«Когда женщины выходят плясать»

Элмор Леонард Когда женщины выходят плясать

Лурдес стала служанкой миссис Махмуд, когда подруга Лурдес Вивиана уехала с мужем в Лос-Анджелес. Лурдес и Вивиана прибыли в южную Флориду из Кали в Колумбии как «почтовые невесты». Муж Лурдес, мистер Зиммер, умер через два года после женитьбы, а до этого работал у подрядчика на строительстве дорог.

Она вошла в дом на Оушен-Драйв, всего в нескольких кварталах от дома Дональда Трампа, не ожидая приятного знакомства с женщиной по имени миссис Махмуд, женой доктора Васима Махмуда, который поправлял лица и груди дам в Палм-Бич и отсасывал у них подкожный жир. Поэтому была удивлена, что хозяйка не выглядит как миссис Махмуд и сама открыла ей дверь. Высокая рыжеволосая женщина в темных очках и маленьком зеленом купальнике-двойке спросила:

— Лурдес — это как Лаура?

— Нет, мэм, по-испански произносится Лур-дес, — и, в свою очередь, спросила: — А у вас больше некому было открыть?

Рыжеволосая миссис Махмуд сказала:

— Они в прачечной комнате, наблюдают за пеной. Заходи.

И провела Лурдес в дом с мраморными полами, статуями и ничего не изображающими картинами, а оттуда — во внутренний дворик, к бассейну, где они сели за стол под желто-белым зонтом.

На столе — сигареты, серебряная зажигалка и высокий стакан, в стакане остался только лед. Миссис Махмуд закурила длинную «Вирджинию Cлим» и подвинула пачку Лурдес. Та вынула из соломенной сумки листок, распечатку с ее биографическими данными, положила перед рыжеволосой и сказала:

— У меня из бумаг только это.

Миссис Махмуд наклонилась над листком, показав груди:

— «Ваша будущая жена в почтовой рассылке»?

— Из рекомендательного списка невест «Пренса Латина», — сказала Лурдес. — Мужчины, которые интересуются, могут читать его на компьютере. Он трехлетней давности, но то, что там обо мне, — все правильно. Кроме возраста, конечно. Теперь надо было бы написать: тридцать пять лет.

Миссис Махмуд, с ее богатством, с ее косметикой, выглядела не старше чем на тридцать. Короткими рыжими волосами она напоминала актрису, которую показывали по телевизору на родине у Лурдес, — Джилл Сент-Джон, такую же светлокожую. Миссис Махмуд сказала, глядя на листок:

— Понятно, ты и Вивиана были невестами для почтового знакомства. Хорошо говоришь по-английски, это верно. Не куришь и не пьешь.

— Теперь иногда выпиваю, в компании.

— У тебя нет электронной почты?

— Нет, мы переписывались по почте до того, как он приехал ко мне в Кали. Там устраивают вечера для приезжающих мужчин, и, понимаете… словом, мы наряжаемся для них.

— Чтобы посмотреть друг на друга?

— Да, так мы и познакомились с мистером Зиммером.

— Ты его так звала?

— Я его никак не звала.

— Миссис Зиммер, — сказала рыжая. — Хотелось бы тебе зваться миссис Махмуд?

— Я бы не подумала, что это ваше имя.

Рыжеволосая снова посмотрела на распечатку:

— Целомудренная, чувствительная, работящая, оптимистичная. Ищет спутника — доброго, любящего, с хорошей работой. Мистер Зиммер был таким?

— Он был неплохой, пока не напивался. Приходилось разговаривать с ним осторожно, иначе побил бы. Он сильный был, для своего возраста. Пятьдесят восемь лет.

— Это когда вы поженились?

— Когда он умер.

— Вивиана, кажется, говорила, его убили? — хозяйка как будто пыталась припомнить, что ей говорила Вивиана. — Несчастный случай на работе?

Лурдес была уверена, что хозяйка знает, как было дело, но сказала:

— Он пропадал несколько дней, а потом его бетоновоз нашли у Иалеи, рядом с кучей бетона, но ему туда незачем было ехать, там ничего не строили. Тогда полиция разломала бетонную кучу и нашла мистера Зиммера.

— Убитого, — сказала рыжеволосая.

— Они так решили — у него руки были связаны.

— Полиция с тобой беседовала?

— Конечно. Я ведь жена.

— Они не подумали, что ты в этом замешана?

Она знает, — Лурдес не сомневалась.

