«Welcome to Рязань (Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя)»

Наталья Рубанова Welcome to Рязань (Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя)

«Добавь сюда рязанское Шоссе Энтузиастов, которое упирается в кладбище, первый автобус до психбольницы и рекламу погребальной конторы на боку реанимации — и сложится вполне стройная картинка[1]…»

* * *

Что, в самом деле, может сказать человек о некой точке на карте, само название которой почти полжизни разглядывает исключительно с помощью оптики, и которая подавляющему большинству не по глазам? Если само название давно пишет с подвыподвывертом (выговорите-ка сие «уездное» с первого раза), а при упоминании, скажем, об «историко-культурном музее-заповеднике» неизбежно прищуривается? То-то и оно…

* * *

Экскурсовод: В Рязани, как и в других городах необъятной R, определенно что-то есть: Кремль, автобусы, помойки, аптеки, кафе и проч.: голуби, люди, скамейки. Есть и нечто, не сразу вставляющееся (сказали, термин из психиатрии) в мозги приезжих, а также родных и близких покойных: о том-то, господа, и поговорим. Во-первых, конечно, пресловутое кладбище у Шоссе Энтузиастов. Во-вторых — остановка «Памятник Павлову», аккурат за которой — Концертный зал имени Есенина (разумеется, чтобы все спрашивали, почему не Павлова): впрочем, как Циолковский, Салтыков-Щедрин и К°, С.А. — «Приокское Всё», а потому no comments. А в-третьих — и это уже несуразность непросвечивающая, непрозрачная — рождение автора приводимых зд. и далее строк. И нет бы, явиться ему на свет, к примеру, в старой доброй Европе или, на худой конец, на питерском ее «подоконнике», так нет же. С чего начинается р-р-родина?

Голос: «С Рязани. Сами мы не местные…»

Автор: Как занесло, так и вынесло — гут, не вперед ногами; впрочем, поводов для именно такого exit’a оказывалось в местечке, дюже понравившемся некогда монголо-татарам, предостаточно: начиная роддомом (подробности рождения в выходной опускаем) и заканчивая… нет-нет, совсем не тем, о чем вы только что.

Экскурсовод: Население Рязани составляет, согласно данным последней переписи, более полумиллиона жителей. Расположен город на правом берегу Оки при впадении в нее реки Трубеж. Средняя зарплата жителя нашего города составляет…

Голос, заглушающий экскурсовода: Рязань, о сколько в этом звуке!..

Экскурсовод: …и в сущности ничего не стоит. Центр Рязанского княжества находился в пятидесяти километрах от современного города (городище Старая Рязань).

Автор: Вы что, правда намереваетесь об этом?…

Экскурсовод: Да как вам… В общем, да… Именовавшись поначалу Переяславлем…

Автор (вонзая серебряный нож для резанья бумаги в стол): Всё! Хватит!

Экскурсовод (пожимая плечами и удаляясь): А детей там чаще всего теперь называют Арсентиями и Анастасиями, да-с!

…Итак, Арсентиями и Анастасиями. Каждый раз, приезжая в город, где не прошли «мои университеты», глаз цепляет то новое, чего не было «в прошлой жизни», — а подумать, была ли она? Со всей своей неизбывной «провинциальной грустью» (хм, будто грусть бывает «столичной»!) и снежными (солнечными, дождливыми, пыльными) улицами? Со всей своей очерченностью и предсказуемостью? (Как-то: с характерной теткой в растянутой кофте, которую каждое утро в одно и то же время встречаешь именно на этой остановке и, проходя мимо серой хрущобы, думаешь, что легче, ей-чёрту, с подоконника, чем просуществовать в таком вот домике то оставшееся, что Господину Богу ты в жилетку наплакал.) И — дальше, дальше… А дальше — Шоссе Энтузиастов: не промахнешься. Шестой автобус довезет до конечной: «Товарищи-господа, новопреставившиеся рабы! Не забудьте оплатить проезд белкового тела. В продаже имеются абонеме…»

