«Рубеж»

Михаил Горымов

Рубеж

- Ты в Бога веришь? - спросил Фёдор парня в синей куртке.

- Верую.

- И коммунист?

- Я не люблю коммунистов!

- А ты? - обратился Фёдор к дружиннику.

- Коммунист!

- И партбилет есть?

- Есть! - Парень с гордостью показал свой билет.

- Ну что ж, молодцы, ребята...

Глава первая

Фёдор полулежал на диване и смотрел телевизор, когда на экране появилось лицо Б.Ельцина. Увидев его, Фёдор поморщился, как от зубной боли: он не любил всенародно избранного, более того, физиономия Ельцина вызывала у Фёдора просто чуство омерзения. Но вставать с дивана было лень, и поэтому Ельцин пока остался на экране.

- Дорогие сограждане, соотечественники... - начал врать Ельцин. - В последнее время мне больно смотреть, как наше государство всё больше и больше сползает в пропасть: к хаосу и распаду, к полной дестабилизации экономики... - Говорил всенародно избранный много и сумбурно, о том, что проклятые депутаты только и думают, как бы продать страну побыстрее и подороже, а он один только и печётся о государстве и о благосостоянии россиян.

- Поэтому, - сказал всенародно избранный, сделав небольшую паузу и скосив глаза в шпаргалку. - Мы тут посовещались с народом, и я решил распустить парламент! В стране вводится чрезвычайное положение, и вся власть отныне будет принадлежать мне! - На этой фразе Ельцин сделал ещё одну паузу, и глазки его заблестели.

- Так, всё ясно! - произнёс Фёдор, вставая наконец с дивана и выключая телевизор. Он быстро собрал свой фотографический кофр: положил туда фотоаппарат, вспышку, несколько плёнок и вышел на улицу.

Фёдор был высокого роста, крепкого телосложения, тридцати трёх лет от роду. Помимо основной работы он подрабатывал тем, что фотографировал для различных газет и журналов в качестве внештатного фотокорреспондента. Вот и сейчас он направился к зданию Верховного Совета РСФСР в надежде заснять что-нибудь интересное.

У здания Верховного Совета шёл митинг. Народу было немного, тысячи четыре человек. Развевались красные и андреевские флаги, сменяя друг друга, выступали пламенные ораторы, они как один клеймили позором Б.Ельцина и говорили, что его действия неконституционны, периодически раздавались призывы записываться в боевые десятки. С двух сторон площади строились жиденькие баррикады. Какой-то мужчина лет пятидесяти с серьёзным видом заготавливал камни.

- А если танки пойдут? - спросил его Фёдор.

- Ничего, отобьёмся! - ответил мужчина, разбивая об асфальт очередной кирпич. - Булыжник - оружие пролетариата.

- Зачем вы это делаете?

- Что делаю? - не понял мужчина.

- Ну, кирпичи зачем бьёшь?

- А, чтобы бросать удобнее было.

- Понятно, - ответил Фёдор и отошёл в сторону. Рядом горел костёр, возле него сидела группа с красным флагом. Фёдор подошёл к ним и сел к костру.

- Что-то маловато нас, - сказал молодой парень в синей куртке. - В августе девяносто первого вроде бы побольше было.

- Что за народ! - встрепенулся другой парень с повязкой дружинника. Ведь жрать считай нечего, одежду купить невозможно. В Чечне двести тысяч русских сделали рабами, в Молдавии русских просто убивают, а они по домам сидят. Ну неужели не понимают, что не отсидеться. Если Ельцина и его банду не остановить, то скоро и здесь начнут убивать русских. Ведь восемь миллионов жителей в Москве...

- В Москве русских только два с половиной миллиона, - перебил парня мужчина средних лет. - Только два с половиной миллиона, а евреев четыре. Мы живём в оккупированном городе!

Как бы в подтверждение его слов, из темноты раздался крик: "Москва наш город!"

Фёдор обернулся. По площади разгуливали четыре еврея-хасида. Они были в своих неизменных сюртуках, на голове у каждого был чёрный котелок.

- "Москва - наш город!" - снова закричали хасиды. Парень в синей куртке и другой, с повязкой дружинника, угрожающе встали. Но их тут же остановили.

- Не надо, не надо, ребята. Это провокация!

Фёдор присмотрелся и увидел, что на некотором расстоянии за хасидами следовала группа людей с видеокамерами наготове.

- "Москва - наш город!" - опять завопили хасиды, но тут началась передача из зала заседаний Верховного Совета, и их выкрики потонули в могучих звуках громкоговорителей.

К костру подошли два иностранца с видеокамерами.

- Простите! - сказал один из них, обращаясь к парню в синей куртке. Можно задать вам несколько вопросов?

- Валяйте! - отозвался парень.

- Зачем вы здесь собрались?

- Мы собрались здесь, чтобы поддержать Верховный Совет в борьбе против ублюдка Ельцина. Это не оскорбление. Ублюдок значит урод. А Ельцин моральный урод!

- А если он применит против вас силу? - спросил журналист.

- Сила и у нас есть. Но, как сказал наш национальный герой Александр Невский, не в силе Бог, а в правде. А правда за нами.

- Спасибо! - сказал иностранец, опуская видеокамеру.

- Ты в Бога веришь? - спросил Фёдор у парня в синей куртке.

- Верую.

- И коммунист?

- Я не люблю коммунистов!

- Ну, а ты? - обратился Фёдор к дружиннику.

- Коммунист!

- И партбилет есть?

- Есть! - парень с гордостью показал свой партбилет.

- Ну что ж, молодцы ребята, - сказал Фёдор вставая и отходя от костра.

Толпа на площади к этому времени распалась на небольшие группы по восемь-десять человек, которые сидели у костров, между ними сновали люди с фото- и видеокамерами. У двадцатого подъезда прохаживались люди в военной форме. Это были офицеры, у каждого на плече висел автомат. В другом конце площади стоял огромный мусорный бак с надписью "Ящик для Ельцина", прямо под баком сидели четыре охрипших хасида и пили кофе, подкрепляя свои ослабевшие силы.

От костра поднялся человек и направился к Фёдору. Он показался ему знакомым. Фёдор присмотрелся и вдруг, к своему удивлению, узнал своего давнишнего приятеля, с которым не виделся несколько лет.

- Бог ты мой, Андрюха! Сколько лет, сколько зим! - И они обнялись. Андрей был невысокого роста, худощавый и носил очки. - Ну, когда станешь доктором наук?

- Вот сейчас работаю над диссертацией.

- Молодец! А сюда зачем пришёл? Против ублюдка Ельцина?

- На наших глазах происходят важнейшие исторические события. Неужели я, историк, могу сидеть дома? Сам-то чем занимаешься?

В этот момент хасиды допили свой кофе. Один из них, очень длинный и худой еврей, закрыл крышку термоса, прокашлялся и завопил: "Москва принадлежит евреям!"

- Москва - наш город! - подхватили трое других.

Мимо прошли двое казаков. Один был средних лет с бородой, в погонах сотника, а другой - совсем ещё юноша с чистыми погонами.

- Из какого войска, станичники? - спросил Фёдор.

- По форме видно! - сказал юноша не без гордости.

- Донцы что ли?

- Они самые.

- Ну так чем ты занимаешься? - спросил Андрей Фёдора.

- Работаю в детском театре, занимаюсь лазерной графикой.

- А это что такое?

- Видишь ли, - начал Фёдор, - обыкновенный солнечный луч состоит из семи цветов. Лазерный луч состоит только из одного цвета, он монохроматичен, поэтому с его помощью можно получить объёмное изображение. Теперь представь спектакль, где все декорации выполнены из света, и они объёмна, живые только актёры. Это театр будущего, причём декорации абсолютно любые; скажем, кораблекрушение - летают чайки, плавают обломки корабля. А нажал кнопку - и пожар в джунглях: бегут, спасаясь от огня, звери летят перепуганные птицы, бушует пламя, и всё это объёмно, реально, всё это двигается. Причём если в современном театре декорации меняют пять-шесть раз то здесь можно сделать двести-триста смен декораций и абсолютно любых, ярких, красочных и реальных.

- И сколько же тебе за всё это платят?

- Как и везде простому советскому инженеру.

Постепенно начало светать. Было уже шесть утра, когда оба друга направились к ближайшему метро, мирно беседуя. Проходя мимо небольшого палисадничка, они услышали чьи-то крики и глухие удары. Друзья бросились на эти звуки и, раздвинув ветки кустов, увидели, как несколько молодых парней били хасидов.

- Ой... ой... ёй... помогите! - вопили евреи, извиваясь под градом ударов, сыпавшихся на них со всех сторон. Больше всех старался парень с повязкой дружинника.

- Я тебе покажу, чей Москва город! - кричал он, избивая длинного и тощего хасида.

- М-да! - произнёс Фёдор. - Нормальный ход.

- Я думаю, что наша помощь здесь не нужна! - сказал Андрей. - Обойдутся без нас.

И приятели пошли дальше.

Глава вторая

Фёдор вошёл в гостиницу и, пройдя по коридору, остановился у лифта. Рядом стояла ярко разодетая девушка в чёрных ажурных чулочках и короткой юбке, обильно разукрашенная косметикой. Девица быстро окинула Фёдора цепким оценивающим взглядом и презрительно отвернулась.

"Двустволка, - подумал Фёдор, входя в лифт. - Небось, этой шпаклёвки на ней полтора килограмма". Он нажал кнопку и стал подниматься вверх. На одном из этажей лифт остановился, и Фёдор оказался в ресторане.

В зале играла музыка, а в дальнем конце за столиком сидело трое мужчин. К ним и подошёл Фёдор.

- Здравствуйте! Надеюсь, не помешаю.

- Здравствуй, Федя, присаживайся! - Это был американец Джон Смит, корреспондент одной из крупнейших газет. Двое других тоже доброжелательно кивнули Фёдору.

- Ну так что мы имеем? - спросил Джон Смит.

- Манифестация протеста у дома Верховного Совета в свете последних событий, - и Фёдор выложил на стол две плёнки.

- Это уже неинтересно, - сказал Джон. - Нашим читателям нужны драки, эксцессы, кровь. Американским читателям нужна кровь, понимаешь меня, Федя?

- Как тут не понять.

- Я это беру, но всего лишь за двадцать долларов.

- Годится, - ответил Фёдор, забирая деньги.

- Познакомься, Федя, это мистер Тадамори-но-Йоши.

Фёдор кивнул дружелюбно улыбающемуся тучному японцу средних лет.

- А это Валентин Геннадьевич, - сказал Джон, указывая на молодого парня.

- С Валентином мы знакомы.

- Да-а?!

- Учились вместе. Правда, я заканчивал, когда он поступил, но тем не менее.

- However! Как говорят у нас в Америке, - подытожил Джон.

- Да, где-то так.

- У нас, Федя, праздник! Господин Тадамори-но-Йоши покупает ваш шарикоподшипниковый завод!

- Это какой же? Первый ГПЗ что ли?

- Его.

- Всего лишь за триста тысяч ваучеров, - вмешался в разговор Валентин.

- Его вроде бы комсомольцы в двадцатом году строили?

- Да. И теперь всё это принадлежит господину Тадамори, - не унимался Валентин.

- Понятно, а ты здесь причём? - спросил Фёдор.

- А я при господине Тадамори-но-Йоши состою как технический переводчик!

- Ты, помнится, комсомольским вожаком был, оперотряд возглавлял, в компартию рвался.

- Ну мало ли, кто из нас кем был! - сказал Валентин примирительно. Главное, кто сейчас кем стал.

- И кем же ты стал? - спросил Фёдор.

- Человеком!

В этот момент заиграл оркестр, и на небольшую сцену выскочила молодая стройная девица, она на несколько секунд замерла, а потом стала раздеваться под музыку, бросая томные взгляды на Джона и господина Тадамори. В девице Фёдор узнал свою попутчицу в лифте.

- Венера! - восхищённо воскликнул Джон.

- Профурсетка! - сказал Фёдор.

- Какой же ты отсталый человек! - опять встрял Валентин. - Это точно такая же профессия, как и фотограф, инженер, художник или скульптор. Кстати, в её работе фантазии и творчества ничуть не меньше, если не больше, чем у того же скульптора.

- Ну ясное дело, очень тяжёлая работа, - ответил Фёдор. В дальнем конце зала он заметил пожилую женщину, поразительно похожую на девицу на сцене. А это кто?

- А-а! - встрепенулся Валентин. - Это её мама. Она тоже раньше путанила, а теперь и дочку пристроила. У неё ещё и младшая есть, школьница, как десятый класс закончит, так сюда придёт.

- Семейная традиция, значит, - подытожил Фёдор.

- Они, между прочим, за ночь зарабатывают больше, чем ты за месяц.

- Большой специалист!

В зале появился молодой парень в женском платье с ярко накрашенными губами. Увидев его, мистер Смит ожил.

- Аркашенька! - крикнул он и послал воздушный поцелуй. Аркашенька в свою очередь поймал поцелуй и стал приближаться к мистеру Смиту, пританцовывая и виляя задом.

- Люськин конкурент, - произнёс Валентин, отодвигая поставленный заранее для Аркашеньки стул.

- Видать, тоже большой специалист, - сказал Фёдор, вставая. - Прошу прощения, господа, но мне уже пора.

- До свиданья, Федья, - японец Йоши вежливо кивнул.

- Всего хорошего, Федя, - произнёс и Джон Смит. - Если будет что-либо интересное, приходите.

- Гуд бай! - И Фёдор направился к выходу.

Фёдор шёл по московским улицам, ярко светило тёплое осеннее солнце. На Пушкинской площади стояла огромная толпа, тысяч пять.

- Ого, а это что за сборище? - воскликнул Фёдор, останавливаясь.

- А это встреча дорогого всенародно избранного ублюдка Ельцина с народом! - бросил один из прохожих.

- О-о, это любопытно! - сказал Фёдор, направляясь в толпу и на ходу доставая фотокамеру. Усиленно работая локтями, он стал пробираться в середину, но тут на его пути возникла плотная цепь милиционеров, а за ней стояла точно такая же цепь из крепких ребят в штатском.

- Куда? - грозно спросил милиционер, преграждая Фёдору дорогу.

- Пустите к всенародно избранному.

- Пропуск!

- Только по пропускам пускаете к дорогому Борису Николаевичу?

- Да, и прошедших особую проверку!

- Понятно, - сказал Фёдор, направляясь вдоль милицейской цепочки и ища какую-нибудь лазейку, но менты везде стояли плотно. Вдруг Фёдор увидел в толпе какое-то сгущение, вокруг которого сновали с видеокамерами журналисты. Там явно происходило что-то интересное. Фёдор рванул в ту сторону, опять интенсивно работая локтями. В центре стоял человек средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в рясу православного священника.

- Я по моим политическим убеждениям являюсь демократом и целиком поддерживаю указ Бориса Николаевича Ельцина о роспуске парламента... говорил человек, позируя перед видеокамерами. Фёдор сразу же узнал этого человека. Он видел его много раз по телевизору.

- Отец Глеб! - крикнул Фёдор, отталкивая какого-то тележурналиста. Отец Глеб, здравствуйте! Вы меня не узнаёте?

Отец Глеб внимательно посмотрел на Фёдора.

- Простите, что-то не припоминаю.

- Ну как же, отец Глеб, помните август девяносто первого, "Белый дом", и мы с вами на седьмом этаже составляли план, как выкурить снайперов из гостиницы "Украина".

- М-м-м... - мучительно замычал отец Глеб.

- Я командовал отрядом, сто сорок вторым отрядом народного ополчения, соврал Фёдор.

- Ах, да-да, конечно, помню! - воскликнул священник. - Вы, значит, опять пришли поддерживать Бориса Николаевича?

- Естественно, кстати, не поможете к нему пройти, а то не пускают.

- Сожалею, но не могу, без пропуска никак нельзя. Сами понимаете, кругом полно бандитов-патриотов.

Окружающая толпа одобрительно загудела.

- Скажите, пожалуйста, - обратился к священнику один из иностранных журналистов, - как вы относитесь к католической и протестанстской церкви?

- Я как православный русский священник отношусь с большой симпатией к католичеству и протестантству, особое одобрение у меня вызывает католицизм.

- Отец Глеб, - не выдержал Фёдор, - а вы сегодня служите?

- Слава Богу, нет!

- А когда будете?

Отец Глеб на секунду задумался:

- А бес его знает, когда.

- А что же так? - не унимался Фёдор.

- А я написал прошения Священному Синоду: "В связи с большой депутатской нагрузкой прошу освободить меня от необходимости служить службу в моём приходе..."

- И что же Синод?

- Синод разрешил.

- Понятно! - сказал Фёдор.

- Скажите, пожалуйста, - опять спросил иностранный корреспондент, - что это за люди, которые собираются защищать парламент?

- Это - коммунисты и фашисты.

- Это шизофреники, - вмешалась в разговор старая еврейка. - Это ненормальные люди, это просто идиоты.

- Их всех, всех надо перебить, как бешеных собак! - завизжала другая еврейка, молодая, стоящая рядом. - Всех этих русских патриотов уничтожить до единого! - Она вся затряслась, на губах выступила влага, а в глазах горела лютая, тысячелетняя ненависть. Её визг подействовал на толпу, как запал на боевую гранату. Толпа сразу же загудела и пришла в движение. Фёдор обвёл её взглядом: почти у всех лица были искажены злобой, губы шевелились, а в глазах горела всё та же мессианская ненависть; и неожиданно для себя Фёдор почувствовал свою полную противоположность этой толпе. Всем телом, всем своим существом, всей душой он ощутил свою инородность. Каждая клеточка его организма, каждый волос кричал ему: "Враги, чужие!..."

Фёдор ещё раз оглядел их. Половина людей была явно еврейского происхождения, но другая с чисто русской внешностью. Он посмотрел на мужчину средних лет со светлыми глазами, на молодую женщину с курносым русским лицом. Родные славянские лица, но какая же бездонная пропасть лежала между ними. Фёдор усиленно заработал локтями и покинул толпу.

Глава третья

У дома Верховного Совета шёл митинг. Огромная площадь была заполнена людьми. Их было много, десятки тысяч. Большое количество различных знамён трепетало на ветру. Красные, русские, державные, андреевские, казачьи и множество других, значения которых Фёдор не знал. Баррикад уже было три, и они стали намного значительнее и внушительнее, чем в предыдущую ночь. Как и прежде, на трибуну взбирались поочерёдно различные ораторы и клеймили позором негодяя Б.Ельцина. Периодически какой-то мужчина с круглым лицом брал мегафон и призывал записываться в боевые дружины.

- Товарищи, - кричал он, - желающие записаться в дружины, собирайтесь у белого столба!

Всех желающих строили у столба, переписывали пофамильно и, вооружив противогазами, уводили на баррикады.

Неожиданно из толпы вынырнул Андрей.

- Привет!

- Привет!

- Ну, что скажешь?

