««Святой Макс»»

Гюлюш Агамамедова «Святой Макс»

День прошел сумбурно. Макс устал так, что сил не было приготовить себе ужин. Выпил прокисший кофе, хорошо зная, что делать этого не следует, и заснул тяжелым сном, просыпаясь в поту и мучаясь бессвязными видениями. Встал утром с тяжелой головой от повторяющейся, набившей оскомину мелодии будильника. Вспомнил с ужасом, что вчера вечером привезли тяжелого больного. Доктор Даррелл назначил больному самые нудные и отвратительные процедуры и поручил его заботам Макса. За пять лет работы в клинике Макс почти привык к тому, что за самыми капризными больными ухаживал он. Макс обладал редким даром утешения. Он мог успокоить самого привередливого и безнадежного больного, зачастую страдающего невыносимыми болями. Как правило, больные попадали в клинику доктора Даррелла, пройдя все круги ада. Когда все возможные виды лечения были исчерпаны, а состоятельные тяжелобольные люди все еще находились в состоянии, отдаленно напоминающем жизнь: тела их, а в редких случаях и мозг еще продолжали функционировать, принося своим владельцам безмерные страдания. Именно такие больные населяли клинику доктора Даррелла. Сказать, что общение с больными и возможность наблюдать их исцеление приносили удовлетворение доктору Дарреллу и его мед. персоналу, значило бы пойти против истины. Не потому, что доктор Даррелл и сотрудники его клиники очерствели настолько, что ужасающая картина человеческих страданий не вызывала у них ничего, кроме раздражения. Как у любых психически здоровых людей и сотрудникам клиники было свойственно испытывать чувство сострадания. Проблема заключалась в том, что количество выздоровевших больных сводилось к ничтожной цифре. Львиная доля пациентов, поступающих в клинику, выходила из нее в роскошных гробах, сделанных из ценных пород дерева и украшенных с всевозможной помпезностью. Удовлетворение доктор Даррелл и преданный ему персонал получали от хорошо оплачиваемых услуг и благодарности, читаемой в глазах родственников, изредка навещавших больных.

Макс получивший среднее медицинское образование, долгое время не испытывал ни малейшего желания работать по специальности. Он пробавлялся случайными заработками, не завидуя своим целеустремленным ровесникам. Погуляв и испытав все прелести беззаботной и безденежной жизни, к тридцати годам, Макс решил, что пора найти постоянный источник заработка. Макс попал в клинику случайно, по рекомендации одной из медсестер, его подружки. В клинике Даррелла Макс мог реализовать свои амбиции. Для работы с такого рода больными нужны были железные нервы и всегда ровное настроение. Этого добра у Макса было хоть отбавляй. Он подружился со всеми работниками, полагая, что враги появятся без усилий с его стороны.

Вчера во время дежурства Макса привезли тяжелобольного старика, беспрерывно кашлявшего, стонавшего и просившего ввести ему обезболивающее средство. Макс тут же узнал его. Известный финансист, политик, «гордость нации», как его называли в прессе. Макс принес то, о чем просил старик, с улыбкой сделал ему инъекцию и погладил старческую испещренную пигментными пятнами руку. Старик с усилием разлепил закрывающиеся глаза и взглянул на Макса. Максу показалось, что старик благодарит его за то, что он исполнил его просьбу и хоть на краткий миг избавил от страданий, но не только. Мольба об избавлении от существования, превратившегося в кошмар, читалась в его глазах. «Потерпи, дорогой, недолго тебе осталось», — подумал Макс. И тут же произнес мягким, ласкающим слух баритоном:

— Немного терпения и господин Марк Рандлер, я не ошибся?

— Нет…. не ошиблись. Удивительно, как Вы меня узнали? — просипел старик.

— Скоро, совсем скоро господин Марк Рандлер пойдет на поправку и уйдет из нашей клиники. А мы все ему поможем скорее подняться на ноги, — заметив чрезмерные усилия старика, пытавшегося что-то ответить, Макс поспешил завершить беседу, — не отвечайте, расслабьтесь, Вам нужно отдохнуть и набраться сил, — последние слова Макс произнес шепотом.

Весь следующий день Макс старался облегчить страдания господина Рандлера. Самому себе Макс не смог объяснить причину симпатии к умирающему старику. Много позже анализируя свои чувства, он признал, что старик абсолютно не цеплялся за жизнь. Все назначения врача, Макс исполнял с большой тщательностью, отдавая себе отчет в том, что ничто не сможет вернуть Марка Рандлера к жизни. Правда, можно почти бесконечно длить состояние, пограничное между жизнью и смертью. Наука дошла до такого уровня цинизма, когда признаки жизни, при определенных болезнях, возможно сохранять, как угодно долго. Для того, чтобы назвать пациента, находящегося в подобном положении живым, требуется широта взгляда. При поступлении в клинику Макс не задавался подобными вопросами. Он не задавался вообще никакими вопросами. Он выполнял назначения врача и радовался тому, что ему не приходилось выслушивать особенных нареканий, и, появилась возможность безболезненно тратить деньги на уикенды и ненужные, но такие завлекательные безделушки. С появлением в клинике Марка Рандлера, у Макса в голове произошел переворот. То, что было очевидным и не требовало разъяснений, внезапно, за какие-то сутки, стало невероятно сложным, непонятным и спорным. Господин Рандлер походил на других пациентов клинике во всем, что касалось бренности человеческой оболочки. Он испытывал такие же страдания, как и другие больные. Его отличало от других ясное сознание бесполезности проводимого лечения, и, самое главное: измученные, страдающие глаза, Марка Рандлера, казалось, видели то, что не дано видеть человеку, находящемуся в добром здравии. После очередной особенно тягостной процедуры, Марк, вдруг медленно заговорил, задыхаясь и прерываясь на отдых:

— Макс, я помню, Вас зовут Макс… Не удивляйтесь, что такой маразматик, — слово далось Марку с трудом, но он медленно выговорил его, как я, помнит ваше имя… Я запомнил его, потому, что оно похоже на мое…, немного. Марк, я хочу попросить у Вас об одолжении. О большом одолжении… Я знаю, что Вам будет нелегко принять решение… И я кое-что придумал, что облегчить Вам муки совести. Я прошу, я умоляю Вас сделать мне сегодня вечером, по моему знаку, инъекцию морфия…

— Вам не нужно меня об этом просить. Врач назначил Вам наркотики. Я и так сделаю вам укол, и Вы сможете прекрасно отдохнуть. — Макс широко улыбнулся одной из своих разнообразных дежурных улыбок.

