Борис Виан Собаки, страсть и смерть
Они меня поимели. Завтра я сяду на электрический стул. Но все равно я об этом напишу, я хотел бы все объяснить. Судьи ничего не поняли. Ведь Слэкс уже умерла, и мне было трудно об этом рассказывать, зная, что все равно не поверят. Если бы Слэкс могла выбраться тогда из машины. Если бы она могла прийти и все рассказать. Ну да хватит об этом, уже ничего не попишешь. В этой жизни.
Заморочка в том, что когда ты шофер такси, у тебя заводятся свои привычки. Рулишь весь день и, хочешь не хочешь, знаешь все районы как свои пять пальцев. Одни тебе нравятся больше, чем другие. Я знаю ребят, которые, например, дали бы скорее искромсать себя на куски, лишь бы не везти клиента в Бруклин. Ну а я, я это делаю охотно. Я хочу сказать, делал охотно, потому что теперь уже никогда больше не смогу это делать. Вот так завелась и у меня привычка: почти каждый вечер я зависал на час в «Тысяче чертей». Однажды я туда привез одного клиента, пьяного в стельку, он захотел, чтобы я вошел вместе с ним. Когда я оттуда вышел, то уже знал, какие девочки там водятся. И с тех пор, вы наверняка скажете, что это глупо…
Каждый вечер я туда заезжал около часа ночи. В это время она выходила. У них в «Чертях» часто были певицы, и я знал, кто она такая. Они звали ее Слэкс, потому что она чаще всего была в штанах. В газетах писали, что она была лесбиянкой. Почти всегда она выходила с одними и теми же двумя типами, своими партнерами, пианистом и бас-гитаристом, и садились они в машину пианиста. Укатывали куда-нибудь поразвлечься, но возвращались обратно к «Чертям» и заканчивали вечер там. Я узнал это уже потом.
Я никогда не стоял там долго. Не мог оставаться пустым, там и стоянка ограничена, и клиентов всегда больше, чем где бы то ни было.
В тот вечер, когда все началось, они переругались, и похоже, не на шутку. Она залепила пианисту кулаком прямо в рожу. Эта цаца била не слабо. Она завалила его; как легавый. Парень, правда, был бухой, но, думаю, даже по трезвости он бы не устоял. Ну а пьяный тем более, он так и остался лежать на земле, а второй парень пытался его оживить и отпускал ему такие затрещины, что, казалось, башка сейчас отвалится. Я так и не увидел, чем все это закончилось, потому что она подошла, открыла дверцу такси и села рядом. Затем щелкнула зажигалкой и посмотрела мне прямо в лицо.
– Вы хотите, чтобы я включил свет?
Она сказала «нет», погасила зажигалку, и я поехал. Я спросил у нее адрес не сразу; только когда мы уже свернули на Йорк-авеню, я вспомнил, что она так и не сказала, куда ехать.
Вам смешно, да? Вы думаете, что с моими-то габаритами и мускулами я мог запросто отделать эту сучку. Нет, вы бы тоже ничего не смогли сделать, увидев рот этой девчонки и то, как она себя вела в машине. Бледная, как труп, да еще эта черная дырка… Я смотрел на нее сбоку и ничего не говорил да время от времени поглядывал на дорогу. Я не хотел, чтобы легавый увидел нас вдвоем на переднем сиденье.
Говорю вам, вы даже не можете себе представить, в таком городе, как Нью-Йорк, и так мало людей в ночное время. Она то и дело сворачивала на какие-то улицы. Мы проезжали мимо целых кварталов и не видели ни души, иногда встречались двое-трое прохожих. Бродяга, иногда женщина, люди, возвращающиеся с работы; есть магазины, которые открыты до двух или трех часов ночи или даже круглые сутки. Каждый раз, когда она видела кого-нибудь на тротуаре справа, она дергала руль и проезжала у самого тротуара, как можно ближе, притормаживала и, поравнявшись с прохожим, внезапно жала на газ. Я по-прежнему ничего не говорил, но когда она это проделала в четвертый раз, я спросил у нее:
– Зачем вы это делаете?
– Думаю, что это меня забавляет.
Я ничего не ответил. Она посмотрела на меня. Мне не понравилось, что она продолжала вести машину, а смотрела на меня; машинально моя рука потянулась к рулю. Не подав виду, она ударила меня по руке правым кулаком. Боль была адская. Я выругался, а она снова рассмеялась.
– Когда они слышат шум мотора и отпрыгивают, это так забавно…
Она наверняка видела собаку, перебегающую улицу, и я хотел вцепиться во что-нибудь, чтобы удержаться на месте, когда она даст по тормозам, но вместо того, чтобы затормозить, она нажала на газ, и я услышал глухой стук удара о капот тачки, которую изрядно тряхануло.
– Черт! – выругался я. – Ничего себе! От этой собаки у меня, наверное, весь капот смят…
– Заткнись!
Казалось, она была в полной отключке. Глаза у нее были мутные, и машину вело из стороны в сторону. Через два квартала она остановилась у тротуара.
