«Ненависть, Неверие, Надежда [проза]»

Воин Одина

Я сотый пропою псалом,

Где свет и радость входят в дом,

И заставляют нас свернуть

К Тебе, на непорочный путь.

Я чистоты, Господь, взалкал

И в доме, где я зло познал, -

Гордынею очей своих

Был ослеплен среди других,

Где ложь, коварство и разбой

В надменном сердце нас с тобой

Пытались тайно затянуть

На нечестивый, темный путь, -

Я в доме том пою псалом,

Всех праведных впускаю в дом,

А зло ни в яви, ни во сне

Да не прилепится ко мне !

Будь милосерден, верша Свой суд :

Тех, кто путем Твоим идут, -

Помилуй, Боже, и спаси.

А прах у двери отряси !

Утихни, ветер, смолкни, гром, -

Исполнись в мире сем, псалом !

Неизвестный автор

Громогласный рев - свирепый боевой клич огласил округу и заставил, кажется, содрогнуться само небо. Сотни и сотни воинов бежали навстречу друг другу, облаченные в сверкающие кольчуги и в глазах их было только одно - неисчерпаемый боевой азарт. Не было сомнения, не было страха - была лишь жажда битвы и азарт - убить врага прежде, чем ты сам падешь на поле боя. Но падшие в честном бою - уже победители, они войдут в сверкающие чертоги Валхаллы и сам великий Один поведет их в новые битвы. Пусть же он ведет их в этой битве, пусть враги падут перед мощью его воинов !

Удар - поворот. Поворот - удар. Радость охватывала его - наконец-то сражение, которого он так долго жаждал, наконец то славная битва !

Взмах - боевой топор обрушивается на шлем врага - и тот грузно падает на землю. Еще взмах - и чудовищной силы удар рассекает кольчугу еще одного. Капли крови, струящиеся из тела врага… повторный удар - и вот новый враг повержен.

Вот его боевой товарищ тоже размахивается - и практически разрубает надвое еще одного.

Здесь не было правил - и более верткий и хитрый тоже иногда побеждал.

Меч, обрушившийся плашмя на спину его боевого друга…какой-то сдавленный хрип, вырвавшийся из его горла. Вот его товарищ падает на колено, пытаясь развернуться и нанести ответный удар - но подкравшийся сзади боец снова ударяет, на этот раз выпадом меча, - и лезвие клинка разрывает пластины кольчуги… Еще миг - и все кончено.

В такие мгновения он переставал чувствовать боль. Он переставал ощущать тяжесть его оружия, сотый раз ударяющего в железные пластины, он переставал чувствовать время. Крик отчаяния и боли вырвался из его груди - боли за смерть друга, с которым он делил один хлеб и одни походные невзгоды.

Он крутил и крутил свое смертоносное оружие, совершенно не чувствуя его тяжести - и враги разлетались перед ним. Самые смелые - или глупые - погибали мгновенно. Более осторожные предпочитали не лезть под танец сверкающей стали.

Но врагов было много и число их, кажется, только росло.

Крики и стоны. Звуки столкнувшихся клинков. Сражение кипело.

* * *

День продолжалась битва - и воины Одина вышли победителями. Какая-нибудь сотня воинов из нескольких тысяч…

“Слава Великому Одину !” - разнеслось вокруг, как только был повержен последний из врагов.

“Слава Одину! ” - эхом повторили многие, и он в том числе.

Они победили, они победили вновь. Их погибшие братья предстанут в светлых чертогах перед Великим Отцом - для новых битв и новых побед. И когда-нибудь он тоже встретится с ними…

* * *

Он застонал.

В бессильной ярости ударил кулаком по столу с такой силой, что тот чуть не развалился пополам.

Почему, почему, почему? Почему он должен сделать это? Слова упали в тишину и растворились в ней без следа. Слова ушли - вот только его внутренний голос не оставлял его и не давал ему покоя. Уже не голос воина Одина.

Монастырь. Почему они должны совершить набег на этот монастырь? Это не достойное их сражение ! Убийство беззащитных ради спрятанных в стенах обители сокровищ…

И он, он должен вести свою сотню - чтобы видеть, как монахи падают под ударами топоров и мечей, высоко подняв крест и прося своего неведомого ему бога о защите… Это будет бойня, а не сражение - кровавая бойня из-за алчности. И он, один из лучших, будет их предводителем... И он не может отказаться, ведь цена за это - смерть и вечное проклятие, навсегда лишающее его права войти в золотые чертоги. Почему у него нет выбора? Почему он должен истребить беззащитных - совсем не воинов?

Или не должен?

Он зарычал в бессильной ярости. Заметался по дому. Затем схватил топор и начал громить им все вокруг. Потом как-то наткнулся на бочку с водой и опрокинул туда голову.

Это помогло. Он пришел в себя, успокоился.

Молча сидел, размышляя. Так прошел час.

Затем резко и порывисто встал, как будто решив предельно важный для себя вопрос.

“Решено, - четко и ясно подумал он, - решено”.

* * *

Они высаживались на берег с боевых галер и он командовал ими - воинами Одина.

Воинами смертоносного для их врагов бога.

Вновь боевые крики и боевой задор. Его братья были практически прежними - вот только враг был другим…

Вот последний воин сходит на берег - сейчас он должен будет повести их в бой на ничего еще не подозревавших защитников монастыря, что удобно расположился на склоне гор в километре отсюда.

“Сейчас или никогда. Сейчас или никогда”.

“Воины, - прокричал он. Великие воины Одина, что побеждали в сотнях и сотнях битв во славу нашего бога ! Мы смелы и отважны, и Один ведет нас в праведный бой ! Судьба наших врагов уже предрешена, ведь сам Один ведет нас ! “

Громогласный крик одобрения был ему ответом.

“Но обращаюсь к вам, воины. Достойную ли цель указали нам? Достойно ли сражение, что нам предстоит, славы истинных победителей? Мы должны уничтожить наших врагов - но враги ли они нам? Мы всегда сражались достойно и достойно же выходили победителями - но мы не выйдем достойными победителями из этого боя, братья ! Это не наш бой, он не ведет нас к славе и золотым чертогам. Мы не должны вести его !”.

Ряды воинов заколыхались. Казалось, они все были смущены.

“Ну хоть один, хоть один поддержите меня, братья. Хоть один достаточно смелый из вас”…

“Да, Хротгар сказал верно ! Это не наш бой! ”, - и один из его бойцов вышел вперед с этими словами. “Я тоже думал об этом, когда получил задание идти под его предводительством - и я решил, что это не достойный бой. Мы не снищем себе славы в этом сражении, мы убьем тех, кто недостоин битвы с Воинами Одина !”

Воины начали перешептываться. Кто-то недоуменно мотал головой из стороны в сторону, смотря, что предпримут другие. Но это продолжалось недолго - совсем недолго. Какие то десятки секунд.

“Ты - предатель ! Ты позоришь честь победоносных воинов ! Ты недостоин войти в чертоги и ты будешь проклят во веки веков за эту трусость! ” Другой воин вышел вперед и, казалось, выплюнул в него эти слова.

“Предатель!”, - повторил он, и надвинулся на него, подняв высоко свой боевой топор.

Но в этот момент тот, кто поддержал его, преградил ему путь и так же непоколебимо встал с оружием в руках, готовый сражаться - и умереть. Им действительно теперь похоже придется умереть - двоим против десятков…

И он вновь заговорил. Убеждал их в ошибке, которую они уже готовы были допустить.

Убеждал их не вступать в этот недостойный их бой. Говорил о лучших сражениях и лучших битвах. Он пытался подобрать все те слова, которые были понятны и близки им - говорить на их языке, теперь уже сделавшимся для него почти чужим...

И пока он говорил, еще десять бойцов вышли из рядов и встали рядом с ним - в глазах их была такая же смелость и готовность, если потребуется, погибнуть - как и в его глазах.

Но добрая сотня осталась стоять неподвижно. Им действительно, похоже, придется сегодня умереть и быть преданным вечному проклятию за отступничество…

“Не слушайте этого труса и лжеца ! Каждый, предавший Одина в бою, навсегда лишится шанса войти в Его чертоги. Трусам не место в чертогах смелых ! Сметем этих предателей и лжецов - и начнем великий бой ! Вперед, истинные воины Одина ! ”

Вновь обличительные слова - и вот пыл воинов разгорается. Смущение исчезает с их лиц и на его место вновь приходит какая-то свирепость и безжалостность…

“Что же, братья, придется нам сегодня умереть”, - мысленно обратился он к одиннадцати истинным воинам. Но они и так прекрасно понимали это - лишь еще крепче сжали в руках оружие и встали рядом с ним - плечом к плечу.

Мгновение - сотня воинов ринулась на них.

Мгновение - орудия столкнулись.

Мгновения - как целая вечность…

Вот двенадцать воинов встали плечом друг к другу, готовые сражаться и умереть.

Вот первый подбежавший враг замахнулся - и удар его был отбит.

Вот подбегают еще и еще - и клинки работают без устали - они, эти двенадцать, в этот день не чувствовали усталости.

Вот первый из них ранен - и ряды смыкаются, чтобы защитить его.

Его крик, разнесшийся далеко - далеко. И вот волна врагов откатывается от них как от несокрушимого барьера. Но враги снова наступают - и вот ранены еще двое. Ряды сомкнулись еще крепче и еще яростнее стали атаки.

Один, второй, третий, десятый, двадцатый… Враги подбегали и откатывались от них - как от несокрушимой стены. Но их было много … слишком много… Вот их уже всего лишь пять - остальные ранены или убиты.

Четверо… Трое… Двое…

Остались лишь он - и воин, первым вышедший поддержать его. Вот он разворачивается к нему - и в глазах его великая мудрость и понимание.

“Сразимся, брат !”- и становится к нему спиной, защищая.

Так, стоя спиной друг к другу и отбивая сыплющиеся удары, они продержались еще две минуты.

А потом добрых семь десятков воинов подмяли их под себя и опрокинули - и устремились к монастырю, подбадривая себя диким ревом…

* * *

Мгновение ? Вечность? Сколько же прошло времени?

Он не знал - помнил лишь свой последний бой - двенадцати бойцов - и удар секиры, настигнувший его.

Он не погиб ? Не погиб… Его посчитали мертвым и не стали добивать…

Но .. но раз они не смогли их удержать… выходит, что монастырь все-таки был разграблен и предан разрушению... Они не смогли остановить их… не смогли…

Он застонал - даже не столько от боли по всему телу, сколько от ноющего чувства тоски и печали. Они не смогли их остановить… Он и одиннадцать так и оставшихся безымянными воинов… Приложив неимоверные усилия и закричав от прорезавшей тело боли, он таки сумел подняться.

Около тридцати бойцов лежали неподвижно, обратив глаза к небу. И среди них - его смелые воины. Погибшие… Пусть они, достойные, не будут прокляты, но благословлены - и найдут мир в том мире, где они сейчас находятся !

Он огляделся по сторонам - галер не было. Выходит, бой уже закончен и воины отправились домой.

Значит монастырь уже не спасти… Но может хоть кто-то остался там жив. Хоть кто-то… если даже хоть кто-то из них жив - он обязан помочь ему, обязан спасти - хоть так он сможет исправить свою ошибку. Да и пути назад у него теперь нет, он изгнанник и проклятый - проклятый своим же народом… пусть уж лучше его считают мертвым.

По-прежнему сдерживая стоны от невыносимой боли, он поднялся и медленно зашагал по направлению к монастырю. Тысяча метров, всего какая-то тысяча метров… Его долг.

Он шагал и падал. Затем поднимался и вновь шагал. И вновь падал. Затем он пополз по земле.

Может быть, прошел день. Может быть, прошла целая вечность.

Он не знал - у него теперь была одна цель и один путь - и он шел по нему. Даже практически без сил - он все равно шел. Когда же наконец его затуманенному взору предстали стройные стены монастыря, он приподнялся на обессилевших руках и улыбнулся.

“Я все-таки нашел тебя”, – еле слышно прошептали его губы и он неподвижно замер на земле.

* * *

Тихая печальная песня. Чьи-то руки, скользящие по его лицу. И затем - холодная струя воды. Он закряхтел и шевельнулся.

“Жив!”, - сквозь обволакивающую его пелену услышал он.

Жив. Он все еще жив. Для чего же он жив, если он не сумел выполнить свой долг? Для чего?

Попытался открыть глаза - но лишь смутное красное марево предстало его взору. Тогда он прикрыл их и погрузился в сон.

Он спал и спал. Временами он просыпался на какие-нибудь десять минут - и затем снова засыпал.

Когда же он вновь проснулся и в очередной раз попытался открыть глаза - кровавого марева уже не было. И тогда он смутно различил человеческую фигуру, склонившуюся над ним и услышал ее голос - ласковый голос девушки.

“Спи, тебе еще рано двигаться. Раны еще не зажили. Спи”. Он не сопротивлялся сну.

Потом временами он просыпался, чтобы вновь услышать ее голос и попытаться сквозь дымку разглядеть ее лицо - и ему очень долго не удавалось это сделать. Но настал день, когда он смог подняться с постели без посторонней помощи - и зрение и слух его прояснились.

“Я все-таки нашел тебя”, - отчего-то пришли на ум совсем уже казалось ставшие далекими слова.

Да, это была девушка, еще совсем юная, быть может семнадцати-восемнадцати лет. Вот только в глазах ее читалась уже совсем взрослая твердость.

И тогда он решился спросить.

- Где я ?

- Ты в нашей обители, - ответила девушка. В моей обители, - добавила она и всхлипнула.

- Ты … ты помогла мне… Почему?

- Ты не один из тех, кто напал на нас. Я это сразу поняла. Наши… мои … братья… увели напавших в леса.. и погибли там… выжившие варвары вернулись сюда… и разграбили монастырь. Все те, кого удалось одолеть моим братьям, остались в лесах - ты же подошел прямо к стенам монастыря. Если бы ты был в числе напавших - ты не рискнул бы это сделать. Ты не из тех, кто убил моих братьев,- сказала она очень твердо.

- Дда..это ттак..,- еле слышно пролепетал он все еще не слушающимся его языком.

- Тогда зачем ты пришел сюда? - и она подвинулась к нему совсем близко, не сводя своего изучающе-требовательного взгляда с его лица.

- Я хотел…хотел остановить их.. и … и не смог… прости.. прости меня, если…можешь.

- Ты хотел помочь нам? - в глазах ее выразилось крайнее удивление,- почему? Ты ведь из их же народа… ты пошел против них?

- Я…не мог…допустить…бойни…, - слова шли очень медленно и тяжко из его горла.

- Но она все таки была допущена… Впрочем, какое это теперь имеет значение ! Спи, выспись - потом расскажешь мне остальное.

Она была права, ему сейчас требовался отдых - много отдыха - и он вновь погрузился в столь манящий его сон.

Он проснулся и почувствовал ее теплую руку у себя на лбу.

Не стал открывать глаз - лишь пытался прислушаться к ее мерному дыханию.

Когда же наконец открыл их - она убрала руку с его лба и поднесла к нему пропитанную чем-то холодным губку.

- Проснулся? - на этот раз ее голос был заметно более приветлив, чем в прошлый,- ладно,

вставай - ты уже вполне можешь это сделать.

Он попытался приподняться - и впервые за много дней его тело послушалось его.

Он сел на постели и окончательно прояснившимся взором взглянул на нее. Она была удивительно красива - по крайней мере почти наверняка она должна была быть красавицей по меркам ее народа.

Русые волосы спадали до плеч, а на губах блуждала улыбка - впервые за много дней. В глазах была живость и в то же время совсем уже взрослая стойкость. Белая роба была на ней.

- С…сколько я спал?

- Неделю, почти неделю ты пробыл здесь. Практически только спал, очень мало ел. Ты, наверное, сейчас этого уже не помнишь - для тебя должно быть прошли всего лишь минуты.

- П…почему ты помогла мне?

- Ты ведь хотел помочь нам? Даже если тебе это и… не удалось - ты не был с этими варварами. Я обязана была помочь тебе, это был мой долг. Если бы только ты успел раньше… если бы успел… хотя что ты мог сделать против сотни воинов…

- Н..не один. Я сражался не один с ними … нас было … двенадцать. Все они … погибли.

При этих словах слезы выступили на его огрубелых щеках - а ведь он ни разу еще до этого не допускал себе столь жесточайше непростительной слабости.

Девушка как-то печально и в то же время с надеждой улыбнулась.

- Все таки есть на свете люди, не потерявшие свое сердце, все-таки есть. Жаль только, что ты не смог нам помочь. Но что бы двенадцать воинов могли сделать против доброй сотни…

- Ты говорила, твои братья погибли…

- Да, варвары убили их всех. Я была единственной сестрой в этом монастыре…и единственная осталась в живых. Только чтобы оплакивать их смерть.

И она, несмотря на всю свою внешнюю кажущуюся стойкость, заплакала.

- Как же ты тогда осталась в живых? Они не тронули тебя?

- Я… спряталась в монастыре. У нас … был секретный.. ход и.. туннель, ведущий из монастыря - продолжая всхлипывать, говорила она, - в нем я и переждала бурю, как велел мне мой отец…Вот только буря эта уничтожила все, мне дорогое…

Казалось, она сейчас совсем забудется в своем горе при этих воспоминаниях. Он вытянул свою руку и взял руку ее в свои ладони. Пусть знает, что она все же не одинока в этом мире…

Они молча сидели, крепко сжав руки друг друга. Так прошло минут десять. Наконец она сумела успокоиться.

“Отдыхай, воин”, - тихо прошептала она и вышла.

* * *

День, второй, третий… Неделя, другая, третья…

Он наконец полностью оправился от своих ран и они смогли беседовать каждый вечер.

Ей теперь очень не хватало этих простых человеческих бесед - и ему не хватало тоже.

В этом они были похожи друг на друга - оба они стали изгнанниками, оба лишились близких.

Постепенно она стала приходить к нему все чаще и чаще. Когда она, случалось, вспоминала о слишком памятных еще днях своего горя - он утешал ее. Иногда она просила рассказать его о своих сражениях - и настолько внимательно слушала его, как его не слушала никакая из женщин прежде.

Затем пришли их дни совместных прогулок по окрестностям обители. Это были замечательные дни - светлые и солнечные дни весны. Зимний снег растаял - и вместе с ним, кажется, канули и все тревоги.

Это было чудное время. Может, одно из лучших в его - и ее - жизни.

Они стояли, обнявшись, под кроной какого-то дерева, сквозь листву которого просвечивало солнце и играло лучами на их лицах. Он тогда говорил ей эти слова - слова своей любви.

Он поклялся, что они никогда не расстанутся и всегда, всегда, в жизни и смерти - будут вместе.

Вечно - будут вместе. Всегда.

Ее - единственную ее - он по-настоящему полюбил. Как не любил никого другого - он любил ее.

Он и сейчас любит ее. Он будет любить ее всегда - в жизни - и в смерти.

* * *

“Готовьтесь ! Всем разойтись ! Зажигай !”

Пламя метнулось вверх, отчаянно стремясь в одно мгновение пожрать неподатливый кусок дерева и прикрепленного к нему человека.

Вот языки его все ближе и ближе – уже пляшут перед глазами. Скоро этому придет конец. Скоро конец…

Земное счастье их было не долгим.

