«Московские катакомбы»

С. Верин Московские катакомбы

— Здравствуй, Соня! Я зашла к тебе сказать. что сегодня в пять часов назначено собрание студентов. Будут требовать смертной казни каким-то новым изменникам нашей Советской Родины. Явка обязательна. Идем… — сказала войдя к подруге вузовка Оля. И, целуя, шепнула на ухо:

— Важные новости.

Подруги вышли на улицу. Стоял морозный декабрьский день. Под пушистым покровом снега Москва казалась приветливее и наряднее. Падал редкий снег. Пушинки его медленно плыли в воздухе и, как бы нехотя, опускались на землю.

Свернули на широкий бульвар. Соня огляделась по сторонам. Прохожих было мало.

— Ну, не томи душу, — сказала Соня, беря Олю под руку. — Какие новости?

— Мать Екатерина в Москве.

У Сони захватило дух. В Москве, этом осином гнезде большевизма, — мать игуменья Екатерина, неуловимая большевиками создательница нескольких десятков тайных женских обителей в России, одна из крупнейших церковных деятельниц потаенной катакомбной русской Церкви.

— Господи, да как же она решилась, — с ужасом прошептала Соня, — ведь ее здесь неминуемо схватят.

— Бог хранит пришельцы, — спокойно ответила Оля словами псалмопевца и продолжала:

— В Москве закладывается Ново-Страстной монастырь. Мать Екатерина приехала его устроить. В самый рождественский сочельник будет постриг двенадцати монахинь. Тетя Даша моя будет одной из двенадцати. А я поступаю приходящей послушницей-белицей.

— Оля, милая, ты в свое время привела меня ко Христу, — схватила Соня за руку любимую подругу. — Теперь ты должна помочь и мне вступить на путь прямого служения Церкви. Я тоже хочу, как и ты, статъ невестой Христовой.

— Затем и открыла тебе нашу тайну, сестричка моя! — крепко обняла Оля Соню. — Я уже говорила о тебе с матерью Екатериной, она благословила.

— А нам тоже нужно особое одеяние? — спросила Соня.

— Да, подрясник из темно-серого ситцу. Его можно достать в нашем вузовском кооперативе. Я тебе дам образчик. Зайдешь ко мне завтра. Себе я уже купила. Ну, прости пока, надо еще одно поручение матушки Екатерины исполнить.

Подруги расстались.

В белошвейной мастерской № 9 Мостексттреста шла горячая работа, По случаю приближающегося Нового Года было много заказов, особенно от советской знати. Работали частенько и сверхурочно до глубокой ночи. Мастерская № 9 славилась на всю Москву красотою и изяществом работы и аккуратностью ее исполнения. Ей делали заказы жены видных коммунистов, и она была как бы под их негласным покровительством.

Заведующей мастерской была старая еще дореволюционная портниха Анна Борисовна, женщина серьезная, старая коммунистка еще довоенного набора, побывавшая в тюрьмах и ссылке при старом строе.

Властная, прекрасная организаторша Анна Борисовна сумела внушить к себе уважение и доверие со стороны коммунистических верхов. Все у нее всегда было в порядке, а потому ее не беспокоили ревизиями, контролями, не приставляли к ней политкомов и прочих прелестей советского режима,

Здоровым русским инстинктом Анна Борисовна давно поняла всю ложь коммунизма и, покаявшись, возвратилась ко Христу. Но внешне продолжала выдавать себя за коммунистку, чтобы иметь возможность быть полезной Церкви.

В свою мастерскую она подбирала работниц с особенным разбором и только верующих. Правда, приходилось иногда принимать насильно присылаемых, но те обыкновенно не удерживались. Анна Борисовна требовала очень серьезного отношения к работе, добросовестности и усидчивости, а этого комдевицы с протекцией не любят. Во время работы всякие шуточки тоже не позволялись, и чуждый элемент быстро отсеивался. Анна Борисовна вскоре после смерти Патриарха Тихона увидела, что с дозволенной соввластью Церковью Митрополита Сергия дело иметь невозможно, можно легко попасться. И ушла в катакомбы. Там, по Божьему смотрению, ей удалось сблизиться с матерью Екатериной, и бывшая революционерка стала верной духовной дщерью игуменьи.

