«Танец на лезвии бритвы»

ШАМИН Андрей "ТАНЕЦ НА ЛЕЗВИИ БРИТВЫ"

Друзьям и знакомым.

Зеркало мира есть у меня…

Хочешь взглянуть?

Так не бойся огня!

Константин Никольский.

Пролог

0:30

Бытовка водителей "Скорой помощи".

— Ты, молодой, не зевай, а карту ложи! Что, первый раз?

— Ну.

— Ничего. Не так страшен чёрт, как его малюют. Я вон уже десяток отпахал и ничего. Привыкаешь. Самое плохое — на аварии… Железка тоже ничего… хорошего. Помню, в Иманте один угодил — пополам, кишки на оси намотало… запах такой — гадливо сладкий — наверно пирожные жрал. Рёбра в пружинах застряли, а там знаешь какие пружины! Машинист орёт — давай шевелись, график ломается. А тут ковыряешься, самого на блевантин[1] тянет, да.

— Дядь Миш, кончай парня пугать.

— Ничего, пусть послушает. Лучше послушать, чем увидеть. А эти! Синюхи несчастные… Один пришёл на работу, с похмелья, смотрит — бутылка стоит. Буксы горят, ну он её хлобысть, а там ацетон.

— Умер?!

— От такого? — выпустил дым — Горло пожёг. Пока везли весь салон облевал. Плачет, сопли текут… — не похмелился, бедолага.

Откашлялся динамик.

— Внимание. Десятая на выезд.

Дядя Миша кряхтя, вылез из-за стола.

— Ну что, молодой, поехали?

— Поехали.

— Гляди веселей! Тут такие девки у нас — враз женим.

— Дядь Миш, ректификата[2] попроси!

— Тут, Петя, как получится!

3:15

Ворота первой городской больницы

— Аккуратнее! Не дрова везём!

— Да ладно! Уже приехали!

— Ну, где они?

Дверь распахнулась, из здания выскочили двое мужчин в синих костюмах.

— Так, так — поспокойнее! Взяли!

3:17

— Придержи двери. Заносим!

— Вы ещё попозже не могли?

— Да и так гнали как камикадзе. Я думал — коробка рассыплется, опять еб… Извини, сестричка, не заметил.

— Ничего, ничего…

Дядя Миша подмигнул стажёру.

— Так мы, Петрович, пошли.

— Куда, чёрт старый, а бумаги?

— Чуть не забыл — склероз, понимаешь, надо мозги ректификатом промыть.

3:20

Приёмный покой.

— Сестра, анализы, быстро! Так: дыхание судорожное, учащённое, акроцианоз…

— ???

— Синеет он, Светочка — так, зрачки не реагируют, мышцы расслаблены, тахикардия. Сестра, давление!

— П-падает…

— Это понятно, — а какое?

— Э-э…

— Какое давление?

— 80/50 — пискнула молоденькая медсестра.

— Анализы?

— Взяла.

— Молодчина! Тэк-с — кто, откуда. Кто вызывал? Пиши: неизвестный, тридцать лет, Витолу, 5/25, хм, соседи. Был без сознания. Верно?

— Поднимались — ещё хрипел, а потом затих.

— Ну, хлопцы — благодарю за службу. Что? Попозже. Света, звони реаниматорам и побыстрее, пока тёплый!

3:30

Реанимация.

— Быстро на кровать. Подключаем к монитору! Манжету, катетер в пузырь! Рингера поставь, и не перепутай: этому — 5 %!

3:37

— Нарушения деятельности сердца.

— Вижу.

4:00

— Мочи нет, отёк нарастает, аритмия…

— Цианоза только не хватало!

Сигнал: остановка дыхания.

— А чёрт!

4: 02

— Сестра, ларингоскоп! Трубку!

— Система пошла.

— Отлично!

— Доктор, брадикардия — пульс: 45…40…32…, 0, прямая линия, пульса нет.

— Да вижу, вижу. Лидокаин в вену! Ну, ручки мои, давайте!

4:23

— Доктор, фибриляция!

— Электрошок давай! Как не работает?!

— Говорит — диотов нет…

— Диодов?

Кивок.

— Да мне плевать — у него нет! Козёл! А чёрт… А ну ещё раз! Ну, давай, давай парень — жизнь прекрасна!

— Доктор, асистомия…

— Первый тяжело — потом привыкнешь.

— Я… я…

Поворот ручки. Дверь с глухим стуком отъехала в сторону. Нервный топоток.

4:37

— Извини парень, я не Господь Всемогущий… Нет бессмертия в этом мире. Ты что, улыбаешься?! Ффу — видимо я просто переутомился, надо принять сотку и всё пройдёт. Всё пройдёт…

Тихие шаги и почти неслышное скольжение двери.

Январь

Глава 1. Вечеринка лучших друзей

Впрочем, тусовка была замечательная. Депутаты, бизнесмены и бизнесвумен, и просто красивые женщины. Официанты во фраках цвета морской волны носили подносы с халявой — бутиками с икорочкой, красной и чёрной, стопочки смирновской, бокалы с шампанским и прочие символы хорошей жизни.

Я скромно стоял в уголке и равнодушно озирал веселящийся бомонд. В голове крутились мыслеформы денег на хлеб насущный. Мыслеформы бегали в колесе сансары — от высоких устремлений я низвергался до пустого холодильника. И вращалось колесо и скрипело. Когда в моём поле зрения оказывался поднос с бутербродами я уверенно, даже несколько снисходительно, брал парочку и не спеша, съедал. Желудок был заполнен на треть и вопрос продержаться до конца презентации был острее колик.

— Вы не слышали слоган: От огорченья — поможет печенье, а от отчаянья — Апсара чай, — улыбнувшись как можно радужнее сказал я молодой соблазнительно декольтированной особе. Видимо она и на самом деле ничего не слышала.

Нет неизменимых настроений — просто мало водки. Я заел огорчение бутербродом и опрокинул стопочку. Не так уж всё и плохо, когда хватает водки. На рауте её было море разливное. После "северного сияния"[3] я был готов лобызаться даже с министром благосостояния.

— Степень развязности прямо пропорциональна градусам в крови, — констатировал я, заметив как г. Мамонов сосисками в перстнях погладил ягодицы известной теледивы.

Я закинул ещё один бутербродик и пофланировал с вечным желанием русского интеллигента: почему так, кого в этом обвинить, и что с ним сделать.

С этим внутренним огнём я подошёл к двум оживлённо беседующим мужам. Один из них был Виктор Боянов, модный писатель. Лицо второго показалось мне знакомым, память выдала кличку — Бакс.

— Не согласен — всё произрастает сугубо для блага человеческого.

Викторов саркастически улыбнулся.

— Благими намерениями сам знаешь, куда дорога вымощена.

— К божьему промыслу это не относится, — буркнул Бакс — Всё — от сознания.

— Оно ещё не есть человек.

— А что в таком случае человек?

Писатель повертел перед лицом оппонента стаканом.

— Не понял?

— Человек есть всего лишь мера всех вещей. Вот как этот стакан. Сей миг он себя почитает весьма важным, — сделал долгий глоток.

— А теперь он пуст. В его тонких стенках отражаешься ты, я, вот он, — палец указал на меня (я как раз думал — почему Бакс, а не рубль?), — Пустота всегда желает быть заполненной. Но разве можно наполнить сосуд без дна?

— Как может пустота желать? Она же себя не осознаёт… — ляпнул я.

— Верно. Вот вы ответьте на такой вопрос.

— Постараюсь, если он не будет слишком заумный.

— Не будет. Если жестянку с водой нагреть, плотно закрыть и охладить, то, что с ней произойдёт?

— Хм. Кажется, сплющится.

— Верно. Достигая состояния безмолвия, сознание сжимается в точку, — пальцы стиснули стакан. — Абсолют.

— Неплохой напиток! — пробормотал я.

Бакс заржал.

— Неплохой, — писатель качнулся, — Давай за знакомство. Виктор.

"Опять нажрусь…, - подумал я. — Надо же было Телегина встретить…

— Гарик.

Минута смеха заменяет сигарету, а косяк заменяет пять минут смеха — всплыло в мозгу. Гарик Рублёв по прозвищу Бакс, пушер,[4] герой рубрики «Криминфо»; доказывал Генке, что марку[5] ему сами менты подбросили.

— Саша, — сказал я.

Мы сняли с очередного подноса по напитку и врастяжку выпили. Иностранка мягко скатилась по пищеводу и приятным теплом отозвалась в желудке.

— Хорошо, — выдохнул Гарик и закинул в неожиданно большой рот пару бутербродов.

— Хорошо — это когда завтра будет плохо! — писатель не спеша, откусил кусочек.

— От такого не будет! — заверил его Бакс.

Градусы ударили мне в голову.

— Господа! Хотите анекдот?

— Господа на шестисотых катаются, а здесь товарищи! — рявкнул Гарик — Валяй!

— Двое геев попались дикарям.

Сидят они в сарае и слышат, как вождь разговаривает с поваром.

— Что сегодня на обед?

— На первое как обычно — враги.

— А на второе? — спрашивает вождь.

— Голубцы.

— Очень смешно! — проходящий мимо субъект в золотистой атласной паре кокетливо поморщился. — Весьма остроумно, молодой человек.

Я пожал плечами. Гарик и Телегин тихо умирали со смеху.

Субъект в костюме окинул меня оценивающим взглядом и промурлыкал.

— Вашему мужественному лицу очень подошла бы кожа. Такой красивый молодой человек…

— Наши влагалища — жопы товарищей? — Бакс дыхнул на субъекта. — Гей, славянин!

Тот испарился.

— Я вот что думаю… — алкоголь кружил пары, — Что человек подобен мыльному пузырю.

— Своеобразная трактовка! — заметил Телегин.

— Вот вы сравнили его со стаканом, а что есть стакан, а что есть мыльный пузырь?

— И что же есть мыльный пузырь? Объясните нам, неразумным.

Бакс понюхал бутерброд и втянул ноздрями воздух. Бусинка икры увлеклась потоком в тёмную пещеру, поросшую волосом. Бакс чихнул.

— Пузырь есть тонкая плёнка вещества, известного как мыло. Мыло же есть продукт реакции…

— Давайте не будем зарываться в технологии.

Телегин чиркнул себе по горлу.

— Хорошо. Так что мы имеем? Мы имеем выдох, который наполняет пузырь. От силы выдоха зависит величина, а от качества раствора — долговечность.

— Ещё и от качества первого. Я где-то читал про пузырь, наполненный водородом. Так он уже несколько лет живёт, правда под колпаком… Апчхи!

— Будь здоров!

— Всегда готов!

— И тем самым имеем — М.П., как субъект, существует благодаря воздуху, который распирает и оболочку, его сдерживающую. Плёнка отражает мир и реагирует на изменения в нём. Когда оболочка лопается, воздух выдоха освобождается.

— Тогда должен быть тот, кто наполняет!

— Конечно. Бог.

— Пока дышу — надеюсь, — процитировал Бакс.

— За это стоит выпить! — провозгласил Телегин.

Мы выпили.

— "Если ты совсем продрог, то поможет крепкий грог!"

— Твоё?

— Приходится крутиться… — вздохнул я.

— Времена такие — блудославия блудословием. — мрачно изрёк писатель, — Сам то кто, журналюга, небось?

— Увы, каюсь — он самый. Впрочем, сейчас свобода печати.

— Свобода выбора — свобода воли. Остальное туфта.

— Давайте ещё дёрнем! — Бакс вытянул из внутреннего кармана пиджака серебряную фляжку. — Вот говорят — скоро конец света наступит…

— Чушь собачья! Дух всегда борется с душонкой. Так что господа конца света не будет, нет смысла друг друга мордовать…

— Как ты там, Бояша, писал — Каждый субъект считает, что его субъективность объективнее субъективности другого?

Я тоже внёс посильную лепту.

— Учёных тьма, а где же свет?

— В смысле "единственно верный путь" — путь пронзающего копья, летящей стрелы или рассекающего меча?

Я кивнул.

— Знание… — знание могильного червя! Мир — живой и, значит, все эти пути дают знание лишь о трупе.

— Прозит! Водка выдыхается!

— Если смерть полезна духу, она так же оправданна, — как жизнь, будем.

Я посмотрел в рюмку. И увидел всё снова. Так ярко, словно это произошло вчера…

…сорвался и не заметил как. Только очухался лёжа на прогретой майским солнцем жести. Попробовал шевельнуться и сразу сполз чуточку вниз. Тогда я стал смотреть в небо — кристально-голубое, с редкими завитками облаков. За краем крыши меня ожидала булыжная мостовая. И ни одного шанса остаться в живых после встречи с нею. И от осознания этого факта стало так пронзительно, так пусто в душе. Нет, я не жалел о короткой пролетевшей жизни, не боялся последнего касания. Я видел снующих, как муравьи, людей, проползающие поезда, слышал трепет юной листвы, и ничто меня не взволновало. Я снова взглянул на небо и подумал — Какое чистое… Сегодня хорошая погода. И тут боковым зрением заметил нечто, что повергло меня в трепет. Я медленно повернул голову. На принятие решения ушла треть секунды — я упёрся пятками, зацепился левым рукавом за край тонкой полоски и перевернулся на живот. Схватиться за конёк и взобраться на него — последние штрихи. Потом я долго сидел, прислонившись спиной к печной трубе и слушал симфонию города…

— Гарри, кажется, нашего друга развезло.

— Ноу проблем! Санёк, пошли.

Бакс взял меня под локоть, и мы прошествовали на стоянку.

— Тебе куда?

— В Пурчик…

— О, кей.

Он включил радио. Салон наполнился скрежетом гитар.

— Отличная группа. "Новый свет" называется, жаль распалась. Лидер…

Звуки перемешались, и этот муторный коктейль напрочь затопил полусонные мысли, ум увяз в этой тине по самое не могу. Из тины кое-как выбралась мысля, держащая лозунг: "Если жизнь не так идёт, ляг поспи и всё пройдёт". Потом настала тишина.

Очухался я с ощущением натираемых ушей.

— А?! За что?!

— Приехали.

Я открыл дверцу.

— Спасибо.

— Не за что.

"Мерс" взвизгнул шинами и исчез за углом. Я потёр начинающие гудеть виски и решил сначала проспаться, а потом уже где-нибудь похмелиться.

Глава 2. Золотое детство

— А ты кем будешь?

Лёва задумался.

— Я? А этим, э, как его — грызли. Медведь такой.

— И я медведём хочу!

— Так нечестно!

— А я буду белым медведём, вот!

Я выволок из-под кровати громадную кастрюлю с мукой. Через пару минут я уже был белее мельника.

— Ух, ты! Я тоже хочу быть белым медведем, можно?

Я проявил великодушие и даже разрешил ему устроить в кастрюле берлогу.

Появление сестры мы оба встретили дружным рычанием. Она взвизгнула и мгновенно захлопнула дверь. Ещё не стих звук дерева по дереву, как в комнату вбежала мать. А через некоторое время ворвался как гризли Лёвин папа. Дальнейшее было уже не так весело — мне пришлось подметать полы, а Лёву повёли, крепко держа за руку, вниз. Я смотрел ему вслед и сгорал от зависти — мохеровый костюмчик идеально походил на медвежью шубу. За Лёвушкой к тому же оставались настоящие белые следы. Я тихо вздохнул и продолжил работать веником — очень хотелось "Ну, погоди!" посмотреть. Вдруг веник зазвенел. Комната стала расплываться…

Всё проходит. И сновидение тоже. Надо глянуть в соннике — к чему… Правда, сначала его надо приобрести.

Глава 3. Сон в руку

Голову нещадно ломило.

— Чёрт, а говорят — от «Абсолюта» поха не бывает!

Я прочесал ближайшую окрестность в поисках кафе или аборигенов. Как назло ничего и никого.

Когда я уже решил возвращаться в редакцию, вдали показался чёткий силуэт — мешковатые штаны, неопределённого цвета куртка, кепка лихо сдвинутая на затылок. Костюм завершали немилосердно скрипящие сапоги. Измученная ожиданием душа рванулась навстречу спасителю.

— Добрый день.

— Для кого как.

— Дико извиняюсь, тут есть бар или кафе, недалеко?

— Что, «буксы» горят?

— Есть немного.

— Я как раз туда.

Организм радостно встрепенулся, не слушая слабых возражений разума и издал утробное довольное рычание. Ноги сами понесли меня следом.

— Что-то голос твой мне знаком, — после недолгого молчания буркнул абориген. — Нигде не встречались?

— Не помню, — сказал я честно. Хотя смутно ощущал, что и его голос мне очень знаком.

— Может, пили где… — протянул работяга.

— Может, — легко согласился я.

— А ты что тут, в гости к кому?

— Да нет — работаю недалеко.

— Во дела! Я тут тоже пашу. На автофирме.

— Ну и как?

— Как в Польше — платят хорошо, но могли и больше. Развивалась система, развивалась и доразвивалась, что развалилась. Пиздец всему!

— Да уж — точно недоразвитая страна.

— Эх, пролетела юность соловьём залётным!

— Да.

Виски по прежнему сжимали тиски.

— Да и лицо знаком… Тебя как зовут?

— Саша.

— А меня Василием. В школе учился, так меня «Говорун» прозвали, вот было времечко златое…

И тут тщедушная мысль растолкала винный туман и ярко вспыхнула, осветив пару десятков юношей и девушек. Выпускной бал.

— Слушай, а ты случайно не знаешь Рыжего, а Грача с Филиппом?

— Когда это было! Они со мной в одном классе учились.

— А я — Саня Шмель из "А"!

— Ааа! То-то я смотрю — рожа то знакомая! Во дела! Кстати, уже пришли. Тебе сколько?

— Ээ… — замялся я.

— Не боись — от этого пока ещё никто не умер. Мне вот два литра.

— Думаешь?

— Она продукт фильтрует, бери, не пожалеешь.

— Ладно, в другой раз. Ты мне покажи, где кафе или бар.

— Хозяин — барин, — проворчал Вася, — Сейчас прямо, два перекрёстка проходишь, выходишь на Ригас, по ней налево увидишь кафеюшник. Но учти — водка по 50 сантимов стопка. А здесь литр "корова",[6] за тоже самое.

— Спасибо за помощь, — и подумал — Диалектика: вчера «Smirnoff», сегодня "Krutka".

— А, фигня — что я — садист.

— Слушай, возьми визитку — созвонимся, посидим…

Вася сунул визитку в нагрудный кармашек.

— Ну, я пошёл — мужики ждут.

— Это им на день?

— На обед. А там видно будет. Ну, бывай.

— Бывай…

Пройдя указанный маршрут я увидел вывеску "У Яниса". У Яниса я поправил здоровье и танцующей походкой возвратился в редакцию, решив раз и навсегда, что отныне в шкафчике обязательно должна стоять хотя бы "чекушка".

Глава 4. Истина в вине

— Ни в голове, ни в заднице — бурда какая то…

— Что в голове, что в желудке, что в жопе — одно дерьмо. Да ты наливай!

— Ну и гадость! Где брал?

— Да у Дусевича. У неё одной по восемьдесят: Везде по лату, а тут по восемьдесят…

— Лучше бы по лату взял, а ещё лучше — в магазине.

— А какая разница — спирт он и в Африке спирт. В велкасе[7] иногда такую крутку загоняют — только держись. Раз выпьешь — сто вспомнишь. А тут можно и претензии предъявить — мол, чуть не подохли; ты, Дусенька, уважь мужиков. Держи марку.

— Логично…

— Ну что — на вторую ножку?

— Потом на ручки — что бы домой веселей ползти?

— Одна научница сказала: алкоголь мозги промывает и, если знать дозу, способствует развитию интеллекта.

— Ну, тебя!

Шум жующих челюстей.

— Сколько человеку надо для счастья?

— Зависит от комплекции…

— Всё-таки без неё никак нельзя!

— Без бабы?

— У кого что болит, тот о том и говорит! Без смысла жизни, ещё скажи! Без неё — это без…тьфу, забыл, чего хотел сказать.

— Раз забыл, значит не важно.

— Наверно. А ты вот скажи — писатель, это который пишет, или который печатается? А счастье?

— А хрен его знает! Наверное, всё-таки издаться и не сдаться — я вон тоже пописываю!

— Хоорошая мысль! Вот без этого точно нельзя. Пойду-ка я!

— Не забудь — если ты посрал, зараза!

— Сдёрни ручку унитаза! Знаем. Проходили в школе. Ты только не учи бога говна и пара как с унитазами обращаться! Хошь я счётчику кишки вправлю? Так тебе ещё должны будут… То, что мне не доплатили, я с работы унесу!

— Дверь закрой — воняет!

— Что естественно, то не безобразно!

Щёлкнул замок — Тадах тах тадах — щёлкнул замок.

— Вообще жизнь — штука сложная. Давай за простоту!

— Тебе не за много будет?

— Скажи — не за мало! Такие дела… Пожалуй, я сам себя оштрафую! Ты не против?

— Какие проблемы! Только ещё утро впереди….

— Э, до утра ещё дожить надо! Жить — это тебе не мешки с пухом таскать! Живёшь… Живёшь и: вдруг начинаешь понимать — на самом то деле годы протекли, как вода сквозь пальцы…

— Ты что, охренел?! Базаришь не по делу! То с ящика на мозги капают, редактор лечит, а тут ещё крупный спец! Сто лет не виделись! Всё, слесарь-гинеколог! Достал!

— А ты не кричи! Все правы — я нет! Век живи — век учись, а то будешь ключи подавать! Ещё есть?

— Ты вот что — оставайся у меня — куда ты на ночь? Посидим, поговорим. Сто лет не виделись, хрен знает, когда опять встретимся — я хату меняю… Ну?

— Уговорил. Ну что — есть ещё молоко от бешеной коровки? Котлеты в глотке не плавают — заседание продолжается, господа "негры"!

— Ну, и что лучше — самогон или "крутка"?

— За неимением первого!

Горлышко зазвенело о край стакана. Давно перевалило за собачью вахту, а двое всё сидели и разговаривали. Впрочем, говорил всё больше один — второй, казалось, спал. Постепенно речь становилась всё более невнятной, говоривший всхлипнул и уронил голову на бутерброд. Он шумно сопел, а хозяин посмотрел на него долгим странным взглядом и пробормотал: Когда сидишь где-то и выпиваешь что-то, не говори чего-то и не думай о чём-то, а просто сиди и пей.

…Написал, потом подумал — смахивает на пьесу, но лень было менять, оставил так.

Глава 5. Тёплая беседа

— Кто ты?

Раздался короткий смешок.

Меч описал сверкающий полукруг и сконфужено произнёс — Никого.

— Разумеется — я далеко от тебя.

— Кто ты?

— Я? Люцифер.

Клинок опустился. А пальцы левой руки сжали Стрелу.

— Она… у тебя?

Пришлось сказать правду.

— Искать целую вечность и… — голос затих.

Долгую паузу спустя возник снова.

— Это моя вещь.

— Знаю.

— Откуда? — удивился голос, — Ах да! Ты наверняка слышал эту чушь!

— Как можно Легенду называть чушью?

— Конечно, чушь!

Потянуло холодом.

— Когда я уходил никто не верил, что я справлюсь! Ни один! А создал Мелот, так и зачастили. И никто не подумал, сколько сил я потратил, что бы навести здесь какой-никакой порядок!

— Ты мог бы попросить помощи…

— Что ты понимаешь!

— Но ведь они хотели как лучше.

— Вот сами бы и лезли в Хаос!

— А те, кто последовал за тобой?

— Это был их выбор!

— Ты лишил души свободы.

— Свободы? Нет! Они свободны — делать добро или зло, любить или ненавидеть.

— А стать тебе равными?

В ответ раздался леденящий хохот.

— Эти полуслепые? Равными мне?! А зачем? Кто долго ползал в тине, тот всё равно забыл, как летать.

— Ты не дал им!

— Нет. Грех. Они ищут и уничтожают в себе и друг друге грех. Спорят — благ ли убийца или же блажен убиенный! Глупцы! Как убиенный, не вспомнив себя, не полетит, так и убийца, отягощённый содеянным, тем более! А кто защитит их от тварей Хляби?

— Давать яд, что бы потом дать противоядие?

— Если ты благодать называешь ядом… Они сами решили последовать моему примеру. А когда соприкоснулись с пустотой, которую сами и породили, горе творцы, то поняли — сила, власть ещё не самое важное. Да и то не все.

— Но ведь пустота уже была до их слабых попыток?

— Ты довольно сообразительный, но, знаешь, сколько таких сообразительных, с горящим сердцем здесь побывало? И чего они достигли?

— А Учитель?

Скрежет зубов.

— Никогда не напоминай о нём!

— Хорошо. Так чего же ты хочешь?

— Разумного поведения. И еще мне интересно, зачем ты здесь — не каждый день бывшие соплеменники навещают эти места.

— Или их потомки.

— Неважно. Так почему ты здесь?

Вемигур замялся — сказать правду или…

— Когда это Верхние стали лгать?

Изгнанник ехидно рассмеялся.

— Отыщу светлую душу, кое-что расскажу ей…

— И всё?

Вемигур кивнул.

— Поискать недолго. Но я сомневаюсь, что ты такой альтруист. Есть что-то ещё, верно?

— Нет, — он сказал полуправду и на миг подумал — является ли полуправда ложью.

— Урок вам не впрок! Я принимаю тебя, как равного, но видимо ты совсем забыл себя после разговоров с ним! Хотя нет — ты чего-то не договариваешь… Ну ладно. А насчёт Стрелы подумай и вообще хорошо подумай, Вемигур.

Он почувствовал, как стынет кровь в жилах. Люцифер насмешливо произнёс — Хороший хозяин всегда знает имя дорогого гостя, подобно тому, как Учитель знает имя ученика. Но учти — лучше тебе прийти самому, нежели…

Холод пропал, и ощущение давления исчезло вместе с ним. Странник облегчённо вздохнул и продолжил свой путь по дороге. Внизу, куда бы ни падал взгляд, простирались серые облака. В редких просветах виднелись стройные сооружения, увенчанные крестами. Он поднял взор к небу — звёзды слабо мерцали. Постояв так какое-то время быстрым шагом двинулся вперёд — вниз.

Февраль

Глава 1. Уговор всего дороже

Всё шло как обычно. Дым из курильницы стелился седыми космами. Тускло мерцали свечи. Свет их упирался во тьму будто в стену. Помешав бронзовой лопаточкой благовония он произнёс первое слово заклинания. Дым сгустился. Сильным, уверенным голосом он продолжил.

Теперь дым не расстилался по комнате, а, медленно вращаясь, свивался в переливающийся конус. Вот конус переместился к потемневшей чаше; вращение ускорилось. Отдельные пряди стелились следом, всё напоминало шпулю, верхние слои ниток которой, подгнили.

Вот оборванные кончики втянулись и «шпуля» замерла.

— Именем — торжественно начал маг.

— Можешь не продолжать. Я слушаю тебя.

— Демон, имя твоё?

— Асмодей.

Конус налился мраком. Мрак покрылся паутиной разрядов, запахло свежестью. Конус стёк на пол и бешено крутясь, касаясь защитного круга, обежал замершего мага.

— Какие мы крутые, — ехидно произнес дух, увидев, что маг поднял жезл, — Я так и дрожу от страха.

Из жезла вылетела зелёная молния.

— Ой, как больно! — притворно заплакал конус.

Зелёные разряды смешались с огненными — посыпались искры, запахло серой.

— Асмодей, приказываю тебе… — маг стиснул жезл.

— Нет, это я приказываю тебе!

Светящаяся линия вогнулась. Молния из жезла впилась в невидимое плечо.

Демон захохотал.

— Вот тут ты и попался.

Стены комнаты исчезли. Он стоял посреди красноватой пустыни. Подняв руку, он коснулся кончиками пальцев пламенеющей защитной стены и тут же отдёрнул. Клацнули челюсти.

— Добро пожаловать в Хлябь, дорогой Евгений Павлович, — демон ухмыльнулся — Как толковать будем: по-хорошему или?

— Мне с тобой говорить не о чем, пошёл прочь, нечистый!

— Айяяй, Евгений Павлович, Евгений Павлович, — нехорошо. Так порядочные люди деловых разговоров не ведут.

Маг снова поднял жезл.

Из-под ног демона вырвался столб огня.

— Катись на свою историческую родину, урод.

Асмодей взвыл. Песок тихо журчал, стекая по оплавленным стенам в бездну.

— Пора и мне.

Маг начал читать заклинание возвращения.

Вдруг земля задрожала. Он судорожно сжал жезл и пристально оглядел пустыню.

— Никого…

Песок разлетелся в стороны. Внутри круга стало темно. Нечто, чернее самой ночи метнулось к нему. Ледяной вихрь вырвал жезл и отшвырнул в сторону. Маг почувствовал, как его горло сжали стальные пальцы и беспомощно задрыгал ногами. Из мрака полыхнуло красным. Асмодей бросил полузадушенную жертву оземь и подплыл к защитной стене. Что-то пробормотав, он ударил обеими руками. Зазмеились трещины. После второго пламя разделилось. От концов дуги оно побежало к центру и там, свернулось клубком.

— Неплохо сработано.

Асмодей взял шипящий клубок и положил на ладонь, — Никогда не видел такой преданности. Вы, Евгений Павлович счастливчик. Вас любят. Вы знали об этом?

Маг выплюнул песок. И нарочито медленно сел. Жезл торчал всего руку протянуть.

— Нет.

— Эй, протянешь руку — протянешь ноги!

Демон отбросил саламандру и взвился в небо. Ловко уклоняясь от зелёных вспышек прошёл на бреющем прямо над головой.

— Как же ты мне надоел!

Из указательного пальца метнулась угольно-чёрная змейка. Смешавшись с зелёной вспышкой она распалась на множество змей. Грозно шипя, они поползли к магу.

Зелёные вспышки разрывали гадин на клочки, но остальные упрямо двигались вперёд. Пришлось отступать. Мал помалу он оказался возле пробоины. И тут камнем упал демон.

— Не хотите ли взглянуть на место вашего будущего пребывания?

Рука демона вытянулась, так что маг оказался висящим над дырой. Он только взглянул вниз и выронил жезл.

— Аккуратнее, — недовольно проворчал демон, подхватывая отшлифованную палочку, — Всю преисподнюю взбаламутишь.

Ловко воткнул жезл в песок. Следом пала чёрная змейка и принялась пожирать остальных.

Демон поставил трясущегося мага. Сдул невидимые пылинки.

— Чито, чтто вы от меня хотите?

— Дорогой мой Евгений Павлович, вот с этого и надо было начинать.

Из пролома поднялась раскалённая глыба. Капли, оставляя синие дорожки, сыпались в спекающийся песок. Асмодей сосредоточился. Глыба зависла. Лицевая сторона её стала плоской. Демон повёл рукой и произнёс несколько слов. Грань налилась светом.

По серебристой дороге шёл человек в сером плаще. Из глаз демона выплеснулась ненависть. От зеркала отпал кусок и растёкся в лужицу.

— Ваш друг?

Асмодей осклабился.

— Давний знакомый.

— В гости?

— Как там у вас говорят — незваный гость хуже татарина? Так вот — этот гость хуже незваного!

— У нас любых гостей встречают хлебом-солью.

— Конечно! Вы правы, Евгений Павлович. Вот и окажите ему достойный приём. И учтите — не препятствуйте ему.

— Почему?!

— Почему? — Асмодей скрипнул зубами, — Это Верхний!

— Верхний? С визитом?

Демон не ответил. Он злобно смотрел, как человек в сером плаще дошёл до перекрёстка, некоторое время постоял на нём и двинулся по одной из дорог.

— Дорога в лабиринт отражений. Что-то не похоже, что он рвётся вниз. Ага, удаляется.

— Господин демон…

— Господин Асмодей.

— Господин Асмодей, в чем будет заключаться моя помощь?

— Я знал что вы, Евгений Павлович, деловой человек. Надеюсьчто и умный. Поговорим в следующий раз. Оставляю зеркало в вашем распоряжении. До свидания.

Демон подмигнул — на крыльях с вороньим отливом заиграли багровые отблески, и бросился в дрожащее над пробоиной марево.

— Благодарствую за ворота.

Из бездны поднялся хохот и растворился в недвижном небе.

— Пора возвращаться, — подумал маг.

Он подобрал жезл и направил его в сторону. Ставший привычным туман салатного цвета окутал его и несколько мгновений спустя он был в комнате. О происшедшем напоминал лишь оплавленный край курильницы. Прочитав защитную мантру Евгений Павлович лёг спать. Ему приснился хороший сон — как и обещал Князь в их первую встречу.

Глава 2. Клоун-одиночка

Мне открыло существо с причёской "взрыв на макаронной фабрике" и вращающимися в разные стороны глазами.

— Ты чего на стрелку не приехал?

— Да, понимаешь — пошло наперекосяк! День тянулся как гондон — вроде бы и что-то делал, но всё — так себе. Припёр четыре литра крутки. Выпил с мужиками в честь примирения с самим собой. После обеда перетаскивание грузов на короткие и длинные дистанции. Помылся и нах хауз.[8] Заебись.

Часов в семь стучат — Дед. Попросил разобраться с «Запором». Скачет как козёл и всё тут. Ну, я сел, завёл. Вроде ничего. Поехали — точно, — дёргается. Ничего не понять. Покатались. Вылезли, ну я с досады бац по колесу, а оно так: дзиииинь. Думаю — что-то не то. Взял манометр у Эдика — зашкаливает. Попросил другой. Шесть атмосфер! В чём дело?

— В чём?

— Оказалось, Деду самому тяжело было качать, так он поставил спирту ханурям. Ну, те ему и накачали.

— Ну, дают!

— Я ему стравил. Дед и мне пузырь. Сижу, пробую. Слышу за стеной треск, мат-перемат и… тишина. Подождал немного и решил глянуть — что случилось — сосед как никак! Дверь не заперта. Смотрю, — Паточник стоит, держится за лестницу. Ведро сверху. Обтекает. Хорошо, масляная была. Лил ему масло подсолнечное на башку, отмывали. Пять перекладин сломал!

— А почему Паточник? Патоку любит?

— Да нет, — самогонку из неё гонит…

— Ааа — протянул я — Всё это, конечно, прикольно, но спать то ты лёг или как?

— Каком кверху! Около девяти притопала Чумовозка, она же Мальвина — как всегда умирающая, с охуенным ковром. Соседка снизу налила ей стакан вина, и мы пошли домой, к ней. С ковром. Ничего смешного. Вернулся — ну, хоть топор вешай. От бедолаги навоняло так, что никакой насморк не спас.

— А как с палочкой чая?

Вася мотнул головой.

— В полночь какой то мудак скатился по лестнице — я выглянул, думал — шею себе сломал, а он дверь головой распахнул и выпал в улицу.

— От соседа с отмытой головой?

— Ага.

— Так ещё ночь впереди!

— Потом она ещё раз пришла — просила купить у неё уксус.

— Ну и купил?

— Нет, не купил! А, ну вот. Часа в три приполз ещё один ханурик и попросил шамурлы на десять сантиков.

— И как?

Я начал тихо давиться смешинками.

— Паточник покрыл его в несколько слоёв матом, а я опять не мог заснуть.

— В общем, заснул ты через час, так?

— В том то и дело что нет — в пол пятого вернулся твердолобый и стал колотиться в двери. Почему-то в мои! Потом они ещё выясняли, куда делось пять латов!

— Сочувствую…

— А потом я заснул. И ни хрена не слышал!

Я уже не смог удержаться.

— Ты чего?

Отсмеявшись, я сделал таинственное лицо.

— Ничего. Всё нормально. Я тут решил погулять, раз сорвалось. Вот на барахолке книжку прикупил — дёшево. Глянь, может и тебя заинтересует.

— "Тайны сновидения" — и чо? — на его лице ярко отпечаталось недоумение.

— Как что! Нам нужна информация, и неважно как её достать.

— Ты думаешь — он показал на брошюру — это поможет?

— Не знаю.

— Попытка — не пытка, как говаривал товарищ Берия?

— Вот-вот.

— Когда приступим?

— Разумеется, когда хорошенько её изучим. Там ещё про открытие третьего глаза была.

— Тебе, Шура, этот третий глаз нужен как собаке пятая нога.

— В жизни может всё пригодится — и третий глаз, и пятая нога и искусство сновидения. На книжку и чао.

Глава 3. Про теплое и пушистое

Сквозь сон мне послышались голоса.

— Гляди, гляди — вставать собирается!

— Спорим, не встанет?

— Это почему же?

— Побоится.

Кто-то хихикнул.

Я резко открыл глаза — никого. Наверное, соседи любятся. Мой тоже был на взводе, но по другой причине. Я спустил ноги, сунул их в тапочки и направился в туалет. Как ни странно отправление естественной надобности не состоялось, по причине неожиданного облегчения. Сон есть сон. Я подтянул трусы и потопал обратно в кровать. И тут то меня поджидал сюрприз.

Сначала я подумал, — негр. Потом, разглядев его пристальнее понял, что ошибся. У сидящего за столом не было ни глаз, ни рта — только силуэт. Силуэт человека. Сам для себя я назвал его Черномордин или покороче — Чёрным.

Он чавкал и давился. "Кто сам в душе свинья, тому и со свиньёй приятно!" — подумал я, а вслух сказал, — Уважаемый, не могли бы вы кушать потише — всё-таки в гостях.

Чёрный не ответил. Потянувшись за очередным куском, задел и опрокинул кружку с чаем. Следом полетели тарелки, ложки и прочее.

— Ну, это уж слишком!

Я сгрёб Чёрного за шкварник, тот при этом странным образом извернулся и попытался тяпнуть меня за палец.

— Но, но. Не балуй!

Я распахнул дверь, придал должное направление непрошеному гостю и для закрепления установки влепил хороший пендель.

Задница намного обогнала голову, сам Черномордин пролетел по коридору быстрее метеора. Я брезгливо отряхнул руки и закрыл дверь.

Вернувшись в комнату, окинул взглядом стол и подумал — Вот тебе и законы гостеприимства!

Мал помалу я устранил бардак и присел на краешек стула — передохнуть и поразмыслить. Во первых — это был не негр. Во вторых — квартира была закрыта, но когда я вернулся из санузла он уже вовсю насыщался.

Не ищи негра в тёмной комнате, тем более, если его там нет — мне просто показалось. Тем более это сон, а во сне чего только не происходит. И…

Слабый шорох прервал мои размышления. Я насторожился. Шорох повторился. Я осторожно подкрался к месту, откуда он доносился. Нечто темно-серое, похожее на большую мышь, возилось в углу. Долго не раздумывая, я ухватил это серое за выступ похожий на ухо. Раздался громкий писк. Она или он скакнул сквозь стену, но выступ остался зажат моими пальцами. Прошло совсем немного времени и темно-серый появился снова.

— Слышь, дядька, пусти — больно же.

После Чёрного меня удивить было трудно, и я подтащил визитёра поближе.

— Что ты тут забыл? А?

— Понямать хотел…

— Что?

Существо дёрнулось, но я держал крепко.

— А ну-ка пойдём!

Я потащил упирающегося темно-серого за собой.

— Говори сколько вас ещё и что вы затеваете. Быстро.

— Да один я. Хотел понямать — существо сложило пальцы в ложку и несколько раз поднесло их ко рту.

— Поесть, значит?

Темно-серый закивал головой.

— Ну что ж — бери, угощайся, — я показал на стол, ухо, разумеется, отпустил.

Существо опасливо покосилось и буркнуло

— Это стервы от вас питаются, а мне и простых манаций хватит.

Окончив фразу он метнулся в угол, потом, громко топая, вернулся.

— А — сделав якобы равнодушный вид сказал он — Бьют — беги, дают — бери.

Запрыгнул на стол, уселся с краю и пошёл жевать.

Теперь я хорошо рассмотрел гостя. Можно было сказать про него, что он одет — серо-серебристый мех классно смотрелся. Большие тёмно-жёлтые глаза так и стреляли по сторонам, одно ухо, — за которое его я попридержал, алело, другое — было светло-серым, почти белым. На ручках по три пальца, на ногах по четыре. В отличие от Чёрного манеры его были безукоризненными. Не светские, но всё же.

Вот он изящно стряхнул с усов крошки и неожиданно икнул.

— Кто-то вспоминает… — и продолжил — Ну, ещё марафету[9] втыкнуть — и полный кайф.

— Чего, чего?!

— Я говорю — покемарить нехило бы.

— Это точно. Поспать не мешало бы.

— Если можно, я там, в уголочке подрыхну — совсем дошёл…

— А чего так?

— А толку скулить? Жил я в старом доме. Еды вволю — рубай, не хочу, спокойно. Потом хозяин возьми и уйди. Пока наследство делили, никто хату не хранил. Нашла хевра — бомжи, пацанва. Иной раз живот болел от ихних манаций. И баклуши вились, и тёмные, что ты Чёрным назвал, и лярвы. Потом ещё хлеще — такие поналезли — глюки звать — только держись. Хорошо я когти вовремя рванул. Саламандра[10] поселилась и, как окрепла, так весь дом и попалила. Кто оборваться[11] не успел, все сгорели.