- Да вот, смотрю я на всё это, по-моему, это спектакль, причём плохо поставленный. Не верю я этим депутатам. Когда Ельцин, Шушкевич и Кравчук страну расчленяли, они все были "за", все в "ладушки" играли, а сейчас они, видите ли, прозрели. По-моему, они и сейчас с Ельциным заодно. Вопрос только в том, зачем они затеяли эту комедию?

- Всё очень просто, - сказал Андрей. - Заманить сюда как можно больше русских патриотов, высветить все патриотические организации, их боевые отряды, командиров полков, дивизий, которые настроены патриотически и готовы привести сюда свои части, ну а потом всех уничтожить!

- Значит, ты думаешь, будет бойня? - спросил Фёдор.

- Неизбежно!

- Ну а что ты скажешь о тех, которые собрались на Пушкинской площади?

- Обычные сионисты, евреи, - сказал Андрей.

- Но там же большая часть с чисто русской внешностью?!

- Вот именно, что только с внешностью, а внутри это самые настоящие евреи, ассимилянты...

Стало темнеть. Митингующие постепенно расходились, и вскоре на площади осталось около десятка тысяч человек. На газоне, на перевёрнутых ящиках, покрытых материей, стояли иконы, горели свечи. Православный русский священник в чёрной рясе служил службу, а небольшая группа верующих молилась. Фёдор с Андреем подошли поближе, слушая слова молитвы; она была на старославянском языке, но Фёдор улавливал общий смысл. Батюшка молился о спасении России, он пел сильным зычным басом, но время от времени молитву заглушали громкоговорители. Это очередной оратор клеймил позором подлеца Ельцина.

Возле Дома Советов Фёдор увидел Джона Смита, тот стоял перед телекамерой и что-то говорил в микрофон. Оба друга направились в ту сторону. Американец говорил по-английски с большим жаром и воодушевлением, часто размахивая руками, будто желая в чём-то убедить невидимых ему телезрителей.

- Что он там лепечет, Андрюш.

- Говорит, что здесь собралась банда уголовников, наркоманов и бездомных бродяг, - стал переводить Андрей. - Все в стельку пьяные, Руцкой бесплатно поит из водкой... Каждому защитнику Верховного Совета платят по два миллиона рублей в день... Весь этот сброд почти неуправляем и не признаёт никакой дисциплины...

- Красиво врёт! - сказал Фёдор. - Что меня всегда поражало в мистере Смите, так это его наглость, человек начисто лишён каких-либо предрассудков и совести!

- Ну так - цивилизация, нам далеко до них. Я его сейчас кое о чём спрошу. - И Андрей стал протискиваться к американцу. Фёдор хотел последовать за ним, но в этот момент его кто-то схватил за рукав и потащил к себе. Он обернулся, перед ним стоял здоровенный детина двухметрового роста, косая сажень в плечах, и улыбался. Фёдору он показался чем-то знакомым, но вот чем и когда, и где он его видел?

- Ну что, долго будешь пялиться, чёртушка?

- Гриня! - почти вскрикнул Фёдор, и они обнялись.

- Узнал Трофанчика, узнал, - проговорил Григорий.

- Какими судьбами здесь?

- Да вот сегодня прилетел помочь вам, москвичам, свернуть шею ублюдку Ельцину.

С Григорием Фёдор когда-то служил в стройбате. Гриша обладал чудовищной силой и мгновенной нечеловеческой реакцией. Своими могучими руками он легко гнул подковы, ломал пятаки и имел буйный и неспокойный нрав.

- Ну что ж мы стоим, пошли к нашим! - сказал Григорий и потащил Фёдора за собой. Они приблизились к зданию Верховного Совета. За сквером у самой стены в тени деревьев стояли люди. Их было около двухсот, большая часть была в военной форме, но и у остальных чувствовалась выправка. Это были офицеры. Григорий подвёл своего друга к командиру.

- Вот, товарищ подполковник, друга встретил. Вместе служили. Я за него ручаюсь! Наш человек!

- Тоже стройбатовец? - спросил подполковник.

- Так точно!

- Ну тогда в первое отделение первого взвода.

- Есть!

- Здесь что, одни офицеры? - спросил Фёдор после того, как они отошли от подполковника.

- Угу, двести человек, и все кадровые. Я здесь единственный сержант, а ты рядовой.

- Ну, спасибо. А что это за организация?

Григорий хотел что-то сказать, но в этот момент прозвучала команда: "Рота, строиться!" Будто натянули невидимую струну, толпа людей тут же пришла в движение, и через мгновение она превратилась в боевую роту, разбитую на взводы, на отделения, во главе с командирами.

- Становись!.. Равняйсь!.. - И двести с лишним человек повернули головы направо.

- Смирно!.. Налево! - И двести с лишним человек, как единое целое, повернулись налево.

- Левое плечо вперёд, шагом...арш! - И рота двинулась вперёд, не спеша, походным шагом, выдерживая равнение в шеренгах. Она выходила из темноты на освещённую площадь, подобно могучему, сильному зверю.

Посреди площади стоял Джон Смит и продолжал врать в телекамеру. Правее от него в руках пожилого демонстранта развевался андреевский флаг. Подполковник бросил взгляд на старика, потом на андреевский стяг и скомандовал:

- Рота! - Двести тридцать пар ног поднялись, одновременно оттянув носок, и ударили об асфальт, как поступь одного человека, и земля запела под ногами. Рота перешла на строевой шаг. - Смирно!.. Равнение направо! крикнул ротный, взяв руку под козырёк.

Отмашка рук прекратилась, руки плотно прижались к бёдрам, и офицеры сомкнули ряды, образовав чёткие прямоугольники взводов, повернув головы направо. Как и много лет назад, Фёдор снова почувствовал себя воином Советской Армии. Слева от него, сомкнувшись с ним плечом к плечу, шел полковник погранвойск, справа, тоже сомнув плечо, чеканил шаг морской офицер, и Фёдор вдруг отчётливо ощутил могучую силу, которая исходила от этих людей - это был дух войска.

За годы службы в армии он множество раз ходил в строю, но такого никогда ещё не испытывал. Он ясно понял, что всю эту роту можно уничтожить, можно перебить, но победить этих людей и заставить их бежать в панике, бросая оружие, невозможно. Просто не существует в мире и во вселенной такой силы. Это шло не просто воинское подразделение, это шёл цвет Советской Армии, её лучшие воины, наследники русской славы. Чеканя шаг, взвод за взводом, они шли, отдавая честь андреевскому стягу и пожилому знаменосцу, и над ротой парил русский дух. А чуть в стороне стол мистер Джон Смит с бледным, перекошенным от страха лицом, с широко раскрытыми в ужасе глазами. Рота пересекла площадь, развернулась у спортзала, затем перестроилась в колонну по одному и скрылась в нём. Мистер Джон Смит наконец пришёл в себя от пережитого потрясения, схватил микрофон и ещё пуще прежнего стал врать о русском национализме, о русском фашизме и о том, что русский шовинизм угрожает мировой человеческой цивилизации с её общечеловеческими ценностями и новым мировым порядком с Соединёнными Штатами во главе

Глава четвёртая

В спортзале ярко горел свет. Офицеры сидели и лежали на матах. Рядом с Фёдором стоял морской офицер с погонами капитан-лейтенанта и рассказывал, как он ушёл с флота. Офицер был не русский, он принадлежал к одному из кавказских народов, и было ему не более тридцати лет. Звали его Ахмет. Ахмет говорил с жаром, иногда начиная размахивать руками.

- Так вот, вызывают меня в штаб дивизии и говорят: "Вы должны присягнуть на верность Украине!" Ну, тут я им сказал всё, что я о них думаю. Возвращаюсь на лодку, а там уже и приказ готов о моём списании на берег. Воин дважды не присягает, у него одна Родина, и жизнь за неё в бою он может отдать только один раз. Не два, не три, а один и только один раз он даёт ей клятву на верность. Один раз говорят воины, один раз говорят цари, и только женщины говорят много раз!

- Извини за нескромный вопрос, но кто ты по национальности? - спросил Фёдор.

- Даргинец. Это в Дагестане народность такая есть.

- Может, пойдём, покурим, воины? - предложил парень с лейтенантскими погонами. Парень был одет в камуфляжную форму, было ему около двадцати пяти лет, и звали его Паша.

Они вышли на улицу и встали у спортзала. Напротив них, у походного алтаря, стоял батюшка. Он уже закончил службу и теперь, собрав вокруг себя толпу, беседовал с людьми.

- Необходимо покаяться, - говорил батюшка. - Только через всеобщее покаяние возродится Россия. Отвернулись мы от Бога, от православия, и Господь нас наказал: послал нам семьдесят лет большевистского рабства. Сейчас надо опять вернуться к Богу и покаяться. Убийцу нельзя убить!

- Всё-таки какую чушь он там несёт! - сказал Павел, затягиваясь сигаретой. - Сколько можно каяться, пришло время драться, а не каяться!

- А ты дрался? - спросил Фёдор.

- Да! Сначала Приднестровье, потом Сербия. Неделю назад приехал.

- Значит, в армии сейчас не служишь?

- Нет. После августа девяносто первого уволили. - Павел затянулся глубоко и сказал:

- Мой взвод должен был брать этот Белый дом. Вот здесь мы лежали. - Он указал на прилегающий к спортзалу сквер. - Мимо нас ходили демонстранты, вон там строили баррикады, а мы лежали.

- И что же, никто вас не заметил?

Павел снисходительно усмехнулся:

- Я шесть лет этому учился.

- И одним взводом взяли бы Белый дом?

- Десять минут - самое большее, и всё было бы кончено. Есть позиции, где горстка бойцов может противостоять целой армии, и есть позиции, наоборот, которые чтобы защитить нужна целая армия, а чтобы взять нужно несколько человек. Дом Верховного Совета как раз такая позиция, наоборот. Огромное здание, множество окон на уровне полуметра от земли. Подошёл к любому, разбил, и вот ты уже внутри, плюс к этому ещё множество подземных сообщений. Нужно тысяч двадцать автоматчиков, чтобы надёжно всё прикрыть. Мы ждали только приказа. А потом одним броском пересекли бы эту площадь, и никто из демонстрантов и не рюхнулся бы, как мы ворвались бы внутрь и пошли по этажам. Пристрелили бы Ельцина и его депутатов, и на этом бы всё кончилось. Вон там, - Павел указал на кусты, - парень бабу драл у меня на глазах, а я лежу и время от времени запрашиваю по рации штаб. А мне: "Ждите, ждите". Потом под утро приказ отходить. Ну, ушли. Возвращаемся на базу, а нас там дерьмократы встречают.

- А тебе не кажется, что всё это был спектакль? - спросил Фёдор.

- Я в этом и не сомневаюсь, - сказал Павел. - Но до тех пор, пока Верховный Совет будет выступать против жидяры Ельцина, я буду с ним. Всех, кто выступает против оккупационного режима, я готов поддержать. Меня учили шесть лем метать гранату, стрелять, прыгать с парашютом, чтобы в трудную минуту я мог защитить свой народ. Этот час пробил, я буду драться, и драться я буду до последнего. Я русский офицер, чёрт возьми! Даже если все кругом покорятся и смирятся, я буду бороться. Оборонять свою позицию надо до конца, даже если противник охватил фланги и вышел в тыл!

- Как сказано в Уставе Советской Армии, - подытожил офицер в штатском, который стоял рядом. Про него Фёдор знал, что его зовут Александром, и на вид ему было лет тридцать пять.

- Ты случайно не общевойсковик? - спросил Фёдор.

- Нет. Ни за что не догадаешься.

- Авиатор?

- Нет. Я - подполковник военной юстиции. Впрочем, теперь уже, пожалуй, бывший. Завтра наверняка будет приказ о моём увольнении. - Александр тяжело вздохнул и продолжил. - Зато мой сын, когда вырастет, не скажет мне: "Папа, где ты был, когда жиды расчленяли нашу страну, уничтожали русскую государственность?"

В этот момент из темноты выступил Андрей.

- Федя, куда ты запропастился, еле тебя нашёл!

- Познакомьтесь, обратился Фёдор к офицерам. - Мой друг Андрей. Офицеры доброжелательно закивали.

Из дома Верховного Совета вышел ротный, он пересёк площадь и подошёл к спортзалу.

- Ну, что там говорят депутаты? - обратился к нему Александр. - Дадут оружие?

- Говорят, когда начнётся штурм, тогда дадим!

- А с головой у них всё в порядке? - спросил Павел.

- Они боятся, что преждевременная раздача оружия может спровоцировать вооружённое столкновение! - сказал ротный.

- А что же генерал Ачалов?

- Так вот Ачалов мне это и сказал.

- Очень мило! - произнёс Фёдор. - То, что омоновцы Ельцина вооружены до зубов, включая танки, ракеты и вертолёты - его не пугает, а что у своих будет только лёгкое стрелковое оружие - его почему-то пугает?

- В бирюльки играют! - молвил Павел.

- Нет, валенками решили прикинуться! -сказал Фёдор. - Ничего они нам не дадут, ни до штурма, ни во время штурма. Когда это было, чтобы власти давали оружие простому народу?

Наступила пауза.

- Вот что, Паша, - произнёс ротный. - Пойдём-ка поговорим.

Они отошли и стали что-то оживлённо обсуждать, потом Павел поднялся в спортзал на одну минуту и вскоре вышел на улицу в сопровождении ещё двух офицеров. Все трое, куда-то торопясь, скрылись в ночи.

Постепенно пришла ночь. Утром роту построили и повели в дом Верховного Совета, где накормили завтраком. На площади стал постепенно скапливаться народ. Неожиданно к спортзалу подъехали два микроавтобуса, за рулём одного из них сидел Павел и улыбался.

- Порядок, Петрович! - бросил он ротному.

Офицеры стали быстро разгружать микроавтобусы. Они носили в спортзал что-то завёрнутое в мешковину.

- Что там? - спросил Фёдор Павла.

- СКаСы. Омоновские бронежилеты насквозь прошивают вместе с омоновцем! - И Павел зловеще улыбнулся. - Пусть эта мразь сюда только сунется, мы её встретим. Жаль только патронов маловато, всего по одной обойме на брата, но ничего, зато гранат вдоволь!

Тем временем людей на площади становилось всё больше и больше. Вскоре вся она оказалась заполненной, и на ней так же, как и вчера, бушевал митинг. У походного алтаря всё тот же самый батюшка молился о спасении России с небольшой группой верующих. Сквозь толпу протискивались группы людей, и вокруг них сновали журналисты. Фёдор пригляделся и узнал того, кто был в середине этого водоворота. Это был генерал Стерлигов. Он прошёл через толпу демонстрантов и скрылся в одном из подъездов.

В другом месте внимание Фёдора привлекли молодые люди в камуфляже, их было много, не меньше сотни. На левом рукаве у каждого из них был нашит круг со странным узором, в центре которого ясно виднелась свастика.

- Ого! - воскликнул Фёдор. - Кто это такие?

- А это так называемые русские фашисты, или РНЕ - русское национальное единство, - пояснил Андрей. - Возглавляет его некто Баркашов А.П., бывший ефрейтор. Считает Гитлера величайшим гением белой расы, издаёт газету "Русский Порядок", проповедует идеи национал-социализма, в общем, низкопробный провокатор.

- Ты в этом уверен?

- На все сто. Нет, цели у него хорошие: за возрождение России, за Родину, за русский народ, это достойно, вот только всё это под свастикой, и вот ярлык готов, и ельциноиды спокойно могут навесить его на всех русских патриотов. Вот они - обыкновенные фашисты, красно-коричневые, коммунофашисты. Обрати внимание, сколько вокруг них корреспондентов.

- Ты считаешь, что коммунисты - это тоже подставная организация?

- И не сомневайся, коммунизм, так же, как и фашизм, придумали иудеи. Это одна из их масок. Они никогда не действуют открыто. Сейчас они сбросили эту маску, как змея сбрасывает кожу, и пытаются напялить её на русских патриотов, а заодно и всю вину за свои преступления, а сами уже надели новую - демократов. Они, вообще, большие мастера на подобные проходы!

Было уже около шести вечера, когда к ротному подскочил какой-то человек в штатском. Фёдор не слышал их разговора, до него доносились только обрывки: "Штаб Варшавского договора... это метро "Аэропорт"?.. Да!.. Сведенья проверены!.."

Потом ротный собрал командиров взводов и куда-то заспешил с ними. Чуть позже к спортзалу опять подкатили микроавтобусы, и офицеры стали грузить в них оружие, завёрнутое в мешковину. После того, как погрузка закончилась и автобусы укатили, роту построили у двадцатого подъезда.

- Слушать меня внимательно, - обратился ротный к офицерам. - Всё, что здесь происходит, это хорошо продуманная провокация. Хасбулатов и Руцкой заодно с Ельциным, они с ним никогда и не ссорились, это его лучшие друзья. Сейчас затеянное ими действо подходит к своему шумному завершению. А именно - отряд спецназовцев, переодетый в гражданку, совершит нападение на одно из правительственных зданий, со стрельбой, трупами и так далее. Ельцин обвинит в этом Верховный Совет, после чего сюда бросят войска. Что же касается нашей роты, то Верховный Совет нас уже сдал. Поэтому я принял решение - распустить роту!

Офицеры заволновались, послышался ропот.

- Шум, рота! - скомандовал подполковник. - Нас выманили сюда, а теперь хотят навязать бой в неравных условиях, чтобы всех уничтожить. Такого удовольствия мы им не доставим. Слушай мою команду! Рота, равняйсь! Смирно! Вольно, разойдись! - Строй сломался. - И чтоб через пять минут здесь никого не было!

Офицеры нехотя двинулись в разные стороны. Через несколько минут у подъезда остались только Фёдор, Андрей и Григорий.

- Отвоевались, - произнёс Гриша. - Кончилась военная служба!

- Что делать будем? - спросил Андрей.

- Я предлагаю подождать, - сказал Фёдор.

Мимо них прошёл подполковник Терехов с группой военных, о чём-то с жаром споря. Тем временем уже стемнело. Прошло несколько часов, и из громкоговорителей, установленных на балконах, сообщили, что подполковник Терехов с группой офицеров захватил штаб войск Варшавского договора. В следующую секунду к микрофону метнулся Анпилов.

- Товарищи! - заорал лидер коммунистов. - Наши славные офицеры захватили штаб СНГ. Вперёд, товарищи! Все к метро "Аэропорт", поможем нашим военным!

- Это провокация! - закричал какой-то полковник в форме.

- Оставайтесь на месте, товарищи! - вторил ему майор погранвойск.

Но перекричать динамики они не могли, тогда человек десять офицеров рванули к Анпилову. На их пути встали парни с повязками дружинников. Произошла потасовка. Майору погранвойск удалось прорваться к динамикам, и он разбил один из них. В эту же секунду рядом с Анпиловым оказался какой-то парень, в руке его мелькнул нож, и в следующий момент он перерезал провод микрофона. Динамики замолчали. На балконе появился человек с громкоговорителем в руках.

