«Видение жира»

Юлия Киcина

ВИДЕНИЕ ЖИРА

Глава 1

Вот уже в течение некоторого времени она перечитывала некоторые строки и доходила до конца главы. Потом происходила борьба: ее рука силилась перелистнуть страницу, но какая-то невидимая сила не позволяла, так, что казалось, что страница весит целую тонну. Все-таки, когда удавалось мельком эту тонну приподнять, то воспаленные глаза видели, что там написан все тот же текст, но какое-то нечеловеческое упорство, рождавшееся в теле, боролось с бумагой и бессильная спина покрывалась жиром: Она пытается снова двумя руками перевернуть страницу, так, что в пальцах не остается больше ни капельки крови, в голове плывет механическая строка "речь - это бесконечный алфавит", и когда она заканчивается, возникает снова, подобно синему рекламному неону. Конечно, она все еще сидит в библиотеке, в этом мрачном параллелепипеде, бесконечно уходящем вниз, вверх, вправо и влево. Вот только теперь заметила, кто это не позволяет перелистнуть страницу. Над ней склонилась миссис Дукс основательница тошноты. Старуха Дукс крепко держит в своей руке ЕЕ книгу. Ну какое ее дело! Между ними происходит безмолвная борьба. В этот момент от напряжения можно забыть свое собственное имя, - Эмили, Мелони, Эдит - нет, Кейт, Элизабет, Маргарет, - нет? Но зато, последняя строка главы врезается в память навсегда. Наконец, Дукс удается захлопнуть книгу и она с победоносным видом удаляется вглубь библиотеки:

- Люси Дикинсон, вы же знаете, что эта книга предназначена не вам, бросает она на прощанье.

Старуха еще долго и безжалостно давила шаги, которые потом становились глухими, и Люси Дикинсон казалось, что там, в соседнем зале, полностью перегороженном высокими книжными полками, злющая Гертруда Дукс ходит по корешкам книг. Конечно она идет вверх. Некоторые старые корешки податливо расплющиваются под ее ногой, а другие пищат от возмущения. Старуха все ходила и ходила по книжным полкам. Наконец, судя по возрастающему скрипу, она пошла на самую верхнюю полку. Вот она ступает каблуками на потолок. Вот делает несколько шагов, так, что трясется тяжелая библиотечная люстра и роняет пыль на старые фолианты. Люси захотелось порыдать над какой-нибудь пьесой. Так просто взять в руки пьесу и рыдать над диалогами.

Через зал прошел пожилой мистер Бридли - адвокат, и вежливо поздоровался с девушкой. Его раздутый череп был похож на аэростат, который не смог взлететь от обилия несомого груза. Казалось, он ничего не слышал.

Люси еще оставалась некоторое время на месте происшествия, но любопытство одержало вверх, и она побежала в соседний зал. На ее удивление в глубине зала библиотекарша сидела за деревянной конторкой и вытирала красные рыбки глаз большим носовым платком. Библиотекарша рыдала, - это ее рыдания принимались Люси за попискивания книг. Она рыдала безутешно и щедро! (Ах, если бы только Люси научила ее рыдать над пьесой! ) И в первый момент деликатная от природы Люси побоялась ее потревожить. Деликатность была особенным свойством Люси, привитым еще в раннем детстве. Ну и чувствительность. От слез лицо Дукс наполнилось чернилами - кровь такого оттенка часто встречается у сатанистов. Под глазами надулись мешочки. Дукс повздрагивала и осела, как опустошенный пузырь.

Люси почувствовала какую-то неуместную сырость в воздухе и приличествующее моменту чувство жалости. Зал, в котором они находились, впрочем, как и другие залы библиотеки - был огромным покачивающимся пространством, закрепленным лишь высокими неподвижными стеллажами. Если кому-либо пришло бы в голову исследование консервантов пыли, аккуратно распределенных по, казалось бы, клинически чистой библиотеке, исследователь обнаружил бы ее глубокие археологические свойства. Миссис Дукс сидела и остекленело смотрела на безупречный стеллаж, где стояли бесконечные собрания сочинений, склеенные между собою создавшейся теснотой. Вытянув шею, Люси повернулась к полке.