Через год новый набег его орды - и лишь двое защитников, готовых противостоять им - он и она.

Они были схвачены - и он был узнан. Сначала его посчитали мессией - воскресшим из мертвых - но потом кто-то заявил, что он просто не сумел хорошо всадить этому предателю свой топор в грудь.

Он не видел говорившего эти слова - вот только голос его показался ему очень знакомым…

Предателей не прощают. Судьба их - смерть. Через сожжение. Небывалая казнь для его народа - обычно их убивали в честном бою. Видимо, даже честного боя он по мнению своих братьев оказался не достоин - только лишь удара в спину.

Ее тоже должны были сжечь - как его пособницу - и это было страшнее всего. Но, как оказалось, не для нее - только не для нее.

“Я буду с тобой всегда - помнишь? В жизни и в смерти.”

“В жизни и в смерти - всегда”,- ответил он. И они обнялись - в последний раз в этой жизни.

Ее увели. А затем так же прикрутили железными канатами к такому же столбу. И зажгли пламя.

Пламя метнулось вверх слепящими и обжигающими волнами, пожирая свою законную добычу. Но боли уже не чувствовалось.

Два горящих столба. Два мужественных человека.

“Вместе - всегда !”, - что есть силы прокричал он.

“Всегда !”, - донеслись до него ее слова.

Вот новый натиск стихии - и оба они скрылись в огне.

Толпа кричала.

И лишь немногие, отвернувшиеся от этого пожарища, давали себе клятву - священную клятву истинных воинов - никогда больше не допускать подобное. Бороться за справедливость.

Бороться - всегда.

Лишь эти немногие видели, как два светлых духа, оторвавшись от пламенных столбов, взмыли ввысь. Как они обнялись и улыбнулись друг другу - и устремились в небеса.

“Вместе - всегда”, - услышали эти несколько.

“Вcегда”,- повторили они.

Впереди - жизнь

“Ах ты !”, - крик вослед.

Маленький мальчик двенадцати или тринадцати лет - еще совсем подросток - сорвался с места и побежал прочь. Они, конечно, побегут за ним - побегут за вором…

Надо было оторваться - во что бы то ни стало. Пара кварталов - а там спасительный подъезд … спасительный подвал, где можно залечь и затаиться, - затаиться до тех пор, пока организм снова не потребует доли - доли еды и … и того, что помогало ему скоротать эти мучительные дни одиночества. Жизни без крова, без родителей, без всего - жизни наедине с самим собой и тем, что он купит на сворованные деньги. На ходу он открыл сумку … бумажник...так…две…три купюры… две тысячи рублей! Эти люди определенно собирались купить что-то сегодня. Какая досада - им это не удастся … но зато удастся ему !

Он обернулся на бегу и чуть было не вскрикнул от испуга. Мужчина догонял его - расстояние медленно, но все же верно сокращалось. Ему в его тринадцать лет было не тягаться со взрослым и здоровым человеком.

Два квартала, всего лишь два квартала и он спасен ! Он резко свернул в боковой проход между домами. Надо запутать следы - и тогда он сможет уйти…и тогда он должен уйти.

Вперед, вперед, вперед ! Ноги, выручайте, - вы уже не раз спасали меня в уличных столкновениях - помогите же и на этот раз !

Быстрый-быстрый бег вприпрыжку по переулкам, вертящаяся в голове одинокая мысль “Доберусь”… Да, доберусь !

Резкий взмах и поворот головы - бежавший за ним мужчина вынырнул из-за угла.

Не удалось, не удалось обмануть … мужчина видимо заметил, куда я свернул ! Сейчас догонит !… сто метров…девяносто… восемьдесят…семьдесят…

Вот он, здесь. Здесь его дом. Дом … вернее то, что с очень-очень большой долей сомнения можно было назвать домом. Здесь его спасение.

Нельзя, чтобы это место было раскрыто - надо увести догонявшего. Недавний воришка побежал прочь от дома в соседний переулок, мужчина - за ним.

Так…вверх по лестницам - потом съедем на лифте. Вверх, вверх ! Топот шагов за спиной…

Только бы успеть - только бы добраться ! Все … последний этаж … хоть бы хватило времени, чтобы оторваться ! Вдавленная до упора кнопка лифта … открывающиеся и закрывающиеся обитые железом дверцы. Он заскочил внутрь.

Успел ? Не заметили ?

Первый этаж. Выскочивший из лифта задыхающийся подросток - еще совсем ребенок… И снова - бег, отчаянный, на последнем дыхании - бег. Бег во спасение.

Вот оно - его убежище, что не раз уже спасало его от невзгод, от напастей и гнева других, - спасало от чего угодно, но только не от самого себя…

Он вбежал в дом - открыл и прикрыл дверь подвала. Сейчас у него нет времени ее баррикадировать. Надо затаиться, надо не подавать признаков жизни ! Тогда удастся обмануть - должно удаться.

Капающие с потолка капли. Запах горелого, идущий откуда-то из глубины. Зажавшийся в угол подросток - еще совсем ребенок. Тихое-тихое дыхание в ладошки - чтобы не было слышно. Десять секунд, двадцать, тридцать… Спасен?

Медленно открывающаяся дверь … лучи света, ударившие в лицо и осветившие фигуру на пороге, устремленный к нему взгляд.

Улыбка ? Он улыбается ? Он все-таки нашел его - и теперь улыбается ?? Наверное предвкушает предстоящую расправу…

Спокойный и исполненный внутреннего достоинства голос…

“Ну, не прячься. Всю жизнь прятаться - ведь ты не намерен так жить, да? Иди же сюда. Да не бойся ты, что же ты еще сильнее зажимаешься в этот грязный угол, как будто он может служить тебе спасением в твоей жизни? Не буду я тебя ругать и бить… ты итак уже страдаешь - зачем я буду добавлять страданий тебе ? Ну, давай. Я даже оставлю тебе часть тех денег, что ты своровал. Может быть даже все - если ты потратишь их разумно.”

Зовет к себе… Ловушка ? Возможно. Почти наверняка.

Но уж как-то слишком тепло и убедительно звучит его голос. Другие люди говорили не так...да ! - они говорили совсем не так, если им все же удавалось его настигнуть… Да и… что ему сейчас стоит просто подойти к нему и отобрать украденное? - но ведь не подходит же… что-то говорит там… Отдаст все деньги? Ну-ну, так я тебе и поверил … такого не бывает.

“Что же ты боишься? Ведь я пообещал не причинять тебе вреда. Не веришь…да, ты пока еще слишком напуган и ожесточен, чтобы начать доверять людям…но ты преодолеешь это - вот увидишь ! Ладно, не выходишь… Тогда я сам спущусь к тебе. ”

Подходит ... спускается ! Все, конец ! Он совсем вжался в угол…

“Что же это у тебя за дом то такой... А это что ? Клей ? Глупыш, ну разве может эта гадость заменить реальную жизнь ! Ладно, вставай. Не стоит жаться в этот грязный угол. Вставай, я помогу тебе.”

Сильные руки, сейчас совсем аккуратно взявшие его. Он робко поднял на человека глаза и невольно залюбовался. Мужественное и смелое лицо… улыбка на губах ... внимательный и … участливый? взгляд - как будто просматривающий тебя насквозь и видящий каждое твое побуждение, каждую твою мечту…

“Пошли, воришка”, - человек вновь улыбнулся. “Пойдем, тебе не место здесь - у тебя есть другие пути. Ты это очень скоро поймешь. Да не стоит возвращать мне эти деньги, оставь себе - оставь, что называется, на карманные расходы. Но смотри, я проверю, как ты потратил их.

Куда мы идем ? Ко мне домой - он лучше твоего затхлого подвала. Ты будешь жить со мной - ведь ты всегда мечтал иметь отца, да ? Я стану для тебя им - до тех пор, пока твой путь не позовет тебя.

У тебя впереди - жизнь. Пусть она будет достойной - ты сам сможешь сделать ее такой, ты заслужил это. А я - я лишь помогу тебе на твоем пути, помогу сделать первые шаги…дальше ты будешь идти - сам. Я помогу тебе, я хочу помочь тебе - хочу, чтобы ты увидел - жизнь. Жизнь, говорю тебе, а не ее потемки! Возьмись крепче за руку. Следуй за мной.”

Две медленно удаляющиеся фигуры - мужчина и маленький мальчик.

У обоих подняты лица и взгляд устремлен куда-то высоко в небеса… Оживленный веселый разговор о чем-то. Смех и улыбки.

Впереди - жизнь.

За Патриарха!

Сегодня я проснулся необычайно рано - даже солнце еще не успело взойти на Востоке. Вот уже почти час, как я бодрствую, и не могу понять, что же именно прервало мой блаженный покой. Что-то шевелится у меня где-то в груди и тревожит меня. Это странно. Никогда со мной раньше не было ничего подобного. Какие-то недостойные мысли пытаются проникнуть в мой ум - не иначе как сам Сатана искушает меня. Я изгоню эти мысли ереси - именем нашего Патриарха !

В смутных чувствах я включаю свет и вещание - ведь скоро должна начаться утренняя церемония молитвы, и мы, дети Божьи, все как один склоним головы в эти торжественные минуты, и во всех сердцах благословим Его Преосвятейшество - скромного наместника нашего небесного Отца на этой грешной земле.

Я беру позолоченную вещь, выполненную в форме креста и аккуратно вдавливаю небольшую кнопку на ней - и это чудесное устройство, дар Божий, которое наш Патриарх назвал “видеодисплеем”, оживает. Кажется, несколько столетий назад такие вещи называли “пультами”, а аналогом этого “видеодисплея” был так называемый “телевизор”. Впрочем, я не уверен. Я не был прилежным учеником в нашей школьной семинарии - да и о прошлом нам рассказывали очень мало.

До начала утренней молитвы, что будет распространена с помощью этих видеодисплеев в каждый дом - каждый приют каждой души - остается совсем немного времени. Мне надо успеть принять земную пищу, дабы напитать мое тело - а потом все свои силы я отдам духу и буду скромным служителем в этом несовершенном мире во имя целей нашего Святого Отца, да святится имя его на небесах во веки веков !

С тех пор, как скромные служителя нашего Патриарха придумали какой-то удивительный способ практически мгновенно создавать пищу из отдельных веществ, что дарует нам природа - мы не знаем недостатка в еде, потому что она может быть сделана практически из всего, что есть в этом мире. Воистину, только сам Господь мог даровать нашему Патриарху такое великое могущество над миром, воистину наш Патриарх - его наместник на земле !

Я успел насытить свое грешное тело и уже погрузился в прекрасные мысли о том великом райском царстве, в которое ведет нас, его смиренных служителей, наш великий Наместник, как видеодисплей издал определенный уже знакомый мне звук - это значит, что вот-вот должна начаться утренняя молитва и мы, несовершенные творения нашего великого Отца, получим еще одну возможность погрузиться на время в его великую благодать, даруемую нам, еще одну возможность очистить свои души от всякого зла. Если мы будем смиренны и будем любить своего Патриарха, то эта молитва дарует нам ни с чем не сравненную радость и покой - потому что так и должно быть.

Молитва была чудесна - как всегда, она была удивительна.

Это такое блаженство - стоять, смиренно склонив голову, слушая чудесные песнопения, - и осознавать себя частицей чего-то большего, чего-то великого, чего-то вечного. Это ни с чем несравнимое блаженство - слышать голос самого Патриарха, когда он приветствует детей своих и благословляет их с новым днем в этом мире.

Когда молитва кончилась, я чувствовал себя на вершине счастья - и душа моя пела в восторге. Все те грешные мысли, которыми сегодня утром пытался искушать меня Антихрист, исчезли. Так и должно быть - ведь истинный свет, даруемый нашим Наместником, очищает наши души, - и никакое зло и ересь не может войти в дом нашей души !

Сейчас мне предстоит отправиться в главную церковь нашего города - а всего праведными трудами служителей было создано уже около пятисот этих малых домов Божьих, дабы представить мое новое творение на справедливый суд ее главы Святого Алексия II. Он прочтет мою новую книгу - и, если она будет одобрена его святейшеством, - он даст свое высочайшее благоволение печатным агентствам размножить ее текст, дабы дети Божьи могли вкусить ее аромат и укрепиться в своей праведной вере в Бога и нашего всевеликого Патриарха.

Я выхожу из своего дома и с наслаждением вдыхаю чистый воздух Господень. Скромные слуги его Святейшества Патриарха смогли изобрести такие двигательные аппараты, которые оставляли воздух в его первозданной чистоте, не выделяя в него никаких так называемых “газов”, работая на энергии света, что дарует нам прекрасное солнечное светило. Воистину, нашему Наместнику ведомы великие пути !

Я двигаюсь по направлению к дому Господню, и радость переполняет меня. Я уже вижу свою встречу с его святейшеством Алексием, я уже вижу его сиятельную улыбку, я уже вижу, как моя книга поможет нашим братьям в их пути разума и сердца. Воистину, это чудесный день !

* * *

Господи, откуда взялись во мне эти мысли, истреби их Патриарх ?!

Что-то происходит в моей душе, что-то очень странное и очень необычное, что-то непонятное для меня. Это почти тоже самое чувство, что появилось у меня два дня назад… какие-то смутные сомнения в верности моей жизни и жизни моих земных братьев… Неужели даже утренняя молитва теперь не способна очистить мою душу от этих пагубных сомнений ?

Это чувство вновь родилось во мне после встречи с его святейшеством Алексием через день после того, как я отдал ему рукопись своей книги, дабы он мог сказать свое мнение о ней и дать свое благословение на ее распространение.

Дать свое благословение … он не дал своего благословения ! Он не только не дал своего благословения, он был очень гневен и очень зол … его преосвятейшество был в гневе … это невозможно ! Это воистину невозможно ! Как, как это может быть возможно, чтобы такой великий человек был способен опуститься до гнева ?! Я не верил собственным ушам, когда он начал свою речь !

- Известно ли тебе, сын мой Петр, что своей … гхм… книгой … ты нарушаешь все заповеди, данные нашим великим Наместником ?! – голос его преосвященства был холоден как сталь, какие-то недоброжелательные нотки прорывались через него.

- Отец, чем же я нарушаю его великие заповеди ? – вопрошал я.

- Чем? Ты спрашиваешь меня, чем ты нарушаешь его заповеди ? Я отвечу тебе, чем ! В своей книге ты говоришь, что творцом мира был Бог, ты утверждаешь, что Наш Патриарх - его скромный служитель. Наш Великий Наместник не его “скромный служитель” - наш Наместник его праведный сын, он само осуществление нашего Отца в этом мире ! Он - это Бог, он его воплощение ! Разве не говорилось вам об этом в вашей духовной школе ? Разве не говорилось вам, что слово нашего Патриарха - это слово самого Бога, выраженное через его уста, разве не говорилось вам, что слово его - закон для всех праведных детей божьих ?!

- Его преосвятейшество, но как же небесный сын может стоять выше небесного отца? - вопросил я.

- Стоять выше своего отца? Сын мой … - и его преосвященство поперхнулся - наш отец - это наш Патриарх ! Он наш отец и спаситель наших душ в этом мире !

- Но нам говорили … - начал было я.

- Вам говорили? Ответь мне, сын мой, кто говорил вам эти слова ?

Я назвал имя служителя в нашей духовной школе.

- Благодарю тебя, мой сын, ты сослужил великую службу делу искоренения всякой … ереси.

При слове “ересь” я вздрогнул. Ересь - это огромное преступление, ересь лишает человека права войти в божественные врата рая - так говорили все святые отцы… вот только мой учитель почему-то ничего не говорил об этом. Почему же он повинен в ереси, почему ?! Какое преступление божественной воли он совершил? И я задал этот вопрос его преосвятейшеству.

- Он совершил преступление, совращая детей божьих с их праведного пути, и он подлежит наказанию за этот грех. Мы примем необходимые меры, - и его преосвященство дал мне знак замолчать и не задавать больше вопросов. И не в силах не повиноваться ему я замолчал … лишь только какое-то смутное сомнение в этот момент шевельнулось в моей душе.

Его преосвященство продолжал.

- Далее ты говоришь, что за все грехи свои сын божий будет наказан своим небесным Отцом во время Священного Суда и “по делам их воздастся им”. Истинно, “по делам их воздастся им”, однако известно ли тебе, что наш всевеликий Патриарх как олицетворение воли нашего небесного Отца может сам наказывать и даровать прощение грешным детям своей великой милостью уже в этом мире ?!

Далее, ты говоришь : “…ибо только наш неземной Господь имеет власть над сущим и не сущим, и лишь его суд праведен и вечен…”. Суд на земле ведет наш Патриарх ! Мы, скромные служители его, можем лишь смиренно выполнять его волю, которая есть воля нашего неземного Отца, не задавая вопросов о том, может ли его суд быть неправедным - потому что суд нашего Наместника всегда праведный, ибо он есть олицетворение Бога ! Известны ли тебе случаи … сын мой, - и его преосвященство снова поперхнулся, - когда наш великий Наместник вершил неправый суд над детьми и служителями своими?

- Нет, отец.

- То-то же, сын мой. Ибо суд его праведен вечно - во веки веков, да святится имя его !

В это мгновение лицо его преосвященства залила сиятельная улыбка, казалось, он увидел само пришествие Спасителя вместе со свитой небесных ангелов. Однако как только он вновь взглянул на меня, его улыбка тот час же исчезла.

- Однако это не прощает твоих … ошибок … сын мой, - и преосвященство поперхнулся в третий раз.

Ты говоришь : “…ибо есть только одна великая сила в этом мире и одна великая ценность - и это есть любовь, и это есть проявление нашего неземного Отца в этом мире…” - это неверно ! Наша сила - в нашей вере в Патриарха ! Какая еще сила тебе нужна кроме нее? Только вера в него движет и спасает нас, только такая вера помогает нам жить !

“Ваша вера есть подавленное сомнение”, - пришли мне в голову в тот момент слова, - однако я тот час же отбросил эти пагубные мысли прочь. Его преосвященство теперь смотрел на меня уже чуть ли не с гневом, и голос его стал совсем ледяным.

- Но мало того, что ты пытаешься подорвать веру в нашего всемилостивейшего Патриарха, ты еще пытаешься свернуть отроков его с пути истинного ! Ты говоришь : “… а все обычаи, и обряды, и ритуалы исчезнут, как будто бы их никогда и не было раньше … и люди будут молиться в сердце и устремляться в сердце - и выражением устремления станет любовь…”. Как могут исчезнуть священные ритуалы, если они заповеданы нам нашим Патриархом, если они заповеданы нам нашим отцом как способ постигнуть его и приобщиться к его вечной благодати?!, - его преосвященство уже почти кричал. Это невозможно, это просто немыслимо ! Это настоящая ересь, сын мой ! Мало, мало того ! Ты подрываешь доверие к нам, скромным служителям нашего отца ! Ты только задумайся над тем, что ты говоришь … “…а вещи этого мира исчезнут и пропадут, и никогда уже не будут важны для вступающего в царствие Отца … и никогда не были важны, ибо приходяще сущее это, и как вступаем в него без ничего, кроме огня сердца своего, так и уходим ни с чем, кроме него. И тогда все поклонения, и ритуалы, и вещи, используемые для них, и всевозможные земные культы становятся не важны…”. Это немыслимо ! Все те священные ритуалы, которые мы проводим для них - все это величайшие дары, заповеданные для нас, ими мы помогаем нашим последователям. Мы очищаем их души, мы как служители Отца искупаем их грехи, мы спасаем их ! Как же можно не признавать это, как же можно отвергать благодарность наших братьев, которая даруется нам ими в своей смиренной щедрости?! Но ты, ты говоришь - “ибо только любовный огонь сердца способен искупать грех, но никакие не ритуалы, ни вещи, не прочие земные ценности ... ибо они есть преходящее и только огонь сердца и духа вечен…” – это истинное непонимание смысла вещей ! Наш Отец дал нам право искупать грехи детей наших, что по смирению своему являются к нам - и мы служим великую службу, помогая им освободиться от этого груза, а ты … ты! … - его преосвященство так разгневался, что уже чуть ли не задыхался - ты позоришь весь род наш, всю службу нашу, все достижения наши ! И последнее – “…ибо Отец наш живет не вовне, но в каждом из нас … и он есть Бог, и он есть - любовь…”. И он есть - Патриарх ! И он есть - вовне, ибо только он свят, а мы грешны, и Бог не живет в нас ! - и только он милостью своей может спасти наши души, но не мы сами ! Он !”, - преосвятейшество уже стоял во весь рост и кричал.

