«Скинхеды»

Джон Кинг Скинхеды

«ДЕЛЬТА» ИНГЛИША

Один из первых

Потянувшись и зевнув, Терри Инглиш уставился на дождь, долбивший в окно его комнаты. Взгляд Терри проследовал за серебряной нитью, сбегавшей на тротуар и бившей в поток воды против течения, пока тот не был вынужден наконец остановиться. Набухала грязная слеза, росло разочарование, превращаясь в злобу, которая удваивалась с каждым приступом. Его рука нащупала кружку. Терри прикончил последний глоток кофе, уронил голову на койку, испытывая настойчивое желание вернуться в постель. Он был измотан. Тихо лопались пузырьки в сливках. Мысли текли медленно, все тело ныло. За окном вспыхнула молния, высветив перепачканное в макияже лицо Эйприл. Ее волосы намокли, с ушей сыпался прозрачный жемчуг капель. Он считал в уме секунды, пока в трех милях от него не раздался удар грома, словно выстрел из двустволки.

Всякий раз, когда шел такой вот дождь, Терри вспоминал про «Апрельские ливни»[1]. Вот и на этот раз он прошептал: «В апреле зальет». И хотя ничего смешного в этих словах не было — не то что в шуточках Судьи Дреда[2], — его жена всегда отвечала с улыбкой: «В апреле зальет, в мае расцветет». Она никогда не подводила его. Он слушал тихое журчание ее голоса, вдыхал аромат духов и лака для ногтей, запах ее влажной одежды. Они любили дождь, порывы штормового ветра, бушевавшие в крышах, музыку черепицы. Он повернул голову и уставился в ее фото в черной рамке, чувствуя, как вскипают прожитые годы, сжал в кулак ладонь правой руки — так крепко, что вздулась татуировка на его предплечье — надпись «Юнион Джек», готовая лопнуть. Его лицо омрачилось, но Эйприл на фотографии вытягивала губы, дразнила и манила, подставляя светлые волосы под яркие лучи летнего солнца. Ее голубые глаза были переполнены любовью. Все было возможно. Они любили солнце не меньше дождя, и он увидел, что это хорошо. Это была Англия. Всегда что-то новенькое.

Губы Эйприл на фото послали Терри поцелуй, и Терри вновь насупился: медицина играет с ним дурную шутку.

Он встал, стряхнул наваждение, прошел к двери и открыл ее. Взгляд заскользил через сырой газон к полю, отделенному плотной стеной деревьев, зарослями папоротника и ежевики, бурно разросшейся живой изгородью из боярышника и вьюнка справа от него. Заметил две наскоро заделанные канавы чуть в отдалении. Дома занимали оставшееся пространство. Он поискал взглядом своих лошадей и увидел их под навесом. Они глядели из-под заржавевшего козырька на дождь, поивший густую луговую траву. Черный с белым Боб был уже староват для коня, весна его жизни миновала, но в нем по-прежнему чувствовались и сила, и здоровье. Молли была моложе, меньше и проворнее, на лице Терри появилась улыбка, когда Молли украдкой смотрела на Боба, словно тот был стогом сена, в то же время она давала понять ему, что он находится под надежным присмотром. По крайней мере, Терри так казалось. Терри любил смотреть на лошадей. К нему вернулось его обычное расположение духа. Крепкие люди в крепких домах, отличные лошади, накормленные сахаром и морковью всевозможных сортов. Отличное место для жизни. Он был счастливым человеком[3].

Терри хорошо позаботился о себе. Ипотечный кредит за четырехкомнатный жилой блок[4] был полностью выплачен. У Терри была своя фирма и счет в банке. Да что там говорить, ведь он заработал каждый пенни собственным трудом. Он был работягой старой закалки, и самым счастливым для него было то время, которое он проводил в пабе со своими приятелями и пинтой пива в руке, вслушиваясь в ритмы ска, доносившиеся из музыкального автомата, наблюдая за футбольным матчем, делая ставки и перебрасываясь шутками с парнями. Он первым признал заслуги Эйприл как мозга, ответственного за успех его начинаний. Он был обязан ей своим комфортом. Она была не без амбиций и подталкивала его вперед, в то время как он всегда оставался верен лишь нескольким излюбленным приемам. Его интересы не претерпели никаких изменений с тех пор, когда он был еще подростком. Было сложно поверить, что скоро ему стукнет пятьдесят. Он говорил себе, что это не имеет никакого значения. Существовали и более важные вещи, о которых следовало думать. Кроме того, он повидал достаточно скучнейших подростков и пенсионеров-щеголей за свою жизнь, чтобы убедиться: первостепенную роль играет не возраст, а то, как ты живешь и как ведешь себя. Пятнадцатилетний пацан может десятикратно превосходить своими жизненными познаниями семидесятилетних пройдох, в то время как в женщине восьмидесяти лет может быть больше соли, чем в десяти шестнадцатилетних девчонках. Жизнь становится тем, чем ты ее делаешь, и Терри всегда старался разглядеть в людях лишь самое лучшее.

Терри закрыл глаза, готовый заснуть стоя. Он знал, что должен хотя бы появиться на работе, убедиться, что все идет как положено. Вчера он так и не сделал этого, а ведь роль босса связана с известными обязанностями. Тошнота уже проходила. Терри вздохнул и подумал о своем сыне Лориэле, он надеялся, что с ним все в порядке. Лориэл ушел из дома ни свет ни заря, и Терри не знал, ни где он, ни что он сейчас делает. Обеим дочерям уже исполнилось по двадцать, они уже устроились в жизни. Единственным источником беспокойства в семье был Лориэл. Пятнадцать лет — не самый безопасный возраст. У парней вроде него вполне могли возникнуть серьезные неприятности. Терри убедился в этом на собственной шкуре. Он был рад, что жизнь теперь стала легче, и что от былого раздражения и злобы молодежи не осталось почти ничего, и все же он волновался. Вполне естественное чувство. Тяжело мальчишке без матери. Раздался звонок.

— Мой номер — 456[5].

— Терри, жирная задница, вставай с постели.

Это был его старый кореш Хокинз, который начал работать с ним после двадцати лет, проведенных за баранкой междугороднего автобуса, перевозившего толпы пенсионеров в Богнор, а Селси Билла, Дэйва Харриса и его футбольную команду в Лидс и Лейчестер. Хокинз был рад пересесть на фирменный мини-кэб и обожал развлекать персонал историями о юношеских годах своего босса, историями, которые он раздувал до таких эпических масштабов, что Терри, не узнавал в них самого себя и предпочитал считать их выдумкой от начала до конца. Но всем нравилось черпать из этих рассказов информацию о недавнем прошлом страны, ощущать себя частью традиции.

— Ты встал, нет?

— А как же.

— Бьюсь об заклад, встал только чтобы подрочить.

— Еще чего.

— Встал напротив окна во двор и делаешь свое старое доброе туда-сюда, думая об Энджи.

Терри даже обернулся, чтобы убедиться, что в этот самый миг на него не смотрит противная рожа его друга, припечатанная к стеклу.

— С чего ты взял, что я занимаюсь именно этим?

— Продолжай, приятель. Она от этого офигенно прикалывается.

— Сделай мне одолжение, прекрати, а?

— Ты слепошарый. Она вообразила себе, что ты совсем стух. Бедное дитя и не знает, во что ввязалось, ведь так?

В этот момент Терри представил, как Эйприл отпрянула в удивлении, впервые расстегнув на нем его «ста-прессы»[6]. Затем она промурлыкала бы «Big Nine»[7], если была в настроении, выделяя голосом сложные места. Он любил Эйприл и Судью Дреда, но у Хокинза на уме был один лишь секс. Он только что освежился в Таиланде, где провел непозволительно много времени вместе с Генералом.

— Я ей в отцы гожусь.

— Насколько она тебя моложе? Лет на пятнадцать?

— Типа того.

— Да пятнадцать-пятнадцать. Ей тридцать четыре.

— Ну и что с того.

— Закинься виагрой, и все получится.

Хокинза несло, и Терри стало скучно. Он зевнул, и это заставило голос в трубке перейти к делу.

— Я буду в пабе «Восходящее солнце» в полчетвертого или в четыре. Хочу поговорить с одним типом насчет футболок, которые я привез из Таиланда. Ты появишься раньше?

Терри навострил уши.

— Дай мне знать, когда отправишься туда, и я уйду с работы пораньше.

— Хорошо. До встречи. У меня пассажир.

Терри схватил свою кружку и вымыл ее, мечтая о настоящем завтраке. Доктор посадил его на диету из йогуртов и свежих фруктов, натурального мюсли и апельсинового сока. Всю эту здоровую пищу он пытался полюбить, но что ему сейчас действительно было нужно, так это яичница с беконом. Это было единственное блюдо, которое он умел готовить, но зато готовил его по-своему. Он снова обернулся к окну. Дождь слегка утих. Боб и Молли брели к центру поля.

Натягивая кромби[8], Терри задержался перед зеркалом в холле и улыбнулся. Он всегда выглядел опрятно и не отставал от моды, надевая аккуратно выглаженную рубашку «Бен Шерман»[9] и джинсы «Леви». Его голова была выбрита вторым номером. Основное отличие от времен молодости Терри — дутые подошвы ботинок «Тимберленд»[10], в которых он иногда выходил на работу. Но в остальном они ничем не отличались от модели DM[11].

Повсюду говорили, что все поменялось, но в действительности не изменилось ничего. Стиль скинхедов влился в мэйнстрим давным-давно и продавался под различными брендами. Его вишневые ботинки «Доктор Мартинс» ждали своего часа в комнате на втором этаже, и он никогда не надевал на матчи что-либо еще. Ботинки DM и черный «харрингтон»[12] — сочетание, лучше которого ничего не может быть. Однобортный костюм он припас для особого случая, для настоящей скинхедовской ночи. Ведь был он именно скинхедом. Одним из первых.

Он покинул дом и перебрался в свой «мерс», засунул CD в проигрыватель, набирая скорость под звуки композиции «Gun You Down» группы The Ethiopians[13]. Вскоре он был уже на дороге, соединяющей Аксбридж и Слау. Путь его лежал через Джордж Грин, справа от себя он оставил Файв Риверс, где развевался индийский флаг, рекламировалось пиво, карри и спутниковый футбол, слева остался — Сент-Джордж Кросс и воскресный ростбиф всего за 5,99 фунтов. Он заметил Тома на посту и сбросил скорость, не зная, чего опасаться больше — Тома или дорожных видеокамер, — проехал мимо того места, где когда-то располагался тренировочный лагерь, на плацу которого прошла молодость Терри. Теперь место было застроено жилыми домами. Уикенды с ТА подарили ему способность совершать вещи, которых вы себе и представить не можете — абсолютно, казалось бы, невозможные вещи. Равнину Солсбери и горы Брекон-Биконз он запомнил особенно хорошо. Именно там, заночевав под открытым небом, он увидел звезды такими, какими он никогда не видел их прежде.

Терри подумал о своем отце и о той волшебной ночи в Солт-парк, но прогнал воспоминание, пересекая канал и железнодорожные пути. Вскоре он уже был на узких улицах неподалеку от проспекта. Он припарковался под знаком «Частное такси «Дельта», дождался пока доиграет песня «Harry May» группы The Business[14], «накачивая себя» для нового рабочего дня. Это была единственная песня в жанре Oi! которую он слушал. Запись послал ему его неукротимый племянник, являвшийся последним живым воплощением традиции Slade[15]. Он ухмыльнулся. «Gun You Down» и «Harry May». Две версии скиновского мира.

— С добрым утром, — возвестил он, входя в офис.

Он радовался встрече и снова наслаждался компанией: усталость от одиночества наступает быстро. В жизни главное сохранять позитивный настрой и отгонять от себя всякие ужасы.

— Здравствуйте, мистер Инглиш, — обрадовано ответила Энджи. — Как чувствуете себя?

Он ощутил запах кофе, услышал бормотание радиостанции на кухне. Громкоговоритель наполнял помещение особой теплотой.

— Устал. Должно быть, стал чем-то вроде тех двадцатичасовых новостей.

— Вы все еще смотрите их?

Энджи была диспетчером и старшей по офису, и Терри до некоторой степени доверял ей управление фирмой. Она обладала сообразительностью и высокой работоспособностью, а обычная для нее веселость не мешала ей проявлять строгость в те моменты, когда было нужно держать водителей в узде. Парни в свою очередь не расслаблялись, когда ими руководила Энджи. Ей как-то удавалось сочетать приверженность к ярким цветам и шику со строгим дресс-кодом компании. Со своей черной блестящей прической в духе модов[16] она отлично вписывалась в контекст.

— Видели ту передачу прошлой ночью? — спросила она.

Он видел только анонс. Передача называлась «Скинхеды и свастики», в ней шла речь о праворадикальных группах в Восточной Европе — выбритых молодчиках в зеленых летных куртках, делающих зиг-хайль перед камерами. Все те же старые яйца: проходимцы, готовые блеснуть для СМИ, чтобы поднять самооценку и получить карманные деньги. Они не только не имели ни малейшего представления о том, что значит быть скинхедом, но и не хотели его получить. Чтобы вконец не озлиться, Терри просто вырубил это дерьмо собачье.

— Я рано пошел спать, ответил он. — Что-то стоящее?

Глаза Энджи вспыхнули, ее губы поменяли форму.

— Полная чушь. Кто платит за такие материалы?

Она протянула ему видеокассету.

— Я записала это для вас. Я думала, вы пропустите ее из-за болезни и все такое.

Это было очень мило с ее стороны, но Терри не интересовала передача. Все это он уже видел. Тем не менее он взял кассету и положил на свой стол. Терри сел на свое место, взглянул на груду писем, бумаг, конфетных фантиков и пустых пакетов из-под молока. Пробарабанил пальцами по свободному участку столешницы. Помедлил с минуту, затем выдвинул ящик и достал упаковку печенья, забросил в рот средство для усвоения шоколада и застыл с упаковкой в руке. Энджи улыбнулась и, кивнув, занялась своей работой.

— Он вызвал тебя, Рэй. Он собирается в «Луну над водой».

Терри принялся было очищать стол от завалов, но очень скоро вновь обнаружил, что ему нечего делать. Он раскачивался на своем кресле. Пока все шло достаточно неплохо.

— Кэрол вроде бы собиралась прийти сегодня? — произнес он наконец, когда Энджи отвлеклась от радиостанции.

— Нет, сегодня она не может.

— С ней все в порядке?

— Все в порядке, благодаря вашей заботе.

Энджи улыбалась, глядя на него. Лучше бы он и не спрашивал.

Муж Кэрол, Стив, работал в «Дельте» перед смертью, и его вдова переживала тяжелые времена. Кроме того, она была кузиной Энджи. Когда Терри узнал об этом, он заплатил ей достаточно, чтобы она смогла оплатить свои долги, положил кое-какие деньги на ее банковский счет и предложил ей работу. У нее остался маленький ребенок, и она согласилась. Энджи подняла шумиху по этому поводу, но Терри действительно заботила судьба ее кузины. К тому же с деньгами расставаться легко, когда их у тебя с избытком.

Защебетал телефон.

— Такси «Дельта», — пропела Энджи в трубку. Терри сверил наручные часы по часам фирмы. У него была чертова уйма работы. Он должен вести себя честно. Выждав, пока Энджи закончит говорить, он уже знал ответ на свой следующий вопрос:

— А Лориэла не видела?

Энджи ухмыльнулась, услышав имя, но затем взяла себя в руки.

— Лодырь забыл дорогу сюда. Я даже не знаю, где он сейчас.

Терри не нравилось слово «лодырь». Оно напоминало ему о хиппи, который бездельничает весь день, сачкуя, вместо того чтобы работать. Только Терри не звал Лориэла лодырем, потому что сам назвал его в честь легендарного Лориэла Эткина[17]. Он хотел, чтобы парень пришел в офис и немного поработал, почувствовал, что это значит, задумался о возможности работать в его фирме после окончания школы, и даже унаследовал бы ее однажды. К тому же, у него начинались каникулы, и подворачивался шанс заработать немного денег. Энджи заметила разочарование на его лице.

— Он всего лишь подросток, — решилась, наконец, сказать Энджи. — Наверное, гуляет сейчас с приятелями.

— Думаю, что так и есть. Я просто подумал — это отличный опыт добыть для себя немного денег.

— Вспомните, какими вы сами были в его возрасте.

Терри рассмеялся.

— В этом-то все и дело. Я всегда где-нибудь пропадал, но я не хочу, чтобы он подцепил наши привычки. На его месте я бы запрыгал от радости, если бы мне предложили легкий заработок. Нет, уж я-то никогда не отказывался от работы.

Теперь рассмеялся громкоговоритель.

— Не хотите чашечку чая? — спросила Энджи.

— Я сам сделаю, — ответил Терри, вскакивая с места.

Он прошел на кухню и обнаружил там Гэри. Гэри сидел за столом с банкой колы и сэндвичем, изучая фотографию блондинки топлесс в газете.

— Как самочувствие? — осведомился водитель.

— Живой пока.

Гэри рассмеялся на всякий случай, не зная, шутит ли его босс. Но Терри славился своим добродушием, и сомнения Гэри как рукой сняло.

— Видел небось ту передачу ночью?

— Нет, но Энджи записала ее для меня.

Гэри ответил кривой ухмылкой.

— Одна из худших. Куча гребаного дерьма.

Терри и не собирался смотреть ее. У него было чем заняться.

— Знаешь, что, — продолжал Гэри. — Это даже хуже чем пизда МакИнтайр.

Терри почувствовал себя неуютно. Ко всему прочему он оголодал. Воспоминания о роган-джоше[18] заставили его вкусовые рецепторы трепетать от нетерпения. Он был крупным мужчиной и нуждался в правильном питании. Он не мог выжить на заячьей еде. «Чапатти Экспресс» никогда не мошенничал с порциями. Именно в нем Терри видел сейчас свое спасение.

Он сделал две чашки чая и отнес их в приемную. Офис был маленьким и тесным, аромат чая быстро вытеснил прежний запах кофе.

— Я собираюсь пойти позавтракать, — заявил он, жадно заглотив свои пакетики.

Энджи взглянула на часы.

— Еще только пол-одиннадцатого.

— Но я сегодня еще не ел. Ничего существенного, по крайней мере. Я не могу ждать до обеда. Хотите, захвачу для вас что-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Вы уверены?

— Да, все в порядке. Куда вы пойдете?

Терри как раз думал об этом. В кафе за углом подавали отличные поджарки, но он уже был там позавчера и воспоминания о карри подтолкнули его мысли в направлении чего-нибудь более острого, чем коричневый соус.

— Попробую кебаб.

— Это на завтрак-то?

Терри нахмурился, и Энджи расплылась в улыбке.

— Хотите, чтобы я принес вам кебаб?

— Я приготовила сэндвичи.

— Вы уверены?

— С сыром и соленьями. В самый раз для меня.

— Хорошо, я вернусь через час или около того.

Снова раздался звонок.

— Такси «Дельта»…

Терри покинул офис, обходя лужицы масла, образовавшиеся там, где останавливались его парни с протекавшими двигателями. Краем глаза он заметил промокшую газету, прилипшую к тротуару. Информация таяла в лужице вместе с бумагой. Гэри вышел вместе с ним и вскоре умчался в своем «Мондео». Терри же пошел пешком в противоположном направлении, уже не столь уверенный в своем желании отведать кебаб. Он взглянул на небо и узрел скопище темных туч, толпившихся там с самого утра. Настоящий англичанин непобедим в холод и дождь. Терри поднялся вверх по улице к своему любимому кафе. Его разрывало на части от раскрывавшихся перед ним перспектив: мысли о роган-джоше боролись с возможностью заполучить большой доннер-кебаб и чипсы. Он был одержим выбором, который давала ему демократия. И Терри должен был сделать свой выбор. Преисполненный решимости, он вошел в кафе, уже зная наперед, что это выбор самый правильный, как тут же раздался удар грома.

Терри уселся у окна, ожидая, пока ему принесут заказ. Он уставился на улицу, следуя вековой традиции, отхлебывая чай из чашки. Он провожал взглядом прохожих. Головы их были опущены, тела намокли. Две блондинки, выбежавшие из магазина, завизжали, очутившись в луже, а затем рассмеялись ярко-красными от губной помады ртами. Терри вновь мерещилась Эйприл, на этот раз постаревшая. Она только что вышла из ванной, обернутая в синее полотенце, вода капала на ковер с ее обнаженного тела, когда она прошествовала перед ним. Она была прекрасной в юности, но с возрастом стала еще лучше. Это была любовь с первого взгляда, их страсть не угасала ни на миг. Терри и Эйприл — вместе навсегда. Они были созданы друг для друга. Все так говорили. Она была мертва уже десять лет, и несмотря на новые надежды лучше ему с тех пор так и не стало. Он чувствовал грусть и пустоту. Это совсем на него не походило. Он отбивался, как мог, пытаясь думать о поджарках. Во рту появилась слюна. Молния озарила улицу, и Терри вновь отсчитал секунды перед ударом грома.

Любовь и ярость

Вспыхнул зеленый свет, и Рэй попытался было пролезть в первый ряд, но забарахлила передача. Он повторил попытку, затем еще раз, сильнее, налег на рычаг — третий, четвертый раз, — пытаясь сохранять спокойствие. Голова раскалывалась, лицо покраснело. Он вспомнил о старикане на заднем сиденье и стиснул зубы, поборов желание разбить руль вдребезги. Обливаясь кровью и потом, он сражался с рычагом, сердце бешено стучало, в ушах раздавался протяжный звон.

Папаша Сингера разобрался бы с неполадкой. Именно он обслуживал большую часть машин фирмы за сравнительно небольшую плату. Но последнее, что сейчас собирался сделать Рэй, — это заплатить за новую коробку передач, и плевать на задержки на дорогах. Он кормил двух прекрасных дочек и сварливую жену, платил за свою комнату в Хэнсам Мэншионз. Что-то шло не так. Он тяжело работал, отдавал свое время фирме, как никто другой, но едва сводил концы с концами. Гудки машин, двигавшихся в соседнем ряду, усиливали давление в черепе. Это тупое нытье в голове подбивало его разорвать что-нибудь или кого-нибудь на части. Слишком громкий гудок заставил его посмотреть в зеркало заднего вида. Вежливостью здесь и не пахло: оскорбительные гудки продолжались три или четыре секунды. Дождь прекратился. Рэй пронзал взглядом грязное лобовое стекло «Ниссана», стоящего позади. Наконец-то ему полегчало.

Двое мужчин в «Ниссане» выкрикивали оскорбления и трясли головами, их тонкие губы скривились в презрительной усмешке: они намекали на то, что машина Рэя сломалась. Рэй ненавидел насмешников. В свое время он раздавал удары направо и налево и избавил кое-кого от лишних зубов, но он никогда не насмехался. В насмешке было что-то нездоровое. Она выдавала что-то большее, чем простая злоба, чем даже ненависть. Насмешка отдавала шутовством. Когда водитель «Ниссана» вновь ударил по гудку, на лице Рэя появилась довольная улыбка: злоба претворилась внутри него из яда в лекарство. Он почувствовал тепло, словно вонзил зубы в знаменитые поджарки своего дядюшки — разновидность тяжелой пищи, которая помогает, когда нужно снять похмелье или когда тебя просто задрала жизнь.

Убедившись, что его машина стоит на нейтрале, Рэй заглушил двигатель и выбрался на свет божий, вываливая свою тушу высотой под два метра. Гиены в «Ниссане» мгновенно притихли, увидев, как к ним приближается полтонны скинхедовых мышц. Водитель уставился на огромный череп, выбритый до блеска, подвижные голубые глаза блестели внутри мраморных впадин, челюсти шевелились. Монстр доктора Франкенштейна заслонил собой солнце. Парень явно пересмотрел телевизор: в его воображении отчетливо вставал неандерталец, волочащий камнеобразные кулачища по лесистой равнине. Человек-«Ниссан» поднял руки вверх, обреченно сдаваясь, а его пассажир отвернул лицо.

Мозг Рэя не поспевал за яростью Рэя, судорожно пытаясь спустить пар, но в целом ситуация была не нова. В юности Рэй был известен как Психованный Рэй, а иногда просто как Oi! Псих. Теперь у него была семья, несмотря на то, что последние четыре месяца он не жил со своей женой. Он был заботливым отцом, который тяжело работал, качал железо и заслуживал выпивки по выходным. Он и на рабочей неделе не упускал возможности пропустить пинту с друзьями, но на работу всегда приходил трезвым. Тест на IQ его не разочаровал, а его учителя говорили, что он создан для университета, но формальное образование никогда не привлекало его. Он предпочитал народную поэтику Джимми Пёрси[19] напыщенной позе Байрона и Шелли. И поскольку Рэй был так умен, он всегда задавал вопросы, на которые не получал ответа. Это злило его. Он приучился к чтению еще с того времени, когда подростком работал в ночную смену в аэропорту, а с тех пор, как переехал в Хэнсам Мэншионз, заглатывал по две-три книги в неделю — солидная доза истории и политики. Эти две науки в последнее время особенно привлекали его. Внутри Рэя все кипело, но он не подавал и виду. Он ненавидел свою старую кличку и был рад, что смог избавиться от нее. Он давным-давно перестал быть Психованным.

Рэй гордился собой. Гордился своей семьей, своей культурой и своей страной. Он ненавидел тех, кто позволял себе вольности. Он привык уважать людей и ожидал уважения от окружающих. Он был скинхедом и гордился этим.

Дойдя до «Ниссана», Рэй опустил свою лапищу на машину, оставив огромный отпечаток на пыльном окне, угрожая разбить стекло занесенным для удара кулаком. Но водитель все-таки опустил стекло — очень медленно. Ничтожеству, которое сидело внутри, было чуть меньше тридцати, и оно, как считал Рэй, было вполне способно взять свои насмешки обратно, но душа отморозка ушла в пятки, и вместо того, чтобы встретить Рэя вразумительным комментарием, он молча засел в салоне, как моллюск в раковине.

— Что за проблемы, твою мать?

— Ничего, приятель.

— Я тебе не приятель, мать твою.

— Я случайно…

— Что значит случайно?

— Это была ошибка.

— Какая ошибка, ты, пидор?!

Рэй взглянул водителю прямо в лицо и увидел мелкого жалкого гопника. Бледная кожа любителя гамбургеров, несмываемые отметины труса и подлеца. Враг пах потом и грязью и еще какой-то наркотической мутью. Рэй перевел взгляд на его приятеля — дрочливое дерьмо в бейсболке с логотипом «Найк». Корпоративный хуесос. Человек-логотип.

— А ты что скажешь? Головешка повернулась.

— Мы не хотели. Честно.

— Из машины. Оба.

— Погодите. Мы просим прощения.

— Точняк, мы просим прощения.

Только потому, что их было двое, они вообще разговаривали с ним. Взятый поодиночке, каждый из них под одним только взглядом Рэя обоссался бы. Могучим усилием воли Рэй подавил желание немедленно дать обоим в табло: на одном ударе он бы не остановился, а вокруг них любопытствующие водители уже замедляли ход, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Кроме того, где-то совсем рядом наверняка были установлены вездесущие камеры. Рэй встряхнул головой, вновь овладел собой, развернулся и пошел к своей машине. Он повернул ключ и тут же легко проскользнул в первый ряд, стремительно уносясь прочь от перекрестка в тот самый миг, когда красный сигнал светофора вновь сменился зеленым.

Он набрал скорость и размял плечи. Его жена делала отличный массаж, но сейчас она была далеко. Лиз от него уже тошнило, и Рэй переселился к своему приятелю в Хэнсам Мэншионз. Там тоже было ничего. У него теперь было время здраво поразмыслить над жизнью. С другой стороны, он жил недалеко от своих дочерей и мог без труда их навещать. Но Лиз доставала его и по телефону. Это было нечто. А потом приглашала на чашечку чая. Она просто хотела, чтобы он остыл — только и всего, прекратил разражаться тирадами и буйствовать. Он делал все, что было в его силах, он действительно старался. Пассажир на заднем сиденье недовольно проворчал что-то себе под нос.

— Простите за непредвиденную остановку, — сказал Рэй.

— Нетерпеливые оболтусы, говорю. Нет, чтобы подождать минуту.

— Ага, они самые. Никаких манер.

— Все бегут, бегут за вещами, которые меняются, хотя не должны меняться, зарабатывают проблем столько, что не могут решить.

Рэй согласно кивнул. Глупо так заводиться, но нельзя же позволять им так насмехаться над тобой. Он рассмеялся. Старикан бил в точку: перемены ради самих перемен.

Старикан ехал туда, куда его вез Рэй — в паб «Луна над водой». Он был одним из тех, кто подбил Рэя на чтение книг об истории Евросоюза. Случайный совет вызвал цепную реакцию. Рэй был шокирован, он всей душой возненавидел политический истеблишмент, который предал Британию. Но только недавно Рэй начал приоткрывать для себя всю глубину этого сговора и его последствий.

— Делаешь им замечание, а они тебе — «Не твое дело, старикашка». Обвиняют в старомодности и отсталости.

— Все это мусор, — сказал Рэй.

— Нет, я не против Интернета, мобильных этих телефонов и абсолютно голых пташек на «Бэйбкаст» и других спутниковых каналах. Это даже здорово — застать все это на старости лет. Но менять буквально каждую вещь… Капитализм — это какое-то безумие.

Майку было за семьдесят. Он ездил в городской центр пару раз в неделю, чтобы встретиться со своими приятелями, Джерри и Делом. Они усаживались за стол № 29 в пабе и присоединялись к числу дневных выпивох. Майка злило, что теперь он едва может выдержать три или четыре пинты. Автобусы не докучали ему в тех местах, где он жил, так что приходилось пользоваться услугами частной фирмы, чтобы выбраться из пригорода: частник брал куда меньше кэбмэна.

— А Блэр снова умывает руки, — произнес Майк.

— А… Тефлоновый Тони. Ничего к нему не липнет.

— Кроме Питера Мендельсона. Никак не может избавиться от этого ублюдка.

— Он вроде получил доходное место в Европе.

— Да, но никто из них не хочет оставаться в Брюсселе на второй срок.

— Крис Паттен, Нил Киннок, Леон Бриттен — тори или лейбористы — какая разница?

— Все они жалкий хлам. Все выпрашивают у судьбы. Скоро в социалистах не будет никакого смысла, так ведь?

— И в так называемых патриотах-тори.

— И то верно. Кучка дрочил.

Рэй хорошо запомнил, что ЕС с самого начала жаждал распустить Великобританию и уничтожить Англию, рассечь ее на части. Это желание уходило в глубину веков. Оно возникло задолго до Гитлера, задолго до Наполеона. Некоторые исследователи полагали, что у истоков ЕС стояла священная Римская империя. Немцы не смогли объединить Европу силой, поэтому теперь континенталисты делали подкоп под Британию, чтобы взорвать ее изнутри, пользуясь краткостью памяти человеческой, упорно работая на протяжении десятилетий, а СМИ молчали все это время, поскольку были с ними заодно.

— Блэр хочет стать президентом Европы, — продолжал Майк. — Ненавижу их всех. Теда Хита нужно поставить к стенке, как предателя.

— Насчет Блэра — сущая правда. Послушать только, как он говорит про Европу. Но у него самого почти нет шансов, хотя СМИ глушит каждого, кто не согласен с ним. Потом им раздают дешевые кредиты, и глядишь, те уже не бузят. Мы прошли войну и всегда считали, что диктатура — это не про нас, а что мы получили? Как это, по-твоему, называется? Невероятно!

Рэй подозревал, конечно, что какие-то ненормальные в народе искренне желают появления Соединенных Штатов Европы и действительно восхищаются перспективой единого федерального правительства, но лично ему они никогда не попадались. Большинство же просто не задумывалось над тем, что происходит. Следовало проделать нелегкий путь, копнуть поглубже, чтобы заметить вокруг признаки почти сформировавшейся диктатуры.

— Нужен всего один храбрец, — рассмеялся Майк, — который обвязался бы взрывчаткой и взорвал Европарламент к чертям собачьим.

Эксперты, которые выступали по радио, проявляли наглость и распущенность, а инакомыслящих ораторов немедленно лишали слова, когда они вот-вот должны были сказать что-то действительно стоящее. Теледебаты проводились проститутками, которые никогда не имели собственного мнения. Когда одинокая рука с надеждой тянулась из зала в защиту суверенитета страны, уничтожаемого иностранной бюрократией, они встретили ее усмешками. В университетах промывали мозги, всюду царил карьеризм, пресса распространяла заразу: леваки погрязли в сварах, правая окончательно стала дерьмом.

— Я был в Палестине после войны. Я могу понять этих террористов-самоубийц. Палестинцев согнали с их родной земли, преследовали и запугивали. Я не верю в то, что взрывы, направленные против невинных людей, могут помочь, но если ты палестинец, то чаще всего у тебя просто нет выбора. Этим занимается и молодежь. Однажды, когда мы станем частью СШЕ, это случится и здесь.

Телевидение и радио кишели шикарными сучками и всякими выблядками, которые высмеивали все, что составляло сущность английскости и лежало в основании британского. Достаточно быть простым белым человеком, чтобы стать мишенью для их атак. Рэй почувствовал, как его руки схватили баранку мертвой хваткой. Всю свою жизнь он ощущал на себе эти атаки, но теперь петля стала затягиваться.

— Всего-то один храбрец. Эти террористы-смертники не трусы. Может быть, они и ошибаются, убивая гражданских, но у тебя должна быть смелость, черт возьми, чтобы умереть за общее дело, особенная разновидность веры.

Рэй не мог примириться с атаками смертников на британцев и американцев в Ираке и Афганистане, но он был согласен с логикой.

— А как насчет вас? — спросил Рэй, широко улыбаясь. — Почему до сих пор не решились?

— Мне и так недолго осталось. Я старик.

— Это я и имею в виду. Вы бы могли умереть мгновенно, взорвавшись. Ваша семья гордилась бы вами. Вы бы стали героем.

Майк задумался на минуту. Рэй бросил взгляд на его лицо. Еще до того, как Майк ответил, Рэй уже видел, что идея пришлась тому не по душе и что остаток жизни он проведет в пабе с приятелями.

— Они бы поставили вам статую на Трафальгар-сквер.

— Ты так думаешь?

— Скорее всего, нет. Думаю, что они превратят площадь в пьяццу или во что-нибудь в том же роде — для туристов и яппи[20]. Кену Ливингстону[21] надоели голуби, он, видите ли, боится, что они насрут в каппучино. Вот еще один, кого стоит пристрелить. Ему не по душе день Святого Георгия[22], но всякое так называемое меньшинство тысячами валит на площадь, чтобы справлять там свои празднества.

— Такое может быть только в Англии. Нет, самоубийство не выход. Конечно, если ты мусульманин, ты можешь стать мучеником и отправиться прямиком в рай, и уж там-то ты, наконец, поимеешь всех женщин, которые отказали тебе при жизни. А у нас что? Попадешь, как минимум, в ад или как там бишь его… чистилище?

— Принимайте ислам.

Майк отрицательно покачал головой.

— Ты забыл. Я ведь не могу убивать невиновных людей.

Рэй согласно кивнул.

— Я помню. Но все-таки… Вы бы могли пробраться на заседание Европарламента, и все пройдет гладко. Они не обращают внимания на посетителей и не заподозрят старика. Ваш приятель Дел знает все о взрывчатке, ведь так?

— Однажды он взорвал целый замок.

— А Гэри как раз собирался в Амстердам, чтобы навестить сына.

— А у тебя хорошая память.

— Да-да. Так вот, пусть Дел обвяжет вас взрывчаткой, а Гэри попросите, чтобы он забросил вас в Брюссель по пути в Амстердам, прокрадитесь в их чертов парламент и щелкните тумблером. Бух. Дело сделано.

Майку не понравился этот «бух», но он решил не обращать внимания.

— А может, лучше поставить дистанционный взрыватель, использовать мобильный телефон? Дам номер моей жене. Ей это понравится.

— Слишком рискованно. Она ведь должна позвонить в самый ответственный момент.

— Да. И она позвонит слишком рано, от нетерпения. И я взорвусь прямо в пабе, как раз на последней пинте.

— Тогда тебе нужен кто-то, кому больше незачем жить, — не унимался Рэй. — Ему даже не нужно быть храбрецом. Просто слегка морально устаревшим типом.

— Хорошо сказано.

— Я подумывал о ком-нибудь с неизлечимым заболеванием.

— В теории звучит неплохо, но это неправильно. Вот что значило быть британцем, парень из будущего: это значило быть охуительно порядочным.

— Вот что, — сказал Майк, осмелев — я спрошу кого-нибудь в пабе. Люди входят и выходят — и так весь день. Наверняка найдется тот, кого это заинтересует. Я повешу объявление.

Рэй остановился у обочины, и Майк выбрался наружу. С улыбкой на лице он расплатился с Рэем и направился к входу в паб. Спина его выпрямилась, он вырос на добрых шесть дюймов. В его поступи, пока он шел к двери, чувствовалась вновь обретенная энергия. Рэй услышал голос Энджи по радио. Она спрашивала, кто ближе всех к местному «Теско»[23]. Рэй убрал деньги, вернулся в поток автомобилей и стал вникать в детали.

— Дядя в офисе? — спросил он.

— Вышел перекусить.

— Только настоящая английская еда?

— Без всякого сомнения.

Оба рассмеялись.

Рэй проехал по развязке, миновал автобусную остановку, надавил как следует на газ и вскоре он уже пытался прижаться к тротуару, подмигивая левым поворотником машинам, которые отвечали ему правым. Он услышал гудок, и ему пришлось въехать на тротуар, чтобы подобрать женщину, сражавшуюся с тележкой, полной пластиковых пакетов и с двумя маленькими мальчиками. Это было неподходящее место для ожидания — прямо на главной дороге, в облаке выхлопных газов, да еще с детьми. Рэй не понимал, что мешало ей сесть в такси на стоянке у супермаркета. Впрочем, с тем большей охотой он остановился рядом. Он быстро погрузил покупки в машину, уложив их вплотную за багажной дверцей и продолжил движение, снова приходя в себя и перенаправляя движение машины через другую развязку по Веллингтон-стрит, к Мэнор-парку. Он сосредоточился на движении, пока женщина пыталась утихомирить детей. Наконец он остановился у светофора возле паба «Голова Нага». Его уши болели от детских воплей. Он смотрел на Шэгги-Калфлейн, вспоминая пташку из рокабилли, которая там жила. Он был бы не против снова перепихнуться с этой грязной старой телкой.

— Мы сразу же начнем делать торт, как только вернемся домой, — продолжала уговаривать детей женщина.

— Можно я буду помогать? — спросил один из мальчиков.

— А я?

— Будем делать вместе, а затем приготовим желе и сэндвичи. Когда Бэрри придет навестить нас, у нас уже все будет готово. Скоро ему будет двадцать один год. Это особенный день рождения. Он будет очень счастлив. Мы приготовим настоящий сюрприз.

И дети принялись распевать «Happy Birthday».

Когда вновь загорелся зеленый, Рэй повернул налево. Женщина объясняла своим детям, что они будут делать, во всех деталях, и постепенно они сосредоточились на этом, задавая бесконечные вопросы — двое маленьких гербертов в старых рубашках, только что остриженные. Ничего, что они так докучали, Рэй начинал подумывать даже, что неплохо было бы устроить вечеринку с сюрпризом для дяди. Ему не верилось в то, что Терри вскоре стукнет пятьдесят — настоящий шок, но он был в добром здравии, всегда держался молодцом и выглядел на десять — пятнадцать лет моложе. Все дело тут в генах. Рэй и сам должен был скоро разменять четвертый десяток, но он никогда не чувствовал себя так хорошо. Напротив, он даже ждал, когда годы смягчат его — чем раньше, тем лучше. Его дядя всегда отличался добродушием. Он мог держать себя в руках. Он постиг свою силу и оставался спокойным под давлением извне. Парни уважали его, и так было всегда. Терри Инглиш был джентльменом.

Один из мальчиков встал между сиденьями.

— Осторожнее, — предупредил его Рэй. — Если мне придется затормозить, ты улетишь.

— Не страшно.

Рэй улыбнулся. Этот мальчишка ему кого-то напоминал.

— Страшно будет, когда улетишь и разобьешь голову о приборную доску.

— А можешь ехать побыстрее? — спросил на это парень.

— В этой развалюхе? — засмеялся Рэй. — Вряд ли.

— Бьюсь об заклад, ты можешь.

— В новой машине смог бы.

— Почему же у тебя нет новой?

— Может быть, когда-нибудь будет.

— У меня будет быстрая машина, когда я подрасту. Никак не могу дождаться.

— Лучше оставайся ребенком так долго, как только сможешь. Прекраснейшие годы твоей жизни. А теперь садись давай.

Мальчик послушался, и Рэй тут же остановился — какой-то водитель-ученик никак не мог справиться с разворотом. Это было глупостью, но он чувствовал вину перед водителем — женщиной средних лет, обернутой в яркое сари. На ее лице читалась озабоченность. Она остановилась, и Рэй улыбнулся ей, ожидая, пока она успокоится.

Он вспомнил, как однажды в молодости Терри завалился в паб с Хокинзом и всей своей шайкой и как он, Рэй, раздулся от гордости, когда они остановились у барной стойки рядом с ним. Терри не был отчаянным рубакой, но и простаком его назвать было нельзя. Он стал дразнить племянника, когда тот подался в скинхеды, приговаривая, что парень скорее похож на панка, слушающего Oi!. Рэй тогда одевался в свою любимую летную курку и черные «мартинсы», а голову выбривал до блеска. Это была новая по тем временам разновидность скин-прически. Музыка тогда уже успела уйти на миллион миль от реггей первых скинхедов, но он знал, что дядя доволен хотя бы тем, что Рэй не стал гризером[24] или танцором диско. Панки тогда все еще были на слуху, и Рэй отбивался от нападок Терри, говоря, что если уж он панк, то Терри тогда и вовсе мод. Они не собирались уступать друг другу пальму первенства.

Пассажиры снова принялись обсуждать вечеринку с сюрпризом, и Рэй подумал о своей семье, о доме, о том, как он встретит своих дочек. Ученик освободил дорогу, и Рэй продолжил свой путь.

Стандарты

Проливной дождь загнал Терри в ближайший паб. Терри сидел там, потягивая пинту «Тимоти Тэйлор», и ждал, пока ливень стихнет. Доброе английское пиво, любимое эсквайрами, почти совершенный напиток, взбодрило его. Все, что ему было нужно теперь, чтобы стряхнуть с себя неприятности, — это бильярдный стол. Терри любил эту игру и старался играть каждый день. Он знал все столы в радиусе десяти миль. Ближайший находился в десяти минутах ходьбы. С бильярдом он познакомился еще мальчишкой, и с тех пор немногие могли потягаться с ним на равных, но Терри никогда не хвастался своими победами — он просто побеждал. Игра в бильярд была самым лучшим способом расслабиться изо всех, что он знал: измерять угол, рассчитывать свои возможности, планировать заранее. Он кожей впитывал запах сукна, пожирал глазами шары, взвешивал в руках кий и прислушивался к треску, раздававшемуся, когда кий ударял по белому шару, к эху от попадания белого шара в лузу, борт или в черный шар, смаковал ощущения от мела, остающегося на пальцах и от полированной древесины кия в ладони. Окружающий мир исчезал, все чувства Терри внезапно обострялись, и единственное, что еще оставалось в его сознании, — направление следующего удара и место, где должен остановиться белый шар.

В школе Терри не хватало усидчивости, так что покинул он ее без аттестата. Учителя считали его толстым увальнем, и он почти начинал им верить. Его старик разочаровался в нем. Он хотел, чтобы сын взялся за ум и вырвался вперед, но не решался сказать об этом прямо, а только делал намеки. Терри замечал это и улыбался, чтобы скрыть свое смущение, а затем снова убегал к приятелям. Он не чурался тяжелой работы, но ненавидел планировать. Эйприл считала, что у Терри занижена самооценка, что он должен поверить в себя как следует, называла его романтиком, но он-то знал, что способен действовать решительно и принимать ответственные решения, когда на кон поставлено что-то действительно важное. Бильярд был для него способом сосредоточиться, и постепенно стал привычкой. Опыт игры приходил с годами, и бильярд изменил жизнь Терри.

Он поставил кружку на стол и стал смотреть на пиво. Срок аренды офиса подходил к концу, и Терри не знал, продлевать ли ее или переехать в более приятное место. Ему потребовалось бы заказать больше грузовиков, чем прежде: в старом офисе места почти не осталось. Кроме того, он обветшал: Терри должен был принять какое-то решение, но тяжелая пища мешала думать, мысль о продаже фирмы посещала его, но он не мог расстаться со своими парнями. При новом боссе многие из них не продержались бы и десяти минут, особенно такие, как Хокинз. Они привыкли жить по своим правилам. А Терри отчаянно нуждался в переменах. Это нехарактерное для него состояние сильно тревожило Терри, ведь и он тоже был человеком привычки.

Но сейчас он был просто не в состоянии об этом думать. С пинтой было покончено.

До этой минуты в пабе царила тишина, но с началом обеденного перерыва почти одновременно появилось множество людей. Одиночки расселись позади с газетами и неторопливо потягивали напитки, телевизор показывал скачки, трое белокурых Миков сосредоточились на своих Мёрфи. Их приглаженные челки гармонировали с пеной в кружках. Пара молодых славян налегала на лагер. В этот паб Терри заходил не слишком часто, да и сейчас он сделал это только потому, что истосковался по бильярдному столу. Паб был так себе, а основными его завсегдатаями были польские иммигранты последней волны. Терри убивал время, глядя на лошадей, пустившихся в галоп по экрану. Жокеи подпрыгивали на холках, полные люди издавали ободряющие возгласы из-за белого забора. Дайана Рос под аккомпанемент The Supremes[25] исполняла «Someday We’ll Be Together» где-то вдалеке, и глаза Терри увлажнились. Это была одна из любимых песен Эйприл. Она обожала мотаун[26] и имела обыкновение петь в пабе, как следует напившись, или в квартире, обложившись чипсами, консервными банками или орудуя раскаленной плойкой. Эта песня и тогда-то звучала грустно, а сейчас она и вовсе душила Терри. Он поискал глазами музыкальный автомат, но не нашел его и пришел к выводу, что музыка играет у барной стойки, где суетилась барменша.

Отряхиваясь, вошли двое мужчин. Терри узнал Большого Фрэнка и Стива Криспа с работы. Они заказали печеный картофель. Стив что-то объяснял Ковальски, который раскатисто смеялся в ответ, навалившись на барную стойку. Барменша улыбнулась и моргнула посеребренными ресницами. Фрэнк был настоящей махиной, даже выше и шире Рэя, но не так легко выходил из себя. Как-то так. Терри ухмыльнулся: именно в контакте со здоровым духом в здоровом теле он нуждался сейчас больше всего. Стив весь был как током ужаленный. Он не знал ни секунды покоя — переминался с ноги на ногу, волосы едва пробивались через кожу черепа. На левой стороне лица красовался шрам от Андерлехта. Фрэнку и Стиву было едва за тридцать. Парни хоть куда. Когда они заметили ухмылку босса, который к тому же не выпускал из рук кружку с пивом, они забрали со стойки свои кружки и направились в его сторону. В свободной руке Стив сжимал газету. Прежде чем усесться, он метнул ее на столик.

Головы у обоих мужчин были гладко выбриты, что соответствовало стандартам такси «Дельта», за соблюдением которых строго следил Терри. У настоящих скинхедов обязательно есть свои стандарты, а такси «Дельта» была настоящей скинхедской фирмой. Даже не сомневайтесь. Конечно, Терри не был тираном и стремился проявлять известную терпимость, но волосатых он бы точно не потерпел. Никаких патлатых паршивцев. И даже гладко причесанных. А от первого до четвертого номера — это пожалуйста. Кроме того, Терри настоял на том, чтобы на работу ребята надевали рубашки «Фред Перри»[27] или «Бен Шерман», а что касалось брюк, то тут уж или «50Is» или «стапрессы». Поверх этого дозволялось надевать «харрингтон», или летную куртку в духе Oi![28]. И чтобы никаких капюшонов! Комбинезон более чем приветствовался, хотя в более свободной одежде было проще управлять машиной. Рэй же был куда менее снисходителен. Он прописался в своей черной «МАЙ», которая нравилась ему больше своего зеленого прародителя. Он всегда надевал подбитые сталью ботинки «Доктор Мартинс», был вне себя от того, что любители футбола постарше предпочитают кроссовки «Стоун Айленд»[29] и «Рибок». И речи не может быть о кроссовках, когда намечается хорошая драка. К такому наряду он привык, еще когда жил в Саусхолле. Ведь Рэй был не просто Рэй, а Психованный Рэй. Хотя Терри знал, что парень способен постоять за себя, тревога за Рэя никогда не оставляла его.

Рэй был членом их большой семьи, в принципе как и любой браток, но Терри он был вместо сына. Терри помнил его еще младенцем, он прекрасно запомнил день его рождения и то, как этот младенец — сын его старшей сестры — превратился в ясноглазого пацана с нахальной улыбкой и беззаботным характером. Отец Рэя оказался кидалой. Он исчез и оставил Вив с двумя мальчуганами — Рэем и его младшим братом, Ронни. Терри не знал, почему люди вырастают такими, какими вырастают, особенно если вспомнить Саусхолл или поспешное бегство отца Рэя, но зато Терри твердо знал, что за внешней суровостью Рэя скрывался бриллиант. Он продолжал видеть в Рэе большеглазого мальчика с жаждой жизни. И тут печаль снова настигла его.

Вся его фирма была большой семьей, и этот факт придавал Терри сил, заставлял его продолжать работу. Если бы фирма состояла из людей с улицы, а единственной заботой Терри был забота о деньгах, он бросил бы все давным-давно. Терри обожал добродушные шутки, смех и чувство локтя. Они были его корешами, причем добрая половина была знакома с Терри еще до всякой «Дельты». Знакомые все лица… из одного с Терри района или разделявшие с ним страсть к футболу, собутыльники и музыкальные фаны. Когда Терри думал об этом, о том, что это значит для него, его переполняли теплые чувства.

Всего в «Дельте» работали примерно сорок водителей — от задиристых юнцов едва за двадцать до умиротворенных пятидесятилетних субъектов — отличные работники, способные наделать шуму на корпоративной вечеринке, что они и сделали в прошлое Рождество, когда Терри предложил им выбрать одно из двух: или наесться от пуза в «Кантонском трактире» или, соответственно, напиться. Победила, разумеется, выпивка, и Терри отпустил водителей со спокойной душой, зная, что все будет в полном порядке. Ведь они были лицом компании, настоящими профессионалами, а не какой-нибудь кучкой хулиганов. Ночь прошла на «ура», парни отпраздновали христианский праздник с языческим размахом. Собрались в основном фанаты «Челси»[30], но были и поклонники «Рединга»[31], QPR[32], «Уикомба»[33], «Брентфорда»[34] и «Глазго Рейнджерс»[35]. Ночь твоя — добавь огня. Они вломились в стрип-клуб, набитый, как та самая бочка, белокурыми латышками и сутенерами из каких-то ебеней, охочих до понюшки, но разбежавшихся как тараканы при одном только виде первых парней из «Дельты», входящих в заведение, а отпраздновав победу там, пировали до утра в «Восходящем солнце». Но когда один из мальчиков-гейчиков открыл свою вонючую пасть, древняя война между скинами и приглаженными любителями соула дала о себе знать с новой силой.

Терри понимал, что его работа босса заключается в том, чтобы поддерживать порядок, но когда в одном месте собираются семьдесят с лишним мужчин, готовых стереть друг друга в порошок, и когда его «ЭЙ ПОТИШЕ ТАМ, РОЖДЕСТВО ВСЕ-ТАКИ» не работает, волей-неволей приходится возглавить атаку. Лондонский прайд вышел на охоту. И черт возьми, это все-таки было Рождество! Прокладывая путь через нестройные ряды, он вырвался на передовую в тот самый момент, когда кулачище Рэя повстречался с сопливым носом полномасштабной копии Робби Уильямса. Фрэнк со свистом рассекал воздух своими граблями, и голубчики свалили на другую сторону дороги, один из них обернулся, и в его руке блеснуло лезвие ножа, его приятели решили остаться. Рэй всадил своему сопернику «мартинс» между ног, и доморощенный фанатик рухнул на пол, посетители мочили и дубасили друг друга, и вся компания была занята, Старый Билл подъехал через минуту, и пока робокопы не принялись мозжить им головы, обе стороны быстро рассосались. Сборище «Дельта» окопалось по соседним пабам, и по счастью, никого не закрутили. На следующий день Терри было худо. Он не был жестоким парнем, но если бы он не подал пример, у компании не осталось бы шанса. На следующий год они пойдут праздновать к китайцам.

Официантки принесли Фрэнку и Стиву гамбургеры, улыбаясь и сверкая черными лифчиками в оборках, разговор замедлялся, парни вгрызались в булки, кетчуп заливал картошку фри. Терри наблюдал, как прибывают люди, художники и декораторы, секретари и девочки-продавщицы, пара торговцев мобильниками в щегольских костюмах, друзья ребят в спецодежде. Их становилось все больше. В воздухе плавали облачка сигаретного дыма. Лошадки гарцевали. Он почти прикончил свою пинту и не собирался топтаться на месте. Он легко мог напиться, но было еще слишком рано, и ему нужно было вернуться в офис и убедиться, что все в порядке. Для начала он собирался сыграть партию в пул. Руки просто чесались.

— Я пошел в «Райсинг Сан», — объявил он, покончив с остатками своего «Тимоти Тэйлора».

— Тебя зальет, — засмеялся Фрэнк.

— У них там бильярдный стол.

— Собираешься выиграть несколько пинт, а? — спросил Стив.

— Давно это было. Теперь я играю для удовольствия.

— Могу тебя подбросить, — сказал Фрэнк. — Но не в ближайшие полчаса.

— Он не шутит, — вступил Стив. — Ты упьешься в минуту.

Терри знал, что они правы. Он мог отправиться и в офис, ведь позже он встретится с Хокинзом и сможет сыграть с ним.

— Ладно, пойду в офис. Хотите выпить сперва?

— Нет, спасибо. Мы на работе.

Терри поднялся и выглянул в окно у входа в паб.

— За углом, если идти от офиса, было местечко, — сказал Фрэнк, зарываясь в гору картошки-фри. — У них там были столы.

— Бильярдные столы?

— Ага, бильярдные.

Терри напряг свою память.

— Что это за паб?

— Это был клуб. Он уж сколько лет закрыт.

Терри задумался. Он вырос в Уэксхэмском парке, а потом переехал в Аксбридж и неплохо знал центр.

— Где это было?

— Названия улицы я не знаю. Это, скорее, коридор какой-то, на самом-то деле. Выходишь из офиса, поворачиваешь направо, потом налево, и клуб будет, по-моему, справа от тебя. Этот проулок не шире автомобильного бампера, и пройти через него можно только пешком. Может, у него и названия-то нет.

Терри в уме проследовал по направлению, которое назвал Фрэнк, надеясь припомнить этот проход. Но ничего. Может быть, он имел в виду что-то другое.

— Его закрыли, — продолжал Фрэнк, поразмыслив. — Да даже когда он еще работал, ты бы не нашел его, если бы не флаг снаружи над входом. Может, он все еще там поднят.

Фрэнк начал путаться.

— Как он назывался?

— Я был совсем мальчишкой, когда меня брали туда. Его открыли пара поляков после войны. Они и несколько местных парней, я так думаю. Кто туда только ни приходил. Поляки, сикхи, англичане, ирландцы. Все подряд, ей-богу. Давно это было.

Терри пожал плечами. Это не имело значения.

— Может, он все еще там, — сказал Стив.

— Нет. Они не тронули здание, но они, должно быть, вынесли оттуда все подчистую, может, сделали из него склад или что-то в этом роде. Это было безумное местечко.

— Почему его закрыли?

— Не знаю. Это были восьмидесятые. Может, ребята, которые открыли клуб, состарились или умерли, а может, им задрали аренду или людям все это надоело. Понятия не имею. Мой дед частенько брал меня туда с собой. Он был из Кракова, поселился здесь после войны. Я был еще ребенок. Он умер к тому времени, как клуб закрылся, отец мой туда нечасто наведывался. А я и вовсе не собирался. Если честно, я мало что помню.

— Там все солдаты околачивались, — подал голос Стив. — Такие, из Британского Легиона.

— Это были не просто старые солдаты. Они были другие. Там над входом висел Юнион Джек. Я помню, на Рождество у них ставили елку, и там был Санта-Клаус и колбасные круги для детей. Там играли в бинго. Как-то у них играл скрипач. Думаю, у них были свои прихоти. Или это так, или я спятил. Это было лет двадцать назад.

Фрэнк засмеялся, потом тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и отхватил еще кусок гамбургера. Терри поднялся.

— Ладно, я пошел. Пора браться за дело.

Терри держался ближе к стенам домов, он шел, опустив голову, и был уже почти в офисе, когда закапал дождь. Он спешно перешел дорогу, вошел внутрь и обнаружил Энджи, перекинувшуюся через свой стол, она тянулась к календарю, чиркая что-то под черными бутсами центрального полузащитника «Челси» и всей Англии Джона Терри.

Трудно было разглядеть, что она там пишет, но не заметить ее выпяченного зада он не мог. Реакция у него была замедленной из-за болезни, но глаз успел скользнуть по натянутым джинсам, когда Энджи подалась вперед, и он едва не подпрыгнул, поняв, что она не носит белья, а потом поймал себя на том, что ищет, в каком месте туго натянутые между ее ног джинсы скорее треснут. Он почувствовал запах Эйприл и устыдился, хотя и не сделал ничего плохого. Он застыл, с остекленевшим взглядом, и когда Пол-сайкобилли вышел из кухни, он застал своего шефа, за разглядыванием складной задницы ассистентки.

И теперь Пол частенько представлял, как перегибает Энджи через стол и хорошенько ей вставляет, особенно когда она стригла его, наряженная в черную юбочку и сетчатые колготки, а ее титьки колыхались в дюйме от его носа, но он не хотел заработать фонарь под глазом, пытаясь воплотить все это. Она была тверда как железо.

Подумать только, Инглиш был тут главный, и в его присутствии Энджи вела себя совсем по-другому. А еще он слышал, что его босс прыток, как жеребец, так что у этого парня, пожалуй, и был шанс. Он осклабился, зная, что Терри развернется в его сторону. Пол подмигнул ему и вышел из здания. Терри поспешил на кухню. Энджи обернулась, увидела лишь белую стену и нахмурилась, снова опустилась в кресло и прислушалась. Машина Пола завелась и затихла.

Терри наполнил чайник и поставил его на огонь, присел и стал ждать, когда вода вскипятится. На столе были сложены старые газеты, кружки громоздились на полке рядом с раковиной. Он был в замешательстве. Полу не стоило так подмигивать, это было неправильно. Вот что случается, когда делаешь исключение и впускаешь в компанию сайкобилли[36]. Если бы Энджи обернулась, она могла решить, что ее босс — старый развратник. А он не принадлежал к числу тех жалких старых идиотов, которые воображают, будто их пивное брюшко приводит в восторг молоденьких пташек. У него нет шансов. Энджи была важным звеном в работе фирмы. Без нее «Дельта» просто развалится. А если бы она обернулась, то могла бы встревожиться и уйти из компании, и у них бы начались серьезные проблемы.

Когда чайник вскипел, он прошел к двери, заглянул в офис и увидел, что Энджи сидит за коммутатором, разрезая новый выпуск «Scootering», фиолетовые ногти переворачивали страницы.

— Чашку чая?

Она чуть не свалилась со стула.

— Черт возьми! — воскликнула она, подпрыгнув на месте, развернулась в кресле, вскинув голову, и схватилась за сердце.

Терри подождал, пока она успокоится.

— Прошу прощения, я не знала, что вы здесь, заметила только, что Пол ушел. Думала, я здесь одна. Я чуть не обмочилась.

Она залилась краской. Может быть, из-за сорвавшейся брани. Он не придал этому значения и остался доволен, что она не слышала, как он вошел.

— Так, может быть, чашку чая?

Энджи кивнула, ее лицо все еще было красным, тогда он вернулся в кухню и приготовил две чашки чая, принес их в офис, осторожно поставил одну на ее стол и сел в свое кресло. Ему было не по себе из-за Пола, он не хотел, чтобы кто-то неправильно его понял. Стоит переброситься парой слов с ним. А может, лучше пустить все на самотек. Он подул на свой чай и стал слушать, как Энджи отвечает на звонок, выискивая водителя «Дельта», ближайшего к станции Бернхэм. Она в самом деле была потрясающей, если выбросить из головы это маленькое происшествие, очень вежливая и дружелюбная. А еще у нее были чувство юмора и улыбка, которая могла сразить вас наповал, ибо невозможно было понять, о чем она думает. И хорошо, что с водителями она обращалась жестко. Иначе в компании царил бы хаос.

— Вкусный кебаб? — спросила она, ухмыляясь.

По крайней мере, это выглядело как ухмылка. Терри понадеялся, что ему только кажется.

— В конце есть немножко мяса.

— Настоящий английский?

Теперь она смеялась.

— Как ты догадалась?

Она задумалась.

— Похоже, мне просто повезло.

Терри кивнул. Он любил кебаб, и это навсегда. Он ухмыльнулся.

— Здесь у тебя все в порядке? — спросил он.

— Обычная пятница. Всем надо ехать. Ночью будет чем заняться.

Он кивнул и отхлебнул из чашки, потянулся к своему ящику и достал из него письмо от домовладельца. Поглядел на него немного — и положил обратно. Вдруг навалилась усталость, мышцы заныли. Это пройдет.

— Вы узнали что-нибудь о Symarip[37]? — спросила Энджи.

«Клуб Ска» готовил выступление Symarip, легендарной скиновской группы, на счету которой был «Skinhead Moonstomp», и Энджи напомнила об этом Терри, когда увидела объявление. Он и вовсе, забыл о выступлении, но порылся в карманах своей куртки, достал бумажник, раскрыл его и извлек два билета. Она потянулась к своей сумочке, но он отмахнулся.

— Прибавка к зарплате, — засмеялся он.

Энджи поспорила с минуту, но в конце концов спрятала билеты в свою сумочку.

Она ответила на звонок, передала все сведения одному из водителей, а Терри воспользовался случаем и отошел в туалет. Он встал над унитазом с закрытыми глазами, Эйприл парила где-то рядом. Бедная Эйприл. Первые полгода были самыми ужасными. Он продолжал следить за детьми, но надеялся, что тоже сможет умереть, хотя в конечном счете проще было избавиться от воспоминаний. Он по-прежнему скучал по ней, и теперь она снова была где-то рядом, наблюдала за ним. Она вернулась вместе с его болезнью. Скоро ему стукнет пятьдесят. Прошлое засасывало его, он не был собой, а лекарства ослабляли его защиту. Он закончил, вымыл руки, потянулся к двери, навалился на стену и подумал, что сейчас упадет. Он взял себя в руки и подождал, когда давление спадет. Он ругнулся и задумался, откуда все это берется, затем напрягся и подался вперед.

Сидя за своим столом, он читал распечатку с предложением о страховке, потом согнул ее пополам и порвал на кусочки. Теперь он чувствовал себя прекрасно. Может, ему стоило прислушаться к совету доктора и взять еще один выходной. Он заскучал. Чуть погодя, поднял глаза.

— Хочешь бисквит? — спросил он, потянувшись к своему ящику.

— Нет, спасибо, слежу за фигурой.

Повисла пауза. Терри не думал, что это так, но не собирался ничего говорить. Он прожевал пирожное, взглянул на часы. Было почти три. Пора сваливать.

— Если я вам здесь не нужен, — сказал он, производя один из тех управленческих жестов, которые выдают истинного начальника, — я собираюсь отчалить в «Восходящее Солнце» на деловую встречу с мистером Хокинзом.

Он поднялся.

— Мистер Инглиш?

— Да, Энджи?

— С вами все в порядке?

Терри уставился на свою помощницу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вы простывали несколько раз подряд и никак не можете избавиться от этой напасти. И выглядите вы не вполне здоровым. Это на вас не похоже. Думаете, вам стоит идти в бар?

Это была правда, ему было нелегко и прежде, но он знал, что делает. И выпивка — именно то, что ему сейчас больше всего нужно. Все это от головы. Если ты падешь духом — у тебя не будет шанса.

— Простывал только пару раз. Я в полном порядке. Честно.

Энджи не выглядела уверенной, но он смотрел на нее голубыми глазами, мысли о нескольких стаканах светлого эля со старым медведем Хокинзом — вот лучшее лекарство, он уже томился по вкусу «Тимоти Тэйлора». Еще он предвкушал игру в бильярд, и в зале обычно оказывался кто-то, кто был не прочь составить ему компанию. А если нет, то он сыграет сам с собой. Хокинз знать ничего не хотел, говорил, что ему надоело проигрывать, но сперва Терри собирался вымыть эти кружки. Он собрал их и направился в кухню, в полной решимости сорвать свой куш.

Как попугай

Рэю было от чего злиться: двадцать миль в час во внутреннем ряду, уткнувшись в зад грузовику, уделавшему навозом весь его капот. Вообще-то Рэй любил пятницу, по крайней мере, если по выходным нужно было отдыхать, но эта пятница была просто убийственной. Он хотел пойти на обгон и поглядывал вправо, выискивая зазор в транспортном потоке, и тут из «Ауди» ему улыбнулась блондинка. Он нахмурился — она еще шире расплылась в улыбке. Она видела в нем угрюмого бодибилдера, а он в ней — гламурную сучку, накрашенную и расфуфыренную, которая навевала изрядную скуку на скинхеда, выросшего на панкессах и скин-гелз. Его внимание привлек «Кадиллак», ехавший в противоположном направлении, и он проводил глазами эту машину, на заднем сиденье которой вжимался носом в стекло черный пес. За ним следовал Хокинз в своем «Мондео», и Рэй подал ему знак, но этот тип даже не смотрел в его сторону, а порноблондинка тем временем успела послать ему воздушный поцелуй — красные напомаженные губы блестели, кончик языка трепетал. У нее было довольно приятное лицо, чем-то напоминавшее Джордан, но не такое пухлое. И хотя ему больше нравился панк-стиль, Рэй решил, что и эта все-таки ничего.

На воздушный поцелуй Рэй не ответил, поскольку ему пришлось нажать на тормоз, чтобы избежать столкновения с грузовиком, который неожиданно взял влево, забыв включить поворотник, а порнозвезда уже мчалась вперед, затерявшись в автомобильном потоке. Он был вынужден остановиться. Парень впереди целую вечность ждал момента, чтобы протиснуться в узкий просвет, и Рэй скрипел зубами, сжимал кулаки, сдавливал руль, собирая все свое терпение, и вел обратный отсчет. Наконец грузовик убрался, и Рэй продолжил пробиваться через битком набившиеся здесь машины, посмевшие задержать его.

— Жили-были три ковбоя… — начал, хихикнув, его пассажир.

Рэй впал в тоску. Надо же было именно в конце рабочей недели подцепить какого-то чертового комика.

Рэй ничего не имел против шуток, но ненавидел эпопеи и нудные пустые истории. Его пассажир к тому времени уже успел отпустить пару шуток, и поскольку шутки были довольно короткими, у Рэя, к его ужасу, возникло ощущение, что пришло время для третьего выступления. На светофоре загорелся красный. Пришлось остановиться.

— Жили-были три ковбоя…

Рэй думал о блондинке, задаваясь вопросом, в самом ли деле она была порнозвездой. Только грязных фильмов ему и не хватало. Он не хотел бы увидеть одну из своих дочек на экране и не пожелал бы такой участи никому. Это было то же самое, что проституция. Ему было жаль всех этих пташек. Работать для каких-то убогих сутенеров, каких-то уличных наркобарыг. Если вдуматься, то, вероятно, он был несправедлив к той киске из «Ауди», посчитав ее за продажную девку только из-за ее искусственного загара и своеобразной прически.

Сигнал светофора сменился, и Рэй поехал дальше, предчувствуя, что первая передача рано или поздно его задушит; но тут пассажир снова завел свою пластинку. Этот перец начинал действовать ему на нервы. Он напрашивался на хороший пинок. Рэй должен был призвать на помощь весь свой профессионализм, во имя своего дяди, компании «Дельта» и своей работы. Как бы то ни было, ехать осталось недолго, а потом — свободен до понедельника. Он уже предвкушал пинту ледяного лагера с поднимающимися пузырьками, очередь в баре.

— Жили-были три ковбоя, да, и они держали путь на запад, в Калифорнию, чтобы, значит, поучаствовать в золотой лихорадке, и решили они срезать дорогу и проехать через старое индейское кладбище. Они знали, что делать этого нельзя, но подумали, мол, ладно, никто не увидит нас в этой глуши. Долго ли, коротко, но их заметило местное племя индейцев. Индейцы взяли их в плен, привели в ближайшую деревню и привязали к трем столбам.

Шутник сделал паузу. Может быть, он ожидал реакции. Рэй проигнорировал его. Ковбои по имени, ковбои по природе. Никакого уважения к другой культуре. Что в этом смешного? Он представил Джорджа Буша, Дика Чейни и еще одну суку, перестарка с немецкой фамилией.

— Ну и вот, все индейцы в деревне собрались вокруг парней, а их было сотни две, этих говнюков. Ну и старые индейцы не очень-то рады видеть этих ковбоев. Распсиховались, значит, не на шутку. Вождь откладывает свою трубку и выходит вперед, говорит ковбоям, что они были пойманы на священной земле, что они побеспокоили их предков и что их теперь надо наказать. Таков закон этой земли, вы должны ему повиноваться, и плевать кто вы такие. Все очень серьезно.

Вдруг Рэй заметил «Ауди» и перед следующим светофором остановился рядом с блондинкой. Рэй откинулся назад, а она в ответ приоткрыла рот. Пухлые губки раскрылись так славно, что он задумался, нет ли в них имплантатов, а затем живо представил ее сосущей член. Его член. Он давно не был дома, а Лиз не хотела его даже видеть. Она отвернулась от него, а он все-таки был ей верен. Однако оставалось так много того, о чем мужчина не может не думать.

— Ну и вот, вождь подходит к первому ковбою и говорит: «Белый человек, у тебя есть выбор: смерть или бочечемай».

Рэй забыл о своей несчастной работе. Блондинка вполне подходила ему, но что-то с ней было не так, как-то не в тему она ехала по этой части Слау в роскошной тачке, густо покрытая макияжем. Европейцы подвержены всем видам извращений, и он расплылся в улыбке, при мысли о том, как он спросит ее о том, какие взгляды сложились у нее на ЕС и что она думает об антибританских традициях, привнесенных в порноиндустрию девиантными типами из Брюсселя.

— Ну, ковбой не хочет умирать и выбирает бочечемай. Вождь поднимает вверх свое копье и, обращаясь к индейцам, выкрикивает: «БОЧЕЧЕМАЙ». Индейцы отвязывают первого ковбоя, ведут его на окраину деревни и принимаются за работу. Каждый из них вставил ковбою, и к вечеру от его задницы осталось не много. Они оставили его истекать кровью в грязи и вернулись в деревню. Кое-как ковбой отполз в пустыню. Другие два ковбоя все это видели и готовы были в штаны наложить.

Рэй рванул вперед, забыв о блондинке. Он не хотел бы, чтобы это случилось с Бушем, Чейни или с кем-либо еще. Он был рад, когда талибов поставили на место, когда Саддама отстранили от власти, он ненавидел напыщенных идиотов из «Аль-Каиды», но янки все просрали в погоне за выгодой. Они относились к миру без уважения и использовали любую ситуацию для распространения своей «свободной экономики», глобализации и прочей корпоративной отравы.

— К этому времени весть разошлась по окрестностям, и в деревню явились индейцы из двух соседних селений. И теперь уже пять сотен грязных ублюдков глазели на оставшихся ковбоев. Вождь подошел ко второму парню и сказал: «У тебя такой выбор, белый человек: смерть или бочечемай». Ну, второй ковбой видел, что случилось с его дружком, но он не хотел умирать, так что и он пошел на бочечемай.

— Вождь пришел в возбуждение, потрясая копьем и крича: «БОЧЕЧЕМАЙ», — все остальные индейцы тоже с пеной у рта. Второго ковбоя ведут на окраину деревни, и индейцы вставляют ему. Это все дьявольски ужасно, длится два дня, и в конце концов он остается едва жив. Когда все они сделали свое дело, индейцы возвращаются в деревню и оставляют ковбоя в грязи. Через некоторое время он очнулся и ухитрился отползти подальше.

Шофер «Дельта» увидел свой пункт назначения и, включив левый поворотник, уверенно лег на курс.

— Весть распространилась еще дальше, и в деревне собрался весь индейский народ. Вокруг последнего ковбоя было десять тысяч воинов в боевой раскраске, а ковбой видел, как насиловали и почти прикончили его товарищей, и не хотел, чтобы то же самое случилось и с ним. Он весь трясся в своих сапогах, чуя, что они уже не донесут его до дому.

Рэй остановился перед нужным домом. Но его пассажир, похоже, этого не заметил.

— Вождь подходит к третьему ковбою и говорит: «У тебя есть выбор, белый человек… смерть или бочечемай». Ковбой смотрит на десять тысяч индейцев, столпившихся вокруг него, на торчащие в их штанах члены и говорит: «Невозможно, чтобы я прошел через это, я адски ненавижу педиков, и я выбираю смерть». Вождь вздымает свое копье в воздух, оборачивается к столпившимся рядам индейцев и выкрикивает: «СМЕРТЬ ЧЕРЕЗ БОЧЕЧЕМАЙ».

Мужчина разразился хохотом, хлопая по сиденью. На Рэя накатила тошнота. От анекдотов о гомиках и насилии ему захотелось вытолкать этого типа на улицу и надавать ему пинков. Кем он себя считал, рассказывая незнакомцу такие шутки?

Дверь дома открылась, и из нее выплыли женщина и двое детей. Комик не обратил внимания на молчание Рэя, расплатился и вынес свой багаж на дорожку, был облаплен и расцелован и вернулся к своему семейному очагу. По крайней мере, человек-бочечемай дал Рэю хорошие чаевые.

Он повернул обратно в город, а его мысли обратились к повседневным делам, радио шуршало в фоновом режиме.

Рация «Дельты» издала треск, и он услышал Энджи.

— У меня миссис Перец, она ожидает у Хэрроу-Вью в Лэнгли.

— Куда она направляется? — спросил он.

— Западный Дрэйтон.

— Я беру ее. Ты сказала Перец? Как соль и перец?

— Точно. Миссис Перец? На скамейке. У Хэрроу-Вью. Она и ее друг.

Рация щелкнула. Энджи была в правильном расположении духа. Она была завзятой стилягой, одна из тех женщин, с кем он не хотел бы поссориться. Рэй задумался, легко ли с ней жить и носит ли она свою строгую маску только на работе, или остается такой все время; еще он думал о Лиз и о том, как она должна была воспринимать его, когда он лез в петлю и ярился по поводу мирового порядка, а год назад он разучился оставлять свои проблемы за пределами дома. Он не знал, почему. Дети росли, а он двигался к сорока, и подумывал, не в этом ли кроется часть проблемы, не заключена ли в годовщинах и днях рождения и в тех воспоминаниях, которые с ними связаны, некая тайная сила, некая энергия, которая преследует тебя как болезнь. Будущее казалось вялым, бесцветным и смутным. Прошлое давало уроки, указывая, что сделано, а что нет, но погоня за прибылью означала, что все должно быть разрушено, переустроено и заново упаковано, словно в этом и состоит прогресс.

Сидя весь день за рулем, Рэй располагал массой времени для размышлений. Радио настроило его на нужный лад. Он не понимал, почему Лиз хотела, чтобы он превратился в безмозглого дрочилу без собственного мнения. Он работал и не вносил никакого вклада в дело разрушения страны. События повторяли сами себя. Он ясно видел это, но был бессилен, и мог лишь стучать кулаком по столу и разражаться длинными подробными тирадами по привычным адресам. Он был хорошим старым добрым парнем на своем посту, притесняемый начальниками и их лакеями. Он обернулся и с удивлением увидел пожилую пару в «Фольксвагене», наблюдавшую за ним, шок отразился на их лицах. Он улыбнулся и постарался показать, что неопасен, но женщина сказала что-то своему мужу, и тот переключился на дорогу.

Рэй поехал дальше, в десять минут добравшись до паба, заехал на автопарковку рядом с магазином, нырнул в пустое пространство и с визгом лег в разворот, быстро вернулся и остановился перед женщиной, сидящей на скамейке, у паба разгорался спор между джипо[38] и бритоголовым, которые орали друг на друга. Именно то, что ему нужно. Он выбрался из машины и прошелся.

— Миссис Перец?

— Да, милый?

— Ваше такси.

Рядом с ней лежал пакет, завернутый в разноцветное одеяло, все это было стянуто коричневым ремнем. Он огляделся по сторонам в поисках ее друга.

— Вы одна?

— Только я и Питер.

Рэй кивнул.

— Давайте возьмем его и поедем домой?

Он оглянулся по сторонам и понял, что пожилая леди была совершенно одна. Вида она была болезненного и невнятного. Здесь не было Питера. Он почувствовал сожаление за нее, подумал о призраках и воспоминаниях, он слышал, что фолиевая кислота хорошо влияет на работу мозга.

Рэй взял багаж миссис Перец, но она хотела сама нести его. Это были либо покупки, либо белье из стирки, так что, возможно, она не хотела, чтобы разбилось несколько яиц или обнаружились ее подштанники. Он открыл заднюю дверь, она втолкнула сверток внутрь, оказавшись гораздо сильнее, чем выглядела. Он подождал, когда она тоже благополучно заберется в машину, и захлопнул дверь.

— Куда именно в Западном Дрэйтоне вам нужно? — спросил он, вернувшись за руль.

— Если вы выедете на Каули-роуд, я укажу вам направление, как только мы минуем «Пакетбот».

— Хорошо, дорогая. Я понимаю, что вы имеете в виду.

Рэй выехал с автопарковки и направился к Оксбриджу. Потребовалось время, чтобы пересечь дорогу и миновать небольшую кольцевую развязку, но вскоре он нырнул под железнодорожный мост и проехал мимо станции, миновал канал со свалкой по левую руку и теперь давал разгон, выезжая на длинный участок пустой дороги, бегущей к Иверу. Он почувствовал себя лучше, догадываясь, каково это — быть водителем в Америке или Австралии, где так много земли, простора и свободы, сидеть за рулем целыми днями, никогда не прибывая в пункт назначения, и только звуки радио, хиллбилли[39] и панки из маленьких городишек. Он любил редкие дальние поездки, когда автострада пуста и ты плывешь вдоль нее. Именно транспортный поток затрудняет работу таксиста. Рэй не боялся ездить по ночам. На дорогах тише, хоть и приходится иметь дело с пьяницами и психами, сидящими повсюду вокруг пабов и клубов, сталкиваться с болтливыми бабами, но Рэй наслаждался этими испытаниями, ничуть не заботясь о столкновениях. Ночи могли испоганить дни. Это зависело только от того, когда он заканчивал.

