«Похвала зависти»

Юрий Божич Похвала зависти

Похвала зависти

Вот вопрос: не писал ли Эразм, помимо своей «Похвалы глупости», еще одну похвалу — зависти? Лень уточнять — можно пофантазировать.

«Лень», кстати, тоже слово приличное. Элегантно парующееся: «апология лени», «метафизика лени». Наконец, «зависть лени»…

В 1927 году Юрий Карлович Олеша сочинил, между прочим, роман «Зависть». С героем Кавалеровым, который изнемогает. С гениальной начальной фразой: «Он поет по утрам в клозете». И не менее гениальной концовкой: «И сегодня, кстати… слушайте: я… сообщу вам приятное… сегодня, Кавалеров, ваша очередь спать с Анечкой. Ура!»

Вас интересует, что там в середине книги? Там кое-что о колбасе. О технологии ее производства. И там — зависть.

Это качество характера обычно поминают с брезгливостью. «Господа! М-м-м… Отвратительно-с, господа!..»

Ну, то есть, что-то здесь, под этикеткой, под тавром, — на манер онанова греха: хоть раз грешил каждый, но опять-таки каждому приятнее слушать про это анекдоты. И только! Отвлекает. Сама-то работа — в меру изнурительна. С гигантскими энергозатратами. И так далее.

Правильно: меня спросят — я тоже отвечу: «Да вы что! Да Боже меня упаси!»

Это я вообще-то не про мастурбацию. Это я про зависть.

На самом деле чувство вполне человеческое. Зависть. Завидки. Страдание «за вид». Чистая физиология.

Механизм? Ну, предположим, такой.

Человек предпринимает какие-то усилия. Ему кажется, что он постоянно работает. Напряженно и, что характерно, в правильном направлении. Ну, такой себе нераспознанный стахановец. Вдобавок ему мерещется, что ему все время кто-то мешает. Ему бы, бес вам в ребро, не мешали — он бы добился всего. Всего! Тут же, разумеется, прилагается краткий перечень этого самого «всего» — вплоть до такого скоропортящегося продукта, как счастье. Человек устал, раздражен. Его покидают силы. И надежды — тоже уже в прихожей, в калошах, с зонтиками. Раскланиваются.

Замечу, в скобках, что портрет «провожающего» подробно описан в справочниках по психиатрии. Где-то рядышком с тестом Роршаха. Хотя наглядней, конечно, натуральное фото. Пусть даже на паспорт. Это я понимаю. Могу переслать вам свое. Без очков. А моя жена, в свою очередь, — расскажет на семи страницах (Times New Roman, 12-й), на что я жалуюсь по утрам. По утрам я жалуюсь на все! Абсолютно. У меня, как у героя Джером-Джерома, по утрам налицо признаки всех болезней, кроме родильной горячки. Это еще если не очень вслушиваться в организм…

В общем, индивид — на пределе. Нет, не индивид — ты. Ты сам. И тут, значит, появляется информация. Такой-то имярек сделал на днях то, что ты планировал сделать лет двести назад, но так и не удосужился. Если ты планировал разбогатеть — он, сволочь, разбогател. Ты планировал жениться на дочери Депардье (будем считать, что таковая имеется) — он женился. Ты планировал стать Президентом — он, падла, стал. Ты собирался отснять, написать, изваять — он, гад, все это сделал и еще станцевал в балете. Кроме того, он моложе тебя на пятьдесят лет и у него, даже ниже талии, все в порядке! Как у волка на морозе.

Ну, короче, на уши все это не надеть! Это, знаете, как ипподромной лошади на старте услышать, что ее соперница уже финишировала. Вот чё ей после этого делать? Лошади. Шпоры глотать?

И вот ты сидишь весь в говне. Ни малейшего, конечно, представления о том, что кроется за успехом не весьма знакомого, но уже раздражающего тебя товарища. Просто сидишь и воняешь. Дел — никаких. Ну, то есть, это и есть твое дело — сидеть и вонять. Основное. Сколько оно может длиться — неизвестно. Зависит от индивидуальности. Торопись не торопись — оно в свой час, хвала небесам, закончится.

И начнутся оправдания. Вперемешку с распухшей эмоцией.

Допустим: «Да он — награбил! Да если бы он не награбил!.. Или хотя бы награбил не он, а я!..» Или там: «Да это и не Депардье вовсе! Что я, Депардье не знаю! Он даже по-французски говорит с акцентом! Что я, по-французски не знаю!..» Или: «Да из него Президент, как из хрена — штопор!»

Разумеется, все, что он отснял, написал, изваял, станцевал — полная лажа. Ты бы, позволь ты себе однажды произвести на свет такую халтуру, — немедля застрелился. С зарей. Или даже в ночи. Чего тянуть! Ты себе — высший судия. Кроме тебя есть только Бог. Только Бог и потомки.