Я все еще не мог оправиться от удивления, смущения, растерянности … именно тогда это сомнение вновь шевельнулось во мне.

- Я посмотрю до конца твою рукопись … сын мой - и скажу тебе мое решение через десять дней. Но не рассчитывай, что я дам тебе возможность ее распространить после существенной … доработки … да и, возможно, распространить вообще. Кроме того, мы проведем дознание с твоим … гхм… учителем, да и с тобой, думаю тоже, - и он холодно воззрился на меня. А пока ступай с миром, … сын мой, - преосвятейшество вновь овладел собой. - Ступай с миром.

В растерянности, в смущении я вышел из храма. Это был, воистину, день печалей.

Выходя из церкви, я заметил, как к какому-то моему брату, только что вышедшему из церкви, подошел кханджи - так называли плененных людей-изгоев, коих теперь становилось все больше и больше с тех пор, как два года назад наша Святая империя начала Священную Войну. Мы относились к ним с великой … милостью … некоторым из них разрешали жить в городах, только вот жить им было, по-видимому, очень тяжело - однако в выступлениях Патриарха никогда не поднималась эта тема.

Этот кханджи подошел к этому моему духовному брату и стал, по-видимому, что-то просить. Тогда не долго думая, этот человек, на лице которого некогда была сиятельная улыбка, пнул его ногой так сильно, что кханджи отлетел в сторону, кубарем покатившись по лестницам…

Все это я уже видел, когда флайнер - один из видов транспорта, изобретенных приближенными нашего Наместника, работающий на энергии солнечного светила, - увозил меня прочь. И я ничего уже не мог поделать…

Боль, огромная боль всколыхнулась в моей душе тогда, - сочувствие к этому маленькому выброшенному, отброшенному, отопнутому ! - брату заполнило сердце…

Именно тот момент породил эти мучительные и нестерпимые сомнения во мне.

* * *

У меня было десять дней до того, как мне снова придется встретиться с его преосвященством Алексием II по вопросу моей рукописи - и я не хотел их терять.

Боль, громадная неописуемая словами боль, - она рвала и крошила мое сердце. Я не понимал - я не мог понять ! - как, как мои братья могут быть такими … такими … бесчеловечными. Как они могут быть такими жестокими - как? почему? за что?

Вся благодать ушла, осталась только боль. А за ней пришли сомнения.

Я и раньше слышал про Священную Войну - про великую войну, про праведную войну. Помню, как Патриарх выступал перед всеми … как возвышенно он говорил о том, с какими недочеловеками, не верящими в Отца, нам приходится бороться… с какими убийцами … с какими грешниками. Он говорил, что убивая их тело, мы спасаем их души … тогда я верил это - я не мог не верить моему Патриарху ! - а теперь … после случая с этим кханджи - я засомневался. Час за часом, день за днем сомнение росло - я уже не мог спать, я метался ночью в каком-то кошмарном бреду. Мне виделись сотни этих кханджи - мне виделись легионы облаченных в белую одежду святых братьев, убивающих их одним ударом с криками “за Патриарха !”, тут же осеняющих их знаком креста - и идущих все дальше, дальше, дальше…

И тогда я просыпался, не в силах больше видеть это. И тогда я размышлял.

Через десять дней я вновь пришел к его преосвященству - и никакого восторга в моих глазах не было. В его глазах, впрочем, тоже.

- Мы нашли твоего … учителя… сын мой - и его преосвященство в который уже раз поперхнулся. И просмотрели до конца твою рукопись. А теперь слушай наше решение ! - и он торжественно поднял руку. За распространение ложных сведений, за попытки отвести детей нашего Патриарха с пути истинного, за попытки привести их в лоно Антихриста, - человек по имени Хрис приговаривается к заключению в катакомбы Собора Патриарха навечно, вплоть то того дня, когда Антихрист придет за ним дабы забрать его черную душу ! Приговор подписан самим Высочайшим Патриархом и обжалованию не подлежит !

Я обомлел. Хрис, мой учитель, давший мне столь много в той духовной школе - он приговорен к заключению ! Никогда, никогда, никогда я еще не слышал ни об одном случае подобного заключения … а теперь … при мне … прямо на моих глазах … как это возможно ?!

- Вывести грешника ! - раздался голос преосвятейшества.

И тогда они - несколько мускулистых человек в белых рясах - вывели его. Я не узнал его - я бы не узнал его, встреться мы вновь при других обстоятельствах - он совсем не был похож на образ того Хриса, который я помнил с детских лет. Он ужасно постарел и еле волочил ноги, так что четырем помощникам приходилось очень сильно подталкивать его - на лице его была видна кровь. “Пытки ?“, - мелькнула у меня мысль.

- Учитель, Хрис ! - я закричал изо всех сил, стараясь перекрыть шум непонятно откуда взявшегося ветра.

Он обернулся. На искромсанных высохших губах его появилась слабая улыбка.

- Петр, сынок мой, ты ли это? Они тоже поймали тебя, да? Прости меня, сынок …прости… я должен был предвидеть, что это произойдет.

- Учитель, но почему?! Почему все так произошло? Неужели все то, что нам говорили - все это ложь?!

Было видно, что Крис вновь улыбнулся своими неслушающимися губами.

- А вот теперь, сынок, ты и пробудился, - ответил он, - и в это же мгновение рев нахлынувшего ветра заглушил все прочие звуки.

Я видел, как четверо людей уволокли моего учителя куда-то за здание - я хотел было ринуться ему на помощь, но меня тут же схватили трое таких же людей в рясах.

- Не дергайся, браток, - улыбнулся один из них.

Когда через несколько секунд передо мной вновь появилось его преосвятейшество - я уже не был удивлен.

- А тебя, сын мой … тебя мы вынуждены будем отправить на … чистку, дабы твой разум вновь стал святым и никакой бес не закрался в него ! - и он улыбнулся. - Взять его ! За Патриарха !

Весь мой мир в одно мгновение рухнул. Все, чему я верил, все, на что я надеялся - все стало ничем. Все было напрасно. Когда мои … братья … схватили меня - я не сопротивлялся. Это было уже ни к чему.

“Да будет на все воля Божья”, - успел подумать я, прежде чем увесистая деревянная дубинка одного из белых братьев опустилась на мою голову…

Знак пути

Грязь. Слякоть. Сырость. Запах тления. Капающая с потолка вода.

Здесь всегда было так. Никто не собирался ремонтировать этот подвал, а жильцам дома это было не важно, совсем - неважно. Им были не важны и не нужны и они, не нужны - практически никому.

Только единицы помогали им, откликались на их просьбы…совсем-совсем простые – просьбы, совсем не сложные для этих обеспеченных жильцов. Подать немного денег - сколько смогут, сколько не жалко. Дать хоть небольшой кусок хлеба - ведь они умирали с голоду.

Практически никто не помогал. Помогали - единицы.

Почему? Почему? Почему?

А ведь сколько смелости им надо было набраться, чтобы обратиться хоть к кому-нибудь! Чтобы обратиться за помощью в том состоянии, в каком они теперь были, чтобы выдерживать порой взгляд, полный неприязни и презрения.

За что люди презирали их? За то, что, когда погиб их отец и мать тоже покинула их, задохнувшись в приступе какой-то свирепой болезни, за то, что когда это случилось, государство забрало себе квартиру у них - совсем-совсем маленьких, за то, что с тех пор они были вынуждены скитаться по дворам и подвалам, всеми правдами и неправдами добывая себе кусок хлеба? Очень-очень редко воровать, чаще всего - просто просить. Просить помочь, помочь хоть чем-нибудь - тем, чем не жалко. У них оставалось единственная возможность выживать - искренняя человеческая просьба, обращение к сердцам людей…

Но им помогали - единицы.

За что же они не только не помогали им, но и гнали их прочь? За их жизнь, за то, как они стали теми, кем они стали? Неужели за это? Но за что здесь можно презирать ?

Сегодня они снова собрались здесь, в душном и грязном подвале - лучшем, что им удалось найти за несколько месяцев. Собрались, чтобы обсудить итоги дня - поделиться друг с другом тем, что каждому из них удалось найти. Если, конечно, удалось.

Они не прятали от друг друга ничего, не прятали, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства - делились друг с другом, делились всем тем, что каждому из них удалось найти. Им, выдерживавшим такие лишения, не была ведома заносчивость и жадность, презрение и эгоизм, они помогали друг другу…

Они - два брата и сестра. Два шестнадцатилетних подростка и четырнадцатилетняя девочка.

Три года они уже жили так. Так, как удавалось, как они могли. Они выдержали эти три года такой жизни - сколько еще им предстоит выдержать? Месяц, год, десятилетие ?

Нет, об этом лучше и не думать, лучше не думать. Совсем.

Упрямый разум не давал покоя, даже теперь - не давал. Пытался найти пути спасения, высчитать возможности вылезти из этой темной и грязной зловонной дыры на свет Божий. Выйти в мир - хороший и чистый мир, а не эту его жалкую карикатуру.

Впрочем, выходит им придется познавать это состояние мира. Только - это. Но как же тогда все те великие дела и свершения, о которых так мечталось в детстве, что будет с ними?

Погибнут ? Или выживут ?

Должны выжить.

Они должны выжить, чтобы выжили и воплотились в жизнь их мечты - их светлые мечты должны выжить в их сердцах, чтобы выжили они, выжили - как люди.Значит, они выживут. Выживут - обязательно. А потом свои мечты они воплотят в жизнь.

Его размышления внезапно прервал тонкий и высокий голос - голос его сестры, только что прибежавшей с улицы. Прибежавшей в это жалкое подобие дома.

- Паша, Паша, смотри, что я сегодня нашла. Подойди скорее, ну подойди же !

Он взглянул. В руках у нее был яблочный пирог - большой яблочный пирог. Уже слегка засохший и испачканный, с большой откушенной частью. Изголодалась, бедняга…

- Ваня, Паша, держите. Берите все. Я уже поела, меня накормили. Замечательная добрая бабушка, одна на несколько лестничных пролетов. Одна такая. Она напоила меня теплым и сладким-сладким чаем с вареньем. Представляете ? Я никогда в жизни после смерти мамы и папы не пробовала такой вкуснятины! Она дала поесть пирогов, а когда я сказала, что у меня еще есть два брата, то она долго что-то искала и сокрушалась. А потом она сказала, что сейчас у нее практически нет ничего съестного для них, так как сама она не ходит, а еду ей покупают и приносят ее сыновья. Пирог, этот пирог - она сказала, что испекла его сама, и это все, что у нее есть сейчас для них. Она дала мне его для вас, а потом сказала, что если мне будет голодно и страшно, то я смогу снова зайти к ней - и она согреет и накормит меня. Вот так. Представляете, как это здорово!

Пока она, сбиваясь и коверкая слова, тараторила все это, он подошел и тихо сел рядом с ней. Посмотрел на нее - она дрожала. Тогда он обнял ее и прижал к себе. Пускай согреется, пускай успокоится. Она молодец, добыла хорошую еду. Даже им вдвоем не всегда удавалось такое. Молодец.

“Ты молодец”, - сказал он ей. Она улыбнулась. “Я старалась”,- услышал он.

Сейчас, сейчас они поедят и согреются. Организм послушно возьмет предлагаемую пищу и преобразует в тепло. На сегодня им должно хватить - а завтра им придется все повторять сначала.

И так каждый день… Месяц? Год? Десятилетие?

Без видимой возможности вырваться из этого круга. Она, безусловно, существует, - вот только он не может ее найти. Но он найдет, обязательно найдет. Ради них, ради его младшего брата, ради его сестренки - он найдет выход, обязательно найдет. Обязан найти.

Медленно капали капли с потолка. Медленно тянулось время. Он сидел и размышлял … вспоминал свою прошлую беззаботную жизнь. Как ему теперь не хватает ее ! Им всем не хватает ласки родителей, их тепла и заботы. Жизнь очень рано заставила их стать совсем-совсем взрослыми, выкинув из детства. Значит, это зачем-то было нужно. Зачем-то нужно…

Научить их не бояться лишений? Научить быть добрее и терпимее к людям, терпимее теперь, когда их самих мало кто терпел? Научить способности понимать боль и тяготу других, таких же, как они сами?

Возможно. Вполне возможно.

Но вот только он из всех жизненных уроков лучше всех, похоже, выучил урок сострадания и взаимопомощи - он не мог представить свою жизнь без помощи брату и сестренке. Он был обязан помочь им выбраться из этой дыры. Помочь им….

Вот сейчас, его милая сестренка, как-то забавно причмокнула во сне, и перевернулась на другой бок, так и не выпустив край его куртки из своих маленьких рук. Он развернулся и снова укрыл ее - пусть хоть во сне дурацкий холод не тревожит ее…

А рядом c ними, буквально в двух метрах, заснул его брат - заснул, свернувшись калачиком. Тоже замерз и оголодал. Они все замерзли и оголодали за последние дни… За последнюю тысячу дней.

А ведь у них даже не было возможности заработать хоть какие-то деньги - заработать своим, пускай еще детским, но совершенно самозабвенным трудом. Он стал бы таким, если бы ему удалось найти хоть какую-нибудь работу. Но - не удавалось.

Никто, никто, никто не брал их - тут же выгоняли прочь при первом же брошенном на него взгляде. “Люди, - порой так хотелось крикнуть ему вслед тем дававшим подзатыльники и тумаки мужчинам, брезгливо морщащимся разукрашенным девицам, что-то быстро начинавшим шептать этим мужчинам на ухо при первом его появлении перед ними, - люди! За что же вы гоните меня и не даете ни единой возможности вылезти из той жуткой дыры, в которой я оказался ? Ведь я же пытаюсь это сделать, пытаюсь изменить жизнь ! Я даже сейчас не прошу ничего у вас - только хочу получить возможность заработать хоть что-то, хоть на еду. За что вы презираете меня ? Ведь вы не знаете, совсем не знаете тех тягот и лишений, что мне и моему братику с сестренкой пришлось пережить ! Вы, знаете ли вы, что это такое - жить без крыши над головой, без дома…жить так, как живу я…жить, надеясь только на себя, свои руки и свою голову - жить, будучи готовым на каждый новый день прекратить эту жизнь, прекратить, просто погибнув от голода? Знаете ли вы, люди, что это за жизнь? Не хотите знать ? Я тоже не хотел - совсем-совсем не хотел - но пришлось. Пришлось. А теперь, теперь не могу ничего сделать… Почти совсем ничего…”

Неужели я и вправду не могу сделать почти совсем ничего…неужели это так? Ведь если, ведь если не найти хоть какой-нибудь постоянный источник пищи и тепла - они погибнут. Погибнут… и … и все?

Если он не сможет заработать…хоть-что нибудь….хоть чуть-чуть… то…его сестренке придется…придется…

Нет, нет, нет ! Дурацкий разум, замолчи, замолчи, замолчи !

Этого не будет никогда. Никогда! Я не допущу! Хоть разобьюсь об пороги, вымаливая работу - но не допущу !

А ведь она, Нина, могла бы стать истинной принцессой…может быть, лучиком света для множества людей - у нее всегда, с самого рождения был дар играть жизнь…совсем-совсем мило играть, совсем непосредственно. Она и сейчас жила так - жила ребенком, она оставалась ребенком в этой какофонии их жизни. Она могла стать прекрасной актрисой - актрисой жизни…разной жизни…непростой жизни.

И он с его братом также могли бы помогать очень многим людям - помогать, учя их ценить то, что им дается жизнью, ценить всякое благо, всякую помощь…откликаться на просьбу, на искреннюю человеческую просьбу… не давать своим сердцам замерзать…

Медленно капающая с потолка вода. Писк крыс за соседней стеной. Два мальчика и девочка, прижавшиеся друг к другу. Спящие. Что готовит им новый день?

Новые пятьсот шестьдесят семь дней …

* * *

Отложенная в сторону ручка. Сложенные в стопку листы бумаги. Завтра он продолжит свою работу - продолжит писать. Ему еще есть много о чем рассказать людям.

Еще достаточно молодой человек с каким-то странным для стороннего наблюдателя лучистым взглядом отошел от стола. Да, завтра он продолжит свою работу - работу, которой он посвятил себя.

Задумался и улыбнулся. Как же была мила и непосредственная его сестра ! Она и сейчас жила так - жила ребенком, ребенком, способным позаботиться о себе и о других. Она жила так сейчас, когда беды и напасти прошлого уже миновали - миновали, оставив широкий рубец в памяти. Трудно заживающий рубец.

Усвоены ли уроки? Понят ли смысл событий его жизни? Найдены ли достойные ответы, на вопросы, заданные ему жизнью? Заданные десять лет назад…. Многое понято и осмыслено, но еще больше предстоит сделать и понять. И он попытается понять результаты своих выборов, осмыслить свои ошибки. Он сделает это в своей книге - своей первой книге.

Нет, в их книге - в книге их жизни. Двух братьев и сестры.

Сестра вчера позвонила ему. Ее голос, как всегда, был мелодичен и звонок - был радостен. Милый голос любимого человека.

Да, она радовалась, радовалась своей новой жизни. Она была счастлива. Ее берут в новую роль в замечательном фильме - в роль нежной жены и любящей матери, роль, которую она теперь так прекрасно выполняет в своей семье. В семье, где нет обиды и ненависти, где нет недоверия и корысти, где есть свет и простор, где есть горний воздух свободы и нежный аромат любви, где есть взаимопомощь и взаимовыручка, где есть доверие и благодарность, где есть признательность и доброта…где все это есть - как основа жизни, как ее стержень. Она счастлива в своей семье - она всегда так говорила… делилась с ним радостью при первой же встрече.

Он тоже счастлив, счастлив в своей работе.

Вот только брат что-то не шлет весточку.. Впрочем, пошлет, обязательно пошлет, когда приедет из-за рубежа. Он теперь бизнесмен…влиятельный и деловой человек - крупнейшие магнаты страны прислушиваются к его мнению. Но власть не испортила его, ему - им - не зря был дан тот урок … урок лишений. Он сделал их добрее и мудрее, сделал несмотря на преграды..