- Это провокация, оставайтесь на месте!

Коммунисты тем временем спешно чинили свой перерезанный провод.

- Товарищи! - опять заорал Анпилов, едва провод соединили. - Все пошли к "Аэропорту"!

- Толпа людей волновалась, но не двигалась с места.

- Вперёд, товарищи, идёмте защищать наших военных! - Анпилов ещё долго кричал, убеждал, уговаривал, упрашивал, но все его усилия были тщетны. Наконец он бросил микрофон и пошёл в Дом Советов.

- Обиделся! - воскликнул Фёдор, глядя ему вслед.

- Ладно, чего будем делать, мужики? - спросил Григорий.

- Я думаю, что можно спокойно разойтись по домам, - сказал Фёдор. Сегодня уже ничего не будет. Провокация провалилась. Анпилову не удалось увести людей к метро "Аэропорт". Ты, кстати, где остановился? - обратился он к Григорию.

- У тётки.

- А то давай ко мне?

- Нет, спасибо, Федь! У меня всё путём.

И трое друзей направились к ближайшему метро.

Глава пятая

Фёдор шёл по ночной Москве, он был уже у своего дома, когда кто-то окликнул его. На тротуаре стоял высокий военный и улыбался.

- Бог мой, Борис! - воскликнул Фёдор и шагнул навстречу. - Сколько лет, сколько зим!

- Здравствуй, дорогой.

- Сколько же мы с тобой не виделись?

- Считай, с десятого класса!

- Странная у меня сейчас полоса началась. Что ни день, то кого-нибудь непременно встречаю из старых знакомых.

- Это неспроста, - ответил Борис. - Верный знак, что что-то должно произойти.

- Ты какими судьбами?

- Да вот теперь в Москве буду служить.

- Молодец. Женился?

- Да.

- А дети есть?

- Да вот жду со дня на день, - сказал смущённо Борис.

- Ну-у, ты вообще молодчина!

- Извини, Федь, но я опаздываю на службу. Ты заходи, я теперь живу вот в этом доме. - Борис указал на дом напротив. - Семьдесят вторая квартира. Ну бывай. - И они, пожав друг другу руки, расстались.

Утром Фёдора разбудил телефонный звонок. Фёдор нехотя встал и подошёл к телефону. Звонил Гриша.

- Алло, Федя? Это я.

- Я понял.

- Ну чего, сегодня к Дому Советов пойдём?

- А чего там делать? Сам же понимаешь, что всё это спектакль, розыгрыш.

- Ясно. Но я всё-таки схожу, гляну, чего там творится.

- Давай, вечером тогда позвони мне, расскажешь.

- Ну, бывай, - и Гриша повесил трубку.

- Фёдор оделся, позавтракал и пошёл на работу. Вечером, вернувшись, Фёдор включил телевизор. На экране появилась мадам Новодворская.

"...Борис Николаевич Ельцин - это один из Беловежских зубров! говорила мадам. - Создав СНГ, он нанёс хороший удар по своим врагам-муравьям. Но муравьям этот урок, видно, не пошёл впрок, они не хотят жить по новым законам индивидуализма, а всё пытаются сохранить свой муравейник коллективизма. Сейчас Борис Николавич Ельцин попробует этот муравейник поджечь. Что смогут на это возразить муравьи? Думаю, они ничего не смогут возразить!" Фёдор переключил программу, на экране появилась другая еврейка: "Борис Николаевич Ельцин заявил, что все, кто собрался у Дома Советов, являются его личными врагами!..." Фёдор опять переключил программу. На экране снова появились два еврея: "Сейчас появилась новая газета, называется "Отечество", - говорил один другому. - Ну, слово "отечество" в этой газете, наверное, пишется с большой буквы? - Да, с большой!" - И оба ехидно захихикали. Фёдор выключил телевизор... В квартиру позвонили. Фёдор открыл дверь, и в комнату ввалился Григорий.

- Что, не ждал? - спросил он, сбрасывая куртку.

- Ну как там дела у парламента? - вместо ответа спросил Фёдор.

- Сейчас расскажу. Дай чего-нибудь поесть, а то я с утра не жрамши!

Фёдор полез в холодильник.

- Они там совсем вольтанулись! - продолжал Гриня. - Полк решили сформировать, отдельный добровольческий мотострелковый полк особого назначения имени Верховного Совета России!

- Красивое название. А оружие дают?

- Конечно, противогазы. При этом у всех спрашивают паспорта и переписывают с них все данные.

- Ну а ты в этот полк записался?

- Я решил пока воздержаться.

- Ещё чего?

- Земляков своих встретил, татар, их человек двадцать из Казани приехали за Россию драться, за Родину против ублюдка Ельцина, и все со своим личным оружием. С ними я в дом Верховного Совета прошёл, и ты знаешь там уже, оказывается, украинцы из Киева приехали, с Полтавщины из Харькова, белорусы из Бреста, группу осетин видел, лезгинцы, башкиры, в общем, со всего Советского Союза. И все со своим оружием!

- Значит, Советский Союз жив?

- Жив! Ельциноиды рано его хоронят.

- Тебе яичницу с колбасой или с салом? - спросил Фёдор.

- Давай с салом! На чём я остановился? Ах, да. Так вот, всех, кто прибывает с оружием, заводят вовнутрь и поручают им охрану какого-либо этажа из коридора. Полазил я по этому зданию, посмотрел, в общем стекляшка. Если что-то, она будет простреливаться насквозь, в прямом смысле этого слова. С одной стороны пуля влетит, с другой вылетит. Длинные прямые коридоры, ни выступов, ничего, и укрыться негде, пули там будут гулять, как проститутка по бульвару. Десять-пятнадцать минут хорошего обстрела, и всех выстригут, одним словом - мышеловка. И никто не готовит здание к обороне, нет чтобы закрыть окна мешками с землёй, забаррикадировать двери и коридоры, выкинуть всю мебель, которая может дать пищу огню. Никто и ухом не ведёт, как будто всё так и надо. А жидов там сколько, мать моя женщина, и все на руководящих должностях.

- Откуда ты знаешь, что они евреи? - спросил Фёдор.

- Я их нутром чую!

- Ну а склады с оружием там есть?

- Есть! - сказал Григорий. - Сам видел. При мне ещё две машины приехали с надписью Хлеб. В подвале их разгружали: помимо автоматов гранатомёты, ПТУРСы и прочие весёлые игрушки. Ребята сказывают, что одних автоматов только тысяч десять будет.

- Дивизию вооружить можно! - заметил Фёдор.

- Во-во, а депутаты только сопли жуют. Ты только представь себе, десять тысяч автоматов в руках русских мужиков, прошедших службу в армии, в отличие от президента. Что тогда будет?! Да этого урода тогда никакой спецназ не спасёт, всё разнесём. И Кремль возьмём, и Останкино.

- Вот именно поэтому они и не дают оружие, - сказал Фёдор, ставя перед другом дымящуюся яичницу.

- Да, видел ещё стройбатовцев, - продолжил Григорий. - Целое отделение во главе с сержантом ушло из части защищать Верховный Совет.

- Молодцы ребята!

- Слава тем, у кого на петлицах запылённый бульдозер стоит! - загремел Григорий. - Слушай, уже поздно, я к тётке не пойду, я у тебя останусь.

- Давай!

Глава шестая

Прошло несколько дней. Дом Верховного Совета был плотно окружён милицией, ОМОНом и другими подразделениями МВД. По приказу Ельцина в здании Верховного Совета было отключено электричество, водоснабжение и канализация. В отношении последней, злые языки поговаривали, что Борис Николаевич лично спустился в колодец и перекрыл её.

Утром двадцать восьмого сентября перед работой Фёдор решил съездить к дому Верховного Совета. Выйдя из метро и пройдя немного, он наткнулся на цепь солдат внутренних войск. Они были в милицейской форме, в бронежилетах, вооружённые дубинками, на головах у них красовались чёрные береты. Командовал ими высокий широкоплечий капитан с красивым лицом. Перед цепью солдат волновалась толпа гражданских людей: "Почему не пускаете? Вы не имеете права, это нарушение Конституции! Кому вы служите? Жидам? Изменникам Родины? Против своего народа идёте?" Капитан обвёл стеклянным взглядом толпу и скомандовал: "Три шага вперёд!" Шеренга ВВ-шников тут же выполнила приказ, оттеснив толпу. Какая-то женщина пожилых лет крикнула в лицо молодому парню:

- У меня же сын такой, как ты, служит...

Закончить она не успела, в следующую секунду ВВ-шник схватил женщину и с силой ударил её головой о каменный забор. Женщина охнула и стала сползать на землю, оставляя на заборе кровавый след. Капитан тут же подскочил к ВВ-шнику и вполголоса произнёс: "Молодец! Правильно!"

Толпа заволновалась ещё больше. Раздались гневные выкрики: "Фашисты! Что вы делаете!" Капитан повернулся к толпе спиной и стал о чём-то разговаривать с лейтенантом. Фёдор тем временем выбрался из толпы и столкнулся с Андреем.

- И ты здесь? Привет.

- Здравствуй, - произнёс Андрей. - Не могу понять, откуда берутся такие гады?

- О чём это ты?

Андрей кивнул в сторону оцепления.

- Ну, ты меня удивляешь, - сказал Фёдор. - Ты же такие умные книжки читаешь, гуманитарное образование имеешь, и задаёшь глупые вопросы. Больное общество и, как следствие, больная армия. Чем этот подлец, - Фёдор кивнул на капитана, - хуже другого подлеца Ерина, бывшего участкового, а теперь министра МВД? Да ничем; и он тоже хочет стать министром. Вот он и карабкается по служебной лестнице, а для этого такие вещи как совесть, честь, присяга, воинский долг - лишняя обуза, от них надо избавиться, и он избавился. Пусти душу в ад, и будешь богат.

- Ну а простые ребята, что же они, ведь русские парни. Видео отделение военных строителей, которые пришли защищать Верховный Совет, и эти - они же одного с ними возраста, такие же солдаты.

- Чего?! - удивился Фёдор и снисходительно улыбнулся. - Ну ты даёшь! Во-первых, они не солдаты, они - ВВ-шники. А во-вторых, между стройбатовцем и ВВ-шником огромная разница, это как небо и земля. К примеру, когда я служил, рядом была ВВ-шная часть, так вот, ихним офицерам мы честь не отдавали, ни один стройбатовец ни разу не козырнул ВВ-шнику, это считалось западло.

- А если бы вам приказали, как этим ребятам, встать в оцеплении?

- У нас больше половины парней были после отсидки, так что ментовать мы бы не стали. Тем более бить кого дубинками. Рота просто разбрелась бы по городу, и потребовалось бы немало усилий, чтобы собрать её снова. И потом, кто бы нам приказал? Вот этот урод, что ли? - Фёдор кивнул на капитана. - Да он бы не смог нашу военно-строительную роту даже построить, не то что приказать, ему бы никто не повиновался. Чтобы ментяра нами командовал? Ну уж нет! А через два-три дня он бы выпрыгнул в окно с пятого или шестого этажа, или полез бы в котлован проверять опалубку, и его залило бы бетоном. Бывают же на стройке несчастные случаи! Ихних офицеров мы презирали, а к рядовым ВВ-шникам относились как к ущербным, недоделанным. Мы их за воинов не считали. В армию призвали, а солдатами они так и не стали: полументы, полусуки, одним словом, опущенные.

А как мы провожали своих дембелей! Шумной толпой вваливались на вокзал, на перрон. Мабуту! Стройбат гуляет, и на наших плечах красовались благородные чёрные погоны, на петлицах стояли запылённые бульдозеры; а эти суки спарывали свои погоны и пришивали синие, зелёные, красные - любые, только не креповые. Потому как их частенько сбрасывали с поездов. Впрочем, с поездов, кажется, их и сейчас выкидывают. Обрати внимание, в ноябре, в декабре месяце как едут домой дембеля. Ты увидишь десантников в аксельбантами, погранцов, моряков с немыслимыми нашивками, но ВВ-шников ты не увидишь. Эти едут домой, как воры, в чужих погонах или в гражданке. Солдатами не рождаются, ими становятся. У щенков должны прорезаться зубы, и они должны заматереть, чтобы стать волкодавами, но из них можно вырастить и шакалов. Всё зависит от того, как воспитывать. Какой-нибудь сельский увалень, из деревни Нижние Тетёрки, попадает вот к такому отцу-командиру,Фёдор кивнул на капитана, - и его воспитают в нужном духе. Посмотри на этих щенков, небось у каждого в кармане лежит по увольнительной записке, оформленной, только печать осталось поставить. Будете хорошо служить пойдёте во внеочередное увольнение в город, а кто плохо, тому печать не поставлю. Вот они и стараются, женщину головой об стенку, а она ему в матери годится. Родину продал за увольнение в город, дешёвка. и стал он опущенным, сучеройдом, хуже пидараста, и будут его теперь в течение всей службы постоянно опускать, опускать, и пойдёт он на дембель в чужих погонах, как вор. Ну, а может, на сверхсрочной останется, до капитана дорастёт и станет вот таким же подонком. Вот он, высокий, стройный, кровь с молоком, об асфальт не расшибёшь, орёл! Но только с вороньими перьями! - Фёдор замолчал.

- Ты немножко не прав, - сказал Андрей. - Если парень вырос в нормальной семье, то никто его не опустит и даже во внутренних войсках он останется самим собой.

- Для этого надо быть сильным человеком, а быть человеком трудно, подлецом легче. Извини, Андрюш, но мне пора на работу. Вечером созвонимся.

- Ну бывай!

Фёдор заспешил к метро, но, не доходя до него, он увидел в сквере на лавочке Гриню, который оживлённо беседовал с какой-то старой еврейкой. Мимо них прошёл пожилой мужчина и сунул в руки Григорию газету.

- Газета русских патриотов, читайте! - произнёс мужчина и пошёл дальше.

- Русский собор, - прочитал Гриня вслух.

- Это фашистская газета! - завизжала еврейка. - Её генерал Стерлигов издаёт, этот гад. Ох и сволочь, ох и сволочь!

- Вы знаете, Роза Львовна, я тоже им недоволен. Чем он занимается? Газетки печатает, брошюрки, и всё, больше ничего. Что толку от этих газет?

- Это фашистская газета. Он заведовал хозяйственной частью КГБ: мётлами, вёдрами, уборщицами, и наворовал "лимоны", теперь на эти деньги печатает эту мерзость. Негодяй!

- И не говорите, на что тратит народные деньги. Нет чтобы создать боевые отряды, вооружить их и устроить военный переворот, а он - газетки, это же не выстрел, ни гранаты и не автомат.

- Гришенька, вы не знаете? - сказала еврейка вкрадчивым голосом. - Он уже создал боевые отряды.

- Неужели?

- Да. Моя сестра всё лето прожила на даче. Так эта сволочь арендовала целый дом отдыха, и его фашисты всё лето так упражнялись.Чего они только так не делали: и бегали, и стреляли, и приёмы всякие изучали, и каждую неделю приезжали новые. У него этих молодчиков уже несколько тысяч.

- Да что вы говорите, - воскликнул Григорий, - кто бы мог подумать!

- Он им всем форму сшил, все они у него вооружены.

- Вы мне прямо глаза открыли, а я уже думал, что он совсем никудышный генералишка, а он, оказывается, достойный, грозный противник. Кстати, вы не скажете, Роза Львовна, где находится этот дом отдыха?

- Их там уже давно нету, он же хитрый.

- Ну так, КГБ-шник.

Неожиданно в сквере появился генерал Стерлигов, он шёл в окружении шести человек и оживлённо говорил одному из них:

- Отбой всем войскам. Всех отвести, и чтоб ни один человек из "Русского Собора" даже близко не подходил к Дому Советов. Это - западня...

Стерлигов прошёл мимо скамейки и стал удаляться.

- Вот сволочь! - опять встрепенулась старая еврейка. - Всех своих людей уводит. Я же вам говорила, хитрая лиса!

- Настоящий генерал! - произнёс Григорий.

- Ну, до свидания, Гриша. Было очень приятно побеседовать с умным молодым человеком.

- Мне тоже было очень приятно!

- Развлекаешься? - сказал Фёдор, подходя к скамейке.

- Шпалеры нужны, шпалеры! - произнёс Григорий, глубоко вздохнув. - Без стволов мы слабая боевая единица. Вот он! - Гриня указал на группу милиционеров, стоящих в оцеплении. - Видишь рыжего? Два часа вчера этого зассанца караулил. Иду я вечером. Уже стемнело. Прохожу мимо оцепления, стоит этот пидор, а с ним ещё человек шесть, и все с автоматами. Ну, я себе иду и вдруг слышу, этот рыжий говорит: "Ссать хочу, умираю! Когда же смена придёт?" - Гляжу, рядышком кустики. Очень они мне понравились, хорошие, густые, то, что надо. Щас, думаю, ты у меня обоссышься. Виду я не подал, пошёл себе дальше, сделал небольшой крюк и тихо-тихо залез в кусты. Сижу, жду. Ремень с брюк снял, удавочку для него приготовил. Сейчас, думаю, удавлю эту падлу, а автомат себе заберу. Жду, полчаса жду, час, а этот паразит с ноги на ногу мнётся, подпрыгивает, а ссать не идёт. Ну что ты будешь делать. я уже злиться начал, думаю, долго, гад, ты надо мной издеваться будешь! Пойдёшь ты писать или нет?! Йогу на помощь призвал - науку индийскую. Стал я ему мысленно внушать, иди скорей в кусты, иди в кусты, у тебя сейчас лопнет мочевой пузырь, иди в кусты и сикай, иди сикай!

- Ну и как, помогло?

- Он ещё выше прыгать стал. Потом всё-таки не выдержал и пошёл ко мне, я уже было обрадовался, ну, думаю, наконец-то созрел. Двух шагов не дошёл, встал и стоит. Я на него из кустов смотрю, а он бледный, как мел, губы дрожат, руками чего-то сучит и глаза жалостливые-жалостливые. Стоит, топорщится, как мышь, и ни с места. Минуту так простоял, потом повернулся и бегом к своим, а они над ним ржут, а он по новой с ноги на ногу переминается и снова на меня смотрит, и опять жалостливо-жалостливо.

- И чем кончилось?

- Да ничем. Час я его ещё пас. Потом машина приехала, они в неё попрыгали и укатили, а вместо них встали другие. Вон он теперь, козёл!

- Да, Трофанчик, не повезло тебе, но ты не отчаивайся. Мне, к сожалению, уже пора. Доброй охоты, Ка-а!

- Доброй охоты, Маугли!

Вечером Фёдор снова пошёл к Дому Советов. Оцепление уже было более внушительное. Улица была перегорожена водовозными машинами, перед машинами была колючая проволока, перед колючей проволокой стояла цепь ВВ-шников и милиции с дюралевыми щитами и с дубинками.