Мечтой Анны Борисовны было принять святую схиму, облечь в нее наиболее верных сотрудниц и создать маленький монастырек. Но она понимала, что в советских условиях это дело очень опасное. ГПУ сумело внушить массам, что оно обладает сверхчеловеческим нюхом и от его ока укрыться невозможно…

«Страшен бес, да милостивъ Бог!» И те русские, которые сохранили в сердце Бога, тем самым получили как бы иммунитет от страха перед ГПУ… Анна Борисовна стала методически осуществлять свою мечту претворить коммунистическую мастерскую в женский монастырь. Из года в год процеживала она состав своих мастериц. В подвальном помещении, где находился склад материалов, она устроила тайную моленную и школу, где иногда с избранными и окончательно проверенными работницами проводила в молитве и чтении духовной литературы целые ночи напролет. Месячные свои летние отпуска Анна Борисовна проводила на родине, на Урале, где имела главное местопребывание и мать Екатерина.

В последнее лето было окончательно условлено, что советская белошвейная мастерская № 9 в Москве превратится в православный женский монастырь.

Мать Екатерина получила на сие благословение от первосвятителя потаенной Русской Церкви Митрополита N.

Владыка Митрополит поручил произвести постриг сестер новоустрояемого монастыря Епископу Николаю, который жил недалеко от Москвы и по служебному положению, им занимаемому в советском государственном аппарате, мог свободно ездить в красную столицу.

* * *

Наступил Рождественский сочельник.

Целую ночь накануне подвальное помещение мастерской убиралось под торжественное богослужение. Трудились во главе с Анной Борисовной двенадцать работниц — будущие монахини.

Из пустых ящиков соорудили святой престол и жертвенник и покрыли белой материей. Вместо иконостаса укрепили на рамах две большие, писанные на полотне, иконы Спасителя и Божией Матери. За престолом тоже на раме утвердили написанное масляными красками Распятие.

Из ящиков же устроили аналойчики и к ним прикрепили свечи. Даже коврик перед престолом положили. Все, как полагается. Дария Матвеевна, тетя Олина, заведывающая складом, вся сияла радостью, что так ладно устроилась у них монастырская церковка. На всякий случай все заставили доверху пустыми ящиками. Склад, как склад…

Самый сочельник прошел в усиленной работе. В Москве в ночь под Рождество союзом безбожников было назначено несколько балов и маскарадов, и запоздавшие советские модницы наседали на мастериц со всякими переделками, поправками и т. п.

Под видом запоздалых заказчиц в мастерской остались наши подруги Оля и Соня, а также еще несколько женщин и девушек, хорошо известных Анне Борисовне или ее ближайшим сотрудницам.

Епископ Николай под видом рабочего электротехника прошел еще днем в подвальное помещение и там остался.

Туда же сошла игуменья Екатерина. Она была одета в крестьянскую одежду, имела на голове кичку и была повязана темным платком.

Внизу Владыка и мать игуменья облеклись в иноческие одежды, причем вместо камилавок оба на головы надели скуфейки, поверх которых Владыка накинул надметку, а мать игуменья апостольник.

Вполголоса вдвоем вычитали царские часы и отслужили праздничную вечерню.

Высоким чистым альтом чуть слышно пела мать Екатерина на клиросе, сделанном из тех же ящиков, дивные песнопения рождественской вечерни: «Что Тебе принесем, Христе, яко явился еси на земли яко человек нас ради, каяждо бо от Тебе бывших тварей благодарения приносит: ангелы пение, небеса звезду, волсви дары, пастырие чудо, земля вертеп, пустыня ясли… Мы же — Матерь Деву, иже прежде век Боже, помилуй нас».

— И мы Господи, ныне приносим Тебе в дар двенадцать дев. Приими их Сладчайший Иисусе, как жертву чисту, искупительную за заблудший русский народ, день Рождества Твоего Святаго вот уже двадцать лет кощунственно сквернящий! — духом молилась мать Екатерина.