Рязанская область расположена в подтаёжной и лесостепной зонах. Почвы на севере дерново-подзолистые, местами заболоченные, серые лесные, на юге — чернозёмы оподзоленные, выщелоченные на лёссовидных суглинках, в долинах рек — аллювиально-луговые. Леса (основные породы — сосна, берёза) занимают около 1/3 территории. Сохранились лисица, заяц‑русак, бобр, белка, хорёк; из грызунов — суслики, хомяки, тушканчики; из птиц — чирки, кряква, серая утка и др. На территории Рязанской области — Мещёрский национальный парк, Окский заповедник.

Наше Всё:

«Там чудеса, там леший бродит…»

Там до сих пор мучаются артритом те самые троллейбусы, из прошлой жизни — странно, впрочем, если было бы по-другому: вероятно, тогда б Рязань и называлась как-то иначе. А ее маскировка именем произошла, вестимо, от «Резань» — «резать»; можно интерпретировать и как «вырезать лучшее», «не дать ни глотка воздуха» — девиз, воплощавшийся «в жысть» долго ли, коротко ли — а точнее, с 1095-го. (СПРАВКА ИЗ ЖИЛКОНТОРЫ: «Все претензии направлять лично Господину Богу». Точка. Далее через запятую: «…, оттеняющему с помощью подобных пространств блеск и нищету кур… простите, столиц»). Сего безвоздушья, столь опасного для любителей проветривать помещения, и бежали радивые — кто куда; для многих мегаполисные «прививки» (как по ту, так и по эту сторону границы) оказались небесполезными, хотя и сопровождались в отдельных случаях повышением температуры вплоть до жара и бреда — однако с последующим восстановлением сознания. Впрочем, следы людей теряются, как затеряется сейчас и этот вот — видите? — конфетный фантик, уносимый порывом ветра с Театральной площади в сторону Дома быта, которого уж нет как нет, и новоявленные Арсентии с Анастасиями увидят его, если полюбопытствуют на предмет «корней», лишь в иллюстрированных изданиях (кудрявая буквица «Р» на обложке) или на открытках… Да, Дом быта снесли, и в один из приездов это неприятно кольнуло (подножка воспоминания, ножичек у спины — со свистом; не в спину). От этого, абсолютно никакого здания, исходило необъяснимое тепло, быть может, связанное со словом «дом» — кто знает… (казалось? приснилось?). Но так ли важно?… Ведь и сейчас, сию секунду, мы с мамой находимся именно там, внутри: в доме, который построил Джек.

«Первое условие для счастья — живые родители», — говорит она, потеряв своих. Деда знала вся Рязань: работал в угрозыске. Бандиты боялись его и уважали: было за что — всё, впрочем, описано в его воспоминаниях и моем эссе[2]. Но не описано другое: город забыл о своем герое, стоило лишь ему оказаться «ненужным» (в скобках: старым). Неудивительно, впрочем, для удивительной сей страны. И удивительнейшего сего града, с которого давным-давно Салтыков-Щедрин сосканировал свой г. Глупов.

«Оулдофф» в Рязани хоть отбавляй — смертность, как водится in Russia, превышает рождаемость; рожать нет смысла (далее см. уэльбековскую «Возможность острова»). Вот «верхи» и «отбавляют» методично: при крошечной пенсии цены на этой территории почти мааасковския. И те, кому за…, по-прежнему экономят на спичках (буквально: от одной стараются зажечь сразу несколько газовых конфорок), а «великая страна» (как в столичной, так и в провинциальной «точке») по-прежнему не желает видеть своего — через отношение к слабейшим и беззащитнейшим проявляющегося — перверзного самоунижения. Поневоле помянешь добрым словом старушку Европу: в одном из «ихних» городков я глаз не могла оторвать от окон некоего странного (странного для «нашенских») кафе. Там, внутри, за столиками, сидели одни лишь почтенные дамы и господа, убеленные сединами. Они улыбались. Возможно, даже заводили романы. Официанты разносили им кофе, etc. Этим cafe оказалась зала Дома престарелых. Не страшно ли представить там их беззубых (зубы нынче дороги) Рязанских — и не только — провинциальных «погодков», выброшенных на помойку жизни по причине многоразового использования (и как следствия — износа) «мясной машины», что делает ее непригодной для дальнейшего обслуживания Системы?

