«Свободный полет одинокой блондинки»

Эдуард Тополь Свободный полет одинокой блондинки Книга 2

От автора

В марте 2000 года руководство Российского телевидения заказало мне сценарий 16-серийного развлекательно-увлекательного блокбастера по мотивам романа «Я хочу твою девушку». И ровно год мы с режиссером Александром Стефановичем придумывали, а я писал приключения «одинокой блондинки» Алены Бочкаревой, с которой вы познакомитесь в этой книге. Надо сказать, что «блондинка» оказалась весьма своенравной — хотя в иных коллизиях читатель и обнаружит перекличку с новеллами романа «Я хочу твою девушку», эти сюжеты стали для Алены лишь взлетной полосой, с которой она улетела в свою жизнь, независимую от авторов. Да, очень часто, когда один из нас предлагал тот или иной поступок героини, второй говорил: «Извини, но Алена этого сделать не может». Зато сама Алена сумела без всяких наших подсказок налетать своих приключений серий на тридцать. Однако заказ есть заказ, и в феврале 2001 года РТР получила сценарий ровно шестнадцати серий «Свободного полета…».

Закончив эту работу, мы договорились, что Стефанович поставит по нашему сценарию фильм, а Тополь напишет роман. Что я и делаю, желая своему партнеру превзойти на экране то, что я попытался сделать на бумаге.

При этом я понимаю, что читатели, возможно, попрекнут меня сходством отдельных эпизодов этого романа с предыдущей книгой. Но с другой стороны, я давно понял: если мне что-то интересно писать, то и читателю это интересно читать. Надеюсь, что и в данном случае я не зря потратил год жизни.

И последнее. Конечно, у каждого может быть свое виденье, но когда я писал эту книгу, то Красавчиком-«принцем», возлюбленным героем злоключений Алены, я видел актера Олега Меньшикова, его другом Андреем — Леонида Ярмольника, близнецами бабкой Феклой и «графиней» Марго — Людмилу Гурченко, Марксеном Владиленовичем — Александра Филиппенко, Кузьмой Аверьяновичем — Льва Дурова, Жуковым — Сергея Гармаша, майором Дугиным — полковника МВД Андрея Дугина, модельером Славой Зайцевым — маэстро моды Вячеслава Зайцева и маэстро Ростроповичем — самого Мстислава Ростроповича.

Алена Бочкарева оказалась как две капли воды похожа на Наталью Бочкареву, новгородскую находку Олега Табакова и студентку Школы-студии МХАТа.

В основу ее приключений легли документальные факты из жизни русских девушек в нынешней России и на Западе и подлинные аферы асов криминального бизнеса.

Желаю вам приятного чтения.

Том первый Девушка и принц, или Большие люди

Пролог

Конечно, богатые тоже плачут, но кто им сочувствует? И какой богатенький из-за каких-то там слез откажется от денег, вилл, яхт, самолетов, любовников и любовниц? Нет, не спорьте со мной — богатыми быть замечательно! Особенно где-нибудь во Франции, на Лазурном берегу, в Вильфранш, например, сюр-Мер, что неподалеку от Монте-Карло.

Вы были на Лазурном берегу? Еще не были? Я вам сочувствую. Представьте себе рай на берегу Средиземного моря. Монако, Монте-Карло, Ницца, Канны, Сан-Рафаэль, Антиб, Сен-Тропез… Звучит, правда? Сразу слышится мелодия каких-нибудь Легранов, сразу чудится ленивая нега золотых пляжей, тусовка Каннского фестиваля, дорогие парусники с загорелыми красавцами в майках от Феррагамо, кайф курортного флирта и прочие блаженства, доступные только в раю или в фильмах о райских уголках для старо- и новонуворишей.

А теперь представьте, что в этом раю вы выходите замуж. Да, вам двадцать два года, все параметры в норме, вы натуральная блондинка — и две портнихи и стилист примеряют на вас свадебные платья, привезенные ими из Ниццы на вашу виллу — небольшую такую, но вполне приличную, с бассейном, виллу в Вильфранш-сюр-Мер, в трехстах метрах от моря. Возле зеркала, перед которым вы порхаете, как Наташа Ростова + Одри Хёпберн + Людмила Савельева в «Войне и мире», стоит компьютер-«лэптоп» с небольшим экраном и с глазком видеокамеры, и вы периодически подлетаете к этому объективу и на хорошем французском спрашиваете:

— Мон амур, как тебе это платье?

А на экране ваш жених, родственник принца Монако, стоит за штурвалом скоростного катера, летящего по Средиземному морю со скоростью сорок узлов в час, и перед ним тоже компьютер с видеокамерой, и он говорит вам на том же чистейшем французском языке:

— Повернись вокруг, любовь моя.

Вы поворачиваетесь эдак-разэдак и с бедром взакрут, зная, что он любуется вами там, на своем экране, и он говорит:

— Н-да… Знаешь, мон амур, предыдущее платье мне нравилось больше, потому что его было меньше…

Стоп! Здравствуйте, товарищи Сидни Шелдон и Даниэла Стил! Это сцена из ваших романов, не так ли? Погодите, это только начало! Ведь по петляющей Верхней дороге уже катит из Ниццы в Вильфранш миниатюрный грузовичок экспресс-почты «DHL» и — пока невеста меняет платье и снова порхает к зеркалу с видеокамерой, а жених закатывает глаза: «О, это платье замечательно! Ты так прекрасна! Я хочу тебя как безумный!» — этот грузовичок все ближе и ближе к Вильфраншу, и как раз тогда, когда невеста спрашивает: «Милый, а где ты сейчас?», а «милый» сообщает: «Лечу к тебе с Корсики, буду через три часа!» — именно в этот счастливый момент грузовичок с надписью «DHL» подкатывает к воротам виллы и шофер в красном колпаке Санта-Клауса и с фирменным пакетом в руке жмет кнопку звонка. Служанка открывает, хочет принять пакет, но шофер объясняет, что это новогодний презент для невесты, она должна получить его лично и расписаться.

Служанка идет за невестой…

Через минуту невеста выходит, расписывается за пакет и удивленно рассматривает надпись жирным фломастером, которая красуется рядом с ее именем:

PERSONNEL ET CONFIDENTIEL FOR YOUR EYES ONLY[1]

Конфиденциально и лично, только для ваших глаз.

Невеста вскрывает пакет. В нем только видеокассета, ничего больше. А на кассете — ни наклейки, ни лейбла. С недоумением вертя этот странный новогодний презент, невеста возвращается к зеркалам, и жених спрашивает у нее с экрана компьютера:

— Что это, мон ами?

— Понятия не имею, — отвечает невеста.

— Будь осторожна…

— Буду. — И невеста поворачивается к портнихам и стилисту: — Перерыв, можете отдохнуть! — И в камеру, жениху: — Милый, я тебе перезвоню через пару минут.

Оставшись одна, она выключает телекамеру, вставляет кассету в видеомагнитофон, нажимает на клавишу «Play». На экране ее телевизора появляются полосы, как от пустого ракорда в кино, а затем возникают черно-белые кадры, снятые сверху, как снимает видеокамера, подвешенная в углу комнаты. И на этих кадрах:

она же, невеста, только на несколько лет моложе, чем сейчас, совершенно обнаженная стоит на четвереньках в центре какой-то комнаты… На ее спине лежит стекло от журнального столика, на стекле тарелка с фруктами и бутылка шампанского. И какой-то мужлан — крутой и далеко не француз — обходит этот столик, нагибается, заговаривает с ней по-русски, но она неподвижна, как статуя… Он лапает ее за грудь… предлагает дернуть с ним шампанского…

Невеста в ужасе смотрит на экран и видит новое изображение:

она же, семнадцатилетняя, с российской псевдомодной прической-укладкой, в крупной бижутерии и в дешевом платье в обтяжку, неумело позируя, говорит прямо в камеру:

— Здравствуйте, дорогой незнакомый жених! Меня зовут Алена Бочкарева, мне семнадцать лет. Посылаю вам это видеописьмо, чтобы вы видели, какая я есть… — И, поведя глазами в сторону, за камеру: — Ну, чё им еще сказать?

Голос оператора отвечает ей за кадром:

— Пожелания какие-нибудь…

— Ой, да! — спохватывается Бочкарева на экране. — Дорогой незнакомый жених! Я надеюсь на встречу с вами. Я хочу, чтобы вы были высокого роста, добрый, ласковый и, конечно, без ВП. То есть без вредных привычек. Ну, чтобы не курил и не пил. Много…

— Все, заканчивай! — перебивает ее голос оператора. — Пленка кончается.

— Погоди! У меня шесть минут оплачено! — отвечает Бочкарева и показывает себе под грудь. — Сымайте вот так! Чтоб лицо! — И в камеру: — Дорогой незнакомый жених! У меня много поклонников, но замужем я еще не была. Потому что мой главный принцип: умри, но не отдай поцелуя без любви. — И опять оператору: — Вот теперь все, выключай!

Но оператор не выключает камеру, а говорит за кадром:

— Как все? А главное?

— Что главное? — спрашивает Бочкарева.

— Ну, раздеться надо, — требует голос оператора. — Думаешь, женихи что? За красивые глаза будут тебя выбирать? Давай раздевайся по-быстрому!

— Совсем, что ли? — в сомнении спрашивает Бочкарева, начиная раздеваться.

— Конечно! — требует оператор. — Я же снимаю! Быстрей!

Бочкарева спешно раздевается, и за кадром раздается жеребячий хохот всей киногруппы.

— Дураки! — со слезами на глазах отвечает Бочкарева…

Писк мобильного телефона прерывает этот просмотр, невеста останавливает кассету, ее изображение застывает на экране, а она подбегает к своей сумочке, достает звенящую трубку.

— Алло!

И слышит ироничный мужской голос, который произносит по-русски:

— Привет, красавица! Ты уже все посмотрела?

— Что тебе нужно? — холодно спрашивает она.

— Нам нужно увидеться. Я жду тебя вечером в Париже, на Елисейских полях, в ресторане «Фукетс».

— Я не могу. Я занята.

— Если ты не приедешь, завтра твой жених получит ту же пленку.

— Ты мерзавец!

— Возможно. Но это не меняет наших планов. Восемь вечера, ресторан «Фукетс».

— Я тебя убью!

— Конечно, дорогая. Вечером на Шанз Элизе! — И в трубке звучат гудки отбоя.

Невеста в сердцах отбрасывает телефон, извлекает кассету из видика и восстанавливает связь с обеспокоенным женихом.

— Что там, мон амур? — говорит он с экрана «лэптопа». — Куда ты пропала?

— Милый, возникло небольшое дело. Мне нужно срочно слетать в Париж.

— Но мы же приглашены на новогодний прием к его высочеству! Мы не можем пропустить!..

— Я постараюсь вернуться к одиннадцати.

— Я люблю тебя…

Снимая свадебное платье, она улыбается в видеокамеру:

— Я тебя тоже люблю, мон шер!

Посылает ему воздушный поцелуй и тут же выключает компьютер.

Изображение жениха исчезает с экрана «лэптопа», невеста открывает стенной шкаф и, порывшись в нем, достает короткоствольный дамский пистолет, прячет его в сумочку…

А спустя двадцать минут в открытом «мерседесе» она уже мчится по Верхней дороге из Вильфранша в Ниццу, украшенную еще не убранной рождественской иллюминацией. Выходное платье делает ее неотразимой, а рядом с ней на пассажирском сиденье лежат ее норковая шубка и сумочка с пистолетом.

В аэропорту, на поле для частных самолетов, она останавливает машину у трапа небольшого реактивного самолета фирмы «Гольфстрим». Стюард в белой форме приветствует ее:

— Мадам, вы сегодня — нокаут!

— Спасибо. Это именно то, что мне нужно, — отвечает она и входит в салон.

Самолет разбегается и взлетает.

Сидя в салоне, она смотрит в иллюминатор.

Под ней — накренившись — стелется Ницца и полоска Лазурного берега, а затем самолет разворачивается над Средиземным морем и плывет на север…

«Господи, — думает она, — какая же я идиотка! Этого мерзавца, негодяя и подлеца я называла принцем и любила всю жизнь…»

Часть первая Долгие Крики

1

Принц. Сначала он выглядел очень просто — кружочек вместо головы, точки вместо глаз и носа, палочки вместо ручек и ножек, но с обязательной подписью «ПРЫНЦ» кривыми детскими буквами. Затем, когда ей стукнуло девять или десять, подписи исчезли, а принцы стали натуральней, надели камзолы и шляпы. В двенадцать они оседлали боевых коней, в четырнадцать к ним добавились высокие красивые замки. В шестнадцать на стене печной завалинки, где Алена спала с младшей сестрой, не осталось свободного места, но, просыпаясь по утрам, она все равно дорисовывала и дорисовывала своих принцев — в просветах между старыми рисунками, над ними, в углах…

Кричал в курятнике петух, блеяла во дворе коза, мычали, проходя за забором, коровы, плакал в горнице младший братсосунок, сползала с печи и шумно писала в ведро сеструха Настя, а Алена все рисовала на печной стене своего принца, все ладила карандашами его волшебный лик. Пока не доставал ее громкий окрик матери:

— Алена, ё-моё! Сколько ты будешь спать?! Вставай козу доить! Артемка проснулся!

Впрочем, нет, Алена, поглощенная своим принцем, и на этот крик не обращала внимания. Хотя одним глазом, боковым зрением, уже видела за окном своего отчима Федора — как он вороватой походкой шкодливого кота прямиком крадется в курятник. Но бесшумно открыть дверь курятника Федору не удалось — оттуда с криком вылетел петух, а за ним кудахтающие куры.

И тут же мать ринулась в доме к окну, высунулась наружу:

— Федор, стой! А что ты на праздник пить будешь?

Зная, что за этим последует, Алена включала плейер, надевала наушники и с француженкой Патрисией Каас улетала куда подальше — от Федора, который, добравшись до спрятанного в курятнике самогонного аппарата, наспех выпивал все, что там накапало за ночь, и от матери-хромоножки, которая с криком «Ах ты, алкаш гребаный!» набрасывалась там на него с тумаками…

Вздохнув, Алена слезала с печи. Одиннадцатилетняя Настя, нависая над звучным цинковым ведром, что-то кричала ей, показывая рукой в угол комнаты, Алена снимала наушники, слышала рев Артемки, подходила к люльке и совала соску годовалому брату. Тот, доверчиво чмокая, тут же и замолкал. Алена снимала с себя ночную холщовую рубашку, чтоб переодеться в дневное, а Настя, вставая с ведра, подходила к ней и завистливо зырилась на ее грудь.

— Ален, а почему у меня не растут?

— Рано еще.

— А у Катьки Свиридовой уже третий номер!

— Ладно врать!

— Ну, первый! А она меня младше! И по телику я видела — в Африке у десятилетних знаешь какие сиськи!

— То в Африке! Там климат другой…

— Ой! — ойкала Настя, глянув за окно. — Твой Виктор едет!

И бегом, в одной рубашке, выскакивала на крыльцо навстречу почтарю, который на велике катил к их домику от реки, от парома.

Остановившись подле их калитки, Виктор отстегивал от багажника свою тяжелую брезентовую сумку и вынимал из нее пачку писем, перетянутую резинкой.

А Настя уже нетерпеливо гарцевала по эту сторону калитки.

— Привет, Виктор!

— Привет, малявка, — отвечал Виктор.

— Сам ты малявка! — обижалась Настя. — Мне письма есть?

Тут Алена, одетая и в наушниках, ленивой павой выходила на крыльцо. Виктор столбенел от одного ее вида, шумно сглатывал кадыком неизвестно что и пялил глаза. Алена, зная свою власть над бедным парнем, белой лебедью плыла через двор и с усмешкой протягивала ручку за письмами.

— Это всё мне?

Виктор приходил в себя, обижался:

— А «здрасти» где?

— Приветик! — снисходила Алена, ногой катая пустую пивную бутылку, валявшуюся на земле.

— Все Францию слушаешь?

Алена промолчала, не удосужила.

— Та-ак… — Виктор напустил на себя значительный вид и снял резинку с пачки писем. — Кузьмины…

— Мы не Кузьмины! — возмутилась Настя. — Мы Бочкаревы!

— А отчим? — спросил Виктор.

— Отчим не в счет! — отмахнулась Настя. — Мы Бочкаревы!

— Та-ак… — Виктор, шурша конвертами, стал считывать с них имя получателя и по одному вручать эти письма Алене и Насте. — Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте… Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте, Бочкаревой Насте… Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте… Ну, вы даете, девки! Даже на Курилах достали пограничников!

— А тебе-то от кого письма? — удивилась Алена сестре.

— Тоже от солдат, — сообщил Виктор.

— А что я — тебя хуже? — фыркнула Настя.

Алена попыталась выхватить у сестры письма.

— Ты ж малолетка еще!

Но та спрятала свои письма за спину.

— А я вырасту, не боись! — И отбежала с ними в сторону, нетерпеливо вскрывая первый конверт.

— Значит, за солдата стремишься? — обиженно спросил у Алены Виктор. — И где вы только их адреса берете?

— В газете, — усмехнулась Алена.

Тут из курятника вышли мать с отчимом. Мать, пряча сытые масленые глаза, отряхивала с подола пух и перья, а Федор, хмельно покачиваясь, пошел к Виктору, распахнув руки и лучезарно улыбаясь.

— Витек! Керя ты мой! Гляди, какая у нас краля выросла! — И, обняв Алену со спины, слапал ее за грудь.

Алена резко отстранилась:

— Руки!

— А я чё? — нагло ухмыльнулся Федор. — Я ему твою красоту показую! Вон у тебя какая красотища-то вызрела! — И двумя лапами поддел Алену за ягодицы.

И тут Алена, не выдержав, подхватила с земли пустую бутылку «Балтики» и так ухнула ею Федора по затылку, что тот, оглушенно обхватив голову руками, кулем осел на землю.

— Боже мой! Федя! — хромая, набежала мать.

— Алена, ты чё? — испугался и Виктор.

— А он к ней все время под юбку лезет! — сказала Настя. — Я свидетель!

— Воды! Воды неси! — закричала ей мать. И Алене: — Ты его убила, сука!

— Сама ты сука! — отрезала Алена. — А будет лезть — и убью. — И на Федора, с трудом поднимающегося на колени: — Кобель гребаный…

Коза, забравшаяся на крышу сарая, громким блеянием подтвердила ее слова.

2

У входа в церковь стояли две старухи с плакатами «ПРЕКРАТИТЬ БОГОХУЛЬСТВО!» и «ВЕРНИТЕ НАМ ЦЕРКВУ!». Плакаты были самодельные — углем по обрывкам картона изпод коробок «Bananas from Congo».

Не обращая на пикетчиц никакого внимания, Алена — с наушниками от плейера в ушах — вошла в церковь.

Здесь, в зале, переделанном под сельский клуб и дискотеку, руководитель художественной самодеятельности Марксен Владиленович, еще при советской власти высланный из Москвы за гомосексуализм да так и прижившийся в Долгих Криках, сдавал концертную программу председателю местного сельсовета Георгию Жукову: на сцене, под магнитофон, сельские дети в пачках и балетных тапочках изображали «Вальс цветов» из «Щелкунчика» Чайковского.

А Жуков и Марксен Владиленович сидели на скамье перед сценой.

Алена прошла через зал, села рядом с Жуковым.

Но Жуков и не посмотрел на нее, наклонился к Марксену:

— Слышь, Марик…

«Марик», однако, берег свое достоинство.

— Я вам не Марик, а Марксен Владиленович.

— Ладно, Марксен, — согласился Жуков. — А нельзя это полюбовно решить? На церковные праздники — они в церкви, а на гражданские — самодеятельность?

— Ни в коем случае! — горячо вскинулся Марксен.

— Почему? Ты подумай…

— И думать нечего! — перебил Марксен. — Если ты впустишь их сюда с попом и кадилом, они отсюда еще тыщу лет не выйдут! — И семилетнему пацану на сцене: — Петя, не части!

— Но понимаешь, Марик, — сказал Жуков. — Ты знаешь разницу между селом и деревней?

— Нет. Какая разница?

— А-а! То-то! — назидательно ответил Жуков. — Вот у нас сейчас что? Деревня Долгие Крики, и нам из районного бюджета что дают? Копейки! А соседям в Черные Грязи что дают? Рубли! Потому что у них село, у села статус выше, понимаешь? А на самом-то деле село — это что такое? Та же деревня, только если в ней церковь имеется. Теперь понимаешь?

Тут Марксен вдруг порывисто вскочил на сцену и закричал танцующим детям:

— Стоп! Стоп! Замрите! — и хлопнул в ладоши.

Дети по его хлопку замерли в своих позах, как статуи.

Марксен обошел их, трогая каждого и даже толкая, чтоб пошевелить, но дети словно окаменели.

Проверив последнего, Марксен с гордостью повернулся к Жукову:

— Видишь? Они у меня не только танцуют! Они римскими статуями стоят! А хочешь — греческими будут стоять по пять часов не шелохнувшись! — И снова хлопнул в ладоши: — Отомрите! А теперь греческими богами — замрите! — И опять хлопок.

Дети по этому хлопку действительно сменили позы и застыли теперь на манер древнегреческих статуй богов и богинь.

— Понял? — сказал Марксен Жукову. — Но и это не все! Алена, коман сова?

— Сова бьен! — ответила Алена.

— Понял? — гордо спросил Марксен у Жукова.

— Ни хрена не понял! — сказал Жуков.

— И правильно! — согласился Марксен. — Потому что ты, я извиняюсь, человек необразованный! А они у меня и по-французски, и по-английски. Петька, отомри! Хау ар йю?

Восьмилетний Петька, выйдя из позы Геракла, светски наклонил голову:

— Вери гуд, сэр. Сэнк йю, сэр.

— А ну-ка прочти нам что-нибудь из Шекспира!

И Петька, не дрогнув, стал наизусть жарить монолог Гамлета «To be or not to be?».

— Стоп! — перебил его Марксен. — А теперь по-французски! Бодлера!

И Петька начал читать Бодлера, но, правда, сбился после второй строфы, и Алена стала суфлировать.

— Стоп! — остановил ее Марксен и торжествующе повернулся к Жукову: — Ну? Кто еще их этому научит? Поп с кадилом? Я их культурными людьми делаю! Так что ты лучше подумай, куда ты свою деревню ведешь — в будущее, к интеграции в европейскую культуру или назад, к церковной схоластике? — И снова хлопнул в ладоши. — Все, дети! Отомрите! Переходим к «Танцу пастушков». Музыку!..

Жуков, почесав в затылке, озадаченно пошел к выходу из церкви. Но Алена заступила ему дорогу, улыбнулась:

— Дядя Жора, дай взаймы сорок шесть рублей.

— Не дам! — отрезал Жуков.

Алена, однако, верила в свои чары и улыбнулась еще ослепительней:

— Ну, дядь Жор! Пожалуйста!

— Не лыбься, — сказал Жуков. — Ослепну, а все равно не дам. Зачем тебе деньги?

— На билет. Я уехать хочу.

— Вот именно! Ты уедешь, а кто ж отдавать будет? Отстань! — И, отстранив Алену, Жуков вышел из церкви.

Но Алена не отставала, а шла следом, канюча:

— Ну, дядь Жора… Ну, дядь Жора…

Он наконец не выдержал, повернулся, смерил ее взглядом с ног до головы.

— Ладно, пошли ко мне.

Алена воспрянула духом:

— Зачем? За деньгами?

— Деньги за просто так не дают, — назидательно сказал Жуков. — Заработать надо.

— Дядь Жора, вы чё? — оторопела Алена. — Я ж девушка.

— Тьфу! Дура ты, а не девушка! Нужна ты мне?! — осерчал Жуков и показал вдаль, на свой приусадебный участок. — Вон грядки видишь? Прополешь — получишь сорок шесть рублёв.

— Да там же соток тридцать, дядь Жора!

— Тридцать две, — уточнил Жуков. — Полтора рубля за сотку.

— Жамэ дэ ля ви!

— Чего? — не понял Жуков.

— Да никогда в жизни! — оскорбленно перевела ему Алена с французского. — Ты б еще полторы копейки дал! — И, надев наушники, пошла прочь по деревенской улице.

Но и сквозь наушники слышала, как Жуков кричал ей в спину:

— А тут тебе не Франция, блин! Тут работать надо!

3

Днем неподалеку от причала парома, который был единственной связью Долгих Криков с остальным миром, Алена и Настя стирали в речке белье. Катая мокрую простыню по стиральной доске в ритме песни все той же Патрисии Каас, Алена и головой подергивала в такт музыке, и плечами, и бедрами. Но тут Настя дернула ее за кофту.

Алена сняла наушники и услышала крик:

— Алена! Алена!

Она повернулась.

Это на паром въезжал трактор с прицепом. В прицепе сидели и стояли местные парни и девчата, кричали и звали ее ехать с ними.

— Ладно, достираешь, — сказала Алена сестре, вытирая руки о подол.

— Ну вот, так всегда! — проворчала Настя, но Алена уже побежала к парому.

Там, сидя на водительском месте, тракторист Алеха — уже под банкой, конечно, под водкой с димедролом — наяривал на гармошке и пел:

Как над нашим над селом Аура зеленая. Карма ехать в магазин Покупать крепленое.

Когда паром достиг противоположного берега, Алексей повернулся к Алене:

— Плейер дашь послушать?

— А трактор дашь повести? — И Алена тут же нацепила ему на шею плейер на шнурке, столкнула с водительского места. — Все! Все! Мы договорились!

Он и не особенно сопротивлялся — в школе они все учились автоделу, и в деревне любой пацан мог водить хоть трактор, хоть грузовик. А страсть Алены к автовождению Леха уже не раз проверил — за «порулить» она могла ему потом и кое-что позволить. Не все, конечно, но все-таки…

Однако в этот день — после стычки с Федором и отказа Жукова — у Алены было иное настроение. Спустив на противоположном берегу трактор с парома, она вдруг до упора выжала педаль газа — так, что трактор сорвался с места, и в прицепе все попадали с ног. Но Алена, не обращая на это никакого внимания, все гнала и гнала трактор, выписывая им кренделя по полям и лугам. В прицепе всех болтало, они что-то кричали, размахивали руками, Леха пытался перехватить у Алены рычаги, но Алена, хохоча, пела что-то из репертуара Патрисии Каас и закладывала новый вираж, да такой, что Леху отшатывало в сторону и едва не сносило с трактора.

Наконец трактор выскочил на асфальтированную дорогу Новгород — Тверь — Москва и остановился у придорожного сельпо. Парни и девчата посыпались из прицепа.

— Леха, кому ты трактор дал?!

— Она ж чумная!

— Ей лечиться надо!

— Я чуть голову не сломала!..

Леха отдал Алене плейер и вытащил ключ из замка зажигания.

— Охолонись, психованная! Постереги машину…

Ругая Алену, парни и девчата, переждав проходивших коров, ушли в магазин, а Алена уселась под солнцем на бревно у дороги, вставила в уши наушники и в такт новой песне закачала головой, отлетая со своей любимой Каас в заоблачные выси и дали.

Там, в этих заоблачных высях, все было хорошо — там плыли облака, пышные, как взбитые сливки, там пели ангелы с крыльями, как у лебедей, а прямо перед Аленой вдруг остановился спортивный кабриолет с сияющими лаковыми крыльями, кожаными креслами и никелированной панелью приборов. За рулем этого роскошного космического авто сидел загорелый красавец в белоснежной рубашке со стоячим, как у киношных звезд, воротником. Повернувшись к Алене, он что-то сказал ей, но она не слышала его из-за музыки в наушниках.

Он помахал ей рукой.

Алена сняла наушники и спросила по-русски:

— Чё?

— Загораем, я говорю? — тоже по-русски произнес красавец.

— В каком смысле? — с медлительностью парашютирования на землю спросила Алена и огляделась вокруг. Оказалось, что заоблачный красавец четырьмя колесами своего немыслимого авто действительно стоял на земле, причем буквально в двух шагах от свежих коровьих лепешек.

— Вот я и спрашиваю, — говорил он, — какой смысл девушке такой красоты так бездарно тратить время у деревенского сельпо? — И красавец выразительно посмотрел на воробья, усевшегося на коровью лепешку. А потом опять на Алену. — Ведь так и жизнь пройдет на фоне этого пейзажа, будто ее и не было. Правильно?

Алена, балдея от его неместной красоты, тупо молчала.

— Так, может, покатаемся? — предложил красавец.

— Куда?

— А куда угодно! Можем в Тверь, можем в Москву, можем в Париж, а можем и в Монте-Карло.

— Куда-куда?

— Монте-Карло, девушка, — это город на Лазурном берегу в княжестве Монако. Неплохое, скажу тебе, местечко: улицы выложены чистым мрамором, и живут там, между прочим, настоящие принцы и принцессы. Поехали?

И вдруг Алена, как загипнотизированная, стала подниматься, словно ее магнитом потянуло к этому красавцу.

Но именно в этот миг из магазина вышли парни и девчата с бутылками «Балтики» и банками «Джин энд тоник». И Леха, конечно, тут же попер на красавчика:

— Эй, козел, тебе чё надо? Алена, пошли!

А красавец, игнорируя его, насмешливо усмехнулся Алене:

— О! У вас, оказывается, свой транспорт. Оревуар, чудо мое!

И, сделав двумя пальцами прощальный жест, с места рванул свой кабриолет, со скоростью метеора полетел прочь по дороге.

Алена завороженно смотрела ему вслед, а Леха, сев за рычаги трактора, хозяйски распорядился:

— Алена, ну долго тебя ждать? Залазь в прицеп!

Алена перевела взгляд с улетевшего кабриолета на Леху и своих земляков в прицепе и сказала в сердцах:

— Да пошли вы все! С прицепом!

Тут на старом грузовичке времен Второй мировой войны к сельпо подкатили черногрязские парни. Черные Грязи были ближайшими соседями Долгих Криков, и между парнями двух сел шла постоянная война. Алена даже не успела заметить, по какому поводу на этот раз началась драка, да повод и не был важен, драка при встрече черногрязских и долгокрикских возникала всегда — что с поводом, что без. Вот и на этот раз мордобой начался сразу, без предисловий и толковища — просто кто-то из черногрязских, проходя мимо долгокрикских, как бы случайно выбил у долгокрикской девахи банку джина с тоником и — пошло, поехало. Только слышались мат, шмяканье кулаков и кастетов, да голоса долгокрикных девчат, которые наблюдали за дракой из кузова прицепа, словно с трибуны:

— Колян, вмажь ему по яйцам, по яйцам!..

— Васька, берегись! Сзади!..

— Леха, башку прикрой!..

— Серый, вломи ему по рогам!..

— Вовик, токо не падай, не падай!..

— Эй, козлы черногрязские! Хватит! Хватит!.. — Ссыпавшись с прицепа, Алена и другие девчата заслонили собой побитых долгокрикских парней, отпихивая от них разгорячившихся черногрязских.

— Ну, все, все!.. Помахали, и будет!..

— Но-но! Не лапай, козел! А то я те сама счас врежу!..

В этот приятный момент на подводе подвалили черногрязские девчата и стали уводить своих парней, базаря при том с долгокрикскими девахами, поскольку черногрязские парни неохотно отставали от долгокрикских красавиц. В связи с чем снова чуть не возникла драка — уже женская, но черногрязские парни удержали своих девчат и уехали, оставив на поле боя побитых ими долгокрикских парней. Девчонки помогли своим богатырям завалиться в кузов. У Лехи рука была вывернута, и Алена села за рычаги, повела трактор назад.

На пароме девчата развели своих героев по оба борта и стали замывать им раны, говоря:

— Ну, ты ему влупил!..

— Здорово вы им врезали!..

— Суки они, с кастетами! Это нечестно…

Когда паром пристал к причалу в Долгих Криках, девчата вывели своих героев на берег.

Навстречу им катил на паром почтальон Виктор.

Алена спрыгнула с трактора, подошла к Виктору и проникновенно заглянула ему в глаза.

— Витя, ты меня любишь?

Виктор покраснел, но не дрогнул.

— Люблю.

— Займи сорок шесть рублей.

Виктор развел руками:

— Откуда?

Алена, круто повернувшись, ушла.

— Алена! Если бы было, я б те всё отдал! — крикнул он вслед, но она лишь пренебрежительно повела плечом.

4

Ночью она лежала на печи и через окно смотрела на луну и на россыпь звезд над Долгими Криками.

Звенели цикады, с близкого лесного озера ухал филин, а где-то вдали, в глубине леса выли волки. На луну, наверно.

Рядом с Аленой, свернувшись калачиком, спала Настя и во сне одной рукой прикрывала несуществующую грудь, а другой отбивалась от кого-то.

Потом из темноты спящего дома до Алены доносятся шум какой-то возни, скрип кровати и сдавленные голоса матери и Федора.

— Не надо, Федя, Алена не спит.

— Да спит она. Давай!

— Ну тебя! Не хочу. Ты опять нажрался.

— Давай, сука!

— Нет. Отстань.

— Счас к Алене пойду! — пригрозил Федор, и тут же послышался звонкий удар оплеухи, которую отвесила ему мать.

И голос Федора:

— Ах ты, кур…

И — еще удар, но уже глухой, кулаком, и тут же — вскрик матери, грохот упавших с кровати тел, матерщина, шум драки и плач проснувшегося Артемки.

Алена, спрыгнув с печи, схватила валявшийся у стены топор и бросилась в комнату матери.

Там в темноте пьяный Федор бил ногами мать, лежавшую на полу, и орал:

— Ах ты, курва кривая! На кого руку поднимаешь? Я тебе и вторую ногу укорочу, сука гребаная!

Алена, не раздумывая, занесла топор под потолок.

— Не-е-ет!!! — вдруг закричала мать и, перекатившись по полу, ударилась в ноги Алены. — Нет, Алена!

Федор, повернувшись, увидел и топор над своей головой, и глаза Алены, которые были посильней топора.

— Вон отсюда! — негромко сказала ему Алена.

Федор не вынес ее взгляда, опустил глаза.

— Да я вас тут всех… в три креста! — буркнул он и ушел, шибанув наружной дверью.

Алена помогла матери подняться с пола.

Со двора донеслось кудахтанье переполошенных кур. Это Федор пошел в курятник — знамо зачем.

— Все, мама, — сказала Алена. — Или я, или он.

— А что у тебя с ним? — ревниво и словно бы вскользь спросила мать.

Алена долгим взглядом посмотрела на мать, но та отвела глаза и сказала:

— Ехала бы ты от греха. Поступать куда, что ли…

— Дай на билет, — ответила Алена.

Мать, как и Виктор днем, бессильно развела руками:

— Откуда?

5

Назавтра она полола Жукову грядки под музыку своего плейера и песню Патрисии Каас.

Въедливая пыль засоряла глаза.

Тяпка мозолила руки.

Нагибаться да выдергивать сорняки с корнем — от этих (даже под музыку) поклонов спина надламывалась так, что не разогнешь.

А солнце палило, и капли пота катились по лбу.

Мимо катил на велике Виктор. Остановился и спросил изумленно:

— Эй, Алена! Ты чё делаешь?

Алена, разгибаясь, сняла наушники.

— Я говорю: ты чё делаешь? — повторил Виктор.

— Чем спрашивать, помог бы.

— Мне почту надо развозить, — пожаловался Виктор.

— Ну и катись тогда…

Виктор подумал, потом положил свой велик у дороги и пошел помогать Алене.

Спустя какое-то время мимо катили на тракторе с прицепом все те же местные девчата и парни. И весело заорали наперебой:

— Алена, вы чего — в крепостные подались? На Жукова пашете?

А Леха-тракторист загорланил:

Я работала в колхозе — Загубила жизнь в навозе! Вот такая дребедень, Зашибись, мой трудодень!

Но Алена презрительно заткнула уши наушниками.

6

Все ее имущество поместилось в пластиковый пакет с надписью «Наш дом — Россия!». Провожать ее собралась у парома вся семья — мать, отчим, Настя, грудной братик и даже коза.

— Пиши! Пиши обязательно, ладно? — с лживой нежностью просила мать.

— А мне плейер в городе купи, — сказала Настя.

— И правда, купи ей, — подхватила мать. — Она меня уже допекла с этим плейером. А мне знаешь чего купи? Прокладки и… — И мать зашептала Алене на ухо про какие-то обезболивающие импортные таблетки при месячных.

— Купи, купи им! — сказал и Федор. — Семью не забывай.

Почтальон Виктор, стоя на пароме и держа канат, позвал:

— Ну, Алена. Поехали!

Алена вдруг отдала Насте свой плейер — «Держи!» — и запрыгнула на паром. Виктор тросом потянул этот паром к другому берегу.

Там Алена села на раму его велосипеда, и Виктор, нажимая на педали, покатил вдоль берега все дальше и дальше от деревни Долгие Крики.

Мать, отчим и Настя махали ей вслед руками.

Вскоре Алена уже стояла на палубе большого волжского парохода. Проходя под огромным мостом, этот пароход вплывал в Тверь…

7

Так Алена впервые в жизни оказалась в городе с высокими пятиэтажными домами, с потоками пешеходов на тротуарах и даже с автобусами, которые катят по мостовым. Шагая по тверским улицам, она во все глаза разглядывала витрины магазинов, ларьки с заморскими фруктами, удивительные машины — «мерседесы» и джипы, сияющие лаковыми боками, и вывески неизвестных ей фитнесс-клубов. Что это за фитнесс такой, гадала она, фрукт, что ли?

Тут она увидела вожделенное с детства мороженое. И уже шагнула было за ним в кафе, но вовремя пересчитала свои деньги и поняла, что на мороженое у нее не хватает. Утерши ладонью пересохшие губы, она собралась двинуться дальше, когда заметила на двери кафе трепыхавшийся под ветром листок с объявлением:

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ДЕВУШКИ ПРИГЛАШАЮТСЯ НА КОНКУРС КРАСАВИЦ. ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ! ТАВЕРНА-КЛУБ «МОНТЕ-КАРЛО»

Сразу за словами «Монте-Карло» была нарисована стрелочка, которая указывала на соседнюю дверь, украшенную вывеской «Таверна-клуб “Монте-Карло”» и неоновой Мэрилин Монро в юбке, взлетающей парашютом.

Сам же клуб располагался в подвале бывшего бомбоубежища — сразу за лестницей было помещение с железными дверьми, зелеными трубами теплового коллектора и стенами, покрашенными в черный цвет и разрисованными парусами и нагими красавицами.

У этой железной двери Алену и встретила администраторша:

— Ты на конкурс?

— Да.

Кивком головы администраторша приказала следовать за ней и провела Алену в узкую проходную комнату перед туалетом. Здесь на стене висело длинное зеркало, перед ним прихорашивались юные местные красавицы, а где-то за стеной гремела музыка.

— Готовься, — сказала Алене администраторша. — Ты шестая. Как фамилия?

— Бочкарева.

— Как на пиве, что ли?

Алена не успела ответить — в комнату влетела разгоряченная брюнетка не старше пятнадцати лет.

— Ну? Как там? — спросила у нее одна из сидевших у зеркала.

— Ой, клево! — возбужденно откликнулась брюнетка. — Мне сказали, что я лучше всех! А я, между прочим, и не знала, что это конкурс стриптиза!

Алена удивленно повернулась к администраторше:

— Так это стриптиз?

Кто-то из девушек фыркнул, кто-то посмотрел на нее с насмешкой.

— А стриптиз — это что? — сказала администраторша. — Сифилис, что ли? Это эстрадное искусство и ничего больше! — И, взяв Алену за руку, повела ее куда-то в глубину клуба-бомбоубежища.

Тут из динамиков грянула мелодия «На пароходе музыка играет, а я одна стою на берегу», администраторша сказала: «Пошла! Смелей!» — и вытолкнула Алену на сцену.

Алена, ослепленная мощным прожектором, плохо видела сидевшее перед сценой жюри. Но, пританцовывая, запела, чтобы произвести на жюри впечатление:

На пароходе музыка играет, А я одна стою на берегу. Машу рукой, а сердце замирает, И ничего поделать не могу…

Жюри — четверо крутых парней, хозяев «Монте-Карло», которые, развалясь в креслах, сидели перед сценой, — удивленно уставилось на нее.

А Алена как ни в чем не бывало продолжала свой эстрадный номер:

Вот опять теплоход Замедляет свой ход, То ли мель, то ли лед…

— Раздевайся, раздевайся!.. — зашипела ей из-за кулис администраторша.

Алена стала раздеваться, не прекращая петь и танцевать, — скинула туфли… кокетливо сняла с шеи платочек… потом сбросила кофточку… юбку… (Не надо объяснять, какое на ней было белье.) И так, отплясывая, довела свой номер до конца, а напоследок помахала юбкой над головой, словно косынкой вслед уходящему пароходу.

Жюри расхохоталось, но Костя — менеджер и один из хозяев клуба — сказал им:

— А чего? Смешная девчонка! — И Алене, которая уже убегала со сцены: — Постой! Мы тебя берем. Только больше не пой.

— А что я буду делать? — спросила Алена.

— То же самое — танцевать.

— За деньги?

— Конечно.

— А за сколько?

— Десять баксов. Триста рублей. Устроит?

— За месяц?

— За один вечер, дуреха!

— Только предупреждаю, — тут же сказала Алена, — я девушка. Танцевать буду, но ничего кроме.

8

Ровно в девять вечера из настенных часов клуба «Монте-Карло» выскакивала кукушка, а потом начинался «стрип-парад» — на сцену под музыку выходила сначала одна танцорка, за ней вторая, третья, пятая, и наконец все пятнадцать стриптизерш, стоя на подиуме, синхронно танцевали и раздевались. Алена была в их числе. И оказалось, что делать это в компании с другими девчонками куда проще, чем в одиночку…

Под утро, когда на настенных часах кукушка куковала пять раз, клуб закрывался, и Алена устало уходила спать в общежитие — в дальнюю комнату бомбоубежища, где стояло восемь двухэтажных коек.

Койка Алены была у бетонной стены. И как бы она ни уставала, Алена карандашом для ресниц делала перед сном несколько штрихов на этой стене, рисуя себе очередного принца — теперь уже не на боевом коне, а в открытом спортивном автомобиле. Только после этого засыпала…

А днем, в перерыве между репетициями, девушки постоянно занимались марафетом. Двухметроворостая татарка Зарема накручивала волосы на бигуди, Полина делала себе педикюр, Вика — мелирование, Шура рисовала узоры на ногтях, и при этом все, конечно, трепались и рассматривали «Вог», «Элит», «Плейбой» и другие модные журналы, которые Алена в своих Долгих Криках и в глаза не видела. Но виду не показывала, конечно, а, наоборот, старалась продемонстрировать свою «не лыком шитость».

Как-то во время такого общего трепа Зарема заметила, что раньше, когда она работала в «Гаване», там «было ужасно, а тут, в «Монте-Карло», жить можно». Желая поучаствовать в общем разговоре, Алена встряла, сказала:

— Ха! Думаете, эта дыра и есть Монте-Карло? Монте-Карло это знаете что?

— Ну расскажи! — насмешливо глянула на нее Зарема.

— Это… это такое место… — не замечая подначки, мечтательно произнесла Алена, — там улицы выложены белым мрамором! Там живут настоящие принцы и принцессы!..

Но никто не поддержал эту тему.

— Курникова опять на обложке, надо же! — завистливо произнесла Полина, разглядывая журнал.

— А Анисимова уже три раза в «Элит»! — заметила ей Вика.

— Да, — мечтательно произнесла Зарема, — хотела бы я в Париже побывать!..

— И в «Элит» на обложке, — иронично поддела ее Шура.

— А я буду! — вдруг вырвалось у Алены, уязвленной тем, что все проигнорировали ее сведения о Монте-Карло.

— Где ты будешь? — спросила Шура.

— А везде! — ответила Алена. — И в Париже, и в МонтеКарло, и даже в «Элит»!

— Будешь, будешь, деревня! Особенно в «Элит»! — презрительно усмехнулась Зарема.

— Ага, я деревня! — вспыхнула Алена. — Только я в деревне такому выучилась, чего никто из вас, городских, не может!

— Это чему же?

— А я могу, как статуя, застыть и хоть час не двигаться!

— Да ладно врать!

— А на что поспорим?

— А на что хочешь!

— Отвечаешь за слова?

— Отвечаю! — завелась и Зарема.

— И на сто баксов отвечаешь?

— Но и ты отвечаешь! — сказала Зарема. — Если двадцать минут не простоишь статуей, отдаешь сто баксов!

Алена вышла на сцену, показала на часы с кукушкой. Было без двадцати два.

— Только тихо! — приказала Алена всем, и так притихшим от любопытства. — Полина, хлопни в ладошки, это будет начало.

И изготовилась — стала в позу дискоболки.

Полина хлопнула ладонями, и Алена замерла.

Танцорки подошли к ней — сначала с недоверчиво-скептическими улыбочками, а потом с изумлением.

Алена стояла совершенно неподвижно, не моргая, не шевеля ни бровью, ни ресницами.

Кто-то дотронулся до нее, хотел пощекотать…

Кто-то помахал руками перед ее глазами…

Глядя прямо перед собой, Алена не шевелилась, не моргала и не дышала.

Зарема смотрела на часы с кукушкой.

Стрелка шла…

Девушки стали трогать Алену, звать ее, кричать ей в уши:

— Эй, деревня, проснись!

— Классно стоишь!

— Эй, у тебя что, паралич?

Алена стояла не шевелясь, не моргая и даже не слыша их…

Менеджер Костя, войдя в зал, остановился в двери.

Зарема с беспокойством смотрела, как стрелка приближается к двум часам.

Ровно в два выскочила кукушка и крикнула свое «Ку-ку!».

Полина зааплодировала Алене, за ней стали аплодировать и остальные.

Алена от этих хлопков пришла в себя, вышла из транса, заулыбалась.

Девушки захлопали ей еще громче.

Алена подошла к двухметроворостой Зареме и протянула руку:

— Гони бабки!

— Да пошла ты! — презрительно ответила Зарема, вставая над Аленой во весь свой рост, как Голиаф над Давидом.

На что Алена с криком «Ах так?» подпрыгнула и вцепилась Зареме в волосы.

Но тут подскочил Костя:

— Девки, девки! Отставить! — и, оттащив Алену в сторону, спросил у нее: — А ты в любой позе можешь так стоять?

— Ну! — подтвердила Алена.

— Не «ну», а можешь или нет?

— Ну, могу!

— И долго?

— А хоть час!

— Не врешь? — усомнился Костя. — А как ты это делаешь?

— Меня учили, есть система.

— А сотку баксов за вечер хочешь делать?

— Смотря чем.

— Стань на четвереньки!

Алена уставилась на него подозрительно.

— Стань, стань! — сказал Костя. — Не надломишься!

Алена нехотя стала на четвереньки.

— Так, неплохо… — сказал он. — Только чтоб спина ровной была, горизонтальной!

Алена выпрямила спину.

Сняв с журнального столика стекло, Костя положил его на спину Алене и, любуясь своей выдумкой, отошел, как художник перед полотном.

— Класс!

9

Через неделю в клубе загремел туш, и Костя в смокинге и при бабочке вышел на сцену перед закрытым занавесом.

— Дамы и господа! Внимание! Клуб «Монте-Карло» приготовил вам сюрприз! Такого вы еще не видели! Необыкновенное зрелище! Фантастический трюк с шампанским и фруктами! Занавес!

Занавес взлетел, открыв зрителям сцену. На сцене, на круглом подиуме с колесиками, Алена, полностью обнаженная, стояла на четвереньках, держа на спине овальное стекло и изображая собой скульптуру-«столик».

— Дамы и господа! — Взмахом руки Костя подавил смех в зале и продолжил с серьезной миной на лице: — Приглашаем вас в мебельный салон нашего клуба! Экспонат номер один! Античный греческий столик. Такие столики служили украшением интерьеров в Древней Греции. Да и сегодня такой предмет может украсить любую гостиную нового русского бизнесмена…

Тут — под смех зала — Костя крутанул столик, демонстрируя посетителям казино все его прелести. И продолжил тоном экскурсовода на выставке мебели:

— Несколько слов об использовании этого столика в быту. На него можно ставить шампанское…

Конечно, на сцену немедленно вышла полуобнаженная стриптизерка и поставила на Алену-«столик» бутылку шампанского и бокалы.

— А можно, — сказал Костя, — положить фрукты…

Еще одна полуголая стриптизерка, выбежав на сцену, поставила на «столик» большую вазу с фруктами.

— Возле него, — сказал Костя, — удобно смотреть телевизор… — Он сел в кресло и положил ноги на «столик». — А теперь — следующий предмет! Прошу барабанную дробь!

Под барабанную дробь занавес упал, и Костя, выйдя перед занавесом на авансцену, объявил:

— В нашем антикварном магазине вы можете приобрести самые редкие вещи. Например, мавританскую статуэтку под названием «Женщина в позе подношения». Прошу!

Взлетел занавес, открыв сцену, на которой обнаженная Алена стояла мавританской статуэткой с подносом на ладонях.

Зрители зааплодировали.

Алена стояла не шелохнувшись.

— Но и это не все! — сказал Костя. — Дамы и господа! Сегодня вы имеете редчайшую возможность приобрести действительно бесценные античные произведения искусства…

Он хлопнул в ладоши, занавес упал и тут же взлетел, а на сцене Алена уже стояла в позе Афродиты.

— Новое «Рождение Афродиты»! — победно объявил Костя. — Вы думаете, она живая? Ничего подобного! — Костя хлопнул в ладоши перед глазами Алены, но Алена и не моргнула. — Видите? Это чистейший мрамор со дна Эгейского моря! — Он стал гладить Алену по плечам, по груди. — Обратите внимание на белоснежные формы, созданные неизвестным скульптором древности…

Публика ревела от восторга.

Алена стояла в позе лотоса, Статуи Свободы, русалки и еще бог знает кого.

Костя, развивая успех, сочинял на ходу:

— Наш салон открыт с девяти вечера до пяти утра семь дней в неделю! Приходите семьями, приводите друзей, делайте индивидуальные заказы на девушку-«столик» или любую скульптуру по вашему выбору!

Алена, «ожив», кланялась и принимала аплодисменты.

А через несколько дней, сидя на почте, писала домой в письме:

«Дорогие мои! Пишет вам ваша дочь и сестра Алена. Я нашла свою дорогу в жизни. Теперь я так зарабатываю, что уже купила себе новый плейер, а маме прокладки…»

И действительно, трюк Алены стал пользоваться популярностью. Ей аплодировали и заезжие знаменитости, и местные крутые, и сотрудники районной администрации. Она стала настоящей звездой клуба, у нее завелись деньги, и она уже позволяла себе погулять днем по магазинам, потратиться на красивое белье, косметику, бижутерию…

Во время одной из таких прогулок она наткнулась на небольшую очередь девушек, стоявших у дверей «Бракопосредническое бюро “Женихи из Европы”». Там она и записала свое звуковое видеописьмо: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДОРОГОЙ НЕЗНАКОМЫЙ ЖЕНИХ! ПОСЫЛАЮ ВАМ ЭТО ВИДЕОПИСЬМО, ЧТОБЫ ВЫ ВИДЕЛИ, КАКАЯ Я ЕСТЬ». Но это был так, мелкий и проходной эпизод ее тверской жизни, а обычно, отработав свой номер в клубе «Монте-Карло», она возвращалась в пустое общежитие в дальней комнате бомбоубежища и, слушая по новому плейеру все ту же Патрисию Каас, продолжала рисовать на стене своего принца, который так стремительно укатил от нее в Долгих Криках на своем роскошном кабриолете…

Однажды на рассвете в это общежитие забежала Зарема.

— Слушай, «звезда»! — сказала она Алене. — Хватит дурью маяться! Там на тебя такой жених запал — ну просто завал! Денег немерено! Хочешь заработать?

Алена вынула из ушей наушники.

— Что?

— «Что, что»! — передразнила Зарема. — Мужика я тебе нашла. Хочешь заработать?

— Я же сто раз говорила: я девушка.

— Дура ты, а не девушка! — психанула Зарема от перспективы потери комиссионных.

— Ну и пусть! — согласилась Алена. — Лучше я буду всю жизнь столиком стоять, чем это.

И все шло хорошо, и клуб продолжал процветать, пока не произошел один случай. Как-то приехали из столицы крутые парни, заказали в кабинет «мавританку», то есть Алену в позе мавританки на коленях с подносом в руках и коньяком на этом подносе. Оказалось, что они назначили в этом кабинете «стрелку» местным товарищам. Те пришли, и сначала у них шло цивилизованное толковище.

— За что будет базар? — спросили местные.

— За Долгие Крики, — сказали столичные.

Алена, недвижимо стоя на коленях с подносом в руках, насторожилась.

— А какие у вас претензии? — цивильно спросили местные.

— А такие, — отвечали столичные. — Мы три года пробивали разрешение строить гольф-клуб в этой экологически чистой зоне. Столько бабок вложили! Проект утвердили! По проекту — деревню сносим, засаживаем все канадской травой, делаем вертолетную площадку. К нам весь дипкорпус уже записался и половина начальства из Завидова. Гольф теперь — самый шик!

— А с чего вы взяли, что Долгие Крики ваши? — спросили местные. — Это мы Долгие Крики сносим. Вот бумага. У нас землеотвод, уже подписанный под строительство коттеджей.

Стоя неподвижной «мавританкой» между двумя спорящими сторонами, Алена с ужасом вслушивалась в этот спор о судьбе ее родных Долгих Криков.

— Да кто вы такие? — горячились столичные. — Вы понимаете, что мы на федеральном уровне?

— А мы на областном, — ухмылялись местные. — Вы что, не знаете, что теперь вся власть в регионах?

— Но у нас постановление!

— А у нас землеотвод! Это мы пробили решение деревню снести, жителей отселить!..

— Ну, козлы! — хрипло вырвалось у Алены, про которую все в пылу спора давно забыли.

— Что?! — оскорбились местные, глядя на столичных и хватаясь за пистолеты. — Кто козлы? Мы козлы?

При виде оружия главарь столичных тут же выхватил свою пушку, и они стали палить друг в друга.

Алена, стоя «мавританкой», зажмурила от страха глаза. Прямо перед ней гремели выстрелы, сыпалась штукатурка со стен, кричали раненые, чья-то кровь брызнула ей в лицо, а под потолком вдребезги разлетелась люстра, засыпав комнату осколками хрусталя…

Алена, оцепенев, продолжала стоять статуей, в ужасе вращая глазами. И только когда пальба прекратилась, в кабинет ворвались бравые охранники с криками:

— Хватит! Все! Постреляли и будет! Счас «скорая» приедет! А кто живые — валите, пока менты не замели.

Оставшиеся в живых бандиты тут же сбежали, а появившиеся санитары «скорой помощи» стали выносить убитых и раненых.

— Стойте! — остановил Костя врача. — А девку? Девку сначала!

— Какую еще девку? — спросил врач.

— Да вот эту, статую!

Санитары уставились на Алену, по-прежнему стоявшую статуей голой «мавританки». Глаза у «мавританки» были неподвижны.

— А она что? Живая? — изумился врач.

— Была живая. А сейчас не знаю… — Костя стал тормошить Алену: — Алена, вставай! Все уже…

Но Алена не шевелилась.

Врач подошел к ней, ударил по щекам. Алена не двигалась. Он пощупал ей пульс, потом щелкнул зажигалкой и посветил в зрачок.

— Она жива, но в шоке, в ступоре, — поставил он диагноз и поднес к носу Алены нашатырь.

А когда и это не помогло, он сделал ей укол и насильно влил в рот коньяк из бутылки, да такую дозу, что Алена тут же пришла в себя, дико повела глазами из стороны в сторону и затрясла головой — ее стал бить озноб.

Костя притащил скатерть из клубного ресторана, укрыл ее.

— Послушай, — сказал он. — Я к тебе хорошо отношусь, ты знаешь. Но сейчас ты должна исчезнуть. Просто исчезни и все.

Алена захлопала глазами и произнесла сквозь стучащие зубы:

— К-как «исчезни»? А г-где мне ж-жить?

— А ты знаешь, чей базар ты слышала? Пойми: им свидетели не нужны. Так что лучше сама исчезни по-быстрому, иначе завтра исчезнешь навсегда. Поняла?

Пошатываясь, Алена пошла в комнату-общежитие собирать свои вещи. И обнаружила, что под матрацем нет ее потайного узелка, в который она прятала свою бижутерию и заработанные деньги. Хлопая глазами, Алена обвела взглядом своих соседок, но те индифферентно отвернулись, а с улицы уже послышался вой милицейской сирены, и Костя вбежал в комнату:

— Алена, скорее! Менты! Если к ним попадешь, тебя братки достанут! Бегом!

Алена — в одном платье, с сумкой под мышкой — в ужасе выскочила из клуба через черный ход — в ночь, в проливной дождь и пронизывающий ветер.

На улицу, из парадных дверей клуба, освещенных неоновой рекламой с силуэтом танцующей Мэрилин Монро, санитары выносили носилки с пострадавшими в перестрелке, а из-за угла, завывая сиренами, сюда летели милицейские машины с включенными мигалками.

Костя подтолкнул Алену в спину:

— Пошла! Бегом! Спасайся!

И вот она бежит — проходными дворами, по лужам, сквозь дождь, прячась от лучей «скорой помощи» и фар летящей на нее милицейской машины, — бежит все дальше и дальше от «Монте-Карло»… Вот выскакивает на трассу Москва — Петербург, проходящую через центр города, и отчаянно голосует летящим по шоссе машинам… Но и грузовые фургоны, и легковушки проносятся мимо, обдавая ее валами воды из луж…

Услышав новый вой милицейской сирены, Алена в панике перебегает на противоположную сторону улицы и, размахивая руками, преграждает дорогу машине, летящей с другой стороны.

Машина притормозила, и Алена, распахнув дверцу, плюхнулась на переднее сиденье.

Водитель — худощавый сорокалетний брюнет — в сомнении осмотрел ее обвисшие мокрые волосы, размазанную по лицу косметику и насквозь промокшее платье.

В этот момент к их машине с воем сирены приблизились милицейские мигалки.

Брюнет перевел взгляд с Алены, которую била дрожь, на эти мигалки, снова посмотрел на Алену, усмехнулся и нажал на газ.

Машина покатила сквозь дождь.

В стороне, поодаль была видна суета милиции у «Монте-Карло»: там, помимо милицейских машин, стоял теперь «черный воронок», и милиционеры при свете своих мигалок сажали в него всех работников клуба.

Алена в ужасе вжалась в сиденье.

Брюнет увеличил скорость и миновал опасное место.

Алена перевела дух.

— Тебе куда? — спросил брюнет.

— Т-туда… — Алена неопределенно показала вперед, ей было все равно.

— Лично я еду в Питер, — сообщил брюнет.

— Я т-тоже, — продолжала дрожать Алена. — Только у м-меня нет д-денег…

Брюнет посмотрел на воду, стекавшую с туфель Алены на коврик его дорогой машины, но промолчал.

— А вы м-можете п-печку т-теплее в-включить?

Брюнет включил обогреватель на полную мощь и направил поток воздуха на Алену.

Алена вся подалась к теплу, стала сушить волосы.

Брюнет вел машину, искоса поглядывая на нее.

— Ну, рассказывай! — сказал он вдруг.

— Что? — испугалась она.

Он усмехнулся:

— Все, и только честно.

Алена стала лихорадочно думать, что бы соврать, но тут в кармане у брюнета зазвенел телефон, и брюнет достал из кармана свой мобильник.

— Алло! Я? Я еду в Питер, только что Тверь проскочил… А когда нужно?.. На счетчик?.. И где он теперь?.. Я понимаю, что срочно, но раньше чем к утру я не приеду…

Алена между тем стала приводить себя в порядок: достав из сумки косметичку, откинула щиток с зеркальцем, причесала свои почти высохшие волосы, подкрасила карандашом глаза…

А брюнет продолжал телефонный разговор:

— А визы и паспорта когда?.. А прикрытие будет? Нет? Это нехорошо… Так, ну и сколько мне?.. Ладно, договорились.

Брюнет дал отбой, повернулся к Алене и обнаружил, что за это время она из мокрой курицы превратилась в симпатичное юное существо.

— Однако! — заметил он удивленно, но тут же перешел на деловой тон: — Значит, так. Я возвращаюсь в Москву. — И притормозил перед разворотом на шоссе. — Выходишь?

— А можно я с вами?

Брюнет пожал плечами и, разворачивая машину, замурлыкал себе под нос песню Макаревича «Вот новый поворот, что он нам несет — пропасть или брод?».

Когда они проезжали Тверь, Алена снова вжалась в сиденье, но оказалось, что там, у «Монте-Карло», все уже было закончено — санитары уехали, милиция исчезла, и только неоновая Мэрилин Монро сиротливо мокла над дверью под дождем.

— Слушай, — сказал вдруг брюнет Алене, — а ты была за границей?

— Не-а… — призналась она.

— А хочешь прокатиться?

Алена вспомнила принца, который тоже предлагал прокатиться, и усмехнулась:

— В Монте-Карло?

Брюнет удивился:

— Ну, в общем, в ту сторону… Как, ты сказала, тебя зовут?

Алена посмотрела на него и сказала:

— Только предупреждаю: я девушка.

10

Рассветная Москва — солнечная и без всякого дождя — стремительно летела навстречу машине под лихую мелодию «Русского радио».

Брюнет и Алена сидели в «БМВ», машина катила по Ленинградскому проспекту, затем по Тверской.

Алена вертела головой из стороны в сторону, восхищаясь Москвой.

В экспресс-фото возле Белорусского вокзала брюнет сделал несколько ее паспортных фото. Затем, лихо свернув с Тверской в одну из боковых улиц, заехал во двор многоэтажного офисного здания и остановил машину перед полуподвальной дверью с вывеской:

ФОНД ПОДДЕРЖКИ ВОЗДУШНЫХ ПУТЕШЕСТВИЙ В ЗАЩИТУ МИРА И ПРОГРЕССА

Вытащив ключ из замка зажигания и оставив Алену в машине, он вышел из авто и нырнул в дверь фонда.

Поскольку радио в машине замолчало, Алена достала из сумки свой плейер, надела наушники и снова взлетела с Патрисией Каас…

Между тем брюнет, войдя в подвал Фонда поддержки воздушных путешествий, прошел, кивнув охранникам, в глубину коридора, открыл какую-то дверь и оказался в зале профессионально оборудованного тира.

Здесь, в просторном бункере с выкрашенными в черное стенами и с кабинами для стрелков, оборудованными компьютерными экранами, регистрирующими попадания в цель, тренировался сам председатель фонда — моложавый крепыш с ранней залысиной. Стоя в стрелковой кабине, он расстрелял мишень в противоположном конце тира и, когда она упала, снял с головы наушники, протянул брюнету свой пистолет.

— Хочешь попробовать?

Брюнет взял пистолет и тут же, не дожидаясь, пока завтиром установит новую мишень, повернулся к цветным плакатам с портретами Клаудии Шиффер и Шэрон Стоун, висевшим на боковых стенах тира. Подняв пистолет, он навскидку положил все пули в глаза и переносицу Клаудии Шиффер.

Председатель фонда усмехнулся:

— И не жалко в такую красотку стрелять?

— Как видишь, — ответил брюнет. — Стальное сердце бьется ровно, в руке не дрогнул пистолет.

В тир вошла секретарь председателя — деловая стильная женщина в роговых очках.

— Паспорта готовы, — доложила она и передала председателю новенькие паспорта.

Тот полистал их, проверяя, и сказал брюнету:

— Фотки.

Брюнет передал ему свои и Аленины паспортные фотографии. Брюнет глянул на них, спросил:

— А что это за телку ты берешь с собой?

— Для прикрытия, — ответил брюнет.

— Как ее фамилия? — поинтересовалась секретарь председателя.

Брюнет пожал плечами.

— Но мы должны в паспорт вписать, — сказала секретарь.

— Она в машине сидит, пойди сама узнай. — И председатель передал ей паспорта и фотографии, а брюнета кивком головы пригласил следовать за собой.

Вдвоем они вошли в потайную, за тиром, комнату. Здесь председатель открыл сейф, спрятанный за вращающимся шкафом со стрелковым оружием. В сейфе лежали стопки стандартных банковских пачек стодолларовых купюр. Доставая деньги и выкладывая их на стол, председатель спросил:

— Куда положишь?

— А сумки никакой нет? — поинтересовался брюнет. — Женской желательно.

Председатель поднес к губам «уоки-токи»:

— Жанна, принеси свою дорожную сумку. — И, достав из сейфа пистолет, спросил у брюнета: — Пушку возьмешь? «Глок»!

Считая пачки с деньгами, брюнет отмахнулся:

— Обойдусь.

Вошла секретарь, молча положила на стол дорожную женскую сумку и вышла.

— Пойдет? — спросил председатель.

Брюнет кивнул и стал складывать в эту сумку деньги, продолжая вполголоса считать пачки:

— Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять…

— Значит, так, повторяю, — сказал председатель. — Ты должен быть в Марбелье, в Пуэрто-Пескуэро, до пятого числа. Яхта называется «Санта Агата». Эти звери посадили его в трюм и поставили на счетчик: пятого денег нет — отрезают одно ухо, шестого нет — режут второе, седьмого денег нет — отрезают голову. Волки позорные!.. Он, конечно, тоже не прав — королевский дворец в Марокко грабанул с арабскими братками, а потом кинул их не по понятиям, увел их долю. Но и они не правы! Чтобы уши резать! Нет, общак своих не бросает…

Брюнет уложил в сумку последние пачки.

— Тут восемь сотен, — сухо сообщил он.

Председатель бросил на стол еще пять пачек.

— Вот, это твой полтинник. Ну, ни пуха?

Через несколько минут, помахивая сумкой, брюнет вышел из подвала фонда и подошел к своей машине со стороны Алениной дверцы.

— Эй, красотка! — сказал он ей. — Видишь эту сумку? Если по дороге спросят чья — скажешь, что твоя, ясно?

Алена, подергивая плечами под песню Патрисии Каас в наушниках, безразлично кивнула.

Брюнет прошел к багажнику своего «БМВ», открыл его, извлек оттуда ящик с автомобильным инструментом и небольшой чемодан, затем поднял ковровый половик и снял боковую панель, за которой оказался паз между багажником и крылом машины. В этот паз он просунул сумку с деньгами и еще утопил ее вглубь, в поддон. Поставил панель обратно, прикрыл половиком, вернул багаж на место, хлопнул крышкой багажника и сел в кабину, к рулю.

Вставил ключ в замок зажигания и повернулся к Алене:

— Пристегнись.

Алена пристегнулась ремнем, он тоже.

Брюнет уже собрался повернуть ключ зажигания, но задержался.

— Дай-ка твою сумочку, — приказал он Алене.

— Зачем?

— Давай, давай! — потребовал он, взял ее сумку, открыл и стал рыться в ней. — Я не люблю сюрпризов на таможне — наркотики, бриллиантики… — Тут он извлек из сумочки пустую бутылку из-под «Балтики» и удивился: — А это тебе зачем?

— На всякий случай.

Брюнет, пожав плечами, вернул Алене сумку и бутылку.

— Значит, так, — объявил он. — Наш маршрут: Брест, Варшава, Берлин, Париж и далее везде. При этом Россию, Белоруссию и Польшу мы должны проскочить за сутки. Следовательно, остановки только по форс-мажору. Ясно?

— Да. А что такое форс-мажор?

— Форс-мажор — это стихийные бедствия: наводнения, ураганы, землетрясения, понос и малая нужда. Еще есть вопросы?

— Ага. Мы чё — будем спать в машине?

— О «спать», — сказал брюнет, — не может быть и речи, я спешу. И еще запомни: по паспорту я Андрей Серов. — Тут он завел машину, поставил ногу на педаль газа и добавил: — Ну что? Перекрестимся на дорогу?

Оба перекрестились.

Он нажал на газ, и машина сорвалась с места.

Минутой позже они уже миновали зоопарк, спустились к Москве-реке и с Краснопресненской набережной вымахнули на мост и Кутузовский проспект, ведущий на запад, в Европу.

Часть вторая Заложник

11

Марокко, дворец короля, покои министра безопасности.

Здесь, под расписным куполом потолка, возлежит на коврах и подушках министр безопасности с кальяном в руке, украшенной кольцом с сапфиром.

Перед министром раболепно склонился одноглазый араб со шрамами на лице.

— Мы перехватили шифрованный телефонный разговор, — говорит министр одноглазому. — Русские послали курьера с выкупом за этого бандита. Почти миллион долларов. Но его величество готов дать два миллиона, лишь бы этот курьер не доехал и бандиты отрезали голову собаке, который поднял руку на имущество его величества. Ты понял волю его величества?

Одноглазый кивает, кланяясь.

— Подними на ноги всю агентуру в Европе. Пусть полиция проверяет всех русских. Этот курьер не должен доехать.

Одноглазый кивает, кланяясь.

— Останови курьера, и пусть его деньги станут твоими. А я помолюсь Аллаху, чтобы нас не миновала щедрость его величества. Ты все понял?

Одноглазый кивает, кланяясь.

Министр вальяжным жестом отпускает его:

— Иди.

Одноглазый, пятясь и кланяясь, уходит.

12

Машина летела по Минскому шоссе. Вокруг был уже типично сельский пейзаж — невзрачные деревеньки, старые серые дома… Перед мостом через узкую речку мелькнул столбик с надписью: «р. Березина».

— Так это по этой дороге шел Наполеон? — спросила Алена.

— По этой, — усмехнулся Андрей. — Только непонятно зачем. Взял бы сначала турпутевку сюда, посмотрел бы, что тут и как, и не было бы никакой Бородинской битвы.

— А вы чё, Россию не любите? — обиделась Алена за родину.

— Почему? Люблю, — ответил Андрей. — Но странною любовью. Не победит ее рассудок мой…

— Ой! — перебила Алена. — Смотрите! Совсем как моя деревня! И мы в таком доме живем — ну точно!

— Вот именно, — отозвался Андрей. — И у вас, как тут, со времен Наполеона ничего не изменилось.

— А вот и неправда! У нас телик появился!

— А-а! — усмехнулся Андрей. — Зато сортир остался на улице.

Алена обиженно отвернулась к окну.

— Ну! — сказал Андрей после паузы. — Что ж ты замолчала?

— А у меня больше нет вопросов.

— За державу обиделась? Так-так… Только ты все равно обязана говорить со мной, это твоя работа, ясно? Чтобы я не уснул за рулем.

Но Алена продолжала молчать.

Разбитая, вся в выбоинах и трещинах, летела под колеса дорога, и машину трясло, как на стиральной доске. Только в Белоруссии полотно покрытия стало бетонным и гладким, как взлетная полоса. Андрей повеселел, прибавил скорость, и машина торпедой полетела вперед.

— А вы говорите! — укорила его Алена. — А мы, оказывается, вон какие дороги умеем строить!

— Еще бы! — усмехнулся Андрей. — Все для фронта, все для победы! Эту дорогу Хрущев построил. По ней наши танки должны были дойти до Парижа за тридцать шесть часов! А ты вообще водишь машину?

— Я трактор вожу, — отозвалась Алена.

— А какое у тебя зрение?

— Нормальное.

— Сто процентов?

— Ну…

— А у меня триста.

— Да ладно! Триста не бывает.

— Хочешь, поспорим? — Андрей показал на ближайший столб. — Вот столб видишь?

— Вижу.

— Какая на нем цифра написана?

— Семьсот три.

— Правильно. А вон тот видишь? — И Андрей показал на следующий столб, отстоящий в километре. — Какая на нем цифра? Видишь?

— Нет, еще не вижу.

— А я вижу. Семьсот четыре.

Машина приблизилась к столбу, на нем действительно было написано «704».

— Правда, — удивилась Алена. — Семьсот четыре.

— Но это еще что! — Андрей показал на столб, только что возникший на горизонте. — Вон тот столб видишь? Какая на нем цифра?

Алена молчала.

— Вот! — сказал Андрей. — А я вижу! Семьсот пять!

— Ой, да ну вас! — сообразила Алена. — Это же километры! Делаете из меня дуру! — И обиженно перелезла на заднее сиденье, открыла там сумку-холодильник, принялась делать бутерброды.

— Ничего не дуру, — сказал Андрей. — Я тебя учу.

Открыв бардачок, он достал из него пластиковый пакет, передал Алене:

— На, надень.

— Что это? — Алена отложила готовые бутерброды и открыла пакет. В нем были дешевые клипсы, нательный серебряный крестик на дешевой цепочке и еще какая-то бижутерия. — С чего это я надену?

— Потому что я сказал! — вдруг жестко отрубил Андрей. — Ясно?

Алена, обиженно поведя плечами, надела крестик и клипсы, посмотрела в зеркальце.

— Они мне не личут…

Андрей усмехнулся:

— «Личут»! «Чё»! Ты на самом деле такая дремучая или прикидываешься?

— Ах так?! — обиделась Алена и убрала готовые бутерброды.

13

К вечеру они были под Брестом и уперлись в хвост трехкилометровой очереди автомашин перед таможней и пограничным КПП.

По всему было видно, что этот табор стоит тут целую вечность — легковые автомашины всех моделей и марок… туристические автобусы… мешочники… шоферы… челноки… беженцы с детьми…

— Блин! — в досаде выругался Андрей.

— А что здесь происходит? — не поняла Алена.

— Брест, — сообщил Андрей. — Граница на замке, Брестская крепость, железный занавес… Вот что: сиди в машине, никуда не выходи, поняла?

Алена независимо повела плечом.

— Нет! Тебе ясно? — снова жестко сказал Андрей. — Ни в туалет, никуда!

— Ну, ясно, ясно…

Изъяв ключ из рулевой колонки и защелкнув все дверные замки, Андрей стремительно убежал куда-то вперед этой длиннющей очереди.

Показав ему вслед язык, Алена нацепила свои наушники, включила плейер, достала из сумки косметичку и под очередную песню Патрисии Каас принялась изучать в зеркальце свое лицо, подводить ресницы и выщипывать брови.

Стук в окно прервал это увлекательное занятие. Алена повернулась. За окном стояла молодая симпатичная пара — девушка и парень. Оба радушно улыбались и жестами просили опустить стекло. Алена опустила.

— Красавица, вы из Москвы едете? — спросил парень.

— Да.

— Тут такая очередь — ужас! — сказала девушка.

— Люди по двое суток стоят! — сообщил парень.

— Просто безобразие, что с людьми делают! — возмутилась девушка.

— За людей не держат! — сказал парень.

— Мы тоже с Москвы, земляки, — сказала девушка. — Тебя как звать?

— Алена…

Девушка наклонилась к Алене, сказала интимно:

— Слушай, мы тут договорились, нас местные через границу другой дорогой проведут. Без всякой очереди и всего за сто баксов. Но у нас столько нету, мы ищем с кем споловинить. Вас, как земляков, можем взять с собой. Согласна?

— Ну, я не знаю… — заколебалась Алена.

— А что, в машине будете ночевать? — сказал парень. — Тут меньше суток еще никто не стоял. Они там на таможне две машины в час пропускают.

— Эй, ребята! — крикнула девушка куда-то в сторону.

К машине тут же подошли два молодых мужика.

— Слушайте, ребята! — сказал им парень. — Мы тут земляков встретили. Смотрите, какая девочка! Москвичка! Мы хотим с ними скинуться, а? За сотню четверых провезете? На этой машине и поедем…

Мужики переглянулись без большого энтузиазма.

— Да ладно вам жаться-то! — сказала им девушка. — Поехали! Аленка, открой двери…

И, не дожидаясь Алены, сама подняла защелку дверного замка…

Тем временем Андрей как раз добежал до головы автомобильной очереди.

Здесь, преграждая всем дорогу, стоял постовой пограничник с жезлом и «уоки-токи». Он держал всю очередь в так называемом накопителе, пропуская вперед, к КПП, по одной-две машины. Между ним и КПП было метров триста пустой дороги, огражденной высокой металлической сеткой.

Андрей направился к этому постовому.

— Куда? В чем дело? — грубо остановил его постовой.

— Командир, где тут старший у вас? — сказал Андрей.

— А в чем дело?

— Я с киностудии. Мне старшего.

Постовой мотнул жезлом в сторону группы таможенников и пограничников у КПП.

— Там…

Андрей торопливо прошел через пустое пространство между головой автомобильной очереди и КПП, подошел к пограничникам. Все они были молодыми, не старше тридцати.

— Ребята, кто тут у вас за старшего?

Пограничник с погонами капитана отозвался:

— Ну, я… А в чем дело?

— Замечательно! — воскликнул Андрей с такой радостью, словно встретил родного брата. — Товарищ капитан там, в машине, Алена Бочкарева сидит!

— Какая еще Бочкарева?

— Натуральная! Актриса! Вы что? Бочкареву не знаете? Это же новая Гурченко! Она уже в трех фильмах снялась! Мы на Каннский фестиваль опаздываем! А тут очередь до утра!

Молоденький капитан нахмурился:

— Закон для всех один. Актриса — не актриса…

— Конечно, — согласился Андрей. — А если она тебя поцелует?

— И только? — усмехнулся кто-то из солдат-пограничников. — Маловато! — Солдаты рассмеялись.

— А ну кончай ржать! — приказал им капитан и повернулся к Андрею: — Ладно, покажи артистку.

— Спасибо! — обрадовался Андрей. — Стой где стоишь!

И бегом побежал назад, в конец очереди.

А добежав, остолбенел: в его машине были открыты все окна, здесь гремело радио, на сиденьях хозяйски расположилась банда из трех мужиков и какой-то бабы. Они травили Алене анекдоты и жрали бутерброды из его дорожной сумкихолодильника.

Сдерживая себя, Андрей подошел к машине, наклонился к Алене:

— В чем дело? Кто такие?

Алена гордо сообщила:

— Знакомься, Андрей, я договорилась! Они нас через границу без очереди провезут. И всего за полсотни!

Андрей еще раз оглядел эту банду и увидел, что мужик, сидевший за рулем, уже возится руками под рулевой колонкой.

Следующая секунда была наполнена сразу несколькими молниеносными действиями: левой рукой Андрей распахнул дверцу, а правой стальными, как щипцы, пальцами ухватил под затылком шею сидевшего за рулем мужика и дернул с такой силой, что тот вылетел из машины, как гнилой зуб под рукой опытного дантиста.

Остальная компания тут же сама прыснула из машины и разбежалась.

Андрей первым делом бросился к багажнику, открыл его, убедился, что все на месте, и облегченно вздохнул. Вернулся к кабине, сел за руль, пошарил пальцами под рулевой колонкой и только после этого завел машину, съехал на обочину и медленно покатил вперед вдоль всей очереди.

— Я… я не понимаю… — ошарашенно произнесла Алена.

— Понимать не надо, — сдерживая бешенство, жестко сказал Андрей. — Надо слушать, что тебе говорят. Еще минута, и тебя увезли бы в лес, изнасиловали и убили, а машину раскурочили на запчасти. С такими, как ты, лохушками тут это каждый день. Дошло?

До Алены дошло, и она, отвернувшись, молчала.

Выдохнув остатки бешенства, Андрей продолжил:

— Значит, так! Слушай внимательно. Ты актриса, звезда кино. Там стоит капитан пограничников, он тут самый главный. Поцелуешь его один раз, но так, чтобы у него ноги отнялись. Сможешь?

— Не знаю, я нецелованная, — мстительно сказала Алена.

— Не сможешь, голову оторву, — сообщил Андрей и, высунувшись из окна, крикнул постовому, торчавшему перед накопителем: — Командир! Мне капитан разрешил, старший!

Постовой жезлом показал ему проехать в накопитель, и машина пошла по дороге, окруженной высокой металлической сеткой.

Андрей внимательно осмотрел Алену, как перед решающим выходом на сцену, сказал поспешно:

— И клипсы сними! Клипсы, блин! Трактористка!

— Ну вот! — проворчала Алена. — То надень, то сними!

Они подъехали к КПП, вышли из машины и подошли к группе ухмыляющихся пограничников, которые откровенно рассматривали Алену, ожидая спектакля.

— Знакомьтесь, товарищ капитан, — сказал Андрей и тоном конферансье представил: — Алена Бочкарева! — И Алене негромко: — Ну, давай!

Рассматривая капитана, Алена произнесла:

— А что? Он симпатичный… — И добавила Андрею с подначкой: — Не то что некоторые…

Затем, работая больше на Андрея, чем на всех остальных, подошла к капитану, проникновенно посмотрела ему в глаза, картинно, как в кино, обняла его за шею, привлекла к себе и поцеловала в губы — крепким и долгим поцелуем…

Солдаты-пограничники пришли в полный восторг.

— Вот это да!

— Ну дает!

— Во кино! Артистка!

— Держитесь, товарищ капитан!..

Наконец, с нарочито громким расклеивающимся звуком, Алена отпустила капитана. Но тот, не открывая глаз, все стоял, пошатываясь…

Пограничники осмелели.

— А меня?!

— Все, товарищ капитан! Жена вас бросит!..

— Девушка, а хотите, я на вас женюсь?..

Капитан открыл глаза, молча, на ватных ногах подошел к шлагбауму и поднял его.

— Проезжайте!

— Минуточку! — крикнул кто-то из солдат. — Товарищ капитан, разрешите обратиться!

— Чего тебе? — спросил капитан.

— Мне бы хоть автограф взять! Можно?

Но Андрей и Алена, сидя в машине, уже пересекали границу, и капитан отдал честь Алене, проехавшей мимо него.

Андрей, ведя машину, тоже взял как бы под козырек и — уже за шлагбаумом — негромко произнес:

— Прощай, немытая Россия.

14

На рассвете под Познанью Андрей разбудил Алену. Она заспанно, с клипсой в одном ухе, поднялась с откинутого переднего сиденья.

На пустом шоссе их машина вынужденно притормаживала, поскольку рядом катил джип, прижимая их к обочине. В джипе сидели трое поляков, и один из них, рыжий, опустив стекло, махал полицейским жезлом и кричал Андрею с польским акцентом:

— Колесо! Пан, колесо капут!

Андрей, выругавшись сквозь зубы, остановил машину.

Поляки тоже остановились, все трое вышли из джипа, подошли к «БМВ». Рыжий, стараясь взглянуть на спидометр, приказал Андрею:

— Опусти скло, пан!

Андрей опустил стекло.

— Джевенть десенджь шешть тысёнч! — прочел рыжий цифры на спидометре. — Много ездишь, пан!

Два других поляка стали осматривать машину, проверяя ее наружный вид.

— С якого року самоход? — поинтересовался рыжий.

— Да старая! — небрежно сказал Андрей. — С девяносто второго.

— Да, старая… Жалко… — огорчился рыжий. — Тут дрога небеспечна. Мы вас буджем охоронять.

— Не надо, пан, — ответил Андрей. — Дзянкую бардзо.

— Пан не розумеет, — объяснил рыжий. — Тут в пшешлым мисёнцу бандиты едного дипломата вбили, тэж ехал с дивчиной. А мы с вас не дрого возьмем, мы ж не бандиты, мы есть служба безпеки.

Алена осторожно сунула руку в сумочку и сжала там горлышко своей пустой бутылки.

— Спасибо, пан, — льстиво сказал Андрей. — Мы так проедем.

— Ты што, пан, не розумишь? — возмутился рыжий. — Мы держим эту дрогу. Мы тебе жиче зхоронили, ты нам за то вже сто доляров довжен!

— Сто долларов?! — с деланным испугом воскликнул Андрей и повторил в ужасе: — Сто долларов?! Панове, да вы что? С чего вы на нас наехали? Мы бедные туристы! Что вы с нас возьмете? — Трясущимися руками он схватил Аленину сумку и стал вышвыривать из нее в воздух Аленины трусики, косметику. — Вот! Ее трусы возьмите! Косметику! — И, словно в истерике сорвав с Алены клипсы и нательный крестик, бросил их через окно полякам. — Серьги возьмите! Крестик, если ты крещеный! Мы бедные люди…

Рыжий, подойдя вплотную к кабине, перебил его:

— Для чего пан кшычы? Если пан такий бедак, мы сами пану поможем.

— Нет, а что в самом деле? — поостыл Андрей. — Что с нас взять?

— Так допомочь тебе, пан? — спросил у него рыжий.

— Ну и помогли бы по-человечески, — проворчал Андрей. — Славяне все-таки, братья…

— Ага, старшой брат. На, тшимай! — И рыжий вдруг с такой силой двинул Андрею кулаком в нос, что кровь брызнула по всей машине и на Алену.

Андрей, схватившись за нос, упал лицом на баранку.

А рыжий, повернувшись, направился в свой джип и жестом позвал с собой остальных.

Но тут Алена в бешенстве выскочила из машины с пустой бутылкой, как с гранатой, в руке и побежала к полякам, крича рыжему:

— Ах ты, сука позорная! А кто вас от немцев спас? Мать вашу!..

Рыжий, повернувшись, легко выбил у нее бутылку из руки и уже занес свою для сокрушительного удара, но в этот миг Андрей, воспользовавшись тем, что Алена отвлекла на себя внимание поляков, выскочил из машины, молниеносно оказался возле рыжего и мощным ударом ребра ладони по шее буквально сразил того на землю.

Два других поляка бросились на Андрея, но парой ловких ударов Андрей уложил и этих.

Рыжий между тем поднялся и медведем пошел на Андрея.

Но прямым ударом в челюсть Андрей снова опрокинул его на спину.

— Это тебе от старшего брата, — произнес он и, не оглядываясь, пошел к машине.

Рыжий, однако, оказался не из слабаков. Став сначала на четвереньки, он злобно глянул на Алену:

— Курва…

И, выпрямившись, пошел за Андреем, шатаясь и роясь в кармане в поисках не то ножа, не то пистолета.

Увидев это, Алена схватила с земли свою бутылку, бросилась за рыжим, догнала и сзади саданула по черепу так, что рыжий упал навзничь и затих.

— А это от старшей сестры, — сказала Алена и села в машину.

Андрей, окровавленный, до отказа выжал педаль газа. «БМВ», переходя на форсаж, с визгом шин сорвался с места и полетел по шоссе.

Крестик и остальная бижутерия, выброшенная Андреем, остались на дороге.

В машине Алена, хлопоча и достав из сумки-холодильника бумажные салфетки, попыталась утереть кровь с лица Андрея.

— Вот сволочи!..

— Это мы легко отделались — крестиком, — усмехнулся Андрей.

Приложив руку к его лицу, Алена забормотала:

— Шла баба по речке, вела быка на нитке. Нитка порвалась…

Андрей оттолкнул ее руку.

— Отстань! С ума сошла?

— Я кровь заговариваю, меня бабка научила, — обиженно сказала Алена и попыталась вновь коснуться ладонью его лица. — Стану я на камень, кровь моя канет…

Но Андрей раздраженно ударил ее по руке:

— Отстань!

Алена, как от пощечины, отвернулась к окну. И заплакала.

— Так! — сказал он. — Час от часу не легче! И чего ты теперь ревешь? А?

— Я писать хочу.

— Нашла время!

Не сбавляя скорости, он продолжал гнать машину.

— Мне очень надо… — сказала Алена после паузы.

Андрей, срываясь, почти закричал:

— Ты что, не понимаешь, где мы? Тут нас каждую секунду могут убить!

— А что я могу сделать? — разрыдалась Алена. — Мне нужно…

Андрей ударил по тормозу так, что Алена чуть не вышибла головой стекло.

Машина вылетела на обочину и с рокотом щебенки под колесами затормозила у лесной опушки.

— Иди! Бегом! — приказал Андрей.

Выскочив из машины и держа коленки вместе, Алена посеменила в лес.

Андрей, оставшись на предрассветной дороге, настороженно смотрел по сторонам. Вокруг была тревожная тишина глухого леса и пустой дороги.

Звенели цикады.

Держа руку на рычаге скоростей, Андрей по-звериному чутко вслушивался в каждый звук.

Неожиданно что-то застучало — громко, как из пулемета.

Андрей дернулся, остро оглядывая каждый куст.

Но это оказался дятел на сосне.

Наконец Алена широким шагом выбежала из леса и стремглав припустила к машине.

Андрей перевел рычаг скоростей.

Алена, дрожа от страха, плюхнулась на переднее сиденье, и Андрей дал газ.

15

Через три часа они были на польско-германской границе. Здесь через КПП плавно шел поток чистеньких машин. Автомобили с западноевропейскими номерами пограничники пропускали вообще без досмотра.

Но, глянув в российские паспорта Андрея и Алены, германский пограничник велел им отъехать в сторону на проверку к таможенному инспектору.

А таможенник приказал выйти из машины, осмотрел кабину, заставил открыть багажник и вытащить из него все содержимое. Потом стал рыться в ящике с инструментами, в продовольственной сумке-холодильнике, даже в косметичке Алены…

Мимо — без всякого досмотра — катили немцы и немки, австрийцы и австрийки, французы, француженки и прочие шведы — лощеные, чистенькие. И, проезжая, награждали задержанных русских высокомерно-холодным взглядом.

Андрей с индифферентным лицом следил за таможенником, но Алена занервничала:

— Я не понимаю, что он ищет?

— А все, — сказал Андрей. — Наркотики, оружие, черную икру, красную ртуть…

Между тем таможенник, проверяя все вещи, то и дело искоса поглядывал на Алену.

— А почему их не проверяют? — кивнула Алена на проезжающих европейцев.

— А они люди первого сорта, — саркастически заметил Андрей.

— А мы?

— А у нас репутация такая — или русский балет, или русская мафия. Или Ростропович, или…

— Ой, Андрей! — неожиданно спохватилась Алена. — А где сумка, которую ты мне в Москве показывал?

— Заткнись! — сквозь зубы процедил он и кивнул на таможенника. — Улыбнись ему.

— Да пошел он!

— Я сказал: улыбнись! — жестко приказал Андрей.

Алена, перехватив очередной взгляд таможенника, ослепительно улыбнулась.

Таможенник расплылся в ответной улыбке.

— Битте, фрау! Алес гут! — Он показал, что досмотр окончен, и пожелал им счастливого пути: — Гутэ райзэ!

— Данке шон, — благодарно улыбнулся ему Андрей, сел в машину и нажал на газ.

Но едва они пересекли границу, тут же свернул к сияющей неоном бензозаправочной станции. Однако остановился не на общем паркинге, а за автоматической мойкой. Здесь, в тени и удалении от проезжей публики, он извлек из-под сиденья немецкие номерные знаки, заменил ими свои российские, сунул российские под коврик багажника и заехал на мойку. Бросил монеты в автомат, нажал кнопку старта и, откинув свое сиденье до упора, закрыл глаза.

Алена сидела, с любопытством озираясь по сторонам.

Вдруг что-то грохнуло под машиной, с клацаньем ухватило ее за днище, потащило вперед, и мощные струи воды с шумом водопада обрушились на машину со всех сторон.

Алена отшатнулась.

Тут белые потоки какой-то пены закрыли все окна, а вращающиеся лопасти щеток стали хлестать кузов и стекла.

Алена испуганно глянула на Андрея.

Но он уже спал.

А спустя еще двадцать минут сияющая, как новенькая, машина Андрея, с новыми немецкими номерами, выплыла из мойки и влилась в поток таких же чистеньких машин на гудящем от напряженного движения германском автобане. Среди тысяч автомобилей, летящих по многоярусным европейским шоссе, даже самый опытный глаз не смог бы отличить их «БMВ» от немецких машин.

Пользуясь отсутствием на автобанах ограничений скорости, Андрей выжимал 170 км в час.

А Алена балдела от нового мира, летящего на нее со всех сторон:

эти сияющие на солнце громадные никелированные цистерны бензовозов…

эти чистенькие скаковые лошади в специальных загончиках на колесах…

эти растянутые лимузины…

эти яркие «жучки» новеньких «фольксвагенов» и «кузнечики» модерновых «мерседесов»…

эти двухэтажные туристические автобусы…

эти «траки»-грузовики немыслимой величины…

и чистенькие, словно игрушечные, немецкие городки…

и аккуратно возделанные поля… и сияющие лаком трактора и комбайны…

и коровы немыслимой чистоты…

и подростки в беленьких гетрах на сельском стадионе…

и частный аэродромчик с «Сесснами»…

и мальчишки, пускающие разноцветных змеев…

и бипланеристы в воздухе…

и мотоциклисты в кожаных доспехах на «Харлей-Дэвидсон»…

и пятнистый дог в окне «Бентли»…

и морской катер на колесах, прицепленный к тягачу…

и старинный черный автомобиль с венками на окнах…

— А это что? — спросила Алена.

— Катафалк, — сказал Андрей, обгоняя автомобиль с венками. — Покойника везут на кладбище.

— Стоп! — закричала Алена. — Не обгоняйте! Нельзя покойника обгонять! Беда будет!

Но Андрей, хмыкнув, только увеличил скорость.

Алена обиженно отвернулась.

И вдруг Андрей резко нажал на тормоз — впереди, насколько видит глаз, была гигантская пробка перед сужением дороги и указателем ограничения скорости с надписью

«ACHTUNG! 30 km».

— Ну, что я сказала! — напомнила Алена.

— Блин! — огорчился Андрей и, высунувшись по пояс из окна, увидел, что пробка вызвана не какой-то стройкой или аварией, а странной для Европы и скоростного автобана проверкой — там, впереди, дорогу перекрывали полицейские машины, и группа немецких полицейских внимательно осматривала каждый проезжающий мимо них автомобиль.

Нырнув на свое место, Андрей поднял все стекла, пристегнулся ремнем безопасности и сказал Алене:

— Ты пристегнута?

— Я же говорила — нельзя покойников обгонять!

— Сиди спокойно! И не говори по-русски! Ты немая, поняла?

— А чего вы психуете? Чего нам бояться?

— Молчи… У каждого нормального человека есть причины бояться полиции. Даже у тебя, если хорошо подумаешь, — ответил Андрей, входя в однорядный строй машин и вместе со всеми медленно двигаясь к полицейскому заслону.

Там, облокотившись на свои авто, полицейские внимательно сличали с какой-то бумажкой номера проходящих машин.

Андрей приближался к ним, явно нервничая.

Наконец машина, двигавшаяся перед ними, прошла мимо полицейских, и теперь Андрей с индифферентным лицом катил к ним свой «БMВ».

Когда до полицейских оставалось метров десять, Алена вдруг спросила:

— А им улыбаться?

— Молчи! — прошипел Андрей.

Полицейские глянули на номерной знак их машины… в глаза водителю…

на пассажирку…

Андрей судорожно сжал руль, а Алена на всякий случай ответила полицейским своей ослепительной улыбкой и — машина миновала полицейский заслон!

Глядя в зеркальце заднего обзора, Андрей увидел, как кто-то из полицейских оглянулся то ли на его машину, то ли на блондинку в ней. И еще метров двести Андрей заставлял себя не увеличивать скорость. А потом — нажал до отказа на газ…

16

Алена делала бутерброды.

Андрей — в хорошем настроении, расслабленный — вел машину, ел и подначивал Алену:

— А сколько у тебя мужиков было? Много?

— Не ваше дело.

— А все-таки?

— Я же вам сказала: я девушка.

— В семнадцать лет?! Так не бывает.

— Во-первых, мне фактически еще нет семнадцати.

— А во-вторых?

Алена молчала.

— Ну! Во-вторых?

— Ну что вы пристали? Может, я своего принца жду? Имею право?

Солнце, обогнав машину, уходило на запад и било им в глаза…

Андрей свернул на бензоколонку.

Там хозяин колонки вставил шланг в бензобак их машины и ушел в свою будку.

Шланг запульсировал потоком бензина, на счетчике побежали цифры.

Андрей откинул свое сиденье и расслабленно закрыл глаза.

Алена осторожно включила радио, салон наполнился негромким джазом, и Алена стала сидя двигаться-подтанцовывать в ритме музыки.

Тут какая-то темная девочка-турчанка лет восьми, с ведерком в руках, подбежала к передку машины и стала мыть фары.

Алена, сидя в машине и глядя на девочку, продолжала дергаться под музыку.

Через пару секунд набежали еще какие-то мальчишки-турчата мал мала меньше, со щетками и какими-то баллончиками в руках, пеной из баллончиков залепили все стекла…

Андрей не видел этого, спал, а Алена, сидя, растанцевалась так, что глаза закрыла от кайфа.

Что-то чуть слышно клацнуло сзади, Андрей вздрогнул, открыл глаза, увидел залепленные пеной окна и вдруг пулей выскочил из кабины, метнулся к багажнику.

Багажник был открыт, в нем так же нараспашку был открыт чемодан, а пацаны-турчата уже бежали во все стороны, унося кто пиджаки, кто штаны Андрея.

Андрей сунул руку к тайнику, но тайник был прикрыт ковриком и нетронут. Андрей сел на бампер и, глядя вслед убегавшей шпане, сокрушенно вздохнул. И в этот момент перед ним возникла Алена.

— Ой! — протянула она изумленным тоном актрисы Теличкиной. — У вас чемодан пустой…

У Андрея даже не было слов.

Съедены яблоки и виноград из дорожной сумки-холодильника.

Мелькает сбоку купол собора и очередная реклама отеля.

Дождь сечет ветровое стекло и улетает в сторону.

Появились французские дорожные указатели.

Алена, увидев их, захлопала глазами.

— Как? Уже Франция?

— Бельгия, — уточнил Андрей.

— А где же граница? Пограничники?

— А все, уже объединенная Европа. Это мы со всеми разъединились, даже с Украиной. А нормальные люди объединились.

— Ну, дела…

Тут Алена заметила, что их машина как-то странно виляет. Поглядела на Андрея, а он, оказывается, уже клевал носом и усиленно таращил глаза.

— Эй! Стоп! — закричала она. — Сворачивайте! Вам нужно поспать. Вот указатель.

Впереди действительно был указатель зоны отдыха — нарисованные на щите елочка и грибок. Но Андрей отмахнулся:

— Некогда!

— Да убьемся же! — не отставала Алена. — Вы вторые сутки не спите! Тоже мне Штирлиц нашелся, ё-моё! Сворачивайте!

— Нет, не здесь…

Но Алена уперлась:

— Почему не здесь? Куда мы гоним? Что это вообще за поездка? Европа, а ни душа, ни поесть по-человечески! Я уже не могу видеть эти бутерброды! Я хочу супу! Слышите?

Андрей, не отвечая, вел машину. Но спустя минуту все-таки съехал с шоссе под указатель «SERVICE ARIA».

Здесь было полно машин, а стоянка перед рестораном была забита туристами — японцы, негры, индусы, бразильцы и снова японцы. Чуть сбоку, на детской площадке, дети и взрослые разминались футболом. По другую сторону, на отдельной площадке, какие-то не то немцы, не то норвежцы выгуливали собак.

Андрей высмотрел место в самом центре парковки, рядом с кабриолетом американцев, в котором гремел негритянский рэп, и, поставив машину между этим кабриолетом и туристическим автобусом, защелкнул дверные замки, откинулся назад вместе со своим сиденьем и закрыл глаза.

— Я выйду погуляю, — сказала Алена.

— Нет, — отозвался он, не открывая глаз.

— Я вам не рабыня!

Андрей молчал.

Алена протянула руку к крючку дверного замка и… замерла от ужаса.

Прямо на нее медленно наплывала полицейская машина с двумя дюжими полицейскими на передних сиденьях.

А сбоку гремел американский рэп…

А полицейские, глядя Алене в глаза, все приближались…

Потом, запарковав свою машину нос к носу с машиной Андрея, вышли и с двух сторон пошли прямо на Алену…

Алена в ужасе закрыла глаза.

Но полицейские прошли мимо.

Алена еще минуту посидела с закрытыми глазами, потом открыла их и, не шевелясь, повела зрачками по сторонам. Затем по микрону, по чуть-чуть повернула голову вправо… еще чуть вправо… еще… и увидела, что полицейские входят в дорожный ресторан.

Шумно выдохнув, она бессильно обмякла на своем сиденье и устало закрыла глаза. А придя в себя, открыла левый глаз и скосила его на Андрея.

Андрей спал. Во сне его лицо потеряло напряжение этой дороги, размякло и стало почти детским.

Алена повернулась к нему и принялась разглядывать его лицо как бы по отдельности — губы… глаза… лоб… снова губы…

Какое-то новое чувство к этому странному человеку тихим мотивом родилось в ее душе и потянуло ее к нему — ее рука сама непроизвольно двинулась к его лицу, чтобы прикоснуться, погладить.

Но когда она была уже в сантиметре от его щеки, Андрей вдруг встряхнул головой, открыл глаза.

— Что?

Алена испуганно отдернула руку.

— Нет. Ничего.

И отвернулась.

17

И снова дорога.

Когда на дорожном указателе появилась надпись «PARIS — 100 km», Алена достала свою косметичку и стала наводить марафет.

Первым делом прическа — волосы в эту сторону, справа налево…

Хотя — нет! Вон на рекламном щите у французской красотки волосы слева направо. Значит, тут так носят. Срочно переделать прическу!..

Новый указатель: «PARIS — 50 km».

Алена наводит тени под глазами, подкрашивает ресницы, поправляет брови…

Еще один указатель: «PARIS — 25 km».

Алена подводит губы…

И, придирчиво оглядев себя в зеркале, выпрямляется, готовая к встрече с Парижем.

Новый указатель: «PARIS» — со стрелкой, указывающей выход с шоссе на Париж.

Однако Андрей проносится мимо.

— Как? Куда вы? — всполошилась Алена.

— Нам дальше, — сообщил он.

— А Париж? — чуть не плача, взмолилась Алена.

К вечеру она уже лезла на стенку от злости.

— Нет, зачем вы меня взяли? Что я вижу? Париж проехали! Берлин проехали! Брюссель проехали! Одни названия! Хватит! Надоела мне эта машина! Выпустите меня! — И, глядя на бесчувственного Андрея, заорала в полный голос: — А-а-а-а!!!

Андрей ударил по тормозу.

Машина, юзом прокатив по гравию, остановилась на обочине.

Алена испугалась:

— Что случилось?

— Иди, — сказал Андрей.

— Куда?

— Куда хочешь!

— Ах так?!

Алена вышла из машины и, хлопнув дверцей, пошла в обратную сторону.

За ее спиной машина фыркнула выхлопной трубой и зашуршала колесами по гравию.

Алена непроизвольно оглянулась.

Красные габаритные огни стремительно удалялись на юг, во мрак. И исчезли в ночи.

Алена осталась на дороге одна.

И вдруг услышала, как с севера на нее с ревом несется нечто гигантское, страшное…

Она отшатнулась.

Ревя двигателем и завывая гудком, мимо нее пронесся восьмиосный тягач с гигантской цистерной, и ударом ветра Алену чуть не сдуло с шоссе. А не успела она прийти в себя, как послышался новый рев и в глаза ей ударил накат ослепительных прожекторов…

Она отскочила от дороги и, поскользнувшись, тут же скатилась с обочины в овраг.

Шоссе опустело.

Вокруг была ночь, темень, непривычно тихо, и лишь в дальнем лесу ухала сова.

Алена была одна бог знает где, посреди Европы.

Подвывая и дрожа от страха, она стала карабкаться обратно на шоссе.

И увидела, как с юга — не по дороге, а по обочине — на нее накатывают красные огни какого-то нового зверя.

Испугавшись чуть не до обморока, Алена снова нырнула в овраг.

Черная машина с красными габаритными огнями задним ходом пронеслась мимо нее по обочине и укатила на север.

Сообразив, что это была машина Андрея, Алена выскочила на шоссе, замахала руками:

— Я тут! Стойте! Я тут!..

Но Андрей, ведя машину задним ходом, смотрел не вперед, а назад и укатил еще дальше, его машина скрылась во тьме.

Алена села на камень и разрыдалась.

Минуту спустя возле нее остановился открытый кабриолет с двумя юнцами и гремящим радио. Открыв дверцу, юнцы заговорили с ней по-испански, приглашая в машину, но Алена не понимала их, сказала:

— Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш?

— Но инглез! — ответил водитель кабриолета и, говоря что-то, протянул Алене бутылку с портвейном.

Потом, оглянувшись на пустую дорогу, парни вышли из машины, один из них протянул Алене сигареты. Второй грязно засмеялся, взял Алену за руку и потащил в машину.

Но в этот миг к ним подлетела машина Андрея, и Андрей, выскочив из кабины, выдернул Алену у юнцов. Водитель кабриолета тут же замахнулся на Андрея, но тот опередил его, сказал примирительно:

— Ола! Буэнос ночес, сеньорес! Но проблем! Сеньора ми эспоса! Это моя жена! Грасьяс! Спасибо!

Парни, однако, не хотели отдавать добычу, стали поиспански качать права насчет того, что это они ее нашли…

— Си, сеньоры! — примирительно твердил Андрей. — Грасьяс! Граци миле! Она вышла на минутку из машины и заблудилась. Спасибо, что вы ее нашли. Большое спасибо! Вы настоящие кабальеро! Спасибо, что спасли мою жену…

Парни обезоруженно отступили.

Андрей подтолкнул Алену в свою машину, сел к рулю и поехал. Алена сидела надувшись.

— Ты хоть понимаешь, что они собирались с тобой сделать? — спросил Андрей после паузы. — Это тебе не Франция! Это уже Северная Испания, Страна басков.

Алена повернулась к нему в изумлении:

— Как Испания?

— А так, смотри! — И он показал на гигантского фанерного быка, стоящего сбоку от дороги и подсвеченного прожекторами.

Алена, крутя головой, стала с восторгом рассматривать эту оригинальную рекламу, символ Испании.

Действительно, в ночи, на фоне неба, подсвеченный мощными лучами, десятиметровый бык выглядел великолепно, величественно и монументально.

18

А где-то совсем неподалеку, в Бильбао, в ангаре местного аэропорта, одноглазый начальник отряда спецопераций марокканской службы безопасности распекал в это время своих оперативников:

— Черт подери! Почему вы не можете вычислить русского курьера? За что я вам плачу? Он уже должен быть здесь, в Испании!..

Оперативники-марокканцы стояли, опустив глаза. Один из них — старший, с бритой головой и серьгой в ухе — поднял голову:

— Все русские на одно лицо, ваша мудрость.

— Тогда проверяйте всех! Поголовно! Клянусь Аллахом, или этот русский будет у меня, или я скормлю ваши мозги шакалам!

19

Машина Андрея продолжала катить на юг по ночному шоссе. Глядя в боковое зеркало, он сказал:

— Все-таки прилипли…

— Кто?

— Твои ухажеры-испанцы. Они тут, как быки, все на сексе двинуты.

Алена повернулась, посмотрела назад.

— А это не они.

— Ну да, не они! — насмешливо ответил Андрей.

— А вот и не они. Те были на легковой, а это грузовичок какой-то…

— Так… Ну-ка, ну-ка… — присмотрелся Андрей и сбавил скорость.

Висевший у него на хвосте «опель»-пикап сделал то же самое.

— Интересно… — Андрей прибавил скорость и, глядя в зеркало заднего обзора на следующий за ними пикап, сказал с досадой: — Только этого не хватало!

— А кто это?

Но Андрей, не отвечая, жал на газ, и машина летела в ночи по шоссе, а сзади нее летел, не отставая, пикап.

И так — тандемом — они въехали в Бильбао.

Здесь оказалось, что, несмотря на глубокую ночь, весь город — особенно старая его часть — бурлил по поводу начала очередной корриды: на узеньких улочках гремели оркестры, стреляли петарды, танцевали, веселились и пели женщины в ярких платьях а-ля Кармен, а мужчины, танцуя, пили вино прямо из бурдюков, сжимая их локтями и ловя ртом струи вина…

Машина Андрея пробиралась сквозь этот праздник, пытаясь уйти от пикапа то в один из переулков, то в другой. Но «опель»-пикап навязчиво и открыто висел у них на хвосте.

Посматривая на часы, Андрей подъехал к парадному входу отеля «Виста Алегре». Ночной портье выскочил ему навстречу и замахал руками, показывая, что мест нет. Андрей жестом подозвал его к себе. Портье подбежал, наклонился к окну:

— Сеньор, но авитасьон! Сорри! Эскьюзито!

Андрей сунул ему стодолларовую купюру, и портье разом умолк, убежал и тут же вернулся с тележкой для багажа.

В зеркальце заднего обзора Андрей видел пикап, остановившийся поодаль. И, демонстративно выйдя из машины с сумкой-холодильником в руках, открыл багажник, наклонился над ним вместе с этой сумкой, повозился там с минуту, потом извлек из багажника и поставил на тележку свой чемодан и сумку-холодильник.

Портье покатил тележку в отель.

Андрей и Алена пошли за ним.

В вестибюле портье вручил им ключ от номера, а Андрей отдал ему ключи от машины.

— Сеньор, когда у вас завтрак? — спросил Андрей по-английски.

— В шесть утра, — ответил портье. — Вам в номер подать?

— Нет. Просто разбудите нас в шесть.

— Конечно, сеньор. — Портье показал им на лифт. — Поезжайте. Третий этаж, ваш номер тридцать второй. Багаж я привезу.

— Нет, багаж мне нужен сейчас, — заявил Андрей.

— Но, сеньор, у нас очень маленький лифт…

— Ничего, поместимся.

Портье закатил тележку с багажом в узенькую кабину лифта, куда, кроме самого портье и тележки, больше ничто и никто поместиться не мог. Однако Андрей, став на багажную тележку, умудрился втиснуться в кабину.

— Поехали!

— А сеньора? — удивился портье.

— Сеньора пойдет пешком, — ответил Андрей и добавил Алене по-русски: — Поднимайся по лестнице. Третий этаж, тридцать второй номер.

Алена, недовольно хмыкнув, пошла к лестнице.

20

В небольшом гостиничном номере Алена вышла из душа, завернувшись в полотенце. И, ложась в постель в лифчике и трусиках, сунула под подушку пустую бутылку из-под кокаколы — на случай самообороны.

Но Андрей, к ее удивлению, вообще не разделся.

Сначала он прислонился к двери их номера и авторучкой сделал отметки на уровне своих плеч и головы.

Затем впритык придвинул к этой двери тяжелое кресло.

Потом переложил что-то из кармана пиджака в рукав.

Одетый, в пиджаке и туфлях, лег на кровать поверх одеяла, закинул левую руку за подушку, закрыл глаза и вдруг…

Не открывая глаз, левой рукой метнул нож.

Стальное острие ножа вошло точно в его отметку на двери.

Андрей встал, извлек нож, погасил в номере свет и, не раздеваясь, снова лег на кровать.

Сжимая под подушкой горлышко своей бутылки, Алена затаилась, ждала. Потом осторожно повернулась, посмотрела на Андрея.

Он уже спал.

Телефонный звонок разбудил их действительно ровно в шесть. Андрей, встряхнувшись, снял трубку. Голос портье сообщил по-английски:

— Доброе утро, сеньор. Шесть утра, завтрак.

— Си, грасьяс, — ответил Андрей и сказал Алене: — Трактористка, подъем! Живо! Живо! На завтрак!

Но из номера они выходили с предосторожностями: сначала Алена, выглянув, сообщила Андрею, что коридор пуст, а затем за Аленой вышел Андрей с женской сумкой через плечо.

— О! — изумленно сказала Алена. — А вот и сумка нашлась! Где же она бы…

— Тихо ты, курица! — перебил Андрей и объяснил: — Люди спят.

Но, вызвав лифт, спохватился:

— Ой, Алена, а на черта я эту сумку взял? Езжай, я тебя догоню.

Алена, пожав плечами, уехала лифтом вниз.

Андрей, вернувшись, прошел мимо своей комнаты в конец коридора, к служебной лестнице и открыл там дверь в кладовку-подсобку. В кладовке находились пылесос, половая щетка, тележка с запасным постельным бельем, а на полках — коробки с салфетками и банки с моющими средствами. Оглянувшись, Андрей сунул свою увесистую сумку в глубину верхней полки, за батарею шестилитровых банок с раствором для промывки засорившейся канализации. Закрыл кладовку, вернулся к лифту и лестницей стал спускаться вниз.

Навстречу ему поднимались два дюжих марокканца.

Андрей вежливо уступил им дорогу, пересек вестибюль и оказался в небольшом гостиничном ресторане. Здесь был «шведский стол» — на длинном столе с белоснежной скатертью в красивых вазах лежали все виды фруктов и овощей, тут же в графинах были соки, в супницах — каши и на отдельных подносах и посудницах — выпечка, яйца всмятку, яичницы, сосиски и прочее.

Андрей осмотрел зал и усмехнулся: Алена с непривычки набрала себе столько, сколько съесть невозможно.

Подтрунивая над ней, он ел свой завтрак не спеша, только постоянно посматривал в окно на торчащий напротив отеля пикап.

Там, в кабине, сидел теперь лишь один марокканец — бритоголовый, с серьгой в ухе.

— А я и не знал, что курицы такие прожорливые, — говорил Андрей, глядя то на полную тарелку Алены, то на пикап за окном.

Алена, не отвечая, хмуро поглощала еду.

Наконец из отеля вышли два марокканца, пересекли улицу, сели в свой пикап.

Андрей тут же встал, буркнул Алене: «Я сейчас», вышел из ресторана и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице на третий этаж.

Дверь их номера была открыта настежь, за ней он увидел комнату, перевернутую вверх дном — вещи разбросаны, постель сброшена на пол, шкаф распахнут, сумка-холодильник изрезана ножом…

Не заходя в номер, Андрей прошел в конец коридора, достал из кладовки свою сумку. И увидел уборщицу, поднимавшуюся по служебной лестнице. Вынув из кармана стодолларовую купюру, он показал ее уборщице и сказал на ломаном испанском:

— Сеньора, у вас есть двадцать минут?

— Си, сеньор, — удивилась та. — Но мне шестьдесят три года.

— В данном случае это не важно, — успокоил ее Андрей.

В ресторане Алена допивала третью чашку кофе с шестым круассаном, когда появился Андрей со своей женской сумкой.

— Хватит есть, — приказал он. — Пошли!

Но Алена, обиженная не то его тоном, не то отсутствием внимания, продолжала пить кофе.

Стальной хваткой взяв ее за руку, Андрей выдернул ее из-за стола:

— Быстро! Я кому сказал! — и непререкаемо повел к лифту. — Сейчас ты с одной испанкой поедешь на вокзал, она посадит тебя на поезд…

— Это еще с чего?

— Молчи! Слушай! Поезд идет до Мадрида восемь часов. Посмотришь Страну басков, проедешься по Испании — это просто сказка! В Мадриде я тебя встречу.

— А если не встретите? — испугалась Алена.

— Встречу. — Андрей завел ее в лифт и нажал кнопку третьего этажа. — Будешь ждать меня на первой платформе. Запомнила? Первая платформа.

— А сколько ждать?

— Всю жизнь! — приказал он, выходя из лифта на третьем этаже. — Да, чуть не забыл! Возьми эту сумочку. — И отдал ей свою женскую сумку.

— Но почему? — Алена взяла сумку и прогнулась под ее весом. — Ой, тяжелая! Там что?

— Урна с прахом, — брякнул он первое, что пришло в голову.

Алена выронила сумку и испуганно отпрыгнула в сторону.

— Что-о?

— Ну, что? Ну, урна… — продолжал выдумывать Андрей, поднимая сумку. — С прахом одного коммуниста, испанского репатрианта, борца с фашизмом. Люди меня попросили перевезти, чтобы похоронить на родине…

— Нет, мертвяка я не повезу, — категорично отрезала Алена и решительно пошла вниз по лестнице.

Андрей поспешил за ней.

— Подожди! Но почему?

— Не повезу, — через плечо говорила на ходу Алена. — Я боюсь.

— Да это хороший человек! — уверял ее Андрей. — Если б ты знала его живым!..

Алена, не слушая, спускалась по лестнице.

— Нет, я не понимаю! — твердил Андрей, идя позади нее. — То ты с бутылкой на трех польских качков лезешь, как Матросов, а то какой-то урны боишься…

Алена не отвечала.

Андрей загородил ей дорогу.

— Постой! Ну, ты свою родину любишь? Ты где хочешь, чтобы тебя похоронили? На чужбине или в родной деревне? А? Он тоже не хочет лежать на чужбине. Он завещал, чтоб его на родине похоронили. Можем мы его последнюю волю уважить? Заслуженный деятель рабочего движения, борец с фашизмом… — И, видя, что Алена заколебалась, Андрей втолкнул ее в лифт, нажал на кнопку третьего этажа.

Там их уже ждала уборщица.

— Вот эта синьорина, — показал ей Андрей на Алену. — Идемте.

По служебной лестнице они втроем спустились во двор отеля.

Во дворе мусорщики гремели мусоровозкой, а официанты ресторана разгружали пивные и винные бочонки из машины, въехавшей во двор из бокового переулка.

Андрей снял с плеча сумку и протянул Алене.

Но Алена еще колебалась.

— Смелей! — сказал он. — Ну, смотри: она закрыта на молнию, а молния заперта замком, видишь?

Алена, перекрестившись, взяла сумку. Хотела чмокнуть Андрея на прощание, но испанка-уборщица уже села на свой старенький мотороллер и завела его, и Андрей поспешно усадил Алену на заднее сиденье, втиснул сумку между ней и испанкой. Алена попыталась отстраниться животом от сумки, но Андрей, наоборот, прижал ее к ней и поторопил испанку-уборщицу:

— Быстрей, сеньора! Поехали!

Мотороллер, тарахтя, выехал со двора в боковой переулок.

Проводив его взглядом, Андрей по той же служебной лестнице взбежал на третий этаж. И через несколько минут три марокканца, сидевшие в пикапе напротив отеля, увидели, как из парадного входа выкатила тележка с багажом Андрея. Тележку вел мальчишка-бой, за ним шел Андрей. Подойдя к своей машине, Андрей открыл багажник, бой загрузил в этот багажник чемодан и дорожную сумку-холодильник. Дав бою на чай, Андрей сел за руль и тронул машину.

«Опель»-пикап двинулся за ним.

По пустым в этот ранний час улочкам старого города обе машины выехали на мост Сан-Антонио и двинулись в сторону шоссе.

21

Вагон был общий, сидячий. Рядом с Аленой и напротив нее сидели простые баски. Внешне они были похожи на голубоглазых грузин и с откровенностью быков в упор разглядывали Алену, а с галантностью Санчо Пансо пытались втолковать ей названия достопримечательностей, мимо которых шел поезд.

Алена кивала им, понимающе улыбалась и ничего не понимала.

Хотя полюбоваться тут было чем — за окном поднимались величественные горы, поросшие лесами, то и дело возникали горные крепости и живописные, библейского вида деревушки, нанизанные на серпантин дорог, петлявших над ущельями или уходивших в туннели сквозь горы…

Алена ахала от этой красоты и даже привставала, чтоб полюбоваться подольше…

А в ногах у нее, на полу вагона, болталась женская сумка с 800 000 долларов. От качки эту сумку то и дело сдвигало от Алены, но баски-соседи вежливо возвращали ее на место.

22

В отличие от стран Центральной Европы Страна басков — как, впрочем, и вся континентальная Испания — достаточно пустынна. Едва Андрей покинул обжитую прибрежную зону и углубился в горы, как шоссе опустело, и на очередном пустыре его машину догнал пикап. Марокканцы, не таясь, выставили из окон автоматы и приказали Андрею остановиться.

Он подчинился.

Марокканцы подошли к машине, бесцеремонно распахнули дверцу и вытащили Андрея наружу.

— Money! — коротко приказал бритоголовый.

Андрей отвечал по-испански:

— Какие «мани»? Откуда у меня…

Бритоголовый ударом кулака сбил его с ног, Андрей упал на асфальт, но тут же вскочил.

— Money! — повторил бритоголовый.