— Было подозрение, что это могли сделать мои здешние друзья из Колумбии. Кто-то из их врагов подсказал это полиции.

— Это не было связано с наркотиками?

Думает, что все колумбийцы торгуют наркотиками.

— Мой муж был шофером на бетоновозе.

— Но кому понадобилось его убивать?

— Кто знает? — сказала Лурдес. — Который настучал, он сказал полицейским, будто это я попросила колумбийских друзей, потому что муж меня все время бил. Один раз так ударил, — она тронула лямку голубого сарафана, вылинявшего от стирок почти добела, — что сломал плечо — вот эти кости. Я не могла работать.

— Ты колумбийским друзьям говорила, что он тебя бьет?

— И так все знали. Мистер Зиммер и при людях грубо со мной обходился, когда пил.

— Так что, это и вправду могли сделать колумбийские друзья? — слова хозяйки прозвучали так, как будто ей хотелось в это верить.

— Не знаю, — сказала Лурдес и замолчала в ожидании, кончились ли расспросы. Взгляд ее скользнул на солнечный дворик, на застывшую воду бассейна и дальше, на красную бугенвиллию, обвившую белые стены. Садовники пололи и подстригали — трое, которых Лурдес приняла сначала за латиноамериканцев. Нет, не тот оттенок кожи. Она сказала:

— Эти люди…

— Пакистанцы, — сказала миссис Махмуд.

— Они, похоже, не очень надрываются, — сказала Лурдес. — У меня дома тоже был сад, сажала кое-что для еды. Здесь, когда вышла замуж, работала у мисс Олимпии. Она называла свою контору «Уборка с библейской честностью». Я не совсем понимала, что это значит, но она говорила нам разные слова из Священного писания. Мы убирали офисы в Майами. Вивиана сказала, что тут будет другая работа, лично у вас. Прибираться, ухаживать за вашей одеждой?

— Да, наводить порядок в ящиках, чистить украшения. — Миссис Махмуд сказала, что скидывает туфли в гардеробной, Лурдес должна собирать их в пары и вешать на обувную вешалку. Смотреть, что нуждается в чистке. Лурдес подождала, пока хозяйка припомнит другие обязанности. Наводить порядок в ящиках с ее косметикой в ванной. Жить Лурдес будет здесь, воскресенья — выходные и половина дня на неделе. Официально она будет служить у доктора Махмуда.

— Да? — Лурдес не совсем поняла, что это означает. Но прежде чем успела выяснить, миссис Махмуд осведомилась, натурализованная ли она гражданка. Лурдес сказала, что у нее постоянный вид на жительство, а теперь надо собрать документы, чтобы получить гражданство.

— У кого работаю — писать у доктора Васима Махмуда?

Рыжая жена сказала:

— Так будет проще. Понимаешь, со списыванием расходов. Но я позабочусь, чтобы ты получала не меньше трехсот пятидесяти в неделю.

Лурдес сказала, что это очень щедро.

— А для доктора Махмуда я тоже должна буду что-то делать?

Рыжая женщина, выпустив дым, сказала:

— Что тебе говорила о нем Вивиана?

— Сказала только, что он с ней мало разговаривал.

— У Вивианы двенадцатый размер. Воз любит молодых и тонких, как змеи. Сколько ты весишь?

— Пятьдесят шесть.

— Да, немного — но тебе ничто не угрожает. Готовить умеешь?

— Конечно.

— Нет, для себя. Мы едим в городе или заказываем из ресторанов. Я к проклятой плите близко не подойду, и Воз это знает.

Лурдес сказала:

— Воз?

— Васим. Он думает, я не умею готовить, — я и не умею как следует, но причина не в этом. Две домашние служанки — филиппинки и говорят по-английски. Между прочим, акцент у них меньше, чем у тебя. С ними у тебя неприятностей не будет, они в землю смотрят, с кем бы ни разговаривали. И в четыре уходят, слава Богу. Воз всегда плавает голый — не спрашивай, почему, может, это их мусульманский обычай, — и если увидят его в бассейне, убегают в прачечную. Или, если я поставлю какой-нибудь южный хип-хоп и под dirty south[1] делаю аэробику, убегают в прачечную. — И без всякого перехода спросила: — Что про меня говорила Вивиана?

— Ну, какая вы милая, какое удовольствие здесь работать.

— Брось. Я знаю, она тебе сказала, что я была стриптизершей.

— Она говорила, что раньше вы танцевали, да.