Шоссе Энтузиастов: разросшийся Город мертвых в Стране глухих. Ходить в одиночку по кладбищу небезопасно — говорят, бомжи. Говорят, свежие цветы с могил собирают и продают тут же. Говорят, там — лучше:

Всё выше, выше, и выше, Стремим мы полёт наших птиц…

Всё выше, почти гордо: «На Театральной!» — почти по-чел-овечьи (что за зверь?). Это самая маленькая площадь города, где: Драмтеатр, заколоченный на зиму фонтан да памятник так и не «поделенного» Калугой и Рязанью Циолковскому, открытие которого помню: ходили с дедом (или это теперь кажется, будто ходили, а на самом деле он — рассказывал, а я — слушала только?). Есть еще кафе «Театральное» с довольно дикой — народ и не то ест — музычкой (с этим в провинциальных — не только Рязанских — заведениях просто беда, так что если у вас «уши понежней», оставьте их по-одесски дома). Даже алкоголь на иных персонажей в подобных ресторациях не действует — встает поперек мозга; последний раз была там несколько лет назад, по делу. Запомнился не столько разговор, сколько печальная официантка бальзаковских лет, убийственные — для не оставленных «дома» ушей — звуки, да громкоговорящие тожеприматы (дворовая порода people) за соседним столиком. Впрочем, «говорят», есть в Рязани и другие места — …а кто говорит, тот пусть и пишет, коли буквы знает. Я же свои плету: «Рязанские кафе даже с неплохим интерьером неизбежно опошлены рвущейся из динамиков попсой, гарантирующей вам рвотный рефлекс, а также равнодушными/измученными/почтиникогданеулыбающимисяофициантами, делающими клиенту одолжение в виде чашки кофе…».

Остановка аккурат против книжного: уже «их», мое-то прошлое на этом самом месте вырезали: «моего» книжного (с толстой кассиршей, работавшей там со времен Царя Гороха до начала нулевых гг., то есть когда меня в Рязани уж «не водилось»), след простыл… А ведь именно там были куплены когда-то те самые книги, в том числе и «макулатурные» (совсем младое племя уж об этом, к счастью, не ведает). Дорого можно заплатить за подобное путешествие! Попасть во чрево того самого провинциального магазинчика (в скобках: оценить ассортимент и полюбопытствовать на предмет пипл, одежда которых вполне сойдет уже для винтажной коллекции, подумать о тексте для…). Увидеть у стеллажа девочку — сначала с косой, потом с каре, никогда не «на шаре» — листающую, скажем, стихи. Подойти к ней: «Привет!» — усмехнуться… Или не усмехнуться? Или просто взять за плечи, встряхнуть хорошенько и, посадив на ковер-самолет, отправить-таки хоть куда-нибудь отсюда?… Чтобы не было потом «невыносимо больно» за «бесцельно», еtc.?… Но Европа в Рязани не упоминается всуе, а до белокаменной — двести километров: делоff-то, впрочем… Тсс… Ли-ри-ка… Лирику — ДОЛОЙ! ДАЁШЬ! УРА! Наступаем на горлышко песне: а раньше в Рязани винно-водочная тара не отличалась изысками. Пьют же там, как и везде в России, всё, что горит. Не больше — но и не меньше.