— Вы, наверно, ошиблись. Я бедный турист…

Бритоголовый повернулся к машине Андрея и выстрелил в лобовое стекло. Пуля была четырнадцатого калибра, и стекло разлетелось вдребезги.

Но Андрей, продолжая косить под туриста, закричал с деланным испугом:

— Да вы что? Что вы делаете?

— Money! — снова сказал бритоголовый и, не дожидаясь ответа, очередью из автомата прошил все окна машины.

Осколки стекол разлетелись во все стороны, осыпав стеклянной пылью и Андрея, и бритоголового.

Бритоголовый кивнул своим марокканцам на машину Андрея, и те принялись выворачивать ее буквально наизнанку — вспороли и выбросили из салона сиденья, раскурочили панели на дверцах, взломали бардачок и багажник, вышвырнули из него все вещи, даже коврики…

Андрей униженно просил по-испански:

— Сеньоры, да вы что? Кабальеро, не надо! — И добавил по-русски: — Блин, попались бы вы мне в России!..

Новый удар бритоголового по уху бросил его на землю. И тут же автоматная очередь, описывая дугу, прошила асфальт рядом с его головой.

Но и лежа на земле, Андрей, накрыв голову руками, выл по-испански:

— Ну нет у меня ничего! Вы обознались, сеньоры! — И по-русски: — Мы еще встретимся, я обещаю!

Тут послышался визг тормозов, и возле них остановился джип «Чироки». За его рулем сидел одноглазый начальник отряда спецопераций марокканской службы безопасности. Не выходя из машины, он оглядел раскуроченный «БМВ», затем лежащего на асфальте Андрея и наконец вопросительно глянул на бритоголового.

Бритоголовый доложил по-арабски:

— Ничего нет. Может, это не он?

— А девку вы кокнули, что ли? — спросил у него одноглазый.

— О Аллах! — закричал бритоголовый, спохватываясь. — Girl! — И, подбежав к Андрею, саданул его ботинком по правому колену. — Where is your girl?

Девушка, о которой шла речь, катила тем временем в поезде Бильбао — Мадрид, но чувствовала себя на седьмом небе, поскольку совершенно освоилась в этой Испании и стала в вагоне центром всеобщего внимания и веселья. Молодые баски учили ее пить вино из бурдюка — нужно, оказывается, держа бурдюк двумя руками, направить горлышко вверх, затем изо всех сжать бурдюк локтями и, когда струя вина вылетает из этого горлышка, успеть поймать эту струю открытым ртом.

У басков это получалось замечательно, но Алена обливалась вином и хохотала, и все вокруг хохотали вместе с ней.

* * *

А на шоссе Бильбао — Мадрид бритоголовый продолжал избивать Андрея.

— Girl! Where is your girl? — требовал он и приставил дуло автомата к виску Андрея.

Андрей, подняв голову, признался по-испански:

— В отеле. Она осталась в отеле…

Одноглазый, услышав это, тут же развернул свой джип «Чироки» и помчался обратно в Бильбао.

А марокканцы сели в пикап и укатили за ним.

Андрей — избитый, грязный, с расквашенным лицом — с трудом поднялся, посмотрел на часы. Потом, припадая на правую ногу и морщась от острой боли в колене, подошел к своей машине.

В ней были выбиты все стекла, сорваны все панели на дверцах, вырвана рулевая колонка, раскурочены и прострелены багажник и капот.

23

Поезд выкатил из-за горного хребта и, огласив гудком окрестные деревушки, притормозил у железнодорожной станции Миранда.

С минуту постоял, выгрузив одних басков-пассажиров и приняв несколько новых, и загудел отправление.

В это время по серпантину горной дороги скатился к станции какой-то запыленный грузовичок «студебеккер» доисторического производства, из его кабины, сказав водителю «Грасьяс!», выскочил Андрей и, прихрамывая, бегом поковылял к поезду.

Поезд тронулся, но Андрей на ходу все-таки запрыгнул в последний вагон.

Отдышался и, хромая, пошел по вагонам вперед, ища глазами Алену.

Вагоны были тесно набиты басками — крестьянами и рабочими с их рабочим инструментом, дорожными корзинами и кожаными баулами.

Андрей протиснулся через один вагон… второй… третий…

Алены в них не было.

Заплатив кондуктору за билет, он двинулся дальше и попал в вагон, буквально забитый молодежью. Здесь, откуда-то из глубины вагона, до него донесся голос Алены:

Миленький ты мой!.. Возьми меня с собой!.. Там, в краю далеком, Буду тебе женой…

Протиснувшись еще чуток вперед, Андрей издали увидел Алену. Окруженная басками, она пела им, но в ее голосе и глазах было не столько желание развлечь этих басков, сколько вся широта российской души:

Милая моя, Взял бы я тебя… Но там, в краю далеком, Есть у меня жена…

Когда песня закончилась, вагон буквально взорвался аплодисментами и криками «браво!».

Андрей двинулся вперед, и вот уже она, Алена — оживленная, в компании восторженных молодых басков, болтающая с ними на смеси английского, французского, русского и испанского. На столике перед ними бутыль с вином, в руках у одного из парней — гитара…

— Алена! — позвал Андрей.

Она повернулась на голос, и глаза ее расширились от ужаса.

— Господи, что с тобой?

— А где моя сумка? — спросил он нетерпеливо. — Сумка где?!

— Где-то здесь была, на полу… Ты выпьешь с нами? — И Алена повернулась к парням, окружавшим ее, сказала им на смеси французского и испанского: — Это мой друг, амиго…

Однако Андрей, презрев этикет, уже полез под лавку за своей сумкой.

Сумки там не оказалось.

Андрей ползал под сиденьями, отодвигая чьи-то чемоданы, корзины и баулы, — сумки не было…

Потный, измазанный в пыли, он поднялся и с пугающим хладнокровием подошел к Алене вплотную, сказал негромко, сквозь зубы:

— Ты, девка! Спрашиваю в последний раз: где сумка?

Парни вокруг Алены напряглись, пытаясь понять, что этот «амиго» хочет от Алены, и готовые в любой момент вступиться за нее, а Алена, поглядев в бешеные глаза Андрея, спокойно кивнула в сторону:

— Да вот она, там…

Он проследил за ее взглядом и увидел свою сумку черт-те где, в другом конце вагона, на полу рядом с каким-то псом.

Шагая через чьи-то ноги и чемоданы и пробившись наконец в тот конец вагона, Андрей протянул руку за своей сумкой, но пес поднял голову и зарычал, а сидевшие рядом с собакой испанцы объяснили Андрею, что это сумка не его, а русской синьорины, собака ее охраняет…

На следующей станции, в Бургосе, Алена и Андрей вышли из поезда, причем окна вагона, в котором ехала Алена, буквально ломились от высунувшихся наружу басков — парни что-то кричали Алене, махали руками.

Но поезд все-таки тронулся и унес ее поклонников.

А Андрей — хромая, держась за колено, но с воистину драгоценной сумкой через плечо — зашел в сопровождении Алены в офис проката автомашин «Rent-a-car».

Спустя несколько минут новенький «фиат» странными рывками отчалил от железнодорожной станции. В машине на водительском месте сидела Алена, а рядом с ней, на пассажирском сиденье — Андрей. Морщась от боли, он массировал свое правое колено и руководил движением:

— Тише! Мягче на газ!.. Гады, ногу мне изувечили… Да тише ты, это тебе не трактор!..

Но Алена, освоившись и выкатив на шоссе, усмехнулась, дала полный газ, и машина так стремительно набрала скорость, что Алена даже подпрыгнула от удовольствия.

— Вот это да!.. Ура-а-а!.. Красота!..

Автострада действительно шла через горы немыслимой красоты и мощи. Ведя машину на полной скорости, Алена включила радио, покрутила ручку настройки и… машина вдруг огласилась не то Бахом, не то церковным хоралом. В сочетании с дикой мощью гор, красотой новенькой автострады и библейской живописностью всей окружающей природы это было так впечатляюще, что у Алены слезы брызнули из глаз.

— Эй, ты что? — изумился Андрей.

— Я маму вспомнила… — заплаканно шмыгнула она носом. — Ведь она умрет, а такой красоты никогда не увидит…

24

Поздним вечером, под дождем они все же достигли Марбельи на южном берегу Испании и еще через несколько минут въехали в Пуэрта-Пескуэро — порт со стоянкой для рыбацких шхун и частных яхт. По случаю дождя в этот поздний час тут было безлюдно.

Пока Алена медленно рулила вдоль подковообразного причала, Андрей читал названия пришвартованных яхт и наконец нашел то, что искал — яхту с надписью «Santa Agata». Показав на нее Алене, он велел выключить фары.

Алена затормозила и в темноте неловко ткнулась бампером в швартовочную тумбу.

Вахтенный матрос свесился через борт, крикнул им чтото по-испански.

Андрей ответил ему из машины.

Вахтенный исчез, и вскоре на палубе яхты показались трое мужчин. Один из них тоном главаря что-то спросил сверху у Андрея по-испански.

Андрей подтвердил.

Главарь и двое его соратников тут же спустились по трапу на берег, приказали Алене и Андрею выйти из машины, стать лицом к багажнику и опереться об этот багажник руками.

Андрей и Алена повиновались, хотя стоять под дождем было неуютно и холодно. Но два помощника главаря стояли у них за спинами, держа руки в карманах пиджаков, отягощенных пистолетами, а сам главарь снял с плеча Андрея тяжелую женскую сумку, сел в машину на заднее сиденье, вспорол эту сумку ножом и выпотрошил из нее содержимое. Пачки с деньгами он, считая, стал складывать назад в сумку.

Алена, увидев эти деньги, забыла о дожде и даже рот распахнула от изумления.

— А-а-а прах? — сказала она Андрею. — Вы же говорили…

— Заткнись! — процедил он сквозь зубы.

Досчитав деньги, главарь высунулся из машины, крикнул что-то на яхту по-арабски и махнул рукой.

Только после этого вахтенный вывел на палубу какого-то бородатого человека и грубо толкнул его к сходне.

Бородач спустился по сходне на пирс. В темноте было невозможно разглядеть его лицо.

Главарь по-арабски сказал что-то своим подручным-соратникам, те отошли от Андрея и Алены, и главарь, взяв сумку с деньгами, ушел по сходне на яхту. За ним поднялись его подручные, вытянули на борт сходню, и яхта, заурчав двигателем, взбурлила воду и тут же отчалила в ночь.

Андрей, хромая, подошел к бородачу, пожал ему руку.

— Привет, — сказал он ему по-русски. — Куда тебя?

— В Лондон, в Сидней, в Токио.

— Я серьезно.

— В Малагу, в аэропорт.

Держась за больную ногу и прихрамывая, Андрей сел на свое пассажирское место на переднем сиденье.

Бородач, посмотрев на это, сел к рулю, завел машину и дал задний ход, разворачиваясь.

Алена, оставшись одна на пирсе, закричала в изумлении:

— Эй! А я?

— Кто это? — спросил в машине бородач у Андрея.

— Да так, прикрытие, — ответил тот.

Но бородач все-таки вернулся за Аленой, и Алена села на заднее сиденье, ворча:

— Ну, вы даете! Джентльмены!

По дороге в аэропорт бородач протянул руку Андрею:

— Паспорт!

Андрей, достав из кармана паспорт, отдал его бородачу. Бородач, ведя машину по двухрядному шоссе, бегло просмотрел паспорт и спрятал его в карман.

Андрей открыл бардачок и молча подал бородачу электробритву. Тот вопросительно глянул на Андрея.

— Ты в паспорте без бороды, — объяснил Андрей.

— Ах да, спасибо. — Бородач тронул свои заросшие щеки. — Звери! Месяц в трюме держали!

Ведя машину одной рукой, он стал бриться, периодически продувая электробритву.

Волосы из бритвы летели назад, на Алену, она брезгливо отмахивалась, но Андрей и бородач не обращали на нее никакого внимания.

— А что у тебя с ногой? — спросил бородач у Андрея.

— Производственная травма, — усмехнулся тот и объяснил: — Кто-то навел на нас марокканцев…

Обогнув двухэтажный паркинг, машина подкатила к зданию аэропорта с надписью «MALAGA AIRPORT», и бородач повернулся к Алене:

— Оревуар, красавица!

Сделав двумя пальцами прощальный жест, он уже открыл дверцу, чтобы выйти из машины, но тут…

Алена ахнула от изумления:

— Принц!

Бородач оглянулся, и она убедилась, что это действительно был тот самый красавец, который…

— Вы меня не узнали? — заговорила она торопливо и суматошно, боясь, что он опять исчезнет. — Не узнали, да? А помните сельпо? Ну, сельпо на дороге возле деревни Долгие Крики? Вы меня приглашали поехать в Париж и Монте-Карло. Помните? Вы это… Можете меня поздравить! Мне сегодня семнадцать лет исполнилось. Я знала, что я вас встречу!

Красавец посмотрел на Алену, потом на Андрея.

— Наш человек, — сказал Андрей. — Без нее я бы не довез твой выкуп. Бутылкой одного поляка так грохнула…

Тут по радио сначала по-испански, а потом по-английски прозвучало объявление о посадке в самолет, следующий рейсом Малага — Лондон.

— Твой рейс, — сказал Андрей Красавчику.

Но Красавчик и бровью не повел, спросил у Алены:

— Как тебя звать?

— Бочкарева Алена.

— Повезло тебе, Алена, — усмехнулся он. — У меня принцип — жить без долгов.

И, тронув машину, отчалил от аэровокзала.

25

Роскошный пятиэтажный универмаг «Дос Инглес» в Малаге. Под легкую и негромкую музыку эскалатор вознес их на пятый этаж — Алену в ее помятом платье и стоптанных туфлях, Андрея в его грязных лохмотьях и Красавчика в его далеко не свежем костюме.

Сойдя с эскалатора, они исчезли, а через какое-то время ступили на ленту эскалатора, идущего вниз, — Андрей и Красавчик в новеньких костюмах и свежих рубашках, а Алена — в совершенно роскошном платье. Но обувь у них еще была ужасная, и посему на четвертом этаже они сошли с эскалатора и исчезли опять.

А затем появились на идущем вниз, к третьему этажу, эскалаторе — Андрей и Красавчик в новых вечерних туфлях, а Алена — в туфельках-шпильках и с новенькой сумочкой…

Но и на третьем этаже они, сойдя с эскалатора, тоже исчезли на время.

А затем покатили вниз — Андрей и Красавчик подстриженные и набриолиненные, а Алена с замечательной прической, в новеньких сережках и с новеньким плейером в руке…

Так — этаж за этажом — они преобразились совершенно и вышли из магазина светскими персонами.

Швейцар подозвал такси, услужливо открыл дверцу, и Красавчик приказал водителю:

— «Марбелья клаб».

Это оказался лучший ресторан в Марбелье — настоящий дворец. Витражи, мраморные колонны, лепнина, фрески, хрустальные люстры, официанты во фраках, оркестр с дирижером, а за столиками — аристократическая публика, европейские нувориши и плейбои в смокингах и в сопровождении самых красивых дам Европы, одетых в дорогущие вечерние туалеты и с бриллиантами на шеях, в ушах и на пальцах.

Но когда метрдотель через весь зал повел Алену, Красавчика и прихрамывающего Андрея к дальнему столику у окна, все повернули головы в их сторону — дамы поедали глазами Красавчика, а мужчины — Алену.

Красавчик был действительно великолепен, Алена — неотразима. Возбужденная и сияющая, она не верила своему счастью…

Сев за столик, Красавчик по-английски попросил официанта принести свечи. Официант исчез и через секунду вернулся со свечой и меню.

— Нет, дорогой, — сказал ему Красавчик по-английски. — Нам нужно семнадцать свечей.

— Могу я узнать зачем, сэр? — спросил официант.

— Потому что сегодня день рождения этой леди.

— Just a moment, sir!

Официант испарился, Красавчик открыл меню и с улыбкой спросил у Алены:

— Что тебе заказать, именинница?

— А? — оглушенно отозвалась Алена.

По ее лицу и глазам было видно, что от счастья она совершенно ничего не соображает. А тут еще оркестр прервал свою музыкальную программу, дирижер повернулся к публике и объявил в микрофон:

— Синьоры и синьорины! Ladies and gentlemen! Минуточку внимания! Только что к нам в ресторан влетел ангел — вот эта очаровательная русская фея, ей сегодня семнадцать лет. — И повернулся к Алене: — God bless you, angel!

Тут в зале погас свет, оркестр грянул испанский марш, и в полной темноте метрдотель во главе шествия всех официантов и поваров выкатил из кухни тележку с тортом, украшенным семнадцатью свечами.

Публика громко зааплодировала, под эти аплодисменты торт со свечами подкатил к Алене.

Алена неловко встала, слезы брызнули из ее глаз.

— Загадай желание и дуй! Дуй на свечи! — негромко подсказали Алене Андрей и Красавчик.

Алена с их помощью задула свечи.

В зале вспыхнул свет, вся публика аплодировала уже стоя, а от ближних столов стали подходить пары с бокалами шампанского и поздравлять Алену на разных языках — по-испански, по-французски, по-английски, по-итальянски.

Алена уже не успевала утирать слезы со своих сияющих счастьем глаз…

И, видя эти трогательные слезы, какая-то дама так расчувствовалась, что сняла с себя небольшую, но дорогую брошь и приколола к Алениному платью.

— Что вы! — растерялась Алена. — Что вы! Не надо!

— It’s not for you, — сказала дама громко, на весь зал. — Это в память о моем семнадцатилетии…

Зал снова зааплодировал, и с легкой руки этой дамы подарки уже посыпались со всех сторон — шампанское, цветы, сувениры…

Алена, потрясенная, смотрела на людей, подносящих эти подарки, и твердила только одно:

— Ну, не надо… Ну, не надо… Пожалуйста, не надо!..

— Вот видишь! — укорил ее Андрей. — А ты хотела в Париж!

Но Алена не слышала его. Глядя на Красавчика влюбленными глазами, она говорила ему:

— Спасибо… Я вам так благодарна…

— Выпьем за женщин! — уязвленно сказал Андрей Красавчику. — Выпьем за их красоту и душевную чуткость.

А дирижер снова подошел к микрофону.

— The angel’s dance! Синьорина, ваш танец!

И тут же вступила музыка страстного испанского танго.

Алена посмотрела на Красавчика, но он показал ей на Андрея.

Андрей, однако, указал на свое больное колено и бессильно развел руками.

Алена снова подняла глаза на Красавчика.

Красавчик встал и с церемонным наклоном головы подал Алене руку.

Зал затих, все смотрели на них.

Красавчик вывел Алену в центр зала, и они стали танцевать.

Алена смотрела ему в глаза и говорила, как в лихорадке:

— Я знала, я знала, что я вас встречу! Я еще в пятом классе загадала!.. Господи, что я несу! Зачем я это говорю?..

Они плыли в танце, и весь зал — испанцы, американцы, японцы, французы, шведы — все, и мужчины, и женщины, любовались ими. А перед глазами Алены мелькали люстры… зеркала… ее детские, на стене портреты принца… и глаза Красавчика, который, обнимая ее в танце, смотрел на нее с мягкой улыбкой и взглядом, обещающим рай.

Тем временем Андрей, любуясь на павлинов, гуляющих за окном по парку «Марбельи клаба», вдруг увидел, как к ресторану подкатило несколько полицейских машин.

Он встал, подошел к танцующим и тихо сказал Красавчику:

— Полиция.

— Черт! — огорчился Красавчик, прервал танец, поклонился с Аленой на аплодисменты публики, подвел ее к столику, усадил, положил перед ней несколько сотенных американских купюр и сказал негромко: — Расплатишься за ужин.

Потом кивнул Андрею на инкрустированную ширму, закрывавшую ход на кухню.

Алена не успела и глаза распахнуть в изумлении, как Красавчик и Андрей с деловым видом исчезли за этой ширмой именно в тот момент, когда через главный вход в ресторан стремительно вошли высокие полицейские чины в сопровождении жандармов. Жандармы цепочкой разбежались вдоль стен зала, а чины прямиком направились к столику, за которым сидела онемевшая от ужаса Алена.

— Синьорина, не двигайтесь! — по-английски приказал Алене комиссар полиции. — Именем короля вы арестованы! Где ваши мужчины?

Алена молчала, окаменев.

— Ты слышишь меня, русская сучка? — наклонился к Алене полицейский комиссар. — Где твои мужики?

Алена не шевелилась.

Зато за спиной у комиссара сначала разрозненно, а потом все громче и настойчивей возникло разноязычное возмущение всего зала.

— Shame on you… Как вам не стыдно!.. Это же ее день рождения!.. Позор…

Не дождавшись от Алены ответа, комиссар ринулся за ширму, на кухню.

Но оттуда навстречу ему уже выходил кто-то из жандармов, бессильно разводя руками.

Комиссар побагровел от злости и жестом приказал помощникам увести Алену.

Они вели ее сквозь разноязычное скандирование негодующей публики:

— Shame on you!.. Shame on you!..

А один из возмущенных посетителей заступил дорогу комиссару, сказал ему по-испански:

— Я депутат парламента. По какому праву вы нарушили наш ужин? Что вам нужно от этой девушки?

— У нас есть основания подозревать ее в соучастии в серьезном преступлении, — ответил ему комиссар полиции и показал фотографию Красавчика. — Этого человека разыскивает Интерпол.

Депутат парламента отступил, и на руках Алены защелкнулись наручники.

Часть третья Игроки

26

Москва, музей-хранилище ювелирной фабрики в Сокольниках.

По музею — длинной узкой комнате с застекленными и запертыми на замки витринами — медленно идут директор фабрики и Мозговой — пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом. На стене, над витринами — дипломы международных выставок ювелирных изделий, портреты ведущих мастеров фабрики.

Директор фабрики своим ключом открывает одну витрину за другой, Мозговой внимательно осматривает каждое ювелирное изделие и периодически показывает пальцем на выбранную им вещь.

— Это уникальное колье из белого золота с бриллиантами, — поясняет директор. — Посмотрите, какая огранка! Работа нашего лучшего мастера. Сделано к свадьбе Галины Брежневой с Чурбановым. Оригинал был похищен у нее в семьдесят девятом году, помните скандал с Борисом Цыганом? У нас остался дубликат. Это наше правило: любые уникальные изделия, которые мы делаем по спецзаказам, наши мастера исполняют в двух экземплярах — один заказчику, а второй сюда, в музей нашей фабрики.

— Отложите, — коротко говорит Мозговой и показывает на следующий экспонат.

— Эта диадема, — продолжает директор, — сделана перед первым визитом Горбачева в Англию как подарок, который он должен был вручить британской королеве… А это совершенно уникальное обручальное кольцо для дочери Романова, помните такого члена Политбюро?.. А этот комплект — серьги, браслет и перстень, все с рубинами — был изготовлен для Индиры Ганди перед визитом Брежнева в Индию…

Рассматривая в лупу каждое изделие, Мозговой не спеша говорит:

— Отложите… Отложите… И это отложите…

Директор аккуратно вынимает из витрин отобранные Мозговым изделия, бережно прикрепляет их на бархатную подушку-«распашонку». Заполнив «распашонку» и готовясь закрыть ее, он любовно смотрит на этот подбор сокровищ и вздыхает:

— Н-да… Им цены нет… Вы уверены в вашем «окне»?

— Вы меня обижаете.

— Извините, я немного нервничаю. А в чем вы это повезете?

Мозговой извлекает из кармана крошечный мобильный телефон, набирает короткий номер и говорит в трубку:

— Петрович, зайди.

Директор запирает витрины.

Открывается дверь, входит Аристарх Петрович. Это самый невзрачный и маленький человек, которого только можно отыскать. Бахрома рукавов его заношенного пиджака по костяшки пальцев закрывает ему руки, держащие два ужасающе потертых кейса.

Мозговой кивком подбородка приказывает Петровичу передать директору кейс, который Петрович держит в правой руке.

Петрович левой рукой ставит один из кейсов на стол, достает из кармана ключ, чуть поднимает рукав на правой руке и отпирает наручник, которым второй кейс прикован к этой руке. Открывает этот кейс — в нем пачками лежат стодолларовые купюры — и передает этот кейс директору. А к своей руке приковывает второй кейс и открывает его. В этот кейс Мозговой кладет «распашонку» с сокровищами, сам закрывает его и запирает секретным кодом. Потом движением подбородка показывает Петровичу на выход.

Петрович кивает и уходит.

— И это все? — изумленно говорит директор. — Этот сморчок повезет наши сокровища?

— Под охраной, — заверяет его Мозговой.

Но лицо директора по-прежнему выражает сомнение.

Мозговой с усмешкой вынимает из уха крошечный микрофон и протягивает директору:

— Хотите послушать?

— Что это?

— Это бьется его сердце. Я слышу каждый его шаг.

27

Стена тюремной камеры красноречивей календаря свидетельствовала о сроке, проведенном в ней заключенной номер С-1664: ее, эту стену, украшали тридцать два портрета Принца, выполненные — по портрету в день — карандашом для ресниц и губной помадой. И все тридцать два портрета точь-в-точь соответствовали той фотографии, которую комиссар полиции предъявил члену испанского парламента в ресторане «Марбелья клаб» в тот роковой вечер. Но художественное творчество заключенной, даже самой талантливой, не подошьешь к ее следственному делу, и на тридцать третий день, когда Алена слушала в своем плейере уже не Патрисию Каас, а новомодную Ля Гранд Софи, французский эквивалент российской Земфиры, и рисовала на стене тридцать третий портрет Красавчика, — именно в это время решетчатая стена Алениной камеры откатилась и в камеру вошли два полицейских. Один из них замкнул на ее правой руке наручник, а вторую дужку наручника запер на своей левой руке и кивком показал Алене на выход.

Алена повиновалась, полицейские вывели ее наружу, прошли с ней по тюремному коридору вдоль камер, где сидели марбельские зечки — турчанки, цыганки, польки и румынки, — и вышли на тюремный двор. Здесь они посадили Алену на заднее сиденье полицейской машины, уселись по обе стороны от нее и по-испански сказали что-то водителю. Тот включил сирену, и машина выкатила за ворота тюрьмы.

Не прекращая завывать так, словно в машине сидит по меньшей мере вся «Коза ностра», полицейский автомобиль на бешеной скорости полетел по прекрасному Коста-дель-Соль — Солнечному побережью Испании — вдоль живописной набережной Пуэрто-Банус с ее роскошной курортной публикой; вдоль Золотой мили, по обе стороны которой высились виллы арабских шейхов и белоснежные жилые комплексы загнивающей европейской буржуазии — с зелеными парками, полями для гольфа, плавательными бассейнами и спусками к морскому променаду; вдоль строящихся новых вилл и коттеджей; вдоль Авенидо де Рикардо, главной улицы Марбельи, украшенной дорогими магазинами и ресторанами; и еще дальше — по дороге Марбелья — Малага — Кадис, которая то спускалась к морю, к пляжам и курортным отелям, а то взлетала в зеленые предгорья, покрытые сосновыми и апельсиновыми рощами с жилыми оазисами вокруг искусственных озер и полей для гольфа.

Ослепительный мир Коста-дель-Соль, Средиземного моря и скользящих по нему яхт, скутеров, моторных лодок с водными лыжниками; мир планеристов, парящих в небе, и курортников — загорающих, плавающих, играющих на пляжах в волейбол и «фриско», — вся эта планета радости, солнца, богатства, красоты, неги и наслаждений летела за окнами полицейской машины и отлетала от Алены в ирреальность, в сон, в видение…

Надсадно воя сиреной, машина примчалась в Малагу, в аэропорт и — минуя таможенный и паспортный контроль — выкатила прямо на летное поле, к «Ту-154» с надписью «АЭРОФЛОТ».

Здесь полицейские вышли с Аленой из машины, поднялись по трапу в салон и предъявили экипажу бумаги, заверенные печатями. Потом в сопровождении командира корабля провели Алену через набитый пассажирами салон — мимо изумленных, любопытных, недоумевающих и даже испуганных людей — в самый его конец, к последнему ряду, и показали ей тут на свободное кресло.

Алена села.

Полицейский снял наручник со своей правой руки, тут же замкнул его на подлокотнике Алениного кресла и протянул ключ командиру самолета, сказал ему по-английски:

— Отстегнете ее только после взлета.

Командир спросил с плохо скрытой насмешкой в голосе:

— Она что, опасная преступница?

— Нет, — ответил полицейский. — Ее уголовное дело закрыто за отсутствием улик. Но принято решение о ее депортации. Счастливого полета! — И, отдав честь, полицейские покинули самолет.

Командир наклонился к Алене, отомкнул наручники.

— Вот ты и дома, красавица.

Через несколько минут самолет взлетел и, накренясь на одно крыло для разворота на восток, в последний раз показал Алене рай Коста-дель-Соль.

28

Поезд шел по заснеженной равнине.

Алена сидела в плацкартном вагоне, набитом людьми, и остановившимся взглядом смотрела в окно, но не видела за ним ничего. А потом точно так же, с мертвыми глазами, катила по сельской дороге в тряском промороженном автобусе — со старухами, торговками квашеной капустой, с пьяным мужиком, то и дело сонно падающим ей на плечо, с переселенцами…

Пройдя через редкий лес, автобус остановился у развилки дорог и столбика с кривой дощечкой, обтесанной с одного конца. На дощечке была запорошенная снегом надпись:

ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км

Алена с чемоданом вышла, и автобус ушел.

Она посмотрела на узкую дорогу, идущую на Долгие Крики. Дорога была занесена глубоким снегом, как целина, по которой не ходили и не ездили ни вчера, ни позавчера.

Вздохнув, она потащилась по этому цельнику и час спустя вышла, взопрев, к реке, к вмерзшему в лед речному парому. Перевела дыхание, оглядела свои Долгие Крики с их двумя десятками домов над рекой и по улице, занесенной сугробами снега, добралась до своего дома, толкнула калитку, пересекла двор и открыла дверь.

И тут же, в тот же миг дом огласился истошным визгом:

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Это посреди горницы, теряя школьные тетради, подпрыгивала как ужаленная сильно повзрослевшая Настя:

— Мама, Алена приехала!

Алена вошла в дом, поставила чемодан на лавку у печи и сказала Насте:

— Да уймись ты, психическая!

Настя, визжа от радости, бросилась на Алену, стала тискать ее, обнимать и тормошить.

— Ну, погоди! Дай хоть раздеться…

Раздеваясь, Алена отодвинула занавеску печной завалинки, чтобы положить туда куртку, и увидела там сначала чьито толстые женские ноги, а потом и хозяйку этих ног — девку лет пятнадцати, сонно поднимающуюся на шум в горнице.

Изумленно хлопая глазами, Алена повернулась к Насте:

— Кто это?

Тут из-за занавески, разделяющей теперь горницу почти пополам, вышла мать.

— А это твоя новая сестричка. Здравствуй, Аленка, — сказала она масленым голосом. — Понимаешь, у меня теперь новый муж, это его дочка спит на твоем месте. Но ты не боись, мы поместимся. Ты надолго? Ой, а что это у тебя с глазами?

— Ничего. А что?

Но мать, пристально посмотрев Алене в глаза, тут же сменила тон, сказала негромко:

— Ты это… Извини меня… Не бойся, это твой дом. — И Насте: — Настя, тащи Артемку. Знаешь, Аленка, он у нас уже ножками бегает!

29

Поздно ночью в горнице, на полу, на матраце, куда в первую ночь положили Алену, Настя в темноте шепотом излагала Алене последние новости:

— Во-первых, у меня грудь растет — ты не представляешь! Вот потрогай. Чувствуешь? А между прочим, тракторист-то твой, Леха, знаешь на ком женился? Ни в жисть не угадаешь! На Галке! Ты хоть Галку-то помнишь с кирпичного дома? Ну вот! Ты подольше уезжай, тут и почтальона твоего сведут. А чё? У нас парни знаешь какой дефицит! Я в газете читала: по статистике…

Мать вошла неслышно, босиком, в одной ночной рубашке. Протиснулась и легла между дочками, приказала Насте:

— Все, брысь в свою кровать.

— Ну, мам… — заканючила Настя. — Я еще не все ей сказала…

— Пошла, пошла! Завтра скажешь. — А когда Настя уползла-ушла, мать повернулась к Алене, обняла ее, прижала к себе: — Ничего не говори. Поплачь сначала…

И Алена, порывисто уткнувшись в материнское плечо, действительно вдруг расплакалась — бурно, сразу, словно в ней прорвалось все, что накопилось за месяцы тверской и испанской жизни.

Мать гладила ее по плечам.

— Ничего, ничего… Выбрось этих принцев из головы… Надо жить как все…

30

Утром новый отчим — маленький и пожилой, но энергичный Кузьма Аверьянович — живо завел свой старенький «Запорожец» и запихал в него мать с Артемкой и свою дочь толстушку Веронику, дожевывавшую завтрак и складывавшую книжки в ранец.

— Настя! — суетился он. — Быстрей! Что ты в самом деле? У меня вот-вот педсовет начнется, а вы тут чухаетесь! Все, поехали! Настя!

Но Настя пролетела мимо машины прямо к калитке и крикнула на бегу:

— Я в школу не еду, я в пикет!

— Стой! Какой еще пикет? — изумленно спросила мать из машины.

Но Насти уже и след простыл.

— Ну, дурдом!.. — сказала мать.

Кузьма Аверьянович дал газ и выкатился со двора.

Алена осталась в доме одна.

Прошлась по горнице и второй комнате, замечая, что тут появились кресло-кровать, старенький письменный стол со стопками ученических тетрадей, книжные полки с книгами.

Постояла у детской люльки.

Взяла с полки одну книжку, вторую… «Педагогика»… «Трудовое воспитание»… «Корифеи философской мысли»… Открыла верхнюю тетрадь в стопке школьных тетрадок. «Как я провела лето. Сочинение»… Выглянула в окно на заснеженную деревню и низкое серое небо, отягощенное грядущим снегопадом… Открыла свой чемодан, достала яркую испанскую открытку с видом Марбельи и заглянула на свою печную завалинку, чтобы повесить там эту красоту. Но оказалось, что там на стене все ее принцы стерты, а вместо них налеплены фотографии модных артистов и певцов в самых нелепых сочетаниях — Леонтьев рядом с Мадонной, Бандерас с Ириной Салтыковой и Суханов с Клаудией Шиффер.

Алена решительно сорвала эти фотографии и вместо них приклеила свою открытку. Затем достала из чемодана плейер, включила его, надела наушники — и новомодная французская группа «113» разом вознесла ее из Долгих Криков ввысь, за низкую облачность. Но Алена, спохватившись, тут же стянула с головы наушники, отбросила их вместе с плейером в чемодан. «Надо жить как все!» — приказала она себе.

Тем временем почтальон Виктор верхом на коне переехал замерзшую речку, поднялся по берегу в Долгие Крики, миновал первый дом, второй и привычно остановился у калитки дома Алены. Спешился, набросил поводья на кол плетня, снял с коня почтарскую сумку, извлек из нее пачку писем и пошел с ними к дому, но вдруг замер.

Навстречу ему выходила Алена — куртка внаброску, платок на плечах. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза.

— Здравствуй, Витя, — сказала наконец Алена.

— Т-ты… ты приехала? — не верил своим глазам Виктор.

Алена усмехнулась:

— Как видишь. Ого, сколько писем! Это мне?

— Нет, все Насте, от солдат, — заторможенно произнес он и, не отрывая от Алены влюбленных глаз, отдал ей письма. — Алена…

Проглядывая конверты, Алена отозвалась:

— Да, Витя…

— Ну, ты это… — Он стал теребить свою шапку. — Ты хоть расскажи, где была, чё видела.

— Где была? Вот с Испании только вернулась.

— С Испании?! — изумился он. — Ну и как там?

— А чё? Нормально. Люди живут.

— Алена…

— Что, Витя?

— Я это… Я теперь на почте за главного, вот коня получил. Покататься хочешь?

Алена смотрела ему в глаза, проглядывая в них свою судьбу, и словно не слышала.

— Что ты сказал?

— На коне, говорю, хочешь покататься?

Она пришла в себя и усмехнулась:

— А то ж!..

Взяла поводья одной рукой, второй ухватилась за луку седла, поставила ногу в стремя и с неожиданной прытью легко вскочила на коня, хлопнула его по боку ладонью и сказала в ухо:

— Пошел!

И конь с неожиданной резвостью вдруг сорвался с места в карьер и полетел по деревне.

— Эй, куда? — испугался Виктор. — Коня загонишь! Он же казенный!

Но Алена, не слыша его, понеслась во весь опор и еще пришпорила коня стременами.

…А потом под сыпью снега Алена и Виктор шли по единственной деревенской улице.

— Конечно, сейчас трудности в государстве, это понятно, — рассуждал Виктор. — Но уже есть движение к лучшему. Нам на почте уже лошадей дали…

Тут он осекся, заметив необычное оживление возле церкви-клуба.

Вход в клуб был забит крест-накрест досками, а рядом с входом стоял Марксен Владиленович, цепью прикованный к церковной ограде и с биркой-плакатом на груди, как у Чернышевского при публичной казни. Только у Марксена на бирке были написаны другие слова, на ней значилось:

ЖУКОВ! ВЕРНИТЕ НАРОДУ ОЧАГ КУЛЬТУРЫ!

Вокруг Марксена стояли дети-пикетчики, бывшие члены балетного кружка, с аналогичными плакатиками в руках. Среди них торчала и Настя.

И здесь же суетилась группа областного телевидения, состоявшая из телеоператора с камерой на плече и телевизионной журналистки, которая металась с микрофоном между прикованным Марксеном и подошедшим сюда Жуковым.

— Вот уже который месяц длится в деревне Долгие Крики борьба за клуб, — говорила журналистка в телекамеру и в свой микрофон. — Но послушаем председателя сельсовета… — Она повернулась и умело сунула микрофон Жукову. — Господин Жуков, что вы думаете по этому поводу?

— Во-первых, это у нас не деревня, как вы сказали, а уже село, — ответил Жуков. — Это во-первых. А селу положено иметь церковь — действующую и с попом…

— Но у вас же нет попа! — перебила настырная журналистка.

— Пришлют! — убежденно сказал Жуков.

— Хорошо, а теперь спросим другую сторону. — И журналистка подошла с микрофоном к Марксену. — Марксен Владил… — Тут она запнулась и старательно выговорила по слогам: — Вла-ди-ле-но-вич, что вы имеете против открытия церкви?

— Я объявляю голодовку! — заявил Марксен.

— На какой срок?

Но Марксен не дал ей себя запутать.

— Дети не могут без культуры! — сказал он в камеру. — Молодежь нуждается в клубе и дискотеке…

Журналистка, заметив подошедших Алену и Виктора, переключилась на них:

— А вот и сама молодежь! Девушка, что нужно вашему селу — церковь или дискотека?

— Лично нам сейчас поп нужен, — заявила Алена.

— Поп? — удивилась журналистка. — Зачем?

— А свадьбу сыграть.

Виктор воззрился на нее в изумлении:

— Свадьбу? Чью свадьбу, Алена?

Алена вздохнула с мукой:

— Догадайся, Витя!

31

Да, была свадьба — гремели бубенцы, жарила гармонь, пел-кричал горластый тракторист, и свадебный кортеж был лих и богат — впереди розвальни с разукрашенным Викторовым конем, в санях жених в черном костюме и бабочке под овчинной шубой и невеста в овчинном же кожухе-полушубке поверх белого свадебного платья. За ними катил «Запорожец» Кузьмы Аверьяновича, нового отчима Алены, со всей ее семьей — матерью, Настей, сводной сестрой Вероникой и Артемом. Потом ехала старая, послевоенных времен «Победа» с Жуковым, Марксеном Владиленовичем и родней Виктора. А за ними на тракторе с прицепом — сельская молодежь, горластый гармонист с аккордеоном:

Как на свадьбе у Алены Выпил лишку мой миленок! Я миленка не сужу — Спать с невестой положу!

Девчата хором подхватывали:

Здорово, здорово У ворот Егорова, А у наших у ворот Все идет наоборот!..

По замерзшей речке кортеж перебрался на другой берег и через заснеженный лес — с криками, частушками и хохотом — покатил в Черные Грязи, где была церковь с попом.

Но внезапно какой-то «газик» с милицейской раскраской догнал кортеж и стал гудеть трактористу, требуя уступить дорогу.

Молодежь в прицепе хмельно отмахивалась и дразнила милиционеров частушками:

А я в милиции служу — От полковника рожу! Взяли чернобровенькой, Стала подполковником!..

Но менты продолжали гудеть и даже включили сирену.

Пришлось трактористу взять в сторону, уступить дорогу.

С помощью сирены менты обогнали трактор, потом «Победу», потом «Запорожец» и наконец сани с женихом и невестой. Но вместо того чтобы умчаться дальше, вдруг развернулись, перекрыли дорогу.

Виктор, натянув поводья, с трудом остановил разгоряченного коня — тот всхрапывал, пускал пар из ноздрей, недовольно размахивал хвостом и бил копытом дорогу.

Но менты на коня — ноль внимания, а выйдя из машины, прямиком подошли к розвальням. Старший, с погонами старлея на полушубке, сказал невесте:

— Бочкарева Алена Петровна?

— Ну… — сказала Алена.

— Вы задержаны. Пройдемте.

— Как это «задержана»? Почему? — опешили Алена и Виктор.

— На каком основании? — вмешался, подойдя, и Кузьма Аверьянович.

— У нас приказ, — ответил ему старлей. — Немедленно доставить ее в Москву, в прокуратуру.

— Но у них же свадьба! — возмутился и подошедший Жуков.

— Придется отложить. — И старлей показал Алене на милицейский «газик»: — Прошу!

Алена прошла валенками по снегу, и милицейский «газон» увез ее от недоумевающих родственников, гостей свадьбы и опешившего Виктора, который только в последний момент сообразил схватить со дна розвальней какой-то пакет и крикнуть Алене вдогонку:

— Алена, туфли! Туфли забыла!..

32

Москву заштриховала влажная, с тяжелым снегом поземка. Прокатив сквозь нее по Ленинградскому шоссе, милицейский «газик» сначала застрял в постоянной пробке у Белорусского вокзала, потом все-таки пересек Тверскую и через утопающие в сугробах Лесную и Новослободскую улицы подъехал к воротам Бутырской тюрьмы.

Здесь, в следственном кабинете с зарешеченным окном и голыми стенами, не было никакой мебели, кроме стола следователя и двух стульев. На столе стояла электрическая пишущая машинка «Москва», возле нее лежали диктофон и стопка бумаг. За столом сидел следователь, напротив него — Красавчик, он же Аленин Принц.

Алене сесть не предложили, ввели в комнату и оставили стоять у двери.

Она была в валенках и в белом свадебном платье, полушубок с нее сняли еще до этого, в караулке.

Следователь, глядя в бумаги на своем столе, нажал на кнопку диктофона и сказал буднично-заученным тоном:

— Я, Карпов Алексей Борисович, следователь по особо важным делам Прокуратуры Российской Федерации, провожу очную ставку. Присутствуют: свидетельница Бочкарева Алена Петровна и подозреваемый Орловский Игорь Николаевич. Свидетельница Бочкарева, посмотрите внимательно на этого человека. Скажите: при каких обстоятельствах и где вы с ним познакомились?

Алена молчала, смотрела в глаза Красавчику.

— Гражданка Бочкарева, — повторил следователь, — ставлю вас в известность, что за отказ от показаний или за дачу ложных показаний вы можете быть осуждены по статьям 307-й и 308-й Уголовного кодекса — приговорены к лишению свободы сроком до пяти лет. Вам ясно?

— Ясно… — глухо отозвалась Алена, не отрывая взгляда от Красавчика.

— Повторяю вопрос. Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим человеком?

— Я… — медленно сказала Алена, глядя Красавчику в глаза, — не знакома… с этим человеком.

Следователь впервые поднял на нее глаза:

— Как это «не знакома»? Вы были в Испании?

— Была…

— И вы были в Марбелье, в ресторане… — Следователь заглянул в бумаги. — В ресторане «Марбелья краб».

— «Клаб», — поправила Алена. — Была.

— «Клаб», «краб» — не важно! Вы справляли там свой день рождения?

— Справляла…

— Так как же вы говорите, что не знаете этого человека? Вы же там танцевали с ним!

— Я, — твердо сказала Алена, не отводя глаз от Красавчика, — не знакома с этим человеком!

Следователь повернулся к Красавчику:

— А вы, Орловский? Вы знаете гражданку Бочкареву Алену Петровну? Или вы с ней танцевали, не познакомившись?

— Я вижу ее первый раз в жизни, — ответил Красавчик, тоже глядя Алене в глаза. — А платье на вас красивое, девушка. Замуж выходите? Поздравляю с законным браком.

— Прекратите посторонние разговоры! — пресек следователь. — Бочкарева, имейте в виду: я поставил вас в известность о последствиях. Спрашиваю в последний раз: знаете ли вы этого человека?

— Я, — снова твердо сказала Алена, так за все время и не оторвав взгляда от глаз Красавчика, — не знаю этого человека. И знать не хочу.

Когда ее выпустили из Бутырки, было всего три часа, но уже темнело. Дверь тюремной проходной захлопнулась за ее спиной, громко клацнул внутренний засов, и Алена оказалась на свободе, одна посреди Москвы — без копейки денег, в валенках и в овчинном кожухе поверх свадебного платья. Спросив у кого-то дорогу, она пешком пошла по снежной жиже на Ленинградский вокзал. Прохожие с недоумением оглядывались ей вслед. Дважды возле нее притормаживали джипы со стриженными «бобриком» водителями и предложением подвезти. От «подвезти» Алена отказалась. Потом рядом притормозил «Москвич», из него высунулась голова какого-то парня.

— Эй, невеста! Как тебя? Жигулева? Очакова?

Алена остановилась, вгляделась — это был тот самый оператор, который в Твери снимал ее видеописьмо западным женихам.

— Бочкарева я, — сказала она.

— Ну! Я же помню — пивная фамилия! Садись, подвезу! Ноги небось насквозь!

Поскольку валенки уже действительно были насквозь, Алена не долго думая села в машину. Оператор тронул свой «Москвич».

— А я еду и думаю: надо же, какая ненормальная — в валенках и в свадебном платье! А это ты! Куда тебе?

— На Ленинградский вокзал.

— Можно. Мне по дороге. Слава меня зовут, Вячеслав. А тебя?

— Алена.

— Значит, нашла себе мужа. Через агентство или так?

— Так…

— Ну и кто он? Из какой страны?

— Из России.

— Иди ты! Русский? И чем занимается?

Но Алене почему-то не хотелось об этом говорить, она уклонилась:

— Не важно…

— Как это «не важно»? Вот те раз! Бандит, что ли?

— Нет.

— А кто же? Бандиты сейчас лучшие мужья считаются. И богатые, и живут недолго. А твой-то кто? А?

— Ну, почтальон…

— Чего?! Ты что, сдурела? — Вячеслав даже остановил машину и уставился на Алену. — На тебя же заявки были! Из Афин, из Норвегии и даже из этой, как ее, Калифорнии! Тебе что, не передавали? Мы же в твой клуб раз десять звонили, я лично звонил! Там этот менеджер, как его? Костя, правильно?

Алена кивнула.

— Ну! — сказал Вячеслав. — Вот скотина! Хотя, конечно, зачем ему тебе передавать, что на тебя заявки со всей Европы? Дурак он, что ли? Значит, так, подруга! — И Вячеслав решительно развернул машину. — Почтальон отменяется! Мы едем в наше бюро, тебе на роду написано выйти замуж за миллионера! И скажи спасибо, что ты меня встретила…

Хозяйка бракопосреднического бюро «Женихи из Европы» оказалась удивительно похожей на знаменитую актрису Ларису Удовиченко, а ее квартира на Качалова, где располагалось бюро, выглядела как реклама евроремонтов в журналах «Домовой» и «Космополитен». В рабочем кабинете компьютер постоянно включен на прием электронной почты, стеллажи с альбомами и каталогами, ящики-вертушки с картотекой, два телефона, факс-машина, сигареты «Давидофф» и импортные журналы на журнальном столике, а на стенах фотографии хозяйки в обнимку с Чаком Норрисом, Дональдом Трампом, Филиппом Киркоровым и Владимиром Жириновским.

Открыв раздвижную, во всю стену, дверь гардероба, она снимала с вешалок одно платье за другим, цепким взглядом примеряла их на Алену и говорила:

— За кого ты замуж выходила? За почтальона? Вот это примерь… Нет, ты вообще соображаешь, где ты живешь? Ты посмотри на себя! Тебе, если похудеть, знаешь какая цена в Европе! А ты тут себя заживо хоронить собралась…

— Ну почему хоронить? — вяло возражала Алена.

— А потому! Отсюда сваливать нужно, пока есть возможность!.. Нет, это тебе не очень, примерь вот это… — И хозяйка бросила Алене другое платье, с молнией во всю спину. — Но имей в виду: на тебя есть спрос, пока тебе восемнадцать, у меня на тебя одиннадцать заявок было! Только спрос этот не вечен, учти! Еще год-два и — все! Новые девочки каждый год, как грибы, подрастают и гонят нас с базара… Дай я тебе молнию застегну. Да, это платье тебе как раз, переходим к обуви. Попробуй эти сапоги, они итальянские… А в России… Ты думаешь, я тут не пыталась честно жить и работать? Но эти козлы — что раньше, при Софье Власьевне, что теперь — одно и то же. Он тебя берет на работу, но с одним условием: «У меня командировки, вам придется со мной ездить»! То есть спать с ним за зарплату секретутки. И в модельном бизнесе то же самое, и в кино, и где хочешь. Уж сколько нас, красивых, имеют — никого не имеют! И выходит, что у нас есть только три способа жизни: проституция, спонсор и муж. Но проституция и спонсор — это когда они нас имеют, а муж — это когда мы их имеем. Все, эти сапоги твои, носи на здоровье. Только вот здесь распишись, в контракте…

— А что это?

— Да формальность: если я тебя выдам замуж за миллионера, вы с ним мне чуть-чуть на старость отсыплете. Вот здесь распишись и здесь…

— А можно я почитаю?

— Нет, это по-английски.

— Ничего, я понимаю.

— Ладно, потом подпишешь. — Хозяйка отняла у Алены трехстраничный, с убористым английским текстом контракт. — Тебя, собственно, какие страны интересуют?

— В каком смысле?

— Ну, жениха тебе где искать? Ты где хочешь жить?

— Ну, где? — затруднилась Алена. — Ну, в Париже, я французский знаю.

— Хороший город. А еще где?

— Ну, в Испании красиво, конечно…

Хозяйка подошла к столу с компьютером, постучала по клавишам кийборда, и на экране возникли стоп-кадры из того видеописьма женихам, которое Алена записала в Твери.

— Вот, — сказала хозяйка, — видишь твой файл? А вот на тебя заявки по электронной почте, смотри: Уругвай, США, Норвегия, Греция, Италия, даже Япония! Я на тебя уже какой месяц работаю! Значит, записываю: предпочтительная страна — Франция, город — Париж. Запасной вариант: Испания… — Телефонный звонок оторвал ее от компьютера, она послушала и сказала в трубку: — Ясно, уже едем! — И повернулась к Алене: — Собирайся! Поехали!

— Куда?

— На показ, жених приехал! Живо! Let’s go!

— А как же контракт?

— Потом подпишешь! Поехали!

— Личное счастье, чтоб ты знала, просто так на голову никому не падает, — говорила хозяйка, ведя свой «форд-таурус» по Крымскому мосту в сторону Замоскворечья. — Его искать надо, и надо еще уметь искать! А мы умеем, у нас столько благодарностей от клиенток! Я же по всей стране работаю, у меня операторы даже до Камчатки добрались! Ты мексиканские сериалы смотришь?

— Ну, иногда…

— Ну вот! Мексика — это вообще сказка! Пальмы, солнце, а мужчины — с ума сойти! И курорты — Акапулько, Канкун, звездануться можно! Я в Канкуне на дельфинах плавала, ей-богу! И Америка рядом — Калифорния, Лас-Вегас! Ты Альфонсо помнишь? Ну, из сериала. Который на Клавдии женился, красавец такой, с усами — помнишь? Я тебе точно такого нашла! Богатый, одинокий и — мексиканец! Натуральный! Полный отпад!

— Но ведь мы про Париж говорили…

— Да, говорили. Но Париж, честно говоря, уже не то! Туда столько арабов понаехало — оттуда теперь сами французы бегут. И кроме того, в Париже что? Летом жара, как в Москве, даже хуже. А зимой слякоть — вот такая же, как здесь. А в Мексике — климат! Не сравнить! — За Крымским мостом она развернула свой «форд» и подкатила к гостинице «Балчуг». — Пошли!

Оставив машину на стоянке, они, как цапли, поскакали в своих сапожках по киселю снежной слякоти к парадному входу гостиницы. Хозяйка на ходу говорила:

— Ну! Разве это страна для красивых женщин? Нет, в Мексику, в Мексику нужно драпать! Пока берут! — И, войдя в теплый и роскошный, отделанный белым мрамором и бронзой, вестибюль отеля, воскликнула: — Вот! Вот как должны жить красивые женщины! А вот и переводчица твоего жениха! Привет, Стелла! — Она щечками коснулась щечек подошедшей переводчицы и представила ей Алену: — Вот моя принцесса! Только, пожалуйста, дорогуша: нам первое место! Ты понимаешь: я соответствую.

Стелла утвердительно кивнула и позвала двух юных девушек, скромно сидевших в вестибюле на краешке кожаного дивана:

— Пойдемте, девушки.

Девушки встали. Это были явные провинциалки — в москвошвеевских суконных пальто колоколом и в ботиках с белыми разводами от соли и грязи.

Хозяйка бюро издали оглядела их уничижительным взглядом и негромко сказала Алене:

— Эти не пройдут. Все, Алена, бери свой шанс! И помни: нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим! Ни пуха!

— К черту! — улыбнулась Алена и пошла за Стеллой.

Стелла, молодая и не по годам деловая брюнетка в строгом костюме, подвела к лифту Алену и двух ее конкуренток. Девушки явно нервничали и ревниво поглядывали на Алену. В лифте перед зеркалом одна из них, маленькая, сняла шапку, расстегнула свое жуткое пальто и вдруг оказалась русской красоткой с обертки шоколада «Аленка» — васильковые глазки, нежное личико, тонкая шейка и длинные, замечательные русые волосы, уложенные, правда, каким-то нелепым «каре». Вторая девочка была казанской татаркой и тоже с какой-то ужасной провинциальной прической «халой», сделанной, конечно, специально для встречи с заморским женихом.

— Знакомьтесь, девочки, — сказала Стелла в лифте. — Олеся из Питера, Дина из Казани, Алена — ты откуда?

— Тверь, — сказала Алена.

Девушки снова ревниво оглядели друг друга в зеркалах кабины лифта.

— Запомните, — сказала Стелла, — его зовут синьор Карлос Мигель де Талавера Страдо. Так и обращаться, ясно?

Алена и девушки кивнули.

— И еще. В вашем распоряжении час, потом придут следующие. Поэтому никаких вольностей себе не позволять, пить только один дринк, еду не заказывать. А то некоторые приходят как в ресторан. Он этого не любит.

В коридоре, по дороге к номеру, девушки вообще замандражировали, а татарку Дину даже дрожь пробила.

— Ой… — сказала она, стуча зубами. — Й-й-я боюсь…

Олеся молча перекрестилась.

Алена, расстегнув свой кожух-полушубок, одернула на себе платье, задирающееся на бедрах.

Стелла придирчиво осмотрела всех троих, поправила на Алене шарфик, сказала всем «Ни пуха! С Богом!» и постучалась в дверь. Из номера мужской голос ответил что-то по-испански. Стелла открыла дверь, за дверью была большая прихожая номера-люкс. Зеркала, паркетный пол, красивые бра, вишневое дерево каких-то полочек для обуви, стенной шкаф для верхней одежды, раскладная подставка для чемодана.

— Раздевайтесь, — сказала девушкам Стелла. — Вешайте сюда.

Девушки быстро сбросили свои пальто, сунули их в стенной шкаф и стали перед зеркалом поправлять косметику. Без пальто Олеся оказалась крохотной куколкой в дешевом платье и нелепых ботах. А Дина — плоскогрудой, без шеи, и ноги далеко не прямые. Почувствовав свое превосходство, Алена снова одернула платье, задирающееся на бедрах, объемы которых явно превосходили объем зауженной юбки.

— Всё, всё! — торопила Стелла. — Пошли. Он ждет.

Но, шагнув к гостиной, Олеся и Дина замялись: под ногами был чистейший до янтарного блеска паркет, а у них на ногах — боты и тяжелые сапоги с белой каймой на носках.

— Туфли надо брать с собой, — сказала Стелла.

— Кабы были туфли… — заметила Дина.

— Снимайте обувь! Не в этих же тракторах по паркету!

Олеся и Дина стали покорно разуваться, неловко присев на подставку для чемодана. Стелла поглядела на модные итальянские сапоги Алены:

— Ты можешь так…

Толстые колготки Дины оказались с дыркой на носке, она поспешно стянула их с себя и сунула в голенище сапога, оставшись вообще босой.

Стелла фыркнула и с индифферентным лицом пошла вперед.

Девушки, стараясь ступать как можно легче, робко пошли за ней.

Синьор Карлос Мигель де Талавера Страдо картинно стоял у окна с видом на Кремль. Он оказался обрюзгшим толстяком лет пятидесяти, с широким и безусым бабьим лицом и с какой-то странной, пятнами, пигментацией кожи. Но мексиканский колорит тоже присутствовал — на нем были джинсы, широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой, желтый летний пиджак и расстегнутая почти до пояса клетчатая рубашка-апаш. На седой волосатой груди — золотая цепь с бляхой, изображающей солнце, а на ногах — ковбойские тупоносые ботинки на высоких каблуках.

— Вот, синьор, еще три девочки, — сказала ему Стелла по-испански.

Синьор, выдержав паузу, медленно пошел через роскошь своего дорогого люкса прямо на девушек. Остановился в трех шагах от них и стал не спеша, с головы до ног, осматривать сначала Олесю…

(Олеся зарделась до корней волос, опустила глаза, ухватилась ладошками за свои пылающие щеки.)

Потом Дину…

(Дина не оробела, но спрятала одну — грязную — ногу за другую…)

Затем Алену.

Алена, имевшая опыт выступлений в ночном клубе, ответила на его взгляд легкой полуулыбкой.

Карлос Мигель еще раз осмотрел ее сверху вниз и снизу вверх. Потом повернулся, сел-разлегся в кресле, положил ноги в ботинках на журнальный столик и сказал что-то Стелле поиспански, но с таким акцентом, что Алена, частично освоившая испанский в марбельской тюрьме, не поняла ни слова.

— Вы можете сесть на диван, — перевела Стелла девушкам.

Они — все трое — сели на краешек дивана. Олеся негромко выдохнула:

— Боже, какой урод! Я счас умру…

Стелла зыркнула на нее строгими темными глазами, а синьор Карлос Мигель де Талавера Страдо, закрыв глаза, заговорил по-испански — монотонно и с каким-то снисходительно-брезгливым выражением на лице. Стелла заученно переводила:

— Он благодарит вас за приезд. Иногородние получат компенсацию за проездные билеты в оба конца. Россия ему нравится, несмотря на ужасные морозы. Он богатый человек, у него трехэтажный дом недалеко от границы с американским штатом Техас…

Карлос Мигель открыл глаза и, глядя на Алену, продолжал словно только для нее. А Стелла переводила:

— …У него своя нефтяная скважина, которая приносит большой доход. Его жена не будет работать, всю домашнюю работу у него делает прислуга. Он холост уже восемь лет, у него не может быть детей, но с сексом у него все в порядке. Его жена будет иметь машину «мерседес», скаковую лошадь, кредитные карточки, членство в фитнесс-клубе и полную медицинскую страховку, включая дантиста. А если кто-то думает, что, поехав с ним в Мексику, сможет сбежать потом в Америку, как сделала два года назад одна болгарка, то про это нужно забыть, это уже невозможно и будет оговорено в брачном контракте.

Карлос Мигель снова откинулся в кресле и продолжил, закрыв глаза.

— Какие будут обязанности у его жены? — переводила Стелла. — Секс не меньше трех раз в неделю, включая оральный. Завтрак и обед обязательно совместный, ужин — по желанию…

Она еще что-то говорила, но Алена уже не слышала ее. Она смотрела на этого Карлоса, на его надменное бабье лицо, пигментные пятна на лбу, седые волосы на груди, выпирающий над ремнем живот, толстые пальцы с перстнями… И вдруг… Вдруг Алене послышалась мелодия из французского фильма «Мужчина и женщина», и она увидела, как под эту прекрасную романтическую музыку этот толстый, тяжелый старик Карлос Мигель де Талавера Страдо прессует ее в постели… мнет своими лапами ее грудь и бедра…

— Ну, милочка! — возмутилась хозяйка брачного бюро, когда Алена явилась к ней за своим платьем и валенками. — На вас не угодишь! Если тебе уже и Мексика не подходит!..

— Я хочу уехать домой. Вот ваше платье…

— Спокойно! Куда-куда, а в Тверь ты всегда успеешь. Что ты у меня просила? Францию? Я тебе Швейцарию нашла, это рядом, но еще лучше! Мужик — супер! Бизнесмен! Ведет дела с Россией, по-русски говорит, как мы с тобой, держит постоянно люкс в «Космосе» и летает туда-сюда, будешь с ним кататься из Женевы в Москву и обратно! Я бы за него сама вышла, но он хочет не старше двадцати. Идиот!.. Только имей в виду: весь этот наш русский гонор выкинь из головы! Ни Брюс Уиллис, ни даже этот француз — как его? в рыжем ботинке — сюда за невестами не приедут, на них и там девок хватает. Сюда едут другие, поскольку мы тут, спасибо нашим мужчинам, живем в полном дерьме. Но если ты решила, что жизнь дороже звона кремлевских курантов, то какое имеет значение — толстый у тебя будет муж или худой? Конец у них у всех один — инфаркт. И тогда ты — наследница, а такая овчинка стоит выделки!

И, сидя за столом с компьютером, она протянула Алене выползший из факс-машины лист бумаги с фотографией Алены и размашистой надписью «YES!!!» сбоку от нее:

— Ну что? Берешь Швейцарию?

Алена, поколебавшись, взяла эту бумагу, на ней был адрес гостиницы «Космос» и время ее визита к мсье Гюнтеру Шерру — 19.00.

В 19.00 охранники «Космоса» с нагрудными бирками «Секьюрити» остановили Алену.

— Вы к кому?

— К Гюнтеру Шерру из Швейцарии, номер 1237.

Они оглядели ее с головы до ног.

— Паспорт.

Алена подала им свой паспорт.

Они полистали его.

— Так, московской регистрации нет…

— Ну и что?

— А то, что не полагается без регистрации, вот что!

— А может, я завтра из Москвы уеду…

Охранник усмехнулся:

— И далеко?

— Ага! — с вызовом сказала Алена. — В Швейцарию.

— Ну-ну… — Он отдал ей паспорт и отступил, пропуская в гостиницу. — Попутного ветра.

Алена вошла в гостиницу. Здесь, в вестибюле, была обычная суета приезжих среднего достатка — мелкие бизнесмены, командированные, небогатые иностранцы. Да и уровень интерьера на два порядка ниже «Балчуга». Хотя гуляли тут и явно дорогие московские девочки — «откалиброванные» сытым образом жизни, валютными клиентами и местной «крышей».

Выстояв очередь к лифту, Алена поднялась на двенадцатый этаж, подошла к двери с табличкой «1237». Нужно собраться, изготовиться к бою. Она размяла плечи, как учил делать Марксен Владиленович перед выходом на сцену, набрала воздуха, «надела» лицо безмятежной юности и — постучала.

Мужской голос ответил издалека, но громко:

— Виходите! Виходите!

Алена озадаченно заколебалась — входить или уходить? Потом неуверенно открыла дверь.

Номер выглядел совершенно не по-гостиничному, а скорее как обжитая квартира богатого холостяка. Тигровая шкура на полу, нижний свет от торшеров, бар на колесиках с массой иностранных бутылок, кресло-качалка, два дивана углом со стопками цветных журналов, стол с какой-то вазой и остатками недавнего ужина с выпивкой, на стенах зеркало и картины с обнаженными пышными красотками прошлых веков. Включенный телевизор с программой Cи-эн-эн, но без звука, вместо него звучал магнитофон с негромким джазом.

С минуту в комнате никого не было, потом Гюнтер выскочил из ванной с переносным телефоном в руке, по которому он говорил с кем-то по-немецки. Он был среднего роста, плотный, но не толстый — с фигурой, сохранившей память о юношеских занятиях боксом или борьбой. На нем был спортивный костюм, тапочки на босу ногу, на плече — банное полотенце. Но главным в этом немце была его голова — круглая, как шар, и абсолютно лысая. Махнув Алене на вешалку, диван и бар на колесиках, он тут же убежал обратно, громыхая в трубку своим немецким.

Алена сняла полушубок, повесила на вешалку в прихожей и посмотрела на себя в зеркало. Платье снова пришлось одернуть на бедрах, ох уж эти бедра!.. Но самое главное, не смотреть на его лысину. Сколько ему лет — 40, 45?

— О! Ошен карашо! Ошен!.. — прозвучало у нее за спиной.

Алена оглянулась.

Гюнтер, оказывается, уже давно стоял в гостиной и смотрел, как она приводит себя в порядок.

— Ты ошен красивый девошка! Русский красавец! Мой имья Гюнтер, твой имья Альона, я знаю. Я лублу твой имья. Садис суда, на диван. Что ты выпиваеш? Водка? Джин? Шнапс?

Алена села на край дивана.

— Сок, если можно.

— Сок — нелзя! — Гюнтер выдержал паузу и засмеялся: — Шутка! — Он налил в бокал апельсиновый сок и добавил бренди. — Сок можно, но немношко с алкоголь. Ошен вкусно, называется «манки милк», как это по-русски?

— Обезьянье молоко, — перевела Алена.

— Обези… Нет, сказат не можно! — Он засмеялся и чокнулся с ее бокалом. — За здоровье!

Алена отпила чуть-чуть.

Гюнтер запротестовал:

— Нет! Так пит не можно! Нужно пит по-русски — до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

Алена, принужденно улыбнувшись, выпила.

Гюнтер зааплодировал.

— Зер гут! Ешо рас! — И он налил себе и Алене, распевая: — Ешо рас, ешо рас, ешо многа-многа рас! — Чокнулся с Аленой и выпил. — За здоровье!

Но Алена не стала пить.

— Нужно пит! Пей до дна! — стал требовать Гюнтер.

— Не нужно, — сказала Алена.

Гюнтер отставил свой бокал.

— Карашо. Русский девошка — ошен упрямый, я знаю. Русский девошка лубит пет, гаварит, смотрет звезд на небо. Германский мужчин не такой. Мы лубим работат, работат, работат и — много секс. Много! Видиш, как я живу? Я ошен карашо живу, имей много денги. Я могу купит этот отел, я иметь три такой отел в Швейцария. Потому што я много работат, много! Русский не лубит работат, русский не может делат кароший секс…

Телефонный звонок в другой комнате прервал этот монолог.

— Пей. Я бистро… — сказал Гюнтер, нажал какую-то кнопку на пульте дистанционного управления телевизором и убежал в другую комнату, возможно, спальню.

По экрану телевизора побежали полосы не то перемотки кассеты, не то ракорда.

Алена протянула руку, взяла с дивана ближайший журнал, открыла. Порно, которое она увидела, было чудовищно даже для бывшей стриптизерши ночного клуба «Монте-Карло». Она испуганно захлопнула журнал, но потом, после паузы, медленно открыла снова. И стала листать, рассматривая иллюстрации то с ужасом на лице, то с отвращением, то с любопытством, то снова с отвращением… А подняв глаза на включившийся звук телевизора, увидела то же самое и на экране, только в движении и под музыку…

Тут вошел Гюнтер — в одних алых плавках, туго обтягивающих увесистый пах. Взяв свой бокал и бутылку с бренди, подсел к Алене на диван.

— Карашо! Русский девошка лубит сначала много гаварит, мы будем много гаварит. Почему все молодой русский девошка ехат в Европа? Потому што русский мужчин не может делат кароший секс, русский мужчин — капут! А молодой девошка нушно секс, много секс! Пей до дна, я буду делат кароший секс, много секс. — И он распустил молнию на спине у Алены.

Алена отшатнулась:

— Стоп! В чем дело?

Но Гюнтер уже ловким и отработанным движением стягивал платье с ее плеч.

— Give me a kiss![2] — И, схватив ее одной рукой за затылок, а второй за грудь, полез целоваться. — Give me a kiss! Я тебья хочу…

Алена, мыча и дрыгая ногами, вдруг ощутила, что не может вырваться, что хватка у этого немца действительно нерусская, стальная.

А Гюнтер уже налег на нее всем телом, повалил на диван, придавил своим весом и впился мокрым ртом в ее губы…

Но тут руки Алены, слепо шаря в воздухе, нащупали на столике бутылку бренди… скользнули к горлышку этой бутылки… привычно ухватили ее и… давно, еще в Долгих Криках, отработанным ударом Алена со всей силы стукнула немца по темени.

Он обмяк и свалился с дивана.

Алена, на ходу застегивая платье, бросилась к двери.

Хозяйка бюро «Женихи из Европы» не впустила ее в свою квартиру, а просто вышвырнула за дверь свадебное платье и валенки. Алена подобрала их, подумала, потом вызвала кабину лифта, переоделась в этой кабине и бросила под дверь хозяйки ее платье на молнии и итальянские сапоги.

33

Зимой московские вокзалы забиты не столько пассажирами, сколько беженцами, переселенцами и бомжами. К ночи тут уже яблоку негде упасть: люди спят на лавках, на подоконниках, на полу, на чемоданах. Скулят и ревут дети, кто-то скандалит из-за места, кто-то уговаривает проститутку «за так», а кто-то — за кагор. Радио жестяным голосом объявляет прибытия поездов и посадки на экспрессы в Мурманск, Санкт-Петербург, Вильнюс…

Отчаявшись уговорить проводников бесплатно довезти ее до Твери, Алена подстерегла в зале ожидания какой-то только что освободившийся закуток в углу, пристроилась на полу, вытянула ноги и устало закрыла глаза…

Но каждые два часа — милицейский обход. Едва милиционеры появляются в одном конце зала, как опытные обитатели вокзалов тихо поднимаются со своих теплых мест и без спешки, с видом деловых пассажиров гуськом тянутся к выходам, перемещаются на соседние вокзалы — Казанский или Ярославский.

Алена, однако, не знала этих уловок, она спала. Милиционеры, делая обход, проверяли у пассажиров паспорта и билеты и приближались к ней. Наконец один из ментов подошел к Алене, пошевелил ее носком ботинка.

— Подъем! Документы!

Алена села, сонно встряхнула головой.

— Паспорт! Билет!

Алена порылась в кармане своего кожуха и протянула паспорт.

— А билет?

— Билет я еще не купила.

— Так, билета нет. Пошли.

— Куда?

— Встали! Встали! — Мент подтолкнул ее ботинком. — В отделение!

— Почему? Это же зал ожидания! Я тут жду…

— Уже дождалась! Пошли!

— А что? — поднялась Алена. — Я не имею права?

— Иди, иди! Там разберутся, что ты имеешь. — И, сунув ее паспорт в карман, мент пошел в сторону правого выхода на перрон.

Алена поневоле двинулась за ним.

А там, у прохода, уже стояла группка таких же, как Алена, задержанных. Всех их, гуртом, милиционеры повели в сторону перрона, но перед самым выходом остановили у двери с табличкой «Линейное отделение милиции».

В отделении дежурный старлей, сидя за столом и держа сигарету в уголке рта, небрежно, с прищуром от дыма, пролистал Аленин паспорт.

— Ну что? Московской прописки нет, регистрации тоже нет. И билета нет. Нарушение режима пребывания в Москве. На первый раз штраф триста рублей.

— У меня нет денег, — сказала Алена.

— У всех нет денег, а все живут, — философски заметил старлей. — Посидишь в «обезьяннике» — найдутся.

— Отпустите меня. Мне негде их взять. Я домой уеду.

— Выходит, все-таки есть на билет?

— Нет, я зайцем уеду.

— А за безбилетный проезд знаешь какой штраф? Короче, у нас тут все просто и по закону: или за решетку, или… — он кивнул на телефон, — звони, пусть тебе привезут деньги.

— Мне некому звонить.

— Ничего. Посидишь — найдется. — И старлей приказал дежурному: — Сашок, отведи ее. Следующий!

34

«Обезьянник», то есть, простите, КПЗ, — это вам не Испания! Маленькая и глухая бетонная комната без окон, без коек, без лавок — без ничего. Только в двери «намордник» — плексигласовая форточка, через которую дежурный видит задержанных.

На полу, на бетоне — подложив под себя что можно (газеты, шапки, платки или пальто) — впритык сидели и лежали двадцать, если не больше, девчонок от 15 до 25 лет. Холодно, КПЗ почти не отапливается, девочки группками жались друг к другу, изо ртов шел пар.

— Ты чья? — спросили у Алены.

— В каком смысле? — переспросила она.

— Ну, с какой точки?

— Да она не наша. Вы что, не видите ее ногти, что ли? Кто из наших такие ногти носит?

Алена рефлекторно спрятала свои ногти, давно забывшие о маникюре.

Они поинтересовались:

— А закурить не дашь?

— Я не курю.

Тут они разом потеряли к ней интерес, и она, помявшись, села на свободный пятачок пола, прислушалась к негромкому разговору двух девочек слева от себя.

— Мужики все козлы, все поголовно, — негромко говорила подружке худенькая блондинка лет восемнадцати. — Меня недавно такой приличный парень взял — при галстуке, в очках! А завез за Окружную дорогу, и там меня вся деревня по кругу пустила — из дома в дом! До утра…

— Всего-то! — усмехнулась молодая татарка справа от них. — Меня летом на Украину увезли…

Клацнула, откинувшись, плексигласовая форточка, в «обезьянник» заглянул дежурный:

— Собинова, на допрос или полы мыть?

В другом конце камеры синеглазая шатенка демонстративно плюнула на пол:

— Тьфу на твои полы! Буду я руки портить?!

— Значит, на допрос, — ухмыльнулся дежурный. — Вставай! На второй этаж.

Синеглазая Собинова поднялась.

— Гуд бай, девочки! Считайте меня коммунисткой.

Дежурный открыл скрипучую дверь, и Собинова вышла.

— Держись! — сказала ей вслед татарка и продолжила, когда за Собиновой закрылась дверь: — Да… вот я и говорю. Меня летом на Украину завезли и месяц в сарае держали, по три гривны всему поселку продавали. А потом залили в горло бутыль самогона, вывезли на шоссе и бросили. Я в Москву три недели добиралась. С шоферами на фурах.

Алена изумленно слушала этот совершенно обыденный рассказ. Потом перевела взгляд на другую группу, справа. Там была своя история, похлеще. Яркая зеленоглазая брюнетка не старше двадцати оттянула лифчик и показала глубокие шрамы на груди.

— Видали? Я в «Метелице» работала, и такая пруха была — за полгода на квартиру собрала, хотела ребенка из Тулы сюда перевезти. У меня сыну пять лет, и такой мальчик сладкий!.. И что? Месяц назад приезжаю утром домой от клиента, открываю ключом квартиру, и тут меня хватают четыре бандита. Затолкали в комнату, привязали к батарее парового отопления и стали пытать, где деньги прячу. Ногами били, сигаретами жгли — я молчала. Но когда стали грудь резать, все отдала. А потом узнала: в Москве, оказывается, новая банда появилась, выслеживают наших ходовых девочек и грабят. Я же не могу на них в милицию заявить…

Снова со скрипом открылась дверь, и в камеру вошла Собинова — шатаясь и чуть не падая. Девушки подхватили ее, опустили на пол.

— Понятно… — протянула татарка. — Сколько же их тебя… допрашивали?

— Восемь… — еле слышно отозвалась Собинова.

— Жейдулина, — сказал дежурный татарке. — Допрос или полы мыть?

Татарка посмотрела на него долгим взглядом и ответила с вызовом:

— Мы вам поломойки?! Полы не моем!

Алена, хлопая глазами, смотрела, как она пошла к двери и как дверь за ней, лязгнув, захлопнулась.

— Татарка их выдержит, — сказала ей вслед зеленоглазая, со шрамами на груди. — А я теперь не могу в «Метелице» работать с такими шрамами, думаю в интим податься. Там спокойней, без геморроев…

— Та ты шо! — воскликнула в другом углу крупная девушка с тяжелой косой, уложенной на голове. — Я тильки з интима збегла! Там же ж як? Охранник бэрэ двух-трех дивчин и йидэ по вызову на хватиру. Клиент выбирае дивчину, розплачуется, и охранник уезжает. Но шо з тобой через пьять минут зробят — нихто не знает. От мы з одной дивчиной так зусталысь, там було два клиента и завроде як порядошные. Но тикы охранник уихав, воны перевезли нас на другу хватиру, а там их вже було пятнадцать чоловик! Воны нас били, имели куды хочь, заставили вдыхать кокаин и показувать им шоу…

Снова клацнула плексигласовая форточка «намордника».

— Вострюкова, Рожковская, Плешнева — на выход, — объявил дежурный. — Ваша «мамка» приехала.

Три девочки встали, в том числе зеленоглазая, которой бандиты резали грудь. Подняв то, на чем они сидели — кто картонку, кто журнал, а кто наплечный платок, — они предложили эти подстилки остающимся.

— Возьми, — сказала Алене зеленоглазая. — А то придатки застудишь.

— Спасибо.

Алена взяла платок, подстелила под себя.

— Кому-нибудь нужно позвонить кому-то? — Зеленоглазая осмотрела остающихся и снова повернулась к Алене: — Тебе?

— Мне некому звонить.

— Тогда ты тут посидишь, детка.

— Быстрей! Быстрей! — сказал дежурный.

— Счастливо, девочки! — попрощалась со всеми зеленоглазая. — Чтоб и вас быстрей выкупили!

Все три выкупленные ушли, высокая худышка с короткой стрижкой сказала из угла:

— А меня вообще не имеют права тут держать. Я несовершеннолетняя, мне еще шестнадцати нет. Но я своему мальчику позвонила на пейджер, он меня выкупит…

Снова со скрипом открылась дверь, вошла татарка Жейдулина. Морщась от боли, но стараясь держаться прямо, она медленно пересекла «обезьянник», села на свое место и, криво усмехнувшись, вытащила из кармана три сигареты, одну протянула Собиновой, вторую закурила сама, а третью подняла над головой:

— Эта на всех! Заработала…

Сигарету тут же взяли, закурили, пустили по кругу.

— Ну! — морщась от боли, затянулась своей сигаретой татарка. — О чем базар?

— Да так… — ответила ей Собинова. — Обсуждаем наше международное положение раком.

— Да уж… — выдохнула дым татарка. — Я иногда стою на улице в линейке перед клиентом и думаю: грёбаный бог, ведь уродку ни одна мамка не выставит в линейку, так? Значит, мы — самые красивые девочки в стране. Мы могли стать невестами, женами, нарожать детей. А нас бросили на улицу и дерут, дерут, дерут…

Синеглазая соседка Алены, получив посланную по кругу сигарету, затянулась и усмехнулась:

— Эти козлы знаете как к нам относятся? Как к евреям, ага! Евреев все не любят, но у каждого есть свой хороший еврей. Вот и к нам, проституткам, такое же отношение. — И она толкнула локтем Алену, передала ей окурок.

Алена затянулась, передала следующей, та удивилась:

— Ты же сказала — не куришь…

— А я так, согреться.

Клацнула плексигласовая форточка, приоткрылась, дежурный объявил:

— Замаруева!

Несовершеннолетняя худышка вскочила:

— Мой приехал?

— Допрос или полы мыть?

Худышка обмякла, посмотрела на своих товарок.

Они смотрели на нее испытующе, кто-то произнес:

— Мыть им полы западло.

Худышка, вскинув голову, гордо сказала дежурному в «намордник»:

— Мы вам не поломойки!

Дежурный ухмыльнулся:

— Тогда на допрос. Второй этаж.

— Оставьте ее, — вдруг поднялась Алена. — Я вам полы помою.

Дежурный сквозь «намордник» осмотрел Алену с ног до головы.

— Сейчас выясню.

Милиционер исчез, щелкнув форткой.

Алена и несовершеннолетняя худышка стояли, смотрели друг на друга.

Татарка Жейдулина сказала Алене:

— Твоя как фамилия?

— Бочкарева. А что?

— Ничего. Я думала: Матросова.

Все рассмеялись, и это был нехороший смех, издевательский.

В двери снова возник милиционер:

— Бочкарева, на выход! Замаруева, останься.

35

Она мыла полы по-деревенски — тряпкой, выжимая грязную воду в ведро. Вода была ледяная, полы — и на втором этаже, и на первом — грязные, затоптанные, заплеванные.

Издали, с вокзального перрона, доносились радиообъявления об отправлении поездов.

Старлей подошел к Алене и, раскачиваясь на носках, посмотрел, как она моет.

— Заканчивай.

Алена выпрямилась:

— Почему? У меня еще вон сколько!

— К нам проверка едет. Задолбали уже этими проверками. Вас на Петровку увезут, в управление.

— А там что?

— А там на кого попадешь. Могут и полгода дать, — он усмехнулся, — чтоб полы не мыла. А могут…

— Что?

— За тебя что, правда некому три сотни внести?

— Некому.

— Жалко… Хотя с другой стороны, что ты тут видела?

Алена выжала тряпку в ведро.

— Я? Я ничё не видела, я полы мыла.

Старлей долго смотрел ей в глаза, потом сказал:

— Спасибо. Если тебя там выпустят, приходи. Я тебя в твою Тверь даром отправлю.

Алена подхватила ведро и пошла вылить его в туалет.

Спустя несколько минут лысый майор-проверяющий и два мента, прикатившие сюда с Петровки, вывели из отделения группу девушек и повели их через зал на выход, в сторону вокзальной площади, где стояла «раковая шейка» из управления милиции. Собиновой и татарки Жейдулиной среди этих девушек не было, старлею удалось их сплавить еще до приезда проверяющего.

По радио объявляли посадку на «Красную стрелу», и навстречу девушкам шел поток респектабельных пассажиров — иностранцы, новые русские, носильщики с тележками, полными кожаных чемоданов, женщины в дорогих шубах. При виде арестанток они, конечно, шарахались в сторону.

Последней из арестанток плелась Алена.

И вдруг она увидела неправдоподобно знакомую фигуру — вдали в шикарном светло-бежевом пальто-накидке а-ля Пушкин и в замечательном смокинге цвета концертного рояля шел на посадку — нет, не шел, а парил своей характерной прямой и легкой походкой — Орловский Игорь Николаевич, он же Принц, он же Красавчик. Носильщик вез перед ним тележку с двумя фирменными чемоданами из светло-желтой кожи.

Алена бросилась к Красавчику, но один из сопровождающих ментов ухватил ее за плечо.

— Куда?! Стоять!

— Да я сейчас… — рванулась Алена и — вырвалась, бегом кинулась вдогонку за Красавчиком.

Но милиционер догнал ее и кулаком огрел по спине.

От этого удара Алена чуть не брякнулась носом прямо позади Красавчика, а он, не замечая того, что происходит за его спиной, чуть было не ушел на перрон, когда Алена, позабыв его фамилию, крикнула:

— Принц!.. Принц!!!

Он оглянулся.

— Принц, пожалуйста!.. — вырывалась она из хватких рук милиционера.

Красавчик, всматриваясь в нее, не верил своим глазам.

— Ты?

— Я! Я! Займите мне триста рублей! Пожалуйста!

У него оказалась быстрая реакция. Глянув на милиционеров и на конвоируемую ими группу девочек, он шагнул к майору, взял того под локоть, сунул ему что-то в карман и тут же, взяв Алену под руку, повел ее на перрон к «Красной стреле».

Все это произошло так стремительно, что носильщик остолбенело застыл на месте, хлопая глазами. А спохватившись, покатил вдогонку за ними свою тележку с двумя фирменными чемоданами Красавчика. И, поспешая, обогнал в потоке пассажиров двух дюжих мужиков-амбалов, их носильщика с какими-то большими тяжеленными кофрами на тележке и маленького невзрачного человека, который семенил к поезду с самым потертым в мире кейсом в руке…

36

— Поезд «Красная стрела» отправляется в Санкт-Петербург со второй платформы в ноль часов пять минут… — вещал радиоголос.

Алена не могла поверить своему счастью. Нет, это сон! Только что она была на самом дне, в «обезьяннике», с уличными проститутками. Только что она мыла заплеванные полы в милиции. И вдруг…

Плюш и бархат купе старинного «СВ»…

Ночной перрон, плывущий за золотисто-батистовыми занавесками широкого окна…

Зеркала над мягкими сиденьями…

Лампа под абажуром…

Тепло…

И — Принц! Ее Принц! Сам! Живьем! Его волшебно-лучистые глаза! Его голос! Он снимает с нее полушубок…

Нет, это невозможно, это ей снится, это она уснула в «обезьяннике» и видит сон! Боже мой, только бы не проснуться, только бы… что он говорит?

— А? Что вы сказали?

— Ты что, правда замуж выходишь?

— Уже нет…

Красавчик открыл свой замечательный чемодан, извлек из него и отложил в сторону новенькую, еще в прозрачном импортном пакете дубленку, а со дна чемодана достал прекрасное махровое полотенце, спортивный костюм и несколько новеньких, запечатанных в целлофан рубашек, джемперов и свитеров, разложил это все на сиденье.

— Вот. Прими душ и переоденься.

— Да, конечно… Что?! Душ? Где — на станции?

— Нет, здесь. Иди сюда.

Он открыл узкую дверь в стенке купе, и Алена убедилась, что она все-таки во сне, в зазеркалье — за этой дверью была маленькая душевая с зеркалами.

— Хорошо… Конечно… Раз вы просите…

Ясно, что в жизни она не стала бы этого делать, но во сне она не могла его ослушаться и представила себе, как будет выглядеть в его шелковой рубашке и кашемировом джемпере.

Тут она вдруг увидела себя сразу и в зеркале над мягким сиденьем, и в зеркале душевой. И ужаснулась своему жуткому виду, опустила плечи, сказала, глядя в черноту окна на редкие огни, проносящиеся мимо:

— Принц, там так страшно… Я не хочу туда больше…

— Куда? В душ?

— Нет, в эту жизнь… Я не хочу…

Ее вдруг пробило слезами.

— Ну что ты! Все, все, не надо, девочка… — Он стал гладить ее по плечам. — Не бойся… Теперь ничего не бойся… Я тебе помогу… Я же твой должник, дважды даже…

— Правда поможете? — воспрянула она и стала утирать слезы.

— Правда. Если будешь слушаться…

— Да я для вас что угодно сделаю!

— Вот и хорошо. А теперь — в душ. Я пока выйду…

Конечно, это было продолжением сна. Откуда в чернухе ее жизни — с этими отчимами в Долгих Криках, братанами в «Монте-Карло», польскими бандитами на границе, ментами и проститутками на Ленинградском вокзале, — откуда в этом черном пространстве мог взяться такой волшебный, такой сказочный туннель, по которому, как в кино, мчится этот старинный вагон — весь в бархате, плюше, бронзе, со старыми зеркалами, лампами с абажурами и настоящим душем?!

Недоверчиво повернув кран, Алена вдруг увидела, как из душа пошла вода, попробовала ее рукой и тут же отдернула руку — вода оказалась не только настоящей, но и горячей! И, не рассуждая больше — сон это, не сон, — она сбросила с себя мятое и грязное свадебное платье и, вышвырнув его в купе, стала под душ.

Долго, растягивая это наслаждение сказкой, стояла она под струями воды и смывала с себя мрачные призраки своей прошлой жизни — и Федора, схватившего ее как-то за грудь с такой силой, что она уронила на землю Артемку; и братков, палящих друг в друга над ее головой в «Монте-Карло»; и марокканцев, избивших Андрея…

Грохотал поезд, летел в ночь, стучали колеса, и вместе с редкими огнями за окном отлетали назад, в ничто все монстры и ужасы, населявшие ее душу: испанские полицейские, арестовавшие ее в ресторане «Марбелья клаб», наручники в самолете «Аэрофлота», следователь в Бутырской тюрьме, «обезьянник» в отделении милиции…

Избавляясь от них, смывая их с себя, Алена словно теряла земное притяжение, становилась легкой и парящей настолько, что запела вслух что-то французское, из Патрисии Каас. Но у нее эта песня зазвучала совершенно иначе, чем у великой француженки, — она зазвучала лукаво и кокетливо, как у мурлыкающей кошки…

37

Отправив Алену в душ, Красавчик озабоченно взглянул на часы, набросил на плечи свое а-ля пушкинское пальто-накидку, вышел из купе, спросил у проводника, где ресторан, и отправился туда.

Вальяжные и в основном пожилые пассажиры «Красной стрелы» ложатся обычно спать почти сразу после отправления, и потому теперь, в этот ночной час, Красавчик не встретил почти никого в коридорах пересекаемых им вагонов.

Только в восьмом вагоне в коридоре у окна стоял пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом.

Они встретились глазами, и Мозговой проследил, как Красавчик достиг конца вагона и перешел в следующий, в вагонресторан.

Постояв еще немного, Мозговой сказал вслух:

— Ладья «Б-4» — на «Б-6»…

Поскольку в коридоре никого не было, то со стороны можно было подумать, что этот человек слегка не в себе. Тем более что спустя минуту он громко воскликнул:

— Как-как? Слон на «А-8»? Эт-то интересно! Сейчас посмотрю…

И быстро исчез в своем третьем купе. Там рядом с окном на столике стояла маленькая шахматная доска с изящными фигурами.

Закрыв дверь купе и присев к этой доске, Мозговой перевел свою ладью на «Б-6», а слона противника — на «А-8». И — задумался.

Тем временем в пустом вагоне-ресторане Красавчик, разглядывая меню, делал заказ бармену.

— Что у вас на ужин?

— Всё. — Бармен показал на меню, вывешенное на стене.

— Гм… Тогда мне, пожалуйста, один жюльен из шампиньонов, горячую тарталетку с печенью и чашечку капуччино. Это здесь. А с собой, пожалуйста, коробку лучших конфет, бутылку шампанского и два бокала. Поставьте на столик, я пойду руки мыть. — И, поглядев на часы, Красавчик направился из вагона-ресторана назад, но возле туалета даже не остановился, а вышел в тамбур. Здесь он натянул на руки резиновые перчатки и через дверь осторожно заглянул в коридор восьмого вагона.

Теперь этот коридор был пуст — Мозговой сидел в своем третьем купе над шахматной доской, а в седьмом купе над точно такой же доской сидел самый невзрачный в мире человек Аристарх Петрович с прикованным к его руке самым потертым в мире кейсом.

Наружная дверь купе Аристарха Петровича была изнутри заперта цепью и забаррикадирована четырьмя тяжеленными кофрами. Зато дверца в душевую была открыта настежь, за ней находилась пустая душевая кабинка с еще одной дверью в соседнее купе, восьмое, и эта дверь была тоже открыта.

А в том восьмом купе сидели два амбала с автоматами Калашникова наперевес — один автомат был направлен на дверь в коридор вагона, а второй — через душевую — на купе Аристарха Петровича.

— Та-а-ак-с… — врастяжку говорил Мозговой в своем купе. — Ферзь «Д-1» на «Д-4». А? Что ты скажешь?

В седьмом купе Аристарх Петрович, переставляя ферзя противника на «Д-4», поправил на груди крохотный микрофон.

— Да… Неплохо… Неплохо…

Именно в этот момент Красавчик, еще раз взглянув на часы, открыл дверь из тамбура в коридор восьмого вагона и стремительно прошел по этому коридору к третьему купе. Остановился, извлек из-под полы своей пушкинской накидки какой-то баллончик с тонким и длинным наконечником, вставил этот наконечник под дверь купе и открыл клапан впрыскивателя.

По-видимому, в баллончике был очень сильный снотворный газ — сидевший за шахматной доской Мозговой уснул буквально в секунду.

А Красавчик в это время уже был у двери восьмого купе, куда тоже впрыснул снотворное, отчего оба амбала с автоматами сонно откинули головы.

И поскольку их купе было соединено с соседним открытой дверью душевой, то почти в ту же секунду обмяк и уснул над своей шахматной доской Аристарх Петрович.

После чего Красавчик, снова взглянув на часы и на пустой коридор, достал из внутренних карманов своего пушкинского пальто ключ-отмычку и маску противогаза. Маску он быстро натянул на лицо, а ключом открыл дверь восьмого купе, вошел в него, стремительно проследовал мимо спящих амбалов через душевую в купе Аристарха Петровича, достал из кармана клещи-кусачки и перекусил ими стальную цепочку наручника, которым к руке Петровича был прикован самый потертый в мире кейс. Затем спрятал кусачки, взял кейс с колен спящего Аристарха и тем же путем — через душевую и мимо спящих амбалов — двинулся обратно в коридор.

Вся эта сложная процедура заняла ровно сорок три секунды. На сорок четвертой Красавчик — сняв маску противогаза и задержав дыхание — уже выходил из восьмого купе в коридор. А выйдя, запер дверь ключом-отмычкой и вернулся в тамбур, где, посмотрев на часы, стал открывать своей отмычкой наружную дверь вагона.

Именно в этот момент поезд, замедляя ход, остановился на станции Бологое у первой платформы.

А на соседнем пути, у второй платформы, остановился встречный поезд…

Проводники обоих поездов, держа в руках фонари, сонно сошли из вагонов на платформы, в метельную ночь.

Между тем тыльными своими сторонами эти поезда соседствовали настолько близко, что Красавчик, открыв противоположную дверь вагона, высунулся на миг из тамбура и протянул в ночь самый потертый в мире кейс. А Андрей, с которым Алена ездила в Испанию, высунувшись из тамбура вагона встречного поезда, протянул руку и принял этот кейс.

Загудели электровозы.

Красавчик выбросил на рельсы кусачки, пустой баллончик и маску противогаза, закрыл дверь и направился в вагонресторан.

Проводники обоих поездов поднялись в свои вагоны и стали закрывать двери.

Красавчик вошел в ресторан — здесь на столике его уже ждали жюльен в маленькой «турочке», тарталетка, чашечка капуччино, шампанское, бокалы и коробка конфет.

Поезда тронулись, расходясь в противоположные стороны.

Красавчик, глядя в окно, съел не спеша тарталетку и жюльен, выпил капуччино под вкусную сигарету «Честерфилд», щедро расплатился за ужин и пошел в свой вагон с шампанским, бокалами и конфетами, на ходу здороваясь с проводниками и желая им спокойной ночи.

Гудел электровоз…

Поезд, набирая скорость, шел сквозь ночь…

Красавчик открыл незапертую дверь своего купе и вошел в него с шампанским и конфетами.

Однако девушка, которой предназначались эти конфеты и шампанское, уже крепко и сладко спала на нижней полке.

А вся одежда Красавчика, которую он выложил из чемодана, была перемещена на верхнюю полку.

Увидев спящую Алену — ее щеки зарозовелись и губы открылись, как у ребенка, — Красавчик усмехнулся, поставил бокалы и конфеты на столик, осторожно, чтобы пробка не хлопнула, открыл шампанское, налил себе в один из бокалов и, подняв этот бокал, сказал спящей Алене:

— Что ж, детка… За нашу свободу!

38

Гудел-тянул электровоз…

Залитая морозным утренним солнцем, летела навстречу поезду ослепительно снежная русская природа…

Стучали по рельсам колеса…

Поезд приближался к Санкт-Петербургу…

В этом поезде открылась дверь одного из вагонов, и мужская фигура, чуть высунувшись, последовательно выбросила из вагона полушубок-кожух, женское свадебное платье и еще какие-то мелкие предметы женского туалета, неразличимые издали…

Солнце, пробившись сквозь плотные жалюзи в купе, осветило лицо Алены…

Она медленно расклеила ресницы и улыбнулась — сон продолжался, она была в купе волшебного вагона, летящего в сказке. Алена успокоенно закрыла глаза, чтобы посмотреть следующую серию этого сна, как вдруг услышала звук откатывающейся двери. Снова открыла глаза — перед ней стоял ее Принц, ее Ангел и Бог.

— Доброе утро, — сказал он человеческим голосом.

Тут Алену дернуло, как от электрошока, она рывком села на полке и в ужасе захлопала глазами, растерянно озираясь по сторонам.

— Доброе утро, — повторил Красавчик. — Граждане пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу…

И включил радио, которое повторило за ним слово в слово:

— Доброе утро! Уважаемые пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу, просим вас не забывать свои вещи…

В тот же миг послышался стук в дверь и голос проводника:

— Чай? Кофе? Бутерброды? Фрукты?

Красавчик чуть откатил дверь, ответил:

— Два чая, бутерброды и фрукты. — И Алене: — Или ты хочешь кофе?

Алена, не веря ни своим глазам, ни ушам, закрыла глаза и в обмороке рухнула обратно спиной на подушку.

39

В Питере на Московском вокзале врачи «скорой помощи», вызванные к восьмому вагону поезда «Красная стрела», приводили в себя беспробудно спящих пассажиров — Мозгового, Аристарха Петровича и двух его дюжих охранников. Сюда же, к восьмому вагону, спешила и милиция…

А тем временем из пятого вагона носильщик вынес роскошные чемоданы Красавчика, и следом за ним сошли Красавчик и Алена. Алена была действительно в шелковой рубашке, кашемировом джемпере, спортивных брюках и дубленке Красавчика, только на ногах были ее родные тверские валенки. Ступая этими валенками по запорошенному снегом перрону, она восторженно вертела по сторонам головой.

Смешавшись с потоком пассажиров, они вышли на привокзальную площадь, и носильщик перегрузил их багаж в такси.

И вот они уже катят по утреннему и залитому солнцем Невскому проспекту, мимо памятника Екатерине… Но Красавчик вдруг остановил машину, вышел из нее, скрылся в каком-то магазине, а через минуту вернулся с импортными коробками, и они покатили дальше — Адмиралтейство… Исаакиевский собор… гостиница «Астория»…

Да, сказка продолжалась. Уже через пятнадцать минут Алена, одетая и обутая в обновки, и Красавчик завтракали в сказочном ресторане «Астории» — перед ними на столе красовались розетки с икрой, ломтики поджаренного хлеба, запотевшие бокалы с апельсиновым соком. Но во всей этой ирреальности Алену больше всего волновали теплые и смеющиеся глаза Принца, сидящего напротив, и его волшебный голос, рассказывающий что-то смешное, веселое, легкое. Даже когда у него зазвонил мобильный, он не спускал с Алены своих смеющихся глаз.

— Получили? — говорил он в трубку. — Замечательно! Значит, за Испанию я с фондом рассчитался и даже с лихвой. Очень хорошо, ты же знаешь мой принцип жить без долгов… Я позвоню уже оттуда, пока! Хотя нет, подожди. Передай Андрею привет от одной его знакомой. Мы с ним немножко испортили ее день рождения, но я это сейчас исправляю. Чао!

Он спрятал свой мобильный, Алена спросила:

— А вы по жизни вообще чем занимаетесь?

— Я? По жизни? — Он усмехнулся. — По жизни я игрок.

Алена засмеялась.

— А вам партнеры нужны? Нет, правда! Я для вас что угодно сделаю!

— Ты это уже говорила. Так уж и что угодно?

Алена порывисто вскочила:

— Хотите — из окна прыгну!

Красавчик молчал, глядя на нее с прищуром, словно обдумывая какую-то идею.

— Слышите? — нетерпеливо сказала Алена.

Он усмехнулся:

— Нет, не слышу.

— Возьмите меня в партнеры!

— Нет, — сказал он. — Не слышу.

Алена вскочила на стул и крикнула на весь ресторан:

— Возьмите меня в партнеры!!!

Весь зал, вся эта деловая публика, завтракающая обычно в «Астории», повернулись на этот крик, и метрдотель поспешил к их столику.

— Вот теперь слышу. — И Красавчик успокоил метрдотеля: — Все в порядке, я взял ее в партнеры…

И — снова такси, и Питер, залитый солнцем, искрящийся морозом и снегом. Дворцовая площадь… Зимний дворец… Мосты через Неву… Стрелка Васильевского острова… Большой проспект…

У Алены перехватило дыхание от открывшейся красоты.

— А куда мы едем?

В конце проспекта открылась безграничная серая гладь Финского залива, гавань и стоящий у пирса невероятно огромный и немыслимо красивый белоснежный морской лайнер-паром.

— Ой! — задохнулась Алена от этой красоты.

Такси остановилось перед морским вокзалом, и подоспевший носильщик выгрузил из багажника чемоданы Красавчика, покатил их в здание вокзала. Красавчик взглянул на часы, расплатился с таксистом и повел Алену следом за носильщиком.

— Мы уезжаем? — восхитилась Алена продолжению сказки. — На пароходе?

— Пока уезжаю я один, — мягко, как ребенку, ответил Красавчик.

Алена испугалась:

— А я?

Входя за носильщиком в зал морвокзала и прислушиваясь к объявлению о посадке на паром Петербург — Стокгольм, он сказал:

— А ты прилетишь ко мне ровно через месяц. Хорошо?

— Почему через месяц? — обиженно спросила она.

— Так надо. — Он стал в очередь на посадку на паром. — Запомни: двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон». Повтори. — И он опустил что-то в ее карман.

— Двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон», — с готовностью повторила Алена и тут же спохватилась: — Но у меня же нет денег. И — ой, нет, ничего не получится!

— Что не получится?

— У меня в паспорте отметка о депортации из Испании! Они сказали, что меня уже никогда не пустят в Европу!

— Этот паспорт выброси. Зайди в Москве в Фонд поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, там тебя уже знают. Они тебе сделают паспорт, билет и визу. — И Красавчик подал свой паспорт пограничнику, стоявшему перед выходом на пирс.

— Как? — испугалась Алена такой быстрой развязке. — И это все?

Пограничник, пролистав паспорт, вернул его Красавчику.

— Проходите.

Красавчик повернулся к Алене:

— До встречи, партнер.

Отдав ей двумя пальцами прощальный салют, он пошел к трапу вслед за носильщиком, катившим его чемоданы.

С опущенными плечами стоя у стеклянной стены вокзала, Алена смотрела, как он миновал таможенный контроль, как шел по трапу на паром… И — загадала: если он оглянется, если он обернется…

Он поднялся на палубу, оглянулся и махнул рукой.

Она вспыхнула, выпрямилась, замахала в ответ сразу обеими руками…

Лайнер издал низкий гудок и стал медленно-медленно отчаливать от берега, а в душе у Алены пела-надрывалась Патрисия Каас.

Когда паром ушел так далеко, что его не стало видно, Алена — вместе с Патрисией — побрела к выходу. Вышла из здания вокзала и оглянулась, почти не видя ничего вокруг…

От вереницы такси кто-то крикнул:

— Девушка, такси?

Алена развела руками:

— Нет, спасибо.

— Недорого, — подошел таксист. — Куда вам?

— Спасибо, у меня денег нет. Я на автобусе… — И Алена побежала к подошедшему автобусу, запрыгнула в дверь, прошла в глубину пустого салона и села у окна.

— Девушка, а билеты будем брать? — спросил водитель по радио.

— Студенческий! — громко отозвалась Алена, сунула руку в карман якобы за билетом и — нахмурилась в недоумении, поскольку рука наткнулась в кармане на что-то странное. Алена извлекла это «что-то» и тут же ойкнула от испуга — в ее руке были американские сотенные купюры. Она стремглав сунула их промеж ног, оглянулась в тревоге.

Но она была одна в автобусе, никто не видел ее сокровища.

Алена осторожно достала деньги, еще раз огляделась по сторонам и только потом стала их пересчитывать.

У нее было ровно две тысячи долларов.

Алена откинулась головой на спинку сиденья и закрыла глаза.

40

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УМИРАЙ! ИЛИ МНЕ ПРИДЕТСЯ ТОЖЕ. ТЫ, КОНЕЧНО, СРАЗУ В РАЙ, А Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТОЖЕ…

Гремел рок, и Земфира, кумир молодежи, носилась по сцене, изливая свои немыслимо рифмованные страдания в динамики мощностью в тысячу децибел. Зал выл, трепетал, страдал и орал вместе с ней:

ХОЧЕШЬ, СОЛНЦЕ ВМЕСТО ЛАМПЫ, ХОЧЕШЬ, ЗА ОКОШКОМ АЛЬПЫ, ХОЧЕШЬ, Я ВЗОРВУ ВСЕ ЗВЕЗДЫ, ЧТО МЕШАЮТ СПАТЬ…

В первых рядах неистовствовавших фанатов Алена, как все, пританцовывала, подпевала и кричала от счастья…

А потом под эту же музыку в наушниках нового плейера желтое московское такси с рекламным щитком на крыше летело по дороге через зимний лес. Сидя в машине рядом с водителем, Алена — стильно одетая, с хорошим макияжем и аккуратно обработанными ноготочками — говорила по мобильному телефону:

— Ну, я послезавтра заеду к вам за билетом. Паспорт будет готов? — И возбужденно восклицала: — Мой Принц звонил? Неужели? И привет передавал? А вы мне можете дать его номер? Нет? Жалко… Но все равно спасибо! Я вам так благодарна! Послезавтра буду в Москве…

А в Москве, в кабинете председателя Фонда поддержки воздушных путешествий, председатель фонда, положив трубку, повернулся к Андрею:

— Да, эта девочка и вправду находка. Где он их только берет!

— Да это я ее нашел, — ревниво сказал Андрей.

— Ты нашел, а он охмурил. Есть вещи, которые на баб действуют сильнее пистолетов. — И председатель перешел на деловой тон: — Ну, так что там этот арабский шейх?

— Тяжелый случай, — ответил Андрей. — В переговоры не вступает, от контактов отказывается. И вообще он, по-моему, против нас, русских.

— Тогда с ним надо что-то решать…

А в лесу у развилки дороги и столбика с дощечкой «ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км» такси свернуло с лесной дороги на узкую колею, запорошенную свежим снегом. Тут водитель вдруг остановил машину, открыл дверцу и сказал, изумленно разглядывая какие-то многочисленные следы на этом снегу:

— Ни хрена себе!

— Что такое? — спросила Алена.

— Да это ж волчьи следы! Ну и места у вас!..

Взметая снежные усы, машина помчалась дальше — сначала через поле… потом вдоль реки и мимо вмерзшего в лед речного парома… по единственной в Долгих Криках улице с сугробами снега… мимо выглядывающих в окна долгокрикских сельчан…

— Налево, — руководила Алена шофером. — Так, а теперь еще налево…

— А чего это мы по кругу едем? — удивился шофер.

— А пусть все видят! Теперь вот сюда, к тому дому…

Такси подкатило к дому Алены.

Алена — в красно-рыжей дубленке и новых итальянских сапожках — выскочила из машины, забежала через калитку во двор и распахнула изнутри ворота.

— Давай! Заезжай!

Такси, буксуя в глубоком снегу, с ревом вкатило в заснеженный двор.

А из дома с обычным своим истошным криком «Але-о-она!!!» вылетела босоногая, в одном платье Настя, по снегу побежала к сестре. Следом за ней на крыльце появился Артем — тоже босой, но серьезный и крепкий парень полутора лет. И только потом вышла мать Алены, стояла на крыльце и смотрела на двух дочерей, обнимающихся у такси.

— Постой, Настя! — сказала наконец Алена. — Да отлипни ты! Я вам подарки привезла.

Действительно, таксист уже выгружал из багажника фирменные пакеты и пластиковые сумки с яркими импортными надписями, коробки с детским электромобилем, электрической мясорубкой…

К забору их двора подтянулись любопытные сельчане и подростки Настиного возраста.

Алена стала извлекать из пакетов свои подарки и объявила громко, на всю улицу:

— Мама, тебе «Версачи»! Полный отпад! И нижнее белье! Смотри! Французское! И немецкая мясорубка!

— А мне? — ревниво спросила Настя.

— А тебе кассеты с Земфирой и крем от прыщей. А Артему автомобиль…

Из дома на крыльцо вышел какой-то молодой, высокий, смуглый мужчина с атласно-черными глазами и яркой цыганистой улыбкой.

— Знакомься, Алена, — сказала мать. — Это твой новый папа.

— Как, опять? — изумилась Алена. — Мама, когда ты успела?

— Роман, — представился «новый папа», улыбаясь золотыми зубами.

— Здрасти, — буркнула ему Алена.

Мать подошла к Алене, сказала интимно:

— Это последний… — И еще интимней: — Алена, я плыву! С бельем ты мне ой как угодила…

— Ну что? — подошел к Алене таксист. — Я поехал?

Алена, поглядев на торчащих за плетнем любопытных односельчан, открыла не спеша новенькую сумочку, достала пятидесятидолларовую купюру, публично вручила ее таксисту и распорядилась:

— Завтра за мной сюда же, в это же время.

— Как? — изумилась Настя. — Ты что, на день?

— Да, я послезавтра в Париж…

Тут во двор стремглав вбежал запыхавшийся Виктор:

— Алена! Ты приехала?!

Алена посмотрела на его счастливое лицо, летящее к ней вместе с его распростертыми объятиями, на любопытных сельчан, торчащих за плетнем, и… нежно обнялась с Виктором.

— Витя! Дорогой мой!..

А Виктор, чуть не плача от счастья и нелепо целуя ее кудато в уши, в щеки, твердил:

— Где ты была? Я с ума сходил! Я звонил в милицию…

— Тише, Витя, — негромко сказала ему Алена. — Остынь… Мы будем друзьями…

— В каком смысле? — оторопел он. — Ты моя жена!

Алена обняла его и подтолкнула к дому:

— Пойдем, пойдем. Я тебе все объясню.

41

За обедом на столе было все, что Алена привезла из Москвы: импортные колбасы, паштеты, сыры, маслины, мартини и «Наполеон»… А за столом — Алена, Жуков, Марксен, Виктор, Настя и Роман, новый отчим Алены. Мать Алены хлопотала то с блинами у печи, то подле своего нового мужа, а Артемка ездил по тесной горнице на пластмассовом детском автомобиле, завывающем полицейской сиреной.

— А в Европе никаких границ, никаких проверок! — вдохновенно вещала Алена. — Как раньше у нас, в СССР! То есть когда мы со всеми разъединились, они там, в Европе, наоборот, объединились, переняли советский опыт! А Испания вообще потрясающая — представляете, вдоль дороги апельсины валяются, ага! Вот как у нас грязи на дороге, так у них апельсинов!

— Товарищи! — сказал Жуков. — У меня есть тост. Только я, если можно, не эту мартиню себе налью, а нашей водочки. — Он налил и встал со стаканом в руке. — Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что сорок шесть рублев, которые я тебе дал, Алена, на путевку в жизнь, не пропали даром. И нынче я тебя завсегда ставлю в пример нашей непутевой молодежи. Давно ли ты, понимаш, тут грядки окучивала? А теперь гляди куда залетела! Нашу страну в Европе представляш, понимаш! И поэтому я, Алена, предлагаю всем выпить за твои дальнейшие успехи!

Все дружно выпили, крякнули, принялись за закуски.

Алена с изумлением поглядывала на мать, которая совершенно преобразилась — куда-то исчезла ее прежняя стервозность, вспыльчивость, резкость, помолодело лицо, стали мягкими движения и походка и распрямились плечи, гордо выставив вперед ее высокую грудь. Терпеливо обходя Артемку с его гудящим электромобилем, мать ставила на стол тарелки с блинами, противни с пирогами, сковородки с жареной картошкой и печеными грибами, подходя при этом к столу только у одного места — рядом с Романом, к которому она льнула то боком, то бедром, то плечом, то грудью, то прядью волос. И Роман, ослепительно улыбаясь своими замечательными зубами, использовал каждый момент, чтобы погладить ее по бедру, по спине, по плечу и шепнуть ей на ухо что-то смешное, от чего мать краснела, смеялась и шерудила его по волосам: «Да ну тебя!..»

Но как ни старалась Алена поймать глаза матери, та явно избегала ее прямых взглядов, словно стеснялась выдать глазами свое столь долгожданное женское счастье. Зато другое не укрылось от Алены: быстрые, исподлобья взгляды Жукова на открытую любовь ее матери и Романа. Каждый раз, когда мать интимно касалась Романа или когда Роман гладил ее по бедру или ноге, Жуков отводил глаза, хмурился и наливал себе в стакан…

Меж тем застолье продолжалось, и Марксен встал со стаканом в руке.

— Прошу тишины! Господа! Вы все, конечно, знаете обстоятельства, которые занесли меня в Долгие Крики. Я никогда не скрывал и не скрываю своей ориентации. И те, кто сослал меня сюда накануне Олимпиады восьмидесятого года, думали, конечно, что это будет мне наказание и даже как каторга. Честно вам скажу, я тогда тоже это так воспринимал… Но! — Марксен поднял палец. — Сегодня я могу сказать словами великого Достоевского: «Меня спасла каторга! Здесь я сложил себе символ веры, в котором все ясно и просто». А что ж тебе ясно, Марксен Владиленович, спросите вы. А вот что. Нужно сеять разумное, доброе, вечное и ждать, спокойно и с достоинством ждать, когда взойдут твои посевы и станут такими вот прекрасными, умными и чистыми, как наша Алена. За тебя, Алена, за твою красоту, талант и успехи!

Все выпили, Настя наклонилась к Алене и шепотом сказала ей на ухо:

— А ты первый раз когда целовалась?

Алена отстранилась, внимательно посмотрела на сестру.

Перед ней сидела почти сформировавшаяся девушка.

— Целоваться можно, но без всего остального! — строгим шепотом ответила Алена. — Усекла?

— А Катька Свиридова уже… — снова зашептала Настя. — Хотя меня младше.

— А ты не смей! Я тебе ноги поотрываю!

Тут поднялся Роман.

— Я тоже хочу сказать. Я, конечно, здесь недавно, но у меня такое чувство, словно я жил здесь всегда. А все потому, конечно, что прикипело мое сердце к самой красивой и самой прекрасной женщине ваших полей и лесов — к ненаглядной моей Тамарочке. Конечно, дочки у тебя, Тамара, замечательные, дай им Бог здоровья. Но ты для меня — самая сладкая, самая любимая. За тебя, Тамара! Иди сюда, я тебя поцелую. Пусть все видят нашу любовь!

Конечно, все закричали «Горько! Горько!», и Жуков, сидя рядом с Аленой, действительно горько крякнул, глядя, как открыто и всласть целуется Тамара с Романом, прижимаясь к нему всем телом…

А в конце обеда мать подсела к Алене, сообщила негромко:

— Бабка твоя помирает. В Хорёнках. По отцу которая.

Алена выжидательно взглянула на мать. Та пояснила:

— Уже четыре письма прислала — тебя зовет, проститься.

— Ма, — взмолилась Алена, — я же к ней прошлый год ездила! Она уже пятый раз помирает!

Но мать гнула свое:

— У нее там дом хороший, каменный. Может, она тебе его оставит.

— Да нужен он мне! — пренебрежительно отмахнулась Алена.

— Нам нужен, дочка. Смотри нас сколько! И я опять в положении…

— Ты с ума сошла! Правда, что ли?

Мать утвердительно кивнула.

— Съезди к ней. Ради нас.

— Да я же послезавтра в Париж лечу, понимаешь? В Париж!!!

— А сегодня в Хорёнки съезди, — настаивала мать. — Тут езды-то семь километров! Прошу тебя! — И повернулась к Виктору: — Витя, ты можешь ее к бабке свозить? В Хорёнки…

42

К ночи, выкатив на санях из леса, Виктор и Алена оказались в деревне Хорёнки. Виктор, правя конем, нудил:

— Я не понимаю, Ален, ведь все хорошо было. И в свадьбу столько денег вбухали! А? — Он дернул Алену за рукав. — Ален!

Алена сдвинула на голове наушники от плейера.

— Я ж тебе все объяснила. Мы с тобой друзья.

— Но для бабки-то молодожены?

— Сказал тоже! Для бабки! Что ей объяснять? Она помирает.

Позже, сидя у печки, жарко растопленной Виктором и Аленой, баба Фекла, укутанная в тулуп и валенки, показывала Виктору пожелтевшие фотографии своей молодости, вставленные в одну общую и засиженную мухами рамку.

— Это Аленкин прадед Никодим, есаул драгунского полка. А это ее прабабка Анастасия, ее в пятнадцать лет астраханский купец похитил, еле отбили. Гляди, какая красавица, чистая Алена! Ты, парень, хват — такую прынцессу оторвал! Таких токо по телику показуют… А это близняшка моя, Рита, я ее токо на минуту старше. Но она, гулена, с мужем на Дальний Восток уехала, а там с корейцем спуталась и сгинула. И представляешь, в запрошлый месяц получаю я такую открытку. Аленка, иди сюда, ты этого не видела…

Баба Фекла достала спрятанную за картонкой импортную цветную открытку, на которой модная пожилая дама с зонтиком стояла перед красивой виллой с надписью «VILLA MARGO».

— Вишь! — сказала баба Фекла. — Пишет, что живет во Хранции. Как она в эту Хранцию попала, если от мужа в Чите с корейцем сбегла, не знаю и спросить не могу — тут адрес хранцузскими буквами писан. Можешь прочесть?

— Вильфранш-сюр-Мер, — прочла Алена.

— А что это? — спросила бабка.

— «Сюр-мер» — это «на море». То есть французский город Виль на море…

— Во умница! Так возьми энту открытку и отпиши ей от меня, выспроси, как она в эту Хранцию-то попала. Хотя… — Баба Фекла махнула рукой. — Я до ее ответа все одно не доживу… Худо мне, Аленка. Может, поживете со мной? — И торопливо, опережая Аленин ответ: — Я вам все оставлю — и дом, и участок…

— А чё, Алена? — подхватил Виктор. — В самом деле…

Алена под столом больно пнула его ногой.

— Не можем мы, баба Фекла. — И Алена показала на Виктора: — Его на почте начальником сделали, коня ему дали! — И встала: — Ты выздоровеешь. А мы это… мы поехали. Нам домой пора.

— Да ты что! Упаси Господь! — испугалась баба Фекла. — Ни в коем разе!

— А чего?

— Да тут волков — ты что! Неделю назад у бригадира лошадь задрали, а намедни сторожа на ферме чуть до смерти не загрызли. Нет, даже не думай! Утром поедете…

И при поддержке Виктора настояла на своем, заставила их остаться на ночь.

— Это ж завсегда так, — балагурила она, застилая им постель в отдельной комнате, где стояла большая старая кровать с резными набалдашниками, — как трудности в России, так волки и нагличают. Да… А это, Витек, особая кровать! Тут все Бочкаревы зачинались! И вам, дай Бог, тут удача выйдет! Ты, Витюш, не боись, крепкая кровать-то, дубовая! Удачной вам ночи, любви да счастья!

Перекрестив Алену и Виктора, баба Фекла закрыла дверь и ушла.

— А чего? — сказал Виктор, раздеваясь до трусов и залезая под одеяло. — По-моему, все правильно. И кровать удачная, и бабка нас перекрестила. Это, можно сказать, перст судьбы.

— Я те дам перст судьбы! — пообещала Алена. — И не вздумай, понял? Отвернись!

— Нет, я не понимаю! — проворчал Виктор, отворачиваясь. — Ты мне жена или нет?!

Алена, начав раздеваться, вдруг остановилась, осмотрелась, вышла из спальни и через минуту вернулась с пустой стеклянной бутылкой. Поставила бутылку на тумбочку рядом со своей подушкой, выключила свет, сняла кофту и джинсы и, оставшись в трусиках и лифчике, нырнула под одеяло, легла спиной к Виктору.