"Утром проволоки не было", - сказала пожилая женщина с чёрным зонтиком. "Это спираль Бруно, - пояснил мужчина средних лет в бежевой кепке. Запрещённая всеми международными договорами и соглашениями". "А что в ней такого?" - спросила женщина. "Если вы случайно заденете её ногой, вы оттуда свою ногу уже не вытащите. Проволока начинает раскручиваться, и вы запутываетесь в ней ешё больше, и чем больше вы дёргаетесь, тем больше она раскручивается. Раскручивается проволока по спирали, причём колючки-лезвия впиваются в ваше тело и секут вас, пока не засекут до смерти. Страшная вещь, выбраться без посторонней помощи из неё невозможно".

Фёдор достал фотоаппарат, сделал несколько снимков и выбрался из толпы. Рядом было какое-то административное здание. Фёдор обратил внимание, что одна из дверей приоткрыта, он подошёл, толкнул дверь и оказался на лестнице. Лестница привела его на крышу.

"Это я удачно зашёл, всё как на ладони".

Перед милицейскими цепями толпился народ, их было около десяти тысяч. Позади и по бокам стояли небольшие отряды милиции и ВВшники. Прежде чем окончательно стемнело, Фёдор успел отснять целую плёнку.

Едва наступила темнота, над толпой поплыли облака белого дыма, это был слезоточивый газ. Люди кашляли, отплёвывались, закрывали лица носовыми платками, но оставались на месте. Спустя час, убедившись, что с помощью газа рассеять толпу им так и не удастся, отряды милиции и ВВ-шников пришли в движение. Сдвинув дюралевые щиты, они стали наступать на демонстрантов с двух сторон. Время от времени милиция пускала в ход дубинки, нанося удары по головам. Демонстранты на удары не отвечали, если кто-либо хватал камень или палку, его останавливали свои же. Спустя полтора часа толпу оттеснили на проспект, здесь её рассекли на две и стали теснитдь в двух разных направлениях.

Прошло не более пятнадцати минут, и перед милицейскими цепями снова стали собираться люди, с каждой минутой их становилось всё больше и больше. Внезапно ВВ-шные цепи раздвинулись, и отряд омоновцев с криком бросился на людей. Раздались крики избиваемых, завизжали женщины. Людей сбивали с ног и топтали их ногами. Спасаясь от озверевших омоновцев, демонстранты бросались в разные стороны. Фёдор увидел женщину с чёрным зонтиком, она бежала изо всех сил, а за ней гнались двое, третий бросился наперерез ей. Размахнувшись щитом, он ударил её ребром по лицу. Женщина вскрикнула и рухнула навзничь, омоновцы тут же принялись бить её ногами. Рядом ещё пятеро омоновцев настигли мужчину в бежевой кепке. Мужчина пытался как-то сопротивляться, но его сбили с ног и забили ногами. Через несколько секунд всё было кончено. Мужчина и женщина лежали в крови и не подавали признаков жизни, тогда омоновцы подхватили их и поволокли к колючей проволоке, туда же они приволокли ещё пятнадцать окровавленных тел. Люди лежали на асфальте без малейшего движения. Подъехали три машины скорой помощи, людей погрузили и увезли.

Фёдор вдруг обнаружил, что до боли в суставах сжимает свой фотоаппарат, злоба и бессилие переполняли его. Он спустился вниз и вышел на улицу. На том месте, где только что произошла трагедия, алели пятна крови и лежал сломанный зонтик. Он услышал шум и неожиданно для себя увидел целую роту ВВ-шников, они были в десяти шагах, у самой стены здания, поэтому с крыши их не было видно. Командовал ротой всё тот же высокий, стройный капитан, который был и утром.

- Для бестолковых объясняю ещё раз! - говорил капитан. - Удар наносится не мышцами плеча, а кистью, кистью работать надо. Вот так, - и капитан несколько раз взмахнул чёрной дубинкой. - Удар получается гораздо резче и мощнее. Сила здесь не нужна, главное - резкость. Бить старайтесь по лицу. Лицо у человека самое уязвимое место, при хорошем ударе расшибаешь нос, губы. Понятно?

- Защитнички! - сказал громко Фёдор.

Капитан обернулся, его стеклянные глаза сузились, и он произнёс:

- А ты кто?

- А я - воин Советской Армии, в отличие от тебя, жидовский прихвостень! Ну, иди сюда, я покажу твоим салабонам, как надо правильно наносить удары! С этими словами он нагнулся и поднял с асфальта сломанный зонтик. - Ну давай, сучеройд!

Капитан злорадно ухмыльнулся и, сжимая дубинку, шагнул вперёд. Он сделал несколько шагов и вдруг остановился, увидев, как из микроавтобуса неподалёку выходят люди с видеокамерами.

- Проходите, пожалуйста, проходите! Не мешайте работать! - закричал капитан громким елейным голосом. - Пожалуйста, проходите, здесь нет ничего интересного! Не мешайте работать.

Фёдор обернулся, увидел людей с видеокамерами и понимающе произнёс:

- Работничек!

Он двинулся вдоль строя.

- Ну чего приуныли, изменники Родины! Завтра все денежный перевод получите из Вашингтона. Каждой шестёрке по шесть долларов за верную службу!

ВВ-шники смотрели злыми глазами, сжимали чёрные дубинки, но нападать не решались.

Глава седьмая

Прошло несколько дней, и с каждым днём противостояние народа ельцинскому режиму становилось всё более напряжённым. Всё ожесточённее и злее избивала милиция безоружных людей, но всё упорнее и настойчивее пытались люди пройти к осаждённому Дому Советов. Каждый день в Москву прибывали верные Ельцину милицейские подразделения из других городов. Ходили слухи, что на помощь ельцинскому режиму из Прибалтики прилетели отряды эстонских, латышских и литовских фашистов, а также с Украины и из других советских республик.

Утро третьего октября не предвещало никаких больших событий. Накануне организация "Трудовая Россия" объявила о проведении митинга на Октябрьской площади. Ельцинские власти мешали по-прежнему, на выходе из метро стояли цепи милиции и не пропускали никого на площадь. Просачиваясь переулками в обход цепей, на площади всё же собралось около двадцати тысяч человек. Трепетали на ветру андреевские и державные знамёна рядом с алыми стягами. На возвышении стояла девочка лет шести и держала плакат "Русские, встаньте с колен!"

Примерно к семнадцати часам милиция стала перемещаться к зданию МВД, где садилась в машины и уезжала. Митингующие построились в колонну и двинулись по Садовому кольцу. На Крымском мосту путь им преградила цепь ВВ-шников, плотно сдвинув щиты. Колонна уверенно двигалась на эту стену, отдалённо напоминающую римскую черепаху, в считанные секунды демонстранты разметали её и устремились дальше, сметая одну за другой ВВ-шные цепи.

Фёдор бежал в колонне, пытаясь оказаться в её голове, но это ему никак не удавалось, колонна двигалась слишком быстро. Вокруг оказалось немало захваченных ВВ-шников, с них снимали бронежилеты, каски, забирали дубинки и отпускали. Как листья, гонимые свежим ветром, впереди толпы бежали милиционеры и ВВ-шники, спасаясь от праведного народного гнева. Они прыгали в свои машины и уезжали, но большинство машин остались стоять на месте. Два автомобиля, видно, управляемые очумевшими от страха водителями, столкнулись друг с другом, тут же в них врезался третий. Из машин, как тараканы, повыпрыгивали ВВ-шники и разбежались в разные стороны. Несколько омоновцев бежали за автобусом и заскакивали в него на ходу, но троим сделать это не удалось, автобус ушёл. Обернувшись и увидев приближающуюся толпу, все трое разом упали на колени перед народом:

- Миленькие! Родненькие, только не бейте, только не бейте! - завизжал один из них.

- У меня трое детей, у меня трое детей! - вторил ему другой.

Какой-то молодой парень подбежал и замахнулся на омоновца, но его тут же схватили за руку.

- Не надо, не марай руки об эту мерзость! - сказал пожилой мужчина. - А ну, снимайте бронежилеты!

Омоновцы послушно стали выполнять приказ. Народ тем временем двигался дальше. Фёдор подбежал к одной из брошенных машин и, заглянув в кабину, увидел ключ зажигания, вставленный в гнездо. Он рванулся к другой, и там ключ был в замке.

- Очень занятно, - подумал он, усаживаясь в кабину. Машина завелась с полоборота. В кабину прыгнул молодой парень:

- Давай, поехали, Дом Советов надо освободить! - крикнул он, в кузов тем временем садились люди. Машина двинулась вслед за колонной.

- Ну что ты так медленно! - горячился парень.

- На людей что ли ехать?!

- Ты попробуй в обход, мы должны быть во главе, чтобы прорывать омоновские цепи!

Они свернули на боковую улицу и, кружа по переулкам, устремились к Дому Советов. Прохожих на улицах было немного, большая часть их была равнодушна к происходящему, но были и такие, которые приветствовали мчащийся автомобиль с бьющимся на ветру андреевским флагом. Когда машина достигла Дома Советов, оцепление там уже было прорвано, милиции и омона простыл и след. Спираль Бруно исчезла, в одном месте пылала поливальная машина. На площади шёл многотысячный митинг. Настроение у всех было приподнятое. Из толпы вынырнул Григорий.

- Привет! Это ты машину пригнал? Молодец! Только что взяли мэрию, сейчас пойдём брать Останкино. Победа! Наша берёт!

В толпе появились двое крепких парней в камуфляжной форме и со странными нашивками, вокруг них бурлил людской водоворот.

- Мы из охраны Останкинского телецентра, - громко говорил один из парней. - Весь личный состав целиком поддерживает Верховный Совет, пусть придёт какая-нибудь небольшая демонстрация, и иы готовы вам сдаться!

Эти слова вызвали большое воодушевление, обоих охранников проводили до ближайшего подъезда, и они вошли в Дом Советов. Фёдор последовал за ними, но в Дом его не пустили. Тем временем народ стал грузиться в машины, и они поехали брать Останкино.

Григорий мчался в одном из автомобилей. На одной из улиц их стали обгонять бронетранспортёры с солдатами. Солдаты были тридцати-сорокалетнего возраста. Из машин им кричали: "Ельцину крышка! Переходите на нашу сторону!" Солдаты кивали в ответ и многозначительно улыбались.

Когда колонна достигла телецентра, уже смеркалось. На углу основного здания стояло пять бронетранспортёров, чтобы не допустить провокаций, спиной выстроилась цепь казаков, человек двести, они были все без оружия, только их командир был при шашке.

У входа в здание стояла плотная толпа. Только двадцать человек были вооружены автоматами, остальные безоружны, ещё один парень был вооружён гранатомётом с одной единственной гранатой. Гранатомёт показался Григорию очень знакомым. "Где-то я его видел? - подумал он, но вспомнить никак не мог, и вдруг неожиданно из памяти выплыла страница журнала "Техника молодёжи". - Ба-а, да ведь это же первый советский гранатомёт сорок какого-то года выпуска, старьё, сейчас такими не воюют даже в Африке, откуда он его только откопал?" Быстро темнело, автобусы подвозили всё новых и новых людей, все без оружия. Собралось уже несколько тысяч. Было много кино- и телекорреспондентов. Около восми часов человек десять автоматчиков во главе с генералом Макашовым направились к зданию аппаратно-студийного центра, что было напротив. У входа в него собралось сотни три-четыре людей. Люди размахивали флагами и кричали: "Выходи! Не бойтесь, выходи!" Но здание хранило молчание, оно было всё затемнено, и во всём его облике было что-то зловещее и страшное. Пять грузовиков освещали его фарами, неожиданно один из автомобилей сорвался с места и ударил в двери, затем дал задний ход. Внешние двери были разбиты, но задние лишь незначительно повреждены, кабина задевала потолок, и машина не могла проехать дальше.

- Назад, всем отойти назад! - крикнул генерал Макашов, он повернулся и вошёл в здание. Через минуту изнутри донёсся его голос: "Я, генерал Советской Армии Макашов, на основании решения Верховного Совета России приказываю вам немедленно покинуть здание. Обещаю вам и вашим людям полную неприкосновенность! Вы меня поняли, майор, всех отпустим с миром!".. Чуть позже генерал вышел на улицу.

- Отказываются подчиниться! - произнёс он.

Рядом с Григорием стоял пожилой мужчина и настраивал приёмник.

- Чего это у тебя? - спросил Гриша.

- Я радиолюбитель, мне друзья подсказали модуляцию, которой спецназ пользуется, вот спаял схемку, попробуем их послушать.

Из приёмника вырвался голос: "...Шестой, шестой, я - первый! Видите гранатомётчика?" "Видим". "Уничтожить!"

Тут же грохнул одинокий выстрел, и автоматчик, что стоял слева от входа, охнул и стал сползать вниз по стене, его тут же подхватили и понесли.

"Идиоты! - раздалось из динамика. - Я же сказал гранатомётчика!"

Из окон второго этажа ударили автоматные очереди, но парень с гранатомётом всё же успел выстрелить в одно из них, и тут же рухнул на асфальт.

В следующее мгновение Григорию показалось, что расстояние до автобуса, стоящего справа, метрах в двадцати, он преодолел за один прыжок. За автобусом укрылось пятнадцать человек, но он был совсем маленький, Курганский, и люди лежали друг на друге. Большое количество людей не успели покинуть зону обстрела и вынуждены были лечь на асфальт, теперь спецназовцы занялись их уничтожением. Они расстреливали беззащитных людей перекрёстным огнём из телецентра и аппаратно-студийного комплекса. Было хорошо видно, как трассирующие очереди впиваются в тела несчастных, при этом они как-то странно дёргались и подпрыгивали, будто это были не живые люди, а большие куклы, и по асфальту текла алая человеческая кровь. По площади носились бронетранспортёры, поливая из пулемётов направо и налево, и над каждой башней позвышался пулемётчик, высунувшись по пояс. Они были уверены в своей безнаказанности, так как знали, что все двадцать вооружённых ополченцев расстреляны в первые секунды у входа. Григорию хотелось разглядеть их лица, но лиц не было, вместо них были чёрные обезьяньи маски. Он лежал за автобусом, вжимаясь в асфальт. Пули с неприятным дребезжащим звуком впивались в обшивку, в колёса. Желая выкурить лежащих людей, спецназовцы стали стрелять по автобусу баллончиками с газом. Люди кашляли. отплёвывались, но не двигались с места. Рядом с Григорием лежал подросток лет четырнадцати, неожиданно он дёрнулся и застонал.

- Что с тобой? - спросил Григорий.

- Меня ранило!

- Куда?

- В ногу! В ногу!

- Потерпи, браток, всё это скоро кончится!

Метрах в пяти от автобуса лежали мёртвые кинооператоры, были хорошо видны их бледные лица, тут же валялась видеоаппаратура. Расстрел продолжался около часа, потом наступило затишье, воспользовавшись этим, Григорий быстро вскочил, схватил раненого подростка и бегом бросился с площади, за ним рванулись и остальные, кто прятался за автобусом, прихватив раненых. Гриша побежал за угол аппаратно-студийного комплекса и опустил раненого подростка, вся его правая нога была в крови. К ним подбежала молодая девчонка в белом медицинском халате, она торопливо расстёгивала сумку с красным крестом.

- Я сам справлюсь, сестрёнка, - сказал Григорий, забирая у неё бинт и вату. - Помоги другим.

Девчонка бросилась к другому раненому, а Гриша перевязывал подростка.

- Жжёт, вот здесь жжёт! Больно! - стонал мальчишка.

- Потерпи, потерпи, браток, ты же мужчина!

Тем временем на площадь выехали три поливочные машины, и трое парней принялись подбирать и затаскивать в кабины раненых.

К углу здания подъехал ЗИЛ-131, девчонка в белом халате подбежала к машине, что-то сказала водителю, затем прыгнула в кабину, и они выехали на площадь. Едва машина поравнялась со входом, как по ней ударили трассирующие очереди. ЗИЛ вспыхнул, как факел, из его кабины не выскочил никто.

Несколько молодых ребят, прикрываясь цоколем здания и козырьком над первым этажом, стали подползать ко входу и вытаскивать оттуда раненых. На край площади выехал бронетранспортёр, остановился и ударил из крупнокалиберного пулемёта по жилым домам со стороны метро "ВДНХ", другой бронетранспортёр, видимо, окончательно осатанев от крови и убийств, выехал на улицу Королёва и открыл огонь по проезжающим машинам. Один из автомобилей сразу же загорелся, другой, вильнув в сторону, врезался в столб, остальные остановились, и люди из них бросились врассыпную. БТР ударил по ним из пулемёта, потом ещё немного пострелял по окнам жилых домов и после этого вернулся на площадь.

Молодые парни, бросая бутылки с бензином, подожгли угол здания аппаратно-студийного комплекса. Сильное пламя охватило угловую комнату на втором этаже.

Григорий тем временем заметил несколько легковых автомобилей, стоящих неподалёку. Он подбежал к одному из них, выдавил ветровое стекло и открыл дверь. Тут же завыла сирена, но Гриня уже открыл капот и хозяйничал вовсю. Его примеру последовали и другие, стали заводить остальные машины и сажать в них раненых. Раненого подростка Григорий посадил рядом с собой, на заднее сиденье к нему поместили ещё четверых. Он сел за руль, и машина тронулась прочь от Останкино. Вскоре они приехали в больницу. В приёмном покое стали принимать раненых, у дверей стоял молодой охранник в пятнистой одежде. Он молча взирал, как раненым оказывают первую помощь, как их кладут на носилки и увозят.

Григорий вышел на улицу, неожиданно его догнал охранник:

- Погоди, браток, я с тобой!

Они сели в машину и двинулись по ночной Москве к дому Верховного Совета России.

Глава восьмая

Фёдор шёл по Тверской улице, когда путь ему преградила баррикада. Над баррикадой развевался русский торговый флаг, рядом с флагом стоял мужчина с автоматом "Узи" на плече. Фёдор прошёл баррикаду и оказался на площади перед Моссоветом. Горели костры, шатались люди их было тысяч пять. Вокруг одного из костров сидели бомжи, в нос ударил резкий запах немытого человеческого тела. Бомжи сидели молча, тупо уставившись в одну точку. В это время какие-то люди стали выносить из дома Моссовета ящики. Бомжи сразу же ожили, они вскочили и побежали навстречу этим людям, вскоре они вернулись к костру, неся бутылки с водкой, пивом и дымящуюся снедь.

- Я же говорил, что сюда надо идти, а вы мне не верили, дурачьё, у демократов всегда найдётся что-нибудь пожрать и выпить.

Возле памятника Юрию Долгорукому собралась толпа, вдруг она пришла в движение и радостно завизжала. Фёдор направился туда, в середине стоял невысокий лысый еврей, и все внимательно слушали его.

- ...Останкино отбили! - говорил он. - Народу там положили сотни четыре, не меньше.

Толпа одобрительно загудела. Лысый еврей стал рассказывать подробности расстрела, и чем больше он рассказывал, тем громче гудели окружающие, и на их лицах светилась радость.