— Да, печальная история — половины сказанного я не понял, но сам меланхоличный тон рассказа говорил о сермяжной правде. — Ну и куда ты?

— Ну, сегодня ещё тут перекантуюсь[12] — а завтра видно будет.

— А почему сюда пошёл?

— А у тебя почти никого не висело — баклуша я отметелил и вышиб, а тёмному хватало — видел какой амбал стал, всё грабки распускал, а сам по мордасам получил! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!

— Э друг, да мы так до утра не заснём. Давай на покой. Да, как тебя зовут?

— Всё шняга. Достало, — тихо бормотал мой гость.

— Спокойной ночи, Шныга.

— Спокойной ночи, Хозяин.

Глава 4. Снег на голову

Вечер был какой то вялый, меланхоличный — словно сдутый шарик. Голубые сполохи выхватывали серебристые от инея деревья и кустарник; электричка ползла как черепаха, под сиденьем также неторопливо раскалялся тэн. Тепло приятно расслабляло. Пахнуло бомжами. Мужчина с жестянкой из-под рахат-лукума молча подходил и стоял рядом с редкими пассажирами. Женщина в дублёнке, перепоясанной ремешком, тщательно осматривала углы.

Промелькнула перед глазами круглая небритая физиономия и застыла. Я молча развёл руками — жест был понят и пара тихо исчезла — расположилась на сиденьях у входа и ехали, тяжело думая о чём-то своём.

Раздвинулись дверцы, и вошёл третий. Крупный лоб мыслителя и манеры лорда. Среднего роста, потёртое старомодное пенсне, несказанно помятый, и в то же время чистенький и добродушный. Он перебросился несколькими фразами с парочкой и почему-то направился в моё купе.

— Будет просить деньги — скажу — иди, накуй! Забодали, — и я демонстративно уставился в окно.

Сиденье напротив скрипнуло. В зеркале окна появился мой сосед. Он молча провожал взглядом улетающие разноцветные огни и чему-то улыбался.

— Тётенька Зима упрямится, уходить не хочет. Ничего, скоро Солнышко припечёт, станет ей в шубе жарко — никуда не денется — улетит на Север в свои ледяные чертоги, — сказал я. Если честно — чёртова фраза вырвалась неожиданно для меня — сам с собой вслух я ещё не разговаривал.

— Вы писатель, молодой человек? — бомж продолжал смотреть в окно.

— Да нет — журналист. Веду рубрику в газете… — я искоса взглянул на любопытного старичка.

Название на него не произвело ни малейшего впечатления. Я даже немного оскорбился за свою альма матер.

— "Ё-моё зверьё" называется…

— О старших братьях наших?

— Старших?

Мы повернулись одновременно.

— Есть такая гипотеза: животные — падшие люди. Покорившиеся страстям…

— А люди, выходит, просветлённые звери?

Молчит.

— Мне лично нравится "наши младшие братья". Вот про них самых… По письмам читателей. Лучшие — призы получают от спонсоров — у нас крутые спонсоры! Если у вас есть история, можете рассказать — я её опубликую. Может утюг какой выиграете…

— К сожалению, молодой человек, нет у меня истории про кошку или собаку. Есть про одного человека, который долго стучался в поисках истины… И вот когда лишь отблеск её пал на объятую тьмой землю под ногами и всего то надо было взять возгоревшийся фонарь и нести, понял, что он слаб и немощен, и совсем не готов к упорному труду, тягостям и открытому непониманию — так разрываешься между беспечным ребёнком, наивным и доверчивым и каким то чужим самому себе прежнему… — старик умолк.

— Извините, вы — писатель?

— Нет, молодой человек, я не писатель. Я Свидетель. Только не подумайте…

Я, якобы смущённо — именно это я и подумал, пробормотал — «Башню» сносит и заносит…

— Вы далеко не глупец, молодой человек. Другое дело — что толку вести борьбу с самим собою, если гордыня борется с комплексом неполноценности.

— Вот чёртов старикан! — я мысленно уронил его вставную челюсть.

— Нет журналиста, который не хотел бы стать писателем — вы это имели в виду?

— Не совсем. Впрочем, вы прекрасно поняли, о чём я сказал, верно?

Я кивнул.

— Извините, но я уже собираю материал. Работы по горло. И почему бы вам…

— Не написать всё самому? — улыбнулся старик. — Видите ли — я скоро опять умру.

— Как это? — я отодвинулся.

— А так — приходит срок и я засыпаю.

— Так все засыпают.

— Но не все просыпаются помолодевшими. Мне опять станет, как и тогда, в тот роковой день… Самое печальное, что я забываю почти всё — остаются жалкие крохи. Поверьте, молодой человек — за две тысячи лет я много повидал, многое узнал…

"Если у больного навязчивый бред — дайте ему выговориться, не перебивая…" — всплыла строчка из брошюры "Уход за душевнобольными в домашних условиях". Загрохотало. Электричка пролетела мост и остановилась.

— Эх, молодой человек, мой вам совет — присматривайтесь к прохожим… и никогда не делайте поспешных выводов. А всё было так… Я сидел дома. Снаружи донёсся сильный шум.

— Что случилось? — спросил я у привратника. Он и рассказал мне, что, дескать, арестовали человека, выдающего себя за сына Бога! Жар любопытства снедал меня. Я накинул плащ и вышел.

Было жарко. Душно. Я увидел толпу, заполнившую улицу — в те времена зрелища были нечасты, поэтому казни всегда привлекали множество народа. Воняло чесноком, дешёвым вином и потом. Я поморщился. Сегодня собралось много гоев… Как никогда. Пока я стоял, воришка срезал у меня кошель… Это мне испортило настроение. Да… Зеваки в толпе оживлённо переговаривались. Кто-то сказал, что смутьяны перебили всю стражу, посланную за их учителем. Толпа одобрительно зашумела. Пока показалась сама процессия, я узнал ещё много чего — что новый пророк исцелял немощных, даже слепых, что в любимцах у него был смазливый юноша, что якобы даже стихии и мёртвые повиновались ему. И вот показался тот, на чей последний вздох пришли полюбоваться те, которых он, если рабы не врут, целил. Окружённый солдатами, пошатываясь под брусом, брёл худощавый молодой мужчина. Он подложил рубаху, сложенную в несколько слоёв… На спине вспухли рубцы, струйки пота оставляли серые разводы. «Царя» украшал терновый венец. Волосы облепили лицо.

Солдатам тоже было нелегко в тяжёлых шлемах. Пот заливал глаза. Они бранились и поторапливали преступника, который еле тащился, тяжело дыша. Из-под колючек, впившихся в кожу сочилась кровь… Он споткнулся и чуть не упал. Солдаты загоготали. Остановился в тени дома — перевести дух.

— Богохульник! — крикнул я, — не оскверняй моей стены.

Он повернул осунувшееся лицо — полыхнули глаза, и прохрипел, — Просящему не отказывай… Жди меня в его Царстве, что дороже тебе Божьего…

— Всё ясно — секту посещал и перегрузил свой старенький умишко… — я наклонился, изображая жгучий интерес.

— … рассмеялся. Сотник цепко взглянул на меня и рявкнул — Дорогу! Потом ткнул пальцем в грудь моего соседа и показал на лестая,[13] изнемогающего под тяжестью. Симон никогда не отличался доблестью… Солдаты подбодрили его парой ударов. Симон поволок… Я же… прожил долгую жизнь и вот однажды я заснул, и воссияло Солнце, и…

— Солнце?

Старик поправил пенсне.

— Я стоял посреди равнины. Ни травинки, ни былинки… Небо падало. Словно ворон. Он протянул когтистую лапу… И воссияло Солнце. И Голос сказал, — Быть тебе отныне Свидетелем пришествия Сына моего. Меня окутал светящийся золотом вихрь. Потом я услышал — Спи, и вдруг ощутил тепло постели, колючий ворс одеяла. И пал во тьму.

Сначала я обрадовался — сколько я прожил в кутежах столетий, не помню. Всё приелось. Тогда я стал искать смерти — в сражениях и дуэлях. Я чувствовал боль, страшную боль. Проваливался в небытие и снова просыпался помолодевшим и исцелённым… И тогда я стал наблюдать. Сейчас я ношу в себе итог всей последней жизни. Скоро придёт срок, и я всё забуду.

Старик расплакался.

— Так вы запишите и положите в банк, а ключ и шифр в карман.

— У вас есть перо?

— Не те времена!

Я щёлкнул «Parker» ом.

— Вот смотрите…

— Меня зовут Александр.

— Разрешите представиться — Агасфер Алозиевич Бессмертных. Меня на Центральном каждая собака знает. Ндаа… так вот — смотрите, Александер.

Старик что-то набросал мелким изящным почерком и вернул блокнот мне.

— Это идиш. Но не в этом суть — смотрите. Внимательно смотрите.

Колёса постукивали на стыках.

— Скоро моя остановка, — сказал я и недоумённо уставился на бумагу.

Текста не было!

— Ничего себе! — я достал авторучку и нарисовал человечка.

— Не удивляйтесь, Александер — меня как бы нет. Иначе за прошедшие века я только добавил беспорядка в мире. Человеку надлежит приходить и уходить, и каждому в своё время, а я — Свидетельствующий.

Поезд начал замедлять ход. Пассажиры зашевелились.

— Золитуде. Накоша станцияс — Депо, — сказал металлический голос.

— Извините, мне пора.

Я увидел умоляющие глаза полные слёз и неожиданно для себя сказал, — Я всегда еду с работы в это время, кроме субботы и воскресенья.

— Спасибо, буду иметь в виду. Счастливо дойти.

— Не за что. До свиданья.

Вагон остановился. С шипением раздвинулись заиндевевшие створки. Пассажиры, поёживаясь, стали спускаться на покрытый хрустящим покрывалом перрон.

Я успел перескочить рельсы до свистка. Небо чистое — фонари вырубили, а светло. Тишина. Флюиды благости витали среди ветвей. Шёл по аллее — хорошо, и лайф[14] в кайф.

Глава 5. Полный абзац

— Увы. Увы…

Хозяин томно развёл руками.

— Может ли сочувствующий проснувшемуся латышскому народу надеяться?

— Надеждой живы мы… Всё в руках Господа нашего.

Отпили кофе. Помолчали.

— Как с помещением, разрешилось благополучно?

— Оно оказалось весьма кстати.

— Всегда рад помочь. По второму?

— С удовольствием!

— А как же заповеди, падре?

Пастор кротко улыбнулся.

— Господь наш, Иисус Христос не запрещал вина… Главное — умеренность.

— Так то вино!

— Игорь!

— Всякое растение, которое не Отец наш Небесный насадил, искоренится. Матфея,15\13. Паровозиком?

— Я индивидуалист. Спасибо.

Хозяин смежил веки. Целитель показал кулак. Бакс пожал плечами и выпустил дымные струйки из ушей — что говорило о великолепном настроении.

— Простите, Виктор — у вас есть какие то необычные решения?

Целитель сделал долгий глоток. Причмокнул.

— Вы, разумеется, понимаете — обязательства перед избирателями, их нужды — вот что определяет облик депутата.

— Конечно, конечно.

Поставил чашечку.

— Господа. То, что я сейчас скажу, может показаться вам шокирующим… — обвёл чуть прищуренными глазами — но вполне укладывается в концепцию настоящего правового государства. К сожалению, не все окажутся готовы разделить мои взгляды.

Широко улыбнулся.

— Господа! Kungi!

Встал, прочистил горло, сунул руку за отворот пиджака и закружил по комнате печатая в такт шагам свой монолог.

Бакс закашлялся.

— Уже появились вопросы?

— Значит, по твоим указам менты меня ещё и охранять станут?

— Как любого гражданина. Игорь, ты же понимаешь — нам нужна культура потребления наркотиков. Будет культура — не будет проблем. Но об этом и другом попозже. Дай закончить.

Виктор снова зашагал по комнате.

Пастырь и пушер успели выпить ещё по одной чашечке. Оратор грузно сел в кресло и плеснул вина в бокал. Красиво отпил.

— Вы были великолепны! — не скрывая восхищения произнёс пастырь.

— Да уж.

Бакс добавил бальзама и снова сказал, глядя на облачко пара — Да уж…

— Если я правильно понял — алкоголь и наркотики прерогатива государства?

— Совершенно верно! Никаких откупов. Только госточки. И… — сделал интригующую паузу — Народный контроль.

— Чево? Наркотный?

— Народный, Игорёша. От слова «народ». Пипл, таутас.

— Ну, хорошо. А работать кто будет, если все обдолбанные будут ходить?

— Как будто сейчас мало. Тебе ли не знать, а? Во первых — не все — кому не нравится, кто к водке привык, у кого денег нет. А во вторых — они же и будут. В трудлагах лес валить, землю рыть. Зато никаких тебе бунтов — чуть что — кайфа лишили и полный привет. Законы ещё никто не отменял, как и Заповеди. Верно?

Целитель подмигнул.

— Вы совершенно правы. Грех не в наркотике — в самом человеке. Есть такая русская поговорка: "Свинья грязи всегда найдёт". Посему не стоит метать перед ними бисер. Господь заповедовал нам — Не убий, говоря о человеках, а не выродках. Да смилуется Всевышний над ними.

— И всё же… Виктор, а как же общественность, школа. Демократия, наконец?

— Ты же слышал глас общественности? Я так скажу — демократия это байка для дураков! Какая на хрен может быть демократия, если овцы выбирают волков, что б те охраняли их интересы? Разные у них интересы, так? А тут действительно Всенародный орган. Не банкир, не бандит будет избран в Н.К., а твой сосед, например.

— Да ну на фиг — он меня сразу к стенке поставит!

— Нет. Он только проследит, что бы ты чеки чистые продавал, что б шприцы не просроченные были, что б только по Закону — с 18 лет и не дай Бог малолетке. Сразу — на первый раз офигимонный штраф, а на второй — лишаешься лицензии, и лет так пять пашешь на заводе.

— А если я по старинке?

— Вот и тебя тоже по старинке: сначала в трудлаг, на встречу со своими невыдержанными клиентами, а выводов не сделаешь — вот тогда и к стенке, по старинке. Кстати, может нюхнём?

— Нюхтовать после ганджи? Крышу не снесёт? А, святой отец?

— Всё в руках Божиих… — смиренно произнёс пастырь.

— Игорь! Дели.

Пушер высыпал на стол порошок. Лезвие запорхало в воздухе. Через пару минут шести лучевая звёздочка посверкивала на казавшейся бездонной столешнице из морёного дуба.

— Прошу к столу.

Целитель раздал каждому по серебряной трубочке.

— Насморка ни у кого нет? Тогда приступим. Итак — закрываем левую ноздрю пальчиком, в правую аккуратно вставляем трубочку. Медленно, с наслаждением втягиваем воздух…

— О.

— Теперь на вторую ножку.

— О!

— Святой отец?

— Премудрый Господь дал каждой твари своей свой кайф. Я предпочитаю русскую белую.

— Смирновъ?

— Её самую.

Хозяин подошёл к бару. Извлёк запотевшую бутылку, три хрустальных рюмки. Подумав, оставил одну.

— Господу нашему, помолясь, приступим…

Пастырь деловито вставил конец трубочки в ноздрю, другой погрузил в рюмку, изящно прикрыл мизинцем носопырку и, томно вздохнув, втянул жидкость.

Бакс и Виктор зааплодировали.

— Да ну! Я лучше ещё прокачусь!

Пастор пожал плечами. Оставив сие приятное занятие, произнёс вибрирующим голосом:

— И выгнал Бог их из Рая: Адама за то, что пить не умел, а Еву — за измену со змием.

И налив вторую, сунул трубочку в другую ноздрю.

"Неплохо, неплохо…" — подумал Бакс — Интересно…

На этом течение его мыслей прервалось звуком открывающейся двери. В комнату вошли три девушки в полупрозрачных одеяниях. Они стали кружиться, словно осенние листья, грациозно ускользая из горячих пальцев распалённых мужчин. Духовный отец заулыбался. Ещё один порыв и…

— Листья жёлтые над городом кружатся… — пропел почти депутат, увидев как девушки становятся на четвереньки и скрываются под столом.

— Что это они? Низкий брейк? — хохотнул Бакс.

От духовного отца осталась одна улыбка.

Золотистая головка скрылась между полами рясы, а тонкие ручки охватили колени.

— Я люблю, когда его слегка покусывают, — сказал целитель в широко раскрытые синие глаза.

Что же касается самого молодого, то он с хищным рычанием выволок танцовщицу на божий свет, развернул к себе спиной и, дрожащими пальцами расстегнув молнию, вставил ей куда следует. Та сладостно застонала. А потом вставил, куда не следовало бы, и девица застонала ещё сладостнее.

После всех дел духовный отец со словами: Спасибо, сестры! С Господом! поцеловал каждую в лобик и девушки, потупив глаза, удалились.

— Чёрт возьми, святой отец! Я совсем забыл о гондоне!

— Девушки чисты и непорочны, — кротко ответствовал пастырь.

— Э э. Я не то хотел сказать… В общем… Короче — кончил я туда не меряно…

— Девушки стерилизованы, — столь же кротко сказал пастырь — Не стоит заводить детей в мире поражённом злом — хватит и наших мук.

— Да. Но ведь Бог заповедовал плодиться и размножаться!

Целитель рассмеялся.

— Сын Божий дал новый завет и наша церковь, Церковь Безмежной Любви, следует этому завету — Будьте совершенны, как совершенен ваш Отец Небесный.

— А кайф?

— Если он способствует совершенству.

— Ну, что ты Игорёк прицепился к человеку!

— А может я хочу стать овцой в стаде этого доброго пастыря!

Все расхохотались и смеялись так долго, что заболели животы. Когда настала пора расходиться пастырь, затрепетав кончиком языка, сказал дилеру — А вы, Штирлиц, останьтесь!

Целитель понимающе пожал плечами и спустился к своему «Ford-Mustang». Через минут пятнадцать спустился довольный донельзя Бакс.

— Ну, воистину Иоанн Златоуст!

Сев в «Mersedes», высунулся из неприкрытой двери:

— По хатам?

Целитель коротко кивнул.

Машины, возбуждённо рыча, выползли из посёлка и покатили в Ригу. Бакс играючи обошёл депутата-целителя — «канарейка» уныло плелась в пыльном шлейфе.

— Молодость, молодость, — пробурчал целитель и вдавил педаль акселератора.

Нажал кнопку магнитолы.

"Мой приятель беспечный ездок…"

Март

Глава 1. 8 Марта

— Алло? Мама, здравствуй! Поздравляю тебя с Международным женским днём. Желаю счастья, здоровья… У меня как? Да так, — ничего. Работаю. Нет, пока нет и не собираюсь. Мама! Конечно, моё личное дело. Что? Как Валя? Не знаю. Как раз собираюсь заглянуть… Да. Пишите на новый адрес, уже переехал. Спасибо, очень даже ничего. Отцу привет. Всё. Ещё раз здоровья.

Набрал следующий.

— Анну можно? Привет. Вот решил поздравить с бывшим международным праздником. Не за что. Какие планы? Вот как. А в следующий раз? Ну, тогда в следующем месяце, хорошо?

Короткие гудки.

— Чёрт!

Набрал номер сестры.

— Алло? Валентину можно? Когда будет? Кто? Скажи — дядя Саша звонил. Значит, богатым буду. Чао.

Повесил трубку.

Ну что ж подведём баланс — плюс, минус, минус. Хотя последний минус можно причислить к плюсам — загляну в гости. Сеструха будет ближе к вечеру. Отлично. Целый день в моём распоряжении. Вот только чем заняться не знаю. Впрочем…

— А у нас делали «литер». Дембельский поезд. Лежит дед на койке. Двое её трясут и всё время кричат: Чух-чух чух чух. Ту ту ту!!! Остальные салаги: кто с ветками пробегает — деревья изображают.

— Я ещё «бомбардировщики» застал. Салага берёт табуретку и с койки на койку по верхнему ярусу скачет с первой на последнюю. Там сбрасывает груз в цель — на пол и возвращается на базу. А ПВО не дремлет. Зенитки палят, ракеты «земля-воздух» фигачат. Тапком или подушкой бац! И бомбёр в пике.

— "Паровозом" ходили?

Я заулыбался.

— Помнишь, на одну ногу удар сильнее и такой интересный эффект получается.

— А в это время кто-нибудь спереди тихонько бзднёт и идёшь, блин, как сквозь газовую камеру!

— Ja, ja.

— Ещё, помню, случай был. Залезла компания на «Аннушку». Пьяные в дым, конечно! Тут один прапор погнал, что он, мол, десантник. Куску говорят — успокойся, смеются, а он на своём стоит. Ржали, ржали. Кусок подошёл, открыл дверь, ну и сиганул. Все в момент протрезвели. Кричат лётчику — давай назад, пусть машину высылают — тело искать. Хорошо недалеко от аэродрома всё происходило. Всё обыскали — нет тела! Кто говорит — Может в землю ушёл. Кто — по ветру разнесло.

— ?

— Потом нашли — на стогу спал. Выперли из ВВС, с треском, и запасного парашюта не дали.

— А у нас в роте…

Донёсся пронзительный визг. Дверь детской отлетела в сторону.

— Berni, kas notikas?[15]

Маша с рёвом уткнулась матери в бок.

— Ну, рёвушка-коровушка, кто нас обидел? Вот мы ему!

— Edrit tvouj kocini![16]

Айгар грозно поправил очки и начал вылезать из-за стола.

— Artur, naciet surp! Atrak![17]

Из комнаты донеслось невразумительное мычание.

— Артур, папа рассердится! — укоризненно произнесла сестра.

— Совсем распустился! — сказал Айгар — А ведь скоро в школу!

Тяжело протопал в детскую. Я приготовился зажать уши, что б не слышать крик истязаемого. И тут раздался бешеный хохот. Хохот сменился тяжким стоном.

— Nu, ejam, ejam. Uz preksu, Lasplesis.[18]

Подталкиваемый отцом в плечо появился Артурик, старший из детей. Сначала я подумал, что мальчик разбил голову, даже Вера испуганно охнула, но потом, приглядевшись, сообразил — да это же крем! Торт, с такой торжественностью поставленный на детский стол теперь исполнял роль шапки, причём розами вниз.

— Как ты умудрился, герой? — изнемогая от смеха, спросил я.

Артурик засопел.

— Это вовсе не смешно! Я час в очереди отстояла… Артур!

Мальчик засопел сильнее, на глазах выступили слёзы. Смешиваясь с кремом, поползли по щекам.

— Артур! Я в последний раз спрашиваю: в чём дело?

Сестра грозно встала.

— Мама, это я…

— Что?

— Это я ударила Артура тортом!

— Par ko?![19]

— Разве так можно?!

— А чего он сказал, что меня с таким бантом никто замуж не возьмёт?!

До остановки оставалось совсем ничего. И тут сбоку, за кустами я заметил две тяжело сопящие фигуры. Женскую и мужскую. Сила взяла верх над грацией.

Баба свалилась, и мужик стал неумело обрабатывать её телеса ногами.

— Убьёт же! Айгар, держи сумку.

Я хлопнул мужика по плечу.

— Какого хуя?!

— А вот такого!

Я зарядил ему в "солнышко".

Мужик охнул.

Не давая ему перевести дух, я завёл правую руку за спину и, взяв на болевой, добавил коленом. Для гарантии.

И тут в волосы вцепились чьи-то цепкие пальцы. От боли покатились слёзы. Айгар молодец — не растерялся, оторвал нападавшего или нападавшую — ухватки какие то бабские: волосья выдрал, щеку расцарапал. Я приготовился выдать ещё пару котлет, теперь новому агрессору и тут пронзительный визг пронзил мои перепонки и заметался в черепной коробке.

— Аа, суки, падлы вонючие! Его счас помнёте, а мне как жить?! А!? — (вставила словечко, определяющее интимные отношения между двумя мужиками) Может ты подсобишь, или на пару будете? Козлы! А ещё в очках! Отпусти, ганс, а то кричать буду!

Один мой знакомый с восторгом рассказывал о состоянии «сатори», в котором пребывают йоги и продвинутые буддисты. Самое интересное — когда я его спросил о личном переживании, он почему-то озлился и ушёл не попрощавшись. Даже телефона не оставил. Жаль. Ибо кому я расскажу о том странном чувстве, посетившим меня при столь страстном монологе.

Я воткнул супруга головой в покосившийся сугроб и махнул Айгару.

— Ejam!

— Kapec?

— Загадочная русская душа… — пробормотал я.

Отойдя на приличное расстояние, я загорланил, а Айгар подхватил:

Kur ir mana lidmasina,[20]

Kur ir mana lidmasina?!

Kur ir mana lidmasina?

E e ej!!!

— Gan vel reiz![21] — заорал Айгар.

Kur ir mana lidmasina,

Kur ir mana lidmasina?

Kur ir mana lidmasina!?

E e eej!!!

— Edrit tvou kocini!!! Просто пизда рулю!!! Идём! Ja![22]

Глава 2. Прогулка

— Почему не может быть?

— Если бы Земля вращалась все люди ходили бы по потолку — те, кто удержались.

— Логично…

— Ну, что идём?

— Гулять, так гулять!

Шныга резво подбежал к стене и исчез. Я сунулся за ним. Стена как стена. Я примерился и шагнул, и звезданулся так, что из глаз искры посыпались.

— Что случилось? — явно встревоженный домовой всунул голову в комнату.

— Да вот решил побыть привидением… — потирая лоб, буркнул я — А как ты проходишь? Мантру читаешь или заклинание?

— Не знаю. Просто прохожу и всё. Как то об этом не задумывался. Хожу и всё, привычка, наверное.

— Привычка, говоришь? — я подошёл к двери — Значит, привычка… Айда!

Я вышел в коридор, по которому катился Чёрный и неторопливо пошёл к выходу; Шныга топал рядом. Мы вышли в большой тоннель. Лампочек я не увидел, но было довольно светло. Тоннель оказался длинный, я уже решил поворачивать назад — пока утро не настало, и тут Шныга замер.

— Что? — я тоже остановился.

— Слышишь?

Я насторожился. Точно!

Несколько голосов немилосердно дишканя выводили:

Курва Масленица

Блядь Растасканица,

С хуя кожу сдёрнула,

В проулок завела,

Заголила да дала.

Выебли немца

Во три коленца.

Ходит под окном,

Кормит толокном.

Ешь, хуй, слаще,

Еби девок чаще,

Еби девок, еби баб,

Делай маленьких ребят![23]

— Что это? Хор имени Пятницы,13-го?

— Хавка!

— Не понял?

— Офигимонное выделение эмацы![24] — усы домового вибрировали, кончики ушей дрожали.

— Ага! Здеся! Слушай, Хозяин, если тебе не в лом, постой на стрёме — я только одним глазком и взад.

— Статья 139, пункт пятый — соучастие.

— Да нет. Децал[25] подожди, — увидев мой кивок Шныга пробежал десяток шагов вперёд и нырнул в тёмно-сиреневую плоскость. Не прошло и минуты как он вылетел в тоннель. Весь взъерошенный, усы дыбом. Следом высунулась нога и ловко поддала в зад. Домовой пискнул и метнулся ко мне. За ногой показалась тулово и голова: длинные зелёные космы, глазища как у совы, только голубые. Голова визгливым голосом крикнула, — Косошарый!

И, увидев меня, втянулась обратно.

— Это ещё что за мисс Сновидение?

— Да там их целая кодла — лярвы, стервы, курвы. Тама муж с женой неделю как расходятся. Едой даже полы завалены! Ещё сцепились из-за избы — этим один хер всё не срубать, а жмутся, мочалки!

— Слушай дружок — всё это дико интересно, но ночь то на исходе.

Вторя моим словам издалёка донёсся звонок будильника.

— Пока, Шныга!

— Покедова, Хозяин!

Глава 3. Надомный труд

Сегодня я решил разобраться с ворохом писем, любезно переданных мне Лено. Вот же зараза. Да не Леночка, а эта — древнейшая профессия наша. Что поделать — надо какой никакой материальчик накропать — иначе, как там, у классика — "Накрылась премия в квартал" Итак. Отхлебнём чайку, Александр Батькович и вперёд, и с песней.

Ломал чердак у старого дома. На чердаке хранились орехи грецкие. Беру орех — одна скорлупа и в ней дырочка. А тут в стене дырку обнаружил — как мышиная нора. Взял её расковырял — а там муравьи. Чёрные, крупные. Гнёзда у них как у пчёл — ячейки. Неподалёку в стене выеден колодец — сантиметров десять в диаметре и глубиной метра полтора, а в нём один к одному орехи сложены. Да ещё какие — отборные, ни гнили, ни вредителей. Столько лет пролежали, а есть можно.

— Хм. Забавно. Мураш — друг человека. Пожалуй, Кузьмич не оценит. Проехали. Следующее.

Зашёл я тут с другом в ветклинику. Он своего двортерьера приволок прививать. Очередь ну просто охренеть. Ну что делать? Сидим. Тут двортерьеру скучно стало — решил, что то соседке сказать. Ну и тявкнул ей в ухо. И пошло — такса на кота гавкнула, котяра зашипел и треснул пуделя, тот залаял на попугая. Попугай испугался и — на улицу. Народ заметался — попугай то дорогой. А он сел на берёзу и выстёбывается перед местными. Хозяйка круги нарезает, стонет жалобно — Кока, иди к маме.

А Кока кинул высокомерный взгляд, говорит — Попка — дурак?

Какая то сердобольная старушка посыпала семечки — Цып, цып. — говорит. Хозяйка ей — Он у нас изюм и тот не ест. Кто то аж присвистнул — Во дают!

Ну а мы бочком, бочком — пока не стали виновных искать. А подлый двортерьер хотел было залаять на восседавшего как орёл, ару, а друг ему по загривку. Так привил — тот теперь даже на воробьёв редко лает.

— Довольно забавно. Есть даже социальные нотки. Иди-ка ты направо.

Взял следующее.

В автобусе оставили сумку. Когда стали смотреть что там вылез роскошный рыжий котяра. Потёрся о ноги, флегматично улёгся на пол и стал дожидаться хозяйку. Та не замедлила — глаза по пять копеек (монета ходившая в СССР), волосы растрёпанные, тушь течёт. Кот ей на грудь, обнял и мур мур мур — мол, всё хорошо, не волнуйся.

— Налево!

Интересно — блохи кусают и людей, значит, пища не разнится. Для субъекта как блоха, например, все равны — от подзаборного кобеля до домашнего кота и его хозяина.

— Налево!

Наблюдал пару влюблённых — прибежали освежиться. Она — стройная, он тоже ничего — чёрный, крепкий. Поплескались, выбрались на берег — отряхнулись. Понюхали насторожено вечер и бесшумно исчезли. Мораль — любовь она и тварь лесную одухотворяет. Ведь могли и облаять.

— Ту да же! Что там ещё?

Был у меня кот в детстве. Роскошный котяра. Рыжий, пушистый… Шёл по речке — смотрю у кромки воды шевелится что-то. Кот. Весь мокрый, на шее камень привязан. Ну, я верёвку ножиком перерезал и пошёл себе. Смотрю — а он следом ползёт, да. Ну, взял я его. Принёс домой. Стал у нас он жить. И как интересно — воды не боялся, нисколько! Сядят, только нос торчит как у крокодила и рыбок ждёт. Бац лапой и на берег. Такой кот был… Помню — из школы идёшь, а он у ворот сидит, да. А раз отец выдрать меня решил — за «колы» — так он ему в ногу вцепился. Еле оторвали. Ещё помню, старший брат за мной гнался… Так он ему на спину бросился, всю до крови расцарапал. Жаль, прожил года два, а потомака помер. Кошачьи года короткие — у нас один, у них семь — так говорят. На приз не претендую, вот только хотелося друга помянуть, Рунциса…

Я довольно потёр ладони. Шеф славился своей сентиментальностью — поговаривали, что он, рубя гусакам выи, завязывал им глаза, что б не видеть укоризненного взгляда будущего жаркого. Теперь малость перекусить. А потом будет видно.

Глава 4. Игра в четыре руки

Чёрт возьми! Настоящая зима! Снег идёт целый день, перемежается сечкой. Мороз стоит. Сыро. Можно описать изумление щенка, который высунулся из будки и осторожно трогал лапкой холодный пух. Мама в это время несла службу — облаивала прохожего. Тот, пьяный в дупель, остановился и долго стоял, опираясь на ярко-жёлтую парящую струйку. Потом побрел, чудом сохраняя равновесие. Можно описать кокетливо выглядывающие груди барменши… За двумя зайцами погонишься сам косым станешь. Лучше расскажу, как я нашёл дневник.

Как и полагается во всех детективах было тело, были неизвестные или неизвестный, которые помогли разделить фракции — Богу — богово, моргу — моргово и, конечно, запертая квартира.

Взял я свои корочки и пошли мы на дело. На что только не пойдёшь ради дружбы. При выходе из подъезда нам важно перешёл дорогу мордатый чёрный кот. Василий хотел было приложить свою подошву к его заднице, да я отговорил. Суеверие — вера в суету. Но через плечо мы всё-таки сплюнули.

Возле дома, где когда-то жил лидер Нового света, нас встретили местные — разных мастей и изрядно потрёпанные жизнью.

Кошаки оказались на редкость добрыми — проводили до самых опечатанных дверей. И ещё долго отирались, пока не поняли, что колбаса им не светит.

Вася сунул мне ключ — когда-то, то ли по пьяни, то ли просто от широты души, Юрис хлопнул его по плечу и сказал — На, баламут, — снимешь девочку, будет где её драть.

Эту «легенду» мы и поведали мужику с измятым лицом, высунувшимся из квартиры напротив. Сосед понятливо захихикал. Вася заговорщицки подмигнул, и что-то зашептал в обросшее волосом ухо. Когда дверь напротив съела звуки шагов, я сунул ключ в карман, вставил отмычку в скважину и, помедлив немного, дёрнул.

Отлично смазанный замок поддался с еле слышным щелчком. Петли не скрипнули. Комната была пуста, пол устилали разорванные в клочья обои. На них виднелись рисунки и надписи на русском и английском языках.

Я поднял один и прочитал — "Моё великолепие простирается дальше этих границ"; рядом щерился наискось разорванной улыбкой Кинг Даймонд. Потом я походил по комнате, носком поддевая полосы — ничего, кроме пыли.

И тут моё внимание привлёк полу сгоревший клочок бумаги у закрытой наглухо печки. Я присел и осторожно поднёс его к глазам: "… безумие, снаружи помноженное на безумие внутри — безумие в квадрате, а в квадрате четыре угла — пока их обойдешь, время само себя забудет…"

— Забавно, — подумал я, — Печку топили давным давно — на листке след подошвы, явно гости, а вот что они искали, интересно. И самое главное — нашли ли.

Я сдвинул щеколду с места — шла довольно туго, но поддалась. Дверца распахнулась, острый запах ударил в нос. Ну что рассопливились, Александр Батькович — хоть и не царское это дело, а ковыряться придется. Я засучил рукава и осторожно залез в топку. Никто не укусил за палец и костей человечьих не было там, а только общая тетрадь. Вернее, то, что от неё осталось. Я осторожно положил её в пакет и пошарил ещё. Я так далеко засунул руку что она, наверное, через дымоход вылезла. Шарил, шарил — больше ничего. Все мало мальски уцелевшие клочки я подобрал и отправил следом за тетрадкой. Восстановил прежний вид — попылил немного и покинул помещение. Технологию снятия печатей опущу — кто знает, тому не надо, а кто не знает — нефиг знать. Зашёл за напарником. В целях конспирации они приговорили по литру — за мои деньги. Василий еле сидел. Сосед вообще дрых без задних ног — отстегнутые протезы валялись рядом с кроватью. Я тихо прикрыл дверь и повлёк, пытающегося запеть: "Шу-умел камыш!!!", доктора В. на свежий воздух. Пришлось раскошелиться на такси — не будешь же составлять ему пару на нарах.

Таким образом, добыча улик уже обошлась мне в семь лат, без учёта будущего Васиного похмелья. Ещё бедолага облевал мне брюки, опять придется стирать. Ну да ладно. Утро вечера мудренее. Я аккуратно сложил обгорелые листочки и кусочки в папочку и спокойно лёг спать. Как ни странно, но Вася, обычно выводящий носом немыслимые рулады, вёл себя тише мыши. Я чуть не прослезился от умиления. С тем и заснул.

Утром, пока не ожил этот неутомимый борец с зелёным змием, я выложил находки на газету и стал неторопливо просматривать. Начал с отдельных, пожелтевших клочков.

Каждый поэт творит свою собственную судьбу. Души в мешке не утаишь…

Крюгер ушёл спать и так сладко спал, что пришлось отрывать лестницу, ведущую на крышу и по ней спускаться на балкон. Прикольный вид — пара обросших, в рваных джинсах металлюг на крыше пятиэтажки!

Янки, гоу хоум — сказал я друзьям — Я вас на горбу не попру!

Совесть ещё зудит, ворчит что-то… Заткнись, старуха — мне надо выжить. Выжить любой ценой.

"Человек засыпает много раз, а умирает только один". Брат Мапутра.

Столько идти к истине, и получить очередные миражи непрекращающегося сна.

Просто я хочу жить так и эдак, а живу эдак и так. Глотку готов перегрызть за сохранение статус кво.

Виртуальная анальность.

рассказ

Оттянул резинку и извлёк пульсирующий член. Отодвинул краешек трусов и покрутил головку клитора. Лютик застонала. Головка проскользнула в тугое влажное горячее. Я сжал ягодицы. Щёлкнуло.

Я с удивлением взглянул вниз — прямо под моими ногами стояла милующаяся пара. Тела мерно покачивались.

— Ни фига себе! — только успел я подумать, как сразу ощутил раскалённое лоно, охватившее мой хуй, словно питон и лениво его переваривающее. Я спустил ещё раз — из головки вырвался огненный поток. Сперматозоиды с гиком устремились по скользкому коридору, спотыкаясь и падая. Наверное, я поступил подло — вынул обмякший поршень и вытер его об трусы Лютика. Лишившиеся точки опоры головастики упрямо продолжали карабкаться вверх по скользким склонам, но там их ожидал полный облом в виде спирали.

— Слава павшим героям! — сказал я, возвращая молнию в исходное положение.

— А поцеловать? — Лютик томно раскинула руки, неловко поправляя снятую бретельку.

— Хуй, с тобой, любимая, — я чмокнул подругу в щёчку и выглянул из лифта. Вслух сказал:

— Чисто.

Она уже стояла у двери.

— Чао. Спок ночи.

И сразу — нажать на кнопку и вниз. В улицы, залитые фиолетовыми чернилами, хотя почему фиолето, если чернила?

Лезет всякая шлаебень в голову. Фигня — завтра на «Коррозии» вытряхну башку от всякого мусора. Геморрой.

Лучшее средство от геморроя — церковная свеча в заднице или ещё можно икону приложить — тоже неплохо помогает.

…менты поганые — отмудохали пару ребят. Ну, остальные и завелись. Под рёв: "Faken milicij, faken!!!" стали их гасить…

Забросали сцену камнями и бутылками. Депутат попросил разойтись. Банан, направленный моей рукой, попал ему прямо по зубам. Ну и…

Инцидент завершился прибытием крепких ребят в бронежилетах, с пластиковыми щитами. Робокопы приняли вправо- влево. Вперёд вышел один, рявкнул — Концерт окончен! Просим разойтись, пока по хорошему.

В ночи разносились вопли, грохот и звон стёкол. Завыла сирена. Ей откликнулась другая — стягивалось подкрепление. Начиналась самая веселуха. Наша компашка двинула на конечную.

…Гопники пока разминались. Так по мелочи — у «пионеров» сигареты стрельнули, кого-то зацепили.

— Ну что, ребята — будем получать? — сказал Крыса. Не в кайф, когда тебе настучат по сусалам, но отдавать какому то оковалку косуху, пошитую с потом и кровью?! На хую я их вертел! Какому то сраному гопнику, которому, что Айрон Мэйден, что Содом — один хер…зазвенела цепь, они охуели. И хотя у них были палки и биты зассали первыми махаться. Так мы и стояли в напряжённой тишине, пока…

Хорошо жить по приколу. Хотя, если я не был обкуренный, то вряд ли попёрся на гей-фильм.

На экране телика накачанный блондин, пиздя по английски, бил хуем по усам брюнета в цветастой рубашке, потом стал натягивать того в анал. Брюнет рычал и грыз стойку бара. И тут я ощутил горячие пальцы на своих левисах.

Мужчина в годах долго сжимал коленку, потом расстегнул молнию. Залупил головку и жадно сомкнул губы. Благородные седины ходили вверх-вниз: мало кайфа — щетина и шершавый язык тёрли хуже наждачки, но кончил я так, что у него щёки надулись и порозовели. Он мычал и сглатывал. Потом встал, поправил белоснежный плащ и чинно вышел….

…брёл по ночной Риге. Светились витрины. У одной, погасшей, я задержался. Хайратый тип радостно осклабился — мол, привет!

Странная злость охватила меня — я кивнул и врезал ему между ног. А через пару секунд…

Господа менты ловко завернули мне руки и потащили к джипу.

— А, Стекольщик кунгс! — ухмыльнулись с переднего сиденья — Что, опять хулиганим?