Он глянул в зеркало заднего вида, чтобы проверить, как там миссис Перец, и едва не получил сердечный удар, — вильнул, но сохранил управление, снизил скорость; в груди стучало, когда Рэй снова посмотрел в зеркало, чтобы снова увидеть гигантского попугая, сидящего на заднем сиденье. Уродливый череп медленно передвигался позади его затылка. Птица уставилась на него. Она не моргала. Сверлила его глазами. Рэй отвел взгляд.

— Это попугай? — спросил Рэй, как только смог успокоиться.

Чудище, кажется, усмехнулось, когда он сказал это, думая себе: «Конечно же, я попугай, ты, чертов идиот».

— Ему не нравится в его клетке, — объяснила миссис Перец. — Я усаживаю его туда, когда мы выходим на улицу, чтобы он случайно не убежал. Он сердит на вас, так что я набросила на него пончо. Я никогда заранее не знаю, как он поведет себя. Это напоминает ему о доме, понимаете, и это нужно для того, чтобы люди не смотрели так на него. Ему не нравится, когда люди на него смотрят.

Птица дернулась, и Рэй увидел, как подрагивает ее клюв.

Он сосредоточился на дороге, украдкой поглядывая в зеркало каждые пять секунд. Попугай продолжал пялиться в зеркало, веки медленно опускались и поднимались.

— Вот это да, — все, что Рэй смог извлечь из себя. Его сердце тяжело стучало.

— Ему нравится ехать в машине, вам не кажется?

Рэй увидел, что попугай повернулся и выглядывает наружу, женская рука погладила его по затылку, и водитель вынужден был признать, что это была самая потрясающая пташка из всех, каких он только видел. Она была больше похожа на чертова орла или что-то в этом духе, измазанного в камуфляжной раскраске. Огромный клюв точно как челюсти землеройной машины. Один клевок — и ты покойник. Порвет на клочки, если придет в бешенство. Пташка развернулась обратно и принялась пялиться в зеркало, прямо в глаза Рэю. Может быть, это другой вид.

— Вы уверены, что это попугай?

— О да. Питер — попугай, разумеется.

— Он умеет разговаривать?

— Он говорит несколько слов.

— Он мог бы работать на радио.

— Он не может отвечать на вопросы или что-то в этом роде. Хотя он очень смышленый. Иногда мне кажется, он знает, о чем думают люди.

Рэй надеялся, что нет.

— А ему и не нужно понимать, зачем? Пусть просто выучит несколько шуток.

Миссис Перец улыбнулась, потакая парню, везущему ее домой.

— Знаете, это не так просто, как могло вам показаться, — разговорить их. Это мимикрия. Говорят, попугай не знает, что значат слова.

— То же и на радио. Посадите его в студии среди толпы политиков и не сумеете их отличить.

Рэй вообразил попугая на студии радио, изгадившего весь ковер и жующего заготовку с речью.

— Питер понимает, что значат слова. Он особенный.

Рэй подпрыгнул, когда чудище наклонилось вперед, его клюв почти коснулся шеи водителя. Он задался вопросом, каким образом миссис Перец держит его под контролем. Он бы не хотел спать в одном доме с Питером.

— Питер Морковский, — сказал он громко.

— Нет, просто Питер.

Миссис Перец думала об этом с минуту.

— Или, возможно, Питер Перец.

Они продолжили путь в тишине, через Ивер по направлению к Каули. Мир был полон маньяков и психов, и именно поэтому жизнь стоила того, чтобы ее прожить.

Рэй пересек М-25 и увидел потоки транспорта, предвкушая удовольствие, он думал о грядущих выходных. Завтра «Арсенал» играет с «Челси», и парни встретятся в «Газовом свете». Это будет поздний матч, и они смогут хорошо посидеть за выпивкой до игры. У дяди Рэя, Терри, и Хокинза особые билеты на трибуну «Клок-энд». Он заставил себя думать о поездке в Финсбери-парк. Выпивка на ночь, сборы. Хоть что-нибудь, чтобы отвлечь свои мысли от Питера и перестать смотреть в зеркало.

Едва остановившись перед домом миссис Перец, он развернулся и через плечо посмотрел попугаю в глаза. Как мужчина мужчине.

— Что вы думаете о войне в Ираке? — спросил он.

Повисла пауза. Попугай моргнул.

— Чепуха, — сказала он.

По крайней мере, прозвучало похоже. Миссис Перец, казалось, не слышала. Она расплатилась за проезд и дала Рэю фунт чаевых. Попугай забрался на одну ее руку, а клетку женщина несла в другой. На расстоянии клюв Питера казался даже больше, непропорционально огромным по сравнению с телом.

— Чепуха, — клекотал Питер, оглядываясь. Идиот. Рэй убедился, что они благополучно зашли в дом, и развернулся, выезжая на проселочную дорогу по направлению к Слау, уверенность медленно возвращалась к нему, по мере того как он набирал скорость, ощущал тепло солнечных лучей, проходящих через ветровое стекло. Рэй выждал немного, прежде чем позвонить в офис.

Лучшее в Британии

Полумертвый, к трем часам Терри вышел из «Такси «Дельта» и, потирая руки, постоял в свежем солнечном свете, небо очистилось наконец, воздух был сладок от запаха испаряющейся воды. Энджи позаботилась о ключах от его машины и договорилась с одним из парней, чтобы «мерс» доставили домой. Был конец недели, и он заслуживал выпивки, но не смог бы обойти такое препятствие, не намереваясь оставлять тачку стоимостью в двадцать тысяч стоять здесь целую ночь. Он направился к пабу, улочки успокаивали, оконные стекла ловили желтый свет солнца, он выбрал свой обычный короткий путь, подумал о Фрэнке и остановился в конце крошечного переулка, которым хаживал сотни раз. Это было то место, о котором говорил парень, он был в этом уверен, но здесь не было клуба. Вообще ничего. Справа — серая стена с облупившейся краской, заскорузлые кирпичи скреплены цементом; волны прогибающегося тротуара, переходящего в потрескавшееся дорожное покрытие. Слева от Терри стена была более белая, бледная и гладкая. Он потряс головой и зажмурился, заметив складки: три деревянные доски были окрашены под цвет штукатурки. Он взглянул наверх, обнаружил несколько дюймов стекла над панелями, а над всем этим вздымался флагшток. Это было невероятно. Он никогда не замечал ничего подобного, прогуливаясь по этим улочкам и не видя ничего вокруг себя, выбрасывая из головы все, кроме воспоминаний.

Терри двинулся вперед, чувствуя холодок в груди, солнце скрылось. Он подумал — нужно поспешить в паб; напомнил себе, что прошлое лучше оставить в покое, но другая его часть пришла в возбуждение. Терри прошел вдоль стены, добрался до большой калитки с замшелым замком и заржавленной цепью, которые можно было бы взломать без труда. Он толкнул дверцу калитки, и остановился перед началом узкого прохода; с желоба капало, скорее нахально, чем печально. Он закрыл за собой калитку. За высокой стеной обнаружилось здание, облицованное сверху битым стеклом. В воздухе стоял густой запах кориандра. Он прошел дальше по растрескавшемуся бетону, поскальзываясь на островках мха и с хрустом топча пустые жестянки, прежде чем пришел в себя. Он протиснулся мимо бойлера, паутина опутала лицо, он смахнул ее. Впереди под маленьким навесом были составлены деревянные ящики, края навеса пестрели плесенью, гора бутылок из-под спирта оползала, подбираясь к сотням пивных бутылок. Терри остановился и удивился тому, что он делает. Только слабый звук падающих капель раздавался в тишине. За калиткой скрывался весь остальной мир. Пожалуй, это было самое заброшенное место в Англии. Никому бы не пришло в голову врываться сюда. Вандалы и ушлые граффитисты и знать его не хотели. Он вздрогнул. Запах кориандра усиливался.

Терри проследовал до конца коридора, остановился перед дверью и повернул ручку. Дверь была не заперта, н шагнул внутрь, здесь его поджидал запах аммиака, знаки «для леди» и «для джентльменов» на дверях с одной стороны и еще одна дверь в конце короткого коридора, выкрашенная в черный цвет. Он остановился и прислушался, вообразив, что забрался в склеп, и почувствовал желание развернуться и убежать, как испугавшийся ребенок. Он услышал шаги и двинулся назад, чувствуя, как они глохнут и затихают, затем раздался далекий кашель и шепот, он надеялся, что это кто-то проходит по улице, но не думал, что звук мог преодолеть такое расстояние. Теперь Терри не боялся. Это был не склеп, просто пустое здание, заброшенное и заколоченное, памятником ему был привкус перебродившей мочи и скопления тары. Он неожиданно загрустил и вспомнил о своих родителях, умерших и погребенных, об их неописанных судьбах. С ними происходили истории, более важные и особенные, чем у большинства ныне живущих, а Терри ничего не знал об этом, он был слишком молод и самонадеян, чтобы остановиться и расспросить их. Вообще, его старик не очень-то баловал его, мама была другой. Терри вспомнил, как она утихомиривала его, говорила ему постараться понять папу, как стучали ее туфли, когда она шла по виниловому полу, затем очнулся и быстро пошел вперед, открыл черную дверь, остановился в удивлении и прикрыл рукой глаза.

Полосы света пересекали комнату и слепили его, из-за яркого света он словно оказался вдруг в старом черно-белом фильме. Он взглянул налево, угадывая контуры барной стойки, свет резал глаза, отчего она казалась белой, и Терри часто заморгал, стараясь вернуть нормальное зрение, — белизна обернулась пылью. Он заметил лицо и подпрыгнул: щеки и лоб соединились, и он почувствовал неловкость, так как понял, что это было его отражение в длинном зеркале, попробовал посмеяться над собой, но не смог, у фигуры на зеркальной поверхности были волосы с начесом и черные, словно пулевые отверстия, глаза. Он почувствовал напряжение в груди и больше не смотрел в зеркало. Призраки как явление не существуют. Он знал, что это игра света и тени.

Он выждал немного, взгляд сфокусировался, и все пришло в порядок. Терри вернулся к действительности, остановившееся время снова пошло. Все это было в голове. Фрэнк считал, что отсюда все вымели, но это место было заколочено, и, судя по всему, его оставили нетронутым. Улица вне этого места чахла и разлагалась, а внутреннее пространство дремало, стены были увешаны фотографиями в рамках, напротив барной стойки два бильярдных стола ждали своего часа среди множества клубных столиков и стульев, верхний уровень бара на фут приподнимался над полом, перила отделяли его стойку от нижнего уровня, в угол был втиснут автомат для игры в пинбол. Передняя дверь располагалась за внутренней террасой с вмонтированными в нее витражами. Это была сокровищница, и Терри обходил ее, вглядываясь в фотографии, свет из верхней части окон расплывался по залу. Он смотрел, как Уинстон Черчилль проводит солдатский смотр; видел королеву в молодости и королеву средних лет; картину со Спитфайром[40], рассекающим небо; здесь были и другие, незнакомые ему лица, несколько групповых картин, индийский полк из сикхов и другие, в которых, как он полагал, были поляки, а также жители Карибов, черные и мулаты. Здесь были английские солдаты, восседающие на немецком танке. Еще на одной — «Ирландская гвардия». Портрет офицера. Из подписи к нему Терри узнал, что это был генерал Сикорски[41]. Он отступил назад и взглянул на Сикорски. Терри задумался, отчего все эти необычные фотографии забыты здесь. В этом не было смысла.

Он провел пальцем по пыльной барной стойке, оценил качество полированной древесины, состояние ее было близко к отличному. Полки пусты, пивные насосы разливали когда-то «Дайректорс», «Харп», «Гиннесс». Терри взглянул на свое отражение в зеркале, наблюдая за источником света, который располагался у него за спиной, — этот хитрый спецэффект помог ему расслабиться и почувствовать себя как дома. В клубе была теплая атмосфера. Терри хотел бы уметь видеть сквозь годы, чтобы взглянуть на людей, которые встречались здесь, но, по крайней мере, картины на стене дали ему представление о них. Он нарисовал человечка в пыли и развернулся, двигаясь между столов, остановился перед одним, на котором осталась пустая чашка рядом с маленькой пепельницей и торчащим из нее сигарным окурком. Он долго глядел на все это. Последний человек выпил здесь чашку кофе и выкурил сигару, перед тем как уйти. Может быть, он думал, что может вернуться. Может быть, он знал, что все кончено, и честно завершил дело. Терри, наверное, никогда не узнает этого. Возможно, этот тип внезапно умер. Почему брошены все эти фото у него за спиной?

Бильярдные столы были закрыты фанерой, их чистые поверхности хорошо сохранились, и это были добротные столы, сделанные из качественной древесины, шары лежали на своих местах. Терри пытался представить себе мужчин, которые играли здесь тридцать, сорок, пятьдесят лет назад. Он прошел к полке и взял кий, нашел неиспользованный мел, сложенный в аккуратном треугольнике — несколько стертых кусочков в ряд, — и взял один из них. Терри прошел к первому столу, который открыл. Кто бы ни заколотил это место, может быть, сбегая отсюда, он был аккуратным и опрятным и оставил все в полном порядке. Терри нравилось это. Этот человек был собранным и обладал чувством собственного достоинства. Терри поискал белый шар — не увидел сразу, — два шара рядом на полу, по соседству со столом, с чашкой и сигарным окурком. Прошелся и поднял их, вернулся и положил один на стол. Поднял кий, остановился, задумался, положил кий обратно на полку и снова накрыл стол фанерой. Терри положил белые шары рядом с мелом и удостоверился, что они никуда не укатятся.

Вдоль одной стены тянулась обитая скамья — сидя здесь, люди могли наблюдать за игроками. Терри присел на скамью, впитывая в себя весь этот клуб, чувствуя себя все лучше и лучше. Он пытался услышать голоса, запах сигарного дыма, вкус пива и спирта, но ничего не ощущал. Это место отдавало затхлостью, но в общем это было не так плохо.

На глаза попался сверток, Терри подошел к стулу, на котором сверток лежал, развязал веревку, стягивающую его, и развернул полноразмерный Юнион Джек[42]. Должно быть, это был тот флаг, который висел на флагштоке снаружи. Терри растянул его поверх бильярдных столов, чтобы получше рассмотреть. Цвета поразили его, и он вспомнил, каким же красивым флагом был Юнион Джек. Он стоял так долгое время, заметил еще несколько игровых автоматов и картин у главного входа, матовое стекло перед столами, доходящее до середины окна, и простое стекло в его верхней части, через которое проникал свет. Терри думал о белых шарах, представил себе игрока, который оставил их на столе рядом со своей чашкой кофе, а потом однажды они покатились, упали со стола, подскочили и не двигались больше.

Терри не хотелось начинать игру. Пока. Он знал, что у него счастливая рука. Он взглянул на часы и понял, что опоздал. Он пробыл здесь целую вечность. Зазвонил мобильник. Это был Хокинз. Терри не ответил на звонок, поднялся и прошел к выходу, аккуратно закрывая за собой все двери, и убедился, что замок на внешней калитке выглядит, как и прежде.

Терри поспешил к «Восходящему Солнцу», чувствуя себя живым и полным энергии, вошел в паб и за одним из первых столов увидел Хокинза, тот допивал свою пинту.

— Ты опоздал. Что не так с твоим телефоном?

Хокинз не любил пить в одиночестве.

— Где ты был?

— Я задержался. Ну хватит стонать. Еще по одной?

Терри направился к бару, заказал пинту «Лондон Прайд», банку любимого у девушек «Кёрлинга» и приметил, что бильярдный стол пустует. Можно поиграть через минуту. Он взял напитки и присел. Хокинз потянулся к лагеру[43] а Терри сделал длинный, медленный глоток своего пива. Красота. Уик-энд начинался, и Терри снова был в форме, чувствуя себя так, словно только что выспался и видел сон, один из тех редких снов, которые заряжают на целый день, давая ощущение непобедимости.

— Эта погода чертовски сбивает меня с толку, — начал Хокинз. — Десять дней назад я разгуливал в шортах, и был озадачен только одной дилеммой: раздобыть себе пива или сперва дать отсосать — и то и другое практически по одной цене. В конце концов послал все к черту и занялся тем и другим одновременно. Солнце светит, я свободен на все сто и мог бы сидеть на стуле и держать на каждом колене по маленькой тайской пташке, а они бы наглаживали мои яйца, эти девочки готовы делать все за стоимость кебаба. Но нет, это слишком прекрасно. Вместо этого я торчу в этом баре для перестарков, напиваясь с толстым ублюдком.

Хокинз услышал о Паттайе от кого-то из ребят на футболе и все еще приходил в себя после своей первой поездки, божась, что вскоре вернется туда снова. Терри было скучно слушать об этом, но он не останавливал болтовню приятеля.

— Болванам нравится это, понимаешь. Все дело в размерах. Если ты приедешь к ним, черт меня дери, они сделают тебя богом. Построят тебе храм. Терри Инглиш, Господь Членов.

Терри грустно покачал головой.

— Тайки сношаются со своими собственными чуваками, — продолжил Хокинз, подавшись вперед, с серьезным видом. — Но тайцы маленькие, короткие и легковесные, поэтому и возбуждения им должно хватать ненадолго. Когда туда приезжает англичанин, они работают в двойном объеме. Это просто рай для их девушек. То же с вьетнамками, камбоджийками, всеми ними. Им не хватает белых мужчин, особенно англичан. Вот где можно оказать им услугу.

— Они бедные люди, — заметил Терри. — Они делают это за деньги. С чего бы молоденьким тайским девушкам хотеть возиться со старпером вроде тебя?

— Нет, им это нравится. Ты там не был. Ты не знаешь, на что это похоже. Это не то же самое, что здесь.

— Ну и почему бы тебе не отправиться туда жить?

— Иди к черту, — ругнулся Хокинз. — Здесь мой дом.

Хокинз проследил за кем-то у входа в паб, Терри обернулся посмотреть, кто это был, увидел юнца в бейсбольной кепке, натянутой на нос.

— Я вернусь через минуту, — сказал Хокинз и, пересев на барный стул у стойки, начал болтать с молодым человеком.

— Похоже, он вертит какие-то дела с виагрой, — засмеялся Сингер, выплыв из дальнего конца паба.

— Он пытается малость заработать.

— И повеселиться. Он рассказывал тебе о Поле?

Терри покачал головой. Он видел, как Пол подмигнул ему в офисе, когда Энджи склонилась над столом, оттопырив зад. Он хотел перекинуться парой слов с Полом по этому поводу, но что именно он мог ему сказать? Иногда лучше пустить все на самотек. Об этом стоит помнить. Начнешь суетиться — и сразу заморочишься.

— Он нашел новую пташку, да, и ей все нравится, но у него плохо стоит.

И он услышал, что Хокинз такой знаток виагры, ты знаешь, ездит в Таиланд, и просаживает там все свои деньги, торча на этой штуке. Вот Пол оказался в пабе, и Хокинз слушает его нытье и дает ему пару таблеток, говорит, попробуешь одну в следующий раз, когда девка будет в настроении.

Сингер умолк.

— Продолжай, — сказал Терри.

— Ну, Пол забыл о них до следующего утра. Он не очень-то сообразительный, старина Пол. Отличный чувак, но слишком зеленый для своего возраста.

Сингер был прав, Пол подмигивал именно так. Знает ли он, кто платит ему зарплату? Что за человек кормит и поит его и держит на работе?

— Пол завтракает, до работы ему остается полчаса, и тут он вспоминает про виагру и решает проверить, правду ли пишут о ней на упаковке. И все было складно, пока он не отправился в путь, и вот он едет забирать своего первого пассажира, почти уже доезжает до места и тут понимает, что у него стояк, какого не было никогда в жизни.

Терри был в шоке. В таксоперевозках правила имеют большое значение. Нельзя держать работников, которые разъезжают по улицам с эрекцией. Так можно распугать всех клиентов. Это было нехорошо. Совсем нехорошо. Речь шла о репутации.

— Вот он уже рядом с домом нужной тетки, но не может пройти через сад с таким клином в джинсах и сигналит ей. Она выходит — просто уродина — и садится на переднее сиденье рядом с ним. Ну, и вот, он со своим стояком везет эту тетку и все время надеется, что она ничего не заметит, но она, конечно, замечает и хуже того — принимает это на свой счет. Начинает взглядывать на него, отпускать замечания и трогать его за руку. В конце концов ему удается охладить ее, но ненадолго. И вот он едет и думает, что она может наброситься на него в любую секунду.

Терри огорчился от такого непрофессионализма, но сумел натянуть улыбку.

— Это продолжалось целый день. Он цеплял бабулек, дедов, даже тугоумного садовника. Часы шли, а он ничего не мог с этим поделать и продолжал звонить своей киске, но никак не мог дозвониться. В конце концов он припарковался на придорожной стоянке и пустил в дело «пятипалую вдову», но даже это не помогло.

Терри был недоволен. Он представил первые страницы местных газет. ВОДИТЕЛЬ «ТАКСИ «ДЕЛЬТА» АРЕСТОВАН ЗА МАСТУРБАЦИЮ В АВТОМОБИЛЕ. Это конец. Никому бы не удалось поднять эту фирму снова. Ему станут задавать вопросы журналисты, его имя появилось бы под заголовками. Кошмар. «Такси «Дельта» стала бы предметом насмешек, а сам Терри вылетел бы из бизнеса. Может быть, он и сумел бы продержаться еще какое-то время, но его клиентами станут маньяки и психи, а в его автомобилях под ритм дорожной тряски будут совершаться извращения.

— Проверяй, что он за фрукт, — заключил Сингер, — и делай это точно перед началом работы.

Терри подпер голову руками. Повисла долгая пауза. Сингер цедил свою пинту, демонстративно склабясь и полагаясь на чувство юмора своего босса. Терри просидел так долгое время. Он не хотел ничего слышать о маньяках, которые на него работали, и чем они там взбодряются в свободное время. Он хотел легкой жизни.

— Тебе нравится бильярд? — спросил наконец Сингер, обеспокоенный тем, что пауза грозила тянуться вечно.

Терри был далеко, он скрывался от «Сан» и «Ньюз Оф Зэ Ворлд», от грязных журналистов, которые хотели увеличить рейтинг на таксистах-онанистах, и от угрозы, исходящей от злонамеренных водителей, которые развозят женщин по ночам. Терри бежал от них, уходя в тот тайный клуб, прячась в темноте, за запечатанными дверьми и исчезая в разреженном воздухе.

— Партию в бильярд?

Терри поднял голову. Ему потребовался миг, чтобы понять, о чем его спрашивают.

— Пойдем, что ж.

Они подошли к пустому столу. Терри вспомнил сикхов на фото.

— Ты когда-нибудь заходил в клуб на углу, рядом с офисом?

— Клуб «Юнион Джек»?

— Может быть. Фрэнк рассказывал мне об этом месте. Там все заколочено.

— Его закрыли около двадцати лет назад. Я ходил туда со своим дедом.

— Фрэнк говорил то же самое.

— Я был еще ребенком.

— Почему его закрыли?

— Не знаю. И не догадываюсь.

Это место врезалось в память Терри.

— Кто там собирался?

— Да все подряд. Это было просто место, куда мы ходили. Я был ребенком. Не очень-то задумывался об этом.

— И Фрэнк это говорил. Мы все одинаковы в таком возрасте, я думаю.

— Они всегда устраивали большую вечеринку на День победы, я это помню. Еще на Рождество. Мой дед любил День святого Георгия. Можно было купить пинту за шиллинг, потому что на нем была голова короля Георга.

— Во многих пабах это было.

Терри хотел добавить, что клуб все еще существует, но удержался. Он не знал почему.

Сингер выкладывал мячи, пока Терри заказывал еще одну пинту «Лондонский Прайд», бутылку «Магнерса» и светлое пиво с шапкой для Хокинза. Он смотрел, как Сингер пускает белый шар по столу, шагнул вперед, загнал в лузу три шара, пропустив четвертый, и отошел, чтобы завести музыкальный автомат, пока его противник примерялся к удару. Это был один из тех настенных CD-проигрывателей, но все же лучше чем ничего. Терри скормил ему фунт и вдавил лучшие кнопки. Молодой человек был хорошим игроком и мог нагнать его. Голос Дезмонда Деккера[44] заполнил паб, разбудив всех «Израильтянами», набирая силу красиво и звучно. Терри улыбался и пил свою третью пинту, Хокинз двигался вглубь паба, подпевая хору. Парни собирались для вечерней встречи. Это было всем тем, чем это было.

Выпуск ‘69 — Часть 1

Для Терри Инглиша жизнь скинхеда — это потрясные звуки с Ямайки, пульсирующий ритм и продирающие голоса рэггей — и это «The Israelites» Дезмонда Деккера и The Aces[45], которая заводит его — его и тысячи других — а вскоре он узнал Принса Бастера[46] и Лориэла Эткина — Джимми Клиффа[47] и Клэнси Эккла[48] — Дейва Баркера и Анселя Коллинса[49] — лейблы «Trojan»[50], «Pama»[51] и «Torpedo»[52] — «Skinhead Moonstomp»[53] у Symarip — The Shed вместе с «Liquidator» Харри Джонсона и его The All-Stars — быть скинхедом — значит слушать «The Meck» и «Monkey Spanner» и «Double Barrel»[54] и голос Джона Джонса из тех мощных динамиков, которые устанавливал руди-бой Альфонсо — не без помощи своего спятившего дядюшки Сэма в Белом Городе — и лучшее у Rob the Mod[55] «Skinhead Train»[56], когда Альфонсо, и Терри, и остальные парни стояли кругом и смотрели, как игла врезается в винил — быть скинхедом для Терри значит выбираться из дома и шататься с друзьями — сидеть в кафе с чашкой горячего чая — стоять на углу улицы — а лучше всего быть в молодежном клубе, куда он мог завалиться со своим лучшим другом — Алан подпирал стену — настоящий «плохой мальчик» — они такие разные — как мел и сыр — сказала бы его мама. Для Терри все это в музыке — а для Алана — скинхед значит вызов — скинхед выглядит жестко — но стильно — он четкий — будто только что из Колоний — и Терри с друзьями коротко стриглись — выступали в своих вишнево-красных мартинсах и харрингтонах — черных, и белых, и синих куртках — Терри натягивал джинсы в стиле Принса Бастера — давно это было — скины постарше одевались получше — денег больше — это понятно — и когда-нибудь у него появятся и кардиган от «Фреда Перри», рубашка от «Бена Шермана» и пара облегающих «Левисов» в стиле 50-х — из ягнячьей кожи — но все, что ему было по-настоящему нужно теперь, — это удаль и ботинки — и он бы выглядел офигенно — как басист из группы — это было важно для Терри — о музыке он узнавал от Роба — вот настоящий герберт — этот мод никогда не изменял хардам — никогда не слушал мутное психоделическое дерьмо — этот хипповский звон — и Роб подсказывал ему, какие записи стоит поискать — раннюю классику — объясняя, что ты должен оглянуться назад, чтобы двигаться вперед — Терри кивал — зная, что это дельный совет, — Роб говорил, это самое главное правило в жизни — разобраться с прошлым, чтобы радоваться настоящему — и будущему — Терри надеялся, что запомнит это — а может, и забудет — но это закатится в какой-нибудь уголок в его голове — чтобы однажды выскочить — никогда не угадаешь — были такие, кто считал рэггей примитивом — нигерской музыкой — звуками джунглей для чернокожих — но моды и скины всегда стояли за индейских исполнителей с Запада, когда они приезжали в Англию — а звуки ска были просто особенными — он не мог объяснить это — и ездил в «Woolies» за их синглами — скиновское рэггей было там — и у него всегда играли альбомы «Tighten Up»[57] — сторона 2 — снова сторона 1 — Роб одолжил ему Club Ska Classics — он слушал их в своей комнате — один — его младшая сестра слушала The Beatles — а Терри предпочитал The Who[58] и The Kinks[59] — The Rolling Stones — лондонские группы — The Small Faces[60] — он не знал ни одного парня, которому деньги бы прожигали дыру в кармане — и хотя бы поэтому дешевые альбомы «Trojan» были хороши — и мелюзга вроде него могла позволить себе их — но если вам нужны другие записи, за ними нужно было ехать в Лондон — в магазины рэггей — и он пару раз был в «Shepherd’s Bush» — в «Peckings» на Аскью Роад — на рынке в Вебстере — он стоял там с приятелям и слушал и иногда покупал игравшую запись — на рынке есть парень, который рубит коренья своим мачете — женщина продает ему роти[61] — он пробует немного вяленой курятины — и однажды они добрались автобусом до Ноттинг Хилла — там место позлачнее, и он видел хиппи, таких же, как по телеку — Терри и Алан и все остальные их парни чистые и подтянутые — они ненавидели длинные волосы — и он ни за что бы не стал паразитом, который живет на пособие, достающееся ему от работающих людей — как все эти хиппи и студенты — он стоял на своих двоих — много работал и заслужил свое место под солнцем — это путь скина — они сыновья своих отцов — людей, которые бились на войне — благородных людей — еще он ездил за записями на Рэйнерс Лейн и Сау Хэрроу — он пару раз наведывался на Ист Энд — но там все было по-другому — Уайтчепл и Алд-гейт — более еврейские — в западном Лондоне водились кариббинцы — но именно на Ист Энде можно было найти лучшие «СготЫе» и мохер — так считалось — не от еврейских портных — и прогуляться всем вместе — вдесятером или больше — чувствуя себя хозяевами джунглей — но вообще — здесь повсюду были старшие скины — «West Наm»[62] в Уайтчепле — QPR и «Chelsea» в Шефердс Буш — вы, может, читали об этих уличных хулиганах — и дело в том, что многие скины еще совсем юнцы — и у них самих не так много шансов — что может школьник против тридцатилетнего — но когда они сталкивались, никто не трогал парней — их сила была в количестве — в этом и заключается человеческая мощь — так говорят хиппи — и старшие скины дрались с гризерами — били друг друга — футбольные фанаты — местные банды — а Терри был мирный малый — он не лез в эти дела — куда ему до Алана — хорошая жизнь была у скинов в Лето Любви — его мама говорила, смеясь, что если бы у него была челка, он стал бы похож на Джеймса Дина[63] — в своих джинсах и «харрингтоне» — когда Джеймс Дин играл в «Бунтовщике без причины» — она говорила, это как раз про всех вас, мальчики — бунтари без причины — какая причина могла быть после войны? — да никакой — а слышали вы когда-нибудь о Родни Харрингтоне из «Пейтон Плейс»? — он только улыбался, потому что мама заботилась о нем — и привечала его друга — он так гордился своей рубашкой — и она обнимала его перед выходом — говорила ему, будь осторожен — расстраивалась, если он попадал в переплет — как и многие юнцы в наше время — а его старик не болтал много — наверное, считал его полоумным — а может быть, тупым — они не говорили много — папу сердило то, как правительство собиралось поступить с деньгами — избавиться от шиллингов и пенсов — в этом не было смысла — переходить на десятичную систему — никто не хотел этого — папа сказал, однажды ты теряешь деньги, которые у тебя были — за что он сражался в кровавой войне? — это все часть плана по разрушению Британии — не то чтобы он вечно злился — но он ненавидел Теда Хита и консерваторов — называл их изменниками — а Терри был свободен от этого и готов к чему-то другому — в это новое время — космический век — он был одним из сотен тысяч молодых щенков, которые старались сделать из Англии нацию скинов — и все в жизни было ясным — по утрам он просто вскакивал с постели — Англия — чемпион мира, и Бобби Мури Бобби Чарльтон не уступали по известности Уинстону Черчиллю — из немцев выбили весь хой — в двух войнах — и Кубок мира — и он идет вдоль по улице — направляясь домой — руки в карманах — и если чего и не хватает в его жизни, то только киски — ему бы скиновскую девочку, которая любит ту же музыку, что и он — но он не так уж хорош для них — слишком тихий — может, слишком романтичный — Алан думал только о том, как бы залезть к ним в штанишки — а Терри прикасался к обрывку бумаги в кармане — имя и номер — и мысленно возвращался в прошедшую неделю — в зал игровых автоматов с Аланом и Джефферсоном — на Илинг Бродвей — по дороге из Шефердс Буш — они были в зале — зал забит — им сказали спуститься вниз по улице — поискать другой паб, где их могут обслужить — Терри протолкнул полпенни в автомат — ожидая, что перед ним вырастет куча медяков — и ему хотелось бы этого — время от времени раздается звон — он выбегает наружу — разменивает шестипенсовик в киоске — торопится назад — и находит двух скиновских девочек у соседнего автомата — они обе хорошенькие — одна с черной стрижкой, больше в модовском стиле — другая блондинка, «стрижка перышками» — он в нерешительности — думает о медяках — держит полпенни у прорези и ждет нужного момента — чтобы бросить монетку — наблюдая, как они шлепают и хлопают — видит, как медяк проскальзывает внутрь вместе с другими монетками — оглядывается по сторонам — и блондинка наблюдает за ним — она быстро отводит взгляд — Терри не знает, что делать — может, он ей понравился? — нет — не может быть — он продолжает играть — чувствуя, что обе девушки наблюдают за ним — нервничает — оборачивается и улыбается — как дурак — и блондинка так близко, что он чувствует ее запах — у нее такие яркие голубые глаза, каких он не видел никогда — и он хочет сказать что-нибудь умное, но не находит слов — снова оборачивается к автомату — блондинка говорит ему, давай еще — ты можешь выиграть этот лот — еще раз и мы могли бы выиграть — у него осталось два полпенни — маленький крутой скинхед в его мозгу выступает вперед — и Терри протягивает ей монету — она благодарит — ты уверен? — он отправляет свою вниз по желобу и видит, как она благополучно соскальзывает в общую кучу — он хотел выиграть на глазах у этой девочки — произвести впечатление — делает вид, что ему все равно — глядит, как она опирается об автомат — выжидая момент — и видит, как она напирает на стекло — ее попка оттопыривается — туго обтянутая выцветшими джинсами — какие изгибы — выглядит чудно — монетка с треском падает — ее подружка вопит и подпрыгивает вверх-вниз — блондинка поворачивается к Терри, улыбаясь — они хотят отдать ему половину — но он говорит нет — ее подружка уходит обменивать полпенни на серебро — а блондинка смотрит на него — ожидая — но он не знает, что сказать — она только проявляет вежливость — вот что он говорит себе — на самом деле она лукавит — красоточка — он чувствует боль внутри, потому что нет в мире способа понравиться ей — и он слышит, что в зале играет «Wet Dream» — и он уверен, что краснеет — девушка смущается — говорит, это Макс Ромео[64] — она знает эту музыку — так и говорит — и Терри кивает — смущенно — у него просто язык не подвешен — негодная тряпка — идиот — ее подруга возвращается — он и теперь не может ничего сказать — они машут ему рукой — выходя из зала — и он видит, что блондинка оглядывается — вот и все — а он смотрит на автоматы и думает, почему он спустил свои деньги — это игра случая — не то что бильярд — там нужно умение — а теперь он разорен и уходит отсюда — надо найти остальных — и он становится напротив метро и взглянул на пабы — «Северная звезда» на Аксбридж Роад — «Дом на мосту» на углу — а еще тот зеленый ирландский кабачок — и он начнет с «Северной звезды» — он бывал там раньше, и там есть пара бильярдных столов — он снова подумал о блондинке и решил, что она самая хорошенькая девушка из всех, на кого он когда-либо западал — все при ней — а он не проронил ни слова — чертов дурак — и направился к пабу — почувствовал легкий удар по плечу и обернулся — черноволосая девушка из зала автоматов — она проталкивает в его руку кусок бумаги и говорит позвонить ей — на черта? — а затем бежит обратно к автобусной остановке — обе девушки запрыгивают в заднюю дверь 65 маршрута — и он глядит на бумагу — читает имя Эйприл — затем номер — и снова движется в паб — теперь вприпрыжку — не веря своей удаче — и вот Терри спокойно гуляет — ее номер у него уже почти неделю — лежит в кармане — вот здесь — еще он переписал его дома — на всякий случай — возможно, он держит его уже слишком долго — она может и не вспомнить о нем — или вдруг ее подружка надула его — он останавливается у телефонной будки, и маленький крутой скинхед в его мозгу велит ему решиться уже — и он набирает номер, бросает монетку в автомат, и Эйприл говорит, хорошо, что он позвонил — она уезжает на каникулы завтра, со своими мамой и папой — в фургоне, в Селси — и увидится с ним в следующую субботу — он доберется до станции Брентфорд? — Терри говорит да — он найдет ее — она возвращается домой утром — это на углу — пауза — она говорит, ей надо идти — кто-то стучится в дом — и он кладет трубку — прижимает лоб к стеклу — его бросает в жар — маленький крутой скинхед в его голове говорит, что он везучий малый — молодчага.

Семейные ценности

Везучий малый прижимался лбом к стеклу и вглядывался в темноту — через время глаза привыкли — и он вытер запотевшее стекло волосами — короткий ежик стал черным — взгляд проследовал за снопом света из соседней двери, прорезавшим темноту — и чем дальше простирался луч — тем слабее он становился — разветвляясь и образуя пятно голубого тумана — в мозгу щелкнуло — заработали связи — голова поднялась, он покачался на пятках — колющая боль в груди, словно укол иглы — когда он испытал страх взрослого человека, потрясенного смертью — ища слова — хрипя горлом — в этом нет смысла — как это случилось? — вчера мы разгуливали под солнцем — скакали под дождем — все было возможно — вчера я был ребенком — что случилось со мной? — я ничего не понимаю — и мальчик дрожал — хрипел — голос пропадал — впечатление — он знал — но не догадывался, что на него находит — не мог понять, что происходит прямо у него под носом — хотел убежать и спрятаться от этого состояния — прочь — в темноту — на край света — и это была женщина — каким-то образом он знал, что это была женщина — ведьма? — расточающая чары? — мальчик прыгнул обратно — боднув стекло — ища глазами дорогу — двигаясь к ограде — где свет был густым и ярким — там стояли Боб и Молли — лошади чуют опасность — еще до того, как она приходит — и они были спокойны — за этим ничего не может крыться — он почувствовал себя дураком — не зная, почему вообразил все это — пытаясь вычислить, откуда это все пришло — он был везучий малый — похожий на своего отца — и Лол знал, что он был в безопасности — рядом со своим отцом — в этом доме — на его экране застыл скейтер Тони Хокс — мультяшный мальчик, который никогда не ушибается — зависая в воздухе — приклеившись ногами к своей доске — паря — освещенный искусственным солнцем — и Лол задвинул занавески и сел на край своей кровати — зная, что ему нечего бояться — не могло случиться ничего хуже маминой смерти — и сказал себе, что он везучий малый.

Самое важное — иметь крепкую семью, где люди заботятся друг о друге, что бы ни случилось, особенно если ты молод, или стар, или болен, и не у всех это есть, вот Кев-Кев, у него есть мама, и все, ни братьев, ни сестер, он никогда не видел своего отца, и должен был раздумывать, где он, чем он занимается, а его мама не разговаривала с его бабушкой, и вот только они вдвоем и жили в целом доме, который даже не отапливался как следует, их ограбили дважды за четыре месяца, Кев спал с ножом под подушкой, его мама зарабатывала немного на своей кассе, что может быть хорошего в том, что твои мама и папа ненавидят друг друга, но Йану Стилсу пришлось еще хуже, его отец пристрастился бить его маму, по крайней мере до тех пор, пока Йан не воткнул в него вилку, сбоку, сбоку в голову, а потом он поднял разделочный нож, и его отец выбежал из дома, и с тех пор они его не видели, Йан хотел бы думать, что убил его, но был уверен, что нет, во всяком случае, с ним все было иначе, мама и папа любили друг друга и хотели быть вместе навсегда, у них не вышло, папа говорил, нужно думать о хорошем в жизни, невозможно изменить прошлое, нужно забыть о нем и двигаться вперед, не дать ему ранить себя, улыбаться и быть сильным, есть многое, к чему стоит идти, мир велик и прекрасен, если папы не было рядом, он не знал, что ему делать, но он всегда будет здесь, он никогда не уйдет, никогда не умрет, как мама, молния никогда не ударяет в одно место дважды, так они говорили, и у Лола были сестры, и дядя Рэй, и все остальные, и он начинал смеяться, думая о папе, и дяде, и их друзьях, всех тех парнях, которые никогда не повзрослеют.

Лол не знал, почему он смеется — догадываясь, что это дает облегчение — знать, что все на свете прекрасно — глядя на свой глобус — подсвеченный изнутри — горы, и пустыни, и города затемненные коричневым — голубые моря — голубые океаны — белое пятно, светящееся внизу — Лол словно смотрел на Землю откуда-то из космоса — и он оставил глобус включенным на всю ночь — развернув его немного — воображая, как он едет через Кимберли и вниз, к Большому Заливу — мимо метеоритных кратеров в австралийской глуши — как сплавляется по Амазонке — взбирается на Гималаи — распевает песни с группой в Лос-Анджелесе — и он смотрел на Афганистан и Ирак — и не мог вообразить войну в этом сияющем мире — в этих путешествиях он и засыпал — и Джо Коул возвышался над глобусом — футбольный мяч у его ног — мир у его ног — парень с мячом из «Челси» — рядом со старым постером Золя — любимого игрока Лола — прямо перед Джо — и JT — он поставил «American Idiot»[65] на своем CD-плейере — после «Jesus of Suburbia» — долгое путешествие через нагромождения западной цивилизации — тот самый путь сыновей гнева и любви — его кузина Челси говорила, что это про ее отца — она была дочерью гнева и любви — может, она и была права — дядя Рэй был не такой, как папа — может быть, это было как LOVE и НАТЕ на костяшках Алана — все называли его Хокинз — он снова засмеялся — если ты родился в семье скинхеда, то не приходится выбирать, как тебе взрослеть — и музыку, которая тебе нравится — он вырос на маминых и папиных записях ска — еще Oi! дяди Рэя — Лол был тем местом, в котором все это сошлось — и когда песня закончилась, он заснул под «Indestructible» — переключаясь на «Red Hot Мооn»[66].

С этой музыкой можно идти, куда захочешь, от Tropical London до Ivory Coast, от Rancid до Transplants[67] и Lars, возвращаясь к «American Idiot», подкручивая настройки, а с Тони Хоуком[68] каждая ступенька зазвучит, Лузин Петерс[69] это знает, да и он не малыш, игровые площадки разбросаны по теплым улицам, и даже если двигаться вперед, всегда оказываешься в одном и том же месте, где ты защищен и свободен, съезжаешь с горок и проносишься через пустые грузовые платформы, заброшенные фабрики, спящие машины, остановившийся поток, и ты движешься через автостоянки и соскальзываешь в подземный переход, а когда падаешь, то не ломаешь кости, не истекаешь кровью и не умираешь, нет, это цветущий мир, засаженный пальмами, и солнце никогда не перестанет светить, ты непобедим, и это твой образ жизни, и тебе это нравится, как одна песня, где Билли Джо говорит, что его тень одна идет рядом с ним, и это так, для тех, кто сам по себе, и ты не один, и в этом месте нет теней, ты думаешь о своей кузине Челси, что она чувствует, ей не нравится, что папа живет отдельно, она бы хотела, чтобы он мог вернуться домой, не злился бы все время и не лез в драку, вот почему тетушка Лиз выкинула его, думаешь ты, и Челси спрашивает, что не так с этими взрослыми, но ты не знаешь, и на этот раз все не так забавно.

Лол бродил туда-сюда между группами — и его комната начала подрагивать — тяжелые басы поднимались из гостиной — папа вернулся с работы — и из паба — поставил в свой проигрыватель винил сорокалетней давности — это Альфонсо поставил те динамики — они были огромные, заполняли два угла комнаты — Лол узнал «Pressure Drop» — зная звучание The Maytals[70] — а как иначе — в этом доме именно сын просил отца сделать музыку потише — все было кверху дном — отец гуляет допоздна — приходит мертвецки пьяный — ест какую-то дрянь — и солнечные звуки Калифорнии тонули в солнечных звуках Ямайки — Золя хлопнулся на пол — Blu-Tack подпрыгивает — Джо Коул скалится — и Лол ставит на паузу свою приставку — было восемь часов, и приняв немного на грудь, его папа мог подумать об индейце — Лол неожиданно проголодался — понадеялся, что папа принес что-нибудь домой — а если нет, то он скоро позвонит в «Чапатти Экспресс» — Лол глотает слюну — вспоминая, что он еще ничего не ел.

Он отправляется в ванную и стоит над унитазом, моет руки и смотрит в зеркало, дядя Рэй говорит, он похож на маму, но на самом деле он больше похож на отца в молодости, коротко стриженные волосы, улыбка и ярко-белые зубы, Кев говорит, что он тауни, чев, в своем «Бене Шермане» и харрингтоне, с лейблом «Фреда Перри», но Лол не думал о названиях, он слушает ска-панк, немного катается на скейте, немного играет в футбол. Его это не заботит. Он делает свое дело. Теперь звучала «Skinhead Girl», он чистит зубы. Думает о маме. Папа всегда ставит эту песню, когда выпьет. Лол стоял и ждал, когда песня закончится. Настает тишина, и он догадывается, что папа сидит, чувствует запах карри и знает, что он ест, игла отползла к концу дорожки, 45 оборотов снова и снова — снова и снова — навсегда. Терри и Эйприл — вместе навсегда. Они писали это на заборах и на стенах, на боках автобусов, когда граффити было простым, о любви и насилии, еще до того как оно развилось и стало умным, полным цвета и жизни. Он спускается вниз, видит папу, забравшегося в кресло с ногами, с подносом на коленях.

Папа появился дома рано — молчаливый и счастливый — что отец, что сын — хотя Лол и не пил — ни много — ни мало — и если он пойдет по той же дорожке, он будет вполне доволен — отец никогда не забывал о нем — на кухне его ждали пара нераспечатанных коробок и паратха — а пустые пачки были разбросаны по столу — фольга смята и вывернута — помятые двери и зубчатая крыша — разбитое лобовое стекло — он проводил пальцем по краешку того, что отправлял в рот — длинная полоса красного соуса размазалась по картонке — и он думал о маме — протискивался в образ — старательно — вызывая в воображении Тони Хоукса — вольный дух столкнулся с реальностью и отпрыгнул назад — прошлой ночью это был «Чапатти Экспресс» — индийская еда — они не занимаются доставкой — должно быть, папа заехал туда по пути домой — и Лол бывал там достаточно, чтобы посидеть — с папой — и хозяином — Гарри — который обходился с ними по-королевски — выходил и садился рядом, когда все было тихо — заказывал три пинты «Кобры» — и всегда говорил одно и то же — что Лол был точной копией Терри, когда тот был мальчишкой — папа и Гарри вместе ходили в школу — много лет назад — и Лол полил рис на тарелке — своим любимым — джалфрези — схватил ложку и паратху — вышел в гостиную и сел — папа убрал звук в телевизоре — Кэтрин Тейт строила гримасы в тишине — спросил Лола, как он — чем он занимался — отец и сын уминали свой ужин.

Психованные ребята

Рэй остановился у конца барной стойки и поднес ко рту пинту «Фостерса». Первый глоток в этот вечер толком не промочил горла, но он смаковал его, готовясь к вечеру с Красавчиком, делая все возможное, чтобы унять гул в голове. Неделя выдалась тяжелая, но и денег она принесла немало, Лиз была куда как довольна, когда он передал ей пятьдесят с лишним фунтов в прошлый раз. После трех сэндвичей с сыром и четырех шоколадных рулетиков он уселся на диван и принялся смотреть телек со своими девочками, усадив по одной с каждой стороны и обняв их за плечи.

Они быстро росли, Челси было одиннадцать, а Эйприл — девять, но он видел в них лишь малышек, эдакие маленькие коробочки с сахаром и пряностью. Тинейджеры превращались в скинов и бонхедов[71], а некоторые — в свиномордиев, и он смеялся, когда юнцы восемнадцати или девятнадцати лет строили из себя невесть что, точно зная, стоит ему дунуть посильнее — и они улетят. Они хавали все дерьмо, что шло по ящику, современные дети казались более невинными, чем пятнадцать или двадцать лет назад. Вокруг говорили о пьянстве и уличном насилии, но с этим все было гораздо хуже, когда он был молод. Сегодня проблемой стали наркотики, легкие кредиты и бесконечные гэджеты, но он делал то, что делал бы каждый отец, говоря своим дочкам о цене денег и важности морали. Каждому родителю приходилось учить своих детей. Отличать правильное от плохого. Их натаскивали в школах, но они не могли ничего поставить против крупного бизнеса и СМИ.

Лиз принесла Рэю и девочкам шарики мороженого и исчезла на втором этаже, а он наслаждался теплом своего дома и ванильной сладостью, таявшей во рту. Челси и Эйприл положили головы ему на грудь, и он чувствовал запах их волос, чистый и свежий, напомнивший ему о кокосах. Лиз была хорошей мамой, жила ради своих детей и хотела только, чтобы ее муж утихомирился. Она изменилась. Когда он встретил ее, она была злобным панком, но нынче она не беспокоилась о нарядах и кажется, уже не имела собственного мнения, и рада была укрыться в своем панцире и охранять детей. И вот он уже десять минут как был в пути и чувствовал себя неплохо, оттого что они с Лиз теперь живут отдельно. Девочки не много об этом говорили, хотя это и не могло не подействовать на них.

Если он слишком много думал об этом, у него начинала болеть голова, и лучшим способом сбросить напряжение была ночная попойка. И тип, сидящий рядом с ним, подходил для этого как нельзя лучше.

— Я собираюсь сегодня надраться, — заметил Красавчик.

— Ты это проделываешь каждую ночь. Однажды утром тебя поймают и вышвырнут с работы.

— Брось. И не пизди.

— Обязательно, когда ты споешься с косовцами и албанцами и будешь водить компанию с этими сомалийскими жуликами и сербскими сутенерами.

Красавчик одним глотком уничтожил полпинты.

— Тогда мне будет положена моя доля, так? Я платил налоги двадцать лет и никогда не требовал ни пенни, а эти чертовы беженцы наезжают и выстраиваются с протянутой рукой, подавай им еду, одежду, дома, наркотики, все на свете, а потом они зовут сюда родственников и приятелей. А мне хоть раз что-нибудь перепадало?

— А как быть с муниципальным домом, в котором ты вырос, твоей школой и здоровьем и другими такими же вещами? — Рэй смеялся.

Красавчик тут же завелся.

— И это моя гребаная страна. Тут и русские, которые устроили работорговлю уличными девками, афганцы и черт знает кто еще приплывают на грузовых кораблях, китайские контрабандисты и их подсосы. Правительство ничего не делает, позволяет им жить среди нас, говорит, что население не возражает, да они просто подонки и все.

Красавчик покачал головой.

— Нет, приятель. Это все неправильно. Попробуй сказать о том, что ты видишь собственными глазами — и они назовут тебя расистом.

У Рэя не было времени на задир, но он знал, что в словах этого типа есть правда, что истеблишмент ни во что не ставит обычных белых граждан и только и ждет, как бы развалить Британию, превратить Англию в европейский регион. Рэй гордился традиционной английской терпимостью и знал, что именно это так отличает их от Европы.

— ЕС — вот настоящий враг.

Красавчик вздохнул, понимая, что он попал в западню.

— Н-да, я знаю.

Рэя зацепило надоевшее выражение. Внутри росло раздражение.

— Нет, ты не знаешь, черт, в этом все и дело. ЕС уже натянул твою страну, а ты все свистишь о каких-то нищих сучках, которые хотят чистить твой нужник и собирать твою капусту.

— А как насчет наркобарыг?

— Поставить их к стенке и расстрелять. Найти девок-перевозщиц и вздернуть их. И нет проблем. Но эта страна всегда давала приют беженцам. Именно это делало нас сильными, а не Ост-Индская Компания или работорговцы. Ты должен знать своего врага.

— Подумай, ты ничего не можешь с этим поделать. Это нереально.

Красавчик нахмурился, увидев, как задергалось лицо его друга. Рэй был хорошим другом, просто прекрасным, но слишком серьезным.

— Ну же, сегодня пятница, — сказал он, пытаясь разрядить обстановку.

Он хотел выпить и не вести больше тягостных споров. Жить с Рэем было нелегко. Он мог понять Лиз.

— Давай промочим горло.

Рэй кивнул. Люди тратят все свое время на стоны и нытье, снова и снова, выбирая пошлые мишени, смешивая в кучу девушку, изнасилованную в Судане, и шайку арабских карманников, но они слишком ленивы или боязливы, чтобы бросить вызов тем людям, которые в самом деле их ебут. Может быть, они этого и заслуживают. Рэй боролся с искушением треснуть своего друга, вбить в него немного здравого смысла, но понимал, что у него попросту не останется друзей, если он будет давать в лоб каждому знакомому дрочиле. Дверь открылась и вошел Пол.

— Ой, ой, — вскричал Красавчик, — вот и бунтарь-рокабилли.

Пол-псайкобилли подошел к ним и осклабился.

— Ты опоздал, — заметил Рэй, взглянув на часы.

— Радиатор сдох, ага? Я перегрелся в дороге, пришлось остановиться на обочине и ждать, когда двигатель охладится. Позвонил Шефу, он сказал парковать машину, он посмотрит, в чем дело. По крайней мере, ничего не взорвалось.

Рэй подумал о своей коробке передач, порадовался, что с нею все в порядке. Пол принялся за пиво.

— Останавливался сегодня на придорожной стоянке? — спросил Красавчик.

Пол пожал плечами, стараясь скрыть замешательство и собираясь держать рот на замке.

— Принес с собой виагру? — присоединился к Красавчику Рэй.

Пол осмотрел пару женщин, сидящих поблизости. Сумочки от «Берберри» покоились на медно-красном столе, а они курили, потягивая из серебристых бутылок.

— Я чуть не попался, это хуже всего. Сижу я там, а рядом паркуется минивэн и в нем полно детей. У них уровень выше, чем у меня, и им видно первые сиденья в машине. Хорошо, я уже закончил и ухитрился спрятать все к тому времени.

Рэй и Красавчик кивнули головами.

— Я мог бы сейчас сидеть в камере, и все, это клеймо, моя жизнь была бы кончена.

— Надеюсь, Тел ничего не слышал, — заметил Красавчик. — Ему бы это не понравилось. Плохо для бизнеса. И нечего его винить.

Рэй и Красавчик прикончили свой лагер и потянулись к новым стаканам.

— Терри не с нами этой ночью? — спросил Пол.

— Я не говорил с ним сегодня, — ответил Рэй. — Обычно по пятницам он приходит рано.

— Я видел его в офисе, — сказал Пол. — Как думаете, он запал на Энджи?

— Не знаю. Он ни с кем не встречался, с тех пор как моя тетя умерла.

— Уже несколько лет.

— Почти десять.

— Десять лет? Вот черт.

— Это случилось сразу после его сорокового дня рождения. Все еще не могу поверить.

— Она была прекрасной женой.

Рэй вспомнил тот несчастный случай. Он и Лиз рванули в больницу по звонку, но было уже слишком поздно. Ему не забыть лицо Терри. Доля секунды — и все изменилось навсегда.

— Да, была, — согласился Красавчик. — Ты думаешь, что жизнь прекрасна, и вдруг все катится к чертям. Ужас.

Рэй не хотел думать о несчастном случае, похоронах и всем, что последовало затем.

— Эй, давайте поговорим о чем-нибудь еще.

— Прости, приятель, — Красавчик отвел взгляд.

— Да, прости, Рэй, — проговорил Пол, опуская голову.

Повисла долгая пауза.

Пол перегнулся через стол.

— Ты видишь эту киску вон там?

— Которую?

Красавчик развернулся и уставился.

— Не пялься, ты, овощ. Вон та, с волосами, зачесанными назад. В короткой белой юбке?

— И что с нею.

— На ней нет трусов.

Красавчик едва не разбил свою пинту, но Пол был прав. Девушка принялась поглаживать себя, пока они продолжали наблюдать за нею, но вскоре они вышли, и девушка помахала им рукой из окна, прежде чем они исчезли в ночи. Рэй поражался, откуда Пол узнал это.

— Удачная догадка, — все, что он смог сказать.

Вскоре они позабыли обо всем, направляясь в Уетер-спунз. На другом конце хай-стрит наступало время Али Г., местного муфтия, сражавшегося вместе с косовцами и албанцами против янок, Конь в яблоках откуда-то из Конго. Рэю нравился Али Г., выбивавший дурь из белых мальчиков, которые прикидывались черными, и азиатов, которые считали, что они из Комптона. Штука была в том, что Стайнс мог стать злачным местом, это был пригород, населенный молодыми белыми скандалистами, и Али Г. приходилось следить за собой. Али X. мог также выходить за его пределы, где становилась видна разница между Комическим и Химическим Али. Рэй не придавал значения гангстерам, эти азиатские молодчики смешили его, но подонок Али Бл. барыжничал, продавая дурь брошенным детям в тихих двориках, словно слизанных с музыкальных каналов, по которым американские бизнесмены учили их жить. Здесь было слишком много белых мальчиков, которые не знали своей культуры. Слишком много людей, обобранных корпоративной машиной. И неважно, был этот маленький герберт с Манор Парк, Эктон Таун или Тауер Хамлетс, — надо уважать свои корни. Это единственный способ уважать себя. Эти клоуны и бандитчики выглядели просто позорно. Если бы жизнь управлялась из телевизора — вас бы натягивали с самого утра.

Войдя в «Луну над водой», Рэй услышал BB-boys, порадовался специальным ценам, выставленным в окнах, и поглядел, как на той стороне дороги пара бритоголовых в черных летных куртках остановились поговорить с группкой скин-герлз. На ВВ посыпались проклятия, после того как Кева вырвало, будто бы от песен, кое-кто из молодых здесь ненавидел танцевальную музыку — эта психованная компашка мальцов человек в десять-пятнадцать, лет четырнадцати-шестнадцати, кучка братьев и кузенов, друзей братьев и друзей друзей. Обычно они слонялись по Аксбриджу, но забрели и в Слау на специальный показ «The Fast and the Furious», чтобы посмотреть свой любимый DVD с большого экрана. Этим мальчикам плевать было на последние модели «Stone Island» и все это рекламное дерьмо, у них был собственный взгляд на вещи, здесь были пики[72], гранжеры[73], мошеры[74], скины, тауни[75], припанкованные — настоящий микс с М25, приход Лондонских окраин.

The BB-boys ухмыльнулись, когда Рэй кивнул Кеву и другим приятелям Лола, имена которых он забыл или не знал, и остался цедить напитки в стороне от барной стойки, растягивая удовольствие. Эта новая волна детишек просто обоссала эсид-хаусную рейв-группу. Дела шли на поправку. Молодчики девяностых были детьми хиппи, тех самых наркоманских детей цветов, и оценивали мир и любовь в долларах. Отпрыски скинов, панков и футбольных хулиганов заявляли о наступлении новой эпохи.

— Ну, как, Рэй? — спросил Йан Стилс, когда трое мужчин подошли к барной стойке.

Йан был одним из трех старших парней, известных как Малолетние Преступники, так они сами себя назвали после кражи сладостей несколько лет назад, и на любого, кто водил с ними компанию, навешивался тот же ярлык. Рэй молча возвышался над ними, и мальчик начал краснеть. Рэй озадачился, но затем понял, что Йан ждет ответа.

— Я в порядке, Йан. Как ты? Хорошо себя вел?

Мальчик надулся, хотя Рэй этого не заметил. Йан и его дружки, Матти и Даррен смотрели снизу на Рэя, признавая в нем хулигана старой закалки, который немало свирепствовал в былые славные времена. Йан в свои девятнадцать был без ума от футбола и знал историю Рэя, а потому раздувался от радости, что тот помнил его имя. На нем был новый значок: Юнион Джек посередине, надпись «Челси» наверху и «Англия» внизу.

— Я в порядке, спасибо. Спасибо, Рэй.

— Классный значок, — сказал Рэй, похлопав его по плечу и кивнув остальным Преступникам, двинулся вдоль стойки к Красавчику, который покупал напитки.

Отхлебнув немного лагера, Рэй осмотрел паб, бросил взгляд на компанию за 29-м столиком: эти здесь надолго.

Это были дети военных лет, они пережили трудные времена, когда Англия восстанавливалась, но успели мельком застать и корпоративную систему, блаженство государственных пенсий и здравоохранения, приличную систему образования, массовое жилое строительство и даже политические партии с их идеалами. Он смотрел на Малолетних Преступников и думал, что же останется, когда они уйдут. А что с BB-boys? Если все будет продолжаться в том же духе, все системы социального обслуживания будут приватизированы, транснациональные корпорации установят тотальный контроль, и вся наша жизнь будет подчинена вопросу прибыли. Он тревожился за всех этих чудаков, но больше всего тревожился за своих дочек.

— Взбодрись, — сказал Красавчик.

— Я просто задумался.

— Я тебе уже говорил, это вредно для здоровья.

— Давайте тут пропустим по одной, — сказал Пол, — а потом выйдем послушать группу.

В «Восходящем Солнце» было местечко для выступлений групп. И оно тоже было открыто допоздна.

Рэй прикончил свою пинту в два глотка. Подозвал официанта. Йан и его друзья ждали, когда их обслужат.

— Что вы будете? — крикнул им Рэй.

Малолетние Преступники подпрыгнули и двинулись к нему вдоль стойки.

— Лагер?

— Три бутылки «Бека», пожалуйста.

— Хотите к ним соломинки?

Малолетние Преступники засмеялись — нервно. Рэй был психом. Это все знали. С самого начала ему легко все давалось, еще мальчишкой он один противостоял шайке пакистанцев, был избит до полусмерти, ранен и еще больше взбесился. Все звали его Психованый Рэй, но всегда за глаза. Говорят, он пришил бы любого, от кого услышал бы эту кличку. Чушь. Йан скосил глаза на кованые носки его ботинок, знак отличия совершенно отдельной лиги. Этот человек был машиной-убийцей.

— Три пинты лагера, — настаивал Рэй. — «Фостерс», о’кей?

Они кивнули. Рэю не нравилось, когда пили из бутылок, особенно если платил он.

Малолетние Преступники ждали, пригубляя свои пинты, переминаясь в своих «Рибоксах» с ноги на ногу и неожиданно насторожились.

— Я хочу чтобы вы мне честно ответили. Не переживайте, что я могу с вами не согласиться, я знаю, что все вы — другое поколение.

Малолетние Преступники заволновались. Может, это был вопрос с подвохом. Йан стоял впереди всех. Даррен натянул свою бейсболку, с трудом стараясь собраться. Матти посмотрел на крупного мужчину, которого звали Красавчиком, на крепкие кости его черепа и татуированную слезу под правым глазом, на другого парня, у которого волосы были выбриты по бокам головы и росли только на ее верхушке, и наконец, на Рэя, который сверлил их дикими голубыми глазами, — и решил, что все эти трое больны на голову.

— О’кей, — сказал Йан.

— Как вы думаете, стоит нам избавляться от фунтов и переходить на евро? Ну, вы знаете, поменять нашу валюту, чтобы она стала такой же, как в Европе?

Трое парней покачали головами.

— Зачем нам евро?

— Мы не европейцы, мы англичане.

— За что мы бились на войне? Гребаные немецкие сучки.

Рэй был удовлетворен, он обернулся к Красавчику и многозначительно на него взглянул.

— А как насчет конституции?

Мальчики выглядели озадаченно.

— Правительство говорит, она ничего не изменит, но может, на самом деле, она готовит нас к тому, чтобы стать частью Европы?

Йан был сообразительный малый.

— Так и есть.

— Мы не до конца все это понимаем, — продолжил Йан, — это часть плана по отчуждению нашей независимости. Все, что нам нужно, это чтобы один политик высказал то, что думают все, и вывел нас из Европы. Если хоть один из них сделает это, он выиграет на следующих выборах.

Рэй согласился, и его уважение к Йану возросло. Мальчик полез в карман.

— Мы нашли это, когда пришли сюда, — сказал он, протягивая Рэю лист бумаги.

В заголовке значилось «ХРАБРЕЦ», в углу листа в круге стояла надпись «СТОЛ 29», текст гласил: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ БРИТАНСКИЙ ГЕРОЙ, КОТОРЫЙ ГОТОВ ПОЖЕРТВОВАТЬ СОБОЙ». Рэй разразился хохотом, вспомнив того типа, которого он высадил сегодня утром, и представил себе, как старые ребята за своим столиком сочиняют листовку, бегут в соседнюю библиотеку ксерокопировать ее и раздают бумажки людям в пабе. Рэй трясся от смеха.

— Что все это значит? — спросил наконец Даррен.

— Это значит, что у кого-то есть чувство юмора, — ответил Рэй.

Они немного выпили и поговорили о футболе, Рэй вспомнил, как Йан ранил своего старика, почувствовал сожаление за парня, хотел предостеречь его, чтобы он не дрался на футболе, и объяснить, что это напрасная трата времени, только посредственности дерут друг другу задницы, но это было неподходящие время и место, Йан не стал бы слушать. Он поглядел, как BB-boys укладывают инструменты под картинами и подумал о том, где мог быть Лол, увидел человека, перебегавшего дорогу, и узнал мальчика Терри, увидел, как он схватил бейсболку с головы Кева, и они оба принялись толкаться и возиться, переходя дорогу, колошматя друг друга, как лягушачью икру, наскакивая друг на друга и смеясь, невинные дети, а потом они скрылись из виду.

Рэй, Красавчик и Пол отправились в «Восходящее солнце», Малолетние Преступники запрыгнули в кэб, возвращаясь куда-то в Виндзор. Он видел, как автомобиль отъехал, за рулем сидел старый индиец, три перца на заднем сиденье, стоило дать им карту «Дельты», и смотрел, как удаляются красные огни в направлении М4.

Путь до соседнего паба был коротким, тип у дверей подозвал их взмахом руки, Рэй провел ребят вдоль стены бара, а группа прокладывала себе путь сквозь звуки «That’s Entertainment». Рэй вырос на песнях The Jam[76], настоящей футбольной группы, и эта песня придала ему духу. Пол Веллер отлично вел счет и всегда был верен себе. Он видел знакомые лица, похлопывал некоторых по спинам и постоял поблизости, когда Пол раздавал почести, увидел Джо Мартина, который пил с его приятелем — пики Клемом.

— Твой дядя был тут недавно, — бросил Джо.

Он был пьян, и Рэю пришлось наклониться поближе, чтобы услышать, что он там говорит, вокалист выводил «Оазис», словно на сцене был сам Лиам Галлахер[77], отличить его можно было лишь по акценту, возрасту, голосу, брюху и лысой башке.

— В котором часу? — спросил Рэй.

— Несколько часов назад. Он был с Хокинзом.

Рэй взял пинту «Фостерса» у Пола.

— Жаль, Дейва здесь нет, — продолжал Джо. — Хокинзу в гараж привезли всю эту поддельную «Лакосту»[78], и Дейв должен был помочь ему перенести все без проблем. Дерьмово это, все же. Пижонская одежка.

— Гребаные сутенерские штучки, — согласился Рэй. — Каждый уважающий себя скин, герберт или панк будет одеваться у «Фреда Перри».

Рэю не нравился приятель Джо — Дейв. Он слышал, тот живет в фургоне на берегу, хотя вообще-то, это место чертовски подходило ему. Джо торчал от этого парня, но Рэй не мог понять, почему. Он был лживый. Хуже того, он сторонился своего рокера. Ему нравился Джо, но была разница между панком и скином. Панки шли на уступки, старались понять другие точки зрения, а скины стояли твердо, не уступая ни дюйма.

Они оставались в пабе до закрытия, опрокидывая кружки все быстрее, наслаждаясь шумом и компанией, группа закончила концерт грязным ремиксом «One Step Beyond»[79] и все вывалили наружу, Рэй и Красавчик потанцевали домой, они были слишком пьяны, чтобы думать о еде, вспомнили о своем приятеле-псайкобилли, дойдя до квартиры, и подумали, что Пол ушел с той самой киской без трусов. Это было в его духе.

Рэй включил обогреватель в своей комнате, ощутил холод, пустоту, и не озаботившись раздеванием, забрался в кровать. Стены отражали желтый свет уличных фонарей, но он не мог заставить себя задернуть занавески. Он держался нормально, но чувствовал усталость и радовался пятнице. Вентилятор делал свое дело, шум мотора успокаивал его, а он представлял свой дом, раздумывая, почему он оказался здесь, отделенный от жены и дочек и пьяный, все это казалось такой глупостью, словно ничто не могло помочь ему вернуться в семью, и он знал, что это преступление — растрачивать свое время, звуки обогревателя вклинивались в его сон, и он лежал в полудреме, наблюдая за игрушечной машинкой с большим желтым водителем за рулем, его черный рот сердито кривился, а машинка делала по комнате большие круги, которые становились все уже и меньше, водитель свернул в сторону, чтобы не столкнуться с красным попугаем и племенем краснокожих, врезался в гладильную доску, смерть отступила, двигатель затих, белокурая кукла сидела на капоте, моргая своими огромными накрашенными ресницами, вызывая большую пластиковую улыбку на большом пластиковом лице водителя.

Лучшие в мире звуки. Развевающийся флаг

Наклонившись вперед и сложив локти на барную стойку, Терри наблюдал, как Бастер наливал первую пинту и оценивающе смотрел, как «Лондон Прайд» нарастает внутри стакана, который был наклонен в точности под правым углом, чтобы не образовывалась слишком густая, пенистая Северная шапка. Бастер был примечательным человеком, водителем из «Дельты», с пятнадцатилетним стажем управления барами до того, как он объединился с фирмой, друг приятеля из Высшего класса Мэтью Гардинга[80] и точная копия легендарного Бастера Бладвесла[81]. Хотя Терри не стремился к более бессмысленному брэнду бритоголовых, даже если чисто выбритая голова была результатом естественной потери волос или дань легендарному футболисту Гианлука Виалли, он не собирался жаловаться. Поскольку настоящий Мистер Бладвесл ушел, человек мог делать все, что захочет, и мог помочиться в его кружку пива всякий раз, когда хочется. Не то, чтобы эти обычные Плохие Манеры поведения были желательны, конечно, поскольку Бладвесл был джентльменом и ученым, героя скинхеда уважали за его знание ска и любили за его дружескую английскую натуру. Это сравнение было честью для бармена.

Бастер сам себе налил «Лондон Прайд», который стоял на барной стойке, оба мужчины вместе подняли и наполнили свои бокалы. Босс «Дельты» наслаждался моментом, наполняя свой рот и проглатывая горькое пиво «Фуллер», быстро кивая в знак одобрения.

— Идеально.

Бастер оказал честь «Юнион Джэк Клаб», почистил бочки и для начала заказал «Лондон Прайд», «Фостерс», «Гиннес» и «Стронгбоу» — пиво высокого качества. Он знал что делает. Терри был впечатлен.

— Неплохо, — согласился Бастер. — Совсем неплохо.

С тех пор прошел месяц, как Терри заглянул в это местечко, и после ещё одного визита он принял решение. Энджи выследила владельца, человека, который купил недвижимость у разработчика, страстно желающего продать ее после бума Тэтчер, который привел к банкротству, здание пустовало в течение семи лет. Потом нынешний владелец унаследовал ферму и вернулся в Пакистан. Он никогда не сдавал его в аренду, его сын, который жил здесь, был бы счастлив сдать задешево в аренду на десять лет, ему не терпелось продать. Здесь было право выбора.

Терри Инглиш теперь был гордым владельцем своего собственного клуба, где было два бильярдных стола высшего класса, хороший бар и неплохой пинбол-автомат. Электричество было подсоединено и сломанные радиаторы были заменены на четыре электронагревательных прибора. Это было только начало, и нужно было многое сделать, но в основном требовался косметический ремонт. Хорошая уборка, немного покраски и чуть-чуть незначительных доработок и было бы отлично. Юнион Джек создавал дружескую атмосферу и он не собирался ее менять, только лишь немного привести вещи в порядок. Поскольку компания «Такси «Дельта» съехала, то появилась кухня и складская Территория, которая была в два раза больше его нынешнего офиса, и когда она освободилась и была подготовлена, то фирма переехала сюда. Арендная плата была ниже, чем новая назначенная цена за его старое помещение, таким образом, это было выгодное капиталовложение. Все говорили, что результат будет очевиден.

— Флаг будет готов на следующей неделе, — сказал Бастер. — Мы подвергли его химической чистке и кто-то штопает разорванные места.

— Я планирую повесить его в переулке. Чтобы всем было видно, где мы находимся.

— Может быть, нам следует поднимать его с утра и опускать на ночь?

— Мы могли бы нанять горниста.

— Это легко, платишь Хрусту за Хокинза или Стива. Они бы могли играть сигнал отбоя всю ночь, с дозой кокаина, которая им необходима.

У парней «Дельты» был бы свой офис для отдыха между работой, и основная часть клуба общалась бы ночью. Энжи присматривала бы за этими двумя по отдельности. Терри не хотел, чтобы его водители мочились, когда они работали. У него появились планы. Смещение бильярдных столов в сторону давало ему готовую сцену, и он представил бинго вечера, празднования дней рождений и свадебные церемонии, которые проходили здесь многие годы, довольный, он собирался добавить ещё один уровень. Он проверил время на часах. Не мог дождаться, когда привезут музыкальный автомат. Он осушил свой стакан.

— Ну, давай же, — сказал Терри, ухмыляясь. — Я здесь умираю от жажды.

Бастер сделал то, что требовалось.

— Добро пожаловать в «Юнион Джек Клаб». Хорошее пиво, хорошая компания. Нам нужно будет купить тебе кресло-каталку, как у Питера Кэй из «Ночи Феникса»[82].

Они оба любили эту программу.

— У нас будут Макс и Пэдди проверять билеты.

— Рэя и Хэндсэма будет достаточно.

Бастер начал смеяться.

— Помнишь этот фильм? Тот, который о клубе в Ливерпуле, принадлежащий рабочему? Как он назывался?

Терри помотал головой, начал вспоминать.

— Тот, который со слепым боксером?

— Да, он. Входит новый менеджер, и перед ним две банды пенсионеров, у которых бронь на одно и то же время. Это Рождественская вечеринка или что-то ещё, и одна из банд протестанты, а другая — католики, и они знают друг друга много лет, сильно ненавидят друг друга, начинают давать отпор друг другу.

Терри улыбнулся.

— «Не сдаваться».

— Да, точно. «Не сдаваться». Мне нравится это местечко. Кто-то закрывает его, а теперь оно снова возвращается.

Бастер поставил свою пинту «Строгбоу» на барную стойку.

— Попробуй, какой у него вкус.

Терри начал не спеша пробовать.

— Пожалуй, хороший вкус, — сказал он, ухмыляясь.

Терри провел свободной рукой вдоль по барной стойке, почувствовал, насколько гладкой была поверхность. Это займет какое-то время, чтобы избавиться от пыли, а затем он купит специальную полировку и хорошенько обработает поверхность. Он видел, как польский солдат строил ее: плотник не мог вернуться в свою деревню из-за Сталина, он был из другой волны поляков, которая прибыла много лет назад в поисках строительных работ, осуждаемая прессой. Или, может быть, это был один из ирландцев из Слау, соорудивший бар, который сражался с немцами и позже был маркирован этикеткой с надписью ИРА (Ирландская республиканская армия). Или местный мужчина, чья семья вернулась столетия тому назад. Они все собирались в этом месте, чтобы выпить. Это была сила Юнион Джек. Этот бар был старше него самого, и он не собирался рассказывать ему все секреты. Зеркало также хорошо сияло, и он заказал холодильник, купил пару коробок стаканов для пива. Ему доставляло это удовольствие.

— Проблема с этими барами, которые пытаются загнать тебе еду по завышенным ценам, заключается в том, что они не заботятся о качестве пива. Чем больше ты платишь, тем более безвкусное пиво.

— Мы хотим хорошее качество и низкие цены, — заметил Терри.

— Кажется, чем больше ты платишь за пинту пива в некоторых барах, тем хуже его вкус. Нет чувства гордости, видишь. Они слишком обеспокоены зарабатыванием денег на пище. Все, что нужно в баре, это чипсы, арахис и большая тарелка, наполненная булочками. Самое главное — это пиво.

— И бильярдный стол. Ты должен иметь бильярдный стол.

Терри пошел к столам. Бастер последовал за ним.

— Ты знаешь, что было бы хорошо, — размышлял Терри.

— Что?

— Поставить шоу.

— Что, танцовщиц у шеста или стриптизеров?

— Нет, для этого есть другие места.

— Ты можешь нанять некоторых из тайских девчонок. Тех, которые работают у Хокинза. Забудь свою тайскую кухню, у тебя будут тайские кошечки.

Это было не то, что хотелось Терри.

— Ты знаешь, стрельба мячами пинг-понга из их задниц, — продолжил Бастер.

Терри покачал головой.

— Я подумывал о ком-то вроде Бернарда Мэннинга[83].

— Что? — спросил удивленно Бастер. — Ты хочешь, чтобы Мэннинг садился на шпагат, выстреливая мячами пинг-понга из своей задницы?

Терри вздохнул.

— Не могу представить, как это будет, — продолжил Бастер, — тебе понадобятся футбольные мячи. В любом случае, он обойдется тебе дорого. Я слышал, что теперь он выступает для людей, которые задирали перед ним нос несколько лет назад. Сколачивает себе состояние и одурачивает их. Это то, что я слышал.

— Удачи ему.

Может быть, это была не очень хорошая идея. Все усложнялось.

— Ты можешь организовать какую-нибудь музыку, — сказал Бастер.

Это была неплохая идея. Совсем неплохая. Энджи занималась лицензиями на напитки, и возможно он поговорит с ней про музыку, а вдруг им удастся получить и то и другое сразу. Но нужно было ещё многое обдумать. На данный момент было достаточно музыкального автомата. Более чем достаточно.

Он положил белый шар на стол и отправил его вниз. Треугольник из шаров был разбит. Бастер подошел.

Терри огляделся вокруг, восхищаясь своей работой. Он протер столы и дважды пропылесосил ковер, протер голые полы шваброй, но знал, что клубу необходима профессиональная уборка. Некоторые окрашенные поверхности можно было лишь подкрасить, но он не собирался ничего перекрашивать в другой цвет.

Бастер загнал в лузу шар, обошел стол вокруг.

Терри сдвинулся к свету, который проходил через верх окон, не знал, то ли опустить доски вниз, то ли оставить их вверху. Он предпочел оставить все как есть. Доски делали «Юнион Джек» секретным укрытием, цивилизованным уголком мира, и он сомневался, нуждалось ли оно даже в клиентах, но в действительности, это были бы парни из фирмы, и некоторые их женщины и приятели. Это было бы нормально. Он любил компанию. Он бы сделал это только для членов клуба, может быть, сделал бы какие-нибудь карточки.

Бастер пропустил свой удар и Терри забил в лузу четыре шара в ряду.

— Этот музыкальный автомат должен быть уже здесь, — сказал Бастер.

Сотовый телефон Терри зазвонил.

— У тебя есть шестое чувство.

— Больше похоже на двуличие.

Энергичный голос сообщил Терри, что прибыл его Рок-Ола.

Он положил свой кий и поторопился к центральному входу, пиная пачку от сигарет в канаву, когда выходил наружу. Фургон для доставки грузов ждал в конце аллеи, и он махнул водителю рукой, который кивнул ему в ответ и поехал навстречу, затем осторожно сдал задним ходом к нему. Терри улыбнулся, глядя на карикатурную челку и обувь от «Брозл Криперз»[84] на крыльях автомобиля, думая о Дьюке Рейде и Принсе Бастере вместо Карла Перкинса[85] и Джине Винсенте[86], знаменитые звуковые противоречия и битвы за лучшие звуки, самые большие распродажи пива.

