«Лук и донос»

ОСанчес Лук и донос

— Самое чистоплотное животное в мире — это солдат! — Лук остановился, сложил руки в замок и хрустнул пальцами. — В то же время, если говорить о квинтэссенции воинской доблести и боевого духа, высшим воплощением всего ранее поименованного является фигура кочегара, из числа военнослужащих срочной службы в рядах вооруженных сил Советского Союза. Далее… Ну, слушаю?…

— Чо за "киссенция" такая? — Луку внимает небольшая аудитория: Князь и Степа, его подручные по кочегарскому ремеслу, да в уголку тихо сидит и курит молодой воин из третьего батальона, сосланный в кочегарку на внеочередной наряд. Вопрос задал Князь, и Лук с горечью понимает, что его красноречие бесполезно, что семена падают на каменистую почву, что лучше всего, для настроения и нервов, было бы заехать невежде в ухо, но Лук в свое время дал себе нерушимую клятву не обижать младших по службе и Лук терпеливо вздыхает.

— Квинтэссенция — это такое умное полулатинское слово, употреблено мною не по крайней нужде, но сугубо для элоквенции. Я могу продолжать?

— Да, да, это интересно. Особенно про кочегаров. — Смирный и исполнительный Степа пытается поддакнуть Луку, почуяв, что тот сердится.

— Спасибо. — Теперь Лук по-сталински закладывает руки за спину и продолжает расхаживать взад-вперед по тесному помещению кочегарки, по узкому проходу между двумя котлами и тремя подчиненными ему бойцами кочегарного фронта. Сосланный в наряд воин первого периода службы готов слушать Лука хоть до утра, потому как лучше спокойно сидеть, минуты до дембеля мотать, чем шнырять с тачкой за углем и шлаком; Степе и Князю тоже не в тягость этот дедовской скрипеж — все развлечение перед ужином, лишь бы не орал и не придирался.

— Если же говорить именно о кочегарах, то перед нами во всей своей скромной, но ослепительной сути, предстает фигура… — Лук нетерпеливо щелкает пальцами правой руки и Степа тут же сует туда сигарету и спички. — … фигура… Фигура старшего кочегара. — Лук выдыхает бледный дым первой затяжки и останавливается. — Да. Старшего кочегара. Как правило, воина четвертого периода службы, дедушки, а в нашем конкретном случае, принимая во внимания седины мои и жизненный опыт, еще и патриарха полка, ибо нет в пределах всех четырех казарм другого воина, лично снявшего скальп с двадцать третьей зимы… Князь!

— Чего, я же слушаю…

— Вывод из моей речи. Кратко, четко, точно. Ну?

— А хрен его знает. Ну, на дембель тебе скоро, да?

— Да, и на дембель. Но только что я безуспешно попытался в мягкой и доступной для вас всех форме предупредить, что собираюсь принимать душ, и если банного пара будет мало — берегитесь! А именно ты, Сергей Князьков, ленивый карбонарий, рязанский чурка, бойся переполнить чашу моего долготерпения, урою. Понял, скважина?

— А я-то чего? Вон, Степа пусть пар дает, мой котел другой.

— Котел Степин, формально ты прав. А ответишь ты, и я не шучу. И Степа ответит, и ему воздастся в случае нерадения. Оба отвечаете предо мною за качество помывки этого святого человека! Сиречь — меня.

— А я что? А я готов. Сейчас сделаем пар. Лук, все будет нормально, не волнуйся.

— Я и не волнуюсь. Итак, к котлам, храбрецы, я ухожу мыться. И не дай бог…

Душ в кочегарке — самопальное солдатское изобретение: от огромного котла, специально раскочегаренного, по тонкой трубке-отводку пар поступает в другую трубку, водопроводную, потолще, где он смешивается с холодной водой и превращается в чуть теплую, либо горячую, в зависимости от кочегарских усилий. Говорят, Клеопатра однажды решила побить рекорд расточительности: растворила жемчужину в уксусе и, оттопырив мизинчик, выпила пойло, пусть и невкусное, но сумасшедшей стоимости… Лук прикидывал как-то примерную цену одной такой солдатской помывки — можно было бы потягаться… Но подобных жемчужин в уксусе, и гораздо более крупных, в кочегарском деле — целые россыпи: все трубы на территории части — сплошная дыра…

Но сорвался помыв: "Лук! Лук!"