Я угрюмо молчал — в принципе никто не просил меня пинать эту долбанную витрину. Стекло оказалось крепкое и патруль неподалёку.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — мент слева потряс меня за плечо.

Я стоял, молчал и глупо улыбался — максимум сутки, минимум…

Хук справа. Сильный — спецы, мать их. Крови нет, а башка загудела.

— Чего с этим пидаром цацкаться — в камеру, там протрезвеет.

— Да он, падла, колёс нажрался — все шизы — клей нюхают, всякую дрянь глотают! Уроды.

— Ну, так зачем ты хотел разбить витрину? Социальный протест? Или как?

Я потрогал онемевшую челюсть.

— Из протеста.

— Дыхни.

— Пожалуйста.

— Перегара нет, — сержант почесал за ухом. — Стекло цело…

Неожиданно ожила рация.

— Что? Да понял, едем.

— Вилис, а с этим что делать?

— А… Пропиши пару горячих и нахуй.

Коротко свистнуло. Меня перегнуло пополам. Второй удар свалил на колени. Перед тем как хлопнула дверца носок ботинка впился в копчик. В глазах потемнело. Не знаю, как долго я отдыхал, но…..

Вася заворочался. Я быстро убрал тетрадку в стол. Оставил несколько листов с опалёнными краями.

Я знаю, что не люблю себя, а более того — ненавижу, и никакие песни не убедят меня. Потому что на самом деле мне плевать. Да, мне плевать — на мой талант, который мне только вредит, на мою жизнь, которая как паровоз летела на всех парах и влетела в тупик — поздно тормозить, надо назад сдавать — хрена лысого — гордость не позволяет...

Все — богатые и бедные, преступники и праведники, здоровые и больные достигнут черты, которая всех уравняет — три метра в глубь земли-матушки.

— Чо, с самого с ранья за работу?

Я кивнул.

— Вот письма просматриваю. Хочешь взглянуть?

Вася взял один и начал читать вслух ещё не проснувшимся голосом: "Понтий Пилат угодливо просил валерьянку. Невыносимо было наблюдать унижение этого достойного представителя рода полосатых. Как он валялся на полу, глядя ошалевшими глазами, как тёрся о ноги…"

— Нафиг!

Взял другой.

— "А котята спали как дети — не клубочком, а совсем как люди, совсем очеловечились, и подумал я — снятся ли им сны… назвал Барсиком"

Бросил на стол. Взял настоящее письмо.

— Открыл окно и увидел юные листочки. Думал что на всём дереве. Однако только на одной веточке, что над окошком. Видимо тёплый воздух тянет, — вот яблонька и проснулась.

— Хм. А тута что?

Я протянул второе.

— "Когда раскалывал чурбаки обнаружил интересную штуку. Когда-то на юное деревце прикрутили проволоку — может бельё вешать, не знаю. И вот проволока вросла в ствол. Но вот беда — там, где ствол охватывала стальная петля развилась гниль, …дерево из-за неё упало…" Пурга какая то! Тут башка раскалывается, а он о дереве гнилом жалкует!

Вася ещё продолжал бурчать, но я сделал вид, что горячо заинтересовался корреспонденцией.

"На табуретке лежит кошка, а в животе у неё неизвестное число жизней; она тихо напевает песню полного желудка. Смотрит на меня слегка прищуренными глазами, и только Бог ведает, какие мысли кружатся в серой в чёрную полоску головке…

…и масти разные и характеры — один непоседливый, другой спокойный, третий важный, четвёртый флегматичный. Мама их вылавливала и мыла по одному. После умывания допустила к заправке. Котята и лезли по-разному — кто на жалость хотел просочиться, кто бочком, а кто нахрапом. Чёрный с манишкой вообще непонятно как прокрался — из-за спины, под левую лапу и к соску. Смотрел на них и думал — вот оно счастье. Если ты кого-то вырастил, кому-то помог, не разрушил себя алкоголем и дурью, то уже сделал большой шаг к свету. Не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, что такое добро и зло в каждом конкретном случае".

"Интересное совпадение…" — подумалось — Никогда бы не подумал: Вилкс и котёнок.

Шлёпанье босых ног удалилось в туалет, потом в ванную, потом на кухню, откуда донёсся радостный вопль — Вася наткнулся на грушевую эссенцию.

— Прощай, мой торт. Ты мог бы получиться очень и очень вкусным, — тоскливо подумал я и возложил на алтарь дружбы один из самых важных и дефицитных компонентов.

— Н-да… Ну, ты понял, Славушка? Понял, бабушка. А что ты понял, Славушка? Да ни фига я не понял, бабушка.

Я закрыл папку и пошёл завтракать.

Глава 5. Полеты на яву

— Короче так, Бакс — ты подожди, а я схожу, поспрашиваю — мне Коста денег должен.

Парень в кожанке вразвалку направился к подъезду.

Внутри возился пожилой дядька в комбинезоне.

— Добрый день. Вы не подскажете, Константин Мухин на каком объекте?

— Костя, к тебе гости! — мужчина в спецовке рассмеялся и, достав ещё один счётчик тщательно сдул с него пылинки.

— Я тут!

— Идите, только осторожно — ремонт, сами видите.

— Спасибо.

Парень, не вынимая руки из карманов, медленно поднялся и исчез за противно заскрипевшей дверью.

Минут десять ничего не происходило, затем донеслось:

— Всё, я сказал. Чао, бамбино.

— Ещё умолять будешь! Посмотрю, как ты запоёшь, козёл! — прошипел голос визитёра.

И, схваченный твёрдой рукой, его хозяин показался в проёме.

Затем, словно на лыжах съехал по лестнице и вошёл в контакт со стеной. Та содрогнулась. Тело плавно сползло на пол. Мужчина в спецовке поднял голову.

— Я ж говорил осторожно! Один стоит сороковник, а тут десять!

Испуганно приложил ухо к груди лежащего.

— Дышит, кажись.

Собрал счётчики в коробку и потащил её по полу.

Некоторое время спустя тело пошевелилось, шатаясь, встало на ноги и побрело к машине, ощупывая себя руками.

Худощавый парень равнодушно посмотрел, как водила усаживает горе-вышибалу в машину, та, визжа шинами, рвёт с места и исчезает в птичьем гомоне.

— Ну, что: пиздец котёнку — срать не будет? А ведь он прав — начнётся ломка, на коленях приползу. Сука!

Ударил кулаком по стене пытаясь испугать зарождающийся страх. И пошёл собирать инструмент.

Апрель

Глава 1. Демон-искуситель

Погода стояла — впрямь как у нас в Поволжье — небо чистое, светящееся.

Солнышко весёлое, с лёгкой балтийской ментальностью, тучи — те по краям, словно сливки в вазоне. Жаль что до этого небесного пломбира далеко — только на воздушном шаре можно добраться. Мы шли и разговаривали.

Дойдя до озера, присели на чахлую траву. Мягкая тишина окутывала берега, мне сразу вспомнился привал на Сеглини. Такая же тишина… Посреди озера меж кудрявых барашков-облаков плавала лодка, а в ней сидел рыбак. Иногда он перебрасывал снасть — тогда разносилось постукивание, поскрипывание, и как финал — звук разрезаемого полуденного зноя. После всплеска рыбак садился и сливался в одно целое с лодкой, озером и днём…

— Вот я и говорю — тебе надо о себе заявить, — продолжил искуситель — И громко — дай ему понять, что ты не только про животин можешь писать!

— Идея, конечно, хорошая, — вяло отбрыкивался я — Но сколько сейчас помирает. Людям интересно нечто из ряда вон выходящее. Вон, помнишь Кобейн застрелился — вот это материал! А тут что — единственно, что он твой друг и мой бывший одноклассник…

— Его памяти — неожиданно жёстко сказал Вася — Ты же можешь. Я читал твои заметки — цепляет. А тут — человек. И ещё… — он посмотрел по сторонам и шёпотом добавил — говорят — сглазили…

Я хмыкнул.

— Что, кому-то не понравились его речи за здоровый образ жизни?

— Нет, — голубые глаза приблизились так, что рот оказался у самого уха.

— Ты что, серьёзно? Это ж не Америка.

— Не Америка. У нас своя.

— Вот это действительно хороший материал. А ты то откуда знаешь?

— Понимаешь, мы ж с детства друзья — росли в одном дворе, ты же помнишь…

— Когда это было…

— Так он как металлом увлёкся, так и в эти дебри полез.

— Я тоже клёпаный ходил и хаером[26] полы мёл, ну и что?

— Короче, я видел у него Чёрную Библию.[27]

Я присвистнул.

— Огось!

— Вот и прикинь член к носу.

Мы переглянулись.

— С группой общался?

— Видел одного, Ромку, басиста. Посидели, поговорили, если его мычание можно назвать речью и пошёл он, куда глазы глядят, а глядели они у него уперёд.

— Что рассказал?

— А. Ничё нового. Квартира опечатана. Вещи по родственникам частью; что осталось — он за дурь и спирт отдал. Похороны и те были копеечные…

— Ясно. Лафа[28] всегда кончается — такова лайф. Я то думал — повезло, а ты мне такие страсти-мордасти.

— Глаза страшат — руки делают.

— Напряги.

— Можешь на меня рассчитывать — чем смогу, помогу.

— Уже «помог», а если нас заметили бы, а?

— Ну, пожалуйста! Ведь не замели.

— Ну, спасибо за пожалуйста!

— Ну, пожалуйста за спасибо!

— Пойдём давай — смеркается.

На трамвайной остановке мы расстались. Вот так это всё и началось.

Детективы любители. Да просто детство в заднице заиграло. Мне б ему, не детству, разумеется, сказать: Братец, не мои те рассказы — читатели пишут, а я только подправляю, но… Слово не воробей — вылетело — не поймаешь. Дома я сел за стол, набросал пункты. Будем считать это виртуальным интервью.

Битьё влияет на сознание или сознание на битьё?

"Каждый извлекает из слова столько смысла, сколько имеет его в себе". Брат Мапутра.

Жизнь — серое битьё… Иногда, для встряски, придёт событие…

"Все образы Божии созданы из идеального образа, несуществующего на земле в чистом виде". Брат Мапутра.

Рай и Ад дают материальное наслаждение и наказание.

Ночью прогулялся по пляжу — море такое красивое, спокойное. Встретилась рыдающая девушка. Хотел её окликнуть, пока раздумывал, она ушла в город.

Мой сосед справа допился — гладит ботинок, нежно называя его Рэмбо и, попрекая — Не рычи. Я ж тебя кормлю.

Что мне толку на том свете от писем этого.

Костас совсем сдрючился — мне тоже предлагал. Нахуй. Приглашал на новоселье. Хули толку — они там наберутся, а ты сиди как мудак, пока они на волнах.

— Ага. Уже теплее!

Я записал имя и адрес, по всей видимости, друга, и продолжил чтение.

На старой Ника свою башку ловила, а чуки ею в баскетбол играли — бросали в бачок. Пинчер, хитрован, заперся. Долго тяжело дышал. И вышел с никиной башкой, присосавшейся к хую. Коста голый танцевал. Ударил хуем по телеку, так что кадр завис. Обрадовался — стукнул по магу. Полбобины на хуй намотал, стоял как идиот, лыбился. Цуца дрочил. Ещё с такой рожей — точно блаженный. А у меня — хрена. А когда тебя до конца не пропирает, сидишь как дурак, глядишь, как остальные приходят.

Истина в покое и свободе. Не имею первого, лишён второго.

Мир, в котором всем насрать — людям на меня, мне на людей, русским на латышей — взаимно, власти на народ, мужьям на жён, детям на родителей, родителям на детей, человечеству на Землю, Богу на человечество.

МПС бушевал до четырёх утра — то ему слышалось, что я посуду бью, то бабу трахаю, то его обсуждаю — глючило чувака конкретно. Просто пиздец!

Талантливый циник мать родную продаст, что бы достичь желаемого.

Секи, не секи — больше не поумнеешь.

Писатель В. напоминает мне пёсика бегающего по мирозданию и периодически поднимающего ногу — отметиться и застолбить территорию, так и описывает весь мир.

Я следил за датами, но не следил за временем.

— Правильно ты, Юрис, думал, — сказал я в пустоту.

Залез под одеяло и со спокойной душой заснул.

Глава 2. Пурготень

Домовой шёл и негромко напевал:

Решился покончить с собой

Цыплёнок по имени Том

Он прыгнул в крутой кипяток

И вышел вкусный бульон.

— Круто! — прокомментировал я — Своё?

— Да нет — фольклор.

Вдалеке показалась группа. Один в ней явно был человек, остальные выглядели странновато. Шли на двух, размахивая двумя конечностями, но…

— Глянь, глянь-ка туда, — я легонько коснулся Шныгина уха.

— Ах, эти! Бесы, черти, по-вашему, — досадливо поморщился домовой.

— Настоящие?!

— Ну да. Ходят-бродят, с разума сводят. Красоты ихнии показывают, а этот лох моргалки вылупил, ухи в стороны — вешай лапшу не хочу! Вот они его то смутят — и будет он в тоске смертной забвения искать. Итти не вверх, а вниз. А там его так зашугают — мало не покажется!

— Так давай прогоним! — я засучил рукава.

— Турнуть их может только Верхний, — важно ответствовал Шныга — Или сам человек — на то вам и дали свободу…

— Ага — свобода! Выбирай из двух — или добро или зло!

— Нам, домовым, и этой малости не дано.

Пока мы так препирались, группа подошла совсем близко. К сожалению, я ещё не привык проходить сквозь стены тоннелей — пришлось нам с домовым остаться на месте. Взрывы смеха внезапно стихли и восемь глаз недобро уставились на нас.

— А ну геть отсюда! — рявкнул чёрт с кокетливо повязанным галстуком-бабочкой.

— В Пекле у себя будешь командовать! — разозлился я — Сотворю крест, и будет тебе!

— Атеистам святые символы не повинуются, а за прихват ответишь!

Глаза чёрта полыхнули огнём.

— Саня! Ёлы-палы! Вот встреча! Пацаны! Это мой друг, однокашник! Санёк, дай я тебя расцалую!

Я, ошеломлённый, пассивно принимал влажные хлюпающие губы горящими от негодования щеками.

— Санёк, встретились таки. А я вот выпил немного — с Толяном литр на двоих, ну тама у Грини посидели — алуса… ещё Булочка угостил портвешком… соседи тоже налили… А спать пошёл, а книгу под подушку сунул — можа получится. Сработало. Пацаны — это Саня, прошу, ик! любить и жаловать.

Черти недовольно заворчали.

— Это Крутила, Драчила, а то Бухила.

— Болтать болтай, а зачем погоняла раскрыл? — чёрт с бабочкой подался вперёд.

— Слушай, как тама тебя? Бухила? Ты меня уважжаешь-ик? Ну и всё. Мы шли видики смотреть, ик, ну и идём.

— Будут тебе, козёл и видики, и шмыдики! — процедили со стороны Крутилы.

— Кто козёл? Это ты, черномордый, помесь бульдога с носорогом, сказал? Счас за хвостяру подниму, так отделаю — бабушка не узнает!

— Не рычи, мудила! — донеслось от Драчилы — Забыл, как пахнут носки хозяина?

Бац! Кулак Василия впечатался в рыло чёрта. Оно сложилось гармошкой издав невнятную мелодию.

— По рогам бей! — закричал тот же голос.

Потасовка закипела нешуточная. Я схватился с Бухилой. Сильный, однако, попался чертяка — с тёмным не сравнить. Шныга путался под ногами и всё орал что-то про рога. Наконец я изловчился и влепил прямой правой Бухиле в челюсть. Он изумлённо замер и тут я приложил ему кулаком меж рог. Чёрт окутался дымом и когда он рассеялся маленький чертёнок, чёрный как уголь метнулся под ноги Васе.

— Врёшь — не уйдёшь! — завопил Шныга хватая Бухлика за хвост. Тот пискнул от боли и сцепился с домовым. Я перевёл дух. Вася развоевался не на шутку. Если даже у чертей и были какие-то магические штучки, они просто не успели пустить их в ход. Вася оттягивался по полной программе. Его кулаки слились в сплошной диск и этот диск с рокотом прижал Крутилу и Драчилу к стене. Им ничего не оставалось сделать, как поспешно ретироваться сквозь неё.

Бухила, хоть и уменьшился, всё же оставался опасным противником. Изловчившись, он сделал пасс. Шныга с жалобным криком отлетел в сторону. Бухила, довольно ухмыльнувшись, начал расти. Кончики рогов налились оранжевым сиянием, хвост хлестал по ногам.

— Жалкие черви! И вы хотели победить меня! — пророкотал чёрт.

С рогов сорвалось косматое пламя. Оно сгустилось в шар. Тот с шипением двинулся в нашу сторону. Шныга глянул на Василия.

— Решай.

— Что?

— Откуда мне знать! Адов огонь отрази! Мы вообще ни причём! Ты с ним связан!

Вася уныло шагнул вперёд.

— Ну, вот что — побесились и будет. Мои друзья вот — рука показала на меня и домового.

Бухила скрипнул зубами.

— Думаешь завязать?

Шар подлетел совсем близко — странно, но от него исходил страшный холод. Чёрт явно наслаждался своей силой — шар то подплывал поближе, то возвращался на прежнее место.

И вдруг тоннель задрожал. Из стены выступил человек. С пальцев сорвались длинные голубые молнии. Шар беззвучно лопнул, когда сияющие змейки опутали его. Чёрт попятился. Он не успел произнести ни звука — в грудь его вонзился алый луч. Бухила недоумённо взревел и, объятый жадно урчащим пламенем, в корчах провалился сквозь пол.

— Маг… — выдохнул домовой.

Маг степенно поклонился.

— Скоро утро. Прогулка ваша закончена. Я помогу вам.

И вновь с кончиков пальцев сорвались молнии, уже зелёные. Нас с домовым окутала салатовая дымка и миг спустя, когда она рассеялась я и Шныга стояли в знакомом тоннеле.

— Вот это да! — восхищённо выдохнул я.

— Маг, — спокойно сказал домовой.

Потом оба мы одновременно повернулись.

— Пока!

Глава 3. Визит к наркоше

Дом старинной архитектуры стоял на тихой улочке. Городской шум не мог протиснуться в этот закуток. Как только я свернул за угол настала непривычная тишина.

— Хорошее место — подумал я — Но ближе к телу, как говорил патологоанатом. Что, если он переехал или разменялся? Тогда будет, как вчера — когда я не нашёл заначку, и пришлось идти сдавать бутылки.

Я зашёл в прохладный подъезд, пахнущий кошачьими автографами и поднялся на последний этаж. Лифт, разумеется, не работал — видимо ещё с Октября. Вместо звонка сиротливо торчала пара проводков. Я скрестил кончики. Поискрило и запел соловей.

Прошло довольно много времени, но вот послышались глухие шаги.

— Кто?

— Добрый день. Я журналист.

— Охренеть просто! А может папа римский?

— Нет. Я пишу очерк о Юрисе Вилксе.

— Во как.

Дверь медленно открылась. В коридоре было темновато — видимо лампочка перегорела. Я видел только силуэт.

— Извиняюсь… Бардак, — лучше посидеть на кухне.

Я положил на стол несколько обгорелых кусочков.

— Что это?

— Объяснение как я вас отыскал.

Дрожащие пальцы взяли один побольше и поднесли к самым глазам.

— Это я нашёл на квартире вашего — я запнулся, пока подбирал слова листочек уже лежал на столе. Повисла напряженная тишина. И вдруг…

Отсмеявшись, хозяин тихо сказал — Извини, с чаем у меня напряг.

— Ничего. Я позавтракал.

Потом он встал, закрыл дверь и, словно собравшись с духом, обернулся.

— Диктофон?

Я кивнул.

— Тогда поехали!

Сухой щелчок отметил окончание нашего разговора. Я сунул диктофон в сумку и поднялся.

— Чем я могу тебе помочь?

— А, не стоит… Можете свечку поставить, за здравие…

Я всмотрелся в бледное лицо с глазами, в которых давно погас огонёк, с впалыми щеками, с гримасой полуулыбки на бесцветных губах и всё понял.

— Спасибо за информацию.

Он пренебрежительно махнул рукой

— На том свете сочтёмся!

Я быстро спустился по лестнице и остановился. В подъезде было довольно темно, и теперь Солнце резануло по векам отточенными, как бритва, лучами. Я невольно опустил взгляд. На пыльном асфальте лежала сухая роза — красивые лепестки, листочки, сохранившие форму и цвет. Полчаса назад её не было. Глаза привыкли. Я огляделся — никого. Я перешёл на другую сторону и скользнул взглядом по окнам — закрыты. А потом я увидел его. Губы медленно двигались. Взгляд был прикован к небу, а пальцы трепетно и нежно сжимали обломанный стебель…

Глава 4. Я вас любил

"Лопасти вентилятора меланхолично перемешивали в абстрактный коктейль висящий голубой дымок, возбуждённый гвалт посетителей и, для букета, доливалась музыка: нежно обволакивающая, томно истекающая из колонок.

Всё — и часы над стойкой бара, и серебристо-пепельные змейки, резвящиеся в свете ламп, утопленных в гладь потолка, и эти нестройные звуки, то взмывающие крещендо, то упадающие пиано, эти чуть запотевшие миражи с бликами пролетающих автомашин, само время ждало. Ждало её прихода…

… и вот она — в оглушающей тишине, даже вентилятор замер от восхищения, а тюнер закашлялся и превратил свой восторг в долгую как знойный поцелуй паузу.

Звуки свились в хрустальный венец и закружили вокруг изящной фигурки, посверкивая в ореоле огня, этого необузданного вечного пламени, которому французы — эти изысканные ценители Женщины, подобрали лишь жалкое сочетание символов — Шарман!

Пепел сгоревших искр восторга осыпался к ногам… О!

"Остановись мгновение — ты прекрасно!"

… и полное бессилие, полная скудность в несчастной попытке не расплескав донести эти ладони ложечкой, с прозрачной слезой озерца, отразившего малую толику Её, пера сломавшегося, последним дыханием обронившего на лист росчерк (бумага она всё стерпит): Всё исчезло!

И, вновь, ожившие лопасти разгоняют остатки сияния, досадливо гася их в бестолковой суете, которую мы зовём просто и ёмко — жизнь".

На самом деле всё было гораздо проще. Фехтование в пределах нормативной лексики. Как джентльмен я взял пару коктейлей — себе «отвёртку», даме — шоколадный. На ехидные намёки по регулировке шариков подумал с досадой: Мужчины думают больше кто левым, кто правым, а женщины — нижними полушариями.

Потом я взял ещё одну «отвёртку», потом просто водочку. Прокатывая горький прохладный глоток, понял — правда всегда печальна и такова же на вкус, но она лечит. Я её люблю — это не значит, что я могу наставлять её, навязывать вкус и поведение, тем более своё общество, грозить ухудшением состояния или самоубийством… Постепенно поднималось что-то мутное. Мысли еле еле протискивались по извилинам. Голова стала тяжёлая. Я её люблю — это не значит, что она может плевать мне в душу, унижать меня, подрезать крылья, теребить, дёргать как паяца. Я ей не волк тряпичный, не конь педальный!

— Разве такие есть? — глаза полные недоумения, карие вишни во взбитом крем-брюле, вообще то она шатенка, но подруги, мода.

— Есть, — как можно твёрже сказал я — Детские. Сидишь и жмёшь педали, пока п… не дали.

— Может мы поговорим в следующий раз?

— Я в форме.

Она дотянула свою порцию и встала.

— Может ещё?

— Нет, спасибо.

До остановки шли молча. В голове понемногу прояснялось. Я выстроил мысли в шеренгу и велел рассчитаться на первый-второй, вторые номера ещё раз рассчитались, и справа по одному побежали в нервные центры управляющие голосовыми связками.

— Не знаю — люблю ли я тебя или только воображаю что люблю — я желаю тебе счастья.

Потом я высказал всё что, наболело, все, что рвалось из самого сердца; она молчала и слушала, и мне было почему-то очень хорошо — вот так просто стоять… Подошёл трамвай и она уехала. А я и грусть остались… Такие дела.

Я повернулся и медленно пошёл, тени то уныло тащились следом, то забегали вперёд. Хотелось заплакать… Не получилось… Мужчины не плачут, вот только жгучие капли падают на сердце, а вода и камень точит.

Говорят — море солёное от слёз потерявших близких… Но в море со слезами утраты смешаны и слёзы нечаянной встречи… Горе или радость — слёзы всё одно солёные и горькие… А цыгане — рождается человек — плачут, умирает — пляшут…

Интересно, что напишут у меня на плите. Достойная эпитафия: "Искал смысл, и остался в неведении". Глупо родился, глупо жил, глупо умер.

И тут я увидел ёжика. Сидел, умывался. Забавный такой. Закончил туалет и побежал, внимательно обнюхивая ночь.

Я держусь за иллюзии, которые расползаются как ветхая материя под порывами ветра, а вот ёжик реален.

У любви столько красок, сколько людей на земле. Все любят и каждый по-своему. Просто наши цвета диссонируют… Как там Васька сказал — если бы у меня была семья и спиногрызы, то и я бы пахал в поте лица, а не сидел и точил лясы.

Я почти успокоился. Шёл по мокрому асфальту, поглядывая на редкие звёзды в лужах под хор балдеющих лягушек, и размышлял о прелестях холостяцкой жизни.

Пришедши, выпил чаю и завалился на диван. Полежал чуть-чуть и сел за стол. Достал тетрадь.

— Привет, Юрис.

И впился в текст.

Я не могу быть хорошим для всех. В любом случае кому-нибудь что-нибудь не понравится — и вовсе не из-за того, что я «плохой», а из за того, что он не в состоянии поступить как я и ещё от ощущения, что может повлиять на меня.

— Это точно.

Такое ощущение, что любовь Бога на исходе — сколько людей живут и умирают в тягостных условиях, сколько детей, проклинающих матерей своих за жизнь данную им, сколько на самом деле людей, не любящих Бога и не говорящих это вслух из-за боязни наказания.

Любовь не является эталоном. Если любовь подразумевает под собой готовность простить, то в чём оказаться вина объекта любви. Если Бог так велик, то, как же он мог не простить своих детей.

И только Бог никому и ничем не обязан — он создал мир и теперь мы все у него в долгу, в вечном долгу и можешь надорваться, но так и останешься должен.

Глаза мои слипались. Я сунул тетрадь в ящик и поплёлся к дивану.

— Надо к Ваське… Эээх… Завтра… Ааа… — с тем и уснул.

Глава 5. Душевный разговор

Мы чокнулись.

— Не везёт мне с бабами…

— А что, и с этой всё?

— Какой?

— Последней.

— Последняя у попа жена.

— С шатенкой.

— Вообще-то она брюнетка…

— Светкой? Уже год не встречаемся, так позвоню…

Вася взял огурец и задумчиво посмотрел на стакан.

— Судьба играет человеком — вот из-за такого стакана и рухнул мой гражданский брак.

— Не ты первый, не ты последний. По статистике до фига браков распадается. Муж пьёт — полдома горит, жена — весь…

— Светик и капли в рот не брал! Даже "шампуня"[29] на Новый год! А тут — Вася хрустнул овощем, — потащила она меня на презентацию. Собрались интеллигентные люди — писатели, поэты. Базары такие: про ямбы и хореи… После деловой части сам понимаешь: какой ты интеллигент русский, коль не уважишь, под хорошую закуску. Короче: с одним за знакомство, с другими. Я чуть до асфальтовой болезни не догнал…

Погрустнел. Похрустел. Икнул.

— Ну, так вот. Просыпаюсь утром — такой сушняк. В ванную идти в лом, смотрю — на журнальном столике стакан. Полный воды как слеза прозрачной. Трубы горят, сам понимаешь… Я его хлобыстнул по быстрому и снова на бочок.

— Ну и хорошо.

— Чего хорошо?! Она в нём контактные линзы держала… Такой скандал закатила — на три квартала…

— Слышно было?

— Продолжился. — Вася взял кусочек колбаски и сказал, мечтательно глядя на засиженную мухами лампочку — Как хотелось бы ничего не делать и иметь кого хочется. Хотя… Требуешь хорошего к себе отношения и любви, а сам — на словах — пай, а на деле — хай. А потом Лика…

— Может быть ты и прав… Ты хоть эту свою мадам поимел?

— Видел бы ты её! Она такая страшная, что, когда я кончил, мои яйца поседели… Но дело даже не в лице. Что мне в ней нравилось — её пизда и "игра на флейте". Ебстись хорошо, но она охуеть как пердела в позе «раком», а сверху было страшно мне. Зато, пока она делала минет, я успевал вздремнуть — совмещал приятное с полезным.

Вася вздохнул.

— Может быть, я её и любил тогда…

— А сейчас?

— Нет. Я сам иногда живу на автопилоте, но так… — гримаса отвращения перекосила лицо — Не хочу и не буду. А как у тебя? Помирился?

Я отрицательно мотнул головой.

— О женщина — коварство имя ей. — Вася потянулся — Айда на Чака! Девочек снимем!

— Ага. А потом будем ждать: кто кого — сифок триппера, или наобормот! Да?

— Ну, как хочешь. Моё дело предложить…

— Моё — отказаться.

На этом и бутылка, и эротическая беседа окончились, и мы начали приговаривать вторую.

— Ну, рассказывай. Что приснилось?

— А тебе?

— Только после вас.

— Да пурга какая то… Лёг спать, всё по книжке… ну и приснилось, что встретился с Окуджавой, да, да — с Булатом Халвовичем.

— Шалвовичем.

— Он гулял по парку — слушал пение птиц, смотрел на разгорающуюся зарю. Я поздоровался… он собрался уходить. Я воскликнул — Так это и есть Истина?

— Ты?

— Ну а кто? Пушкин что ли?!

— Ладно, ладно, — примиряюще сказал я — А дальше что?

— Он рассмеялся и, всплеснув руками, ушёл, загадочно улыбаясь. Потом возникла девушка. Она стояла и недоумённо спрашивала себя — А где же моя туфля? — а та лежала в траве и роса собиралась на ней… Ну, я помог ей обуться, и повёл к себе. Там занялся с ней сексом.

Я хмыкнул.

— Если бы ты её видел, ты б меня понял — девочка конфетка, цветочек голубоглазый. Ушла она. Тишина. Лежу себе и тут — стук в дверь. Света в коридоре нет, а всё равно открыл и… получил по голове. Лежу на полу — чую мимо одна или две пары ног прошли. Ну — думаю — Я вам устрою! Поднялся без шума, запер дверь, свет включил — и проснулся.

— Мда-а. Очень интересно.

В свою очередь я рассказал про «негра». Вася призадумался.

— Не. Я больше никого не видел. А вот башка утром болела как с поха, это да.

— Как?

— Не подкалывай. Я только насморк полечил.

— Смотри, как бы хронический насморк не перешёл в хронический алкоголизм.

— Не, у меня так — хочу пью, хочу не пью. Наливай, водка киснет.

— И то дело.

Я поднял стакан.

— Сидел один чудак и размышлял: "Хочу иметь машину, но не имею возможности. Могу иметь козу, но не имею желания". Так выпьем за то, что бы иметь и козу, и машину!

Май

Глава 1. Астро

Я поднимался по лестнице.

— У неё был шанс не поступить со мной так, как я поступил с ней; она предпочла другое.

Не помню, кто сказал: "В любовь надо входить как в горную реку — если сердце крепкое, то будешь жить".

Как можно медленнее. Почти как к зубному врачу. Как на эшафот. Если бы меня увидел какой-нибудь знакомый, он был бы весьма удивлён. Я шел, ссутулившись, стараясь не встречаться взглядом с попадающимися навстречу людьми. Поднявшись на нужный этаж я огляделся. Так. Вроде этот номер был указан в объявлении. Я озадачено уставился на дверь — четыре звонка и попробуй узнать нужный. Пока я раздумывал на площадку поднялась дама бальзаковского возраста.

— Вы к Любомудрову, молодой человек?

— Понятия не имею! — я пожал плечами.

— Что бы знать, чем лечиться, надо знать, чем больны, — заметила дама.

— Неразделённая любовь, — ляпнул я.

— Вот как? — дама игриво обвела меня взглядом. — Иногда помогает другая…

— Влюбляются во многих, любят единственную.

— Тогда я бы вам посоветовала обратиться к Белому Магу Астро. Это квартира номер три.

— Если я правильно понял надо нажать вот этот звонок?

— Да, конечно.

— Спасибо. А вы?

Дама кокетливо вздохнула.

— Ах, у каждого свои слабости. Мне к Любомудрову.

Я прижал кнопку пальцем. Дверь раскрылась. Симпатичная девушка в сари серебряным голосом пожелала здоровья и показала рукой в конец коридора.

— Вам туда.

— Спасибо.

Когда я проходил по коридору бывшей коммуналки из-за двери донеслись голоса.

— Интересно, каким я буду в старости?

— Доживите и тогда узнаете.

— А перед смертью?

— Снова станете ребёнком, а дети не боятся смерти, ибо их есть царство Божие.

— Спасибо, вы вселили в меня надежду… Так не хотелось снова возвращаться в центр…

Я сделал пару шагов и только тогда спросил у очаровательной сопровождающей — Извините, а что за центр имелся в виду?

— Онкологический. — просто ответила девушка и постучала в нужную дверь.

— Входите, входите. — раздался приятный баритон.

Девушка ободряюще улыбнулась. Я тоже слепил на лице нечто похожее, по моему разумению, на черты Большого Арни и, нажав бронзовую ручку, вошёл в пахнущий благовониями воздух.

Помещение было практически пустым. На окнах тяжёлые темно-красные бархатные шторы с золотыми кисточками. У противоположной стены стояло два семисвечника, между ними маленький алтарь. Сам Астро сидел справа на небольшом коврике. Маг показал мне на точно такой же коврик напротив.

— Присаживайтесь.

Я заёрзал, пытаясь устроиться.

— Располагайтесь как вам удобнее.

Я вытянул ноги — как в детстве, когда сидишь на горячем песке и сохнешь после купания.

— Вы не женаты?

— Философы и странники одиноки на долгой дороге, именуемой — жизнь.

— Бог не задумывал человека одиноким. Что вас беспокоит?

— Скорее волнует, — я ещё немного повзвешивал все «за» и «против» и начал говорить.

— Информированность ещё не есть глубина, — резонно заметил маг.

— Я понимаю — любовь не подсудна. А тут, какая любовь — одни страдания!

— Страдая, учишься сострадать. Любя одну, учишься любить всех. Любовь это море, а в море есть отливы и приливы. Сейчас время отлива — время бродить по обнажившемуся дну и собирать сокровища.

Я зачарованно слушал.

— Любить — действие, и ненавидеть — действие, только первое — созидающее, а второе — разрушающее.

— Честно говоря, я сам не понимаю — то я готов за неё жизнь отдать, а иногда такое накатывает — взял бы и придушил, как мавр Дездемону.

Маг склонил голову набок и оценивающе окинул меня взглядом.

— Довольно привлекательный мужчина… Вы помните свою первую любовь?

"Ещё бы мне не помнить! — подумал я — Высмеяла все мои неловкие попытки ухаживать. Ей парни постарше нравились! Кто-то из них и сделал её женщиной, а мне только мозги парила".

Видимо всё отразилось на лице — маг улыбнулся и сказал — Могу предположить, что ваши воспоминания не слаще грейпфрута!

— Да уж, — буркнул я — Хорошего мало…

— Ну почему же — из всего можно извлекать, как и хорошее, так и плохое. К чему человек более склонен, то и извлекает.

— И что же я извлекаю, по-вашему?

— Я вам лучше скажу про своё виденье.

— В смысле?

— Без всякого смысла. Как я вижу вас и вашу ситуацию.

И заговорил нараспев.

— Как пусто в душе. Равнина, покрытая снегом. Под ним дремлют ростки. Ждут Солнце. Вот когда осветят равнину лучи его, тогда они и проснутся, а пока тишина.

— Ничего себе тишина — такие бурные чувства, накал страстей, эмоций!

— Вот именно — бури, молнии, гром. И что потом?

Я хмуро уставился в пол, выкрашенный обычной масляной краской.

— Старо как мир — измени себя, и не требуй этого от других.

— Но я…

— Даже от тех, кого любишь. Прими её такой, какая она есть. Если она тебя любит, то постепенно изменится сама. Но сначала сам попробуй стать другим.

— Но как?

— Что бы стать другим надо шагнуть в пропасть, в неизвестность.

— Но почему я?!

— Потому что ты — мужчина. Женщина — половинка, ключ к совершенству: человек — андрогин… А вообще — знаешь главное, чем отличаются женщины от мужчин?

— Телом?

Маг усмехнулся.

— Тогда нет.

— Отличие женщины от мужчины в том, что первой мало вонзить булавку, она поворачивает её, а любимая ещё и знает куда вонзить. Так что: век живи — век учись любви.

Я тяжело вздохнул.

— А привораживать не советую. Сами потом не рады будете.

— Сколько с меня?

Он назвал сумму. Расплатившись, я вышел в коридор.

На лестничной площадке я немного задержался. У окна стоял старик и сквозь лупу читал газету. Периодически раздавался еле слышный звон. Я подумал, что из головы, но, увидев засунутую в карман брюк руку всё понял — китайские шарики, рассмеялся и вприпрыжку спустился вниз. И едва не столкнулся с медленно поднимавшимся мужчиной в кожаном плаще.

— Ой, извините, пожалуйста…

— А, старый знакомец!

— Не понял?

— Значит, богатым буду. Приходили на сеанс? Не ко мне ли?

— К магу…

— К Астро? Отличный специалист — парапсихолог, в М-ский треугольник ездил.

— Ясно, — сердито сказал я, — Вы сами то кто будете?

— Не вспомнил? А беса?

— Вы?!

— К вашим услугам.

— Э… Даже не знаю…

— Любите путешествовать?

— Да нет, — я с полминуты ещё колебался — всё-таки малознакомый человек. Глаза мага излучали искреннее внимание, казалось из них истекали некие флюиды, размывающие постепенно корку недоверия.

— Тут такое дело… — я снизил голос до шёпота, — вы про спиритизм слышали?

Маг кивнул.

— Сколько будет стоить вызов духа?

— Ну, это зависит от многих факторов. Что за дух, цели вызова, положения звёзд, планет…

Я разочарованно вздохнул.

— Есть, правда ещё способ — самому навестить духа, но он довольно трудный и, скажу откровенно, небезопасный для психики.

— Ну, психика у нас здоровая.

Маг рассмеялся.

— У всех здоровая психика — вот только психушки полные.

— Это мир больной стал, вот люди и бегут — там хоть какое то внимание и обеспечение.

— "Они везде — поражённые золотом, наркотиками, люди раздробленные в песок…"

— Кто это?

— Так. Один знакомый. Так что вы решили?

— Меня Александр зовут, друга — Василий.

— Меня зовут Виктор. Вот вам моя визитка. Созреете — позвоните. А сейчас распрощаемся. Звонить лучше всего вечером.

Я спустился вниз. На полу плескалось маленькое прямоугольное озерцо. Машинально наклонился к нему.

— Откуда здесь взяться воде?

Пальцы коснулись пыли. Я поднял глаза. Словно звёздочка пробивалась сквозь щель между створками.

— Ах, вон оно что! — я облегчённо рассмеялся, — Солнце.

И шагнул прямо в озерцо.

Дома я занялся уже привычным делом.

Задулись и лабали до полчетвёртого ночи. Жильцы, не оценив наш самоотверженный труд, вызвали ментов. Те приехали, навели шороху. Взяли чирик штрафу и умотали.

Позвонил Иоланте — голос какой то непонятный — толи на клюв берёт, толи не женственный.

Состояние — хочется упасть и лежать, лежать.

Если мысли крепкие то останутся, а если первые попавшиеся то и не жалко.

"Мысли не исходят из сердца, а созревают в нём". Брат Мапутра.

…жаль Барсика…

Мир несправедлив — ибо какая карма была у этого безгрешного существа.

"Думать, что ты всё можешь сделать и сделать все, что ты можешь, — совершенно разное". Брат Мапутра.

Так всё хорошо, что невольно подумаешь — надолго ли.

Секс есть средство выражения любви.

"Не нравится среда обитания — смени её". Брат Мапутра.

"Маска на столе вечности. Сколько их? А сколько я уже поносил? А сколько ещё придется примерить? Великая тайна сие есть". Подражание Б.М.

Дата из тех, что зарубкой на памяти.

Жизнь не люблю, а живу.

Хотелось бы поймать эту сущность, которая навевает мне мысли о сладости самоубийства и раскрутить хорошенько за хвост.

Критика — это тёплый ветер, ерошащий перья, а злопыхательство — студёный.

Ни пуха, ни пера — поэт после критики.

— Хм, пора спать, а то будет — Петька и мозгоклюй, — Александр Шмелёв у Кузьмича.

Глава 2. Спирит-сеанс

Виктор жил в Старой Риге. Довольно приличная квартира. Когда разбогатею куплю такую же. Я нажал клавишу домофона.

— Кто?

— Это Александр.

Щёлкнул замок. Дверь приоткрылась.

— Магия магией, а техникой не брезгует… — пробурчал Вася.

