает на Широтной ул.

1985, лето — 1987, весна: находится в состоянии романа с Шаповаловым Ю.; страсти кипят в городе Тюмени такой силы, что наблюдаются даже факты хождения М.Немирова ночью под окнами Ю.Шаповалова, при котором голова упомянутого М.Немирова занята составлением планов, каким наилучшим способом ее паскуду — убить. Не с целью мести — а с целью ликвидировать вредное создание, чтобы не мешало оно людям нормально сосуществовать.

1987, июнь: а вот история, как М. впервые была увидена Михайловым А., добровольно и в письменном виде сообщенная им самим.

«Была у меня длительная полоса правильнейшей жизни, сообщает А. Михайлов. Полгода я ел только захудалые финики да гречку с горькой морской солью, и даже голодал пять дней. К тому же сделался антисемит (о молодость!) и националист, каковым и остаюсь. Слыл фашистом — ввиду личного знакомства с пресловутым Жим Димычем Васильевым из общества «Память». Стал отцом-основателем объединения «Отечество» — первой в стране патриотической организации с юридическим лицом. Практически не пил в знак протеста против еврейской программы спаивания русского народа. И т. д.

Такая была полоса, м-да… И вот как-то еду я по Севастопольской улице на машине (за рулем), смотрю — возле дома 28 голосуют двое — долговязая девушка и олдовый такой хип с хайром до задницы. А был я тогда, что уже отмечалось, как-то особенно человеколюбив. И затормозил. Девушка спрашивает:

— Шеф, до танцзала подбросишь?

— Да, — говорю.

— А започем?

— Да даром.

Девушка просияла от такого поворота дел, и я их повез.

— А что там в танцзале? — интересуюсь.

— А-а, концерт. «Инструкция по выживанию».

— Кто ж такие?

Девушка с минуту смотрит на меня, словно на больного, потом бросает:

— Это социально музыкальный формэйшн, — и, потеряв ко мне интерес, продолжает щебетать со своим хиппиком.

— Блин, — думаю, — экая манерная фифа. Нет, чтобы по-русски сказать: так мол и так, — формация, так нет же — формэйшен! Тьфу.

И едем.

Высадил я их на Герцена и тоже решил заглянуть, посмотреть.

К сожалению, подробности концерта у меня в памяти не отложились — я пробыл там минут десять. Смутно помню какие-то нелепые пляски, слаборифмованные выкрики, грохот, мат и вывод, который я, как патриот и стопроцентный ариец, для себя сделал: «Дегенераты, вырожденцы и, по-видимому, жиды».

Через неделю в газете «Тюменский комсомолец» появилась статья под заголовком «Инструкция по выживанию из ума», где, вероятно, этот свой вывод я развил и подкрепил. Не помню. Я тогда пописывал статейки не из концептуальных соображений, а исключительно чтобы оправдать лежавшую тогда в «ТАК КАК» мою трудовую книжку.

Так пишет Михайлов А.

От себя добавлю — манерная фифа — се и была описываемая Максименкова А., олдовый хип — Шаповалов Ю.

И для сравнения вот описание того же периода времени, тогда же в стихотворном виде осуществленное видным тюменским мастером стихотворного слова М.Немировым:

Помпезный месяц май — жара и лень —

уходит в июнь, как поезд в тоннель;

выходишь на улицу — там так

солнце хуярит, что аж в глазах — темнота.

Выходишь на улицы скорбеть по ушедшей весне.

Осуществлять деяния, которое делать нудно,

ибо являют собою сплошное одно только «не»:

не говорить — не встречать — не вспоминать — не думать.

Выходишь на улицу думать о том и о сём.

Стих сочинять дабы миру хоть как отомстить.

Модная тема — изобличать ментов.

Но мне никогда не мешали особенно жить менты.

Мне никогда не мешали особенно жить менты.

Мне никогда не мешало особенно жить кэгэбэ.

Мне если чего и мешало, так это одна только — ты:

во всех падежах:

— тебя (р.)

— тебе (д.)

— тобой (т.);

и (п).: о тебе.

Выходишь по улицам, бродить по руинам весны.

Заходить в заведенье пить кофе, глазеть на девчонок,

которые свитер — надели, но раз — и забыли штаны.

и так теперь из них растут очень ноги.

и проч., и проч; Стихотворение не из лучших, но являет собой документ: такое вот примерно тогда и происходило в голове автора в описываемый период времен; такая вот манера написания стихов тогда и представлялось тюменским людям правильной.

1987, лето — 1988, осень: становится Анной Шаповаловой и является ей.

1988, май: второй случай наблюдения А.Михайловым А.Максименковой, опять же описанный им самим. Дело происходит в разгар Первого фестиваля радикальной музыки (см.), на который А.Михайлов оказался случайным образом занесен, пришел в полный восторг, стал ярым поклонником творчества Егора Летова и первым другом и учителем тюменских деятелей указанной музыки.

На третий день фестиваля я покуривал в перерыве на ступеньках запасного выхода ДК «Нефтяник». Тут же валялись несколько ирокезов из ГО-фанов (где эта приезжая толпа ночевала — Бог весть!) Смотрю, движется со стороны Водопроводной загорелая дива в короткой джинсовой юбке. Подходит к крыльцу, осматривается вокруг, и лицо ее приобретает умиленное материнское выражение. Она садится на серую ступеньку и начинает гладить мелких этих панкеров по спине, точно котят. Они урчат. Тут подползает и укуренный солит казанской «Тины» — волосы зеленые, дохлый, размалеванный под «Къюэ» ублюдочный тип — так и ему удалось получить свою. порцию тепла и ласки. Вот какая она была махатма — Аня Максименкова, — завершает свое сообщение А.Михайлов.

И результат: не проходит и полугода, как А. Шаповалова становится А.Михайловой.

1989, весна: вместе с Михайловым переселяется на постоянное место жительство в Москву и живет здесь все последующие годы.

На этом пока все — август 1997.

В завершение — вот еще одно стихотворение упоминавшегося тюменского автора:

……………………………

……………………………

……………………………

……………………………

……. весна, когда город насквозь

весной из будущего весь просвечен, как рентгеном.

И ты, в него вколоченный, как гвоздь,

стоишь, являясь вдруг осознающим следующее явленье:

— А что до того, как вернее всего тебе отомстить,

это — не делать этого вовсе никак:

быть всячески милым, при встрече дарить цветки —

зачислить, короче, в различные прочие, много которых, которые так…

— Вернее всего и точнее всего тебе отомстить —

это вовсе никак не хотеть отмщать:

не то что, конечно, простить,

а — отнести к мелочам.

И вот сегодня как раз такой, darling, день.

День с изумленьем врубаться в такой очевиднейший факт:

выходит, darling, так, что ты — не более, чем — тень?

Плохая иллюстрация к моим стихам?

4 февраля 1988, Ростов-на-Дону.

***

Последнее сведение о Максименковой А. таково: с лета 1996 она уже не является Анной Михайловой, и с 1997 года обитает снова в Тюмени. и является теперь Анной Титкиной, являясь подругой Алексея Титкина (см.), известного тюменского деятеля кино-, видео- и телевизионного искусства. 29 декабря 1997, понедельник, 22:32 утра.

Малевич, Казимир

Я продолжаю настаивать на том, что, описывая классический авангард первой половины XX века, все искусствознание и общественная мысль упускает из виду его такую одну из самых главных составных частей, оснований и подоплек, каковым являлся — оккультизм всех видов.

Так вот, как раз Малевич: это есть, я почти полностью уверен, совершенно именно так.

То есть, это картины, серьезно делавшиеся исходя из серьезного убеждения, что если правильным образом расположить некоторое количество правильным образом выкрашенных треугольников, кругов и квадратов, звезды сорвутся с мест, планеты изменят орбиты, космические энергии начнут бить фонтаном, астральные потоки потекут из неправильной стороны в правильную, люди обретут способность к левитации и телепатии, и скорость света станет не 300 000 км/сек, а какое-нибудь иное число. Ибо все в мире взаимосвязано со всем, а в основе всего лежат элементарные геометрические фигуры, этому еще Пифагор учил. Короче, весь этот супрематизм — это есть ни что иное, как самая обыкновенная практическая магии.

2.

Но, кстати, не знаю, как на астральные потоки и космические вибрации, но на глаза людей изготовленные Малевичем сочетания кругов и треугольников действительно и правда — действуют: элементарные цвета в них действительно столь точно сопоставлены и соотнесены, что глаз того, кто на них его обратит, бывает сразу поражен, изумлен и ошеломлен. Это есть правда, которую глупо отрицать.

3.

И — опять же кстати — то, что такими сильными и убедительными у него эти его «супрематоны» получались — это именно, я полагаю, в значительной степени по причине как раз оккультно-магических устремлений. Потому что — а как же собственно определить, правильно ли расположены эти круги-треугольники, сошли ли с мест светила, поменяли ли знаки стихии и энергии? Как, передвигая эти элементарные формы по холсту, определить, что вот, сейчас они встали точно по своим местам, и начало свершаться? Одним из косвенных признаков этого и является эстетический: если действует на глаза — то, вероятно, подействует и на —

Мандела, Нельсон

1985, лето: в один из дней в одной из бесед Шаповалов Ю., уж теперь трудно и вспомнить к чему, упоминает свободу Нельсону Манделе.

— А что это? — спрашивает его М.Немиров.

— Ты что, Манделу не знаешь? — удивился Шаповалов Ю. — Про него же телевизор все уши продолбил! Ты, может, и доктора Хайдера не знаешь?

— Кто таков? Первый раз слышу, — ответил М.Немиров.

Ох, как Шапа на меня посмотрел! Как он меня зауважал!

— Это Немиров, он про свободу Нельсону Манделе не знает! — стал Шапа представлять меня своим дружбанами, и те восхищенно качали головой: да, это глыба. Матерый человечище!

Увы, увы — годы пролетели, и я пал — теперь, к стыду своему, я знаю не только Нельсона Манделу, но даже и кто таковы Березовский, Якубовский и Влад Сташевский.

Не уберегся — и осквернился: 27 декабря, 1997, 22:32 утра.

Март

Есть такой период времени в городе Тюмени.

Календарно-хронологическое его положение в ряду аналогичных таково: если за точку отсчета взять день самой долгой ночи в году и отсчитать от нее примерно около семидесяти чередований периодов света и тьмы, последующие тридцать чередований будут составлять в совокупности именно то, что здесь по традиции обозначают словом из букв «м», «а», «р» и «т».

Главное, за что ценим сей период времени тюменским населением — примерно в начале его второй трети в городе вдруг начинается бурное таяние снежного покрова, и это можно считать началом в Тюмени весны.

И вот на что в связи с вышесказанным хотелось бы обратить внимание читателей: на то, друзья мои, что такого, какое происходит в это время в Тюмени, в таком более автору не доводилось участвовать нигде и никогда.

Во всяком случае, ничего подобного и в помине не наблюдается в столице нашей родины Москве, где автор вот уж более шести лет влачит свое унылое и утомительное прозябание, и где её, весны, вообще не бывает как таковой.

Ибо бывает: слякоть, и слякоть, и слякоть, и мутное небо, и только из даты читаемой в метре газеты можно узнать, что это октябрь или февраль; после чего — опять слякоть, и снова мутное небо, только уже ходишь не в меховой шапке, а в кепке, и в газетах написано «март».

А такого, которое бывает в Тюмени, такой бешеной силы воды! и света! и грохота! и мерцания! этого здесь —

Поэтому завершим опять же стихотворением.

Хорошо оно или нет, но оно довольно правдиво описывает состояние ума человека в городе Тюмени в период времени, описанию которого посвящено данное сообщение.

Стихотворение таково:

…………..

………………..

………………………

………………………..

Немиров шел по улице дурацкий как Немиров. Он погружён в нее как рыба в воду.

Он сочинял элегию для отомщенья ею миру. А также оду.

Немиров шел живой и не боялся смерти. — А что её бояться, — пояснял он, — Просто неохота! Такое состояние является естественным для марта: идти — и быть живым — а остальное — ох ты!

И вот шел Немиров, голодный, один, и — в кармане имел на «Танец». И ему было радостно, зябко, и стыдно, что — так много девчонок, и все ему нравятся.

1985, март, Тюмень, где-то на Республике между Спортсквером и Главпочтамтом.

«Танец» = «Огненный танец», болгарское красное сухое вино за 1 рубль 80 коп., самый популярный веселяторный напиток тех времён.

«Ох ты» в конце предпоследней строфы — первоначально там было «по хуй». Но затем я разочаровался в целесообразности наличия таких слов в стихотворениях, и —.

22 апреля 1996, 8 утра.

Масс-медиа

Раньше были вопросы «художник и власть», «поэт и толпа», сейчас добавился еще один — «поэт и масс-медиа».

Одна из точек зрения состоит в том, что нужно, необходимо поэту нынче становиться поп-звездой и торчать в телеэкране. И чтобы газеты желтой прессы сообщали сенсации из его жизни.

Западло, конечно, и противно — но таков долг.

В целях выживания и сохранения самоей поэзии, с целью ее самообороны.

И чтобы обыватели поэта уважали, и, хоть стихов его, может, и не читали и не понимали, но знали: это крутота, не по нашему уму.

То есть, хочешь не хочешь, а жизнь заставляет и требует романтизма: культивировать образ поэта как героя, и причем героя — для толпы. Чтобы обыватель знал: те, которые поэты, это — крутота, живущие особой жизнью, воспламеняемые Аполлоном, и не по нашему уму.

Иначе поэзия потихоньку кончится: по причине отсутствия притока в нее свежих сил: никто не —, ибо никто не —.

То есть, тут простая на самом деле война с поп-культурой за умы — на самом деле война: на уничтожение. Как Рима с варварами. Как наших с фашистами.

Или она — поп-культура — полностью все уничтожит и везде будет только Илья Резник и Влад Сташевский — или мы отобьемся, их оттесним, свое отстоим. И при этом так отстоим и так себя поставим, чтобы для всех было очевидным: есть Царьград, который — цивилизация, культура, истинная вера, мощь, блеск, сияние и слава — и есть жалкие варвары в шкурах, которым жить в Царьграде не дано, но можно пытаться ему подражать.

Или будет все так, что Царьграда больше нет, а есть позорный Истамбул, в котором дикие варвары дико жируют на пепелищах былого величия.

Порою я сам такой точки зрения придерживаюсь.

Так-то: 15 ноября, суббота, 3.45 ночи.

Метро

Найдись человек, который в начале 1980-х с особой тщательностью и с большой высоты начни вглядываться в броуновскую толчею людей, происходящую под землей, он мог бы заметить также и уж особенно броуновское поведение одной из тамошних человекомолекул. Одна из этих частиц едет, допустим, по оранжевой ветке на север, являясь изрядно пьяной. Она сидит, частица мужского пола на сиденье заднего вагона, отнюдь не читая книгу «Альтист Данилов», а только закрыв глаза и погрузившись во внутренний космос. Доехав до Медведкова, конечной станции, после которой поезд дальше не идет, он поднимается. Изо всех сил стараясь идти ровно, дабы не привлекать внимание милиции и граждан, он поднимается на поверхность в сторону кинотеатра, название которого не помню, обходит его, видит огромный пустырь на месте какой-то заброшенной неизвестное количество лет назад стройки, на котором всякий строительный мусор, ржавые трубы, битый кирпич и все прочее, занесенное снегом. Тогда он идет вглубь пустыря, садится там на обломок трубы, вытаскивает из этого обломка находящуюся в нем початую бутылку водки, а также и имеющийся там стакан. Наливает себе в него на полтора пальца, и опять опрокидывает, после встает и идет обратно к метро, и спускается в его жерло, и опять с закрытыми глазами сидит, мчится со страшным воем в сторону центра, пока не доедет, например, до станции Свиблово, где выходит и повторяет ту же процедуру, только теперь не на пустыре, а просто в жилом дворе, и водку он достает не из обломка трубы, а из некоей щели меж двух гаражей. После чего опять спускается в метро и мчится снова, закрыв глаза, назад, в Медведково, чтобы повторить этот циклический процесс подобно алкоголесодержащему маятнику. Вечером он с трудом, но изо всех сил стараясь идти ровно, идет домой, являясь очень пьяным, с тем, чтобы утром встать с очень тяжелого похмелья, и начать повторять все сначала, только теперь не на участке Медведково — Свиблово, а на участке, допустим, Свиблово — Щербаковская.

2.

Раскрываю карты и объясняю, зачем он это делает. Все очень просто: он шпион. Он — американский шпион. Он — шпионит в пользу Соединенных Штатов Америки, он один из тех, кто заслан сюда разузнавать главные тайны СССР, и сообщать их ЦРУ для более полного осуществления тем плана Алена Даллеса. Его задание — выяснить точный профиль и рельеф Московского метрополитена: не условную, общеизвестную схему, а реальное расположение всех его линий во всех их трех измерениях. Для этого он и вынужден постоянно поддерживать себя в состоянии равномерного и довольно тяжелого опьянения: это можешь поверить читатель, сам, своим собственным вестибулярным аппаратом: попробуй, сидя и не читая, будучи пьян, проехать хоть, например, от Чеховской до Тимирязевской, и ты увидишь, как собственным своим организмом отлично станешь регистрировать все детали изгибов тоннеля — как он извивается вверх, и вниз, и позволяет себе то правый, то левый уклон — и так далее.

Это нелегко.

Нелегко каждый день напиваться в полный сракотан, тем более человеку американского образа мысли. Еще более нелегко каждое утро просыпаться в состоянии абсолютного бодуна. Тяжело каждый день с утра до ночи пребывать в подземном мраке среди безобразного лязга и грохота. Трудно пьяному в метро не попасть в руки коммунистических властителей: их полиция чрезвычайно, как известно, люто следит за тем, что считает идейным образом граждан, и выпивший человек в метро всегда находится лишь на волосок от страдалищ, именуемых «обезьянниками». Наконец, чрезвычайно трудно все эти извивы и изгибы удерживать в пьяной голове — а записывать, конечно, нельзя: коммунистические граждане бдительны, обязательно найдется такой, кто не пройдет мимо подозрительной личности, которая едет в метро и при этом что-то пишет, да еще и рисует какие-то кривые. Поэтому приходится каждый участок проезжать по многу раз, и опять, и снова — до полной его в пьяной памяти фиксации.

3.

Особенно туго пришлось чувачине, когда наступила эпоха борьбы за трезвость: стоять в очередях у него нет времени (холодная война не ждет!), идти за водкой в «Березку» — грех смертный против конспирации, пить одеколон и стеклоочиститель, ему, как американскому гражданину, не по силам организма. Приходится ехать электричкой далеко за город, ходить там в резиновых сапогах по ночному лесу, жечь сигнальные костры, ориентируясь на которые сверхвысотные самолеты-невидимки типа «стелс» из страшной стратосферной высоты сбрасывают ему на парашютах контейнеры со «Стрелецкой горькой настойкой». Он, конечно, предпочел бы виски, «Абсолют» или хотя бы «Столичную», но только из американского супермаркета — нельзя: конспирация требует вести жизнь абсолютно точного местного.

И — составил он-таки эту подробную схему, нанеся тем самым окончательный и невосполнимый удар по обороноспособности СССР. Не очень, правда, ясно, какой, но видимо — чрезвычайно большой. А с чего бы еще Империя Зла, 70 лет дававшая копоти, вдруг в одномоментье стала на колени и согласилась отречься от всего плохого и смириться со всем хорошим.

17 ноября 1997.

Милюкова, Анна

О ты, тяжелому подобная похмелью!

Когда, однако, уже денег раздобыто,

когда — часа за три до двух! — уже добыто,

когда уже открыто и налито,

когда уже мал-мало и отпито, —

вот ты такая, как теперь слегка помедлить.

или:

Я хочу тобою обладать подряд четыре раз

ночью каждой факт, но пару раз и днем —

чтоб духовную меж нами обнаруженную связь

закрепить и половым притом путем.

Потому не вижу смысла я в наличия трусов —

в смысле, ведь покуда не зима.

…………………………………….засов.

Ты подумаешь, так согласишься и сама.

Потому что ты умней стократ, когда нага,

и гораздо больше хороша.

Потому что не паскудна а строга,

а, наоборот, вся только ласточка-душа.

или:

Сексуального хочу я сильно наслажденья —

поебаться малость хочется мене.

Но не ради лишь телесного кипенья,

а и также ради дружбы, хоп-йе-йе!

Много разных счас товаров есть в ларьках коперативных,

даже деньги их имею покупать,

но туда и заходить мене противно:

даж мне некому подарочков таскать,

Но ведь ты же, дорогая, не паскуда,

так зачем же заставлять меня страдать?

так давай сюда скорей свои мне обе груди,

дай скорее мне их всячески хватать!

1989, август-сентябрь.

Наличествует во всем это также, нужно сказать, и Федор Павлович Карамазов: как он упаковал в газету 10 000 р., обвязал розовой ленточкой, и написал: милой Грушеньке, если захочет прийти. А сбоку приписал: «и цыпленочку».

Написаны с целью пытаясь описываемую в них Милюкову А., тюменскую личность девичьего пола восемнадцати примерно лет, прельстить.

Увы, безуспешно.

Минкин, Александр

Тут подшивку «Новой» я нечаянно «Газеты» подобрал,

Я ее читал.

Что-то я чего-то мало-мало не понял:

Ты чего так, гадский Минкин на Чубайса, гад, напал?

У тебя, конкретно, Минкин, он чего-нибудь украл?

А чего тебе он дал, так я скажу, чего он дал:

А вот именно свободу гадски всячески визжать, слюной брызжать,

И не только быть не биту, так за то еще деньжищи загребать.

Да коль не Чубайс, уж нешто, Минкин, непонятно мало-мал,

Ты б счас при Зюганове уже бы проживал,

Сам себе на в лучшем случае бы кухне бы статьи свои читал,

(Вариант: при Коржакове). Быстро б хвост поджал!

Впрочем, ты тогда б уж Тель-Авиве сочинял

«Демократия в России и ее трагедия» статейки, полны укоризны,

Нам, ее прохлопавшим, рабам по жизни.

Да чего гипотетический Зюганов, ты сейчас,

Минкин, сзобличнуть рискни Лужкова хотя б раз!

Он мужик хозяйственый, покажет он тотчас,

Кто на хате водолаз, кто вырвиглаз:

Для начала, как пить дать, отключит газ.

И верней всего, что правы те, которые считают,

Что не вольных мосек ты и дружбаны твои являют,

Кои лают оттого, что от обиды аж в зобу дыхание спирает,

А цепные псы, вот верное названье вас,

Кои кидаются, как хозяин скажет «Фас».

октябрь 1997

(Это есть в сущности продолжение моих изысканий на грани поэзии и прозы. Я всю жизнь хотел писать именно такого рода стихи — которые ловили бы ее в самый момент вылупления ее из нее.

Или, иначе говоря, я хочу попробовать писать стихи, которые являлись б совершенно прямым высказыванием, без всяких двусмысленностей, поэтических туманности, «образности», инверсий, анжабаманов и проч. поэтических: поэтизмов; прямые высказывания, снабженные самым-самым минимум собственно поэтических признаков — рифмой в конце в принципе почти совсем прозаических строк, да и рифмой-то… И посмотреть — получится ли это все-таки стихотворением и произведением поэтического рода, или же нет.

Что до Минкина, это вот кто.

Современный персонаж новейшей истории, журналист разоблачитель коррупции и прочих беззаконий.

В 1991 году летом изобличал, как сейчас помню, в журнале «Столица» бывшего тогда министром культуры актера Губенко за то, что у него в кабинете на стене висел портрет Горбачева с Раисой Максимовной и их автографом — подхалим!

В 1993 летом — в «Московском Комсомольце» — Руцкого в связях с «Сиабеко», печатая бесконечные стенограммы якобы подслушанных телефонных разговоров и раздобытых документов (впоследствии оказалось, что все они состряпаны небезызвестным Якубовским.

С 1996 года — главное перо «Новой газеты» (см.)

В ней время избирательной кампании 1996года всячески разоблачал Ельцына и его режим, убеждая в огромных статьях голосовать за Явлинского, а не за Ельцына из страха перед коммунистами. Потому что коммунисты все равно не пройдут — их Явлинский остановит, а если и пройдут — хуже все равно не будет, ибо хуже уже некуда.

Ну, а сейчас изо всех сил изобличает Чубайса и Немцова, потрясая опять же распечатками подслушанных разговоров.

Вот в связи с этим стихотворение и написано.

«Миранда»

Гляжу, гляжу — да это же пизда!

А то, гляжу, чего-то непонятное.

А присмотрелся: вот так так-так да!

Расставились так ноги, задралось так платье,

Зараза камера тотчас же pырк туда —

вот так начало фильма, господа!

Короче вот сюжет: короче, лето.

Пустынный городок, простая жизнь, такая,

которая короче, как бы, это

журча себе спокойно, как умеет, протекает —

и там одна имеется такая —

Такая вся задумчивая ходит,

такая в красном платье, сверху тесном, снизу развевающемся,

так вся задумчиво собою позволяет обладать желающим, —

не по какой-либо причине, просто в этом интерес находит;

Зайдет так в гости, сядет скромно, вся молчит, лишь улыбается

такая вся прохладная, тенистая

но так затем вдруг обнаруживается что так платье задирается

такая вот короче говоря по-инострански, мисс она.

Короче, фильм про лето, про его задумчивые радости.

как впрочем, и сие стихотворение.

Лето 1990, Надым.

Это есть, собственно, пересказ кинофильма про еблю (по официальной классификации — «эротический») режиссера Тинто Брасса. Летом 1990-го видным тюменским деятелем М.Немировым он был просмотрен в видеосалоне города Надыма, и тут же им переложен в стихотворную форму. У указанного автора тогда был невиданной силы подъем, сочинялось всю по принципу

О чем прозаик, ты хлопочешь?

Давай сюжет, какой захочешь,

Его я на фиг заострю,

Веселой рифмой оперю, —

и, пребывая в таком состоянии духа, он воспевал на своей лире, как (неодобрительно) заметил о ком-то В.Набоков, все, что только не подвернется под руку.

Воспел и сей кинофильм.

Михайлов, Алексей

Тюменский деятель чрезвычайной выдающести.

Возможно, так и самый главный формирователь тюменской, так скажем, духовной атмосферы: в первой половине 1980-х такой главный — это, пожалуй, М.Немиров, породитель здесь явления богемы как таковой; во второй половине — точней, с лета 1988-го — несомненно А.Михайлов, оказатель такого влияния на этих тюменских богемцев, что они — Шаповалов Ю., Неумоев Р., Ковязин А., Кузнецов А., И. Жевтун, и проч. и проч. и проч. (а через них и Летов! и крутящиеся возле него) и по сей день, восемь лет спустя, в общем, основным идейно-духовным содержанием, так сказать, своих личностей, имеют слово в слово пересказ того, что им рассказывал Михайлов в 1988-90 гг.: патриотизм, антисемитизм, коммунофашизм, оккультизм, уфология.

Год рождения — какой-то из середины 1950-х.

Занятия до примерно 1980 года — неизвестны. Вот кое-какие сведения, сообщенные самим Михайловым в мае специально для этого издания 1996 лично и в письменном виде, и теперь мной наконец, публикуемые.

— Все мои предки в семи отслеженных коленах являются коренными жителями Западносибирской низменности, как и сам я. И выпало мне здесь многое пережить и обрести непосредственное понимание.

Давеча Ковязин обратился ко мне:

— Меташеф, поговаривают, что вы были чуть ли не единственным тюменским хиппи, а позднее и первым тут панком, верно ли это?

Боюсь, что да. Во всяком случае именно мне в 1972 году удалось уговорить изумленную родительницу пришить к моим джинсам системы «Милтонс» снизу бахрому, а над задним карманом LOVE. Вслед за чем и мой единственный на всю Тюмень последователь Толик Вычугжанин, у которого были крутейшие по тем временам «LUI» польского происхождения — из настоящего трущегося котона — также написал на штанах про любовь, вырезав буквы прямо из своего пионерского галстука. Тем же летом я предпринял одиночную акцию прохождения всей улицы Мельникайте босиком. Кто не жил в те времена, тот не поймет, что эффект от этого перфоменса был таким, как если бы в 1996 я поперся бы по вышеозначенной улице нагишом. А надо ли говорить, что стоявший на подоконнике моей комнаты динамик пел во двор преимущественно голосом пьяного Моррисона? (Чей зальный двойник «Абсолютный Лайф» и поныне мой любимый альбом.) Да мало ли было всякого, Господи!

В тысяча 978 году автор этих строк имел обыкновение бродить по центральным улицам Тюмени в длинной до пят шинели без знаков различия, имея при себе скрипку в футляре и латунный тепловозный гудок, из которого извлекал дикие звуки в самых неподходящих для этого местах, и был последователен в деле употребления веселящих напитков, обнаруживая себя по утрам в самых удивительных обстоятельствах — то в общежитии студенток театрального училища, то в медвытрезвителе на Рижской, а однажды с ужасом проснулся я в два часа ночи в темном зале Тюменского драмтеатра — на последнем ряду балкона. И, похожий на собственную тень, до зари метался по пустынному этому театру, не в силах выбраться наружу.

Куски тех лет:

Пушистый белый апельсин

Лежит на фиолетовом подносе

Никто его не просит

или

Поспеют яблоки глазные

Захрустят внутри кривые

Руки кровеносного сосуда

(лет через десять прочитал что-то подобное про яблоки у Рильке)

или

Дрожащие ресницы призакрыв

Вы призраков увидите. Вам снится

Пустая комната — светлица

Стол дубовый с дымящейся тарелкой суперкрови

или

За окном растет и клонится

Голая его рука

Тянется к подоконнику издалека

Словно молока захотелось покойнику

К лицу моему — для чего — не пойму

Тянется и тянется его рука

(это, кажется, про дерево)

Образцы наивного раннего инореализма. Но ведь семидесятые же. Вокруг — сплошной молодежный журнал «Юность» с сопливой лирикой. Слово «авангардизм», правда, уже проскальзывало порой и влекло. Но куда — неизвестно.

Я, конечно, не хотел тогда быть таким, как Джонни Роттен* — не было такого имени, слушал я, помнится, «Кинг Кримсон» Рика Уйэумана или там «Джетро Талл», но, думаю, что в 1978 году все же лютый я был панк по сути жизненного драйва. О чем нисколько не сожалею, вглядываясь из глубины прожитых лет.

Много можно было бы и еще порассказать интересного, например, как в начале 1980-х винтило меня ГБ за «религиозный мистицизм» — вломились прямо домой четыре (при галстуках) орла, трое со стальным взором, один — с оловянным, поместили меня на заднее сиденье — один сел справа, другой — слева, а я им сказал «Поехали!» и махнул рукой.

Да только раскладывался я тогда по Тюмени в одиночку, «неформальная» среда отсутствовала, и рассказать теперь об этом некому и не для чего. — так завершает А.Михайлов свое повествование о ранних годах своей тюменской жизнедеятельности.

От себя же, автора этих строк сообщу.

О жизни М. в первую половину 1980-х имеются следующие сведения.

По имеющимся у автора этих строк бессистемным сведениям, собранными из слухов, в первой половине 1980-х годов А.Михайлов много времени проводит в Москве, знакомясь со всякими столичными подпольями — авангардистскими, в частности, знакомясь с группой «Мухомор» и прочими деятелями тогдашнего московского концептуализма, (см); оккультными — Дугин, Мамлеев, Дудинский и проч., и проч., и проч.

Вторая половина 1980-х, Перестройка: А.Михайлов переносит свою жизнедеятельность в Тюмень, где во-первых, является одним из первопроходцев только-только зарождающегося кооперативного движения (см), во-вторых же — первым человеком, внесшим в духовную жизнь города Тюмени ультраправый образ мысли; в частности, он образовывает общество «Отечество», тюменский эквивалент общества «Память», основными адептами которого, нужно сказать, становятся тюменские работники КГБ.

Май 1988: А.Михайлов случайно попадает на первый тюменский фестиваль леворадикальной рок-музыки, который производит на него чрезвычайное впечатление — см. в соотв. статье описание его, сделанное самим А.Михайловым; знакомится с основными деятелями этой самой рок-музыки и в течение полумесяца распропагандировывает их в прямо противоположную сторону мысли, нежели она была у них прежде; из леворадикалов, сторонников анархии, космополитов, индифферентных к вопросам национальности, агностиков и проч. и проч. они становятся в мановение ока праворадикалами, сторонниками коммунофашизма, русскими ульпатриотами, антисемитами и эзотерическими оккультистами: А.Струков, Р.Неумоев, А.Ковязин, Ю.Шаповалов и проч., и проч.

Охмурение производится путем рассказывания историй.

Вот, например, версия жизни и деятельности В.И.Ульянова-Ленина, как она тогда излагалась А.Михайловым — в моем пересказе.

1896 год: мировой сионизм, как известно, уже много тысяч лет мечтающий о мировом господстве, оглядывается вокруг себя и видит: положение в мире таково, что появилась новая сила, а именно стремительно растущая и развивающаяся Россия, и если её рост не остановить, то темпы его таковы, что через 20 лет мировое господство будет принадлежать не кому-нибудь, а именно ей. А уж при мировом владычестве Росии мировому сионизму, понятно, ничего не светит.

Мировой сионизм — или, иначе сказать иудо-массонство принимает меры.

Он, сионизм, срочно собирается на всемирный иудо-массонский конгресс в Нью-Йорке, составляет там «Протоколы сионских мудрецов», собирает все деньги, какие только есть, выгребая закрома своих Ротшильдов и Шейлоков до последней копейки, и пускается в свой последний и решительный бой.

В пустыне Негев в штате Юта, вблизи Солт-Лейк-Сити, знаменитого центра таинственных и ужасных мормонов, где их гигантское подземное святилище, вход в которое доступен только масонам не менее 30-го градуса, оборудуются спецлагеря, где по самым специально разработанным программам обучаются подрывной деятельности без сна и отдыха десятки, сотни и тысячи молодых евреев, собранных со всего света.

И — в 1903 году (обратите внимание, в сумме — тринадцать!) на просторы мирной, ничего не подозревающей и не готовой к отпору Российской империи, выбрасываются 90 тысяч молодых евреев, обученных всему, от приемов джиу-джитцу и техники бандизма до марксистско-ленинского учения и умения сочинять декадентские стихи.

Главным в этой орде обученных мировой сионизм назначает Троцкого; но для прикрытия выдвигается юрист-неудачник Ульянов; ему объясняют что к чему, объясняют его роль, объясняют — сыт пьян будешь и нос в табаке — он и рад стараться. Иными путями ему только под забором, спившись умереть: адвокат он совсем хуевый, журналист еще хуже.

И результат: в 1904 году в России ещё полная тишь и благодать, вот и подъём всего, в 1905-м ни с того ни с сего революция и декаденство, и богохульство, и проч., и проч., и проч.

1907: прямая атака отбита. Опять же и деньги у сионизма вышли.

Сионизм уходит снова в подполье, бросив силы теперь на духовное разложение: символизм, акмеизм, футуризм и всё прочее, а сам копит силы для нового броска.

1914: мировой сионизм сумеет организовать через своих агентов дело так, что в ничего не подозревающей и не готовой к этому Европе вспыхивает — на пустом месте! — мировая война. Задачи сионизма в ней:

1: максимально ослабить Германию и Россию, двух своих главных врагов;

2: максимально усилить и вывести на ведущие позиции в мире ССША, свое главное исчадие и орудие;

3: подзаработать — ибо именно Ротшильды и им подобные в первую очередь невиданным образом наживаются на этой всемирной бойне.

1917: и — все у мирового сионизма получается еще лучше, чем задумано! Кроме осуществления пунктов 1–3, ей удается еще и больше: истерзанная и разложенная декадентами и диссидентами, Бердяевыми и Милюковыми, Россия империя падает, и деморализованнй народ оказывается не в силах за нее заступится. Мировой сионизм захватывает власть в России, в лице Троцкого, Каменева, Зиновьева, Свердлова, Дзержинского, Менжинского и проч. и проч. и проч., и целенаправленно начинает осуществлять свою программу по уничтожению России и русского народа как её носителя: истребляет все образованные и зажиточные классы — дворянство, интеллигенцию, священников, вообще, всех зажиточных и образованных; истребляет русскую церковь, истребляет русскую культуру, истребляет русскую экономику. Конечная цель их деятельности — чтобы на этом месте была пустыня, заселенная дикими неграмотными пленами люмпенов. И в 1917-21 годах им это успешно удается.

Заметьте, что при этом везде сплошь натыкивается пятиконечная красная звезда, она же звезда Соломона. В то время как у евреев везде натыкана шестиконечная звезда, звезда Давида. Отчего это так?

А оттого, что пятиконечная звезда есть насос, который качает энергию, она сосет энергию из всего, что вокруг — в первую очередь, конечно, из людей. А шестиконечная звезда — она приемник энергии, она выбрасывает на всех окружающих энергию, которую насосали звезды пятиконечные. Такова одна из причин мощи еврейства: отовсюду они пятиконечными звездами сосут энергию к себе, и получают её из звезд шестиконечных. Этому в космологии есть аналог: черные и белые дыры в центре Галактики, поглотители и выбрасыватели вещества. Ибо битва с мировым еврейством идет на всем пространстве мироздания, вплоть до самых его глубинных глубин.

1921: но тут находит коса на камень: Ульянов-Ленин опоминается, вспоминает, что он все-таки русский человек, и начинает крутить штурвал в обратную сторону: Троцкого, Зиновьева, Каменева и прочих предает опале, разгоняет троцкистские «трудовые армии» и вообще объявляет весь «военный коммунизм» ошибкой. Дело быстро направляется к восстановлению бывшей Российской империи во всем ее величии, только что с новой династией во главе. В ответ сионизм собирает (опять в Нью-Йорке) свои последние, самые черные имеющиеся в его руках силы — мастеров кабалы, масонов, знатоков древней египетской магии, сохранившие свои познания в ней еще со времен египетского плена иудеев; они проводят свою страшную мессу, верховный магистр, масон 33 градуса взмахивает при последних словах заклинания мечом — у Ленина в кремле магическим путем тут же отлетает голова. Это происходит 24 января — и это не случайный день, а это день казни также и Людовика XVI, которая также была осуществлена, как известно, масонами.

Ретранслятором астральной энергии, которая использовалась в этом злодействе, была Луна, которая, как известно, является иудейской планетой и хранилищем иудейского астрала, об этом еще Пифагор говорил.

И все начинается по новой: раскулачивание, рассказачивание, Великий Перелом, и так далее: новая волна геноцида русского народа.

Но опять находится тот, кто подхватывает выпавшее русское знамя: простой честный русский человек Иосиф Виссарионович Сталин.

И, когда мировое еврейство уже вовсю торжествует победу, он, прикидываясь до поры до времени дурачком, выжидает, после чего наносит внезапный решающий удар: 1937-й год, когда он под корень изводит все еврейское НКВД — Бермана, Фриновского, Бабелей и им подобных, восстанавливает исконно русские традиции везде, где только может, что позволяет ему победить Гитлера, а уж после войны дело совсем полностью направляет к восстановлению православной монархии, на что ему не хватает, может быть, года — не дожил.

Так рассказывал Алексей Михайлов простодушным тюменским деятелям рок-музыки, и, потрясенные масштабами и поразительностью открывшегося им тайного знания, все они и —

Что значительной части их них все это и до сих пор —

На этом пока хватит об А.Михайлове — 14 ноября 1997, 15.40

Также смотри сообщения Антисемитизм, Богомяков В., Летов Е., Максименкова А., Первый фестиваль…, и пр.

Михайлов, Константин

Есть такой в городе Тюмени.

Является врачом-психиатром.

Кроме того, пишет стихи, которых довольно немалое количество людей является ценителями: например, с восторгом расхваливал мне творчество М., будучи у меня как-то раз в гостях, такой далеко не лоховатый в поэзии человек, как Мандрика Ю. (см).

И, конечно, следовало бы не мудрить, да их тут и напечатать — увы! Пертурбации безумной жизни, наличествующие в нашем дому, привели к полному уничтожению летом этого года полностью всего моего архива — рукописей, картинок и проч., и проч., накапливавшихся у меня лет так 15. Двенадцать мешков рваной бумаги было отправлено на помойку! Среди них были и стихи К.Михайлова.

Так что — если кто их мне пришлет, я их напечатаю. Ибо се есть один из фокусов, замысленных в ходе замышлевания сего издания: под видом «энциклопедии» — и притом действительно осуществляя и её — также и издавать литературный альманах со стихами и проч.

27 ноября 1995 года, понедельник, 6.17 вечера: редкий случай за последние уже много месяцев, когда я бодрствую днем. И, возможно, действительно перейду на дневной образ жизни. Что ох было бы хорошо!

Моисеев, Борис

Для того ли Менделеев сзобретал,

для того ли были Чехов и Некрасов,

чтоб пидрилла как хотел, так пидарял?

Чтоб пидрили как хотели пидарасы?

Для того ли Заболоцкий срок тянул,

для того ли был Столыпин дан Рассее,

чтобы как кому хотел, тому и вдул

посеред телеэкрана Моисеев?

Нет, козлы! Совсем не для того!

Кто не пидор, понимает сразу всяк,

Что совсем ведь для другого для чего:

Для того, чтоб был сплошной везде ништяк!

1997. апрель Также см в «Тюменской энциклопедии» статьи Семаковка, Пидарасы, Хайдарыч.

Стихотворение, конечно, отнюдь не является шедевром. Но оно имеет для автора историческую ценность, и вот она в чем. Оно сочинено весной 1997.

Стихов я к тому времени не писал уж около пяти лет: тиражировать всю оставшуюся жизнь однажды найденные приемы и принципы — и чем дальше, тем конечно, все более вяло и уныло — я полагал западлом — я не какой-нибудь Б.Гребенщиков позорный! — а писать как-нибудь по-иному у меня не получалось: инерция выработанной манеры любой замысел после первых трех строк сносила в набитую колею И я тогда решил это дело на фиг прекратить и стал заставлять себя направлять движение внешних импульсов в то, чтобы они текли по руслу прозаического построения, которое я стал упорно осваивать. И пять лет. с лета 1993-го, я исключительно этим и занимался, и написал, прямо скажем разного всякого — до хрена.