Водитель заглушил мотор и выпрыгнул из машины, веселый маленький чудак с масляными волосами, уложенными назад и напоминающими утиный зад и запахом «Брилкрима»[87], здоровый ирландский парень обошел вокруг с другой стороны, казалось, что он только что прибыл с ферм Донегола.

— Мистер Инглиш? — спросил водитель.

— Это я.

— У меня для Вас музыкальный автомат, сэр.

Задние двери открылись и вот он стоит, отремонтированный, старинный Рок-Ола. Он был бесподобен. Это действительно было что-то особенное.

Бастер вышел и свистнул, встал рядом с Терри, когда разгружали машину, ирландский юноша использовал гидравлическую платформу фургона и тележку, вкатил ее внутрь и опустил ее в проходе, четверо юношей пододвинули музыкальный автомат к стене, в самый дальний конец бара, и он завис как НЛО в фантастическом фильме пятидесятых, поднялся и засветился, подключенный к сети, где электричество хлынуло по его венам, закачивая кровь в его сердце. Терри знал, как загружать песни, записал инструкцию, когда ходил в выставочный зал, подписывая документы по доставке.

— Вы, двое, хотите выпить? — предложил Терри. Юноша кивнул, но водитель покачал головой.

— Спасибо, но нам нужно забрать старый «Вурлитцер» в Нисдене.

Он огляделся вокруг, похлопал Рок-Ола.

— Вам он доставит удовольствие. Это классика.

— Киллерс будут звучать хорошо, — сказал парень.

— «Браун Шугэ», — настаивал водитель. «Стрит Файтин Мэн»[88]. Вам нужно загрузить туда Роллинг Стоунс.

— Некромантикс «Гаргойлы над Копенгагеном»[89], — добавил парень. — Если вы сможете достать его на 45.

— Джерри Ли Льюис[90]. В каждом Рок-Ола должен быть Джерри Ли. Он настоящий Киллер. Джонни Кэш[91] …Уоррен Смит[92] …Карл Перкинс. Лемми и его Моторхэд[93].

Бастер закончил наливать пинту «Гиннесс», которую он начал пять минут до этого, когда он осознал, что в помещении был ирландец. Он передал ее парню.

— Что ты думаешь об этом?

Юноша проглотил треть стакана, улыбнулся и поднял его как тост.

— Это отличное пиво. Спасибо.

Водитель улыбался, но очень спешил забрать вурлитцер.

— Давай, — сказал Терри. — Возьми стакан. Допьешь в фургоне.

Терри стоял снаружи, когда они уезжали, скрестив руки на груди, смотря вверх и вниз аллеи перед тем, как зайти внутрь и закрыть дверь. Он открыл коробку с записями, которую он принес этим утром и разложил песни по барной стойке. Рок-Ола горел ярче, чем полоски света, которые пробивались внутрь с улицы, смещая фокусную точку клуба. Он стоял здесь светясь и терпеливо ожидая. Это была гениальная работа в «пламенеющем» стиле, в которой просачивалась уверенность, кипела очень радостным дыханием, имела стабильное сердцебиение, биение джазового танца, массы вращения, качания, танца рэггей. Это была Америка в своем лучшем вульгаризме, отказывающаяся извиняться или признать поражение, лучшая сторона свободной от коммунизма страны. Это действительно стоило денег, Терри видел стиляг в барах во время своей молодости, десятки стиляг 45-ых, песни рок-н-ролла каждый знал наизусть, ранние записи стиля мод, появление его собственной музыки, история его жизни, нацарапанная на черной пластинке, пересекающих желобки и делая свою отметку, и вот он теперь со своим собственным музыкальным автоматом. Это было невероятно. Трудно поверить. Словно он его сделал таким большим. «Такси «Дельта» переезжала. Это было важнее.

Он пришел, подготовив середину 45-ых, у которой нужно было дома сделать отверстия, и каждую из них он тщательно вычистил, подписал имена исполнителей и названия песен на полосках с карточками, вдруг осознав, что ещё не уверен, как расставить их в автомате. У него с собой было сорок песен, но оставалось ещё много свободного места. Это было только начало, поэтому он не беспокоился о каком-либо порядке, загрузил их так, как они попадались ему в руку. Как только это было сделано, он направился к барной стойке, чтобы налить себе ещё пинту, вернулся к музыкальному автомату и сделал свой первый выбор. Он отошел и ждал когда заиграет «Девушка скинхед», улыбнулся, когда иголка установилась, и он мог видеть, как Эйприл направляется к нему, знакомый всплеск волнения, поднимающегося и наполняющего его невинным счастьем, которое могла дать только музыка или женщина.

Выпуск ‘69 — Часть 2

Терри сидит на насыпи за пределами станции Брентфорд — ждет Эйприл — вытянул правую ногу перед собой словно любуется своими манжетами на брюках — но в основном он смотрел на шарик света, кипящий на своих «мартинсах» от ДМ — он чувствует как жарко его пальцам на ногах — и он рад, что здесь небольшая тень — кустарники колючек и дикорастущая трава заполняют берег за насыпью — семена и пыльца подлетают вместе теплыми воздушными потоками — палящий солнечный луч обжигает щебеночный спуск, ведущий вверх мимо Кингс Армс — бар закрыт — за матовым стеклом виднеются очертания людей — и на станция никого нет — он осматривается вокруг — с надеждой — затем снова опускает взгляд на свою ступню — он снова хорошенько начищает свои ботинки — и он носит именно «Брутус» — сделал особую стрижку — вчера — у упитанного потного парикмахера прямо за углом своего дома — фотографии окружного прокурора на стенах — сладкий запах «Брил-крима» — он носит подтяжки — почтенный «харрингтон» свернулся на стене — бросает взгляд на железнодорожные пути — на часы на перроне — и Эйприл должна быть уже с минуты на минуту — если она вообще появится — и он достает свой пиджак — смахивает несколько стручков — поднимает один из них и изучает рассыпавшиеся семена — встает с насыпи и смотрит вверх на плотину — выбрасывает стручок в заросли — идет легким шагом к железной дороге и вглядывается вдоль линии по направлению к Сайон-Парк и Хаунслоу — стоит на краю перрона — балансируя — следует за тлеющими угольками, катящимися вдоль железнодорожных путей — след охлаждающего золота — ему быстро становится скучно — идет обратно к насыпи — пинает ее несколько раз — представляет себя в Шед, стараясь лягнуть посильнее — осознает, что пачкает начищенные ботинки — поднимается наверх — надевает свои подтяжки — закрывает глаза и размышляет о том, что такое быть космонавтом в космическом пространстве[94] — на пути к Луне — и он пытается представить, что они думают, глядя на Землю сверху — он надеется, что они обязательно это делают — это именно то, о чем ты никогда не можешь представить, что оно случится — не по-настоящему — и он пристально глядит на дорогу — смотрит вверх на склон — затем снова на часы — а теперь Эйприл опаздывает на десять минут — может быть ему следует прогуляться по мосту и посмотреть на другой стороне — но предполагается, что он должен встретить ее именно здесь — и он спрыгивает вниз — подпрыгивает с ноги на ногу — улыбаясь — полный энергии — у Терри достаточно энергии, чтобы тратить ее — и он обеспокоен, что она может не приехать — он с нетерпением ждет встречи с ней, его голова кипит — думая, что он упустил — и он смотрит на свои «мартинсы» — любит эти ботинки — пинает маленький камень, который пролетает через дорогу и отскакивает от окна автомобиля «Трайамф» — это также издает ужасный громкий звук — он поворачивается и оглядывается вокруг — ухмыляется и потирает коротко остриженные волосы — рад, что никто его не видел — и он знает, что его подвели — что он никогда уже не увидит эту девушку — он расстроен — глазами он пробегает по склону и вот же она — прямо на вершине — белокурые волосы сияют на солнце — и Эйприл, покачиваясь, спускается со склона — ее особенность покачивания бёдрами — и это вызывает у него определеннее чувства — и группа Симарип правильно поет об этом — на ней надеты голубые джинсы с подтяжками — и это словно история из книжки — сейчас он испуган — черт возьми, ему нужно быть мужественным — и она приближается — он стоит, засунув руки в карманы — вспоминает о своем «харрингтоне» — поднимает его и вешает его на плечо — и Эйприл становится крупнее — все ближе — делает то, что он и ожидает — смотрит на него и улыбается — и он ничего с этим поделать не может — начинает напевать под нос «Девушка скинхед» — и она как раз подходит — приближается к нему — наклоняется — целует Терри в щеку — он почти отпрыгивает назад — он не может в это поверить — и она поворачивается и смотрит вверх на склон — он не знает, что сказать — она чертовски великолепна — внезапно он почувствовал себя очень молодым — словно она умнее — более взрослая — но они должны быть одного возраста — более или менее — он не знает, что это — и она пристально смотрит на него прищурившись — делая паузу — в некотором роде оценивает его — и ее глаза большие и голубые и переполнены эмоциями — она тянется к нему, чтобы вытереть ему лицо — смеется — держит стручок на ладони своей руки — и она решается действовать дальше — давай прогуляемся у реки — и они начинают подниматься по ступеням на плотине — сворачивают, чтобы перейти через мост — она берет его под руку — он чувствует, как ее правая грудь трется о его локоть — он надеется, что у него не наступит эрекция — и он перестал нервничать — когда они продолжают прогуливаться — и чувствуется как хорошо — быть с Эйприл — затем он начинает болтать обо всем, что приходит ему на ум — и он смешит ее — чувствует, как плотно упирается ее грудь в его руку — он чувствует, как двигается его член — пытается думать о чем-то другом — и они останавливаются возле Бихайва — переходят дорогу — Эйприл ведет его, петляя через заброшенные здания — к реке — и они находят прекрасное место — садятся — пристально разглядывая реку внизу — болтая ногами с бетонного берега реки — и он держит свою правую ногу над водой — видит отражение солнца на своем ботинке — Эйприл указывает на Кью-Гарденз напротив — затем на остров Гриффин — на старые пристани Брентфорда — рассказывает Терри о грифоне, который живет в одном из пустующих хранилищ — это именно то, во что верят жители Брентфорда — грифон такой же, как и дракон — это должно быть старая история, поскольку футбольная площадка называется Гриффин Парк — их дом находится позади площадки — и она стоит на Королевском Дубе со своими отцом и братьями — и есть также пиво с названием «Гриффин» — она смахивает челку назад и приставляет руку над глазами — защищая их от солнечного света — облизывает свои губы — и Терри мог бы стоять здесь вечно — сидя с одуванчиками — смотря на проходящие волны реки — и он замечает различные течения, которые бегут с разными скоростями — одна волна разгоняется до середины реки — другие медленно перекатываются у краёв — тихо-тихо поймать обезьяну — так говорит его отец — и Терри показывает на самое быстрое течение — говорит, что это похоже на толпу, которая движется вперед — люди текут в том же направлении — но движутся с удобной им скоростью — некоторые из них проталкиваются в обратном направлении — крутясь по сторонам — водовороты, которые сами в себе вращаются — небольшие лужицы у берега — с застрявшими там камнями и древесиной — во время отлива — и Эйприл улыбается, глядя на него — смотрит на воду и спрашивает, где он же он в этой реке — он отвечает ей, что и сам не знает — полагает, что Эйприл покачивается вдоль центральной улицы — и она смеется — берет свою сумочку и вытаскивает пачку сигарет — предлагая ему одну — он качает головой — и она зажигает сигарету и пускает дым в сторону воды — он наблюдает, как дым выравнивается, образуя кольцо — покачивающееся НЛО садится на землю — и оно сгибается на ветру, который он не может почувствовать — исчезает — и Эйприл рассказывает ему о Силси — шторм, который качал их фургон однажды ночью — она снова берет свою сумочку и достает плитку леденцовой карамели — подарок со дня рождения — вкус морского побережья — и Терри это приятно — это доказывает то, что она думает о нем — и он открывает ее — они передают ее друг другу — съедают всю плитку, сидя у Темзы — и когда от плитки не осталось ни кусочка, они встают и идут через разрушенные кирпичи — разбитые окна и гниющие крыши — складам предстоит снос — и Англия покрывается кирпичным ломом — то же самое и в Слау — чтобы установить игровые площадки для детей — скрежет бьющегося стекла звонко разносится по стране — и когда они доходят до главной улицы, они переходят Лондон Роуд — садятся в кафе и заказывают по булочке и чашке чая — беседуют периодически затихая, поскольку автомобили и грузовики проезжают с сильным грохотом — и за барной стойкой находится машина, которая булькает и готовит настоящий кофе — запах такой же сильный, как и итальянский акцент — мужчина смеется со старушкой над ценой на фасоль — все столы заняты — жужжание голосов — и скоро время открытия — затем они идут мимо Бихайва — станция Британской железной дороги — Кингс Армс — к бару, который знает Эйприл — Терри достаточно взрослый для своего возраста и его всегда обслуживают именно так, как он хочет — но он не знает о пивных в Брентфорде — Эйприл по другую сторону от него — трется о его руку — читает его мысли и сжимает его ладонь — они переходят через Грейт Вест Роад и заходят в «Глоуб» — за стойкой уже сидят несколько человек — один интересуется о ее отце — а менеджер разливает Эйприл бутылку легкого светлого пива — Терри заказывает кружку пива «Лондон Прайд» — ему нравится название и он думает попробовать его — они идут и садятся в углу далеко от бара — он потягивает свое пиво — ему нравится его вкус — и она говорит ему, что никогда не была в Слау — Терри смеется и говорит, что она тем самым ничего не потеряла — и он рассказывает, что он делал в зале игральных автоматов — ему было далеко до дома — он был один — и он объясняет, что он шел обратно из Шепард Буш — что его приятели были в баре у дороги — он остался в зале игровых автоматов, потому что хотел выиграть те самые полпенни — и она достает свой кошелек — подает ему полпенни и говорит «спасибо» — она всегда отдает долги — он смотрит на монету в его руке — и она наклоняется и касается его пальцев — спрашивает, что он видит — он пожимает плечами — всего лишь полпенни — и она говорит ему сложить руки вместе — давай — раскрой ладони — и она высыпает ему в руки все монеты из своего кошелька — небольшая горка полпенни — пенни — шестипенсовики — шиллинг — две двухшиллинговые монеты — полкроны — и она спрашивает, что он видит сейчас — он покачал головой — она просит его посмотреть на головы королей и королев — продолжай — затем он кладет монеты на стол и раскладывает их — переворачивает их так, чтобы были видны головы — справа налево до Королевы Виктории — и он кивает головой и размышляет — указывает на различные цвета — кладет пенни 1914 года рядом с новой медной монетой 1967 года — предлагает ей представить людей, которые могли использовать эти монеты — посмотри на эту пенни 1914 года — ее мог использовать ребенок для покупки сладостей, когда монета была ещё только выпущена — затем тот же самый человек тратит ее на пачку сигарет 50 лет спустя — или солдат, который погибает в Первой мировой войне, тратит монету на пинту горького пива перед смертью в Сомме — и теперь его сыну дали тот же самый пенни — в этом баре — сегодня вечером — на сдачу — он покупает себе пинту такого же пива — и Эйприл пристально смотрит на него — улыбаясь — точно так же, как и сидя у реки — словно она воздействовала на него — и она собиралась сохранить некоторые из этих монет, когда появятся новые деньги — когда консерваторы объявят всем о переходе на десятичную систему — и она спрашивает его, какой в этом смысл? — избавление от всей этой истории — и Терри не знает — ему кажется это глупо — Правительство хочет сто пенни за фунт — точно так же как в Европе — но он не может понять почему — это все ещё другие деньги — это кажется безумным — и каждый злится по этому поводу — ему понятно почему — это словно стереть годы со времен Королевы Виктории — притвориться, что Первой мировой войны и не было — Репрессии и Второй мировой войны — трудных времен — всех тех вещей, о которых рассказывает его отец — пытаясь забыть о том, как Британия выигрывала войны и теряла мир — это то, о чем рассказывает его отец — и эти пенни и шиллинги больше помнят о тех людях, которые держали их, чем о королях и королевах — словно, эти люди больше не имеют значения — и он допивает вое пиво и идет за следующим — приносит бутылку светлого пива и наливает Эйприл в стакан — делает это неправильно, поскольку пена выходит за края стакана — но она говорит ему, что все нормально — не беспокойся — это не важно — она говорит, что в другом конце бара есть музыкальный автомат — таким образом, они берут свои напитки и идут и останавливаются перед ним — просматривают песни — опускают внутрь монету и выбирают свои песни — Терри любуется изгибом плотно облегающих джинсов Эйприл — особенно, когда она наклоняется вперед — к Рок-Ола — прекрасные груди, теснящие красный «Фред Перри».

Острая бритва

Рэй сел очень прямо, уставившись на самые упругие груди, которые он видел за последнее время. У него не было выбора. Они были прямо перед ним, растягивая белый «Фред Перри», достаточно близко, чтобы тыкать ему в глаз. Пол был прав, Энджи должна быть моделью, но вместо того, чтобы сверкать своим влагалищем на Ибице, раздвигая свои половые органы для шикарных парней с объективом с переменным фокусным расстоянием, она предпочла брить головы в Слау, выбрала таинственность кухни «Такси «Дельта» и ее элегантных клиентов, у которых позы предсказуемы на Франко-зоне. Рэю интересно, замечает ли Энджи, какое она производит впечатление на водителей, а особенно на тех приятелей, которые видели более изысканную, разодетую версию своего позднего наблюдения со спутника. Он сомневался, что она обращала внимание на тех или других.

Она во многом была похожа на ту пташку из «Криминального чтива», которую держали в роскоши и за которой присматривал здоровый негр в пентхаусе, тот самый, который сбежал в Зед, основное отличие Энджи в том, что она могла сама о себе позаботиться и ей не нужен телохранитель, и уж точно не нужен скользкий диско-тип как Джон Траволта, галантный кавалер с хвостиком на голове и в костюме стоимостью тысяча долларов. Рэю нравились фильмы Тарантино, ему казалось, что «Джеки Браун»[95] сумел выделиться, но знал, что мир скинхедов был в десять раз сюрреалистичней, чем этот фильм или то, что сделал Дэвид Линч, а именно, перенасыщенная сочными цветами драма, которая охватила десятилетия и в которой играли главные роли все разновидности эксцентричных людей и актеров. Ножницы направились к одной из сторон его головы и Энджи взялась за дело, оставив Рэя смотреть на пустую стену.

Женщина была парикмахером до того, как она пришла работать в эту фирму, и раз в неделю она расправлялась с волосами в «Дельте». Это было дешевле, чем идти к парикмахеру, пейзаж был лучше и она хорошо работала. Кэрол говорила по телефону, Рэй прикрепил список на доску объявлений первых четырнадцати водителей, которые сегодня собирались подстричься. Если кто-то не приходил, или приезжал позже назначенного времени и пропускал свою очередь, все равно должен был заплатить, а если они делали так дважды, то у них больше не было возможности здесь стричься. Хокинз был единственным, кому разрешалось нарушать это правило, Терри был вынужден сделать особую привилегию для своего товарища. Энджи имела слабость перед своим боссом, но не давала спуску Хокинзу, которому вменялось это в качестве вины, и он стоял перед ней и выслушивал ее нагоняй, соглашался на последнее предупреждение, извинялся, что очень удивляло многих парней, которые знали этого человека как бандита старой закалки. Правило было установлено.

Рэй никогда не общался с Энджи, честно говоря, даже почти ничего о ней не знал, и ждал нужного момента, чтобы серьезно с ней поговорить. Она была странной особой, и ему нужно быть осторожным, однажды уловив момент, когда она стояла за ним. Он не мог сосредоточиться, долго рассматривая ее грудь.

— Скоро День рождения моего дяди, — начал он.

— Ему будет пятьдесят.

Ножницы тихонько жужжали. Рэй рассмеялся.

— Скоро он будет получать пенсию.

— Пятьдесят — это не так уж много, — выкрикнула она. Ножницы подпрыгнули, звук стал ближе, резко угрожающим.

Она потянула его голову назад. Он подумал о Суини Тод[96] и беспощадных бритвах, слабости его яремной вены, давлении крови в его венах, вдохнул и выдавил улыбку, которую она не могла видеть. Чтобы у нее не было повода разозлиться.

— Я вот думаю, почему бы нам не устроить вечеринку? Ну знаешь, что-то типа сюрприза. Ему бы это понравилось.

Энджи продолжала брить его голову, ножницы начинают стихать, и Рэй мог слышать ее мозг, щелкающий сквозь кошачье мурлыканье, пластиковые ограничители защищали его череп от стальных когтей. Он не смог бы так хорошо все организовать, но знал, что она бы смогла устроить вечеринку, и скрестив пальцы, она даже могла бы выполнить основную работу.

— Как ты думаешь, что ему понравится? — спросила она.

— Возможно, немного пива и блюда с карри.

— Он всегда это делает. Нужно придумать что-то особенное.

— Я не знаю.

— Ты должен знать, что он любит.

— Он любит полный английский завтрак.

Энджи не смеялась.

— Выпивка, сигареты, полный английский завтрак, футбол. Что ещё?

— Ему нравится игра в пул, — осмелился сказать Рэй.

— Что ещё?

Рэй собирался сказать «секс», но подумал, что это было бы неуместно, но в любом случае, Терри не был с женщиной несколько лет. Возможно, с тех самых пор, когда умерла Эйприл, но это было не то, о чем можно спросить дядю, Рэй понимает, что в душе Терри был все ещё в трауре. Он не знал, было бы это хорошо или плохо, но невозможно перестать любить кого-то только потому, что он уже мертв. Может быть, ему самому нужно найти возлюбленную, а может, и нет. Это было трудно.

— Что ещё может быть? — спросил он.

— Давай, ты знаешь его всю свою жизнь. У тебя должна быть какая-то идея.

— Он любит свою музыку. Что-то вроде этого.

— Я знаю, но что ещё?

Он пытался вспомнить. Его дядя был общительный, любил выходить в свет, повеселиться. Всегда был дружелюбен. Твою мать, Энджи была решительна, «щелкая хлыстом» и что-то в этом роде.

— Почему бы нам не пригласить всех в его дом? — предложил он. — У него достаточно приятелей, которые наполнят его дом. Купить много спиртного, включить его песни, подогреть немного сосисок, запеченных в булочке, поставить блюдо с пирогом со свининой, несколько чашек с чипсами и арахисом. Сделать красивый именинный торт. Это будет забавный трюк.

Последовало продолжительное молчание.

Он бы сказал, что не смог ее впечатлить.

— Однако в этом нет ничего особенного, не так ли? По правде говоря, нет.

Она закончила стричь лучшего друга Рэя и обернула полотенцем его череп, поднесла зеркало к его лицу. Он был вынужден признать, что выглядел как привлекательный чудак. Такое чистое бритье придало ему гордости, подходило форме его головы, которая была сильная и создана из древней англосаксонской кости. Он мог понять женщин, которые были впечатлены. Он послал своему отражению в зеркале поцелуй и подмигнул, Энджи приподняла брови и отвернулась.

Он встал и потянулся, покрутил плечами и укутал шею полотенцем. Как только его отряхнули, он протянул деньги, плюс чаевые в один фунт. Он посмотрел, как Энджи открыла свой блестящую черную сумочку и вытащила толстый красный кошелек, припрятывая монеты внутрь. Она застегнула на молнию кошелек и закрыла серебряную пряжку на сумке, взяла бритву и начала ее чистить щеткой.

— Я подумаю, — сказала она. — Если мы собираемся устроить Терри сюрприз, то это должно быть что-то очень особенное, то, что он никогда не забудет.

Рэй кивнул ей в ответ.

— Спасибо, Энджи.

Он взял свой лётный пиджак, быстро надел его и пошел в офис, остановился, глядя на Кэрол, тыкая в свою грудь, тем самым показывая, что он готов к работе. Она протянула ему кусок почтовой бумаги с указанием деталей маршрута.

— Там кто-то будет через десять минут, — он услышал ее, когда уже покидал здание.

Рэй снова поближе глянул на себя в зеркало автомобиля. Выбритая голова приободрила его, и он был уверен, что остальные парни чувствуют то же самое. Он не понимал Самсона и этих хиппи и бродяг, грибо[97], неуклюже двигающихся, с зарослями, покрывающими их лица, и длинными дредами, свисающими вниз по спине. Он был открытым, верил в демократию, каждый в свою собственную, свобода каждого индивидуума выражать себя в любом проявлении, в котором ему удобно, было единственно справедливым, а эти оставались грязными, вонючими, бездействующими особями. Он сиял, когда любовался работой Энджи. Выносливая. Таковым был его итог. Тяжелым, но справедливым.

Он завел двигатель и проверил адрес, узнал улицу, задумался, и понял, что имя ему тоже знакомо. Он давно не видел Ника Вайза. Может быть, это был не тот парень, но Ник вырос в Итон Уик, куда Рэй должен был за ним заехать. Они вместе ходили в школу в Слау, болтались вместе несколько лет, впрочем, последний раз он видел Ника, когда он жил в Брэкнел. Он попытался вспомнить, когда это было, и знал, что в итоге он это вспомнит.

Рэй срезал путь с обратной стороны и проехал под знаком М4, занял твердую позицию и вскоре уже въезжал в Итон, школа, возвышающаяся на другой стороне, и он остановился у светофора, ждал поворот направо, увидел мальчишек в длинных черных пиджаках, с засунутыми под мышку книгами, и на несколько секунд он позавидовал их читающему периоду жизни, тем самым упорядоченным мышлениям, уверенности, которой они были научены с самого раннего возраста, а затем это чувство исчезло. Они за это дорого заплатили. В одном случае он шагнул назад в прошлое, но в действительности он видел будущее этих мальчишек, и один из детей, на которого он смотрел, вероятно, станет премьер-министром через лет двадцать, тогда как остальные ребята будут возглавлять частные компании и правительственные учреждения, решая вопросы, связанные с налогообложением, пенсиями и инвестированием здравоохранения. Это было в мыслях, особенно в случае с Итоном, который был так близко от Слау.

Для британцев это типично. Они были слишком вежливы, чтобы маршировать вниз по дороге и разрушать магазины, они не думали, что было бы правильно играть в какие-то игры. Это был другой пример терпимости людей. Ни то ни другое их не беспокоило. Безразличие и терпимость были хорошими друзьями. Когда он был мальчишкой, ему нравилась группа Джэм, он не мог удержаться, чтобы не подпевать «Итон Райфлз». Но все-таки эти ребята имели привилегии, деньги и образование и преимущество, которое могло дать им дорогу в жизнь, ему было жалко их. Он не понимал, как человек, имеющий душу, мог отправить своего ребенка в школу-интернат, оставляя их с посторонними людьми. Какого сорта люди были способны на это?

Честно говоря, возможно это была цепная реакция, часть семейной традиции, но этому нет оправданий. Он не знал, правда ли то, что они говорили о частных средних школах и гомосексуалистах, скорее догадывался, что это была ничтожная обида, но он больше думал о страхе, который чувствует ребенок, когда они отправляют его, одиночество и подавление эмоций, дети вынуждены взрослеть быстрее своего времени. Это абсолютно неправильно. Он не был идеальным, он боролся, чтобы свести концы с концами и устраивался на ночлег в квартире приятеля, но он не завидовал жизни этих людей. Он не был из тех парней, которые имели бы зуб на кого-то, он верил, что каждому дается шанс, неважно где это произойдет. Джордж Оруэлл уехал в Итон и все сложилось удачно, рассказал правду об Англии, а также о себе. Каждое отдельное событие, которое происходит с тобой, обязательно имеет результат, и вот почему он всегда верит в «государство всеобщего благоденствия» и основные социалистические ценности.

Рэй уже подъезжал к Итон Уик, который, несмотря на название, был совсем не похож на мир Итона. Он проехал под путепроводом, по которому проходит железная дорога из Слау, последний отрезок Дистрикт Лайн сто лет назад, перед тем, как они перекрыли сообщение, продолжив внизу шоссе со встречным движением, равнинные поля слева ведут к реке, и он замедляет ход, увидев перебегающего дорогу самого большущего зайца, которого он когда-либо видел, въехал в саму деревню, привлеченный светом внутри Пастушьего домика, и он знал несколько парней, которые здесь жили, мальчишек Челси, которые уходят из дома и возвращаются. Он без проблем нашел адрес.

Сквозь дома было слышно эхо летящих самолетов из Хитроу, которые низко летели над полями, и он громко постучал в дверь дома, улыбнулся, когда Ник открыл дверь. Возникла некоторая пауза, когда они пристально разглядывали друг друга, лицо напротив Рэя было одутловатое и красное, большой затылок стал абсолютно лысым, центральная часть разделялась седыми волосами. Глаза были ясные, и когда рот начал двигаться, Рэй увидел золотой зуб, напомнив ему о том, где они виделись последний раз. Он почувствовал себя немного неловко.

— Рэй?

— Привет, Ник. Как твои дела?

— Ты не удивлен? Я да.

Рэй засмеялся.

— У меня уже были записаны имя и адрес. Что ты здесь делаешь в этой глуши? Я думал, ты живешь в Брэкнелле.

— Я вернулся сюда, чтобы присматривать за больной матерью. Отец умер, и я развелся со своей женой несколько лет назад, после этого я жил сам по себе какое-то время.

— Очень жаль узнать новость о твоем отце.

Ник кивнул, посмотрел через плечо, затем снова на Рэя.

— Подожди. Я надену пальто.

Рэй ждал, слышал, как Ник с кем-то разговаривал в гостиной. Он не знал женщину, которая вышла, не был в их доме с мальчишеских времен.

— Последний раз я видел тебя в этом баре в Уэмбли, в 1994, сказал Ник.

— Финал розыгрыша кубка, против «Манчестер Юнайтед».

— Четыре-ноль. Какой был день.

Они шли к машине, Рэй держал заднюю дверь открытой, когда Ник помогал войти своей матери внутрь.

— Куда? — спросил водитель, когда они все уселись.

Рэй просмотрел свой маршрут, по пути к больнице, вспоминая о прошлом.

— Как назывался этот бар? Подъезжая к Центральному «Уэмбли».

Ник засмеялся.

— Ты помнишь?

Рэй кивнул.

— Ты был со своим дядей и с другими парнями. Со мной были мои дети и эти манчестерцы пошли за угол и «челси» дали выход своим эмоциям, и я вынужден был броситься за тобой, чтобы предотвратить драку перед детьми. Они были напуганы.

Рэй почувствовал себя нехорошо, он не хотел вспоминать, особенно в присутствии миссис Вайз. Он был навеселе, но ему было стыдно, что он подвергал детей такому зрелищу. Это был длинный день, и у «челси» была большая толпа.

— Смешно было, когда мы посмотрели игру и пошли домой, дети думали, что это была лучшая часть дня.

Ник снова засмеялся.

— Ненормальный Рэй. Помнишь?

Рэй кивнул, позволил ему избежать неприятностей. Он бы не стал перед Ником упоминать о прозвищах.

— Твои мальчишки, должно быть, уже взрослые сейчас.

— Девятнадцать и семнадцать, и у нас ещё есть один сын. Ему восемь. Старший служит в морской пехоте, а другой живет в Рэдинге, работает в совете. У них все нормально. У всех. Их мать, ты ее никогда не видел, она ушла к полицейскому. Ты можешь в это поверить?

Миссис Вайз что-то пробормотала. Глядя из окна.

— Меня больше это не волнует, но какое-то время я был в шоке. А как ты, Рэй?

— У меня две девочки. У них все отлично.

Он не сказал Нику о Лиз, которая выгнала его из дома, и они обменивались историями, словно они хорошо знали друг друга, хотя на самом деле нет.

Они быстро миновали Слау.

— Разве мы сюда не ходили? — спросил Ник, глядя на Райзин Сан.

— Я продолжаю здесь бывать, — засмеялся Рэй.

Они ждали у кольцевой развязки и продолжили путь, когда светофор переключил нужный свет.

Рэй слушал Ника, речь которого установилась в определенном ритме, переключаясь на другую частоту, далее казалось, что он жужжит, рассказывая о своих трех годах безработицы, как он страдал от временных потерь памяти, приступов депрессии, употребление антидепрессанта дало о себе знать через год, когда он привел к обратным результатам и Ник подумывал о самоубийстве, и в те дни он никогда не ходил мимо баров, всего лишь вел тихую жизнь, пара банок пива и заказ еды на дом для удовольствия, кино под открытым небом с пивом, и Рэй увидел мельком другое лицо, парень в баре, в котором он останавливался, когда работал по ночам в Хитроу, и он не знал, откуда эти воспоминания, даже не помнил его имени, но это был некто, кто был знаком с Джоу Мартин, он повесился, и образ исчез и он слышал, как Ник запнулся на несколько секунд, а затем снова начал жужжать, потерянный в мире шелухи, чипсов и маринованного лука, ритуальных пятничных посиделок, и Рэй пожалел, что заехал за ним, он снова вспоминал времена, когда они учились в школе, зажигалку между пальцев ног, и он не мог объяснить, о чем они думали в те дни, как ты можешь знать свое прошлое на самом деле, и он чувствовал, что теперь он другой, счастливее, он удивлялся Нику, который не мог видеть этого, и ещё, несмотря на его бессвязную речь, он казался уравновешенным, и он говорил о своей матери, поворачиваясь к даме, сидящей возле него, и казалось, что он был снова в роли, кем-то, кто нуждался в нем, и Рэй четко это видел, знал достаточно людей, которые никогда не оставляли свой дом, мужчины и женщины, дети, которые проявляли заботу, и это была причина для семьи, которая связывала ее вместе, это согласие и уважение, что-то происходит внутри тебя, несмотря на тяжелые времена или, может быть, окружение Итона, и он понял, что Ник движется вперед. Все не так уж плохо, как раньше. Это все, на что можно надеяться. Он не знал, что сказать, когда Ник закончил свою речь.

Они приехали на автомобильную стоянку около больницы и Рэй остановился напротив главного входа. Он открыл двери для миссис Вайз. Мужчины пожали друг другу руки.

— Ничего не нужно, — сказал Рэй, когда Ник полез доставать свой кошелек.

Ник начал возражать, но согласился. Кивнул головой.

— В следующий раз.

Мать и сын медленно пошли, осторожно покачиваясь, когда проходили через двери, и Рэй в какой-то момент почувствовал себя неловко, но порадовался, что они есть друг у друга. Он надеялся, что у Ника все будет хорошо.

Машина «скорой помощи» остановилась за ним, и он решил отъехать, чтобы не загораживать путь, делая круг по направлению к дороге, отрегулировал свое зеркало и заметил своего дядю, идущего по направлению к входу, затем остановился автофургон и закрыл ему обзор. Он ждал, когда он отъедет, повернулся на своем сиденье.

Автоматические двери открывались и закрывались для абсолютно разных людей, но признаков Терри там не было. Человек с короткими волосами и в черном пиджаке стоял рядом покуривая сигарету. Рэй знал, что в его глазах мелькала какая-то задумка. Энджи была на связи, У нее был пассажир, ожидающий около Грин Мэн, и он быстро заскочил и поехал в бар, который был в пяти минутах езды.

Волнение в городе

Машина дребезжала и гремела и хохотала во все горло, когда Терри тыкал кнопку «отмена», его монеты далеко упали, провалились и переплавились. Он попадался на ту же самую удочку, когда был ещё мальчишкой. Он так и не научился. Он и миллионы других людей. Даже несмотря на то, что у него пересыхало в горле, и он страстно желал этого холодного Спрайта, манящего за другой стороной стекла, он умудрялся улыбаться. По крайней мере, он не был на переполненной платформе вокзала Кингс-Кросс с двумя сотнями «челси», ожидающими на линии Виктория до Хайбери и Ислингтон, охотящимися за плиткой шоколада и трясущими автомат, когда поезд уже гонит холодный ветер вдоль тоннеля, ударяя по металлу, слушая голоса и поворачиваясь, чтобы найти Хокинза и стену ухмыляющихся лиц, и каждый из них знает, как он себя чувствует.

Во всяком случае, здесь его никто не видел. Несколько людей могли знать, каково ему было. Никто не видел, как он входил в больницу и никто не увидит, как он оттуда уходит. Он не хотел суеты, предпочитал решать свои проблемы в одиночку, прошел назад по коридору к своему стулу, сел и вытащил свой мобильный телефон и начал играть в космические стрелялки. Игра была запрограммирована в системе сотового телефона, и она помогала ему отключать мозг. Он повернул экран, чтобы лучше видеть, первая стадия игры проходила на черном фоне, где легко потеряться в темноте. Ему нужно быть внимательным. Как только он успешно прошел эту часть, его противники становились видимыми, и он начал работать обеими руками, ложился вниз при перекрестном огне, ловил дополнительные жизни, когда он двигался вперед, опускал голову и принимал другие решения, проходя в новые зоны. У него это отлично получалось, увертываться от астероидов и варанов, нырять и погружаться, так как закончил игру с новым высоким счетом очков.

— Мистер Инглиш.

Терри посмотрел на медсестру, которая стояла около него. Звук его телефона был выключен, поэтому он не услышал взрыв, когда он потерял одну из жизней, посмотрел вниз и понял, что произошло. Он жалел о том, что прервал игру и не смог побить свой лучший предыдущий рекорд, не сражался в более далеком космическом пространстве и не уничтожил каждого пришельца из космоса и демона, которых направили уничтожить его. Он встал и выключил свой телефон, запихнул в карман своего пиджака.

— Вот Ваше направление на посещение врача и некоторая информация по анализам, которые нужно сделать, — сказала она, дружелюбно и квалифицированно. — А здесь Ваше лекарство, инструкция внутри, принимайте, как рекомендовал врач.

У Терри не было вопросов. Он взял конверт и бумажный пакет. Медсестра улыбнулась, повернулась и ушла. Она двигалась легко, ее туфли едва касались пола, и случайно он обнаружил, что следует за ней, двигаясь в том же направлении, и она скользила так плавно, что он представил ее на катке, Эйприл везет их коньки в Ричмонд на автобусе, заметая след, чтобы ее парень не смог ее найти, и он видел его сына, который слонялся по местным магазинам со своими приятелями годы спустя, один из результатов их шанса встретиться, услышал лязг скейтбордов, когда они съехали с асфальта в канаву, вперед и назад, разрушая край тротуара, делая перевороты и, сильно ударяя тяжелыми резиновыми колесами, снова и снова, до тех пор, пока не получится.

Медсестра завернула за угол и внезапно остановилась, Терри почти столкнулся с ней, когда его занесло. Он никогда не умел хорошо кататься на коньках, но любил холодную атмосферу катка, изящество лучших конькобежцев. Он стоял в стороне почти все время, мимо промелькнула Эйприл, посылая воздушные поцелуи. Она повернула налево и он пошел прямо, проходя сквозь скопление спиртных растворов, очертания врачей, носильщиков, пациентов, посетителей, уборщиков и волонтеров, и очень много медсестер, каталок, перевозящих обезвоженные тела, усталые лица, скрытые под кислородными масками, капельницы, подающие глюкозу, испачканные кровью одеяния, трубки, выводящие густую желтую мочу, и когда он достиг главных входных дверей и вышел на улицу к стоянке, он не обернулся, быстро уехал, спрашивая себя, кто же будет присматривать за Лориэлом, если он умрет.

Он воспроизвел в голове слова врача — мы попробуем другой метод — мы должны верить в лучшее — мы не должны сдаваться — и все ещё они не были уверены, что именно было не так с ним — Доктор Джонс казался озадаченным — говорил об анализах, результаты которых он ожидает — новых лекарственных препаратах — более серьезном лечении — у нас есть некоторое сомнение.

Этого человека звали Джон Джонс[98] и Терри поймал себя на мысли о Биг Шот 45, когда он сидел в своем офисе, разум скрывался от реальности того, что происходило вокруг. Ему было интересно, что случилось с Руди Миллс, хотел назвать врача сукиным сыном, смеясь со страхом где-то внутри, а этот самоуверенный молодой скинхед исчез, с надетыми наручниками и арестованный. Он разместил Руди в тихой деревушке около моря, счастливый человек в кресле-качалке, потягивающий холодное пиво, пристально смотрящий сквозь Карибское море, в то время как в Англии взрослые парни с трудом пробираются сквозь дождь и мокрый снег, рассчитывая заплатить целое состояние за его старый винил.

Терри ехал один по главной дороге, направляясь в никуда.

С Лориэлом будет жить остальная семья, но мальчику нужен был отец, чтобы защитить его и уберечь от проблем, чтобы было с кого брать пример. Это было бы огромным шоком. Он уже потерял свою маму, и это было бы чудом, если бы с ним было все нормально. Было бы неправильно, если бы он потерял и отца.

Терри хотел уехать от больницы как можно дальше. Было одно место, где родилось большинство людей, и многие из них умерли, истинная сущность общества, и она говорила ему проснуться и принять то, что происходило вокруг него — грязные споры из-за денег, жадность людей, которые никогда не научились делиться, жестокость поставленных в тупик людей; и его сознание затуманивалось, когда он видел себя юношей во всем своем полноцветии, известного в своем времени, юношей в банде молодежи, членом банды, осознающего страх, который он наводит, не признавая это в то же время.

Он подумал о своих родителях, беспечности своей молодости, о времени, когда он думал, что ничего не может с ним случиться, что он всегда останется молодым и сильным и будет иметь самообладание, и ему хотелось в точности вспомнить, что он думал, но слова и события были неясными, очень многое из этого было скрыто. Он увидел испуганного ребенка на земле, полагал, что удары были нанесены ногами мальчишек и мужчин.

Терри не знал, почему это произошло. Он был ребенком с большим будущим, все было в его силах. Ему хотелось бежать домой и сесть рядом со своим отцом. Необязательно было разговаривать. Ему достаточно было даже просто смотреть вместе телевизор.

К нему возвращался шок от несчастного случая с Эйприл. Он слышал как кричали из палаты экстренной помощи, что было поздно даже держать ее за руку, потому что она умерла, и он пытался воспроизвести образы, почувствовал головокружение, пытался контролировать руль, и давление в его голове и груди повышалось, дым просачивался в его легкие. Он отщелкал себе десять лет вперед, знал, что Доктор Джонс был хорошим человеком, который перетасовывал гладкие контуры отбеленного черепа, следы от полос лунного света и пустые впадины, больше чем рентгеновские лучи на груди и легких Терри. Доктор Джон прищурил свои глаза и удивился.

Терри не хотел погружаться в работу. Не хотел быть дома. Не знал, куда пойти и чем заняться. Он мог поехать по М4 вниз по направлению Темзы, за пределами спутников и далее в Западные Графства, где местность была старая и спокойная, к каменным ярусам и курганам и сарацинским аллеям, но сельская местность оказалась пустынной, он знал, что бежать некуда. Вместо этого он направился в бар, припарковал машину в конце аллеи и нырнул через калитку, вскоре он уже стоял около входной двери, протягивая свою руку к орлу из витражного стекла, выгравированному на входной двери. В его голову нахлынули чувства, когда он создавал другую историю, про польского солдата, который не смог вернуться домой, вытесненный немцами, удерживаемый русскими. Он бы сидел около этой двери, беспокоясь о своей семье, возможно, скучал бы по своим родителям, жене и детям, вспоминал своих умерших братьев и измученных пытками дядей. И вправду говорят, что всегда найдется тот, кому хуже, чем тебе. Он сказал сам себе, что он был счастливым и начал успокаиваться. Это место было его убежищем.

Он включил в сеть музыкальный автомат и подождал, когда тот заработает, начав с Принса Бастера, говоря ему, что суд был на заседании, что председательствовал Судья Дред[99], сидя в судебном процессе, и он засмеялся, подошел к бару и налил себе кружку пива, научившись этому у своего бармена и наклоняя стакан точно вправо, смотрел как наливается «Лондон Прайд», сделал глоток и понес с собой стакан к бильярдному столу, выбрал кий и начал игру, забив очко и мяч в отдельные лузы. Он обошел вокруг и ударил по белому мячу. Такая манера поведения не была его обычной, но это помогло ему прийти в себя.

Проблемы жизни должны быть улажены с помощью игры в пул. Включи Буша и Бен Ладена и увидишь, кто одержал победу. Джимми Клифф прогулялся по клубу и занял место Принса Бастера. Ему нравилась «Джонни слишком плохой», он был уверен, что сходил бы посмотреть фильм «The Harder They Соте», когда он ещё только появился на экране, он вспомнил, как Эйприл закрывала руками лицо, чтобы не видеть, как рудбой[100] резал на куски того приятеля во дворе.

Песня зажигала в нем уверенность, и «Лондон Прайд» тоже этому способствовал, «Джонни слишком плохой» — это песня, где сталкиваются острота, слова и ритм. Терри снова почувствовал в себе силы, слова врача казались ему уже не такими страшными, и больница была где-то далеко. Каждый скинхед знал, что значит чувствовать себя непобедимым, словно ничего не могло сломить его. Это ощущение оставалось с человеком на всю жизнь, и было то, что отделяло скинхеда от остальных людей. Терри контролировал себя, знал, что может преодолеть свои проблемы только с помощью силы воли, и он быстро убрал все со стола, допил свою кружку пива и кивнув головой, подпевал Лориэлу Эткину, двигал ногами, когда тот пел «Джесси Джеймс»[101], и он снова собирался передразнить его, солнце мысленно создавало эффект прожектора. Он был недостижимый. Прячущиеся пули. Невидимые и недостижимые. Готов ещё выпить чего-нибудь.

— Мистер Инглиш.

Он вздрогнул, поймал свой стакан до того, как он упал и разбился, внимательно изучил тени около задней двери, обнаружил, что сама фигура была в баре, женские очертания. Это была Энджи из офиса.

Она вышла из темноты на свет и направилась к нему.

— Как долго ты уже здесь стоишь? — спросил он, смущаясь.

— Мы квиты, — засмеялась она. — Помнишь, когда ты удивил меня на работе? Я почти обмочилась тогда. Я только что вошла.

Терри чувствовал себя глупо, но если он хотел петь песни и скользить ногами по полу, то это был его выбор. Это было впервые, когда Энджи пришла в клуб.

— Я проходила мимо и увидела твою машину. Я подумала, что ты здесь. Ты ведь не возражаешь, если я посмотрю?

— Конечно, нет.

— У тебя все нормально? Ты ведь здесь один.

— У меня все хорошо, всего лишь зашел сыграть в пул. Послушать несколько песен.

Энджи огляделась вокруг. Резко зазвучала «Расстилай свою кровать»[102].

— Я стучалась, но ты не слышал, поэтому я обошла вокруг и зашла через заднюю дверь. Также как и ты, когда обнаружил это место.

Ему нужно сделать что-то с этим замком, но он не возражал, что Энджи сюда пришла. Когда-нибудь приглашение будет сделано для всех парней и девушек в офисе. Оно ещё не было готово, здесь нужна была капитальная уборка, и он собирался ещё кое-что покрасить. Первые впечатления были важны.

Энджи подошла к музыкальному автомату и просмотрела карточки, которые он подписал, перебирая пальцами по краю.

— Это прекрасно, — сказала она.

Терри подошел к ней и встал рядом.

— Я ещё не всё заполнил. Я не тороплюсь. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Сидр, пожалуйста, если он у тебя есть.

Энджи последовала за ним к бару, притащила какой-то табурет и потянулась за полотенцем на стойке, хорошенько протерла табурет. Терри понял, что табурет никто не трогал, потому что никто из парней не собирался его использовать, шаткий и изящный, с красной виниловой набивкой. Если бы он взобрался на него, то ножки бы вероятно сломались. Он впервые рассмотрел табурет как следует, удивляясь, кто бы мог его принести в клуб. Он не соответствовал интерьеру.

Энджи сняла свое пальто и кинула его в конец бара. Она аккуратно поднялась так, что ее зад был на краю табурета, Терри обратил внимание на юбку и чулки в сеточку, ее пальцы постукивали по прилавку в ритм с Версатайлз.

— Ты уверена, что хочешь сидр? У нас нет никакого вина и что-то вроде этого.

Энджи оглядывала комнату.

— Я хочу сидр, — сказала она. — Я не люблю вино.

— У нас только пинта, — сказал Терри, улыбаясь.

— Я не пью полпинты, — ответила Энджи, рассматривая его хмурым взглядом, который, как ему казалось, выражает шутку, но, как обычно, не был вполне уверен.

Он обслужил гостью, чувствовал, как хорошо на сердце, словно он был настоящим владельцем бара. Снова зазвучала «Джонни слишком плохой» и он вспомнил, что он запрограммировал ее дважды.

— Ты когда-нибудь видел его? — спросила она.

Терри сконцентрировался на сидре.

— Кого? — спросил он.

— Джимми Клиффа.

— Много раз.

Он знал, что Энджи была в клубе скутеров, но не знал, как далеко она зашла в этой сфере. Казалось, что она знает песни, которые звучали.

— Когда ты увидел его впервые?

Терри заставил себя крепко задуматься. Он не запоминал даты и места встреч. Человеческая память была короткая. Он посмотрел вверх, закрыл глаза, пытаясь представить Джимми Клиффа на сцене. Он видел себя в той рубашке от «Брутуса», которую он носил ещё в детстве. Она была его гордостью и радостью.

— Осторожно, — смеялась Энджи, — сидр льется через края стакана.

Терри вытер разлитый сидр и передал стакан, кивая ей, чтобы она продолжила. Он занимался «Лондон Прайд».

— Мне нравится этот вкус, — сказала она, под явным впечатлением.

Ему было приятно.

— Я думаю, что это был Карибский музыкальный фестиваль. В «Уэмбли». Мне было пятнадцать лет или около того, может быть 1969 год. Это был Джимми Клифф и Десмонд Деккер. Группа называлась The Mohanks. Пэт Келли и Макс Ромео. Но я не уверен. Все события смешиваются, когда достигаешь такого возраста.

Прямо в этот момент Ромео начал «Wet Dream». Энджи уставилась на своего босса, и он надеялся, что она не слушала слова песни, но большая улыбка пересекла ее лицо и он понял, что она знала грубый язык рэггей. Это был сленг; чувство юмора, потребность переспать с женщиной. Казалось, что ее веки дрожат от волнения, но он знал, что ему это кажется.

— Думаю, что я ходил с Хокинзом. Мы называли его Алан тогда. Ты знаешь Альфонзо?

Энджи помотала головой.

— Большой чернокожий парень. Все ещё живет где-то здесь. Он посещал все эти растафарианские рэггей в семидесятые. Хейли Селасси и Эфиопия[103].

Энджи вытянула лицо.

— Я надеюсь, ты меня правильно понимаешь, это было нормой для чернокожего человека, но не то, что меня интересовало. Мы не хотели политики в нашей музыке, не обращай внимания на черную политику.

— Мне тоже эта ерунда не нравится.

— Альфонзо знает каждую эпоху рэггей, скупает теперь весь этот рагамаффин, бэшмент, людям нравится Человек-слон. Ты бы узнала его, если увидела. Я думаю, что он ездил с нами в Уэмбли. Я не могу вспомнить. Нас было много.

Энджи подняла свой стакан и отпила. Она расслабилась, и он понял, что никогда раньше не видел ее в баре. Она даже не приходила на Рождественские вечеринки. В конечном счете, сейчас у нее была хорошая работа, и если бы она уволилась, то получила бы довольно крупную сумму денег. К тому моменту она уже была в «Дельте» несколько месяцев.

— Это должно было быть здорово, увидеть их всех сразу и в одном месте, — сказала она.

— Да, это было здорово. Там многие были. Мы, должно быть были слишком возбуждены, чтобы почувствовать это тогда, и лишь годы спустя мы поняли, что видели этих парней в их расцвете. Я все ещё чувствую то же самое, глядя сегодня на Джимми Клиффа или Принса Бастера. Все ещё не могу поверить, что они прямо здесь, собственной персоной.

— Как бы мне хотелось быть тогда здесь.

Терри покачал головой.

— Не важно, сколько тебе лет, музыка, которую ты слушаешь, даже если тебе нет и двадцати, сформирует тебя. То же самое и с моим мальчишкой.

— Ничего так не трогает скинхеда, как рэггей. Как бы я хотела быть там. Я родилась слишком поздно.

Терри улыбнулся.

— Ты видел когда-нибудь Джаджа Дреда? — спросила Энджи.

Терри кивнул головой. Ему нравился Джадж Дред, король резкого рэггей, который начинал с телохранителя для Принса Бастера, когда он приехал в Англию, заполучив песню, добавляя свой морской юмор.

— У тебя есть альбом «Джадж Дред и Принс Бастер»?

— Конечно, — засмеялся он.

Энджи понимала гораздо глубже звучание скинхедов в оригинале, чем он думал. Его впечатляло это все больше и больше.

— Мне нужно уже идти, — сказала она.

Терри понял, что она допила свой бокал.

— Давай ещё налью, — сказал он, взяв ее стакан.

— Нет, у меня ещё есть дела.

— В какое время тебе нужно быть на работе?

— Через двадцать минут.

— Помни, это говорит твой босс, — сказал Терри, передразнивая голосом Роя Эллиса[104].

— Я с нетерпением жду Симарип, — засмеялась она. — Снова хочу поблагодарить тебя за билеты, который ты дал нам.

Он налил ещё себе пинту «Стронгбоу», Энджи плавно стекла с табурета и направилась к музыкальному автомату, она покачивала в своей манере бедрами, свет играл на ее черных волосах. Она повернулась и изучила стену с фотографиями, словно это была Доска почёта, он именно так и считал в каком-то смысле. Сейчас она была полностью освещена лучами, и ее волосы светились, как его череп на рентгеновском снимке, но песня закончилась, и заиграла «Девушка скинхед», и он мог наблюдать как она поет, ее черные волосы, — которые именно такими и были, — осознавая, что она тоже любила эту песню.

Он посмотрел вниз, держа свой стакан под краном.

— Я могу сделать попытку? — крикнула Энджи, она стояла возле бильярдного стола, где он играл.

Терри принес свою кружку пива.

— Будь моим гостем.

Она расставила шары и передала ему кий. Он потягивал свой напиток, когда она облокотилась на стол, обдумывая, как нанести свой удар, и он не мог не заметить выпуклость ее груди, где были расстегнуты две кнопки. Он посмотрел в сторону, затем обратно на стол, увидел белую цепочку. Он натер мелом свой кий и загнал в лузу три шара за один удар, запомнил это и специально пропустил следующий удар. Энджи шагнула вперед, казалась неуверенной, но приняла решение и выбила шар. Это был хороший удар, как и следующий. Она также закатила шар в лузу, но хотела еще бороться за повторный удар. Она обошла вокруг к его стороне стола, но он не видел почему, у нее не было шанса, Энджи вытянулась вперед, выпятив зад, и он вспомнил ту же сцену в офисе, когда она наклонялась через стол в своих джинсах, и он не мог упустить ее юбку, съезжающую вверх, открывая чулки в сеточку, оголяя кусочек плоти, и он повернул голову, почувствовал себя настоящим распутником, радовался тому, что кантри-рок Пола не был рядом.

Она промахнулась, но не сильно.

— Неудачно, — сказал он, — загнал в лузу ещё три шара, четвертый загнать не смог.

Энджи пропустила следующий удар и Терри выиграл игру. Он почувствовал себя нехорошо, победив ее, но было трудно пропускать удары специально. И все-таки, она играла неплохо. Он мог это видеть. Он взял черный шар и опустил его на стол вместе с белым.

— Мне нужно идти, — сказала она, глядя на часы. — Кэрол будет ждать меня.

— Ты уверена? Может ещё сыграем?

— Честно говоря, я бы очень хотела, но не могу. Ты мне должен одну игру. В следующий раз я выиграю у тебя. Обычно мне нужно пару игр, чтобы разогреться.

Она допила свой бокал и ушла. Он снова начал загонять шары в лузу, выстраивая их в линии, пока не пропустил, потом начал играть за противника, опустошил стол, забыв о Джоне Джонсе. Рок-Ола замолчал, но его это не волновало. Он почувствовал в себе новые силы, ему хотелось опустошить и наполнить его песнями до того, как кто-нибудь проскользнет сюда и завладеет им. Бастер предложил несколько песен, и Хокинз хотел принести свои старые слэйд-песни, если он сможет их найти, тогда как Рэй сказал, что принесет несколько Oi! и Лол говорил об огромном количестве музыке, которой он никогда не слышал, Американская панк-группа. Он не собирался слушать громкий рев панк и Oil-музыки весь день, поэтому он не возражал немного послушать и слэйда. Он не против «Harry May», поскольку слова песни имеют особое значение, но это все, что было у Рэя, и конечно, его племянник ухмыльнулся и подмигнул, и его череп обрабатывал данные, и Терри знал, что это теперь осело в разуме Рэя, сложная задача, которая будет изводить его. Каждый был при своем мнении. Курьеры тоже высказались на этот счет и когда придет Биг Фрэнк, то возможно он захочет добавить немного польского, Сингер, немного гитары, в то время как парни с ирландскими корнями завалили бы его маршами, ерундой и хрен знает чем ещё. Терри хотел скинхедовский музыкальный автомат, полный ска и консервативного ритма. Ему следует оставаться решительным. Энджи была первая, кто не просил принести свои песни, ее вполне устраивало то, что уже там было.

У него возникла мысль. Терри включил свой сотовый телефон. Он тут же завибрировал в его руке.

— Я очень хочу выпить, — прочитал он первое сообщение.

Он улыбнулся. Это было от Хокинза.

— Хочешь пинту? — говорилось во втором сообщении. Ему следовало бы позвонить.

— Где ты? Включи свой телефон, ты, жирный ублюдок. Я в баре, только что заказал кружку отличного светлого пива. Уже почти пять. Бильярдный стол свободен, музыкальный автомат ждет. Позвони мне, ладно? И оставь свой чертов телефон включенным.

Терри уже выпил пару кружек пива и не возражает против ещё одной. Он не очень хотел пить в одиночку. Он нажал нужную кнопку и ждал, когда ему ответят.

Выпуск ‘69 — Часть 3

Терри слышит звук ключа во входной двери и знает, что это его отец пришел домой с работы — отец любит четкий режим — делать определенные вещи в определенное время — но сегодня вечером он опаздывает — по некоторой причине — и через минуту он войдет — после этого он скажет маме «привет» — Терри сидит в гостиной и пьет чай — со своей сестрой — разрезает рыбную палочку и добавляет чуть-чуть гороха — макает это в кетчуп — подносит вилку к своему рту и останавливается — крик из кухни заставил его замереть — кетчуп капает — забрызгивает его вареный картофель — раскрошенный крахмал — маслянистая кровь — и крик стихает — рука прикрывает рот — может быть — Терри дает знак сестре не двигаться — берет свой нож и вилку и крадется в коридор — каким-то образом, чтобы его не было слышно — находит щель в кухонной двери и видит спину отца — его голова наклонена под углом — полотенце прижато к его лицу — и мамины руки трясутся, когда она пытается помочь — вода сильно льется в раковину — беззвучное металлическое эхо — вода в глазах мамы — слезы — он думает — и отец поворачивается и Терри видит, что полотенце пропитано кровью — и она течет по его рубашке и брюкам — большой красный шар лопается с треском и булькает на линолеуме — мама спрашивает, были ли это те парни из кафе? — это был Джордж? — он? — отец убирает полотенце и его нос отекший и черный — губы — это липкое багровое месиво — и он сгибается над раковиной и с него капает больше крови — вода брызгается — мама подходит к нему и поворачивает кран так, чтобы он мог почувствовать руками струю воды — и он качает ими вверх и вниз — умывая лицо — мама протирает его плечи, когда он закончил мыть лицо — раковина замолкает — мама шепчет так, что дети не могут услышать — папа отвечает — те парни сказали, что не крали бинокль — это была моя ошибка, оставить его в машине — ты не можешь винить себя — проклятые маленькие головорезы — им все достается на тарелочке — они смеялись и говорили мне «отвали, отец» — тот, который с петухом на пиджаке, ударил меня кулаком, поэтому я ответил ему тем же — а затем он и другие рокеры начали драться — повалили меня в канаву — пинали меня — тебе следует судиться с ними — они были агрессивны, я сказал, что они украли бинокль — никто не хочет, чтобы его называли вором — они прекрасно знают, что взяли его, будь уверена — я знаю, что они взяли — я думаю, что они, но я не знаю на самом деле — не так ли? — они никогда раньше этого не делали — сколько их было? — пять? — шесть? — семь или восемь — чертовы ублюдки — не бери в голову — не брать в голову? — у меня было хуже — не так ли? — гораздо хуже, чем это — это ещё ничего — совсем ничего — и Джоан наклоняется к груди Джорджа и он обхватывает ее руками — Терри смотрит, как кровь просачивается сквозь желтое платье матери — расстроен, потому что она не часто покупает себе одежду — и теперь платье испорчено — и — он представляет себе отца на коленях — которого избили — и весь язык, на котором общается Терри и его приятели — которым можно сломать голову — утаивание — поражение — жестоко избили — исколотили — измочалили — и вдруг это означает совсем другое — и он трясется — это неправильно — все неправильно — не его отец — и неожиданно мама говорит отцу, что он проклятый дурак — отодвигаясь от него — эти паршивцы не собираются мириться с этим — ты должен что-то сделать — и он мотает головой — что я могу сделать? — они неуправляемы — жизнь для них слишком легкая — в любом случае — это моя вина — нет — мне нужно купить Бобу новый бинокль — и, тем не менее, только одному Богу известно, где мне взять деньги — позор, что они не украли вместо этого машину — скоро я ее выброшу — как ты можешь так шутить про машину? — после того, что сделали эти хулиганы — ты так усердно работаешь — давай — давай это забудем сейчас — я не хочу тебя беспокоить — я сам обо всем позабочусь — это пустяк — пустяк? — перестань говорить пустяк — Джордж притянул к себе Джоан — Терри уходит — разозленный на рокеров — немного зол и на своего отца — возвращается к столу и продолжает есть свои рыбные палочки — горох — картофель — сообщает сестре, что отец медленно подошел к маме и обнял ее — улыбается, когда отец входит и говорит «привет» — спешит вверх по ступенькам — лицо чистое — но повернуто в сторону — мама смотрит на своих детей — пронзительным взглядом — следует вверх за отцом — Терри проглатывает еду целиком — он не может дождаться, чтобы ускользнуть из дома — Алан спрашивает, что случилось и Терри ничего не сказал в ответ — его мозг занят Петухом и всеми такими же безликими волосатиками — он хочет поотшибать им головы — нанести хоть какой-то вред — знает, что у него хороший шанс — отец говорит ему, что драться не имеет смысла — важно держаться подальше от неприятностей и заниматься своей жизнью — это время для реализации благоприятной возможности — нынче все не так как было в прошлом — люди более равноправны, чем раньше — человек может найти приличную работу после окончания школы — если он усердно работает — даже в офисе — и Терри пинает ногой «Форд Популар» — он оставляет вмятину на двери — чувствует себя скверно и не знает почему он сделал это — и Алан смеется и Терри поворачивается и говорит ему заткнуться — с лица Алана стекают капли — он не сказал ни слова, когда они пробирались через улицы Слау — направляясь к молодежному клубу — они оба шли, засунув руки в карманы — головы вниз — холодающим ранним вечером — тяжело ступая «мартинсами» по бетону — и Терри наклоняется через стол и загораживает мир — знает, что ему не нужно бить по белому шару — ему нравится стук соприкасающихся шаров — но воздерживается — отпускает свой кий вперед — улыбается, когда черный шар катится к верхнему левому углу — и тихонько исчезает — он стоит позади — шум и цвет возвращаются — голоса быстро движутся вокруг под «Моnkеу Маn»[105] — синие и красные и желтые отметки — Алан и ещё парочка других парней наблюдают за игрой — вишнево-красные пятна современной жизни — и Альфонзо следующий — двигается вокруг луз, собирая шары — устанавливает их — Алан сидит на стуле, вытянув ноги — натянув свои подтяжки — демонстрируя «мартинсы» — пытается поймать взгляд мимо проходящей девушки — и Альфонзо разбивает шары — Терри присоединяется загоняет четыре шара в лузу один за другим — возможно, он может забить все шары, если захочет — расслабляется и упускает удар — не хочет смущать парня — он не так уж плохо играет — и может быть, Альфонзо догадывается — в конце бормочет спасибо — затем говорит громче, что он идет пытаться достать несколько билетов на фестиваль в Уэмбли — Принс Бастер будет главным исполнителем — он также возьмет билеты для Терри и Алана — если они хотят пойти — и этой ночью Терри не мог уснуть до четырех утра — думая о своем отце — пытаясь понять, почему его отец хочет забыть о том, что случилось — и он знает, что его отец был на войне — артиллеристом в Ланкастере — стрелял и брал военнопленных — это все, что он знает — отец никогда об этом не говорит — это значило не так уж много для Терри — он никогда не воспринимал это как реальность — он всего лишь видит отца спокойным человеком — может быть, слишком спокойным — слишком скромным — он верит наполовину в то, что сказали эти рокеры — и ему придется найти деньги, чтобы отдать их Бобу — они почти сломали окно в его машине — в старом драндулете — и вера в справедливость привела его отца в никуда — работая часы напролет, как он говорил — недостаток денег — и он хотел, чтобы у отца были надежные товарищи — но был только Боб и несколько мужчин в баре — в основном, соседи — они слишком стары, чтобы делать что-то — и Терри было почти стыдно — стыдно? — он не знает почему возникло это ощущение — у отца в одиночку не было шансов — что может сделать кто-либо без помощи? — но он не может понять, почему отец не злится — по крайней мере, он мог бы кричать и ругаться — у Терри возникло такое чувство, что их дом обокрали — словно он утратил безопасность — слышит, как смеются эти грибо — звук пронзительный и напоминающий птицу, когда солнце начало восходить, и он наконец-то засыпает — надеясь, что его отец не трус — а утром он просит маму отутюжить его самую лучшую рубашку — она улыбается и подмигивает и спрашивает, симпатичная ли она — Терри кивает головой — смущенно — отец и рокеры забыты, поскольку его поезд прибывает в Елинг Бродвей — мама и папа говорят ему неправду — сказав, что камнем разбито стекло машины — которое порезало лицо отца — но сейчас на уме у него только Эйприл, когда он прогуливается по платформе — в предвкушении встречи — на мгновение представляя, как она появится — но она ожидает около билетных касс — ее волосы такие белокурые, почти белые — и ничего больше его не волнует — он неловкий, когда он подходит к ней — голубые глаза делают его ниже головы — руки в карманах — она быстро целует его в губы и поворачивается — ее рука проскальзывает через его руку — так же как и раньше — но поцелуй влажный и она действительно ближе в этот раз — он испытывает эрекцию, когда они прогуливаются вниз к Аксбридж Роад — и она почти что трется об его руку — он знает, что она делает это не специально — но чувствуется так, словно она делает это намеренно — он думает о душевой комнате в школе — мальчишки смеялись и называли его Чоппер и Конь и Данки Ноб — ему это не нравится — чувствует себя неловко — умудряется при помощи ходьбы избавиться от эрекции, когда они направляются к кинотеатру — где Терри быстро двигается по проходу между рядами — подошвы на воздушной подушке ощущают толстый плюшевый ковер — не думает сесть на последний ряд — останавливается на полпути — Эйприл следует за ним — она смотрит на него и хмурится — вздыхает, когда они садятся — делится с ним мороженым в картонном стаканчике во время просмотра рекламных роликов — Индийский ресторан на Саусхол Бродвей — кожаные стулья и декоративные лампы на Хэнвел Бродвей — и она наклоняется к нему, когда информационный ролик рассказывает им о стальной продукции в Шеффилде — он кладет свою правую руку ей на плечи — и она хорошо пахнет — поднимает свое лицо — рот всего лишь на расстоянии нескольких дюймов — хочет обнять и поцеловать — но Терри видит людей более старшего возраста вокруг них — останавливается — и в любом случае — основной фильм начинается и даже несмотря на то, что он смотрел «Космическую Одиссею»[106] уже три раза, он ничего не хочет упустить — с каждым разом все интереснее — ему нравится то, как в нем медленно развиваются события — некоторые люди говорят, что это скучно — но ему все равно — нравится идея Холла брать управление в свои руки — внутренний звук его металлического голоса — эта вся идея космоса и энергии, и времени, и всего — ему действительно хочется, чтобы Эйприл тоже понравилась «Космическая Одиссея» — это то, как все произойдет в будущем — в 2001 году — другой образ мира — человечество путешествует по всей вселенной — путь выше Луны — также не будет никаких войн — и он сидит и не сводит глаз с экрана — Эйприл двигается поблизости — пыхтя и тяжело дыша — наконец утихает, когда она попадает под чары Кубрика — кладет свою руку на его ногу — Терри пытается сконцентрироваться на фильме — в конечном счете она убирает ее — и после — стоя снаружи под мелким летним дождем — они прячутся в дверном проеме — магазинчика излишков и избытков военных материалов, у которого закрыты проволочные жалюзи — ботинки и брюки сложены по другую сторону двери — за стеклом — и Эйприл прижала Терри и поцеловала его — просовывает свой язык в его рот — и они вне поля зрения — более или менее — и когда она отрывается от него, она спрашивает, хочет ли он ее — и он говорит, конечно, да — хочет сказать ей, что она прекрасна — знает, что он будет выглядеть как настоящий гомосексуалист, если он это произнесет — вместо этого он двигается к ней и целует ее — пожилая пара останавливается, чтобы посмотреть в окно — Терри и Эйприл возвращаются назад к Аксбридж Роад — и он хочет узнать, понравился ли ей фильм — она улыбается и кивает головой — говорит, что сначала оно было немного медленным — но она хотела посмотреть его — до конца — и дождь тушил дым от транспорта — выхлопные газы проходящего мимо двухэтажного автобуса заполнили его ноздри — и дождь прекращается и солнце светит на них — он чувствует себя прекрасно — его бритая голова смотрится отчетливо и полной цветов — и Эйприл тоже — с ее «Фред Перри» и голубыми джинсами — и он думает, что делать дальше — пойти в бар на Елинг Бродвей — или может быть обратно в зал игровых автоматов — но в итоге ему нужно будет проводить ее до дома — не может позволить ей добираться одной — они бы снова могли зайти и выпить в «Глоуб» — где их обязательно обслужат — и они тихонько направились к Брентфорду — не стали томится и ехать на автобусе — решили с пользой провести время — Эйприл покупает коробок спичек на Носфилдс-авеню — железные банки свалены большой кучей — за стойкой играет индийская музыка — и они проходят мимо парочки ирландских баров, которые построены при магазинах — проходят станцию метро и ещё две пивные — доходят до перекрестка — вдалеке ярко светится Парк Гриффин — и они разговаривают и смеются — два скинхеда идут впереди них — направляясь туда же — Терри пытается увидеть, ищут ли они какую-нибудь драку — полагает, что им лет восемнадцать-девятнадцать — один кричит — привет, Эйприл — и оба парня стоят у них на пути — тебя давно не видно, Эйприл — где ты прячешься? — у одного из них бакенбарды — это он начал разговор — глазея на Терри — рассматривая его сверху вниз — поглядывая на Эйприл — кто твой приятель? — Эйприл пристально смотрит — старше ее — он мой друг — и Терри это понравилось — скинхэды кивнули головой — парень с бакенбардами спрашивает, откуда твой друг? — из Слау — и он смеется — там полно черномазых — чертовы вонючие пакистанцы — и Эйприл говорит, что им нужно кое-кого встретить — Терри подходит к ней — руки свободны — смотрит назад — парень с бакенбардами указывает на него — затем кричит, я передам Дэйву привет от тебя, Эйприл — дай ему свою любовь — и он ещё больше смеется — Эйприл поворачивается вправо — слева в конце улицы — вскоре они видят бар — толкают дверь и входят внутрь — и когда их обслужили, они стоят около стены — в баре уже много народу ранним вечером — «The Who» звучит из музыкального автомата — вокруг них пьют разные люди — какой-то старичок в парике говорит Эйприл, что она чертовски хороша — перед тем, как выйти из бара — и Терри спрашивает Эйприл, кто такой Дэйв — Эйприл отвечает, придурок — мерзкий тип — приятель ее бывшего друга Черила — помнишь Черила из зала игровых автоматов — с черными волосами — они вчетвером ходили в кинотеатр — она поспешила успокоить Терри, что она и Дэйв никогда не целовались — ничего подобного — ничего такого не было — она и Черил никогда не сидели на последнем ряду в кинотеатре — она смеется — с улыбкой глядя на Терри — её никогда не интересовал Дэйв — Дэйв думал наоборот — но ее нет — никогда — и поэтому она не хочет знать, воспринимает ли он это все близко — Терри ревнует — без повода — скрывает это — и те два парня, которых мы видели, его приятели — они всегда говорят самоуверенно — критикуя пакистанцев и хиппи — издеваясь над педиками — дубасят всех, кто им не нравится — но Терри это не волнует — он наслаждается, попивая свой напиток — в баре более людно, чем обычно — Мик Джаггер поет «Street Fighting Маn» — далее следует «Waterloo Sunset» The Kinks — и Терри замечает четырех скинхедов далеко в конце бара — один другого старше — герберты любого возраста со своими женами и девушками — и Терри и Эйприл было хорошо вместе — она хочет купить себе ещё такой же напиток и Терри в итоге соглашается — словно она была взволнована — не так много парней, которые будут класть руки в карманы — но это шестидесятые — все изменилось — Эйприл спрашивает его, что он собирается делать, когда окончит школу — он сказал, что не знает ещё — пожимает плечами — не волнуется — и она смотрит на него взглядом как в кино — точно так же, когда она встретила его в прошлый раз — может быть она думает, что он глупый — не идет на последний ряд — или болван как Дэйв — у тебя должна быть идея — разве ты об этом ещё не думал? — она собирается быть секретарем — машинистка может неплохо заработать — она хочет приличную работу — здесь для этого есть хорошие возможности — сегодня все по-другому для работающих людей — и Терри кивает головой и улыбается и пьет свое пиво — думая, словно слушая своего отца — разглагольствуя о будущем — миллион лет прошло с сегодняшнего дня — у него есть достаточно времени — нет никакой спешки — посмотреть «Космическую Одиссею» — увидеть какая жизнь будет в 2001 году — он не возражает жить как астронавт — и он ухмыляется и говорит Эйприл, что хочет быть космонавтом — или им или ковбоем — как Джон Вейн[107] или Роберт Митчам — она смеется — и каждый раз, когда он смотрит на нее, она ещё более прекрасна — парень в парике не смутился, чтобы сказать это ей — и Эйприл продолжает — говорит, что ты действительно веселишь меня — но я не знаю почему — и он принимает это как комплимент — знает, что она не имеет в виду ничего плохого — по крайней мере — он надеется, что нет — и когда она уходит в сортир, он направляется в пустоту в конце бара — наблюдает за мужчинами за бильярдным столом — один из них, который в черном костюме, играет профессионально — волосы уложены назад гелем — и Эйприл возвращается, и он наблюдает за игрой, пока они разговаривают — и в конце концов уже никто не играет — мужчина в старом костюме кричит, есть ли желающие сыграть со мной — и Эйприл указывает на Терри — он умирает от желания поиграть с тобой, Дядя Пэт — и он машет Терри — говорит ему разбить шары — Эйприл сидит теперь на табурете — с сумочкой на коленях — демонстрируя белые чулки — мокасины светятся — Дядя Пэт говорит, я никогда тебя здесь не видел, дорогая Эйприл — он покупает им обоим по напитку — дает Терри разбить — очередь переходит к нему и он промахивается — Терри загоняет в лузу три белых шара — всего лишь упускает четвертый — и у него все идет хорошо — шар направляется точно к черному — Пэт спрашивает, сколько ему лет — Терри смотрит в сторону бара — все нормально, сынок — семнадцать? — шестнадцать? — пятнадцать — хорошо — ты ловкий игрок для пятнадцати лет — очень ловкий — где ты научился играть? — и Терри пожимает плечами — в молодежном клубе — и Пэт смотрит на свои часы и говорит, ты должен продолжать тренироваться, сынок — попытай удачу в настоящем состязании — я знаю, что одно из них скоро состоится — и он ерошит волосы Эйприл — что-то шепчет — говорит бармену записать на него любые напитки, которые они закажут — пожимает Терри руку — чуть не сломав ему кости — уходит из бара — и в десять часов они тоже уходят — Терри провожает Эйприл до Парка Гриффина — ему нужно уехать раньше, поскольку он должен успеть на свой поезд — и они стоят у стены — в тени — прожекторы на земле вырисовываются в небе — такие же высокие как сосны — но здесь вокруг пахнет больше пивом и навозом — и он поддерживает руками ее бедра и она склоняется ближе — целуя его — и она беспокоится, что он не успеет на свой поезд — он смотрит, как она уходит — видит, что она в безопасности — начинает бежать — вниз по длинной террасе — поворачивает направо и через дорогу — направляясь к аллее, которая проходит позади нескольких равнин и вниз к станции — бежит вприпрыжку и переходит на полет — стукается головой — чувствует тяжелый удар по спине — смотрит вверх и видит три фигуры — один из мужчин нацеливает свой ботинок — пиная его в лицо — и он делает это наилучшим образом, чтобы нанести удар — уши разбиты — кто-то называет его дрянью — а затем все трое отходят — он закрывал голову руками, они все ободраны — и наконец он поднимается — покачивается назад и опирается о стену — фонарь желтеет за парнем с бакенбардами — который смеется — его приятель в стороне — третий скинхед говорит, что он Дэйв — наклоняясь вперед и говоря Терри, что в следующий раз, если он подойдет к Эйприл, он его убьет к черту — и Терри побит до синяков, но чувствует себя не так уж плохо — его силы к нему быстро возвращаются — он сильный парень — и Дэйв говорит, что Эйприл его девушка — поэтому пошел вон — и Терри слышит, как по рельсам идет его поезд — поворачивает свою голову назад и ударяет ею в нос Дэйву — треск кости такой же, как и сильный удар бильярдного кия — и он уходит и прыгает вниз по ступенькам — бежит вдоль аллеи параллельно несущемуся поезду справа — он видит свет в вагонах — очертания пассажиров — поезд останавливается на станции — и он не оглядывается назад — машинист начинает движение — Терри перепрыгивает через перила — оказывается на платформе — двери открываются и с хлопком закрываются — ему все удалось — насвистывает — Дэйв и остальные появляются, когда поезд уже тронулся — и проводник кричит на них — Дэйв прямо у окна — нос красный и течет кровь — Терри показывает жестом ему, что он мерзкий тип — говорит остальным, чтоб отвалили к черту — Терри Инглиш хочет спокойной жизни — он никогда не ищет неприятностей — не понимает, почему люди не могут поладить — и ему все равно, что именно сказал Дэйв — он будет видеть Эйприл столько, сколько захочет — она его девушка — именно так, как она и сказала — и когда поезд катится, он начинает ощущать по-настоящему боль от пинков — думает снова об отце — парнях, которые напали на него — и у него было две проблемы, которые нужно было теперь решить — его головная боль — припухлости на коже — и это был первый реальный пинок, который он когда-либо получал — но он не собирается плакать об этом — у него есть дела поважнее.