— Когда папуасы первый раз увидели часы, они подумали что там кто-то внутри. Сидели и ждали пока обед вылезет.

Мы поднялись по лестнице, и я постучал в искомый номер.

— Не заперто! — донёсся голос хозяина.

В прихожей мы разулись. Виктор указал на тапочки, стоящие под зеркалом. Мы обменялись крепким рукопожатием и, сопровождаемые хозяином, прошли в комнату.

В воздухе плавали разноцветные дымки — каждый со своим ароматом, в столешнице черного дерева отражался старинный бронзовый подсвечник с алыми свечами. Меблировка состояла из дивана, обтянутого черной кожей и таких же кресел. На диване сидела некая молодая особа — жгучая брюнетка, с весьма неплохими формами. Её тёмно-вишнёвое облегающее макси прекрасно сочеталось с матовой обивкой. Мужчину в кресле я сначала не заметил. Возникло ощущение, что он возник буквально ни откуда — как чёртик из табакерки.

Одет он был во всё чёрное. И, судя по покрою, весьма дорогое. С левого запястья небрежно свисала изящная золотая цепочка, в виде перевитых в страсти змей. Он был тщательно выбрит и пах голубыми лагунами и долларами. Его можно было даже назвать красавцем. Но мне он не понравился. Не оттого что голова его была тщательно выбрита — за время работы в газете я навиделся и бандитов и крутых. Не из-за манер — как раз манерничаньем он не занимался. Не понравился и всё.

— Господа, давайте я вас представлю. Александр, Василий, правильно?

— Ага! — Вася, наконец, перестал поедать глазами даму.

— Ирина, — головка девушки на диване изящно наклонилась.

— Ромуальд. — кресло нехотя скрипнуло.

— Ну вот. Теперь вы представлены. Ирина и Ромуальд нужны для совершенного круга. До полуночи осталось не так и много, скоро начнём.

Хозяин удалился на кухню, и повисла напряжённая тишина. Мы сели на диван. Классное ощущение — словно на облаке паришь. Самое трудное — это найти первое слово. Именно от него многое зависит. И вот мы сидели, сидели и лично мне ничегошеньки в голову не приходило. Ромуальд, казалось, дремал.

— Смотрит, как пасёт, — рот Василия прижался к моему уху.

— Нехорошо шептаться в компании.

— А. Какая компания! У нас деловой визит…

Ирина, потянувшись всем телом, коснулась его плечом.

— Ой, извините.

— Я сама виновата…

Вася смущённо подал ей сумочку — что бы перехватить её в полёте ему пришлось опереться на тугое девичье бедро. Вошёл Виктор, держа в руках поднос с бутербродами и маленькими чашечками с дымящимся кофе.

— Ну-с, господа — приступим к трапезе, как говаривал один мой знакомый камер-юнкер.

Все присутствующие уселись за стол и приступили к ужину. Не люблю я кофе, тем более на ночь, но напиток так благоухал, что рука сама потянулась к подносу. На каждого пришлось всего по паре бутербродов, но, как ни странно, я насытился. К чувству отсутствия голода добавилось полное умиротворение и любовь к ближнему. Даже к бритому под Котовского Ромуальду.

Виктор вынес поднос и быстренько вернулся. Добавил ещё палочек и зажёг свечи. Взглянул на часы.

— До полуночи осталось четверть часа. Пора, господа!

Мы расселись вокруг стола в таком порядке: справа от меня Виктор, влево — Ромуальд, Вася и Ирина. Свет погасили. Свечей доставало осветить только сам стол. Пламя колебалось, отбрасывая ветвистую размытую тень. Алые столбики явно были пропитаны каким то составом. Я первый раз в жизни вдыхал запах огня. Предметы расплывались. Я поймал себя на мысли что ещё немного и я взлечу. Видимо не только я об этом подумал, потому что раздался голос Виктора. Он звучал отовсюду.

— Возьмите друг друга за руки.

Мои крылья соединились с крыльями другого. В голове зазвучало — Две звезды, как в невесомости… Я глянул вокруг — милашка Ромуальд, изумлённое лицо Василия, сосредоточенное Виктора, представил своё, с глазами по пять копеек и чуть не рассмеялся. Попытался привести черты лица в самое аскетичное их расположение, но непослушная улыбка так и растягивала уголки губ. Я сурово сдвинул брови и вспомнил все не выплаченные премии, но зубы продолжали улыбаться. Что б отвлечься я ещё раз пробежал взглядом по сидящим. Ромуальд, довольный как трактор после весенней пахоты, Вася с отрешённым лицом… а где девушка, Ирина? Виктор, таинственно поглядывающий в мою сторону. Неужели она исчезла?! Из закрытой комнаты, квартиры? Но, как и, главное, почему?

И тут я почувствовал, как молния моих джинсов расстёгивается. Дальше было как в комедии "Академия полиции". Чьи то пылкие уста высасывали из меня спинной мозг. Бедный Вася — ему первому выпало такое счастье. Ирина вынырнула из-под стола. Между прочим, кончить мне не дали — оставили на самом пике удовольствия.

Итак. Ирина заняла своё место и круг замкнулся. Меня словно током прошибло. Виктор что-то забормотал. Спустя некоторое время над столом возник светящийся силуэт человека с наколкой — драконом, на правом плече. Тихо охнул Вася.

Силуэт завращался вокруг своей оси и принял образ полупрозрачного парня в безрукавке и чёрных джинсах.

— Теперь спрашивайте, — маг легонько сжал мои пальцы.

По окончании сеанса, когда хрустящие купюры перекочевали в бумажник Виктора, я спросил его что это было: галлюцинация или…

— Дух вашего умершего товарища, — на полном серьёзе ответил маг — Он же ответил на вопросы о своём прошлом.

— Всё верно. И завуча назвал, и место где мы любили покурить, и остальные ответы тоже вроде как правильные…

— Ну, так чего ещё желать, человече?

— Ничего.

— До свиданья. Если что — звоните; адрес знаете.

— Всего хорошего!

Мы вышли в разгорающийся сырой день. Дул южный ветер — раскочегаривал Солнце. И только ступив на холодный асфальт, я понял, что мне не понравилось в Ромуальде. Его остроконечные уши…

Глава 3. Телеги от Телегина

Вася, отчаянно зевая, поплёлся на вокзал. А у меня, как ни странно, сна ни в одном глазу. Что делать? Хотел позвонить Анне. Рановато. Да и зачем? До кино ещё долго. Гулять мокро.

Спустился в переход. Музыка со всех сторон. В такую рань…

На лотках полно эротико-чернушечных романов за жизнь — капреализм так сказать. Увидел пару книг господина Боянова — везёт же некоторым! Гонорары, рауты, поклонницы. Я поморщился. Время летит — только успевай хватать мгновения.

Раз опоздал, так нечего вякать. Раскатал губень — лучше под ноги смотри — куски какие-то валяются. Краснорожий мужик их собирал и складывал в коробку. Наверное, плохо завязал. Пахло ванилью. Торт погиб!

Появилась дама в пуховике. Даму прогуливал красавец дог. Увидел куски и прямо через намордник начал их подбирать. Мужик так и застыл. Дама, извинившись, потянула пса дальше, что есть силы упираясь в асфальт. Тот оглядывался и умильно помахивал хвостом.

Я вышел на набережную. Брр. Прохладно, однако. Сел на лавочку, закурил. Сделал пару затяжек и услышал кашель. Не поняв, закрыл рот. Кашель раздался снова. Я огляделся — никого. Человек-невидимка?

Снова раздалось покашливание. Я пригляделся — сойка.

— Кыш зараза!

Птица мяукнула и улетела. Я спокойно докурил сигарету. Встал и пошёл в Старушку — спать пока не хотелось. Зато навязчиво свербело желание набрать номер Анны и что-нибудь сказать такое, прочувственное. "Я звоню тебе с приветом"… Боюсь, Анна скажет — с приветом? Так лечись. Раз мы разругались, то теперь надолго… Тягостное чувство — даже не вины, а — ну как будто в говно наступил — пока ногу не поднял всё чинно и красиво. Слово — упаковка мысли. У кого квартира упакована, а у меня внутренний мир. Хе хе, — каламбур.

В животе заурчало. Организм требовал своего. Я поискал глазами вывеску попроще. Нету. Пришлось идти дальше. Когда песня пустой кишки уже зазвучала крещендо встретилась довольно убогая вывеска. Качество вывески прямо пропорционально цене. А что делать? Я смело вошёл. Взяв покушать, направился к крайнему столику. И увидел…

Он сидел и неторопливо потягивал кофе.

— А, старый знакомый? Присаживайся.

Я поблагодарил и сел напротив.

— Видел ваши книги. Знал бы что встречу, купил.

— Нет проблем.

Он повозился под столом и извлёк томик. Открыл, черканул на форзаце, закрыл и протянул мне.

— С тебя два лата.

— На лотках по полтора.

— За автограф.

Мысленно прицепляя на язык типун, я расплатился и сказал:

— Как с гонорарами? На бутерброд с маслом хоть хватает?

— Мало кто творил для брюха. В основном творят для уха и духа. Для уха чужого, для духа своего.

— Одно другому не помеха. Как в союзе писателей?

Телегин отпил напитку.

— Как и везде — по закону курятника: клюй ближнего, гадь на нижнего.

— Уворачивайся от вышесидящего? — продолжил я

Телегин поднял бокал.

Я добил второе и приступил к чаю с булочками.

— Как ты думаешь, почему мужчины обожают ласковые прозвища?

— Подруг много — в именах можно запутаться… А так — Рыбка: и любимая жена, и любимая любовница.

Опять зачесалась рука. Нет, я сказал.

— Фигово?

— Модная болезнь — депрессия, — сказал я.

— Депрессия — та же нирвана, потому что и в депрессии и в нирване человек не живёт — он находится.

— Не знаю как в нирване, но лучше жить припеваючи, чем элениум запиваючи.

— Не одним элениумом жив наркоман. Вообще любовь тоже наркотик, подсядешь — не слезешь.

Возразить нечего — прав Боян Батькович. Ещё как прав.

Я решил перевести стрелки. Неприлично раскручивать на личное.

— Недавно анекдот услышал. Штат Техас. Суд Линча. Бац! — верёвка лопнула. Вешают во второй — узел развязался.

— Бог любит троицу, — сказал шериф

Повесили в третий и последний.

Телегин прыснул.

— Забавно…

Сделал долгий глоток.

— Люблю кофеёк — очень полезен для нашего брата. Анекдот, значит? Однажды воробей дико замёрз. И замертво свалился в большую лепеху, только что вываленную коровой. Отогрелся и зачирикал в голос. Кот его услышал и сцапал.

И сказал — Сидишь в дерьме, так нечего чирикать!

Я запил смешинки чаем и спросил:

— Как критики? Не грызут?

— У топора угол зрения равен остроте его лезвия, а широта взгляда — длине. Критиканы…

Телегин извлёк одну сигарету. Прикурил. Разлился ароматный дымок. Наверное «Danhil», никак не "Belomor kanal"

— На то и собаки, что б караван шёл.

Я достал свои.

— Можно?

Протянул зажигалку. "Zippo".

— Слышали? Депутата поймали. Онанировал в кустах у детского сада. Хоть один схлопочет!

— Бьют не за то, что крадут и не за то, что попадаются, а за то, что не делятся.

— В погоне за сладострастием сам себя задрочил. Слетит теперь с насеста.

— Вряд ли. Они там все миром мазаны. Хотя и порядочные есть. Один, хороший знакомый, денег дал на Христо-Рожденственский собор.

— Научи дурака Богу молиться, он тебе и лоб расшибёт.

— Если такой умный, почему такой бедный?

— Потому и бедный, что шибко умный.

Закурил вторую.

— День пробежал как солнечный луч — был и нет.

— Ещё не пробежал…

Телегин озабочено взглянул на часы.

— Ждём кого. Не помешаю?

— Думаю, что нет.

Отворилась дверь и зашёл… Гарик.

— Явление Христа народу!

— Салют!

Телегин постучал по часам.

— С тебя косячок.

— Ни хрена себе!

— Сам посчитай — три кофе с бальзамом.

— Тебе тоже?

До меня не сразу дошло, что Бакс обращается ко мне.

— Пожалуй. Ломки не будет?

— Подкалываешь? Это от "герыча"[30] может ломать, а ганджа[31] даёт кайф мягкий. У меня и "марочки"[32] есть. Съешь — тащит, не колбасит.[33] А если для ноздри, так это к Дрюне ветошнику.[34]

Я достал кошелёк.

— Палево здесь. Боян, идёшь?

— Совсем оборзел! Нет, куплю булочку с маком. Чтоб хватило с гаком!

— Так, давай по очереди. Бояша, ты первый.

Телегин протянул двадцатку.

— На всё.

Бакс положил на ладонь розовые прямоугольники.

— Теперь ты.

— Один.

Сунув косяк в пачку, я попрощался — что-то перехотелось шататься.

У вокзала не удержался. Набрал номер и с замиранием сердца стал ждать. Длинные гудки. Разочарованно повесил трубку.

— Слушай, амфик есть?

— Только травка.

Парень заколебался.

— А. Лады.

— Отойдём за почту.

Прошли вдоль насыпи.

— Сколько.

— Карась.[35]

— Идёт. Точно хорошая, не гонишь?

— Не нравится — мотай на Лубанчик.[36]

Я проводил раскачивающуюся как на ходулях фигуру взглядом и подумал — С кем поведёшься…

И сделал немаловажный вывод: никогда не раскаешься, что мало спал.

Глава 4. Золотые шары

— И что ж такое истина, маленький пушистый мудрец?

— Это зеркало.

— Ишь ты. И Рай у домовых есть?

— Для домового Рай — Семигорье… Или жить в деревне!

— А почему не в городе?

— А что в городе — суета, беготня. Всё забито мыслями. Время спрессовано — то бежит, то ползёт. Нормальные мутировали, превратились мал помалу в хрен знает что!

И тут как раз и показалась некая сущность — невысокого роста, подвижная как ртуть — черты лица всё время менялись, руки длинные, обильно заросшие чёрным волосом — он рос даже на ладонях. Увидев нас она остановилась.

— Рукоблуд пожаловал… — буркнул Шныга — Посмотри, Хозяин, как можно опуститься — из приличной семьи, какие предки! А всё из-за халявы!

— Каждый пристраивается, как может…

— Но не куда попало!

— Раз вошёл в воду не жалуйся на сырость.

— Не можешь пить не суйся в воду!

— Тебя не спросили куда!

Спор разгорелся не на шутку.

"Недолго и до драки! — подумал я, — Брэк!

Спорщики потухли.

— А теперь познакомимся.

Мы представились, и я узнал всю историю. Если коротко — домовому необходим дом. И наш Рукоблуд, тогда его ещё так не называли, не исключение. И вот он сменил много хозяев и так и не остановился ни у кого. А потом попал в бардак. И вот там из домового превратился в карлика Рукоблуда. Как и Шныга он тоже ел эманации, но сексуальные. Так питание и бытие повлияло на сознание.

— А вы куда?

Я смутился — признать себя лунатиком, чего ещё!

— А, так! — нашёлся.

— Пойдёмте со мной. Я вам кое-что покажу, — карлик показал в сторону красноватого мерцания.

— Вообще то у нас свои планы… — пробормотал я — … а хотя… А ладно. Идём.

Мы прошли сквозь переливающийся розовый занавес и оказались в длинном коридоре. Он вывел нас в другой коридор, а тот в следующий.

— Интересно как мы отсюда выберемся? — подумал я.

— Асель тебе покажет, — неожиданно сказал Рукоблуд. — Правда?

— Не называй меня так — ты же… — домовой оборвал фразу.

— Понимаю, — карлик ехидно посмотрел на бывшего собрата.

— Зато я ни фига не понимаю! — буркнул я — надо же было куда то выплеснуть зародыша беспокойства.

— У нас тут у всех по несколько имён.

— Ну, прямо графья!

— Вовсе нет. Истинное имя — суть…

— Власть, Хозяин. Знающий суть может повелевать.

— Магия?

Шныга и Рукоблуд поморщились.

— Мы этого не знаем! — воскликнули они. А Рукоблуд продолжил — Какая разница какэто называть. Мы станем слугами узнавшего наши истинные имена! И к тому же мы уже пришли. Смотри!

Карлик величественно простёр руку.

Медленно плавали шары мягко светящиеся золотым светом. Стояли столики, за которыми сидели улыбающиеся люди. Шары иногда касались их голов — тогда по телу струились изумрудные змейки.

От восхищения я не мог проронить ни слова. Шныга тоже замер как вкопанный. Карлик, видимо неоднократно здесь бывавший, бесцеремонно дёрнул меня за рукав — надо отметить, что во всех снах я был одет, не помню точно во что, но что одет это точно. Дёрнул за рукав и говорит — Пойдём.

— Куда… Зачем… — прошептал я — Здесь так чудесно. Ты слышишь? Музыка…

— Идём, идём.

Мы пересекли огромный зал. На самом деле прошли вдоль стены и совсем немного. Я увидел золотые капли, бесшумно падающие сверху — даже задрав голову я не смог увидеть откуда. Тогда я глянул вниз — из пропасти поднимались золотые шары. Очарованный я подошёл к самому краю и протянул ладонь под золотой дождь. Ещё чуть-чуть, ну!

И тут я услышал крик.

Я отшатнулся — правая нога уже зависла над провалом.

— Что ты орёшь как резаный?! Что мне было бы?

Шныга молча показал на карлика. Довольная улыбка на его лице или сама физия, сменилась явной досадой, сквозь которую так и щерила свои клыки злость.

— Голову лучше всего срубать быстро!

Шныга врезал по оскалившейся морде кулаком. Рукоблуд взвизгнул.

— За что ты его так?

— Подлецу было всё к лицу — даже гроб! — Шныга вразвалку подошёл к карлику. Тот попятился.

— Ах, ты, сявка!

— Да ладно тебе. Я сам виноват — полез до этих капель. Ну не сорвался же! Да и что мне будет — я хотел добавить — во сне, но почему-то слово так и не слетело со связок.

— Я, когда на малине жил, навиделся.

— Чего?

— Этого! Идём отсюда!

— Дорогу помнишь?

— Помню.

Домовой ещё раз огрел карлика по спине. Тот крякнул.

— Сделай так, что б я тебя долго искал…

Подул. Р.Б. исчез.

Пока мы добирались, я получил ответы на все вопросы. Оказалось — касаться золотого дождя надо очень осторожно. Люди сидевшие в зале — влюблённые. И как мир многокрасочен, так и любовь имеет множество тонов и оттенков. Коснувшись дождя я мог воспарить к немыслимым высотам.

— Говорят, даже на седьмое можно добраться! — домовой сел и почесал ногой за ухом.

Но можно и загреметь в провал. И тогда торжествуют страсть, жажда обладания, похоть.

— Да откуда ты знаешь…

Шныга только грустно посмотрел мне в глаза.

— О чём думает молодой холостой мужик, когда просыпается? И делает?

Хорошо, что во снах постоянно сумерки — а в полумраке все кошки серы. Лицо так и загорелось.

— Ну а твой…?

— Рукоблуд, что ли? Так он потом и насыщается, когда… это самое, ну дрочат или ещё чего.

— Неужели всё съедает?

— Таких как он много! Инкубы, суккубы, те же лярвы и курвы… Большая часть эмацы Князю…

Шныга испуганно зажал рот.

— А это кто? Авторитет?

— Князь это Князь. Лучше его не упоминать. Мы уже дома, Хозяин. И ещё — большие люди из дела не выходят — их выносят.

И тут зазвонил будильник.

— Чао!

— Какао! — ответил домовой и стал расплываться

Глава 5. Слушая призрака

Поужинал и сел за дневник.

Нам не понравилась тёплая буба,[37] кто то предложил её охладить. Недолго думая, сунули в сугроб. Стоим, ждём. Цуца поднимает за горлышко… Блядь, дно как бритвой срезало. Что делать — хватали пропитанный водярой снег и глотали.

Крюгер притащил прикольного пацана. Кликуха Сатан. Лепил, что он белый маг. Записал его базар, по кайфу.

Сделал себе фантом для общения с людьми. Хапнул. Жить по совести — самое крутое. Переход на другой уровень позволяет быть самим собой. Естественность — высшая степень магии. Благодушие — от нищенства духовного. Во что веришь, то и получаешь. Естественности мешают базары. В жизни всегда есть место греху. Мой жирный кролик. (Гоморру по ляжке погладил.) Варюсь в проблемах — не могу вывариться. Не грузи — в каждом заложен Дух Божий.

Меня давно уязвили. Всю жизнь был открытым — а теперь весь внизу. Магия — переосмысление: в детстве смотрел на звёзды, много курил травы — куришь — тебя пробивает! Поднимаешься по чёрной лестнице к Богу. Встретился с духовным учителем. Стал вести аскетический образ жизни. Художник — это не болезнь, это вдохновение. Разрушил своё лунное тело, и осталось вечное. Явился "чёрный человек" и я сполз на уровень базара. Все мы идём по следам ушедших раньше… Белая магия — это прекрасно. Единственное что может спасти человечество. Маги не умирают — они уходят.

Недоверие, недомолвки — очень страшная вещь. Всё то, что я оставил — я за это в ответе. Свобода мыслей, свобода действия — когда ты устремлён на звезду, звезду Сердца. Самая главная ошибка — я обиделся за то, что не признали. Ну и хуй с ними! Мне Господь не нужен — это лапша для рабов, я сам себе Бог!

Какая разница у кого быть рабом — у Бога, что мучает своих слуг обливаясь слезами из сострадания или у Дьявола, который сначала даёт хорошо пожить, и выполняет самые безумные желания, а потом морит в Аду. Весёленькая жизнь у бедного вечно голодного существа. И там — тупик, и здесь клин. Легче умереть, чем не искушаться.

"Как ни крути, а согрешишь и не заметишь". Брат Мапутра.

Шутка! Это вовсе не…

…походило на публичную исповедь. Девушка, приятная во всех отношениях, живописно представила сценку — они устроили групповуху, а в соседней комнате лежала умершая хозяйка квартиры, на что партнёры острили — бабушка отдыхает… Худощавый очкарик рассказал, как бросал кота на раскалённую плиту.

Череп развил тему — котят он прибивал к кресту, одного Иисусом назвал, по приколу

Ну, и я поделился — рассказал, как мы с корешком собак мочили — накрыли железной сеткой и булдыганами по ней. Жрецу понравилось. Правда, я гнал — меня хватило недолго, потом я сорвал сетку. Этот придурок выебнулся и получил по ебстальничку… И всё-таки меня обошли.

Толстомордый хлыщ с бегающими глазами и короткопалыми потными ладонями, подхихикивая, поведал о том как… Короче — идёт по парку, видит — стоит коляска. Вокруг никого. Взял младенца, говорит — На зозю. Сунул ему хер вместо соски. Побалдел и положил мелкого назад…

Цуца сообщил — Вовка повесился.

В Библии сказано: "не убий", но не сказано, что нельзя убить себя. Крюгер поступил как самурай.

Я записал на бумажке: Сатан и заключил имя в овал. Вовку Кривоногого, по кличке Крюгер я помнил хорошо — породистое арийское лицо, стройный. Девушки так и вешались на шею. Жаль… И не знал. Ну, пусть тебе земля пухом будет. И Гоморру помню… Модель. Никогда бы не подумал: Гоморра и белый маг! Весёлая жизнь. Я вспомнил про недавний сеанс и вздохнул — до аванса ещё оставалась неделя.

Июнь

Глава 1. Тары-бары, растабары

— Мало того, что запарка, так на выходных ещё клещ укусил! Впился в лобок чуть повыше хуя. Натёр его салом — вроде расслабился. Стал дёргать — шиш. Пришлось подрезать ножиком. Только тогда поддел и выдернул. Брр. Дай Бог, что б был обычный. Потом обнаружил ещё пару и казнил. Хотя вины их нет — все хотят жить. А что б жить надо пить. Вот разница: клещ пьёт для того, что б дольше жить, а человек — что б скорее умереть.

— Так он может опохмелиться хотел?

— А… — Вася махнул рукой — Мораль — не дрочи судьбу.

— Что касается дрочки… Может не только труд превратил обезьяну в человека…

— ?

— Отсутствие нормального секса в матриархат побудило мужчин работать руками, а там и воображение развилось и творческая забилась жилка. Потом женщины, увидев, что мужики обрели свободу, спешно отказались от матриархата и передали бразды правления сильному полу. И теперь в обмен на полноценные секс и кухню мужчина идёт на поводу у женщины. Полная иллюзия независимости.

— Хм…

— Вот тебе и ху., и эм. Попробуй — поживи с молодой женой, а потом останься один… Ага! Вот то-то и оно… В общем, сейчас и волки целы и овцы довольны.

— Ну, ты накрутил! Когда пойдём?

— А как ты думаешь?

— До полуночи…

— Правильно. Так что завтра у часов в девять. Сможешь?

— Ну!

— Пока. До завтра.

Домой я летел, как на крыльях — в принципе я мог прочитать весь дневник за ночь, но я как гурман растягивал удовольствие.

Людям врут, что их ожидает Рай. Каждый получит то, что хочет получить его «Я», а просветлённые к тому же на землю назад возвращаются — тащить остальных. Вечная работа без перекуров. Как всё это бесит. Так хочется воли! Нет дудки — сиди в этом поганом теле и терпи. "Бог терпел и нам велел". Да сам Бог погряз во вранье, сам пребывает в неведении. Бог и есть первый лжец и преступник — сам же нарушает заповедь: "Не убий". Построил такой мир, что сам, наверное, ему не рад.

…здоровья я хочу и себе, и родным, и знакомым; мало мальски сносного существования всем людям. Сын Божий, ты должен был предвидеть, что твоё учение ни хрена людям не даст. Ты только натравил человека на самое себя, а твои последователи мало того, что невинного младенца считают грешником, так ещё и 70 % жизненных действий считают грехом. Грех — проступок — наказание. Но как может любовь и свет наказывать? Хорошо. Грех — проступок — муки совести — искупление — Рай, а если нет? Вывод — родился грешным и умрёшь грешным. Вечная кабала и рабство у «доброго» Бога. Вечное преклонение перед его Сыном, а кто против тот в Ад? Или на муки вечные во внешнюю тьму? Тогда как ни крути, но Дьявол честнее — он хоть говорит: я Отец лжи, но предлагает относительно честные правила игры — имеешь все блага, только продай душу. А что по кайфу! Ау, демоны, вы где? Есть неплохая душа по сходной цене — нет, не злато и власть, а другое хочу я.

Самый великий эгоист — Бог.

— Вот что значит, с кем поведёшься, от того и наберёшься — уже в бога стал верить! И ругаться.

Полное ощущение, что я лечу куда то, и только в самый последний момент успеваю крутануть руль. Мелькают лица, дома, дела, мысли. Серая лента шоссе падает под ноги и, к сожалению, вижу я на каких то двадцать метров. Такая скорость опасна для здоровья. Надо замедлить бестолковый бег и спросить себя однажды: зачем? Зачем десятки знакомых, которые тебе не нужны, так же как и ты им. Я всё ломлюсь через тернии и к чему? Ах да! За терниями то не видать. Остаётся ломиться даже не зная направления. Может я давно иду назад.

Юрий в виде вопросительного знака. С этим Цуцой вечные приколы — то на автопилоте придёт, то отчубучит чего-нибудь…

Правильно Ромик сказал: Зверьки. Я их не люблю — с какой стати я должен убиваться от их несчастий? А с крысами у меня разговор короткий — за ручки-ножки и пополам.

— Стоп. Ромик, наверное, и есть Сатан. Вот тебе и басист!

Я как лесной волк, да ещё заматеревший и белый. Ненавижу всех. Что бы вы все скорее передохли, потрохи вонючие. Конца света хер дождётесь, так себя в войнах, эпидемиях и потопите, шакалы. Ни на кого не собираюсь работать — ни на папу Бога, ни на маму Богородицу, ни на дядю Сатану. Пускай вешают, режут друг друга — может поумнеют через пару тысяч лет. Это же их право на жизнь и на смерть.

Самый большой страх для меня — это быть самим собой. Мы боимся, что, отказываясь от масок, станем пустотой.

Мысли записывать не хочу — им самое место в отхожем месте.

Не хочу верить! Сначала Крюгер, теперь вот Цуцик. Весёлый, прикольный. Говорят, полез пьяный купаться и пропал. Гонят, что и кур доят. Не хочу в это поверить! Не хочу!

— Да. Непруха.

Цилевича Юрия знала вся Рига — такого приколиста надо было поискать. Я пару раз заходил с ним на хату. Меня ещё дико удивляло как у родителей баптистов сын панк. Что ж — жил как панк, и кончил как настоящий панк. Я произнёс формулу прощания и подумал — Как глупо — как будто ему это важно — в какой земле лежать.

Глава 2. Тень

Я подошёл к зеркалу и ахнул — вместо стеклянной плоскости виднелся вход в тоннель, словно занавешенный водяной завесой.

Я с опаской просунул сквозь неё голову и осмотрелся. Тихо. Сделал шаг вперёд и заметил приближающуюся тень. Она плыла совершенно бесшумно.

— Эй, кто там?

— Дед Пихто и бабка с пистолетом! — ответила тень.

Вспомнив опыт с «негром» я рявкнул:

— Что, зубы жмут?

Тень хихикнула.

— Клёво! Вот таким ты мне нравишься, пацан.

— Я тебе не девица, чтоб нравиться. Отвечай кто такой?

— У попа была собака, он её любил, она с дьяком изменила — он её убил. Вырыл яму, закопал. На дощечке написал… Что? — пропел гость на мотив "Smog in the water".

Я прыснул в кулак.

— Больной смеётся, значит, будет жить, — глубокомысленно изрекла фигура в низко нахлобученном капюшоне.

— Хи-хи не ха-ха. Имечко, будь ласков!

— Ишь, чего захотел. Обойдёсся. — гость ухмыльнулся.

— Хорошо, — как можно зловеще протянул я, — Зачем пожаловал?

— Это я у тебя хотел спросить — зачем ты меня позвал!

— Я — тебя? Чо ты гонишь!

— Айяяй, как нехорошо — жаргонизм, а ещё журналист.

— Слушай, остряк, ведь можно и по шее схлопотать.

— Руки коротки.

Я молча взял его за грудки.

— Ты ковырялки-то свои попридержи, пока я тебе их не пообрывал. Лапоть.

Ну, тут уж я не выдержал и врезал ему слева в челюсть.

— А, чёрт!

Темно-синие костистые пальцы намертво стиснули моё запястье, а из-под капюшона донеслось ехидное хихиканье. Я попытался пнуть гостя в колено. Тот легко увернулся и злобно прошипел:

— Ну, ты, сноходец хренов, ещё дёрнешься — руку сломаю, понял?

Оставалось только кивнуть.

— В общем, так — мне до твоих шашней дела нет, понял?

Я снова кивнул.

— Умница.

Я всё-таки вырвал руку, и что есть силы ударил под капюшон. Гость отлетел в туннель и, запнувшись, с шумом свалился. Я двинулся вперёд — необъяснимая злоба переполняла меня: хотелось запинать, разорвать на мелкие кусочки, втоптать в прах. Тень на полу пошевелилась. Я, рыча аки лев, набросился на врага. Пальцы поползли к горлу. Вспомнилась сцена из фильма, где анемичный интеллигент шипел на коллег: "Ну, кто так душит?! За яблочко его, за яблочко!"

Я поднялся. Пнул груду тряпья так, что она улетела хрен знает куда и, сжав кулаки, прорычал:

— Ну, тварь, попадёшься — изуродую, как бог черепаху!

В тоннеле хихикнули. Я пошарил вокруг себя — никого. Зашлёпало. Шлёпанье стало отдаляться, и, когда выполз полусонный домовой, стихло совсем.

— Хозяин, ты чего?

— Да вот, перемахнулся тут с одним… — я чуть было не сказал: козлом.

— Тёмным?

— Наверно. Через зеркало пробрался.

— Тогда это не тёмный.

— А кто?

— Наверное, бес… А может и Тень.

— Тень? Чья?

— Да твоя, Хозяин, чья же ещё! — зевнул Шныга, — Блин, ты мне такой сон обломал.

Он зевнул ещё раз, махнул лапкой и потопал в свой угол.

Я взглянул на зеркало — стекло как стекло. Перемигнулся с отражением и тоже было пошёл почивать, но остановился.

Подумав несколько мгновений я окликнул домового.

— Эй, ты спишь?

— Да. — Шныга демонстративно зевнул.

— Послушай, а можно увидеть умершего?

— Ушедшего, — поправил домовой.

— А как же ваш знакомый?

— У него за бабки.

— Не понимаю — зачем ему старые женщины…

— Я хотел сказать: за деньги.

— А это что?

— Такие бумажные листочки… На них иногда написано, какому количеству золота он соответствует.

— Интересно выходит — на брусок прилепил название и грызи осину, а думай что это хлеб.

Я вспомнил про чёрный " кирпичик".

— Примерно так и есть. Ты можешь помочь?

— Не знаю за результат.

— То есть не можешь?

— Плод падает, когда созреет. Бог даст — свинья не съест.

— А это то причём?

— А при том. Дорога пролегает мимо владений Князя.

— Опять ты про этого Князя.

— Ваш знакомый разве не предупреждал что это опасно?

— Что-то говорил.

— Ты идёшь один?

— Вася ещё хотел повидаться…

— Уже лучше…

— Так когда?

— Лучше всего, когда Селена укрепляет своими лучами дорогу ушедших.

— ?

— По-вашему — в полнолуние.

— Ближайшее?

— Можно и ближайшее. Лучше всего в ночь Примирения, это в начале лета.

— Лиго?

— Ага.

— Хотелось бы повеселиться… Сам понимаешь.

— Ваши души слишком тяжелы… Дорога может не выдержать.

— И что?

— Ухнешь в Хлябь, а потом я волоска не дам за твою голову!

— Ну что ж — придётся кое-чем пожертвовать. Надо ещё с Васей переговорить.

— Вот и переговори, а я спать хочу.

Шныга заворочался и громко зевнул, вскоре донеслось сладкое сопение.

Глава 3. Очень короткая

— И скучно, и грустно, и морду некому набить. Все дни слились в один под знаком пофигизма и лени…

— Ничё, скоро навеселимся!

— Ты на Лиго что делаешь?

— Ну не знаю… Может курочку какую подцеплю.

— С тремя перьями?

— Подкалываешь?

— Слушай, — есть одно интересное дело. Как ты с книгой? Освоился?

— Ну не знаю…

— А кто должен знать?

— Что ты хочешь? Конкретно.

Я кратко изложил свой план.

— Думаешь? Этот, колдун, говорил — опасно для психики.

— Я думаю — не страшнее, чем ты выдуваешь литр разбавленного спирта.

— Ну, ты и сравнил — спирт вещь полезная.

— А сон — нет? Без спирта ещё можно обойтись, а без сна никак!

— Лично я заснуть не могу, пока не остограммлюсь.

— Ну, ты даёшь! Прямо феномен. Только в этот раз воздержись. Вспомни бесов. Сон сном, а на ус то мотай.

— Давно намотал — тут, понимаешь, сидю после работы. Дремаю, значит — то есть отдыхаю. Кепарик на нос надвинул, что б свет не мешал. Слышу, дверь приоткрылась. Я глазы открыл — стоит пёс, клыки ощерил, говорит — Ну, долго ещё сидеть будешь? Запирать надо. Ну, думаю, дошёл — уже собаков говорящих вижу. Голову поднял, а это сторож. Так что…

— Так что, чао!

Глава 4. Пропавшее интервью

В электричке я сразу заметил знакомую фигуру. А.А. ответил на приветствие, а я включил диктофон — всегда надо попытаться обмануть провидение.

— Добрый вечер.

— Добрый.

Агасфер молчал. Я тоже. Колёсики выстукивали "Rock over Bethoven". Просвистела встречная. Пауза явно затягивалась.

— Давайте о банальном. О счастье, например. Вот что такое счастье?

— Счастье? Отсутствие страдания.

— И всё?

— Да.

— Люди несовершенны…

— Понять своё несовершенство — уже первый шаг к совершенству.

— Будда тоже об этом говорил.

— Будда? Рака.[38]

— Дурак?

— Нет. Пустоголовый.

— А как же боевые искусства?

— Они основаны на вере и знании себя. Но не на пустоте, так ревностно проповеданной господином Гаутамой. Смею предположить, Будда просто ничто — до шага в ничто он ещё существовал, а там — ничто. А с ничто что взять?

— Так буддистов полон восток.

— И не только. Что ж — если учитель был пустоголовый, то чего ожидать от последователей… Может господин Дарвин вовсе не ошибался — обезьяна может только подражать, пародировать. К сожалению, и христианство эта беда не миновала.

Крыть было нечем, и я задал вопрос от балды.

— Ну, как вам в наше время?

— Мало что изменилось…

— Но всё-таки изменилось?

— Мусора стало больше, бесноватых.

— А как же свобода нравов?

— Всё по старому.

— А люди?

— Не изменились.

— Разве?

Агасфер задумался.

— Привитое дерево отторгает неблизкие себе по природе черенки, и человек также отторгает всё чуждое ему, но что близко по духу то прививается.

— Всё, как попы говорят, от бога. Вы много пожили, совсем другой уровень знания…

— Знаю только, что проживи я ещё сто лет или двести, да хотя бы и тысячу, я так и буду гостем на этом уютном зелёном шарике.

— Не такой он и уютный. Учений, как собак нерезанных. А разборок между ними!

— Бог открывается всем по-разному — следовательно, сколько ни есть на земле понятий, все они часть Бога. Все качества присущие людям присущи Богу, но не все качества Бога присущи людям.

— Бога никто не видел.

— Или некто?

— Ну, скажем так — многие не видели.

— Бог не виноват в том, что они от жизни воспринимают лишь то, что в состоянии воспринять. Гордыня — считать свой угол зрения самым широким.

Объявили Иманту.

— Мне выходить скоро. Давайте, про религии в другой раз.

— Спасибо вам, Александер.

Старик достал платок в крупную клетку и промокнул повлажневшие глаза. Не люблю сантиментов, тем более было из-за чего.

— Не за что. Это моя работа. Счастливо. Спасибо за беседу.

Я придержал ногой дверь и метнулся в тамбур. Не знаю почему, но в душе расцветали незабудки и пели соловьи.

— Клёвый старикан, — сказал я отражению. Двойник с шипением исчез в нише, а я скатился на перрон.

Дома я на всякий случай переписал разговор на бумагу. И как чувствовал: хотел послушать кассету на сон грядущий и на тебе — вместо голоса Агасфера шипение и в конце грохот, и звук приземления, смешанный с отборной руганью. Надо же. Я и не знал.

Глава 5. "Черная месса"

Домишко, если так можно было назвать пятиэтажную, старой постройки махину, стоял на отшибе. Я осмотрел в бинокль подступы — вроде мы первые. Как можно бесшумнее мы прошли в заброшенное здание.

— Классно! — не удержался Вася.

Ещё бы — высокие потолки, местами лепнина. Лестницы с перилами чугунного литья. Мраморные, истёртые ступени.

— Слушай, ни хуя не понимаю — людей из хат выбрасывают за долги, а тут такой домище пустует…

— Ты думаешь, я понимаю? Лучше молчи. Не забудь — может тут кто-то уже есть!

— Понял. — Васин голос упал до шёпота.

Не помню, сколько времени мы потеряли на поиски искомой комнаты, но всё-таки нашли. Одна стена была добротно покрашена белой эмульсионкой, с остальных трёх щерились разнообразные твари — плоды воспалённого воображения. На полу аккуратно выведена пентаграмма, заключённая в круг и ещё какие то символы и буквы.

— Паскудное место! — напарник почесался — Окон нет, а свет есть.

Тут и я обратил внимание на отсутствие окон. Вернее они были, но наглухо затянуты чёрным крепом. Тогда откуда свет? Чудо? В наше время чудес не бывает — чудо это пока не понятое явление, значит…

Я внимательно осмотрел потолок и увидел, что он заклеен лавсановой плёнкой. Понятненько — видимо на чердаке есть люки. Свет через них падает вниз, на плёнку и в комнату. Хорошо продумано.

— Саня, глянь сюды. — Васька так и танцевал от нетерпения.

— Ну, что?

— Дверь. Может, посмотрим что тама?

— Ничего не трогай! — прошипел я, но было поздно. Спец по взлому ухватился за ручку и… раздался истошный вопль. У меня внутри всё обмерло. У Васи отвисла челюсть.

— Чо стоишь идиот, рвём, пока не спалились! — я дёрнул его за рукав, но двинулся он лишь после хорошей затрещины. Мы выскочили на лестничную клетку и посыпались вниз. Оказавшись у входа, я остановился, и второй фашкой остановил партнёра. Выждав ещё пару минут я начал медленно подниматься. На втором этаже что-то заставило меня осторожно глянуть в окно.

— А, чёрт!

— Что?

Вместо ответа я показал — следуй за мной. Мы дали б фору любым индейцам на тропе войны — как птицы взлетели на пятый и перевели дух.

— Что — они?