— Я знаю, дорогой Макс… Вся надежда на Вас. Только сейчас начинаю понимать, что человек, по сути, одинок… Он приходит в мир чаще всего один, пытается всю жизнь прилепится к кому-нибудь, и уходит, совершенно точно, один… Макс, я прошу Вас! Дайте мне возможность уйти так, как того хочется мне. Не могу больше выносить все эти унизительные для меня процедуры… Когда-то я был сильным человеком… Я не хочу в конце жизни превратиться в вещь… Молю Вас об одолжении. Увеличьте дозу морфия, и я не проснусь утром… Только и всего… Это так легко, Марк, — голос Рандлера стал вибрировать. — Я умоляю Вас… Вы не знаете, как сложится ваша жизнь. Кто знает? А вдруг Вам когда-нибудь захочется умереть и тоже понадобится чья-то помощь…

Господин Рандлер сильно устал и опустился на подушки. Макс, не отвечал, приклеенная улыбка превратилась в гримасу. Собрав последние силы.

Рандлер прошептал:

— Подумайте, если Вы решитесь, Вас ожидает приятный сюрприз. Я выписал чек на сто тысяч долларов, на предъявителя… Вы сможете получить деньги в любом банке. Чек будет лежать у меня под подушкой… И будьте уверены! Мои родные, или те, кто считает себя моими родными, будут рады также, как и я моей кончине… И возможно, — губы Марка Рандлера растянулись в презрительной ухмылке, — кто-то из них заплатит Вам, за «хороший уход».

Макс набрал в легкие побольше воздуха, прежде чем ответить:

— Почему Вы так настроены? Вы сами сказали, что не знаете, что ожидает нас. Представьте, что за время, пока Вы будете находиться между жизнью и смертью, придумают новое средство, чтобы полностью излечить Вас от болезни. Вы же умный человек и знаете, что это возможно. Пока Вы живы, у Вас есть шанс, как у всех живых. Шанса нет только у тех, кто перешел границу.

Неожиданно для самого себя Макс сказал то, о чем подспудно думал, наблюдая больных, и стараясь не потерять радости жизни, находясь почти постоянно в обстановке, приближенной к экстремальной. Тут же мелькнула пошленькая мысль о том, что деньги не помешают, а скорее позволят ему найти что-нибудь более веселое в качестве основного занятия. Макс стер улыбку и нагнувшись к уху господина Рандлера, произнес:

— А впрочем, Вы вполне разумный человек и сами все знаете лучше меня. Я могу только помочь Вам, — о последних словах можно было лишь догадаться по движению губ Макса.

Господин Рандлер кивнул и закрыл глаза, оставив Макса размышлять о том, какое действие произвело на него последнее заявление Макса. Выходя из палаты больного, Макс невольно обернулся и поймал на себе ничего не выражающий взгляд господина Рандлера.

Вторую половину дня Макс напряженно размышлял о том, как ему поступить. Внутренний диалог не прекращался ни на минуту. Он машинально проделывал свою работу, доведенную до автоматизма и потому не требующую особого внимания.

«А если это ловушка? Все подстроено? Рандлер сговорился с Дарреллом меня подставить. Зачем? Кто я такой, чтобы кому-то было интересно подставлять меня! У стариков, тем более умирающих, такие странные причуды. Да… очень странные… Как же, помню, того идиота; каждое утро он заставлял сестру Элизабет петь военные марши. Издевался, придурок. Бедная плакала. Марк Рандлер, на смертном одре решил позабавиться. Все возможно. Посмотреть, как за деньги, дурачок поможет ему отправиться на тот свет. А потом просидит остаток жизни в тюрьме. Забавно, наверное, наблюдать за тем, как человек превращается в послушную марионетку.»

Ближе к вечеру Макс окончательно решил про себя, что он не поддастся на уговоры господина Рандлера. «Пусть он сам, как-нибудь разбирается со своей кончиной и счетами с Господом Богом. Я ему в этом деле не помощник. И с чего я стал колебаться? Спрашивается?», — тут же, без всякой подсказки, лишь укорив себя за неискренность, сам себе и ответил: — «Как же! Как же! Деньги! Всегда только деньги лежат в основании поступков. Разбери любой, самый непонятный и вздорный поступок и что ты обнаружишь? Все те же деньги! Как говорят французы? Глупые, тщеславные, хвастливые французы — ищите женщину! Как бы не так. Женщину искать не нужно, она сама найдется, и будет умирать от желания быть с тобой. Но только в том случае, если у тебя есть деньги. Она придумает тебе массу достоинств, и заставит самого тебя поверить в них».

Макс наткнулся на шедшую ему навстречу сестру Элизабет; очнулся, внимательно, как в первый раз, оглядел ее с головы до ног. Под его пристальным взглядом сестра стала потихоньку заливаться краской и заметно прибавила шагу. Макс обернулся ей в след. «И эта цыпочка, которая корчит из себя недотрогу, сразу бы подобрела».

Макс зашел в палату господина Рандлера, не зная еще, как он поступит. Взгляд его был жадно устремлен на господина Рандлера. Марк Рандлер лежал на кровати, вытянувшись во весь рост, безучастный ко всему. Услышав шаги вошедшего, он медленно открыл глаза.

— Ну, как у нас настроение, получше? — бодро, скороговоркой выпалил Макс, — А я слышал Вас днем родные навещали. Сестричка сказала мне, что приходила ваша дочь, — он сделал паузу в надежде, что Марк его поправит, но не дождавшись реакции, продолжил, — ей показалось, что это была ваша дочь, выглядела сногсшибательно, и такая заботливая. А у Вас такие мрачные мысли. Как можно! О Вас беспокоятся, о Вас заботятся, а Вам все равно, странно даже.

— Никакая она мне не дочь, — глухо, с усилием выговорил господин Рандлер, — и Вы знаете это не хуже меня. И почему люди врут, даже когда от этого им нет никакой пользы. Сейчас скажите, что не читаете желтую прессу. В ней смаковали мой последний брак около полугода. Не знаю, что говорят обо мне ваши сестрички, но Вам я скажу правду. Эта женщина больше всех остальных заинтересована в моей смерти. Она уверена, что последнее завещание я составил в ее пользу. Не сомневаюсь, что я, а также и Вы, раз приставлены ко мне, будем иметь удовольствие, видеть ее каждый день… Она самолично хочет видеть, как жизненные силы покинут меня, — помолчав, Марк продолжил, — я становлюсь сентиментальным. Даже перестал ругаться, как прежде. А Вы удивляетесь, почему я хочу разом со всем покончить. У меня осталось слишком мало сил, чтобы обнаружить в моем теперешнем состоянии, что женщина, которую я любил, — Марк закрыл глаза и прикусил нижнюю губу, — и которой верил, с такой жадностью и откровенностью ждет моей смерти. Я не могу…, - Марк замолк, закрыл глаза, — Я не могу больше терзаться мыслью, что никто, слышите никто не пожалеет обо мне, когда я отправляюсь прямиком в ад.