Теперь каждый из них воплощает свою мечту в жизнь. Как им и когда-то мечталось…

Кто-то назовет это чудом и с восторгом в глазах прослезится. Кто-то недоверчиво сморщится, пробурчав, что вся эта история его жизни, которую он запечатлел в своей книге, больше похожа на нелепую сказку и несуразные вымыслы. Кто-то поблагодарит его за совет. Кто-то начнет прилагать советы в жизнь. А он назвал бы это - Испытание, испытание жизни. Испытание, символизирующее начало испытаний новых… испытаний - каждый день.

Чудо ли то, что после почти пяти лет скитаний, когда им наконец удалось устроиться в какой-то цирк ухаживать за животными, после того, как уволилась какая-то актриса, внимание заведующих вдруг было внезапно обращено к его сестренке, к ее живой и детской непосредственности … к ее красоте в своей непосредственности ?

А потом были годы - годы работы. Разные годы.

Его сделали гимнастом - со своей природной ловкостью он отлично справлялся с этой ролью. Брата научили жонглировать. Сестра стала вести представления. Это было начало их нового пути.

Чудо ли, что сестра вскоре стала актрисой - и ее обаяние и душевная красота принесли ей мировую известность ?

Чудо ли, что брат, после того, как скопил небольшой капитал, открыл свое дело, выросшее в крупнейшую транснациональную компанию?

Чудо ли, что он, в глубине души желая искать ответы на вопросы жизни, учиться и учить делать верные выборы, - стал писателем?

Он не назовет это чудом, он назовет это Знаком - знаком пути. Его и их пути - пути, который они должны - обязаны были - пройти, чтобы стать теми, кем они стали.

Чтобы справляться с новыми испытаниями. Чтобы не бояться преград. Чтобы верить прекрасным мечтам, чтобы их воплощать - в жизнь. Чтобы стать - Человеком, человеком с большой буквы.

Чтобы быть им.

Когда приходит смерч

Господи, это так здорово ! Я наконец-то встретил девушку, которую полюбил. Я уже начинал все больше и больше думать о том, что это вообще невозможно, что я вообще никогда не смогу встретить в этом мире человека, близкого мне по духу. Десятки знакомых – и никого, никого, кто имел хоть сколько-нибудь близкие моим взгляды на вещи. Казалось, надежда почти ушла из моего сердца, и, помнится, я даже стал убеждать себя в том, что, видимо, такое состояние вещей совершенно неизбежно и я, хочу того или нет, должен с ним смириться – как с чем-то гораздо более сильным меня самого.

Удивительно, это действительно удивительно – искра надежды уже практически погасла … и именно в этот момент, когда я уже почти перестал верить в возможность чуда – оно свершилось !

Милая, славная, чудесная девушка …удивительно близкая по своему мироощущению мне. Как же случилось так, что мы все-таки встретились? Всего лишь несколько минут вперед или назад – и мы - не ведая, что творим, вероятно, прошли бы мимо, уже так и не взглянув друг на друга. Не встретились бы никогда… ведь мы почти наверняка уже не встретились бы никогда. И тогда я бы окончательно потерял свою надежду.

Благодарю тебя, Господи, за то, что ты услышал мои молитвы !

Сегодня мы шли с ней по парку – и внезапно пошел дождь. Никто из нас не захватил зонтов, так что пришлось срочно искать внушительных размеров дерево и укрываться под его могучей кроной.

Этот так вовремя пошедший дождь сделал нас еще ближе.

Пока мы пережидали его, смеясь, что нас угораздило попасть под него как раз в момент совместных прогулок, мы успели поговорить о многом. Я действительно не ошибся - эта девушка обладала очень близкими мне взглядами, точнее сказать – она жила ими. Я не знаю, как описать то ощущение, которое возникло во мне в те пятнадцать-двадцать минут нашей беседы. Чувствовали ли вы когда-нибудь, что действительно встретились со своей второй половинкой? Что вы, формально зная друг друга так немного, знаете друг друга уже целую вечность? Что человек, который находится рядом с вами, понимает вас с полуслова, настолько схожи оказываются ваши мысли и настолько близки сознания ? Если вы когда-нибудь в своей жизни чувствовали нечто подобное, вы поймете те ощущения, о которых я говорю.

Потом дождь кончился так же внезапно, как и начался - и мы продолжили наш путь, выйдя на многолюдные улицы города.

Потом мы долго-долго ходили по ним, периодически куда-то сворачивали – шли, куда глаза глядят, ведь у нас были вещи гораздо более важные, чем смотреть по сторонам – мы наслаждались обществом друг друга.

Потом я (в душе протестуя против навязываемых мне правил действования, однако желая сделать ей приятное) пригласил ее в кино – и она отказалась. Сказала, что лучше снова вернуться в том парк, с которого начался наш день, чем сидеть в душном зале, просматривая глупые комедии или кровавые боевики.

Девушка отказалась от кино. По созданным в сознании многих людей стереотипам это было…странно, по меньшей мере. Мне же казалось, что я очень хорошо понимал ее в те мгновения.

А потом мы действительно вернулись в тот самый дождливый парк, к тому времени уже высушенный выглянувшим солнцем. Мы сидели с ней на парковой скамейке и беседовали друг с другом. Это были удивительные минуты, я все еще не могу забыть их.

Я не могу забыть три месяца наших встреч. Я не могу забыть ее сияющую улыбку, и ее саму в эти мгновения - полную радости. Я не могу забыть наш первый поцелуй. Я не могу забыть ни одно из наших мгновений вместе.

И даже сейчас я не могу забыть ее – мою настоящую любовь. Даже … сейчас.

* * *

Со второй девушкой я встретился случайно.

Это произошло как раз в то время, когда я встречался с моей Татьяной.

Мы с ней тогда гуляли друг с другом – шли по какой-то улице, когда навстречу нам вышла она.

Когда мы почти поравнялись друг с другом, Татьяна и девушка, шедшая нам навстречу - обе они улыбнулись и со словами приветствия подошли друг к другу. Оказалось, что встретившаяся нам девушка – ее звали Лариса, является коллегой Тани по работе.

Они разговорились. Я молча их ждал.

Минут через десять они попрощались друг с другом, и Лариса пошла своей дорогой.

Проходя мимо нас, она бросила на меня свой взгляд и сказала вслух “А парень то у тебя ничего, красивый…”, на что Таня ответила, что она теперь очень счастливая девушка.

В этот день с Ларисой мы больше не встречались. А через две недели я получил от нее звонок на свой рабочий телефон.

* * *

До сих пор не могу понять, как она получила мой рабочий телефон. Но видимо для таких, как она, нет ничего того, что нельзя сломать на своем пути, двигаясь к раз намеченной цели.

Потом начались ее постоянные звонки и предложения встреч. После моего десятого отказа в ход пошли угрозы. Я плевал на ее угрозы – я люблю … любил?... только Таню.

Я люблю только Таню, только ее ! Господи, я не хочу причинять ей боль, я люблю ее ! Когда же прекратятся эти мучения?! Ее ! Ее… только … ее…

Угрозы ее были разнообразны. Самой последней стала угроза “взять меня силой”, как она тогда сказала. Я в двадцатый, наверное, раз пожелал ей найти другого человека, который полюбит ее и ответил, что между мной и ей ничего быть не может. Тогда она ответила, что если я не способен полюбить ее по воле собственного сердца, то полюблю по ее собственной воле – и положила трубку.

Это стало началом того кошмара, в котором я пребываю по сей день.

Через месяц после последнего звонка Ларисы мы с Татьяной поругались.

Мы поругались !

Никогда, никогда, никогда между нами не было ничего подобного – это было просто недопустимо … но факт остается фактом – через месяц после тех событий мы поругались. Причина была самой что ни на есть бытовой, я до сих пор не могу понять, как я мог тогда позволить себе такой тон?

Ведь я же люблю ее… !

Это стало началом наших постоянных ссор.

Я не знаю, что находило на меня в те мгновения – я стал какой-то сам не свой. Какой-то дикий, злобный, агрессивный … и всегда – всегда, когда бы я ни приходил домой с работы, я находил к чему придраться в ней и ее работе !

Сначала она пыталась идти на компромиссы, но после многочисленных повторений в ответ на мои выпады она уже начинала лишь плакать. Что-то еще сильнее заводило меня в эти моменты, я видел как она плачет … как она опечалена … - нет, как она слаба ! – и хотел ударить ее еще сильнее ! Еще больнее, еще жестче ! Так, так, так – чтобы запомнила на всю жизнь ! Чтобы знала, как перечить мне !

Дура ! Дура ! Дура ! И как мне могла понравиться такая девушка ?! Самовлюбленная паршивая тварь !

Тварь !

Господи, что же я пишу ?! Как я могу так думать о моей … любимой … девушке ?!

Любимой…

Любимая моя .. славная … я знаю, ты слышишь меня даже сейчас, когда мы с тобой стали так далеки друг от друга … прости меня за эти строки … я не хотел.. я не знаю, что со мной… мне очень тяжело, очень… как будто бы что-то давит на меня, пытаясь сплющить – вновь и вновь, методично и настойчиво… я уже не пойму, контролирую ли я себя, или мной управляет кто-то другой, неизвестный мне…

Та..та…ня… прости, прости меня… если … можешь.

* * *

Наши ссоры стали началом краха наших отношений – и моей – нашей ? – мечты.

Сначала я бил ее словами – потом стал бить руками. И это стало последней каплей в чаше ее терпения. Она подала на развод – и мы расстались.

Мы покинули друг друга … нет ! – я послал эту дуру подальше ! Да ! Она правильно сделала, что убралась на все четыре стороны ! Тоже мне, неженка ! Цаца !

Есть женщины гораздо лучше ее ! Да ! … гораздо … лучше.

* * *

Сегодня я вновь встречусь с моей ненаглядной Ларисой. Как же я истосковался по ней… Не надо мне никаких паршивых Татьян – я хочу только Ларису ! Я хочу ее … я хочу быть с ней.

Да, да, да ! Мы будем счастливы – ведь мы так любим друг друга !

* * *

Я…я…я не знаю… Иногда … иногда мне начинает казаться, что я не люблю ее – мою Ларису…

Что…что это какой-то страшный сон, что… что нашей любви не существует…

Господи, да как я могу сомневаться в этом? Прочь, паршивые мысли ! Конечно, я люблю ее !

* * *

Сегодня было сладко … очень … сладко. Мы любили друг друга … мы были одним. Я чувствовал, как ее тело робко вздрагивает … я видел, как она прикрывает глаза от удовольствия … и я взрывался. Мы целовали и целовали друг друга – и не могли остановиться… Мы слились в одно целое. Ох, как это было сладко…

Дак кто же сказал, что я и Лариса не подходим друг другу ? Мы просто созданы друг для друга !

* * *

Сегодня мне приснилась Таня. Моя …. Таня… Моя любимая Таня…

Проклятье ! Опять эта чертова сентиментальность !

Я уже тысячу раз понял, что моя встреча с Таней была чудовищной ошибкой в моей судьбе и я не хочу думать об этом вновь. Я люблю Ларису и только ее.

Или … или нет ?

* * *

Нет ! Да сколько же можно ! Сколько же можно этих мучений ?!

Когда мы прекратим ссориться ?! Когда наконец мы сможем поговорить по душам ?

Почему … почему что-то постоянно тянет меня к ней … почему, почему я не могу изгнать это чувства – это влечение ?!

Пишу об этом и опять застаю себя на мысли о ней… Нет !!!

* * *

Это кошмар, это ужас, это наваждение ! Меня рвет на части – я не люблю ее – но меня тянет к ней ! Что за жуткое влечение,  как оно могло зародиться ?

Мы совершенно противоположны с ней – мы не подходим друг другу !

Почему же я не могу не думать о ней, почему не могу не идти к ней каждый день после своей работы, почему не могу забыть  ?

Почему я не могу забыть ее как страшный сон ?!

* * *

Сегодня мы опять поссорились. Она сказала, что не хочет меня видеть – и выгнала из дому.

Захлапывая дверь, буркнула что-то про то, что бабка ее обманула, и выругалась.

А потом я спал на улице. Она все-таки впустила меня к себе через день, обругав для приличия.

Странно… неужели мне уже начинают нравиться ее оскорбления?

Все, я так больше не могу ! Сегодня это прекратиться. Сегодня – или никогда !

* * *

Очень болит голова и эта зудящая боль постепенно начинает расплываться по всему телу.

Радует одно - сегодня все юридические формальности будут улажены – и мы наконец-то перестанем быть мужем и женой.

Но как же я теперь буду жить без ее – моей верной Ларисы ?!

Я уже сошел с ума или мне это только кажется ? Видимо я действительно нездоров. Надо прогуляться – свежий воздух должен помочь мне.

Нет, я решительно не хочу так жить !

Идущий по улице мужчина – глаза его слегка прикрыты и правая рука держится за голову.

Его шатает из стороны в сторону – издалека кажется, будто это просто пьяный человек.

Но те прохожие, которые случайно заглядывали в эти полуприкрытые глаза, напрочь отбрасывали все эти неподходящие мысли о том, что это очередной побуянивший в компании индивид – потому что эти глаза практически не имели зрачков – зрачки сжались до невозможных размеров и в них читалась такая смертная тоска, что невольные взглянувшие тотчас же отшатывались прочь.

Красный свет на светофоре – и машины начинают движение.

Однако какой-то шатающийся человек практически не видит их – кажется, он совсем не видит красного света, преграждающего ему путь… Вот он уже вышел на середину дороги…

“Стой, красный ! ”, - доносится до него крик пешеходов – и человек начинает разворачиваться на звук.

Вдавленные до упора тормоза. Визг резины по асьфальту… Человек разворачивается в сторону надвигающейся машины – и зрачки его начинают медленно расширяться…

Удар.

- Что же произошло с твоим другом?

- Он погиб в ДТП … его сбила машина. Черепно-мозговая травма и кровоизлияние в мозг. Когда его доставили в больницу, он был уже мертв.

- Очень сожалею.

- Я знаю. Не нужно этих слов.

- Как думаешь, почему он погиб?

- Я не могу судить наверняка. В последнее время что-то странное начало происходить с ним – он стал сам не свой. Развелся со своей женой Татьяной и женился на Ларисе. Признаться, я так и не смог понять его выбор – они совершенно непохожи друг на друга. С момента развода со своей Таней он прекратил со мной все контакты, хотя раньше их активно поддерживал. Я сам до сих пор не знаю, что же сподвигнуло его на те необдуманные с моей точки зрения шаги.

- А что стало с Татьяной и Ларисой, ты не знаешь?

- Татьяна вышла замуж за другого и уехала в другой город – об ее дальнейшей судьбе мне ничего не известно. А Лариса … Лариса погибла. Ее убили.

Говоривший человек вздохнул.

- Какой-то маньяк подстерег ее в переулке, когда она возвращалась домой. Изнасиловал, а затем убил ножом. Тело нашли в подвале в одном из соседних домов примерно спустя неделю после событий.

- Все это конечно жутко.

- Да, согласен с тобой, очень печально.

- Но это так и не объясняет его поведения за несколько месяцев до его смерти.

- Да, не объясняет. Впрочем – и говоривший улыбнулся – мне кажется, у меня есть небольшая зацепка.

С этими словами он вынул из своего портфеля небольшую стопку бумаг.

- Вот, держи. Это его дневник, который он вел – по крайней мере та часть, что я сумел достать, когда производилась опись имущества. Сам я его еще не смотрел, но раз тебя так заинтересовал этот вопрос … прочти, может быть найдешь в нем ответ.

- Да, дай мне взглянуть на эту вещь.

И человек раскрыл страницы…

Любимая

Много есть людей, что полюбив,

Мудрые, дома себе возводят,

Возле их благословенных нив

Дети резвые за стадом бродят.

А другим - жестокая любовь,

Горькие ответы и вопросы,

С желчью смешана, кричит их кровь,

Слух им мучат злобным звоном осы.

А иные любят, как поют,

И поют, и дивно торжествуют,

В сказочный скрываются приют;

А иные любят, как танцуют.

Н. Гумилев "Любовь"

Он торжествовал. Он был на седьмом небе от счастья.

Она любит его! Любит !

Он услышал это из нее прекрасных уст - она сказала ему это ! И в этих словах не было фальши и лжи, не было – обмана.

Он это чувствовал, всем своим существом - чувствовал. Он – знал, что она говорила правду.

То, что чувствовала; то, что переживала; то, о чем думала; то, о чем сказала ему в этот прекрасный весенний вечер - вечер, который он лелеял в мечтах и так ждал, вечер, когда сбылась его мечта, вечер, с которого он стал - обновленным. Как будто бы заново родившимся.

Тихий весенний вечер…

Он говорил ей о том, что любит ее, что сердце его трепещет, когда он смотрит на нее и любуется ею, что он рад, что встретил ее в этом мире – в этом прекрасном мире.

В этом прекрасном мире он встретил ее - прекрасную. Украшение мира, жемчужину мира, звездочку мира, лучик солнца.

Он продолжал говорить и видел, как очаровательная и загадочная улыбка появилась на ее лице. А когда он перестал, он услышал эти слова .

Эти слова !

Великую музыку, прекрасную музыку - музыку ее сердца.

- Я люблю тебя. Я тоже люблю тебя. И хочу быть с тобой рядом - всегда.

Слова прозвучали нежно и таинственно тихо - но не для него. Он крикнул – громко, не боясь и не стесняясь своего чувства. Так, чтобы услышали все - чтобы его слышал весь мир. Чтобы вместе с ним радовался – весь мир.

- Я люблю тебя ! Люблю !

Слова разнеслись высоко и широко.

Так - именно так. Он будет петь о своей любви, никого не боясь и не стесняясь, ему – ничего стесняться, нечего бояться. Он – любит ее, он любит – любить, он любит – жизнь. Теперь он любит их.

Казалось, само небо улыбнулось ему в этот момент - улыбнулось, благословляя любовь.

Голос его стих высоко в небесах. Случайные прохожие все еще продолжали оглядываться на них, певших о своей любви. Некоторые из них улыбались.

А потом они долго стояли вместе, обнявшись. Совсем-совсем близко друг к другу. Она стала для него родным человеком - человеком, близким его сердцу, близким его душе.

Она и была для него - родным человеком, была и до этих слов. До, а не только после.  Потому что он любил – ее, а не только себя и свою к ней любовь. Он любил - ее - и был рад дарить ей любовь свою.

А потом они бежали вперед, и свежий ветер бил им в лицо, и им светило солнце. Подобно солнцу в душах у них светились их чувства - чувства двух влюбленных сердец.

Потом настал вечер - поздний вечер. Совсем-совсем быстро настал - необычайно быстро настал.

И он проводил ее до дому - проводил и попрощался до завтра. Да, именно до завтра он попрощался.  Завтра будет новый чудесный день, новый день радости - и они встретятся вместе.

Два близких друг другу человека. Два близких сердца…

Они встречались снова и снова - в течение дней и недель. Месяцев.

И каждый день дарил что-то новое - дарил радость общения друг с другом - общения без злобы, гнева и обид, без боли,-  они любили друг друга.  Дарил восприятие внутренней глубины любимого и любимой, дарил силы и радость творчества - творчества жизни.

Их жизни. Молодой расцветающей жизни. Через год они поженились - и жили вместе три года.

Три года…

А потом он получил от нее письмо. Трогательное письмо. Прощальное письмо.