Тупиковая хандра

Рэй замедлил ход, когда он снова оказался на Бас Роад, запинаясь на светофорах жилых комплексов, сбавляя скорость и внимательно следя за дорожными камерами наблюдения, власти грабят таких людей как он, ослепленные своими взысканиями. Он доехал до Трэйд Сэйлс, где внешний двор был весь уставлен автомобилями последних моделей, и когда-нибудь он тоже уедет на новенькой машине, почти с нулевым пробегом на счетчике и гарантией на три года в кармане, не беспокоясь о сертификате технического осмотра, будет мчаться на мягкой подвеске, легкой коробкой передач, которая не требует особых усилий в управлении. Он только несколько раз водил дядин «Мерседес», и это был совсем другой уровень.

Он повернул направо около бара и поехал вдоль Танс Лэйн, налево к Чалвей, вниз по церковной улице и проехал мимо Флагов, остановился на светофоре и ждал, рассматривая водителя, который стоял рядом с ним, парня в очках бутылочной формы, с впалыми щеками, страдающего анорексией или употребляющего наркотики. Его волосы были грязные, но бледное лицо производило впечатление. Этот джентльмен плыл по Тэмзе около недели, с растворенным водяным газом, сияющим под очень жирной кожей. Скорей всего, это был наркоман, ужасно накаченный героином наркоман, один из подонков общества, которые совершают квартирные кражи и обворовывают женщин, вскрывают автомобили и выламывают радио и СД-панели, мелко-ворующие грызуны, от которых его тошнит. И что ещё хуже, он может быть продает наркотики на стороне.

Как любой скинхед, Рэй ненавидел воров и тунеядцев, не говоря уже о наркоманах. Может быть, этот человек был наркозависим, посасывал трубку или что-либо другое, что ещё глупые идиоты делали, вкалывал героин в свой член и яйца. Он посмотрел на его лицо, когда тот повернулся к нему, сквозь испачканные очки невозможно было разглядеть цвет его глаз. Наркоман поехал, но не видел Рэя, не заметил его хмурый взгляд, перешедший в улыбку.

Во многих случаях экстази был хуже, чем героин. Вся танцевальная музыка мира ранила бы Рэя даже больше. Какой был смысл танцевать на дискотеке с ремиксами и влюбляться, если все вокруг тебя, твоя культура была уничтожена, права, за которые сражались и умирали люди, откачены сифоном и ликвидированы. Это был старый трюк из книжки. Воздействовать на население и дать ему долгосрочный кредит, и в наши дни контраргумент был более сложный, аппаратное и программное обеспечение, бесконечные обновления и крупные технологические достижения, заменяющие пищу и крышу над головой. Девяностые должны быть самым грустным десятилетием в Британской современной популярной культуре, но это не было сюрпризом, видя как эйсид-хауз, возрождение хиппи, принадлежало детям волосатых. Но все изменилось. Рэю нравилось это новое поколение, сыновья и дочери его поколения скинхедов, панков и гербертов. Новый век приспосабливался. Молодежь, которую он знал, имела больше свободы.

Рэй хотел бы залепить пощечину тому наркоману в машине стоящей рядом, но знал, что на этом бы не закончилось, он бы поговорил о чем-то более серьезном, как ТЯЖЕЛО тянуть пиявку, пронизанную морфием, через дорогу и убивать ее ботинком. Жаждущие пальцы ног зачесались в его «мартинсах», стальные носки обуви, способные нанести двадцать пинков, чтобы уничтожить ботинки «Рибок Классик». Он бы отомстил этим Химику Альфу за страдание, которое он вызвал у всех этих потерянных душ, слишком доверчивых или толстокожих, чтобы увидеть, что они делают.

Рэй осознал, что он злился с того момента, когда въехал в жилой комплекс. Это именно то, что он сделал, когда приехал в один из них, и ему нужно было успокоиться и оставить бедного негодяя в покое. Он не хотел бы обмануться, для начала, и в любом случае, может быть этот парень был близорукий, страдающий от увеличивающейся щитовидной железы и легкого приступа анемии, в чем не было его вины. Нельзя унижать человека до самой проклятой плоти только потому, что он был неубедителен и не имел идеального зрения. Это было бы несправедливо.

Светофор загорелся зеленым светом и Рэй продолжил движение, торопясь вдоль центральной улицы под мостом, вверх по склону и через перекресток, слева промелькнуло кладбище, когда он поворачивал направо. Он приехал в тупик, сдал немного влево, остановился и дал задний ход вправо, притормозил и двинулся вперед, припарковав машину перед искривленной террасой. Он чувствовал себя загнанным в угол, ему хотелось пустых ночных улиц, открытой автострады, но у него была работа и нужно было зарабатывать деньги. Он заглушил мотор.

Рэй услышал слабый звук музыки, вспомнил, что ранее убавил звук на СД-плейере, когда тот идиот помешал ему в Бернеме, поэтому он может так его назвать, и он прибавил звук, нашел Комбат 84, прорывающийся сквозь канал «Трабл», история о братьях, воюющих с братьями, собачьи голоса Чабби Криса доносят сообщение, которое демонстрирует необходимость для обычных английский парней держаться вместе. Рэй согласен с мудрыми словами Хендерсона, он знал, что это преступление, когда так много мальчишек тратят свое время на ссоры друг с другом тогда, когда элитная группа эксплуататоров, которой нужны были яйца десятого размера, множество тех, кто будет лизать зад, умоляя о каком-нибудь справедливом скандале. Проблема была в том, что работяги предпочитали следить друг за другом. В этом случае было проще. Меньше шансов обмана. Среди них также были самые настоящие придурки, проститутки, которые стращали и жульничали любыми путями всю свою жизнь, никогда ни о ком не думали, кроме себя самих, утечка в обществе, которая заслуживает быть уничтоженной. Рэй был первый, кто признал, что он не был ангелом, но у него были моральные и социальные нормы. Он был больше, чем безнадежный парень.

Несмотря на сообщение «Трабл», он все ещё был взволнован по поводу больших игр «Челси», особенно когда оно было адресовано любителям «Тоттенхэма». У них никогда бы не было никакого единства, если бы «шпоры»[108] не были заинтересованы в этом. Он никогда не забудет, когда фанаты «Тоттенхэма» воспевали «Аргентину» в те дни Ардилис, и он все ещё злится на то, как ненавистники Англии, пробираясь вверх по лестнице, охаивали армию за битье палкой фашистов и освобождение Фолклендских островов. То же самое было с Афганистаном и Ираком в наши дни. Он вынужден признать, что «Тоттенхэм» имеет ловкую команду, но это было то, о чем он не смог бы когда-либо сказать вслух. Даже мысль об этом заставляла его кулаки сжиматься. Матч «Тоттенхэма» должен был состояться уже скоро, и он не мог его дождаться. Он чертовски их ненавидел.

Когда песня закончилась, Джини Патней начал готовиться к порции «Маньяки Челси», но он отложил на время песню, оставил Все Звезды на потом. Он открыл свою дверь, тухлый запах вареного мяса пронизывал воздух, словно какой-то наркоман жарил кошачью еду на сковороде, обильно смазанной жиром и пастой из марихуаны. Он вышел из машины и тут же, мягкая куча навоза разрушилась под его правым «мартинсом», знакомое хлюпанье свежего собачьего дерьма. Он захлопнул дверь и медленно пошел, считая до тридцати, испытывая желание выбить кулаком одно из окон автомобиля, он знал, что это был бы не самый умный поступок, который мог стоить ему нового стекла и работы, ушибленных суставов на пальцах и, может быть, даже швов. И все же, сделав это, он бы почувствовал себя лучше.

Он представил себе грабителя, который прогуливается, считая содержимое кошелька старушки, сама женщина приходит и указывает пальцем на мерзкого типа. Грабитель смеется над Реем и спрашивает его, что он собирается делать с этим преступлением против общества. Не будет ни малейшего шанса сказать, что это был не он. Он хотел бы поколотить отбросы общества так, что масса разлетится на семена и не чувствовать угрызений совести. Это также сняло бы некоторую напряженность, которую он испытывал.

Он заметил терьера, который пристально смотрел на него через улицу, почему-то знал, что собачонка была в этом не виновата. Терьер не делал этого дерьма. Больше похоже на проклятого ротвейлера. Или одного из этих тварей, о которых говорят в Корнуолле, притаившихся на охотничьих угодьях и атакующих овец, чудовище, которое он только видел у местного потребителя сидра по пути домой после ночи выпитого скрампи[109]. Но за это нес ответственность конкретный город и конкретная собака. Он был рад, что вокруг не было людей, только этот чудаковатый старикашка, который плыл по тротуару на желтой пустой тележке, в бейсбольной кепке с надписью NYC[110], торчащей из-под капюшона светло-зеленого плаща.

Возможно, что мужчина не мог ходить, и хорошо, что Государственная служба здравоохранения обеспечила его такими колесами, но не было необходимости превращать его в движущийся предмет. По правде говоря, ты бы никогда не ударил чудака в темноте, но яркие цвета граффити напрашивались на неприятности, достаточно, чтобы расшевелить каждого.

Рэй стоял в стороне от дороги, пытаясь очистить свой ботинок, используя бордюр и остатки травяного ограждения, но выемки на подошве были слишком глубокими. Он старался изо всех сил. Надежда на «Доктора Мартина». Самые лучшие проветриваемые подошвы в мире были удобными, когда ты хотел пройти гордо, но прямо сейчас они раздражали его. Он хорошенько сконцентрировался с помощью успокаивающего жужжания проходящего мимо космического корабля, равномерной вибрации, точно такой же, как в расслабляющей пульсации бритвы по его голове, и тележка превращается в НЛО, и команда инопланетян повержена в шок, когда они пристально разглядывают улицы этого незнакомого нового мира.

Он посмотрел вверх и понял, что водитель заглушил свой мотор, и сидел здесь, глядя на него. Сначала терьер, а теперь Капитан Кирк[111]. Рэй был смущен и никому ещё из инвалидов не говорил идти к черту, но ты не можешь пойти и охаивать калек. Ты должен это принять во внимание. Он кивнул головой и попытался улыбнуться, но инопланетянин не двинулся, раздраженное выражение перекосило его лицо.

Кирк поднял руку и указал. Рэй повернулся, посмотрел на улицу, увидел дома, машины, траву, облака. Он пожал плечами.

— Лужа, — резко сказал Капитан, помахивая пальцем. Рэй увидел небольшую яму, наполненную грязной водой.

— Используй лужу, — продолжил он, как будто разговаривал с идиотом.

Рэй пошел туда и окунул свой ботинок в воду, поводил им вокруг так, что эта грязевая масса образовала водоворот, брызги серого цвета метнулись через коричневый садок, словно он был полон головастиков. Однако, лужа была лишь уловкой, и он посмотрел на пожилого, не от мира сего, человека, заметил пневматическое оружие, закрепленное к его сиденью, представил парочку раздражающих его Али Сиз, убегающих домой с дробинами в своих задницах. Он усмехнулся над своим воображением.

— Ветка, — скомандовал мужчина, указывая на канаву.

Рэй пошел туда и поднял тонкий деревянный обломок, знал чего ожидать, ветка была идеальной для того, чтобы очистить выемки на подошве. Вскоре его ботинок был чистый.

— К счастью, это было не лисье дерьмо, — закончил Кирк, поворачивая ключ и рванув с места, быстро ударяя по Warp фактор пять[112].

Рэй смотрел, как парень уезжал на большой скорости, удивляясь, как и почему у него отказали ноги, чем он занимался в такие дни, особенно во время самых темных месяцев, когда облака опускались и покрывали улицы, заливая каналы вязким дождем, погружая в воду чувствительные души и топя более задумчивых в депрессию. Он вспомнил свои манеры поведения и сказал спасибо, но ответа не последовало.

Рэй вздохнул и направился к дому, нажал на звонок. Он попытался снова, женщина отрыла дверь, полотенце покрывало ее голову и тонкий халат закрывал ее тело. Она испуганно вскрикнула.

— Я говорила пол-одиннадцатого, — сказала она, глядя на часы в коридоре.

— Мне сказали идти прямо сюда.

— Я буду всего лишь через минуту. Я почти готова.

Сначала собачье дерьмо, теперь пассажирка, которая будет полчаса красить губы помадой.

— Я не могу впустую тратить время, — сказал он. — Я скажу им, чтобы отправили другую машину через полчаса.

— Я недолго. Честно. Я не хочу опоздать на свой поезд. Я не могу его пропустить. Вы приехали раньше всего лишь на пятнадцать минут.

Она оставила его ждать у порога, поспешив через стеклянную дверь в гостиную.

— Подождите здесь минуту, — крикнула она.

Это было чертовски типично. Он был слишком мягким, вздохнул, вытер ноги о коврик и последовал за ней внутрь.

— Давайте, присядьте. Я обещаю, я буду быстро. Я оставляю все до последнего момента. Это история моей жизни, но я уверена, что говорила про пол-одиннадцатого.

Она крепко задумалась.

— Может быть и нет. Я не уверена. Извините.

Рэй сел на стул, наклонился вперед и быстро осмотрел комнату, его глаза сразу же остановились на серванте и фотографии в рамке молодого солдата, вазе с красными розами около него. Его сердце подскочило.

— Это мой сын Стюарт, — объяснила она. — Он служит в Ираке. Он должен через месяц вернуться домой.

У нее навернулись слезы.

— Юношу, которого он знал, взорвали в прошлом месяце.

Рэй кивнул головой. Не знал, что сказать. Он был рад, что Стюарт был жив.

Она уже прошла мимо назад через гостиную, и он мог слышать, как она бежит вверх по ступенькам, торопясь одеться. Она могла собираться столько, сколько хотела.

Он откинул голову назад на стуле и закрыл глаза. Она была не сильно старше его. Чертовски типично, точно так же как, напиться. Ее сын служил в Ираке, а он беспокоился о том, чтобы подождать ее несколько минут и дать ей возможность надеть трусы.

Что-то было в нем так, что он и сам не мог объяснить, что-то портило ему жизнь. Он заметил ещё фотографии, различные периоды в жизни мальчика, фотографии, на которых предположительно были брат и сестра, муж женщины, бабушка и дедушка и черный кот. У каждой семьи своя история.

Он подумал о своей собственной семье, знал, что та драка в Вест Дрейтон была его большой ошибкой. По счастливой случайности, его действительно не арестовали. Это была не его вина, но Лиз не станет об этом слушать, его одежда была покрыта кровью, когда она назвала его психом, даже несмотря на то, что в основном кровь текла из носа, и ему не понравилось, когда его назвали психопатом. Она начала снова, кричала, что он не может всю свою жизнь оставаться злым, но Рэй не мог понять, что иметь свое мнение это неправильно, и что он должен был делать, когда кто-то начинал нападать на него и его приятелей?

Пять минут спустя женщина появилась снова, одетая и готовая ехать, волосы влажные и неприбранные. В ней была энергия, которая ему нравилась, способность забывать и прощать, это было ясно для него как день, и он даже не знал ее. Он старался превзойти себя и быть вежливым, но было не так уж много, что он мог сказать или сделать. Он открыл дверь, осторожно закрыл ее, сделал парочку веселых замечаний, но пока она была дружелюбной, когда отвечала ему, он мог заметить, что она не хотела болтать. Она рылась в своей сумочке, поглядывая на улицу, затем прямо расчесала свои волосы, очень сильно дергая спутанные клубки. Она увидела, что он наблюдает за ней в зеркало, и ответила ему улыбкой.

— Вы знаете, я думаю о нем каждую секунду, когда он там.

Рэй не мог представить себе как это может быть. Если один из его детей был бы также на войне, он знал, что это было бы убийство. Если бы они никогда не вернулись назад, он не может представить, что бы он делал. Это был бы конец всего.

Он остановился около станции, моментально вышел из машины, открыл ей дверь и сказал, чтобы она не беспокоилась об оплате, но она была гордая леди, снова улыбнулась и направилась к билетным кассам. Он сел назад в машину и подождал несколько минут перед тем, как позвонить.

Он думал о приближающемся лете, будет ли ему позволено поехать на выходные с Лиз и девочками. Челси и Эйприл не будут возражать, но он не знал, как отнесется к этому жена. Им было весело, когда они были далеко. Там никогда не было никаких скандалов. Он полагал, что Лиз была всего лишь постарела раньше времени, и это не было ее виной. Это было изнашивание каждым днем жизни, работа для семьи, и он не делал ничего, чтобы ей было легче. Если она не позволит ему поехать с ними на выходные, он сам заберет девочек. Но ему нужно возвращаться на работу. У Энджи была работа для него в Колнбрук. Он завел машину, и включив левый поворотник, поехал вниз, снова включил музыку, усиливая звук так громко, насколько это возможно.

Нескончаемый бунт в ‘81

Для Рэя жизнь скинхеда — это продирающие звуки и напряженные тексты Oi! это когда есть что сказать, и есть над чем посмеяться, оставаться на высоте и сохранять достоинство, ему пятнадцать лет, в нем шесть футов росту, он быстро растет, зеленая летная куртка, в которую он одет, — предмет гордости и удовольствия, особенно когда мама нашила на нее накладку с Юнион Джеком, и то, с чем он связан, — это Sham 69, хулиганские гимны «Borstal Breakout» и «Angels With Dirty Faces»[113], альбомы «Tell Us The Truth» и «That’s Life»[114], Джимми Перси — панк и герберт, но главным образом он — предводитель шэмовской армии, сумасшедшей банды скинов, вот кому не наплевать на все, они ненавидят новоявленных леваков, богатых студентов и прочую дрянь, которая только и делает, что опускает Англию и Британию, опускает любого, кто еще сохранил гордость и самоуважение, Рэю нравится жесткий скиновский стиль, бритые головы и «мартинсы» нг ногах, «Фред Перри» и тертые «Левисы», потому что все это настоящее, такое как есть, всегда понятно, чеп ждать от скинхеда, никаких уловок, никакой лжи.

Рэй знает о хулиганах из Sham и 2-Тон[115] концертах, и когда Пирси начинает проталкивать новые группы, он узнает о The Cockney Rejects[116] и Angelic Upstarts[117], и Rejects оказываются гербертами с Ист-Энда, a Upstarts — диггерами, и как и Sham, они гордятся своим британским происхождением, но им не нравится Национальный Фронт, они говорят, что британские солдаты гибли, сражаясь против фашизма, Rejects и Upstarts — это настоящий панк, стрит-панк, и он слушает все похожее на 4-Skins[118], The Last Resort, Blitz, The Business, Infa-Riot[119], и читает «Саундз», учится у крестного отца «СИ!» Гарри Бушеля[120], единственного стоящего автора, и Рэй узнает о старых группах, таких как Cock Sparrer[121] и Menace[122], и не имеет значения, скинхед ты, панк, герберт, слушаешь рокабилли или сайкобилли, — в Oi! все это странно переплетается, как в семье, уличный рок-н-ролл для щенков и оторв, бунтарская музыка, но Рэй знает, что ему по нраву, Oi! — вот настоящая скиновская музыка, белая музыка для белых парней, как он и его приятели, жесче, чем ту-тоун, это песни о том, что реально имеет зачение, и Рэю нравится быть скином, подтянутым и суровым, многие другие парни — просто грязнули, и каждый ненавидит это мейнстримовое синтетическое дерьмо, надоедливый ритм элитного диско, и вот они — тинейджеры, невинные младенцы, ангелы с чистыми ликами, а на дворе — День Независимости 81, и Рэй отправляется в Саусхолл смотреть выступление 4-Skins, Last Resort и Business в таверне «Хамборо», большинство групп Oi! которые ему нравятся, начинались на Ист-Энде или ниже, в Южном Лондоне, и проживая в Слау, он не выбирается в Бридж Хаус в Кэннинг Тауне, потому что, для начала, это уже Вест-Хэм, и он не знает еще, как доберется домой после, и футбол тоже связан с Oi! обидно, он может понять эти потасовки на матче, но не когда вы собираетесь слушать группу, а Саусхолл — это шанс для парней из Западного Лондона послушать эти группы, это в десяти минутах на поезде от Слау, их едет пятеро, и выйдя на станции, они не видят ни одного белого, кроме себя самих, здесь больше индийцев, чем в Слау, а до паба путь неблизок, и они запрыгивают в автобус, идущий на Бродвей, потом выскакивают из него и пускаются в путь по Аксбридж Роад, одному из них, Нику Вайзу, отец нарисовал карту, и они знают, куда идти, мимо проносится полицейская машина, гудя сиреной, Рэй и остальные замечают большую банду местных, которые смотрят на них, у одного из них в руках длинная палка, Ник считает, что это шпага, а Рэй замечает нож, и до него доходит, что все думают, будто скинхеды ненавидят иммигрантов, и может, эти индийцы верят тому, что читают в газетах, может, они не знают, о чем весь этот Oi! и стрит-панк, и он слышал, как многие жалуются, что наше место занимают черные и дикари из джунглей, но ни один из его знакомых скинов не углубляется в политику партии, и как бы то ни было, его дядя был одним из первых скинов, и все, что он когда-либо слушал, — это рэггей, и группы волосатых парней, вроде Slade, так что в этом не было смысла, провыла другая сирена, промелькнул полицейский фургон, и вдруг Саусхолл показался таким далеким от дома местом, а они по-прежнему были единственными белыми людьми на улице, Рэй заметил, местные постарше наблюдали за ними, словно они были в другой стране, и он испугался, ясно понимая, что им прошибут головы, если эта толпа только перейдет дорогу, и плохо то, что их больше и они вооружены, ничего хорошего, и один из них бросает бутылку, Рэй и ребята застывают, первый пак[123] называет его гребаной белой сукой и бьет Рэя с размаху в лицо, не очень-то сильно, Рэй ударяет в ответ, кровь хлещет у того из носа, и неожиданно все они набрасываются на него, Рэй впереди, остальные ребята не такие крупные, и он понимает, что должен стоять и давить на психику, а они бьют и пинают его, как-то Рэю удается устоять на ногах, отбиться, многие из них ростом с него или меньше, даже ребята постарше, он двинул двоим или больше в лицо, словно он в Калькутте или в Бомбее, в одном из тех фильмов по телеку, где дикари преследуют белого человека и собираются порубить его на куски, если только повалят на землю, а он продолжает думать о ноже и не хочет умирать, но он зол, на него напали за то, что он белый, на улицах его родной страны, толпа кричит и визжит, но Рэй не собирается уступать, он англичанин и гордится этим, прижимается спиной к стене, ощущая ушибы на лице и теле, ребята, которые с ним, делают, что могут, но они не так сильны, они совсем еще юнцы, как и он, и вот Ник падает, Рэй поворачивается и пинает черного, который пытается пнуть его в голову, и его «мартинсы» сделали свое дело, тот индиец обут в тренировочные тапочки, а его «мартинсы» — это секретное оружие, он скинхед, а они — всего лишь шайка трусов, и его сердце раздувает от гордости, он вдруг начинает получать удовольствие от процесса, перевес на их стороне, но его это не заботит, это его гребаная страна, и он может гулять, где захочет, одеваться, как захочет, он не сделал ничего дурного, палка с размаху ударяет его по плечам, чуть-чуть проскочив мимо головы, и снова поднимается в воздух, и Рэй опускает голову и набрасывается на толпу, размахивая руками, как ветряная мельница, налетает на них на всех, не пытаясь сбежать, даже если бы здесь и было, куда бежать, и все идет хорошо, но в конечном счете толпа валит его наземь, бьет его палкой и пинает, но не так сильно, как он ожидал, они слишком взведены, и он лежит прямо перед лавкой с фруктами, оттуда на него сыплются апельсины, отскакивают от рук, которыми он прикрыл голову, он поднимает глаза и видит блеск лезвия, уже знает, что сейчас ему будет очень плохо, пытается подняться на ноги, и удары прекращаются, и он слышит взрослый голос, приказывающий толпе разойтись и дать парню подняться, кровожадные хулиганы, оставьте ребенка в покое, стыда у вас нет, сколько вас против них, и когда Рэю удается сесть, нападающие уже разбежались, остался только один из них, тот тип с ножом, он стоит посреди дороги, и Рэй видит ненависть на его лице, настоящую ярость, а человек, спасший его, — торговец фруктами, и остальные паки возвращаются и пытаются увести парня с ножом, но он увертывается от них и убегает по Аксбридж Роад, один из старших индийцев подбирает апельсин и бросает ему вслед, как в игре в крикет, и Рэй слышит свист одного из тех индийцев, как по телеку, в ушах гудит, в голове тоже, торговец помогает Рэю подняться, тот шатается, его приятели рядом спрашивают, в порядке ли он, Рэй говорит, все отлично, но он в оцепенении, и Ник говорит, не могу поверить, ты их всех взял на себя, ты врезался в них один, ты псих, Рэй, чертов псих, и он гордится, что сумел постоять за себя и остальных ребят, а мужчина хочет узнать, нужна ли ему медицинская помощь, нет, спасибо, он не ранен, по крайней мере, его не ударили ножом, и когда в голове прояснится, он будет как новенький, и несколько человек провожают их вниз по Аксбридж Роад, говоря, что ночью могут возникнуть проблемы, для азиатов скинхеды — это Национальный Фронт[124], расисты, нападающие на невинных людей на улицах, и Рэй отвечает, мы только приехали на концерт, думает о том, что он видел в газетах, как там пишут о скинах, голова начинает болеть, он злится, и они идут мимо магазинов и кафе, мимо проносится полицейский фургон, а впереди он видит паб и сотни местных болтаются вокруг, и все они старше, юнцы и мужчины, между пабом и толпой стоят полицейские, торговец и его друзья убеждаются, что они в безопасности, большой скинхед, стоявший у дверей, провожает их внутрь, похлопав по спинам, и наконец Рэй и остальные могут расслабиться, порадоваться тому, что теперь они рядом со своими людьми, это очень хорошее чувство, и они покупают пять пинт лагера в баре и быстро их осушают, «Таверна Хамборо» заполнена, вокруг рассказывают истории о мачете и шпагах, бутылках с зажигательной смесью, в пабе кого только нет, может быть, половина — скины, еще здесь герберты и панки, и даже несколько женщин, музыкальных фанаток, слушать The Last Resort приехали люди на двух автобусах, откуда-то издалека, тут были настоящие перестарки из Восточного Лондона и парни из Западного Лондона, и кто-то сказал, что Старый Билл[125] закрыл Территорию, и теперь белых не пропускают в Саусхолл, новость распространялась, но как только заиграла музыка, Рэй забыл о хулиганах на хай-стрит и осаде снаружи таверны, здесь были группы, которые он в самом деле хочет послушать, и когда на сцену вышла последняя, 4-Skins, снаружи начали бить окна, парни покрепче хотели выйти наружу и разобраться, с них было достаточно, другие старались решить дело миром, и вот Рэй со своими ребятами снаружи, уже ночь, дорога усыпана битым кирпичом, взрываются бутылки с зажигательной смесью, а полиция бьется с чертовой тучей индийцев, удерживая их, здесь есть скины, которые пошли бы на грязных паков, но у них нет шансов против такой оравы, полиция и белые зажаты на дороге, горящий фургон врезается в паб, «Таверна Хамборо» горит, полицейские стучат по головам и лупят людей, Рэй и Ник и остальные держатся вместе, Старый Билл вывозит всех из Саусхолла, в Хейс и Харлингтон, а оттуда они легко добираются поездом до Слау, и вот уже идут от станции в Слау, как хорошо быть дома, и никто из них не представляет, что же последует за всем этим, и все ближайшие месяцы на Oi! будут нападать со всех сторон, концертов будет все меньше, достанется и уличным группам, а журналисты все переврут, и Рэй еще будет злится на несправедливость и чувствовать сострадание к людям, к которым проникнут уважением, а правая пресса раскопает обложку альбома «Сила Oi!»[126], скина с фото на обложке представят участником Британского движения, новые левые поддерживали своих правых кузенов, и все поносили Oi! 4-Skins выпустили сингл «Опе Law For Them», и все, что они там сказали, — правда, Рея все больше и больше злила ложь, которая лилась отовсюду и повторялась, прошел год, и Cockney Rejects выпустили «The Power And The Glory», и Рэй полюбил эту пластинку, особенно заглавный трек, и это правда, единственное, чем рабочие люди могли гордиться, той ролью, которую они сыграли в войне, потому что единственная вещь, которой богатые суки не могут отнять у масс, — это победа над Германией, Гитлером и Муссолини, и было много бунтов и после Саусхолла, а Мэгги Тэтчер бунтует против себя самой, безработица растет, и Angelic Upstairs выпустили свою пластинку «Two Million Voices», ставшую классикой, и Саусхолл стал началом взрослой жизни Рэя, частью его образования, это в Саусхолле он стал Психованным Рэем, Стариной Oi!: псих, больной на голову, набросившийся один на пятьдесят вооруженных паков и выгнавший их всех из магазина, и если Терри Инглиш стал скинхедом в Лето Любви, то для Рэя это было скорее Лето Ненависти, и лето это было длинным, оно тянулось все следующие три года.

Мозговеды

Лол сидел в МакДоналдсе, пересчитывая палочки картошки-фри разной длины, Кев-Кев сидел рядом и жевал соломинку, они ждали Мэтта, чтобы посидеть с ним здесь, и вот он явился, опоздав, как обычно, он нес от кассы коробку с бигмаком, солнце пробилось сквозь облака и заглянуло в окно на пару секунд, до лета оставалось несколько месяцев, мальчики не могли ждать, у них были планы, и Лол скрестил руки, сильные от упражнений с гантелями, все шло, как обычно, но сегодня нужно было сделать кое-что важное, Мэтт сел и открыл свою коробку, он поднес бургер ко рту, майонез и кетчуп выступили по бокам, начал жевать, Кев опустил изжамканную соломинку обратно в стакан с колой, потягивая через нее ледяную жидкость, Лол принялся за картошку, яркие краски блестели, дешево и броско, они набивали рот мясом и картошкой, пищей простого народа, три мальчика были счастливы в маленьком американском уголке, снаружи шумел Аксбридж, дождь стучал по крышам машин и автобусов, в МакДоналдсе вставали радуги, на веселых кассах выскакивали цифры, бумажные шляпы и полосатые лакричные костюмы на парнях и девушках из персонала, запах корнишонов и горчицы, Лол вытряхнул все это из головы. Им нужно было название для их группы.

— Как насчет «Мозговедов»?

— «Мозговеды»?

— «Мозговеды».

— «Бродяги»?

— «Мозговеды».

— Звучит почти как «Правоведы».

— Не «Правоведы». «Мозговеды». Правоведы не думают.

— Только о себе. Посмотри, чего они хотят, не заботясь ни о ком.

— «Мозговеды». Мы — ребята, у которых мозги работают.

— Только не у тебя.

— Нет, у него — работают. На что у него мозги заточены — так это на еду.

— Лучше уж на девочек.

— Ну, уж это лучше, чем на мальчиков.

— Жестко.

— Иди к черту, противный.

— Кого ты назвал противным?

— А как насчет «Противные»?

— Придурок!

— «Противные». Дерьмо какое.

— «Дерьмовые»?

— Мы хотим, чтобы это звучало нормально, мы же не кучка придурков.

— «Дерьмоведы»?

— «Мозговеды» — это нормально.

— А как насчет «Выпивохи»?

— Тебя стошнило после одной бутылки.

— Да, это было весело.

— Нас теперь туда не пустят.

— Ну и что. Местечко то — дерьмо.

— «Тошнотворцы»?

— Что-то было не так с моей выпивкой.

— Наверное, в ней был алкоголь.

— Кто-то должен был это сказать.

— Придурок!

— А как насчет «Любовь и Ненависть»?

— «Любовь и Ненависть»?

— Ну, да. Или «Гнев и Любовь».

— Оба хороши.

— Друг моего отца…

Лол собирался сказать «дядя Хок», так отец называл Хокинза при своем сыне, потому что когда он был ребенком, то не мог произнести имя целиком и называл его «дядя Хок». Или просто Хок. Как большая птица, хотя Хокинз и не был похож на птицу, с его-то габаритами и коротким белым ежиком.

— …друг моего отца, Хокинз. У него на костяшках татуировка — «Любовь и Ненависть».

— Зачем менять это на «Гнев и Любовь»?

— Это строчка из «Jesus Of Suburbia».

— «Гнев и Любовь»?

— «Гнев и Любовь». Это как «Любовь и Ненависть».

— Друг твоего отца, Хокинз. Его зовут Алан Бентли, так?

— Алан, ага.

— Моя мама говорит, он сидел в тюрьме.

— Может быть. Его все называют Хокинз.

— Думаю, его звали Бентли.

— Это кто-то из книги, которую они читали в молодости.

— Ты читал ее?

— Нет, это было, когда отец и Хокинз были в нашем возрасте или, может, чуть старше. Я не знаю.

— Они были скинхедами, да ведь?

— Они и сейчас скинхеды. Моя мама тоже была. У отца полно фотографий тех лет, когда они были молодыми. Хотя я никогда их не смотрел.

— У моей мамы не осталось никаких фотографий. Отец выбросил их в мусорное ведро, а она и не знала, что он сделал это сразу, как только пришли забирать мусор.

— Почему он это сделал?

— Потому что он идиот. Может быть, твой отец и Хокинз могут его найти и отбить ему яйца.

— Ты хочешь, чтобы они побили твоего отца?

— Я его ненавижу.

— Ты не можешь ненавидеть своего собственного отца, Кев. Не так уж сильно, по крайней мере. Мой отец не такой. Я хочу сказать, он не псих.

— Все скинхеды — психи.

— И Хокинз тоже нет. В самом деле.

— Откуда тебе знать, что они не такие? Вот твой дядя Рэй — псих.

— С ним все в порядке.

— Моя мама говорит, он псих.

— Откуда ей знать?

— Не знаю. Так она мне сказала.

— С дядей Рэем все в порядке.

Парни откинулись на спинки стульев и принялись за еду, наблюдая за пятью девушками, которые вошли в зал и стали в очередь, изучая меню на маленькой подставке, парни ухмыльнулись, заметив, что у двух девушек джинсы с заниженной талией, а в пупках пирсинг, Кев начал смеяться и опустил голову, когда девушки оглянулись, тогда уже Лол и Мэтт начали смеяться, и уже все они сидели с опущенными головами, изо всех сил стараясь скрыть, наблюдая, как девушки делали заказы, убирали от глаз крашеные челки и ждали, когда их обслужат, а парни толкали друг друга и пинались «рибоками» и «квиксильверами»[127] под столом.

— У нас должны быть особые клички.

— То есть?

— Как у Хокинза.

— У нас еще даже нет названия для группы.

— Вот ты уже Кев-Кев. А у Лола даже нет своего настоящего имени.

— Это похоже на ник для чата.

— Лол — это сокращение от Лориэл. Мама и отец назвали меня в честь Лориэла Эткина, крестного отца ска. Лориэл Джордж Скиннер. Джордж — это мой дед.

— Неудивительно, что ты предпочитаешь зваться Лолом.

— А мне не нравится Кев-Кев.

— Почему?

— Я тоже скейтер, как и ты.

— Мне нравится скейт-панк, но я не собираюсь одеваться как панк. Мне нравится все. Я ни к кому себя не причисляю.

— Как насчет Секси Кев?

— Секси Кев?

— Придурок!

— Просто Придурок?

— Громила Кев? Человек-драм-машина.

— Громила Кев — хорошо.

— Кев-Кев. Драмголовый.

— Хорошо, тогда скин — Лол.

— Мне все равно.

— А ты, Мэтт?

— Мэтт — нормальное имя.

Лол покачал головой. Из этого ничего не выйдет.

— Ну и как мы собираемся назвать группу? Есть у вас двоих какие-то идеи?

— Как насчет «Братья-Придурки»?

— Мы не братья.

— Что, ты согласен, что все мы придурки?

— Если мы начнем вот так кривляться, то так и будет.

— Да, это будет хорошо смотреться на экране. Перед вами «Братья-Придурки».

— Придурок Лол.

— И его брат Кевин — Придурок Кев.

— Придурок Мэтт.

Повисла пауза.

— «Мертвые янки»? Это песня из альбома Ларса Фрериксена[128].

— «Мертвые англичане»?

— «Мертвая Англия».

— А это неплохо. «Мертвая Англия».

— Вы знаете, как нас называет дядя Рэй. Не только нас троих, но и всех, с кем мы водимся.

— Как?

— «Братья-Придурки»?

— The BB-boys. ПП-парни.

— Что это значит?

— Не знаю, он не рассказывал. Он смеется и говорит, что мы — ПП-парни.

— Плохие Пухлые Парни?

— Плохо Пахнущие Парни?

— Придурок!

— Смотрел в новостях, ребята назвались «Мегабургер». Они изнасиловали девушку в Лондоне.

— Уххх. Хорошее название. Почему бы им не назваться «Мафия МакДоналдса». Или «Next без ярлыков»? Или «Теско-террор»?

— «Американский Идиот»?

— «Английский Идиот»?

Кев теребил соломинку, ломая пластик.

— Я видел твою двоюродную сестру на днях, Челси. На ней была футболка с «Американским Идиотом», с гранатой в руке[129].

— Она никогда ее не снимает.

— Она была возле школы, у супермаркета. Вместе с младшей сестрой Йана. Как ее зовут? Таня?

— Я не знал, что она дружит с ней.

— Да уж, не знаю, что она там делала. Эта Таня покупает наркотики у воротил, которые торгуют ими на стоянке. Думаешь, твоя сестра покупает эту штуку у паков?

— Нет, Челси нет.

— Если Йан узнает, он убьет их. Если он узнает, что кто-то продавал наркотики его сестре. Ей только двенадцать.

— Ты должен ему сказать.

— Только не я. Может, ты?

— Челси, наверное, покупала какую-нибудь еду. Зачем ты шпионил за ними?

— Я не шпионил. Я шел туда за журналом.

— Каким? «Придурок-экспресс»?

— Отстань. Мы хотим придумать название для группы.

— А как насчет чего-то похожего на The Streets[130]? Он неплох. Это не рок, но это неплохо.

— «Городские близнецы»?

— Нас трое.

— «Три мозговеда»?

— А что если взять строчку из песни. Некоторые звучат хорошо. «Гнев и Любовь».

— «Узкие тени»?

— Ты можешь быть «NN».

— Придурок!

— «Химические романтики»?

— «Злобные Парни»?

Лол выдохнул, закончил с едой и скомкал упаковки в клубок, откинулся на спинку стула и оглядел зал, поглядывая на девушек с пирсингом, дядя Рэй говорил, что они похожи на отмытых хиппи. Жизнь казалась ему хорошей штукой, когда он просто гулял с приятелями, ему нравилось бродить по Аксбриджу, который был ближе к его дому, чем Слау, Куинсмер тоже был недалеко, не сравнить с Чаймсом и старым Чекером, и сюда было проще добраться, здесь можно было найти больше занятий и здесь было больше белых ребят, таких как он и его друзья, здесь было и безопаснее, не надо много думать о паках-громилах, он смотрел на Кева, как тот вертит головой, весь наэлектризованный, это было смешно, как он морщит лицо, сдвигая шапку на затылок и почесывая брови, а Мэтт был большим и тихим, он учился играть на басах, и считал Слэша[131] величайшим гитаристом в мире, может, так и было, а может, и нет, Лол не интересовался старыми группами, вроде Nirvana и Guns N’Roses, предпочитая Sum 41 и Bowling For Soup и другие, вроде этих, в самом деле, Мэтт мог бы сидеть на барабанах, а Кев бы играл на гитаре, но Кев хотел, чтобы у них были нормальные инструменты, и надеялся, что мама найдет ему работу в магазине, где работала сама, он хотел взять с собой еще и Лола, а Лол улыбался, чувствуя себя счастливым и довольным.

— Ты спрашивал своего отца о том, чтобы нам репетировать где-нибудь у тебя?

— Он не будет против.

— У тебя довольно большой дом.

— А хотите пару постояльцев? Я могу связать свою маму с твоим отцом.

— Он слишком занят для всего этого.

— Думаешь, у него найдется работа для нас, когда мы закончим школу?

— Вам придется одеваться особым образом, но это не слишком-то отличается от одежды, которую носит большинство людей.

— Твой отец сумасшедший. Хотел бы я быть как он. Он работает и сидит перед телеком — все. Никогда не выбирается в город или что-нибудь в этом духе.

— Тебе придется коротко постричься и купить рубашку «Бен Шерман».

— У меня и так короткие волосы.

— Да, Кев, но они немного длинней, чем надо.

— Что еще?

— Не знаю. Они все так выглядят. Когда видишь их всех вместе — это похоже на армию.

— Что еще нужно сделать?

— Сдать на права. Купить машину. Поставить в нее радио — и тогда отец даст тебе работу.

— Как я могу купить машину?

— Нууу, придурок. Работай. Займи денег. А как ты думаешь?

— Какой марки машину?

— С четырьмя дверцами, пожалуй, не слишком старую, хотя, зная отца, это не так уж важно. У него есть эти правила, но он их не выполняет. Он думает, что выполняет, но на самом деле он их нарушает все время. Тебе нужно просто обосноваться там и работать столько часов в день, сколько захочешь.

— Твой отец держит «Такси «Дельта», так что у нас должно быть все в порядке.

— Сначала он на них работал, потом выкупил эту компанию, но никого не нанимает. Энджи делает большую часть работы. Я не знаю, чем отец там на самом деле занимается.

— Кто такая Энджи?

— Женщина, которая там работает. Кэрол тоже там работает. Она мама Стейси.

— Я ее знаю. Я думал, она была проституткой.

— Что, мама Стейси?

— Ага, после того, как ее муж умер.

— Я так не думаю.

— Так кто-то говорил.

— Хотел бы ты, чтобы кто-то говорил так о твоей маме?

— Нет, не хотел бы. Я бы убил его, ко всем чертям.

— Женщина, что жила неподалеку от нас, занималась этим. А потом ее дочь напилась и въехала на своей спортивной машинке в окно паба.

— Она может получить работу у отца.

— У нее вообще не было работы. Ты прав, машину легко можно купить.

— Тебе нужна четырехдверная, чтобы работать в «Такси «Дельта».

— Мама собирается переезжать. Недалеко от вас построили несколько новых домов. Мы можем поселиться там. Я надеюсь. На другом конце теперь собрались одни бродяги.

Лол посмотрел на группу.

— Ну же, как мы собираемся называться? Это должно быть что-то такое, что с нами происходит.

— А мы ничего не делаем, просто штаны просиживаем.

— «Бездельники»?

— Это нехорошо. Пойду возьму еще колы.

Мэтт идет к кассам, Лол смотрит в окно, на дорогу, голова идет кругом, когда он думает о татуированных буквах LOVE и НАТЕ на костяшках старика, и чем больше он думает об этом, тем больше Лолу хочется, чтобы эти слова в самом деле относились к его отцу и дяде, и Челси была права, гнев и любовь — это как любовь и ненависть, он не был уверен, означает ли гнев то же самое, что и ненависть, он должен был подумать о различии, если оно было, Лол подобрал картофельную палочку и ухмыльнулся, бросил ее в Кев-Кева, который осклабился, втянул колу через соломинку и брызнул ею в Лола, промахнулся, он не хотел бы испачкать свою новую рубашку «Фред Перри», ничего не сказал, подождал, пока все успокоятся, мальчики смеялись, ни о чем не тревожась.

Ночная смена

Рэй предпочитал сидеть за рулем днем, но не возражал против ночной работы в среду или четверг, один или два раза в неделю, потому что ночью дороги тише и деньги идут хорошие. Не очень-то весело развозить по домам выпивох, но не то чтобы они его волновали, только немножко действовали на нервы, болтая какую-нибудь чушь, а вот с трезвыми гражданами, ловившими такси на ночной автобусной остановке, дела шли гладко. Он легко относился к пьяным, мирился с ними, но как любой водитель, который следит за своей машиной, мыл ее изнутри и снаружи каждую неделю, прилагая все свое старание и приезжал в гараж, чтобы почистить салон промышленным пылесосом, он завел правило, согласно которому каждый пассажир, которого начинает тошнить в машине, получает шлепок. Шлепком он заменял порку. И к черту. Вычистить все и дать пинка. Насколько позволяет задница, да и что он мог еще поделать? Только подъехать к обочине, чтобы дать этим дорогушам вывернуть душу в канаву. Но разве можно дать пинка пташке, также ее не оставишь на краю дороги, чтобы какой-нибудь извращенец увез ее и изнасиловал. Девушки получали больше вольностей, но парни должны были вести себя пристойно. Одно из золотых правил Терри гласило: не бить клиентов, довольно красивое правило, но у Рэя были свои стандарты, когда пассажирам хотелось блевать. На этот счет его еще никто не экзаменовал, но он знал, что это было только вопросом времени.

Он остановился у дома номер 47, заметил, что стены были покрыты штукатуркой с каменной крошкой, на оконных рамах и двери краска отслаивалась, а дерево потрескалось. Ему нравилось, как выглядел его дом: кирпичные стены, не тронутые штукатуркой, и он представил его аккуратные линии тысяч желтых кирпичей, цементные полоски между ними. Он представил, как Лиз сидит на диване и смотрит телевизор, пульт лежит у нее на коленях, его дочери уже в постелях, с подоткнутыми одеялами, в тепле и безопасности, счастливо улыбаются своим снам, все на своих местах, все чисто и аккуратно, все под защитой.

Передняя дверь распахнулась и закрылась, прежде чем он успел выйти и позвонить в дверной звонок, высокая женщина захромала к авто по дорожке, прилагая все силы, чтобы устоять на высоких каблуках. Мисс Роланде, согнувшись, протиснулась на заднее сиденье, выпрямилась, ее голова почти касалась крыши, громко попросила подвезти ее до «Космополитен».

— Не могли бы вы подобрать по дороге моих подруг? — спросила она. — Я говорила об этом женщине, когда звонила.

Рэй мог заметить, что на вид мисс Роланде не представляет собой ничего особенного, но она умела удачно подать себя, синтетический красный плащ оттенял красный блеск губной помады, губы казались непропорционально раздутыми на тощем лице и сверкали в оранжевых отсветах уличных фонарей. Путь к «Космополитен» лежал в сторону «Мейденхеда», одного из тех сверкающих клубов, что претендовали на звание высокодоходных заведений, но на самом деле были лишь пригородными свалками с гастролирующими позерами и дорогими напитками.

— Я слышал, сегодня ночью там играет Stomper 98[132], — сказал он, стараясь немного пошутить. — А в ди-джеях — Гарри Ламмин[133].

Мисс Роланде улыбнулась, но на самом деле она не слышала его и даже не догадывалась, о чем он говорит, она была сосредоточена на дороге и верных указаниях шоферу.

Рэй вставил еще пару шуток, несколько верных строчек из Oi! но ей больше нравилось смотреть на знакомые улицы, неровные узлы перекрестков и повороты, дома и террасы, высотки и гаражи и на психа, просвистевшего мимо на скейтборде в защитных очках. Рэй проникся уважением к ее «неприкосновенности частной жизни» и заткнулся, зная, что у пассажира, который втиснут в машину вместе с ним, выбор невелик: или соглашаться с мудрыми изречениями водителя, или бросать короткие ответы, в надежде быть понятым. В таком случае Рэй становился безразличным и прикидывался невидимкой, он не собирался спускать на нее всю свою угрюмость. Он потянулся к CD-плейеру и поставил «Disco Girls» из The Business. Он был хорошим таксистом и убавил звук, но так чтобы громкости вполне хватало для прохождения некоторых внушений в духе Дивного Нового Мира.

Мисс Роландс, казалось, была счастлива, внутри у нее все трепетало, как и у Рэя и любого живого существа. Может быть, она стеснялась или нервничала, сидя в машине с человеком, которого не знала. Вокруг было полно подонков, которые прикидывались таксистами и нападали на женщин. Он с ненавистью думал, что случайный человек мог взглянуть на него и принять за извращенца.

Они подъехали к ряду высоток, и Рэй глядел, как она заспешила к одной из них по дорожке, быстро поняла, что забыла надеть свои каблуки, вернулась и нашла их плотно закрепленными поверх ее сумочки, так что подошвы не оставляли следа на сиденье. Рэй был впечатлен ее хорошими манерами и тем фактом, что она знала, что может положиться на него. Он выключил плейер, настроил радио, отметая лекторов, светских болтунов и карикатурные разговоры бандитов из городских трущоб и остановившись на рассказах яхтсмена об акулах и штормах, морской болезни и одиночестве, которое он испытывал, самостоятельно пересекая Атлантику, и как был момент, когда он был уверен, что гибнет. Больше всего он боялся того, что его тело никогда не найдут, что он мог исчезнуть, раствориться в океане. Он не хотел стать человеком без тела. Он хотел, чтобы его нашли.

Дверь дома распахнулась, и три фигуры заскользили по дорожке, резкий запах парфюма оживил Рэя, мисс Роландс втиснулась на заднее сиденье вместе с круглолицей девой, ее лицо было матово-белым от пудры, а рядом с ним впереди уселась настоящая красавица в леопардовой курточке поверх серебряной мини-юбки, серебряная серьга в загорелом пупке, и он подумал о «Belly Button Boys»[134], но не засмеялся, обнаженные ноги были обуты в открытые туфли на ремешках. Он бы не отказался, если бы она предложила, но он был только водитель, ее шофер на двадцать минут. Ей было под тридцать, она вся горела, и глядя на ее короткую выбеленную перекисью стрижку, Рэй почти верил, что она из панков. Она направлялась в местный аналог большого европейского трэш-клуба на Вест-Энде, только без всех этих туристов, студентов и первостатейных идиотов. Он снова подумал о Джордже Оруэлле, силе пролетариев, их энергия истощалась от всего этого блеска в стиле диско и технологической шипучки. Он задумался, у многих ли людей плавится мозг, когда они глядят на экран с «Большим Братом», понимая, откуда пришло это имя, многие ли хотя бы слышали о «1984». Вот еще один способ разрушить что-то важное, просто изменить значение.

Он глубоко вдохнул и сосредоточился на дороге, твердом черном асфальте и работягах, что его укладывали, все эти мягкие коричневые штучки отвлекали его внимание, а он стойко прокладывал свой путь на А4, подумывая о смене привода, женщины сплетничали о своем, не обращая на него внимания, мисс Роландс и Толстушка называли куколку рядом с ним Ивонной.

— Вы заняты сегодня ночью? — спросила Ивонна. Рэй кивнул, не сводя глаз с полустертой белой линии на дороге.

— Все разгуливают и забавляются, а я работаю. Впрочем, не жалуюсь. Зарабатываю на жизнь.

— Бедняжка, — засмеялась она.

— Сегодня ночь четверга, лучшая ночь недели, — подала голос мисс Роландс.

Она ожила, и Рэй понял, что она стеснялась, а когда рядом с нею оказались подруги, которые могли прийти на выручку, к ней вернулась самоуверенность. Сила — в количестве.

— Это лучшая ночь исключительно из-за того, что случилось на прошлой неделе, — поддразнила ее Ивонна.

Девушки зашумели.

— Заткнись, сучка.

Рэй мог догадаться, чего добилась Рэнди Роландс.

Они снова засмеялись, Рэнди толкнула Ивонну, которая перегнулась со своего сиденья и дала сдачи подруге, Толстушка сидела неподвижно, страясь вести себя достойно, ожидая, когда ее подруги уймутся, и когда они уселись на места и принялись шептаться, их слова перемешивались с бормотанием радио, Рэй отключился от них и стал думать о Лиз, которая выглядела как Беки Бондаж[135], когда они только встретились, этим он ее и забалтывал. Он не был великим первооткрывателем, но это срабатывало. Это было хорошее время, и Лиз была великолепна, ни о чем не заботилась, но она изменилась, когда девочки родились. Она в самом деле умела принарядиться, теперь женщины одевались довольно скучно, если не собираются в какое-то особое место, как эта троица, особенно в своих домах и вдали от чужих глаз. Настали консервативные времена. И Лиз шла в ногу со временем.

— Можем мы заказать такси на потом? — спросила Ивонна, когда они подъехали к «Космополитен». — На час ночи, о’кей?

— Все паки в округе с их машинами твои, дорогуша, — промолвила Толстушка. — Пожилые индийцы еще ничего, но те, что помоложе, — просто плуты, так и пялятся на твои титьки.

— У меня радиосвязь. Если я буду свободен, я приеду за вами сам.

— Будет лучше, если нас подберешь ты. Мы тебя знаем, не правда ли, а ты знаешь нас, так что никто нас не похитит, и мы не закончим свои дни в руках насильника.

Он мог понять логику.

— Так и есть. Но я не могу болтаться здесь, вам придется подождать.

На подходах к клубу девушки начинали говорить все быстрее и быстрее, все больше возбуждались, и Рэй был уверен, что они под наркотой, он нахмурился, подумал о туфлях Рэнди, что торчали на ее сумочке, и предоставил их самим себе. Они были заложницы сомы, их рядили корпорации и кормили гангстеры, они были запрограммированы работать, плодиться и потреблять, воодушевляясь возможностью повеселиться, посмеяться, потратиться, потанцевать под электронные ритмы, и тот факт, что они сохраняли тепло и человечность, демонстрировал силу их духа. Ивонна полезла в кошелек, расплатилась и оставила ему два фунта чаевых, что было очень щедро, она улыбнулась и последовала за своими приятельницами к двери, у которой стояли в ожидании четверо вышибал, накачанных стероидами, один фрукт со скрещенными руками хищно склабился при досмотре новых посетителей, рисуясь в своих наушниках с микрофоном, как чертова гигантская марионетка. Девушки, не оглядываясь, прошли внутрь.

Рэй связался с базой, Кэрол отправила его в графство Корнуэлл, и он выключил радио, чтобы ехать в тишине, надеясь, что он не давал обещания забрать девушек. Он не был уверен, что до часу будет завален работой, и было бы хуже всего, если они забыли о нем, едва выйдя из машины. Он был простак. Очарованный улыбкой и блеском оголенной плоти. Они могли закончить раньше или позже, поголосовать у дороги или впрыгнуть в другое такси. К паку или итальяшке. Но обещание есть обещание, хотя вокруг могло быть множество других клиентов. Он подумал об Ивонне, зная, что скоро должен будет с кем-нибудь спать. Лиз была для него закрытой зоной, а он был всего лишь человек. Он должен был двигаться вперед, признав, что она просто не хотела его. Эта мысль расстраивала его, и он снова проигрывал в памяти, как они случайно встретились, подобно большинству других людей, эти знакомства завязываются ночью, в электрическом свете, в полусумерках, в пабах и клубах, и музыкальных залах, и людских домах. Теперь он был человеком-невидимкой, перевозящим чужих любовников, призраком на переднем сиденье, его черты размывались их выпивкой и наркотой.

Он въехал на стоянку рядом с пабом, вперед выступили мужчина и женщина, подавая ему сигналы взмахами рук, а свободными руками обхватив друг друга за талию. Они доковыляли до него в свом пьяном трехногом забеге, замедлили ход, затем развернулись, так как их качнуло назад, едва не опрокинувшись навзничь. Сладкий аромат Ивонны, Толстушки и мисс Роландс сменился другим запахом, отвратной мешаниной «Джека Дэниэлса» и «Сэма Смита». Они дотащились до машины, дернули заднюю дверь, ввалились внутрь, потянули дверь на себя, бормоча какую-то невнятицу. Они смеялись. Он не возражал против счастливых пьяных людей. Они были достаточно опытны, чтобы пить, не пьянея, но должно быть, рано начали сегодня. На женщине были богатые драгоценности, отличная губная помада, новые джинсы и старый жакет, и хотя она была мертвецки пьяна, он мог понять, что положение ее было недурным, и она хорошо держалась после долгой вечеринки. Мужчина, который был с нею, выглядел грубовато, его лицо было в морщинах, взгляд плавал. Рэй задумался, если они женаты, то как долго знают друг друга и сколько они уже вместе.

Ведя машину в Лэнгли, он задал несколько вопросов, но не мог разобрать, что они ему отвечали. Они больше интересовались друг другом, этот тип наклонял голову, когда женщина начинала шептать что-то на их собственном языке. Радио на приборной доске бормотало, и он не мог уловить смысла дебатов, интеллектуалы обсуждали разные формы ислама, и как могут белые англичане принимать эти новые обычаи и верования. Просто дерьмо. Его пьяные пассажиры и то вели себя осмысленней. Он сосредоточился на дороге, молодых гонщиках и сетях супермаркетов, возбужденных парах и мусульманах, которых не заботил весь этот фундаментализм и которые только хотели приобрести диван или плазменную панель по специальной цене. Впереди мерцали огни, обозначая левый и правый края дороги, вдоль линии дорожных работ тянулись светящиеся конусы, и он в самом деле захотел оказаться дома, со своей женой и дочерьми, захотел измениться. Рэй миновал перекресток и оказался на прямом участке дороги.

Остановившись по адресу, который назвала Кэрол, Рэй обернулся к своим пассажирам и увидел, что они мирно спали. Голова мужчины покоилась на женском плече, а ее лицо было запрокинуто назад. Он не был в восторге оттого, что пришлось будить их, вставать и открывать заднюю дверь, пытаться растрясти мужчину. Тот зашевелился, сказал что-то об опоздавшем поезде и отключился. Рэй попробовал снова, потянул этого типа на себя и увидел, что его рука была зажата в женской, а теперь задвигалась она, и когда он вытащил их на вечерний воздух, мужчина вручил Рэю десятифутовую бумажку, сказав оставить сдачу себе. Это были большие чаевые, слишком большие, и он вернул два фунта, наблюдая, как они сомнамбулически движутся к дому, забрался обратно в машину и подождал немного, чтобы убедиться, что они попали внутрь. Они не могли справиться с ключом, и он представил Ивонну, Толстушку и Рэнди через тридцать лет, если им повезет, как они сражаются с йельским замком, который стоит на защите маленького дома на маленькой улице, такого же, как у Рэя и Лиз. Ни один из этих выпивох не вспомнит о нем завтра утром.

Развозя людей по домам, он становился не таким угрюмым. Методистская церковь и китайский буфет, время идет, он останавливается у фургона и покупает себе картонный стаканчик кофе и сэндвич, чтобы удержаться на ногах. Он почувствовал себя лучше, принялся слушать разговоры по радио, наблюдая за пешеходами, которые сновали взад и вперед, пропуская мимо лица и автомобили. Это оказалась легкая смена.

Вскоре после десяти он подобрал трех типов из «Марриотта». Они были обуты и одеты, пьяны и развязны, их головы были набиты сетевым порно и счетами подотчетных сумм. Рэй миновал М4 и выехал на старую дорогу в Виндзор. Они петушились, сидящий рядом с ним человек рассказывал идиотам на заднем сиденье, что он мог купить все, что захочет, что у каждой женщины есть цена. Рэй старался не обращать внимания на этого самца, балабол на заднем сиденье болтал, как он брил лобковые волосы нескольким типам во время военных учений в прошлые выходные.

Для Рэя это прозвучало как свидетельство педерастических наклонностей его пассажира, но он предполагал, что у этих корпоративных паразитов были другие представления о норме, они выбирали одного из своих менеджеров для нескольких честных шлепков, но тискались с женщинами. Они хорошо говорили, но он догадывался, что они лишь прикидываются. Они были с севера, может быть, шотландцы или даже ирландцы. Ему было все равно. Они стремились примкнуть к элите, хотели оказаться среди больших мальчиков, но Рэй знал, что у них нет шансов. Их подводила каверзная жадная натура. Они носились неприкаянно и так хотели угодить боссу, который бы похлопал их по спине. Они были внутренними врагами.

Работа таксиста учила многому, и именно это ее свойство доставляло ему такое удовольствие. Она давала возможность встретиться с такими людьми, с которыми бы ты никогда не столкнулся в обычной жизни.

Его пассажиры были возбуждены, разжигая друг друга, блажа и завираясь, словно Рэя здесь не было вовсе, но его больше интересовали их прически, длинные волосы спадали им на плечи, словно плавники. Будто сутенеры, тупицы, с гелем в крашеных волосах. Он прищурил глаза, поняв, что это были плавникоголовые. Рептилии. Холоднокровные паразиты. Со знаками доллара в пустых глазах. Может быть, он был несколько несправедлив к старым добрым игуанам и гекконам, всем этим змеям, демонизированным в Библии, гадам ползучим, которые лишь шипели, защищая свою Территорию, безобидным морским черепахам, которые жили сотни лет и помнили еще капитана Кука. Он не знал, что творилось в голове черепах или аллигаторов, поэтому не мог их судить, но с ним ехали эти три отборных идиота. Тощие денежные мешки в дорогущих шмотках. Суки. Ему был нужен только предлог.

— Я думал, все водители в округе паки, — сказал плавникоголовый рядом с ним. — А ты не замаскированный пак, а, приятель?

Рэй повернулся и уставился на него. Обычно хватало просто твердого взгляда, но эти трое, похоже, не понимали.

— Я ненавижу этих вонючих ублюдков. Ты не желтый, который притворяется белым? Слау — будто гребаная Калькутта. Никто не выдержит здесь больше двух дней.

— О чем был тот стих? — засмеялся его друг. — Что-то о бомбах, падающих на Слау.

Рэй относился к людям так, как они относились к нему. Он демонстрировал уважение и ожидал того же в ответ. Он знал удальцов, которые ходили в строю Национального Фронта в былые времена, мужчин, которые голосовали за Британскую Национальную партию, и живя демократической стране, он верил, что каждый имеет право на свой собственный взгляд, но он невысоко ставил незнакомцев, которые пропихивали ему свое мнение, едва узнав его. Он мог послушать чьи-то мысли, попытаться понять, почему этот человек их придерживается, но что знали эти три клоуна?

Из них перло дерьмо, всех форм, цветов и размеров, и он решил, что его пассажиры и были дерьмом. Они бы невежливы. Ему не нравились эти люди.

— А он неразговорчив, правда, — пролаяли сзади. Рэй представил себе ухмылку на его лице, но не поймал ее в зеркале.

Кто-то зажег сигарету, не спросив, отряхнул пепел на идиота на переднем сиденье, пепел скатился по его чешуйчатому телу и приземлился на приборной доске.

Дым заполнил машину, вытесняя задержавшийся запах Ивонны и ее приятельниц. Рэй представил себе процесс чистки. Свежий воздух и уважение личности, это роса, омывавшая подошвы его «мартинсов». Он улыбнулся.

— Отъебись, — проныл самец, сидящий рядом с ним, развернувшись на сиденье и отвесив затрещину одному из своих дружков.

— Идиот. Отъебись.

Рэю не нравился сигаретный пепел на приборной доске. Он много работал, и эта машина была его рабочим инструментом. Они говорили с ним, но не видели его лица. Он проехал мимо женщины, которая одна вела свой автомобиль. Его пассажиры принялись кричать и лупить по стеклу, облизывая губы, прямо как озабоченная мелюзга из начальной школы. Женщина была напугана.

Рэй подумал о своих детях, спящих дома и укрытых от мира. Жаль, что им придется вырасти.

Через полмили он выехал на узкую дорогу, о которой уже думал, заросли травы и насыпь булыжника отделяли ее от объездной трассы. Он остановился и развернул машину, наклонился и нажал на кнопку, увеличил звук. Он вышел из машины и постоял в сумерках, горящие фары освещали кусты, он вдыхал бездымный воздух. Из машины раздавались звуки «Romper Stomper» из первого альбома «Transplants», сливаясь с похожимы звуками автотрассы. Его любимыми песнями были «We Trusted You» и «Weigh On My Mind», но он решил остановиться на этой песне, в ней не так нужны были слова. Ему больше нравилась инструментальная часть.

Он взглянул на своих пассажиров. Теперь они его ясно видели.

Он открыл заднюю дверь и вытащил ближайшего типа наружу, двинул ему пару раз, затем пнул его, сила музыки подгоняла его. Им не хватало лишь хороших манер. Это не так сложно. И неважно, был он адвокатом или чистил нужники, любая человеческая работа важна. Пепел на приборной доске был последней каплей. Как и брань, и комментарии о паках, мусор в его личном пространстве и бедная напуганная женщина. Он принял их приглашение, почувствовал щелчек в голове, удары становились жеще, мозг почти отключился, он силой вернул себя обратно, осознавая, что он делает, установил предел, впихнул полусознательного мужчину обратно в машину и нажал кнопки, поставив «Liquidator»[136]. Это была единственная запись ска, которая ему по-настоящему нравилась, она была неумолимой, но и мягкой в то же время, это была правильная песня. Ему нужно было следить за собой, чтобы не переусердствовать с поркой, что он с легкостью и проделывал, это Территория Психованного Рэя. Он не хотел покалечить или убить кого-нибудь из них.

Второй разбойник с заднего сиденья отказывался выйти поиграть, так что Рэй ушиб голову о дверь, когда уже наполовину вытащил его наружу, опустил руку в рубящем движении, словно он был Брюсом Ли, дававшим свой урок кунг-фу, по крайней мере, до тех пор, пока этот тип не выберется из машины. Он поставил его на ноги и дважды ему врезал, пнув ему под зад, когда тот упал на колени и скатился в канаву, заросшую кустами ежевики и полную пивных банок. Передний пассажир уже был снаружи и просил не трогать его, и Рэй применил голову, съездив по его буратиновской нюхалке. Это были лишь затрещины, не более, не то что полноценная обработка в духе Джона Терри, он не хотел, чтобы эти люди попали в больницу, и помнил о своей ответственности перед фирмой. Им повезло, хотя всхлипывание раздражало его, навязая в ушах еще какое-то время, а потом он уехал, «Liquidator» и теплые мысли заполнили его ум. Он оставит «Romper Somper» на потом. Эта песня будет означать, что он в порядке и наедине сам с собой.

Остаток вечера прошел гладко. Рэй чувствовал себя более расслабленно, сбросив часть былого напряжения. Он работал до половины первого, прежде чем свернуть на Бат Роад. Он не собирался оставлять тех девушек в сложном положении, особенно когда вокруг бродит столько мерзких плавникоголовых. Он ехал и смеялся. Промышленная зона была безлюдна, и он замедлил ход прямо возле торговых рядов, не обращая внимания на флаги ЕС на дисках и с любопытством оглядывая новые модели. Это время ночи было прекрасно, обычно все утихает и замирает.

— Я знала, ты вернешься, — закричала Ивонна, когда он подъехал.

— Обычно водители забывают, — отметила Толстушка. — Иногда дорога домой превращается в ночной кошмар.

— Где ваша подруга? — спросил Рэй.

Они засмеялись таким смехом, которым смеются киски, когда дело касается секса, одновременно застенчиво и нагло, и он представил, как Рэнди снимает мерку с какого-нибудь скользкого итальяшки. Имеет право, еще бы. Ему было все равно. Вскоре они уже мчались, две леди, голова к голове, шептались о своем, а он не пытался слушать их, смотрел вперед, смена заканчивалась. Навстречу неслась полицейская машина, он сбавил скорость, наблюдая, как она просвистела мимо, быстро уменьшаясь в размерах.

— Ты знаешь Красавчика, верно? — спросила Толстушка.

Рэй взглянул в зеркало, обе его пассажирки сидели на заднем сиденье.

— Знаю. Постоянно вижусь с этим типом.

— Красавчик! — проговорила Ивонна глубоким голосом.

Это был позывной его друга несколько лет назад.

— Я была с ним когда-то, — продолжала она.

Рэй посмотрел на нее, но не мог вспомнить ее лица.

— Ты Психованный Рэй, верно?

Он недооценивал ее память.

— Никто меня больше так не называет.

— Красавчик тоже не называет себя Красавчиком.

Это была правда. Он задумался, почему.

— Как он?

— Как новенький. У него жена и шестеро детей, и он бросил пить.

— Значит, нашел себе занятие. Когда я видел его четыре месяца назад, он все еще был один и вряд ли у него вышло бы выпить — он и так еле на ногах держался.

— Там только я живу.

— Миссис Раймонд Красавчик. Толстая кобыла.

— Что-то вроде этого.

— Попроси его позвонить мне, ладно? Скажи ему, Энни спрашивала о нем. У него должен быть мой номер. Я давала его, когда виделась с ним. Это было несколько лет назад, когда мы встречались.

Рэй полез в боковой карман и достал телефон, нашел номер Красавчика и нажал кнопку.

— Чего тебе? — спросил его друг. — Я спал. Мне снилось, что я трахаю Билли Пайпер у телефонной будки.

— Вот, — сказал Рэй, передавая телефон Энни. — Поговори с ним сама.

Она вскрикнула и откинулась назад, но тут же схватила телефон. Ивонна хлопнула Рэя по плечу, но не сильно. Он отключился, не желая слушать их разговор, думая об игре с «Тоттенхэмом» через пару недель и гадая, что за моб[137] они завалят. Он всегда с удовольствием ожидал игры с «Тоттенхэмом».

Энни вручила ему телефон.

— Рэй? Привези ее, приятель. Теперь ты меня окончательно разбудил.

— Хочешь повидать его? — спросил он Энни.

Она, кажется, просто жаждала, а он был рад сделать одолжение.

Ивонна пересела вперед, когда он высадил Толстушку. Красавчик помахал ему через переднюю дверь.

— Кто это? — спросила Ивонна, слушая CD.

Рэй прибавил звук.

— The Templars[138]. Из Нью-Йорка.

— Ты когда-нибудь был в Нью-Йорке? — спросила она.

— Нет, но один тип, которого я знаю, он там был, привез назад полные сумки айподов, несколько лэптопов, эти ботинки «Timberland», ну ты знаешь. Там это дешево. Янки знают толк в вещах. Понимаешь, они — старые англичане, в каком-то смысле больше британцы, чем мы. Они все еще ценят личность, верят в себя.

— Я бы хотела поехать в Нью-Йорк.

Ивонна улыбалась и смотрела в окно.

— По мне, панк слишком шумный.

— Это Oi! музыка скинхедов. Есть разница.

— Мне не нравится грубая музыка.

Она принялась разглагольствовать о каких-то танцевальных группах, потом о том, как в «Космополитен» можно взять два напитка по цене одного, пусть даже с небольшой наценкой, и он перестал слушать, он собирался высадить ее в скором времени и хотел домой.

— Я живу с мамой, — сказала она, когда он замедлил ход. — Почему бы тебе не заехать вон за те гаражи?

Она сжала его руку. Совершенно отчетливо.

— У тебя крепкие мышцы, — сказала она странным голосом и засмеялась.

Рэй знал, что попал.

Он сделал, как она сказала, остановился и выключил мотор, Ивонна пробежала ладонью по его ноге и потерла в паху. Рэй поймал свое отражение в зеркале, крепкая голова и стриженые волосы и порадовался, что ночная работа закончилась. Ивонна соскользнула на свое сиденье и подняла ноги в воздух, сбросив белые стринги и засунув их в сумочку, потом пробралась назад.

Скинхед думал о золотых правилах его дядюшки — короткие волосы, свежая одежда, не месить пассажиров на проселочных дорогах и не трахаться с клиентами. Он чувствовал, что его защита слабеет, вынес свое усталое тело из машины, обошел ее и сел позади с Ивонной, ее прямое платье сверкало белыми и серебряными звездами, миллионы желаний переливались во тьме. Он закрыл дверь, рассуждая, что нельзя требовать, чтобы он соответствовал правилам двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Даже преданный своему делу профессиональный водитель «Дельты» заслуживал отдыха.

СТРИТ-ПАНК

Маленькая карманная фирма

С любой фирмой было так. Всегда есть ядро, на которое можно положиться в делах, внутренних и внешних, год за годом, что бы ни случилось. Терри нужно было лишь вспомнить прошедшие сорок лет футбола, чтобы понять эту истину и увидеть лица тех, кто приходил на помощь в течение десятилетий, ясным днем или в непогоду, это были люди всех мастей — симпатяги, угрюмые типы и просто психи. Рядом с ним появлялись ребята помладше, и их становилось все больше, они учились и помогали фирме держаться на плаву, меняться и адаптироваться к новым условиям, иные парни срастались с ней, а прочие двигались дальше, находили себе другие занятия, ядро же адаптировалось к разным условиям, примерялось к новым клиентам, одерживая верх и проигрывая в самых разных сражениях на своем пути. Он напевал про себя: «МЫ ЗНАМЕНИТЫЕ „ЧЕЛСИ“», — и широкая улыбка озаряла его лицо.

Глядя на ребят, которые находили себе дело рядом с ним, он знал, что выбрал правильных людей для работы. Было утро четверга, и через два дня «Челси» проведет домашний матч с «Тоттенхэмом», и большинство из ребят будут на игре, и Терри все еще был в восторге от футбола, подготовка уже началась, нетерпение нарастало, вот чем была игра в те дни — сплавом сценического и спортивного мастерства. Сперва он хотел управиться за сегодняшний день и пятницу. Хотел, чтобы клуб был украшен и все дела завершились уже сегодня к вечеру, так как на завтра у него был назначен прием в больнице. Он думал об этом без удовольствия, доктор предупредил, что процедура будет неприятной.

Было почти двенадцать, и оглядевшись вокруг, он расхохотался. Нагнулся и засмеялся еще сильнее.

— Что случилось? — спросил Рэй, нахмурившись, когда Терри унялся, прижимая валик с краской к стене.

Хокинз оглядывался, пытаясь понять соль шутки и тоже с готовностью посмеяться.

Лол переминался с ноги на ногу, в его голове вертелась музыка, он глядел на отца и улыбался, не слишком вдаваясь в ситуацию, маленькая кисть в его руке блестела краской.

— Что за вид, — сказал Терри. — Что за картина.

Рэй не сразу понял его, но тут же почувствовал, что выглядит по-идиотски, его комбинезон был слишком тесен, особенно в ногах, и заканчивался посередине икр. Обут он был в пару старых «мартинсов», потрескавшихся на подъеме, эти ботинки хранились для разной работы по дому и не знали щетки много лет. Белый комбинезон был забрызган красной краской еще, наверное, лет десять назад, и этот узор в горошек не очень-то нравился Рэю, ткань стояла колом.

Он взглянул на остальных: Йан Стиле и Большой Фрэнк работали под потолком, Лол и Кев то и дело лезли к другим, Бастер трепал языком у барной стойки, Хокинз красил стены — Рэй знал, что опрятней они от этого не станут, Терри в синем рабочем костюме руководил работой, как чертов капитан или еще кто-то в этом роде, всю эту жуткую одежку Хокинз притащил из угла своего гаража, где она копилась вместе со спортивными рубашками и стопкой фильмов с Артуром Дейли за последние двадцать лет.

— Прелесть, просто прелесть, — продолжал Терри, то за сборище.

Рэй понял, о чем он. Это словно «Заводной апельсин»[139] — встретился с «Телепузиками». Теперь им не хватало только крикетных шаров, клюшек и ямок в дерне. Он ухмыльнулся, довольный тем, что не занят покраской снаружи, торча на лестнице. Хокинз посмеялся и снова принялся за дело, Кев толкал Лола, который корчил рожи, и просил его перестать слоняться. Им обещали хорошие деньги — сто фунтов за день работы, и отец раздобрился и разрешил его приятелю прийти тоже, однажды он уже убедился, что парень способен держать кисть в руках. Терри не нужны были проволочки. Это был не футбол. Это было не общественное задание. Бар совершено точно был закрыт. Он потратился на лучшую краску, какую только смог найти, поверив надписям на банках, что одного слоя достаточно, и хотел завершить всю работу по стенам, потолку и деревянным деталям уже сегодня. Людей у него хватало, так что никаких оправданий быть не могло. Рэй наведался в архив, а Энджи целую неделю, собирала старые газетки и ведомости, Терри и Бастер приходили сюда прошлой ночью и укрыли все, о нельзя было вынести. Он беспокоился о музыкальном автомате, Бастер — о барной стойке, поэтому их покрасили в первую очередь, они оба во все глаза следили а работой.

— Вы как парочка старых леди, — заметил Хокинз.

Надо было подумать о бильярдных столах, но их поверхности были укрыты деревянными досками, ножки стоило только обернуть газетами, а по ковру, под Йаном и Фрэнком, которые работали наверху, двигали большой кусок пластика.

Терри расхаживал с отверткой и снимал фотографии, отмечая на плане место каждой из них, требуя, чтобы дырочки не замазывали краской. Он выбрал для покраски цвета, соответствующие прежним, он не хотел менять интерьер — только освежить его. Энджи первая предложила это, Рэй и Бастер поддержали ее. Он отнесся к этому настороженно, но мог понять их логику, и не собирался переворачивать здесь все вверх дном, а только немного оживить это место.

— Надо открыть окна, — первое, что сказал Терри, когда жестянки были вскрыты, и парни начали размешивать краску. — Иначе мы все потравимся. А Йан говорит, что без нормального освещения ничего хорошего у нас не выйдет.

Терри не был знаком с этим малышом Йаном, но ему сказали, что он работал маляром, выполнял какую-то работу для Рэя, и он полагал, что есть смысл иметь при себе профессионала. Вообще-то, он думал, этот парень будет постарше, зато Йан явился в своем собственном рабочем комбинезоне и дал несколько дельных советов, похоже, он знал свое дело. Он не был в «Юнион Джеке» прежде, и клуб произвел на него впечатление, он начал задавать Терри такие вопросы, от которых тот почувствовал к нему расположение. Йан показал Лориэлу и Кевину, что нужно делать, и Терри был доволен, что его сын тоже пришел, не упустив возможности подработать. Деньги, которые он платил, были приличной суммой для парней их возраста.

— Тогда и запах уйдет быстрее, — заметил Йан. Терри знал, что они правы, но хотел держать клуб забытым как можно дольше, словно через открытые окна в него что-то могло выпорхнуть, однако склонился перед неизбежностью, собираясь снова закрыть окна, как только работа будет закончена.

Рэй и Фрэнк сняли верхние доски, узкие лучи света, которые так ему полюбились, расширились и заполнили половину «Юнион Джека», но нижние доски он велел не трогать, и в помещении осталось множество темных углов. Он моргал, пока глаза не привыкли к свету, свежий воздух заполнил клуб через два открытых окна, и ему вспомнился затхлый запах, витавший здесь в первый его день, он понял, что привык к нему, но чистый воздух взял вое, у Терри на минуту перехватило дух, и он засомневался, нет ли здесь ошибки. Он вообразил, как духи покидает это место и прежняя атмосфера улетучивается, и подумал, что вел себя, как дурак. Это было три часа назад. Теперь он чувствовал себя прекрасно. «Юнион Джек» все больше оживал. Обновить покраску было хорошей идеей. Позже они закроют окна, но они не станут ставить обратно доски. Никто не мог заглянуть внутрь с улицы.

— Есть еще кофе? — спросил Фрэнк.

Он хотел, чтобы ему принесли чашку, но Бастер не был официантом, он стоял за барной стойкой и дул на собственный кофе, а кофеварка булькала неподалеку. Он хорошо разбирался в качественных зернах, без сожаления тратился на лучшие смеси и обожал свой «Блю Мартин». Сегодня он купил что-то подешевле, понимая, что они будут пить кофе помногу, но это все равно была хорошая марка.

Если ты работаешь в пабе, тебе нужно что-то, что будет удерживать от выпивки в течение дня, а кофеин гарантирует, что все останутся на ногах. Он следил, чтобы в термосе всегда был кофе, а бисквиты лежали наготове, зная, что работа движется лучше, когда все счастливы. Запах варящегося кофе взбодрит кого угодно. Он не знал, удачно ли все вышло вчера с тем человеком, который зашел заглянуть в клуб, этот мистер отвечал за выдачу лицензий на продажу спиртного.

Роберт Марстон был молод и нервозен, казалось, больше всего его беспокоило название этого места. Бастер провел его по клубу, и он приободрился, но потом Терри заявил, что хочет также играть здесь «настоящую скинхедовскую музыку», и парень остыл. Уходя, он поднял флаг, висевший в коридоре, сказав, что он какой-то невпечатляющий и лучше бы его снять. Бастер не знал, что с этим делать, и беспокоился, не пропустили ли они чего.

