«А как быть с днем»

Гордеев Евгений

А как быть с днем?

"Мысль о самоубийстве - сильное

утешительное средство: с ней

благополучно переживаются

иные мрачные ночи"

(с)Ф. Ницше (По ту сторону добра и зла)

Пришедшее солнечное утро так и не принесло желаемого облегчения твоей измученной ночными кошмарами больной голове. Старая , известная с детства рекомендация Василисы о мудром утре и глуповатом вечере не работала. Все обозначилось, только еще четче и яснее, да исчезла обманчивая вера на не сбыточное будущее. Все осталось так же как вчера, так же как неделю назад, как месяц и годы.

Ты открыл глаза с ощущением безысходности, безнадежности и тщетности всех твоих страстных потуг хоть как-то поменять этот мир, хоть как-то изменить себя в этом непонятном мире, хоть как то научиться в нем жить, существовать, влачить существование. Ты чувствуешь как реальность, день за днем съедает тебя, теснит, твое тело к пропасти, а может быть к полету над этой пропастью? Память услужливо предоставляет эпизод из прошлого, а может будущего, а может вовсе и не твоей жизни, а придуманной тобою.

Ночь. Одна из тех, которые заставляют задуматься о смысле жизни. Да какой там смысл был в то минувшее время! И ты, ты измученный физически до скотского состояния, до состояния загнанного животного сидишь один на гладком, лежащем на земле, бревне. Нет, не крысы, а именно животного, которое уже не может нести гордо статус своего вида, не в силах отвечать за себя и даже не способно огрызаться на тычки веником в своем углу. Есть только боль и ужас, ужас и боль. Нет времени, оно остановилось в тот момент. А еще есть черный зрачок направленного тебе в лицо ствола АКМа. Он завораживает тебя как питон завораживает кролика, он пьянит тебя своей свободой, свободой ото всех, и прежде всего от тебя самого, делая тебя человеком. Человеком с большой буквы, имеющим право выбора, пусть даже такого страшного выбора. Подрагивающий палец на спусковом крючке. Ты хочешь жить, ты жаждешь жить, но не знаешь как, как это делают все те, кто рожден был в любви, все те кто впитал это с молоком матери. Все окутано мраком этой не проходящей ночи. Все окутано туманом не понимания, безразличия, тупой злобы, животного страха. Ты чувствуешь, слышишь как этот зрачок зовет тебя в свой мир.

Мир теней и полутеней, холода, пустоты. А может быть все с точностью до наоборот? И впереди свет, впереди свет, так необходимый тебе в тот момент. Тебя затянуло, затянула эта черная дыра, ты перестал сопротивляться, ты перестал думать о тех кому нужен, ты перестал думать о тех кто нужен тебе. Ты услышал оглушительный звук выстрела, и кажется даже увидел пулю, предназначенную для решения твоих проблем, твое избавление, ушедшее поверх твоей головы в черное, звездное небо. Ты увидел немое кино, где кадры сменяются с не привычной для человеческого глаза частотой. Увидел ногу ударившую по АКМу, увидел ладони хлещущие тебя по щекам. Ты вернулся.

Грязный город. Грязный асфальт. Грязный автобус. Грязные руки попрошайки тянущиеся к тебе. Что это, Господи?

Сон? Бред? Явь? Ты идешь по городу, наступая каждый раз как будто бы на чью то душу, подглядывая сам того не желая, за чьим то телом, подслушивая невзначай, чей то разговор. Оборванные, сидящие на обочине тротуара не то узбеки, не то казахи, не то черт те кто, появляющиеся неизвестно откуда с таянием снега, с шоколадным лицом, устало прижимающая к груди какой то кулек из лохмотьев - мать, босые дети играющие в салки прямо тут же. Пользующиеся прохожими как защитой друг от друга. Пользующиеся, вот именно пользующиеся.

Предающиеся только своему развлечению, видящие только себя, любящие только себя, но как по мановению волшебной палочки становятся скорбящими и униженно просят у тебя копеечку, завидев строгий взгляд матери. Ты торопливо лезешь в карман джинсов и не глядя кидаешь мелочь в картонную коробку. Почти убегая, стыдливо опустив глаза. От кого ты бежишь, любезный? От себя? Ты идешь дальше, и время, неумолимо отмеряет минуты и часы твоего дня. Твой взгляд, помимо твоей воли, падает на тоненькие шпильки и выходящие из них стройные ноги в блестящих капроновых чулках, и медленно, оценивающе поднимается все выше и выше. Бедра, талия, грудь, стоп. Что то здесь не то. Где -то тебя обманули. Но где? Да, глаза, взгляд, форма не соответствует содержанию. А где же то, ради чего живут, где истина, ужели в вине выпитом этими пухлыми губами. Ужели в глазах подернутых алкоголем, ужели в ругательных словах, так легко и не принужденно срывающихся с этого языка? Тебе хочется кричать, тебе хочется выть, но ты продолжаешь свой путь. Опять обман.

Нестерпимо болит голова, кажется кто то всадил в твои виски по раскаленной вязальной спице и время от времени , просто постукивает по ним маленьким молоточками. Ты сидишь за столом, занимаешься работой которая тебе не интересна. Но так надо.

Потому что это придумал не ты. Вечер. С чувством выполненного долга ты возвращаешься в свой дом. Торопливые прохожие то и дело задевают тебя, кто плечом, кто рукой. От этого твой путь не ровен и тернист.