Несколько минут они, не шевелясь, лежали в полной темноте.

Потом в этой темноте послышались скрип кровати, возня и голоса.

— Прими руки!

— Ну, Аленка! Ну, чё ты? Повернись…

— Я сказала: спи!

— Ну, мы ж с тобой перед свадьбой целовались…

— Это не в счет. Прими руки!

— Ну почему? Блин, где твой лифчик расстегивается?

— Нигде! Не лезь!

— Но я ж тебя люблю!

— А я тебя — нет.

— Ах так?! Тогда я твоей бабке скажу, какая ты мне жена!

— Ну и скажи. Мне этот дом на фиг не нужен.

— А что тебе нужно?

— Не твое дело!

— Ах, не мое!..

Далее послышался только шум напряженной борьбы, тяжелое дыхание обоих и наконец глухой удар бутылкой по голове.

— Ой! — возопил голос Виктора. — Ты чё, сдурела?

— Остыл? — спросила Алена. — Спокойной ночи.

Перед рассветом Алену разбудил осторожный стук в окошко. Виктор спал у стены, Алена вскинулась в кровати — за окном, с любопытством заглядывая в комнату, торчала баба Фекла и пальцем звала ее на улицу. Наспех одевшись, Алена вышла во двор.

Бабка, поглядывая по сторонам и хоронясь, как заговорщица, повела ее в сарай, открыла крышку погреба, стала спускаться в него по лесенке. В погребе было темно, но баба Фекла зажгла свечу.

— Иди сюда, не боись. Тут у меня меды и варенья. А тут смалец и жир барсучий, от туберкулезу. Ты ничем не болеешь?

— Ничем, бабуль, не беспокойся.

— А пошто не рожаешь?

— Рано еще.

— Смотри! — Бабка даже пальцем погрозила. — Чтобы без этих! Без абортов! Надо рожать! Будешь?

— Буду.

— Ладно. Секрет хочу тебе доверить. Никто про него не знает.

Баба Фекла раздвинула банки с вареньем и толкнула один из кирпичей в стене погреба. Кирпич оказался живой и сдвинулся, открывая дыру в кирпичной кладке. Фекла сунула в дыру руку почти по локоть и достала из тайника железную банку с выцветшей картинкой и витиеватой надписью: «ЧАЙНЫЙ ДОМЪ “ЧАИ ВОСТОКА”». Открыв эту банку, баба Фекла вывалила из нее связку небольших тяжелых темных дисков с дырками.

— Вишь? Это тугрики. Твой прадед с манчжурской кампании привез. — Бабка сунула Алене в карман один тугрик. — Возьми пока один от бабки на память. Это настоящее золото! — И вдруг сказала горячо, пылко: — И все тут твое будет, токо не уезжай, живите со мной! Я же помру скоро и все тебе оставлю по завещанию, вот те крест святой! Хочешь — сёдни ж поедем к татариусу!..

— Да ладно, бабуля! — растерялась Алена. — Ну зачем так-то?

Баба Фекла припала к ее плечу и заплакала.

— Умирать не хочу… Боюсь умирать, Аленка… Не уезжай, не бросай старую…

Алена обняла ее, стала гладить по согнутой спине, по плечам.

— Не могу я остаться, бабуль. В Париж мне надо.

* * *

Обратно ехали утром, сияло апрельское солнце, заснеженный лес искрился первой капелью.

И вдруг лошадь всхрапнула, пугливо кинулась в сторону.

Виктор вскочил в санях, оглянулся по сторонам.

Волки, не прячась, нагло обходили сани с двух сторон, подбираясь к лошади.

Вожак, косясь на Алену, уже изготовился к прыжку.

Алена закричала, Виктор изо всех сил стегал лошадь.

Пригнутые к земле волчьи морды были уже совсем рядом.

Алена зашлась в крике, а вожак стаи вдруг взлетел в прыжке в воздух, и его клыкастая пасть оказалась прямо перед Аленой.

Часть четвертая Боевое крещение

43

Вена, конференц-зал штаб-квартиры ОПЕК. За круглым столом сидят представители стран — крупнейших производителей нефти.

— Следующий вопрос, — объявляет председатель. — Поступила очередная просьба России о принятии ее в ОПЕК. Эта страна уже давно вошла в число ведущих экспортеров нефти и имеет все основания стать членом нашего содружества. Какие будут мнения?

Худощавый молодой араб, представитель Эмиратов, поднимает руку.

— Шейх Исмаил, — говорит председатель, — пожалуйста.

Шейх Исмаил встает.

— Я считаю, что вступление России в ОПЕК приведет к распаду нашей организации. И вот почему. Нефть и газ — основа русского экспорта, и на этом сегодня держится вся их экономика. Следовательно, вступив в ОПЕК, Россия будет толкать нас к взвинчиванию цен на нефть. Хотя сегодня эта цена уже и так достигла тридцати долларов за баррель и продолжает расти. Русским это выгодно, но куда это ведет всех нас? К нерентабельности и банкротству миллионов предприятий во всем мире и, значит, к новому всемирному кризису, вот куда! А при коллапсе мировой экономики нефть у нас не будут покупать даже по десять долларов! То есть, взвинчивая цену, мы рубим сук, на котором сидим.

— Шейх Исмаил, вы отвлеклись от вопроса, — мягко заметил председатель.

— Нет! Это и есть главный вопрос! — по-юношески пылко ответил шейх. — Моя страна считает стратегически правильным держать цены на нефть не выше двадцати пяти долларов за баррель, поскольку все, что выше этого, подрывает мировую экономику. И мы ставим в известность ОПЕК о новой схеме регулирования нефтедобычи в нашей стране. Она будет автоматически привязана к этой здравой цифре. То есть пока рыночная цена превышает двадцать пять долларов, мы будем увеличивать нефтедобычу на пятьсот тысяч баррелей в сутки…

— Позор! — воскликнул представитель Ирана. — Вы идете на поводу у США и выполняете их требования!

— Брат мой! — ответил шейх Исмаил. — Мы выполняем только требования здравого смысла.

— Но опустить цену сразу на пять долларов! — в ужасе сказал представитель Венесуэлы. — Мы потеряем миллиарды!

— Зато спасем мировую экономику, — парировал юный шейх. — А что касается новых членов ОПЕК, то мое мнение — никаких русских!

44

Апрель в Париже прославлен в песнях не только французами, но даже Фрэнком Синатрой и Дюком Эллингтоном. И есть за что! «April in Paris»! Солнечное тепло мягким дюковским баритоном стекает на город и нежит вас ощущением прихода вечной весны, любви и удачи. Оно размягчает души, лечит раны и замиряет даже непримиримых политиков. Весь город живет на улицах, купаясь в этом тепле, — на набережных Сены все кому не лень торгуют картинами, цветами, старыми книгами, открытками и жареными каштанами. У самой воды старики, сидя весь день с удочками, делают вид, будто ловят рыбу, а влюбленные застывают в вечном поцелуе на манер роденовских статуй. Туристы осаждают рестораны Латинского квартала, сувенирные лавки Монмартра и роскошные магазины на Елисейских полях. Короче, попасть в апреле в Париж — это уже удача!

Алене эта удача выпала на двадцатое число. Но она спешила и, поглядывая на часы, лишь урывками хватала глазами парижские прелести. Сверяясь по карте, вышла к площади Согласия, миновала здесь фонтаны и Луксорский обелиск и, оробев, остановилась перед отелем «Крийон». Это оказался огромный дворец со старинными колоннами, с золоченой по фронтону надписью, с внушительными швейцарами в дорогих ливреях у подъезда и с какими-то невиданными Аленой доселе роскошными лимузинами, из которых выходили и исчезали в отеле неведомые Алене знаменитости и миллиардеры в шикарных нарядах…

Когда лимузины отчалили, Алена набрала в легкие воздух и деловой походкой стремительно ринулась прямо на швейцаров, собираясь прорваться в отель любой ценой. Но как ни странно, никто из них не преградил ей дорогу и даже не остановил окриком «Куда!», а, наоборот, они расступились, и один из них побежал и открыл перед ней тяжелую парадную дверь.

— Мерси, — буркнула Алена, вошла в отель и тут же остановилась: весь вестибюль был заполнен людьми с бирками какой-то международной конференции на лацканах пиджаков, по обе стороны вестибюля стояли буфеты с бесчисленным количеством бокалов с шампанским, а посреди молодая арфистка играла на арфе.

Алена оглянулась в растерянности — как же ей найти тут Красавчика? Или она что-то перепутала и пришла не туда?

Между тем Красавчик был здесь — он, невидимый Алене, сидел в глубине вестибюля с каким-то альбиносом довольно плотного сложения.

— А вот и моя, Сашок, — сказал он этому мужчине.

— Да, в порядке… — отметил тот. — Но ты же понимаешь: после операции ее придется убрать.

— Что ж… Издержки производства. Ты ее запомнил?

Альбинос кивнул и протянул Красавчику два паспорта:

— Вот ваши документы. Ты болгарин, она из Эстонии.

Красавчик взял паспорта, бегло просмотрел и спрятал в карман.

— Спасибо. Посылка за мной. Увидимся в Дубае.

И, поднявшись, с радостной улыбкой пошел к Алене, призывно подняв руку над головой.

— Алена! Я здесь!

45

Вечером они сидели в театре «Какаду» на пляс Пигаль. На сцене, которая длинным подиумом вдается в зрительный зал, шло роскошное шоу, а вокруг подиума амфитеатром располагались ложи со столиками для зрителей. От столика к столику расхаживала метрдотель Глория — роскошная брюнетка лет тридцати с прекрасной фигурой и в платье, состоящем из длинных полос ткани — черно-синих снаружи и сиреневых изнутри. Заговаривала с посетителями, шутила, смеялась и кокетничала, создавая непринужденную клубную атмосферу.

Сидя за одним из столиков у подиума, Красавчик вполголоса разговаривал с Аленой.

— А твои не будут волноваться, что ты уехала?

— В каком смысле?

— Ну, ты маме своей сказала, к кому ты уехала? Или подругам?

— Нет. Сказала, что еду в Париж, и все. Я свою личную жизнь не афиширую.

— Я тоже. Запомни, в Париже меня зовут Николай Романов.

Тут к ним подошел официант, и Алена стала с восторгом слушать, как Красавчик по-французски обсуждает с ним сорта вин разных лет из разных районов Франции. Обсудив, Красавчик заказал шабли девяносто седьмого года из Прованса, и официант ушел. Алена усмехнулась и тоже перешла на французский:

— А это имеет значение — шабли девяносто шестого или девяносто седьмого года? Из Прованса или из Шамбери?

— Еще бы! — Красавчик сделал вид, что не заметил этого перехода. — В 96-м во Франции было дождливое лето, и в некоторых районах — например, в Шамбери — виноград не дошел до кондиции. Вообще, пока нам принесут вино, давай я займусь твоим образованием. А то по-французски ты, оказывается, говоришь, но манеры… Во-первых, в ресторане так не сидят. Выпрями спину, разверни плечи. Вот так. Локти, пожалуйста, убери со стола. Теперь… Ты знаешь, какой вилочкой что брать? Вот тут выложен целый набор вилочек — прямые, кривые, косые. Запомни: эта вилка для устриц, эта для улиток. В другом ресторане вилки могут быть иные, но есть общий принцип: начинать еду нужно всегда крайней вилкой и потом двигаться к центру. Потому что закуски подают именно в такой последовательности — сначала под эту вилку, потом под эту и так далее. И не смотри на меня такими глазами, а то…

— А то что? — улыбалась Алена, с вызовом глядя на него своими сияюще-влюбленными глазами.

Он не успел ответить — к ним подошел официант с бутылкой вина и стал демонстрировать ее Красавчику.

— Уи, — кивнул на это Красавчик, — у вас хорошая партия?

— Конечно, мсье. Но если вам не понравится, я открою другую бутылку.

— Хорошо, открывайте эту.

Официант откупорил бутылку и налил немного вина в бокал, стоящий перед Красавчиком.

Красавчик поднял бокал, чуть раскрутил вино по его стенкам, посмотрел на свет, понюхал…

Алена следила за ним, как на театральном представлении.

А Красавчик, опустив кончик языка в вино, попробовал его, затем сделал небольшой глоток и одобрительно кивнул официанту.

Официант налил вино Алене и Красавчику, и в это время возле их столика возникла Глория.

— Бонжур! Вы откуда?

— Из России! — не без гордости ответила Алена.

— О! Из России с любовью? А можно мне, мадемуазель, полюбить твоего парня хоть на секунду? — И Глория с бесцеремонностью кошки уселась Красавчику на колени. — О! Он настоящий мужчина! Русский мачо! Я тебе завидую, крошка, это, должно быть, что-то особенное! — Глория уже совершенно внаглую расстегнула на Красавчике рубашку и стала гладить его грудь, обращаясь к соседним столикам по-французски и по-английски: — C’est gеnial! Il est tellement sexe! Fantastic! He is so sexy![3]

Алена, онемев от ее наглости, не знала, куда деть глаза.

Но тут Глория увидела вошедших в зал новых посетителей, вскочила и ушла приветствовать их и обеспечить столиком.

Хлопая ей вслед глазами, Алена сказала по-русски:

— Ни фига себе! Они тут все такие наглые?

Красавчик усмехнулся:

— Это Франция, тут все очень просто и непосредственно.

— Вот уж действительно! Подошла к мужчине и сразу на колени! Ну и ну! Так даже пьяные деревенские бабы не делают!

— А у тебя в деревне есть поклонники?

— Навалом!

— А любовники?

Алена нахмурилась:

— А к чему эти вопросы?

— Ну, мы же партнеры. Мы должны все знать друг о друге.

— Совсем все?

— Абсолютно.

— Тогда знайте: я девушка.

— Неужели? А как же муж?

— Муж? — Алене все больше не нравился этот разговор, она видела, что что-то изменилось в ее Принце со дня их петербургской сказки. — Муж объелся груш! Свадьба не состоялась.

— Н-да… — протянул Красавчик. — Тяжелый случай…

Тут Глория опять вернулась к их столику, на этот раз с двумя бокалами шампанского, и сказала Алене:

— Послушай, не сердись на меня. Мне так нравится твой парень, я просто с ума схожу! — И снова уселась Красавчику 1 на колени, подала ему бокал. — Мон амур! Я хочу выпить с тобой! Ты такой сладкий! За тебя! — Глория выпила с Красавчиком, нежно прижалась к нему щекой, залезла руками ему под рубашку и наконец уселась на его коленях верхом и прижала его голову к своей пышной груди. — О, мой милый, мой сладкий русский мальчик! Я не могу без тебя! Это любовь с первого взгляда!..

Наблюдая за этим, все вокруг посмеивались, а Алена хмурилась, нервно комкала салфетку и отворачивалась к сцене, отчего все вокруг смеялись уже в полный голос.

А Глория, поднявшись и подмигнув публике, поцеловала Красавчика в темечко и, изображая муки разлуки, опять ушла встречать новых гостей.

— Да, пылкая девушка… — сказал ей вслед Красавчик. — А ты могла бы изобразить такую любовь?

— Изобразить? По-моему, она тут ничего не изображала, а смотрела на вас, как кошка на сметану! Ну и порядки! Нет, я б тут жить не смогла! А я еще французский, как дура, столько лет учила!

— А ты вообще занималась в какой-нибудь самодеятельности? Или в драмкружке?

— С трех лет! — гордо ответила Алена. — Во время Олимпиады к нам в деревню выслали одного человека…

Появление на сцене ведущего прервало ее.

— Мадам и мсье! Леди и джентльмены! — объявил ведущий. — А сейчас для вас станцует Глория, наша суперзвезда!

И под темпераментную музыку Глория выскочила на сцену. Ритмично и зажигательно проделав несколько па, она стала исполнять стриптиз — быстрыми движениями под музыку отстегивать от своего платья длинные полосы ткани, бросая их к ногам Красавчика. Все больше и больше обнажаясь, она открыто посвящала этот танец Красавчику, превращая свой стриптиз в любовное признание мужчине, столь неожиданно поразившему ее сердце. И при этом мимикой лица и мольбой своих прекрасных оголенных рук просила прощения у Алены за свою любовь к ее парню, за любовь, с которой она не может совладать.

Зал хохотал, но Алене было не до смеха — эта Глория, раздеваясь, открыто предлагала себя ее Принцу и недвусмысленно соблазняла его своими прелестями.

Ерзая на стуле и краснея, Алена, стараясь держать себя в руках, стала пить вино, но и тут выдала свою ревность дрожанием руки с бокалом и стуком зубов о бокал. Даже пролила шампанское…

А Глория уже не обращала на нее внимания, она была целиком поглощена своим любовно-танцевальным посланием к Красавчику и даже бросила ему свой лифчик, а сама стала танцевать, прикрыв грудь ладошками. Затем, танцуя, приблизилась к столику Алены и Красавчика и, распахнув руки, продемонстрировала ему и публике свой совершенно роскошный бюст.

Публика взревела от восторга.

А Глория, танцуя перед Красавчиком, медленно, очень медленно — под барабанную дробь — повела руками по своим крутым бедрам, дотронулась до тоненьких трусиков, отстегнула их и швырнула своему возлюбленному русскому избраннику.

И тут Алена ахнула, закрыв рукой рот.

— Ой, это мужик!!!

Зал грохнул от хохота, а Красавчик, глядя на Алену, едва не упал со стула от смеха.

— Да ну вас! — сказала Алена чуть не плача. — Что тут смешного-то?

46

Но через несколько дней Алена в Париже освоилась и чувствовала себя так, словно прожила тут всю жизнь. Ей нравилось все — и пестрота парижской жизни, и уют маленьких кафе, и круассаны с апельсиновым соком по утрам, и даже ее крохотная, не больше курятника в Долгих Криках, комнатка в отельчике «Victoria Shatelet» у площади Шатле, куда поселил ее Красавчик.

Никакого любовного романа, о котором она тайно мечтала весь этот месяц, не случилось — Красавчик с утра до ночи был занят какими-то делами, возникал на несколько минут то утром, то поздно вечером, снабжал Алену деньгами и мелкими поручениями и опять исчезал, порой даже на несколько дней.

Но было ясно, что он что-то затевает, к чему-то готовится, и Алена молчала и ждала, понимая, что не ради ее прогулок по Парижу вытащил он ее сюда.

И — дождалась…

Франция празднует День Победы не 9-го, а 8 мая, и вечером праздничный фейерверк осветил Эйфелеву башню. Грохотали и палили пушки, все небо было в разноцветных сполохах огненных шаров и вихрей.

Рассыпаясь на тысячи сверкающих осколков, петарды падали с неба в Сену вокруг теплохода «Бато Муш», пришвартованного у моста «Пон Альма». Палубы теплохода были заполнены праздничной публикой, любующейся фейерверком, и мужской голос с русским акцентом вещал по судовому радио:

— Мадам и мсье! Дамы и господа! Поздравляем вас с Днем Победы! Русский бал в Париже объявляю открытым!

И знакомая песня грянула над водами Сены голосом Лещенко:

День Победы порохом пропах, Это праздник С сединою на висках…

Все новые и новые гости — русские и французы — поднимались по сходням на борт, с изумлением глядя на палубу. Там, слева от входа, под лозунгом «ЗА НАШУ И ВАШУ ПОБЕДУ!», сидели в креслах, как на фото с Ялтинской конференции, генералиссимус Сталин, премьер-министр Черчилль, президент Рузвельт и примкнувший к ним маршал де Голль. Чокались и выпивали за победу.

А справа от входа всех новоприбывших встречали французские актеры в плащ-палатках русских солдат 1945 года и с алюминиевыми фляжками в руках. Из этих фляжек они каждому гостю и гостье наливали по пятьдесят граммов и заставляли выпить «входную дозу» — пропуск на теплоход. Французы с восторгом выпивали, тут же хмелели и с хохотом направлялись дальше — мимо ряженого русского медведя. Но медведь пускал их на судно, только старательно обнюхивая каждого гостя и облапывая каждую гостью, восторженно хихикающую от такого церемониала.

— Замечательно! — восторгались французы. — Очень смешно!.. Русский юмор!.. Мы даже не ожидали от русских такой выдумки…

Но главное действо происходило в салоне теплохода. Там на сцене царил Слава Зайцев, бывший главный модельер СССР, а ныне маэстро искусства моды постсоветской России.

— Дамы и господа! Мадам и мсье! — говорил он со сцены. — Прошу вас поприветствовать почетного гостя нашего бала — военного атташе России во Франции полковника Николая Лигова! — И, переждав аплодисменты, на которые раскланялся статный сорокалетний полковник, продолжил: — А теперь я перехожу к следующей части нашей программы. Сегодня, в этот праздничный день, в историю многовековых русско-французских культурных отношений будет вписана новая страница. Мой московский Дом моды Славы Зайцева открывает в Париже русскую линию парфюма! Это духи, лосьон и мыло «Маруся». Для наших гостей поясняю, что это самое популярное русское имя. А вот и сама Маруся…

Под любимый французами танец «Казачок» на сцену выпорхнули девушки в кокошниках и русских сарафанах — у первой в руках был огромный флакон духов с надписью «МАRUSSIA», а все остальные несли по корзине маленьких флакончиков, которые они стали раздавать всему залу.

Красавчик подошел к двум известным моделям-манекенщицам, сопровождавшим полковника Лигова.

— Здравствуй, Оля. Видел твой портрет в «Эль», потрясающе!

— Спасибо. — Оля повернулась к Анне и Лигову: — Знакомьтесь, мой хороший приятель Николай Романов. — И Красавчику: — Полковник Николай Лигов и моя подруга Аня…

Лигов с профессиональным любопытством поинтересовался у Красавчика:

— А вы, простите?..

Красавчик тут же подал ему свою визитку:

— Бизнесмен. — И спросил с участливой улыбкой: — Наверно, сегодня у вас тяжелый день?

— Да уж… — вздохнул полковник. — Шесть приемов.

Девушка в кокошнике вручила им флакончики с духами «Маруся», а рядом с ними двое мужчин энергично замахали руками, запрещая платному фотографу с «Полароидом» запечатлеть их для истории. Фотограф перевел «Полароид» на Красавчика, полковника и его девушек и спросил:

— Можно?

Красавчик повернулся к полковнику:

— Вы не против?

Полковник улыбнулся:

— Сегодня я общественное достояние.

Все четверо с минуту позировали под вспышками блица, Красавчик расплатился с фотографом, «угостил» всех фотографиями и увлек девушек и полковника к бару, говоря на ходу:

— Ой, послушайте! Такая история! Про французов… — И спросил двух мужчин, стоявших в очереди к бару — тех самых, которые запретили себя фотографировать: — Вы крайние?

Мужчины — один шатен с проседью, второй лысый — хмуро кивнули.

Красавчик тут же отвернулся к своей компании и продолжил:

— Французы, конечно, замечательные люди, но абсолютно больные на почве секса! Вот послушайте! Я, как Оля знает, занимаюсь металлоломом по программе утилизации всякого армейского старья. И казалось бы, где русский металлолом, а где французский секс? Что может быть общего? А? Не угадаете никогда! Две недели назад в Гавр пригнали пять старых русских подводных лодок, чтобы их разрезать и продать на переплавку по программе помощи России от Европейского сообщества. Правильно, товарищ полковник?

Полковник кивнул.

— Я их купил, — продолжил Красавчик, — разрезал четыре лодки, и вдруг — бац, приезжает киногруппа французского телевидения с канала «М-6» и берет у меня пятую лодку в аренду для съемок. Зачем, как вы думаете? Эротический фильм «Глубокая любовь» — про то, как французские нимфы соблазняют русских подводников и тем самым спасают человечество от мировой войны. Полный бред, но съемки — это нечто! Если бы вы не были такими скромными и положительными девушками, я мог бы устроить вам экскурсию…

Тем временем на верхней палубе прозвучал удар колокола и голос по радио объявил по-русски и по-французски:

— Мадам и мсье! Дамы и господа! Внимание! Наш теплоход отплывает через две минуты.

И тут в числе последних гостей по трапу поднялась Алена в сопровождении пяти латиноамериканцев. Один из них — пожилой, маленький, энергичный — был явно главой компании, остальные — крупногабаритные — его телохранителями. Алена, их гид и переводчица, была уже слегка навеселе, громко хохотала и висла на главаре.

Когда вахтенные с флягами заступили дорогу латиноамериканцам, Алена любовно объяснила своим спутникам, смешивая русский, французский и английский:

— Ну ты, хорек ушастый! It’s Russian medovuha, you have to drink it to the bottom![4]

Латиноамериканцы выпили, ряженый медведь пошел было к ним с распростертыми объятиями, но, увидев громадных телохранителей, отступил и притворно поднял руки вверх.

Теплоход отшвартовался, и Париж, украшенный праздничной иллюминацией, поплыл за его бортами.

А в зале-салоне Зайцев объявил со сцены:

— Продолжаем наш праздничный бал! Сейчас вы увидите мои новые модели, посвященные Дню Победы…

Тотчас под любимую французами «Калинку» на подиум одна за другой стали выходить девушки в сочетаниях армейских и ультрасовременных нарядов.

Гости встречали их веселыми аплодисментами.

Алена, издали перехватив взгляд Красавчика, оставила своих латиноамериканцев и уединилась с Красавчиком в баре над залом. Показывая ей сверху на участников бала, он говорил:

— Видишь шатена с проседью? Вон у столика с закусками стоит с лысым мужиком… Это Коромыслов, твой клиент. А лысый — это Петр Дьяконов, во время путча он отдал Ельцину свою охрану, за что потом получил безлимитный доступ к нефтяной трубе. Теперь смотри сюда. Это легендарный Тайвань, а это Миша Черный и Жора Макинтош. При них — никаких разговоров о деле, они умнее нас с тобой в десять раз… Это — военный атташе, к нему тоже не подходи. Ясно?

— Ясно. Я пошла.

— Только не пережми! Запомни: этот Коромыслов — стреляный воробей. Гений! По частям скупил на Украине, в Грузии и в Белоруссии нашу самую секретную установку «С-300», вывез и продал американцам.

— Сволочь!

— Только без эмоций! Ты на работе, поняла? Запомни: в нашем деле главное — бросить наживку и отойти. Остальное лохи делают сами, по жадности. Ни пуха!

— К черту!

Спустившись к своим латиноамериканцам, Алена взяла под руку их главаря и якобы невзначай подвела его к столику с закусками как раз там, где стояли Коромыслов и Дьяконов.

— Bienvenue а la soirеe Russe! Welcome to the Russian party![5] — щебетала она и, развлекаясь, добавляла по-русски: — Только не сожрите стол вместе с тарталетками! Good? Хорошо?

— Карашо… — согласился Маркос, главарь латиноамериканцев.

Но его охранники тут же сгребли весь поднос с закусками. — Оглоеды! — сказала им Алена с очаровательной улыбкой. — Хоть бы мне оставили! What do you want for a drink? Что вы будете пить?

— Vodka! A lot! [6]

Лысый Дьяконов не удержался и протянул Алене свою тарелку с тарталетками:

— Можно вас угостить? Я не дотрагивался, ей-богу…

— Спасибо. — Алена одарила его благодарной улыбкой, взяла с его тарелки одну тарталетку и повернулась к своим латиноамериканцам: — Stay here! I’ll bring you vodka![7]

И ушла к бару, где стояла очередь за напитками.

А Дьяконов обратился к Маркосу:

— Where are you from?[8]

— Colombia[9], — сообщил тот.

— Ого! What are you doing at the Russian party?[10]

— We are looking for someone… [11]

Алена, подходя с бутылкой «Столичной», поспешно перебила:

— Arrete! Ferme ta gueule! Stop! Shut up![12] Ну, бараны! — И снова Маркосу с очаровательной улыбкой: — My dear, here is your vodka! [13]

Едва она поставила на стол бутылку, как латиноамериканцы тут же разлили ее по бокалам.

Дьяконов с усмешкой спросил у Алены:

— Где вы раскопали этих чудовищ?

Но Алена оскорбленно оглядела его с головы до ног:

— Между прочим, эти «чудовища» могут купить здесь всех вместе с этим пароходом!

— Это не пароход, девушка, — заметил шатен Коромыслов. — Это теплоход.

Алена небрежно отмахнулась:

— А какая разница! — И, поведя плечом, отвернулась к Маркосу: — Un peu de vodka, s’il vous plait! Darling, it’s a day of our victory in the War! Give me some vodka! I want all of you to drink for it![14]

Маркос налил ей в бокал, латиноамериканцы шумно чокнулись с ней, залпом выпили и показали, что это «Гуд!», «Грейт!», «Бьен!», великолепно. Затем Маркос спросил:

— Well, what about our business?[15]

— Ну, достал! — недовольно вздохнула Алена и повернулась к Дьяконову и Коромыслову: — Слушайте, вы можете мне показать тут нашего военного атташе?

— А зачем вам? — поинтересовался Дьяконов.

— Да мне мой козлик все мозги проел — хочет купить подводную лодку.

— Что-что?

— Ну, подводную лодку. Не новую, конечно.

Дьяконов повернулся к Коромыслову:

— Это по твоей части.

Коромыслов спросил у Алены:

— А зачем им? Они кто?

— Ну, Колумбия! — объяснила Алена. — Что вы, не понимаете? У них бабки на плантациях растут! — И оглянулась по сторонам: — Блин, где же тут этот атташе?

— Я знаю военного атташе, — с прищуром сказал Коромыслов.

— Правда? — обрадовалась Алена. — Покажите мне хоть издали! — И добавила с умоляющей улыбкой: — Пожалуйста!

— Но он не торгует лодками.

— Почему?

— Потому что он дипломат, хоть и военный. Дипломатам запрещено заниматься торговлей.

— Ой, как же мне быть? — растерялась Алена. — Я этому хорьку обещала…

— What you are talking about?[16] — нетерпеливо вмешался Маркос.

— It’s turn out that Russian di plomats cannot sell submarines[17], — ответила Алена.

— Why?[18]

— Весаuse they are di plomats, it’s forbidden[19], — пояснил Дьяконов.

— Shit! — выругался Маркос.

— Но я могу вам помочь, — вдруг сказал Коромыслов Алене.

— Вы? Как?

— А какая лодка ему нужна?

— Ну, какая? Вы что, не понимаете? — Алена оглянулась и объяснила, понизив голос: — Это колумбийский картель. Им нужно нагрузить лодку марихуаной в Колумбии и чтобы она всплыла в Америке. Вот все, что им нужно.

— И сколько они могут заплатить? — продолжал допрашивать Коромыслов.

— Мой процент? — тут же деловито осведомилась Алена.

— Два, — сказал Коромыслов.

— Пять, — сказала Алена.

— Три.

— Три с половиной.

— Толковая девушка. Принято.

— Они могут дать лимон. Если это, конечно, действующая лодка, на ходу.

— Питер, — сказал Коромыслов Дьяконову, — угости клиентов по-русски, возьми им «Кремлевскую» и икру. — И повернулся к Алене: — Я выйду на палубу, позвоню в Москву.

И Коромыслов пошел в другой конец зала, ища кого-то в толпе.

А на сцене уже шло комедийное шоу, девушки в кокошниках и купальных костюмах танцевали под мелодию «Едут, едут по Берлину наши казаки». Зрители, раскованные после выпивки, плотно сгрудились у подиума и бурно аплодировали, даже подпевали.

Протиснувшись через эту толпу, Коромыслов добрался до Красавчика, тронул его за плечо:

— Молодой человек…

Красавчик оглянулся:

— Извините?

— Можно вас на минутку?

Красавчик состроил недовольное лицо:

— А позже нельзя?

— Нет, это по делу.

— Блин! — Красавчик вслед за Коромысловым выбрался из толпы. — Слушаю вас.

— Давайте выйдем на палубу, — предложил Коромыслов, увлек Красавчика из зала и уже на палубе спросил: — Вы действительно занимаетесь утилизацией подводных лодок?

Красавчик, отстранившись, смерил Коромыслова взглядом и сухо поинтересовался:

— А вы кто?

— Моя фамилия Коромыслов.

Красавчик пожал плечами:

— Мне это ничего не говорит.

— Не важно, я слышал ваш рассказ о подводных лодках в Гавре. Я хочу купить у вас одну лодку.

— Это невозможно.

Коромыслов усмехнулся:

— Юноша, для денег нет ничего невозможного. Назовите цену.

— К сожалению, — холодно сказал Красавчик, — я не имею права продавать эти лодки. Я обязан их утилизировать. — И собрался уйти. — Извините…

Но Коромыслов удержал его за руку:

— Минуточку. Как вас звать?

— Николай Романов.

— Замечательно. Николай, вы предлагали девушкам экскурсию на эту лодку. Я понимаю, что девушкам это ничего бы не стоило. Но я не девушка, я готов заплатить за экскурсию. Скажем, тысячу долларов…

— Сколько?! — изумился Красавчик.

— Вы не ослышались, — усмехнулся Коромыслов. — Но мы выезжаем сию минуту. И по дороге все обсудим…

Красавчик пристально посмотрел ему в глаза.

47

На рассвете они были в Гавре, и «БМВ» Красавчика спустился к пирсу, где действительно стояла подводная лодка. Вокруг лодки и на ее палубе у рубки суетились киношники, здесь стояли кинокамеры, прожекторы и вентиляторы, создающие эффект шторма.

Выйдя из машины, Красавчик повел Коромыслова к лодке и по дороге хлопнул по плечу какого-то седого вальяжного француза:

— Бонжур, Эдмон! — И объяснил Коромыслову: — Это продюсер.

Продюсер, поглядев на часы, сказал Красавчику по-французски:

— А что ты так рано приехал? У меня аренда лодки до двенадцати дня.

— Нет проблем, снимай хоть до часу, — ответил ему Красавчик. — Я хочу показать лодку моему другу.

— Это другое дело. Но подожди минуту, сейчас они снимут дубль и будет перерыв.

— Внимание! — крикнул на лодке режиссер, стоящий у камеры. — Приготовились! Мотор! Начали!

Тут стал развинчиваться верхний люк ходовой рубки, крышка люка откинулась, и из люка появились полуголые девушки, одетые в тельняшки и бескозырки советского военного флота. Изображая немыслимые усилия, они «из последних сил» стали тащить наружу бездыханных полуголых моряков…

Красавчик и Коромыслов наблюдали за съемкой.

— Ну, полный бред! — сказал Красавчик и показал продюсеру большой палец. — Бьен!

А через полчаса, уже в рубке подводной лодки, Красавчик, опустив перископ и сложив его рукоятки, повернулся к Коромыслову:

— Перископ, вся ходовая часть и двигатель в полном порядке, лодка пришла из Мурманска своим ходом. Но предупреждаю: все вооружение срезано вплоть до креплений торпедных установок. Зато за счет этого повысилась грузоподъемность.

— На сколько? — поинтересовался Коромыслов.

— На семнадцать процентов. Но говорю сразу, чтобы не было рекламаций: лодка старая, класса «Дельфин», крейсерская скорость — шестнадцать узлов. То есть никаких гонок устраивать нельзя. Кроме того, вы должны проверить бортовой журнал и мои документы владельца лодки и страхового полиса. Вот свидетельство Ллойдовского регистра, вот моя купчая. — Красавчик сел за компьютер. — Посмотрите все документы, пока я выпущу контракт…

Коромыслов стал читать документы, а Красавчик вызвал на экран стандартную форму контракта, впечатал в него имя нового покупателя лодки и сумму — $ 200 000. Подвел курсор на команду «PRINT 2 copies» и нажал клавишу.

Принтер выпустил два экземпляра контракта, Красавчик подписал оба экземпляра, а Коромыслов тем временем достал из кармана чековую книжку швейцарского банка UBS и выписал чек на 200 000 американских долларов.

Подписанные контракты Красавчик подвинул Коромыслову на подпись, тот подписал, взял себе один экземпляр, а второй вернул Красавчику, накрыв свою подпись чеком на $ 200 000.

Красавчик посмотрел чек на просвет.

Коромыслов усмехнулся:

— Не беспокойтесь. Это лучший швейцарский банк.

— Я не сомневаюсь. Вы вступаете во владение лодкой с двенадцати дня. А до этого дайте этим киношникам доснять их галиматью. Я уверен, что к этому времени ваш чек пройдет через банк.

— Безусловно! — заверил его Коромыслов.

Красавчик пожал Коромыслову руку:

— Поздравляю вас, капитан! — И отдал ему честь. — Семь футов под килем!

В тот же день счастливые Красавчик и Алена с хохотом катили в машине по парижским улицам.

Выехав на площадь Трокадеро, где, как всегда, сидели уличные музыканты — те самые латиноамериканцы, которые были на балу с Аленой и изображали представителей колумбийского картеля, — Красавчик остановился, отсчитал им пятьсот долларов «за спектакль», пожал руки и тронул машину.

Алена театральным жестом протянула руку:

— Мсье! Мы договорились: моя доля — тридцать процентов.

— За вычетом производственных расходов, — согласился Красавчик. — Аренда лодки обошлась мне в 10 тысяч долларов. Плюс еще десять — артисты и реквизит.

— Согласна. Когда я получу свою долю?

— Хоть сейчас. Но!.. У меня есть предложение. Давай эти деньги вложим в новый проект. Скажи, что ты знаешь о замещении нефти?

— О чем, о чем?

48

Самолет был компании «Air France», Красавчик и Алена летели с комфортом — бизнес-классом. Алена держала в руках свой плейер, но наушники были не на голове, а на шее, поскольку она слушала наставления Красавчика.

— Замещение нефти — это такой бизнес. Скажем, Россия должна поставить в Америку нефть в обмен на бурильные установки. А Кувейт должен по своим контрактам поставить нефть в Европу. И чтобы сэкономить на транспортировке, компании договариваются о замещении нефти — Кувейт гонит нефть в США, а Россия по нефтепроводу в Европу. Эти простые комбинации дают гигантские прибыли, а люди, которые сводят эти компании, то есть мы с тобой, получают жирные проценты.

— Так мы с тобой теперь сводники?

Красавчик улыбнулся:

— Нет, конечно. Мы маклеры.

Алена разочарованно нахмурилась:

— Понятно…

— А ты думала, я кто?

— Я думала, ты крутой.

— С чего ты взяла?

— Да так… — Она отвернулась и собралась надеть наушники.

— Подожди! Я говорю о серьезном деле. Если мы провернем его, нам светят миллионы. Миллионы! Понимаешь?

Алена кивнула.

— Но есть препятствие, — продолжил он. — Один шейх, министр нефти, не хочет этой сделки, его нужно уговорить.

— И как же ты будешь его уговаривать?

— Я не буду. Это сделаешь ты.

— Я? Это клево. А как?

— Понимаешь, я работаю не один. У нас фирма — Фонд в защиту поддержки воздушных путешествий. А у фонда есть служба информации. И они установили, что этот шейх помешан, во-первых, на казино, а во-вторых, на блондинках примерно твоей комплекции. Так что тебе придется завести с ним небольшой романчик.

— Что?! — Алена возмущенно посмотрела Красавчику в глаза. — Ты за кого меня принимаешь?

— Спокойно. Ты же сама захотела стать моим партнером. Кто кричал «Я для вас что угодно сделаю?» Ну так пофлиртуешь с ним немножко, продинамишь. Что ж тут такого? Это бизнес, к нашим с тобой отношениям это дела никакого не имеет. — И Красавчик обнял ее за плечи. — Ну, будь умницей, не дуйся.

Алена, растаяв, доверчиво припала головой к его плечу.

— Вот и хорошо! — сказал Красавчик. — Ну-ка, о чем там поет твоя Патрисия? — И надел на себя наушники от Алениного плейера.

— Ой, смотри! Что это? — показала Алена за иллюминатор.

Там, за иллюминатором, внизу, в ночи было действительно нечто необыкновенное — на берегу Персидского залива, словно вынесенный далеко в море, сиял гигантский стеклянно-бетонный парус — здание самого роскошного и самого грандиозного в мире отеля. Подсвеченный прожекторами, он переливался всеми цветами радуги, как гигантский изумруд, а вокруг него высоко в небо били такие же многоцветные фонтаны.

— Этот дубайский отель называют восьмым чудом света, — сообщил ей Красавчик. — Вот, дорогая, что можно сделать на нефтедоллары. И между прочим, мы как раз в нем и остановимся…

49

Когда юный шейх Исмаил в сопровождении телохранителей вошел в свое любимое казино «Paradise», он увидел, что внимание всего зала привлечено только к одному столу. За этим столом играла очень красивая пара — юная темпераментная блондинка и стройный тридцатилетний брюнет. Вокруг них сгрудились почти все игроки и зеваки, поскольку ставки были огромными. Но главное, конечно, было не в деньгах, их тут, в Эмиратах, видели-перевидели, а в непосредственности и темпераменте блондинки, которая, собственно, и вела игру. При каждом своем проигрыше она ужасно огорчалась, сердилась, как ребенок, и получала у своего невозмутимого спутника новую пачку денег на фишки, а при выигрыше радостно подпрыгивала и, не обращая на окружающих никакого внимания, висла на этом невозмутимом брюнете и обнимала его, соблазнительно подергивая своими крутыми бедрами. Казалось, энергия просто пышет из ее налитого, как спелое яблоко, тела.

Увидев эту красотку, шейх Исмаил остановился, его ноздри затрепетали, а тонкие прожилки в белках глаз запульсировали горячей арабской кровью. Жестом отправив охрану в бар, шейх не спеша подошел к столу блондинки и сделал ставки золотыми фишками.

Блондинка радостно запрыгала и захлопала в ладоши, принимая вызов, и удвоила свои ставки, а все остальные игроки отошли от стола и почтительно стали вокруг.

Игра пошла по-крупному.

Крупье бесстрастно вел эту игру, шарик летел по желобу рулетки…

Алена и шейх Исмаил то проигрывали, то выигрывали, а Красавчик все с тем же невозмутимым видом стоял у стола и при проигрышах Алены покупал ей новые фишки, а при выигрышах спокойно принимал ее шумные объятия. И все это происходило буквально рядом с шейхом — Алена почти касалась его своим плечом, волосами, платьем. У шейха от возбуждения побелели пальцы, которыми он сжимал свои золотые фишки.

Наконец, после очередного проигрыша Алены, Красавчик беспомощно развел руками.

— Как? — возмутилась Алена. — Мы все проиграли?

— До нитки, — сообщил ей Красавчик.

— Не может быть! Посмотри в карманах!

— Там нет ни цента, — горестно сказал Красавчик. — Я банкрот. Пойдем.

Шейх Исмаил кивком показал Алене на гору своих фишек:

— Can I help you?[20]

Но Красавчик отрицательно покачал головой:

— No, sir. It’s our problems[21].

— Ну почему? — возмутилась Алена. — Человек может нам одолжить!

— Я сказал: нет!

— Let her play, — мягко попросил шейх Красавчика. — It’s really nothing, only game. I can land you…[22]

— No, sir, — твердо отрезал Красавчик. — Thank you. She is not playing[23].

— Yes, I am!!! — неожиданно заявила Алена, взяла из рук шейха три золотые фишки и поставила их на три цифры на столе.

Публика, потерявшая было интерес к игре, снова повернулась в ее сторону.

Красавчик, побледнев от бешенства, тихо процедил:

— Ты с ума сошла! Верни его фишки!

— Отстань от меня! — грубо отмахнулась Алена и повернулась к крупье: — I am playing, sir![24]

Крупье поднял руку с шариком и объявил по-английски:

— Делайте ваши ставки, господа.

Шейх сделал ставки высокими стопками золотых фишек.

При виде таких крупных ставок — на кону было больше ста тысяч долларов! — рокот прошел по залу, публика поспешила сюда со всех концов и сгрудилась вокруг стола.

Крупье сделал резкое движение рукой, шарик побежал по желобу.

Все замерли.

Красавчик сжал зубы, скулы заострились на его лице.

Шейх негромко сказал Алене, кивнув на свои запасные фишки:

— You can take more while it’s running[25].

Алена поспешно взяла еще три золотые фишки шейха, поставила их рядом со своими и закрыла ими весь квадрат с цифрой 17.

Шейх, следя за бегущим шариком, тронул свои усики над губой.

Шарик катился, замедляя ход.

Алена сжала кулаки и остановила дыхание.

Шарик замер в лунке цифры 17.

Зал восхищенно охнул.

— Seventeen, — бесстрастно объявил крупье, убрал со стола все проигравшие фишки и подвинул к Алене ее выигрыш. — Ваш выигрыш, мисс. Сто восемь фишек по тысяче долларов.

Алена передвинула свой выигрыш Красавчику.

— Вот видишь, я все отыграла!

Шейх Исмаил сказал ей с улыбкой:

— It was great. Can I bye you a drink?[26]

Алена посмотрела ему в глаза.

Но шейх, повернувшись, уже пошел к бару. Там его телохранители почтительно встали при его приближении.

Алена вызывающе посмотрела на Красавчика и с независимым видом пошла за шейхом.

Шейх, стоя у стойки бара, спросил у Алены через плечо:

— What do you want?[27]

— I want to talk French. Could you?[28]

— Конечно, — ответил он по-французски. — А что вы будете пить?

— Текилу.

— Ого! — восхитился шейх и взглянул Алене прямо в глаза: — Я хочу тебя похитить.

— Прямо сейчас? — кокетливо улыбнулась Алена.

Но юный шейх был серьезен:

— Да.

Алена кивнула на его телохранителей:

— А как насчет этой банды?

— Они всегда со мной.

Алена усмехнулась:

— Так это ваше общее приглашение? — И со значением заглянула ему в глаза.

— Хорошо, — понял он ее. — Мы от них сбежим. Я сейчас выйду, а ты выйдешь через минуту.

Дав знак своим телохранителям оставаться на местах, шейх ушел.

Алена, выждав минуту и выразительно глянув на Красавчика, последовала за шейхом.

Красавчик, сдавая в кассу фишки и получая выигрыш, набрал номер на своем мобильном телефоне, сказал в трубку по-русски:

— Это я. Игра пошла. Ты получил посылку?

Тридцатью этажами выше, в гостиничном номере отеля тот самый альбинос, с которым Красавчик сидел в вестибюле парижского отеля «Крийон», ответил ему по своему мобильному:

— Получил. Спасибо. — И, дав отбой, встал на кровать, дотянулся до решетки кондиционера, снял ее и извлек оттуда пистолет. Затем, установив решетку на место, набрал на своем мобильном телефоне длинный номер. — Hello! It’s Alex[29].

Ответ прозвучал с некоторой задержкой, поскольку шел очень издалека — из Марокко, из кабинета министра безопасности страны.

— Hi, Alex! What’s up?

— Is your offer still valid?

— Of course.

— Than prepare your money. He’ll be done soon[30].

50

Под мистическую арабскую мелодию вертолет на бреющем полете шел над ночной пустыней. Шейх сам вел свою двухместную «стрекозку» с круглым пластиковым колпаком над кабиной, Алена — в наушниках — сидела рядом на пассажирском сиденье.

И вдруг…

Воспарив над очередным барханом, они оказались в первых лучах восходящего солнца, и этот восход над пустыней был настолько сказочным зрелищем, что у Алены перехватило дыхание. Горбатые спины барханов словно оживали под солнцем и двигались, меняя цвета и оттенки от темно-фиолетовых до золотистых. Пустыня превратилась в бирюзовое море, на гребнях его песчаных волн ветер завивал ярко-желтые струйки…

— Ну, клево! — восхитилась Алена.

Шейх улыбался.

Вертолет подлетел к оазису, где располагалась огромная вилла с розовым садом и бассейном.

— Что это? — спросила Алена.

— Одна из моих резиденций. Летом я живу на море, а зиму провожу здесь или в путешествиях.

Потом на земле он показывал ей свою гордость — розовый сад в пустыне…

Затем они катались на мощных дюноходах с широченными колесами. И уж тут Алена оторвалась по полной программе — она сама вела дюноход, выжимая предельную скорость, и визжала от восторга при каждом лихом прыжке с гребня бархана. Шейх, сидя рядом, в притворном ужасе закрывал глаза…

Выскочив на вершину одного из барханов, Алена увидела караван верблюдов, пересекавших пустыню, и, зачарованная этой картиной, остановила дюноход.

Тем временем в Дубае в каменном дворике небольшой мечети шел дневной намаз — три десятка арабов, стоя на коленях, били поклоны и скороговоркой твердили молитву.

Сидя в соседней кофейне, Красавчик и альбинос Алекс пили кофе, курили кальян и играли в нарды.

— У тебя все готово? — между делом поинтересовался Красавчик.

— У меня-то готово. А вот где твоя девка?

— Скоро выйдет на связь. Я дал ей сутки.

— Сутки?! — возмутился Алекс. — Как сутки? Через пять часов кончается световой день. Если за это время вы не ставите этого шейха мне под ствол…

— Значит, поставим завтра, — спокойно сказал Красавчик.

— Нет, завтра отпадает. Завтра у арабов праздник, шейх будет весь день молиться, она его никуда не вытащит.

— Н-да… — сказал Красавчик после паузы. — Выходит, ей повезло…

— В каком смысле?

— Ну как же! Если завтра у них праздник, то сегодня пост, он не может к женщине прикоснуться.

Алекс усмехнулся:

— А тебе не все равно — прикоснется он или нет? Я ее и так уберу, и эдак. В таком деле чем меньше свидетелей, тем лучше.

Красавчик задумчиво посмотрел на Алекса.

А в пустыне, в оазисе, Алена с шумным плеском нырнула в изумрудную воду и затяжным нырком доплыла почти до противоположного края бассейна, над которым в плетеном кресле сидел юный шейх Исмаил. Одетый в бурнус, он любовался своей гостьей.

Алена подплыла к шейху, спросила по-французски:

— Ты почему не плаваешь?

— Сегодня не могу.

— Почему?

— Завтра у нас праздник. Накануне праздника я не могу войти в воду, где купается женщина. Аллах запрещает.

— Ну и зря! — Алена обиженно оттолкнулась от края бассейна и уплыла на спине, делая телом такие волнообразные движения, что у шейха снова начали трепетать ноздри.

Доплыв до края бассейна, Алена перевернулась, нырнула и снова вышла из воды у ног шейха, словно сирена из морской глубины.

Шейх, борясь с собой, в истоме закрыл глаза.

— А ты вообще по жизни чем занимаешься? — спросила из воды Алена.

— Я? — Шейх усмехнулся. — Вообще-то я министр нефти.

— Чего-о? Да ладно врать!

— Я не вру.

— Этого не может быть, — убежденно заявила Алена.

— Почему?

— Потому что! Сколько тебе лет? Ты пацан еще. — И Алена насмешливо усмехнулась: — Министр!

— Но я правда министр.

— Да? А это я сейчас проверю. Ну-ка, скажи мне: что такое замещение нефти? А?

— Это взаимопоставки. Например, мы должны нефть Скандинавии, а твоя Россия — Америке. Но чем гнать нам танкеры в Скандинавию вокруг всей Европы, мы можем вместо русских доставить нефть в Штаты, а они вместо нас — на север Европы. Понимаешь?

— Правильно… — удивилась Алена. — А где ты языки учил?

— В Сорбонне, конечно. А ты?

— А я в Долгих Криках… Слушай, может, ты и вправду министр?

Шейх засмеялся:

— Клянусь Аллахом, я министр.

— Ну, тогда тебе нужно с моим шефом познакомиться.

— Это с кем же?

— Ну, с которым я в казино была. Я его секретарша и переводчица.

Он усмехнулся:

— Понятно…

Алена обиделась:

— Ничего тебе не понятно! Вы, мужики, такие примитивные! У вас одно на уме. А он ко мне, между прочим, как к дочке относится. И за то, что я от него сбежала, он мне просто голову оторвет.

— А чем он занимается?

— Да ты что?! Он же начальник всего русского нефтяного импорта! Замещение нефти, квоты. Вы с ним такие дела можете закрутить!

— Я не имею дела с русскими, это мой принцип.

— Почему?

— Потому что они все коммунисты. Десять лет назад на нашу землю вообще не могла ступить нога ни одного русского. Такой был закон.

— А что ж ты меня пригласил? — обиделась Алена.

— Ты другое дело.

— Ну и мой шеф другое дело! И вообще я тебе знаешь что скажу? Мне пора домой, в гостиницу. Отвези меня. — И Алена обиженно вышла из воды, стала обтираться полотенцем.

— Да ладно тебе, — подошел к ней шейх. — Я не хотел тебя обидеть.

— При чем тут обидеть? Я на больных не обижаюсь. Просто я бросила своего шефа, он меня за это может с работы уволить. И будет абсолютно прав — что я тут делаю?

— Ты? Ты вербуешь меня вступить в переговоры с Россией.

— Ага! А по-моему, это ты вербуешь меня принять мусульманство. Короче, мне нужно в отель. — Алена взглянула на часы. — Блин, уже четыре часа! Он меня просто убьет!

— А вы еще сколько пробудете в Дубае?

— Не знаю. У вас праздник начинается, что нам тут сидеть? Мы, наверно, завтра улетим.

— А если я вас задержу, я тебя после праздника смогу увидеть?

— Интересно, как это ты нас задержишь?

Шейх усмехнулся:

— Ну, если я вступлю с твоим шефом в переговоры…

— Ты шутишь?

— Почему? Он занимается нефтью, и я занимаюсь нефтью. У нас есть о чем поговорить, правда? И с работы он тебя не уволит…

— А ты умный… — Алена потянулась к шейху, чтобы поцеловать его в щеку.

Но тот резко отстранился и даже загородился руками.

— Нет, нет! Сегодня нельзя!

— Ну и дурак! — сказала Алена в сердцах.

Шейх, польщенный ее злостью, широко улыбнулся.

— Ладно, полетели к твоему шефу.

51

Телефонный звонок прозвучал поздно вечером, когда Красавчик и Алекс гуляли по Дубаю, остывающему от дневного пекла.

— Наконец-то! — сказал Красавчик в трубку своего мобильника. — Алло! Ты где?

Алена, сидя в кабине летящего вертолета, ответила:

— Слушай меня внимательно. Исмаил готов начать с тобой переговоры. Мы летим в ресторан «Аль-Альхамбра». Это на побережье, сорок километров от города. Будем там через час. Ты все понял?

— Понял. Ресторан «Аль-Альхамбра», ровно через час. Ты молодец! Пока! — И, дав отбой, Красавчик повернулся к Алексу: — Ты все слышал?

Вскоре они уже гнали машину по скоростному шоссе. Автострада, построенная на нефтедоллары, была с идеальным покрытием и замечательным освещением, а по обе стороны от нее стеной стояла ночная темень. Лишь изредка в ней проглядывали, мелькая, искусственные оазисы с крохотными пальмовыми и кактусовыми рощами.

Сидя в машине, Алекс навинчивал глушитель на дуло пистолета.

— Я вот что думаю… — сказал Красавчик, чуть сбавляя мощность кондиционера. — Если она склонила его к переговорам, то зачем его убирать?

Алекс усмехнулся:

— У тебя от этой телки крыша поехала?

— При чем тут?..

— А при том! За что нам бабки платят? За переговоры или за ликвидацию?

Красавчик промолчал.

— То-то… — подытожил Алекс. — Мозги нужно иметь.

Вертолет шейха Исмаила подлетал к Дубаю. Сверху и в темноте арабской ночи это было фантастическое зрелище — город, вытянутый вдоль побережья залива, сверкал огнями, как многокилометровое бриллиантовое ожерелье.

Алена восторженно смотрела на эту панораму и вдруг по какому-то порыву души запела, подражая Земфире:

Я задыхаюсь от нежности, От твоей-моей свежести. Я помню все твои трещинки…

Ресторан «Аль-Альхамбра» на берегу залива оказался одним из самых посещаемых туристами мест. Автобусы у входа, масса автомобилей на паркинге, восточная музыка и танец живота на сцене, суета официантов с подносами, шум застолий и хохот громкоголосых американцев, канадцев и других иностранцев.

Алекс, нахмурившись, прошел по залу, Красавчик, следуя за ним, сказал:

— Можно заказать отдельный кабинет. На втором этаже или на пляже.

— Нет, это место вообще не подходит. Пошли отсюда.

— Куда?

— Пошли, я сказал.

Алекс вышел из ресторана и уселся в машине на пассажирское место.

— Поехали.

— Я не понимаю… — сказал Красавчик.

— Поехали.

Красавчик, пожав плечами, сел за руль, завел машину.

— Разворачивай, — приказал Алекс.

Красавчик развернул машину и покатил в обратном направлении, к городу.

Алекс всматривался в дорогу. Когда впереди, слева от дороги показался очередной оазис, приказал:

— Стоп. Остановка.

Красавчик остановил машину возле километрового столба с номером «31».

Алекс опустил стекло, от чего в машину пахнуло жаром пустыни. Но он не обратил на это внимания, поднял пистолет и выстрелил по яркому фонарю дорожного освещения, нависающему над оазисом.

Фонарь погас, осыпав цветущие кактусы осколками стекла.

— Так, порядок. — Алекс поднял стекло. — Теперь звони своей телке. Скажи ей, что у тебя что-то с машиной, пусть подхватят тебя здесь, на 31-м километре. Нужно, чтобы они вышли из вертолета и пошли к машине. Понял?

Красавчик кивнул, он понял нехитрый план Алекса.

— Все, — сказал Алекс. — Звони ей, а я пошел.

И, выйдя из машины, исчез в темноте кактусового оазиса.

Красавчик набрал номер на мобильном телефоне:

— Алло! Это я. Вы где?.. Слушай, у меня машина заглохла недалеко от ресторана, на 31-м километре. Вы можете меня подхватить?.. Можете? Спасибо… Подожди, еще вопрос: ты уверена, что он готов к переговорам? Уверена? Хорошо, я понял. Жду. — И, дав отбой, тут же набрал другой номер.

Тем временем Алекс, стоя в темноте за цветущим кактусом, репетировал свою операцию: из-за толстого ствола кактуса делал шаг вперед, вскидывал руку с пистолетом и фиксировал ее в двух направлениях: на километровом столбе с отметкой «31» и… на голове Красавчика, сидящего в машине.

Красавчик в это время разговаривал с Москвой, с председателем Фонда поддержки воздушных путешествий.

— Алло! Это я! — говорил он торопливо. — Слушай внимательно! Объект летит на точку, но ситуация совершенно изменилась. Он готов начать с нами переговоры…

В Москве, проезжая по Новому Арбату и держа одной рукой руль своего «мерседеса», председатель отвечал ему в трубку мобильника:

— Не может быть! Он же русофоб!

— Клянусь тебе! — настойчиво заверил его Красавчик, сидя в машине за три тысячи километров от Москвы. — Я не знаю, что она с ним сделала, но факт есть факт: она везет его на переговоры. Я предлагаю отменить операцию или хотя бы отложить. Быстрей говори, что делать! Они уже подлетают…

Действительно, в воздухе послышался шум приближающегося вертолета.

— Понял, спасибо! — крикнул Красавчик в телефон и тут же выскочил из машины, закричал в темноту: — Алекс! Алекс! — И, оглядываясь на снижающийся вертолет, побежал к оазису.

Алена, сидя в кабине приземляющегося вертолета, вдруг увидела Красавчика, бегущего от своей машины.

— Куда это он?

Распахнув дверцу, она выпрыгнула из приземлившегося на шоссе вертолета и побежала вслед за Красавчиком, крича:

— Эй, мы здесь!..

Шейх Исмаил высунулся из пилотской кабины:

— Alyona! Stay! I don’t like it here!..[31]

Негромкий хлопок выстрела из пистолета с глушителем заставил замереть на месте Красавчика, а Алена, оглянувшись на бегу, вдруг увидела шейха, вываливающегося из кабины вертолета с простреленной головой.

Красавчик, повернувшись на шум выстрела, разглядел рядом с собой Алекса, уже целящегося в бегущую Алену, и бросился на него, выбил пистолет и сбил Алекса с ног.

Вдвоем они покатились по песку, борясь и пытаясь найти в песке пистолет.

Алена в ужасе смотрела, как убийца шейха первым схватил этот пистолет и, превозмогая сопротивление Красавчика, торжествующе направляет дуло ему в лицо.

— За тебя лимон дают, знаешь? — с усмешкой сказал он Красавчику, нажимая курок.

Но пистолет, побывавший в песке, дал осечку, и в этот же миг Алена оглушила Алекса ударом каблука по голове, а Красавчик заломил ему руку, вырвал пистолет и ударом рукоятки по виску добил своего несостоявшегося убийцу.

Вскочив, он схватил Алену за руку, потащил на шоссе, затолкал в машину, прыгнул за руль и завел мотор.

— Стой! — закричала в истерике Алена, оглядываясь на Исмаила, который кулем лежал под вертолетом. — Шейх! Может, он жив…

— С простреленной головой? — Красавчик сорвал машину и с места погнал ее на предельной скорости.

Алена, срывая пальцы, стала лихорадочно набирать номер на мобильном телефоне.

— Куда ты звонишь? — спросил Красавчик.

— В полицию! — И Алена закричала в трубку: — Алло! Police!..

Красавчик выбил у нее телефон.

— Ты с ума сошла!

— Почему? Убили шейха! Мы свидетели! Ты хотел его спасти!

Красавчик наотмашь ударил ее ладонью по лицу и сказал ледяным тоном:

— Прекрати истерику. Запомни: арабы не будут разбираться — свидетели, не свидетели. Отрежут нам головы за убийство и — все, тут это запросто, даже по телику показывают.

Алена, вжавшись в угол сиденья, разрыдалась.

Красавчик, ведя машину левой рукой, стал правой гладить ее по плечу, по голове.

— Ну, все, все… Возьми себя в руки… Мы должны срочно улететь… Черт бы побрал этот нефтяной бизнес, он весь на крови…

Алена с рыданиями бросилась к его плечу:

— Милый, спасибо!..

— За что?

— Ты меня спас!.. Родной мой, как я тебя люблю!..

— Ну, все, все обошлось!.. Вытри слезы. Это ты меня спасла. Мы вылетаем врозь, в разные стороны…

Алена в испуге ухватила его двумя руками:

— Почему? Нет! Я боюсь! Я не могу без тебя!

— Так надо, поверь. Нас видели вместе в Париже, в Дубае. Поэтому мы сейчас разлетаемся в разные страны. Но мы встретимся в Ницце, в ресторане «Боккаччо». Он мне всегда приносил удачу. Запомни: Ницца, улица Массена, ресторан «Боккаччо». Жди меня там… Все, уже аэропорт, вытри слезы. Дай я тебя поцелую…

Через час два самолета, взлетев один за другим, покинули Дубай и разошлись в разные стороны.

Часть пятая Осечка

52

Москва, август 1991 года. Баррикады у Белого дома, провал ГКЧП, возвращение Горбачева из Фороса, свержение памятника Дзержинскому на Лубянке, роспуск КПСС, газеты с шапками «УПРАВЛЯЮЩИЙ ДЕЛАМИ ЦК КПСС ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ» и «КАЗНАЧЕЙ ПАРТИИ КРУЧИНА ВЫПАЛ С БАЛКОНА»…

Следственная бригада Прокуратуры России входит в здание ЦК КПСС на Старой площади, во главе бригады Евгений Лисов, заместитель Генерального прокурора России. Повсюду видны следы спешного бегства сотрудников ЦК, порванные бумаги и документы. Следователи переходят из одного кабинета в другой, открывают сейфы, изучают, описывают и изымают их содержимое.

И вдруг…

— Евгений Кузьмич, скорей сюда! Тут что-то немыслимое! Парики, документы, фальшивые паспорта!

Лисов спешит за своим сотрудником и попадает в анфиладу комнат особо секретного отдела ЦК КПСС, где следователи обнаружили картотеку секретных агентов Международного отдела ЦК, матрицы фальшивых печатей, бланки иностранных паспортов, парики, бухгалтерские реестры с записями о выдаче миллионов долларов руководителям зарубежных компартий и сейфы, полные расписок, при виде которых даже у бывалых важняков прокуратуры округлились глаза.

«Я, Артур Демичев, 16 августа 1991 г. получил от ЦК КПСС 40 миллионов долларов, которые обязуюсь вернуть по первому требованию…»

«Я, Кирилл Пономарев, 17 августа получил 130 миллионов долларов, которые…»

И так далее — сотни таких расписок, целые пачки!

— Господи, Евгений Кузьмич! Смотрите, они накануне путча раздали своим людям все деньги партии — несколько миллиардов долларов!

— Могу поспорить, что теперь именно эти люди будут громче всех требовать запрета КПСС. Чтобы не возвращать деньги…

— Ничего, по этим распискам мы их найдем…

Однако и Лисов, и его подчиненные ошиблись — судебный процесс над руководителями ГКЧП был вскоре сорван, Лисова отстранили от расследования деятельности особо секретного отдела ЦК КПСС, а поиски пропавших денег и золота партии были заморожены…

53

Ницца прелестна в любое время года, а уж летом тут просто рай. И приморский бульвар Promenande des-Anglais, и похожая на старый Арбат улица rue Massena, и другие рю и авеню с их роскошными отелями, вереницей магазинов, сувенирных лавок, ресторанов и кафе и с уличными артистами, изображающими египетские, римские и греческие статуи, — все тут забито туристами, как Амур в нерест забит осетровой рыбой.

В этом нескончаемом потоке машин и разноязычной многоцветной толпы трудно выделиться, тут никого не поразить ни экстравагантным нарядом, ни дорогими ювелирными украшениями, ни супермодными «феррари» или «бентли». И только во время дождя, когда улицы пустеют, а редкие прохожие поспешно ловят такси или прячутся под навесы кафе, наблюдательный взгляд мог бы отметить одинокую золотую «статую» Нефертити, которая сиротливо мокнет под дождем у входа в ресторан «Боккаччо».

Но дождей в Ницце почти не бывает, и потому и Променад-дез-Англе, и рю Массена с утра и практически до утра забиты гуляющей публикой, у которой уличные артисты, изображающие египетские, римские и греческие статуи, собирают неплохие подаяния…

В один из таких солнечных дней в потоке прохожих на рю Массена появилась знакомая фигура. Хотя Красавчик явно изменил внешность — покрасился в блондина, отпустил усики, завел косичку и стал носить темные очки, — летящая походка, прямая спина и гордо поднятая голова выдавали в нем прежнего принца и щеголя. Тем паче что и шел он в сопровождении двух красоток — пышной мулатки и миниатюрной японки, которым по-французски рассказывал что-то настолько смешное, что они хохотали и льнули к нему с двух сторон.

Но как раз тогда, когда эта веселая троица свернула к ресторану «Боккаччо», стоявшая на тротуаре статуя Нефертити громко и внятно произнесла по-русски:

— Негодяй!

Красавчик резко повернулся.

— Боже, какая я дура! — сказала «статуя».

Не веря своим ушам, Красавчик прищурился:

— Алена? Ты?

— Нет, блин, Нефертити! — ответила «статуя». — Я тебя тут столько жду, а ты с какими-то шлюхами!

Красавчик повернулся к своим спутницам, сказал по-французски:

— Девочки, позвольте вас познакомить. Моя русская подруга Алена…

Конечно, несколько минут спустя они все уже сидели в «Боккаччо». Алена — без грима, но еще в платье Нефертити, — сидя напротив Красавчика, говорила ему по-русски:

— Усы тебе ужасно не идут.

— Знаю, — ответил он. — Но за мной охотятся Интерпол, марокканцы и арабы… А вот и буйабес! Попробуй, это лучший на Лазурном берегу!

Действительно, официант прикатил тележку с красивой супницей и стал разливать по тарелкам золотистый буйабес.

— При чем тут буйабес! — горестно сказала Алена. — Что это за лахудры?

Тут мулатка по-светски вмешалась в разговор, сказала им по-французски:

— Какая замечательная встреча!

— Да, просто волшебная! — по-французски же ответила ей Алена и повернулась к Красавчику с глазами, наливающимися слезой. — А я тебе не хороша? Где ты взял этих кикимор?

Красавчик улыбнулся и перевел мулатке и японке:

— Моя подруга считает, что вы самые красивые девушки на Ривьере.

— О, мерси! — обрадовалась простодушная мулатка. — Это так мило с вашей стороны!

Но японка оказалась проницательней.

— Мне кажется, я тебя видела тут много раз, — заметила она Алене не без подтекста. — И всегда как Нефертити…

— Мерси. Я тебя тоже тут видела много раз. И всегда с разными клиентами, — парировала Алена и, обращаясь Красавчику, продолжила по-русски: — Боже мой, я тут стою два месяца, а он…

Слезы покатились по ее щекам.

— Перестань! Возьми себя в руки! — сказал Красавчик и по-французски объяснил мулатке и японке: — Она так счастлива встретить нас!.. — И снова Алене по-русски: — Неужели ты думаешь, что я и они… Посмотри на них! Да они тебе и в подметки не годятся!

— Правда? — спросила Алена сквозь слезы.

— Конечно! Просто у меня новый проект, и мне нужны ассистентки. Но теперь, когда я нашел тебя, я буду работать только с тобой.

— Обещаешь? — У Алены просветлело лицо.

— А для чего же мы встретились? Ты где живешь?

— Тут, напротив, снимаю чулан на чердаке. Я же так боялась тебя пропустить! Значит, мы снова вместе? Да?

54

В казино «Руль» было накурено, а над игральными столами неслись азартные выкрики по-русски — «Руль» уже давно, с первых лет установления демократии в России, стал в Ницце практически официальным русским клубом.

Красавчик и Алена медленно шли по залу, от одного стола к другому, и Красавчик негромко знакомил Алену с местными завсегдатаями.

— Узнаешь родные лица? А знаешь, откуда у них деньги? В Москве по ним прокуратура плачет. Но мы с тобой накажем их раньше. Видишь? Это банкир, основатель финансовой пирамиды, в кризис 17 августа кинул всех вкладчиков и сбежал с деньгами… А это торговец «ножками Буша», гонит в Россию продукты с истекшим сроком годности… Этот козел приватизировал все карьеры по добыче редкоземельных металлов… А этот козленок — алмазы Гохрана… Этот контролирует водочные заводы Поволжья… А вот про этого ничего не известно — кто такой, откуда деньги? Но железный человек — никогда не проигрывает больше тысячи франков, то есть сто тридцать долларов, и все, точка. Смотри…

Действительно, издали было видно, как один из игроков — крупный долгорукий мужчина лет пятидесяти, — оставшись без фишек, решительно встал из-за стола.

— Может, он бедный? — предположила Алена.

— Как же, сейчас! Взгляни на его часы. У него номерной «Картье», как у Клинтона. И вообще запомни: люди с такими длинными руками бедными не бывают, это примета.

Долгорукий, направляясь к выходу из казино, прошел мимо них, и Алена вдруг сказала:

— Я ведь его знаю…

— Ты? Откуда?

— Я же два месяца стою на рю Массена. Там не только всех проституток выучишь, вроде твоих подруг…

Красавчик приобнял ее за плечи:

— Ну ладно тебе!

— Этот дядька и правда странный, — сказала Алена, глядя вслед Долгорукому. — Живет над рестораном «Боккаччо», а почту получает в доме напротив. Причем всегда появляется там через три минуты после почтальона. Почтальон — в двенадцать, он — в двенадцать ноль три. Почтальон — в два сорок, он — в два сорок три. Казалось бы, если ты так дрожишь за свои письма, так и получай их на свой почтовый ящик. Правильно?

— Ну, мало ли какие у человека обстоятельства, — заметил Красавчик.

— Ага. А включать компьютер и тут же все шторы на окнах закрывать? Это как?

— Ты за ним следишь, что ли?

— Я за тобой следила! Я сидела на своем чердаке часами и смотрела на «Боккаччо», чтобы вас не пропустить, мсье! А его окна прямо напротив.

Красавчик задумчиво прищурился:

— Да?.. Это интересно…

55

Назавтра они сидели в уличном кафе, соседнем с рестораном «Боккаччо». Красавчик читал «Монд», Алена пила кофе и в театральный бинокль разглядывала прохожих. Впрочем, не столько прохожих, сколько стеклянную дверь подъезда в доме через улицу…

Когда из подъезда вышел почтальон с сумкой на плече, Алена негромко доложила Красавчику:

— Почтальон вышел.

Почтальон, поставив свою сумку на трехколесную тележку, покатил ее к следующему дому, а Красавчик, поглядев на часы, снова углубился в «Монд».

Через две минуты Алена сообщила:

— Клиент появился.

Красавчик взял у нее бинокль, навел на подъезд дома напротив.

— Нет, это мой подъезд, — сказала Алена. — Наведи на соседний.

Красавчик перевел бинокль как раз вовремя — к соседнему подъезду со стеклянной дверью подошел Долгорукий и стал набирать код на электронном замке.

Красавчик шепотом продиктовал Алене:

— Шесть, девять, три, девять, два, четыре, семь. Записала?

Алена кивнула.

Долгорукий вошел в подъезд.

Красавчик, глядя на часы, считал секунды…

Через сорок девять секунд Долгорукий вышел из подъезда со стопкой длинных стандартных конвертов в руках, оглянулся по сторонам, перешел улицу и исчез в подъезде рядом с дверью в ресторан «Боккаччо».

— Гм… — сказал Красавчик. — Действительно интересно, что это за почта?

Спустя сутки Алена статуей Нефертити снова стояла на своем месте возле ресторана «Боккаччо».

Через улицу, из дома напротив вышел все тот же почтальон с сумкой.

Алена наклонила голову к крохотному микрофону, прикрепленному к золотистому платью Нефертити, и скомандовала:

— Готовься.

Почтальон привычно поставил свою сумку на трехколесную тележку и покатил ее к соседнему дому.

Алена продолжала стоять статуей Нефертити, кто-то из прохожих туристов бросил ей мелочь…

Долгорукий, выйдя из своего подъезда, пересек улицу, подошел к дому со стеклянной дверью, набрал код на электронном замке и зашел в подъезд.

Алена сообщила в микрофон:

— Он зашел. Старт!

В доме напротив Красавчик непринужденной походкой сбежал по лестнице и прошел мимо Долгорукого, вынимавшего почту из почтового ящичка с цифрой 16.

— Бонжур, мсье, — бросил на ходу Красавчик и, безразличным взглядом скользнув по Долгорукому, вышел на улицу.

Прошел еще день. Красавчик с газетой в руках снова сидел в уличном кафе напротив подъезда, в котором Долгорукий получал свою почту.

Наконец из этого подъезда вышел все тот же почтальон с сумкой.

Красавчик наклонил голову к крохотному микрофону, прикрепленному к его пиджаку.

— Внимание, почтальон вышел! Готовься!

Почтальон поставил свою сумку на трехколесную тележку и покатил ее к соседнему дому.

За спиной у Красавчика, в том доме, где располагался ресторан «Боккаччо», Долгорукий вышел из своей квартиры, запер ее ключом и вызвал лифт.

Кабина старинного лифта медленно поднялась на пятый этаж.

Долгорукий зашел в кабину, двери закрылись, и кабина со скрипом покатила вниз.

Под лестницей, в тесной каморке, оставшейся от упраздненного давным-давно консьержа, Алена-Нефертити быстро отключила на электрическом щитке все рычажки и рубильник.

В лифте погас свет, кабина остановилась между четвертым и третьим этажами.

В темноте Долгорукий на ощупь стал безуспешно нажимать все кнопки на панели кабины. Потом достал из кармана мобильный телефон, набрал номер.

Тем временем Алена, оправив на себе костюм Нефертити, вышла на улицу и заняла свое место перед рестораном «Боккаччо».

А в доме напротив Красавчик уже вскрыл отмычкой почтовый ящик № 16, извлек из него десятка полтора стандартных длинных конвертов и изучал их один за другим. На конвертах были обратные адреса: Национальный Парижский банк, банк «Французский кредит», «UBS», «Дойче-банк»… Когда он дошел до десятого конверта, на рю Массена послышался вой сирены и вдали возникла легковушка с пожарной бригадой.

— Атас! Пожарные! — сообщила в микрофон Алена-Нефертити, глядя на подъезд дома, в котором находился сейчас Красавчик.

Но никто не выходил из этого подъезда, и Алена занервничала.

Между тем легковушка с пожарными, пробившись в потоке туристов и машин, остановилась рядом с Аленой, пожарные выскочили из машины и — мимо Алены — бегом ринулись в подъезд, где Долгорукий застрял в лифте.

— Быстрей! Он сейчас выйдет! — в панике крикнула Алена в микрофон, и прохожие с изумлением оглянулись на эту говорящую Нефертити.

А Красавчик спокойно запер почтовый ящичек № 16, вышел на улицу и не спеша удалился, смешавшись с потоком туристов, — как раз тогда, когда Долгорукий выскочил из своего подъезда. Расталкивая толпу, Долгорукий бегом перебежал улицу, лихорадочно набрал код в подъезде со стеклянной дверью, влетел в подъезд и облегченно вздохнул: его почтовый ящик № 16 был цел и закрыт. Открыв этот ящик, Долгорукий успокоился окончательно: пачка банковских конвертов лежала на месте.

56

Алена и вправду жила под крышей дома напротив ресторана «Боккаччо», в крохотной каморке величиной со школьный пенал. Косой потолок, узенькое слуховое окно, топчан да тумбочка с чайником на электроплитке.

Открыв над паром этого чайника три украденных у Долгорукого конверта, Красавчик рассматривал извлеченные из них бумажки. Это оказались стандартные банковские сводки о ежедневных начислениях процентов по вкладам S.I.C.A.V. — «+ 234.027 франка» значилось в сводке из Парижского национального банка, «+ 45.290 фунтов стерлингов» — в сводке из Bank of London, «+ 78.720 марок» — в «Дойче-банке»…

Алена через плечо Красавчика заглянула в эти бумажки:

— Ну что?

— Его зовут Алексей Нечаев, и это его ежедневные проценты по застрахованным вкладам в денежные рынки. То есть он не играет на бирже, это делают за него банки, гарантируя ему сохранность основного капитала.

— Да? И что это нам дает?

— Но какие должны быть капиталы, чтобы получать такие проценты!.. И почему не на свой адрес?.. — рассуждал вслух Красавчик. — Где его окна?

— Вот, внизу, — показала Алена, подойдя к окну.

Теперь из-за тесноты каморки они стояли практически прижатые друг к другу, и Красавчик просто обязан был поцеловать Алену или хотя бы обнять ее.

Но Красавчик, не заметив этого, высунулся в окно.

— Ты ничего не увидишь, там шторы закрыты, — сказала Алена, прижимаясь к Красавчику и приближая к нему свое лицо.

Но Красавчик и на это не обратил внимания, сказал:

— Я должен попасть в его квартиру… Ты говоришь, он выходит из дома только за почтой и в «Руль»?

Алена обиженно отвернулась и выбежала из комнаты.

— Алена!.. — Красавчик сокрушенно вздохнул, собрал бумажки и пошел за ней. — Алена!..

57

Как-то вечером, проиграв в «Руле» очередную тысячу франков, Долгорукий вышел из казино и направился домой, на рю Массена. По дороге привычно заглянул в «Мезонпресс», где торгуют газетами и журналами на всех языках мира, купил «Известия», «Коммерсантъ» и «МК» и, открыв «Коммерсантъ», двинулся дальше.

Тут из-за угла выехал открытый кабриолет прокатной фирмы «Rent-a-car», за рулем машины сидела одетая по-деловому молодая японка, рядом с ней на сиденье лежали карта Ниццы, фотокамера, диктофон и блокнот. Ведя левой рукой машину, японка держала в правой японский путеводитель по Лазурному берегу. Когда машина поравнялась с Долгоруким, японка прижала ее к тротуару и обратилась к Долгорукому на плохом, с японским акцентом французском:

— Мсье, пардон, вы не знаете, где здесь студия «54»?

Долгорукий посмотрел на нее.

Японка с типично японской просительной улыбкой повторила по-английски:

— Sorry, I’m looking for studio «fifty four»…

— Я вас понял, — ответил ей Долгорукий на сносном французском. — Извините, мадемуазель, а вы знаете, что это за студия?

— Конечно. — Японка показала свой путеводитель. — Здесь сказано, что это самый закрытый секс-клуб на Лазурном берегу… — И, увидев изумленное лицо Долгорукого, спохватилась: — О, мсье! Извините, я не в этом смысле… Я корреспондентка «Асахи», это самая крупная газета в Японии. Наши читатели очень интересуются Францией. Я должна написать серию очерков о самых интересных местах. Клуб «54» есть в этом списке, но почему-то в путеводителе нет его адреса. А я обязательно должна туда попасть.

Долгорукий усмехнулся:

— Боюсь, мадемуазель, что вы туда не попадете, даже если я дам вам адрес.

— Почему?

— Понимаете… Как бы вам объяснить?.. — затруднился Долгорукий. — Это «ченч-клаб»…

Японка смотрела на него не понимая.

— Хорошо, — решился Долгорукий, — я объясню. Дело в том, что в семейной жизни рано или поздно возникают рутина и охлаждение, и тогда начинаются измены — муж изменяет жене, жена мужу. Но это Франция, французы нашли выход из положения, они создали «ченч-клабы». Супруги приходят в такой клуб, обмениваются партнерами и занимаются сексом на глазах друг у друга. А когда это так открыто и честно, то это уже не измена, понимаете?

Черненькие глазки японки зажглись от любопытства.

— О, это очень интересно! У нас в Японии это тоже очень большая проблема. Я обязана туда попасть! Пожалуйста, где это находится?

— А вы приехали с мужем?

— Нет, я одна.

— Тогда вас туда не пустят. Туда пускают только парами.

— Я заплачу за двоих! У нашей газеты есть деньги!

— Дело не в деньгах.

— Но я журналистка, я только посмотреть…

— Мадемуазель, — строго сказал Долгорукий, — вас не пустят, это не шоу. Извините. — И, отойдя от машины, пошел прочь.

Но минуту спустя кабриолет догнал его.

— Мсье, тысячу извинений! — позвала его японка.

Долгорукий остановился:

— Слушаю вас.

— А там проверяют свидетельства о браке?

— Что вы, мадемуазель! Это Франция!

— В таком случае… В таком случае, мсье, вы не могли бы пойти туда со мной?

— Я?!

— Я хочу только посмотреть, — поспешно сказала японка. — И конечно, за все платит наша газета…

Долгорукий посмотрел на нее пристальным, оценивающим, мужским взглядом и… сел в машину.

На другой стороне улицы Красавчик, сидя с Аленой в еще одной машине фирмы «Rent-a-car», азартно воскликнул:

— Есть! Клюнул!

— Ты гений! — порывисто повернулась к нему Алена и поцеловала его в щеку.

58

Хотя улица называется очень громко — Набережная Соединенных Штатов, но это самый обычный квартал со старыми неказистыми двухэтажными домами и дешевыми малолитражками, выстроившимися вдоль тротуара. А самое главное, никакой набережной тут и не пахнет — несмотря на свое название, Набережная Соединенных Штатов находится вовсе не у моря, и скорее всего этим мелким жестом французы выразили свою большую «любовь» к США.

Как бы то ни было, на доме номер 54 не было никаких вывесок, но под руководством Долгорукого арендованный кабриолет японки уверенно запарковался по соседству, на свободном пятачке. Долгорукий и японка подошли к двери с медной табличкой «54», и Долгорукий нажал на кнопку звонка. Никто не ответил.

— Вы уверены, что это здесь? — нервно спросила японка.

— Конечно. — И Долгорукий поднял глаза на зрачок телекамеры, прикрепленный над дверью.

Японка, следуя за его взглядом, тоже посмотрела в объектив телекамеры и прижалась к Долгорукому.

Дверь открылась, на пороге стоял дюжий охранник.

— Бонжур.

— Бонжур, мсье, — сказал Долгорукий.

Охранник оглядел Долгорукого и японку с головы до ног, только после этого отступил в сторону:

— Прошу вас.

Войдя, Долгорукий и японка оказались в крохотной прихожей, которая соседствовала с лестницей, ведущей вниз. Оттуда, снизу, была слышна танцевальная музыка.

— Мадам, мсье, — сказал охранник, — вот гардероб. Мсье, вы сдаете пиджак, рекомендуем также оставить здесь ключи и бумажник. Мадам, вы сдаете сумочку и фотокамеру. Прошу вас.

Долгорукий и японка подошли к гардеробу, там за стойкой стояла та самая мулатка, которая была с Красавчиком и японкой в ресторане «Боккаччо», но японка и мулатка сделали вид, что не знают друг друга.

— Мсье, мадам, — сказала мулатка, — это частный клуб, купите, пожалуйста, билеты. Семьсот франков с пары, а счет за бар вы получите в конце вечера.

Пока японка платила за билеты, Долгорукий снял пиджак, выложил из брючных карманов ключи и бумажник. Мулатка повесила его пиджак на вешалку, а ключи и мелочь положила в ячейку стенного стеллажа. Туда же поставила сумочку японки и ее фотокамеру. И, вооружившись авторучкой, спросила:

— Ваши имена, пожалуйста.

Долгорукий усмехнулся:

— Иван да Марья.

— Как-как? Повторите, пожалуйста…

— Иван и Мария.

Мулатка записала их имена и показала на лестницу:

— Пожалуйста, спускайтесь.

Долгорукий и японка направились вниз по лестнице, японка нервно ухватила Долгорукого под руку.

С лестницы, по мере спуска, перед ними открылось уютное полутемное помещение, в котором находились бар со стойкой и танцплощадка, окруженная шестью столиками с полукруглыми диванами. У бара и за столиками сидели несколько пар, остальные — человек восемь — танцевали на площадке. Все мужчины были в рубашках и брюках, а почти все женщины танцевали обнаженными или полуобнаженными, но в туфлях на высоких каблуках. При этом обстановка была простая и свободная: кто-то, танцуя, целовался, кто-то разговаривал с бокалом в руке, кто-то вертелся перед партнером, демонстрируя ему свои телесные прелести.

Долгорукий и японка подошли к бару.

— Мадам? Мсье? — сказал бармен.

Японка возбужденно заказала:

— Джин и тоник.

— Мне тоже, — сказал Долгорукий.

— На чье имя счет, мсье? — спросил бармен.

— Иван и Мария.

Бармен записал и налил им выпивку.

Тут к японке и Долгорукому подошла молодая пара — коротышка супруг и его крупная рыжая супруга. Пожирая глазами миниатюрную японку, супруг сказал Долгорукому:

— Мсье, позвольте вашу даму…

Японка испуганно взглянула на Долгорукого, но тот, усмехнувшись, утвердительно кивнул коротышке, и коротышка тут же ухватил японку под руку. Японка осушила свой бокал, и они ушли танцевать.

— А мы потанцуем? Или… — сказала рыжая Долгорукому.

Долгорукий выпил свой джин с тоником и повел рыжую на танцплощадку, но, и танцуя с ней, с изумлением наблюдал за японкой, которая после выпивки совершенно преобразилась и стала танцевать так зажигательно, словно родилась не в Японии, а в Африке.

Тем временем наверху, в гардеробе, мулатка взяла из ячейки ключи Долгорукого, спрятала их в карман своих джинсов и, достав из сумочки сигареты, подошла к охраннику.

— Я выйду покурить.

Охранник открыл замки на двери.

— Давай, только недолго…

Мулатка вышла из клуба, закурила и прогулочным шагом пошла по тротуару.

Полминуты спустя возле нее притормозила машина с Аленой и Красавчиком, и мулатка передала Красавчику ключи Долгорукого.

А в клубе «54» Долгорукий, возбужденный зажигательным танцем японки, уже подвел к ней свою пышнотелую рыжую партнершу, и они стали танцевать вчетвером — японка, рыжая, коротышка и Долгорукий. Впрочем, этот танец длился недолго, и вскоре, жадно выпив в баре по дринку, все четверо спустились по лестнице этажом ниже. Здесь прямо с лестницы они попали в длинный коридор, на одной стене которого висели зеркала и красивые картины в дорогих рамах, а другая стена представляла собой полог-занавес из очень густой сетки наподобие рыбацкой. За этой сетью в полумраке можно было угадать холл со сплошным широким диваном вдоль стен и оживленным движением голых тел на этом диване. Честные супружеские пары раскованно и откровенно вершили там свой честный свальный грех.

59

Между тем Алена и Красавчик уже достигли улицы Массена и поднялись лифтом на пятый этаж к квартире Долгорукого. Красавчик, оглянувшись по сторонам, ключами Долгорукого открыл его квартиру и собрался войти в нее, кивком головы приглашая Алену последовать за ним.

— Нет, я не могу, — неожиданно сказала Алена.

— Почему?

— Я не пойду, я не воровка.

— А я и не собираюсь ничего воровать. Я только хочу заглянуть в его компьютер.

Алена молчала.

Пренебрежительно пожав плечами и оставив дверь открытой, Красавчик шагнул в квартиру Долгорукого.

Алена некоторое время постояла перед этой дверью, страх и пионерское воспитание боролись в ней с искушением. Но пионерское воспитание было давным-давно и закончилось в первом классе, а искушение было свежим и победило — Алена шагнула в квартиру. И первым делом увидела черную кошку. Сидя на полу, эта кошка с любопытством следила за каждым движением Красавчика, который медленно ощупывал стены прихожей, заглядывал за картины…

— Что ты ищешь? — спросила Алена.

— Тсс! — Нащупав за картиной щиток сигнализации, Красавчик стремительно отключил ее и облегченно вздохнул. — Все. Закрой дверь.

Кошка, подняв хвост, гостеприимно направилась из прихожей в гостиную. Красавчик пошел за ней, Алена, закрыв дверь, последовала за ними.

В гостиной их ждали ковры, хорошая мебель, картины на стенах, письменный стол с факс-машиной и компьютером.

Красавчик с профессиональной скоростью открыл ящики письменного стола, бара, книжного шкафа, заглянул за картины и в ящики одежного шкафа в спальне…

Алена и кошка наблюдали за ним.

Не найдя ни сейфа, ни дополнительной сигнализации, Красавчик уселся за письменный стол и включил компьютер.

Кошка запрыгнула на стол и заинтересованно уставилась на экран монитора.

На экране загорелась надпись по-русски: «ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ».

Красавчик извлек из кармана диск CD, вставил в компьютер и нажал клавишу «Restart».

Компьютер заворчал, с бешеной скоростью вращая диск и потрескивая своими чипсовыми мозгами.

Кошка, прислушиваясь к этому ворчанию, терпеливо смотрела на экран.

— Закрой шторы. Встань у окна, — приказал Красавчик Алене.

По темному экрану компьютера, мелькая, стремительно побежали темные полосы, ряды букв и цифр.

Алена закрыла шторы и встала у окна, наблюдая за улицей.

Красавчик и кошка напряженно следили за экраном.

Внезапно ворчание компьютера прекратилось, экран вспыхнул, и на нем возникли слова: «ПАРОЛЬ: КОШКА-МУР». Кошка, увидев это, удовлетворенно соскочила со стола.

— Блин! — в сердцах сказал Красавчик. — Ну, придумал!..

Он извлек дискетку, вновь запустил компьютер и при требовании «ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ» набрал на кейборде «КОШКА-МУР». Компьютер принял пароль и высыпал на экран два столбика «икон». Красавчик клацнул курсором на иконке «Банки», и на экране возник длинный список банков — французских, английских, немецких, австрийских и других.

Открыв первый же файл, Красавчик увидел банковские проводки — гигантские суммы, депозиты, проценты, даты трансакций…

Он возбужденно открыл следующий файл — то же самое: гигантские суммы, депозиты, проценты, даты трансакций…

Еще один файл — то же самое…

— Ну, что там? — нетерпеливо сказала от окна Алена. — Я боюсь, пойдем отсюда.

— Иди сюда! — возбужденно позвал ее Красавчик.

Алена подошла, он показал ей на экран:

— Ты умница! Тут миллионы!

Достав из кармана еще один, уже чистый диск CD, он вставил его в компьютер, зашел курсором в Window Explorer и приказал компьютеру скопировать на диск все файлы. А пока компьютер тренькал и пыхтел, производя эту работу, Красавчик извлек из-под стола мусорную корзину и высыпал из нее на пол все содержимое: русские газеты, французские порножурналы, скомканные клочки бумаги.

— А это зачем? — удивилась Алена.

Не отвечая, Красавчик стал на колени и принялся разворачивать и изучать каждый клочок бумаги, извлеченный из мусорной корзины. Наконец несколько клочков задержали 1 его внимание, он сложил их вместе, это оказался неподписанный банковский чек № 37, выписанный на имя Frederic Albanch, Vieille Antibes/Nice Agence Immobiliеre[32].

— Есть! — негромко, но радостно воскликнул Красавчик. — Есть!

— Что? — спросила Алена.

Он торжествующе поднялся с клочками чека в руках.

— Учись! Видишь? — И показал на экран: — Тут сотни миллионов, но это не его деньги, а чьи-то. Он только бухгалтер. Ему сбрасывают огромные бабки, он разводит их по миру в самые надежные банки, кладет под проценты и половину этих процентов отстегивает себе…

— Кто ему сбрасывает?

— Не важно, еще не знаю, дело не в этом! Смотри: все счета номерные и все депозиты анонимные, но!.. — Он ткнул пальцем в экран, в столбик цифр с номерами 34, 35, 36, 38. — Это номера выписанных чеков, но 37-го номера нет, видишь? А где он? Вот! — И Красавчик торжествующе показал клочки чека № 37, найденные в мусорной корзине. — Выписан неделю назад на имя Фредерики Албанш, Vieille Antibes/Nice Agence Immobiliеre. Но не дописан и не подписан, потому что в словах «Albanch» и «Immobiliere» сделаны ошибки. Но мы сличаем сумму в этом чеке и на экране в чеке номер 38. Двести пятьдесят миллионов франков здесь и здесь, то есть сорок миллионов долларов! Понятно?

Алена честно захлопала ресницами:

— Нет…

— Думай! Если сумма та же, то тридцать восьмой чек выписан взамен тридцать седьмого. То есть неделю назад он заплатил этой Фредерике сорок миллионов долларов! Не слабо, да?

— Сорок миллионов?! За что?

— Как по-твоему?

— Я не знаю.

— Я тоже. Но мы узнаем.

Двадцать минут спустя машина Красавчика подъехала к клубу «54», и Красавчик, сидя за рулем, набрал номер на своем мобильном телефоне.

— Алло, мы здесь.

В гардеробе клуба мулатка-гардеробщица, положив в сумочку трубку своего мобильника, достала сигареты и — мимо охранника — вышла из клуба. Закурила, прошла двадцать шагов по ночной улице и поравнялась с машиной Красавчика и Алены. Он опустил стекло своей дверцы, протянул ей ключи Долгорукого и деньги за услугу. Мулатка послала ему воздушный поцелуй и вернулась в клуб.

— Вот и все, — сказал Красавчик Алене. — А ты боялась.

Алена, откинувшись на сиденье, облегченно выдохнула.

60

Нижняя, вдоль моря, дорога Ницца — Антиб — Жюанле-Пэн — Канны немыслимой красоты. Гирлянды пляжей подковами окружают уютные бухты, изумрудное море, картинно украшенное парусными яхтами и рыбачьими шхунами, лениво возлежит под безоблачным небом, и сосновые рощи парками входят в маленькие прибрежные городки, романтичные, как Зурбаган Александра Грина…[33]

В один из таких по-летнему солнечных дней по этой дороге катила открытая машина Фредерики Албанш, хозяйки агентства по торговле недвижимостью. В машине сидели настолько важные клиенты, что вела ее сама мадам Фредерика, хрупкая тридцатилетняя француженка.

— Мы проезжаем Жюан-ле-Пэн и направляемся к мысу Антиб, — сообщала она клиентам. — Это один из самых роскошных курортов на побережье. Множество кинозвезд имели здесь виллы или приезжали сюда отдохнуть. Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс, Морис Шевалье, Рудольф Валентино, Жан Маре. А сейчас тут владеют виллами Тина Тернер, Джек Николсон, Бельмондо и другие звезды. До Первой мировой войны здесь жили и русские аристократы, а соседний городок Вильфранш-сюр-Мер вообще был русским портом и базой российского флота. После Второй мировой войны американцы привезли сюда джаз, теперь здесь проходят замечательные джазовые фестивали…

Машина въехала в сосновый лесопарк, где в тени огромных сосен и на большом расстоянии друг от друга стояли виллы и дворцы мультимиллионеров.

— А это мы уже в Антибе, самом дорогом месте на Лазурном берегу, — продолжала Фредерика. — Вот бывший дворец ваших царей, а это бывшая вилла князя Владимира…

— А теперь здесь кто? — спросила с заднего сиденья Алена. Одетые с особым шиком, под новых русских, Алена и Красавчик и были сегодня важными клиентами Фредерики.

Но несмотря на их статус, мадам сказала:

— Я не могу открывать имен своих клиентов, извините. А вы действительно внучка вашего премьер-министра мсье Черномырдина?

— Я его племянница, из Сибири, — уточнила Алена.

— Но это строго конфиденциально, мадам Албанш! — попросил Красавчик.

— Ладно, — смягчилась Фредерика, — вам я, так и быть, скажу. Сейчас эта вилла принадлежит одному русскому миллионеру…

— О! — воскликнула Алена, изображая экзальтированную непосредственность. — А я знаю кому! Березовскому! Правильно?

— Это вы сказали, не я, — улыбнулась мадам. — Я этого не говорила.

Алена показала на соседнюю виллу:

— А это чей дворец? Тоже наш?

— Перестань, — одернул ее Красавчик, — это не имеет значения. Мадам Фредерика, а что вы можете нам предложить?

— К сожалению, сейчас тут ничего не продается. Но я могу показать вам виллу по соседству, в Мужане…

— Как не продается? — капризно воскликнула Алена. — А нам сказали, что тут есть вилла и участок за сорок миллионов долларов.

— Вам правильно сказали. Но эта вилла уже продана, неделю назад.

— Вот черт! — разозлилась Алена. — О! Я знаю, кто ее купил! Алексей Нечаев!

Фредерика настолько удивилась, что даже обернулась от руля назад.

— Откуда вы знаете? Он сказал мне, что это большой секрет.

— Еще бы! — гневно воскликнула Алена. — Он же бывший гэбэшник! У него все секрет! Даже имя его кошки!

Красавчик взял ее за руку:

— Успокойся. Мадам Фредерика, а вы можете нам хотя бы издали показать эту виллу? Мы хотим иметь представление, что тут можно купить за такие деньги.

— Конечно. Сейчас. Вот… — И Фредерика остановила машину у ограды, за которой были видны замечательный, но запущенный парк и дворец.

— Красиво. Но никого нет, — заметил Красавчик и спросил у Фредерики: — Разве Нечаев еще не переселился сюда?

— И не переселится! — вместо Фредерики воскликнула Алена. — Он же не для себя купил! Что я, не знаю, что ли? Скажите, мадам, а если мой папа даст пятьдесят миллионов, я могу это перекупить?

Фредерика замялась:

— Ну, я не знаю…

Но Алена настаивала:

— Хорошо, шестьдесят миллионов! Поговорите с настоящим владельцем! Вы же с каждой сделки получаете пять процентов!

— Я бы с удовольствием, — сказала Алене мадам Фредерика. — Но боюсь, что он эту виллу не уступит.

— Мне не уступит? Знаете что? Скажите мне его фамилию, и мой папа с ним сам поговорит. Они договорятся, я вас уверяю. И вы получите пять процентов, я гарантирую!

А Красавчик пояснил Фредерике, кивнув на Алену:

— Моя сестренка выходит замуж, папа обещал подарить ей на свадьбу дачу на Лазурном берегу. Ну а поскольку нам принадлежит практически вся сибирская нефть, то цена этой виллы, конечно, не имеет для папы значения…

— И вы действительно гарантируете, что оформите сделку через мое агентство?

— Абсолютно! Слово джентльмена!

— Я могу хоть сейчас подписать все документы! — сказала Алена и полезла в сумочку за авторучкой.

— Нет, сейчас это преждевременно… — остановила ее мадам Фредерика. — Ну хорошо, я вам скажу. Настоящий хозяин этой виллы живет в Швейцарии. Он тоже русский, и у него очень трудная фамилия…

— Какая?

— По-но-ма-рев, — по слогам проговорила Фредерика.

61

Заголовок занимал всю верхнюю часть газетной страницы:

ДЕНЬГИ ПАРТИИ УТЕКЛИ В АНТИБ СКРОМНЫЙ РУССКИЙ БУХГАЛТЕР НА ДЕНЬГИ КПСС СКУПАЕТ ВИЛЛЫ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ

Под этим заголовком была огромная статья и фотографии виллы на мысе Антиб и Алексея Нечаева, переходящего улицу Массена.

— Ну? Как тебе? — гордо спросил Красавчик у Алены, сидя перед компьютером в своем гостиничном номере.

— Клево! — восхитилась Алена, глядя на экран, где красовалась эта газетная страница.

— А как подпишемся? Минкиным или Финштейном?

— Я бы подписалась сама — Алена Бочкарева!

— Нет, подпись должна быть мужской и знаменитой. Для солидности. Ладно, пишем: «Уважаемый господин Нечаев!..» — И Красавчик стал печатать на кейборде, следя за текстом, появляющимся на экране компьютера. — «Посылаю вам копию статьи, которую я готовлю к печати. Хотелось бы до публикации получить ваши комментарии по поводу изложенных фактов. С уважением, Алексей Финштейн». Так? Ну а теперь легким нажатием клавиши отправляем Нечаеву эту пилюлю по факсу…

И, выйдя курсором на команду «Послать факс», Красавчик нажал клавишу «Послать».

— Все! — заявил он, вставая и устало потягиваясь, как после длительной и тяжелой работы. — Операция входит в свою последнюю фазу. Шлите апельсины в бочках, готовьте складские помещения для крупной партии валюты!

Однако «последняя фаза» растянулась на три дня. И все эти три дня Алена и Красавчик, сторожа своего клиента, просидели в уличном кафе рядом с рестораном «Боккаччо». Красавчик читал «Монд», Алена пила кофе с пирожными и разглядывала прохожих. На третий день, когда из дома напротив вышел все тот же почтальон с сумкой, Алена привычно и буднично сообщила:

— Внимание, почтальон вышел!

Почтальон поставил свою сумку на трехколесную тележку и укатил ее к соседнему дому, Алена посмотрела на часы. Но «клиента» не было ни через минуту, ни через пять.

— Он уже третий день не выходит ни в «Руль», ни даже за почтой…

— Что ж, — философски заметил Красавчик, — это хорошо. Значит, он нервничает.

— Слушай, по-моему, ты должен на мне жениться. У нас вдвоем все клево получается.

— А по-моему, клиент созрел. Я пошел ему звонить. — Красавчик встал и улыбнулся. — Сколько просить? Пять миллионов или десять?

— С меня хватит и одного.

— Нет, — решительно сказал Красавчик. — Миллионом он не отделается. Времена Остапа Бендера прошли, доллар значительно обесценился. — И Красавчик пошел через улицу к уличному телефону-автомату.

Глядя ему вслед, Алена произнесла:

— А по-моему, я полная идиотка. Что я на него вешаюсь?

Красавчик перешел улицу, набрал номер на диске телефона-автомата и сказал в трубку:

— Алло, мсье Нечаев? Вас беспокоит Финштейн. Вы получили мой факс?

— Получил, спасибо. Слушаю вас, — спокойно ответил ему Долгорукий-Нечаев, стоя с телефонной трубкой в руке за тюлевой занавеской окна своей квартиры и в бинокль наблюдая за Красавчиком, стоявшим на другой стороне улицы под козырьком телефона-автомата.

Но Красавчик не подозревал об этой слежке и продолжал развязным тоном победителя:

— Знаете, Нечаев, у меня есть одна идея. Почему бы вам не купить у меня эту статью вместе со всеми дополнительными материалами, которые у меня имеются?

— Сколько? — по-деловому осведомился Долгорукий.

— О, копейки! Десять миллионов.

— Рублей?

Красавчик рассмеялся:

— А вы шутник! Вы мне нравитесь, Нечаев. Десять миллионов долларов — и я вам даю честное пионерское, что статья не будет напечатана. Идет?

— Мсье Финштейн, а вы откуда звоните? — вдруг поинтересовался Долгорукий.

— Из Москвы, конечно, — отвечал Красавчик. — Но ради такого приятного знакомства я могу хоть завтра подлететь на Лазурный берег. Я люблю, когда люди шутя расстаются с деньгами.

— Я тоже. А вы читали вчерашние газеты?

— Газеты? Какие газеты? При чем тут?..

— Московские. Давайте так поступим, Финштейн. Вы прочтите вчерашние газеты и перезвоните мне. Пока! — И Долгорукий дал отбой.

Из окна ему было видно, как Красавчик озадаченно вышел из телефонной будки, подошел к Алене и как они вдвоем пошли по улице в сторону моря и магазина «Мезонпресс». Усмехнувшись, Долгорукий погладил кошку, запрыгнувшую на подоконник, и налил себе рюмку «Хеннесси»…

Тем временем Красавчик купил в «Мезонпресс» вчерашние «Известия», «Комсомольскую правду» и «МК», вышел с ними на улицу и на первой же странице «Комсомольской правды» обнаружил крупный заголовок:

УБИТ ЖУРНАЛИСТ ФИНШТЕЙН

Остолбенев, Красавчик застыл на тротуаре рядом с уличным стендом, на котором Алена рассматривала журналы мод.

И вдруг…

Алена, закрывая журнал мод, увидела джип «Чироки», влетевший левыми колесами на тротуар и несущийся прямо на Красавчика.

— Принц!!! — закричала Алена.

Красавчик поднял голову от газеты, но у него уже не было времени избежать смертельного удара, он успел лишь чуть-чуть уклониться, и джип ударил его правым крылом. Перевернувшись несколько раз, Красавчик покатился по мостовой.

Прохожие замерли, какая-то женщина закричала, еще одна в ужасе закрыла глаза руками. Алена бросилась к Красавчику, а продавец в «Мезонпресс» стал звонить в полицию.

Джип «Чироки» на огромной скорости унесся по улице.

62

Спустя неделю кабина больничного лифта подняла Долгорукого на четвертый этаж местного госпиталя. Держа в руке увесистый пластиковый пакет с фруктами, он вышел из лифта и обратился к молоденькой медсестре, проходившей мимо:

— Мадемуазель, палата сорок пять?

— Это сюда, — показала медсестра.

Долгорукий прошел по больничному коридору, читая номера палат. У номера 45 он остановился.

Лежа в одиночной палате, Красавчик — еще перебинтованный, с пластырями на лбу и на плече — повернулся на звук открывшейся двери и расширившимися от ужаса и изумления глазами уставился на вошедшего Долгорукого.

Долгорукий закрыл за собой дверь, положил на тумбочку пакет с фруктами и с улыбкой присел у кровати Красавчика.

— Здравствуйте, мсье Финштейн. Как самочувствие? Идем на поправку?

Красавчик молчал.

Долгорукий продолжил с той же улыбкой:

— Я по поводу вашей статьи. Надеюсь, вы понимаете, что печатать ее не стоит. Кстати, Финштейн — это ведь псевдоним, правда? А ваша настоящая фамилия Орловский. Игорь Алексеевич Орловский, сорок два года, русский и так далее, у нас полная информация вплоть до места жительства вашей матери и всех остальных родственников. Пожалуйста, имейте это в виду на всякий случай. А то с настоящим Финштейном мои товарищи в Москве несколько поторопились…

Красавчик молчал.

Долгорукий легонько хлопнул себя по коленям:

— Ну и ладушки! Я думаю, вы меня поняли. Желаю полного выздоровления. — Он встал и кивнул на принесенные фрукты: — А фрукты можете есть, они не отравлены.

Долгорукий подошел к двери, открыл ее, собираясь выйти, но, спохватившись, добавил:

— Да, совсем забыл! Спасибо вам за японку. Чудная девочка!

И вышел, бережно закрыв за собой дверь.

Именно в эту минуту в вестибюле больницы, переполненном посетителями и медсестрами, молодой врач перехватил Алену, спешившую к лифту:

— Бонжур, Элен! Как ваш друг?

— Мерси, мсье, он уже поправляется. Завтра его выписывают.

— А вы знаете, что сегодня ночью начинается фестиваль фейерверков?

— Правда? Спасибо, что сказали.

— Я хочу пригласить вас на свою яхту. С моря это совершенно фантастическое зрелище!

— Спасибо, мсье доктор. Боюсь, что я занята.

— Очень жаль… Оч-чень… — Он оглядел ее с головы до ног. — Но если передумаете, позвоните мне. Хорошо?

Алена хотела ответить, но вдруг застыла с расширившимися от ужаса глазами — за спиной врача она увидела Долгорукого, выходившего из лифта.

Несколько мгновений она переводила взгляд с Долгорукого, идущего к выходу из больницы, на кабину лифта, в которую заходили посетители больницы и медсестры, и обратно на Долгорукого и гадала, что же ей делать — бежать и хватать этого Долгорукого или мчаться спасать Красавчика? А затем сорвалась с места и ринулась к лифту, в последнюю долю секунды запрыгнула в кабину.

Молодой врач с изумлением посмотрел ей вслед.

Но двери лифта уже закрыли от него Алену.

А в лифте Алена, к изумлению всех, кто в нем был, стала лихорадочно жать и стучать по кнопке четвертого этажа. Но это, конечно, не ускорило движение кабины, которая плыла вверх со скоростью черепахи в аквариуме. Глядя на зажигающиеся над дверью цифры, Алена от нетерпения стала стучать по стенке кабины…

Наконец зажглась цифра «4», Алена, разжав дверные створки лифта, выскочила на четвертом этаже и стремглав полетела по коридору. И, только ворвавшись в палату Красавчика и увидев его целым и невредимым, успокоенно прислонилась к двери, закрыла глаза.

— Слава Богу… Он был у тебя? Что он здесь делал? — Тут она увидела фрукты на тумбочке и прошептала в ужасе: — Это… это он принес? — И медленно, как к мине, стала подкрадываться к этим фруктам.

— Перестань, — сказал Красавчик. — Не сходи с ума.

Алена, не слушая, продолжала двигаться к фруктам с таким видом, словно они сейчас взорвутся.

Красавчик смотрел на нее.

Подойдя к тумбочке, Алена осторожно, как сапер, открыла пакет, достала одно яблоко, второе, третье… Затем — по очереди — еще три апельсина…

Устало перевела дух, села на стул и закрыла глаза. Но тут же вскочила.

— Все, мы уходим! — Она распахнула стенной шкаф, сняла с вешалки одежду Красавчика. — Вставай! Мы уходим!

— Ты с ума сошла! С чего вдруг? Куда?

— Ага! Я сошла с ума?! Они тебя тут убьют! Сегодня же! Ночью! Ты что, не понимаешь? Он приходил посмотреть обстановку. Этих людей нельзя было трогать! Вставай!

Красавчик, поднимаясь, вздохнул:

— Н-да… Осечка вышла…

63

В тот же вечер недорогой голубой «фиат» с наклейкой «Rent-a-car» прокатил по Променад-дез-Англе и выехал из Ниццы на восток, в сторону Италии. Алена сидела за рулем, а Красавчик располагался рядом, на пассажирском сиденье. За ними в Ницце начинался фестиваль фейерверков — там взлетали в небо многоцветные огненные шары, петарды, ракеты и шутихи…

Но Алена и Красавчик катили все дальше и дальше от этого праздника жизни.

Затем их машина остановилась у придорожного отеля.

Алена вышла и помогла выйти Красавчику. Опираясь на ее плечо, он, прихрамывая, зашел с ней в отель.

Позади них, над морем и Лазурным берегом, все небо было в ярких сполохах фейерверка, который продолжался в Ницце всю ночь. И всю ночь эти сполохи, пробиваясь сквозь шторы, освещали небольшой гостиничный номер, их постель и долгожданное счастье Алены, ее юное тело, трепещущее от любви и страсти. Под отзвуки далеких залпов и голос незримой Патрисии Каас оно сгибалось, взлетало и опадало, как параболы огней, которые ритмично возносились над ночной Ниццей, а затем опадали в море каскадом огненных шаров и тюльпанов…

Как сказал граф Толстой в «Анне Карениной», «то, что почти целый год составляло исключительно одно желание ее жизни… то, что было для нее невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание было удовлетворено».

Под утро, устав от любви, Алена прильнула головой к плечу Красавчика и сказала с горечью:

— Да, ты уже здоров. Это ужасно.

— Почему? — удивился он.

— Потому что пока ты болел, ты принадлежал мне. А теперь… Ты опять сбежишь.

— Не говори глупостей!

— Правда? — спросила она с надеждой. — Мы будем вместе?

— Да, конечно.

— Всегда-всегда?

— Всегда. — Он обнял ее, и она прижалась к нему всем телом.

— И ты не будешь мстить этому Долгорукому?

— Нет. Нас занесло слишком высоко. В гибельные выси…

— И теперь мы поедем домой, в Россию?

— Поедем…

— И будем жить как все?

— Да, дорогая.

— Обещаешь?

— Обещаю…

— Я люблю тебя! — Она поцеловала Красавчика и уснула в ту же минуту.

Ей снились Патрисия Каас, желтые поля клевера вокруг Долгих Криков и паром, плывущий по солнечной зыби ее родной речки Тверцы…

Утром, проснувшись, она открыла глаза, повела ими из стороны в сторону и увидела, что постель рядом с ней пуста.

Она вскочила, наспех оделась, выбежала из номера и поспешила к стойке портье.

— Бонжур, мсье. Вы не видели моего друга?

— О, мадемуазель, он только что уехал.

— Уехал? На чем?

— На машине. Но вы не беспокойтесь, он оплатил ваш номер на неделю вперед.

Алена, горестно усмехнувшись, медленно вышла из отеля и спустилась к морю. С пустого пляжа были видны удаляющиеся в море шхуны французских рыбаков и шоссе Ницца — Монте-Карло — Милан, по которому все выше и выше в гору уносилась маленькая точка голубого «фиата».

Часть шестая Вилла «Марго»

64

Франция, Лазурный берег.

По дороге, которая с гор спускается к морю, катят «роллсройс» с затененными стеклами и несколько легковых машин. Они движутся вдоль виноградников и кипарисовых рощ, все ниже и ниже, к маленькому прибрежному городку Вильфраншсюр-Мер, красивому, как гриновский Зурбаган.

Неожиданно «роллс-ройс» останавливается, водитель стремительно выскакивает из машины, услужливо открывает заднюю дверцу, и из машины выкатывается энергичный толстячок — японец Окада-сан, миллиардер и бизнесмен. И тут же из машин, сопровождавших Окаду-сан, высыпают его японские советники и французские агенты по торговле недвижимостью.

Окада-сан, улыбаясь, тычет пальцем на окружающие холмы и небольшие виллы, которые прячутся здесь среди садов и цветочных оранжерей, и что-то говорит своим советникам по-японски. Те кивают, записывают, фотографируют указанные пейзажи и снимают их видеокамерами. Секретарь Окады переводит французским агентам:

— Господину Окаде-сан нравится это место. Отсюда досюда. Здесь он построит комплекс курортных отелей-люкс.

— Гм… — осторожно замечает Жискар, молодой маклер и адвокат. — Городские власти вряд ли это разрешат. Тут зона сложившейся исторической застройки. Это все-таки Вильфранш-сюр-Мер, городу семьсот лет.

Секретарь переводит Окаде его замечание.

Окада-сан, улыбаясь, отвечает через секретаря:

— С мэрией мы этот вопрос сами решим.

— А с владельцами вилл? — интересуется Жискар.

Окада-сан снова улыбается:

— А этот вопрос решите вы.

— В какие сроки?

— Три месяца, — сообщает секретарь ответ Окады. — Осенью начнется строительство.

— Какой бюджет? — деловито спрашивает Жан-Клод, брат и партнер Жискара.

— Бюджет вы обсудите с нашим финансовым директором, — говорит секретарь. — А сегодня вы получите аванс — пять миллионов долларов. И сразу — за работу, сразу! Окада-сан любит точность! В ноябре мы начинаем строительство.

65

В кассе «Аэрофлота» не было никакой очереди, и кассирша говорила по-русски.

— Билет до Москвы? На когда?

— Да хоть на завтра, — ответила Алена. — Мне чем скорей, тем лучше.

— На завтра — три тысячи двести франков.

— Три тысячи?! — ужаснулась Алена.

— Это «раунд-трип», туда и обратно.

— А-а! — У Алены отлегло от сердца. — Мне не нужно обратно, мне только в Москву.

— Девушка, в одну сторону дороже. Лучше берите «раунд-трип», сэкономите.

Алена изумилась:

— В одну сторону дороже, чем в две?

— Такие правила. В две стороны — это чартер, со скидкой. А в одну сторону — без скидок.

— И дешевле ничего нет?

— Дешевле только пешком.

— Спасибо…

Вздохнув и выйдя из кассы на бульвар Променад-дез-Англе, Алена понуро побрела по набережной.

Вокруг была Ницца с ее беспрерывным праздником жизни и потоком веселых и богатых туристов со всего мира, но Алене на этом празднике уже не было места. От денег, которые были заработаны до встречи с Красавчиком стоянием статуей на рю Массена, не осталось и следа, и даже взять напрокат золотистое платье Нефертити было уже не на что.

Но вдруг… Увидев ювелирный магазин, Алена нахмурилась, вспомнила что-то, остановилась и стала лихорадочно рыться в своей сумке, а потом присела и — под изумленными взглядами прохожих — просто вытряхнула все содержимое этой сумки на тротуар. Вместе со всякой ерундой — косметикой, помятой открыткой, плейером и двумя кассетами — из сумки выпал монгольский тугрик и покатился к решетке канализационного люка.

Алена испуганно ринулась за ним, настигла буквально в миллиметре от решетки, прижала ступней и облегченно перевела дух. Собрала с тротуара в сумку свои манатки, зажала в руке тугрик и под дзиньканье дверного колокольчика вошла в ювелирный магазин.

— Бонжур, мадемуазель, — приветствовал ее из-за стойки старик ювелир. — Чем могу помочь?

— Бонжур, мсье. Я хотела бы продать… — Алена положила на стойку свой тугрик. — Бабушка говорила, что это золото.

— Одну минуту, мадемуазель.

Старик вооружился лупой и стал рассматривать тугрик, потом чуть поскреб его и взвесил на весах.

— Пятьсот франков, мадемуазель.

— Всего? Меньше ста долларов?

— Золото упало в цене, — развел руками старик. — Но вы не отчаивайтесь, мадемуазель. Это старая монета. То есть это тот редкий случай, когда за старость платят больше, чем за молодость. Вы меня понимаете?

— Нет…

Он улыбнулся:

— Сходите к нумизмату, это здесь рядом. — И прибавил по-русски: — Будтэ здорови! — И снова по-французски: — Правильно? Ой, я уже столько лет из Киева, что все забыл.

Алена, воспарив духом, отправилась в лавку к нумизмату. Там, пока дюжий, как гренадер, нумизмат рассматривал ее тугрик в микроскоп, она загляделась на выставленные в витринах старинные медали, гербы, медальоны, монеты и древние денежные купюры разных стран.

— Мадемуазель, — сказал наконец нумизмат, — вам придется оставить эту монету до завтра. Я должен отправить ее на экспертизу. Я не уверен, что это настоящий тугрик.

— О, мсье, абсолютно настоящий! Мой дедушка привез его из Монголии еще до революции!

Нумизмат сдвинул брови в недоумении.

Алена смутилась:

— О, мсье! Я имею в виду нашу революцию, русскую… — И тут же попросила: — Понимаете, мсье, мне срочно нужны деньги. Три тысячи франков. На билет домой. Пожалуйста!

Нумизмат, однако, был непоколебим.

— Мадемуазель, без экспертизы я не могу вам дать ни сантима. Впрочем, если окажется, что это действительно монгольский тугрик, вы завтра же получите три тысячи франков, я обещаю. Оставляете? Я выпишу квитанцию…

— Оставляю, мсье, — согласилась Алена и уточнила: — Мне нужно три тысячи двести франков. Хорошо?