Медленно, вникая в каждое слово, прочитала паремии. Вековая мудрость!

И тихо запела в глас шестый тропарь: «Тайно родился еси в вертепе…»

— И се снова тайно рождаешься на Русской Земле, — неслись мысли.

«…и волхвы Ти приведе верою поклоняющиеся Тебе, с ними же помилуй нас…»

— С ними помилуй нас. Вразуми, просвети, пошли звезду путеводную, дай познать Тебя, разумное Солнце правды, ослепленному древними убийцами Твоими народу русскому, — вторила божественным песнопениям душа.

В конце вечерни Дария Матвеевна привела вниз Олю и Соню.

Неизъяснимо прекрасной показалась им подземная церковка.

Худой с небольшой круглой бородкой Владыка Николай необыкновенно напоминал святителя Николая.

Иконописный лик игуменьи Екатерины в черном апостольнике поверх остроконечной скуфьи переносил воображение в глубокую древность.

Три свечи на престоле и тонкая свечечка в руках игуменьи составляли все освящение храма.

— Катакомбы, новые катакомбы, — прошептала Соня.

Обе подруги опустились на колени и с трепетом внимали богослужению.

Вечерня кончилась. Владыка разоблачался. Дарья Матвеевна подвела Олю и Соню под благословение, а потом направилась с ними к матери игуменьи.

— Вот, матушка, наши самые юные послушницы, — сказала, ласково толкая их вперед.

Глубоким взором посмотрела мать Екатерина на смутившихся девушек.

— А чистоту девства сохранили? — кротко спросила.

— Сохранили, матушка, — еле прошептали.

— Христа, Жениха небесного хощете возлюбить превыше всего земного, всем сердцем своим, всею душею своей, всем помышлением своим? — продолжала ласковый допрос мать игуменья.

— Ей, Богу содействущу, честная мать! — твердо и серьезно сказала Оля.

Светлая тихая улыбка озарила строгий лик игуменьи. Она притянула к себе Олю и поцеловала в лоб.

— Кто тебя научил так уставно отвечать?

— Тетя Даша дала мне прочитать рукописный чин пострига и я выучила его почти наизусть.

— Другиня моя! — тепло и глубинно молвила мать Екатерина. Обернулась к Соне. — Ну, а ты, юница, чесого приишла искать сюда?

Молчит Соня. Не решается сказать.

— Ну, говори, не бойся.

— Хочу… умереть за Христа.

Соня перевела дух. Ее вдруг прорвало, и она заговорила быстро, перебивая себя, бросая фразы:

— Его все теперь гонят… хулят… высмеивают… нет сил у меня более терпеть… Я им всем скажу, что они богоубийцы, дети сатаны.

— На подвиг исповедничества надо идти после серьезной подготовки, — сказал подошедший к говорившим Владыка Николай. — Да не посрамишь звания христианки, если ослабеешь.

— Затем и иду в послушницы, — горячо сказала Соня.

— Добро судила еси. Бог тебе в помощь! — промолвил ласково Владыка и снова удалился в алтарь.

* * *

Пора было готовиться к торжественному всенощному бдению, постригу. Девушки, под руководством матери игуменьи, раздвинули окончательно ящики, прикрыли их материей. С левой стороны уложили в порядке двенадцать иноческих одежд, поверх которых положили по свече и по маленькому деревянному трираменному кресту.

Сверху, с улицы доносился звенящий шум проходивших трамваев, автомобильные гудки, гул большого города. Но это казалось далеким и чужим.

В Московских катакомбах была невозмутимая тишина духа. Готовились к встрече Христа Спасителя. Рождественская ночь вступала в свои права.

* * *

Около десяти часов покинула мастерскую последняя клиентка, молоденькая жена майора ЧОН'а. Словно какой-то бес крутил, и она, вертясь перед зеркалом, требовала то то, то другое переделать на ее маскарадном костюме, изображавшем баядерку.