Эта история только что была рассказана всем, и пока Бастер работал языком, Фрэнк понял, что обслуживать его не собираются, и пошел за своей чашкой.

— Может, нам нужно сделать из этого места «Старбакс»[140], — заметил бармен.

Терри надеялся, что этот комментарий вызван отнюдь не появлением у стойки неряшливой компании. Рэй и Хокинз вслед за Фрэнком прекратили работу, видимо, думая, что они тоже заслужили передышку.

Бастер объяснял причину визита Марстона.

— Дело в том, — сказал Рэй раздраженно, подливая молока в свою чашку, — что бюрократ, типа этого, может в самом деле пустить все к чертям. Посмотрите на суды, банк, любую правительственную контору. Посмотрите на ЕС.

Йан присоединился к ним. Только Лориэл и Кевин все еще работали. Терри взглянул на часы. Он хотел завершить работу сегодня. Завтра было бы хуже. Он смотрел на ребят, стоявших вокруг барной стойки, все еще укрытой газетами, хотя потолок над ней уже высох. Где-то болтало радио, никто его не слушал.

— К черту такую свободу, если он не даст тебе лицензии из-за флага, — сказал Фрэнк. — Он не может этого сделать. Он не может отказать. Что за чертовщина, я ходил сюда еще мальчишкой. Я помню это место. Если и тогда ребята не возражали, то с чего ему-то быть против? Что за дьявол этот Марстон, вообще?

Терри выступил вперед. Бастер преувеличивал все до невозможности. Паренек сделал пару замечаний, которые не имели особого значения, хотя он и нашел их несколько излишними. Если возникнут проблемы, он приложит все старание, чтобы как следует все объяснить.

— Он вовсе не говорил, что не даст лицензии. Все будет в порядке. Он не понимает, что такое скиновская музыка.

— Это Oi! — сказал Рэй.

— Это ска, его я и имел в виду. Если он нам откажет, я подам апелляцию, но все будет отлично. Вот увидите.

Марстон был другой породы, с университетским образованием, вероятно прошел все возможные курсы по изучению империй и рабовладения. Юнион Джек говорил Марстону о чем-то еще, что-то об империализме и политиках правого крыла, в то время как для здешних парней он был чем-то более существенным, частью их личностей, а это совсем не то же самое. Все зависело от того, как смотреть на вещи, вот и все.

— Юнион Джек уходит постепенно, — сказал Рэй. — Нынешние детки, они крест св. Георгия знают лучше, чем Юнион Джек[141]. Это тоже один из планов ЕС. Разрушить Объединенное Королевство и сделать Англию регионом Объединенных Государств Европы. Если они могут разрушить Объединенное Королевство, избавившись от ее символа, то они уже на полпути. Это ясно как день.

Повисла пауза, Терри снова взглянул на часы.

— Что нам нужно сделать, так это отловить того ублюдка, — заявил Хокинз. — Поймать его на улице и посадить в гараж. Ты же был там, да, Тел?

Терри кивнул. Рэй и Фрэнк тоже. Они все знали это место и чувствовали себя неважно, когда дверь за их спинами захлопывалась. Это не был обычный гараж. Скорее, бункер. Некоторые парни достигли уже среднего возраста и арендовали для себя хорошие участки, начинали по весне копаться на них с удвоенным рвением, выращивая фасоль, ревень и тому подобное летом, и пялясь на заготовленные горшочки с рассадой зимой, а Алан предпочитал гараж без окон, электрическую лампу и ультракомфортабельное кресло. Одному дьяволу известно, чем он там занимался, считалось, что ему просто нравится иметь свое собственное местечко подальше от жены. Местечко, где он может побыть один.

— Мы свяжем его и утащим в гараж, так, может быть, наденем наручники, чтобы все казалось более спланированным. Может, натянем ему мешок на голову, когда он будет в фургоне, так он не сможет нас узнать.

— По мне, это все немного бредово, — засмеялся Йан. Хокинз уставился на мальчика.

— Да уж, безумие, — сказал Рэй, поддерживая Йана. — Мы же не гребаные шпоры, Алан. Не компания извращенцев.

Парень опустил голову.

— Нет, вы не ухватили, — продолжал Хокинз, теперь уже улыбаясь. — Понимаешь, этот тип должен думать, что мы — это кто-то другие.

— Кто? — Спросил Рэй.

— Не знаю. Кто-нибудь.

— Что, как Джулиан Клэри[142] и Бой Джордж[143]?

Все засмеялись, но Хокинз выглядел серьезным.

— Он должен думать, что мы — организованная группа и что за нами кое-кто стоит.

— Вот что я скажу, — размышлял вслух Рэй. — Заявим ему, что мы — «Комбат 18»[144]. Этому ублюдку понравится, ему будет, что рассказать друзьям.

— Звучит неплохо. Этим новомодным чиновничьим подстилкам понравится, точно.

Терри думал о передаче «Скинхеды и свастика». Он собирался посмотреть ее в скором времени, раз уж Энджи продолжала спрашивать, что он думает об этом, раз уж она потрудилась записать это для него. Хокинз мог бы написать сценарий для документального фильма.

— Мы затащим его в гараж, — продолжал Хокинз, — может, повозим его для начала по округе, так, чтобы сбить с толку. Я распечатаю постер из интернета, изготовлю несколько рубашек под TERROR MACHINE, настоящий череп «К-18» и все в таком духе. Он просто обгадится.

— И что потом? — спросил Йан. Хокинз нагнулся вперед, ухмыляясь.

— А потом я вот этими коленями заткну его поганую пасть.

Раздался недружный хохот, но большинство молчало.

— Скажи, он пойдет в полицию? — спросил Терри. — Ты собираешься убить его?

Ему было что сказать.

— Ты не можешь себе это позволить, — продолжил Терри. — Ты несешь чушь. Он просто понимает вещи иначе. Это университетское образование. Я поговорю с ним, если будет нужно, и объясню все как следует.

— Для ублюдка, типа этого, мы — только банда бритоголовых, — сказал Хокинз. — Без обид, Тел.

— Ладно, послушай, — теперь Терри был жесток. — Никакого гаража, никаких похищений, и я не плачу много тем, кто сидит тут и болтает целый день.

Терри смотрел на своего друга и знал, что шутит — надеялся, что шутит. Бывали случаи, когда некоторые угрожающие жесты необходимы, но не в этот раз. Он хлопнул в ладоши, побуждая ребят к работе, прикрыл на время общую закусочную и привел в порядок остатки еды. Он не хотел, чтобы они без толку бродили по пабу, и сам он был здесь не для того, чтобы разливать напитки. Они должны максимально выложиться.

Он посмотрел на Рэя, который мазал стену рядом с ним, затем на Хокинза — этот гаражный житель был занят своим валиком, обмакивал его в краску и высматривал для себя местечко на стене. Терри заметил, как его племянник изменился в лице, повернувшись к радио и слушая новость о том, что два британских солдата подорвались на дорожной мине в Ираке, он казался расстроенным, но успокоился, узнав, что те прибыли из Ланкашира, и следовательно, были виновны. Терри не знал, что все это значит, и не пытался понять. Ему было чем озаботиться, например, завершением покраски к вечеру и завтрашней больничной процедурой. Он окинул взглядом клуб и остался доволен тем, что все снова принялись за работу и старательно гнули спины, Лориэл и его друг Кевин сосредоточенно трудились, отрабатывая свои деньги, как и все остальные ребята. Это вселяло в него гордость.

Нескончаемый бунт в ‘82

Священник вкладывает все красноречие в описание короткой жизни британского солдата, который погиб, сражаясь за свободу Фолькленда, его пальцы бегают по краю кафедры, а семья этого мальчика жмется перед алтарем, пытаясь понять проповедь о всепрощении. Здесь нет укрытого флагом гроба, которого могла бы коснуться миссис Фишер и внутри которого покоилось бы обугленное тело, только фотография в рамке стоит на столе рядом с алтарем. Скоро служба закончится, и Барри Фишер не будет забыт — пока не уйдут его родители, а за ними его братья и сестры, а фото найдут в ящике стола, со сломанной рамкой и треснувшим стеклом, и молодой голос спросит, кто это, кто этот парень, кто он? История Барри забудется, на его памятнике не будет ни слова, как и на всех других. Его жертва останется бессмысленной, но сейчас эта служба — важнейшая в мире вещь.

Рэй сидит на последней скамье, испытывая гордость за соотечественника, которого он едва знал, но это было делом принципа — явиться сюда, и тем показать уважение семье этого человека и его жертве. Он верит в войну, не думая о жертвах, но хотя он и старается сосредоточиться на словах священника, пытается представить юного армейца, он ничем не может помочь, и на память приходят другие похороны, случившиеся не так давно, и как потом он узнал, что когда его дед получил ранение во Франции, во время Второй мировой, Виши Франс передали его немцам, и эсэсовцы запытали пулеметчика Джорджа почти до смерти. Рэй узнал об этом случайно, подслушав разговор двух друзей Джорджа, а затем выспросил и запомнил некоторые подробности. Должно быть, Джордж никогда не рассказывал об этом маме Рэя, его дяде или тете. Дед не хотел тревожить своих детей. Рэй обещал пожилым людям молчать об этом, так как те чувствовали себя виноватыми, выдав секрет, словно они подвели своего друга. Вскоре и они отошли.

Рэй выразил свои соболезнования в церковном дворе, не стал ничего пить в доме и отправился к себе, переоделся в рабочий костюм, ботинки со стальными ножами и строительную куртку и поехал в Хитроу, в голове его играли церковные гимны. «Иерусалим» — любимый народный, Билли Блейк, движущийся навстречу индустриализации и рационализации, гордый за свою страну и народ. Эта песня будит его гордость, будит гнев против подонков, разбивших Англию в Фолкленде, всех этих ненавистников Юнион Джека, которые думают, что хорошо бы диктатору прибрать к рукам кусок чужой земли. Новые левые воют, что Фолкленд полон баранов и продуваем всеми ветрами, используют любые оправдания, какие только приходят в их слезливые головы, и он хотел бы спросить кого-нибудь из этих идиотов, может, испанцам стоит съебаться из Аргентины, индейцам вернуть их земли, и как Красные могут выдвигать в демократическую комиссию группку фашистов, но он никогда не повстречает этих людей. И близко их рядом не будет.

На работе, за аэропортом, Рэй попросил у Шона дрель, чтобы пройтись по бетону, который они взламывали, тело подбрасывало от ударов машины, руки быстро заболели. Он не придавал этому значения. Работа помогла ему поддерживать форму, и если ты оперившийся скинхед, у тебя должны быть какие-то мускулы. Вокруг хватало людей, которые готовы голову ему проломить из-за его стриженого черепа и цвета кожи. Он не дает им спуску. Он отпиздит их всех. Он больше не обращал внимания на самолеты, гудящие у него над головой, непрекращающееся жужжание грузовиков и автобусов на магистрали и надоедливый зуд под опорами, гудящими из-за самолетов. Его голову трясло, боль в руках нарастала вместе с раздражением, так что он стал думать об этой панковской пташке, которую он отшил утром перед похоронами, в плейере крутился стрит-панк Роя Пирса[145], когда он отталкивал ее, она настоящий маленький рейвер, настоящая меломанка, ей нравятся сладкие голоса Last Resort.

Дрель упрямо трясла его, не давая отвлечься от дела, ноющая боль в руках переросла в острое жжение, но он знал, что ему еще повезло по сравнению с Барри Фишером, так как Фишер никогда уже не сможеть любить девушек. Когда он уже неплохо поработал, Шон забрал дрель, и Рэй направился к вновьприбывшему грузовику, чтобы выгрузить мешки с песком и гравием. Он смотрит на мужчин вокруг и думает, будет ли он заниматься этим, когда ему стукнет сорок. Они опасные типы. Он не хотел бы ввязаться в драку с Шоном, или Майклом О’Дрисколом, или Джоном Брейди, ни с кем из этих падди[146] из Слау или Аунслау, их лица прорезывали красные и синие полосы, много сосудов полопалось от вливаний «Гиннеса» и «Мерфиза», но они так и не утолили жажды и держат шаг, днем и ночью, и сердца их стучат в своем собственном ритме. Он глядит на свою жизнь и работу, которой он занимается, которой приходится заниматься, понимая, что это ничто по сравнению с тем, что делают солдаты в Фолкленде. В этом нет славы. И страха тоже нет.

Ночью все тело Рэя ныло, а мозг застыл в оцепенении. Он сидит в ванной, размазывая мыльную пену по телу, слух постепенно приходит в порядок. Он пытается услышать шум в аргентинской ракушке, почувствовать ту тупую боль, которую ощущал Барри Фишер, но он не может и приблизиться к ней. Что чувствовал дедушка Джордж? Что он думал? Ему горько думать о немецких извращенцах, пытавших его деда. Когда он размышляет о том, как люди ведут себя и как поступают друг с другом, ему хочется все бросить, и он опускается под воду, представляя, как тело Фишера тонет в океане, поводя руками и ногами, обращая взгляд к пустому небу и меркнущему свету. Просто сцена из «Челюстей». Патетическая киношная образность. Старая дрянная чушь.

Он завернулся в полотенце, спустил воду и ополоснул ванну, почувствовал запах смазки и бензиновых паров, наполнил ванну снова, забрался обратно и принялся отскребаться усерднее, отмокая в течение получаса с лучшей пеной для ванн его мамы. Дважды он чуть не задремал, но вот он уже сухой, натягивает голубую рубашку «Фред Перри», джинсы и «мартинсы», прилив энергии приходит из ниоткуда и он торопится уйти. Он съедает толстый сэндвич с чеддером и овощами «Брэнстон Пикль», выпивает бутылку молока, вызывает кэб и набрасывает свою летную куртку, едет с сикхом средних лет к «Дженерал Эллиот» в Аксбридже, мучаясь от жажды, мечтая о глотке. Радио передает речь Уинстона Черчилля, часть программы о наращивании сил к высадке союзных войск в Европе. Рэй дает таксисту фунт чаевых и торопится в паб, его дядя и тетя стоят у барной стойки. Он лезет в карман за деньгами, но Терри уже заказал для него пинту «Фостерса», увидев через окно, что племянник подъехал. Тетушка Эйприл проводит рукой по его макушке и замечает, в какого интересного парня он превратился, а он смущается, глядит в пол, зная, что краснеет, а кто-то из завсегдатаев оборачивается к нему и улыбается.

Неожиданно он чувствует себя ребенком, его размах и сила улетучиваются, от Рэя остается лишь живой сгусток, который не знает, куда бежать, а Терри недавно лежал больной и говорил ему не попадать в переделки и хорошо себя вести. Его дядя знает, как успокоить человека, просто голос разума среди людей, с которыми он пьет, таких типов, как Хокинз, который, должно быть, недавно вышел из тюрьмы, еще кто-то, погибший в свои двадцать с лишним, его запинали до смерти или застрелили в голову. Рэй обожает психов, как и любых других хороших парней, только если быть от них на расстоянии вытянутой руки, не ближе, предпочитая быть племянником своего дяди, а сегодня ночью он еще и должен вести себя лучшим образом, Терри очень выручил его на прошлой неделе, сказав нужные слова, когда они выбрались из паба и шли домой. Дело в том, что Рэй не понимал, что он делал не так. Он старался внимательно слушать Терри, напрягался, как только мог, но в его голове носилось столько вздора, что порой трудно было сосредоточиться. Его внимание сбивалось с курса. Он забывал уроки.

И вот Рэй в том пабе на Кэмден Таун, выпивает перед тем как поехать слушать Madness[147], кто-то в толпе «арсенальских»[148] скинов рассказывает анекдот об утопающих Argies, и дело в том, что Рэй не любит такой род шуток, он очень придирчив к тому, что считать смешным. Этот парень дурачится, все больше и больше, и Рэй думает, да кто, вообще, такие, эти арсенальцы? Терри ругает их с давних пор, он знает, что недавно у них была белая компания и несколько оборудованных черных, но что за жирный ублюдок там кривляется? Бритоголовый ловит взгляд Рэя, спрашивает, в чем дело, кто он, красный или комми, и парень отвечает, нет, он социалист-патриот, уверенно, как Томми Купер, зная, что это должно заткнуть толстого урода, эти люди путают национализм и патриотизм, не ожидая увидеть, что патриотизм смыкается с социализмом. Наглый шутник принимается глумиться, дрянь с Клок-Энда, он просто работает на публику.

Рэй не любит, когда люди глумятся. Его старик полюбил глумиться, перед тем как свалить. Его отец идиот, и Рэй собирается однажды сменить фамилию и называться Рэй Инглиш, перейти на сторону матери и, как бы то ни было, Терри для него — это больше, чем отец. В Теле переплелись все качества, и он не возражал бы стать таким, как дядя, стоять у барной стойки, любимый всеми окружающими, но вряд ли это получится, по крайней мере, не сейчас, хотя прозвище Психованный Рэй звучало в какой-то мере уважительно. Быть психом неплохо. Если это в самом деле так.

Сейчас он задумывается о многом, его мозг в каком-то смысле прекращает работу и он переходит на дистанционное управление, гнев вырастает словно ниоткуда, мощным взрывом энергии, и он не смотрит на различия между ними, просто вспыхивает и собирается, вмазывая этому тупице в табло правой и ударяя его пинтой лагера, зажатой в левой, снова правой, и бритоголовый соскальзывает на барную стойку со стаканами, а в музыкальном автомате играет Madness, Рэю нравится стиль мьюзик-холла, безумные драки с долей грусти, все это есть в Терри, который иногда напоминал ему Саггса своей экспрессией, и Madness говорит о Лондоне и Англии, о Рэе и Терри и всех остальных парнях. Их ритм отличается от Oi! другой подход, но это часть того же мира. Вуди подыгрывает драке, Рэй удивляется, что приятели толстого парня не воспользовались своим преимуществом, и его уважение к Арсеналу возросло, когда они сработали красиво и точно, они могли понять, что он псих, что ему все до лампочки, может быть, думали, что их друг в отключке. Рэй прославился как психопат, который один несся навстречу банде пакистанцев, слова рассеивались, этот мир невелик, его ударили мечом по животу, но он остался на ногах и сумел удрать обратно на Аксбридж Роад. Он легко отделался — всего пятьдесят швов. Психованный Oi!. Скин во всем. Он «челси» — безумный — сорвавшийся с катушек.

В Саусхолле все было не так, как говорили, но никто не слушал Рэя, когда он пытался объяснить, и поначалу арсенальцы подались назад, и если бы он оставил того толстого типа, он был бы в порядке, это довольно красивая драка, без особого ущерба, но он потерял контроль и ударил его несколько раз подряд, только четверо парней прикрывали ему спину, видел, как Ник свалил из паба, их осталось трое, другой парень из «Арсенала» встал перед своим отключившимся дружком, говоря, что с него остаточно, и Рэй вмазал ему в табло и накинулся на остальных, и он зашел слишком далеко, уже не церемонясь о скинами, которые разыгрывали из себя белых людей, они тоже достаточно насмотрелись на этого идиота и накинулись на него, а он отбивался как мог, зажатый в угол, и уже готов был отключиться, когда Терри и команда старших скинов вбежали вместе с Ником, быстро расчищая паб, один из приятелей его дяди, которого он даже не знал, поставил его на ноги, и они быстро убрались, еще прежде чем приехал Старый Билл, и той ночью, когда они уже почти были дома, послушав Madness, Терри устроил ему хороший выговор, когда они остались вдвоем, спрашивая, во что он, черт его дери, играется, думает ли он, черт возьми, что делает?

Рэй окинул взглядом «Дженерал Элиот», вспомнил, как он сидел здесь со своим лимонадом и хрустящей картошкой, когда был младше, мама и тетушка Эйприл выбирались сюда поболтать. Он изменился с тех пор. И хотел бы снова стать ребенком. Они сидели снаружи, у канала, за одним из столиков, и он смотрел, как внутри его дядя играет в бильярд. Он заходит внутрь и становится рядом, наблюдая за Терри, у него волосы до плеч, на нем хлопчатобумажная куртка, Рэю не больше восьми или девяти лет. Это время расцвета Нодди Холдера и Slade[149], Sweet и Mud, Элвина Стардаста и Дэвида Эссекса, Гари Глиттера и Roxy Music. Терри, похоже, вышел из своей фазы стрижки под «ежик», обернувшись неряшливым парнем в «мартинсах», но все еще ставил на музыкальном автомате Десмонда Деккера, и его приятели подпевали хору, а годом позже Рэй хорошо развлекся с дядей, скиновское возрождение шло полным ходом, панки вновь появились на сцене, и его смешили старания старших людей — вспомнить длину волос в семидесятые и ширину их клешей. Им нет оправдания. Терри кивает и улыбается, называет Рэя кровожадным панко-рокером, но не может скрыть правды, что это панку он обязан, это панк пополнил старую компанию.

Его дядя всегда понимал его правильно. Он по-прежнему ценил его силу, но став старше, начал видеть другую его сторону, восхищаясь легким характером Терри. Он пьет свой «Фостерс» и понимает, как сильно его дядя похож на Джорджа Инглиша, уж он-то знал все о своей миссии, но делал вид, что ничего не знает, держал рот на замке, в конце концов был отправлен в лагерь для военнопленных, где британские заключенные выходили его, а американский доктор спас ему жизнь. Джордж и в мирное время не болтал много, серьезный человек, верящий в свою систему, и больше всего он радовался биноклю, который Терри подарил ему на день рождения перед его смертью или годом раньше — таким счастливым Рэй не видел деда никогда. Бинокль был хорошего качества, отвечал профессиональным стандартам, Джордж крепко обнял своего сына, чем потряс всех и каждого, этот трудяга, прошедший через лишения, величественный человек, который гордился тем, что сидел за рабочим столом половину дня, который одевался исключительно опрятно, носил рубашку и галстук и придирался к мелочам. Рэю бы хотелось, чтобы дедушка Джордж жил дольше. Он был слишком молод, когда старик умер, не успел и задуматься о том, чтобы расспросить его, и знал, что с дедом ушла немалая часть его истории.

Придя в «Белую лошадь», Рэй собирался пробыть здесь около часа. Здесь были несколько хулиганов с компанией соулбоев[150] из Южного Руслипа и три группки скинов намеревались призвать их к порядку. Когда Рэй собирался уйти, Терри наклонился к нему и попросил запомнить, что он сказал, что лезть в драки неумно, что это игры для простаков и что он не хочет иметь неприятности с законом, торчать в Борстале, разбивать сердце его мамы, и что еще хуже — перечеркивать всю свою дальнейшую жизнь. Рэй улыбается и старается слушать, и Терри просит его остаться, послушать, что он говорит, но его перебивает Эйприл, ставя свежую пинту перед Рэем, и он не может оставить стакан полным, он рассказывает им о похоронах Фишера, вспоминает своего деда, Терри мягчеет, бормочет что-то о Джордже, и что когда он был младше, как вот этот нахальный скинхедик, он воображал, что его отец боялся давать сдачи, а теперь он стал старше и умнее и хочет передать то, чему он научился.

Терри становится таким грустным, что Рэю захотелось сказать ему, что Джордж был храбрейшим из храбрых, но он дал слово молчать, и ему хочется встать и отпиздить этих соулбоев, отплатить им за Фишера, и англо-ненавистников, и Терри Инглиша, и деда Джорджа, Терри нагибается и сменяет тему, смешит его, и уйти уже невозможно.

«Футбольный Клуб Челси»

Паб был заполнен через десять минут после открытия, Рэй стоял у барной стойки с бутылкой «Карлсберга» в руках, недалеко от входа, на случай если «тоттенхэмцы» явятся, и успокаивал сам себя, впереди был длинный день. Гари и Пол стояли рядом, занимаясь тем же самым, Малолетние Преступники держали свои пинты и выглядели смущенно. Вся улица вниз от Паддингтона была пуста, команда «челси» прокладывали себе путь через Хай Стрит Кен, тип из Харроу, точно из «жидов»[151], пил на Эдвард Роад. Пара гербертов с Сэнд-Энда божились, что «тоттенхэмцы» остановятся в «Корабле» на Джюс Роу, по другую сторону от Уэндсуорт Бридж, но они уже ходили этим маршрутом, могут пойти и другим путем. «Тоттенхэмцы» были ранние пташки, любители свежих булок, а «челси» побывали в «Черном Быке», «Империале», «Веселом Мастере», но с таким количеством пабов и эдакой плотностью транспортных потоков невозможно было успеть всюду. Слухи поползли с первым звонком будильника и это будет продолжаться весь день, создавая величайший переполох, и хотя Рэй знал, что большинство историй — полная чушь, все ожидания были сосредоточены вокруг игры.

В Первенстве крутились бешеные деньги, оно уже имело мало общего с настоящим футболом, это зрелище было загублено бизнесменами и новоявленными фанатами, но некоторые соревнования все еще сохраняли часть прежнего духа. Игры между «Тоттенхэмом» и «Западным Хэмом» были домашними матчами, имевшими значение для Рэя и парней, которых он знал, а матчи между «Манчестер Юнайтед» и «Арсеналом» были интересны как спортивные состязания. Он был фундаменталистом и предпочитал смотреть «Челси» в пабе, с пинтой в руке, в окружении хороших людей. Игры на звание чемпионов Европы и некоторые матчи за Кубок мира приводили его в «Стэмфордский Мост», но атмосфера там была неважной, неразумные цены и бесконечные правила вытесняли оттуда многих верных болельщиков. Его тошнило от искателей славы, яппи и туристических групп, и он не собирался сидеть в компании дрочил, которых интересовались только тем, есть ли у него билет на Мэтью Хардинг Стэнд. Он предложил устроить несколько яппи-чисток, но никого это не заинтересовало, и его бесило, когда на него смотрели со смешком. Можно было бы отлично подраться, собравшись своей собственной компанией, но кто ж решится лупить перцев, которые подходят к твоей стойке, занимают твое место и осаждают твой гребаный паб. Подумать только, его дядя не явился, опять заболел, и Хокинз передал ему билет Терри, так что это была единственная игра, на которой мог присутствовать Рэй. Он пытался дозвониться до Терри, но ничего не вышло. Нельзя же так себя обкрадывать, пропуская одну из крупнейших игр года.

Хокинз с друзьями подъехали на фургоне и уже слонялись снаружи, когда приехал Рэй, привратник пропустил внутрь новых посетителей, намекнув, что было бы мило вести себя тихо. Он, конечно, прав, Рэй знал это, но сегодня был особый день. Тьма народу повылезала из щелей ради соревнования, продолжавшегося с 1967 года, за Кубок Футбольной Ассоциации, и «Челси» уже скоро должен было прибыть на Парк Лейн Энд. Терри и Хокинз были там в тот день, и Хокинз никогда не уставал рассказывать об этом, забывая, что они были тогда тощими школьниками, а не сегодняшними крепкими скинхедами. Почти сорок лет прошло с тех пор, как «Челси» вошел в Парк Лейн, журналисты, которые писали сенсационные статьи о бритоголовой угрозе и требовали вернуть телесные наказания, уже сошли со сцены, но масса тех самых парней все еще сидели в пабах вокруг «Челси», некоторые с билетами, некоторые пришли выпить и подраться. Они стали старше, но не особенно мудрее, что становилось заметно уже после двух пинт, но как бы то ни было, они пили, смеялись и пихались на все лады. Для Рэя, Терри Инглиша и Хокинза жизнь скинхеда не заканчивалась с юностью. Это была не мода, а образ жизни. Англия принадлежала выросшим скинам, модам, панкам, гербертам и хулиганам семидесятых и восьмидесятых. В карманах у них были деньги, это было новое поколение.

«Тоттенхэм» отлично выступал в течение нескольких лет, и многие считали его лучшим клубом Лондона, что до «Челси», они лишь хотели знать, когда счет будет закрыт в их пользу, старшие парни ни во что их не ставили. Рэй ненавидел «жидов», как любой другой, их единственными конкурентами, по его мнению, были ухари из Лейцестера и Мерсисайда. У «Тоттенхэма» были молодые сторонники, и немало, но Рэй считал, что им все равно не хватает удачи. Ничто другое не имело смысла. Почему кто-то поддерживает «шпор»? Что бы ни говорили, игра все еще была главным событием дня, и «Челси» больше всех пострадал от введения Матча Первенства. И несмотря на это, множество юнцов рассаживались на рядах со стороны Золя, и «Челси» все еще был гордостью Лондона на поле и за его пределами.

Хокинз, Бастер и Большой Фрэнк протиснулись сквозь толпу, Стив Хруст продавил себе путь вслед за ними, поливая грязью «Hammerhead» и сравнивая вкусы. Рэй кивнул парням, с которыми он виделся в течение десятилетий, и хотя былые великие времена никогда не повторятся, то, что происходило здесь и сейчас, имело большое значение. Большинству мужчин в пабе было за тридцать, многим — за сорок, а некоторым — и по пятьдесят, многие пили из бутылок, что по его ощущениям свидетельствовало о зрелости, — о знании, что объем выпитого лагера обращается в объем жидкости, которую нужно отлить, что проблематично, когда ты ищешь драки. Гианлука играл в нападении, большие мужчины с бритыми головами исчезали в уборной, возвращались, скрипя челюстями, в томлении. Может быть, все менялось медленно, так что это трудно было заметить, как с ЕС. Это непросто — отмотать время назад и припомнить подробности. Когда он только начал ходить на футбол, вокруг была лишь горстка компаний, которые могли похвастать такими великовозрастными участниками, и они происходили из верфяных районов, таких как Вест-Хэм, Миллуолл и Норт-Ист, жизнь которых строилась на тяжелой промышленности, а местные ребята обычно собирались в тесные сообщества, задолго до того, как тинейджерский раж вырвался из пригородов. Он вспомнил жаркий денек в Ротерхэме. То были мужчины против мальчиков. Ему не нравилось думать об этом, у него было множество лучших воспоминаний, которым он мог предаться. Нынче же все крупные компании нарастили мышцы и набрались опыта.

— Все в порядке, Рэй? — спросил Томми Джонсон, проходя мимо туалетов, его приятель Марк вслед за ним.

— Неплохо. Хорошее сборище.

— «Жиды» собрались в Эстоне, Старый Билл с ними.

— Это они так думают, — засмеялся Марк.

Они двинулись дальше, туда, где их ждали Харрис, Брайти и тот псих Ремонтник. Харрис пялился в окно, и пока большинство людей расслаблялись и мягчели, он становился все злобнее. Его потрясенный вид заставил Рэя бросить взгляд на улицу и полицейский фургон, из которого выгружались люди в униформе. Оператор занимался своей камерой и уже был готов начать съемку подросших звезд Би-Би-Си-ньюз со старыми кассетными записями и настоящих звезд CCTV, прародителя эры DVD. Рэй знал, это было неизбежно и фулхэмская полиция обязательно будет здесь, но он все еще любил подобные дни, и несмотря на его отвращение к «Тоттенхэму», он знал, что они идут своим путем, что они делают все возможное. Он улыбался, вспоминая старые славные деньки, дома и в компаниях, еще до запрета, эти поездки за пределы Лондона в восьмидесятых, когда «Челси» собирал пять, шесть, семь тысяч зрителей, куда бы ни приехал.

В 83-м знаменитые болельщики «Челси» особенно буйствовали, Рэй наблюдал, как Харрис просочился на террасу, остальные парни последовали за ним, толпа хлынула вперед, когда Джоуи Джонс вышел за мячом для вбрасывания в игру, Микки Томас вызывал его на левом краю поля, Джонни Б. ожидал в стороне на середине поля, и толстяки вокруг Рэя закричали на Джоуи, называя его ублюдочным кокни[152], не принимая в расчет, что он из Таффа, типичные толстые северяне, Томас ведет мяч и передает его Спиди, Керри бежит впереди него, центровой подрезает пас, пинает его Джо МакЛахлину, который ведет его на правую сторону поля, Пэт Невин проводит мяч мимо защитника, который пытается помешать Пэту, и крошка Пэт валится на взбитую грязную траву. Судья свистит в свисток, и Невин поднимается, потирая голень. Рэй переключается на террасу и колонну, которая остановилась и отстроилась посреди ловких крепышей в мощных ботинках и тугих брюках, не собираясь учить этих тупиц уму-разуму, понимая, что все лондонцы такие разные, это правильная толпа, половина «челси» в зеленых летных куртках, половина с бритыми головами, парочка сайхобилли, остальные — герберы и нечесаные хулиганы, а Харрис надел свою лонсдейовскую рубашку под куртку, что может быть вульгарнее, но это-то и свойственно тем, кто поднял «челси» над всеми этими болванами, кость, кожа и взгляд, знак класса, южное племя в северной глуши, и жующие головы этих жеребцов превращаются в рябь перед Харрисом, как если камень бросить в пруд, энергия нервозности распространяется по обширному человеческому полю, и каменные кулаки нарушают покой, превращая рябь в волны, все больше глаз пытается увидеть, что происходит, и Рэй — самый молодой здесь, вместе с Харрисом и Билли Брайтом и остальными, но он достаточно большой и достаточно сильный и достаточно безумный, чтобы пойти против многих, и вдруг всех охватывает безумие, и он в толпе вместе с другими парнями, и все они измотаны, вот что такое футбол, если вы в правильном возрасте и правильном месте, а идиоты орут, ничего не желая знать, пытаются выбраться отсюда, доброе имя «Челси» вызывает панику, это самый хулиганский клуб в стране, побывали везде, дома и в мире, играя сильно и много, но Рэй знает, что если его собьют с ног, то эти говнюки вернутся, чтобы тут же изметелить его, так что он не разбирает, кого кромсать, нужно сделать это с ними, пока они не сделали это с тобой, все так просто, торговцы пивом дали «челси» преимущество, смелые северяне с боем продираются сквозь толпу нытиков и делают ублюдочных кокни, внутри у Рэя все подпрыгивает и свистит, когда «челси» берут в оборот террасу, бросается в давку, подгоняемый волнами тел, напирающих сзади, волна отталкивается от берега, а типы над ними лупят и пинают кокни, Харрис бодает с размаху мощного голубятника с прической цвета птичьего дерьма, перья торчат из его одежды, «челси» уже у стены, на передней части террасы, у самого поля, сдавливаемые весом толпы, Рэя охватывает эта энергия, тысячи дурней налегают на них, полицейские высыпали в толпу, некоторые уже на террасе, размахивая своими дубинками на обе стороны, организовали проход, все больше полицейских по краю поля, «челси» выталкивают и стягивают на поле, когда волна местных фанатов пробивается сквозь Старого Билла, кулак прилетает Рэю в рот, нос отчаянно болит, полицейский бьет его дубинкой, заставляя его забраться на край поля, где он убирает руки от носа и сглатывает кровь, пальцы испачканы, а «челси» все вместе, смеются над болванами, что бесятся в этом загоне, Рэй смотрит в это море красных лиц, орущих, тычущих пальцами, пытающихся добраться до них, и он не может поверить, что они прорвались через все это пространство, вот чертовщина, он чувствует кровь в горле, один глаз затекает, но он встает во весь свой десятифутовый рост, показывая им средний палец, и кричит, что они все гребаные мудозвоны, все гребаные мудозвоны, вы гребаные суки, полицейский поднимает свою палку, говорит ему заткнуться, его глаза выпучиваются, а щеки горят, Харрис ведет их вдоль края поля к противоположному концу, и парни на внутренних скамьях пытаются выпрыгнуть в нижнюю секцию, он проводит их перед трибунами, а здесь на скамьях еще одна компания из «челси», отделенная рядами полиции, и они лезут в боковой проход, но им мешают два ряда перил, вдоль края поля рысью скачет лошадь, и судья свистит в свой свисток, и игроки движутся к другому концу поля, на другой стороне установлен заслон, и именно там собралось большинство «челси», они пытаются опрокинуть заслон, пиная опоры, Харрис и Брайт вдруг бросаются вдоль края поля, прежде чем лошадь доскакала до них, говоря другим следовать за ними, и они впрыгивают на другую полупустую огороженную площадку, они могут попасть на скамьи, если прорвутся через заставу, но здесь больше полицейских, и они опрокидывают парней назад и дают им на орехи, Харрис и парни ничего не могут поделать, окруженные полицией и подгоняемые к дальнему концу, и Рэй идет вместе с большими парнями, ощущая чертовскую силу, раздувается от гордости, когда они движутся важно в свете прожекторов, это их дело, идти против толпы и разгромить к чертям этих северных идиотов, и он вплывает в дверь, которую открыли распорядители, а «челси» на дальней террасе все время аплодирует им, рев ВЕРНЫХ БОЛЕЛЬЩИКОВ, ВЕРНЫХ БОЛЕЛЬЩИКОВ заполняет его голову, и другой рев заставляет их повернуть головы к краю поля, где возобновляется игра, мяч летит к воротам «Челси», на их половину поля, Колин Пейтс бросается вперед, расчитывая прыжок, все время следя за мячом.

Джон Терри вырастает над Робби Кином и пасует мяч вперед Супер Фрэнку, а Лампард, который быстро бегает и быстро соображает, скользит по ровной поверхности, ведя его к Роббену, который только что подбежал, возбуждение нарастает со стороны Мэттью Хардинг Стенд, несется вдоль краев площадки и выплескивается на новый Шед Энд. Лол вместе со всеми стоял на ногах, и Роббен просто пробрался сквозь толпу, словно неважно было, стоят здесь люди или нет, у Золя с его опытом был другой стиль, он двигался медленно, но мастерски, он все еще был любимым игроком Лола, но Роббен и Джо Коул были особенными в этой команде, вместе с ДжейТи, конечно, и Лол приходил на Стэмфорд Бридж еще со старых славных дней девяностых, вырастая на этой лучшей команде, которая когда-либо была у «Челси», под руководством Луки Виалли, сидел в «Белом олене» или в «Джолли Малстере» или в «Коке» вместе с отцом, дядей Рэем, отцовскими друзьями, прежде чем пойти на стадион и засесть там в углу, подъедая чипсы, колу и арахис, покупал бургер или хот-дог за полем, если еще был голоден, и он вырос на Золя, и Деннисе Вайзе, и Супер Дэн Петреску, и Гусе, а Виалли был их вожаком, он мог бы дольше руководить командой, и те игроки были просто великолепны, вот чем был «Челси» в футболе, отец говорил, Питер Осгуд был величайшим игроком «Челси», и он рассказывал об Алане Хадсоне и еще Чарли Куке, дядя Рэй подхватывал и вещал о Пате Невине и великом Эдди Недзвиеки, а кто-то назвал Дуга Ругви, но Роббен уже бежал на трех защитников и обходил первого, затем прошел мимо Ледли Кинга, у зоны пеннальти «шпор», последний игрок не знал, что делать, то ли попытаться хитро оттолкнуть его, напрыгнуть, повалить на землю, и все кричали ему, давай, разбей его к чертям, давай, разбей суку, и Роббен подрезал его, дал влево, защитник повис на его заду, удар был низким и сильным, в сторону Пола Робинсона, но мяч лишь пролетел мимо дальнего столба, верхний ряд обхватил руками головы, воздев лица к небу, начав наконец аплодировать, отдавая дань приложенным усилиям и мастерству, и магии прекрасной игры.

Лол оставался на ногах и распевал «Carefree» вместе с остальными ребятами Мэтью Хардинга, Хокинз и Бастер сидели справа, отцовское место все еще пустовало, Фрэнк и другие сидели слева. У отца был грипп, он ужасно выглядел в своем халате, говорил передать его билет Рэю. Роб Строитель помог ему прийти в себя, и пока Хокинз ходил с билетом в паб, он сбегал в фэнзин напротив метро, поговорил с несколькими знакомыми ребятами, послонялся немного, наблюдая за прибывающими людьми, остановился в других магазинах, чтобы прикупить программки, значки и футболки, послушал уличных торговцев, наслаждаясь подготовкой к игре. Он пришел на площадку рано, сел на свое место и принялся читать «cfcuk»[153], лучший фэнзин[154] «Челси». Никто из его приятелей не мог приехать на «Челси», а если они и приезжали — то по особым случаям, со своими отцами, в день рождения или на специальную игру. Хокинз сказал, что передал отцовский билет Рэю, но тот все еще не пришел.

Игра шла своим ходом, «Челси» ровно пасовал мяч, «Тоттенхэм» окапывался. Его отвлек телефон, и он проверил сообщения, Кев писал, что он ходит по магазинам с мамой и ему все это надоело, что она никак не может решиться и выбрать какую-нибудь туалетную бумагу. Лол громко засмеялся. Он представил, как его друг толкает тележку, нагруженную пластиковыми пакетами и ждет автобус, ему стало жаль Кева, у которого нет отца, но по крайней мере, его отец был жив, и поэтому Лол завидовал Кеву, у которого все же была мама, с которой он ходил за покупками, и он нажал «Escape». Экран зарябил синим и красным, по нему промелькнули мультяшные персонажи, и он выключил телефон, глядя на прожекторы, которые казались ярче, он больше всего любил, когда они светят в темноте, подумал об эпохе Золя несколько лет назад, когда все вокруг казалось куда больше. Может быть, в этом-то все и дело. Все съеживается, когда ты растешь. Его воспоминания о маме тоже съежились, зацепились за ее фотографии, и он не мог вспомнить ее голоса, только чувствовал ее внутри, чувствовал запах и ощущение.

Зима и футбол шли рука об руку. Когда начинался Кубок мира, все шло по-другому, игроки за Англию потели и медленно передвигались, и каждый вдруг становился футбольным фанатом. Он был несколько раз в Уикомбе и Брентфорде, ему нравились маленькие площадки, потому что ты мог встать и обойти ее, билеты там были дешевле, и он мог пойти туда со своими друзьями. Но лучшее время для игр «Челси» было тогда, когда темнело рано. В такие дни и по ночам. Он любил приезжать на игры по вечерам на машине со своим отцом, только они двое в тепле, они смеялись, ставили музыку, в процессии на Чисвик Флайовер, вниз по Фулхэм Палас Роад, туннель в огнях и афишах, тротуары наводнены людьми. В такие времена они болтали. Ничего серьезного, но серьезней, чем обычно. Отец всегда был позитивен. Его ничто не беспокоило. Иногда они останавливались в Ерл Корт на объездной дороге, в кебабах, где продавалась хорошая индийская еда, они стояли у кассы и ели карри, и чапатти, и самсу, потягивая колу и пепси, прежде чем снова поехать на игру. Если транспорта на улице было немного и они в самом деле были голодны, они заходили домой к Гарри и устраивали настоящий пир. На больших играх отец был со своими друзьями. Лол не возражал, у него была куча своих занятий. Но он скучал по отцу, которого не было рядом, Лол стоял на ногах вместе с остальными ребятами Мэтью Хардинга, у отца могло быть такое же красное лицо, как у Хокинза и Фрэнка и Бастера и всех остальных, их глаза туманились, они распевали, «ШЕД»[155] ПОДНЯЛ ГЛАЗА И УВИДЕЛ БОЛЬШУЮ ЗВЕЗДУ, ЗАБИВАЮЩУЮ ГОЛ ПАТУ ДЖЕННИНГСУ[156] ЗДЕСЬ И ТАМ, И «ЧЕЛСИ» ВЫИГРЫВАЕТ, И ВСЕ МЫ ЗНАЛИ, ЧТО ТАК И БУДЕТ, А ЗВЕЗДОЙ ЭТОЙ БОЛЬШОЙ КОМАНДЫ БЫЛ ПИТЕР ОСГУД, ОСГУД, ОСГУД, ОСГУД, ОСГУД[157], ИСТИННЫЙ КОРОЛЬ «СТЭМФОРД БРИДЖ».

Рэй прохаживался по задней части террасы и заметил своего дядю вместе с Хокинзом и Джонни Крейном. Терри взглянул на племянника и качнул головой, прикоснулся к пятну крови на его куртке, дал ему носовой платок и сказал вытереть лицо. Хокинз смеется, и это раздражает Рэя, но он ничего не говорит. Они у тринадцатых ворот, которые выходят на улицу, полную пива и бургеров, старый Норт Стэнд, и Рэй пожимает плечами, говорит, это не его вина, собираясь сказать еще что-нибудь, что придет в голову, чувствуя себя неловко перед семьей. Он стоит рядом с Терри и другим старшим мужчиной всю вторую часть игры, видит Харриса внизу у ограды, раздумывает, впрыгнуть ли в поезд до Лондона вместе с ним или поехать автобусом в Слау вместе с дядей. Автобус останавливается в Нортхэмптоне, там можно хорошо позабавиться, пойти по пабам до закрытия, но он знает, что тогда есть возможность подраться с Харрисом и Билли и всей остальной немаленькой компанией. Он вспоминает свалку с вест-хэмовцами несколько месяцев назад на Кинге Кросс, большой парень с плоским носом и обезображенным ртом обменялся с ним несколькими тумаками за магазинчиком с анархистскими брошюрами, темная улочка с проститутками и дилерами, звуки сирен, прервавшие их занятие, и беззубая полиция, как обычно. Поездом он доберется до Паддингтона и будет дома поздно, а автобус высадит его практически рядом с его жилищем. Из Слау можно добраться до любой футбольной площадки в Англии. Дело в том, что он не хотел, чтобы Терри был у него на закорках всю ночь и просил его не лезть в переплет. Ему не нужен был еще один чертов лектор.

«Шедовцы» хлынули вперед, и грудь Терри раздувалась, когда выпуск-69 начал осыпать бранью Мартина Чиверса, плотные ряды скинхедов награждали «шпор» такими вербальными формами, которых он заслуживал, и «челси» глубоко вдохнули, отошли назад, бритоголовые заполняли террасу, тысячи подростков протиснулись под старую куцую крышу, и каким-то образом им удалось поднять руки в воздух и выдавать три хлопка после каждого скандирования «ЧЕЛСИ», они проделали это четыре раза, напряглись, чтобы разглядеть, как Эдди МакКриди выводит мяч из-под защиты, и Эдди послал его далеко на левый край поля Питеру Хаусмэну, а тот передал его в сторону Джо Киннеара, Нобби[158] Хаусмэн, парень из Баттерси, ловкий на левую ногу, отлично передавал мяч, образованный футболист, если верить отцу Терри, Джорджу, а Киннеар расчитал свою блокировку и передал мяч в сторону Вест Стэнда, на беговую дорожку, и харрингтоны и кромби и все хлопчатобумажные куртки в «Шеде», сжались плотнее, полицейские в боковых проходах указывали на парней, которые кричали, требуя прекратить давку, мощный сержант направился туда и стал орать на черного парня, стараясь дотянуться до его головы своей дубинкой, и «Шед» начал, КТО ЭТА МРАЗЬ В БОЛЬШОЙ СИНЕЙ ШАПКЕ, ДО-ДА, ДО-ДА, КТО ЭТА МРАЗЬ В БОЛЬШОЙ СИНЕЙ ШАПКЕ, ДО-ДА, ДО-ДА-ДАЙ, и все смеялись и скалились, «Шед» утих в несколько секунд, ожидая, что полицейские двинутся на них, строй из десяти шлемов нырнул под загородку и ломанулся в толпу, направляясь к группе взрослых парней посередине, они, вроде бы, и рвались туда, хватали людей, расшвыривая их, но на самом деле едва двигались, с трудом протискиваясь, и когда они продвинулись дальше, все враз подняли ноги и обрушились вперед, выпихнув полицейских вниз на террасу и разбив их строй, распевая тем временем, ВВЕРХ КОЛЕНИ, МАМА БРАУН, ВСЕМ ПИТЬ, МАМА БРАУН, ТЫ УСНЕШЬ ПОД СТОЛОМ, Е-И, Е-И, Е-И-О, ЕСЛИ Я ТЕБЯ ПОЙМАЮ, РАЗГЛЯЖУ ТВОИ КОЛЕНИ, ВВЕРХ КОЛЕНИ, ВСЕМ ПИТЬ, ПОДНИМАЙТЕ ВЫШЕ, ВВЕРХ КОЛЕНИ, МАМА БРАУН, и парни в передней части секции, над галереей, лезли на железные столбы, но каким-то образом никогда сильно не ранились, перила были предусмотрительно подняты наверх, и «Шед» грянули снова, О, НЕТ, ЭТА МЕРЗКАЯ ПЕСНЯ, МЕРЗКАЯ ПЕСНЯ, МЕРЗКАЯ ПЕСНЯ, О, НЕТ, ЭТА МЕРЗКАЯ ПЕСНЯ, МЕРЗКАЯ ПЕСНЯ, ТУ-У-У-У, и под рев ЧЕЛСИ, ЧЕЛСИ, ЧЕЛСИ полиция старалась выбраться обратно в проход, они злились, схватили пару ближайших к ним ребят, один полицейский потерял свой шлем, и его пуляли по всему «Шеду», на полицию нахлынула людская волна, и один из скинхедов высвободился, и полиция взяла передышку, не в силах сделать что-то большее, осталась с одним беднягой, который ничего не сделал, только немного толкался и пихался, как любой другой здесь, и Терри задумался, отчего они заволновались, на футболе происходит много вещей похуже, и ни одна из них не сравнится с тем, что происходит снаружи, в обычной жизни, надо просто дождаться конца игры, вот тогда возникнут некоторые проблемы, а того парня увели по проходу и по галерее в заднюю часть «Шеда», его выпнут и скажут ему уебывать домой без всякой на то причины, такая услуга за входную плату, «Шед» замирает и ищет глазами мяч, Чарли Кук передает его в середину поля Джону Холлинсу, который движется к центральной линии, и они уже слышат, как фанаты «Шпор» распевают их ПЕСНЮ СЛАВЫ на другом конце «Норт Стэнда», и «Шед» рвется вперед, со своим ответом, СЕЙЧАС ВАМ ПРОБЬЮТ ВАШИ ЧЕРТОВЫ ГОЛОВЫ, СЕЙЧАС ВАМ ПРОБЬЮТ ВАШИ ЧЕРТОВЫ ГОЛОВЫ, «шпоры», наверное, показывают третий палец, но они далеко и их почти не видно, эти скинхеды из Северного Лондона должны быть готовы к хорошей драке после игры, никаких сомнений, и в таком «Шеде» Терри словно оказывается на облаках, тащась от своего синего «харрингтона», блестящих «мартинсов» и короткой стрижки, по четвергам после школы, его шарф намотан на запястье, и тысячи хулиганов хлопают и скандируют ЧЕЛСИ, и теперь мяч у Рона Харриса… ЕСЛИ ТЫ УСТАЛ И НЕВЕСЕЛ, И У ТЕБЯ ЕВРЕЙСКИЙ НОС, ТЕБЕ ПРОБЬЮТ ТВОЮ ЧЕРТОВУ ГОЛОВУ, ЕСЛИ ТЫ ИДЕШЬ ПО ФУЛХЭМ РОАД И ЗАХОДИШЬ В «ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ», ТЫ УСЛЫШИШЬ АДСКИЙ ШУМ, К ЧЕРТУ УБЛЮДКОВ ИЗ «ТОТТЕНХЭМА», МЫ — ПАРНИ ИЗ «ЧЕЛСИ»… четко пасует мяч Питеру Бонетти… ТЕПЕРЬ БОЛЬШОЙ ДЖИМ СТАЛ ЭЛЬФОМ, И СЕРДЦЕ У НЕГО ИЗ ЗОЛОТА, У НЕГО НЕТ КРАЙНЕЙ ПЛОТИ, С ТЕХ ПОР КАК ОН РОДИЛСЯ, ОН ГУЛЯЕТ ПО ПАРКУ ЛЕЙН-ЭНД И ВСЕ ЕВРЕИ ВОПЯТ, БОЛЬШОЙ ДЖИМ — НАШ КОМАНДИР, ЦАРЬ ИЗРАИЛЕВ… и Кот подбирает мяч и честно смотрит на Осей, который переходит на свою часть поля за мячом… КОГДА Я ИДУ ПО ГОРОДУ, В КОТОРОМ ЖИВУТ ТАКИЕ СЛАВНЫЕ ДЕВУШКИ, ПЕРВЫМ ДЕЛОМ Я ЗАСМАТРИВАЮСЬ НА МОЛЛИ МЭЛОН, КОГДА ОНА КАТИТ СВОЮ ТАЧКУ ПО УЛИЦАМ ШИРОКИМ И УЗКИМ, НАПЕВАЯ… и «Шедс» выхлопывают ритм… ЧЕЛСИ… Питер Осгут подхватывает мяч на середине поля, уворачивается от пары игроков «Шпор», четко уводя мяч. Терри любит Осей. В нем воплощено все пламя «Челси», большой и ловкий нападающий, не дурак выпить и что еще лучше, происходит из Уиндсора, в двух милях от Слау. Осей — король Стэмфорд Бридж. В нем все. Он один из парней… МОЙ СТАРИК СКАЗАЛ, БУДЬ ФАНАТОМ «ЧЕЛСИ» И НЕ ТЕРЯЙ ВРЕМЕНИ ДАРОМ, МЫ ВОЗЬМЕМ «ТОТТЕНХЭМ» В ПОЛМИНУТЫ, МЫ ВОЗЬМЕМ «НОРТ БЭНК» И ВСЕ, ЧТО В НЕМ, С НОЖАМИ, МОЛОТКАМИ, ТЕСАКАМИ, ГАЕЧНЫМИ КЛЮЧАМИ, МЫ ПОКАЖЕМ УБЛЮДКАМ ИЗ «ТОТТЕНХЭМА», КАК НУЖНО ДРАТЬСЯ… и Осей мог получать удовольствие от пинты, но он играл в футбол, как никто другой, и он набирал скорость, обгоняя Алана Мюллери, продвигаясь вперед, к воротам «Тоттенхэма».

* * *

Лол увидел Йана Стилса, который пробирался через ряд сидений, и все вставали, пропуская его, а Йан кивнул младшему парню, сел на место отца, сказав, что Рэй разрешил ему взять билет, потому что сам остается в пить в баре, и у него другие планы. Йан был хорош, и Лол немного уважал его, понимая, что тот на несколько лет старше его, еще он знал, что Йан хороший боец, что он имеет репутацию честного человека. Он не был задирой, как некоторые трудные подростки, и однажды он выручил Кева, у которого пак снова стянул телефон, на этот раз на скейтерской площадке в Слау. Кев за полгода до этого лежал в больнице из-за хулигана, который мог оказаться тем самым паком, но то было в другом месте, возле Монтема, и Йан явился со своими друзьями, увидел, что происходит, и они разобрались с паком. Он также не был любитель подраться. Йан сидел, восторженно вертя головой и болтая, что теперь-то он уже на площадке, расправил плечи, глаза его нетерпеливо горели, впереди у него был остаток дня и целая жизнь, которая только и ждала, чтоб ее прожили, его лицо горело любовью к «Футбольному Клубу Челси», он полез в карман и отправил своим друзьям снаружи сообщения, что он в хорошем месте, в верхнем ярусе с хорошей компанией «челси».

Рэй стоял, опираясь на барную стойку, наблюдая за игрой на плазменном экране. Он снова был с пинтой, послав к чертям бутылки. Сыпались шутки, слухи разрастались. Прошла уже половина второй части игры, а Харрис был трезв и держался на ногах, вместе с «жидами», они собирались уйти до конца игры вместе с «тоттенхэмцами», запрыгнуть в поезд и отчалить из Фулхэма. Полицейский фургон все еще стоял снаружи, полицейские сидели на задних рядах, камера работала.

Раздался последний свисток, и «шедовцы» высыпали на главный лестничный проход, ведущий с площадки, развернулись у «Восходящего Солнца» и заполнили собой Фулхэм Роад, к армии бритых голов и вишневых «мартинсов» присоединилось еще больше парней из «Шеда», выбравшихся из «Борвил Гейт», и каждый замедлил шаг на подходах к «Британниа», дорога оказалась полностью перекрыта, тысячи фанатов «Челси» ждали выхода «шпор» из Норт Стэнд, их отвлекал лай полицейских собак, Терри не видел их, но знал, что они где-то впереди, и «шпоры» пройдут здесь, под задней частью Вест Стэнд, вдоль выхода выстроилась полиция, он видел шлемы на их головах, которые выделялись в толпе, полицейские выходят и кричат: расходитесь по домам, давайте, расходитесь, Терри и Алан возвращаются и становятся у паба, позади старших и более крепких ребят, им слышны приглушенные звуки поющих «шпор», к толпе фанов «челси», стуча копытами, скачет лошадь, всадник кричит, наклоняется и указывает на некоторых, он продолжает двигаться вперед, и лошадь раскалывает толпу, за нею следуют еще две, но из «Шеда» спускаются все больше и больше фанов «Челси», подталкивая стоящих впереди, начинается давка, когда они отступают из «Эльзатианса», и Терри видит их через брешь, жующие челюсти и блестящие зубы, больше похожи на медведей, чем на чертовых собак, и полиция спускает их на толпу, держа на поводках, и все отклоняются в стороны, чтобы не попасть под копыта, но толпа продолжает расти, надуваясь и набухая, полиция поднимает свои дубинки, воздух вязкий, воздух плотно сбит, а люди кричат, словно толпа зевак вокруг дорожной аварии, парни делают вид, что они пришли только одним глазком взглянуть на обстановку, от своеобразного опасливого возбуждения мозг Терри замирает, голоса «шпор» раздаются все громче, полиция нервничает, понимая, что никто не движется, одна из лошадей пускается быстрее, отгоняя нескольких фанатов на Британниа Роад, из «Эльзатианса» выдвигаются новые люди в сторону домов, а скинхедов прижали к пабу, с места не сдвинуться, семь или восемь из них в дверном проеме, паб закрыт, в нем темно, а толпа, словно жидкость, движется назад, когда лошадь становится на дыбы, размахивая передними копытами в воздухе, как боксер кулаками, и ее паника передается толпе, Терри слышал истории о людях, затоптанных лошадьми, все заканчивалось повреждением мозга или даже смертью, эти копыта похуже кувалды, они бьются о мостовую с грохотом старого железа, и все пятятся, никто не хочет, чтобы ему проломили череп, а задницу вытряхнули из «левисов», и кое-кто из старших парней в рубашках с Юнион Джеком и подтяжках, говорят всем держаться вместе, «шпоры» выйдут через минуту, и мы их отделаем, пробьем их чертовы головы, и Терри встревожен, вдавлен в большую толпу злобных скинхедов, сдерживаемую лошадьми, собаками и полицией, и «шпоры» могут выйти наружу в любую секунду, и тогда здесь будет большая свалка, но вобуждение сильнее тревоги, он со своими друзьями и они фаны «Челси», вот что здесь происходит, они — часть «Шеда», а проход на улице весь заполнен полицией, люди уже подпрыгивают и он тоже, он видит шлемы, выдвигающиеся из Норт Стэнда, за ними появляются бритые головы и шарфы «шпор», и рев толпы болельщиков «Челси» заставляет его кожу гореть, как это было, когда он слушал «Liquidator, и все прут вперед, крича и голося, но они не могут пройти мимо лошадей, Терри видит, что всадники опустили свои палки, сквозь рев толпы слышен собачий лай, проход все сужается, но две стороны разделены полицией, которая лупит «челси» своими палками, а компания «шпор» вываливается в сторону Фулхэм Бродвей, и «челси» обходят полицейских, и «шпоры» уже не под их охраной, и дальше по дороге обе стороны уже вдали от полиции и лупят друг друга, Терри и Алан видят мелькающие кулаки, констебли продираются к дерущимся, лупят куда попало, проламывая головы, и Терри думает, что он сейчас обмочится, а лошади снова пробираются между двумя сторонами, и все отскакивают, стараясь выбрать другой путь, и тогда они бегут к станции, несколько секунд невозможно разобрать, кто есть кто, свалка растянулась по всей дороге, и неожиданно Терри и Алан оказываются рядом с «челси», которые пинают каких-то скинхедов из «шпор», один из них падает, и в дело идут ботинки, «шпор» оттесняют назад, слышатся удары вишневого «мартинса» по спине и лицу «жида», Терри замечает страх в его глазах, когда он прикрывает голову руками и скручивается, и Терри чувствует реальность нарастающей жестокости на фоне подступающей тошноты, потрясающее отвращение, и он рад, когда двое полицейских разнимают скинов, другой полицейский ставит парня на ноги и помогает уйти.

Лунная пляска

Терри не мог уяснить, что происходило с реальностью, изо всех сил старался разобрать путаницу в своей голове, зная, что он должен продолжать идти вперед, улицы вокруг него заполнил лунный свет, а он был счастливым парнем в ботинках и подтяжках, паренек в белых брюках и синей куртке, передвигающийся, как стрелок из вестерна, развязно и сознательно в то же время, а вокруг него плясали серебряные искры, электричество скользило по миллионам черных проводов, и он направлялся к аркаде, месту, где новая порода людей проводила свое время, скользя по бетону, скатываясь в желоб и выпрыгивая наружу, ребята откатились назад, заметив его приближение, мужчина средних лет с дробовиком и маской уверенности на лице.

В этой компании детей был его сын, и он хотел сказать ему, чтоб тот был осторожен, что мир — опасное место, старался идти быстрее, спешно пробираясь через изогнутые террасы, прокладывая путь в туманное будущее, его отражение слишком долго задерживалось в окнах, не хотело позволить ему двигаться быстрее, и глянув в стекло, он увидел рядом с собой Эйприл, она тянула его за рукав, тянула назад, и он почувствовал, как развязность улетучивается, уступая место печали, его плечи повисли, он понимал, что может видеть ее лишь в отражении, ее слова — лишь шепот, а прикосновение такое слабое, он никогда не может быть уверен, что все это правда, он увидел ее образ, впечатавшийся в стекло, образ растянулся, словно был лишь пластиковой оберткой, ее пальцы пытались пробраться наружу, она пыталась дотянуться до него. Он не хотел оставлять ее позади, но знал, что если он не продолжит свой ход, он взорвется и истечет кровью. Дома неожиданно замерли и обратились булыжником, опаленные взорванные обломки. Дальше он пошел один.

Лориэл и его друзья выбрались из потока впечатлений, следов тех лиц и событий, через которые он прошел, тотчас же узнавая. Этот чистый новый мир, о котором он так много слышал, не очень-то отличался от старого. Он весь состоял из аналогов и версий, рубленых испытанных ощущений, выставок любви и уважения. Это было ясно как день. Он должен был пойти домой. Он был свободен.

Он услышал гром. Звук был яростный и заставил его подпрыгнуть в воздух, и он увидел себя парящим в пространстве, как космонавт, понимая, что это был не гром, а выстрел дробовика, один ствол разрядился на расстоянии. Он был поражен, увидев себя самого внизу, на своей кровати, в своем доме, укрытого одеялом и стучащего зубами, тело покрыто потом, черты размыты, словно большая масляная голова растеклась по куче подушек. Он чувствовал запах пота, пропитавший его простыни, кислый запах страха и неудачи. Побочный эффект от приема препаратов должен был уже закончиться.

Раздался выстрел из второго ствола, и он снова отступил на улицу, слыша рев толпы на футбольной площадке, рев нарастал.

Он шел по другим террасам, мимо других тайных духов и скоро зашел в тупик. Он не мог понять, куда делся его сын. Он оглянулся и посмотрел назад, увидел гаражи и огороды на холме, возвышавшемся над домами, ряд галерей и закусочных. Вспыхивали тысячи электрических огней, но он не видел людей. Даже за стеклами было пусто. Город был безлюден. Он улыбнулся. Это не было такой уж неожиданностью. Ясно, что здесь произошло. Он почувствовал себя мудрым. Все улетели на Луну. От возбуждения по телу прошла дрожь, желчь разлилась от живота, ударив в глотку, отступив, только когда он закинул голову назад, уставившись в небо, на свой потолок, почувствовал тепло лунных лучей на своем лице, лекарство в его организме отступило назад, во внутренности.

Коридор раскрылся, и он поспешил туда, в прохладу и полумрак, какие-то руки похлопали его по спине, иностранные слова перемешивались с английскими, и он уловил яркие цвета Юнион Джека, покрывавшего стену, почувствовал запах свежей краски, снова вошел в проход, обратно к лунному свету, и понял, что смотрит на свой дом детства. Из окна выглядывала его младшая сестра. Она махала ему рукой и подпрыгивала, стуча по стеклу. Он не видел ее лица, понимая, что это не могла быть она, так как она была где-то в другом месте. Он задумался, что это могла быть за девочка. Она была маленькой, беловолосой. Он увидел своих маму и папу на кухне, они тихо разговаривали, обняв друг друга и смеясь, потом потянулись к тарелкам с едой, ушли с поля зрения, сели за стол и принялись за еду. Он улыбался и чувствовал себя таким счастливым, хотел войти и присоединиться к ним, хорошо поговорить, все тайны и секреты прошлого теперь уже открыты и неважны, но он знал, что не может войти, пока не может, не был уверен, что может это сделать, только стоял и ждал на улице, понимая, что Джордж выйдет через минуту.

Он был ребенком в своей одиссее, юнцом в зале игровых автоматов, отцом, который глядел на свою жизнь и не хотел умирать, лунный свет сгустился, и волна прилива подкатила к горлу тошнотой, лунный свет стал красным и разлился по пространству, пульсируя в ритме его сердцебиений. Он хотел бы иметь бинокль. Хотел бы нырнуть в один из тех кратеров и посмотреть, что происходит под поверхностью.

Однажды Терри Инглиш собрался на Луну — в двадцать или тридцать лет — ведь отправиться в космическое путешествие — это все равно что поймать автобус — теперь это недолго — ведь мы живем в Космический Век — все возможно — Нил Армстронг сделал хороший прыжок на Луне для человечества — Базз Олдрин[159] танцевал в небесах — и Терри гордится изо всех сил — и каждый так гордится — неважно, американцы или русские там, наверху — они люди — отец кивает головой — наклоняясь к телевизору — осматривая размытые белые скалы и серебряные хребты — в помехах Терри угадывает лунных духов — которые выбрались из своих кратеров посмотреть на чужаков — и его старик откидывается на спинку кресла и улыбается — от уха до уха — это прилунение сломило барьер — мир никогда не будет прежним — не будет массовых беспорядков — не будут сбрасываться атомные бомбы — не будет больше войн — отец ненавидит войну — старается всегда поступать правильно — верит в правила — в правила хорошего тона — зло вращается вокруг и внутри человеческих душ — и пока некоторые происходящие перемены удивляют его — а некоторые вещи сердят — он доволен, что жизнь стала легче — даже не возражает против хиппи — их толков про мир и любовь — их наркотиков и рок-музыки — это хорошие времена — после Первой мировой войны — Депрессии — Второй мировой войны — тягот послевоенной жизни — и он хочет, чтобы его сын понял, как же он счастлив — и Джордж знает, что полет на Луну — это чудо — он только встревожен тем, что астронавтам пришлось долго лететь домой — он успокоился, когда они благополучно приземлились — это важнейшая вещь — вернуться домой с задания — и он надеется, что сможет поговорить с сыном — рассказать ему, что он чувствует — но он не может найти слов — не знает слов.

Терри — мальчик, он бежит по Фулхэм Роад с сотнями других мальчиков, и они раздают тумаки и пинки, парень в бордовом и синем падает на дорогу, парни из «Шеда» толпятся над ним, старший вест-хэмовец пробивает себе путь в толпе и ставит мальчика на ноги…

Он в подземке, и полицейским не нравится, как «шедовцы» распевают в вагоне «Вверх колени, мама Браун», они бьют ближайших к ним скинхедов дубинками, выталкивают Терри, отводят его в сторону на несколько шагов, бьют его в ухо и коленом по яйцам. Они смеются, а он знает, что сейчас его вырвет…

Он гуляет по улицам Слау, десять парней наслаждаются солнцем, ничем не беспокоясь, расхаживая с важным видом, ища себе приключений, большие парни впереди заметили индийского подростка, идущего по другой стороне улицы. Они переходят дорогу. Терри отступает, обращаясь к Алану, это его друг из школы, ему нехорошо, ему надо быстро решить, он один из них или друг этого парня, и он не знает, сможет ли совместить то и другое…

Терри был старше, стоял возле «Луны над водой», шумной викторианской забегаловки с резными окнами и вставками цветного стекла, изукрашенные буквы высвечены белым, серебряные нити огибают голубые панели, и он держит перед глазами бинокль, ощущая резину в его гнездах, изо всех сил таращась на Луну, следя за длинными складками, которые могли быть высохшими руслами рек, может быть, каналами, огибая кратеры, в которых горели упавшие метеориты. Он сосредоточился на силуэте «Ланкастера», проступившего поверх Луны и напряг зрение, чтобы разглядеть лицо стрелка, увидел кожаную куртку и защитные очки и уже знал, что это был отец, возвращавшийся с рейда над Германией, давным-давно, еще до его рождения, когда его еще и в помине не было. Они зависели от Луны, отражавшей Солнце и указывавшей им дорогу домой. Он слышал, как люди молятся, безмолвно, наедине с собой и с Богом.

Терри было почти пятьдесят, он в «Клубе Юнион Джек», бар заполнен медсестрами, они называют Боксером привратника, который вчера втолкнул его в инвалидное кресло. Женские лица мелькают в военной кинохронике. Он видит медсестер вместе с Эйприл в карете «Emergency». Его старик медленно умирает в больничной кровати. Из-за кислородной подушки и маски он думает, что снова оказался в Королевской Авиации. Он бормочет об огне и льде, морозе и ветрах, горящих людях и палачах в кожаных пальто. Он в бреду. Терри видит медсестер из Вест-Индии, Пакистана и Ирландии, они помогают этим старым англичанам, которые били на футболе болтунов, что жаловались на иммигрантов.

Терри моргнул, и «Клуб Юнион Джек» заполнился мужчинами его возраста. Они были сыновьями героев. Сыновьями своих отцов. Еще он увидел внуков. Они осознавали себя иначе, чем старшие мужчины, но слушали то, что говорится, и кажется, учились на этом. Он взглянул на стену и увидел фото команды «Челси» в классическом составе, Рон Харрис[160] улыбался своей лучшей улыбкой, мяч покоился у него на колене. Его насмешили баки Пэдди Маллигана, и он начал напевать «Carefree», перейдя на оригинальный текст из «Lord Of The Dance».

Радио напомнило ему о дате игры, которую он пропускает — Джон Терри побивает Мартина Чайверса… Аллан Хадсон передает мяч Гарри Стэнли, который пасует его Мики Филлери для передачи Рууду Гуллиту… Джо Коул подсекает мяч и пасует его Осей, а тот бьет по воротам. Он думает о Джо, но видит Чарли Кука. Игроки приходят и уходят, а клуб остается. Терри был на Олд Трэффорд, стоял на Стретфорд-Энд в 1970, Питер Бонетти хромал на одну ногу, Чоппер поднимал Кубок ФА в воздух, благодаря победе Дэвида Уэбба. Он был в Стокгольме в 1998, пожал руку Осей на улице после гола Золя, догнал Рона и сделал то же самое. Он был в Болтоне в 2005, когда «Челси» выиграл в Первенстве с двумя голами Фрэнка Лампарда, он вырастал и видел, как его клуб становится первым в футбольной лиге.

Терри был счастлив и хотел бы остаться в «Клубе Юнион Джек» навсегда. Прошлое, настоящее и будущее соединились здесь. Все казалось простым. Но нет, жизнь не была простой. Он всегда хотел, чтобы она такой была, но жизнь никогда не поддавалась, как бы он ни старался, уверяя себя, что все прекрасно, когда оно прекрасным не было. Были проблемы, которые приходилось решать, проблемы, с которыми он сталкивался, проблемы, маячившие перед ним.

Замешательство вернулось к нему, те же самые образы снова начали свою игру, и он пытался понять, чем он заслужил все это, что он сделал не так, знал, что снова должен пройти по улицам, постараться найти свой путь, разобраться, понять, где он сделал неправильный поворот. Дело в том, что он устал и не знал, сможет ли проделать все это. Он сел на своей кровати и потянулся к ведру, найдя его как раз вовремя.

Гордость Лондона

«Тоттенхэм» был хорошим пабом, несмотря на название, с высоким потолком и узорчатыми деталями, наполненный оттенками меди, которая делали Лондон таким теплым городом, до того как началась джентрификация[161]. Рэй уже побывал на одном традиционном представлении на Кинге Кросс, где робокопы демонстрировали свою силу, предотвращая столкновение со «шпорами». Некоторые парни отправились на Юстон и в конце концов нашли себе занятие, преследуя неизвестную северную компанию по дальним улицам Сомерстауна, полиция была занята на Мэрилбон Роад, эпилептические мигалки освещали один из самых напряженных хулиганских хайвеев в столице. Лучшим саундтреком к представлению были сирены, жесткое техно для жестких парней, Рэй и другие ребята забеспокоились, что их загребут, так как к месту стягивалось все больше полиции, эти механические чистильщики погнали их со станции, два полицейских с камерами снимали лица для своей базы данных, шум усиливался, по мере того как все больше «челси» выходили из метро. Он немного послонялся и ушел, когда другие решили вернуться на Викторию.

Слухи все еще витали… Юные големы из «Тоттенхэма» пьют в «Йоркском Герцоге»… Гномы из Сэлфорда жуют бутерброды с креветками в «Шекспире»… Хоббиты из внутреннего города что-то замышляют в «Неистовой силе», над рекой в Воксхолле. Он ничем не мог помочь, и только улыбнулся, когда последний слух, похоже, подтвердился — эти чертовы хоббиты могут пить везде. Существовала масса возможностей, но он не мог слоняться по всему Лондону, не зная точно, что и где должно произойти. Он заскучал, хотел выпить и послушать музыку и вскоре зашагал от «Тоттенхэма» по Корт Роад, мимо витрин, заставленных гэджетами, ледяное дыхание долга застыло на стеклянных стенах, он глубоко засунул руки в карманы своей летной куртки. Он морщился, глядя на покупателей и туристов, одетых в пластик, и был рад, что его нет среди тех пестрых сук, что ходили об руку со своими девушками. Заболтанный своей хозяйкой до смерти, закончив работу, по субботам он все еще смотрел футбол, пусть теперь обычно на экране в пабе.

Пол и Джо ждали в «Тоттенхэме», напитки стояли на полке, а они мягчели и погружались в вечерний отдых. Рэй заказал пинту польской пташке, одной из многих прекрасных женщин, приехавших в Англию из Восточной Европы и оживившей это место. Она была чертовски яркой, смеялась, наливая ему лагера, и он мог представить, как ее ноги обхватывают его спину, а трусики лежат в его кармане и он ведет ее в землю обетованную. Польки, русские, латвийки. Он любил их всех. Они приспосабливались, по достоинству оценивая либеральные порядки Англии, иные, чем в тех странах, которые он мог упомнить. Он задумался, о документальном фильме, что видел по телеку на CCTV об албанских женщинах, которые обчищали сумочки на Оксфорд-стрит, и о пяти молодых алжирцах, которые тырили телефоны, только чтобы выказать благодарность англичанам за то, что предложили им лучшую жизнь. Он прищурил глаза. Он любил ловить этих паршивых маленьких сучек на горячем. Он пил свою третью пинту и был доволен. «Шпоры» были забыты. Они больше ничего не значили. Когда у него в руке холодная пинта лагера, а вокруг шумит субботняя ночь.

Они выпили две пинты в «Тоттенхэме», затем прошли немного до Денмарк-стрит, мимо рядов гитар и усилителей, песенников, полных текстов, аккордов и мыслей Мика Джаггера, Джони Роттена[162], Курта Кобейна, Пита Доерти[163]. «Бар-двенадцать» был на другом конце улицы, это был дом «London Callin», лучший ночной клуб в Лондоне, здесь играли смесь панка, рокабилли, Oi! — все, что только нравилось хозяину.

Барнет, что руководил «London Callin» и был известен среди «челси», стоял у двери, сияя своей струммеровской улыбкой. У него была большая музыкальная родословная, он помог сохранить футбольные связи после появления независимых болельщиков и студенческих бригад. «London Callin» собирал гербертов, панков, скинов всех мастей и разносортных рок-н-ролльщиков, были там правильно разнаряженные панки и рокабилли, и все, кто угодно. После непродолжительной болтовни Рэй прошел за Полом и Джо к барной стойке, ожидая своего пива, а потом отправился в комнату, где выступали группы.

Ди-джей Донг заканчивал первую часть своего сета, продвигаясь от «See My Baby Jive» Wizzard[164] прямо к «Zorch Men» The Meteors[165].

Донг был известен, благодаря своим делам с фэнзином и размерам своего члена, который он, не колеблясь, применял к каждой твари, встретившейся на его пути. Рассказывали, что недавно в Болтоне он натянул несколько чудных кисок на капоте авто Сэма Аллардиса, но Рэй относился к этому скептически, как и к слухам о големах. От этого север выглядел более зловещим, забавляться с девками на стоянке «Reebok» — страшное дело. Аллардис мог заработать звание Большого Члена, но Рэй сомневался, что он поспорил бы с Донгом, и девушки в самом деле волочились за этим бритоголовым человеком из Южного Лондона, казалось, доверяя ему свои жизни.

Первой на сцене была Viva Las Vegas. Барнет стоял перед группой, бывший ударник Gundog Тарик отбивал ритм. Рэй был большим фанатом как Gundog, так и Argy Bargy, двух лучших групп Oi! за последние годы. Viva Las Vegas играла песни Элвиса, но в панковской манере. Это был великолепный микс, и правду говорил Джо, Пресли был панк-рокером. Рэй мог видеть связь между разными направлениями — традиционная британская музыка попала в Америку вместе с переселенцами и пошла на подъем, благодаря классовым свободам Нового Света, мутируя в блуграсс[166] и «хил-билли», новая производственная техника и динамический подход их потомков обратил ее в рокабилли и рок-н-ролл, а затем появились граммофонные пластинки, их английские родоначальники всосали эту музыку через океан, «теды»[167] создали целый культ вокруг музыки, Англия заново открыла это звучание, загоревшись им снова с Rolling Stones и породив новое племя модов, восприимчивое англо-саксонское племя откусывало куски буги-вуги, ритм-энд-блюз, рэггей, а затем рок и жесткий саунд обратился в панк, сеть быстро мутировала, снова в 2-Tone, Oi! который вколачивал в землю и оттеснял идиотов, что синтезировали панк, и США подцепили Oi! и скрестили его со ска и отправили обратно, так что парень его возраста мог слушать Rancid, Die Hunns, Social Distortion и всю остальную такую же музыку — и любить ее. Его дочери повторяли его собственный музыкальный опыт, за вычетом «аггро».

Рэй думал обо всем об этом, стоя в толпе, следя за состязанием Элвиса и Роттена и изумляясь, как хорошо на него может действовать выпивка и живая музыка. Говорят, время идет по кругу, это легкий способ все объяснить. Фундаментальные основы жизни повторяются, и он мог видеть, каким образом это знание управляется, ускоряется и замедляется с помощью некоторой ловкой пропаганды. Он слышал записи Гарри Чемпиона[168] на «Any Old Iron», так похожие на «Anarchy In The UK»[169], видел цепь блондинок: Дитрих, Вест, Монро, Мадонна. Компьютерные игры воспроизводили героизм солдат, моряков, летчиков. Он смотрел на окружавшие его лица, разных возрастов, мешанину стилей, которую приходилось признавать, что не всегда было возможно, когда он был младше. Это были несмышленыши, скинхеды и панки, дерущиеся друг с другом, панки и моды, дерущиеся друг с другом, и моды и рокеры, тоже дерущиеся. Здесь вечно кто-нибудь дрался. Он и себя считал одним из лучших драчунов.