Я хотел выйти и посмотреть, что с решеткой радиатора, но она схватила меня за руку. Она дышала тяжело, как ломовая лошадь.
Ее лицо в тот момент… Я не могу забыть ее лицо. Видеть женщину в таком состоянии, когда сам ее до этого довел, это еще ладно, чего ж плохого… но когда и думать об этом не думал, а она вдруг вот так… Она сидела не шевелясь и только сжимала мою руку изо всех сил. На ее губах заблестела слюна. Уголки ее рта были влажные.
Я выглянул наружу. Я даже не знал, куда мы заехали. Вокруг не было никого. Ее штаны на молнии снимались одним махом. Обычно в тачке как следует не оттянешься. Но тот раз я буду помнить всегда. Даже когда ребята мне завтра утром забреют голову…
…………………………………………………
Потом я усадил ее справа от себя и повел сам, но она почти сразу же потребовала, чтобы я остановился. Она кое-как привела себя в порядок, матерясь при этом как грузчик, вылезла из машины и пересела на заднее сиденье. Затем назвала мне адрес ночного бара, где должна была петь. Я попытался выяснить, где мы находимся. В голове был туман, как будто только что вышел из больницы, где пролежал целый месяц. Мне все-таки удалось вылезти из машины и удержаться на ногах. Я хотел осмотреть машину. Следов не было. Только кровавое пятно, размазанное на правом крыле. Это могло быть какое угодно пятно.
Самое быстрое было развернуться и поехать обратно.
Я видел ее в зеркальце, она смотрела в окно и, заметив на тротуаре сбитую собаку, снова тяжело задышала. Собака еще шевелилась, у нее, наверное, были перебиты кости, она ползла боком. Меня чуть не вырвало, я чувствовал себя очень слабым, а она начала надо мной смеяться. Она видела, что мне плохо, и принялась меня вполголоса материть; она говорила мне ужасные вещи, и я мог снова ее поиметь тут же, на улице.
Вы, ребята, не знаю, из какого теста вы сделаны, но когда я довез ее до бара, где она должна была петь, я не смог остаться и ждать ее после выступления. Я сразу же свалил. Я должен был вернуться домой. Жить одному не всегда весело, но, черт возьми, в тот вечер, к счастью, я был один. Я даже не раздевался; выпил, что у меня было, и завалился в койку. Я был выжат как тряпка. Как грязная тряпка.
На следующий вечер я был там снова и ждал ее у входа. Я опустил флажок такси и вышел размяться. Место было шумное. Оставаться я не мог. И все-таки я ждал. Она вышла в то же самое время. Точная как часы. Она меня сразу же заметила. Она меня сразу же узнала. Вместе с ней, как всегда, вышли два типа. Она, как всегда, смеялась. Не знаю, как вам это объяснить; когда я ее увидел, меня как будто оторвало от земли. Она открыла дверцу такси, и они сели ко мне все трое. Меня это обломало. Этого я не ждал. Идиот, сказал я себе. Ты что, не понимаешь, что такая девчонка – это сплошные капризы. Вчера ты сгодился, а сегодня ты просто шофер такси. Ты просто никто.
Вот так! Никто! Я вел как мудак и чуть не снес задницу огромной тачке, что шла впереди; я матерился про себя. Хорош же я был и все такое. А эти трое веселились на заднем сиденье. Она рассказывала анекдоты. От ее низкого, как у мужика, голоса, хрипловатого, как будто выдранного из глотки, бросало в пьяную дрожь.
Как только я подъехал, она вылезла первой; два типа даже не настаивали, чтобы заплатить. Они ее знали хорошо… Они зашли в дом, а она наклонилась к окошку и погладила меня по щеке, как ребенка. Я взял у нее деньги. Проблем с ней я иметь не хотел. Я хотел что-то сказать. И не знал что. Она заговорила первой.
– Подождешь? – спросила она.
– Где?
– Здесь. Выйду через пятнадцать минут.
– Одна?
Черт возьми! С моей стороны это было слишком круто. Я уже пожалел о том, что это сказал. Но сказанного не воротишь. Ее ногти вонзились мне в щеку.
– А это вы видели?
Она по-прежнему посмеивалась. Я ничего не чувствовал. Она почти сразу же отпустила меня. Я провел рукой по щеке. У меня шла кровь.
– Ничего! – сказала она. – Когда я выйду, крови уже не будет. Значит, ты меня ждешь, да?
Она вошла в бар. Я стал разглядывать себя в зеркальце. На щеке остались три глубокие царапины полукругом и четвертая, побольше, им навстречу. От большого пальца. Крови было немного. Я ничего не чувствовал. Итак, я стал ждать. В тот вечер мы никого не сбили. А мне ничего не обломилось.
……………………………………………
Я думаю, она начала вытворять эти штуки недавно. Говорила она мало, я ничего о ней не знал. Теперь днем я сидел и ждал, когда наступит вечер, а вечером заводил свою дряхлую тачку и ехал за ней. Она больше не садилась рядом со мной, было бы слишком глупо, если бы нас из-за этого прихватили. Я пересаживался, а она садилась на мое место; по две-три кошки или собаки в неделю мы раскатывали.