Наконец, Анна Борисовна не выдержала и с напускной грубостью заявила советской майорше, что советские работницы иглы не крепостные девки и нуждаются в отдыхе. Мастерская была к тому времени уже наполовину пуста. Работницы убирали одна за другой свою работу и делали вид, что уходят домой. На самом же деле оне спускались одна за другой, зорко оглядываясь, чтобы не заметили, в свои катакомбы.

В передней части подвала накрыли скатертями несколько ящиков и получились импровизированные столы. На каждом из них стояло три миски: кутья, гороховая похлебка, взвар.

Владыка истово благословил трапезу. Ели молча, безшумно, стараясь даже ложкой не стукнуть. Лица серьезныя, сосредоточенные. Все понимают, что приближаются великие минуты.

— Агапа, вечеря любви! — радостно думает Владыка. — Дивны дела Твои, Господи! Из самого революционного и анархического элемента белошвеек да портнишек, творишь Ты овец Своего стада.

Кончена святая предпраздничная трапеза. Общими усилиями вмиг все убрано.

Две сестры, назначенные эклисиарками, возжигают свечи, лампадки, всыпают угли в маленькую, ручную, глиняную, самодельную, кадильницу. Владыка уже облачен в простые, полотняные, но необыкновенно изящно и правильно сшитые ризы.

Шила их ночами сама Анна Борисовна. Владыка по древнему облачен в фелонь. Она вся в крестах. Поверх белый омофор. Так изображается на древних иконах святитель Николай. Такие облачения носили все древние святители.

Владыка благословил великое повечерие.

Читала его Анна Борисовна. Неспешно, вполголоса, но тщательно выговаривая каждое слово.

Дивные, глубокие слова Псалмопевца звенели, как серебро и задевали самые потаенные струны сердца.

— Доколе, Господи, забудешь мя до конца, доколе отвращаеши лице Твое от мене… Доколе вознесется враг мой на мя… Призри, услыши мя, Господи, Боже мой, просвети очи мои, да некогда усну в смерть… — вдохновенно читала Анна Борисовна. Слезы медленно струились по ее щекам.

И, вдруг, дерзновенно понеслась к небесам из московского подвала ликующая победная песнь:

«С нами Бог разумейте языцы и покаряйтеся: яко с нами Бог. Услышите до последних земли яко с нами Бог»…

Маленький хорик под управлением Дарии Матвеевны тихо, но убежденно повторял:

«Яко с нами Бог! Яко с нами Бог!» И были сии словеса, не яко воздух бияй, а подлинным криком души. Небесной музыкой вливались они в сердца. Присутствие Божие явственно ощущалось всеми. Господь снова воплотился на Русской земле. И, как прежде в Вифлееме, потаенно от греховных человеческих взоров. Как прежде, в сокровенном вертепе.

«Рождество Твое Христе Боже наш, возсія мірови свет разума», — пел умиленно хор Дарии Матвеевны. И опять царь Давид со своей вдохновенной Псалтирью…

Владыка вышел на литию.

«Небо и земля днесь пророчески да возвеселятся, ангелы и человецы духовно да торжествуют: яко Бог во плоти явися, сущим во тьме и тени седящим…» — по-современному звучитъ литийная рождественская стихира. Снова мир погрузился во тьму и сень смертную.

Рассеять эту тьму, сень смертную, можетъ только Христос, разумное Солнце правды.

Как же не воспеть Ему:

«…Вси языцы приидите поклонимся Рождшемуся спасти души наша».

Течет бдение. Нарастает молитвенное настроение, переходит почти в экстаз.

Никто не садился на кафизмах.

Владыка Николай чтет евангелие. По новому звучит евангельское повествование о воплощении Великого Совета Ангела.

На крылах молитвы смиренные души русских белошвеекъ поднимаются к вершинам Богопознания, Богоощущения.

Каждое слово рождественского канона, который читает сама Игуменья Екатерина, прорезает ум и доходит до сердца.

Беседа с Господом приносит свои плоды.

«В человецех благоволение…»

«Царствие Божие внутрь вас есть».

Опытом сию тайну постигают ныне потаенные богомолки в катакомбах красной Москвы. И бесконечная, неизбывная радость наполняет их души от сознания, что они в эту великую ночь приносят как бы в жертву Богу двенадцать лучших цветков своего сада.