66

Рано утром, когда нагулявшиеся за ночь туристы спят в своих отелях и на яхтах, уличные уборщики моют и пылесосят Променад-дез-Англе и прилегающие к нему рю и авеню. А грузчики загружают магазинные полки и кладовые ресторанов и кафе свежей выпечкой, свежими фруктами, свежими устрицами и всеми остальными свежими продуктами земли и моря. В семь утра вы уже можете, сидя в кафе, читать свежую газету и пить кофе или «ти ситрен» с ароматным и теплым еще круассаном…

Но в семь утра заходят в кафе только те туристы, которые гуляли всю ночь и, позавтракав, отправятся спать. А для всей остальной публики рестораны и магазины открываются не раньше девяти, и потому, запарковав у тротуара свой «ягуар» в 8.30, нумизмат с изумлением обнаружил перед своей лавкой вчерашнюю посетительницу, хозяйку монгольского тугрика. Вид у нее был помятый, из чего нумизмат не без проницательности заключил, что скорее всего она провела эту ночь на соседней бульварной скамейке.

Впрочем, она улыбнулась:

— Бонжур, мсье…

Но и улыбка ее была заискивающей, как у нищих.

Нумизмат, не отвечая, открыл замки на стальных жалюзи-решетках своей лавки и с грохотом поднял эти решетки, представляя витрину на обозрение публики. А затем вошел в магазин, так и не удостоив Алену даже стандартным «бонжур».

Алена тем не менее вошла в магазин следом и положила на прилавок квитанцию.

Но нумизмат, схватив квитанцию, тут же порвал ее с выражением негодования на лице, бросил обрывки в корзину, достал из ящика тугрик и гневно швырнул его на прилавок перед Аленой.

— Это фальшивая монета! Как вам не стыдно!

— Как фальшивая? — испугалась Алена. — Что вы, мсье!

— Я ее проверил, это подделка!

— Да это настоящий тугрик, клянусь! — Алена разглядывала свой тугрик. — А почему он такой блестящий?

— Потому что я его очистил. Оказалось, что это не золото, а медный сплав. Увы, мадемуазель, вы хотели всучить мне фальшивку. Оревуар! Убирайтесь в свою Россию! Идите, идите, пока я не вызвал полицию!

Алена, потрясенная, вышла из лавки.

Но полчаса спустя, когда открылся ювелирный магазин, старик ювелир, рассматривая в лупу Аленин тугрик, открыл ей глаза:

— Детка, это же совсем не та монета, которую вы мне показывали вчера!

— Как не та?

— Та была-таки золотая! Больше того, я проверил по каталогам: она таки очень дорогая. Очень! Двенадцатый век! Вы знаете, сколько она стоит? Я даже боюсь вам сказать. Там написано: пять тысяч долларов!

— Ско… сколько?! — ахнула Алена.

— Да, да! Пять тысяч! По каталогу. Ах, я дурак, не купил у вас! Старый дурак! А нумизмат — он, конечно, подменил ваш тугрик. Какой негодяй! Теперь вы видите, мадемуазель, среди кого нам приходится жить?! И я здесь с двадцать седьмого года! Боже мой, как я выдерживаю?!

Алена чуть не плакала:

— Что же мне делать?

— Что делать! Что делать! Тебя обокрали, ты должна заявить в полицию! Я буду на твоей стороне!

— Я не могу идти в полицию, мсье, у меня виза кончилась.

— Что?! — Старик изменился в лице. — Нелегалка? Тогда пардон, мадемуазель, я в это не вмешиваюсь! Гуд бай! До побачення! — И он почти вытолкал Алену из своей лавки.

Алена, однако, не могла примириться с грабежом. Конечно, будь с ней Красавчик или хотя бы Андрей, этот мерзавец нумизмат дорого бы заплатил за свою наглость! Но ладно, она и сама справится!

Шумно распахнув дверь, Алена решительной пантерой вошла в лавку нумизмата. Нумизмат, стоя за прилавком, поднял на нее глаза.

— Мсье, — сказала Алена ледяным тоном, — вы меня обокрали. Вы подменили мой тугрик.

Он усмехнулся:

— Мадемуазель, какой тугрик? Вы что-то путаете. Я вижу вас первый раз в жизни.

Такого поворота Алена не ожидала.

— Мерзавец! — только и нашлась она. — Ты за это заплатишь! — И достала из сумки пустую бутылку.

Но нумизмат уже снял телефонную трубку.

— Алло! Полиция…

Алена все поняла и стремглав выскочила из лавки.

67

Несколько часов она в прострации сидела на бульварной скамье. Жизнь не удалась, и жить было незачем и не на что. Одно дело — приехать в Ниццу и ждать здесь любимого принца — ради этого можно было и посуду мыть в кафе, и два месяца простоять Нефертити и в дождь, и на солнцепеке. Но если он ее бросил, если после всего, что она для него сделала, он просто уехал…

А вокруг кипела беспечная курортная жизнь: красивые загорелые люди катались на яхтах, скутерах, роликах и велосипедах… смеялись и флиртовали за столиками уличных кафе… плавали в море… загорали и играли в волейбол на пляже… летали и парили на планерах и парашютных креслах… и проносились мимо Алены в роскошных открытых машинах… Иные из этих машин притормаживали возле Алены, и сидящие в них компании махали Алене руками, зазывая «мадемуазель блонд» поехать с ними…

Алена не реагировала, Патрисия Каас беззвучно страдала и рыдала в ее душе, а глаза ей слепили тысячи солнечных тугриков, серебривших морскую гладь.

Но вдруг Алена что-то вспомнила, снова лихорадочно полезла в свою сумку, порылась в ней и достала помятую открытку, на которой была сфотографирована модная дама с зонтиком на фоне красивой виллы. Некоторое время Алена разглядывала эту открытку и читала полустертый адрес:

WILLEFRANCHE-SUR-MER, Av. Foch, 17, villa «MARGO».

Затем встала со скамейки, подошла к краю тротуара, подняла руку. И тут же возле ее ног затормозили сразу четыре машины.

Уже через сорок минут одна из этих машин остановилась на авеню Фох в Вильфранше. Алена сличила виллу на фотографии с той, что была перед ней за крашеными воротами с номером 17 и надписью «VILLA “MARGO”» и убедилась, что нашла то, что искала. За воротами был небольшой двухэтажный дом, окруженный кипарисами, розовыми кустами и цветочными клумбами. Под навесом из дикого винограда стоял красный спортивный «мерседес», в глубине двора работал садовник, а возле небольшого бассейна, лежа в гамаке, загорал молодой мускулистый мужчина, смахивающий на Бандераса. Рядом с ним, с закрытыми глазами и с косметической маской на лице, лежала в шезлонге сухопарая дама в широкополой соломенной шляпке и купальном костюме.

Алена попрощалась с веселой компанией молодых французов, которые подвезли ее сюда, подошла к калитке и позвонила.

Калитку открыла служанка, Алена представилась ей, показала открытку.

Служанка, взяв открытку, по песчаной дорожке поспешила к бассейну, доложила сухопарой даме о визитерше.

Дама осторожно сняла с глаз косметические тампоны, медленно открыла глаза, взяла открытку, встала и, постукивая свое лицо подушечками пальцев, пошла к Алене. Алена вглядывалась в нее, пытаясь найти сходство с бабой Феклой, но в отличие от Феклы у дамы была стройная фигура, хорошие ноги, прекрасные маникюр и педикюр, модная прическа и ни одного седого волоса. Высокие каблуки босоножек, прямая спина и откинутая голова подчеркивали ее аристократизм и надменность. Смерив Алену взглядом с головы до ног и обратно, она высокомерно произнесла:

— Бонжур…

— Здравствуйте, — ответила Алена по-русски. — Извините, вы Маргарита?

— Уи, я Марго. Маргорита… — с акцентом ответила дама. — А ты?

— Я внучка Феклы, вашей сестры. Привезла вам привет…

— От Феклы? — в сомнении сказала дама. — Расфе она жива?

— Конечно.

— Сколько ше ей годы… лет?

— Как вам. Она на минуту старше.

Маргарита смутилась:

— Гм… Да, конешно… Ну хорошо, заходи, раз приехала. А пошему она мне не пишет? — Маргарита повела Алену к бассейну, русский язык довольно быстро всплывал в ее памяти. — Ты останешься обедать? Что ты делаешь во Франции? Карлос! — позвала она мужчину в гамаке и повернулась к Алене: — Только, ради Бога, не говори ему, что ты мне внучка. Ты мне племянница. Нет, лучше кузина… — А подойдя к «Бандерасу», сказала ему по-испански: — Карлос, mi amor, познакомься. Это моя кузина, она только что из России. — И снова повернулась к Алене: — Как, ты сказала, тебя зовут?

Карлос открыл глаза. Он был лет на тридцать моложе Маргариты. Окинув Алену взглядом с головы до ног, он произнес, зевая:

— Бонжур, птичка…

68

Обед состоялся вечером на открытой веранде, с которой открывался прекрасный вид на море и на огни яхт в гавани Вильфранша. Веранда была увита диким виноградом и украшена античной скульптурой, широкая лестница вела с этой веранды в сад.

На веранде расположились прекрасно одетые Маргарита и ее любовник Карлос, их соседи по вилле — парижские актеры-гомики и пожилая дама с любовником. Тут же была и Алена, но одетая так, как явилась на эту виллу, она выглядела Золушкой на приеме у аристократов. Возможно, из-за ее присутствия обстановка была несколько натянутая, а надменная Маргарита Алену и вовсе игнорировала.

Впрочем, внешне все было по-светски. У всех в руках аперитив, и все стояли у балюстрады, наблюдая за солнечным закатом.

Это действительно прекрасное зрелище — закат над мысом Ферра…

— Дорогая Марго! — говорил сосед по вилле. — Когда я смотрю на это солнце, море и нашу землю, я хочу произнести тост. Я хочу выпить за твою русскую твердость и стойкость. Вы, русские, не отдали немцам Сталинград, и теперь мы по твоему примеру не отдадим японцам наш Вильфраншсюр-Мер! Японцы — но пасаран!

Маргарита была тронута.

— Мерси! Мерси боку! Вот вам крест: никогда, ни за какие деньги я не продам свою виллу никому. Лазурный берег — моя новая родина, а мы, русские, родину не продаем!

Алена не удержалась:

— А кто-то хочет купить вашу виллу?

— О, детка, ты это не поймешь. У нас тут настоящая японо-французская война!

Подруга Маргариты усмехнулась:

— А Марго просто новая Жанна д’Арк…

Солнце закатилось за мыс Ферра, гости стали рассаживаться за столом, освещенным горящими свечами. Их обслуживали официант и две служанки.

Пока официант разливал вино по бокалам, Маргарита решила снизойти до своей «племянницы»:

— Ну хорошо, милочка. А как сейчас живут в России? Например, моя сестра. Что она имеет?

— Что Фекла имеет? У нее дом, — ответила Алена. — Конечно, немножко меньше вашего, но тоже сад, яблони и старинная мебель — например, кровать вашего дедушки Бочкарева…

Официант подошел к Алене с вином — белым и красным.

— Мадемуазель?

— О, у вас шабли 89-го года! — воскликнула Алена. — Это прекрасное вино, наливайте.

Гости переглянулись.

— А вы где учили французский? — спросил женоподобный друг соседа по вилле. — Тоже в деревне?

— Да, у нас при клубе есть детский театр, им руководит один замечательный человек, ваш коллега, — с невинным лицом объяснила Алена. — В смысле, он тоже актер. Он ставит спектакли по-французски и по-английски. Я с трех лет играла в «Служанках» Мольера…

Все выпили, служанки подали горячие закуски.

Маргарита и все гости с любопытством воззрились на Алену.

А она, посмотрев на набор разнокалиберных вилочек, лежащих перед ней, взяла вилочку, ближнюю к тарелке, и стала пробовать закуски.

Гости переглянулись — такого образования они за ней явно не ждали.

Но тут появилось эскарго, и Алена озадаченно посмотрела на эти запеченные улитки.

Карлос заговорщически сжал под столом коленку Маргариты и насмешливо обратился к Алене:

— А испанский ты, случайно, не изучала в твоем деревенском театре? 1

— No, — улыбнулась Алена и сообщила ему по-испански: — Vivi en Marbella por un mes, aprendiendo el espanol. Que lengua tan bella![34]

У гостей от изумления вытянулись лица, а Алена, выждав, когда гости стали есть эскарго, стала подражать им — щипчиками взяла улитку, а маленькой изогнутой вилочкой достала ее содержимое.

Маргарита и гости, заметив ее уловку, усмехнулись.

И тут официант принес спаржу.

Маргарита жестом приказала ему подать ей спаржу первой и, подмигнув гостям, стала провоцировать Алену: демонстративно взяла спаржу руками и отправила в рот, как макаронину.

Но Алена — под взглядами всех гостей — аккуратно взяла спаржу вилкой и ножом и стала есть пристойно.

Все зааплодировали, Маргарита великодушно сказала порусски:

— Ты победила! Теперь я вижу, что ты и вправду Бочкарева! Остаешься у меня до завтра!

69

Назавтра красная спортивная машина Маргариты несла их в Ниццу по серпантину горной дороги. За рулем был Карлос — в кожаных перчатках, темных очках и в теннисной рубашке от Феррагамо. Рядом и по-кошачьи прижимаясь к нему, сидела Маргарита. А на тесном заднем сиденье — Алена.

Машина въехала в Ниццу и остановилась возле отделения Национального Парижского банка.

В банке стояла респектабельная тишина, кассиры деловито обслуживали клиентов, охранник в форме портье дежурил у дверей, а за стеклянными стенами кабинетов сидели менеджер банка и финансовые консультанты.

Маргарита показала Алене и Карлосу на кресла у журнального столика:

— Подождите меня здесь, я быстро…

И ушла в кабинет менеджера.

Алена и Карлос сели, Карлос, проводив Маргариту взглядом, взял со столика журнал и, прикрывшись им, положил руку Алене на коленку.

Алена удивленно посмотрела на эту руку.

А рука Карлоса стала медленно подниматься по ее ноге все выше и выше под юбку.

Алена подняла глаза на Карлоса, улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой и сказала по-русски:

— Ты, гнида! Убери руки, или я тебе мозги вышибу!

Карлос, не понимая, переспросил по-французски:

— Что? Что?

Алена с той же улыбкой взялась рукой за вазу на журнальном столике и перевела себя на испанский:

— Сhingate, pendejo! Te voy a romper la cabeza condenada!

Карлос испуганно отдернул руку.

— То-то! — Алена выпустила вазу. — А если еще раз тронешь…

Громкий крик в кабинете менеджера прервал ее. Все кассиры и клиенты банка оглянулись и через стеклянную стену увидели, как там, в кабинете менеджера, Маргарита упала со стула в обморок.

Алена и Карлос вскочили и ринулись туда.

Когда они вбежали, менеджер уже прыскал на Маргариту водой и говорил:

— Все нормально, все нормально!

— Что случилось? — закричала Алена.

— Ничего страшного… Ничего страшного… — твердил он успокаивающе. — Небольшие финансовые проблемы…

Маргарита пришла в себя, менеджер помог ей подняться.

— Видите, ей уже лучше, — сказал менеджер Алене и Карлосу. — Посидите там…

Маргарита, придя в себя, сказала менеджеру:

— Позовите управляющего банком…

Менеджер взялся за телефон:

— Конечно, мадам! Сейчас он вам все объяснит.

Маргарита жестом приказала Алене и Карлосу выйти, и они, подчинившись, удалились в холл. Карлос отдал Алене ключи от машины:

— Подержи, я сейчас… — И вышел из банка.

Алена с недоумением смотрела ему вслед. Тут мимо нее в кабинет менеджера спешно прошел управляющий банком. Он плотно закрыл за собой дверь, и Алене не было слышно, что он и менеджер говорят Маргарите, однако по тому, как они стали разводить руками, было видно, что они «ничего не могут поделать»…

Алена, хлопая глазами, наблюдала за этой сценой и ничего не могла понять. Но когда Маргарита вышла из кабинета, на нее было страшно смотреть — ее качало, и она состарилась на двадцать лет.

Алена подхватила ее под локоть:

— Что случилось?

— Доведи меня до машины.

Сопровождаемые взглядами всех клиентов, служащих и кассиров, Маргарита и Алена вышли из банка. Маргарита села за руль своей машины, включила мотор.

— Подожди, а Карлос? — сказала Алена. — Он сейчас придет.

— Он уже не придет. Садись.

Алена села в машину. Маргарита дрожащими руками достала из бардачка сигареты и нервно закурила.

— Что случилось? — спросила Алена.

— Ты не поймешь…

Маргарита нажала кнопку радиоприемника, и радио огласило всю улицу бравурным джазом. Под этот джаз Маргарита сорвала машину с места, развернула, едва не протаранив багажником поток идущих по улице авто, и тут же с силой выжала педаль газа. Машина, взревев двигателем, вылетела из города и с безумной скоростью понеслась по серпантину горной дороги.

— Тише! — кричала Алена. — Стой! Ты с ума сошла?!

Но Маргарита не обращала на нее внимания, жала что есть силы на газ, и машина вошла в такой вираж, что чудом удержалась на шоссе…

Подкатив к своей вилле, Маргарита еще издали неистово вдавила сигнал и, едва не сбив ворота, которые открывали испуганные служанки, влетела во двор. Хлопнула дверцей машины и ушла в дом.

Алена выключила радио и села у бассейна в шезлонг, устало закрыла глаза.

Она уже задремала, когда — вдруг! — новый женский крик. Это по лестнице, идущей с веранды в сад, бежала горничная, крича по-французски:

— А-а-а!.. О-о-о!.. Быстрей! О Боже! Она в ванной! Доктора!

Алена ринулась вверх по лестнице, вбежала в ванную. То была просторная комната с огромной розовой ванной, сделанной в виде открытой створки раковины. Тут же зеркала в красивых бронзовых рамах, мраморные амуры в эротических позах и расписной, в амурах, потолок. Махровые и шелковые халаты на вешалке, стопка полотенец в шкафу, дикое количество парфюмерии, кремов и лосьонов.

Посреди этой роскоши, созданной для неги и эротики, лежала в ванне Маргарита с перерезанными на запястьях венами, ее кровь смешивалась с водой, хлещущей из крана и переполнявшей ванну.

Алена бросилась закрыть воду, но Маргарита не пускала ее, ногами отталкивала от ванны:

— Нет! Не смей! Они меня разорили! Я не хочу жить! Уходи! Вон отсюда!

Алена наотмашь ударила Маргариту по лицу, Маргарита бессильно откинулась и в изумлении стала хватать ртом воздух.

Алена закрыла кран, ухватила Маргаритины руки, подняла их вверх и стала шарить глазами по ванной. Потом окровавленной рукой дотянулась до халатов, висевших на вешалке, сорвала один из них, зубами выдернула из него пояс и туго перетянула им одну руку Маргариты выше локтя…

Тут вбежали садовник, служанка и горничная. Все вместе они помогли Алене перетянуть вторую руку Маргариты и вытащить ее из ванны…

70

Стояли теплые солнечные дни.

Закутанная в шерстяной плед, Маргарита — разом постаревшая, съежившаяся — часами неподвижно сидела на веранде в кресле-качалке и безучастно смотрела на море. Жизнь потеряла для нее всякий смысл, и вокруг нее — и в саду, и доме — уже не было никаких слуг и садовников.

И вдруг какой-то негромкий посторонний мотив почти неслышным комариным звуком вторгся в эту тишину.

Маргарита медленно перевела взгляд с моря на свой сад.

Алена, одетая в рабочую спецовку, трудилась вместо садовника — что-то поливала, подстригала и выдергивала сорняки. На голове у нее были наушники плейера, только пела в этих наушниках уже не Патрисия Каас, а Земфира. Алена же, работая, в такт песне подергивала плечами и головой.

Маргарита смотрела на Алену.

Алена, занятая работой, не видела этого и продолжала чуть подтанцовывать в такт музыке в наушниках. Но, наконец почувствовав взгляд Маргариты, подняла голову.

Однако Маргарита уже отвела глаза и опять смотрела на море.

Алена подстригла еще два куста, сменила кассету в плейере, снова подняла глаза на Маргариту, и наконец их взгляды встретились.

— Что-нибудь нужно? — спросила Алена.

Маргарита отрицательно повела головой.

Алена поднялась по лестнице, подошла к Маргарите, сняла с головы наушники и протянула тетке.

— Хочешь послушать? Это Земфира, русская Патрисия Каас.

— Знаешь что? — негромко и сипло произнесла Маргарита. — У меня в спальне, в баре, есть старый «Шартрез»… Принеси…

Алена ушла в спальню Маргариты. Там стояла широченная красивая кровать, потолок над этой кроватью был зеркальным, а на стенах была шелковая драпировка и висели копии фресок из помпейских бань. Но теперь в этом гнезде любви царил беспорядок — одежда разбросана, ящики шкафов раскрыты, постель не застелена…

В маленьком на колесиках баре Алена среди других бутылок нашла початую бутылку «Шартреза». Вернулась на веранду, села на ступеньку лестницы в ногах у Маргариты, налила ликер в рюмку, подала Маргарите.

Маргарита стала пить медленно, заторможенно — по чуть-чуть, по капле.

— Зачем ты меня спасла? — негромко говорила она. — Через два дня я буду бездомной, нищей… Они отняли у меня все до сантима…

— Кто?

Но Маргарита, не слушая Алену, говорила как бы сама с собой:

— Это все подстроено… подстроено… Эти адвокаты, маклеры… Они давно втягивали меня в биржевую игру, давно… А я играла осторожно, помалу… Но теперь, когда они стали скупать тут землю для этого японца… Они подкупили Карлоса… Конечно!..

От этой неожиданной мысли Маргарита даже встала, выпила рюмку до дна и сама налила себе еще, принялась ходить по веранде.

— Да! Ведь это он уговорил меня взять в банке кредит под виллу и купить эти акции… Он!.. Эти акции так хорошо росли… И вдруг рухнули, понимаешь? Теперь мне нечем отдать кредит, банк забирает у меня дом, землю, машину… И с аукциона продаст этим японцам за гроши… — Она выпила вторую рюмку и усмехнулась. — Представляешь, эти сволочи в банке даже не хотят дать мне отсрочку! Конечно, они все заодно, все… И ведь ничего нельзя сделать, ни-че-го! Только допить «Шартрез» и умереть… Знаешь, у меня на чердаке есть старые фотографии, ты не хочешь взять их для Феклы?

Алена не столько ради фотографий, сколько для того, чтобы растормошить Маргариту каким-то делом, поднялась на чердак и, пробираясь в паутине и пыли к стопке альбомов, вдруг остановилась, увидев инвалидное кресло. Потом, осененная какой-то идеей, схватила это кресло, отряхнула от паутины и покатила вниз, крича:

— Марго! Марго!

71

Через день спортивная машина Маргариты въехала в Ниццу, подкатила к Национальному банку, и сотрудники банка увидели через окна, как из машины с места водителя вышла Алена, открыла багажник, извлекла оттуда инвалидное кресло, разложила его и подкатила к боковой дверце машины. Потом, открыв эту дверцу, подняла на руки Маргариту, сидевшую на переднем сиденье, пересадила ее в инвалидное кресло и покатила в банк.

Швейцар-охранник, выскочив им навстречу, предупредительно открыл дверь.

В банке стояла все та же респектабельная тишина, кассиры обслуживали клиентов, менеджер и финансовые консультанты звонили по телефонам и разговаривали с посетителями. Но при появлении Алены с Маргаритой в инвалидной коляске все прекратили работу и смотрели только на них.

Алена остановилась посреди зала и громогласно объявила:

— Мне нужен главный управляющий!

Управляющий, предчувствуя скандал, поспешно выскочил из своего кабинета:

— Да, мадемуазель! Я вас слушаю…

— Мсье! Три дня назад вы довели мою тетю до удара, это все видели! — Широким жестом Алена показала на кассиров, охранника и остальных сотрудников банка.

— Минуточку, мадемуазель! — сказал управляющий. — Я не совсем понимаю…

— Ах так! — И Алена, отвернувшись от него, направилась к кассам, достала из сумки блокнот и авторучку и сказала кассиру в первом окошке: — Мсье, я запомнила вас, вы были здесь три дня назад. Как ваша фамилия? О, я вижу на вашей табличке… — Она записала его имя в блокнот и перешла к следующему окну. — Мадам… О, я вижу, мадам Вирджиния Латиф…

Управляющий подошел к Алене:

— Мадемуазель, что вы делаете?

— А вы не видите? — Алена перешла к окошку следующего кассира. — Записываю свидетелей для суда. Вы довели мадам Марго до инфаркта и даже не оказали ей медицинской помощи, даже не вызвали врача! — И Алена записала фамилию третьего кассира. — Мсье Лео Брион…

— Подождите, мадемуазель, — сказал управляющий. — Зачем так шумно? Давайте пройдем в мой кабинет и обсудим…

Алена пожала плечами:

— А что нам обсуждать, мсье? Вы где-нибудь видели, чтобы банк выиграл суд против нищего? Вот, у меня есть свидетели, что это вы довели ее до припадка, инфаркта и покушения на самоубийство. А теперь вы еще собираетесь отнять у нее жилье и выбросить ее на улицу! До встречи в суде, мсье! — И, развернув инвалидное кресло с бессловесной Маргаритой, Алена покатила его к выходу.

— Минуточку, мадемуазель! — остановил Алену управляющий. — Поймите, я разделяю ваши чувства, но мы не имеем права простить ей миллион франков кредита. Это же не мои деньги…

— Оревуар, мсье! Я же сказала: до встречи в суде! — Алена решительно обогнула управляющего.

Но он снова заступил ей путь:

— Мадемуазель, постойте, так нельзя! Вы даже не выслушали мое предложение! — И накричал на швейцара-охранника, открывшего перед Аленой дверь: — Да подожди ты!

Алена остановилась в двери:

— Какое предложение?

— Поверьте, мы действительно не можем простить клиенту ни миллион франков, ни даже один франк. Но… Послушайте, давайте закроем дверь… — Он закрыл дверь и сказал негромко: — Вот мое предложение: мы даем вам отсрочку погашения кредита на один месяц.

— На год, — сказала Алена.

— Три месяца.

— Год, — твердо повторила Алена.

— Пять месяцев.

— Год, и ни дня меньше!

— Полгода, и ни дня больше!

— Принято, — сказала Алена.

72

— Ура! Я спасена! Я спасена, спасена, спасена!..

С этими словами Маргарита, изо всех сил вращая руками колеса инвалидного кресла, прокатила в нем по дорожке своего сада к бассейну и на полном ходу радостно плюхнулась с кресла в воду.

— Марго! — испугалась Алена.

Маргарита вынырнула из воды, выскочила из бассейна и бросилась обнимать Алену.

— Ты гений! Ты умница! Ты подарила мне полгода жизни!

— Подожди, ты же вся мокрая! Смотри, что ты сделала с моим платьем! Оно у меня одно-единственное!

— Дурочка! Открой мой шкаф! У тебя теперь сто платьев! Двести!

Ужинали они, сидя у горящего камина. Нарядно одетые, они сидели за празднично накрытым столом — Маргарита на свою «Визу» заказала в ресторане изысканный ужин.

— Теперь надо придумать, как мы отдадим банку деньги, — сказала Алена.

— Я уже придумала, — улыбнулась Маргарита. — У нас на Ривьере миллионеров как собак, даже больше! Я выдам тебя замуж за миллиардера, вы отдадите банку мой долг, а я по завещанию оставлю тебе эту виллу. Я знаю семью принца Монако, и мне кажется, что его кузен мог бы в тебя влюбиться…

Алена улыбнулась:

— Нет, меньше чем на принца я не согласна. Давай выпьем.

— Давай!

Они выпили, Маргарита задумчиво произнесла:

— Детка, мы никогда не знаем, как повернется жизнь. Когда я была девчонкой в Хорёнках, разве я мечтала о Парижах, принцах, Вильфранше?

— А я мечтала… — сказала Алена.

— Дорогая моя! Запомни на всю жизнь то, что тебе сейчас скажу. Я имею на это право. У меня было шесть мужей и мноо-ого любовников. Корейцы, русские, французы, итальянцы. Бедняки, богачи, принцы и нищие. Молодые и старые. И все мерзавцы. Мужчинами, милая, нужно пользоваться — все, никаких сантиментов. Вспомни этого Карлоса. Конечно, он жиголо, он спал со мной за деньги и думал, что это он пользуется мной. Но на самом деле это я пользовалась им. Я отдавала ему бумажки, деньги, а получала его молодость, страсть, темперамент. Я получала жизнь! Мужчины, дорогая, созданы Богом, чтобы вливать в нас соки жизни, доставлять нам удовольствие, одевать нас, кормить и умирать, охраняя нас. А мы должны пользоваться ими, потому что для этого Он их сотворил. Только для этого! И у каждой умной женщины есть лишь одна задача: среди миллионов и миллионов мужчин — принцев и нищих, дураков и умников, гениев и бездарей — найти и завоевать того, кто сделает твою жизнь красивой и полной удовольствий. Но в одном мужчине это сочетаться не может, и мы берем это врозь — страсть у одного, нежность у другого, деньги у третьего… Сколько их у тебя было?

— Один.

— Один? — ужаснулась Маргарита. — Ты шутишь! Какой кошмар! Я в твои годы!.. Но ладно, мы тебе найдем…

Алена перебила:

— Марго, я хочу домой.

— Домой — это куда?

— В Россию.

— Что? Ты с ума сошла! Ты просто забыла, что там происходит! Включи телевизор! Думаешь, я поверила в твои сказки про детский театр в деревне? Посмотри на себя! Ты красивая, молодая, умная! Ты должна жить как белая женщина — у тебя должны быть слуги, виллы, любовники…

Алена молчала.

— Слышишь? — настаивала Маргарита.

— Я хочу домой.

— Зачем?

Алена не знала, что ответить.

— Иди сюда, идем! — Маргарита взяла Алену за руку и вывела на веранду.

С веранды открывался замечательный вид на вечерний Вильфранш — на виллы, утопающие в зелени и праздничной иллюминации, и на подкову гавани, всю в золотых огнях иллюминированных яхт и шхун…

— Смотри, — сказала Маргарита. — Это тоже Россия. Да, да, это наше. До революции это была русская земля, здесь была наша военно-морская база в Средиземном море, здесь каждое лето жили наши цари, и здесь половина населения — потомки наших моряков. Большевики бросили этот город, просто бросили — и все. А Франция подобрала. Но для меня это все равно Россия, и никаким японцам я это не отдам! Только через мой труп! Но ты же не бросишь меня тут, ты тоже можешь жить в этом раю…

Алена покачала головой:

— Не могу.

— Но почему?!

Алена подняла на нее глаза и сказала в упор, с ожесточением:

— Он меня бросил — здесь, в Ницце. И я должна бежать отсюда, чтобы все забыть, все!..

Маргарита обняла ее за плечи:

— Это ошибка, детка. Ошибка. Я тоже бежала… Из России, из Азии… Нет, не нужно ничего забывать… Нужно помнить и беречь те минуты счастья, которые дал нам Бог, и нужно благодарить Его за рай, в котором Он позволил нам побыть хоть миг! Не бросай меня! Живи со мной. Я же скоро помру и все тебе оставлю по завещанию, вот те крест святой! Хочешь — хоть завтра поедем к нотариусу…

Алена изумленно посмотрела на Маргариту, которая в эти минуты стала удивительно похожа на свою близняшку Феклу.

— Одна не хочу умирать… — говорила она. — Боюсь смерти, Аленка… Не уезжай, не бросай меня… Христом Богом прошу…

Алена прижалась к ней:

— Знаешь, что удивительно, Марго? Фекла говорила мне точно те же слова…

73

С грохотом распахнулась одна дверь… вторая… Это в офис братьев-маклеров Жискара и Жан-Клода стремительно ввалились японские «быки» из охраны Окады-сан. Отталкивая служащих к стенам коридора и распахивая двери кабинетов в поисках Жискара и Жан-Клода, они достигли комнаты для заседаний, где Жискар и Жан-Клод сидели со своими клиентами. Увидев ворвавшихся японцев, братья возмущенно поднялись с кожаных кресел, но «быки» силой припечатали их к сиденьям и повернулись к Окаде-сан, входившему сюда в сопровождении своего переводчика.

Окада-сан кивком головы приказал своим «быкам» убрать свидетелей-клиентов, подошел к братьям и с тихой угрозой сказал им что-то по-японски.

— Два месяца прошло, — синхронно перевел переводчик. — Вы взяли деньги. Где мой участок?

— Но, мсье! — испуганно ответил Жискар. — За исключением виллы «Марго» мы вам все скупили…

— Эта вилла как зуб торчит посреди всего участка, — сказал Окада-сан. — Я вложил в это дело миллионы и не могу начать строительство. Я спрашиваю: почему?

— Мы не виноваты. Банк дал ей отсрочку…

— Меня не касается! Вы взяли деньги. Если через неделю эта вилла не будет моя, я сделаю из вас сашими. Я сказал.

* * *

Через несколько часов насмерть перепуганные Жискар и Жан-Клод уже были в Лионе, в массивном четырехэтажном здании Интерпола на берегу Роны.

В бюро пропусков дежурный выдал им пластиковые, на прищепках пропуска, а Жак, лейтенант французской полиции и сотрудник Интерпола, прикрепил эти пропуска на лацканы их пиджаков и повел к проходной.

— Это мои старшие братья, — сказал он охраннику.

— Это заметно, мсье. Вы похожи.

Через просторный вестибюль Жак вел братьев к лифту. Они на ходу озирались по сторонам. Но ничего особо примечательного не было в холодных и отделанных темным мрамором стенах этой легендарной цитадели борьбы с международной преступностью. Только огромный герб Интерпола висел над лифтами, а в правой стороне вестибюля стоял сувенирный прилавок, где продавались значки, галстуки и другие сувениры с такой же интерполовской эмблемой.

Братья вошли в лифт.

— Так что по поводу этой виллы? — спросил Жак.

— Ты понимаешь… — начал Жискар, но тут же прервал себя, показал глазами на потолки и стены кабины. — А тут можно разговаривать?

— Можно, — улыбнулся Жак. — Мы в Интерполе друг друга не подслушиваем. Ну?

— Эта старуха резала себе вены, и, значит, с помощью психиатра ее можно сунуть в психбольницу, — деловито сказал Жискар. — И все, вилла будет наша. То есть — банка, но у нас в банке свои люди, все схвачено…

Они вышли из лифта на третьем этаже и пошли по длинному коридору с вереницей кабинетов, все двери которых были настежь открыты. В кабинетах, тесно уставленных столами с компьютерами и телефонами, работали сотрудники Интерпола.

— Но она, — говорил на ходу Жан-Клод, — сделала своей наследницей какую-то племянницу, которая приехала к ней из России. Нам нужна хоть какая-нибудь зацепка, чтобы выбросить эту девку из Франции, депортировать.

Жак остановился в изумлении:

— Ребята, вы с ума сошли! Это Интерпол, мы здесь такими делами не занимаемся!

Но Жискар успокаивающе положил ему руку на плечо:

— Она русская, понимаешь? А все русские на Ривьере связаны с мафией, кто еще может приехать из России на Лазурный берег? Ты можешь порыться в вашей русской картотеке?

— Это все, что мы просим, — поддержал его Жан-Клод.

— Порыться?! — усмехнулся Жак. — Это сто сорок тысяч файлов и досье! Ведь эти русские сейчас везде — во Франции, в Германии, в Испании, даже в Лиссабоне и Лихтенштейне!

— Но мы знаем ее фамилию, — сказал Жискар.

— И вообще, — добавил Жан-Клод, — кто тебя научил курить, ездить на велике и кадрить девчонок? Ты забыл?

Жак, посмотрев на того и другого, произнес со вздохом:

— Ладно, пошли! — И, войдя в свой кабинет, сел к компьютеру. — Как ее звать?

— Ее фамилия Бочкарева, — поспешно сказал Жискар. — Алена Бочкарева.

— Как пишется — через «ch» или «tсh»?

— Не знаю. Попробуй и так, и так…

Жак написал по-французски «BOCHKARIOVA» и нажал «Поиск».

Компьютер некоторое время напряженно ворчал и вдруг одну за другой выбросил на экран серию замечательных фотографий:

Алена с латиноамериканцами поднимается на теплоход «Бато Муш» во время праздничного банкета в честь Дня Победы в Париже…

Алена с латиноамериканцами на том же банкете стоит в очереди за дринками…

— Эти снимки сделал наш агент 8 мая на русском банкете в Париже, — сказал Жак. — Он там бродил с «Полароидом» в руках, выдавая себя за платного фотографа.

А компьютер продолжал показывать на экране все новые и новые фото:

Алена во время этого же банкета в толпе…

Алена на этом же банкете с Коромысловым и Дьяконовым у стола с закусками…

Коромыслов и Дьяконов закрываются от фотографа руками…

Увидев эти фотографии, Жискар и Жан-Клод закричали:

— Это она, она! Что ты смеешься?

Жак действительно расхохотался, потом прервал свой смех и заявил:

— Нет, ребята, эту девочку я вам не отдам.

— Почему? — изумились братья. — Ты с ней спал?

— К сожалению, нет. — Жак показал на экран: — Видите этого типа? Это Коромыслов, мерзавец! Наша разведка шесть лет охотилась за русской ракетной установкой «С-300». Давали любые деньги! Два британских агента спалились из-за нее в Москве! Наконец нашли отставного полковника — вот этого Коромыслова, объяснили ему, что и как, он по нашей наводке по частям скупил эту установку на Украине и в Грузии и продал… американцам! Американцам, не нам! Мерзавец! А теперь как ни в чем не бывало живет в Париже, сукин сын!

— Ну и что? При чем тут эта девка? Она его любовница?

— Нет, но она сделала то, что мы себе не можем позволить. Она его наказала. Вдвоем со своим дружком она надула его на двести тысяч долларов. Это было очень красиво! — И Жискар снова расхохотался. — Да, будь она француженкой, мы бы представили ее к ордену Почетного легиона!

Жан-Клод задумчиво прищурился:

— Как, ты сказал, его фамилия? Коромыслов? И он живет в Париже?

Уже через пять часов, то есть как только братья Жискар и Жан-Клод добрались из Лиона до своего офиса в Ницце, Коромыслов, стоя под душем в своей парижской квартире, услышал телефонный звонок. Завернувшись в полотенце, он вышел из ванной в комнату и увидел, как из факс-машины медленно выползает новый факс. Коромыслов подошел, присмотрелся.

На факсе была фотография Алены и ее адрес: Villa «Margo», Av. Foch, 17, Willefranche-sur-Mer.

74

Алена собирала в дорогу новенький чемодан.

— Ты все-таки едешь? — сказала Маргарита, обиженно поджав губы.

— Да.

— В эту проклятую Россию?

— Да.

— Ты пожалеешь…

Алена, не отвечая, продолжала собирать чемодан.

Маргарита вздохнула:

— Как бы я хотела быть на твоем месте! Знаешь что? Постой! — И она порывисто бросилась к шкафу, распахнула его и стала охапками, вместе с вешалками, снимать свои платья, грудами бросая их на пол рядом с Аленой. Затем выгребла с нижних полок дюжину пар своих туфель на высоких каблуках, тоже положила возле чемодана. — Вот! Отвези моей сестре!

— Фекле — это?! — изумилась Алена. — Ты вообще соображаешь? Ты сколько не была в России?

— Пятьдесят три года.

— Тогда понятно.

— А что? Там такое не носят?

Алена подняла одно платье, второе…

— Ладно, эти я возьму. Для мамы.

Часом позже они уже катили в Ниццу. Маргарита вела свой спортивный «мерседес», Алена сидела рядом, а на узком заднем сиденье были ее чемодан и два тюка, набитых одеждой. По радио пела Ля Гранд Софи, на бульваре Променад-дез-Англе шли приготовления к какому-то новому карнавалу, и Алена в последний раз оглядывалась по сторонам и мысленно прощалась с этим раем — с его золотыми пляжами, роскошными яхтами, потоками туристов на улицах, вкусными кафе, ювелирным магазином, где работал старик ювелир, и с улицей Массена, на которой она стояла статуей Нефертити. На секунду ей показалось, что в потоке прохожих она увидела Красавчика, его летящую походку… Но нет, это не он… не он…

Машина свернула к насыпной дамбе аэропорта. Там, на взлетных полосах, уходящих далеко в море, взлетали и садились самолеты со всех концов мира. Да, весь мир летел сюда, на Лазурный берег, в Ниццу, Антиб, Канны и в Монте-Карло, а она, Алена, уезжала отсюда…

Машина Маргариты миновала указатель парковки и въехала в подземный гараж аэровокзала.

Следом за ней сюда же въехал какой-то мини-вэн с затененными стеклами.

Маргарита нашла место и запарковала машину.

Мини-вэн запарковался рядом.

Алена и Маргарита вышли из машины, стали доставать с заднего сиденья Аленин багаж, и вдруг…

Два сильных удара по затылкам оглушили их, и последнее, что увидела Алена, — Маргариту, падающую ничком на сиденье своей машины и хватающую воздух открытым ртом. Затем лента скотча заклеила Алене рот, веревка стянула ей руки и ноги, а грубый мешок накрыл голову и плечи. Кто-то поднял ее, протащил несколько метров и бросил на пол минивэна, который тут же сорвался с места.

Они привезли ее в ангар, стоявший среди пустынных скал на берегу моря. В ангаре находилась большая моторная яхта, над ней — балконом — нависала комнатка для отдыха экипажа.

Два отморозка внесли в ангар мешок с пленницей, бросили в угол, развязали и сняли мешок. Алена в бешенстве оглянулась по сторонам. Она была на бетонном полу, со связанными руками и ногами.

Сверху по металлической лестнице спускался Коромыслов, на ходу он жестом приказал отморозкам выйти из ангара. Отморозки вышли.

— Ну что, сука, ты меня узнаешь? — Коромыслов сорвал ленту, заклеивающую Алене рот. — Где мои деньги? А?

Алена молчала.

Коромыслов ударил ее кулаком в лицо.

— Где мои бабки? Ну! — И новый удар. — Где твой хахаль? А? Где он?

— Я не знаю… — выдавила Алена сквозь окровавленные губы.

Коромыслов впал в бешенство и стал избивать ее ногами, выкрикивая после каждого удара:

— Ах, ты не знаешь! А теперь?.. А сейчас?.. А так?.. Ну?.. Где твой хахаль?

Алена, свернувшись клубком и отползая по полу, пыталась укрыть от ударов хотя бы голову и живот.

— Я не знаю… Не знаю… — кричала она. — Клянусь, не знаю!..

Но Коромыслов бил ее до тех пор, пока не выдохся. Затем, стукнув еще раз, ушел.

Алена, окровавленная, осталась на полу ангара.

75

Председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса как завсегдатай ресторана «Максим», который при советской власти именовался «Националь», имел тут свой столик с видом на Манежную площадь и Кремль.

Сидя за этим столиком и расправляясь с цыпленком табака, он говорил Андрею:

— Я хочу попробовать тебя на серьезном деле.

— Спасибо… — Андрей старался есть аккуратно, подражая шефу.

— В Москве восемнадцать рынков, — продолжал председатель. — Пятнадцать из них раньше были под нами, а теперь у нас только три, да и то вшивые, вроде Палашевского. Почему? Потому что азербайджанцы захватили все, теперь на рынках ни одного русского продавца. С этим нужно кончать. Я хочу, чтобы ты изучил эту проблему.

— Изучил или решил?

— Ты получишь бригаду, стволы, милицейскую поддержку и громкий трезвон в прессе и по телику. Это мы обеспечим. Начнешь с крупного рынка, с Черемушкинского, чтобы шум пошел сразу по всем каналам. Понял?

Андрей кивнул.

— И еще, — сказал председатель, утираясь салфеткой. — Из Парижа звонил Смотрящий насчет вашей блондинки. Оказывается, она с Красавчиком в мае кинула там одного торговца оружием на двести тысяч баксов. Теперь этот торговец ее нашел и поставил на счетчик, а с нас требует бабки, потому что Красавчик под нашей крышей. Но Красавчика нет, как всегда, а я за эту девку таких денег не дам, пусть он ее хоть в асфальт закатает. Связать тебя со Смотрящим по Европе?

Андрей нахмурился:

— Зачем?

Председатель усмехнулся:

— Ну, я же знаю, что ты к ней неровно дышишь.

Андрей отвернулся к окну.

За окном была привычная летняя суета Манежа — поток машин, туристы и вечная стройка перед гостиницей «Москва».

Не дождавшись ответа, председатель удивленно спросил:

— Ты пас, что ли?

Но Андрей и на это не ответил.

— Как хочешь. Я не вмешиваюсь… — сказал председатель. — Просто девку жалко, они ж ее кончат… Ладно, когда ты с рынками начнешь?

76

Смотрящий по Европе был настолько авторитетной личностью, что Коромыслов, разговаривая с ним по мобильному телефону, встал и вышел на балкон своей квартиры. Но не потому, что с балкона открывался прекрасный вид на Сену и Эйфелеву башню, а чтобы, не дай Бог, не прервалась связь.

— Нурахмет Ахметович, извините, что беспокою, — говорил Коромыслов. — Осталось двадцать четыре часа, а я не знаю, передали вы мою просьбу фонду или нет…

Медленно продвигаясь в своем «ягуаре» по Елисейским полям, забитым потоком машин, Смотрящий отвечал в телефонную трубку своего мобильника:

— Конечно, передал, дорогой. И уже курьер прилетел из Москвы, готов с тобой встретиться. — Он повернулся к Андрею, сидящему рядом: — Правильно?

Андрей кивнул.

— Но я хочу напомнить, — сказал Смотрящий в трубку, — десять процентов мои, ты помнишь?

— Конечно, Нурахмет Ахметович! — заверил его Коромыслов, стоя на своем балконе. — Нет проблем! Как только…

Андрей, сидя в машине, негромко напомнил:

— Как там она?

Смотрящий понял его и спросил в телефон:

— А товар не испортился?

— Товар в идеальном состоянии, — заверил Коромыслов. — Но скучает по курьеру.

* * *

Однако «идеальным состоянием» это назвать было трудно — Алена, прикованная наручниками к стойке-опоре яхты, валялась на бетонном полу ангара, бессильно впадая в ночную дремоту.

А над ней, в верхней, над яхтой, комнатке два отморозка пили французский коньяк и смотрели футбол по небольшому черно-белому телевизору. Поскольку репортаж шел по-французски, оба отморозка ничего не понимали, и один из них клевал носом, проявляя склонность не то заснуть за столом, не то свалиться для этого на пол.

— Эй! Колян! — тормошил его второй. — Ты не спи, блин! Пей! Это, конечно, не водка…

— Да п-пойло это, Гриша… — говорил Колян.

— Пойло, конечно, — соглашался Гриша, рассматривая бутылку. — Как называется?

— Н-не знаю… — пробормотал Колян и, едва футбол прервался телевизионной рекламой, уронил голову на стол и уснул.

— Спекся, слабак. Один-ноль! — подытожил Гриша, взял пульт и стал переключать с канала на канал.

И тут на экране возникла эротика с адекватным звуковым оформлением.

Гриша завороженно застыл.

Потом, насмотревшись так, что заломило в паху, глотнул прямо из бутылки и вышел из комнатки, спустился по металлической лестнице.

Внизу, в полутьме, на бетонном полу под яхтой Алена, прикованная наручниками к стойке-опоре яхты, лежала в полузабытьи. Но при звуках Гришиных шагов открыла глаза и села, готовясь к обороне.

Гриша, однако, подошел к ней по-мирному, сел рядом на корточки, протянул бутылку «Курвуазье».

— На, выпей.

Алена отвернулась.

— Да ладно тебе, выпей! Я ж по-хорошему…

— Не буду, отстань.

— А чё? Брезгуешь?

Алена промолчала.

Гриша, заводясь, ткнул ей бутылкой в лицо:

— Лучше выпей. По-хорошему.

— Отстань, сказала!

— Ах ты, курва! — взбесился он. — Это ж как раз твое пойло — «Курвазье» называется! Ты у меня все равно выпьешь!..

И Гриша ногами, как тисками, зажал Алене голову, одной рукой сдавил челюсти, заставляя открыть их, а второй стал вливать в рот коньяк. Алена, давясь и захлебываясь, забилась у него в тисках, но руки и ноги у нее были скованы, а Гриша оказался не по фигуре сильным и не выпускал ее, заставлял пить.

— Не хотела по-хорошему? Не хотела? Пей так, сука! Все равно я тебя поимею!

Потом, отбросив бутылку, он расстегнул поясной ремень.

Алена, с выпученными от выпитого глазами, с ужасом смотрела перед собой.

Но в тот момент, когда Гришин пах приблизился к ее лицу, Алену вдруг сотряс приступ рвоты, и ее вывернуло прямо в его ширинку.

Именно в это время по автостраде А-6 с севера на юг, мимо указателей на Ниццу и Канны, мчался восьмицилиндровый спортивный «рено». У бензоколонки машина тормознула, Андрей бегом выскочил из кабины, спешно заправил бак, сунул кредитную карточку в автоматическую кассу и, пока касса ворчала, выдавая квитанцию, открыл багажник. Там, скрючившись, лежал Коромыслов — связанный, с заклеенным ртом. Андрей грубо ткнул его в бок:

— Эй, ты жив?

Коромыслов что-то промычал в ответ.

— Ничего, — сказал Андрей, — поспи еще, мало осталось. Скоро пересажу вперед…

Захлопнув багажник, он сел за руль и снова погнал машину по автостраде.

Когда первые проблески рассвета появились над морем, они осветили довольно странную картину: в скалах, перед одним из десятка ангаров для яхт стоял голоногий парень и, поблескивая голой задницей, водой из брандспойта отмывал свои штаны и трусы. Рядом с ним на камне лежал «калашников», а чуть в стороне, в двери открытого ангара стоял его напарник и покатывался от хохота:

— Ой, блин! Ой, не могу! Как она тебя уделала! Ой, я в Москве братанам расскажу! Связанную телку не смог трахнуть!

— А ты смог? — огрызался Гриша.

— А я не пробовал.

— Не пробовал, потому что курдюк пустой!

— У меня пустой?

— У тебя пустой!

Колян повернулся и ушел в ангар.

— Ага! — крикнул ему вслед Гриша. — Пойди попробуй!..

Тут к ангару юзом подлетел спортивный «рено». От резкого торможения Коромыслов, сидевший на заднем сиденье связанный и с залепленным ртом, с такой силой дернулся вперед, что едва не перелетел на переднее сиденье. Но Андрей не обратил на это внимания, выскочил из машины.

— Эй, стой! — Голозадый Гриша нагнулся к своему «калашникову».

Андрей на бегу метнул в него нож и пробежал к открытым дверям ангара, даже не взглянув на то, как нож вонзился голозадому в спину.

Вбежав в темный ангар, Андрей поневоле остановился, пытаясь привыкнуть к темноте.

Между тем в глубине ангара Колян уже успел сунуть Алене кляп в рот и теперь пытался ее раздеть. Алена, связанная и прикованная наручниками к стойке-опоре яхты, бешено сопротивлялась, брыкалась и наконец коленом угодила Коляну в пах. Колян переломился от боли и, озверев, замахнулся пистолетом, целя его рукояткой Алене по голове.

Негромкий выстрел из пистолета с глушителем остановил его руку буквально в сантиметре от ее головы, а второй выстрел обрушил на Алену уже мертвое тело Коляна.

Алена ногами оттолкнула труп и увидела Андрея.

Часть седьмая Искушение

77

Россия, заповедный лес.

Лай собак… егеря… гон лося…

Мощный красивый зверь несется сквозь лесную чащу, подгоняемый слева и справа…

Лось выбегает на поляну…

Прямо перед ним — охотник с ружьем… выстрел в упор…

Зверь валится на передние ноги, падает…

Пир в охотничьем домике — мужское застолье с молоденькими официантками в мини-юбочках. Во главе стола губернатор, рядом с ним его клевреты и прихлебатели, а также Серый — мужчина с жестким лицом. Серый произносит тост:

— Я хочу выпить за нашего губернатора. Сегодня он еще раз показал, что у него твердая рука и верный глаз. Именно такой руководитель нам нужен! За тебя, Геннадий! За твою победу на выборах!

Губернатор усмехнулся:

— Одним тостом не отделаешься. Выборы денег стоят.

— Проблем нет, — согласился Серый. — Выборы мы оплатим. Но и ты нам чуток поможешь.

— Каким образом?

Серый повернулся к официанткам:

— Торт!

Официантки — под туш — вносят огромный торт. Он выполнен оригинальным образом: это красивый ландшафт с голубой сиропной рекой, кремовыми деревнями, шоколадными шоссе и большими круглыми сахарными емкостями нефтеналивного комплекса на берегу реки.

Официантки ставят торт перед губернатором.

— Что это? — изумился губернатор.

— Не узнаешь? — спросил Серый.

— Узнаю, конечно. — Губернатор показал на кремовые деревни: — Это Долгие Крики, это Черные Грязи, это Хорёнки… — И ткнул пальцем в сахарные емкости: — А это что?

— Это наш нефтеналивной комплекс, — сказал Серый. — Видишь, как удобно? Рядом два шоссе и шесть дорог, на них двадцать семь бензоколонок, и все наши. Понимаешь?

— Но это же государственный заказник, экологически чистая зона! Ты что!

Серый отломил ложкой часть деревни Долгие Крики.

— Подписываешь — и выборы твои. Решай… — И отправил в рот этот кусок торта.

78

«Граждане пассажиры! Наш самолет начинает снижение. Просим всех пристегнуть привязные ремни и воздержаться от курения. Через двадцать минут мы приземлимся в аэропорту Шереметьево-2…»

Андрей жестом подозвал молодого стюарда, спросил:

— У тебя есть настоящее шампанское?

— Французское? — с плутоватой улыбкой уточнил стюард.

— Да.

Стюард оценивающе оглядел Андрея:

— Могу поискать…

— Поищи. Не пожалеешь.

— Но мы уже снижаемся…

— Ничего.

Стюард ушел и тут же вернулся с бутылкой французского шампанского и пластиковыми стаканами. Андрей дал ему двести долларов, умело открыл бутылку, налил вино в два стакана и сказал Алене:

— Ну? За что выпьем?

Алена со слезами на глазах отвернулась к иллюминатору.

— Что с тобой? — спросил Андрей.

— Ты не поймешь.

— Попробуй. А вдруг…

Алена отерла слезы и повернулась к Андрею.

— Ладно, не обращай внимания… Давай выпьем — за возвращение.

— Согласен. И за нас с тобой.

— В каком смысле?

Он замялся:

— Знаешь, я, наверно, давно должен был это сказать. Но все не решался. А сейчас… Я это… Я хочу сделать тебе предложение. Выходи за меня замуж.

Алена внимательно посмотрела ему в глаза и покачала головой:

— Круто!.. Знаешь… Конечно, я твоя должница, ты меня спас. Но… Я устала от этой жизни, Андрей. Я уже не хочу ни ваших денег, ни приключений, ни шампанского за двести долларов. Я хочу жить нормально, как все: учиться, работать, рожать детей…

— Конечно! Так и будет! — поспешно заверил он. — Ты будешь дома, женой, с детьми. Я не буду тебя ни во что втягивать!

— Андрей, я знаю, что ты замечательный человек! — В глазах у Алены показались слезы. — И вообще я дура, что выбрала не тебя. Конечно, ты в десять раз лучше Красавчика… Но сердцу не прикажешь…

— Ничего, — сказал он упрямо. — Я умею ждать.

— Нет… Не в этом дело, дорогой… Понимаешь, я хочу уйти из этого вообще. Я не хочу жить и думать, что моего мужа вот-вот убьют, что ты где-то подставляешь голову под пули. Я этого больше не хочу. В конце концов, мне всего восемнадцать, а у меня такое чувство, будто мне уже в два раза больше. Нет, все, я хочу жить тихой, нормальной жизнью…

Андрей усмехнулся:

— На зарплату?

— Да, пусть на зарплату. Живут же другие. — Она показала вокруг. — Смотри, полный самолет летит из Ниццы! Не все же тут бандиты и новые русские. Я тоже начну все сначала…

Самолет нырнул в густую облачность и сел в Шереметьево на мокрую и иссекаемую дождем посадочную полосу.

Андрей и Алена вышли из аэровокзала, грузчик на тележке вез за ними чемоданы Алены с платьями Маргариты для Феклы и матери Алены. На улице было по-осеннему зябко и сыро, сразу за козырьком аэровокзала висела пелена дождя.

— Ну, кто тебя тут ждет? — сказал Андрей.

— Извини, Андрей, все, — ответила Алена. — Не обижайся…

И, ухватив свои чемоданы, потащила их в дождь, к автобусу.

— Подожди! Алена! — окликнул ее Андрей. — У меня тут машина! Я тебя довезу…

Она обернулась на ходу:

— Спасибо. Пока!

И вслед за другими пассажирами втиснулась в автобус. Двери автобуса закрылись у нее за спиной, водитель, трогаясь, объявил:

— Проходьте вглыбь! Автобус идет со всеми остановками!

— Как со всеми? — стали возмущаться пассажиры. — Это же экспресс! Мы ж за экспресс заплатили!..

— Со всеми остановками! — непререкаемо повторил водитель.

Алена со своими чемоданами примостилась в проходе.

Перед ней было лобовое стекло автобуса — заштрихованное дождем, со скрипучими щетками «дворников», а дальше, сколько видел глаз, тянулись мокрое серое шоссе, лужи и грязь на обочинах, какие-то унылые бетонные стройки, дальний лес в сетке дождя, вереница встречных машин, остановившихся в пробке, и джип с мигалкой, летящий по осевой полосе…

— Мелькисарово! — объявил водитель.

Автобус причалил к остановке, в него, толкаясь, втиснулись еще с десяток мужчин и женщин в мокрых плащах, с узлами и кошелками в руках. Водитель закрыл двери и включил старенькую «Спидолу», прикрученную к панели управления. «Спидола», конечно, тут же отозвалась голосом популярной Земфиры:

Хочешь, я взорву все звезды… Хочешь, я убью соседей, Что мешают спать…

Алена посмотрела в боковое окно и увидела машину, которая медленно шла рядом с автобусом. Всмотрелась через пелену дождя — в машине сидел Андрей.

Автобус остановился на следующей остановке, Андрей — чуть отстав — тоже.

Еще какие-то пассажиры втиснулись в автобус, забив весь проход, толкая Алену своими узлами и сумками, наступая ей на ноги и шаркая по лицу мокрыми плащами и куртками.

— Осторожней…

— Подвинься, не барыня!

Еще одна остановка.

Андрей, остановив машину за автобусом, видел, как новая группа пассажиров втиснулась в автобус, спеша укрыться от дождя. Автобус тронулся и покатил сквозь дождь по лужам и грязи.

— Путиловское шоссе! — объявил водитель.

Андрей опять остановил машину позади автобуса. Когда пассажиры, стоявшие под козырьком, исчезли в автобусе и автобус тронулся, Андрей увидел на опустевшей остановке Алену с ее чемоданами.

Он подъехал к ней, и она молча села в машину. А он, выскочив из кабины, уложил ее чемоданы в багажник.

И Земфира воспарила из автомобильных динамиков:

Хочешь, я взорву все звезды… Хочешь, я убью соседей, Что мешают спать…

79

Это во всем походило на семейную жизнь счастливых молодоженов: Алена руководила евроремонтом их квартиры, ездила в сопровождении охранника-водителя по магазинам и выбирала там обои и сантехнику, занималась своей фигурой в фитнесс-клубе, а к приходу Андрея готовила вкусный ужин. Андрей же каждый вечер являлся домой с розами, прекрасно одетый и сияющий, как счастливый и удачливый влюбленный. Но когда ночью он приходил в Аленину постель, Алена, проснувшись, отстраняла его:

— Нет… не сейчас… я не могу…

— Когда же, Алена?!

— Не знаю… Не торопи меня… Пожалуйста…

А назавтра снова все выглядело замечательно — они вместе ездили на стадион болеть за «Спартак» и на турнир «Большая шляпа» болеть за Тарпищева; Алена в сопровождении охранника покупала для их квартиры новую мебель и новую посуду, отдыхала душой и телом в косметическом салоне… А Андрей по-прежнему являлся домой с розами, для которых уже не хватало ваз…

Но бесконечно так продолжаться не могло, и однажды он пришел к ней ночью, явно выпивши и настроенный с пьяной решительностью. Однако, войдя, застал Алену бодрствующей и одетой. Включив свет, она протянула руку к бутылке на тумбочке.

— Не подходи.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Андрей, протрезвев, ушел.

Через две недели наступил день его рождения. С утра Алена в сопровождении охранника укатила на рынок, закупила у азербайджанцев лучшие овощи и фрукты, парное мясо, икру, рыбу, сыры… Затем — парикмахерская и косметический салон… Затем — в магазин «Версачи» на Кузнецком мосту за подарком имениннику… А вечером — под какой-то телевизионный репортаж — стряпала на обновленной современной кухне праздничный ужин и звонила Андрею по мобильнику:

— Привет, это я. Ты во сколько будешь?

По телевизору между тем показывали сюжет про афганцев, оккупировавших гостиницу «Севастополь», и журналист-ведущий комментировал происходящее на экране:

— Эту гостиницу захватила афганская колония, бывшие афганские коммунисты, работники службы афганской государственной безопасности и офицеры афганской армии, прошедшие войну. Теперь, после прихода талибов к власти в Кабуле, они все в Москве, без паспортов, бесправные и безработные, с огромными семьями…

Тут журналист, стоя в вестибюле гостиницы, повернулся к майору милиции с вопросом:

— Ну кто они такие? Почему вы их не выселяете?

— С одной стороны, да, — сказал майор, — они живут вне закона, у них нет документов на пребывание в России, и я, как страж закона, должен их выселить. Но с другой стороны, я, и не только я, но и многие товарищи, мы понимаем, что это мы, русские, виноваты в том, что эти люди оказались между небом и землей. Они не преступники, у себя в стране они не нарушали никаких законов, просто они были про-русски настроены и бежали из Афганистана вместе с нашей армией. А теперь мы должны отвечать за тех, кто пострадал из-за нас, так я считаю…

Алена, готовя ужин и поглядывая на часы, краем глаза смотрела передачу.

— Эта проблема нашла свой отклик и в Государственной Думе, — сказал на экране тележурналист, и следом пошла хроника обсуждения афганской проблемы в Думе. Депутат от «Яблока», стоя на трибуне, требовал:

— Афганцев нужно трудоустроить и дать им российское гражданство…

Представитель ЛДПР кричал:

— Нет, инородцам нечего делать на нашей земле, хватит черномазых терпеть! Скоро зеленое знамя ислама будет вообще над Манежем висеть!

Ему возражали из зала:

— Это же совершенно другие афганцы — неверующие, коммунисты!

— Тем более! — ярился ЛДПРовец. — Надо коммунистов гнать! Нам тут своих хватает!..

Под эту дискуссию на экране Алена ставила на стол фарфоровые тарелки, серебряные приборы, салфетки в серебряных колечках, блюда с закусками, белое шабли и красное бордо, запотевшую водку, бокалы и рюмки. И, поглядывая на часы, еще пару раз набрала номер на мобильном, затем перешла на обычный, сказала в телефонную трубку:

— Для абонента 3217. Андрей, в чем дело? Почему у тебя выключен мобильный? Ты обещал быть в семь, уже полвосьмого! Срочно позвони! Подпись: «Алена». Отправьте два раза подряд…

Но она успела принять душ, переодеться к ужину в свое лучшее платье и зажечь свечи, а Андрея все не было. Сидя в одиночестве за накрытым столом, она стала звонить в Фонд поддержки воздушных путешествий:

— Алло! Мне председателя! Нет его? А где же все?

Тут раздался звонок в дверь. Но не тот условный: точка — два тире — две точки: каким всегда звонил Андрей, а длинный, непрерывный…

Алена бросилась к тумбочке, лихорадочно разгребла ящик, достала газовый баллон и, схватив со стола нож, осторожно подкралась к двери:

— Кто?

— Алена, свои, открой!

Отложив газовый баллончик, Алена, не выпуская нож, открыла дверные замки.

Охранник и еще двое внесли избитого и окровавленного Андрея.

Алена в ужасе прикрыла рот рукой:

— Боже! Что случилось?

Вошедшие уложили Андрея на диван, он вялым жестом приказал им уйти.

Алена подступила к Андрею:

— Что случилось?

Он через силу улыбнулся разбитым ртом:

— Извини, я сегодня без роз…

— При чем тут розы!!! Что случилось?

— Ничего… Тебя не касается…

— Что?! Меня не касается?! — взвилась Алена. — Тебя избили, а меня не касается? Я что тебе — полено? Подстилка?

— Ты со мной не спишь…

— Ну и что? Какое это имеет значение? Я с тобой живу!

— Живешь, но тебя моя жизнь не касается, — сказал он с горькой усмешкой. — Ты же сама так хотела.

— Да, я хотела, чтобы меня это не касалось! Я не хотела в этом жить! Я думала жить другой жизнью! Но ты меня в это все равно втянул! Давно! Вы меня втравили в свои авантюры — ты и твой гребаный Красавчик! Чтоб он сдох! Чтоб вы все сдохли! — Она заплакала. — Зачем я только села тогда в твою машину!..

Андрей с усилием поднялся с дивана и, шатаясь, направился к ванной.

Алена заступила ему дорогу.

— Нет! Стой! Или я должна знать абсолютно все, или я собираю вещи и ухожу! Прямо сейчас!

Но Андрей обошел ее и молча ушел в ванную.

— Ты слышишь? — в отчаянии закричала она ему вслед.

Но из ванной вместо ответа послышался лишь шум воды, спускаемой из бачка туалета.

Алена в бешенстве рванула со стола скатерть. Посуда, закуски, бутылки с вином и водкой с грохотом и звоном обрушились на пол.

Алена села за пустой стол и разрыдалась.

Затем встала, отерла слезы и решительно пошла в ванную комнату.

Там Андрей, раздевшись, лежал с закрытыми глазами в ванне, отмокал.

Алена достала из шкафчика йод, спирт, тампоны, какието мази, губку. Смочила тампоны в спирте и принялась осторожно промывать Андрею раны на голове и на плечах.

Андрей морщился и стонал от боли.

Алена присела перед ним на край ванны, продолжая промывать и смазывать раны.

— Ничего… Терпи… Будешь жить… Рассказывай…

— Ладно… — согласился он. — Только имей в виду: ты сама напросилась…

— Говори.

Он вздохнул:

— Понимаешь, когда советская власть рухнула, то мешок по имени «национальное достояние» оказался в подвешенном состоянии. То есть кто тогда выше подпрыгнул, тот больше и схватил. И конечно, самые сладкие куски — нефть, газ, алюминий, редкоземельные элементы, лес — ушли в руки олигархов. Но есть не менее вкусные куски, такие, как спорт, жилье, казино, алкогольные напитки, сигареты, магазины, рынки. Вот этим мы и занимаемся. Правда, в этих областях постоянно происходит передел, и тогда случается то, что случилось со мной. Как говорил мне один мой учитель: «Зачем, говорит, ты в бандиты пошел? Тебе же мама сколько раз говорила: «Учись на скрипочке играть! Учись на скрипочке играть!» А ты!..»

— Ты мне зубы не заговаривай! Говори, кто тебя и за что?

— Понимаешь, мы не можем терпеть, чтобы московские рынки принадлежали азербайджанцам. Ну ты представь сама: ты кто по национальности? Я кто по национальности? Это Москва, наш город. Почему здесь все рынки принадлежат им? Вот сегодня и случилась первая стрелка. Правда, их было больше, и они нас побили, я чудом в живых остался. Но сегодня они нас сделали, а завтра мы все равно их сделаем, потому что это им не Баку, это наша страна.

— А если тебя убьют?

Андрей усмехнулся:

— Тогда считай меня коммунистом.

— Нет, меня это не устраивает, — заявила Алена, прижигая йодом рану на его плече. — Что, кроме тебя, некому голову подставлять?

— Нет, — сказал Андрей, не открывая глаз, — это теперь моя территория.

— Пусть это твоя территория, но головы пусть подставляют другие.

— Кто, например?

— Да кто угодно. Вот хоть афганцы. Вон их в Москве целая колония, все безработные. Они за копейки что хочешь сделают, у них военная закалка.

— Не понял: какие афганцы? Наши солдаты, что ли?

— При чем тут наши? Настоящие афганцы, боевики, которые из Афганистана сбежали, они сейчас в Москве живут.

Андрей открыл глаза, спросил подозрительно:

— А ты их откуда знаешь?

— Чучмек, я телик смотрю!

Андрей, встретив Аленин взгляд, долго смотрел ей в глаза. Потом сказал негромко и просто:

— Иди ко мне.

Алена встала и принялась раздеваться.

80

На Черемушкинском рынке съемочная группа телевидения вела съемку на фоне торговых рядов, и журналист с микрофоном, стоя перед телекамерой, говорил:

— Совместно с Управлением по борьбе с организованной преступностью мы провели такой эксперимент. Мы привезли на рынок машину с картошкой и стали продавать ее всего на пять рублей дешевле, чем другие. Уже через несколько минут за нашей картошкой выстроилась очередь. Но смотрите, что происходит: тут же к нашим продавцам подходят вот эти граждане и начинают их бить, видите? Конечно, мы это предвидели, и рубоповцы задержали их. А теперь давайте разберемся в ситуации… — Журналист подошел с микрофоном к задержанным милицией: — Простите, вы кто такие?

— Я торговец, я здесь торгую, — с кавказским акцентом ответил ему один.

— Я, слушай, продавец здесь! — с таким же акцентом сказал второй.

— А где вы торгуете? — спросил журналист. — Покажите, где ваше торговое место? В каком ряду?

— Слушай, я не знаю там, в каком ряду… — отмахнулся первый.

Журналист повернулся к камере:

— Как видите, эти люди не торговцы, это боевики. То есть, налицо хорошо отлаженная система блокады московских рынков. Как только на рынке появляется чужой продавец, его избивают боевики азербайджанской мафии, которая контролирует наши самые крупные рынки. Я еще раз подчеркиваю: мы ничего не имеем против азербайджанской нации, у которой есть много прекрасных сынов, таких как драматург Ибрагимбеков, художник Салахов, певец Бюль-Бюль и юморист Гусман. Мы говорим о том, что сейчас на московских рынках сложилась монополия азербайджанской группировки и нет совершенно никакой конкуренции, а это обязательный атрибут рыночной экономики. Хотелось бы знать, что думает об этом мэр нашего города и каким способом он собирается вернуть рынки коренным москвичам и жителям Подмосковья.

Лежа в постели, Алена и Андрей смотрели эту телепередачу, и Андрей сказал:

— Это только начало. Таких передач будет пятнадцать — каждый день и со всех рынков.

— Вот это другое дело! — ответила Алена и поцеловала его.

Андрей ответил ей жарким поцелуем, который тут же перешел во взаимную страсть, и Алена, выключив телик, нажала клавишу новенького стереофонического «Грюндига». «Грюндиг» откликнулся песней Леонтьева, Алена и Андрей утонули в своих ласках, а между тем именно в это время афганцы били азербайджанцев на Черемушкинском рынке, переворачивали их прилавки на Ленинградском рынке, гнали с Таганского и Даниловского рынков, прокалывали шины и разбивали стекла их машин на рынке в Сокольниках…

И утром, когда Андрей за завтраком включил телик, ТВ-6 сообщил в новостях:

— На московских рынках происходит очередной передел. Афганская группировка, возникшая совершенно неожиданно и неизвестно откуда, вытесняет азербайджанцев. Мы пригласили в нашу студию одного из руководителей московской мэрии и попросили прокомментировать эту ситуацию. Пожалуйста, Шота Георгиевич.

— Я считаю, — заявил с экрана представитель мэрии, — что никакой афганской группировки не существует. Мы, я считаю, поступили благородно, мы дали афганцам место под солнцем в нашей гостеприимной стране. Москва — столица многонационального государства. Монополии здесь быть не должно. Пусть на наших рынках торгуют все — русские, татары, афганцы, евреи…

Алена и Андрей расхохотались, Андрей потрепал Алену по голове.

— Ты у меня гений! Проси что хочешь!

— Ты знаешь, — сказала Алена, — я хочу к маме.

81

В тот же день председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса сказал Андрею:

— Руководство фонда обсудило твои действия на рынках и приняло решение тебя поощрить. Покажи ботинки.

Андрей, сидя в кресле в кабинете председателя, в недоумении поднял ногу.

— Не вижу, — сказал председатель. — Ты какую фирму носишь? «Саламандер» или «Балли»?

— «Саламандер»… — недоумевал Андрей. — А что?

— Какой размер?

— Сорок третий…

Председатель нагнулся к селектору на столе, нажал кнопку:

— Жанна, принеси «Саламандер», сорок третий размер. — И повернулся к Андрею: — Сейчас принесет, примеришь. Твоя идея с афганцами работает на все сто! Молоток! Мы решили назначить тебя Смотрящим по Тверской улице и Центральному административному округу. Это серьезное повышение, в новой обуви нужно ходить. Мало ли с кем придется встречаться — в мэрии, в Думе, в правительстве…

Вошла секретарша с обувной коробкой фирмы «Саламандер», подала ее председателю, тот — Андрею.

— Открой и примерь.

Андрей, все еще недоумевая, взял коробку, открыл. И лицо его выразило оторопь — в коробке лежали стопки стодолларовых купюр.

Глядя на Андрея, председатель чуть не упал со стола от хохота.

— А?! Как я тебя?! Тут сорок третий размер — сорок три тыщи, можешь пересчитать…

82

Когда новенький и сверкающий белым лаком джип «Лексус» со всеми его алюминиевыми наворотами причаливал на пароме к пристани в Долгих Криках, с деревней был шок. Со всех сторон к причалу ринулась детвора, ошалело лаяли собаки, женщины, бросив свои дела, выглядывали из окон.

Водитель джипа и он же постоянный охранник Алены вышел из машины и за веревку подтянул паром к берегу. Затем сел за руль, и «лексус», распугивая кур и увлекая за собой детвору и собак, покатил по деревне.

Но Андрей и Алена, сидя на заднем сиденье, не обращали на этот переполох никакого внимания. Алена показывала водителю кратчайший путь к ее дому:

— Направо… Налево… Сюда…

Машина въехала во двор Алениной избы, Алена и водитель стали выгружать из багажника сумки, коробки и пакеты с подарками. Алена при этом поглядывала на крыльцо своего дома, ожидая привычного визга Насти, но там вместо Насти вдруг появились какие-то цыганята. За ними вышли и взрослые цыгане, они издали наблюдали за разгрузкой машины. Последним появился полупьяный Роман в сопровождении пожилой цыганки. Раскинув руки, он сказал с хмельным радушием:

— О, смотри, кто приехал! Аленка! Здравствуй, дочка!

Цыгане и цыганята тут же запели:

— К нам приехал, к нам приехал…

— Цыть! — прикрикнул на них Роман. — Аленка, знакомься, это моя мама!

— А где моя мама? — спросила Алена.

Один из цыган показал Роману на выгруженные из «лексуса» сумки и пакеты:

— Роман, это наше?

— Наше, наше! — хозяйски ответил Роман. — Здесь все наше!

Вся цыганская ватага сорвалась с места и с криками «Наше!.. Я первый!.. Дай сюда!..» налетела на привезенные Аленой подарки. Алена, оторопев, только хлопала от изумления глазами, потом повернулась к Роману, хотела что-то сказать, но в этот момент за его спиной возникли фигуры Алениной матери и Насти — робкие, затравленные и словно согнутые непосильной работой. Алена от такой метаморфозы только рот открыла в изумлении…

Между тем вокруг подарков, привезенных Аленой, вспыхнула настоящая драка, цыганята стали рвать пакеты на части.

Андрей повернулся к водителю-охраннику, сказал негромко:

— Наведи порядок.

Водитель достал из-за пазухи пистолет и выстрелил в воздух.

Цыганята мгновенно разбежались.

В наступившей тишине Алена спросила у своей матери:

— Мамочка, что здесь происходит?

Но мать молчала, опустив глаза.

— Познакомься, мама, — сказала Алена, — это Андрей, мой жених.

Настя, посмотрев на Андрея, одобрительно заключила:

— Круто-о-ой!

83

Когда Алена и Андрей шли по деревне, на них смотрели из окон всех домов.

— Здесь, — показывала Алена Андрею, — на речке я белье стирала… А вот наша церква, в ней был клуб, я в спектаклях играла…

Дверь в церковь-клуб была заколочена досками, но из-за церкви доносились поющие детские голоса.

Алена и Андрей обошли церковь и увидели во дворе детский хор, которым дирижировал Марксен Владиленович. Дети — к вящему удовольствию верующих старух — пели «Аве Мария».

Алена и Андрей остановились послушать.

— Это мой учитель, — негромко сказала Алена. — Практически он научил меня всему: языкам, пению, даже статуей стоять… Если бы он был как все, я бы в него влюбилась…

Андрей не понял:

— А он?

— Он другой…

— Пидор, что ли?

— Ну зачем так? — Алена взяла Андрея под руку и повела дальше, за деревню, к речным лугам, где были ее любимые поля клевера и гречихи.

Но оказалось, что теперь здесь шла какая-то стройка — экскаватор и бульдозер с ревом рыли канавы, рабочие забивали вдоль берега бетонные сваи, а подъемный кран разгружал с тягачей огромные стальные листы, вентили и прочее оборудование. Возле подъемного крана торчала фигура Жукова, он ругался с бригадиром стройки, а потом, махнув рукой, отошел в отчаянии. Заметил Алену и Андрея и направился к ним.

— Здравствуйте, — сказал он, подходя явно в угнетенном состоянии. — Ну, Аленка, из каких ты краев на сей-то раз?

— Да так, из разных… Знакомьтесь, дядя Жора, это Андрей, мой жених. А что тут строят?

— Могилу.

— Какую еще могилу? Вы что?

— Нашу. Общую. Как построят, так нам всем и конец.

— А ты поточней не можешь? — потребовал Андрей.

— А куда уж точней? — сказал Жуков. — Конец света пришел. Одни бандиты нам электричество отключили, уже месяц мы тут без света. А другие — сам видишь — под нас нефтебазу роют.

— Как нефтебазу? — изумилась Алена. — У нас же экологически чистая зона.

— Была. А закачают нефть и все потравят…

Алена посмотрела на Андрея и кивнула ему на рабочих:

— Может, ты с ними поговоришь?

Андрей пошел к строителям, потолковал с бригадиром и вернулся.

— Это не с ними надо говорить, а с крышей.

— Вот-вот! — подхватил Жуков. — Раньше куда ни пойдешь, говорили: это с обкомом надо решать. А теперь говорят — с крышей. Какая разница? Вот у нас месяц света нет, а где у них крыша — как я узнаю? По проводам пойду?

Андрей достал из кармана мобильный телефон, набрал номер, сказал в трубку:

— Алло, приемная? Катя, это Андрей Глазов. С Анатолием Борисычем можешь соединить?.. Анатолий Борисыч, это Андрюша. Слушай, у меня к тебе просьба. Я звоню из Тверской губернии, с родины моей невесты. Приехал, понимаешь, знакомиться с родителями, а тут света нет, они меня разглядеть не могут. Я тебя прошу: в порядке шефской помощи включи им свет в этой деревне… — И повернулся к Жукову: — Это какой округ?

— Первомайский, — сказал Жуков.

Андрей повторил в телефон:

— Первомайский округ. Что? На свадьбу? А как же! Конечно, пригласим! Уже приглашаю! Какой я хочу подарок?..

Тут в Долгих Криках и на той стороне реки, в Черных Грязях, во всех домах и на всех столбах вспыхнул свет. Люди, ошалев от счастья, выбежали на улицы с криком: «Свет дали! Ура! Свет дали!»

— Вот! — сказал Андрей в телефон. — Ты уже сделал подарок, спасибо!

84

Вечером в доме Алены было, конечно, застолье. Яркий свет электрических лампочек сиял над обильно накрытым столом. Мать Романа играла на гитаре и пела красивую цыганскую песню, цыгане-подростки ей подпевали. Настя и Тамара, мать Алены, накрывали на стол. За столом сидели Жуков, Марксен Владиленович, Алена, шофер-охранник и взрослые цыгане, родственники Романа.

А во дворе курили Андрей и Роман, и Андрей говорил своему будущему тестю:

— Против твоей мамы, которая приехала сюда в гости на несколько дней и скоро уедет, я ничего не имею. Но все остальные должны отсюда убраться завтра же утром. Ты меня понял?

Роман покорно кивал головой.

В доме за столом Жуков, слегка захмелев от вина и электрического света, потребовал:

— Аленка, тост скажи! Давай, наша золотая, скажи!..

Алена встала и оглядела гостей.

— Знаете, что я скажу? Вот я последнее время много поездила по заграницам. И очень скучала по России, очень. Не по всей России, я всю-то не видела, а по своей, вот этой, которая называется Долгие Крики. Может, у кого-то родина красивше называется, но мне и моя мила — вот эти десять домов, ты, Жуков, ты, Марксен Владиленович, ты, мамочка… Вы — моя родина. И я очень хочу, чтобы здесь было красиво и чисто, всегда — электричество и газ, и чтобы вы вообще жили как люди. Ведь здесь можно построить не эту ужасную нефтебазу, а курортную зону для иностранных туристов, только на наш манер — с русскими банями, катаниями на санях и с охотой на волков. Да, да, во всем мире люди огромные деньги платят, чтобы на волков поохотиться, а у нас тут волков — ой, прошлый раз я от них еле ноги унесла! Вот и приезжали бы сюда иностранцы на охоту, только надо построить для них охотничьи домики цивилизованные и сделать из нашего края заповедник, сохранить родную природу, которая будет сама себя содержать… Ой, а какой же я тост-то хотела сказать?

— За малую родину, — подсказал Андрей.

— Правильно. Давайте выпьем.

Все выпили, а Жуков, выпив и поставив стакан, заметил:

— Вот каких людей не хватает нам в правительстве! — И вздохнул: — Эх, была б ты, Аленка, губернатором…

— Да, доченька! — сказала и мать. — Все ты правильно говоришь… Но к сожалению, наша жизнь совсем другая. Спасибо хоть твой Андрюша свет нам включил. А насчет экологии… Мы тут как-то написали в газету коллективное письмо, так уже через день пришли сюда эти бандюганы и сказали Жукову: следующее письмо своими мозгами будешь подписывать. Так и сказали, никого не боясь. Вот наша жизнь, Алена.

Алена взглянула на Андрея. Тот кивнул и негромко пообещал:

— Разберемся…

А Марксен огорченно заметил:

— Да, власть сейчас, к сожалению, не наша…

— Как не ваша? — возмутилась Алена. — Это раньше за кого скажут, за того вы и голосовали. А сейчас выборы свободные. Нужно просто думать, кого выбираете! А не так, что он вам бутылку, а вы его во власть.

— Ну и хорошо, — усмехнулся Жуков, — вот мы тебя и выберем.

— А что? — поднял глаза Андрей. — Неплохая идея…

— Ой, клево, Ален! — воскликнула Настя. — С мигалками будешь ездить!

— Не дай Бог! — замахала руками мать. — Это опасно…

Но идея уже овладела массами, и Марксен сказал:

— За тебя, Алена, я всех сагитирую. А то мы снова на улице, балетный кружок не работает…

Андрей наклонился к Жукову, кивнул на Марксена:

— Ты его не обижай. Он хоть и пидор, но для Аленки кое-что сделал.

— Учту, — сказал Жуков.

Тут с шумом распахнулась дверь и вбежал почтальон Виктор с букетом цветов.

— Алена! С приездом!

— Садись, Витя, — сказала Алена. — Знакомься, это мой жених Андрей.

Виктор и Андрей посмотрели друг другу в глаза, и Виктор, смешавшись, вдруг подал Андрею цветы.

— Поздравляю…

85

В Москве, в тире Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса шли занятия по стрельбе. Председатель и другие руководители фонда — толстяк, седой, пожилой, моложавый — с позиции «стоя» синхронно стреляли по мишеням.

А отстреляв свои обоймы, отошли к задней стене тира. Здесь висела большая карта с ландшафтом, весьма похожим на тот торт, который в лесном домике на пирушке Серый вручал губернатору: те же деревни Долгие Крики, Черные Грязи и Хорёнки, те же дороги и та же река. Перед картой стоял Андрей с указкой в руках, показывал:

— Это экологически чистая зона. Леса, реки, старые деревни. Практически сплошной заповедник. Прекрасная охота на лосей, медведей и волков. Я связался с руководством фирмы «Диснейуорлд», там, в отделе развития, уже тоже наши эмигранты работают. Я им говорю: ребята, вы под Парижем «Диснейленд» построили? Построили. А теперь давайте под Москвой построим, но для взрослых: с русскими банями, русским раздольем, катаниями на санях и охотой на волков и медведей. Мы вам тут такую экзотику разведем — от Ивана Грозного до Андропова! А они знаете что попросили?

— Что? — спросил один из руководителей фонда.

— Они говорят: две вещи, — доложил Андрей. — Первое: чтобы еженедельно была ночь Ивана Купалы с голыми купальщицами — это для мужчин-иностранцев. А для женщин они хотят аттракцион «Русская жуть» — нападение мафии, в натуре.

— Ну, это мы запросто! — сказал толстяк.

— Но только с актерами! — пояснил Андрей. — Как спектакль…

Толстяк разочаровался:

— А-а…

— А что? — осторожно сказал пожилой и посмотрел на седого. — Мне это нравится…

— Еще бы! — с энтузиазмом поддержал его моложавый. — Если подписать их строить тут эту поляну, представляете, сколько бабок они привезут!

Андрей, тоже глядя на седого и, видимо, самого авторитетного руководителя фонда, продолжал:

— «Диснейленд» под Парижем обошелся им в два миллиарда баксов. А мы сделали бизнес-план на полтора, чтобы их не пугать.

— Полтора миллиарда — чего? — не веря своим ушам, переспросил толстяк.

Седой, ковыряя в зубах зубочисткой, с прищуром смотрел на Андрея.

Андрей сказал толстяку:

— Долларов, конечно. Это стоимость строительства. Дорога, отели, аттракционы, гольф-клуб…

Тем временем у левой стены тира четверо рядовых сотрудников фонда с быстротой профессиональных стрелков уже перезарядили пистолеты начальства, а еще трое сменили мишени в глубине тира. И смотрящий за тиром подошел к седому и председателю:

— Можно стрелять.

Седой и председатель пошли к столу с оружием, за ними — остальные. Все разобрали свои пистолеты и выстроились в ряд.

— Теперь серия с колена, — объявил председатель. — На что стреляем?

— На ящик коньяка, — сказал седой. — Делаем!

Сделав три шага вперед, шеренга заняла позицию «стрельба с колена» и открыла огонь по мишеням. Тир огласил грохот пальбы, стреляные гильзы сыпались на пол, от мишеней летели щепки. Когда все стихло, обслуга бегом принесла мишени, и руководители фонда придирчиво осмотрели их.

— Ну, ты и тут чемпион! — сказал седому председатель.

Отдав оружие для перезарядки, руководители фонда вернулись к Андрею, который ждал их у карты. Толстяк мечтательно произнес:

— Полтора миллиарда баксов!..

— Но во всем этом проекте есть одна проблема: группировка Серого, — сказал Андрей. — Он вот здесь, в Долгих Криках, хочет строить нефтехранилище. Губернатор ему подписал, сами понимаете за что.

Пожилой руководитель нахмурился:

— Тогда о чем базар, я не понимаю? Это же их территория.

— Во-первых, это русская территория, — сказал Андрей, глядя на седого руководителя. — А во-вторых, губернатор это еще не все, это областная Дума должна утвердить. А в Думу сейчас перевыборы, и если мы двинем туда своего человека с нашей платформой, то…

Моложавый подхватил:

— Мы же там с безработицей покончим! В нашем «Диснейленде» вся область сможет на аттракционах работать!

Седой, ковыряя зубочисткой в зубах, с прищуром смотрел на Андрея, слушал.

— Вот именно, — сказал Андрей моложавому. — По штату там больше восьми тысяч рабочих мест.

— А кого в эту Думу толкать? — спросил толстяк. — Тебя?

— Нет. Там нужен человек, который оттуда родом и с братвой не замешан. Чистый человек.

— Но ведь это что значит? — сказал пожилой. — Базар с Серым и губернатором на их территории, так я понимаю?

— Ну, — заметил моложавый, — за такой кусок можно и побазарить.

Седой отбросил зубочистку и с удивлением сказал Андрею:

— Слушай, я тебя за «быка» держал. А ты растешь просто на глазах.

Председатель, который все отмалчивался, тут же подошел, вставил с гордостью:

— Кадры надо уметь воспитывать! А как же!

Смотрящий за тиром снова подошел к седому и председателю, доложил:

— Все готово.

Руководители фонда подошли к столу за оружием, разобрали пистолеты, и председатель спросил у седого:

— Как будем решать?

Тот через плечо посмотрел на Андрея:

— Начинай проект. Мы тебя финансируем.

— Заметано! — деловито подытожил председатель. — А теперь стреляем с двух рук «по-македонски». Делаем!

Все сделали три шага вперед и открыли огонь.

86

Городской штаб избирательной кампании Алены Бочкаревой работал с энтузиазмом и под музыку любимых Аленой Патрисии Каас, Земфиры и Алсу. Копировальная машина беспрерывно печатала черно-белый плакатик с портретом Алены и лозунгом «ЗЕМЛЯКИ, Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ЖИЛИ КАК ЛЮДИ!», Марксен и его ученики-старшеклассники сочиняли листовки и печатали их на пишущей машинке «Москва», пенсионеры и школьники под руководством Насти раздавали эти листовки на рынках, и Виктор раскладывал такие же листовки по почтовым ящикам…

А Алена разъезжала по области и выступала со сцен сельских клубов и кинотеатров, энергично выбрасывая вверх кулак и выкрикивая главные лозунги своей программы:

— За экологию!.. За чистый дом!.. Малая родина!.. Нет — загрязнению природы!.. Дети нам не простят!.. Мы построим!..

Но ответ ее конкурентов был тоже не слабым. В местной газете на первой странице появились давняя фотография Алены в стриптиз-клубе «Монте-Карло» и крупный заголовок:

ИЗ СТРИПТИЗНИКА — В ДУМУ? А МОЖЕТ, СРАЗУ В КРЕМЛЬ?

Сидя в доме у бабы Феклы, Алена рыдала над этой страницей, а баба Фекла сказала:

— Да пошли ты их! Езжай к Маргарите, и будешь там жить как прынцесса! На хрена тебе эта Дума?

Но Алена, конечно, к Маргарите не поехала, а помчалась с газетой в Москву, к Андрею.

— Н-да… — почесал затылок Андрей.

И спустя несколько дней они ужинали в ресторане самого модного пиаровского клуба «Петрович», оформленного Андреем Бильжо, «мозговедом» телепрограммы «Итого» и карикатуристом газеты «Коммерсантъ», в духе издевательства над ностальгией по сталинско-брежневской эпохе. На стенах — противогазы, сантехника времен военного коммунизма, программы пятилеток и плакаты «Родина-мать зовет!», «А ты записался в ДОСААФ?» и «Не болтай!». На полках — карикатурные бюсты Кобзона, Маяковского, Брежнева, Ельцина и других символов эпохи.

В ресторане за столом с Аленой и Андреем сидели Алексей Ситников, Анна и Игорь Писарские и другие звезды пиара, чьи имена малоизвестны широкой публике, но хорошо известны многим депутатам Думы и губернаторам, обязанным своими победами на выборах именно этим «Петровичам» и «Петровнам». За соседними столиками располагались компании завсегдатаев клуба Андрея Бильжо, Виктора Шендеровича, Михаила Леонтьева…

Ситников — высокий худощавый сорокалетний профессор, доктор наук и руководитель фирмы «Имидж-контакт» — объяснял Андрею и Алене:

— Вы сделали несколько ошибок. Во-первых, не посоветовались с профессионалами, а без нас сейчас никакие выборы не проходят — ни в Москве, ни в регионах. Это раз. Во-вторых, Алена, посмотри на себя. Ты выглядишь как городская девушка, столичная, а это у нашего народа не проходит. Люди должны видеть, что ты своя и что ты действительно из Долгих Криков. Кто у нас по имиджу? — спросил он у своих сотрудников и снова обратился к Алене: — У нас есть дизайнеры и визажисты, они с тобой поработают. Дальше. Твоя программа. Что ты там говоришь «малая родина», «экология», «дети нам не простят»? Это уже не едят, это мы отработали десять лет назад. Нет, вот Игорь и Аня Писарские, вот наши аналитики, они тебе напишут замечательную экологическую программу, от которой будут слезы течь у народа. Дальше. Эта статья в газете, которая тебя подкосила. А как же вы думали?! У вас сильные конкуренты…

— Мы их уберем, — хмуро сказал Андрей.

— В каком смысле? — спросил Писарский.

— В прямом.

— Ни в коем случае! — воскликнул Ситников. — Да вы что?! Конкурентов нужно убирать умом, а не силой. Да, Алена занималась стриптизом. Ну и что? А кто из политиков сейчас этим не занимается? Но ей же было что показать, правда? И сейчас есть, не так ли? Вот на этом мы и сыграем.

— То есть? — оторопела Алена. — Мне чего на выборах — раздеваться, что ли?

Но Ситников разговаривал в основном с Андреем:

— Вы конкурс красоты можете профинансировать?

— А сколько это? — деловито спросил Андрей.

— Ну, копейки! Двадцатник… Зато она возьмет первое место и выйдет на выборы с лозунгом «МНЕ НЕЧЕГО СКРЫВАТЬ!». — И Ситников спросил у Писарского: — Кто там против нее?

— Трое, — сообщил тот. — Бывший губернатор области, бывший секретарь обкома партии и генерал МВД.

Ситников повернулся к Алене:

— Вот видишь! За каждым из них или ЛДПР, или КПРФ, или «Наш дом — Россия». А ты кто? Мы должны сделать из тебя личность, лидера! И дать тебе лозунг. Например: «БОЧКАРЕВОЙ НЕЧЕГО СКРЫВАТЬ, А ВАМ?» — Ситников повернулся к Писарским. — Как вам?

— По-моему, клево, — согласилась Аня Писарская. — Юмор у нас еще кушают, спроси у Шендеровича. Если она выиграет конкурс красоты, то в конце любых дебатов будет говорить конкуренту: «Народ про меня всю подноготную знает! А вы, товарищ губернатор, ну-ка разденьтесь!» Это будет убойный слоган!

Алена и Андрей переглянулись.

— А что? — сказала Алена. — Мне нравится…

— Нет, ничего не выйдет, — вдруг сказал Андрей.

— Почему? — спросил Ситников.

— Потому что в конкурсах только незамужние выступают. А у нас через неделю свадьба.

— Значит, свадьбу отложим, — запросто решил Ситников. — А как вы думали!

И буквально назавтра стилисты и визажисты, усадив Алену перед зеркалами, смывали с ее лица косметику и меняли прическу, превращая ее снова в деревенскую девушку…

А в Твери над всей центральной улицей рабочие натягивали «растяжку» с призывом:

НАШУ БОЧКАРЕВУ — В НАШУ ДУМУ!

И местная типография с бешеной скоростью печатала газету с аршинным заголовком:

СПАСАЯ ПРИРОДУ, СПАСЕМ СЕБЯ! Программа Алены БОЧКАРЕВОЙ

Алена же, одетая по-деревенски, выступала перед избирателями в поле, на животноводческой ферме, в фабричном цехе, в пекарне… Эти выступления транслировало местное телевидение, и они звучали повсюду — с экранов телевизоров в радиомагазине, в квартирах, на улицах…

Одновременно все заборы и рекламные щиты в городе стали украшаться плакатами конкурса красоты, и Алена вместе с другими девочками-претендентками начала готовиться к конкурсу — их учили ходить по сцене, примеряли на них купальники и платья… Параллельно Алена продолжала свою предвыборную кампанию, а Андрей с землемерами и проектировщиками объезжал Первомайский район, проводя геодезическую съемку местности, и в Архитектурном институте обсуждал с архитекторами макет будущего «Русского Диснейленда»…

Однажды, когда он прикатил с проектировщиками в Долгие Крики, здесь же, на берегу реки, у котлована, вырытого под нефтехранилище, его «лексус» повстречался с джипом Серого. Оба — Андрей и Серый — в сопровождении своих охранников вышли из джипов, начали переговоры. Шоферы на всякий случай включили в машинах радио, чтобы никто не подслушал «саммит» двух высоких сторон, и берег реки огласил очередной шлягер:

На хрена нам война? Пошла она на!..

Но в конце дипломатических переговоров музыка стихла, и охранники услышали финальные фразы.

— Лучше ты свою телку убери с выборов, — сказал Серый.

— Лучше ты засыпь этот котлован, — сказал Андрей.

— Я тебя предупредил.

— И я тебя.

— Ты за базар ответишь.

— Это ты ответишь.

— Пока.

— Будь здоров.

Оба разошлись по джипам, и джипы разъехались в разные стороны.

87

Конкурс красоты проходил в областном театре. Под бравурную музыку на сцену высыпали восемнадцать тверских красавиц в купальных костюмах и выстроились в один ряд. Алена стояла шестой слева.

В зале среди зрителей сидели, конечно, все жители Долгих Криков, Черных Грязей и Хорёнок, в том числе мать Алены, Настя, баба Фекла и Марксен Владиленович. Мать Алены нервно теребила платок. Телекамеры ездили по сцене, снимая девушек и ведущего.

Наконец члены жюри передали секретарю свои отметки конкуренткам.

Ведущий, стоя на сцене, объявил в микрофон:

— В финальную тройку вошли: «Мисс Октябрьский район»!..

Зал начал аплодировать, «Мисс Октябрьский район» вышла из ряда претенденток на авансцену.

Мать Алены стала нервически ломать свои пальцы…

— «Мисс Чапаевский район»! — продолжал ведущий, и на авансцену под аплодисменты вышла «Мисс Чапаевский район».

Настя судорожно схватилась за Марксена и закрыла глаза…

— И «Мисс Первомайский район»! — объявил ведущий.

Зал взревел от восторга, и Алена вышла на авансцену.

Но за сценой Андрей недовольно сказал Жукову:

— Громче должны орать, громче.

— Учту… — кивнул Жуков и убежал в зал к своим землякам.

— Первой отвечает на вопрос «Мисс Чапаевский район», — сказал на сцене ведущий. — Скажите, красавица, если бы вы баллотировались в Думу, что вы сказали бы своим конкурентам?

— Я сказала бы… — замялась «Мисс Чапаевский район». — Я сказала бы… я сказала бы, что нужно дать дорогу молодым. Мы, молодые, олицетворяем будущее нашей…

Ведущий перебил:

— Достаточно. «Мисс Октябрьский район», если бы вы баллотировались в Думу, что бы вы сказали своим конкурентам?

— Я сказала бы им, что… — ответила «Мисс Октябрьский район». — Я сказала бы, что главное в соревновании — честность и справедливость. И еще я сказала бы…

— Достаточно. «Мисс Первомайский район», если бы вы баллотировались в Думу…

Андрей, стоя в рубке осветителя сцены, приказал:

— Врубай полный свет, самый яркий!

— Понял! Есть самый яркий! — откликнулся осветитель, и ослепительный луч света выделил на сцене Алену.

И музыканты умолкли.

И все телекамеры подкатили к Алене, снимая ее крупным планом.

И на улицах люди стали останавливаться у витрин магазинов, где были выставлены телевизоры, и ждать ответа Алены.

И губернатор, грызя ногти у себя в кабинете, уставился в телеэкран.

И Серый, прищурясь, смотрел телевизор в своем офисе.

А на сцене областного театра Алена, стоя в купальном костюме в лучах юпитеров, сказала:

— Во-первых, я действительно баллотируюсь в Думу. А своим конкурентам я хочу сказать: видите, я вышла к народу в купальном костюме, потому что мне нечего скрывать. Если и вам нечего скрывать, сделайте то же самое. Идите сюда, пусть народ сравнит нас и увидит разницу!

Зал взорвался хохотом и аплодисментами.

Алена, однако, подняла руку, сказала:

— А если серьезно, то я хочу, чтобы судьбу нашего края решали мы, простые люди. Мы не запачканы коррупцией, и пора наконец нам строить и свою судьбу, и судьбу всей страны чистыми руками.

Снова грянули аплодисменты, оркестр заиграл туш, девушки побежали переодеваться.

Марксен, сидя в зале, наклонился к Андрею Ситникову:

— Да, вот это пиар!

А ведущий жестом остановил музыкантов и торжественно возвестил:

— Первое место и звание «Мисс Тверь» завоевала… Алена Бочкарева!!!

Зрители закричали от восторга, Настя обнялась с матерью, Андрей расплатился с осветителем, а на сцене Алене, уже одетой в платье, надели на голову корону победительницы конкурса.

Через час белый «лексус» летел в Москву, и счастливая Алена обнимала в машине Андрея.

Москва встречала их ярко освещенной Тверской и банкетом в «Метрополе».

Зал ресторана был украшен цветами и шарами, здесь играла музыка, на столе стояло настоящее шампанское и огромный торт с надписью «АЛЕНА, ТАК ДЕРЖАТЬ!». А за столом сидели все руководители Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, пиаровцы, а также Андрей и Алена в короне победительницы конкурса красоты. Звучали тосты и поздравления, председатель фонда сказал Алене и Андрею:

— Верной дорогой идете, товарищи!

— Теперь мы выиграем выборы — как пить дать! — заметил Ситников.

— Дорогие друзья! — поднялся Андрей и постучал по бокалу. — Внимание! Мы объявляем о нашей помолвке!

Тут же вступила музыка, послышались крики:

— Белый танец! Белый танец!

Алена встала, повернулась к Андрею, церемонно пригласила его на танец, и они стали танцевать — одни, в окружении всего зала.

И снова, как когда-то в ресторане «Марбелья клаб», перед глазами Алены поплыли зеркала, витражи, мраморные колонны, хрустальные люстры, оркестр с дирижером. Андрей, обнимая Алену, смотрел на нее влюбленными глазами…

* * *

Они вышли из ресторана далеко за полночь — с огромным букетом цветов и в окружении гостей банкета. Сели в свой «лексус», и водитель-охранник покатил по ночной Москве, и радио в унисон с душой Алены голосом Земфиры пело о счастье, любви и близости двух сердец…

Под эту песню Андрей и Алена подъехали к своему дому, отпустили охранника и, целуясь, поднялись лифтом на пятый этаж. Алена нагнулась за выпавшей из букета розой и чуть отстала от Андрея, а Андрей, выйдя из лифта, подошел к двери их квартиры, вставил ключ в замочную скважину.

И тут из-за шахты лифта на лестничную площадку вышел человек в маске и с автоматом в руках, нажал курок и выпустил в Андрея всю обойму. Пули буквально изрешетили Андрея, он упал и лежал у двери, сотрясаясь от пуль, вонзавшихся в него. Кровь выплескивалась из его тела.

Расстреляв всю обойму, киллер швырнул автомат на пол и убежал вниз по лестнице.

Алена, оглушенная, выпустила из рук цветы, и они упали в лужу крови, которая стекала по ступенькам лестницы.

Часть восьмая Большие люди

88

Москва, «Премьер-банк», круглый конференц-зал. Разностильно, но жутко богато: роскошь шелковых обоев, золотая лепнина, мебель эпохи Екатерины, подлинники Васнецова и Рериха, скульптуры Неизвестного и Шемякина. За столом идет совещание директоров банка, президент банка информирует коллег:

— Господа! В стране очередной кризис, и правительству срочно нужны деньги на выплату зарплат и пенсий, иначе могут вспыхнуть массовые забастовки и даже мятежи. А деньги есть только у банков. Но мы их за просто так не даем, и правительство вынуждено провести приватизационный аукцион. На нем будут выставлены… — Надев очки, он читает с листа: — «Норильский никель», «Ростелеком», Красноярский алюминиевый завод, Братская ГЭС и Ямальский нефтегазовый комплекс. Стоимость каждого объекта — пять-шесть миллиардов долларов, но на аукционе любой из этих кусков можно получить в десять раз ниже реальной стоимости. Что будем брать?

Члены совета стали негромко обсуждать:

— Никель…

— Алюминий…

— Никель…

— Нефть…

— На нефть цены неустойчивы…

— Никель…

— Значит, ориентируемся на никель, — суммировал президент. — В этом случае у нас практически только один конкурент — Гжельский. Его нужно убрать из игры. — Президент повернулся к начальнику службы безопасности: — Что у вас есть на Гжельского?

Начальник службы безопасности открыл толстую папку с документами.

— На Гжельского… — И стал листать ее, зачитывая: — Десять лет назад — фарцовка, торговля валютой… Потом махинации с авизо… Счета в оффшорных зонах… Виллы на Кипре, в Испании, на Лазурном берегу…

Президент нетерпеливо перебил:

— Это есть на каждого. Я спрашиваю: что есть, чтобы его убрать?

Начальник службы безопасности в затруднении пожал плечами:

— Ну…

— Что? — возмутился президент. — А для чего я тебя вытащил из ГРУ? Ты же генерал разведки! Ты что — не можешь урыть эту гниду?

89

Деревню Хорёнки накрыло первым кислым ноябрьским снегопадом. Тяжелые снежинки падали и таяли на мокрой земле, но сверху сыпало и сыпало, и маленький столик, стоявший во дворе бабы Феклы, уже покрыло снежной кашей. Однако бутылка дешевой водки была еще не споловинена, а потому налить из нее водку в граненый стакан и замешать эту водку димедролом было по погоде и в самый раз.

Выпив и утерев рот рукавом ватника, Алена взяла в руки лопату и стала копать огород. Правда, узнать в этой Алене ту Бочкареву, которая когда-то танцевала в ресторане «Марбелья клаб» или совсем недавно — в ресторане «Метрополь», почти невозможно. Лицо тяжелое, испитое, без всякой косметики, на голове застиранная косынка, на плечах телогрейка, измазанная глиной, а на ногах какие-то шаровары и резиновые сапоги. Да и вскапывать сейчас огород тоже странно — ноябрь, вот-вот грянут морозы. Но Алена работала с алкогольным остервенением.

Баба Фекла вышла на крыльцо, позвала:

— Алена, иди есть.

— Не буду. Отстань.

— А чего копать-то? Снег идет…

Но Алена, не отвечая, продолжала ожесточенно штыковать лопатой многострадальную тверскую землю.

Бабка Фекла смотрела на нее и плакала. Потом, скорбно вздохнув, ушла в дом. А к калитке в заборе подошли, оскальзываясь в грязи, три деревенских алкаша, закричали вразнобой:

— Алена!.. Аленка!..

— Чё надо? — отозвалась Алена, не прекращая копать.

— Алён, трубы горят.

Алена взяла со столика споловиненную бутылку и стакан и пошла к забору.

Алкаши встретили ее льстивыми голосами:

— Вот это человек!

— Наш человек, сразу видно!

— Ты стаканчик не пачкай. Мы со своими.

Они достали из карманов стаканы, протянули поверх забора и сдвинули рядом.

Алена приставила к этому ряду свой стакан и разлила водку на четверых.

— А димедрольчику нету? — поинтересовались алкаши.

Алена сыпанула им по таблетке димедрола. Алкаши, выжидая пока таблетки растают, обсуждали:

— Вот это другой разговор!

— Шибанет так шибанет!

— Чернобыль!

— Тополь-М!..

Таблетки наконец растворились.

— Ну, дай тебе Бог здоровья! — сказал Алене один из алкашей, хлопнул свой стакан и тут же ошалело передернулся всем телом, поскольку водка с димедролом действительно шибает похлеще атомной бомбы.

— И большого личного счастья! — пожелал Алене второй.

А третий, выпив и занюхав припасенной в кармане корочкой хлеба, вдруг громко запел:

Ох!.. Ночью за окном метель, метель!..

Второй подхватил:

Белый беспокойный снег… ох!..

Обнявшись, все трое пошли по улице с песней:

Ты живешь за тридевять земель… ох!.. И не вспоминаешь обо мне… ох!..

Алена, выпив свой стакан, смотрела им вслед, хмельно покачиваясь.

Алкаши удалялись, радостно горланя на всю деревню:

Знаю я: ни стро-о-очки не придет, Память больше не нужна-а-а…

Алена вдруг замерла, прислушиваясь к песне, в лице ее появилось какое-то осмысленное выражение. А издали доносилось:

Ночью мне покоя не дает Горькая моя вина…

И вдруг из глаз Алены брызнули слезы, она размахнулась пустой бутылкой и шмякнула ее о стену дома.

Но и после этого инцидента пить, конечно, не перестала, а, наоборот, отправилась в сельпо за новой заправкой. Там, однако, водки уже не было, а только пиво да джин с тоником. Пришлось взять, хотя джин против водки с димедролом — ничто, и Алена первую банку выпила на ходу, шагая со своей авоськой по деревенской улице и оскальзываясь в снегу и грязи.

И вдруг остановилась — навстречу ей шел Виктор под руку с какой-то девчонкой из Хорёнок.

— Эй, Витек, здорово! — еще издали хмельно крикнула ему Алена. — Как живешь?

Но девчонка что-то зашептала Виктору на ухо, и они свернули в проулок, чтобы не встречаться с Аленой.

Алена выругалась им вдогонку.

90

Даже по утрам голова разламывалась от выпитого накануне и «трубы горели», требуя дозаправки.

Лежа в доме Феклы, в той самой «бочкаревской» кровати, Алена тупо смотрела в стену. Потом протянула руку к тумбочке, взяла свою старую косметичку, вытащила из нее карандаш для век и стала рисовать что-то на стене. Но рука не слушалась, черкала какие-то закорючки и срывалась. Алена отбросила карандаш, села на кровати — простоволосая, в мятой нижней рубашке. Упершись локтями в колени, обхватила голову руками и стала тупо раскачиваться из стороны в сторону.

— Ну, хватит, хватит! — появилась в двери баба Фекла. — Пора себя в руки взять.

Алена, не отвечая, продолжала раскачиваться.

Баба Фекла не отставала:

— Ну, убили твоего мужика, тяжело тебе — ну, ты неделю пила, ну, десять дней. Но ты уже второй месяц… Что, жизнь на этом кончается? У нас что, не убивали, что ли, мужиков на войне? Еще сколько убивали — и на войне, и по тюрьмам, а мы вынесли это и жили…

Алена встала, прошла в горницу, принялась одеваться — шаровары, какая-то шерстяная кофта, резиновые сапоги, телогрейка.

Но баба Фекла пришла за ней и сюда:

— Ну, что молчишь? Нужно сызнова жисть строить, Алена, ты что — не русская, что ли? У тебя ж квартира в Москве. Хочешь, я тебе еще тугрики дам? Поезжай в Москву…

Одевшись, Алена сунула в карман телогрейки банку джина с тоником и открыла бутылку пива. Но прежде чем выпить, вдруг подняла на бабку глаза:

— А ты думаешь, легко подняться по лестнице и увидеть то место, на котором лужа крови замытая?

И ушла с бутылкой во двор.

Фекла выглянула в окно и увидела, как Алена, взяв лопату, снова принялась копать.

Фекла в недоумении пожала плечами:

— И чего копает?

Алена действительно копала совершенно бессмысленно — просто вгрызалась лопатой в подмерзающую землю, и все.

За этим занятием и застал ее Марксен, прикативший на велосипеде из Долгих Криков. В плаще и резиновых сапогах, неся за спиной большую нотную папку, Марксен соскочил с велика у калитки, толкнул ее и зашел во двор.

— Привет, Аленка, — сказал он буднично, как ни в чем не бывало. — Еле тебя нашел… — И поставил велосипед к столику, на котором стояли бутылка пива и банка джина с тоником. — Что копаешь?

Алена, отставив лопату, подошла.

— Здравствуйте, Марксен Владиленович. Пиво будете? Или джин с тоникой? — И Алена, присев к столику и открыв банку джина с тоником, подвинула ее Марксену. — Садитесь.

Марксен сел напротив нее:

— Спасибо, я не пью.

Алена криво усмехнулась:

— Что, не хотите за мое здоровье выпить?

— Какое уж у тебя здоровье?! — сказал он.

— Ну, как хотите… — ответила она уязвленно и взялась за банку джина с тоником, собираясь выпить.

— Постой! — удержал ее за руку Марксен. — Я хочу с тобой поговорить. Ты была моей гордостью и надеждой. Я вложил в тебя все, что мог, — французский, английский, танцы, пластику… Ты хоть помнишь, сколько я с тобой возился? Или ты думаешь, это все тебе с неба упало? Меня сюда выслали в восемьдесят первом, тебе тогда сколько было? Два года. Твоя мать привела тебя ко мне первой — и что? Я тебя пятнадцать лет лепил, чтобы ты тут пиво с джином хлестала? А? У тебя есть совесть?

Алена снова усмехнулась:

— Так вы приехали мне морали читать?

— Нет, я приехал спросить: ты помнишь, кто ты есть? Фамилию свою помнишь? А?

— Я Алена Бочкарева.

— И что? What is the meaning of that name? Какой смысл сейчас в твоем имени? Ну?! Говори!

Алена молчала.

— Так я тебе скажу. Ты думаешь, тебя выбрали «мисс» нашей области за твою красоту, за ноги твои немыслимые? Да таких ног у нас в области знаешь сколько? Или, может, за задницу твою? За сиськи? Так здесь есть посисястей! Нет, ты, Бочкарева, теперь лицо нашей области! Лицо, понимаешь! Люди увидели в тебе личность, талант, они поверили в тебя. Вот — даже дети, смотри…

Он развязал шнурки нотной папки, открыл ее и разложил на столике и вокруг него, прямо на земле детские рисунки, на которых Алена была изображена так, как она выглядела на конкурсе красоты — в роскошном, словно принцесса, платье, с короной на голове. Это были детские рисунки, но Алена на них была узнаваема, и под каждым рисунком большими и неровными детскими буквами было написано: ПРИНЦЕСА.

— Ты видишь? — требовательно сказал Марксен. — Дети считают, что ты уже принцесса! Люди выбрали тебя первой красавицей и лицом нашей области, и твой Андрей, между прочим, жизнью заплатил за этот выбор. А теперь посмотри на свое лицо! Ты на себя давно в зеркало смотрела? Иди посмотрись! Иди, иди!

Алена подошла к бочке с дождевой водой.

Из воды на нее смотрело опухшее, тяжелое, некрасивое лицо.

Алена долго смотрела на это свое отражение.

Марксен из-за столика и баба Фекла через кухонное окно наблюдали за ней.

— Через месяц в Москве конкурс «Краса России», — сказал Марксен. — Если ты не поедешь, ты предашь всю область и память Андрея. Но и поехать с такой будкой — извини…

Алена вдруг с силой наклонилась и разбила лицом свое отражение в воде.

91

Что делает женщина, начиная жизнь сначала?

Могу поспорить: ни один мужчина не догадается!

Но женщины подтвердят: Алена, конечно, перекрасилась в брюнетку. Уже потом были диета, гимнастика до пота, косметический салон. Через месяц, совершенно преображенная, Алена стояла на сцене конкурса «Краса России» вместе с другими финалистками. На груди у нее была лента «Мисс Тверь».

Ведущий, стоя на авансцене, объявлял в микрофон:

— «Первая вице-мисс России» — «Мисс Москва»!

Девушка с лентой «Мисс Москва» под музыку и аплодисменты сделала круг по сцене и стала возле ведущего.

Ведущий объявил еще громче:

— «Вторая вице-мисс России» — «Мисс Псков»!

Сделав почетный круг, девушка с лентой «Мисс Псков» тоже стала возле ведущего.

— И наконец — главный приз! — зычно возгласил ведущий. — Победительница нашего конкурса «Краса России» — «Мисс Тюмень»!!!

Музыка грянула туш, зал взревел от восторга, мать Алены, Настя, Жуков, Марксен и другие болельщики из Твери недовольно загудели, а девушка с лентой «Мисс Тюмень» побежала на авансцену, плача от счастья. Ведущий надел ей на голову корону и вручил призы — ключи от машины «мерседес», контракт с «Шанель» и турпоездку в Париж.

Алена, огорченная, с натянутой улыбкой на лице, стояла в глубине сцены среди тех, кто не получил ничего.

— Теперь дополнительные призы! — объявил ведущий. — Приз «Мисс Очарование» получает «Мисс Санкт-Петербург»!

Снова музыка, туш, девушка с лентой «Мисс Санкт-Петербург» получила ленту «Мисс Очарование» и приз.

Болельщики из Твери разочарованно вздохнули.

Алена горестно стояла в ряду проигравших. Из глубины сцены ей была видна спина ведущего, который продолжал:

— Приз «Мисс Грация» — «Мисс Улан-Удэ»!

И опять — музыка, туш, девушка с лентой «Мисс УланУдэ» получила ленту «Мисс Грация» и приз.

Алена уже томилась, молясь, чтобы ее позор поскорее кончился.

Тем временем в зале, в ложе, Олег Борисович Гжельский, хозяин банка «Славянский кредит», сказал что-то своему секретарю и показал пальцем на сцену. Секретарь тут же покинул ложу, бегом поспешил по проходу через зал к боковой лесенке на сцену.

Ведущий между тем объявлял последний приз:

— Приз «Мисс Надежда» получает самая юная участница конкурса — «Мисс Хабаровск»!

Пятнадцатилетняя «Мисс Хабаровск» выпорхнула на авансцену, ей нацепили ленту «Мисс Надежда» и вручили какую-то статуэтку. А секретарь Гжельского, взбежав на сцену, подошел к ведущему и зашептал ему что-то на ухо.

Ведущий кивнул и тут же объявил:

— Еще один приз! Его объявит представитель банка «Славянский кредит». Прошу! — И уступил микрофон секретарю Гжельского.

Тот сказал:

— Наш банк рад объявить об учреждении приза «Мисс Славянка». Девушка, выигравшая этот титул, получает годичный контракт на работу в модельном агентстве, которое спонсирует наш банк. Сегодня этот приз выиграла Алена Бочкарева — «Мисс Тверь»!

Грянула музыка, зазвучали аплодисменты, тверичи закричали «Ура!», а Алена, вспыхнув от радости, изумленно вышла на авансцену. Секретарь Гжельского надел на нее ленту «Мисс Славянка», чмокнул в щеку и вручил контракт.

92

Модельное агентство называлось «Элита-Люкс», но чтобы стать люксовыми, девушкам приходилось потеть с утра до вечера. Хозяйка, сама в прошлом «Мисс Москва» и модель из «Red Stars», часами гоняла их по подиуму, репетируя каждое движение.

— Стоп! Стоп!

Алена и еще дюжина девушек в спортивном трико, мокрые от усталости, замерли на подиуме.

Хозяйка выключила магнитофонную музыку.

— Вы что? Ходить разучились? Королёва! Переваливаешься, как гусыня! Максимова! Почему у тебя задница висит? Гаврилова! Встань к стенке! Встань, встань, я тебе говорю! А теперь представь, что через твой умный затылок проходит карандаш — насквозь, до копчика! И — пошла с этим карандашом в спине, пошла! Вот! Вот так! Все видели? Бочкарева, а ты долго будешь корову изображать? Петровская, ты тут Арлекином работаешь, что ли? Почему у тебя руки-ноги как на шарнирах? Еще один такой проход — вылетишь у меня в два счета. Начали сначала! И — раз!