Я думаю, на второй месяц наших прогулочек ей уже захотелось чего-то другого. Это ее уже не цепляло, как сначала, мне кажется, она начала задумываться о более крупной дичи. Что я могу вам сказать еще? Мне это казалось совершенно естественным… она уже не реагировала, как раньше, а я хотел, чтобы она была такой же, как раньше. Я знаю, вы можете сказать, что я какой-то урод. Но вы не знали эту девчонку. Убить собаку или ребенка – ради нее мне было все равно. И вот тогда мы сбили эту пятнадцатилетнюю девушку; она гуляла со своим дружком, матросом. Они выходили из парка, где аттракционы. Я вам сейчас все расскажу.
В тот вечер Слэкс была в ужасном состоянии. Едва она села в машину, я понял, что она чего-то хочет. Я понял, что нам придется кататься всю ночь напролет, но обязательно что-нибудь найти.
Черт возьми! Нам не везло с самого начала. Я погнал прямо на Куинсборо-Бридж, а оттуда на круговые автострады, я никогда не видел столько машин и почти никого из прохожих. Вы мне скажете, для автострад это нормально. Но в тот вечер я этого не понимал. Ведь мне нужны были не прохожие. Мы накручивали километр за километром. Объехали вокруг и очутились посреди Кони-Айленд. Слэкс сидела за рулем уже порядочное время. Я болтался сзади и на поворотах цеплялся, чтобы не свалиться. Вид у нее был как у чокнутой. Я ждал. Как всегда. Я клевал носом и дожидался. Я просыпался, когда она пересаживалась на заднее сиденье. Черт возьми! Даже думать об этом не хочется.
Все произошло очень просто. Она мчалась, кидая машину из стороны в сторону от 24-й Уэст к 23-й, и тут она их увидела. Они развлекались, он шел по тротуару, она – рядом, по проезжей части, чтобы казаться еще меньше ростом. Парень был высокий, хорошо сложенный. Девушка со спины казалась совсем молоденькой, светлые волосы, коротенькое платье. Было довольно темно. Я видел, как руки Слэкс сжимали руль. Сука. Водить она умела. Она погнала прямо на них и зацепила девушку. У меня было такое ощущение, что я сейчас подохну. Я обернулся, девушка лежала на земле, неподвижный комок, ее парень бежал за нами и кричал. Затем я увидел, как на улицу вывернула зеленая машина, старая модель, которую еще использовали в полиции.
– Быстрее! – завопил я. Она мельком посмотрела на меня, и мы чуть не впилились в бордюр тротуара.
– Жми! Жми!
Я знаю, что именно упустил в эту минуту. Я знаю. Теперь я видел ее только со спины, но знаю, что должно было произойти, если бы не… Вот почему мне на все наплевать, понимаете? Вот почему ребята могут завтра утром забрить мне башку. Забавы ради они могут оставить мне челку или покрасить меня в зеленый цвет, под стать полицейской машине. Мне все до лампочки, понимаете?
Слэкс гнала вперед. Она вырулила, и мы оказались на Серф-авеню. Раздолбанное такси урчало и визжало. Легавые, наверное, уже висели у нас на хвосте.
Затем мы выбрались на поворот к автостраде. Все, теперь уже нет светофоров. Черт! Если бы у меня была другая машина. Все перемешалось у меня в голове. Сзади прибавили газу. Улиточные бега. Мне хотелось выть от ярости.
Слэкс выжимала все, что было можно. Я по-прежнему видел ее со спины, но я знал, чего ей хотелось, и это меня заводило так же, как и ее. Я опять заорал: «Жми!» – и она давила на полную катушку. Потом она обернулась на секунду, не больше, а в это время какой-то тип выезжал на поворот. Она его не видела. Он ехал справа. Километров семьдесят пять, как минимум. Я увидел, как мы несемся прямо на дерево, и сжался в комок, но она даже не моргнула, и когда они меня вытащили из машины, я визжал как свинья, а Слэкс уже не двигалась. Руль продавил ей грудь. Они с трудом вытянули ее за руки, за ее белые руки. Такие же белые, как ее лицо. Слюна еще блестела у нее на губах. Глаза были открыты. Я не мог двигаться из-за руки, вывернутой в обратную сторону, но я попросил положить ее рядом со мной. Тогда я смог рассмотреть ее глаза. И ее всю. Из нее хлестала кровь. Она была вся в кровище. Но только не лицо.
Они раскрыли полы ее мехового пальто и увидели, что под ним ничего не было. Только штаны. Ее белая кожа казалась бесцветной и мертвой при свете газовых фонарей, которые освещали дорогу. Когда мы врезались в дерево, молния на ее штанах была уже расстегнута.
1947
Комментарии к книге «Собаки, страсть и смерть», Вернон Салливан (Борис Виан)
Всего 0 комментариев