- Уничтожить, перестрелять всех, как бешеных собак! - закричал толстый мужчина с тройным подбородком.

- Раздавить русскую гадину! - завизжала старая еврейка и притопнула тоненькой ножкой.

Вверху на каменном постаменте возвышался князь Юрий Долгорукий, восседая на своём боевом коне, он молча наблюдал, как внизу бесновалась нерусь.

Фёдор выбрался из толпы и направился на другой конец площади. Неожиданно его окликнули, у ближайшего костра сидело несколько человек. Среди них Фёдор узнал своего институтского товарища Валентина, проститутку Люську и педераста Аркашеньку.

- Федя, вот уж не чаял тебя здесь увидеть, - произнёс Валентин, поднимаясь навстречу. - Значит, ты с нами, с демократами?

- Нет, я не с вами, я здесь случайно.

- Значит, ты всё ещё на стороне защитников парламента?

Фёдор усмехнулся.

- Скажите, а что за люди собрались у Белого дома? - спросила молодая девица с крашеными рыжими волосами.

- Там фашисты, шовинисты и шизофреники! - проговорил скороговоркой, как заученную роль, Валентин, усаживаясь у костра и открывая очередкую банку с пивом.

- Ну, ты это врёшь! - сказал Фёдор. - Если открыть политический словарь и посмотреть значение слова "фашист", то ты прочтёшь, что фашизм - это одна из форм капитализма, когда он начинает терять власть, то он прибегает к грубому физическому насилию, что Ельцин и сделал сегодня, так что фашист это он, самый настоящий, без изъяна. Что касается шовинизма, то в Дом Советов съехались люди со всего Советского Союза, представители почти всех национальностей, так что тут ты опять врёшь. Ну а насчёт шизофрении, вот тут ты прав, там действительно собрались одни шизофреники. Двадцать восемь панфиловцев тоже были шизофреники, немцы полстраны захватили, Красную Армию разбили. На них пятьдесят танков прёт, а их только двадцать восемь, и позади никого, путь на Москву открыт, всё - война проиграна, погибать уже бессмысленно, надо в плен сдаваться, а они - идиоты, под танки с гранатами бросаются, ну разве не шизофреники. Будь на их месте французы или англичане, бельгийцы или голландцы, умные цивилизованные народы, они бы всё тщательно взвесили, здраво рассудили бы и сдались, потому что умные, и ты, Валя, тоже не растерялся бы, сразу лапки кверху поднял, потому что умный, цивилизованный человек; и в концлагере бы ты не пропал, ты бы сто раз изогнулся, извернулся, как удав гнутый, и заделался бы какой, ну и вешал бы русских, поляков, чехов, словаков не потому, что ты злодей, а потому, что так сложились обстоятельства, ты никогда не можешь быть выше их, они выше тебя. Такие, как ты, никогда не идут против ветра, потому что ты умный человек, а людей тебе было бы искренне жаль, и ты бы намыливал им верёвку мылом, чтобы меньше мучились. Ну а когда война бы закончилась, ты опять извернулся бы и оказался в американской зоне, и сейчас ты спокойно бы доживал свой век где-нибудь в Майями, имея виллу, две машины, детей, внуков и счёт в банке, потому что ты умный, цивилизованный человек, новый русский, а панфиловцы, они давно уже сгнили, шизофреники. Однако я только не пойму, почему ты сюда пришёл. Вдруг здесь тоже начнут стрелять?

- А куда же ему деваться, если его шеф здесь? Он за ним, как нитка за иголкой! - ехидно сказала Люська.

- Веньямин, значит, здесь? - переспросил Фёдор.

- Он сейчас в Моссовете заседает, про тебя, между прочим, спрашивал, хочет тебя видеть, - произнёс Валентин, наслаждаясь пивом, было видно, что он нисколько не обиделся.

- Что же вы стоите? - сказал педераст Аркашенька, глядя на Фёдора снизу вверх. - Присаживайтесь, у нас "Амаретто" есть, хорошее вино.

- У меня аллергия, - Фёдор развернулся и зашагал прочь. На Манежной площади его догнала иномарка. Машина резко затормозила, и из неё вышел Веньямин.

- Садись, подвезу. - Фёдор сел в машину. - Ребята говорят, что видели тебя у Моссовета, ты напрасно ушёл.

- Что произошло в Останкино?

- Разве ты не слышал лысоватого мужчину? Он выступал у памятника.

- Значит, это правда, в Останкино расстреляли безоружную толпу?

- Да, всему этому сборищу патриотов устроили хорошую кровавую баню.

- И тебе их не жалко?

- Кого? Этих шизофреников? Я давно тебе хотел сказать, поскольку ты мой друг детства, и мы с тобой когда-то в пионерлагерь вместе ездили, и в колхозный сад за яблоками лазили, чтобы ты прекратил маяться дурью и спустился с небес на землю. Я понимаю, что ты любишь русскую историю, русскую культуру, русский народ. Но сейчас этого народа просто нету, его не существует. Есть только быдло, стадо баранов, которые не заслуживают другой участи, кроме как быть зарезанными. Навоз, на котором мы взрастим нашу новую цивилизацию, и править миром будем мы - евреи, народ, избранный самим богом!.. У каждого народа есть свой дух, присущий только ему. Уничтожь этот дух, и народ исчезнет, люди останутся, но они потеряют своё национальное лицо и осознание своей общности. Но носителем этого духа является далеко не весь народ, а лишь небольшая его часть. Человеческое общество подобно слоёному пирогу, оно делится на касты: есть благородные касты, каста воинов, каста царей, каста мудрецов, учёных, художников и т.д. Людей, принадлежащих к благородным кастам, мало, именно они и являются носителями национального духа. Основная же масса людей относится к низшим кастам, это рабочий скот, он может только работать и выполнять приказы, на большее они не способны. Так вот, начиная с тысяча девятьсот четырнадцатого года, мы истребили все ваши благородные касты. Первая мировая война, гражданская, красный террор, в Отечественную войну легли последние остатки - цвет вашей нации. При этих словах Веньямин злорадно засмеялся. - Нет, кое-кто, наверно, уцелел, но эта величина настолько мала теперь, что ею можно пренебречь. Осталось только быдло, рабы, которые будут выполнять все наши приказы и не посмеют ослушаться. Всё решает наследственность, генетика, у героя рождается герой, а у морального урода рождается урод. Уничтожая благородные касты, и прежде всего касту царей и касту воинов, мы давали возможность плодиться ублюдкам. Двуногие твари, которых теперь миллионы, они ничего не хотят знать и понимать. Да, русский народ был великим народом, у вас были герои, были учёные, но теперь всё это уже в прошлом. Раньше достаточно было только ударить в колокол, в набат, и ваш народ поднимался на борьбу с захватчиками, теперь уже целую неделю омоновцы откровенно убивают людей, а народ не шелохнётся, и эти идиоты, что собрались у Дома Советов, не хотят этого понять, что их игра проиграна, им надо о себе подумать, о своей личной жизни. Ты обратил внимание, какие они все разные по поведению, по разговору, даже по одежде, это сборная солянка из остатков благородных каст, которые съехались со всей страны. Они уже ничего не смогут изменить, они уже обречены, потому что нет больше русской нации, и русский дух не существует, его нет!

- Значит, утром вы добьёте последних из могикан? - спросил Фёдор.

- Не-е-ет, зачем, мы их используем, чтобы поставить на место остальное быдло. Утром к Белому Дому подойдут танки и сразу же, без предупреждения, откроют огонь. Обстрел будет продолжаться десять минут. Шизофреники сразу же поднимут белый флаг, но их всё равно будут расстреливать, не будут стрелять только по тем окнам, где будут белые флаги. Скоро шизофреники это поймут и в каждое окно выкинут по белой тряпке. Ты только представь себе это зрелище! Огромное здание, и из каждого окна свисает белое полотнище, а потом они начнут выходить с поднятыми руками, дрожащие от страха, бледные, трясущиеся, и бросать оружие к ногам победителей. Всё это будут снимать телекамеры и транслировать на весь земной шар, и человечество всего мира увидит, что ждёт тех, кто посмеет встать на пути нашего владычества. Все граждане бывшего Советского Союза прильнут к телевизорам и увидят жалких, дрожащих, нет, не людей, а существ, и уже никто не посмеет выступить против нас. Кажется, у уголовников это называется "опустить" так вот, мы опустим весь народ, всех обитателей бывшего Советского Союза! - И Веньямин самодовольно улыбнулся.

- Ну а если защитники Дома Советов не сдадутся? - сказал Фёдор.

- Куда же они денутся? С голыми руками против танков не попрёшь.

- А если Руцкой раздаст оружие, там же помимо автоматов сотни гранатомётов и ПТУРСов.

- Он же почётный гражданин Израиля, разве ты не видел по телевизору, как он рыдал возле Стены Плача, как и положено настоящему еврею. Нет, несколько десятков автоматов он выдаст, спектакль должен иметь соответствующее оформление. Из Израиля сегодня прибыли спецподразделения снайперов, они засядут на чердаках и будут отстреливать прохожих.

- Зачем? - удивился Фёдор.

- Здесь преследуется цель чисто ритуальная. Евреи в самом сердце России, в Москве, забивают русских свиней. Я рассказал тебе всё это, чтобы предостеречь тебя от ошибок, которые могут быть для тебя роковыми. Ты же мой друг. И я помню, как когда-то ты учил меня драться, как однажды из-за меня ты принял побои. Я ничего не забыл, поэтому прекрати валять дурака и займись делом. Мы строим новый мир, новое общество, и ты можешь занять в нём неплохое место, если будешь стараться...

- Останови машину, - сказал Фёдор.

- Куда это ты?

- А я хочу посмотреть, как они возьмут Дом Советов за десять минут, произнёс Фёдор, выходя из автомобиля. - То, что всё это спектакль, я верю, Веня, знал и без тебя, и я не собирался в нём участвовать, но теперь, после Останкино, я приму участие, и пусть Ельцин ведёт свою банду с танками, с ракетами, с вертолётами, я принимаю бой! Неравный, с голыми руками, и мы ещё посмотрим, кто кого одолеет. Я вообще-то уже шёл туда, ты меня вовремя подбросил. Пока!

- Подожди, это же безумие, они же там все обречены, что ты там сможешь изменить один...

- Я же тебе объяснил, я принимаю бой, а ты иди на север, там безопаснее.

- Не понимаю?!

- Читай сказку "Маугли", поймёшь! - и Фёдор зашагал к Дому Советов.

Глава девятая

У дома Верховного Совета на площади по-прежнему толпился народ, но людей было значительно меньше, тысяч десять. Общее настроение уже было другое, во всём чувствовалась тревога, и она с каждым часом нарастала. На тротуаре стоял Григорий.

- Трофанчик, живой! - воскликнул Фёдор, бросаясь к нему. Григорий улыбнулся. Он был в милицейском бронежилете, на плече у него висел автомат "ксюша". - Тебе никак оружие выдали?

- От них дождёшься, от этих болтунов. Мы тут по дороге двух ментов встретили, ну и позаимствовали. Кстати, познакомься, это Вася - афганец, Гриша кивнул на молодого парня в камуфляже, стоящего рядом, он тоже был в бронежилете и с автоматом.

- Молодцы! А Андрея не видел?

- Он домой рванул, у него там пистолет спортивный мелкокалиберный есть. Скоро будет.

Из подъезда выскочили человек двадцать автоматчиков и стали грузиться в машину.

- В Останкино, мужики?- спросил Гриня.

- Нет, таможню брать!

- Это какую таможню, которая на трёх вокзалах?

- Угу!

- Зачем? - удивился Фёдор.

- Ну ты подумай, - воскликнул Григорий, - быки просто какие-то, ваты бубновые, откровенно вальтуют, на черта им сдалась эта таможня, кому она вообще нужна? Надо взять сотни две автоматчиков, десяток гранатомётов и ещё раз атаковать Останкино. Захватить его, переломить ход событий в свою пользу. Надо действовать, а они сопли жуют! Мы тут по дороге сюда Анпилова встретили. Мы с Васей к нему, так и так, давай, командуй! А он только руками разводит и говорит: "Я митинг могу провести, демонстрацию организовать, а штурмовать Останкино - это не моя стихия, я же не военный".

- М-м-да! Вообще-то он прав. А что там за казаки? - Фёдор показал на ближайшую баррикаду, на которой суетились люди в папахах.

- Это Оренбургская казачья сотня. Они давеча такой спектакль закатили. Набрали где-то консервных банок, больших, из-под кильки, сложили их штабелями, чтобы издали хорошо было видно, потом выставили цепь охранения и стали эти банки закапывать в разных местах. Что тут началось! Сбежались журналисты, целая кодла, хотят приблизиться к баррикаде, а казаки их не пускают, они кричат, волнуются: - Что вы делаете?! Кто дал вам право минировать центр города? Это варварские методы ведения войны! Это нарушение международного соглашения! Мы сообщим об этом в наших газетах! - В общем, столько визгу было, вони от этих общечеловеков, хоть топор вешай. Одним словом, это надо было видеть. Если казачья уловка сработала, то с этой стороны ельциноиды уже не сунутся!

- Казаки всегда были мастера на всякие военные хитрости, это у них в крови, - сказал Василий.

К подъезду подъехали три легковые машины, и из них стали вытаскивать раненых. Раненых клали на носилки и уносили в Дом Советов.

- Откуда их? - спросил Фёдор.

- Из Останкино! - последовал ответ.

- Зачем же их привезли сюда? Их надо в больницу, им же нужна медицинская помощь.

Но Фёдору никто не ответил, только Григорий многозначительно произнёс: - Я охреневаю, дорогая редакция!

- Что такое охреневать? - спросил Василий.

- А это когда ты медленно превращаешься в большой и толстый хрен!

Из темноты выступил Андрей: - А вот и я!

- Ну как, принёс?

Андрей вытащил из-под куртки спортивный пистолет.

- Вот он, ТОЗ-35 называется.

Григорий взял пистолет и подкинул его на ладони.

- Увесистая штука. А патроны есть?

- Всего десять штук.

- Не густо, - сказал Гриня, возвращая пистолет Андрею.

- Слушай, Трофанчик, - произнёс Фёдор, - хочу тебя спросить. Ты спецназовцев, что в Останкино людей постреляли, видел?

- Ну!

- Это правда, что они все в чёрных масках?

- Да. Для глаз прорезаны два больших правильных круга и третий, овальный - для рта с носом. Лицо превращается в жуткую обезьянью харю.

- Они, кстати, называются спецподразделение внутренних войск "Витязь", - заметил Василий.

- Как? - удивился Григорий, - "Витязь"? Это они - витязи? ВВ-шники? Может, они себя ещё и воинами считают, эти уроды? - Григорий достал пачку сигарет и закурил. - Слушай, Андрюх, а ты не знаешь, для чего им эти обезьяньи намордники, для понта что ли?

- Нет, там другая цель. Дело в том, что американский солдат считается самым трусливым в мире, и американцы весьма обеспокоены этим и очень хотят сделать его похрабрее. У них существует целый ряд институтов с большим штатом сотрудников, где всерьёз изучают человеческую психику. Такие вопросы, как, скажем, почему порой горстка солдат бьётся с целой армией до последнего патрона, погибает, но в плен так и не сдаётся, и те же самые солдаты в другой ситуации вдруг бегут, как стадо баранов, бросая оружие. Всего лишь оттого, что в их войске завелась одна паршивая овца, которая крикнет: "Пропали, братцы! Нас предали!" И всё, начинается паника. Денег на эти исследования американцы не жалеют. Так вот, они подсмотрели у папуасов, людоедов, что те, когда воюют друг с другом, перед боем разукрашивают свои рожи, да так, что не только враги, а свои узнать не могут, кто есть кто, и такой человек становится полностью раскованным. Он как бы освобождается от совести, он уже не боится струсить в бою, испугаться. Если испугался, сбежал, то у любого ручья харю свою обмыл, по новой её размалевал и всё, это не я убегал и визжал от страха, а другой, у меня морда по-другому разрисована. Можно убить ребёнка, добить своего раненого товарища, и тебя никто не узнает. Такой человек действует в бою намного смелее и нахальнее, и вторая цель, которая преследуется, это запугать противника своим страшным видом, сломать его волю. Американцы сейчас ввели в своей армии боевую косметику, и их солдаты на учениях мажут свои физиономии краской. Паша Грачёв - истинный холуй, он передрал у американцев не только форму, но и косметику, и пошёл ещё дальше - он ввёл в армию и обезьяньи маски. Хотя классическая русская военная школа основана совсем на других принципах. Русские воины никогда не шли в бой с закрытыми лицами, для них это считалось позором, даже в эпоху холодного оружия они не пользовались забралом. Когда враг видел, что на него идёт живая стена витязей за червлёными щитами, ощетинившаяся копьями, и у всех открытые мужественные лица, и ты видишь, что каждый человек о отдельности сильнее тебя, он сильнее тебя духом, это было намного страшнее. Хотя если в открытое лицо заедут копьём или мечом, то мало не покажется. Поэтому западные рыцари опускали забрала, а на шлемы приделывали рога, лапы с когтями, чтобы запугать...

- Русского солдата чем больше пугаешь, тем он только злее становится! произнёс Григорий, затягиваясь сигаретой.

В нескольких местах на площади горели костры. Четверо друзей подошли к баррикаде со стороны Конюшковской площади. На баррикаде суетились люди, двое парней разливали по бутылкам бензин. У одного из них на руке была повязка дружинника, другой был в синей куртке. В них Фёдор узнал ребят, с которыми познакомился две недели назад.

- Здорово, мужики, не узнаёте?

- Почему, узнали, - ответил дружинник, продолжая разливать бензин.

- Ты в самую первую ночь у нашего костра сидел.

- Верно, - Фёдор улыбнулся. - Так вы что, так с той самой ночи здесь и дежурите?

- Да.

- И домой не уходили?

- Нет.

- Ну, вы просто железные ребята.

Неожиданно к ним подошли двое иностранцев с телекамерами:

- Простите, пожалуйста, можно задать вам несколько вопросов?

- Слушаю вас, - ответил парень в синей куртке.

- Мы с французского телевидения. Скажите, вы сторонники Руцкого?

- Нет, Руцкой вместе с Хасбулатовым нам до лампочки! Они либо прохвосты, либо предатели. Мы против Ельцина и тех сил, которые он представляет.

- Но тогда нам непонятны ваши действия. Президента поддерживает армия, милиция, у них техника, оружие, а вы с голыми руками.