Человек с веселым и добрым взглядом – жизнерадостным взглядом юноши, совершенно скрывавшим для незнающего человека его немолодой уже возраст, печально улыбнулся и отложил конверт в сторону. Тогда, семнадцать лет назад, он получил его - письмо его любимой.

Прощальное письмо. Письмо, полное светлой грусти и давно ушедших воспоминаний. Но – вновь вернувшихся, вернувшихся при чтении письма. Он читал его, и слезы медленно катилась по его огрубелым уже щекам. Он плакал.

Эти глаза, плакавшие столь редко, сейчас плакали. Он вспоминал : вспоминал свою былую жизнь, вспоминал их любовь – и плакал.

Он не перестал любить ее. Не перестал. И поэтому сейчас – плакал.

А ведь тогда он искренне полагал, что они не расстанутся никогда. Никогда. Он ошибался, жестоко ошибался…

Жестоко? Но разве может он сказать, что несчастлив теперь? У него есть жена – чудесная и милая женщина, которую он тоже любит и о которой заботится - которую он любит также сильно, как любил когда-то ту женщину. У него есть замечательные дети – мальчик и девочка, его опора и надежда - два солнышка, два чуда.

Он счастлив.

Просто… просто старое воспоминание все еще бередит его ум, терзает его душу. Он не может забыть… забыть того дня, когда получил это письмо. Тогда в глазах его стояли слезы - так же, как и теперь.

А ведь она тоже плакала…. плакала, когда писала письмо ему. Они так и остались – ее слезы - на листах этой бумаги, что он сейчас так нежно и трепетно держит в руках. О чем она тогда плакала?

Об их расставании ? Об их сокровенных мечтах долгой совместной жизни, которым так и не удалось осуществиться? Об их любви?

Он не знал - она не дала ответа.Только лишь – плакала - и послала ему это письмо.

Письмо…

Вот оно перед ним. Полустертые строчки и слова. Но это не мешало ему – он помнил его наизусть - каждое слово.

Да, она нашла другого - такого, которого тоже любит всем сердцем и без которого не может жить – так она писала. Она полюбила другого.

А его – его она продолжает любить ? Хоть изредка с благодарностью вспоминать о нем?

Он не знал ответа - снова не знал ответа и на этот вопрос. Но он точно знал – он продолжал любить ее  и вспоминать о ней с благодарностью. Он был благодарен ей – за те светлые минуты жизни, которые она ему подарила.

Пусть она будет счастлива с любимым, пусть все у них будет хорошо!

Да, пусть она будет счастлива! Он желал ей счастья, от всей души - желал. Он желал счастья и тому человеку, с которым она теперь, к которому она ушла.

Потому что он – тоже человек. Такой же, как он сам. И он тоже заслуживает быть счастливым.

Пусть они будут счастливы! Пусть будут счастливы любящие друг друга люди ! Пусть учатся любить, ничего не требую взамен. Пусть учатся любви дающей. Любви - солнцу.

Да, подумал он, - пусть будет так.

Да будет так !

Мертвый Город

Он есть - и вместе с тем его не существует.

Он всегда был - но раньше о нем предпочитали молчать.

Он манит тебя как нечто сладостно-запретное - и вместе с тем его подлинную горечь успевают ощутить немногие.

Он подобен строящейся Вавилонской башне, но все больше желает забраться на его вершину.

Он растет вовне и внутри незаметно, оплетая своей паутиной все уголки твоей души. Именно поэтому многие считают его несуществующим.

Издалека его смрад кажется благоуханием, а огни пожара - милой иллюминацией.

Из него практически никто не возвращался. А немногие вернувшиеся уже не были людьми.

О нем сказано так много ... но все это не уменьшает число паломников в него.

Он никогда не жил - именно поэтому он не ведает, что такое смерть.

Он был рожден вместе с человеком. Исчезнет ли он раньше него ?

Да, он выглядит как целый город. Но это - Мертвый Город.

Это город почившей любви. Кладбище.

Могилы, могилы, могилы...

Каждая из них - уникальна в своем роде. Но нужна ли уникальность мертвецам ?

Надгробные камни - и надписи, надписи, надписи...

"Начни себя ты ублажать, и тряпки хватит уж стирать !", - как будто визжит первый.

"Козлом он был - козлом он и остался ... его прибью, другим чтоб не достался !", - грозится что есть силы второй.

"Ну сколько можно, в самом деле, меня иметь уже в постели ?!" - надрывается в своем беззвучном возгласе непонятно к кому третий.

"Меня тоска по мужу гложет ... боюсь, любовник не поможет ..", - неуверенно-робко грустит четвертый.

"И без семьи есть в жизни много дел ... пусть сдохнут все, кто нас не захотел !", - как будто приказывает прочим мертвым пятый.

"Я не люблю тебя, вот так ! Я лучше сдохну ! Сам дурак !", - заходится в истерике шестой.

"Все бабы что дуры, а я - королева ! Мне можно направо, мне можно налево !", - безапеляционно уверяет других мертвецов седьмой.

"Чем меньше женщину любить, тем легче нам ее избить !", - делится мертвецкой мудростью восьмой.

"Я знаю точно, мне ты изменил ! А ну молчать, ты сердце мне разбил !", - тараторит свое заунывное девятый.

"Не верь, не бойся, не проси, обиду жизнь сквозь пронеси", - призывает к смирению десятый.

"Любовь что сон - а сны умрут. Лишь деньги счастье нам дадут", - кичится своей стоимостью одинадцатый.

"Люблю себя. А вот других - простите, други, я не псих !", - тайно признается двенадцатый.

"Любви нам дали боги рай ... хорош лежать, давай вставай !", - откровенно бредит тринадцатый.

Могилы, могилы, могилы ...

Это вечное кладбище.

Практически каждый приходит сюда до того, как прийти на свое подлинное место.

Он молча разрывает собственными руками холодную мертвую землю, и также беззвучно закапывает себя сам.

Пришедшие сюда - умершие добровольно. А восставшие из мертвых уже так мало похожи на людей.

Никто не знает, есть ли воскрешенные. Но восставшие из мертвых часто бродят по улицам еще живых городов. И невозможно выразить мучающую их боль словами.

Существует легенда, что восставших может исцелить только создавший их. Но немногие воскрешенные знают иную правду.

Они знают правду о Живом Городе.

Он есть - и вместе с тем его не существует.

Он всегда был - но раньше о нем предпочитали молчать.

Он поначалу отвращает тебя как нечто невыносимо горькое - и вместе с тем его подлинную сладость успевают ощутить немногие.

Он подобен возвышающейся среди низин древней горе, но все меньше желает забраться на его вершину.

Он растет вовне и внутри незаметно, освещая своим сиянием все уголки твоей души. Именно поэтому многие считают его несуществующим.

Издалека его благоуханием кажется смрадом, а огни иллюминаций - огнем пожаров.

Из него практически никто не возвращался. А немногие вернувшиеся уже не были людьми.

О нем сказано так много ... но все это не увеличивает число паломников в него.

Он никогда не умирал - именно поэтому он не ведает, что такое смерть.

Он был рожден задолго до человека.

Вспомнит ли тот о нем ?

Может быть, отец

Может быть, тебе суждено будет обо мне вспомнить. Может быть, мне повезет о тебе не забыть. Может быть, ты еще сумеешь измениться – и, быть может, это будет еще не слишком поздно хоть для кого-нибудь, исключая тебя самого. Самой последней всегда умирает надежда, корчась в нестерпимых муках.

Эта моя надежда умерла уже давно.

Сколько бы ни прошло лет, я не смогу избыть память о своем прошлом. Сколько ни пройдет лет, тебе невозможно будет его изменить. Ошибки прошлого невозможно исправить, не осознав их как таковые. Невозможно откупиться от них золотом, нельзя просто отмахнуться от них. Время расплаты однажды приходит, но чем будет платить нищий ? Так у отбирающего будет взято последнее – его собственная жизнь, чтобы стать залогом в новом рождении.

Невозможно передать словами то, что я чувствовал тогда – и эту боль невозможно забыть. Сердце – слишком чувствительный орган, и шрамы на нем могут заживать всю жизнь. А твоя операция длилась долгие годы.

Ты знаешь, из тебя не получилось отличного врача, но зато получился бы прекрасный мясник, если бы ты сумел еще немного сконцентрировать свои усилия. Еще щепотку жестокости, еще пригоршню злобы, еще килограмм самодовольства и высокомерия, еще пару литров чужих слез – готов поспорить, тебе бы понравилось. Но бремя расплаты однажды приходит и тюрьмы рушатся. Когда будут разрушены все тюрьмы людских страданий – этот мир преобразится.

Я помню, тогда мне не хотелось жить – а сейчас я хотел жить бы вечно. Тогда каждый день мог стать адом – сейчас раем постепенно становится вся жизнь. Тогда я вынужден был бояться самого себя – сейчас я могу дарить себя другим. Тогда злоба спалила все крылья – сейчас уже почти выросли новые.

Удивительная прихоть судьбы – ты должен был быть в моей новой жизни, и тебе не следовало в ней быть одновременно. Твое участие в ней стало для меня и благословением, и проклятием, но теперь я отчетливо знаю, что из них больше – потому что стены тюрьмы уже рушатся, а сердце мое до сих пор бьется. Следовало пройти пешком через ад, чтобы, наконец, почувствовать за спиной свои крылья.

Справедливость восторжествует, и круг замкнется – пусть и не сейчас. К тому времени, как это случится, я уже успею позабыть о тебе – потому что в сердцах людей долго живет только добрая память, иначе бы сердца давно истекли кровью. Я омою свое сердце в водах времени и очищу его от памяти прошлого, но помни о том, что свое прошлое тебе придется искупать самому. Успеешь ли ты искупать его в водах раскаяния ?

Удивительная прихоть вселенной – изменяя себя, мы помогаем меняться тем, кого любим. Но я уже не уверен, что до сих пор люблю тебя – а тебе следует хотя бы перестать презирать. Времени на это остается совсем немного, потому что эта самосозданная тюрьма – последнее, что еще соединяет нас.

Но теперь я не жалею о своем прошлом – если бы оно было иным, я бы, возможно, так и не сумел увидеть прутья уже своей собственной тюрьмы – а без разбития клетки не может быть речи о полете. Надеюсь, что мне не придется также жалеть и о своем будущем.

Время меняет людей. Время меняет миры. Время меняет вселенные. Поток времени постепенно омоет прошлые раны, а ветер перемен высушит их, потому что когда тебе даются крылья, это преступление – не взлететь. Я готов простить тебя – но помни, что еще никто не убегал от самого себя и существует как минимум один миг на крае этой жизни, когда человек наконец узнает, кто он – хочет он того или нет.

Может быть, ты сможешь раскаяться раньше, чем этот миг наступит. Может быть, надежду еще можно воскресить. Может быть, любовь еще не до конца покинула наши сердца. Может быть, мы еще сумеем встретиться  друг с другом в один, самый последний раз.

Может быть, отец.

Нездоровый ум

Тьма. Свет. Тьма. Свет.

Бесконечный, нескончаемый поток чередований. И не было видно его окончания, и не найти теперь уже было его начала.

Тьма. Свет. Тьма. Свет.

Были мгновения, когда сознание практически полностью отказывало - а на его место приходили липкие, скользкие, пугающие своей безысходностью минуты сумасшествия. Так невыносимо сильно в эти мгновения хотелось покончить с собой - покончить разом, махом, одним последним, финальным финишным рывком, ни на секунду не жалея о сделанном выборе, - потому что только в нем и оставалась единственная, последняя, горькая капля свободы…

К сожалению, это было невозможно.

А значит снова будут невыразимо унылые и бесполезные дни - а вместе с ними и бредовые, кошмарные, полные боли и невысказанных тревог бессонные ночи.

И не было видно этому окончания, и не найти теперь уже было точки начала.

Временами, впрочем, становилось лучше. Как будто паутина, окружившая и опутавшая мозг, заковавшая разум, наконец-то давала трещину. Как будто кто-то, видимо в насмешку, решал потешиться над этим существом, вновь давая на краткий миг ощутить недоступные теперь чудесные здоровые мгновения жизни, - а потом в один миг безжалостно забирал их вновь.

Так было один-два дня в месяц - но и это было несказанным блаженством. Потому что дальше будет только хуже. Потому что хуже этого проклятия не могло быть ничего.

И не найти теперь уже было точки начала.

В те короткие дни, когда разум прояснялся, когда тень сумасшествия отступала прочь, испуганная солнечными лучами, - в те короткие дни надежда возрождалась. Хотелось верить, что вот таким, здоровым, он будет теперь всегда, что канут в небытие его тревоги, что наконец-то исчезнет страх, что он, как птица феникс, быть может вновь сможет возродиться вместе с его надеждой…

Но после наступления ночи эти надежды умирали безвозвратно, вновь и вновь.

Рождение. Смерть. Рождение. Смерть.

Кто знает, что ждет тебя впереди? Кто возьмется предсказать?

Разницы не было.

Жизнь здесь или смерть там … какая, в сущности, могла быть разница, если жизнь стала подобна смерти, если вера сгорела в пожаре безумия, если надежды рассыпались в прах?

И приходилось молить смерть, чтобы она не замедлила. Чтобы она наконец пришла после этих долгих трех лет живосмерти.

* * *

Однако, похоже, сегодня ему вновь решили дать поиграть с его надеждой. Или решили поиграться сами - что, в сущности, одно и то же. Его брат пришел навестить его - и теперь он медленно, в сопровождении двух врачей шествовал среди длинных коридоров на встречу с ним.

“И тягостно-грустно, и некому руку подать” - всплыли из глубины сознания чьи-то стихи.

В минуты души непогоды.

Надеяться? Верить? Другим и себе помогать?

А толку-то? Нам не уйти от невзгоды

По крайней мере ему уйти не удалось. Как и сотням другим в этом здании, впрочем.

Надежда умирает последней, мучаясь в агонии…Для кого-то она уже умерла. И разницы - не было.

Для него же в этот день она еле-светлым лучиком вновь блеснула на горизонте - лишь только для того, чтобы завтра умереть вновь.

Когда он вышел на улицу, его брат сразу же подошел к нему. Обнял, похлопал по плечу, попытался приободрить. Они начали беседовать.

Брат спрашивал о том, как он себя чувствует, достаточно ли хорошо заботятся о нем врачи, пытался приободрить, утешить… как будто это теперь могло хоть что-то изменить, теперь - когда разницы не было.

Они, впрочем, разговорились. Брат не был у него около месяца - и теперь ему несмотря ни на что было приятно слышать и слушать его, жизнерадостного и веселого…каким он был и сам когда-то невыразимо, нескончаемо давно. Разум по какой-то невероятной прихоти судьбы сегодня был вновь ясен, и беседу можно было продолжить достаточно долго - несколько часов …конечно, если бы в этом был хоть какой-то смысл. Впрочем, все равно это было приятно, и в какое-то мгновение радость даже вновь постучалась в дверь его души.

- Прости меня, что я по-другому не могу помочь тебе теперь. Я надеюсь, ты понимаешь. Я не могу понять, за что ты так был наказан - не вижу в этом логики. Временами, когда я засыпаю и вспоминаю тебя, я кляну и ругаю жестокого бога, допускающего подобную … бесчеловечность. Черт возьми, я не вижу логики ! Я смотрю на наш мир все пристальней и внимательней … и ты знаешь, мне начинает казаться, что все мы давным-давно сошли с ума, давным-давно стали нездоровы. И многие гораздо менее здоровы, чем ты… многие гораздо более … нечеловечны.

И если в этом есть хоть какая-то логика, то, черт возьми, где же она ?! Почему же по-настоящему сумасшедших, вынашивающих и лелеющих планы по уничтожению себе подобных - почему их бог милует, почему наказывает других? Почему всегда не тех, кого действительно надо? Ты знаешь, сколько я не бился над этой загадкой, сколько не вопрошал его, надеясь на ответ, - все бесполезно. Иногда мне кажется, что мы брошены им на произвол судьбы давным-давно. Произвол судьбы … ведь любопытное словосочетание, верно? Прости меня…правда, прости...я делаю все что могу..

- … И все же не вини бога. Кто знает, может быть это действительно оказалось необходимым … бросить нас … бросить, чтобы … чтобы мы сами потом … нашли его? Я не знаю… не знаю…похоже я наконец начинаю понимать, что я действительно ничего не знаю, что мои знания - это прах, и ушли они так же быстро, как и появились…И ты знаешь…я думал об этом…думал ночами, когда ум был готов верно служить мне … мне кажется, что это даже к лучшему. Да, да, не удивляйся - все к лучшему. Теперь у меня гораздо меньше забот … гораздо меньше тревог. Я перестал бежать сам не зная куда, я перестал расталкивать бегущих рядом со мной в стороны… я перестал ценить столько вещей, которые другие считают единственной подлинной ценностью… и начал вместо них ценить другие. И я даже почти перестал считать это несправедливостью.

Скорее, наверное, уроком, хоть и очень тяжелым.

Это так прекрасно… так удивительно прекрасно - сидеть сейчас здесь, в саду, слушать шум листвы и пение птиц … беседовать с тобой, вновь пришедшим навестить меня … и ни о чем, ни о чем, ни о чем уже больше не переживать … у меня на это просто не осталось времени. У меня осталось время лишь на красоту моего и твоего - нашего - мира. Я наконец-то смог понять и почувствовать это … наконец-то смог…

Нет, все к лучшему. Пусть будет так, как будет, раз это уже невозможно изменить, - пусть будет так. Я приму это. Я уже принял. И пусть я так и не сумел понять, за что же я был наказан, но я понял другое, нечто несравнимо более важное.

Я понял, что жизнь стоит того, чтобы жить.

О Принцах, которых нет

Однажды это случится.

Твой принц на белом коне придет к тебе, но ты его не услышишь. Ты не заметишь его в людской толпе, когда он увидит тебя, ты не откроешь ему двери, когда он будет стучать. Ты не узнаешь его и не впустишь его, потому что не ждала. Истинные принцы всегда приходят неожиданно.

Им не нужны глашатаи, возвещающие об их приходе. Им не нужны рукоплескания. Им не нужны крики одобрения других. Им не нужны даже кони.

Они всегда приходят на своих двоих - с годами трудов и испытаний они привыкли полагаться только на собственные силы, они привыкли доверять себе. Их не услышать за версту по стуку копыт их лихих скакунов, их не увидеть гарцующими на них. Они оставили белых коней далеко позади себя, потому что без них они могут двигаться быстрее. Они отказались от золоченой сбруи и холеной гривы, они отказались от удобных седел. Теперь они приходят только на своих двоих.

Именно поэтому ты не узнаешь его, ты пройдешь мимо.

Если бы они гордо возвышались над остальными на своих грациозных скакунах - они были бы слишком заметны. А им не нужны рукоплескания.

Если бы они прокатили тебя на своем белом коне - ты бы никогда не забыла этой краткой езды вместе. А им не нужна зависимость от них других.

Если бы они предложили тебе свою руку - ты бы не смогла отказаться. А они хотят видеть других свободными.

Они отказались от этого величия. Они спустились с коней. Они стали маленькими принцами.

И со временем они затерялись в большой толпе.

Именно поэтому ты не узнаешь его, потому что никогда не знала раньше. Потому что ты знала лишь больших принцев - слишком больших для того, чтобы однажды стать маленькими. Именно поэтому теперь ты всегда смотришь выше своей головы, надеясь увидеть больших и никогда не замечая маленьких. Они стали не нужны.