Макс не отвечал. Он лихорадочно размышлял над конкретным вопросом: захочет ли Марк Рандлер уйти в мир иной сегодня ночью или нет. Рандлеру хотелось выговориться, быть выслушанным посторонним человеком, перед котором можно было не стесняться и вывернуть наизнанку, почерневшую за многие годы страшной жизни, душу. Макс слушал и наматывал себе на ус. Господин Рандлер совершенно точно знал, что попадет в ад, и для этого у него были основания. За время своей бурной жизни он загубил стольких честных и не очень честных людей, что образы особенно обиженных им, время от времени посещали его. С тех пор, как он заболел, возможность искупить хоть малую толику вины, не давала ему покоя. Он стал известным филантропом и благотворителем, пожертвовав на всякие «богоугодные» дела, как называли их деятели, исполнявшие его волю, громадные суммы. Но легче ему не стало, ни физически, ни морально. Когда он, наконец, понял, с большим опозданием, что невозможно купить за деньги душевный покой, то ударился во все тяжкие. Стал еще большим богохульником и развратником чем прежде, промотав остатки физического здоровья. Оказавшись на краю могилы, он и тут захотел воспользоваться преимуществами, предоставляемыми деньгами. Он решил ускорить и по возможности облегчить себе переход в мир иной. Рассказывая ужасные подробности своего скрытого от посторонних глаз существования, господин Рандлер испытывал почти физическое удовольствие от наблюдаемой им смены эмоционального состояния Макса. «Глупенький молокосос», как называл его про себя господин Рандлер, пережил шок, после очередного откровения умирающего старика. Макс и подумать не мог, что такой благообразный, всеми почитаемый и почти легендарный старик, жил в нравственной грязи, ни с чем несравнимой. Он уже мало сомневался в том, каким образом поступит, если Марк Рандлер не откажется от мысли воспользоваться его услугами. Как назло, или, скорее всего, чтобы помучить его еще, Марк ни словом не обмолвился о своей утренней просьбе. И судя по всем внешним признакам, старику стало лучше, что несказанно удивило Макса, знающего во всех подробностях историю болезни господина Рандлера. Пристально взглянув на замолчавшего больного, он сделал ему инъекцию, предписанную врачом, пожелал спокойной ночи и, не дождавшись ответа, вышел.

На следующий день Макс удивился еще более, войдя в палату господина Рандлера. Старик полусидел на кровати, опираясь на высокие подушки, и безмятежно улыбался. Господин Рандлер походил еще на больного, очень больного человека, но маска смерти сошла с его лица. Губы двигались и чуть порозовели, глаза вновь стали живыми и пронзительными. Недоумевая по поводу разительной перемены, Макс решил подождать, надеясь получить разъяснения от самого Марка Рандлера. В голову шли совершенно безумные мысли о связях господина Рандлера с нечистой силой, позволяющие ему легко переходить из предсмертного состояния в состояние удовлетворительное.

— Вижу по вашему виду, дорогой Макс, что не ожидали застать меня бодрым и почти веселым. Я угадал, хе-хе. Что ж тут сложного угадать. Ничего тут сложного нет. Напротив, все очень просто, а особенно с Вами, дорогой Макс. У вас все чувства, сразу же отражаются на вашей физиономии. За то и ценит Вас доктор Даррелл. Он говорил мне о Вас. «Этот парень, настоящее сокровище. Ты всегда будешь знать о чем он думает». Теперь я вижу, что доктор Даррелл, мой старинный друг, — при этих словах на лице у господина Рандлера появилась кривая ухмылка, — не соврал. Когда Вы улыбаетесь и думаете про себя, что-то вроде: «Скорее бы черти унесли этого старикашку», — мне всегда понятен, ход ваших размышлений.

Макса передернуло. Он не ответил; деловито приступил к процедурам, тайком наблюдая за господином Рандлером. Его, казалось, гораздо меньше заботили все унизительные подробности производимых Максом манипуляций. Господин Рандлер отсутствовал, он размышлял о чем-то, по всей вероятности, приятном, потому что на губах его блуждала рассеянная, забытая им улыбка. Макс внезапно почувствовал себя рабом, ублажающим знатного римского патриция в термах. Ему захотелось вернуть господина Рандлера в прежнее зависимое от него Макса и потому униженное состояние. Он нарочно сделал ему больно. Марк поморщился и поднял на него глаза.

— Ну вот, кажется, закончили и Вы уже вполне можете делать некоторые вещи сами, — Макс намеренно был груб.

— Ах, мы можем кусаться, у нас уже прорезались зубки и при случае, мы не упустим своего. Да, мой хороший? Умираете от желания узнать, что так перевернуло старика, что он ожил, восстал из мертвых, как Лазарь. Так и быть Макс, я покажу Вам кое-что. Вот так-то. Теперь уж я не помру, совершенно в этом уверен. После такого известия только отъявленный дурак стал бы помирать. А я не дурак, Вы знаете, — Марк Рандлер проговорил все быстро и отчетливо, щеки старика порозовели. Он протянул руку к тумбочке и протянул Максу письмо, на тонкой бумаге, от которого исходил слабый запах лаванды.

— Я не приучен читать чужие письма, — Макс строго посмотрел на ухмыляющегося господина Рандлера.

— Вы же умираете от желания прочесть письмо, тем более, я уверен, Вы догадались от кого оно. Эх, мальчик! Какой Вы еще мальчик, завидую Вам. Сколько Вам еще предстоит узнать о людях и о себе самом! Вы же прочтете письмо! Я даю голову на отсечение. Хе-хе. Ну, может, сейчас уже не дам, да… В свете, так сказать, новых обстоятельств. Ну, ну, не обижайтесь, что я так Вас… Ну что такого, если Вы прочтете его. Считайте, что я просто хочу поучить Вас немного жизни. Как старший; как заботливый друг. Я вполне чувствую себя вашим другом. Не смущайтесь. Я разрешаю забрать письмо и прочитать его, когда у Вас будет такая возможность. А потом мы с Вами его обсудим, и я Вас кое о чем попрошу.

Макс в растерянности смотрел на господина Рандлера, не зная, чего еще ожидать от старика. У него сложилось впечатление, что Марк Рандлер совершенно оправился, и все его страшные болячки исчезли, не оставив заметного следа. Повертев в руке письмо, и не зная, что с ним делать, Макс машинально сунул его в карман халата. У него не хватило сил поглядеть на господина Рандлера, выходя из палаты. Первое, что он сделал, придя к себе в ординаторскую — поспешно, чуть не разорвав, вытащил письмо и впился в него. Господин Рандлер и на этот раз не ошибся. Максу безумно хотелось поскорее прочесть письмо.