Они снова подошли к бару, когда Viva Las Vegas закончили, загремели звуки «Runnin’ Riot»[170] у Cock Sparrer, Джо пробормотал что-то о виниле, взяв сидр, который Рэй протянул ему, и исчез, направившись в сторону Чарли Харпера, Пол был занят болтовней с одной пташкой рокабилли, подмигнул ему, взяв свой «Гиннес», и повернулся спиной. Рэй думал, это было прелестно, поднял глаза к битым телевизорам высоко на стенах, на экранах мелькали неясные изображения пустой комнаты за дверью, Донг на краю экрана смеялся вместе с полнощекой девочкой. Menace скоро прибудет, и место для них было занято. Рэй не испытывал к Menace ничего, кроме уважения, а также к Cock Sparrer и даже The Cockny Rejects, несмотря на их связи с кокни. Когда дело касалось музыки, он всегда смотрел на большой экран. Невозможно было драться с типом, который пришел послушать ту же группу, только ради нее самой, и он поступал так всю свою жизнь. Он считал, что Oi! и панк должны объединить работяг, а не вызвать новое разделение.

Он забрал свои деньги и ушел с дороги, чтобы другие могли подобраться к стойке, протиснулся к колонне, на которую оперся, и принялся за свой лагер, разглядывая лица.

— «Я не могу остаться в мире и покое, и все, что мне нужно, это нескончаемый бунт», — пел он, присоединяясь к хору голосов вместе с Колином и ребятами.

Он повернул голову и увидел панковскую пташку у барной стойки, размахивавшую десятифунтовой банкнотой в воздухе в ожидании своей очереди, она улыбнулась ему.

— Oi! Oi! — позвал Рэй, ухмыляясь и переходя на смех.

Ее лицо оставалось ровным.

— Все в порядке? — сделал он новую попытку.

— Все отлично, спасибо. Мне больше нравится «England Belongs То Ме».

Это был другой хит Cock Sparrer, и ему также нравилась «Argy Bargy» со стороны В. Этими словами она удвоила свою сексуальную привлекательность.

Она была иностранкой, может быть, шведкой или немкой. Это было видно по кости. По глазам. По тому, как она стояла и двигалась. Слишком многие англичане сутулились, опускали головы, им приходилось сгибаться в течение столетий в страхе перед сучьими римлянами, норманнами и их потомками-юппи. Может быть, она была скандинавка. Рэй заметил значок, который был на ней, «Bombshell Rocks»[171], чистая кожа и голубые глаза, он был рад, что она не была фарфоровой куклой, упакованной в дизайнерские шмотки. Она была немного грубовата, как он и любил. А на нее произвела впечатление сила скинхеда, который возвышался над нею.

— Это — хорошее? — спросила она, указывая на «Фостерс», а затем переключив внимание на «Стеллу».

Рэй указал на «Фостерс».

— «Стелла» — бельгийское пиво или, может, французское. В любом случае, разница небольшая. «Фостерс» — английское. С ним ты лучше отчалишь.

— Я думала, оно австралийское.

— Опять нет разницы. Английские плуты кутят повсюду.

Она засмеялась, и ему захотелось расстегнуть ширинку и познакомить ее с Эриком Красным, этим старым скандинавским богом любви и ненависти. Но он вспомнил о хороших манерах.

— «Ред Страйп» — ямайское, как мне кажется, но здесь у нас Содружество Наций, ответвлений англо-саксонской элиты — Британия, Австралия, Новая Зеландия, Америка, Канада, Скандинавия. В нас также растворено много викингских генов.

Она кивнула, не понимая, к чему Рэй клонит. Он тоже не понимал. Она должна быть скандинавкой. По его предположению, финнкой или шведкой. Наверное, ей сложно научиться жить с этими гребаными евро. Он указал на ее банкноту.

— Хорошая британская валюта. Это вам не часть Евросоюза.

Пол только что вернулся к барной стойке, но повернул назад и заткнул уши руками, едва услышав упоминание друга о ЕС. Рэю стало неловко, он не хотел, чтобы его приятель думал, будто у него нет других тем для разговора.

— Нет, это Норвегия — не часть ЕС. А Британия — да. Почему вы, британцы, так легко сдались? Почему не сопротивляетесь?

Рэй был пристижен капитуляцией своей страны, но уважал практический ум Норвегии. Вместе со Швецией Норвегия отказалась подчиниться фашистской оси, и их экономики не рухнули, вопреки угрозам. В действительности, они вели дела очень хорошо. Он подумал о Теде Хите, и раздражение вернулось к нему.

Норвежка продвинулась вперед и стала делать заказ, Рэй изучал ее прекрасные формы, выпуклости сосков под футболкой «Warriors», короткую виниловую юбку и каблуки, но он не мог сосредоточиться на сексе, образ Теда Хита вонзился в его мозг. Он много читал о Хите в последнее время, о событиях, ведущих к вступлению Британии в Общий Рынок, и не мог поверить, что тори так сильно сдали, не мог поверить, что они уступили права на рыбную ловлю. У норвежцев был похожий промах, они надеялись присоединиться к союзу, но в то же время говорили Германии, Франции и остальным странам отвязаться от них. Никого никогда не привлекали к ответу. Никого из власть имущих никогда не привлекали к ответу.

Норвежка расплатилась за свой лагер и развернулась к Рэю, сделала глоток и взглянула на английского скинхеда.

— Ну, и почему же вы позволили вашему правительству обманывать народ? — спросила она.

— Я был ребенком.

— Глупо было так поступать. Англичане выиграли войну, они известны своей храбростью, но их правители действуют как трусы.

— Я знаю, я ничего не могу с этим сделать.

Ей было тридцать или около того и, похоже, она была одинока.

— Это как очень плохое кино, — заметила она, рот раскрыт, губы сияли.

Она была права.

— Черная комедия, Джон Клиз и мистер Вин в главных ролях, — сказал он.

— Мистер Бин?

Как рассказать о забавном человечке, который никогда ничего не говорит, только бормочет и поводит бровями. Это было не смешно. Он так не думал, как бы то ни было, но это могло бы неплохо сочетаться со сдачей британских прав на рыбную ловлю. Хотя «Черная гадюка» подошла бы лучше.

— Джон Клиз это сделает.

Она засмеялась и отошла от барной стойки. Она была чертовски хороша, к тому же обладала мозгами, у нее был оригинальный взгляд, такое нечасто встретишь. Люди пришли в движение, и Рэй сказал, что им тоже нужно пройти вперед, если она хочет увидеть группу, потому что они будут здесь через минуту. Она последовала за ним, и они остановились у задней стены маленькой комнаты. Было темно, душно и тесно, лучшие условия для живой музыки. Ему больше нравились маленькие клубы, где все пронизывалось энергией группы. Это было так, словно ты стоишь на футбольной террасе, не заставленной сиденьями. Он хотел видеть людей, таких же, как он сам, врубающихся, которым есть что сказать, чтобы их идеи выражали то, что чувствует он. Музыка давала ему чувство принадлежности, которого он не находил нигде больше.

Он посмотрел направо и увидел Донга, который смотрел назад. Он прищурил глаза. Рэй был рад оказаться между ди-джеем и норвежкой, по лицу которой гуляла улыбка, а взгляд был устремлен прямо вперед. Он почувствовал, как она коснулась его, и знал, что попал. В этом не было никаких сомнений, просто никаких.

Клуб «Классика Ска»

На часах у кровати было четверть восьмого. Шея Терри окоченела, тело было облеплено дрянью, комната пропахла потом и мучениями больного человека. Он представлял себя гигантским гекконом, медлительным, ослепленным солнечным светом, его воодушевила идея с канала «National Geographic», что игуана сбрасывает кожу, готовясь к новому сезону. Он оттолкнулся от матраса, подошел к окну на тяжелых ногах и открыл его, холодный воздух сковал пот на его лице, это было шоковое пробуждение, он начал глубоко вдыхать кислород, пока не нашел ритм. Жар спал, он смотрел на совсем другое небо, погребальные горы низких облаков ярко освещались отсутствовавшей Луной. Он увидел женщину в поле, которая косилась на него и покашливала, зная, что этот мираж был остатком из его снов.

Боб и Молли стояли у сарая носами к земле, нюхая листья щавеля и купы травы. Он задрожал, но оставил окно открытым, окончательно закрыв его, когда почувствовал себя сильнее, и поспешил в ванную, чтобы принять душ и побриться. Он, должно быть, пропустил матч между «Челси» и «Тоттенхэмом», но он не собирался пропускать Symarip в Клубе «Классика Ска». Ни за что.

Часом позже он уже парковался возле «Рэйнерс». У него было время в запасе, чтобы сходить в индийское кафе на углу, напротив храма Заратустры, он сел за столик у окна и принялся за пряный карри и чапатти, включил свой мобильник, услышав «Blue Is The Colour»[172], сообщения посыпались с той же яростью, что и Джо Коул, прорывающий защиту «Фулхэма». У него не было возможности прочесть их все, он увидел Хокинза и Бастера, выходящих из станции метро Рейнерс Лейн, попытался привлечь внимание Алана, но большой чурбан развернулся и принялся кричать что-то Джонни Крейну и другим «челси» из Гринфорда. Терри дал им уйти, решив мирно закончить завтрак и снова принялся за еду, просматривая свои сообщения — три от Хокинза, перехватившего Майкла, два от Рэя, который спрашивал, в порядке ли Терри, одно от сына, который предупреждал, что будет дома поздно, так как он собирался заскочить к Кеву. Было еще несколько сообщений, отправленных сегодня утром, парни спрашивали, в каком пабе он пьет.

Закончив, он направился в «Рэйнерз», заплатил у боковой двери и прошел в Клуб «Классика Ска», ступив в поле противоречий — музыкальных и личностных, жал руки и обменивался приветами, Деннис Аль-Капоне ослаблял клапаны. Он принадлежал этому месту. Быть здесь, с хорошими людьми, не стоять в дверях, как инвалид, тревожась о том да об этом. Комната была занята скинхедами и любителями ска, местными и приезжими, «челси» смешивались с многочисленными болельщиками QPR и «вестхэмовцами» и небольшими группками со всех концов. В Клубе «Классика Ска» всегда была хорошая атмосфера. Он любил это место.

Здесь всем были рады. В последние годы здесь родилось несколько серьезных легенд, например, о том, что Принс Бастер и Лориэл Эткин украшали собой клубную сцену. Symarip уже выступали здесь в лучшем составе. Они были настоящими скиновскими легендами.

Он не мог найти Хокинза или Бастера, и пошел прямо к барной стойке, большой коллекционер рэггей, его знакомый, стоял перед ним, Уилл развернулся и отправил своей группе еще пинту горького, вручив ее Терри. Как и Тел, он любил винил, зная, что он везде и всюду опустит эти CD и mp3, но никто из них не состоял в лиге Гено Блю и Дюк Дейла, ди-джеев, которые играли в Клубе «Классика Ска». Когда речь заходила о музыкантах, студиях, продюсерах, лейблах, релизах и ремиксах, они становились настоящими ходячими энциклопедиями.

— Я слышал, Хокинз был в Таиланде, работал там танцовщиком у столба, — сказал Уилл, когда они отошли от кассы.

В мозгу Терри промелькнул образ Бернарда Мэннинга.

— Он уже вернулся, — сказал он.

— Толстый Гарри налетел на него в Бангкоке.

— Гарри сейчас живет в Таиланде, верно?

— Последние пару лет. Говорит, скучает по холодам.

Они немного поговорили, к ним присоединился Альфонсо, Терри постоял с ними десять минут, принес извинения и отошел, встав у конца сцены, где музыку было слышно лучше, The Aggrovators[173] сменились The Skatalites[174], а он в это время устроился поудобнее и впитывал силу мощных динамиков, семидюймовый винил дорос и до такого уровня. Это был другой класс звука, отличавшийся от того, что он мог слушать дома, и ему нравилось стоять в полумраке и чувствовать музыку кожей, он не хотел сейчас пускаться в разговоры. Каждая клетка его тела ожила, похоже, впереди была хорошая ночь, после своих мучений он ценил каждую секунду. Здесь было несколько прилично выглядевших женщин, они пританцовывали и пели, и Терри почувствовал себя хорошо, на нем был аккуратный коричневый костюм, «Бен Шерман», в белую и голубую клетку, коричневые мокасины. Скинхеды были опрятными людьми. Отвращение к грязи и неряшливости, неприятие слабости сидело у них в крови. И то, что он думал прежде, было правдой. Скинхеды сохраняли уровень, установленный их отцами, людьми, которые понимали, как важно оставаться чистым и выглядеть лучшим образом, понимали потребность простого парня приложить все свои усилия в жизни. Скинхеды были образцом Британии и лучшими ее сыновьями.

Он был счастлив и ощущал присутствие Эйприл, чувствовал запах ее парфюма и слышал ее шепот, ощущал, как она прикасается к его пальцам и сжимает руку. Они были детьми в «Бертоне», что в Аксбридже, и чувствовали, как пружинят доски, когда сотни юнцов скакали на танцполе, это было особое место встречи для них и тысяч других ребят из Западного Лондона.

Терри просил Эйприл выйти за него замуж именно в «Бертоне», он пробормотал это неразборчиво, как дурак, а потом кричал это еще три раза, чтобы его услышали. Наконец она, кажется, поняла, оплела свои руки вокруг его шеи и крепко обняла его, но потом он засомневался, в самом ли деле ее слезы означали «да», и пришлось удостовериться в этом, выйдя из забегаловки на Регал, когда они остались одни. Когда его друзья узнали об этом, они принимались кричать: ПРОПАВШИЙ В БЕРТОНЕ, всякий раз завидев его, по крайней мере до свадьбы. «Бертон» стоял долго, а потом магазин и танцпол снесли, чтобы расчистить Территорию, но он помни все, будто это было вчера. И Эйприл все еще была здесь, рядом с ним, как она и обещала.

— Ты сделал это, да? — сказал Хокинз, возникнув из задней части зала.

— Почти. Это был плохой день.

— Ты уверен, что тебе не нужен был врач или что-то в этом роде?

— Это же только простуда.

Хокинз не выглядел удовлетворенным, хотя Терри это могло только показаться, но что до болезни, его друг больше не сказал ни слова, вместо этого болтая об игре и о том, кто успел подраться, о публике, а босс «Дельты» слушал все это, зная, что он прав, у каждого человека должно быть личное пространство, где он справляется с трудностями и хранит секреты. Он задумался, существовали ли эти сумеречные улочки с призраками и стрелками в голове каждого. Должно быть, наркотики открывали доступ к ним, и хотя эти картины и тайные смыслы интересовали его сейчас, терять контроль над собой ему не нравилось.

Может быть, в глубине души Хокинз знал, что Терри был болен. Он отогнал эту мысль и вернулся к музыке, позитивному ритму, который поднимал его настроение и вызывал улыбку на лице. Он жить не мог без музыки.

— Мы торчали на гребаной Дистрикт Лайн полчаса после игры. Люди забили улицу до самого Эктонтауна, а потом пришлось уйти и ждать там еще сорок минут. Я просто обоссался.

— Ты видел Лориэла?

— Да, он ушел с Бобом Строителем.

— Рэя? Ты передал ему мой билет?

— Я передал, но он так и не пришел на площадку. Послал на свое место одного из тех Малолетних Преступников. Йана, маляра.

Терри кивнул. Такое случалось с Рэем, если он не хотел суетиться.

— Хочешь еще одну? — спросил Хокинз, указывая на пинту Терри.

— Нет, я за рулем. Это последняя.

Хокинз ушел, и Терри перенес внимание на сцену, где ди-джеи колдовали над своими проигрывателями от «Vestax», ставя уже «Loch Ness Monster» великого Лориэла Эткина, продававшегося под именем King Horror. Терри сосредоточился на Гено, зная, что последует дальше, видел, как исказилось его лицо, когда он вошел в раж, повторяя текст и вопя LOCH NESS MONSTER.

Он улыбался. Это было неплохо.

— Привет, Тел. Давненько тебя не видел. Хороший счет.

Дейв был крупным парнем из Дагенхэма, его сломанный нос и лицо в шрамах были свидетельством многих уличных драк. Это не были открытые потасовки, которые любил каждый, после которых все расходились на своих ногах, гордясь синяками, а были это, скорее, кулачные бои, стенка на стенку, в которых ни одна сторона не отступала, а билась до последнего или до тех пор, когда все были слишком измотаны, чтобы продолжать. Дейв был славным парнем, разбирался в компьютерах и программировании, Терри знал его уже много лет, их объединяла любовь к ска.

— Я пропустил это. Попал под дождь и целый день провалялся в постели.

— Но сегодня ты скучать не будешь, верно? — сказал он и осклабился.

— Шутишь. Если я не смогу уйти, то за мной уж прикатят врачи с носилками.

Вестхэмовец рассмеялся, развернулся и увидел поблизости пару женщин.

— Лакомые кусочки, вон те две.

Терри мог разглядеть только их спины, но затем одна из них, что пританцовывала со своей сумочкой, развернулась. Будь он младше, он не отказался бы, он все же был женат, да и как бы то ни было, почему молодой пташке должен быть интересен такой старый тип, как он, разменявший уже шестой десяток? Он не был с женщиной с тех пор, как не стало Эйприл, его природная скромность слилась с годами траура, и печальную часть своей жизни он держал под замком. Иногда он вспоминал Эйприл обнаженной, и у него вставало от воспоминаний о тех добрых временах, но это не было правильно — думать о сексе с умершей женщиной, чей прах он сам развеял над рекой у Брентфордских доков, напротив того места, которое она называла Остров Гриффин.

— Я пошел к стойке, — сказал Дейв. — Хочешь выпить?

Терри повторил свои шоферские извинения, пока он ограничивал себя пинтой, он не рисковал своими правами, да и в любом случае, он не хотел напиваться, хотя и мог. Только не после вчерашнего дня. Заиграла «Reggae Fever»[175], но его лихорадка уже прошла, хотя он все еще был одурманен теми вещами, которые увидел и обдумал, и не хотел их повторения, особенно на публике. Он взглянул на огни за сценой, маленькие электрические шары, искусственные луны с его улиц лунной пляски.

— Привет, Терри, — услышал он голос Эйприл.

Он взглянул на скинхедочку, стоящую перед ним, почувствовал прилив возбуждения в паху, ее черные волосы были пострижены так, как он любил, и ему потребовалась секунда-другая, чтобы понять, что это была Энджи с работы, она была одета еще круче обычного, рядом со знакомым значком «69» были наколоты другие. Это была одна из пташек, на которых указывал Дейв, та самая, которая приглянулась ему. Он осмотрелся, и Кэрол помахала ему рукой.

— Привет, — повторила она.

— Ты пришла, да? — говорит он, быстро придя в себя.

— Я не могла пропустить Symarip.

Она была ошеломительна, и ему было неловко видеть ее в таком качестве, он надеялся, что она не обратит внимания на его удивление, влечение, которое он чувствовал. Энджи приблизилась к нему, стараясь перекричать музыку, коснулась его шеи и руки и оглянулась, когда Гено взял микрофон и пригласил на сцену группу. Энджи стояла рядом с ним, аплодируя и крича, барная стойка опустела, все столпились у сцены.

Терри наблюдал за всем со своего места у ди-джейского пульта. Энджи наклонялась к нему пару раз, чтобы сказать, как они великолепны, сжала его руку, а затем исчезла в массе тел на следующие несколько песен. Между группой и толпой шел хороший обмен, толпа так и лезла на сцену — обычное излияние добрых чувств от скиновских шеренг. Все вокруг меркло, когда он слушал Symarip. Он плавал в этой музыке, от толпы поднимался жар, прожекторы высвечивали головы и тела, медь блестела. «Skinhead Moonstomp» был настоящим гимном и толпа с жадностью поглотила его. Он хлопал вместе со всеми, и устал, будто сам стоял на сцене, Энджи вынырнула из толпы, ее лицо было покрыто потом, рубашка «Фред Перри» намокла и липла к телу. Она смеялась и была совсем не такой, как на работе, от выпивки она стала развязней, и было ясно, что она любила все это дело больше, чем он думал. Постепенно люди начали расходиться, и он пожал несколько рук по дороге к выходу, предлагая подвезти девушек, видя как они уезжают на такси и идут к метро.

Он стоял снаружи, на стоянке, толкуя с Хокинзом и Бастером, пока Энджи и Кэрол пропадали в дамской комнате, его приятели уезжали с парой парней из Бристоля, Терри хлопнул по крыше, когда они отъехали. На стоянке была горстка классических скутеров, их хозяева тоже начали разъезжаться, осталось совсем немного людей, которые слонялись и болтали. Трудно поверить, так много людей собралось в одной точке, провели время вместе и расходились. Вскоре это место опустеет. И все останется только в памяти.

Девушки возились целую вечность, он замерз и направился к машине, решив, что будет ждать их внутри. Он услышал, как его окликают по имени, оглянулся и увидел Кэрол, она была пьяна, раскачивалась и глотала слова, Энджи в овчиной дубленке помогала своей кузине. Они устроили Кэрол на заднем сиденье, Энджи захлопнула дверь и устроилась впереди.

— С нею все будет в порядке, — сказала Энджи. — Это все водка.

— Поехали… — хихикнула Кэрол.

— А до этого она выпила четыре пинты сидра.

— Поехали. Поцелуй его.

Энджи обернулась со скоростью молнии и наклонилась к заднему сиденью, прошипела несколько слов, которые он не расслышал. Бедная Энджи. Кузина заставила ее побеспокоиться, но не было нужды делать это перед своим боссом. Он включил музыку.

Он въехал на холм и поехал по главной улице, останавливаясь на светофорах и у дорожных работ, держа путь обратно к Вестерн-авеню.

— Это была лучшая ночь в клубе за последние годы, — сказала Энджи, прерывая молчание. — Они были прекрасны. Не могу поверить, я видела Symarip.

Терри глянул в сторону. На ней, рядом с другими значками, был «Юнион Джек», прямо рядом с «69», посередине значка было начеркано «BRITISH MAID». Она заметила его взгляд.

— Это новый, — сказал он.

— Я — British made и British maid, — засмеялась она.

— Ждущая мистера Райта, чтобы вместе идти по жизни, — выкрикнула Кэрол.

Терри знал, что Кэрол перебрала, и надеялся, что она не слишком разбуянится, нельзя же винить человека за то, что он слишком много выпил. Он сам проделывал это не раз. Имел такую привычку, если быть честным.

— Я тебе говорила, — предостерегла ее Энджи. — Да, я жду мистера Райта.

Как только они оказались на Вестерн-авеню, до дома осталось совсем немного. Стрелка указывала на шестьдесят, когда он съехал со свежеасфальтированного шоссе, температура была хорошей, и сотни песен только ждали щелчка его пальца. Энджи наклонилась и увеличила громкость, машина вибрировала под звуки «Fatty Fatty»[176], они проносились через длинную линию застройки, он слушал голоса Clancy Eccles и улыбался. Он держал семьдесят миль в час, «мерс» шел роскошно мягко, невероятно, как жизнь могла меняться. Он был тем самым мальчишкой, который привык бродить по этим улицам по холоду, ожидая автобусов и бегая за грохочущими вагонами, считая каждый пенни. Проблемы ждали его на каждом углу, и тогда не было CCTV и не было желания их решать. Он видел драк и потасовок больше, чем школьных книжных связок, это был тот вид насилия, против которого сегодня принимались крутые меры. Рэй был прав, говоря, что они вырастали, окруженные той яростью, что осталась от войны, но он не мог припомнить, чтобы он замечал это в то время. Он не был агрессивным дельцом или чем-то в этом роде, но уметь приспосабливаться было важно, и он, должно быть, нарубил дров.

Он подумал о драке с паком в его сне, но не мог вспомнить, что же все-таки случилось. Если и существовал Судный День, то ничего нельзя будет скрыть — каждому предъявят счет за его грехи.

Он хотел бы суметь поговорить с мамой и папой как взрослый человек. Теперь он уважал их молчание и секреты, которые они хранили, и тот способ, которым его старик хотел научить его правильным вещам. Он был таким же, как и Лол. Его родители бились, чтобы свести концы с концами, верили в важность тяжелой работы и хотели стать лучше. Они не завидовали другим и не подавали руки хапугам. В те дни важно было оставаться уважаемыми людьми. Теперь люди думают, что действуя глупо или эгоистично, они смогут заслужить доверие окружающих, и казалось, они испытывают гордость, заявляя о своей бедности. Это был хипповский образ мысли. Его отец скорее вылез бы из кожи, чем признался бы, что у него плохо с деньгами. Он осознал, что они никогда не теряли чувства собственного достоинства. Он был доволен. Они никогда не ныли, ни в болезни, ни в горе, ни в смерти. Он представил свою маму на ее обычном кресле, а себя — с заказом из ресторана, тарелкой ее любимого кисло-сладкого соуса с лапшой и чилимом. Она глядела пристально на стену над телевизором. Он выключил его. Не мог вспомнить, что же она смотрела. Отец уже умер, его фото располагалось на линии его взгляда. Он зарыдал как ребенок. Если бы он был один, может быть, он плакал бы и сейчас.

Он переместился в другой ряд, чтобы набрать скорость, обогнул «Эскорт», набитый готами, вынырнувший из темноты в ту же самую минуту, он и не хотел бы думать обо всех этих грустных вещах. Это было как лекарство. Он вернулся в средний ряд и повернул голову, когда Энджи снова уменьшила звук и предложила ему кусочек «Кит-Ката».

— Не беспокойся, он не растаял, — сказала она. — Я не собираюсь пачкать сиденья.

— Что только на этих сиденьях не побывало, когда Лол ездил со мной. Индийская еда, китайская, кебабы, чипсы. Обычно мы где-нибудь останавливались, на Ерлс Корте после футбола, но нетрудно и прихватить с собой какую-нибудь мелочь, чтобы перекусить потом.

— По мне, так здесь очень чисто.

— Я заезжаю в то местечко на Слау Роад. Двенадцать фунтов — и они вычистят машину внутри и снаружи и вернут как новенькую.

— Ты должен был сказать мне о Клубе «Классика Ска» раньше.

— Я думал, тебе больше нравится 2-Tone и новые группы, из последних.

— Я и это люблю, но старые группы — это что-то особенное. Почему все на миг становится прекрасным, когда ты слушаешь их?

— В общем, верно.

— Я всегда была такой. Музыка созревает постепенно, тебе не кажется? Она звучит все лучше. По крайней мере, ска и блу-бит[177].

— Кажется, но все ведь держатся за свои первые пластинки, которые они слушали, когда были подростками, эти записи и кажутся лучшими из всех. По-моему, это естественно.

— Зрелость притягательна. Мне всегда нравились мужчины постарше.

Небо очистилось от туч и лунный свет полился на руль, изукрасил приборную доску. Его руки обернулись голограммой, пальцы — серебряными винтами, на месте костяшек возникли орешки, на больших пальцах появились шайбы, по ломким венам понеслись потоки, медная проволока пронизывала туман его светящейся кожи. Он был чем-то из «Заводного апельсина», человеком-машиной, хотя из-за всех сцен насилия этот фильм умер для него, из-за насилия и чрезмерной жестокости, особенно когда они забивали ногами пьяного Пэдди в подземном переходе. Он был уверен, что этот переход располагался в Слау, за автобусной остановкой, и от этого почему-то все казалось еще хуже, насилие представало более реальным и будничным. Рэй был умен, размышлял о вещах гораздо лучше, чем это удавалось ему, он заметил, что фильмы, подобные этому, всегда заканчиваются отвратительно.

— Что ты думаешь о «Заводном апельсине»? — спросил он.

— О фильме или книге?

Кажется, вопрос сбил Энджи с толку.

— О фильме. Я не мог прочесть книгу. Не мог понять этого искусственного языка и мне было лень каждый раз лезть в конец книги, чтобы посмотреть, что значит слово.

— Фильм ничего. Я могу представить тебя с твоими друзьями, когда вы были помоложе.

— Они не были скинхедами. Драчуны в котелках, может быть, спятившие щеголи, но они ни капли на нас не походят.

— Ты — друг с парой девочек в машине.

Он заметил, что Энджи тоже немного пьяна. Она продолжала странно смотреть на него. Он надеялся, что ее не вырвет. Он вспомнил, как развозил пьяных людей, когда еще зарабатывал этим на жизнь. Пассажир, которого тошнит, — это не смешно.

— Кто первый? — спросил он.

Кэрол хихикнула на заднем сиденье. Он не знал, почему.

— Дом Кэрол ближе, — сказала Энджи быстро.

— Я знаю дорогу.

Энджи повернулась и уставилась на Кэрол, когда та начала что-то говорить. Так было со всеми семьями и хорошими друзьями.

Люди быстро начинают действовать друг другу на нервы, особенно если им некуда деться друг от друга, но это ничего не значило.

Скоро он ждал снаружи машины. Дом Кэрол, Энджи помогала ей дойти до квартиры, через время выйдя назад. Он задумался о том, что она делает, выключил мотор и сидел в тишине, в ушах звенела музыка. Уличные фонари мягко горели. Он устал. Был счастлив, но устал.

Дверца машины открылась и волна парфюма наполнила салон внутри, Энджи сняла дубленку и несла ее в руке. Он не замечал, чтобы ее аромат был так силен до этого, повернул ключ зажигания и продолжил путь. Он хотел, чтобы Энджи показала дорогу, так как никогда не был у ее дома раньше, но путь не был долгим… Вскоре он остановился у маленького многоквартирного дома, повернулся и увидел, как она смотрит на него, глаза широко раскрыты, шире чем обычно. Пуговицы на ее рубашке расстегнулись, и он старался не смотреть на холмы ее грудей под тканью. В ней появилось что-то новое, но он не мог понять что. Он вспомнил, как смотрел на нее в Клубе «Классика Ска», прежде чем понял, что это Энджи, и почувствовал неловкость, вспоминая свое влечение. Он остановил его, не желая, чтобы его ум снова играл с ним шутки. Ему хватило их в этот день.

— Не хочешь ли зайти на чашку кофе? — спросила она.

Терри подумал об этом, но он был измотан, и если он пойдет пить кофе сейчас, его мозг, пожалуй, слетит с катушек, как прежде, когда он был прикован к постели целый день. Ему нужно было ехать домой и ложиться спать.

— Нет, не хочу. Хотя спасибо. Так здесь ты живешь?

Он взглянул на дом.

— Мое собственное местечко. Почему бы тебе не зайти на чашку кофе? Я сделаю несколько сэндвичей, если ты проголодался. Я умираю от голода. Поставлю несколько записей. Тебе у меня понравится. Ты же не хочешь упасть на руль и заснуть в дороге.

Он соблазнился и неожиданно почувствовал голод, но это было неправильно. Она только проявляла вежливость. Может быть, на самом деле хотела, чтобы он отказался. Только и желая, чтобы этот толстый ублюдок смотался отсюда и оставил ее в покое.

— Нет, спасибо, мне надо ехать домой. Хочу убедиться, что Лол пришел.

Энджи вздохнула, и он ее не винил, видя, что она тоже устала. Она колебалась, возясь со своей сумочкой, и быстро прикоснулась к его руке.

— Спасибо, что подбросил. Увидимся в понедельник.

Он смотрел, как она медленно идет к дому, подождал, чтобы убедиться, что она благополучно вошла. Она обернулась у дверей, помахала ему рукой и продолжала стоять, так что он подумал, не потеряла ли она ключи или что-то в этом роде. Она вытерла глаза, видимо, убирая крошки туши, наконец, повернулась и ушла. Терри увидел, как зажегся свет, убедился, что она в порядке, завел мотор и отъехал, в небе висела яркая луна, освещая его руки, а он ехал в тишине по пустынным спящим улицам.

ДВОЙНОЕ ДНО

Long Shots

Через три недели после выступления Symarip Терри знал, что Рой продает Боба и Молли. Он был просто потрясен, Рой рассказал, что участок уже продан и новый владелец объявился и сказал ему, что от лошадей нужно избавиться к его возвращению из заграничной поезки через три недели. Он сказал, что если лошади все еще будут здесь, он их застрелит, это был мужчина лет тридцати, наглый самоуверенный хрен в дизайнерском костюме и гангстерских темных очках. Эта земля была частью домовладения возле Геррардс Кросс, и поскольку вести на ней строительство было нельзя, особенной ценностью она не обладала, и новый хозяин поступал так по злобе. Еще двадцать лет назад Рой бы пнул этого объедалу и перевел лошадей на другой участок, но нынче все было по-другому: хорошие участки были огорожены или использовались в каких-то целях, а пустырь был открыт и небезопасен. Рой не мог взвалить на себя такую задачу. Он переезжал в новую квартиру после долгих лет ожидания, а ассоциации жилищного строительства не нужны были проблемные жильцы. Он чувствовал себя старым и слабым. Он знал хорошие места в Бернхэме, но он не смог бы наведываться туда дважды в день, нужно было что-то поближе. Он повел лошадей на Саусхолл Маркет на продажу, но вернулся с ними назад. Они поднимали его с постели по утрам.

Он пустил слух о продаже, и семья, живущая в десяти милях отсюда, заинтересовалась Молли, они узнали об этом от человека, который ставил новую крышу на их гараже, а другой приятель Роя сказал, что он сделает одолжение и возьмет Боба к себе. У хорошенькой Молли мог появиться ее собственный выгул, а сама она стала бы игрушкой для детей, которые бы на ней катались, но их родителям не был нужен большой, старый, кряжистый Боб. Его новый дом будет поменьше, и его придется делить с грудой металлолома. Дом располагался рядом со взлетной полосой Хитроу. В жизни Боба станет больше шума и грязи, и Рой знал, что Молли тоже будет несчастна. Она была симпатичной лошадкой, умной и внимательной, но он не пытался выгадать на этом. Было ужасно жаль разлучать их. Он не мог заснуть, думая об этом, зная, что они будут томиться друг без друга, может быть, умрут от разрыва сердца. Его голос надламывался, когда он говорил с Терри на краю поля, как пламя, шипящее под дождем.

— Я поспрашиваю в округе. Может быть, все еще обернется к лучшему. Что еще я могу сделать?

Поляна была покрыта густым туманом, лошади затерялись в этой дымке, потрясение Терри перерастало в гнев. Он переминался с ноги на ногу, и трава поскрипывала под его подошвами.

— Как его зовут? — спросил он.

— Слейтер. Роберт Слейтер.

Терри не знал этого человека, он запомнил имя, чтобы разобраться с ним позже. Было кое-что, с чем он должен был справиться для начала, он прошел к дому, обернулся у двери и поглядел на Роя, стоявшего у сарая, и подумал, каким он кажется маленьким, сгорбившимся и слабым, словно из его легких выпущен весь воздух. Даже самые сильные мужчины увядали, теряли здоровье и нервы, а в конце концов и волю к жизни. Рой провел жизнь в путешествиях. Когда был моложе, останавливался здесь каждый год собирать яблоки, вишню и землянику, у него были друзья, которые могли прикрыть ему спину во время драки в пабе, но то была совсем другая история. Теперь ему нужно было подумать о своей квартире, о безопасности лошадей, и он имел дело с человеком, у которого, возможно, были связи. И этот человек мог оказаться толстым ублюдком, который не знает меры, мог думать, что его деньги дают ему право на отстрел, он мог быть ябедой, который хватается за телефон и набирает полицию, едва завидев на своем пути пятерых цыган. Узнать это не было возможности. Пока не было. Вернувшись в дом, Терри включил проигрыватель. Дизайн лейблов Gas, Horse, Banana поднимал ему настроение. Он выбрал «Long Shot Kicked De Bucket» The Pioneers, сел в кресло и откинул голову на спинку, закрыл глаза, слушал историю о скаковой лошади, видел человека, который жил в букмекерской конторе, к которой он порой обращался и знал, что его будущее висит на волоске, в точности как у Боба и Молли, что шансов становится все меньше с каждым часом.

Он скакал на быстроногом коне по открытому полю, по просторам Юты, виденных во многих вестернах. Вот то самое место, где добрые люди находили свой удел, где благие намерения искупали добросовестные заблуждения, открытая и свободная страна, в которой хватит места для каждого, куда можно прийти и завести хозяйство, и хотя он знал, что на самом деле все было несколько иначе, что в фильмах никогда не показывали снятые индейские скальпы и содранные буйволовьи шкуры, но этот фантастический мир говорил тысячам парней, что они могли стать непобедимыми. Это была земля обетованная под ясным небом и ярким солнцем, где от одного удара человек погружался в дремоту с улыбкой на лице, а один выстрел навевал на него успокаивающий сон. Здесь не было крови и вывернутых внутренностей. Лошади были символом этой свободы. Это были мечты мальчиков его лет. Он чувствовал то же самое, когда думал о космических путешествиях и астронавтах.

Его спасение состояло в том, чтобы понять, от каких вещей он укрывался всю свою жизнь, и он был бы рад избежать побочного эффекта, он предпочел бы жить на просторе, где скачут олени и антилопы, он вздрогнул и проснулся, услышав, как зачастил его пульс, но понял, что это игла проигрывателя стучит о край дорожки. Он снял пластинку и взглянул на часы, поняв, что ему пора двигаться, вышел из дома и поехал в больницу.

Он сидел перед доктором Джонсом. Оба молчали.

— Боюсь, мы получили не те результаты, на которые надеялись.

Слова эхом оттолкнулись от стен кабинета. Затем последовали слова утешения, но они комкались, фразы разлетались на части, которые наскакивали друг на друга. Он был мешком старых костей и скрипучих суставов, послабее тех гаек и болтов, которые не давали развалиться его автомобилю, его организм был отравлен. Шум выровнялся, слова доктора потонули в жужжании механических пчел, хотя он мог разбирать смысл того, что ему говорят, что они не теряют надежды, хотя и не могут уверенно сказать, что с ним не так, могут только выдвигать обоснованные предположения и действовать в соответствии с ними. Будет тяжело. Побочные эффекты могут усилиться. Они делают все, что могут.

— У вас есть вопросы?..

Он собрался, поднялся и покачал головой. Оставался шанс, что он будет жить, но он знал, что умирает.

Терри встал, поблагодарил доктора Джонса, поговорил с медсестрой у кабинета, вышел из больницы и сел в свою машину. Он просидел там десять минут. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Он не мог оставить сына одного. Это было нехорошо. Пятнадцать лет — и сирота. А как с дочерьми? С его нерожденными внуками? Он думал о лошадях на участке, о доме, ради покупки которого он столько работал. Он не удержался от улыбки, вспоминая, как раздобыл первый взнос за их совместное жилье, квартирку над магазином приколов. Все началось с игры в бильярд. Дядя Эйприл был важным человеком, старый добрый Пэт.

Квартирка была настоящим любовным гнездышком, проигрыватель крутил пластинки, он и Эйприл смеялись, и танцевали, и болтали. Она принялась покупать ему подарки в магазине внизу. Упаковка жвачки, которая защелкнулась вокруг его пальцев, как мышеловка, врезалась ему в память. Эта квартира была их началом, а когда начали появляться дети, из нее они переехали в домик, потом взяли еще один залог, купили фирму таксоперевозок, в конце концов раскрутили ее и в итоге переехали в большой дом. Деньги от продажи квартиры помогли им, но все действительно началось с игры в бильярд, как удачный пробег первого мяча, который задевает второй, третий…

Он услышал сирену на главной дороге, завел мотор и поехал, карета «скорой помощи» мчалась вдоль здания больницы, разворачиваясь к отделению травматологии, когда он уезжал со стоянки. Он не знал, куда поедет, вынул мобильник и позвонил Энджи в офис, чтобы убедиться, что все в порядке. Ее голос звучал встревоженно, она спрашивала, не заболел ли он снова, и он сказал «нет», он просто решил отдохнуть денек, обдумать кое-что, маленький крутой скинхед в его голове спросил, не могла бы она найти адрес Роберта Слейтера. Терри уже видел, как она проделывала это на компьютере, сочетая имена и адреса, обычно ориентируясь на почтовый индекс, и хотя он не представлял, как все это устроено, он знал, что она наловчилась выслеживать нужных людей. Он заехал на огромную автобусную станцию и выключил мотор.

— Он живет прямо рядом с Геррардс Кросс. Может быть, в Стоук Поджес. Где-то там.

— Подожди минуту, — отвечала Энджи.

Дядя Пэт был просто сокровище, как и ее старик Джон, но именно Пэт научил Терри играть в бильярд на деньги, в клубах и пабах западного Лондона, на пять или десять фунтов, и это были хорошие деньги для парня его возраста. Именно Пэт взял его с собой в Хэнвелл на игру с МакНейлом. Игра была довольно крупным событием местного значения, но не вызывала неприятных чувств. Победа могла принести хорошие деньги, между Пэтом и менеджером МакНейла завязалась отдельная игра. Терри был гораздо младше МакНейла, сильного мужчины под тридцать, который все ходил за «Гиннессом» к барной стойке, забивая тем временем мяч за мячом. Прежде Терри уже бывал в «Хэнвелл Пул Холл», с Пэтом и Джоном, смотрел на этих игроков в действии, он не пытался выиграть деньги, просто гордился, что делит стол с такими легендами.

— У меня здесь два Р. Слейтера.

— Подожди, я найду ручку.

Он потянулся к ящику для мелочи, достал оттуда карандаш и начеркал адреса на атласе дорог.

— Спасибо.

— Когда я тебя увижу? — спросила она.

— Я буду завтра, — не моргнув глазом, — соврал он, зная, что будет в это время в больнице. Следовало бы сразу сообщить о невыходе на работу по болезни.

— Еще раз спасибо.

Он изучил карту и направился к ближайшему Слейтеру, развернулся и проехал через кольцевую развязку, взял вправо и, следуя по извилистой дороге, вскоре оказался среди деревьев и живых изгородей в микрорайоне муниципальной застройки, уже надеясь, что здесь живет не тот Слейтер. Он остановился у дома, оштукатуренного каменной крошкой, и увидел пожилого человека, который занимался починкой велосипеда на переднем дворе. Не было нужды спрашивать его имя, и он поехал дальше через Фулмер, пересек автостраду, оказавшись теперь в богатом районе. Это был другой мир, далекий от Слау или Аксбриджа и пригородов, всего лишь на расстоянии небольшой автомобильной поездки от первого, он повернул налево, выбрался на широкую дорогу между домами, стоящими на приличном расстоянии друг от друга, каждый из них был построен по индивидуальному проекту. Улицы были пустынны, ни людей, ни припаркованных машин, новое шоссе было просто шикарным, оно напоминало роскошный ковер.

Он нашел нужный дом и остановился рядом. Дом был просто уродлив, и, очевидно, пуст, занавески опущены, машин во дворе нет. Терри уже знал это и задумался, как бы ему миновать калитку и домофон, чтобы поговорить со Слейтером, когда тот вернется. Ясно, что ему не нужны были деньги, которые Терри мог предложить за участок, но обычно люди были настроены достаточно дружелюбно, если найти к ним правильный подход. Он был уверен, что мог бы убедить Слейтера оставить там лошадей. Он не казался Терри негодяем в духе «Карты, деньги, два ствола», скорее, изворотливым и удачливым земельным агентом, которому успех вскружил голову. Он будет действовать осторожно, и тревожило его только то, что в ближайшие пару недель он может оказаться в неподобающем состоянии. Если он соберется отдать концы, то же случится с Бобом и Молли. Их дальнейшая жизнь была связана воедино.

Он немного посидел, разглядывая аллеи и ровные живые изгороди, изгибы посыпанных песком дорожек, мощеные камнем подъездные дороги и едва заметные камеры слежения. Между домами росли высокие деревья, их ветви простирались над крышами, и он заметил яркие краски в саду Слейтера, красные ягоды и желтые бутоны, статую греческого бога сразу за оградой. Он был словно в одном из голливудских кварталов, населенных продюсерами и режиссерами, он видел это по телеку, Терри задумался о том, как тяжело ему дался его собственный дом, размеры невеликой выручки зависели от отработанных часов, и то на все эти деньги можно было купить разве что один из многих здешних гаражей. Его не задевало это, но в то же время он не мог понять, каким образом людям удается так разбогатеть. Он слышал о плюсах, которые дает Сити, но не мог на них взглянуть. Он ощущал одиночество, просто сидя здесь, и не мог понять, как можно жить счастливо, отгородившись от мирами предполагал, что со временем к этому просто привыкаешь. Для себя он устроил все лучшим образом, но это был другой уровень, здесь же смешались мошеннические операции по выплатам и инвестиции доверительной собственности, богатые наследники вместе с налогонеплательщиками, наркобарыгами и настоящими жуликами. Это был другой образ мысли.

Пэт подошел к нему в пабе, кажется, в «Глоубе» или «Лорде Нельсоне», хотя это мог быть «Гриффин» или «Бихайв Тэп», этот мужчина стоял перед ним и улыбался, а потом опустился на стул и предложил играть на деньги. Терри рассмеялся, но Эйприл попросила послушать, она сказала, возможно, это шанс, который не стоит упускать. Она была права, как всегда. В его памяти все смешалось, но в основном, он играл в Брентфорде, Илинге и Эктоне, однажды или дважды в Хауслау, в Гринфорде он играл против одноглазого китайца, в другой раз они поехали в Северный Лондон, в Кентиш Таун, и там случилась потасовка, он рассмеялся, совсем забыл об этом, хотя они в этой драке и не участвовали. Он был молод, и Пэт присматривал за ним, не давал ему слоняться без дела, когда он заканчивал партию, пока он не стал немного постарше. Он также много играл в Хейсе. Один раз — в Ричмонде с барабанщиком из Eel Pie Island. Ему тогда было семнадцать или восемнадцать.

Матч с МакНейлом должен был вот-вот начаться, Терри видел, как они подъехали на машине Пэта, с Джоном и еще одним типом, задирой в дубленке, вошли в клуб, а парень в своем скинхедском облачении затерялся среди шелухи хулиганской эпохи, с кием в сумке, и он был удивлен тому, как много людей шатается здесь, как режут глаз цвета игровых автоматов, Пэт и Джон жали руки МакНейлу и его другу, который вел его дела, круглолицему типу в стильном пальто. К его чести, МакНейл не смотрел на Терри свысока из-за его возраста, а подошел и поболтал с ним, сказал, что слышал, будто Терри — хороший игрок, он не причинил Терри неудобства или, казалось, не придал значения его возрасту. Оглядываясь назад, он понимал, что МакНейлу было трудно проиграть юнцу. И поражение его было полным. Поначалу было трудно, но мозг Терри включился, а игра с профи означала, что он тоже сделал шаг вперед, повысил уровень и держался на нем, чтобы сделать эту игру. МакНейл подошел и пожал его руку, сказал, что это сработано чисто, что Терри великий игрок, пожелал ему удачи, а затем вернулся к барной стойке. И никаких нехороших ощущений, они продолжали пить еще несколько часов. Терри задался вопросом, как сыграли Пэт и Джон, но это не имело значения, они были хорошими людьми, верными своему слову, и выдали ему сто фунтов. Двадцать он отдал маме, а на остальные открыл счет в жилищно-строительном кооперативе. Сотня фунтов в те дни были хорошими деньгами.

На самом деле, это были просто семечки по сравнению с суммами, к которым привыкли люди, живущие в этом районе, даже если вспомнить начало семидесятых. А для Терри это был удачный прорыв. Он догадывался, что парни, продающие наркотики, чувствуют что-то подобное. Это были легкие деньги. Ему везло и в последующие шесть месяцев, когда он побеждал в малых играх, а затем он в каком-то смысле выдохся. Ему, в общем, нравилось все это, но он предпочитал играть ради удовольствия. Он понимал ценность накоплений благодаря своему старику, и откладывал выигрыши для лучших целей. Деньги МакНейла, определенно, стали хорошим стартом в их жизни.

Он задумался, а что сталось с МакНейлом. Сейчас ему должно быть семьдесят с хвостиком, может быть, он играет в том же клубе или пьет в одном из пабов на Бродвее. Пэт все еще жил в Брентфорде, как и Мэри, мама Эйприл, а Джон скончался вскоре после своей дочери. Он не видел их уже добрые полгода. Неожиданно он почувствовал себя дурно. Он перестал задумываться о встречах, хотя его дочери регулярно приезжали к своей бабушке и двоюродному деду. Оправдать себя было нечем, разве только накатившей печалью. Он не знал, отчего это.

Терри завел мотор и поехал обратно в Слау, припарковался на углу возле «Юнион Джека», прошелся до ближайшего магазинчика картошки-фри и сделал заказ польскому парню за кассой, поглядел, как он потянулся за треской, и попросил, чтобы кусок был побольше, когда парень принялся сгребать в пакет картошку, Терри напомнил, что заказывал большую порцию, под конец добавил к заказу тюбик соуса карри. Терри прошелся по переулку и завернул в клуб, включил свет. Здесь он чувствовал себя как дома, клуб всегда выглядел хорошо, казался обжитым и привычным, но и свежим в то же время, отмытым и покрашенным, уединенным, но светлым, хохот парней «Дельты» уже начал перемешиваться с хохотом прошлых времен.

Он подошел к стойке и сам себе налил пинту лагера, наслаждаясь холодным пенистым пивом и радуясь, что поблизости нет Рэя, который мог бы напиться. У него были планы, но все они подвисли до тех пор, пока он не разберется со своим здоровьем, и хуже всего то, что он не мог контролировать происходящее, хотя здесь он чувствовал себя обновленным, словно впереди его ждали еще двадцать или тридцать, или сорок лет жизни, и иначе и быть не могло.

Терри сел за свой столик, распаковал рыбу и картошку, пар дохнул ему в лицо, и он подумал о музыкальном автомате, подошел к нему и выбрал музыку, начав с Дэнди Ливингстона[178] и прекрасной Гортензии Эллис[179], ел картошку руками, не озаботившись поисками вилки. Он был совершенно один в своем личном райском уголке. Он рассмеялся от этой мысли. Покончил с едой и скомкал бумагу. Наклонился над столом и опустил лоб на скрещенные руки. Он мечтал, чтобы старина Пол в своем «кромби» зашел и сел рядом с ним. Они бы пили кофе и провозглашали тосты за прекрасную жизнь, курили толстые сигары, а в конце концов побрели бы к одному из бильярдных столов и играли бы десять часов кряду, к их уходу счет бы сравнялся, и в конце концов никто не стал бы победителем и, что важнее, здесь не было бы проигравших.

Суд идет

Он держался тихо, он не ныл и не ждал симпатии, ему нужно было поправляться и продолжать жить дальше, присматривать за дочерьми и сыном, а дома даже помочь некому — Лориэл не представлял, что происходит, совершенно не имел представления, постоянно занятый своей гитарой, потерянный в мире PlayStation, текстов на мобильнике, MSN[180], затерянный в «Scuzz»[181] и на страницах «Kerrang»[182]. Это играло Терри на руку. Он не хотел чтобы его сын беспокоился. Это был его отеческий долг — всегда выглядеть сильным, держать свои страхи при себе, оставить прошлое за чертой и обеспечить светлое будущее, вот что значит быть образцом для подражания, так что никому за стенами больницы не было известно о его болезни, медсестра Руби и дворецкий Боксер помогали ему забраться в кресло-каталку и везли через распахивающиеся двери по короткому коридору в тихий угол спальной комнаты, палаты для дневных пациентов, и он вставал самостоятельно, очень медленно, немного дрожа, опускался на кровать, где он мог закрыть глаза и унять жар, прийти в себя настолько, чтобы самостоятельно доехать на машине домой, и он свернулся в клубок, туго завернулся в одеяло, почувствовал жесткую ткань своими голыми руками, на долю секунды представил флаг своего клуба, надеясь, что большая голова на его плечах, словно сделанная из масла не растает, все испортив, будет нехорошо, если он заляпает подушки, наделав лишней работы для прачечной, и он мог слышать жужжащие машин вдалеке, моющих и полощущих и микробов, и грязь, и облака яда.

Загремели крючки занавески вокруг его кровати, и он открыл глаза, он был в своей собственной комнате, больше напоминавшей коробку со стенами из узорчатой ткани, свисающей с серебряных рельс, потрескавшимся белым потолком наверху, ничего сложного, боль в его теле нарастала, и он мог чувствовать молоко, полощущееся у него в животе, заварной крем и сливки, мешающиеся с апельсиновым и лимонным соком, гниющим грейпфрутом и ананасом. Он понимал, что все это — бред, ведь он давно не пил ничего, кроме воды, как сказал доктор, но его то и дело укачивало, ему казалось, что он свешивается с грузовика или смотрит за борт лодки, он видел лица в глубине смываемого туалета, полного фиолетовой хлорки, он видел своего сына и дочерей и своих сестер, и своего молодого племянника, и самого себя в юношеском возрасте, и он думал о двух лошадях, пасущихся в поле, как их разделит судьба, также, как судьба разделила его и Эйприл, и мысли об этом снова его злили. Нет, это все было неправильно, призрак, проходящий сквозь время и разрывающий лошадей, это было дело «Witchfinder General»[183] или судьи Джеффриса[184], жесткого как к преступлениям, так и их причинам, потому что это темный призрак убил Эйприл, подстроил все так, чтобы ее машину занесло и шина лопнула, он не мог найти никого видимого, чтобы обвинить в этом, и он дрожал, и его зубы стучали, устройства, поставленные ему в мозг, сочились сотнями раздражающих сомнений и горьких историй, осознание подкатывало к горлу как блевотина — осознание того что он ничего особого из себя не представляет, ничего хорошего, он просто пустое место. Разве он этого не знал?

Машина сделала свою работу, сделала настолько хорошо, насколько была способна, но она также понизила его иммунитет, он знал, что доктора люди честные, им приходилось быть жестокими, чтобы быть добрыми, все было так же, как во время его обучения для службы Территориальной армии, побочные эффекты есть всегда, иногда физические, иногда психические, в любом случае он оказывался беззащитным, один на земле, и все казалось хуже, чем в прошлый раз, не было улиц, по которым можно было уйти, ни фонарей или луны, чтобы указать путь домой, он был один, оглушенный и слишком уставший, чтобы оказывать сопротивление, его пинали по асфальту в его собственное частное шоу асов, серию избиений в метро и разбитого стекла в общепитах, бильярдные кии, используемые в качестве калечащего оружия, мир где Droogs[185] насиловали Devotchkas[186], мир скинхедов и свастик, его насильно раскрытые глаза не оставляли ему иного выбора, кроме как смотреть на этот ужас, как Алекс, и он видел Эйприл, сломанную и мертвую, видел своего старика-отца, хилого и бессвязно бормочущего, его мать, молчащую, с широко открытыми глазами, в воспоминаниях, которые он держал при себе, не было место для пинты пива или чего пожрать, чтобы согреть душу, ни музыки или смеха, ни наивных ошибок, только обвинения, застрявшие в подсознании, и они были сильными, постоянными, окрепшими за десятилетия унижений, так что суд решил, что нахальный скинхед в его мозгу не был просто наглым старпером, говорящем на Dodger speak, нет, судья Джеффрис председательствовал и знал, что Терри Инглиш был злым головорезом, который вредил беззащитным пенсионерам и иммигрантам, расистским забиякой со свастикой, вытатуированной на лбу, быдлом, ворующим из кошелька своей матери и спустившего собственного отца по лестнице в подъезде, назвавшим героя-ветерана трусом, насиловавшего девочек в темных аллеях и мальчиков в душевой комнате колонии для несовершеннолетних, да, он был лицом из фильма Американская история X», бритоголовый скинхед, он был тупым, жирным мужиком в сотнях драм, комедий, документальных фильмов и дешевых подпольных кинофильмов.

Терри сидел в кинотеатре со своей мамой, и там в высоте голубого экрана он видел своего старика высоко над Францией, освещенного полной луной. Луна освещает дамбы внизу, но он каким-то образом знал, что история его отца никогда не будет рассказана, было что-то, что его сын пропустил, и теперь все было по-другому, пришло время изобилия, хорошее время для ленивых и он находился в офисе «Дельта» с секретаршей, и у него был большой пластиковый член, как у Алекса из «Заводного апельсина», и Энджи задирала свою юбку и становилась раком, тряся жопой в воздухе, Судья Дред подпевал Десятой симфонии Бетховена на радио, она была готова и вся исходила желанием, когда босс-скинхед сделал шаг вперед, но он отвернулся, заставил себя видеть Эйприл, он даже мысли не мог допустить, чтобы оттолкнуть ее от себя туда, назад в прошлое, ведь он знал, что она наблюдает за ним, где-то там, по другую сторону, через тонкий слой кинопленки, его отец и мать держатся за руки за ее спиной, свободные от войны, убийства и долгов, сейчас они стояли у его кровати, он мог видеть три тени, он попытался привстать, но не смог, не хватило сил, он закрыл глаза, и у них появились старые бронзовые монеты в руках, чтобы лечь на его веки, и он потянулся к ведру, оставленному для него медсестрой на всякий случай, рвота полилась из его сырого горла, словно ржавая труба, пыхтящая и вибрирующая по всему его организму, и когда он снова откинулся на подушку, то почувствовал запах мальчика, блюющего на танцполе, услышал смех его друзей, он думал все по-хорошему, по крайней мере, он так думал на тот момент.

Он тонул в матрасе, слизь забивалась в рот, он так хотел остановить боль, бьющуюся в его мускулах, боль в его сердце, это все напоминало ощущение, как если бы он смотрел телевизор слишком долго, ощущение было похожее, но в сто раз сильнее, и он видел себя и своего друга Джо Хокинза на телеэкране в Слау с бегущими титрами из программы Офис, Рики Жэрвэ получает по морде от местных парней за то, что смеялся над их городом между интервью, и Гарри, лежащий на земле, в то время как они, обступая его, смеялись и начинали пинать его ногами, мальчик плакал, закрывая голову руками, и Терри молился, чтобы все было не так, но он был скинхедом, орал судья Джеффрис, а скинхеды были хулиганами, насильниками, нацистами, и Терри надеялся, что он был в трезвой памяти, и он был прав, а аутсайдеры — нет, и что он сказал ребятам, что Гарри его друг, и они оставили его в покое, и ему бы пришлось вспомнить, что было дальше, если бы он сделал все правильно, но были и другие случаи, другие обвинения, и ему так не хотелось всего этого, но он не мог заткнуться, его разум лихорадило так, что он был не в силах остановить это издевательство, все, чего он хотел — проигрывать монетки в аркаде вместе с Эйприл Шауэрс, он хотел чтобы они снова были молоды, с целыми жизнями впереди, сидеть у реки в Брентворде или стоять на танцполе в Аксбридже, работать и смеяться вместе в Слау, переезжать из одного города в другой, держаться за руки, когда рождаются их дети, нормальные жизни нормальных людей, но он мог видеть согнутую фигуру, развеивающую пепел над Темзой с набережной, где они раньше сидели, и он был один, стоял на краю уже другого танцпола, он хотел быть с ней, его мозг горел, его крутило кругами в воде, тянуло вниз, хорошие воспоминания тонули, он не мог вспомнить прошлое, никто не мог, и тут вступали в дело профессионалы, рассказывая людям об их собственных жизнях, объясняли, что случилось и как они подходили обществу, и он был белым человеком, скинхедом, и он на своем веку сделал немало ужасных вещей, это было очевидно, он пытался обмануть себя идеями честности, благопристойности, должен был принять, что профессионалы были правы, что он был не более чем закадровой фигурой в программе «Скинхеды и свастика», и он грустно кивал, понимал, что спорить смысла нет, то что ему придется принять то, что он был лжецом, понять, что настоящего будущего у него нет, что он заслужил свое наказание, и в первый раз с тех пор, как прошло три месяца со смерти Эйприл, он хотел умереть.

«Ликвидатор»

Голова Рэя гудела от звуков «Liquidator», классика Гарри Джонсона эхом отдавалась под крышей Мэтью Хардинг Стэнд, голос Уинстона Райта выписывал безумные петли, раскачивая «Шед», поколения парней «челси» хлопали в такт, он перевернулся и открыл глаза, чувствуя себя не совсем отвратительно, что было неплохим итогом, если учесть, сколько он выпил прошлой ночью. Он мечтал о той норвежской пташке, которую повстречал несколько недель назад, вспоминая, как она исчезла, когда он отошел отлить, и он не догадывался, почему, и в итоге пил допоздна, а потом отправился за чоу-мейн в Чайна-таун, заказал такси до дома, сидел на переднем сиденье с водителем из Судана, Пол и Джо дрыхли сзади, а он слушал об умершей жене и пропавшей без вести дочери, и этот человек бился, чтобы сохранить рассудок, он не сводил счеты с жизнью только из-за выжившиего сына. В мире Рэя были работа, выпивка, футбол. Он был наивен и не имел представления о настоящих муках. Прошлой ночью все казалось совсем не сложным. Как лагер.

Вчера был лучший день за последние месяцы. Когда все идет ровно, работа таксиста становится одной из лучших в мире. Жизнь была чудесна. Его пассажиры были порядочными людьми, интересными людьми, которые наслаждались болтовней и имели что сказать, и что еще лучше — им нужно было далеко ехать. Он выбрался на прямую дорогу, миновал развязку на пути к Вокингхэму, вокруг — только транспортный поток и ясный день. Это был хороший рейс, со щедрыми чаевыми в десять фунтов, спасибо продавцу игрушек по имени Баз. Этот тип был чудак, но лучший из возможных, безумный профессор с фотографической памятью, по уши влюбленный в оловянных солдатиков. У него были с собой образцы, и он сидел рядом с Рэем, демонстрируя ему пехоту и кавалерию, указывая на чудесные детали и тонкости раскраски. Он выступал против войны и участвовал в маршах против насилия в Ираке и Афганистане, но не думал, что игрушечные солдатики могли причинять вред. Этот товар предназначался для детей и не отличался от тех игр, в которые они играли на своих компьютерах.

Баз оказался в машине после девушки, которая готовилась стать монахиней. Рэй выехал с нею из ее из дома в Джордж Грине и направлялся в Аскот. Он наслаждался рассказами девочки о Боге, и Иисусе, и святом Иоанне Крестителе, как она собирается помогать другим, ездить в Африку или Южную Америку. Она могла говорить и говорить, и ему не хотелось, чтобы поездка закончилась. Она хорошо излагала материал, затем перешла к китам и планетам, и он бы согласился с нею, хотя никогда не думал обо всем этом в религиозном смысле. Она была маленьким хрупким существом, которое нуждалось в защите, и понимала, что Церковь позаботится о ней, а он не мог решить, хорошо это или плохо — постричься в монахини, но уважал ее достоинство и решимость.

Выходные закончились, но он так и не повидался с Лиз и девочками, хорошее настроение и добрый улов нужно было отметить, и сперва они пропустили по пиву в «Юнион Джеке» с дядей, Хокинзом, Бастером и Большим Фрэнком, затем продолжили с Полом, Красавчиком и другими парнями, они, покончив с кебабом и картошкой-фри, в этот вечер, держались до конца. Его голова начала болеть, когда он подумал о лагере и мясе, луке, перце и жире на картошке-фри. И он не мог вспомнить, чем все закончилось.

«Liquidator» продолжал играть, снова и снова, десятки лет, все громче и сильнее, действуя ему на нервы.

Раздался звонок на мобильном, от Лиз. Вот только светской беседы ему не хватало. Но он взял трубку.

— Тебе лучше приехать, — закричала она.

— Что стряслось?

— Просто приезжай и поговори с Челси. Я нашла у нее в кошельке две гребаных таблетки экстази.

Рэй выскочил из кровати и оделся в две минуты. Он почистил зубы и отлил, схватил пакет молока из холодильника и выпил его, спеша скорее выбраться из квартиры. Он забрался в машину и завел мотор, затрубила музыка, Gundog играл «In The Eyes Of A Jury». Он выключил это. Его дочери не принимали наркотики. Это была какая-то ошибка. Он думал об этом секунду. Кто-то, должно быть, продал их Челси. Наркобарыги были повсюду, их следовало отлавливать и отстреливать. Особенно тех, кто продает экстази одиннадцатилетним девочкам. Особенно подонка, который продал это его гребаной дочери. Рэй потянул рычаг, и эта дрянь не сработала. Он ударил по рычагу, треснул кулаком по приборной доске, стекло на спидометре треснуло, он выбрал секунду, услышал, как двигатель вздохнул, и он тронулся с места, набирая скорость. Начав движение, он уже не останавливался и проскочил на красный, выехав на главную дорогу, ведущую к его дому. В начале дня транспорта на улицах не было. Солнце висело, словно тяжелый раздражающий шар, он допил молоко и бросил пустой пакет на заднее сиденье. Его мысли укорачивались, сжимались, ярость нарастала. Рэй знал, что нужно сделать.

Вскоре он остановился у дома, прошел по дорожке в открытую дверь, квартира Лиз напротив стены. Он вошел в гостиную. Челси сидела на диване, ела вареные яйца, тарелка покачивалась на ее коленях, она робко посмотрела на него, обмакивая тост в соус. Ясно, что она не ведала, что творит, и вы еще думаете, что все дерьмо по телеку, про гомиков и наркотики, даст детям хоть какое-то представление об этом. Его дочь не боялась его, ей не было нужды его бояться, он никогда не повышал голос и не поднимал руку на детей. Лиз занималась дисциплиной. Он присел, а его жена вышла, чтобы сделать ему кофе. Телевизор работал, но никто не смотрел, как серый бюрократ читает нотацию всему свету, и находясь вдали от всего этого, он слышал в его речи гораздо больше дерьма, больше гребаной лжи, больше гребаной коррупции. Его так и подмывало вмазать «мартинсом» по экрану, но он держал себя в руках, не хотел, чтобы Челси думала, будто он сердится на нее. Он нашел пульт и выключил ящик.

— Ну, — сказал он наконец, — что там у нас с парой таблеток?

— Это экстази, они делают тебя счастливым. Я не знала, что это неправильно.

Рэй закусил губу.

— Где ты взяла их, милая?

— Зачем тебе знать?

Рэй хотел знать, потому что чем скорее он ознает, кто продает наркотики его одиннадцатилетней дочери, тем скорее он выследит эту мразь и прикончит ее. Его кулаки набухали, он чувствовал давление в голове, сейчас посуда разлетится на куски. Его мозг кипел, но каким-то образом он оставался спокоен, у него была цель — призвать ту мразь к ответу.

— Я просто хочу переброситься парой слов с тем, кто продал их тебе. Понимаешь, эти таблетки очень опасны.

— Ты собираешься их отругать?

Рэй улыбнулся. Он не был уверен. Он мог ограничиться одним лишь телесным наказанием. Он представил, как били его, когда он учился в школе, директор, разражавшийся словесным поносом, всегда вставлял в свою лекцию слово о его стрижке, говоря ему, что он был маленьким грязным скинхедом и что скинхеды были головорезами и бродягами. Этот человек ничего не знал. У него было несколько нормальных учителей, но директор был не из их числа. Рэй просто смеялся ему в лицо. Только такая розга и задевала его, но не слова. Вообще-то, он мог понять стремление сперва объяснить суть вещей, но станут ли эти барыги сидеть и слушать его? Он не был уверен. Он примет решение на месте.

— Эти таблетки могут тебя убить, — объяснил он. — Тебе от них становится весело, и ты думаешь, что все так и есть, даже если это и не так, под этими таблетками плохие люди могут навредить тебе, а ты не сможешь отбиться. Они могут сделать с тобой очень нехорошие вещи. В этих таблетках может быть крысиный яд или какая-нибудь другая дрянь.

Челси скорчила рожу.

— Что, и какашки?

— Думаю, да.

— Я думала, они просто делают тебя счастливым.

— Так ты ведь уже счастлива, разве нет?

Челси кивнула, но не выглядела уверенной, а он полагал, что она счастлива, но он должен в самом деле жить здесь, в своем доме, следить за дочерьми, хотя он еще не решил окончательно, при этом они с Лиз не спорили и не ругались.

— Ну, и где же ты их взяла?

— Обещай, что не будешь сердиться?

— Я на тебя не сержусь. Честно. В них какашки, не забывай. Большие, толстые, зеленые, твердые какашки.

Челси казалась рассерженной.

— Это все те парни, которые продавали их на стоянке рядом с моей школой. Ты знаешь, рядом с супермаркетом.

Рэй знал это место.

— Как их зовут?

— Одного, который продавал таблетки, зовут Али. Он старший, и еще двое, которые все время ходят с ним. Лучше бы ты сказал им, что в экстази крысиный яд, чтобы они никого не отравили, и про какашки им тоже скажи.

— Обязательно, не волнуйся. А как они выглядели?

— Не знаю. Я не помню.

— У них была машина?

— Я не знаю, какой она марки.

Он нахмурился, задумавшись.

— Можешь вспомнить цвет?

— Синяя. У Али есть личный номер, но я никогда с ним не говорила.

Их будет нетрудно найти. Трое приезжих в синей машине с личным номером. Дело обещает быть легким, и субботнее утро, как и любое другое утро, замечательно подходит для того, чтобы выследить и выловить этих паразитов.

Рэй не пользовался оружием, хотя какое-то время он возил в машине укороченный бильярдный кий, но начал оставлять его дома, когда Терри предупредил своих водителей, что полиция останавливает и загребает вооруженных людей. Старый Билл мог арестовать кого-то из них, а это нехорошо для «Такси «Дельта». Рэй был верен старым правилам. Кулак и ботинок были его главным орудием. Еще в молодости он ненавидел этих соулбоев, ливерпульцев и черных, которые носили ножи, и хотя всякая традиция имела свою грязную сторону, он искренне верил, что настоящие скинхеды сражаются как мужчины. Но кий мог ему понадобиться, он понимал, что нынешние времена отличались от прежних, поэтому он полез в шкаф за лестницей и раскопал его.

Вскоре он уже засел на автостоянке, расположившись у входа, откуда открывался отличный вид. Площадка была большая, но он находился в хорошей точке и едва сдерживал соблазн послушать какой-нибудь классический стрит-панк. Он хотел держать себя в руках и знал, что музыка только заведет его. Скиновская музыка — музыка боя. Ему нужно было только выжидать, и он чувствовал себя секретным агентом, который подкарауливает мошенников, отличие заключалось только в том, что он был сам по себе и не держал оружия. Ему нравился тот тип из «The Shield[187]. Бритоголовый, подчинявшийся правилам. Вик Мэки, так его звали, и хотя он не мог согласиться с Виком и The Strike Team, когда они начали отбирать наркотики у барыг и продавать их, он не мог сдержать восхищения перед тем, как они обходились с этими подонками. Другой тип был тот еще фрукт, испанец, он вечно разваливал их планы, но Вик был милашка. Рэй улыбнулся, думая о скинхеде-латиносе, который входил в мексиканские, черные и русские банды, и никакая цензура не могла ничего с этим поделать. Совсем не то, что в «American History X»[188]. Какая-то неимоверная чушь в конце, и это после неплохого начала. Будто каждый патриот должен стать либо нациком, либо леваком.

Супермаркет открылся, и люди начали подъезжать. Вскоре стоянка была забита. Он наблюдал за вновь прибывшими. Похмелье давало о себе знать, и он был голоден, взглянул на часы. Было десять. Али и его дружки вряд ли объявятся рано, так что у него было время, он запер машину и прошел в магазин, взял корзину и сложил в нее пару газет, бутылку холодного «Lucozade»[189], пачку апельсинового сока, большую пачку маисовых чипсов, пару шотландских яиц из холодильника, пачку ореховой пасты. Он уже умирал от голода, очередь на кассе двигалась быстро. Выйдя наружу, оглядел стоянку, но все еще не видел Али и компанию, сел в машину и принялся за дело.

Рэй поглощал еду и пил «Lucozade», читал газеты, поражаясь тем вещам, которые люди творили, разбогатев и приобретя известность. Горячая история, начавшаяся на прошлой неделе, получила свое продолжение, и в голове просто не укладывалось, что некоторые футболисты выделывают в свободное время. Если бы он был менеджером, а его игроки так бы себя вели, он бы их уволил. Каждая девушка была чьей-то дочерью. Они могли быть никчемными, оголтелыми фанатками или толстухами, но игроки в любом случае были старше и должны понимать, что делают. Клубы все испоганили. Только деньги имели значение. Люди без всякой морали вели роскошную жизнь, и он обвинял дрочил вроде Али Э., которые выполняли то, что нужно политикам, торговали сомой и верили всем их прогнившим речам. Мир был полон мрази. Он откинулся на спинку кресла и стал ждать, руки чесались поскорее взяться за дело, он поставил диск с альбомом «Vikings» Ларса Фредриксона в плейер.

Было уже за полдень, когда Рэй заметил экс-парней. Их было трое и, как и ожидалось, они были настоящими, тремя химическими подонками. Он вспомнил документальный фильм о Химическом Али, как иракцы атаковали арабов и бросали их в воду, травили газом курдов, убивали женщин и детей вместе с мужчинами, а теперь они мутировали, и их больное отродье полоскалось вокруг Слау, разбивая чужие жизни. У Рэя был план выждать, когда барыги будут уходить с парковки, и проследить их до дома, отделить их от толпы покупателей и камер слежения на стоянке. Проблема этого логичного и разумного плана была в том, что он не мог долго ждать. Он весь кипел. В этот самый момент он должен был признать, что его психованная часть одерживала верх. Он подождал три минуты. Он оставил дверь открытой. Даже не озаботился взять кий.

Рядом с Мобильным Али была небольшая живая изгородь, и он заметил, как один из юнцов сломал ее, красные ягоды были раздавлены белыми тапочками. Самого большого из них он принял за Али, это был мужчина двадцати с лишним лет, с ним были пара идиотов на год-два помладше. Из его стерео неслась чушь, которую крутили в черных гетто, металлический вой нынешних наркобарыг и уличных грабителей, местных клоунов и типа бандитиков, с их модной фантазией о том, как они бедны и втоптаны в грязь. От их протеста несло тухлятиной, подержанным дерьмом. Трое на одного — этих парней ожидала хорошая игра, он бы не удивился, если бы они оказались вооружены. Но ему было плевать. Кулак и ботинок — вот что имело значение. И традиционные правила скинхедов в придачу.

Он поймал пристальный взгляд одного из младших парней, тот ухмылялся, но отвел взгляд, когда увидел, как по лицу Рэя медленно расползается улыбка, понимая, какая опасность скрыта в надвигающемся на них гиганте с бритой головой, в зеленой куртке и черных ботинках. Преступники ничего не значили для Рэя. Он терял уважение к людям, одержимым богатством и страстью к обладанию, к людям, которые вредили другим ради наживы, долой раздутое самолюбие и старые пошлости об уважении. Эти люди могли быть жестокими, вооруженными ножом или пистолетом, но существеннее то, что они были сутенерами. Он собирался получить удовольствие от процесса.

— Который из вас Али? — спросил он, оказавшись напротив них, его руки спокойно свисали по бокам, а внутренний бульдог рвался с цепи.

Юнцы занервничали, но Али знал свое дело.

— Я Али. Чего тебе? Крэк, гашиш, кислоту, экстази?

Кулак Рэя встретился с челюстью говорившего, и сила удара была такова, что Али отправился в полет через капот своей машины и приземлился в кустах живой изгороди. Он попытался подняться, но снова упал, его приятели тут же встали наизготовку.

Кореш Али, Г1 вытащил нож.

— Давай, Али, посмотрим, на что ты способен, — засмеялся Рэй.

Этот тип просто обделался, пока Рэй наступал на него, а его приятель подобрал с клумбы булыжник и пытался зайти сзади. Г2 махнул ножом и промазал, а Рэй схватил его руку, закрутил ее назад, так что парень завопил как девчонка, а Рэй продолжал выгибать его руку, пока клинок не выпал на землю. Г2 почувствовал, что хватка на его руке ослабилась, увидел, как отодвигается крепкий череп, готовясь к удару. Это был миг затишья, а затем англо-сакс произнес странные слова и кракнул его, после чего Г2 повалился на землю.

— Давай, ты, белое отребье.

Рэй обернулся и отклонился вправо, булыжник просвистел мимо и шмякнулся на П, который пытался подняться на ноги.

Рэй всадил «доктора Мартинса» между ног расиста. ГЗ упал на колени и распластался с помощью знаменитой рифленой подошвы. Он ЖЕСТКО вмял в него ботинок, прежде чем развернуться к Г1, который уже стоял на ногах, раскачиваясь и стараясь удержать равновесие. Скинхед сделал наезд.

— Продаешь наркотики, черт, моей дочери, да? Ты, ты, чертова гниль, убью ко всем чертям.

П устоял, и Рэй быстро направился к нему, преследуя парня. Тот был моложе, но его все еще качало, он запаниковал, наскочил на стену, забежал за мусорные баки рядом с автомойкой, протиснулся внутрь. Рэй не был садистом и делал только то, что должно, но тут он дал себе время для передышки.

— Ей одиннадцать лет. Она ребенок, а ты продал ей наркотики? Ты хотел, чтобы это дерьмо оказалось в мозгу моей девочки? Чтобы она превратилась в чертову блядь? Это моя дочь, ты, мразь.

Г1 был в замешательстве. Он был большим парнем, но не ровней скинхеду. Рэй действовал быстро и за минуту приволок побитого нарко-бормоталу обратно к его машине, чтобы он мог оказаться рядом со своими друзьями. По дороге Рэй выпрямил парня и вытер его лицо об одну из вращающихся щеток автомойки. Все проблемы в Англии были от того, что люди ко многому относятся попустительски, позволяя подонкам уходить с места преступления.

Он швырнул Али наземь и зашагал обратно к своей машине, видя людей, наблюдавших за дракой, привлеченных криками, потянулся за своим кием и сунул его под куртку. Он был достаточно далеко от магазина, чтобы свободно завершить свою работу, вернулся к синему «Рено» и разбил вдребезки стекла, прежде чем измолотить кузов. Кий хрустнул, он ругнулся и отбросил его подальше. Звучал какой-то вялый рэп со стоном о суках и шлюхах, что приходится добывать все больше денег, а жить с толпой бандитского вида типов в дырявых майках. Рэй выдрал проигрыватель и грохнул его о бетон, подобрал нож Г2 и провел им по ободку каждой покрышки, отступил назад и полюбовался своей работой. Он швырнул оружие в ближайшие кусты живой изгороди, увидел, что Г2 задвигался и пытается встать, подошел к мерзкому обтертышу и перевернул его на спину.

Парень уставился в небо, солнечный свет загородила викингская фигура, но вместо длинных белых локонов голова воина была выбрита едва не до кости, его нордический взгляд — бесстрастный, холодный, твердый и неумолимый. Г2 видел по телеку передачу, в которой сторонники господства белой расы в Америке поклонялись языческим богам наподобие Одина и Тора, и он заметил, что кулаки этого человека были как молоты, такие кулаки он видел в комиксах, они были почти как на постерах с Судьей Дредом в том магазине на хай-стрит. Голова Али загудела от боли, а электронный ритм под ребрами участился, когда воин приблизился к нему и сказал что-то об экстази и Европе, о Британской нации, которая никогда не сдается. Г2 не понимал. Он был напуган, а скинхед спрашивал, знает ли он, как действует экстази, что-то о соме и хиппи, и он сказал «да» и «простите», но он не думал о вреде, который наносил. Улыбка на лице мужчины выражала чистое зло, и Али понял, что он был в полной власти психа из той программы «Скинхеды и свастики». Он приготовился умереть, обмочил свои брюки и потерял сознание.