- Да, вы правы. Они вооружены до зубов, а мы почти безоружны, но мы теперь уже не может уйти и уклониться от боя. Ельцин - враг русского народа. Он разрушает наше государство. Он расчленил нашу страну. Он сделал тридцать пять миллионов русских людей иностранцами на их собственной земле, и никто, никто ему не противоречит, ни КГБ, ни армия, ни МВД, хотя они легко могли бы свернуть ему шею ещё в самом начале. Но они молчат. А он действует и становится с каждым разом всё сильнее, а мы только сдаём одну позицию за другой. Сейчас он перешёл уже последнюю границу, он откровенно расстрелял безоружных людей в Останкино, он бросил наглый вызов всему русскому народу и всем другим народам, населяющим Советский Союз. Кто-то должен принять этот вызов. И встать у него на пути с оружием в руках, и принять бой, пусть неравный, но схлестнуться лицом к лицу с омоновцами, со спецназовцами, со всей этой нечистью. Это рубеж, за который нам отступать уже нельзя, так как дальше отступать просто некуда. Нашему народу тогда придёт конец, потому что нация, которая не защищается, обречена, её всю уничтожают. До последнего младенца!

- Неужели обязательно лить кровь, убивать людей, это же негуманно. Неужели нельзя как-то договориться, найти какой-то компромисс?

- Нельзя, вся эта болтовня о гуманизме, об общечеловеческих ценностях, о демократии - это только красивые слова. Закон о развитии общества очень жесток, и история время от времени каждому народу предъявляет жёсткие требования, так что либо они нас, либо мы их закопаем, третьего не дано. И мы не отступим с этого рубежа.

- Ну что ж, спасибо вам за интервью! - сказал француз, опуская камеру. - Всего вам доброго!

- До свидания!

- Слушай, тебя как зовут? - спросил Фёдор.

- Савелий, можно просто Сева.

- Редкое имя.

- Это меня в честь деда. Дед погиб в сорок первом под Москвой в первом же бою, его раздавил немецкий танк.

Возле стены Дома Советов двигалась небольшая толпа. Это был крестный ход. Люди шли с иконами и крестами в руках и пели молитву.

- ...Господи, ниспошли победу русскому воинству... - пел батюшка, окропляя здание святой водой.

Крестный ход поравнялся с подъездом, у которого стоял сотник Морозов. Батюшка посмотрел на казака и окропил его.

Возле баррикады появился Джон Смит с тремя американцами, увешанными видеоаппаратурой.

- Федя, хорошо, что вы здесь. Фотоаппарат у вас с собой? - спросил мистер Джон.

- Он всегда со мной.

- Это хорошо. Увидите что интересное, снимайте, но запомните, не позднее половины седьмого вы должны уйти.

- Я запомню.

Глава десятая

Фёдор сидел на полу в холле двадцатого подъезда, прислонившись спиной к стене. На обширном ковре, устилающем пол, спали люди. Совсем рядом, положив автомат под голову, сопел Григорий. По лестнице со второго этажа со своими подручными спустился Джон Смит:

- Федя, вставайте, пора уходить.

Фёдор посмотрел снизу вверх на Джона Смита и произнёс:

- Я остаюсь, мистер Смит.

- Что-о?! Вы сумасшедший, разве вы не знаете, что будет здесь через час?! Их всех перестреляют, - американец кивнул на спящих людей.

- Ну, Бог даст, не перестреляют, оружие и у нас есть. Казаки тут ещё...

- Не говорите глупостей! Руцкой раздал всего сто восемьдесят автоматов, это смешно, а казаков давно уже не существует, это только ряженые, шуты, клоуны... - договорить он не успел, на улице застрочили крупнокалиберные пулемёты и раздался рёв боевых машин.

- Что это?! - почти крикнул Джон Смит.

- Кажется, это ваши друзья, - ответил Фёдор, улыбаясь.

С пола поднялся Григорий.

- Дождались, дождались, вальты бубновые, гемадриллы жёваные! - сказал он, проверяя свой автомат.

-Подъём! - прозвучала команда. - Строиться!

Но люди уже сами поднимались с ковра и становились в строй.

- Сколько сейчас времени? - крикнул Джон Смит, он и трое американцев уже лежали на полу, прижавшись к ближайшей стене.

- Без десяти шесть, - ответил Фёдор, посмотрев на часы.

- Почему так рано? Они должны были начать в семь утра! - чуть ли не плача, проголосил Джон Смит, но Фёдор уже не обращал на него внимания, он приблизился к окну и осторожно выглянул на улицу. В следующую секунду он увидел, как бронетранспортёр легко протаранил баррикаду, разнеся её в клочья. Его пулемёт бил не переставая, расстреливая разбегающихся людей, в бойницах мелькали огоньки автоматных очередей. Навстречу бронированной машине рванулся парень в синей куртке, это был Савелий. Он размахнулся и швырнул бутылку с бензином, она прочертила в воздухе правильную дугу и разбилась о пулемётную башню; но бензин почему-то не загорелся, в следующее мгновение бронетранспортёр раздавил Савелия, проехав по нему всеми четырьмя колёсами, и устремился дальше, стреляя направо и налево из пулемёта и из бойниц. На несколько минут наступила тишина, на площади лежали убитые, стонали раненые, возле походного алтаря лежали расстрелянные верующие, те, что совершали несколько часов назад крестный ход...

В этот момент Андрей находился на площади, возле спортзала, он видел, как бронетранспортёр разнёс баррикаду и двигался по площади, стреляя из пулемёта по окнам, как в разные стороны от него разбегаются люди, и те, кого настигают пули, вдруг падают ничком, будто подстреленные воробьи, и больше не шевелятся. Он стоял и смотрел широко раскрытыми глазами, как убивают людей, и был не в силах пошевелиться. БТР прошёл совсем рядом с ним, всего в каких-то четырёх метрах, он дошёл до угла здания и тут откуда-то сверху по нему ударил пулемёт. Пулемёт выпустил одну короткую очередь и тут же заткнулся.

Рядом с Андреем появился парень и открыл огонь из автомата по уходящему бронетранспортёру. Опустошив диск, он повернулся и гневно крикнул: - Казаков на баррикаде срезали! - и бросился к стоящему автобусу.

Андрей пересёк площадь и приблизился к углу здания. На асфальте лежал раненый спецназовец и стонал. Пуля угодила ему прямо в рот. Андрей остановился, удивлйнно разглядывая раненого, из восьмого подъезда выскочил врач в белом халате и стал приближаться короткими перебежками. Со стороны баррикады такими же перебежками двигался молодой парень. Они достигли раненого одновременно, парень схватил валявшийся на асфальте автомат и принялся вытаскивать из "лифчика" спецназовца запасные рожки, а врач тем временем осматривал рану. Затем врач взвалил раненого на спину и, пригнувшись, короткими перебежками устремился к подъезду. Точно такими же перебежками и так же пригнувшись, парень направился в противоположную сторону, к баррикаде.

"Во как их здорово обучают в медицинском институте, - подумал Андрей, глядя вслед удаляющемуся врачу. - Да и парень тоже молодец, вон как ловко двигается. А чего я-то стою, ведь меня могут убить!!!" - Эта мысль поразила Андрея, как удар электрического тока, ему стало страшно, и ужас заполнил всё его существо, в следующую секунду он бросился бежать, но не к восьмому подъезду, который был рядом, а в противоположную сторону. Он бежал изо всех сил, не разбирая дороги и ничего не видя вокруг, пока не врезался в стену Избиркома, здесь он пришёл в себя и взял себя в руки. В двух метрах от него был вход в бомбоубежище. Рядом было человек пятнадцать.

Тем временем со стороны Рочдельской улицы подходили новые бронетраспортёры и боевые машины пехоты. Они выстроились в ряд, постояли какое-то время, потом один БТР сорвался с места и устремился вперёд, он врезался в баррикаду и в одно мгновение разметал её. Вдруг позади машины как из-под земли выросла фигура парня, он метнул бутылку, и через мгновение грозная машина вспыхнула как факел. БТР резко развернулся и, ревя мотором, рванул прочь, пытаясь на скорости сбить пламя. Парень рванул в другую сторону, по нему ударил пулемёт, но на долю секунды раньше, будто почувствовав, он резко упал, и очередь прошла мимо. Пулемёт тут же ударил вниз, но парень уже катился волчком в сторону, потом он вдруг вскочил, сделал три гигантских прыжка и на четвёртый бросился в сторону, опять увернувшись от пулемётов, ещё одно мгновение, и парень прыгнул за автобус, оказавшийся в мёртвой зоне. Четыре бронетранспортёра яростно били по площади из своих пулемётов, но достать смельчака так и не могла. Вскоре пулемёты замолчали, бронетранспортёры отошли, но площадь всё ещё простреливалась, и тут Андрей увидел офицера в новенькой полевой форме, в начищенных до блеска сапогах. Русский офицер шёл в полный рост через площадь, пули ударялись об асфальт, высекали искры, свистели в воздухе, но русский офицер, как заговорённый, шёл через площадь.

- Кто это? - невольно спросил Андрей.

- Это полковник Варфоломеев, зам.командира полка, - произнёс кто-то.

Полковник подошёл вплотную.

- Вниз, все вниз, в бункер! - скомандовал он.

Где-то совсем рядом заговорил автомат, и пожилой мужчина, стоявший справа от Андрея, вдруг охнул и схватился за живот.

- Вниз, все вниз! - опять крикнул полковник.

Подхватив раненого, они стали спускаться в бункер. Полковник шёл последним. Они уже были внизу, когда сверху по лестнице скатился парень в камуфляже.

- Товарищ полковник, - закричал он, - со стороны Рочдельской подошли четыре БМП и шесть БТРов, но у них разные номера, они все из разных дивизий!

- Спускайся вниз, - сказал полковник.

В бункере было несколько сотен человек, было душно, в одном месте тускло горела лампочка аварийного освещения. С лязгом и скрипом открыли железную дверь, и люди стали втягиваться в подземный переход. Переход вёл в Дом Советов.

Фёдор продолжал смотреть в окно, когда по их этажу ударила пулемётная очередь, в разные стороны брызнули осколки стёкол, сверху посыпалась штукатурка, кто-то пронзительно завизжал. Это был Джон Смит, в него попало несколько осколков стекла. Он и трое американцев быстро убегали на четвереньках, направляясь к лестнице, ведущей в подвал. На полу валялась брошенная дорогая видеоаппаратура, стоящая десятки тысяч долларов, к ней никто не притрагивался. В подъезд, прихрамывая, вошёл сотник Морозов, через его правую штанину проступала кровь. Морозов посмотрел вслед убегающему американцу, потом на брошенную аппаратуру и подошёл к Фёдору:

- Лишнего рожка нету, браток?

Фёдор отрицательно покачал головой.

- Жаль, - сказал сотник и стал медленно подниматься по лестнице наверх.

Из динамиков внутренней трансляции раздалась команда: "Внимание, всем защитникам Дома Советов! Внимание, всем защитникам Дома Советов! По вертолёту не стрелять! По вертолёту не стрелять!"

Послышался нарастающий шум приближающегося вертолёта. Стрельба прекратилась. К своему удивлению, Фёдор обнаружил, что перестали стрелять нападающие. Шум винтов оборвался, было похоже, что вертолёт сел на крышу, через две минуты снова раздался шум работающих винтов, и звук стал удаляться. Едва он затих, снаружи тут же ударили пулемёты.

- Никак Руцкой сбежал, вместе с Хасбулатовым, - сказал Григорий. - Вот пидаристня помойная!

Ему никто не ответил. В подъезд повалили "баркашовцы", человек сто, большинство из них были безоружны. Фёдор надеялся увидеть Баркашова, но его среди них уже не было. В подъезд вваливались всё новые и новые люди, молодые юноши, пожилые мужчины, офицеры, было немало женщин и детей, все они легли на пол. Из динамиков внутренней трансляции тем временем неслись звуки бравурной музыки. Раздалась команда: "Все, кто с оружием, наверх! Все, кто без оружия, вниз, в подвал!" Народ разделился на две неравные части, большая половина стала спускаться в подвал. Человек сто пятьдесят двинулись по лестнице наверх, они были вооружены чем попало. Один мужчина был с охотничьей двустволкой, молодой парень сжимал обрез трёхлинейной винтовки, ещё один старик был с автоматом ППШ времён Великой Отечественной. По ступенькам поднимался парень, держа арбалет, на боку у него висел колчан со стрелами.

- Ахмет! - позвал полковник морского офицера. - Возьми своё отделение, спустись в подвал, там есть ворота, проверь, хорошо ли они закрыты. Если сможешь, то забаррикадируй их.

- Есть!

Ахмет и человек десять офицеров спустились вниз, Фёдор последовал за ними. Они принялись закладывать ворота какими-то ящиками, лежавшими здесь же.

- Почему же они начали без предупреждения? - проговорил пожилой майор. - Они же знают, что в здании полно женщин и детей, могли бы всё-таки перед тем, как стрелять, объявить через громкоговоритель: "Предлагаем всем гражданским лицам покинуть здание. Обещаем жизнь и неприкосновенность. Даём тридцать минут". А они сразу.

- Ты меня удивляешь, - сказал капитан ВВС. - На то они и фашисты, человеческое поведение им не свойственно.

Закончив работу, они двинулись по подземным переходам. Вдруг Фёдор увидел, что из-под лестницы выглядывает чьё-то лицо.

- Ну-ка иди сюда! - властно приказал Фёдор. Из-под лестницы выбежал старший лейтенант милиции, он был бледен, руки у него тряслись.

- Оружие есть?

- Вот, "макаров", - произнёс старший лейтенант, с готовностью расстёгивая кобуру и протягивая пистолет.

- Патроны?!

- Вот, две обоймы к нему, - проговорил милиционер дрожащим голосом.

- Ещё чего есть?

- Вот, две гранаты, светошумовые, для разгона демонстрантов.

- Больше ничего нет?

- Нет.

- Можешь идти.

- Есть, - воскликнул старший лейтенант, взяв руку под козырёк, и, повернувшись на каблуках, убежал опять под лестницу.

С оружием Фёдор сразу же почувствовал себя уверенней, он тут же заспешил наверх. Перестрелка уже шла вовсю, выстрелы гремели так часто, что сливались в непрерывный гул. На одном из этажей он увидел Григория. Гриня бил одиночными, экономя патроны. Время от времени он перебегал от окна к окну. Фёдор приблизился к одному из окон и осторожно выглянул. Со стороны мэрии короткими перебежками двигались цепи атакующих. Было видно, как подтягиваютя танки и боевые машины пехоты. Мимо Фёдора пробежали человек шесть молодых ребят, воорухённые автоматами. Они поднялись по лестнице на следующий этаж, и вскоре сверху загремели короткие автоматные очереди.

Стрельба снаружи неожиданно прекратилась, послышался шум настраиваемых громкоговорителей. Фёдор выглянул в окно и увидел вдали бронетранспортёр, окрашенный в жёлтый цвет, над его башней возвышались мощные динамики, рядом стояли танки и БМП. "Русс, сдавайса! - раздалось из динамиков. - Ти окружён, сопротивление бесполезно!" В следующую секунду грохнул орудийный залп, и всё здание задрожало, заходило ходуном, казалось, ещё мгновение, и всё рухнет. В комнату этажом выше угодил снаряд и разорвался со страшным грохотом, вниз по лестнице полетела сорванная с петель дверь. Фёдору показалось, что на них обрушивается потолок, но потолок устоял. Наверху, куда недавно поднялись шестеро парней, бушевало пламя, даже каменная лестница горела каким-то неестественным огнём.

- Отходим! - крикнул Ахмет. - Пока они нас тут не накрыли.

Они бросились бежать по коридору, вытянувшись в цепочку и прижимаясь к одной из стен. Фёдор бежал первым. За ним, горланя песню на своём родном языке, бежал Ахмет. Коридор был длинный и прямой, с обоих его концов маячили два больших окна. Вдруг со звоном дзинькнуло разбиваемое стекло, и по коридору просвистела пуля, через секунду ещё одна, потом ещё и ещё.

"Убьют, - подумал Фёдор, - Сейчас убьют, подстрелят, как кролика". Ему вдруг стало страшно. Животный страх вползал к нему в душу и становился всё больше и больше. Он бежал изо всех сил, но коридор всё не кончался. "Дурацкая стекляшка, - подумал он, - насквозь простреливается. Им хорошо, они за моей спиной, а я первый, и у меня даже бронежилета нет".

Наконец они добежали до конца и упали на пол под окнами. Ахмет, едва отдышавшись, снова затянул свою песню.

- Слушай, что ты поёшь? - перебил его Григорий.

- Это песня воина! Страх отгоняет, - гордо пояснил Ахмет.

- Мн-да, может, и мне что-нибудь спеть?

- Спой!

В этот момент Фёдор увидел, что под столом, накрывшись матрасом, сидит молодая девушка и читает книгу. Она оторвалась от книги, взглянула на Фёдора и сказала:

- Простите, пожалуйста, вы мне не поможете?

Он приблизился к ней.

- Мне надо взять интеграл Мора, а у меня не получается.

- Чего?!

- Ну вот же, смотрите, - и девушка протянула книгу. - Это вот здесь, балка с защемлённым концом. Я по Верещагину читала, а у меня ничего не выходит.

Фёдор заглянул в книгу, но понять ничего не мог, формулы и строчки прыгали у него перед глазами, наконец до него дошло.

- Господи, это же сопромат! - воскликнул он.

- Ну да. У меня завтра экзамен, - ответила девушка.

Ему захотелось выругаться, закричать на эту глупую, бестолковую девчонку, но вместо этого он сказал:

- Я не помню. Я не помню, как это делается, я давно это уже сдал и забыл, к сожалению. Ты вот что, ты лучше спустись вниз, а то здесь стреляют.

- Я там уже была. Там темно, заниматься невозможно, а мне надо подготовиться.

На лестнице, что вела на другой этаж, появился пожилой мужчина. Он полз вниз по ступенькам, ноги у него были перебиты, и за ним тянулся кровавый след.

- Обопрись на меня, мужик! - сказал Фёдор, взваливая раненого на спину. Они стали спускаться вниз, в подвал. В подвале было полно народу, все были безоружны, в одном месте размещался медпункт, сооружённый на скорую руку.

Фёдор доставил раненого и поспешил наверх, он поднялся на первый этаж. Это был холл двадцатого подъезда. У окон лежали молодые ребята и время от времени стреляли из автоматов. Фёдор приблизился к окну и на секунду выглянул, но противника так и не увидел, не увидел он и откуда стреляют нападающие. Вдруг перед ним появился бронетранспортёр, он мчался прямо на подъезд, его башня медленно развернулась, и на Фёдора глянул чёрный зрачок пулемёта, он глядел прямо в лицо. Фёдор мгновенно отпрянул от окна, и в следующую секунду пулемёт ударил по окнам. Полетели остатки разбитых стёкол, пули зацокали по полу. Кто-то вскрикнул. БТР подошёл вплотную и бил по окнам в упор. "Это конец, - подумал Фёдор, прижимаясь к стене. - Сейчас БТР высадит десант, и они забросают нас гранатами".

Вдруг от пола оторвался молодой парень в офицерской шинели и метнул в окно бутылку с безином, потом ещё одну. Раздался звон разбившегося стекла, и в следующую секунду взревели моторы, БТР рванул прочь от подъезда.