В глазах ее появился мелкий ужас, поспешно забежал в грудь и размашисто хлопнул сердцем: из 14 тома Л. Н. Толстого сочилась кровь. Вначале Люси не поняла, что происходит. Тяжелые тома, покрытые временем, уходили вверх, безразлично и неподвижно заполняя собой пространство библиотеки. Кровь же была так явственна и так отчетливо пахла, что Люси, начиная дрожать всем телом, заглянула за полку. За полкой было пусто. Редкие читатели скрипели паркетом; где-то далеко, в политическом отделе переставляли лестницы. Здесь же, кроме Люси и библиотекарши никого не было. Миссис Дукс все еще продолжала держать на коленях отобранную у Люси книгу.

Заметив Люси, она утерла глицериновые слезы и заперла книгу в одном из верхних ящиков скрипучей конторки. Теперь казалось, что Дукс держит на носу невидимую пирамиду и потому боится пошевелиться. Люси смотрела то на лужицу крови, растекшуюся в паркет, то на старуху и, когда первый испуг прошел, Люси нетерпеливо бросилась к миссис Дукс:

- Миссис Дукс, дорогая, ну что вы смотрите, есть ли у вас аптечка!

Миссис Дукс продолжала некоторое время сидеть в оцепенелой схватке со своим позвоночником, потом, как бы спохватившись, сбросила невидимую пирамиду и потянулась к ящику конторки, на котором была латинская надпись "лечение". Люси, царапая от смущения руки сделала несколько шагов вперед. У Люси были маленькие острые ногти, но она использовала их только в целях самоагрессии, когда деликатность подкатывала к горлу.

В ящике лежали разнообразные бинты, зеленки и мази. А к тому же Люси успела прочитать название маленькой брошюры: "Как лечить больную книжку". Значит, действительно, болезнь! Когда-то, от старого букиниста Люси уже слышала, что книги стареют и умирают, но ее поразило то, что книги могли болеть. Миссис Дукс громко дышала и казалось, что аптечка нужна прежде всего ей. Высыпав в рот твердые шарики валидола, Дукс вытащила кровоостанавливающее и подошла к полке.

- Люси, помогите мне, - сказала она хриплым фальцетом. Люси поддержала Дукс, потому что казалось что старуха вот-вот рухнет на пол, но Дукс железным рывком выпростала костлявые локти из тоненьких ручек Люси и металлическим ногтем указала на кровоточащую книгу. В груди у Люси упало, но она побоялась перечить. Побелевшими пальцами Люси вытащила тяжелую книгу из ряда других и осторожно положила на конторку. Не говоря ни слова, они перевязали 14 том бинтом. Кровь немного остановилась, но беспокойство за книгу не проходило, зато пальцы девушки были запачканы самой настоящей кровью.

- Надо же позвать доктора, - торопливо сказала Люси и выросла в своих глазах. Даже какая-то твердость появилась в ее взгляде. Люси казалось, что в ее движениях есть ответственность, и что миссис Дукс примет это к расположению. Вдруг старая дама, набравши воздуха, заверещала: "Сейчас, сейчас!" Она вытащила из-под конторки старый телефонный аппарат с диском.

- Сколько лет? - спросил из трубки строгий голос сестры милосердия.

- 1966 года издания, - с сомнением ответила Дукс.

- Пол?

- Мужской.

- Чем раньше болел? - продолжала упорствовать медсестра.

- Ничем.

- Выезжаем.

- Сердечно благодарю.

Миссис Дукс с облегчением повесила трубку.

- Идите, Люси.

Люси и так не хотелось оставаться наедине со старой дамой, и она тихонько вышла, сгорая от торжественного любопытства, что же будет дальше. Тело ее ослабленно дрожало. Миссис Дукс ходила взад и вперед и снова возвращалась к конторке, чтобы порыться в ящиках.

Люси оказалась в следующем зале, ничем не отличавшимся от предыдущего. Вдруг она услышала неясный шелест, исходивший с потолка. Она посмотрела наверх, и ей показалось, что у нее резко подскочила температура: на потолке сидели шесть русалок, совсем одинаково одетых в розовые пеньюары, и каждая держала в руке по книжке. У них у всех были точно такие же светлые волосики, как у Люси. Одна из них вдруг посмотрела вниз прямо на Люси и, ничуть не удивившись, тоненьким голосом сказала:

- Мы твои друзья, Люси. Хочешь, поднимайся сюда. Здесь тебя никто не тронет.

Но Люси торопливо замотала головой, потому что услышала, как в соседний зал зашли санитары. Минуты три они говорили с Дукс и потом все вышли.