«Дорогой Марк,

Хотела написать любимый, но раздумала. В последние дни ты смотришь на меня с такой неприязнью, что мне становится страшно. Я вдруг поняла сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, что совсем тебя не знаю. Ты всегда был сильным, уверенным в себе, знал определенно, чего хочешь. Вспомни, дорогой, как ты меня добивался. Ходил кругами целых пять лет, прежде, чем я согласилась встречаться с тобой. Неужели ты мог подумать, что я прихожу в клинику для того, чтобы увериться в твоей скорейшей смерти и не допустить подлога завещания, зная повадки твоей ближайшей родни. Твоя неприкрытая ко мне ненависть удручает меня. В начале моего сумбурного письма я написала, что не знаю тебя, ты для меня останешься навсегда, „инкогнито“. Но не только ты для меня загадка. Я уверена в том, что я для тебя такая же, если не большая загадка. В качестве доказательства привожу два пункта, очень важных для меня.

Первое — я никогда больше с тобой не увижусь. Не думай, что я настолько вульгарна, что намекаю на твою смерть! Нет! Никто не может знать, когда наступит его последний час. Я просто ухожу от тебя.

И второе — если случится так, что ты уйдешь в мир иной раньше меня и не изменишь завещания, которое, как мне известно, написано в мою пользу, то я отдам все в фонд сиротских приютов. Не хочу напоминать тебе, каким образом я связана с приютами. Я не верю, что ты поверишь в мою искренность и мне это уже не важно.

Вот и все, дорогой Марк, последний раз глажу тебя по голове и целую твои, ставшие совсем чужими, глаза.

Прощай,

Макс уронил руку, с зажатым в ней письмом. Долго сидел, уставившись в одну точку. Он пытался и не мог себе объяснить, каким образом, чудесная женщина: красивая, чувственная и к тому же у нее есть сердце, теперь Макс не сомневался в этом, как могла такая женщина любить чудовище по имени Марк Рандлер. За что мерзкому старикашке несказанная удача? Чем привлек он ее? Своими деньгами? Красивой беззаботной жизнью? Тогда почему она отказывается от всего по доброй воле? Чем? Какими скрытыми чарами он держал ее в своей паутине? Макс вдруг представил, как он молодой, сильный интересный мужчина, и она его ровесница могли бы быть счастливы с деньгами Марка Рандлера. Воображение рисовало картинки одна другой привлекательнее. Прежняя симпатия к господину Рандлеру уступила место жгучему желанию немедленно увидеть его мертвым. Он обнаружил в себе новые чувства, не посещавшие его прежде. Невольно вспомнил слова Рандлера о том, что ему еще многое предстоит узнать о себе самом. Макс отвлекся от Марка Рандлера, от Софи и стал думать о себе, о своей судьбе, о том, что ожидает его ближайшие пять, десять лет. Если не случится ничего сверхъестественного, а с ним, Максом, редко такое случается, то будущее его не предполагало ничего особенно выдающегося. Так, небольшие радости, доступные среднему обывателю. Если предположить, что в итоге блестящей карьеры и неимоверных усилий, после нескольких лет усиленной зубрежки он станет врачом, то и эта перспектива не очень его обрадовала. Та же самая каторга среди человеческих развалин, только с большей ответственностью. Жизнь, выбранная им, и совсем недавно, казавшаяся ему полной смысла, вдруг предстала в ином свете. Ежедневный, никому ненужный героизм и ничтожный результат. Почти все больные, за которыми ухаживал Макс, преставились. Не оставалось ни одного разумного объяснения деятельности Макса. Да, одно объяснение все же было, и оно упиралось в проклятые деньги. Макс страдал физически, от брезгливости, которую, как ему казалось, он замечательно прятал под лучезарными улыбками; страдал морально, потому, что невозможно каждую минуту сталкиваться с человеческими немощами и не страдать и все это за жалкие гроши. Попутно он уговаривал себя относиться к окружающей обстановке легче, проще, не думать постоянно о неизбежном исходе больных. Иногда у него здорово получалось. Макс выбрасывал из головы, как ненужный хлам все, что произошло за время его дежурства. В эти дни он становился неотразимым: легким, искрящимся, ни одна женщина не могла устоять перед ним в такие мгновения. А тут у него появился шанс. Поменять свою тяжелую и бессмысленную жизнь на ту, которую он сам себе выберет. Утром вчерашнего дня этот шанс у него был. Сегодня от него не осталось и следа. Шанс испарился вместе с фантастическим выздоровлением Марка Рандлера. Парадокс ситуации заключался в том, что в другое время Макс искренне порадовался бы редчайшему случаю излечения. А теперь ему приходилось лишь соглашаться с господином Рандлером: Макс не знал себя, и ему предстояло пережить еще много открытий.

Размышления Макса прервал звонок, пронзительно прозвеневший в пустой ординаторской. Раздался громкий повелительный голос доктора Даррелла:

— Макс, зайди ко мне, срочно.

Макс застегнул все пуговицы своего халата, поправил шапочку и устремился в кабинет доктора Даррелла. В просторном кабинете доктора кроме Даррелла, находился молодой человек в очках, сжимавший в руках глянцевый журнал. Увидев Макса, он повернулся в сторону доктора Даррелла и тот утвердительно кивнул головой. Даррелл подошел к Максу, похлопал его по плечу:

— Макс, познакомься с Томасом Рандлером, сыном господина Рандлера, он хочет поговорить с тобой.

Обратившись к Рандлеру младшему:

— Прошу Вас, говорите совершенно свободно. Макс один из самых надежных сотрудников. Правда, Макс? — доктор заглянул в глаза Макса, — а сейчас, извините, мне нужно идти, привезли нового больного. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили, — доктор Даррелл вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Макс остался стоять посреди кабинета. Доктор Даррелл так спешил, что не пригласил его сесть. Томас Рандлер заметно нервничал, однако это не мешало ему чувствовать себя хозяином в кабинете Даррелла. Он вытащил портсигар и закурил гаванскую сигару, обрезав кончик острым хирургическим ножом, лежавшим на столе доктора Даррела. Макс невольно поморщился. В клинике строго запрещалось курить.

— Так значит это Вы, тот самый Макс.

— Что Вы хотите сказать? — в голосе Макса прозвучало возмущение.

— Мне говорил о Вас отец. Вы ему понравились, — Томас Рандлер усмехнулся, — в определенном смысле.