Лук во мгновение ока выпрыгивает из душевой, уже одетый, в сапогах на босу ногу, без пилотки правда, но кочегарам можно.

— Товарищ гвардии капитан! За время дежурства происшествий… согласно боевому расчету… гвардии рядовой Лук.

— Вольно.

— Кочегарка — вольно!

— Что, мать-перемать??? Какая, на хрен, "кочегарка"? Устава не знаешь, хряк тебя сяк? Борзота немытая. Тебе не на дембель, тебя в карантин к салабонам послать надо, службу учить. Ну-ка, правильно скомандуй.

— Отделение, смирно! Отделение, вольно!

— Вот так вот. Оборзели тут в тепле… От такие у нас здесь условия, товарищ старший лейтенант. Это те самые котлы…

Вошедших трое: капитан Богатов, начальник строевой части полка, а сегодня — дежурный по полку, за ним прапорщик Федько из спецотдела и незнакомый офицер, явно не из их части. Капитан Богатов давно пересидел в капитанах, повышения не ждет, должностью не то чтобы доволен, но освоился — крепче не бывает, он клеврет, подручник и собутыльник своего однокурсника по училищу, а ныне начштаба подполковника Опросичева, поэтому очень мало чего боится по службе, но здесь самую чуточку нервничает и это видно знающему его Луку (одно время, по молодости, Лука пытались сделать писарем при штабе — отвертелся). Прапорщик Федько тоже напряжен: он здесь, в кочегарке, сжигает секретные бумаги, свой срок отслужившие. По инструкции прапор обязан лично сопровождать взглядом в геенну огненную каждую бумажку, но на деле — дым, грязь и жара ему быстро надоедают и он уходит, приняв меры предосторожности: "ну ты смотри, хрень-пелемень, если не дай бог, хоть одну бумажку увижу…" Лук единственный из кочегаров, кто иногда злоупотребляет высоким доверием и сует свой любопытный нос в военные тайны, но все они как на подбор настолько скучны и общеизвестны, что делает он это через два раза на третий. Однако бумаги жжет тщательно.

Старший лейтенант, фамилия неразборчиво, явился сюда из внеполковых далей, чтобы проверить соблюдение секретности в деле сжигания бумаг, но Луку кажется, что ведет он себя странновато. Что-то не так в нем, в старлее. Лук поймал взгляд капитана Богатова и угадал невысказанное пожелание:

— Товарищ капитан! Разрешите отправить отделение на ужин?

— Разрешаю. Не отделение, а банда махновцев. Губа по всем плачет. Построить, проверить внешний вид и отправить! Но сам останься, после поешь.

— Так точно!..

Младшие кочегары и сосланный "нарядчик" поспешно выстраиваются в колонну по одному и гуськом, гуськом к спасительным дверям на выход — все-таки Лук хороший дед, что надо дед!

Старший лейтенант ходит, смотрит, заглядывает, задает обычные вопросы… И Луку неуютно, Луку тревожно. Капитан и прапорщик ходят молча, им неинтересно и, пожалуй, в досаду.

— А это что?

— Шкафчики для одежды, товарищ старший лейтенант.

— Ну-ка открой. Все открой.

Лук открывает. Ему приходит вдруг озарение, он знает что будет дальше, он знает…

И точно! Ужас в душе его смешивается с ликованием, Лука штормит, но внешне он подтянут, ясен и туп: старлея не интересуют шмотки и свертки, тот направляется прямиком к третьему шкафчику и берет в руки толстенную книгу, потрепанную, всю в пятнах: "Основы диалектического материализма". И раскрывает ее и начинает тщательно листать.

"Листай, листай, ищи, ищи". Точно такую же Лук сжег вчера, но не простую а с вырезанной сердцевиной, в которой Купец, дембель-кочегар из Вайялово, автомобильной полковой базы, хранил здоровенный пакет с анашой. В эту же, целую, еще сегодня утром Лук наобум насовал бумажные клочки, будто бы закладки. Лук — противник анаши, но чужие глупости до поры терпел, пока терпелось.