- Горит, горит, гадина! - кричал парень в шинели. - Я поджёг её!

Фёдор выглянул в окно и увидел грозную машину, объятую пламенем, она была уже на другом конце площади, упёршись задом в бетонный забор возле спортзала, из неё выскакивали люди в чёрных масках. Видимо, когда бутылки с бензином разбились, водитель попытался выйти из боя и дал задний ход, но не рассчитал и врезался в забор. Наверное, от страха он совсем потерял голову и продолжал давить на газ, пока мотор не заглох.

К соседнему окну подполз юноша лет семнадцати в камуфляжной форме, на левом рукаве у него красовалась эмблема РНЕ. Парень деловито снял автомат с предохранителя и открыл огонь одиночными выстрелами, но в следующую секунду на пол брызнули его мозги, и юноша, отпрянув на спину, рухнул на пол. Пуля угодила ему прямо в лоб. Он лежал на полу с широко раскрытыми глазами, всё ещё крепко сжимая оружие. Другой парень подполз к нему, аккуратно разжал его пальцы и взял автомат. В дальнем конце зала на полу корчился от боли человек лет двадцати, зажимая рукой рану на животе, сквозь его пальцы обильно проступала алая кровь. Видимо, его зацепила пулемётная очередь БТРа. Фёдор подполз к раненому, и вместе с парнем в офицерской шинели они затащили его в коридор. Из коридора лестница вела в подвал. В полумраке они столкнулись с мужчиной средних лет, вооружённым охотничьей двустволкой.

- Ты чего здесь, а не там? - гневно крикнул парень в шинели.

Мужчина внимательно посмотрел на молодого человека и спокойно сказал:

- Коридор ведёт к кабинетам, а там окна и никого нет. Если ельциноиды через них проникнут в здание и пойдут по коридору, они ребятишек застигнут врасплох. - Мужчина кивнул на зал, где гремели выстрелы. - Я их здесь по крайней мере задержу.

Они спустились по лестнице и оказались в подвале. Раненых здесь было уже значительно больше. Парня положили на носилки, стоящие на полу, и врач принялся его осматривать.

- Ну как там?

- У него разорвана печень, нужна срочная операция, - сказал врач, тяжело вздохнув. - А я ничего не могу сделать, у меня тут ничего нет, только вата и бинт.

Раненый парень был без сознания, он бредил и в бреду звал маму.

- Отойдите в стороночку, - прикрикнула молодая девушка в белом халате.

На кушетке лежал раненый мужчина средних лет, он был без сознания.

- Как там наверху? - спросила девушка.

- Пока держимся.

- Если они возьмут всё-таки Дом Советов, то как скоро это произойдёт?

- Они не возьмут его, - неожиданно произнёс раненый мужчина. Он лежал на кушетке и смотрел на них осмысленным взглядом. - Они никогда его не возьмут. Никогда! - сказал он, опять теряя сознание.

Из темноты выступил капитан железнодорожных войск.

- Кто водит машину? Нужен шофёр.

- Зачем? - спросил парень в шинели.

- Вот смотри, - сказал капитан, доставая блокнот и рисуя схему. - Вот Дом Советов, а вот - жилой дом. Отсюда из-за угла периодически выезжает БМДшка и бьёт по верхним этажам. Высунется, ударит из пушки и опять за угол прячется, боится, сука, как бы её из гранатомёта не долбанули. Мой план такой. В подвале стоин "газон" с кузовом. Если его завести, выскочить из Дома Советов, проскочить вот эту зону, потом вот в эту арку и направо, и мы зайдём этой суке с тыла, сзади подскочим к ней на скорости, забросаем её бутылками с безином и задний ход, потом вот сюда, в этот сквер и в переулок, и уходим. Но главное, всё надо делать очень быстро и чётко, иначе нам крышка.

- Пошли, - сказал Фёдор. - Я шофёр.

Они двинулись по тёмным коридорам, капитан шёл первым уверенными размашистыми шагами.

- Сколько сейчас времени? - спросил парень в шинели.

Фёдор посмотрел на часы.

- Двенадцать ровно. Уже больше шести часов они ничего не могут с нами сделать, даже за здание не зацепились.

Вскоре они оказались в просторном помещении, где стоял грузовой "газон".

Здесь же был сделан большой полутораметровый пандус вровень с бортами машин для разгрузки. Фёдор спрыгнул с пандуса и направился к автомобилю. Он влез в кабину, вырвал из гнезда провода и попробовал закоротить напрямую. Но соединить контакты никак не мог, руки у него дрожали. Страх стал опять заполнять его душу. По спине пробежали неприятные мурашки, и Фёдор отчётливо понял, что сейчас его убьют. "Пристрелят, хлопнут, как куропатку!" Капитан тем временем сел в кабину, по-хозяйски огляделся и разбил заднее стекло:

- Чтобы общаться было легче, - пояснил он. В кузове уселся тот, что был в шинели, и ещё несколько человек.

Фёдор внимательно посмотрел на капитана, пытаясь найти на его лице хоть тень страха, но его не было. Не было страха и у остальных, все были спокойны. Они были людьми разного возраста, разного образа жизни, разного образования, но у всех на лицах была странная одухотворённость. и в эту минуту они все были красивы и отважны.

"А ведь они не притворяются, - подумал Фёдор. - Не рисуются. Они на самом деле не боятся". Фёдор тяжело вздохнул и, сделав над собой невероятное усилие, соединил провода. Мотор плавно заработал, и машина тронулась вперёд, но тут от страшного удара вдруг разлетелись входные ворота, и в подвал ворвался бронетранспортёр. Распахнув дверь, Фёдор кубарем выкатился из кабины, вскочил и бросился бежать к спасительному коридору, но до него было далеко.

"Вот сейчас, сейчас меня и убьют", - промелькнула в голове мысль. Он уже ощущал, как в его спину вопьются пули. Сзади загрохотал пулемёт, но очередь прошла мимо. "Не попали, промахнулись, промахнулись", - радостно подумал он, птицей взлетая на полутораметровый пандус. Снова застрочил пулемёт. "Опять мимо, опять не в меня!" Видимо, после яркого дневного света оказавшись в полутёмном подвале, пулемётчик ослеп и стрелял наугад. Фёдор благополучно добежал до коридора и спрятался за его массивными стальными воротами. "Толстые, - подумал он. - Пулемёт такие не пробьёт". Он решил переждать, пулемёт тем временем продолжал стрелять. Фёдор осторожно выглянул, посреди помещения стоял БТР и, вращая своей башней, стрелял очередями из пулемёта, ему вторили автоматы из бойниц. В стороне стоял изрешечённый пулями "газон", убитых вокруг него не было видно. БТР всё стрелял и стрелял, и Фёдор вдруг уловил страх, животный страх, который исходил от этой грозной машины, там, внутри, укрытые бронёй, сидели люди и боялись. Бронетранспортёр стрелял ещё минут пять, потом перестал. Прошло ещё несколько минут, и, наконец, со скрипом раскрылись люки, и из чрева машины вылезли люди.

Их было человек пятнадцать. Одетые в странную серо-чёрную пятнистую форму, в чёрных обезьяньих масках, они были похожи на огромных чёрных крыс. Спецназовцы настороженно озирались по сторонам и боязливо жались к машине. Тут Фёдор заметил, что колёса у бронетранспортёра были в крови. Его охватило бешенство, и, выхватив пистолет, он несколько раз выстрелил, целясь прямо в обезьяньи морды, потом выдернул кольцо, швырнул свето-шумовую гранату и бросился бежать по коридору. За его спиной раздался режущий уши визг, он был на октаву выше, чем обычно визжат женщины. За всю свою жизнь Фёдор никогда не слышал ничего подобного и не предполагал, что мужчины способны издавать такие звуки. Визг был членораздельным:

- А-а-а-а-а-а-а, граната, а-а-а-а-а!

Грохнул оглушительный взрыв, и наступила тишина. Спецназовцы, видимо, приходили в себя после пережитого потрясения. Потом по коридору ударили автоматы, заговорил пулемёт, тем временем Фёдор добежал до конца коридора и столкнулся с Ахметом.

- Кто там? - спросил Ахмет. - Спецназ, омон, "Альфа"?

- Не знаю, - сказал Фёдор, с трудом переводя дух после бега. - Я их не спрашивал.

- Сколько их?

- Один БТР.

- Туда много народу может набиться. Подождём!

Тем временем обстрел коридора продолжался. Нападающие явно не жалели патронов, одна за другой в коридор влетели боевые гранаты и разорвались со страшным грохотом. Наступила пауза, затем со скрипом распахнулись створки ворот, и в просвете появились очертания человеческих фигур.

- Не спеши, - прошептал Ахмет. - Подождём, подождём.

Из конца коридора донеслись обрывки фраз: "...Иди первым!.. Сам иди первым!.. Я приказываю, вперёд!.. Может, всё-таки вернёмся, а то... Вперёд!" Они вытянулись двумя цепочками вдоль стен и, пригнувшись, медленно двинулись по коридору.

"Идиоты! И к тому же холодные, - подумал Фёдор. - Откуда их только понабрали? Ворота оставили открытыми, они же теперь как на ладони". Спецназовцы медленно приближались. До них уже было метров пятнадцать, когда Ахмет прошептал:

- Твой левый, мой - правый. Огонь!

Фёдор дважды выстрелил в того, что был слева, Ахмет выпустил длинную автоматную очередь. Раздались крики, кто-то опять завизжал, ударили автоматы. Фёдор тут же отпрянул за выступ стены, мимо засвистели пули.

- Ах, шайтан! - закричал Ахмет, выпуская ещё одну очередь. Фёдор больше высовываться на стал, он выставил только одну руку и выстрелил наугад.

- Отходим! - скомандовал Ахмет. Они бросились вверх по лестнице, но вдруг наверху, на первом этаже, ударили автоматы, раздались крики и навстречу им вниз по лестнице скатился мужчина с охотничьей двустволкой. Правая рука у него была вся в крови и висела как плеть.

- Первый этаж захвачен, - прохрипел он, морщась от боли. Наверху мелькнула чья-то тень, и на лестницу полетела граната, она плюхнулась на ступеньку, дважды подпрыгнула и сорвалась в лестничный пролёт, через секунду оттуда раздался оглушительный взрыв. Не сговариваясь, все трое бросились вниз по лестнице. Они пробежали мимо коридора, откуда всё ещё стреляли спецназовцы, и оказались этажом ниже, где царила полная темнота.

- У меня фонарик, - простонал охотник. - Возьмите на поясе.

Через секунду в руках у Ахмета загорелся свет.

- Пошли! - скомандовал он. Они двинулись по длинному прямому коридору. Справа и слева были железные двери, но все они были прочно закрыты. Вскоре они дошли до конца коридора и упёрлись в закрытые массивные ворота.

- Дальше хода нет! - воскликнул Ахмет. Фёдор разбежался и ударил ногой в одну из боковых дверей, желая её выбить, но дверь не поддалась. Он ударил ещё раз, но дверь стояла.

- Сюда! - крикнул Ахмет, указывая на большую вентиляционную трубу, она уходила в стену, но под ней было пространство высотой около метра. Все трое поползли под трубой, метров через шесть труба повернула направо, они проползли ещё метра четыре и упёрлись в стену. Дальше хода не было.

- Перевяжите меня, - прохрипел охотник. -У меня в этом кармане бинт, а тут вата.

Фёдор принялся бинтовать руку, рана была страшная, кровь из неё так и хлестала. Он извёл почти весь бинт, но кровь продолжала просачиваться сквозь повязку.

- Может, тебе жгут наложить повыше?

- Давай, - произнёс охотник.

Тем временем стрельба наверху усилилась.

- Кажется, те, что наступали из коридора, и те, что захватили первый этаж, встретились! - предположил Ахмет.

- Жаркая, видать встреча!

- Ах, шайтан, патроны кончились, я пустой! - воскликнул Ахмет, проверяя свой автомат.

- Стрелять надо было поменьше, - съязвил Фёдор.

Стрельба наверху утихла, наступила тишина. Немного времени спустя послышались шаги и голоса:

- Всё внимательно осмотреть!

- А это что за труба? Ну-ка посвети фонариком! - раздалось совсем рядом.

Вспыхнул луч света.

- Гляди, кровь. Они проползли здесь.

- Я туда не полезу, - зазвучал чей-то дрожащий голос. - Сейчас как звезданут из-за угла...

- Да тише ты, дурак!

- Ну что там? - крикнул властный голос, видимо, начальника.

- Да нет тут никого! - и свет фонаря погас, послышались удаляющиеся шаги.

Глава одиннадцатая

По мосту прохаживался генерал Грачёв. Грачёв был одет в американскую военную форму, Дом Советов возвышался перед ним белой громадиной. Павел Сергеевич прибыл сюда, чтобы лично руководить штурмом, но часы шли, а штурма всё как-то не получалось. Таманская вторая гвардейская имени М.И.Калинина мотострелковая дивизия наступала со стороны набережной. Боевые машины пехоты, танки и бронетранспортёры выстроились колесо к колесу вдоль всего здания, но машин было очень много, а места всем не хватало, поэтому они встали в два ряда. Грозные машины быстро подавили все огневые точки защитников Дома Советов, но пройти несколько десятков метров и ворваться в здание гвардейцы почему-то не решались. Со стороны гостиницы "Мир" наступала Кантемировская четвёртая гвардейская дивизия и дивизия внутренних войск имени Ф.Э.Дзержинского. Они также легко подавили все огневые точки защитников, но войти в здание всё никак не могли. С протовоположной стороны на Дом Советов наступали подразделения ОМОНа. Омоновцы быстро захватили жилой дом, стоящий напротив Дома Советов, попутно разграбив несколько квартир, но дальше не пошли. Десантники оказались смелее всех. Сто девятнадцатый Каунасский полк ВДВ наступал на двадцатый подъезд. При интенсивной поддержке боевых машин десанта, бронетранспортёров и танков после шести часов напряжённых боевых действий полк всё-таки сломил сопротивление двадцати защитников подъезда и захватил подъезд и прилегающюю к нему часть первого этажа, но дальше десантники продвинуться не смогли, полк перешёл к обороне. Тульская сто шестая десантная дивизия наступала на восьмой подъезд, главный удар наносился через канализацию. Десантники вылезли из канализации и, забросав гранатами холл восьмого подъезда, ворвались в него, но холл был пуст. Командововший обороной подъезда капитан КГБ Катунов за несколько минут до атаки приказал отступить, семнадцать офицеров отошли по коридору к основному зданию, унося по коридору своих раненых товарищей. Десантная дивизия решила развить успех и захватить второй этаж, но путь ей преградило отделение военных строителей. Стройбатовцы обстреляли десантников, после чего дивизия перешла к обороне.

Генерал Грачёв немного нервничал, к нему подскочил адъютант, одетый также в американскую форму:

- Со-о-о, дженерал...

- Товарищ, пока товарищ генерал, - перебил Грачёв адъютанта, улыбаясь во весь рост. - Мы реформу в армии ещё не завершили. Что там у тебя?

- Борис Николаевич звонит, - сказал адъютант, протягивая трубку радиотелефона.

- Алло, Паша! - послышалось из трубки. - Долго ты ещё будешь возиться с этим Белым домом?

- Борис Николаевич...

- Пащ, нехорошо получается, мне тут Гельмут звонил из Бонна, Маргарет Тетчер звонила, французы телефон просто оборвали, американцы постоянно названивают, когда Белый дом возьмёте? Они же штурм на весь мир показывают по прямой трансляции, а мы этот дом никак взять не можем уже несколько часов подряд. Что о нас за границей подумают простые французы, немцы, американцы? Что мы с этими русскими патриотами справиться не можем?

- Борис...

- Паша, с этим надо кончать, а то могут быть неприятности. Сколько у тебя войск?

- Таманская дивизия, Кантемировская дивизия, дивизия Дзержинского, тульская сто шестая дивизия, не считая других более мелких частей.

- Я как верховный главнокомандующий решил подбросить тебе ещё несколько дивизий, я сейчас позвоню в штаб округа, и давай, Паша, поторопись, поторопись!

- Нервничает старик, - сказал Грачёв, отдавая трубку адъютанту, но через минуту адъютант подбежал опять:

- Товарищ генерал армии, чрезвычайный и полномочный посол США.

Грачёв тут же схватил трубку.

- Мы вами недовольны, Грачёв! - послышался властный голос.

- Ну, я... я... - залепетал Грачёв, и улыбка слетела с его лица.

Вы должны были взять это здание в шесть часов утра!

- Но я ничего не могу сделать, они не сдаются.

- Ну так возьмите Дом Советов штурмом и перестреляйте всех этих патриотов, войск у вас, по-моему, предостаточно.

- Я... я...

- Сейчас к вам прибудет советник президента по особым делам, - сказал американец и бросил трубку.

Вскоре на мост выехал "чёрный мерседес". Едва увидев его, Грачёв быстро подбежал к машине и подобострастно открыл дверь. Из машины медленно вылез длинный и тощий еврей в чёрной шляпе и с длинной козлиной бородкой, звали его Иосиф.

- Ну, как дела, Павел Сергеевич? - спросил Иосиф мягким ласковым голосом.

- Мы уже вошли в здание. Захвачены двадцатый и восьмой подъезды, и ещё подвал.

- И всё?

Грачёв кивнул в ответ.

- Не густо. А где же ваши суперподразделения "Альфа", "Вымпел"?

- Они ненадёжны. Но мы сформировали новые ударные группы из добровольцев.

- У вас нашлись добровольцы?

- Да. Всем обещано по квартире в Москве и по два миллиона рублей, они и ворвались в подвал.

- И застряли в нём. В общем так, Павел Сергеевич, всю эту волынку надо прекращать. Вы сейчас пригоните сюда на мост несколько танков, вооружённых стодвадцатипятимиллиметровыми орудиями, и ударите по стеклянному зданию, Иосиф сделал жест рукой, и из "мерседеса" выскочил человек с папкой бумаг. Он быстро подбежал к Иосифу и услужливо развернул её. - Расчёты показывают, что если ударить тяжёлыми снарядами вот сюда, в середину, то мы перебьём несущие железобетонные опоры, и здание сложится пополам, как карточный домик. Верхние этажи рухнут вниз, и мы погребём в развалинах всех этих русских шовинистов. Пусть весь мир увидит, что будет с теми, кто встанет на нашем пути, мы раздавим русскую гадину!

- Но там же наши люди, может...

- Я же сказал, раздавить русскую гадину! - прошипел Иосиф.

- Есть! - гаркнул Грачёв, вытягиваясь по стойке "смирно".

Чуть позже на мост стали въезжать танки, их было четыре.

- Экипажи из одних добровольцев, - подобострастно докладывал Грачёв. Снаряды не обычные, а вакуумные, они обладают большей разрушительной силой, примерно в два с половиной раза, по сравнению с обычными.

- Хорошо, - сказал Иосиф.

К ним подбежал адъютант с радиотелефоном.