Макс почувствовал, как в нем закипает злость и никакие прежние его уловки и курс лицемерия, преподанный доктором Дарреллом еще в начале карьеры Макса, не смогут удержать его от припадка ярости.

— Мне плевать на то, что Вам говорил ваш папаша. Если вам что-то нужно от меня, говорите, а я послушаю и решу как поступить.

— Какой Вы, однако, нервный.

Томас Рандлер встал с кресла, подошел вплотную к Максу:

— А впрочем, это даже хорошо. Я думаю, мы с вами договоримся.

Рандлер младший обернулся по сторонам и показал глазами на небольшие вентиляционные отверстия, затянутые сеткой. Нагнувшись к Максу, тихо произнес:

— Здесь наверняка, есть слуховые жучки, поэтому мы будем говорить доверительно, интимно. Вы согласны?

Макс кивнул, хотя предполагал нагрубить и уйти.

— Я буду краток. Вы уже кое-что знаете о моем милом папочке. Я не сомневаюсь, что он Вам рассказал некоторые пустяковые подробности своей интересной жизни. Не думайте, что он был откровенен совершенно. Он рассказал вам то, что захотел, — Томас помолчал минуту, — то, что посмел. Если бы он рассказал Вам более серьезные вещи, я уверен, вы бы задушили его своими руками. Я же вижу в Вас потенциальные скрытые возможности. Перед Вами открываются большие перспективы. Доктор Даррелл неспроста так доверяет Вам. Вы себя не знаете, — Томас почти слово в слово повторил фразу своего отца, и только тут Макс заметил, как они похожи.

Макс вопросительно с недоверием смотрел на Томаса Рандлера.

— Оставим лирику психоаналитикам, не будем отнимать у них хлеб. Вы видели эту стерву? Папочкину последнюю куклу? Она еще не знает, нет, не знает…, - Томас потер руки, и глаза его загорелись хищным огнем, — что папаша изменил завещание. Он ей ничего не оставил, — из горла Рандлера младшего вырвались булькающие звуки, похожие на кудахтанье, — она будет нищей, такой же, какой она была, когда папочка вытащил ее с помойки, да, с помойки! Что Вы удивляетесь Макс? — Томас воровато оглянулся по сторонам и зачастил, — я знаю, папаша вам предлагал сто тысяч долларов, чтобы вы, так сказать, помогли старцу с переселением. Я иду от него. Видел, в какой он пребывает эйфории. Какие-то химеры его одолевают. Он скрывает что-то от меня. Право, смешно. Как будто я не могу догадаться! Опять эта дрянь, Софи, что-нибудь придумала. Собрался еще сто лет жить! Смешно! Ну, Макс, вы же грамотный человек и знаете, что перед смертью у некоторых больных случается ремиссия. Мне сейчас только доктор Даррелл все популярно объяснил. Так вот, я не могу полагаться на папенькин характер, вы уже видели и немного знаете, что такое этот человек. Я предлагаю Вам двести тысяч за пустячок. Сегодня вечером вы сделаете моему дражайшему папаше инъекцию морфия, несколько увеличив дозу. То есть сделаете то, о чем он сам просил Вас два дня назад. До того, как у него помутился рассудок, — Томас закашлялся, — приведу последний аргумент: наше гуманное общество внимательно к нуждам своих граждан. Волшебное слово «эвтаназия», легкая смерть давно ласкает мой слух. Какой еще более дорогой подарок я могу преподнести любимому папе? К сожалению, в нашей стране еще не принят этот очень прогрессивный, я бы сказал закон, хотя все к тому идет, и поэтому мне приходится просить Вас об одолжении — Томас со значением глядел на Макса. Согласны? Соглашайтесь, Макс. Такое предложение бывает раз в жизни.

— Я подумаю, — Максу хотелось немедленно выйти, чтобы не видеть мерзкой потной физиономии Рандлера младшего, — я подумаю, еще раз повторил он.

— У вас нет времени думать, Макс. Вот чек. Я вручу его Вам сразу же после того, как доктор Даррелл сообщит мне горестную весть. Я буду безутешен и захочу поблагодарить человека, заботившегося до последней минуты о моем бедном папочке, — отвратительная ухмылка не сходила с лица Томаса, — а эта дрянь, — Рандлер младший задрожал от охватившего его волнения, — эта дрянь, со вкусом повторил он, — ничего не получит. Ничего!

Раздался деликатный стук в дверь и через минуту в комнату легкой походкой вошел доктор Даррелл.

— Я вижу, вы обо всем переговорили. Макс у нас такая умница. Он все сделает, как надо.

Доктор Даррелл внимательно поглядел на Макса, и приятно улыбнувшись, выпроводил его.

— Не давите на него, дорогой мой Томас. У Макса нежная натура. Я то знаю. А то, о чем Вы его попросили, очень деликатное дело. Не только для Макса, для любого человека. Я могу себе представить метания Макса. Я же человек с воображением, вы знаете. Мне иногда кажется, что во мне пропадает художник. Кстати, вы видели мои акварели. Вы ничего о них не сказали, Томас? Что Вы такой мрачный? — Даррелл повернулся к стене, где в обрамлении красивых рамочек, висели два размазанных пятна, похожих на подтеки на обоях.

— О чем Вы, доктор? О чем таком я мог попросить Макса? Если Вы считаете себя вправе вмешиваться в личные дела своих клиентов, используя аппаратуру для прослушивания, то не на того напали. Я не позволю манипулировать собой, — Томас Рандлер покраснел и возбужденно жестикулировал.

— Друг мой! Какая аппаратура? Вы бредите! Вам следует обратиться к врачу. Да, хотя бы, ко мне. Мы вас подлечим.

— Спасибо, — мрачно усмехнулся Томас, — я еще не в том возрасте. У меня еще будет возможность пообщаться с вашим милым персоналом. А впрочем, расставим точки над i. Я не собираюсь лечиться у Вас, мне слишком хорошо известны методы вашего лечения. Если я вдруг заболею, то лечиться буду не в такой шикарной клинике. Вот так! Мой дорогой доктор Даррелл! И не надейтесь заполучить мое тело. Не дамся!

Доктор Даррелл пропустил колкое замечание Томаса мимо ушей и продолжил нейтральным тоном:

— Чуть не забыл! Ваш отец распорядился о пожертвовании в пользу нашей клиники. Он сам сказал мне об этом. Святой человек! — доктор Даррелл поднял глаза к потолку, — какой души человек! — он сделал паузу, — если случится непоправимое, а вы должны об этом знать, мой дорогой Томас, в любую минуту господин Рандлер может умереть. Мы говорили с вами об этом сегодня, — доктор заглянул в глаза Томасу, — итак, если это прискорбное событие произойдет, то кто будет душеприказчиком покойного, простите, ну, то есть будущего покойного?

— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — Томас потер руки и вновь стал точной копией своего отца. — Вы угадали, распоряжаться всем имуществом, и выполнять последнюю волю отца буду я, — глаза Томаса блестели за стеклами очков.

Доктор Даррелл подошел к Томасу Рандлеру на расстояние вытянутой руки, и, похлопав его по плечу, тихо произнес:

— Я думаю вам пора подумать о погребальной церемонии, и пригласите визажиста, ну, вы знаете, о ком я говорю.

Томас опустил глаза и вышел, не попрощавшись с доктором Дарреллом.

С лица Даррелла не сходила сардоническая улыбка.

Все еще не зная, как поступить, Макс решил навестить Марка Рандлера в неурочное время и еще раз проверить, какое решение не вызовет в будущем сожалений и разочарований. Он шел по коридору, уставившись в пол; внезапно взгляд его наткнулся на изящные туфельки. Макс поднял глаза, чтобы оценить владелицу элегантной обуви и с удивлением узнал в идущей навстречу ему женщине Софи Рандлер. Выражение ее лица настолько отличалось от впечатления, произведенного ее письмом, что Макс вздрогнул. Софи решительным шагом направлялась в сторону кабинета Даррелла. Образ Софи, вознесенный им на пьедестал, зашатался.

«Что могло понадобиться этой женщине? Почему она пришла к Дарреллу? В письме она так красиво все объяснила. Какой я все-таки идиот! Как я мог попасться на старую заезженную уловку! Марку Рандлеру простительно, старику хотелось поверить в чудо. В то, что хоть один человек на белом свете искренне любит его. Для того, чтобы поверить в такое, нужно быть на краю могилы. А я, дурачок, вроде вполне дееспособный, а туда же, поверил в небылицу. А вдруг я жестоко ошибаюсь, и она идет туда, потому что почувствовала любящим сердцем, что ее Марку грозит смертельная опасность?!»

Софи распахнула дверь, вошла в кабинет и тут же оказалась в объятиях доктора Даррелла. Он предусмотрительно повернул ключ в замке и еще нежнее прижал Софи к своей упитанной груди. Она почти сразу же отстранилась. Прошла через весь кабинет и села в кресло. Даррелл устроился на ручке кресла и стал гладить Софи по блестящим волосам, уложенным в строгую прическу.

— Оставь! Ты что? Не понимаешь? Мы с тобой ходим по краю пропасти. Я была до последней минуты уверена, что Рандлер оставит все мне, — она подняла глаза на Даррелла, усмехнулась и продолжила, — не дергайся, нам. Ты же знаешь прекрасно, благодаря кому, Марк Рандлер оказался в твоей клинике.

— Не будем драматизировать ситуацию, дорогая. Все под контролем. Твой мачо, уже не сможет измываться над тобой и попрекать тебя тем, что подобрал на помойке.

— Не зарывайся Даррелл, не нужно повторять слова Рандлера. Такой бордель, как в его семейке еще поискать, и я уверена, не найдешь в самых злачных местах. Так, что я по сравнению с родней Рандлера, просто «непорочная дева», — Софи поднялась с кресла и нервно заходила по кабинету.

— Ну, золотко мое, — умильно проговорил Даррелл, — не сердись, тебе не идет.

— Вот, вот, ты верно заметил «золотко» твое. У тебя ко мне определенного рода интерес. Не то, что у моего бедного Марка. И знаешь, если бы Марк не был так стар и не заболел, я бы ни за что не променяла его на такого самодовольного типа, как ты, Даррелл. А сейчас я просто обороняюсь.

— Софи, тебе не кажется, что наши интересы в данном случае совпадают. Я не какой-нибудь проходимец с дырявыми карманами, а вполне респектабельный и успешный мужчина. Я и без твоего злодея на плаву. У меня все о'кей, а вот у тебя, пташка, дела обстоят много хуже. Ты понимаешь? Будь поласковее со мной, и может быть, кто знает, нам будет хорошо вместе? Ведь было же? Ты скажешь, что я все придумал? — Даррелл схватил Софи за руку и попытался притянуть к себе.

Софи невольно оттолкнула его и со страдальческим лицом снова опустилась в кресло:

— Хорошо, не будем поддаваться эмоциям, сейчас не время. Скажи мне лучше, ты говорил с Марком о завещании? После очередной порции помоев, которые вылили на меня его родственнички, он мог передумать, и изменить завещание. Ты же знаешь, почему я написала это сопливое письмо. Я видела, как он смотрит на меня. Совсем так же, как на своих конкурентов. А об их незавидной участи ты наслышан. Он стер их в порошок. От них не осталось и следа. Даррелл, помоги мне! Умоляю тебя! — Софи молитвенно сложила руки перед грудью, в глазах появились слезы.

— Софи, какая ты странная, ты что забыла, что идея с письмом — моя идея? — Даррелл победно посмотрел на Софии, — не дурно задумано. Во мне столько талантов, сам себе поражаюсь.

— Нет, нет, я все помню, — Софи пыталась справиться с охватившим ее волнением.

— Ну, ну, девочка, не переживай. От страданий появляются морщинки. А тебе они ни к чему. Ты мне нравишься такая как есть, разве ты не знаешь об этом? — Даррелл подошел вплотную к Софи взял ее за плечи и грубо поцеловал.

Софи вытерла губы.

— Так я могу надеяться, доктор Даррелл, на вашу благосклонность?

— Можете, дорогая миссис Рандлер, Хотя я считаю, что ты зря пришла сегодня в клинику. Один из твоих неуправляемых порывов. Мы же договорились, встречаться вне клиники — Даррелл подошел к двери, тихо повернул ключ в замке и громко добавил, — мы сделаем все возможное, чтобы помочь господину Рандлеру вернуться в лоно семьи. Но хочу Вас предупредить, дорогая госпожа, что человеческие возможности ограничены, и нужно быть готовым к любым испытаниям.

Софи достала косметичку, подновила макияж и, кивнув на прощание Дарреллу, с высоко поднятой головой, вышла из кабинета.

Даррелл остался стоять у двери и сладкая улыбка, с которой он проводил Софи Рандлер уступила место хищному выражению. Он подошел к картинам на стене, нажал на раму, одной из них. Картина отъехала в сторону. Даррелл достал ключ из потайного кармана брюк, и, набрав комбинацию цифр, открыл спрятанный за панелью сейф. С наслаждением вытащил один из документов, хранящихся в нем. Разложив бумагу на столе, он внимательно прочел все, что там было написано. По мере прочтения документа на лице его проступала благостная улыбка. Он произнес вслух семизначную цифру и в голос засмеялся. Затем бережно сложил документ и положил его на прежнее место. Тщательно закрыл сейф и напоследок полюбовался картиной.