Лук справедливо назвал идиотский и опасный тайник — подставой со стороны Купца и беспощадно сжег анашу вместе с книгой. Ох, вовремя. Кто-то заложил.

— А шкафчик чей?

— Ничей, свободный, товарищ старший лейтенант.

— Эта чья книга?

— Еще до нас была, товарищ старший лейтенант, готовимся к политзанятиям в свободное от вахт время!

Капитан молча дернул бровью в сторону наглеца, прапорщик, стоя позади офицеров, осторожно осклабился, старлей же — видно что заволновался — взялся за дело всерьез: вещи так и полетели из шкафчиков: гражданские полуботинки, заготовки для дембельских альбомов, какие-то другие книжки, одежки…

— Это чье?

— Мое, товарищ старший лейтенант! — Старлей недоверчиво взвешивает на руке стопку армейских уставов, полный комплект, но Лук действительно держит при себе набор уставов и любит их изучать на досуге, выискивая и подчеркивая для памяти неоднозначности и сомнительные места, дабы потом, во время отмечания "дембельских ночей до приказа" щегольнуть в кругу сослуживцев эрудицией и опытом.

— "Беломор"? Никак нет, товарищ старший лейтенант, "приму" и "астру". "Беломор" у нас курят только штатские…, ну, гражданские, — там табаку слишком коротко набито, а стоит дорого.

— Так. Все, товарищ старший лейтенант?.. Так. Вот что, Лук! Сроку тебе до завтрашнего утра, до семи ноль-ноль: чтобы весь этот свинячий бардак превратился в образцовый армейский, подчеркиваю, порядок. Завтра перед разводом я лично проверю и если хоть соринку найду — пойдешь на дембель 31 июня, в 22–00, последним. Понял?

— Так точно! — В июне тридцать дней, но Лук не собирается опровергать капитана Богатова. Вовсе не факт, что тот заявится завтра с утра пораньше, но поработать придется как следует всем троим. Даже четверым, если считать его самого, дедушку Лука, но… Главное — пронесло! На этот раз. Скорее бы дембель, сколько можно ждать?

Лук встречает поужинавших воинов-кочегаров лежа, развалясь на топчане, посреди разрухи. На вопросы Князя и Степы отвечает раздраженным мычанием и стандартными ругательствами. И переводит разговор на практические рельсы:

— … мне-то по фигу, из любого положения на дембель уйду, а вот вам, в случае изгнания, долбить плац сапогами годы и месяцы. Выкинут — и пикнуть не успеете, как Женьку Румянцева тогда, за самоход. Короче, я поеду к цыганам, отужинаю форелью при свечах… Что, консервы?.. Ах, в томате? Сойдет. Ты, воин, Толик? — таскаешь уголь к каждому котлу и отвозишь шлак в аппендикс, все это в темпе и вдоволь, по заказам трудящихся, потом спать и в четыре ноль ноль сюда. Вы двое — за уборку и влажную уборку… Заткнулись! Я еще не закончил. Все ваши дурацкие шмотки и преждевременные альбомы засунуть в мешки, каждый в свой, помеченный. Мешки кладем в этот, большой мешок, а его я укрою в тайник за котлами, переждем недельку, пока бури улягутся. Увижу неположенное в шкафу или еще где на виду — сожгу.

— А сам ботинки в шкафу держишь! Что, не так, скажешь?

— И ботинки — в огонь! — Лук лихо швыряет "трофейные" гражданские ботинки (они малы на два размера, носить невозможно, однако жест эффектен, Лук любит эффекты) в топку. — Всем все понятно?

— Да, Лук, сейчас все сделаем. Ты прав.

— Князь?

— Чего? Ну чего сразу за шкирятник? — Князь делает попытку вырваться. — Я уже убираю. А только в шкафчиках, да?

— Нет. — Лук безжалостен. Всюду, кто ступает кривая нога офицера — должен быть порядок, либо полная иллюзия его. Тебе еще мыть в туалете.

— А чего я? Пусть молодой моет!