— Я начинала в дыре на федеральном шоссе, меня увидели и взяли в «Майами Голд» на Бискейне — парковать машины. Я одна из самых первых, не считая черных девочек, стала танцевать южный хип-хоп под dirty south, когда остальные танцевали под Limp Bizkit, а то и под старого Боба Сигера и Bad Company — тоже можно, кому что нравится. При этом делаю больше кабинетных сеансов, чем любая из девочек в «Голде», а мне двадцать семь, я старше их всех. Воз приходил со своими приятелями, все в костюмах, галстуках, стараются не выглядеть третьим миром. В первый раз помахал мне полусотенной, и я ему показала крупным планом племенной стрип-хоп. Говорю: «Доктор, вам будет лучше видно, если втянете глаза в череп». Он обожал такой разговор. Примерно в четвертый раз я показала ему, что такое классная работа вручную, и стала миссис Махмуд.

Она рассказывала это, свободно откинувшись в кресле и куря свою «Вирджинию Слим». Лурдес кивала, не понимая временами, о чем идет речь. Когда хозяйка замолкала, она вежливо говорила: «Понятно».

А миссис Махмуд рассказывала:

— Он учился здесь на медицинском факультете, а его первая жена оставалась в Пакистане. Она умерла как раз, когда он закончил и открыл практику… Дай подумать… В форме тебе ходить не надо — только когда Воз захочет, чтобы подавала напитки. Иногда его приятели оттуда приходят на коктейль. Одетые, как Неру, и тараторят на урду. Я вхожу: «Ах, миссис Махмуд, — с этим их полубританским распевом, — какая услада для моих глаз видеть вас в этот вечер». А сам думает: та ли это девица, которая раздевалась?

Она не торопясь закурила очередную сигарету, а Лурдес спросила:

— Я здесь работаю в своей одежде?

— Сначала — да, но я куплю тебе хорошие вещи. Какой у тебя — восьмой?

— Размер? Да, наверное.

— Ну-ка, посмотрим — встань.

Лурдес поднялась и отошла туда, куда показала миссис Махмуд. Хозяйка оглядела ее и сказала:

— Я говорила, что его первая жена умерла?

— Да, мадам, говорили.

— Она сгорела.

Лурдес сказала:

— Да что вы?

Но рыжая не стала объяснять, как это произошло. Она затянулась и сказала:

— Ноги у тебя хорошие, но талия коротковата и верх тяжеловат. Ничего, не волнуйся, мы тебя нарядим. Какой твой любимый цвет?

— Я всегда любила голубой, миссис Махмуд.

— Знаешь, ты меня так больше не зови. При Возе, если хочешь ко мне обратиться, можешь говорить «мадам», но когда мы наедине… лучше зови меня по имени.

— Да?

— Джинджер. Ну на самом деле — Джанин, но друзья зовут меня Джинджер, то есть рыженькая. Оставшиеся друзья.

Это означало, поняла Лурдес, оставшиеся после того, как она вышла за доктора, которые тоже танцевали голыми, а может, еще и мужчины.

Лурдес сказала:

— Иньор?

— Не Иньор. Джинджер. Попробуй еще раз.

— Джин-жар?

— Уже лучше. Упражняйся.

Но она не могла заставить себя называть миссис Махмуд по имени. Не могла. Ни в первые недели. Ни в магазине одежды на Уорт-Авеню, где миссис Махмуд всех знала, всех продавщиц, и некоторые звали ее Джинджер. Она брала для Лурдес повседневные платья, стоившие сотни долларов, и кое-что из отдела курортной одежды, приговаривая: «Это миленькое», и отдавала продавщице, ни разу не спросив Лурдес, нравятся ей вещи или нет. Ей нравились, но еще лучше, если бы хоть некоторые были голубыми. Все желтые, или желтые с белым, или белые с желтым. Форму носить не обязана, нет, но теперь она вся была в тон внутреннему дворику, подушкам, зонтам, чувствовала себя частью декора, невидимкой.

Сидя с ней там вечерами по несколько раз в неделю, когда доктора не было дома, миссис Махмуд очень старалась создать видимость того, что они подруги: миссис Махмуд подавала дайкири в пузатых хрустальных бокалах, прислуживала своей служанке. Приятно, когда за тобой так ухаживают, и это будет продолжаться, думала Лурдес, пока миссис Махмуд не выскажет, наконец, что у нее на уме, чего она хочет от Лурдес.