— Угадал, — я устало прислонился к стене.

— Что делаем?

— Ты как попугай — что, что, что! Ховаться надо и чем быстрее, тем полезнее для твоего и моего здоровья.

— А куда?

— На небо, идиот!

— А почему бы и нет?

— Тоже мне, Икар нашёлся.

— Ты не понял — я чердак имел в виду.

— Идея хорошая — только лестницы нет, хотя… — я оценивающе окинул его взглядом — Сможешь?

— Жить захочешь — не так раскорячишься.

Вася стал мне на плечи. Вцепился за края люка и рывком, опечатав мне лоб подошвой, влез на чердак. Мне показалось, что он отсутствовал целую вечность. Скажу честно — поползли гнилые мыслишки. И тут сверху упала петля.

— Давай.

— Ты что думаешь — я ниндзя?

И тут я услышал далёкие голоса. Видимо страх придал силы. Я вставил ногу в петлю и, ухватившись руками, выпрямился. Поспешил — меня качнуло. Я глянул вниз и мне стало дурно — то площадка, то проём. Сверху доносились приглушенный мат и пыхтение. Понемногу отпускало. Я посмотрел вверх — вот и люк. Жёсткая рука ухватила меня за шиворот. Я дёргался как паяц, и когда голоса раздавались уже на третьем, тело и я были на чердаке.

Ступая по балкам, мы прошли к золотым колоннам в одном из углов и, аккуратно улеглись рядом с ними. Лежать было довольно неудобно, но дело того стоило. И хорошо, что мы пошли пораньше — если бы как задумывали, то, как пить дать, нарвались, — подумал я. Голоса раздавались уже в комнате.

— Смотри, как кидался — дверь оттянул!

— Тебя не покорми и ты озвереешь!

— У, тварь!

Истошное мяуканье.

— Череп, ты хавку взял?

— Ага! На, жри.

Дверь закрылась. Голоса разбрелись по дому. С каждым часом их прибывало. Когда стемнело всё и началось. Я осторожно включил диктофон, и лишний раз порадовался японскому качеству, наш советский громыхал бы как паровоз.

Судя по всему это была проповедь.

— Лучше гореть в Аду, чем идти у Господа на поводу! — бодро начал оратор. — Но я не хочу, и не буду гореть. Я хочу властвовать! Ничто ни в этом мире, ни в том не сравнимо с властью — она всё!

— Жить можно везде — лишь не в узах христианства! Я предпочитаю быть рабом своих желаний, чем желаний кого бы то ни было, хоть самого господа Бога!

И т. д., и т. п. Потом он отвечал на вопросы.

— Лучше зависеть от своих денег, чем от чужих.

— Душа и любовь имеют плодом вожделение.

— Ты думаешь — Умру и бог меня пожалеет? А вот фигушки. И это действительно так. Такие вещи как жалость, сострадание присущи только человеку, а в высших мирах нет ни добра, ни зла. Поэтому одной жизнью больше, одной меньше — им глубоко плевать. Главное — некие высшие цели, к которым придётся идти босыми ногами по шипам.

— Проблема добра и зла заключается в направлении взгляда.

— Истина одна, вот только точки зрения, а соответственно и ракурсы, разные.

— Создатель не может быть отделён от своего творения. И если по полотнам можно предполагать о внутреннем мире художника, то, взглянув на мир можно понять сущность Бога, что сам в себе разделился на разум, любовь и безумие. Свобода выбора! Вас обманывают, а вы это благословляете и должны любить! Но, мы, люди шестой расы свободны от лжи!

Утолив алчущие умы, оратор объявил перерыв.

Внизу поднялся дикий гвалт. Спустя четверть часа он стих. И тот же голос властно произнёс.

— Сегодня одна милая девица решила стать ведьмой! Подготовьте же всё для обряда.

Такое я пропустить не мог. Конечно, я пожалел, что не имею видеокамеры, но что поделать — не столичное издание. Мы осторожно глянули на полыхающие алым квадраты, посмотрели друг на друга и одновременно наклонились.

Сначала ничего не было видно, но когда плошек добавили я увидел не менее двух десятков людей в чёрных одеждах, парней и девушек. На юных лицах играли тени, придавая им, как ни странно, ангельские черты. У белой стены стоял высокий человек в чёрной мантии, стриженый под ноль. Парень в косухе принёс большой крест. Бритый приладил его на стену, так что перекладина оказалась внизу и что-то сказал другому, с пламенеющей головой.

Белобрысый принёс чёрного кота. Высокий взял его на руки и почесал за ушком. Кот довольно замурлыкал. Парень в косухе поставил в центр звезды чашу — в ней что-то плескалось.

— Приступим, — сурово произнёс высокий. Перекрестил наоборот и подал парню в косухе.

Чаша пошла по кругу. Все делали по глотку и что-то бормотали. И так три раза. Лысый стал у креста, а парень в косухе и светловолосый сели по обеим сторонам. Остальные уселись, образовав полумесяц.

На середину комнаты вышла девушка. Просто сексбомба. У меня член упёрся в балку, несмотря на остроту ситуации.

— Раздевайся, — приказал лысый.

Девушка медленно сняла майку. Следом упала мини-юбка. На трусиках пальцы замерли, но через секундную заминку они опускали их в кучку. Последними были туфли.

Я взглянул на бритого. Лицо его исказила мефистофельская улыбка.

— Стань сюда, — он показал на центр пентаграммы. Линии и буквы светились — видимо в краску добавили фосфор. Бритый прошёлся вокруг девушки. Полы плаща казалось сладострастно поглаживали светящуюся розовым нежную кожу. Затем вернулся к кресту.

— Князь мира сего. К тебе взываю! — замогильным голосом вскричал он и дальше забормотал какую-то белиберду. Когда окончил по лбу текли капли пота. Коротко кивнув паре, поднял кота над головой, тот взмяукнул. Помощники схватили животное за лапы и перевернули. Бритый нагнулся и что-то поднял. Парни прижали лапы кота к кресту.

Резкий замах и отчаянный крик полный мучительной боли. Ещё замах и крик. Глухой стук и крик. Меня всего начало колотить, вместе с чувством всёпоглощающей ненависти поднимался и липкий сосущий страх.

Все замерли. Осталось лишь тяжёлое дыхание и стоны истязаемого существа.

Бритый поманил девушку.

Та сделала несколько неуверенных шагов. Пальцы жреца, только что сжимающие ручку молотка прошлись по груди. Коснулся губами уха.

Кандидатка в ведьмы с ужасом отшатнулась. Жрец ласково улыбнулся.

Девушка взяла молоток. Я глянул на Ваську — не натворил бы делов. Тот лежал неподвижно — обморок.

"Хорошо еще, что не на плёнку упал"

Снизу донёсся тупой удар и жалобный стон. Я всё же пересилил себя.

Ведьма била неумело. Несчастное животное никак не хотело умирать. Но вот ещё удар и оно забилось в агонии. Молоток выпал и с глухим стуком ударился об пол.

Бритый поднял нож. Поцеловал лезвие.

— Нема!!!

Лезвие рассекло горло, хлынула кровь. Помощники подставили эмалированную миску — капли, стекая по кресту, падали с лёгким шумом. Бритый скинул плащ и оказался в одних узких кожаных трусах. Он зачерпнул немного крови из миски и провёл узоры на лице и груди девушки.

— Теперь ты одна из нас! — торжественно провозгласил жрец — Осталось малое!

Взяв за руку, повлёк к пентаграмме. Ведьма легла, расставив руки и ноги по лучам звезды; посвящающий пристроился сверху. Извлёк огромный напряжённый член, нелепо прикреплённый к худому телу и, обратив взгляд к алтарю, резко вошёл. Девушка застонала. Следующим был парень в косухе — снял только штаны. Потом она стала на четвереньки, и блондин взял её сзади.

Жрец сел, взял блонду двумя руками за голову и пристально посмотрел в глаза. Затем придержал одной ствол и нажал на затылок. Ведьма прикрыла глаза и, охватив губами головку, заглотала ствол по самые яйца. Втянула щёки. Брюнет, наконец то снял куртку, постелил её на пол и лёг. Новенькая на мгновение замерла. Немного поерзав, она прижалась низом живота. Брюнет довольно зарычал. Белобрысый тоже времени зря не терял — он смочил член в крови и деловито вставил в анус. Остальные безмолвно наблюдали.

— Эй, чего уставились? — бритый оглядел присутствующих — Шевелитесь!

Пол скрыли совокупляющиеся тела. Под вздохи-охи я растолкал напарника — пришлось похлестать по щекам.

— А блин — самое интересное то я пропустил!

— Сматываемся! А то нас пропустят.

В кромешной темноте мы прошли до следующего люка. К нашему счастью, там оказалась лестница. Мы осторожно спустились и, предварительно сняв обувь, пошли вниз. И только вышли в ночь…

— Эй, кто тут?

— Свои! — нашёлся я.

— А чего не развлекаетесь?

— Жрец наказал, — брякнул я, что первое, что пришло в голову.

— Это он может. Сука, — выругался часовой. Судя по очертаниям фигуры почти Шварцнеггер. Такого и ломом не завалить. Но что-то надо предпринимать — обман раскроется и всё, приплыли.

— Покурим? — амбал протянул открытую пачку.

Мы взяли по сигаретке.

— А, блядь, зажигалку забыл!

— У меня спички есть! — раздался голос спеца по взлому.

Вася незаметно коснулся моего локтя. Я ответил тем же. Едва я зажмурил глаза, как раздался хлопок и следом мат-супермат. Вспышка дала нам фору на десять секунд. Никаких ц.у. не потребовалось — ноги сами несли. Надо было только вписываться в повороты и не превышать скорость. Ночной воздух приятно холодил ноздри, и я себя чувствовал семьсот тридцатым БМВ. Васю я так и не смог нагнать, пока мы не остановились слить лишний бензин.

— Надеюсь, он, нас, не запомнил! — пританцовывая, прокричал Вася.

— Я тоже.

Я застегнул ширинку и продолжил:

— Во-первых, мы были в капюшонах, а во — вторых — хоть он и тупой как валенок, но не дурак — его за то, что нас упустил так взгреют — самого на круг поставят!

Дома я прослушал плёнку, кое-что набросал. И снова раскрыл обгоревшие листки.

Зашёл вечером к И… Когда она меня отшила, стало очень больно, нехорошо засосало в области сердца, полились слёзы; я стал задыхаться, словно вытащенная из воды рыба. Но когда я увидел её поникшую за кухонным столом сердце, будто шило пронзило. Я забыл все свои обиды и страхи и сомнения — любимой было плохо, она сама переживает. И. солнышко моё, радость моя. Пусть приснится тебе светлый радостный сон. Я тебя люблю!

Воланд сказал — "Рукописи не горят". Господи, как я хотел бы сжечь напрочь некоторые листы из книги моей жизни. Но… Что сделано — то сделано. Что посеяно — то и пожинается. Что смололось, из того и печётся. И что испеклось, то мне и отведывать. Завтра надо идти на приём… Слово не воробей — вылетело, не поймаешь…

Ей со мной было тепло, мне с ней было хорошо — может это и есть любовь?

Слёзы разбили корку уже начавшую покрывать сердце, и оказалось — оно живое, ранимое.

Мне надо научиться принимать смерть и отпускать даже то, что безумно люблю. И., счастливой тебе дороги меж звёзд.

Мечта моя умерла, а вслед за ней и я стал умирать.

No comment.

Июль

Глава 1. Летний день, летняя ночь

Я гулял по Старой Риге. Просто так. Почему бы и не погулять, если денег на казино нет, а отдохнуть хочется. Пара, поднявшаяся из-за ближайшего ко мне столика привлекла моё внимание. Особенно девушка.

— Где-то я её видел… Но где?

Парень расплатился с барменом и повернулся лицом. Это был Ромуальд — как всегда элегантный и изысканно одетый. Пока я раздумывал здороваться или нет, пара оказалась рядом.

— Добрый день, Ромуальд.

— Добрый. Александр, если не ошибаюсь?

— Александр, — кивнул я и подумал — Парень, с твоим I.Q.[39] не запомнить имя? Что то ты крутишь.

Далее последовали обычные разговоры про жизнь, новые фильмы и законы, в общем, то обычная беседа: максимумом слов с минимумом информации. Потом он спросил меня о работе. Вот тут и пошла у нас нестыковка во взглядах. По всей видимости «отвёртка» ослабила Ромику стопорные винты.

— Можно жить да не дают.

— Кто не даёт то?

— А чёрт его знает. Вот опять деньги задержали. То деньги, то материал. Свобода печати…

— Так усердно бичевал себя, что доставалось окружающим.

— Кто?

— Я.

— Здорово!

— Стараемся понемногу…

— Журналист?

— Свободный мыслитель. Вот, кстати, насчёт "не дают". Рабы, отказывающиеся от воли, предпочитают крепкую цепь — что б потом жаловаться — если бы не, то я бы…

— Но сейчас безработица. Сложно место найти. Вон работяги мыкаются — шоферы, слесари, маляры…

— Правильно.

— ???

— Потому что работать все умеют, а вот заставить работать на себя — это уже искусство.

— И вы, конечно, владеете этим искусством в совершенстве?

— Могу позволить посидеть в кафеюшнике и не только.

— А нищим подаёте?

— Проблемы человека — его личные проблемы.

— Да вы эгоист, батенька!

— Самый крутой эгоист Бог. Нуждаясь в любви более слабых существ, даёт это как закон, а сам помогает лишь тем, кто его принимает! Ни хрена себе — всемогущее существо — помогает лишь тогда, когда его избирают своим господином.

— Наука доказала — Бога нет.

— Наука в жопе!

— Ну, хорошо. Рай и Ад дают материальные и наслаждение, и страдание — если нет тела, то каким образом ощутишь боль или удовольствие?

— Ты на сеансе был и ни хрена не понял! Это всё существует. Как тот трамвай — можешь сто раз сказать себе, что его нет и лечь на рельсы!.. не хочешь попробовать?

— Нет.

— Так вот. Везде можно жить… Правда, по-разному.

— Эх, грехи наши тяжкие…

— Понятие — грех лично меня дико раздражает. Адам и Ева натворили, а я, не ведающий об этом ни сном, ни духом, должен искупать вину! Вся сознательная жизнь — искупление вины! Сколько бы ни прожил, ни сделал! Так вот. Я не собираюсь до самой смерти жить с общечеловеческой виной!

— Но люди…

— Мне ненавистны их возня и пожирание друг друга. Иногда я даже испытываю удовольствие, когда думаю о ядерном взрыве над каким-нибудь мегаполисом. Р-раз — и жаркое готово!

— Из родственников и друзей.

— У меня нет друзей!

— У вас то и нет? Никогда бы не подумал…

— Друзья должны служить для дела, а не для полноты списка в телефонной книжке!

— И какого это дела, если не секрет?

— Познания Истины.

— И какова истина?

— У Мира два господина. А у нашего один, — он пронизал меня взглядом. — Знаешь поговорку: меньше знаешь — дольше живёшь?

— Теперь знаю.

— Вот и славненько. Криста, эйям. Счастливо оставаться, господин журналист.

Они растаяли в белёсом мареве, а я остался сидеть как пень. Информации к размышлению было завались. Для начала — откуда он узнал про моё занятие. Может, предавание журналистике, как и порокам, отпечатывается на лице? Очень непростой этот Ромуальд, крепкий орешек два, первый — этот маг-целитель, Виктор Черных, хотя знакомых не выбирают. Может коллега по цеху или ученик. Знал бы, что доживу до времён, когда можно по колдунам ходить, как по аптекам. А ведьмы гуляют со свободными мыслителями… Вообще то хорошая погода, именно в такой солнечный день я и познакомился с Анной.

— Значит, в кафе посидеть можете, господин нигилист? — я крутанул на ладони «коровку». — Что ж пора заняться и мне магией!

Для начала я превратил животное в рыбу, потом в траву, потом в ничто, и, покидая радушного бармена, подумал — Неплохо для начала!

Прогулявшись по нашему мини-парижу я сел в автобус и покатил домой. Сегодня я мог уделить дневнику гораздо больше времени.

Молитвы как тени моих сновидений, они звучат, но нет успокоенья… Нет ответа… Я слышу лишь хохот наползающей тьмы и печальный голос ушедшей. Он зовёт меня, обещает понимание и покой, покой и понимание уставшей душе моей. Страх висит над миром. Я не исключение, скорее правило из исключений. Люди не замечают страха, пьют энергию Бога, ненасытные вампиры. А страх так и висит над миром. Все пишут сейчас всё что взбредёт в голову, а наведываются в неё лишь осколки разбитых зеркал вечности. Зеркал отлитых многими поколениями… Бедная Земля — все предлагают ей спасение, а мы как раз и не хотим принять его, потому что мы грязные и лохмотья наших некогда белоснежных одежд в ржавых пятнах. Бедная Земля. У семи нянек дитя без глазу. Я твой сын Земля и тоже грязный и нищий. Я не люблю тебя, мать — ты мне тюрьма, а я люблю суму. Прости…

Моя жизнь дотлевает. Странные мысли меня сегодня посетили. Ну да ладно — пришли, ушли и хорошо, что не задержались.

У меня своя в белом поле дорога. По левую руку Ангел, по правую — Чёрт, и вот — иду-бреду.

Мне надо смириться с потерей И., а я цепляюсь. Цепляюсь за сны, за обрывки чувств, и не могу поднять руку, что бы перерезать тоненькую нить.

Православие — правильно славить или право славить?

Зашёл в храм, что на Гоголя, на службу, но приспичило в туалет. О.О. оказался заперт — пришлось ссать на забор, и дунул ветер и всю струю до капли занёс на брючину. Пришлось сушиться…

Ты, который подвесил звёзды, сотворил мир, не нашёл даже мгновения откликнуться, — видимо занят.

Я не люблю жизнь, мне всё равно. Я желаю покоя. Устал до смерти. Наверное, я удостоюсь в Аду места, где мучаются люди, ненавидящие и отринувшие жизнь. Бог мне судья. Света тьма — нет Бога. Вот и будет — там Бог, а там порог.

Я пишу страшные вещи. Смерти я не страшусь — какая разница быть одиноким там или тут. Там у меня не останется надежды, а здесь я цепляюсь за любую кочку, лишь бы не унесло ветром. Просто я волк-одиночка, а волк умирает один в чаще леса и никто не знает, где он находит последний приют.

Сей час — один час пополуночи.

Ведь счастье дышать воздухом и видеть свет, ощущать тепло земли и её пульс, внимать шёпоту звёзд и дыханию космоса никто отнять у меня не в силах. Даже лишённый тела я буду помнить запах травы и дрожащие капельки росы на лепестках цветов, шум крон под набежавшим ветром — всё останется во мне.

Полная цена человека это свет его сердца, его души. Другого не дано.

Теперь я знаю. Моё сердце будет замедлять свой пульс, потом оно замрёт… Мир окружающий станет резче, чётче. Я буду видеть и слышать окружающих, и не смогу ни утешить их, ни попрощаться. Не смогу прикоснуться к тем, кто мне будет особенно дорог. Ещё какое-то время я буду раздумывать, а потом встану и пойду навстречу маленькой звёздочке призывно мерцающей вдали. Путь длиною в жизнь. Я не знаю, что скажет мне Отец Небесный, я просто буду идти. Блудный сын беззаветно любящего отца. До Звезды ещё далеко — целая вечность и, возможно, на этом пути я не буду один…

— Совсем сдвинулся!

Будто невидимые цепи лопаются на…

Глава 2. Царский прием

— О, кто к нам пожаловал. Здравствуйте, мой любезный. Где же это Вы так долго пропадали? Наверное, пытались забрать у Пожирателя моё добро, не правда ли?

Агатовый клуб сверкнул очами.

— Правда.

Владыка наклонился.

— Какая трогательная забота! Такая забота достойна награды, не правда ли? Наши подданные! Всем известна наша щедрость.

Придворные зашевелились.

— Такой поступок не должен остаться не отмеченным. Что именно хочешь ты от нас, Асмодей?

— Самая высокая награда для меня — поговорить с тобою с глазу на глаз.

— "Tet a tet", как говорят французы, — задумчиво протянул Люцифер, заглушая ропот.

В рядах произошло движение.

Он медленно поднялся с трона.

— Следуй за мной.

Пара огненных ангелов встали у распахнувшихся каменных створок.

Асмодей замер. Только блеснули глаза.

— Это Эдем, нравится?

Вокруг раскинулся буйно зеленеющий сад. Журчали ручьи с прозрачной водой. С дерева на дерево перелетали светящиеся золотым светом птицы. Из резных беседок доносились чарующие звуки. Ангелы в серебристых одеяниях до пят переносились с места на место, выполняя пожелания похожих на них людей, отличающихся лишь цветом крыльев. Пролетела, вызывая истому, девица в полупрозрачном шифоне, оставляя за собой тонкий аромат.

Демон облизнул пересохшие губы и осторожно протянул руку к ближайшему деревцу.

Светящиеся цветы, будто вылепленные из воска, хрупкие веточки с золотыми плодиками и словно выточенными из изумруда прорезными листиками. Несмело коснулся их — живые.

— Пойдём, Асмодей.

Они вышли в ту же дверь и оказались на каменистой равнине. Вдали возвышались башни.

— Ценимо то, что достигается с трудом, — улыбнулся, взгляд же оставался острым как игла — Отлично, что ты вернулся. Как тебе Хлябь?

Демон искоса взглянул на своего повелителя, облачённого в сверкающую золотом и рубинами багряницу. Вокруг головы сияло тонкое кольцо.

— Он здесь.

— Знаю.

— Мало знать — надо и делать.

— Что ты предлагаешь?

Люцифер нахмурился. С кольца с треском сорвалось несколько разрядов.

Вихрь зарычал, словно раненый тигр.

— Эти… эти животные в твоих владениях… Почему ты не уничтожишь это быдло?

— Зачем?

— Каждая тварь должна знать своё место!

— Как верно ты сказал, Асмодей! Вот именно — место. Уничтожение несёт за собой пустоту. Что проку мне от неё? Они убивают друг друга во имя светлых идеалов, Христа, Аллаха… Глупцы! Не зная что, служат мне, единственному повелителю этого мира! Не правда ли прекрасный ход?

— Посмотрим, как ты заговоришь, когда верхний найдет, то за чем он сюда пришёл.

— Ему придётся долго искать.

Вихрь зашипел от злости.

— И ты ему поверил!

Люцифер расхохотался. Огонь полыхнул в глазах, подбородок запрокинулся. С ладони сорвалась ветвистая алая молния и разодрала небо. Золото и багрянец разлетелись в стороны.

Асмодей отшатнулся, когда тело Владыки налилось ослепительным светом.

— Как посмел, ты, жалкий демон, преуменьшить мудрость своего повелителя!?

Вихрь пал ниц и заскулил от страха.

— Я знаю, у тебя с ним старые счёты. Но он мне нужен, пока… Ты понял меня?

— Да, владыка.

— А теперь поговорим о более приятных вещах. Пора тебе облекаться телами.

— Премного благодарю, Владыка.

— Аудиенция закончена, Князь.

— Благодарю, Повелитель.

— А теперь навестим ваших подданным.

Люцифер преобразился в светящегося холодным светом красивого мужчину. И они полетели в Геенну.

Свинцовое небо тяжёлыми крыльями обнимало иссохшую землю. Среди редких рощиц бродили тени.

Падшие Ангелы взлетели им навстречу. Почётный эскорт сопровождал их до самого дворца.

На площади собралась огромная толпа — духи, призраки, домовые, привидения. Асмодей принял облик одного из Огненных Ангелов. Владыка одобрительно кивнул головой.

— Не хлебом единым жив человек! — провозгласил Владыка — А Словом. Так слушайте же меня — Истинного повелителя этого мира!

Мы сделали искупление вины единственно верным учением в Мелот. Страдать и умирать в муках стало высшим. С каждым вбитым в тело гвоздём подниматься над мучителем — разве не величайшая радость?!

Мы посылаем хорошие сны тем, кто нас слушается, но этого мало — кошмары запугают непокорных! Пусть разрушают себя и других — тем легче будет ими управлять. Желающие мирских благ получат эти блага; всё что захотят! Пусть прикуют своё сердце золотой цепью. Овладей душой Человека и всё его станет твоим!

Пусть пробиваются к Небу — главное, что бы они не желали вернуться. Ограничим рождаемость всеми способами — тогда души, бродящие в снах, станут более ценить своё земное бытиё, а души, пребывающие в миру, будут под влиянием Бестелесных. Вечно будут они бороться за обладание телом!

Пусть настанут сумерки мира — проснётся в каждом зверь и люди станут умолять о сильной руке! Рабам должно повиноваться своему господину. Я, Князь, владыка этого мира, разбужу Зверя, и он пожрёт души слабых, а сильным я дам свободу!

Я дам зверю в человеке возможность насытиться — пусть ни в чём люди не знают меры — ни в еде, ни постельных утехах — тело для наслаждения.

Я разрешу все, что порождает ум — пусть все исполнятся жажды слова и зависти к друг другу; не надо никого запрещать и тем более казнить — зачем создавать ореолы мученикам. Гораздо проще, когда свет свечи теряется в карнавальных огнях.

Государства откажутся от войн и казней — они не нужны, потому как один повелитель мира сего, и власть дана им.

Распятый говорил — не убий, а я говорю — убивайте! Жребий овцы — быть зарезанной. Вы избранные. Как я хозяин сам себе, так и вы — хозяева себе. Пусть дрожат и уповают жалкие существа — они обязаны служить; рабы не могут без бича. Не надо войн — они моральны, надо убивать без ссылок на мораль.

Я — Князь сего мира, и вы станете князьями, если подомнёте миры душ. С Распятым мои слуги погорячились — так возненавидели, что даже маломальской вины не смогли подыскать. Надо было казнить учеников — нет человека без греха, родственников на его глазах. Устраивать массовые исцеления и сгонять людей на его проповеди им надо было!

Надеюсь, мои возлюбленные, на правильный выбор. Снова верхние послали своего эмиссара к Владыке. Им не даёт покоя ваша свобода!

— Долой верхних! — заорали упыри. — Князю слава!

Толпа заволновалась и многоголосно подхватила:

— Князю слава! Слава!! Слава!!!

Люцифер простер руки над волнующейся массой и прокричал:

— Благодарю тебя, народ мой!

— Слава Князю! — ревела толпа.

С распростёртыми руками Люцифер плавно поднялся в небо. Асмодей полетел следом.

— Облекайся телами, Князь — подданные с нетерпением ждут своего повелителя.

— Осмелюсь сказать, Владыка, я поражён.

— Полнота совершенства, — довольно усмехнулся Люцифер, — Однако бывает несколько утомительно присутствовать в нескольких местах одновременно. Надеюсь на ваше серьёзное понимание ваших обязанностей, Князь, повелитель Хляби.

— Вы сделали достойный выбор, Владыка.

— Что же, Князь — вам пора возвращаться. Замок в вашем распоряжении.

Асмодей сложил крылья и камнем упал вниз.

"Власть пьянит, как вино", — старый Вельзевул сказал верно. Он, как и другие духи, последовали за молодым Люцифером во Тьму. Как Люцику удалось сгустить плотный Мелот осталось тайной. Когда они ссыпались с Небесной Тверди он уже был. Как и искры духа гордого верхнего. Почему Владыка не загасил их?

Асмодей вздохнул.

Владыка возился с этими недоразвитыми несколько периодов. И чем они отблагодарили его? Непослушанием. Чёрной неблагодарностью. Не в силах больше терпеть Асмодей рискнул. Взбунтовать ундин ничего не стоило — духи стихий более чем холодно относились к выкормышам. Множество их переселилось навеки в Хлябь. И вместо благодарности его, Асмодея, преданного слугу изгнали в Вечность. Он нашёл подходящий мир и навёл там порядок. Вроде они даже были счастливы. И всё рухнуло!

Асмодей заскрипел зубами.

И теперь он и сюда заявился! А Владыка его ещё и привечает. Чем же он его заинтриговал, этот верхний. Зов крови? Не похоже.

Внизу показались острые шпили замка. Асмодей с радостным усилием принял облик Князя — отныне нет больше демона Асмодея, а есть Князь, повелитель Хляби.

Глава 3. Князи грязи

Мне повезло — на проходной никого не оказалось. Но и в мастерской никого. Валялись ключи и разная дребедень. При наличии отсутствия, что делает настоящий сыщик? Дедуктивным методом я пришёл к выводу — сантехник там, где вода или… «Или» я отмёл — после недели запоя Вася пахал будь здоров. Значит где вода. А где обычно вода? В умывальнике, туалете, душе.

Я не спеша двинулся по замызганным коридорам, достойными быть декорациями фильма ужасов. Постоянно свистело, хрипело, щёлкало. Пробегали личности — лица покрыты техническим загаром, только глаза и зубы блестят. Ведомый неким шестым чувством я, наконец, достиг цели.

Из душа с клубами пара величаво выплыло энъэтажное строение и с грохотом рухнуло на пол. Дверь резко прикрыла сие безобразие. Внутри раздался ещё один шквал ругательств, и, когда я заглянул внутрь, всё — и трубы и смесители были покрыты в несколько слоёв матом. Но больше всего меня поразило зрелище полностью голого мужика с большим трубным ключом в руках.

— Чего вы тут?

— Не видишь что ли! — буркнул голый.

Василий пробурчал нечто невнятное — то ли привет, то ли посыл, и отскочил от коварно вырвавшейся струи воды. Мне повезло меньше — она попала мне прямо в лицо.

— Я тебя в мастерской подожду! — крикнул я в наползающие клубы пара и пошёл, радуясь, что лето.

— Кого ищем? — чумазый, как трубочист, слесарь пустил изящное колечко, наполнив его качественным матом.

— Уже нашёл… Только подождать надо.

Я сел на скамейку напротив и тоже закурил.

— Так на чём я остановился?

— А хрен его знает.

Здоровенный малый, смахивающий чертами лица на классического Отелло, небрежно почесался.

— Ну вот. Сидим, отдыхаем. Всё как положено — пивиньш, к нему рыбка вяленая. Благодать. И тут обнаруживаю белые точки. Голову отломил, а там опарыши — кишмя кишат. Валика толкаю — готов, ни бе, ни ме, ни кукареку. Я к соседу, врачу. Тот на бутылку крутанул, а потом говорит — Желудок их давно переварил!

В дружное ржание влез худощавый мужик в промасленной куртке.

— Фигня! Я вот соседа спросил — Можешь выпить тазик водки? — Да кто тебе его нальёт тазик то! — отвечает.

Рассказчик бросил косой взгляд.

— Это что. В прошлом годе за грибами пошёл. Взял с собой бутылочку, всё как положено, сальце, хлебушек. Хожу собираю. Как грибок так глоток. Смотрю — стоят три здоровенных подберёзовика. Ну, я и полез к ним. И тут в канаве как зашумит. Брызги во все стороны — кабан. Залез в грязюку по самые уши. Вот только не знаю, кто от кого когти рвал.

— Да чего только не бывает…

— Бывает и убивают.

"Отелло" метнул окурок в урну и попал.

— Вот же блядство! — дверь распахнулась, влетел рыжий взлохмаченный детина.

Несколько пар глаз с интересом уставились на вошедшего.

— Задолбало! Взял доску — борт нарастить, а она вся винтом!

— Слушай… — вкрадчиво заговорил коренастый, похожий на шкипера, мужик. — Вот, ежели швеллер кривой, его рихтуют, так?

— Ну? — буркнул детина.

— А дерево то не железо.

Лицо рыжего просияло. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и так же стремительно исчез. Донеслись глухие удары.

— Так, ребята, — перекур кончился. Меня колёса ждут, — мужик поправил шляпу с пряжкой, с надписью "Got mit uns".[40]

Слесаря под непрекращающееся уханье разошлись, давясь от смеха. Я благоразумно решил подождать Васю в мастерской.

В ней уже появилось двое мужиков. Они вели довольно странные разговоры.

— Я, пожалуй, дам тебе в ротик, только зубы выбью — не доверяю. Вдруг прокусишь.

— Вот тебе и здравствуй, хуй мордастый! Я его с такой бабой познакомить хочу, а он отбрыкивается, — подмигнул второй.

— У меня жена есть.

— Ну и что? Чужая всегда слаще. Накормит, напоит, на руках в кровать отнесёт, одну грудь подложит, другой накроет — только еби.

— Ты вот с молодым её познакомь.

— У меня есть, — сказал я поспешно.

— Организм молодой — и с двумя справится. Будет подбрасывать до самого потолка.

— Помню, тянул я одну такую. Отдыхающую. Зашли с ней в беседку. Я куртку расстелил ну и давай её наяривать. Пол скользкий. Я её ебу, она ползёт. Доползли до стены. Она говорит — Голову давит. Ну, я её развернул и шурую. До утра так и катались.

— А у меня одна была. Познакомились — я её "северным сиянием" угостил, ну её и повело. Сама с меня штаны сняла. Ох, и горячая. Недаром говорят — чем худючее, тем злоебучее. Наживил. Стонет, рычит. Задвинул… Такая худая, что прощупывается, как хуй ходит. Всю спину до крови мене исцарапала.

Не знаю, что ещё я услышал бы, но тут появился Вася. Мы вышли на улицу.

— Ну и коллеги у тебя.

— А эти.

Вася ткнул носком сапога не закрывшуюся дверь.

— Нормальные ребята. Один по оборудованию. Другой маляр. Почти половина ОГМа. Ещё есть кочегары, но летом я топлю и Хитрец.

— Не понял?

— Электрик-силовик. Дуб дубом. Долбал штробу под кабель, нарвался на высоковольтку — лом оплавился, ему хоть бы хуй! Ну, ещё телефонщик, но тот по договору. А совсем забыл — слесарь-плотник ещё есть.

— А это что за профессия такая?

— При Союзе это совмещением называлось, и платили, а сейчас страдаешь[41] и как слесарь, и как кочегар, и как грузчик и много ещё чего «как». Никакой целкости и залупаемости! Ну что, пошли?

— Что, всё?

— Хуя лысого! Обед. Война войной — обед по расписанию. Пошли к нам в столовку.

— Не отравят?

— На меня глянь.

— Давай в другой раз. Вот возьми.

Я протянул папку с листками и тетрадкой.

— Чо тут?

— Его дневник. Почитай, потом поговорим. Пока.

— Ну, бывай.

— Надо будет, я тебя найду. Есть у меня одна идея, но надо доработать.

— Ну, дорабатывай, а я пошёл — мне вон тоже дорабатывать до четырёх!

— Приятного аппетита.

— Спасибо.

Вася пошёл налево, а я прямо — или Кузьмич не с той ноги встал или спонсоры тянут. Авансе, авансе… Придётся опять есть чёрный хлеб с белым кефиром, или у призёров покушать. Хотя они тоже разные — кто угощает на радостях, а кто ещё и косится. Стал накрапывать дождик. Я его всё-таки обогнал. Только закрыл входную дверь, хлынуло так, словно небо прохудилось.

— Вот ангелам-сантехникам работа.

Я посмотрел на вскипающие пузырями лужи и пошёл к Леночке на чашку чая. Наболтавшись-напившись, забежал к Генке.

— Ну, как, шеф меня не искал?

— А.

Генка махнул рукой.

— Сам знаешь: цифры цифрами, а дела делами.

— Дела у прокурора, у нас делишки, гражданин начальник.

— Господин, лудзу.

— Во во.

Гена достал сигарету и закурил. Выпустил несколько колечек — вписав их по ранжиру.

— Опять пушеров накрыли. А толку? Штраф и свободен. У меня на районе малолетки бабку грабанули. А что б не вякала по голове молотком.

— Поймали?

— Чёрта лысого.

Я закурил тоже. Генкины.

— Законы такие.

— В том то и дело! Свобода, права человека. Раньше во власти воры сидели и воров ворами погоняли, а теперь пидоры, и пидорами погоняют! Я против кайфа ничего не имею — хочешь балдеть — балдей. Твои мозги, твоё нездоровье. Если проституцию легализируют, почему и наркоту не разрешить? Пусть торчки хавают. Только с одним условием — не считать их больными. Выбрал кайф — ну и отвечай на всю катушку! Как убивать — распишись и получи свои девять грамм. Точка в жизнеописании. И ша.

— Весь мир за отмену смертной казни, а ты, значит, как та баба Яга?

— А нахер мне этих паразитов кормить? Ты просто не попадал. Я под стволом стоял. А этой паскуде даже не икнулось. Это мы с тобой взвешиваем: морально — аморально. Они не взвешивают. Они убивают, насилуют. Какая нахуй мораль?! С бешеными волками разговор короткий. А с бешеными людьми? Да и люди ли они?

— Ну, не знаю. Сложный вопрос.

— Да вся жизнь сложный вопрос. Ты что-то хотел?

— Насчёт сети пушерской…

— Ну, ты даёшь! Думаешь, менты ко мне в очередь стоят — нате, Геннадий Николаевич, материалы по такому то делу, или лучше это — свежак?

Гена был прав. Оставалось молчать. Гена закурил вторую. Дым игривой змейкой обвился вокруг лампочки. Ура! Пар спущен!

— Зайди на днях. Чем смогу помогу.

— Ну, спасибо! Век «Вольвы» не видать! Когда рейд будет, мне скажи. О кей?

Гена кивнул и снова уставился монитор.

Я вернулся к себе, забрал сумку и потопал на электричку.

Глава 4. София и Эрос

Проползли окна. В одном из них я увидел знакомый профиль.

Агасфер читал или просматривал потёртый "Плейбой".

— Вечер добрый. Судьба.

А.А. отложил журнал.

— Рад вас видеть, Александер. Как ваши дела?

— Лучше не спрашивайте.

— Так плохо?

— Да нет. Грех жаловаться… Ну, а у вас что новенького?

— Да вот тоже ничего. Всё по старому. Познаю себя и мир.

— Это тоже служит познанию мира?

Я показал на тити Памелы Андерсен.

— Всё от Бога, — ответил А.А.

— И секс?

— И секс.

— Христиане говорят — секс это блуд.

— Без любви всё блуд.

— Все так говорят! Попробуй, разберись!

— В Книге всё сказано.

— Книги книгами, а жизнь жизнью. Никакая книга не вместит в себя жизнь. Особенно половую.

Вспомнил "половую жизнь" по субботам в учебке и прыснул: насексуешься с «машкой» от души, еле ноги на обед волочишь. «Маша» под сто кг.

— Вспомнили что весёлое?

— Ага — семьсот тридцать дней в кирзачах и с «кирзой» внутри.

— Химия?

— Армия. Неужели похожи?

Теперь и Агасфер засмеялся.

— Да уж…

И снова засмеялся.

Отодвинулась дверь вошла девушка. Я встрепенулся. Нет. Облом. Просто похожа. Даже очень.

— Ваша знакомая?

— Да нет — обознался. — А что?

— Ничего.

— Вы вот о любви говорили. У меня друг два года ходил. Ну и что? Дышал над ней, не сексились, а теперь вот разбежались. Остался на бобах. А был бы по шустрее, хоть потрахался.

— Ну и что?

— Что: ну и что? На бобах остался. Нет, вдвоём, — с одиночеством. Хотя оно и не уходило далеко. Всё крутилось рядом, ждало момента.

— Я тебе так скажу. Ведь на самом то деле не одиночество то было. Залез на утёс посреди равнины голыя и сидел, выпендривался — меняться не хочу, любите таким, какой есть, без вас всех обойдусь — вот и допыжился — утёс то ледяной оказался — чуть Солнце погрело он и рухнул.

— Ничего подобного!

— Человек, живущий прошлым — путник, идущий спиной вперёд. Не иди спиной вперёд. Посиди, подумай.

"Слишком вас много, советчиков сраных" — подумал я — На всех ушей не напасёшься. А Агасфер всё говорил и говорил.

— Настоящего нет. Есть только прошлое и будущее.

— Это вы к чему?

— Разве вы не пишите? — смешинки в глазах сменились испугом.

— Вроде б работает, — успокоил я старика.

Помолчали.

— Это всё тело виновато — ему секса хочется.

— Ну да.

Под стёклами снова сверкнули смешинки.

— Тело — храм для духа, тюрьма для сатаны. Вместилище. Даже наука не отрицает наличие биополя, ауры и души.

— Не читал.

"Накошас Депо" — объявил равнодушный голос.

— А чёрт! Придётся назад пилить.

— Что далеко?

— Да нет. Полезно для здоровья.

Я выключил диктофон.

— Значит, говорите, душа существует?

Агасфер пожал плечами.

— Тогда до свиданья. Спасибо за беседу.

Когда раздвигал створки, кинул взгляд назад. А.А. сидел и рассматривал журнал.

Август

Глава 1. Братья-близнецы, близнецы-братья

— Ну и чем тебе цивилизация не угодила? Сам ведь пользуешься её плодами!

Брат скривил тонкие губы.

— Мне она напоминает лежачего больного, который гадит под себя и заливает испражнения духами — что б не воняло.

— Не согласен с тобой — цивилизаций сменилось много, но составляющая их — люди почти не изменились. Значит, на смену этой придёт другая и всё.