Макс нашел Марка Рандлера в том же состоянии, в каком он пребывал днем. Наблюдать за ожившим и становившимся вновь опасным и непредсказуемым Рандлером было тяжким испытанием. Марк постепенно возвращался в свою телесную оболочку, а вместе с ней обретал все прежние моральные качества, то есть всякое отсутствие таковых. Макс недоумевал по поводу того, что еще день назад, он мог испытывать к этому человеку нечто, очень похожее на жалость. Максу захотелось уколоть старика, «порадовать» выздоравливающего новостью:

— Угадайте, господин Марк, кого я только, что видел в коридоре?

— Моего никчемного сына, я полагаю. Этот бедняга думает, что после моей кончины, ха, ха, все достанется ему. Как бы не так! Они все останутся с носом, Рандлер повернулся в сторону Макса, — а ведь и ты любезный, останешься с носом, ты же видишь, я не собираюсь больше помирать. И твой замечательный доктор Даррелл тоже останется с носом, хотя он имел все основания думать иначе. Старый прохиндей. Завтра же я вернусь домой к своей глупенькой, но такой милой Софи. Удивительно, можно прожить с человеком много лет и совсем не знать его. Я был уверен, что знаю женщин. И подумать не мог, что какая-нибудь из них в состоянии отказаться от серьезных денег. Не от какой-то там ерунды, нет, а от настоящего состояния. У самой глупой из них все равно есть природная смекалка. Хватательный инстинкт. Она будет из последних сил держаться за деньги. Да и Софи никогда не казалась мне дурочкой. Видишь, мальчик, и такой опытный мужчина как я может ошибаться, Рандлер вздохнул поглубже и с наслаждением потянулся.

Макс ни разу не прервал господина Рандлера и дал ему возможность восхититься женой и своей неотразимостью.

— Что, Макс, не ожидал?

Макс сделал театральную паузу, прежде чем, глядя в глаза Марку Рандлеру заявить:

— Я видел, как ваша жена Софи Рандлер входила в кабинет доктора Даррелла.

Макс и до этого мгновения предполагал, что многие неизлечимые болезни обрушиваются на людей в результате морального упадка, горя, тяжких переживаний. Физические болезни являются всего лишь следствием болезни душевной. Чудесные исцеления также возможны при небывалом подъеме духа и ничем необоснованной с медицинской точки зрения вере в возможное выздоровление. То, что происходило с Марком Рандлером, в полной мере соответствовало далеко ненаучным воззрениям Макса.

Господин Рандлер посерел, стал глотать воздух широко раскрытым ртом. Пытался что-то сказать, но вместо речи из горла вырывалось шипение. Судя по реакции Рандлера, он обо всем догадался. Сделав невероятное усилие, он прохрипел:

— Даррелл!!!

— Вы хотите, чтобы я позвал доктора Даррелла?

Больной закрыл глаза, показав Максу, что тот правильно его понял.

— Сейчас! Я обязательно позову его, но прежде мне нужно заняться Вами.

Макс нажал на кнопку рядом с изголовьем Марка, и через минуту в комнату вошла дежурная медсестра, а за ней врач. И только когда с господином Рандлером сделали все, что делают в подобных случаях, в палату вошел доктор Даррелл. Рандлер еще не уснул, но уже погрузился в состояние совершенного безразличия, почти прострации, наступающего через некоторое время после введения транквилизаторов. Веки больного затрепетали при виде Даррелла и он попытался что-то сказать. Попытка была бесполезной. С мистером Рандлером случился удар, и он потерял способность говорить. Отныне, даже если бы случилось чудо, и Рандлер стал выздоравливать, ему пришлось бы учиться разговаривать заново. Даррелл, как старый опытный лис мгновенно оценил ситуацию, заметив взгляд Рандлера.

«Фортуна и на сей раз на моей стороне. Впрочем, что тут удивительного?! Выбирать между мной и старой развалиной Рандлером, давно изжившим свой век совсем не трудно. Стоит только посмотреть на него и на меня!», с такими мыслями Даррелл подошел к кровати Рандлера, пожал его свесившуюся безжизненную старческую руку и, не обращая внимания на ненависть, прорывающуюся сквозь полуоткрытые глаза Рандлера, произнес:

— Будет тебе, старина, ты еще повоюешь со своими врагами и друзьями, хе-хе.

С этими словами Даррел вышел из палаты Марка Рандлера, предварительно попросив Макса зайти к нему.

После того, как Марк погрузился в тяжелый наркотический сон, Макс оставил рядом с ним сестру и направился в кабинет доктора Даррелла.

Дверь кабинета как по волшебству распахнулась прямо перед носом Макса. Очередной раз ему пришло в голову, что кабинет у Рандлера оборудован самыми современными средствами слежки. Улыбающийся Даррелл стоял неподалеку от двери, поправляя раму, одной из картин.

— Ах, дорогой Макс. Видите, как все складывается. «Пути господни неисповедимы». Казалось, что господин Рандлер совершенно оправился. Еще сегодня утром, мне принесли данные его анализов, и я просто поразился. Разве возможно такое? Оказалось, что нет, невозможно! С наукой может спорить только невежественный человек. А люди знающие прекрасно отдают себе отчет в том, что все идет своим чередом. А теперь, о Вас, мой дорогой Марк, простите, я безумно устал, мой дорогой Макс. Как человек, заботящийся о вашей карьере и благополучии, советую Вам, пока, господин Томас Рандлер еще не в курсе, того, что приключилось с его любимым папочкой, прислушаться к просьбе сына. Сегодня ночью у Вас будет прекрасная возможность позаботиться о господине Рандлере.

Макс не отвечал. Переживаемые им сомнения, отражались на его подвижной физиономии. Раздираемый противоречивыми желаниями он никак не мог прийти к определенному решению.

Доктор Даррелл, читавший по лицу Макса все, что происходило с измученным парнем, подтолкнул его к двери, напоследок чуть слышно прошептав:

— Такого шанса у Вас может больше не быть.