Хозяйка включила музыку, и девушки, стараясь изо всех сил, пошли по подиуму. Придирчиво оглядев каждую, хозяйка проворчала:

— Так уже лучше… На сегодня все. — Она открыла рабочую тетрадь. — Петровская и Королева — через час в «Космополитен» на рекламу нижнего белья. Гаврилова, Бодюл и Лещинская — на кастинг в «Голден Палас». Максимова, Бубнова, Красько — в Варшаву на показ, билеты в бухгалтерии. Бочкарева — в банк «Славянский кредит» на фотосъемку.

Заглядывая в бумажку с адресом «Славянского кредита», Алена шла по проспекту. В конце концов, ее жизнь устаканилась совсем неплохо — она в Москве, у нее есть работа, и она живет как все: снимает с девочками квартиру на троих, экономит на еде, зато хорошо одевается, даже купила себе рыжую итальянскую дубленку. Конечно, это не норка, но…

Дом, который она искала, оказался голубым стеклянным гигантом из тех, которыми украсили Москву «Газпром», «Сбербанк» и другие флагманы новой экономики. Парадный вход с мраморной лестницей, гигантские стеклянные двери, охранники в черных костюмах и медная доска с надписью старославянской вязью:

БАНКЪ «СЛАВЯНСКИЙ КРЕДИТ»

Алена протянула свой паспорт в окошко бюро пропусков.

— Вы к кому? — спросил за окошком дежурный.

Алена прочла по бумажке:

— Гж… Гжельский Олег Борисович.

Дежурный выписал ей пропуск и через окошко позвал одного из охранников:

— Козлов! Проводи к шефу.

Козлов кивком головы показал Алене следовать за ним и повел — сначала через металлоискатель, потом к гардеробу, где Алена оставила свою дубленку, затем по огромному вестибюлю с мраморным полом, гигантским фонтаном и подвесным садом. Вдвоем они подошли к золочено-стеклянной кабине лифта, и эта кабина бесшумно вознесла их аж на тридцать шестой этаж, где по мягким ковровым дорожкам Козлов привел Алену в приемную Гжельского. Здесь за широким столом с компьютером и десятком телефонов сидела строгая секретарша с помощниками и помощницами.

— Присядьте, — сказала секретарша Алене. — Олег Борисович скоро освободится.

Алена села в глубокое кожаное кресло перед журнальным столиком.

У секретарши поминутно и какими-то особо тихими гудками звонили телефоны, она отвечала в трубки и наклонялась к селектору:

— Приемная Гжельского… Одну минуту!.. Олег Борисович, это Акулович из Кремля… Ясно… Извините, у Олега Борисовича переговоры, позвоните позже… Приемная Гжельского… Олег Борисович, это Рычков из профсоюза шахтеров… Соединяю… Приемная… О, Mister Soros! How are you? Just a sec! Олег Борисович, Сорос из Нью-Йорка… Соединяю… Приемная… Нет, у Олега Борисовича совещание… Алло, приемная Гжельского. Мсье Буик? Coman sova?..

Алена сидела, держа в руках какой-то журнал, но не читала, а с любопытством впитывала в себя детали этой заоблачной жизни.

Какие-то люди — шикарные, в дорогих костюмах — приходили, садились рядом с ней в ожидании приема у Гжельского, потом — по слову секретарши — уходили в его кабинет. Старинные напольные часы в углу отбили шесть… шесть тридцать… семь… Секретарша все тем же мягким тоном продолжала отвечать на телефонные звонки и соединяла своего шефа то с Кремлем, то с Парижем, то с Грозным… Посетители уходили от Гжельского, их места занимали новые, и среди них Алена узнавала тех, кто часто мелькает на телеэкранах, — политиков, депутатов Думы, знаменитых телеведущих. А кроме них, тут ждали приема иностранцы, и лица кавказской национальности, и деловые женщины в строгих дорогих костюмах…

Наконец — часа через три, когда приемная опустела и часы пробили восемь, — секретарша пригласила Алену в кабинет Гжельского.

Таких кабинетов Алена не видела даже в кино.

Высотой в несколько этажей полузал-полузамок с мягким ковровым полом и дорогой старинной и кожаной мебелью. За стеклянной стеной с высоты орлиного полета открывался вид на всю Москву.

Гжельский бодро поднялся из-за письменного стола навстречу Алене.

— Здравствуй, извини, что пришлось подождать. Знаешь, я видел тебя на конкурсе «Краса России» и решил, что ты нам можешь быть полезна. — Он достал фотоаппарат. — Разденься до пояса.

— Зачем? — удивилась Алена.

— Разве тебе не сказали? У тебя фотосъемка.

— Здесь?

— Да, а что?

Алена пожала плечами:

— Нет, ничего…

— Это же твоя работа, — заметил он, глядя, как она стала раздеваться.

Из селектора послышался голос секретарши:

— Олег Борисович, это Акулович насчет аукциона.

Гжельский взял трубку:

— Да… Кто? «Премьер-банк»? Конечно, они хотят отложить аукцион, чтобы выбросить меня из игры… Еще бы, еще бы! Если я возьму никель — а я его, как ты понимаешь, возьму, — то я их просто съем с потрохами, да, съем!.. Так что никаких отсрочек, никаких отсрочек! Ты разве не видишь, что в стране делается? Шахтеры уже бастуют! Если правительству нужны деньги, назначайте срок аукциона, и чем скорей, тем лучше! — Гжельский положил трубку и нагнулся к селектору: — Лена, все! Я занят, никого не соединять, никого! — И Алене, глядя в фотоаппарат и успокаиваясь: — Так, дорогуша, встань к окну, мне нужно проверить, как ты будешь смотреться на фоне Москвы…

Щелкнула вспышка — один раз, второй, третий. Гжельский, явно довольный, сказал:

— Замечательно! Замечательно! Так, а теперь повернись грудью к окну… Хорошо… Теперь вполоборота… Так, теперь спиной, голову налево…

Алена поворачивалась, меняла позы. Гжельский увлеченно щелкал камерой и расспрашивал:

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— А где ты живешь?

— С девочками снимаю квартиру.

— И как? Можно жить на зарплату модели? Или есть дополнительный доход?

Алена, конечно, поняла, что он имеет в виду, и отрезала:

— У меня нет дополнительных доходов.

— Как интересно! Как интересно! — Гжельский продолжал фотографировать. — Сядь на стол… Так, хорошо, плечо чуть выше… У тебя в глазах какая-то драма. Проблемы на личном фронте?

— У меня нет личного фронта.

— Неужели?.. Так, голову направо и подбородок повыше! Хорошо! Хорошо! А теперь перейди к камину… Черт, я сегодня даже не обедал. Ты хочешь перекусить? Только честно, не стесняйся.

Алена улыбнулась:

— Если честно, хочу…

Гжельский распорядился в селектор:

— Дайте нам что-нибудь перекусить.

Алена начала одеваться.

— Нет, оставайся так, — попросил Гжельский. — Идем поедим…

Алена посмотрела на него удивленно, но подчинилась, осталась голой до пояса.

Гжельский открыл дверь в соседнюю комнату, там оказался небольшой, в английском стиле, зал для совещаний, обставленный старинной мебелью и книжными полками со всевозможной справочной литературой на разных языках.

Посреди зала стоял длинный стол с обтянутой кожей столешницей, по обе его стороны были тяжелые кресла с высокими спинками, а дальний угол стола был сервирован на двоих, там стояли два прибора с белоснежными салфетками, хрустальные графинчики с напитками, что-то еще.

Алена, захватив свою кофточку, вошла сюда вслед за Гжельским, он показал ей на стул возле одного из приборов.

— Присаживайся.

— Может, я все-таки оденусь?

— Зачем? Побудь так, побудь так. Я тобой просто любуюсь…

Отворив дверь, вошел официант в смокинге, вкатил инкрустированную тележку с фарфоровыми тарелками, накрытыми выпуклыми серебряными крышками. Рядом стояло серебряное ведерко с шампанским.

При появлении официанта Алена инстинктивно прикрыла грудь ладошками.

Гжельский, заметив это, усмехнулся.

Официант поставил перед ними вазу с черной икрой и другую закуску, а также блюда, накрытые крышками. Разлил по бокалам шампанское и ушел.

— Ты такая смешная и трогательная. — Гжельский сел напротив Алены и посмотрел ей прямо в глаза. — Знаешь, у меня на тебя большие планы…

Алена тоже ответила ему прямым взглядом:

— Я сексом не занимаюсь.

Он возмутился:

— При чем тут?! Зачем ты обо мне так думаешь? Господи, мне даже в виски ударило… — и двумя руками сжал голову у висков, унимая не то головную боль, не то приступ высокого давления.

— Извините… — виновато произнесла Алена.

Гжельский огорченно покачал головой:

— Ну и ну!.. Неужели я похож на человека, который может сделать девушке такое предложение?.. Ладно уж, ешь, ешь…

Расстроенный, он принялся за еду.

Алена, чувствуя себя виноватой, отложила вилку.

Гжельский — тоже.

— Можешь одеться, — сказал он и уже после паузы, глядя, как она надевает кофточку, прибавил: — На самом деле я хотел предложить тебе работу. Да, работу. Мой банк называется «Славянский кредит», а у тебя ярко выраженная славянская внешность, ты могла бы стать лицом нашей фирмы. Это довольно высоко оплачивается. Но сегодня мы говорить об этом не будем, я должен посмотреть, как ты выйдешь на фотографиях. Вот твой гонорар за сегодняшнюю работу…

Достав из кармана конверт, он положил его на стол перед Аленой и, явно расстроенный, ушел в свой кабинет.

Алена, проклиная себя, открыла конверт, достала из него деньги и охнула в изумлении — в конверте было десять стодолларовых купюр.

Тут снова открылась вторая дверь, но вместо официанта на пороге стояла секретарша Гжельского. Не говоря ни слова, она отступила на шаг в сторону с видом человека, приглашающего Алену удалиться.

93

В Хаммеровском центре шел очередной показ мод, и за кулисами стояла стандартная лихорадка премьерного шоу. Девушки-модели, выскакивая с подиума, спешно меняли наряды, прически и обувь, поправляли макияж и тут же убегали обратно. Хозяйка агентства подстегивала их репликами, словно кнутом.

— Свиридова, твой выход!

— Королева, спишь на подиуме!

— Петровская, что ты напялила? Дура ненормальная, эта шляпка от другой коллекции!

— Бочкарева, ресницы потеряла, вычту из зарплаты!

— Долинюк, почему у тебя живот торчит? Ты опять беременна, кошка чертова? Ну-ка, втяни брюхо! Марш! Марш!

Напутствуемые такими благословениями, девушки добегали до занавеса перед сценой, делали выдох и под нежную музыку павами выходили на подиум, где их встречали аплодисменты зрителей и мягкий баритон модного дизайнера мод.

— А это, — говорил дизайнер, — звезда нашего шоу полтавчанка Лариса Долинюк, целомудренная и обаятельная. Я долго думал, какие цвета соответствуют нашей эпохе стремительного перехода из прошлого в будущее, и понял: черное и белое! Поэтому моя новая коллекция так и называется, почти по Стендалю, и наши обаятельные девушки демонстрируют вам это драматичное сочетание нашего темного прошлого и современного прорыва к светлому будущему…

Под этот проникновенный текст Долинюк королевой проходила по подиуму и скрывалась за кулисы, уступая место следующей модели. А дизайнер объявлял:

— Еще одна королева подиума — сибирячка Вероника Петровская, жемчужина российской моды. Еще вчера ей аплодировали в Париже на биеннале моды, а сегодня — мы с вами…

Однако за сценой этих «королев» встречал все тот же поток хлестких, как кнут, окриков:

— Ты, дура полтавская! Ты почему сделала неполный поворот? Хочешь с работы вылететь?.. А ты, тундра сибирская? Чуть юбку не потеряла на подиуме!..

— Я не успела заколоть, — оправдывалась Петровская.

— Что ты не успела? Давай заколи булавкой!..

После шоу, в душевой, Петровская сказала Алене:

— Ты в «Феллини» хочешь сходить?

— А что там?

— Да ты что! Потри мне спину… «Феллини» — самое элитное место! Там такие клиенты — за ночь можно штуку снять!

— Я этим не занимаюсь.

Тут в душевую вбежала хозяйка агентства:

— Бочкарева, блин! Ты еще здесь?

— Здесь. А что?

— Как что? На тебя же заказ в «Славянский кредит»! От Гжельского!

— Я там уже была.

— Он тебя снова заказал!

— Зачем?

— Откуда я знаю? Бегом! Я тебя убью за Гжельского! Это наш спонсор! Ты уже полчаса как там должна быть! — И хозяйка сунула Алене деньги. — На, такси хватай!

Зная ее крысиную скупость, Алена перепугалась. Наспех одевшись, выскочила на улицу, поймала «левака» и по вечерней Москве помчалась в «Славянский кредит». Там, оступаясь на высоких каблуках, взбежала по ступеням к подъезду банка. У подъезда было пусто, только два охранника дежурили при входе. Алена, запыхавшись, спросила:

— А Гжельский ушел уже?

— Вы Бочкарева?

— Да.

— Идемте.

И тем же маршрутом, что в прошлый раз, охранник повел Алену через огромный вестибюль к лифту. Только теперь в вестибюле было полутемно и пусто, и мраморный пол гулким эхом отдавал их шаги. Потом кабина лифта взлетела в темноте, словно в никуда, а коридоры, по которым они шли на тридцать шестом этаже, показались Алене сумрачными, тревожными. В приемной Гжельского тоже никого не было, хотя дверь в его кабинет была открыта настежь.

Охранник показал Алене на эту дверь и тут же ушел.

Алена, набрав воздуха, как перед выходом на подиум, сделала шаг вперед. И увидела Гжельского.

В полутьме своего гигантского кабинета он сидел за письменным столом, освещенным только настольной лампой, и, чуть наклонив голову набок, что-то стремительно писал.

Не решаясь помешать ему, Алена молча замерла в двери.

Гжельский работал сосредоточенно, не поднимая головы. За его спиной, далеко внизу была россыпь огней московского муравейника и светящийся пунктир автомобильных фар на Садовом кольце. Но сюда, к этому небожителю, не доходили ни городской шум, ни остальная суета московских обывателей.

Глядя на Гжельского, на великолепие его кабинета и на ту пропасть, которая отделяет его от мелких людишек внизу, нельзя было не проникнуться сознанием своей мизерности по сравнению с этим титаном.

Наконец, после долгой паузы, Гжельский устало разогнул спину, потянулся и заметил Алену.

— О, ты уже здесь? Извини, я заработался. Столько дел, столько дел!.. — Он встал и извлек из ящика фотоаппарат. — Что ж, раздевайся, у меня ту пленку засветили в лаборатории. Придется снова…

Алена разделась до пояса.

Гжельский поглядел на нее в окуляр фотоаппарата.

— Знаешь что? Снимай-ка все. Так будет эффектней…

Алена, чуть поколебавшись, разделась до конца.

Гжельский начал щелкать вспышкой.

— Да, так лучше, так лучше… Теперь в профиль… Идем сюда… — Он перешел в соседнюю комнату для совещаний, и Алена вынужденно последовала за ним.

Там, в этом небольшом конференц-зале, на красивых мраморных консолях горели свечи в богатых подсвечниках, а на длинном столе стояло ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Здесь же было два бокала.

— Ну-ка, сядь на стол возле шампанского, — сказал Гжельский и посмотрел в камеру. — Так, хорошо, прими свободную позу… Нет, ты очень зажата, сядь свободней. Знаешь что? Давай выпьем. Ты любишь «Дом Периньон»? — Он налил вино в бокалы и подал один Алене. — За что же мы выпьем? Давай-ка за нас. Просто за тебя и за меня!

Гжельский поднял свой бокал и выпил. Алена — тоже.

— Знаешь, — сказал он, — ты мне безумно нравишься, я тобой просто любуюсь. Если бы у меня было больше времени, я бы за тобой поухаживал. Но я живу в таком напряженном графике! Это сейчас я отключил все телефоны, но таких свободных часов у меня бывает два-три в неделю, не больше. — Он снова налил шампанское в бокалы. — Я знаю, ты думаешь: вот они, хозяева жизни, живут на небесах! Но ты не представляешь, какая в этих небесах борьба, как тебя хотят урыть на каждом шагу, уничтожить и даже просто убить, физически. Порой я думаю: а на хрена мне это? И хочется послать все… — Он стал расхаживать вокруг стола, на котором сидела Алена. — Но… Смотри, вот сейчас в стране кризис, даже в Москве люди еле-еле сводят концы с концами. А представляешь, на Севере? В Заполярье? Люди по году зарплату не видели. Если я не возьму «Норильский никель», кто его заберет? «Премьер-банк». А что такое «Премьер-банк»? Семьдесят процентов принадлежит немцам. То есть весь российский никель потечет в Германию, а нашим рабочим снова шиш! Шиш! И так везде, везде! Сотни тысяч людей зависят от меня, но если посмотреть в корень, то это я завишу от них. Я должен платить им зарплату, я должен привезти им на зиму уголь и продукты, я должен построить детские сады и школы, я должен всем, всем… Ох, да что я тебя гружу? Тебе это скучно… Давай я покажу тебе одну вещь. Похвастаюсь. Ты как женщина сумеешь это оценить…

Гжельский подошел к сейфу, открыл его, достал небольшую коробочку и показал Алене. В коробочке на черном бархате лежало ожерелье с такими крупными голубыми бриллиантами, что даже пламени свечей, которые отразились на гранях этих бриллиантов, было достаточно, чтобы вся комната вдруг осветилась их голубым сиянием.

У Алены от восхищения загорелись глаза.

— Нравится? — усмехнулся Гжельский. — К сожалению, это раритет, я не могу тебе подарить. А вообще это ожерелье граф Орлов заказал для Екатерины Второй, а мне его подарил президент за помощь в трудную минуту… — Он вдруг пресек сам себя. — Нет, ты меня положительно расслабляешь, я с тобой разболтался. Одевайся. Вот тебе за сегодняшнюю работу. — Он спрятал коробочку с ожерельем в сейф, а на стол перед Аленой положил десять стодолларовых купюр.

Алена стеснительно сказала:

— Не слишком ли вы много даете?

Гжельский улыбнулся:

— Детка, поверь мне: денег никогда не бывает слишком много. Это во-первых. А во-вторых, мы должны платить девушкам за то, что у нас нет времени за ними ухаживать.

Алена, улыбнувшись, спрятала деньги в сумочку.

— Между прочим, — сказал он, — ты какими духами пользуешься?

— Польскими. А что?

— Знаешь, я человек консервативных вкусов, мне нравится «Шанель № 5». — Он положил на стол еще две сотни. — Вот, купи себе «Шанель»…

— А что? Мне сюда еще приходить?

Гжельский поглядел ей в глаза и улыбнулся:

— И не раз… Я тебе позвоню.

Алена, поколебавшись, взяла деньги на «Шанель».

Старинные напольные часы пробили час ночи. Алена спохватилась:

— Ой, уже ночь!

Он усмехнулся, откровенно любуясь ею:

— Не беспокойся. Тебя отвезут.

И действительно, белый растянутый «кадиллак» вез ее по ночной Москве. Алена в одиночестве сидела на заднем сиденье — сначала зажато, в углу, подобрав ноги… затем, оглядевшись, расслабилась, передвинулась в центр сиденья, вытянула ноги… потом нажала кнопку радиолы, и лимузин огласила музыка радиостанции «Монте-Карло»… Алена закинула руки за голову и мечтательно засмотрелась в окно на неоновую рекламу ночного Арбата. Но думала вовсе не о ночных клубах, которые проносились мимо, а, как человек уже взрослый и самостоятельный, рассуждала, что она сделает на те две двести, которые дал ей Гжельский. И, обдумав, уже назавтра приступила к исполнению.

Во-первых, обменяла их в обменнике на рубли. Это получилась толстенная пачка денег.

Во-вторых, в ЦУМе купила «Шанель № 5» и французскую косметику…

В бутиках — пару модных французских платьев и нижнее белье фирмы «La Perla»…

В «Билайне» — мобильный телефон…

В обувном — тупоносые туфли на платформе и на шпильке ребрышком…

В косметическом салоне покайфовала с маской на лице, а в кафе при «Мариотт-отеле» на равных пила мартини с Петровской и Долинюк…

Две недели спустя в супермаркете, наполнив тележку всякой вкуснятиной, Алена подошла к кассе. Кассирша сосчитала ее покупки:

— Две тысячи сто шестнадцать рублей.

Алена полезла в свою новую сумочку, достала кошелек, из кошелька деньги. И удивилась:

— Ой, у меня только триста рублей! Девушка, отложите на десять минут, я сейчас вернусь…

Выскочив из магазина, Алена помчалась домой, взбежала по лестнице на второй этаж и влетела в квартиру-общежитие. Обшарила свою тумбочку, сумки, полку с бельем и, подойдя к зеркалу, посмотрела себе в глаза.

— Дура! Все деньги растратила! За две недели! Идиотка!..

В отчаянии она бросилась одетой на кровать и лежала на ней без движения, тупо глядя в потолок.

Потом достала из сумочки мобильник, но не решилась набрать номер, прошла на кухню, закурила, налила в стакан из бутылки остатки мартини. Залпом выпила, нервно загасила недокуренную сигарету, снова взяла мобильник и, глядя в визитку Гжельского, решительно набрала номер.

— Алло! Приемная Гжельского? — Голос ее звучал сухо, по-деловому. — Олега Борисовича, пожалуйста. Скажите, что это Алена Бочкарева… Спасибо… — И разом потеплевшим тоном: — Олег Борисович? Это Алена. Что же вы не звоните?.. Когда? Через час? Буду обязательно!

94

С этого дня на стол начальника службы безопасности «Премьер-банка» ручьем потекли материалы скрытой фотосъемки Гжельского с его новой пассией. Гжельский с Аленой на светском приеме… в крытом бассейне на его даче в Завидово… на теннисном корте… в ресторане «Максим»… в Большом театре… на санях в заповеднике… И конечно, отдельная съемка: Алена в массажном кабинете… Алена у косметолога… Алена завозит мебель в свою новую квартирку на Патриарших прудах… Алена и Гжельский кормят на пруду лебедей и завтракают в кафе «Донна Клара»… Алена входит в подъезд с вывеской «Модельное агентство “ЭлитаЛюкс”»… Алена на подиуме вместе с другими девушками — Долинюк, Петровской, Королевой…

Две последние фотографии начальник службы безопасности «Премьер-банка» разглядывал особенно долго и в задумчивости постукивал пальцами по столу…

Да, несмотря на действительно крутые изменения в ее жизни, Алена продолжала работать в модельном агентстве. Во-первых, Гжельский был всегда занят по горло, и виделись они не чаще двух-трех раз в неделю. Во-вторых, работа давала Алене ощущение независимости. Конечно, Олег оплачивал ее квартиру, наряды, фитнесс-клуб, косметический салон, школу верховой езды и курсы английского языка при МИДе. Но и она на свою зарплату могла потратиться на какие-то мелочи, о которых не просят мужчин, могла послать тыщонку рублей маме в деревню и какие-то подарки Насте и Артему. И в-третьих, ей просто нравилась эта работа — музыка, подиум, внимание публики, красивые люди и стильная одежда. Хотя муштра на репетициях была все та же.

— Долинюк! Ты сегодня ноги будешь передвигать? — кричала хозяйка агентства. — Королева! Где у тебя плечи? Петровская, тело должно колыхаться, как морские водоросли! Бодюл, у тебя спина как топорище! Бочкарева, ты снова корова коровой? Дубина, сколько я буду тебя учить?

Алена не выдержала, остановилась посреди подиума:

— А что вы на меня орете? Я вам кто?

— Извини, Алена, — тут же стушевалась хозяйка. — Я забыла…

— Здорово ты ей врезала, правильно, — сказала Петровская после репетиции.

— А сколько можно терпеть? — ответила Алена. — Мы ведь тоже люди.

Они сидели в баре мраморного вестибюля «Мариотт-отеля» на Тверской. Это одно из излюбленных мест московских девочек «хай-класса» — здесь настоящий западный лоск, беломатовый мрамор, фонтан, негромкая музыка, вышколенные портье в ливреях.

Алена и Петровская были тут в самый раз — обе стильно одеты в «Версаче» и «Армани», у обеих классные прически и тефлоновый блеск холеной кожи. Перед каждой на столике мобильный телефон последней модели, сигареты «Давидофф» и мартини со льдом.

Петровская затянулась сигаретой.

— Я за тебя так рада!

— В каком смысле?

— Ну как же! У тебя все хорошо. Гжельский и вообще…

— Да, — сказала Алена. — Знаешь, я сама себе не верю! Утром просыпаюсь, смотрю в зеркало и смеюсь: Бочкарева, это ты? Та, которая в деревне в ведро писала?

— Но ты, я надеюсь, понимаешь, что он до тебя не был ангелом? — заметила Петровская. — И наше агентство не за так спонсирует. Ты себя проверяешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, известно что. Гинеколога. Или у тебя нету?

— Почему? Я хожу в поликлинику раз в месяц…

— Куда?! — ужаснулась Петровская. — Ты что — совсем? Ты знаешь, что сейчас в медицине делается?

Алена промолчала.

— Представляю себе уровень их анализов! — сказала Петровская. — А инструменты! Нет, ты меня убиваешь! Там инфекцию схватить проще, чем на Тверской! Пиши телефон моего врача. Это, конечно, сотка за визит, но зато швейцарская аппаратура, лазерная диагностика и все стерильно! Абсолютно! На здоровье, дорогая, нельзя экономить.

95

Сказанное подругой засело в голове у Алены. Неужели она у него не одна? Нет, не может быть! Или — может? Она стала присматриваться к Гжельскому, прислушиваться к каждому его телефонному разговору. Но он действительно работал как вол. Круглосуточно! Даже в машине, когда они рано утром, в сопровождении двух джипов с мигалками, мчались с его дачи по Рублевскому шоссе в Москву, Гжельский что-то стремительно писал, читал какие-то документы и письма электронной почты на экранчике портативного «лэптопа».

Алена задумчиво смотрела в окно на проносящиеся мимо деревушки, весьма похожие на Долгие Крики. Нет, при такой загрузке у Олега не может быть других любовниц…

Впереди у телохранителя зазвонил мобильный телефон. Он послушал, открыл окошко в простенке между кабиной и салоном.

— Олег Борисович, звонит президент «Премьер-банка».

— Кто-кто? — изумился Гжельский.

— Павел Солодкин, президент «Премьер-банка».

— Давай. — Гжельский взял трубку. — Привет, Паша! Ты нацелился на никель? Что-что? Уступить тебе?! Ты что, совсем оборзел, совсем оборзел? Я придумал эти аукционы, год окучивал президента — чтобы отдать лучший кусок?.. Не понял: ты мне угрожаешь, что ли?.. А ты помнишь ЦК комсомола? Ты там вашему румяному вождю еще бутерброды подавал, когда я уже в бизнесе был!.. А при том!.. Нет, не договоримся! Никель мой! И имей в виду, имей в виду: если ты на аукционе только рот на никель откроешь, я тебе в Кремле вообще кислород перекрою, ты мои возможности знаешь! — Гжельский дал отбой и отшвырнул трубку. — Вот скотина! Нет, Алена, ты подумай! Отдать ему никель! Да он у меня на аукционе вообще ничего не получит! Даже несчастную Братскую ГЭС!

— А когда аукцион?

— Через два дня… — Гжельский положил ей голову на плечо. — Сделай мне массаж…

Алена принялась массировать ему затылок. И когда он расслабился и закрыл глаза, спросила как бы невзначай:

— А кто у тебя был в нашем агентстве до меня? Ну, признавайся…

— Перестань, — проговорил он, не открывая глаз. — Мне с тобой замечательно… Ты лучше всех… Еще! Еще, пожалуйста…

Лимузин катил по шоссе. Впереди над лесом уже показались высотки Москвы.

96

Частная клиника называлась «Europa Medicine», но поскольку мэрия запретила уродовать российскую столицу чужеземными алфавитами, то на фронтоне клиники было написано: «ЕУРОПА МЕДИЦИН». Получилось по-русски и благозвучно.

Но в кабинете гинеколога было действительно европейское оборудование, компьютер и вообще импортный лоск. Глядя в распечатки компьютерных анализов, пожилой гинеколог сказал Алене:

— У меня для вас две новости. Одна плохая, вторая хорошая. С какой начнем?

— Плохая?! — испугалась Алена. — Что значит «плохая»?

— Нет, давайте начнем с хорошей. Все-таки вы пришли ко мне по рекомендации. Итак, хорошая новость: вы не беременны.

Алена нахмурилась:

— Спасибо. Если это хорошая, то какая плохая?

— А плохая новость: вы серьезно больны.

— Я больна? — изумилась Алена. — Чем?

— Сначала скажите, у вас много сексуальных партнеров?

— Что вы! У меня только один.

— Точно?

— Ну, еще был мой бывший жених, но его убили.

— И все?

— Ну, и был первый мужчина, но давно. А что?

— Так. И кто у вас сейчас?

— А какое это имеет значение?

— Имеет, — веско сказал гинеколог. — При вашей болезни я обязан установить круг ваших партнеров.

Алену устрашил его тон.

— А какая болезнь? Не тяните душу!

Гинеколог отвел глаза.

— Да говорите вы! — крикнула Алена и тут же понизила голос почти до шепота: — Неужели сифилис?

— Боюсь, что хуже, — ответил он. — Но вы успокойтесь. На Западе скоро будет лекарство…

Алена в шоке спросила одними губами:

— Это… Это?.. У меня?!

Врач утвердительно смежил ресницы.

Ей понадобилось двадцать минут, чтобы долететь на машине до банка «Славянский кредит». Хозяйски промчавшись мимо охраны, она стремглав пересекла вестибюль, каблуки ее гулко процокали по мраморному полу. И кабина лифта понесла ее вверх, на тридцать шестой этаж…

Тем временем там, на тридцать шестом, в кабинете Гжельского шло совещание, начальник финансового отдела докладывал Гжельскому:

— Шахтерам на забастовку пришлось подбросить еще сто тысяч. Зелеными…

— Это ничего, — произнес Гжельский, думая о чем-то другом. — Они бастуют, давят на правительство, игра стоит свеч… Меня беспокоит «Премьер-банк». От Солодкина можно ждать любой подлянки. — И Гжельский повернулся к начальнику своей службы безопасности: — Шилов, ты кого-нибудь внедрил к Солодкину?

Но полковник Шилов не успел ответить — дверь кабинета шумно распахнулась, в кабинет влетела разъяренная Алена, за ней была видна фигура секретарши, которая пыталась ее остановить. Оттолкнув секретаршу, Алена через весь кабинет помчалась к Гжельскому. Гжельский стал недовольно подниматься в кресле, но Алена опередила его и, подбежав, наотмашь ударила по лицу.

— Мерзавец! Скотина! Спидоносец!

Гжельский отшатнулся:

— Ты с ума сошла? Что ты несешь?! — И кивнул на Алену начальнику службы безопасности.

Шилов тут же оказался у Алены за спиной, ловким приемом завел ей руки за спину.

Алена, вырываясь, в истерике кричала Гжельскому:

— У меня никого нет, кроме тебя! А теперь я умру! Из-за тебя!

— Между прочим, я у тебя не первый, — холодно сказал Гжельский. — Но если ты меня заразила, если… — Прервав себя, он стремительно вышел из кабинета, на ходу бросил секретарше: — Машину!

Шилов, выпустив Алену, поспешил за ним.

97

Алена в отчаянии брела по Москве. Закатное солнце слепило ей глаза. И при этом ярком, пригревающем солнце какое-то новое, словно перископическое зрение пришло к Алене. Зрение, которое вдруг позволило ей увидеть себя лишь залетной инопланетянкой на этой Земле. Вот малыши детского сада, взявшись за руки, переходят улицу… Вот влюбленные пьют газировку возле цветочного ларька… Вот ребенок катит на трехколесном велосипеде… Молодожены едут в белой машине, украшенной кольцами и воздушными шарами… Пятилетняя девочка скачет на одной ноге по нарисованным на тротуаре «классам»… Но ей, Алене, ей уже не иметь детей, не водить своего ребенка за руку через дорогу, не собирать цветы в поле… Она несет в себе смерть, которую чувствует в каждой клеточке тела, ее кровь отравлена СПИДом, и ей не дожить даже до весны…

Утопая в своем отчаянии, Алена не видела, конечно, серые неприметные «Жигули» с затененными стеклами, которые следовали за ней по пятам.

Между тем на Мичуринском проспекте, в лаборатории Кремлевской больницы, врач, оторвавшись от окуляра лазерного микроскопа, сказал Гжельскому:

— У вас ничего нет, вы абсолютно здоровы.

А в другом конце Москвы, в кабинете президента «Премьербанка» сам президент этого банка Павел Солодкин в компании с начальником своей службы безопасности и главным редактором газеты «Московское время» любовались оттиском завтрашнего номера этой газеты. Оттиск лежал перед ними на столе, на нем через всю страницу струился броский заголовок:

ЛЮБОВНИЦА ГЖЕЛЬСКОГО БОЛЬНА СПИДом!

Под этим заголовком красовалась фотография Гжельского в обнимку с Аленой.

— А гинеколог не подведет? — негромко спросил Солодкин у начальника своей службы безопасности.

Тот пожал плечами:

— С чего бы? Он получил анализы из лаборатории. А что там лаборантки «случайно» перепутали анализы, он за это не отвечает…

И начальник весело посмотрел в глаза своему боссу.

Солодкин ткнул пальцем в пустой квадрат на газетной полосе, который был в тексте рядом с фотографией Гжельского с Аленой.

— А это что?

— Место для еще одной фотографии, — пояснил главный редактор газеты.

— Какой?

Редактор усмехнулся:

— Ну, подумайте сами: девочка узнала, что у нее СПИД. Мало ли что она может с собой сделать? Мой фотограф ее ведет…

— О! Вот это мне нравится! Блеск! — оживился Солодкин. — С меня коньяк, ребята! Если она покончит с собой — кранты Гжельскому! Утром аукцион и — такой сюрприз! — Он повернулся к начальнику службы безопасности: — А может, ей помочь?

Алена, однако, уже и сама добралась до Крымского моста и подошла к перилам. Внизу была холодная серая река, прыгать в нее было страшно, но если закрыть глаза и стиснуть зубы…

Издали, из «Жигулей», фотограф, высунувшись в окно и нацелив на Алену фотоаппарат с длинным телеобъективом, замер в ожидании рокового момента.

Тем временем Гжельский, стоя в своем кабинете перед стеклянной стеной с видом на Москву, задумчиво говорил полковнику Шилову:

— Не нравится мне эта история… Что-то тут не так…

У Шилова зазвонил мобильный телефон, он сказал в трубку:

— Шилов слушает. Что? Сейчас возьму! — и поспешно направился к двери.

Навстречу ему уже шла секретарь Гжельского с факсом в руке.

— Что это? — спросил Гжельский.

— Это от нашего человека из газеты «Московское время», — объяснил Шилов. — Завтрашний номер.

Действительно, факс был копией завтрашней газеты с крупным заголовком «ЛЮБОВНИЦА ГЖЕЛЬСКОГО БОЛЬНА СПИДом» и фотографией Гжельского с Аленой.

Гжельский, взглянув на этот факс, быстро сказал Шилову:

— Так, теперь все ясно. Займись газетой. — И стал поспешно набирать телефонный номер.

Алена уже кренилась к воде через перила Крымского моста, когда раздался телефонный звонок. Она замерла, открыла глаза. Телефон в ее сумочке продолжал звенеть. Алена, еще не придя в себя, заторможенно достала из сумочки мобильник, сказала пустым голосом:

— Да…

— Алена! — закричала трубка голосом Гжельского. — Алена, ты где? Отвечай!

— Не знаю… На каком-то мосту…

Голос Гжельского взлетел в панике:

— На каком мосту? — Но тут же перешел на тихие, ласковые ноты: — Аленушка, золото мое! Где ты? Я все проверил. Клянусь тебе, ты здорова! Где ты? На каком мосту?

Алена огляделась по сторонам:

— Не знаю… Напротив большого памятника Петру…

— Пожалуйста, стой где стоишь! — Гжельский, стоя в своем кабинете, прикрыл трубку рукой, сказал Шилову: — На Крымский мост! Живо! — И вместе с Шиловым побежал к лифту, на ходу ласково говоря в трубку: — Аленушка! Золото мое! Послушай! Послушай, что я тебе скажу…

Через несколько минут «кадиллак» Гжельского и два джипа сопровождения, завывая сиреной и сверкая мигалками, вылетели по осевой полосе на Крымский мост и, взревев ревуном и подрезая весь транспорт, причалили к тротуару возле Алены. Из джипов выскочили охранники, сгребли Алену, оторвали ее от перил и бросили в лимузин Гжельского. Машины рванули с места, Гжельский обнял Алену.

— С чего ты взяла, что у тебя СПИД?

— Мне сказал доктор… Он мне сделал анализы…

Ее трясло, но он продолжал:

— Фамилия доктора? Где тебе делали анализы?

— Кравченко, в клинике «Europa Medicine». Это очень дорогой доктор.

— Могу себе представить! — темно усмехнулся Гжельский. — Сейчас тебя отвезут в мою клинику, и ты увидишь, что ты абсолютно здорова.

— Ты шутишь…

Лимузин остановился у банка «Славянский кредит», Гжельский и Шилов вышли, а водитель с охранником повезли Алену на Мичуринский проспект, в Кремлевку. Там тот же врач, оторвавшись от окуляра того же лазерного микроскопа, сказал Алене:

— Ну и наделали же вы паники, девушка!

— То есть?

— А то! Нет у вас никакого СПИДа! Вы здоровы.

— Ура!.. — Алена вскочила, чмокнула врача и выбежала из клиники, готовая обнять весь мир. Как девочка, проскакала на одной ноге по тротуару аж до проходной, обняла по дороге дерево, поцеловала замшелого старика вахтера, выбежала на улицу и… изумленно остановилась, глядя, как лимузин Гжельского отчалил от тротуара и укатил. — Стой! Эй!.. — закричала она ему вслед, выхватила из сумочки свой мобильный телефон, набрала номер: — Алло, Олега Борисовича. Это Алена Бочкарева… — И изменилась в лице. — Куда уехал?.. Как это «за границу»? Зачем вы врете?! Алло!..

Но трубка уже гудела короткими гудками отбоя.

* * *

В тот же вечер в Москве произошло два странных события. В подъезде своего дома неизвестными грабителями был убит гинеколог Кравченко, у погибшего похитили портфель со служебными документами и кошелек. А в типографии, где печатался выпуск газеты «Московское время», случился пожар и весь тираж завтрашнего номера погиб в огне.

А наутро в Белом доме на Краснопресненской набережной, в небольшом и уютном конференц-зале, заново, после памятного расстрела, отделанном карельской березой, за овальным столом рассаживались олигархи, банкиры и маститые бизнесмены. Среди них были Гжельский и Солодкин. Все были вежливы, улыбались, пожимали друг другу руки. Во главу стола сел сорокалетний председатель правительственной комиссии, в руках у него была папка со стопкой запечатанных конвертов.

— Доброе утро, господа. Прошу садиться… — сказал он и подождал, пока все расселись. — Итак, сегодня мы проводим первый приватизационный аукцион. Правительство заинтересовано в том, чтобы в это трудное для страны время государство получило за свою собственность как можно больше. Поэтому сейчас в обстановке полного доверия, демократии и честной конкуренции мы вскроем эти конверты с вашими предложениями. Итак, первый лот — Братская ГЭС…

98

Вечером на Пречистенке в Доме-музее Пушкина состоялось знаменательное торжество. Взятый недавней реконструкцией под оригинальный стеклянный колпак, этот музей вместе с частью соседнего переулка является теперь местом элитарных презентаций и банкетов. И не зря — на первом, полуподвальном этаже дома находятся уютный зал-ротонда с колоннами и фонтан, здесь располагаются музыканты во фраках и официанты с шампанским на подносах. А на втором — часть старинной улочки под стеклянной крышей, а-ля променад пушкинских времен, сцена, бар и столы с закусками.

К девяти вечера оба этажа уже были заполнены хорошо одетой публикой, среди них было много известных лиц. На сцене у микрофона председатель правительственной комиссии, одетый демократично, без галстука, говорил:

— Дорогие друзья! Дамы и господа! Сегодня мы отмечаем успех первого приватизационного аукциона. Благодаря ему правительство получило возможность немедленно погасить свои задолженности по зарплатам и пенсиям. Вот только что мы получили телеграмму из штаба шахтерской забастовки: шахтеры забастовку сворачивают. Я уверен, что их примеру последуют и другие. Поздравить нас с этим успехом пришли сюда ведущие политики, депутаты Думы, губернаторы, звезды эстрады и искусства. А украшать наше общество согласились самые восхитительные девушки Москвы. Пожалуйста, девушки!

Тут из разных концов зала под старинную музыку вышли девушки модельного агентства «Элита-Люкс» в фантастических и космических нарядах — с какими-то фрегатами-шляпами на головах, в кринолинах пушкинских времен и в нарядах марсианки Аэлиты. Их гибкие фигуры дышали юностью, на лицах сияли очаровательные улыбки.

Публика принялась аплодировать.

А они вошли в толпу, стали заговаривать с гостями банкета, пытаясь развеселить их, поднять настроение у государственных мужей, уставших после праведной службы на благо родине.

Хозяйка агентства зорко следила за своими девушками и шепотом, сквозь зубы дирижировала их поведением:

— Королева, налево, видишь лысого? Это министр по налогам, живо к нему!.. Долинюк, веселей, ты не на похоронах! Бочкарева, заколку потеряла… Гаврилова, возьми этого рыжего, это знаешь кто?

Неожиданный шепот, как шелест, прошел по толпе гостей:

— Гжельский приехал… Гжельский…

Все оглянулись на лестницу, ведущую на первый этаж.

По лестнице стремительно восходил Гжельский в кольце охранников и телохранителей, на ходу здоровался-кивал знакомым в расступающейся толпе и по этому живому коридору направился к сцене.

Алена вспыхнула, непроизвольно шагнула ему навстречу.

— Олег!

Но охранники умело отсекли ее, Гжельский стремительно прошел мимо.

Алена потянулась догнать его, однако два его охранника тут же преградили ей путь.

— Не надо, — внушительно сказал ей один из них.

— Но вы же меня знаете…

— Знаем. Не надо.

Алена, разом обмякнув, стояла со слезами обиды на глазах. Рядом с ней возникла хозяйка агентства, сказала сквозь зубы:

— В чем дело? Ты с ума сошла? Улыбайся! Улыбайся, блин!..

Алена, натянув на лицо улыбку, пошла сквозь толпу. С глазами, полными слез…

Между тем Гжельский, подойдя к сцене, пожал там руки председателю правительственной комиссии, министрам и другим известным лицам, перекинулся с ними какой-то шуткой, чокнулся с кем-то шампанским, что-то сказал двум губернаторам и — снова в каре охранников и телохранителей — двинулся к выходу.

Он прошел буквально в шаге от Алены, один из охранников жесткой, как полено, рукой даже отодвинул ее с его пути.

Алена посмотрела ему вслед, затем повернулась и пошла к бару.

— Что прикажете? — спросил у нее бармен.

— Водку с димедролом.

Он выпучил глаза:

— Что?!

Алена усмехнулась:

— А что есть?

— Есть вино, шампанское, джин. Водку всю выпили.

— Тогда джин и тоник.

— Тоник тоже кончился.

— Черт с ним! Наливай так, без тоника!

Бармен налил ей на дно фужера.

— Полный! — приказала Алена. — Полный наливай!

Бармен послушно налил полный фужер.

Алена залпом выпила, поставила фужер на стойку.

— Еще!

— А не много ли будет? — заботливо поинтересовался бармен.

— А тебе что? — ответила она с вызовом. — Я плачу!

И, достав из сумочки деньги, бросила их на стойку.

Бармен стал наливать ей еще. Алена, следя за его рукой, сказала:

— Песню знаешь? «Как над нашим над селом аура зеленая! Карма ехать в магазин, покупать крепленое»! — И подняла свой фужер с джином. — Будь здоров, москвич!

…Чуть позже, с пьяной сосредоточенностью ступая со ступеньки на ступеньку, Алена спустилась вниз, к фонтану на первом этаже. Здесь было не так многолюдно, и Алена, расслабившись, плюхнулась в кресло у самой воды. Зачерпнув воду ладонью, собиралась остудить лицо, но заметила напротив себя председателя правительственной комиссии. Тот сидел в кресле, курил и, усмехаясь, в упор разглядывал ее. Алена ответила ему таким же вызывающим взглядом и такой же усмешкой.

— А я знаю… кто ты есть… — произнесла она с хмельными цезурами между словами.

Он улыбнулся:

— Ну и кто?

— Большой человек! — ответила она с сарказмом.

— Почему ты так решила?

— Потому что… — В глазах у Алены появилась злость. — Вы все тут собрались большие люди! И думаете, что с остальными людьми можете делать все! Можете нас поднять бастовать и бросить, можете купить и выкинуть. Вы так думаете? Ты так думаешь, когда на меня смотришь? Ты думаешь: а за сколько эту девочку можно снять? Да? А я с тобой знаешь что сейчас сделаю? Я тебя куплю!

Он улыбнулся:

— В каком смысле?

— А так! Я тебя покупаю на ночь!

— Интересно… И сколько же я, по-твоему, стою?

— Сколько? А ну встань! Встань, встань, когда с тобой дама разговаривает!

Председатель с улыбкой встал.

— Так… — сказала Алена, оглядывая его. — В профиль повернись… А теперь живот убери, убери живот! А грудь подними! Выше!.. Восемьдесят долларов.

Председатель оскорбился:

— Сколько?!

— Восемьдесят, — твердо сказала Алена. — Больше не дам! Ну что? Идешь со мной?

— И что будет?

— А это я тебе скажу, что будет! — Алена достала из сумочки деньги и сунула их председателю. — Держи!

Он озадаченно посмотрел на деньги:

— Так я еще не зарабатывал…

И по-мужски окинул Алену взглядом — с головы до ног.

— Пошли, пошли, пан! — насмешливо приказала Алена. — Где твой самоход?

Через десять минут «ауди» председателя правительственной комиссии остановилась у гостиницы «Ленинградская». Председатель хотел заплатить за номер, но Алена ему запретила:

— Нет! Я тебя сняла! Я плачу, я хозяйка!

Лифт поднял их на последний этаж. Председатель уже нетерпеливо ел глазами Алену и, едва они вошли в номер, попытался обнять ее.

— Стоп! — приказала она. — Сначала в душ! Быстро!

Председатель послушно разделся и, сверкая голыми ягодицами, исчез в ванной. Алена села в кресло и остановившимся взглядом уперлась в одну точку перед собой. Через минуту председатель выскочил из душа, завернувшись до пояса махровым полотенцем.

— Дорогая, как? Ты еще не в постели?

— Одевайся и вон отсюда!

Но он еще не врубился:

— Что? Ты же мне заплатила!

— Оставь себе эти деньги и пшел вон!

— Ну уж нет! — Он рассвирепел и набросился на нее с поцелуями.

Алена оттолкнула его и вдруг заорала:

— А-а-а! Насилуют!!!

Председатель испуганно отскочил.

— Вали отсюда! — холодно сказала Алена и взяла в руки бутылку с боржоми. — А то опять заору!

— Идиотка! — Он поспешно влез в штаны. — Дура ненормальная! — И полуодетый выскочил из номера.

Алена направилась к балкону.

А председатель даже в лифте не мог успокоиться, звонил по мобильнику:

— Алло! Кащенко? Больница? Запишите адрес…

Алена между тем открыла балконную дверь и вышла на балкон. С балкона открывался широкий вид на предрассветную Москву, на площадь трех вокзалов и железнодорожные пути, расходящиеся в разные стороны.

Алена подошла к перилам, перелезла через них и встала на карнизе, хмельно покачиваясь и собираясь броситься вниз.

Том второй Бомба для Бен Ладена, или Последний танец

Часть девятая Бомба для Бен Ладена

99

1997–1998 годы, закат популярности генерала Александра Лебедя и его отставка с поста председателя Совета безопасности России.

На одной из своих парижских пресс-конференций генерал делает сенсационное заявление о том, что в арсенале российских Вооруженных Сил имеется двадцать ядерных чемоданчиков, то есть миниатюрных ядерных бомб, которые можно спрятать в обыкновенном атташе-кейсе. Но они обладают такой разрушительной силой, что с помощью одного чемоданчика можно запросто уничтожить Париж, Лондон или Нью-Йорк. Это оружие, говорит генерал, являлось абсолютным секретом Советского Союза, его никогда не упоминали ни в каких переговорах по сокращению ядерного вооружения, и эти миниатюрные бомбы никто не сокращал, они по сей день находятся в распоряжении Кремля.

В Париже это сообщение произвело эффект не меньший, чем взрыв самой ядерной бомбы. Все европейские вечерние газеты, радио и телевидение муссировали эту новость и писали, что если такое оружие действительно существует, то оно представляет собой колоссальную угрозу для всего человечества.

А российское правительство тут же выступило с опровержением и назвало заявление Лебедя рекламным трюком отставного генерала.

Однако в Министерстве обороны РФ, которое осаждали журналисты, от комментариев воздержались…

100

В московской мусульманской мечети шел утренний намаз. Мулла нараспев произносил слова молитвы, а человек сорок мусульман, стоя на коленках, вторили ему, кланяясь на восток. Среди них особым рвением и совершенно немусульманским обликом выделялся молодой мужчина с красиво посаженной головой и аристократической статью в фигуре. Это был Красавчик. Как все неофиты, он истово твердил слова Корана, гневно призывал смерть на головы врагов правоверных, а по окончании намаза скромно, как все, поднялся с коврика, прошел к выходу из мечети, надел там обувь и собрался уйти.

Но к нему подошел мулла.

— Салам, брат мой! — сказал он с акцентом. — На два слова прошу тебя. Ты у нас уже месяц молишься, но лицом ты не похож на мусульманина.

Красавчик горестно усмехнулся:

— Аллах наказал меня не только таким образом.

— А как еще, брат? — участливо спросил мулла.

— С детства и до последних времен я не знал мудрости Аллаха, двенадцать лет носил у сердца партийный билет, был секретарем партийной организации.

— Неужели? Это ужасно… Да, тяжел порой путь к истине.

— Но теперь я нашел дорогу к Аллаху и вере своих предков. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его. Аллах акбар!

— Аллах акбар! — заверил его мулла и поинтересовался: — Где же ты был секретарем парторганизации?

— Да так… — нехотя признался Красавчик. — В Институте плазмы.

И, смиренно наклонив голову, ушел.

Мулла долго смотрел ему вслед.

101

Институту физики плазмы демократизация России на пользу не пошла. Со времен советской власти здание ни разу не ремонтировалось, лабораторное оборудование обветшало, а немалая часть сотрудников разбежалась в поисках стабильной зарплаты или уехала за рубеж. Проще говоря, институт хирел и влачил, и это бросалось в глаза даже в его коридорах, по которым Красавчик шел в сопровождении замдиректора по хозчасти, — на полу коробился потрескавшийся линолеум, стены обшарпались, тусклые лампочки едва тлели под потолком…

— Возле нашего института действительно нет продовольственных магазинов, — говорил на ходу замдиректора. — А метро далеко…

— Вот именно! — подхватил Красавчик. Он был в ударе, обворожителен и энергичен. — Такие люди — ученые, элита мировой физики! — а вынуждены таскаться с авоськами, сумками! Но если вы дадите мне в аренду хотя бы пару комнат, любых — например, этих… — Широким жестом Красавчик показал на ближайшие двери и шагнул к ним, заступив за блекло-белую полосу, протянувшуюся по полу вдоль всего коридора.

— Назад! — бросился к нему замдиректора.

— В чем дело? — изумился Красавчик.

Замдиректора, обхватив Красавчика руками, столкнул его назад за полосу и все еще держал в обхват, боясь выпустить.

— Уфф… Стойте тут…

— Да отпустите! Что с вами? — вырвался Красавчик.

Замдиректора смутился:

— Извините… Я не в этом смысле…

— А что случилось?

— Это я рефлекторно, простите…

Но Красавчик продолжал смотреть на него с подозрением.

Тот принужденно признался:

— Понимаете… это же Институт физики плазмы. Здесь у нас… Ладно, придется сказать, а то вы подумаете про меня не знаю что. Мы тут в числе прочего создаем один лазерный аппаратик, а тира для стрельбы лазерным лучом у нас, конечно, нет. Ну и используем этот коридор, видите эту черту? За нее нельзя заступать, там во время экспериментов стреляют лазерным лучом из того конца коридора в этот. Не всегда, конечно, а только во время опытов. Но вы же знаете, сейчас с электричеством перебои, и сирена даже во время опытов не всегда срабатывает. Так что прошу на эту линию не наступать…

— Ясно. Спасибо, что хоть сейчас предупредили, — расслабился Красавчик и тут же перешел к делу: — Значит, вот мое предложение. Вы сдаете мне в аренду пару комнат с выходом на улицу, и я тут открою небольшой супермаркет с самым элитным набором продуктов. Ваши сотрудники будут иметь скидку. А если у вас есть материалы по конверсии — ну, я не знаю, какие-нибудь лазерные скальпели для медицины или еще что, — можно наладить их коммерческую реализацию к нашей с вами взаимной, как вы понимаете, выгоде. Ну, нехорошо, когда такая наука и в таких условиях!..

— М-да… Ко взаимной выгоде — это бы неплохо… — понимающе произнес замдиректора. — Но как быть с секретностью? Вам нужно допуск оформить…

— Нет-нет! — успокоил его Красавчик. — Никакого допуска мне не нужно! Вы мне дадите пару комнат здесь, в административном корпусе, вот и все, без допуска в лаборатории. И мы с вами с этой стороны все перекроем, тем более что тут лазерами стреляют. А с наружной стороны мы из одного окна сделаем выход на улицу и будем торговать в одной комнате продуктами, а в другой несекретными разработками конверсии — на паритетных, конечно, началах, как партнеры. Понимаете? — И Красавчик снова выразительно посмотрел замдиректора в глаза.

— Ну, в общем, бухгалтерию, конечно, можно уплотнить… — задумчиво вымолвил замдиректора.

Красавчик тут же обнял его за плечи:

— Вот! Приятно иметь дело с умным человеком! Но у меня есть другая идея. А что у вас в помещении бывшего парткома?

Завхоз испуганно отшатнулся:

— Что вы! Мы там ничего не трогаем. А вдруг, знаете ли…

— Ни-ког-да! — заверил его Красавчик. — У меня абсолютно точные сведения: этого мы никогда не допустим!

102

В последующие дни в действиях Красавчика трудно было уловить какую-то логику.

Он побывал в модельном агентстве «Элита-Люкс», где прежде работала Алена, и поговорил с хозяйкой…

На Черемушкинском рынке закупил две сумки продуктов и с этими продуктами поднялся по обшарпанной лестнице многоквартирного дома на улице Вавилова в большую, но нищенскую, с вытертыми половиками квартиру подслеповатого старика астматика, который едва дышал испорченным ингалятором…

В баре «Мариотт-отеля», что на Тверской, подошел к столику, за которым сидели Долинюк и Петровская, представился и заговорил с ними…

В аптеке купил дорогой импортный ингалятор с баллончиками «easy breeze» и в квартире на улице Вавилова вручил этот ингалятор старику астматику. Старик схватил ингалятор, жадно вдохнул воздух и облегченно распрямился, слезы благодарности появились в его глазах…

В Охотном ряду подошел к «ауди» председателя правительственной комиссии приватизационных аукционов, заговорил с неприветливым водителем, ожидавшим хозяина у подъезда Госдумы, и мимолетным жестом положил ему в карман пиджака зеленую купюру, после чего водитель стал куда разговорчивей…

Вывел старика астматика во двор его дома на улице Вавилова и, греясь с ним под солнцем на лавочке у детской песочницы, стал читать старику «Известия» с фотографией генерала Лебедя на парижской пресс-конференции…

В вестибюле гостиницы «Ленинградская» поговорил с администратором, который вручал Алене и председателю правительственной комиссии ключ от номера…

А затем вместе с председателем Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса руководил грузчиками, которые по лестнице дома на улице Вавилова поднимали новую мебель — диван-кровать, стол, стулья, телевизор… В распахнутой двери этой квартиры их встречал старик астматик, показывая, куда нести мебель. Проходя по квартире, грузчики с удивлением озирались — это была не просто большая, а, прямо скажем, барская четырехкомнатная квартира, но почти пустая и запущенная, с множеством выцветших фотографий на стенах. Красавчик и председатель, идя за грузчиками, задержались у этих фото, стали разглядывать их. На фотографиях крепкий молодой мужчина был запечатлен в обнимку с Хрущевым, Брежневым, Микояном, Келдышем, и при некотором усилии можно было догадаться, что старик астматик и есть этот мужчина. Рядом с фотографиями висели дипломы лауреата Ленинской премии и Героя Социалистического Труда. Красавчик и председатель переглянулись.

— Удивительно, что его из этой квартиры еще не выкинули, — заметил председатель и спросил: — Как тебе тут? Может, еще что нужно?

— Нет, теперь нормально, — ответил Красавчик. — Правда, тараканы, но… Месяц перетерплю…

Председатель усмехнулся:

— Любишь кататься, люби и…

— Игра стоит свеч, — подтвердил Красавчик.

103

Первые признаки логики в действиях Красавчика проявились, когда он добрался до психиатрической клиники на Песчаных улицах. В сопровождении одетого в халат главврача он шел по больничной аллее и, не доходя до проходной, остановился у огромной клумбы с цветочным панно «Георгий Победоносец убивает Змея». В клумбе возились два десятка больных — ножницами стригли траву, то есть шерсть коня Георгия Победоносца… вручную выдергивали сорняки… камушками выкладывали надпись и белили эти камни известкой… а в контур, создающий фигуры Георгия и Змея, высаживали новую рассаду… Некоторая замедленность в движениях, расплывшиеся фигуры, выпяченные губы и выпученные глаза выдавали в этих больных безнадежных дебилов.

— А это трудотерапия, — сказал про их работу главврач. — Как видите, они у нас каждый день на свежем воздухе. Кроме того, трехразовое питание и психотропные медикаменты…

Красавчик, присмотревшись, узнал в одной из больных Алену. У нее был такой же, как и у остальных, отсутствующий взгляд, пустые глаза, серое распухшее лицо. Случайно взглянув на врача и Красавчика, она отвернулась, не узнав Красавчика, и стала копаться в земле.

Красавчик повернулся к главврачу:

— А это излечимо?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, ее можно вылечить?

— У нее суицид. Мы держим таких на аминазине, чтобы не буянили. А лечить… Настоящие лекарства стоят валюту, а у нас 46 копеек на больного в день.

— А если ее снять с аминазина?

Врач пытливо посмотрел Красавчику в глаза:

— Вы ей кто?

— Близкий друг.

— Но вы же понимаете, индивидуальный подход требует…

— Конечно, — сказал Красавчик и положил главврачу в карман зеленую купюру. — Пожалуйста, никакого аминазина и только индивидуальный подход. Я приду через три дня.

И Красавчик ушел, только из проходной оглянулся на Алену. Она по-прежнему отрешенно копалась в клумбе-панно.

А второй признак логики в действиях Красавчика выявился в ближайший вечер во время очередного намаза в мечети. Вместе со всеми правоверными Красавчик согбенно и истово помолился, затем, по окончании службы, поднялся с колен, аккуратно свернул свой коврик и пошел, как все, к выходу надевать обувь. Походка и весь его внешний вид разительно отличались от его обычного поведения — здесь, в мечети, они выражали скорбь и придавленность жизнью.

В двери мечети к нему подошел мужчина лет сорока, в хорошем костюме и дорогом галстуке, представился, сказал, что его зовут Расулла. Вместе они вышли во двор, ведя светский разговор.

— Да, вы правы, — говорил Расулла, — только через любовь можно прийти к Аллаху. Но одной любви мало, нужна чистота от всякого себялюбия. Путник не может достучаться к Аллаху, пока внутри его существуют отдельно Аллах и отдельно он, путник. Вход к Аллаху — это выход из двойственности.

Красавчик в ответ произнес задумчиво:

Для любящих — племен и званий нет. Влюбленный ближе к небу, чем аскет. Зачем мудрец, что знаньем окружен, Хранит ревниво груз былых времен? Сними с него его бесценный хлам, И он не много весить будет сам.

Расулла, подходя к воротам мечети, улыбнулся:

— Приятно услышать слова маулана[35] Ибн аль Фарида из уст новообращенного. Вы на машине?

— Нет, на метро.

— У меня машина. Позвольте, я вас подвезу, — предложил Расулла и, когда они ехали по Москве, продолжил: — Мне нравится ваше стремление постичь мудрость Аллаха. Такое упорство нуждается в поощрении. У нас есть фонд помощи братьям по вере.

— Спасибо, брат. Я не нуждаюсь.

— А чем вы занимаетесь?

— Наукой и торговлей.

— Одновременно? Интересно, где можно этим заниматься одновременно?

— В своем институте…

Расулла вопросительно скосился на Красавчика, тот с явной неохотой пояснил:

— Кроме работы в лаборатории, я взял в аренду помещение бывшего парткома, открываю там свой бизнес.

— И чем будете торговать?

— Изделиями по конверсии… Мне сюда, пожалуйста, на Вавилова.

Расулла свернул на улицу Вавилова и спросил с улыбкой:

— А что могут делать по конверсии в Институте плазмы? Плазменные зажигалки?

— Почему зажигалки? Всякие несекретные технологии — лазеры для медицины, к примеру. Ну, я приехал, спасибо.

Расулла остановил машину.

— Не стоит благодарить, мы же братья. Знаете, я подумал: может быть, мы у вас тоже что-нибудь купим для нашей медицины. Вы заметили номер моей машины? Я пакистанский дипломат.

— Правда? Я в этом не понимаю. Я был ученым, потом перешел на партийную работу, теперь стал бизнесменом. А что делать? Иначе не выживешь. Спокойной ночи, брат. Аллах акбар!

Красавчик вышел из машины и, сутулясь, пошел к подъезду многоэтажного дома, в котором он жил теперь со стариком астматиком.

Расулла, глядя ему вслед, произнес:

— Воистину Аллах акбар…

104

Несмотря на свою простоту, индивидуальный подход, который применял Красавчик почти на каждом шагу, оказался удивительно эффективным. Уже в тот же день Алену перевели из общей палаты в одиночную, а кровать с голой продавленной сеткой сменила постель с новеньким бельем, и враз подобревшая санитарка даже вымыла Алену в душевой.

— Мы перевели ее в отдельную палату, сняли с аминазина, даем витамины, — докладывал главврач Красавчику, ведя его по больничному коридору. — Хорошо бы купить ей прозак или саротен, это западные антидепрессанты…

Красавчик опустил ему в карман еще одну зеленую купюру:

— Купите.

— Понял, — кивнул главврач и открыл дверь Алениной палаты. — Прошу вас…

Палата была маленькая, но чистая, с решеткой на окне. Алена сидела спиной к двери, смотрела через решетку на улицу. На ней был новый больничный халат, волосы убраны под косынку.

Некоторое время Красавчик смотрел ей в затылок, потом негромко позвал:

— Алена…

Она очень медленно повернула голову. Ее похудевшее лицо уже обрело прежние очертания, в нем исчезла отвислость нижней губы и другие приметы невменяемости. Но глаза… Глаза оставались пустыми и смотрели на Красавчика с полным безразличием.

— Я могу погулять с ней в парке? — спросил Красавчик у главврача.

Но и в больничном парке ему все не удавалось оживить этот безучастный манекен.

— Хочешь анекдот? — старался он. — Врач говорит больному: «Скажите, когда вы почувствовали себя собакой?» А больной отвечает: «Когда я был щенком»…

Алена и бровью не повела.

— Гм… А такой анекдот?..

Он рассказал, наверно, с десяток анекдотов и своих козырных историй, которыми он привык смешить девушек от Москвы до Парижа, но теперь это не работало, Алена оставалась глуха и безучастна.

— Хорошо! — сказал он, подходя к больничной проходной. — А я тебе рассказывал историю про блины? Не рассказывал? Слушай, в Монте-Карло, в ресторане отеля «Де Пари» читаю в меню: «Блины по-русски». Думаю: о, это то, что надо! Правда, цена — 3 тысячи франков, это почти четыреста долларов. Но думаю, ладно, за любовь к родине надо платить…

— Блины… — вдруг произнесла Алена, перебив его. — Блины… Я хочу блины… Я хочу есть… — И по ее щекам потекли слезы.

Красавчик посмотрел на нее, и, кажется, впервые за все время их знакомства в его глазах появилось нечто более глубокое, чем азарт и легкость игры.

— Так это… Так это вы тут от голода пухнете? — догадался он потрясенно. — Стой здесь! Стой и не двигайся! Я сейчас!..

Пятясь и оглядываясь, он быстро вышел через проходную на улицу, голоснул первой же машине и стремительно уехал.

Алена послушным истуканом стояла на месте, глядя, как поодаль больные возятся в клумбе-панно. Медлительно и заторможенно, как роботы, они выдергивали сорняки, сажали рассаду, красили камушки…

Но когда Красавчик на той же машине вернулся и, держа в руках несколько разноцветных воздушных шаров и коробку с пиццей, проскочил в проходной мимо охранника, Алены уже не было.

— Алена! — растерянно оглянулся он и увидел ее в клумбе-панно — она работала там вместе с другими больными. Он побежал к клумбе. — Алена!

Она разогнулась, увидела шары и… улыбнулась.

Но тут какой-то коротышка-больной, оставив работу, подбежал к Красавчику, выхватил у него связку шаров и, счастливо захохотав, выпустил их в небо под радостный смех остальных дебилов.

В тот же день в кабинете главврача Красавчик положил на стол еще одну зеленую сотенную купюру и прижал ее пресс-папье.

— Я хочу вывести ее в город.

— Да вы что! — всплеснул руками врач. — Она же пациентка психбольницы! Суицид!..

— Под мою ответственность, — мягко перебил Красавчик и опять полез в карман за деньгами.

— Нет-нет, больше не надо!

— Ничего, не помешает. — Красавчик сунул под пресспапье еще сотню. — Но вы же знаете, сейчас милиция на каждом углу. Дайте мне ее паспорт.

Врач, вздохнув, порылся в сейфе, достал два паспорта.

— Здесь общегражданский и заграничный. Один должен остаться у меня.

— Мне общегражданский. — Красавчик взял один из паспортов.

— Но только до вечера! — предупредил врач. — Вечером она должна быть…

— Будет, — заверил Красавчик. — Я вернусь за ней через час.

Но приехал за Аленой в больницу не через час, а через три, проведя эти три часа в Институте физики плазмы. Там, в бывшем помещении парткома, ему пришлось задержаться, наблюдая, как рабочие выгребают с книжных полок стопки книг Ленина — Сталина — Брежнева и брошюры с постановлениями ЦК, снимают со стен портреты членов Политбюро и достают из шкафов переходящие красные знамена победителей социалистического соревнования, вымпелы ударников труда и чугунные бюсты Кирова и Володарского. Весь этот мусор, пролежавший тут «на всякий случай», теперь бестрепетно уходил на свалку.

Красавчик сорвал с карнизов пыльные бархатные шторы и выглянул в окно. За окнами была городская улица, пешеходы, движение машин.

— Замечательно! — воскликнул он и объяснил бригадиру рабочих: — Дверь в коридор мы заложим, этот подоконник долой, тут будет выход прямо на улицу! В этой комнате ставим прилавки и холодильник, тут будет мой кабинет и подсобка…

— Постойте, — вмешался замдиректора по хозяйственной части. — Сначала мы должны оформить контракт на аренду.

— Конечно! Вот на этот паспорт. — Красавчик подал ему паспорт Алены.

Завхоз открыл его, прочел:

— Бочкарева Алена Петровна. А кто это?

— Это мой менеджер. Она тут будет торговать и вести все дела.

— Но ей всего восемнадцать лет…

— Дорогой мой! Нынешняя молодежь в восемнадцать лет знает больше, чем вы в сорок. Можете не сомневаться! — И Красавчик, открыв свой атташе-кейс, стал подавать завхозу деловые бумаги с печатями. — Вот гарантийное письмо из банка. Вот наш банковский счет — тоже, между прочим, на ее имя. И вот, — он стал отсчитывать стодолларовые купюры, — раз, два, три… пять… восемь… десять — вот арендная плата за три первых месяца. Прошу!

Завхоз посмотрел на деньги, потом на деловые бумаги и паспорт Алены у себя в руках… и взял деньги у Красавчика.

А Красавчик, повернувшись к окну, впился взглядом в инкассаторский броневик, который выезжал из КПП института в сопровождении двух машин охраны. В кабине броневика рядом с водителем сидел крупный рыжий мужчина с лицом, отлитым из железобетона…

— Какое сегодня число, дорогой? — спросил Красавчик у завхоза и посмотрел на часы.

Часы показывали 15.42.

А еще через час, сидя за столиком в кафе «Елки-палки», Красавчик наблюдал за Аленой. Она опустошила уже две полные салатницы с закусками, глубокую тарелку с супом и теперь корочкой хлеба подтирала соус на абсолютно пустой тарелке из-под мяса по-строгановски. И, только отправив эту корочку в рот, подняла глаза на Красавчика и облегченно вздохнула:

— Спасибо… Но я говорю «нет».

Он удивился:

— Что «нет»?

— Я не знаю, зачем я тебе опять нужна, но мой ответ: нет.

Красавчик посмотрел ей в глаза.

Но в ее глазах уже не было той наивной влюбленности, с которой она смотрела на него раньше. Теперь это были глаза пытливой и взрослой женщины, которая видит его насквозь. Он смутился:

— Я же еще ничего не сказал!

— Это не важно…

Они вышли из кафе и пошли по улице.

— Во что бы ты меня ни втянул, — продолжала Алена, — всегда страдаю я. Я сидела в испанской тюрьме, я была заложницей у Коромыслова… Хватит.

— Подожди! — возражал он. — На этот раз тебе абсолютно ничего не грозит! Даже если мы провалимся, тебе ничего не будет — ведь ты сумасшедшая, ты в психбольнице. Понимаешь?

Алена остановилась.

— Так вот зачем я тебе нужна… Как сумасшедшая…

Он смутился опять:

— Нет, я не это имел в виду!

Алена горестно усмехнулась:

— А что? Я ведь и действительно сумасшедшая — любить такого мерзавца.

— Ну зачем так…

— Ничего, ты очаровательный мерзавец. Рассказывай.

— Что?

— Что ты придумал.

— Как? Ты же только что…

— Я передумала, рассказывай.

— Гм… Передумала? Но имей в виду: эта операция требует ювелирной точности! Значит, так…

105

Ресторан «Белое солнце пустыни» на Трубной страдает лишь одним недостатком — в нем нет портретов Рустама Ибрагимбекова и Владимира Мотыля, которым он обязан своим названием. Зато все остальные достоинства их фильма тут налицо — восточный колорит, восточное убранство, восточная музыка и жирная восточная еда в немереных количествах.

Красавчик и Расулла сидели в углу, на ковре, за низеньким столиком, скрестив по-восточному ноги. Официантки в ярких азиатских нарядах подавали им шашлыки, чай, люлякебабы, чай, плов и снова чай.

— Как идет ваш бизнес? — поинтересовался Расулла.

— Скоро открытие магазина, хочу вас пригласить, — ответил Красавчик, отпивая чай из пиалы.

— Обязательно приду. Значит, несекретные технологии будете продавать?

— Да, все понемножку…

— А секретные?

Красавчик, поперхнувшись чаем, рассмеялся.

Расулла, глядя на него, тоже засмеялся, потом сказал:

— Кстати, о секретах. Что вы думаете о заявлении генерала Лебедя?

Красавчик нахмурился:

— Лебедь слишком много болтает.

— Да, — поспешно согласился Расулла, — нам он тоже не нравится. Если что-то заявляешь, докажи, будь мужчиной! А так… Только людям голову морочит! У меня из-за этого такие проблемы! Начальство просто с ума сошло — есть у России ядерные чемоданчики или нет? — И Расулла испытующе посмотрел на Красавчика. Но тот сделал вид, что не понял намека, проводил глазами смазливую официантку и вздохнул: — Замечательный ресторан. Сам я сюда еще долго не смогу прийти… Расулла усмехнулся:

Растить в душе побег унынья — преступленье, Пока не прочтена вся книга наслажденья. Лови же радости любви и красоты. Жизнь коротка, увы! Лови ее мгновенья!

Красавчик принял этот восточный вызов и ответил:

Опасайся плениться красавицей, друг! Красота и любовь — два источника мук. Ибо это прекрасное царство не вечно. Поражает сердца и — уходит из рук.

Расулла с удовольствием поднял рюмку:

— За наше мусульманское братство! Аллах акбар!

— Аллах акбар! — поддержал его Красавчик.

106

Под знакомые музыкальные аккорды на телеэкране возникли титры популярной передачи «В поисках истины», а сразу после них — хроникальный отрывок из выступления генерала Лебедя в Париже, где он сообщил, что в наследство от Советского Союза современная Россия получила двадцать чемоданчиков с портативными ядерными бомбами. Затем возникло лицо Арсения Сусалова, известного телевизионного ведущего, который сказал:

— Добрый вечер, дорогие телезрители. Сегодня наша передача посвящена поискам истины в той сенсации, которую породило это заявление генерала Лебедя. Вот комментарии ученых, вот что сказал нам академик Егор Игнатьевич Шухов, ученый секретарь Академии наук.

И академик Шухов, стоя на фоне здания Академии наук, гневно произнес:

— Я вам авторитетно заявляю: это, извините, полный бред! Нет никаких ядерных чемоданчиков и не может быть — так же как нет и не может быть красной ртути, вечного двигателя, ковра-самолета и скатерти-самобранки. Это все фольклор, солдатский эпос!

— А вот что сказал командующий Ракетными войсками стратегического назначения генерал-лейтенант Ионов, — сообщил Сусалов, стоя на ступеньках парадного входа Минобороны.

— Бравирование мифическими секретами, — заявил Ионов в своем генеральском кабинете, — не имеет под собой ничего, кроме желания Лебедя снова обратить на себя внимание. У него просто жажда покрасоваться на страницах газет. Нет у нас и никогда не было никаких ядерных чемоданчиков, это просто чушь…

Шагая в поисках истины по улицам Дубны, Сусалов продолжил:

— В Дубне, от академика Подгорцева, замдиректора Института ядерных исследований, мы услышали примерно то же самое.

— Если бы такие чемоданчики производились, — усмехнулся Подгорцев, — поверьте, мы бы об этом знали. А еще точнее, мы бы принимали участие в их разработке. Все-таки мы — головной Институт ядерных исследований, верно? Но у нас никогда ничего подобного не было даже близко. И вообще, ну какие чемоданчики?! Это же элементарная безграмотность! Любому школьнику известно, что только защита плутония от самораспада весит несколько тонн. Чемоданчики! Ха!..

После этого Сусалов переместился в телестудию.

— Итак, дорогие зрители, кажется, мы с вами можем спать спокойно и не шарахаться на улице при виде каждого чемоданчика. И кремлевские власти, и ученые, и военные в один голос заверяют, что никаких ядерных чемоданчиков нет и не было. Привиделось это генералу в Париже. Кому, как говорится, мальчики кровавые в глазах, а кому — чемоданчики… И не стали бы мы занимать ваше время этой ерундой, если бы не вспомнили, как несколько лет назад один из ближайших сотрудников Ельцина заявлял о том, что красная ртуть все-таки существует. Более того, как показало парламентское расследование, этот сотрудник сам принимал участие в продаже красной ртути за границу. И потому мы пошли дальше, стали искать истину и — уже в который раз! — убедились, что все-таки нет дыма без огня. Вот интервью с ученым, которое говорит само за себя.

С этими словами Сусалов повернулся к сутулому старику, который сидел в студии спиной к камере. Тяжело дыша и постоянно пользуясь ингалятором, старик произнес:

— Да, действительно… Я занимался этой темой… И не только я… Это была большая программа… В нее вбуханы миллиарды… А Лебедь ошибается только в одном. Он говорит о двадцати чемоданчиках с ядерными боезарядами. В то время как я могу сказать совершенно точно… за время существования Советского Союза… было изготовлено сорок семь таких изделий… Эти изделия абсолютно уникальны. Ничего подобного нет во всем мире. Потому что главным компонентом для создания этого ядерного заряда… является жидкий плутоний, который синтезирован в Московском институте физики плазмы. Жидкий, понимаете? Связанный. Для защиты от него не нужны тонны свинца. А больше ни у кого его нет, нигде в мире…

Вслед за этим Сусалов оказался у проходной Института физики плазмы и сказал в камеру:

— Итак, именно здесь, за этой проходной, в Московском институте физики плазмы создано это фантастическое оружие. Но в дирекции института нам отказали в интервью и даже не пустили нас на территорию института. Сказали, что никаких комментариев на эту тему не будет. Так где же истина? За этой проходной или в заявлениях многочисленных хулителей генерала Лебедя? Мы обещаем в следующих передачах докопаться до истины. А сейчас — реклама!

Отвернувшись от телевизора, Красавчик полунасмешливо сказал сидевшему рядом с ним старику астматику:

— Ну что ж, Аркадий Васильевич, лед тронулся. Не за горами и мировая слава!

— Да уж была слава, была… — горестно отозвался старик и подышал ингалятором. — И звания были, и Гертруда, и цацки на пиджак. А что с этого? Вот, ингалятор не могу купить. А ведь он мне даром положен. И все лекарства — даром. А что мне даром дают? Аспирин, да и то российский. И всё. А на хрена мне аспирин? Чай с ним пить?

— А что? Неплохая идея! — согласился Красавчик. — Кстати, Аркадий Васильевич, не в службу, а в дружбу — поставьте чайку…

И пока старик ставил на кухне чайник и заваривал чай, Красавчик снял телефонную трубку, набрал номер.

На загородной подмосковной даче, на поле для игры в бадминтон, прозвучал телефонный звонок, а потом звонкий детский голос: «Папа! Папа, тебе звонят!» Арсений Сусалов прекратил игру и взял трубку радиотелефона:

— Алло!

— Ну что, — сказал ему Красавчик из квартиры старика астматика, — хорошая передачка, нам понравилось.

— Спасибо, — отозвался Сусалов. — Когда увидимся?

— Я сообщу.

— Как скажете. Я, как пионер, всегда готов.

— Я знаю.

Красавчик положил трубку, а старик принес с кухни заварной чайник, стал разливать по чашкам.

— Ладно, Аркадий Васильевич. — Красавчик перешел на деловой тон. — Сказав «а», нужно говорить «б». Родину продавать следует тоже талантливо. Давайте работать.

— Да уж… — согласился старик. — Это она нас бездарно профукала, а я… Я просто хочу получить то, что мне должны. И никого не продавая. — Он взял лист бумаги, сел возле Красавчика и принялся рисовать. — Значит, смотрите. Вот здесь у нас ускоритель, во дворе… Тут, в отдельном здании, — секретная лаборатория… Здесь выездные ворота… Продукция — то есть жидкий плутоний — выходит из этой лаборатории раз в месяц, ее грузят в спецмашину, бронированную, конечно. Вы ее видели. Обычно при ней и охрана — двенадцать человек. В штатском, но все вооружены. Как вы с ними обойдетесь — ума не приложу…

— Обойдусь, — заверил Красавчик. — Вы рассказывайте.

— Ладно… — Старик подышал ингалятором и продолжил, рисуя: — Движение этих машин такое: сначала подходят сюда. Здесь контроль между секретной зоной института и несекретной… Потом, при выезде за ворота, тоже контроль…

— А кто отвечает за охрану броневика?

— Отвечают два офицера — один наш, институтский, второй — принимающий, от потребителя.

— Фамилия вашего офицера? Приметы?

— Его фамилия Костюк. Кирилл Костюк. Очень высокий, рыжий, и морда — как из железобетона. В тридцать лет получил майора — думаю, не зря.

— Так… И сколько он везет этого плутония? В чем?

— За месяц мы получали полкило продукта… Перевозят его в контейнере, который держит в руках Костюк. Контейнеры, конечно, из чистого титана в свинцовой рубашке. Показать?

Красавчик изумился:

— А у вас есть?

— Обижаете, Игорь Алексеевич, — укорил старик. — Я сорок лет в институте оттрубил. Неужели контейнер не слямзил?

Он ушел на кухню, порылся под водопроводной раковиной и вернулся с тремя небольшими контейнерами, похожими на солдатские фляги.

— Вот. Думал в них ценности на огороде хранить. Да какие у меня теперь ценности? Даже медали продал, чтоб лекарства купить…

Красавчик посмотрел на контейнеры, потом на старика, потом снова на контейнеры. И прищурился, как при появлении очередной идеи…

107

Прелесть турецкой бани общеизвестна — большое и теплое мраморное ложе, которое, как зуб, уходит своим острым концом под пол, где его нагревают. А вы лежите на этом камне, расслабляясь от его тепла, негромкой восточной музыки и задушевной беседы с друзьями.

В этот день в бане на камне лежали трое: Красавчик, Расулла и его «брат» Джамил, загорелый жилистый мужчина с пронзительными светлыми глазами и волосатой грудью. Хамамчи, банщики-массажисты, сделав им массаж, удалились, Красавчик, Расулла и Джамил остались одни. Расулла негромко сказал:

— Братья, я хочу, чтобы вы нашли общий язык. — И повернулся к Красавчику: — Это очень важно, мой брат специально прилетел из другой страны с тобой познакомиться. Понимаешь?

Красавчик изумился:

— Со мной? Зачем?

— Он тебе сам расскажет. Слушай.

Джамил, однако, начал издалека:

— Сначала скажи мне откровенно: ты лицом не мусульманин, а душой? Душой ты мусульманин? — И он вонзил в Красавчика острый взгляд своих стальных глаз.

— И душой, и сердцем! — заверил его Красавчик. — Аллах акбар!

— Хорошо. Но это на словах. А на деле? Ты можешь на деле доказать, что ты мусульманин? Да или нет?

— Обрезание сделать? Я готовлюсь к этому…

— Правильно. Но нужно шире смотреть! Глобально! Праведный мир, слава Аллаху, обрел свою силу и поднял голову. Мы начали джихад, святую войну с неверными. Американцы, евреи, англичане, немцы — все неверные хотят покорить мусульман, уничтожить нашу веру, закабалить наших детей, развратить их своим телевидением, Интернетом и дискотеками. Ты можешь помочь нам победить неверных!

Красавчик изумился еще больше:

— Я? Каким образом?

— В твоем институте делают жидкий плутоний. Это уже точно известно. Нам нужен этот плутоний.

— Да вы что! Это невозможно! — Красавчик трусливо оглянулся на стены и потолки и засуетился, словно собрался сбежать.

Но Джамил стальной хваткой стиснул его локоть:

— Стой. Не бойся. Говорю тебе как брату: идет великая война за веру. За зеленое знамя ислама. Она проходит через сердце каждого муслима. Вспомни слова Пророка: «Иудеи и христиане — главные враги правоверных! Всех, кто не идет путем Аллаха, надо убивать до тех пор, пока не останется никакой иной религии, кроме ислама!» Ты должен ответить: с кем ты? С правоверными братьями или с неверными?

Красавчик посмотрел на свой локоть, на стальные пальцы Джамила.

— Что я должен сделать?

— Только то, что нужно для победы ислама. Для начала скажи: сколько жидкого плутония нужно для одной бомбы?

— Чистой массы примерно четыреста грамм. Это продукция месячной работы нашей секретной лаборатории.

— Хорошо. Сколько людей нужно купить, чтобы получить этот плутоний?

— Я… я не знаю…

— Думай! — жестко приказал Джамил.

— Ну во-первых, всех купить нельзя…

— Хорошо, — согласился Джамил. — Кого нельзя купить — уберем. Неверные собаки души не имеют. А на остальных полмиллиона хватит? Долларов, я имею в виду.

Красавчик отрицательно покачал головой:

— Нет.

— А сколько?

— Минимум миллион.

Джамил еще некоторое время удерживал в своих тисках его локоть, потом отпустил.

— Хорошо. Но я должен знать каждый твой шаг. Как ты думаешь это сделать?

Красавчик снова оглядел кафельные стены и потолок.

— А здесь действительно можно все говорить?

— Можно, — заверил его Расулла. — Я отвечаю.

— Хорошо, смотрите. — И Красавчик, разом преобразившись из трусливого мусульманина-неофита в матерого бизнесмена, стал пальцем рисовать на влажной стене. — Вот территория института. Здесь ускоритель, здесь секретная лаборатория. Раз в месяц сюда за плутонием приходит броневик с охраной в составе двенадцати охранников и двух офицеров. Вывозят отсюда — сначала через первое КПП, внутри института, потом через второе и — мимо моего магазина — к потребителю. Если купить даже не всю цепочку, а только несколько человек, то вот здесь, в районе магазина, можно подменить контейнер с жидким плутонием на какой-нибудь эрзац, заготовленный заранее. Понятно? — Он прямо посмотрел в глаза Джамилу и стер весь свой чертеж.

Джамил поглядел на Расуллу, на Красавчика, на стертый рисунок на мокрой стене. И снова на Красавчика.

— Ты это давно продумал?

— Конечно.

— И для этого в мечеть ходил?

— Да.

Джамил усмехнулся:

— Гм… Неглупо… Коммунист, а с головой… Значит, миллион?

— Не меньше, — сказал Красавчик, не отводя взгляда.

108

Торговля в магазине, расположившемся в помещении бывшего парткома Института физики плазмы, шла бойко с первого дня его открытия. Покупателей — и с улицы, и сотрудников института — привлекали широкий ассортимент продуктов, выставленных в новенькой стеклянной витрине-холодильнике, их удивительно низкая цена и, конечно, молоденькая продавщица в фартучке и крахмальной наколке на голове. Нарезая колбасу, взвешивая сыр или делая фирменные бутерброды, она постоянно слушала то Патрисию Каас, то Земфиру и поводила плечами и бедрами в такт этой музыке, возбуждая у физиков здоровый аппетит к сандвичам «Аленушка» и «пицце-хат». Во время обеденного перерыва тут всегда собиралась очередь, и Красавчик, не стесняясь, надевал фартук и тоже становился за прилавок в роли помощника Алены — резал ветчину и помидоры, подавал соусы, грел пиццу в микроволновой духовке и заваривал кофе в большой кофеварке…

Однажды во время именно такой запарки сюда под видом простых покупателей вошли Расулла и Джамил. Осмотрелись, отстояли небольшую очередь, наблюдая за работой Красавчика и бойким флиртом молодых физиков с разбитной продавщицей, съели по «пицце-хат» с кофе и удалились.

Красавчик проводил их взглядом до выхода и через окно посмотрел, как они уехали в машине Расуллы, потом отер пот со лба и сел на ящик с пивом.

— Что? — сказала Алена.

— Ничего… работай…

А когда запарка спала, ушел в свой кабинет, оборудованный стендом конверсионной продукции, компьютером и прочими атрибутами делового офиса. Здесь же была дверь в маленькую проходную комнатку, бывшую приемную парткома, где когда-то, сразу перед дверью в институтский коридор, сидела секретарша. Хотя Красавчик обещал завхозу института заложить этот выход в коридор, но по какой-то причине то ли забыл это сделать, то ли решил сэкономить на кирпиче. Как бы то ни было, комната эта из приемной превратилась теперь в подсобку, заставленную ящиками с кока-колой и пивом. Тут же стояло и раздвижное кресло-кровать, но едва Красавчик улегся в него и устало закрыл глаза, как из магазина донесся грохот и гром.

Он вскочил и ринулся туда.

Оказалось, что Алена, воспользовавшись отсутствием покупателей, включила радио на полную громкость и, закрыв глаза, стала танцевать в такт новой песне Земфиры.

Красавчик прошел за прилавок, выключил радиоприемник.

В разом наступившей тишине Алена замерла на полутакте.

— Это тебе не дурдом, — недовольно сказал Красавчик. — Здесь институт физики!

— Да? — Она усмехнулась. — Но мне-то что? Я сумасшедшая.

И включила радио — правда, потише.

109

Асама Бен Ладен, главный финансист исламского джихада и заклятый враг США, живет, несмотря на свой статус беглеца от ЦРУ, весьма неплохо.

С помощью западной строительной техники в Афганистане, высоко в горах, цепь глубоких сталактитовых пещер переоборудована в комфортабельное бомбоубежище: текинские ковры на полу, электроосвещение от собственной электростанции, компьютеры «Toshiba» и два огромных телеэкрана фирмы «Phili ps» — на одном постоянно идут новости Cи-эн-эн, на другом — биржевые цены на нефть в Токио, Лондоне и НьюЙорке. За компьютерами круглосуточно, в три смены, работают индусы, одетые по-пуштунски: светлые тюрбаны, светлые шаровары, свободные рубашки с вырезом и хорошо выделанные овечьи безрукавки. Знаменитые доки по части биржевых операций, они ворочают сотнями миллионов долларов, нажитыми Бен Ладеном на арабской нефти, и через подставные фирмы и оффшорные банки легко удваивают и утраивают его состояние, то раздувая стоимость тех или иных акций на мировых финансовых рынках, то сбрасывая эти рынки в пропасти кризисов и рецессий. А затем всю прибыль, получаемую от этих биржевых операций, Бен Ладен не скупясь тратит на взрывы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, уничтожение американских посольств в Африке, содержание тренировочных лагерей террористов и прочие акции священного джихада.

Да, жизнь некоторых людей полна высокого смысла…

Впрочем, порой, дурача ЦРУ, которое постоянно посылает в Афганистан бригады суперкиллеров для ликвидации Бен Ладена, двойник великого маулана Бен Ладена кочует по Афганистану, меняя тайные квартиры, машины, парики…

В тот день, о котором в силу его секретности никогда не расскажут будущие биографы Бен Ладена, в центре пещеры на белом персидском ковре из чистой верблюжьей шерсти сидели сам Асама Бен Ладен, худощавый бородач с темными глазами, офицер его разведки Джамил и пакистанский физик профессор Гази Хамет. Перед ними стоял видеомагнитофон, на котором беззвучно прокручивалась пленка с фрагментом из телепрограммы «В поисках истины» со стариком астматиком, который рассказывал о производстве жидкого плутония для миниатюрных ядерных бомб — ядерных чемоданчиков.

— Неужели ты — такой ученый, профессор! — не можешь сам получить жидкий плутоний? — негромко допрашивал Бен Ладен пакистанского физика.

— Маулана Асама, у нас есть его формула, — почтительно сказал Гази Хамет и написал эту формулу, — вот она. Но в Пакистане нет таких плазменных реакторов, как у русских.

Бен Ладен повернулся к Джамилу:

— Хорошо. Кто этот человек?

— Маулана, — доложил тот, — этот человек двенадцать лет был секретарем коммунистической организации Института плазмы, бывший неверующий, а теперь истовый мусульманин, таких сейчас много в России. Когда кончилась власть коммунистов, он пришел в мечеть и обратился к Аллаху. Восемь месяцев мы обрабатывали его, наставляли на путь ислама…

— Сколько? — нетерпеливо перебил Бен Ладен.

— Три миллиона.

Бен Ладен нахмурился:

— За полкило какого-то плутония?

Джамил поспешно объяснил:

— Это месячная выработка всего Института плазмы, маулана!

Бен Ладен снова обратился к пакистанцу:

— Профессор, из полкило плутония сможешь сделать бомбу в атташе-кейсе?

Тот почтительно кивнул головой:

— Если это будет настоящий жидкий плутоний.

— Что ты имеешь в виду?

— От неверных всего можно ожидать, маулана, — еще ниже склонился Гази Хамет.

— Хорошо, поедешь в Москву с Джамилом.

Пакистанец испуганно отшатнулся:

— Я? Маулана, я не могу! Я ученый, физик!

— Ты мусульманин?

— Да, маулана, конечно, я мусульманин!

— Докажи это. Аллах положил в твои руки судьбу джихада. Если у нас будет эта бомба, мы поставим на колени всех неверных! Помнишь тридцать третью суру Корана? «Неверных надо убивать, а их земля, жилище и достояние переходят к убийцам, даже если нога последних никогда не ступала на эту землю»!

110

По утрам, когда в магазине не было посетителей, здесь проходили странные тренировки. Стоя в двери, которая вела из его кабинета в подсобку, Красавчик правой рукой, как гирьку или ведерко с водой, раскачивал в воздухе флягу-контейнер для перевозки жидкого плутония — так, что рука при отлете назад исчезала на миг в комнатке-подсобке, а затем маятником возвращалась обратно.

Но Красавчик был недоволен, говорил:

— Опять не успела! Еще раз!

И снова делал отмашку контейнером.

А в подсобке — в тот момент, когда рука Красавчика возникала в проеме двери, — Алена снимала с его пальцев ушко контейнера и надевала на них ушко другой фляги, точно такой же. Но в движениях Алены не было нужной сноровки и скорости, она либо промахивалась, либо задерживала руку Красавчика, и он говорил:

— Плохо! Промазала! Еще раз!

И повторял отмашку, требуя от Алены точности и автоматизма ассистентов Кио или Дэвида Копперфилда.

По вечерам же, перед закрытием магазина в нем разыгрывалось другое действо — операция под названием «Западня для майора». Но майор Кирилл Костюк — высокий, крепкий мужчина с крупным лицом, сделанным из железобетона, и с плечами, которые распирали пиджак, — в западню не шел.

— Конфеты, — сухо говорил он Алене. — Нет, не эти, а фирмы «Горбуновъ». Так, теперь бананы… Ананас… Виноград…

Алена кокетливо улыбалась:

— У нас свежайшие персики, товарищ майор.

— Не нужно.

— Вы же брали в прошлую пятницу. Не понравились?

— Не нужно.

— А «Гжелку» и «Мальборо» даю, правильно? — И Алена потянулась на верхнюю полку за «Гжелкой», открывая ноги почти до бедра.

Но Костюк хранил на лице железобетон.

— И сок манго, да? — И Алена нагнулась за банкой с соком так, что соблазнительней не бывает.

— Да, — хмуро подтвердил Костюк. — Считайте.

Считая на калькуляторе, Алена, однако, не сдавалась, сказала игриво:

— Это у кого ж такой вкус оригинальный — водку с соком манго? У девушки небось…

— Не важно. Считайте.

— Четыреста девяносто рублей, товарищ строгий майор, и двенадцать копеек.

Костюк положил на прилавок 500-рублевую купюру и огромной лапищей забрал даже мелочь сдачи. Алена через прилавок подала ему пакет с покупками и как бы невзначай коснулась рукой его руки. Но Костюк и на это — ноль внимания, как каменный.

Молодой физик, стоявший за ним, усмехнулся:

— Гвозди бы делать из этих людей…

Костюк с покупками вышел из магазина на улицу, широким шагом пошел к трамвайной остановке. Красавчик проследил за ним через окно своего кабинета и набрал номер на мобильном телефоне.

— Вы готовы? — сказал он в трубку. — Он вышел. Через сорок минут ждите на Алтуфьевском.

Действительно, ровно через сорок минут Костюк вышел из автобуса на Алтуфьевском шоссе и, оглядываясь по сторонам, подошел к одной из 12-этажных башен брежневской поры. Здесь, снова оглянувшись, зашел в подъезд, поднялся лифтом на пятый этаж и позвонил, опять озираясь, в звонок.

Дверь открыла маленькая хрупкая женщина неопределенного возраста в домашнем халате.

— Здравствуйте, Вера Павловна, — почтительно сказал Костюк.

— Здравствуй, Костюк. Проходи.

Костюк с покупками прошел на кухню однокомнатной малогабаритной квартиры, а Вера Павловна ушла в ванную и закрыла за собой дверь. На кухне Костюк выложил на столик свои дары, вымыл под краном фрукты, потом открыл «Гжелку» и банку с соком, налил полстакана водки и доверху долил в стакан сок манго. Тем временем Вера Павловна вышла из ванной преображенной — на ней была строгая длинная юбка и белая блузка, в руке кнут, а на лице жесткое выражение дрессировщицы или школьной учительницы. Щелкнув кнутом, она зашла на кухню.

— Костюк! Ты еще не готов? Ах ты, дрянь такая! Гадкий мальчишка! Ну-ка на место! — И с размаху огрела Костюка хлыстом по спине.

Костюк вдруг как-то ужался в размерах, закрылся руками от ударов и плаксиво заныл:

— Не надо, Вера Павловна!.. Не бейте меня!.. Я больше не буду!..

Но Вера Павловна продолжала бить его кнутом.

— Будешь! Будешь! Я тебя знаю, онанист несчастный! Вечно подглядываешь! Марш на место!

Сжавшись еще больше, Костюк трусливо прошмыгнул мимо нее в комнату.

Вера Павловна щелкнула ему вслед кнутом, обернулась к столику, залпом выпила полстакана смеси водки с соком манго и закурила «Мальборо». Сделав несколько затяжек, крикнула в соседнюю комнату:

— Ты готов?

— Готов, Вера Павловна! — отозвался Костюк.

— Я иду! — грозно предупредила она, допила водку с соком и пошла в комнату.

Здесь, среди старой стандартной мебели обнищавшей школьной учительницы, у двери на балкон торчал ящик-клеть из-под овощей, как в продовольственных магазинах. В этой клети стоял на четвереньках абсолютно голый Костюк, его одежда была аккуратно сложена на диване. Прильнув глазами к щелям клети, Костюк ел взглядом вошедшую Веру Павловну. А она изо всех сил ударила хлыстом по ящику.

— Ах вот ты где! — И заперла ящик. — Опять подглядывать? Может, для тебя и раздеться?

— Да! Да, Вера Павловна! — нетерпеливо и восторженно закричал в ящике Костюк. — Хотя бы блузку снимите! Ну пожалуйста!

— Ах ты, развратник несчастный! — Вера Павловна снова ударила хлыстом по клети и одновременно стала расстегивать кофточку. — Ну, смотри, смотри, Костюк! — И новый удар обрушился на клеть. — Я ведь твоему отцу все расскажу! — И еще удар. — За учительницей подглядывать! — Опять удар. — Ну, что тебе еще снять?

— Лифчик, Вера Павловна! Лифчик!..

Вера Павловна снова огрела клеть хлыстом и стала расстегивать лифчик, но тут жуткий грохот в прихожей прервал этот лирический дуэт. Там, в прихожей, с треском распахнулась выбитая входная дверь, в квартиру ворвались бойцы ОМОНа, телеоператор с камерой на плече, его ассистент с подсветкой и ведущий телепрограммы «В поисках истины» Арсений Сусалов.

В комнате их ждало примечательное зрелище: запертый в клети голый майор Костюк, а перед ним полуголая учительница с хлыстом в руках. Пользуясь их испугом и растерянностью, Сусалов стал возле них перед телекамерой и заговорил:

— С помощью милиции и ОМОНа наша программа раскрыла садомазохистский вертеп, который находится на Алтуфьевском шоссе. Сейчас мы представим вам хозяйку этого заведения и ее клиентов…

Тут, однако, в квартиру стремительно вошел Красавчик и властно обратился к Сусалову и телеоператору:

— Стоп! Выключить свет! Кассету!

Оператор послушно извлек кассету из камеры, отдал Красавчику.

— Всем — вон! — приказал Красавчик. — Вышли! Вышли!

Все — и омоновцы, и телевизионщики — поспешно вышли из квартиры, а Красавчик уселся на стул перед клетью с дрожащим Костюком. Держа в руках кассету и постукивая по ней пальцем, Красавчик сказал:

— Итак, майор. На тебя мне плевать, но учительницу жалко. Даже если ты завтра застрелишься, ей от позора житья не будет. Но у меня к тебе есть деловое предложение.

111

И был день, и был вечер…

В 15.38 в секретной лаборатории Института физики плазмы майор Костюк и майор Прошутин, представитель заказчика, расписались в получении контейнера с 473 граммами жидкого плутония, и майор Костюк браслетом-наручником пристегнул этот контейнер к своей левой руке.

В 15.40 они в сопровождении десяти вооруженных охранников вышли из секретной лаборатории во двор института, и Костюк с контейнером в руке сел в инкассаторский броневик, а Прошутин с остальными охранниками — в две машины сопровождения.

В 15.41 броневик в сопровождении машин охраны прокатил по двору института, прошел проверку на внутреннем КПП, отделявшем строго секретные лаборатории от нестрого секретных, и двинулся дальше, к воротам и наружному КПП. Но майор Костюк вдруг приказал водителю:

— Стой! Минуту! — Затем, выскочив из броневика, он крикнул Прошутину в машину сопровождения: — Секунду! Я за куревом! — И, не дожидаясь ответа, убежал в помещение административного корпуса.

Прошутин изумленно посмотрел ему вслед, но из машины выйти поленился.

А Костюк, пробежав через коридор административного корпуса к двери бывшего парткома, толкнул эту дверь, которая оказалась почему-то незапертой, и оказался в проходной комнатке-подсобке кабинета Красавчика. Здесь его уже ждали. Костюк молча протянул Красавчику левую руку с контейнером, тот разомкнул браслет, снял контейнер и, сделав Костюку и Алене знак замереть, ушел с контейнером в свой кабинет.

Там у письменного стола с включенным компьютером стояли Джамил и Гази Хамет.

Красавчик подошел к ним и победоносно поставил на стол контейнер-флягу с жидким плутонием.

Джамил потянулся к контейнеру, но Красавчик перехватил его руку и сжал с такой силой, что Джамил удивленно поморщился от боли.

— Минуту! — сказал Красавчик. — Баш на баш!

Джамил посмотрел на свою руку, потом на Красавчика и усмехнулся:

— Не доверяешь, брат?

Красавчик молчал.

— Хорошо, отпусти руку, — сказал Джамил и поставил на стол тяжелый атташе-кейс. — Можешь проверить.

Красавчик открыл атташе-кейс, а Джамил кивнул Гази Хамету на контейнер.

В атташе-кейсе ровными рядами лежали пачки стодолларовых купюр в банковской обертке. Но Красавчик не поленился, стал вскрывать одну пачку за другой. Обмана, однако, не было, доллары были настоящие.

А Гази Хамет тем временем достал из кармана какой-то аппаратик со щупом, открыл пробку контейнера и вставил в него щуп аппаратика. Прибор — нечто вроде дозиметра — начал пощелкивать, и цифры на его экранчике закрутились, стремительно увеличиваясь. Дождавшись, когда они замерли, Гази Хамет по-арабски сказал Джамилу:

— Это плутоний.

Но Красавчик неожиданно отнял у него контейнер и завинтил крышку.

— В чем дело? — спросил Джамил.

— Еще сто тысяч, — потребовал Красавчик.

— Какие сто тысяч? — изумился Джамил. — Почему?

— У меня были непредвиденные расходы. Еще сто тысяч — или все отменяется.

Джамил вспылил:

— Да я тебя убью!

Размахивая контейнером, словно гирькой или ведерком с водой, Красавчик сказал:

— Не смеши меня. Убьешь — живой отсюда не выйдешь. Еще сто тысяч!

Джамил сменил тон:

— Слушай, брат! Мы же мусульмане! Правоверные. Мы же договорились…

Но Красавчик, отступив к двери в проходную комнату, толкнул ее спиной и, продолжая размахивать контейнером, остановился в этой двери, говоря:

— Еще сто тысяч. Или забирайте ваши деньги и уходите. Всё!

На этом слове его рука с контейнером на миг исчезла в проходной комнатке-подсобке, где Алена мгновенно заменила этот контейнер точно таким же, и рука Красавчика с уже подмененным контейнером тут же вернулась в кабинет, зависла в воздухе, а Красавчик сказал:

— Это мое последнее слово! Еще сто тысяч!

Между тем Костюк с контейнером, вновь прикованным к его левой руке, и с пачкой «Мальборо» в правой руке уже выбежал из административного корпуса, сел в броневик и закурил дрожащими от стресса руками. Броневик в сопровождении охраны, ревя мотором, покатил к воротам КПП.

А в кабинете Красавчика Джамил посмотрел на контейнер, зависший на руке Красавчика, потом — с ненавистью — на Красавчика, затем полез в карман пиджака и презрительно бросил на стол еще пачку денег.

— На! — сказал он и выругался: — Акзывы сыким!

— Свою мать сыким! — отозвался Красавчик.

Несколько мгновений они буравили друг друга глазами, потом Джамил снял контейнер с руки Красавчика и направился к выходу. Гази Хамет последовал за ним.

Красавчик, опередив их, открыл замок и запоры наружной двери.

— Fuck you! — презрительно бросил Джамил ему на прощание.

— Fuck yourself, — усмехнулся Красавчик и постоял в двери, наблюдая, как Джамил и Гази Хамет бегом побежали к машине, в которой их ждал Расулла. А когда машина с Джамилом, Хаметом и их «бесценным» грузом отъехала, он запер дверь и с криком «Аллах акбар!» вернулся, пританцовывая на радостях лезгинку, в свой кабинет.

— Алена! — позвал он и вдруг осекся, глядя на свой стол.

На столе лежал распахнутый и совершенно пустой атташе-кейс.

Красавчик в недоумении захлопал глазами и только теперь заметил на экране компьютера надпись:

Я СУМАСШЕДШАЯ, МНЕ ЗА ЭТО НИЧЕГО НЕ БУДЕТ!

Красавчик бросился в подсобку — проходную комнату кабинета, но там было пусто, только дверь в институтский коридор была настежь открыта. Конечно, он стремглав помчался по этому коридору и выскочил из парадного подъезда на улицу. Но не нашел ни Алены, ни денег.

112

Исчезновение Алены с миллионом долларов вызвало настоящий переполох в Фонде поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса. Стоя у полуподвальной парадной двери фонда во дворе дома на Васильевской улице, сам председатель фонда распоряжался операцией по перехвату беглянки и один за другим отправлял со двора джипы, «мерседесы» и «БМВ».

— Все перекрыть! Вокзалы, аэропорт, выезды из Москвы! Ищите эту выдру! Из-под земли, но найдите!

Но найти беглянку в Москве не так-то просто, тем более прошедшую школу в самом фонде. Алена трижды сменила «леваков», прежде чем на стандартных грязно-желтых «Жигулях» подъехала к своей психбольнице. Однако здесь у проходной уже стоял джип с коротко стриженными качками, и Алена, сидя на заднем сиденье «Жигулей», тут же нырнула на пол, зашипела оттуда молоденькому худенькому шоферу в бейсбольной шапочке и линялой майке:

— Газу! Газу! Не останавливайся!

Шофер, изумленно оглянувшись на Алену, нажал на педаль газа, машина проскочила психбольницу, и шофер повернулся к Алене:

— Куда ехать?

— На вокзал.

— На какой?

— Не знаю… На Рижский…

Но и на парковке у Рижского вокзала Алена, зажав в ногах увесистую хозяйственную сумку, углядела «мерс» с братками и поспешно сказала шоферу:

— Проезжай! Проезжай!

— А теперь куда?

— Не знаю. Поехали! — И только на проспекте Мира, наткнувшись взглядом на вывеску «Салон красоты», приказала: — Стой! Останови вот тут, у салона!

Шофер затормозил. Алена спросила:

— Слушай, тебя как зовут?

— Максим.

Сунув руку в хозяйственную сумку, Алена достала сто долларов и протянула Максиму:

— Максим, будь другом, зайди в салон и купи парик. Если не хватит, я еще дам.

— Какой парик? — удивился он.

— Да любой! Не важно! Хотя нет, важно. Рыжий или каштановый. Ну пожалуйста!

Максим взял деньги и ушел в салон, забыв ключи в замке зажигания. Алена сидела, смотрела то на дверь салона красоты, то на эти ключи и боролась с искушением. Потом, приняв решение, откинулась на сиденье и расслабилась.

Максим вышел из салона с пластиковым пакетом в руке, сел за руль, посмотрел на забытые в замке зажигания ключи, потом на Алену и… протянул ей пакет.

Желтые «Жигули» отчалили от тротуара и покатили по Москве. Теперь на заднем сиденье машины сидела брюнетка в темных очках. Но и в таком виде Алена не рискнула выйти из машины ни у Ленинградского, ни у Ярославского, ни даже у Курского вокзала. Глядя на торчавшие возле этих вокзалов джипы или «БМВ», она вздыхала:

— Нет, поехали дальше…

— Сколько мы будем ездить? — спросил Максим.

— Не знаю… Едем…

— У тебя проблемы?

— Да.

— С ментами или с братвой?

Алена уклонилась от ответа, сказала:

— Я есть хочу.

— Я тоже.

— Останови тут, у шурпы…

Максим остановился у метро «Курская», возле будок с надписями «Шурпа», «Обмен валюты» и «Продукты». Алена, порывшись в сумке, протянула ему еще сто долларов.

— Пожалуйста, Максим, разменяй и купи нам чего поесть.

Максим вышел, оставив ключи в машине. Алена вместе со своей сумкой перебралась с заднего сиденья на переднее, включила радио, покрутила ручку настройки и буквально через секунду наткнулась на свою возлюбленную Земфиру. Вскоре подоспел и Максим с шурпой и апельсиновым соком.

— А салфетки у тебя нет? — спросила она.

Максим достал из бардачка пару салфеток.

Алена, зажав свою сумку в коленях, расстелила на ней салфетки, и они принялись за еду.

— Земфиру любишь? — спросил Максим, жуя шурпу.

Алена на всякий случай поглядывала по сторонам.

— Ага…

— А по жизни чем занимаешься?

— По жизни? — Алена задумалась. — А правда, чем я по жизни занимаюсь? — И вздохнула: — Да ничем, собственно… Гоняюсь за счастьем…

— Догнала?

Алена усмехнулась:

— Его догонишь! А ты чем занимаешься? Левачишь?

— Да нет, это не главное. Это я на технику работаю.

— На какую технику?

— Ну, я вообще-то студент, но по жизни — музыкант. Группа у нас, четыре человека, я и еще один — мы песни пишем. Вот заработаем на технику, запишем свой диск и будем на радио толкать. Хочешь послушать? У меня на кассете…

— Ага… Слушай, Максим, видишь вон тех, с вывесками на груди? — Алена показала на группу людей с плакатиками «СДАЮ КОМНАТУ», «СДАЮ КВАРТИРУ», «СДАЮ КОМНАТУ НА НОЧЬ». — Можешь их сюда позвать?

— Зачем?

— Ну позови, позови. Я из машины не хочу выходить.

Максим, пожав плечами, вышел из машины и вернулся с тремя из тех, кто сдавал квартиры. Алена довольно быстро разобралась с ними:

— У вас что? Комната в коммуналке? Нет, это мне не подходит. А у вас что? Квартира? Отдельная? На каком этаже? А дверь какая? Простая? Так, понятно. А у вас какая? Стальная? А где? В Лялином переулке? Садитесь, поехали.

113

Крохотная квартирка в Лялином переулке была в жутком состоянии — окно не мыто лет сто, полы горбылем, стены в пятнах от вина и пива, потолки в окурках, говорящих об особом шике постояльцев, умеющих щелчком пальцев влепить в потолок наслюнявленный окурок. А из мебели — койка, два сломанных стула и армейская тумбочка.

— Н-да… — сказала Алена хозяину. — А получше у вас ничего нет?

Хозяин нагло осклабился:

— Получше в «Рэдиссон-Славянская», но за другие деньги.

— Хоть бы стены помыли, мебель какую, телик…

— Ага! — усмехнулся он. — Чтобы все вынесли? Я приезжим сдаю. Им что помой стены, что не помой — все равно засрут. Ну, снимаете?

Алена подошла к двери.

— А дверь-то хоть правда стальная?

— Стальная, — сказал Максим. — Я проверил.

Алена осмотрела дверь.

— Ладно. Почем?

— Десять баксов в день, — сказал хозяин.

Алена достала из сумки сто долларов.

— Я беру на неделю. Давай ключи и сдачу!

Хозяин дал ей ключи, отсчитал сдачу рублями и посмотрел на Алену и Максима.

— Ладно, вы, кажись, совершеннолетние. Только кровать не сломайте. И это… Ключи, когда будете съезжать, в почтовый ящик бросьте.

Алена усмехнулась:

— Пока, дядя. Иди.

Оставшись наедине с Максимом, Алена сказала:

— Значит, так, парень. Без глупостей, договорились? Сколько твоя техника стоит?

— Какая техника?

— Ну, на какую ты левачишь.

— А, «Ямаха»! «Ямаха» — две тысячи баксов…

— Хорошо. Получишь на «Ямаху», если мне поможешь. Вот задаток. — Алена протянула Максиму триста долларов.

Но Максим, не прикасаясь к деньгам, осведомился:

— А что нужно сделать?

— Да ничего особенного, не бойся. Перво-наперво поставить тут новый замок. Потом купить еду, постельное белье и два мобильных телефона — тебе и мне, но оба на твое имя. Дуй! Вот бабки. Хотя нет, стой… — Алена заглянула в ванную. — Ну и срач!.. — Она взяла под раковиной ведро, наполнила его водой, сняла с вешалки полотенце и замочила. — Значит, купи еще пару новых полотенец и моющие средства. Но имей в виду: я номер твоей машины запомнила. Если ты меня кинешь…

— Я не кину, клянусь.

Подоткнув юбку, Алена принялась мыть пол.

Максим уставился на ее заголенные ноги.

Алена распрямилась с мокрым полотенцем в руках:

— Езжай, ослепнешь!

Максим, крутанув головой, ушел.

После произведенной Аленой уборки квартира слегка преобразилась — в ней стало чище, уютней. На тумбочке, накрытой доской, появились еда из кулинарии, бумажные тарелки, пиво и фрукты. На кровати лежали два новых мобильных телефона и всякая хозяйственная мелочь, купленная расторопным Максимом, — полотенца, салфетки, мыло, пакеты с постельным бельем. Сидя за импровизированным столом и поглощая крабовый салат, Максим рассказывал:

— В результате она уехала в Париж и — с концами. А я никогда за границей не был и не понимаю, чего туда все ломятся? Что там, медом намазано? У нас ведь такая любовь была!

— И ты не знаешь, где она там? — спросила Алена.

— Она одну открытку прислала. Из какого-то «Бандуша». А потом — все, как отрезало.

— А у тебя загранпаспорт есть?

— Есть, конечно. Мы же вдвоем туда собирались, даже визу оформили. Но она выиграла конкурс, а я нет. И ведь уехала-то всего на неделю. А уже третий месяц… Ну вот скажи: можно вам доверять?

— А вам?

— Не знаю. Мне можно.

Алена глянула на него испытующе:

— Да? А ты хотел бы ее найти?

Он усмехнулся:

— Ну откуда у меня бабки?! И как там искать? Языка я не знаю.

— Язык я знаю. Как искать — тоже. Остаются деньги. Выбирай: «Ямаха» или Париж? За мой счет.

— Серьезно, что ли?

— Я должна туда улететь, и чем скорей, тем лучше. Можем полететь вдвоем, я беру на себя все расходы. Что скажешь?

— А на хрена я тебе нужен?

— Значит, нужен. Согласен?

Он ухмыльнулся:

— Интересно, а кто бы отказался?

114

В кабинете главврача психбольницы Максим поставил на стол красивую бутылку «Курвуазье».

— Это вам от моей сестры Алены Бочкаревой. Она благодарит вас за хорошее отношение и просит, чтобы вы отдали мне ее паспорт.

— Спасибо. — Главврач спрятал бутылку в стол. — Но знаете, я же не могу вот так, просто первому встречному. А она сама-то где?

— Она уехала. Но я могу соединить вас по телефону, она подтвердит.

— Ладно, я вам верю. Да вы и похожи. Посидите тут. Я должен выписать ее из больницы, это займет минут десять…

Главврач вышел из кабинета, пересек коридор и, зайдя в ординаторскую, снял телефонную трубку и набрал номер.

— Это Фонд поддержки воздушных путешествий? Добрый день, мне председателя, это из больницы… Здравствуйте, это я. Да, тут пришли за ее паспортом. Да, подержу…

Через двадцать минут, когда Максим бодро вышел из проходной больницы, сел в свои желтые «Жигули» и тронулся, следом за ним покатили еще одни «Жигули» — серые и малоприметные. Но он не видел их и лихо рулил по Москве, рапортуя Алене по мобильному телефону:

— Привет, это я! Паспорт я взял, еду за билетами… «Эр Франс», я помню… — И, бросив беглый взгляд в зеркальце заднего обзора, заверил: — Нет, все чисто, не бойся! Я еще позвоню, пока!

В агентстве «Эр Франс» очередь была минут на шесть. Максим предъявил два паспорта, уплатил за два билета до Парижа, со счастливой улыбкой на лице выскочил из агентства с билетами в руках, включил в машине свою любимую станцию «Монте-Карло». Но, выезжая на Садовое кольцо, глянул в зеркальце заднего обзора и нахмурился — эти серые «Жигули» за кормой он уже где-то видел. Проверяя себя, Максим резко сменил рядность, потом ушел круто вправо, однако серые «Жигули», лавируя в потоке машин, не отставали.

— Блин! — вслух сказал Максим. — Ну ладно!

И, включив музыку на полную громкость, круто свернул в переулок, погнал проходными дворами.

Но серые «Жигули» шли за ним.

Тут у Максима зазвонил мобильный, и, ведя машину одной рукой, он второй рукой поднес к уху телефонную трубку.

Алена, сидя в Лялином переулке на подоконнике арендованной комнаты, сказала в трубку своего мобильного:

— Алло, это я. Ты где?

Максим, проскакивая какими-то дворами, возбужденно ответил:

— За мной погоня, но я от них оторвался! Сейчас я за тобой заеду! Ты готова?

— Будь осторожен!

— Да не бойся! Я же в автодорожном учусь! Быстро спускайся! И не забудь ключи в почтовый ящик…

На этих словах его желтые «Жигули» выскочили из арки проходного двора и на полной скорости врезались под кативший по улице грузовик. Грохот и скрежет раздался такой, что Алена оглушенно отвела трубку от уха. И тут же закричала в нее:

— Алло! Алло! Максим! Максим, отвечай! Ты жив?

Ответа не было.

Алена спустилась с подоконника на пол.

— Ну пожалуйста, отвечай… Максим…

А на место аварии, к разбитой в лепешку машине Максима, уже мчались, воя сиренами, «скорая помощь» и патрульная машина милиции. При их появлении серые «Жигули» не спеша укатили…

В телефоне Алена услышала вой сирен и обреченно опустила трубку.

Слезы покатились по ее лицу.

115

Назавтра Алена, держа в руке свою увесистую хозяйственную сумку, открыто шагала по Васильевской улице, направляясь в Фонд поддержки воздушных путешествий.

А там дежурный охранник, стоя перед шестью экранами видеокамер, увидел ее на одном из экранов и не поверил своим глазам. Потом схватил телефонную трубку, набрал короткий номер.

— Она идет!

— Кто идет? — не понял председатель фонда, сидя в своем кабинете.

— Алена идет! Бочкарева!

— Где? Куда она идет?

— По Васильевской! К нам! Уже заходит!

Алена действительно уже открывала дверь фонда.

— Что? Что делать? — в панике спрашивал охранник. — Задержать ее?

— Почему? — сказал председатель. — Она же не Степашин. Пусть идет.

Алена между тем миновала изумленного охранника и шла по коридору. Из всех дверей на нее глазели сотрудники фонда, секретарши и боевики. Она уверенно распахнула дверь приемной, спокойно миновала вскочившую со стула секретаршу и вошла в кабинет председателя.

Тот встал и, глядя на Алену в упор, медленным движением стал опускать правую руку к карману.