— Пойми, люди себя изжили как вид — чем скорее они вымрут, тем лучше для нас. Набраться терпения и ждать, наше время обязательно придёт. О чём ты говоришь! Вот ты жалеешь зерно или курицу? Вот именно! Даже и не задумывался. Так вот — большинство — животные, быдло. С той только разницей что пользы от них ещё меньше — ни шерсти, ни мяса, ни кожи. Даже как топливо и то не используешь. Разве что как навоз.

— Да ты садист, — сказал младший со страхом.

— Я? Разуй глаза — они всю планету засрали. Грязь ещё отстирать можно, а вот кровь… Точно говорю — человечество агонизирует. Смотри — рождаемость падает, сплошные мутации: психов развелось, маньяков. И будет ещё больше. Сами себя изничтожат. Нам только надо подождать и подтолкнуть в нужном направлении. Ну, так как?

— Знаешь, я конечно не лекарь, но и не идиот. Извини.

— Ну что ж — главное в человеке — свобода воли, уговаривать не буду. До свиданья, братец.

— До свиданья… — он хотел сказать: «Женя» и осекся — настолько далёк был его собеседник, далёк и страшен — пропасть, и странное, непонятное на дне её — человеческое ли?

Короткий смешок потонул в щелчке замка. Он быстро спустился вниз и сел за руль. Мотор завёлся с полуоборота. «Ford» взвизгнул шинами и вынес его в поток железных коней. Рычание, свист ветра, истеричные вопли клаксонов немного отвлекли, а дома его ждало лекарство. Он вдавил педаль акселератора и, разрезая пространство и время рванулся вперёд, расстёгивая молнию шоссе.

Глава 2. Операция "Х"

Прошло как по маслу. Менты накрыли меня как раз в момент передачи капусты. Видимо, общественность достала бравых парней в мышиной форме. Мы с Баксом в «воронке» ехали не одни. Жлобоватого вида мужик, тщедушный юнец и пара девушек составили нам компанию.

— Чо будет?

— А ни хуя не будет, — мужик ухмыльнулся. — Мозги попарят, и катись на все четыре стороны.

Девчонки молчали. Одна, с вышитыми на майке словами "Love NoviJ Svet" повернулась к юнцу.

— Стремаешься?[42]

Юнец замотал хайером.

— Хуйня война, — сказал Бакс. — Будут наезжать, скажи — нашёл.

— Хотел отдать, не смогли догнать! — вставил жлоб.

Все заржали.

— Ничего — скоро придёт элениум.

— Миллениум!

— Всё смехуёчки да пиздахаханьки…

Машина остановилась.

— Вылазь!

— Давай, шевели поршнями.

Я, прищурившись, вылез наружу. Сержант показал на Бакса и меня.

— Так. Ты и ты за мной.

— Требую адвоката! — заорал Бакс.

— Утухни. Помочь?

— Руки за спину не надо? — спросил я.

— Пока нет.

Нас повели по коридору.

— Налево.

Когда я вошёл в кабинет, то сразу увидел Гену. И он меня, конечно. Подмигнул — мол, как оно?

Следак крутил нас долго. Капитально отмурыжев меня отпустили. Гена вышел следом.

— Как впечатления?

— Хватает.

— Это ещё что… Меня один раз отмудохали.[43] Для достоверности, сказали. Хрена там! Толчки им лапы греют: зарплаты небольшие, а жить то надо.

— А отдел по борьбе с наркотиками?

— За всеми не уследишь. Это тебе не кино. Та сейчас куда?

— Пока в редакцию.

— Счастливо. Леночке лю-лю[44] с кисточкой!

— Обязательно.

Деньги не жаль. Был бы толк. Я сел на поезд и радостно покатил в Юрмалу. Кому курорт, кому пахота.

Глава 3. Юбилей

Праздник как праздник — сидели, выпивали, базарили.

За столом, покрытым газетами, на которых среди засаленных депутатских лиц лежала закуска, сидело несколько мужиков. Их лица и особенно носы красноречиво свидетельствовали о нелёгкой борьбе с зелёным змием и его родичами. Богатырь в перестиранном комбезе осушил стакан и уронил голову на руки.

— Так. Янка, кажись, готов, — сказал крепыш в тельняшке. И зачем-то провёл тому пробкой по усам.

— Kas? — Янка приоткрыл осоловевшие глаза.

— Ne kas. Gulit.

— Labi.[45]

Чернявый, вертлявый как жук, мужичок наклонился к соседу.

— Толян, та я ж тебе только добра хочу. Ты, вот, думаешь раз жёна то и всё? Хочешь я тебе глазы открою? А?

— Как откроешь, я тебе моргалы и закрою, понял?

Похожий бородкой на шкипера, а рожей на шимпанзе, коренастый, с увесистыми кулаками Толян стал подниматься.

— Мужики, давай ещё по одной, чо вы в самом деле!

— Жизнь надо прожить так, что б за спиной осталась куча пустых бутылок и оттраханных баб.

— Кому — что, а наш сексгигант о любимом!

Посмеялись.

— Я вот так думаю — жизнь надо так прожить, что б потомкам пищу дать, ну и, конечно, средства к существованию. Возьми, к примеру, Пушкина Александра Сергеевича — музеи, пушкиноведы и пушкинисты рассматривают каждое слово, статьи пишут, критики над фразами головы ломают, бьются на семинарах — обсуждают, что он именно имел в виду в той или иной строчке. Опять же фильмы, юбилеи, массовые гулянья, — сказали мы с алкоголем.

— Да, любит наш народ Пушкина.

Янка приподнял голову.

— Кур Пушканс?[46]

— Спи, спи, оставим.

Янка, довольно хрюкнув, засопел.

— Как сказал один мой знакомый критик — Я съел столько поэтов, что теперь свободно могу писать стихи.

— Среди говна мы все поэты, среди поэтов мы говно, — процитировал Толян.

— Ну, нет — Пушкин — уникальный, недаром его называли "Солнце русской поэзии".

— Мужики! За это надо выпить. За Пушкина!

— За Александра Сергеича!

— Выпьем, няня, где же кружка!

— Кому закусить — вот, пожалуйста — сальце, лучок, шпротики, помидорка, огурчики, кушайте мужики. С огорода. Никакой химии.

— Запивка есть?

— Вода не водка — много не выпьешь!

— Я вон позавчера новую водку пил — чёрную.

— Ну и как?

— Всё равно похмель.

Окна задёрнули сумерки.

— Я б этой суке!

Кулак впечатался в столешницу.

— Ты, понимаешь — приходит, а у неё слёзы на глазах. Малышей своих ищет. А они в прицепе лежат рядком, аккуратно так…

Бабах по столу.

— Ну, хоть бы закопал! Падла! Будешь?

Я мотнул головой. Вася кивнул. Забулькало. Вася выпил, скривился. Схватил черняшку с куском селёдки. Медленно разжевал.

— А через пару дней и её… Видимо, нашла.

Мужик опрокинул стопку и занюхал рукавом, которым только что утирал слёзы.

— Я на Даманском много чего навиделся… Как шарахнули наши, только брызги во все стороны от друзей-китайцев. Вот, блядь, тебе и дружба навек! А в Праге! Идёшь, палец на крючке. Тень, шорох — дал очередь — нехай на небе разбираются: виноват не виноват. Война, понимаешь. До чего ж паскуднейшее дело. У меня все руки в крови… А эта сука!

Мужик грохнул кулаком.

— Они ж невинные были, у них только глаза открылись! Падла, как таких ещё земля носит. Эх…

— Ничего. Найдём. Бог не фраер…

— Да где он был этот бог, ты мне скажи?

— Давай выпьем, а?

— Давай.

И мы добили литр.

Я взял хохлацкий сникерс. Срез отливал перламутром. Откусил сколько смог. Пока жевал, вспомнил одну историйку.

— Точно говорю — Бог не фраер, правду видит. Один фирмач договорился на поставку нескольких тонн бумаги церкви. Оплата, разумеется, наличкой. Получил денежку и свалил по английски. Денег до черта — гуляй не хочу. Так он до пьяных слёз нагрузился. Звонит ментам — Хочу сдаться: передо мной в дипломате несколько тысяч, сам я в розыске, а сейчас там то.

— Слушай, перебрал, так ложись спи, — дежурный ему. Рассказал остальным. Те тоже посмеялись. Тут опять звонок и про то же самое.

Решили глянуть бумаги — точно, есть такой: выманил у попов деньги и был таков. Быстренько наряд на указанный адрес. Ментам слава, ему шестерик.

— Хм…

— Где смеяться?

Я пожал плечами.

— А вот ты кто?

— Ну, человек.

— Да я говорю, в смысле по жизни.

— Журналист.

— Серьёзно?

— Корочки показать?

— Да ладно. Ну и как оно?

— Журналист это диагноз.

— За это стоит выпить! Слушай, журналист, а как тебя?

— Ну, ты даёшь! Своего тёзку забыл.

— Во бля! Точно! Слушай тёза, а вот ты можешь нашего «батьку» продёрнуть? "Аллё гараж" назови. Блядь, зарплата как заплата. Отпускные отменил! Самое святое!

— Мы человеки, а жизнь наша собачья.

— Нерегулярно выплачивает?

— Да нет — регулярно не выплачивает.

— Он у нас экономный — съест вишни, а когда посрёт — посмотрит — нельзя ли компот сварить.

— Саня, у него не тот профиль.

— Эх! Нет правды на земле!

Ладонь с силой припечатала невидимую муху, стол пошатнулся и скрипнул.

— Вот за это обязательно надо выпить.

И мы добили второй.

— Я ударил тёщу мешком по голове, думая, что в нём пыль. А в нём оказался кирпич.

Долго смеялись.

— Ну и налила в пивную бутылку, двухлитровую. Взял её, а она как презерватив. Капает снизу. Всё в тумане, блин. Я за газовый ключ — еле пробку свинтил и в ванну. Воду включил и на карачках оттуда. В голове колокольца звенят, думаю: счас завалюсь и хана. Короче, проветрили квартиру. Заходит она. Глянула на ванну. Посмотрела и говорит — Мог бы и всю помыть. Башка потом болела как хуй с переёба!

— Вот такие, они стервы и есть — хоть сдохни, а…

— Наливай!

— И это правильно. Будем!

— Короче, подваливает энтот каратист — Ну что, Святой, счас я тебе врежу ногой по сусалам и где твой бог? Занёс ногу, и тута будто его заклинило. Выругался и пошкандыбал на шконку. Жека ему вслед посмотрел и…

— Хорош пиздеть, давай наливай — водка выдыхается.

— Чо перебиваешь, еретик?

— А по ёбалу?

— Чо ты его дёргаешь, придурок?

— Припух? Счас щелкану табуретом, аж до жопы сморщишься!

— Вы чо, мужики!

— Ишь, как ему про богоугодные дела слушать не нравится. Бес в ём.

— Да, блядь. — Толян со слезами ударил себя кулаком в загудевшую грудь, — Я, могет и пью всё, что горит и ебу всё, что шевелится, но своим свиным рылом не лезу в калашный ряд, ангелком себя не выставляю. Сижу и в душу никому не лезу! А ты, паскуда, Галку в углу зажал и под юбкой шуровал! А у самого жена и семеро по лавкам.

— Во как. И всё то мы видим, всё мы знаем!

— Это твой бог всё видит и знает, а мы так — бельма залил и хорошо.

— Ну, мужики, давайте за хорошее — ангелов среди нас нету, выпьем…

— Птичка божия не знает ни заботы, ни труда — знай себе поёт, летает и ебётся иногда.

— Матвею больше компоту не наливать!

— Хорош ему — скоро проповедовать начнёт.

— Не, не. Ещё одну — и всё. Вот за то я горькую люблю, так это за аффект. Ну, до того всё красивым становится…

— Красота спасёт мир!

— За красоту!

— Поехали, тут ещё курочка, помидорики остались, закусывайте.

— Мужики, сальцо ешьте! Чо его назад переть?

Двое сцепили пальцы.

— Что слабо? Давай на бутылку!

— Саня, разбивай!

Толян и хозяин огорода, по имени Семён, вылезли из-за стола и стали тужиться.

— Что, совсем охуели? — рявкнул тёзка.

— Эй, мужики! Тут немцев нет! Отойди в угол и газуй!

Толян и Семён послушались.

Потом Семён крикнул:

— Мужики, что б по справедливости. Гляньте, у кого факел сильнее.

Поднёс зажигалку к заднице и пёрнул. Полыхнуло голубое пламя.

Толян бабахнул так, что всем стало ясно — Семён проиграл.

— Один хуй вместе пить будут, — сказал рыжий бугай, по имени Айвар.

— Во как интересно — заметил Матвей — Говоришь по латвийски, а ругаешься по криевиски!

Возвратились спорщики.

— Ну, Сеня, беги на точку, — сказал довольный Толян — Пока Металлист не спит.

Веселье продолжилось — подошли автобусники и водители маршруток. Спирт лился рекой, закусь мешками. Кто-то кричал, кто-то смеялся. Айвар обнял Янку и тихо ему что-то говорил, не слыша храпа своего собеседника. Адам разбил стакан. На счастье гокнули ещё парочку. Я пытался остановить кружащиеся лица. Не удалось. Решил последовать примеру Яниса. Последнее что я помню — голос Толяна:

— Сломался твой корешок.

Глава 4. Марафон

Банкет, посвящённый 100-летию гранёного стакана кончился с приходом ядерной бабы. Я не оговорился (описался) — именно ядерной. Все признаки атомной бомбы — вспышка, гром, ударная волна, проникающая радиация. Толяна волной смело вниз и поволокло домой. Мужики посыпались в «дежурку». Тёзка и Матвей утащили Янку. Мы с Васей, сделав приборку, выползли последние. Темно как у негра в жопе. Посреди двора Василий покачнулся и, икнув, пробормотал: здесь или не здесь?.

— Чего стал?

— Да вот мозгую — Харис пса выпустил или нет?

Покачнулся, пошарил вокруг глазами, вытянул кирпич из оградки клумбы.

— Не ссы! Отобьёмся!

Мы успели сделать несколько шагов.

Храп. Горячее дыхание. Из-за автобуса вымахнула громадная тень. Глаза горят, от злобы аж хрипит — ну чисто собака Баскервилей. Я в кабину, а Вася в три хода (такого я и в цирке не видел!) оказался на кабине. Стучит.

— Ну?

— Водить умеешь? Давай заводи!

Я ему — Слезь, массу включи.

А пёс склонил голову набок — давай, сладкий, спускайся.

Мы давай кричать. Чуть не охрипли, пока механик не пришёл. Ругается.

— Блядь! — бросает бычок и хватает пса за ошейник, — Вижу, в курилке сидит бомж и жрёт курицу.

"Питаешься?" — говорю.

Ага, — говорит — и снова за лытку.

На улице моросит, а он в женском халате и сандалетах рваных. Жалко мне стало.

Ладно, ешь. И на улицу, — сказал.

Бомж кивает. Тут смотрю — газета. По названию и дате газета моя, и, значит, то, что было в неё завёрнуто — то есть курица, обгладываемая чучелом в халате тоже моя. Хотел отпиздить.

— Ну и?

Махнул рукой.

— Сказал — Пиздуй отсюда.

Дог понимающе смотрел на хозяина. Механик потащил давковолка в темноту, а мы свои тела к проходной.

— Вот же! — я с тоской подумал, как мало я погрузился в безбрежный великий океан, что зовётся русской устной речью.

— Это ещё что! Заяц полез под «Газель», а шапку — пыжиковую, новую на подножке оставил. Пёс — он ещё щенок был — прибегает — цап её и тикать. Заяц вылетел, орёт — Лови его! Агрис с Серым решили ему помочь. Загнали пса в угол. Подходят. Джек эту шапку хвать — в клочья разодрал, блядь! Так что нам ещё повезло.

Пришли в Васькину хабуню и в момент завалились спать. Бесплатный совет потомку — никогда не ложись спать с водярой внутри. Лучше подождать. Такого похмелья у меня ещё не было. Хорошо, Вася от соседа принёс «томатовки», "паточная" кончилась. Ну и пойло, «табуретовка», говорит, ещё хлеще. Но и эта — во рту, будто помидорные стебли жевал.

Зашёл сосед, без стука. Начал доказывать, что самогонка лучше крутки — я не понял — шиза у него что ли? Или свой продукт рекламировал?

Хлобыстнул стопку за компанию, посмотрел на пластмассовую лягушку:

— Во время войны я немчуре их загонял. Точно помню: ведро лягушек — восемь плиток шоколада или пара буханок хлеба. Возьмёт фриц лягву за ножки, — р-раз — пополам, голову финкой вжик, кишки в сторону, а тушку в котелок. Перчику туда, соли, укропа. Сидят, облизываются. "Гут. Зер гут". - лопочут.

В дверь поскреблись.

— Наверное, мой.

Сосед чуть приоткрыл дверь.

— Мне долго ждать?

Кот всунул мурлатую голову, жадно принюхался и стрельнул огромными, как у совы глазами. Усы встопорщились.

— Вот же падла — зельц учуял! Колбасу, даже сервелат не жрёт, а за "собачью радость" душу продаст, гад.

Кот сделал круг почёта, потеревшись о ноги — мне показалось, что он просто чистился и противно мяукнул.

— Что «мао»? А? Что "мао"?! Будто дома жрать не дают, у, паскуда!

Вася кинул сосиску. Кот нюхнул, отвернулся и тут же мгновенно съёжился, затем порскнул в сторону и забился под кровать.

— Чего он?

— Воспитание — не проси того, чего жрать не собираешься! Я его котёнком так приучил — отказался — пиздык меж ушей и порядок.

Сосед открыл дверь и кот, ловко избежав пинка, "качая маятник", вылетел в коридор.

В дверь снова поскреблись.

— А теперь кто? Кошка-бубошка? — спросил я.

Вася вздохнул и крикнул — Открыто!

Вошла женщина. На вид под сорок. И пошла чесать как помело. Говорит, выгнали из Булдурской больницы. Откачивали там её. Вот и отметила тридцатник.

Глазёнки так и бегали — с пола на стол, со стола на Васю, с Васи на соседа и меня и снова на пол.

— Как с работой? — Вася скрестил ноги.

— Оставь пару тяг, — дама протянула давно не мытые пальцы.

— Возьми. — Вася кивнул на мою пачку.

— Спасибо.

— За яд не благодарят, — сказал сосед.

— Официанткой пахала, не пошло.

— Петух тот официант, который не может из одной курицы сделать три.

Сосед прикурил и, помахав спичкой, бросил её к печке.

— Ну, Васёк, плесни на вторую. Да я пойду.

Поднял стакашек.

— Что б у тебя хуй стоял до ста лет!

Дверь захлопнулась. Донеслось гнусавое:

Приходи Маруся с гусем поебёмся и закусим.[47]

Дама впилась опухшими глазами в заветную жидкость.

— А мне? Так хуёво. А у меня эпилепсия. Вон, сердце заходится.

Схватила Васькину кисть и прижала к ещё довольно высокой груди.

— Вот, Саня, знакомься — Лика. Пиздопроёбище, охуевающая в своей злоебучести.

Гостья кокетливо рассмеялась.

— Ребят, хотите, — я вам станцую?

Мы накатили по третьей, молчим.

— Не хотите, тогда я для себя.

Исполнила пародию на танец у шеста.

— Слушай, пусть лучше выпьет — сердце не шутка.

— Ладно.

Вася плеснул ей до краёв.

— На.

Та ловко опрокинула самогонку в рот. Попросила только запить.

— Запивать — здоровью вредить, лучше закуси.

— Не хочу.

— Чо в Каугурях не сидится? Точек нет?

— Чего? Вон у меня — пара точек, бордель, цыганка гадалка — всё в доме.

— А чо в треугольнике забыла?

Дом, где жил Вася, находился рядом с перекрёстком — в соседних домах тоже имелись точки. Поэтому местные называли этот район Вермутским треугольником.

— Может, по тебе соскучилась, по ласке.

Я смотрел на неё и думал:

— Здоровая кобыла. Как может быть здорова тридцатилетняя женщина любящая поддавать. В этот раз успели откачать, а в следующий? Ну не хочет она жить, страшно ей, тоскливо. Вокруг пусто — одни серые стены. Когда-то она любовно выкрасила их в розовые тона, окошечки нарисовала — за ними луг, козочки беленькие пасутся. Но, увы, в жизни оказалось иначе. И она с этим не примирилась. Когда-то была очень даже ничего. Ротик маленький, губки сочные, значит "манилка".

Парочка о чём-то пошепталась и вышла в коридор.

Спустя минут десять Вася вернулся.

— А где подруга?

— Ушла.

— Чего не трахнул?

— Пусть её чёрт ебёт — руки видел? Так, дал на клюв вместо закуски.

— Ясно, — протянул я и, понизив голос, добавил — Ну, и сосед у тебя — ни капли совести нет или растерял!

— Да ему она и не нужна особо была — всё равно не носил. Ну, ещё по одной?

— По одной и разбегаемся.

Мы выпили. Посидели. Вася пошёл ставить остатки в холодильник. Нечаянно задел локтевой косточкой дверцу. От «разряда» согнулся, ударился головой, упал на колени, но батлу не выпустил. Молодец, Вася. Я тобой горжусь.

Глава 5. Философия в электричке

Прогулялся по морю. Подышал йодом и со стайкой барбеток втиснулся в вагон.

Дамы шушукались, подмигивая накрашенными глазками. Одна наклонилась, открыв моему взору розовые соски и упругие грудки. Становилось жарко. Я заглянул в вагон. Судьба! А.А. сидел у самого входа. Я обогнул бюст шестого размера и поздоровался.

Встала старушка и засеменила на выход. Я придержал створку и хотел уступить место владелице роскошной груди, но не успел. Дама села, заняв своими не менее роскошными бёдрами почти всё сиденье.

— Такая жара, что даже сиденья усыхают, — сказал я.

— Если стоишь у подножия горы, не стоит швырять в неё камешком.

Дама глянула на меня, затем на Агасфера и ослабила натиск.

В Засулауксе вылезла ещё часть народу, стало попросторнее. В такую погоду спокойно ехать — «волков» нет. "Прошвырнусь до Риги, — подумал я, — Обратно билет возьму.

В Риге меня вынесло в двери в один момент. Хорошо ещё не с дверями. Я подождал его на перроне.

— Куда сейчас?

— На базар и домой.

Возле контейнеров виднелось около десятка разнообразно одетых персонажей. А.А. подошёл к одному и о чём-то заговорил. Через минут двадцать вернулся.

— Теперь можно и назад.

Мы пошли на вокзал.

— Новую заповедь даю тебе.

— Я весь внимание!

— Не плюй в урну — подумай о ближнем.

— Да, учитель.

В сквере сидел розовый упитанный мальчик. Светлоликий, пряди вились красивыми золотыми колечками. Осталось пришить крылышки — и вылитый херувимчик.

До ближайшей электрички оставалось минут двадцать. Мы сели напротив.

Из кустов возник нечёсанный вонючий дядька. Кивнул Агасферу и свернул к херувимчику.

— Слышь, парень — одолжи копеек, три дня не жравши.

Малый перестал жевать, кинул сытый взгляд.

— Пошёл нахуй.

Опешивший мужик заковылял к переходу. Мальчик продолжил поедать беляш.

— Вот она — наша молодёжь, — сказал я — Надежда наша и оплот.

Агасфер только посмеялся.

— Мне пора.

Мы встали и пошли на поезд.

— Вам куда?

— До Слоки — ночлежка там. Супчик дают, переночевать можно…

— Неплохо.

— Не совсем хорошо. Ну, так о чём поговорим?

— О боге.

— О Боге, так о Боге.

— Где кончается Человек и начинается Бог?

— Там где кончается Ребёнок и начинается Взрослый.

— Если творение Бога — мир, то, стало быть, творение рук человеческих наша жизнь? Коллективное сознательное ставшее в оппозицию божьему промыслу?

— Не совсем так. Свобода выбора заключается в творении своей жизни и жизни окружающих тебя. Бог и человек — так более умелый мастер подсказывает, как слепить вазу ученику или другому мастеру. Взаимный обмен сознанием — как из сосуда в сосуд.

— А как быть с эволюцией?

— Отсутствие борьбы за существование и есть полнокровная, гармоничная жизнь.

— А в чём разница между философией и религией?

— Философия — как пинг-понг — вопрос и на него же — контрвопрос.

— А религия?

— Река несёт, озеро сохраняет, море собирает, дождь возвращает воды земле. Так и Церковь.

— Всё равно к попам не пойду.

— Вольному воля. В какой то мере правильно — Чем больше знаешь, тем больше начинаешь понимать, что ничего не знаешь и не хочешь знать. Семижды семь прав Соломон, когда сказал "Во многой мудрости много и печали"

"Золитуде. Накошас станцияс "Иманта", — объявил дребезжащий голос.

— Ой. Мне пора. Спасибо за беседу. Счастливо добраться.

Я прошёл пару сотен метров, и духота разразилась ливнем. Пока бежал промок до нитки. Открыл дверь, чайник на плиту, водку из холодильника, из шкафчика мёд и лимон. Смешал, запил чаем. Одежду в ванну — будет день, будет и стирка. И на боковую.

Глава 6. Дороги мертвых

— Падение с такой высоты чревато прямой дорогой на тот свет.

Шныга хмыкнул.

— Ну, на крайняк — долетел и в лепёшку. Только брызги посыпятся.

Шныга рассмеялся.

— Чего ржёшь? — спросил Вася недовольно.

— Понимаешь — мы уже на том свете… — я оборвал фразу и впился глазами в сумерки. — Это всего лишь туман.

— Это не всего лишь туман! Это — мара.

Домовой явно забеспокоился.

— Шмара?

Шныга уничтожающе глянул на Василия.

— Для особо умных — мара есть субстанция, как…

— Вода? — предположил я

— Точно! И вот как в воде есть рыбы, так и в маре есть твари. Им сумерки — как воздух, а в маре по кайфу.

— Понял? — строго спросил я.

— А очень страшные? — ухмыльнулся напарник.

— Да нет. Страшное дело — вырвать зуб. — Шныга поднял руки вверх ладонями наружу и прислушался.

— Дорога немного влево. Двигаем. Только тихо.

Домовой бесшумно скользнул мимо мары, следом я; Вася шёл замыкающим. Клочков становилось всё больше и больше. Один коснулся моей руки, и я вздрогнул — действительно как вода. Сзади пыхтел как паровоз господин сантехник.

— Куда он нас ведёт? — шепнул он, постукивая зубами.

— Куда надо, — отрезал я — И прекрати болтать, а то нарвёмся на неприятности.

Впереди забрезжил слабый свет. Все вздохнули с облегчением.

— Почти на месте. — Шныга обернулся — Вот только Дорог то много, до утрянки не успеем все прокнайсать.[48]

— Мы пойдём другим путём, — сурово отчеканил я — Помнишь?

Вася кивнул.

— Пробуем?

— Пробуем.

Скоро показалась Дорога. Выглядела она как обычная грунтовая дорога в июньскую полночь. Я даже ощутил разочарование. Василий, тот вообще несколько раз подпрыгнул, подняв облачко пыли.

— Ух, ты! Как настоящая, ебать-копать!

И провалился почти по колено.

— А чёрт!

И осел по бедро.

— Говорил я — тяжелы души, — вздохнул Шныга.

— Шныга, миленький, что же делать — ведь совсем провалится, — воскликнул я жалобно.

— Пускай успокоится, и тяжёлые мысли перестанет призывать.

— Легко сказать! — буркнул Вася — Я уже с пелёнок ругаюсь!

— Не ври. Лучше вспомни что-нибудь хорошее.

Вася умолк и сосредоточился. Я заметил, что мал помалу он снова оказывается на Дороге.

— Теперь то понял что это — Дорога?

— Ага.

— Выходит: злоречивые и болтливые здесь идти не могут?

— Почему не могут. — Шныга показал на нас — Как видишь — могут.

— А нечестивые? — спросил Василий.

— А нечестивые и злобой поражённые туда, — я показал под ноги. Шныга утвердительно кивнул.

— Но ты то не провалился, вот и радуйся.

Вася опять что-то буркнул и осел по щиколотку.

— Вот в этом ты весь. Идём, — я уверенно зашагал впереди.

Сколько мы отмахали не считал. Пару раз делали привалы. Наконец мы вышли к перекрёстку.

— Ну а теперь куда? — Вася сел прямо на дорогу.

— Теперь сделаем то, что хотели. — Я тоже сел в красный песок. — Помнишь?

— Такое не забывается.

— Тогда приступим.

Мы закрыли глаза и сосредоточились.

— Интересно — во сне увидеть сон, в котором ты видишь себя во сне…

Больше я ни о чём не успел подумать, так как вместо прохладного песка почувствовал под собою нечто колючее. Терпкий аромат хлынул в ноздри. Такого сна у меня ещё не было!

Я медленно открыл глаза. Напротив сидел на корточках Василий, Шныги нигде не было. Я легонько толкнул напарника. Он осмотрелся, и глаза полезли на лоб.

— Слушай, где мы?

— По-моему на Дороге. Его дороге.

— Получилось, значит. — Вася почесал нос. — Как пахнет то — башку так и ведёт.

— Хорошо пахнет.

Я встал и окинул взглядом тёмное полотно Дороги. Возле нас оно было почти чёрным, а к горизонту светлело, становясь алым. Я переступил с ноги на ногу, и Дорога отозвалась приглушенным треском. Я нагнулся и поднял красивую розу. Цветок был сух, но выглядел как живой.

— Что это?

— Вся дорога усыпана розами, — ответил я.

— Вся дорога? — недоверчиво переспросил Вася.

— Думаю, что да. Пройдём — увидим.

Нам повезло. Не могу точно сказать, сколько времени мы шли, но явно немало — свечение усилилось и впереди сначала я, а потом и Вася увидели фигуру в белом. Фигура медленно двигалась, бережно держа что-то на руках. Вася хотел уже было заорать, но я накрыл его рот ладонью и прошипел в самое ухо — Ты что! Это тебе не город!

Ступая как можно тише мы нагнали фигуру. И всё-таки шагах в пяти от неё Василий запнулся и полетел лицом вниз, в последний момент выставив руки. Короткий вскрик сообщил о том, что они коснулись земли. Фигура обернулась. Я замер как вкопанный. Это был Юрис, и в то же время…

Вася со стоном поднялся. Из глубоких царапин на руках капала кровь. Юрис приложил палец к губам и Вася, тихо вздохнув, промолчал.

— Вижу, Юрис, не рад ты нам… — сказал я.

— Рад до… промолчу.

Отвечал Юрис странно — очень тихо и растягивая слова.

— Ну, как ты тут? — также тихо спросил Вася.

— Вот иду.

— Мы тоже идём по жизни…

— Когда знаешь куда идёшь, гораздо легче идти, чем просто брести неведомо куда. — Юрис печально смотрел на нас, и я понимал, что все те вопросы, которые я зубрил наизусть в надежде получить ответы будут здесь просто неуместны.

— А у нас CD твой выпустили. Ты теперь знаменитость…

— Знаменитость… вся слава закончилась с первым ударом по крышке гроба…

— Ты не прав — поэты остаются жить в своих стихах. Жаль, что в дневнике их нет.

— Разве он не сгорел?

— Сгорел, но не весь.

Юрис вздохнул и прижал ношу к груди. И только после его движения я обратил внимание на то, что он держал на руках.

— Извини, это она?

Юрис так же печально кивнул.

— Она устала и я устал…

— Не понимаю, как во сне можно устать, а… — Вася смущённо умолк.

— Можно. Посмотри на свои ноги.

Я тоже глянул вниз. Мои утопали в Дороге по щиколотки, Васины — на полголени. Я перевёл взгляд на юрисовы и тихо охнул — ступни почти не касались Дороги. И это ещё притом, что у него была на руках И.! Но охнул я не из-за этого — они были окровавлены и босы. Вася увидел лишь первое и восторженно произнёс. — Обалдеть, — и добавил с сожалением — А простые люди, как я, увязают в грехах и, таким образом, спускаются помаленьку в Ад…

— Глаза страшат — руки делают, — сказал я.

— Ноги идут, — заключил Юрис и повернулся.

Мы тяжело потопали вдогонку.

— Для вас идти дальше небезопасно.

— Подскажи, что нам делать? — умоляюще прошептал я.

— Боритесь за справедливость.

— Какая может быть борьба за справедливость, когда вокруг сплошная несправедливость! — прошипел Вася — Скажи, кто виновен, что ты здесь? Я клянусь — он или они жестоко поплатятся за это!

— Прощайте врагам вашим…

— Врагов не прощают — их наказывают! в этом и есть высшая справедливость!

Юрис остановился. Казалось, он борется с желанием обернуться — глаза быстро стрельнули над плечом, а одна нога отошла в сторону. Но он не обернулся, а сказал глухим голосом.

— Может же быть такое, что мы все просто один из бесконечных снов Бога, и, когда он проснётся, нашу вселенную постигнет участь всех сновидений?

— Ты о чём? — напарник казалось сейчас расплачется.

— Я понял, — быстро сказал я.

— Юрис остался там, — он покрепче прижал ношу к груди. — Помните — путь человека пролегает по очень тонкому мосту — тоньше лезвия бритвы.

Светлая фигурка почти потерялась на белой ленте и тогда до меня дошло — ведь путь впереди устлан розами. Белыми розами. И тогда я сделал нечто, совсем на меня не похожее — протянул руки ладонями вперёд и тихо сказал — Светлой дороги. И с радостью услышал Васин голос, произнесший те же слова и голос Юриса — И вам — Светлой Дороги.

Вернуться оказалось гораздо проще. Я представил перекрёсток и Шныгу. С перекрёстком вышло просто отлично, а вот домовой почему-то яростно чесал ухо. И когда мы возникли на месте я был капитально обложен хорошим русским матом.

— А как же дорога? — съязвил Вася.

Лучше бы он этого не делал. Домовой припомнил ему все проступки, меня даже досада взяла — выходит он не у меня одного пасся. И в завершение бурной своей речи сказал что перекрёсток, пока мы ходили, крутнулся.

— Подумаешь проблема — свечение оттуда, значит, мы пришли вон по той дороге.

— Ты уверен? — спросил я.

— Не совсем… — замялся Вася — но мне так кажется…

— Когда кажется — креститься надо! — ехидно заметил домовой.

— Я пионер!

— Вот и плохо. Крещеным сам Отец помогает.

— Я тоже не крещеный. Так что? Будем стоять до самого утра?

Вася хихикнул.

— Я кое-что придумал. Нам надо закрыть глаза и просто напросто… — он сделал длинную паузу — проснуться и всё!

— Точно!

Мы закрыли глаза, и я представил, что лежу в своей кровати, на тумбочке мерно тикает будильник, урчит холодильник, светит красным глазком мобильник и так хочется рвануть рубильник, что бы этот чёртов напильник… Я открыл глаза — я лежал на Дороге. Рядом пошевелился Вася, устраиваясь поудобнее. Шныга беззвучно давился от смеха.

— Ему снится, что он дома.

— Как так может быть?

— Я тебя предупреждал — здесь Дорога.

— А как же грешники?

— Ты хотел сказать нечистые духи? Все по-разному устраиваются…

— Смотри, просыпается. Сейчас я его разыграю.

Я скорчил как можно более страшную рожу и наклонился. Если бы я был провидцем или просто чуточку посообразительней! Если бы. Вася медленно открыл глаза и уставился на меня. Потом вскочил и с диким криком рванулся вдоль по первой попавшейся дороге.

— Василий, стойте! — отчаянно закричал я. — Это я — Саша!

— Больше на понт не возьмёшь, бесовское отродье!

— Васа стой, заблудишься! — запищал Шныга.

Голос домового подействовал как ракетный ускоритель — напарник исчез за поворотом быстрее звука. Донёсся громкий хлопок.

— Бежим за ним! — скомандовал я.

— У меня ноги короткие; я лучше вас здесь подожду.

Я оттянул курточку.

— Прыгай!

Домовой стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Кому сказано?!

Шныга ловко запрыгнул и завозился, устраиваясь поудобнее.

— Главное — не ссы в карман и всё будет оки-доки.

С этими словами я припустил, что есть духу.

Васю я нагнал очень скоро — видимо он во время пробежки основательно ругался.

— Ну ладно, поприкалывались и будет. Извини, — я положил руку ему на плечо.

Она провалилась в пустоту. Я сделал ещё одну попытку остановить напарника и снова вместо мягкого предплечья пальцы сжали воздух. Вася спокойно шёл вперед, и я уловил ещё одну особенность — выражение лица не менялось.

— Что это?!

— Не знаю, — испуганно сказал домовой и ойкнул.

Навстречу промчался всклокоченный человек. Он что-то бормотал на бегу, а из оттопыренного кармана торчал… Шныга!

— Ну-ка за ним.

Когда я догнал его он уже шёл быстрым шагом.

— Эй! — крикнул я ему.

Как и первый он и не подумал остановиться, а когда я схватил его за руку мои пальцы поймали пустоту.

— Ничего не понимаю — ведь он только что разговаривал. Странно, очень странно.

— Ага. И ишо на тебя дико похож… — донеслось из кармана.

Тут мы обогнали молодую красивую женщину. Я специально забежал вперёд и стал. Она прошла сквозь меня, и я ощутил лишь лёгкую щекотку. Но вместе с ней в душу прокрался и страх. Я не ощущал опасности как возле мары, но мне стало не по себе когда я подумал что будет, если мы не найдём той Дороги.

Впереди опять появился Вася. В этот раз он сидел. И снова моя рука прошла сквозь его тело. Я дошёл до перекрёстка и задумался — что-то в нём мне показалось не так. Шныга подтвердил мои опасения.

— Дороги одинаковы.

— Точно. И куда он мог пойти?

— Не знаю.

Тут я увидел, как медленно прошёл Вася в одну из дорог.

— Видимо нам туда!

— Почему? — спросил домовой.

Я молча показал на уходящего по дороге напарника и направился следом.

— Вместе весело шагать по просторам, по просторам…

— И о чём-то напевать. Лучше хором, лучше хором! — подхватил Шныга.

— Раз словечко, два словечко — будет лесенка, раз сердечко, два сердечко будет песенка!

Я так увлекся, что даже не обратил внимания на то, что у нас давно появились попутчики и кое-кому из них моё пение явно проехало по ушам. Он замедлил шаг и с любопытством посмотрел на меня. Взгляд его мне очень не понравился — глаза какие то змеиные, ледяные — даже у киллеров более тёплый взгляд.

— Не надо премии "Овация"! — я шутливо раскланялся.

Незнакомец остановился. Я спокойно пошёл себе дальше. Как вдруг услышал шелест крыльев и от удара в спину покатился кубарем. Цепкие пальцы сомкнулись на шее. Я захрипел.

— Всё как в жизни… — мелькнуло в угасающем сознании.

Тварь победно зарычала. Я отчаянно сопротивлялся — но где там… И вдобавок ко всему я почувствовал, что отрываюсь от земли.

Неожиданно тварь взвизгнула и ослабила хватку. Это дало мне возможность глотнуть воздуха и использовать кое-что из приёмов уличной драки. Тварь с протяжным стоном схватилась за глаза. Я шлёпнулся на дорогу. Сразу вскочил и схватил тварь за ноги.

— Хозяин! — мелькнули горящие глаза домового.

Тварь яростно заверещала, когда я ударил её кулаком в грудь. Грудь оказалась неожиданно твёрдая и гулкая. Тварь отлетела к краю дороги, и теперь била широкими перепончатыми крыльями, стараясь встать на ноги. Я сделал безумно опасный прыжок и с маху пнул в шерстистый бок. Противно хрустнуло и на дороге никого не стало. Я подошёл к самому краю и глянул вниз. Лучше бы я этого не делал. Ноги подкосились, и я упал на колени. Даже на коленях дрожал и мне пришлось лечь — внизу мерцали звёзды.

— Мой хозяин победил зурга! — серенькая ножка радостно топнула. — Мой хозяин победил тёмного!

— Твой хозяин боится высоты… — я еле еле смог выговорить — сказывалась схватка.

— Мой хозяин боится высоты! — не менее радостно продолжил Шныга.

Ну что ещё оставалось делать, как не встать и идти. Что я, маленько передохнув, и предпринял. Теперь мы шли молча. Я то и дело посматривал вверх — вовсе не улыбалось стать добычей этих тварей. Вот впереди за поворотом мелькнула ещё одна фигура. Я сразу насторожился — все кто нам встретился шли туда же куда и мы, а эта — навстречу. Я остановился и толкнул специалиста по иным сущностям.

— Этот не опасен — он верхний.

— Чего?

— Выше третьего неба.

— Ну и?

— У всех просветлённых большие уши.

— Не понял?

— Это от того, что душа отделена от плотного и что бы совсем не отлететь она и держится за уши. Вот.

Я не нашелся, что возразить против такого аргумента, и мы не торопясь направились к человеку в сером плаще.

— Мир дому сему.

— Мир дому вашему, — тихо прошептал домовой и я повторил.

— Мир дому вашему.

— Мир душе, заблудившейся в лабиринтах отражений.

И всё встало на свои места. Значит, наши попутчики были отражения…

— Не все. Были и духи, и не забудь о слуге тьмы.

— Вы читаете мысли?