Утреня приходит к концу. Наступает время пострига.

Постригающиеся еще во время пения девятой песни канона удалились за загородку, нарочито для сего устроенную, сняли там свои мирские одежды и облачились в длинные белые постригальные рубахи-власяницы. В конце пения Великого Славословия мать игуменья Екатерина вместе со всеми присутствующими, зажегши свечи, направились к загородке, где ожидали постригаемые.

Шли две по две. В рукахъ свечечки. Пели в глас первый тропарь:

«Объятия отча отверсти ми потщися»…

Парами идут будущие невесты Христовы, ведомы матерью Игуменьей.

В первой паре Анна Борисовна и Дарья Матвеевна. У царских врат аналой. На нем св. Евангелие и ножницы. Владыка Николай ждет около аналоя. Спрашивает строго-ласково:

— Что пришли есте сестры, припадая ко святому жертвеннику? — когда шествие приблизилось к нему и постригаемые совершили уставные метания.

— Желая жития постнического, Владыко Святый, — отвечают все двенадцать, как одинъ человекъ.

— Желаете ли сподобитъся ангельскому образу и вчинены быти лику инокующих?…Вольным ли разумом и вольною ли своею волею приступаете ко Господу?…Отрицаетеся ли мира? — уставно допрашивает Владыка. И на все единодушный ответъ:

— Ей, Богу содействующу, Владыко Святый.

Одна за другой дают обеты девства, послушания и нестяжания, и на новый вопрос святителя:

— Претерпите ли всякую тесноту и скорбь иноческаго жития, царствия ради небеснаго?

Отвечают радостно:

— Ей, Богу содействующу, Владыко святый.

Над склоненными главами Владыка читает священные молитвы пострига. Сколько глубокого смысла в этих молитвах!..

Трижды каждая сестра берет от Евангелия ножницы и трижды подает Владыке, выражая сим, что она своим произволением идет на иноческий подвиг, нелегкий вообще, а в безбожной красной России особенно.

И вот глаголет святитель священные слова пострижения первой инокини Анны Борисовны:

— Сестра наша… — Владыка, прежде чем произнести новое иноческое имя останавливается на мгновение, — Анастасия постризает власы главы своея, в знамение отрицания мира и всех яже в мире, и во отвержение своея воли и всех плотских похотей, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа; рцем вси о ней Господи помилуй.

— Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! — трижды восклицает катакомбная церковь.

Одну за другой постригает Владыка новых инокинь и облачает в иноческие одежды. Мантия сделана одна на всех и передается от одной к другой при пострижении. А подрясники, ряски и все прочее получает каждая. Подрясники серые и пошиты так, что напоминают халаты фабричных работниц. Они должны служить потом повседневной одеждой. Остальное все черное.

Кончился чин пострига. Новые инокини стоят строем с крестами и свечами в руках. Христово воинство!..

Владыка делаетъ отпуст всенощного бдения. Во время чтения перваго часа все присутствующие во главе с матерью Екатериною подходят к каждой из новопостриженныхъ, целуют держимый ею крест и вопрошают:

— Что ти есть имя, сестро! — И, услышавши в ответ: — Анастасия… Дорофея… Евфалия… Серафима… — глаголют по уставному:

— Спасайся о Господе.

Отошла долгая служба.

Вереницей потянулись к Владыке остальныя сестры, в том числе и Оля с Соней с аккуратно сложенными серыми халатиками-подрясниками просить благословения на первую ступень иноческаго подвига — послушничество.

Катакомбный монастырь в Москве основался.

За литургией, которая последовала после короткого двухчасового отдыха все причастились.

И когда пели: «Тело Христово приимите, источника безсмертнаго вкусите…», многие почувствовали явное веяние Божественной Благодати, благословляющей и укрепляющей на тяжкий подвиг тайного иночества в безбожной, проданной сатане несчастной стране.

А день советский надвигался, со всей своей ложью и противоречиями.

Но не страшен он был невестам Христовым.