Вдох-выдох, вдох-выдох… Подъезжает «шестерка» (троллейбус) — не в той ли в девяносто втором?… Дальше не продолжать; далее — никому не гарантированная «неприкосновенность частной ж.» — и вообще ж. всякой. Клац-клац: двери. «Памятник Павлову» — привет от Есенина, «Библиотека Горького», «Площадь Революции» — или как там ее теперь? Соборная, что ли? «Детский мир»?… А Ленина, став улицей Астраханской, снова обернулась кепочкой великого энтузиаста… Остановок не объявляют; проснувшаяся кондукторша отрывает билетик (счастливый; кинуть в кошелек; отложить «на черный день», потом съесть; смейтесь-смейтесь). Брови непроизвольно ползут вверх: всего пять рублей. Пять — и можно легко доехать из одного конца города в другой. Я не делаю этого. Я даже не выхожу на ***, словно боясь спугнуть воспоминание о музыке прошлого века. Моей — и ничьей больше; и нечего о том.

Куда еду? Еду ли? Это — Рязань? Рязань? Рязань? Ryazan? Да что это такое, черт возьми? «Подскажите, как проехать к ***» — название улицы незнакомо; «Вы не знаете, эта маршрутка доедет до ***?… А какая доедет?…» — «Простите, не знаю»… Гостья? Здесь?… Щемящее чувство дома: от сумы, тюрьмы да Рязани не зарекайся. Нелепое смешение досады и радости; абсолютная — а бывает относительная? — амбивалентность. Одномоментно. Одновременно. Во Времени Прошедшем и Будущем. В Настоящем. В Настоящем Продолженном. Всегда: нераздельно, неразрывно. Быть может, всегда.

«В Рязани ликвидирована оранжерея конопли», «С наступлением обильных снегопадов, пришедших на смену аномально теплой погоде, в городе Рязани начала работать снегоуборочная техника», «Два дня в Рязани находилась спортивная делегация китайского города Сюйчжоу из провинции Цзянсу…»

Что ни камень — то преткновение: Рязань на шее.

Захожу в магазинчик — когда-то на его месте был молочный, тот самый: и эти стеклянные поллитровые бутылки с молоком, запечатанные золотистой, серебристой, светло-зеленой фольгой… Наверное, я бы втридорога переплатила именно за такую бутылку; и вот некие умники, давным-давно просчитав мое — и еще нескольких миллионов таких же «ностальгирующих» — желание (хотя и относительно другого «продукта»), подсовывают в другой лавчонке то самое ситро — БУРАТИНО… Не покупаю, ухожу: угадайте с трех раз.

…А вот и школка — весьма средняя, облезлая, сколь ни крась. Таких не счесть; за версту несет скукой, Рязанскими училками (нет-нет, среди них есть и нормальные… и даже ухоженные, попадались) и мокрым мелом (едва пишет по доске, пусть ту даже и «сахарной» водой терли): ничего не изменилось, только цвет — вместо поносно-желтого — грязно-бордовый. А вот школкин двор с той же гробоподобной атрибутикой и все та же дыра в заборе, через которую можно «срезать» угол и выйти на другую улицу через беседку: ничего не изменилось. Вот тот же магазин с порядком поистаскавшейся вывеской СЕМЕНА, которая уже не раздражает, как раньше. Все тот же унылый продуктовый, где маются очередные продавщицы в тщетном ожидании функционального хасбанта, которого не будет. Вот «Изумруд», где бабушка покупала внучке чудесный золотой перстень, не подозревая о том, что через двадцать с лишним лет его у нее украдут. Вот экс-«Галантерея», «Обувь» (ау, коричневые лакированные туфли на воттакенном каблуке!), ничем не примечательный, кроме связанных с ним «сюжетов», ДК, музыкалка: ничего, как будто, не изменилось. Крошечный двухэтажный домик, притаившийся в малюсеньком подобии парка; кажется, зайдешь туда — и выйдет ***: «Привет, Натали! Иди в класс» — но *** давно в Питере, Рязань никогда не любила, однако бросить город решилась лишь в пятьдесят: «на подоконнике Европы» ей лучше.