И все же они приходят. И все же они продолжают стучаться, зная, что им не откроют - потому что открывать больше некому.

И все же они надеются, что однажды, много-много лет спустя, ты вспомнишь о том негромком стуке, что слышала когда-то совсем-совсем давно, бессчетные дни назад, но не стала открывать двери, потому что нежданный гость пришел в грозу - а ты не хотела замочить ноги.

Вспомнишь - и улыбнешься, поняв, что за путник был на дороге.

Редко, очень редко они приходят к тем, кто мог бы открыть свои двери - но двери по-прежнему стоят закрытыми - потому что открывать их некому.

Они не вымерли. Они не исчезли.

Вы сами убили своих принцев.

Последняя исповедь верующего

С сегодняшнего дня я больше не буду верить в то, чего нет и чего не может быть - чего не может быть хотя бы потому, что никогда не было ранее. Я был слишком глуп. Я был слишком наивен. Я был слишком легковерен. Больше этого не повторится. Мне надоело.

Мне надоело каждый день вновь и вновь видеть, как мучаются и страдают близкие мне люди. Мне надоело страдать самому. Я устал кричать в пустоту, в тщетной надежде дозваться там, в этой беспросветной мгле, кого-нибудь, хоть кого-нибудь.

Я устал просить. Я устал требовать. Я устал умолять. Я устал верить.

Я устал видеть, как то, что называется высшей справедливостью, оборачивается неимоверным страданием, выдержать которое уже не остается сил.

Ты, мнящий себя справедливым, неужели ты просто не можешь оставить нас в покое?! Уйди из нашего мира, не мучай нас, я прошу тебя. Сделай это, если в тебе еще осталось хоть немного … человечности !

Мы не позволяли тебе так издеваться над нами. Мы не давали тебе права решать, кто прав и виноват. Мы не хотим видеть, как виноватые оказываются правыми, а правые - виноватыми. Мы слишком устали пытаться понять тебя. Глупцы, называющие твои пути неисповедимыми … в какой дыре ты должен был шляться, чтобы они стали таковыми?!

Мир полон твоими глупцами. На кой ты создал их, этих своих шутов? Быть может, у тебя столь извращенный юмор, что ты и не мог иначе? Они первобытны, эти шуты. Они жгут воск, почти также, как ранее другие жгли мясо. Они поют настолько заунывные и грустные песни, что хочется поскорее зажать уши, дабы не слышать их. Они бьют лбами стены, раз за разом, в тщетной надежде прошибить себе лоб и набить шишки мудрости. Они поклоняются доскам. Они совершают длинные и столь же нудные ритуалы, непонятные никому, даже им самим. Они столь гордятся своей приобщенностью к чему-то высшему, в то время как даже не поднялись до уровня разумных.

К чему тебе они? К чему тебе столько рабов? Ведь ты даже не можешь их прокормить, так что им приходится кормиться за счет других самим !

Я не твой раб. Я никогда им не был и никогда не буду. Мне нравится быть свободным и я не буду - по крайней мере собственными руками - ковать себе цепи. Больше я не буду этого делать.

Больше этого не повторится никогда - я не хочу допускать столь серьезных ошибок дважды. Я должен наконец-то чему-нибудь научиться на них. Я слишком долго надеялся на чудо. Я слишком долго не понимал, что чудес не бывает. Я слишком долго был рабом и даже не помышлял о том, чтобы наконец стать свободным - свободным от глупости.

Отныне я назову тебя, Всевышний - глупостью наивных !

Жалкие, слабые люди - они столь привыкли прятаться за своими соломенными стенами от невзгод жизни…но тронь эти стены - и они рассыпятся в прах. И тогда не будет ни веры в то, что “все к лучшему”, ни даже понимания, на кой черт надо было ломать этот такой уютный дом… И тогда они проклянут тебя и отвернутся от тебя и ты станешь для них воистину неисповедимым.

Это ведь они твои Избранные Рабы, правда?! Сколь плохо ты выбираешь людей, Всевышний ! Впрочем, только глупцы верят глупцам.

Я устал видеть, как ты мучаешь людей. Я устал видеть, как ты пренебрегаешь ими. Мне больно смотреть на то, как даже над доверившимися тебе ты постоянно совершаешь экзорцизмы, после которых они уже не могут нормально жить. У тебя слишком своеобразная логика … слишком нечеловеческая, чтобы мы могли понять и принять ее.

Именно поэтому однажды тебя не станет. Ты уйдешь, как уходит болезнь. Ты исчезнешь без следа, как без следа растворяется грусть, оставляя место улыбке. Тебя просто не станет - ты станешь ненужным. И свободные станут разумными - им больше не будут нужны цепи, дабы сдерживать их исчезнувшие обезьяньи повадки.

Мне не нужна твоя справедливость. Я смеюсь над твоими избранными. Я … мы - не будем твоими рабами.

Для меня ты исчез - так что можешь и не возвращаться. Больше не нужно заботиться обо мне - я смогу позаботиться о себе и о других сам.

Потому что даже когда умирают боги … люди - остаются.

Простить

Удар. Еще удар.

Маленькие струйки крови, стекающие из разодранной кожи.

Боль. Волны боли, бороздящие и сжимающие в судорогах тело, туманящие разум.

Отчаянный тихий-тихий полувскрик, полный неизбывной тоски.

Грозное лицо отца, нависшее совсем-совсем рядом. Обнаженные белки глаз… полный злобы и ненависти взгляд.

Снова боль. Еще. Еще.

Комок чего-то теплого, застрявший в горле и не дающий дышать. Плевок на пол, плевок - кровью.

- Папа, остановись ! Не нааааадоооо….. За чтоооооо?

- Ах ты маленький гаденыш ! Я разве тебе не говорил, что со взрослыми нужно разговаривать вежливо и уважительно?! Тем более со мной! Ты почему посмел назвать меня гадом? Как ты смел так назвать своего родного отца ?! Ах ты неблагодарный выродок! Получи, маленькая скотина ! Получи, тварь !

Хрип. Дышать уже невозможно.

- Да остановись ты, отец ! За что ты бьешь ребенка, засранец ! Что же ты за зверь то такой ! Остановись, говорю тебе - ты же сейчас убьешь его !

Голос матери, еле дошедший до сознания - тихий и ласковый голос, сейчас сделавшийся каменно-твердым и каким-то совершенно изломанным. Он всегда делался таким, когда отец бил его. Но - и только.

- Молчи, женщина ! Не ты мне будешь указывать здесь ! Здесь главный я, и ты - ты будешь выполнять мою волю ! Уродец посмел назвать меня гадом - а я такого не прощаю! Ты слышишь меня ?! Я мужчина, а не жалкая тряпка - и такого не прощаю. Никогда !

Снова удар. До чего же больно…. Его тело так и не становилось железным, а ведь временами он так этого жаждал…

И снова голос матери - но почему-то уже совсем тихий. Странно… это она так говорит… или он уже перестал слышать ?

Удар.

Мир изменился - исчезли все звуки. По лицам родителей он видел, что они продолжают о чем-то спорить - но вот слышать их он уже перестал.

Один раз отец что-то кажется прокричал в ответ жене, но затем вдруг на лице его появилась какая-то растерянность, и он было уже опустил руку с увесистой деревянной палкой… Но - только на мгновение. Но - только наполовину. Внезапно лицо его снова приняло прежний - свирепый и ужасно отталкивающий вид. Он повернулся к сыну. Сейчас. Сейчас ударит снова…

Удар. Удар. Удар.

Ломающееся дерево. Новая вспышка боли.

Мир померк.

Тихий голос, ласкающий слух подобно теплым волнам морского прибоя. Склоненное над ним лицо матери. Льющаяся прекрасная песня.

Смесь седых и русых волос. Седых… А ведь она, его милая мама, была еще так молода… Я должен это выдержать. Во что бы то ни стало - должен. Обязан. Иначе - нельзя. Должен.

И снова забытие.

Он открыл глаза. Да - это его мир, мир, в котором он родился. Добрый мир?

Мать, мать всегда ему говорила, что мир этот такой, каким его видят люди - и каким его стремятся сделать. Мир таким становится - для каждого человека. Добрым или злым, прекрасным или безобразным, полным великих тайн или совершенно бессмысленным. Неизвестно как, но мир становится таким, становится - всегда.

Он прикрыл глаза. Постепенно возвращался слух, хоть и с трудом, но начинало чувствоваться тело.

А потом он опять уснул - и спал долго-долго. Ему показалось, что целую вечность, хотя в реальности, быть может, не прошло и дня. Он слышал голоса людей - слышал смех и чувствовал их восторг. Он ликовал вместе с ними, он пел с ними и голос его как-то вплетался в общую гармонию голосов и тогда песня-восторг, песня-ликование звучала еще сильнее и радостнее. Он радовался жизни, радовался с другими - такими же, как он - умеющими радоваться. Он любил жизнь - любил, несмотря на преграды, несмотря на проблемы. Он любил жизнь…

А затем он проснулся…

Молодой человек проснулся и как-то неловко встряхнул головой, отгоняя недавнее наваждение о побоях. Наваждение ли?

Нет. Он точно знал, что это когда-то было - было с ним. Он это помнил - зачем он это помнил, почему не мог выбросить из памяти эти отрывки мучений, почему верная память не позволяла ему делать этого ? С какой целью хранила она эти давние воспоминания ушедших лет ? Кто знает…

Он так тщательно старался отгонять из мыслей эти события своего прошлого, так усиленно пытался их забыть… Но – никак, но - не получалось.

Почему даже теперь, когда у него есть так много … любимая женщина, с которой он как ни с кем другим близок и которая понимает его с полуслова, которая любит его и жить с которой он рад и счастлив … прекрасная работа, работа, позволяющая помогать огромному числу людей…слава, богатство, признание, успех … почему даже теперь эти жуткие картины - монстры прошлого встают у него перед глазами? Напоминание о том, что ему пришлось пережить?

Предостережение?

Хватит бежать, наконец подумал он. Хватит бояться. Хватит помнить об этом и постоянно перемалывать в памяти… Пора наконец простить людей - простить за ошибки, простить и отпустить от себя.

Забыть - и простить. Простить - и забыть.

Тогда, развернувшись к окну и подняв глаза навстречу всходящему утреннему солнцу, он прокричал : - “Отец , я прощаю тебя за ту боль и страдания, которые ты причинил мне. Я прощаю тебя и отпускаю с миром. Иди своей дорогой. Расстанемся без злобы и ненависти. Будь прощен мною!”

Прокричал громко и радостно. Прокричал так, как возможно кричат, ликуя , воины после победы.

- Я прощаю тебя ! Да будет так !

- “Да будет так”, - разнеслось далеко на просторы….

И тогда прекрасная музыка, музыка ликования и восторга наполнила его слух. Это была его музыка - музыка его детства.

Знак его пути.

Пятеро в лодке, не считая кошки

- Шторм приближается, - заметил капитан судна, - можем не успеть. Нам бы ….

- Успеем ! – бесцеремонно перебила его Хозяйка. – Если бы ты послушался меня еще триста двадцать семь гребков назад, то мы бы вообще под него не угодили. Ведь говорила я тебе, остолоп, на юг, на юг нужно было грести ! А ты все – мы пойдем на север, мы пойдем на север ! Вот и греби теперь на восток, умник ! И только посмей мне разбить лодку !

- Да ладно тебе, - стушевался капитан. - Ведь как красив север ! Северное сияние, холода до остановки крови, завывания ветра до потери слуха, пингвины на льдинах, наконец …

- Да, пингвины это тема, - хотел бы я увидеть хоть одного живого, - встрял Средний в разговор.

- А я хочу на запад, - внезапно отрезал Старший. Там жизнь лучше и люди культурнее, не ругаются как некоторые.

- Вот один у меня тогда туда и поплывешь, в следующей жизни. Если мозгов не хватит. А сейчас плывем на юго-восток ! – Хозяйка все больше злилась.

- Дак на юг или на восток, ты определись уже наконец ! – было отчетливо заметно, что капитан уже начинает сердиться.

- Сначала на юг, потом на восток, что непонятного ? Или тебе инструкция на каждый гребок нужна ?

- Не нужна, - обиделся капитан. Сам уж справлюсь как-нибудь, отойди !

С этими словами он плюхнулся на нос судна и начал ожесточенно бить веслами по воде, как будто бы периодически окатывавшие его волны соленой влаги были способны заглушить разгоравшийся в душе пожар.

- Ну и куда мы опять плывем ?! – бесцеремонно-проникновенно воскликнула через пять минут наблюдения за этим непотребством Хозяйка. – Ведь там же север ! Ты лодку то так и не развернул !

- Раз такая умная, бери весла и греби сама ! – отрезал капитан. Не умеешь ты ценить помощь !

- Мне такая “помощь” и даром не нужна. Ничего вы все не умеете, все приходится делать самой !

С этими словами Хозяйка уселась на корму и начала выводить веслами элегантные пируэты по воде.

Гребок. И еще гребок. И еще несколько десятков. Вуууух ! – и внезапно накатившая на судно волна смыла половину разместившегося там инвентаря, не пощадив даже банальной еды.

- Ты что сделал, засранец ! – закричала Хозяйка. - Ведь там же наши неприкосновенные запасы, на черный день заготовленные были ! Ведь там же последние подарки моей матери были ! Не для тебя, для детей все готовила, по крупинкам собирала ! Что же ты за неуклюжий то такой !

- А я дак не для детей ! – насупился капитан. – И вообще, если это так важно, крепить лучше надо было !

- А я и крепила ! Все связывала, все перевязывала ! Кто же знал, что ты все в один миг смыть то сумеешь ?

- Багаж смыла волна, - успел встрять в очередную перепалку Средний. - Человек не властен над волнами.

- Шторм приближается, - заметил Старший. – Я вижу его на горизонте.

- Да ты посмотри, что натворил ! – как будто не слыша продолжала восклицать Хозяйка. Смыл наш багаж, разбудил Младшенького …

- Да, да, - просопел из угла лодки продирающий глаза Младший. – Разбудил, разбудил ! Плохой, плохой !

… и даже кошку нашу сумел обмочить !

- Ммммяяяяяяяуууууу ! – сказала вылезшая из-под сиденья взъерошенная кошка, изо всех сил начавшая облизывать собственную мокрую шерсть. – Мммяяяяяууу ! – повторила она и с укоризной в своих кошачьих глазах уставилась на всех виновников торжества стихии.

- Вы гребете в противоположных направлениях, - саркастически заметил Старший. Планируете продолжать или остановитесь ?  Шторм уже близко.

- Шторм, шторм ! Мама, мама ! Спаси, спаси ! – заплакал Младший.

- Сейчас, маленький, сейчас ! Все эти остолопы никак не понимают, что нужно грести на юг ! Одна мама все знает, все умеет, все предвидит ! Она поможет, она спасет !

- Мяяяуу ? – вопросительно уставилась на нее подмоченная кошка.

- Шторм, однако, не предвидела, - хмыкнул Старший. – Давай, заменю тебя, - сказал он Хозяйке, - и бесцеремонно взял одно весло. Средний взял второе.

- На север сплаваем завтра, втроем, - отрезал Старший, обращаясь к капитану. – А сейчас гребем все вместе на восток, - добавил Средний. – Ну же, взялись !

Гребок. И еще гребок. И еще несколько сотен.

Они почти доплыли до берега – но шторм их таки настиг.

Он заметал и закружил лодку, окатывая ее волнами. Он смыл еще часть багажа. Он, наконец, уже во второй раз не пощадил несчастную и уже было начавшую обсыхать на ветру кошку. Он несколько раз ударил волнами в лицо капитана. Он дотянулся до кормы со Старшим и Средним. Он окатил водой заверещавшего Младшего.

Словом, он был жесток. Но и не всесилен.

Буря кончилась, и показался берег. Всего-то пара сотен метров. Всего-то протекающая и полуразрушенная лодка. Всего-то мокрая кошка, трущаяся у ног в тщетной попытке согреться.

- Кааазлы ! – крикнула пришедшая в себя Хозяйка. Разбили лодку ! Смыли багаж ! Залили Младшенького ! Нету больше моих сил, изверги ! – и с этими словами она схватила Младшего и вместе с ним сиганула за борт, усиленно выгребая к берегу в южном направлении.

Оставшиеся втроем (вчетвером, если считать за пассажира мокрую кошку) из последних сил догребли до берега, попутно вычерпывая скапливающуюся в прохудившейся лодке воду.

- Ну, куда теперь то? – вопросительно посмотрел на них экс-капитан.

- На запад, уверенно произнес Старший. Там штормовые предупреждения обычно объявляют заранее.

- Ну а я тогда ради разнообразия, пожалуй, пойду на восток, - решился Средний.

- Ну, раз такое дело и мое руководство уже больше никому особо не нужно, пойду-ка я, пожалуй, на север, - воодушевленно заметил капитан прохудившейся лодки. Всегда мечтал там побывать хоть раз в своей экс-капитанской жизни…

P.S.

Ну, а что же кошка ? Жива-с.

Выпрыгнув в самый последний момент из своего недавнего обиталища, с шумом разбившегося о берег, она как ни в чем не бывало выгнула спинку и, прогнувшись, стряхнула с себя все остатки этой никчемной морской влаги, пропитанной солью жизни, ободрительно мяукнула пару раз, да и побежала, куда хвост глядит. Отдалась,так сказать, новой жизни.

Рожденные для жизни

- Мама, мама, смотри, это тот самый магазин ! Давай сходим туда и ты мне купи того большого трансформера, что я просил, ладно ?

- Нет сынок, трансформер тебе будет на день рождения - а сейчас у нас нет денег на такие

развлечения.

- Ну мамочка, ну пожалуйста ! Я ведь так давно тебя просил об этом. Я так хочу того трансформера, о котором я тебе тогда говорил! Это лидер добрых трансформеров, которые сражаются с Мегатроном, я хочу именно его ! Ну пожалуйста, ну купи ! А я уберу за это всю свою комнату, хорошо ? А, мам, хорошо? Купишь?

- Павел, нет. Я тебе уже говорила - я не могу тебе его купить пока. Только на день рождения. Сейчас не могу. Не могу. Ладно, теперь пошли в магазин за едой. Приготовим сегодня на ужин что-нибудь вкусненькое, хорошо ?

- Хорошо…, - но по голосу ребенка никак нельзя было сказать, что он с удовольствием бы променял возможность обладать игрушкой своей мечты на один вкусный торт или пирожное.

Мать - еще достаточно молодая женщина лет тридцати и ее сын - ему можно было дать на взгляд лет пять-шесть, - развернулись и направились в противоположную сторону от магазина игрушек.

Ребенок вздохнул и наконец отвернул от него свой взгляд. Маму опять не удалось упросить, а это значит, что теперь дожидаться любимой игрушки ему придется еще несколько месяцев…

Однако прошли они немного.

- Лена ! Леночка, ты ли это? - и какая-то женщина подошла к его матери.

Его мама развернулась навстречу ей и на улице ее появилась улыбка.

- Оля ! Привет ! Какими судьбами ты то оказалась здесь ?

- Я в командировке. Связи с общественностью, деловые встречи, бизнес. Ну, ты понимаешь, - и она многозначительно улыбнулась. - Ну, а ты то как живешь?