Уезжая со стоянки, Рэй был доволен. Старый Билл скоро выйдет на сцену, а какой-нибудь проныра наверняка записал его номер, а может быть, и заснял на камеру. Он надеялся на это, потому что тогда все бы увидели, как был отброшен нож, и в любом случае, полиция наверняка найдет наркотики. Он мог уже и убраться. Ему всегда везло, когда дело касалось закона, его несколько раз ударяли дубинкой, но лишь один раз призвали к ответственности за хулиганское поведение на футболе, в восьмидесятых. Это в самом деле было невероятно, но они, казалось, никогда не испытывали особенного желания схватить его.

Через пять минут его остановили. Полицейские лишь делали свою работу, быстро высыпали из машин, замявшись, когда он встал перед ними посреди улицы, остереглись подходить слишком близко, баллончики с перцовой жидкостью и дубинки были наготове. Молодые полицейские особенно нервничали, и это его удивило. Старший офицер выступил вперед, и Рэй подошел к нему спокойно, дал надеть на себя наручники и подвести к задней части машины. Он сделал хорошее дело ради своей дочери, и его не заботило, что теперь могут сказать о нем или сделать с ним.

В отделении его посадили в камеру, предъявили обвинение по трем пунктам, каждый из них считался расистским.

— Что означает «расистский»? — спросил он.

— Они сказали, что ты называл их паками и черными ублюдками.

Сержант сверился со своими записями, а двое других полицейских ухмыльнулись.

— И что же, вы поверили им?

Сержант улыбнулся.

— Так они говорят. Между нами, я думаю, ты хорошо поработал. Они известные наркобарыги, подонки, но мы должны предъявить тебе обвинение, а что касается расового момента, то он политический. Если они подадут на тебя обвинительное заявление, нам придется серьезно этим заняться. Сейчас на этот счет существует специальный закон, ты понимаешь.

Рэй кивнул, вспоминая сингл 4-Skins «One Law For Them» после Саусхолла. Ничего не изменилось. Мир сошел с ума. Он подумал кое о чем.

— Это европейский закон?

— Я так не считаю. Они сами до этого додумались.

— На деле я ничего такого не говорил. Я подпишусь под нападением, но я не называл их паками или черными ублюдками. Это правда.

— Бьюсь об заклад, ты хотя бы думал это, — сказал один из полицейских.

Рэй не мог вспомнить, думал он это или нет, но он точно этого не говорил, но даже если он это и сказал, какая разница? Во время драки чего только не скажешь и не услышишь. Это жизнь. Думал ли он это? Нет. Он так не думал. Он понимал, что они говорят о преступлении, совершенном в воображении, как и предсказывал Оруэлл. Это был еще один шаг к Дивному Новому Миру, сома-экстази и электронному ритму капиталистических транс-машин.

— Устрой себе хорошую передышку, вот мой совет, — сказал сержант. — Почему ты это сделал? Ты же не был им должен. Это было нападение во имя порядка?

— У меня были свои причины, — ответил Рэй. Это было все, что он собирался сказать.

Один из полицейских сказал ему, что в том углу стоянки не было камеры слежения, так что это работало против предъявленных ему обвинений. Он решил, что продавать наркотики вдали от камер, действительно, имело смысл.

Когда Рэй освободился, он вернулся в квартиру, принял горячую ванну, сменил одежду и порадовался, что Красавчика не было рядом. Он заехал к дяде по пути к своему дому, но Терри не оказалось на месте. Эйприл кинулась к нему с объятиями, когда он приехал, он подхватил ее и поцеловал в лоб, Челси робела, пританцовывая рядом, а он улыбнулся и скорчил рожу. Кажется, это ее утешило. Девочки перебрались в гостиную, а он поговорил с Лиз на кухне, сказал ей, что все уладил, не вдаваясь в детали, она казалась усталой, несколько секунд тишины повисли между ними, ее правая рука поднялась к его лицу, замерла и опустилась снова. Она повернулась к раковине, сказала, что сделала для него пиццу и картошку, что он может пойти и посидеть в гостиной с девочками.

Мультяшные животные преследовали друг друга на телеэкране, не чувствуя боли от ударов молотком и досками, раздуваясь, плющась под колесами бульдозеров и хохоча. Когда Эйприл вышла на кухню попить, Челси прошептала, что ей жаль, что все так вышло с экстази, и в любом случае, она бы наверняка даже не собралась их попробовать. Рэй понимал, что дети могут делать ошибки, но взрослые должны разбираться во всем лучше. Она быстро росла, и он сжал ее плечи, напомнив, что она должна держаться подальше от наркотиков, что они могут разрушить ее мозг и превратить ее в существо, которое не отвечает за себя. И она не должна забывать о том, что может быть у них внутри.

— Нет, про какашки я не забуду.

Рэй облизнулся, а Челси скорчила рожу, кивнула, когда он предложил ей кусок своей пиццы. Эйприл вернулась и уселась рядом с ним, с другой стороны, положила свою белокурую голову ему на плечо, пока он жевал картошку.

Нескончаемый бунт в ‘84

РЭЙ РАБОТАЕТ В НОЧНУЮ ЛЕТОМ 1984-го, теплые ночные смены на кладбище, что переходят в туманные рассветы, температура поднимается, когда он отстучит своё и уже рулит домой, легкий ветер по руке, где Гранада взбалтывает воздух, развалившись в дверном проёме, как Тед из Зодиака, и он устал, но в хорошем смысле, что-то вроде умудрённого опытом, что необычно для него, и в течении ночи он торчит в помещении на краю аэропорта, позади проволочных заборов и металлического барьера, перед офисами мелких контор, окна которых белы и блестящи при полной луне, дороги смягчаются жёлтыми уличными фонарями, эти рентгеновские лучи вылавливают из темноты беспризорных кошек и здоровенную лису, мягкий гул или генераторы — единственный звук, что он слышит, и окружение Рэя мирное и спокойное, в то время как днём Англия бушует и жжёт, политики и профсоюзы в состоянии войны, и он вне сего, позади от режима «с девяти до пяти», наблюдая за злоумышленниками, вечерними бродягами и теми типами злодеев, что не интересуются пишущими машинками и офисными шкафами, битком набитыми макулатурой, люди, которые предпочитают золото в слитках и драгоценные камни, смотрящие за грузодержателями по другую сторону аэропорта, он более завёрнут на пьяницах и громилах, кроме тех нескольких в Хитроу периметре, или на подрывниках ИРА, но это — легкая работа, ничто никогда не случается, деньги лучше, чем когда-либо на стройке со взмыленными яйцами, он может меняться сменами, что удобно, он счастлив быть вдали от шума взлетно-посадочной полосы, вонь топлива, грязь и гул реактивных двигателей, новизна, с непривычки ощущавшаяся на этой его первой работе на полную ставку, уже прошла, а как те землекопы делают то, чего он не знает, год за годом, он будет уважать тех людей до конца своей жизни, но эта новая работа подходит ему отличным образом, особенно, когда он может работать до десяти, ехать домой по тихим дорогах, наслаждаться ранней пинтой и едой в пустом пабе неподалёку, затем, когда он является в полпервого ну или примерно там, он готов поспать, спит до семи, немного времени на телек, поподнимает чутка груза, меньше пьёт, этот новый мир — расслабляющее место, утренние пабы, посещаемые различными типами, работающими по ночам, как и он, работниками Почтового отделения, работягами, пашущими на себя, и безработными, нетрудоспособными, у кого хорошо и у кого плохо, каждый из которых со своим подходом к жизни, но главным образом перемена даёт ему шанс успокоиться, думать ясно, что означает — он может двигаться на своей скорости, не чувствовать себя каждую секунду разбитым, его разум чище, чем когда либо, с этой лёгкой работой и меньшим количеством выпивки, это прикольно, ибо сейчас 1984-й, и в этот год подразумевается быть другим, накопление уже длилось веками, название романа Джорджа Оруэлла становится значимым, это как конец света наступил, несмотря на разговоры из телека и газет, никто не говорит чего-либо насчёт этой книги, и лишь одна вещь, которую Рэй находит тяжёлой на своей новой работе, так это то, что становится скучным не делать ничего, и он решает увидеть, в чём же тут суета, покупает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» и начинает его читать однажды ночью, не может оторваться, заканчивает её в два приёма, его мозг несётся от возбуждения, это напоминает ему как он впервые услышал первые «Сч!»-записи, книга сплетена, как его собственные идеи сотканы в предложения, и он никогда ранее много не читал, только газеты, книжки в школе, но он не может прекратить думать о Большом Брате и преступлениях в помыслах, и власти работяг, потому что это приносит великолепный смысл, и в то время, как он не может вообразить место, где есть такое большое количество соответствий, или где человек может преследоваться за то, что он думает, но никогда не говорит, он знает, что Большой Брат — лицо диктатуры, что-то, что никогда не может быть скрыто или упрощено, и он возвращается к началу, читает книгу снова, медленнее на сей раз, принимая всё больше во внимание, и как только он заканчивает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», он хочет прочитать другие романы, и это как весь новый мир открывается перед ним, он знает, что это связано с «Oi!» в некотором смысле, реально прибытие бритоголового, потому что уличный панк сказал ему, что это нормально — быть гордым, чтобы не отступать для более легкой жизни, что он может выделиться и проигнорировать политические партии, что есть кое-что вне машины, властей в их количествах, что разрешает ему думать для себя, отказаться от взяточничества, гордиться его английскостью и его культурой, а всё притворство и чушь собачья сбриты наголо, аж до кости, он выдвигает наружу свою челюсть и сжимает кулаки, и ничто не позволит интеллектуалам или денежным хапугам, или псевдопатриотам забрать у него его флаг, вот как он себя чувствует, и это всё там, в текстах Оруэлла, Рэю всё равно, что чувак пошёл учиться в Итон, не верит в оценку кого-то с их колокольни, не верит в класс, он задается вопросом, сколько из лирических авторов, которых он уважает, читали Джорджа Оруэлла, предположительно, что немногие, и Оруэлл и «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» прямо тут в сердце страны, Рэю сразу хочется догнать, он читает «Скотный двор», ему жаль тех лошадей, особенно Боксера, ненавидит свиней, читает оруэлловские эссе, которые соответствуют тому, что он видит, находит эти названия, перечисленные в его копии «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», читает «Приходя за воздухом» и «Бирманские дни», не знает, каких других писателей он мог бы ещё узнать, таким образом однажды после работы он сидит в своей машине возле библиотеки в Слоу, собирает все своё мужество и входит внутрь, ему нужен совет, находит женщину, которая работает там, средних лет и вдумчивую, она слушает, выписывает некоторые имена, и он записывается в библиотеку, чувствует себя странновато со всеми этими людьми, сидящими за столами, учащимися для свидетельств ну или там ещё зачем-то, но он внемлет совету женщины и благодарит ее, направляется в «О Дивный Новый Мир» Олдоса Хаксли, и снова повисает, видит, как диктатура хочет разрушать семью, показав таким образом полный контроль, и как можно манипулировать свободной любовью, читает о соме и забаве и как взяточничество делает людей молчаливыми, те у власти свободны делать то, что хотят, хорошие граждане, зачатые в пробирке, запрограммированные, чтобы принять их ставку, чувственное удовольствие как новая правда, и он не может представить, что это может случиться в его жизни, не в смысле как люди спорят и борются сегодня, но это может повториться и в будущем, через пятьдесят-шестьдесят лет, быть может, это должно стать целью людей негласно, и он читает еженощно — «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Раковый корпус» Александра Солженицына, «Одиночество марафонца» Алана Силлитоу, «Аэродром» Рекса Уорнера, «Посторонний» Альбера Камю — список растет, и книги возобладают над музыкой, ибо в то время, как несколько групп все еще занимаются делом, Oi! было разбито и покалечено и вынуждено уйти в андеграунд из-за объединившегося медиа-класса консерваторов и левых, вытеснено более лёгкой музыкой инди в исполнении студенческой братии, Северных команд, к которым это никак не относится, и сидя в своём домике, читая о сожжении книг, Борстальское дитя, отказывающееся сдаваться, но проигравшее в борьбе преодолеть систему, человек, обвинённый в убийстве араба, но повешенный за свои жизненные позиции, ну, в общем, он хочет сказать кому-то, что он что-то нашёл, поделиться своим открытием, и однажды он оставляет работу и едет в Саусхолл, отматывая назад в памяти три года и вспоминая, как он чувствовал себя подобно постороннему, и он мог бы обвинить каждого пакистанца в том, что случилось с ним, но что-то прекратилось, он держит под контролем свой гнев, который чувствовал ранее, и теперь он ничего не чувствует, ибо они знают, кто такой бритоголовый, они отхватывали за эти годы неоднократно по рогам, были запуганы, могут и настучать, знает, что главным образом здесь хинди и сикхи, не те истинные паки, как у мусульман, и он все еще чувствует себя посторонним даже при том, что сидит в своем автомобиле, ещё достаточно рано для большинства магазинов, чтобы закрываться, тихие тротуары, бакалейщики начинают раскладываться, и он действительно ничего не имеет против тех парней, ибо знает, что они такие же лопухи, как и кто любой другой, пребывая лишь в подобной внешности и цвете кожи, расовая атака на пригоршню белых пацанов, есть скинхеды, что, собственно, редкостные уёбки, несомненно есть, но скины, которых знает он, являются приличными людьми, честными людьми, и это везде так, если ты другого цвета кожи и живёшь в белом районе, то у тебя будет много паранойи, он не думает, что это когда-либо менялось, каждому необходимо самоопределение, он думает о «Неделе Ненависти» из «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», это не преподносится с нужной стороны, но должно стать правильным сейчас с футбольными толпами, пиздящими друг друга, разрушая себя как вид, в то время как идёт массивная продолжающаяся забастовка и война между капиталом и трудом, и Левые колошматят белых, говоря англичанам с рождения, что у них нет никакой культуры, заводя их как собак, это действительно ненормально, работяги, бьющиеся между собой, как повествует Оруэлл, и, может быть, лучше они все станут вместе и разгромят и Левых и Правых, сделают догматичных гандонов с большими зарплатами, журналюг и телевезионную цензуру, но это никогда не случится, он не помнит, чтобы это когда-нибудь случалось, не наблюдает мыслепреступление даже, не в Англии — как они могут знать о чём ты думаешь нахрен? — догадки — это не знания, это нацистское или коммунистическое поведение, он уезжает из Саусхолла и уже скоро в Слоу, останавливается у паба, в который он обычно ходит, уже открытый с полчаса, несколько мужчин, сидящих в нём за столами со своей выпивкой и газетами, он заказывает пинту светлого и «Ploughman’s», видит того парня, Смайли, у стола, знает его рожу, подбросил его неделю назад, пытаясь также поскорей свинтить с аэропорта, только вот что-то не так с ним, но не так, чтобы он реально двинутый ну или ещё там что, в принципе, Смайли нормальный, подсёк «451 градус по Фаренгейту» в машине Рэя, спросил, о чём она, и слушал, когда Рэй рассказывал, он старше, панк-рокер со своими вкусами, особенный фанат The Clash[190] и The Ruts[191], они сравнивают Оруэлла и Джо Страммера[192], и теперь он зазывает Рэя присесть к нему за стол, и они затевают клёвый трёп о музыке и книгах, о небесах и дьяволе, Рэй берёт свои «Ploughman’s» и ещё одну пива, покупает пойло для Смайли, что-то уж очень печальное происходит сегодня с ним, то же что и с большинством этих людей, которые усмехаются и шутят вокруг, это как заблокировать себе реальную целостность картины, притворяясь, что всё сладко, когда всё кругом слишком кисло на деле, но он переходит на личность, не мог бы сказать о Смайли, что он такой уж счастливчик или удачник, и опять же, он едва его знает и не может допытывать, расспрашивать или ещё там чего, тут Рэй зевает, жмёт руку чуваку, едет домой, плюхается на кровать, он успокаивается от недели, но полон другой энергией, он это чувствует внутри, может, это случается, когда становишься старше, и от того, что он бухал с разного рода долбоёбами в этих дневных пабах, с рассуждющими долбоёбами, но он не хочет быть больше долбоёбом, различные вещи — для различных людей, ненавидит, когда люди видят в нём кого-то, кто калечит людей для веселья, и это правда — он любит бойню, разрывая вновь раны, но он знает, что это что-то нездоровое, может дядьке Терри наконец-то удалось до него «достучаться», благодаря его новой работе, и он лежит на своей кровати некоторое время, в тепле и удобстве, не может найти среди «Saturday Night» и «Sunday Morning» очередной роман Алана Силлитоу[193], дотягивается и шелестит страницами, вдыхает запах бумаги и чернил, знает, что должен припасти его на сегодня, прочесть с ходу, когда он не особо устанет, и вспоминает свой недавний визит в библиотеку на этой неделе, как он типа постоянный визитер там, зовёт библиотекаршу по имени, и те книги, что он читает, подтверждают вещи, что он знает, глубокий взгляд внутрь себя, и это — его образование, приятно им постигаемое, необходимость в физической работе перешла в его тренировки с тяжестями, у него лёгкая работа и с большей зарплатой и лучше всего то, что теперь он думает головой, и действительно используя свой мозг, концентрируя мысли, что таким образом не сходит больше с ума по вещам, что творил прежде, и он должен отметить, что если он честен, то никогда не чувствовал себя лучше в своей жизни.

Сын своего отца

Он разогнался и оставил скейт-парк позади, миновал тротуары и поребрики и помчался через гладкое шоссе, сбил и подбросил высоко в воздух пешехода, орущая фигура исчезла в красном зареве рекламных огней, зависла на секунду, прежде чем шлепнуться обратно на землю, его блестящая тележка с покупками врезалась в цифовую витрину с глюкозой и обогащенным кокаином, бродяга тут же вскочил на ноги, он ничего не чувствовал, выхлопные газы Лола, словно призраки, проплыли под колонной изогнутых фонарей, неземное электричество внутри кожистых серебряных трубок, ночь была знойной и влажной, графический шар искусственной Луны лил свет, на этих улицах всегда была ночь, когда Лол быстро вел свою машину, с кокосовых пальм капал воск и собирался в лужи, повороты были перекрыты из-за дорожных работ, стойкий ритм панка, хардкора и хип-хопа пытались спорить с ревом его отлаженного двигателя, нырнув в подземный туннель, он сдержал дрожь, прошедшую по рукам, разогнался, выскочил наружу из глубины, добрался до ровной черной полосы дороги, которая вела к М25, вот где он мог нормально лечь на курс, счет защелкал, как часы, числа мелькали, секунды и минуты, целая жизнь, и все ускорялось, становясь все быстрее и неистовей, а он еще был осторожен на поворотах, по крайней мере, поначалу, не хотел терять время, он сохранит свой нитрометан на потом, оставит что-нибудь в резерве, он объехал пятно гладкого бетона, новая Америка британских пригородов, он, как серфингист, ловил ритм своей жизни, это была одна короткая игра, повторявшаяся снова и снова, печаль уносило волнами, он думал о скейтборде, но в этой машине было безопасней и комфортнее, он знал, что никогда не ушибется или развалится, в этом мире не существовало блоков травматологии или рыщущих карет «скорой помощи», в них не было нужды, и он двигался все быстрее, совершая убийственные развороты, теперь на полной скорости, обдирая стены, проливалось масло и пламя вспыхивало позади машины, ему не нужно было заботиться о хрипящих шинах и визжащем моторе, эти звуки засели в его мозгу, он уже бывал здесь тысячу раз, круша заборы и перескакивая через пандусы, цвета смешивались, и он ощущал нервную дрожь от осознания собственной неразрушимости, катясь под Rancid и 5 °Cent, «American Guns» из Transplants, он представлял ладную девочку, сидящую рядом с ним, закрывшую глаза, дорожные ряды изламываются и сливаются, и он не заботится о счете, только хочет продолжать путь, по прямой.

Последний прием лекарства был самым ужасным, и Терри потребовалось много времени, чтобы привести себя в порядок. Он изучал потолок. И не собирался сегодня на работу. Слышал, как по дому ходил Лориэл, опять не в школе, он не мог припомнить, чтобы у парня случались такие каникулы, когда он был ребенком, и задумался, хорошо ли это и занимается ли его сын учебой по-настоящему. В эти выходные Терри должно исполниться пятьдесят, и он не мог себе представить, что не доживет до пятидесяти одного.

Когда Терри был подростком, он услышал крик своего отца в темноте. Мурашки пробежали по коже, и тогда, и сейчас, его мама успокаивала мужа, тихо напевая колыбельную, и он мог различить шепот, далеко, в другой реальности, не зная, что она говорит, что отец отвечает, да и не хотел знать. Он не мог понять, что было не так с его отцом, почему ему так часто снятся кошмары. Однажды он услышал, как отец кричит. Он почувствовал стыд. Его отец не должен кричать.

Между ним и Лориэлом все было по-другому. Во всяком случае, он надеялся. Его старик не был разговорчив, но если оглянуться назад, может быть, он просто не был уверен, что ему стоит говорить, не мог подобрать слова, придерживая язык, как это делал теперь и Терри. Терри осенило, что, возможно, отец защищал его от чего-то, хотя он не мог предположить, от чего, и эта мысль осталась с ним. Вероятно, он не способен был понять, какие события назревали в его собственном доме, так же, как и Лориэл теперь, но отчетливо чувствовал что-то, хотя был слишком занят, чтобы разобраться, шатался со своими приятелями, погруженный в свои собственные маленькие игры. Терри нравилось думать, что его отец мог бы гордиться им. Он рассмеялся. Ему было пятьдесят, и он был разбит. Услышал у двери шаги Лориэла и притворился, что спит, он не хотел говорить с ним сейчас.

Лол хотел пить и есть и пробирался на кухню, он остановился, открыл дверь к отцу, окно распахнуто, занавески задернуты, прислушался к его замирающему дыханию, подождал, пока оно снова восстановится. Было уже больше девяти, но Лол не собирался будить папу. Он был либо пьян, либо устал, в последнее время в нем было не слишком много энергии из-за гриппа, и вот. Лол спустился вниз и наполнил стакан лимонадом, бросил в него кубики льда, сгреб несколько шоколадных бисквитов и поднялся обратно, постоял у окна в своей комнате, жуя. Боб и Молли ходили на солнце, поляна была белой от инея, и он задумался, как плохо им на холоде, из их ноздрей шел пар. Он разозлился, думая о том, как Роя вынудили убрать их, может быть, разлучить лошадей, и все из-за того, что какой-то богатый мерзавец купил эту землю. Это было нехорошо. Но каким-то образом он знал, что этого не случится. Его папа разберется с этим. Отец всегда знал, что делать. Он подумал о том, чтобы разведать, где живет этот человек, Кев-Кев сказал, что они должны заплатить Йану, чтобы тот пошел и пригрозил ему, сказал, что если он не оставит этих лошадей в покое, ему придется худо, но Лол не думал, что это может сработать. Папа придумает лучший способ.

Он подумал, стоит ли ему как-то украсить дом к папиному дню рождения, зная, что на субботнюю ночь готовится довольно большой сюрприз. Впервые за много лет он понял, как же пуст их дом, стал думать о маме и о том, какой могла быть жизнь, если бы она осталась жива, но он быстро остановил себя, он был слишком мал, когда это произошло, в его голове сохранилось не много ясных воспоминаний, только впечатления, состояния, запах и прикосновения, которые таяли, а потом возвращались, еще слова, которые он слышал. Он должен быть сильным, как сказал папа в тот раз, когда они говорили серьезно. Он говорил не много, по крайней мере, когда дело касалось какой-нибудь чепухи, но если он начинал говорить, то обычно оказывался прав. Лолу это нравилось, не хотел бы он иметь развеселого отца, который часами болтал бы о разном, сбивая его с толку. Он отвернулся от окна и подошел к компьютерному столу, подождал, пока игра загрузится, покончил с бисквитами, Боб и Молли засели у него в голове. Становилось все жарче, нагревались радиаторы, все больше горячился он сам.

Терри стоял под горячей водой и умывался, не торопясь. Он вытерся и осмотрел свое отражение в зеркале, зная, что должен побриться, но он был слишком изможден, подумал о ценностях солдат короля Георга и принялся работать бритвой. Смешно было думать, будто тот день, когда ты пришел в мир, был самым важным днем твоей жизни, даже если ты ничего не помнил об этом, не знал, что думала твоя мама, что она говорила и что чувствовал твой старик. Он вспомнил рождение своих собственных детей, точно зная, что происходило в его голове, он надеялся, что будет мягче с девочками, относился к ним по-разному, видел Лориэла, закутанного в одеяло, его нос был расплющен, как у боксера. Его отец должен был чувствовать то же самое, когда рождались его дети. Теперь Лориэл был почти мужчиной, вскоре он уедет, как и остальные, и дом будет совершенно пуст. Он встретит девушку и осядет, и именно так и должно быть. У него появятся собственные дети, он будет жить своей жизнью, и если повезет, он доживет до пятидесяти, уставится в зеркало и будет знать о своем отце чуточку больше, ценя то, что он старался быть ему примером.

Терри одинаково любил всех своих детей, но был доволен, что у него есть сын. Это было естественно — передавать свои гены, и немного сверх того, он хотел, чтобы Лориэл был похож на него, по крайней мере, внутри, а лучше, чтобы делал то же, что и он, в том же возрасте. Он не хотел, чтобы сын рисковал или вел себя дурно, как это делали тысячи мальчиков. Терри сделал все лучшее, на что был способен, обеспечил детям крышу над головой и хлеб на столе, присматривал за ними, у него и Эйприл не было ничего, когда они начинали, и никого, кто мог бы им помочь, они просто много работали и этим обходились. Гордость жила внутри, и ее не купишь, деньги — это для другого, и он был рад, что ему есть что оставить детям, когда он умрет. Рэй и Терри позаботились и о сестрах.

В своем лице он обнаружил погребенного отца. Это болезнь придала печаль его выражению. Тот же самый загнанный взгляд. Вот в чем было дело. Его отца словно преследовало что-то. Он вспомнил, когда миссия «Аполлон-11» достигла Луны, на его лице проступила радость, детский восторг, когда они разглядывали эти дрожащие образы на экране телевизора. Он улыбался, вспоминая это.

Вскоре после прилунения папа постучал в дверь его комнаты, позвал Терри выйти с ним. Они вышли из дома и пошли по ночным улицам, и он спросил, куда они направляются, папа улыбнулся, сказал, подожди и увидишь, и хотя Терри думал, что он уже вырос, он все еще был ребенком и радовался папиному вниманию, был готов пойти с ним куда угодно. Он чувствовал себя в безопасности, ощущая отцовскую силу, зная, что никто не сможет подойти к ним, и он бросил взгляд на его крепкую голову и прямую спину, волевой подбородок и сосредоточенный взгляд, и все это поднялось волной в его памяти мощным приливом чувства.

Они зашли в Солт Парк, вышли на середину поляны, где были нанесены крикетные метки. Настала ночь, но небо было ясным от уличных фонарей и света из окон домов. Папа достал бинокль, сказал, что взял его у кого-то на работе, бинокль был тяжелый, пах металлом и резиной, наверное, дорого стоил, таким мог бы пользоваться и генерал. И они принялись смотреть на Луну, папа показал ему, как настроить бинокль, и объяснил, что когда он был в Королевских Воздушных Силах, полная Луна значила больше перестрелок, больше шансов, что тебя собьют, но это также означало, что летчики могут лучше видеть свои цели. Это была палка о двух концах, но он всегда считал Луну своим другом, который может вывести домой, если ты заблудился. Она поднимала настроение. Люди издавна поклонялись Луне. В лагере военнопленных он смотрел на нее и знал, что его семья в Англии тоже может ее видеть, что мама Терри тоже может смотреть на Луну. С этим трудно было спорить. Война — странное время. Никто не знал, сколько он продержится, особенно летчики. Луна ободряла его в плену. Его голос звучал по-другому. Он нахмурился и опомнился, спросил Терри, видит ли он кратеры. Он видел. И это было волшебно. Они были четкими, свет — ярким, отраженный свет Солнца, которое зашло и скрылось, и он почувствовал, что находится в части совсем особенной Вселенной, зная в тот момент, что он никогда не забудет, как был в Солт Парке со своим папой. Он и не забыл.

Они простояли на поляне целые столетия, не болтая много, только глядя сквозь пространство, и когда они наконец ушли из парка и направились домой, его отец положил руку ему на плечо и сказал, что он хороший парень. Так и сказал. Хороший парень. Его сердце раздулось от гордости.

Терри видел кости под своей кожей, хребты и кратеры своего черепа, видел, где его волосы выпадут, если он не проявит смекалку и попросту не сбреет их, некоторые люди говорили ему об этом, особенно Рэй, хмурясь, и он знал, что скоро все станет еще хуже, что он вскоре станет ходячим трупом. Он видел, как это начиналось. Он был человек-гора с детскими зоркими глазами. Они все еще были ясными. Он был человеком с бритой головой-горой, головой-камнем, головой-костью. Вскоре это будет голова-масло. Отрава сидела прямо посередине горы, и он не мог даже разглядеть ее, а доктора не были уверены, что она в самом деле там. Его враг был внутри, он разъедал его, маленький крутой скинхед, привыкший заправлять делами, был выпнут прочь. Он ударил по отражению и разбил зеркало.

По руке потекла кровь, он оторвал кусок туалетной бумаги, глядя, как кровь пропитывает ее. Он обмотал рану полотенцем, подождал, чтобы понять, что произошло, полотенце стало менять цвет, сперва медленно, становясь красным, затем быстрее, и кровь закапала на пол. Он сел на край ванны и туго затянул полотенце, крепко сдавил его. Жалкий дурак. В чем был смысл этого поступка? Он открыл крышку унитаза, и его вырвало.

Мальчик слышал, что его отца стошнило, и поднял голову. Папа, должно быть, гулял прошлой ночью, перебрал, как обычно, и именно так он и жил, возвращаясь с едой из закусочных и оставляя после себя упаковки, немытые тарелки, болтаясь по пабам и играя в бильярд весь день вместо работы, включая свою музыку слишком громко, спуская деньги на пластинки, покупая синглы, которые он ставил на том музыкальном автомате в Клубе «Юнион Джек», обустроил себе угол, где мог пить «Лондон Прайд» и гонять шары часами, до потери пульса. Он рассмеялся. Папа никогда не переменится и никогда не вырастет. Лол был единственным здравомыслящим человеком в этом доме. По крайней мере, его отец не водил домой девушек, не принимал наркотики, не имел проблем с полицией. Он снова задумался, что-то свербило у него в мозгу, он уменьшил звук и вслушался в тишину, неожиданно встревожился, услышал кашель и расслабился. Конечно, это мог быть грипп, та зараза, от которой он не мог избавиться. Если он пил где-то, то на нижнем этаже появлялись коробки из-под карри, пара тарелок были приготовлены для Лола. Он никогда не забывал о сыне. Лол пойдет посмотрит, как он, когда закончит следующую игру.

Выпуск ‘69 — часть 5

У Терри есть две проблемы, которые нужно уладить — и когда он сказал Алану, что случилось с его стариком — его друг словно с катушек слетел — взбеленился и рассказал всем остальным парням в клубе — и вот они толпятся вокруг — хотят найти рокеров и отделать их — чумазые уроды — ограбили отца Тела — стянули бинокль — как посмели — и хотя он рад этой поддержке — но что они могут сделать? — горстка пацанов против взрослых людей — все знают, что рокеры пользуются топориками и мотоциклетными цепями — но Алан говорит, что сила в количестве — если они соберутся все вместе, все будет в порядке — это закон джунглей — скинхеды могут быть и юнцами, но они охотятся стаей — и мальчики много говорят, и беснуются, и наконец немного смягчаются — начинают играть в бильярд — щелкая по шарам — Алан заявляет, что собирается помочь Терри — они им покажут — а на следующий день эти старшие скинхеды — парни, которые пьют в том же пабе — узнают, что случилось — и один из них — Джефферсон — отводит Терри в сторонку и говорит, что знает Джорджа — понимаешь — он герой войны — их отцы дружат — они ходили в школу вместе — Джорджа подбили над Германией — он попал в лагерь военнопленных — выхода у него не было, черт возьми — но он никогда не сдавался — никогда не уступал им — Джефферсон говорит Терри, его отец упрямый, как они все — но что он мог поделать? — врагов было больше, как и этих гребаных рокеров — и Терри не мог удержаться от мысли, что Джефферсон знает что-то такое, чего не знает он — но что? — это не имеет смысла — может быть, он скажет ему, почему отец не злится — просто принимает то, что произошло — и ничего с этим не делает — нет — Терри не может спросить — не может сказать об этом кому-нибудь — его бесит сама эта мысль — бесит, что это правда — папа не хочет сопротивляться — и этот Джефферсон говорит ему, что скинхеды должны биться вместе — особенно если они «челси» и пьют в одном пабе — он смеется — жесткий парень — Терри кивает — помалкивает об Эйприл и Дейве в Брентфорде и всем, что его заботит — не рассказывает никому — даже Алану — это проблема, с которой он должен разобраться сам — он не собирается держаться подальше от Эйприл — держи карман шире — Дейв крупнее — с кулаками у него все в порядке — с ботинками тоже — у него приятели — Терри должен как-то сравняться с ним — он может вызвать его на турнир в бильярде — как в том вестерне, где стрелок выигрывает свою блондинку в карточной игре — он может принести кий в своей футбольной сумке — это идея — но сначала Дейв должен согласиться играть с ним — это может сработать — даже с Рустером — и его приятелями — ну — он и не думает играть в бильярд с этим гадом — он не может разобраться с салом на своей шевелюре — да и незачем — Джефферсон сказал ему, что рокеры собираются в «Кафе у Мика» возле «Три Тоунс» — пьют и закусывают в субботу по утрам — что-то вроде традиции — обычай такой — Джефферсон знает этих гребаных кожаных мальчиков — да, в одиннадцать часов — в субботу утром — Терри подъезжает к «Свену» — возле кафе — и глазам своим не верит — его ждет толпа скинхедов — наверное, парней пятьдесят, по крайней мере — болтают, как их много — хороший парад подтяжек и «мартинсов» — и вскоре после его приезда они начинают двигаться по А4 — быстро добираются до перекрестка — Терри и Алан впереди — с Джефферсоном и его братьями — у одного из них под кардиганом дубинка, налитая свинцом — он достает ее и хлопает по ладони свободной руки — Терри понимает, что люди собираются драться всерьез — впервые в жизни это его не заботит — он думает о бинокле — о разбитом окне — больше всего он думает о своем папе — смывающем кровь над раковиной — избитом — в канаве — его разбитый нос в грязи — и толпа перетекает через дорогу, останавливая транспортный поток — они перебираются через ограду — быстро идут вдоль череды магазинов — по направлению к кафе — возле которого выстроились мотоциклы — первый в ряду «Нортон» — и Терри чувствует запах поджаренного бекона — рот заполняется слюной — один рокер замечает их и спешит к двери кафе — навстречу ему летит кирпич — разбито окно — бедный старый Мик — и вот рокеры высыпают наружу — наглые ублюдки — вонючие мрази — мешкают, увидев, как много скинхедов выступает им навстречу — а их, может быть, двадцать уродов — они старше, но перевес не на их стороне — они не бегут — они готовы к драке — на несколько секунд все замирают — и каждый кричит — а затем две стороны сталкиваются — Джефферсон указывает на типа с помятым лицом — кричит, это Рустер — они прорываются к нему, наскакивают и валят наземь — Терри пинает этого типа изо всех своих сил — в лицо — по спине, когда он скручивается — отплачивая ему за своего старика — и уже пять или шесть скинхедов месят его ботинками — а Терри лучше всех — а рокерские дружки Рустера — кто пытается помочь — они тоже получают — должно быть, это они и помогали Рустеру грабить папу — Терри влепляет ботинком двоим из них — и когда одни рокеры принимаются бежать — а другие получили достаточно — шесть из них остаются красиво лежать на тротуаре — Терри выпрямляется и глядит на Рустера — тот почти без сознания — и кричит ему — это за Джорджа Инглиша — ты, гребаная мразь — пинает его снова — на этот раз в живот — и догоняет остальных, возвращаясь на главную дорогу — сбивая зевак, собравшихся посмотреть, что тут происходит — и скинхеды бегут назад, теперь мимо «Свена» — в центр Слау — прежде чем приедет полиция — она будет здесь уже скоро — некто Нози Паркер, возможно, уже им позвонил — они разделяются — Терри и Алан запрыгивают в автобус — он идет, куда им надо — взбираются по ступенькам и усаживаются впереди — видят полицейский фургон, мчащийся мимо — с мигалкой — и воющей сиреной — а потом Терри приходит домой — и мама делает ему пару сэндвичей с рыбным паштетом — он садится в гостиной и принимается жевать — перед телеком — а часом позже раздается стук в дверь — мама открывает — она входит — вид у нее встревоженный — за нею идет папа — кажется, он в порядке — и сердце Терри подпрыгивает — невероятно — с ними входят двое полицейских — откуда они узнали, что те рокеры имеют к нему какое-то отношение? — что за черт — его старик собирается говорить с полицией сам — мама просит Терри выйти из комнаты — им нужно поговорить наедине — он выходит, опустив голову — делает вид, что собирается наверх — крадется назад — слушает у двери — он уйдет через минуту — он не будет мешкать — но полицейские больше интересуются папой — почему-то — задают ему вопросы — об огнестрельном оружии — двух пистолетах — спрашивают, угрожал ли он одному молодому человеку — подкараулил его возле дома — приставил к его спине пистолет — заставил пройти в заброшенный дом — поставил на колени — приставил револьвер к голове — взвел курок — пригрозил размозжить ему голову — тут парень обмочился — один из полицейских смеется — Терри смотрит сквозь щель — они не закрыли дверь, как следует — замечает проблеск на лице своего отца — слышит его отрицательный ответ — аккуратно подобранные слова — полицейские продолжают — говорят, молодой человек получил травмы — синяки — сломанный нос — это могли сделать кулаком — или, может быть, рукояткой пистолета — полицейские сказали, что знают этого молодого человека — паршивый бездельник — головорез — они встают — мужчины пожимают руки — кажется, отец знает одного из них — полицейский называет его Джорджем — Терри торопится наверх — останавливается на лестничной площадке — слышит, как закрывается дверь — мама и папа начинают шептаться — тишина — шуршание — он думает, что они целуются — он не должен подслушивать — мама говорит папе, что любит его — идет на кухню — принимается напевать — открывается задняя дверь, и Терри бежит в свою комнату — становится у окна — отсюда видно папу в саду — как он идет в сарай — ходит внутри — что-то делает — потом папа выходит — в его правой руке бинокль — он заходит в дом — Терри слышит, как он разговаривает с мамой — и уходит — Терри выглядывает в окно в сторону улицы — видит, что у папы в руке зажата сумка — папа идет вдоль по улице — Терри ждет — когда можно будет спокойно заглянуть в сарай — мама стирает одежду в раковине — в мыльной пене — он закрывает за собой дверь — принимается за поиски — сам не зная, что ищет — бинокль уже унесли — и он находит сверток — хмурится, заглянув внутрь — он ошеломлен — трясет головой — и той ночью он не может заснуть — думает о том, что он нашел — понимая теперь, что папа — человек действия — он не болтает и не топчется на месте — он сделал то, что нужно было сделать — сам — и Терри становится стыдно за свои сомнения — и на следующее утро он приезжает в Брентфорд — отходит от станции и идет к дому Дейва — находит местечко неподалеку — огороженный двор — с одной стороны забор проломлен — приятное, уединенное место — лезет в свой ранец — достает обрез, который нашел в сарае — спрятанный в старом комоде — под несколькими деревянными досками — там был еще и «Люгер» — он не стал его брать — это мог быть трофей — взятый у какого-нибудь человека, убитого отцом — память о лагерной охране — кто знает — что если все пойдет не так — и он потеряет его — если его придется выбросить — а дробовик вполне хорош — он завернул его в полотенце и взял с собой в школу — когда играл в футбол — он достал его — осторожно зарядил — патронами, которые нашел в меньшей коробочке — его руки дрожат — он напуган — не может ничего с собой поделать — но знает, что поступает правильно — он нервничает, но в то же время и взволнован — он собирается сделать это — не хочет отступать — кладет оружие обратно в рюкзак — оставляет его незастегнутым — дробовик лежит поверх полотенца — достать легко — он прогуливается — боясь пропасть из виду при выходе со двора — с оружием он может делать все, что захочет — и никого не бояться — никто не станет докапываться до него, когда он наставит два ствола на коленные чашечки — а эта тварь, Дейв, еще будет умолять его — нечего и думать оставить его с Эйприл в покое — он снова злится — только подумайте, каков мудак — Терри самый жесткий человек на планете, и он уже стучится в его дверь — уже готов отправить Дейва обратно в ад, если он один — или на тот двор, если нет — как бы то ни было, он за все заплатит — и когда на Терри находит ярость — словно прорыв плотины — давление нарастает — удерживается — и вот он готов — но на стук в дверь отвечает мужчина — посасывая сигаретку — оглядывает Терри сверху вниз — и отвечает, что Дейв здесь больше не живет — он уехал со своей новой пташкой — он был с нею всего неделю — проклятый идиот — мужчина сверлит взглядом юнца, стоящего перед ним — рюкзак у него на плече — Терри надеется, что он не видит оружие — ты знаешь ее, сынок? — они называют ее Твигги — она выглядит как модель — он живет с нею в Эктоне — что же, скатертью дорога! — Терри смеется — они оба смеются — и через пять минут Терри уже в телефонной будке — говорит с Эйприл — встречается с нею у «Бихайв» — и они гуляют вдоль реки — сидят на берегу, глядя на остров Гриффин — в том же месте, что и в прошлый раз — глядя, как закручивается поток — двигаясь вперед и в стороны — обратно сам на себя — они не могут видеть, что происходит под поверхностью — могут только догадываться — и есть места, где вода кружит и опускается — почти надвигаясь сама на себя — и Эйприл склоняет свою голову ему на плечо — и все прекрасно, лучше быть не может — пока она не спрашивает, что у него в сумке — только мой «харрингтон» — я должен забросить кое-какую одежду к маме, прежде чем сяду на поезд — он не хочет лгать ей — но еще больше — он не хочет ее тревожить — оружие завернуто в полотенце — он вынул патроны — сегодня ночью он положит его обратно в сарай — и он отчасти даже хотел бы, чтобы Дейв оказался дома — он его должник — но лучше так — ни к чему это, чтобы с самого начала за ним пришла полиция — и как бы то ни было он получил то, чего хотел — спрашивает себя, смог бы он нажать курок — если бы это было нужно — но как знать — думает, что мог бы выстрелить Дейву в ногу — если бы потерял самообладание — обезумел — ему не нравятся эти мысли — ему есть что терять — если бы ему было нечего терять, может, все было бы по-другому — но все это неважно — на самом деле, все это не в его духе — это все проба — и он сидит на солнце со своей девочкой — смотрит на воду — Эйприл говорит ему, что их жизни проносятся здесь — он ничего не знает об этом — но сейчас он беззаботен, как никогда — он чувствует облегчение — и счастье — зная, что ничто не может помешать им быть вместе, сейчас.

Кровь и честь

Он старался как мог, пытался жить честно, но жить честно было запрещено. Как и на любого другого, на Рэя навесили ярлык, и Саусхолл тоже тут был ни при чем. Было время, когда его мысли были четкими, «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четвертый» и «О Дивный Новый Мир» поменяли его взгляды, откровения для представителя рабочего класса. Сейчас наркодиллеры продавали сому его деткам и считали, что преступление все-таки лучше теряющегося в определениях правосудия. Если бы он сел в тюрьму, что бы его ожидало снаружи, когда бы он вышел? Челси и Эйприл отдалились бы еще дальше. Не то, чтобы они его забыли, просто все было бы по другому, когда б он вернулся. Система требовала полного повиновения, даже эта псевдо-либеральная версия, в которой он жил, напряжение рассеялось по его дому, завладело его женой. Это была тактика «разделяй и властвуй», где обычные люди делают всю грязную работу, а жирные ублюдки контролируют ситуацию, потирая руки. Лиз испугалась этого и смирилась.

Он подумал об Артуре Ситоне из «Субботнего Вечера, Воскресного Утра», о том, сколько группа The Arctic Monkeys[194] всего оттуда взяла, через годы с того времени, как книга была напечатана, после того, как отказался от чужих ярлыков. Артур настаивал, что «кем бы люди его ни считали, это был не он». То же самое было и сегодня. На Рэя вешали ярлыки те, кто определял людей «не знаешь — не получишь», кто видел в нем только чокнутого, неофашиста, того, об которого не хочется марать руки. У работяги не было шансов, особенно, если он был белым и говорил все, что думает. Прошло уже столько времени с тех пор, как он прочитал эти книги. Может, стоит перечитать? С ними ассоциировалось неплохое время в его жизни, когда он думал трезво, встретил Лиз и остепенился, был сконцентрирован, имел детей, чувствовал в себе какую-то легкость, самоконтроль. Все испортилось в последние пару лет и он не знал почему, не думал, что это он сделал что-то не то и уж точно не считал, разобравшись с Али, он сделал что-то плохое.

На центральной дороге было полно машин и он облегченно вздохнул, когда свернул с нее, движение не такое большое во дворах, он постоянно думал, каким бы был мир без машин, когда был ребенком, у тебя был велик, а потом это стало как-то по-детски — кататься на нем, поэтому ты спрятал его в чулан, вышел и купил машину вместо него, завел двигатель и выжал сцепление, оставил половину покрышек на асфальте, выкинул кучу денег на дорожный налог, страховку, техосмотры, починки, бензин и все остальное в этом роде, отстегивая все больше и больше с каждым годом. Нарисовали разметку на улицах и поставили бесконечное количество знаков, добавили камеры, штрафовали, когда ты парковался там, где не положено, за превышение скорости на пару миль больше, чем установленный предел скорости. В один прекрасный день нефть закончится и люди больше не будут так много передвигаться по свету, опять станут работать там, где живут. Все будет как и раньше, только жизнь станет проще, станет более приземленной, более интересной, кстати заметить — без машины он бы лишился работы. Пришлось бы искать что-то еще. Может, он сможет обучиться новой профессии, когда будет в тюрьме.

Ему нужно было появиться в магистратском суде на следующей неделе и ожидалось, что его дело переведут в Суд Короны[195], в его бумагах сказано, что тюремный срок будет вытекать из обвинения в нападении, в котором Рэй сознался, но отказался объяснить, и что расистский характер нападения говорил о том, что срок этот будет на, как минимум, пару лет. От последних обвинений он отказывался и был решительно настроен бороться, но не потому что ему было не все равно, когда какие-то задроты, которые его не знают и не уважают, вешают на него ярлык расиста, а потому что эти обвинения были неправдой. Он старался оставаться спокойным, но это было сложно. Он словно был в оцепенении, не знал, что ему делать, все что мог — это продолжать работать и просто стараться выкинуть все дурное из головы.

— Третий справа, — сказал его клиент, робкий мужчина среднего возраста в очках с толстыми стеклами. — Спасибо.

Если закончится нефть, никто даже репу не почешет что касается электрических машин. Тем более — эта банда, которая управляет Западным Миром. Там уже нет бабла, разве что на короткое время. Если бы они хотели, они бы уже сейчас сделали так, что все вокруг ездили бы на батарейках. А он бы занялся чем-нибудь совершенно другим, а не вождением машины. Конечно, если бы ему сейчас снова было 16, он бы в любом случае все сделал бы по другому.

Если бы он смог все начать сначала, он бы выучил какое-нибудь ремесло, научился бы чему-то вместо того, чтобы просто плыть по течению или стоять без дела, нашел бы работу, которая бы ему нравилась. Но опять, когда он оканчивал школу, было трудно устроиться кому-то в ученики, зато было полно неквалифицированной работы, по крайней мере на юге, и деньги были неплохие, если учитывать, что ты живешь в своем доме и тратишься только если из него выходишь в люди. Футбол, бухло и музыка — вот что тогда имело значение. Сегодня все было намного проще, но добавились и новые проблемы, стало невозможным найти физическую работу, эмигранты и восточноевропейцы умыкали эти работы у английских парней, все это конечно же сказывалось и на строительстве, много фирм оставались не у дел, а сама ситуация вызывала более чем негативные эмоции.

Лол — отличный парень, Рэй был в этом уверен, с огромным энтузиазмом относится к музыке, которую играет и даже собрал команду, сказал, что этим он хочет зарабатывать себе на жизнь. Рэй даже посмеялся этому, ему нравилась Oi-музыка, но он никогда не задумывался, что тоже мог бы так. Он точно бы не заработал на музыке, вся правда и незаангажированные суждения касательно уличного панка, были либо запрещены, либо демонизированны. Молодым обозленным белым парням запрещалось говорить о том, что они чувствуют. Рэй подумал, интересно, как называется группа Лола, кто в ней писал тексты и про что были эти тексты.

— Дом в самом конце, — пробубнил клиент. — Спасибо.

Он даже представить не мог себе, что это возможно — записать песню, даже учитывая, сколько он всего знал про панк и как его делать, все равно не знал бы с чего начать, а сегодня со всеми этими Кьюбэйсом и компьютерами, и Лоджик, и Интернетом кто угодно мог делать музыку, по крайней мере попробовать.

— Здесь подойдет. Спасибо.

Мужчина встал у его двери, чтобы расплатиться, и Рэй рассмотрел его внимательно в первый раз, замечая теперь не только очки. Он был очень вежлив, дал ему фунт на чай. Обычно Рэй присматривался к своим пассажирам. Это была лучшая часть его работы — рассматривать новые лица, думать о том, какая жизнь у этих людей, поболтать с ними, когда они были в настроении. Но пока он пялился на людей, на выяснение их личностей времени уже не хватало. Он проводил взглядом своего пассажира, краем уха услышал, как играет Section 5[196], понял, что он специально уменьшил громкость из уважения к пассажиру. Рэй чувствовал себя немного лучше.

Он дотянулся до мобильника и набрал нужный номер.

— Ты где? — спросил Хокинз.

— Только что высадил клиента. Буду через 10 минут.

Он созвонился с Энджи и сказал ей, что делает перерыв. Она не сильно обрадовалась новостям, работы было предостаточно и ей хотелось, чтоб все ее водители были под рукой. Он сказал ей, что ему нужно заехать забрать кое-что на субботу и ее голос зазвучал более дружелюбно. Рэй выключил радио и перестроил свой маршрут, вскоре он уже снова оказался на главной дороге, замедляя скорость на светофорах. Потом выключил и музыку, был не в настроении ее слушать. Он повернул голову и увидел блондинку, блондинка ему улыбалась и выглядела очень знакомой, со своим загаром и волосами как у модели, но он никак не мог вспомнить, думал про клиентку, которую он подвозил, почувствовал себя виноватым, пытался вспомнить ее имя. Ивонн. Точно. Он взял у нее номер, но ни разу не позвонил. Рэй отвернулся, и когда поменялись цветные огоньки на светофоре, его уже сдуло навстречу Хокинзу. На мгновение он увидел свою машину, припаркованную в одном из гаражей в какой-то подворотне, и какая-то «ивонн» сидит у него на коленях. Бедная старушка Лиз.

Он снова выехал на главную дорогу, которая была посвободнее в обратном направлении, вскоре он уже прокладывал себе путь сквозь сонные улицы уже другого района, проехал мимо пенсионеров и сачкующих школьников, женщины с коляской, направляющейся в ту сторону, где базировался и сам Хокинз. Рэй был тут дважды, со своим дядькой, и глядя снаружи, нельзя было сказать, что это лучшее место для хранения товара, но Хокинз не был парнем, которых обычно обворовывают, к тому же он об этом позаботился, приобрел парочку серьезных замков. Местная ребятня знала его, а он в свою очередь дал ей понять, что с ним шутки плохи, когда поймал однажды одного пострела, пытающегося проникнуть за замки. Он здорово оттягал мальчишку за ухо, выяснил его имя и адрес и пообещал, что если что-либо подобное произойдет опять, тот сам лично будет за это отвечать. Хокинз время от времени совершал проверки, и местные мальчишки держались от него подальше.

Поворачивая к гаражам, он увидел впереди Хокинза собственной персоной, стоящим посередине продолговатой колдобины, руки на груди, двери нараспашку, позади виднелась стена из шлакобетона, на которой черной краской старинными буквами было выведено НАЦИЯ СКИНХЕДОВ. Рэй улыбнулся, вспоминая название книги Джорджа Маршалла[197], работа, сделанная не просто так, и даже не нужно было угадывать, чьих это рук дело. Он всегда немного побаивался Хокинза, особенно когда тот был помоложе, но знал он его так долго, еще как был мальчишкой, что вскоре свыкся с его присутствием. У его характера были и тяжелые стороны, которые он скрывал от Терри. Все люди одинаковые, подумал Рэй. Разнообразие лиц в разнообразии индивидуальностей. Все хотят нравиться, всем нужно где-то пристроиться.

— Ну что, нашел, — сказал Хокинз, когда Рэй остановился и опустил окно. — Ты не заезжал ко мне хрен знает сколько времени.

Это звучало как обвинение.

— Паркуйся там в конце, у стены.

Рэй поборол в себе желание отдать честь и сделал как ему было сказано, закрыл машину и вернулся обратно. У Хокинза в кармане оказалось что-то наподобие пульта управления, на котором он нажал кнопку. Дверь поднялась и они вошли вовнутрь.

Он переставил вещи с тех пор, как Рэй был здесь в последний раз, улучшил обстановку, с одной стороны у стены стояли коробки и вешалка с одеждой — его тайский импорт, «Стоун Айлэнд» и «Лакоста» — для идиотов, «Бен Шерман» и «Фред Пэрри» — для парней, 10 коробок «Тимберлэнда», которые он привез из Нью-Йорка, пачки DVD, куча коробок, набитых пыльными видеокассетами, Мистер Мотиватор и Джейн Фонда[198] массирующая плечи, глядя в глубь этого тоннеля, можно было подумать, что он заметно удлинился.

— Ты что, его удлинил? — спросил Рэй.

— Я буду покупать соседний гараж, — ответил Хокинз, принимая шутку всерьез. — Поставлю стену за дверью и пробью дыру отсюда туда. А то тут уже места нет.

Он был как настоящий Артур Дэйли[199] что касалось запасов и накоплений, правда, без фетровой шляпы и соответствующего жаргона. Сериальный Дэл Бой без кепки, трехколесника и больного брата. Глаза Рэя довольно долго оглядывали обстановку — синяя и красная плитка для ванной, банки с краской, пара сломанных пылесосов. Внезапно он подпрыгнул, потому что увидел, как что-то движется ему навстречу. Зеркало.

У Хокинза были два холодильника и десятьтитстиковых стульев, которые он получил в наследство, вместе с остальным мусором, от приятеля Джо Мартина Дэйва, того чокнутого, что свалил на побережье.

— Давай садись. — сказал Хокинз. — Расслабься.

Рэй увидел второе кресло, близнец того, которое он помнил, предмет роскоши, которое должно было стоило около пары сотен. Он сделал так, как ему было сказано, Хокинз потянулся за синим термосом, налил немного странно пахнущего кофе в кружку и передал Рэю. На Рэя смотрело лицо Фрэнка Харпера[200], с выражением, глядя на которое, уже не хочется пить предложенное.

— У меня были бутерброды, которые сделала жена, но я уже их съел. Ветчина и сыр, с нарезанными помидорами. Она их даже перчит. Для вкуса.

Хокинз подошел к своему креслу, утонул в его коже, потом опустил руку и потянул какой-то рычажок на боку кресла, отчего в том выдвинулась полочка для ног. Он стал потягивать свой кофе.

— Мне нравится выбираться из дому, когда я не работаю. Моя жена замечательная женщина, но она никогда не замолкает. Через какое-то время меня уже просто колбасит.

Рэй кивнул. Лиз была спокойной. Ему бы хотелось, чтобы иногда ей было что сказать за саму себя. Но каждому мужчине нужно иметь укромное местечко без женщины. Терри с головой ушел в «Юнион Джек», хотя это было не совсем то, все-таки клуб. Опять таки, там у него не было времени наедине с самим собой, пусть он и расслаблялся и полностью имел музыкальный автомат в своем распоряжении. Тут же Хокинз был королем, по меньшей мере, и Рэй немного нервничал. Он не знал почему. Они сидели в тишине. Ни единого шороха. Он даже подумал, интересно, а снаружи можно услышать, как тут кричит человек?

— Ну, — сказал наконец Хокинз, — и что мы собираемся делать с этими наркодиллерами?

— Лично я могу сделать немного.

— Ты помнишь, что я тебе сказал?

Рэй не понял, что Хокинз имеет в виду.

— Когда я говорил о том парне из городского управления. Проследи, когда он будет идти по улице, посади в машину и привези сюда.

— Этим занимается Терри.

— Тогда ладно. А то действительно как-то чересчур. А что с теми бабаями?

— Что с бабаями?

— Привези их сюда, или хотя бы их главного. Дай ему пару раз, свяжи его, добавь немного плакатов «Combat 18», а я достану футболку «Теггог Machine». Напугаем их до усрачу. Они и слова потом не скажут, ебаные стукачи.

— Ты это серьезно?

— Я что, похож на шутника? — сказал Хокинз, прищуриваясь.

— Ага, они там наплели, что это была атака расистов, и тут появляюсь я и пытаюсь их остановить, прикидываясь, будто я и есть «Combat 18».

— Ну да. Только они не узнают, что это ты. Балаклавы. Капюшоны. Мы сыграем с пиздоболами в их собственную игру.

— А это значит, что я буду делать то, о чем мне плетут в суде? Я стану тем, кем они меня видят?

— Да, приятель. Другого выхода нет.

Рэй задумался. У него не было ни малейших угрызений совести касательно того, чтобы отметелить тех наркобарыг опять, но в этот раз реально их проучить, чтоб они навеки запомнили. Может стоило бы об этом подумать, выследить их главного, но он не знал, что там происходило, в той шайке, сильно сомневался, что Али сидит на одном месте, в ожидании, пока ситуация накалится до предела. Все, что Рэю было известно, так это то, что они и сами вполне вероятно могли готовить ответную атаку. Но опять, вряд ли бы они стали стучать, если бы хотели разобраться со всем этим своими силами.

— Нет, это не в моем стиле.

— А что тогда в твоем стиле?

Рэй выпрямился в кресле.

— У меня уже и так проблем более чем достаточно.

— Я немного разочарован, — сказал Хокинз.

— Отчего же? — ощетинился Рэй.

— Думал, что у тебя больше выдержки. Конечно, ты сделал этих паки, но теперь они пытаются отправить тебя в тюрьму.

— Это только все испортит. — Сейчас Рэй был не на шутку разозлен. — Если они стуканули раз — они сделают это снова. Мне плевать на этих пиздоболов. Я уже с ними разобрался и не исключено, что тем самым усложнил ситуацию. Я думаю про своих детей, про Лиз, про дом. Если бы дело касалось только меня — я бы их сделал, даже без всех этих связываний, плакатов и остальной фигни. Я мог бы и сам с ними разобраться.

Хокинз задумался на минуту.

— Возможно ты прав. Но все-таки подумай над моим предложением, хорошо? Если Терри об этом узнает, он может не обрадоваться. Возможно со стороны он и выглядит человеком мягким, но на самом деле он не таков. Особенно когда становится туго. Ты даже не знаешь на что он способен. Было бы лучше, если бы мы сперва с этим разобрались.

Они оба, откинувшись в своих креслах, пили кофе. Чем дольше Рэй находился в этом запертом помещении, тем меньшим оно ему казалось. Он бывал в обезьянниках, но там было посветлее и воздух в них циркулировал, тут же представил, что в тюрьме наверняка будет по другому. Хокинз сидел. Может поэтому он теперь старался ему помочь. Он мог спокойно этого не делать, ведь они не были так близки. Рэй размышлял о том, что Хокинз имел в виду, когда заговорил про Терри и про то, на что тот способен. Воздух внутри был тяжелым, неплохо было бы оставить дверь открытой на пару часов. Внезапно он занервничал, ему захотелось выбраться отсюда, он запустил руку в карман и включил мобильный, так, чтоб Хокинз этого не заметил. Мобильник заиграл «Liquidator» и он достал его из кармана.

— Я и не знал, что тут ловит сигнал.

— Что ты имеешь в виду? — смеясь, спросил Хокинз. — Конечно тут ловит этот ебаный сигнал.

Звонили из офиса. Он ответил.

— Ты скоро возвращаешься на работу? — спросила Энджи.

— Уже через секунду, — ответил Рэй, чувствуя облегчение оттого, что появился повод уйти.

— Тут миссис Перец хочет, чтоб ее отвезли из Лэнгли в Западный Драйтон. Ее и ее друга.

Рэй вспомнил попугая, кошмарный клюв в каких-то дюймах сзади от его головы, эти глаза, следящие за ним в зеркале, читающие мысли глаза, хорошо выдрессированные глаза.

— Она попросила, чтобы ее подвез ты, — сказала Энджи.

Она рассмеялась.

— Спросила про такого большого водителя с сумасшедшими голубыми глазами. Сказала, что ее друг Питер к тебе очень расположен. Что обычно он все пачкает, когда его везут в машине. Это тебе вообще о чем-то говорит?

— Я ее заберу, — ответил Рэй.

Он встал и двери сразу начали открываться.

— Я не буду выходить, — сказал Хокинз, осторожно выглядывая наружу, поворачивая голову налево и направо. — Подгони сюда машину.

Рэй послушался, припарковался близко как мог, открыл багажник, зашел внутрь гаража, где в самой глубине двое мужчин уже выносили коробки с чипсами — соль-и-уксус, сыр-и-лук, просто соленые, чтоб загрузить ими машину.

— Я привезу их когда не будет Терри, — сказал Рэй. — Бастер впустит меня.

Он пожал Хокинзу руку, поблагодарил его, он действительно был ему благодарен сейчас, когда двери были открыты и они стояли на свежем воздухе.

— Не забудь о том, что я тебе сказал, — огрызнулся Хокинз, торопясь снова закрыть двери гаража.

Рэй поехал в сторону Лэнгли, размышляя о том, насколько реально план этого сумасшедшего может сработать, и если в финале этот план освободит его от тюрьмы, он будет полным кретином, если не воспользуется этим шансом. Возможно, это все, что срабатывает — угрозы и возможность их удержать в силе с помощью оказанного влияния и силовых структур, и далеко ходить не нужно, стоит только посмотреть на янки, на всех парах врывающихся в Афганистан и Ирак, посмотреть, как они упаковали талибов и отшлепали Саддама Хуссейна. С другой стороны — иногда после вмешательства силы проблемы не исчезали, а только наоборот, разрастались.

Он проехал автобусную остановку, еле разъехался с автобусом, который не включил знак поворота, жестом предложил водителю подрочить, доехал до кольца, в конце концов повернул налево, еще одно кольцо, и вот он уже мог разглядеть паб впереди, скамейку, на которой сидела миссис Перец, удивился яркой расцветке Питера, который сидел снаружи своей клетки и отказывался прятаться под пончо.

Рэй повернул направо и сделал круг, увидел, что птица посмотрела в его сторону, был почти уверен, что она чувствовала его приближение, ему даже показалось, что он почувствовал легкую насмешку, понятное дело, что это было всего лишь его воображение, потом отчего-то страшно загордился, осознавая тот факт, что эта птица никогда не гадила в его машине, что хотели, чтоб подвозил именно он, с этими мыслями он въехал на стоянку за магазинами и остановился напротив. Он увидел ватагу подростков недалеко, уставившихся на них, один из пацанов вытягивал лицо и махал руками, а Питеру все было по барабану, он сделал три быстрых шага по спинке скамейки, с поднятым клювом, ребятня завизжала и забегала, а на Рэя даже произвело впечатление то, как по-деловому вел себя попугай, так, что это выглядело более эффективно, чем полицейские патрули, которые занимались разгоном малолетних нарушителей порядка.

Скинхеды гуляют

Клуб «Юнион Джек» тяжело дышал, а персонал отважно противостоял наплыву томимых жаждой выпивох, Бастер держал весь штат на ногах, пот пропитывал его шермановскую рубашку, когда он работал за стойкой, Кэрол и ее подруга Таня были в синих «Фред Перри» с отложными воротничками, отделанными белым кантом. Бильярдные столы закрыты и сдвинуты к дальней стене, на их обычном месте возведена временная сцена, клубный флаг внесен внутрь и повешен на стену позади музыкального пульта, за которым работали Гено Блю и Дюк Дейл, перенося Клуб «Классика Ска» в сердце Слау. Терри видел, как приезжали молодые «челси», сразу после драки с «лютонами» на Уоррен-стрит, впереди всех Малолетние Преступники прокладывали путь к барной стойке, сделав заказ на пятнадцать пинт лагера. Терри видел, как его племянник Рэй одобрил их выбор, встретив на пути Йана и важно назвав их ХОРОШИМИ МАЛЬЧИКАМИ. Он подумал было сказать Рэю, что лагер — это напиток для девушек, что настоящие мужчины пьют горькое пиво, или светлый эль, или «Гиннесс», — все, что угодно, только не это европейское пойло — но решил не вмешиваться.

Терри знал, что умирает, но он хотел по крайней мере уйти красиво. Он вел себя так, будто пьет на собственных похоронах, с тем лишь отличием, что люди могли его видеть и поболтать с ним, не мрачнели и не хмурились. Это были чудесные проводы и он смаковал каждую секунду. Побочные эффекты от лекарств, которые он принимал, и последствия его лечения разбудили в нем множество воспоминаний, похороненных за все предыдущие годы. Подзабытые лица проносились перед его взором, но в реальной жизни. Он перестал думать о похоронах, проводах и всем остальном и сосредоточился на настоящем моменте, в динамиках стучала музыка, и он быстро понял, что готовится сюрприз, возможно — вечеринка у него дома.

И когда Лориэл вернулся с футбола, а Рэй взял билет в Ньюкастл, божась, что на этот раз появится на площадке, его подозрения подтвердились. Когда Рэй предложил остановиться в клубе по дороге из Челси, после того как они посидели в «Коке» на Норт Энд Роад и пили вино в «Паддингтоне», он предположил, что это особая тактика, чтобы протянуть время, что колбасные рулеты и сэндвичи еще не готовы. Было совершенно ясно, что его ждет, и он подыгрывал приятелям. Хокинз и Бастер сворачивались после игры, Терри повертелся возле них, говоря, что это его день рождения, и отчего бы им не выпить с ним по пинте, но в конце концов отпустил их, хоть и не ожидал такого оборота. Ему не верилось, что они решают такую большую проблему, все эти собравшиеся здесь люди.

Он видел, как Хокинз идет от барной стойки, неся в руках три пинты, припомнил те времена, когда они были мальчишками в молодежном клубе, потягивали чай и жевали бисквиты, как он превозносил певцов из Вест-Индии, знакомился с разной музыкой, он попытался вспомнить, как то место выглядело изнутри, цвет стен и запахи в воздухе, и это пришло к нему, сперва медленно, как художественный образ, затем более ясно, скромный маленький зал с металлическими или деревянными стульями, расшатанными столами, мишенью для «дротиков» и бильярдным столом, раковиной и чайником на маленькой кухне. Он увидел огни рождественской елки и проигрыватель, динамики и потрескивающий микрофон, стулья, расставленные вдоль самой длинной стены, сложенные столы, неожиданно картина стала четкой, и взглянув на типа, которому Хокинз передавал пинту, он нахмурился, встряхнулся, не веря глазам своим, и поспешил пожать руку Робу Моду. Их лица исказились, и Терри не мог остановиться и все качал головой.

Роб носил все ту же стрижку и выглядел великолепно, — как Ронни Вуд[201], он сказал Терри, что он живет в Бэсинг-стоке, что услышал о сегодняшней вечеринке от своего приятеля в мотоклубе, вспомнил имя, связался с Аланом и решил прийти поздороваться. С тех пор, как они виделись, прошло, наверное, лет тридцать, и Терри был рад видеть, что Роб все такой же стиляга, даже больший стиляга, чем прежде, и они проговорили целую вечность, делясь своими историями, Роб вручил Терри визитку со своим адресом и телефоном, этот штрих говорил кое-что о человеке и его достижениях, Терри взглянул по сторонам и увидел своего сына и его приятелей у музыкального автомата, они разглядывали механизм, и это было невероятное чувство, видеть так много друзей и родных в одном месте, всех вместе. Он мог бы и отойти в страну снов этой ночью, если бы не его дети.

«Юнион Джек» должен выжить. Если бы люди понимали, что красное, белое и синее — все это значит пить и смеяться, собираться вместе и не давать чужакам разделять вас, он мог бы висеть снаружи, и в ясные, И в ненастные дни. В конечном счете, это молодежь должна сохранить клуб, и он верил в молодых людей своей нации, и не верил тому дерьму, что пишут о них в газетах, он слышал все это и раньше. Пришли его дочери, и он представил их Робу, человеку, который научил его разбираться в музыке, и вообще-то, повлиял на всю его жизнь. Они были живыми и веселыми, в точности как их мать, знали классические записи и исполнителей — как и Лол, да по-другому и быть не могло. Сегодня здесь не было Эйприл. Он не мог дотронуться до нее, ощутить ее запах, слышать или чувствовать ее. Она была где-то в другом месте. Если существует загробная жизнь, то они увидятся снова, и он почувствовал, будто туча миновала, отплыла и растаяла. Пришла Энджи и остановилась неподалеку, Фрэнк нес пинту, а Стив протянул ему чашку с картошкой-фри, и вокруг в клубе было еще много друзей. Он надеялся, что они не передавят друг друга. Он допил свою пинту, и Энджи потянулась за пустым стаканом, а Терри потянулся за стаканом Фрэнка.

Рэй похлопал Терри по спине, и они принялись шутить и подкалывать друг друга, как дети, и хотя Рэю грозила тюрьма, в ближайшие пару часов он не собирался думать об этом, а просто быть с дядей и ребятами. Барыги получили по заслугам, и если он увидит их снова, возможно, им достанется больше. В следующий раз не будет никакого мистера Добрая Душа. Он принялся смеяться. Это была его проблема. Он был слишком беспечен. А Терри взглянул на своего племянника и порадовался, что он так счастлив. Он тревожился за Рэя, хотел сказать ему, что умирает, попросить у него совета о том, как ему сообщить эту новость детям, но сейчас было не время. Удивительно, как все менялось, потому что он чувствовал себя прекрасно и не мог поверить, что жизнь его подходит к концу.

Рэй оглядел комнату и заметил ладную пташку, она шла своей дорогой, настоящая секс-машина, Беки Бондаж. Он ничего не мог с собой поделать, ему нравились панкетки, он подумал о норвежке, которая сбежала от него в «Лондон Каллин», о девушках, которых он знал раньше, девушках что надо, вселявших огонь и в «The Electric Ballroom», и в «The Clarendon». Он подумал о Лиз и улыбнулся, представив ее такой, какой она была в молодости, это было что-то особенное, за нее стоило бороться. Он должен был рассказать ей, как его поймали, как он отделал этих Али Г., как его обвинили во всех грехах. Она сидела в спальне, дверь была закрыта, и сперва смотрела на него широко раскрытыми глазами, ничего не говоря, ее голова опустилась, и она принялась изучать ковер, а в конце она встала и подошла, села на его колено и обвила руками шею, поцеловала его в губы, лучший поцелуй из всех, что он получал. Они спали вместе, и было похоже, будто что-то зажглось у нее внутри. Она обещала навещать его в тюрьме, куда бы его ни отправили, она была рада, что он отдубасил этих гребаных барыг, а потом она оделась и все сидела внизу, она была в сомнениях, колебалась. Он не знал, что случится потом, но чувствовал, что все это было на один раз.

А эта женщина, что шла своей дорогой, от нее веяло чем-то, она отличалась от всех в этом месте, и он пошел вслед за ней, а она продвигалась сквозь толпу, мимо восхищенных взглядов скинхедов, заполнивших это место, горсточек скруффов и гербертов, мимо Красавчика и его рассеянного друга-сайкобилли Пола, облизавшего губы, и он видел, как хмурятся женщины, невысоко оценивая свои шансы в этом конкурсе. Ее походка напомнила ему Лиз десять или пятнадцать лет назад, и его шары подскочили, когда он понял, что это и была Лиз. С ума сойти. Ей должно быть тридцать четыре, у нее на руках двое детей, но она была великолепна и выглядела как девушка, на которой он женился. Она избавилась от своего спортивного костюма и растянутой одежды домохозяйки, вернувшись к выбеленой стрижке, пластиковой юбочке и сетке. Он видел Джо в футболке «Demolition Dancing», который не спускал с нее глаз и почти пускал слюни, когда она проходила мимо. Она подошла и встала рядом с Рэем, не говоря ни слова, потянулась к его пинте и сделала глоток, вернула ее, опустила руку и незаметно для толпы хорошенько пожала его хозяйство.

«Liquidator» заполнил клуб, трансовая энергия этой песни объединяла их поколение, придавая сил этому племени, что должно было стоять вместе против врагов. Терри с улыбкой смотрел на свою юность, на Эйприл, на свою семейную жизнь, средний возраст, зная, что жизнь продолжается, пока хулиган с косой, в цилиндре вместо ковбойской шляпы, не придет и не похлопает тебя по плечу, и он собирался держаться до последнего вздоха. Он был счастлив. Клуб «Юнион Джек» набирал обороты, в этом месте могла собираться его компания, и к ним могли приходить другие, молва о клубе будет шириться, и он задался вопросом, о чем думает Пол, сидя в полумраке с чашкой кофе и сигарой, рюмкой водки или пинтой горького пива, и еще он подумал, сколько же призраков сейчас витает рядом с ним, вскоре и он может оказаться среди привидений, будет сидеть за столом и подслушивать разговоры, и может быть, присоединится к беседе, которую живые ведут в своем подсознании.

Рэй вспомнил о драке в Саусхолле и драке с барыгами десятки лет спустя, он защищал себя и получил ярлык психа, и он должен был бы приспособиться к обстоятельствам, бороться за свое доброе имя, держаться подальше от неприятностей, он держал за талию Лиз, которая была его единственным якорем, он знал, что после выпивки все кажется куда лучше, чем оно есть на самом деле, что дело принимает крутой оборот, но пусть так, у него будет время, он не останется без работы или без пинты, и что он обязательно перечитает свои первые серьезные книги, он приходил в восторг, представляя, что снова возьмется за Оруэлла, Хаксли и Силлитоу, словно идеи и советы могли быть ему нужнее, чем события и факты… а Терри видел толпу, скинхедов от пятидесяти лет и до подросткового возраста, отцов и сыновей, жен и подруг, людей от футбола и музыки, черные лица вместе с белыми, Oil-сикхов, скутеристов, которые составили для Эйприл кортеж на кремацию… а Лол смотрел на татуировки «НАТЕ» и «LOVE» на костяшках Хокинза и говорил Энджи, что это про его отца и Рэя … папа — это «LOVE», Рэй — это «НАТЕ» … а она слушала, качала головой, говорила «нет», объясняла, что скинхеды — они больше, чем этот простой слоган … какой из Рэя ненавистник, если он не глумится над людьми и не избивает их без причины, он просто гневливый, как и многие другие люди, но куда более честный, он идет до конца, и она рассмеялась, замолчала… сказала, что в его отце есть страсть, и это лучше, чем любовь, сильнее… страсть к жизни, и Лол кивнул, хоть и не был уверен, что она права.

Она все еще думала, глядя в сторону, отвернув голову.

Энджи сказала ему, что, может быть, Рэй так ярится, потому что любит жизнь, и может быть, его отец такой страстный, потому что он яростен, и спросила, что все это значит? Они — как две стороны одной монеты. Одного не может быть без другого. Она посмотрела на него и улыбнулась. Пожалуй, в тебе есть понемногу от каждой стороны? Она рассмеялась и похлопала его по руке, и Лол раскраснелся, словно через ее пальцы и длинные накрашенные ногти текло электричество. Энджи была прекрасна. Ясно, что она влюблена в его отца, это всякому было понятно, всякому, кроме папы, и он может даже никогда не различить этого, а если он и узнает, то может ничего не предпринять, какой позор. Лол потерял маму, но она умерла и никогда не вернется. Он не думал, что папа должен остаться один навсегда. У него впереди было еще двадцать, или тридцать, или сорок лет, и он посмотрел на папу и увидел, что его улыбка стала шире, когда в клубе появились знакомые лица из Брентфорда, Кев-Кев и его приятели размахивали руками и звали его.

Выход в люди

Во вторник, после прошедшего дня рождения, у Терри Инглиша намечался жаркий вечерок. В наличии были две проблемы, и Терри стоило напрячься, но их решить. С самого утра понедельника он сделал пару телефонных звонков, стараясь изо всех сил, чтоб голос звучал как можно спокойнее. Первая попытка прошла так, как он и ожидал, и выражение «Ты что, прикалываешься?» прочно застряло у него в голове. Было обидно. Он повторял про себя эти слова и становился все злее и злее. Он знал, что нужно успокоиться. Ему было что возразить. Несмотря ни на что, он был настроен решительно. Но смелости уже поубавилось. Второй телефонный разговор прошел в более дружественных тонах, как и ожидалось, и Терри даже пустился в детали, объяснял ситуацию, причину, что было правдой, а что — ложью, убедился, что он ничего не пропустил в своем рассказе, провел на телефоне битых 20 минут, а то и больше, и беседа закончилась так же гладко как и началась. Но даже учитывая все это, именно второй телефонный разговор волновал его больше всего.

Три часа дня — время, когда начиналась жизнь в мире Терри. Он вышел из дому за 15 минут до ее начала. Прилично одетый, как будто бы шел на деловую встречу: белая «беншермановская» рубашка, черные мокасины, любимое кромби — пальто, которое очерчивало силуэты легендарных лондонских ублюдков. Он улыбнулся своему отражению в зеркале, разрезанному пополам трещиной, одобрил этот элемент, отлично дополняющий традиционный скинхедовский вид, вид, который он уважал с детства — подозрительные личности из районов Шефердс Буш и Брэнтфорд, вылазки в старый добрый Ист-Энд, истории про Крэев и Ричардсонов, которые он слышал еще мальчишкой. Ему бы очень не хотелось, чтобы его сравнивали с сегодняшними киношными жуликами, когда взрослые мужики обнимались друг с другом, как какие-то сицилийские мафиози. Терри знал, что сравнения лезут совсем издалека, в 30-е или 40-е, но отказывался понимать эту новую волну английских актеров, тискающих друг друга. Это чисто сицилийская или итальянская фишка, это у них в традициях — обниматься. Если бы Хокинз или Бастер переняли эту манеру — им быстренько надрали бы уши.

Это была особенность того времени — уважать тех, кто бьет других из-за денег, парней без моральных устоев, которые плевать хотели на последствия своих поступков — главное, чтобы у них в наличии имелась самая крутая и наимоднейшая шмотка. И поклонники у этих парней были не лучше. Идиотская картина. У него не было времени для всей этой гангстерской индустрии, просто договорился с Рэем разобраться с кучкой наркодиллеров, если бы он знал, он бы точно помог. Они были настоящими подонками и заслужили взбучку, Рэй рассказывал ему, что произошло в воскресенье вечером, когда они шли навести порядок в клубе.