Странные (порой чудовищные) отношения с Рязанью возникали у многих. N, вернувшись «к пенатам» через восемь лет после вынужденного расставания с «большим городом», раньше срока (впрочем, о сроках здесь не судят) оказалась на все том же пресловутом Шоссе Энтузиастов; город методично убивал ее. Пил: каплю за каплей. И — выпил, убил: «Я даже не смотрю по сторонам, когда выхожу на улицу, только под ноги» (она — мне, уже в прошлом веке).

И я зажимала порой нос, чуя легкое головокружение от некоего абстрактного — ан нет его реальнее — удушья, со страшной скоростью «носившегося» в воздухе, нагонявшего тебя если не с помощью «ума», так «хитрости»… Силки. Капканы. Петли. Они тесны и унылы, эти вполне нормальные улицы — и лишь потом, много позже, понимаешь, что только там, около дома, где прошло детство («Стареешь, мать!»), и хочется порой оказаться. Однако… в качестве гостя. Любить Рязань лучше издали — как, впрочем, и любую другую точку на этом маленьком шарике, включая и Москву, и Амстердам, и… Даже «самую-самую»: подноготная почти всегда исключает любовь. Мысль, впрочем, не нова. Что не исключает возможности ее дублей. Basso ostinato: чрезвычайно упорный бас.

Ольга Татаринова[3] (1939–2007) в книге «NON FICTION: „Кипарисовый ларец“»[4] описывает Рязанское свое студенчество как «тусклое» и «пропащее». Одновременно читаем в ее «DIARY»[5] вот что (не знаю, писал ли об этом городе кто-то лучше неё): «Хочу в Рязань, потому что цветет там сейчас черемуха, и комнаты в нашем доме-общежитии полны запаха ее и света; кто-то сидит в читалке, смотрит в окно, заторможен и заворожен — в солнечном столбняке, и кого-то не пускают на улицу без пальто.

Если пойти налево, дойдешь до кладбища с большой утиной лужей, как луг, и с рябью.

Днем мимо кладбища идти весело по пыльной дороге.

А можно — прямо через рощу с чистящими зубы березками. Перепрыгни сочно-зеленый ров, обойди, не пугаясь, больницу — и ты у переезда, на котором ничего не изменилось со времен Станционного Смотрителя: полосатая будка, шлагбаум на цепи. И деревянный двухэтажный дом. Ведь был в нем и трактир, и метель пережидали.

…Найду ли я тот переулок, что прятался обыкновенно от меня, если надо было попасть в его темень сосен и буков — отойти, сбросить с себя тревогу?

Асфальт завернул в него и остановился.

А там ветшает особняк с мансардой, и напротив — деревянный уют с резным мезонином, на двери покоится табличка со скромными завитушками: Ле-Моринье. Насквозь просвеченный палисадник, качели маленьких Ле-Моринье показываются пустыми из-за дома и прячутся опять — так, от ветра. От него и пахучие тополя осыпают своими ветреными сережками.

И потускневшая табличка со скромными завитушками.

Только надо обязательно иметь в кармане двадцать копеек, потому что ты оживаешь, и хочется смеяться, почти хочется любить: необходимо зайти в маленькую лавчонку за углом — купить вяземских пряников, для их тягучего откровенного вкуса — в Рязани, весной» (1962).

По словам писателя, давным-давно она задержалась в этом городе на несколько лет из-за того, что, сидя в каком-то кафе увидела… «лошадиную морду, спокойно заглядывающую в окно: ну разве можно после такого уезжать?!».

…на площадь Ленина вернули памятник (ему же), вместо которого энное количество времени стоял на постаменте крест: итак, на колу висит мочало, а над площадью нелепо возвышается бесшоссейный энтузиаст. И немудрено, ведь рядом с ним… Чур меня! «Более чем трехтысячной колонной встретили рязанцы праздник Великого Октября. Таким вот дружным строем ответили они на „отмену“ антинародной российской верхушкой этого святого для каждого советского человека дня. В ходе митинга у памятника В. И. Ленину участники с большим подъемом встретили радиообращение Председателя ЦК КПРФ Г. А. Зюганова, выступления первого секретаря Рязанского обкома КПРФ В. Н. Федоткина, первого секретаря обкома СКМ Э. Н. Волковой, руководителя регионального отделения движения „Трудовая Рязань“ В. В. Крючкова, заместителя председателя областного Совета ветеранов В. С. Толстова. Торжественно были вручены ордена ЦК КПРФ „Партийная доблесть“ наиболее активным коммунистам: В. П. Акульшину, Н. А. Зотову, Ю. П. Земцову, В. Н. Картушину, Е. В. Яшиной. Митинг завершился принятием требований участников митинга к центральным и областным органам власти и исполнением „Интернационал“. Участники демонстрации возложили алые гвоздики к памятникам В. И. Ленину и Героям Революции на кремлевской набережной. Демонстрации и митинги прошли и в других городах области: Сасове, Скопине, Михайлове. Митинги и торжественные собрания состоялись в Клепиках, Шилове, Сапожке, Касимове и других.<…> 5 ноября в рамках празднования 89-й годовщины Великого Октября обкомом СКМ РФ был проведен торжественный вечер и дискотека в Дворце Молодежи (г. Рязань).»

* * *

Ничего не изменилось: те же, что и везде, серые в массе своей, лица — под цвет пальто (в Москве и К° то же самое — собственно, т. н. столичная Россия от нестоличной в этом смысле малоотличима); все та же ругань то в одной, то в другой точке телоскопления; все те же орущие киндеры, их усталые мамаши, поддатые или посматривающие «еще левее» папики, (не)раскрашенные девицы и (не)интересные вьюноши, а также… Это — в массе. А если вычленить лица? Лицо? Хотя бы одно?

«Ладно, а если со спины?» — «Лицо со спины?!..» — «Смотря какая спина. Вон девочка со скрипкой пошла… Со спины видно, что у нее лицо, а не!..» — «Сама придумала?» — «Да, только что…»

Но кто ж даст себя разглядеть хорошенько! Потому — как неизбежность сна — музыка, анестезийно затапливающая мозг, вымывающая из него, будто песок из почек, образ «среднестатистического Рязанца»: вкалывающего от сих до сих, слегка «гакающего» да уезжающего по выходным на дачу со своей дамкой, тоже вкалывающей и слегка «гакающей». Но если ей о том скажут, непременно оскорбится: «Сань, Гляди-ка, разве ж я Гакаю?…» — и в койку поскорей, в койку, а потом — закусить:

Рыбка плавает в томате, Ей в томате хорошо, Только я, едрёна матерь, Места в жизни не нашел! Надоело жить в Рязани, Всюду грязь, г…о и пыль. Милый, сделай обрезанье, И поедем в Израиль!

Короче:

… куда пойти. Особенно некуда, хотя пресловутых кафе, баров, клубов и cinema хватает, однако… Пойти в смысле испытать «эстетический кайф»: практически некуда. Но, быть может, в киноклуб, если тот дышит? Или в камерный зал? В музучилище — маленький оазис, который мнится оазисом, опять же, по прошествии времени? На случайный качественный концерт — к черту на рога? Или в Кукольный театр (все еще классное фойе)? А может, в Драм? В художественный или краеведческий — тарам-пам-пам — музей? Как ныне сбирается вещий Олег… В поход за прошлым своим веком. Долог ли будет, короток ли?

Голос: «А у нас Ледовый дворец построили!»

Остается Набережная — «великая и могучая». Набережная, куда непременно приводят гостей города — да и куда их еще? Не солить же в спальном районе, и уж, конечно, не в каменные джунгли уродливых хрущоб «помещать». Итак, выход един: Рязань, Кремль. Историко-архитектурный музей-заповедник. Охраняется, как может, государством. Летом — излюбленное место самовыгула и самовыпаса Рязанцев; на холмах все того же «заповедника» народ потягивает пиво; вьюноши знакомятся с дэвушками — и обратно; мамаши, киндеры, влюбленные… (Интересно, куда они — «влюбленные» — потом деваются?

Почему «в этих» превращаются?… Вопрос сродни сэллинджеровскому; про уток…).

* * *

Все так же девки (подчеркнуто) Рязанские (тульские, воронежские, тверские, московкие, etc. — здесь разницы между Россией столичной и нестоличной снова нет) «хочут в жоны». Все так же «жонихи» (от Москвы до самых до окраин) поначалу отмахиваются, но потом-таки сдаются на милость всепожирающего «гнездышка». А «кошерными жонихными местами» считаются в Рязани «Автомобилка» (раньше — училище, теперь Военный автомобильный институт), «Связь» (филиал Университета связи), ВДВ (Институт воздушно-десантных войск) и экс-школа МВД — вроде не наврала (теперь сие звучит более чем: Академия права и управления Федеральной службы исполнения наказаний). А из «обратных» — «кошерных невестинских пастбищ» — мед-, муз-, педучилища, а также пединститут. Раньше в Рязани модно было «ходить с курсантиками» — даже еще во времена юности автора сего текста («Стареешь, мать!»), когда люди в форме перестали «котироваться в народе» по разным причинам, а уж среди меркантильных особей Ж-пола и подавно.

Пейсатиль: «Ну и что?!.. Вот если б она писала как „Что стоишь, качаясь…“, мы бы ее печатали. А так…»

Жизнь спустя: сплошной частокол слов, заслоняющий собой городок (городок в стране, страна на шарике, шарик черт знает на чем держится: и вообще, черт знает что!), который — что? Любишь? Ненавидишь? Всё слишком сильные чувства, а потому ни то, ни другое — далее пропуск слова; далее — на усмотрение читающего. […]

Variant: так любят, быть может, урода собственного изготовления. Или даму-алкоголичку, изготовившую ваше же тело. Или воспоминание о зубном враче — скажем, красивой женщине-стоматологе, вырвавшей вам в детстве зуб: красная ватка, плевательница, «Ну вот и все, а ты боялся!»… И потому совершенно не важно, столичная ли эта Russia, та «заграница», или не- (само вещество цвета хаки едино); как, собственно, и сама планетка (наверняка и там есть градации по степени удаленности от «центра»), и стоило ли вообще о том?…

Простые люди, они же дворовые people:

«Голову! Голову! Отрубить голову-у-у-у!!!..»

Последние десять объявлений:

«П.,18.09: Фитосауна. Уникальный метод лечения и профилактики у вас дома»,

«Суббота,11.20: Ищу друга!»,

«Понедельник, 17.24: Окажу помощь в поиске людей»,

«Среда, 18.27: Ищем Людмилу Прокофьевну, девичья фамилия Данильченко»,

«Среда, 17.27: Ищу электронный адрес издания „День за днем в Путятино“»,

«Пятница, 07.35: Продам домашнего ежа, недорого»,

«Суббота. 19.00: Поиск человека в дер. Низки»,

«Воскресенье, 18.00: Поиск человека в дер. Низки»,

«Воскресенье, 20.01: Продам землю»,

«Понедельник, 13.00: Продамся: английский свободно».

«Такою странною…» любят, вероятно, лишь землю, забрызганную кровью, до сих пор капающей с восхитительных ножек немой «Русалочки»: кто-то. Кому-то. Автор нестоличный — автору столичному?… Или наоборот? Но что такое провинция/столица, «эта страна»/«та», как не набор по-разному пахнущих букв? Да при чем тут теперь автор?

г. Москва

Примечания

1

(обратно)

2

«Меценат и Мир», № 17–20, 2002: http://m-m.sotcom.ru/17-20/dedy.htm

(обратно)

3

Писатель, переводчик, поэт; 1939–2007.

(обратно)

4

М., «АВМ», 2005.

(обратно)

5

«Крещатик», 2/2006:

(обратно)

Оглавление

Наталья Рубанова . Welcome to Рязань (Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя) . . . . . .

Реклама на сайте