— Нет. Я вижу.

— Говорю тебе ещё раз — это верхний и не простой — посмотри на оружие.

Я окинул взглядом ладную фигуру незнакомца и смущённо прошептал — У него нет никакого оружия.

— Ну, ты даёшь! — Шныга прикрыл рот ладошкой — Я магию меча уже когда почувствовал.

— Какого меча?

— О чём вы там шепчетесь? А хотя о чём же ещё они могут шептаться как не о тебе, Бард! — незнакомец коснулся пояса и мгновенно полыхнула молния. Я отпрянул.

— Не бойся. Он не причинит тебе вреда. Ты ищешь своего друга. Я знаю, где его найти. Иди за мной.

— Но вы, ты идёте в противоположную сторону — недавно здесь прошёл призрак нашего друга.

— Отражение. Ваш друг там! — незнакомец показал мечом. — Поверь мне!

— Хозяин, поверь ему — он Верхний. Он пил из Океана. Он из Семигорья!

— Такой маленький и речистый, — незнакомец протянул руку и почесал домовому ухо. — Как тебя зовут, хотя погоди, в этом мире не принято интересоваться происхождением; просто я чувствую, что ты неспроста упомянул Семигорье.

— Зовите меня Сереньким, — сказал домовой.

— Прекрасно! В этом мире меня зовут Странник.

— Я — Саша. То есть Александр. Приятно было познакомиться.

Странник свернул меч и снова приладил его на талии. Если бы я только что не видел сверкающего клинка, я решил бы, что это красивый пояс из серебра.

По дороге нам попалось несколько Василиев — и сидящих, и медленно бредущих. Потом на дорогу стали выползать клочки тумана. Странник явно забеспокоился.

— Он что…? — спросил я.

Странник кивнул.

— Как цветок тянется к Солнцу, так и сердце человеческое тянется к Свету, — произнёс он нараспев — Твой друг, впрочем, не он один, поддался чарам зеркал.

— Но ведь ты тоже встретился нам среди отражений! — обиделся я.

— Я пришёл сюда, потому что… — он замялся.

— Сплошные тайны! — съязвил я — Не хочешь — не говори.

— Это вы там, в Мелот можете бросаться словами, да и то осторожно — не от всего сердца, а здесь…

— Хозяин, вспомни про Дорогу, — пискнул из кармана Шныга.

— Понял. Был не прав, — расшаркался я — Как скоро мы его нагоним?

Вместо ответа Странник махнул рукой. Вдалеке на мерцающем полотне дороги брела одинокая фигурка.

— Да уж — тут пилить и пилить… — я ускорил шаг. И тут домовой довольно сильно меня ущипнул.

— Ты чего?!

— Хозяин, в маре движение!

Странник остановился и вгляделся в наползающие жёлтые клочки. Потом он достал блестящий золотой предмет, очень похожий на арбалетную стрелу, украшенную тончайшим орнаментом, и сжал его в правой руке. Закружился вихрь — меж его спиралями просачивались золотистые лучи — я прикрыл глаза ладонью. Когда я её убрал Странника рядом не было. Затем впереди сверкнуло несколько раз, донёсся протяжный вой и снова возник вихрь. Спирали опали.

— Всё-таки тебя нашли, пропащая душа! — я крепко обнял его, всё во мне ликовало — Извини за глупую шутку…

— Это ты меня извини… — неловко произнёс Вася — Понимаешь, Лиго всё же… Но ты не думай, я чуть-чуть…

Он умолк.

— Ты лучше расскажи своему другу, что ты такого увидел, что встал как вкопанный! Странник подмигнул.

— А чего? Ну… Короче побежал я, куда глаза глядели. Ну и, конечно, дороги то незнамые — заблудился. Потом думаю — куда большинство идёт там верный путь… Ну и пошёл.

Вася поёжился.

— Долго шёл. Отдыхал, потом снова шёл. Попутчики все какие то больно неразговорчивые. Все такие… уверенные. Спросил выйду ли я к свету, так они на меня как на идиота посмотрели и ни слова не говоря, пошли себе. Потом смотрю — туман всё гуще и гуще, хотел в другую сторону — так муторно стало. А потом… — Вася снова поёжился. — Смотрю, туман потемнел, и это тёмное аккурат к Дороге движется. Бежать хочу, а ноги не слушаются! И тут выкатываются сзади и спереди от меня щупальца — присоски с зубами, и ещё глаза — ледяные, брр. Такая злоба!

— Я смотрю — кошмар его полностью парализовал. — Странник погладил меч — Вот Бард и спел порождению Тьмы песню смерти.

— А как же… — я не договорил

— А так — душа более тонкая сущность, чем тело. И всё же материальна, её тварь могла поранить.

— И что?

— Твой друг мог тяжело заболеть или вообще… Впрочем, это долгая песня… Вам пора возвращаться — нить очень слаба. Возьмите меня за левую руку.

— Оба? — недоверчиво спросил я.

— Оба, — повторил Странник.

Нас окутало золотое облако. Так трудно было сделать первый вдох, так странно было дышать искрящейся пылью…

Мы шагнули вперед, и я провалился в тёмную полосу беспамятства. Единственное, что запомнилось это фраза, которую Странник сказал Васе на прощание: лучше идти к страху маленькими шагами, чем убегать от него.

Сентябрь

Глава 1. Астральный наезд

Шныга пришёл не один. С ним был пушистый, круглый как пончик, большеротый, сонноглазый баклуш по имени Бормотун. Но, что интересно, сей Бормотун молчал как рыба, лишь иногда выдавая перлы подобные этому: Мудрые учатся на чужих, умные и гордые на своих ошибках, дураки вообще не учатся, но зато учат других. При всём при том ехидно посмотрел на нас.

— Слышь, кореш, — сурово сказал Вася. — Гагарин долетался, а Троцкий допизделся.

— Зачем наезжать, Васа?

— Это не наезд — это так юмор в коротких штанишках, — влез я, — Ну мы идём или болтологией заниматься будем?

Шныга что-то сказал Бормотуну на баклушьем языке, больше напоминающим свист. Тот осклабился и, показав лапкой вверх, свистнул в ответ.

— Ну? — нетерпеливо воскликнул я.

— Он говорит: место, что вас интересует очень далеко. Два мыслеперелёта.

— Да хоть три!

Шныга издал тихое шипение. Баклуш, как мне показалось, пожал плечами и коротко цвиркнул в ответ.

— Он говорит: там довольно опасно. Э э — надо быть хорошим магом, чтобы спокойно разгуливать по Хляби.

— Фигня какая — мы вон на Дорогах были и ничего, выбрались. Пусть ведёт.

И мы отправились в путь. Порядком подустав всё же добрались до места.

— Ну что, ты готов?

Вася кивнул.

— Тогда идём.

Мы двинулись по фиолетовому коридору. В авангарде шёл Бормотун, как местный. Следом ваш покорный слуга, за мной Вася, замыкал колонну Шныга.

Бормотун коротко хрюкнул.

— Сюда, — пискнул домовой.

Мы, как люди прошли через двери. Домовой с баклушем через стену.

Я наклонился над спящим.

— Привет, Гарик, не узнаёшь.

Из тела Гарика приподнялось светящееся облако. Задрожав, оно приняло форму человеческого тела.

— А? Что?

Призрачное лицо повернулось ко мне.

— Инга?! Юрис?!

Вася твёрдо взял светящегося Бакса за глотку.

— Здравствуй, дорогой. Пойдём к нам в гости, глодать кости, свежатинки захотелось. Как ты на это смотришь, Ингуся?

— Положительно, — как можно плотояднее улыбнувшись, ответил я.

— Не на…

— Нена? — передразнил его Вася. — Знал я одну герлу. Мисс пивная бочка!

— Нее…

— Что "нее"?

— Не надо в гости.

— Нет, дорогой, без этого никак — нам неспокойно. Отмщения аз воздам.

— Это Виктор всё, я ни-ни причём. У него б-брат-близнец колдун, он колол куклу, а я ни причём…

— А и врать ты, Егорка. Даже и не краснеет.

— Ей, Богу — не вру я! Я лишь ногти и волосы доставал, а химичили они.

Мы переглянулись.

— Ну, так и быть. Живи пока. — Вася потрепал толкача по щеке. — Счастливо оставаться.

Мы развернулись и гордо прошествовали на выход. Когда я уже был на улице позади раздался изумлённый вскрик. Я обернулся — словно бархатный занавес колыхалась стена.

— Шныга, получилось! — заорал я.

— Нашёл где орать, — прошипел домовой, — Тут баклуший район, котлет только так нахватать можем.

Баклуш негромко взвизгнул.

— Ваш знакомый не сказал всей правды.

— Ну, ну?

— Фуфло толкал, вот что — разбавлял дурь всякой дрянью, а чек загонял за чистяк.[49]

Бормотун снова взвизгнул.

— Он и сейчас это делает…

— Мы не полиция нравов! Шныга, идём. Скажи Бормотуну огромное спасибо.

Шныга коротко взвизгнул. Баклуш негромко взмяукнул в ответ.

— Спрашивает, можно ли ему у вас пожить какое-то время.

Я посмотрел Васе в глаза.

— Пускай живёт, всё веселее.

Домовой цвиркнул, Бормотун разразился чуть ли не соловьиными коленцами, сделал нечто вроде реверанса и растворился в дымке.

— Он что передумал? — удивлённо спросил Вася.

— Где ты видел баклуша, который думает? Пошёл подкрепиться перед дорожкой.

— Так что? Ждём?

— Вася, ты, по-моему, тоже недалеко от баклуша ушёл — это же дух лени! А там и черномордины с бесами припрутся.

— А чо ты сразу то не сказал?! Пошли быстрее!

Мы стремительно миновали фиолетовый коридор и свернули в тёмно-сиреневый, за ним должен был быть салатный. Пара колеров и мы дома.

Глава 2. Сторож брату своему

Брат встретил его с толстой книгой в тиснёном переплёте.

— Привет! Что читаем?

Показал на том.

— Хорошая книга, Витюш. "Эволюция человека" называется.

— Как классик говаривал — Человек это звучит гордо.

— Витюш, существо, доселе именуемое человеком — никчемно и является рабом и паразитом. Рабом — бездумно исполнять приказы более сильного существа и оправдываться тем, что всё в его руках, а паразитом — жить за счёт любви и энергии Бога, в тоже время кусаю руку всё это дающую, понимаешь?

— Понимаю.

— Будущее за новым человеком. Человеком шестой расы.

Виктор сглотнул комок и тоскливо подумал — Ну, опять понеслось…

Но брат неожиданно улыбнулся и сказал, — Опять кого-то перелечил?

— Слава Богу, всё хорошо.

— И всё же ты здесь.

— Да вот, понимаешь проходил мимо. Дай, думаю, зайду.

Гость угрюмо уставился на блестящие носки штиблет.

— Что, братец — пацаны на пятки наступают?

Виктор вздрогнул.

— Никак не привыкну к твоим штучкам!

— И это правильно. Время — деньги. Ты уж как специалист должен бы знать.

— Шустрик газетный на Гарика вышел. Эта сука рваная перессала. Может и гонит. Кинул мыло на мобилу[50] — отдохнуть хочет — устал от суеты, наглец.

— Раз просит надо дать.

— Десять штук?!

Худощавый рассмеялся.

— Витюш, что для тебя эти несчастные десять тысяч. Капля.

— Аппетит приходит во время еды.

— А рыба на червячка, — весело подмигнул.

— Так что мне…

— Согласись. Пусть прикатывает. Что-то ещё?

— Всё нормально.

— Ну, бывай. Счастливо.

— Счастливо.

Глава 3. Лекция

— Интересно, все верхние такие душеспасители?

Странник сдвинул брови и сказал:

— Неужели тебе не интересен мир?

— Не знаю, — честно ответил я.

Странник вздохнул, значит, лекция продолжится.

— Игра света и тьмы порождает тайну. И эта тайна есть мир.

Я скривился — есть чёрная полоса, есть белая, а есть философская.

— Тебе не интересно?

— Да нет. Продолжай.

— Полёт света не имеет финала. Жизнь бесконечна — поле ждёт сеятелей и работников Божиих.

— Ты хотел сказать: рабов?

— Что хотел, то и сказал.

— Ты состоишь из света и тени. Если человек идёт от света, то тень преобладает. Она растёт и крепнет, и мало того, что растёт, она ещё и впереди. Посмотри — люди иногда совершают безумные поступки — это тень ведёт тело в исходное состояние — прах.

— А что делать?

— Если от самого себя не убежать надо шагнуть к свету — тень съёжится и потеряет силу.

— Вообще забавно — бежать от самого себя, куда только? — подумал я.

— К себе, к светлому, к ребёнку.

— Зачем?

— Потому что ты был светом. Ты ощущаешь пульс мира, и никуда, да и некуда деться от биения сердца мира. Если ты не замыкаешься на себе, то твоё сердце сострадает с миром. Не бойся потратиться, бойся привыкнуть и очерстветь. Не бойся быть искренним — это твоё оружие. Не надо примерять маски. Просто будь и оставайся таким, каким ты и являешься.

— Ты меня заморочил! Как я могу оставаться, если я не знаю какой я!

Странник вытянул руку. На ладони засветился маленький ослепительный шарик.

— Нет обратной дороги увидевшему свет, как не может зрелое дерево снова стать ростком — оно должно принести плоды, и так продолжиться в этих плодах, — произнёс он, глядя на пульсирующий огонёк. — Загляни в себя.

"Ага, почти как из юности — оглянись вокруг себя — не ебёт ли кто тебя. Достал".

— Вот вот и изнутри тоже. — Странник рассмеялся — Видимо, у тебя были трудные дни. Спасибо, что выслушал.

Запахнул плащ. Бард, казалось, дремал.

— Светлой дороги, Александр.

— Светлой дороги, — машинально откликнулся я и направился в свой угол. Когда ощущаешь, что во сне ты также живёшь, как наяву или наяву, как во сне, (сам чёрт ногу сломит!), один шаг до шизофрении. Сон есть сон. Жизнь есть жизнь. Скоро открою глазки и окажусь в тёплой, мягкой постельке, под одеялом из верблюжьей шерсти (семь лат у цыган на рынке).

Глава 4. Смертельный прикол

— Во класс!

Он даже захохотал от восторга.

Всё складывалось просто чудесно — Черных, побрюзжав для приличия, согласился. А куда ему деться — как говорил актёр Папанов: Сядем усе.

Нога утопила педаль газа. Мощный двигатель послушно отозвался. «Бэмик» прянул вперёд и помчался, ловко перестраиваясь из ряда в ряд.

Он включил магнитолу и, слившись с музыкой и скоростью в упоительном экстазе врубил четвёртую. Приспустил стекло. Прохладные струйки заплелись в пряди волос. Он придержал руль коленкой и с треском свернув пробку, отхлебнул минералки.

Неожиданно музыка споткнулась. В динамиках засвистело, завизжало. Он протянул палец — переключиться на другую волну и тут из колонок раздался голос.

— Баксик, привет.

Он удивился — надо же.

— Спасибо.

— Не стоит.

Казалось невидимый собеседник наслаждается его замешательством.

— Ну, дают! Хотел бы я знать, кто это?

— Это мы — твои лучшие друзья — косячки. Инга и Юрис.

— Не смешно. Музыку давай!

В колонках раздались звуки похожие на кудахтанье.

— Будет тебе и музыка. Ноктюрн Шопена.

Лобовое стекло затянула слоистая мгла. В салоне стало темно. Гарик почувствовал как по лицу и спине стекают ледяные струйки. Мгла исчезла так же стремительно, как и появилась. Возникла серая колонна. Она грозно нависла, перечеркнула лазурное небо.

— Как больно… мама…

Яростно завизжали тормоза. Мужчина в вишнёвой AUDI лихорадочно затюкал по кнопкам. Диск, гонимый ветром, пересёк шоссе и упал на обочине. Взметнулся вихрь — поднял пыль, окурки, клочки обёрток.

Возле AUDI остановилась ещё одна — новенький Ford Mustang.

— Чем могу помочь?

— Ничем, — водитель показал рукой. — Откатал своё. Столб чисто бритвой срезало.

Машина медленно проехала мимо груды железа и бетона, — зловещей скульптуры сюрреалиста. И вдруг тоскливый вой пронёсся в начавшем золотеть воздухе. Ford взвизгнул шинами и плавно исчез за поворотом.

Глава 5. Бомж и больной

Чёрт подрал бы этих вирусов! Так не вовремя! Отчихался. Ну, вроде прошло. Надо идти в голову.

Иду по вагонам и вижу знакомое лицо.

— Здравствуйте, Агасфер Алоизович. — просипел я.

— Что, нездоровится?

— Есть немного. Надо вот клюквы купить. У хануриков уже появилась.

— Не советую — она только на вид красна, а так — ни витаминов, ни сахара. Метод прост, как всё гениальное — на пару суток в мочу и порядок — вид товарный, хе-хе.

— А вы куда?

— К хорошим знакомым…

— В гости?

— В гости.

— Вы извините, я сегодня без диктофона…

Посмеялись.

— Так вы видели воскресение?

— Нет. Я жил своею жизнью — следил за доходами, пил, ел, жена… Счастливое время…

— Но что-то вы же слышали?

— Слухи какие то ходили. Мол, какой-то безумец швырялся серебром, кричал непотребные слова, то дико хохотал, то горестно стенал. Потом его нашли болтающимся на старой смоковнице. Поговаривали про странную улыбку, застывшую на губах мертвеца. От взгляда на неё дрожь пробегала по телу… Поговаривали, что это сделали ученики распятого, хотя больше смахивало на методы ревнителей веры. Синедрион позаботился, что б слухи прекратились.

— А ещё?

— После казни ходили люди, утверждавшие, что некто сияющий беседовал с ними. Синедрион и прокуратор позаботились и об этом… Тогда и я считал, что всё это пустая болтовня.

— А теперь?

— Не считаю. И довольно об этом.

— А насчёт покаяния избранного народа?

— Столп мудрости удерживается тремя растяжками — Верой, Надеждой, Любовью… Полагаю, мой народ вину искупил.

Я внимательно слушал.

— Главное войти в гармонию с совестью — без этого покаяние просто куча экзальтированных словес.

— Совесть и мораль от общества.

— Насчёт второго согласен. А вот с совестью…

Агасфер пожевал губами.

— Человек разумный разнится с человеком обычным обдумыванием и просчётом последствий. Человек, созидающий от человека разумного отличается ясным голосом сердца. Голос сердца и есть совесть. Общество в основном разумно. Борьба разумов…за существование.

— Даже не за жизнь, а за существование, — я скрестил ноги — Вот что меня бесит!

— Ум сам строит из мыслей скорлупу своего личного кокона.

Увидев мои глаза по пять копеек (монета времён СССР), добавил. — И в дереве и в человеке самое важное корни — без корней дерево засыхает и, значит, срубается и сжигается.

Я отвернулся и чихнул.

— Балтика, одно слово! Интересно… А вы не задумывались, откуда информация? Может от этого?

Я показал "козу".

Агасфер усмехнулся. Снял пенсне, потёр переносицу.

— Ты не поверишь, но я не знаю, почему я знаю. Смею предположить, что судьба Земли не только в руках божьих, но и человеческих. Тех, кто не мира сего…

— Всё может быть.

Я вспомнил записки Юриса.

— У меня знакомый — поэт…был, тоже не от мира сего.

— Неотмирасеговость. Это, как сейчас модно, говорить — диагноз.

— Извините, но так выражались в шестидесятых!

— Да? Хм, бывает, бывает.

Я описал в общих чертах. Он задумался.

— Что бы умирать, улыбаясь надо очень тяжело жить, тогда смерть станет избавлением… — коснулся переносицы и добавил — Возможно.

— Трудная жизнь есть наказание за грех.

— Грех — это сознательное искушение самого себя или другого.

— Вот как! А если харакири?

— Самоубийство страшный грех!

— А не грех — убивать себя спиртом? А не грех — убивать в других веру в себя? А не грех — топить в грехах ещё не родившихся? А не грех — забивать нефтью глотки птицам? А не грех — во имя благого стрелять неблагих? Выходит жизнь и есть грех?!

— Кто ты по гороскопу?

Я ответил.

— Действительно у баранов рога всегда идут впереди головы. — буркнул Агасфер. — Камо грядеши, человече? Что сеешь на своём пути? Какие плоды вырастут от семян твоих? Молчишь? Так я скажу — сеющий свет пожнёт свет, сеющий тьму пожнёт тьму.

— Ну и что — сеешь свет, да пока созреет урожай столько труда и хлопот!

— А ты как думал! В этой жизни живи, пока живёшь, пиши, пока пишется, дыши, пока дышится — в другой всё будет по-другому. Главное будь самим собой — в миру простым членом мира, а в себе собой.

— Личностью?

— Самим собой. Всякий человек зеркало. Зеркало отражает мир и отражает его, изменяя сообразно своей чистоте…

— А таланты?

— Каждый человек не только многогранен, но и многомерен. Я думаю — Бог, независимо от происхождения даёт всем людям великолепный талант — талант быть просто человеком. Достойно быть человеком в нечеловеческих условиях. И жизнь для этого — стать Человеком и воспитать человеков.

Загрохотало.

Я глянул в окно.

Солнце щедро обливало своими лучами правый берег Даугавы. Город — игрушка. Нарисованное небо. Посверкивают петушки на шпилях…

Я опустил взгляд. Внизу бежали серые воды. И сказал, повернувшись к А. А. — Почти приехали.

Когда встал, услышал насмешливое:

— Так кем бы ты всё-таки хотел быть — последним среди первых или первым среди последних?

— Отвечу в другой раз. Всего хорошего, Агасфер Алоизович. Совет ваш учту.

Глава 6. Во тьме

Сколько он блуждал в тумане? Он не знал — может век, может вечность. Стоило остановиться — в сердце забиралась холодная скользкая змея. Он устал — от бестолкового кружения, от бессилия донести что-либо Александру, так вроде звали этого любопытного. Между ними зияла пропасть. Нижний привык к грязному, но своему миру. Слова, которыми он пытался поведать нижнему о Мире были просты и красивы, как цветы, сорванные цветы. Мёртвые. И теперь он бродил в этом проклятом тумане и задыхался. Он поднял голову к небу без звёзд и глухо застонал. Стон вырвался слабым вскриком:

— Ты свят и смотришь далеко, где тебе увидеть маленькую фигурку у ног твоих?! Я ненавижу тебя, Учитель. Ненавижу, потому что не могу любить этот мир таким, какой он есть, и не привык видеть прекрасное в рваных чертах. Я чувствую — ты не хочешь мне помочь, ждешь, когда я начну лизать пятки. Этого не будет никогда. Лучше смерть.

Словно опомнившись, провёл ладонью по глазам, стряхивая наваждение.

— Как ты там, Учитель? Скоро ли навестишь этот грешный, грязный мир?

Меч тихонько зазвенел.

— Бард?

Звон становился всё сильнее и сильнее.

Странник коснулся рукояти, и меч сам прыгнул ему в ладонь. Лезвие налилось ослепительным светом и мелко задрожало. Туман отпрянул в стороны от клинка, и, казалось, замер. Странник на всякий случай крепко сжал стрелу. Совсем близко раздалось злобное шипение. Он шагнул вперёд и, обернувшись, увидел огненный вихрь на том месте, где он только что стоял. Туман сгустился в черную гигантскую тучу. В ней сверкали беззвучные молнии, и ощущалась неимоверная мощь. Он почувствовал давящий взгляд. Глаза широко раскрылись, подбородок приподнялся — теперь чужая воля ледяной струйкой вливалась в него, размывая сознание. Голова дёрнулась влево, он почувствовал на языке вкус крови, ледяная струйка исчезла, оставив раскалывающую виски боль. Меч потянул его вперёд.

— Долго не поуклоняешься — его сила неисчерпаема, — подумал Странник, делая третий шаг и, коснувшись хляби, сделал четвёртый, оказавшись рядом с лоснящимся боком, обвитому сеткой разрядов.

Бард яростно вскрикнул — луч погрузился во мглу. Раздался яростный рёв — туча крутнулась в попытке достать обидчика. Со стороны дракона это было грубейшей ошибкой — клинок остался на месте, зацепляя ярко-голубые ячеи, и, когда они сплелись в толстый жгут, рассёк его. Снова раздался рёв — теперь в нём присутствовала смертельная тоска.

Странника отшвырнуло в сторону. Земля задрожала. Туча нависла над ним, пала кромешная тьма. Во тьме ворочалась гигантская туша, в чешуе сполохов; глаза горели всё сжигающим пламенем, раскрылись крылья — ветвистые молнии с треском слетали в окружающий мрак. Дракон злобно зарычал. В миг, когда пал огонь, Странник выбросил обе руки вперёд, успев подумать, перед тем как шагнуть — Наверное, ещё никто не проходил сквозь дракона…

Клинок налился силой — она была везде — только успевай пить, и тогда он услышал Песнь смерти. Все смерти, что существуют на свете впитала она. Меч пел, и последнее, что Странник ощутил, было недоумение могучего существа, так и не понявшего, что именно происходит.

Этот шаг оказался долгим. Он уже было решил, что покинул Хлябь, но тут ступни погрузились по щиколотки в песок. Холодный и сухой. И очень мелкий. Когда облако осело и он отчихался, Бард произнёс — Извини за удар.

— Перестань, спасибо за песню.

— Лучшая песня — неспетая… — серебром рассыпался меч.

Странник вытер клинок об рукав и, свернув, опоясался. Протерев запорошенные серым прахом глаза он окинул взглядом местность и замер — на горизонте ясно пламенели развалины храма. Сердце бешено заколотилось. Проваливаясь в сыпучий грунт, он побрёл к ним, даже не заметив радужной стены. Просто шёл и всё. Позади упала чёрная тень и, взвыв дурным голосом, вспыхнула. Странник настороженно обернулся — никого, во все стороны простирается ржавая равнина, гладкая как стол. И тогда он зашагал ещё быстрее.

Октябрь

Глава 1. Смерть Агасфера

Они спустились в подвал, и Хомяк показал на облупленную дверь.

— Здесь?

Хомяк кивнул и поправил засунутый за пояс прут.

Дверь, немилосердно скрипя, всё же подалась.

— Есть кто?

— А кто вам нужен? Игоря и Юры нет, куда-то ушли. Им что-то передать? — с разостланного в углу матраца, близоруко щурясь, поднялась растрёпанная фигура.

Хомяк, предвкушая забавный спектакль, хихикнул.

— Мы их подождём.

— Извольте.

Хомяк горячо зашептал в ухо.

— Думаешь? А, точно! Слушай, дед. Как ты считаешь — вам нужны проблемы?

— Вы, знаете ли, нет, не нужны, — бомж достал из кармана пенсне и водрузил на нос.

— Мы с другом тоже так считаем. Да и лениво разборку делать. Покажь, где «Антарес» и разбежались.

— Вообще то на небе…

— Подкалываешь?

— Э-э, не понял?

Бес медленно выпустил бомжу в лицо дым. Хомяк заржал.

— Говори, старый мудак, куда велик дели?

— Простите, молодой человек, но если вы и дальше будете себя вести так, э, — нагло, мне придётся прибегнуть к крайне неприятным мерам. Для вас.

— Упрись, папаша. Я сегодня добрый… А вот стёклышки мне твои по кайфу, дай померить!

Бес протянул руку и неожиданно почувствовал, как запястье стиснули стальные пальцы.

— Ты, пидор гнойный, ты чо припух? А ну — убрал свои корявки, ты, чо, не понял, козёл?!

— Я вас предупреждал, молодой человек.

Дедушка сноровисто заломил Бесу руку, тот вскрикнул от злости и боли.

— Вам не помешало бы почитать книгу по этикету, молодой человек, — назидательно подняв палец, проговорил бомж. — Ваше…

Краем глаза Бес увидел тень мелькнувшую за спиной старика. Раздался тихий свист. Пальцы разжались. Бес добавил противнику локтём в грудь и тот мешком рухнул на пол. Прут опустился второй раз.

Хомяк, довольно ухмыляясь, повернулся.

— Придурок ебаный!!!

— А чо?

— Ты ему башку пробил. Смотри, не дышит. Много старой плесени надо!

— Бес, а чо теперь?! — глаза Хомяка округлились.

— Что, блядь, не знаешь? Дорога дальняя, казённый дом, падла. Как сухари сушить знаешь?

— Не-е-ет-т. — ляская зубами пробормотал Хомяк, — Я думал — он тебя завалит, вот и долбанул.

— Сука рваная, из-за какого-то вонючего бомжа! — носок впечатался в рёбра, — Пидор! Решил в Брюса Ли поиграть!

— Бес, рвать надо — вдруг кто придёт? Корешки там…

— Корешки, говоришь? Слушай, Хомя, твои мозги иногда всё-таки работают. Так, цапай за костыли и волоки на шконку. Ништяк!

— Тяжёлый, блядь.

— Тут у них где-то спирт был, заебись — то, что надо: "Amerikan tradihson" кукурузный, ни хуя не останется! Плесни дедушке в пасть. Лей, не жалей. Остатки на ветошь.

Бес щёлкнул зажигалкой и поднёс голубоватый язычок к куче тряпья.

— А теперь рвём.

Подростки затворили двери и не спеша двинулись по подвалу к противоположному выходу. Обогнув дом, Хомяк увидел отсветы — пламя пыталось выбраться из каморки, жадно лизало закопчённую решётку. Внутри что-то шипело и потрескивало.

— Ну, чо вылупился, уходим. Как законопослушные граждане вызовем пожарных. Пока доедут — ни хуя не останется. Секи!

Стекло лопнуло. Светящийся клуб взмыл в начинающее золотеть небо. На мгновение показалось пламенеющее лицо молодого мужчины, со скорбно опущенными уголками рта, с невыразимой печалью в глазах. Клуб растаял, а из каморки потянуло противным сладковатым дымом.

— Бомжатник горит!

— Не хрен им там делать. Пьют, жрут, там и срут. Наверно, забыли примус потушить.

— Слышал? — Бес толкнул Хомяка в бок, — Ой, чо счас будет!

Шарахнуло так, что всем стало ясно — доблестные пожарные обязательно услышат. И точно — вдали послышалось завывание сирены.

— Охуел? — зашипел Бес — Не стремайся. Смотрим кино. И уходим. Вместе со всеми.

— Не спалимся?

— Посмотри на огонь — пока потушат хуй что останется.

Они уходили, а вслед им плыл звон невидимых колоколов.

Забегая вперёд, сообщу — Бес оказался прав: В ежедневнике "СМ — Всегда" в разделе «Происшествия» появилась заметка о сгоревшей бомжовской хавире и человеческих жертвах в количестве одной персоны. А.Б., бомжа со стажем. Состава преступления не обнаружено. Ничем не примечательная смерть ничем не примечательного человека.

Глава 2. Блуждания в трех соснах

Внезапно я увидел знакомый силуэт.

— Ребята — хорошая новость — мы на верном пути. Эй, Странник!

Силуэт замер, потом медленно обернулся и, коснувшись горла, переступил с ноги на ногу.

— Надеюсь, уши у тебя не болят… — сказал я.

— Мы, того, опять заблудились, — сказал Вася.

Странник, как мне показалось, с тенью досады обвёл нас взглядом.

Я виновато развёл руками.

Верхний достал прутик и нарисовал дорогу и фигурку посреди её, потом показал вперёд и, провёл три прямых поперечных линии. Четвёртую он нарисовал извилистой.

— Если я правильно понял — это перекрёстки?

Верхний кивнул.

— А это мара? — я показал на извилистую линию.

Прутик воткнулся в крестик перед марой и медленно пополз ко мне.

— На этом перекрёстке налево, — это уже Вася.

Странник отбросил прутик в сторону и выпрямился. Я понял, что беседа подходит к концу.

— Спасибо за помощь, нам выходит туда, а тебе?

Он виновато улыбнулся. На мгновение мне показалось, что в его глазах сияние потускнело. Я понял, что верхнему неловко, что из-за свалившейся напасти он не может говорить, и решил разрядить возникшее напряжение — Ну, нам пора. Надеюсь ещё встретимся. Спасибо за лекцию.

Мы попрощались с Верхним, и пошли по Дороге. На втором перекрёстке исчез Шныга. Мысль, что скоро будем дома меня утешила, хотя домовой при всей его болтливости был неплохим пацаном.

Домовой ешё немного поразмышлял и всё-таки решился.

— Он то точно должен знать верную дорогу, недаром Верхний. За спрос денег не берут. Короче…

И тут его заметили. Верхний стремительно развернулся и быстрым шагом пошёл в мару.

— Эй, э-э, подожди — я только на пару слов…

Верхний даже не обернулся. Шныга почти бежал, но расстояние между ними увеличивалось. Показались валуны.

— Интересно, что Страннику понадобились у кобольдов?

Мара коснулась плеча Верхнего, но вместо того что бы отпрянуть в сторону тонкой дымкой обвилась вокруг талии.

— Умный гад! Ничего, я тоже не лыком шит.

Шныга обогнул валун и стал ждать.

Глюк уже сменил облик и быстро бежал, перебирая коротенькими ножками. Справится с ним оказалось легче, чем с баклушем. Цепкие пальцы Шныги сомкнулись на горле — глюк захрипел.

— Попробуй только вывернуться — я тебе устрою тутель-миттель.

Глюк закивал головой с выпученными как у рака глазами.

— Ну, куда ты бёг?

— Х… К…к Княсю — высипел глюк.

— Ты хочешь сказать — сам Князь принял бы тебя? Купи гуся и ему пой, а мне фуфло загонять не надо. Так куда?

— К Маху.

— Он что…?! — Шныга ослабил хватку.

Глюк попытался кивнуть.

— Что ему надо от Хозяина и Сан-Техника?

— Не знаю.

— Хорошо. Что ты должен был передать?

— Странник нашёл.

— Что нашёл?

— Не знаю! Я сказал всё…

— Сказать то сказал, а что видел?

Шныга внимательно посмотрел в расширенные зрачки.

— Не заставляй меня, это убьёт меня! — завизжал глюк.

— Эх, кабы не слово, я б тебя порешил. Ну, так уж и быть — я тебя свяжу, и мы займёмся каждый своим делом. И ты не скажешь своему Магу, верно?

Глюк мелко затрясся.

— Угадал поганый! Так вот что ты увидел в его сознании!

— Не надо, повелитель, пощади…

Огненный шар с воем вонзился в то место где секунду назад находились ступни домового. Глюк истошно завыл, корчась от муки, налился фиолетовым сиянием и лопнул. Следующий огненный шар ударился о валун. Тот загудел, но выдержал.

— Интересно, сколько я так продержусь — бегая с одной стороны на другую, и где этот маг, — подумал домовой, уворачиваясь от обжигающего сгустка. Тот пролетел так близко, что опалил шёрстку на спине.

Шныга увернулся ещё от двух и тут, ныряя в камень, растянулся рядом.

— Ну, всё. Мне писец.

Прошло несколько долгих мгновений — ничего не происходило. Он осторожно приподнял голову. Влетел в валун и попытался слиться с ним в целое.

— Ну, это слишком! — возмутился валун. — Ну, бегать ещё куда ни шло, но спариваться с первым попавшимся домовым! Пошёл вон охальник!

— Я не могу — там меня замочат!

— Не сахарный — не растаешь!

— Я хотел сказать — лишат жизни.

— Это плохо… — пробубнил валун — Кого-то уже лишили — я почувствовала боль…

— Это Маг. Он охотится за мной. Спаси меня.

— Маги… Нет от них покою. Ладно, так и быть. Посиди, а я посмотрю, где он…

— Эй, как там тебя?

— Шныга.

— Шныга, Мага нигде нет. Можешь покинуть моё жильё.

— Спасибо, леди. Я вам обязан. Имею честь откланяться.

— Светлой дороги!

— Светлой дороги!

Домовой припустил, что есть духу.

Проклиная свою доверчивость я заорал:

— Хорошо, ну ошибся я, а ты? Ты то куда смотрел?

Вася насупился.

— Так похож — ну вылитый этот, как его…

— Верхний! — пискнул голосок.

— Шныга! — дуэтом вскричали мы — Ну как?

— На букву "Х", — сказал домовой.

— Что делать то?

— Что бы не ошибаться надо ничего не делать.

— Ну, прямо филозоф! Гигант мысли! — воскликнул Вася.

Домовой надулся.

— Я тут шкурой поплатился, а они Тёмником обзывают!

— Ну ладно. Брэк. Вася, успокойся. Нам надо найти его.

— Странника этого, что ли? Ты рехнулся! Мы не знаем, как вернуться, а ты предлагаешь ещё дальше залезть к батьке в пекло!

— Шныга, ты знаешь обратную дорогу?

— Ну, так. Кое-что помню.

— Вот юмор. Кое-что и он, и я помним — да! — Васька длинно и витиевато выругался. Шныга смотрел раскрыв рот чуть ли не до ушей. Я понял что ситуация выходит из под контроля.

— Так. Ты помнишь немного, я немного и он чуть-чуть. Попробуем сложить наши скудные знания.

Через некоторое время мы тронулись в путь. Шныга всё время шёл рядом с Васей, странно на него поглядывая, потом спросил.

— Сан-Техник, ты — маг? Верно?

— Отчасти. Знал бы ты из какого говна лепим…

— Так призови духов — пусть они нас перенесут!

— А, до утра ещё далеко — приколюсь — сон такой клёвый!

— Хозяин, Васа хочет убиться! — домовой встревожено смотрел на Васю.

— Нет. Он просто хотел сказать — тут я сам задумался. Шныга дёрнул меня за штанину.

— Я вот никак не соображу — чем?

И тут до Василия дошло.

— Да не пугайся ты — не буду я убиваться. Мне просто интересно, по приколу, понял?

— Ага! Это как на колу… Ой!

Какие то тени вынырнули из жёлто-зелёного тумана и, рыча, окружили нашу группку. Я услышал писк Шныги — Слуги Князя, мы погибли. На принятие решения оставались секунды.

— Вот что, мой серый друг. Давай дуй во все лопатки, разыщи Странника. Это просьба.

— А как же ты, Хозяин?

— Ничего, малый, не переживай — и не от таких отмахивались! Ну, падлы, кто тут на бога говна и пара?!

Краем глаза я успел заметить, как серое мелькнуло между чёрных ног и круг сомкнулся.

— Ну вот, Васенька — познакомься — это тёмные.

Тёмных было много, но они оказались трусоваты. Хороший удар по сопатке и тёмный долго ходил кругами. Мы раскидали их в одну калитку. Остановились перевести дух и тут появился монстр. Мохнатый, с оскаленных клыков стекала слюна, в злобных маленьких глазках неистовали языки багрового пламени.

Как говорил один индеец — если воин не может одержать верх, то спасается бегством. И мы последовали этому мудрому совету.

Чудовище осталось далеко позади. Мы, основательно подустав, свалились кулями на землю. И зря. С неба камнем упали твари — головы людей, туловища летучих мышей, обросшие ржаво-коричневой, местами свалявшейся шерстью. С пронзительным визгом они бросились на нас. Острые когти раздирали одежду в клочья. Несколько хороших точечных ударов в темечко достигли цели — пять валялись под ногами, но и нам досталось — из рук лилась кровь, спины и лица саднили.

— А если они ядовитые?

Я обрушил кулак на ближайшие моргалки.

— Уже поздно пить боржоми!

Вася очень удачно пнул тварь в живот — она квохнула и, осунувшись, сползла вниз. Пальцы со сверкающими, как ножи когтями, заскребли в агонии землю.

— Есть!!!

Я взял его способ на вооружение. В юности я серьёзно занимался футболом. Конечно, форма уже далеко не та, но им хватало. Я пасовал шипящие рыжие мячи Васе — тот ловким финтом отправлял их навстречу другим нападающим.

И всё равно твари лезли в атаку. Снова появились тёмные и вот тогда нам пришлось по настоящему хреново — с тёмными пришли какие то странные существа. Тут только меч мог помочь. Меча не было. Я щёлкнул существо по зубам — кулак прошёл насквозь и увяз. Пнул — и нога увязла в его брюхе. Перед тем как упасть я увидел приближающийся черный метеорит. Потом в голове вспыхнуло и я отключился. Когда я пришёл в себя, то увидел далёкую землю под ногами. Местами её покрывали клочки зелено-желтого тумана. Их становилось всё больше и больше. И вот ядовито-жёлтая пелена расстелилась всюду. Зурги стали снижаться.

Существа на чёрных перепончатых крыльях вынырнули из мары. Похитители заверещали. Когти отпустили мои несчастные бока, я полетел вниз и… не проснулся. Тогда я закричал и… оказался в мощных руках Ангела. Вот только облик его был далеко не светлым — красивое лицо с печатью безмерной жестокости, взгляд, словно пропасть, на дне которой беснуются аспиды, мускулистые руки с длинными когтями — как у голливудских вампиров. Он тащил меня как ястреб мышонка, игнорируя отчаянные пинки в живот. Я только отбил себе пятки в бестолковых ляганиях.

Пал рядом с группой таких же. Второй доставил Васю. Мы обменялись красноречивыми взглядами.

— Что бы поймать мышку нужно что? — ехидно спросил знакомый голос.