На кой черт они тебе сдались, эти потомки, ты, конечно, понятия не имеешь. Ты даже никогда и не думал о них до сих пор. На худой конец — ограничивался самым элементарным: внуки. Все! То есть если в твою формулу «Бог и потомки» подставить то, о чем ты реально размышлял, получится: «Бог и внуки».

Ну да! Это — аргумент!..

Впрочем, ошибаются все. Тем более в таких деликатных вопросах. Вон даже Спиноза не смог отличить зависть от ненависти. Написал: «Зависть есть ненависть, поскольку она действует на человека таким образом, что он чувствует неудовольствие при виде чужого счастья, и наоборот — находит удовольствие в чужом несчастье».

Грубо. Примитивно. По крайней мере, для меня.

Людей, которых я ненавижу, немного. Людей, которым завидую, — тоже немного. Но эти два «немного» совершенно не совпадают. Более того. Те, кто мне ненавистны, — ненавистны, за редким исключением, постоянно. Стоит лишь о них вспомнить. Те же, кому я завидую, находятся со мною в какой-то странной ситуативной зависимости. Вполне может случиться, что сегодня я завидую NN, а завтра — мысленно над ним торжествую. Или сострадаю ему. Или изъявляю искреннюю приязнь и делюсь бутербродом. Такой вот «Сад расходящихся тропок». У меня, скорее, сохраняется баланс зависти, и ее разбивка по секторам, чем ее персональный состав.

С предметами ненависти — все иначе. Вероятность переменчивости в отношении них стремится к нулю. Колебания — мизерны. Ненависть, конечно, может быть разжалована в презрение. Но это — все тот же генеральский чин. Те же лампасы. Та же парча погон. Претворить «генерала от ненависти» в пристойного человека для меня — за гранью возможного. По определению. Если он будет тонуть — не исключено, что я его спасу. Но это ничему доброму не послужит. Зеркальное же развитие событий (он спасает меня) — возможно, и могло бы сулить перемены. Все-таки это жизнь торгует мировоззрением, а не мировоззрение — жизнью. Но я не уверен, что те, кого я ненавижу, готовы обременить себя таким пустяком, как моя жизнь. Они, все как на подбор, из категории людей-желудков. Тупиковая ветвь развития Человечества: особи с лицами политиков. Основная функция — жрать.

Нет, конечно! Даже граф Дракула может спасти индейку. В декабре. Ненароком. По оплошности. Но времени для выражения искренних слов признательности ей отводится не так-то много. До Рождества.

Ладно. Бог с ней, с ненавистью.

Зависть. Что с ней-то происходит потом? После «Бога и внуков». И что происходит с тобой? Ты вешаешься на осине? Ты вскрываешь вены? Спаси и сохрани! В лучшем случае ты вскрываешь бутылку водки. А дальше…

Вы видели когда-нибудь детскую игрушку йо-йо? Инерционная катушка, капроновая нить. Вначале все это разматывается. В одну сторону. А потом — сматывается. В другую.

Это, по сути, рукотворная модель зависти.

В своей крайней точке зависть меняет полярность. Она перестает быть проклятием и становится благословением. Она провоцирует деятельность, как лимон — слюноотделение. Наступает пароксизм активности. Нередко — затяжной. Мир, который до сих пор вращался вокруг кого ни попадя, теперь выбирает своей осью тебя. Ты превращаешься в центр своей Вселенной. В кои-то веки! Тебе становится раскалено горячо. Точно после проруби. Неутомимый рубанок, «шибко шаркающий» по сучкам и задоринкам своей судьбы — вот кто ты отныне. И это — наконец-то! — твоя действительная работа. Твое личное Возрождение. Твой благодатный молебен во искупление греха. Низменного, да. Но, пожалуй, не слишком великого, если верить Данте. Ибо тот, чей прах упокоил мраморный саркофаг в церкви Сан-Пьер-Маджоре в Равенне, поместил завистников отнюдь не рядом с Люцифером, закованным в панцирь льда. Не в Коците. Вообще не в Аду. В Чистилище. На самом подступе к «земному раю». Вместе с гордецами, гневливыми, нерадивыми. И еще — с алчными. Видимо, по недоразумению.

И вот теперь, когда я слышу фразу «Чертовски хочется работать!» — я пытаюсь определить: что, интересно, за «фрукт» ее произносит? Творец? Идиот? Лицемер? Емеля, уставший от собственной печи? Или же бедолага, отрезвленный чистилищем зависти?

Должен признаться, что последний экземпляр мне ближе. Даже географически. Оно и понятно: мое тело, полное унылой гравитации, редко отпускает меня от себя в далекие эмпиреи. Редко. Разве что во сне.

Оглавление