- Нормально. Не так шикарно как ты, конечно, но все же ничего.

Они помолчали.

- А ведь мы с тобой десять лет не виделись… - его мама произнесла это почему-то немного даже грустно.

- Да, десять лет… Как-то они быстро для меня пролетели…как мгновение почти. Ну а для тебя как?

- Нет, для меня не быстро. Для меня они шли интересно. Все благодаря ему, - и его мама указала на него рукой.

- Ой, а это Па…павлик, да? А я его помню еще совсем маленьким…. - Привет, Павлик, - сказала она и, протянув ему свою руку, добавила, - дай тете ручку !

Он взглянул на маму. Она улыбалась и как бы говорила ему - “ну, сынишка, поздоровайся с этой тетей”.

Тогда он перевел взгляд на незнакомую женщину и медленно протянул ей руку.

Когда же она взяла его маленькую ладошку в свою, как будто бы какая-то холодная и в то же время обжигающая волна прошла по его руке. Он порывисто, резко и неловко отдернул руку.

- Смотри-ка, какой нелюдим !, - незнакомая женщина нахмурила брови и поджала губы. - Ну ладно, не хочешь со мной хорошо поздороваться - и не надо. - Хоть у меня нет таких проблем, - добавила она чуть тише. - Слушай, Ленуся, вот что. Я тут остановилась в одном отеле деньков на пять.

Я бы могла зайти к тебе в гости как-нибудь - поговорим с тобой, вроде как давно не виделись, старые подружки, - незнакомка улыбнулась. Ну как, идет?

Его мама задумалась.

- Хорошо, - ответила она секунд через пять. Я с удовольствием тебя встречу. Приходи сегодня вечером - адрес я тебе напишу.

Потом начались копания в сумках, поиски бумажек, уточнения адреса. Он уже не слушал.

Когда еще минут через десять его мама наконец распрощалась с этой женщиной, она подошла к нему, подмигнула и сказала - “Сегодня к нам с тобой придет тетя Оля. Будь умницей и веди себя хорошо”, - и мама поцеловала его в лоб.

Он содрогнулся, когда услышал это от нее. Он содрогнулся при одной мысли о том, что ему вновь придется быть рядом с этой женщиной, выдерживать ее какой-то полный неприязни взгляд, и даже снова здороваться и прощаться с ней ! Пожалуй, он не мог точно объяснить даже самому себе, чем же ему не понравилась эта женщина, - но уже при одной мысли о ней его наполнило омерзение.

- Я не хочу, чтобы она приходила к нам, - прошептал он.

- Не хочешь? Что значит не хочешь? Нет, мы не можем ей отказать. Сынок, я не виделась с ней уже очень много, это моя бывшая сокурсница. Я не могу отказаться от ее предложения !.

- Не хочу, не хочу, не хочу! Это плохая женщина, я не хочу, чтобы она приходила к нам !

- Так ! Немедленно бросай эти разговорчики ! Сейчас мы придем домой, я приготовлю еду и мы будем ждать ее в гости. И никаких “но” мне !

Ребенок заплакал.

Он заплакал тогда, когда мама дернула его за руку и повела домой, совершенно не давая ему возможности не выполнить ее желание. Ощущение необычайной брошенности и покинутости охватило его - как будто весь мир вместе с его мамой в мгновение ока навсегда отвернулись от него.

Они брели и брели к их дому. Всю дорогу он представлял себе, как та женщина беспрерывно буравит его своим взглядом, и ему хотелось разрыдаться еще сильнее. Когда же этот мучительный и нескончаемо долгий путь завершился, и он вошел в их дом, - он вбежал в свою комнату, бросился на кровать и, закрывшись от досады подушкой и зарывшись в одеяло, стих.

Он смутно помнил, что было потом. Кажется, мать таки нашла его в его убежище. Кажется, она заставила его одеваться в какой-то неловкий выглаженный костюм. Кажется, потом они ждали гостью.

Ожидание это оказалось мучительным - а когда он вновь увидел перед собой лицо этой женщины с натянутой на него улыбкой, когда ему вновь пришлось ощущать это жгуще-ледяное прикосновение - он чуть было не заплакал вновь.

Потом его мама еще долго беседовала с той женщиной. Он не слышал их - ему разрешили посидеть одному в своей комнате (и как же он был рад этому !). Лишь изредка обрывки слов и фраз долетали до него.

….. привет ! Ну вот и я…

… юм?

….ага. Это мой деловой костюм. Ну как я тебе в нем?

…. ой, …. это что?

… да ты не на браслет смотри ! Смотри лучше, какие у меня серьги…

…. угу…

.. да, проходи.

.. ой, ну и тесно же у вас. …. Как ….можно жить?!

… уж можем. Не ….гачи.

… да….

…. фу, прочь ! развели тут….охматой живности ! У меня на шерсть аллергия !

Потом разговор, казалось, совсем притих, так что он уже почти ничего не мог услышать.

Да он и не прислушивался - лишь громкие звуки иногда долетали до него.

… и?

…. ну и….?

… да ну?

… а ты как?

… все также?

… да, ну что я … ты то как?

Так продолжалось еще примерно час.

Потом почему-то стало тихо - а еще через пятнадцать минут изумленный голос его мамы громко воскликнул…

- Что ты сделала ?!

… оставила. Подумаешь, велик ущерб ! Да он….не…ужен был.

… ребенка…оставила?! В …оддоме?

… же говорила - мне его не надо было. Но этот …ранец как-то выжил ..аки после …приема ..блеток ! Ехать делать …орт...как с другими я ..е стала. Ну а раз..уже был..то….я… ставила его там. ….быть найдется…сердобольная женщина и ..му е.. дадут …мереть.

… да…ты могла?! Он…же…ивой …ек !

… мне то что…этого? Был ..ивой и будет живой, если … позаботятся ! Мне…равно. У …есть своя жизнь…не хочу тратить ее на...якую мелюзгу ! Я …ще слишком …лода. О ..игуре должна тоже…позаботиться. Ну...ы …аешь.

- не понимаю ! Скольких же… ты ...била ?! Скольких бросила?! Ведь они же….чти наверняка погибли !

- ну …ставила двух. ..борт ...ри раза делала. И …чего на меня зверем …отреть ! Это ...я жизнь в конце концов !

Потом его мама почему-то опять начала говорить тихо - а через минуту ее громкий голос заставил его зажать уши…

- … из моей квартиры, ..не.. подруга ! ы... бийца ! Маленьких…дей убила ! Оставила ! Убирайся !

Раздался шум и он, выглянув из двери своей комнаты, увидел, как его мать почти что выталкивает ту женщину к выходной двери.

.. рочь ! ...е нужна ….кая ...друга !

.. и уйду ! Мне такая…упая …самопожертвенная дура тоже ни к чему !

Прошло еще секунд двадцать и дверь с грохотом закрылась, выпроваживая гостя.

Когда он услышал шум приближающихся шагов, то бросился на кровать и зарылся в одеяло.

Его мама подошла к нему, подняла одеяло и крепко обняла его. Она плакала.

- Прости меня ...ынок. Я должна была послушаться тебя. Ты лучше меня чувствовал ее. Я … не сумела. Я не думала…что... такая! …естокая ! ..сти меня, дорогой !

Он посмотрел на маму. Увидел эти плачущие грустные глаза, почувствовал эти теплые руки, ощутил идущую к нему любовь - и самозабвенно прижался к матери.

- …не ..огу представить, ..должен был чувствовать …от ребенок, когда его …вали ! ..только хотел...выйти в мир….но ..его…безжалостно…ли ! .. били ! Господи ! За...что? Такого ...аленького человека...убили !

Его мама продолжала плакать. Он еще крепче прижался к ней.

- Ты…у меня...родной.. Не за что...не …дам ..обиду ! Славный мой.. Паша… живой мой маленький ..еловечек !

- Я люблю тебя, мама !

- Сынок, я тоже люблю тебя !

* * *

- Вот так. Тот день я помню очень хорошо, несмотря на то, что мне было тогда чуть больше пяти лет.

- Ты больше не встречался с той женщиной?

- Нет. И мать тоже больше не встречалась - отношения с ней были закончены навсегда. Мать больше не хотела видеть ее в нашем доме. Это и к лучшему.

- Да, наверное ты прав. Как хорошо, что ты не оказался “сыном” такой вот матери ! Потому что тогда я бы так никогда и не встретила тебя в этом мире.

- И я бы тоже не встретил тебя. Да, кто-то готов убивать детей - их убивают каждый день. Никто даже не считает, сколько людей могло бы родиться - и было убито из-за страха ответственности, из-за дурацкой прихоти, из-за трусости, из-за жестокости… Скоро материнство и рождение даже одного ребенка похоже станет подвигом мужественности… самое естественное станет “достоянием великих людей”… Радостно хоть то, что есть еще те, кто не боятся этого “подвига”, есть - матери.

Нам с тобой повезло. Жаль, что не повезло другим. Стоит надеяться, что люди одумаются и поймут, что все их “аборты” - это убийство. Оправдания не имеют значения - есть поступок и есть следствие - для мира и для творящего поступки. И их не изменить - до тех пор, пока не будут изменены сами действия.

- Да, я знаю, ты верно говоришь. Но давай хоть на секунду не будем думать об этом, хорошо?

Хорошо? А теперь, Павел, возьми меня за руку. Крепче ! Теперь слушай, что я хочу тебе сказать…

Тридцатый день

Тридцатый день…

Да, тридцатый день прошел с тех пор, как он оказался здесь. В его новом доме. ДОМЕ .

Замерзший язык отказывался произносить это до боли знакомое и когда-то вызывавшее трепетный восторг и радость в груди, слово. Как по-новому оно теперь звучало в сознании!

Отчаяние. Отчаяние, мутящее разум.

Слезы - о чем? Быть может, о тех давно минувших и невозвратных днях простого человеческого счастья? О звонких людских голосах и счастливых улыбках детей? О крепкой семье, которую когда-то так хотелось иметь…

“Папа”…. А ведь он так никогда и не слышал этого чудного звука - и теперь уже не услышит никогда. НИКОГДА. Разум злорадно подсказывал, что это так - это не может быть иначе. А сердце, сердце, вынесшее такие муки и страдания, - сердце его отказывалось в это верить. Оно всегда отказывалось верить в боль и скорбь. Всегда. Или….или только до событий тридцатидневной давности ?

И все же…. все же это теперь его новый дом, как кощунственно теперь бы не звучало это слово.

Улица. Почти всегда закрытые ночью подъезды домов. Городские свалки, где столь редко можно было найти хоть какое-нибудь пропитание…

Нет, нет, НЕТ!! Это не может быть со мной, только не со мной ! Почему, почему, почему ?!

Молчание. Гробовое молчание. Ночная тишина. Слова вырвались из иссохшего горла в ночную тьму города и затихли в тишине.

Нет ответа. Ответы придется искать самому.

Тогда – обессиленный, исхудавший, со шрамами по всему телу - следами борьбы с собратьями по несчастью и городской шпаной, с покрывшимся гнойными коростами лицом, - он упал. Он даже не заметил, как вдруг стремительно земля приблизилась к нему и тело, ударившись с грузным стуком о землю, осталось лежать неподвижно…

…Он не помнил и не знал, сколько прошло времени. Да и, наверное, не хотел знать. К чему теперь это ему? Найти пропитание и ночлег на очередную ночь - не этим ли ограничились его потребности?

Тогда он открыл глаза. Попытался пошевелиться - и отчаянно вскрикнул от резкой боли и застелившего глаза кровяного марева - рука, правая рука. Той, что не раз спасала его в драках на темных переулках за кусок хлеба, той, что помогала открывать иногда не слишком качественно сделанные замки дверей городских подъездов - ее больше не чувствовалось. Совсем, полностью. Перелом, вывих ? Наверное все же вывих и последовавший за ним болевой шок… хорошо. Могло быть и хуже - намного хуже.

Оклимаемся. Оклимаемся, разум – я говорю тебе!

Больница? В какую эту больницу ты предлагаешь идти, разум? Да и не ты ли был случайным свидетелем, как меня сотни раз за эти тридцать дней выгоняли и выпинывали из общественного транспорта, зло окликали подростки, неприязненно косились взрослые и молодые девушки отворачивались с таким лицом, как будто только что увидели величайшую на свете мерзость?

Мне не место в мире этих людей. Уже не место.

Ааааа…. нет, не надо ! Только не картины прошлого, только не их! Память, услужливая тетка память, так верно служившая мне раньше, - что за злую шутку ты хочешь сыграть со мной ?! Умоляю, остановись ! Я уже смирился со своей судьбой ! Смирился - ты слышишь меня ? Смирился !

Или… или нет ?

Вопросы, вопросы, вопросы… Вопросы, бередящие ум и сердце. Одинокие вопросы без ответов. Слуги боли - душевной боли.

Снова боль - уже руки. Это легче. Пройдет.

Они, это они виноваты! – в который раз захотелось злобно прорычать ему. Да, это все они. Зловредные бизнесмены, лжецы, подлецы. Они обманули его - как и сотен ему подобных.

Теперь он уже не помнил деталей, но твердо помнил одно - они обманом получили квартиру, его квартиру. Дурацкая фирма, подставное агентство! Гады !

Стоп.

Только не злоба. Только не ненависть. Он уже устал от нее, слишком устал. Тридцать дней - это слишком большой срок, чтобы продолжать ненавидеть…

Тридцать дней… Как многому он научился и как много понял за эти тридцать дней !

С каким презрением он раньше смотрел на всех этих “малоимущих” и обездоленных! Сколько высокомерия и самодовольства было в его затуманенных внешним благополучием глазах..сколько простых человеческих просьб отклонил, ссылаясь на недостаток времени… Недостаток… теперь, похоже, времени у него в избыток - вот только какого времени…

Один раз он даже предал - близкого друга и коллегу по работе. Хотел заработать денег… заработал…А друг попал в тюрьму за финансовые махинации - пытался доказать, что его подставили. Если бы он еще и знал, кто….

За все надо платить, вдруг подумал он. За все. Искупать свои ошибки. Жестокий урок. Впрочем, жестоким он был и сам.

Он поднялся. Огляделся по сторонам.

Да, это было здесь. Он пришел - вернулся к себе домой… Только уже не к себе, совсем не к себе. Он прекрасно помнил о том, что теперь его дом. И все-таки… все-таки что-то неудержимо рвало его зайти в этот родной подъезд, ощутить запахи дома - в последний раз в этой жизни. Больше он не вернется к этому дому.

И тогда, отбросив все малодушные и горькие мысли, крепко прижав сломанную руку к груди, он пошел - побрел к двери подьезда. Вот дверь медленно распахнулась и какая-то семейная пара вышла на улицу - наверное на прогулку. Он сделал рывок и подошел к подъезду.

Молодая девушка скривила рот и что-то прошептала на ухо своему возлюбленному. Тогда возлюбленный попытался крепко ухватить стремившегося к двери человека с нелепо искривленной и прижатой к груди рукой, но тот вдруг прошептал : “Я только на минуту. Это мой бывший дом”, - и рука человека, уже готового схватить этого поганого бомжа, вдруг как-то медленно опустилась, в глазах на мгновение промелькнуло понимание, и как-то нелепо пробормотав “да, конечно”, он отошел назад.

…. Вперед и вверх - к третьему этажу. Вот он, близкий и знакомый… почти родной. И кто-то живет теперь в его квартире?

Он прислушался. Где-то за дверью бодро лаяла собака, видимо встречая пришедшего хозяина дома. Где-то плакал малыш. Где-то ругались люди. И только один раз на протяжении всего того получаса, что он стоял, прислонившись к стене и вспоминая былую жизнь, откуда-то совсем сверху донеслось многоголосое пение и радостный смех.

Потом он пошел назад. Из дома. Или домой?

Первый этаж… подобные литым маленьким бункерам почтовые ящики. Заглянуть? Но кто может написать ему? Кто?

И все же он заглянул - в ящик с крупным и жирным номером “30”. Тридцатый день…. Тридцатая квартира…это даже немного забавно…

Там было только одно письмо - с его инициалами. С его ! Он посмотрел на дату. Да, 29 дней назад оно пришло ему - тогда еще квартира была записана на него. Пробежал глазами строчки. Сначала недоумение, затем изумление, улыбка и боль отразились на лице. Впрочем, если бы кто-нибудь случайно увидел теперь его лицо - он бы принял это за хищнический оскал.

Не веря глазам, он еще раз пробежал все строчки. Все верно. Разум еще верно служил ему. Ошибки быть не может. Крупные буквы и слова “Извещение”, ”наследство”, имя его сестры, жившей за рубежом, и сумма в сто тысяч долларов были последними, что покрутились в его сознании в этот день. Ноги его подкосились и он упал.

За окном всходило солнце…

У Бога нечеловеческая логика

- И что он вообще сможет сделать в таких условиях?

- Это ему решать. Пускай работает,- ответили мне из-за Стены.

- Понимаете ли вы, что это невозможно, - возразил я невидимому собеседнику. Как он должен будет это делать?

- Как сможет.

- Ну и где же тут логика ?!

- У каждого своя логика. Тебе не понять, - пришел ответ.

- В этот горький и траурный день мы все собрались здесь, чтобы почтить светлую память человека, которого мы искренне и горячо любили - человека, чей жизненный путь оборвался столь скоро. Человека, давшего нам надежду на то, что со смертью жизнь не кончается, человека, успевшего прожить в этом мире так немного - краткие двадцать семь лет, каждый год из которых был годом отчаянной и дерзкой борьбы за жизнь, годом самоотдачи и годом подвига. Человека, чей молодой возраст как будто бы скрывал за собой многие годы опыта и мудрости. И пусть в эти минуты его самого уже нет с нами - но память о нем будет жить вечно в наших сердцах. Мы, те кто знал его, - уже никогда не сможем забыть. Мы не сможем забыть его слов, его вечно молодых светящихся оптимизмом глаз, дававших нам надежду в дни нашей скорби. Мы не сможем забыть его - и мы не забудем. Пусть земля ему будет пухом и будет светлым его путь в мир вечной жизни. Аминь.

* * *

- Ну что, доктор, как наш малыш? Все в порядке?

- Боюсь у меня для вас плохие новости.

- Что? Что с ним? Да не тяните же, ради Бога !

- В сыворотке крови вашего новорожденного был обнаружен вирус СПИДа.

* * *

- И каковы мои перспективы? Операция не поможет?

- Нет. Она только отсрочит болезнь на год-два.

- А потом?

- А потом вам придется найти трость и собаку, если, конечно, вы еще захотите жить.

- Сколько у меня осталось времени?

- Около пяти лет.

* * *

- Скажите, скажите же, мой мальчик, мой Паша жив?!

- Из пятнадцати человек Павел Волков и Александр Громов не вернулись из разведоперации. У нас есть основания считать их мертвыми. Сожалею, мэм.

* * *

- Отец бросил их, когда ему было около двух лет.

- А мать?

- А мать умерла от чахотки еще через три года. Мальчик скончался через неделю после этого.

- Его отец знает об этом?

- Нет, мы не стали ему сообщать, - он эмигрировал в другое государство почти сразу после развода, и мы не стали его искать.