Ты как будто бы продираешься сквозь чащу, чащу молчаливого, озлобленного леса, где живут страшные звери. А ты спасаясь от них, все ускоряешь и ускоряешь свой шаг, и только чувство какой то глупой гордости, а может остатки самоуважения не дают тебе припуститься во всю прыть от этого уличного гомона. Слава Богу, ты дома.

Пустая квартира привычно встречает пронизывающим холодом твое тело. Еще один день, день - которых было в твоей жизни уже сотни. Отдернув занавеску, руки автоматически делают свое дело, как будто делали это сотню раз, как будто помнят все до мельчайших подробностей. Ванна. Ручка крана. Теплая струйка воды.

Ломая спички, одну, другую, третью - наконец ты прикуриваешь сигарету и нервно затягиваешься сладковатым дымом. Бессмысленно уставившись в проем окна, не видишь ни чего кроме уже известного тебе ночного звездного неба. Это было тогда, 10 лет назад день в день. Ты пришел из небытия, так и не успев завершить тот последний шаг, так и не смог понять для чего? Для чего избран был именно ты? Почему тебя заставили пить этот эликсир страха, почему тобой играли все эти годы, как марионеткой, дергая за толстые суконные нити? Пришло время ножниц?

Или может быть кукольник наигрался вволю, потешился и бросил тебя посреди дороги. А сам ушел, ушел навсегда. Но ты не хочешь больше быть таким. Ты не хочешь вставать по утрам из мятой, сырой пастели.

Ты не хочешь пить заменитель кофе. Ты не хочешь заменять свое тело.

Не хочешь искать ему услады, не хочешь быть для него рабом. Так что же ты хочешь? Так что же ты ищешь?

Рваная чернота ночного неба вновь разбудила в тебе что-то так давно дремавшее, может быть животные инстинкты, может быть жалость к самому себе. И внезапно мир поменялся, звездное небо превратилось в тот самый зрачок, и теперь уже только луна, только луна удерживает тебя от этого последнего шага. Как высок балкон. Как низок, неуклюж дом в котором ты живешь.

Ночные птицы завели свою нескончаемую серенаду. Кто это? Соловьи или филины? Ты мучаешься над этим вопросом, как будто от этого что-то поменяется, как будто это и есть та сермяжная правда которая тебе столько лет не дается. Нет ответа. Ты ни когда не узнаешь что это были за птицы. Сигарета давно погасла, за новой не хочется идти. Ты стоишь на балконе и не смеешь отвести взгляд от этой черноты, от этой ночной шали проединой звездной молью. Жизнь коротка, миг длиться вечно. Ты понимаешь что пора, уже пора. Ты идешь в ванную, медленно раздеваешься, думая о том, что скоро все закончиться, что скоро все встанет на свои места, черное станет черным, а не наоборот.

Раздевшись, погружаешься в теплую воду и закрываешь глаза. Да, вот сейчас, еще секунду. А руки сами отыскивают лезвие. Сердце учащенно бьется, наверное от волнения перед встречей с вечностью. Кто говорил что делать это в теплой воде не больно? Боль, боль пронизывает все твое тело, но силы хватает сделать это и со второй рукой. Не нужное больше лезвие, как по ступенькам неторопливо опускается на дно ванной. Как в хорошем коктейле темно-красная жидкость не смешивается с водой, а располагается слоями, где-то тонкими нитями, где-то рваным лоскутом. Ты взмахиваешь рукой, и все становиться розовым, какой чудесный цвет, цвет нежности. Может быть к нему ты стремился всю жизнь. Может быть его так тебе не хватало. Какая приятная слабость, больше не нужны ни какие дела, больше не нужны ни какие мысли, боль превратилась в едва заметный намек на нее, твои веки тяжело закрылись. Розовый цвет, цвет романтики и вероятно рая. Забытье.

Как тяжело раскрыть глаза, голова гудит не переставая. Ты пытаешься на ощупь определить где ты. Руки нащупывают худенькую подушку - не моя. Тонкое одеяло - чужое. Ты различаешь слабый запах медикаментов и хлорки. Наконец, приоткрываются глаза. Комната белая, обитая чем-то мягким. К чему бы это? Сознание отказывается верить в реальность происходящего. Вокруг тишина, но ты начинаешь различать разговор, слова, которые доносятся из-за двери. В начале они тебя просто заинтересовали, потом ты над ними задумался, а потом просто заплакал. Хриплый бас жаловался:

- И чего они опять его откачали? Второй год здесь и уже в третий раз это делает. Не понимаю.

Вроде бы нормальный человек, дом, семья, работает преподавателем и такая дурь.

Ему вторил скрипучий старушечий голосок:

- И не говори, Иваныч, с жиру бесятся, мы то в наши годы за жизнь ох как цеплялись, хоть как, хоть где бы, лишь бы жить. А энти нынче, обкурятся, наглотаются всякой дряни, и ну вены резать, хорошо ентот вон себе. А то еще есть , которые других любят резать. Ох, хо, хох. Жизня.

Тебя снова осудили на жизнь. Тебя снова не взяли туда, куда ты так сильно стремился, наверное, ты пока там не нужен. Наверное еще не до конца доведен этот ужасный по своей сути эксперимент под названием твоя жизнь. Твоя ли? Разве не от того ты бежишь, что кажется порой, живет за тебя кто-то другой. Видит твоими глазами, слышит твоими ушами, а ты только немой исполнитель его прихотей. И тебе еще целых 10 лет, пытаться жить как все, как многие, как сумеешь. Пока в очередной раз не подступит к горлу ком, пока снова не увидишь в ночном небе луну и зрачок ствола. Тебе еще многое нужно сделать. Перво-наперво, снять с запястий эти дурацкие бинты.

11 мая, 2000 года.