Работа была легкая: развесить одежду хозяйки, полить комнатные цветы, приготовить себе обед и служанкам, когда приходили на кухню, унюхав ее пряные блюда из даров моря. Разговаривать с ними было нетрудно. Они смотрели ей в лицо, рассказывая всякую всячину. Почему избегают доктора Махмуда? Потому что он задает очень нескромные вопросы об их половой жизни. Почему считают, что миссис Махмуд сумасшедшая? Потому что танцует в одном нижнем белье.

А по вечерам хозяйка дома говорила, что ей скучно живется — не может пригласить подруг. Воз их не одобряет.

— Что я делаю? Слоняюсь по дому. Слушаю музыку. Обсуждаю мыльные оперы с азиатской прислугой. Мельда меня останавливает: «Ой, миссис, идите скорей.» Они в прачечной, смотрят «А жизнь идет». Говорит: «Дик проследил за Никки, когда она шла на свидание к Райдеру, и, наверное, хотел на нее наброситься. Но Райдер вовремя появился и спас Никки от разъяренного Дика».

Миссис Махмуд рассказывала какой-нибудь такой сюжет и смотрела на Лурдес без всякого выражения, ожидая ее улыбки или смеха.

— Что я делаю? — такой вопрос она задавала чаще всего. — Я существую. У меня нет жизни.

— Вы ходите по магазинам.

— И все.

— Играете в гольф.

— Ты, наверное, шутишь.

— Выходите в город с мужем.

— В какой-нибудь индийский ресторан, и слушаю его разговоры с менеджером. С тех пор как ты здесь, сколько раз он возвращался домой вечером? У него любовница, — сказала красивая рыжеволосая женщина. — Он все время с ней. С ней или с другой, ему плевать, что я об этом знаю. Тычет меня носом в это. Все мужики время от времени могут сбегать налево. Воз и его приятели этим живут. У них там принято, откуда они приехали. В Пакистане надоела человеку жена? Он ее обжигает насмерть. Сам или заказывает. Я не шучу, он всем рассказывает, что ее dupatta[2] загорелась от плиты.

Лурдес сказала:

— А, вы поэтому не готовите.

— И поэтому тоже. Воз из Равалпинди, это город, где сорок женщин в месяц поступают в больницы со страшными ожогами. Если она выжила… Ты меня слушаешь?

Лурдес посасывала дайкири.

— Конечно.

— Если не умерла, живет в позоре, потому что ее муж, этот паршивец, который хотел обжечь ее до смерти, выгоняет ее к чертовой матери из дому. И ему это сходит с рук. В Пакистане, в Индии женщины тысячами умирают каждый год от ожогов, потому что надоели мужьям или мало принесли приданого.

— Вы говорили, первая жена у него сгорела.

— Как только смог позволить себе белую женщину — на кой ему старая тогда сдалась?

— Боитесь, что он вас сожжет?

— Так они и делают, такой у них обычай. И знаешь, в чем дикость? Воз приехал сюда заниматься пластической хирургией. А в Пакистане, где столько изуродованных женщин, почти нет таких хирургов. — Она сказала: — А некоторым плещут в лицо кислотой… Я сделала самую большую ошибку в жизни — вышла за человека другой культуры, за чалму.

Лурдес спросила:

— Для чего?

Хозяйка повела рукой:

— Для этого. — Подразумевая дом и всё, что к нему прилагалось.

— Так у вас оно есть.

— Не будет, если уйду от него.

— Может, после развода он оставит вам дом.

— Брачный контракт. Я получаю шиш. И в тридцать два года — обратно в стриптиз на федеральном шоссе или в какую-нибудь топлесс-закусочную. Есть грудь — можешь хотя бы получить работу. Любимый номер Воза — выхожу в наряде медсестры и все снимаю, кроме веселенькой шапочки. — Мысль хозяйки резко поменяла направление. — Воз сказал, что, когда увидел этот номер, сразу захотел меня нанять. Я была бы первой голой хирургической сестрой.

Лурдес представила себе, как эта женщина танцует без одежды на глазах у мужчин, и подумала о мисс Олимпии, предупреждавшей своих уборщиц о библейской честности: не петь и не плясать за уборкой офисов, а то заинтересуются мужчины, задержавшиеся на работе. У нее это получалось так, будто мужчины сидят в засаде. «Читайте книгу „Судей“, — говорила мисс Олимпия, — двадцать первую главу». Там мужчины затаились и ждали, когда выйдут плясать Силомские девицы, чтобы схватить их и сделать своими женами. Лурдес знала уборщиц, которые пели за работой, но чтобы плясали, не видела никогда. Каково это — сплясать голой перед мужчинами? — думала она.