- Ну, что там? - раздражённо спросил Грачёв.

- Спецназ МВД заблудился в канализации, им дали не ту карту.

- Пусть там и остаются, - бросил Грачёв.

Четыре танка встали в ряд, медленно развернулись их башни, и грохнул первый выстрел, потом ещё и ещё. От разрывов вакуумных снарядов всё здание заходило ходуном. Внутри обрушивались перекрытия, бушевало пламя, но Дом Советов стоял. Танки продолжали бить из своих страшных орудий, шестьдесят четыре снаряда выпустили они по зданию, но Дом Верховного Совета России продолжал стоять. Наконец пушки замолчали, в уши ударила тишина.

- Почему больше не стреляют? - спросил Иосиф.

Откуда-то сбоку вынырнул адъютант:

- У них кончились снаряды. Они расстреляли весь боезапас!

- И он всё ещё стоит? - недоумённо произнёс Иосиф. - Но ведь этого не может быть! Этого не может быть!

Тут он увидел то, на что раньше не обращал внимания. На крыше Дома Советов, на самом верху, гордо реяли русские знамёна.

- Сбить, сбить! - завизжал Иосиф. - Немедленно сбить!

Глава двенадцатая

Фёдор полз на четвереньках по трубе водостока. Их было семеро. Они уходили из горящего Дома Советов. Труба была около метра в диаметре, и двигаться по ней можно было только на четвереньках. Через равные промежутки им попадались колодцы, ведущие наверх. Фёдор уже не знал, как много они проползли. Настроение было подавленное. Там, в горящем Доме, ещё дрались отдельные группы защитников, а они уходили, но магазины у всех были пусты, они расстреляли все патроны.

- Хватит, - скомандовал Ахмет, когда они доползли до очередного колодца. - Попробуем вылезти. Ты иди первым, - кивнул он на Фёдора. - Ты единственный из нас в гражданке.

Фёдор тяжело вздохнул и стал медленно подниматься по ступенькам. Он был уверен, что наверху у люка их ждёт засада омоновцев, и едва он откроет люк, как увидит направленные на него стволы автоматов. Фёдор осторожно приподнял люк и увидел, что находится в каком-то дворе. В нескольких шагах на скамейке сидела старушка.

- Бабушка! - Старушка повернулась на звук. - Тут нигде поблизости омоновцев нет?

- Нет, милый. Здесь их нет, вылезай смело. Они вон там за домом стоят, а там за углом прохожих грабят, а здесь их нет.

Они вылезли из люка. Последнего пришлось вытащить на руках. Это был мужчина, вооружённый охотничьим ружьём, к этому времени он потерял уже много крови. Его затащили в квартиру к старушке, потом вызвали по телефону скорую помощь. Вскоре его увезли.

- Я в Отечественную подпольщиков от фашистов прятала, - говорила старушка. - Посидите у меня. Позвоните родным, пусть принесут вам одежду. Вы ж грязные, как чушки, вам в таком виде нельзя.

Но Фёдор ждать не хотел, он не мог сидеть на одном месте. Бабушка дала ему одежду своего сына, он обменялся телефонами со своими товарищами и пошёл. Спускаясь по лестнице, он краем глаза заметил, что старая женщина перекрестила его в спину.

Пройдя по улице, он вышел к набережной, здесь толпился народ. Отсюда был хорошо виден горящий Дом Советов. Видимо, Фёдор всё-таки чем-то отличался от окружающих, какой-то старик с медалью участника Отечественной войны подошёл к нему.

- Ну что, не удержались? - сказал пожилой человек. - Значит, всё-таки ельциноиды захватили Белый дом!

Фёдор посмотрел на Дом Советов, он возвышался белой громадиной, все окна были выбиты, внутри его всё ещё гремели выстрелы, на многих этажах бушевал пожар. Через окна вырывались языки пламени, густой чёрный дым клубами поднимался к небу, застилая верхнюю часть здания. Неожиданно налетел порыв ветра и разорвал пелену дыма, и Фёдор увидел высоко наверху, на башенке, венчающей всё здание, как развевался андреевский стяг, рядом с ним на ветру реял русский державный и ещё выше, посередине, трепетал русский торговый. Тут же со всех сторон ударили пулемёты, заговорили автоматы, ельцинисты били, не жалея патронов, желая сбить русские стяги. Было видно, как пули пробивают полотнища, вырывают лоскуты, но многократно пробитые пулями русские знамёна, подобно трём гигантским птицам, гордо реяли над домом Верховного Совета России, изуродованным снарядами, расстрелянным, горящим, но не побеждённым. Обстрел продолжался минут десять, ельцинисты старались изо всех сил, но вопреки всем законам и теориям вероятностей ни одно из знамён не покачнулось и не рухнуло вниз. Неожиданно ветер стих, и густая пелена дыма снова скрыла верхнюю часть здания.

- Видел? - сказал Фёдор, глядя на старика. - Никогда им нас не одолеть!

Русские знамёна продолжали развеваться над Домом Советов и на следующий день, и ещё одну ночь, и только утром шестого числа ельцинисты наконец доползли до крыши и сорвали их. Вымещая на флагах бессильную злобу, ельцинисты сорвали даже торговый, который Ельцин объявил вроде как государственным.

Фёдор шёл по московским улицам, мимо него шли люди, они шутили, смеялись, обсуждали свои мелкие насущные дела, покупали и ели мороженое, кто-то кому-то дарил цветы. Проходя мимо кафе, он увидел через стекло, как там сидят, пьют, закусывают, несколько парочек танцевали. Фёдор смотрел на всё это широко раскрытыми глазами и не мог поверить, что это происходит на самом деле.

"Неужели они живые? Люди, а не манекены? Неужели они не знают того, что сейчас происходит на Пресне? Но ведь они не могут этого не знать, не могут!" - Он вглядывался в их лица, но лица у всех были обычные, как и в любой другой день.

По Таганской площади шли танки, они шли нескончаемым потоком, направляясь к Дому Советов. Их было много, Фёдор стал считать, но вскоре сбился, а они всё шли и шли, сотня за сотней, колонна за колонной. Неожиданно его кто-то окликнул, на тротуаре стоял Борис - его одноклассник.

- Привет! - сказал Борис. - Прогуливаешься?

- Как видишь.

- А я на рыбалку собрался, - Борис кивнул на стоящие рядом красные "Жигули". - Сейчас махнём на Дубну, у меня там место есть клёвое. Карась берёт...

- А ты разве не знаешь, что сейчас на Пресне людей убивают?

- Знаю, но только политикой я не занимаюсь.

- Ну, тогда она займётся тобой. Придёт к тебе домой с автоматами и займётся. Прощай!

Фёдор повернулся и зашагал прочь. Он прошёл совсем немного и услышал за спиной скрежет металла и крики. Обернувшись, он увидел изуродованные "Жигули", которые только что переехал танк. Танк стоял рядом, и из него выглядывал танкист. Вокруг остатков прежней роскоши бегал перепуганный Борис и орал на всю площадь:

- Я же на зелёный свет ехал, я же на зелёный ехал!

К месту происшествия подходили вооружённые омоновцы.

- Га-а-а, дурак, с танком бодаться решил, - засмеялся один из них.

- Но я на зелёный свет ехал, в своём ряду. Узнайте мне его фамилию, пусть он мне заплатит...

Омоновец размахнулся и ударил Бориса, так что он полетел на асфальт.

- Вот тебе закон, - сказал он. - Езжай! - крикнул омоновец танкисту.

Танк завёлся, и колонна пошла дальше. Фёдор повернулся и пошёл дальше.

Прошло несколько дней. Фёдор ходил на работу, занимался своими насущными житейскими делами, но прийти в себя никак не мог. Ему не удавалось сбросить нервное напряжение, которое охватило его. Каждую ночь ему снился Дом Советов, и он снова бежал по коридору, и пули свистели возле самого его виска, и снова Ахмет пел древнюю песню воина, и он опять тащил вниз раненого, и опять видел Савелия с бутылкой бензина, идущего навстречу бронетранспортёру. Он с криком просыпался и потом долго ворочался, не в силах уснуть, а засыпая опять оказывался там: и снова строчили пулемёты и били орудия, и здание содрогалось от разрывов снарядов, он снова пытался завести машину, но дрожащие руки не слушались, и опять Савелий шёл навсречу бронетранспортёру... Это повторялось каждую ночь. Он не мог больше смотретьд телевизор, в котором наглые и бесстыжие дикторы постоянно лгали своими картавыми голосами, коверкая и уродуя русский язык новами иностранными словечками. В один из дней он решил навестить Андрея. Андрей уходил из Дома Советов после того, как парламент решил сдаться. Он уходил вместе со всеми, но на улице при обыске у него нашли спортивный пистолет. Избили, потом доставили в отделение милиции, там ещё раз избили и на следующий день отпустили. У Андрея Фёдор застал Григория, в комнате работал телевизор.

- Удивляюсь я вам, как вы можете всё это смотреть?

- А мы и не смотрим, мы записываем, - Андрей кивнул на видеомагнитофон, готовый к работе. - Занятные вещи порой показывают.

- Я теперь на людей смотреть не могу, - сказал Фёдор. - Иду по улице, а у меня чувство, что это не люди, а биороботы, зомби. На работу тут прихожу, а они обсуждают вовсю эти события. Один хвастается: "Телескоп у меня есть, в сто пятьдесят раз увеличивает, я его на машину поставил и к Белому дому поехал. Встал на набережной и смотрю, как Белый дом расстреливают, здорово он горел..." Он мне с восторгом, в красках рассказывал, какое это было красивое зрелище, лучше любого кино, и какой он молодец, что догадался взять телескоп, столько удовольствия получил. Другой урод хвастался, какой он умный: "Как только Борис Николаевич указ издал, я свою жену и детей в машину, и на дачу. И там всё время сидел, пока всё не кончилось". Я его спрашиваю: "Ты что, в партии Анпилова состоишь или Баркашова? На хрена ты убегал из Москвы, кому ты вообще нужен?" И ведь это не сторонники Ельцина, это просто бараны, нет, хуже, бараны хоть брыкаются, когда их режут, а эти... Завтра Ельцин издаст указ: "Я решил вас всех повесить!" и они сами, добровольно пойдут на сборные пункты. Ещё и верёвки из дома принесут и сами повесятся.

Ельцин ведёт откровенную войну против всех коренных народов, населяющих Советский Союз, нам уже всем подписан смертный приговор. Речь идёт о нашей жизни, а им хрен по деревне, им всё по барабану, они ничего не хотят знать. Они думают только о собственной машине, квартире, даче. Дай им по машине, и они будут думать о собственном гараже. Дай им по гаражу, и они будут думать о бесплатном бензине, и так до бесконечности. Они ничего не хотят знать, они только жрут. Ведь Ельцину и его банде можно было бы свернуть шею за три дня, если бы каждый начал с ним бороться. Если бы каждый сделал что-нибудь против этого режима. К примеру, я грохну омоновца и ломанусь в любой подъезд, в любую дверь, и меня спрячут, а омоновцев пошлют в другую сторону. Кто-то работает в Гознаке и изготовит для меня документы, другой на своей машине увезёт меня в другой город, я буду просто неуязвим. У тебя сосед в охране президента служит, ты с ним не здороваешься, не разговариваешь, с его детьми никто не играет, его жену женщины за версту обходят, да он сам взвоет и убежит из охраны. Но нас мало, сколько нас было у Дома Советов? Пятьдесят? Шестьдесят? Ну пусть сто тысяч, а в Москве десять миллионов. Десять миллионов по домам сидели и даже ухом не повели.

- Так, всё так и было задумано, - сказал Андрей. - Семьдесят с лишним лет из людей вышибали всё человеческое, народ превращали в быдло, но всё-таки кое-где просчитались. Сколько нас было в Доме Советов вооружённых?

Фёдор задумался.

- Не знаю, не считал, но думаю, человек шестьсот, максимум семьсот, не больше.

- Вооружённых лёгким стрелковым оружием, а сколько дивизий бросил против нас Ельцин, сколько техники, одной бронетехники больше тысячи единиц, и с таким перевесом в силах они двое суток не могли овладеть обычным административным зданием. Вплоть до шестого числа отдельные группы защитников прорывались в подвал, и ведь прорвались и ушли. Ушли с оружием, непобеждённые. Этот бой, ну, как бы проба сил двух враждующих армий, разведка боем. Ельцин бросил в него все силы, а мы, мы же этих депутатов, этих пустобрёхов поддерживали даже не вполсилы и не в четверть, а всего лишь в одну сотую, и вся ельцинская армада ничего не могла сделать с несколькими сотнями. Значит, сила у нас есть, кость цела, её не перебили за семьдесят лет советской власти, а раз кость цела, то мясо нарастёт, и появится новый Илья Муромец, Минии, Пожарский, и мы сбросим этот режим!

- Ну а как скоро это произойдёт? Когда мы его сбросим?

- Я думаю, лет через пять, десять.

- Через десять лет вырастет новое поколение, воспитанное на порнухе, фильмах ужасов, "сникерсах" и жидовских мультфильмах типа "Суперкнига".

- И всё-таки я думаю, всё будет как надо, - сказал Андрей. - И ты скоро увидишь Илью Муромца!

Фёдор тяжело вздохнул.

- Началось, началось! - крикнул Григорий, включая видеомагнитофон. Опять Останкино показывают, до чего же они нагло врут. Ну где штурм, где? Покажите мне его. Покажите мне этих злодеев, боевиков с автоматами, которые напали на Останкино, хоть одного покажите. Нету, вот только грузовик показывают, как он таранит двери. Раз пятнадцать этот кадр прокручивают, и это у них называется штурмом.

На экране появилось лицо спецназовца, у которого брали интервью: "...я сюда из Киева приехал, своим ребятам помочь..."

- Слышали, - сказал Григорий, - со всего Союза вся нечисть слетелась спасать фашиста Ельцина. Нет, мужики, вы как знаете, можете сколько угодно бакланить на философскую тему, а я теперь покупаю гранатомёт. Пить брошу, курить брошу, но гранатомёт я себе куплю. И мы с ельциноидами ещё разберёмся.

Неожиданно зазвонил телефон. Фёдор снял трубку и услышал голос Джона Смита:

- Алло, Федя, здравствуйте! Я рад слышать, что с вами всё в порядке. Я звонил к вам домой, там мне дали этот номер. У меня к вам просьба: я хотел бы задать вам несколько вопросов, не могли бы вы со мной встретиться?

- Вы знаете, мистер Смит, я сегодня занят...

- Федя, я вас очень прошу, это очень важно для меня.

- Для вас или для вашей газеты?

- Больше для меня, я буду вам очень признателен.

- Ну хорошо. Давайте через полчаса в сквере напротив вашего дома.

- Спасибо, до встречи.

Через полчаса они сидели в сквере на лавочке. Напротив них на другой лавочке сидела молодая мама с сыном. Мальчишке было лет шесть, он с сосредоточенным видом решал детскую головоломку из какой-то игры.

- Давай я тебе помогу, - предложила мать.

- Не надо, мама, я сам.

- Большое вам спасибо, Федя, что вы согласились встретиться со мной. У меня к вам есть деловое предложение - не могли бы вы дать интервью моей газете?

- Нет.

- Но вам очень хорошо заплатят.

- Нет.

- Я так и думал, что вы откажетесь. Тогда ответьте мне, лично мне, на один вопрос. Почему вы решили остаться в Белом доме?

- Как почему? Чтобы защищать его.

- Да, но ведь вас могли убить. Или вам не было страшно?

- Было.

- Тогда зачем, зачем вы полезли под пули?

- Видите ли, мистер Смит, как бы это вам объяснить, когда-то много лет назад я давал военную присягу.

- Но ведь это же пустая формальность, государство, которому вы присягали, уже не существует.

- Я давал присягу не государству, не коммунистической партии, я давал присягу Родине.

- Я этого не понимаю. Родина - это абстрактное понятие, это место, где вы родились, и всё. И потом, вас никто не заставлял выполнять эту мифическую присягу. Лучше скажите честно, вам заплатили? И очень хорошо заплатили?

- Мистер Смит, не говорите глупостей.

- Но в самом деле, я ничего не понимаю!

Неожиданно мальчишка на соседней лавочке оторвался от игры и громко сказал:

- Дяденька, ну что вы ему объясняете, он же всё равно ничего не поймёт.

Наступила длинная пауза, мистер Смит смотрел на ребёнка удивлёнными глазами. Первой пришла в себя мама:

- Ты чего вмешиваешься в разговор взрослых, кто тебе позволил?!

- Извините, мистер Смит, - сказал Фёдор, - но я больше не смею занимать ваше драгоценное время.

- Как вам будет угодно! - произнёс с раздражением американец, он быстро встал и зашагал по аллее.

- Иди сюда, малыш!

Мальчишка спрыгнул со скамейки и подошёл к Фёдору.

- Тебя как зовут?

- Ваня.

- А меня Фёдор. Значит, будем знакомы. - И они пожали друг другу руки.

- Вы уж извините, пожалуйста, - сказала молодая мама.

- Да ничего, ничего, у вас отличный сын!

- Дяденька, а вы Дом Советов защищали?

- Да.

Мальчишка сокрушённо вздохнул.

- А меня не пустили.

- Это не ребёнок, это просто наказание какое-то! - опять произнесла молодая мама. - Представляете, собрал вокруг себя ещё восемь мальчишек, они взяли палки, набрали камней, перелезли через забор и пошли защищать Дом Советов, у воспитательницы чуть инфаркт не случился. Хорошо, что прохожие их задержали, а то бы ушли.

- Дяденька, а хотите, я вам стихотворение прочту?

- Прочти.

Мальчишка отступил на один шаг и громко, с выражением, начал читать:

Аты-баты, шли солдаты,

Шли солдаты на войну.

Аты-баты, по Арбату,

Защищать свою страну.

Не солдатик оловянный

С оловянною трубой,

А трубач в тиши туманной

Сбор играет боевой!

У чернильной старой башни

Под часами бой кипит.

Бой неравный, рукопашный,

Вот упал сержант бесстрашный,

Вот ещё убит.

Падают солдатики

Возле стен грамматики.

Но ликует враг напрасно,

Нас никто не победит!

Вот уже под русским флагом

Наша конница летит.

Все в дыму и все в огне,

Сам Пожарский на коне!

- Молодец, Ванюша!

- Дяденька, а вы демократов победите?

- Теперь уж непременно. Победа будет за нами!

Сразу же после захвата Дома Советов, в считанные дни, здание было обнесено мощным бетонным забором, и начались ремонтно-восстановительные работы. Ельцин и его приближённые заметали следы преступлений. По неофициальным данным, в доме Верховного Совета было убито и сгорело заживо более тысячи человек. Многочисленные очевидцы утверждают, что раненых, захваченных в Доме Советов, безжалостно добивали. Жители окрестных домов видели, как на стадионе возле Дома, в ночь с четвёртого на пятое, демократы пытали и расстреливали людей.