Макс промучился весь вечер. Вроде бы тот единственный, счастливый случай, о котором он мечтал еще утром, представился. Вот он, хватай за хвост удачу, а дальше не выпускай ее из рук. А требовалось то, всего ничего, вколоть отвратительному старикашке больше положенного и сделать приятное сразу стольким людям и, самое главное, себе. Вытащить себя из этой клоаки, а дальше жить, как заблагорассудится. Подумать на досуге обо всем. Беспокоили его Рандлер младший и доктор Даррелл. Один стоил другого. И еще Софи Рандлер. Та еще штучка, наверное. И если в отношении Софи и даже доктора Даррелла у Макса сохранялись некоторые иллюзии, то Рандлер младший при первом же знакомстве, вызвал у него отвращение. Мысль о том, что деньги ему придется взять из рук отвратительного типа, к тому же посвященного во все подробности благотворительной деятельности Макса, не давала ему покоя. Макс закрыл глаза, попытался расслабиться и сосредоточиться на радужном будущем. У него получилось. Макс задремал, и когда открыл глаза, от прежних сомнений ни осталось и следа. Он решился. Он сделает это. Он должен сделать это, иначе всю свою последующую жизнь проведет в сожалении об упущенном шансе. Ровно в 12 часов ночи, также как и в предыдущие два дня, он зашел в палату к господину Рандлеру, спавшему с безучастным выражением, изборожденного карикатурными морщинами, лица. Макс внимательно посмотрел на Марка Рандлера, представил себя ангелом, пришедшим за душой грешника, и по странной прихоти, отпустившим все грехи страшного при жизни человека. Макс набрал полный шприц и медленно ввел морфий, стараясь не разбудить и не сделать больно Марку. Он чувствовал в отношении господина Рандлера непривычную нежность. Выходя из палаты, Макс наткнулся на доктора Даррелла, улыбающегося своей самой сияющей улыбкой.

На следующее утро сестра Элизабет обнаружила окоченевший труп господина Марка Рандлера и буднично сообщила об этом доктору Дарреллу.

Макса, не дежурившего в этот день, вызвали из дома по приказу Даррелла. Макс прошел в кабинет доктора Даррелла, где его ждали с серьезными значительными лицами Томас Рандлер, Софи Рандлер и доктор Даррелл. Томас и Софи стояли, разделенные как демаркационной линией массивной фигурой доктора Даррелла.

— Дорогой Макс, мы сочли нужным сообщить Вам тяжелую весть. Вы так заботились о покойном, — доктор Даррелл спокойно произнес это слово, превратившееся из вчерашнего предположения в реальность.

— Да, да. Вы сделали последние дни моего отца, если не счастливыми, то, по крайней мере, более радостными. Я не могу не оценить ваших усилий, дорогой Макс, — Томас Рандлер полез в карман, вытащил чек и протянул его Максу, — вот чек на предъявителя. Берите, вы заслужили.

Макс протянул руку за чеком, посмотрел на Томаса и услышал за спиной голос доктора Даррелла.

— Я всегда знал, что вы прекрасный работник. И еще раз убедился в этом.

Он схватил Макса за руку, в которой тот судорожно сжимал чек и задушевно прибавил:

— Мы с Вами еще поговорим, Макс.

После ухода Макса, доктор Даррелл широким жестом пригласили родственников господина Рандлера:

— Садитесь господа, я отниму у Вас совсем немного времени. Я понимаю, что каждому из Вас необходимо побыть в одиночестве, чтобы пережить постигшую его утрату.

Томас не удержался от ухмылки. Софи поднесла кружевной платок к воспаленным, горящим неприязнью, глазам. Доктор Даррелл взял со стола бумагу, и медленно с расстановкой стал читать. Атмосфера в кабинете доктора Даррела накалилась до предела. Томас покраснел, затем побледнел, стал размахивать руками и истошно вопить. Софи, напротив, бессмысленно улыбалась и раскачивалась. Потом взяла себя в руки, встала, подошла к Дарреллу, внешне оставаясь спокойной, и со всего размаху влепила ему пощечину. Даррелл продолжал улыбаться, с распухающей на глазах щекой. Как опытной дирижер, довольный произведенным эффектом, он не стал портить финала какофонией непредсказуемых поступков, а продолжил спокойным миролюбивым тоном:

— Я прекрасно понимаю ваши переживания, дорогие мои. На вашем месте, я бы чувствовал себя одураченным. Но поверьте, я ни за что не стану злоупотреблять бесконечной добротой покойного господина Рандлера. Он оставил все свои деньги не мне, а клинике. Я могу лишь распоряжаться ими, естественно исходя из интересов больных. Вы скажите, что это частная клиника, и я ее владелец, а следовательно, как ни крути, деньги остаются мне. Однако, зная меня, Вы уже можете предположить, что все мои действия всегда направлены на благо любимых мною больных, а следовательно и их родственников, — при этих словах Даррелл выразительно посмотрел на Софи Рандлер, не реагирующую на внешние раздражители, — я предлагаю вам полюбовное решение. Я намереваюсь выплатить каждому из вас приличную сумму, вполне достаточную для того, чтобы безбедно прожить любую самую долгую человеческую жизнь. О деталях мы можем с вами договориться. Вы согласны?!

Софи осталась безучастной, а Томас не сумевший усидеть на месте, ринулся в бой брызгая слюной:

— Вы, мерзавец, каких поискать. Вы смеете предлагать мне деньги моего отца в качестве милостыни? Я правильно Вас понял? Вы устроили из своей клиники доходный дом? Отправляете богатеньких на тот свет по сходной цене? Что, разве я не прав?

— Зачем же так горячиться, дорогой Томас А за мерзавца и клевету можете ответить, по закону. К тому же у меня есть кое-что посущественнее вашей голословной клеветы. Не далее как вчера, вы общались в моем кабинете с одним из моих работников, простодушным парнем, чего не скажешь о Вас, Томас, и Вы, наверное, догадываетесь, что у меня, совершенно случайно есть запись вашего разговора.

— Я знал, я знал, что вы подонок.

Голосов спорящих не слышно было за дверью, и точно также внешние шумы не проникали в кабинет доктора Даррелла. Все присутствующие в нем были слишком заняты перепалкой, и не услышали, когда дверь внезапно отворилась, и на пороге возник Макс, неприязненно, наблюдавший за происходящим. Все замолчали и с удивлением посмотрели на него.

— Я только, что нашел этот документ, он хранился в сейфе, в палате у Марка, а ключ он отдал мне. Это завещание господина Рандлера. Оно было написано вчера, и заверено нотариусом, когда Вы, доктор Даррелл отлучались из клиники. Я не знал, что написано в завещании. Я только провел к господину Рандлеру нотариуса, как он об этом просил и оставил их. Все деньги, господин Рандлер оставил сиротскому приюту, в котором воспитывалась госпожа Софи. Ей он оставил особняк, в котором они вместе провели последние годы. А я ухожу в сиротский приют управляющим, в соответствии с пожеланием Марка.

Макс постоял немного, наблюдая за оцепеневшими незадачливыми наследниками, и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.