Они играли в бильярд, Лол на последнем заходе, Бастер и Энджи допивали последние стаканы, Хокинза нигде не было видно, Юнион Джек снова развевался во всей красе. Он не был шокирован, только и смог, что пообещать Рэю, что присмотрит за Лиз и детьми, если того упекут в тюрягу. Терри ничего не сказал ему про свои собственные проблемы, про то, что ему наверное не много осталось. Рэю не нужно было переживать насчет денег — Терри покрывает все расходы, а тот как-нибудь при случае все вернет, если захочет. Терри было немного не по себе от всех этих племянниковых благодарностей, все это время он перепроверял свое завещание, чтобы убедиться, что за Рэем будет присмотрено. Он повернулся к столу, забил пару шаров, не спеша прицеливался для новых ударов. Стол расплылся у него перед глазами, ушел на задний план, и в данную минуту Терри был как бы в своем собственном мире, задуманное вырисовывалось в его голове все четче и окончательно оформилось к тому моменту, когда он загнал в лузу черный шар. Он ничего не сказал племяннику. Не хотел обнадеживать.

Ровно в три Терри нажал на кнопку домофона и стал ждать. Автомат щелкнул, зажужжал, и Терри объявил о доставке посылки из Японии, за которую нужно расписаться Роберту Слетеру. Грубый голос, который его попросил оставить посылку в почтовом ящике, был полон пренебрежения, отчего Терри пришлось объяснять, что посылка довольно срочная, содержимое ее ценно и что компания, которую он представляет, была специально нанята, чтобы доставить ее из рук в руки. Он не мог оставить посылку просто так, без подписи и предъявления документов получателя. Из-за этой посылки он мог лишиться работы, объяснял он. На том конце домофона возникла пауза, больше ничего не сказали, потом раздался щелчек и ворота медленно распахнулись, их черные створки двигались в сторону насаждений с экзотическими растениями, длинные светло-зеленые листья которых были разрезаны золотыми прожилками.

Терри вслушался в шорох гравия под колесами автомобиля, звук был успокаивающим, но Терри не мог притворятся, будто он спокоен, будто он не нервничает. Нервозность — вот все, что было. Он не был испуган, его мысли не расходились в разных направлениях относительно того, что нужно делать. Он вспомнил своего старика, о том, что тот никогда не орал, когда случалось что-то плохое, никогда не угрожал и тем более — не осуждал. Он всегда делал, а не говорил, а делал только то, что было нужно. Люди, которые не знали его достаточно хорошо, наверняка принимали эту его манеру за признак слабости, но сын-то знал правду. Его отец обладал внутренней силой духа, которая не всегда открывалась Терри, но в эту минуту он чувствовал, что часть этой отцовской решительности передалась по наследству и ему. Терри остановил машину у входа в дом, проверил зеркала заднего вида и даже немного обрадовался, когда увидел, что ворота сзади остались открытыми. На фасаде дома были установлены камеры слежения, но ему было уже как-то все равно, он ожидал, что здания таких габаритов должны неплохо охраняться.

Он выключил зажигание и быстро прошагал, не поднимая высоко головы, к входной двери, которая уже была открыта и на пороге было видно мужчину лет 30-ти. Тот был примерно ростом с Терри, но полегче в весе и получше сложенный, с темными волосами, и розовым лицом. Отнять лет так 15, подумал Терри, и можно себе представить кулачную потасовку, но сейчас он не стал ни заморачиваться, ни рисковать, пронес в дом картонную коробку, увидел, как глаза Слэтера проследили за этим его движением, заметил цепочку у него на шее, на ходу пытаясь понять, что же это за человек, с которым в данный момент ему приходится иметь дело, а коробка была длинная и открытая, и он засунул в нее руку и достал содержимое посылки.

Терри направил дробовик в голову Слэтеру, сделал шаг вперед и прижал стволы к его переносице, чтобы тот в прямом смысле слова прочувствовал холодную металлическую реальность происходящего.

Проигрывающей стороне тоже нужно хоть как-то себя проявлять время от времени, чтоб хоть немного сравнять позиции с выигрывающей стороной. Джордж прекрасно понимал, какой счет и кто ведет. Особого смысла выебываться не было. В войне главное — выиграть, а не принять участие. Это не футбол, не какое-то там соревнование на приз. Это мясорубка. Когда Терри было 15 лет, в драках со старшими парнями ему был важен результат, больше ничего. Младшим ведь всегда хочется быть наравне со старшими, особенно это было важно в истории с тем парнем, который пытался умыкнуть у него Эйприл. Смешно, сейчас он даже не мог вспомнить его имени, и пусть вся эта история ни к чему не привела, Терри всегда лез из кожи вон, только бы не оказаться проигравшим. Сейчас ему было 50, у него была пушка, прям как Гарри Мэй. Все потому, что ты достиг того состояния, когда тебе постоянно нужно доказывать молодым и атлетически сложенным парням, что ты еще на что-то способен. Эта пушка, опять, как своего рода подстраховка. Слэтер — как раз был таким парнем, поэтому подстраховка необходима. Победителем может стать только один из них. И поэтому у Терри не было ни сомнений, ни угрызений совести.

Руки парня висели вдоль тела в то время, как он пытался успокоить незнакомца, отступая назад по миллиметру, в ту сторону, куда ему кивками без слов, указывал Терри — «повернись спиной», «руки вверх» — как из какого-то кино про войну.

Терри вдруг привиделся его старик на французской земле, уставленные на него винтовки. Кто знает, что произошло потом. Должно быть, ему было чертовски страшно, стоял и думал о том, что его расстреляют, закопают в кустах, но вместо этого его отослали в концлагерь, где он был с остальными англичанами. Но Терри отлично помнил, как отец кричал в темноте — то ли вспомнил своих сгоревших приятелей, то ли это рухнул сбитый бомбардировщик, если это вообще возможно, выкупили ли отца из лагеря, был ли он ранен, может немцы застрелили у него на глазах кого-то из друзей и теперь отец не может избавиться от призраков пережитого, точно так же, как Терри не мог избавиться от призраков автокатастрофы, в которой разбилась Эйприл. Бывали времена, когда ужасы этих воспоминаний врывались, сжимали тисками и творили хаос в его голове.

Терри и Слэтер стояли посередине большой белой комнаты, огромные фотографии небоскребов и солнечных пляжей на стенах, картинки дорогие и беспристрастные, бессмысленные картинки. Не исключено, что в доме был кто-то еще, но Терри так не думал. Энджи сказала, что в избирательном регистре по этому адресу значился только Слэтер, да и машина у дома припаркована одна. Присутствие в доме кого-то еще было единственным, что могло заставить Терри отступить. Настроен он был решительно. Была в его поступке еще какая-то безрассудность, надежда на «авось», о чем он старался не думать, просто уже было все равно. Ему нечего терять, и если все задуманное провалится к чертовой бабушке, — по крайней мере он пытался довести дело до конца. Он старался держать себя в руках, но его просто распирало от злости. Он сказал Слэтеру стать на колени, что тот и сделал. В следующую секунду Терри ударил его между лопаток прикладом, заорал, чтоб тот не двигался, встал справа и вжал ствол в макушку Слэтера.

В этот самый момент Слэтер по-настоящему наделал в штаны, стал ныть о том, как ему не хочется умирать, что Терри может брать у него в доме все, что захочет. Он не игрок, подумал Терри, просто еще один слабак.

Поживиться было особо нечем, да Терри и не пытался никого вводить в заблуждение — ни в том, ни в другом не было особой необходимости. Конечно, можно просто сесть и решить проблему с помощью продуктивного диалога, так, как когда-то с Марстоном, чуваком, который плевать хотел на существование алкогольных и музыкальных лицензий, который вообще не догонял, что такое Клуб «Юнион Джек», вообще всю сущность музыки скинхедов. В тот раз Терри взял с собой Энджи, поехал, поговорил с ним, объяснил парню все эти вещи. Марстон — другое дело, с ним все было в порядке. Их нельзя сравнивать со Слэтером, это небо и земля. Да, проблемы лучше всего решать за пинтой пива или чашкой горячего чая, как это делают настоящие мужчины. Но этот пидор, стоящий сейчас перед ним на коленях, придурок, который издевался над старыми людьми, над Роем, пытался избавиться от лошадей, только потому, что Рой и животные не могли за себя постоять, только потому, что они были на самой низшей ступени хреновой слэтеровской жизненной иерархии!

Терри ударил парня по лицу дробовиком, пнул его пару раз, после чего тот окончательно расплылся по своему роскошному белому ковру, пачкая его кровью из носа, оставляя красные разводы. Сейчас над Слэтером возвышался скинхед, хотя он мог бы быть и торговцем недвижимостью, и финансистом из Сити, и бандитом среднего пошиба, какая вообще разница? Но до полного негодяя он явно не дотягивал и эта мысль приносила облегчение. Терри кратко объяснил, что ему нужно, и что произойдет, если он этого не получит, и то, какие варианты были у Слэтера. После чего вышел из дома.

Он сел в машину и спокойно уехал, несмотря на то, что его не покидало сильное желание просто стать обеими ногами прочно на землю и успокоиться. В доме он чувствовал себя прекрасно, а сейчас он чувствовал, как выпрыгивает из груди его сердце, а ладони были мокрыми от пота. Он наскорую вытер их носовым платком, прямо на ходу, не останавливаясь. Вскоре он был уже за пределами этой местности, с ее отдельно стоящими домами и лоскутами редколесья, шел четко придерживаясь своей полосы, возвращаясь в более застроенные районы, вот уже и увеличилось количество машин на дороге — его снова засосало в круговорот Слоу. Терри остановился на красный, его дыхание пришло в норму, перестало биться сердце, высохли ладони, навстречу проехал фирменный автомобильчик компании «Дельта», правда, Терри не удалось рассмотреть, кто был за рулем, светофор разменял огоньки и можно было снова двигаться вперед, потом направо, ближе к тротуару и припарковаться возле магазинов.

В кармане завибрировал мобильный. Это был Хокинз, получивший сообщение:

— Пить охота!

Терри вырубил телефон.

Он просидел в «мерсе» с полчаса, убивая время, — ни тебе прилива растерянности, ни волнения по поводу всего, что произошло. Он был счастлив просто сидеть и ждать, смотреть, как мимо проходят люди, большинство из них исчезало внутри польской пекарни, привлеченные аккуратной красно-белой вывеской на дверях. В витрине магазина стояла и продавалась польская еда, на соседних столбах висели объявления о польской техно-вечеринке, рядом с машиной Терри стояли поляки и полячки, жующие пирожные. Очевидно, что вторая волна польских иммигрантов нахлынула в Слоу. Терри подумалось, что по этому поводу думали носители польского духа в «Юнион Джеке», какого мнения был тот же Большой Франк, имеют ли все эти новоприбывшие хоть какое-то отношение к военному поколению и, что важнее всего, знают ли они вообще свою историю.

Наделал бы он всех этих делов, если бы Слэтер начал защищаться? Терри чувствовал, в Слэтере были силы, чтобы это сделать. Конечно, хорошим быть хорошо, но иногда ты просто должен стать в полный рост и показать себя. Слэтер мог запросто настучать на него в участок, и если бы он так и сделал, вряд ли Терри удалось бы отмазаться. Поэтому он поклялся, если Слэтер стуканет — жить ему останется не больше недели. Очень много вещей в этой жизни зависит от того, как себя поставишь, образ сильного чувака, оправдывающего ожидания других. Терри Инглиш как раз был таким парнем, и, как и каждый скинхед, знал: как себя поставишь — так тебя и будут принимать. Он купит этот участок земли по нормальной, оправданной цене — иначе Слэтер мертв. Его первая проблема была либо решена, либо только обострилась.

Он завел машину и вскоре припарковался снаружи ресторанчика «Тадж», через два дома от «Чапатти Экспресс», оба принадлежали бизнес-империи Гарри Рэма. Было только полшестого, достаточно рано, чтобы ресторан был полон народу. Если быть до конца точным, то в нем вообще никого не было, когда он вошел, только пара официантов да сам Гарри, сидящий в самом конце, в одной из кабинок, которые так нравились Терри, с флянцем «Джека Дэниэлса» на столе перед собой. Они пожали друг другу руки и один из официантов принес пинту светлого пива. Терри предпочитал «Карлсберг», пиво, которое считалось традиционном напитком для ресторанов, подающих карри во времена его детства, а сейчас эти рестораны подают «Кобру», что тоже не так уж и плохо. Нормально. Светлое пиво не было его любимым напитком, но раз уж он попал в индийский ресторанчик, ничего получше нельзя и придумать. Кроме всего прочего, пожалуй стоило учесть, что светлое пиво в его бокале в данном случае волновало его меньше всего, тем более его не волновала марка этого пива. Очень просто — у него были другие заботы.

Основное Терри объяснил еще по телефону — про то, что его племянник Рэй был арестован, какие обвинения ему предъявляют, в чем тот уже успел признаться, имя старшего среди тех троих ребят, кто давал показания против Рэя, причину, по которой Рэй на них напал с самого начала, возраст его дочери.

Гарри знал всех и каждого, он родился и вырос в Слоу. Знал имя человека, торговавшего наркотиками. Он сказал, что ему нужно сделать пару звонков.

— Помнишь те времена, когда мы были мальчишками? — спросил Гарри.

Терри кивнул. Они вместе ходили в школу, вместе играли в футбол на площадке с момента, когда им исполнилось 11. Лет в 14–15 и позже жизни их стали кардинальным образом отличаться, они уже не водились вместе — все-таки они вышли из разных социальных прослоек. Но они продолжали при встрече здороваться друг с другом и Терри забегал сюда, в ресторанчик, вот уже более четверти века, их дружба продолжалась годами в этом неординарном месте. Послевоенная Англия была совершенно другой страной, и если тебе не повезло родиться пакистанским или бангладешским мальчиком, будь готов к тому, что в жизни тебе придется туго и белые парни могут дать тебе пизды. Теперь же выходцы из Азии правят бал на этой Территории и среди них тоже достаточно гопников, грубых хамоватых пацанов, которые задирались к белым как настоящие расисты, угрожали тех зарезать не из-за чего, просто так. Все это было печально, но правда такова — большинство не вели себя подобным образом, нормально уживались друг с другом и своими разными культурами. И это был Слоу, который Терри знал.

— Я помню, как возвращался домой и шайка белых ребят с одним черным пацаном уже была готова отбить мне почки, они орали и называли меня вонючим паки.

Терри почувствовал, как его накрыла волна, состояние полусна, наполненное сомнениями и чувством вины.

— Это наверное чертовски сложно — пойти наперекор собственной банде, но ты это сделал, — сказал Гарри. — Помнишь? Ты остановил их.

Картинки всплыли в голове Терри, но были довольно расплывчатыми. Он был рад, что тогда поступил как надо.

— Для меня это значило больше, чем для тебя, — сказал Гарри смеясь, — но ты бы мог спокойно отвернуться, не бежать и не догонять, а просто отступить, когда тот парень начал с тобой ругаться и толкнул тебя. А ты сказал ему валить на хуй, дал сдачи, сказал, что я твой приятель. Ты мог бы остаться без друзей, тебя могли бы избить так же, как и меня — да что угодно! А остальные только кивнули и пошли дальше своей дорогой, как будто бы ничего не произошло.

Терри хорошо знал Гарри, знал, что тот легко перескакивал с темы на тему, с истории на историю, шутил по всякому поводу. Это было по-английски. Поэтому его стоило направить в нужное русло.

— Наркота — это плохо. Тот парень, про которого ты мне рассказал, я знаю его семью. Я говорил с его дядей. Он знает, что про наркоту — это все правда. Парня и раньше ловили за этим, его отец. Он откажется от своих показаний. И остальные тоже откажутся. Он опозорил свою семью. Так что с этим мы разобрались.

Это выглядело слишком просто. Нет, точно, не может все быть так просто. Терри ожидал, что ему придется убеждать Гарри в том, что все, что он сказал — чистая правда, может даже предложить ему встретиться с кем-то еще, предложить денег в конце концов, и если бы все это прогорело — найти парней самому и сделать всю работу самому. Не может все быть так просто! И в то же время — да, все очень просто и есть.

— Спасибо, — начал было Терри. — Спасибо… Я твой должник.

— Нет, ты мне ничего не должен, — ответил Гарри, дотягиваясь до меню. — Давай больше не будем об этом. Я голоден.

Он начал изучать глазами меню и Терри понял, даже знал, что он сейчас чувствует. Черт, он действительно оказал услугу. Терри поднял свою пинту и сделал хороший глоток, неизвестно откуда появились поппадомы, а вслед за ними — поднос с соусами и соленьями. Он всегда пил биттер, но это светлое пиво сейчас было на вкус просто божественным. Неожиданно он почувствовал, что очень голоден, поднял меню и исследовал его содержимое, даже учитывая то, что он уже прекрасно знал, что будет заказывать.

Всплеск

Две недели спустя голова Терри была покрыта коротким «ежиком». Волосы росли вместе с чувством мести, впервые за много лет он чувствовал себя сильнее обычного, моросящий дождь покрывал его голову и Терри подозревал, что еще немного — и его прическа в стиле «скинхед» превратится в прическу в стиле «афро». Он провел рукой по зарастающей башке и стряхнул с нее воду, тонкая струйка стекла по лицу, заставив моргнуть, свернула немного в сторону и застыла в уголке глаза, грубая тюремная татуировка наполнилась радостью, которую способен испытывать человек, получивший отсрочку. Он стоял с протянутой правой рукой, и Боб с Молли осторожно брали кусочки сахара с его ладони. Поле принадлежало ему, лошади были в безопасности. До конца своих дней они могут быть вместе — спокойно и счастливо.

Это было отличное воскресное утро, ясное и светлое, свежее и тихое. Терри окинул взглядом поле, воздух был чистым и прохладным. Он вдохнул его поглубже, зная, что предстоит хороший день. И все-таки ему чертовски везло по жизни, Джон Джонс был прав, когда говорил, что человеческие существа в своем желании выжить могут победить кого и что угодно, даже если доктора оказываются бессильны. Тем не менее он недоумевал. Врачи перепробовали все, но так и не смогли прийти к заключению, что с ним не так. И вдруг — бац! — щелчок, и тучи рассеялись сами собой.

Терри зашел назад в дом и сделал себе чашку чаю, две гренки, обильно полив их клубничным вареньем, тем, в котором нет этих маленьких клубничных зернышек, пробежал глазами по результатам футбольных матчей в газете, прочитал все репортажи с игр, а потом взялся за историю про Кейт Мосс. Было около девяти, когда он услышал, что Лол наверху проснулся, позвал парня спускаться вниз, а сам пошел на кухню, обследовал холодильник и засунул под гриль пару сосисок, порезал упаковку грибов, налил в сковородку масла, подождал, пока оно нагреется и выложил на нее 4 куска бекона и грибы. Метаясь по кухне быстрее Джейми Оливера из кулинарных телепередач, Терри запихнул в тостер 4 куска хлеба, банку помидоров в кастрюльку, выложил на столе тарелку, нож, вилку, соль, перец, кетчуп, браун-соус и остатки маринованного лайма из «Чапатти Экспресс». Со скоростью звука он переложил сосиски, бекон, грибы и помидоры в тарелку, разбил на все еще горячую сковородку пару яиц, тем самым экономя на мытье посуды, выложил две гренки, сверху на них — готовые жаренные яйца и перенес это все на стол. В ту же секунду, будто чувствуя, зашел Лориэл, сел за стол и погрузился в тарелку с Английским Завтраком.

— Твои гренки будут готовы через секунду, — сказал Терри, намазывая маслом два оставшихся кусочка.

— Спасиб, па. Я дико хочу есть. А ты что, не будешь?

— Я буду сегодня у тети Лиз, там и поем. Она тебя тоже приглашала, но я сказал, что ты будешь занят.

Лол набросился на бекон и яйца, поливая все браун-соусом. Возможно его отец и король готовой еды «на вынос», человек, для которого сделать бутерброд с сыром — настоящая проблема. Но касательно чего-нибудь поджарить на скорую руку — тут он был профессионалом. В последнее время он выглядел намного счастливее, совсем как раньше, так что вполне возможно, что когда тебе переваливает за 50, дела не так уж и плохи. Хотя поведение отца мало напоминало поведение пятидесятилетнего человека и Лол искренне надеялся, что когда ему самому стукнет полтинник, он будет точно таким же. Он с нетерпением ждал репетиции, отец доверил ему ключи от клуба, Мозговеды за ним заезжают, старший брат Мэтта Джек — за рулем. Он собирался использовать клуб по полной, насколько это возможно, пока там не основалась фирма и не забрала для своих нужд все воскресенья.

— Она приготовит Йоркширский пудинг, — добавил его отец, разговаривая сам с собой.

Терри помыл посуду и ушел наверх, заправил кровать и почистил зубы, не смог удержаться — напевал на ходу «Judge Dread Dances The Pardon». Первой остановкой стал дом Рэя, и как только он открыл дверцу автомобиля, его племянник уже шагал ему навстречу по дорожке. Эйприл каталась во дворе на велосипеде, Терри опустил окно, чтобы она смогла дотянуться и поцеловать его в щеку, Челси спрыгнула с оградки, на которой сидела, болтая с подружками, чтобы подойти и поздороваться.

— Мне срочно нужна пинта, — заявил Рэй, оказавшись в машине рядом с Терри.

— Не тебе одному.

Вскоре они уже сидели снаружи «Дженерала Эллиотта», ожидая, пока тот откроется, первые посетители, потом сделали заказ и устроились возле окна, место с видом на канал, глядя, как такие же страдающие от жажды мужчины, как и они, заполняют паб. «Биттер Лондон Прайд» и светлый «Фостерс» стояли на столе, разделяя Терри и Рэя, два пакетика арахиса рассыпаны по столу. Они никуда не спешили, наслаждались той размеренностью, с которой поглощают пиво по воскресеньям уставшие после тяжелой и долгой недели работяги, принимая каждую пинту как награду.

— В котором часу мы вылетаем во вторник? — спросил Рэй.

— Час дня. Первый терминал. Я закажу парочку кэбов.

— Билеты у нас есть?

— У нас все есть. В том числе и места в пятизвездочном отеле.

«Челси» играл в Италии. Игры в Европе не шли ни в какое сравнение с играми Второго Дивизиона, особенно в те годы, когда Эдди МакКрэди уже ушел, а Джон Нил еще не пришел. Довольно мрачный футбол, зато куча приколов после матчей. Темные ночки на английских улицах сменились европейским лоском. Рэй предпочитал выезжать в Скандинавию, Голландию, Бельгию, если взять пониже по карте, то в Германию, уважал Польшу и Россию за дешевое пиво. Его не прельщали Португалия с Испанией, Франция с Италией. Тем более — Турция или Греция. Но от поездки в Милан и визита на знаменитый стадион «Сан Сиро» он отказаться не смог. Ехали все парни — Терри, Рэй, Сайкобилльщик Пол, Бастер, Хокинз, Фрэнк, Юные Преступники и еще парочка ребят из «Дельты».

— Надо было организовать поездку с автоэскортом. Типа — автомобили «Дельты» участвуют в пробеге.

— Ну, до Италии хрен знает сколько пилить. Не хотелось бы, чтоб нам разнесли моторы.

— Ага, эти ебаные итальяшки просто обожают беззащитные жертвы. Выбирают тех, кто один, сам по себе, чтобы прирезать. Ебаные ублюдки.

— Подожди, а как же Лука и Франко, и Бобби ди Маттео?

— А, ну да, эти трое — настоящие джентльмены, я совсем по-другому начал относиться к итальянцам с тех пор, как с ними познакомился, но все эти ультрас, или как там они себя называют, вот это настоящие дрочеры.

Терри задумался.

— И все-таки стоит разок так сделать когда-нибудь, чисто для прикола. В следующий раз, когда мы будем играть в Голландии или Бельгии.

— Нам понадобится машины четыре или пять. Десять машин вообще вместят всех желающих.

— Тогда бизнесу придется туго.

— Четыре машины — это уже 16 человек. Покатит. Забронируй отель с парковкой, чтоб не на улице их ставить.

Только ленивый не хотел посчитаться со знаменитыми хулиганами — фанатами «Челси», не меньше было и тех, кто смог бы это устроить. Если бы «Челси» играли в Европе в 80-х — вся эта затея была бы настоящим дурдомом, но Рэй должен был честно признаться сам себе — даже сейчас этот дурдом возможен, даже если количеством Гордость Лондона уступала противнику.

— А Лиз дала свое добро? — ухмыльнулся Терри. — Ты же только неделя как вернулся.

— Мне не нужно разрешение, — рассмеялся Рэй. — Я делаю все, что захочу.

Он поднял свой стакан и почувствовал, как пиво льется сквозь него. Он перечитывал «О Дивный Новый Мир», закончив «1984». Это было немного странно, но каждый раз он находил в этих книгах новые вещи, и даже если учитывать то, что предсказания Оруэлла и Хаксли исполнились, он чувствовал, что все ими написанное опять важно как никогда. Про эти книги уже не скажешь «фэнтези». Он сравнил сому с экстези, детей из пробирок с массовыми абортами, упразднение института семьи и увеличение количества семей с одним родителем, нелепые бездумные танцы с современной танцевальной музыкой, осмысленные преступления с политкорректностью, Большого Брата с популярным одноименным телешоу, избавление от привязанностей с полным исчезновением понятия персональной ответственности.

— Она была не против, — признался он. — Сказала, чтоб я ехал, пока у меня еще есть такая возможность. Жозе может свалить, Роман продаст команду и все мы тут будем с нетерпением ждать выездных матчей «Тоттенхэма». Ты ж учти, те старые деньки все равно были для меня лучшими. Плевать, выигрывали мы или проигрывали.

— Ни кипешуй, — предупредил Терри.

— Были игры, когда я просто молился, чтоб мы проиграли, чтоб после игры случилась реальная драка.

— Рэй, это ужасно!

Рэй покачал головой. Он сильно изменился. Его дядя дал ему еще один шанс, вместе с Гарри решил все его проблемы, сделал так, что с него сняли все обвинения.

Терри был рад, что Рэй снова вернулся домой и был вместе со своей семьей, вел себя тихо и не лез на рожон. Он искренне надеялся, что так будет если не всегда, то по крайней мере долго. Его племяннику стоит временами держать язык за зубами, закусить губу, но как бы там ни было — никто не сможет повлиять на его чувства, на его манеру поведения, те вещи, в которые он верит. Лиз тоже была прежней, он помнил ее сидящей в этом пабе год назад, панкушка, которой всегда было что сказать, неизменная пинта сидра в руке. Она и Рэй вечно ссорились, потом целовались и мирились. Все-таки люди по-разному устроены. Он рассмеялся, Красавчик чертовски рад снова увидеть Рэеву задницу, уже наговорил Терри, что тот успел его взбесить. Без обид, конечно.

— Волосы длинноваты, — заметил Рэй. — Отращиваешь ирокез?

— Не переживай, я планирую подстричься. Не могу же я ехать на футбол в таком виде?

Рэй опустошил стакан и Терри последовал его примеру. Он проводил племянника взглядом, увидел, как тот подошел к барной стойке, перегнулся через нее так, что его глаза были на одном уровне в глазами барменши — шея вытянута, точно так же, как он вытягивал ее в детстве, когда задавал взрослым вопросы. Даже в детстве в нем уже кипела эта нервозная энергия, он быстро заводился, когда видел какую-нибудь несправедливость, а несправедливости в мире хватало. При других обстоятельствах Рэй спокойно мог бы стать изобретателем или философом, но у большинства людей в этой жизни зачастую нет достаточной самоуверенности, чтобы себя реализовать, или пинка под зад, или возможностей. Но даже при таких раскладах эта жизнь была прекрасна.

Терри собирался сконцентрировать все свои силы вокруг Клуба «Юнион Джек», наладить как следует его работу. Там был заложен неплохой потенциал, реальное место, где можно было бы выпить и поиграть в бильярд, возможно даже с живой музыкой. Слоу действительно не хватало приличного заведения, уже давно не хватало. Регулярно проводимые ска-вечера — по любому. Свеженькая задачка. И что бы там ни случилось, а повеселиться при ее разрешении — это точно.

Когда они вернулись в дом, Лиз устроила настоящий прием, и садясь за стол для воскресного ужина с Рэем и его семьей, Терри вспомнил старые добрые времена с Эйприл, когда его собственные дочери только подрастали и Лориэл был совсем малышом, как они передавали подливку друг другу за столом, его любимые йоркширские, у них тогда тоже было полно проблем, но у детей вроде все в порядке. Рэй и Лиз старались изо всех сил и Челси с Эйприл были заметно рады тому, что их папа снова дома. То был превосходный воскресный ужин, с набором из полного английского и доставкой из «Чапатти Экспресс».

Когда Терри ушел, было уже около пяти вечера, Сумасшедшая Семейка устроилась перед телевизором для просмотра «Леди и Бродяга», когда он проезжал мимо, слушая в машине «Skinhead Girl», чувствуя себя целостным и наполненным.

Солнце тонуло за горизонтом, но все равно было еще светло и небо оставалось чистым. Лето было не за горами и он радовался этому факту. Три ночи тому назад ему приснилась Эйприл, но это было больше чем сон, намного реальнее, чем ежедневная жизнь. Во сне он шел по длинной пустой улице, стараясь избегать своих отражений в окнах, глаза смотрели только вперед, вода заполняла желоба по краям крыш. Впереди он увидел светофор и уже скоро был у перекрестка, бросил взгляд направо и увидел подъезжающий междугородный автобус. Он стал вглядываться в людей, сидящих вдоль окон, и внезапно увидел Эйприл, в тот же момент мир изменился, стал каким-то электрическим, тут и там с крыш слетали искры, на несколько секунд все стало разноцветным, а она улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй, автобус проехал мимо, уменьшаясь в размерах, а потом и совсем пропадая вдали. Она снова покидала его, но в этот раз он знал — она хотела, чтобы он наслаждался жизнью столько, сколько ему отведено, и вернулась, чтобы помочь ему начать все сначала. Еще до того, как он это осознает, они уже будут снова вместе. Терри проснулся с мокрым лицом, слезы впитались даже в подушку. Он лежал в кровати и ему было немного грустно, но чем дальше, тем больше он ощущал, что становится счастливее.

Он провел рукой по волосам, после всех этих лет так и не привыкший ни к каким другим стрижкам, только под насадку номер два. Новая прическа уже понемногу его доставала, волосы порядочно отросли, не то чтобы как у хиппи, но все к тому шло. Он припарковался у дома Энджи и поднялся к двери ее квартиры. Она попросила быть в полшестого, а он приехал на 5 минут раньше, впрочем вряд ли она была бы против. Терри успел нажать на звонок трижды, прежде чем она открыла дверь. Посмотрела на часы и улыбнулась.

— Привет, — сказала она и отступила в сторону, чтобы он мог пройти. — Ты рановато.

В зале работал телевизор с приглушенным звуком. Откуда-то доносилась «Jay Moon Walk»[202]. Он заметил: проигрыватель пластинок, 45 оборотов в минуту.

— Хочешь чего-нибудь выпить? Ты ведь любишь «Лондон Прайд», не так ли?

— Можно и чаю, спасиб.

— Давай, я специально для тебя купила пару бутылок.

— Хорошо, раз уж ты пошла на такие жертвы.

Она ушла на кухню, а Терри окинул взглядом комнату. Она довольно мило ее обставила и он даже был немного под впечатлением от стоящих в рамочках фотографий Десмонда Деккера, Принса Бастера и Лоурела Эткина, каждая из фотографий с автографом и посвящением. Потом он чуть не подпрыгнул, когда заметил Судью Дрэда, короля грязного рэггей. Еще одна фотография с посвящением, на этот раз «ДЛЯ КРАСАВИЦЫ ЭНДЖИ». Он улыбнулся, когда увидел фото Энджи, на котором она была помоложе, возможно в двадцать с чем-то, на заднем сиденье скутера, руками обняв за талию парня в летной куртке. Интересно. Была ли она когда-нибудь замужем, подумал Терри, а может она сейчас обручена или у нее есть парень. Ему не хотелось спрашивать. Она была довольно миловидной женщиной и кто знает, будь он помоложе, все могло бы случится. Но Энджи могла бы завести себе какого угодно мужчину, вряд ли бы ее заинтересовали такие парни как он.

— Хочешь, я сделаю тебе бутерброд? — спросила она, возвращаясь в комнату.

— Нет, все нормально.

Она протянула ему стакан и бутылку. Он взял.

— Чипсы, орешки, печенье?

— Нет, спасибо. Я поужинал у Рэя. Он помирился с Лиз.

Энджи открыла сумочку и достала из нее ножницы.

В комнате было полно памятных вещей и он, Терри, только сейчас понял, как мало он знал о своей работнице, что ее любовь к ска и внутренний мир скинхедов были намного глубже, чем он думал. Тем временем Энджи поставила посреди комнаты стул и похлопала по нему, он снял пальто и сел. Она обернула полотенце вокруг его шеи.

— Я жду этого с нетерпением, — сказал он.

Энджи начала сзади, постепенно продвигаясь по кругу с правой стороны. Скоро она уже стояла впереди его, ее грудь просто в дюймах от его лица. Он старался думать про что-нибудь другое, кроме этого факта, попытался представить себе рожу своего старого приятеля Хокинза, поскольку уже этого было достаточно, чтобы тебя стошнило, потом представил горбуна с приветом, сидящего за барной стойкой, единственная проблема — это было в Таиланде, бейсбольная кепка, надвинутая на глаза от проникающего снаружи солнца, девушка в скудном купальнику массирует ему ногу. Черт, не срабатывает! Он представил Бастера, наливающего пинту пива, очень медленно, представил себя поднимающего ее, идущего к столикам в «Юнион Джеке», бильярдный кий, отсылающий белый шар вверх по столу, где он ударяет по черному, тут Энджи придвинулась еще ближе, ножницы скользят по его голове. Бесполезно. Он чувствовал, как начинает давить ширинка, как он краснеет, и попытался сконцентрироваться на стопке пластинок, замечая лэйблы Big Shot и Joe and Bamboo, полузатертые воспоминания мальчика, глядящего на Луну, гадающего, сможет ли он в один прекрасный день пройтись по ее поверхности, в тот день, когда пролететь на ракете будет так же легко и просто, как и проехаться в автобусе, когда не будет ни войн, ни бедности, как и обещали политики, в день, когда он просто подпрыгнет — и не почувствует притяжения Земли, космический пилот, который будет жить вечно, медицина излечивает любую когда-либо придуманную болезнь, взрослый человек, пляшущий дикие лунные скинхэд-танцы. Терри опустил глаза, про себя восхищаясь бедрами Энджи, услышал звуки ее голоса вперемешку со звуком стригущей машинки, слушая вполуха, что-то отвечая, в мыслях где-то далеко, утренняя рутина приготовления полного английского, там еще остатки вчерашнего застолья — холодные овощи, картофель, брюссельская капуста, потянулся к проигрывателю, перебирая пластинки, заметил, как Энджи наклоняется над проигрывателем, заинтересованная его выбором, — в черной юбке и чулках.

Терри был взрослым мужчиной не лишенным чувств. Энджи остановилась, чтобы поправить лезвие на машинке. Он поднял голову, увидел лица Лоурела с Десмондом Дэккером и Принса Бастера, проигрыватель крутится, игла затихла, застряла в желобке на краю пластинки. На кухне еле слышно играло радио, были слышны голоса на заднем плане.

— Они постоянно заедают, — сказала Энджи, потянувшись за проводом и зайдя Терри за спину.

Тот с облегчением выдохнул. Ей стоило просто бросить взгляд вниз, чтобы заметить выпуклость у него в «Ливайсах». Может она уже ее заметила, хотя ему так не показалось. Откуда-то издалека доносились звуки радио, говорили про нефть и батальоны смерти, про фундаментализм. Терри перестал вникать и всмотрелся в узор дивана, проследил за складками на нем, попытался представить пробирающий до костей холод на шотландских горных хребтах, ветер и дождь со снегом, острыми лезвиями врезающийся в гранит, лед залепляющий уши, рот и яйца. Это сработало. В конце концов — он ее начальник. Он не хотел, чтоб она думала, что он какой-то извращенец.

— Давай-ка, — попросила Энджи, — подставляй щеку.

У него чуть не вывалились глаза. Несколько пуговиц на ее блузе были расстегнуты и он не мог не заметить холмики ее груди, отороченный черным кружевом бюстгальтер с низкими чашечками, подчеркивающий пышности. Он уже не думал о своей стрижке, закрыл глаза, чувствуя, как ее пальцы поглаживают его голову, нежно двигаясь от макушки в вискам. Лед в его джинсах растаял.

— А Вы оригинал, мистер Инглиш. Большой оригинал.

Терри не понял, к чему именно относились ее слова, но понял, что все-таки ей нравится. Возможно он и ошибался, но в данную минуту ему так не казалось.

— Чистая порода. Стопроцентный скинхед.

Энджи наклонила вперед его голову, так, что она легла прямо ей на грудь, и стала поглаживать кончиками пальцев ему затылок, вниз по шее, отслеживая линии, что во все времена символизировали знание и мудрость, массируя ему плечи, в конце концов отрывая его от стула и дотягиваясь до ширинки на джинсах. Она улыбалась, когда он поднял голову, ее губы в дюймах от его рта, руки осторожно расслабляли пояс. В какой-то момент она отпрыгнула, мельком взглянула вниз и широко раскрыла глаза, ехидно улыбнулась и начала насвистывать «Big Nine», песенку Судьи Дрэда. Терри нравился Судья Дред, король грязного рэггей, но сейчас он не думал про эту тушу из Брикстона. Энджи прижала свои губы к его губам, и его бесконечно долгая грусть утекла куда-то далеко в подсознание, там, где ей и следовало бы быть. Краем уха он слышал, как по радио говорят о пытках, убийствах, наркотиках и бомбах, взрывающихся где-то, но он не стал прислушиваться. В данную минуту у него были дела поважнее.

Примечания

1

«Апрельские ливни» (April Showers) — популярная песня Луи Сильверса на стихи Джорджа де Сильвы, исполняемая многими музыкантами, в том числе, например, Ф. Синатрой. — Примеч. ред.

(обратно)

2

Судья Дред (Judge Dread) — один из самых популярных реггей артистов 70-х гг. в Англии, тексты его песен были весьма откровенными, что исключало возможность их воспроизведения на радиостанциях.

(обратно)

3

Намек на известную песню группы Emerson Lake Palmer «Lucky Маn» («Счастливый человек»), рисующую картину йоменской утопии. Песня открывается словами: «Не had white horses / And ladies by the score».

(обратно)

4

Имеются в виду сочлененные дома — способ застройки, распространенный в англо-саксонских странах, когда соседние дома (как правило, одно- и трехэтажные) имеют общие стены, занимая одну сторону улицы. Четырехкомнатная квартира в Соединенном Королевстве называется «трехспаленной», поскольку холл при подсчете комнат не учитывается. Российская однокомнатная квартира с кухней называлась бы «студией».

(обратно)

5

Намёк на песню известной ямайской реггей-группы The Maytals «54–46 that’s my number».

(обратно)

6

Sta-Press или Sta-Prest (от «stay pressed»), разновидность немнущихся брюк фирмы Levi Strauss Co., предмет британской моды 1960-х.

(обратно)

7

«Big Nine» — один из синглов целой цепочки песен легендарного исполнителя Судьи Дреда (Judge Dread), отличавшийся откровенно непристойным текстом.

(обратно)

8

Ортодоксальное британское кожаное пальто, часть «имперского» имиджа. Отдаленно можно сравнить с ведомственной одеждой в России.

(обратно)

9

«Веn Sherman» — рубашки этой британской компании, основанной в 1965 г. Артуром Бернардом Шерманом, пользовались огромной популярностью у модов, а затем и у скинхедов.

(обратно)

10

«Timberland» — компания, созд. в США в 1973 г., прославилась благодаря успеху так называемого «желтого ботинка».

(обратно)

11

DM — то же, что и Dr. Martens — излюбленная обувь скинхедов 60-х годов. Самая популярная модель — Cherry Red Boots, ботинки вишневого цвета, которые натирали черным кремом для обуви, чтобы обувь бросалась в глаза.

(обратно)

12

«Harrington» — легкая куртка на молнии, с пристегивающимся воротником на пуговицах. Наиболее популярные цвета — черный, красный и желтовато-коричневый. Стандартная подкладка — клетчатая.

(обратно)

13

The Ethiopians — группа, основанная Леонардом Диллоном (Leonard Dillon), Стивеном Тейлором (Stephen Taylor), Астоном Моррисом (Aston Morris). Песня «Gun you down» переводится буквально как «опусти свой пистолет».

(обратно)

14

The Business — англ. Oi!/punk-группа, образовавшаяся в окт. 1979 г., дебютный сингл «Наггу Мау» в свое время поднялся до 13 UК Indie Charts. Группу часто обвиняли в связях с крайне правыми, что сама группа последовательно отвергала и даже возглавила антирасистский тур Oi Against Racism and Political Extremism… But Still Against The System.

(обратно)

15

Slade — брит. рок-группа, одна из лидеров глэм-рока начала 1970-х гг. Для исполнителей глэм-рока (англ. glam rock, от glamorous — «эффективный») были хар-ны яркий образ, выраженный через театральную эффектность экзотических костюмов, обильное использ. макияжа, андрогенный облик.

(обратно)

16

Mods от Modernism, Modism (англ.) — британская молодежная субкультура, сформировавшаяся в конце 1950-х гг. в среде лондонской мелкой буржуазии и достигшая пика в середине 1960-х. Позже от среды самых радикальных модов отпочковались субкультуры как британских хиппи, так и скинхедов. Отличительной чертой модов было их особое внимание к внешнему виду, любовь к музыке.

(обратно)

17

Лориэл Эткин (Laurel Aitken) — вокалист, кот. способствовал распростр. по всему миру не только ска, но и в целом ямайской культуры как таковой. На Ямайке в конце 1950-х и нач. 1960-х он записывается у знам. продюссеров Дюка Рейда (Duke Reid) и Лесли Конга (Leslie Kong). В 1960 г. Эткин едет в Великобританию и выпускает свои записи на только что открытом лейбле Blue Beat.

(обратно)

18

Карри из ягнятины.

(обратно)

19

Джимми Пёрси (Jimmy Pursey) — вокалист легендарной лондонской панк-группы Sham 69. Считается, что эта группа стояла у истоков Oi! — движения.

(обратно)

20

Яппи (англ. yuppie Young Urban Professional) — молодые люди, которые ведут активный деловой образ жизни. Они имеют высокооплачиваемую работу, в одежде предпочитают деловой стиль, следят за модой, посещают фитнес-центры. Основной критерий принадлежности к «яппи» — успешность в бизнесе.

(обратно)

21

Кен Ливингстон (Ken Livingstone) — по прозвищу Красный Кен — брит. политический деятель, мэр Лондона с 2000 по 2008 г.

(обратно)

22

День Св. Георгия (слав. Юрьев день) — у католиков отмечается 23 апреля. Святой Георгий Победоносец является небесным покровителем Англии. Эта дата символизирует единство британской нации.

(обратно)

23

Крупнейшая сеть супермаркетов в Лондоне.

(обратно)

24

Гризер (greaser, от англ. greasy — грязный, засаленный) — молодежная субкультура, распространившаяся в Великобритании в 70-х годах XX века, как продолжатели субкультуры рокеров. Для них была характерна приверженность к кожаным курткам и мотоциклам.

(обратно)

25

The Supremes — америк. девичья группа, трио (1959–1977). Считаются самым успешным музык. коллективом 1960 гг. (в чартах были вторыми после The Beatles). Выступала группа в стилях ритм-энд-блюз, поп, соул и диско. Можно сказать, что во многом группа добилась успеха благодаря незаурядному таланту Дайаны Росс (Diana Ross) — одной из участниц трио.

(обратно)

26

Особое направление чернокожего ритм-энд-блюза родом из Детройта.

(обратно)

27

«Фред Перри» («Fred Реггу») — английская компания, производ. спортивную одежду. Основана знаменитым теннисистом 1930-х годов Фредом Перри. Эмблема фирмы — лавровый венок.

(обратно)

28

Oi! — музыкальное направление, возникшее в Англии в конце 70-х гг. как ответвление панк-рока, призванное вернуть последний к его истинным, пролетарским корням.

(обратно)

29

«Стоун Айленд» («Stone Island») — ит. компания, производитель одежды. Фирменным отличием этой марки явл-сь наличие на левом рукаве небольшого лоскутка ткани с эмблемой компании в виде «компаса», пристегивающегося к одежде двумя пуговицами. В сер. 80-х гг. одежда марки «Stone Island» стала популярна в среде англ. футбольных хулиганов.

(обратно)

30

«Челси» (англ. Chelsea FC) — англ. футбольный клуб из Лондона. Клуб назван одним именем с лондонским районом Челси, вблизи кот. расположен домашний стадион команды — «Стемфорд Бридж».

(обратно)

31

«Рединг» (англ. Reading FC) — англ. футб. клуб из г. Рединг, домашняя арена — стадион «Мадежски» (англ. Madejski).

(обратно)

32

QPR (Queens Park Rangers FC) — англ. футб. клуб из Лондона. Расположен в Зап. р-не Лондона, в связи с чем соперничает с другими ФК, наход. в этом р-не, такими как «Челси», «Брентфорд» и «Фулхэм».

(обратно)

33

«Уикомб» (англ. Wycombe Wanderers FC) — англ. футбольный клуб, основанный в 1887 г.

(обратно)

34

«Брентфорд» (англ. Brentford FC) — англ. ФК из Лондона.

(обратно)

35

«Рейнджерс» (англ. и англо-шотл. Rangers FC) — шотл. ФК из Глазго. Выступает в шотл. Премьер-лиге. Прав, название клуба «Рейнджере», хотя чаще его называют «Глазго Рейнджерс».

(обратно)

36

Сайкобилли (англ. Psychobilly) — жанр рок-музыки, сочетающий экспрессию и агрессивность панк-рока с мелодикой кантри рокабилли. Как правило, в сайкобилли-группах вместо бас-гитары использовался контрабас. Наиб. изв. представители данного направления — The Cramps, The Meteors.

(обратно)

37

Symarip — англ. ска и реггей-группа, основанная в конце 1960-х гг. Френком Питером (Frank Pitter) и Майклом Томасом (Michael Thomas). Эта группа одна из первых избрала скинхедов в качестве своей целевой аудитории. Широко известны такие их хиты, как «Skinhead Girl», «Skinhead Jamboree», «Skinhead Moconstomp».

(обратно)

38

Джипо (англ. gypo) — англ. сленг — белый мужчина или женщина из рабочего класса, склонный к мелкой преступности и антиобществ. поведению.

(обратно)

39

В музыке хиллбилли — раннее название кантри. Кроме того, в переносном смысле означает деревенщину.

(обратно)

40

Спитфайр (англ. Supermarine Spitfire) — англ. истребитель времен Второй мировой войны.

(обратно)

41

Сикорски (польск. Wladyslaw Sikorski) — польский военачальник и политик, генерал, глава правительства Польши в эмиграции.

(обратно)

42

Великобритания использует в качестве национального флага королевский штандарт (называемый Union Flag или Union Jack). Правильные пропорции — 1:2. Название «Юнион Джек» происходит от английского названия гюйса — флага военных кораблей.

(обратно)

43

Лагер (от нем. Lagerbier, пиво, дозревающее при хранении) — тип пива, при приготовлении которого используется низовое брожение с последующей ферментацией при низкой температуре. В наст. время это наиболее распростр. тип пива, доля которого в мировом потреблении доходит до 80 %.

(обратно)

44

Дезмонд Деккер (Desmond Dekker) — ямайский ска, рокстеди и реггей-исполнитель. Начинал свою карьеру на студии Лесли Конга в начале 60-х годов. Международной известности добился после остросоциальной песни «The Israelites» («Израильтяне»). Также известен как автор хитов «007» («Shanty Town») и «It Mek». До восхождения Боба Марли был одним из самых популярных музыкантов на Ямайке и одним из самых известных за ее пределами.

(обратно)

45

The Aces — амер. группа, кот. одна из первых стала играть чикагский блюз на электроинструментах. Исполняли песню «The Israelites» вместе с Дезмондом Деккером.

(обратно)

46

Принс Бастер (англ. Prince Buster) — один из отцов-прародителей ска. Каждая из записей П.Б. пользовалась неимоверным успехом. «Oh, Carolina» считается одним из первых ямайских хитов, получивших признание на межд. сцене. В Великобритании стал популярен после выпуска Blue Beat композиций «Аl Сароnе» и «Madness».

(обратно)

47

Джимми Клифф (Jimmy Cliff) — ямайский певец и исполнитель в стиле реггей. Достиг статуса интернациональной звезды как исполнитель реггей. Пик карьеры пришелся на 1973 г., когда он сыграл главную роль в фильме «The Harder They Соrе» о жизни и творчестве ям. исполнителей реггей.

(обратно)

48

Клэнси Экклз (Clancy Eccles) — ямайский певец и продюсер. Его хит «Freedom» был использован главным министром Ямайки Александром Бустаманте для своей борьбы с Федерацией Вест-Индии.

(обратно)

49

Дейв Баркер (Dave Barker) — реггей и рокстеди-исполнитель. Особая слава пришла к нему после того, как он исполнил дуэтом с Анселем Коллинсом (Ansel Collins) композицию «Double Barrel» (1970), которая стала хитом № 1 в Великобритании.

(обратно)

50

«Trojan Records» — брит. лейбл, выпускающий ска, рокстеди, реггей и даб музыку. Основан в 1968 г. Ли Гопталом. Стал очень популярным, выпуская ямайскую музыку, кот. поставляли продюсеры Дюк Рейд, Байрон Ли и Лесли Конг. Логотип лейбла — греческий шлем коринфского типа.

(обратно)

51

«Pama Records» — одна из крупных англ. реггей-лейблов конца 1960-х, нач. 1970-х гг. Один из главных конкурентов «Trojan Records». Основатели — братья Палмер (Гарри, Джеф и Карл).

(обратно)

52

«Torpedo Records» — брит. лейбл, вып. реггей в конце 60-х — нач. 70-х гг. Основан Эдди Грантом и Ламбретом Бриско.

(обратно)

53

«Skinhead Moonstomp» (Symarip) — наиболее удачный коммерческий ход «Trojan» за всю историю этого лейбла. По сей день многие начинают слушать skinhead reggae именно через эту песню.

(обратно)

54

«Моnкеу Spanner», «Double Barrel» — песни исп. дуэтом Dave Barker Ansel Collins.

(обратно)

55

«Rob the Mod» — Роберт Николс (Robert Nichols) — один из самых изв. лондонских модов 60-х гг.

(обратно)

56

«Skinhead Train» — хит Лориэла Эткина.

(обратно)

57

«Tighten Up!» — сборник, выпущенный в нач. 1969 г. звукозап. студией «Trojan Records», кот. за счет доступной цены и неплохой подборки хитов, пользовался популярностью. Осенью вышло продолжение — «Tighten Up! vol. 2», кот. достиг 2-й строчки в хитпараде альбомов Британии.

(обратно)

58

The Who — брит. рок-группа, сформ. в 1964 г. Приобрела известность за счет неординарных концертных выступлений. Считается одной из самых влиятельных групп 60-70-х гг., и одной из величайших рок-групп всех времен.

(обратно)

59

The Kinks — брит. рок-группа, сформ. в 1960 г. Одна из основоположников субкультуры модов.

(обратно)

60

The Small Faces — рок-группа из Восточного Лондона, сформ. в 1965 г. Альбом «Ogden’s Nut Flake» сделал The Small Faces самой почитаемой и влиятельной группой движения модов. Позже группа стала одной из наиб. успешных психоделич. групп в Великобритании, но распалась в 1969 г.

(обратно)

61

Роти — говяжье жаркое (фр. кухня).

(обратно)

62

«Вест Хэм» (West Ham United FC) — англ. ФК, осн. в 1895 г., базирующийся в Вост. Лондоне. Домашняя арена — на стадионе «Boleyn Ground» с 1904 г.

(обратно)

63

Джеймс Дин (англ. James Byron Dean) — америк. актер, посмертно стал лауреатом премии «Золотой глобус» (1956). Дважды номинир. на «Оскар» (1956, 1957), причем оба раза посмертно.

(обратно)

64

Макс Ромео (Max Romeo) — один из популярнейших реггей-музыкантов. Его сингл «Wet Dream» стал самой продаваемой песней в истории «Рата Records. Сингл был продан тиражом более 250 000 и достиг 10-го места в хит-параде без единого радиоэфира этой песни, т. к. ВВС посчитали ее слишком пошлой.

(обратно)

65

«American Idiot» — седьмой студийный альбом америк. панк-группы Green Day и первая панк-рок-опера, был издан в 2004 г.

(обратно)

66

«Indestructible», «Red Hot Мооn» — песни калифорнийской панк-рок группы Rancid, основанной в 1991 г. Мэтом Фрименом и Тимом Армстронгом. В музыке Rancid изобилуют элементы ска и хардкора (англ. Matt Freeman, Tim Armstrong).

(обратно)

67

Transplants — америк. панк-рок/хип-хоп группа. Образ. в 1999 г., осн. Тимом Армстронгом из гр. Rancid. Музыка группы представляет собой сочетание хип-хопа, реггей, drum’n'bass, даба и панка.

(обратно)

68

Тони Хоук (англ. Anthony Frank «Тоnу» Hawk) — америк. професс. скейтбордист. Обладатель премии Young Hollywood Awards (Молодой Голливуд) в 2002 г.

(обратно)

69

Дуэйн Петерс (англ. Duane Peters) — по прозвищу The Master Disaster — мастер катастрофы — америк. панк-рок певец и композитор, професс. скейтбордист.

(обратно)

70

The Maytals — самая популярная вокальная группа на Ямайке в 60-х — нач. 70-х гг. Гр. по праву считается одной из основательниц реггей (именно в их песне «Do the Reggae» первый раз появилось это слово). Самые изв. хиты — «Monkey Man», «54–56 that’s my number», а также «Pressure Drop», «The Harder they Core».

(обратно)

71

Бонхеды (nazi skinheads) — молодежная ультраправая субкультура, представители которой придерживаются национал-социалистич. идеологии. НС появились к концу 1982 г. как результат политической агитации лидера рок-группы Skrewdriver Яна Стюарта Дональдсона и Брит. нац. фронта в среде аполитичных скинхедов.

(обратно)

72

Пики (pikey) — англ. сленг, использ. для уничижительного обращения к бродягам, цыганам или людям низкого соц. класса.

(обратно)

73

Гранжер (grunger) — в основном это фанаты «гранж»-групп, таких как Nirvana, Green River, Mudhoney и т. п. Они не слишком обращают внимания на свою одежду. В осн. это рваные джинсы, фланелевые рубашки и теннисная обувь. Движ. было распростр. в осн. в конце 1980-х нач. 1990-х гг.

(обратно)

74

Мошер (mosher) — поклонники hardcore и металл сцены. Осн. атрибуты — черная одежда и значки.

(обратно)

75

Тауни (townie) — само слово носит презрительную окраску и относится чаще всего к молодым людям, родившимся и выросшим в одном и том же городе, не зарабатывающим денег, неграмотным и не обладающим высокой степенью интеллекта.

(обратно)

76

The Jam — англ. трио с Полом Уэллером (Paul Weller) во главе, имевшее успех в Брит, на рубеже 70-х — 80-х гг. По иронии судьбы именно эта группа, поначалу панк-идеологией не интересовавшаяся, в конечном итоге сохр. верность осн. ее принципам.

(обратно)

77

Лиан Галлахер (англ. William John Paul Gallagher) — вокалист успешной англ. группы Oasis. Его эксцентричное поведение, характерный стиль исполнения и своеобразная осанка являлись пост, объектом обсуждения прессы. Явл. значит. фигурой брит-попа 1990-х гг.

(обратно)

78

«Лакост» (Lacoste) — французская компания, произвол, одежду, обувь, парф. и др. Символом и логотипом комп. является изображение крокодила.

(обратно)

79

«One Step Beyond» — песня, изначально исполнявшаяся Prince Buster. Брит. группа Madness выпустила кавер-версию этой песни на своем дебютном альбоме, вышедшем в ноябре 1979 г.

(обратно)

80

Мэтью Гардинг (Matthew Harding) — бывший директор (вице-председатель) ФК «Челси», в 1996 г. он погиб в авиакатастрофе. Сев. трибуна домашнего стадиона ФК названа в его честь.

(обратно)

81

Бастер Бладвесл (Buster Bloodvessel) — англ. певец и фронтмен изв. группы Bad Manners. Наст. имя — Duglas Trendle, а псевдоним был взят из фильма 1976 г. «Magical Mystery Tour». Бастер Бладвесл абсолютно лыс.

(обратно)

82

Им. в виду брит. комедия «Ночи Феникса» (Phoenics Nights), где глав. герой, владелец клуба (Peter Kay), вынужден руководить своим заведением, сидя в инвалидном коляске.

(обратно)

83

Бернард Мэннинг (Bernard Manning) — англ. комик, в своем творчестве затрагивал темы этнических стереотипов и различных групп меньшинств. Критика обвиняла его в расизме, но сам Мэнинг категорично отрицал подобные инсинуации.

(обратно)

84

«Брозл Криперз» (Brothel Creepers) — особый тип обуви, изнач. ее использовали солдаты времен Второй мировой. Позже, в 1950-х гг. обувь подобного рода стала широко популярной в среде тедди боев и рокабилли.

(обратно)

85

Карл Перкинс (англ. Carl Perkins) — американский певец, композитор, ключевая фигура в становлении жанра рокабилли в середине 1950-х гг.

(обратно)

86

Джин Винсент (Gine Vincent) — звезда америк. рокабилли середины 1950-х гг., один из пионеров рок-н-ролла, вошедший в историю с хитом «Ве Вор a Lula (1956)».

(обратно)

87

«Брилкрим» — одна из старейших британских фирм, производ. косметику по уходу за волосами.

(обратно)

88

«Браун Шугэ» (Brown Sugar), «Стрит Файтин Мэн» (Street Fighting Man) — песни изв. англ. группы The Rolling Stones.

(обратно)

89

Некромантикс (The Nekromantix) — датско-американская сайкобилли группа, образованная в 1989 г. Музыка и тексты их песен пропитаны всякими ужасами и монстрами.

(обратно)

90

Джерри Ли Льюис (англ. Jerry Lee Lewis) — америк. певец, один из ведущих исполнителей рок-н-ролла 1950-х гг. В Америке Льюис также известен под кличкой Киллер (The Killer).

(обратно)

91

Джонни Кэш (англ. Johny Cash) — америк. певец, ключевая фигура в музыке кантри второй пол. XX века.

(обратно)

92

Уоррен Смит (Warren Smith) — пионер исп. в жанре рокабилли.

(обратно)

93

Motorhead — одна из наиб. популярных харизматичных брит. хард-рок-групп, оказавшая огромное влияние на развитие всей тяжелой музыки. Группа была основана в 1975 г. Иэном Фрейзером Калмистером по прозвищу Лемми (Lemmy).

(обратно)

94

Как известно, лето 1969 г. вошло в историю тем, что именно тогда совершилось величайшее событие в истории человечества — человек полетел на Луну. Луна оказалась покоренной. Естественно, это событие занимало умы миллионов людей, что также отразилось и в песнях реггей исполнителей. Взять хотя бы ту же песню «Skinhead Moonstomp».

(обратно)

95

«Джеки Браун» (англ. Jackie Brown) — третий фильм Квентина Тарантино. Героиня по имени Дж. Б. работает стюардессой и подрабатывает контрабандой наличных денег в страну для торговца оружием.

(обратно)

96

Суини Тод — демон-парикмахер с Флит-стрит (англ. Sweeney Todd: The Demon Barberof Fleet Street) — фильм реж. Тима Бёртона.

(обратно)

97

Грибо (англ. grebo) — молодежная субкультура 80-х — начала 90-х годов. Стиль музыки — альтернативный рок с элементами хип-хопа, панка и электроники. Отличительными чертами внешнего вида грибо были дреды (иногда в сочетании с выбритыми участками головы), мешковатая одежда и шляпы необычных фасонов.

(обратно)

98

«Джон Джонс» («John Jones») — одна из самых известных песен Руди Миллса (Rudy Mills). В 1969 г. она была хитом Великобритании.

(обратно)

99

Судья Дред (Judge Dread) — один из героев песен Принса Бастера (Prince Buster), имя которого в дальнейшем взял себе Алекс Хьюз (англ. Alexander Minto Hughes) в качестве псевдонима.

(обратно)

100

Рудбои (от англ. Rude boy — грубиян, также руди (rudie)) — молодежная субкультура, распр. на Ямайке в 1960-е годы.

(обратно)

101

Джесси Джеймс (англ. Jesse James) — знам. америк. преступник XIX в. Нередко в лит-ре Д. Д. изображается как своего рода Робин Гуд Дикого Запада, грабивший богатых в пользу бедных.

(обратно)

102

«Spread Your Bed» — изв. песня ямайской реггей-группы Versatiles, осн. в 1967 г.

(обратно)

103

В 20-е гг. на Ямайке появ. влият. негритянская организация, во главе которой стоял Маркус Гарви (Marcus Garvey). В одной из своих работ «Черный фундаментализм» Гарви предсказывает воцарение в Африке черного императора, под властью которого возродится черная раса. Когда Хейли Селасси (принц Растафарай) взошел на престол Эфиопии, именно эта идея убедила многих, что время освобождения уже пришло — отсюда началось движение растафари.

(обратно)

104

Рой Эллис (англ. Roy Ellis) — вокалист группы Pyramids, после записи диска под назв. «The skinheads Dem а Соте» стал известен как Mr. Symarip.

(обратно)

105

Monkey Man — одна из изв. песен легендарной группы The Specials.

(обратно)

106

«Космическая Одиссея 2001 года» (англ. 2001: A Space Odyssey) — культовый фильм реж. Стенли Кубрика, 1968 г., оказавший огромное влияние на развитие кинофантастики и представляющей собой один из наиб. интересных и сложных фильмов мирового кинематографа.

(обратно)

107

Джон Вейн (англ. John Wayne) — наст. имя Мэрион Моррисон Митчелл (Marion Mitchell Morrison) — изв. американский актер и продюсер. Для многих людей его образ стал олицетворением мужественности, что сделало его в букв. смысле америк. иконой.

(обратно)

108

«Tottenham Hotspur F.C.» (Spurs) — англ. проф. футбольный клуб. Как правило, их называют «шпорами» (spurs). Клуб базируется в Тоттенхэме, Сев. Лондон. Дом. арена — стадион «Уайт Харт Лэйн» (White Hart Lane). Эмблема клуба представляет собой петуха, стоящего на футбольном мяче.

(обратно)

109

Скрампи — термин, часто исп. в ю.-з. Англии для обозначения сидра, как правило домашнего производства.

(обратно)

110

NYC = New York City

(обратно)

111

Капитан Кирк (англ. James Tiberius Kirk) — персонаж научно-фантастич. телевизионного сериала «Звездный путь» (Star Trek). Сериал внес существенный вклад в америк. массовую культуру и по праву заслужил статус субкультуры.

(обратно)

112

Warp Factor — единица скорости в сер. «Star Trek». Исп-ся для описания скорости кораблей, движ. быстрее скорости света.

(обратно)

113

«Borstal Breakout», «Angels With Dirty Faces» — синглы из англ. группы первой волны панк-рока Sham 69.

(обратно)

114

«Tell Us The Truth», «That’s Life «- альбомы Sham 69 (1978)

(обратно)

115

2-Тон — изначально название звукозаписывающей студии 2 Tone Records, основанной музыкантом ска-группы The Specials Джерри Даммерсом (Jerry Dammers), в 1979 г. и давшей название целому направлению в ска-музыке. 2 Топе ознаменовал собой приход новой волны ска, в результате которой ска вышел за рамки этнической к-ры.

(обратно)

116

The Cockney Rejects — англ Oil/панк-группа, образ, в 1979 г. и вошедшая в историю песней «Oi!Oi!Oi!» (1980), давшей название целому музыкальному направлению. Осн. темы песен — уличное насилие и футб. фанатизм.

(обратно)

117

Angelic Upstars — брит. панк-группа, образ. в 1977 г. В конце 1970-х — нач. 1980-х гг. считалась одним из лидеров Oil-движения. Противостояла «Нац. Фронту» и неонацист. организациям.

(обратно)

118

4-Skins — Oi!/ панк-группа, образ. в Лондоне в 1979 г. и распавшаяся 5 лет спустя. Осн. темы тв-ва: уличное насилие, полицейский произвол, коррупция в политике, война и безработица.

(обратно)

119

The Last Resort, Blitz, The Business, Infa-Riot — англ. Oil/панк-группы.

(обратно)

120

Гарри Бушел (Garry Bushell) — англ. журналист, музык. критик, телеведущий, политич. активист, литератор и музыкант. Был одним из первых менеджеров The Cockney Rejects.

(обратно)

121

Cock Sparrer — брит. панк-группа, образ, в 1974 г. Оказ. в авангарде Street punk/Oil-движения. Осн. темы песен — рабочая солидарность.

(обратно)

122

Menace — брит. панк-группа, образ. в 1977 г. Счит-ся одним из созд. Oil-стиля.

(обратно)

123

Пак — сокр. от «пакистанец» — В к. 60-х годов в Британию нахлынула волна торговцев-азиатов, что естественно вызывало недовольство среди коренных британцев.

(обратно)

124

Национальный фронт — (англ. British National Front) — брит. националистическая политическая партия, осн. 7 февр. 1967 г., в рез-те объед. нескольких крайне правых организаций. Осн. идея — противостояние правительственной иммиграционной политике и мультикультуризму.

(обратно)

125

сленг — полицейский.

(обратно)

126

Сила Oi! (Strength Through Oi!) — на обложке альбома изображен Никки Крейн (англ. Nickey Crane) — знаменитый брит. НС скинхед. В 1992 году Крейн признался, что являлся гомосексуалистом. Брит, критик Гарри Бушелл назвал Крейна «гей-нацистом».

(обратно)

127

«Quiksilver» — америк. компания, являлся четвертым по размерам производителем спортивной одежды и аксессуаров после «Nike», «Adidas» и «Reebok».

(обратно)

128

Ларc Фредриксен (англ. Lars Frederiksen) — вокалист и гитарист изв. калифорнийской панк-рок группы Rancid, имеет также сольный проект Lars Frederiksen and the Bastards.

(обратно)

129

«American Idiot» — 7-й альбом америк. панк-группы Green Day (2004 г.). На облож. альбома была изображена зажатая в руке граната.

(обратно)

130

The Streets — сценич. псевдоним Майка Скиннера — рэпера из Бирмингема, Англия. Согласно «Аll Music Guide» он первым попытался внести соц. — политич. мотивы в брит. 2-step/grime-движение.

(обратно)

131

Слэш (англ. Slash) — наст. имя Сол Хадсон (Saul Hudson) — англо-америк. гитарист. Играл в группах Guns’N'Roses (1985–1994), Velvet Revolver (с 2002 г.) и др.

(обратно)

132

Stomper 98 — Oil/панк-группа из г. Гетгингем в Германии.

(обратно)

133

Гарри Ламмин (Garry Lammin) — гитарист брит. панк-группы Cock Sparrer.

(обратно)

134

«Belly Button Boy» — книга Питера Мелони (Peter Maloney) и Филиции Зекаускас (Felicia Zekauskas) о мальчике Билле, кот. не любил мыться и в результате его пупок настолько зарос грязью, что там вырос настоящий куст.

(обратно)

135

Беки Бондаж (англ. Beki Bondage) — англ. певица и музыкант в панк-рок группе Bondage Bomshells (Beki Bomshells), кот. образовалась в 1986 г.

(обратно)

136

«Liquidator» — лучшая песня ям. реггей группы Наггу J. All Stars (1969).

(обратно)

137

Моб — осн. сила футбольной «фирмы», сост. из футб. хулиганов. Моб участвует в драках, защищая честь «фирмы». Средний возраст «бойцов» моба как правило от 18 до 35 лет.

(обратно)

138

The Templars — Oil/панк группа, созд. в Лонг-Айленде, Нью-Йорк, в апр. 1991 года.

(обратно)

139

Заводной Апельсин» (англ. А Clockwork Orange) — имеется виду фильм, снятый Стенли Кубриком в 1971 г. Из-за обилия сцен секса и насилия фильм был запрещен судом Великобритании с формулировкой: «Зло как таковое».

(обратно)

140

«Старбакс» (Starbucks) — америк. компания по продаже кофе и одноименная сеть кофеен. Явл-ся самой большой сетью кофеен в мире.

(обратно)

141

Крест св. Георгия — нац. флаг Англии (красный крест на белом фоне). Юнион Джек — нац. флаг Великобритании. 12 апр. 1606 г. на шотл. флаг св. Андрея (белый косой крест на синем фоне) был наложен англ. флаг св. Георгия, знаменуя собой союз Англии и Шотландии. В 1801 году к флагу был добавлен символ Ирландии — крест св. Патрика. В таком виде флаг дошел до наших дней. Таким об. Union Jack яв-ся символом Объединенного Королевства.

(обратно)

142

Джулиан Клэри (Julian Clary) — англ. комик и писатель изв. своим двусмысл. внешним видом.

(обратно)

143

Бой Джордж (Boy George) — англ. певец и композитор, участник неоромантич. движения 1980-х гг. также славится своим необычным андрогинным обликом.

(обратно)

144

«Комбат 18» (Combat 18/С18) — вооруж. крыло британской неонацистской организации «Честь и кровь».

(обратно)

145

Рой Пирс (Roi Pears) — фронтмен изв. брит. Oi!/punk группы The Last Resort.

(обратно)

146

Падди — англ. выражение, относящееся к ирландцам.

(обратно)

147

Madness — брит. группа, относящаяся ко 2-ой волне ска и движ. 2 Tone. Это была первая ска-группа, полностью состоявшая из белых англичан.

(обратно)

148

«Арсенал» (Arsenal FC) — англ. ФК, базирующийся в Сев. Лондоне. Основан в 1886 г.

(обратно)

149

Нодди Холдер (Noddy Holder) — англ. музыкант и актер, вокалист и гитарист группы Slade.

(обратно)

150

Соулбои (Soulboys) — англ. молодежная субкультура конца 1979-х — нач. 1980-х гг. Осн. представители — рабочий класс. В осн. это любители америк. соула и фанка.

(обратно)

151

Жид (англ. yid) — фанат англ. ФК Тоттенхэм (Tottnham Hotspur FC).

(обратно)

152

Кокни — пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженца Лондона из средних и низших слоев населения.

(обратно)

153

Cfcuk = Chelsea Football Club United Kingdom.

(обратно)

154

Фэнзин (от англ. fan magazine, fanzine) — любительское малотиражное периодическое или непериодическое издание, выпускающееся различными субкультурами. Сам термин «фэнзин» впервые ввел в обиход среди америк. любителей фантастики журналист-любитель Луи Рассел Шовене (Louis Russel Chauvenet) в 1940-х гг.

(обратно)

155

«Шед» («Shed») — юж. трибуна на стадионе «Стэмфорд Бридж», где собираются фанаты «Челси».

(обратно)

156

Пат Дженнингс (Pat Jennings) — один из лучших вратарей ФК «Тоттенхэм».

(обратно)

157

Питер Осгуд (англ. Peter Leslie Osgood) — легендарный англ. футболист, предст. ФК «Челси».

(обратно)

158

Нобби — разг. шикарный.

(обратно)

159

Базз Олдрин (англ. Buzz Aldrin) — америк. космонавт, ступивший на Луну после своего командира Нила Армстронга, 20 июля 1969 г.

(обратно)

160

Рон Харрис (Ron Harris) — англ. футболист, выст. за ФК «Челси» в 1960-70-х гг. Считался одним из лучших защитников своей эпохи. За это и носил прозвище Чоппер.

(обратно)

161

Джентрификация (англ. gentrification) — реконструкция и обновление строений в прежде нефешенебельных городских кварталах. Как правило, при этом беднейшие секторы общины часто переселяются, а их потребности не принимаются в расчет.

(обратно)

162

Джонни Роттен (англ. Johnny Rotten) — брит. рок-музыкант, фронтмен и осн. автор панк-группы Sex Pistols.

(обратно)

163

Пит Доерти (Pete Doherty) — англ. музыкант, художник и поэт. Славу ему принесло участие в группе The Libertines.

(обратно)

164

Wizzard — рок-н-ролл группа 70-х гг., осн. Роем Вудом, бывшим участником группы The Move и соучредителем Electric Light Orchestra.

(обратно)

165

The Meteors — англ. рок-группа. Участники коллектива считают себя первой и единств. группой, играющей в стиле сайкобилли.

(обратно)

166

Блуграсс (англ. bluegrass) — форма коренной америк. музыки. Являлся смесью музыки иммигрантов с брит. о-вов, афроамериканцев, и также джаза и блюза. Это акустич. стиль.

(обратно)

167

Теды — имеются ввиду т. н. teddy boys.

(обратно)

168

Гарри Чемпион = Уильям Крамп — изв. брит. композитор мюзик-холла. «Аnу Old Iron» — одна из самых известных его песен. Scunthorpe United FC (The Iron) адаптировали эту песню и исполняли ее всякий раз перед домашними матчами.

(обратно)

169

«Anarchy in the UK» — дебютный сингл панк-рок группы Sex Pistols, выпущенный 26 ноября 1976 г.

(обратно)

170

«Runnin’ Riot» — песня 1984 г. изв. брит. панк-группы Cock Sparrer.

(обратно)

171

Bombshell Rocks — шведская street punk-группа, осн. в 1995 г.

(обратно)

172

«Blue Is The Colour» — песня ФК «Челси», одна из самых известных песен подобного рода (1972 г.).

(обратно)

173

The Aggrovators — даб/реггей группа, пик популярности которой пришелся на 1970-80-е гг.

(обратно)

174

The Skatalites — ям. группа была создана в 1964 г. Роландо Альфонсо (Rolando Alphonso) — The S. считаются первыми, кто исполнял музыку ska в чистом виде.

(обратно)

175

«Reggae Fever» («Лихорадка реггей») — песня изв. ям. трио The Pioneers, играющего реггей, чей осн. успех пришелся на 1960-е гг.

(обратно)

176

«Fatty Fatty» — песня изв. ям. рокстеди/реггей-группы The Heptones, пик поп-ти которой пришелся на 60–70 гг.

(обратно)

177

Blue beat — изначально лейбл звукозаписывающей студии выпускающей ямайский ритм и блюз, а также ска-музыку в Великобритании в 1960-х гг. Позднее ее именем стали называть и всю музыку т. н. первой волны ска, пришедшейся в осн. на 60-е годы.

(обратно)

178

Дэнди Ливингстон (Dandy Livingston) — один из самых изв. реггей-продюсеров, записавших вокал для «Rudie a message to you», «Reggae in your jeggae» и др.

(обратно)

179

Гортензия Эллис (Hortense Ellis) — изв. исполнительница реггей

(обратно)

180

MSN (Microsoft Network) — крупный интернет-провайдер и веб-портал, а также 3-я по популярности в мире поисковая система.

(обратно)

181

«Scuzz» — брит. музыкальный канал телевидения.

(обратно)

182

«Kerrang» — еженедельный рок-журнал, публикуемый в Великобритании.

(обратно)

183

«Witchfinder General» — брит. фильм ужасов (1968) реж. Майкла Ривза (Michael Reeves).

(обратно)

184

Судья Джеффрис (Judge Jeffreys) — судья, кот. прославился своей жестокостью.

(обратно)

185

Droog («друг») — слово, ставшее популярным после публикации романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин» («А Clock work Orange) в 1962 г.

(обратно)

186

Devotcka («девочка») — имеет то же происхождение, что и Droog.

(обратно)

187

«The Shield» («Щит») — америк. телесериал об эксперимент. отделе полиции Лос-Анджелеса. Детектив Вик Маккей (Vic Mackey) является лидером особой команды — Strike Team, которая использует целый ряд незаконных и неэтичных методов поддержания мира на улицах.

(обратно)

188

«American History X» — америк. фильм реж. Тони Кэя (Топу Кауе), где главный герой Дерек, после смерти своего отца вступает в ряды неонацистского движения.

(обратно)

189

«Lucozade» — энергетический спортивный напиток.

(обратно)

190

The Clash — брит. рок-группа, одна из ключевых групп раннего панк-рока. The Clash смело экспериментировали с различ. стилями от реггей до хип-хопа.

(обратно)

191

The Ruts — брит. панк-рок группа с элементами реггей.

(обратно)

192

Джо Страммер (англ. Joe Strummer) — фронтмен группы The Clash.

(обратно)

193

Алан Силлитоу (Alan Sillitoe) — англ. писатель, в 1958 г. вышел его первый роман «В субботу вечером, в воскресенье утром». Многие свои произв. Силлитоу посвятил судьбам британских рабочих.

(обратно)

194

The Arctic Monkeys — брит. рок-группа, сформ. в 2002 г., их дебютный альбом «Whatever People Say I am, that’s What I’m Not» стал самым продаваемым дебютным альбомом в ист. брит. музыки. Назв. альбома явл-ся цитатой из фильма «В субботу вечером, в воскресенье утром» («Кем бы люди меня ни называли, — это не я»).

(обратно)

195

Суд Короны — осн. массу уголовных дел (до 98 % в год) рассм. магистратские суды. Они могут приговорить осужденных только к штрафу или лишению свободы на срок до 6 месяцев. Если обвиняемый заслуживает более сурового наказания, магистраты передают дело в Суд Короны.

(обратно)

196

Section 5 — Oil/панк группа, образ. в 1981 г.

(обратно)

197

Джордж Маршалл (англ. George Marshall) — изв. прежде всего тем, что написал книгу «Дух 69-го. Библия скинхедов», повествующую о жизни скинхедов вт. пол. 70-х и первой половины 80-х гг.

(обратно)

198

Джейн Фонда (Jane Fonda) — америк. актриса, писательница, политич. деятель, бывшая фотомодель и фитнес-гуру.

(обратно)

199

Артур Дейли (Arthur Daley) — телевизионный герой, ловкий спекулянт.

(обратно)

200

Фрэнк Харпер (Frank Harper) — актер, в частности игравший в таких фильмах как «Фанаты», «Карты, деньги, два ствола» и др.

(обратно)

201

Ронни Вуд (Ronnie Wood) — англ. рок-гитарист, басист The Rolling Stones.

(обратно)

202

«Jay Moon Walk» — песня из альбома изв. группы Harry J. All Stars «Liquidator».

(обратно)

Оглавление

«ДЕЛЬТА» ИНГЛИША

  Один из первых

  Любовь и ярость

  Стандарты

  Как попугай

  Лучшее в Британии

  Выпуск ‘69 — Часть 1

  Семейные ценности

  Психованные ребята

  Лучшие в мире звуки. Развевающийся флаг

  Выпуск ‘69 — Часть 2

  Острая бритва

  Волнение в городе

  Выпуск ‘69 — Часть 3

  Тупиковая хандра

  Нескончаемый бунт в ‘81

  Мозговеды

  Ночная смена

СТРИТ-ПАНК

  Маленькая карманная фирма

  Нескончаемый бунт в ‘82

  «Футбольный Клуб Челси»

  Лунная пляска

  Гордость Лондона

  Клуб «Классика Ска»

ДВОЙНОЕ ДНО

  Long Shots

  Суд идет

  «Ликвидатор»

  Нескончаемый бунт в ‘84

  Сын своего отца

  Выпуск ‘69 — часть 5

  Кровь и честь

  Скинхеды гуляют

  Выход в люди

  Всплеск

Реклама на сайте