Алена, не обращая на это внимания, подняла над его столом свою хозяйственную сумку и вытряхнула из нее на стол гору денег.

— Вот ваши гребаные бабки! А Красавчику скажите, что он все равно гнида!

И, отшвырнув сумку, ушла.

Часть десятая Родная кровь

116

Деревня Хорёнки, дом бабы Феклы. Под руководством крепко сбитого главаря с цепью на шее и короткой прической крутые бритоголовые парни снимают со стен все, что висит в доме, и через окна выбрасывают вместе с мебелью, одеждой, посудой, семейными альбомами и прочей рухлядью.

— А с этим что? — спрашивает главаря один из парней.

— На помойку!

— А с этим?

— В костер!

Во дворе горит костер, парни бросают в него все вещи, вынесенные из дома. Одежда, фотографии, мебель, какие-то мелкие украшения и домашние реликвии — все превращается в дым и копоть…

117

По дуге железной дороги поезд катил по России. И снова Алена сидела в сидячем вагоне, набитом людьми, и смотрела в окно остановившимся взглядом. Только теперь за окном были не зимние пейзажи, а багряная осень… И через багряно-осенний лес прокатил Алену скрипучий автобус и высадил на развилке дорог у столбика с дощечкой:

ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км

И попутный грузовик довез до Черных Грязей, а там она спустилась со своим чемоданом к реке, к причалу парома. И первое, что услышала тут, — песню-частушку, которую орали девчата и парни, плывущие на пароме от Долгих Криков вместе с трактором и прицепом. Но нынче это было уже не Аленино, а новое поколение, и среди них — повзрослевшая Настя и ее ухажер, пятнадцатилетний цыганский мальчик Руслан. Настя — под гармонь тракториста — голосила:

Если Ельцин не дает Ходу демократии, То народ его пошлет В Зюганову партию!..

И вдруг пресеклась на полуслове.

— Ой! Алена…

Спрыгнув с едва причалившего к берегу парома, Настя, напоказ голося от счастья, бросилась обнимать Алену и шептать ей на ухо:

— Как тебе мой Руслан? А? Правда красавчик?

Трактор с прицепом прокатил мимо, парни и девчата стали звать Настю, а Руслан — громче всех.

— Видишь? У нас любовь. Ну, я побежала! — Настя умчалась за прицепом, но вдруг повернулась на ходу: — Ой, забыла! Баба Фекла умерла.

Алена опешила:

— Как умерла? Стой!

Но Настя, догнав прицеп, с помощью Руслана и других ребят влезла в кузов, и трактор покатил прочь, выписывая вензеля в поле цветущего клевера и оглашая округу очередной частушкой:

Раньше были трудодни И поля зеленые…

Что стало теперь с зелеными полями, Алена уже не расслышала, да и не очень интересовалась — весть о смерти бабы Феклы оглушила ее. И даже на кладбище, стоя у свежей могилы с сосновым крестом и фотографией бабы Феклы, Алена все не могла поверить в эту смерть и озиралась вокруг, словно ждала, что вот-вот из-за той или этой надгробной плиты выйдет баба Фекла и скажет ей что-то…

Но говорила не Фекла, а мать. Прибирая могилу, очищая ее от мусора и опавших листьев, и потом, когда они, перекрестившись, шли с кладбища по сельской дороге, и даже дома мать все выговаривала Алене:

— Вот, ты ж побрезгала бабкиным завещанием, ускакала в свои заграницы. А твой братец дом-то ее и захватил…

— Какой еще братец?

— А сводный. От твоего отца. У него ж еще сын имеется. Постарше тебя. Он в одиннадцать лет сбежал из дома, а сейчас ему уже тридцать, поди. Бандит по профессии. Когда Фекла болела, видеть ее не хотел и знать не знал. А как умерла, тут же явился и дом себе под дачу и захватил. Изобразил, понимаешь, внука — привез своих бандюганов на кладбище, пролил слезу, а сам даже ограды у могилы не поставил. Если бы я там не прибирала… Ой, у меня же для тебя еще сообщение! Телеграмму я все ношу. Только не могу прочитать, она по-иностранному…

С этими словами мать достала сложенную вчетверо и уже потертую на сгибах телеграмму, отдала Алене. В телеграмме текст был написан от руки и латинскими буквами.

— Чего ж тут иностранного? — сказала Алена. — Здесь только буквы иностранные, а слова-то все русские. «Срочно позвони в Вильфранш, у меня катастрофа, Маргарита». — И расстроилась: — Во блин! Еще и Маргарита!..

118

На почте шел ремонт. Виктор, сидя на коньке крыши, самолично крыл ее новым шифером, но, увидев Алену, обрадовался, бросил работу, ссыпался по стремянке вниз.

— Ой, Аленка! Вернулась! Ну как ты? С кем?

— Закажи мне Францию, Витя. Вильфранш, по срочному.

Виктор гордо завел ее в почтовое отделение и поставил перед ней кнопочный телефон:

— А у нас теперь автоматика! Набирай по коду!

Алена набрала восьмерку, послушала, дала отбой и набрала заново…

— А знаешь, — говорил тем временем Виктор, — я тоже снова один. Сердцу, оказывается, и правда не прикажешь.

— Черт! — нетерпеливо сказала Алена, нажимая на кнопку. — Восьмерка занята!

— Может, мы сойдемся с тобой? А, Аленка?

— Ну, если ты меня быстро соединишь, то, может, и сойдемся. — Алена в сердцах бросила трубку на аппарат. — Ну, ты можешь меня соединить?

Виктор удивился:

— Нервная ты стала… Конечно, автоматика у нас еще того, не очень фурычит… — Он взял трубку, набрал какой-то номер и попросил: — Зина, дай мне Тверь по-быстрому. Не можешь? А через Воронеж? Ну, давай через Клин. Кто там сегодня?.. Маша, это Виктор, сделай мне «восьмерку». Спасибо. — И Виктор победно подвинул к Алене телефонный аппарат: — Набирай свою Францию.

Алена набрала длинный номер и закричала в трубку:

— Алло! Марго! Это Алена! Что случилось? Я откуда? Из России! Из Долгих Криков! Что у тебя случилось?

А там, в Вильфранше, Маргарита, сидя на веранде своей виллы, отвечала ей в полной панике:

— Ой, дорогая! Просто кошмар! Банк прислал мне уведомление, что сокращает отсрочку по кредиту. Эти негодяи Жискар и Жан-Клод своего добились! Банк с полугода срезал мне отсрочку до четырех месяцев, и осталось две недели. Мы должны выплатить миллион франков, иначе отнимут виллу! Приезжай немедленно — или я погибну!

— Марго, где ж я возьму миллион? Ты соображаешь?

— Но ты хоть умеешь воевать с этими мерзавцами, а я не умею. Приезжай и верни отсрочку, которая у нас была!

— А через два месяца все равно придется платить!

— Приезжай, я тебя умоляю!

Алена положила трубку и спохватилась:

— Ой, я ж забыла ей про Феклу сказать…

— Может, мы на дискотеку сходим? — спросил Виктор. — А? У нас новая…

Алена, думая о своем, переспросила:

— Что? Чего у вас новая?

— Ну, дискотека. Может, сходим?

— Да какая дискотека! Ё-моё! — в сердцах воскликнула Алена. — Мне во Францию нужно ехать!

— Ну вот! Опять! — огорчился Виктор. — Далась тебе эта Франция! Чем тебе тут плохо?

— Сколько я должна за телефон?

— Да ничего ты мне не должна…

Но Алена открыла сумочку:

— Как не должна? Почта твоя или казенная? Говори — сколько?

— Сто восемнадцать рублей.

Алена достала сто рублей и принялась рыться в поисках мелочи, потом вытряхнула всю сумку на стойку. Из сумки высыпались монеты — французские, немецкие, испанские, русские. Алена стала выбирать среди них рубли, а Виктор, рассматривая иностранные монетки, спросил:

— Это что у тебя?

— Это франк…

— А это?

— Это песо, Испания.

— Да, ты наездила… А это что, с дыркой?

— Ну-ка дай. — Алена взяла у него монетку. — Это тугрик, только фальшивый.

— Как — фальшивый?

Но Алена уже не отвечала, а смотрела на фальшивый тугрик.

— Блин! — произнесла она тихо. — Как же я забыла…

119

Когда она подошла к дому бабы Феклы и толкнула калитку, изнутри, со двора на нее бросился огромный пес. Алена отпрянула, пес, натягивая цепь, зашелся в злобном лае, а из дома вышел какой-то тип бандитского вида.

— Чё надо?

— Здравствуй, — сказала она. — Я Алена Бочкарева.

Тип, смерив ее взглядом, исчез в доме, Алена ждала, а пес продолжал лаять и бросаться на калитку до тех пор, пока из дома не вышел здоровенный братан с цепью на шее.

— Пшел! Место! — приказал он псу, и тот, поджав хвост, ушел в будку. Братан повернулся к Алене: — Чё надо?

— Я хочу со своим братом поговорить. Со Стасом.

— Ну, я Стас.

— А я Алена. Здравствуй.

— Ну и чё надо?

Но Алена проигнорировала его грубый тон, улыбнулась:

— Я хотела узнать — может, тут от бабушки что осталось…

— Ничего не осталось.

— Может, фотки какие? Вещи… Она хотела мне фотографии оставить.

— Не знаю. Я все сжег.

— Как — сжег?

— А так. На помойке. Зачем оно мне?

— Да?.. Ну а в дом-то можно зайти?

— Зачем?

— Но это же и моя бабка.

Стас темно усмехнулся:

— Ты откуда взялась? Что — за домом явилась? Или за половиной? Так тут все мое! Я тут родился, поняла? Я тут до одиннадцати лет на каждую доску в заборе ссал! А ты откуда приехала?

— Я из Долгих Криков.

— Вот и вали в свои долбаные Крики! — Он повернулся к собачьей будке: — Козел! Фас!

Пес резво выскочил из будки и бросился на калитку с такой злобой, что Алена испуганно отшатнулась.

А Стас расхохотался и ушел в дом.

— Ладно, блин! — мстительно пообещала Алена ему вдогонку.

Но испечь брату «блин» оказалось не так-то просто. В Твери, в областном суде молоденький длинноволосый юрист с вдохновенным лицом Паганини, положив на стол ноги в американских джинсах и подбитых подковками ботинках, нагло разглядывал Алену и спрашивал, крутя в зубах карандаш:

— Где ваш отец?

— Не знаю, сгинул…

— А кроме него, у вашей бабки сколько детей?

— Никого.

— Значит, отец ваш — ее единственный сын?

— Да.

— Ну и где он? Он жив или нет?

— Я не знаю. Он нас бросил. В детстве.

— Понятно. Значит, ситуация такая, девушка. Пока не определится, жив ваш отец или нет, ни вы, ни ваш брат не можете претендовать на этот дом. Потому что не вы прямые наследники. А прямым наследником является ваш отец.

— Но Стас уже занял дом…

— Я вам, девушка, объясняю с точки зрения закона. Пока нет ясности с прямым наследником, суд не примет дело к рассмотрению.

— Выходит, он там может жить, а я и зайти не могу?

— Выходит, что так. — Паганини соизволил вытащить из зубов карандаш и повернулся к двери своего кабинета: — Следующий!..

* * *

— Мама, кто мой отец? Куда он делся?

Мать, готовя ужин, повернулась от плиты:

— А зачем тебе?

— Нужно.

— Зачем?

— Ма, в конце концов, я же не в капусте родилась! — нервно сказала Алена. — У меня был отец. Кто он? Куда он делся?

Мать подошла к кухонному столу, за которым Настя делала уроки, села, вытерла руки передником.

— Хорошо… Настя, выйди из дома.

— Это еще почему? — сказала Настя.

— Выйди, я сказала!

— Но это ж и мой отец!

— У тебя другой. Выйди.

Настя, собрав учебники, вышла, обиженно хлопнув дверью.

Проводив ее взглядом, мать сказала Алене:

— Твоего отца посадили.

Алена опешила:

— Как это? Когда?

— Поэтому я тебе ничего о нем не говорила.

— А за что посадили? На сколько?

— Посадили его за дурь, за то, что лез куда не надо. И дали по полной, пятнадцать, — с непонятным ожесточением сказала мать. — А выжил он или в тюрьме сгинул — не знаю, он мне не сообщал. Теперь понятно?

— Но, мама, я должна его найти…

Мать, поколебавшись, встала, открыла сундук, переворошила в нем зимние вещи и откуда-то со дна достала пожелтевшую почтовую открытку с фиолетовыми штемпелями.

— Вот все, что я от него имела. За пятнадцать лет.

Алена взяла открытку, прочла на штемпеле: «Инта, п/я 2456-в». Перевернула открытку, на ней прямым жестким почерком было написано всего несколько слов:

ДОРОГАЯ ТАМАРА! ТАКИМ, КАК Я, СРОК НЕ СОКРАЩАЮТ И АМНИСТИЙ НЕ ДАЮТ. А ПОТОМУ — НЕ ЖДИ, СЧИТАЙ, ЧТО Я УМЕР. БУДЬ СЧАСТЛИВА И БЕРЕГИ НАШУ ДОЧЬ.

ПЕТР

Алена подняла глаза от открытки, посмотрела на мать, увидела, что та тихо плачет, и вдруг догадалась:

— Ма, ты его любила?

Сморкаясь в платок и вытирая слезы, мать тихо сказала:

— А ты… ты думала — я шлюха, вожу сюда каждого!.. А я его забыть не могу! Мне после него никто не мил! А он… — Она стала всхлипывать. — Я ему три года писала, а он… Ни разу мне не ответил даже… Вы, Бочкаревы, — камни гребаные!..

120

Поезд миновал Котлас, Ухту, Печору и все тянул и тянул на северо-восток вдоль редеющих лесов, потом через какието унылые болота, потом по безлюдной тундре и наконец через двое суток привез ее в Верхнюю Инту. На вокзале Алена вышла из вагона с переселенцами, беженцами с Кавказа и бритыми под ноль новобранцами. На пыльной привокзальной площади показала отцовскую открытку одному милиционеру, второму, потом — какому-то престарелому бичу, который ошивался тут у пивного бара, приставая ко всем с просьбой оставить ему «пену допить».

— А на пиво найдешь, дочка? — спросил он, разглядывая открытку.

Алена дала ему десятку, бич сказал:

— Сядешь на шестой автобус, доедешь до конца, там и будет твой лагерь.

Действительно, проехав через Большую Инту, автобус выкатил куда-то в тундру и почти сразу пошел вдоль заборов из колючей проволоки, мимо лагерных зон и бараков. Водитель то и дело объявлял остановки:

— Лагерь пятьдесят второй… Лагерь пятьдесят третий… Лагерь пятьдесят четвертый…

На этих остановках из автобуса выходили в основном женщины с тяжелыми сумками в руках и, меся сапогами топкую грязь, шли к лагерным воротам.

— Последняя остановка, — объявил водитель. — Пятьдесят шестой лагерь. Девушки, вам выходить.

Алена и еще три женщины вышли из опустевшего автобуса и по грязи пошли к проходной лагерного КПП. За воротами КПП, в зоне зеки, одетые в серые телогрейки, строились в колонну перед выходом на работу. Командовали построением низкорослый пожилой майор и молоденький лейтенант.

Алена дождалась своей очереди к зарешеченному окошку КПП, сказала дежурному сержанту:

— Мне Бочкарева Петра Ивановича.

Сержант провел пальцем по короткому списку и поднял глаза на Алену:

— У вас свидание назначено?

— Нет. Но мне его найти надо.

— Найти? А что случилось?

— Ничего не случилось. Я его дочка. Мы его потеряли, понимаешь? Будь человеком, помоги найти.

— Не понял, — сказал сержант. — Он у нас тут сидит?

Алена подала ему открытку отца.

— Что это? — спросил сержант.

— Почитай…

Сержант прочел открытку, посмотрел на штемпель и присвистнул от удивления.

— Дак это ж когда было! Когда тут политзеки сидели. Их давно выпустили, ты чего?!

— Но к нам он не вернулся, понимаешь? Мне нужно знать: он отсюда живой вышел или?..

Сержант смотрел на нее в изумлении, Алена попросила:

— Пожалуйста! Это мой отец. Я его никогда не видела…

Сержант снял трубку со старого телефонного аппарата, потом положил ее на место, встал и ушел из будки в зону, во двор, к низкорослому майору, который командовал построением зеков. Через открытую дверь КПП Алена видела, как сержант козырнул этому майору и стал что-то говорить, показывая то на КПП, то на Аленину открытку. Майор взял открытку, прочел, посмотрел в сторону Алены и, отдав какое-то распоряжение лейтенанту, через тамбур КПП вышел к Алене.

— Здравствуйте. Вы дочь Бочкарева?

— Да.

— Я майор Буров, начальник по режиму. Ваш отец вышел отсюда живой. В восемьдесят седьмом. Я не знаю, что с ним потом сталось, у нас нет таких данных. Но я его помню и могу вам сказать: это исключительный человек! Давайте пройдемся… — И он повел Алену вдоль лагерного забора, говоря: — Понимаете, вы новое поколение, вам трудно понять то время. Раньше тут был лагерь для диссидентов. Точнее, здесь их ломали — сажали к уголовникам, чтобы те их били, опускали. Вы понимаете?

Алена кивнула.

— Нет, — сказал майор. — Вы не понимаете. Но это и к лучшему. Вашего отца не сломали и не опустили. Больше того: он тут пользовался большим уважением. Вы хоть знаете, за что он сидел?

— Нет…

— За самиздат, за инструкцию «Как вести себя в КГБ». То есть это был настоящий правозащитник, серьезный, он объяснял людям, как не ломаться на допросах, не врать и не сдавать своих. И за это ему, конечно, дали по полной, на всю катушку. И выпустили последним, он отсидел от звонка до звонка. Потому что он и здесь стал за зеков права качать, письма писал за них в Верховный суд, в ЮНЕСКО, в ООН. Я тогда только начинал тут служить, но хорошо его помню. Стоящий был мужик, настоящий.

— А как же мне найти его?

— То есть он после этой открытки вам больше не писал?

— Нет.

— Даже после выхода отсюда?

— Да.

Майор крутанул головой:

— Кремень мужик… Знаете, что я вам скажу? Попробуйте поискать его через Елену Боннэр.

— А кто это?

— А вот это стыдно, девушка! Это вы должны знать. Боннэр — вдова академика Сахарова. «Мемориал», диссидентское общество. Уж они-то должны его знать…

121

«Мемориал», общество победителей коммунистического строя, оказался на удивление бедной и тесной конторой, заваленной стопками пожелтевших брошюр, книгами Солженицына и Буковского, старыми транспарантами «Долой КПСС!» и пишущими машинками образца 70-х годов…

Зато первый же сотрудник, к которому еще в коридоре обратилась Алена, пылко воскликнул:

— Вы дочка Бочкарева?

— Да…

— Товарищи! — вдруг крикнул он на весь коридор. — Смотрите, кто к нам пришел! Дочка Бочкарева! Нет, вы посмотрите, какая красавица!

Из дверей всех комнат стали выглядывать пожилые мужчины и женщины. Они окружили Алену, заговорили наперебой:

— Ваш отец герой!

— Он стольким помог!

— Он меня спас!

— Его же пытали в ГБ! Он никого не выдал…

— Боже мой, я и не знала, что у него есть дети!

— Девушка, как вас звать?

— Конечно, мы знаем его адрес! Он же в Москве.

— Сколько лет вы его не видели? Пятнадцать?! Боже мой!..

— Но вы должны ему помочь…

— Его адрес: Косов переулок, 16, квартира 53.

— Но имейте в виду: он не простой человек…

И вот она поднимается по выщербленным ступеням допотопной лестницы, вдоль грязной стены, украшенной наскальной живописью акселератов… Третий этаж… Четвертый… С каждым шагом ее решимость убавляется, ведь она шла к этой лестнице долгих пятнадцать лет…

Пятый этаж, лестничная площадка, три разнокалиберные двери.

На двери с номером 53 и обивкой из драного дерматина — пять кнопок, под каждой таблички с фамилиями, и на одной из табличек значится:

БОЧКАРЕВ П.И.

Алена остановилась перед этой табличкой, перевела дыхание и услышала, как колотится ее сердце. Затем, вздохнув, как перед прыжком в воду, решительно нажала кнопку.

За дверью послышались шаги и осторожный мужской голос:

— Кто там?

— К Бочкареву, — сказала Алена враз осипшим голосом.

— Минуту! Я не одет, минуту!

Шаги за дверью удалились, потом — издали — тот же голос крикнул:

— Входите, открыто!

Алена удивленно толкнула дверь — действительно, было не заперто. За дверью оказался длинный коридор, забитый барахлом пяти семей — тумбочки с обувью, подвешенные под потолком велосипеды, лыжи, корыта и старые чемоданы. Дальше шел дверной проем на общую кухню с пятью газовыми плитами и разномастные двери в комнаты к разным семьям. Из этих дверей выглянули чьи-то лица и тут же исчезли, а по коридору уже спешил небритый мужчина лет пятидесяти пяти в домашних шароварах, пиджаке, надетом на несвежую тельняшку, и в сандалиях.

— Здравствуйте, — сказал он радушно. — Слушаю вас.

Алена смотрела на отца.

— Что же вы молчите? — сказал он. — Чем я могу?..

— Я Алена.

Он протянул ей руку:

— Очень приятно. Бочкарев Петр Иванович.

Алена, глядя ему в глаза, протянула свою:

— Бочкарева Алена… Петровна.

Он автоматически начал:

— Очень… — И тут же пресекся. — Что?! Как вы сказали?

Но Алена молчала, смотрела ему в глаза.

— Вы?.. — Он показал пальцем на нее и на себя. — Ты… ты моя…

— Из Долгих Криков, — сказала Алена.

Он растерялся:

— Да, конечно… — И открыл дверь в свою комнату. — Ну, проходите… Проходи… Дай я на тебя посмотрю…

Пока он смотрел на Алену, она огляделась. Комната Бочкарева оказалась абсолютно пустой, с пятнами на стенах и с лампочкой в патроне без люстры. Окно без шторы и занавески, вытертый дощатый пол, из мебели только голая раскладушка и тумбочка вместо столика. На подоконнике электроплитка, а на полу в углу — телефонный аппарат.

— Красивая, молодец! — сказал Бочкарев, глядя на дочь, и спохватился: — Извини, я тут без мебели. Дело в том… Понимаешь, я тут затеваю ремонт, мебель вывез… — И странным жестом стиснул левой рукой запястье своей правой руки. — Да ты просто красавица! А сколько тебе лет?

Алена посмотрела на него с укором, он сконфузился:

— Нет, ты не обижайся! Понимаешь, я с детства не в ладах с математикой. А последнее время… Даже не знаю, куда тебя посадить… Они отключили телефон… — Он суетливо поднял телефонную трубку. — Видишь, отключили. Я не могу дозвониться рабочим насчет ремонта… Слушай, ты такая взрослая! Неужели тебе уже?.. — Он почему-то суетливо забегал по комнате и правой рукой перехватил запястье левой руки. — Постой! Не говори! Я сам сосчитаю…

— Па… Отец, я по делу…

Он поспешно ответил:

— Да, конечно! Что я могу? Все, что скажешь…

— Твоя мать умерла.

Бочкарев замер.

— Что?

— Баба Фекла, твоя мама. Уже два месяца как…

Бочкарев отошел к окну, отвернулся от Алены, и вдруг его плечи дрогнули, и Алена поняла, что он плачет.

Она подошла к нему.

— Я… — заговорил он почти беззвучно, не вытирая накативших слез. — Я виноват перед ней… И перед тобой… И перед Стасом… Перед всеми вами… Я… Знаешь, детка, я, оказывается, тоже большевик… Я с ними боролся, да, с коммунистами, но как? Жертвуя вами… И что?.. Что мы отвоевали?.. Что мы отвоевали?.. Боже мой, мама! Прости меня…

Он вдруг стал как-то шамкать, и Алена ожесточилась.

— Отец, я по делу.

— Да. — Он стал поспешно вытирать слезы. — Я слушаю.

— От бабушки остался дом. Ты единственный наследник. Нужно оформить документы, перевести дом на тебя.

— Он мне не нужен, что ты! Пусть будет вам — тебе и Стасику.

— Потом ты отдашь его кому захочешь. Но сначала я должна в него попасть хоть на десять минут. То есть сначала нужно оформить твое наследство.

— Я не могу… Понимаешь, я не могу отсюда выйти… Я это… Я жду ремонтников… — Он схватил трубку, но тут же вспомнил: — Да, ведь телефон отключили! — Его левое плечо странно дернулось, но правой рукой он тут же стиснул его изо всех сил. — Нет. Я никуда не поеду. Я не могу. У меня тут дела.

— Ты можешь дать мне доверенность, я все сделаю сама.

— Доверенность? — переспросил он, странно дергаясь. — Да, это идея! Доверенность! Конечно… Но это… Это же нужно к нотариусу, а сейчас ломка… То есть я хочу сказать: сейчас происходит ломка общественного сознания, а мы не сознаем своей ответственности. Если я выйду в таком состоянии на улицу, это нас дискредитирует. Ведь мы победители! Понимаешь, мы победители, мы не можем так выглядеть!.. Нет, это недопустимо!.. Я не могу выставить тебя в таком свете! Ты — такая красивая, юная — впервые в жизни выйдешь с отцом на люди, а я… Нет, никогда! — Он лихорадочно стиснул себя за оба локтя. — Есть только один способ! Только один способ, понимаешь?

Алена, ничего не понимая, хлопала глазами. А он продолжал лихорадочно, возбужденно:

— Да! Очень простой способ! Улица 25-го Октября, прямо у метро «Площадь Дзержинского», у «Детского мира». Ты приносишь оттуда чек, и мы сразу идем к нотариусу, я подпишу любую доверенность. Сразу! Я обещаю!

— Какой чек? — очумела Алена. — Какая площадь Дзержинского? О чем ты?..

Но он словно обезумел:

— Только там! Только! Тут этого нигде нет! Только на 25-го Октября!

— Отец! Что ты несешь? Сейчас везде есть нотариусы, на каждом углу…

Он перехватил свои локти и стиснул их из последних сил так, что у него побелели пальца. А он закричал:

— При чем тут нотариусы! Чек мне нужен! Лекарство! У тебя найдется триста рублей? Я тебе отдам! Мне должны в «Мемориале», но я не могу туда дойти… — Он вдруг начал дрожать, перешел на шепот, и Алена увидела наконец, что у него нет половины зубов. А он все просил: — Помоги мне! Дочка! Пожалуйста, мне плохо!.. — Его лоб покрылся испариной, он утер его и тут же снова схватил себя за локти. — Нет! Извини! Я не имею права тебя просить… Но… улица 25-го Октября, прямо возле метро…

— В аптеке? Лекарство?

— Нет, не в аптеке. — Он закрыл глаза и застучал челюстями. — Воз-зле метро… Т-ты увидишь… Они тебя с-сами увидят. Скажешь «Чек», и все… А я… Мне н-нужно лечь…

И, как-то невероятно уменьшившись в росте, Бочкарев упал на раскладушку и задергался, словно эпилептик.

Алена смотрела на него в ужасе, с отвращением.

— Что с тобой?

— Нет! Нет! — вдруг закричал он, невменяемо дергаясь. — Я ничего не скажу!.. Убей меня, красная сволочь!.. Вы бесы, бесы! Вы все исчезнете, все!.. Да, вот мои зубы! Выбей еще! Тьфу на вас!.. Да здравствует свобода! Долой КГБ!.. Тамара, я люблю тебя! Прощай!.. Береги нашу дочь!..

Алена со слезами на глазах выбежала из квартиры и стремглав — вниз по лестнице… на улицу… голосуя машинам… Села в первую же тормознувшую «семерку» и погнала водителя:

— Быстрей!.. На Лубянку!.. К «Детскому миру»!.. Возле метро!.. Стойте тут!..

Но едва она собралась выйти из машины, как к ней тут же подскочил торговец наркотиками:

— Чек? Ампулу?

— Чек, — сказала Алена. — Быстрей!

— Триста.

Алена, не торгуясь, отдала триста рублей, получила крохотный пластиковый пакетик и сказала водителю:

— Назад! Пулей! Гони!

Когда она, задыхаясь от бега по лестнице, влетела с выпученными глазами в комнату отца, Бочкарев сидел в этой комнате в углу, на коленях, маленький, жалкий, с закрытыми глазами, и, раскачиваясь, бился о стены затылком и плечами.

— Папа! — крикнула она.

Бочкарев все так же, на коленях, заторопился к ней.

— Дай! Быстрей! Спасибо! — Он схватил чек. — Не смотри! Отвернись!

Алена отвернулась и стояла, прижавшись спиной к стене и закрыв глаза. Но слышала все — и нетерпеливую возню Бочкарева в тумбочке, и звон металлической кружки об электроплитку, и какое-то неясное сопение отца. Затем, после паузы, прозвучал его голос:

— Дочка, помоги мне…

Она открыла глаза.

Бочкарев стоял у подоконника, у электроплитки — без пиджака, в тельняшке-безрукавке, в его левой руке был шприц. Иглу этого шприца он вогнал себе в правую руку чуть повыше локтевого сгиба, и кровь текла по руке и капала с его локтя на пол.

— Вены уже стеклянные, не могу попасть… — сказал он. — Держи… — И протянул ей шприц с мутным беловатым раствором.

Алена посмотрела на шприц… на отца…

— Быстрей! — приказал он. — Ну!

Алена взяла шприц.

— В вену нужно попасть! — заторопил он. — Давай! Не бойся!

Алена поднесла шприц к окровавленному локтю отца и увидела, что вся зона вокруг локтевого сгиба исколота черными точками.

— Ну, давай, родная! Коли! — взмолился он.

Алена ввела иглу.

Бочкарев поморщился от боли, сжал челюсти.

— Ничего… не то терпели… в вену!.. в вену!!!

Алена нащупала иглой отцовскую вену, проколола ее и стала медленно вводить содержимое шприца.

В колбочке шприца, завихряясь, появилась встречная струйка отцовской крови.

Бочкарев закрыл глаза и по мере получения наркотика стал выпрямляться и разводить плечи, на его лице появилась умиротворенная улыбка…

Алена извлекла иглу и бросила шприц в алюминиевую кружку, стоящую на плите рядом с горящей конфоркой.

Бочкарев еще несколько секунд постоял с закрытыми глазами, потом открыл их и, помолодев лет на десять, взял с табуретки пиджак, надел его поверх тельняшки. Глядя орлом, улыбнулся Алене.

— Вот и все. Но я никуда не пойду. Зачем мне какой-то дом в деревне? Нет, это глупость!

— Извини, отец, ты обещал, это раз. А во-вторых, ты уже не молодой человек. На старости лет у человека должен быть свой дом, земля, сад. Неужели ты никогда не мечтал об этом?

Бочкарев усмехнулся:

— Почему? В карцере мечтал. И вообще, в лагере все об этом мечтают. Но это так, сказки.

— Нет, это не сказки! — снова ожесточилась Алена. — Я хочу, чтобы ты вернулся в деревню — да, не смотри на меня так! Ты там вылечишься, станешь другим человеком. И это будет справедливо, по-честному. Ты же был честный, за справедливость, да? Но ты боролся за справедливость для других, а я хочу — для тебя. Я хочу, чтобы бабкин дом стал твоим, чтобы ты там жил, копал на свежем воздухе огород, пчел разводил. Нет, в натуре! И я этого добьюсь, запомни: я — Бочкарева!

— Спасибо, дочка, — польщенно улыбнулся он. — Ладно, если ты Бочкарева — пошли к нотариусу.

Алена в сомнении посмотрела на его вылинявшую тельняшку и стоптанные сандалии на его босых ногах.

— Но ты хоть оденься…

— Перестань! — небрежно отмахнулся Бочкарев. — Не делай из одежды культа! Будь выше! Ты же сама сказала, что ты Бочкарева! Идем.

И в нотариальной конторе твердой рукой поставил четкую, аккуратную подпись на доверенности. А когда они вышли из конторы на улицу, снова оглядел Алену с головы до ног и улыбнулся:

— Нет, ей-богу, я не зря прожил жизнь! Такую красотку подарил миру!

— Папа, один вопрос — можно?

— Хоть сто, дочка!

— Ты к нам не вернулся… из-за этого?

— Конечно. А ты бы хотела отца-наркомана?.. Да не смотри ты на меня так, теперь со мной все в порядке! — Он усмехнулся: — Я же буду пчел разводить! Иди и — ни пуха! Только не ссорься со Стасиком, ладно?

И легкой походкой пошел от нее по тротуару. Высокий, стройный… Потом повернулся и махнул рукой:

— Иди! Иди!

Но Алена все стояла, смотрела ему вслед и… плакала без слез.

122

В областном суде тот же длинноволосый Паганини, секретарь суда, по-прежнему положив на стол свои длинные ноги и грызя зубами очередной карандаш, листал Аленины документы и разглядывал на просвет отцовское свидетельство о рождении и доверенность на ведение всех дел, которую Бочкарев дал своей дочери.

— К сожалению, не вижу тут свидетельства о рождении вашей бабушки…

— Она умерла, — сказала Алена.

— Правильно. Это я и сам вижу по свидетельству о смерти. Но где свидетельство, что она была рождена? Понимаете, вы же хотите судебным порядком выселить оттуда своего брата…

— Я хочу поселить там отца, он прямой наследник. А у брата есть еще два дома.

— Из чего это следует? У вас есть документы на этот счет?

— Конечно, нет. Они записаны на его любовниц. Но это все знают.

— Значит, у вашего брата своей жилплощади нет? Правильно? А у вашего отца квартира в Москве…

— Комната, — уточнила Алена.

— Жилплощадь, — поправил Паганини. — И значит, что получается? Отец переедет сюда, чтобы выселить из дома родного сына, который тут родился и вырос? И вы хотите использовать суд как инструмент для исполнения этого замысла. Так?

Алена уже все поняла, спросила в упор:

— Ты сколько получил?

— В каком смысле? — удивился Паганини.

— В прямом. Сколько он тебе дал, чтобы ты замурыжил это дело? Или ты тоже в бригаде Серого?

Паганини даже встал от благородного возмущения.

— Вон отсюда!

Алена, усмехнувшись, тоже встала и, взяв со стола свои документы, направилась к двери.

— Ты у меня, сука, ответишь! — сказал он ей в спину.

Она повернулась:

— Это ты у меня, сука, ответишь.

И, хлопнув дверью, ушла. С тем чтобы уже назавтра сидеть в другом кабинете — в Москве, у председателя Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса. Председатель был, конечно, изумлен ее визитом, но слушал. А Алена сразу взяла быка за рога:

— Я вам бабки отдала? Да или нет?

— Ну, отдала…

— У вас теперь есть ко мне претензии?

— В общем, нет.

— Я на вас работала, рисковала жизнью в Дубае, сидела в испанской тюрьме, верно?

Он все не понимал, куда она клонит, но не мог не согласиться:

— Да, верно…

— И потеряла Андрея, так?

Он не выдержал:

— Что я могу для тебя сделать?

— Вот ситуация, — сказала Алена. — Мой сводный брат, мелкий «бык» из бригады Серого, имеет два дома и держит рынок в Твери. Месяц назад он захватил дом нашей умершей бабки, хотя прямой наследник — наш отец, который ютится в каком-то клоповнике, в коммуналке, в полной нищете. Отсудить у брата дом невозможно, у него там все схвачено — суд, милиция, прокуратура. Я обращаюсь к вам в первый и последний раз. Вы можете мне помочь. Даже не мне, а моему отцу. Это его дом, по закону. И он его заслужил — он пятнадцать лет отсидел по 57-й, от звонка до звонка! А теперь он болен, он на игле, ему нужно сменить обстановку, пожить в деревне…

Председатель прищурился:

— Как, ты сказала, его фамилия?

— У нас одна фамилия — Бочкаревы.

— Так я же слышал о нем на киче! — вдруг воскликнул председатель. — Лагерь под Интой, пятьдесят шестой, правильно?

Алена кивнула.

— Блин! — возбудился председатель. — Это мое место! Я в соседнем сидел, в пятьдесят третьем. И этот Бочкарев твой отец? В натуре?

— Ну…

— Знаешь что? По понятиям ты права. Он, конечно, не по нашему профилю, но мы таких уважаем. И вообще, у нас общество поддержки полетов. Если человек залетел по статье — да еще такой! — мы поддерживаем. Это наше святое! Где, ты говоришь, дом твоей бабки?

В ту же ночь десантный «хаммер» и три джипа по лесной дороге ворвались в деревню Хорёнки. Все произошло стремительно, в свете фар и по заранее разработанному плану. «Форд» проломил ворота бабкиного дома, влетел на подворье, и боевики Фонда поддержки воздушных путешествий прямо из машины зацепили крюком собачью будку. Волоком, вместе с осатаневшим псом на цепи, они вышвырнули эту будку со двора на улицу, в то время как из ярко освещенного дома, где шла бандитская гулянка с дешевыми девками, стали выскакивать бандюганы в трусах и без таковых и палить в темень из пистолетов. Но в ответ им тут же загремели очереди из «калашникова», и не одного, а нескольких, и стекла со звоном стали вылетать из окон бабкиного дома. Два джипа, паля из автоматов, катались по двору, из дома послышались визг и крики дешевых девок, и бандюганы Стаса попадали на землю, пряча головы от автоматных очередей нападающих, а Стас, удирая, перепрыгнул через забор.

Когда все стихло, председатель Фонда поддержки воздушных путешествий, сидя в машине, которая не принимала участия в боевых действиях, повернулся к Алене:

— Ну? Где твой папаша? Пусть занимает жилплощадь.

Тут двое из бригады нападающих подвели к джипу Стаса Бочкарева. Он был в трусах и в майке. Председатель открыл дверцу, сказал:

— Значит, так, Стасик, у меня к тебе просьба: больше ты к этому дому никогда не подойдешь. А если будешь проходить по этой улице, иди по той стороне. Ты понял?

Стас набычился:

— Почему? Это мой дом.

— Нет, это дом твоего отца, и он будет здесь жить, и это по понятиям. Ты хоть знаешь, кто он такой? Он нам власть завоевал! А скольким нашим он на киче помог! Сколько он с кичи вынул! Мы с тобой руки должны ему целовать! Так что смотри — чтоб помог ему вылечиться! Ты понял, Стасик? Эти люди для нас власть завоевали! Все, иди.

Стас не посмел перечить авторитету председателя, даже не вернулся в дом за своей одеждой. И позже, когда Алена вошла в дом бабы Феклы, там еще повсюду были следы братниного разгула и ночного штурма — на столе и на полу остатки еды и разбитой посуды вперемешку с осколками битых стекол и штукатурки.

Алена осмотрелась, вздохнула и ушла в сарай, в погреб.

Оказалось, что в погребе был теперь склад оружия — вместо банок с вареньем, медом, разносолами и прочими бабкиными припасами на полках лежали гранатомет, автоматы, ящики с патронами. Но Алена помнила заветное место, отодвинула кирпич в стене, сунула руку в открывшийся проем и вытащила небольшой тяжелый сверток. В свертке была та же связка тугриков, которую когда-то Фекла показывала Алене.

123

В Бресте перед пограничным КПП пробка была еще больше, чем в прошлый раз, вереница автомобилей растянулась на несколько километров — легковые, грузовики, фуры, туристические автобусы. Казалось, этот табор стоит тут вечность — люди ели и спали в машинах, слушали радио, играли в карты, жарили на кострах сосиски и шашлыки и ходили в кусты «до ветру»… К иномаркам то и дело подходили какието женщины и мужчины, просили водителей перевезти их через границу, но им отказывали, поднимали стекла в окнах.

Однако при появлении Алены реакция была несколько иная. Стильно одетая, с хорошим макияжем, с модной сумкой в руках, Алена независимой походкой шла вдоль этой автомобильной очереди, ни о чем никого не прося, но все одинокие водители сами высовывались из кабин и предлагали:

— Девушка, вас подвезти?

— Девушка, вам куда?

Алена с улыбкой отказывалась, приглядываясь к машинам и их хозяевам. Хотя Маргарита по телефону умоляла ее прилететь самолетом и готова была купить ей билет, Алена не рискнула везти через шереметьевскую таможню свои золотые тугрики музейной редкости. Пройдя чуть не пол-очереди, она наконец нашла то, что искала, — иномарку с немецкими номерами и одиноким пожилым водителем с седой шевелюрой. И улыбнулась ему своей самой неотразимой улыбкой.

— Вы не перевезете меня на ту сторону?

Мужчина посмотрел на нее с явным интересом.

— А у вас документы в порядке?

Алена улыбнулась еще ослепительней:

— У меня вообще все в порядке. Просто я поссорилась со своим другом и решила ехать без него.

— А куда вы едете?

Алена неопределенно показала вперед:

— Туда…

Мужчина усмехнулся:

— Я тоже туда. Теперь все туда. Видите, какая очередь? Вы, случайно, не из балета?

— Нет. А вы?

Он рассмеялся:

— Нет, я писатель. Раньше жил в России, а теперь живу в Германии. Что ж, садитесь. Давайте знакомиться. Как вас звать?

Алена села в машину, представилась:

— Я Алена. А вы?

— А я Владимир Лунин, не читали?

— К сожалению, нет. У меня к вам одна просьба.

— Какая?

— Вы курите?

— Нет. В юности, правда, курил, когда в цирке работал, но это давно было…

— А вы в цирке работали? Правда? Ой, как здорово! Знаете, я везу четыре блока сигарет, а через границу можно провезти только два. Вы не скажете, что это ваши два блока?

— Да пожалуйста! А вы, случайно, не видели фильм «Девушка для всех»?

— Нет, это ваш?

— Да, — скромно сказал Лунин, — он снят по моему роману. Что ж вы ни книг не читаете, ни в кино не ходите? Хотя… Я понимаю, теперь у молодежи другая жизнь — бизнес, бизнес и еще раз бизнес. Да?

— В общем, да, приходится крутиться. Извините, а можно еще одну просьбу?

Лунин усмехнулся:

— Ну, если она скромная, то пожалуйста.

— Очень скромная. Я везу с собой четыре бутылки водки, а через границу можно провезти только две. Вы не можете сказать, что две из них ваши?

— Могу.

Алена достала из своей сумки две бутылки водки и два блока «Мальборо», положила их на заднее сиденье.

— Но тогда и у меня к вам просьба, — сказал Лунин.

Алена включилась в игру:

— Если скромная, то пожалуйста.

— Очень скромная. Я хочу вас поцеловать.

Алена сделала изумленное лицо. И сказала:

— Знаете что? А давайте так: вот переедем границу — и я вас сама поцелую. Хорошо?

— Идет! — Лунин оживился и нетерпеливо стал жать на гудок. — Черт! Мы тут сутки будем стоять! Представляете — вся Европа объединилась, границ уже нигде не осталось, а у нас… Это просто кошмар! Я еще сутки буду нецелованный!

— А вы известный писатель?

Он усмехнулся:

— Кажется, да…

— А у вас есть при себе ваши книги?

— Вы мне не верите? Показать?

— Ага. Если можно.

Лунин, хмыкнув, вышел из машины, открыл багажник, порылся в нем и вернулся на свое место с пачкой книг в руках. Алена принялась рассматривать их. Это были книги с яркими обложками и броскими названиями: ВЛАДИМИР ЛУНИН «ДЕВУШКА ДЛЯ ВСЕХ»… ВЛАДИМИР ЛУНИН «ВЫСТРЕЛ В ВИСОК»… ВЛАДИМИР ЛУНИН «НАШИ НА УНТЕР-ДЕН-ЛИНДЕН»…

— Так вы этот Лунин! — уважительно протянула Алена. — Я слышала…

— Спасибо. Выбирайте себе книжку. А я вам подпишу.

— Минуточку! — И Алена, держа в руках книги, вышла из машины.

— Эй, вы куда? — удивился Лунин.

— Сейчас, не беспокойтесь.

Так, с книгами в руках, она прошла вперед вдоль колонны машин до самого КПП. Но того капитана, которого она целовала тут год назад, сейчас не было, и Алена спросила у пограничников, проверявших документы:

— Ребята, а кто тут старший?

Однако пограничники, занятые проверкой документов, не обращали на нее внимания.

— Эй, орлы! — еще громче сказала Алена. — Кто у вас старший?

— Ну, я старший, а чё? — грубо отозвался молодой лейтенант.

Алена показала ему книги.

— Вы Лунина читали? Вон он сидит там, в машине, в очереди. Автор всех этих книг. Вы фильм «Девушка для всех» видели? Тоже его! Представляете?! А он уже пожилой человек, у него два инфаркта было! Его нельзя тут сутки мариновать!

Лейтенант посмотрел на Алену, на книги и снова на Алену.

— Ну, если он мне книжку подпишет…

Алена радостно чмокнула лейтенанта в щеку.

— Молоток! Как фамилия?

— Волков. А зачем тебе?

Но Алена, не ответив, уже бежала назад. Увидела издали машину Лунина и жестами показала ему: езжайте сюда! Быстрей!

Лунин вывернул из ряда, подъехал.

— Что случилось?

Алена села в машину, подала Лунину одну из книг и приказала:

— Пишите! «Лейтенанту Волкову от автора с огромной благодарностью». Пишите и поехали! Вперед! Ну что вы на меня так смотрите? Вы же знаменитый писатель! Вы не можете в такой очереди стоять!

Он усмехнулся:

— Тебе так не терпится меня поцеловать?

— Вот именно! — сказала Алена. — Пишите! «Волкову…»

И спустя минуту лейтенант Волков, получив книгу с автографом автора, открыл перед ними шлагбаум, пропустил к таможенному посту. А там таможенник наклонился к машине, окинул взглядом Лунина, книги на коленях у Алены и саму Алену, потом посмотрел на заднее сиденье, где лежали водка и «Мальборо».

— Спиртное везете?

— Конечно, — сказал Лунин.

— Сколько?

— У меня две бутылки, и у нее две бутылки.

— И сигареты везете?

— А как же! — сказал Лунин.

— Сколько?

— У меня два блока, и у нее два блока.

— А больше ничего запрещенного нет? Икра? Наркотики?

— Нет, — сказал Лунин.

— А книжку мне подпишете?

— С удовольствием, — сказал Лунин.

И дальше они ехали уже без остановок. На польско-германской границе немецкий пограничник, бегло глянув на германские номера лунинской «вольво», пропустил их даже без проверки паспортов. Но через пару часов Лунин остановился у железнодорожного вокзала с немецкой надписью «Франкфурт-на-Одере».

— Приехали. Здесь я живу. Дальше вы уж как-нибудь сами.

— Спасибо, — сказала Алена.

— А поцелуй?

Алена подставила ему щеку.

— Нет, мы не так договаривались.

Алена поцеловала Лунина, он обнял ее, пытаясь прижать к себе неожиданно сильными, как у циркового артиста, руками. Но Алена выставила локти вперед:

— Нет, это уже сверх договора.

Лунин засмеялся, выпустил ее и, повернувшись к заднему сиденью, взял один блок сигарет, передал его Алене, потом второй… Приподняв этот второй блок, Лунин замер, ощутив его тяжесть, посмотрел на Алену.

— Что здесь?

Но Алена уже выхватила у него и этот блок.

— Это такой сорт, — улыбнулась она и, подхватив свою сумку, вышла из машины, направилась к вокзалу.

— Стой! — крикнул ей Лунин. — А водка?

— А водка — это вам, — вполоборота отозвалась Алена и улыбнулась: — Пока, писатель!

Спустя сутки французский экспресс, прокатив по цветущему Провансу, въехал в Ниццу, а еще через двадцать минут такси остановилось на Променад-дез-Англе перед ювелирной лавкой, в которую когда-то Алена пыталась сдать свой тугрик. Алена, звякнув дверным колокольчиком, вошла в магазин.

— О, мадемуазель! — узнал ее старик ювелир. — Бонжур! Как я рад вас видеть! Как вы живете?

— Бонжур, мсье! А как вы живете?

— В трудах, в трудах… Чем я могу быть вам полезен?

Алена открыла сумку, достала из нее блок «Мальборо», распечатала его и высыпала на прилавок связку тугриков.

Ювелир смотрел на нее, открыв от изумления рот.

— Мадемуазель, но ведь это целое состояние!

— А я отдаю вам за полцены. Но деньги — сейчас! У меня осталось всего два часа до закрытия банка!

— Я знаю, мадемуазель. Вы же племянница мадам Марго. Мы все тут за нее болеем. Сколько вам нужно?

— Ровно миллион франков.

Старик ювелир пересчитал тугрики, рассмотрел каждый из них в лупу, потом ссыпал их в плотный холщовый мешочек, затянул его шнурком и достал из ящика чековую книжку.

Часть одиннадцатая Монегаск

124

700-летие Вильфранш-сюр-Мер на Лазурном берегу отмечалось грандиозными фейерверками, карнавалами и концертами суперзвезд на прибрежных эстрадах. На юбилейном балу мэры соседних городов — Ниццы, Канн, Монте-Карло, Жюан-ле-Пэна, Антиба, Сен-Рафаэля, Граса и Сен-Тропеза — преподнесли городу свои дары, а английская королева, президент Франции, итальянский премьер-министр и канцлер Германии прислали Вильфранш-сюр-Мер свои теплые поздравления. Седьмой американский флот бросил якорь в городской гавани имени Орлова и салютовал городу двадцатью оружейными залпами.

Однако российских поздравлений на этом юбилее, к сожалению, не было.

125

Андреевский флаг полз вверх по флагштоку под звуки русского царского гимна. Трио музыкантов-духовиков, стоя под флагштоком, играли «Боже, Царя храни, славься, держава…».

Это хозяйка виллы «Марго» праздновала свою победу в войне с японцами. Толпясь у накрытого подле бассейна длинного стола с закусками, многочисленные гости, разыгрывая комедию, по-русски и по-французски нестройно пели: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!» — а допев, хохотали, аплодировали сами себе и поднимали бокалы.

— Мадам, мсье! — громогласно вещал сосед нетрадиционной ориентации, хозяин соседней виллы. — Сегодня мы празднуем реванш в русско-японской войне. Две очаровательные русские дамы — Марго и Алена — отбили у японцев наш Вильфранш-сюр-Мер!

— Виват! — кричали гости. — Виват, Марго!..

— Минуточку! Это не все! Я не закончил! Я обращаюсь к мэру Вильфранша, который находится среди нас. Мсье Жубаль! В Ницце, как вы знаете, есть авеню Сталинград. Русские переименовали теперь этот город в Волгоград, но мы чтим подвиг России в войне с Германией и не меняем нашего преклонения перед Сталинградом, который сражался до последнего патрона и победил. А здесь, на этой вилле, две русские дамы тоже сражались до последнего франка и — тоже победили, не отдали нашу землю японцам! Эта вилла — наш Сталинград в Вильфранше! Так давайте назовем дорогу, на которой стоит эта вилла, давайте назовем ее авеню Марго и Алены! Кто за это предложение, прошу поднять бокалы!

Все гости дружно и шумно подняли бокалы:

— Виват, Марго!

— Виват, Альона!

— Спасительницы Франции!

Алена и Маргарита радостно принимали поздравления, шутили, чокались бокалами с гостями. Один из гостей — пятидесятилетний красавец — церемонно попросил Маргариту представить его Алене.

— О, Поль, конечно! — сказала Маргарита. — Алена, это мсье Поль Лепер, он монегаск.

— Польщен знакомством, — сказал Алене Поль. — Можно я буду называть вас Алена де Вильфранш?

— Как Жанна д’Арк? — улыбнулась Алена.

— А вы знаете, кто такие монегаски? Нет? О, позвольте вам рассказать… — Поль взял Алену под руку и повел по аллейке. — Мы, монегаски, являемся гражданами, может быть, самой маленькой страны в мире. Вся наша территория — это два километра триста метров в длину и один километр шестьсот метров в ширину, вот и все. А каких-нибудь двести лет назад это вообще была голая скала. Но благодаря политике наших князей, которые в свое время вошли в союз с Наполеоном и получили независимость от Франции, у нас сохранилась монархия, а налоги отменены, и это привело к неслыханному расцвету нашего маленького государства… — Поль остановился у вертолета, стоявшего в конце сада, у оранжереи. — Хотите, я вам покажу свою страну?

Вертолет был крохотный, как стрекоза, с круглым плексигласовым колпаком над кабиной.

Алена не смогла устоять перед таким соблазном, и через минуту они уже взлетели над Вильфраншем, развернулись над гаванью и полетели вдоль берега на восток, в сторону Монако. Алена, глядя вниз, слышала в наушниках голос Поля:

— При вашей царице Екатерине граф Орлов купил Вильфранш для России и сделал тут военно-морской порт. Да-да, в этой прекрасной бухте стоял ваш Черноморский флот, он перешел сюда из Севастополя. И ваши цари собирались проложить сюда железную дорогу из Санкт-Петербурга. Это правда, поверьте! Как раз через Монте-Карло должна была пройти эта дорога, Россия уже вела переговоры с Генуэзским княжеством о покупке Монако. Если бы ваша революция случилась лет на пять позже, Монако было бы русской территорией и здесь была бы Монакская область с Монакским обкомом партии. Но слава Богу, этого не случилось, иначе бы мой род погиб где-нибудь в ГУЛАГе. А так — вот наши Монако и Монте-Карло, смотрите!

Вертолет завис над Монте-Карло — крохотным и словно игрушечным городком на прибрежной скале.

Поль продолжал:

— Вот на этом пятачке, просто на голой скале мы создали самую богатую в Европе страну! У нас сосредоточены все деньги Европы и львиная доля денег всего мира…

Вертолет снизился и опустился на вертолетную площадку на крыше одного из домов, Алена и Поль вышли и лифтом спустились в изумительно красивый и феноменально богатый торговый центр «Метрополь». И на всем этом пути Поль рассказывал:

— У нас практически нет налогов, и потому к нам хлынули деньги и бизнесы со всего мира. Но главная мудрость наших монархов не в этом. Наше государство очень маленькое, а нас, коренных монегасков, всего восемь тысяч. Так вот, наш принц сказал, что любой человек может открыть здесь бизнес и вести его без всяких налогов, но при условии, что одним из учредителей этого бизнеса будет монегаск. Понимаете? И теперь каждый монегаск является председателем, директором или членом совета директоров десятка различных бизнесов и получает огромную зарплату всего лишь за то, что прикрывает эти бизнесы своим именем и гражданством. Потому что получение нашего гражданства только династическое, как у царей, никакой иностранец, даже миллиардер, не может его ни получить, ни купить. И даже если вы родите тут ребенка от монегаска, он получит гражданство лишь в том случае, если будет воспитан в Монако…

Алена, слушая вполуха, с восхищением озиралась по сторонам. Здесь, в торговом центре, царила роскошь, невиданная ею ни в Париже, ни в Ницце, ни даже в Арабских Эмиратах. Потому что здесь была роскошь напоказ, на всю катушку, во всю ивановскую — женщины выгуливали тут свои бриллианты, топазы и шиншиллы, мужчины ходили в «Армани» и «Валентино»…

— Да, да, смотрите! — улыбался Поль. — Смотрите: это единственное место в мире, где дамы не боятся носить даже килограммовые бриллианты. Потому что у нас самое полицейское государство в мире, здесь самое большое количество полицейских на душу населения. Хотя вы их не видите — девять из десяти полицейских ходят тут в штатском. Но они видят все. И потому у нас нет преступности, а если кого-то лишь заподозрят в чем-то преступном, как его тут же берут под белы руки, везут на границу с Францией и без всяких разговоров выбрасывают из страны. Так что у нас тут идеальный порядок. Вам нравится?

— Очень! — чистосердечно восхитилась Алена.

Они вышли из торгового центра на улицу, к кафе «Де Пари». Мимо них по площади катили «роллс-ройсы», «бентли», «феррари» и прочие роскошные авто.

— Здесь, — сказал Поль, — вы на каждом шагу можете встретить принца или принцессу, все уцелевшие короли мира обязательно имеют в Монако квартиру или виллу. А посмотрите сюда…

Алена повернулась и засмеялась — весь холм за центральной площадью Монако был уставлен гигантскими скульптурными головами Ленина, меж которых вились трубы исполинских самогонных аппаратов.

— Что это?

— Это сделал мой друг Сезар, французский скульптор. Как только рухнул ваш коммунизм, он закупил в России огромное количество голов Ленина, поставил их тут, на холме, а между ними уложил старинные аппараты для перегонки духов. И таким образом символизировал перегонку духа революции из Франции в Россию и обратно.

Поль повел Алену по площади мимо казино «Монте-Карло» и отеля «Париж»…

— Это самое знаменитое казино, — продолжал он экскурсию. — Здесь проигрываются все деньги мира… — И по бело-черному мрамору подземного туннеля вывел Алену на набережную. — Но главное наше сокровище — наша легенда о принцессе Грейс. Это самая романтическая история века. Грейс была знаменитой американской актрисой, более знаменитой, чем Мэрилин Монро. В 56-м году она приехала со своим фильмом на Каннский фестиваль и на одном из приемов стояла у бассейна — вот так же, как вы на вилле Марго. И так же как я к вам, к ней подошел Ренье, молодой принц Монако. У них вспыхнул роман, она бросила Америку, бросила кино, вышла за него замуж, стала заниматься благотворительностью и своим именем и энергией значительно подняла благосостояние Монако. А потом… В 82-м она погибла при загадочных обстоятельствах — она вела машину вон по той дороге в скалах и вот с этой скалы упала вниз и разбилась. Причем она ехала со своей дочерью Каролиной, но Каролина осталась жива, а принцесса погибла. Расследование установило, что у ее машины были подрезаны тормозные шланги. О, это было безутешное горе нашего принца и всех нас, монегасков, мы любили ее как сестру и как мать. И теперь эта набережная названа ее именем, и эта скала названа ее именем, и эта церковь носит ее имя…

Алена и Поль стояли у воды, волны, тихо мурлыча, ластились к их ногам.

— Останови меня! — сказал Поль. — А то я могу часами говорить о своей стране. Но я хочу послушать что-нибудь о твоей.

— А вы никогда не были в России?

— Никогда. Я знаю, что это где-то очень далеко и там очень холодно.

— Ну во-первых, у нас не всегда холодно. Но у нас действительно затяжная зима, почти полгода на улицах лежит снег. И это очень красиво — представьте себе лес, огромные сосны, у них вот такие огромные ветки, как лапы, и на них лежит снег, белый, пушистый, он искрится под солнцем. А когда ты идешь по этому снегу, он хрустит под ногами…

— Ты любишь снег?

— Очень! В детстве я его даже ела! Нет, правда, я брала снег ладошками и ела как мороженое!

— Хорошо, — сказал Поль. — Пошли, я хочу сделать тебе подарок.

— Неужели у вас продают снег?

— Пошли, я покажу тебе…

Идти пришлось недалеко, всего лишь до лифта к вертолету. А потом был короткий полет на север, в соседние Альпы, и уже через двадцать минут под ними был лыжный курорт — красивые деревянные коттеджи на склонах альпийских гор, подъемники, лыжные спуски, лыжники и лыжницы в ярких костюмах. И снег, снег, снег — все Альпы в снегу, сверкающем под солнцем.

Стоя на лыжах на вершине горы, у крутого лыжного спуска, Поль, одетый в только что купленный яркий лыжный костюм, сказал Алене:

— Вот тебе и снег. Это мой небольшой подарок в честь нашего знакомства. Поехали!

Алена с удовольствием оттолкнулась палками и покатила за Полем, изумляясь его нелепо-неумелой езде. Уже через минуту он свалился в снег, она не успела его объехать, споткнулась и рухнула прямо на него.

— Господи! — сказала она. — Ты же не умеешь стоять на лыжах! Зачем мы сюда приехали?

— Я лыжи терпеть не могу! — признался Поль. — Но я хотел, чтобы ты не тосковала по своей России.

— Спасибо. — Алена поцеловала его в знак благодарности, и Поль обнял ее, ответил долгим любовным поцелуем.

Алена не противилась.

А мимо них и объезжая их, целующихся, катили и катили лыжники…

126

Это случилось на поле для гольфа в клубе «Ривьера-гольф». Поль стоял над шариком с клюшкой в руках, смотрел на далекую лунку, потом на свой шарик, потом снова на лунку.

Его партнеры покачали головами:

— Нет, это невозможно!

— Даже не пробуй!

— Алена, — сказал Поль, — этот удар я посвящаю тебе. Если я попаду, ты скажешь «да». Хорошо?

Алена посмотрела ему в глаза долгим, проникновенным взглядом.

— Ты безумец! — сказали его партнеры. — Зачем ты так рискуешь? Это же рискованней, чем русская рулетка.

— Потому что всё в руках судьбы, — ответил им Поль и опять повернулся к Алене: — Договорились?

— Да… — негромко согласилась Алена, не отводя взгляда от его глаз.

И они поняли друг друга.

Он выдохнул воздух, утвердился ногами над шариком, вдохнул, размахнулся и ударил.

Шарик взмыл по крутой дуге, упал в траву довольно далеко от лунки и покатился к ней — сначала быстро, потом все медленней, медленней… Казалось, ему не хватит сил докатиться до лунки, и Алена вдруг ощутила, что всем своим существом она подталкивает, подталкивает этот шарик… «Ну, еще, еще!» — мысленно кричала она ему, и… буквально на последнем повороте шарик докатился до лунки, замер на ее краю, Алена толкнула его своим взглядом — и он рухнул в лунку.

Партнеры Поля, не веря своим глазам, побежали к той лунке.

А Поль и Алена повернулись друг к другу.

Утром, обессиленные любовью, они лежали в постели на вилле Поля в предгорьях Альп.

— Ты самая вкусная, самая сладкая женщина в мире! — сказал Поль. — И теперь я точно знаю, чего я хочу. Я хочу тебя и гольф, тебя и гольф, и ничего кроме!

А когда его спортивный «феррари» катил по горной дороге, ныряя в туннели и выскакивая из них к следующему захватывающему дух высокогорному пейзажу, Поль, сидя за рулем, сказал:

— Дорогая, я решил изменить свою жизнь. Я решил продать свою верфь и вообще весь свой бизнес. Конечно, все говорят, что сейчас, когда цены на нефть так растут, продавать строительство нефтеналивных танкеров может только безумец. Но я и так уже заработал столько, сколько мне не потратить. Так зачем мне работать, когда у меня есть ты? Ты и гольф — вот все, что мне нужно. Мы с тобой будем ездить по всему миру, будем играть в гольф, и у нас будет прекрасная жизнь!..

Машина въехала в Тулон и покатила по верхней дороге над гаванью и верфями, в которых стояли огромные корабли, окруженные строительными лесами и подъемными кранами. Там работали сотни рабочих, стучали клепальные машины, сияли сполохи электросварки…

— Это все мое, это моя верфь, — сказал Поль. — Но я уже выставил ее на продажу, и самое лучшее предложение мне сделала швейцарская фирма, совладельцами которой являются твои соотечественники — русские. Сейчас я тебя познакомлю с ними, это очень милые люди и удачливые бизнесмены.

Машина Поля спустилась к верфи, где завершалось строительство огромного танкера. Сразу за аркой с французской надписью «ВЕРФЬ ПОЛЯ ЛЕПЕРА» был пирс, а на пирсе стоял празднично накрытый стол — шампанское, коньяк, фрукты. Вокруг стола оживленно толпилась группа людей, среди них были и адвокаты — партнеры Поля по гольфу. Они радостно приветствовали Поля и Алену:

— Ну вот! Наконец-то хозяин приехал! Бонжур, мсье! Бонжур, мадемуазель!

— Бонжур! — сказал Поль, выходя из машины. — Мсье, можете меня поздравить: Алена приняла мое предложение!

— О, поздравляем! — еще больше оживились адвокаты. — Это потрясающе!

А Поль подвел Алену к остальным присутствующим:

— Мсье, прошу знакомиться: моя невеста Алена. — И повернулся к Алене: — Мон амур, это покупатели, они хотят купить у меня эту верфь…

Но Алена уже давно смотрела на этих покупателей глазами, расширившимися от ужаса. Точнее, на одного из них — председателя Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса.

— Бонжур, мадемуазель, — сказал он, подойдя к Алене. И, склонившись к ее руке для поцелуя, негромко прибавил по-русски: — Мы с тобой не знакомы. — А дальше опять на плохом французском: — Очень приятно, рад познакомиться. Вы действительно из России?

Позже, когда клеть с покупателями, возносимая гигантским подъемным краном, стала медленно подниматься над верфью, открывая величественную панораму строительства океанских танкеров и сухогрузов, Поль, стоя со своими гостями, давал пояснения:

— За год мы спускаем на воду шесть нефтеналивных супертанкеров и десять сухогрузов. При желании и небольших инвестициях порядка двухсот — трехсот миллионов долларов эту верфь можно расширить, сделав тут насыпную дамбу. Но главная ценность моей верфи не в этом. Я продаю не только и не столько эти производственные мощности, я продаю свое имя. Потому что суда, сошедшие с верфи Поля Лепера, по надежности — вне конкуренции. Это как «мерседес»…

А тем временем в стороне Алена и председатель фонда негромко общались по-русски.

— Я так за тебя рад! — говорил председатель. — Приятно знать, что мы способствовали твоей удаче. Надеюсь, ты это тоже помнишь и поможешь нам.

— В чем?

— Ну, ты же понимаешь, что, кроме нас, этой верфью интересуются и другие люди, и твой жених размышляет, кому продать. Но ты, конечно, порекомендуешь нас, тем более что мы сразу даем наличными. Деньги у нас, как ты знаешь, есть, и вообще мы легализуемся. Мы идем в большой бизнес. Ты поняла?

Алена поняла, что она в ловушке.

И когда по дороге домой, в машине, Поль спросил: «Ну? Что скажешь?» — она отвернулась, сделав вид, что занята своими мыслями. Но он настаивал:

— Алена!

— Да… Что?

— Какое у тебя мнение об этих людях?

— Еще не знаю…

— Как? — возмутился он. — Это же твои земляки. Ты пойми: я продаю не просто верфь, я продаю верфь с моим именем и репутацией, которую я создавал годами!

— Да?.. Знаешь, я бы на твоем месте повременила с этой сделкой.

— Почему?

— Ну, мне так кажется… Я… я это… — Она не знала, что сказать, и стала выдумывать на ходу: — Я хочу позвонить в Москву, навести о них справки. Обещай, что до этого ты не подпишешь никаких контрактов.

— Они дают на тридцать процентов больше, чем все остальные. Это очень серьезно! Ты даже не представляешь, какие это деньги!

Алена обняла его:

— Пожалуйста, дорогой, обещай…

Поль недовольно засопел:

— Тебе недели хватит?

127

Что делает женщина, когда ее одолевают тревога, неуверенность или неразрешимые проблемы?

Могу поспорить, мужчины ни за что не догадаются.

Зато читательницы подтвердят: чтобы избавиться от неразрешимых проблем, женщина или ест, или готовит.

Шестое чувство говорило Алене, что появление руководителей фонда в Монако добром для нее не кончится. Но как ей быть? На что решиться? Стараясь подавить чувство тревоги, Алена с головой ушла в домашнее хозяйство и в Монте-Карло, в модерновой кухне городской квартиры Поля, устроила кулинарный бум. На плите шипели огромные сковородки, в духовке что-то шкворчало и булькало, а Алена, стоя у стола в домашнем халатике и переднике, острым ножом мелко-мелко резала морковь, спаржу, анчоусы и прочие средиземноморские дары земли и моря.

Поль, застав ее за этим занятием, недовольно нахмурился:

— Что ты делаешь? У нас же есть повар, слуги!

— Подожди, не мешай!

Но он возмутился и даже повысил голос.

— Что значит «не мешай»? Я тебе запретил заниматься домашней работой! Посмотри на свои руки! Немедленно прекрати!..

Алена в сердцах швырнула нож в раковину:

— Ты ничего не понимаешь! Я русская женщина! Если я люблю мужчину, я должна приготовить ему обед, постирать носки, погладить рубашку! Иначе на хрена я нужна? Только для траха? Так купи себе куклу надувную… — И она расплакалась.

Он тут же утих, обнял ее.

— Ну зачем ты так?.. Я не хотел тебя обидеть… Просто мы вечером идем на прием, а у тебя руки смотри какие стали… — Он стал целовать ей руки. — А что слышно из Москвы? Ты узнала про этих людей?

— Узнаю… Подожди…

— Сколько можно ждать? Я теряю деньги. И адвокаты уже нервничают…

— Я не знаю, сколько ждать… Это не от меня зависит… Я жду подходящего момента…

— Какого момента?

— Не важно. Ты не поймешь. Подожди…

Ждать пришлось еще ровно три дня. На четвертый, когда Алена в своей маленькой и открытой «альфа-ромео» выехала из подземного гаража в доме Поля в Монте-Карло и притормозила перед поворотом на улицу, к ней в машину сел председатель Фонда поддержки воздушных путешествий.

— Здравствуй, Алена. Ты не возражаешь?

— Нет, пожалуйста. — Алена сделала вид, что не ждала этой встречи. — Вы еще не уехали? Куда вас подвезти?

— Нам с тобой по дороге.

Алена тронула машину, покатила по Монте-Карло и одновременно стала рыться в своей сумочке.

— Что ты ищешь? — спросил председатель. — Сигареты?

— Нет, помаду. Тут у моря губы обветриваются. Вот, нашла. — Алена достала из сумочки помаду и подкрасила губы.

— Ты мне можешь объяснить, что происходит? — сказал председатель.

— Где? — невинно спросила она.

— У твоего жениха. Мы же с ним обо всем договорились. А он почему-то тянет, ничего не подписывает. Ты можешь на него нажать?

Алена, ведя машину, тут же перешла на деловой тон:

— Знаете, дорогие, я больше не работаю в потемках. Чтобы нажать, я должна понять вашу игру. Как вы хотите его кинуть?

Он сделал изумленное лицо:

— С чего ты взяла, что мы хотим его кинуть?

Она поморщилась:

— Слушайте, мы же знакомы не первый день! Давайте без лапши на уши.

— Хорошо, — согласился он, — без лапши. Ты помнишь, что ты нам должна? А мы долгов не прощаем, мы не в церкви.

— Я знаю. Но с другой стороны, я выхожу за него замуж. И я не хочу, чтобы мы разорились.

— А кто собирается вас разорить? С чего ты взяла?

— С того, что вы мне сказали в Тулоне: мы не знакомы. Если бы в этой сделке все было чисто, вы бы об этом не просили. Значит, тут что-то не так.

— Гм… — хмыкнул он. — Логично… Ну что ж, ты права, мы его действительно кинем, если ты нам не помешаешь. Но давай я тебе нарисую такую картину. Допустим, ты выходишь за него замуж. Это тебе не Россия, это Монако. Здесь все браки заключаются только с помощью брачного контракта, в котором тебе на случай развода будет отписано не больше пяти процентов от его капитала. И не надейся на свою красоту и молодость, рано или поздно ты ему надоешь, он найдет себе другую молодку, а тебе бросит эти пять процентов. Так тут происходит на каждом шагу, зайди в любую церковь и проверь, по скольку раз тут женат каждый монегаск! А я тебе предлагаю десять процентов от этой сделки — и прямо сейчас, не растрачивая твою молодость на этого сытого кота!

— У нас с ним другие отношения! Я его люблю!

— В таком случае — двенадцать процентов. Стоп! Останови машину.

Алена послушно остановилась.

Председатель повернулся к ней:

— Ты вообще понимаешь, что я тебе предлагаю? Ты знаешь, сколько будет двенадцать процентов от пятнадцати миллионов долларов?!

Алена вздохнула:

— Нет, не знаю. Но я знаю, что дальше нам не по дороге.

Он посмотрел ей в глаза:

— Ты пожалеешь…

Она молчала, ждала.

Он вышел из машины и повторил:

— Ты очень пожалеешь.

Алена нажала на газ и унеслась прочь.

128

В офисе Поля адвокаты показывали ему готовые контракты на продажу верфи.

— Дальше тянуть невозможно, — говорили они. — Если вы не подписываете, они уходят искать другую верфь, а мы потеряем как минимум сорок миллионов… — И удивленно повернулись на звук распахнувшейся двери.

Поль тоже нахмурился — он не терпел, когда ему мешали вести его дела.

Но Алена, не говоря ни слова, пересекла кабинет, открыла свою сумочку, достала из нее миниатюрный магнитофон и положила на стол перед Полем.

— Что это? — спросил он.

— Послушай.

Поль включил магнитофон. Оттуда прозвучал голос председателя Фонда поддержки воздушных путешествий:

— «Ну что ж, ты права, мы его действительно кинем, если ты нам не помешаешь. Но давай я тебе нарисую такую картину. Допустим, ты выходишь за него замуж. Но это тебе не Россия, это Монако. Здесь все браки заключаются только с помощью брачного контракта…»

Поль остановил магнитофон и поднял глаза на Алену:

— Я ничего не понимаю. Это же по-русски.

— Ничего, включи сначала. Я переведу.

Поль включил магнитофон, и Алена стала синхронно переводить весь свой разговор с председателем фонда.

Поль изумленно слушал, его лицо становилось все мрачней.

— Кто эти люди? — спросил он.

— Это очень серьезные люди. Это русская мафия, — ответила Алена. — Ты не знаешь, сколько будет двенадцать процентов от пятнадцати миллионов?

Поль встал из-за стола, подошел к Алене и поцеловал ее.

— Я тебя очень люблю! — сказал он.

129

Свадьбу справляли в саду на вилле Поля. Было множество гостей в роскошных нарядах, музыка, слуги с шампанским, тосты за новобрачных и поздравления со всего света. Поль танцевал с Аленой, Маргарита флиртовала с каким-то шведским бароном, а к воротам виллы то и дело подъезжали посыльные с цветами в огромных корзинах, и два рослых привратника, принимая эти дары, обследовали их металлоискателем. Затем мажордом — статный «качок» с офицерской выправкой — торжественно объявлял о цветах и подарках, присланных Сезаром из Парижа, Рупертом Мердоком из НьюЙорка и принцессой Каролиной с Гавайских островов…

В самый разгар бала очередной посыльный подъехал к воротам виллы на грузовичке с надписью «WWW@FRANCEFLOWERS.COM», выгрузил огромную корзину с роскошными алыми розами и маленькой фирменной коробочкой «Картье», перевязанной лентой. Передав цветы привратникам, он хотел уехать, но те сказали: «Одну минуту!» — и стали металлоискателем проверять корзину.

Посыльный попытался вырваться:

— Я спешу! У меня еще шесть заказов!

Но привратники, переглянувшись, взяли его под локти.

— Ничего, пойдемте с нами. Нужно кое-что уточнить.

И через минуту статный мажордом подошел к Полю:

— Мсье, можно вас на минуту?

Поль, извинившись, оставил Алену с Маргаритой, ушел с мажордомом в дом и спустился там в подвал.

— Вы были правы, — говорил по пути мажордом. — Вашей супруге прислали подарок с бомбой. Мы ее обезвредили.

В подвале, привязанный к стулу и избитый до крови, сидел посыльный. На столе перед ним была вскрытая фирменная коробка «Картье», из которой торчали проводки и взрыватель, утопленный в пластиковую взрывчатку.

Поль молча посмотрел на избитого посыльного и на коробку с разобранной бомбой, а мажордом подошел к посыльному.

— Кто? — спросил он коротко.

— Я не знаю, не знаю… — испуганно задергался посыльный. — Не бейте! Я клянусь…

— Развяжите его, — приказал Поль.

Охранники развязали посыльного.

— Возьми эту коробку, — сказал ему Поль, — и верни ее тем, кто тебя послал. Передай им, что я их знаю. И скажи, что, если хоть один волос упадет с головы моей жены, ни один из них не уйдет от моей мести и никогда больше ни один русский вообще не въедет в Монако. Ты запомнил?

— Запомнил.

— Повтори! — жестко приказал Поль.

130

Как было сказано в самом начале этого романа, богатые тоже плачут, но кто им сочувствует? Поэтому искать у читателей сочувствия Алене в ее семейной жизни мы не будем. Скажем только, что жизнь эта состояла из перелетов от одного знаменитого гольф-клуба к другому, отбывания целыми днями на полях для гольфа, где следовало болеть за мужа и аплодировать каждому его удару, и любовных утех в номерах дорогих, но стандартно однообразных отелей при этих гольфклубах в Шотландии, Швейцарии, Новой Зеландии, Франции, Австралии и еще бог знает где. К тому же, справедливости ради, следует отметить, что Поль ни в чем не отказывал Алене — она могла покупать себе любые наряды, косметику и украшения, и, самое главное, он был, несмотря на свои пятьдесят с гаком, жаден и неутомим в постели. Причем приступы вожделения могли накатить на него в любой момент — и днем, посреди игры в гольф, и вечером, перед ужином, и по пять раз за ночь. Первое время это казалось Алене замечательным проявлением влюбленности и льстило ее женскому самолюбию, она охотно и страстно отвечала на его причуды, пусть даже самые грубые, но через пару месяцев этот странный коктейль «sex on a golf» приелся ей до тошноты, а ее роль возлюбленной жены стала казаться ей сродни функции машины для массажа его предстательной железы.

Впрочем, стоп, я обещал не искать у читателей сочувствия к богатой и праздной семейной жизни нашей многострадальной героини. Тем паче что главный виновник всех ее действительно серьезных бед уже приехал в Монако и своей легкой кавалерийской походкой взошел на эскалатор роскошного торгового комплекса «Метрополь» в Монте-Карло. В сиянии гигантских хрустальных люстр он поднялся на верхний этаж торгового комплекса, в галерею супердорогих магазинов «Картье», «Лорд энд Тэйлор», «Фифтс авеню», «Клемансо» и «Шанель» и вошел в самый шикарный ювелирный магазин.

Здесь было больше лощеных продавцов, чем покупателей, но зато покупатели — судя по их бриллиантам и шиншиллам — были сплошные мультимиллионеры.

— Бонжур, мсье! — поспешил к Красавчику менеджер магазина. — Чем могу вам помочь?

— Мне тут назначил встречу мсье Христиан Верон.

— О, мсье Романов? Конечно! Мсье Верон вас уже ждет. Идемте…

И менеджер провел Красавчика в комнату для переговоров с особо важными клиентами. Впрочем, обстановка здесь была весьма проста — на стене небольшая старинная картина, а посреди комнаты три кресла и антикварный стол с телефоном и микроскопом. В одном из кресел уже сидел мсье Христиан Верон, по его костюму, перстням и номерному «Ролексу» на руке было ясно, что он «весит» не меньше ста миллионов. Однако при появлении Красавчика он встал, и менеджер представил их друг другу:

— Мсье Верон — мсье Романов. Простите?

— Николя, — уточнил Красавчик. — Николя Романов.

Менеджер показал на кресла:

— Прошу вас, мсье.

А Верон тут же приступил к делу, сказав Красавчику:

— Вы не возражаете, чтобы вашу вещь посмотрели специалисты?

— О, нисколько! Наоборот… — И Красавчик, свободно усевшись в кресло, достал из кармана небольшой замшевый мешочек и вытряхнул из него на стол то самое ожерелье Екатерины Второй, которое когда-то Гжельский показывал Алене. — Вот, — сказал он, — я хотел бы эту вещь продать.

В лучах люстры ожерелье так засверкало своими голубыми бриллиантами, что даже менеджер изумленно присвистнул.

А Христиан Верон осторожно, как нечто хрупкое, взял ожерелье двумя руками и стал разглядывать.

— Что вы об этом думаете? — спросил он у менеджера после паузы.

Менеджер положил ожерелье под микроскоп и посмотрел в окуляр.

— Я думаю, — доложил он, — это оригинал и, конечно, раритет. Цветные алмазы в природе встречаются крайне редко, а ограненные из них бриллианты наперечет во всех мировых собраниях. Это, конечно, редчайшая вещь и изумительная работа.

— Кто мастер? — спросил Верон.

— Сам я не берусь определить, — ответил менеджер. — Но наши ювелиры… — И он нажал кнопку на телефоне, сказал в селектор: — Мсье Кодас, зайдите сюда на минутку.

Тотчас из задней комнаты вошел ювелир с лупой на лбу, менеджер молча показал ему ожерелье, тот надвинул лупу на правый глаз, стал рассматривать ожерелье, а затем двинулся с ним к выходу.

— Нет-нет! — поспешно вскочил Красавчик. — Ожерелье отсюда не выносить!

— Мсье, я только поищу его в каталогах, — объяснил ювелир.

А менеджер изумленно воскликнул:

— Мсье, вы нам не доверяете?

— Ожерелье не выносить! — жестко повторил Красавчик.

Ювелир пожал плечами:

— Пожалуйста… — И отдал ожерелье менеджеру. — Я принесу каталоги сюда…

Менеджер, держа в руках ожерелье, повернулся к Красавчику:

— Мсье, а откуда у вас эта вещь?

— Это моя собственность.

— У вас есть документы на нее?

— Если покупатель проявит заинтересованность, я их представлю.

Телефонный звонок прервал этот разговор, менеджер взял трубку:

— Алло. Вы уверены? Русской императрицы?! — И, положив трубку, снова обратился к Красавчику: — Знаете, у нас возникли сомнения относительно легальности этой вещи. Пожалуй, мы сохраним ее у себя, пока вы не представите документы…

— Нет, знаете, — усмехнулся Красавчик, — эта вещь моя, и я вам принесу ее в следующий раз вместе с документами.

— В каталогах она значится собственностью российской императорской семьи, — сказал менеджер.

— Вот именно! — с видом оскорбленного благородства воскликнул Красавчик. — Я и есть из императорской семьи! Вы же слышали — моя фамилия Романов! Я Николай Романов Третий! — И, выхватив ожерелье из рук опешившего менеджера, быстро пошел к выходу.

Менеджер и Христиан Верон изумленно смотрели ему вслед, а затем менеджер, придя в себя, схватил телефон и набрал короткий номер.

— Секьюрити! — сказал он в трубку.

Красавчик, сдерживая себя, быстрыми шагами шел к эскалатору в толпе праздношатающейся по галерее публики, когда вокруг него возникло какое-то волнение и несколько рослых «покупателей» вдруг стали прижимать пальцами крохотные наушники в своих ушах и озираться по сторонам, ища кого-то глазами.

Один из них остановил свой взгляд на Красавчике и двинулся ему наперерез.

Красавчик рванулся в сторону, нырнул в ближайший магазин, который оказался салоном женского белья, и уже бегом стал лавировать меж стендов с бюстгальтерами, колготками, корсетами и женскими комбинациями. И вдруг увидел Алену, стоявшую подле одного из стендов с двумя фирменными, от «Фифтс авеню», сумками в руках.

При виде бегущего Красавчика Алена от неожиданности замерла, хотела что-то сказать, но Красавчик, задев на ходу ее сумки с покупками, пронесся мимо, а следом за ним промчались агенты секьюрити.

Это было как видение, как мимолетный призрак, и Алена стояла на месте, изумленно хлопая глазами. Ее Принц, ее Красавчик — здесь, в Монако, что-то украл в магазине? Это невероятно!

Между тем Красавчик, выбежав из магазина женской одежды, вскочил на эскалатор и уже расслабленной походкой двинулся по ступеням вниз.

Там, у последней ступени, его ждали агенты секьюрити.

— Мсье, пройдемте с нами.

— А в чем дело?

Один из агентов жестко взял его под локоть:

— Пройдемте, у нас есть к вам вопросы.

Окружив Красавчика, агенты завели его в служебную комнату.

— Мсье Романов, мы должны вас обыскать.

— Но почему? Вы не имеете права! Я из императорской семьи!

Но агенты уже вынимали все из его карманов — бумажник, деньги, паспорт.

— Это вам не Франция и не Россия. Это Монако, мсье. Здесь мы имеем право на все.

Однако ожерелья Екатерины они у Красавчика не нашли. Открыв его паспорт, они изучили фотографию, запись «ROMANOFF NIKOLAY ALEKSEEVICH» и прочие записи, затем вставили паспорт в компьютер. У компьютера претензий к паспорту не оказалось. Тем не менее Красавчику его не отдали, а спросили:

— Как вы оказались в Монако?

— Проездом. Есть еще вопросы?

— Да, есть. Пожалуйста, идемте с нами.

И они вывели его на улицу, к полицейской машине, где стояли трое полицейских в форме. Агент секьюрити молча передал им паспорт Красавчика.

Красавчик возмущенно спросил:

— Что это значит? Я арестован?

— Нет, мсье, — сказал полицейский. — Но у нас есть предложение.

— Какое?

— Для начала сядьте в эту машину.

— Значит, я все-таки арестован?

— Что вы! Мы просто рекомендуем.

Красавчик, принужденно пожав плечами, сел в полицейскую машину, два полицейских тут же уселись справа и слева от него, третий занял место за рулем, и машина тронулась — именно в тот момент, когда из подземного гаража торгового комплекса выехала открытая «альфа-ромео» Алены. Но Алена не обратила внимания на полицейских, проехала мимо и свернула к старому городу, а Красавчик, проводив взглядом Алену, отвернулся с каменным лицом, и полицейская машина нырнула в туннель.

Сразу за выходом из туннеля они миновали бензоколонку и маленький придорожный камень с надписью «Княжество Монако» и тут же остановились. Полицейские вышли из машины и жестом приказали выйти Красавчику. Потом протянули ему его паспорт и сказали:

— Мсье Романоф, вот вам ваш паспорт. А теперь… Видите этот камень? А на той стороне дороги бензоколонка, видите? Так вот, проведите между ними воображаемую черту и запомните: вы не должны ее пересекать. Ваша нога больше никогда не должна ступать на землю княжества Монако. Вам ясно?

— Но почему? — возмутился Красавчик. — Мой паспорт в порядке. В чем вы меня обвиняете?

— Этого мы вам объяснять не должны, это вам не Франция. Предупреждаем: если мы когда-нибудь встретим вас в Монако, у вас будут большие неприятности.

— Но я Романов!..

— Вот именно. Оревуар!

Полицейские сели в машину, развернулись и укатили в Монако.

Красавчик посмотрел на камень с надписью «Княжество Монако» и сказал по-русски:

— Вот суки!

131

Оставив машину в подземном гараже, Алена, держа в руках фирменные сумки с покупками, лифтом поднялась в свою квартиру. Возбужденная неожиданной встречей с Красавчиком, швырнула сумки в гостиной на софу и вышла на балкон. С балкона открывался прекрасный вид на Монте-Карло и Средиземное море, но Алене было не до пейзажей. Нервно закурив, она села в кресло, откинулась и закрыла глаза. В конце концов, что случилось? Ну, был такой человек в ее жизни, но ведь это когда было — тысячу лет назад, до замужества! Теперь она светская замужняя дама, а все эти шальные ошибки юности — в прошлом…

Заставив себя успокоиться, Алена загасила сигарету в пепельнице, свободно и глубоко вздохнула и вернулась в гостиную. В конце концов, примерка обновок — лучшее средство от любых переживаний, и Алена с удовольствием достала из сумок свои покупки — коробку с крохотным, но безумно дорогим платьем от нового парижского бога моды, пакеты с нижним бельем «Felina», свитер для мужа. Разложив эти покупки на софе, она примерила платье, повертелась в нем перед зеркалом, потом прикинула к себе свитер, купленный для мужа, и уже собралась выбросить сумку, в которой лежали эти покупки, но, ощутив странную тяжесть этой сумки, заглянула внутрь — и замерла в испуге…

В сумке лежало ожерелье Екатерины Второй — то самое, которое когда-то ей показывал Гжельский. Не веря своим глазам, Алена медленно извлекла его и с опаской оглянулась по сторонам. Но никого не было в квартире, и она снова заглянула в сумку. Там, на самом дне, лежал паспорт. Алена достала его, открыла. С паспортной фотографии на нее смотрел улыбающийся Красавчик, рядом была четкая запись: «ОРЛОВСКИЙ ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ».

Алена еще хлопала глазами, гадая, как попали к ней в сумку эти вещи, когда раздался телефонный звонок. Она сняла трубку и осторожно сказала:

— Алло… — Но тут же облегченно перевела дух. — О, Марго, это ты… Как поживаешь? Приехать к тебе? Сейчас? А что случилось? Сюрприз? Знаешь, один мой друг — его уже нет в живых — говорил мне, что он не любит сюрпризов… Ладно, сейчас приеду… Ну, сейчас приеду, сейчас — тут езды-то двадцать минут…

И, гадая, какой там сюрприз приготовила для нее Маргарита, Алена покатила в Вильфранш по нижней, вдоль моря и пляжей, дороге. А на вилле «Марго», миновав распахнутые для нее ворота, въехала во двор, вышла из машины, прошла, слыша издали хохот Маргариты, по дорожке к дому и… остолбенела: у бассейна, хозяйски развалившись в шезлонге и держа в руке запотевший бокал с апельсиновым соком, сидел Красавчик и улыбался ей самым безмятежным образом.

Сбоку от него Маргарита возбужденно лепетала:

— Ну, Аленка? Как тебе мой сюрприз? Твой друг просто шарман! Он меня совершенно уморил своими байками о том, как вы познакомились возле сельпо в деревне и как вы отдыхали в Испании, в Арабских Эмиратах и в Париже. Почему ты мне ничего этого не рассказывала? Ах ты, шалунья! Но не буду вам мешать, вы давно не виделись, я ухожу, ухожу, ухожу… Алена, я тебя так понимаю, так понимаю!.. Такой шарман!..

Жеманной походкой Маргарита ушла в дом.

— Мерзавец! — сказала Алена. — Как ты посмел?!

Но Красавчик самым безмятежным образом продолжал пить сок через трубочку.

— Ты знаешь, что это за ожерелье? — сказала Алена.

— Конечно, знаю. Граф Орлов подарил его Екатерине Второй.

— А ты украл его у Гжельского.

— Совершенно верно.

— И подбросил мне, чтобы меня арестовали.

— Нет, арестовать собирались меня. Но ты меня, как всегда, спасла.

— Я тебя ненавижу! Только моя жизнь стала нормальной — и снова ты! Уйди! Вон отсюда!

Но он не двинулся с места.

— Алена, где ожерелье?

— Понятия не имею. Убирайся!

— Алена…

— Тогда я уйду! — Она решительно повернулась и пошла к своей машине.

— Алена, отдай ожерелье! — сказал он.

Она подняла руку, показав ему средний палец, потом села в машину и уехала — именно в тот момент, когда из дома вышла Маргарита с ликером «Шартрез» и тремя рюмками.

— Ну? — говорила Марго на ходу. — Как вы тут, мои голубки?..

132

Но от судьбы не уйдешь, извините за трюизм. Из настежь открытого окна в гостиничном номере был виден Вильфранш, ступенями спускающийся к Средиземному морю, а в номере, в постели, Красавчик, утомленно закрыв глаза, вполуха слушал Алену. Лежа на его плече, она исповедовалась:

— Если б ты только знал, какая это скука! Из гольф-клуба — на прием, с приема — в гольф-клуб! То мы играем в Шотландии, то на Гавайях, то в Мексике. Конечно, если кому-то рассказать, скажут: «С жиру бесится!» А я с этого жиру выть готова…

— Детка, есть одна идея.

— Нет. Больше я в твоих аферах не участвую.

— Это не афера, это дело.

— Знаю я твои дела! Я говорю: нет. Я замужем, у меня прекрасный муж, и я ни в чем не нуждаюсь.

— Ты же сама только что…

— Мало ли что скажет женщина в постели! Мне же нужно с кем-то отвести душу. Но не втягивай меня ни во что!

— Завтра мэр Вильфранша устраивает прием в честь юбилея города. Вы с мужем будете на этом приеме.

— А ты откуда знаешь?

— Я тоже там буду.

— Ты? Каким образом?

— Я там буду с Марго.

— Что-о?! — Алена даже подскочила в постели.

— Успокойся, у нас чисто дружеские отношения.

Она покачала головой:

— Ну мерзавец!..

Но Красавчик пропустил это мимо ушей.

— На приеме будут мэры всех соседних городов — Ниццы, Антиба, Канн, Минтоны, Граса. Все, что мне от тебя нужно, — это представить меня там как крупного русского бизнесмена.

— Сейчас! — усмехнулась она саркастически. — Лучше я принесу для тебя наручники!

— И мое ожерелье…

— Никогда! Это компенсация за все, что я из-за тебя вынесла.

— Алена!

— Глупый! Забудь! Где ты видел, чтобы женщина отдала ювелирное украшение? Да еще такое!

133

Для обозрения историков и туристов купчая Екатерины Второй, по которой граф Орлов купил когда-то Вильфраншсюр-Мер для Российской империи, висит на стене парадного зала мэрии — большого замка, расположенного в старинной генуэзской крепости на высокой скале над городом.

Но сегодня ни историков, ни туристов в замке не было, зато в главной зале играл оркестр и гости юбилейного бала танцевали, пили шампанское и весело, как дети, хлопали надувные шары.

Алена танцевала с мужем. В новом вечернем платье (и после свидания с Красавчиком) она была настолько красива, что сам мэр Вильфранша, танцуя рядом со своей супругой, сказал по-приятельски Полю:

— Поль, можно я потанцую с твоей красавицей женой?

— Но не больше одного танца! — строго предупредил его Поль.

Алена, смеясь, перешла в объятия мэра, тот, танцуя с ней, сказал:

— Я приношу вам свои извинения, мадам…

— За что?

— Во время вашей свадьбы я был с визитом в Сирии и не смог вас поздравить. Но подарок за мной. Что бы вы хотели?

Алена улыбнулась:

— Ну что можно попросить у мэра города, чтобы его тут же не обвинили в коррупции? О, я знаю что! Моя тетушка пришла сюда со своим русским гостем. Я хочу вас познакомить и попросить оказать ему внимание. Это выдающийся человек.

— Выдающийся — в чем?

— О, во всем! — сказала Алена со смехом и остановилась подле Маргариты и Красавчика. — А вот и они! Марго, представь мэру твоего кавалера.

— Ах ты, ревнивая кошка! — с улыбкой сказала ей по-русски Маргарита и повернулась к мэру: — Клод, познакомься, это мой друг из России граф Игорь Орловский, он выдающийся человек!

Мэр протянул руку Красавчику:

— Мсье, я вас поздравляю! За одну минуту две женщины назвали вас выдающимся человеком. Это интригует. Чем же вы выдаетесь?

— Они преувеличивают, — ответил Красавчик. — На самом деле я скромный бизнесмен с несколькими неплохими идеями.

— Это с какими же?

Красавчик показал на купчую Екатерины:

— Знаете, эта купчая не дает мне покоя. А то, что она подписана моим прапрадедом, делает меня просто ответственным за судьбу Вильфранша.

— Вашим прапрадедом? — изумился мэр.

— Конечно, графом Орловым. А я Орловский. Большевики, как вы знаете, казнили всех дворян, поэтому моим родителям пришлось несколько изменить нашу фамилию. Но дело не в этом. — Красавчик взял под локоть заинтригованного мэра и повел его в сторону. — Знаете, мсье, я хочу обсудить с вами…

Маргарита и Алена, оставшись одни, переглянулись.

— Боже мой! — сказала Маргарита. — Так он из рода графа Орлова! Как ты могла скрывать это от меня?!

За обедом, который был накрыт на поляне перед замком, мэр Вильфранша, сидя во главе длинного стола почетных гостей, произнес длинную речь:

— Мадам, мсье! Вы хорошо знаете, что совсем недавно — каких-нибудь восемьдесят лет назад — наш город принадлежал России. Здесь стоял русский флот, здесь швартовались яхты русских царей. Наша набережная названа именем русской императрицы Александры Федоровны, а наша бухта носит имя графа Орлова, и ему же, графу Орлову, стоит у нас памятник, поскольку именно он два века назад купил эти земли для России, а Россия превратила наш город в жемчужину Лазурного берега. Сейчас я хочу представить вам прямого потомка графа Орлова, обаятельного нового русского бизнесмена — графа Игоря Орловского. Прошу вас, мсье!

И мэр зааплодировал Красавчику, подавая пример всем, и все последовали этому примеру.

Красавчик встал.

— Спасибо, мадам, спасибо, мсье! Спасибо, Клод! Я, конечно, смущен вашим вниманием и немножко волнуюсь. Поэтому я лучше сразу и честно скажу то, что думаю. Я жутко огорчен тем, что из-за этих мерзавцев большевиков мы потеряли Вильфранш! Мое сердце разрывается от горя, когда я смотрю на вас и понимаю, что, если бы не большевики, вы все были бы сейчас моими подданными!..

Гости за столом громко расхохотались, Красавчик, улыбаясь, поднял руку.

— Но если невозможно вернуть Вильфранш России, то можно и, я думаю, даже нужно вернуть русских в Вильфранш! Вот, — он поднял в руке книгу «Ведущие бизнесмены России», — вот, в этой книге сто наших ведущих бизнесменов, сливки сливок русского бизнеса. Вы думаете, у них меньше денег, чем у японцев? Ничего подобного! Вспомните о сибирской нефти, о нашем золоте, алмазах! Я предлагаю пригласить этих бизнесменов сюда. Пусть они походят, посмотрят, вы предложите им какие-то проекты льготных инвестиций в Вильфранш, а потом мы уже на кремлевском уровне разработаем проект межгосударственной кооперации мэрии Вильфранша и правительства России. И пусть этот проект создания благоприятного климата для русских инвестиций в Лазурный берег возглавит комитет под руководством моего друга мэра Вильфранша Клода Албержа, а в совет директоров этого комитета я предлагаю ввести мэров всех городов Лазурного берега. Я с моими связями в России буду с удовольствием им помогать!..

Публика бурными аплодисментами поддержала эту идею, Клод Алберж обнял Красавчика, а мэры всех соседних городов подошли к нему, чтобы пожать руку и чокнуться бокалом.

Позже, стоя с Красавчиком на балконе замка мэрии, откуда открывался прекрасный вид на вечернюю бухту имени графа Орлова и набережную императрицы Александры Федоровны, Алена сказала:

— Я не понимаю, как же ты хочешь их кинуть.

— Знаешь, дорогая, — задумчиво ответил Красавчик, — это первый честный проект, который я придумал.

— Перестань! Мне-то не заливай!

— Клянусь! Да ты и сама подумай: какой русский не захочет иметь на Лазурном берегу виллу, кондоминиум, квартиру или хотя бы тайм-шеринг на местном курорте? А почетное гражданство Вильфранша? А легальный счет в банке? А постоянно открытую визу? А спортивный лагерь для детей? Ведь это же золотое дно! Я буду строить эти виллы, курортные комплексы, санатории для сибирских нефтяников. И ничего не надо воровать! Деньги сами потекут — и какие! Мэр Вильфранша понял это мгновенно и уже дает мне тут офис и статус. Я хочу ввести в комитет Маргариту, тебя и твоего мужа. А в почетные президенты комитета пригласим Ростроповича, Плисецкую, Барышникова, Вяхирева, Потанина, Дьяченко. И возродим русский Вильфранш, я даже построю здесь детдом для русских сирот, детдом имени графа Орлова…

— Я тебя люблю! — вдруг негромко и восхищенно сказала Алена.

Тут на балконе появился Поль, муж Алены.

— Дорогая, познакомь меня с твоим русским другом.

— О, конечно! — сказала Алена. — Поль, это мсье Орловский, мы с ним знакомы тысячу лет! Игорь, это мой муж Поль Лепер!

Красавчик и Поль протянули друг другу руки и посмотрели друг другу в глаза.

В глазах Поля Красавчик прочел все, что могло быть в глазах ревнивого супруга, — бешенство, угрозу и смертельный вызов.

Впрочем, крепко пожав Красавчику руку, Поль с нежной улыбкой тут же повернулся к Алене:

— Мон амур, нам пора, мы улетаем в Таиланд.

— Куда?! — удивилась Алена.

— Я завтра играю в Таиландском гольф-турнире.

Алена озадаченно достала из сумочки записную книжку:

— Постой. У меня в расписании этого нет…

— Ты просто забыла. Пойдем, дорогая. Извините, мсье… — И, нежно взяв Алену под руку, Поль увел ее от Красавчика.

Часть двенадцатая «Шанель» номер пять

134

Солнечный летний день в Париже.

По Сене плывет туристический пароходик, на его палубе туристы из разных стран, и среди них руководители Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса — Седой, Молодой, Толстяк с наколками и Нурахмет Ахметович, «смотрящий» представитель фонда в Европе. Смотрящий в роли гида знакомит москвичей с Парижем, расстилающимся по обе стороны реки.

— Наркоту здесь контролируют арабы, это их кусок. Бордели, стриптизники и уличных проституток — алжирцы. Овощные лавки — турки. Цветы — марокканцы. Моды и парфюм — голубые… Это, между прочим, мост Александра Третьего…

— Иди ты! Солнцевского Сашка? — удивился Толстяк. — Он его чего, приватизировал?

— Царя Александра Третьего! Кувалда!

— А-а! — докатило до Толстяка. — Ну, видишь! Значит, мы Париж еще тогда начали приватизировать! — И Толстяк ткнул пальцем в сторону Эйфелевой башни: — А это чье? НТВ?

Смотрящий отмахнулся:

— Хрен его знает! Но вообще городок ништяк, сами видите. Не Москва, конечно, но кантоваться можно. Одно плохо — французы. Ни на каком языке не волокут, суки, только по-своему…

Седой сурово спросил:

— Мы тебя Смотрящим по Европе когда сделали?

— В прошлом году.

— И ты за год не выучил французскую феню?

— Да откуда у этих лягушатников феня? — возмутился Смотрящий. — Тут одна феня — сплошное «силь ву пле»! Кстати, кто хочет лягушек попробовать?

Но гости скривились от отвращения.

— То-то! — сказал Смотрящий. — А я в этой зоне уже год отмотал!

135

В Таиланде, в аэропорту, мсье Поля Лепера и его супругу Алену встречал приятель Поля и лимузин с шофером. Алена села в машину, Поль проследил за носильщиком, загрузившим в багажник их чемоданы и главное сокровище Поля — сумку с его бесценными клюшками для игры в гольф. Щедро одарив носильщика чаевыми, Поль получил от приятеля какой-то пакет, распрощался с ним, сел в машину рядом с Аленой, назвал шоферу адрес, и лимузин тронулся.

В Бангкоке Алена не успевала крутить головой от впечатлений — вокруг были пряная восточная экзотика, рикши, пагоды, пестрые торговые лавки, шум и сутолока азиатской толпы.

— Поль, а мы покатаемся на рикше?

— Обязательно, дорогая! Только не сейчас, позже… — отозвался он, не отрываясь от своей любимой «Файнэншл таймс».

Лимузин проехал через Город Ангелов, выехал из Бангкока и покатил по какой-то проселочной дороге.

— Где же гольф-клуб? — удивилась Алена. — Куда мы едем?

— Скоро увидишь, дорогая.

Но чем дальше они ехали, тем меньше это было похоже на холмисто-цивилизованный рельеф, пригодный для полей для гольфа. Наоборот, по обе стороны дороги возникли какие-то джунгли и болота, затянутые такой пенистой гнилью, которую до сих пор Алена видела только в совершенно нереальных фильмах ужасов.

Лимузин тем не менее катил в эти джунгли все глубже. Тут для полноты впечатлений начался тропический дождь. Алена в недоумении посмотрела на мужа, а он вдруг приказал шоферу остановиться, потом повернулся к Алене:

— Выходи.

— Здесь?! — удивилась она. — Зачем?

— Выйди, нам нужно поговорить.

Водитель, выскочив из машины, открыл дверцу, Алена в недоумении вышла из машины в дождь, за ней вышел и Поль. Шофер сел за руль, лимузин отъехал метров на тридцать и остановился в ожидании.

Алена, тут же промокнув и накрыв голову сумкой, в изумлении огляделась по сторонам. Вокруг не было никого, только крупный, как град, тропический дождь, джунгли и болотный смрад.

— В чем дело, Поль?

Вместо ответа Поль вдруг наотмашь ударил ее по лицу с такой силой, что Алена рухнула в грязь. Но какая-то сила, какая-то тверская, что ли, пружина тут же заставила ее вскочить на ноги, как вскакивали во время драки с черногрязскими парнями долгокрикские ребята.

— Ты что? Сдурел? — крикнула она и зажала рукой окровавленную губу.

Но Поля было уже не узнать. Из мягкого и очаровательного мсье он разом превратился в яростного зверя.

— Шлюха! Русская блядь! Воровка! — кричал он и снова ударил так, что Алена опять не устояла на ногах.

А он все кричал:

— Я тебя поднял из нищеты, из быдла! Я тебя любил! Я дал тебе все, о чем никто в твоей гребаной России даже мечтать не может! А ты мне изменяешь, как последняя блядь! И еще имеешь наглость знакомить меня со своим любовником!

— Ты с ума сошел! — защищалась Алена, пытаясь подняться. — У меня нет любовника! С чего ты взял?

— Нет любовника? А это что? Это? Это? — в ярости выкрикнул он и стал швырять в нее фотографии, они разлетались и падали в грязь рядом с Аленой. На этих фотографиях была Алена с Красавчиком — в своей «альфа-ромео», в обнимку на улицах и пляжах Сен-Тропеза, Сен-Рафаэля, Фрежюса, при входе в отели и мотели в Вильфранше, Грасе, Гурдоне. — Это не любовник? — кричал Поль. — Это просто клиент? Да? Сколько ты с него берешь за ночь? Или ты по часам?

— Да это просто друг! Мой старый друг! Как ты можешь? Я же тебя спасла! Я жизнью из-за тебя рисковала!

— Друг? А это что? — Поль вдруг достал из кармана ожерелье Екатерины Второй. — Друзьям не дарят ожерелья стоимостью в миллионы франков! Ты знаешь, что это за ожерелье?

— Но он же потомок графа Орлова! Это их фамильное…

— Не ври! Я не идиот, я — монегаск! У нас лучшая в мире служба безопасности! Мне все проверили. Это ожерелье находится в розыске Интерпола, и твой любовник пытался продать его в Монте-Карло. А теперь оно хранится у моей жены! Краденая вещь — в моем доме!

Размахнувшись, Поль что есть сил швырнул ожерелье в джунгли.

Алена ахнула.

А ожерелье, даже под дождем сверкая своими голубыми бриллиантами, стало медленно погружаться в болото.

И буквально тут же со всех сторон раздался пронзительный крик.

Поль и Алена испуганно оглянулись и увидели то, что можно увидеть только в голливудских боевиках типа «Крокодил Данди» и «Роман с камнем»: обезьян — кричащих, скачущих по веткам, раскачивающихся на лианах и показывающих на тонущее ожерелье.

Одна из обезьян вдруг не вынесла соблазна, спрыгнула с раскачивающейся лианы, схватила тонущее ожерелье и ускакала с ним в джунгли.

Остальные, крича и хоркая, тут же унеслись за ней.

Поль выхватил пистолет, стал стрелять им вслед, и тотчас где-то в джунглях дико вскрикнула обезьяна, подстреленная, видимо, Полем. А Поль направил пистолет на Алену.

— Я и тебя сейчас пристрелю, мерзавка! И никто тут не будет тебя искать! Кому ты нужна в Таиланде? Твой труп сгниет в болоте! Признавайся в измене! Или — пулю в лицо!

— Только не в лицо! — закричала, плача, Алена. — Да, я тебе изменила, стреляй! Но в сердце, а не в лицо!

— Все, — тут же остыл Поль и продолжил по-деловому: — Я с тобой развожусь. Ты помнишь, что записано в брачном контракте? В случае твоей измены ты не получаешь ничего. Я аннулировал твои кредитные карточки, закрыл счет в банке. Оревуар, шлюха!

И он ушел к лимузину, сел в него и уехал.

Алена осталась одна в джунглях, посреди таиландских болот и под тропическим дождем. Мокрая до нитки, озираясь по сторонам, спотыкаясь, трясясь и плача от страха, она шла по следам лимузина на узкой дороге, но дождь быстро размывал и эти следы.

Где-то совсем близко снова закричали обезьяны.

Вздрогнув, Алена стала лихорадочно рыться в своей сумочке и вооружилась пилочкой для ногтей и трубкой мобильного телефона. Потом медленно, озираясь по сторонам, двинулась дальше.

Прямо перед ней вдруг выскочила из джунглей обезьяна с ожерельем Екатерины Второй, перебежала дорогу.

— Стой! — закричала Алена.

Обезьяна, хоркая, ускакала по веткам.

Алена, всхлипывая, двинулась дальше и услышала шум грузовиков. Она пригляделась — оказывается, совсем рядом, параллельно этой старой дороге в джунглях, было асфальтированное шоссе. По нему неслись грузовики и легковые машины.

Перебравшись вброд по топкому болоту, Алена вышла на шоссе и набрала на мобильнике длинный номер.

— Это я, — сказала она в трубку. — Муж все знает. Он меня только что хотел убить. Из-за тебя…

136

Звонок Алены застал Красавчика в его новом офисе в мэрии Вильфранша.

— А где ты? — спросил он в трубку своего мобильного, хозяйски развалившись в кресле за письменным столом. За спиной у него на стене висели портреты графа Орлова и Екатерины Второй, из окна был прекрасный вид на Вильфранш и Средиземное море. — В Таиланде? Спокойно, без паники! Доберись как-нибудь до аэропорта, там в кассе «Эр Франс» тебя будет ждать билет до Ниццы, я сейчас закажу. А в Ницце я тебя встречу. Пока! — И, дав отбой, тут же набрал «Эр Франс». — Бонжур, я хочу заказать билет Бангкок — Ницца для мадам Лепер-Бочкаревой. На мою кредитную карточку. Только через Париж? Хорошо, я согласен…

Тут в его офис вдруг вошли какие-то рабочие и стали выносить мебель, компьютер, копировальную машину. Красавчик в изумлении повернулся к ним на вращающемся кресле:

— Эй, что вы делаете? — И в трубку: — Извините, мадам, это я не вам. Да, да, выписывайте, она возьмет билет в аэропорту! — И, дав отбой, снова рабочим: — В чем дело? Подождите!

Но те продолжали молча выносить мебель и снимать со стен портреты графа Орлова и Екатерины Второй.

Красавчик рассвирепел:

— Черт побери, в чем дело? — И повернулся к мэру Вильфранша, вошедшему в кабинет: — Что случилось, Клод? Что это значит?

— Мне позвонил Поль Лепер, — сухо сообщил мэр. — Ты никакой не потомок графа Орлова, а вор и аферист. Убирайся отсюда и скажи спасибо, что ни мне, ни Леперу неохота пачкать свое имя в газетах.

— Но минуточку! Клод! Русские инвестиции — это не афера, это честный бизнес! Я уже договорился с сибирскими нефтяниками, с Норильском, с алмазниками Якутии…

— Вон отсюда! — И мэр повернулся к рабочим: — Выбросите его!

137

Знаменитая летняя духота в Париже рано или поздно заканчивается мощной грозой. И тогда гром раскалывает небо над Эйфелевой башней, ливень сечет отбеленные химеры собора Парижской Богоматери, потоки воды катят под столиками уличных кафе, прохожие ныряют под козырьки и навесы магазинов и даже клошары прячутся от грозы в подземных переходах и в метро. Улицы и площади пустеют, порывы ветра терзают промокшие флаги, гонят по мостовым поломанные зонтики, сорванные со стен рекламные плакаты и прочий мусор. Зябко и неуютно становится в Париже, если у вас нет тут своей квартиры, номера в отеле или хотя бы десяти франков на чашку кофе в теплом кафе.

Набросив на голову капюшон дешевой брезентовой куртки, ссутулившись, сунув руки в карманы, Алена брела по Парижу, ступая по лужам и обрывкам истерзанных ветром афиш. Конечно, она не вернулась из Таиланда в Ниццу. Что ей там было делать теперь, после того, как муж чуть не убил ее за связь с Красавчиком? И зачем ей было снова встречаться с этим Красавчиком, который не принес в ее жизнь ничего, кроме несчастий? Прилетев из Бангкока в Париж, где у нее была пересадка на самолет до Ниццы, Алена вышла из аэропорта Шарля де Голля с твердым намерением начать в Париже новую жизнь — самой, без всяких мужей, Красавчиков и Фондов поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса.

Но оказалось, что уютный, милый, красивый и нежный Париж радушен только до тех пор, пока вы платите за его красоту и уют разноцветными франками или на худой конец уныло-зелеными долларами. А если у вас нет тут работы, стипендии, мужа или богатого любовника, то — «пардон, мадемуазель, обращайтесь в Армию спасения»…

Дождь затих, но от этого в городе не стало уютней, а наоборот: мусорщики — молодые арабы в зеленых бушлатах — вышли на улицы собирать мусор и, наглые, белозубые и громкоголосые, пытались заглянуть в лицо одиноко идущей женщине в куртке с капюшоном.

Отшатнувшись от них, Алена перебежала на другую сторону улицы, натянула поглубже капюшон и почти бегом свернула за угол. Здесь было светлей и безопасней — в крошечных ресторанчиках уже сидели люди, что-то ели и пили. Но Алена шла мимо, опустив голову и старясь не смотреть на их еду.

Вот наконец и площадь де Аль. Здесь, на ступенях церкви Сен-Устаж, Армия спасения раздает бездомным бесплатный горячий суп. За этим супом стоит интернациональная очередь — турки, румыны, алжирцы, украинцы…

Отстояв эту очередь и получив пластиковую тарелку с супом и ложку, Алена отошла в сторону, присела на ступеньку. За ее спиной ели какие-то украинки, до Алены доносился их разговор.

— А отут рядом, на Сен-Дени, стриптизников — як грибов!

— Та й шо? Я краще буду вулици заметать, чем за двадцать хранков голяка танцувать! Шо в мэнэ — гордости нэма?

— Вулици заметать! Тэж сказала! Вулици заметать знаеш скильки платят! Таку работу токо те, яки у юнионах, мають!

138

Но стоило грозе пройти, как на центральных улицах снова многолюдно, оживленно, шумно. Смотрящий, Седой, Молодой и Толстяк шли в потоке пешеходов по Риволи, и Смотрящий деловито излагал:

— Я предлагаю начать с борделей — свинтить алжирцев, привезти наших телок, они тут всех задвинут! Местные проститутки здесь такое фуфло, ужас!

— Слушай, — сказал ему Толстяк, — а загнуть тут можно?

— Ты ёкнулся, что ли, Кувалда? — вмешался Молодой. — Мы по бизнесу приехали!

— Не, ну просто так, для фарта, — пояснил Толстяк. — Париж все-таки!

— Да пожалуйста! — по-хозяйски широким жестом махнул рукой Смотрящий. — Тырь что хочешь! Я угощаю!

Толстяк тут же свернул к газетному киоску, увешанному журналами, и буквально через секунду вернулся к друзьям, достал из-под рубашки толстый яркий журнал.

— Во! — сказал он хвастливо. — Теперь можно и фотку послать братанам на зону — Кувалда в Париже!

— Рискуешь! — заметил Смотрящий. — Это журнал для педиков.

— Что? — ужаснулся Толстяк.

— А ты что, сам не видишь? — усмехнулся Седой.

Толстяк посмотрел на украденный журнал. На обложке действительно красовались двое целующихся мужчин.

Толстяк стремглав побежал к урне, с отвращением швырнул в нее журнал и брезгливо вытер руки о рубашку.

139

Сен-Дени — это действительно улица стриптизников, тут чуть не в каждом окне — рисованные и неоновые вывески с изображением полуголых и голых красоток.

Не глядя на них, Алена шла по мокрому после дождя тротуару и услышала позади себя слабое мяуканье. Пригляделась — крохотный котенок увязался за ней. Алена взяла котенка на руки, прижала к груди, потом спрятала в карман куртки и зашла в один из подъездов, оказавшись в узком, как штольня, помещении высотой в три этажа.

Здесь, на первом этаже, в полутемной гостиной, находился эдакий «стакан» с зашторенными окнами. Возле этих окон топтались полунищие алжирцы. Опуская в монетоприемники десятифранковые монетки, они открывали шторки на окнах и под звуки зажигательной самбы наслаждались танцем стриптизерки внутри «стакана».

С уверенностью постоялицы Алена прошла мимо этих онанистов к витой железной лестнице и стала подниматься наверх. Навстречу ей спускалась тощая филиппинка. Кивнув Алене, она подошла к «стакану» и скрылась в нем, а из «стакана» вышла кубинка, измочаленная двухчасовой вахтой, и вместе с Аленой стала подниматься по лестнице на второй этаж.

На втором этаже были крохотный холл с десятком стульев и мини-сцена. На сцене у шеста невзрачная румынка под музыку делала стриптиз. Зрители — турки и арабы, одетые ненамного лучше тех, кто торчал внизу, у «стакана», — сидели на стульях и шумели, требуя, чтобы румынка ушла со сцены. Кто-то собирался запустить в нее огрызком яблока.

Но у рампы стоял на стреме хозяин стриптизника — 50-летний лысый француз с рыжими усами, он пресекал беспорядки.

Увидев кубинку и Алену, зрители стали кричать:

— Наташа, иди сюда!

— Эй, Жак, убери эту лахудру! Дай нам русскую!

— Наташа, покажи свою попку!

Хозяин жестом позвал Алену, но она — следом за кубинкой — прошла вверх по лестнице, сказав ему на ходу:

— Я сегодня в ночь, с двенадцати до утра…

Кубинка и Алена поднялись на третий этаж. Здесь, под покатой крышей, в маленькой полутемной чердачной комнате было такое же общежитие, как в стриптизнике «МонтеКарло» в Твери: узкие двухъярусные койки, обшарпанные тумбочки и старенький холодильник.

Кубинка, достав из холодильника бутылку с молоком, стала пить из горлышка, потом, сбросив халатик, нырнула в свою койку. Алена слила из ее бутылки остатки молока в пластиковую тарелку и поставила на пол перед котенком. Кубинка молча смотрела на них со своей кровати, Алена сказала ей:

— Я тебе завтра верну молоко.

Кубинка отвернулась и закрыла глаза.

А снизу все громче и громче доносилось скандирование:

— На-та-ша! На-та-ша!.. На-та-ша!!!

Под этот шум в каморку поднялся хозяин, сказал Алене:

— Иди станцуй им.

— Но я же в ночь…

— Это арабская мафия. Если Ширак не может их контролировать, то я тем более. Ты хочешь оставить себе эту кошку — иди станцуй.

Алена со вздохом встала.

140

— Н-да, я думаю, ты прав: это не Москва! — разочарованно сказал Толстяк Смотрящему, шагая по Елисейским полям в компании своих коллег из Фонда поддержки воздушных путешествий.

— В каком смысле? — поинтересовался тот.

— Ну, мы уже три дня кантуемся, а я еще ни одной соски не видел! У нас в Москве они штабелями стоят. Ты тут чего, с Дунькой Кулаковой живешь?

— Почему? — обиделся Смотрящий. — Я что, онанист, что ли? Это Париж, смотри! — Он остановился и громко обратился к проходящим мимо девушкам и женщинам: — Катя!.. Оля!.. Наташа!.. Света!..

Проходившая мимо девушка обернулась, сказала по-русски:

— Вы меня?

— Конечно, Светочка! Ты свободна?

Смерив его уничижительным взглядом, девушка повела плечом и ушла.

— Не узнала, — объяснил друзьям Смотрящий и снова стал выкликивать в поток прохожих: — Катя!.. Наташа!.. Маша!..

Но то ли из-за нелетной погоды, то ли еще по какой причине русских девушек нужного им темперамента не оказалось в этот вечер на Шанз Элизе, и друзья переместились на СенДени. Разглядывая вывески стриптизников и публичных домов, они шли по тротуару, а Смотрящий честно предупреждал:

— Братаны, я вам от души не советую. Тут одни занюханные румынки…

— Не трепись, — сказал Толстяк, — глянь, чё написано?

Действительно, на одной из вывесок под названием «BEST LEGS-S-S!» было написано: «NATASHA, RUSSIA».

— Пошли! — сказал Толстяк.

— Но это ж стриптизник, тут без обслуживания! — попытался остановить его Смотрящий.

— Не важно! Наши девочки! Мы договоримся!

— Зачем тебе наши? — резонно вмешался Молодой. — Ты их в Москве не видел?

— Нет, наших мы пропустить не можем! — И Толстяк решительно толкнул дверь.

Впрочем, на первом же этаже, где алжирцы онанировали у окон «стакана», его решительность поубавилась.

— Блин, я такого и на киче не видел…

Однако отступать было поздно — к ним уже подбежал лысый и усатый хозяин:

— Бонжур, товарьиш! Спасьибо! Добры вечьир!

— Во дает! По фене ботает! — сказал Толстяк и спросил у хозяина: — Ты, козел! Как ты узнал, что мы русские?

А хозяин, радостно улыбаясь, уже обнял гостей, подталкивая их наверх и сыпя по-французски:

— Сюда, пожалуйста! У нас прекрасный стриптиз! Живой контакт! Всего сто франков с человека! Вы не пожалеете! Наши девочки — очшен карашо! Садитесь! Всего четыреста франков! Живой контакт!..

Усадив их перед сценой и получив у Смотрящего деньги, он раздал гостям бокалы, достал откуда-то бутылку дешевого коньяку и стал наливать им, говоря без остановки:

— Наш стриптиз — the best! Live contact! Живой контакт! Но девушку руками не трогать! Еще сто франков за коньяк, мсье… — И вдруг хлопнул в ладоши: — Вуаля!

Тут же погас свет и зазвучал «Танец с саблями». Сцена и шест на ней осветились узким лучом, в этом луче появилась женская фигура. Одетая по-матросски и с бескозыркой «Аврора» на голове, она спиной выплыла на сцену и, двигаясь в такт музыке, повернулась лицом к зрителям.

— О! — изумленно сказал Толстяк. — Привет, Алена!

— Привет… — ответила Алена, вглядываясь в темноту зала. — А вы кто?

— А ты поди сюда, узнаешь.

Алена, танцуя, усмехнулась:

— Серый волк, что ли?

— Иди, иди! Не бойся!

— Нам нельзя подходить к клиентам, — сообщила Алена. — У нас контакт только голосом.

— Раздевайся! — негромко напомнил ей по-французски хозяин. — Делай стриптиз!

А Смотрящий удивленно повернулся к Толстяку:

— Ты же первый раз в Париже! Откуда ты ее знаешь?

— Да мы у нее на помолвке гуляли, — объяснил ему Молодой. — Алена, ты «Метрополь» помнишь?

— Раздевайся, раздевайся! — настаивал сбоку хозяин.

Алена, танцуя, стала нехотя раздеваться.

Толстяк восхищенно загорелся:

— Ого! Вот это да!

— Неплохо… — прищурясь, проговорил и Седой.

Смотрящий, поглядев на Седого, тут же сказал Алене:

— Эй, Аврора! Мы тебя забираем! Сколько за ночь?

— Нет, я делаю только стриптиз, — ответила она, танцуя.

— Да ладно, не выделывайся! — усмехнулся Толстяк. — Я тебя беру! Сколько?

— Отпадает. Я же сказала.

— Идем, мы тебе твой должок за верфь спишем…

— Оставьте ее. Она знаете чья? — вдруг сказал Молодой и повернулся к Алене: — Ты вообще знаешь, что тебя твой Красавчик третий месяц ищет?

— Нет у меня никаких Красавчиков, и вообще… идите вы! — На глазах у Алены вдруг появились слезы, и она остановила свой танец. — Идите отсюда!

— Нет, а что я сказал? — удивился Молодой.

— Идите! Идите! И тут достали!

— Эй! В чем дело? — закричал по-французски хозяин. — Что происходит?

Выйдя из стриптизника, Молодой достал из кармана мобильник, набрал номер и сообщил в трубку:

— Игорь, мы тут твою кралю только что встретили. В Париже…

141

Красавчик — какой-то потухший, небритый, без прежнего лоска и куража — прокатил, подняв воротник пиджака, на старом велосипеде по темной набережной Сены и свернул на мост у площади Шатле. Конечно, вряд ли он прикатил на этом велосипеде из Вильфранша в Париж, но то, что на сей раз его дела были хуже некуда, было очевидно.

Тем временем там, куда он направлялся, то есть на Сен-Дени, в стриптизнике «BEST LEGS-S-S!», шоу на втором этаже было в самом разгаре: под все тот же зажигательный «Танец с саблями» Алена демонстрировала стриптиз, снимая с себя бескозырку с надписью «Аврора», матроску, юбку. Турки и арабы ревели от восторга и орали «Наташа! На-та-ша!», а когда ее танец закончился и Алена убежала по витой железной лестнице наверх, в общагу под чердаком, эти крики перешли в скандирование. Под этот шум снизу пришли хозяин стриптизника и высокий араб с цветной татуировкой на могучих плечах. Хозяин сказал:

— Извини, Наташа, он тебя забирает.

— Я никуда не пойду, — ответила она, наливая котенку молоко в блюдце. — Я тут делаю только стриптиз, и ничего больше.

Араб, усмехнувшись, достал из-за пояса складной финский нож.

Хозяин, увидев, как лезвие выскочило из ножа, трусливо сбежал, а араб схватил котенка и молниеносным движением отсек ему голову. Отбросил трупик в угол и приставил окровавленный кинжал Алене к горлу.

— Ты, русская блядь! — сказал он по-французски. — Ты меня уже два месяца мучаешь! Или иди со мной, или я тебя прямо здесь…

Что-то негромко хлопнуло, и пуля выбила нож из руки араба.

Араб отскочил, а Алена в изумлении повернулась.

Красавчик стоял в проеме двери, наставив на араба пистолет с навинченным на дуло глушителем.

— Она идет со мной! — сказал он и, не спуская с араба пистолет, бросил Алене: — Собирайся!

— Мне нечего собирать…

— Тогда — ко мне, живо! За спину!

Вдвоем — сначала Алена, а за ней Красавчик с пистолетом наготове — они, пятясь, медленно спустились по витой лестнице, потом вышли на улицу. Красавчик вскочил на свой велосипед.

— Сюда! — показал он Алене на раму.

— На велике? — изумилась она.

— Садись!

Она повиновалась, и они укатили на велосипеде по ночной Сен-Дени.

Справедливости ради следует сказать, что никто их не преследовал.

142

Они ночевали на Монмартре, под открытым небом, на траве холма. Внизу расстилался Париж, его обрамленные гирляндами огней площади, улицы и набережные.

— И это все могло быть нашим… — сказал Красавчик. — Но выскользнуло из пальцев из-за твоего мерзавца мужа. Черт возьми, один раз в жизни я хотел сделать честный бизнес… Ладно, что ж! Бросим прощальный «оревуар» и уедем отсюда…

— А куда?

— Не знаю. Может, в Америку поехать?

— Я хочу домой.

— Мы не можем вернуться в Россию нищими, с пустыми руками.

— У меня есть две тысячи франков.

— Где?

— В банке. Я собирала на билет домой. Знаешь, я даже на еде экономила, ела раз в день в церкви Сен-Устаж. Там Армия спасения кормит бездомных…

— Две тысячи франков! — Красавчик презрительно усмехнулся, но затем прищурился, как всегда, когда его посещали новые идеи. — Постой! На эти деньги можно кое-что сделать…

143

Как говорит отпетый франкофил Стефанович: «Прованс — это отдельная песня». Разлегшись на старинных библейских, облюбованных еще финикийцами пологих холмах между Альпами и Средиземным морем, эта природная оранжерея производит больше цветов и благовонных трав, чем вся нынешняя Голландия и древняя Месопотамия, вместе взятые. А столицей этой божественной цветочной кладовой является соседний Грас — маленький городок в горах по соседству с Каннами и Ниццей и мировая Мекка парфюмерии, подарившая миру самые знаменитые духи «Шанель № 5». Петляющая горная дорога, которая соединяет Грас с миром, постоянно наполнена рокотом огромных грузовых «мерседесов» с рядами голубых столитровых металлических бочек, крепко принайтованных в их кузовах.

В то раннее утро, до которого добралось наконец наше правдивое повествование, в придорожном кафе, у окна, мимо которого с ревом проезжали эти трудяги-«мерседесы», сидели двое наших знакомых — Алена и Красавчик. Красавчик, вновь распрямивший спину и заостривший свой орлиный взор, пил кофе, курил, смотрел на проходившие мимо «мерседесы» с бочками, потом на свои часы и записывал что-то в блокнот. Затем, спустя несколько часов такой напряженной работы, эта пара вышла из кафе, села в дешевый прокатный «фиат» и покатила вверх по горной дороге. Из-за поворотов дороги навстречу им то и дело выскакивали все те же грузовые «мерседесы» с голубыми бочками в кузовах.

— Куда мы едем? — спросила Алена и принюхалась: — Чем тут пахнет?

— Сейчас увидишь, — сказал Красавчик и не ошибся: за следующим поворотом был Грас и придорожный щит с надписью по-французски:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГРАС — ВСЕМИРНУЮ СТОЛИЦУ ПАРФЮМЕРИИ

Полчаса спустя наши герои в числе других экскурсантов шли по залам Международного музея парфюмерии, вдоль стендов с грандиозными самогонными аппаратами. Гид, который вел экскурсию, объяснял:

— Эти аппараты производят вытяжку цветочной субстанции из лепестков цветов. С помощью жиров — это довольно интересный технологический процесс — ароматические компоненты поступают в дальнейшую обработку. Компонентов таких огромное количество, поскольку рядом с нами находится Прованс с его необъятными природными оранжереями. Лаванда, розы, тюльпаны, орхидеи — сотни самых разных цветов необходимы для производства духов. Но из-за обилия в Провансе природных запахов создавать там духи невозможно. Поэтому столицей парфюмерной промышленности и стал наш Грас, расположенный рядом в чистом горном воздухе. Именно в Грасе живут люди самой редкой и самой высокооплачиваемой профессии во Франции…

Гид подвел экскурсию к стеклянной стене, за которой находилась лаборатория фабрики духов.

— В этой лаборатории работают создатели духов, — сказал он. — Вот они. По-французски мы называем их «носы». Они не имеют права пить алкоголь, есть острое, соленое, пряное, потому что главное их достояние — это потрясающее обоняние, умение различать не только запахи, но даже малейшие оттенки запахов. Эта профессия наследственная, ее тайнам «носы» обучают своих детей буквально с рождения. Именно эти люди придумывают новые композиции ароматических веществ, их можно считать композиторами духов, и именно им принадлежат патенты на «Шанель № 5», «Кристиан Диор», «Мадам Роша» и все остальные самые знаменитые в мире духи…

После музея они сидели в уличном кафе на бульваре Фрагонар. Вокруг были парфюмерные лавки, толпы туристов, разноязычный гул, разномастные автомобили и туристические автобусы.

— Здесь замечательно! — сказала Алена. — Но зачем мы сюда приехали?

— Слушай внимательно. Здесь находятся три парфюмерные фабрики — «Галимар», «Молинар» и «Фрагонар». Они, как ты только что слышала, производят основные компоненты для «Шанели № 5», «Кристиана Диора» и всех остальных духов. При этом каждый флакончик «Шанели» стоит двести долларов, а, скажем, «Фрагонар Мане» можно купить за десять. Хотя на самом деле это одно и то же — ни один нормальный нос не чувствует разницы. Но французам, конечно, не приходит в голову переклеить этикетку и продавать «Фрагонар» как «Шанель», то есть в десять раз дороже. Потому что это — нарушение товарного знака, уголовное преступление и так далее. Законопослушные французы никогда в жизни на это не пойдут. Но мы славяне, нам все — трын-трава. Ты видела эти грузовики с голубыми бочками? Знаешь, куда катит каждый пятый из них? А?

— Не знаю. Куда?

— В Варшаву и в Познань. Наши польские братки покупают тут «Фрагонар» тоннами, гонят в Польшу, разливают там по флаконам, наклеивают ярлыки «Шанели» и продают как «Шанель № 5» по всему восточному блоку — в России, Казахстане, даже в Турции!

— Ты хочешь сделать то же самое?

— Я бы сделал, но у нас на это нет денег. А вот увести у польских братков хотя бы одну фуру с бочками…

Алена испугалась:

— Ты с ума сошел!

Красавчик улыбнулся:

— Конечно, сошел. С такой женщиной, как ты…

— Я? — возмутилась она. — Опять я? Нет, я этого делать не буду! Даже не мечтай!

144

Зденек Короч, сорокапятилетний поляк-дальнобойщик, выехал из Граса на рассвете и покатил свой «мерседес» с бочками парфюмерной эссенции «Фрагонар» навстречу восходу, через Верхние Альпы. Завтракая на ходу бутербродом с краковской колбасой, который он запивал французским молоком под песни своего тезки Зденека Смушальского, польского Вилли Токарева, Зденек чувствовал, что жизнь удалась.

В девять утра он проехал Лион, в полдень Париж, а к закату собирался миновать Берлин, но застрял в чудовищной пробке и благоразумно переночевал в своей кабине на ночной придорожной парковке, а утром снова двинулся в путь и спустя несколько часов въехал в родную Польшу.

В Польше на лесной дороге стояла одинокая девушка с небольшой дорожной сумкой, держала в руке картонку с надписью «Варшава».

Многоопытный Зденек проехал мимо нее, потом, оглядев Алену в боковое зеркальце заднего обзора, затормозил и встал в ожидании.

Алена подбежала к машине, взобралась на подножку и залезла в кабину.

«Мерседес» тронулся, Зденек приглушил музыку, спросил по-польски:

— Ну что? Куда едешь? Откуда?

Алена ответила по-русски, кося под простолюдинку с нижегородским акцентом:

— Та я эта… Я в Познани была, ездила к друзьям.

— А чего там делала? — спросил Зденек.

Маленький дешевый «фиат» с французскими номерами лихо обогнал их и унесся вперед. Алена проводила его взглядом и ответила:

— Та я эта… Привезла им сигареты, но меня обманули. Должны были денег дать, а не дали, сейчас я без копейки. Хочу до Варшавы добраться, а там еще как-нибудь до нашей границы.

Зденек усмехнулся:

— Та шо ты мне брешешь? Шо ты баки заливаешь? Ты така ж челночница, как я профессор. А то я не знаю, зачем русские бабы сюда ездят!

— Зачем? — спросила Алена.

— Да курва ты, проститутка, вот кто!

Тут впереди на дороге возник тот же «фиат» с французскими номерами, который недавно обогнал их с таким форсом. Теперь этот «фиат» стоял у обочины с открытым капотом, Красавчик ковырялся в моторе и, увидев «мерседес», поднял руку, прося о помощи.

— Счас! — насмешливо сказал Зденек. — Это тебе не Франция, курва!

Не сбавляя скорости, грузовой «мерседес» пронесся мимо Красавчика, взгляды Алены и Красавчика на миг встретились, и Алена беспомощно пожала плечами. Но Зденек не заметил этого, продолжал допрашивать:

— Лучше честно скажи: сколько поляков обслужила? Небось триппер схватила, вот и домой едешь лечиться…

Алена притворно заплакала.

Зденек развеселился:

— Что? Правда не нравится? Плачь, плачь! Вы нас триста лет имели, понавезли нам вшей да холеры. А теперь мы вас имеем — и Россию вашу, и всех русских девок! — И для наглядности Зденек кулаком изобразил мощное движение поршня. — Думаешь, ты на мне дуриком проедешь? Нет, платить как будешь?

— У меня нет денег, честное слово!

— Другим расплатишься. Только у нас закон — оплата вперед. Я одно местечко знаю, вот тут, в лесочке…

«Мерседес» притормозил, свернул в лес и по заросшей лесной дорожке, ломая ветки, покатил в лесную чащу.

Алена, изображая испуг, заревела еще громче.

— Ладно, не плачь! — сказал Зденек. — Это я тебя попугал для смеху. Все нормально, я тебя не обижу. И покормлю, и выпить дам, чтоб ты помнила нас, поляков! — Он достал из-за спинки сиденья бутылку сливовицы. — Видишь? Держи! Как тебя звать? Маша или Наташа?

— Наташа…

Зденек хохотнул:

— Вот, я так и знал! Все русские курвы — Наташи или Маши. — Он остановил машину на крохотной поляне, щелкнул рычажком радиотелефона и сказал в микрофон: — Алло, диспетчер! Это Зденек, машина 43–05. Прием!

— Слушаю, Зденек! Ты где? Прием! — откликнулся женский голос польского диспетчера.

Зденек опять пригнулся к микрофону:

— У меня тут перекур на часок. Ну, как всегда, возле бункера. Так что не будите! Прием!

— Ладно, только не увлекайся, береги здоровье! — хохотнула диспетчер.

Алена присмотрелась — действительно, в глубине поляны был вросший в землю столик с лавкой, покосившейся и серой от времени, а за ними — узкий лаз в бункер, скрытый травой. Поверх бункера лежали старые бревна, проросшие кустарником.

Зденек, прихватив хозяйственную сумку, выпрыгнул из кабины, обошел машину, открыл дверцу с Алениной стороны.

— Пошли, Маша! Не бойся! Бутылку не забудь!

Алена вынужденно спрыгнула ему на руки.

Поляк подхватил ее под мышки и с неожиданной для его рыхлой фигуры силой удержал на весу.

— Во, видишь! — засмеялся он. — Я горячий и сильный, и все у нас будет вкусно — и еда, и вообще…

И так, на весу, отнес ее к столику перед бункером, посадил на лавку. Потом открыл свою сумку, выложил на столик домашнюю колбасу, сало, хлеб, нож, пластмассовые стаканы, котелок с огурцами, бумажные тарелки…

— Раз ты домой едешь, — ворковал он, — надо тебя на прощание как следует угостить. По нашему, по-польски. А то, я слыхал, русские мужики уже ни на что не годятся, не зря вы, бабы, все из России бежите. Давай нарежь колбасу, огурчики почисть. Не умеешь, что ли? Тут в бункере знаешь что было?

Алена, поглядывая на лесную дорожку за «мерседесом», принялась нарезать колбасу.

— Что?

— А германский штаб, — сказал Зденек. — Все тут у них оборудовано было — и электричество, и вода. Одно слово — цивилизованная нация, не то что мы, славяне. Вода, между прочим, и сейчас есть, скважина. Хочешь посмотреть?

— Нет. А чистая вода-то?

— Я ж тебе говорю — скважина! Конечно, чистая. Германцы делали! Да ты не гляди на дорогу! Сюда никто не придет, это место только я знаю…

Алена, достав из своей сумки салфетки, довольно красиво накрыла стол.

— А ты молодец, Маша! — Зденек с аппетитом посмотрел на Алену и снова изобразил кулаком поршень. — Ох, я тебя побалую за это! Уж так побалую — отполирую! Долго Польшу помнить будешь!

— Ты бы воды принес. А то водку-то чем запивать?

— Правильно! Сразу видно — профессионалка!..

Взяв котелок, Зденек пошел в бункер, оглядываясь на ходу на Алену и триумфально работая в воздухе кулаком как поршнем.

— Ох, я тебя… Отполирую!..

Алена, проследив, как он скрылся в бункере, спешно достала из своей сумки маленькую бутылочку с клофелином, налила клофелин в один стакан и тут же долила оба стакана сливовицей.

Зденек выбрался из бункера с котелком воды и увидел Алену, сидящую за столиком и пробующую сливовицу из своего стакана. Второй стакан стоял напротив, возле тарелки с закуской для Зденека.

— Ну, как наша сливовица? — спросил Зденек, подходя. — Нравится?

И наклонился к Алене, взял ее за грудь.

Алена со смешком отстранилась, жеманно ударила его по руке:

— Та погоди! Давай выпьем сначала…

— Правильно! — согласился Зденек. — Выпить — это святое! От сливовицы знаешь как у меня все играет? Ух! Ух, я тебя продраю после сливовицы — дышать забудешь!

Он чокнулся с Аленой и залпом осушил свой стакан. Шумно выдохнул, с хрустом надкусил огурец, закусил колбасой, потянулся снова к Алене и вдруг… начал клониться, клониться к земле… закрыл глаза… свалился на землю и заснул, похрапывая.

Алена, сплюнув, брезгливо выплеснула свою сливовицу на землю и оглянулась на хруст веток под чьими-то шагами.

Это из леса вышел Красавчик.

— Слава Богу! — сказала Алена. — А то б я его сама удавила!

Красавчик склонился над храпевшим поляком.

— Я же тебе говорил: клофелин действует мгновенно.

— Только не убивай его!

— Что я, идиот? — Красавчик достал из кармана поляка ключи от грузовика. — Давай бери его за ноги!

Вдвоем они приподняли поляка и волоком оттащили к бункеру. Потом быстро очистили столик, убрав следы еды и привала, и Алена залезла в кабину «мерседеса». Красавчик, став на подножку кабины, приподнял в кузове брезент над голубыми бочками, любовно погладил одну из бочек и тоже нырнул в кабину, сел за руль.

«Мерседес», взревев двигателем, тронулся и, ломая ветки, задом покатил из лесной чащи на дорогу.

Алена включила радио, оно отозвалось веселой польской полькой.

Под эту польку грузовой «мерседес» выкатил из леса на дорогу и помчался на восток, в Россию.

145

Когда дорожный указатель впервые показал приближение Бреста, Алена бросилась обнимать Красавчика. Он усмехнулся:

— Подожди! Нэ кажи «гоп», как говорят французы. — И, ведя грузовик, достал свой мобильный телефон, набрал номер, сказал весело: — Алло! Это Фонд поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса? Примите заказ на поддержку!.. Да, конечно, это я! Передаю заказ. Мне нужна «форточка» на въезд между Брестом и Гродно для фуры с грузом. Лучше всего в Свислоче через час-полтора. Маржу пополам. Номер машины? Аленка, какой у нас номер машины?

— 43–05, — подсказала Алена.

— 43–05, — повторил Красавчик и дал отбой. — Привет тебе от председателя.

Алена усмехнулась:

— Я уже получала от него привет. Двести грамм тротила.

— А не надо против своих работать! — назидательно сказал Красавчик. — Он же был прав — нужно было кинуть твоего монегаска, ты бы сейчас миллионершей была!

Алена отвернулась к окну. Там, за окном, летели польские пейзажи — деревушки, поля, небольшие лесные рощицы…

— Ладно, не дуйся, — сказал Красавчик. — Я вас помирю. Он правильный мужик, вот увидишь — «форточка» будет нас ждать как часы. — И Красавчик улыбнулся: — Это Петр рубил в Европу окно, а мы их не рубим, мы по-тихому, форточки открываем.

— По-моему, за нами погоня, — вдруг сказала Алена, глядя в боковое зеркало.

— Что? — Красавчик встревоженно оглянулся.

Действительно, сзади их стремительно догоняли два джипа.

Красавчик выжал педаль газа, «мерседес» резко прибавил скорость, а Алена включила радиотелефон, и динамик тут же взорвался криком диспетчерши польских братков:

— Всем водителям! Братки! В районе Белостока кто-то наехал на Зденека и угнал его «мерс»! Машина с номером 43–05 и грузом из Граса! Перекрыть все дороги в районе Белостока! Прием!

— Влада! Влада! — тут же отозвался в эфире мужской голос. — Это Млыжек. Я уже его веду. Дорога Бялысток — Свислочь. Зови всех сюда! Прием!

Красавчик посмотрел назад.

Два джипа уже догнали «мерседес» и пытались пойти на обгон.

Красавчик повел рулем, и его «мерседес» завилял, преграждая им путь к обгону.

И тут же из переднего джипа высунулась мужская фигура с «калашниковым» в руках и открыла огонь, заднее стекло кабины разлетелось вдребезги.

Алена, закрыв голову руками, в страхе сползла с сиденья на пол кабины.

А женский голос в эфире радиосвязи истошно завопил по-польски:

— Млыжек! Не стреляй! Не стреляй! Там же бочки из Граса! Млыжек, как понял? Прием!

— Понял, — недовольно отозвался Млыжек и выругался по-польски.

Красавчик выкрутил руль, грузовой «мерседес» резко свернул с асфальтированного шоссе на узкую лесную дорогу и полетел по ней на предельной скорости. Из-за узости этой дороги преследователи были вынуждены ехать сзади и метались то влево, то вправо, пытаясь найти щелку для рывка вперед и не решаясь на этот рывок даже тогда, когда Красавчик давал им такую возможность, — боялись, что он бортанет их с дороги.

Алена осторожно поднялась с пола и выглянула в окно.

— Они не отвяжутся, — сказала она Красавчику. — Мы влипли! И все из-за тебя! Я не хочу в тюрьму! Я говорила!..

— Цыть! — перебил Красавчик. — Держи руль, садись на мое место!

— Как это? Зачем? — испугалась Алена.

— Так, садись! — жестко ухватив Алену за плечо, он подтянул ее к себе и заставил взять управление машиной. При этом грузовик, вильнув, чуть не врезался в какую-то сосну, но в последний момент Алена успела овладеть машиной и вернуть ее на дорогу. «Мерседес» и два джипа продолжали свою гонку, Красавчик на ходу открыл дверцу кабины и перелез в кузов, по брезенту и бочкам с фирменными надписями «Fragonard» пробрался в конец кузова. Там он отвязал канат, крепящий задний ряд бочек, перебросил этот канат на следующий ряд и затянул. Подполз к заднему борту, отстегнул бортовые замки и тут же перекатился обратно, за бочки. Уперся ногами в одну из них и нажал изо всех сил…

Алена гнала машину, с ужасом видя впереди просвет и понимая, что лесная дорога вот-вот кончится, джипы смогут обогнать ее.

Но тут бочка, которую толкал Красавчик, сдвинулась, уперлась в задний борт, отбросила его и рухнула из кузова на дорогу под колеса машин преследователей. За ней — вторая…

Джипы, налетев на бочки, улетели с дороги в подлесок, «Мерседес» оторвался от погони и победно полетел прочь.

Красавчик по кузову пробрался вперед к кабине и через минуту оказался снова за рулем, позвонил по своему мобильному в Москву, в свой фонд:

— У нас тут были проблемы, мне пришлось свернуть с курса. Пожалуйста, перенеси «форточку» куда-нибудь южнее, к Чопу. Что? Радио? — Он повернулся к Алене: — Алена, включи радио.

Алена включила, и тут же прозвучал веселый голос польского радиодиктора:

— По сообщению полиции, в районе Белостока у нашей мафии кто-то угнал грузовик с парфюмерным грузом на двести тысяч долларов и гонит к русской границе. Все машины мафии подняты в погоню. Полиция приступила к операции «Перехват»…

— Черт! — в сердцах выругался Красавчик, резко свернул с дороги и покатил напрямик по каким-то полям и огородам на юг, в сторону ближайшего леса и предгорий Карпат.

Нырнув в этот лес, они тараном уложили густой подлесок, вымахнули на почти пересохшее русло какой-то речки и покатили по ней вброд все выше и выше, в гору. «Мерседес» натужно ревел мотором, но тянул, фирма свою марку держала.

— Тучу бы! Тучу! — попросил у неба Красавчик, но небо было чисто, в нем маячил лишь вертолет, да и то недолго.

А голос диспетчерши в эфире радиосвязи вдруг заголосил по-польски:

— Братки! Кто видел грузовой «мерседес» 43–05? Как вы могли его потерять? Куда он делся?..

Его перекрыл голос диктора польского радио:

— Судя по панике в эфире, наша мафия потеряла украденный грузовик…

Красавчик вел «мерседес» все выше и выше по извилистой горной дороге, Алена делала ему бутерброды из запасов Зденека.

Неожиданно впереди за поворотом возникли две полицейские машины, стоящие поперек дороги. У машин торчали польские менты и самодовольно улыбались.

Красавчик остановил машину, круто вывернул баранку, включил заднюю скорость. «Мерседес» развернулся, чуть не рухнув задними колесами в пропасть, и, сшибая кусты, покатил вниз.

Полицейские прыгнули в свои машины и устремились в погоню.

«Мерседес», визжа тормозами на поворотах, летел вниз по извилистой дороге в поросших лесом предгорьях Карпат. Бесценные голубые бочки громыхали в его кузове, натягивая канаты найтовки. Полицейские машины висели у него на хвосте, одна из них догнала грузовик и пошла на обгон.

Алена в ужасе закрыла лицо руками.

— Пристегнись!!! — закричал ей Красавчик, вильнул рулем и бортом «мерседеса» ударил полицейскую машину, сбросил ее с дороги.

Но вторая машина продолжала преследование.

Алена судорожно пристегнулась ремнем безопасности, Красавчик тоже. Его руки вцепились в баранку, а правая нога скакала с педали газа на тормоз и обратно. За окнами с дикой скоростью мелькали стволы деревьев.

Неожиданно впереди возник трактор с прицепом, стоящий поперек дороги. Кабина этого трактора и его кузов щетинились стволами автоматов.

А в кабине «мерседеса» Красавчик и Алена услышали мужской голос по радиосвязи:

— Влада, вот он! Мы его нашли! Сейчас мы его сделаем!..

Красавчик снова круто вывернул баранку и… грузовой «мерседес» на полной скорости вылетел с дороги…

Алена дико закричала…

А «мерс», переворачиваясь, покатился по горному склону. Голубые бочки фирмы «Fragonard» стали вываливаться из кузова и, подпрыгивая на пнях и корягах, тоже покатились вниз, в пропасть, раскалываясь на острых камнях и орошая польскую землю бесценной парфюмерной эссенцией.

Потом «мерседес», наткнувшись на могучий дуб, завис над пропастью колесами вверх.

Красавчик, вися головой вниз на ремнях безопасности, скосил глаза на Алену.

И встретил ее точно такой же, искоса, взгляд.

— Загораем? — спросил он.

— Что? — сказала Алена.

— Загораем, я говорю?

— В каком смысле? — с медлительностью парашютирования на землю спросила Алена и, вися вниз головой на своем ремне безопасности, огляделась вокруг. Оказалось, что прямо под ней был провал пропасти, а по ту сторону провала — дивный высокогорный пейзаж.

Но разглядывать этот пейзаж, вися вниз головой, было неудобно, к тому же в этот момент сверху, с горы, сорвалась голубая бочка, застрявшая в кустах, и пролетела мимо Алены вниз, в пропасть.

— Вот я и спрашиваю, — сказал Красавчик, — какой смысл девушке такой красоты так бездарно тратить время? Ведь так и жизнь пройдет на фоне этого провала, будто ее и не было. Правильно?

Алена, балдея от его неуместной болтовни, тупо молчала.

— Так, может, покатаемся? — предложил Красавчик.

— Куда?

— А куда угодно! Можем в Тверь, можем в Москву, можем в Париж, а можем и в Монте-Карло.

Тут до Алены дошло, она улыбнулась:

— А Монте-Карло — где это?

— Монте-Карло, девушка, — сказал Красавчик, — это город на Лазурном берегу. Неплохое, скажу тебе, местечко, и живут там, между прочим, настоящие принцы и принцессы. Поехали?

Еще одна бочка, сорвавшись где-то вверху, докатилась до них и раскололась буквально рядом.

— Нет, — сказала Алена Красавчику, — я с тобой уже никуда не поеду. Вечно я с тобой попадаю!

— Да, — улыбнулся он. — Но зато какой запах! «Шанель»!

Часть тринадцатая Побег

146

Будничный день на Московском ипподроме. На беговых дорожках жокеи тренируют лошадей — отрабатывают шаг, бег иноходью и рысью…

Вдоль бровки идут хозяин ипподрома и председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса.

— Красивые у тебя лошади, — говорит председатель. — И вообще мне тут нравится — воздух, трава, солнце. Прямо в центре города! Красота! Душа отдыхает…

— Так заходите почаще, — польщенно отвечает хозяин. — Вы же знаете, мы вам всегда рады.

— Но работаете вы не на полную катушку…

— То есть?

— Ну, доход же идет только от трибун.

— Конечно. А откуда ж еще?

— А если из ресторана сделать элитный клуб — со стриптиз-баром, с сауной? А?

— Это какие вложения нужны! — развел руками хозяин. — Где же их взять? Вы дадите?

— Ну почему сразу «дадите»? Нужно внутренние резервы использовать, внутренние…

Так, переговариваясь, они заходят в конюшню. Здесь рабочие моют и вычесывают лошадей, жокеи стоят группой, курят. Хозяин ипподрома подходит к жокеям:

— Значит, так, ребята. Слушайте сегодняшний расклад. Во втором забеге первым приходит Богема, в пятом — Кристалл, в четырнадцатом — Резвый. Остальные заезды можете бежать как хотите. Всем ясно?

— Ясно… — отозвались жокеи. — Заметано… Первый раз, что ли?

Хозяин вернулся к председателю, тот усмехнулся:

— Ну вот! Приятно иметь дело с человеком, который умеет так быстро находить внутренние резервы.

147

Поезд Варшава — Москва шел на восток. В коридоре общего вагона у последнего купе торчали два вооруженных польских охранника, сторожили арестованных. Рядом с ними курил полицейский офицер с папкой в руках.

Арестованные Красавчик и заплаканная Алена — оба в наручниках — сидели за столиком у окна, смотрели на проплывающие за окном польские пейзажи и негромко разговаривали.

— Хватит, не плачь! — говорил Красавчик. — Подумаешь, депортация! Через полчаса граница, там нас освободят, я тебе обещаю! Там все заряжено…

— Я… я тебе уже не верю… — устало всхлипывала Алена.

— Ты лучше другое скажи, — отвлек он ее от грустных мыслей. — Через полчаса с нас снимут наручники, отдадут паспорта, и у нас появится возможность начать жизнь с чистого листа. С чего бы ты хотела начать? Поедешь к маме в деревню? Будешь искать работу? Что ты будешь делать?

— А ты?

— Нет, я первый спросил. Чего ты вообще хочешь в этой жизни?

— Я?.. Я… я хочу узнать, кто ты на самом деле. Да, кто ты есть? Расскажи мне.

— А что ты хочешь знать?

Алена усмехнулась:

— Все, но только честно. Так Андрей говорил. Нет, в натуре: откуда ты взялся? Кто родители? Ну?

— Ладно, — сказал он. — Честно так честно. Отца своего я не знаю, и мама его тоже не знала, ей было пятнадцать лет, когда ее схватили в подъезде, завязали глаза и… ну, сама понимаешь… Когда мне было два года, она не выдержала издевательств соседей, бросилась в речку и утопилась. А меня забрали в детдом. Поскольку дело было в Орле, мне дали фамилию Орловский, это в детдомах делают сплошь и рядом. В детдоме я был самым хилым ребенком, все дети меня били, а воспитатели еще избивали нас ремнем за малейшую провинность. Видела фильм «Подранки»? Очень жизненная картина. Кормили нас ужасно, я помню картофельный суп — это была вода с одной картофелиной на двадцать человек. Все остальные продукты воровали наши воспитатели. Я выжил только потому, что тайком пробирался на помойку и ел картофельную кожуру, которую выбрасывали с кухни…

Алена, потрясенная, слушала, распахнув глаза.

— С тех пор, — продолжал Красавчик, — я, если ты заметила, никогда не ем картошку, даже в лучших ресторанах… Н-да… В четыре года я нашел куда можно прятаться от этой ужасной жизни. В библиотеку. Туда никто не ходил, все дети играли в футбол или бегали воровать жмых на соседний рынок. А я залезал в библиотеку и сидел там часами, рассматривал книжки. Не знаю, каким образом, но я сам научился читать, никто мне не показывал буквы. Это была трофейная библиотека, там были книги и русские, и немецкие, и французские. А мне же было все равно, я выучил все буквы и в шесть лет читал на трех языках. Потом меня, конечно, на этом поймали и избили — люди, как ты знаешь, не любят, когда кто-то умнее их. Особенно воспитатели. Директор детдома бил меня сам, он был офицер и бил меня офицерским ремнем с пряжкой…

Алена смотрела на него влюбленными глазами, и слезы опять потекли по ее щекам.

— Бедный мой… Дорогой… — сказала она, утирая мокрые от слез губы. — Я не знала этого… Я тебя никогда не брошу…

Поезд остановился на границе, в вагон вошли польские пограничники, стали проверять паспорта у пассажиров.

— Панове! Панове! Пачпорт…

У последнего купе полицейский офицер предъявил им папку с документами на Красавчика и Алену. Взглянув на эти документы, пограничник уважительно присвистнул и с явным любопытством посмотрел на Алену и Красавчика.

— Читали про вас в газетах, читали! — сказал он попольски. — Вот вы какие… Даже отпускать жалко…

Но электровоз загудел, и поляки покинули вагоны.

Проехав по мосту через Прут, поезд опять остановился, но уже у платформы на российской стороне. В вагон вошли российские пограничники и офицер милиции с нарядом. Пограничники стали проверять паспорта у пассажиров, а офицер милиции прямиком подошел к купе, которое стерегли польские охранники. Здесь польский офицер вручил ему папку с делом Красавчика и Алены и их паспорта, снял с Красавчика и Алены польские наручники и козырнул русскому офицеру. Тот расписался в акте о приеме депортированных, и поляки ушли.

Красавчик облегченно поднялся, разминая запястья рук, потом достал из кармана «Мальборо».

— Ну слава Богу! Спасибо, ребята! — сказал он и протянул сигареты пограничникам. — Курите?

— Сидеть! — вдруг грубо прикрикнул на него офицер. — Руки на стол! Руки! — И, достав из-за спины наручники, стал надевать их Красавчику.

— Как? — изумился Красавчик. — Вы что, не получили… указаний?

— Мы все получили. Следуйте за мной! — хмуро сказал офицер и приказал своим милиционерам: — Берите его!

Менты взяли Красавчика за локти и повели к выходу, офицер двинулся за ними.

— А это… — растерянно сказала Алена. — А я?

Офицер повернулся:

— Ой, извините! — И подал ей ее паспорт. — Вот, вы свободны.

Алена от изумления даже онемела, забыла поблагодарить.

Офицер вышел, поезд тронулся, Алена взглянула в окно.

Там, на платформе, милиционеры грубо тащили Красавчика к своей милицейской машине.

Алена приникла к окну, но поезд уже набрал ход…

148

В тире Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса председатель, отстреляв из «глока» по мишеням и отдав пистолет для перезарядки, подошел к Алене.

— Хреновы дела, Алена, хреновы! — сказал он. — Грузовик с духами — это фигня, мелочь, это мы закрыли. Тем более что тот поляк хотел тебя изнасиловать, вы у него грузовик угнали в порядке самообороны. Верно?

— Ну да, — подтвердила Алена.

— А спекся твой Красавчик на другом. Он какое-то бесценное ожерелье свистнул у Гжельского из сейфа. Как он до этого сейфа добрался, ума не приложу! Там такая охрана! Гжельский теперь всю милицию на рога поставил! У него, оказывается, видеокамера над сейфом стоит, и на пленке твой Красавчик и в фас, и в профиль — как он это ожерелье берет. Что против этого можно сделать?

Алена похолодела.

— А это… А давно там видеокамера стоит?

— Хрен его знает! Гжельский! Он же все на видео снимает — и как с прокурором в бане парится, и как с компаньонами переговоры ведет. У тебя, по-моему, с ним тоже что-то было…

— Это к делу не относится, — отрезала Алена. — Красавчик — ваш человек, он залетел за решетку, а у вас Фонд поддержки полетов, вы должны его вынимать. По понятиям.

— Ишь как ты научилась разговаривать! — удивился председатель.

— Ваша школа. Нужно замочить этого Гжельского, и все!

Тут председателю поднесли заряженный пистолет. Но Алена перехватила его, стала на исходную позицию и расстреляла мишень — пули легли в «восьмерки» и «девятки».

— Неплохо, — сказал председатель, забирая свой «глок». — Только Гжельского уже не замочишь, он сам кого хочешь замочит — он теперь в правительство вошел. Но… Есть одна контора — чудеса делают. Президента от прессы защищают, олигархов — от президента, и вообще…

— Что за контора? Как называется?

— «Маркович и партнеры», адвокатская фирма. Но знаешь, сколько это может стоить?

Алена безразлично пожала плечами:

— Это ваши проблемы.

Офис адвокатской фирмы оказался недалеко от центра. Алена — одетая в деловой костюм и «откалиброванная» деловой прической и макияжем — подошла к парадной дубовой двери с небольшой медной доской «Маркович и партнеры» и нажала кнопку звонка. Но дверь не открылась, вместо этого женский голос произнес откуда-то сверху, словно с небес:

— Слушаю вас, девушка.

Алена поняла, что ее видят изнутри.

— Я к Марковичу Генриху Павловичу, — ответила она, ища глазами видеокамеру.

— Вам назначено? — спросил голос.

— Да.

— Ваша фамилия?

— Бочкарева. Алена Бочкарева.

После короткой паузы голос сказал «Входите», щелкнул внутренний замок, и Алена открыла дверь.

При входе, в коридоре, за столом сидела секретарша, окруженная телефонными аппаратами, компьютером и экранами видеокамер. Телефоны негромко звонили. Смерив Алену быстрым взглядом, секретарша сказала в промежутке между телефонными звонками:

— Присаживайтесь, — и тут же отвлеклась на очередной звонок: — Алло, адвокатское бюро. Марковича? Представьтесь, пожалуйста… Ой, извините, Борис Абрамович, я вас не узнала, богатым будете. Он сейчас на переговорах, я передам, что вы звонили… Алло! Адвокатское бюро…

Алена села, огляделась.

В длинном коридоре было несколько дверей. Из этих дверей то и дело выходили мужчины в деловых костюмах, при галстуках, с папками и фолиантами в руках. Поглядывая на Алену, они делали ксерокопии на стоящей в коридоре копировальной машине, курили, снова оглядывались на Алену и исчезали в кабинетах. А секретарша без остановки отвечала на телефонные звонки:

— Адвокатское бюро. Извините, Татьяна Борисовна. Генрих Павлович на переговорах, он вам непременно позвонит… Алло! Адвокатское бюро…

Наконец в глубине коридора распахнулась дверь, и вместе с клубами дыма оттуда вышли несколько разгоряченных мужчин с ослабленными узлами галстуков и усталыми лицами, знакомыми Алене по телеэкрану, — не то политики, не то олигархи. Продолжая что-то обсуждать, они шли по коридору во главе с высоким худощавым мужчиной с пышной седой шевелюрой. Секретарша взглядом показала ему на Алену, и он придержал шаг:

— Вы ко мне?

Алена встала, демонстрируя себя во всей своей деловой красе:

— Да.

— Прошу вас. — Маркович широким жестом показал ей на открытую дверь своего кабинета.

Кабинет у Марковича оказался светлый, просторный, с широкими окнами на улицу, со стенными книжными стеллажами и огромным письменным столом, заваленным деловыми папками.

— Понимаете, Алена Петровна, — сказал он Алене, выслушав ее и откинувшись в кожаном кресле, — судиться с такими людьми, как Гжельский, — дорогое удовольствие. Конечно, если у вас есть деньги, мы возьмемся за это дело, мы работаем на коммерческой основе. Но даже в этом случае я не могу вам ничего гарантировать. Если есть пленка, на которой снято, как ваш друг берет ожерелье из сейфа, то что же я могу сказать судье? Уж лучше, я считаю, уговорить истца забрать заявление.

— Я согласна, — поспешно ответила Алена. — Пожалуйста, уговорите.

Маркович мягко улыбнулся:

— Хорошо, давайте вместе подумаем: какие у меня могут быть доводы? А? Как вы считаете?

— Ну, я не знаю…

— И я не знаю. Потому что купить-то Гжельского нельзя. Нет, ну, можно, наверно, но вы же понимаете, какую он назовет цену. Даже вашего фонда не хватит…

— Как же быть?

— Знаете, Алена Петровна, я, конечно, не могу вам советовать… Это не в наших правилах… Но… Бывают исключения, знаете… Я читал одну романтическую историю, когда невеста бросилась в ноги не то Емельяну Пугачеву, не то батьке Махно и отмолила жизнь своего жениха. А у вас с арестованным тоже, как я понимаю, романтические отношения…

— То есть мне идти к Гжельскому?

Маркович развел руками:

— Во всяком случае, мне нечего ему предложить.

— Но меня к нему и не пропустят!

— А вот об этом я договорюсь, — сказал Маркович. — Он наш клиент.

149

Длинный лимузин Гжельского в сопровождении двух джипов с мигалками свернул с моста на Софийскую набережную и остановился. Гжельский вышел из лимузина и с выражением вынужденного внимания на лице направился к Алене. Но по мере приближения к ней его лицо менялось, поскольку Алена выглядела совершенно неотразимо — из прежней смазливой провинциалки она за прошедшее время превратилась в стильную юную даму с европейским шармом и российской красотой.

— Вот это да! — сказал он. — Ты просто богиня!.. Ну, я тебя слушаю.

Алена усмехнулась:

— Да, уж подари мне минуту. Давай пройдемся…

Вдвоем они пошли вдоль набережной.

— При чем тут ожерелье? — пренебрежительно говорил Гжельский. — То есть ожерелье, конечно, жалко, но не в нем дело. В сейфе лежали пленки с бесценной информацией, а твой дружок их похитил. Я был у него в тюрьме, сам его допрашивал, сказал, чтобы он вернул пленки. А он дурака валяет.

— На этих пленках сняты и мы с тобой? — спросила Алена.

Гжельский поморщился:

— Стал бы я из-за этого огород городить! Слушай, давай так. Хотя я сказал прокуратуре, чтоб они держали его в полной изоляции, я тебе сделаю с ним свидание. И если он вернет мне пленки, я это дело закрою. Но если нет, то… я за его жизнь не ручаюсь.

И Гжельский прямо и жестко посмотрел Алене в глаза — так, что и потом, в «Матросской тишине», ожидая Красавчика в комнате для свиданий, Алена не могла забыть этот взгляд.

Но вот конвоир, гремя ключами, завел Красавчика в эту комнату, объявил:

— Свидание — двадцать минут. Друг к другу не подходить, разговаривать по-русски.

Алена поднялась со стула, глядя на Красавчика. Он явно сдал, осунулся, небрит.

— Здравствуй… — сказала она с болью и повернулась к конвоиру: — Можно я его поцелую?

— Нет. Сидите!

— А закурить тут можно?

— Курите…

Алена закурила, протянула пачку Красавчику.

— Отставить! — сказал конвоир.

— Тут ничего не спрятано, клянусь!

— Отставить.

Алена встала, подошла к конвоиру вплотную, протянула ему зажженную сигарету:

— Отдай ему сам. Пожалуйста.

Она стояла так близко от конвоира, что почти касалась его грудью. И, глядя на нее, он не смог ей отказать, взял сигарету и передал Красавчику.

— Спасибо… — Красавчик затянулся и от наслаждения даже закрыл глаза.

Алена повернулась к конвоиру:

— Мне обещали, что мы будем одни.

— Десять минут, — ответил тот, посмотрел на часы и вышел из камеры, но через «намордник» продолжал следить за их свиданием.

— Где пленки? — негромко спросила Алена у Красавчика.

Он улыбнулся:

— Какие пленки?

— Не выделывайся! Гжельский сказал: если ты не отдашь пленки, живым отсюда не выйдешь.

— О-о! Так вот от кого ты пришла!

— Дурак! Какой ты дурак! Я люблю тебя! Но ты не знаешь этого человека…

— Зато ты его хорошо знаешь.

— Отдай ему пленки, прошу тебя!

— У меня нет никаких пленок.

— Зачем они тебе? — взмолилась Алена. — Пойми: он тебя закажет — если не здесь, то в зоне!

— Зона не его территория.

— Ты сошел с ума! Теперь все их территория, все!

Конвоир открыл дверь:

— Свидание окончено. — И приказал Красавчику: — На выход!

Красавчик направился к двери, Алена, едва не плача, выкрикнула ему вслед:

— Ну пожалуйста! Отдай! Тебя убьют…

Но Красавчик ушел не ответив.

Выйдя из тюрьмы, Алена зашла в продмаг, купила бутылку «Гжелки» и дома, в крошечной однокомнатной квартире, которую она снимала на деньги фонда, сама, сидя на кухне, налила себе полный стакан. Ей хотелось выть и плакать, но слез уже не было в ее душе.

За окном была вечерняя Москва с ее блеклыми огнями и неясным городским шумом. Алена смотрела на этот город — теплый и жестокий, добрый и злой, сытый и голодный, красивый и страшный, — и вдруг… вдруг как-то сама собой всплыла у нее в памяти старая песня, которую давно, в детстве, она слышала от старух в Долгих Криках. И Алена тихо и горестно запела сама себе:

Под тенью навеса На выступе гладком Сидел у колодца Христос. Пришла самарянка В обычном порядке Наполнить водой водонос. Христос ей сказал Поделиться водою, Она же ответила: «Нет, Ведь я самарянка, А с нашей средою Общения, кажется, нет». Христос ей сказал: «О, если б это ты знала, Кто воду живую творит, Сама бы просила, Сама бы искала Того, кто с тобой говорит!» «Отец наш Иаков, — Она отвечала, — Дал воду живую В сиянии Божьего дня». Христос ей сказал: «Приведи сюда мужа». Ответила: «Нет у меня». «Ты правду сказала, Ты пять их имела, И этот не муж у тебя…» «Пророк ты, я вижу! Скажи, где молиться За наше спасенье, скажи!» «Не тут и не там, А везде и повсюду, Где сердце любовью горит. Об этом Мессия Поведает людям, Мессия с тобой говорит!» И тут самарянка Бегом побежала, Забыла про свой водонос. И встречным кричала, И всех приглашала: «Идите! Явился Христос!..»

150

На Пушкинской, 15, в проходной Генеральной прокуратуры адвокат Генрих Маркович предъявил свой паспорт дежурному по бюро пропусков:

— Маркович к следователю Шапиро.

Дежурный выписал ему пропуск, сказал:

— Третий этаж, 307-й кабинет.

— Я знаю. Спасибо.

Маркович показал пропуск постовому и прошел через двор к зданию прокуратуры.

— От дожились! — заметил дежурный постовому. — И сажают евреи, и вынимают евреи.

— Однозначно, — ответил постовой.

А в 307-м кабинете Маркович сказал следователю:

— Я пришел ознакомиться с протоколами допросов Орловского. Но я не понимаю, почему следствие о краже какого-то ожерелья, пусть даже дорогого, ведет Генеральная прокуратура?

Усмехнувшись, следователь Шапиро — молодой, широкоплечий, с фигурой штангиста — одну за другой выложил на стол толстенные папки-скоросшиватели. Десять папок… пятнадцать… двадцать… двадцать пять…

— Теперь понимаете? — сказал он.

— Что это?

— Дело Орловского.

— Минутку! Там же всего один эпизод — ожерелье.

— Был один эпизод, — с нажимом на «был» сообщил Шапиро. — А за ним потянулись другие — из Интерпола, Арабских Эмиратов, Испании, Франции… Ваш Орловский — международный аферист. Если бы мы жили в Америке, он получил бы десять пожизненных сроков. Но мы его, конечно, ни арабам, ни испанцам не выдадим, мы не выдаем своих граждан. У нас он получит всего пятнашку. Правда, с гарантией — от звонка до звонка. При всем моем уважении к вам, Генрих Павлович!

— За одно ожерелье?

— Это бесценное ожерелье, Генрих Павлович. Национальное достояние.

— Но в таком случае и моего клиента следует содержать адекватно. Иначе это достояние может выплыть бог знает где, — с подтекстом предупредил Маркович.

Шапиро улыбнулся:

— Заверяю вас, коллега, мы это понимаем.

Выйдя из проходной прокуратуры, Маркович сел в свою машину. Здесь, в машине, его ждали Алена и председатель Фонда поддержки воздушных путешествий. Маркович завел машину, отъехал, машина влилась в поток транспорта и покатила по Бульварному кольцу.

— Ну, Генрих Павлович! Что там? — нетерпеливо спросила Алена.

— Знаете, Алена Петровна, — ответил он, ведя машину, — не в моих правилах отказываться от дела, если я уже взялся. Но с другой стороны, и не в моих правилах скрывать от клиента правду. Вашего друга вытащить нельзя.

— Но ведь вы Маркович! Вы самый знаменитый!..

— Спасибо. Но даже если бы у меня была мания величия в последней стадии, я все равно обязан был бы рассказать вам одну историю. Недавно в Америке было очень громкое дело: спортсмена Оу-Джея Симпсона судили за убийство жены, знаменитой актрисы. А защитник Шапиро спас его от электрического стула, развалил все обвинения. И знаете почему? Не потому, что он Шапиро, нет. А потому, что прокурор был не Шапиро, понимаете? А тут все наоборот: тут прокурор Шапиро, вот в чем беда.

— Подождите! При чем тут Шапиро — не Шапиро? Ведь государство-то наше, российское! А Красавчик против государства ничего не сделал! Если он кого-то кидал, то только тех, кто кидал государство! Вы вспомните по делам!

— Да, Алена Петровна, это хороший довод, но только для закулисных разборок. А в суде я об этом и заикнуться не могу. Перед законом любой грабеж — это грабеж: что государства, что личности. Даже если эта личность нам отвратительна. В этом и сила, и слабость демократии.

Алена в отчаянии повернулась к председателю:

— Что же нам делать?

— Что делать, что делать! — сказал тот. — Придется обратиться к другому адвокату. Был когда-то еще один знаменитый адвокат, он говорил: мы пойдем другим путем. Вот и мы с тобой пойдем другим путем. Вокруг Шапиро.

151

По случаю воскресного дня и хорошей погоды на Московском ипподроме было многолюдно. Но правительственные VIP-ложи, обрамленные флагами и рекламными щитами, были в связи с сезоном летних отпусков заполнены всего на четверть, и Алена, сидя почти в одиночестве в одной из VIP-лож, неуверенно крутила в руках программку забегов и какой-то билетик. Потом обратилась к пожилому благообразному мужчине с залысинами, тоже в одиночестве сидевшему неподалеку от нее:

— Извините, вы мне поможете разобраться?

— С удовольствием, — отозвался тот. — Что вас интересует? Подсаживайтесь.

Алена пересела в его ряд.

— Понимаете, я тут первый раз, мне подруга дала свой входной. Я поставила в кассе на каких-то лошадей — просто назвала цифры, которые пришли в голову. А что теперь будет, не знаю.

Мужчина взял ее бумажки и снисходительно улыбнулся:

— Вы поставили на «длинного» — две лошади в двух забегах, второй и пятый. Но должен вас огорчить: во втором забеге вы поставили на Богему, а в пятом — на Кристалла. Я хожу сюда одиннадцать лет — ни Богема, ни Кристалл ни разу не пришли даже в первой пятерке.

— Да? — разочарованно протянула Алена. — Жалко… А вы на кого поставили?

— Я поставил на Пламенного в третьем забеге и на Молнию в пятом.

Алена по-детски обиженно надула губки:

— Конечно! Если ходить одиннадцать лет! Вы, наверно, всегда выигрываете!

Он усмехнулся:

— Скажу вам честно, как на суде: очень редко!

— Правда? А зачем же вы сюда ходите? — Она понизила голос и оглянулась по сторонам. — Я тоже слышала, что тут всех обманывают.

— Ну, я играю понемножку и хожу сюда не за деньгами, а для разрядки, — сказал мужчина. — Просто я очень напряженно работаю, и бега для меня — эмоциональная разгрузка. А вы, наверно, очень азартная девушка, если так огорчились своему проигрышу.

— Ну во-первых, я еще не проиграла, — решительно заявила Алена. — А во-вторых, знаете что? Раз уж вы тоже не часто выигрываете, то у меня есть предложение. Давайте сыграем с вами в личную лотерею.

— Это как?

— А так: махнемся билетиками! Я буду играть вашим билетом, а вы моим.

Мужчина улыбнулся этой детской хитрости:

— Это зачем же?

— А просто чтоб интересней было! Ну! Решайтесь! — И Алена протянула ему свой билетик.

— А если выигрыш? Мне же будет неудобно ваш выигрыш забирать. Или вам — мой…

— Хорошо. Тогда сделаем так: если я выиграю по вашему билету, я исполню любое ваше желание. А если вы выиграете по моему билету, вы исполните любое мое желание. Идет?

— Ну, знаете, девушка… От этого трудно отказаться. Идет.

Они обменялись билетами, и в это время над стадионом прозвучало:

— Внимание, внимание! Бега начинаются! В первом заезде бегут…

И — началось обычное на ипподроме безумие: по хлопку стартового пистолета лошади с жокеями выскакивали из кабин стартовой площадки и летели вперед по дорожкам, а трибуны орали, бесновались и болели за лошадей и жокеев. Уже через пару минут Алена, подхваченная всеобщим азартом, подпрыгивала на трибуне, кричала вместе со всеми и совершенно забыла о своих ставках.

Второй забег…

Третий…

Пожилой мужчина с залысинами, сосед Алены, сначала любовался ее темпераментом, а потом посмотрел на табло и на Аленин билетик, который перешел в его руки, и сказал изумленно:

— Знаете, ваша Богема пришла первой…

Алена отмахнулась:

— Она уже не моя, она ваша… — И, подпрыгивая, закричала вместе со всем ипподромом: — Мол-ни-я!.. Мол-ни-я!..

Но Молния, которая шла первой, вдруг сбилась с рыси на иноходь, и первым к финишу пришел Кристалл. По радио объявили:

— Внимание! Сегодня уникальный выигрыш! На «длинного» во втором и пятом забегах выпал выигрыш — двадцать восемь тысяч долларов! Победитель может получить свой выигрыш в кассе…

Мужчина с залысинами ошарашенно посмотрел на Алену:

— Вот видите, что вы натворили…

— Ничего страшного! — сказала Алена. — Это ведь только деньги. Зато теперь вы мой должник.

— И что вы хотите?

Алена кокетливо улыбнулась:

— Я не могу так сразу, я должна подумать.

— Сколько? Минуту? Две?

— Нет, знаете, я тугодумка.

Он удивился.

— Хорошо. Тогда запишите мой телефон.

— Зачем? — сказала она. — Мы еще встретимся.

152

И они действительно встретились. Но не на ипподроме, а на Космодамианской набережной, в ветхом трехэтажном особняке Замоскворецкого народного суда.

В небольшом зале суда публики было битком. Здесь и председатель Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, и сотрудники этого фонда, и откровенные братки, и пресса, и журналисты телевидения, и представители польского и пакистанского посольств.

Прокурор Шапиро зачитывал обвинительное заключение:

— Обвиняемый Орловский Игорь Алексеевич, криминальная профессия: вор и аферист по кличке Красавчик, образование незаконченное высшее…

Алена, сидя в первом ряду рядом с Марковичем, пристально смотрела на судью. Это и был тот пожилой мужчина с залысинами, который по ее билету выиграл на ипподроме $ 28 000. А он, почувствовав Аленин взгляд, посмотрел на нее и от изумления застыл на месте. А потом, все поняв, опустил глаза.

Между тем прокурор продолжал:

— Позвольте пару слов сказать о происхождении обвиняемого. В своих показаниях следствию он заявил, что круглый сирота, воспитывался в детдоме. Это чистая ложь. Мы установили, что Игорь Орловский родился в семье первого секретаря Зарайского обкома партии, кандидата в члены ЦК КПСС с 1985 по 1987 год. Его мать была заведующей кафедрой марксизма-ленинизма Зарайского государственного университета, доктор наук…

Алена с округлившимися от изумления глазами посмотрела на Красавчика, сидевшего под охраной в решетчатой клетке.

— До 1985 года, — продолжал прокурор, — он учился в престижном Московском институте международных отношений, но ушел с третьего курса и занялся преступной деятельностью. С 85-го по 89-й год неоднократно задерживался органами милиции, но каждый раз высокое положение родителей позволяло им замять дело. После падения советской власти, когда это прикрытие кончилось, Орловский ушел под крышу организованной преступности, потом благоразумно уехал на Запад, но и там не прекратил свою преступную деятельность, у нас есть представления на него из прокуратур Испании, Марокко, Арабских Эмиратов, Франции, Монако, Польши и Пакистана. Но самое главное, ваша честь, у нас есть видеопленка, которую я хочу показать…

Подойдя к видеомагнитофону, Шапиро нажал кнопку, и на экране возникли кадры видеосъемки:

Красавчик крадется по темному кабинету Гжельского…

Красавчик подходит к сейфу…

профессионально открывает его…

извлекает из сейфа какие-то коробки…

складывает их в сумку…

извлекает последнюю — маленькую — коробочку, открывает ее, достает из нее ожерелье…

любуется им…

кладет его в карман…

В тот же день, вечером, Алена сидела дома, смотрела телевизор. По телевизору шла программа «В поисках истины». Ведущий Арсений Сусалов — тот самый, который работал на Красавчика в афере с жидким плутонием, — показывал судебный процесс Красавчика: зал заседания суда, судью, Алену с Марковичем, прокурора. И говорил:

— Сенсацией этой недели стал судебный процесс Игоря Орловского, которого обвиняют в крупнейших международных аферах и ограблениях…

Звонок в дверь отвлек Алену от телевизора, она подошла к двери, открыла. За дверью стоял судья — пожилой мужчина с залысинами.

— Ой, это вы! — удивилась Алена.

— Вы меня не ждали, извините, — сказал он. — Я могу войти?

— Конечно. Пожалуйста…

Судья прошел в комнату, Алена засуетилась:

— Чай? Кофе?

Он внимательно огляделся по сторонам.

— Нет, ничего не надо. Я на минуту. Зашел посмотреть, как живут азартные девушки. Вы тут одна?

— Да… А почему, собственно…

— Сейчас вы поймете. Знаете, я ведь тоже человек азартный, вы это видели на ипподроме. Но помимо этого, я еще и честный. И как честный человек, я обязан вам сказать: я не смогу выполнить ваше желание. А поэтому… — Судья достал из кармана толстую пачку стодолларовых купюр, положил на стол. — Вот, здесь все двадцать восемь тысяч.

153

— Маркович!

— Маркович выступает!

— Да тише вы! Дайте послушать!..

Коридор в помещении Замоскворецкого суда был забит журналистами, телеоператорами и сотрудниками Фонда поддержки воздушных путешествий. А в маленьком зале судебного заседания просто яблоку негде было упасть, поскольку знаменитый Маркович, одетый под тон своей седины в светло-серый костюм с темно-красным галстуком, произносил защитительную речь.

— Да, — говорил он, — мы видели на экране человека, похожего на моего подзащитного. Но значит ли это, что он Орловский? Разве мы с вами не имели прецедента, когда суд, глядя на такую же видеопленку, признавал человека, похожего на Генерального прокурора, вовсе не Генеральным прокурором? Так неужели в нашем обществе есть двойные стандарты видения — для прокуроров одни, а для простых людей другие?

В зале раздались смех и аплодисменты.

Но судья, нахмурившись, постучал карандашом по графину с водой, и зал затих.

— И неужели, — продолжал Маркович, — прокуратура может диктовать суду, кого тут видеть виновным, а кого — похожим на виновного? Да, человек, похожий на моего подзащитного, действительно изъял из сейфа господина Гжельского какие-то коробки. Но почему истец не явился в суд? Он, будучи членом правительства, считает себя выше суда? Или он просто боится наших вопросов о том, что же было в этих коробках? Очередной компромат? На кого? Когда телевидение демонстрировало нам ту пресловутую пленку с девочками в постели с неизвестным лицом, то сам бывший Генеральный прокурор именовал эту пленку чистой провокацией, используемой в политических целях. Я считаю, что это в равной степени относится и к нашему процессу. Конечно, прокуратуре удобно навесить на невинного человека столь громкое дело. Но она не сделала главного — она не доказала, что человек, похожий на экране на Орловского, — именно он, Игорь Орловский. И потому я предлагаю суду немедленно освободить моего подзащитного из-под стражи прямо здесь, в зале суда!

Братки, председатель, сотрудники и сотрудницы Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, а также Алена встретили это заявление горячими аплодисментами.

Судья снова постучал карандашом по графину с водой и объявил:

— В заседании объявляется перерыв до завтра.

В машине, сидя на заднем сиденье, Алена пылко сказала Марковичу:

— Спасибо! Вы произнесли замечательную речь! Спасибо!

Маркович, ведя машину, усмехнулся:

— Девочка, все, что я сказал, — пыль. На самом деле дела очень плохи. Прилетел представитель Интерпола, им надоело гоняться за вашим Красавчиком по всему миру. Это им слишком дорого обходится. А нашей прокуратуре и милиции Интерпол вот так нужен, это большая политика. И потому что бы я ни говорил — не имеет никакого значения. В подарок Интерполу ваш Красавчик получит пятнадцать лет, и ни днем меньше!

— Как?! — в отчаянии воскликнула Алена. — Но его… его же убьют в лагере! Мне сам Гжельский сказал! — И Алена повернулась к председателю фонда: — Сделайте что-нибудь! Умоляю вас!

Председатель бессильно развел руками.

— Остановите машину! — решительно потребовала Алена.

— Зачем? — спросил Маркович.

— Остановите, я сказала!

Маркович затормозил.

Алена вышла и, еще держа дверцу открытой, произнесла дрожащим от слез голосом:

— Вы… вы… вы никогда не любили!

Хлопнула дверцей и ушла прочь.

154

В Твери, на местном рынке шла очередная показательная разборка с кем-то из строптивых продавцов. «Быки» Стаса, брата Алены, громили прилавок этого продавца — летели на землю банки со сметаной, катились по земле бидоны с молоком, вдребезги разбивались бутыли. А самого продавца злобно били ногами.

— Мы тебе говорили не опускать цены? Говорили, сука?

Остальные продавцы молочного ряда и весь рынок в ужасе наблюдали за этой экзекуцией, а посреди рынка стоял темнозеленый джип с шофером, возле него, опершись на капот, высился Стас и наблюдал за реакцией продавцов. Потом громко спросил:

— Ну, еще есть диссиденты?

Рынок молчал, «диссидентов» не было.

Стас усмехнулся, махнул рукой своим «быкам», и те пошли вдоль торгового ряда, собирая дань с продавцов. Продавцы и продавщицы — местные и приезжие кавказцы — с привычной покорностью платили рэкетирам. Стас эдаким гоголем-надзирателем прошелся по рынку и вдруг увидел Алену.

Она стояла в воротах рынка, ждала конца разборки.

— О! — сказал Стас. — А ты тут откуда свалилась?

— Хочу поговорить.

Стас глумливо усмехнулся:

— А я не хочу. Иди отсюда!

— Слушай, — сказала Алена, — твоя как фамилия?

— Ну, Бочкарев. А что?

— И я Бочкарева. Ты же понимаешь, что я не уйду. Идем посидим где-нибудь. Я угощаю. — И, повернувшись, Алена не оглядываясь пошла с рынка.

Стас посмотрел ей в спину, удивленно крутанул головой и пошел следом.

В трактире возле рынка, когда была споловинена бутылка водки и съедены какие-то закуски, Алена посвятила его в свой план и сказала:

— Конечно, я знаю, что ты скажешь. Я отняла у тебя дом, я на тебя наехала москвичами и прочее. Да, было, наехала. Но не для себя же. А для нашего отца. Отец живет в доме?

— Живет…

— Вот и хорошо. А теперь… Мне не к кому больше обратиться. Я твоя сестра, мы одна кровь. Сегодня ты меня выручишь, завтра я тебя — мы Бочкаревы. Прошу тебя, брательник, — помоги.

Стас сказал:

— Знаешь, Алена, смотрю я на тебя и думаю: а ведь клевая у меня сеструха! И чё мы с тобой раньше никогда не выпивали? Давай за родную кровь! — Он чокнулся с ней стаканом и выпил.

Она поддержала:

— Давай, брат! За тебя! — И выпила свой стакан не поморщась.

155

В зале заседаний Замоскворецкого суда секретарь суда объявила:

— Встать, суд идет!

Алена, Маркович, председатель фонда, журналисты, Стас Бочкарев со своей бригадой и все остальные присутствующие в зале (в том числе Красавчик в решетчатой клетке) поднялись.

В зал вошли судья и народные заседатели, заняли свои места.

— Оглашаю приговор, — сказал судья и стал читать с листа: — Именем Российской Федерации судебная коллегия Замоскворецкого народного суда, рассмотрев в открытом судебном заседании уголовное дело по обвинению Орловского Игоря Алексеевича, имеющего незаконченное высшее образование, не состоящего в браке, не работавшего и занимавшегося кражами, мошенничеством, контрабандой, незаконным оборотом драгоценностей и вымогательством радиоактивных элементов, в совершении преступлений…

Тут судья остановился, принюхался и продолжил:

— …в совершении преступлений, предусмотренных статьями 158-й, 159-й, 161-й, 191-й и 221-й Уголовного кодекса Российской Федерации…

Вновь прервавшись, судья поднял голову, посмотрел в зал и удивился:

— Что такое? Что это?

В зале из-под пола и из щелей в стенах шел дым. Публика начала кашлять, кто-то закричал: «Пожар!» — и его тут же поддержали с разных сторон:

— Горим!

— Пожар!

— Спасайся!

А дым уже заволакивал зал, женщины с визгом бросились к двери, возникла паника, давка и полный кавардак. В этой неразберихе кто-то безуспешно пытался открыть окно, кто-то ударил по голове милиционера, охранявшего клетку с Красавчиком. Судья, закрыв лицо руками, убежал в совещательную комнату. Польского и пакистанского дипломатов сбили с ног и чуть не затоптали. У Сусалова разбили телекамеру. В совещательной комнате судья, кашляя от дыма, стучал по телефонному аппарату, потом в сердцах отбросил трубку:

— Как всегда! Телефон не работает!..

А паника нарастала, дым уже заволок коридоры и все трехэтажное здание суда, люди очумело выскакивали из особняка, а кто-то предусмотрительный — в противогазе — выпрыгнул из окна, сел в темно-зеленый джип и уехал.

156

На рассвете в Подмосковье, в глухой зоне на берегу Медвежьего озера, в деревенском доме, окруженном забором, были слышны звуки борьбы, глухие удары и тяжелое дыхание.

Это Алена била Красавчика подушкой:

— Сирота? Из детдома? Картофельными очистками питался? Трепло несчастное! Вот тебе! Вот!

Отбросив подушку, она, дурачась, бросилась на него врукопашную, уложила на лопатки в постели и прижала своим весом.

— Все! Сдавайся!

— Сдаюсь, сдаюсь! — сдался Красавчик.

— То-то! Вот я и получила тебя в полную собственность! Тут ты в моей власти, никуда не денешься! Будешь меня любить? Говори: будешь?

— Буду.

— Нет, не так! Нужно говорить: буду, принцесса! Говори!

— Буду, ваше высочество.

— А слушаться меня будешь?

— Буду, ваше высочество.

— А мои приказы выполнять?

— Буду, ваше высочество.

— Тогда пойди чайник поставь и дрова наколи.

И Красавчик послушно колол дрова, любил Алену, парился с ней в сауне на берегу озера, ловил в этом озере рыбу, жарил шашлыки на костре, катал «ее высочество» на лодке, пил с ней вино у камина, и снова любил, и спал с ней в обнимку, и однажды проснулся от резкого автомобильного гудка.

Алена тоже проснулась.

Гудок повторился — резко, настойчиво.

Красавчик рывком достал из-под матраца пистолет, осторожно подошел к окну, выглянул наружу и облегченно выдохнул воздух — за воротами дачи стоял «мерседес» председателя Фонда поддержки воздушных путешествий.

Алена, набросив деревенский сарафан, распахнула ворота дачи, председатель въехал во двор и открыл багажник.

— Дед Мороз гостинцы привез, — сказал он и оглядел Алену. — А то похудели вы тут у меня. С чего бы это?

Алена заглянула в багажник. Он был заполнен пакетами и пластиковыми сумками из магазина «Седьмой континент». Продукты, фрукты, овощи, бутылки…

— Ого! Спасибо! — Алена чмокнула председателя в щеку.

— Всего-то! — огорчился он.

Потом они сидели у камина, Алена и Красавчик читали свежие газеты с репортажами о побеге Красавчика из зала суда. Председатель достал из кармана два паспорта.

— Вот ваши новые паспорта. Я приеду за вами через неделю, когда будет готово «окно». Пойдете через Выборг, на барже по Сайменскому каналу. Игорь, ты знаешь, как это делается.

— Знаю, — сказал Красавчик.

— Между прочим, Алена, вчера твоя мать мне раз двадцать звонила. Откуда она взяла телефон?

— Не знаю. Может, Андрей ей когда-то дал… Что сказала?

— Меня не было в офисе. Секретарша записала, чтобы ты срочно ей звонила.

— Куда? У мамы же нет телефона.

— Ну, я не знаю…

— Странно. Можно мне ваш мобильный?

Председатель дал ей свой мобильный телефон.

Алена набрала номер и вышла с телефоном на кухню.

— Алло! Почта? Мне Виктора. Витя, ты? Это Алена. Моя мама от тебя звонила? Что? Как украли? Настю украли? Кто? Ты шутишь! Чеченцы? Настю? В заложницы?!

Часть четырнадцатая Выкуп

157

Сельская дискотека. Гремит музыка, «оттягиваются» в танце сельские парни и девчата, среди них — Настя, 14-летняя сестра Алены, и Руслан, ее юный цыганский ухажер. В полночь, разгоряченные танцами, парни и девчата компаниями и парами выходят из дискотеки, расходятся пешком и разъезжаются на велосипедах и мотоциклах…

Компания ребят из Долгих Криков направляется к своему трактору с прицепом. Настя и Руслан, отстав, идут следом за ними.

Напротив дискотеки стоит «Волга» с четырьмя мужчинами. В темноте невозможно различить их лица, но слышен негромкий разговор:

— Эта, что ли?

— Да, эта… Только пацана не троньте.

— Ладно, двинулись!

Водитель заводит мотор, мужчины натягивают на лица вязаные шапочки с прорезями для глаз, «Волга» срывается с места и подлетает к Насте и Руслану.

Двое мужчин в масках выскакивают из джипа, хватают Настю, тащат в машину.

Настя кричит, вырывается.

Руслан бросается в драку с похитителями, долгокрикские ребята, обернувшись на шум, бегут ему на помощь.

Увидев это, один из похитителей сильным профессиональным ударом вырубает Руслана, Руслан падает.

Мужчина, остававшийся в машине, кричит:

— Эй! Я же сказал: его не трогать…

Похитители заталкивают Настю в машину, машина срывается с места и стремительно уезжает.

Руслан остается лежащим на земле…

158

Конверт был из Чечни, с чеченским почтовым штемпелем, но без обратного адреса, а буквы в словах «Бочкаревой А.П., Долгие Крики, Тверская обл.» были вырезаны из газеты и неровно наклеены на конверт.

— А где твой Роман? — спросила Алена, оглядывая горницу, в которой снова было чисто и убрано, как до цыганского нашествия.

Но мать уклонилась от прямого ответа. Глядя на двухлетнего Артема, который играл на полу с кошкой, она сказала:

— Нет, Алена, ты на цыган не думай. Наоборот, его племяш защищал Настю, мальчика чуть не убили. И вообще, это не из-за них, а из-за тебя.

— Меня? — удивилась Алена. — В каком смысле?

— А ты почитай! — Мать кивнула на конверт.

Алена открыла конверт, достала его содержимое — газету «Знамя труда» и листок с наклеенным на него текстом. В газете была фотография Алены и огромная статья «ТВЕРСКАЯ ПРИНЦЕССА ПОКОРИЛА МОНАКО».

— Вишь, чего про тебя написали, — сказала мать. — Что ты из грязи в князи, стала «Мисс Тверь» и бросила родину, во Франции живешь, как принцесса, и замужем за мильонером.

По ее интонации нетрудно было понять, что мать это осуждает не меньше газеты «Знамя труда».

Алена отложила газету и прочла текст, наклеенный на лист бумаги вырезанными из газет буквами. Он был кратким и простым:

ПРИНЦЕСА! ХОЧЕШ ВИДЕТ СЕСТРУ ЖИВОЙ, ГОТОВЬ ПЯТСОТ ТЫСЯЧ БАКСОВ

— Ты в милицию заявила? — спросила Алена.

— Заявила.

— И что?

— А то! Руками развели, говорят: сейчас таких заложников сотни. И не у таких, как я, детей крадут, а у серьезных людей — банкиров, иностранцев. Так что нам самим нужно ее вытаскивать.

— Самим? Как это — самим?

— Ален, ты чего, с луны свалилась? Или забыла во Франции? У нас теперь каждый за себя, и милиция — то же самое.

— Но как мы можем сами ее вытаскивать?

— Знамо как. Отдать деньги.

— Ма, ты соображаешь?! Откуда у нас такие деньги?

— У нас-то нету. У тебя…

Алена изумилась:

— У меня?! Откуда?

Мать подняла сына на руки, обиженно надула губы:

— Ну как же! В газете написано откуда.

— Мама, ты с ума сошла! Ты что — газетам веришь?

— Я глазам своим верю, Алена, — сказала мать. — И ты на себя посмотри. Ты раньше разве такая была? Идем, Артемка, чего с них, нынешних, брать? Чеченам за родную сестру и гроша не дадут…

Мать ушла с Артемом в другую комнату, Алена в оторопи осталась за кухонным столом с письмом-требованием и статьей «ТВЕРСКАЯ ПРИНЦЕССА ПОКОРИЛА МОНАКО». С газетной страницы на нее смотрела Алена — прежняя, лихая и отвязная девчонка, какой она была на конкурсе «Мисс Тверь». Алене даже не нужно было зеркало, чтобы понять, насколько та Алена отличалась от нее сегодняшней — взрослой, хваткой и знающей цену себе и другим.

Достав из сумочки «Мальборо» и зажигалку, она закурила и, прищурившись, как Красавчик, поглядела в окно.

159

Руслан, Настин ухажер, лежал в сельской больнице, в убогой общей палате.

— Ты кто?.. Ты кто?.. — тупо, как невменяемый, спрашивал он у Романа, который согбенно сидел у его койки. — Ты кто?..

— Я тебе говорил: я Роман, твой дядя.

— А я кто?.. Я кто?..

Алена, вспомнив своих соседей в психушке, вышла из палаты, остановила проходящего мимо врача.

— Доктор, этот мальчик — он долго так будет?

Врач пожал плечами:

— Кто знает? У него серьезная травма, амнезия.

Из больницы она отправилась в райцентр, в районную милицию.

— Заложница? — сказал ей там лейтенант. — Это — в область. Мы этим не занимаемся…

Но в Твери, в управлении областной милиции, дежурный капитан только разозлился:

— Блин! Эти чечены уже и сюда достали! Кто вам сказал, что мы ими занимаемся?

— В райотделе.

— Много они знают, в райотделе! Если ее заложницей увезли, как мы ее будем доставать? Что я за ней — в Чечню поеду?

— А кто?

Капитан, удивленный такой постановкой вопроса, посмотрел Алене в глаза. Но Алена ответила ему прямым требовательным взглядом, и он слегка стушевался:

— Не знаю. В Москву поезжайте. Москва Чечню заварила, Москва пусть расхлебывает.

Алена, повернувшись, вышла из дежурки, а капитан возмутился:

— Совсем обнаглели!

Алена, однако, решила идти до конца. Но в Москве у ворот Министерства внутренних дел на Октябрьской площади ее дальше проходной не пустили, дежурный по бюро пропусков сказал:

— Заложники — это не сюда, это в РУБОП.

— А тут что?

— А тут министерство.

— А РУБОП — это что?

— А РУБОП, девушка, — это Управление по борьбе с организованной преступностью. Улица Шаболовка, 6.

Но и на Шаболовке ее отфутболили:

— Нет, вам не сюда. По заложникам у нас два управления, оба на Садовой-Спасской, 1/2. Это у Военторга, в бывших казармах царского полка…

С трудом, но она нашла и этот адрес. В огромных конюшнях Екатерины Второй, переделанных затем под казармы лейб-гвардейского императорского полка, шел новый ремонт и перестройка под самые крутые управления спецопераций МВД и РУБОПа. По случаю этого ремонта все стены тут были в известке, по коридорам гуляли сквозняки, а в спальных залах гвардейцев его императорского величества не было ни мебели, ни перегородок для будущих кабинетов.

Алена и майор Дугин — 33-летний круглолицый и бритый наголо здоровяк в камуфляже — шли по широкому и пустому коридору мимо ведер с известкой, банок со шпаклевкой, щеток и стремянок. Дугин на ходу говорил:

— Сейчас это стало эпидемией, чеченцы сделали из этого бизнес. В Грозном есть даже рынок заложников, там их продают как рабов. Кому нужен молодой рабочий, покупает нашего пленного солдата. Или просто обмениваются заложниками, за которых можно получить выкуп. Сюда проходите…

Он завел Алену в большую и почти пустую комнату с огромными окнами во двор. На окнах не было ни штор, ни занавесок, пол был в пятнах, стены не побелены. Единственной мебелью тут были обшарпанный письменный стол сороковых годов и два раскладных металлических стула. На столе — телефон, электроплитка с чайником и банка с растворимым кофе. На стене за столом — карта РФ с флажками.

— Извините, — сказал Дугин, — у нас ремонт. Присаживайтесь…

Сев за стол напротив Алены, он включил плитку, достал из стола чашку и граненый стакан.

— Кофе будете?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. — Дугин насыпал кофе из банки в стакан. — Чашка мытая, и кофе у нас — «Нескафе». Значит, что я могу вам сказать? Если честно, вот карта, на ней флажки — это откуда людей похитили, увезли в заложники. Девочку — из Саратова, двух мальчиков — из Волгограда, мальчика и двух девочек — из Астрахани, еще мальчика — из Москвы. Это по детям, мы ими занимаемся в первую очередь, это у министра на контроле. А по взрослым — только в этом году почти шестьсот эпизодов. Можно я посмотрю письмо?

Алена подала ему письмо, он рассмотрел штемпели на конверте, поддел ногтем марку.

Алена в сомнении следила за его действиями.

— Штемпель из Шали, — сказал Дугин, — но письмо написано в Ножай-Юрте, эти марки есть только там, на почте.

Дугин достал из конверта газету и письмо.

Алена, осмотревшись, сказала разочарованно:

— И что? Вы тут занимаетесь вызволением заложников?

— Мы, — подтвердил Дугин, рассматривая письмо с требованием о выкупе.

— А как?

Отложив письмо, Дугин развернул «Знамя труда», стал читать статью об Алене.

Алена нервно повторила:

— Вы тут сидите, и что? Как вы их освобождаете?

Но Дугин, не отвечая, продолжал читать.

— Там все неправда, — сказала Алена. — У меня нет таких денег.

Дугин крякнул.

— М-да… Но им вы это уже не докажете. — Он отпил кофе из граненого стакана. — Значит, так, девушка. Вы правильно сделали, что пришли к нам. Теперь вам придется какое-то время ждать, потому что сейчас они вас просто прессуют психологически, как и всех родственников заложников. Тут ничего не поделаешь — в Чечне война, и девочка за линией фронта, нам туда не достать. Придется набраться терпения и ждать следующего сообщения от похитителей. Думаю, оно будет через неделю. Они выйдут на связь обязательно. Тогда мы начнем переговоры.

— Какие переговоры? — возмутилась Алена. — О чем? Это бандиты! Эту Чечню вообще надо всю уничтожить!

— Там есть разные люди… — заметил Дугин. — Знаете что, Алена? Мой вам совет: идите домой и напишите нам заявление на имя министра. Мол, так и так, моя сестра похищена из деревни, у нас многодетная семья, отец — бывший репрессированный диссидент, боролся за идеалы новой России. Честно вам скажу: у нас это первый случай, чтобы ребенка из деревни похитили.

— И что министр? — с сарказмом усмехнулась Алена. — В Чечню полетит?

— Я за министра не могу сказать, что он сделает. Но хуже не будет.

Алена, поколебавшись, сказала:

— Ладно, дайте мне лист бумаги, я тут напишу.

— Знаете, — смутился Дугин, — с бумагой у нас небольшие проблемы. У нас сейчас бумаги нет. Вы же видите — мы только переехали…

Алена встала, решительно забрала письмо и газету.

— До свидания!

— А вот это вы зря, — сказал Дугин. — Имейте в виду: похитители — профессионалы, и работать с ними должны тоже профессионалы. Иначе…

Алена не выдержала, сорвалась:

— Это вы тут профессионалы? — Она показала на пустые стены. — Здесь? Да вы… вы… У России детей воруют! У страны — понимаете? А вы тут кофе пьете! «Профессионалы»! — И, хлопнув дверью, ушла.

160

Такси летело по Калужскому шоссе. Алена, сидя на заднем сиденье, глотала слезы и смотрела на счетчик.

— А быстрей можно?

— А куда быстрей-то? — сказал водитель. — Пожар, что ли?

Алена промолчала. В Фонде поддержки воздушных путешествий ей сказали, что председатель уехал на дачу, и Алена высчитала, что сегодня как раз тот день, когда он должен был приехать на Медвежьи озера за ней и Красавчиком.

— Сейчас налево…

Машина с асфальтированной дороги перешла на грунтовую, потом на проселочную.

— Здесь! Остановите.

— Но тут ничего нет, — удивился водитель.

— Ничего, я дойду, у меня денег в обрез.

Он остановился. Алена выгребла из сумочки все, что было, — точь-в-точь по счетчику. Вышла из машины, посмотрела, как водитель развернулся и уехал, потом прошла вперед метров сто и свернула на почти неприметную лесную дорогу к озеру. По этой дороге — бегом до дачного забора с воротами, застучала кулаками в калитку. Но за калиткой была полная тишина, и она закричала:

— Эй! Это я, Алена! Открывайте!

После этого в калитке открылась прорезь глазка, голос председателя фонда сказал:

— Не ори. Ты одна?

— Одна, одна! Господи, слава Богу, я вас застала!

Действительно, она поймала их буквально на выезде — во дворе Красавчик, одетый по-дорожному, уже сидел в «мерседесе» председателя.

Алена подбежала к нему, он изнутри открыл ей дверцу машины.

— Молодец! Успела. Садись.

— Я никуда не еду. У меня чечены сестру украли. Мне нужно полмиллиона, — выпалила Алена.

— Сколько?!

— Ты слышал. Пожалуйста! Она в Чечне, в Ножай-Юрте! Они там с ней не знаю что сделают! Я тебя умоляю! Я же тебя сколько раз спасала!

— Да у меня вообще нет денег. Ты же знаешь, я все отдал за «окно» и документы.

Алена повернулась к председателю фонда и, не теряя времени, бросилась перед ним на колени.

— Пожалуйста!!!

— Извини, — сказал он, идя к воротам. — Но такая сумма…

Алена на коленях пошла за ним.

— Я отдам! С процентами! Я обещаю!

Председатель открыл ворота и усмехнулся:

— Откуда?

И пошел назад к «мерседесу».

Но Алена, рыдая, не отставала:

— Я вас прошу… Я отдам…

Он сел за руль и сказал насмешливо:

— Ты уже отдала — все, что могла.

Завел машину, и они уехали. Просто уехали, и все.

Алена с коленей села на землю и, рыдая, закричала им вслед:

— Сволочи!.. Сволочи…

Но Красавчик даже не оглянулся.

Алена подняла голову к небу:

— Боже! Помоги мне!..

161

Конечно, она поехала к брату. Стас сказал:

— Я думал над этим. Так не бывает, чтобы чеченцы прочитали тверскую газету и поехали в какие-то Долгие Крики искать, кого им украсть из твоей семьи. Тут работал наводчик.

— Но цыгане отпадают, — сказала Алена. — Этот Руслан, цыганенок, ее защищал, он с сотрясением мозга до сих пор в больнице.

— Ну, у тебя и без цыган «друзей» много. Ты губернатору избирательную кампанию сорвала? Сорвала, он коммунисту проиграл. У всех наших девок корону «Мисс Тверь» отняла? Отняла. И нашим браткам из бригады Серого твой Андрей на хвост наступал.

— Я тебе сестра?

— Сестра.

— И Настя тебе сестра, она тоже Бочкарева.

— Ну, это как посмотреть. Твоя мать ее Бочкаревой записала, а наш отец в то время уже три года как сидел.

— Она к нему в лагерь ездила.

— Врешь.

— Вру. Не важно. Это моя сестра. Я за ради нее не только совру. И за тебя, кстати, тоже.

— Ладно, — сказал Стас. — Сколько они хотят?

— Пятьсот штук.

— Значит, возьмут половину. Ну, считай, полсотни я тебе дам, по-братски. Ты можешь двести достать?

— Нет. Откуда?

— Но ты все-таки замужем была в Монако. И вообще, у тебя такая крыша…

— Это все кончилось, Стас! — сказала Алена с мукой. — Они все сволочи, все!

— Ну, не знаю, сеструха… — Он развел руками. — Полсотни я могу. А выше — извини. Выше крыши не прыгнешь. Отец ведь тоже на моем иждивении. Он, кстати, знаешь что отчудил? Ты его видела?

— Нет. Что он отчудил?

— В жизни не угадаешь! На малолетке женился! Ну, не женился еще, но живет с ней открыто…

Алена оторопела:

— Как это? Ты что?

— А так. Ему пятьдесят четыре, а ей шестнадцать. Из Хорёнок девка, младше тебя. Но знаешь, как его держит? — Стас сжал свой пудовый кулак. — Вот так! Он уже не колется, не курит, даже пиво не пьет. Шелковый! И в чем у вас такая сила?

162

Раньше ни Алена, ни мать никакие новости по телику не смотрели, поскольку в деревне все, кроме Марксена и Жукова, «в гробу видели эту политику». Но теперь они с утра до ночи переключали телевизор с канала на канал в поисках новостей из Чечни. Хотя хроника чеченской войны была угнетающей — на экране то и дело показывали разбитый бомбежками Грозный, руины домов в Шали, Урус-Мартане и в других деревнях, очень похожих на Долгие Крики. Мать, сцепив руки, напряженно вглядывалась в экран, словно там, за этими танками, ранеными солдатами и разрушенными домами, могла углядеть свою Настю.

Алена, конечно, знала, что Настю не покажут, но вместе с матерью и Жуковым слушала фронтовые сводки и генералов в камуфляже, которые постоянно вещали об очередном наступлении федеральных войск и обещали, что скоро все боевики будут истреблены. Но день шел за днем, боевиков запирали и уничтожали то в одном ущелье, то в другом, а они каким-то образом снова плодились, нападали на наших солдат, взрывали все, что хотели, и похищали офицеров и даже генералов.

Мать от этих сводок посерела лицом, похудела и стала хромать еще больше. А Жуков только шумно вздыхал и выходил из избы покурить. Поскольку Насти, главной поставщицы информации, не было, Алена лишь обиняками выведала у матери, что произошло тут в ее отсутствие. Когда отец поселился в Хорёнках, Роману тут же была дана отставка, мать, по-видимому, надеялась, что отец к ней вернется. А он «вон чего отчебучил, козел диссидентский, — с малолеткой живет! Это ж позор на всю область!».

А Жуков… Ну, с тех пор как Настю украли, Жуков взял опеку над матерью и Артемом, являлся сюда каждый день — колол дрова, воду таскал из колодца, да мало ли по дому мужской работы…

И еще одну новость изложила Алене мать, но почему-то шепотом. Про Марксена… «Даже не знаю, как тебе сказать, дочка. С месяц назад к нему друг приехал, из Америки. Оказывается, у них когда-то любовь была, понимаешь? А потом Марксена из Москвы выслали, а тот за границу сбежал, в Сан-Франциско. И они, считай, восемнадцать лет не виделись. Так ты представляешь: тот-то через столько лет нашего Марксена нашел, прилетел за ним и увез к себе в Сан-Франциско! Представляешь! И ты б видела, как они тут по деревне в обнимку ходили! Как голуби! Вот это любовь! А твой отец? Как исчез, так и все. А теперь вообще стыдобища! Лучше бы он в зоне пропал!..»

От всех этих сплетен, новостей, деревенских драм и безрадостных сводок с чеченского фронта Алену однажды отвлек топот конских копыт и оголтелый крик:

— Алена! Алена!

Алена выглянула в окно.

Почтарь Виктор во весь опор скакал по деревне.

Алена выскочила на крыльцо, с крыльца — к калитке.

Виктор, доскакав до калитки, с трудом остановил коня.

— Алена, письмо из Чечни!

Алена поспешно вскрыла конверт. В конверте лежал сложенный вчетверо лист бумаги с наклеенными на него буквами из разнокалиберных газетных заголовков:

ПРИНЦЕСА! ПРИГОТОВИЛА ДЕНЬГИ? ДАЙ ОБЯВЛЕНИЕ В ГАЗЕТУ «ЗНАМЯ ТРУДА», ЧТО ПРОДАЕШЬ РАДИОЛУ «РИГА» 1956 ГОДА, И НАПИШИ ТАМ НОМЕР СВОЕГО МОБИЛНОГО ТЕЛЕФОНА. ЖДИ ЗВОНКА

Держа конверт, Алена почувствовала, что там есть еще что-то, и достала маленькую фотографию, сделанную «Полароидом». Глянув на нее, охнула и в ужасе прислонилась к ограде, закрыла глаза.

— Чего там? — спросил Виктор и взял у нее фотографию.

На фотографии была Настя — избитая, с синяками на лице и на руках. Под фотографией было написано чернилами:

АЛЕНА, УМОЛЯЮ — СПАСИ МЕНЯ. НАСТЯ

— Ну, звери!.. — сказал Виктор.

Алена без слез, тихо осела на землю.

163

Конечно, она сделала все, как они велели: купила в Твери мобильный телефон фирмы «Билайн» и дала объявление в «Знамя труда». А когда вернулась из Твери домой, увидела, что у ворот стоит «ауди». Соседка, проходившая мимо с ведром, шепнула ей на ходу:

— ФСБ…

Алена толкнула калитку и вбежала в дом.

В доме, на кухне сидел молодой мужчина — высокий, холеный и симпатичный. Стол перед ним был застелен скатертью, на столе варенье, баранки и домашнее печенье — как для почетного гостя. Мужчина пил чай, а мать Алены, держа на руках Артемку, повернулась к двери, к Алене.

— А вот и она…

Мужчина спросил:

— Вы Алена Бочкарева?

— Да…

— Здравствуйте, я из областного ФСБ. Капитан Чуйков Николай Сергеевич. Мы знаем о вашем горе и хотим вам помочь.

— Спасибо, — сухо сказала Алена. — Я уже обращалась в милицию.

Чуйков пренебрежительно усмехнулся:

— Ну, вы, наверно, заметили, какие у них возможности. А мы работаем на федеральном уровне. У нас в Чечне есть контактеры, информаторы, мы ведем дела совершенно независимо от МВД и добиваемся неплохих результатов. Правда, мы никогда их не афишируем. Но с такими ситуациями мы уже справлялись. Хотя должен вам сразу сказать, что какие-то деньги действительно понадобятся.

— У меня нет таких денег, какие они просят.

— А такие и не нужны. Если с похитителями работать правильно, то половину всегда можно сбить. А двести пятьдесят тысяч для такой женщины, как вы, — это, я думаю, не проблема. Слетайте к мужу в Монако или к своей двоюродной бабушке на Лазурный берег — вот и все. С визой мы вам поможем. Причем должен сказать, что отдавать похитителям все двести пятьдесят тысяч вовсе не обязательно. Деньги нужны главным образом как приманка. Если мы показываем контактеру живую наличность, он заверяет чеченцев, что деньги есть, те выходят на связь, а дальше — дело нашей дипломатии, понимаете?

— Конечно, она слетает! — суетливо вмешалась мать. — Ты ведь слетаешь, Аленка, да?

В ее голосе было столько мольбы, что Алена принужденно кивнула.

— Только я вас, Алена, попрошу четко определиться, — сказал Чуйков. — Если вы хотите сотрудничать с милицией — пожалуйста, это ваше право, тогда мы устраняемся. А если с нами, то только с нами, и никаких параллельных акций. Это очень опасно для вашей сестры, понимаете?

Мать снова опередила Алену:

— Конечно, с вами, о чем разговор! Такой уровень! Видишь, Алена! Все-таки есть, оказывается, власть в нашей стране!

Чуйков встал и подал Алене свою визитную карточку.

— В таком случае при любом выходе на вас похитителей вы должны ставить нас в известность. И пожалуйста, больше никого в это не вовлекайте. Если хотите, чтобы ваша сестра осталась жива и вернулась. Договорились?

Алена молча подала ему последнее письмо из Чечни с фотографией Насти.

Чуйков внимательно рассмотрел фото, потом прочел письмо и спросил:

— Вы приобрели телефон?

— Да.

— С роумингом?

— Да.

— Можно мне посмотреть?

Алена дала ему свой новый мобильный телефон.

Чуйков отделил от него батарею и переписал в блокнот его идентификационный номер.

— С вашего позволения, мы поставим вас на прослушку. Это позволит определить местонахождение похитителей. Какой у вас номер телефона?

— Московский. 774-32-17.

Записав этот номер и возвращая Алене телефон, письмо и фотокарточку, Чуйков сказал:

— Спасибо. А насчет этой фотографии… Знаете, конечно, вам на это тяжело смотреть, я понимаю. Но с другой стороны, это подтверждает, что девочка еще жива. Так что действуйте, торопитесь… — Он повернулся к матери Алены: — Спасибо за чай. — И опять к Алене: — Я буду ждать вашего звонка. Только, пожалуйста: в Твери полно кавказцев, и они, конечно, следят, кто приходит к нам в ФСБ. А вам сейчас совсем ни к чему демонстрировать, что мы с вами знакомы. Понимаете? Звоните. Всего хорошего.

Он вышел, мать посмотрела в окно, как он сел в «ауди» и уехал. И сказала:

— Какой мужчина! Вот, Алена, кто тебе нужен!

164

Самолет снизился над морем и пошел вдоль Лазурного берега к аэродрому. Даже сквозь иллюминаторы было видно, что тут, как в раю, никогда ничего не меняется — все те же курортники на солнечных пляжах, все те же яхты скользят по бликующей золотом воде, и все те же карнавальные гирлянды тянутся вдоль и поперек Променад-дез-Англе.

Маргарита встретила Алену в аэропорту, обняла и расцеловала. Она опять выглядела прекрасно — худая, загорелая, стильная, с новой прической, игривой походкой и живым блеском в глазах. Мужчины в аэропорту оглядывались на них, и трудно было сказать, на кого больше — на Алену или на Маргариту.

Ведя машину через Ниццу в Вильфранш, Маргарита спросила как бы невзначай:

— Ты надолго?

— На день.

— Что? На день? — Маргарите показалось, что она ослышалась.

— Рита, мне нужны деньги.

— Пожалуйста. Сколько?

— Двести тысяч.

Маргарита в изумлении открыла рот и повернулась к Алене.

— Долларов, — сказала Алена. — И смотри на дорогу, а то разобьемся.

— Ты с ума сошла! — Маргарита картинно всплеснула руками. — Откуда у меня? Ты что!

— Настю похитили чеченцы…

— Боже, как романтично! Знаешь, меня ведь тоже когдато похитили. Правда, не чеченец, а кореец. Но как видишь, это неплохо кончилось. Сколько ей лет?

— Ты не понимаешь! Там идет война! Ее могут убить…

— Аленушка, у меня нет таких денег.

— Я знаю. Мы займем у банка. Под твою виллу.

Маргарита враз посерьезнела.

— Никогда!

— Рита, это единственный выход.

— Нет!

— Да, Рита, — жестко сказала Алена. — У меня нет выхода. Это моя сестра, ее там могут убить в любую минуту. Если б ты видела, что там творится!

— Но при чем тут я? Я не хочу…

— Тетя, ты кое-что забыла. Эта вилла спасена за мои тугрики, и я ее совладелица. А теперь мне нужны эти деньги.

Маргарита скисла, заканючила:

— Алена, ты меня убиваешь! Я только-только к жизни вернулась…

Но Алена не отвечала.

Машина въехала во двор виллы «Марго», и Алена все поняла: во дворе, у бассейна, развалившись в шезлонге, загорал полуголый Карлос, бывший любовник Маргариты.

Лениво открыв глаза, он сказал Алене:

— Бонжур, ми алма![36]

Алена не сочла нужным ему ответить — все равно через несколько минут или дней он с этой виллы опять исчезнет, Маргарите придется ужаться в расходах.

Взяв все документы на виллу, они отправились в банк. Хотя за прошедший год стоимость вилл на Лазурном берегу выросла в полтора раза, управляющий дал им кредит только на сумму ее бывшей стоимости — миллион франков.

— Здесь вы расписываетесь о сроках кредита, — показал он на крестики в нижних строчках контракта, — первые шесть месяцев — под шестнадцать процентов, вторые — восемнадцать. Если через год кредит не будет выплачен, вилла отойдет к банку без всяких отсрочек…

— Ужас! — по-русски сказала Маргарита Алене. — Это самоубийство!

— Подписывай! — жестко приказала Алена.

Маргарита принужденно подписала и снова сказала по-русски:

— Ты меня режешь без ножа!

Управляющий проверил все подписи.

— Замечательно! — сказал он. — Вот чек на миллион франков.

— Нет, мсье, — сказала Алена, — нам нужно наличными.

Он удивился:

— Всю сумму?

— И в долларах, — подтвердила Алена.

Маргарита, стоя у кассы и следя, как Алена складывает в сумку двадцать банковских пачек стодолларовых купюр, обиженно поджала губы. А по дороге в аэропорт не проронила ни слова, только у самого аэровокзала спросила:

— Не понимаю, как ты собираешься их провезти?

— Не беспокойся…

Впрочем, в Ницце принятые Аленой меры предосторожности оказались излишними — при посадке в самолет никто не заглянул в ее сумку. Зато в Москве, в Шереметьево, когда Алена — несколько располневшая и в плаще — пошла в цепочке пассажиров через зеленый таможенный коридор, таможенник ее остановил:

— Минутку! Вашу декларацию. Покажите сумочку.

Алена открыла свою сумочку.

— А вещи? — спросил таможенник.

— Я с курорта, без вещей.

— Девушка, а что вы так волнуетесь?

— Я? Я не волнуюсь. Просто мне тут душно. Вы же видите, я в положении.

— Понял, девушка. Проходите.

Алена улыбнулась:

— Спасибо. За «девушку».

И, выйдя из аэровокзала, огляделась по сторонам.

Чуйков, стоя чуть поодаль, махал ей рукой от своей «ауди».

В машине, по дороге в Москву, Алена, сидя на заднем сиденье, повозилась руками под плащом и под кофтой, расстегнула и извлекла корсет с нашитыми на нем карманами. В этих карманах были банковские пачки стодолларовых купюр, Алена стала перекладывать их в обыкновенную пластиковую сумку.

Чуйков, ведя машину и поглядывая на Алену в зеркальце заднего обзора, усмехнулся:

— Это вы зря прятали. У нас ограничения на вывоз валюты. А ввозить можно сколько угодно, это легально.

— Ничего, — отозвалась она, — так надежней.

— Сколько вы привезли?

— Двести тысяч.

— Где думаете хранить? Дома опасно…

— У меня есть где хранить.

— Вы уверены? А то можно у нас.

— Нет, спасибо.

Чуйков пожал плечами.

— Мне никто не звонил, — сообщила Алена. — Уже седьмой день…

И именно в этот момент послышался телефонный звонок, Алена даже вздрогнула.

— Ну вот видите! — сказал Чуйков. — А говорят, что нет телепатии.

Алена спешно полезла в сумочку, извлекла звенящий мобильный телефон.

— Алло! Я слушаю!

Мужской голос с кавказским акцентом сказал:

— Ну что, прынцеса? Дэньги нашла?

Чуйков поспешно вмешался:

— Ничего не говорите! Требуйте сестру.

— Я хочу услышать сестру, — сказала Алена в трубку.

— Дэньги есть или нет? — настаивал голос с акцентом. — Атвечай!

— Ничего не скажу! Сначала дайте сестру услышать.

— Зараза! Ладно, на, слушай!

И почти тотчас трубка заверещала голосом Насти:

— Алена! Это я!..

— Настя! — закричала Алена. — Ты жива? Что они с тобой сделали?

— Алена, спаси меня! Забери меня отсю…

Голос Насти осекся, вместо него в трубке снова раздался мужской голос с кавказским акцентом:

— Ну, слышала? Ми с ней еще ничего не сдэлали. Пака. Панимаш?

— Да… — убито сказала Алена.

— Про деньги ни слова! — снова вмешался Чуйков. — Требуйте живой контакт!

— Ну! — сказал голос в трубке. — Есть деньги?

— Я не могу по телефону. Нужен живой контакт.

— Уже тебя научили, да? Харашо. Пайди на рынок, найди двух-трех чечен, пусть скажут тебе свои фамилии и откуда они. А мы тут их праверим. Если хароший люди, адин из них будит твой кантакт. Все, завтра пазваню. — И трубка загудела короткими гудками отбоя.

165

После убийства Андрея война за русификацию рынков прекратилась. Даже в Твери, древней, еще до рождения Москвы, сопернице Киева и столице княжеской Руси, фруктами, овощами, мясом и рыбой торгуют одни кавказцы.

Алена и Стас шли вдоль фруктового ряда, подходя поочередно к каждому продавцу.

— Ты чечен?

— Нет.

— А кто?

— Азербайджанец. А что?

Стас переходил к следующему:

— Ты чечен?

— Нет. Зачем обижаешь?

— А кто тут чечен? — вспылил Стас. — Когда не надо, все чечены! А когда надо…

— Там спроси, — сказал продавец, — в мясном ряду.

Алена и Стас пошли в глубину рынка. В мясном ряду на прилавках лежало свежее мясо: разделанная говядина, телятина, баранина с костями и без костей. Над прилавками на крюках висели бараньи и говяжьи туши, окорока. За прилавками продавцы кавказской внешности точили ножи, свежевали и разделывали мясные туши.

Алена в ужасе смотрела на эти ножи…

Стас подошел к пожилому продавцу:

— Ты чечен?

— Чеченец, — поправил тот. — А что?

— Откуда?

— Из Автуры. А в чем дело?

Алена достала из сумочки блокнот и авторучку, Стас продолжил допрос:

— Как звать?

Продавец покосился на Аленин блокнот:

— А зачем тебе?

— Не бойся. Нам нужен посредник.

Но оказалось, что похитителям еще нужно было угодить, лишь бы кого они на роль посредника не утверждали. По ночам, сидя в ночной рубашке на печной завалинке в доме матери, Алена держала на коленях блокнот и говорила с Чечней по мобильному телефону.

— Я вам уже шесть имен дала!

— Эти нэ падходят, — отвечал мужской голос. — Ищи других.

— Почему не подходят? — со слезами в голосе кричала Алена. — Сколько можно?!

В соседней комнате просыпался и начинал реветь Артем. Мать, простоволосая, появлялась в двери с Артемкой на руках, смотрела умоляюще, и Алена просила в трубку:

— Дайте сестру к телефону! С мамой поговорить!

— Заткнисс! — обрывал ее голос. — Имей в виду: завтра паследний дэнь даю. Не найдеш чэловека, с сестрой нехароший вешш может случиться. Все! — И в трубке зазвучали гудки отбоя.

Алена и мать посмотрели друг другу в глаза.

— Издеваются, сволочи! — сказала мать. — Вот дожились! Уже чечены над нами издеваются! Звони Чуйкову.

Алена засомневалась:

— Ночью?

— Звони.

Чуйков, надо сказать, приехал буквально наутро. И не один — вместе с ним из «ауди» вышел какой-то пожилой чеченец.

— Вот, знакомьтесь, — сказал Чуйков. — Усман Салимов из Курчалоя. Отец пятерых детей. Думаю, он устроит и вас, и тех, кто держит Настю.

Алена и мать, стоя на крыльце, молча смотрели на Усмана.

— Вы мать? — сказал Усман матери Алены.

— Да…

— Я вас хорошо понимаю. У меня пять детей, я за каждого могу жизнь отдать. Воровать детей, делать из этого бизнес — это против Аллаха, эти люди не чеченцы. Пусть они меня проверят, пусть найдут мою семью в Курчалое — я им это все равно в лицо скажу. Воевать за Чечню можно, а детей воровать — нельзя.

— А если понадобится поехать в Чечню за сестрой, вы сможете поехать? — спросила Алена.

— Даром не поеду, — ответил Усман, — а за триста долларов поеду.

— Если привезете сестру, я вам больше дам.

— Больше не надо, я на детях не зарабатываю. Я правоверный. Только дорогу мне оплатишь, и все.

Алена еще раз осмотрела этого Усмана и решила, что ему можно доверять. Через два дня оказалось, что его кандидатура устроила и похитителей.

— Молодец! — похвалили Алену из Чечни. — Правильный человек нашла!

Алена со Стасом отправились в Хорёнки.

— Ты уверена в этом чечене? — спросил по дороге Стас.

— Его Чуйков привез, ФСБ. И в Чечне приняли.

Джип Стаса подъехал к дому бабы Феклы, где теперь жил отец. Стас нажал на гудок — один раз… второй… третий…

Но никто не выходил из дома.

Алена и Стас переглянулись, открыли калитку, прошли через двор, постучали в дверь. Никто не отозвался. Стас толкнул дверь, она оказалась незапертой. Встревожившись, они вошли в дом и в изумлении замерли на месте.

Горница бабкиного дома была переоборудована в любительскую радиостанцию: вдоль стены на козлах были настелены свежеструганые доски, на них стояли допотопный ламповый радиопередатчик, несколько старых пленочных магнитофонов с бобинами, патефон с пластинками, еще какое-то оборудование. Такой же, на козлах, стеллаж вдоль соседней стены занимали подшивки газет «Знамя труда», «Аргументы и факты», «Известия», «МК», «Коммерсантъ» и прочих.

А перед радиопередатчиком сидел Петр Бочкарев с наушниками на голове и вещал в микрофон:

— Внимание! Говорит радиостанция «Народная волна». У микрофона Петр Бочкарев. Завершаю анализ антинародной прессы…

Увидев Алену и Стаса, он замахал на них руками и продолжил в микрофон:

— Совершенно ясно, что, несмотря на видимую свободу слова, никакой настоящей свободы у нас нет. Все газеты прославляют антинародный курс правительства, в то время как учителя голодают, шахтеры бастуют, детская смертность растет, а чечены похищают наших детей. Я призываю всех мыслящих людей России объединиться, пока не поздно, в новое правозащитное движение «Колокол»!

— Тьфу ты! — сказал Стас в сердцах. — Опять за свое! Лучше бы ты кололся, отец!

Бочкарев недовольно выключил микрофон и завел патефон. Пластинка закрутилась под иглой, и в воздухе прозвучало: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой…»

— А где твоя малолетка? — спросила Алена отца. — Я ее тот раз не застала, и опять… Прячешь, что ли?

— Ну, в школе она, — нехотя сказал отец.

— Как в школе? Она что, школьница еще?

— Ну… — подтвердил отец. — Одиннадцатый класс заканчивает.

— Во дает! — Стас крутанул головой.

— Папа, ты вообще соображаешь? — возмутилась Алена. — Тебя опять посадят!

— Почему? Ей уже семнадцать лет… ну, будет через месяц.

— Нет, это ж подумать! Она младше меня!..

— Дети! — перебил Бочкарев. — Это вы подумайте! Я пятнадцать лет отсидел! Без женщин. Имею право пожить. Как Мандела!

Телефонный звонок прервал эту беседу отцов и детей. Алена поспешно зарылась в своей сумке, достала мобильный.

— Алло! Да, это я. Посылка? Какая посылка? Откуда? Хорошо, уже еду! — Алена дала отбой и сказала Стасу: — Это Виктор с почты. Мне из Чечни посылка.

Оставив Стаса с отцом, Алена выскочила из дома, пробежала в сарай и, подняв крышку в полу, спустилась в погреб.

Там снова были изменения — на полках вместо оружейного арсенала Стаса лежали высоченные стопки старых газет и правозащитной литературы. Алена раздвинула эти стопки, толкнула «живой» кирпич в стене, по локоть сунула руку в открывшуюся дыру и извлекла пластиковую сумку — ту самую, в которую по дороге из Шереметьева сложила двести тысяч долларов. Теперь она достала из этой сумки десять пачек, завернула в несколько старых газет и сунула обратно в тайник. Поставила кирпич на место, а с сумкой, в которой осталось сто тысяч долларов, полезла по лесенке вверх.

166

Посылка оказалась пакетом, завернутым в грубую бумагу и перевязанным грязной бечевкой.

— Вот, — сказал Виктор. — На крыльце у почты лежало. Я утром стал почту открывать, вижу — лежит. То есть это не по почте пришло, а подбросили.

Алена выхватила пакет, попыталась порвать бечевку.

— Осторожно! — сказал Виктор. — А вдруг там взрывчатка…

— Да ладно! — отмахнулась Алена и повернулась к Стасу: — Нож есть?

— От них всего можно ожидать, — заметил Виктор.

— Дай сюда. — Стас забрал у Алены бандероль, достал финский нож на пружине и вспорол пакет. Из пакета выпали видеокассета и крохотный сверток. Стас передал кассету Алене и спросил у Виктора: — У тебя видик есть?

— Есть, но старый, «Самсунг».

— Сойдет. — Стас развернул сверток. В свертке лежал обрубок мизинца — две фаланги с ногтем.

Алена обмерла:

— Боже! Это Настин палец!..

— Ну, курвы! — выругался Стас.

В задней комнате сельской почты, где жил теперь Виктор, видеокассета нырнула в щель видеомагнитофона, Виктор нажал кнопку «Play». На экране телевизора возник какой-то полутемный подвал и Настя в лохмотьях — избитая, с синяками на лице и на шее. Мужчина в камуфляже и с маской на лице завязал Насте глаза темной повязкой, усадил ее на стул, а ее левую руку положил на стол и прижал все пальцы, кроме мизинца. Второй мужчина в маске и камуфляже поднял секач, примерился и… одним ударом отсек мизинец.

Алена, глядя на экран, вскрикнула и, кусая кулаки, спрятала лицо на груди у Стаса.

— Звери… — сказал Стас, гладя ее по голове. — Ну, тихо, сестренка, тихо. Мы их достанем.

Алена лихорадочно достала из сумки свой мобильный телефон, набрала номер.

— Алло! ФСБ? Мне Чуйкова. Николай? Приезжайте за деньгами. Нет, не половину! Всё возьмите! Все двести пятьдесят! Только пусть отдадут ее! Сразу! — И, дав отбой, повернулась к Стасу: — Давай обратно к отцу. И — твой полтинник. Быстрей!

— Алена, это риск… — предупредил он.

— Ты что, не видел?! — сорвалась она в истерику. — Не видел?! Они ее режут!!!

Через час в Долгих Криках, сидя в машине Чуйкова, Алена из сумки выкладывала на заднее сиденье пачки стодолларовых купюр.

— Двадцать один… двадцать два… двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять. Всё. Это всё, что есть. И вам еще триста…

— Нет, сейчас не нужно, — сказал Усман, складывая деньги в свой чемоданчик. — Когда привезу девочку, тогда отдашь. Я тебе доверяю.

— Вот, — сказала Алена Чуйкову, сидевшему впереди за рулем. — Я при вас отдала двести пятьдесят тысяч. Под вашу ответственность.

— Конечно, — сказал Чуйков.

— Не бойся, дочка, — тронул ее за плечо Усман. — Не все чеченцы звери. Есть и хорошие люди. Клянусь Аллахом, мы привезем твою сестру. Два дня до Чечни, два дня там, через неделю она тут будет.

Мать Алены принесла большую тяжелую сумку, подала Усману.

— Тут одежда для Насти.

— Спасибо, — сказал Усман. — Я передам.

— Все, — сказал Чуйков. — Мы поехали. Нам до Чечни тысячу восемьсот километров пилить!

Алена вышла из машины:

— В добрый путь.

Чуйков отдал ей честь и тронул машину, «ауди» выехала из двора. Мать Алены перекрестила машину вслед.

167

Артемка, сидя на полу, играл игрушечным танком, круша деревянные кубики и рыча, как танковый двигатель:

— Р-р-р-р-р-р… Бах по Грозному! Бах его! Ба-бах!..

Над ним, на экране телевизора, но без звука, шла очередная победная хроника чеченской войны: ракетные залпы по боевикам, атакующие танки, генералы в камуфляже у карты с планом завершающего сражения.

Мать Алены, сидя перед телевизором, нервно вязала, поджав губы.

Алена, стоя у кухонного стола, в сердцах колола орехи трубкой мобильного телефона.

— Не молчи! Не молчи! — в тихой истерике твердила она этой проклятой трубке. — Звони! Звони!

— Ты ее разобьешь, — заметила мать.

— Сегодня десятый день! — сказала Алена.

— Позвони в ФСБ.

— Там не отвечают!

— Звони еще раз.

Но телефон вдруг сам зазвонил.

Алена от неожиданности выпустила его из рук, трубка упала на пол, Алена подхватила ее, включила.

— Алло! Алло! Что?! Какая вторая посылка? Я вам деньги отправила! Как «с кем»? С Усманом! Что значит «никакого Усмана»? Он десять дней как уехал! Вы мне голову не морочьте! Где моя сестра? Дайте сестру к телефону! Настя! Ты жива? Что? — И, выронив трубку, Алена стала в истерике биться головой о стену.

Мать бросилась к ней, схватила за плечи:

— Перестань! Что? Что там?

— Мама… — тихо сказала Алена. — Они ей второй палец отрезали…

— А деньги? Где наши деньги?

— Нас кинули, мама, — мертвым голосом сказала Алена.

После отъезда Марксена их сельская церковь оказалась никому не нужна. Алена с матерью поставили зажженную свечку перед забитой досками дверью, стали на колени и принялись молиться, шепча:

— Пресвятая Дева Мария! Спаси нас и помилуй, помоги нам…

Глядя на них, Артемка, стоявший рядом с матерью, тоже опустился на коленки и стал повторять слова молитвы.

168

Пройдя по отремонтированному коридору РУБОПа, Алена свернула к комнате Дугина. Здесь, как и в коридоре, произошли изменения: на столе у Дугина появился компьютер, рядом с его столом возникли еще два допотопных письменных стола, за ними сидели два новых сотрудника. Правда, вторая половина комнаты была еще пуста, и вообще состояние необжитости не исчезло: на окнах по-прежнему не было никаких занавесок и на стенах — ничего, кроме карты с флажками.

Алена подошла к столу Дугина и положила перед ним исписанный лист бумаги.

Дугин поднял на нее глаза:

— Что это?

— Заявление министру. Как вы сказали.

Дугин взял заявление, прочел и снова посмотрел на Алену. Она явно изменилась с тех пор, как он ее видел, — похудела, почернела лицом, а в глазах появилась та остервенелость крайнего отчаяния, которая свойственна всем родителям заложников, мотающимся по инстанциям в поисках помощи.

— Двести пятьдесят тысяч? — сказал Дугин.

— Да, — сухо ответила Алена.

Дугин сокрушенно покачал головой:

— А вы сообщили в ФСБ?

— Нет.

Дугин повернулся к своим сотрудникам:

— Слыхали, ребята? Это уже третий случай. Наши российские, аферисты работают заодно с чеченскими.

Алена молча положила перед ним видеокассету и сверток. Сверток сама же и развернула, в нем были мизинец и безымянный палец Насти.

— Вы можете передать это вашему министру?

Дугин посмотрел на нее, ответил после паузы:

— Садитесь, девушка. Будем работать. С какого телефона вы общались с похитителями?

Алена положила перед ним свой мобильный телефон.

— Номер? — сказал Дугин.

— 095-774-32-17.

Дугин повернулся к компьютеру, вызвал на экран какой-то файл и в окошко команды «найти» впечатал номер 095-774-32-17. Компьютер негромко затрещал, включаясь на поиск.

— Мы тут одного немца вытаскивали, — сказал Алене Дугин. — Его жене даже в Мюнхен звонили из Чечни, тоже по мобильному. Пришлось с «Билайном» наладить отношения…

На экране компьютера появилась надпись:

ИНФОРМАЦИЯ НЕДОСТУПНА. ВАШ КОМПЬЮТЕР ПРОВОДИТ НЕЛЕГАЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ И БУДЕТ ОТКЛЮЧЕН ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ СЕКУНД

Дугин взял Аленин мобильный телефон, набрал какой-то номер.

— Алло! — сказал он в трубку. — «Билайн»? Валентина Андреевна, это капитан Дугин лезет в вашу систему. Здравствуйте. Откройте мне по электронной почте реестр на 774-32-17. Да, я с него говорю. Спасибо.

Надпись на экране тут же исчезла, вместо нее появился столбик цифр с кодом Чечни и телефонными номерами.

Дугин пояснил Алене:

— Вот с этих номеров вам звонили. Это из Шали… Это из Аргуна… Из Гудермеса… Это Нижние Атаги, это Верхние Атаги… Судя по датам, девочку каждые две недели перевозят из одного места в другое. Но чаще всего повторяется вот этот телефон. Сейчас мы им позвоним. — Он набрал номер на своем служебном телефоне, подождал и сказал: — Алло! Это майор Дугин из Москвы, из РУБОПа. Пожалуйста, слушайте меня внимательно. У вас находится заложница Настя Бочкарева из Тверской губернии. Нету? Ничего, если хорошо поищете, найдете. Слушайте дальше. У меня есть разрешение министра обменять похищенных детей на ваших пленных…

Алена изумленно посмотрела на Дугина.

Он извлек из ящика толстую серую папку, открыл, достал из нее какие-то списки и продолжал в телефон:

— Значит, из вашего района у нас сидят по тюрьмам… Да, три ваших полевых командира из Аргуна сидят: Рамис Хайрулин, Магомет Хуцилаев и Руслан Губаев. За кого из них отдадите девочку? Нет, не за трех! Только за одного! Как хочешь, даю тебе время до завтра. Только имей в виду: если у девочки еще хоть один волос упадет с головы, я лично все волосы отрежу этим командирам в другом месте. Вместе еще кое с чем. Ты меня хорошо понял? Нет, ты сам мне позвонишь. Запиши мой телефон: 204-89-30. Все, конец связи. — Дугин дал отбой и поднял глаза на Алену: — Вы слышали. Они позвонят. Приходите завтра.

Но Алена, наоборот, села на стул, сказала:

— Спасибо. Теперь я отсюда уже никуда не уйду.

Дугин усмехнулся:

— Знаете, у нас есть другие дела…

— А у меня нет, — сказала Алена.

169

— Заключенный Магомет Хуцилаев — на выход!

Двое заключенных, сидевших в камере строгого режима, заученно стали лицом к стене, руки подняли за спиной на уровень лопаток — так, что их головы уперлись в стену. Затем, согнувшись и двигаясь спиной к выходу, Хуцилаев подошел к двери, охранник надел ему наручники, грубо выдернул из камеры и подтолкнул по тюремному коридору:

— Пошел!

— Куда меня?

— Иди, иди! Там узнаешь…

Тем временем майор Дугин подписал у тюремного начальства документы о приемке-сдаче заключенного и через несколько минут вместе с двумя своими сотрудниками-собровцами вывел Магомета Хуцилаева за ворота лагеря к милицейскому «уазику». В «уазике» их ждали Алена и местный начальник милиции с лицом ханты-мансийского божка. По протаивающей под теплым солнцем тундре хант довез их до Салехардского аэропорта. Здесь они вместе с Хуцилаевым пересели на алюминиевые, вдоль борта, сиденья военно-транспортного «Антона», и собровцы пристегнули наручники Хуцилаева к стенной переборке. Сделав разворот над Обью, самолет полетел на юг, в Москву. Через шесть часов под Москвой, на Чкаловском военном аэродроме — новая пересадка, в грузовой «Ил-62» с пополнением для чеченского фронта.

Вылетели ночью, на рассвете сели в Минеральных Водах, перегрузились на армейские грузовики с крытыми брезентом кузовами и в полдень прикатили в Моздок.

В Моздоке была обстановка прифронтового города: на улицах полевые кухни, грузовики в камуфляже, танки, санитарные «уазики», солдаты с автоматами, выздоравливающие раненые на костылях, армейские врачи и медсестры. На перекрестках местное население торговало семечками, фруктами и чебуреками.

Колонна грузовиков, обогнав какую-то группу женщин с плакатами, притормозила перед проходной в армейский штаб. Дугин, собровцы, Хуцилаев и Алена спрыгнули на землю, Дугин сказал Алене:

— К сожалению, дальше вас не пропустят. Здесь штаб.

— Ничего, я подожду.

— Тут рядом гостиница.

— Нет, я буду здесь…

Колонна грузовиков ушла на юг, к чеченской границе. Дугин предъявил свои документы в проходной и вместе с собровцами и Хуцилаевым исчез в здании штаба. Алена оглянулась на группу приближающихся женщин. Те несли самодельные плакаты:

ГДЕ МОЙ СЫН ЕГОРОВ ВИТАЛИЙ?

ИЩУ СЫНА, СЕРЖАНТА ОЛЕГА ГАВРИЛОВА ИЗ ПЕНЗЫ, 1980 ГОДА РОЖДЕНИЯ

ГЕНЕРАЛЫ! ГОД НАЗАД ВЫ ВЗЯЛИ У МЕНЯ СЫНА ПЛИЩУКА СЕРГЕЯ ПЕТРОВИЧА. ГДЕ ОН?

Женщин было немного — с десяток. Но когда они молчаливо, не говоря ни слова, стали перед окнами армейского штаба, там возникла беготня, суета и нервозность. Потом к женщинам выскочил какой-то капитан, сказал суетливо:

— Уходите! Сейчас начнется артобстрел!

— Мы никуда не уйдем!

— Я из управления по связям с общественностью. Вы понимаете, что я вам говорю?

— Мы будем говорить только с командующим!

Но тут грохотнуло так, что даже в штабе задрожали окна.

— Уходите! Не до вас! Завтра придете! — закричал капитан и убежал в штаб.

Женщины, однако, никуда не ушли, и Алена тоже. Гдето за городом ракетные установки палили в сторону Чечни с такой силой, что даже тут, над Моздоком, воздух раскалывался с сухим парусиновым хрустом. А потом в небе прозвучал низкий вибрирующий рокот тяжелых «черных акул», и земля стала вздрагивать от дальних бомбовых взрывов…

В штабе майор Дугин, пальцем затыкая одно ухо, прижимал ко второму телефонную трубку и кричал:

— Что? Громче! Не слышу! Вас бомбят? Девочку прячьте! Девочку от бомбежки прячьте, Настю Бочкареву! Что? Да, Хуцилаев здесь, со мной! Где будет встреча? В Каурском ущелье? Нет, это на вашей территории, так не пойдет. Только в нейтралке, в зоне отчуждения! Ищерская долина? Хорошо, завтра в семь утра. Нет, в семь утра, и не позже! Нас будет пятеро, и вас только пятеро!

170

Ночью милицейский микроавтобус — без фар, при свете луны — медленно пробирался по горной дороге. В микроавтобусе Дугин сидел за рулем, рядом сидела Алена, два собровца с автоматами были сзади, стерегли Хуцилаева.

Вдали были видны сполохи взрывов, слышалась канонада. Но здесь, в предгорьях, было тихо или казалось, что тихо. Дугин, похоже, был тут не впервой — он вел машину не спеша, но уверенно и где-то за полночь добрался до места, которое искал, — небольшой пещеры над обрывом, с которого открывался вид на долину.

Хуцилаева, скованного наручниками, положили в глубине пещеры, ближе ко входу расположились Дугин, Алена и один из собровцев, второй занял место дозорного возле спрятанного за валуном микроавтобуса.

Коротая время до рассвета, курили в кулак и негромко разговаривали.

— У тебя нет детей? Напрасно, — говорил Алене Дугин. — А я богатый — у меня трое. Старшей уже двенадцать, средней семь, а младшему три. Команда!..

— Блин! — с досадой сказала Алена.

Дугин встревожился:

— Что такое?

— Да ну! В кои веки встретила приличного мужика, так и тот занят! Твоя жена не боится тебя отпускать? Я имею в виду — не сюда, а вообще, по жизни…

Дугин усмехнулся:

— Знаешь, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Я ей пятнадцать лет назад сказал: если выйдешь за меня, я к сорока годам буду генералом. Ей восемь лет терпеть осталось.

— А сколько ты получаешь?

— Две двести.

— Чего?

— Рублей, конечно.

— В месяц?! — изумилась Алена.

— Ну да…

— Как же вы живете?

— А вот так.

— Нет. Так не бывает.

— Бывает…

— Едут, товарищ майор, — сообщил дозорный.

Дугин выглянул из пещеры. Оказывается, уже светало — блекло, как перед рассветом.

— Вон их сколько! — Дозорный показал вниз, в долину, по которой катили джип, «Волга» и грузовик с вооруженными чеченцами.

— Ладно, выступаем, — сказал Дугин. — Хуцилаеву подъем.

Собровцы разбудили Хуцилаева, вывели его из пещеры к микроавтобусу. Алена хотела занять свое место на переднем сиденье, но Дугин приказал:

— Нет, теперь ты назад.

Хуцилаев и два собровца тоже сели на задние сиденья, один из собровцев, глядя в окно, заметил:

— Там стволов тридцать…

— Ничего, поехали. — Дугин вывел машину на дорогу и покатил вниз, навстречу чеченцам.

В долине, метрах в тридцати друг от друга, они остановились.

Дугин вышел из микроавтобуса, а в кузове грузовика двадцать чеченцев вскинули автоматы и взяли его на прицел. После этого из джипа вышли трое бородатых чеченцев в папахах, с автоматами на груди.

— Я же вам сказал: нас пятеро и вас пятеро, — проговорил Дугин.

— Плевал я на то, что ты сказал! — ответил один из бородачей. — Здесь наша земля! Как мы скажем, так и будет. Где Хуцилаев?

— Сначала девочку покажите.

— Нет, девочка есть девочка! — пренебрежительно сказал бородач. — На нашей земле мужчина всегда первый!

Дугин показал на боевиков в кузове грузовика.

— Пусть стволы уберут. Иначе не покажу.

Бородач что-то приказал боевикам, те опустили стволы «калашниковых».

Дугин откинул дверцу микроавтобуса, рывком выдернул из него Хуцилаева до половины его корпуса и тут же приставил пистолет к его голове.

— Вот Хуцилаев. Девочку покажите.

— Да, это Хуцилаев, — сказал бородач. — А где остальные?

— Какие остальные? — удивился Дугин.

— Мы тебе на твоем русском языке сказали: за девочку три командира — Хуцилаев, Хайрулин и Губаев.

И бородач крикнул что-то по-чеченски боевикам, те, стоя в кузове грузовика, снова вскинули автоматы на Дугина.

А бородач и два его соратника, улыбаясь, направились к Дугину.

— Бросай пистолет, дурной башка! Мы вас всех берем в заложники! — Бородач, приближаясь, заглянул в микроавтобус: — О, смотри, кого он привез! Еще одну бабу…

— Стоять! — перебил его Дугин. — На горы посмотри!

Бородачи и остальные чеченцы посмотрели по сторонам.

В лучах восходящего солнца все горы, окружающие долину, бликовали прицелами снайперских винтовок.

— Пять шагов назад, живо! — приказал Дугин бородачам.

Те, пятясь, отступили.

Дугин вытащил Хуцилаева из микроавтобуса.

— Девочку! — потребовал Дугин у чеченцев.

Бородач открыл дверцу «Волги», из машины почти выпала Настя — босая и в каких-то лохмотьях.

— Алена, это она? — негромко спросил Дугин.

— Настя! — закричала Алена, выглядывая из автобуса, и рванулась наружу, но двое собровцев схватили ее, удержали внутри.

А Настя встрепенулась:

— Алена! — И побежала к микроавтобусу.

Один из бородачей вскинул автомат, но Дугин быстро перевел на него свой пистолет:

— Не смей! Убью!

Рядом с ним тут же возникли два собровца, один из них уже держал пистолет у головы Хуцилаева.

Бородач опустил автомат.

Настя добежала до Алены, и Алена схватила ее, прижала к себе, втянула в микроавтобус.

Дугин кивком головы приказал собровцу отпустить Хуцилаева.

Хуцилаев — руки в наручниках — побежал к чеченцам.

— Эй! Ключ! — вдогонку ему крикнул Дугин.

Хуцилаев обернулся.

Дугин бросил ему ключ от наручников, ключ упал на землю между Хуцилаевым и Дугиным. Хуцилаев вернулся и нагнулся за ключом, словно поклонился Дугину. Потом схватил ключ и побежал к своим.

171

Дома, в Долгих Криках, по случаю освобождения Насти было, конечно, застолье — соседи, Жуков, Виктор-почтарь, Алена и Роман, который явился мириться с матерью Алены. Настя, сидя за столом, рассказывала:

— Они меня перевозили постоянно. Каждые десять дней — в новый пункт. Шали, Аргун, Гудермес, Нижние Атаги, Верхние Атаги… Селили в чеченских семьях, я там делала всякую домашнюю работу. Один раз, кстати, я там видела еще одну девочку-заложницу, Аллу Гейфман, из Саратова. Она показала мне свою руку, ей отрубили два пальца и отправили ее отцу. Но ко мне относились нормально. Один раз, правда, охранник стал приставать, я с ним целую ночь боролась. Но утром я пожаловалась хозяевам, и больше я его не видела. А били меня девчонки-чеченки, у которых я в семьях жила. Потому что они должны были все время быть со мной, за мной следить. А у них были свои дела. И оттого, что я для них была обузой, они меня били. Каждый день. А потом пришли эти в масках, отрубили мне мизинец. Потому, когда они второй раз пришли в масках, я сразу догадалась: сейчас мне отрубят и второй палец. Я стала плакать, просить: не надо, не надо!.. Один закричал: «Молчи! Или всю руку отрежем!» Потом мне надели повязку на глаза, сделали укол. Но я все равно все чувствовала — как резали палец, как хрустнула косточка…

— Все, все! — перебила Алена. — Я не могу это слушать! Я тебя здесь больше не оставлю. Ты поедешь со мной во Францию, к Маргарите.

Но тут, нежданный, явился Руслан — прямо из больницы. Роман радостно ринулся ему навстречу:

— Ой, Русланчик! Выздоровел!

В ответ вдруг Руслан молча ударил Романа кулаком в лицо.

— Ты что? За что? — опешил Роман.

А Руслан выхватил из-за пояса нож:

— Ты знаешь, за что! Я твой голос узнал! Это ты навел на нее чеченцев! Сколько ты на этом заработал? Говори, сука! Настя, покажи руку! Сколько они тебе пальцев отрезали?

Настя подняла руку без двух пальцев.

Руслан, сверкая белками глаз и размахивая ножом, закричал:

— Палец за палец! Я лично тебе отрежу! А потом вообще…

Алена вмешалась, прыгнула между ними:

— Нет! Хватит! Хватит этой резни! Вы тут все с ума посходили! Настя, собирайся! Ну их всех! Мы уезжаем!

Но Настя вдруг стала рядом с Русланом:

— Алена, я никуда не поеду. Я с ним остаюсь.

Часть пятнадцатая Цена

172

Париж, аэропорт Шарля де Голля, аэробус компании «Эр Франс» заходит на посадку, подкатывает к гнутому рукаву аэровокзала. Хорошо одетые французы, сияющие воротничками своих белых рубашек и шелковыми галстуками, и француженки, пахнущие «Шанелью» и постукивающие тонкими каблучками модельных туфелек, ручейками тянутся к стойкам паспортного и таможенного контроля, толкая перед собой тележки с фирменными дорожными чемоданами. Среди этого потока резко выделяются пятеро коротко стриженных мужчин в тренировочных костюмах и кедах, с бычьими шеями и легкими спортивными сумками в руках. Французы сторонятся этих мужиков — то ли потому, что от них не пахнет благовонной туалетной водой, то ли потому, что из-под их рукавов и в вырезах их спортивных курток выглядывает густая татуировка.

Подойдя к паспортному контролю, они протягивают свои паспорта. Пограничник дотошно проверяет паспорт у первого, сличает его фото с лицом владельца, снова смотрит в паспорт. Но паспорт в порядке, и виза тоже.

— Проходите, мсье… — говорит пограничник по-французски, а таможенник спрашивает: — Где ваш багаж, мсье?

— Нет, — отвечает мсье по-русски.

— У вас только сумка?

— Нет, — звучит русский ответ.

— Откройте сумку, пожалуйста.

— Нет.

Таможенник, вздохнув, берет у него из рук сумку и открывает молнию, вынимает из сумки пакет, завернутый в русские газеты, и слегка отшатывается от запаха.

— Что это, мсье?

— Нет, — говорит мсье по-русски.

Таможенник разворачивает пакет, в нем четыре астраханские воблы. Он рассматривает рыбу, щупает, нюхает, заглядывает в сумку, но в сумке больше ничего нет.

— Мсье, что вы делаете с этой сухой рыбой?

— Вобла! — отвечает ему мсье.

Таможенник вздыхает:

— Следующий! А где ваш багаж, мсье?

— Нет.

— Тоже «нет»? Откройте сумку. Опять сухая рыба? Как вы сказали, мсье? «Во-бльа»? Следующий! У вас тоже вобльа? Франсуа, — повернулся таможенник к своему коллеге, — смотри, эти русские привезли вобльа!

— Да не во-бля! — поправил его, проходя, последний русский. — А вобла! Учить нужно вас!..

173

Во время кинофестиваля Канны до краев наполнены всеобщим возбуждением, тщеславием, деньгами, легкими знакомствами и пылким сексом. Набережная Круазетт забита толпами восторженных поклонников кино, по красной дорожке лестницы Дворца фестивалей восходят к призам и славе самые-самые кинозвезды, фанаты кино ревут от восторга при виде своих кумиров, а слева от Дворца, на огражденной набережной стоят шатры-павильоны делегаций различных стран, и в этих шатрах идет бесконечный банкет и тусовка. То тут, то там — взрывы смеха, чоканье бокалами, разноязычная речь, блицы фоторепортеров, юные старлетки в роли богинь соблазна и водовороты журналистов вокруг божественных Леонардо ди Каприо, Роберта де Ниро, Шерон Стоун, Николь Курсель, Тома Круза, Джека Николсона и прочих королей американского и европейского экранов. Иногда в их ряды заносит и русские лица Павла Лунгина, Виктора Каневского и Отара Иоселиани. Между просмотрами фильмов и прессконференциями из Дворца фестивалей сюда, на поляну с шатрами, постоянно спускаются участники и гости фестиваля, а к вечеру всю эту пеструю ярмарку тщеславия и славы, рекламы и саморекламы, бизнеса и трепа, дела и понта подсвечивают красочные фейерверки, взлетающие над вечерней набережной и городской гаванью.

Алена и Маргарита с бокалами в руках вышли из французского павильона и с потоком гостей, прогуливаясь, направились к соседнему, итальянскому.

— А ты не хотела ехать! — возбужденно говорила на ходу Маргарита. — Здесь потрясающе! Столько мужчин! И каждый третий — миллионер! Посмотри на эти яхты! Знаешь, сколько они стоят? — Она кивнула на вереницу роскошных яхт, густо облепивших все пирсы. — Здесь миллионеров больше, чем нормальных людей!..

— Рита, мне тут надоело, — перебила Алена. — Я не собираюсь ловить миллионера только потому, что мы должны банку двести тысяч.

— Почему? — обиделась Маргарита. — Среди миллионеров иногда бывают приличные люди.

— Спасибо, одного я уже имела. Уж лучше я найду этого мерзавца Красавчика и подпишусь на какую-нибудь аферу…

— Извините, вы говорите по-польски или по-русски? — по-французски спросил мужской голос позади них.

Маргарита и Алена повернулись, Маргарита окинула любопытного оценивающим взглядом.

Он был далеко не Ален Делон и даже не Том Круз, но одет с тем небрежным шиком, какой могут позволить себе только очень богатые люди. А бронзовый загар выдавал заядлого яхтсмена.

— По-русски… — выжидательно сказала Маргарита.

— О, это замечательно! — воскликнул яхтсмен. — Знаете, я ни слова не знаю по-русски. Только «водка», «Горбачев» и «спасибо». Конечно, это очень стыдно, потому что мой дедушка из России, он говорил со мной по-русски, но он умер, когда мне было пять лет, и я все забыл. Позвольте представиться, Алан Кушак.

— Меня зовут графиня Марго, — кокетливо сообщила Маргарита, — а это моя подруга Алена.

— Очень приятно, — сказал Алан. — Альона?.. Альона… Это из детской сказки, правда?

— Да, про братца Иванушку и сестрицу Аленушку, — подтвердила Маргарита. — Теперь я верю в ваши русские корни. Хотя на вид вы абсолютный бразилец.

— О нет! Я француз.

— А вы знаете, что такое «кушак» по-русски? — спросила Алена.

— Наверно, в детстве знал. Но уже забыл.

— Кушак — это пояс, только не кожаный, а матерчатый.

— Что вы говорите?! Вы филолог? Слушайте, с вами так интересно! И мне так нравится ваш русский акцент! Вы не находите, что здесь очень скучно?

— Ужасно! — подтвердила Маргарита.

— А вы не хотите прокатиться на яхте? Моя яхта будет счастлива покатать русских дам. Знаете, как она называется? Угадайте!

— Любовь, — сказала Маргарита.

— Нет, но тепло.

— Мечта, — сказала Маргарита.

— Нет, но еще теплей.

— Crazy, — сказала Алена.

Алан изумленно повернулся к ней:

— Правильно! Вы опасная женщина!

— Нет, просто я давно заметила это название, вон там… — И Алена показала на яхту «Crazy», пришвартованную неподалеку.

«Сrazy» оказалась спортивной парусно-моторной яхтой, которая, по словам Алана, дважды обогнула земной шарик. Маргарита и Алена, стоя на палубе, наблюдали, как Алан ловко поставил парус и как неслышно, словно невесомая, отошла эта яхта от берега и заскользила по лунной морской дорожке. Вокруг была живая гладь ночного моря и отражение гирлянд береговых огней на тихой фосфоресцирующей воде. Чем дальше они отплывали, тем шире открывался Лазурный берег, украшенный мириадами огней в прибрежных городах и бухтах, и тем больше ветра набирала яхта в свои паруса.

— По-моему, — негромко сказала Алене Маргарита, — только псих может назвать свою яхту «Crazy».

Наблюдая за Аланом, который то подтягивал парус, то отпускал его, ловя почти неощутимый бриз, Алена произнесла:

— А по-моему, это красиво.

— Ага! Так-так! Мы, кажется, клюнули… — заметила Маргарита.

Тут Алан, убрав паруса и положив яхту в дрейф, подошел к ним:

— Ну как? Вам нравится?

— Очень! — воскликнула Маргарита. — Так романтично! Кто вы? Принц? Кинопродюсер? Голливудская звезда? Граф Монте-Кристо?

— О нет, я просто любитель острых ощущений, — усмехнулся Алан. — «Кэмел-трофи», горные лыжи, охота на акул, африканские сафари и вообще все, что позволяет богатым бездельникам убить время и почувствовать вкус этой пресной жизни. Вы знаете, почему сегодня море так светится?

— Это из-за луны, — сказала Маргарита.

— Ничего подобного, графиня, — улыбнулся Алан. — В этом году теплое течение пришло сюда на месяц раньше, и вместе с ним в бухту зашли пара миллионов медуз. Это они фосфоресцируют. Причем что удивительно: чем ядовитей медузы, тем они ярче светятся.

— Тогда эти медузы должны быть просто смертельны, — заметила Маргарита.

— Сейчас проверим, — сказал Алан и вдруг, не раздеваясь, прыгнул в воду.

— Ой! Боже, он и правда псих! — по-русски воскликнула Маргарита.

Алена, усмехнувшись, принялась раздеваться.

— Не смей! — сказала Маргарита. — Это опасно!

Но Алена уже прыгнула в воду.

И тут же страшная боль ожога пронзила все ее тело так, что она задохнулась.

— Алена! — в ужасе закричала Маргарита, глядя, как Алена, теряя сознание, идет ко дну. — Алена! Алан!!!

Но Алан уже и сам мощными бросками летел в воде к Алене, подхватил ее, подтянул к яхте и по веревочной лестнице стал втаскивать на борт.

Еще через минуту Алена, уже совершенно голая, лежала на палубе животом вниз, а Алан и Маргарита спешно смазывали ее красное от ожога тело зеленой мазью концентрированного алоэ.

Алан по-французски говорил:

— Ты сумасшедшая!

— Ты тоже, — ответила Алена, морщась от боли.

— Ничего подобного. Это мой трюк. Израильтяне придумали крем от медуз, я мажусь им заранее, а потом делаю этот трюк. А ты… Еще пару минут, и на тебе не было бы живого места!

— И много девушек ты подцепил этим трюком?

— Такой сумасшедшей, как ты, ни одной!

— А по-моему, вы оба психи! — заметила Маргарита. — Что с кремом, что без!

— Теперь перевернись на спину, — приказал Алан Алене. — Можешь?

Алена посмотрела ему в глаза, и он, не выдержав ее взгляда, стушевался:

— Нужно смазать твои ожоги…

Алена усмехнулась и перевернулась на спину.

Рука Алана — с кремом на ладони — медленно пошла по ее обнаженному (и обожженному) телу, ворожа своей прохладой и нежностью…

174

Это был роман, достойный экрана Каннского фестиваля. Алан и Алена на Багамах, под водой, с аквалангами и в компании акул… В Египте на «Кэмел-трофи» — гонках на джипах в пустыне… Обнявшись, выпрыгивают из самолета, камнем летят вниз и на высоте 1000 метров открывают спаренный парашют над Гранд Каньоном… Несутся на мотоциклах по соляному пласту в Аризоне… На джипах — по африканским джунглям и на каноэ — по горным рекам и водопадам… А в промежутках — постель, страсть, нежность. И снова — регата… горные лыжи на Памире… крокодилы в Танзании… И опять — постель в гостиничном номере, Алан говорит устало:

— Знаешь, мне ни с кем не было так хорошо…

Но Алена усмехнулась:

— Если ты скажешь это еще раз, я тебя убью.

Он удивился:

— Почему?

— Потому что вы все так говорите.

Он обнял ее.

— Но это правда! Ты — единственная, кто меня понимает. Я это увидел сразу, когда ты прыгнула за мной к медузам. Я подумал: «Боже мой, Алан, только русская способна на это! Второй такой сумасшедшей нет во всем мире!» И я не ошибся — ты просто чудо! Везде — в пустыне, в джунглях, в постели — you are the best, ты самая лучшая! Я даже не понимаю, как я жил раньше. Нет, теперь мы будем вместе всегда, каждую минуту… Я… я тебя люблю…

Алена прижалась к нему.

— А вот этого говорить вообще не надо! У тебя есть жена, дети…

— При чем тут жена? Это в прошлом. Я хочу жить с тобой, и только с тобой. Я даже не могу представить, как я смогу теперь лечь с ней постель или просто сесть с ней завтракать… Кстати, я ужасно голоден! Почему после тебя я всегда так голоден?

Алена потянулась к телефону:

— Что тебе заказать?

Но Алан удержал ее:

— Нет-нет! И не думай! Сейчас у меня голод другого рода!..

Но конечно, помимо экзотических и диких мест, были Рим с его имперской архитектурой и итальянским темпераментом, Вена с ее музыкой и пирожными, Амстердам с его рынком тюльпанов и бутербродами с селедкой, Лондон с его театрами, Венеция с ее голубями и каналами, Хельсинки с их лучшими в мире русскими ресторанами, Мадрид с его божественным кофе и Париж с его самым «вкусным» Латинским кварталом, легендарным «Мулен Руж» и жареными каштанами на Понт де Нев.

Казалось, они уже видели все. Но когда их спортивный «порше» по насыпной дамбе катил из Бретани к Мон-Сен-Мишель, крошечному острову в Атлантическом океане, даже у повидавшей виды Алены захватило дыхание от его оригинальной красоты. Воспаривший над водой город-скала с нормандскими флагами над готическим монастырем и узенькими улочками внутри монастырского двора был реальным воплощением призрачного града Китежа, только на франко-готический манер.

— Это девятое чудо света, — с улыбкой сказал Алан. — Здесь проводят медовый месяц все новобрачные короли и принцы, все миллиардеры и все суперзвезды кино…

Действительно, когда в маленькой рецептории старинного сен-мишельского отеля Алан взял у портье ключ от номера и повел Алену по коридору, украшенному фотографиями постоянных гостей этого острова, голливудских звезд в этой галерее оказалось не меньше, чем на Каннском кинофестивале.

А когда Алан открыл номер, у Алены просто дух захватило — их номер нависал над ночным океаном, как каюта океанского лайнера, волны, серебрясь под луной, романтично плескались у балкона, а в комнате перед балконной дверью стоял стол, накрытый по-праздничному — цветы, свечи, закуски на красивой дорогой посуде и шампанское в серебряном ведерке.

Сидя за этим столом, Алан сказал:

— Я хочу выпить за тебя. Я тебя люблю.

— И я тебя.

— Но я должен сделать одно признание.

— Стреляй.

— Нет, это не так страшно. Просто, как ты знаешь, я женат. Но это не простой брак. Это брак по контракту. Понимаешь, когда я был студентом в Сорбонне, со мной училась одна девушка… Очень умная и очень богатая, дочь швейцарского банкира. Мы поженились, я много работал и преумножил богатство нашей семьи. А потом… Потом мы охладели друг к другу, это, как ты знаешь, бывает в семейной жизни. Но вместо развода она предложила мне такой контракт. Очень смешной: полгода в году я живу с ней как муж, в нашем поместье в Анси, а полгода я свободен.

— Понятно, — сказала Алена с горькой улыбкой. — И сколько ты уже так выдержал?

— Девять лет.

— И не повесился?

— Понимаешь, нас многое связывает. А кроме того… Знаешь, развод — это очень непростое дело. У нас во Франции все законы на стороне женщины, а моя жена не просто умная женщина, нет, она гений. Дав мне свободу, она получила такие козыри… Короче, в случае развода я потеряю все.

— А зачем ты это рассказываешь? Разве я прошу тебя разводиться?

— Нет. Но сегодня кончаются мои полгода свободы. Завтра я должен быть дома, в Анси. Поэтому мы приехали сюда. Теперь мы увидимся только через шесть месяцев.

Конечно, она поняла больше, чем он сказал. И все-таки не сдержалась:

— Ты негодяй.

— Подожди. Пойми, я же не думал…

Она перебила:

— Сколько таких прощальных ужинов было в этом номере?

— Какое это имеет значение? Я же не знал, что встречу тебя. Я оставлю тебе деньги — сто тысяч долларов, двести! Ты ни в чем не будешь нуждаться! Только обещай, что ты дождешься меня! Прошу тебя!

— Боже мой, — произнесла Алена по-русски, — я опять влипла! Опять!

— Что? — переспросил Алан. — Я не понимаю по-русски.

— А пора бы… — Алена вздохнула. — Конечно, мы будем тебя ждать.

— Мы? Кто «мы»?

— Дорогой, я тоже должна сделать признание. Я беременна. — Алена упредительно подняла руку. — Тихо! Не перебивай! И даже не вздумай просить меня об аборте! Я на третьем месяце, и как раз тогда, когда ты вернешься, нас будет двое. Можешь выпить за это. А я пить не буду, мне нельзя…

175

Пять месяцев спустя Алена — с огромным животом — медленно шла по детской секции многоэтажного парижского универмага «Les Halles» и складывала в тележку покупки — пестрое постельное белье для будущей новорожденной, розовые распашонки, ванночку, памперсы, бутылочки с сосками, погремушки.

Здесь же, в магазине, и с такими же тележками, нагруженными покупками, и корзинками с крошечными спящими малышами разгуливали молодые матери и бабушки. Алена засматривалась на этих малышей, а их матери заговаривали с ней, улыбались, спрашивали, когда у нее роды, и советовали, что купить.

Нагруженная пакетами и сумками, Алена на своем маленьком «рено» приехала домой, запарковалась, как настоящая парижанка, на крошечном пятачке перед жилым многоквартирным домом на недорогой улице Бон-Нувель и лифтом поднялась к своей квартире на пятом этаже, которую она арендовала тут по весьма скромной цене. Но, выйдя из лифта, остановилась — на площадке возле двери ее квартиры стояла стильно и дорого одетая брюнетка лет тридцати пяти, с умным и поитальянски красивым лицом и живыми темными глазами.

— Бонжур, — сказала она, — вы Алена?

— Да…

— Я Илона Кушак-Превер, жена Алана. Я хочу с вами поговорить. Могу я войти?

Алена открыла дверь своей квартиры.

— Да, пожалуйста.

И, занеся в квартиру покупки, тяжело села за стол.

— Извините, мне трудно с животом… Садитесь…

— Я понимаю. — Илона, осмотревшись, села напротив нее. В квартире уже стояли детская кроватка, коляска, столик для пеленания ребенка. — Когда вы собираетесь рожать?

— Через две недели.

— Судя по розовым распашонкам, это девочка.

— Да.

— А ты знаешь, что заранее, до родов ничего ребенку покупать нельзя, это плохая примета.

— У меня нет выхода. Как видите, я живу одна.

— Впрочем, это ничего, я позабочусь о девочке.

Алена изумилась:

— В каком смысле?

Илона достала из сумочки какие-то бумаги, положила их на стол перед Аленой.

— Что это? — спросила Алена.

— Это, — стала показывать Илона, — банковский чек на миллион долларов. А это бумаги на отказ от ребенка и билет Париж — Москва в первом классе. То есть ты подписываешь, что в момент рождения ребенка отдаешь мне эту девочку и тут же улетаешь в Россию. И получаешь за это миллион долларов. Договорились?

Алена посмотрела ей в глаза и сказала негромко:

— Вон отсюда.

Илона поморщилась:

— Подожди. Не нужно этих русских страстей, я тоже читала Достоевского. Я предлагаю тебе честную сделку…

— Вон отсюда, или я позову полицию.

— Как ты не понимаешь? Алан от меня никогда не уйдет. Это большой ребенок, который не может жить без своих игрушек — яхт, машин и таких девочек, как ты. Знаешь, какая ты у него по счету? Смотри… — Илона выложила перед Аленой веер фотографий, снятых, судя по ракурсам, скрытой камерой. На этих фото Алан был снят с разномастными девушками на яхте «Crazy», на лыжных курортах и на парижских улицах. — Знаешь, — продолжала Илона, — если при разводе я предъявлю эти фото в суде, вы не получите ни франка.

Алена оттолкнула фотографии.

— Уходите.

— Два миллиона! — воскликнула Илона. — Я дам тебе два миллиона за этого ребенка!

Алена тяжело поднялась, подошла к тумбочке и сняла телефонную трубку, собираясь набрать номер полиции. Но Илона вскочила и выбила трубку у нее из рук.

— Не смей! — крикнула она. — Имей в виду: или ты отдаешь мне ребенка и уматываешь в свою Россию, или я сгною тут и тебя, и твоего ублюдка! Мы в Европе уже на стенку лезем от вас, русских шлюх! Вы приезжаете, торчите на улицах, в клубах, а потом проникаете в наши дома и уводите наших мужей! Я потрачу десять миллионов, но я тебя уничтожу, и твоего ребенка тоже! Лучше возьми эти деньги…

Алена, поглядев на телефонную трубку, за которой она не могла нагнуться из-за своего живота, достала из сумочки мобильный и набрала номер.

— Полиция? Пожалуйста, рю Бон-Нувель, 8…

— Дрянь! Ты пожалеешь об этом! — Илона спешно собрала бумаги и фотографии и ушла, хлопнув дверью.

— Извините, — сказала Алена в телефон, дала отбой и, поддерживая руками живот, тяжелой разлапистой походкой женщины на сносях подошла к окну.

Из окна было видно, как на улице Илона села в черный «бентли» и уехала.

176

Слежку за собой она заметила через три дня, когда отъехала от офиса врача. Серый «пежо» шел за ней как привязанный, открыто и демонстративно.

Нахмурившись, Алена свернула в одну улицу, потом в другую — «пежо» не отставал. Подъехав к своему дому, Алена остановилась и, не выходя из машины, снова посмотрела в зеркальце заднего обзора.

«Пежо», остановившись в нескольких метрах позади нее, тоже стоял, ждал, никто не выходил из машины.

Вздохнув, Алена достала из сумки мобильный телефон и записную книжку, нашла нужную страницу и, глядя на нее, набрала номер.

— Бонжур, это мадам Бочкарева. Можно мсье Нектера? Занят? Не важно, передайте, что я буду через полчаса, это срочно.

И, не заходя домой, Алена поехала обратно в центр, к адвокату.

«Пежо» следовал за ней.

Толстяк Мишель Нектер был молод, не старше тридцати пяти, но даже по тому, как выглядел его офис (мебель девятнадцатого века, ковры, картины голландской школы и лепнина времен Наполеона), можно было уверенно сказать, что его адвокатской фирме не меньше века. А если принять во внимание ее расположение — в старинном особняке по соседству с Дворцом правосудия, — то можно легко прибавить еще сотню лет, поскольку позже приобрести целый особняк рядом с Дворцом правосудия стало не по карману даже адвокатам.

— А вы записали этот разговор на пленку? — спросил Нектер, сидя за своим старинным бюро.

— Нет, к сожалению, — ответила Алена. — Я ведь не ждала ее.

— Жаль! Такая пленка могла бы стать нашим главным козырем в суде! А без этого что я могу вам сказать? Можно я буду называть вещи своими именами?

— Да, пожалуйста.

— Вы должны учитывать некую предубежденность против русских, которая сейчас существует. Мы, французы, иностранцев вообще не любим. Англичан мы ненавидим, итальянцев презираем, немцев терпеть не можем, а уж про евреев и арабов — лучше не спрашивайте! Хотя к русским мы всегда относились неплохо. Особенно после Сталинграда. Однако теперь, когда вы снова оккупировали Париж и все наши курорты на Лазурном берегу и привезли с собой криминал и проституцию, — ну подумайте: как вас можно любить? Я имею в виду не вас лично, вы, мадам, достойны самой высокой любви, тем более в вашем положении! Но судья… Судья априори отнесется к вам так, как пишут сейчас в газетах обо всех русских девушках, которые приезжают в Париж. Поэтому что он сделает в лучшем случае? Назначит генетическую экспертизу. Вы уверены, что этот Кушак — отец вашего ребенка? Да или нет?

— Да.

— Абсолютно?

— Да, абсолютно, — твердо сказала Алена.

Некоторое время Нектер внимательно разглядывал Алену, буравя ее своими темными глазами. Потом спросил:

— А вы вообще знаете, сколько стоит ваш Алан Кушак?

— В каком смысле? — не поняла Алена.

Нектер порылся в завалах папок на своем столе, извлек из-под них журнал «Форбс» и открыл его.

— Вот, пожалуйста. По сведениям журнала «Форбс», семейство Превер-Кушак весит 12 миллиардов долларов и занимает 17-е место в таблице самых богатых семей мира. То есть в случае чего на долю этой Илоны и трех ее сынков приходится по три миллиарда. А тут появляетесь вы с вашей дочкой и говорите: нет, теперь будет не три наследника, а четыре. То есть хотите отнять два миллиарда с мелочью. И ведь отнимете, если экспертиза на ДНК подтвердит его отцовство, а я буду вашим адвокатом. Но если не подтвердит, они вас просто размажут за шантаж! Так что решайте сейчас, мадам: он отец или он только вероятный отец? У этого кабинета нет ушей, и за триста лет существования нашей фирмы эти стены слышали еще и не такие секреты.

Алена улыбнулась:

— Мсье Нектер, Алан Кушак — отец моего ребенка.

Нектер, несмотря на свою полноту, вдруг живо встал:

— Мадам, я вас поздравляю! Идите, рожайте, и мы победим! А на слежку не обращайте внимания, это они вас прессуют морально. Да, между прочим, мой гонорар — пять процентов от нашего выигрыша. Вы согласны?

— Я к вам пришла не ради этого. Я не хочу судиться.

— Я знаю, дорогая. Но на войне как на войне — другого выхода нет.

177

Схватки были мучительны и казались бесконечными, медсестры-акушерки и Маргарита, прилетевшая из Вильфранша, хлопотали у кровати Алены, и врач наконец сжалился над Аленой, сделал ей глубокий обезболивающий укол…

А тем временем вдали от Парижа, в Анси, в библиотеке родового замка Преверов проходило совещание Илоны Превер-Кушак с ее адвокатами. Здесь же, у окна с видом на соседние Альпы, сидел Алан, насупившись, как провинившийся школьник.

На столе перед Илоной и адвокатами веером лежали фотографии Алены и Алана, сделанные частным детективом с помощью длиннофокусной оптики. На этих фото были все или почти все их эскапады — на ралли, в сафари, на горных лыжах, на подводной охоте, в прыжках с парашютом, на улицах Парижа, Рима и Мадрида.

Старый, лет за семьдесят, адвокат, абсолютно игнорируя присутствие Алана, разговаривал только с Илоной:

— Есть ли у нас хоть один шанс доказать, что Алан не отец этого ребенка?

Илона бессильно пожала плечами.

— Если такого шанса нет, — сказал старик, — если твой Алан уверен, что это его ребенок, и если твои детективы подтверждают, что она была с ним неразлучна во всех его путешествиях, то нам лучше избежать генетической экспертизы и решать эту проблему другим путем.

— Каким? — спросила Илона.

— Детка, — улыбнулся старик, — наша фирма вела дела еще твоего прадедушки, и тогда мы выигрывали дела посложнее этого. В конце концов, чего ты хочешь? Не допустить раздела наследства, не так ли? Что ж. Выходит, если нельзя купить у нее этого ребенка, то нужно его отнять. То есть лишить эту русскую девку родительских прав, вот и все.

— Но как? Как это сделать? — воскликнула Илона. — При наших законах!

— Ну, по закону лишить мать родительских прав можно только в очень редких случаях — если она безнадежная алкоголичка или наркоманка, — сказал старик. — Здесь, к сожалению, не та ситуация. Но!.. Мы приложили некоторые усилия и получили кое-что поинтересней…

Старик жестом приказал своему помощнику открыть потасканный кожаный, времен, наверно, Наполеона Бонапарта, портфель-саквояж. Тот открыл и выложил на стол толстое и аккуратно переплетенное досье.

Илона потянулась за досье, но старый адвокат положил на него руку.

— Детка, — сказал он, глядя Илоне в глаза, — в этой папке полное решение твоей проблемы, то есть спасение двух миллиардов долларов. Ты поняла меня?

— Я поняла, — нетерпеливо сказала Илона.

Но адвокат не выпускал папку.

— Что ты поняла?

— Я поняла, что, хотя мы сотрудничаем сотню лет, в особых случаях наша семья платит вам по двойной ставке. На этот раз ставка будет тройная.

— Умница, — улыбнулся старик и убрал свою руку с папки.

Илона открыла досье.

На первой же его странице были полицейские фотографии Алены в фас и в профиль, сделанные еще во время ее пребывания в испанской тюрьме… Затем на следующих страницах вместе с полицейскими рапортами и документами по-испански и по-французски шли фотографии Алены с Коромысловым на теплоходе «Бато Муш» во время банкета 8 мая в честь Дня Победы… фото Алены с председателем Фонда поддержки воздушных путешествий в Тулоне на судоверфи… и фото Алены с Красавчиком в польской полиции…

Илона, рассматривая эти фотографии и читая документы досье, даже встала и повизгивала от ликования:

— Потрясающе!.. Какая прелесть!.. Фантастик!..

Алан, раздираемый любопытством, подошел к ней, заглянул в досье, и лицо его вытянулось от изумления. А Илона вдруг повернулась и отвесила ему звонкую пощечину.

— Идиот! Ты б еще алжирскую террористку забрюхатил!

— Спокойно, — сказал старый адвокат. — Этого досье достаточно, чтобы депортировать ее из Франции в двадцать четыре часа.

— С ребенком? — спросила Илона.

— Нет, конечно. Ребенок от француза и родится в Париже, а Франция не выбрасывает из страны своих детей. Иначе российские адвокаты вцепятся в это дело мертвой хваткой. Девочку вам придется удочерить.

178

Девочка родилась восьмого марта, в Международный женский день, о котором во Франции никто почему-то не знает. Алена сначала думала назвать ее Мартой, но это звучало больше по-немецки, чем по-русски или по-французски, и в результате дискуссий Алены с Маргаритой девочка стала Felice, то есть Фелицией по-французски и Феклой по-русски. Нужно сказать, что то ли в силу франко-русской смеси, то ли по каким-то иным причинам девочка с первой минуты выглядела небесным ангелом — тонкое ангельское личико, большие голубые глаза, огромные ресницы, прозрачная белая кожа, крошечные кукольные ручки. При одном взгляде на нее хотелось улыбаться, трогать ее, покупать ей игрушки…

Но пока она получала свое имя, первые прививки и материнскую грудь, совсем в другом месте решалась ее судьба. Многоопытные адвокаты Илоны Превер-Кушак подали в суд документы на лишение Алены родительских прав и депортацию, судебные клерки зарегистрировали эти документы, а прокурор санкционировал расследование прошлого Алены по представленному в суд досье.

И когда Алена с Фелицией на руках приехала к своему адвокату, он встретил их весьма сухо.

— К сожалению, мадам, — сказал он Алене, — открылись обстоятельства, о которых вы меня не поставили в известность. Ваше прошлое дает адвокатам мадам Илоны Кушак очень веские основания требовать вашей депортации и лишения вас материнских прав…

— Но это мой ребенок!

— С ребенком будет все в порядке. По нашим законам, девочке должен быть обеспечен тот же уровень образования и комфорта, какой имеют остальные дети ее отца. И я могу оформить это судебным постановлением. Я могу через суд получить опеку над этой крошкой, она будет воспитываться в лучшем пансионате.

— То есть как в пансионате? — опешила Алена. — А я?

— Мадам, я ваш адвокат, я работаю в ваших интересах. И я вам говорю: я видел ваше досье, а вы свое прошлое знаете еще лучше. У вас нет шансов сохранить ребенка. Вас депортируют, а ребенка отнимут. И это неизбежно, мадам, с этим ничего поделать нельзя, это цена вашей прошлой жизни. Поэтому мы должны думать уже не о вас, а об этой крошке. Что лучше: отдать ее отцу, чтобы его жена содержала ее как Золушку и воспитывала в ненависти к вам, или вы дадите мне право на ее опеку? В этом случае суд определит сумму ее наследства и до совершеннолетия она будет под моей протекцией. А я буду по телефону консультироваться с вами…

— По телефону? — в ступоре спросила Алена.

— Конечно, — терпеливо сказал Нектер. — После депортации вам будет закрыт въезд во Францию.

Но Маргарита смотрела на вещи не так трагично.

— Во-первых, — сказала она, — я не могу себе представить, чтобы во Франции у матери отняли ребенка. Это нужно не знаю что сделать! Взорвать Нотр-Дам! Я живу тут сорок три года и не помню ни одного такого случая. А во-вторых, имей в виду: даже самые лучшие адвокаты в первую очередь думают о себе. Твой адвокат тебя запугивает, чтобы получить опеку не над ребенком, а над ее наследством. Два миллиарда долларов на восемнадцать лет — совсем неплохо, только на банковские проценты я могла бы жить как королева! Нет, наплюй на все, береги нервы и молоко в груди и отвези меня в аэропорт, мне пора домой.

— Как? Ты меня бросишь? В такое время? — изумилась Алена, поскольку Маргарита была теперь как бы дважды ее должницей — большую часть денег, которые Алан полгода назад оставил Алене, она тогда же отдала Маргарите на покрытие их долга банку.

Однако у Маргариты был свой резон.

— Детка, — сказала она, — посмотри на себя и посмотри на меня. «Такое» время или другое — у тебя его еще навалом. А у меня отсчет времени уже идет, как у космонавтов, в обратную сторону: пять, четыре, три, два, один, старт! И — к звездам! Понимаешь?

Алена отвезла Маргариту в Орли, а когда возвращалась обратно с Фелицией, спавшей в кресле-корзинке на заднем сиденье, снова увидела позади себя все тот же серый «пежо». И с этой минуты они, похоже, уже не спускали с Алены глаз. Ехала ли она куда-то в машине, была ли дома или катала Фелицию в коляске по Большим бульварам и Монмартру, они следовали за ней по пятам, а там, где машиной было не проехать, два молодых шпика выходили из авто и нагло шли за Аленой как привязанные. Это было открытое психологическое давление, к которому невозможно привыкнуть и которое невозможно игнорировать. Оно сбивало с мыслей, действовало на нервы и заставляло постоянно гадать, чего же они добиваются этой слежкой, ведь она не собиралась встречаться с Аланом ни открыто, ни тайно.

Но однажды, когда Алена, взвинченная их преследованием, рассеянно переходила с коляской через улицу, какая-то машина чуть не сбила коляску. Визг тормозов и ругань женщины-водителя отрезвили Алену, она посмотрела по сторонам, увидела нагло ухмыляющихся шпиков и остановившееся «пежо» и все поняла — они хотели этой аварии! Они хотели смерти Фелиции!

А вокруг был Париж, его прекрасные набережные… беззаботные лица туристов… залитые солнцем улицы… шарманщик на мосту…

Алена поклялась взять себя в руки.

А ровно через два дня к ней на квартиру явился констебль, вручил ей вызов в прокуратуру:

— Мадам, распишитесь в получении.

Алена, опешив, расписалась.

Он предупредил:

— Мадам, вы расписались в том, что завтра в десять утра добровольно явитесь вместе с ребенком к следователю в прокуратуру. Если вам неудобно это время, я могу его изменить.

— Нет, ничего… — заторможенно произнесла Алена.

— Извините, мадам, я также хочу вас предупредить, что если вы проигнорируете этот вызов, они приедут сюда сами. С полицией.

— Я поняла, мерси.

179

Аэрофлотский «боинг», снижаясь, вошел в облачность, стюардесса, стоя в служебном отсеке с микрофоном в руках, объявила:

— Дамы и господа! Командир самолета включил табло «Пристегнуть привязные ремни». Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево. Температура в Москве…

В аэропорту Алена с дочкой в нагрудной сумке для малышей и увесистой дорожной сумкой с пеленками, распашонками и детским питанием в руках вышла из самолета и вместе с другими пассажирами пошла по длинному круговому переходу к лестнице, ведущей к будкам паспортного контроля. Улизнуть от парижских шпиков ей, конечно, не составило труда, куда больше ее беспокоило, как перенесет это путешествие Фелиция, ведь лететь пришлось не из Парижа — мало ли что могло случиться в аэропорту! — а из Женевы, до которой Алена с Фелицией добирались машиной. Но девочка, видимо, с молоком матери впитала тягу к полетам и за все время ни разу не заплакала, а теперь, вдыхая воздух новой родины, вообще чувствовала себя замечательно — чмокая соской, она ангельскими глазками оглядывала окружающих, будки пограничников и странный, из обрезков труб или гильз, потолок шереметьевского аэровокзала. «Люба ты моя, — мысленно твердила ей Алена, — продержись еще несколько минуток, и мы будем дома! Уж тут-то никто тебя у меня не отнимет, и плевать нам на эту Хранцию с Останкинской телебашни, я увезу тебя к маме в Долгие Крики, буду поить козьим молоком, как меня поили, и мы будем летом купаться в речке, а зимой кататься на саночках. Ты будешь русская! Русская Фелиция Кушак-Бочкарева!..»

— Девушка, ваша очередь, — подтолкнули ее.

Алена подтащила сумку к будке паспортного контроля и положила на стойку свой российский паспорт.

— Здравствуйте, — сказала она.

Пограничница, сидевшая в будке, полистала ее паспорт и спросила:

— А чей это ребенок?

— Как чей? Мой.

— Откуда это известно?

— А! Ну да! Вот, — засуетилась Алена и положила на стойку французский сертификат о рождении Фелиции.

Пограничница повертела документ.

— Что это? — спросила она.

— Ну, это как наше свидетельство о рождении, — объяснила Алена.

— Так это французский ребенок, что ли?

— Это моя дочь, — сказала Алена, — она родилась в Париже.

Пограничница вернула свидетельство.

— Мне это ни к чему. Если это иностранный ребенок, у нее должен быть паспорт и российская виза. А если русский, то она должна быть вписана в ваш российский паспорт. А у вас ни того, ни другого, я этого ребенка пропустить не могу.

— Как это? — опешила Алена и запаниковала: — Подождите! Секунду!

Но пограничница не стала тратить на нее время, а вызвала консула. Консул — молодой парень, не старше 25 лет, — держа в руках документы Алены, направился в свой кабинет справа от будок паспортного контроля. Алена как привязанная побежала за ним, неся на груди ребенка и волоча свою сумку.

— Я вас понимаю, гражданка, но закон есть закон, — сказал консул. — Мы не можем впустить вашего ребенка без визы. Она иностранка, французская подданная. Вам придется вернуться в Париж и оформить ей паспорт и визу. Извините.

— Но мы не можем вернуться в Париж! — почти выкрикнула Алена в отчаянии.

— Почему?

Алена растерялась:

— Потому что… по семейным обстоятельствам!

— Ну знаете… — укоризненно начал консул, но тут его перебил телефонный звонок, он взял трубку. — Да. Кто? Индусы? Иду… — И консул направился к двери, говоря Алене: — Все, девушка, я должен идти. Там еще из Индии полный самолет нелегалов приперся! Что вам тут у нас — медом намазано?

— А куда же мне-то?

— А вон там переждите — и домой, в Париж.

Алена посмотрела туда, куда он показал. Там, под лестницей на второй этаж аэровокзала, спали вповалку беженцынелегалы из Индии, Турции, Курдистана и Африки. С детьми, с чемоданами, с узлами…

180

Надрывно ревя моторами, спортивные джипы «Кэмелтрофи» неслись по китайской пустыне, взлетая над гребнями барханов и зарываясь на поворотах в сыпучий песок. Водители в шлемах и в запыленных комбинезонах, вцепившись руками в баранки, вели свои машины, поглядывая на дрожащие стрелки спидометров, индикаторы запаса горючего и воздуха в шинах.

К вечеру колонна влетела в крошечный китайский городок и остановилась у транспаранта с надписью «CAMEL RACE. HALT 37»[37], где дежурили механики, телеоператоры и китайские мальчишки-болельщики.

Водители, выключив моторы, устало выбрались из машин. Одним из этих водителей был Алан Кушак. Стянув с головы шлем и очки, он передал свой красный джип своему постоянному механику-австрийцу и вместе с другими водителями, в окружении китайских мальчишек, усталой походкой направился к крошечной гостинице.

На веранде гостиницы под цветным бумажным зонтиком с банкой сока в руке сидела его жена Илона.

Алан остановился, нахмурился.

— Зачем ты приехала?

Илона улыбнулась:

— На тебя взглянуть.

— Разве твои шпики не доложили тебе, что я тут один?

— Именно это меня и беспокоит. Может, ты заболел?

— Ты меня не вылечишь.

— Как знать… — Илона сексуальной походкой подошла к Алану, но он попробовал уклониться, обойти ее. Однако обойти эту женщину еще не удалось никому в мире. Она преградила Алану путь: — Дорогой, мы же не будем ссориться в Китае! В конце концов, я твоя жена. И я тоже кое-что умею. Не хуже, чем все твои…

И это было правдой. Илона умела все, что умели другие. А потом, ближе к рассвету, лежа на мате в крохотном номере этой гостиницы, она уснула, хозяйски накрыв Алана рукой и положив на него свое колено. Но Алан не спал, он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, украшенный бумажными павлинами. Потом осторожно снял с себя руку и ногу Илоны, неслышно поднялся, взял в охапку свои брюки, рубашку и ботинки, на цыпочках подошел к двери, украшенной летающими змеями, отодвинул ее…

Илона спала, когда предрассветную тишину вдруг взорвал хрип заведенного мотора. Она вздрогнула, открыла глаза, пошарила рукой рядом с собой и услышала удаляющийся рев. Вскочив, она набросила на себя халат и выбежала из гостиницы.

В рассветной серости был виден красный джип, удаляющийся по пескам.

— Алан!.. — крикнула Илона. Потом сокрушенно покачала головой, вздохнула и повернулась к заспанному механику-австрийцу, выскочившему из своего номера.

— В чем дело? — спросил механик. — Куда он поехал?

Илона усмехнулась:

— В аэропорт.

— Зачем?

— Чтобы улететь в Париж к своей русской шлюхе.

— Ничего не понимаю! У нас же гонка!

— Он больше не участвует. Вы уволены.

— Что?

— Вы уволены, можете отправляться домой.

— Послушайте, мадам Кушак, — разозлился австриец. — Я не знаю, что у вас произошло с мужем, но у меня с ним контракт.

— Послушайте, мсье механик, — снова усмехнулась Илона. — Все контракты моего мужа аннулированы вместе с его кредитными карточками. Его банковский счет закрыт, он нищий. Но он еще не знает об этом, эта замечательная новость ждет его в аэропорту. А у вас, мой дорогой, есть две возможности: остаться с ним в Китае или взять у меня деньги на билет и свалить в свою гребаную Австрию. Выбирайте.

181

— Встать, суд идет!.. Именем Французской республики… изучив досье российской гражданки Алены Бочкаревой и ее участие в криминальных операциях… но, учитывая, что эти операции не были направлены против Французской республики и ее граждан… и принимая во внимание то обстоятельство, что она является матерью новорожденной французской гражданки Фелиции Кушак-Бочкаревой, суд, руководствуясь высокогуманными принципами французской демократии, не считает возможным согласиться с требованием прокуратуры о депортации мадам Бочкаревой…

Алена, стоя в зале суда, облегченно перевела дыхание.

Судья продолжал:

— Одновременно, изучив образ жизни и характер отца ребенка мсье Алана Кушака, а также образ жизни матери ребенка мадам Алены Бочкаревой, суд, исходя в первую очередь из интересов новорожденной французской гражданки Фелиции Кушак-Бочкаревой и руководствуясь высокогуманными принципами французской демократии, не считает возможным оставить этого ребенка ни одной из спорящих сторон и постановляет передать Фелицию Кушак-Бочкареву в детский дом, поручив государству и министерству образования Французской республики опеку над ней до ее совершеннолетия…

Алена пошатнулась и дальнейшее слышала уже как в бреду. И только когда два ажана подошли к ней и протянули руки к Фелиции, дикий крик вырвался у нее из груди:

— Не-е-ет!

Но один из полицейских уже заломил ей руки за спину, а второй силой отнял девочку.

Алена, рыдая, рухнула перед судьей на колени:

— Нет! Ваша честь! Не забирайте ее!..

Но судья, не поднимая глаз, тут же покинул зал, и последнее, что увидела Алена перед тем, как полицейские потащили ее к выходу, — это глаза своей девочки на руках у полицейского и тонкую торжествующую улыбку на губах у Илоны, возле которой с пустым лицом стоял ее муж Алан Кушак-Превер.

182

— Вы меня помните?

— Конечно, Аврора! — воскликнул Смотрящий. — Проходи! Пиво будешь? Мы тут как раз пиво пьем с астраханской воблой, мне из Москвы прислали…

Алена вошла в квартиру и огляделась с изумлением. Это была не просто роскошная, а буквально барская квартира — огромная, с тяжелой хрустальной люстрой под лепным, с росписью, потолком, с дорогими старинными картинами на стенах, с золоченой, красного дерева, мебелью времен Людовика XIII и с гигантским текинским ковром на полу. В углу стояли новейшая аудиосистема и плоский, с метровым экраном телевизор; перед балконной дверью, за которой был виден Булонский лес, высились бронзовые амуры с подсвечниками в руках.

А в центре этой квартиры за имперским, с гнутыми ножками, столом красного дерева сидели пятеро коротко стриженных братанов в майках и спортивных тренировочных штанах, с цепурами на бычьих шеях и татуировками на плечах и руках. Аккуратно постелив на стол газеты «Аргументы и факты» и «Комсомольскую правду», они своими мощными короткопалыми клешнями разминали на этом столе сушеную астраханскую воблу, отщепляли длинные куски и отправляли в рот, запивая этот волжский деликатес голландским пивом «Amstel», три ящика которого стояли тут же, на ковре.

— Можно мне вас на два слова наедине? — спросила Алена Смотрящего.

— Да говори так, сестренка, тут все свои, — ответил он и представил ее друзьям: — Братки, это наш человек, подруга Красавчика. Садись, сестренка. Ребята, а где для нее «вобля»?..

Алена принужденно села за стол, братки, усмехнувшись на «воблю», гостеприимно открыли ей бутылку пива и положили перед ней на газетку уже размятую воблу. Смотрящий сел напротив, сказал:

— Говори, не стесняйся. Ты чего-то смурная. Случилось чего?

— Мне нужно найти Красавчика. Это срочно.

— Так он же сидит, — сказал Смотрящий.

— Как сидит?

— Ну, точно!

— Нет, вы ошибаетесь, я его вытащила.

— Это я знаю. Он не дома сидит.

— А где?

— В Мексике.

— Где?! — изумилась Алена.

— А ты вообще знаешь, что он у Гжельского свистнул? Компьютерные коды западных банков. И стал их бомбить из Мексики, а его там взяли.

Алена изменилась в лице, Красавчик был ее последней надеждой. Ее плечи обвисли, спина согнулась, и вся она как-то сразу увяла и уменьшилась, словно из нее выпустили воздух. Надо было уходить, но у нее вдруг и ноги отказали, ей стало все равно.

Смотрящий, глядя на это, сжалился:

— Ладно, я тебя прикупил. Он не сидит. Просто он запретил выходить с ним на связь.

— Почему?

— Я же сказал: он увел у Гжельского коды западных банков и слинял с ними в Мексику. Или в Японию. Ты же его знаешь, Красавчика…

— Но он мне нужен! Это по делу! Пожалуйста! — взмолилась Алена.

Смотрящий развел руками:

— Извини… А что у тебя случилось-то?

— Может, мы поможем? — сказал один из братанов, сорокалетний, с короткой челкой и перебитым боксерским носом. Алена обвела их всех медленным взглядом. Конечно, никто из них не идет в сравнение с Красавчиком, но у нее нет выбора. Вздохнув, она открыла свою сумочку, вытащила из нее стопку французских газет и положила их перед Смотрящим. В газетах были ее фотографии в суде — в тот момент, когда полицейский отнимал у нее ребенка, и в тот момент, когда она упала перед судьей на колени. Над фотографиями были крупные французские заголовки:

LE TRIBUNAL A RETIRE SON ENFANTA А UNE AVENTURIERE RUSSE

ALAN COUCHAC A PERDU А LA FOIS SA FILLE ET SA MAITRESSE[38]

— Блин! — воскликнул Смотрящий, увидев эти фотографии. — Так это ты?! А я смотрю газеты и думаю: чего-то больно лицо знакомое!

— А в чем прикол? — поинтересовался один из братков. — За что базар?

— Одну минуту! — сказал второй, вытащил из-под воблы газетную страницу, перевернул ее и показал друзьям: — Вот же!

Действительно, в «Комсомольской правде» были те же фотографии, но с другим заголовком:

ИХ НРАВЫ: МАТЬ ЛИШИЛИ РЕБЕНКА ТОЛЬКО ЗА ТО, ЧТО ОНА РУССКАЯ

— Так! Ну-ка, ну-ка! — Смотрящий потребовал газету, прочел заметку и поднял глаза на Алену: — Ты бы так и сказала! А то ж я по-французски не волоку, вижу в газетах — лицо знакомое, а чего там…

— Короче, — авторитетно обратился к Алене сорокалетний боксер, — мы эти газеты еще в самолете читали. Говори, с кем надо разобраться? С судьей? Или с этой сучкой-мильонершей?

И одним движением мощной руки свинтил голову сушеной воблы.

— Да мы им всем ноги из жопы повырываем! — уверенно сказал второй.

— Мы их научим Россию уважать! — поддержал третий.

А Смотрящий объяснил Алене:

— Ребята только с кичи освободились, по работе соскучились.

— Нет, — сказала Алена. — Ничего этого не нужно. Мне нужна моя дочка и «окно» в Россию. Можете?

183

Поскольку речь шла о престиже страны, операция была продумана до мельчайших деталей и разделена на три фазы: разведка места действия, то есть осмотр детского дома в Монморанси, тихом и респектабельном пригороде Парижа, где Алена с разрешения суда могла раз в неделю навещать ребенка; похищение девочки не позже 23.00 — с тем чтобы до семи утра, когда в детдоме происходит первое кормление малышей, Алену с ребенком можно было через Германию и Словакию (то есть в обход Польши, с которой у Алены были натянутые отношения) перебросить к украинской границе в район Ивано-Франковска, где по договоренности с украинскими коллегами уже было заготовлено окно; и бросок через братскую Украину на родину, под защиту родного флага и российской Конституции.

Для выполнения первой части операции был взят в аренду шестиместный джип «Ниссан» с затененными стеклами, а для второй — дополнительный джип «Чироки».

— Братки, — инструктировал своих сорокалетний авторитет с перебитым носом, — будем гнать на двух машинах. Наша задача такая: если французские менты стопорят Алену и вяжут, мы подлетаем на второй машине и отбиваем ее или хотя бы девочку. Девочка должна быть наша при любом исходе! Даже если нас всех повяжут, один должен оторваться с ребенком, это закон!

На случай такого обострения ситуации братки, живущие в Штутгарте, заготовили «мерседес» с немецкими номерами — чтобы на франко-германской границе, как эстафету, принять девочку и пролететь с ней через Германию и Словакию без проблем.

В субботу, когда у Алены по расписанию было свидание с дочкой, «ниссан» проводил ее «рено» до департамента Сен-Сен-Дени, въехал вслед за Аленой на проспект Юрия Гагарина и свернул к Монморанси. Там, проезжая вдоль каштановой рощи, чуть отстал, а когда Алена остановилась у детдома, наоборот, проехал мимо и только потом, метров через пятьсот, развернулся и медленно покатил в обратную сторону.

Сидя в джипе, авторитетный боксер и Смотрящий разглядывали детдом через окуляры двух цейсовских биноклей. Это оказалось скромное двухэтажное здание, окруженное небольшим палисадником, примыкавшим к дворику католической церкви. В палисаднике была детская песочница и горка, на которой копошились двух- и трехлетние малыши под присмотром пожилой воспитательницы. Никакой охраны, конечно, не было, и окна даже на первом этаже детдома были без решеток. А на стеклах, которые боксер осмотрел в свой бинокль с особым вниманием, не было заметно ни клемм, ни проводков сигнализации.

— Херня! — пренебрежительно сказал боксер. — Селедка-домушник одной левой любое окно откроет. Нужно только точно знать, где малявка, чтоб не спутать в потемках.

Но и это было продумано: в модном детском магазине «Petit bateau» Алена разыскала фосфоресцирующую куклу-погремушку, которую вешают над детской кроваткой, чтобы ребенок, проснувшись ночью, мог заняться рассмотрением светящейся игрушки, а не орать благим матом. И, выйдя из детдома и отъехав от него в каштановую рощу, где любил сиживать еще Жан Жак Руссо, Алена нарисовала своим новым друзьям внутренний план детдома, обозначила на нем коридор и комнату, где стояли кроватки шести грудных малышей, и кроватку (вторую от окна) со своей Фелицией, над которой она сама повесила фосфоресцирующую куклу-погремушку.

Казалось, все предусмотрено, включая даже такие мелочи, как украинский паспорт для Алены и запасные соски, которые Алена выдала всем участникам операции на случай, если в дороге девочка выронит свою и заплачет. А вместе с соской каждый получил еще по три пластиковые бутылочки с искусственным молоком, на которое перевели ребенка в детдоме…

— Все! — подвел итог боксер. — В понедельник ночью берем ребенка, забурись они со своим Руссо!

Понедельник был выбран для того, чтобы первое подозрение о похищении ребенка пало на Алана Кушака, которому свидание с девочкой разрешалось по воскресеньям. Хотя нянька в детдоме сказала Алене, что Алан не появлялся тут уже больше месяца, нельзя было исключить вероятности того, что он мог появиться здесь завтра, в воскресенье.

Все воскресенье и понедельник Алена не находила себе места, поскольку делать было совершенно нечего, даже собираться в дорогу было нельзя — чтобы ввести полицию в заблуждение, Алена ничего не тронула в своей квартире, все должно было выглядеть так, словно она ни в каком похищении не замешана, а лишь минуту назад вышла из дома. Но именно это безделье было пыткой и терзало нервы. Впрочем, в понедельник к вечеру она взяла себя в руки, и в 9.30 они выдвинулись — впереди «ниссан» с Аленой, Смотрящим, боксером и Селедкой-домушником, а за ними «чироки» с прикрытием. В машине никто не балагурил и не травил анекдоты, все понимали, что идут на дело международной важности. Алена с бьющимся сердцем читала уличные надписи: Rue Cadet… Rue de la Chapellе… Boulevard Ney… От рю Чапелле шла уже прямая дорога на Сен-Сен-Дени, а за бульваром маршала Нея кончался Париж, который она уже больше никогда не увидит. Но ни жалости, ни грусти по этому поводу не было в Аленином сердце — эта гребаная Франция не дала ей ничего, кроме лопнувших надежд, зато отняла самое дорогое — дочку! Так пошли они действительно со своим Руссо, Шанз Элизе и Лазурным берегом! Завтра она будет на Украине, послезавтра — дома, у мамы. Или, чтобы и менты не нашли ее по требованию французов, не ехать к маме? Да, наверно, Франция подаст в Интерпол заявку о поиске пропавшего ребенка, а Интерпол обратится в русское МВД. Черт возьми, куда же ехать? Впрочем, с помощью Стаса и Фонда поддержки воздушных путешествий можно сделать себе новый паспорт и уехать хоть в Сибирь…

Смотрящий, который не читал французских газет, привычно включил «Свободу», по которой он узнавал все новости как в России, так и во Франции. Пражский диктор сообщил о новых бомбежках в Югославии, об очередной перетряске правительства в Москве и мощном землетрясении в Индии. А потом вдруг сказал: «По сообщению французского телеграфного агентства, сегодня в детском доме под Парижем скончалась от пищевого отравления пятимесячная Фелиция Кушак-Бочкарева, дочь французского миллионера и его русской любовницы. Судебный процесс о лишении их родительских прав два месяца назад освещали все французские и русские газеты…»

— Что-что? — не сразу врубилась Алена. — Что он сказал?

— Ты слышала! — отозвался Смотрящий и, включив пятую скорость, рванул в сторону Монморанси.

184

Ее выпустили из тюрьмы через три недели, когда даже самому последнему ажану в полицейском комиссариате Парижа стало ясно, что ребенка отравила не Алена, а исчезнувшая в тот же день нянька детдома, труп которой через семнадцать дней нашли в Сене. Московские газеты открытым текстом писали, что святой принцип «шерше ля фам» ведет к мадам Илоне Кушак-Превер, которую смерть девочки избавила от грядущего раздела наследства между тремя ее сыновьями и Фелицией Кушак-Бочкаревой. Но ни одна французская газета не только не стала обсуждать этот инцидент, а даже не опубликовала сообщение об отравлении девочки. В прокуратуре же дело повисело еще пару месяцев как нераскрытое, а затем и вообще утекло куда-то — не то под ковер, не то в долгий ящик…

Впрочем, Алену это уже не интересовало.

Она вышла из следственной тюрьмы опустошенная, как после аборта. Серая, с остановившимся взглядом, повзрослевшая сразу на десять лет, она на метро приехала домой, открыла дверь и вошла в свою квартиру. Медленно, как в ступоре, прошла по гостиной, глядя на детскую коляску… на плюшевого медвежонка, лежащего в детской кроватке, на бутылочки с сосками и баночки с вазелином и присыпками на тумбочке… Открыла шкаф… В шкафу висели крохотные детские платьица, сарафанчики, шерстяные костюмчики… Алена провела по ним рукой и вдруг, сотрясаясь от рыданий, рухнула на пол.

Часть шестнадцатая Последний танец

185

Многолетняя война ЭТА, подпольной организации баскских сепаратистов, за независимость от Испании: взрывы и пожары в городских кварталах Мадрида, Барселоны, Бильбао…

Газеты и телевидение всего мира постоянно сообщают об убийствах и покушениях на прокуроров, министров и даже на короля Испании…

Не раз вся Испания выходила на демонстрации в Мадриде и в других городах, требуя прекратить террор и осуждая сепаратистов…

Но ЭТА не прекращает террора, от ее рук уже погибло более 800 человек, а во время одного из терактов в Бильбао, когда было взорвано два кафе в центре города, погибли иностранные туристы…

186

Закатное солнце уходило за надгробные плиты и памятники. Как всегда по субботам, Алена сидела на могиле дочки, которую два года назад похоронила тут, под Ниццей, на кладбище de Caucade, где были могилы княгини Елизаветы Кочубей, генерала Николая Юденича, полковника Александра Раевского, поэта Георгия Адамовича и еще трех тысяч русских эмигрантов. Почему-то казалось, что здесь, на Лазурном берегу, девочке (или ее душе) будет покойней, чем на парижском кладбище. Но чем прекрасней стояла погода на побережье, тем больней сжималось сердце оттого, что всей этой божественной красоты не видит ее дочь, не дышит этим упоительным воздухом Средиземноморья и не бегает своими босыми ножками по его теплым пляжам. Стоило подумать об этом, стоило представить, что сегодня девочке было бы два года, она бы разговаривала, смеялась, пела и бегала по пляжу, как слезы накатывались на глаза и Алена, сидя у маленькой надгробной плиты с фотографией Фелиции, заливалась слезами и шептала:

— Девочка моя, девочка…

Но звенел колокольчик кладбищенского сторожа, извещая о закрытии кладбища, и Алена вздыхала, утирала слезы, крестилась и шла к выходу.

Так было и сегодня, с той только разницей, что по дороге Алена почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она оглянулась по сторонам и увидела справа от себя, метрах в пятидесяти, мужчину лет сорока, лысоватого, небритого, с черными мешками под глазами. Он сидел перед свежей могилой и смотрел прямо перед собой, туда, где остановилась Алена, но не видел ни ее, ни вообще ничего и никого вокруг.

Алена двинулась дальше к выходу.

Где-то вдали, на окраине кладбища, снова зазвенел колокольчик.

Алена оглянулась.

Мужчина, сидя в своем неутешном горе над свежей могилой, не шевелился и не слышал звона колокольчика, а попрежнему смотрел сквозь пространство невидящими глазами.

Что-то толкнуло Алену вернуться и подойти к нему. Могила, у которой он сидел, утопала в цветах. Над этими цветами на временной стойке была укреплена фотография молодой женщины.

И снова вдали прозвучал колокольчик и голос сторожа:

— Кладбище закрывается… Кладбище закрывается…

— Мсье, — сказала Алена мужчине, — всех просят уйти.

Он посмотрел на нее.

— Да, да… Сейчас…

И — остался сидеть у могилы.

Но с тех пор каждый раз, когда Алена приходила на кладбище, она находила на могиле своей дочери букет белых роз — точно такой же, какой лежал у той могилы, возле которой сидел тогда этот мужчина.

Однако самого его Алена на кладбище не заставала — то ли он приходил сюда значительно раньше и уходил до ее появления, то ли его не было в Ницце, а цветы сюда привозили по его поручению.

И все-таки они встретились.

Это было в праздник Вознесения, в тот день, когда Алена с букетом цветов пришла на кладбище с утра. Направляясь в глубину кладбища к своей дочери, она увидела этого мужчину возле все той же могилы с фотографией молодой женщины, под этой фотографией лежал букет белых роз. И точно такой же букет уже лежал у могильной плиты Фелиции.

Алена села у могилы дочки, положила свои цветы рядом с белыми розами и услышала у себя за спиной скрип шагов по песку. Этот скрип замер рядом с ней. Алена повернула голову и сказала через плечо:

— Мсье, спасибо за участие в моем горе.

В этот день они вышли с кладбища вместе — Франсуа шел с тростью в руке, оказалось, что он прихрамывает.

На улице напротив кладбищенских ворот стоял темный «роллс-ройс», из машины вышел шофер и распахнул дверцу перед Франсуа. Тот коротким жестом предложил Алене подвезти ее.

— Спасибо, мсье, — сказала она. — У меня своя. Оревуар.

И, сев в свой старенький «рено», покатила домой.

Но «роллс-ройс» двинулся следом, и было просто глупо и невежливо игнорировать это. Через двадцать минут в Ницце они сидели в небольшом и скромно оформленном ресторанчике «Дон Камилло», и Алена, достав из сумочки карманный альбомчик с фотографиями дочки, показывала их Франсуа.

— Ее звали Фелицией, в честь моей бабушки… — сказала Алена. — А вашу жену?

— Мадлен, — сказал он. — Она погибла в Бильбао в том кафе, которое взорвали баскские террористы. Меня ранило в ногу, а ее… Там погибло сорок шесть ни в чем не повинных людей…

187

Так они подружились. С тех пор как Алена заплатила за свои полеты самую дорогую цену, какую может заплатить женщина, флирт перестал ее интересовать и мужчины — в своем мужском качестве — потеряли для нее свою притягательность. Но Франсуа, слава Богу, и не претендовал на эту форму отношений, он сам был сражен недавней гибелью жены, и именно эта общность боли сблизила их, как — вне зависимости от пола, возраста и социального статуса — сближает незнакомых людей общая больничная палата или соседство родных могил на кладбище.

Алена никогда не спрашивала Франсуа, кто он, чем занимается, да и виделись они, надо сказать, нечасто — не чаще одного-двух раз в месяц на кладбище. То есть это и дружбойто трудно было назвать, потому что дружба предполагает какое-то более регулярное и глубокое общение, а здесь были только взгляды, полные взаимного понимания, несколько малозначительных фраз при встречах да минуты родственной печали у дорогих могил. Но именно эти минуты породнили их, и однажды во время непогоды, когда Алена и Франсуа, одетые в куртки с капюшонами, в очередной раз шли с кладбища к своим машинам, Франсуа вдруг сказал:

— Завтра я еду в Страну басков.

— Зачем? — спросила Алена.

— Кто-то должен остановить это безумие, — ответил он. — У вас это Чечня, у англичан — Ольстер, у французов — Корсика, а в Испании — Бискайя. Но сколько это может продолжаться?

— А что вы можете сделать?

— Я кузен принца Монако, и это дает мне особый статус — я посредничаю при осложнениях отношений между разными странами. А в Бискайе… Знаете, в шестидесятые годы там все начиналось с борьбы против режима Франко, который искоренял баскский язык и культуру и посадил в тюрьму элиту страны. Тогда студенты создали подпольную организацию, взрывали франкистских чиновников и генералов. Но сейчас Франко нет, а они все воюют. Почему? Потому что политика — это продолжение экономики. Там ужасная диспропорция — роскошные курорты вдоль берега и нищета басков в горах. И сепаратисты опираются на эти нищие слои. Поэтому я строю там детский оздоровительный центр — больницу, детский сад и спортивный комплекс. В нем будут работать больше сотни врачей, учителей и медсестер. И мне нужен человек, который возглавит этот проект. Я думаю, это работа для вас.

— Для меня?! — изумилась Алена.

— Да.

— Что вы! Я ничего не понимаю в строительстве.

— Строительством будут заниматься профессионалы. А вот вести этот проект и сейчас, и потом… Тут нужен человек с сердцем. С вашим сердцем.

— Спасибо, Франсуа, — печально вздохнула Алена. — Но я уже ни на что не гожусь, я вся сгорела.

188

Однако назавтра открытый спортивный «феррари» катил их по автостраде Биарриц — Сан-Себастьян — Бильбао. Справа были волны Бискайского залива, слева — горные вершины Пиренеев, а дорожные указатели извещали, что машина приближается к Бильбао, столице Страны басков, откуда Алена когда-то, на заре своей юности, бежала на заднем сиденье мотороллера за спиной уборщицы отеля, название которого ей уже и не вспомнить… Бильбао встретил их объятиями мэра города и крупными заголовками на первых страницах всех городских газет:

ГУМАНИТАРНАЯ МИССИЯ ФРАНСУА РЕНО

МОНАКО ДАРИТ БОЛЬНИЦУ БАСКСКИМ ДЕТЯМ

ФРАНСУА РЕНО ПРИВЕЗ 25 МИЛЛИОНОВ ФРАНКОВ НА СТРОИТЕЛЬСТВО ДЕТСКОГО ОЗДОРОВИТЕЛЬНОГО ЦЕНТРА В ЗУМАРРАГЕ

Но после формального приема в мэрии, прогулки по Старому городу и ночлега в «Hotel Lopez se Haro» они, сменив «феррари» на простой джип, рано утром укатили в глубь внутренней Бискайи, и Алена своими глазами увидела то, о чем недавно говорил ей Франсуа.

Они ехали по каменистой горной дороге, которую в силу ее дикости не смогли осилить даже римские легионеры. Вокруг была первобытная природа, но не та библейски-умиротворенная, которая свойственна пологим и зеленым холмам юга Испании и Франции, а дикая, гористая, неуютная, с крутыми обвалами в горные пропасти и следами каменистых оползней. На этих горных склонах изредка встречались маленькие села с нищими домишками, как в старых итальянских фильмах, здесь же, на худосочных горных террасах, лепились крохотные виноградники, какие-то старики пасли коз или овец, а дети катались на ослах.

Алена и Франсуа в открытом запыленном джипе проезжали через эти деревни все выше и выше в горы, а за ними пылили автобус и два тягача с грузовыми фургонами — экспедиция Франсуа Рено. На одном из горных перевалов Франсуа сказал что-то шоферу по-баскски и поднял свою трость. Джип, автобус и тягачи остановились.

— Мы приехали? — спросила Алена.

— Нет, я остановился ради вас. Посмотрите сюда.

Справа от перевала простиралась огромная долина выгоревшего дубового леса. Всюду, сколько видит глаз, торчали, как черные пики, высокие и мощные, но обуглившиеся стволы.

Алена удивленно посмотрела на Франсуа.

Он тростью показал ей на голубое пятнышко в центре этого кладбища природы.

— Что это? — спросила Алена.

— Это источник. Он бьет из глубины, и скоро тут будет озеро, а вокруг озера поднимется новый лес. Главное, мон ами, найти в себе источник для жизни… — И Франсуа повернулся к шоферу: — Поехали.

Кортеж покатил дальше — через Памплону, Клавихо… В этих местах почти все встречные мужчины — на ослах ли, на лошадях, в повозках — были вооружены охотничьими ружьями, а все испанские придорожные указатели пробиты пулями, ни одной целой надписи не было на всем протяжении дороги.

— Тут как будто война прошла, — заметила Алена.

— Не прошла, а идет, — поправил Франсуа. — И очень жестокая. Сегодня в Мадриде ЭТА снова взорвала бомбу. Они хотят любой ценой выйти из Испании, стать суверенной страной.

— Как Монако?

Франсуа посмотрел на Алену и ответил после паузы:

— Гм… Мне это не приходило в голову… Но знаете, мы же ради этого никого не взрывали. Монако получило свой статус от Наполеона за то, что наша семья поддержала Бонапарта в самом начале его карьеры и помогла ему выиграть первую битву…

В полдень они въехали в Зумаррагу, баскское село на высокогорном перевале. Суровые дома, сложенные из камней и валунов, стояли тут наполовину заброшенные, а во дворах жилых домов были очевидные приметы бедности — тощая коза на привязи, застиранное белье на веревке, деревянная мотыга у покосившегося каменного крыльца…

Прокатив через Зумаррагу в сопровождении стаи увязавшейся за машинами детворы, кортеж остановился за селом. Из автобуса вышли инженеры, геодезисты, рабочие. Рабочие принялись разгружать грузовики — спускали с них небольшие бульдозеры и прочие механизмы, необходимые для подготовки строительной площадки. Инженеры и геодезисты подошли к джипу.

Франсуа разложил на капоте джипа чертежи будущего оздоровительного центра с красивой больницей, детсадом, спортивным комплексом.

— Вот проект, — сказал он деловито. — Его нужно привязать к этой местности. Я предлагаю… — И он стал показывать тростью на заросший пустырь с завалами камней и зарослями кустарника. — Здесь больница, здесь детский сад, а тут, если засыпать овраги, оздоровительный центр и спортивные площадки. Что скажете?

Инженеры и геодезисты начали обсуждать варианты привязки проекта к местности.

— Нет, — перебил их Франсуа, — так не пойдет. Пошли на площадки!

И несмотря на хромоту, энергично зашагал по пустырю. Инженеры и геодезисты потянулись за ним.

Алена, оставшись у джипа, смотрела, как уверенно и похозяйски Франсуа руководит людьми, как вокруг него разом зарождается будущая стройка — геодезисты начинают разметку местности, инженеры что-то обсуждают, рабочие заводят выгруженные бульдозеры, ставят палатки для жилья…

Впрочем, долго бездельничать не пришлось, набежавшая за кортежем сельская детвора окружила джип и Алену, наперебой засыпала ее вопросами по-испански и по-баскски:

— А что тут будет?

— Кино приехали снимать?

— А правда, что тут стадион построят?

Часть вопросов Алена понимала сама, часть ей переводил шофер джипа, и, отвечая, Алена все смотрела на этих детей. Они босы и нищенски одеты, но удивительно красивы — смуглые, темноволосые, с большими глазами… И рука Алены невольно потянулась к маленькой девочке со сливовыми глазами, стала гладить ее по голове.

Неожиданно послышался стук копыт. Алена оглянулась.

На горной дороге со стороны Зумарраги появились два всадника с ружьями за спиной. Они галопом вылетели на пустырь, направляя коней к Франсуа, и остановились буквально в двух шагах от него.

— Вы Франсуа Рено? — спросил один из них по-испански, у него было суровое, в шрамах лицо.

Алена замерла.

— Да, — подтвердил Франсуа.

— А когда вы собираетесь уехать отсюда?

— Как только дам инженерам все инструкции. А что?

— То есть сегодня?

— Да, конечно.

— Боюсь, что это вам не удастся.

Франсуа нахмурился:

— Почему?

— Вы наш гость. По нашим законам, гость не может уехать без ужина.

189

Суровый всадник оказался старостой Зумарраги, и через час Алена и Франсуа попали туда, куда баски позволяют заглянуть только особо почетным гостям. Оказалось, что за перевалом от горной дороги отходит почти неприметная тропа, которая, как кажется издали, ведет к пропасти, а на самом деле — к довольно крутому обрыву, за которым совершенно неожиданно начинается высокогорный рай — густой кедровый и сосновый лес, упоительный горный воздух, пение птиц и то особое сухое, солнечное тепло, которое бывает только в высокогорных лесах, где обитают дятлы, перепелки, фазаны и архары.

— Стоп, — сказал староста на окраине этого лесного рая, — мы пришли. Дальше вы идете сами. Желаю удачной охоты.

И, вручив Франсуа и Алене по охотничьему ружью, староста и его помощник ушли, а Алена и Франсуа углубились в лес.

Они шли по узкой тропе, впереди Алена, за ней, прихрамывая и опираясь на трость, Франсуа. Вокруг была лесная тишина, наполненная перекличкой птиц, трепетом листвы и звоном цикад.

Неожиданно прямо перед ними возникла лань, стоявшая на тропе. Она в упор смотрела Алене в глаза.

— Стреляй… — шепотом произнес Франсуа.

Алена, задержав дыхание, медленно подняла ружье.

Но лань не испугалась, а своими огромными сливовыми глазами продолжала смотреть ей в глаза.

И Алена опустила ружье.

Лань, повернувшись, прыжком исчезла в лесных зарослях, некоторое время был слышен хруст веток под ее копытами.

— Почему вы не стреляли? — удивился Франсуа.

— Она так смотрела… — задумчиво произнесла Алена. — Знаете, Франсуа… Я хочу побывать в том кафе, где погибла ваша жена.

— О, его уже нет, там все перестроили.

— Все равно. Я хочу отнести туда цветы.

А вечером в Зумарраге состоялась фиеста. С десяток басков в высоких папахах и костюмах, похожих на черкески, плясали на деревенской площади под звуки бубна и еще каких-то национальных инструментов. За длинным столом с домашним вином, овечьим сыром, зеленью и другими простыми закусками Франсуа и Алена, сидя в окружении сельчан, аплодировали танцорам. А те все ускоряли и ускоряли темп своего танца…

— Мне кажется, они похожи на наших грузин, — заметила Алена по-французски.

— Это действительно одна из версий их происхождения, — ответил Франсуа. — Говорят, что баски — это грузинские кочевники, которые пришли сюда пару тысяч лет назад…

Тут один из танцующих басков подлетел к Алене и, приплясывая перед ней, стал приглашать ее на танец. Алена отказывалась, но он настаивал, и все вокруг шумно поддержали его. Алена встала и, выступая медленной русской павой, пошла в круг басков, отбивающих каблуками стремительный танец, похожий на лезгинку.

Все сельчане встали, наблюдая за этим танцем, а Алена, танцуя, вдруг увидела, как с гор, из темноты вышли несколько басков, вооруженных ружьями, подошли к Франсуа, один из них нагнулся и что-то сказал Франсуа на ухо. Франсуа отрицательно покачал головой. Но баски настаивали. Франсуа встал и, прихрамывая, пошел с ними. Баски окружили его и увели с площади.

Алена встревоженно подошла в танце к старосте. Тот негромко сказал:

— Не беспокойтесь, он скоро вернется.

Но время шло, танцы закончились, наступил темный безлунный вечер. Алена продолжала сидеть за столом в окружении басков, многие из которых были уже пьяны. Они открыто поедали Алену глазами, провозглашали тосты в честь ее красоты и настаивали, чтобы она пила с ними. А Франсуа все не было. Алена в беспокойстве ерзала на скамье, вертела головой и вглядывалась в темноту в той стороне, куда увели Франсуа…

Это было напряженное и тревожное ожидание.

Наконец группа басков появилась в этой темноте, и Алена даже вскочила от испуга. Они не то несли, не то волокли Франсуа — разведя руки в стороны, он висел на плечах двух басков.

Алена ринулась к ним, крича по-французски:

— Что вы с ним сделали?

— Ничего, ничего… — смущенно сказал ей Франсуа. — Это я сам… Я споткнулся и подвернул больную ногу…

— Это правда? — переспросила она с подозрением.

— Клянусь.

Алена облегченно перевела дух.

Баски дотащили Франсуа к столу, осторожно посадили на скамью.

— Где вы были? — сказала Алена, успокаиваясь. — Я так волновалась!

Франсуа взял ее за руку:

— Спасибо… Потом расскажу…

Это «потом» наступило только через несколько дней, когда они спустились с гор и лежали на пляже у Сан-Себастьяна. Тихие волны не спеша подкатывали к берегу, смывая напряжение горной экспедиции.

— Я встречался с лидерами сепаратистов, — признался Франсуа. — Мы обсуждали возможности мирного решения противоречий. Конечно, это медленный процесс, но, может быть, мне удастся что-то сделать. Во всяком случае, этой стройкой я завоевал их доверие. А это уже немало. Поэтому на Корсике я сделаю то же самое, я и там построю детскую больницу…

И его пальцы тихо, почти неслышно коснулись руки Алены и медленно, крайне медленно, словно вопрошающе, стали подниматься по ее локтевому сгибу… по плечу… по шее…

Алена, лежа на песке, закрыла глаза и увидела солнечнорадужный окоем вокруг своих ресниц.

Ни она, ни Франсуа не обратили, конечно, в этот момент внимания на то, что один из гулявших по пляжу курортников оглянулся на них, целующихся, и остановился, вглядываясь в Алену. Правый глаз у этого мужчины был закрыт черной кожаной повязкой, это был одноглазый начальник службы безопасности короля Марокко.

190

По случаю очередного выдающегося события в культурной жизни Лазурного берега — сольного концерта Мстислава Ростроповича в Ницце — на вилле наследного принца Монако состоялся пышный прием, на котором Франсуа подвел Алену и Маргариту к членам королевской семьи и маэстро.

— Кузен, — сказал он принцу, — позволь тебе представить: мадемуазель Алена Бочкарева, она ведет мой испанский проект.

— Я рад за тебя, Франсуа, — улыбнулся принц.

— А это мадам Маргарита Цой, ее кузина.

— О, мадам! — сказал принц. — Мы знакомы, не так ли?

Маргарита зарделась от гордости.

— У вашего высочества прекрасная память!

— Маэстро, — повернулся Франсуа к Ростроповичу, — специально к вашему приезду мы выписали из России двух ее самых прекрасных дам. Позвольте вам представить: Алена и Маргарита…

— Девчонки, — сказал маэстро по-русски, — вы даже не можете себе представить, как я рад, что вы тут оказались! Так надоело все время пить с монархами в одиночку, без русской компании!

А позже, во время ужина, накрытого в парке, Франсуа, поднявшись с бокалом, обратился к Маргарите:

— Мадам, поскольку родители Алены очень далеко, в России, а вы тут представляете ее семью, я хочу попросить у вас руки вашей кузины…

Все зааплодировали, а Ростропович склонился к Маргарите:

— А что, Ритуся? Мне кажется, он нам подойдет… — И по-французски ответил за нее Франсуа: — Так и быть, мсье! Мы тут посовещались и даем свое благословение. Ваше высочество, — обратился он к принцу, — по русскому обычаю за молодых нужно выпить стоя и до дна!

191

Торговый центр «Кап труа миль» в Ницце отличается ото всех других фешенебельных торговых центров тем, что по огромному залу молодые продавцы разъезжают на роликовых коньках. Говорят, эта идея родилась когда-то оттого, что местные пацаны заезжали сюда на роликовых коньках, хватали с витрин первое, что попадало под руку, и «делали ноги», то есть удирали на своих коньках со скоростью, недоступной никаким полицейским. И тогда менеджер центра решил вместо того, чтобы ловить эту шпану, пригласить ее на работу. Теперь эти вышколенные молодцы на коньках являются одним из аттракционов побережья и привлекают в центр тысячи покупателей…

Не успела Алена остановиться у витрины со свадебными платьями и украшениями, как к ней уже подлетел юный продавец на коньках:

— Мадемуазель, вам помочь?

— Нет, спасибо. Я пока просто присматриваюсь…

Продавец откатил, но за спиной у Алены тут же прозвучал другой мужской голос:

— Мадемуазель, а когда у вас свадьба?

Алена резко повернулась и нахмурилась:

— Это ты? Что ты тут делаешь?

— Приехал поздравить тебя, — по-русски ответил Красавчик. — Ты же входишь в королевскую семью. И если тебе нужна моя помощь…

— Мне не нужна твоя помощь! — резко перебила Алена. — И вообще, ты из другой жизни, она закончилась, и оставь меня в покое!

Красавчик снял с лица обаятельную улыбку, перешел на деловой тон:

— Ладно, оставлю. Если ты окажешь мне последнюю услугу.

— Что? — возмутилась Алена. — Опять? Нет!

И хотела уйти, но Красавчик заступил ей дорогу.

— Алена! Ты ведь даже не знаешь, о чем…

— Нет! — снова перебила она. — Ты для меня больше не существуешь!

Он взял ее за руку:

— Но я же для тебя столько сделал!

Алена вырвала руку и повысила голос:

— Что ты сделал? Что? Ты изуродовал мне жизнь!

Молодой продавец поспешил к ним на шум, спросил по-французски:

— Мадемуазель, тут какие-то проблемы?

— Нет, мсье, — по-французски ответил ему Красавчик, глядя Алене в глаза. — У нас уже нет проблем.

И, повернувшись, быстро ушел.

Алена с негодованием смотрела ему вслед. Неужели он никогда не отвяжется от нее?

192

Конечно, богатые тоже плачут, но кто им сочувствует?..

Нет, простите, об этом я уже спрашивал.

А вы были на Лазурном берегу?..

Впрочем, и это мы уже обсуждали.

Что ж, тогда представьте, что в этом раю вы выходите замуж. Да, вам двадцать два года, все параметры в норме, вы натуральная блондинка, и две портнихи и стилист примеряют на вас свадебные платья, привезенные ими из «Кап труа миль» на виллу «Марго» в Вильфранш-сюр-Мер.

Возле зеркала, перед которым Алена порхала, как Наташа Ростова + Одри Хёпберн + Людмила Савельева в «Войне и мире», стоял компьютер-«лэптоп» с небольшим экраном и с глазком видеокамеры, и Алена периодически подлетала к этому объективу:

— Мон амур, как тебе это платье?

А с экрана Франсуа, стоя за штурвалом скоростного катера, летящего по Средиземному морю, просил:

— Повернись вокруг, любовь моя.

И Алена поворачивалась так и эдак и с бедром взакрут, зная, что он любуется ею там, на экране своего «лэптопа», и он говорил:

— Н-да… Знаешь, мон амур, предыдущее платье мне нравилось больше, потому что его было меньше…

А тем временем по петляющей Верхней дороге из Ниццы в Вильфранш, мимо рождественской рекламы, катил грузовичок экспресс-почты «DHL», и пока Алена меняла платья и спрашивала: «Милый, а где ты сейчас?» — а Франсуа сообщал: «Я хочу тебя как безумный и лечу к тебе с Корсики!» — именно в этот момент грузовичок с надписью «DHL» подкатил наконец к воротам виллы. Шофер в красном колпаке Санта-Клауса, странном для солнечной погоды Лазурного берега, вышел из кабины с фирменным пакетом в руке, нажал кнопку звонка рядом с табличкой «Вилла “Марго”». Служанка открыла калитку, хотела принять пакет, но шофер объяснил, что это новогодний презент для невесты, она должна получить его лично и расписаться.

Через минуту Алена приняла пакет, с удивлением читая надпись:

PERSONNEL ET CONFIDENTIEL FOR YOUR EYES ONLY

В пакете оказалась видеокассета без всякой надписи или наклейки. С недоумением вертя этот странный подарок, Алена вернулась в комнату, и Франсуа с экрана «лэптопа» спросил:

— Что это, мон ами?

— Понятия не имею…

— Будь осторожна…

— Буду. — Алена повернулась к портнихам: — Перерыв, можете отдохнуть! — И в камеру: — Милый, я тебе перезвоню через пару минут.

Она выключила телекамеру, вставила кассету в видеомагнитофон и увидела на экране телевизора себя, только много-много лет назад, когда ей было всего семнадцать и когда она, совершенно обнаженная, «столиком» стояла в тверском клубе «Монте-Карло», а какой-то мужик нагибался к ней, заговаривал, лапал за грудь и предлагал дернуть с ним шампанского…

Алена в ужасе смотрела на экран, а там уже было новое изображение: она же на видеозаписи в «Бюро “Женихи из Европы”» — с российской прической-укладкой, в крупной бижутерии и в дешевом платье в обтяжку, неумело позируя, говорит прямо в камеру:

— Дорогой незнакомый жених! У меня много поклонников, но замужем я еще не была. Потому что мой главный принцип: умри, но не отдай поцелуя без любви.

А оператор, не выключая камеру, требует за кадром:

— Раздеться надо. Думаешь, женихи что? За красивые глаза будут тебя выбирать? Давай раздевайся по-быстрому!

— Совсем, что ли? — в сомнении спрашивает семнадцатилетняя Алена, начиная раздеваться.

— Конечно! — отвечает оператор. — Я же снимаю! Быстрей!

Алена спешно раздевается, и за кадром раздается жеребячий хохот всей киногруппы…

И сразу встык с этими кадрами вдруг возникает небольшой, в английском стиле, зал для совещаний, обставленный старинной мебелью, со свечами на красивых мраморных консолях и длинным столом, на котором в свободно-интимной позе сидит полуголая Алена и чокается бокалом с Гжельским.

— Вот тебе за сегодняшнюю работу, — говорит ей Гжельский и кладет на стол десять стодолларовых купюр…

Писк мобильного телефона прервал этот просмотр, Алена остановила кассету и из сумочки достала звенящую трубку.

— Алло!

— Привет, красавица! — прозвучал в трубке голос Красавчика. — Ты уже все посмотрела?

— Что тебе нужно? — холодно спросила Алена.

— Нам нужно увидеться. Я жду тебя вечером в Париже, на Елисейских полях, в ресторане «Фукетс».

— Я не могу. Я занята.

— Если ты не приедешь, завтра твой жених получит ту же пленку.

— Ты мерзавец!

— Возможно. Но это не меняет наших планов. Восемь вечера, ресторан «Фукетс».

— Я тебя убью!

— Конечно, дорогая. Вечером на Шанз Элизе! — И в трубке прозвучали гудки отбоя.

Сообщив изумленному Франсуа о своей срочной, но недолгой поездке в Париж и пообещав ему к полуночи вернуться, Алена, сдерживая бешенство, уже через двадцать минут неслась в открытом «мерседесе» из Вильфранша в Ниццу, украшенную еще не снятой рождественской иллюминацией. Рядом с Аленой на пассажирском сиденье лежали ее норковая шубка и сумочка с пистолетом.

В аэропорту, на поле для частных самолетов, она пересела в небольшой реактивный «Гольфстрим», принадлежащий Франсуа, и самолет, взлетев, развернулся над морем и поплыл на север…

«Господи! — думала Алена, глядя в иллюминатор и не видя за ним ничего. — Какая же я идиотка! Этого мерзавца, негодяя и подлеца я называла принцем и любила всю жизнь…»

193

В Париже был снег, новогодняя иллюминация и праздничная суматоха. Уличные торговцы в красных костюмах Санта-Клауса продавали горячие жареные каштаны, дети катались в скверах на осликах.

Набросив норковую шубку и велев пилоту «Гольфстрима» ждать ее, Алена на такси поехала из аэропорта к центру. Занятая своими мыслями, она не замечала, что на всем пути от Орли ее сопровождала еще одна машина — черный «фиат». Впрочем, ни такси, ни «фиат» до Елисейских полей не добрались — украшенная миллионами лампочек и гирлянд Шанз Элизе уже был оцеплена полицейскими барьерами.

— Мадам, — сказал таксист, — дальше нам не проехать, тут все перекрыто в связи с новогодним карнавалом.

— Хорошо, я пойду пешком.

Алена расплатилась с таксистом, он пожелал ей счастливого Нового года, и она пошла к Елисейским полям.

Следом за ней двигался мужчина с черной повязкой на правом глазу.

Вокруг были потоки предновогодней толпы, тысячи туристов и парижан запрудили все тротуары, в распахнутых дверях роскошных магазинов стояли зазывалы в костюмах Санта-Клауса. Они названивали в колокольчики, поздравляли прохожих с наступающим Новым годом и на всех языках мира зазывали в магазины за последними покупками…

Алена подошла к ресторану «Фукетс».

— Мадемуазель? — сказал ей швейцар.

— Меня там ждут.

Он открыл дверь:

— Прошу вас…

В ресторане еще было пусто, но столы уже были накрыты к празднику, и музыканты тихо играли, готовясь к длинному и бурному новогоднему вечеру.

Войдя в зал, Алена тут же увидела Красавчика.

Празднично одетый в черный смокинг, он сидел в центре зала, лицом к двери, за столиком, украшенным цветами и ведерком с шампанским. Увидев Алену, он встал и, глядя ей в глаза, улыбнулся своей неотразимой улыбкой.

— Здравствуй, дорогая. Спасибо, что прилетела.

— Здравствуй, Игорь, — сдержанно сказала она.

Приняв у нее шубку, он подвинул ей стул.

Алена села за столик, сняла перчатки, положила их в сумочку.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, садясь напротив.

— Ты тоже. Чего ты хочешь?

Алена достала из сумочки сигареты, он предложил ей огонь.

— Я не знал, что ты куришь…

— Я спешу, — перебила Алена. — Чего ты хочешь?

— Я хочу с тобой попрощаться.

Красавчик сделал знак официанту, тот подошел и налил им шампанское в бокалы.

А за окнами ресторана публика все прибывала и прибывала на Шанз Элизе, там готовилось новогоднее шествие.

Красавчик поднял бокал:

— У меня есть тост. Я хочу выпить за нас с тобой. А точнее — за тебя. Ты — лучшее, что было в моей жизни…

Алена саркастически усмехнулась:

— Спасибо. И все-таки тебе от меня что-то нужно. Не так ли?

— Да, дорогая.

— Что?

— Один танец, — сказал он с улыбкой.

Алена молча смотрела ему в глаза. Во всем его облике была уверенность в его неотразимости и власти над ней, и глаза его излучали все тот же, как тысячу лет назад, лукавый и обволакивающий свет.

— Понимаешь, дорогая, — сказал он, посмотрев в окно, — через несколько часов настанет новый год и начнется твоя новая жизнь. Наверно, мы больше никогда не увидимся. Но сегодня, пока ты здесь… Помнишь Испанию, твой день рождения? Мы танцевали танго, но нас прервали, помнишь? Я хочу, чтобы мы его дотанцевали. Пусть это будет наш последний танец. Пойдем.

Он встал, но Алена, продолжая сидеть, испытующе глядела ему в глаза. Это была дуэль взглядов и схватка двух игроков, знающих свою силу и просчитавших всю партию наперед.

Алена улыбнулась своей самой неотразимой улыбкой.

— Ты все врешь. Но… Пошли!

Он взял ее за руку, подвел к танцевальной площадке и отошел к оркестру, сказал что-то дирижеру и положил на его пюпитр крупную купюру.

Оркестр тут же заиграл то испанское танго, которое было прервано полицией в ресторане «Марбелья клаб» в день семнадцатилетия Алены.

Красавчик взял Алену за талию и повел в танце с уверенностью «мужчины жизни», снова утвердившего свою власть над Аленой. Эта уверенность сквозила в каждом движении его рук и даже пальцев, которыми он заставлял Алену повиноваться его шагам, поворотам и наклонам тела. А Алена… Алена была в эти минуты воплощением гибкой и податливой рыси, выжидающей мига для рокового прыжка. С загадочной полуулыбкой на губах она и слушалась Красавчика, и чуть отстранялась от него, выдерживая ту дистанцию, которая обещает близость, но еще не дает ее.

Так они танцевали — в еще пустом ресторане, мозг и музыка контролировали каждый их шаг и жест. Красавчик пытался добиться того, чтобы Алена оплыла в его руках и сдалась, а Алена, чуть-чуть отстраняясь, дразнила партнера, фигурой и насмешливой улыбкой выражая свой лукавый вызов его непререкаемой власти.

Музыканты заметили эту дуэль, включились в нее своими смычками и клавишами. Следя за их танцем, они стали акцентировать его переходы и па, и заметили, что оба дуэлянта, касаясь друг друга то грудью, то ногами, с какогото момента вдруг забыли о своей дуэли и зажглись уже не искусственной и наигранной, а подлинной страстью и вожделением.

Воодушевившись этим открытием, музыканты поддали, что называется, жару, взяли своей темпераментной музыкой верх над этими танцорами и повели их к самозабвению.

У Алены приоткрылись губы и углубилось дыхание.

Красавчик прильнул к Алене, они обнялись, преодолев все барьеры и дистанции, и это было уже полное, слитное, страстное объятие в танце с синхронностью каждого движения, как при полной физической близости.

Перед глазами Алены замелькали люстры… зеркала… и ее детские на стене рисунки Принца… и огромные окна ресторана «Фукетс», за которыми начиналось шумное новогоднее шествие… и глаза Красавчика… и какие-то давно забытые мужские лица, прилипшие с наружной стороны к окнам ресторана, лица, похожие на лицо пакистанца Джамила, которому Красавчик втюрил когда-то бомбу для Бен Ладена…

Но Алена не узнала Джамила, она продолжала танцевать с Красавчиком, зажигая его и зажигаясь сама.

Музыка оборвалась, танго закончилось, музыканты негромко похлопали танцорам, Красавчик и Алена, обнявшись, пошли к своему столику, он интимно сказал по дороге:

— Здесь полно отелей, пошли…

— Нет, побежали! — страстно шепнула она и подхватила со стула свою сумочку и норковую шубку.

А Красавчик по-французски сказал подскочившему официанту:

— Мсье, мы скоро вернемся.

— Не спешите, — понимающе усмехнулся тот. — Успехов!..

Взявшись за руки, словно влюбленные школьники, Алена и Красавчик почти бегом выскочили из ресторана и — сквозь толпу новогоднего шествия — с хохотом понеслись сначала по Шанз Элизе, потом свернули в боковую улицу и вбежали в первый попавшийся отель.

— Любую комнату! — Красавчик положил на стойку администратора свою кредитную карточку и тысячу франков.

— Мсье, — сказал администратор, — Новый год, все забито.

Красавчик молча положил на стойку еще тысячу франков… еще…

Администратор потянулся к доске с ключами, висевшей на стене у него за спиной.

— Быстрей! — сказал Красавчик.

Администратор снял ключ с крючка с номером 45.

— Комната 45, третий этаж…

Красавчик и Алена, держась за руки, побежали вверх по лестнице, ворвались в номер и, даже не раздевшись до конца, бросились в кровать.

Это было какое-то звериное, животное нетерпение растерзать и уничтожить друг друга… которое затем, совершенно неожиданно для игроков, холодно разыгравших всю предыдущую видимость вспыхнувшей страсти, вдруг перешло в истинно трепетное вожделение и ненасытное нежное слияние, апофеоз их пятилетней борьбы и любви…

А когда наконец это первое нетерпение было удовлетворено, Красавчик потянулся рукой к сумочке Алены, открыл ее, достал пистолет и протянул его Алене.

— Ну… Теперь ты можешь меня убить…

Алена посмотрела ему в глаза.

— Ты же за этим прилетела, — сказал он.

— Дай сигарету, — попросила она.

Красавчик достал из ее сумочки сигареты, они оба закурили.

— Знаешь, — сказал Красавчик, затягиваясь, — я хочу признаться в том, что скрывал даже от себя. Оказывается… я тебя люблю…

— Не ври… — тихо сказала Алена.

— Я смеялся над собой, — продолжал он, — и говорил себе, что, как профессионал, не имею на это права…

У Алены на глазах появились слезы.

— Замолчи, прошу тебя!

— Но это оказалось выше профессии, — продолжал он. — И где бы я ни был, с кем бы я ни был…

— Перестань, Принц! — попросила она.

— Нет, я уже не принц. Ты нашла себе настоящего принца, а я так… Но к твоей свадьбе я приготовил подарок. Знаешь какой? Пленки, которые я тебе послал… можешь не беспокоиться, я их уничтожил. Кроме тебя, их уже нет ни у кого. Ты чиста, дорогая. Будь счастлива…

Он стал целовать ее, и она замерла со слезами на лице и обняла его, снова воспламеняясь и воспламеняя его, и теперь это были объятия прощания и близости — терпкие и страстные, плотские и возвышенные, бурные и трепетные, — со слезами и поцелуями, с надрывом и болью, со сладостью полного соития и безжалостным проникновением плоти в плоть.

А за окном на Шанз Элизе уже шло новогоднее шествие, там трещали тысячи трещоток, пищали пищалки, гремела музыка и взрывались петарды. И сквозь эту суматоху, шум и новогоднее ликование толпы шли двое — одноглазый начальник службы безопасности королевства Марокко и пакистанец Джамил, оба в глухих широких пальто.

А на третьем этаже отельчика «Марсель» Алена и Красавчик любили друг друга — страстно, бурно, всласть, как перед разлукой навсегда…

Одноглазый и Джамил вошли в отель, администратор поднялся им навстречу:

— Мсье, ни одного номера…

Приставив к его уху пистолет, одноглазый бросил взгляд на доску с ключами от номеров. На доске висели все ключи, только крючок с номером 45 был пуст. Выстрелом из пистолета одноглазый расколол голову администратору и вместе с Джамилом пошел к лестнице.

А наверху, в сорок пятой комнате, Красавчик наконец действительно любил Алену — пылко и нежно, как единственную женщину в своей жизни. И Алена, обнимая его, твердила:

— Милый… милый… Ты такой нежный, сильный, горячий… Я летаю… Я хочу быть с тобой всегда…

— Мы будем… Будем… — обещал он в такт своему дыханию. — Ты самая сладкая… Только ты, и никто больше…

Но — ударом ноги одноглазый и Джамил уже сорвали с петель дверь их номера, вошли в комнату, распахнули пальто и из двух короткоствольных автоматов в упор выпустили по нашим любовникам обе обоймы — так, что пух из подушек полетел на их окровавленные тела и штукатурка посыпалась на них со стен…

А рядом по Шанз Элизе все катило и катило шумное новогоднее шествие — с музыкой, петардами. И огненные шары гигантского фейерверка рассыпались над всем Парижем. И часы пробили двенадцать. И тысячи незнакомых людей бросились на Елисейских полях в объятия друг к другу и стали целоваться, поздравляя друг друга с Новым годом. И гремела музыка. И летели вверх пробки от бутылок шампанского. И в ресторане «Фукетс» метрдотель сказал официанту, показывая на столик Красавчика и Алены:

— Что-то долго их нет.

— Они придут, придут, — заверил его официант. — Они обещали.

На столике, за которым сидели Красавчик и Алена, томилась в ведерке початая бутылка шампанского и стояли два хрустальных бокала с недопитым вином.

Москва — Майами

2000–2001

Конец

Вместо эпилога

Дорогие читатели! Только что вы закрыли последнюю страницу полетов и приключений Алены Бочкаревой. Если вы хотите увидеть эти приключения на телевизионном экране, да еще с участием ваших и моих любимых актеров, пожалуйста, напишите об этом не мне, а непосредственно Олегу Борисовичу Добродееву, председателю Всероссийской государственной телерадиовещательной компании, по адресу: 125040, Москва, 5-я улица Ямского поля, 19/21, ВГТРК.

Уверяю вас, что каждое ваше письмо и даже каждая его строка могут стать решающим аргументом в пользу создания этого сериала. Иными словами, у вас есть уникальная возможность с самого начала сделать этот фильм народным и дать руководителям телевидения возможность показать, как высоко они ценят мнение зрителей. Итак, не ленитесь! Разорившись всего лишь на почтовую марку и на пару минут сочинения своего или коллективного письма, вы сможете получить шестнадцать часов увлекательного телевизионного зрелища.

Надеюсь на вашу поддержку, искренне ваш, Автор.

1

Конфиденциально и лично, только для ваших глаз.

(обратно)

2

Поцелуй меня (англ.).

(обратно)

3

Фантастично! Он такой сексуальный!

(обратно)

4

Это русская медовуха, нужно выпить до дна! (англ.)

(обратно)

5

Добро пожаловать на русскую тусовку! (англ.)

(обратно)

6

Водку. Много водки (англ.).

(обратно)

7

Стойте здесь, я принесу вам водку (англ.).

(обратно)

8

Откуда вы? (англ.)

(обратно)

9

Колумбия (англ.).

(обратно)

10

А что вы делаете на русской вечеринке? (англ.)

(обратно)

11

Мы ищем кое-кого… (англ.)

(обратно)

12

Стоп! Замолчи! (англ.)

(обратно)

13

Мой дорогой, вот ваша водка! (англ.)

(обратно)

14

Дорогой, сегодня день нашей победы в войне. Дай мне водки. Я хочу, чтобы вы выпили за нашу победу! (англ.)

(обратно)

15

Хорошо, а как насчет нашего дела? (англ.)

(обратно)

16

О чем вы говорите? (англ.)

(обратно)

17

Оказывается, русские дипломаты не продают подводные лодки (англ.).

(обратно)

18

Почему? (англ.)

(обратно)

19

Потому что они дипломаты. Им запрещено (англ.).

(обратно)

20

Могу я вам помочь? (англ.)

(обратно)

21

Нет, сэр. Это наши проблемы (англ.).

(обратно)

22

Позволь ей поиграть. Это же ерунда, только игра. Я могу одолжить… (англ.)

(обратно)

23

Нет, сэр. Спасибо. Она больше не играет (англ.).

(обратно)

24

Я играю, сэр! (англ.)

(обратно)

25

Можете взять еще, пока он бежит… (англ.)

(обратно)

26

Это было здорово. Могу я вас угостить? (англ.)

(обратно)

27

Что вы хотите? (англ.)

(обратно)

28

Я хочу перейти на французский. Можете? (англ.)

(обратно)

29

Привет, это Алекс (англ.).

(обратно)

30

— Привет, Алекс. Что нового?

— Ваше предложение еще в силе?

— Конечно.

— Тогда готовьте деньги. Я сделаю его в ближайшее время (англ.).

(обратно)

31

Алена! Стой! Мне не нравится все это… (англ.)

(обратно)

32

Фредерики Албанш, Агентство по продаже недвижимости в Антибе и Ницце.

(обратно)

33

В детстве, когда автор этих строк запоем читал Грина, он был уверен, что Александр Степанович выдумал свой Зурбаган и другие «гриновские» портовые города и поселки. Но, попав за границу, я с изумлением обнаружил, что Грин, никогда не выезжавший из России, каким-то мистическим образом совершенно достоверно описал в своих рассказах, в «Алых парусах» и в «Бегущей по волнам» приморские городки Лазурного берега Франции, Коста-дель-Соль Испании и даже Кармель и Монтерей на западном побережье США…

(обратно)

34

Но я месяц провела в Марбелье, изучая испанский. Красивый язык!

(обратно)

35

Маулана — учитель.

(обратно)

36

Здравствуй, душа моя!

(обратно)

37

Гонки «Кэмел», 37-й привал.

(обратно)

38

«Суд отнял ребенка у русской авантюристки», «Алан Кушак потерял и дочь, и любовницу».

(обратно)

Оглавление

От автора

Том первый Девушка и принц, или Большие люди

  Пролог

  Часть первая Долгие Крики

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

  Часть вторая Заложник

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

    20

    21

    22

    23

    24

    25

  Часть третья Игроки

    26

    27

    28

    29

    30

    31

    32

    33

    34

    35

    36

    37

    38

    39

    40

    41

    42

  Часть четвертая Боевое крещение

    43

    44

    45

    46

    47

    48

    49

    50

    51

  Часть пятая Осечка

    52

    53

    54

    55

    56

    57

    58

    59

    60

    61

    62

    63

  Часть шестая Вилла «Марго»

    64

    65

    66

    67

    68

    69

    70

    71

    72

    73

    74

    75

    76

  Часть седьмая Искушение

    77

    78

    79

    80

    81

    82

    83

    84

    85

    86

    87

  Часть восьмая Большие люди

    88

    89

    90

    91

    92

    93

    94

    95

    96

    97

    98

Том второй Бомба для Бен Ладена, или Последний танец

  Часть девятая Бомба для Бен Ладена

    99

    100

    101

    102

    103

    104

    105

    106

    107

    108

    109

    110

    111

    112

    113

    114

    115

  Часть десятая Родная кровь

    116

    117

    118

    119

    120

    121

    122

    123

  Часть одиннадцатая Монегаск

    124

    125

    126

    127

    128

    129

    130

    131

    132

    133

  Часть двенадцатая «Шанель» номер пять

    134

    135

    136

    137

    138

    139

    140

    141

    142

    143

    144

    145

  Часть тринадцатая Побег

    146

    147

    148

    149

    150

    151

    152

    153

    154

    155

    156

  Часть четырнадцатая Выкуп

    157

    158

    159

    160

    161

    162

    163

    164

    165

    166

    167

    168

    169

    170

    171

  Часть пятнадцатая Цена

    172

    173

    174

    175

    176

    177

    178

    179

    180

    181

    182

    183

    184

  Часть шестнадцатая Последний танец

    185

    186

    187

    188

    189

    190

    191

    192

    193

    Вместо эпилога X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?