Когда библиотекарша уехала на скорой помощи, Люси все-таки отперла ящик конторки и вытащила свое лакомство. Она шла по бесконечным залам библиотеки, пока не нашла самое укромное местечко и не примостилась там читать. Наконец, Люси нашла ту строчку, на которой остановилась, перечитала ее, и хотела было перелистнуть страницу, но тут она услышала нарастающий скрип. Скрип шел совсем не от книги, он раздавался вначале где-то в отдалении, потом приблизился и превратился в невообразимый гул. Перед Люси выросла всевидящая старая дама со взглядом, исполненным проницательности рентгена и неотразимости правосудия. Из-за стеллажей, распластывая черные крылья и заслоняя лампы, вынырнули два огромных орла и стали совершать зловещие круги. От удивления Люси онемела и у нее невольно задрожал подбородок. Гертруда Дукс стояла перед ней во всем своем грозном величии и росла на глазах так, что у Люси начали чесаться коленки. У Гертруды Дукс на синей блузе была брошка с маленьким зеркалом, в котором на секунду мелькнуло перекошенное лицо Люси. Гертруда Дукс прикоснулась лицом к лампе и лампа, шипя, погасла. Орлы, хлопая крыльями уселись где-то наверху. Потом в кромешной тьме старуха вырвала из рук Люси книгу и толкнула девушку в пустоту. Бедная Люси упала на холодный паркет.

- Я еще до сих пор не знаю названия, - услышала Люси собственный голос. С другой стороны ее мучали страшные подозрения, что до конца своей жизни она так и не узнает названия, как же тогда жить? Железные шаги миссис Дукс удалились и где-то в глубине библиотеки захлопнулась тяжелая входная дверь. На улице завыла сирена. Орел заклокотал в вершине. С цинкового библиотечного подоконника что-то упало и шумно по-старчески закашляло.

Люси Дикинсон была молодая писательница. Она уже написала четыре романа, каждый по 300 страниц, и собиралась писать рассказ под названием "Опасная латынь". Все произведения Люси были написаны от имени молодых женщин, с которыми происходят по меньшей мере странные вещи. Вот, например, отрывок из романа "Видение жира":

"Иногда центральным персонажем написанного выступает сама литература, а также отдельные жанры, или части этих жанров. Так, персонажем может являться конец или вступление к роману, развязка и т. д.

В случаях литературы, где описываются размышления, переживания и происшествия от лица автора, или литература о персонажах, которыми он манипулирует, навязывая свою волю, речь идет о человеческой индивидуальности, даже если повествование ведется от имени ножки стола. Неожиданный случай произошел именно тогда, когда литература была написана от имени некоей субстанции. В данном случае, речь пойдет о жире."

К сожалению, с Люси случилась ужасная вещь. Она потеряла вторую главу романа и титульный листок. Вот уже целый месяц Люси пыталась вспомнить, или хотя бы частично восстановить вторую главу. Но у нее ничего не получалось. Люси часами просиживала в библиотеке, в надежде, что какая-нибудь глава из энциклопедии возродит ее память. Но здесь она окончательно забыла написанное, а к тому же самое название книги вылетело у нее из головы. В библиотеке она познакомилась с миссис Дукс. Вначале миссис Дукс была черезвычайно предупредительна, но однажды что-то случилось, и она возненавидела девушку...

Был август. Люси сидела на парапете Дворцовой набережной, и волосы ее то поднимались над головой, как легкие облака, то съезжали бессильно вниз, на плечи плюшевого пальто. Люси держала в руках книжку, она совершенно не замечала свирепо-добродушного депутата Бридли, выгуливавшего свою хромую таксу. Однако же, депутат Бридли кормил ворон отличными миндальными кексами и искоса поглядывал на книгу, и на белокурую, с бушевавшими на ней волосами, головку Люси. Его такса безразлично смотрела на пейзаж, в котором серая стальная вода реки образовывала первый этаж, вторым этажом выступала узкая полоска противоположной набережной с желтыми зданиями университета, третьим этажом служило ровно закрашенное розовым небо. Люси ничего не замечала и сидела на парапете, подложив под себя одну ногу, а другой упираясь в булыжник. Она глотала глазами страницу за страницей. Если вместо книги перед Люси стояла бы баранья нога, ее жадный взгляд отвечал бы своему назначению. Когда Люси дошла до слов: "Речь - это бесконечный алфавит", и ловко перевернула страницу, страшный порыв ветра, неожиданно фантастический в такой обыкновенный безветренный день, вырвал книгу из рук Люси, и книга, перелетев через парапет, плюхнулась в воду. Люси перегнулась через холодный камень набережной, пытаясь вчитаться в холодное течение реки, но темная волна накрыла страничку, и книга пошла ко дну! Люси бросило в жар.

