«Светоч надежды»

Гюлюш Агамамедова Светоч надежды

Передаем срочное сообщение. Генеральный Директор благотворительного общества «Светоч надежды» по многочисленным и настойчивым просьбам наших радиослушателей обращается к народу:

— Дорогие мои соотечественники, россияне, хочу рассказать вам сегодня о благотворительной деятельности нашего общества открытого типа. Прежде всего обратите внимание на то, что наше общество открытое. Это значит, что оно открыто для всех: одиноких пенсионеров, и других сирых и убогих и больных, которые в силу сложившихся обстоятельств оказались в это трудное время на обочине жизни. Очень многие из вышеперечисленных категорий граждан не только сирые, больные и покинутые, но также являются владельцами недвижимости в центральной части нашего мегаполиса. Совершенно очевидно, что дополнительная тяжелая ноша, в виде оплаты коммунальных услуг, уборки жилплощади, защиты от слишком активных соседей, тяжелым бременем ложится на их хрупкие плечи. Мы хотим предложить переложить часть этого бремени на нас. Обещаем со своей стороны сделать все возможное и невозможное, чтобы наши болезные пенсионеры были нами премного довольны. Для тех, кто заинтересовался нашим заявлением повторяем наши контактные телефоны, по которым вы можете связаться с нами в любое время дня и ночи. Ждем. Звоните нам и Вы не пожалеете.

Дормидонт Пантелеймонович всю ночь промучившись от изжоги, открыл пошире глаза, потом посмотрел на ходики тикавшие в углу большой темной комнаты. Стрелки показывали десять часов. Он перевел взгляд на большое окно, занавешенное посеревшей от пыли тюлевой занавеской, чтобы удостоверится в том, что наступило утро. За окном было сумрачно, совершенно также как и на душе у Дoрмидонта. Небольшой приемник, стоявший на подоконнике продолжал свой неспешный задушевный разговор. Голос приятного тембра, с оттенком мужественности и сочувствия повторил:

— Ждем, звоните нам немедленно и все ваши проблемы станут нашими проблемами и будут немедленно решены.

Дормидонт попытался вспомнить сквозь дрему, о чем же важном говорил мужской голос из приемника и кого он с таким нетерпением ждет. А может именно его Дормидонта, с его совершенно, как ему казалось, неразрешимыми проблемами ждет этот благородный человек и вот наконец наступил тот радостный миг в его жизни, когда кто-то совершенно бескорыстно и радостно хочет ему, Дормидонту, помочь. Он сделал неимоверное усилие и сел. Вздохнул, и стал неспешно одеваться. Натянув старые, пузырями обвисшие на коленях тренировочные брюки и не первой свежести футболку, он проковылял в коридор, где на небольшой тумбочке стоял телефон. Рядом лежала старая истрепанная книжка, в которой были записаны все жизненно важные для Дормидонта номера телефонов. Открыв книжку на букве «П», он нашел как и ожидал номер своей Подруги детства Василисы Евграфьевны. Телефон звонил в большой пустынной квартире Василисы Евграфьевны, раздалось пять или шесть звонков прежде чем она сняла трубку.

— Алло, — в трубке раздался громкий голос Дормидонта. Василиса молчала, вслушиваясь в голос.

— Алло, это я, Дормидонт. Василиса еще посомневалась минутку, но все же ответила. Она заговорила тоненьким, слабым голоском.

— Слушаю тебя Дормидонт.

— Почему же ты сразу не отвечаешь? Жду, жду, понимаешь, как дурак, а она видите ли молчит. Не понимаю я тебя, Василиса, одна живешь, а не рада хоть какому-нибудь развлечению Неужто не интересно, кто тебе названивает?

— Вот, вот, все Вы хороши, только об одном и думаете. Все вы одинаковые.

— Василиса, ты это о чем? Кто все, и о чем таком, мы все думаем? Голос Дормидонта аж зазвенел от возмущения. — Интересно, понимаешь ли, секс бомба какая, все только об одном и думаем.

— Что ты, старый, бог с тобой. Я о том, что звонят и звонят, предлагают все мои проблемы решить. Откуда я знаю, может ты тоже в их благотворительность записался и неровен час будешь меня агитировать мою квартиру им в наследство оставить.

Дормидонт замолчал, переваривая полученную информацию.

— Что за благотворительность такая и кто тебя агитирует, расскажи толком.