— Не хотите с ним жить, — сказала Лурдес, — но хотите жить в этом доме.

— Вот именно, — сказала женщина, совсем не выглядевшая как миссис Махмуд.

Лурдес отпила дайкири, поставила бокал и протянула руку к пачке «Вирджиния Слимз»:

— Можно одну попробовать?

— Пожалуйста.

Она зажгла сигарету и глубоко затянулась.

— Я бросила. Но вы так курите, что мне опять захотелось. Даже как вы сигарету держите.

Лурдес чувствовала, что эта женщина уже близка к тому, чтобы раскрыть свои мысли. Но, видно, они такие, что ими нелегко поделиться с другим человеком — даже женщине, которая плясала голой. Сегодня вечером Лурдес решила ей помочь. И сказала:

— Как бы вы чувствовали, если бы на вашего мужа свалилась куча сырого цемента?

И, не услышав ответа, глядя в сторону, подумала: не поторопилась ли?

Рыжеволосая женщина сказала:

— Как на мистера Зиммера? А ты что почувствовала?

— Я приняла это с облегчением. Подумала: меня больше не будут бить.

— Ты счастливо с ним жила?

— Ни одного дня.

— Ты же выбрала его, на что-то рассчитывала.

— Он меня выбрал. На вечере в Кали. Там было по семь колумбийских девушек на одного американца. Я не думала, что меня возьмут. Мы поженились… Через два года я получила зеленую карту, и мне надоело, что он меня бьет.

Рыжая миссис Махмуд сказала:

— Да, ты накушалась, вижу. — И на этот раз помолчала, прежде чем спросить: — Сколько нынче стоит грузовик цемента?

Лурдес без промедления ответила:

— Тридцать тысяч.

Миссис Махмуд сказала:

— Черт возьми. — Но сидела спокойно, откинувшись на желтые подушки. — Ты была готова к этому. Вивиана описала тебе ситуацию, и ты решила наняться.

— Думаю, вы меня наняли из-за мистера Зиммера, — сказала Лурдес. — Очень уж интересовались, что с ним произошло. И еще я поняла с первого дня, когда мы сидели здесь, что мужа вы не любите.

— Так ведь понятно почему. Я до смерти боюсь сгореть. Он зажигает сигару — я слежу за ним, как чертов коршун.

Нашла себе причину, объяснение.

— Незачем нам про него говорить, — сказала Лурдес. — Вы платите деньги, все вперед, и мы про это больше не говорим. Не платите — тоже больше не говорим.

— Колумбийские друзья должны все получить заранее?

— Какие друзья?

— Цементные друзья.

— А если это будет похоже на несчастный случай, и вы скажете: они здесь ни при чем, он упал из лодки? Вы не знаете, какие это люди.

— У Воза нет лодки.

— Или на его машину наехал грузовик. Понимаете? Вы заранее ничего не будете знать.

— Они, наверное, захотят наличными.

— А как же.

— Я не могу пойти в банк и снять такую сумму.

— Тогда забудем об этом.

Лурдес ждала, а женщина думала, курила сигарету — курили обе, и, наконец, миссис Махмуд сказала:

— Если я сегодня, прямо сейчас, дам тебе почти двадцать тысяч, ты все равно захочешь забыть?

Теперь Лурдес замолчала и задумалась:

— У вас столько есть дома?

— Копила на побег, — сказала миссис Махмуд, — если придется спешно уехать. Зажимала чаевые, когда доводила их до того, что пачкали штаны, и это все — двадцать тысяч. Берешь или нет? Не берешь — можешь уходить. Ты мне больше не нужна.

За несколько недель своего пребывания здесь Лурдес всего дважды пришлось обменяться словом с доктором Махмудом. Первый раз — когда он пришел на кухню и попросил приготовить ему завтрак — копченого снука, рыбу, которую он ел холодной, с чаем и поджаренным хлебом из цельной пшеницы. Предложил ей тоже поесть снука, сказав, что он хуже лосося, но тоже ничего. Лурдес попробовала; рыба была костистая, но она сказала ему: да, вкусно. Они поговорили о том, кому какая морская рыба нравится, и он показался ей вежливым, разумным человеком.

Во второй раз он ее ошарашил: вылез голым из бассейна, когда она поливала растения во внутреннем дворике. Он окликнул ее и попросил подать полотенце с кресла. Она подошла, и доктор Махмуд спросил:

— Ты меня поджидала?