- Только не утоните, - насмешливо заметил Бридли.

- Ах, добрый день, мистер Квикли, - сказала Люси скороговоркой, сделала книксен и стряхнула со лба враждебную прядь. Она забыла имя депутата, так как очень редко читала газеты и потому назвала его ошибочно "Квикли". Если бы она знала, что за эту ошибку можно было поплатиться жизнью, она не добавила бы после этого:

- Ах, не правда ли чудесная погода!

Бридли отвернулся к ней спиной, пристально вглядевшись в мрачный пейзаж. Если бы Люси могла бы заглянуть в его лицо, она бы увидела, что оно было одновременно обиженно и высокомерно. Но Люси была обеспокоена другим:

- Моя книга утонула, но я знаю, что ее тираж 500 экземпляров и у меня остается 499 надежды.

Тревога возрастала. Люси еще раз перегнулась через парапет, вглядываясь в воду; вельветовая рябь воды спешила на север, туда, где в пятидесяти метрах отсюда шла беззвучная свадьба: ветер носил ее колебания. Книги больше не было. Тут кто-то необыкновенно сильный столкнул ее вслед за книгой в холодную Неву, и Люси, покачиваясь, пошла ко дну. Среди темного мусора реки, в мрачной пучине Люси было невыносимо холодно. Она легла на дно и плотно защурила глаза. Открыла глаза снова - и опять перед ней была отвратительная муть. Мучительные сомнения вошли в мозг, вода ударила в переносицу, потом в легкие. Люси уснула. Рядом с ней тихо спустился в воду кусок миндального кекса. Если бы ни русалки, она никогда бы не осталась жива. Они высушили одежду Люси, напоили ее молоком и вручили ей книгу.

Со своей книгой в руках, немного промокшей от плаванья, удивленная Люси возвращалась домой. У Инженерного замка воздух был сегодня такой свежий, будто в него нарезали огурцы, и Люси отправилась в Летний Сад.

- Ах, как это чудно, - говорила она себе, - как хорошо, что я жива, и могу наслаждаться своей молодостью и воздухом. И как это хорошо, что я живу в таком замечательном городе, как Петербург!

В Летнем саду было много солдат с девушками, похожими на апельсиновые дольки. Павлины, не покидая своих гнезд, наблюдали за гуляющими. Желтеющие листья были свалены в мягкие огромные пирамиды, над которыми носилась влажная перламутровая пыль.

Скульптуры окружили Люси и завертели вокруг нее веселый хоровод. Теперь Люси просохла окончательно, рухнула в кучу листьев и раскрыла мокрые странички. Листья шуршали над ней, шептались, и тут с дерева на Люси прыгнула маленькая острозубая такса и вцепилась ей в горло. Красная листва поплыла к небу, превратилась в колонну, в столб, в розовый пенный смерч. Сад погас. Погасли солдаты девушки и павлины. Люси потеряла сознание.

Глава 2

Люси пришла в себя только через несколько часов в больнице. Шея болела несносно. Рядом с ней лежал багровый 14 том под капельницей. Шприц был засунут прямо под корешок и Четырнадцатый разбухал на глазах. Название съехало в сторону, и книга выглядела куда более, чем жалко. В палате лежало еще несколько книг. Две постели были пусты и не застланы. В углу стояла деревянная фигура Богородицы с молитвенно сложенными руками.

Дверь неслышно открылась и зашла медсестра в крахмальном капоре. Ее глаза были как два голубых леденца, липких петушка - сладко сощурены, однако, общее мертвенное выражение лица сложило сухой итог. Сестра деловито вставляла градусники между страничками, проверяла температурный лист, и вдруг, с удивлением обнаружила, что у Люси отсутствует корешок. Медсестра повертела в руках градусник, размышляя, как его можно было бы применить к девушке, но ушла озадаченная. От удивления Люси одолела чудовищная зевота и она, незаметно для себя, заснула. Ей снились капельки жира, собирающиеся в маленькие белые шарики. В них мокала Люси перо и что-то писала, писала. Наверное, что-то необходимое. Она не видела, как вокруг нее собрались врачи и советовались о лечении, и не слышала ужасных слов о том, что не плохо бы сделать операцию и пришить корешок к позвоночнику. Но, к счастью, в этот день не нашлось донора.

Через некоторое время, когда Люси вышла из больницы, она направилась к букинисту, к тому самому, который носит две пары очков.

- Вы что-то конкретное ищете?

- Да, да.

- Ну так что же?

- Я забыла название.

- Ну, хоть про что?

Люси никак не могла вспомнить содержание книги.

- Речь - это бесконечный алфавит, - неожиданно громко сказала Люси, и покраснела. На нее обернулся худой носатый покупатель.

- Это, ну, безусловно это же, ах, - он стукнул себя ладонью по лбу, забыл - но это же элементарно! - тут вдруг он осекся, глаза его забегали, и он выскочил из магазинчика.

Букинист и Люси, озабоченные поиском, не обратили на это никакого внимания, разве что переглянулись, и букинист пожал худыми сутулыми плечами. Минут двадцать они пытались вспомнить название. Слова о речи и об алфавите были знакомы всем, но они не могли припомнить ни названия, ни о чем была книга.

- Барышня, ну вы возьмите тогда переписку Гете с Шиллером, - и он протянул ей книгу, на обложке которой красовался Гете с берцовой костью Шиллера в руке. Наконец, истратив последние деньги на брошюру "Как воспитать волю", Люси вышла на вечернюю улицу. В небе уже плавали золотые рыбки заката. Люси не заметила, что худосочный покупатель уже давно поджидает ее за углом. Он проследовал за ней несколько кварталов на своих тонких ногах, и, раздосадованный, скрылся.

На следующий день с утра она пошла навестить Четырнадцатый том, и медсестра, в которой внимание сочеталась с чудовищным безразличием, выдержав нетерпеливую паузу, скороговоркой сообщила, что он скончался, и что в четверг похороны. По позвоночнику Люси прошла молния, она вздрогнула и вспомнила слова о том, что книги тоже умирают. Ей было отчасти жалко Четырнадцатый, но здравым рассудком она понимала, что случился пустяк. На всякий случай она сказала:

- Славный он был, а ведь совсем не старый.

- Инсульт - дело нешуточное! - поучительно сказала медсестра и склонила голову набок, и немного назад, точь в точь, как это делает Гертруда Дукс.

Люси совершенно не собиралась болеть инсультом и несостоятельный тон медсестры показался ей по крайней мере оскорбительным.

Когда худенькая Люси вышла из больничной подворотни, было довольно темно. Желтые кисельные сумерки быстро сгустились и превратились в серый непрозрачный супчик. Люси поеживаясь, и кутаясь в пальтишко, направилась домой. Она миновала треугольную Масонскую ложу, желтый железнодорожный банк, свернула налево и незаметно для себя оказалась у гигантского серого, с чугунными орлами входа здания публичной библиотеки. Люси на минуту остановилась и прошептала:

- А ведь кровь-то в библиотеке была настоящая.

Серый супчик тумана рассеялся, и здание библиотеки, огороженное высокими когтистыми деревцами теперь четко рисовалось на чернильном небе. На улице не было ни души, только где-то впереди несуществующий трамвай захлопывал двери. В окне третьего этажа Люси увидела гигантскую тень. В темноте стояла, судя по всему, никто иной, как Гертруда Дукс и провожала Люси глазами. Брошка на ее груди зловеще мерцала, отбрасывая на мостовую красный длинный луч. Люси ускорила шаги и услышала, как наверху захлопнулось окно. Летучие мыши захохотали в костлявых ветвях и, когда Люси свернула к трамваю, на мрачное петербургское небо со скрипом выкатилась серая луна.

В эту ночь Люси не могла заснуть. То ее бросало в жар, то лед скапливался в складках простыни и потом, оттаяв от дыхания, покрывал мокрой пленкой тяжелый мраморный подоконник, на котором стояли недопитые с вечера и опрокинутые котом кофейные чашки.

Глава 3

В двенадцать часов следующего дня Гертруда Дукс тяжело вздохнула. Так тяжело Гертруда Дукс не вздыхала уже лет пятнадцать, с тех самых пор как умерла ее мать Элизабет Дукс. Гертруда сидела у себя дома в глубоком кресле и перелистывала книгу, отобранную у маленькой негодяйки Люси. Ее ноги мокли в цинковом тазу, из которого шел густой горчичный пар. Когда миссис Дукс дошла до слов "речь - это бесконечный алфавит" - она закатила глаза к потолку и жадно прислушалась. Кто-то ворочал в замке. Сегодня Гертруда Дукс не пошла в библиотеку, потому что уже с утра чувствовала острые рези в желудке. Она жила одна в старом трехэтажном доме, и ковыряться в замке могли только воры. Она тихонько отложила книгу, вытащила ноги из таза и направилась к двери. От ног продолжал идти пар. Миссис Дукс посмотрела в дверной глазок и с ужасом увидела гигантскую голову своего приятеля и соседа - депутата Бридли. Бридли был толстый, одинокий мужчина, державший адвокатуру. Кроме престарелой таксы со вставными зубами у него никого не было. У Бридли водились денежки, и потому миссис Дукс вдвойне возмутилась, увидев его в роли взломщика. Миссис Дукс была не из робких. Более того, иногда миссис Дукс могла совершить резкий и необдуманный поступок. Вот и сейчас, она схватила первую попавшуюся тяжелую вещь - это был кирпич, на котором обычно стояли мокрые калоши. Адвокат настойчиво продолжал ковырять замок. Миссис Дукс резко открыла дверь и победоносно завыла: "Ну, попался, дирижабль".

- Старая с-с-с-с! - заорал депутат.

- Ну, вот и конец! - захохотала старая Гертруда Дукс и занесла кирпич над лоснящейся головой депутата, но не тут то было. Бридли успел выстрелить из пистолета с глушителем прямо в острый нос библиотекарши. Миссис Дукс рухнула на пол, издав звук захлопнувшейся энциклопедии, а адвокат, с небывалой для его возраста и телосложения резвостью, перескочил через тело и бросился в каминную. Он тут же заметил книгу, схватил ее, засунул в портфель и выбежал из дома.

Мертвое тело библиотекарши с расквашенным носом лежало в прихожей, и от ее ног все еще продолжало идти горчичное зарево.

В трамвае на Загороднем проспекте Люси заметила раздутый череп Бридли. Он был очень взволнован и, по-видимому, торопился. Увидев Люси, он поспешно поклонился и выскочил на ходу.

Бридли ехал за город, он запутывал следы своих маленьких ног с тщательностью лисы. Для этого ему пришлось трижды менять трамвай, и только через три часа он добрался до вокзала. Впрочем, никто его и не преследовал. Когда поезд свернул, наконец, к Вимбелдону, Бридли вышел, и, отдуваясь, быстро пошел в сторону парка. Там, забравшись поглубже в кусты он пыхтя вытащил нож и стал остервенело протыкать книгу. Книга конвульсивно забилась в его руках, как подстреленная птица. Из нее хлынула кровь. Мистер Бридли и не подозревал, что за ним уже давно следят. Когда вся кровь вышла и промочила землю под бузиной, Бридли закопал утихшую книгу, и поехал домой, впервые за четыре месяца раскошелившись на такси. За такси последовал серый автомобиль с номером министерства образования.

- Я нашел, наконец, я нашел эту книгу, - радостно пробурчал букинист, - но где же эта милая девушка? Как, она сказала ее зовут? Эмили, Мелони, Эдит нет. Кейт, Элизабет, Маргарет, - нет, кажется она себя не называла. Жалко, что новый дурацкий переплет и титульный листок вырваны.

Букинист уселся поудобней, зажег старую металлическую настольную лампу и распахнул книгу. С полчаса он наслаждался чтением.

- Хм, - сказал он себе под нос, - но, все-таки эта фраза о том, что речь это бесконечный алфавит... несколько преувеличенно, - он задумался, - ведь действительно, если представить себе речь как содержание бесконечного алфавита, в котором нет последовательности, но есть продолжение. В этом абстрактном алфавите бесконечно повторяются одни и те же буквы. Так и события, или сказанные слова могут повторятся бесконечно, - его взгляд машинально упал на вечернюю газету. Заглавие статьи гласило: "История не должна повториться."

- Ну да, - продолжал размышлять он, - ведь алфавит ничего не значит и ничего в себе не несет. Это лишь мы заставляем его повиноваться, складывая в слова и целые смыслы. Может быть и наше существование - это всего лишь набор консонантов, и только мы можем направлять этот поток и придавать ему смысл. Но алфавит - это бессмыслица.

"Бессмыслица," - произнес он вслух. За окном завыл клаксон автомобиля, и его звук куда-то умчался. Букинист собирался было продолжать чтение, но в магазин зашел старый знакомый ему покупатель, который так любезно пытался вспомнить название книги, которую букинист как раз положил под лампу. Казалось, за эти дни он похудел еще больше и нос был похож на кусок картонки, вставленной между пальцами. Покупатель часто покашливал в кулак и страшно смущался.

- А-а, мистер, мистер... Э-э-э, очень, очень приятно, я вижу, вы большой интересант по части книг! - воскликнул букинист, искренне радуясь визиту.

- Чезвит, - представился визитер. Под мышкой у него торчал старый чемоданчик, какие бывали раньше у уездных врачей. Сегодня он явно был не расположен к беседе. Чезвит выбрал себе несколько педагогических журналов, и тут заметил книгу, лежащую под лампой...

Люси собиралась на похороны четырнадцатого. Все же она решила навестить букиниста и опять наведаться о своей книге. У лавки букиниста толпилось много народу. Кто-то тяжело вздыхал.

- Что случилось? - спросила Люси

- Скончался, прямо в собственном магазине, должно быть инфаркт, - говорила дама с ребенком.

- Ах ничего не значит эта человеческая жизнь. Да и кому она нужна, размышлял девяностолетний старик стоявший у витрины, - вот я скоро умру исчезну, и никто обо мне не вспомнит - да я просто исчезну, - сказал старик.

Санитары выносили букиниста на носилках и засовывали в машину. Философствующий старик пошел дальше, и Люси последовала за ним. Через несколько метров старик растворился в воздухе, как будто его никогда и не было. Он просто исчез. Люси немедленно о нем забыла и свернула в переулок, где была цветочная лавка.

Депутат Бридли сидел у камина и грел жирные ручки. Рядом с ним на столике лежала отобранная у букиниста книга. В ванной у Бридли мокло окровавленное тело некоего мистера Чезвита, ответственного по делам пересылки в министерстве Образования. С Джоном Чезвитом мистер Бридли познакомился сегодня утром в окружном суде, и мистер Чезвит страшно его заинтересовал. Да, он был отличный собеседник, немного пугливый астматик, зато с хорошим чувством юмора. С Чезвитом они решили съесть вместе английский завтрак, и после завтрака отправиться на слушанья в Парламент. Заманив бедного Джона, Джо, домой на оранжевую яичницу с полосатым бэконом, мистер Бридли построил дальнейшие планы.

Хорошенько зарезав ответственного по делам пересылки прямо в ванной, когда воспитанный Чезвит мыл руки клубничным мылом, депутат Бридли попотчевал себя двойной порцией яичницы и не забыл поделиться ею со своей старой верной таксой. Такса лежала у ног своего хозяина и, не отрываясь, смотрела на огонь, так, что жидкие отблески проникали через глаза прямо в ее беспокойное сердце. Адвокат раскрыл книгу и увидел, что по дороге от мертвого букиниста этот идиот Чезвит потерял титульный лист.

"Теперь уже мертвый идиот" - удовлетворенно добавил про себя Бридли. Все же Бридли принялся за чтение. Еле одолев первую главу, он дошел до строчек о том, что речь - это бесконечный алфавит, и, позевывая, сказал:

- Какая чудовищная скука! Если эта скука проникнет в мозги, наш мир изменится до неузнаваемости, и Министерство образования потеряет всякое к себе уважение.

Он зажал пальцем страничку, а второй рукой погладил таксу, вы бы сказали: против шерсти. Нет, нет, в данном случае все было корректно: у этой необыкновенной собаки шерсть росла в обратном направлении! Депутат продолжал разглагольствовать, обращаясь к собаке:

- Нет, это невыносимо, и эта старая стерва Дукс! Итак, мисс Финчинг(так звали таксу), мы взяли на себя вполне справедливую миссию. Когда дело откроется, может быть нас с вами справедливо выберут в окружной суд.

Он поднял палец вверх и поставил в воздухе точку. Такса внимательно наблюдала за своим хозяином.

- Вы совершенно правы, мистер Бридли, - тявкнула она с пафосом когда-нибудь вас изберут и в Парламент!

Нисколько ни удивившись, Бридли продолжал:

- Да вы только послушайте эти мудрствования, - Бридли снова раскрыл книгу и одел очки, - оказывается наша речь - это бесконечный алфавит, - тут Бридли залился чудовищным режущим смехом.

- Вы понимаете, мисс Финчинг. Читаю дальше, - торжественно сказал он, слушайте!

Только мистер Бридли перевернул страничку, мисс Финчинг тявкнула и прыгнула в камин. Пораженный Бридли раскрыл глаза так широко и так близко придвинул их к камину, что глаза немедленно превратились в яичницу, похожую на ту, которую он недавно уплетал с таким удовольствием. Его огромная голова задрожала, приняла идеальную форму колумбового яйца, вспыхнула и погасла. Потом Бридли откинулся в кресле и застыл навсегда.

На похоронах Четырнадцатого было много народу. Винно-багровый гроб покачивался на плечах библиотечных работников, как детская люлька. Покойник лежал в ватном углублении, усыпанный елочными ветвями. От него исходило глупое свечение. Он был в новом переплете, и Люси казалось, что она его не узнает. За гробом семенили шесть маленьких девочек в черненьких шапочках и несли венки. Люси в черном шелковом пальто, изъеденном временем, плелась почти в конце процессии.

Отпевали в Св. Петре. Вокруг гроба толпились любопытные старухи, жадно осведомляясь, что случилось и кого хоронят. Получив ответ, они безразлично уходили, и за ними появлялись новые сестры смерти, столь падкие зрелищу разложения.

Когда процессия двинулась дальше, Люси услышала голос мужчины с рыжеватой бородой.

- Надо же, - сказал бородач, - такая чудесная погода, а мы на похоронах.

Действительно, легкий фарфоровый воздух трещал в пальцах и хрупко ломался в густом дыхании процессии, окутывая идущих каким-то легким сиянием. Конец сентября румянил тяжелые чугунные ворота, гостеприимно открытые для нового постояльца. Кладбище выглядело превосходно, когда процессия миновала желтый покосившийся домик сторожа и вошла на территорию спокойствия... Кресты и камни казалось, были начищены ваксой, и пушистые ели важно, по военному, отдавали честь. Вдруг Люси потеряла почти всякий интерес к Четырнадцатому и отстала от процессии.

Перед ней был поросший мхом склеп, на фронтоне которого было написано: "Луначарский. Собрание сочинений". Кто такой этот Луначарский, Люси не знала, но ей стало невыносимо грустно. Под каждой плитой лежали тома. Она переходила от склепа к склепу, от могилы к могиле. Наконец, с удивлением, она подошла к саркофагу, в котором лежала ее собственная книга. Здесь не было цветов, кажется за могилой давно не ухаживали, да и надпись на камне почти стерлась. Люси пыталась прочитать. Надпись гласила: "Люси Дикинсон. Избранное. Вторая глава". "Здесь лежит только вторая глава, когда-то забытая мною в трамвае," подумала Люси.

- Ах, вот ты где! - воскликнула Люси, - а я тебя повсюду искала!

Она поняла, что никогда не узнает, что произошло во второй главе, но вдруг припомнила, что глава кончалась словами: "Потому что речь - это бесконечный алфавит". Страшная досада ножом вошла в горло, и Люси сжала кулаки. Ей стало так больно, почти физически.

Люси Дикинсон уходила с кладбища, и перед ней мелькали давно забытые имена и названия: "Красное и черное", "Война и мир", Гюго, Диккенс, Достоевский, но ей было все равно - тяжелое равнодушие поселилось в ее душу. Ее шаги, обращенные в перспективу невозможного сна, маловероятной памяти, застревали в черной угольной дорожке и постепенно становились неслышны. Черное шелковое пальто легким колокольчиком поскрипывало от ходьбы. Наступили золотые сумерки и звенели, как ложечки о край стакана. Люси замедлила шаг. Ветер легко трепал ее золотистые волосы. Но, казалось, все это милое, дружелюбное исчезло с глаз. На искаженном ее лице стала прорастать черная неприятная щетина. Изо рта появились два желтоватых клыка. Она ничего не видела: какой-то тяжелый жир закрыл ей сумерки, кладбище, тоненькую тропинку между осинами, тяжелую бархатную ель, отшлифованные временем камни и причудливую прислонившуюся на бетонную стену выцветшую решетку, мимо которой можно было идти бесконечно, считая часы, дни, годы.