— Ах ты, маг паршивый! Я тебе, козёл, все зубы выбью!

Я дёрнулся — это всё равно, что пытаться сдвинуть скалу.

— Ай-я-я-я-яй, господин репортёр! — как вы грубо выражаетесь, а ведь вы должны сеять вечное, доброе. Нехорошо.

Скалы сдвинулись.

— Ну, так что нужно то?

— Мышеловка, — буркнул Васька.

— Правильно. А ещё?

Мне оставалось только с ненавистью посмотреть в сузившиеся глаза. Как же я не сообразил.

— Всё равно у тебя ничего не выйдет — кишка тонка. И он не придёт, у него дела поважнее.

Последнее я произнёс с внутренней грустью, маг вроде ничего не заметил.

— Огненное кольцо отсекло меня от него. Я не смог пройти следом, но я привык ждать и дождался. Ваш Странник — дерьмо. Вышел пустой. Ничего не вынес, неудачник. Клял учителя.

— Тем более он не придёт.

— Тогда вы оба умрёте! — маг злорадно рассмеялся.

— Слушай, гнида! Мне плевать какой ты расы — шестой расы или десятой, но если он придёт тебе кранты. И ты это знаешь, Жрец.

— Посмотри человечек! Только внимательно, — брызгая слюной, зашёлся маг.

— О Боже! — простонал я и тут же страшная боль обрушилась на меня, она стала мной и прогремел голос — каждый звук его вспыхивал новой болью.

— Жалкий червь! Это мои владения! Это слово никогда не должно звучать здесь!

— Князь, осмелюсь сказать, — друзья Верхнего.

— Радуйся что ты сыр, жалкая тварь — иначе я стёр бы тебя в порошок!

Князь стоял довольно далеко и всё равно от него тянуло страшным холодом — кровь стыла в жилах.

— Я должен проснуться. Ведь это всего лишь страшный, неприятный сон, — мысленно твердил я.

— Ты можешь никогда не проснуться, господин писака!

Я угрюмо взглянул на светящегося серебристым светом обнажённого мужчину и промолчал.

— А вот и мышь! Пошли вон. Я сам его встречу.

Маг попытался возразить, но огненный глаз только зыркнул на него и тот ничком упал на землю. Его вырвало жабами и скорпионами. Он кое-как встал и, пошатываясь, исчез в маре.

— Здравствуй, гость из Верхних миров! Зачем пожаловал?

— Ты прекрасно знаешь зачем! — Странник показал на нас.

— Ловушка! — пискнул я, прежде чем вылезающая жаба заткнула мне рот. Невкусная штука эта жаба, скажу вам.

А Васька плачущим голосом вскричал:

— Из-за тебя и нас повязали. Мы вообще не при делах!

Князь удовлетворенно хмыкнул.

— У нас тут маленькая вечеря…

Со всех сторон появились люди — маги, поступившие на службу, демоны и падшие ангелы. Мечи заскользили из ножен…

— Или шабаш!

Странник спокойно положил руку на пояс.

Огненные лезвия взлетели, рассыпая искры. Князь шагнул вперёд и повёл рукой. Клинки опустились. И снова звуки отзывались во мне и не было от них спасения.

— Страх правит миром, и я олицетворяю его. Ужасен я в гневе, лучше не преступать мне дорогу. Это мой мир и вам здесь не место! Ты не смог сделать того, что задумывал. Ну же, давай стрелу! Эти жалкие тваришки недостойны твоего сочувствия. Они привыкли к сумеркам. Свет слепит их, они ненавидят тебя, ты же знаешь. Хочешь прозябать среди них? Отдай стрелу, и мы с тобой овладеем половиной вселенной! Ты только представь!

Громовой хохот прокатился следом за этими словами.

— Чему ты смеёшься, Князь тьмы?

— Самонадеянный юнец!

— Учитель спускался в твои владения, это верно, но скажи, зачем он спускался? Что же ты молчишь? Не знаешь или не хочешь сказать правды?

— Ну, приходил он, приходил. Души, которые нашли в себе силы коснуться его… улетели…

— Что же ты не скажешь, что среди них была и душа Сына погибели, Князь тьмы?

— Моё станет моим, сосунок. Тебе далеко до него!

— И будет ещё дальше! Бард, ты служил мне верой и правдой, сослужи последний раз!

— Слушаю тебя… — зазвенел клинок.

— Вот стрела — рассеки её! Я знаю — это опасно, и потому прошу тебя…!

— Прощай… — словно сверкнула молния — пал клинок на золотистое тело и…исчез; стрела также исчезла.

— Ты, ты!

Князь начал клокотать как вулкан перед извержением, потом злорадно рассмеялся:

— Ну что ж — ты сам выбрал, безумец.

Демоны, глухо ворча, сузили круг.

— Оставьте его! Пускай уходит, вместе с так ему любезными людьми. Ты же этого хотел, Странник?

Князь издевательски захохотал.

— Ты долго не получишь тела для рождения! А если и родишься, то забудешь себя — как все в Мелот, и если даже ты и вспомнишь, то безумным нарекут тебя, знай это! Безумным!

Уже давно не было видно ни багровых отблесков, ни мертвящего сияния Князя Тьмы, а ехидное эхо продолжало преследовать мерно идущую группу.

"Безумным! Безумным! Безумным!"

— Как ты нас отыскал?

— Серенький сказал о вас…

— Извини, хотел как лучше…

Странник запахнул плащ.

— А он где? Зарылся от страха?

— Нет. Он там куда шёл.

— Это где?

— Я отдал ему Шар, и он теперь на пути в страну Семи Гор.

— Ах, вон оно что… — протянул я — теперь и я вспомнил, — Это как у нас Рай, правильно?

И тут ожил господин сантехник.

— Брр, ну и кошмар! У меня ноги до сих пор дрожат, каким я на работе буду, япона мать!

Странник резко повернулся к Васе, хотел что-то сказать, но посмотрел в глаза и быстро зашагал, не сронив ни единого слова.

— Чего это он?

— Может, он хотел сказать что-то важное?

— А чего не сказал? Хотел сказать — так говори, а то молчит как рыба об лёд!

— А если это не кошмар?

— Да что я львёнок из мультфильма — сплю и пою! Смотри — забормотал что-то, давай нагоним!

Мы в несколько прыжков нагнали фигуру в сером плаще.

— Да, Учитель — я не смог унести Грааль. Он играл всеми цветами радуги… Смотрел в него и видел мужчин в сверкающих доспехах, благородных видом, прекрасных спутниц их, тучные стада, поля, покрытые густыми хлебами, чистые реки, картины менялись… Учитель, я даже забыл, зачем пришёл… Потом вспомнил и осторожно взял его… Я любовался им несколько мгновений, а потом… Камень таял, и я ничего не мог сделать. Я стиснул пальцы так, что они побелели. Вино плескалось в чаше ладоней и неумолимо, капля за каплей просачивалось… Вот осталась последняя рубиновая росинка, и она выскользнула и полетела к замшелым плитам… Я вскрикнул и упал на колени. Иступлено искал драгоценные капли… А видел только пятна крови на сером камне… И стало темно и холодно, и я побежал, Учитель…

Странник протянул руки ладонями кверху:

— Они пусты, Учитель…мираж — всё оказалось миражом.

И пришёл Голос. Он лился ниоткуда. Я успел увидеть, как Странник сбросил плащ и свёл ладони над собой.

— Ты всё сделал, Ученик?

— Да.

— Теперь вспомни где твоё сердце.

— Там, где любимая.

— Она ждёт тебя?

— … да, Учитель.

— И я жду тебя.

Руки Странника от кончиков пальцев стало наливаться сиянием. Вот засветились тело, вот тьма из-под ног шарахнулась в сторону. Сияние стало невыносимым — я рухнул на землю и прикрыл глаза. Свет стал плавно удалятся, а я всё лежал, не смея поднять головы. Потом мы оба вскочили как ошпаренные и побежали сломя голову…

… в свою комнату. В глазах плавали круги — алые, жёлтые, белые. Когда они прекратили свою бешеную пляску я увидел что моё место занято. Я наклонился к спящему пониже — он лежал на боку, тихо дыша. Луна бросила свой лучик на его черты, я вскрикнул от удивления и…

…Лунный зайчик медленно крался по моей щеке. Я накрыл его ладонью и, перевернувшись на спину, уставился в потолок.

Печаль ничем не объяснимая, — умом не понять. Нечто глубинное. В самой бездне моей души происходило коловращение. Заглянуть в неё страшно — голова закружится.

"Если не умеешь летать лучше и не пытайся прыгать…" — вспомнились слова Белого мага. И голос Агасфера.

"Нет ничего нашего — настоящее утекает как вода сквозь пальцы, будущее никому не принадлежит, а прошлое отдано Богу…"

— И жизнь? — трещины причудливо переплетались, взгляд скользил по узору, петля за петлёй.

"Роман, молодой человек. Роман в трёх словах — Детство, Мужество, Старость и всегда меж ними пробел — неминуемая Смерть".

Глава 3. Конец — делу не венец

Мы вышли на лестницу. Сзади ехидно щёлкнул замок. Говорить было не о чем — всё уже сказано. Я медленно спустился по лестнице вниз и только в подъезде дал выход эмоциям, пнув дверь.

— Господин Любомудров, вы признаёте себя виновным? — Нет. — Ну, на «нет» и суда нет! — я дёрнул засов.

— Есть ещё суд Божий, — тихо произнёс Василий.

— Ага! Охотно верю! Какой к чёрту суд, когда материал сняли. Такого я от Кузьмича не ожидал!

— Все люди. — Василий вздохнул — Ты сделал больше чем мог…

— Да брось ты меня утешать! Ладно, с материалом я что-нибудь придумаю. Идём, погуляем по Старушке. Проветримся.

Он нервно допил кофе и поставил кружечку на поднос. Вот же Мегрэ доморощенный! Козёл! Хорошо от магии не остаётся никаких видимых следов. Опытный экстрасенс, разумеется, их мог отыскать, а так — всё. Шито-крыто. Нервы они ему потрепали, но так просто им не сойдёт. Обойдёмся без Евгения. Пусть Сатан разберётся с этими умниками и дело в шляпе. Он взял мобильник.

— Привет. Как твоё ничего? У меня ништяк. Угадал. Пытались. Только меня, сам знаешь, на понт брать себе дороже выйдет. Правильно понял. Только не до смерти — не ссорься с властью. Девочкам премию, скажи от меня лично… Что? Да, да — полштуки каждой, не жмись. Насчёт наших друзей — минут десять назад они меня покинули.

Он достал из тайничка пакетик с белым порошком, высыпал его на стол и вытянул в две дорожки.

— "Латвияс дзелтниекс", — шумно втянул дорожки сначала правой, затем левой ноздрёй.

— А мне летать, а мне летать, а мне летать — охота! — пропел от полноты чувств.

— Хорошо! — он потянулся так, что хрустнули суставы и увидел поднос с чашечками. Он уже поднял руку — смахнуть посуду, из которой пили гости, но передумал.

— Виктор, вы что хотите расколотить фарфор династии Цин? Из-за каких-то вонючих недорослей? — Ещё чего не хватало! — ответил он сам себе.

— Тогда что вы хотите? — Что? — он задумался.

Мысли, помахивая крылышками, под песенку в исполнении Андрея Миронова, усаживались на люстру и в голову слетать не думали.

— Вспомнил, вспомнил! — он захлопал в ладоши — Чашечки помыть!

Пританцовывая, он двинулся на кухню. Так и есть — второй даже свет в сортире не выключил! Такой же козёл.

Он протянул руку к выключателю. И только тогда, когда палец нажал клавишу, он сообразил, что запах благовоний смешался с другим. Очень неприятным. В следующий миг воздух полыхнул жаром. Он почувствовал, как его поднимает и швыряет спиной вперёд. Ещё какие-то мгновения он чувствовал своё тело. Потом пришла странная лёгкость и страх. И последний остался навсегда.

Глава 4. Моцион с риском для жизни

Я смотрел на мостовую, освещённую редкими фонарями и мне грезились тяжёлая поступь рыцарей, шорох дамских шлейфов, шаркающие шажки членов магистрата, топот деревянных башмачков ребятишек. Кипела невидимая нам жизнь.

Встретилась группа металлюг. Косухи, усеянные рядами шипов и клёпок; нечёсаные гривы. Сквернословие мешалось с перегаром. По кругу ходили бутылки с пивом и водкой. Вели они себя довольно агрессивно. Один окликнул Васю.

— Эй, закурить не найдётся?

— Не курю, — буркнул Вася.

— Что спортсмен?

— Череп, что гопота наезжает?

Я сразу вспомнил дом.

— Это те.

— Не понял? — Вася по-прежнему размеренно шёл, не спуская с парня глаз.

— Дом, — выдохнул я.

И снова я не предугадал васиной реакции.

— Не, шмындрик — защитники прав животных!

Череп и ещё один подошли. Остальные молча наблюдали. Когда парень, которого звали Черепом, стал передо мною я понял, почему его так кличут. Костистая голова с впалыми щеками, нездоровый цвет лица. Но не из-за этого — на куртке висели маленькие черепа.

— Чо вылупился, оковалок? — Череп дыхнул перегаром — Думаешь, фуфло капроновое? Настоящие.

Лучше бы он этого не говорил. Васин кулак вонзился ему в переносицу, и он рухнул как подкошенный. Второй шарахнул бутылкой о стену и ткнул меня в живот — я еле успел прикрыться папкой с бумагами. Вася развернулся и лягнул его в коленку. Парень выронил «розу» и скорчился. Я хотел добавить ему по сусалам, но вовремя заметил, что остальные перешли от безмолвного созерцания к боевым действиям. Какая то сука засветила мне бутылкой в голову. Схватился рукой — горячее, липкое — кровь. Ещё одна разлетелась рядом, осыпав клочьями пены и осколками. Застонал Вася — ему попали в солнечное сплетение.

— Давай, рвём, — заорал я и, схватив его за руку, потащил за собой.

Мы шли быстрым шагом. Преследователи не отставали. Неожиданно из проулка вымахнули ещё несколько человек. После короткой борьбы нас скрутили и куда то поволокли, туго затянув рты банданами — мы могли только мычать.

Приволокли в какой то двор. Там нас уже ждали.

— Ладно, ребята. Идите, отдыхайте. Мы с этими козлами разберёмся. Нате — похмелитесь.

Металлюги, радостно возопив: "Больше трэша, водки и угара" с топотом удалились.

— Урод ебаный! — Череп пнул Васю ногой в живот.

— Не спеши. Времени хватает.

Голос говорившего показался мне знакомым. Я угрюмо посмотрел ему в глаза. Хрена лысого! Ребята продуманные. На головах капюшоны, нижняя часть лица обвязана банданой. Все крепкие, накачанные. Это не пьяные, еле стоящие на ногах неформалы. Это спецы. У меня засосало под ложечкой.

— Я думаю, ему это понравится, — говоривший переглянулся с парнями. Те стали приближаться.

Я зарычал как можно более устрашающе и прижался спиной к стене. Василий стал рядом.

Ребята оказались резкими. Я получил хороший хук слева. Рот наполнился кровью. В глазах потемнело. Машинально я отбил следующий удар и тут неподалёку грохнуло так, что в ушах заложило. Я отвлёкся и услышал звон разлетающейся бутылки. Ноги подкосились, и я упал на пахнущий мочой асфальт

— Ёбанный в живот Христос!

Кто-то ахнул.

— Всё, — пиздец! — взвизгнул Череп.

— Заткнись, придурок. Мотаем отсюда!

Череп приподнял меня за воротник куртки.

— Ты, гнида!

— Кончил?!

— Хуёво пизданул — дышит. Тащим?

— Ну, их в пизду. Пусть валяются.

— Да ты что! А менты?

— Идём, сказал.

Издали послышался вой сирен.

Ромуальд видимо знал, что говорит. То, что это был он я не сомневался — его манеру лаять я запомнил очень хорошо.

Нас подобрали. Немного подлечили и в Централку. По подозрению в убийстве гражданина Любомудрова Виктора Павловича, известного целителя и экстрасенса. Централка, ночи полные огня…

Но кончилось всё хорошо. Следствие показало, а адвокат убедил, что это был несчастный случай. Дело закрыли.

Мы вышли в день. Ещё стояло бабье лето.

— Красота! — Вася раскинул руки — Только после камеры понимаешь цену свободы. Ты не знаешь, сегодня церкви работают?

— Церкви? Не знаю… А что ты хотел? Свечку поставить за упокой этой… — я еле сдержался — вспомнил: о покойниках или ничего, или хорошее.

— Суд Божий вершится руками человеческими… — Василий потянулся, — Исповедаться я хочу, Санька. Душе тяжело. Давит… Ты сейчас оставь меня одного. Извини, там, на киче я только об этом и мечтал.

— Да ладно. Чего уж там. Свидимся.

Ноябрь

Глава 1. Пустой визит

Электричка медленно ползла к Брасе. В начинающих густеть сумерках проплывало Лесное кладбище. Мерцали свечи. Как же я не заметил… Сегодня на всех кладбищах Риги горели свечи — целое море огоньков. Господи, храни нас всех. И тех, кто верит в тебя, и тех, кто боится тебя, и нас, выросших в безотцовщине.

На Брасе захотелось выйти, позвонить. И, дождавшись её голоса, просто стоять и слушать, неважно что. Пока размышлял, пока взвешивал все «за» и «против» двери закрылись. Можно было выйти и на Земитани, ещё недавно называвшейся Ошкалны. Не вышел.

На центральной поезд, выждав положенное время и подобрав всех спешащих в город-курорт, медленно тронулся. В густом, как садовый вар, небе величаво светились цифры. Я перевёл взгляд с башни вниз. Проплыли улицы, полные жуков-автомобилей, кремовых коробок автобусов и, похожих на сигаретные блоки фур, тяжело влекомых усталыми тягачами. Замелькали тени ферм — поезд въехал на мост.

Плыли огоньки. Словно множество свечей в маленьких лодочках покачивались на чёрной реке и уносились невидимыми её струями в чернильную даль. И вдруг всё исчезло. И только город безмятежно смотрелся в Даугаву как в зеркало — город, сотканный из света.

Навестить Ваську я смог лишь месяц спустя. Мастерская оказалась заперта. Зашёл в котельную. Скрытый сапогами, похожий на гнома, кочегар добросовестно исполнял закон Архимеда. На столе валялись мятая пачка «Примы» и рыбьи кости, посреди стояла сковородка с остатками картошки. Я кашлянул. Сапоги пошевелились. Из-под мохнатой брови сверкнул недовольный глаз.

— Э-э. Добрый день. Вы не знаете, где мне найти сантехника?

Гном, кряхтя, дотянулся до пачки, потряс — результат ноль.

— Угощайтесь.

Старичок заскорузлыми пальцами принял сигарету и, почесав затылок, сказал — Та он того. Уволился, стало быть.

— И давно?

— Да уже, почитай неделя назад. Да вы того, дома его посмотрите.

— Спрашивал. Хозяин говорит — подхватился, вещи и те частью пооставлял. Вроде как не нужны.

Мы вышли, постояли, покурили. Я извинился за беспокойство и направился к проходной.

— Эй, пуйка, погодь.

— Что, ещё сигаретку?

— Эт тоже можно. Я тута вспомнил кое-чего.

Старик выпустил дым через нос.

— Скусный дымок. Мериканцы — они мужики головастые, да. Ехать он собирался в какую-то Пустынку.

— Спасибо большое. Вы мне здорово помогли.

Я протянул ему лат.

— Ты что, парень, охренел? А вот от сигарет не откажусь.

Я достал пару штук.

— Другое дело, — старик сунул их в карман и степенно пошёл обратно.

На полдороги к станции начал моросить дождь. Поезд подошёл довольно скоро — я даже не успел продрогнуть. Стучали колёсики. Я смотрел в окно затянутое блестящими нитями и думал: ехать ли к нему в гости или… И понял — не надо. И спокойно задремал.

Глава 2. Сон приснившейся девушки

— Ой, смотрите, что это?

Хоровод распался, и все смотрели на небо, затаив дыхание. Нечто сверкающее, с пышным золотистым шлейфом бесшумно неслось, затмевая частые звёзды. Оно скрылось за дальним лесом.

— Давайте сходим — посмотрим, что это такое!

— Такое невиданное!

— А если это дракон?!

— Их давным давно прогнали из наших краёв, давайте посмотрим — это недалеко, до утра доберёмся.

— Разве ты не помнишь, Убава, что мы можем выходить на землю только ночью. Солнечные лучи гибельны для нас! Мы не успеем — ведь полночь давно минула!

— Тогда я пойду одна.

— Аоми будет недоволен! А если ты погибнешь?! Зачем тебе? Не надо, не ходи, прошу тебя!

— Вея, ты моя самая лучшая подруга… Я знаю, что всё будет хорошо. Я обязательно принесу тебе золотое перо из хвоста Летуна.

Девушки обнялись. Потом одна из них — стройная, с волнами чёрных пышных волос сняла венок и положила его на траву.

— Я вернусь и принесу всем по золотому перу!

Повернулась и сначала неторопливо, потом всё ускоряя и ускоряя шаг, направилась к лесу.

Вея сделала несколько неуверенных шагов следом и беспомощно оглянулась. Девы молчали. Вея остановилась и прижала руки к обнажённой груди.

Светлая фигурка замерла. На мгновение обернувшись, ободряюще помахала и шагнула в чащу…

Девы ждали до последнего. Вея ступила в пенистую воду и пристально вгляделась в ещё темнеющую кромку.

— Вея, пора — скоро взойдёт Солнце.

— Да, да, Унга…

Вея потянулась навстречу живительным струям.

И вот, когда она лежала в большой раковине, Убава вошла в спальню и присела на край. Раковина слабо качнулась.

— Здравствуй, Вея.

— Здравствуй, Убава.

— Ты спросишь меня — А где же золотое перо, что ты обещала, подруженька? — Убава покачала головой. — Не принесла я тебе золотое перо и такой, наверное, не увидишь ты меня боле.

— Как же так, подруженька?!

— Да вот так, подруженька. Прошла я тёмный лес, прошла дальний. Не испугалась ни варгов, ни лесовиков. И на опушке встретила…

— Дракона!?

Убава рассмеялась. Тряхнула головой, отчего тёмные кудри рассыпались по плечам. Вея ахнула.

— Какая ты красивая… Какие у тебя волосы — они как ночное небо. Мне кажется, в них горят маленькие золотистые звёздочки. А в глазах твоих странная печаль…

— Дары не даются просто так. Нет, не дракона, а…

— Доброго волшебника!

— Нет и не волшебника. Я встретила меч. Бард отдал мне свой шлейф. Золотистое облако спасло меня… Оно окутало меня, и я перестала принадлежать самой себе.

— Ты хочешь сказать, что ты уже не дева вод?

— Я — Убава. Я могу приходить в сны сама и помогаю другим приходить в сны. Я — Убава, и я больше не могу, как ты танцевать на душистом лугу, собирать цветы и плести из них венки, водить хороводы…

Маленькая слезинка повисла на ресницах. Убава отвернулась, и снова сверкнули звёздочки.

— Где же найти тебя?

— Только люди теперь могут видеть меня. И ты, но только во сне. Прощай, Вея.

— Прощай, Убава.

Гостья наклонилась над постелью и тихо запела:

Сон сон пересон

Забери горюшко

Из синя морюшка -

Соколом оно пролетало,

Соловьём оно просвистало,

Чёрным вороном проуркало,

Серым варгом провоило,

Заем-заюшкой проскакало,

Горностаюшкой пропрядало,

Золотым кольцом пробрякало,

Серой утицей из тихой заводи,

Что б не сохла моя Веюшка…

Когда она исчезла, превратившись в рой золотистых искорок, Вея уже сладко спала.

Глава 3. Приснившаяся

…ветерок ласково коснулся лица. Затрепетали ресницы. Девушка вздохнула и сладко потянулась

— Как быстро пролетела ночь. А где же Старейший?

Она ещё раз потянулась, словно дикая кошка, и вскочила на ноги. Старейший лежал неподалёку.

— Старейший?!

Пальцы дрогнули.

— Старейший, что за чудный сон я видела. Мне…

Девушка наклонилась над разметавшимся в траве стариком. — Спит. Пускай. Не буду его тревожить.

Девушка медленно пошла к роднику. Но родника не было — негромко шумела река. Девушка выбрала место поудобней и с радостью умылась. Сон как рукой сняло. Подобрав рубаху повыше она ступила в прохладные струи. Она шла и не думала ни о чём и ей было так хорошо. Вдруг что-то блеснуло. Сначала она подумала — крупная рыба, но блеснуло снова, и на том же месте. Девушка осторожно подобралась поближе и вгляделась. Руки её задрожали. Она наклонилась и достала из воды меч. Никаких сомнений — именно этот меч был у Вемигура в их последнюю встречу. Всё вокруг затуманилось. Она вышла на берег и замерла. Решение пришло не быстро. И сразу стало легко.

— Эй, не глупи, — раздался тихий голосок.

От неожиданности она чуть не выронила оружие.

— Где он?

— А где я?

— На берегу Убавы. Где он?

— Не знаю. Я не рассёк Стрелу, чуть не погиб. Где меня только не носило…

— Он остался там? Да? Ответь мне!

— Да, — устало выдохнул меч.

— Он не вернётся, никогда, никогда!

— Любовь умеет ждать… — прозвенел меч, но его не услышали.

— Не хочу! — отчаянно закричал он и попытался согнуть своё тело. Он чувствовал, как рукоять заклинивают меж валунов, как чужая воля вытягивает его в гибельную молнию.

— Нет!!!

— Ну, зачем ты его так пугаешь! — раздался знакомый голос, и меч облегчённо засмеялся.

— Вемигур!?

— Здравствуй, любимая…

— Ты, ты…

Сильные руки подхватили ослабшее тело и прижали к груди, в которой неистово билось сердце…

И словно колокольчик откуда-то из невообразимой дали зазвонил будильник. И понял я, что это сон, всего лишь сон. И мне захотелось сказать — Какой чудесный сон я видел…

И тут я увидел — песок, золотистый песок посверкивал в лучах начинающего разгораться дня.

Декабрь

Глава 1. Письмо с того света

В прахе прошлого свернулся изумрудный росток будущего. Впрочем, о чём это я?

Я расписался в получении. Почтальон улыбнулся и весело помчался вниз. Разумеется, если б и мне сунули «лосося» за просто так, я тоже радовался жизни. Загудел лифт, унося работника связи.

Я недоумённо взглянул на конверт.

— Вообще то по приколу — получить заказное письмо, даже не зная от кого!

Я вспомнил не так давно прочитанную заметку в газете — как мафия устранила слишком борзого журналюгу и передёрнулся. Чёткий штамп меня успокоил — если в конверте и находилась бомба, то после такого удара её механизм вышел из строя. О несчастных служащих я в силу здорового эгоизма не подумал, а более того — схватил ножницы и торопливо отчикал короткую сторону.

Внутри оказались: листок писчей бумаги и несколько машинописных листов.

— Очень интересно! — буркнул я — И кто же это такой догадливый, без «до»? Для анонимки многовато, для романа маловато.

Я расправил листок и углубился в чтение. Почерк был довольно правильный, можно было даже сказать каллиграфический. Единственное, что его немного портило слабый нажим. Хотя могла и ручка барахлить. Знакомых букв оказалось до чёрта и весь текст очень скоро был проглочен. А вот переваривание заняло времени больше чем бобы.

Если я правильно понял автора, то… Я чуть было не подпрыгнул на стуле — не люблю кресла — в них засыпаешь. В это трудно было поверить, однако так оно и было — Юрис подал голос! Моя торжественная фраза оказалась пророческой!

На радостях я пролетел над рукописью, словно чайка над тихим морем, и подобно красивой птице, нырял под всплеск тихого восторга и злости в блики фраз. И тут радость моя померкла. Я мысленно сравнил отрывки из дневников и понял что ошибся — к тому же неизвестный сжалился надо мною и на последнем листе написал: "Не помню, кто сказал — опыт плохого, есть также шаг к познанию и хорошего… Проверять не советую. Всего вам. Константин".

От досады я чуть было не смял и рукопись и листок.

— Всего вам! — видите ли! Какой добрый нашёлся! А что я буду с этим делать? Ты об этом подумал? Тут, блин, дай бог, своё пристроить! Ладно.

Я затолкал всё обратно в конверт и сунул в какой-то том. Даже не посмотрел, в какой именно.

Глава 2. Упокоище

На небе лёгкие мазки облаков — как перья. Тепло. Паучки занялись прыжками. Летают восьминогие командос, ищут места для поселения подальше от папы и мамы. Играют в «догоню-съем». Один приземлился на отшлифованную поверхность и резво побежал.

Я проводил его взглядом, погладил розовую с искрой стеллу и пошёл дальше.

"Покойся в мире" — было высечено на следующей. Жирная зелёная гусеница неторопливо ползла, неизвестно каким образом удерживаясь на гладком как стекло базальте. Вот «Й» скрылась под её телом. Я хотел было припечатать негодное создание, но гусеница видимо почувствовала угрозу и, свернувшись колечком, упала в засохшие венки. Я рассмеялся и продолжил свою экскурсию.

Памятники особым разнообразием не отличались, впрочем, как и надписи на них. Не знаю, как долго я бродил, рассматривая портреты давно ушедших из мира сего людей, но пора было закругляться. Я решил пройти напоследок по маленькой аллее, где тени танцевали на чуть влажном асфальте, где ветви сплелись в ажурный коридор, в котором и ветер успокаивался и нехотя шевелил поблекшую пачку «Мальборо». И вот быстрым шагом я шёл по зелёному коридору, и всё реже и реже поглядывал по сторонам.

На одной плите глаза мои задержались на несколько секунд, в то время как ноги продолжали нести тело к выходу. Потом они стали, словно ватные и странное чувство овладело всем моим существом.

Я вернулся к плите и стал её рассматривать. Ничего необычного — плита как плита, коих десятки, обычная надпись. Хотя… Я продолжал тупо рассматривать надгробие, а мир начинал поворачиваться. Солнечный луч упрямо подползал к буквам, ещё прячущимся в спасительной тени. Но вот золото залило канавки и выбоины и я отшатнулся. Всё же любопытство перебороло страх. Я спокойно прочёл свои инициалы и дату рождения. Некоторое время я ждал, когда засияет и дата смерти, но ничего не происходило. Всё вдруг стало расплываться. В моих руках появился пергамент. Перо затанцевало, стиснутое пальцами, но острый кончик только царапал…

…тишина… Может это просто очередное затишье перед бурей? Снова соберётся нечто в глубине сердца и застонет душа, и нервная рука корявыми буквами выведет некие слова; они попытаются своим ритмом очаровать мысль и сами, бессильные, очарованные упадут бездыханными на белое поле. Упокой их души, Господи…

Глава 3. Время собирать камни

Я неторопливо поднялся и был несказанно удивлён — вместо обшарпанной фанеры лоснилась кожа, на планке — новенькая кнопка, внизу крючок для сумки.

"Хм, может я ошибся адресом или… — подумал я и всё-таки нажал кнопку.

Внутри запел соловей. Послышались лёгкие шаги. Дверь медленно открылась и на пороге возникла фея.

— Э, день добрый, не подскажете — Константин Васев, э…

— Костик ушёл в магазин. Что-то срочное?

— Да нет.

— Если хотите, можете подождать.

Фея начала отстёгивать цепочку.

— Нет, нет. Спасибо. Я вообще-то спешу. Вот проходил мимо, думаю: Дай загляну. Передавайте привет.

Фея всё-таки справилась с упрямой змейкой и вышла на лестничную площадку.

— Постойте, я угощу вас чаем.

— Спасибо, я действительно спешу, всего хорошего. Скажите — Шмелёв заходил, он знает.

Я торопливо спустился на улицу и только там перевёл дух. У феи были черты Анны.

— А мне говорила — никого.

Отмахав парочку кварталов я с большим трудом вспомнил о какой-то двоюродной сестре Алёне, что же там Анька говорила, да, чёрт побери, когда это было то? Так и не вспомнив когда, я заскочил в трамвай, и тот повёз меня в центр.

Я сел на свободное место и расслабился.

— Молодой человек, а билетик? — раздался до боли знакомый голос.

Я поднял глаза и увидел… Анну.

— Вот, систему новую ввели, — словно извиняясь, сказала она.

— Ага, хорошо забытую старую.

Я пошарил в карманах и положил монетку на задрожавшую ладошку.

Эпилог или разговор, которого не было

— Вот так, господа, — произнёс я, очнувшись от дум.

Добрый малый приоткрыл полу — блеснуло и булькнуло.

— Говорят, когда ничего не желаешь, тогда и получается всё как надо.

— Такой вот дзен, — второй нервно оглянулся по сторонам.

Я отработанным движением извлёк из кармана рюмашку. Молодёжь облегчённо вздохнула.

Виски наполнило желудок приятным теплом.

— Желание ничего не желать тоже есть желание.

— ?…

— После всего я хотел тишины и покоя. И раз — к главному, думал на ковёр! Оказалось за пирогом. Хватит, говорит, тебе про сявок и мурок писать, пора о более серьёзном. Это он мне компенсацию за прошлое — мол, кто его помянет, тому глаз вон. Хотел я сказать — А забудет — два. Хотел… Но не сказал. Польстился. На корочку и оклад. И пролетели дни, как пух с ощипываемой курицы и на тебе адресок. Плавали, знаем. Старая история — вмазал лишку и загнулся. Наркоша то! Остался несчастный сиротка… Гугукать и смеяться. Нормальный малыш с румяными яблочками, в складочках, перетяжках! Значит, жизнь продолжается! Весёлая жизнь — вечная борьба с борьбой за право вести борьбу. Никому ни хрена не нужно, кроме своих самовыражений.

— Можно жить, если жизнь тебе улыбается, а если нет — своди её к стоматологу, — пробормотал начинающий.

— Плеснуть? А? — сказал другой.

— Да. Итак, тост! Душу русскую никогда и ничем не вытоптать и, если даже в грязь лицом, то умоется в ручье и вновь заиграет румянец на тугих щеках. Будем!

— Прозит!

— Кто сказал: вся моя вина в том, что родился человеком? Не то счастье, что осознаётся, а то, что ощущается — прозит! — подхватил добрый малый.

Мы лихо опрокинули стопки.

Повисла томительная пауза.

— Извините, мы многого не знаем…

— Это естественно — и я не знаю, почему не знаю.

— Это естественно для вас, но можно узнать: что более естественно — знать или не знать? "Быть иль не быть" — вечный вопрос и…

— Простите, что перебиваю. Вы хотите узнать — познаваемо ли небытие?

— Совершенно верно!

— Где же кашка, господин журналист? Не так ли?

Стоят, приоткрыв рты. Птенцы гнезда Боянова…

— Верую в то, чего страшусь… А вам — грызите сами. Извините…

Я подошёл к запотевшему окну, медленно провёл ладонью — и ночь распустила свой шлейф. В чёрном небе засияла одинокая звезда… И я почему-то знал, что вместе с моими её свет впитывают и другие глаза — цвета летнего неба, свет, мягко льющийся сквозь узорный переплёт окна кельи….

А потом я развернулся и нарочито медленно прошествовал в дансингзал. По блестящему, словно залитому льдом, полу метались разноцветные круги, звёздочки, треугольники, просто отрезки линий. Один пересёк моё запястье.

— Как лезвие… Танец на лезвии. Неплохо! — я поправил галстук, качнулся и направился к особе с грустными, как у неласканной тёлки, глазами.

— Девушка, вы танцуете?

1997–2000 — 2005 год.

Примечания

1

Блеватин — тошнота.

(обратно)

2

Ректификат — медицинский спирт.

(обратно)

3

Северное сияние — водка с шампанским.

(обратно)

4

Пушер, толкач — торговец наркотическими веществами.

(обратно)

5

Марка, промокашка — ЛСД.

(обратно)

6

"корова" — два лата.

(обратно)

7

Велкас — искажённое латышское veikals «вейкалс» — магазин.

(обратно)

8

Псевдонемецкое — домой.

(обратно)

9

Не знаю, что имел Шныга ввиду: марафет — это вообще-то кокаин.

(обратно)

10

Саламандра — дух огня.

(обратно)

11

Оборваться — убежать.

(обратно)

12

Перекантоваться — переночевать.

(обратно)

13

Lestai — бунтовщик (латынь).

(обратно)

14

Лайф — английское "life" — жизнь.

(обратно)

15

Дети, что случилось? — латышск.

(обратно)

16

Непереводимое ругательство. — латышск.

(обратно)

17

Артур, иди сюда. Быстро! — латышск.

(обратно)

18

Иди, иди. Вперёд, Лачплесис. — латышск. Лачплесис — герой национального эпоса.

(обратно)

19

За что?! — латышск.

(обратно)

20

Где же мой самолёт, где же мой самолёт?! Где же мой самолёт? Е е ей!!! — латышск.

(обратно)

21

И ещё раз! — латышск.

(обратно)

22

Да! — латышск.

(обратно)

23

Как ни странно, песня занесена в сборник "Русский эротический фольклор".

(обратно)

24

Эмаца, манация — эмоционально-психическая энергия.

(обратно)

25

Децал — немного.

(обратно)

26

Хайр — длинные волосы.

(обратно)

27

Культовая книга сатанистов.

(обратно)

28

Лафа — счастье, хорошая жизнь.

(обратно)

29

Шампунь — шампанское.

(обратно)

30

Герыч — героин.

(обратно)

31

Ганджа, анаша, травка — марихуана.

(обратно)

32

Марочка, промокашка — кусочки бумаги, пропитанные ЛСД.

(обратно)

33

Тащит — медленно, приятно действует. Колбасит — быстро забирает.

(обратно)

34

Ветошник — торговец амфетамином (амфиком).

(обратно)

35

Карась, лосось, рыба — один лат.

(обратно)

36

Лубанчик — улица Лубанас, одно из мест торговли наркотой.

(обратно)

37

Буба, бухло, водяра — водка.

(обратно)

38

Рака — пустой человек. (иврит)

(обратно)

39

IQ — коэффициент интеллектуального развития.

(обратно)

40

Got mit uns — Бог с нами (немецкий).

(обратно)

41

От латышского strada — работать.

(обратно)

42

Стрематься — бояться.

(обратно)

43

Отмудохали — сильно избили.

(обратно)

44

Лю-лю — люблю; узнать у Гены что означает "кисточка".

(обратно)

45

— Что?

— Ничего. Спи.

— Хорошо. (латышский).

(обратно)

46

Где Пушкин? (латышский).

(обратно)

47

Из сборника "Русский эротический фольклор".

(обратно)

48

Прокнайсать — просмотреть.

(обратно)

49

Дурь — наркотик.

Чек — доза.

Чистяк — качественный наркотик.

(обратно)

50

Кинул мыло на мобилу — сообщение, отправленное на телефон через Интернет.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Январь

  Глава 1. Вечеринка лучших друзей

  Глава 2. Золотое детство

  Глава 3. Сон в руку

  Глава 4. Истина в вине

  Глава 5. Тёплая беседа

Февраль

  Глава 1. Уговор всего дороже

  Глава 2. Клоун-одиночка

  Глава 3. Про теплое и пушистое

  Глава 4. Снег на голову

  Глава 5. Полный абзац

Март

  Глава 1. 8 Марта

  Глава 2. Прогулка

  Глава 3. Надомный труд

  Глава 4. Игра в четыре руки

  Глава 5. Полеты на яву

Апрель

  Глава 1. Демон-искуситель

  Глава 2. Пурготень

  Глава 3. Визит к наркоше

  Глава 4. Я вас любил

  Глава 5. Душевный разговор

Май

  Глава 1. Астро

  Глава 2. Спирит-сеанс

  Глава 3. Телеги от Телегина

  Глава 4. Золотые шары

  Глава 5. Слушая призрака

Июнь

  Глава 1. Тары-бары, растабары

  Глава 2. Тень

  Глава 3. Очень короткая

  Глава 4. Пропавшее интервью

  Глава 5. "Черная месса"

Июль

  Глава 1. Летний день, летняя ночь

  Глава 2. Царский прием

  Глава 3. Князи грязи

  Глава 4. София и Эрос

Август

  Глава 1. Братья-близнецы, близнецы-братья

  Глава 2. Операция "Х"

  Глава 3. Юбилей

  Глава 4. Марафон

  Глава 5. Философия в электричке

  Глава 6. Дороги мертвых

Сентябрь

  Глава 1. Астральный наезд

  Глава 2. Сторож брату своему

  Глава 3. Лекция

  Глава 4. Смертельный прикол

  Глава 5. Бомж и больной

  Глава 6. Во тьме

Октябрь

  Глава 1. Смерть Агасфера

  Глава 2. Блуждания в трех соснах

  Глава 3. Конец — делу не венец

  Глава 4. Моцион с риском для жизни

Ноябрь

  Глава 1. Пустой визит

  Глава 2. Сон приснившейся девушки

  Глава 3. Приснившаяся

Декабрь

  Глава 1. Письмо с того света

  Глава 2. Упокоище

  Глава 3. Время собирать камни

Эпилог или разговор, которого не было . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте