«План побега»

план побега

я и они

Ночной кошмар расцветает язвами плавящейся кинопленки, обрывается сладким прикосновением женских губ теребящих утреннюю эрекцию.

Я открываю глаза.

Девушка-будильник приветствует мое пробуждение поклоном и, улыбаясь, застенчиво щурится. Я выбираюсь из-под теплых объятий девушек-одеяла и поднимаюсь. Ко мне приближается кудрявый мальчик-писюар, в руках сжимает музыкальный щипковый инструмент. Он присаживается на расшитую бисером подушку и поднимает голову. Под обрывами бровей, лазурная скорлупа разбиваются об закрученные ресницы. Мальчик широко открывает рот, в зубах ни одной дырки. Я мочусь. Он шумно глотает, и в такт, тихо перебирает струны. Музыка всегда помогает мне рассеять туман сна в пробуждающемся сознании.

– Всплеск, минуты, расходится кругами секунд, но им не утолить нашу извечную жажду пить, – звучит голос из динамика.

Следует процедура утренней гигиены. Девственница, девушка-вода, которая питается лишь талой водой из горных альпийских ледников, облачена в короткое алое платье, стоит на раковине. Присаживается, плавно поднимая юбку, шорох атласной ткани об кожу, и опорожняется на мое лицо и руки сверкающей струей серебряной росы, кристально чистой водой отфильтрованной и согретой в непорочном теле. Следом за ней, в поклоне, подходит полураздетая чернокожая женщина. Вместо рук отрубленных по локти – длинные протезы усыпанные щипами роз, на которые наколоты белые ряды махровых полотенец. Культи, дрожат от напряжения. Я вытираюсь насухо об ворсистую ткань и еще раз об упругие полные молока пористые груди, чтобы забыть ощущение прикосновения к неорганической ткани.

– Минута, не стремящаяся более содержать в себе секунды, вспыхивает вечностью, – звучит голос из динамика.

В покои входят обрыватели паутины и лепестков, выковыриватели глаз и вырыватели зубов мудрости – вносят корзины полные добычи. Цепочкой вбегает дюжина пышногрудых молодых девушек с оголенным верхом – все цвета кожи. Входят портные, дизайнеры, модельеры. И пока, они, перешептываясь пальцами на языке глухонемых, украшают мое тело платьем из бутонов цветов и ожерельями из человеческой плоти, я прохожу возле девушек, что уже улеглись на ковре. Останавливаясь у каждой, я  примеряю размер своей ноги к ее грудям. Совпадает. Цвет гармонирует лепесткам. Киваю глазами. Сапожник тут же двумя быстрыми движениями срезает груди, и уже втирая в кожу ароматные масла, шьет, мне мокасины со шнурками из детских кос. Девушка же, кланяясь, пытается улыбаться и, прижимая ладонями кровь к открытым ранам, удаляется вместе с остальными.

– Минутный запор, и время останавливается в ожидании взрыва опорожнения, – звучит голос из динамика, на фоне шума сливаемой воды.

Поэты – два брата-близнеца, привезенные в подарок к моему дню рождению из горной провинции, по моему велению дают название каждой минуте моей жизни. Специально приставленные к ним люди вводят в базу торжественно оглашенное новое название, и если компьютер находит совпадение – мучительное умирание ждет обоих от моего карающего воображения, если нет – звучит гонг, песочные часы переворачивают, начинается отсчет следующих 60 секунд. Пока один брат сочиняет и бодрствует, другой спит. Пожалуй, пытки перед смертью следует использовать со сбереженьем кожи. На память об их таланте, испытываю слабовольное желание оставить чучела – немые воспоминания о трепетном волнении вызванного высоким откровением поэтического слова. На память, о 5 126 435 записях в моей базе минут.

– Время, заточенное в этой минуте, разлагается запахом пойманной птицы в позолоченной клетке – звучит голос из динамика.

Утреннее совещание. Мне шепотом докладывают об обстановке на моей планете. В конце докладов, звучит прогноз погоды, но я заказываю другой. Синоптик кланяется и, кряхтя, со слугами выкатывает из покоев пятиметровый золотой глобус, инкрустированный драгоценными камнями.

Вносят утренний обед. В специально отведенном углу, размещается оркестр. Музыканты тихо подстраивают инструменты. Открывают партитуры. Взмах палочки дирижера. И в тающей, с каждой нотой, тишине, раздаются охи их любовного соития в нежной улучшающей пищеварение мелодии.

В руке хрустальный бокал с коктейлем: 3/4 женского молока к 1/4 крови девственницы, кончик вилки сжимает маринованными ручками зародыш в специях, рядом гарнир и диетические котлеты приготовленные на пару из юношеской плоти. На моем столе всегда все самое лучшее и свежее с лучших императорских ферм планеты.

– Минута, убеждающая нас, в том, что она не последняя, – звучит голос из динамика.

Ферма № 345-31. Женщине включают аудиозапись плача ее новорожденного ребенка, из набухших грудей начинает сочиться молоко. Рука в резиновой перчатке подставляет под сосок стеклянную емкость.

Ферма № 873-07. Обнаженная загорелая девочка, выращенная на фабрике девственниц возле южного моря. На теле белые следы купальника и гормональные прыщи на лице. Она одна в небольшой комнате перед телевизором. В руке пульт дистанционного управления. Переключаясь с одного порноканала на другой, она свободной рукой ласкает себя. Закушена нижняя губа. Входит человек в белом халате, на лице марлевая повязка и протягивает девочке стальной фаллоимитатор с неглубоким желобом по всей длине. Она, извиваясь от удовольствия, с усилием вводит его в себя, пытаясь прорвать плеву – не удается. Человек нажимает кнопку на пульте дистанционного управления фаллоимитатора и острые, свернутые трубочкой лезвия, веером раскрываются внутри девочки. Она кричит. Под желоб кровостока, руку в резиновой перчатке подставляет стеклянную емкость.

Ферма № 558-92. Разделочный цех. Подвешенные за ноги беременные женщины представительницы всех рас и национальностей с обритыми наголо головами, движутся по конвейеру от моющих и стерилизующих машин к вспарывающему живот роботу. У всех заклеенный белым скотчем рот со штрих-кодом. По лбам стекают слезы.

Склад. Грузчики быстро курят, пока очередная машина подруливает к месту погрузки. На картонных коробках надпись: «Маринованные зародыши в соку матери, с косточками. Срок хранения 9 месяцев со дня изготовления».

Ферма № 064-47. Ряды клеток, в которых выращивают мальчиков. С началом полового созревания им отрезают руки, предотвращая практику онанизма. Огораживающие стенки изготовлены из мелкой стальной сетки, которая не позволяет мальчикам просунуть член и орально или анально совокупится с соседями. С утра обслуживающий персонал совершает обход, и врачи, осматривая питомцев, выбирают тех, что уже поспели и плачут от похоти, желая поскорее проснуться, кончив в сон первой поллюцией. Их отводят в стерильно чистый разделочный цех, где каждого из них ждет резиновая девочка. Мальчики кричат от радости и набрасываются на них. Неловко совершают первые фрикции, тыкая культями в резиновые груди и силясь обнять искусственную плоть. Гидромеханические приводы тихо включаются, и резиновые ноги смыкаются на голых ягодицах, помогая совершать незнакомые для них движения. И как только подростки кончают, к сбору урожая приступают встроенные во влагалища электрические мясорубки. И вены вздуваются на висках мальчиков, и скачут они и катаются по полу, пытаясь освободиться от девочек и вырваться из цепких захватов механических ног, пока резиновые животы наполняются сочным фаршем из перекрученных пенисов и первой спермы.

– Кто не слышал? Шуршащий песок под шагами секунды. Умирающий вздох новой минуты, – звучит голос из динамика.

После утреннего обеда. Реактивный самолет уносит меня в город-лабораторию, изолированный от планеты бетонными рвами с кислотой, колючей проволокой гудящей под смертоносным напряжением тока, полями противопехотных мин и охраняемый по периметру отрядами спецназа.

Мой город-лаборатория – высокие многоэтажные дома и павильоны с нарисованными окнами. Узкие улочки без растительности и пешеходных дорожек. Ни каких указателей и знаков. Только надписи: «Объект № 3453», «Осторожно стерильная зона», «Красный уровень доступа», «Осторожно инфекционная зона». Изредка по улицам проносятся шестиколесные белые броневики. Каждый объект разбит на изолированные друг от друга секции. В каждой секции содержатся подопытные от одного до десяти. Секции оборудованы скрытыми камерами и микрофонами. Толстые звукоизоляционные стены и бронированные двери не позволяют, кому либо из подопытных слышать существование другой секции. Каждое слово и движение подопытных фиксируется и анализируется отрядами воспитателей согласно поставленному заданию.

Четырнадцать лет назад сотни тысяч подопытных младенцев были отобраны в произвольном порядке в роддомах во всех уголках планеты. Четырнадцать лет изматывающей одержимости, непрекращающегося мандража, кошмаров наяву и кропотливой работы. Четырнадцать лет подготовки к намеченному на сегодняшнее число эксперименту. Все это время в каждой секции подопытных воспитывают по намеченному мною плану.

Одних учат любить себе подобных и творит для них добро, других ненавидеть и приносить окружающим зло. Другим, рассказывают, что любить – это побои и унижения, в соседней секции, что ненависть – это ласки, нежные слова и готовность к самопожертвованию. Одни думают, что ценности в этом мире даются воображением, и нет ни чего прекрасней искренних чувств. Другие уверены, что любое искренне чувство можно обменять на вещь. Третьи знают, что любое сопереживание – это все тот же онанизм. «Поступай с другими, так как хочешь, чтобы поступали с тобой», – твердят подопытные в одной секции. «Мы презираем всех», – повторяют в другой. «Мы все разные – поэтому равны», верят третьи. «Я, единственный и неповторимый, в этом моя сила, моя вседозволенность, мое одиночество. «Я – это вся моя собственность», считают четвертые... «Я мыслю, следовательно, я существую»… «Я думаю, что я думаю, следовательно, я думаю, что существую»… «Я мыслю, что я в аду, следовательно, я в аду»...

Некоторые из них не знают, что такое смерь, некоторые не догадываются, что они умеют жить. Одни наивнее цветов, что пересажены из грунта в глиняный горшок, другие циничнее минералов под толщиной горной породы.

Отряды воспитателей методично выращивают в детях различные ассоциации, путая названия, чувства, эмоции, приоритеты, заповеди, языки, ценности.

Одни живут в роскошных секциях схожих с моими покоями. Другие живут в маленьких камерах с метровым потолком, и с каждым сантиметром роста сгибаются все больше и больше. Одни питаются лишь изысканными деликатесами, другие их объедками, третьи считают за лакомство свои экскременты. За одним жесткий врачебный контроль и его тело не изведало зубной боли и коликов. Другому же специально прививают инфекционные заболевания, и он днями кричит от боли и гадит под себя. Одни молятся богам, все – разным, другие верят, что боги – они. Некоторым подопытным мальчикам подмешивают в пищу афродизиаки и мощные синтетические возбудители, и у них все время стоит. К одним воспитатели врываются с палками и бьют по мошонке, пока члены не обмякнут, другие же постоянно совокупляются, смотрят и листают зоопорно. У всех по-разному идут часы, стрелки крутятся с разной скоростью и в различных направлениях, поэтому одни считают, что уже старики, а другие, что еще не родились. Одни верят, что сексом надо заниматься с любимым человеком, потому, что хотя секс и приносит плотское удовольствие сродни пищевому, но результатом является ребенок – новая жизнь, в отличие от дерьма, смываемого в унитаз. Другие знают, что ребенок – это просто побочный продукт, эрогенные зоны служат лишь для удовольствия, и удовлетворять свой либидозный голод следуют со всяким, а ребенок – это просто новый половой партнер, которого сразу же после рождения следует крестить актом совокупления. Одни, думают, что их секция – это и есть весь мир; другие, изучают по телевизору природу моей планеты; третьим, разрешено держать в секциях животных. Некоторые вводятся в наркозависимость. Другим не отказывают в алкоголе и табаке. В третьих, воспитывается культ силы, и они целыми днями проводят в спортсекции у тренажеров, пока иные подопытные сутками решают математические задачи. Другие с раннего детства тяжелым трудом зарабатывают на порцию пищи, порцию света, порцию воды, не прекращая, молятся: «Я работаю, следовательно, я существую». Некоторые, никого не видели кроме своих сожителей – отряд воспитателей обучает их дистанционно – телевизоры без переключателей программ, откачиваемый воздух из секции, электрический разряд через пол за отклонение в поведение, сонный газ, чтобы произвести перестановку или принести необходимые ресурсы. Другие думают, что отряды воспитателей – это их родители, прислуга, учителя, наставники, надзиратели – каждому внушено согласно плану.

Все концепции, предварительно вычлененные из тысячелетних ветвей и колец истории человеческого развития, перемешаны в хаотичном порядке – я отменил для себя закон экономии воображения, когда писал программы воспитания подопытных. Ведь наблюдая за формированием отношений между подопытными в секциях, я надеюсь приблизиться к древней тайне. А пока, единственное, что их объединяет, – никто из них в точности не знает о возможности иного способа существования, отличимого от его. Лишь пара избранных с помощью случайных чисел, имеют возможность наблюдать по телевизору изображение скрытых камер вмонтированные в стены других секций. Естественно были опасения за суицидальные настроения среди подопытных, но они не оправдались. Убивать соседей по секции я разрешал, это нельзя запрещать.

Перед тем как отдать назначенный на сегодня приказ, я просматриваю вечерние видеозаписи, отобранные для меня отрядами воспитателей, делая пометки в электронной записной книжке.

Объект № 0014, секция  № 183. Мальчик с девочкой готовятся к совокуплению. Перед тем как он входит в нее раздается тонкий детский плач из динамиков:

– Мамочка, не надо, пожалуйста, мамочка, не хочу, потерпи миленькая.

Девочка с мальчиком затыкают уши кусочками ваты и начинают совокупляться. Детские всхлипы продолжаются:

– Мамочка, я люблю тебя, но не сейчас. Прошу тебя не надо. Не надо. Я люблю тебя. Слышишь меня, родненькая? Не надо. Не хочу. Не надо меня делать для завтра. Ты же все слышишь, спроси меня, спроси. Я ведь уже в будущем, я все знаю. Мамочка, прислушайся ко мне. Прошу тебя не надо… Не надо…

Мальчик и девочка трахаются под детский плач.

Объект № 5671, секция  № 003. Мальчик стоит в углу секции на коленях перед иконой бога, молится. Рядом с ним, одетая, резиновая кукла в человеческий рост с открытым ртом. Мальчик поднимается, берет куклу за руку и усаживает в кресло. Расстилает кровать. Затем выключает свет.

Чирк. Загорается свечка одна вторая третья четвертая... Мальчик расставляет мерцающие огоньки вокруг кровати, подходит к кукле и нежно целует ее в губы, шею, нарисованные уши, медленно раздевает. Туфелька спадает с ноги, расстегивает кофточку, целует груди, отворачивает вниз лифчик, покусывает нарисованные соски, расстегивает кофточку, сползает юбка, гладит резиновые икры, бедра, ягодицы. Над копчиком рисунок-татуировка. Трусики стягиваются, обнажаются два отверстия похожие на ее открытый рот. Остаются лишь чулки и кружевной лифчик. Берет за талию, кладет в постель, быстро сбрасывает с себя одежду. На стенах секции тени бьются в диком танце надевания и снимания. Когда мальчик устает, закрывает кукле глаза, вытирает языком засыхающую влагу на силиконовых губах, гасит свечи. Спит.

Входит отряд воспитателей. Они вспарывают ножом кукле живот. Укладывают между мальчиком и сдутой куклой, резинового ребенка с лицом бога, у бога широко открытое оральное отверстие. Воспитатели уходят.

Объект № 1345, секция  № 295. В секции два мальчика, один высокий другой маленький.

Они по очереди отмечают на стенке засечку роста своего соседа. Затем измеряют расстояния между засечками.

– Я красивее тебе на 14 сантиметров, – говорит высокий.

– Зато я на 2 сантиметра приятней тебя, – хвастается маленький, хлопая себя по ширинке.

Объект № 0093, секция  № 198. Стены секции описаны любовными признаниями и сердечками, пронзенные стрелами. На полу разбросаны схематические рисунки – он, она и малыш, вверху экран телевизора излучающий лучи солнца. В секции чистая, уютная комфортная обстановка. Девочка прижимается к мальчику.

– Я люблю тебя, – говорит она и целует его.

Мальчик, оскаливаясь, тужится и запускает в свои штаны руку. Достает экскременты и размазывает по лицу девочки. Она звонко смеется. Испачканные зубы медленно перетирают прилипшую массу. После, девочка зубочисткой ковыряется в челюстях и находит не переваренное желудочным соком семя какого-то овоща. Мальчик и девочка радуются и сажают семечку в горшок. Поливают водой.

Объект № 1065, секция  № 123. Приглушенный красный свет в тесной секции с красными обоями, узоры которых повторяют увеличенный рисунок разреза человеческих тканей. В центре одной из стен отверстие, из которого прорастает яркий луч света. Из динамиков доносится стук сердца и еле различимый женский голос. В секции никакой мебели. На полу лужи мочи и засохшие экскременты. По углам два голых мальчика. Толстые немытые тела, покрыты гнойными фурункулами. Волосы съедены коркой стригущего лишая. Мальчики обгрызают грязные ногти и чешутся.

– Как ты думаешь, наши плоды уже созрели к родам?

Но другой не отвечает, он подходит к отверстию в стене. Заглядывает одним глазом. Затем плюет туда и растирает слюну по окружности двумя пальцами. Вставляет в отверстие член и совершает размашистые фрикции. Из динамиков – учащенное сердцебиение. Стены секции вибрируют.

Объект № 1146, секция  № 213. Ярко освещенная просторная секция. Пять мальчиков сидят, прижимаясь, плечо к плечу, и перешептываясь, указывают пальцем перед собой. У всех длинные спутанные волосы. Перед ними стол. На столе, мальчик совокупляется с коротко обстриженной девочкой, кончает и присоединяется к двум другим, что сейчас отдыхают, вместе решая задачи по физике, и едят ложками персиковое варенье. После окончания очереди. Девочка подходит к одному из мальчиков.

– Ты любил меня больше, – говорит она и вплетает в его волосы ленточку.

Десятый мальчик, не принимающий участия в совокуплении, сидит под столом, вырезая перочинным ножиком, имя девочки на своей руке, засовывает пальцы в рот, блюет на рану.

Объект № 4879, секция  № 333. Мальчик с девочкой готовятся ко сну. Расстилают каждый свою кровать. Когда девочка раздевается у мальчика встает. Он стыдливо прикрывает руками эрекцию. Девочка замечает это и краснеет от злости. Берет куклу и подходит к нему. Он убирает руки и зажмуривает глаза. Девочка бьет его по члену куклой. Мальчик кричит от боли.

– Ненавижу стоящие члены, – шипит сквозь зубы девочка.

Объект № 5671, секция  № 009. В темной секции две девочки, они страстно хрюкают и лижут друг другу. По телевизору обучающая программа по биологии. На экране трахающиеся свиньи.

– Оргазм свиньи длится около 30 минут, – голос диктора из динамика.

– Еще одна минута и мы превратимся в свиней, – смеется одна из девочек.

Объект № 0533, секция  № 111. На кровати сидит девочка и плачет. На простыне и ее трусиках пятна крови. Перед ней на коленях стоит мальчик. Она встает, и он аккуратно ножницами срезает по бокам трусики. Окровавленные половы губы. Девочка всхлипывает и прикрывает лицо ладонями. Мальчик укладывает ее на кровать и раздвигает ноги. Вытирает ватным тампоном кровь. Сбривает волосы. Накаливает над зажигалкой иголку. Вставляет нитку. Дает девочке в рот охапку цветных карандашей и сшивает мелкими стежками половые губы. Зубы перегрызают карандаши, грифель сыпется, окрашивая слюни.

Объект № 2311, секция  № 087. В комнате повсюду расставлены горшки с комнатными растениями. Под потолком клетка с попугаем. Сквозь аквариум с золотыми рыбками и водорослями – два мальчика, их половое влечение подавляется гормональными препаратами – у них не стоит, душат подушками двух подопытных девочек, в пищу которых подмешиваются сильные возбудители. Когда девочки умирают, мальчики привязывают к их оконечностям леску, превращая в тела-марионетки. Дергая за леску, начинают имитировать незаконченный половой акт между девочками.

Объект № 0663, секция  № 091. Секция вяло освещается светильником. Под ним сидит девочка с книжкой и читает вслух. Вокруг нее на невысоких стульях сидят еще пять девочек, они слушают и вяжут салфетки и носки крючками и спицами. Девочка с книгой:

– И узнав, что не может быть он не с одной из женщин, оттого что не верил живым, поняла – чтобы любить его надо умереть. И украсила она свое ложе лилиями и орхидеями, а тело свадебными украшениями, и умертвила свою душу, дабы любили ее плоть.

– Ах, девочки, как это романтично умереть ради любви, – прерывает чтение одна из вяжущих.

На нее шикают. Девочка с книгой продолжает:

– И полюбил живой мужчина мертвую женщину, поверив ее молчанию. И родила она ему мертвого сына.

– Сына, – выдыхают все вместе.

– Они такие хорошенькие, когда мертвые, не гадят, не орут, не растут, всегда детьми остаются – произносит одна из вязальщиц. – Мать поступила гуманно, ведь тело, перестав расти, начинает умирать. А так зародыш совершил полный цикл в ее чреве – мечта любой матери. Правда, девочки?

– Непорочное зачатие, как это совершенно – душа на небесах, а тело грешит – говорит другая.

– А дальше что? – спрашивает третья.

– И на первый год разложения сына, отец подарил ему мертвого щенка, – говорит девочка, закрывая книгу.

Восторженный всеобщий вздох умиления.

– Девочки, я сейчас заплачу.

Объект № 0218, секция  № 075. Дырявые поры кожи и налитые головки гноя. Девочка разглядывает сквозь десятикратную лупу прыщавое лицо пальчика.

– Я же тебе говорила, мой руки с мылом! – говорит она. – Теперь глисты вьют в тебе гнезда. Попытаюсь убить их, отрезав им головы.

Она берет лезвие и срезает гнойные прыщи. Мальчик плачет от боли. Слезы вместе с отсеченными головами глистов катятся по лицу.

Объект № 0074, секция  № 298. На корточках стоит голая девочка, из ее зада выдавливается экскременты в форме колбаски. Вторая девочка подсушивает колбаску феном и придает ей нужную форму.

– Осторожно, не пересуши глину, а то мужчина рассыплется, – говорит та, что стоит на корточках. – Опять придется выманивать его пищей.

Вторая пробуют колбаску пальцами, слегка сдавливая корочку. Шлепает первую по ягодицам. Та медленно переворачивается, ложится на спину. Вторая помогает ей, и подкладывает под спину подушку, чтобы не сломалась колбаска. Первая девочка задирает ноги вверх и поджимает к груди. Вторая становится над ее задранным задом, расставив ноги. Девочка с колбаской разрывает зубами упаковку презерватива и протягивает свернутое резиновое колечко другой.

– Не волнуйся, у меня сегодня месячные раньше срока начались, – говорит та, что сверху, выбрасывая презерватив, и одной рукой, раздвигая половые губы, обнажает кровоточащую рану, другой аккуратно вводит в нее твердую колбаску. Присаживается вверх-вниз, вверх-вниз.

Объект № 2275, секция  № 143. Мальчик с девочкой сидят, обняв, друг друга. На экране телевизора чередуются кадры созвездий – демонстрируется, обучающая программа по астрономии.

– Они такие красивые, – тихо говорит девочка.

– Да, – соглашается мальчик. – Но я не смогу любоваться ими, когда твой взгляд потухнет. Я закрою глаза вместе с тобой.

– Мы закроем глаза вместе, – шепчет девочка, крепко сжимая руку мальчика. – Курвой буду.

Объект № 1924, секция  № 345. Длинная секция с потолком в метр высотой, в углу унитаз. Свет выключен. Подопытный мальчик, которому внушено, что он – бог, сидит в позе лотоса и плеткой разбивает свои синяки и срывает раны. Серебрится экран телевизора. Мальчик-бог, переключая каналы, наблюдает подопытных из других секций, хлещет себя плеткой, и зло дрочит на чужую жизнь.

Я отдаю команду. Город-лаборатория содрогается от глухой вибрации – бронированные двери секций отодвигаются в стены. На мониторах наблюдения, дети поворачивают головы в сторону открывающегося прохода. Минуты ожидания. И вот один из подопытных (объект № 0459, секция № 171) подходит и выглядывает из комнаты наружу.

Торжественное построение. Я ликую. Самый долгожданный эксперимент в моей жизни проснется через пару часов, и подопытные заново родятся. Я прихожу в несвойственное для меня волнение и зачитываю приказ о посмертном присвоении воспитателям высших наград моей планеты, мой голос звучит из динамиков по всему городу. Отряды воспитателей выполняют сеппуки, чтобы я не опечалился от своей оговорки. Их развернутые внутренности собирают совковыми лопатами в ведра, выливают в мусоровозы и сбрасывают в ров с кислотой, а в животы зашивают ордена. Но я уже не тут, реактивный самолет уносит меня в мой город-дворец.

В город-лабораторию въезжает автоколонна, специально подготовленных к этому дню, элитных отрядов наблюдения, в их обязанностях, даже тревожить мой сон, мое сексуальное и пищевое удовлетворение, в случай возникновения интересного для меня поведения подопытных изучающих новые миры соседей. Комплекты пайков пищи приказано оставлять на улицах, в порции – гормональные препараты, заглушающие половое влечение, возбудители, противозачаточные пилюли и галлюциногены, более никому не добавлять.

Кадры скрытых камер из моих лабораторий, будут транслироваться 24 часа сутки по всем телеканалам планеты, новую жизнь в экспериментальном городе. «Необходимо издать указ об обязательном приобретении телевизора, а так же указ об обязательной шестичасовой телеповинности». Записываю я в свой органайзер.

Завтра я им напомню, отчего я так долго их уберегал. Завтра они увидят источник моего вдохновения, из которого я долгих четырнадцать лет впитывал фантазии подопытных, чтобы реализовывать их на своей планете. Завтра они увидят, какую боль и страдания способен причинить себе подобный, а не только я. Завтра они познают друг в друге скрытую угрозу, а не только во мне. Завтра они столкнуться с не пониманием себя, а не меня. Завтра осознают, что их слабость не из-за моей силы, а моя сила в их слабости. Яд несчастий почувствует каждый, но не во мне, а в себе. Я верю, они наконец-то образумятся и постигнут, что все то зло, которое обрушивал я на них, они сами желали и позволяли. Что я всю свою жизнь превратил в сон – в райский сад дьявола, лишь, для того, чтобы уберечь их невинные души от иных невыносимых душевных страданий, о которых они уже успели позабыть. Разрушил все их святыни и надругался, чтобы уберечь ото лжи. Научил бояться вещей, а не их образов. Я был честным злом – абсолютным злом, никаких поблажек и ни каких мифов, ни для кого. Я был несправедлив со всеми, но разве для всех – это не было справедливостью. Я и они. Они и я. Да, я монополизировал право на грех. Но я спас чистоту ваших желаний и сохранил ясность в потребностях. Да, первая моя реформа, которая за тем исчезла из-за ненадобности, была в добровольном порядке присылать мне короткое письмо без подписи в конце месяца, содержащие список адресов и имен людей, которых вы бы не хотели более видеть живыми на моей планете. И я прислушивался к вашему голосу без судов и следствий – никто из них не просыпался. Когда же вы, те, что уцелели и пожелали жить друг с другом в мире и согласии, вновь окончательно потеряетесь в своих судьбах и характерах, и опять добровольно замкнетесь в своих тюрьмах. Тогда вы еще раз убедитесь в моей мудрости и доброй воле к своим детям, в правильности избранного мною идеологического и политического пути. Вы всегда для меня и между собой были равны, ваша жизнь не имела неорганического эквивалента, отведенное вам время на службу мне всегда одинаково вознаграждалось. Вы ценили и уважали друг друга и ненавидели только меня. Да, вы не прятали мертвых в земле и огне, и вам было запрещено убирать их разлагающиеся памятники с места смерти. Ведь ваши трупы не испытывают потребностей во всей этой лишенной для них смысла атрибутике: гробы, прощальные песни, венки, кресты, надгробные камни – для них главное, что это навсегда. С телами прирученных животных я разрешал делать все, что угодно, вы и так уже выкрали их жизнь у природы, для того чтобы использовать по своему разумению. Да, вы не давали имена своим детям, не знали старости, и произносили слово «я» только обращаясь ко мне.

Теперь же я определяюсь в выборе, «как поступить?». Я ясно чувствую приближение своего органического завершения, и перед тем как допущу обрушиться на себя губительному удару, решаю, следует ли мне вынести приговор и дать название городу-лаборатории. Убрав все кордоны, выпустить эксперимент на третий этап развития или запустить в секции ядовитый газ.

– Ко мне! – приказываю сыну-собаке, что обгладывает кость под кроватью. Он выползает, радостно повизгивая, в локтевых и коленных сгибах шрамы – перерезаны сухожилия, и бежит ко мне на четвереньках, зубы сточены напильником, подражая собачьему оскалу. Сын игриво заглядывает мне в глаза и нежно трется в ногах. Короткий отросток копчика-хвоста, отбитого мною сразу же после рождения, торчит из голого зада. Я тереблю своего мальчугана-собаку за ухом, и он проворно ловит мою руку в пасть. Горячие слюни и ласкающий язык не согревает мою холодеющую ладонь. Я засовываю ему в глотку сахарок и ложусь в постель. Девушки-одеяло окутывают мое тело своими бархатными руками и ногами, от них исходит пряный аромат масел и кокаина. Но мне холодно.

Я дрожу…

Я дрожу…

Я дрожу…

Сворачиваюсь эмбрионом на пустой тарелке. Чувствую себя осиротевшим теплом на этой остывающей планете. Я знаю, точно одно, я в этом уверен, – истинно только то, что я люблю своих сынов и дочерей, как бы строго и жестоко я с ними не обходился.

– Я! слышу крик, рожденья той минуты, что пожелает пересыпаться из будущего в прошлое не оскверненная словом, – звучит голос из динамика.

40 кг.

…28. 29. 30. 31. 32. 33. 34. По транспортной ленте ползут килограммовые упаковки макарон. 35. 36. 37. Считаю я, укладывая упаковки в мешок. 38. 39. 40. Беру мешкозашивочную машинку. Прострачиваю полный мешок. Оттягивая в сторону. Беру пустой. 1. 2. 3. 4. 5. 6. Грохочет упаковочно-фасовочная машина. Напарник вспарывает мешок не фасованных макаронных изделий. Засыпает в бункер. Облако мучной пыли. Чихает. 7. 8. 9. 10. 11. 12. Любая посторонняя мысль сбивает со счета. 13. 14. 15. 16. Поэтому я только считаю. 17. 18. 19. 20. 21. Считаю весь день. 22. 23. 24. 25. Весь день. 26. Ползут килограммовые упаковки макарон. 27. 28. 29. Другой напарник складывает мешки, содержащие по 40 килограмм расфасовочного продукта, на поддон и роклой тянет на склад. 30. 31. 32. 33. Иногда приходит инженер, чтобы вставить новый рулон пленки. Тогда я курю. 34. 35. Я не мечтаю. 36. Я не чувствую. 37. Я считаю. 38. 39. 40. Беру мешкозашивочную машинку. Зашиваю мешок. Оттягивая в сторону. Беру пустой. 1. 2. 3. 4. 5. 6. Приходит ночная смена – мой рабочий день скоро закончится. 7. 8. 9. 10. Напарник из ночной смены протягивает руку.

– Здравствуй, – говорю я, пожимая руку. Про себя: «11. 12.».

– Здравствуй.

– Как твое драгоценное здоровье? – про себя: «13. 14. 15.».

– А твое?

– Вашими молитвами, – про себя: «16. 17.».

– Сколько тонн за сегодня?

– На складе спроси, – про себя: «18. 19. 20.».

– Чего злой?

– Потому что не добрый, – про себя: «21.».

– А почему не добрый?

– Потому что злой, – про себя: «22. 23.».

– Да ну тебя.

– И ты туда же, – про себя: «24. 25. 26.».

– Ладно, иди домой. Сколько?

– 27, – отвечаю я. Про себя: «28. 29.». – Спокойной ночи.

Напарник подменяет меня и бросает ползущие по транспортной ленте килограммовые упаковки в незаполненный мною мешок.

Переодеваюсь. 30. 31. 32. 33. 34. Еду домой. 35. 36. 37...

…Дом № 17. В лифте опять кто-то нассал, приходится стоять на одной ноге. 13. 14. 15. 16. Квартира № 198. Звоню в дверь. 17. 18. 19. 20. 21. 22. Что-то долго не открывает. 23. Звоню в дверь. 24. 25. 26. 27. Открывает. 28. Закутана в полотенце. Волосы мокрые. Капельки воды на плечах и ногах. Босая. 29. 30. На полу влажные следы.

– Привет, жена, что-то долго открываешь. Не ждала? – про себя: «31. 32.».

– Прости, в душе была, сразу не услышала, – тянется ко мне руками и обнимает. Запах шампуня.

– Это от кого ты отмывалась? – про себя: «33. 34. 35.».

– Пожалуйста, не начинай, – целует в щеку. – Есть будешь? Все теплое.

– Сейчас, только руки вымою, – отодвигаю от себя. Про себя: «36. 37…».

…Говяжья котлета. Яичница глазунья. Макароны. Чай с молоком.

11. 12. 13. 14.

Сидит и смотрит на меня.

15. 16.

– Не смотри, подавлюсь, – говорю. Про себя: «17. 18. 19.».

– Как на работе? – спрашивает ласково.

– На складе спроси, – отвечаю, про себя: «20. 21. 22.». – Идем спать.

– Может, телевизор посмотрим?

– Спать! – про себя: «23. 24. 25...».

…Лежим.

5. 6. 7. 8...

…Лежим.

32. 33. 34. 35...

…Лежим.

– Чего трусы не сняла? – про себя: «1. 2.».

– Ты же сказал – спать.

– А тебе что не хочется? – про себя: «3. 4.».

– Думала, ты устал, – виноватым тоном.

– С другими думать надо было. Снимай.

5. 6. 7.

– Только «не туда».

– Что за зря мылась? – про себя: «8.».

– Пожалуйста, «не туда».

– Чтобы было «туда», надо было «туда» меньше до меня расковыривать, – про себя: «9. 10.».

– Ай, – вскрикивает она. – Прошу тебя. У меня кровь будет.

– Вот запах крови, меня как раз и не пугает, – хриплю я.

11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. 29. 30. 31. 32. 33. 34. 35. 36. 37. 38. 39. 40. Из упаковочно-фасовочной машины выпадают пакеты макарон. Напарник из ночной смены, берет мешкозашивочную машинку. Прострачивает полный мешок. Оттягивает в сторону. Берет пустой. 1. 2. 3. По транспортной ленте ползут килограммовые упаковки макарон. Я и жена отдыхаем после рабочего дня и акта компенсации за расфасованную судьбу.

– Может, ребеночка заведем? – спрашивает, обхватив меня рукой и прижимаясь щекой к моей взмокшей груди.

– В тебе только глистов разводит, – про себя: «4. 5. 6.».

– Зачем ты так?

– Глупостей не говори. Не буду, – про себя: «7. 8.».

– Разве ребеночек глупость?

– А глисты чем хуже? – про себя: «9. 10. 11.».

– Я люблю тебя. Перестань. Я хочу от тебя ребенка.

– Не меня одного любила, – про себя: «12. 13. 14.».

– То было другое.

– Я знаю, то было – «туда», – про себя: «15. 16. 17.».

– Это прошлое, я же не знала, что тебя встречу.

– А что ты знала? – про себя: «18. 19.».

– Я же тебя об этом не спрашиваю?

– Спрашивай, – про себя: «20.».

– Мне не интересно.

– Да, интересного мало, не то, что у тебя. – про себя: «21. 22.».

– Раньше стихи мне писал.

– То я из книжки списывал, – про себя: «23. 24. 25.».

– Цветы дарил.

– Не я один дарил, – про себя: «26. 27.».

– Твои букеты были самые красивые, – вздыхает она.

– Не знаю, я самые дешевые выбирал, – про себя: «28. 29. 30.».

– Нет, я ходила, смотрела.

– Кино ты смотрела с другими, когда я тебя приглашал, – про себя: «31.».

– Так получилось.

– Я знаю, я звонил, ты тогда дома не ночевала.

32. 33. 34. 35. 36…

– …Чего ревешь? – про себя: «5. 6. 7.».

– Не знаю.

– Что осознаешь, что прошлое формирует будущее? – про себя: «8. 9.».

– Не знаю.

– Может тебя треснуть хорошенько, чтобы знала, чего ревешь, и мне тогда понятней будет, – про себя: «10. 11. 12.».

Отворачивается от меня. Всхлипывает, повторяя: «я люблю тебя, я хочу, чтобы все было, как раньше».

13. 14. 15. 16. 17.

Пытаюсь развернуть ее к себе. Сопротивляется. 18. 19. 20. Хватаю за волосы, оттягиваю назад. Сбрасываю одеяло. 21. 22. Переворачиваю. 23. Хватаю за горло. 24. 25. Душу. 27. 28. Сжимая шею, трясу ее голову. 29. 30. 31. 32. 34. 35. 36. 37. 38. 39. 40. Напарник из ночной смены, берет мешкозашивочную машинку. Прострачивает мешок. Оттягивает в сторону. Берет пустой. 1. 2. 3. 4. 5. Душу. Вытрушиваю из глаз слезы. Ее руки колотятся в спинку кровати. Ноги сгибаются и разгибаются. 4. 5. 6. 7. Отпускаю. Кричит. 8. 9. 10. 11.

– Не ори, – наотмашь бью ее по лицу. Про себя: «12. 13.». – Соседей разбудишь, – бью под солнечное сплетение.

Охает. 14. 15. Сжимает ладошкой рот, прикрывая свой крик. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. Оттягиваю руки от лица. Опять сопротивляется. 23. 24. 25. 26. 27. Сталкиваю ее с кровати. Вскакиваю сам, и тыкаю в нее ногами. Приговаривая шепотом: «чтобы знала, чего плачешь». 28. 29. 30. 31. 32. 33. 34. 35. 36. Тяжелый вздох. Тяжелый выдох. 37. Сплевываю на нее. 38. Ложусь в постель. 39. 40. Напарник из ночной смены, берет мешкозашивочную машинку. Прострачивает мешок. Оттягивает в сторону. Берет пустой.

1. 2. 3. 4. 5...

…Лежу.

7. 8. 9. 10. 11. 12.

Смотрю на нее. Скрутилась клубком. Руки убрала от лица и прижала к груди. Из закрытых глаз катятся слезы. На меня смотрит лишь широко раскрытый рот. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. Напряженно раскрытый взгляд рта, от которого невозможно спрятаться. Вскакиваю снова на ноги и со злостью затыкаю зубастый глаз своим грязным носком. 21. Глубже. 22. Глубже. 23. Глубже. 24. Глубже. 25. У нее начинаются рвотные позывы.

– Что подавилась? – спрашиваю, с наигранным волнением, про себя: «26. 27.». – Я тебе сейчас помогу.

Бью по спине. 28. 29. Она выковыривает из себя носок и переворачивается на бок. 30. 31. 32. 33. Я ложусь. 34. 35.

Лежу.

36. 37. 38…

…Лежу.

3. 4. 5.

Лежу. Решаю, что на счет «10» я подниму ее.

6. 7. 8. 9. 10.

Лежу. Подниму на «20».

11. 12. 13.

Лежу.

14. 15.

Поднимаю ее, и укладываю на кровать. 16. 17. 18. 19. Ее щупленькое тело вытягивается. Пальцы продолжают судорожно сжимать грудь, белую небольшую грудь. Голый лобок. 20. Глубокий немой взгляд открытого рта. Катятся слезы. 26. 27. 28. 28. 29. 30. 31. 32. 33. 34… Слезы. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. Слезы. 17. 18. 19. 20. 21.

– Ну, все, перестань, забыли, – прижимаю ее к себе. Про себя: «22. 23. 24.».

– Успокойся. Все. Все. Прости, – вытираю лужицы над ее закрытыми глазами. Про себя: «25. 26.»

– Девочка моя, не надо, – целую ее. Про себя: «27. 28. 29. 30.». – Хочешь, я напишу для тебя стихотворение?

31. 32. 33. 34.

Открытый рот не моргает.

35. 36...

– …Я люблю тебе! Слышишь? Я люблю тебя! – выдавливаю я. Про себя: «2. 3.».

– Я тоже хочу ребенка, – вру я. Про себя: «4. 5. 6.». – Давая, прямо сейчас сделаем.

Начинаю ее ласкать.

– Я люблю тебя. Прости. Прости. Иди ко мне. Я больше не буду. Я знаю, ты слышишь.

7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. 29. 30. 31. 32. 33. 34. 35. 36. 37. 38. 39. 40. Из упаковочно-фасовочной машины выпадают пакеты макарон. Напарник из ночной смены, берет мешкозашивочную машинку. Прострачивает полный мешок. Оттягивает в сторону. Берет пустой. 1. 2. 3. По транспортной ленте ползут килограммовые упаковки макарон.

Пятно цифры «40» расплывается в ее животе. Я укрываю нас. Мы прижимаемся друг к другу. Засыпаем. Мне снится мой голос, повторяющий от одного до сорока, все тише, тише и тише...

Мне снится тишина.

Я открываю глаза. Передо мной твои прикрытые глазки. Ты еще спишь. Я всегда просыпаюсь раньше тебя. Что тебе снится, девочка моя? «Ты самая красивая», – шепчу я в твое ушко. «Я люблю тебя». Вывернутые чувственные губки. Я всегда сходил от вас с ума, с первого нашего утра. Чуть распухшие ото сна щечки. И от вас я схожу с ума, с первого нашего утра. Мои нежные ручки, как от вас не сойти с ума? Зачем вам этот  треугольный шрам от ожога на левой руке? Зачем правой ладошке мозоли от утюга, которым ты весь день размахиваешь на швейной фабрике. Ведь моих мозолей на ладонях и костяшках пальцев хватит на двоих. Когда мешки бумажные мозоли полируются до зеркального блеска, когда полипропиленовые превращаются в наждачную бумагу. На твоей шее синяки от моих колючих рук. Прости меня. Прости. Может мне стоит уйти от тебя? Может так тебе будет легче? Встретишь кого-то лучше, путевей, благополучней, обеспеченней, а не такую элементарную частицу – единицу рабочей силы, как я. Да, хорошо, что мои родители не дожили до этих синяков на ее шее. Плохо то, что умерли в один год. Девочка моя, ты же единственное, что у меня есть. Единственное. Мы вчера делали ребенка. У нас будет ребенок. Обидно, но у него, как и у меня не будет дедушек и бабушек, твоего отца я к нему не подпущу. Хватит с него того, что он над тобой делал. Надо зайти к нему перед работой, еще раз морду разобью, небось, уже зажила. Если бы не он, может, и ты была бы другая. И я. Плохо, что так с твоей мамой случилось. Девочка моя, я люблю тебя. Прости меня. Не знаю, откуда во мне эта злость? Раньше ведь не было. Жаль, что ничего не будет, так как раньше. Девочка моя, ведь я никого не хочу кроме тебя. Я прижимаю ее к себе. Какая ты горячая. Сильно целую ее губы. Открываешь глаза.

– Доброе утро, – шепчу я. – Я люблю тебя.

Она отталкивается от меня и морщится.

– У меня все болит. Счастлив? – недовольно спрашивает.

– Забудь, этого больше не повториться, – как можно нежнее.

– Я уже устала забывать, – резко говорит она и встает.

– Постой, – прошу я.

– Если буду стоять, работа ко мне не придет.

Уходит. Я поднимаюсь тоже. Вместе чистим зубы. Отпечатки пальцев на шее.

– А синяки? Что скажешь на работе? Может, прикроешь платком? – виновато спрашиваю, стараясь, не встречаться в зеркале с ее взглядом.

– Веревкой вернее будет, – говорит она, выплюнув пасту в раковину. – Выйди мне надо подмыться.

После завтрака, спрашиваю разрешения провести ее до остановки. Она молча, одевается. Я тоже.

– Я буду скучать по тебе, – говорю, ведя ее под ручку.

– Ничего не умрешь.

Закуриваю.

–  Ты обещал бросить, – говорит она, освобождаясь от моей руки.

Выплевываю сигарету.

– Я люблю тебя, – признаюсь ей, возвращая руку на место.

– Не ты один.

– Не говори так.

– Завтра вечером увидимся.

– У нас будет ребенок.

– Нет. У меня безопасные дни.

– Хорошо. Я буду ждать опасных ночей, – говорю я и тянусь к ней, чтобы чмокнуть в губы.

Она отворачивается.

– Мой автобус, – безразлично бросает мне через плечо и быстро уходит.

Я закуриваю и возвращаюсь домой. Ложусь спать. Сегодня вечером в ночную смену. Из упаковочно-фасовочной машины продолжаются сыпаться цифры. 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27…

руководство пользователя

Просыпаюсь. Семь минут до утра. Утренняя эрекция. Ворочаюсь. Зловоние моего рта привлекает голод диких собак, и они бродят среди сколотых зубов, и рвут соперникам глотки в поисках застрявшей пищи. В волосах метелится перхоть. В глазном творожке вьют гнезда черви и поют ростки болотной земляники. В пять минут, натягиваю холодную майку, джинсы и бреду в туалет. В карманах – черные дыры и крошки мусора, рождают новые созвездия на каждом шагу. Унитаз принимает порцию мочи. А я пересчитываю пальцы на руках, освобождаю время, и оно струится из-под моих ладоней во всех направлениях и ни один компас не выдаст месторасположения его полюсов. Чищу зубы. Смываю останки сновидений в кипящие говном сады городской канализаций. Через зеркало наблюдаю наблюдение за собой. Завтракаю чаем и капсулой с витаминами. Блеклый натюрморт в мусорном ведре из скорлупы яиц раздавлен красным сигаретных пачек. Теперь я должен отправляться на работу.

До остановки – марш одной сигареты. Гнойные нарывы облаков вызревают осадками в низком небе. Я открываю глаза, я закрываю глаза – это мой распорядок жизни, и я вынужден выполнять его до тех пор пока не открою глаза в последний раз и кто-то другой – чужой, тот что окажется рядом мне их не закроет. А сейчас я, выискиваю в толпе выискивающие взгляды. Плюю в голубя пасущегося в ногах, но кажется, попадаю. Обнаженная женщина с оторванной грудью на календаре за стеклом хлебного ларька. Ряды посыпанных сахарной пудрой пирожков с повидлом. Вспоминаю вкус тушеных кроликов и мой первый женский глобус. Я закрываю глаза.

женский глобус

После школы, переодеваюсь и встречаюсь с другом. Вдвоем отправляемся к гаражам. По дороге, рассказываем пошлые анекдоты под дым сигарет без фильтра. Уроки не выучены, дневники исправлены.

Заметенные снегом ряды гаражей и хозяйственных пристроек, что достроили в период начального накопления капитала, словно усыпанные сахарной пудрой пирожки с повидлом в хлебной лавке. За стеклом женщина с разорванной грудью. Вместо повидла: старые драндулеты, призраки проданных автомобилей, мотоциклы, велосипеды, гайки, шурупы, болты, гвозди, инструменты, цепи, залатанные камеры, семена овощей, подшивки журналов, старые учебники с книгами, водные матрасы, радиодетали, протез руки, гамаки, стакан конопли, дырявые канистры, клетки, иголки света, колоды порнографических карт, запах бензина и испортившегося времени, свиньи в загонах, гуси, куры, утки, эпидемия среди кроликов, трупы кроликов, дерьмо и моча, недоделанный деревянный фаллоимитатор, норки, выдры, звериный оргазм, вши и глисты.

Из следующего гаража доносятся приглушенные женские стоны.

– Любовница.

– Или выкуп.

– Насилуют.

– Или нравится.

Все готово: два заточенных коротких ножа, черенок лопаты, четыре гвоздя в деревянной балке навеса за гаражом, старая кастрюля и клетки с кроликами. Вытягиваем пару. Его и ее. Жениха и невесту. Держа за задние лапы, выходим наружу. Колючий вдох. «Минтон!» – орет друг, пугая невесту. В безоблачном небе, воздушный архитектор в ожидании вдохновения ветра, оглушенный безкариесной белизной кристалликов снега. В глазах кроликов перевернутое изображение: безоблачный голубой снег и искры замерзшего белого неба. На перекидном календаре: День Тушеного Кролика.

Первым срываю листок я. Черенком наношу удар в затылок. Крыльями вздрагивают уши невесты и от напряжения вываливаются глаза, крольчиха дергается, обделывается в зимнее небо и выплевывает тонкой ниткой спрятанное в ней сокровище. Я срезаю глаза и выбрасываю их в кастрюлю сопливо-ржавого цвета для внутренностей, а из опустевших глазниц рассыпаются одна за другой теряющие на лету свой смысл капли-бусинки, вплавляя в шипящий снег лабиринты ковров.

Друг интересуется. Убить человека? Снять кожу? Выпотрошить человека? Как выглядят внутри женские органы, а их аромат? Вызовет отвращение дерьмо, находящееся в кишках, или только после расставания с телом? Может, кого-нибудь заманим сюда после уроков?

Смеемся, пока кровь стекает, под зимним небом.

Свежуем тушки. Молча фантазируем, как убиваем и расчленяем девчонок из нашей школы, в которых мечтаем поиметь участие и ребят, у которых члены свисают ниже наших. Из мошонок и крайней плоти я изготавливаю мужской глобус – карту рождения моей смерти, а из влагалищ и маток – женский, – карту моего первого побега или моего первого изгнания.

Убиваем. Свежуем. Свежуем. Убиваем. Испачканные кровью пальцы немеют на холоде, и я всегда с дрожью дожидаюсь того момента, когда, сняв шкуру и разрезав живот, обмакиваю руки во внутренности, чтобы впитать понапрасну растрачиваемое тепло, чтобы отобрать последний след жизни.

Пока капли липкого смеха рассыпаются лабиринтами смыслов. Из следующего гаража, угасающий стон – пульс приглушенного женского крика.

Тем же вечером мать, приготовив тушеную кролятину, зовет нас ужинать. Я отправляю кусочек мяса в рот, запиваю компотом из сухофруктов, и мне представляется, что я жую твои сочные губки.

Перевернутый взгляд последнего кролика: гаснущий сиреневый снег, сквозь плывущие сугробы лунка вялого света; замерзшие лучи в истоптанном небе впитывают одноструйный дождь.

руководство пользователя

Я открываю глаза. Набитый пассажирами, как ноев ковчег, троллейбус прижимается к остановке, обшлепывая толпу разбитой грязью. Люди выстраиваются в колоны и присасываются к распахнутым дверям. Толкаются, прижимаются, ругаются, плюются, дерутся, выдыхают, сквернословят, втягивают животы, чей-то зад по плечу, распихивают, зло шутят, сплевывают, продираются, дым сигарет и зубной пасты, оскорбляют, чей-то локоть по лицу, наступают на мозоли, утрамбовываются – пробираются в тугой салон. Сухое анальное проникновение. «Осторожно жопа закрывается». Троллейбус резко трогается с места. Я хватаюсь за пластмассовую кишку поручней. Я – глист, паразитирующий на движении электромеханического тела.

В толпе рассматриваю незнакомцев, пряча от чужих глаз свой интерес.

Здесь, вместо моего отражения в зеркале – чужие «я».

Я наблюдаю за наблюдением чужих «я» за мной.

Чужое «я» наблюдает за наблюдением моего «я» за ним.

Каждый из нас наблюдает свое наблюдение за собой. Все тоже, что и перед зеркалом, но без зеркала. Люди как отражения наблюдений и наблюдения отражений.

Из динамика троллейбуса звучит объявление: «Отражения не нуждаются в знакомстве. Необходимо прятать взгляд в пуговицах, оттопыренных карманах, затылках, пятнах на одеже, во внешней привлекательности или бородавке (тут сложнее), в проносящемся за окном пейзаже, в газете, в рекламном проспекте – во всем, что попадает в ограниченный отраженными телами наблюдателей обзор».

Мы можем увидеть в тебе свое отражение, но не можем увидеть тебя.

Хочешь увидеть себя – посмотри на нас.

Хочешь увидеть того, кем ты мог стать – посмотри в зеркало.

Моя ксерокопия выключается в зеркале.

Кто-то давным-давно порвал руководство пользователя.

Волна пассажирской плоти в это утро придавила меня к креслу, на котором сидит парень приблизительно моего возраста. Сражу же, замечаю между его пальцами крохотную татуировку коловрата. Он сидит чуть пригнув голову и не обращая ни на кого внимания, совершает тайные для меня пассажи: разминая уши, собирает с них грязь, выковыривает серу и выдавливает гной из пор в основании носа… брызг… брызг… длинной очередью в салоне красоты, где распаренные химическими масками девичьи прыщи сверкают гноем… брызг… брызг… рыхлые нарывы облаков… и все это скатывает в комок, пряча в кулак. Через пару остановок встает, освобождая место, (туда сразу бросается грузная и немолодая женщина) и уверенно расталкивая чужие «я», пробирается к выходу. Вдруг, неожиданно для меня останавливается возле подростка с обесцвеченными перекисью волосами, в оранжевой раздутой куртке и широких штанах с карманами по бокам.

– Дружище, да у тебя шнурок выпал.

Затем одной рукой поправляет шнурок капюшона, другой втирает в подростковую спину свой гной, ушную грязь и серу.

– Ну вот, теперь как белый человек, – улыбается он, похлопывая того по плечу, и выходит на остановке.

Я с миллионами чужих «я» еду часами через весь город к месту работы, с другой окраины миллионы спешат на работу в эту часть города.

9.00–22.00

Стоим под стеклянной дверью. «Close». Ждем, когда приедет администратор, и откроет магазин спортивной одежды брендового американского производителя. На витрине надпись «Для людей, знающих свою цену».

Я уже полностью проснулся и отходной утренний туман не путает мою голову.

После открытия, переодеваемся в тесной раздевалке, надеваем футболки с логотипом фирмы производителя, флисовые кофты с логотипом, спортивные штаны с логотипом, носки с логотипом, кроссовки с логотипом, бейджики «Продавец-консультант» с логотипом. И принимаем смену, разбиваясь на группы товаров, сверяем их наличие в торговом зале, по простой формуле: принятый товар = принятый вчера утром другой сменой товар - сколько вчера продали за день товара + сколько вынесли со склада в зал - сколько забрали на склад из зала + сколько товара на манекенах - сколько товара забрали друзья директора (отдельные записи в специальной тетради) +(-) возвращенный (отложенный) на кассе товар по требованию клиента.

Сегодня мой торговый сектор – спортивная женская одежда, инвентарь и аксессуары. Я по памяти знаю каждый артикул товара, поэтому мне намного легче, чем другим – мне не надо искать бирку со штрих-кодом и постоянно сверяться с тетрадкой учета. Я пересчитываю и одновременно поправляю логотип к логотипу, стрелка к стрелочке, надпись к надписи: спортивные женские костюмы; штаны; майки; футболки; шорты; юбки; ветровки; штормовки; куртки; регланы; кофты; для тенниса; для бега; для фитнеса; для активного отдыха; носки; напульсники; скакалки; кистевые эспандеры; гантели; коврики для йоги; футбольные, волейбольные и баскетбольные мячи; рюкзаки; сумки для теннисных ракеток, для кроссовок, большие дорожные сумки, сумки для фляг с водой, с отделениями для мобильных телефонов и капюшонами от дождя; фляги; бейсболки; очки; полотенца; кошельки; брелки, шнурки, чехлы. Я первым заканчиваю прием товара – все сходится, ставлю подпись и сдаю тетрадку на кассу. Выхожу через черный вход в задний дворик. Сухой кашель зажигалки сплевывает горящим газом. Затягиваюсь. До открытия остаются считанные минуты. Я доволен. Сегодня рабочий день начинается без геморроя с логотипом фирмы.

Пустой темный торговый зал. Загорается подсветка ярких витрин с пейзажами далеких стран, выхватывая из темноты улыбки бегущих, летящих, изогнутых в растяжке, счастливых манекенов, рядом, их дети-манекены с открученными головами играются разноцветными мячами. По углам расставлены четыре недвижимых продавца-консультанта, готовых обслужить утренних клиентов.

– Вам помочь?

– Я всему буду рада, – отвечает она и улыбается мне.

– Я всему буду рада, – отвечает она и улыбается мне.

Рабочий день отличается от другого, только последовательностью, в какой я предлагаю ассортимент магазина клиентам и порядком размеров, о наличии которых бегаю узнавать на склад. Два дня работаю – два отдыхаю. На зарплату я могу купить один не самый дорогой кроссовок из этого магазина. На две – пару. Один человек, который будет работать здесь каждый день с 9.00 до 22.00, сможет купить за месяц сразу два кроссовка. Шесть часов на сон, час на питание, два на дорогу, три минуты на онанизм – и 1 час 57 минут в сутки в промежутке с 23.00 по 7.00, в его распоряжении для бега трусцой в обуви с логотипом этой фирмы. Но зато в это время его ноги нельзя будет отличить от ног того, кто зарабатывает в десятки раз больше. Я всегда не переставал, восхищаться плодами технического прогресса. Человеку чтобы сделать себе обувь необходимо месяц работать по 13 часов в день. Я люблю свою работу. Ведь я не умею шить, мне, наверное, и года не хватило бы. Я люблю эти магазины-государства. Я завидую некоторым своим друзья, они зарабатывают больше, они могут позволить себе один кроссовок и еще коврик для занятия йогой из этого магазина. В отличие от меня, они могут практиковать асаны на одной ноге. Стоимость, наименование товара и величина окладов тут не важна. Я люблю эту планету, за саму возможность выражения того, что секунда одного все-равно-какого человека имеют разницу в денежном эквиваленте с одной секундой другого все-равно-какого человека. Время и чувства равноценные участники в товарном обмене на рынке, где все-что-можно-назвать можно купить и продать. Человеческие чувства вызываются с целью обмена или продажи. Я так и до сих пор отказываюсь понимать, почему одинаковое для всех время, проведенное на работе, по-разному оплачивается. Ведь для каждого эти прошедшие часы вычеркнуты из его единственной? и неповторимой? жизни, ведь каждый из них вносил вклад в общее дело, ведь каждая минута приближает к смерти. Я помню, меня учили, что все профессии нужны. Если считаете, что я профнепригоден или недобросовестен или бесполезен, просто увольте. Только придется уволить всех сразу. Я не ищу справедливости, но я чувствую себя обманутым. Моя жизнь, мое время, мои чувства – оказываются чей-то собственностью. Я появился в результате раздвинутых ног и эрекции без дисфункций, но еще до рождения, имея вместо души лишь ноль, я оказался перед всеми в долгу. В долгу перед обществом, частью которого являюсь я сам. В долгу перед родителями, частью которых являюсь я сам. В долгу перед всеми кого смогу полюбить, частью которых я стану. Но я – проститутка времени протестую лишь тогда, когда у меня отнимают деньги – эквивалент. Я презираю себя за это, но пока, я не вижу выхода. Это моя навязчивая идея. Я так предполагаю, что все дело в том, что я не знаю точного момента своей смерти. И пока я живу надеждами на лучшее будущее, вместо того, чтобы надежды жили в настоящем. Но без точного времени смерти я, наверное, никогда не сдвинусь с места. Иногда я сомневаюсь и боюсь, что все мое недовольство можно приглушить простым повышением заработной платы, тогда от моего лицемерия мне становится еще противней. Я мечтаю вернуть свою долг, вернуть свой ноль.

Некоторые из моих напарников в шутку называют клиентов – пациентами, с остро выраженными симптомами заболевания «что купить?». Но я не врач и это не больница, здесь магазин и я продаю болезнь.

Администратор в зале прерывает мои наивные размышления – последствие не оконченного высшего образования.

– Приготовьтесь, к нам едет директор.

От стеллажа к стеллажу поправляем: логотип к логотипу; стрелка к стрелочке; надпись к надписи. Я тоже очень люблю порядок.

Директор приезжает через пол часа, администратор сразу выбегает из своего офиса опять в торговый зал. Они о чем-то говорят и смеются. Затем он берет специальную тетрадку, в которой отмечается неоплаченный товар, взятый его друзьями, и, сделав короткие записи в своей электронной книжке, уезжает. Кажется, он даже и не посмотрел на нас.

Его друзья со свисающими отростками лишнего веса, что напоминают набитые карманы – это сущий напряг. Во-первых, их покупки не засчитывается в наш рейтинг; во-вторых, ведут себя неуважительно по отношению к нам; в-третьих, они всегда перемеряют весь магазин; в-четвертых, очень хочется оторвать руку манекена и разбить их рожи. Хотя четвертое относится почти ко всем клиентам нашего брендового магазина и ко мне в большей степени, оттого что я не понимаю природу своего страха, который сдерживает мое желание и только наполняет злостью.

Еще докучают девушки из модельного агентства – очень сложно для их вытянутых тел, зарабатывающих тем, что выполняют функцию вешалки, подобрать размер, да и все стеллажи всегда верх дном перевернут. На этих жирных друзей хоть что-то натянуть можно. На рост М берем XXL, и вся лишняя длина расходится на животе и жопе. Правда, на девушек приятней смотреть, но не приятно знать, что кем-то из них расплачивается директор модельного агентства с директором этого магазина за спортивную одежду и обувь.

Продавцы-консультанты всех этих ведущих активный образ жизни друзей: толстых дядечек и длинных девочек знают в лицо, и всегда стараются ухитриться, не попасться к ним на глаза, чтобы кто-нибудь другой взял на себя их обслуживание.

– Эй, ты чего? – машет она своей тоненькой растопыренной ладошкой перед моими глазами. – Что-то потерял?

– Чтобы потерять, надо сначала найти, – мямлю я, пытаясь совладеть с теми эмоциями и желаниями, которые охватывают меня, с тех пор как она зашла в магазин. Тот непоколебимый окружающий мир, что я делил на «я» и «они» раскалывается. «Я всему буду рада, – отвечаешь ТЫ и улыбаешься мне».

Она пришла одна, почти к закрытию магазина. Никогда я с таким рвением и удовольствием не помогал клиенту, не наблюдал за его переодеванием, прости девочка, за твоим перевоплощением, никогда с такой радостью и скоростью не шнуровал кроссовки, никогда сам не переворачивал стеллажи в поисках оттенков подчеркивающих твой цвет глаз, губ, волос, кожи. Дышал твоим взглядом, твой аромат пульсировал в моих венах. Я стал охотником за твоей улыбкой. Все, думая, как мне донести до тебя тревожное волнение, звенящее во мне, но…

С каждой новой майкой, которую ты выбираешь, с каждой новой моей зарплатой, твоя стопка отсчитывает мои дни – вместо стрелок вещи. В сегодняшнем меню, мое время с 9.00 до 22. 00 (без выходных) подается в шикарном ресторане на тарелках с гарнирами и салатами. Посетители, пережевывая каждый час моей жизни, ведут деловые переговоры, глотают секунды, отвечают на телефонные вызовы, запивая белым вином, пищевод, желудок, кишечник, растягивается кольцо сфинктера. И воспоминания обо мне рассеиваются в отрыжке, анальном выдохе, в застывшем неоднородном мазке на туалетной бумаге, выписанного уверенной рукой совершающей тренированное движение.

Поэтому я помогаю тебе донести лишь отобранные вещи к кассе. Чувства при себе. Не буду же я оправдываться перед твоей красотой за свои дырявые карманы своим дырявым мировоззрение. Как всегда скажут: «Тебе бы только не работать».

– Спасибо за покупку, приходите еще, – попрощался я с тобой.

– Пока, – сказала ты и спросила кассира. – Я из модельного агентства, я у вас первый раз, вам должны были позвонить. Мне надо где-то расписаться?

«Close».

Я возвращаюсь к месту проживания.

У моей жены дорога домой отнимает около часа. Я же пешком дохожу за 10 минут. И в этом продолжает, улыбается моя удача – 50 лишних минут, жена, которая ни разу не уличила в измене, и я до сих пор думающий, что она мне верна. Хотя, предполагаю, что ее, и моя верность наш брак мало тревожит, она и я поженились, скорее в целях экономии времени, чтобы не тратить драгоценные часы на преодоление улиц отделяющих нас тогда друг от друга.

Первая брачная ночь. От шампанского и танцев у нее кружится голова, она устала, она хочет спать. Мне все равно, первые наши брачные ночи состоялись задолго до нашего знакомства. Но через пол часа она начинает блевать. Она устала, поэтому блюет, свесив голову с кровати. Я просыпаюсь от клокотания и едкого запаха. Смываю бродящие лишаи с холодного пола. Обмываю свои испачканные руки и ноги. Засыпаю. Просыпаюсь. Возле меня спящая жена и обручальное кольцо в хлопьях рвоты. Правда она потом умылась.

«Close».

Тем вечером возвращаюсь с работы дольше, чем мне привычно. Все размышляю, о той девочке незнакомке. Ради тебя я был готов навсегда уйти от жены или хотя бы изменить ей. Может ты все-таки не такая, и я напрасно о тебе так придумал? Я готов забыть твою цену.

головоломка. незнакомка

Незнакомка. Ее имя? Сколько лет? Чему она улыбается? О чем грустит? Зачем она сняла обручальное кольцо? Или еще ни разу не одевал? Когда она последний раз занималось сексом? С мальчиком или девочкой? Групповой или онанизм девственницы? С фруктами или с журналом? Может изнасилование? Что она при этом испытывала? Что она испытывала, когда он кончил? Что она испытывала, когда он опять начал? Связывал ее? Был в маске? Угрожал ножом? Или сказал, что у него он есть? Фотографировал ее при этом или снимал на видеокамеру? Боится тараканов? А мышей? Больше любит собак или кошек? Возможно, что только я сейчас угадываю, что она беременна, а, завтра подержав в утренней моче тест, она увидит две полоски. Заплачет или улыбнется? От радости или от отчаяния? Сделает аборт или оставит ребенка? После аборта сможет, иметь детей или нет? Если оставит – мальчик или девочка? С патологиями или без? Насколько килограммов она поправится? Кому скажет о том, что он отец? Тому, кого любит? Тому, кто зачал? Или тому, кто дает ей деньги? Или она сама не знает кто отец? А что он ответит ей? Или он даже не вспомнит ее? Сколько незнакомке лет? Как зовут? Умрет раньше меня или позже? В старости или от рака? Несчастный случай или убьют? Какое нижнее белье она носит? Зубы с кариесом? Перхоть лечит? Подмышками бреет? А лобок? Как она подмывается? Любит париться в ванной с ароматизированными солями или быстрый душ с освежающим гелем? Какую часть тела начинает мылить первую? Что означает ее обручальное кольцо? Что она замужем? Или одела его, чтобы не ревновала ее партнерша при мысли, что к ней могут преставать мужчины? Чем предохраняется? Гормональными таблетками, вагинальными свечами, противозачаточным кремом, презервативами, анальным или оральным сексом, или после полового акта спринцуется раствором борной кислоты или просто выжимает туда половинку лимона или заливает колу, а может, спит, только с мужчинами, которые не могут иметь детей, или предохраняется только женщинами? Рассматривает свои экскременты, перед тем как смыть или нет? Подтирается в сторону спины или живота? Почему? Как у нее это было в первый раз? Что она при этом испытывала? Что она испытывала, когда он кончил? Что она ему сказала? С кем она кончила в первый раз? Какие цветы она любит? Какие цветы они ей дарили? Страдает аллергией? Как зовут? Какую музыку предпочитает? О какой странице рекламного каталога сейчас мечтает? Любит готовить или не умеет? Что думает, когда с ней знакомятся на улице? Как поступит со мной, если я подойду к ней? Как пахнут ее выделения? Чей член вспомнит, когда увидит мой? Если мы проведем остаток нашей жизни вместе она так и останется для меня головоломкой, и никогда не откроет свои секреты?

вечность

Скоро подходит к завершению мой испытательный срок в три месяца на новой работе. Тружусь в телекоммуникационной компании, которая занимается ip-телефонией, предоставление интернет услуг, в отделе разработки программного обеспечения. Сижу за компьютером, в просторном бесшумном офисе, огражденный от взглядов сотрудников пластиковыми перегородками и тестирую call-центр. Исследую клиентскую часть всеми допустимыми пользователю операциями, охочусь на новые баги, и контролирую выполнение технического задания поставленного перед программистами, что разрабатывают данную программу в соседней комнате. Отсылаю электронные отчеты о ходе тестирования, отвечаю на сообщения интернетовских пейджеров. В 13.00 откладываю все дела и выхожу из офиса, в продуктовый магазин, покупаю два йогурта, сырковую массу в шоколадной глазури и несколько булочек с яблочным повидлом. Возвращаюсь на рабочее место.

В основном все сотрудники из нашего отдела обедают в китайской забегаловке расположенной неподалеку. Но мне после первого посещения стало плохо – я  всю ночь и все утро страдал от острых кишечных спазмов, пока все эти кисло-сладкие остро-вкусные блюда не вылились из меня в не переваренном виде. Поэтому я коротаю обеденный перерыв за рабочим местом, переписываясь со знакомыми через интернет. Пока я ходил за продуктами в онлайне появляется roger, девушка, с которой я едва знаком. Она первая написала мне короткое сообщение приветствие, что меня очень удивило с моими интересами: скатывание вниз, эвтаназия, ислам, ангелы – отмеченными в моих данных, девушки редко сами знакомятся. Фотографиями мы еще с ней не обменивались, поэтому вся власть – воображению. Хотя один прокол уже был – думал, что ник «roger», связан с пиратами, оказалось с кроликом.

Высасываю повидло из булочки и запиваю йогуртом. Набираю.

maggot: это йа

roger: :))

maggot: ты как, пупся?

roger: уу, какая я пупся?)

maggot: а кто тогда? :))

roger roger, просто roger))

maggot: roger, просто roger... как ты?

roger превосходно)

maggot: у меня тоже... но без тебя кранты :))))))

roger: быть такого не может))

maggot: бессердечная..... :))

roger: ага, я всегда бессердечная, когда болтают ерунду))

maggot: :(( разве любить тебя ерунда? :)))))))))

roger: ну вот опять))

maggot: хехе..... настроение у меня хорошее.... что нельзя подомогаться? :))

roger: интернет он и есть интернет))

maggot: зачем меня обижать? :(

roger: а никто не обижает, тебе кажется))

maggot: угу... я знаю... мне кажется, что мне обидно...

roger: а как же твой путь позора и стремление к духовной нищете? ))

roger: ау чего молчишь?

roger: личинка ты где?

maggot: тише я превращаюсь в бабочку

14.00. Я закрываю все, не относящиеся к работе приложения, и продолжаю тестировать call-центр, мы должны его сдать в конце месяца. А потом десятки операторов из службы поддержки будут принимать вызовы от клиентов, вносить в базу данных их проблемы, классифицировать, предлагать возможные варианты решения, при возникновении новых проблем, клиентская часть программы автоматически будет отсылать электронные письма в технический отдел. Все продуманно до мелочей. Если оператор захочет сходить в туалет, введи причину перехода в статус «не доступен». Если не введешь и оставишь «готов», пока ты будешь опорожняться, на тебя будет направлен очередной вызов. Не ответишь – сигнал начальнику. Слишком часто «не доступен» – сигнал начальнику. Дружок у тебя что понос, запор, простатит? Начальство должно все знать про своих подчиненных. Приходит сообщение от roger’a. Прекращаю работать, начинаю переписываться, пользуюсь случаем, что для меня еще никто не написал программу, которая фиксируют каждую мою свободную минуту, не считает, сколько я гажу, сплю, ем, мечтаю, занимаюсь сексом (хотя вот здесь у меня считать сейчас совершенно нечего – суровая действительность холостяцкой жизни).

roger: бабочка ты еще работаешь?))

maggot: все... я весь твой... :) что расскажешь интересного?

roger: а кто ты?

maggot: ты забыла? я из твоих снов :))

roger: ой, а мне только кошмары снятся..)

maggot: тогда у меня для тебя один совет - НЕ СПИ! :))))))))

roger: )) а как мы тогда увидимся?

maggot: мдя, об этом я как раз и не подумал… кстати, ты на кого учишься? не на службу поддержки?

roger: не-а размечтался. а что?

maggot: боялся, если буду знать сколько раз ты «доступна», это может повлиять на романтику в наших отношениях

roger: ?>:

maggot: это я о работе)) ты не сказала где учишься

roger: институт рекламы дизайнер

maggot: аааа… упыри…. изойдите

roger: а почему так дизайнеров не любишь?)

maggot: скажу по секрету я девушек люблю :)))

roger: скажу по секрету я об этом догадывалась

maggot: )) чем будущие создатели ложных потребностей интересуются?

roger: раньше музыкой, а сейчас тухнут за компьютером)

maggot: жалко.... а я голову ломаю что пахнет?

roger: ага, еще как)

maggot: серьезно.... так и хочется тебя пожалеть :)))))))

roger: ага, бедняжка, мне саму себя жалко)))

maggot: чем тебе помочь? :)))))

roger: а чем тебе помочь?)

maggot: харчями :))

roger: чего нет, того нет))

maggot: хехе.... сестра....

roger: ??

maggot: сестра по линии холодильника

roger: ты тогда брат по несчастью)))

maggot: ??

roger: потому что кушать хочется)

maggot: и не говори, все ухожу на клизму, держи на прощание только что прислали:

На уроке закона божьего: - Скажите, каким должен быть мальчик, чтобы попасть в рай? - Мертвым, сэр!

Начальник нашего отдела зовет меня к себе в кабинет. Короткий разговор о том, что я во всем устраиваю фирму и через пару формальных недель, мне предложат подписать трудовой договор. Со следующего месяца моя заработная плата повыситься в два раза. Может машину в кредит купить? Другую квартиру снять с большим количеством комнат и в престижном районе? Новый мобильный телефон с полифонией и цифровой камерой? Подарить, что-то матери из ювелирных изделий? Обновить гардероб? Что купить? Может новый монитор, чтобы больше старого на два дюйма? Начать курить? Пить только дорогие коньяки? Что купить? Надо посмотреть рекламу. Что купить? Знал бы отец, о чем я сейчас думаю, он бы мне сказал. Я даже знаю что. Он у меня горел, горит, и будет гореть либертарными идеями, хотя слово идея, он категорически не употреблял. Только инициатива, идея для него подразумевала иерархию. Поэтому обычных детских наказаний я не получал. «Одинаковые пути приводят к разным целям», – говорил отец. И в мою детскую жизнь никто из родственников не вмешивался, если только это не угрожало моему здоровью. Я сам себе был конструктором. Теперь нет. Теперь у меня постоянная работа, зарплата, но я не знаю, что купить и зачем «купить». Минутный порыв и мне хочется сказать начальнику, что я не буду у них работать. Сказать просто для того, чтобы увидеть, как вытянется от удивления его лицо. Сказать, что я другой. Маленький бунт против себя или наоборот за себя. Я очень далек от инициатив отца, а в детстве и вовсе не понимал, о чем он говорит с друзьями на кухне, тогда солнце согревало для меня всех одинаково. Но после того как я получил возможность проявить себя на фирме и заслужить высокую зарплату, я начал чувствовать неприятное для меня чувство превосходства над другими. Зайти в дорогой магазин, ходить между стеллажами, смотреть сквозь продавцов-консультантов, небрежно перебирать вещи, выбрать, что-нибудь совсем мне не нужное и купить. Купить очередное доказательство своего жизненного успеха. Купить часть самоуважения. Но ведь раньше меня это совсем не интересовало. Прогуливая школу, бродил по стройкам, мерил без сапог лужи, подтирался снегом, блевал себе за шиворот, чтобы согреться, когда возвращался с какой-нибудь пьянки зимой. Когда-то я сам себе был конструктором, разбирал себя поутру и собирал себя к вечеру, и меня ни чуть не волновало общественное впечатление, складывающееся от меня. Мои даже самые простые нерезидентные вирусы, которые я еще начал писать в школе, оказались более стойкими перед системой в отличие от меня. Сейчас я сам стал ативирусом, и отлаживаю программу, которая будет контролировать незнакомых мне людей. Может, я это и придумал, но раньше я вроде бы умел любоваться красотой природы, а сейчас только замечаю в ней синоптические изменения: пошел дождь, закончился идти снег, холодно, жарко. И все это только с практическим интересом: что одеть, взять зонтик, сандалии или туфли. Теперь я с большим интересом наблюдаю за черно-желтой погодой курса валют. Все в моей жизни движется к тому, что я так и буду только соглашаться с любимыми мною книгами, что призывают совсем к другому.

– Вы знаете, – говорю начальнику.

– Да, я тебя слушаю.

Капитана за борт. Я поднимаю черный флаг.

– Что предложили где-то больше?

Я поднимаю черный флаг.

– Может, еще подумаешь?

Я поднимаю черный флаг.

– Нам надо время, чтобы найти тебе замену.

Я поднимаю черный флаг.

– Хорошо, еще недельку у нас поработаешь? По-другому просто не получится.

Веселый Роджер улыбается. Испытательный срок.

– Теперь скажешь куда?  – спрашивает начальник, пока я прячу в карман заработанные за этот месяц деньги.

– В вечность, –  говорю ему, про себя: «В пизду».

Возвращаюсь на рабочее место. Капитан еще барахтается за бортом, он не улыбается. Мигает иконка о полученном новом сообщении. Читаю: «roger: мне тут тоже прислали… urs: приветик как ты относишься к мастурбации подглядыванию и обмену интим фото».

Дома распределяю деньги так чтобы протянуть на них как можно больше времени до того момента, когда рано или поздно опять придется бегать по кадровым агентствам, распихивая по ним и рассылая свое резюме. Цепочка собеседований, чтобы потом опять увольняться. Мать, скажет: «Пошел по протоптанной отцом дорожке». После университета он долго нигде не задерживался, то гаражи сторожил, то детские садики, в свободное время разъезжая по стране со спальным мешком и палаткой, приковывал себя цепью вместе с друзьями к заводским трубам, устраивал палаточные городки протеста возле строящейся атомной станции. И еще он здорово меня выручил, когда его вызвали в школу на педсовет за мои непосещения уроков.

– Какие прогулы? Я не понимаю, о чем вы говорите? Я только предчувствую, возращение первозданного хаоса. А пока в этом мире, – отец глубоко вдохнул, на секунду прикрыв глаза изображая блаженство от прочувствованного запаха, и негромко, но чуть зло сказал. – Все дерьмо! Кроме мочи, разумеется. Что такое прогулы?

После его короткой речи моих родителей больше никогда не вызывали в школу и не приглашали на родительские собрания, а на мои вечные прогулы закрыли глаза. Экзамены и контрольные я сдавал на «хорошо», поэтому учителям было сложно еще, в чем-либо меня обвинить. Мать говорила, что я получал хорошие оценки благодаря тому, что унаследовал от отца его быстрый ум, и в придачу постоянное отсутствие расчески и владение кошельком. Оттого ветер постоянно трепал мои густые волосы, и медяки протирали мелкие купюры, рассованные по карманам. После полового созревания, я так же догадался, что я, как и отец, никогда не предохранялся. Мысль о безопасном сексе вызывала во мне глубинное отвращение. Не потому, что я желал инфицироваться венерическими заболеваниями и не волновался при мысли о возможном зачатии. Просто я всегда хотел быть рядом с человеком, которому могу доверять, а презерватив для меня являлся степенью недоверия к моей девушке. А если не доверяешь, то, что такое безопасный секс? Безопасное недоверие? В такие человеческие отношения я тоже отказывался верить.

Я беру трезвонящую телефонную трубку.

– Добро пожаловать в армию безработных, – поздоровался отец.

Откуда он уже узнал? Мать успела рассказать? Ведь недавно звонил. На него не похоже.

– Работа всегда есть только у рабов, – радостно приветствую его.

– Это ты верно подметил. Как ты?

– А как может быть? Если каждый день пахнет. Ты где?

– В вечности.

– Я так и подумал, – сказал я, рассмеялся.

– Ладно, держись геолог, – засмеялся он и положил трубку.

Вот так, короткие редкие разговоры ни о чем, но их хватало мне, чтобы я почувствовал – он обо мне не забывает и любит. Ему думаю тоже.

После телефонного разговора, я отключаю телефон – всех кого хотел услышать, я уже услышал. Сейчас я безработный и, следовательно, я умер для общества.

Приняв ванную, живой мертвец решает скоротать свое остановившееся время теленовостями.

…в одном из областных центров произошло уникальное событие. У мальчика семи лет начал неожиданно увеличиваться в размере живот. Врачи, решив, что это опухоль немедленно прооперировали пациента. Но во время операции к своему удивлению обнаружили внутри мальчика его брата – сиамского близнеца, что был жив и медленно развивался. У аномальной мутации даже росли волосы и ногти…

Сиамский близнец внутри, повторяю я про себя и вздрагиваю от бурчания в животе. Пытаюсь угадать в каком, месте они срослись, и, представляя, как кто-то царапает мои кишки изнутри и щекочет волосатым чубом сердце. А если он захочет учиться, мне что придется передавать ему через зад домашнее задание? А полюбит женщину и на первом свидании подарит мою печень, и будет спать с ней опять же через мой зад. Обгадит душу…

Я выключаю телевизор и тщательно ощупываю свой живот. Облегченно вздыхая, ищу книгу, которую давно купил, но до сих пор не прочитал, а только постоянно вертел в руках, и откладывал в сторону, оставляя к тому моменту, когда необходимо будет забыть про жизнь.

свободное падение

Страница за страницей подкрадывается он к читателю. Прячется в оврагах абзацев. По-пластунски извиваясь, ползет шрифтом через широкие поля описаний пейзажей. Скрывается в городской толпе, пока главные герои, знакомясь, друг с другом, разгуливают улицами текста и сбегают вниз ступеньками диалогов. Таится за углом сюжетного поворота, на лице – меняющиеся маски предстоящих конфликтов и препятствий. Его крадущиеся шаги приглушены шорохом бумаги, следы сдуваются ресницами читателя. Укрываясь, он вжимается в тень строчки, растворяется в аромате типографской краски и белого ириса подаренного женщине в уютном ресторане, звучит вечерний джаз, у столика в углу, недопитое шампанское и шлепки первых поцелуев, на губах зуд сладости ожидания следующей страницы. На следующей странице, писатель, превышая скорость на автостраде, оплачивает штраф несколькими помятыми купюрами, пестрящими перечеркнутыми опечатками, привозит влюбленную пару в загородный дом, из окна – озеро, «ниспадающие в воду ветви ивы пенят быструю грудь волны». Чередующиеся постельные сцены: герой под героиней, герой за героиней, герой над героиней, герой в героине, герой из героини, герой за героиней… пока таинственный незнакомец скрипя зубами, онанирует под кроватью и кончает словами, оргазмом-без-пробелов, в нескончаемую ночь предлогов...

…подвизвиззавизнадвизвизвизвизвизвизвиззавизвизвизвизвизподвизвизза…

Необходимо постоянно гримироваться и переодеваться во второстепенных и эпизодных персонажей. Необходимо владеть йогой, чтобы, отсекая свои конечности, задерживать дыхание и останавливая сердце, принимать позы деталей и вещей, асаны латиницы и кириллицы. Необходимо уметь имитировать звуки от комариного писка до солнечных бурь и сокращаться до размеров настроения или чувств. Вот он – точильщик ножей, около дома, где долгий телефонный звонок будит героя, тревожный разговор, искры высекаются из точильного камня, беглый взгляд на читателя сквозь замочную скважину строк примеряет остроту стальной запятой. То он, таксист, (брюхо упирается в баранку) проскакивающий оживленный перекресток на запрещающий движение свет, красным гудят автомобили. Пассажир – герой, спешащий на встречу с другом. Таксист поправляет бутафорские усы, в зеркале заднего обзора у всех машин вместо фар – сужающиеся зрачки читателя. Высокий голубоглазый официант в кафе, приветливо улыбаясь, протягивает чашечку кофе со сливками героине, пока та измученная за ночь удовольствием от «в», «над», «под», «за», «из», коротает пачкой сигарет время до следующей главы. Читаем «на ее мизинце пульсирует голубиной кровью золотое кольцо с красным камушком». Официант поворачивается спиной к странице, презрительная ухмылка, выходит из текста в спрятанную в сноске химическую лабораторию, на руках резиновый перчатки, лицо защищает респиратор, собирает экстракт из корешков сушеных слов «неядовитый, -ая, -ое», сочно смазывая вытяжкой колчан азбуки. То он проститутка, в отеле, где герой возле задушенного друга, сжимает в кулаке предсмертную записку, пока на столе отдыхает расслабленная удавка. Силиконовая грудь туго обтянута обрезанной снизу майкой, татуировка солнца вокруг пупка, туфли на высоких прозрачных каблуках, цокают через весь абзац, желтые глазные линзы с крестиками-зрачками, между ног подряд два пробела. «Ты не меня ищешь?» – спрашивает проститутка героя, проводя ладонью по его перевернутому восклицательному знаку. Короткий разговор. «Как ты не знал?.. Даже не догадывался?.. Да, уже давно... Нет, он только фотографировал... Я знаю ее, она сейчас на вызове... Хочешь ее?.. Просто поговорить?.. А меня?.. Может со скидкой?.. А втроем? Нет?.. Травкой не угостишь?..» И она удаляется по коридору, раскачивая вторым пробелом. Его пустое бельмо внимательно запоминает лицо читателя от морщинки к морщинке. За углом она лезвием бритвы делает два надреза и выдавливает из тела силиконовые вставки, снимает парик, туфли, линзы, слюной смывает солнце с живота и отрывает от себя последнее «а» – все летит в мусорный ящик. Он исчезает. Скоро здесь появится бригада криминалистов. Морфологический разбор. Улики не трогать. Слова не читать. Снять ксерокопии с отпечатков страниц. Кому сказано? Не читать! Опросить свидетелей из соседних строчек. Не забудьте составить фоторобот подозрительных букв. Синтаксический контроль. Предварительная причина смерти – глагол. Вскрытие установит его точное время. Художественные ценности обнаружены? Тогда возможно с целью ограбления. Еще один глухарь. Чье троеточие? Срочно расширенный семантический анализ. Проверьте нашу картотеку. Кто впустил постороннего?

Иногда успеваешь заметить его, когда случайно? переворачиваешь на страницу вперед или, споткнувшись об незнакомое слово, перескакиваешь на другую строчку. Тень молнии, обточенный болью взгляд и его след уже петляя суффиксами и приставками, теряется в предложениях, оставляя смутные знаки препинания. Он всегда готов напасть из-за окончания любой части речи. Любая точка для него сигнал к действию. С каждой страницей он становится все сильней и сильней. С каждой страницей он умирает. Он молится на читателя за то, что тот дарит ему жизнь и проклинает за то, что он дарит ее лишь затем, чтобы потом отобрать. Читатель – вот его единственный антигерой. Иногда таинственный незнакомец мечтает, принять смерь от руки ребенка, что от скуки, играясь разорвет книгу. То вновь ждет последней страницы, вынашивая месть за прочитанные страницы. Иногда плачет, и слезы запятыми сползают вниз по странице, то улыбается рядами восклицательных знаков. Книга захлопнута, любовная записка порвана, донос прочитан, шифрованное сообщение переварено убегающим от преследователей разведчиком – и незнакомец мертв. И в туже секунду другой читатель покупает в книжном магазине ему новую жизнь, а в типографиях оплодотворяется буквами чистая бумага. Он не находит смысла в этом бесконечном колесе словесной самсары. Его реинкарнации никуда и ни к чему не приближают и не удаляют. Слова обещали стать ему началом действия, а превратились в тюрьму, чтобы гореть на кострах инквизиции, съедаться плесенью в отсыревших книгохранилищах, захлебываться нечистотами на вырванных для подтирания страницах, не помнить прошлого, но заново переживать травмы предыдущих жизней и чувствовать, что некролог-содержание первой книги повторяется вновь и вновь вот уже тысячи лет. Все сложней радоваться комфорту, которым обустраивается текст с каждым изобретением нового слова. И все сложней мечтать о стопке чистых не пронумерованных ни кем и ни чем страниц.

Все сложнее прятаться пока герой, тяжело травмированный на производстве и теперь спасенный, но с парализованной нижней частью тела, лежит на кровати, и, держа над собой зеркало, изучает карту своего лица, до тех пор, пока не затекают кисти. План его квартиры похож на схему перископа в разрезе – ко всем углам пристроены зеркала, чтобы он мог всегда любоваться своей женой, чтобы он всегда мог целовать ее губы солнечными зайчиками, пока она стирает за ним, готовит для него, убирает под ним. Через страницу, он с притворным равнодушием ждет того момента, когда любимая женщина проходит рядом с кроватью и быстро подставляет под юбку маленькое зеркальце. «…мелькают полушария ягодиц и выбившиеся кудри волос из-под кружевной ленточки трусиков…». А еще, ему нравится подсматривать левой рукой за правой, пока та, чуткими пальцами карточного шулера не уставая любит жену.

Когда супруга на работе он в мечтах разговаривает с ней и, шутливо клянется в верности, сжимая ладонь в кулак – целый день, высматривая любимую через зеркало во дворе, то принимает в отражении рождение новой морщинки на своем лице. И вскоре под шаги прочитанных страниц жена возвращается домой, – ее провожает незнакомый парализованному герою мужчина – он может ходить, зарабатывает деньги и у него стоит. Они слишком медленно идут и слишком близко друг к другу, но всего больнее то, что жена слишком радостно смеется от его рассказов и шуток. Он ходит, зарабатывает деньги и у него стоит. Муж бьет по лицу незнакомца солнечным зайчиком, тот, жмуриться одним глазом, а жена, замечая вспышку света, бежит домой, где осколками разбитого зеркала обрезаются быстро ржавеющие вены. И пару абзацев они сидят молча, пока в тексте через слова пересыпается «кровь». Она не пытается спасти его и вызвать скорую помощь. Он не пытается винить ее за это, ведь незнакомец ходит, зарабатывает деньги и у него стоит. Больше никаких травм на производстве. Следующие страницы будут полны полноценной любви. Несколько глав для приличия – соблюдается траур и морфология совести. Потом свадьба. Потом дети. Потом солнечные слова и погода – новая пара гуляет в парке. Новый муж продолжает ходить, зарабатывать деньги и у него стоит, из-за чего теперь их ребенок возится с ведерком и лопаткой в песочнице, возводя игрушечные города. А ее всегда тошнит, когда отблеск света от проезжающего мимо автомобиля или распахиваемого окна, неожиданно набрасывается на ее счастливые глаза.

Все сложней прятаться в радости и все сложнее укрываться в мечте. Все сложнее верить квадратным лепесткам мозаики, выложенной на стенке приемной онкологической больницы, где изображен врач, что высоко держит в руке радиоактивный камень, и его лучи сжигают удирающих из тел пациентов змеевидных чудовищ, пока в палатах умирают люди с отсеченными внутренностями и конечностями. В одной из них подросток, который еще не был обслюнявлен первыми поцелуями, но уже выполнил спортивный разряд по парашютному спорту и подающий инструкторам большие надежды в свободном падении. Он ждет родителей, которые ждут медицинского чуда. Они приносят фрукты, новые книги и чистую тетрадь. Затем осмотр у врачей. Толпа студентов-медиков из института, что учатся жизни по истории его болезни. Химиотерапия. Облучение. Анализы. Химиотерапия. Облучение. Анализы. Повторная операция. «Фигаро тут, Фигаро там» – напевает хирург, пока он засыпает на равнодушном столе под стерильным миганием читательских глаз. Осмотр у врачей. Толпа студентов. Химиотерапия. Облучение. Анализы. Химиотерапия. Облучение. Анализы. Закрытая история болезни. Успешное выздоровление. Подросток собирает свои вещи и раздает соседям по палате ненужные теперь медикаменты и, прощаясь, желает всем такой же удачи. Некоторые завидуют ему, другим все равно из-за дозы наркотиков, что избавляют от боли, смазывая скрипящие вены. После выхода из больницы подросток перерождается, освобождая из себя поэта не скованного рифмами реальности и денежными знаками, и новая жизнь заполняется невероятными приключениями, и межпланетные полеты и кругосветные плаванья меркнут перед его страстной и дикой любовью. И страница за страницей с хлопком раскрывающего парашюта раскрываются все его мечты, без страха перед жизнью и смертью, без страха перед написанным и недописанным. Пока в больничной палате отец, пытаясь утешить мать, выкладывает из тумбочки недоеденные фрукты и недочитанные книги, а та, сидя на уже заправленной чужими руками койке, перечитывает вполовину исписанную сыном тетрадь. Закончив собирать вещи, раздают соседям теперь уже ненужные подростку неиспользованные шприцы, иголки, капельницы, и, уходя, желают всем лучшей удачи. Некоторые соболезнуют им, другим все равно из-за дозы наркотиков, что избавляют от боли, смазывая скрипящие вены. Когда возвращаются домой, родители, обнимаясь, гордо плачут от тугой радости, выглядывая в тетради через линзы очков сына, что вместе с таинственным незнакомцем в свободном падении выполняет нормативы небесной камасутры в невыносимой прозрачности чистых страниц.

первый снег

roger: куда пропал? ты меня бросил?))

green: как ты могла так подумать... :) весь этот месяц мечтал о тебе

roger: ага) расскажи… кто она?

green: так и быть тебе скажу.. я тащился от дурной тоски :((

roger: не грусти-похрусти… хочешь я тебе вылечу?)

green: хехе.. у меня хронический душевный авитаминоз.. это не лечится

roger: само проходит) это со мной часто бывало. надо чаще гулять!

green: но я разучился гулять

roger: а я могу гулять сама по себе

green: да... но только внутри себя

roger: эй… герой ты где?

green: на кухню ходил… есть будешь?

roger: спасибо ты у меня такой заботливый

green: кушай на здоровье

roger: тебе не кажется что ты пересолил?

green: влюбился наверное :)))

roger: значит я была права! кто она? признавайся похотливый козел

green: бээээ…бээээ….

roger: вот так бросил девушку тухнуть за компьютером :(…

roger: ты где? опять с ней болтаешь? ((

green: еще нет но скоро буду я засыпааааааюююю ((

roger: БАХ!)

green: теперь точно не засну:)))))))

roger: я старалась)))

green: нет серьезно я спать:)))))

roger: заснешь? оставив девушку на растерзания извращенцам?)

green: вы хотели об меня погреться, но у меня слишком холодное сердце:))

green: ты чего замолчала?

roger: ах… он еще не спит

green: давай созвонимся

roger: еще чего захотел?

roger: давай, запоминай телефон)))

– За бедра, – стоном приказывает она, прогоняя мои жадные руки с ее колышущихся грудей.

вдох за выдохом толчок за толчком время вырывается из меня заполняя ее вибрирующее пространство скрип зубов вспыхивает серебром кометы рассыпается в треск на губах  чтобы кусать синяки расцарапывать подсохшие царапины кончая она выталкивает меня из себя вскакивает удирает от продавленной постели к окну срывать занавески шторы обнаженная ночь в тусклом небе дрожащий луч звезды на ее теле где-то там продолжают трахаться ангелы…

… ты возвращаешься ко мне. Мы укрываемся и смеемся под одеялом. Ты жалеешь мои синяки и царапины, поцелуями выпрашивая у них прощения. Я жмурюсь от твоих ласок, мои раны разъедает пот, и укусы горят от приливающей к ним крови.

– Мальчик мой, я люблю тебя, – спрашиваешь ты.

– Девочка моя, я люблю тебя, – отвечаю я.

Ты поворачиваешься ко мне спиной и чуть поджимаешь ноги. Я обнимаю тебе, прижимая руки к грудям и, ощущая расслабляющиеся соски, зарываюсь в аромат твоих волос. Изредка наши тела перешептываются тихими движениями. Но мы их не слышим – мы засыпаем.

Когда открываю глаза, признаюсь в твое прикрытое сновидениями ушко, что я люблю тебя. Встаю и одеваюсь, прикрываю засосы и укусы на шее твоим шарфиком и выхожу из квартиры № 64, к ступенькам, по которым я пару месяцев назад бежал вверх, задыхаясь, и от волнения кружилась голова в вопросах без ответов, что произойдет между нами, когда мы впервые увидим друг друга. Выхожу на улицу. Возле нашей лавочки уже давно прибрали кучу листьев, в которую мы падали и долго со визжа валялись в первый день нашего знакомства – наша первая кровать. Я вдыхаю январский воздух и на секунду закрываю глаза. Открываю, на улице морозно и голо – снега все еще нет, а тот, наш первый снег под твоим домом, давно уж развеян ветром.

Мы договорился по телефону в середине осени, что встретимся, первый раз в тот день, когда пойдет снег. Это ты предложила, после того как мы познакомились по телефону, и, услышав желанные голоса, всю ночь проболтали, рассказывая, друг о друге. Без знака свыше мы навряд ли решились бы встретиться, обои слишком боялись разочароваться, все было сном, не реальностью, и ты выбрала снег. Но я, не выдержав жару октября, и, узнав из телефонной базы твой адрес, накупил школьных тетрадей в клеточку, и всю ночь вырезал квадратные снежинки, чтобы по утру спешить к тебе с оттопыренными карманами и набитыми кульками бумажного снега – нашего первого снега. Боялся, что ты не заметишь его или сочтешь за глупость, когда стряхивал с крыши нарезанную мечту над твоими окнами. Задыхаясь, бежал к тебе навстречу, не замечая глазеющих соседей, после того как ты выглянула из окна и пригласила меня рукой, пока я стоял в бумажных сугробах, пытаясь в высоте угадать твое лицо за спутанными ночью волосами.

В магазине покупаю йогурты, упаковку пельменей, сметану к ним, и пачку легких сигарет для тебя и для себя без фильтра – я начал курить. Вспоминаю, как мы смеялись над озадаченной продавщицей. Она спросила, какую ты хочешь купить зажигалку, и ты сказала, что будешь рада любой. Продавщица, не понимая, чего ты именно хочешь, по порядку выложила перед тобой весь скудный ассортимент. А ты на каждое предложение повторяла: «я всему буде рада». Прохожу мимо аптечного киоска, в котором я купил для тебя свой первый подарок – широкий лейкопластырь и два комплекта бирушей. Мне тогда было тяжело, после твоего рассказа, очень досадно и очень больно. К тебе приехала подружка из города, в котором ты раньше жила и работала и ты попросила, чтобы я в тот вечер к тебе не приходил, боялась, что подружка спьяну может сболтнуть, что-то лишнее и неприятное для меня.

– Тогда скажи сама, – предложил я.

– Но тогда у нас уже ничего не будет, так как раньше, – ответила ты и расплакалась.

– Ты чего, девочка моя? Перестань. Ведь ты говорила, что всегда мечтала о таком как я. Если я – твоя мечта, из-за чего может все изменится?

– Потому что я только мечтала, но не верила. У меня был такой тяжелый период в жизни. Я боюсь.

– Не бойся, ведь я полюбил тебя такую как ты есть. А ты же не всегда была такой? Для этого тебе пришлось пережить все то, благодаря чему ты стала такой как сейчас.

– А если я от пережитого стала только хуже? Ты же не скажешь этого?

– Я люблю тебя.

И ты мне обо всем рассказала.

Завернутый в пеструю оберточную бумагу и перевязанный ленточкой с бантиком мой первый подарок перед сном. Ты смеешься от моего плана на завтра и осыпаешь меня вопросами. А я заклеиваю лейкопластырем твои веки и губы, обещаю, что завтра мы станем ясновидящими и оглушаю тебя бирушами. Ослепляю себя, лишаю возможности говорить и слышать. И мы – два добровольно глухонемых слепца обнимаясь, засыпаем.

Ты помнишь наш первый день, который мы так и не увидели и не услышали, но почувствовали? Проснулись, и как слепые котята долго ползали по кровати и тряслись от беззвучного смеха, изучая наши новые тела – две новые неизведанные карты, трепещущие под жадными прикосновениями пытливых ученических пальцев, сладких, дрожащих теплом прикосновений. Два новых паруса уносящих в открытое море слепых охотников за пиратским сокровищем. Разворачивали друг друга ненасытными руками в предвкушении фейерверка приключений, как дети с обсыпанными сахарной пудрой губами, спешащие распробовать вкус рахат-лукума. Неуверенно передвигались от родинки к родинке, странствовали через холмы и впадины, по скользким ногтям, проваливались в овраги и спотыкались об кочки шрамов, изнывали от жажды шатаясь гладкими равнинами, пробирались сквозь дерби щетины подмышек и заросли колючек на моем лице, изучали кратеры ушных раковин, дарили им имена и покоряли растопыренные вершины пальцев ног. Радостно открывали каждый для себя необитаемые эрогенные острова и вздрагивали в волнении от новых ощущений. Спасались от жары, ловя в ладошку отпускаемый ноздрями ветер, и нежились в мягком пушке волос на животе. Ковырялись, словно золотоискатели в пупках, ощупывали ребра анатомического театра, терлись друг об друга по очереди всеми частями тела, как голодные корабли, что, одичав в скитании над морским дном, ласкают подзорными трубами неведомые берега. Соприкасались кончиками носа, и удирали от щекотного обнюхивания с ног до головы. Кожа под нашими ласками вскипала мурашками, соски твердели, и гениталии приятно гудели, захлебываясь кровью. Наши тела кричали и пели; читали стихотворения и молитвы; изгибались мокрой радугой; менялись в созвездиях; взбивали соленые коктейли; переливались запахами; обжигаясь, царапались; шли на абордаж, бросая крючья; сжимались в терзающих лапах ночных чудовищ; звенели в мелодии двухцветного инструмента; взрывались новогодними хлопушками; распухали в фортиссимо; содрогались в пианиссимо; обугливались северным сиянием; срастались сиамскими близнецами – одна кровь на двоих; одно счастье на двоих; одна жизнь и одна смерть на двоих; и обмякали в обладании таинственного клада. Чтобы через минуту потерять отмеченное место на карте, и забыв все направления, вновь отправиться на поиски неизведанного и вечно ускользающего сокровища.

Потом, путаясь в вещах, пытались одеться. Блуждали комнатами, спотыкаясь об незнакомые предметы и натыкаясь на расставленные руки. Нам все хотелось поделиться ощущениями в словах, и мы пытались, что-то объяснить любимой плоти азбукой шлепков и щипков. А ты, бессовестная, подглядывала за мной, ощупывая мои ноги, пока я, как девочка, вприсядку мочился в туалете, и безудержно хохотала немым телом от представляемой картинки. Затем фотографировались, не слыша щелчков отсчитывающие кадры, но чувствуя их руками. Вместо свернутой в зрачок диафрагмы за выпуклой линзой фотоаппарата и черных шторок, что ограничивают площадь и делят на порции падающий на пленку свет – наше гуляющее вне границ воображение фотографировало сокровенность грез.

А вечером, мы думали, что это был вечер, на самом деле это могло быть все, что угодно. Я пытался найти часы, и, отковырнув стекло над циферблатом, надеялся поймать пальцем минутную стрелку и часовую, почувствовать щекотку секундной, но, перещупав все найденное, я только в тот день заметил, что в квартире только электронные часы. Когда проголодались, отвлекаясь от желания проститься с немотой, начали исписывать друг друга холодными маркерами, пытаясь кожей угадать их цвет и обеты орнаментов, которые мы поочередно выводили на теплокровных холстах до тех пор, пока не уснули.

На следующее утро, содрав лейкопластыри вместе с ресницами и шелухой губ, смеялись и долго целовались, разглядывая отвыкшими глазами брачную окраску на птичьих телах и отпечаток вчерашнего дня на сбитой в гнездо простыне. Соскучились по нашим голосам и изображениям и не могли наслушаться друг друга и насмотреться. Принимали душ, и пока с нас сползала разноцветная пена, занимались любовью, мечтая умереть в старости от одновременного оргазма, прощаясь со своими словами и этой вселенной последними признаниями:

– Я люблю тебя, моя девочка.

– Я люблю тебя, мой мальчик.

Перемываю на кухне испачканную за праздничным ужином посуду – вчера тебе исполнилось восемнадцать лет. Готовя весь день, мы надеялись, что на утро нам останется, что-нибудь пожевать, но гости ничего кроме крошек торта не забыли. Набираю в кастрюлю воду, и пока она закипает на плите, я сижу возле тебя, курю и любуюсь твоей спящей красотой, и вздрагиваю, каждый раз от обжигающей боли, когда с силой гашу об свои руки окурки. Боль развлекает меня, заглушает душевные переживания, уменьшает тело до нескольких пор, сгущает до одной мысли, превращает в шипящий комок страдания, но я могу терпеть, я понимаю, я телом чувствую суть. Я не слышал, чтобы кто-то из-за открытых переломов, разглядывая свои кости, добивал себя, перерезая острыми обломками вены, а не пытался ползти за помощью к прохожему. И я знаю, я видел, как у людей с переломанными судьбами отнимались ноги, и когда фурункул, наливающийся гноем в душе, выбивался лишь приближающимся с каждым этажом асфальтом. Я отвлекаюсь, прижигаю свои руки. Я не знаю, у кого спросить. Почему для других ты была куском мяса? Почему я люблю тебя? Почему тебе было также приятно с ними, как и со мной? Мне хочется забыть свой порядковый номер. Я в растерянности, я не знаю, что делать, когда мечта сбывается. Она рядом, она лежит на кровати, она сейчас спит, я слышу ее дыхание, но я не испытываю ничего кроме бессилия и злости. И я решаюсь – быстро собираю вещи, одеваюсь, размышляю о том, чтобы написать в прощальной записке, но так и оставляю не тронутым чистый лист возле тебя. Я верю, ты все поймешь. Я гашу на кухне огонь под кипящей водой. Я ухожу.

В нашей истории не было головокружительных погонь, звона раскалывающихся окон, могущественных противников препятствующих нашим встречам, никаких перестрелок, никаких завистливых соперников, которые постоянно строят козни, никаких измен и ревностей. Мы просто не сводили пару месяцев друг с друга глаз, пару месяцев не вылезали с кровати, занимаясь этим по десять раз на день, с перерывами на перекур и чай, перевыполнив все среднестатистические нормы на пару лет вперед. Раз в сутки спускались с кровати в магазин или к ночному ларьку, чтобы купить, что-то перекусить. Продавцы подозрительно косились на наши бледные истощенные лица и впалые горящие желанием не расставаться глаза, принимая за наркоманов. А мы возвращались и опять занимались этим, занимались до галлюцинаций до полного отключения. Я уже не чувствовал, стоит у меня или нет, приходилось щупать рукой, когда вставлять, а когда можно остановиться. Ты тоже жаловалась на боли и боялась эрозий, и мы с вечера договаривались, что завтрашний день – День Воздержания. Но первый, кто просыпался, кидался на спящего и будил его этим. А потом ты как-то после очередного одновременного оргазма, сказала, что так тебе ни с кем никогда не было приятно вдвоем, а только во время группового секса. После твоего комплимента, мне стало скучно себя обманывать. Зачем все эти эмоции и чувства к тебе, которые жидким азотом прожигают меня изнутри, если их можно заменить парой членов двигающихся в твоем теле. Я ругал себя за свои мысли и ненависть к твоему прошлому из-за которого рассыпалось наше будущее, списывал их на свое плебейское закомплексованное воспитание, на твои эксперименты с подростковой сексуальностью и наркотиками. Пытался оправдать тебе твоими рассказами, о том, как ты жила вдвоем с матерью в маленькой комнате общежития, и спала на одной кровати вместе с ней и ее чередующимися мужьями. Рассказами, о том, как ты плакала в запертой ванной, смывая с себя остывающую сперму. Рассказами, о том, как ты в четырнадцать лет убежала из дома, и начала работать в модельном агентстве. Но мне стало просто скучно.

Просто не сводили друг с друга глаз, а потом закрыли и разошлись в разные стороны. Единственное серьезное препятствие, которое между нами возникло, это то, что ты или я не готовы были к этой встрече, нам внушали, и ты или я как выяснилось, поверили в невозможность существование своей мечты и стали жить как все. Как все у кого не хватает воображения, чтобы любить и страдать. И пока они играют на этой планете в большинстве, выигрывая в тысячи лет.

Плетусь на остановку, думая о 0,457 сантиметрах новой жизни, которая сейчас пульсируют в тебе. Вспоминаю эту крохотную запятую на первом фотоснимке ультразвукового исследования. Но я не чувствую себя будущим отцом и виноватым. Ребенок был мой, но в тебе он мог быть от кого угодно, для тебя это был всего лишь вопросом времени. Я ухожу, все дальше и дальше, пока ты спишь плененная изнутри моим ребенком.

К остановке подруливает автобус, он следует маршрутом, подходящим для возвращения домой, но я не хочу выбрасывать сигарету, жду другого. Толпа спешащих на работу людей, присасывается к раскрытым дверям. Курю. Следующий автобус. Курю. БЕЗ. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. Курю. ТЕБЯ. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. НЕТ. Курю. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. МЕНЯ. Выбрасываю сигарету и бегом возвращаюсь к тебе. Мне повезло, что ты такая соня, ты все еще спишь и не о чем не догадываешься, пока я выкладываю из рюкзака свои вещи обратно. Иду на кухню и вновь зажигаю газ под кастрюлей с водой, что уже успела охладеть, и пока она закипает, я сижу возле тебя, и любуюсь твоей спящей красотой. Нахожу под одеялом твою пятку и осторожно щекочу. Ты быстро поджимаешь ноги и неразборчиво о чем-то тихо просишь. Я целую тебя и ты наконец-то открываешь глаза.

– Выходи за меня замуж, – говорю я.

Ты вскакиваешь с постели и бросаешься мне на шею.

– Мальчик мой, ты самый лучший. Я люблю тебя. Ты уже придумал, как мы назовем нашу девочку? Зачем ты опять обжигаешь свои руки? Тебе плохо со мной?

За завтраком мы решаем, как лучше сказать о нашем решении твоей матери и о том, что ты беременна. Я не знаю, что и предложить, новый год прошел, и возможность спрятать записку под срубленную елку осталась в прошлом рядом с осыпавшимися иголками.

Я предлагаю тебе сигарету, но ты отказываешься.

– Не хочу, чтобы наша козявочка задыхалась из-за курящей мамы.

Я выхожу на лестничную площадку перекурить.

нежный лепесток

В просторной парилке финской сауны стрелка градусника приближается к отметке 120. Я переворачиваю песочные часы, что висят на стенке и подсаживаюсь к напарнику, который, тяжело дыша через рот, растирает толстыми пальцами пот, выступающий из жировых складок на животе.

– Ты чего цепь не снял, или хочешь, чтобы она прожгла твою драгоценную шею? – спрашиваю его.

Он встает с лавочки и выходит из парилки, передо мной его здоровые обвислые ягодицы, под которыми видны болтающиеся яйца. Пока его нет, я созерцаю струйку песка, стекающую по стеклу. Напарник возвращается без золотой цепочки, садится рядом и говорит:

– Что-то «мятная» и «лимончик» опаздывают.

– Не переживай, спешат, что есть силы. Так спешат, что, наверняка, уже мокрые.

– Это хорошо, что мокрые.

– Хорошо, что парит так, что кохуны дымятся.

Молчим. Он:

– Я вот недавно занятную вещь прочитал о тайных обществах с революционным уклоном, живущих в прошлом веке. Очень любопытная книга.

– Что ты там опять вычитал?

– Да вот, собирались они тайно и предавались идейным оргиям – порочному сексу.

– Груповухам что ли?

– Верно. Они самые.

– Не понял, а в чем тайна и революция?

– Они так выражали протест против существующих в обществе табу и запретов. Освобождали желание от оков. Демонстрировали свое пренебрежение. Вроде если все будут трахаться, когда захотят, то мир изменится в сторону всеобщего счастья и избавиться от собственнического отношения к плоти, а с ним и ко всему остальному.

– В смысле? Если у нас зачесалась шняги, и мы имеем, возможность потереться ими об кого-нибудь, то мы разрываем цепи рабства?

– Точно.

– Тогда за дело революции мой кухонный прибор готов стоять на смерть.

– Именем желания, освобожденного от многовековых оков, расстреляем всех телок из наших не знающих пощады к врагу спермометов.

– Именем революции скидывай штаны и задирай юбки!

Смеемся, поглядывая друг на друга. Напарник:

– Только нашим женам лучше об этом не догадываться!

– Само собой, а то моя точно не обрадуется тому, что ее муж революционер. Обзовет «похотливым козлом» в лучшем случае и потребует материальной компенсации душевному ущербу, в худшем – развод и раздел заработанного мною имущества, и прощай загородный дом и бассейн.

– Надо пользоваться наследием наших товарищей. Готовиться к бунту тайно.

– И нельзя подпускать к женам соратников, а то пока мы тут будем париться, какие-нибудь шустрые малые будут, забавляется с нашими окольцованными дырочками, продавливая матрасы на наших супружеских ложах.

– Да. А вообще наши предшественники хорошо постарались, так и хочется пожать их крепкие товарищеские руки. Раньше, я так понимаю, телки плохо велись на такое революционное дело. А теперь все как одна стали такими раскрепощенными и озабоченными, еще писька не обволосатилась, а уже вычитывают в журналах как бы удивить наши члены. А раньше пришлось бы с товарищами по оружию только в борделе прятаться на сходке.

– Согласен. И ведь, по сути, все люди участвуют в групповом сексе, даже если у тебя было за жизнь два партнера, тогда это просто растянутый во времени групповой половой акт. А так одно и тоже, потрахались поменялись местами во времени, потрахались. Только я вот чего не понимаю. Хорошо, победили плотскую собственность, но родит мать дитя революционного акта – отец неизвестный герой, трахающий оковы запретов хрен знает, где и с кем, а она все равно скажет «мой» ребенок. Что дальше? Опять собственность. И что будет делать пацан, когда вырастет, слово «мама» знает на кого говорить, а «папа»? Или счастливый мир будет без слова «папа» и «любовь»?

– Я еще не до конца прочитал книгу и сейчас про «папа» не скажу. А «любовь» в лучшем смысле этого слова – опять тоже собственничество, в худшем – мифологическое чувство, которое никто не испытывал. Употребляется в разговорной речи, как пароль, перед совокуплением, своеобразное слово-цена.

– Ты сейчас из всех проституток сделаешь.

– А что? Не купил за деньги, так купи за слова. Причем замечу, одна из самых приятных женских достопримечательностей – девственность, продается с охотой именно за слова.

– Акт купли-продажи за слова – это слишком условно.

– Хочешь сказать, что если я скажу девушке, что люблю ее, потом хорошенько трахну, лишу девственности, а затем проверну то же самое с другой – это все условно?

– Да, будем считать их условно девственницами. А любовь я бы на твоем месте так не опошлял – просто взаимовыгодное сожительство и все. Ладно, как прочтешь, расскажешь про «папа».

– Чтобы ты и не сомневался, мне самому интересно. А то трахаемся с тобой как звери без идейной подготовки, основываясь на инстинктах нашей рево…

Стук в стеклянную дверь парилки.

– О! А вот и мы, – говорим мы хором и выбегаем из парилки на встречу девушке и по очереди целуемся с ней в засос, пожимая сиськи, лобок и задницу.

– Здравствуйте, мои любимые, папа соскучился по вас, – бурчит напарник, зарываясь в ее груди и стягивая одежду.

– Вы такие горячие, – говорит она, помогая себя раздеть.

– А где соратник по борьбе, «мятная», которая всему рада? – спрашиваю я.

– К ней парень приехал сегодня, она с ним.

– Пришла бы с парнем тут люди взрослые, чего стеснятся? Всем бы место нашлось. Очень безответственный поступок. Вы как считает товарищ? – обращаюсь я к напарнику.

Он молча смеется, стягивая с девушки трусы.

– У нее сегодня в программе «любовь», – отвечает она.

– А у нас в программе «революция», – смеется напарник, вставляя в нее. Подмигивает мне. – Товарищ, вы оказались правы, мокрее не бывает.

Я сплевываю на член, растираю слюну и медленно вставляю ей в зад. Обычно эта девушка, перед тем как мы займемся групповым сексом, ставит клизму с цитрусовым раствором, но сегодня не успела и мне в нос бьет запах ректальной слизи, отчего я еще больше возбуждаюсь, совершая глубокие движения. Сквозь тонкую пленку плоти, чувствую плавник товарища по оружию, который наслаждается вагинальным сексом. Вроде и не педики, но тремся через девушку членами и словно челюстями пережевываем мясной бутерброд. Она просит:

– Назовите меня грязной женщиной.

– Ты грязная женщина, – хором.

– Дешевая шлюха.

– Ты дешевая шлюха, – хором.

– Назовите меня ебучкой.

– Ебучка, – хором.

– Нет, скажите, что я самая затраханная ебучка.

– Ты самая затраханная ебучка, – хором.

– Скажите, что я вечно влажная сука.

– Ты вечно влажная сука, – хором.

– Я хочу ссать.

– Ссать не надо, – хором.

Я останавливаюсь, на моем члене бледно-красный лепесток, я снимаю его и разглядываю вблизи – это кожура помидора, не переваренная желудком. Мы хором начинаем смеяться. Я надеваю лепесток обратно на член и даю ей в рот. Она сосет, пока напарник двумя пальцами с любопытством младенца ковыряется в ее заднице.

– Клюет? – спрашиваю я.

– Нет.

– Попробуй на член.

Он прислушивается к совету. Она отключается и вообще перестает себя контролировать, это нас как всегда очень заводит, и мы трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Кончаем. Сперва он, потом я. Ее оргазмы я не считал. Она просит, чтобы мы не выходили из нее. Ее еще колотит. И мы втроем ждем, пока члены встанут в ней. Первый начинаю трахаться я. Затем присоединяется напарник. Мы трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Кончаем вместе. Ее оргазмы я не считал. Она опять просит, дрожащим голосом, чтобы мы не выходили из нее. И мы втроем ждем, пока члены встанут в ней. Теперь первым начинаем напарник. Я присоединяюсь после нескольких фрикций. Мы трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Меняемся местами. Меняемся местами. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Трахаемся. Кончаем. Сперва я, потом он. Она говорит:

– Все не надо больше, если я еще раз отключись, я с собой что-нибудь сделаю.

– Слово женщины закон, – хором.

– Пойдем, попаримся, – предлагает мне напарник.

Девушка уходит в душевую кабинку. Включает воду.

В парилке стрелка градусника на отметке 120. Я переворачиваю песочные часы, что висят на стенке и подсаживаюсь к напарнику, который, тяжело дыша через рот, начинает растирать толстыми пальцами пот, выступающий из жировых складок на животе. Я спрашиваю:

– На чем нас прервало, это очаровательное создание?

– Дай отдышаться.

– Стареешь.

– Эти молодые сучки, кого угодно до смерти затрахают.

– Зачем же вы так, господин директор? Сучки? Где вы таких слов набрались? В банке ваши сотрудники научили? Стыдно должно быть, девочки стараются, денег с нас не берут, что удивительно в сегодняшнее время. Мы, конечно же, как настоящие мужчины оказываем посильную помощь. При чем не деньгами, а преподносим подарки, как влюбленные. И поверьте, они не бегут сдавать их в ломбард, и никогда не просили о вознаграждении за их ласки. Представляю, сколько бы вы потребовали на их месте за свою обвислую задницу. А тут никто обиженным не ушел. Давайте больше их так оскорбительно не называть.

– Шути. Шути. А представь, что одна из этих благородных фей твоя дочь? Или невеста сына? Жена? Мать? Сестра? Продолжать? Что перестал улыбаться?

– Думаю.

– Думай-думай. Но уверен, ты бы не обрадовался этому.

– А что об этом тайные общества завещали?

– Я же говорил, не дочитал.

– Запутано все так.

– И не вспоминай.

– Вообще-то если задумываться, что ты чьих-то дочерей и невест имеешь во все дыхательные и пихательные, можно и импотентом стать.

Девушка приоткрывает дверь и быстро заходит. Спрашивает:

– А чем вы тут сплетничаете?

– Женщины сплетничают, – хором.

Я и напарник подвигаемся в разные стороны, и она садится между нами. Молчим. Я созерцаю струйку песка, стекающую по стеклу.

Хрен его знает, почему так. Она красива, работает в модельном агентстве, вроде хорошо там котируется, возрастом с моего сына, нам говорит, что когда ее пытаются подложить за деньги под кого-нибудь жирного гуся, вроде меня с напарником, она всегда посылает – она ведь не продается. Так она бунтует против своих подружек, у которых есть только одна эрогенная зона – деньги. В принципе самая обычная хорошенькая девушка с виду, которой нравится, чтобы во время секса ее унижали словами и действовали чуть погрубее. Ничего не понимаю в них, не на того обучался, всегда, когда думаю о том, почему женщины такие, на душе как-то холодно становится, мне с ними тепло только когда я внутри них. Вот хотя бы она, нашла бы себе кого-нибудь, например, моего сына, но не сейчас, а до того как поверила, первому, второму, третьему, четвертому, что он ее любит, может быть, все по-другому складывалось в ее жизни. А может, она никому и не верила, а это я по старинке еще размышляю. Мне хочется спросить ее, о чем она мечтает и почему так происходит. Но я молчу. Жопа, рот, пизда – вот и все наше общение. Ни каких тайн, ни каких загадок. Просто хорошо отлаженные станки для любви. Опять я по старинке. Для секса. В ее возрасте я был совсем другим, не помню, каким именно, но точно, что не таким, у меня тоже чесалось в штанах, но я был другим. На песочных часах 10 минут.

– Все с меня хватит, – говорю я и выхожу из парилки. Холодный душ. Моюсь. Потом заворачиваюсь в простыню и сижу, пью горячий чай. Через музыкальный телеканал проносятся видеоклипы. Думать не хочется, когда натрахаешься, всегда дурацкие мысли в голову лезут, пока опять член не встанет. Остается лишь открывать глаза и закрывать глаза.

Всё. Все помылись, все оделись. Расплатились с администратором за 4 часа.

– Тебя куда-то подвезти? – спрашивает напарник девушку.

– Не надо. Я привыкла сама.

– Хорошо, передавай приветик «мятной».

Мы с напарником выходим из элитного салона красоты, прощаемся и разъезжаемся по домам.

первый снег

Возвращаюсь в квартиру № 139. Мы переехали ко мне. Твои слезы волнения в долгом разговоре с матерью позади и мои сигарета за сигаретой, пока я брожу вокруг дома, ожидая благословения.

Сейчас ты сидишь перед компьютером и азартно расчленяешь монстров.

– Помоги мне, меня на этом уровне все время убивают, – просишь ты.

– Да. Хорошо

Перед сном я втираю в твои груди и живот масла, мы готовим твою кожу, оберегая от растяжек. Я массирую кремом твои соски, чтобы, когда жадные и новые губы начнут высасывать твое молоко, соски меньше трескались. Мы читаем журналы для будущих мам и пап, ходим по магазинам, высматривая детские кроватки и коляски, соски и распашонки Я ищу новую работу с высокой зарплатой, а пока распродаю вещи, которые мне больше никогда не понадобятся. Иногда я жалею о том, что вернулся тогда. Иногда радуюсь.

– Помоги мне, меня на этом уровне все время убивают, – просишь ты.

– Да. Сейчас.

Иногда я счастлив, а иногда нет. Я все жду, когда ты захочешь мне помочь, ведь мое самочувствие можно исправить несколькими словами. Но ты или не замечаешь моего состояния или я не знаю, что тебе мешает. Меня всегда сбивала с толку внешность людей, как посмотришь все такие разные, как познакомишься все такие одинаковые. Если бы, все было наоборот, изнанка у масок разная, а маски неотличимы. Одинаковый рост, одинаковое телосложение, одинаковые лица, запахи, улыбки, глаза, голоса. И ты только по неуловимым движениям, походке, мечтам и желаниям можешь отличить их друг от друга. Интересно стали бы мы убивать своих двойников, любить, ревновать, изменять. Или все дело во внешности.

– Помоги мне, меня на этом уровне все время убивают, – просишь ты.

– Уже бегу спасать.

Теперь я все время забываю, как тебя зовут. Так оказалось, что имя, которым ты представилась при нашем знакомстве не твое. Об этом я узнал, когда встретился с твоей матерью и убедился, листая твой детский фотоальбом в котором было вложено твое свидетельство о рождении. «Какая разница как меня зовут» – сказала ты. Действительно разницы не было, но я перестаю тебе доверять. Тем более твое не настоящее имя постоянно фигурировало в рассказах, которыми была исписана толстая тетрадь в клеточку. Я случайно обнаружил ее при переезде. Герои рассказов – ты, с именем, которым я был, обманут, и он, с именем твоего предыдущего единственного и неповторимого с которым ты случайно познакомилась, в то время когда гостила у матери. А потом вы спешили друг к другу на выходных, переписывались короткими сообщениями по мобильному телефону. Ради него, ты и переехала в этот город, но на вокзале, он встретил тебя словами: «Прости, но у меня есть жена». Толстая тетрадь полная рассказов о ваших  встречах, признаниях в любви, тайных обещаний и чередующихся поз и мест. «Когда я увидела тебя, я узнала того, о ком мечтала всю свою жизнь». А кто тогда я?

– Помоги мне, меня на этом уровне все время убивают, – просишь ты.

Теперь наше будущее окостенело крепче прошлого, и у воспоминаний больше альтернатив, чем у надежд. Я с раздражением грубо стягиваю тебя за руку с кресла. Ты начинаешь плакать и убегаешь на кухню, шумно захлопывая за собой двери, что-то падает и разбивается. Я мчусь за тобой и, догоняя, даю звонкую пощечину. Замахиваюсь еще. Ты от испуга жмуришься и оскаливаешься. Я улыбаюсь:

– Девушки рыдают – матросы смеются.

Но ты не отвечаешь, и мне слышно только как слезы разрывают твои глаза. Обидную тишину прерывает, мелодия вызова на твоем мобильном телефоне. Ты хватаешь трубку и кричишь:

– Мама, забери меня отсюда.

Через пятнадцать минут под окнами дома машина. Мать и ее новый постоянный половой партнер заходят к нам. Я сижу без дела, пока ты в противоположном углу плачешь.

– Я не понимаю, как можно ударить любимого человека, – говорит твоя мать.

Я тоже не понимаю «как?». И я не понимаю, зачем приводить домой любовников, которые дрочат на твою дочь.

– Я не представляю, как можно поднять руку на беременную женщину, – говорит ее сожитель.

Я тоже не представляю «как?». И я не представляю, как можно бросить жену с сыном, и что надо сделать, чтобы вторая жена начала пить и превратилась в не просыхающего алкоголика.

Они уходят. Я провожаю их. На меня никто не смотрит. Ты садишься в машину. На меня не смотришь. Уезжаешь. Все мои клятвы и мечты вдовеют, задыхаясь в сизом выхлопном газе. Я возвращаюсь в квартиру, запираю двери и падаю, перед глазами: цветной потолок, черно-белый потолок, тишина.

Зловоние.

Холод.

Воняет и мерзну.

Я открываю глаза. Меня кто-то раздел пока я спал и бросил посреди комнаты. Я лежу в кругу из обросших нарывами воска куч экскрементов с торчащими из них догорающими свечами. Высохшие ручьи мочи повторяют загадочный узор. Россыпи сахара или соли. Магический ритуал? Кто злой колдун? Я пальцем проламываю корочку фекалий, погружаю руку в еще теплую массу, пробую на вкус. Свежее. Он еще прячется где-то рядом. Я отламываю ножку от стула. Я разыщу его и убью. Моя разрезанная одежда лохмотьями свисает с люстры. Я поймаю его и убью. Трупы разорванных фотографий. Я выслежу его и убью. Выпотрошенные подушки. Сегодня я кого-то определенно убью. Бесшумно крадусь, сжимая двумя руками короткую дубинку. Пальцы немеют от напряжения, они ждут тысячи приторных ударов, которыми я выбью из него жизнь. Стены исписаны вонью на неизвестном мне языке, но на известном запахе. Я, убегающий со своего жертвоприношения, ищу своего обидчика.

Таинственный маг, притаился за углом – обнаженное тело украшено капрободи-артом, заточенная щетина, голодные кости, зрачки сужаются, словно не подтертые дырки ануса. Я выскакиваю и одним ударом разбиваю его. Он рассыпается сотней улыбающихся осколков, поверженный, лежит у моих ног, но все равно продолжает каждым отражением улыбаться. Я мочусь на него. Но от этого он приходит еще в больший восторг, открывает сотни ртов и пытается поймать мою звонкую струну.

– Я тебя ненавижу, – кричу я.

– Я тебе ненавижу, – кричит он.

– В кого ты меня превратил? – спрашиваю я.

– В кого ты меня превратил? – спрашивает он.

– Верни меня в человека, – прошу я.

– Верни меня в человека, – просит он.

– Я тебя не слышу, – опять срываюсь в крик.

– Я тебя не слышу, – кричит он.

Мы плачем и наши слезы, капая вверх и вниз, встречаются лужицами на границе отражений.

– Прости, что я убил тебя, – говорю я.

– Прости, что я убил тебя, – говорит он.

– Я вновь рожу тебя, – обещаю я.

– Я вновь рожу тебя, – обещает он.

Дезинфицирующий раствор в ведре, который убивает все известные современной науке бактерии, распахнутые окна, черный полиэтиленовые мешки для мусора. Я вытираю отпечатки бессознательного подозреваемого. Принимаю душ, и с меня долго стекает смрадная вода. Когда отмылся, скручиваю перерезанные телефонные провода и перематываю изоляционной лентой – раздается звонок. Я беру трубку.

– Что только и ждал, пока я от тебя съеду. Я тебе всю неделю звонила. Мне все равно где ты шлялся. Я хочу забрать свои вещи.

– Я люблю тебя.

– Раньше думать надо было, – говоришь ты и бросаешь трубку.

Я продолжаю наводить порядок в квартире и в себе, и поздно ночью засыпаю.

Мы познакомились с ней на пляже. Я решил сплавать к останкам старого разрушенного моста, которые маленькими железобетонными островками разлагались через всю реку, чтобы отдохнуть в одиночестве и позагорать. Там, она меня и разбудила.

– Что заснул? – спросила она меня, стряхивая с волос прохладный дождь.

Я прищурился от солнца, а тело вздрогнуло от неожиданных капель, и улыбнулся ей. Она была приблизительного моего возраста, тонкая и загорелая.

– Не возражаешь, – сказала она, и улеглась возле меня, оголив белую грудь с небольшими сосками. – На пляже слишком много кобелиных глаз.

Мы долго пролежали на тесном бетонном островке, рассказывая, друг о друге и переворачиваясь со спины на живот. Она все время звонко смеялась, похлопывая меня на ноге. Потом мы скрылись от раскаленного солнца и чужих глаз, нырнув под воду, и уплыли к безлюдному берегу. Где мы, валялись на мелководье, и впервые поцеловались и, не снимая плавок, а, просто отвернув их в сторону, занимались любовью, и слабое течение покачивало наши тела. Набегающая волна вталкивала меня в нее, а отступающая вода вытягивала обратно, от удовольствия я прикрыл глаза, и цунами приблизилось к ее раздвинутым берегам. А когда открыл, увидел, что девушка исчезла, а мой член под водой вхолостую ковыряет песок среди гадких водорослей. Я закрыл глаза, и она появилась вновь. Я открыл глаза.

Я спросонья продолжаю трахать свою кровать. Убегаю от сновидения в холодный душ. Тщательно мылюсь, натираюсь мочалкой до боли. Меня останавливает телефонный звонок. Через секунду – закутан в полотенце, волосы мокрые, капельки воды на плечах и ногах, босой, на полу влажные следы. Я поднимаю трубку.

– Я сейчас на остановке возле твоего дома, встреть меня.

Через секунду – я на остановке. Ты протягиваешь мне валентинку и поздравляешь с днем всех влюбленных.

– Как наша козявочка? – спрашиваю я.

– Она уже не козявка, она уже пять с половиной сантиметров.

Мы под ручку идем ко мне, я давно уже отказался понимать происходящее.

В квартире мы начинаем целоваться и признаваться в любви, раздевая друг друга. Ты ждешь, когда я войду в тебя, но у меня не встает. Я вижу, я слышу, я могу говорить, но через мои вены прогоняется новокаин, и мое тело – сломанный приемник. Ты ласкаешь мой член рукой или еще чем-то, но я по-прежнему ничего не ощущаю. Я прячу от тебя свое лицо в подушке и плачу, беззвучно повторяя: «не надо, я тебя люблю, не надо». Потом ты на меня садишься, наверное, у меня все-таки встал. Но я слышу только, как снег капает хлопьями голубей. А я, раскачиваясь на твоих ресницах, подглядываю за изумрудными ящерицами, что лакают пролитое молоко в тени твоих глаз. Под коралловыми ветвями, искрящимися птичьей кровью, мы засыпаем на паутинном гамаке, среди вытекающих насекомых, засыпаем в ожидании своего пробуждения. Но от твоей ебучей пизды я подхватываю хуй, его корни, разламывают мою хрустящую плоть, прорастают за мозг и выше, покрывают кожу эрогенными наростами, и сосут мои сны и мечты, отравляя желания смертельным зудом. Сука! Я тебя ненавижу! Теперь я только умираю. Глаза как немытые тарелки. Не дрочите меня! Не дрочите!

Где-то к четвертому или пятому акту я возвращаюсь в свое тело, ему сейчас очень приятно, его руки на твоей напряженной шее, и я стараюсь подарить тебе обручальное кольцо с драгоценной гематомой на передавленном горле, но его пальцы уже изучают твои горячие слюни, рельеф десен и хваткие зубы. Мы втроем кончаем одновременно. Я отползаю от тебя и отворачиваюсь. Прячусь в одеяле.

– Ты меня не хочешь – ты меня не любишь. Я никому не позволю избивать меня. Дерьмо собачье, купи себе проститутку и трахайся с ней. Завтра я заберу свои вещи. Я надеялась, что ты изменишься. Тебе всегда было плевать на меня и на ребенка.

– Я собачье дерьмо, – повторяю я, но слышу, лишь как вдали заливается лаем собака.

Ты одеваешься и уходишь, волоча за собой в будущее, словно растущий на ветру флаг – живот с победоносцем внутри. Я зарываюсь все глубже и глубже в одеяло. За окном телевизора начинает кружить первый снег.

i--;

Теперь единственный путь к встрече с ней, еще к одной ночи, единственная возможность почувствовать ласку ее тепла и услышать сквозь слезы радости признания в любви – это воспоминая. И у меня, к сожалению, не короткая память. Не прислушиваясь к моим желаниям и мечтам, меня заставляют стать бета-тестером очередного цикла этой программы. И после завершения цикла с моим участием я не знаю, что мне делать дальше. Нам было хорошо вместе, но мы смотрели в будущее в различных направлениях.

Она видит: пышную свадьбу; девятиметровую машину украшенную праздничными лентами; фотовспышки и подтеки радуг на линзах видеокамер, пока мы прогуливаемся по набережной возле памятников после официального подписания брачного контракта в загсе и перед тем как свадебный эскорт двинется к ресторану; изысканные блюда на столиках среди лепестков роз и цветочные гирлянды, спускающиеся с потолка; танцы, тосты, подарки, украденная туфелька, брачная ночь; обустроенный дом, оформленный нотариусом на нее; запланированного ребенка; детей в престижных лицеях за границей; походы по выходным в театр или оперу в вечерних платьях; секс по рецептам из женских журналов в расписании после работы, а иногда случайный – как подтверждение наших неугасающих страстных чувств, друг к другу; быстрый секс с незнакомцами – это освежает семейный отношения; никаких любовников – это разрушает; завтрак в постель; судно в постель; посудомоечная машина; удивляющие ее подарки и непрекращающиеся знаки внимания. Все, для того чтобы, листая глянцевые страницы видеть пронумерованный марш отпечатанных отражений своей жизни.

Я же грежу себя кочевником, который никогда не прячется в испуге от звездного неба под крышей и в зимней степи на ночь зарывается в снег, чтобы поутру разогнать застывшую кровь диким танцем. Все свои ценности носить только в себе, оттого, что ничего другого и не существует, что можно взять с собой, и всегда бродит с пустыми руками, от рождения не держа в них ничего кроме своего тепла. В городах греется в мусорных баках, и как гадалка, рассматривая останки жизнедеятельности, угадывает одинаковость человеческих судеб, что вяло, повторяются в соседнем доме. Вместо подошвы обуви, его ступни истыканы занозами и колючками. Он не хочет принимать чьи-то возможности, которые стали для него необходимостями. Не хочет свободы, которая исчисляется количеством комнат, полезной площадью, размерами окон, половыми связями, свободной конкуренцией и качеством приема телеканалов. Не хочет стать сторожем самого себя.

Ему отвратительны города, что как тюрьмы с бетонными стенами, в которых свободные заключенные сами запирают себя за бронированными дверями, и включает охранную сигнализацию. Здесь нет надзирателей, достаточно было каждому дать санузел, горячую воду, газовую плиту и обтянуть стены проводами под высоким напряжением, установить заградительные колючки телеантенн и блокировать эфир радиоприемникам. Заключенные созваниваются по телефонам и ходят друг к другу на свидания. Все надеются на досрочное освобождение. Все придумывают для себя вину. Никто не отказывается от наказания. Неожиданный звонок в дверь. И заключенный, как натренированная собака, осторожно подкрадывается к дверному глазку и разглядывает тех, что стоят за стеной, высчитывая принесенную ими угрозу. Утром на каторжные работы, чтобы оплатить по счетам за порцию пищи и занимаемую твои телом площадь на этой планете. Вечером указания по телевизору, как ввести себя в камере, чтобы казалось, что ты живешь.

Легко живешь – легкие наркотики, легкие деньги, легкодоступные девушки, легкодоступные мальчики, легкие сигареты, легкие чувства, легкоусвояемые пищевые продукты, легкая свобода, легкие пули, легкая безопасность, легкая неверность, легкое отсечение головы, легкая норма, легкая проституция, легкий успех, легкое отчуждение, легкое отчаяние, легкое отвращение, легкая шикарность, легкая роскошь, легкие слезы, легкая надежда.

Безопасно живешь – безопасная любовь, безопасный секс, безопасный заключенный, безопасные правила, безопасные законы, безопасные книги, безопасная норма, безопасные глисты, безопасный запах, безопасная легкость, безопасное убийство, безопасный успех, безопасный тромб, безопасное горе, безопасная кастрация, безопасная шикарность, безопасный мертворожденный, безопасная роскошь, безопасные враги, безопасный вирус иммунодефицита, безопасное общество, безопасная канализация, безопасное воображение.

Нормально живешь – нормальное поведение, нормальные оценки, нормальные фильмы, нормальная жена, нормальная квартира, нормальная любовница, нормальная измена, нормальная легкость, нормальное предательство, нормальная безопасность, нормальная унижение, нормальный успех, нормальный горб, нормальная шикарность, нормальное лишение свободы, нормальная роскошь, нормальные перхоть, нормальная мечта, нормальное изнасилование, нормальная жопа, нормальный смертник, нормальная ложь, нормальные пытки.

Успешно живешь – успешная карьера, успешные люди, успешный самоубийца, успешная работа, успешное лечение, успешный выкидыш, успешная шикарность, успешное дерьмо, успешная роскошь, успешные кариес, успешная безопасность, успешный грех, успешное выпадение из окна, успешная норма, успешное кровосмешение, успешное будущее, успешный ядерный взрыв, успешный курортный роман, успешный сифилис, успешный допрос, успешная видимость, успешная легкость.

Шикарно живешь – шикарная квартира, шикарная газовая камера, шикарный автомобиль, шикарный бассейн, шикарный утопленник, шикарный ночной клуб, шикарные наряды, шикарный миньет, шикарная судьба, шикарное несчастье, шикарная метастаза, шикарный вид из окна, шикарные секс, шикарный аборт, шикарный запор, шикарное лишение невинности, шикарная телепрограмма, шикарный унитаз, шикарный мусоропровод, шикарная яхта, шикарная рвота.

Роскошно живешь – роскошный ковер, роскошные черви, роскошный диван, роскошный гной, роскошная безопасность, роскошный выкидыш, роскошная шикарность, роскошный понос, роскошная успех, роскошная импотенция, роскошная норма, роскошный электрический стул, роскошная инвалидность, роскошный член, роскошное извращение, роскошные друзья, роскошная моча, роскошная боеголовка, роскошная проказа, роскошное кольцо, роскошная виселица, роскошная свадьба, роскошные похороны.

Заключенные читают книги о том, что они заключенные и усмехаются, мы ведь понимаем где мы, нас сложно обмануть, но это природная закономерность – эволюция, по-другому быть, и не может. Популяризируются мифологические чувства и подменяются понятия, чтобы заключенный мог отвлечься во время досуга. Библиотеки и кинотеатры, чтобы посмотреть или почитать интересные истории, которые никогда не случались и не случатся в твоей жизни и ни в чей другой. Компьютерные игры, как альтернатива побега, безопасного побега в виртуальную реальность, с папками сохраненных жизней. Экстремальные виды спорта – клапаны, направляющие агрессию внутрь себя. Никто не плачет, и все смеются, лишь потому, что сейчас в моде разрекламированные прокладки для слез с пятью капельками, что прячутся под веками и выжженные лазером или вытатуированные косметические улыбки. Государственные тюрьмы с заключенными, которые не охраняют общество от преступников, а созданы лишь для того, чтобы создать образ свободы для квартирных заключенных – свободы сперматозоидов оплодотворяющих презервативы. Кочевник хочет пить, а ему предлагают стакан холодной воды, и он чувствует его прохладу руками, но ему предварительно одели, полиэтиленовый пакет на голову. Может еще стаканчик? Или уже больше не хочешь?

Он не хочет, участвовать в этом негласном договоре между соседями о не нападении. Не хочет видеть на своем теле клеймо «лакей», просто из-за того, что место не занято клеймом «проститутка». Он знает, что единственная папка с его сохраненной игрой будет наскоро сколоченный гроб. Он хочет быть любимым и любить, но знает, что сейчас это не возможно. Он не хочет модно думать. Он мечтает убить ростовщика; полюбить «падшую женщину», растратиться до последней эмоции, но быть отвергнутым; и пить свою кровь до последнего вздоха вместо работать. Опуститься до духовной нищеты и прочувствовать вещи и свои потребности такими, какими они должны быть на самом деле, а не изуродованные несуществующей общественной нормой и теми существующими нормами, которые появляются в квартирах, после того, как запираются двери. Его девиз: «стареть, но никогда не взрослеть». Он кочует по пути позора и, натыкаясь в своих каторжных скитания, на новый населенный пункт спрашивает у первого незнакомца, как мудрый дервиш:

– Ты знаешь меня?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь, что это я?

И уходит прочь из этого города, на встречу к новым озарениям. И он всегда будет вспоминать твою красоту, моя девочка. Жаль, что ты меня так и не услышала, когда я с тобой всем этим поделился. И как ты сказала, для тебя здесь не нашлось места. И продолжила:

– Ведь ты раньше был другим, а сейчас читаешь свои бредовые книги и дурью маешься, лучше бы позвонил на старую работу, сам говорил, что не хотели тебе отпускать. Я не хочу, чтобы мои дети в чем-то нуждались.

– Так я об этом и говорю, чтобы «не нуждались».

– Ты сам не знаешь, чего хочешь. Не доставай меня. Если я тебе надоела так и скажи. А не разводи сопли, я этого не люблю.

– А я люблю даже твое дерьмо.

– Придурок. Я передам тебе его, можешь сфотографировать и поставить в рамочку. А меня ты больше не увидишь.

– Не уходи.

– Вы меня с кем-то перепутали.

Вот так мы тихо и расстались. Может, я и в самом деле не знаю, чего хочу. Тогда пусть это будет моим последним правом.

Звоню матери.

– Я слушаю.

– Привет, ма. Как ты?

– Да, что я? Ты лучше скажи, подыскал себе новую работу?

– Еще в поисках. Ты не знаешь где сейчас отец?

– Ты же сам знаешь, как он часто звонит. Как всегда где-нибудь опять протестует.

– Может, хоть город знаешь?

– Зачем тебе? Что ты надумал? Ты же обещал, что будешь другим.

– Не волнуйся. Все будет хорошо.

– Это все из-за нее? Да?

– Да, это все из-за меня. Так ты мне скажешь?

Она называет мне город, из которого крайний раз звонил отец. Мы еще долго разговариваем, и мать все пытается меня отговорить. Но я уже хожу по комнате и собираю вещи. Положив трубку, я отправляюсь на железнодорожный вокзал, где беру на последние деньги билет на ближайший поезд и, просидев в зале ожидания около шести часов, располагаюсь в вагоне, который уносит меня на поиски отца. Я не знаю, о чем спрошу его, когда встречу. Я не знаю, что рассказать ему. Я просто хочу его увидеть. Навряд ли я стану примыкать к рядам его протестующих друзей. Единственный ряд, в котором я хотел бы присутствовать – это зрительный ряд в глазах любимого человека.

В плацкартном купе, когда все соседи уже заснули, свернув в газеты недоеденные крошки после застольных знакомств, я думаю о тебе, и отправляю письмо воображаемой почтой – технической задание программисту: «Необходимо срочно внести в код программы изменения, необходимо подключить библиотеку функции чувств и внести возможность условных выражений». Я с нетерпением жду исправления, когда компилятор, произведя необходимые вычисления, повторно перезапустит мою жизнь. И если я устану ждать. Я стану вирусом. Я хочу чувствовать.

цикл

01:   include <words.h> /* библиотека функции слов

02:   include <time.h> /* библиотека функции времени

03:   include <libido.h> /* библиотека половых функций

04:   include <work.h> /* библиотека функции купил-продал

05:

06:   const int she; /* костанта «она» – девушка

07:   int they[i]; /* массив «они» содержащий мужские переменные «я»

08:

09:   main ()

10:   {

11:         while (dead(she) = = false) { /* пока девушка жива выполняем

12:   sleep;

13:   eat;

14:   shit;

15:   work;

16:   meet;

17:   she:        Я хочу тебя, мальчик мой; /* говорит «она»

18:   they[i]:          Я люблю тебя; /* говорит «я» из массива «они»

19:   fuck;

20:   sleep;

21:   fuck;

22:   eat;

23:   fuck;

24:   shit;

25:   fuck;

26:   work;

27:   fuck;

28:   she:        Я люблю тебя;

29:   they[i]:          Я люблю тебя;

30:   she:        Я люблю тебя;

31:   they[i]:          Девочка моя;

32:   she:        Мальчик мой;.

33:   she:        Я хочу от тебя ребенка;

34:   they[i]:          Ты хочешь выйти за меня замуж?;

35:   she:        Конечно. Мой дурачок;

36:   they[i]:          Моя дурочка;

37:   she:        Я люблю тебя;

38:   they[i]:          Я люблю тебя;

39:   fuck;

40:   sleep;

41:   fuck;

42:   eat;

43:   fuck;

44:   shit;

45:   fuck;

46:   work;

47:   fuck;

54:   she:        Ты меня не любишь;

55:   i++; /* увеличиваем переменную «я» на единицу

56:         } /* конец цикла

57:   return 0; /* возращение вселенной кода завершения программы

58:   } /* конец программы жизни

щелк

В течение нескольких месяцев я методично перепробую аптечную полку синтетических седативных препаратов, антидеприсантов из группы ингибиторы моноаминоксидазы и снотворного. Я просыпаюсь, принимаю двойную дозу того и другого, запиваю подогретым молоком и курю, пока вновь не засыпаю. Лечение осложняется единственным побочным действием – медперпараты не помогают. Желаемого облегчения и обещанной аннотацией радости –  нет. Облегчение только в весе и костяные бутоны, выпирая из тающих килограммов, угрожают прорваться через кожу.

С вечера таблетки смыты в унитаз и сегодня утром рядом со мной только шестизарядный револьвер и патрон в барабане. Отталкиваясь от внешних характеристик и моих знаний, приобретенных из кинофильмов, угадываю в нем, оружие которым размахивал один из героев гражданской войны, истребляя врагов революции. Револьвер обошелся мне в телевизор и видеомагнитофон, плюс мастер-кассета с любительской порносъемкой, где я выступаю в качестве режиссера, оператора и актера в одном лице. Исполнительница главной и единственной женской роли – моя первая жена. (Ее лицо я раньше мог вспомнить, только просматривая свадебные фотографии, пока не сжег все в пепельнице). Ничего особенного, полная импровизация и творческая свобода, все снималось в домашнем интерьере при слабом искусственном освещении люстры, скупые постельные мизансцены и никакого грима, место действия – диван и ковер. Хлопья пены в ванной; утренний балкон, когда на подоконнике распускаются цветы; кухонный стол; лепестки роз; мерцающие свечи; тлеющие ароматизированные палочки; маска осла; раскладушка и надувной матрас из кладовки – сценарий не предусматривал.

– А как же фабула и сюжет? – волновалась актриса.

– Там где мужчина и женщина уже конфликт, – успокаивал я.

Жена по-настоящему завелась лишь при просмотре отснятого материала. Оказывается, ей было очень весело трахаться и смотреть на оральные ласки и эякуляцию в телевизоре. А так ничего особенного. Но барыги, просмотрев наш семейный фильм, отдали мне патрон в подарок. Мой первый и надеюсь последний актерский гонорар.

Я балуюсь с револьвером. Кручу барабан. Заряжаю. Разряжаю. Прицеливаюсь в себя. Начиная с этого дня, я твердо намерен принимать каждое утро дозу «русской рулетки», чтобы наконец-то застрелиться или наконец-то получить хоть йоту позитивной эмоции,  затянуться в старой привычке – жить.

Выхожу на лестничную площадку перекурить. На половине сигареты ко мне присоединяется новый сосед из квартиры № 23. Он без майки, на груди короткие келоидные рубцы и рыжая плешь волос, под ногтями грязь. Знакомимся.

– Хорошая погодка, снег в середине весны.

– Да, хорошо, что я сегодня не на работе.

Несколько затяжек. Он:

– Я сюда переехал года на два. Квартиру дали на время за то, что ремонт сделал. Переехали сразу после свадьбы.

– Мои поздравления.

– Ага, а вчера так в лесопосадке погуляли, не помню, сколько выпили.

– А сколько покупали?

– Не знаю, это у друга дочь родилась.

– Драка?

– Конечно! Своего били, тоже не помню за что. Но били хорошо. Тебе краска не нужна?

Затягиваюсь.

– Не очень.

– Если что, заходи, любая краска и растворители по самой выгодной цене.

– Обязательно.

– Может по 250 за знакомство.

– Я еще не завтракал.

– Тогда по 100.

– По 100 можно.

– Пойдем ко мне.

– Давай лучше тут.

Подкуриваю следующую сигарету. Несколько затяжек. Он возвращается с двумя стаканами и бутылкой водки. Садимся на ступеньки. Он разливает, чокаемся, выпиваем.

– Может еще, для аппетита? – спрашивает.

– Нет. Боюсь, что не удержу аппетит внутри, – отвечаю, стиснув зубы.

Встаю. Ведет в сторону, хватаюсь за перила.

– Приятно было, познакомится, – говорю, медленно сползая по ступенькам.

– Взаимно, если будет нужна краска, заходи, по самой выгодной цене.

Возвращаюсь в квартиру. Отпираю дверь. Закрываю глаза. Запираю дверь. Открываю глаза. Беру револьвер, рукоятка уже охладела, патрон вертится в барабане. Не знаю, какое положение занять перед выстрелом. Тягостные минуты, волнение от выбора «как это сделать?» схожие с теми, которые испытываешь, еще не зная «как?», когда с тебя первый раз стягивают трусы перед первым половым актом. Голова устало кружится от аттракциона воображаемых фресок суицидальной камасутры. Я спускаю курок.

Щелк.

Пусть будет так, пойду, посплю до следующего утра.

Звонок. Звонок. Звонок. Звонок. Звонок. Звоооооноооооок. На часах пол четвертого утра. Беру телефонную трубку.

– Ты чего не спишь? – спрашивает голос на другом конце телефонного провода.

Я не знаю, что ответить. Я не узнаю звонящего. Наверное, я еще сплю.

– Чего молчишь?

Опять не знаю, что ответить.

– Хорошо, перезвоню днем.

Короткие гудки.

Я не знаю, что им ответить.

Спускаю курок.

Щелк.

Блядь! Сколько можно?

Щелк.

Щелк.

Это невыносимо. Бросаю револьвер в угол.

Спать.

Звонок. Звонок. Звонок. Когда же отрубят этого сукиного сына за неуплату? Опять ошибка в биллинговой программе? Звонок. Прийдется кастрировать трезвонящего мудака самолично. Звонок. Звонок. Я сейчас разобью эту пластиковую клетку, и пусть электрическая птица летит трезвонить в другом месте. Я буду спать! Звонок. Вскакиваю с намерением выдернуть шнур из телефонной розетки, но вместо этого, беру трубку в трепетном ожидании – вдруг она?

– Привет.

Не она.

– Привет.

– Давно не слышал тебя.

– Я тоже…

Себя не слышал

– Давай встретимся.

– Договорились.

До места встречи километров пять. Решаюсь на отчаянный поступок для моего организма – проехаться туда и обратно на велосипеде. Возможно, физическая нагрузка и прогулка по воздуху улучшит сон и ухудшит самочувствие апатии. За час до назначенного времени, вытягиваю заржавелый мускульный привод с балкона. Наблюдаю синоптические изменения: снег растаял, и низкая облачность улетучилась вместе с резкими порывами ветра. На детской площадке вновь копошатся мамочки с пестро разодетыми детьми. Возле трансформаторной будки сочно гадит собака – они всегда срут на виду.

Первые обороты педалей. Скрип цепи. Пробую, как хватают тормоза. Наращиваю темп. Разгоняюсь. Идиотская улыбка. Чему радуюсь? Сам не знаю. Метров двести и все – устал. Тяжелая отдышка. Холодный пот. Пуль за 180. В глазах темнеет. Острая боль в желудке. Сейчас вырвет. Так и не долго загнуться. Докатываюсь до остановки и вместе с велосипедом забираюсь в троллейбус, цепляя рулем толпу пассажиров. Недовольные взгляды.

– Придурок, ты бы еще сюда с мотоциклом приперся.

– На мотоцикл я еще не наворовал, – молчу я.

Старуха в черной косынке возле компостера читает псалмы, красным выделены строчки, и густо косится на страницы журнала, что старательно изучает, девушка в наушниках, которая под музыку кивает головой над статьей «Существует ли что-нибудь лучше секса?». Другая девушка, отвернулась к окну, выставив на показ, обхваченные джинсами красивые ягодицы и сочно плачет – они всегда плачут на виду.

– Вы оплатили проезд?

Мистер ночной звонок приходит во время. Я жду его на скамейке. Рядом велосипед. Курю.

Долго треплемся ни о чем. Весь разговор меня подмывает желание закричать: «Как она?». Я ужасно боюсь того, что у нее продолжается гипертонус матки. Боюсь, что был выкидыш. Боюсь, что она трахается уже с другим и чужой член натирает мозоли моему ребенку. Когда же он расскажет о ней?

– Чем занимаюсь? – переспрашиваю я. – Работаю потихоньку. Хожу через день в бассейн, плаваю, километр брасом, километр кролем и прыгаю с десятиметровой вышки бомбочкой.

– А у нас сейчас на работе аврал, приползаю домой к двенадцати. Вводим в строй новую технику. Клиентура растет. Надо успевать удовлетворять спрос. Расширяемся постоянно. Сам знаешь, конкуренция не дремлет. Вот недавно...

– Ты ее видел? – не выдерживаю я, и прячу глаза в сторону.

Щелк.

– Вчера к ней заходил, моя у нее ночевала. Кругленькая такая стала. Стесняется. Ты знаешь?

Щелк.

– Что знаю? Я два месяца ее не слышал.

Он округляет глаза, кивая в мою сторону.

Щелк.

Щелк.

– Не томи, что-то случилось?

Щелк.

– Мальчик будет, развитие плода без патологий.

Мальчик... Мальчик... На прогнозе ультразвукового исследования ребенок цвета сепии с маленьким пенисом или большим клитором. Нет, яички уже опустились. М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Сука, я сейчас расплачусь. Сын. Сынишка. Сыночка. Сынок. Сына. Сыночек. Толька не плачь. У меня будет сын, точнее где-то вдали от меня, будет жить мой биологический мальчик рядом с каким-нибудь очередным духовным папой. В его биологических венах будет разливаться моя осиротевшая кровь, моя осиротевшая любовь. И я, никогда, так и не увижу его, как и ту кровь, что отбирают из пальца или вены для анализа. В руках только короткая выписка – М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Сука, только не плачь! Поплачем потом. Продадим револьвер, патрон на память, повесим на шею. Купим водки и поплачем, всеми своими гнилыми потрохами поплачем. Будем потом конечно блевать. Вывернемся на изнанку. Но поплачем. Потом. Не при нем. Как же так, что мой мальчик будет называть кого-то папой, может быть и не одного, но все равно не меня? Как я буду жить с этим знанием? Что он подумает обо мне? Что я бросил его? Обидел мамочку? А возможно, она даже не расскажет ему обо мне. И он никогда не узнает, о той ослепительной вспышке осени, в которой он был зачат. Сука, только не плачь! Он будет похож на тебя, и сам обо всем догадается, а ты будешь в постоянном ожидании всю жизнь разглядывать каждого мальчугана, каждого пацана, мужчину, отца, старика. Только не плачь. Не при нем.

– Не говори, что я спрашивал о ней, – улыбаясь, прошу его.

– Хорошо, – врет он.

– Да, хорошо, что не девочка.

– ...?

– Отчимы за сиськи хватать не будут.

Смеемся.

М-А-Л-Ь-Ч-И-К.

– Слушай, я уже сто лет не катался. Можно? – спрашивает уже пустой, но еще горячий от выстрела револьвер, и, не дожидаясь ответа, берет велосипед. Энергично педалирует, привстав с седла.

Цепь рвется. Курю. Обрывки велосипеда на асфальте. Обрывки велосипеда в чьей-то памяти. Все повторяется. Со всеми повторяется. Всегда повторяется. В каждой квартире. В каждом теле. На этой планете, в эту минуту, тысячи таких же историй, вместе со мной, вжимаются в скамейки от боли. Табачный дым из жопы и ноздрей. Мы все не сдерживаемся и плачем.

головоломка. ребенок

Как зовут? Сколько лет? Какими игрушками отдает предпочтение? Конструкторам? Головоломкам? Возится с уменьшенными моделями самоходной техники? Раздевает и одевает кукол? Или отрывает им ноги, выкалывает глаза и сжигает волосы? А быть может, играется с мамиными или папиными вибраторами, представляя, что один из них, самый большой – это сказочный принц, другой – спящая красавица, которая плачет слезами имитационной спермы, а третий тот, что двухсторонний – двухголовый дракон? О чем мечтает? Кем хочет стать, когда вырастет? Водителем мусоровоза как я, потому что из моего окна кроме мусорного бака ничего другого видно не было? Или мечтает стать гетеросексуалом, гомо, би? Думает поменять пол? Или стать президентом страны? Что за колыбельные песни, напевает ему мать перед сном? Когда он впервые пошел? Его первое слово? Его первая покупка? Его первая рана? Знает ли, что тот, кого он называет «отцом», не его отец? А отец что об этом знает? Или его родители счастливая пара и они вместе возятся с ним и по очереди дежурили у кроватки новорожденного? Регулярно водят к врачу и тщательно следят за его здоровьем, заставляя делать зарядку и ходить в бассейн? Высчитывая на калькуляторе прибыль от проданных детских органов, и листают туристические каталоги, выбирая, куда поедут, когда получат деньги, чтобы отдохнуть пару лет и вновь зачать новые органы? Как зовут эти органы? Сколько им лет? Будут его избивать дети в школе, вешать на голову половую трепку, плевать по очереди в лицо и прятать портфель в школьном унитазе? Или это он будет делать с другими? Будет дергать девичьи косички о того, что они напоминают болтающиеся члены? Во сколько лет впервые попробует табак, алкоголь, наркотики, онанизм, девочку, мальчика, маму, папу? Будет ли, как и я, лаская языком не подмытую и часто стонущую девочку стараться сдержать рвотные позывы, скатывая на ее клиторе белые катушки мочи и выделений? О чем думает, когда отец целует мать? А когда бьет? О чем будет думать, когда очередной отчим будет повторять то же самое? Будет мечтать об их смерти, чтобы занять пустующее место в кровати возле матери? Доживет до первой зарплаты или умрет счастливым? Из-за чего погибнет? Высморкается в розетку? Подожжет петарду, вставленную в уретру? Какие мультфильмы любит смотреть? Какие книги больше нравятся? Есть у него братик или сестричка? Или он, как и я, оставленный в запертой квартире, скрашивает одиночество, разговаривая с отцовской спермой в использованном презервативе, что забыт под кроватью? Или у него все идет хорошо: наказания за плохие оценки, карманные деньги за хорошие, каникулы за границей и автомобиль к совершеннолетию? Захочет он когда-нибудь отомстить за то, что любящие родители превратили его в такого же урода, как и они? Или он даже не поймет этого? Сможет простить или хотя бы объяснить принятое ими решение о том, что проще было изуродовать его, чем попытаться изменить себя?

щелк

( …усаживаемся поудобней в кресла. Я сжимаю ее руку.)

Утро. С улицы доносится шарканье метлы дворника и четкий ритмичный стук. В полупустой комнате беспорядок. Выгоревшие обои выдают когда-то стоявшую вдоль стен мебель. Несколько больших коробок забитых вещами. Вдоль стены пунктирный ряд пустых бутылок. На полу, возле продавленного дивана, полная окурков пепельница. Включенный утюг. Один из углов комнаты обвешен плакатами модных молодежных певцов, в другом стоит включенный телевизор, кинескоп почти полностью заклеен небольшими семейными фотографиями. Темный коридор. В ванной кто-то принимает душ. На кухне шумит колонка. Грязная плита, пустые бутылки, кастрюля с остатками овсянки на стенках, окурки на блюдце. Балкон. Отсюда видна дорога, по которой идут или едут на велосипедах люди в военной форме. За дорогой небольшой стадион. Еще дальше солдатская столовая, возле которой толпятся солдаты. Под балконом подметает улицу дворник. Его сын лупит мяч об землю, смотрит, как он подлетает вверх, смеется, ловит и снова бьет об землю. В коридоре зажигается свет. За стеклянным узором двери – размытый силуэт. Свет гаснет. Коридор. Закрывающаяся дверь. Поворачивается ключ в замке. Дверной глазок. Спина человека одетого в военную форму, он идет к лестнице поправляет фуражку. Удаляющиеся шаги.

(Зрители в кинозале наконец-то расселились и притихли, только хруст поп-корна на зубах и редкие отрыжки колы и глотки пива).

По дороге идут или едут на велосипедах военные. Средний план выбирает двоих. Первый гладко выбрит, подтянут. Второй тоже выбрит, подтянут, но похож на бабника.

– Так и где ты вчера опять пропадал? – спрашивает второй.

– Репку парил. (Я тоже сегодня ее попарю)

– О! Наконец-то… и кто она?

– Твоя, – смеется первый.

– Ха. Во гад, – играет смех второй.

– Она тоже так сказала.

– Честно говоря, я был бы только этому рад. Твоя кислая рожа совсем не украшает тяжелые будни нашей части. Твоя, небось, когда начинала шоркаться с этим гнусным барыгой так не переживала. Как она там называла этот полтора центнеровый желудок с деньгами? Мой мальчик?

Мимо с адским грохотом проносится мотоциклист. Крупный план – голова защищена кожаным летным шлемом и кожаными летными очками.

– Экзюпери, – говорит ему вслед актер, играющий первого.

– Это почему? – спрашивает второй, думая, что это ответ на его вопрос. 

– Не вернется. (Смех в зале.)

Второй звонко смеется. Они подходят к плацу, становятся в строй.

– Становись! Равняйся! Смирно!

Небольшой спортивный стадион. Дворник учит умственно отсталого сына ездить на стареньком велосипеде. Он бежит рядом с ним, придерживая одной рукой сиденье, а другой рукой помогает управлять. Отпускает. Его умственно отсталый сын радостно визжит, крутит педали. Едет. Отец, тяжело дыша, вытирает вспотевшее лицо, садится на траву, закуривает.

Киногерой (тот от кого ушла жена) идет по аэродрому, входит в ангар, подходит к самолету (похоже, истребитель-перехватчик, как тот, что я видел на открытке) взбирается в кабину. Усаживается в кресло, пристегивается, долго смотрит куда-то сквозь прицел. Дергает красные ручки катапульты. (Эффектное самоубийство, фильм начинает мне нравится)

Детский смех. Сын дворника ездит на велосипеде вокруг стадиона. Мелькающие деревья, дорога.

Мелькающие деревья. Киногерой (выжил?), кашляя, бежит через небольшой садик, в руке сжимает ручки катапульты. Вдали виднеются ангары. Останавливается, садится, прислоняется к дереву.

– Ой, дурак... Ой, дурак....

Ангар. Возле самолета, из кабины которого валит дым, суетятся техники. Один из них стоит на лестнице возле кабины с огнетушителем. Дым рассеивается в кабине пустое кресло. Сквозь шум, доносятся обрывки фраз: «дернул рога», «сырой пиропатрон», «блядь». (Опять придумают эти сценаристы и режиссеры, не дадут актеру красиво уйти из жизни хотя бы в фильме.)

Пивная. Герой сидит один за столиком пьет бутафорскую водку. Допивает. Медленно встает и уходит.

Идет по улице.

– Па! Папа! – кричит молоденькая актриса, лет пятнадцати, глядя на киногероя, но тот не откликается и продолжает идти. Актриса подбегает к нему и берет за руку.

– Папа.

– О! Привет, – улыбается он.

– Ты чего не откликаешься? Я тебя звала.

– Я уже не папа.

Она внимательно смотрит на него.

– Ты пил?

– Нет.

– Зачем?

– Как у мамы дела?

– Хорошо.

– А ко мне чего не заходишь? Забыла?

– Так ты же не приглашаешь.

– Прости.

– Да, я помню, ты это маме говорил.

– Скажи, а что я тогда должен был сделать?

– Па, я маленькая, я не знаю. Наверное, что-то можно было.

Девушку перебивает звонок, она вытягивает из сумочки миниатюрный мобильный телефон. На цветном дисплее переливается надпись: «ПАПА». Извини, я на секунду, – говорит она, отходит и прикладывает телефон к уху.

Киногерой разворачивается и идет обратно в пивную. Дочь заканчивает разговор, оборачивается.

– Ну, блин, – обиженно шепчет она.

Вечер. Приближается мерцающий огонек. Сын дворника продолжает кататься, включив фару, на мгновение она освещает киногероя. Тот щурится, прикрывается ладонью от света и, пошатываясь, продолжает, идти вдоль дома. Заходит в парадное. Там кто-то мочится. Актер-герой хватает за волосы актера-ссыкуна и бьет об стенку. Раз. Еще раз. Еще. Еще... Отпускает. Ссыкун падает в лужу, переворачивается – это дворник, его перекошенное лицо в моче и крови. Герой хочет поднять его, но тот громко скуля, вскакивает на четвереньки и выбегает на улицу.

Дверной глазок. Герой подходит к двери. Недолго возится с замком. Открывает дверь. Свет. Актер спотыкается об лежащий на полу телефон. Снимает фуражку, скидывает туфли. Заходит в комнату и начинает что-то искать в ящиках.

Черно-белое изображение. Море. Молодая женщина и маленькая девочка сидят на гальке, улыбаются. Девочка пробует жонглировать камушками. Не получается.

Пленка заканчивается. Угрюмо щелкает кинопроектор. Герой сидит на диване, курит и смотрит на белый квадрат на стене.

ЗТМ

Белый квадрат на стене.

Титры.

Замечаю, что актеру, исполняющего роль дворника, родители дали имя такое же, как и мне. Мы с моей подружкой (не помню ее лица) смеемся.

Свет в зале. Откидываются сиденья стульев. Кинотеатр пустеет.

– Поедем к тебе, – предлагает она.

Пару остановок. Пересадка. Пару остановок. Пересадка. До конечной. Дом № 78.

– А почему у тебя номерок на дверях не висит? – говорит мне.

– Чтобы легче найти, спрашивают: «какая квартира?», отвечаю: «без номерка».

Пару остановок. Пересадка. До конечной. Дом № 78. Тугая грудь, ласковые руки и холодные ноги. Ее лица я тоже не помню.

Пару остановок. Пересадка. Через одну, пересадка. До конечной. Дом № 78.

– У тебя тут как в морге, – говорит она и, ежась, вздергивает острыми плечами, после того как мы заходим ко мне. Скидываем обувь. Помогаю снять куртку.

– На морозе я медленней разлагаюсь, – отвечаю я.

Пересадка. До конечной. Дом № 78.

– Чай или кофе? – спрашиваю ее.

– Я всему буду рада, – говорит она и улыбается мне.

Я помню ее стоны. Вроде она потом переехала в другой город.

Сидим в темноте вдвоем на одном кресле, накинув на себя покрывало. Слушаем ночной радиоэфир. Пока ее пальцы исследует мои руки, мои ладони сжимают ее груди.

– Откуда у тебя эти мозоли? – спрашиваю я.

– Со швейной фабрики. Знаешь, какая я сильная? Целый день зарядку с утюгом делаю.

Щипает меня, затевается возня под покрывалом, и мы уже наперегонки стараемся друг друга раздеть.

Если сейчас не скажу, потом будет поздно. Если сейчас войду, потом будет стыдно. Не знаю, секс для меня никогда не был способом обидеть. И я никогда не делил девушек на красивых, уродливых, толстых, худых, маленьких, высоких. Мне все равно ведь суть – мясо. Ты получаешь удовольствие не от веса и того во что оно завернуто, а от трения об него. Но все чаще после этого я чувствую себя виновным. Перед этими сильными ручками с мозолистыми ладошками тем более буду. Не хочу и не могу больше, относится к девушкам как к общественному транспорту. Пару остановок. Пересадка. Пару остановок. Пересадка. Штраф за безбилетный проезд. Пару остановок. Пересадка. Место для поцелуев. Место для багажа. Место для детей. Теперь до конечной. Нет, опять пересадка. Зачем все это если неизвестен пункт назначения? Куда ехать? Куда трахаться? Может, я все время ехал в обратном направлении? Долгое время у меня был девиз – слова отца, которые он любил мне повторять: «Еби их, им это нравится», пока моя мать в очередной раз пыталась отвлечь его внимание от любовниц, кончая с собой. Да я убедился, им это нравится, наслушался рассказов о насильственных и неприятных проездах в местах для багажа, в местах для поцелуев вместо мест для детей. Я охал и жалел девушек, а потом мы опять занимались тем, что им нравится, чтобы на следующий день я превратится в такую же устную историю, который передастся следующему пассажиру.

– Прости у меня месячные, – как можно спокойней говорю.

– Я что-то не так делаю? Ты же меня хочешь?

– Чтобы ты не сомневалась, но у меня месячные.

Она натягивает на себя свитер. Одергивает задранную юбку. От включенного света мы оба жмуримся.

– У тебя курить можно? – спрашивает.

– Пойдем на кухню, я там окно открою.

На кухне я выбрасываю в мусорное ведро разорванную упаковку с презервативом, а она старается на меня не смотреть. Обиделась. Хорошо, все равно так будет лучше, чем с утра глупо улыбаться и философствовать с ней про свободные сношения. Будет соглашаться со мной, опять горечь от очередного разочарования в них. Откуда во мне это появилось? Когда? Может, ослабевает половое влечение? Предстательная железа дает сбои? Или может я человек? Надо хоть, что-то ей сейчас сказать. Я:

– Давно начала курить?

– Когда ты бросил,  – отвечает не глядя.

– Я никогда и не курил, у меня плохие ассоциации.

Она выдыхает в сторону струю табачного дыма. Я рассказываю.

Лет в пять поднял выброшенный дедом окурок, затянулся и облевался.

Лет в пять на балконе каждую ночь перед сном наблюдал звездопад. Потом отец сказал, что это летят окурки соседей с верхних этажей.

Лет в пять затянулся звездопадом и облевался. С тех пор не курю.

– Но на звезды ведь смотришь? – улыбается она.

– Конечно, но знаю, что это ангелы с верхних этажей курят, – улыбаюсь я.

– Смешной ты.

– Ты смешнее.

– Я, наверное, зря пришла?

– Да, нет. Просто настроение дурацкое. Давай ложится уже поздно. Завтра на работу.

Перед тем как заснуть мы просто целовались, целовались, как маленькие дети и я не успевая за губами, убаюкивал ее сказкой, которую мне любила рассказывать на ночь бабушка нежно поглаживаю твердой рукой мою детскую спину.

колыбельная. чужие крылья

Она спала, понапрасну растрачивая свое тепло (ее муж уже неделю, как отправился путешествовать в поисках заработка), а проснулась она, почувствовав глухой удар о землю, удар почувствовало и окно и тоже задрожало, а со стола упал нож. На дворе зарычал пес и странная возня за стенкой, как вдруг женщина услышала, что ее кто-то зовет по имени.

Зажгла свечку в фонарике. Ходила среди ночи. И нашла на земле, возле дома, человека с огромными крыльями, что неподвижно лежал лицом к земле. Рядом возился мохнатый пес и рвал крылья. Она отогнала пса, поддав ему под зад, и перевернула человека на спину – им оказался небритый мужчина. Один из глаз заплыл синяком, другой был цел и оттого жмурился на огонь свечи, а из уха выбегала кровь. Женщина взяла незнакомца за ноги и потащила его в дом, где осторожно уложила на кровать и оказывала первую медицинскую помощь: оттирала смоченной тряпкой кровь и жалела – когда в двери постучали. Она спросила, кого это черт несет. И ей ответил – стук-в-стук знакомый бой.

Тревожно скулит пес. Женщина задувает свет и, ища защиты, крепко прижимается к незнакомцу, отчего он стонет и теряет сознание, она же не отпускает его из своих объятий и дрожит от стука, от шепота тех, что советуются между собой за дверью, от тишины, которая приходит под утро вместе со сном.

Его воспаленные губы, были изрезаны звездными ветрами, в косах и крыльях его плодились звездные насекомые, а нежная кожа на стопах не хранила мозоли скитаний земными дорогами. При падении он сломал несколько зубов, что разрезали его десны. Кровь, что от удара разлилась в голове, стекала ухом, а раздробленное крыло наполнял сквозняк, и шелестели перья.

Она проснулась рядом с ним.

Днем отпаивала целебным отваром, приготовленного из молотых заживо раков, корешков сорняков и внутренностей разлагающегося кота, а ночью лечила пернатого незнакомца своим телом. И через несколько дней, когда она усталая возвращалась домой, он стоял возле печи и готовил блины.

До сих пор незнакомец не отблагодарил ее даже словом, а неповрежденный глаз не прятал ни чувств, ни намерений, и только тело сберегало запах крови и пота. Поэтому она купала его в ржавом тазе, смывая ржавчиной, наросты на ногтях и воспоминания боли. А когда распаренный незнакомец уснул, взяла из его крыла перо и с тем пошла к охотникам, но они сказал, что птица им не известна – видать, далекая, заморская.

А крылатый человек все выздоравливал и в ночной час начал выходить во двор, где заглядывал в небо и что-то зарисовывал на земле. При этом пес, который несколько дней отлеживался в будке, пораженный встречей с теми, кто преследовал незнакомца, теперь сидел рядом и зализывал его порванные крылья. Звездные насекомые быстро обжили лохматую шерсть пса, и он с не привычки все время чухался. Иногда человек забавлялся тем, что бросал палку, а пес забавлялся тем, что спешил принести ее обратно.

Она вышивала сорочку. Спереди нитки останавливались в стремлении повторить цвет неба, чтобы при полете пернатого человека его сложнее было заметить с земли и нанести увечья остротой камня брошенного точной рукой. А от не добрых намерений его звездных соседей по спине вышивала поля и леса, такими, какими видела их когда-то в детстве, летая во сне.

В воскресенье провела весь день в церкви, где ходила между икон и обманывала попов тем, что молится. Вместо – внимательно изучала рисунки бытия ангелов, сравнивая их строение со строением крылатого человека.

Прошло время, и она свыклась с предчувствием того, что он скоро уйдет. Но все же плакала, когда ночью услышала растворяющиеся в тишине хлопки крыльев. Выбежала во двор, успокаивалась в том, что он так не простится с ней. И только под звездами осознала, что незнакомец ушел в навсегда, прихватив за собой нож и топор. Поэтому, запретив себе переживать, она ходила к кузнецу и начисто выметала птичий пух и палила огромные белые перья, чтобы муж, когда вернется с заработков, не стал докучать ей расспросами, тем самым, принуждая вспоминать пернатого человека, которого она к тому времени обязана позабыть.

***

Ночью у нее начались схватки, и ее мать выгнала мужа на двор, где он ожидал рождения сына. Холоднело. В доме продолжала кричать жена, и он, прикрывая уши ладонями, наблюдал за мерцающей звездой, что пульсировала светом, то вспыхивая, то угасая. Наблюдал, до тех пор, пока от нее не оторвалась новая звездочка – чуть поменьше и не такая яркая. Мальчик, – радостью узнал в ней мужчина, – точно мальчик. А потом закрыл глаза, уж слишком долго падала, та маленькая звездочка и уже плохое привиделось, но она остановилась и разгорелась ровным светом, а муж перекрестился и плакал ребенок.

Его долго не пускали к жене. Долго не хотели показывать сына. А когда, показали, не давали распеленать. Освободив же ребенка от тряпок, мать с дочкой долго не могли вывести человека из себя, уж очень зачаровано смотрел он на мальчика с маленькими крыльями, на которых дрожало сырое перо.

***

И хотя ночевал вот уже пару недель в таверне, и рубаха запомнила запах блуда и чужих женщин, все так же, как и после первого раза, не мог он избавиться от стыда измены и не познал ни какого удовольствия и утешения. И лишь исповедь жены в том, что произошло пока, он днями скитался в поисках работы и ночами, которыми он грезил о ней, вдыхали в него новые силы, чтобы не остановиться. От того и взялся воплощать свои хмельные сны, когда выиграл в карты у птицелова мешок перьев и в тайне ото всех, ночью, в зарослях крапивы, шил себе крылья.

И впускали его в себя временно одинокие женщины и доверяли пользоваться своим телом. И скитался он селами, перекинув через плечо сумку с крыльями.

***

Она спала, понапрасну растрачивая свое тепло (ее муж ушел от нее, когда обо всем дознался), а проснулась она, до того как заплакал ребенок, но не спешила убаюкивать и не затягивала колыбельную. Она всегда молилась, пребывая в сознании, молилась о возвращении мужа и о прощении, молилась, понимая уязвимость просьбы за стенами церкви, но так и не решилась мечтать о счастье среди икон ангелов.

А ее человек пришел в село вместе со слепым музыкантом и маленьким мальчиком, что учился играть на свистке. Мальчик рассказал, что муж сам прибился к их веселой компании, после того как они повстречали его на дороге, когда тот сидел на земле и тихо с кем-то бормотал. К его спине было привязано затертое до дыр крыло, другое лежало рядом. Вокруг бегали дети и били в него палками и камнями – хотели увидеть, как он летает.

Ее муж обо всем позабыл, во всяком случае, ни о чем не упоминал. И она обрадовалась этому и отвела его домой, где он уснул без подушки. А сама отважилась сделать то, о чем запрещала себе думать и чего более всего желала – отрубила сыну крылья и похоронила их за домом под деревом. Приготовила из своего женского молока масло и втирала его в раны, чтобы кожа не выдавала тайну шрамов.

А лохматый пес той же ночью, поймав запах крови, откопал крылья и съел их, вместе с просроченными надеждами, тревогой и воспоминаниями.

революция

После рабочего дня, придя, домой и, поужинав, я открываю бутылку пива, чипсы с жареным луком и включаю телевизор.

– Здравствуйте дорогие телезрители, рады видеть вас у экранов нашего телеканала. Сегодня первый день соревнований и с минуты на минуты на арену выйдут спортсмены, чтобы продемонстрировать и, конечно же, поразить нас с вами, дорогие телезрители, своими завоеванными за этот год вершинами, филигранными достижениями техники, своим запредельным для обычного человека мастерством. Сегодня мы станем свидетелями небывало фейерверка человеческих эмоция, праздника жизни и невероятного накала страстей. Сегодня спортсмены сразятся в произвольной программе одиночных, парных и групповых выступлений. И, конечно же, мы все будем ждать выступления нашего соотечественника, главного претендента на золотую медаль. Он поздно пришел в этот спорт, но вспомним, какой мощный старт он сразу же взял, покорив сердца болельщиков со всего мира. А был простой скромный парень – пастух, что жил в горах вдали от цивилизации и от большого спорта. Мы тут сегодня с коллегами как раз вспоминали о начале его триумфа, наблюдая из окон гостиницы, как детишки подбегали к нему, чтобы взять автограф. Да, дорогие телезрители, небывалое зрелище нам предстоит сегодня увидеть. И пока миллионы телезрителей и многотысячный стадион замер в ожидании первого вхождения, напоминаем, трансляция с чемпионата мира стала возможной благодаря компании «Алые паруса». С презервативами «Алые паруса» всегда как в первый раз. Почувствуйте себя влюбленными.

Крупный кадр. Голубоглазый блондин на трибуне размахивает флажком, к нему прижимается раскосый мальчик и девочка с темным цветом кожи. В руках плакат: «Мама мы тебя любим». Голос спортивного комментатора:

– Только, что операторы показали нам семью первой участницы соревнований. Давайте же поболеем вместе с этими счастливыми детьми и их отцом за удачное выступление их восхитительной мамы.

Звучит объявление о выходе спортсменов. Зал приветствует их долгими аплодисментами. На арену выбегают, держась за руки, мужчина и женщина. Одеты в яркие расшитые бисером легкие платья. Они кланяются по три раза на четыре стороны. И сосредоточенно смотря, друг другу в глаза, замирают. Тишина в зале нарушается музыкой смычковых инструментов. Мужчина резко разрывает платье на женщине и, сбивая ее подножкой с ног, валит на пол. Она демонстративно сопротивляется. Затем женщина играет, что ее охватывает желание, после того как партнер выполнил упражнения «ласки». Она освобождает его от  одежды, и они переходят к упражнению «совокупление», под музыку меняют позиции. Голос спортивного комментатора:

– Старая добрая классическая композиция, приукрашенная секретными приемами камасутры, которые были в свое время открыты для общественности в индийских храмах любви. Что же пока спортсмен демонстрирует совершенную технику владения ударом, чередуя различные приемы проникновения. И вы только посмотрите, как она их принимает? Какую должно быть гордость за нее испытывает сейчас вся ее семья? Что же остается вас всех поздравить, дорогие зрители, ваш праздник начался и все мы... Ах… Нет! Не может быть! Сейчас гляну на мониторе крупный план. Да, я оказался, к моему сожалению прав. Очень жаль, но случилась неисправимая ошибка. Досадное падение, партнер не вовремя кончил, вы слышите, как болельщики пытаются аплодисментами поддержать расстроенных спортсменов, что уже покидают арену. Досадно, но спорт есть спорт. А какое было многообещающее первое вхождение. Досадно. Но выигрывает сильнейший. Выступать первыми всегда сложно, этот волнительный мандраж перед выходом, который сковывает тело и сбивает с намеченной цели. Сложно описать какую бурю эмоций испытывают спортсмены, но не будем забывать – чемпионат мира, здесь, только профессионалы и такие ошибки не простительны. Может быть, спортсмен не успел пройти оклиматизацию? Ошибка в диете? Все эти вопросы уже предстоит ему разбирать с тренером. Мы же будем ожидать более успешного выступление следующей пары. А пока послушаем оценки судей.

Спортсмены, тяжело дыша, сидят на кожаном диване, окруженном букетами цветов, голые тела прикрыты накинутыми на плечи белыми полотенцами. Женщина плачет. Тренер пытается ее успокоить. Спортсмен жадно глотает минеральную воду из пластиковой бутылки. Звучат оценки.

Техника. 4.9 5.0 4.8 4.8 4.7 4.9 4.9 4.7 4.8

Исполнение: 5.0 5.0 4.6 4.7 4.8 4.9 4.8 4.7 4.9

Женщина, вытирая слезы, посылает воздушный поцелуй в камеру. Все вместе на прощанье машут руками и уходят.

Рекламная пауза. Я иду на кухню за следующей бутылкой пива. Когда возвращаюсь, на экране демонстрируется короткий репортаж о спортивной судьбе очередной спортсменки.

Большой чистый спортивный зал с матами на полу. На стенах плакаты с приемами камасутры. На матах маленькие девочки и мальчики, разбитые по парам, друг другу лижут, сосут, ласкают, покусывают, засовывают, высовывают. Между рядами ходит тренер и подсказывает ошибки, смотрит на секундомер, громко хлопает в ладоши и кричит «Поменялись!». Следующие кадры: мама, ждущая девочку с тренировки, возле спортивного комплекса; первая медаль и слезы радости на детском лице; отец, рассказывающий о трудолюбивой дочке и об изматывающих многочасовых занятиях онанизмом. Я убегаю на кухню за чипсами…

… Один мужчина спортсмен, истекающий потом от напряжения в удовольствии, лежит на боку. Женщины спортсменки, синхронно совершают взмахи руками. И в то же время, одна лижет спортсмену анус, вторая член, третья и четвертая сосут пальцы ног, пятая трется клитором об его нос, шестая и седьмая лижут подмышками. Голос спортивного комментатора:

– Сейчас спортсменки демонстрируют стандартный захват в замок. Но спортсменка, отрабатывающая программу на члене, явно технически отстает от своих партнерш. Странно, почему тренер доверил этот трудоемкий участок спортсменке, которая лишь не  давно влилась в эту команду. Можно было оставить ее на скамейке запасных перед таким ответственным выступлением. Композиция конечно замечательная – девушки-колибри собирающие нектар из бутона-мужчины. Но…

Спортсмена продолжают лизать женщины, взмахивая руками.

– Вот тут мой коллега тоже заметил этот досадный просчет и говорит, что его пятилетняя дочь от 54 или 73 полового партера  жены сосет ему лучше. И я ему верю, дорогие телезрители, навряд ли кто-то из вас осмелиться опровергать то, что секс с детьми – это сказка для взрослых и, правда, жизни для деток.

Техника. 5.5 5.5 5.5 5.4 5.5 5.3 5.5 5.6 5.3

Исполнение: 5.6 5.5 5.4 5.5 5.6 5.4 5.6 5.6 5.5

На арену выходят десять малорослых худощавых спортсменов, неся на носилках огромную женщину. Ее длинное толстое тело обильно смазано маслами и переливающиеся блеском жировые складки свисают на мужские плечи. Спортсмены плавно опускают партнершу и укладываются по всему ее телу, сворачиваются клубочками, закрывают глаза и замирают. Начинает звучать какофония первобытной музыки. Спортсмены приходят в движение, ползают по ее ляжкам, животу, грудям, обворачивают жировым складками свои подымающиеся члены и медленно в безмолвии трутся об жир, не открывая глаза. Спортсменка, улыбаясь, лежит, и что-то напевая, ласково теребит их за волосы. Голос спортивного комментатора.

– «Личинки в раю» так представлено это выступление в программе сегодняшнего дня. Что же очень, очень и очень убедительно. Вы только на секунду прикройте глаза, абсорбируйтесь от окружающего мира, и представьте себя беззаботными личинками, копошащимися в теплом густом материнском гное. Почувствуйте каждой клеткой своего тела все те электрические импульсы, которые пробегают по этим созданиям, разнося порции информации о счастье. Представьте себя в состоянии, когда все потребности удовлетворяются в каждой минуте. И вот от просветления у вас вырастают крылья, и вы превращаетесь в майских жуков, и, гудя, разлетаетесь на все четыре стороны в великом синем небе.

Спортсмены синхронно кончают на партнершу. Густые белые ручейки стекают по ее жировым складкам на пол. Зал аплодирует.

Техника. 5.7 5.3 5.7 5.8 5.7 5.7 5.8 5.6 5.8

Исполнение: 5.7 5.4 5.8 5.8 5.6 5.8 5.9 5.7 5.8

Я возвращаюсь с кухни со следующей бутылкой пива.

– К сожалению, ее постоянный партнер не сможет принять участие в чемпионате из-за дисквалификации после допинг контроля. Напомним, спортсменам запрещается принимать вещества, увеличивающие половое влечение, а так же влияющие на продолжительность и качество полового акта. Запрещены хирургические вмешательства, свое тело свои половые органы спортсмены совершенствуют только ежедневными многочасовыми тренировками. Лепят себя, так сказать собственными руками. Так же запрещено принимать галлюциногены и наркотические вещества. Только чистые чувства приходится демонстрировать спортсменам на соревнованиях, не помутненные химией. И как я уже говорил, из-за дисквалификации партнера, спортсменка решила выступить на этом чемпионате мира в одиночных состязаниях.

На арене возле голой женщины, сидит мальчик-индус в чалме с пером павлина и флейтой. Мальчик начинает играть унылую мелодию. Из женского влагалища и ануса выползают очковые кобры. Влажная чешуя переливается искрами света. Змеи опутываю руки и ноги спортсменки, сплетаются между собой, раздуваются в угрожающую стойку, покачиваясь в разные стороны. Женщина все время ласкает себя и в момент оргазма вскрикивает, освобождая изо рта птенца, какой-то разноцветной птицы. Взрыв пуха и перьев и кобры, что разодрали птенца, прячутся во вздрагивающее тело спортсменки. Голос спортивного комментатора:

– Здесь, дорогие телезрители, мне остается лишь хранить молчание, чтобы не нарушить ваше очарование этим великолепным выступлениям. Комментарии, как известно, могут не только помогать, но и мешать. Можно только предположить, отчаяние, охватившее очередных спортсменок – теперь им будет тяжело показать более высокий результат.

Техника. 5.8 5.7 5.9 5.9 5.7 5.8 5.9 5.9 5.7

Исполнение: 6.0 6.0 5.9 5.8 6.0 5.9 5.9 5.9 5.9

– Вот только, что мой коллега сообщили об удачном выступлении нашей юношеской сборной, что же давайте искренне порадуемся за спортивные достижения наших детей, за наше подрастающее многообещающее поколение. Смелее! Дерзайте милые вы наши, через тернии к звездам.

Свет в зале гаснет. Зрители притихают. Спустя секунды вспыхивает один прожектор. Его луч сопровождает, выходящую на арену женщину. Она идет, не сгибая в коленях ноги, тянет носочки, и несет перед собой на вытянутых руках шарообразный аквариум с широким раструбом внизу, в воде блестят пираньи. Женщина ставит аквариум в центре зала и садится рядом, обхватывает стеклянный шар ногами и руками и замирает. Напряженную тишину нарушает торжественная тихая музыка. Женщина приходит в движении, расстегивает заколку в форме устрицы и откидывает голову назад. Пышные волосы рассыпаются на обнаженной спину. Она кончиками пальцев обводит свои приоткрытые губы и начинает ласкать свои щеки, шею, сосет палец, проводит рукой по животу, сжимает свои груди, пощипывает одной рукой соски, другой ласкает бедра, давит на лобок, на мгновение замирает и вводит в себя средний палец. Опять замирает. Первые аплодисменты. Она достает палец и выжимает слизь из половых губ. Играется с клитором. Ее движения все ускоряются, она покрикивает, изгибается. Вдруг останавливается, перестав себя ласкать. И скрестив руки на плечах, царапает кожу. Побелевшие от напряжения пальцы, кровь из-под ногтей и вздрагивающий низ живота. Затем спортсменка убирает руки с плеч и расставляет пальцы над аквариумом. Капельки крови падают, окрашивая воду, и пираньи начинают, бешено метаться, сталкиваясь, друг с другом. Она улыбается. В луч прожектора входит ассистент. Он одет во все черное, в руках черный шланг. Женщина протягивает ему аквариум с растревоженными рыбами. Он прикручивает к раструбу черный шланг, и берет у нее аквариум. Она ложится, расставив ноги, и вводит глубоко в себя шланг. Ассистент, открывает заслонку на раструбе, выпуская в женщину воду с пираньями. Она визжит и дергается от удовольствия. Ее кожа кипит. Красная пена выбегает изо рта, влагалища и ануса. Живот вздувается, прокалывается рыбьими зубами и лопается, разворачивая обнаженные внутренности. Пираньи высекают плавниками фонтаны крови из лужицы в ее дрожащей от оргазма изгрызенной матке. Женщина дергаться в конвульсиях. Музыка затихает вместе с ней. Минутная тишина и раздается гром восторженных аплодисментов, зрители бросают к останкам женщины букеты цветов, использованные презервативы и пропитанные спермой салфетки. Дрожащий от волнения голос спортивного комментатора:

– Мы только, что стали невероятного по своей красоте и содержанию выступления, эти кадры уже стали хрестоматийными для будущих поколений. Мы стали свидетелями рождения нового мифа, поистине безудержного танца Эроса и Танатоса, который займет почетное место на полках мировой мифологии и чудес света. Какой сокрушающий удар по-нашему представлению о сексе? Какое единение с природой? Какой прорыв в достижении удовольствия? Будет интересно услышать мнение об этой ослепительной спортивной вспышке специалистов на пресс-конференции после окончания соревнований. А пока мы, все вместе, силой своего воображения попытаемся ощутить, чудовищную силу и сладость оргазма, которую довелось ей испытать. Думаю, многие пожалеют о том, что не успели взять у нее автограф. Не знаю, как вы дорогие зрители, могу лишь только на это надеяться, но я кончил вместе с ней. Давайте же будем терпеливы и дождемся судейских оценок.

Техника. 5.7 5.6 5.8 5.8 5.5 5.7 5.8 5.7 5.8

Исполнение: 5.8 5.8 5.8 5.8 5.7 5.6 5.9 5.8 5.6

Крупный кадр. Тренер спортсменки плачет от радости и принимает поздравления от коллег, обнимаясь с ассистентом, что уже освободился от своего черного костюма. В зале несколько уборщиц со швабрами смывают кровь. Когда заканчивают, из динамиков звучит голос объявляющий следующего участника. Болельщики ликуют. Комментатор:

– Да-да, дорогие зрители, вы не ошиблись, услышав эти оглушительные аплодисменты в зале, только что объявили о готовящемся выступлении любимца публики. Нашего прославленного соотечественника, самородка, украшающего своим сиянием спортивный олимп. Одного из самых титулованных спортсменов нашего времени, гордости нашей страны, и даже не побоюсь сказать этого слова, нашей планеты.

На арену выходит спортсмен атлетического телосложения в папахе и бурке на голое тело. На торсе видна часть знаменитой татуировки уходящей за спину – замкнутый хоровод совокуплений между людьми и животными, мертвыми и не рожденными. Мужчина гонит перед собой отару овец, шерсть которых выкрашена в цвета радуги, а иные и вовсе обриты наголо. Спортсмен, погоняя отару, одной рукой демонстративно размахивает увесистым посохом, другой уверенно массируют член.

Кровь приливает.

Телевизор включает меня.

Телевизор переключает меня.

Телевизор отключает мой голос.

Телевизор играется с яркостью моих чувств.

Телевизор убирает цвет моих глаз.

Телевизор устанавливает таймер, чтобы я будил его, когда проснусь.

Телевизор подключает к моему сердцу через задний вход антенный кабель.

Телевизор втыкает мой член в розетку.

Телевизор отключает телетекст моих размышлений.

Телевизор выключает мое тусклое дышащее черно-белой рябью изображение.

Телевизор сжигает пульт дистанционного управления.

Я вык./выкл. человека.

#########

Меня продали в роддоме для этого рынка без денежных осложнений и доплат. Первый взгляд. Первые шаги. Первые слова. Первая купля-продажа. В школе и институте старательно покупаю знания как лучше продавать себя. С моим золотым прайс-листом меня быстро покупают на первую работу. Купил-продал. Купил-продал. Купил-продал. Купил-продал. Первую жену покупаю на секонд хенде, после просмотра рекламного порноролика с ее участием. На новую жену мне еще долго продавать и продавать. Наша первая ночь. Покупаю лаской раздвинутые ноги. Рекламная влага на ее кассовом аппарате, подкупает возбуждение. Я покупаю. Она продает. Покупаю. Продает. Покупаю. Продает. Покупаю. Продает. Щелчок.

– Спасибо за покупку, – приветливо жена, рекламная улыбка для меня. – Покупайте у нас еще.

Одновременный чек из кассового аппарата и члена:

--------------------------------------

магазин название

город улица дом

пн 275513364

фиск. н 2659003824

цветы                 ##.## А

открытка           ##.## А

сережки жен.   ##.## А

свечи                 ##.## А

игрушка мягк.  ##.## А

шампанское     ##.## А

конфеты шок    ##.## А

презервативы    ##.## А

любовь                ##.## А

к оплате                ###.##

9332 ОПР1 01 АТ 00114443

обслуживает: оператор 1

24-04-##          18: 32

--------------------------------------

– Я купил тебя, – закадровый голос.

– Я купила тебя, – закадровый голос.

Я покупаю ее губы. Она продает мне свой язык. Я покупаю горячую воду. Я покупаю здоровье зубы, волосы и запах. Я покупаю завтрак. Я покупаю лифт. Я покупаю билеты на проезд в общественном транспорте. Я покупаю дорогу на работу. В офисе меня покупает начальник к себе. Продает мне заявление об увольнении.

– Но я же для вас хорошо продавал?

– Мы больше не продаем ваши продажи. Покупайте заявление и продавайтесь в другом месте. Все.

Я покупаю телефонный звонок к жене.

– Меня продали со старой работы. Я сейчас покупаю билет в кадровое агентство, в надежде, что продадут новое рабочее место.

– Удачной покупки, сильно не продавай свои эмоции. Все купим хорошо. Реклама с тобой.

– Ты самая лучшая продавщица слов. Я очень счастлив, что купил тебя, – продаю я.

– Я тоже, – покупает она.

Потом я купил новую работу и продал старую жену, взамен купил женщину с меньшим пробегом и без коррозии разъедающей днище корпуса. Но после ее рекламы на работе, мой новый начальник, когда мы одни в офисе продает:

– Я покупаю ее.

– Она не продается.

– Всего лишь один акт купли-продажи. И ты будешь продавать в нашей фирме, пока буду продавать я.

– Она не продается. Я купил ее и она меня тоже.

– В лизинг или в аренду.

Покупаю телефонный звонок к девушке.

– Мой начальник покупает тебя.

– Какого вида услуги?

– Пятизвездочные.

– Продавай однозвездочные. Я слишком сильно купила тебя, чтобы так продаваться.

– Я тоже купил тебя.

Со временем я все же продал ее окончательно и купил место начальника в отделе сбыта. С тех пор я в предложениях продажи от сотрудниц без отбоя. Я даже купил более мощный автомобиль – ведь чем быстрее, тем меньше сорванных продаж. Я покупал-продавал. Закупал-распродавал. Прикупал-допродавал. С остановками на обеденный и ночной перерыв. Никаких волнений и форс-мажорных депрессий. Все что я мог купить – я покупал. Все что я мог продать – я продавать. Свободное время – в личной библиотеке, у меня здесь полное собрание счетов модного товароведа. Или записи в дневник, там три графы – купил, продал и соответствующее чувство.

Туалет. Из моего зада чек под звуки фанфар печатающего кассового принтера:

--------------------------------------

магазин название

город улица дом

пн 634234564

фиск. н 4272652365

колбаса        ##.## А

сыр гол.       ##.## А

молоко.       ##.## А

батон             ##.## А

кур. ножки    ##.## А

масло              ##.## А

селедка            ##.## А

картофель      ##.## А

творог              ##.## А

кефир              ##.## А

презервативы   ##.## А

к оплате              ###.##

9321 ОПР3 01 АТ 00134233

обслуживает: оператор 5

12-10-##          20:05

--------------------------------------

Первый ребенок. Новая и молодая жена (очень удачная покупка, на сэкономленные деньги, я купил ей недорогую машину) продает направление, где в песочнице дети между собой продают и покупают игрушки

– Давай купим ребенка, – продает она мне.

– А что мы будем ему продавать, – не покупаю я. – Реклама детей очень дорога.

– Но они такие хорошенькие, – опять продает она.

– Конечно, ты когда-нибудь покупала товар с плохой рекламой? – не покупаю я с улыбкой.

– Он будет продавать нам слова «папа» и «мама», улыбки и слюни на наших щеках. Во мне природное желание распродавать порции своего тепла и ласки.

– Я их охотно куплю у тебя.

Она покупает мои губы, я продаю ей свой язык. Я:

– А также они будут продавать бессонные ночи, испачканные пеленки, слезы и крики.

– Но мы купим памперсы, полиэтиленовые слюнявчики и кляпы. И у нас будет 9 месяцев выгодной экономии на презервативах. Акт купли-продажи без предохранения очень приятный.

Купил-продал. Купил-продал. Новые номера квартиры. Купил-продал. Новые размеры мебели. Купил-продал. Новые цены развлечений. Купил-продал. Купил-продал. Новые номера автомобилей. Купил-продал. Купил-продал. Новая питьевая вода. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. Новое. Купил-продал. У меня все новое. Только я старый. Купил-продал. Щелчок.

– Спасибо за покупку, – приветливый голос оператора жизни. – Вот ваш гроб и земельный участок под него.

– Нет! Вот мой счет в банке. Моя платиновая кредитная карточка. Почетный членский билет клуба «Не купил, так продал». У меня льготы и привилегии. Я куплю молодость. Я мало купил-продал за свою жизнь, чтобы сейчас покупать смерть.

Но оператор уже с другим клиентом, а в моем животе нож грабителя покупает мои последние секунды. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк... До красной таблички на стеклянных глазах «Технический перерыв на смерть».

Все мои новые вещи и мои люди, купленные при жизни распродаются другим. В моей могиле вместо костей будет свернутый ленточным паразитом длинный фискальный чек.

Итого: ################

Всего: ################

отсос

Я – труп с выпотрошенными карманами и вывернутыми потрохами. 36 ножевых ранений и вырванный кошелек с заработанными на жизнь финансами отобрали каждый градус моего тепла, вернув в вечную мерзлоту. Я – ненужная, но опасная улика, сброшенная в канализацию и пока что я тут чужеземец. Медленное течение нечистот несет мой уже необитаемый айсберг подземными реками. Вопреки опасениям встретили меня тут приветливо и гостеприимно. Это единственное место как я убедился чуть позже, где незнакомцам всегда без опаски доверяют. Мой надорванный живот заботливо залечивают щупальца испражнений, и он срастается широкими келоидными рубцами фекалий, а в вены проникает холодная моча, разнося млечным путем тромбы мусора и полумесяцы срезанных ногтей. Они врастают в мою пустоту, наполняя изнутри.

Первое время я очень комплексовал и стеснялся своего низкого происхождения, и завидовал даже рвоте. Мне казалось, что я был не достоин этой невыгодной для них дружбы и бесконкурентной доброты. Ведь большинство из здешних обитателей пришли сюда добровольно, совершив дерзкий бунт. И ни какой запор не мог удержать их свободолюбивые души взаперти, и рано или поздно, они прорывали блокаду и удирали, отважно ныряя в бездонную бездну болезненно чистых прорубей, и воздух наполняла праздничная пальба, отдающая ароматом салютного газа и букетами полевых освежителей. А потом мне объяснили, что здесь нет эталонов. Слышишь, здесь нет эталонов: ни эталонов килограммов, ни эталонов сантиметров, ни эталонов силы, ни эталонов чувств, ни эталонов «я»…

Мы дышим как молодое вино и перетекаем подземными трахеями. Призраки сновидений и ночных кошмаров, смытые мочалкой в утреннем душе водят ангельские хороводы над нами. Сегодня королева бала – хрупкая девочка с распушенными волосами и она, не открывая рта, ведет рассказ от первого лица хозяина сна.

…я в незнакомом здании. Я здесь никогда не был, но ощущаю слепую уверенность, что это моя первая школа. Я испытываю тревожную необходимость найти первую учительницу. Но я не знаю, как ее зовут и сомневаюсь, что когда-нибудь знал. Брожу пустыми коридорами. Заглядываю в спортивный зал. Старшеклассники, которые выше меня в несколько раз под потолком раскачиваются, передвигаясь по рукоходу. Я пригибаюсь, чтобы они ногами не зацепились об мою голову. Замечаю на стенке странный знак, такой же не замысловатый, как и японский флаг. Посреди зала на картонной коробке два маленьких мальчика отрабатывают бросок через плечо и о чем-то спорят.

– Мужчина вам помочь, – доносится голос из-за моей спины.

Я разворачиваюсь. Толстая женщина в очках, подмышкой папка.

– Я здесь раньше учился, я ищу свою первую учительницу.

– Давайте, я вас проведу в учительскую, там и разберемся.

Учительская. На столах кассовые аппараты. Учителя выбивают чеки и разговаривают по телефонам. На меня никто не обращает внимания или не замечают. Звонок, крик, топот ног. Значит с урока. Я выхожу в коридор. Я чувствую, что сам должен найти первую учительницу. Дети выбегают из классов, и, размахивая портфелями, спускаются вниз по лестнице. Среди них странная девочка, мы незнакомы, но я знаю ее. Да, я видел ее в школьном фотоальбоме своей матери. Да, это она и есть, только в детстве. Девочка-мать становиться на перила и прыгает вниз, в полете заваливается на спину и плашмя падает на ступеньки, встает и также механично повторяет предыдущие действия этаж за этажом. Но ни у кого кроме меня это не вызывает удивления. Я тоже хочу научиться так прыгать, и бегу за ней, чтобы спросить секрет, пока она падает и поднимается. Третий этаж. Второй этаж. Первый этаж. Подвальное помещение. Мы одни в небольшой комнате. Она стоит и смотрит на меня. За ее спиной двери лифта. Но вместо кнопки вызова – панель выбора этажа. Эти двери ведут не в лифт, а из лифта. Мне страшно, я уверен – там только смерть. Я разворачиваюсь и убегаю вверх по лестнице. Снизу не отстает топот преследующих шагов. Оборачиваюсь. Девочка бежит за мной и улыбается. Вместо зубов из ее десен торчат детские пальчики с обгрызенными, грязными ногтями. Пальцы шевелятся, раздвигают ее губы, играются с языком и манят меня. Ужас, отвращение и интерес сбивают меня с пути и вот я уже бегу не от страха, а за ним. И теперь девочка убегает от меня, а ее лицо прикрыто белой пластиковой маской отвратительной старости, вместо носа торчит пучок жухлой травы. Я все быстрей бегу в сторону усиления страха и испытываю все большую радость и спокойствие. И вот мы опять в той комнате с выходом из лифта. Девочка, отворачиваясь от меня, прячет в ладони свое лицо. Я силой разворачиваю ее к себе, убираю руки. Пучок травы оказывается пучком высохших волокон человеческой ткани, и я узнаю в пластиковой маске – посмертную маску моей первой учительницы с проломанным носом. Дзинь. И за моей спиной створки лифта расходятся в разные стороны. Я закрываю глаза. Я умираю. Я открываю глаза. Я просыпаюсь, разбуженный собственным плачем…

И так день ото дня мы плывем подземными венами и сейчас над нами замер город, он спит – страдающий от бешенства, измученный световыми пытками неизлечимо больной. Пока мы, изгнанные сюда, оттого что познали тайну гармонии и целостности человека, пройдя сквозь него, впитав его желудочный сок, стук сердца и кислую горечь желчи. Ненавидимые оттого что натерли геморрои их пустым надеждам и пропахали незаживающими эрозиями ложные желания. Проклятые за то, что с одинаковой страстью нежили их губы и заставляли распускаться бутоны анусов.

Мы течем, излучая тепло гниений, которого они боятся больше чем радиации, и осуществляем древнюю пропаганду – ухаем и булькаем из динамиков унитазов, раковин, ванных, душевых кабин, писюаров, бидэ: «Мы с тобой одной крови. Мы с тобой одной крови».

Небо со скрежетом разворачивается над нами – канализационный люк медленно отодвигается в сторону сильными руками. Сверху сыплются крошки верхнего мира, и летят непогашенные окурки. Четыре ассенизатора в резиновых доспехах не торопливо, без тошноты и угрызений, вводят в люк резиновую кишку как кюретку во влагалище, начиная обратный отсчет жизни.

10.

Опускают сквозь дырку в небе широкий шланг, и, отсасывая нежный, полупрозрачный эмбрион из утробы истекающей святой похотью, что поначалу спутала аборт с поцелуем любовника. Откачивают, словно лишенное красоты и отвратительное говно, надеясь насильно вознести наши подземные души к их испачканным раем небесам. Но мы…

9.

…бежим.

8.

Мы помним первый урок, наше первое домашнее задание, наше первое движение в жизни – «в сторону страха».

7.

В сторону матрицы обнуленных возможностей, туда, где все циклы прерваны перевернутым водопадом, что плюет в небо хрустящими каплями детского смеха, и сухо потрескивает от подброшенных связок прохладного ветра. Туда, где вокруг дождя, что прозрачным нарывом вырывается из бетонной поры, влюбленные пары нежно расстаются с нагретыми лавочками, расплачиваясь золотыми рыбками с отражающимися облаками, чтобы вернулись другие и вырезали на еще теплом от ягодиц месте перочинными ножиками свои богохульные клятвы, переливающиеся кляксами иероглифов невозможного.

6.

Мимо обосанных матерей и вечносрущих спермой отцов, что раскаяниями, укачивают выкидышей в колыбелях из ампутированных маток, и оправдываются перед теми, что не дожили до своего рождения, статистикой теленовостей и биржевыми сводками, прикладывая их фиолетовые губы к мертвому молоку, сочащемуся из трещин в коре сосков.

5.

Туда, где беззубые седобородые мудрецы в праздничных кепках, лижут стекающие по губам ручейки мороженого за 20 улыбок, охлаждая свою разлагающуюся, но не взрослеющую плоть. И изрекают вопросы, что заканчиваются не вопросительными знаками, а от удивления и восклицательными, обращая к себе стук детворы, что красиво спорят, размахивая молотками и пилами, сбивая в перерывах между ударами домино из нескромно обмоченных за ночь простыней невидимые ходули, подпирающие вечнозеленые созвездия – след кочевого народца.

4.

Мимо планеты, где все теплокровные люди, но обладающие холодными чувствами рептилий, переплетаются руками и ногами, загоняя члены в жопы, во рты, во влагалища, в ножевые и пулевые раны, в мозги, в уши, под ногти, в ноздри. Сооружают кишащее гнездо вокруг огромного яйца кувыркающегося в бесконечности. И не прекращая ебутся, убегая от страха, ожидая, словно беременные первого удара изнутри, боятся, когда разойдется прокаженная скорлупа и с околоплодными водами вылетит огненный птенец, что с чувством первого голода, не жмурясь, склюет летящее зернышко, что до этого марало небо «днем» и «ночью».

3.

С гортанями, раздираемыми об стрелки кипящих часов, бежим, мимо запертых квартир, где самоубийцы с перерезанными мечтами и передавленными желаниями, плавно парят на затянутых кишках над подводным взглядом амфибий, что распускаются трупными пятнами на бортах ванной. Парят без крыльев, лаская свисающими ступнями вытекающие из вен надежды, обмакивая босые ноги в их бессмысленно липкий сок. Туда, где все они смеются во всю ширь своих ран и рассказывают пошлые анекдоты в присутствии тока времени без кассовых щелчков, наблюдают за охотой котят, что, изящно выгибаясь, пускают когти, царапая циферблаты слов, и подпрыгивая в игривом возбуждении, заваливаясь на спину, прижав уши, бочком удирают под ритмично скрипящий диван.

2.

Задыхаясь от рекламных псалмов и ксерокопии будущих дней, бежим, туда, в окутанные молочной дымкой испражнений леса, где приговоренные к побегу, словно разбуженные мухи, уютно дрожат зелеными плавниками в колючих зарослях воздуха, среди вспышек листвы, скользят на солнечных велосипедах.

1.

– Я всему буду рада, – отвечаешь ты и улыбаешься нам.

return 0;

эпилог

В детском саду № 265, после утренней прогулки перед обедом, детям раздают бумажки с прогнозами их жизни, составленные профессиональной гадалкой с учетом даты их рождения, времени, географического положения, анализа крови, кала, мочи, отпечатков пальцев, справки от нарколога, пагубных привычек родителей, линий ладони, снимков пазух носа, флюорографии, сетчатки глаза, родового древа, роста, веса, среза эпидермиса кожи, капли пота, сломанный ногтей, пучка волос, и сказок, рассказанных на ночь.

Дети рассаживаются за столиками и по очереди зачитывают.

Девочка, овальное лицо, худенькая шея, расправленные острые плечи, в глазах плавает метель из зеленых снежинок, в русые волосы вплетена радуга из цветных ленточек, косичка узловатой змейкой свернута спиралью вокруг головы, в полупрозрачных розовых мочках – золотые сережки длинной цепочкой, на концах раскачиваются стеклянные капельки с изумрудной жидкостью, напоминающие о цвете глаз. Уголки губ чуть вздернуты, как будто она все время улыбается. Читает:

– Мой папа уйдет от нас через год, но будут приходить дяди, которые будут спать с моей мамой вместе со мной. Меня никто не полюбит, но все попробуют. Я рожу сына, от мужчины, который первым меня ударит. Я буду зарабатывать деньги.

Толстый мальчик, с маленьким вздернутым носом и плоским лицом, выражающим столько же эмоций, как и запертая бронированная дверь, обитая снаружи дермантином, под бровями дверные глазки, и только чья-то тень изредка мелькает внутри. Читает:

– Я стану летчиком, а тут будет похоронен Эрос, задушенный простатитом, – мальчик, хлопает себя по заду. – Но не из-за этого от меня уйдет жена с дочерью, с которой я проживу тринадцать лет. Я буду зарабатывать деньги.

Мальчик с расцарапанной впалой щекой, коричневые напухшие круги под болезненными большими глазами, длинные ресницы. Мальчик читает:

– Я никогда не выросту, но у меня будет друг – мой горб. Мы будем зарабатывать деньги.

Дети, наперегонки, перебивая друг друга, начинают хором тараторить.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– Меня убьют из-за заработанных денег.

– Я дам обещание умереть в один день со своей любимой. Но не сдержу свое слово. Но я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– Я буду любить водить автомобили и красивых женщин. Погибну в автокатастрофе, услышав тревожный гудок и визг тормозов, успею подумать: «вот и все, теперь я не буду зарабатывать деньги».

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– У моего мужа будет длинный и тонкий, но кривой член и пару любовниц. Я вылечусь от гонореи, и буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– Я не успею заработать деньги на лечение и умру.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– Мой муж будет ревновать меня ко всем, и бить. Я буду зарабатывать деньги.

– Я буду презирать деньги, но буду их зарабатывать.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– Я не буду бить свою жену, а буду со всеми ей изменять. Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

– …Я буду зарабатывать деньги.

Один мальчик, стоит в стороне и тычет пальцем в свою раскрытую ладошку. Шепчет:

– У меня нет линии жизни. Я вечно буду зарабатывать деньги.

Оглавление

я и они

40 кг.

руководство пользователя

женский глобус

руководство пользователя

9.00–22.00

головоломка. незнакомка

вечность

свободное падение

первый снег

нежный лепесток

первый снег

i--;

цикл

щелк

головоломка. ребенок

щелк

колыбельная. чужие крылья

революция

#########

отсос

эпилог

Реклама на сайте