— Ты будешь мыть. Анашист хренов. Искупишь дерьмом и кровью. Я тебе посмеюсь, сволочь, я тебя научу смотреть мультики в собственном очке.

— А что? А что такое? — до Князя стало постепенно доходить происшедшее и он пугается задним числом.

— Ничего. Приду с ужина — все по очереди проверим состояние вверенного тебе сортирного узла. Если окажется грязно — повторишь. А завтра будешь ассистировать мне в колесовании.

— Чего? Чо делать?

— Буду карать Купца, ты мне поможешь. Сегодня днем хотел, да он не пришел. А зря, отделался бы гораздо легче. Начали уборку!

Лук не в духе. Заложил кто-то из своих. Не кочегарские, потому что кочегарские и про дальний тайник за котлами знают, а туда странный проверяющий не сунулся, свои — это ребята, с которыми два года бок о бок, кто в кочегарку к Луку ходит каждый день… Именно к Луку, Степе и Князю гостей принимать пока не положено… Кто вложил? Кто?

Лук надутым сычом сидит в углу, у крайнего котла, к нему не подойди — нарычит, а то и… Скорее, не ударит, Лук гораздо терпимее остальных дедов, но сегодня лучше подальше от него!

Ночь. Как всегда, когда Лук в любовной тоске, либо хандрит, он изгоняет младших кочегаров спать, а сам остается дежурить при котлах — очень приятная для Степы и Князя дедовская прихоть.

"Кто у вас курит беломор?" — Надо же какой тонкий выведывательный подход у товарища старшего лейтенанта! Рядовые Попых и Укуркин, Ефрейтор Косяков и сержант Обторчук, вот кто! Но они из другого полка.

Лук перебирает друзей и приятелей одного за другим… Геныч, Витька, Федя, другой Витька, Вася… Это исключено стопроцентно. Но с другой стороны — вложено ведь! И Луку начинают блазниться мотивы и поводы, по которым кто-то из корешков мог дрогнуть и… Но ведь стукнул кто-то конкретный! Вычислить, вычислить и… И что?

Муть в сердце… Лук думает и думает, и в четвертом часу ночи, а точнее утра — в апреле это почти рассвет — Лука озаряет идея, которою он ошарашен. Лук крутит головой и невольно хохочет, настолько она безумна и… парадоксальна, идея эта!

Суть ее проста, да и не нова в масштабах истории человечества: следует немедленно прекратить попытки вычислить доносчика, никому ни гу-гу, и жить до дембеля как ни в чем ни бывало! Да, да, да, оставить доносчика безнаказанным, а самому постараться изо всех сил ни на кого не думать! Это плохо, что безнаказанным, противно, а все же в сто раз лучше, чем давить гнилуху на каждого из друзей, примерять к ним предательство. Лук хорошо помнит, как у них в казарме завелся крадун, и как все друг друга подозревали, да подлавливали, пока, наконец, случайно не обнаружили гадину. Это было поганое время для дружбы.

Пусть лучше никто не виноват, чем каждый припорчен.

И тогда все будет как прежде!

Излагать же идею никому нельзя — не поймут.

А Купец? Тоже забыть? Не-е-ет, коллега Купцов — иное дело: он стопроцентно виноват, вина его очевидна и доказана жизнью, поэтому возмездие свершится. Но поскольку проступок его от раздолбайства и недомыслия, а не по злобе и плану, то, претерпев положенное, будет он очищен страданиями и полноценно прощен. Лук ухмыляется, он давно уже все продумал насчет Купца, пусть только тот придет на помывку… А доносчика придется простить заочно, ибо на одной чаше весов праведный зуд мщения, а на другой — друзья, которых так не хочется лишаться, всех вместе и никого из них!

Лук уговаривает себя, подпихивает к придуманному решению, в то же время понимая, что — ну просто невозможно забыть и не думать, и не угадывать! Невозможно.

На секунду Лук дрогнул, вновь было взялся пережевывать версии, в попытках вычислить…

Но Лук хлопает себя по коленям, решительно встает: пора будить сменщиков.

Баста гадать! На дворе весна, а на небе — солнце! В свои преклонные двадцать три Лук все еще готов добиваться невозможного.