* * *

- Да, они врезались друг в друга прямо на моих глазах ! Легковая машина попала точно под колеса этого грузовика. Я даже почти не успел заметить, как ее завертело - увидел ее вышвырнутую в бок, когда у нее уже снесло крышу. К тому времени, как я понимаю, все пассажиры были уже мертвы. Господи, это было так ужасно !

* * *

- Ну, а другие как? Как устроились, как живут?

- Елена теперь работает бухгалтером в банке. Наташа стала репортером. Женя журналисткой. Про парней ты итак почти все знаешь.

- А Мария как? Смирнова Мария, помнишь? Такая веселая, жизнерадостная которая всегда была?

- Ты не знаешь?

- Что? Что я должен знать?

- Она погибла в ДТП год назад. Я думал ты знаешь.

- Погибла?

- Да…от жизни иногда умирают. Сочувствую. Ты любил ее?

- Любил…

- Да, быть может мне пока не понять этой логики. Да, быть может я глуп и слеп, на какого же черта вы уничтожаете лучших представителей, какого дьявола вы уничтожаете тех, кто помогает вам же?! Почему не оставляете их, почему оставляете паразитов и убийц? Почему они живут, когда те, кто действительно должен был жить, давно гниют в своих могилах?! Что же это за нечеловеческая логика?! - кричал я моему невидимому за этой Стеной собеседнику.

Собеседник печально вздохнул.

- Видимо тебе не понять. Это Эксперимент.

- Что еще за чертов эксперимент?! Куда, кому, для чего? Не нужны нам ваши эксперименты !

- Мы отберем лучших. Нам нужны только они. Это естественный отбор. Вы должны смириться с его формами.

- Мы не смиримся ! Ты слышишь меня, кто бы ты ни был, мы не смиримся ! Не смиримся ! – из последних сил кричал я, стараясь перекричать шум непонятно откуда нахлынувшего ветра.

А потом Стена из черного хрусталя внезапно пошла трещинами и небо озарилось темно-красным огнем, а в глаза мне ударил идущий с неба ярчайший свет, ослепляя и выжигая их. Последнее, что я успел увидеть до того, как этот неистовый свет окончательно лишил меня зрения, был облаченный в какие-то ослепительно-белые одежды высокий человек со светящимися этим же светом глазами, промолвивший мне словами моего недавнего собеседника : “Смертный ! За то, что ты не принял свою судьбу, ты будешь проклят. Отныне ты в течение нескольких тысяч лет будешь вести других людей, помогая им понять красоту нашего Эксперимента, но сам не будешь способен этого сделать. Ты будешь учить и вдохновлять их - и видеть, как мы постепенно отбираем их у тебя. Ты будешь любить их - и наблюдать, как их смерть уносит твою любовь вместе с собой. Ты будешь бессмертным так, как ты этого захотел, - и ты проклянешь это бессмертие. Быть может тогда, спустя эти несколько тысяч лет, ты поймешь свою ошибку, - поймешь, что мы неподвластны вашей логике … и только тогда тебе откроется путь для постижения истины. Теперь иди и живи, бессмертный Ангел-Хранитель ! Твоя новая жизнь только началась..”

А потом тьма нежно приняла меня в свои объятья…

Четверть века за оградой

Он раскрыл глаза. Зрение и слух постепенно возвращались, очень-очень медленно – но возвращались. Уже который день он приходил в себя…

Толчок рукой - резкая боль в перебитом суставе - и он поднялся. Он жив и он выдержит - несмотря ни на что.

Несмотря на муть в глазах и перебитый сустав, резкой болью отдающий при каждом движении руки. Несмотря на крики и жесточайшую ругань вокруг. Несмотря на угрозы со стороны его “соседей”, которые они намеревались привести в действие, если он не поделится своей частью той баланды, что им приносили - приносили, чтобы они не умерли с голоду. Несмотря на методичные и отдающие звоном по железному полу шаги приближающегося надзирателя. Несмотря на солнце, которое он не видел уже так давно… лишь слабый свет которого он иногда замечал по утрам - свет, с трудом проникавший через прочные железные пластины, закрывавшие окна в этом оплоте скорби. В этом оплоте печали… и иногда, лишь иногда, - раскаяния.

“Чумбрик, мать твою ! Мы разделаем тебя на потроха! Ты слышишь, недоносок ?! Ты нам пятки вылизывать будешь, сука !”. Крик донесся откуда-то из дальней камеры и стих.

Здесь не любили сопротивляющихся, здесь не любили гордых. И таких здесь - практически не было. За исключением местных авторитетов - и тех, кто мог собственной кровью доказать, что он - достоин уважения. Потому что здесь уважали только силу.

Целый год понадобился ему, чтобы доказать свою силу. Доказать в боях без правил, боях, на которые тот же надзиратель, что сейчас медленно приближался по коридору, гремя камерными ключами, смотрел сквозь пальцы. Точнее - не смотрел. Неделю назад был последний бой - и его оставили в покое. Он доказал свою силу за этот год не раз - он многое доказал за этот год. И от него наконец отступились - как от непреодолимой и неразрушимой твердыни - отступились.

“Обед !” - громогласный раскат голоса заполнил помещение.

Сейчас им всем будут разносить миски баланды - серо-зеленой жидкости, имеющий отвратительный вкус. К баланде, впрочем, прилагался кусок хлеба, а это было уже много - очень много.

Этого должно хватить приблизительно на пять-шесть часов. А потом им снова принесут что-нибудь подобное - чтобы они не подохли с голоду. И так - день, месяц, год… Девятнадцать лет - девятнадцать долгих лет ему предстоит еще оставаться здесь. Девятнадцать двадцатых его срока.

Вот и смотритель подошел. Сейчас принесут еду - он насытится этим жалким куском хлеба и миской воняющей помоями жидкости и ему станет легче.

Организму потребуется еще много дней, чтобы залечить раны… Девятнадцать лет потребуется ему, чтобы дождаться дня свободы.

Вот и еда. Миску просунули через вырезанную щель внизу камерной двери.

Смотритель почему-то продолжал стоять, хотя ему давно уже пора было идти к новым камерам. Секунда, две, три…пять…

“Заключенный Скалов, к вам пришла ваша жена. Мы проводим вас в помещение для встреч”.

Простые человеческие слова, которые подняли его дух на вершины радости. Это была теперь огромная радость для него - вновь встретить родного человека в этом дому одиночества, среди сотен и сотен людей - одиночества… Камеру медленно открыли – тут же охрана прижала его и стала быстро надевать наручники. Он не сопротивлялся.

“Делайте свое дело, ребята. Это ваша работа. Делайте свое дело”, - мысли промелькнули в его голове, но так и остались невысказанными. Да и к чему ? - с заключенными не разговаривают - им дают команды и ждут их выполнения. Почти как в армии, только хуже - за неповиновение - избитие до полусмерти. Или до смерти – это не важно. В рапорте будет значиться - “покончил жизнь самоубийством” - в камере без единого острого предмета. Покончить с жизнью там можно было разве что разбив голову об стену…

Он шел по длинному коридору, ведомый тюремной охраной, и в душе его была радость. Впервые за много дней - радость. Как давно он уже не знал этого чувства…

- Любовь моя, Людочка ! Славная, как же я истолковался по тебе !

- Паша , родной ! Слава богу, ты жив ! Что с тобой? Опять сражался? Боец, да когда же ты прекратишь эти драки?! Тебя ведь убить за так могут !

- Не могу Люда, не могу. Я не мог отказаться от боя. Ты же знаешь…тогда бы я не жил…

- Паша, родной, умоляю тебя - останься жив. Родной, славный… если тебя убьют Паша, я не смогу этого пережить. Любимый, родной, не покидай меня, останься жив - умоляю тебя ! Умоляю ! Я люблю тебя, Паша ! ”

Она прижалась лицом к пластиковой пуленепробиваемой загородке, что разделяла их, и заплакала. Его родная женщина. Его вторая половинка…

Она плакала и слезы медленно текли по стеклянной стене, оставляя за собой чистый прозрачный след. Он тоже прижался лицом к прозрачной стене и смотрел на нее. Охранник, следивший за встречей, было дернулся вперед - по правилам разговаривающие должны были находиться на расстоянии по меньшей мере двух метров от разделяющей их стены - но потом как-то замер и потихоньку склонил голову вниз.. Некоторые люди и здесь продолжали оставаться людьми.

А потом они целовали прозрачный пластик, представляя, как целуют друг друга. Раскидывали руки и прижимали их к стене, пытаясь обнять друг друга. Они целовали и обнимали друг друга - и не могли этого сделать. Они теперь были разделены стеной - непреодолимой стеной, разделены на долгие двадцать пять лет с того самого дня…

- Ты помнишь тот день, Павел ? Я все еще не могу простить себя за него - за тебя. Не могу простить себя за твою судьбу…

- Перестань, Люда. Я сам так выбрал, да и мог ли я выбрать иначе ? Я сам выбрал - и готов нести за свой выбор ответственность. Я убил человека. Я виновен - и должен понести наказание.

Да, они оба помнили тот день, помнили очень отчетливо, помнили каждую деталь - несмотря на то, что с того момента прошло уже больше года. И должно пройти еще девятнадцать, прежде чем его удастся окончательно выгнать из памяти и забыть - забыть навсегда. Как морок, как сон, как наваждение.

Которое наваждением, к сожалению, не являлось…

Картины медленно всплывали в памяти. Тот памятный день, с которого началась его жизнь здесь - началась после короткого судебного разбирательства и вынесения приговора.

Как яркие вспышки - картины. Вспыхивающие и потухающие…

Они тогда возвращались вдвоем с праздника пешком… Эти парни выскочили совершенно непонятно откуда. Их было двое. У одного - нож в руке, у другого пистолет.

“Стоять ! Кошельки на землю, быстро ! Кольца, серьги, все бросайте ! Живо я сказал, если не хотите получить пулю в лоб !” - прокричал парень с пистолетом, наставив его на него. Второй подбежал сзади и схватил его жену, приставив нож к горлу. Тот, кто был с пистолетом, может и блефовал, а вот второй - определенно нет. “А дамочка то ничего ! Надо будет поиметь ее потом. Не дергайся, милочка ! Я по-быстрому, хехе…”

Испуганный совершенно детский крик его жены, ревом бури ворвавшийся в уши…

Он больше не медлил. Кровь, кровь солдата, прошедшего Афганскую войну, вскипала в нем…он перестал слышать… он перестал ощущать пространство. Лишь чувство, удивительное чувство испытанного и выжившего бойца, позволяющее вовремя распознать идущую опасность, - лишь оно стало его руководителем в эти мгновения…

Яркие вспышки - мгновения…

Удар ногой - наставленный на него пистолет вылетает в сторону. Снова удар - державший пистолет человек валится и сгибается на земле.

Секундное изумление на лице второго парня, уже начавшего раздевать его жену и на время отставившего нож от ее горла. Вот снова нож медленно приближается к телу его любимой…

Прыжок. Перехваченная в воздухе для удара рука с ножом. Все трое падают на землю.

“Сууууучка !” – подхваченный воздухом возглас.

Вновь мелькнувшее железо - парень как-то успел достать второй нож. Двинувшаяся ему на перехват рука…Поздно.

Удар. Отчаянный крик его жены, полный агонии и боли.

“Н е е е т !! ” – его крик отчаяния.

Удар. Удар. Парень вскрикивает от боли, один из ножей вылетает из рук. Борьба. Борьба на земле. Они покатились прочь, вцепившись друг в друга.

Его жена осталась лежать неподвижно…

Десять секунд, двадцать. Парень пытался вонзить в него свой нож - их руки боролись за жизнь…

Удар. Напавший таки дотянулся своим лезвием до него. Он скривился от боли, но бороться не перестал…

Тридцать секунд…

Капли крови, сочащиеся из его раны и щедро поливающие землю…

Захват. Проворот кисти с оружием - он хотел также выбить нож из рук. Лезвие медленно поворачивалось в сторону лежавшего снизу напавшего - сейчас удастся забрать кисть и выбить нож из рук… без оружия напавший не воин. Пусть убегают - он даже не будет их преследовать…

Но парень вдруг что-то вскрикнул и резко начал поворачиваться вбок, пытаясь сбросить его с себя.

Хрип. Истошный предсмертный хрип. Повернутое лезвие вонзилось грабителю в грудь, когда он стал переворачиваться.

“Ка….зел”, - уже совсем тихие слова, что он услышал от него. И тут же все стихло.

Лишь медленно ворочался человек, еще совсем недавно державший в своих руках пистолет и уже совсем не шевелился тот, что взял на вооружение ножи… А ведь он совсем не хотел его убивать - совсем не хотел…Только обезоружить…

Он подхватил пистолет и подбежал к жене. Опустился на колени.

Дышит…значит живая. Тогда он взглянул на рану - рана была на правом боку под ребром - из нее медленно сочилась кровь. Ничего. Вроде не смертельно. Только бы выжила, только бы выжила !

Тогда он подхватил ее, подпер на себя и медленно пошел вперед, неся ее на себе.

Совсем немного надо пройти. Выйти из этого переулка на многолюдную улицу, а там ему помогут - должны помочь ! – другие. Да что ему ! Главное, чтобы выжила она. А он справится итак - и не с такими ранами приходилось справляться !

И пистолет еще надо будет уничтожить…

Картина изменилась. Теперь он стоял в зале суда и слушал свой приговор - приговор за убийство.

Он убийца. Даже защищавший себя и свою любимую - он убийца. Даже при фактической необходимой самообороне - он убил человека. Вот только по мнению суда необходимой самообороны не было.

Второй выживший таки сообщил о нападении в правоохранительные органы. Естественно - так, как хотелось ему - свидетелей боя не было. И даже слова его жены и ранение свидетельством не были - она была без сознания по ее собственным словам и не видела заключительную часть боя. Да и рана … рана ведь вполне могла быть сделана им же, а не напавшими…особенно если учесть, что на ножах остались его отпечатки пальцев.

Так считал суд - и вынес свой приговор. Лишение свободы на долгий срок в двадцать лет… На столь долгий срок, который ему еще предстоит пробыть здесь. В этом доме печали… и иногда - лишь иногда - раскаяния…

Картины погасли. Он вновь сидел рядом с женой, а она продолжала плакать.

И он успокаивал ее. Уверял, что все будет в порядке, что это скоро закончится и он встретит ее - любимую - встретит уже на свободе.

Затем он улыбнулся - не хотел, чтобы она видела его отчаявшимся. И не хотел отчаиваться сам.

Они еще долго продолжали говорить - продолжали до тех пор, пока охрана не потребовала окончания беседы. Потом они расстались до следующей встречи. Она придет к нему, как только это позволят - как только пройдет минимальный срок между посещениями...примерно через два месяца.

Она придет к нему - его вторая половинка, его любимая, его солнышко.

И он тоже придет к ней, придет в ее мир, придет через эти долгие двадцать лет. Он придет к ней, когда стена, разделяющая их, рухнет в прах. И тогда уже ничто не разлучит их !

Это стоит того, чтобы прийти ! Мир за этой оградой стоит того, чтобы вновь в него войти. И он придет, чтобы начать новую жизнь - в светлом и солнечном - мире.

Через почти четверть века он примет солнечный мир в свои объятья и улыбнется.

И возрадуется жизни.

Я всегда один

- Прости меня, но я не могу тебе этого сказать. Мы просто должны расстаться. Это все, что тебе надо знать.

- Но я не понимаю … разве за все это время я сделал что-то не так? Разве я причинил тебе какую-

то боль? Я любил тебя и по-прежнему люблю.

- Не говори так, от этого еще только хуже.

- Но почему? Почему мы должны расстаться?

- … У меня есть другой. Я не люблю тебя.

* * *

- Слюнтяй, нафига ты мне сдался?! Иди и читай свои серенады какой-нибудь мечтательной шестнадцатилетней дуре ! Ты просто не мужик, раз не можешь обеспечить свою девушку ! А таких я уже повидала в своей жизни, поверь мне - они не приживаются. Закон естественного отбора, понимаешь? Дак вот ты - эволюционный брак. Либо ты перестаешь нести всякую поэтическую чепуху и показываешь мне реальные деньги, либо мы с тобой расстаемся, причем сегодня же !

- Мы расстаемся.

* * *

- Нет, не так. Да не так же. Вот…вот так…еще…еще… О… как хорошо ! Еще … вот … вот так. С

тобой … с тобой так … так хорошо .. мне так хорошо…

- Я … я привязался к тебе … я не знаю, как .. как я буду теперь один…

- Вот только не надо этого … да? Не думай, что сможешь купить меня своими словами. Ты .. знаешь условия.

- Знаю… я все знаю. Иногда мне кажется, что я … слишком много знаю. Цена … цена по-прежнему та же?

- Да, та же. И давай уже договоримся, лучше валютой, а не бартером. Мы же не в каменном веке, да ?

* * *

- А эти четыре года вместе, разве они ничего не значат? Она подошла ко мне, обвила свои руки вокруг моей шеи и пристально и печально взглянула в глаза.

- Они значат для меня все. Это были лучше годы в моей жизни, самые лучше, поверь мне. Ты столько дал мне … я никогда еще не встречала такого человека … наверное я никогда больше его не встречу… Буду жить … буду жить как … как все нормальные люди…

Ее глаза наполнились слезами. Я обнял ее и прижал к себе.

- Давай не будем расставаться, а? Ведь мы так этого хотели … быть вместе всю жизнь … до последнего дыхания …

- Боже, как бы я хотела, чтобы это действительно было так ! Как бы я хотела не расставаться с тобой никогда … никогда… чтобы всегда .. с каждый восходом солнца, с каждым новым днем ты приезжал ко мне .. и я приезжала к тебе ... и мы были друг с другом, и радовались, и печалились бы вместе … вместе… боже, как бы я этого хотела ! Но … не могу… не могу…теперь уже не могу…

- И мы все-таки вынуждены расстаться … после всего… навсегда?

- Да … навсегда. И ты знаешь об этом. Ты знаешь … у меня есть законный муж и я не могу его бросить … не могу.

- Ты знаешь, теперь мне начинает казаться, что я уже никогда на встречу ее. Ту единственную ею, которую бы я по-настоящему полюбил… которая бы полюбила меня… которая смогла бы стать по-настоящему единственной … единственной женщиной в моей жизни.

- Мне кажется, ты слишком рано делаешь выводы. Еще не все потеряно.

- Но и не все найдено. Да и будет ли найдено? Насколько же мал шанс, что из всего того многообразия людей я смогу выделить и найти ее ! Пожалуй, больше я не буду пытаться, я слишком устал от этой погони за призраками, слишком устал … пожалуй, теперь я буду один - всегда один. Также, как я и пришел в этот мир одиноким, также мне придется и уйти из него.

- Всем нам придется. Но это не значит, что мы будем одиноки в нашем пути от этих начала и до конца. Ты еще встретишь ее, я уверен.

- Может быть. Может быть этот единственный день настанет, когда я встречу ее … наконец-то встречу. Может быть. Мне очень хочется в это верить.

Оглавление

Воин Одина

Впереди - жизнь

За Патриарха!

Знак пути

Когда приходит смерч

Любимая

Мертвый Город

Может быть, отец

Нездоровый ум

О Принцах, которых нет

Последняя исповедь верующего

Простить

Пятеро в лодке, не считая кошки

Рожденные для жизни

Тридцатый день

У Бога нечеловеческая логика

Четверть века за оградой

Я всегда один

Реклама на сайте