В результате к весне 1997 года дела мои обстояли следующим образом все мои прозаические сочинения оказались написанными в таких хитроумных и специфических жанрах, что продавать их каким-либо журналам или издательствам в обозримом будущем не представлялось невозможным никак, меже тем все бывшие до того источники денег иссякли полностью и совсем, и автор этих строк пребывал в состоянии полного отчаяния, описание которого см в сообщ «Знамя» И получалось в очередной раз совершенно верной известная мысль о том, что

И не захочешь романтизма — так жизнь заставит

И получалось так, что жизнь заставляла снова становиться на этот путь романтизма сочинять стихи, пусть и не являющиеся тем, что —, но зато на стихи-то я как раз отлично представлял, как прожить не Гельман какой-нибудь, так Сорос, не Сорос, так какой-нибудь Штутгартский или Амстердамский центр изучения русской литературы выдающемуся русскому поэту пропасть точно не дадут, нужно только почаще появляться пьяному в публичных местах, типа редакций и вернисажей и вопить погромче стихотворение тотального протеста

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй

и тому подобные. (Стихотворение тотального отрицания и протеста!)

Уж если Бреннер с Осмоловским да с Ильей Китупом себе вполне на заграничную жизнь зарабатывают выдаванием себя за представителей искусство поэзии, то у ж я-то!

Тем паче, и друзья-художники меня именно к этому все последние годы подстрекали: брось ты, говорили, писать — бесплатно! — про тюменских дураков, так ведь и погибнешь в голоде-холоде, и твои, кстати, тюменские дураки и стакан похмелки не поднесут, да еще и нос сморщат — фу, пьянь — ибо любят тебя только пока и доколе ты известный московский автор; а иди ты, убеждали они к нам, сыт-пьян будешь, и нос в табаке. И делать нечего, подобно пресловутому горбуну Ричарду III, воскликнув

И я решил тогда стать подлецом.

и, с отвращением и стыдом, но деваться некуда, я, стоя на остановке троллейбуса «Боткинская больница», где как раз в это время в очередной раз лежала моя птичка со своей астмой, стал напрягать ум, чтобы что-нибудь в рифмованном виде составить. Причем это получалось нелегко за прошедшее время я весьма это делать отучился

Но составил — этот вот самый, про Моисеева. И взялся за следующий — и он пошел легче, а третий выскочил сам собой, и давай они получаться в огромным количествах, да притом еще почти совсем не такие, как прежде, а совсем другого» и достаточно странного и забавного вида.

Чему я чрезвычайно рад, и теперь занимаюсь этим в больших количествах — 27 октября 1997, понедельник, утро.

Монро, Мэрилин

Ах ты, Кеннеди, ничтожный ты поганец,

думали мы, друг ты СССР,

Ты ж натягивал Мэрлин Монро, засранец,

во все дыры ёб её, как звэр!

Еб ее к тому ж впридачу хором —

чушканов её ебать своих водил! —

и перед исторьи приговором

ты козлиной себя полным проявил.

Ёб её, служебным положеньем

Ты притом воспользовавшись, гад!

Тут уж нет совсем тебе прощенья!

Ох ответишь, падла-бюрократ!

Женщину с нелёгкою судьбою,

нежную, хоть и кинозвезду,

что доверилась тебе как бы отцу! *

А ты взял и ну ебать её паскуда!

Ох за то тебе хуй в сраку, подлецу!

_________________

* В смысле — отцу нации.

Начало 1992, прочитав в «Советской России» статью, в которой в очередной раз изобличались США, и в частности, сообщалось о вышеописанных злодеяниях их президента, и неожиданно для себя действительно почувствовав себя этими безобразиями уязвленным.

Также необходимо заметить, что, несмотря на изобилие крепких выражений, стихотворение это на самом деле является чрезвычайно политически корректным, ибо выражает искреннее возмущение автора наличием еще неизжитых до конца явлений секшуал харрасмента, а уж тем более в исполнении правительственных бюрократов.

Москва

Вот некоторые соображения относительно жизни в Москве, высказанные М.Немировым в стихах, сочиненных в разное время. Например:

Москва — смирению учит.

Уже хотя бы размерами.

Уже хотя бы своею, зараза, толкучкой

троллейбусно блядь метрополитенной, —

— Москва, она учит смирению!

Своими расстояниями огромными

преодолевая нудно кои, равномерно —

быстрей конечно можно, но не по карману, —

— Москва, сей хуйтительный город,

отшибает она быстро вожделения!

Настолько всего тут по горло.

Красоток, например охуенных,

красоток, выставок, крутейших

чувачин, которых всех, короче

не переебешь, не пересмотришь, и, конечно,

не продемонстрируешь, что ты их круче, —

Москва, полумира столица, —

и т. д.

(август 1989, Москва + июль 1990, Надым)

Или:

Улица подобна конусу, подобна лестнице

улица подобна учебнику рисования;

осень выявляет сущность местной местности

лишние детали устраняя.

Сбывается мечта провинциала!

Вперед заплачено за месяц за квартиру,

закуплено супа в пакетах, сухарей, макаронов и риса,

машинка пишущая отремонтирована,

и сорок рублей еще есть, аж на тридцать

бутылок, если по рубль тридцать.

Сентиментальные прогулки

по закоулкам ее, по дырам, по щелям да лазам

различные секретные запрятанные переулки,

а после, за угол сверни только — сразу, блядь, разом

открывается площадь, огромная, точно праздник.

Долгожданная, точно праздник,

но и все же внезапная — как, говорю же я, праздник.

И мне уже нравится ихняя эта Москва, просто кошмар!

И я уже даже уже и люблю ее, но, конечно, не как сын,

а, скорей как влюбиться в мэрлин к примеру монро:

декадентство сплошное, туманы сплошные да сны

наяву, хотя и также и — наоборот;

(октябрь 1988, Москва)

***

Или вот о метро:

Когда совсем уж я от жизни охуею,

когда вконец меня измает белый свет,

в метра в таинственное я спускаюсь подземелье —

люминесцентный вечно здесь рассвет.

Змеятся гладкие здесь трубы переходов,

в пространства властно неизвестные влекут,

неумолимый, как державинские оды,

подземный сей сомнамбулический маршрут.

Повсюду месмеризм здесь густой,

повсюду сумрак серебристый разлит;

сплошной везде забвения застой;

позорные здесь бляди всюду лазят —

пленяться всячески собой они манят!

(осень 1989, Тюмень)

Впрочем, вот стихотворение, отображающее сложность отношения к Москве автора этих строк, все-таки урожденного провинциалом.

Сочинено осенью 1991 года, и правдиво описывает общую атмосферу жизни того периода:

Пала Москва, пала ебучая блудница, пала!

Что в твоих подземных хваленых чертогах?

Полтинник теперь за проезд!

Что в твоих гумах да цумах да блядь елисеях?

На рыло один только хуй!

А на хуя советской власти давала?

Вот расплату за все получуй.

Политбюровской подстилкою ты блядь себя проявляла?

Красной овчаркой ты сука-билядь выступала?

Весь блядь народ ты советский зараза билять обжирала?

Вся блядь в шелках понаграбленных ты фигуряла?

Так теперь вот иди потанцуй.

Так-то вот, сука, но это — лишь только начало!

Чурки теперь володеют тобою пускай, чечны, амкериканцы!

Раз ты блядь честной являться не пожелала —

Бегай макдональдсы им подноси,

только этим осталось тебе заниматься,

падла, паскуда продажная, ой-ой-ой-уй!

— Полтинник — имеется в виду 50 копеек. Ибо до этого тридцать лет проезд в метро стоил 5 копеек. И перемена цены в 10 раз. не знаю, как для кого, но для автора этих строк была таким шоком, после которого отмена СССР была уже цветочки: была уже все равно, что плакать по волосам, снявши голову.

Набоков, Владимир

Как он в нее тырц! тырц!

Слепой! Наугад!

Она по башке топором его дырц —

и убегла.

Скользкая такая вжик блядь словно ящерица

Жаркозадая, коль выражаться фигурально,

а на ощупь — ничего, прохладная,

Погубила его всячески, а после ухуящерила —

Вот такие все вы правда, бабы, бляди.

Вот и ты такая же паскуда точно, ласточка.

Почему мне собственно за что и нравишься —

………….

………………

лето 1990, Надым.

Собственно, это есть пересказ «Камеры-обскуры» В.Набокова, которую автор этих строк как раз прочел, и которая ва него произвела чрезвычайное впечатление.

2.

Вторым любимым романом меня у Набокова является «Отчаяние».

А вот хваленое «Приглашение на казнь» — если кому, конечно, интересно мое мнение — то оно мне нисколько не симпатично.

Наркотики

Есть в городе Тюмени наркотики, есть и люди, употребляющие их.

Вот какое сообщение об этом прислал автору этих строк Неумоев Роман, выдающийся деятель тюменского панк рока:

— Знаю я одну картежную поговорку. Она гласит: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи!» — сообщил он.

— Вот и я, говорю, знал бы, что скрывается за романтичным увлечением всей этой Ямайкой, Бобами Марлями, «белыми растафарями и прозрачными цыганами», я в 1986-87 годах покупал бы все это исключительно для того, чтобы публично жечь.

Наподобие того, как вчера по телевизору показывали, как один достойнейший молодой человек долго отказывал себе во многом, чтобы собрать энное количество долларов разного достоинства и публично их подпалить.

И не надо, не надо мне говорить, что все это дешевые трюки, чтобы тебя показали по телевизору, и что искусство — оно условно, и всякая культура, в том числе и эта самая «натти-дреда» имеет право на существование. У меня перед глазами, на улицах Тюмени и почти в каждом тюменском дворе и даже в самом моем доме имеется практический результат всей этой «натти-дредовской» романтики, будь она неладна.

Ее величество «анаша» и его смертельно-преподобие «ганджибас» победно шествуют по улицам и площадям, по подъездам и подпольным флэтам, захватывая и оскверняя собой даже те памятные места, где «Инструкция по Выживанию» в 1987 году горланила свои «хиты». То есть, я имею ввиду, те песни, которые были исполнены горечи и злости на несовершенство мироздания, но и имели другую подоплеку. Верили мы во что-то, вот в чем дело.

И вот, надо же какой результат и разочарование. Нынешние «Хангри энд янг» почти поголовно все «накуриваются» и заместо наших хитов, которые им на фиг не нужны, слушают некоего Мистера Малого, который поет что-то вроде:

рестораны, кабаки

попой не крути,

контрацептив купи!

и дальше там перечисляет милые сердцу

анаша, ганджибас

и припев такой:

буду умирать,

буду умирать,

буду умирать молодым!

Это мне специально так слышится, потому что там на самом деле не «умирать» поется, а «погибать». Но мне это так специально слышится, потому что мое подсознание, независимо от того, хочу я или нет, протягивает нить Ариадны в прошлое, к группе АКВАРИУМ, которую я по молодости и глупости завез году в 1983 в Тюмень, и дал послушать Шапе, а тот дал Немирову с Артуркой. Ну и началось. И мне теперь слышится:

Будешь отвечать,

Будешь отвечать,

Будешь отвечать, пидарас!

Потому что со мной творятся все время какие-то фатальные и невероятные дела, и думать о том, что за всем этим кроется мне, страшно.

Такое сообщение сообщил автору этих строк Р.Неумоев весной 1996 года, чтобы я его опубликовал.

2.

Ю.Крылов пожелал высказать некоторое уточнение:

— В действительности, «Аквариум» попадал в Тюмень тремя независимыми путями, — заявил он. — Не только через Ромыча, но и через Артурку, который даже ездил для этого в Питер, а «Синий альбом» с осколками «Электричества» в Тюмень привез в том же 1983 году лично я, Ю. Крылов, который все это переписал у друга из Казани.

«Назарет»

Английская рок-группа, исполнители хард-рока. Существует примерно с 1972 года, в Англии была более-менее популярна в 1970-е. С на ее родине: там она была не более, чем одна из сотен групп второго плана, у нас Н. считался одной из самых-самых супергрупп рок-

Результат этого: с конца 1980-х Н. то и дело приезжает с гастролями в своего времени жизни, разъезжая со своей программой примерно 1977 года сочинения по градам и весям; от столиц перейдя к Челябинску и Чебоксарам, а затем вплоть до Царевококшайсков и Крыжополей. И это — хорошо.

В этом есть то, что разумно назвать трогательным, и наполняющим гордостью за матушку Россию: она большая, в ней всем найдется место,

— 1 ноября 1997

Немиров, Мирослав

Видный тюменский деятель.

1961: родился в Ростове-на-Дону в семье матери, Самойленко Валентины Сергеевны, тогда студентки ростовского строительного института и отца, Немирова Марата Ивановича, тогда — фрезеровщика ростовского завода «Ростсельмаш».

1966: по окончании матерью М.Немирова института, семейство переселяется в город Альметьевск Татарской АССР, где в это время идет одна из советских строек века, а именно обустройство Якеевского нефтяного месторождения, на тот момент — главного в СССР источника нефти и газа.

И там они живут до 1975 года.

1975: следующая стройка века: город Надым на Крайнем Севере Тюменской области, обустройство Медвежьего газового месторождения, тогда — крупнейшего в СССР.

1979, июнь: М.Немиров заканчивает надымскую среднюю школу № 2 и едет поступать в Ростовский университет на филологический факультет; не поступает, не пройдя по конкурсу, и остается жить в Ростове, поступив в ПТУ № 13 учиться на токаря.

1980, июль: все-таки поступает в университет, только в Тюменский.

1980-85: пребывает в нем, изучая более-менее успешно филологические науки.

1985 — 87: позорный период в жизни М.Немирова, когда он является энтузиастом тогдашнего рок-движения, а деньги на жизнь добывает то учителем русского языка четвертых классов средней школы № 43 города Тюмени, то снабженцем СУ-13 треста «Севертрубопроводстрой» города Надыма.

С 1988 года живет по большей части в Москве, занимаясь исключительно изготовлением всевозможных литературных произведений разных жанров, с 1991 года в качестве средства к существованию имея свою птичку Салаватову Гузель (см.), которая в 1989-96 годах является более-менее держащимся на плаву деятелем полиграфического бизнеса.

«Нептун»

Есть такое в Тюмени распивочное заведение типа «бар». Расположено на улице Республики, в той её части, где слева и справа от нее — местность, в народе именуемая Большими и Малыми КПД. В конце 1970-х являлся, согласно некоторым их имеющихся у меня сведений, культурно-идейным центром указанных КПД.

Вывод: нужно найти человека, который видел бы всё это, и подговорить его сие описать. А до тех пор — ибо я, увы, не являюсь этим человеком отсылаю желающих к статье бар, где дан краткий очерк этих заведений, взятых в общечеловеческом их разрезе.

Новосибирск

Город в Западной Сибири, культурный и промышленный центр, лежащий от Тюмени на расстоянии примерно суток езды поездом. Очерк новосибирско-тюменских культурных и прочих связей в общем и целом представляется на данный момент примерно следующим.

Никаких сведений о тюменско-новосибирских контактах до 1987-го года у автора этих строк не наличествует. В смысле — о постоянных контактах, взаимообмене идеями мыслями и культурными ценностями и так далее.

1987, осень: в Тюмень прибывает Егор Летов и останавливается некоторое время здесь пожить.

Летов является жителем и уроженцем Омска. Но к осени 1987-го года омское и новосибирское рок-сообщества уже пребывают в самом наитеснейшем взаимодействии, сам Летов больше времени проводит в Н-ске, нежели в Омске, и дружит и играет в основном именно с новосибирскими музыкантами. Итак, осенью 1987- го Летов, познакомившийся с тюменщиками в мае того же года в Свердловске на тамошнем рок-фестивале, прибывает в Тюмень. Давай начинать полыхать дружба на почве любви к панк-року и левому радикализму. Постанавливается: будем дружить городами! Всей Западной Сибирью, а от Тюмени через Омск до Новосибирска.

1988, март: «Инструкция по Выживанию» и «Культурная революция» выступают на Новосибирском рок-фестивале. «Революция» проваливается. Напротив, «Инструкция» имеет бешеный успех, и не только у публики: присутствующие на фестивале московские корреспонденты во главе с небезызвестным Гурьевым (см.) приходят от «Инструкции» в полный восторг, и с тех пор Гурьев и возглавляемые им издания («Урлайт»; «Контр Культ Ура», «Пиноллер» и проч.) становятся главными пропагандистами «Инструкции» в столицах нашей родины, и организаторами выступлений в них ея.

1988, июнь: рок-фестиваль в Тюмени, где участвует и немало новосибирцев, например, «Путти».

1988-89: весьма тесная новосибирско-тюменская дружба среди рок-музыкантов: наши довольно часто ездят туда; ихние — Янка, Манагер, некто по имени «Зеленый» — регулярно проживают в Тюмени.

На этом мои бестолковые и обрывочные знания о Новосибирско-тюменских контактах заканчиваются. Вообще, пускай обо этом Ромыч пишет: он этими контактами сильно занимался, ему и карты в руки.

Вообще же нужно заметить: никакой, в общем, такой уж крепкой западносибирской дружбы, которой так желалось и которая, казалось, начала уже и наклевываться, увы, не вышло. Что жаль: ведь это было та самая, во всю уже начинающаяся стихийная самоорганизация общества на региональном уровне в независимые и добровольные структуры, ассоциации, цепочки, и проч., в которых, как известно, и есть суть нормального общества и его оплот и опора, на которую так уповают все, начиная от Солженицына и до — Этого не вышло.

Точней, вышло, да не то: все контакты и связи так и остались исключительно дружбой меж панк-рокерами. А панк-рокеры… А панк-рокеры, как известно, увы, в подавляющем своем большинстве — напыщенные и претенциозные дураки. Студенты, не кончившие курса из-за неуспеваемости, вызванной удручающе низким уровнем IQ в сочетании с чрезвычайно высоким желанием всего и немедленно — Летов, Манагер, Роман Неумоев, Николай по прозвищу «Рок-н-Ролл», и так далее.

А дружба дураков меж собой — это есть дело, как известно, представляющее малый интерес для всего остального человечества, у которого IQ среднего уровня и выше.

На этом пока всё.

24 мая 1996, полдень. Уныние, вялость и скукота.

+ 29 мая, опять же полдень, и совсем не скукота, а, напротив, бодрость и подъем.

Ночная жизнь

Типа изображенной на картиночках в заголовке: клубы и все прочие такого рода заведения, где ночь напролет идет гульба, и люди пляшут, как сумасшедшие и выпивают, что нальют.

Теоретически — должны существовать. Ибо нынче есть, как известно, как раз тот период русской истории, когда оно —. Теоретически же — конечно, следует эти все заведения описать: каков их адрес, что в них творится, кто их хозяева и какова их история. Ибо данная «Энциклопедия» борется за право быть именно таковой, а для этого она должна включать в себя все — вне только то, что ее автору по душе. Опять же теоретически очень хорошо было бы сделать следующее: про них всех действительно вписать — да еще с них же за это и взять немного денег, как за рекламу. Тогда бы это оно бы совсем да. Но — —

19 ноября 1997, среда, 7.47 утра.

Октябрь

Хороший месяц! Автор этих строк является его большим любителем. И неоднократным поэтому описателем в стихотворной форме. Например, вот как он его описывал в 1981 году в городе Тюмени:

***

Октябрь людям придает таланты гравера,

Становится сосредоточенная жизень,

тщательная прямо точно вырезай иди гравюры,

и состояние мира таково теперь:

сплошные перспективы высквоженные;

дождем подакварелены, лиризма ради пущего, так всё брызжущим.

Состоянье мира подобным является лифту:

сердце точно так же ёкает.

Просторного воздуха в грудь набирая холодные литры,

одно лишь и скажешь теперь, типа что ведь ёб ты ох как!

Оно является каким-то вертолетнолопастным.

Ещё — как будто ваккуумная бомба лопнула.

Ещё — таким, как будто улица взлететь пытается, и хлопает

за неименьем крыльев — окнами.

——— кругами

————— а-капелла:

— так вода холодней в стакане

не в каком-нибудь, а именно в запотелом.

И трамп-парам парам-дарам над крышами

тарам-дарам дарам-дам-дам вдалеке

ногой торчит бесстыдно в небо задранной радиовышка

в порнографическом чулке.

В троллейбус вбившися на остановке у горсада

парам-парам парам-дарара флейта

и там к чему-то прижиматься заду:

не потому что женский, а — теплей так!

— октябрь 1981, Тюмень.

А вот примерно то же самое, только уже сочиненное в октябре 1997:

Выходишь в ночь возвращаешься в ночь —

Жизнь превращается в щель меж двух тьм.

И на разное всякое также и протч,

Отвечает уклончиво «хм-мм»

Природа извергать давай собой везде молекул холода,

(Грозясь дойти затем и до молекул голода)

Поэтому, молекул краски и бумаги

в виде денег сплющенных, в кулак зажав пучок,

Пора, пора отправиться на Фомичевой улицу, где там имеется ларек,

Молекул жидких там объем водяры типа полулитра покупать,

Адсорбцию молекул жизни от молекул скуки ей осуществлять.

Ибо действительно, пора мой друг пора!

Пора, пора молекул жопы от молекул наконец дивана отсоединить!

А то совсем нисколько не ура,

И жизненная вся совсем провисла, фигурально выражаясь нить,

И только все «ильвэ-ильпэ», как будто я Верлен какой, хандра.

Пора мой друг, пора! Движенья сердце просит,

Но только постоянного и равномерного —

(Что, собственно, как доказала физика, есть равносильственно покою),

Пора, пора ох отряхнуться от оцепененья скверного,

Налить в стакан водяры недрожащею рукою,

Протерши спиртом, обезжирить и очистить мозг,

Чтоб он с утра бы проявленья мира

точно новенький воспринимать бы мог.

«Пари Матч»

Ах Марица, ты, Марица, ты, Марица,

Ох, Марица, та, Марица — крутота!

Всех картинок есть, Марица, ты — царица,

Потому что ох в тебе и красота!

И имеешь ты, Марица, кучеряшки,

И имеешь свои белые чулки,

И имеешь все другие хохоряшки,

Чтобы ох, охуевали чуваки.

И имеешь свои бусы ты, Марица,

И отличное другое также ты.

Ох же штук как ты этих мастерица,

И невиданной при этом красоты.

Потому твои все эти вот фигнюшки

Всяк, являйся кто поэтом, рад воспеть:

Как на елке типа есть они игрушки:

Просто любо-дорого смотреть

На твое все то, что розово и бело,

На шикарно эти пенны кружева —

Дело — бело — смело — обалдело —

Ох, гори моя вся голова!

— стихотворение относится к той, которая в заголовке сообщения, и которую, зовут, как это следовало из журнала «Интернационал Клуб», откуда картинки вырезаны, именно так.

Кроме того, стихотворение имеет отношение и к журналу «Пари Матч», сейчас будет объяснено каким именно образом.

1.

Итак, «Пари Матч».

Во-первых, это такой французский журнал, издаваемый в Париже. Более автору этих строк о нем ничего не известно. Лишь только то, что он — есть, и что он — еженедельник с картинками, вроде «Огонька».

Во-вторых, это есть самиздатский журнал, издание которого планировалось М.Немировым (идея, впрочем, принадлежит А.Тер-Оганьяну — см.) в конце 1980-х годов в городе Тюмени.

Идея была такова: нужно было взять настоящий заграничный цветной журнал с картинками — хотя бы этот самый «Пари Матч», при помощи ватки, смоченной ацетоном смыть с его страниц тексты — а ацетон (или любой пятновыводитель) делает это — но оставить картинки. И на освободившиеся места впечатать на машинке собственные тексты, посвященные жизни безумцев города Тюмени. При этом, конечно, стараться как-либо соединять эти тюменские тексты с французскими картинками. Находить обоснования, почему этот текст проиллюстрирован именно этим вот материалом.

Смысл этого проекта был вот в чем.

Во-первых, как известно, картинки — и тем более, цветные — были самым слабым местом в самиздате — воспроизводить их и тиражировать не было возможности совершенно никакой; вот, таким способом проблема разрешалась.

Во-вторых, это была интересная формально-литературная задача: извернуться, и каким-либо образом присоединить к уже имеющимся картинкам — ничего общего, естественно, не имеющим с тюменской жизнью — именно тюменское содержание.

То есть, найти способы и мосты, соединяющие два совершенно разных смысловых ряда — да притом, что и внутри себя эти смысловые ряды тоже до крайней степени разнородны.

Ничего из этого не вышло: настали времена сплошного дефицита всего, и ни ацетона, ни пятновыводителя в ближайших трех магазинах не оказалось — а там и сам Немиров М. к этой затее охладел. Не до того стало.

2.

Примерно в 1994 году М.Немиров вернулся к этой мысли, решив все-таки это осуществить, хотя и в упрощенном виде. Понакупив однажды множество вышеупомянутых журналов «Интернационал Клуб», содержанием которых являются картинки без трусов, он задумал совершить с ним вышеупомянутую операцию выскребания текстов, а на их место он решил поместить уже не сообщения из тюменской жизни — он уже давно жил к тому времени в Москве — а просто собственные комментарии к картинкам. В стихотворной форме.

Художественный смысл здесь был тот, что картинки эти, в общем, все являются совершенно одинаковыми — однообразные тетки без трусов в однообразных позах, а нужно было исхитриться придумать к ним такие стихи, которые были их гораздо лучше: разнообразные и неожиданные.

Но и из этого ничего не вышло: стихи он начал набрасывать, и набросков таких понасочинял довольно много, а вот с истреблением английского текста дело не пошло: являясь личностью, плохо приспособленной к кропотливому ручному труду, он вытравил эти тексты на трех страницах одного из журналов, затратив на это два дня, да и плюнул.

Тут как раз попользоваться этими журналами у него попросил известный художник с картинками Дмитрий Врубель (см.), которому они понадобились для его различных художественных замыслов, я ему их все поотдал (и с вложенными в них стихотворными набросками), а потом жизнь началась уж настолько совсем безумная такая, что я про это все и позабыл. Пока случайно, разбирая свои архивы, в одной из папок на вот эти картиночки и на этот стих не наткнулся — тут все и вспомнил.

Нужно будет справиться у Врубеля при встрече: если он их не выкинул еще, пускай мне вернет — и я таки это дело осуществлю.

3.

Вот еще одно из стихотворений из этой папки. Оно относилось к некоей, имя которой было Lucy.

— О Люся Люся

Жду не дождуся

Когда дорвуся

Когда тобою я за все мазуту насладюся.

— О нет нет нет нет!

Ты есть поэт?

Тебе — привет!

Но остальное — нет, нет, нет, нет.

— О не сердися

О не стыдися

Скорей давай сюда свою мне лучше писю

(еще являющуюся ко всему впридачу, как я вижу, лысу)

Не пожалеешь, ты в том твердо убедишься.

— Я не сержуся

Я не стыжуся

Меня совсем не правильно ты понимаешь

А просто очень уж приемы старомодные ты соблазненья применяешь

Не понимаешь ты, что изменилось время

Что только лишь и нужно показать мне малость денег

И говорю я потому и нет, что, без обиды, сам ты понимаешь

Ты ими вряд ли обладаешь.

и т. д.

Увы, стихотворение есть, а картинки нет.

12.2.98 23:45:19.

Пастернак, Борис

Советский поэт; автор этих строк долгое время был очень больше чем любителем его стихотворений.

Сначала не был.

Сначала был любителем Маяковского, и еще Заболоцкого времен поэм.

1980: автор этих строк поступает в тюменский университет, припадает к его библиотеке, выискивая в ней все и всякие стихи всех и всяких авторов, упоминания чьих имен с определениями типа «отдавшие дань формалистическим выкрутасам» встречал в различных статьях: берет и читает всех подряд, от Сельвинского до Евтушенки и от Георгия Иванова до Михаила Луконина.

Конечно, взялся и за Пастернака — с Маяковским дружил!

И был сильно озадачен.

Ибо был настроен на кровожадную поэзию типа

И когда зрачки растворяла месть,

а в руках затесался нож —

это сердце завыло: даешь!

а душа отвечала, послушная: есть,

или

Выньте, гулящие, руки из брюк,

берите камень, нож, или бомбу,

а если у которого нету рук,

так пришел чтоб, и бился лбом бы!

или:

Вместо вер в душе — электричество, пар.

Вместо нищих — всех миров богатства прикарманим!

Стар — убивать. На пепельницы черепа!

Мы тебя доконаем, мир-романтик!

А тут — какая-то фигня, лютики-цветочки, да еще и силлабо-тоническим размерами, да еще и хрен поймешь, какой посад, при чем здесь нога, да тем более ни одна.

Тем не менее, автор этих строк испытывал доверие к авторитетам, поэтому старался, читал указанные стихи, стараясь понять, чего же в них хорошего, и однажды все-таки хоп, и — все стало на свои места, все стало понятным, и именно таким, каким оно и должно быть в действительности, и, словом, разверзлись все-таки зеницы, и автор этих строк, как и положено,

услышал гад подводный ход,

и дальней лозы прозябанье,

и так далее. И он стал ярым сторонником подобной поэзии, и с весны 1981 по примерно лето 1984-го находился под ее постоянным воздействием, и ходил, и бормотал про себя наизусть, и воспринимал мир в координатных оной. И сам писал стихи подобного толка. А к Маяковскому — охладел.

Кроме М.Немирова, поклонником Пастернака был еще и А.Струков: проживая совместно в 1980-81-м годах (см. Струков), являясь 17-ти и 18-летними студентами первого курса, они стремились к усвоению ценностей авангардного искусства. И брали в библиотеке стихи, и переписывали их к себе в тетрадочки от руки. И знали их поэтому огромное число наизусть.

Типа:

В посаде, куда ни одна нога

Не ступала, лишь ворожеи да вьюги

Ступала нога, в бесноватой округе

Где и то, как убитые, спят снега, —

Постой, в посаде, куда ни одна

Нога не ступала, одни душегубы —

и т. д.

Позже к числу любителей стихотворений Б.Пастернака примкнул еще Е.Федотов, а еще позже, уже к концу 1980-х, обнаружился еще один — В.Богомяков. А больше, по-моему, никто. Из студентов филологов, во-всяком случае, я на 95 % уверен, что никому из них и в голову не приходило его читать.

Таковыми, примерно, можно считать факты. Что до выводов из них, то он и нижеследующи:

1: читать Пастернака — нужно, даже если непонятно и не нравится. Ибо это — полезно. Хотя бы в плане столь нынче снова модных поисков средств расширения сознания. Потому что вот уж, именно что расширяет, да так, что —

2: Изобилие всевозможных книжек, наличествующее нынче, в некоторой степени — вредно. Ибо получается так, что купил какого-нибудь Сатуновского или Кибирова, прочел всю книжку одним махом, лежа на диванчике, хмыкнул, да и поставил пылиться на полке: знаю, мол, такого, читал.

Гораздо более плодотворной была прежняя система усвоения поэзии, когда нужно было идти в библиотеку, там сидеть, переписывать стихи из книжки на бумажки от руки, затем, вернувшись домой, перепечатывать переписанное на машинке. Се гораздо более содействовало, так сказать, интериоризации прочитанного, нежели нынешнее просто чтение глазами.

На этом пока все — 8 февраля 1997, суббота, 9: 02.

Некоторые из стихотворений П. — самые, те, которые автору этих строк —, прилагаю:

***

Разве только грязь видна вам?

А не скачет таль в глазах?

Не играет по канавам

Точно в яблонях рысак?

Разве только птицы цедят

В синем небе щебеча

Ледяной лимон обеден

Сквозь соломину луча?

Оглянись, и ты увидишь:

До зари, весь день, везде

Город с головой, как Китеж,

В светло-голубой воде.

В эти дни прозрачны крыши

И хрустальны колера.

Как камыш кирпич колыша,

Дни несутся в вечера.

Город, как болото, топок,

Струпья снега на счету

И февраль горит, как хлопок

Захлебнувшийся в спирту.

В эти дни теряют имя,

Толпы лиц сшибают с ног.

Знай, твоя подруга с ними.

Но и ты не одинок.

1914

***

Что почек, что клейких заплывших огарков

Налеплено к веткам! Затеплен

Апрель. Возмужалостью тянет из парка,

И реплики леса окрепли.

Лес стянут по горлу петлею пернатых,

Лес стянут, как буйвол арканом,

И стонет в сетях, как стенает в сонатах,

Стальной гладиатор органа.

Поэзия! Греческой губкой в присосках

Будь ты, и меж зелени клейкой

Тебя положу я на мокрую доску

Зеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,

Вбирай облака и овраги,

А утром, поэзия, я тебя выжму,

Во здравие жадной бумаги.

1916

***

В посаде, куда ни одна нога

Не ступала, лишь ворожеи да вьюги,

Ступала нога, в бесноватой округе,

Где и то, как убитые, спят снега,

Постой, в посаде, куда ни одна

Нога не ступала, лишь ворожеи,

Да вьюги ступала нога, до окна

Дохлестнулся обрывок стальной шлеи.

Ни зги не видать, а ведь этот посад

Может быть, в городе, в Замоскворечьи,

В Замостьи и прочая (в полночь забредший

Гость от меня отшатнулся назад).

Постой, в посаде, куда ни одна

Нога не ступала, одни душегубы,

Твой вестник, осиновый лист, он безгубый.

Безгласней, чем призрак, бледней полотна.

Метался, стучался во все ворота,

Кругом озирался, смерчом с мостовой,

— Не тот этот город, и полночь не та,

И ты заблудился, ее вестовой!

Но ты мне шепнул, вестовой, не спроста:

В посаде, куда ни один двуногий…

Я тоже какой-то… Я сбился с дороги…

Не тот это город, и полночь не та!

1916

Из выдающихся деятелей мировой культуры мне известны следующие ее представители, которые являлись особыми любителями именно этого стихотворения П.: это, во-первых, Лиля Брик, во-вторых — А.Струков.

***

Весна, я с улицы, где тополь удивлен,

Где даль пугается, где дом упасть боится,

Где воздух синь, как узелок с бельем

У выписавшегося из больницы,

Где вечер пуст, как прерванный рассказ,

Оставленный звездой без продолженья,

К недоуменью сотен тысяч глаз,

Бездонных и лишенных выраженья.

1918

Последние три строки, конечно, гораздо слабей начала. они, в сущности, лишь для того, чтобы как-то завершить стихотворение. Зато первые четыре!

Пока мы по Кавказу лазаем,

А в задыхающейся раме

Кура ползет атакой газовой

К Арагве, стиснутой горами,

И в августовский свод из мрамора,

Как обзеглавленных гортани,

Заносят яблоки адамовы,

Казненных замков очертанья,

……………………….

………………………

…………………..

…………………

и еще много

……………………………………

………………………………………

и конец:

Я вброшен в жизнь, в потоке дней

Несущая потоки рода,

И мне кроить свою трудней,

чем резать ножницами воду.

Не бойся снов, не мчься, брось, —

Люблю, и думаю, и знаю —

Смотри, и рек не мыслит врозь

Существованья ткань сквозная.

1931.

Марбург

Я вздрагивал. Я загорался и гас.

Я трясся. Я сделалал сейчас предложение.

Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ.

Как трам-парам-пам! Как трам-пам-пам блаженней!

…………………..

………………….

…………………………….

(очень много разного чего, строк сорок)

В тот день всю тебя, от гребенок до ног,

Как трагик в провинцию драму шекспирову,

Таскал за собой, и знал назубок.

Шатался по городу и репетировал.

……………………….

………………

…………………

(еще много разного всего), и конец:

Чего же я трушу? Ведь я как грамматику

Бесоницу знаю, у нас с ней союз;

Зачем же я, словно прихода лунатика,

Явления мыслей привычных боюсь?

Ведь ночи играть садятся в шахматы

Со мною на луннном, паркетном полу;

Акацией пахнет, и окна распахнуты,

И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь — король. Я играю с бессонницей.

И ферзь — соловей. Я тянусь к соловью.

И ночь побеждает, фигуры сторонятся,

Я белое утро в лицо узнаю.

1914

__________

Когда-то приводило в просто ужас какой трепет. Сейчас ох, в первую очередь бросается в глаза прямо скажем, хотя ох, страшно и говорить такое, все-таки слащавость — и ритма, и «седеющей страсти» и тому подобного.

Пасхи остров

Имеется в Тихом океане и славится двумя наличествующими на нем загадочными явлениями: во-первых, усеявшими его гигантскими каменными статуями голов неизвестных гуманоидов, поставленными неизвестно кем, когда и зачем. Во-вторых — деревянными дощечками «кохау ронго-ронго» с таинственными нацарапанными на них значками, написанными неизвестно кем.

Многих тюменских людей очень волнуют вопросы:

а) не сделано ли все это инопланетянами?

б) не сделано ли это, наоборот, здесь, на Земле, но еще в Атлантиде?

в) не есть ли это одно и то же — в смысле, что атланты и были инопланетяне, основавшие здесь, на Земле свою колонию?

г) не написана ли, наконец, на этих дощечках некая искомая и долгожданная Правда, прочтя которую, прочитавший тут и овладеет всеми знаниями и тайнами, и сможет уметь столько гитик, сколько не умел еще никто и никогда?

Предлагаю написать на эту тему специалистам и знатокам — А.Михайлову, или Р.Неумоеву, или А.Ковязину, немало времени посвятившему изучению эзотерических наук.

10 февраля 1997, 0:25

Патриотизм

Вот и лето блядь вжик! —

как и не было его.

Вот и осень — хуяк-пиздык!

Ох, вот как оно всё таково.

Вот и осень, друзья, на дворе!

Хоппа-на! Хоп-цаца!

Вот она вся теперь,

Так что аж плакать хочется!

Ах, ребята, как тучи сдвигаются

на политическом небосклоне!

Ах как что ж то на нас надвигается

всею силой билят неуклонной!

Ох, ребята, газет начитаешься,

так ведь просто трясутся руки —

ведь оказывается, что сбывается,

чего они пишут, блядь-суки!

Ох, ребята, сдвигаются тучи

на горизонте Отчизны!

Очень многие хочут мучить —

вот в чём диллемма жизни.

Хочут мучить Невзоров, Дугин,

Макашов, Баркашов, Летов, —

сажать на кол, отрезать груди,

рок-н-роллом зудеть при этом.

Ох как их билять растащило —

аж выстраиваются мучить в очередь!

Лозунг их простой: «А Чикатило!

Чем мы хуже! Нам тоже хочется!»

Таковы мои примерно соображения о том направлении современной общественной мысли, которое называет себя патриотическим, и которое — наличествует в городе Тюмени. И даже более того: является в значительной степени довольно-таки основным.

По причине чего со значительным числом тюменщиков общение является чрезвычайно утомительным занятием. Со Струковым А., и ему подобными.

Дело вот в чём: очень уж они нежные!

Очень уж они как цветочки — личности, исполненные любви к славянству.

Они такие ранимые, что всё равно как орхидеи! — тепличные блядь в смысле просто растения.

Результат: постоянно приходится следить за собой и быть крайне осторожным, чтобы как-нибудь нечаянно не задеть их чувств и не поранить их убеждений какой-нибудь неловкой фразой. Брякнешь так спросто:

— Давай пива выпьем — вон, в том ларьке, я знаю, есть «Бавария» дешевая, по три четыреста, — тут его сердце уже и изорвано в клочья:

— Да ты что, охуел? Ты в корень посмотри! Ты подели эти 3 400 на пять целых пятнадцать сотых — что получается? Шестьсот Шестьдесят Шесть!

И пошло:

— Да ты вообще знаешь ли, как это США расшифровывается? Ты сзаду наперед прочти! АШС! Агенты и Шестерки Сатанизма! — тут же воскликнет патриот, после чего всё остальное течение суток приходится каяться, утешать его, оправдываться и бормотать, что нет, я ничего, я вовсе не против православия и русской идеи, я это так… я это…

Так что приходится от греха подальше, чтобы напрасно человека не обижать и не расстраивать, лучше помалкивать, хмыкать, пожимать плечами и так далее.

Что, как уже сказано, в больших количествах очень уж утомительно.

2.

Вообще, довольно удивительную смесь представляет в России собой то, что ходит в ней под названием «патриотизма».

По непонятным причинам требование любить к родине почему-то обязательно сопровождается требованием любви еще и к Ивану Грозному, Иосифу Сталину, Адольфу Гитлеру и прочим извергам, а во-вторых — ненависти к почему-то евреям и американцам.

И вообще, если уж говорить совсем серьезно, то я-то как раз и есть действительно патриот: я не пиздю о том, как я люблю родину, а беру, и молча пишу — бесплатно к тому же, из исключительно патриотических побуждений — книги, ее прославляюшие.

В смысле, город Тюмень.

Создаю, какие умею, духовные ценности, которые ее описывают для людей.

А вот вся деятельность этих, которые бьют себя кулаком в грудь, как раз исключительно и полностью к этому биению и сводится, да еще к пиздобольству на антисемитские темы.

Так я полагаю, друзья — 25 января 1997, суббота, 12: 20 — дня.

Неужто на дневной образ жизни так вот, наконец, и перейду?

Первое Мая

1986, 1 мая: День международной солидарности трудящихся. Совесткие люди демонстрируют миру свою солидарность, ходя по городам строем со знаменами и траснпарантами, а потом всячески празднуют.

Климатологическая особеность города Тюмени явялется такой, что в конце апреля здесь жарко и очень хорошо, все ходят в одних свитерах, а то и в рубахах с закатанными рукавами; деревья покрываются зеленым пухом, яблони цветут. Вечер 30 апреля является замечательным вечером, когда все являет из себя цветение весны; люди накрывают столы и начинают выпивать и закусывать в предвкушениии трех выходных дней по причине завтрашнего Дня международной солидарности трудящихся; утром 1-го мая они просыпаются и хватаются за голову: они видят, что небо и все остальное имеют цинковый цвет, примерно такой, какой имеют казенные тазики в бане; безобразный и ледяной ветер обладает мерзкой непрерывностью и несет с собой впридачу снежную крупу; на улицу не то, что не выйдешь в майке без рукавов — на нее и в меховой-то шапке выходить противно!

Такое происходит в городе Тюмени примерно каждый второй из Первых маев.

И имено такое наблюдается 1 мая 1986-го года.

Последствия этого: любители буйных безобразий, объединенные в группу «Инструкция по Выживанию», уныло и вяло слоняются по квартире Неумоева Р., пытаясь придумать, чем же бы им заняться, не имея денег, чтобы выпить. Тут прибегает, весь пребывая в состоянии ярко выраженного ужаса Мандрика Ю.Л.

Первомайская улица

Одна из самых центральных в городе Тюмени. Начинается от ул. Республики и идет перпендикулярно ей наверх, к железнодорожному вокзалу, в который и упирается через три (возможно, четыре — уже не помню) троллейбусные остановки. А также. Впрочем, и от Республики вниз, к реке Туре — но по этой нижней части Первомайской городской транспорт не ходит. Поэтому она обычно выпадает из памяти. Из того, что значительного расположено на ней, можно упомянуть:

— Горисполкома здание четырехэтажной высоты и большой величины; построено примерно в 1988-м году

— Центральный гастроном, весьма большой:

— Цирк

— Драматический театр

— Блинная на углу с улицей Ленина, в которой немало событий происходило в конце 1981-го года;

— Магазин «Детский мир» на пересечении с Республикой;

— Кафе «Спутник» на второй стороне этого пересечения;

— Гостиница «Заря» дальше вниз с одноименным рестораном в ней, затем, в связи с антиалкогольной борьбой, преобразованным в пельменную, а сейчас, наверное, вернувшим себе имя и достоинство ресторана;

и проч.

Кроме того, центральная часть Первомайской улицы, та, что между улицами Республики и Ленина представляет собой что-то вроде очень короткого, в половину длины стандартного троллейбусного перегона меж остановками, но все же примерно бульвара, при этом единственного в Тюмени: там есть деревья в числе около шести, а под ними — скамейки.

Ибо нигде более во всем городе Тюмени сидячих мест не имеется. Ибо в Тюмени слова поэта о том, что

и даже улица является не улицей,

а лишь не более, чем транспортной артерией

являются особо верными в любое время года. — 7 февраля 1997, пятница, 19:38

Первый фестиваль альтернативной и леворадикальной музыки

Имел место в июне 1988-го года в ДК «Нефтяник», и проходил несколько дней и явился достаточно важным явлением в развитии тюменской культурно-интеллектуальной жизни. Организатором была Салаватова Г. — именно она на картинке в заголовке, открывающая его — при поддержке какого-то из райкомов комсомола, участвовали:

«Гражданская оборона» (одно из первых её более-менее легальных выступлений);

Янка и «Великие Октябри» (вообще первое выступление Янки на сцене, да еще и в электрическом сопровождении);

«Инструкция по Выживанию»,

«Культурная Революция»,

«Пифайф»,

«Крюк» (все — Тюмень),

Ник Рок-н-Ролл (СССР),

«БОМЖ»,

«Путти» (оба — Новосибирск),

Букашкин и «Картинники» (Свердловск),

«Тина» (Казань).

Но главным в нём была не музыкальная его сторона. Главным был получившийся у него — по единодушным отзывам очевидцев — характер некоего из ряда вон выходящего и небывалого События, коллективное переживание которое охватило всех, там присутствовавших, как точно если бы они —, и продолжалось в течение его самоего, и потом чуть ли не всего лета 1988.

Короче, для Тюмени — и вообще для всего сибирского панк-рока — он имел эффект примерно такой же, как для Америки конца 1960-х — Вудсток.

Вот свидетельство об этом А.Михайлова, свидетельство, показательность которого представляется считать тем более убедительным, что до своего попадания на фестиваль А.Михайлов представлял собой личность, рок-музыке — а уж тем более панк-року, а уж тем более, советскому панк-року — не только чуждой, но и прямо враждебной, трактуя ее исключительно как орудие, созданное мировым еврейством, для окончательного погубления русской духовности; причем трактуя ее не просто в своей собственной голове, а внедряя такой образ миропонимания в головы работников КГБ, активистов «патриотического» общества «Отечество» (см.), гуру которого А.Михайлов в это время являлся.

Итак, вот его показания.

«Когда летом 1988-го Миша Федосеенков (см.), поэт-патриот, позвал меня посетить «леворадикальный и альтернативный» фестиваль, я отказался, — сообщает А.Михайлов. — Я примерно представлял, что там будет происходить, и переться в такую даль, чтобы посмотреть на очередной сионистский шабаш — благодарю покорно. И первый его день — пропустил. А на второй день так случилось, что я по делам оказался в районе ДК «Нефтяник», и — дай, думаю, все-таки зайду.

По удостоверению «Тюменского комсомольца» (пугающая была ксива по тем временам) проникаю вовнутрь и в зале сразу же натыкаюсь на Вовыча Богомякова. Он имеет бледный вид, но глаза его светятся счастием, и блаженная улыбка блуждает между небритыми его щеками. Он тепло обнимает меня.

— Алексей! — кричит он сквозь музыкальный грохот и плавным жестом обводит публику, — Алексей, это пиздец!

Я поднимаю глаза на сцену и впервые вижу и слышу Егора Летова. Через несколько минут я соглашаюсь с Вовычем. Он прав. Это он, тот самый северный пушной песец. В тот же день меня перезнакомили практически со всеми основными персонажами этой вот Немировской энциклопедии, и — началось.

Больше всего поражала писхосфера, наличествующая все жни фестиваля, и еще чуть не полгода после него — всеобщее пронзительное переживание некоего События, теперь и здесь творящегося. О, это было специальное время, тот самый миг, когда смертельно раненый совок уже затих, а новорожденный капитализм еще не шлепнули по заднице — дни социальной тишины, междумирье. Государство бросило поводья, и на авансцену поднялся Егор Летов в полнехонек росточек, — так трактует А.Михайлов состояние мира и умов конца 1980-х.

Описываемое событие, — завершает он свое сообщение, — Как раз и поставило точку в истории русского рока. И теперь он мертв. А Гребенщиков — уже нет.»

Кроме того, А.Михайлов делится и воспоминаниями о впечатлениями, произведенном на него каждой из групп, участвовавших в фестивале, и они таковы: не все ему понравилось — например, не понравились казанские «Тина», всесоюзный Ник Рок-н-Ролл, и местный тюменский «Пифайф». От «Инструкции» у него вообще никаких впечатлений в памяти не осталось, и любителем творчества Р.Неумоева он стал только лет через пять. А привели А.Михайлов в восторг, кроме «Гражданской Обороны», еще также Янка, и жизнерадостные «Путти» и Артурка Струков с «Культурной Революцией», который общим мнением был признан главным героем фестиваля.

Таков был Первый фестиваль леворадикальной и альтернативной музыки в городе Тюмени в изложении Алексея Михайлова.

Последствия же его в изложении меня, автора этих строк Мирослава Немирова, были таковыми:

а) А. Михайлов убедился, что рок-музыка не есть вся сплошь орудие сионизма, а и в ней кипит борьба между еврейским губительным и арийским живительным началами;

б) А.Михайлов, и В.Богомяков, и еще — Андрей Гофлин (см.) примыкают к формирующейся тюменской богеме, тогда организовывающейся вокруг всяческой рок-музыки, оказав на эту богему чрезвычайно большое влияние путем приобщения ее к эзотеричеким тайнам, и ко всякой экстрасенсорике, а также к идее, что русские — высшая раса (и еще — индусы), а все зло — от евреев и американцев (что вообще говоря, одно и то же, ибо США есть самое главное и послушное из орудий в руках мировой иудомасонской закулисы.

Что же касается наименования «Первый», то обычно к нему прилагается дополнение «и последний» — но это не верно. Ибо осенью 1989-го был еще и Второй, организованный Д.Поповым (см) и проходивший в ДК Железнодорожников. Но он имел такой сокрушительный неуспех, что мало кто о нем даже и вспоминает.

Еще нужно бы сообщить и о том, что в те времена слово «леворадикальный» имел значительно иное содержание, нежели теперь — но об этом в следующий раз: явления, имеющие название, начинающиеся на букву П, которые я описывал последние две недели, меня уже изрядно утомили, пора уже и —.

4 февраля 1997, вторник, 6:32.

Петров, Владимир

В 1989-м году будучи директором студклуба, позволил мне сделать в его помещении выставку своих картиночек с комментариями к ним.

Петрушевская, Людмила

Советская писательница. Начинает считаться сильно крутой с начала 1980-х, а может быть — и раньше. Пишет рассказы и прочие произведения, о том, как уныла и беспросветна наша жизнь, и какие мы сами вялые, дряблые, мелкие, ничтожные людишки.

С кого они портреты пишут? —

изумлялся автор этих строк, читаючи эти, усиленно расхваливаемые всяческой критикой, сочинения,

Где разговоры эти слышут?

Я, автор, совершенно вовсе не такой, и живу вовсе не так, и ни единый из моих знакомых и близко таким унылым чмом не является — полагал я, и Петрушевскую сильно не любил.

Потом, уже в годы перестройки, стал соглашаться: все-таки в этом есть правда, ибо так оно и бывало, да. Такой жизнь интеллигентов и была, такие они были и сами. Если кто хочет в исторических целях узнать. Как оно было тогда — пускай почитает Петрушевскую, у ней описано довольно верно.

Что, впрочем, не способствовало появлению в авторе любви к указанным сочинениям:

А если их и слышно им,

солидаризировался он с поэтом,

То мы их слышать — не хотим!

Но минули еще годы, и автор с ужасом стал осознавать: дело не в эпохе застоя, и не в интеллигентской сущности как таковой, а — неужели?! — просто в возрасте. Ибо автор с ужасом стал обнаруживать, что сам постепенно становится таким же перележавшим и вянущим овощем.

Но Петрушевскую все равно не полюбил.

8 февраля 1997, 9:51.

Плотников, Игорь

1982-87: университет, английский язык;

1987: работа переводчиком в разных местах, в настоящий момент — в Казахстане, в прославленной компании «Датч-Шелл», которая там разрабатывает нефтяное месторождение Тенгиз.

Известны делавшиеся им переводы русских народных частушек на английский язык, которыми он увлекался.

Вот, например, одна из историй в связи с этим, РАССКАЗАННАЯ Ю.Крыловым:

— Вот однажды стоим мы на третьем этаже, в Универе, — сообщает Ю.Крылов. — «Предновогодние дни». Мимо идет Плотников, задумчивый такой. Мы ему:

— Что, мол, задумался?

А он:

— Вот, — оворит, — вчера радио слушал, там про AC/DC рассказывали, и сказали, что в переводе название это означает «пидарасы».

Мы:

— Ну и что?

А он:

— А то, что я, наконец, стишок перевел. Помните, — про Дедушку Мороза?:

Здравствуй, Дедушка Мороз,

Борода из ваты.

Ты подарки нам принес,

Пидарас горбатый?

— Ну, — сообщает Крылов, — мы страшно заинтриговались, и говорим:

— Прочитай!

Он и прочитал:

Morning, dear Santa Claus! -

Say the little missy,

Did you bring the gifts for us,

Fucking AC/DC?

Причем на последней фразе у Плотникова было «нехорошее, злое лицо».

От себя же, Мирослава Немирова, добавлю два сообщения:

1: первым за переводы русских частушек взялся Е. Федотов (см)в 1982-83 годах, и понаперевел их довольно много. И я даже некоторые его переводы помню и сейчас, но приводить их здесь не буду: я их знаю в устном виде и, владея английским крайне слабо, боюсь понаделать ошибок и быть за то осмеянным гордыми знатоками иностранных письменностей.

2: недавно мной было услышано продолжение стихотворения про Дед-мороза. Оно таково:

— Ничего я не принес,

денег не хватило.

— На хуя же ты пришел,

ебаный мудила?

На этом пока все, 15 ноября 1996, пятница, 9:35 утра.

2.

Нет, не все.

Вот новое сведение из нынешней жизни Плотникова И.: он уже не в Казахстане, а в Азербайджане, где «Шелл» осваивает нефтяные месторождения на Каспийском шельфе. Причем, поскольку азербайджанские власти крайне против ввоза специалистов из России (наших берите!), Плотников там находится на полунелегальном положении и даже для конспирации значится как именно местный, проходя в документах примерно Плотником-оглы Гасаном ибн Хаттабом.

7 февраля 1997, 9:01 утра.

Плотников, Сергей

1959 (?): родился в поселке Югра Заводоуковского (?) района Тюменской области.

1977-82: университет, физический факультет.

1982-83: преподаватель физики в ПТУ, номера которого не помню.

1983, осень — 1985, весна: служба в армии.

1986 и далее: дальнейшая жизнь, работа научным сотрудником в НИИ Проблем Освоения Севера, семейство и так далее.

Истории.

***

Для начала нужно описать его внешний вид и его причину.

Начнем с причины: году в 1981-м, будучи студентом 4 курса физического факультета он подрабатывал, сторожа по ночам какую-то школу, и ночную скуку разгонял тем, что взялся в школьном же спортзале предаваться всяческой физкультуре при помощи имевшейся там штанги и прочих атлетических снарядов. Ему это дело понравилось, и когда его подработка в школе закончилась уж не знаю по каким причинам, он пошел в клуб тюменских культуристов «Антей» и продолжил свои атлетические занятия там.

И вот и следствия: мышечная его конституция и свойства обмена веществ оказались таковы, что за полтора года этих занятий он из обыкновенного, хотя и довольно крепенького юноши, превратился в человека, грудные мышцы которого, например, были таковы, что когда он, стоя, их напрягал, на грудь его сверху можно было ставить стакан с водкой — и он стоял. При этом он умудрился не выглядеть чудовищем и гориллой — а только хорошо тренированным спортивным молодым человеком, типа вот этого самого дискобола, который в заголовке.

***

Однажды у них в Югре, рассказывал Плотников, еще в годы его отрочества, в 1970-е, образовали клуб «Юный друг милиции» — была в те годы такая мода, я, автор этих строк, тоже помню. Всех более-менее не состоящих на учете в этой самой милиции старшеклассников в него записали, выдали красные повязки и отправили на поселковые танцы — помогать милиции поддерживать порядок. Само собой, рассказывал Плотников, в первый же вечер нам всем навешали там пизды. На следующий день «Юного друга милиции» распустили и образовали «Юного друга пограничника»: от Югры до ближайшей границы хоть три года скачи, не доскачешься, — говорил Плотников, расхаживая по комнате общаги в кальсонах и то и дело подходя к зеркалу, чтобы на них полюбоваться, ибо всякие кальсоны очень любил, и имел их штук пять разных.

***

Еще Плотников очень любил азартные игры на деньги и готов был играть в любую игру от преферанса и самодельной рулетки до орлянки и пристенка. При этом в любой игре — в том же преферансе — он жульничал. При этом он жульничал так. чтобы его на жульничестве сразу ловили. Зачем? Затем, чтобы разгорелся скандал. Чтобы все давай махать руками и кричать что за такие дела в приличном обществе —, а Плотников давай еще больше махать руками, швырять карты на пол и кричать «ни фига», и опять кричать и махать, пока Плотников не соглашался, что хуйню спорол, соглашался заплатить положенный в таких случаях по правилам штраф (в преферансе — «четыре в гору»), после противники Плотникова сидят красные и потные как после банки, градус угара достигает крепостей очень больших, распаленные восторгом азарта и удачей — подловили, голубчики! — противники начинают играть по системе «была не была!», «где наша не пропадала», «кто не рискует, тот не пьет шампанского!» чему Плотников всячески продолжает способствовать, то и дело напоминая. что карта не лошадь, к утру повезет, и что нет пикей, так хуем бей) и тут Плотников, который все для этого и учинил и остался единственным, кто играет по скучным, общеизвестным, но все же верным правилам теории вероятности, в одной партии подсадит зарвавшихся партнеров на 4 копеечки, в другой — вместо двух проигранных копеек, как положено по раскладу, останется с двумя выигранными, из-за того что разгоряченные соперники не желают биться по мелочам, и так, кропотливым и не пропускающим мелочей способом к утренними подсчету всегда остается в итоге в выигрыше. На моей, во-всяком случае, памяти, ни разу не было, чтобы он остался в минусах.

При этом если других мощных картежников, проиграв им раз пять подряд, переставали звать в компанию, то Плотникова звали всегда — так было играть с ним увлекательно и азартно, а что в этот раз проиграл — ну так ведь карта не лошадь!

***

Вот пример, иллюстрирующий силу плотниковского таланта разжигать в людях азарт: благоразумный Евгений Федотов (см.) немалое количество лет проживя в университетском общежитии бок-о-бок с картежниками, и дружа с ними, и живя именно в тех комнатах, где и шла неделями игра от зари до зари, сам тем не менее ни разу за карты не сел, и даже и прикоснуться к ним брезговал:

— Да я лучше пропью на пропой изведу 30 рублей сразу, чем рискну хоть 30 копейками ради такой глупости! — отвечал он всем, пытающимся его втянуть в игру.

Но Плотников его все-таки втянул, и обыграл за ночь на 12 рублей при ставке по 5 копеек за партию — во что? В детскую игру в «чапаева».

В детскую игру, да по копеечной ставке Федотов все-таки не удержался, чтобы не сыгрануть; а проиграв 5 копеек не удержался, чтобы не начать отыгрываться, и опять, и еще, и вынимал из заначек рубли и трояки, и бегал по ночной общаге искать, кто разменяет их на медяки, и к утру у Плотникова этих медяков было полведра.

Из всех игорных истин, с которыми Плотников щедро знакомил своих партнеров, одну он тщательно утаивал, именно следующую: «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался».

***

Еще Плотников любил на деньги — спорить. И готов был спорить — на деньги — всегда и на какую угодно тему — четным или нечетным будет первый автобус, который повернет из-за угла, например. И при этом он тоже жульничал. Однажды, например, по какой-то причине зашел спор, как именно называется следующая за «Динамо» станция в Москве метро: «Аэропорт», на чем стоял я, и как оно и есть в действительности, или же «Аэровокзал», как утверждал Плотников. Естественно, мы сразу же поспорили на пятерку и побежали по комнатам общаги на Семаковке искать, нет ли у кого карты метро.

Нашли.

Плотников тут же схватил ее, свойственным себе зорким взглядом мгновенно узрел истину. и не успел я сказать «Вот видишь», как он возопил:

— Ну, я же тебя говорил! Гони пятерку! Видишь — «Аэропорт»!

— Ты что, охуел? — пробовал возмутиться я. — Это я говорил «Аэропорт»!

— Это ты охуел! — отвечал Плотников, тряся картой, показывая ее всем окружающим и призывая их в свидетели, — Это я говорил «Аэропорт», ты говорил «Аэровокзал»!

Ибо таков он.

***

Выигранные всеми указанными способами деньги Плотников тратил не на пьянку, как это делали остальные университетские картежники (он вообще пил крайне редко и мало), а на разврат. Разврат его был планомерен: выигранные деньги он складывал в специальную банку, и когда количество их в ней достигало некоей, уж не знаю какой, заранее рассчитанной суммы, он деньги вынимал и отправлялся гулять в ресторан «Заря», где у него была компания друзей, с которой он гулял, и где он опять же тратил деньги не на то, чтобы напиться как можно сильней самому, а на угощение девушек. В результате в течение двух лет он восемь раз переболел гонореей.

— Это что! — говорил Плотников. — Там у нас в компании есть один, так у него 16 трипперов было!

— А я так, по мелочи — сокрушался он.

***

Одной из любимых присказок С.Плотникова была фраза «Молодой был — ебаться один раз захотелось». С его подачи, она стала популярной в широких кругах тюменской общественности. Вот история ее происхождения, рассказанная автору этих строк С.Плотниковым самолично.

В 1979 году Плотников болел какой-то опасной для жизни болезнью и лежал в больнице в Москве, чтобы ее излечить. Он лежал не просто в больнице, а в какой-то особой больнице для научных работников, профессоров и академиков, отдельная история, как он в нее проник, она будет рассказана в следующий раз. И вот: лежать в больнице, как известно, скучно, и больные перед сном занимаются, как известно, трепом и рассказами из жизни. А поскольку контингент там лежал, как выше сказано, специфический, треп этот был посвящен по большей части и специфическим темам: инопланетянам, лазерам, звездным войнам, парапсихологии, четвертому измерению и прочим таинственным явлениям бытия, в то время бывшим делом чрезвычайно актуальным и при этом запрещенным. Плотников, тогда — студент второго курса физфака из глухой Тюмени, внимал отверзающимся ему секретным тайнам, как —

И опять же вот: среди всех этих профессоров и академиков, кроме Плотникова был еще один человек, который был здесь лечимым не по чину, а путем тоже видимо, неких тайных ходов. Это был некий кавказский человек лет около тридцати, очень несчастный и печальный обитатель диких гор. В отличие от Плотникова, которой больше, замирая от восторга, слушал, ему тоже хотелось принять участие в беседе, и что-нибудь удивительное рассказать. И он рассказывал. Все, рассказанные им истории, с этой вот фразы и начинались: «А вот, помню, молодой был — один раз ебаться очень захотелось».

И далее следовала история как захотелось — и сделали (рассказчик со товарищи). Но поскольку с девушками у них в горах до свадьбы — ни-ни, родственники узнают — немедленно зарежут, они ебли всевозможную живность: то они раз захотелось — украли у соседа ишака и его —. В другой раз пошли на охоту, захотелось — подстрелили дикую свинью, и пока он еще была жива и билась в конвульсиях, они ее —. Все это осуществлялось не в целях особой извращенности, а исключительно потому, что очень уж хотелось.

Так эти слова и вошли в поговорку.

***

Однажды Плотников взялся читать «Братьев Карамазовых». Читал он их сутки, не отрываясь и чрезвычайно экспрессивно; зрелище было впечатляющее: огромной величины человек ерзает на хлипкой железной кровати, не отрываясь от книги и, то бия кулаком по железной спинке с восклицанием «эх!», то заливаясь краской до ушей, то подпрыгивая на панцирной сетке с криками «ох, стыдоба, стыдоба!», то вскакивая, чтобы пройти нескольку кругов по комнате, отхлебнуть теплой воды из горлышка чайника и припасть к чтению далее. А потом случилось следующее — Плотников откинул книгу в сторону, упал на кровать лицом в подушку и зарыдал. Автор этих строк кинулся к книге, чтобы узнать, какое же место так его проняла, но Плотников вскочил, схватил книгу раньше меня, захлопнул и выкинул в окно, а меня чуть в сердцах не прибил. И больше Достоевского не читал:

— Ну его на хуй, — объяснил он, — Одно расстройство.

***

Вот мнение Плотникова о свойствах разновидностей глистов. По ночам у автора этих строк в те годы от жизни впроголодь по ночам бурчало в животе. Плотников за это меня всячески корил:

— У тебя, не иначе, глисты! — объявлял он. — Солитер! Тебе отдельную тарелку с ложкой выдать нужно, как пидару, с дыркой!

— Чья бы корова мычала! — отвечал я. — У меня глисты есть ли нет ли, неизвестно, а вот ты-то как раз опистрохозный, это всем известно.

— Да ты что? — изумился Плотников. — Ну, ты сказал! Описторх — он же глист благородный!

***

Еще Плотников очень гордился своим носом, который у него был таким, что заставлял вспомнить, что в Сибирь ссылали в свое среди прочих также и пленных горцев в Кавказскую войну.

— Дураки, — говорил Плотников, тем, кто вздумывал насмехаться над его носом, — народной мудрости не знаете: нос горбинкой — хуй дубинкой.

На этом пока все — 16 ноября 1997, 14.17.

Есть много и других историй о Плотникове — да в следующий раз.

Также см. сообщ. «Ямал».

Далее будет описано:

1980: автор этих строк поступает в университет — Плотников уже учится здесь на 4 курсе физического факультета. Знакомство происходит довольно непростым образом:

1981, май: подбивает Юру Зиненко на 42-х дневную голодовку.

М.Немиров и А.Струков, выгнанные с квартиры, которую они снимали на Фабричной улице, поселяются у Федотова в общаге нелегалами.

Тут они и знакомятся с Плотниковым С.

В это время нормы поселения таковы: в комнате 16 кв.м. живут 5 человек. + двое этих, спящих на полу. Да еще голодающий Зиненко. Караул!

Белые ночи с их безумием.

Преферанс еженощно. Артурка совсем сходит с катушек, перестает ходить на пары, не ходит сдавать экзамены— в конце концов приезжает артуркина мама, вырывает из дурной компании, с которой он связался, заставляет сдать-таки все экзамены, после чего увозит с собой дабы впоследствии перевести его учиться в город Куйбышев, нынче Самара.

: 1981, осень — 1982, весна: обитает на Семаковке. Нелегалами у него проживает Е.Федотов и некоторое время М.Немиров Начинает предаваться культуризму, причем заставляет заняться им и Е.Федотова.

: 1982, осень — 1983, весна: его работа педагогом ПТУ. Культуризмом он теперь занимается ежедневно — в «Антее» и ежедневно же, вернувшись оттуда, дома, вовлекя в это дело М.Немирова. Которого приютил приживалом. Следствия культуристических упражнений С. Плотникова: уже к концу 1982-го года он имеет размеры грудных мышц такой величины, что когда он их напрягал, то ежели поставить на них стакан с водой — он стоял.

: В дополнение к описанию внешности можно указать и безумно восторженный взгляд, с которым он восторгом смотрел на все подряд.

: Нежелание его служить в рядах советской армии, и способы, применявшиеся им с целью от этого дела увильнуть.

«Подписка на стихи»

Художественный проект М.Немирова, осуществлдявшйся им весной 1998 года.

Вот его рекламый проспект.

***

Как стало теплей —

Жизь значительно сделалась веселей.

Потому что куда так намного значительно больше лучшей.

Потому что были когда холода

Акт любой жизнедеятельности утомительного труда

Для своего существления требовал, да.

Даже, можно сказать, отвратительного, и изнурительного, господа.

А как стало хоть ненамного теплей

Так и гадская сразу хандра,

Что вчера, как и позавчера, как и поза- позавчера,

И как, в сущности, весь этот месяц февраль,

(На тепло, как известно, являющийся враль)

(Как известно, являющий просто он сталую сталь!)

Начиная спросонья с самейшего просто утра

Очень всяко меня терзаль —

Сразу хвост начинай тут же гадина эта давай поджималь,

И отличная жизень и бодрость тотчас расцветаль.

Даже писем, давно понаписанных, никак я собраться не мог разослать,

Вот какая со мною творилася мать-мать-мать-мать!

Просто (мать-мать-мать) только (мать-мать-мать),

В смысле, жизненных сил,

Изнурение, в смысле. Но март, чародей-баловник, преломил

Это гадство, и вот —

Все теперь замечательно наоборот.

3 марта 1998, 12 33.

Поэтому перехожу к прозе и сообщаю вам следующее сообщение, пришедшее в голову мне вчера, стоя на эскалаторе станции метро «Лубянская» и размышляя над неправильным характером своей жизни и судьбы. И понял: нужно по подписке свои стихотворения распространять!

В смысле:

Дамы и Господа!

Открыта подписка на стихотворные произведения М.Немирова.

Ежемесячно обязуюсь всем подписавшимся высылать почтой не менее 1 (одного) новосочиненного стихотворения длиной не менее 16 строк.

Стоимость подписки:

Для частных лиц:

на 1 месяц — 6 руб.

на 3 месяца — 18 руб.

на 6 месяцев — 36 руб.

на 1 год — 72 тысячи

Для корпоративных подписчиков:

3 месяц — 50 руб.

6 месяцев — 100 руб.

1 год — 150 руб.

То есть, друзья, за 6 рублей, цену всего лишь 1 (одной) банки пива «Факс» или полустакана водки, вы будете регулярно получать новейшие, еще нигде не опубликованные, стихотворения выдающегося мастера сочинения стихотворений наших дней с его откликами на все актуальные события жизни.

А также и тем сам поучаствуете в своего рода художественной акции, ибо такова рода подписка есть также и именно она.

Для осуществления подписки нужно заполнить прилагаемый бланк, внести в любом отделении Сбербанка указанную в бланке сумму на счет __________________________________, и отправить мне по адресу Московская обл., г. Королев,

Стихотворения будут к тому же присылаться в художественно оформленных конвертах.

В качестве рекламной акции прилагаю, как образцы, три разных стихотворения М. Немирова, сочиненных в дни, приближенные к недавним.

Смыслы и пользы, которые автору этих строк, видятся в этой идее

1. Финансовая.

Ежели возьмем 50 человек, да за по 6 рублей ежемесячно будут покупать у меня стихотворения, да штук еще 15 «корпоративных подписчиков», типа всяких редакций всяких изданий — да я буду сыт, пьян и нос в табаке, и буду иметь возможность заниматься одним только сочинением стихотворений, и не отвлекаясь более на всякую хуергу!

2. Художественные.

а: возвращение поэзии к ее нормальному функционированию в обществе людей: утром поэт откликнулся стихотворным образом на явления бытия — вечером все, кто интересуется такими откликами, с ним ознакомились.

А не так как теперь — когда меж откликом и ознакомлением с ним общественности проходят годы (пока накопится так наз. «подборка», да пока разнесешь ее по журналам, да пока там будут думать, да пока, надумав, поставят в план, и —, и —

Что есть неправильно, и губит все на корню).

б: возвращение стихотворению как таковому нормального его статуса законченного автономного произведения, каковым оно является и должно являться.

(А не как сейчас — когда оно часть книги, «подборки», журнала, и проч.)

в: собственно, сама финансовая составляющая — в ней есть и художественный смысл: а именно, опять же, возвращение к нормальному положению поэта в обществе — когда он существует за счет продажи интересующимся своих стихотворений в розницу.

(А не как сейчас.)

г:

Наконец, это просто забавно: гадской всей посередь суеты,

Возвращаясь со службы и ящик почтовый открыв

Среди обычной противной его хуеты

(Экстра-М» там, «Дубленок на Ленинском»,

предвыборных всяческих рыл,

Гербалайфа и прочего), — вдруг обнаружить письмо

И не от какого-нибудь при этом Госэлектрогазмо-

Сводканала с уведомлением о повышении платы,

А от поэта со стихотворением. Думаю, это приятно.

И т.д

Так что — спешите подписаться.

Да! Еще нужно добавить: то еще в этой идее хорошее, что се есть не одноразовая акция, а длительный, притом развивающийся, и разрастающийся, и самоподдерживающийся процесс.

А я такие — сильно люблю.

— 3 марта 1998 11:16, М. Немиров

***

История того, что вышло из этого проекта будет изложена позже.

24.4.98 16:57

Попов, Дмитрий

Один из наиболее легендарных старотюменщиков. Вот некоторые сведения о его жизни в изложении Ю.Крылова:

— Образ жизни, которую вел Д. Попов, не располагает к хронологическому описанию, — начинает Ю.Крылов свое повествование, — А по сему я напишу, то что знаю, с приблизительными датами, а если кто и сможет восполнить пробелы, так я буду весьма благодарен.

Приблизительная история его жизни:

в 1970-е годы — учеба в Воронежском (?) училище гражданской авиации;

до 1982 г. (?) — работа вертолетчиком на Севере. Зарабатывает кучу денег.

1982-84 (?) — учеба в Университете на факультете ФРГФ(?). Бедствует.

1984-87 — мыканья по Тюмени, Москве, Киеву, etc. (Включает: работу директором клуба Механического завода, председателем 2-го рок-клуба в Тюмени и т. п.)

после 1987 — мыканья по Тюмени, преимущественно. Бедствует.

в районе начала 1990-х — становится экстрасенсом международной категории. Поездки (в компании примкнувших к нему А.Гофлина, В.Богомякова и А, Струкова) по городам и весям в целях лечения и обучения народа мастерству эзотерических приемов экстрасенсорной направленности. Зарабатывает кучу денег.

середина 1990-х — мыканья по Москве, Тюмени, etc., и занятия всякими разными бизнесами — от попыток взять в банке невозвратный кредит в 1 млрд. руб. до продажи пепси-колы вагонами (или составами?)

1995 г., январь — погибает в автомобильной катастрофы. Похоронен в Тюмени.

Переходим к историям.

Начнем с истории, сообщенной опять же Ю.Крыловым.

1.

Так вот, ставший любимым для описания 1986 год, — начинает Крылов. — Самое начало осени.

Следует сказать, что если вы не были в Тюмени ранней осенью, то вы имеете весьма и весьма отдаленное представление о том, насколько этот город может быть головокружительно красив.

Итак, самое что ни на есть бабье лето, с уже оказавшимся синим небом, прохладной прозрачностью утра, запахом дыма и чего-то еще, почти неуловимого, с летающими в воздухе паутинками и назойливой упрямостью охватывающего тебя судорожного желания — ну, еще, еще хоть немного — тепла, солнца, возможности выскочить на улицу в легкой куртке и —.

А на улицах — продают все подряд: яблоки, виноград, дыни, привезенные из Средней Азии, арбузы. И вот идут по улице два молодых человека. Улица называется Республики, одного из молодых людей зовут Джимми Попов, а второго — Крылов. И хочется им выпить, потому что погода — чудесная, и настроение — прекрасное, и вообще — красота! Да и не пили они уже недели три, а то и месяц. Потому как денег у них мало, а выпить можно купить только у цыган, в Зареке, и у них очень дорого. А в магазинах война, да и закрыты они, эти магазины.

И вот останавливаются они возле прилавка, который прямо на улице, и озаряет Джимми какая-то светлая мысль. Он и спрашивает у продавщицы:

— А это правда, что виноград у вас 11 коп. стоит?

— Да, — отвечает продавщица.

— А если, предположим, он уже подпортился немножко?

— Некондиция, что ли? Дык то и за 5 коп. можем продать.

Дима улыбается. Дима щурится. Дима спрашивает:

— А ты, стало быть, Крылов, в Армении долго жил? Поди и вино умеешь готовить?

— Ну-у, — мнется Крылов, — вообще-то я видел…

— Отлично, — резюмирует Джимми, — поехали.

И они едут на Тюменский механический завод, который находится у черта на куличках и производит двигатели для самолетов. Там Джимми исчезает в клоаке проходной, строго-настрого наказав Крылову стоять под забором в условленном месте. Через некоторое время, Крылову на голову летят два пустых 25-ти литровых баллона, которые он должен ловить. Далее схема действий приобретает довольно простое содержание: нужно купить винограда-некондицию (это даже лучше, меньшее время бродить будет); нужно купить сахара (как это не странно, но в 1986 г. в Тюмени сахар еще продавался свободно (по-крайней мере осенью).

И —

Нашкуляли они где-то денег, купили 2 ящика винограда по 4 коп. за килограмм и 8 (по-моему) кило сахара.

Таинство закладки в баллоны происходило у Димы дома. Через мясорубку был прокручен весь виноград вместе с косточками, разложен по бутылям и залит холодным кипятком с изрядным добавлением сахара. Крылов переживал, что будет дюже сладко, а Джимми приговаривал: «Ничего-ничего, весь сахар в спирт переработается!» Потом они, согласно общепринятой технологии оставили все это месиво кваситься, а сами пока изготовили водяные затворы на пробках от бутылей. Крылов с грустным видом поведал Джимми, что ждать прийдется никак не меньше трех недель, на что тот радостно заметил:

— Дружище! Зато потом мы будем единственными во всей Тюмени чуваками, у которых есть 50 литров вина!

Крылов, успокоенный такой пафосной речью и тем, что он все-таки будет одним из двух самых неслабых чувачин в Тюмени, отправился спать в свой вагончик на объекте пансионат «Дружба», где его устроил сторожить по ночам фундамент (?) некий М. Жилин, он же Сэр (см.), что было очень удобно: и дом тебе, и работа, и практически никакой ответственности: попробуй-ка фундамент выкопать!

Примерно через две с половиной недели, когда от бабьего лета в Тюмени не осталось и следа, и даже выпал снег, и стало мерзко, холодно и очень грязно — как на улице, так и на душе, встречает Крылов Ромыча Неумоева, и тот, за разговором, этак небрежно бросает:

— А что, Крылов, не пробовал ли ты поповского вина? Изумительная я тебе скажу штука — ни сивушного запаха, никакого похмелья, практически чистый спирт!

Ну, Крылов, конечно от такой наглости теряет дар речи, и в силу буйства своего невоздержанного в минуты гнева характера кидается к телефону:

— Ты чего же, собака делаешь, — орет он ошалевшему Диме, — готовили вместе, а ты всяких ромычей у меня за спиной поишь!!!

Ну тут Дима Попов со свойственной ему легкостью избегания скандалов сообщает:

— Дружище! Никто наше вино и не пил практически. Просто заскочил Ромыч, ну мы и решили попробовать — а вдруг готово? Я как раз собирался тебя разыскать, только вот не знаю, где выпить. Может, ко мне на дачу поедем, а?

И вот уже через два часа компания из девяти человек с девятью же литрами вина уже шлепает по грязно-снежной дороге на дачу к Диме. Здесь стоит заметить, что во время сборов народ требовал увеличения количества вина, которое берется с собой. Аргумент был старый, как мир: «Лучше пусть останется, чем не хватит.» Дима выражался в том ключе, что мол, хватит-хватит, ну а если не хватит, то он сам поедет и привезет.

А дальше произошло нечто удивительное. Под треск горящих в печурке поленьев девять человек так натрескались этого вина, что наутро было обнаружено следующее:

1. Никто не помнит, как отрубился.

2. От 9-ти литров осталось нетронутым чуть больше 5-ти.

3. Наташка Фаизова, нажравшись, как водится обиделась, ушла по дороге и не вернулась. И это ночью, черт-те где в дачном поселке, да еще заморозки.

4. У Димкиной подружки Сьюзи обнаружился обширный ожог ноги (даже колготки расплавились).

5. У всех дико болит голова.

Вот так славно была проведена дегустация самодельного вина, созданного благодаря прекрасной идее в прекрасную погоду.

Ну а потом произошел казус, который до сих пор нет-нет, да и рассказывают в Тюмени. Крылов «заправился» у Джимми 6-ю литрами вина (две 3-х литровые банки) и в добром расположении духа, уже поздно вечером, отправился к себе в вагончик — жить, как говорится, и работать. Приезжает он на родной объект «Дружба» (СУ-7 треста «Запсибжилстрой») и видит: нет вагончика. Так его в холодный пот и бросило: ДОМ УКРАЛИ! Стучался он, стучался к соседям в вагончик, а ему и отвечают: «Да не знаем мы, приехали какие-то мужики на «КАМАЗе», зацепили тросом, так и увезли, даже вон электричество оборвали…»

Погоревал Крылов, — а делать нечего, — поехал в общагу на ул. Мельникайте, благо дело в те времена с шестью литрами вина вписаться переночевать проблем никаких не составляло.

А с работы его на следующий день вытурили, хотя вагончик был украден не в его рабочее время, да еще и со всеми вещами, среди которых был длиннющий красный шарф, который вечно мерзнущему Крылову подарила Ирка Кайдалова. И у Крылова опять настали страшные бездомные времена.

Ну а Джимми — добрая душа, — охотно поил всех тюменщиков вином прямо в Университете, а потому оно быстро закончилось. Была идея повторить это на следующий год, да то ли денег не нашлось, то ли виноград подорожал сильно, а скорее всего было просто лень. Вот такая история.

2.

Ну, а теперь к изложению историй о Д.Попове приступаю я, М.Немиров, автор этих строк.

Вот история встреч Д.Попова со звездами мировой и советской поп-музыки Б.Гребенщиковым, А.Макаревичем и Б.Джоэлом.

Дело происходит летом 1987-го года, Дима Попов прибывает с дружественным визитом в город Ленинград. С противоположной. Западной стороны в город Ленинград прибывает известный американский исполнитель рок-музыки Билли Джоэл, который намерен дать здесь несколько концертов. На дворе Перестройка, Гласность и вызванная этим любовь западных людей к Горбачеву и мода на все советское. Прибытие Билли Джоэла есть один из первых визитов на советскую землю настоящей американской почти звезды, поэтому имеет место шумиха в средствах массовой информации, всенародное воодушевление и ликование, и пребывание Джоэла в СССР вовсе не сводится к прилету, выступлению и отлету обратно, как нынче, а сопровождается сильной дружбой с питерскими подпольными борцами за свободу рока, беседами, тусовками пьянством.

И вот.

И вот, в условиях наступающего вечера Б.Джоэл идет под ручку с Б.Гребенщиковым на свой концерт во Дворец спорта, менты разгоняют народ, расчищая дорога этим двум интернациональных звездам рока; толпа волнуется, ликует и жаждет хоть одним пальцем прикоснуться к близким светлым дням полной победы всего хорошего над всем плохим, и тут Дмитрий Попов, один из стоящих в этой толпе, поступает следующим образом.

Недрогнувшей рукой он отодвигает в сторону преграждающего ему дорогу мента, решительной походкой, одетый, как обычно, в строгий костюм и белую рубашку при галстуке, он подходит к Б.Гребенщикову и Б.Джоэлу, лица которых выражают смятение,

— Борис! — ласково, но твердо обращается он к лидеру супергруппы подпольного советского рока, — Отойдем-ка на минутку!

Пребывающий в смятении Б.Гребенщиков покорно отправляется вслед за Д.Поповым. Тот же, отведя его в сторону, все так же ласково но твердо задает ему вопрос, ради которого он, собственно и прибыл сюда, в Северную Пальмиру.

— Борис! — вопрошает его Д.Попов, — Скажи — но только честно! — что ты думаешь о тюменском роке?

Люди, которым Д.Попов рассказывал эту историю, его тут обычно укоряли: не Гребня нужно было спрашивать! Кто такой, в сущности, рассуждая в мировом масштабе, Гребень? Нужно было у Билли Джоэла узнать, что он думает о тюменском роке!

3.

Из Ленинграда Д.Попов отправился в Москву. Там, среди прочего, ему довелось посетить концерт «Машины времени». Перед концертом Дмитрий, используя присущие ему твердость, настойчивость, энергию и все прочие качества, делавшие его достойным продолжателем дела самого знаменитого в мире из тюменщиков, а именно Г.Распутина, тут же направляется за кулисы, находит там А,Макаревича и задает ему положенное количество вопросов о том, что А.Макаревич думает о тюменском роке. В процессе беседы Макаровичу приносят толстую пачку денег — доход от концерта. Поэтому завершает беседу Д.Попов следующим присущим ему обращением:

— Дружище, — обращается он к отцу советского фолк-рока, — Понимаешь, какая незадача получилась: я тут в Москве немного поиздержался, и так получилось, что единственный хоть сколько-нибудь мне знакомый человек в этом городе — это ты. Не мог ли бы ты ссудить меня некоторой суммой денег? Рублями хотя бы сороками?

Дмитрий Попов поступил так, как поступает опытный взрывник: не нужно тратить много динамита, нужно положить нужное количество в нужное место.

— Суть была в том, — объяснял позже Д.Попов людям, допытывавшимся, как же это так у него такие штуки берут и получаются. — Что Макаревич видел, что я видел, что деньги у него — есть. И, помявшись, но, конечно, так вот сходу не сумев найти хоть сколько-нибудь убедительной причины отказать братушке-рокеру в искомой сумме, скрежеща зубами и глядя на Д.Попова с лютой ненавистью, Макаревич денег ему — дал.

Нужно ли объяснять, что получив столь неожиданным способом столь значительную по тем временам сумму денег, Д.Попов даже и на сам музыкальный концерт оставаться не стал, а тут же им было куплено на эти деньги водки и поехал на такси к блядям?

4.

А вот история женитьбы Попова.

А дело было так.

К лету 1988-го года в жизни Д.Попова появилась необходимость в немедленном заключении с кем угодно фиктивного брака. И вот в чем была причина этого: к 1987-му году ситуация в семье Попова имела следующий вид: родители Попова, отец которого являлся летчиком, а мать учительницей, и с которыми Попов проживал, собрались уезжать из Тюмени на Украину, в Киев, откуда они родом, и где у них была еще одна квартира, и вставал вопрос — что делать с квартирой этой, тюменской, на КПД, в которой Д.Попов родился и вырос. Продать, а Попова Д. забрать с собой? Но Попов, конечно, был крайне против такого подхода, ибо он не хотел переселяться в Киев, а хотел оставаться в Тюмени. И хотел, чтобы квартиру оставили ему. Но родители Попова Д. вовсе не хотели этого, считая своего сына разъебаем, которого, если оставить совсем одного, да еще и в персональной квартире, он совсем пойдет по кривой дорожке, жилище обратит в притон, и будет безумствовать и безобразничать до состояния полного забвения всего хорошего. Тут-то Попов Д. и придумал план фиктивной женитьбы, назначение которой состояло бы в демонстрации родителям его становления на путь исправления и остепенения, и что теперь-то его уж точно можно оставить в городе Тюмени без родительского присмотра.

Поповым был брошен соответствующий клич в университете. Вскоре друзья и знакомые подыскали Попову и кандидатуру на роль фиктивной жены — некую девушку с исторического факультета по имени Люба, которая происходила из семьи слишком строгих правил, где ее держали в уж совсем ежовых рукавицах. За этим она и стремилась в фиктивное замужество — дабы иметь законное и убедительное основание избавиться от родительской опеки.

При этом, нужно добавить, у Попова была многолетняя герлфренд, как это нынче называется, по имени Съюзи, с которой он вовсе не намерен был расставаться, а почему он вместо фиктивного, не вступил в брак реальный с ею — на то много причин, которые мы сейчас не будем обсуждать.

И вот их свели и познакомили, и состоялся сговор, и были подписаны соответствующие документы, и магнитофон в загсе сыграл марш Мендельсона, и была свадьба, имевшая характер полнейшей оголтелости, о которой будет далее рассказано особо, и в процессе свадьбы, в результате употребления очень значительного количества алкогольных напитков, совершилось следующее: Дмитрий Попов, являясь личностью, склонной к половой распущенности, да еще и находясь под влиянием как уже сказано, винных паров, взял, да и вполне реально осуществил над своей новой фиктивной женой свои права супруга.

Последствия были таковы:

1) Родительская квартира Попову Д. все равно не досталась: одновременно с ним неожиданно при этом не фиктивно, а совершенно реально вышла замуж поповская младшая сестра. Как благородный человек, ей он права на жилплощадь и уступил.

2) Фиктивная жена Попова Людмила тут же по осуществлению Поповым прав супруга понесла и родила Попову дочь Алису, которую он, как благородный человек, признал законной.

И — стал по этой причине материально помогать фиктивной жене, и — стал принимать участие в воспитании дочери. И, постепенно, — перешел от фиктивного супружества ко вполне реальному.

А с подругой Съюзи — постепенно расстался.

Таковы причуды жизни наших дней.

5.

Вот пример бизнеса, которым Попов добывал себе средства к существованию, проживая в Москве в 1990-е годы.

В один из дней лета 1993-го года он приезжает ко мне, тогда проживавшему на Большой Декабрьской улице возле метро 1905 года. Попов пьян, бодр, доволен и полон жизни.

— Бросай свою писанину, — объявляет он мне, — поедем веселиться! Тачила у подъезда стоит, напитки аж подпрыгивают, желая быть скорее выпитыми!

— Откуда деньги, — интересуюсь я, собираясь.

— Мы вагон водки в Тюмень отправили!

— Ого! Почем?

— По 2.800 за литр.

— А брали почем?

— По 2.800.

— Что же вам за выгода?

— А мы, когда вагон грузили, 4 ящика спиздили!

Вот каков был в общих чертах поповский бизнес тех дней. Надо отметить — спизженную водку они (Д.Попов и А.Гофлин) не пили, а продавали в близлежащие ларьки, чтобы накупить в близлежащем же магазине вина «Анапа», до которого Попов был большой охотник.

На этом пока остановимся — 9 февраля 1996, 11:18. Когда жеребьевка, которую я еженедельно провожу, чтобы выяснить, на какую именно букву мне писать на новой неделе, опять укажет на букву П, тогда мной будут описаны также:

— Свадьба Попова

— Любовь Попова к езде на электричках

— Еще два примера поповского бизнеса

— Пример его деятельности на ниве экстрасенсорики

И проч.

II

Еще написать:

Да, истинный наследник духа Распутина, причем по всем направлениям сразу: и насчет баб, и что касается всякой экстрасенсорики, и, главное и основное — по части всевозможного авантюризма.

И любил, кстати, сказать, тоже мадеру.

1992-95: Электричками в Киев и обратно.

Так привык, что мимо электрички спокойно не мог пройти, а если был пьяный, так обязательно запрыгивал и куда-нибудь ехал.

Конец декабря 1992: на Новый год — в Тюмень — по компасу!

1992, лето: пытался разогнать тучи над ВДНХ

1992, моя беременная сестра, которую Попов заманил у него жить.

1993, лето: пример бешеной энергии Попова: нас, пребывающих с похмелюги, опохмелил мадерой и заставил тащиться хрен знает куда на реку — на Смоленскую набережную, нырять с парапета в ледяную воду и плавать в воде, покрытой мазутными разводами. А после — садиться на речной трамвай и ездить по Москва-реке.

1993, осень: Попов и Панков, торгующие несуществующими севастопольскими квартирами

Пригов, Дмитрий Александрович

***

Выходит слесарь в зимний двор,

Глядит, а двор уже весенний,

Вот так же как и он теперь:

Был дворник, а теперь он — слесарь.

А дальше больше, дальше — смерть,

А перед тем — преклонный возраст,

А перед тем, а перед тем,

А перед тем как есть он — слесарь.

***

Вот я курицу зажарю —

Жаловаться грех.

Ну, а ведь и не жалюсь,

Что я, лучше всех?

Потому скажу я милой,

Это ж надо, а:

Целу курицу сгубила

На меня страна!

***

Вот избран новый президент

Соединенных Штатов.

А нам то что? Ну, Президент,

Ну, Съединеных Штатов.

Но интересно все ж: Презьдент

Соединенных Штатов!

Не просто так, а — Президент

Аж Съединенных Штатов!

Проституция

Теоретически — должна быть.

Практически — сталкиваться не приходилось.

Протеста настроения

Имели место среди части личностей тюменской национальности.

Конкретно — среди той части их, которая горела любовью к музыке «рок».

Начиная с 1986-го, и в 1987-м, и в 1988-м, да в значительной мере и по сей день эти настроения среди этой части населения в очень значительной степени наличествуют.

Главный выразитель этих настроений — Егор Летов и примыкающий к нему Р.Неумоев; главное, против чего протестуется — существующее государственное устройство; сначала — против наличия в СССР коммунизма, фашизма, и расизма, затем — против наличия в Российской федерации правды и свободы и, наоборот, за чтобы в ней было больше коммунизма и фашизма.

Источник таких умонастроений — журнал «Ровесник 1970-х и начала 1980-х годов + книга Олега Феофанова «Музыка бунта» + прочие советские периодические издания тех времен, в которых время от времени публиковались публикации о рок-музыке. И которые читались, вырезались в библиотеках ножницами и чуть ли не переписывались от руки. И в каждой из этих статей обязательно напоминалось, что рок есть музыка, которая остросоциальна, и притом несет протест.

Теперь оно, в общем, конечно, понятно, зачем тогда постоянно вставлялись в статьи эти напоминания — чтобы начальству глаза замазать! Социальная музыка — то есть почти что социалистическая!

Но простодушные сибирские парни, не будучи посвящены в хитросплетения столичных эзоповых тонкостей, все написанное принимали за чистую монету, и многие всерьез уверовали, что рок тем более рок, чем он более является политическим и музыка протеста против плохого обслуживания посетителей в точках общепита, а также проявлений мещанства в сознании отдельных представителей молодежи. И в 1986-89 годах вся советская рок-музыка и бросилась давать «настоящий рок» — то есть описанный выше бичующий пороки.

А некоторые — вышеупомянутый Егор Летов, например, так и до сих пор не могут расстаться с убеждениями, почерпнутыми в отрочестве из журнала «Ровесник». — 13 февраля 1997, четверг. 19:18.

Пушкин

Вот что нынче мне из Пушкина представляется наиболее —

I

Однажды, странствуя среди долины дикой

Незапно был объят я скорбию великой

И тяжким бременем подавлен и согбен,

Как тот, кто на суде в убийстве уличен.

Потупя голову, в тоске ломая руки,

Я в воплях изливал души пронзенной муки,

И горько повторял, метаясь, как больной:

«Что делать буду я? что станется со мной?»

II

И так я сетуя в свой дом пришел обратно,

Уныние мое всем было непонятно.

При детях и жене сначала я был тих,

И мысли мрачные хотел таить от них;

Но скорбь час от часу меня стесняла боле;

И сердце, наконец, открыл я поневоле.

«О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! —

Сказала, — ведайте: моя душа полна

Тоской и ужасом; мучительное бремя

Тягчит меня? Идет! уж близко, близко время:

Наш город пламени и ветру обречен;

Он в угли и золу вдруг будет обращен,

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре

Обресть убежище; а где? о горе, горе!»

III

Мои домашние в смущение пришли

И здравый ум во мне расстроенным почли.

Но думали, что ночь и на покой целебный

Охолодят во мне болезни жар враждебный.

Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхал

И ни на миг очей тяжелых не смыкал.

Поутру я один сидел, оставя ложе.

они пришли ко мне; на их вопрос я то же,

Что прежде, говорил. Тут ближние мои,

Не доверяя мне, за должное почли

Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем

Меня на правый путь и бранью и презреньем

Старались обратить. Но я, не внемля им,

Все плакал и вздыхал, унынием тесним.

И наконец они от крика утомились

И от меня, махнув рукою отступились,

Как от безумного, чья речь и дикий плач

Докучны, и кому суровый нужен врач.

IV

Пошел я вновь бродить — уныньем изнывая

И взоры вкруг себя со страхом обращая —

и т. д.

«Пушкин»

Я люблю тебя за жопу и за ум —

то и это сразу всякому бросается в глаза,

выдающимся являясь и большим.

Потому отнюдь я не являюся угрюм,

обнаруживая их поблизости сознанием своим.

Потому-то потому и потому

— — — своему.

А ты думала — еще-то почему?

Вот поэтому, конечно, по всему.

Потому позволь строкой такою

Завершить стихотворение мне сей:

Дай же встретиться жопе с рукою!

Той — твоей, ну а этой — моей.

Такое стихотворение автор этих строк сочинил, посетив редакцию журнала «Пушкин». Вот история этого.

К осени 1997 для автора этих строк необходимость не просто сочинять всякую фигню, а — печатать её где ни попадя, но за деньги была более, чем пренаиназревшей — об этом см. сообщения «Знамя», «Моисеев». Тут Макс Белозор (см.) мне и советует: небезызвестный Гельман собрался журнал издавать, «Пушкин» называется. Понеси им свое — они парни с различными явлениями в голове, может, им твое как раз и подойдет. Они по доллару за строчку платят! Я и понес.

При этом. в общем, я понимал, что они меня к себе не возьмут, и вот почему: а потому что во всех этих ихних изданиях — «ХЖ», а раньше «Декоративное искусство», и еще «Место Печати», и еще бывший отдел культуры газеты «Сегодня», и еще все их каталоги к выставкам, и проч., и проч., и проч. — во всех них основным содержанием является такое как бы подмигивание: «Мы-то — хо-хо! ох, не то что эти, не мы. Мы-то — ну, ты понимаешь, а эти которые не мы — те, сам понимаешь!»

Так что понимал я, что не возьмут они меня к себе, ибо я как раз тот самый, который «не то что мы», и более того — таким как они становиться именно что очень не желаю. В смысле — который подмигивает. Но все-таки жадность взяла свое — доллар за строчку! — за журнальную публицистику! — и я в него пошел. Точнее, сам бы я даже и за доллар за строчку все-таки бы не пошел, но у меня есть птичка Гузель — её я послал. Она большой мастер контактов с общественностью — ей и карты в руки. Она им образцы разных моих сочинений, отобранных по собственному усмотрению, понесла. Это было примерно в конце сентября сего, 1997-года.

2.

Некоторое время спустя, числа около 6-го примерно октября, имело место следующее явление жизни: я выпил водки, мне захотелось развлечений и похождений — поехали в «Пушкин»! — сказал я птичке.

Гузель, которая в этом «Пушкине» уже бывала, меня долго отговаривала:

— Да тебе там сильно не понравится! Ты рассердишься, закатишь скандал, потом будет стыдно.

Но похождений хотелось — а также и добавить — и всё же я настоял. И мы туда поехали, причем у нас не было денег даже на метро, добираться пришлось верхним транспортом, это заняло часа два с половиной, от нашей Сходни до Пушкинской площади, по ужасному холоду и с тремя пересадками — но мы доехали.

И действительно, очень, правда, сильно мне не понравилось там. Что? Все! Все, вплоть до того. какие у них лица, прически, ботинки и компьютеры. Больше всего, конечно, мне не понравилось, что они вернули мне обратно мои бумаги, вежливо сообщив всё что полагается сообщить в таких случаях — что очень замечательно и хорошо, но у них иная специфика, так что —

И, как и предрекала Гузель, будучи изрядно уже пьян, я действительно очень рассердился. Но вняв ее предварительным увещеваниям о том, что потом стыдно будет, скандала устраивать не стал, а только спросил у них взаймы 30 тысяч, а когда не дали, опять же от скандала воздержался, а только спросил тогда взаймы десять, и даже когда и десяти не дали, стерпел и это, и молча пошел домой. Вот я сколько выдающс.

(Опять же хоть и всего пол-бутылки, но все-таки у меня с собой еще было: было чем смягчить ярость обиды. А то — не знаю, чем бы это кончилось. Точно потом было бы стыдно!)

3.

И, конечно, будь я немного глупей и ещё немного личностью типа «совок», точно бы я тут же побежал бы к вопящим, что евреи русским парням ходу не дают, являть собой ещё одно подтверждение этого. Но являясь, всё же достаточно умен и не совок, я этого делать не стал, а только пил, едя назад, из прихваченной из дому крохотной рюмки — для экономии! — имевшийся у меня остаток водки, и кричал, что Гельману ох, это попомню! Ох, Гельману отомщу! Ох, Гельман ещё будет локти кусать, да поздно будет! (Нужно сказать, Гельмана я и в глаза не видел, имея дело с некой Татьяной, чья визитка в заголовке.) И так я скрежетал зубами и сверкал очами, пока Гузель не сказала печально:

— Бедный Гельман!

— Это чем он бедный?!! — возопил я, на что она ответила:

— Ну, как же. Сидит себе у себя в галерее на Остоженке, думает, что кум королю и сват Лужкову, и не подозревает даже, что все про него уже решено, и ему пиздец.

Тут я, конечно, сразу развеселился, допил остаток водки, крича:

— Верно! Пусть пожирует, пока ему «Мене Текел Упарсин», — после чего мирно доехал домой и мирно лег спать.

13 октября 1997, 0:30 ночи.

Тогда же я за это и стихотворение сочинил в честь моей птички, которое в начале.

Распутин, Григорий

Самый прославленный в мире из тюменщиков. И дух его — живет! А. Михайлов, Д.Попов, Е.Панков, В.Гагаринов («Канадец») и др. Все они есть вполне по прямой линии продолжатели его штук, дрюк и ухваток

Ренев, Юрий

Тоже еще тот мычара тюменской жизни.

1984(?) — 1990: университет, факультет РГФ — английский язык. С перерывом на армию — был период в истории СССР в 1985-89 годах, когда Софья Власьевна, как выражались в 1930-е, перед тем как отдать концы от дряхлости, пыталась тряхнуть стариной и полютовать как молодая — затеяла революцию в Афганистане, укрепление дисциплины и облавы на прогульщиков внутри страны в порядке андроповщины, а также тотальный призыв в армию всех подряд на предмет окончательного расцвета патриотизма.

Дружит с Панковым Е. (см.), составляя с ним неразлучную пару.

Внешний вид его вот каков.

Внешний вид его примерно таков, что ему из-за наличия его у него до тридцати лет водку в магазине не продавали, требуя показать паспорт! Внешний вид его все это время есть внешний вид примерно тринадцатилетнего отрока, стройного, такого тоненького, рыжеватого, розовощекого, то и дело краснеющего от смущения — являет он собой, короче говоря, мечту какого-нибудь древнегреческого мыслителя Платона, бывшего, как известно сильным любителем отроков.

1990 и далее: закончив университет, состоит на различной службе, в основном переводчиком. Например, в турецкой строительной компании, строившей в Тюмени гостиницу «Прометей» и еще какие-то сооружения. Кроме того, вот уж лет семь пытается с одним его знакомым американцем основать какой-либо совместный российско-американский бизнес, по причине чего довольно часто бывает в Москве, где останавливается обычно как раз у автора этих строк. А один раз даже побывал у американца в Чикаго.

Переходим к историям.

1.

Однажды некие люди в городе Москве сидели на кухне автора этих строк и хвастались друг другу, кто серьезней болен. У кого была астма, у кого — язва, у кого — алкоголизм и хроническая психопатия. Тогда Ренев сказал:

— А у меня — рак.

Тут все уважительно замолкли.

Оказалось, в начале 1990-х годов у него действительно был обнаружен рак, после чего он приготовился уже умирать. Но его стали лечить, сначала в Тюменской раковке, потом — в Киеве, и — вылечили.

— Три года проживешь — значит, будешь жить. — сказали му врачи.

— Ну и? — нервно спросили Ренева присутствующие.

— На днях как раз три года было, — сообщил он.

Такова сила тюменской медицины.

2.

А вот краткий очерк российско-американского бизнеса, осуществляемая Реневым совместно с его американским дружбаном Брэндоном. Наблюдения над этим бизнесом позволяют нам —, что все-таки видимо есть в окрестностях города Тюмени какое-нибудь, может, излучение, или там свойства почвы, которые придают всем тюменским людям независимо от — некие единые свойства, которые —

Вот, например, Ренев, особа, казалось бы, в которой свойства тюменщика не являются выраженными: не увлекается запойным пьянством и буйством во время оного: не склонен к авантюрам и строительству грандиозных планов по переустройству мира: даже вязавшись в третьей четверти 1980-х играть рок, будучи тоже захлестнут этой волной, вовсе не рассматривал это занятие как способ тотального и немедленного переустройства бытия или хотя бы средства стать мегазвездой, а только просто как дорзообразное музицирование ради развлечения, и тех, которые имели глобальные замахи, избегал; богемного образа жизни никогда не вел, ходит ежедневно на службу — казалось бы, короче, типичный интеллигентный мэнээс, какому место в КСП и походе на байдарках.

Ан теперь посмотрим, каких он дружбанов себе выбирает!

Во-первых, Панков.

Во-вторых — Брэндон.

Ибо Брэндон-то как раз самый типичный тюменщик, хоть и обитает в Чикаго!

Потому что он вот какой человек.

У него есть папа, который глава какого-то огромного химического концерна.

Естественно, американский папа хочет, чтобы сын был нормальным американским сыном, занимался химическим бизнесом.

Но сын является самым настоящим вполне тюменского типа раздолбаем, бизнесом не интересуется, а занимается духовными исканиями.

А поскольку папа наседает, он придумал себе отмазку — я, дескать, буду русский рынок осваивать!

Вот они с Реневым на пару, который с ним познакомился при неизвестных обстоятельствах, его уже лет 7 и осваивают. Что выражается в том, что они регулярно шлют друг другу сообщения электронной почтой, а также время от времени то Брэндон торчит в России, совместно с Реневым, в качестве переводчика и делового партнера объезжая разные химические предприятия, считаясь, что он обследует их на предмет совместного производства чего-либо химического, то Ренев ездит к нему в Америку: запасаться образцами, чтобы вести здесь переговоры.

Насколько мне известно, вся эта деятельность переговорами и ограничивается. Чем оба и довольны.

Таков американец Брэндон дружбан и деловой партнер Ю.Ренева.

Из чего делаем вывод: рыбак рыбака — и так далее.

3.

Последние около полутора лет большой шум везде и повсюду происходит относительно «Интернета» и всяких прочих компьютерных сетей, опутавших мир своей паутиной. В связи с этим, возможно, читателю небезынтересно будет узнать, что ни кто иной как Ю.Ренев еще в 1993-м году активно пользовался этими всякими сетями, и даже способствовал посредством их издательской деятельности Салаватовой Г. в ее попытках выйти на мировые рынки.

Дело в том, что Салаватова Г, подруга жизни автора этих строк, добывает средства к существованию издательским бизнесом. И вот один раз жизнь сложилась таким образом. Что среди прочих вопросов, обсуждавшихся на кухне, стал обсуждаться и тот, что хорошо бы как-нибудь связаться с заграничными издательствами, и предложить им печатать ихние книжки — здесь, в Москве. Ибо это выйдет во много раз дешевле (обсуждалось это в момент, когда здесь все действительно, было во много раз дешевле, и, например, снять однокомнатную квартиру стоило 4 тысячи рублей в месяц, что примерно равнялось 20 долларам).

При обсуждении присутствовал и Ренев.

И — вызвался оказать содействие.

И — действительно оказал: вернувшись в Тюмень, он разослал по этим сетям деловое предложение относительно вышеописанного. И через некоторое время почта предлагает нам получить бандероль, которая оказывается толстым пакетом аж из самой Великобритании. В котором два тамошних независимых — то есть черно-белых, на немелованной бумаге, малой толщины и т. д. — журнальчика, посвященных, как я понял из их просмотра, астрологии. И сопроводительная записка — это бесприбыльное, то есть не облагаемое налогом издание какого-то Добровольного общества им они обходятся в фунт стерлингов за номер при тираже 1 000 экземпляров; каковы будут наши предложения?

Но совместного бизнеса не вышло: Салаватова Г. является тоже тюменщицей по своему типу ума и всего остального, поэтому пока она то, и се, и прочее, цены в России стали уже в достаточной степени такими, чтобы сей проект перестал быть имеющим особую коммерческую ценность.

Так вот все проекты и замыслы и уходят в песок.

Параграфами 4 и 5 этого сообщения предполагалось поместить во-первых, пересказ того, что рассказывал Ренев о том, каковым ему показался знаменитый город Чикаго, который он посетил; во-вторых, историю о том как он искал в США мне в подарок энциклопедию научной фантастики, которая там, оказывается, дефицит. Но придется отложить это до следующего раза: чего-то в голове моей царит вялость, ловкости в соединении слов друг с другом не наличествует в ней совершенно вот уж недели две.

Поэтому здесь остановимся: 27 февраля 1997, 3:04

Также см. «Гленгрант»

Рестораны

Публичные заведения, где желающие могут есть за деньги дорогую еду, а также очень громко играет ВИА, под музыку которого

вот засадив стакан, затем другой

все в пляс гурьбой бросаться начинают

Многие находят посещение таких заведений чрезвычайно увлекательным препровождением времени. И, несомненно, описанию их следовало бы уделить некоторое количество страниц этой энциклопедии — в очередной раз — как там теперь, что было раньше, какие попадаются блюда и напитки, какие нравы и обычаи имеются в наличии.

Увы, увы.

Кому-кому, а автору этих строк такая задача совершенно не по силам — бывал он в этих заведениях крайне редко, не имея ни денег, ни, главное, охоты на посещение их. А когда и бывал, то описать, какая там еда, он все равно не в состоянии, — ибо всегда напивался еще до того, как эту еду приносили.

Так что охотно уступаю права — и даже эксклюзивные! — на такое описание любому желающему.

От себя же только привожу список заведений, которые имелись в городе Тюмени в середине 1980-х, в алфавитном порядке:

Восток — Заря — Нептун — Нефтяник — Отдых — Русь — Сибирские Пельмени — Сияние Севера — Турист — Факел.

Таково все на сегодня, 24 февраля 1997, суббота, ночь, 4:53

Рок-клубы

Имелось такое явление в жизни СССР 1980-х годов. Имелось он и в Тюмени, причем сменяя друг друга рок-клубов было то ли пять, то ли шесть. Вот история первого из них.

1

В первой половине 1980-х гг. в г. Тюмени проживал некий человек по фамилии М.Немиров. Он учился в университете. Помимо этого, он сильно порой любил выпить вина «Вечерний звон» в компании друзей; для людей, не знакомых с характером тогдашних суровых дней поясняю: «Вечерний Звон» — это было тогда такое сухое красное вино болгарского производства, которое стоило 1 рубль 80 коп., и которое было самым популярным напитком тогдашних молодых людей, учившихся в высших учебных заведениях города Тюмени.

Проблема состояла в следующем: в городе Тюмени очень уж холодно. Зима здесь длится, согласно учебнику географии тюменской области ни много ни мало, а 169 дней из 365, составляющих год. На улице ох, не повыпиваешь — необходимо отапливаемое и защищенное от ветра помещение. А вот с этим-то делом в городе Тюмени всегда была ох и супер же напряженка!

Но М.Немиров нашел выход. Он воспользовался тем, что в указанный период времени в городе Тюмени наличествовала советская власть и диктатура КПСС.

Дело вот в чём: она была очень глупая, эта власть, её было очень легко дурить!

Например, советская власть и КПСС очень сильно любили всякие секции, кружки и художественную самодеятельность всех видов и разновидностей. Представителю этой власти на местах, если на вверенной ему в пользование территории имелись такие секции и кружки, ему за это советская власть всегда давала премию, переходящее красное знамя, благодарность с занесением и прочие номенклатурные привилегии. Вот этим-то и воспользовался М.Немиров.

2.

Он приходит к такому представителю этой власти в Тюменском университете. Фамилия представителя — Туров.

— А не организовать ли нам в университете рок-клуб? — предлагает М.Немиров сему представителю.

— Рок-клуб? — удивляется представитель.

— А что это?

— Ну, — объясняет М.Немиров, — Есть такая современная молодежная музыка, народные песни американских негров, протестующих против капитализма и военщины, мы их будем слушать и обсуждать.

Тут происходит вот что: представитель ужасно обрадывается. Тут же он выделяет под это дело помещение в общежитии на Мельникайте, тут же он повелевает выдать из запасов профсоюза магнитофон и усилитель, после чего добавляет:

— Ну, ставку руководителя мы тебе выбить вряд ли пока сможем, пока посидишь на полставке. — Тут М.Немиров совсем обалдел: мало того, что дают теплое помещение под притон, так еще и деньги на водку!

Правда, решено было изменить название:

— Мистицизмом каким-то отдает — рок, понимаешь ли, фатум. Могут не понять! — объясняет Туров. И названо это было Клубом Любителей Песен Протеста Против Американского Империализма и Милитаризма. 1 марта 1985-го года сие объединение любителей успешно приступило к занятиям.

Картинка в заголовке как раз и призвана продемонстрировать, что было с тем руководителем, который не уделял должного внимания художественной самодеятельности: его беспощадно продергивали в центральной прессе.

3.

Какого-то не скажу точно мая того же 1985-го года имеет место следующее событие: М.Немиров выходя из «Пельменной» которая возле университета, сталкивается лицом к лицу с некиим Аркадием Кузнецовым, учеником 9 класса средней школы номер 25.

Дело в следующем: за более чем полгода до описываемого, осенью 1984 года, М.Немиров, будучи студентом-филологом, проходил педагогическую практику как раз в школе номер 25, и преподавал русский язык и литературу как раз среди указанному Кузнецову А.; а поскольку заставлять подростков изучать образ чего-то там в чём-то там ему было уж очень скучно, он их заставлял изучать образ пива в песне группы «Кино» «Мои друзья идут по жизни маршем».

— А что, Мирослав Маратович, — робко спрашивает юноша бородатого, немытого и всклокоченного М.Немирова, — Правда ли, что у вас в университете какой-то рок-клуб завелся?

М.Немиров с головой погружён в думы о крайне сложной и безумной своей личной жизни; таблетки от сумасшествия «сонапакс» он употребляет пригоршнями, как революционные матросы в 1917-м году семечки подсолнухов; помогают они мало: безумие бытия прогрессирует по экспоненте, принимая характер тотальной и перманентной катастрофы. Так что ему ох, не до воспитания юношества.

— Ну, — единственное, что отвечает он.

— А как бы это… Можно, мы с другом к вам придем? — интересуется Кузнецов А.

Тут М.Немиров производит следующее: он лезет в карман и последовательно вынимает оттуда: грязные носки — трусы — зубную щетку — початую бутылку красного сухого вина «Огненный танец», заткнутую скрученной в комок бумажкой, — кучу всяких бумажек, на которых что-то понаписано — стакан — несколько окурков папирос «Беломор» разной длины. Затем не меньшее количество разных предметов он вынимает и из другого кармана, в их числе спички. Выбрав из окурков тот, что подлинней, М.Немиров сует его в рот, прикуривает, после чего отвечает:

— Приходи.

Он объясняет, куда приходить.

Объяснив, он удаляется.

История о содержимом карманов М.Немирова надолго становится историей, которую А.Кузнецов охотно вспоминает и рассказывает при всяком удобном случае.

4.

В тот же день А.Кузнецов с приятелем В.Медведевым приходят на заседание Клуба любителей песен протеста. Помещением, отведенным под местопребывание сего клуба является большая комната на пятом этаже университетского общежития, что на улице Мельникайте, перед гастрономом «Радуга» — во двор.

Это комната размером наверно метров так 60. Первоначально это была комната, предназначавшаяся для самостоятельных занятий студентов.

Например, у некоего студента Х завтра экзамен, а у него в комнате — День рождения. Предполагается, что тогда он и идет в эту вот комнату — в ней столы стоят рядами, стулья — и занимается. Ее и отдают любителям протеста под их надобности.

Юноши стучат в дверь, затем толкают её. Они входят.

Вот что они видят: притон!

Они видят наиклассичейскейший из притонов, как в кино про американский сухой закон!

Они видят стоящий посередине комнаты разложенный диван-кровать, на котором римским сенатором возлежит Мирослав Немиров.

Перед диваном они видят журнальный столик, заставленный всем подряд, начиная с электрического чайника и кончая полубутылкой «Огненного Танца».

Еще они видят, что вокруг столика стоят кресла, и в них сидят всякие молодые люди, положив на стол ноги и куря — дым висит коромыслом. Еще всякие люди сидят на ковре, который лежит на полу. (Всё это изобилие мебели вот откуда: М.Немирова как раз только что выгнали со снимаемой им на Широтной улице квартиры, вот он и переехал жить в рок-клуб, и еще и перевез сюда всю свою мебель.)

Короче, они видят примерно именно то, что на картинке ввверху этой страницы.

Прически у молодых людей такие, что просто удивительно, почему они до сих пор на свободе — у некоторых из них даже выбриты виски! Наличествующие здесь девушки одеты так, что возникает мысль, от которой холодный пот бежит по спине: возникает подозрение, что некоторые из них, может быть, вообще без трусов! Они одеты короче так как на картиночке 1. Что вызывает подозрение, что дело обстоит примерно так, как на картиночке 2.

Все эти люди заняты выпиванием всё того же «Огненного танца», второго из сухих красных болгарских вин по цене рубль восемьдесят за бутылку, и различными беседами о разных вещах; никакого внимания пришедшим не уделяет никто. Юноша Аркаша, наконец, решается вклиниться в беседу. Он сообщает: он с товарищем есть любители рок-музыки, и хотят сочинять её, а потом исполнять.

Он сообщает это М.Немирову.

М.Немирову ох, ни единым местом не до воспитания юношества. Он с головой погружён в созерцание сидящей напротив него Оли Каращук и в посылание ей магнетических телепатограмм в порядке невербальной коммуникации.

— Ну что ж, сочиняйте, — отвечает он юноше.

— А какие? В каком стиле? Вы уж подскажите, как старшие товарищи! — не унимается юноша.

— Да играйте в каком хотите! Какая, в конце концов, разница!

— Мы вот думаем, нужно такую интеллектуальную музыку играть, ну типа там «Йес», «Генезис»…

— «Генезис»? Ну это уж совсем мудотень! — раздраженно сообщает Немиров.

— Мудотень? — поражен юноша таким отзывом о группе, прославленной своей высокохудожественностью. Подумав некоторое время над этой неожиданной мыслью, он идет на новый приступ:

— А что не мудотень?

— Панкуха, — коротко отвечает М.Немиров.

— Панку-у-уха?! — это идея окончательно погружает А.Кузнецова в состояние духа человека, с детства слышавшего везде, где только можно, что Земля — шар, и вдруг узнавшего, что это полная неправда, ибо на самом деле она всё-таки — плоская.

Обдумав это дело еще некоторое время, он в очередной раз решается оторвать М.Немирова от его занятий.

— А, простите, это… ну… (поправляя очки, нервно глядя в пол) У вас ведь есть магнитофон? Нельзя ли её завести, эту панкуху?

Магнитофон!

Клубу любителей действительно выписан казенный магнитофон, и даже стереофонический, и даже к нему усилитель «Бриг» мощностью 50 ватт с колонками. Но ведь это нужно ехать за ним в студклуб, находящийся на другом конце города, да тащить его сюда, да… Естественно, руки до этого не доходят вот уже третий месяц. И без магнитофона здесь очень вполне отлично!

— Ну, дайте мне пленку, мы дома послушаем… Честное слово, завтра возвратим!

Пленку…

Единственная пленка, имеющаяся в клубе любителей — неизвестно откуда завалявшаяся кассета с записью пластинки «Регатта де Бланк», группы «Полис», назвать которую панкухой —. (Деньги, регулярно собираемые с членов клуба в качестве взносов на приобретение пленок, пластинок и прочей хреноты, естественно, тут же относятся в рядом лежащий гастроном «Радуга», где на них покупается много разных отличных штук, продающихся в его винном отделе).

В итоге Аркаше вручается именно указанная запись «Полис», прижав которую к сердцу унылый юноша бежит домой скорей прильнуть к звукам таинственной «панкухи».

Фотографии Аркадия Кузнецова того периода у меня нет, поэтому помещаю здесь изображение второго из юношей, Медведева В.

5.

Дальнейшее является удивительным: на следующий день Кузнецов А. является в рок-клуб с гитарой и сообщает:

— Я вот вчера послушал вашу музыку, и тоже песню сочинил!

Деваться некуда, любители протеста приступают к прослушиванию песни. Удивительно, но песня действительно оказывается вполне нормальным панк-роком по своей музыкально-ритмической структуре, а текст таков:

Мама — строитель,

Папа — монтер,

Я — шустрый, как провод,

И очень хитер,

и припев:

Ублюдки!

Ублюдки!

Родители — ублюдки!

Правительство — ублюдки!

Кругом одни ублюдки!

и так далее.

Вполне, короче сказать, ничем не хуже настоящих, песня протеста.

Она удостаивается всяческого одобрения.

— Сочиняй дальше! — постановляют любители. — Будешь музыкальным сопровождением! А то, действительно, нехорошо: числимся любителями песен, а сами только винище хлещем. Так и разогнать могут лавочку!

Но, оказывается, этого мало.

Оказывается, Кузнецова А. не устраивает петь под гитару, он желает исполнять это всё на настоящих электрических инструментах, с колонками, усилителями и всем остальным положенным..

— Ну, что же, — отвечают ему, — Дело нужное, давай!

Оказывается, нет.

Оказывается, он хочет, чтобы это мы ему раздобыли аппаратуру и место для репетиций — где мол, мне, бедному школьнику всё это искать; то ли дело вы, старшие товарищи!

Деваться некуда: назвался груздем. Любители устраивают его репетировать в студклубе на имеющихся там инструментах и аппаратуре. Но оказывается, этого опять мало!

— Не могу же я один играть на всём сразу, — нудит настырный юноша и просит старших товарищей подыскать ему музыкантов.

Но и это не всё! Вскоре оказывается, что кроме «Ублюдков» более у А.Кузнецова никак ничего не сочиняется:

— Вы же старшие товарищи, вы образованные, в университете учитесь, сочините мне чего-нибудь, — канючит он со своим обычным видом малолетнего уксуса.

— Да ты что, совсем обалдел? — хватается за голову М.Немиров. — У меня, во-первых, слуха нет — абсолютно, во-вторых, я вашу гоп-музыку вообще терпеть не могу!

Тем не менее, М.Немирову приходится в итоге сочинять им песни: сочинять тексты — ну, это еще куда ни шло, но сочинять и музыку также!

Делая это следующим образом:

— Ну, — говоря гитаристу, — Ты играй какое-нибудь «Туруру — пим! Турум-пимпим!», а ты (это басисту) в это время этак давай «Бу-бу-бумс! Бумбум-бубумс!», а ты (барабанщику) тоже как-нибудь стучи, только почаще по тарелкам!

Называет всё это он в честь одного из своих стихотворений «Инструкцией по Выживанию», и так вот в городе Тюмени и возникает рок-музыка.

Рок-клуб, начальство, опомнившись, уже в июле всё того же 1985-го года, естественно, разгоняет, однако группа «Инструкция по Выживанию» существует до сих пор, и даже, выступает с концертами в Москве, Питере и прочих городах б-СССР. Аркадий Кузнецов играет в ней на басу, а заправляет всем Роман Неумоев по прозвищу Ромыч — см.

Часть II

Впрочем, уже осенью того же года возникает 2-й рок-клуб, организованный Ю.Шаповаловым и упоминавшимся Р.Неумоевым, и базировавшийся сначала непосредственно на новой квартире М.Немирова. которую он снимал на ул. Котовского, а затем — в университетском студклубе (см.), который тогда располагался в корпусе исторического факультета на Перекопской улице, и который — рок-клуб, а не исторический корпус — просуществовал до конца апреля 1986, когда был разгромлен уже не кем-либо, а самим КГБ!

Что, однако, не помешало летом того же года возникнуть 3-му рок-клубу, засевшему в ДК «Строитель», возглавлял который всё тот же Р.Неумоев; после чего в 1987-88-м годах были и 4-й, и 5-й, и 6-й, которые возглавляли то всё тот же Р.Неумоев, то всё та же Г.Салаватова, то Д.Попов (см.), и которые были то там, то здесь, то в ДК «Водник», то в ДК «Геолог», то в клубе Моторного завода, то в угрюмой общаге какого-то из ПТУ. Еще позже, уже в конце 1980-х, доходили слухи и о еще каких-то рок-клубах, которые основывали уже совершенно неизвестные автору этих строк представители нового поколения — неотюменщики (см.); и я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что и сейчас где-нибудь в здании общественного назначения собирается ежевечерне выпивать водку группа молодых людей, а на двери, за которой они это делают, весит вывеска «рок-клуб».

Ибо очень уж в Тюмени холодно.

Если содержание предпоследних четырех строк соответствует истине — пускай эти молодые люди пришлют мне почтой сообщения относительно сего — я их опубликую.

26 января 1996, ночь.

Слушая по радио «Станция» отличную новую музыку называемую «джангл»: 24 часа в сутки непрерывного барабанного грохота и дергания за самые басовые из струн бас-гитары, сопровождаемые примерно 1 раз в 10 минут каких-нибудь маловразумительным выкриком.

Красота!

Всю жизнь именно вот чтобы вот такая музыка была, я хотел — пожалуйста: сроки настали, она есть.

Русофобия

Неизвестные селенья проезжая,

проезжая неизвестные селенья,

их осеннее унынье озирая,

их унынье, одичанье, запустенье,

И стал думать я. Не думать даже, а

(это уже позже, глядя в мрак

заоконный, да на горизонте огонька

три загадочных), не думать стал, а так

вот что понял: пидарасы блядь, козлы!

Блядь ебаные авангардисты!

Хуй ли петрите по жизни, на хуй, вы!

Хуй ли петрите вы блядь по жизни!

Да, согласен. Да, унылый вид,

да, угрюмые растянутые дали,

но — неужто не хватает? не сквозит?

Впрочем, вы здесь никогда и не бывали.

И — не лезьте. Блядь свой Брайтон Бич

где хотите стройте, здесь не надо!

А не то начнут вас блядь мочить —

ох, дождетесь, на хуй падла-гады.

— осень 1990, поезд Тюмень-Москва, где-то между Вяткой и Ярославлем.

Вообще же, стихотворение довольно халтурное — крайне приблизительные рифмы, дурная патетика…

Не доведено до ума: автор поленился.

К тому, что объявлено в заголовке данного сообщения, стихотворение это имеет следующее отношение.

В течение 1980-х годов автор этих строк был представителем того течения общественной мысли, которое утверждат, что причина всех бед России и русских от крепостного права и советской власти до плохих дорог и склонности к запойному пьянству лежит в нас самих: в особенностях русского национального характера и склада ума. И что пока мы, русские, не осознаем этого и не станем на путь исправления — так всегда и будет: то недород, то Жириновский.

Теория, вообще говоря, мало популярная в городе Тюмени, и квалифицируемая тюменским населением как русофобия.

Собственно, автор этих строк, вот единственный, кто здесь и был такой русофоб.

Сильно ему все, что он наблюдал вокруг, ох, не нравилось: холод зимой, жара летом, непролазная грязь весной и осенью, безумные расстояния от любого пункта А до любого пункта Б., менты, гопники, паспортная система, тулупы, фуфайки, водка, общаги, казармы, История КПСС, и проч., и проч., и проч. Вплоть до собственной персоны, которая нет, чтобы —, а только и знает, что нажраться водяры да и ну проявляться в полный рост то Федором Павловичем Карамазовым, то и вовсе каким-нибудь Лебезятниковым.

В 1985-87 гг. он в этом и видел главную причину неправильности своей жизни: в том, что вокруг — Россия, и он сам — русский.

В 1989-91 годах стало так: друзья в лице Ю. Шаповалова, А. Струкова и др. давай автора этих строк за это стыдить, давай давать читать ему журнал «Наш Современник» и аналогичные, откуда он и узнал: все наоборот: русские — самые что ни на есть молодцы, а в том, что все не так, виноваты коммунисты и евреи.

Тут я тоже давай являться патриотом, и даже патриотизма ради изо всех сил стал пытаться Есенина с Рубцовым полюбить.

Но ничего не выходило: ни Есенина, ни тем паче Рубцова, ни вообще ничто русское я полюбить никак не мог себя заставить. Ни русскую еду — щи, кашу, репу и редьку; ни русскую одежду — лапти, онучи, армяки, зипуны; ни русскую природу — курные избы, скудные селенья, сырые леса и серое небо; ни русское, как уже говорилось, искусство; ни русских брысых отроков в посконных рубахах, ни —

С ужасом я все больше и больше подозревал, что видать есть, есть во мне все-таки прожидь, которая от всего этого меня и отвращает.

Но меня моя птичка успокоила:

— Да ты просто другой русский! — сказала она мне. — Русские-то — разные бывают!

Тут я и вскинулся: точно!

Бабка моя, например, донская казачка-староверка — она тоже всего этого терпеть не может!

Ибо это все — кацапство!

А мы — казаки!

После такого рассуждения я успокоился и стал все вышеперечисленное не любить со спокойной душой.

24 ноября 1995, пятница, 4 утра.

(Среди пертурбаций, кипевших в нашем доме на этой неделе, помимо прочего было еще и выбито окно. А на улице, между прочим, вот уже месяц — зима в полный рост. Так-то.)

2.

Стихотворение же как раз и относится к тому периоду, когда я честно старался быть патриотом и все русское любить, а русофобов — изобличать.

Рыбьяков, Кирилл

Еще один россиянин из города Тюмени. Наиболее известен в качестве автора и исполнителя песен рок и возглавителя многих групп, её играющих.

1986: поступает в тюменский университет на филологический факультет. К тому времени — автор уже нескольких тысяч песен; так о том утверждает он сам, и дальнейшая его деятельность на рок-ниве позволяет этому верить: во всяком случае в 1986-87 гг. сочинять по три десятка песен за день для Р. — совершенно нормальное явление.

В университете знакомится с Крыловым Ю., в то время — видным деятелем тюменского рок-движения; совместно они образовывают группу «Крюк», которая примыкает к возглавляемой в это время Р.Неумоевым и, заочно, письмами из надымской ссылки М.Немировым, «Инструкции по Выживанию».

В течение осени того же года «Крюк» сливается с «Инструкцией» в некий труднорасчленимый конгломерат, где все сразу играют всё сразу.

1987, зима: жизнь складывается так, что к удивлению всего человечества, обнаруживается, что находится место, где можно брать да и записываться: через пульт, и с наложениями, и со всеми прочими причиндалами — электрические песни, и даже с барабанами!

Что и делается.

Довольно немало песен, действительно, записывается.

Что приводит к глубокому неудовольствию Неумоева Р.: вследствие чудовищной плодовитости Р. три четверти записываемых песен есть песни рыбьяковского сочинения! На запись песен, сочиненных Неумоевым Р. просто не остается времени!

Не менее неудовлетворенным, впрочем, оказывается и Р.: песни сочиняет — он, а поет их, и всем командует, и красуется на сцене — Неумоев Р.

Справедливость требует указать, какие же из песен той самой ранней «Инструкции» принадлежат Рыбьякову. Укажем. Это:

«Начало зимы»

«Рок-н-ролльный фронт»

«Я убью твоего короля»

«Плоскость стекла»

и еще какие-то, которых я уже и не помню: их было много.

Тогда же в полный рост проявляется следующая проблема творчества Р.: склонность подпадать под все влияния подряд. Иначе сказать, каждая из бесчисленных песен В.Рыбьякова оказывается музыкой, словами и интонацией до безобразия похожа на какие-нибудь из песен уже существующих авторов, и ладно бы еще он вдохновлялся бы какой-нибудь экзотикой навроде «Нью-Йорк Доллз», так ведь все Гребенщиков, да Майк Науменко, да все прочее, навязшее в ушах.

1987, весна: он организовывает сепаратную группу, уже не имеющую никакого отношения к «Инструкции» (и даже как бы враждебную ей); гитаристом в нее вербуется Усольцев В. по прозвищу «Варела» (см.), также участвуют в ней Медведев В. По прозвищу Ждаггер (см.), и еще М.Немиров в качестве свадебного генерала. А также — еще какие-то люди, о которых неизвестно ничего. Зато эти люди оказываются обладателями аппарата, и прямо с основания группы начинаются регулярные электрические репетиции, и даже осуществляется запись.

Называется группа, нигилизма ради, именем «Аль Джихад аль Ислами», и в июне 1987-го дает свой единственный концерт, оказавшийся не очень удачным, но скандальным, вследствие чего разваливается. Те люди, которым принадлежал аппарат, сильно пугаются и предпочитают не иметь с этими оголтелыми больше дела; М.Немиров окончательно покидает город Тюмень, переселяясь в Москву; Р. организовывает сначала новую группу «Кооператив Ништяк», а потом, со всеми разругавшись, исчезает из поля зрения окончательно.

И пребывает в состоянии неизвестности — мне, во всяком случае — лет так примерно пять; то состоя, вроде бы, на службе в театре кукол декоратором, то занимаясь еще чем, о чём сведений нет, пока в 1993-м году не обнаруживается, что группа «Кооператив Ништяк» существует, и даже выпускает пластинку. Что крайне необычное явление для тюменских людей, ни один из них до стих пор ничего не выпустил, отличаясь крайне беззаботностью в вопросах увековечивания своих произведений. И ездит по столицам нашей родины с концертами.

Летом 1995-го довелось автору этих строк встретиться с Р. в городе Москве. Он был здесь с концертами, во вторых, записывал новую пластинку. На концерт я, являясь тюрюком и байбаком, да и рок-музыку, в общем, весьма не любя, не пошел, предпочтя встретиться с Р. В частной обстановке, в которой выпили мы с ним около полутора десятков бутылок сухого вина. После чего сильно поссорились, и более сведений о Р. я снова не имею.

На этом пока всё, 25 марта 1996 года, глухая ночь.

Кстати, весна в этом году очень имеет специфический характер: днем плюс пять-восемь, солнце, синее небо, всё тает и сверкает, ночью — минус всё те же пять-восемь, а то и четырнадцать, и холод в доме — неописуемый. Я в результате весь месяц в соплях.

2.

Оказывается, «Начало зимы»— лучшая песня ранней «Инструкции» — сочинена вовсе не Рыбьяковым, как я был уверен около десяти лет, а Крыловым.

Ну, тогда о сочинениях персонально Рыбьякова К., выходит, и вовсе сказать нечего.

3.

Вот как раз и дополнение Крылова Ю относительно Рыбьякова К.

— Последняя наша встреча с К.Рыбьяковым, — сообщает Крылов, — Была в Тюмени (этак года 2–3 назад), он пригласил меня на репетицию «Кооператива Ништяк» в какой-то клуб.

Послушав довольно ладно звучащие песни (на гитарах играли самые что ни на есть тюменские гитаристы — И. Жевтун и Джексон), я поинтересовался:

— А почто ж в текстах….

— Все это херня, — прервал меня Кирилл, — главное — на народ побольше мраку нагнать.

Тогда я подумал: а может, действительно — не стоит принимать близко к сердцу то, что ты делаешь, а особенно то, что делаешь не ты, и предложил Кириллу выпить вина.

На что он согласился, и мы взяли вина, и пошли к Джеку Кузнецову, где во всю глотку горланили старые «Газ-трубы».

И было хорошо.

«Секонд Хэнд»

Способ издания и продажи стихотворных произведений, практикуемый автором этих строк с начала 1990-х гг.: не книжкой, а на отдельных бумажечках. Каждое стихотворение — на отдельной бумажке формата примерно библиотечной карточки или почтовой открытки. Вот почему: потому, что я, Немиров М.М., автор этих строк твердо уверен, что такой способ издания стихотворений есть самый правильный и верный и наиболее адекватный их сущности. Любых стихотворений: меня самого, Державина, Тютчева, Багрицкого, Т.С. Элиота, и кого угодно ещё. И автор, будь он если бы владельцем типографии, он бы все стихи только таким образом и издавал. А будь он владельцем ещё и книжного магазина, он их именно таким бы образом и продавал: типа, как в магазинах «Секонд хэнд»: поставил бы штук десять больших железных ящиков, доверху наполненных самыми разными стихами (а также и ещё — картинками) самых разных авторов, — подходи, ройся, выбирай, что нравится, покупай на вес.

И, кстати, возможно я этот план ещё осуществлю: птичка моя и агент Гузель придумала мысль и изъявила желание походить по «Секонд хэндам» и это им предложить.

И это будет очень чрезвычайно правильно и верно.

Семаковка

Народное название одного из университетских общежитий, а именно, номера 1, которое на улице Семакова, прямо напротив главного корпуса университета: двухэтажного здания, квадратного в плане, с внутренним двором и с очень сложной внутри его системой коридоров и переходов.

Сложность эта вот отчего: при царизме — во всяком случае, так утверждает молва, — в этом здании располагалась женская тюрьма. Затем, гласит все та же молва, здесь была, конечно, чека, где совершались злодейства. Молва утверждает. Царь Николай II содержался в ней со своим семейством по пути из сначала Питера в Тобольск, а потом из Тобольска в Свердловск на расстрел. Ну, а вот теперь здесь университетское общежитие, в котором живут спуденты. «В подвале ее, — сообщает М.Бакулин, — в свое время поместили на сохранение фонды библиотеки Реального Александровского училища и библиотеки Славцова; поместили, закрыли и забыли. Подвал через некоторое время был затоплен дождевой водой и канализацией, в черной каше которой и погибли тысячи ценнейших томов на нижних полках».

Так-то.

Еще Бакулин М., сообщает следующее, сообщенное им самим добровольно и собственномашинкопечатно. Дело происходит, как я понимаю, где-то года около 1988-го.

Жил я как-то со своей семьей* в общежитии на Семаковке, — сообщает М.Бакулин. — И я жил на первом этаже. И у меня сын Никитка был еще маленький. А тут как ночь, так из подвала какие-то звуки, шуршание, голоса. «Бичи, **» — я думаю, и сквозь дырку в подвале начинаю кричать: «Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Подвал окружен! Выходите по одному!», или: «Да сколько же, суки, можно?! Дайте же ребенку поспать спокойно!» — с понятием, значит, к бичам-то относился: живите себе в подвале, если жизнь такова, но только тихо.

А тут в подвал комсомольский отряд с милицией отреагировать на жалобы жильцов пришел. Спустились они в броднях*** туда, и свет их фонариков освещает следующее зрелище: над грязью на полках, как в некоей Венеции, устроены лежбища гнезда из досок и подшивок газет, и в этих гнездах один пожилой рабоче-крестьянского вида люмпен пялит в задницу другого пожилого рабоче-крестьянского вида люмпена — во как! Тут я и задумался — а уж такая ли это аристократическая болезнь, как они любят сами утверждать «

________

* М.Бакулин семьей обзавелся в совершенно юном возрасте, чуть не 18-ти лет. И все студенческие годы содержал ее сам, рассорившись с родитезими.

** «Бич» — сибирский эквивалент слова «бомж». Точней, не эквивалеят, ибо слово бич появилось гораздо раньше, чем «бомж», а… Впрочем — см, соотв. статью.

*** Не знаю, что это такое. Болотные сапоги?

Такое сообщение (вообще-то не о Семаковке, а о положении дел в городе Тюмени на педерастическом фронте — см. пидарасы) мне прислал М.Бакулин еще весной 1996 года, но я его все никак был не в состоянии опубликовать. Сейчас вот потихоньку опубликовываю, — правда. разодрав его, и пораспихав по разным статьям. — 18 ноября 1997, вторник, 4.36 утра.

Сорос, Джордж

Отчего башка болит

Будто бил по ней болид?

Отчего уныние такое завелося

Что хоть Петрушевской его отдай описывать?

И, такой отличной осенью я весь позорный, как обоссанный,

Или, рифмы и приличья ради — как описанный.

Отчего же, отчего фигня такая

В моей бывшей забубенной голове? —

А вот знаю! А вот знаю! А вот знаю!

Оттого, что нету денег, хоп-йе-йе

Нету денег сочиненья по журналам

Разносить свои публиковать;

Негу денег, впрочем, их сначала

Распечатать — картридж кончился билять,

А денег нету заправлять.

Нету денег даже прогуляться —

Ведь при этом пива хочется испить,

Нету денег даже с горя — на халяву! — чтоб нажраться —

Ведь сначала нужно дружбанов из автомата обзвонить.

И таким я образом теперь уж окончательно подобен

Экономике отчизны дорогой.

Где ж ты Сорос, Сорос, знаменитый волк позорный,

Инвестиции чего не вносишь, возрождать ея со мной?

начало октября 1997

И — есть у меня план пойти в его «Открытое общество», попросить денег на издание Тюменщиков. И — на следующей же неделе пойду, а точней — пошлю туда Гузель. Ибо мои «Тюменщики», несомненно, самым непосредственными образом являются именно тем, способствовать развитие чего и стремится Сорос.

8 ноября 1997, мой день рождения, однако. Весь я его проспал — ибо в три часа его ночи нахрюкался очень сильно, дорвавшись, в одиночку водки, да притом и очень плохой — см. сообщ. «Исток».

«Созвездие»

Альманах различных литературных произведений различных тюменских авторов, собранный Я.Афанасьевым осенью 1984 и выпущенный им в свет в количестве около ста экземпляров зимой 1985.

Насколько известно составителю, первый в Тюмени опыт такого рода.

Первое, короче, самиздатское издание в городе Тюмени.

Типографские характеристики:

— способ набора — машинопись;

— способ тиражирования — ксерокопирование;

— формат — А-5 (половина стандартного машинописного листа);

— объём — примерно с мизинец толщиной;

— бумага — удивительно желто-старого цвета, трудно и сказать, где Я.Афанасьев ее такую отыскал. Впрочем, она придавала сборнику некий особый шарм: то ли старинный раритет, то ли нечто совсем ультраподпольное.

Характеристики содержательные:

— Стихи и проза всех тюменских «независимых» — то есть, не состоящих в СП, и не прилагающих усилий, чтобы в нём состоять — сочинителей, известных в то время Я.Афанасьеву. Известно таковых ему было сильно не много: он сам, да М.Немиров, да К.Тихомиров — студенты, короче, университетского филфака, студентом третьего курса которого Яха в это время и был; вот он со всех этих собрал, что у них было понаписано, перепечатал на машинке, ксерокопировал, найдя где-то соответствующую машину, самолично сброшюровал (прострочив на швейной машинке), да и выпустил в люди.

Последствия:

— Если кто думает, что тут же приехали соколики и давай брать Яху под белы ручки и везти в казенный дом — вовсе нет. Насколько мне известно, университетское начальство, слегка пожурив А. за чрезмерную самодеятельность, в то же время и похвалило оного за почин, и порекомендовало это дело продолжать ежегодно: но только делать это не в порядке частной инициативы, а — организовать литературный кружок, пригласить руководителя из Союза писателей, под его руководством всё литературно сочинять, ну а раз в год — сочиненное и издавать. И не на какой-то сомнительной «Эре» (марка советской копировальной машины, основного — собственно, единственного в те годы — аппарата подобного типа), а на университетском ротапринте, совершенно легально.

Ну, из этого, конечно, из этого не вышло.

Последствия 2:

— Успех среди публики.

Тут ничего сказать не могу: был в то время с головой погружён в безумие своей частной жизни, ни с какими с людями практически не общался, поэтому никаких сведений о том, читал ли кто сие С., и, если читал, как отзывался о прочитанном — сведений не имею. Видимо, имелся этот успех, если Афанасьев не бросил этого дела, а издал впоследствии альманахи «Калейдоскоп» (см.) и «НШова» (см.) в развитие дела, начатого «Созвездием».

На этом пока всё: 1 марта 1996 года, довольно-таки холодно, и еще впридачу грипп.

Cтарцев, Александр

— Это вообще не тюменщик, — сообщает Ю.Крылов.

— Это довольно известный в Питере (и не только) рок-деятель, редактор и издатель питерского журнала «Рокси», друг и товарищ практически всех питерских рок-звезд, автор чудного романа «Путешествие на Черную Угуру» и т. д. и т. п., — и в том числе очень хороший знакомый большинства старотюменщиков, о которых идет речь в этом издании. Он даже приезжал в Тюмень с лекциями о рок-музыке, — так сообщает Ю.Крылов и продолжает:

— Дело в том, что М. Немиров познакомился с каким-то динозавром ленрок-клуба (фамилию забыл), когда они с Ю. Крыловым впервые съездили в Питер, а тот, впоследствии, свел тюменщиков со А. Старцевым, и через некоторое время съездить побухать с Алеком Зандером (это его псевдоним) в среде тюменщиков считалось хорошим тоном.

Так вот, собрались в славный город тогда еще Ленинград поглядеть на 4-й рок-фестиваль три не менее «славных парня» из Тюмени- Ю. Шаповалов (который для такого святого дела Ю. Шаповалов продал свой кожаный плащ и даже часть библиотеки!), Р. Неумоев и Ю. Крылов, который должен был их догнать в Москве, но не нашел денег и остался в Тюмени.

В результате поехали они вдвоем, и, приехав в Питер первым делом решили позвонить Зандеру, так как на тот момент тюменско-зандеровские связи были в самом расцвете.

Правды ради надо заметить, что оба тюменщика поехали в Питер по рок'н'ролльным делам впервые, а по сему, хоть они и не робкого десятка, но в те времена всякая принадлежность кого-либо к таинственным кулуарам ленрокклуба вызывала легкое заикание. Подъехали они к дому Зандера, но поначалу решили заглянуть в магазин. Кстати, в те времена в городе на Неве творились ну просто чудеса! Во всей стране, чтобы купить бутылку вина нужно было с боем отстаивать свое место в очереди, рискуя получить дубинкой по спине (от ментов) или кулаком в рожу (от окружающих), а в Ленинграде сухое вино по 1р. 20 коп. продавалось… в магазинах самообслуживания! Ну и звонит Ю. Шаповалов из автомата возле такого универсама Саше Старцеву, и так застенчиво говорит:

— Здравствуйте, Александр. Мы приехали из Тюмени.

— Хорошо, — ответствует Александр.

— Мы тут стоим возле магазина… — продолжает Шапа.

— Так зайдите в магазин! — прерывает его Алек Зандер.

Это была в то время самая любимая Шапина история, которую он повторял каждому по нескольку раз. А потом с ними приключился еще один забавный случай:

Возвращаются как-то они втроем (Ромыч, Шапа и Зандер) из очередного похода за вином, и Зандер встречает по дороге каких-то своих знакомых. Между ними происходит следующий разговор:

— Ну, как дела? — спрашивает Зандер.

— Да вот, решили вина попить, — ответствуют ему.

— Ну и как? — говорит Зандер.

— Вот, купили пузырь, — гордо отвечают. — А у тебя как?

— Да вот, тюменщики приехали, — скромно заявляет Зандер.

— Тюменщики? Это хорошо. — говорят знакомые, — ну и как вы?

— Да вот, тоже решили выпить, — еще более скромно отвечает Зандер, кивая головой на Шапу, у которого в руках ящик с вином.

Струков, Артур

1980: приезжает в Тюмень из города Набережные Челны учиться в местном университете английскому языку;

1980-84: учится ему;

1982-84: узнав, что в Великобритании имеется «новая волна» рок-музыки (панк-рок), а в Ленинграде — «Зоопарк» и «Аквариум», становится их первым и ярым проповедником в городе Тюмени. Ходя из дома в дом, где выпивают, и поя под гитару песни как вышеуказанных всех, так и свои собственные в этом же духе. Пользуясь значительным успехом, он немалое количество людей увлекает на путь интереса к сим новаторским явлениям жизни и культуры, явившись, таким образом, прародителем рок-музыки в городе Тюмени.

1983-84: основатель и вождь «Алкогольного клуба (Движения дудуистов)» — первого в Тюмени длительного опыта альтернативного образа жизни.

1984-87: служба в армии, из них год — в дисбате.

1987-89: возвращение в Тюмень, организация рок-группы «Культурная революция» и некоторое время деятельность в качестве ее вождя.

С 1989 года проживает в Москве; женат; двое детей; занимается мелким бизнесом; заочно учится в богословской академии на факультете катехизации.

Историй и случаев из жизни С. существует бесчисленное количество, например следующая в изложении Крылова Ю.

1.

Вот представьте себе ноябрь 1982 года.

Как раз, если помните, в это время умер генсек Леонид Ильич Брежнев.

И, если помните, в первый день было очень страшно.

По этому поводу народ довольно дружно нажрался всяких алкогольных напитков, благо их в 1982 году продавали с утра и свободно; не был исключением и Артурка. И вот просыпается он, значит с бо-о-ольшого бодунища, у Шапы, по-моему, дома, от телефонного звонка. О том, что Леонид Ильич помер, естественно не помнит. Так же он ни сном ни духом о том, что его родной город Набережные Челны переименовали в «Брежнев».

И вот, значит, просыпается он, башка трещит, клянет на чем свет стоит проклятый телефон, берет трубку, и этак раздраженно:

— Че нада?

А ему в ответ телефонистка таинственным голосом:

— С Вами будет разговаривать Брежнев!»

Говорят, он трубку уронил, сидит, в стену смотрит, — страшно! А это его родители звонили, которым тоже было страшно.

Теперь переходим к историям, поведанным М.Немировым:

2.

В 1988-90 годах С. (как впрочем, и куча всех остальных тюменских личностей — Шаповалов Ю., Неумоев Р., Ковязин А., Попов Д. и пр.) находится под сильнейшим влиянием Михайлова А. (см) и весь погружен в вопросу оккультизма, экстрасенсорики, всевозможной хари кришны и проч.; лексикон указанных деятелей в это время на три четверти состоит из терминов типа «эгрегор», «энергетика», «астрал», и проч., и даже портвейн, прежде чем пить, в обязательном порядке его подвергают «пранизации», дабы он стал «сатвическим» а не «тамасическим».

Наиболее оголтелые формы это все принимает именно в исполнении Струкова А.

Вот характерный случай.

С. осенью 1989 начинает активно приятельствовать с Жилиным М. (см), который и тогда уже был богачом; Ю. Шаповалов в это время имеет у себя на дому в качестве приживала Немирова М., и основным ежеутренним занятием указанных двух является сидеть и думать, у кого бы сегодня занять денег с целью опохмелиться.

Тут вдруг и вспоминается: Жилин! С ним же Артурка корефан! Пускай его он и раскрутит на вспомоществование бедствующим товарищам! Тут как раз и появляется Артурка, как deus ex machina.

— А что, Артурка, — начинает подкатываться к нему в своей обычной вкрадчивой манере Шаповалов Ю., — с тобой, говорят, нынче Жилин дружит?

— Да! — важно отвечает Струков А., — Он тянется ко мне.

И поясняет:

— Вы понимаете, у него сейчас такой период, он тянется ко всему чистому, светлому!

3.

Или вот, например, случаи и сведения из нынешнего периода жизни Струкова А.

Например, такой.

Тесть С., то есть отец его жены, является полковником в отставке, а нынче преуспевающим бизнесменом в области строительного бизнеса: строит он до фига всего, от теплиц и коттеджей до многоэтажных домов в Москве, Подмосковье и даже на Украине.

Когда после двухлетней подготовки знакомство и дружба С. с являющейся нынче его женой Наташей завершилось, наконец, именно этим самым браком, тесть, скрипя сердце — ох, не о таком муже он мечтал для своей дочери! — тем не менее смирился с фактом, и в знак этого понадарил молодой семье безобразнейшее количество всех, какие только бывают в природе, разновидностей продукции международной промышленности, применяемой в быту: в артуркином доме буквально теперь повернуться негде — все заставлено видиками, телевизорами, колонками, си-ди-плейерами и прочим тем, что В. Шинкарев дал замечательное название «шмудаки».

Но дело вот в чем: дело в том, что Артурка, являясь личностью глубоко погруженной в вопросы православного познания истины, причем совместно с супругой Натальей, глубоко безразличен ко всем эти шмудакам, и даже не интересуется, как они включаются.

Поэтому регулярно происходят следующие сцены: тесть приходит в гости и хватается за голову:

— Почему телевизор не включен?! Почему радио не поет?!! Почему пластинки не играют?!!!!

— Я колочусь изо всех сил, вам все это понакупываю — самое лучшее! — а вы даже всем этим не пользуетесь! Презираете!

Такова семейная жизнь Струкова А.

Впрочем, артуркиного тестя можно понять: зять ему попался, конечно —.

Да просто какой-то из лохов лох, поговорить с ним не о чем — Марию от Марианны не отличает!

Ну точно как будто только-только из тюменской тайги вышел!

29 ноября 1995, среда, шесть сорок утра.

«Сведения»

Я, умей на гитаре играть,

я бы стал её брать,

стал по струнам рукой вдохновенной бряцать,

стал бы я напевать:

— Опять наебли.

— Опять наебали, опять.

— Опять наебли ай-люли,

наебали ох сука-билядь,

так я пел бы и пел нараспев,

и припев:

— Суки!

— Суки!

— Суки!

— Суки!

— Наёбывают и наёбывают.

— Как хочут так и наёбывают.

Стал бы жаловаться на жизень

вязкой, нудною ставшей в последние годы

только водярой одною которую и разжижить

не такою была чтобы клееподобной;

стал бы плакать о том и о сём,

и вообще обо всём,

и начинал повторять:

— Опять наебли, опять.

Опять наебали ебать блядь копать,

токовал бы как тетерев,

и припев:

— Наёбывают и наёбывают!

— Как хочут, так и наёбывают!

Суки!

Суки!

Суки!

— июнь 1997

Стихотворение есть описание катавасии, которая происходила с газетой «Сведения». Это еженедельная газета, автор этих строк и его птичка Салаватова Г. пытались издавать ее весной и летом 1997-го года ради денег — но и ради интереса. Вот эта история.

После того, как ее частнопредпринемательская деятельность, которой она мучилась восемь лет (полиграфические услуги) к весне 1997 рухнула окончательно, причем бессмысленно и беспощадно, моя птичка стала искать себе иные средства к существованию. В газете «Работа для вас» она обнаружила объявление «Требуется специалисты в области полиграфии».

Пошла. Рассказала о себе. Спросила затем: — Ну, а вы кто-что?

— Да мы вот газету решили издавать, рекламную такую.

— Рекламную? Ну, впрочем, мне все равно: как прикажете.

— Да можно бы и кроме рекламной еще и содержательну, но — специалистов нет. И — нет столько денег, чтобы переманить спецов из крупных газет. Так что —

— Так мы вам все сделаем!

И стали делать.

Не долго мудря, мы решили использовать все ту же идею, еоторую я разрабатываю вот уже сколько лет: перенести ее на газетную почву. Делать Общую Энциклопедию Всего — в форме еженедельной газеты форматом А-3 объемом 8 полос.

Познавательные и увлекательные сведения обо всем подряд не привязанные к сегодняшнему дню — хотя при этом все-таки и привязанные — обо всем подряд, в алфавитном порядке.

Собственно, написать 8 полос в неделю всяких разных сведений на заданную букву я бы и сам мог — но этобыло бы недостатлчно разумно: а: я не являюсь, увы, таким уж виртуозом пера, поэтому все, написанное мной, было бы написанное одним языком и в одной манере — а это скучно; 6: мои познания обо всем являются все-таки ограниченными. Так что газета, написанная одним мной, имела бы весьма однобокий и однообразный характер.

Рассудив так, мы призвали на помощь друганов и братонов: Макса Белозора, который тоже сидел без денег, и который во-первых, художник — сумеет решить вопросы оформления и так далее; призвали и Авдюшу Тер-Оганяна, ибо он человек светский, всех знает — он пускай привлекает авторов.

Так и сделали.

Максу с Авдеем идея понравилась — опять же, обещали платить — они засуетились — в течение недели привлекли всех знакомцев — в основном, художников-концептуалистов, в том числе, например, и столь прославленных, какими являются Звездочетов, Литичевский, Осмоловский, рассказали им идею, она тоже им всем понравилось, все что-нибудь да понаписали на букву Ш — именно с Ш было решено начать для пущего идиотства; нашли специалиста по компьютерному макетированию; тот придумал и сделал макет, короче, за две недели на пустом месте, не потратив ни копейки денег, мы газету сделали. Принесли этому мычу по имени Николай Демьянович — ну давай, издавай, плати деньги за работу, мы уже пишем следующий номер.

Тут все и зависло:

— Да, конечно, это очень замечательно, да, конечно, всем заплатим, и будем издавать, вот со следующей же недели и начнем, — было сказано нам, после чего на следующей неделе происходило то же самое, и так длилось май, июнь, июль. Пока мы наконец, не отчаялись окончательно, обозвали Демьяныча — Динамычем, плюнули и растерли.

Одни, короче, от этой истории убытки: помимо трехмесячного охуения из-за ожидания (и денег, и плодов своего труда), я еще, напившись в ярости от очередной «на той надеде», очень плохой водки «Ферейн» (см) разломал свой собственный принтер, и пять месяцевсидел без него в полной жопе, как без —, ибо за починку его в сервисном центре «Хьюлет-пакард» просили 160 долларов США.

Да еще и позор: всех взбаламутили, везде нашумели, все нам тузы понаписали, и даже «Выбор России» взялся писать статейки на экономические и политичкские темы(в номер на букву Э например, они написали статьи Эйзенхауэр, Эмиссия и Эфиопия), и «Эхо Москвы» в лице самого Бенедиктова птичку мою Гузель у себя принимало, историю себя рассказывало (опять же для номера на Э), и обещало даже такого хорошего бесплатную по их радио рекламу, и — все пошло прахом, а мы с Гузелью еще раз подтвердили уже твердо имеющуюся у нас в общественном времени репктацию обещалкиных пустобрехов, наебщиков и кайфоломщиков.

Правда, компьютерному макетировщику Демьяныч за макет все-таки заплатил — 200 долларов США.

И еще я отразил все это гадство в правдивых стихах — все же хоть какая-то прибыль.

Трамвай

Разновидность городского транспорта: сцепленные парами желто-красные вагоны, в переднем из которых мотор и водитель. Дребезжа и громыхая, искря искрами, в немалых количествах бороздят они просторы наших городов, используя для этого специально проложенные железные рельсы. Сверху над ними — провода, по проводам идет электричество, которое и заставляет колёса вертеться и трамвай — ехать.

В городе Тюмени трамваев никогда не было и вряд ли будут.

Тем не менее тюменским людям доводилось сталкиваться с этим видом городского транспорта. Вот, например, довольно занимательный случай, имевший место с двумя такими тюменскими человеками, в котором принимал участие лично автор этих строк.

Этот случай имел место летом 1993-го года, автор тогда проживал на Красносельской улице. И некоторое время у него гостил его тюменский приятель по имени Юрий Шаповалов. А потом им пришла пора расставаться, и автор поехал провожать дорогого гостя в аэропорт Домодедово.

Они туда отправились на электричке, которая идет от Павелецкого вокзала.

Вот что они увидели, придя на вокзал, выйдя на перрон: они увидели на табло надпись «Домодедово», и еще — электричку под всеми парами, начинающуюся хвостом прямо от этой надписи.

— Домодедово? — на всякий случай уточнили они у садящихся в нее.

— Домодедово-Домодедово, — охотно подтвердили те.

И тогда они безбоязненно сели в вагон, и стали ехать, и при этом обнаружили, что каждый взял с собой на дорожку по бутылке водке, и еще по некоторому количеству пива. Для недостаточно знакомых с топографией города Москвы и её окрестностей, сообщаю: меж моментом, когда поезд тронулся и мигом, когда динамик в вагоне прохрипит «Домодедово» в нормальном случае проходит около одного часа десяти минут.

И он прохрипел.

И они вышли.

И они, выйдя, приступили к поискам аэропорта.

После часовых безрезультатных поисков, наконец, выяснилось: электричка, в которую они сели, привезла их действительно в Домодедово, да только она привезла их в поселок Домодедово! А одноименный аэропорт — это километров так примерно тридцать пять северо- восточнее!

И когда эти двое, наконец, оказались в пресловутом аэропорту, самолет уже не только улетел из Москвы, но уже и прилетел в Тюмень — это примерно 2 часа лету. Поэтому, понурившись и запасшись еще двумя бутылками водки, мы отправились обратно.

Автобус довольно быстро домчал нас до станции метро Домодедовская. Мы вышли из автобуса; в головах клокотал алкоголь; черная ночь очень сильно была вокруг.

Главным в станции метро, до которой домчал нас автобус, было то, что она была закрыта на замок.

Наличие в карманах вырученных от сдачи билета денег настоятельно требовало стать на обочину и начать махать рукой проезжающим мимо автомобилям.

Автомобили, однако, не останавливались и не останавливались, в отчаянии Ю.Шаповалов начал махать рукой всем подряд дальнобоям, бензовозам и прочим видам колесных самодви-жущихся повозок. Машинально махнул он и проезжавшему мимо с погашенными огнями — в парк — трамваю.

К нашему изумлению, трамвай остановился.

— Вам куда, мужики? — высунулся из него вагоновожатый.

— В Сокольники! — радостно закричали мы оба-двое.

— Куда-куда? — изумился тот, и был в своем изумлении прав: ехать на трамвае из Домодедова в Сокольники — се есть примерно то же самое, что ехать поездом, допустим, из Москвы в допустим, Сан-Франциско: это очень сложно: там Тихий океан на пути. Поэтому вагоновожатый втянул обратно в кабину высунутую было в окно голову и уж совсем приготовился трогать, когда всё тот же Шапейший Овалов в отчаянии завопил:

— Столько-то дадим!

— Сколько-сколько? — еще более изумился трамвайный водитель, после чего двери перед нами распахнулись и со страшной грохотом, лязгом, звоном и прочими нечеловеческими звуками мы помчались через всю Москву с непредставимой уму скоростью может быть даже более сорока километров в час. Время от времени шеф останавливал машину, выходил перевести стрелки, и мы мчались дальше.

И домчались!

Правда, к подъезду он нас всё-таки не подвез: двор у нас тесный, двух-вагонному составу в нём не развернуться.

Пришлось нам предаваться отчаянному пьянству еще некоторое количество дней и ночей, пока это не закончилось следующим образом: в дверь раздался звонок, а когда она была открыта, в квартиру вошел со смущенным видом старший шапин брат, майор, а за ним — грозный шапин папа, с пистолетом Макарова в руке, отобранным для этого дела у вышеупомянутого шапиного брата.

— Руки вверх! — было сказано нам. — К стене!

Мы подняли руки, стали к стене.

После чего Шаповалов Ю. был под дулом пистолета увезен своими старшими родственниками аэропорт, где посажен в самолет, да и отправлен-таки в Тюмень.

И, конечно, хорошо бы написать, что в качестве завершающей точки шапин папа выстрелил в лампочку под потолком — но этого не было.

Он всего лишь мрачно пробурчал:

— Смотрите у меня! — и грозно помахал пистолетом.

А более — ничего.

Вот теперь все: 1997, 15 марта, суббота, 10:18.

Транссибирская магистраль

Всякий знает: Тюмень сделала ею — нефть.

Из глушайшего из захолустий преобразовала в один ох далеко не последних населённых пунктов СССР.

Теперь нужно сообщить следующее: ещё раньше подобное преобразование с оной произошло благодаря железной дороге: пройдя в 1885 году через Тюмень, тогда — даже не глушайшее, а наиглушайшееше из захолустий Тобольской губернии — она — постепенно — заставила её возвыситься из уездного города — в областную столицу.

В 1944-м году.

А бывший губернский Тобольск, через который железка не прошла, он постепенно опустился до забытого Богом райцентра. Что и послужило исходной предпосылкой всего последующего.

Итак, Ж.Д.

1883: начало строительство екатеринбургско-тюменского участка транссибирской железнодорожной магистрали (кстати, Екатеринбург в это время — захолустье не лучше тюменского: уездный городишко Пермской губернии). Руководит строительством — 54-летний петербургский генерал от инфантерии (и ещё — известный книгоиздатель) Евгений Богданович.

1885: он построен, этот участок. Первый поезд приходит в Тюмень. Нужно бы дать точную дату этого события — увы!

1885–1996: они функционируют, железная дорога и вокзал при ней. Поэтому далее должна быть таблица роста грузо- и пассажирооборота, количества проходящих поездов и так далее, и ому подобное. Но, как видите сами, её нет.

Ибо —.

Троллейбус

Троллейбус мне мил зимой— передвижное тепло.

Но летом троллейбус собою являет колесный ад.

Чего ж они, сволочи, всё блядь не строят метро?

Явлений своих негативных не прекратят!

Отдельные руководители кое-блядь-где на местах

Не уделяют внимания, суки, достаточно нуждам граждан!

Козлы блядь, мудилы, ебаная пидарасня,

бюрократы позорные, просто аж зла не хватает!

Не зря меж собой говорит уж повсюду народ:

Блядь хватит уж нянькаться, нужно уже с занесением им выносить!

В газете пора пропесочивать, ёбана в рот!

Уж нет блядь терпения сих недостатков отдельных сносить!

Стихотворение протеста образца 1987-го года

Также о троллейбусах в городе Тюмени можно бы рассказать следующее:

1. В начале 1980-х в Тюмени Т. было принято называть «сохатый».

2. Ещё раньше эту метафору перевернул Вознесенский:

Олени, как троллейбусы, снимают ток с небес.

3. Олеша утверждал, троллейбус похож на А.П. Чехова, если смотреть сзади. А.Маломанов, что на крокодила: очень медленно, зараза, ползает. Ю.Шаповалов: «Троллейбус? На что похож? На автобус!»

4. Теперь от шуток переходим к делу. Троллейбус: есть такой вид транспорта в городе Тюмени. Имеется, например, троллейбусный маршрут номер шесть, который, идет от Ж.Д. вокзала по Первомайской, затем по Республике направо, и затем сворачивает на Мельникайте вниз, к Туре. Имеется и маршрут номер 3, который ходит по Республике, но вот где начинается и где кончается — уже и не помню. Имеется, короче говоря, много маршрутов. Поэтому перед всякой мыслящей личностью немедленно ребром встают следующие вопросы:

а) когда это дело появилось в Тюмени впервые?

б) как оно развивалось далее? (Тут, конечно, следует приложить и схему роста троллейбусной сети г. Тюмени, а также всякие статистические данные — количество маршрутов, количество машин на линиях, средняя обеспеченность человекожителя Тюмени пассажироместами в троллейбусах — сведенные в таблицу с разбивкой, например, по пятилетиям)

в) Как оно обстоит теперь? (Схема нынешних маршрутов; вышеописанные статистические данные).

Увы, увы. Удовлетворить законного интереса читателя я в наст. момент, увы не в силах. Мне и самому интересно бы всё это узнать и посмотреть — нет такого издания, в котором такие материалы бы публиковались. Одна из главнейших задач нашего издания — стать со временем именно вышеуказанным изданием. Но это — со временем. А пока — могу только привести правдивое описание впечатлений от ездьбы в тюменских троллейбусах, выполненное в стихотворной форме. Оно таково:

16 мая, полвторого ночи. Только что сижу, хлоп! в радио запевает «Анархия в Соежиненном Королевсте», самая главная песня прославленных сексопистолзов. Радостно кручу ручку громкости, закуриваю, отодвигаю клавиатуру в сторону. Слушаю. Сокрушаюсь!

Ни жук, ни мельница, ни пташка,

ни женщины большая ляжка

уже не радуют —

как говоривал поэт.

Старость!

Музыка, которая меня раньше мгновенно с места подбрасывала, как точно пружина, и заставляла стоять на вытяжку и охуевать — вот, и она уже не более, нежели «ну, зудят, ну, гремят, ну и ладно», — такими раздумьями становится наполнен мой печальный мозг.

Но оказалось, нет.

Когда песня закончилось, сообщили: это «Мотли Крю» ее играли, представители хэви-металлического направления умов.

Так-то.

А ведь один-в-один сделали, все интонации скопировали!

Вот так-то.

P.S.

Не удержусь, чтобы не обратиться к А.Михайлову, с которым мы тут имели на днях дискуссию о жизни и творчестве Е.Летова:

— Таков и Летов.

«Факел»

Один из тюменских ресторанов. Находится на улице Мельникайте, в нижней её части, название его в народе обычно соотносится со словом «фак». Является отдельно стоящим зданием довольно большой величины и в два этажа.

Когда введён в строй сказать не могу, но в 1980-м году, когда я приехал в Тюмень, он уже был.

На этом всё: внутри его ни разу я не был, и что там как —?

14 июля 1996.

Фамилии

Людей города Тюмени принято отличать друг от друга по фамилиям.

Но тут есть небольшая недоработка, относительно которой нужно провести реофрмирование. Нужно, чтобы фамилии были не абы какие, а со смыслом.

Не допускать такого, что фамилия у человека — Плотников, а он — столяр.

А нужно присуждать фамилии по делам, и ежегодно их пересматривать: кто Плотников, кто Столяров, кто Бетонщиков, а кто и Замначальников-Покадрам.

Кто провинился, того обязывать иметь фамилию Негодяев, Преступников, Злодеев или Говнянов. А кто прославился, тот пусть будет Молодцов, Отличнов, Замечательнов и Высоконравстеннов. Чтобы всякий милиционер, посмотрев человеку паспорт, сразу бы видел, кто перед ним стоит.

Впрочем, Авдей Тер-Оганян, с которым я поделился этим проектом, придумал еще лучше: к чему заморачиваться с паспортами? Нужно просто вытатуировывать все сведения у граждан на лбу! Фамилию-имя-отчество, профессию, место прописки.

Тогда любой милиционер, без всякого паспорта, с одного взгляда будет видеть, нужно ли вон того прохожего хватать и тащить, или же, напротив, отдавать ему честь.

31 декабря бывшего крайне утомительным 1996 года, 9.19 утра.

Федорова, Надежда

Есть такая.

Увы, все остальное — то же, что и Аксенова В (см). Кроме констатации наличия сией — более сообщить не имею ничего совершенно.

Хотя и знаком, и выпивал совместно, и —, а вот так.

И более никак.

Так что пускай кто-нибудь присылает мне сведения о Ф., я их напечатаю: все ж таки, довольно видной сия личность является в г. Тюмени, про нее должно быть в справочнике, подобном этому.

А до тех пор все, 31 октября 1995, 4 утра, Вторник.

Федотов, Евгений

Один из самых видных тюменщиков последних пятнадцати лет. Видных — в том числе и в буквальном смысле, в смысле — видных издалека, ибо сей мыслящий тростник являет собой чудовищной величины шварцнеггера по причине многолетних занятием культуризмом. Сжатый очерк жизни и деятельности является следующим:

1980: приезжает в Тюмень из Сургута поступать в университет изучать английский язык. Будучи абитуриентом и живя в общежитии на Мельникайте, знакомится там с Немировым М. и Струковым А. — факт, требующий упоминания, ибо дальнейший ход жизни и прочего все время является таковым, что все трое этих постоянно оказываются вынужденными вести всяческий совместный образ жизни.

1980-85: обучение в университете.

1982, весна: проживая в университетском общежитии на ул. Семакова с Плотниковым С., являющимся культуристом, становится под его влиянием культуристом сам, каким и является и по сей день.

1983-84: один из основателей и вождей «Алкогольного клуба» (см.)

1985: под влиянием Чуйкова С. приходит к выводу о необходимости бросить университет и переквалифицироваться в телемастеры. Что и осуществляет за три месяца до получения диплома.

1985-86: учится в ПТУ на телемастера.

1986: сильно сдруживается с Шаповаловым Ю., с которым и по сию пору является дружбаном номер один. (Впрочем, Шаповалов Ю. является такой личностью, о которой трудно и назвать человека, который не является ему дружбаном номер один.)

1986-94: став телемастером, возвращается в Сургут, где живет. Впрочем, с регулярностью 4 раза в год — 8 марта, 1 мая, 7 ноября, Новый год — посещая Тюмень с целью оттянуться от тягот размеренного существования в условиях города Сургута.

1992: затевает роман с Кониной Н. (см.), на коей впоследствии и женится.

1995: перебирается, наконец, на ПМЖ в Тюмень, средства к существования добывая работой охранником в аэропорту «Рощино». Чего-то там, короче, охраняя.

Такова биографическая канва жизнедеятельности Федотова Евг. в ее самом сжатом из видов, а более подробное изложение с добавлением историй и случаев — это в следующих выпусках.

На этом пока все, 3 ноября 1995, пятница, 9 утра, зима в ее самом натуральном виде — метель, пурга, мороз минус пять, и все прочее, начавшееся как по команде ровно 1 ноября.

2.

Вот, например, следующая история из жизни Федотова Е., имевшая место летом 1984.

Начать её нужно с исторического экскурса, поясняющего место и время действия.

Дело в следующем: при советской власти и коммунистическом образе жизни все студенты университета по окончании четвертого курса должны были летом месяц отработать вожатыми в пионерском лагере. Это называлось «пионерская практика». Это происходило вот почему: на самом деле, конечно, тюменский университет — он только по названию университет, на самом деле он, конечно, пединститут. Ибо кому, в самом деле, нужно ежегодно выпускать две с половиной тысячи филологов? Куда их девать в Тюмени? Поэтому конечно, их хотя и обучали по полной университетской программе, включая латынь и древнегреческий, работать их, конечно, отправляли учителями в школу. И поэтому помимо филологических дисциплин, входила в программу тюменского университета еще и всяческая педагогическая фигня, в том числе и теория и практика пионерской работы. И вот. И вот: вследствие всего вышесказанного пребывал Ф. летом 1984-го в каком-то там пионерлагере в качестве пионервожатого. О которых известно, чем они занимаются по ночам, загнав подопечных пионеров в постели. Для тех, кто не знает, сообщаю: они собираются кучками и кулдырят водяру и производят прочие действия культурно-массового характера: люди, являющиеся пионервожатыми, есть люди молодые, сами понимаете.

Так вот, я это к чему: я это к тому, что ко всеобщему изумлению Е.Федотов, такой высокий, красивый, широкоплечий молодой человек никакого участия в этих посиделках принимать не желал, спать ложился вместе сор своими пионерами, и на все всех призывы пропустить стаканчик мрачно отвечал: «не стоит!» Однако всё же его наконец уговорили.

Он пропустил стакан, другой, третий.

Утром он просыпается:

— Ну, что? — бодро вскакивает он, потирая руки, — Осталось там что-нибудь от вчерашнего?

Лица людей, окружающие его, полны смущения и загадочности. Виноватыми голосами они говорят Федотову:

— Слышь, Женя, может оно того… Не стоит, а?

29 мая 1996, утро.

Физический факультет университета

Есть в Тюменском университете такой факультет.

Расположен в отдельном двухэтажном корпусе красного кирпича, некогда бывшим Тюменской городской гимназией и находящемся на той же улице Семакова, что и главный корпус университета, но позади его.

Далее необходимо бы описать следующее:

а) историю оного — когда открыт, когда какие там появлялись новые кафедры и всё подобное

б) уровень образования, который тут наличествует

в) выдающиеся и прославленные его деятели.

Увы, ничего этого я написать не в состоянии. Ибо ничего этого не знаю. Так что отложим се до будущих времён.

Что до выдающихся деятелей, в разное время обучавшихся на физфаке, то их довольно немало, от владельца концерна «Гермес» Неверова до С.Плотникова, Р.Неумоева, Ю.Крылова, К.Пахомова, И.Кукарского, М.Жилина и др., но все выдающиеся деяния указанных нисколько не связаны с их некогда обучением физическим наукам. С тем же успехом они могли бы —

Р.Неумоев так и вообще, как я недавно с большим изумлением обнаружил, не знает, что такое периодическая дробь! Возможно, се можно считать одним из указаний к пункту б) из списка вверху.

На этом пока всё, М.Немиров, 14 июля 1996-го года. Уже на новой квартире — наконец-то мы переехали.

2.

К тому же это, оказывается, не гимназия она была, нынешний корпус физфака.

Слишком крохотный городишко была Тюмень, ей гимназия была не по чину. Это было коммерческое училище.

В нем, между прочим, как я узнал недавно, в 1880-х годах обучался коммерческим делам известный впоследствии писатель Пришвин.

Правда, ни в одном из своих сочинений, и даже в дневниках, которые я недавно брал у Оганяна (см) почитать (из предисловия к которым я это сведение и почерпнул), он ни словечечка ни о Тюмени, ни о тогдашних тюменщиках, не сообщает.

— 25 марта 1997, 1:58 ночи.

Фролов, Николай Константинович

Преподаватель филфака Тюменского государственного университета, кандидат филологических наук, доцент, специалист по топонимике — есть такая филологическая дисциплина. В течение первых трех четвертей 1980-х являлся деканом указанного факультета. Затем — не являлся им. А сейчас, по поступающим сведениям, снова им является.

Вот для начала две истории о Фролове Н.К., сообщенные издателям М.Немировым.

1.

— Девушки! Следите за собой! — увещевал Н.К.Фролов подопечных студенток на общефакультетском комсомольском собрании весной 1981-го года. — Вы представьте: придет к вам в общежитие Светлана Степановна Сохатюк (тогдашний замдекана по воспитательной части), а у вас в постелях — посторонние мужчины. Она же страшно расстроится!

Правда, Николай Константинович не пояснял, какие мужчины являются «непосторонними». С филологического факультета?

2.

Весной 1985-го года меня вызывают в деканат и объявляют: на тебя поступила жалоба из общежития на Мельникайте — в пьяном виде пел песни.

— Пел — это правда, было дело, — отвечаю я, — но вовсе не в пьяном, а в совершенно трезвом виде.

— С чего это ты в трезвом виде песни бы стал петь? — не поверил Фролов.

— Весело было.

— С чего это тебе в трезвом виде весело станет?! — искренне удивился Николай Константинович.

Таково пока всё, 14 июля, около полудня.

Довольно дико после почти полуторамесячного перерыва — переезды, выборы, сплошной и тотальный психоз — опять садиться за клавиатуру компьютера и —

Три дня не мог решиться: перекладывал бумажки, вырезал картинки, прочее всякое… Силой пришлось себя за указанную клавиатуру усаживать!

Холодильная улица

(Тюмень и тюменщики)

Автор этих строк неподалеку от нее, на улице Фабричной, обитал весной 1981 года. Вот его тогдашние попытки описать имеющееся на ней:

От бессонницы в горле нагар

а это утро — с пузырьками электрическими.

как из морозилки нарзан —

аж до жопы продирает и прочистивает.

Галерея улицы. Тополя готические

руками всплеснули, встали на цыпочки,

и сквозь ветви светится небо голое,

голым как бы и голимым алкоголем.

И зелеными выстрелами

— ва-ва-ва голова —

вырвалась, а не выросла —

по глазам наждаком трава.

На пересечении Ленина с Водопроводной церквушка

является посмотришь — так она собою представляет

космический корабль инопланетный и пятиступенчатый,

коий хоть стоит пока избушкой,

но счас вот пламя дюзами ударит — и она взлетает.

И тому подобное — весна 1981, примерно май.

Вознесенский тут, конечно, поприсутствовал, и даже и не он сам, а вся молодежная поэзия 1960-х.

Далее еще было что-то про перенос мыслей осуществляемый невербальными методами, и даже помню, было как-то лихо, но — не помню.

Художники города Тюмени

В смысле, мастера изобразительного искусства.

Вот вам самый сжатый и предварительный обзор их наличия в городе Тюмени с древнейших времен, составленный Владимиром Богомяковым.

В.Богомяков сообщает:

1.

Старейший из известных мне тюменских художников — Калганов. Он жил в середине XIX века, являясь неким провинциальным передвижником. Калганов спился и умер от белой горячки. В Тюменском музее изобразительных искусств можно видеть его автопортрет. На автопортрете он сидит перед холстом, на котором изображена жопа с воткнутой в нее кистью.

2.

Известен мне также не по наслышке скульптор Геннадий Вострецов. Когда Гофлин (см.) вел меня к нему знакомиться, то предупреждал, что в пьяном виде он опасен и способен на всякие непредсказуемые буйства. Мы выпили очень много водки, и кто там первый начал буйствовать, я уже не помню. Когда я очнулся, Гофлина нигде не было, а мы сидели с Вострецовым в какой-то лохани с гипсом, все белые.

Вострецов — автор известного барельефа партизанки Марите Мельникайте на улице с одноименным названием. Вострецов утверждал, что моделью для барельефа являлась небезызвестная Надя Федорова. Я пошел, посмотрел — совсем не похоже.

3.

Художник Шкуренко утверждает, что инопланетяне забирали его с собой на своем летательном аппарате. Шкуренко любит пейзажи, цветы, лирические пастели.

4.

Весной 1996 художник Генрих Засекин объявил голодовку и приковал себя наручниками к батарее в здании Правления Союза Художников. Причиной явился отказ Правления выдать ему материальную помощь. На ночь он отковывался и шел пить водку в чью-нибудь мастерскую, каковых много находится в этом здании на ул. Хохрякова. Но в конце концов его, по-моему, поймали.

5.

Раньше самым маститым и почитаемым художником в Тюмени был Остап Павлович Штруб, автор картин про Ленина и проч. Одно время он жил в Тобольске, и адрес у него был «Тобольск, Кремль, О.П.Штрубу». Кто сейчас самый маститый, я не знаю.

6.

Еще есть такой симпатичный и хороший человек — художник Юрий Юдин. Считается постмодернистом.

7.

Многим нравятся работы Михаила Захарова. Он считается хорошим тюменским художником.

8.

Михаил Гардубей был одно время председателем Правления Союза художников. Трудно мне определить, к какому направлению в живописи он относится. С одной стороны, и я недостаточно хорошо эти направления знаю. С другой стороны, и Гардубей картины пишет то так, то эдак, в силу чего его творчество трудно как-нибудь обозначить.

9.

Янке Владимир Валентинович — автор известной картины «Весна на буровой».

10.

Есть, конечно, и много других художников, но про них — когда-нибудь потом.

21 мая 1996.

От себя, Мирослава Немирова, могу добавить, что прислал мне В.Богомяков это сообщение в виде рукописи, написанной шариковой ручкой с извинениями, что не смог перепечатать на машинке: в Тюмени не достать ленты для нее.

Автору этих строк, к тому времени уже около года бывшему гордым обладать персонального компьютера (с процессором 286), а умом так и вообще полностью погружен в скорый мир сплошных сетевых коммуникаций, это дало повод в очередной раз изумиться степени разнообразия страны, в которой он живет.

Чупин, Валерий

Имелся и такой.

В начале 1980-х был студентом-историком, и еще одним из активистов самодеятельного театра Рогачева В. (см), позже тоже чем-то занимался и жил — более добавить о Ч. мне нечего — никогда с ним не только не дружил, но и вряд ли доводилось хоть словом перекинуться.

Даже имени его не знаю — Чупин и Чупин, и это все.

Такие дела.

— Имею добавить к написанному М. Немировым, — вступает Ю.Крылов. — Чупина звали Валера (если не ошибаюсь, уж больно давно это было: в 1983-м, что ли, году?) и жил он в комнате, в школе-интернате, на Маяке, куда ходит 15-ый автобус. Что хорошо: к нему можно было приехать в любой час ночи, и он тайком (потому что сам там жил на птичьих правах) открывал дверь и впускал. Кроме того, у него можно было переночевать, он мог накормить какими-нибудь макаронами с тушенкой, а если оказывалось вино, всегда предлагал забухать.

В целом это был довольно милый непонятный молодой и улыбчивый человек с очень мягким, таким «бархатным» тихим голосом.

Среди последних сведений о нем, относящихся где-то к 1988 г. — он работал кем-то в музее, образованном в храме рядом со строительным институтом, и помогал Яше Афанасьеву там записать альбом. Альбома я так и не услышал, но кому довелось — хвалили.

Шайбан

Монгольский хан, сын Джучи, внук Чингисхана, брат более известного нам Батыя, владыка с 1232 года Белой орды, в которую входила среди прочего и вся Западая Сибирь, в том числе и Тюмень с областью; династии «потомков Шайбана» (это их официальное самонаименование) она и принадлежала последующие 350 с лихуем лет — между прочим, почти столько же времени, сколько она принадлежит с тех пор русским.

2.

В том числе и Тюмень, сказано выше.

Меж тем все знают: Тюмень — первый русский город в Сибири. он основана думским дьяком Иваном Сукиным 6 июня 1586 года; по этому поводу в Тюмени ежедневно справляется День города.

Но тут нужно обратить внимание на уточнение: основан р у с с к и й город.

А основан он на месте бывшего татарского, который здесь был с как минимум первой половины XIII века, с 1230-х годов. И он был одной из ставок белоордынских ханов, и в качестве таковой есть один из крайне немногих населенных пунктов за Днепром, который отмечен на всех тогдашних картах мира — в отличие, например, от Москвы, которая была уездным захолустьем в Золотой орде.

Читателю же, которого интересует, куда же она делась, татарская Тюмень, от которой только и осталось. что название, ответить очень просто: нужно полагать, казаки Ермака спалили.

3.

Впрочем, там и палить, в общем, особенно было нечего: городом она, тогдашняя Тюмень скорей всего может быть названа только условно.

Не было там ни зданий, ни строений, ни крепостных стен, ни культурно-бытовых сооружений, разве что, может, мечеть.

Ибо монголы были, как известно, кочевники, зданий и сооружений не строили; Тюмень тогдашняя была — не более, как лагерь, где они стояли своими кибитками, пережидая зиму, когда особенно не покочуешь.

Ничего, кроме кибиток — и шатров, и всякого прочего переносного, — в сущности, там не было, нечего было, собственно, и жечь.

Так что в определенной степени оно и верно, что город — в европейском понимании этого слова — здесь действительно был основан русскими, в 1586 году.

24 апреля 1997, 176 24.

Такжде см. статьи Батый, Чингисхан, татары, монголы, Гумилев Л.Н., венгры, русские

Шаповалов, Юрий

1964: родился в городе Омске, являясь вторым сыном в семье инженера-строителя, кочующего по стройкам Сибири, с целью приращения ею богатства российского.

1966: Семья Ш. перебирается в Тюмень; двухлетний Ш., естественно —

1960-70-е: Ю.Ш. всячески растет; к концу 1970-х годов он дорастает до вида и размера видного из себя и модного юноши; одновременно растет и папа Ю.Ш. в карьерном смысле этого слова, от начальника участка через пост управляющего трестом до в конце 1970-х аж до 1 секретаря тюменского горкома КПСС.

1981: Шаповалов Ю. поступает на исторический факультет Тюменского университета; почему именно на него? Потому, что студенты в то время не призывались на службу в армию. Поэтому всякий молодой человек около восемнадцати лет стремился поступить учиться куда угодно, хоть на железнодорожника.

Но на железнодорожника учиться довольно утомительно: как ни верти-крути, а тут нужно уметь как минимум

(a + b)2 = a2 + 2ab + b2

а то и что-нибудь еще похлеще, тина синусов, косинусов и закона сохранения импульса.

Естественно, Ю.Ш. на это не согласен. Поэтому приходится пристроить его в гуманитарии: Юра с детства был до историй охоч!

1981 — 86: он учится в нём. С перерывами, отчисляясь и восстанавливаясь, осуществляя эту процедуру около четырех раз и дойдя, в общей сложности, до второго с половиной курса.

Являясь личностью номенклатурного, как уже сказано, социального происхождения, образ жизни он ведет соответствующий: положение обязывает! Какой? Да уж известно, какой!

Уж известно, какой: к Владимиру Геннадьевичу Б., например, еще одному выдающемуся представителю этого сословия, правда, более раннего поколения, гвинейские принцы прямо из Москвы самолетами прилетали!

Тот же Владимир Б., посещая общежитие МГУ, женскими представительницами угнетенных негритянских национальностей прямо на лестничной клетке овладевал, щекоча бородой!

Не отставал и Ю.Шаповалов: так, обладая выданной в номенклатурном спецраспределителе заграничной швейной машинкой, мечтой любого человека СССР, он с ней поступал так: он её брал — и в нее срал! Ибо таковы были нравы этих людей.

1981, октябрь: происходит знакомство Шаповалова Ю. с М.Немировым и Е.Федотовым. Никакой, впрочем, дружбы меж ними тогда не возникает.

1982, осень: выпивая в одной из университетских аудиторий главного корпуса (см. сообщ. Бурова), знакомится со Струковым А.

Шаповалов Ю., являясь человеком, следящим за модой — да притом не за советской, за настоящей модой, за модой метрополий — уже является вполне любителем «новой волны (см.)» рок-музыки, имеющейся в это время в Великобритании и США: «Стрэнглерз», «Мэднесс», «Б-52» и проч. В 1982 году он считает себя являющимся единственным здесь таковым; тут в лице Струкова А., он обнаруживает не просто ее любителя, но более того — сочинителя и исполнителя на гитаре, который сознательно и целенаправлено занят сочинением и осполнением именно их именно в духе этой самой волны — до краев наполненных ультраминимализмом. Шаповалов Ю. тут же становится отчаянным поклонником и пропагандистом творчества Струкова А. Нужно сказать, это была и есть одна из характерных и наиположительнейших черт описываемого: способность взять да и, разверзнув сонные зеницы, со страшной силой обнару жить пророка в своем отечестве.

Иначе говоря, социально-культурная функция присутствия Ю.Шаповалова в тюменском бытии есть функция катализатора: не осуществляя сам никакой культурно-познавательной деятельности, он тем не менее является таким человеком, в присутствии которого любая она идет гораздо быстрее и плодотворней.

1985, февраль: М.Немиров начинает организовывать рок-клуб (см.). Ю.Ш. примыкает становится его ярым активистом и одним из вождей.

1985-86: Ю.Шаповалов подпадает под сильное влияние М.Немирова и с головой погружается в богемный образ жизни, приводя в отчаяние и ужас родителей, родственников и былых сотоварищей: вместо того, чтобы посещать рестораны и дискотеки, ухаживать за девушками и совершать все прочие действия по подготовке к должности инструктора (для начала) райкома, он начинает приносить домой книжки, в которых — о ужас! — стихи, появляться в общественных местах с людьми, обутыми в советского производства (!) ботинки, и предаваться всяким прочим уж настолько никак не объяснимым занятиям, что только схватиться руками за голову: околдовали! загипнотизировали!

1985, июль: начало романа Ш.Овалова с Максименковой А. (см.), поначалу полусекретного — считается, что права на указанную принадлежат Немирову М., а ссориться с последним Р.Шапуру, к большому неудовольствию Анны М., не хочется.

1986, май: отчаявшись бороться с вышеописанным безумием детей, отцы решаются на крайние меры, дабы вырвать их из опасной трясины: они их решают отправить на перевоспитание в армию. Я думаю, главную роль в таком решении сыграли воспоминания о виденной в молодости кинокартине «Солдат Иван Бровкин»: там этот Бровкин сначала такой, знаете, разгильдяй, а потом его забирают в армию, и возвращается он из нее — совсем гарный хлопец.

Это ох, нелегко: Шаповалов Ю. страдает астмой, а это есть такая болезнь, при наличии которой людей в армию не берут даже в условиях полномасштабных военных действий. Ибо человек, страдающей астмой в достаточно развитой форме, оказавшись без прыскалки-ингалятора под рукой, с 95-ю процентной вероятностью просто умрет от удушья в течение суток; в буквальном смысле слова умрет, без малейшей фигуральности. Отцам приходится приложить всю мощь убеждения, наличествующую в распоряжении аппарата горкома КПСС, дабы убедить врачей города Тюмени во всё-таки обязательной необходимости для Шаповалова Ю. пройти суровую школу мужества в рядах внутренних войск вооруженных сил СССР. В июне 1986-го года эшелон уносит его, бритого налысо, сторожить какие-то там склады где-то в казахских степях.

Помимо Шаповалова Ю. в массовом порядке отправляются в ряды Вооруженных сил и прочие представители в как раз это время вовсю начинающего нарождаться богемного образа мысли, жизни и чувствовани. Правдами и неправдами их изгнаняют из вузов, дающих отсрочку от аормии, и лишают белых билетов, у кого они есть: и Жевтун И. (см), и Пахомов К. (выгнанный из университета за якобы пьянку ровно за два дня до получения диплома), и множество прочих молодых юношей, пострадавших уж и вовсе совсем невинно — за одно распивание иногда алкогольных напитков совместно с вышеуказанными.

Пытаются отправить в армию даже Р.Неумоева (см.), который вовсе полупарализован в результате травмы в детстве спины; пытаются, подвергнуть перевоспитанию школой жизни и М.Немирова — се не удается: подробности см. Дворников В.

1987, апрель: он возвращается!

Он, в смысле Шаповалов Ю.

Послужив чуть более полугода, он вовращается, комиссованный на почве религиозного умопомешательства (см. далее), да еще и всплывшей-таки астмы. Старания отцов приводят к прямо противоположному результату: он (как и Жевтун И., как и Пахомов К., как и мн., и мн., и мн., др.) возвращается не только не утихомиренный и образумленный, а весь прямо аж трепещущий желанием немедленной стремительной и тотальной жизни по способу анархизма.

Что и осуществляет в последующие несколько лет.

1987, июль: роман Ю.Шаповалова с А.Максименковой завершается законным браком.

Одно из следствий этого — родители Ю.Ш. приходят к выводу об окончательном остепенении сына — отслужил, женился — и отбывают в город Надым, где Игорь Александрович Шаповалов-старший является в это время начальником Ямбургнефтегазпромстро. Сына они оставляют в четырехкомнатной квартире на попечение премудрой и рассудительной жены, берущей на себя обязательство вывести-таки Ю.Ш. в инструкторы райкома.

1987-88: семейная жизнь Ю.Шапенко, полная безумия, алкоголизма, истерик, рыданий, мордобоя и всего прочего, с большой силой правдивости описанного в многочисленных романах писателя Достоевского Ф.М (см.); Максименкова А. изо всех сил являет собой сумасшедшую персонажицу указанного по имени Настасья Филлиповна, Шаповалов Ю. вынужден выступать в принципиально чуждой ему роли персонажа того же автора по фамилии Рогожин; жизнь в результате имеет характер сплошного африканства и кипятка, пока не заканчивается в конце 1988-го года разводом и переходом указанной Максименковой А. по эстафете к Михайлову А. (см.), который её увозит в Москву.

1988, июнь: знакомство Ю.Ш. и всех тюменских прочих представителей богемного образа жизни с вышеупомянутым А.Михайловым. Непредставимой силы влияние, оказанное последним на оных: в течение нескольких недель практически абсолютно все они — за исключением с одной стороны, М.Немирова, с другой Ю.Крылова — из космополитов, анархистов, интеллектуалов, антикоммунистов переквалифицировываются в антисемитов, ультрапатриотов, приверженцев коммунофашизма и оккультизма: Р.Неумоев, А.Струков, Е.Летов, А.Ковязин, Ю.Шаповалов, и проч., и проч., и проч.

Влияние А.Михайлова на вышеперечисленных оказывается столь мощным и всеобъемлющим, что тот же Ю.Ш. и до сих пор всё, что он столь охотно высказывает на «духовные», политические, патриотические и т. п. темы — се является просто пересказом того, что ему рассказывал А.Михайлов летом 1988.

1988-91: вновь холостая жизнь Юрия Шапеску. Превращение его жилища на улице Хохрякова в самый что ни на есть центральный центр новейшей культурной жизни города Тюмени. Неделями и месяцами проживают здесь прижилавами по одному и скопом бездомные и приезжие вожди новой культуры — Кунцевич Н., Немиров М., Струков А., Салаватова Г., Летов Е., Дягилева Я., Судаков О., Федотов Е., Гурьев А., и проч., и проч., и проч.; по-одиночке и группами ежевечерне наполняют сие жилище люди обоих полов с целью проведать Ю.Шаповалова и проживающих у него, выпить водки, обсудить животрепещущие вопросы жизни, искусства, политики, религии, русской идеи и всего остального животрепещущего и насущного.

1991, декабрь: вторая женитьба, на девушке по имени Ника; рождение дочери; переход на образ жизни семейственный и мирный.

1996 зима: окончательное остепенение: Ю.Ш. поступает на работу клерком в Запсимкомбанк и ежедневно все-таки ходит на службу, несмотря на похмелье, сердцебиение, холодение рук и т. д.; суммарный трудовой стаж Шаповалова Ю. за предыдущие 31 год его жизни составил максимум 1,5 месяца.

Таково всё на сегодня, 16 ноября 1995 года, четверг, пять утра.

Вот, ежели желаете, описание этого в стихотворной форме:

В доме тихо, в доме дико,

город спит, как керогаз.

Город спит, как пидарас.

Город спит, как вырвиглаз.

Спит он, как противогаз.

Спит, как будто тихий час.

Спит, зараза, аж ужас,

Карабас и Барабас!

Город спит и спит и спит

точно сука плексиглас.

Спит, как будто бы приказ.

Спит вы себе и спит для нас.

Спит, короче, он сейчас.

(Опровержение полтора года спустя, летом 1996: остепенения не произошло: просостоял он на этой службе примерно около двух месяцев, после чего —)

Переходим к историям.

1

Вот история, как Ю.Шаповалов был комиссован из рядов СА, рассказанная им самим и пересказанная с его слов Ю.Крыловым. Рассказ истории производится Ю.Шаповаловым сразу по возвращении из армии, на кухне у себя дома, в окружении друзей и в состоянии ожидания приезда шапиного папы, который шапиных друзей очень не любит и, говорят, сразу достает «калибр».

На кухне присутствуют: Е.Федотов, И.Жевтун, Ю. Крылов, К.Пахомов, Ю.Шаповалов, и, кажется, И.Селиванов. Кроме того, на столе присутствуют 6 (шесть) непочатых бутылок водки, лук репчатый, хлеб черный. Состояние гнетущего ожидания соседствует с сильным желанием выпить водки. У всех (кроме К.Пахомова) необычно напряженные серьезные лица (у К.Пахомова — всегда напряженное серьезное лицо). Шаповалов Ю. то и дело прерывает свое повествование телефонными звонками в аэропорт Рощино: он хочет знать, прилетел ли рейс номер такой-то — тот самый, которым должен прибыть Шаповалов-папа.

— Так вот, чуваки, — сообщает Ю.Шаповалов, пришучиваясь, то есть, изъясняясь при помощи несвойственных ему в нормальных условиях вульгарных слов и выражений (чтобы не так страшно было!), — чувствую я: не могу больше!

— Всё бы ничего — и жрать это дерьмо научился, и в наряды ходить, и не пить месяцами. Но вот жить, когда вокруг одни уроды — не могу! Особенно, когда нас с Жевтуном разлучили (поначалу они служили вместе — прим. Ю.К.) Тогда, спасибо Крылову, он мне такие талмуды присылал, так мы их получали с Джеффом (Жевтуном — прим. Ю.К.), садились в укромном уголке и читали- перечитывали, и хоть немного отходили. (Ю.Крылов, проникшись бедственным положением бойцов, высылал им раз в 3–4 дня письма по 18 страниц, где описывал, что в Тюмени происходит — прим. Ю.К.) А тут стою я в наряде, — ночь, степь, зима, — и чувствую — я просто умираю медленно. И тут у меня крыша и поехала! Раздеваюсь я догола, хватаю автомат, передергиваю затвор, и — тра-та-та! весь магазин в воздух!

Бойцы, которые рядом были, перепугались — думали, обкурился. А я скачу козликом по кругу, руку задрал, ору что есть мочи: «Да здравствует Муссолини!»

Что потом было, плохо помню.

Вроде бы, я им про абсолют вне времени и пространства втюхивал. А как выяснилось, что я не обкурился, начальство какое-то приехало, и в дурдом меня сразу. А там еще и астма моя всплыла, врач еще удивлялся: как так меня в армию взяли?

Шапин рассказ сильно растрогал всех присутствующих, и они решили выпить грамм по 50–70 водки, чтобы снять напряженку.

Затем еще чуть-чуть добавли, чтобы поддержать то, что было снято первой дозой…

Короче, после пятого приема внутрь, приезд шапиного папы с «калибром» уже не имел ни для кого принципиального значения.

Слава Богу, что он не приехал.

2

В первых числах июня 1987-го года имел место массовый выезд многочисленных тюменщиков на рок-фестиваль в Свердловск. Ехать до Свердловска скорым поездом всего 4 часа. Проезд тогда стоил, в общем, смехотворную сумму примерно шести рублей, времена были рок-бума, на фестивале кроме уже начинавших приобретать известность «Чайфа» и «Наутилуса Помпилиуса», ожидались также и уже находившиеся в самом зените славы питерцы («Телевизор»), — в результате народу из Тюмени отправилось чуть ли не целый плацкартный вагон: не только многолетние рок-активисты, для которых это как бы уже было профессиональной обязанностью, но и масса совершенно посторонних юношей и девушек, отправившихся узнать, что же это за новомодная такая новинка — «рок». Билеты на концерты, естественно, были только у пяти-шести человек, которым специально их прислали, как почётным гостям. Остальные предполагали пролезать через окна, проникать еще как-нибудь — времена были такие, что все были уверены: ничего! братушки помогут! У Шаповалова Ю. пропуск естественно наличествовал.

И вот: и случилось так, что тут-то и начался у Ш.Овалова приступ астмы прямо возле свердловского ДК, где он и проходил, фестиваль. Да еще впридачу у него кончился астмопент в прыскалке, который купирует приступы. И происходит следующая картина: Шаповалов Ю. лежит на земле, красный от натуги, с хрипом и свистом он пытается вдохнуть, а потом выдохнуть, а потом опять вдохнуть; вокруг кружком стоят тюменщики, горестно глядя и обнажив головы в ожидании приезда скорой помощи. Тут-то и происходит следующее: небезызвестная личность по фамилии Медведев В. и по прозвищу Ждаггер(см.), подходит к Шаповалову Ю. и говорит ему своим обычным унылым голосом:

— Я, Шапа, у тебя билеты заберу, да? — и расстегивает Шаповалова Ю. куртку, и лезет во внутренний карман, и действительно вынимает оттуда принадлежащие Ю.Шаповалову билеты.

А на возмущенный хрип не способного воспротивиться этому Шапы, отвечает всё так же уныло:

— Тебе-то они ведь всё равно уже больше не понадобятся…

Скорая, однако, приехала вовремя, Шапа всё-таки выжил, но с тех пор Ждаггера сильно не любит, и как его увидит, сразу кричит страшным голосом: «Уходи, проклятый!»

3

Ну, а вот правдивое описание типичного дня in the life Ю. Шаповалова, каким он был осенью 1989-го года. Описание составлено очевидцем, пожелавшим остаться неизвестным.

Оно таково.

Имея взгляд, вооруженный мощью писательского слога, мы смотрим сквозь толщу времени и бетонных стен домов, и мы видим.

Мы видим коридор квартиры жилого дома в мучительном утреннем пыльном свете морозного утра.

Мыпонимаем, что это есть коридор, ведущий из прихожей в кухню.

В стене этого коридора, по его правой стороне, мы видим две двери, более ближняя из которых ведет в ванну, а более дальняя сортир.

Еще мы видим довольно атлетический безволосый торс человека в трусах черного цвета, перемещающегося по этому коридору.

Он перемещается медленно.

Можно сказать, что он бредет и ковыляет, ибо это соответствует истине: он действительно так поступает, ибо он перемещается на ощупь, припав обеими руками к стене. Стоны и стенания раздаются из его весьма выпуклой атлетической (но безволосой) груди при каждом шагу. Правила литературного сочинения требуют от нас описать вид его лица. Увы, это невозможно: лицо его закрыто ниспадающими на него, достигая пояса, волосами цвета вороньего крыла, подобными волосам Виннету в исполнении Гойко Митича.

— Почему же этот человек не откинет волос с лица, ведь тогда они не будут закрывать ему обзор, и он сможет перемещаться не держась руками за стенку? — удивится читатель.

— А потому, — ответим ему, — что даже если бы он и откинул их, волосы с лица, всё равно бы ему пришлось перемещаться по стенке, ибо глаза этого человека плотно закрыты. Последнее происходит по следующей причине: они являются слипшимися, его глаза, подобно тому, как бывает слипшимися два несвежих пельменя, и разлеплять их — Тем более, что во-вторых и в еще более главных, — этот человек и не желает их разлеплять!

Более того: самая мысль его приводит в кромешный ужас о том, что их всё же когда-нибудь разлепить! Разлепить и впустить еще и хаос внешнего мира в мозг, которой и так имеет вид Степанакерта утром чудовищного дня какого-то не помню точно октября (?) 1988-го года!

Попытаюсь изложить это в стихах:

Ох, друзья как хуево с похмелья мене,

ой хуево, друзья, хопана!

Унитаз будто точно прорвало во мне,

мозг мой жидкого полон говна!

Утопаю снутри я в говне!

Потому что болит у меня голова

ой же бошечка ой-ой-ой-ой,

Потому что водяра вчера в ней была,

Наполнял же её алкоголь!

Ведь водяру хуярить я сильно люблю,

ведь люблю это дело я как!

Но с утра ведь какое же блядь улю-лю!

Ведь болит же блядь бошечка как!

Просто сука еббит мой кутак!

И это так: именно такое действие на мозг и прочие части человеческого тела оказывает алкоголь, когда он распадется на формальдегид и уксусную кислоту.

И вот.

Пока мы занимались рассказыванием стихотворенийц и обсуждением прочих вопросов, тем временем в указанном объеме времени-пространства также происходят положенные события. А именно, указанный человек, наконец, достигает ванной комнаты.

Мы слышим оттуда звук тяжело падающего в ванну тела.

Мы слышим звук бьющей струей воды.

Кроме этого, мы продолжаем слышать стоны, стенания, всхлипы, вздохи.

Продолжается это около полутора часов.

Но в конце концов, человек выходит из ванной.

Я не назвал еще его имени и фамилии?

Называю их: его имя Юрий, фамилия Шаповалов, ему двадцать пять лет, он является хозяином сией жилплощади.

Начинается второй этап утреннего процесса принятия на себя изнурительных тягот бытия.

Теперь лицо его уже доступно нашему взору и мы его опишем.

Действительно, этот человек и правда похож на Виннету в исполнении Гойко Митича, но на Виннету потерпевшего поражение, и теперь коротающего век в резервации за исполнением песни:

Радуйся русский, твоя взяла!

Это ты здорово придумал — спирт!

Кто не убит, тот как мертвый спит!

По этой причине Ю.Шаповалов садится на табуретку перед трюмо, которое в прихожей.

Он сидит перед зеркалом еще большее количество времени, нежели провел перед этом в ванне: и час, и полтора, и два. Он хлопает себя кончиками пальцев по щекам, он чешет различными расческами волосы то так, то этак, он мажет всевозможными кремами различные части лицевой стороны головы. Из прихожей доносятся всё те же стоны, вздохи, охи и стенания, только еще более горестные. Наконец, Ю.Шаповалов приходит к выводу, что он готов к встрече с неприглядной действительностью. Теперь он уже похож на Виннету, который, наконец, откопал-таки, хоть и всячески не хотел этого, топор войны, и, стиснув зубы, идет навстречу неизбежному, подобный снежному барсу.

Он открывает дверь в соседнюю комнату, оглядывает её.

Опишем, что он видит.

Он видит: довольно просторную и довольно пустую комнату с паркетным полом.

Прямо напротив входной двери — окно с балконом за ним.

Справа — этажерка с книгами, а более — ничего.

Слева — разложенный диван-кровать без ножек, на котором валяется подушка и скомканное одеяло.

Еще слева, но ближе к окну — письменный стол с двумя тумбами и настольной лампой на нём. На столе стоит печатная машинка. Перед ней сидит на стуле Мирослав Немиров, в этот период жизни проживающий у Ю.Шаповалова приживалом.

— Печатаешь? — тихим голосом спрашивает Шаповалов Ю.

— На машинке печатаешь? — в глазах Ю.Шаповалова вспыхивает пламя, и тихий голос наполняется гневом, и мукой, и прочим сложным набором чувств, составляющих вместе то, что можно передать словосочетанием «справедливое негодование».

— Я, блядь, тут уже коньки сейчас отброшу, а ты на машинке печатаешь?!!

— Ну, а что делать, Шапа? — начинает суетливо оправдываться М.Немиров. — Денежек-то — нетути!

— Что делать?! — голосом, полным тихой ярости, восклицает Ю.Шаповалов. — Да у меня уже губы синеют, а ты спрашиваешь, что делать?!!

Деваться некуда, М.Немиров нехотя отодвигает печатную машинку в сторону, берет в руки телефон и набирает номер живущего по соседству Владимира Богомякова.

— Бога! У Шапы уже губы синеют! — сообщает он ему.

— И руки холодеют! — кричит Юрий Шаповалов из своей комнаты, лежа на кровати лицом к стене и всем обликом своего тела выражая отчаяние.

— Держитесь-держитесь, мужики, сейчас иду! — восклицает Владимир Богомяков в трубку и через пять минут действительно появляется.

Внешний облик В.Богомяков наглядно свидетельствует: хотя губы у него и не синеет, то настоятельная необходимость в немедленном приеме некоторой дозы некоторой жидкости наличествует подобно — прочерк означает — потом придумаю, подобно чему.

— Сейчас, Шапа, сейчас, — бормочет В. Богомяков, доставая из кармана записную книжку, и придвигая к себе телефон. — Сейчас будет!

Так начинается процесс, имеющий название «провентилировать этот вопрос — и отрешать его в положительную сторону!»

Владимир Богомяков звонит по всем подряд номерам из своей записной книжки, обращаясь с примерно следующей речью к слушающему:

— Але! Анатолий! Слушай, ты знаешь, у меня есть такое предложение: мы тут выпить немного собрались, там обсудить всякие вопросы, обстановка напряженная в стране, сам понимаешь. Не хочешь принять участие? С кем? Да ты их не знаешь, но очень, очень интересные люди! Придешь? Ну, ты уж прихвати с собой что-нибудь!

Или:

— Але! Николай! Тут у меня к тебе вот какое предложение: —

— Что у нас? Да у нас пока ничего нет, но мы раскинули, знаешь, такую зловещую сеть, и нам уже несут! Придешь? Ну, ты тогда тоже прихвати!

Или:

— Василий? Не можешь? А ты не можешь тогда ссудить нас некоторой суммой денег? Где-где? Да, хорошо, я пришлю человека, он скажет, что от меня.

Или:

— Константин? Не можешь? И ссудить не можешь? А у тебя нет какого-нибудь товарища, который хотел бы выпить с интеллигентными людьми? Как ты сказал? Андрей Михайлович? Как-как его телефон?

— Але? Андрей Михайлович? Вы знаете, мы с вами незнакомы, моя фамилия Богомяков, мне ваш телефон дал Василий. Вы знаете, у нас к вам вот какое предложение…

М.Немиров тем временем отправляется в университет, где садится на подоконнике на третьем этаже возле сортира (см. Аглицкий клуб) и начинает заниматься курением сигарет «Полет» и рассматриванием толпами ходящих мимо туда-сюда по коридору личностей около двадцати лет и в подавляющем своем большинстве девического пола. Высмотрев тех из них, которые отвечают наличествующим у него идейно-нравственным и эстетическим убеждениям, Немиров М. спрыгивает с подоконника, подходит к оным и начинает обращаться к ним с речью, содержание которой сводится примерно к следующему:

— Мы с вами незнакомы, девушки, моя фамилия Немиров, а дело в следующем: мы тут собрались выпить, обсудить вопросы (положение в стране напряженное, сами понимаете); потолковать о поэзии; все прочее…

Но дело вот в чём: мы очень уж сильно любим красоту! Не составите ли вы нам компанию? Потому что мы так сильно любим красоту, что без наличия ея мы просто нажремся как свиньи, и даже и половины вопросов не обсудим. А положение в стране — сами понимаете! От вас ничего не требуется, только молча сидеть и восхищать нас своей красотой. А мы будем ей восхищаться и вдохновляться. И ни в коем случае не будем приставать.

Обычный результат этой речи бывал таков: девушки сначала изумлялись, затем задумывались, затем интересовались координатами и предполагаемым персональным составом участников симпозиума, после чего быстро прикидывали, какими именно из лекций учебного расписания они могут позволить себе пожертвовать, и в семи случаях из десяти отправлялись вслед за М.Немировым.

А в оставшихся трех просили зайти за ними через полтора часа, ибо как раз сейчас такой семинар, прогулять который ну вот совсем никак не возможно.

Такова была убедительность речей М.Немирова.

Или, что вернее, такова вот была замечательность девушек, имевшихся в коридорах тюменского университета в те времена холода, зато невинности.

Результат: в итоге всего вышеописанного в квартире Ю.Шаповалова начинают раздаваться звонки в дверь, начинают входить в нее люди всех полов, возрастов, и так далее, карман у которых оттопыривается. Начинают раздаваться телефонный звонки, типа:

— Але! Простите, мы с вами не знакомы, но мне передал Сергей Александрович, вы там приглашали выпить, обсудить все вопросы — положение-то в стране напряженное, сами понимаете! Прихватить? Да, конечно, у меня уже с собой!

И царит над всем этим Юрий Шаповалов, подключаясь то к той, то к этой беседе, вставляя дельные замечания, высказывая неожиданные суждения, меча внезапный пламень взоров, очаровывая, и —

И, между прочим, ни разу я не помню, чтобы это кончалось каким-нибудь безобразием.

Всегда, сколько я помню, все приглашенные оставались крайне довольны проведенным вечером, ибо вполне получали всё обещанное: и сидели, и выпивали, и обсуждали всякие вопросы, и толковали о поэзии.

Пока внезапная сила накопившегося в организме водного раствора C2Н5ОH не сражает Ю.Шаповалова вдруг одномоментно, так что только дойти до кровати остаются силы

Чтоб на фиг спать —

Чтоб завтра встать —

и всё — сначала.

Ибо такова была структура жизни в дому Ю.Шаповалова осенью 1989- года, описанная очевидцем.

Также следует изложить как минимум следующие случаи из жизни Шаповалова Ю.:

1981, ноябрь: знакомство Ю.Шаповалова с М.Немировым и Е.Федотовым; как это происходило и чем закончилось;

1985, май: папа Ю.Шаповалова, топором рубящий магнитофоны, колонки и прочую радиоаппаратуру;

1985, июнь: М.Немиров, выдергивающий пробки из бутылок, чтобы их сдать за 20 копеек штука; Ю.Шаповалов, стоящий рядом, восхищаясь.

1987, июль: свадьба Ю.Шаповалова. Р.Неумоев, восклицающий в целях эпатирования буржуа:

— Дайте мне хуй! Я его буду — сосать!

1988, зима: Шаповалов Ю., знакомящийся с некоей манекенщицей, и чем это окончилось;

1983-96: многолетние ежедневные самоотверженные опыты на себе в попытках найти оптимальное средство выйти из состояния похмелья; увы по сей день не увенчавшиеся успехом

— У нас тут сатанизм процветает — караул! — жаловался М.Немиров Ю.Шаповалову весной 1982-го года.

Это, и многое другое, описать следует, и оно будет написано, но позже.

Шахторин, Александр

Был такой человек в Тюмени в начале 1980-х годов.

Родом он был откуда-то из-под Урая (см), и осенью 1981 и зимой и весной 1982 года он являл собой студента пятого курса физического факультета тюменского университета, по причине чего обитал в университетском общежитии № 1 на ул. Семакова («Семаковке»), и в одной комнате с ним довелось некоторое время жить человеку по имени Мирослав Немиров, сообщение которого о нем и составляет содержание данного сообщения.

Внешний вид Шуры Шахторина был такой, — сообщает М.Немиров.

На вид он был образцовый сибирский мужик из тайги: был он то, что называется «кряжист», то есть небольшого роста, зато шириной — с полтора холодильника: прическу имел такую, как будто стригли его под горшок, черную бороду имел как у Маркса и Энгельса, глаза его смотрели из зарослей растительности на лице, как из засады, чрезвычайно подозрительным взором. Чай любил пить из блюдца.

За тот год, что мне довелось с ним в одной комнате, ни разу не видел я, чтобы он держал в руки какую-нибудь книгу про физику или хотя бы научную фантастику; ни разу не слышал я из уст его и разговоров о какой-нибудь там термодинамике или квантовой механике; хотя поговорить («пожурчать», как называл это дело в шахторинском исполнении Е.Федотов, еще один сожитель там тогда) Шура любил, и если не с кем было побеседовать в своей комнате (где нас жило шестеро), он шел в коридор, кого-нибудь там отлавливал, приводил к себе, и они сидели у Шуры в углу на кровати, и Шура поил гостя чаем и наслаждался рассудительной степенной беседой.

И все разговоры были в той иной степени разговорами об охоте: о ружьях, о собаках, том, сем, и всяком прочем. И, действительно, очень легко было представить себе сумрачного Шуру в фуфайке, бесшумно крадущегося по сумрачной тайге, сжимая в руках винтовку и зорко зыркающего по сторонам из под ушанки; и как раз крайне сложно было его себе представить в белом халате и очках у какого-нибудь синхрофазотрона. И все время, пока я обитал там, на улице Семакова, дом номер не помню какой, комната, кажется, девять, не уставал я удивляться: каким ветром занесло его на физический факультет университета? И ведь заставило же проучиться на нем пять лет, каждые полгода сдавая всякое тензорное исчисление и прочую хуергу, в которой черт ногу сломит — ведь физфак же, хочешь не хочешь, а интегралы нужно понимать!

Ох, полна жизнь диковин и тайн — 24 апреля, 2: 46 ночи.

Шевчук, Юрий

Есть такой поп-исполнитель в СССР.

Исполняет многочисленные песни в сопровождении ансамбля, играющего с элементами музыки «рок», содержащие критические наблюдения над окружающей действительностью, а также выражение раздумий и переживаний автора о явлениях бытия. Отличаются чрезвычайным пафосом. Вот уж лет так не меньше десяти пользуется чрезвычайным успехом среди населения просторов сначала просто СССР, а теперь бывшего СССР.

Пользуется таковы, нужно думать, и в городе Тюмени.

Почему нет?

В Тюмени глупых людей вовсе не меньше, чем где-либо еще в Б-СССР, должен же быть кто-нибудь кто бы выражал их представления о возвышенном и патетическом, при этом с элементами беспощадной искренности?

2.

Самое краткое определение направления, в котором работает Ю.Шевчук, будет такое: это есть изложение как можно более банальных идей, изложенное в как можно более банальной форме. Но это неверное определение: человек, его прочитавший, придет к выводу, что Юрий Шевчук есть преставитель концептуального искусства. Но слышав первые 30 секунд звучания любой из песен его, он сразу обнаружит: это есть не концептуализм, а просто очень сильно присутствующее отсутствие ума.

Шегунов, Андрей

Есть такой человек в Тюмени. Наиболее известен тем, что во второй половине 1980-х гг. являлся гитаристом различных тюменских рок-групп: в 1986-87 гг. — «Инструкции по Выживанию», в 1987-89 — «Культурной революции». Представлен на значительном количестве записей обоих коллективов.

Игра Ш. отличалась довольно значительной ловкостью, но ни Р.Неумоев, лидер «Инструкции», ни А.Струков, лидер «Революции», не были довольны ею: Шегунов бы человек слишком иной культуры и наклонностей, образцом гитариста считал Ричи Блэкмора, и убедить его играть по-другому никак не удавалось. Что вызывало постоянные взаимонеудовольствия, и закончилось уходом А.Шегунова из обеих групп, а с этим — и из поля зрения автора этих строк.

Поэтому здесь всё: о занятиях А.Шегунова после 1989-го года мне неизвестно ничего.

10 сентября 1996, начало вечера.

На картинке: А.Шегунов с гитарой и в героической позе примерно осенью 1986 года; на, видимо, репетиции тогдашней «Инструкции по выживанию».

За барабанами — Е.Кузнецов; второй гитарист — К.Рыбьяков; человек за клавишами автору этих строк неизвестен.

2.

Осенью того же 1996 А.Кузнецовым были сообщены мне сведения о нынешнем роде занятий А.Шегунова: он все тот же: ловкая игра на гитаре.

Он создал (где-то за городом) свою собственную детскую частную студию и учит всяких детей играть на гитаре, и записывать эту игру, как положено, и т. д.

Шекли, Роберт

Американский писатель, автор научно-фантастических романов и рассказов. Был весьма популярен в Тюмени в течение 1970-х, и 1980-х, а может быть, что и нынешних 1990-х годов также.

Шершеневич, Вадим

1980-е, начало: знали пытливые молодые умы страны развитого социализма, что был такой поэт, один из первых русских футуристов. Встречали о нем упоминания в разных книжках и статьях — о том, что он позволял себе в стихах допускать проявления формализма, натурализма, эстетизма и антиэстетизма. Поэтому, конечно, мечтали раздобыть бы его стихотворений почитать.

Се было невозможно: Пастернак, Мандельштам, Цветаева, почти кто угодно, хоть Игорь Северянин — хоть крохотными тиражами, но издавались при советской власти; Шершеневича не было абсолютно.

Что еще более убеждало тюменские пытливые молодые умы: ох, хорошо бы, хорошо бы раздобыть их, эти стихи.

— Вот уж, наверное там! — думали они.

Промчались годы, мечты сбылись.

Оказалось — только-то, что еще один Северянин — правда, слегка омаяковленный.

P.S. В завершение, конечно, следовало бы и процитировать стихотворение-другое, для не верящих на слово, но в памяти у меня ни единой строчечки не осталось, а книги, обложка которой в заголовке — нет.

Так что —

Шизгара

Такая песня. В наши дни — одна из самых прославленных в СССР песен западного происхождения, общенациональное культурное достояние: все люди страны Советов ее знают, то и дело ее крутят по радио (несмотря на 25 летний стаж), ее поют все кому не лень, ее всячески переделывают и пародируют; всевозможные цитаты из нее то и дело вплетают в собственные сочинения всякие исполнители.

1: это песня 1973 или 1974 года.

2: Это песня венгерской группы «Шокинг Блю».

Правда, не знаю, она из Венгерской ли Народной Республики, или это венгерские эмигранты.

3: Она появляется в 1973 или 1974, пользуется огромной популярностью во всем мире, является всемирным хитом, который проникает даже и в СССР, и становится суперхитом и здесь, которых не много — «Джулай Монинг», «Хоп-хей-хоп», «Дым над водой». Железный занавес!

О группе же «Шокинг Блу» более ничего не слышно.

Огромное количество народных переделок:

— Иду за пивом в магазин

Просто частушки, которые стали петься на мотив «Шизгары».

4: автор, приобщившийся к любви к року в 1975-и.

Не слышал!

Говорили ему, что есть такая отличная песня, и играли на гитаре, и орал он в подворотне частушки на ее мотив — ее саму и не слыхал! Ни у кого из ее знакомых не было, и по Голосу Америки ее не крутили.

5: начало 1980-х: появляется несколько диско-версий «Шизгары» отсюда выводим, что она все-таки и за железным занавесом является песней, вошедшей в обязательный обиход.

6: В 1984-м (?) московская группа ДК выпускает альбом «Шизгара».

7: автор продолжает не слышать ее до середины 1980-х. И услышал только в 1987-м в Свердловске, Тут у одного человека на одной стороне кассеты «Шокинг Блу», на другой — «Слэйд».

7: Со второй половины 1980-х — понеслось то, что начинает и продолжаться и поныне. В возраст власти и славы входит поколение, которое было подростками и отроками в момент расцвета Ш.

Широтная улица

Начнем классическим зачином:

— При чем здесь Широтная?

— А я там жил!

Так оно и было: я там жил, автор этих строк, М.Немиров. Я там жил с осени 1983-го по аж весну 1985-го года, в однокомнатной квартире, в доме номер, кажется 103. Квартира эта принадлежала какому-то человеку, проживавшему в городе Надыме, мама автора, то есть меня, проживающая там же, то есть в Надыме, и уговорила указанного квартировладельца пустить туда пожить опять же меня, автора этих строк, за 50 рублей в месяц.

И я в ней жил. А улица Широтная в те времена была самой последней в городе Тюмени, ее границей: по одну ее сторону были девятиэтажные дома, в одном из которых автор этих строк, как уже сказано, проживал на четвертом этаже, по другую сторону не было ничего: поле было, на котором летом паслись коровы, которых автор созерцал, сидючи на балконе, который был велик.

Так было в 1984 году.

А зимний пейзаж этих мест описан поэтом Немировым в стихотворении, которым и завершим пока сие сообщение.

Стихотворение таково:

Никелированный гремит мороз. Зимы

торжественный, чудовищный, какой-то ящероподобный механизм,

тебя хватает, сплющивает, зажимает в бабки,

подводит суппорт, подает подачу,

— мороз ревет Бетховеном, визжит железо по-собачьи —

как больно милая! Как страшно! Как блядь сладко

стоять на остановке, стиснутый бескрайними снегами —

чистое поле налево, пустырь новостройки направо —

нелепый, крохотный, дурацкий, как Гагарин,

при этом, ясный барабан, опять неправый.

Жесткий кустарник торчит из-под снега как брошенная арматура.

Брошенная арматура торчит из-под снега жесткая, точно кустарник.

Только холод и солнце и ветер впереди по бокам и сзади,

Люминесцентная жизнь. Нашатырное утро.

— На тысячи верст кругом чужая страна

в которой нет никого, кого бы хотел ты любить;

— На тысячу верст кругом чужая страна

в которой нет никого кем ты бы хотел быть любим;

траншеи теплоцентралей, руины заброшенных новостроек;

И что там еще в том же духе, уж теперь и не помню, что.

— 23 апреля 1997, Вторник. 2:50 ночи.

Шуфутинский, Михаил

Есть такой исполнитель песен в государстве, в которое в качестве одной из провинций входит и Тюмень. В 90-х годах XX века пользовался немалым успехом в нём.

Пользовался успехом, видимо, и в Тюмени. Ибо бандиты в Тюмени есть, это факт, следовательно, есть и спрос на выразителей их представлений о прекрасном.

10 сентября 1996, вторник.

За окном по прежнему ливень. Что само по себе вовсе не плохо, да одна беда: в такую погоду совсем не хочется тыкать в клавиатуру компьютера, а хочется ходить с зонтом туда-сюда, а главное — заходить то и дело то туда, то сюда, и там опрокидывать по 50 граммулек.

А вот на последнее-то как раз денежек нет, и более того: в обозримом будущем и не предвидится.

2.

К числу больших любителей Шуфутинского и всего остального в этом духе — Петера Лещенко. Аллы Баяновой, Вилли Токарева и так далее, и так далее, относится известный художник Тер-Оганян. У него огромное количество записей всего этого (и даже — еще и сербских и черногорских исполнителей аналогичной направленности, которых записи он понапривез из Югославии, где был с выставкой), и он их заводит то и дело, выпив водки.

— Как тебе может эта мерзость нравиться? — удивлялся я.

— А еще рок дешевкой ругаешь! — укорял я его.

— Напротив, — не соглашался он, — странно, как тебе такая музыка не нравится. Ведь ты же патриот, ты должен это любить: это ваша русская народная музыка, — отвечал Оганян. — Другого вы не сочинили.

— В XVII, конечно, веке, может и были какие-нибудь «гой-еси», но в последние сто лет — извини, только такое.

И мне нечего было ему возразить. Не на Прокофьева же с Шостаковичем, не на «Зоопарк» же с «Центром» мне было указывать!

Шуфутинский и прочая «мурка» — такова, действительно, наша русская народная музыка, которую русский народ единственную добровольно любит, причем даже подпольно, когда она была запрещена.

Такова горькая правда — 18 апреля 1997, 11: 24.

Эйнштейн, Альберт

Смешно сказать, но в последние лет так десять фамилия известного физика Эйнштейна активно склоняется в определенных кругах города Тюмени, являясь одной из самых злободневных, и при этом одной из самых ненавистных, фамилий мира.

Вот почему: ибо она есть самый наглядный пример всевластия мирового сионизма!

Ибо всевластие его таково, что силой своей власти он заставил весь остальной мир признавать Эйнштейна великим физиком, да так, что теперь никто и пикнуть против не смеет.

— А на самом деле, — пишет литературовед Кожинов в журнале «Молодая Гвардия», — не физика это, а говно. Ибо стоит поглядеть на эти формулы, все сразу становится ясно: е равно эм сэ квадрат.

Тут все и понимаешь: е — евреи, м — масоны, с — сионизм. Ну, а таинственный квадрат, — это уж, наверное, нечто настолько ужасное, чему и наименования нет в русском языке.

Так-то, соотечественники. Будьте бдительны!

Элиот, Томас Стерн

Замечательный поэт.

Лично я правда, сейчас не имею в голове каких-либо о нем и его творчестве никаких особо увлекательных соображений, но можно просто напечатать какие-нибудь любимые отрывки.

Например:

О тьма тьма тьма. Все они уходят во тьму

Меценаты, сановники, чиновники

И еще кто-то там, и еще футболисты

И гаснут Солнце, Луна, и Готский Альманах

И Биржевая Газета, и Справочник Директоров

И мы вместе с ними уходим на молчаливые похороны

Но — никого не хороним.

Ибо — некого хоронить.

— Тише, — сказал я душе, — жди без веры,

Ибо ты не созрела для веры,

Жди без надежды,

Ибо ты надеешься не на то, на что следует,

Жди без любви,

Ибо любишь ты тем более не то, что следует,

И тьма станет светом,

И ожидание обернется ритмом.

Не знаю, каково оно на вкус нынешних московских модных парней, но темных тюменских юношей начала 1980-х это приводило в сомнамбулический трепет, и, например, выдающийся тюменский культурист Е.Федотов в конце концов просто похитил тоненькую книжку Элиота из университетской библиотеки, чтобы с ней больше не расставаться, заплатив за это штраф в размере чуть ли не стипендии.

Эллисон, Харлан

Американский научный фантаст, один из вождей имевшейся в 1960-е «новой волны» в научной фантастике (Дик, Баллард, и проч.), которые, собственно, ее рассматривали как разновидность авангардистской литературы, и оказали крайне большое — хотя и опосредованное — влияние на очень многое чего во-первых, в поп-культуре, во-вторых же — собственно, и породив так называемый «постмодернизм».

В чем, конечно, сраные козелы типа сами знаете кого, хрен когда, конечно, признаются.

Энергетиков улица

(Тюмень и тюменщики)

Ебаное шоссе,

ебаный лязг и гром,

ебаное все совсем,

точно ебаный аэродром, —

— таковым является то, что видит перед собой Хаулин Вулф, стоя в городе Тюмени посреди улицы Энергетиков, пытаясь ее перейти. Это нелегко. Двенадцать полос движения мчат автомобили всех размеров и степени грохота, вызывая бессильную ярость. Но Хаулин Вулф, американский честный частный сыщик, все же переходит ее. Жерло станции метро приемлет его тело в свое лоно; подземный снаряд начинает мчать его под землей — впрочем, кое-где и над землей, на эстакадах, высящихся на опорах — с нечеловеческой скоростью. На станции «Третий микрорайон» он переходит на Зареченскую линию, которая приносит его на станцию Осипенко.

Зеркальный небоскреб черного стекла, принадлежащий газете «Тюменские ведомости», возносится там. Хрустальной прозрачности лифт с космическим звуком «хлюп» возносит его в мгновение ока на страшную высоту 144 этажа, где кабинет главного редактора.

— О, зэ когоу айм э видинг оф! — радостно восклицает прославленный суперредактор прославленной супергазеты. — Чтоу ту зэ новенькоуэшенс хэв ю сообщайтинг фор зе нашинг газетейшинг?

Тут его перебивает звонок.

— Что? — кричит он в трубку, — Растр не тот? Не смейте больше никогда употреблять этого слова! Это политически некорректно! Оно же рифмуется с пидарастр — а это оскорбительно для сексуальных меньшинств!

На самом деле. конечно, ничего подобного ни на улице Энергетиков, ни вообще еще на какой либо улице в радиусе 6 000 км, конечно, не наблюдается.

Такое наблюдается в серии рассказов известного тюменского автора Мирослава Немирова который придумал серию рассказов о приключениях американского частного сыщика Хаулина Вулфа, которому пришла в голову блажь открыть детективное агентство в России, и притом конкретно — в Тюмени.

Что же до реальной улицы Энергетиков, которая имеется в реальном городе Тюмени, то вот что о ней сообщает Ю.Крылов:

1: сия улица является, по определению Крылова, «достойной».

Главное ее достоинство, утверждает Крылов, состоит в том, что она является крайним пределом такой выдающейся части Тюмени, как КПД.

Улица Энергетиков является, согласно Крылову, последней улицей на которую ступала нога человека, и о которой имеются более-менее точные сведения. О том, что лежит за Энергетиков вниз, в сторону реки Туры неизвестно точно никому. а смутные слухи об обитающих там плешивых людях, у которых три ноги, и которые живут охотой на птицу Рух — представляются малодостоверными.

2: внешний облик, в описании Ю.Крылова, таков: складывается впечатление, пишет он, что она — как, впрочем и вся остальная Тюмень — строилась архитекторами, которые места для своих сооружений изыскивали, тыкая пальцем в карту, зажмурив глаза: места много, строй не хочу. Поэтому дома в Тюмени, утверждает Крылов, то сбиваются в кучу, наползая друг на друга, то вдруг — ба-бах! — такой простор, что просто красота, — восхищается Ю.Крылов.

Так начинала строиться Тюмень в 1960 годы. ну, а последующие поколения архитекторов, видимо, работали по принципу свободного места: куда можно еще воткнуть свое пятиэтажное детище, туда и втыкали.

(Одно из следствий этого — крайне своеобразный характер нумерации домов на многих тюменских улицах: так здесь никого не удивляет. если улица начинается домом номер 7. за ним идет номер 125, далее — 124, потом — 124-б, а следующий — 3.)

Вторая важнейшая особенность улицы Энергетиков, как утверждает Крылов. есть то, что все здешние жители обуты в резиновые сапоги. Это происходит потому, что она принадлежит к числу тех улиц Тюмени, которые уже и позабыли, какова бывает жизнь, если тебя не копают. А поскольку почва Тюмени имеет чрезвычайно липкий характер, то —

3: достопримечательности.

1) Главной достопримечательностью, согласно все тому же Крылову, является огромная девятиэтажка, стоящая на ней. Примечательность ее складывается из во-первых, того, что она очень велика. Окруженная бескрайним морем пятиэтажек, которое являет из себя окружающая местность, тянущаяся на кварталы, и кварталы, и даже квадратные километры, она высится среди них, как пирамида Хеопса среди хижин феллахов. Сооружена она, вероятно, в конце 1970-х годов.

Во-вторых, она примечательна тем, что в 1981 году в ней проживал лично Ю.Крылов: приехав в город Тюмень аж из армянского города Кировакана, он в ней как раз и поселился. Ибо здесь жила его родная тетка, сестра матери. Впрочем, прожил он здесь недолго: не затем он ехал с одного края света на другой, чтобы жить там под опекой немолодой родственницы. И уже с весны 1982 Крылов отселяется оттуда, предпочтя голодную., зато вольную жизнь по общагам, флэтам и т. п.

Третья примечательность описываемой девятиэтажки — в ней с 1986 года и по сей день проживает такой небезынтересный персонаж тюменской жизни. каким является Мошнин В..

Наконец, в четвертых, Крылов сообщает следующее: эта самая девятиэтажка, являясь находящейся на улице Энергетиков, стоит на ней так, что прямо в упор в нее упирается улица Парфенова, сей главный, по определению Крылова, проспект КПД. Но среди местных жителей, утверждает Крылов, распространено убеждение, что если пройти какое-то время внутрь неизвестной местности за этой девитиэтажкой, то там можно обнаружить улицу Парфенова, возродившуюся точно феникс, и несущую свои номера домов аж до самой реки Туры; но это утверждение относится к числу непроверенных, и от высказывания какого-либо суждения относительно его истинности лучше отказаться.

Из других достопримечательностей улицы Энергетиков Крылов сообщает о наличии на ней гастронома, который прямо напротив описанной выше девятиэтажки, в который жители КПД ходят покупать продукты и выпивку; и еще — очень древней бани красного кирпича, в которой моются по очереди: в один день М., в другой — Ж.

Наконец, есть там общежитие школы милиции, известное тем, что большая группа тюменщиков, примыкавших тогда к группе «Инструкция по Выживанию», встречала Новый 1987 год. Об этом см. сообщ. «Инструкция по Выживанию»

Вот теперь все.

Ибо более об улице Энергетиков неизвестно никому ничего.

2.

Что касается упомянутого в начале этого сообщения Хаулина Вулфа, то это американский частный сыщик, главный герой серии рассказов, которую одно время собирался написать автор этих строк Мирослав Немиров.

Он переехал в СССР, Хаулин Вулф, и открыл здесь детективное агентство. Ибо в Америке — скука, тоска, монополии, адвокаты, сплошное ханжество, истэблишмент и политическая корректность — блядь в собственной конторе вашингтонские бюрократы ее владельцы курить не позволяют! Поэтому он и эмигрирует в Россию: в России, наоборот, свобода, простор для частной инициативы и, вообще, фронтир и передняя линия борьбы за идеалы капитализма. Так придумал Мирослав Немиров.

Более тог, он придумал, Мирослав Немиров, что Хаулин Вулф должен открыть свою контору не где-нибудь, а в Тюмени.

А Тюмень при этом он решил описать так. как если бы она была гигантский супермегаполис и город контрастов, — небоскребы, надземка, отчаянные корреспонденты «Тюменской правды», прыгающие на лету из вертолета на крышу мчащегося автомобиля ради нескольких строчек в газете; суровые, но буйные и нефтяники, чуть что, хватающиеся за кольт; утопающие в роскоши и разврате нефтяные бароны; злобные маньяки-интеллектуалы, окопавшиеся в местном университете, и строящие безумные планы господства над миром; и проч., и проч., и проч.

При этом все это должно было происходить в реальной тюменской топографии, с участием реальных тюменских персонажей: преподаватель университета маньяк Рогачев, нефтяной магнат Шафраник, интеллектуальный мыслитель Ю.Шаповалов, фашист А.Михайлов.

И он даже написал два вводных рассказа, М.Немиров; один об американской жизни Х.Вулфа, где он расследует злодеяние. совершенное в пустыне Аризоны; второй — о его деятельности в Москве, где он тоже совершает кой-какие подвиги. Но потом дело заглохло: жизнь приобрела уж совсем безумны характер, стало не до писания рассказов.

15 ноября 1996, пятница, около четырех утра + 15 апреля 1997, среда, 9: 03.

Энциклопедия, как художественная форма

Самым простым из объяснений того, почему автор этих строк для изложения того, чего ему хочется излагать, предпочел форму энциклопедии, а не чего либо иного, может служить то, что все знают со школьных лет: что самое ценное в романе Пушкина «Евгений Онегин»?

Со школьных лет всякий знает: то, что это настоящая энциклопедия русской жизни.

Вот автор этих строк и рассудил: раз так, то и нужно брать да сразу ее и писать, энциклопедию.

Что я и делаю — 14 апреля 1997, 13:43.

(Чуть было не написал «января». Потому что погода именно что совершенно январская: мороз и солнце, великолепными коврами, и т. д.)

«Ю Би 40»

Английская поп-группа, исполнители музыки реггей. Первая пластинка — 1979 год. Сейчас, конечно, трудно найти человека,(кроме конечно, дураков, вконец порабощенных телеэкраном), который что-либо казал бы о них —; но в начале 1980-х, нужно сказать, они имели положительное значение и очень удивляли собою юношей СССР.

«Юбилейный»

Кинотеатр в городе Тюмени.

Главный ее кинотеатр: самый большой и широкоформатный, расположен на улицк Республики в месте ее пересечния с улицей Горького. Назван, каке следует из названия, в честь какого-то из юбилеев, и, видимо, не чего-либо, а установления советской власти в СССР. Вероятней всего — в честь шестидесятого; то есть, я имею в виду, он построен, видимо, в 1977 году.

Юмор

1.

— О золотые времена сатиры! — восклицает Набоков о временах Чернышевского и Добролюбова, — когда и сам-то комар был смешон, комар, севший на нос, смешон вдвойне, а комар, севший на нос градоначальнику, заствлял людей кататься пол полу от хохота.

2.

Салаватова Г. сообщает:

— Когда я в середине 1980-х путешествовала автостопом, — сообщает она, — Довелось мне однажды рассказать везшему меня шоферу «КАМАЗа следующий анекдот: звери сели играть в карты. Медвдь и говорит, сдавая: «А кто будет мухлевать — того будем бить по морде. Прямо по наглой рыжей морде».

Шофер сначала долго смеялся, а потом сказал с удивлением:

— Гляди-ка — ни одного матерного слова — а все равно смешно.

Юруслуги

Один киргиз звонит в юридическую консультацию

— Алло? Это юруслуги? У меня юрта прохудилась, нужно отремонтировать!

— А при чем здесь мы?

— Как при чем? Вы же юруслуги! Услуги по юртам!

«Яблоко»

Общественно-политическое движение, которое —

Образовано в ноябре 1993 года с целью участия во всевозможных выборах.

Нужно полагать, есть в Тюмени и его отделение, есть и его сторонники.

Поэтому далее бы следовало:

— во-первых, поместить таблицу типа:

результаты на выборах:

вся Россия Тюменская обл. город Тюмень

1993, Дума……….

1995, Дума………

— во вторых, указать адрес местонахождения тюменской организации и телефоны;

— в третьих — призвать их, ее представителей, все вкратце о себе написать.

Кто они таковы, когда образовались, сколько членов, чем занимаются, какие имеют цели, планы, планы, желания и намерения.

Все это написать следовало бы и нужно было бы — увы.

Нет у автор этих строк никаких сведений об этих людях, нет у него с ними контактов.

Так что — отложим до лучших времен.

Яковлев, Дмитрий

Есть такой. Биографический очерк в изложении Ю.Крылова:

1983-86: учится на филфаке университета. Пишет стихи. Изучает всякие восточные единоборства, затем применяет их на университетских дискотеках, проводимых в начале 1980-х Ю.Крыловым, защищая последнего от пьяных студентов строительного института. Достигает в этих единоборства титула кандидата в мастера спорта по классической борьбе.

1986 (?): женится, бросает университет, перебирается к жене в город Сургут.

1986-89 (?): живет семейной жизнью в Сургуте. С началом кооперативного движения, включается в него, становясь активным частным предпринимателем: как принято в те годы, торгует компьютерами, пивом, сигаретами, нефтью, пепси-колой, целлофановыми пакетами, и вообще всем, что ни подвернется под руку.

1989(?) — возвращается в Тюмень, затем, позже, перебирается в Москву, где и живет по настоящее время. В Москве занимается опять же всевозможными бизнесами, в основном состоящими в купле-перепродаже всего подряд; в частности, некоторое время он, совместно с прочими тюменскими колонистами — Д. Поповым, А. Гофлиным, А. Струковым — торгует посудой.

Как бывший спортсмен, водит дружбу с бандитами разного калибра.

Забавных историй, приключавшихся с Димой довольно много, но мне так особо запомнилась одна из них, которую я и поведаю:

Ну сначала нужно описать Д. Яковлева, чтобы читатель мог образно представить себе дальнейшее повествование. Это человек небольшого роста, весь накачанный мышцами и очень живой и верткий. Кроме того, Яковлев Д. обладает очень богатой мимикой, и когда он что-то рассказывает, трудно избавиться от ощущения, что он постоянно обезьянничает.

История эта приключилась в университетском общежитии на ул. Семакова, 8, где собственно Д. Яковлев познакомился в 1982 г. с Ю. Крыловым, проживавшим в то время в комнате № 7 с одногруппниками-физиками. Частым гостем в комнате № 7 был Пахомов К. Захаживал и Неумоев Р. с рюкзаками «токайского» вина.

Известный факт — студенты всегда голодные, особенно те, кто живет не дома, а в общежитии. А Дима жил дома, но часто любил захаживать после занятий в общагу. Приходит он как-то, а народ сидит грустный, — кушать хочется. А общага на ул. Семакова — довольно старое здание, и там на несколько комнат приходится одна кухня с большущей плитой посередине. Так вот, Дима и говорит:

— А чего это вы голодаете? Я мимо кухни проходил, так там большая кастрюля стоит, и пахнет вкусно. Давайте стащим ее, отольем супу, и обратно поставим. Они поди и не заметят, а если и заметят, то уже поздно, да и кто его знает, кто стащил?

Ну народ поколебался для виду, Крылова на стрем поставили в коридор, а сами шасть на кухню, и утащили кастрюлю. Поставили ее на стол, дверь закрыли, кто-то уже хлеба успел стрельнуть. Дима, как заправский повар, плотоядно причмокивая, берет половник, снимает крышку, и пару раз пошурудив в кастрюле достает оттуда… лифчик внушительных размеров!

Все — в покатуху.

Дима же с удивленно-обиженым лицом так и остался стоять в половником в руке, на котором висел, покачиваясь, мыльный бюстгальтер какой-то, судя по всему, грудастой студентки…

Вот такая вот история.

А вот истории, рассказанные М.Немировым.

1.

— В 1990-е годы, — сообщает М.Немиров, — во второй их четверти, — сообщает он, — в моем жилище, которое тогда находилось —, подняв трубку на телефонный звонок с регулярностью примерно раз в квартал случалось так, что голос, начинавший доноситься оттуда, являлся голосом, опознаваемый автором этих строк как голос Д.Яковлева.

— Алло! — кричал голос, — Немиров? Я к тебе сейчас с водкой приеду, говори адрес.

— Да ты посмотри у себя в записной, он у тебя раз шесть уже записан, — отвечал я ему.

— У меня? Да ты что! Я и телефон-то твой только сейчас узнал!

— Да ты посмотри, посмотри. Ты ко мне уже не знаю который раз собираешься с водкой приехать, каждый раз я тебе адрес диктую.

— Да? — озадаченное. — И что: приезжал?

— Нет, ни разу не приехал.

— Ну, сейчас точно приеду.

— Ну, давай, — отвечал, М.Немиров, после чего через примерно полгода все повторялось с точностью до последнего слова.

2.

В начале 1996 в очередной раз раздается звонок, и автор этих строк опознает голос Д.Яковлева в трубке собственного телефона.

— Сейчас с водкой приедешь? — язвительно спрашивает он.

— Какая водка! — возмущен Д.Яковлев, — Я по делу! Тебе — собака не нужна? Мастино неаполитано? У меня собака ощенилась, ищу куда щенков пристроить.

— Нет, Дима, не нужна, — отвечает автор этих строк. Я не собачник, я кошатник. Тебе, кстати, котенок не нужен? У меня кошка только что окотилась, ищу, куда котят пристроить.

— Куда мне кошек! — восклицает Дима, — У меня собак в доме тринадцать штук! Да каждая мне по яйца ростом! Да все жрать просят! Все деньги на их кормежку уходят.

— О, — посочувствовал Д.Яковлеву автор. — Ну, я поспрашиваю знакомых. Может, кто и соблазнится — все-таки непростая собака, мастино неаполитано…

— Поспрашивай-поспрашивай, — призывает Дима. — Я недорого отдам, долларов по 300.

— По скольку?! — не верит автор своим ушам.

— А ты что хочешь, — горячится Яковлев. — Они на самом деле по полторы штуки идут, 300 баксов — это бесценок!

Месяца два спустя город Москву посещает с визитом человек из Тюмени по имени Аркадий Кузнецов (см.). Останавливается он у автора этих строк. Он приезжает не с пустыми руками, а с бутылкой водки и с тремя бутербродами, завернутыми в газету. Газета эта — тюменский вариант газеты бесплатных объявлений «Все для вас». Автор этих строк с большим интересом начинает ее читать: интересно же, что продают тюменские люди, что покупают. тут он обнаруживает: «Продаю щенков мастино-неаполитано», и телефон — московский. Автор вынимает свою записную книжку: так и есть: телефон этот принадлежит Дмитрию Яковлеву: отчаявшись продать своих щенков, он аж в Тюмень послал объявление: может, хоть там кто —

К лету 1996 продан был один щенок из 11.

Яковлева выгнали со снимаемой им квартиры: хозяин ужаснулся такому количеству собак на принадлежащей ему жилплощади; с женой и двенадцатью собаками (10 щенков плюс два их родителя), каждая весом по 45 кг минимум, Яковлев жил в крохотной комнатушке в какой-то общаге — хоть сколько-нибудь более пристойное жилье ему никто не сдавал по причине все тех же собак. Яковлев был готов уже раздавать щенков и бесплатно — но только в хорошие руки! Чтобы человек был с понятием! Тем более, что он уже месяца три сидел без работы и следовательно денег; собак он кормил исключительно пшенной кашей, а сам кормился рыбой, которую сам ловил в Москва-реке.

Последний мой контакт с Яковлевым имел место примерно в начале ноября 1996: щенков осталось уже только 7.

Таково пока все о Яковлеве Д.

Продолжение — следует.

16 апреля 1997, четверг, 10:20 утра.

Наступила-таки весна: + 10 за окном, солнечно.

***

С весны 1996-го года, например, он начинает сотрудничать с Салаватовой Г., еще одной московско-тюменской личностью, между прочим — издательницей этого нашего издания, которое вы читаете.

Ну, тут он развил настолько бурную деятельность, что сумел разорить предприятие Салаватовой Г. до основания в течение месяца, втянув попутно в разборки со всевозможными бандитами с одной стороны, в преследование Отделом борьбы с экономическими преступлениями — с другой (которое среди прочего, опечатало принадлежащую Салаватовой Г. типографию, лишив тем самым заработка саму Гузель, меня, автора этих строк Немирова М., и еще пять человек, трудившихся у Гузели — печатников, курьеров, технологов) и ввергнув в долги, вылезать из которых будет более чем изнурительным занятием.

Вот такой он парень, Дмитрий Яковлев.

Ямал, полуостров

Есть такой, находится очень далеко на севере Тюменской области, за Полярным кругом. Там очень холодно, там даже не тундра, а уже полная и настоящая Арктика.

Там зато нефть, газ и конденсат, которых очень много в его покрытых льдом недрах. Поэтому придется людям строить там города и магистральные газопроводы — ибо россиянам нужны эти важные углеводороды.

Но пока этого еще нет.

В смысле — нет там ни промышленной добычи всего этого, ни трубопроводов, ни городов и поселков.

Там пока только имеется — вот уже наверно два десятилетия — поселок Харасавэй, из которого и ведутся изыскательские работы, которые и нашли нефть и газ; добыча их должна была начаться во второй половине 1980-х.

Но так и не началась: сначала, в последней четверти 1980-х, стали всячески протестовать любители экологии, доказывающие, что еще одного большого количества линий магистральных газопроводов тундра не переживет; ну, а поскольку конец 1980-х был таким временем, когда власть, с непривычки, перед такого рода протестами робела, и начало строительства было отложено.

А когда наступили другие нынешние времена, когда любые протесты стали делом обыкновенным и, следовательно, не вызывающим реакции, и когда нужда в любых доходах такой, что на любую экологию всем стало совсем плевать, тем более на экологию находящейся за три тысячи верст тундры, — уже не стало наличествовать денег, чтобы начать это строительство.

Таков примерно все, что автор этих строк готов сообщить о полуострове Ямал сегодня, 11 апреля 1997, в 8 утра.

«Ямал», кафе

Что касается города Тюмени, то здесь оно — на улице Котовского. Существует примерно с 1981-го года. Поскольку оно является одним из ближайших к группе общежитий различных институтов, которая имеется на улице Мельникайте, то именно студенты и составляли основной контингент его посетителей, которые в нем ели. Тем более, что «кафе» оно было только по названию: на самом деле оно было то, что в те времена положено было обозначать словом «столовая», ибо не было здесь ни белых скатертей, ни официантов; еду нужно было брать самому с железной стойки и самому нести на столик при помощи пластмассового подноса; не продавалось здесь спиртного, не играла музыка, а закрывалось все в 8 вечера: сюда ходить принимать пищу, а не развлекаться гурманством.

Удивительная картина, многократно наблюдавшаяся в нём в 1982 и 1983 годах — сидящий за столиком Сергей Плотников, известный мастер культуризма, который весной 1982 закончил физфак университета, а теперь жил как раз неподалеку, на улице Киевской в общежитии какого-то ПТУ, номера коего не помню, являясь преподавателем в нем физики; «Ямал» был как раз на его пути из спортзала «Геолог», что на Харьковской улице, и ежедневно, возвращаясь с тренировки, он его посещал, с целью напитать свои мышцы должным количеством белков и углеводов.

Картина была такой: за столиком сидит Плотников; на нем пиджак пятьдесят восьмого размера; грудная мышца его такова, что на спор на нее, если Плотников ее напрягает, можно ставить стакан с шампанским — и он стоит; весь столик перед ним уставлен тарелками, в которых 8 котлет, 12 винегретов, несчетное количество порций каши, 5 стаканов сметаны, и проч., и проч. Плотников уныло все это ковыряет вилкой и жалуется сидящим рядом тощим студентам, своим бывшим сожителям по общежитию, на плохое здоровье, слабость, вялость, жар, отсутствие аппетита:

— Ем — лишь только из чувства долга перед организмом! — поясняет он.

2.

За кафе «Ямал» имеется некие девятиэтажные дома, в одном из которых осенью 1982 года происходило следующее: там собирались люди и пили водку.

Это были люди из уже упоминавшегося неподалеку лежащего университетского общежития № 3, адрес которого — Мельникайте 93а.

Дело в том, что его обитатели не очень любят свое обиталище.

И рады любой возможности в нем не находиться.

И вот осенью 1982-го.

У не знаю как и почему, но в течение какого-то времени жизнь являлась такой, что у человека по имени Маломанов Алексей имелись ключи от некоей квартиры в указанном доме; и это была нормальная советская «буржуазная» квартира с нормальной меблировкой — креслами, диваном, торшером, журнальным столиком, магнитофоном, проигрывателем грампластинок и всем прочим, что положено быть в нормальной советской квартире.

Но хитрость состояла в том, что почему-то в ней можно было находиться только с шести утра до двух часов дня. Поэтому делалось так: Алексей Маломанов еще днем собирал со всех дружбанов, обитающих на Мельникухе, деньги, закупал на них большое количество водки и какое-то количество закуски, и где-то это прятал. А в пять часов утра он поднимался по звонку будильника, ходил по комнатам, поднимая в ночном мраке и храпе спящих тел, тех избранных, которые —, и они собирались наощупь в утреннем мраке, стремясь к бесшумности, чтобы не поперебудить соседей, и на цыпочках спускались с четвертого и третьего этажа вниз, и в утреннем мраке шли в указанную квартиру как точно на работу у станка, и ровно в шесть часов приступали к пьянству в условиях комфорта, мягких кресел, музыкального сопровождения из радиотехнических приборов, принадлежащих таинственному владельцу жилища, и проч., и проч.

И они пьянствовали до положенных двух часов, после чего убирали следы своего пребывания, и шли назад в общагу, довольные и культурно отдохнувшие — отсыпаться.

Таковы были обычаи тогдашней жизни, бедной и суровой, зато невинной.

Ямбург

Еще одна местность на крайнем Севере Тюменской области. Там тоже и газ, и под ним — конденсат, и под ним, вроде бы — нефть. И всего этого — много.

197-?: отправлена первая изыскательская партия в эти места.

197-?: газ там найден.

1981, конец: высажен (из Надыма) первый десант. Проложен зимник.

1982, январь: к будущему поселку выходит первая автоколонна, поселок Ямбург начинает строиться. Название — скаженное ненецкое «Юбюара», что значит Большое Черное Болото.

1984, лето (конец июля — начало: сентября): Первая навигация. Судами сюда завозится много чего.

1985: задействована первая УКПГ: Установка Комплексной Подготовки Газа; в просторечии — ГП: Газовый Промысел.

Задействована, это значит:

— построена сама УКПГ — довольно большое здание, размером наверное, с —; в ней установлены и смонтированы всякие приборы, машины и устройства, которые и должны газ подготавливать к дальнейшей перекачки на большие расстояния;

— пробурены кусты скважин, посредством которых газ и извлекается из-под земли;

— эти кусты скважин соединены с УКПГ;

— УКПГ соединена с ближайшим магистральным газопроводом, в который она и подает газ, чтобы он потом поступал туда, куда ему прикажет Партия Большевиков.

1986, апрель: к XXVII съезду КПСС раньше срока завершены линейные работы на головном газопроводе Ямбург-Елец-I.

1986, лето: здесь работают уже множество ГП, газ вовсю добывается из-под земли и перекачивается туда, куда он требуется, причем в огромных количествах.

Что остается верным и по сей день.

По причине чего самым разумным было бы закончить это сообщение таблицей, которая показывала бы по годам, во-первых, количество этого, добытого и перекаченного газа, во-вторых — долю ямбуржского газа в общей газодобыче СССР и РФ.

Чего нет, того нет.

2.

Переходя к историям, связанным с Ямбургом, следует сообщить, что автор этих строк М.Немиров там был, и притом не в качестве туриста, а в качестве именно участника строительства его. Он был там осенью 1986 и зимой 1987 года, работая в СУ-13 треста Севертрубопроводстрой. Не в самом поселке Ямбург: на трассе: на строительстве УКПГ-13 Ямбургского месторождения. Он там работал снабженцем. И в довольно многом смешном и безумном довелось ему участвовать там, свойственном советскому способу организации хозяйства, я это опишу, только в следующий раз.