— Нет, сэр, я вас не видела.

Пока он вытирал лицо и волосы, остриженные так коротко, что казался бритым, она смотрела на его кожу, на круглое брюшко, на странный черный пенис. Он опустил полотенце, и она посмотрела ему в лицо. Он спросил:

— Ты вдова?

Она кивнула, и он сказал:

— Ты девушкой вышла замуж?

Она помялась, но ответила, поскольку спрашивал доктор.

— Нет, сэр.

— Для мужа это было не важно?

— Думаю, да.

— А тебе не показалось бы полезным снова стать девственницей?

Она поневоле задумалась — такое не приходило ей в голову, — но неудобно было заставлять доктора ждать, и поэтому сказала:

— В моем возрасте? Нет.

Доктор сказал:

— Если хочешь, я могу тебе ее восстановить.

— Сделать меня девушкой?

— Хирургически — несколько швов внизу, в нежном месте. На Востоке среди женщин, выходящих замуж, это стало модно. И у проституток. Они могут запросить гораздо больше — иногда несколько тысяч долларов за ночь. — Он сказал: — У меня есть мысль предложить такую услугу. Если передумаешь, захочешь, чтобы я тебя осмотрел, я могу сделать это в твоей комнате.

Доктор Махмуд так разговаривал и так смотрел на нее, что Лурдес захотелось снять одежду.

Ночью того дня, когда Лурдес и миссис Махмуд окончательно договорились, он не вернулся домой. И на другую ночь. Утром следующего дня пришли два человека из службы шерифа округа Палм-Бич. Они показали Лурдес удостоверения и попросили позвать миссис Махмуд.

Она была в своей спальне наверху, примеряла черное платье перед высоким зеркалом и увидела отражение Лурдес у себя за спиной.

— Пришли из полиции, — сказала Лурдес.

Миссис Махмуд кивнула и спросила:

— Ну, что скажешь? — повернувшись и демонстрируя ей платье, довольно короткое.

Лурдес прочла в газете, что доктор Махмуд, крупный специалист и т. д. и т. д., получил огнестрельные ранения, вероятно, при попытке похитить его автомобиль недалеко от Карри-Парка. Врачи больницы «Добрый Самаритянин» констатировали смерть. Его мерседес был найден брошенным на улице в Делрей-Бич.

Миссис Махмуд выехала из дома в черном платье. Позже она позвонила Лурдес и сказала, что опознала тело и была в полиции, у которой нет никаких ниточек, никаких улик, а потом заехала в похоронное бюро и договорилась о немедленной кремации. Она сказала:

— Ну, как ты на это смотришь?

— На что?

— Чтобы паразита сожгли.

Хозяйка сказала, что навестит подруг и вернется поздно.

В час ночи, вернувшись после теплой вечеринки со старыми подругами, миссис Махмуд вошла в кухню, и ее праздничное настроение стало гаснуть.

Что тут происходит?

Ром и газированные напитки на столе, лимоны, чаша со льдом. Из внутреннего дворика доносятся латиноамериканские ритмы. Звук привел ее к кольцу зажженных свечей, к Лурдес в зеленом купальнике; Лурдес танцевала на месте под музыку, подняв руки, слегка вращая бедрами.

Двое мужчин с сигаретами увидели миссис Махмуд, но и не подумали встать из-за столика.

Лурдес повернулась и тоже увидела ее; Лурдес с легкой улыбкой сказала:

— Ну, как вы? Непохоже, что горюете.

— На тебе мой костюм, — сказала миссис Махмуд.

— Я надела свой желтый, — сказала Лурдес, продолжая легонько вращаться, — и сняла. Я больше не ношу желтого и одолжила ваш. Вы не против?

Миссис Махмуд сказала:

— Что тут происходит?

— Это cumbia — колумбийская музыка для праздников. Для свадьбы, похорон, для чего угодно. И при ней обязательны свечи. Cumbia — всегда зажигаем свечи.

Миссис Махмуд сказала:

— Да, но что происходит?

— У нас вечеринка в вашу честь, Джинджер. Колумбийские друзья пришли посмотреть, как вы танцуете.

Перевод Виктора Голышева.

Примечания

1

Dirty south — стиль рэп-музыки второй половины 1990-х.

2

Dupatta — длинный шарф, часть традиционной женской одежды в Индии и в Пакистане.

Оглавление