«Брусника»

Владимир Костин Брусника

Село на обском притоке в краю относительно хорошей земли и воды. Здесь живет много немцев, сосланных сюда во время войны. В основном это немцы из Поволжья. В изгнании выросло уже четвертое их поколение. До сих пор им не даются русские падежи, зато их немецкий уводит в далекий восемнадцатый век — на исторической родине так не говорят, и ученые люди, трепеща, приезжают сюда из Германии.

Многие уехали в Германию, кто-то вернулся — не прижился в порционном быту. И видно, что в селе живут немцы: подворья добротные, знакомые с гигиеной. Красота тут дело второе, но все надежно, соразмерно, трезво. Конец, где немецкие дома стоят погуще, один к одному, называется «Берлин».

Три сестры, состарившиеся в Сибири немки, урожденные Линде, похоронили мужей-немцев и фактически живут вместе, у старшей, Аннеле, слушаясь ее во всем.

Младшие, Лидия и Мария, ходят к себе домой, чтобы покормить поросенка и кур, протопить избу, летом — на огород, но ночуют там редко.

У сестер баварские смуглые лица, карие теплые глаза. Они открытые, добрые, говорливые. Могут похихикать. Могут говорить одновременно, но при этом почти не перебивают друг друга: добавляют, уточняют, сливаются в хор. Так, наверное, распоряжался своими головами Змей-Горыныч.

У всех беспокойные теребливые руки. Это бросается в глаза, потому что они, дочери порядка, сидят в ряд, в одной позе, с прямыми спинами.

Рассказывают, как по приезде сюда, в Сибирь, вырубали в поле топорами «мерзлый картошка», как выменивали последние тряпочки на еду, как умирали от голода и холода родные люди, деточки малые. И ежедневно слышали: фашисты, фашисты.

Аннеле вспоминает: в 1943 году (ей было десять лет) в конце лета единственный раз выдались свободные два-три часа, и она сбегала в остывающий лес набрать брусники. Возвращается с лукошком. А навстречу едет верхом сухорукий учетчик, молодой парень лет двадцати. Наехал на нее и кричит: — Брусники нашей захотелось, фашистское отродье? Кору глодай!

И «бичиком меня по рукам». Выронила она лукошко и в слезах побежала домой под его матерки. «Мутти говорит: не плачь, что делать — война, мы как-то виноватые».

— А такая обида, по ночам часто снится, до смерти не забуду, никогда ему не прощу.

— А что, он живой еще, обидчик ваш?

— Живой, — отвечает Аннеле, — за восемьдесят уже.

— Ходит, рука висит, ногу таскает, — добавляет Лидия.

— Правнуков шестеро, — добавляет Мария.

— Вот тут, рядом живет, как в проулок-то, — говорит Аннеле, — грязнуля!

— Еще и выпить не дурак, чертов этот, — добавляет Лидия.

— А мы с ним никогда не здороваемся, не разговариваем, — добавляет Мария.

— А вот сейчас время другой, теперь можно, — взволнованно говорит Аннеле, — вот я его если встречу теперь — я ему скажу! Я ему скажу!