Пока же завершу это сообщение несколькими стихотворениями, которые автор этих строк стал там сочинять со скуки, впоследствии названные «Раздумьями и Размышлениями». Ибо очень уж долго ехать от Уренгоя до ГП: 6 часов неподвижно сидеть на жопе в кабине «Урала», глядя в окно, где одна лишь бесконечная снежная равнина.

Это вот какие стихи:

Вертолет летит Ми-8,

в нем воняет керосин.

Нас ребят удалых восемь,

мы Ямбург покорять летим.

Вот садится вертолет,

выбегают все на лед.

Вьюга воет и свистит,

в роже прямо снег летит.

Но ребята-комсомольцы

не боятся ни хрена,

покоряют стужу стойко,

воздвигают города;

все заданья выполняют,

все объемы всех работ,

и объекты все сдавают

строго вовремя и в срок;

пусть товарищ Шаповалов,

вождь любимый и родной,

двинет далее к Ямалу

твердою своей рукой

Ямбургнефтегазпромстрой!

или:

На далеком Лонг-Югане,

здесь не чай ребята пьют.

Комсомольское собранье

всей гурьбой они ведут!

Вот выходит гад патлатый,

бригадиру говорит:

— Ты огромную зарплату

должен, на фиг, нам закрыть.

— Сделай всякие приписки,

качества завысь итог,

чтобы баб хватать за сиськи

деньги б я имея б мог!

Зашумели трактористы,

подымается комсорг.

— Мы те рожу счас начистим! —

бьет он гаду точно в рог.

— Мы, суровые герои,

беззаветного труда,

газопроводы мы строим,

воздвигаем города,

— А когда тебе, иуда,

не по кайфу наш уклад, —

в Израиль вали отсюда!

Сексуальный там разврат!

Все ребята закричали,

и прогнали подлеца.

Обязательства приняли

всем быть честным до конца:

— Обещаем к Первомаю

шлейфы сдать и дюкера,

тебе, Родина родная,

газу выдать — до хера!

Стихи, уже сейчас, всего через десять лет после их написания, требующие многих страниц пояснений — что же тогда в них казалось смешным. Но мне писать этот комментарий совсем лень, поэтому я просто предлагаю поверить мне на слово: тогда, в конце 1980-х, это казалось ужасно смешным.

Сик транзит, короче, глория мунди — 14 апреля 1997, 7:38.

Дела в окружающей природе имеют невиданный характер: на улицах все еще зима, каждый день валит снег, и упавши, лежит, не тая.

Ястреб

Люди античности не любили ястреба, далее будет объяснено, почему.

У людей античности вообще насчет птиц было много для нынешнего человека представляющегося странным: например, они еще не уважали ласточку.

Казалось бы, чем им ласточка не угодила? Ан вот не угодила: она считалась высокомерной и неблагодарной. «Она одна изо всех живущих под нашей кровлей не возмещает это никакой приносимой нам пользой. Тогда как аист, не получая от нас ни крова, ни тепла, ни охраны, ни какой-либо иной помощи, платит за приют на крыше тем, что расхаживая в окрестности, убивает враждебных человеку жаб и змей; ласточка, получив все перечисленное, как только выкормит и научит летать птенцов, улетает, проявляя себя неблагодарной и не заслуживающей доверия. Но хуже всего то, что из всех сожителей человека только она, да еще муха, не приручаются и избегают какого-либо прикосновения человека в деле и в забаве; она от природы не любит человека, и остается всегда дикой, недоступной и подозрительной».

Так обижался на ласточку, вслед за Пифагором, Плутарх.

Кроме того, греки презирали воробьев, и обозвать человека, особенно женщину, воробьем было обидной бранью: воробей считался крайне похотливым животным, любителем беспорядочной ебли в очень больших количествах. Греки были не против ебли, но им крайне претила неупорядоченность и чрезмерность чего угодно, сравни лозунг «Мера — превыше всего» и прочие высказывания Семи Мудрецов, которые давали такого рода ответы на совершенно любой вопрос.

2.

Зато римляне очень уважали — дятла! Почитая его птицей гордой и бесстрашной. А больше всего они почитали — коршуна.

Плутарх в книге «Римские вопросы» в качества вопроса номер 33, обсуждает вопрос, почему это так. И объясняет: а потому что он — не убивает никого живого.

Казалось бы, многие птицы не убивают никого живого: те же воробьи или голуби — что уж такого особенного в ястребе?

Но на самом деле и воробьи, и голуби, и все остальные птицы — все-таки они убивают: если не животных, то растения, которые тоже меж тем являются живыми, о чем не следует забывать.

А вот коршун питается только падалью, мертвыми телами, вещью, от которой уж совсем никакой пользы нет ни для кого, в том числе и для ее бывшего владельца, — так пишет Плутарх.

«Да и тут он не трогает своих даже и мертвых сородичей: никто еще не видел, чтобы коршун отведывал пернатых».

Впрочем, если развивать эту мысль, тогда римлянам из животных самыми благородными следует признать шакала и гиену: они тоже питаются исключительно падалью.

3.

Здесь же и объяснение, почему римляне не уважали ястреба: именно потому, что ястребы больше всего преследуют и убивают своих же соплеменников, а стало быть, по слову Эсхила,

Терзает птица птиц — ужель она чиста!

4.

Но есть и еще одна причина, почему самая благородная из птиц — коршун.

Да потому, что он свободен не только от греха смертоубийства, но и от греха похоти: «весь род коршунов, по свидетельствам египтян, женский, и зачинают они, принимая в себя ветер с востока, подобно деревьям, оплодотворяемым Зефиром.»

5.

Завершу стихотворением Заболоцкого, который, во-первых сам был крайне склонен к теориям этого рода, во-вторых же — уж очень оно нравится автору строк, а последняя его строфа так и вообще крайне точно отражает нынешнее положение дел в душе автора, каковой она является нынче:

Колыхаясь еле-еле,

Всем ветрам наперерез,

Птицы легкие висели,

Как лампады средь небес.

Их глаза, как телескопики,

Смотрели прямо вниз.

Люди ползали, как клопики,

Источники вились.

Мышь бежала возле пашен,

Птица падала на мышь.

Трупик, вмиг обезображен,

Убираем был в камыш.

В камышах сидела птица,

Мышку пальцами рвала,

Из рта ее водица

Струйкой на землю текла.

И сдвигая телескопики

Своих потухших глаз,

Птица думала. На холмике

Катился тарантас.

Тарантас бежал по полю,

В тарантасе я сидел

И своих несчастий долю

Тоже на сердце имел.

24 мая 1997, 3:01 ночи.

Приложение. Рассказы

Подземные тайны

Хрущев пляшет вприсядку, сверкая лысиной. Каганович злобно ухмыляется. Жданов тоже злобно ухмыляется. Молотов, Меркулов, Кобулов, Цанава тоже злобно ухмыляются. Берия ухмыляется самым злобным способом из всех. Гитлер тоже злобно ухмыляется, но еще и виновато.

— Эх, Адольфка, что ж ты учудил, мудила, двадцать второго июня одна тысяча девятьсот сорок первого года! — выговаривает ему Сталин, выколачивая трубку об его голову.

— Хуйню спорол-с, — злобно шипит А.Гитлер, сидя на цепи. Он, конечно, жив, будучи захвачен в плен, и, тайно, привезенный в Кремль, здесь живет, как пес бешеный, являя собой наглядное доказательство силы и мощи Несокрушимой и Легендарной. Оргия разврата имеет место, переходя в стадию ебли в сраку — все вышеперечисленные, несомненно, не просто негодяи и мерзавцы, а еще и пидарасня. (И еще — говноеды!) Начало суровой весны 1953 года стоит на дворе, пьянка происходит в честь завоевания Европы, назначенного на март 1953-го. Танковые армады ревут дизелями, готовые яростно броситься на беззащитные камни древних соборов. Уже даже железнодорожные билеты для будущего западноевропейского отделения МПС отпечатаны, Москва-Краснотибрск — 19 р. 20 коп (плацкарт), Москва — Сталинград-на-Сене — 19 руб. 65 коп (плацкарт), Москва — Темзосталинск — 26 руб. 40 копеек. Уже и этикетки для консервов отпечатаны «человечина тушеная, высший сорт», 1 руб. 30 коп. за банку, «филе младенца в собственном соку», 1 руб. 55 коп, и проч., чтобы не пропадать добру, которое будет нафаршировано из обитателей указанных Темзосталинсков посредством танковых пушек и клыков гулаговских овчарок, а также для окончательного решения трудностей в СССР с мясопродуктами. Осталось нажать на последнюю кнопку — непобедимая армада хлынет единой железной лавиной, и Зло навеки воцарится на нечастной Земле.

2. Но есть и подпольщики.

Союз ненавистный республик говняных,

Вот хуй там сплотила ебучая Русь!

Так сгинет же созданный волей гондонов

Ебаный позорный Советский Союз, -

поют в подполье бесстрашными голосами гимн отважные герои Сопротивления, подняв кулак над головой в знак непокорности.

Они не только поют: всюду и везде они наносят, как могут, удары по ненавистному режиму Абсолютного Зла, воцарившегося на более чем одной второй части суши: СССР + Восточная Европа + Китай + Индокитай + почти уже красная Индонезия, + пятые колонны компартий в Италии, Франции и прочей Европе, ждущие только сигнала из Кремля, чтобы ударить своей отчизне в ножом в спину.

Подпольщики, пускают поезда под откос, подсыпают толченое стекло в масло, неправильным лечением умерщвляют коммунистических начальников, под видом немых распространяют в вагонах поездов дальнего следования порнографические картинки, подрывая официальную мораль, записывают на рентгеновских пленках музыку в стиле «джаз», демонстрируя гражданам СССР преимущество западной культуры, организовывают опечатки в газетах, типа пропуска буквы л в слове Верховный Главнокомандующий — и так далее. Беспощадная тайная борьба кипит, не только не утихая, но все более нарастая по мере построения в СССР сатанинского социализма.

Тут подпольщики и получают сведения о новом дьявольском замысле проклятого усача, который описан выше. Выход один: немедленно указанного ликвидировать.

3. Это почти невозможно. Есть отважные герои — Маршал Жуков, например, или тот же Н.С. Хрущев, — которые готовы пожертвовать собой, чтобы пристрелить или взорвать бешеного пса — но ни пистолет, ни взрывчатку в Кремль не пронести; а к тому же проклятый злодей везде, всегда и пожизненно пребывает в бронированном герметическом скафандре, полностью изолированном от внешнего мира, на верхней передней части которого из папье-маше выклеено лицо, которое известно всему миру по миллионам фотографий.

Ночью?

Но кровать, на которой он спит, не содержится в одном помещении, а ездит под землей по железнодорожным рельсам туда и сюда (для чего, собственно, в Москве и построено метро, строительство которого не утихает ни на секунду), причем маршрут неизвестен никому, ибо задается специальной ЭВМ, снабженной генератором случайных чисел, и еще ездит множество других кроватей с двойниками, которые непрерывно переплетаются и тусуется, так что никак невозможно вычислить, где же и кто же из них подлинный Сталин. (Почему, кстати, кибернетика в СССР в те годы и строжайше запрещена: чтобы никто не мог построить еще одну вычислительную машину и все-таки разгадать подземные тайны маршрутов тел Сталина).

И, выходит, есть только один-единственный выход: смести все это с лица земли одним термоядерным ударом, вместе с, увы, городом Москвой, и всем, что в ней находится. Что и приходится осуществить, благо, Курчатов И., Королев С., Сахаров А., и прочие отцы советского ракетно-ядерного щита, конечно, будучи людьми культурными, не могут больше терпеть описанного злодейского беспредела. 5 марта 1953 года на месте, где стоял Кремль и шумел город Москва всплывает термоядерное облако.

4. Чтобы никто не догадался о происшедшем, Москвой называют маленький сибирский город на берегу реки Туры Тюмень, удостоенной этой чести за то, что именно здесь в 1941-44 годах хранилось чучело Ленина; силами миллионов заключенных ГУЛАГа, ударными темпами здесь строят Кремль, метро, ГУМ, ЦУМ, все прочие достопримечательности бывшей Москвы. Жителей бывшей Тюмени, нынешней Москвы, подвергают тотальной гипнообработке с целью убедить, что так всегда оно и было, и их город и есть Москва; в условиях сплошного контроля за информацией это не составляет никакого труда. Еще легче во всем этом убедить жителей остального СССР, которые режимный город Москву видели только на фотографиях в «Правде».

Поселение же, возникающее на месте бывшей Москвы, называют, наоборот, Тюменью.

И так с тех пор оно и есть — что и составляет величайшую тайну истории СССР.

Проверить это, между прочим, очень легко.

Нужно взять стихотворения авторов, описывающих Москву до уничтожения и переноса в Тюмень, и убедиться: климат описываемого в этих стихах города ничего не имеет общего с климата того города, который фигурирует под именем Москвы в наши дни.

Февраль! Набрать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит, —

пишет, например, один из этих авторов по фамилии Пастернак в 1912 году. Или он же, в 1914:

Город, как болото, топок,

Струпья снега на счету,

И февраль горит, как хлопок,

Захлебнувшийся в спирту.

То есть, в подлинной Москве, нынешней Тюмени, февраль был весенним месяцем!

Чего в нынешней так называемой «Москве» отнюдь не наблюдается!

Так-то!

Будьте же бдительны, люди доброй воли!

***

Рассказ был придуман в конце 1980-х, да все мне было лень сесть его и записать. Вот, наконец, сделал это.

Конечно, все это сильно устарело: такое в Перестройку было актуально, в качестве пародии на тогдашнее антисталинское разоблачительство, и на тогдашний же бум разоблачения тайн истории: правда о сталинизме, царях, Распутине и истории вообще как таковой (Гумилев, Фоменко). Сейчас оно, конечно, уже — —

А с другой стороны — сейчас оно уже опять актуально!

Сейчас, когда Сталин уже опять «фигура сложная, неоднозначная», теперь опять актуально взять, да и прямо сказать так, как оно на самом деле есть: вот нашли неоднозначность! Да обыкновенный чикатило, карлик-людоед, только поудачливей чикатилы ростовского.

Так я полагаю сегодня, 5 августа 1999, в четверг, в 16.12.

Метрополитен московский, его подземные тайны

Когда совсем уж я от жизни одурею,

когда вконец меня измает белый свет,

в метра в таинственное я спускаюсь подземелье -

люминесцентный вечно здесь рассвет.

Змеятся гладкие здесь трубы переходов,

в пространства властно неизвестные влекут,

неумолимый, как державинские оды,

подземный сей сомнамбулический маршрут.

Повсюду месмеризм здесь густой,

повсюду сумрак серебристый разлит;

сплошной везде забвения застой;

позорные здесь бляди всюду лазят -

пленяться всячески собой они манят!

осень 1989 — Тюмень

II

Найдись человек, который в начале 1980-х с особой тщательностью и с большой высоты начни вглядываться в броуновскую толчею людей, происходящую под землей, он мог бы заметить также и одно как раз антиброуновское поведение одной из тамошних человекомолекул.

Она, одна из этих частиц едет, допустим, по оранжевой ветке на север, являясь пьяной.

Она сидит, частица мужского пола, на сиденье заднего вагона, отнюдь не читая модную тогда книгу «Альтист Данилов», а закрыв глаза и погрузившись во внутренний космос.

Доехав до Медведкова, конечной станции, эта частица поднимается.

Изо всех сил стараясь идти ровно, дабы не привлекать внимание милиции и граждан, она поднимается на поверхность в сторону кинотеатра, название которого не помню, обходит его, попадая на огромный пустырь на месте какой-то заброшенной неизвестное количество лет назад стройки. Строительный мусор, ржавые трубы, битый кирпич и все прочее, занесенное снегом. Тогда она идет вглубь пустыря, эта человекочастица, садится там на обломок трубы, вытаскивает из этого обломка находящуюся в нем початую бутылку водки, а также и имеющийся там же стакан. Налив в него на полтора пальца, она опрокидывает ледяную водку вовнутрь себя, после чего сидит и курит сигарету «Стюардесса». Потом она опять наливает, и опять опрокидывает, после чего встает и идет обратно к метро. И спускается в его жерло, и опять с закрытыми глазами сидит и мчится со страшным железным воем и грохотом в сторону центра, пока не доедет, например, до станции Свиблово. Где опять выходит на поверхность, и повторяет ту же процедуру, только теперь не на пустыре, а просто в жилом дворе, и водку он достает не из обломка трубы, а из некоей щели меж двух гаражей. И опять спускается в метро, и мчится снова, закрыв глаза, назад, в Медведково, чтобы опять повторить этот циклический процесс, становясь подобным некоему алкоголесодержащему маятнику. Вечером с трудом, но изо всех сил стараясь идти ровно, она идет домой, являясь очень пьяным, с тем, чтобы утром встать с очень тяжелого похмелья, и начать повторять все сначала, только теперь не на участке Медведково — Свиблово, а на участке, допустим, Свиблово — Щербаковская.

2. Раскрываю карты и объясняю, зачем он это делает. Все очень просто: он шпион. Он — американский шпион. Он — шпионит в пользу Соединенных Штатов Америки, он один из тех, кто заслан сюда разузнавать главные тайны СССР, и сообщать их ЦРУ для более полного осуществления тем плана Алена Даллеса. Его задание — выяснить точный профиль и рельеф Московского метрополитена: не условную, общеизвестную схему, а реальное расположение всех его линий во всех их трех измерениях. Для этого он и вынужден постоянно поддерживать себя в состоянии равномерного и довольно тяжелого опьянения: это можешь поверить читатель, сам, своим собственным вестибулярным аппаратом: попробуй, сидя и не читая, будучи пьян, проехать хоть, например, от Чеховской до Тимирязевской, и ты увидишь, как собственным своим организмом отлично станешь регистрировать все детали изгибов тоннеля — как он извивается вверх, и вниз, и позволяет себе то правый, то левый уклон — и так далее.

Это нелегко.

Нелегко каждый день напиваться в полный сракотан, тем более человеку американского образа мысли. Еще более нелегко каждое утро просыпаться в состоянии абсолютного бодуна. Тяжело каждый день с утра до ночи пребывать в подземном мраке среди безобразного лязга и грохота. Трудно пьяному в метро не попасть в руки коммунистических властителей: их полиция чрезвычайно, как известно, люто следит за тем, что считает нравственным обликом своих подданных, и выпивший человек в метро всегда находится лишь на волосок от страдалищ, именуемых «обезьянниками». Наконец, чрезвычайно трудно все эти извивы и изгибы удерживать в пьяной голове — а записывать, конечно, нельзя: коммунистические граждане бдительны, обязательно найдется такой, кто не пройдет мимо подозрительной личности, которая едет в метро и при этом что-то пишет, да еще и рисует какие-то кривые. Поэтому приходится каждый участок проезжать по многу раз, и опять, и снова — до полной его фиксации в пьяной памяти.

3. Особенно туго пришлось чувачине, когда наступила эпоха борьбы за трезвость: стоять в очередях у него нет времени (холодная война не ждет!), идти за водкой в «Березку» — грех смертный против конспирации, пить одеколон и стеклоочиститель, ему, как американскому гражданину, не по силам организма. Приходится ехать электричкой далеко за город, ходить там в резиновых сапогах по ночному лесу, жечь сигнальные костры, ориентируясь на которые сверхвысотные самолеты-невидимки типа «стелс» из страшной стратосферной высоты сбрасывают ему на парашютах контейнеры со «Стрелецкой горькой настойкой». Он, конечно, предпочел бы виски, «Абсолют» или хотя бы «Столичную», но только из американского супермаркета — нельзя: конспирация требует вести жизнь абсолютно точного местного.

4. И — составил он-таки эту подробную схему, нанеся тем самым окончательный и невосполнимый удар по обороноспособности СССР. Не очень, правда, ясно, какой, но видимо — чрезвычайно большой. А с чего бы еще Империя Зла, 70 лет дававшая копоти, вдруг в одномоментье стала на колени и согласилась отречься от всего плохого и смириться со всем хорошим?

Так вот: 17 ноября 1997.

Настольный теннис

Популярная спортивная игра. Один тюменский человек — обозначим его, конспирации ради (дальше станет понятно, почему) индексом Z, очень ее ненавидел. Его один настольный теннисист обидел. Мыслью, затмившей все прочие в его мозгу, становится одна, подобная тайному Солнцу: отмстить! Он устраивается на четыре работы сразу. Он до предела ограничивает себя в еде, куреве и культурных надобностях. Принадлежащую ему двухкомнатную квартиру на Тульской улице он сдает квартирантам, а сам переселяется в позорную конуру на дикой окраине под названием Бабарынка. Цель этих действий: накопить денег. Результат: он их накапливает. Последующее: он покупает теннисный стол, устанавливает его в подвале, который ему предоставляет для этих целей знакомый бизнесмен по фамилии Зуев. С утра и до следующего утра ежедневно, спя не более пяти часов в сутки, он тренируется. Постепенно он дотренировывается вот до чего: он достигает того, что с такой силой наносит удар, что шарик летит с такой скоростью, что плавится на лету вследствие трения об атмосферу!

Отразить такой удар, конечно, невозможно: шарик шлепается на стол целлулоидной лепешкой. Человек громит соперников на всех подряд турнирах со счетом 21: 0. Отмщение свершено. Гремят фанфары. Шампанское лежит вокруг сугробами.

2. Отмщение свершено по всем правилам: он не совок из коммуналки, который только и может — соседу под дверью нагадить и/или донос написать; отмщение свершено в манере самого Монте-Кристо: он ему, козлу, на его собственном поле отомстил!

Он стоит, едят в поезде, возвращаясь с очередного турнира.

Пустые поля, отмененные на зиму, лежат вокруг на десятки миллионов километров; Звезда Полей, почему-то желтая торчит одна высоко в черном небе. Он стоит, человек, плюет выбитое окно тамбура — ветер скорости возвращает ему его плевки. Стихотворение в такт колесному грохоту происходит в его голове:

Хуярит поезд, сука, так еби,

Хуярит поезд, аж гром гремит,

Да, плочены не зря за скорость башли:

Хуярит поезд, пиздячит блядь, ебашит!

Как древнеримского Цезаря, именно в момент самого из триумфов, его и поджидает удар в спину. Стоя в тамбуре, он прочитывает это в газете «Спорт-Экспресс»: он же есть пинг-понг на самом деле, этот настольный теннис! Это же китайская народная игра!

КПК не желает терпеть потери китайского лица. Она бросает бешеные суммы миллиардов юаней на химические исследования, она объявляет десять тысяч лет упорного труда и несчетное количество времени счастья; сорок миллионов химиков сидят в лагерях и бьются над проблемой свойств целлулоида; итог — весьма быстро они вырабатывают такую его разновидность, которая по всем параметрам точь-в-точь целлулоид, за исключением одного: в миллион раз большей жаропрочности.

Тугоплавкости?

А вот этого выражения как раз лучше избегать. Ибо могут найтись такие, которые решат, что оно — от словосочетания «тугие плавки».

Мол,

тугоплавкая тут входит она, —

а это есть совсем ненужное отвлечение в совсем не нужную сторону.

3. Другой бы отчаялся, опустил бы руки. Не таков указанный человек-фамилия его, кстати, Н. Все рухнуло? Он все начинает заново! Он тренируется еще пуще прежнего. Лицо его являет собой одну железную когорту. Он продолжает работать над силой удара. Он доводит его до того, что-ломает ударом стол к ядрене матери!

Вот они, знаменитые кадры кинохроники, снятые замедленной съемкой.

Поверхность стола.

Шарик, летящий со стороны соперника. Он ударяется о стол; он отскакивает от него; рука человека Н. с ракеткой в ней восходит стремительно, но при этом плавно, как точно полная луна.

Они соприкасаются, шарик с ракеткой: контакт! Есть контакт! Хоппа-на! Шарик отделяется от нее.

Он летит на сторону неприятеля. Он летит так, что кинокамера не в состоянии изображать его дискретным предметом: белая размытая полоса, подобно следу реактивного истребителя, вот что быстро растет из ракетки под углом примерно 30 градусов вниз. Сила удара такова, что, как показали последующие исследования, самое пространство-время в их континууме срывается с места и увлекается за шариком — собственно, турбулентный их, пространства-времени, вихрь и составляет эту белую полосу.

Трах! — это соприкосновения полосы с поверхностью стола.

Тратах! — это подламываются ножки стола, подобно ногам быка, пораженного шпагой матадора.

О-о-о — это выдох вскакивающих на ноги зрителей, не верящих глазам своим.

Крак! — это трескается посредине и разламывается надвое поверхность стола, разломленного вдоль, по осевой линии.

Ошеломленное лицо соперника.

Взлетающие в тишине обломки и щепки.

Железное лицо человека Н., выражающее отсутствие пощады.

Ибо это — еще цветочки!

Ибо — впереди еще ягодки!

4. Ягодки вспыхивают на следующий день: все газеты выходят с подробным описанием тренировочной техники Н.: кинограммы — схемы — графики — прочее.

Осуществляемое им он делает доступным любому.

Теннисные залы становятся похожим на скорее кузнечные цеха, такой в них грохот стоит от поминутно разбиваемых столов. Он отмщен, человек Н. Он более, чем отмщен! Настольного тенниса — более не существует! Никакой тайги не хватит все время заменять бесперерывно разбиваемые в щепки столы! Солнце Аустерлица пылает над его головой всею яростью своих протуберанцев.

Тут происходит то, что должно произойти. Теннис, во всех его разновидностях, как известно, игра не только китайцев. Выше бери! — это игра всемирных бюрократов. Итог: человека Z. в ту же ночь хватают, везут, судят, содят. Умышленная порча государственного имущества в особо крупных размерах, от семи до пятнадцати. Память о нем стирается изо всех файлов. Воды забвения смыкаются над головой его черные, как антарктические.

II

1. Тюрьма, он сидит в ней.

Одиночка, счет дней давно утерян, время является сумрачным киселем Одни воспоминания остаются в этом сумраке тем, что вспыхивает: вот он голым младенцем сидит в корытце, резиновый дедушка ленин зажат в бессмысленном кулачке. Вот он претерпевает нудную молодость бухгалтером в парадных белых в честь дня тезоименитства господина начальника личной канцелярии предоблисполкома нарукавниках. Вот он…

Ну, и так далее: все прочие воспоминания полны такой же безотрадности.

Тут дверь, скрежеща, распахивается.

На выход!

2. Его ведут коридорами.

Его приводят.

Есть такие авторы, которым лишь бы чего-нибудь закудрявить этакое.

Американец Рекс Стаут, например, ради пущей изгибистости, представил своего работника правоохранительных органов личностью нечеловеческой толщины, восседающей в на заказ сделанном кресле подобно какому-то киту, сему гигантскому морскому мегаслонусу аквусу; мы не пойдем по их пути; правда нам дороже: личность в кабинете, поджидающая Н. есть нормальная ментовская личность обычной ментовской внешности. — Ну, гражданин Н., говорит личность ему, — Не стану с вами юлить, подобно мыла куску на раскаленной сковородке, скажу прямо: в ЦК не дураки сидят. На Марс полетите!

3. Жизнь на Марсе, конечно, есть. Это следует не из каких-либо умозрительных соображений — это следует из картинок, переданных с поверхности его американской станцией «Викинг 1» в июле 1976-го, и перехваченных нашими системами перехвата.

Жизнь на Марсе не просто есть — жизнь там имеется вполне разумная и цивилизованная! Это следует из тех же картинок: на них такое изображено, что хоть волосы рви на голове.

Наконец, жизнь на Марсе не только есть, и не только цивилизованная — она, самое главное — еще и секретная: сообщение «Викинга», как выше сказано, перехвачено, идейно-геополитические противники ни о чем этом и понятие не имеют.

Вывод: немедленно нужно отправлять туда экспедицию! Пока идейные противники не спохватились и не — Вот, человеку Н. предлагается лететь в виде этой экспедиции.

4. Наука уже дозрела до доставки человека на Марс.

Но только в один конец — туда.

Увы, обратно наука пока еще нет.

Так вот, сообщает он ему: в один конец и полетите.

Задание: осмотреться — внедриться — укорениться — и проч.

Собирать и передавать информацию.

Сообщать тамошним убеждения, соответствующие нормам идейной убежденности.

И все прочее соответствующее.

Продукты, воду, кислород и так далее? Первоначальный запас возьмете с собой, далее будем еще подбрасывать автоматическими межпланетными станциями. А там, глядишь, прогресс науки, всевозможные достижения — глядишь, рассмотрим и вопрос о напарнике.

Почему Вы?

Ну, а почему нет?

Человек с железной волей… с большими достижениями… интеллектуал, опять же, а не просто громила…

Главное же — выбора у Вас нет: либо в тюрьме гнить всю оставшуюся жизнь — ибо, сами понимаете… либо… все ж таки воля!

Подумав несколько долей секунды, человек Н. соглашается: выбора у него действительно нет.

III

1. Начинаются тренировки. Его всячески обучают. Каратэ. Диверсионная подготовка. Аутотреннинг. История КПСС и научный коммунизм. Языки вплоть до нигерийского варианта английского — кто его знает, что там может на Марсе пригодиться! Экзамены в пустыне Кызылкумы и еще одни экзамены на полуострове Таймыр. Лишь через полтора года его загружают, наконец, в ракету и выстреливают ей по Марсу. Пламя ревет в соплах. Ускорение дает копоти. «Курс — 40 градусов верхней тикали, 14 градусов горной изонтали! Полет проходит нормально!»- кричит в телефонную трубку наводчик, докладывая в Москву о ходе запуска — торжественность момента требует полных уставных наименований, а не жаргонно-бытовых обрубков-усечений «вертикаль», «горизонталь». И он летит.

Он летит год, два, три. Кабина космолета тесна как просто гроб. Он летит лежа на спине, не в состоянии даже повернуться на бок: нет места. Тем не менее, все-таки он прилетает.

2. Наконец, он прилетает, высаживается. Все как положено: красная пустыня, утыканная кактусами, тоска, глушь и дикость:

Один чувачина, бластер имея в руке,

Бластер имея в другой руке, и еще нож,

Вот что он говорил на трансгалактическом языке:

Он говорил: «Ох же еж ты пердеж охмуреж!», -

Что на стандартный земной коли-ежели переведешь,

Се означает

классическое начало классической, с детских лет всем как алфавит знакомой «Песни космопроходца» — эпической поэмы неизвестного космического скальда о суровых буднях покорителей галактик.

Увы, песнь и реальность есть две вещи, как известно, не обязательно совпадающие. Ничего всего этого нет.

Нет ни бластеров, ни силовых защитных полей, ни машинки на поясе, которая сама переводит с любого инопланетного языка. Есть одна грубая действительность данная в непосредственных ощущениях: неудобная и тяжелая рация за спиной — тяжелый же за спиной же рюкзак вещмешок — автомат калашникова через плечо — пистолет макарова за поясом. На голове каска. В таких условиях он приступает к странствиям.

Наконец, осуществив все положенные скитания и блуждания, он обнаруживает искомое. Дальнейшее — краткий пересказ его оттуда сообщений, сделанных при помощи шифра.

3. Он обнаруживает все, что и предсказывалось. Раннерабовладельческий строй. Полуголые жрицы, бьющиеся в конвульсиях под мерный гром барабанов. Золото, бриллианты, хрусталь, слоновая кость и прочая безумная роскошь. Гигантские сооружения решетчато-пирамидального и спирально-ленточного характера. Загадочные каналы. Таинственная сила телекинеза. Фобос и Деймос, вполне соответствующие смыслам своих имен. Согнутый кусок дерева, мгновенно убивающий на расстоянии. И так далее. населен Марс — Барсум, естественно, на местном языке — конечно, исключительно златокудрыми жаркозадыми амазонками. Рост их всех как на подбор один метр восемьдесят сантиметров. Красота их ослепляет глаз, впрочем, только и жаждущий сего ослепления. Глаза их сияют, как и одеяния. Речь их изыскана. Образ мысли их полон тайных знаний, жестокости и абсолютной безнравственности. И так далее. И тому подобное. И прочее, прочее, прочее.

4. Исторический очерк развития дел, приведший к указанному состоянию, примерно таков. Отнюдь не всегда было так, как это описано в предыдущем абзаце. еще совсем недавнее время назад не было ни городов, ни каналов, ни сооружений и ничего прочего.

Еще совсем крохотную единицу измерения времени до того, жители Марса были не более, чем чумазыми дикарями, без смысла и цели небольшими кучками кочевавшими по поверхности планеты. Шестиногие яковерблюды. Вонючие кибитки. Нестиранные лохмотья. Баранье сало и войлок. Нищета, уныние, убожество и сумерки, вот что имелось на Марсе в течение десятков сотен тысяч лет прежде без малейших изменений.

5. Причина диалектического скачка от кочевой дикости к оседлости, цивилизации, ремеслам, наукам, искусствам и всему прочему, описанному выше, как с удовлетворением обнаруживают ученые, отличнейше соответствует учению Маркса и Энгельса. Ибо дела там развивались так. В абзаце 3 сией главы утверждалось: обитатели Барсума исключительно пола Ж. Любой, обладающий разумом, получатель такого сообщения усомнится: ибо этого не может быть. И он прав. Личности пола М. наличествуют также, хотя в незначительном количестве. Кроме того, они очень особенные.

Во-первых, их мало. Примерно их один на 999, которые типа Ж. Во-вторых, они очень мелкие, глупые, маложизнеспособные и требующие постоянной охраны и заботы, как оранжерейные цветочки. Дело в том — и это в-третьих — что в определенном смысле они и в самом деле есть цветочки!

Дело вот в чем: в том месте, где туловище раздваивается.

Дело вот в чем: в этом самом месте у них не штырек, как у гомо сапиенс, у них, у гомо сапиенс марсианум, там — такой как бы бутон. Такая как бы семяпочка. Она там произрастает. Как во всякой семяпочке, в ней зреют потихоньку споры. Наконец, они созревают. После чего семяпочка вдруг в один момент хлоп — лопается.

Она лопается.

Созревшие семена мельчайшими пылинками разлетаются во все стороны. Они легки до чрезвычайности. Они висят в воздухе мельчайшей взвесью. Ветер их носит как хочет. Он их носит по всей планете. В разных ее местах они упадают на поверхность. Они вживляются в почву. Они всячески сосут из нее жизненные силы. Постепенно, постепенно дело складывается так, что на месте упавшей споры появляется побег; он растет; он произрастает и разрастается; еще какое-то — достаточно нескорое! — время спустя вот это уже целый кактус со множеством ответвлений от его основного ствола; такой вполне земного типа кактус, такой как бы канделяброобразный. И он себе растет какое-то время. А через еще какое-то время приходит его час, и он увядает, без смысла и цели. Но дело вот в чем: то, что находится на концах этих кактусоподобных, оно… даже не знаю как сказать… оно точь-в-точь является таким как… ну, как то, короче, что начинается на ту же самую букву, которая есть пятая в слове «пороховница».

Поэтому бывает и другой вариант. Бывает и так, что в своих диких блужданиях по планете на него наталкивается дикое племя диких барсумиток. Они тогда поступают так: они кричат «ого-го!»

Они бегут к нему, размахивая своими лохмотьями.

Они жадно всеми способами его канделяброподобиями пользуются в соответствии со своими марсианскими инстинктами и наклонностями. Девять месяцев спустя в племени появляется его новое поколение.

Следствия очевидны: нулевой прирост населения — раз. Пребывание его в полном гомеостатическом равновесии с окружающей средой — два. Полное отсутствие каких-либо социальных, имущественных, классовых, просто бытовых противоречий — три. Отсутствие причин и стимулов для развития, вот так — четыре. Итог всего: полное, абсолютное и неизменное состояние равномерной дикости и нищеты без какой-нибудь нужды и мысли что-либо в этом менять.

Пока вдруг в одной из голов не возникает идея: не давать спорам разлетаться по ветру — раз, и — не укочевывать отсюда, а остаться и подождать — два.

Возникает оседлость.

Возникает земледелие.

Возникает классовое расслоение: одни марсианки захватывают плантации кустов в свои руки, заставляя других гнуть на них от зари до зари спину за то только, чтобы хоть раз в марсианский месяц попользоваться кустиком похудосочнее.

Возникает неудовлетворенность бытием и своей ролью в нем; появляется стремление к лучшей жизни; борьба и единство противоположностей вскипает пеной как молоко на плите; начинаются войны из-за плантаций, появляются регулярные армии; появляются города, ремесла и так далее; возникает государство как машина классового господства; начинается, короче, та самая Культура, История и Цивилизация. Часть барсумиток при этом остается верной старой жизни, они прячутся в пустыне и совершают налеты на города, в ярости сжигая и уничтожая все на своем пути, которое является новомодными фокусами. Над плантациями тогда стоит густой дух жареной колбасы.

6. Таков краткий очерк истории марсианской цивилизации красоток, переданный человеком Н. при помощи радио.

Ну, а что было дальше, вы не хуже меня знаете: финансовый кризис, распад СССР, инфляция, сокращение бюджетных ассигнований, и прочее, и прочее, и прочее.

Наконец, костлявая рука кризиса добирается и до марсианского проекта: начальство приходит к выводу, что это баловство — выбрасывать кучи пачек долларов на поддержание связи с находящейся хрен знает где планетой. Так что, это все.

Более никаких достоверных сведений о деятельности личности Н. у автора не имеется, а гипотез я измышлять не намерен. И другим не советую:

Из пустого в порожнее, друг,

Переливать не берись.

Там такие имеются мастаки,

Там акулы такие матерейшие и волки,

Что, неумелый который к ним сунется вдруг-

ждет его, короче то же, что мелкого травоядного животного в очках, вздумавшего дружить с уркаганами в овечьих шкурах.

7. Впрочем, ладно. Оскоромлюсь-таки предположением: учитывая указанного Н. морально-волевые, интеллектуальные и прочие вышеописанные качества — наиболее вероятным представляется такой вариант дальнейшего развития событий, при которым он со временем становится на Марсе главным, а затем и вообще Императором.

осень, 1993

Оглавление

Мирослав Маратович Немиров Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)

От составителя

Еще от составителя

Предисловие издателя

Абакан

Авангардизм

Аверьянов, Валерий

Авиация

Авиаотряд Тюменский, ордена Трудового Красного знамени

Автовокзал

Авторемонтная улица

«Агдам»

«Аглицкий клуб»

Азербайджанцы

Азов, Павел

Аккумуляторный завод

Аксенова, Вера

Александр II

Алексеев, имени не помню

Алиготэ

«Алиса»

Алкеперов, Вагит

«Алкогольный Клуб», или дудуизм как течение общественной мысли

Америка

Анархические умонастроения

«Анархия»

Анпилов, Виктор

Антиалкогольная кампания в СССР 1985–1991 гг

Антисемитизм

Арабов Юрий,

Аристей,

Асеев Николай

Афанасьев, Яков

Аэропорты

Батый, покоритель полумира

Бахтин, Михаил

Бедность

Блок, Алескандр

Богачи

Богема и богемный образ жизни

Богомяков, Владимир

Боуи, Дэвид

Брейк

Брунов, Владимир

Бурова, Серафима

«Буэнос-Айрес»

Вавилон

Важенин, Владимир

Валентино, Рудольфо

Варкин

Верни, Дина

Вертолет

«Водка и другие крепкие напитки»

Вознесенский, Андрей

Войновка

Вокзал железнодорожный

Волков

Воровского улица

«Восток»

Высоцкий, Владимир

Высшие учебные заведения

«Газпром»

Герман

Голова

Гончаров, И.А

Гофлин Андрей

Гребенщиков, Борис

Дворников, Валерий Павлович

Джексон, Майкл

Джойс, Джеймс

Дискотека

«Знамя»

Зюганов, Геннадий

«Инструкция по Выживанию»

Инфляция

Исседоны

«Итоги»

Кайф

Камышлов

Классификация тюменщиков

Котовского улица

Крылов, Юрий

Кузнецов, Евгений

Кукарский Игорь

Кулик, Олег

Лав, Кортни

«Лагманная»

Лагунов, Константин

Лашманова, Наталья

Ленин В.И

Ленинград

Ленинская баня

Лермонтов, Михаил

Летов, Егор

Лианозово

«Лианозовская школа»

Лигачев, Егор Кузьмич

Лимонов, Эдичка

«Лотто миллион»

Мавзолей

Мадера

Май

Майк

Майнхоф, Ульрика

Маканин, Владимир

Макаревич, Андрей

Максименкова, Анна

Малевич, Казимир

Мандела, Нельсон

Март

Масс-медиа

Метро

Милюкова, Анна

Минкин, Александр

«Миранда»

Михайлов, Алексей

Михайлов, Константин

Моисеев, Борис

Монро, Мэрилин

Москва

Набоков, Владимир

Наркотики

«Назарет»

Немиров, Мирослав

«Нептун»

Новосибирск

Ночная жизнь

Октябрь

«Пари Матч»

Пастернак, Борис

Пасхи остров

Патриотизм

Первое Мая

Первомайская улица

Первый фестиваль альтернативной и леворадикальной музыки

Петров, Владимир

Петрушевская, Людмила

Плотников, Игорь

Плотников, Сергей

«Подписка на стихи»

Попов, Дмитрий

Пригов, Дмитрий Александрович

Проституция

Протеста настроения

Пушкин

«Пушкин»

Распутин, Григорий

Ренев, Юрий

Рестораны

Рок-клубы

Русофобия

Рыбьяков, Кирилл

«Секонд Хэнд»

Семаковка

Сорос, Джордж

«Созвездие»

Cтарцев, Александр

Струков, Артур

«Сведения»

Трамвай

Транссибирская магистраль

Троллейбус

«Факел»

Фамилии

Федорова, Надежда

Федотов, Евгений

Физический факультет университета

Фролов, Николай Константинович

Холодильная улица

Художники города Тюмени

Чупин, Валерий

Шайбан

Шаповалов, Юрий

Шахторин, Александр

Шевчук, Юрий

Шегунов, Андрей

Шекли, Роберт

Шершеневич, Вадим

Шизгара

Широтная улица

Шуфутинский, Михаил

Эйнштейн, Альберт

Элиот, Томас Стерн

Эллисон, Харлан

Энергетиков улица

Энциклопедия, как художественная форма

«Ю Би 40»

«Юбилейный»

Юмор

Юруслуги

«Яблоко»

Яковлев, Дмитрий

Ямал, полуостров

«Ямал», кафе

Ямбург

Ястреб

Приложение. Рассказы

  Подземные тайны

  Метрополитен московский, его подземные тайны

  Настольный теннис X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?