— Не знаю я этих благотворителей и знать не хочу, глаза бы мои их не видели и уши не слышали. Да ты включи приемник, день и ночь только их благотворителей родимых и слышно. «Звоните и мы разрешим ваши проблемы» — все одно и тоже повторяет, главный их, голос у него еще такой противный, грубый. Василиса была не на шутку взволнована.

— Странно все это, я ведь тебя как раз об этом приятном, не спорь со мной, мужском голосе и хотел спросить. Что конкретно он предлагает. Может ты все не так поняла?

— Да конечно, куда мне, дура дурой, всю жизнь была, такой и осталась. А все потому что замуж за тебя не пошла. Да уж знаю. Все я правильно поняла. Подарят они тебе какой-нибудь телевизор или там холодильник. Принесут лекарства, неизвестно какие, а сами будут ждать, когда же ты, престарелый, концы отдашь, чтобы твою квартиру за многие тыщи продать и тогда уж пожить всласть. А ты как думал, старый дуралей. Проблемы они решат, если ты им квартиру завещаешь.

Дормидонт вздохнул, он постарался вздохнуть как можно тише, чтобы не расстраивать и без того озабоченную подругу.

— Хорошо Василиса, я подумаю, а ты ничего не бойся, в крайнем случае, скажи им, что если не прекратят к тебе названивать, то пожалуешься мне, Дормидонту Пантелеймоновичу, да, так и скажи. Ну, покедова. — Дормидонт повесил трубку.

Весь день промаявшись, Дормидонт к вечеру взбодрился, спустился в грязном лифте и вышел из подъезда, где сразу столкнулся нос к носу со своим старинным корешом. Тот стоял у тяжелой металлической двери, мутными глазами озирая окрестности. Увидев Дормидонта, взор его прояснился, по всему было заметно, что бессмысленное до этого мгновения существование приобрело совершенно определенный смысл.:

— Дорогой ты мой. Я уж не чаял сегодня кого-нибудь душевного встретить. Надо же какое везение. Прямо как подарок ко дню ветерана. Как вспомню, так прямо слеза прошибает. Две бутылки чистейшей водки подарили. Самое светлое воспоминание за последние двадцать лет.

— Согласен с тобой совершенно, наша сегодняшняя встреча для меня все равно как тот подарок. — подал голос Дормидонт. — Я как раз раздумывал с кем бы мне обсудить один важный вопрос. Лучше тебя в этом деле никто не разберется.

Друзья, не сговариваясь, направились к ближайшей палатке, торговавший 24 часа в сутки вино-водочными изделиями. Продавщица, неопределенного возраста и такой же наружности, без лишних слов вытащила и поставила на прилавок шесть бутылок пива и одну бутылку водку, зная норму и финансовые возможности своих покупателей.

Они молча кивнули, оба разом полезли в карманы. Достав всю имеющуюся наличность, Дормидонт внимательно пересчитал мятые бумажки и мелочь и радостно сообщил другу:

— Еще на один пузырь хватит.

Продавщица с тем же непроницаемым выражением лица, напоминавшем египетского сфинкса, достала и положила на прилавок еще одну бутылку водки. Друзья, прижимая к груди драгоценный груз, бодро зашагали в сторону родной многоэтажки. В квартире Дормидонта они расположились на кухне, по старой заведенной традиции. Почему-то именно кухня была местом, в котором могли происходить самые задушевные разговоры и выяснения отношений, заканчивающиеся несколько однообразно, мордобоем, однако совершенно не менявшие сути отношений между Дормидонтом и его друзьями. Отношения всегда оставались не замутненными. И какие бы сложные жизненные вопросы не разрешались на кухне, на утро увидев своего разлюбезного дружка с фонарем под глазом, о происхождении которого он смутно догадывался, Дормидонт был любезен и приветлив как всегда. Человек, обладавший такими неоспоримыми душевными качествами, естественно, был душой любой компании, это могли подтвердить десяток его близлежащих друзей. И кроме того, у него был козырной туз на руках, квартира, в которой он проживал один. Никаких тебе занудных жен, тещ и других лиц, страшно затруднявших жизнь. В молодости, его друзья время от времени заводили неспешный разговор о том, что хорошо бы было ему, Дормидонту, жениться. Жена бы и постирала и сготовила. Как-то не сложилось. Зато вот теперь всем стало совершенно очевидно, что мудрый Дормидонт все предвидел заранее. Не было желаннее друга чем Дормидонт на несколько многоэтажек. Встретить Дормидонта считалось большой удачей.

Дормидонт, радушный хозяин, усадил друга на самое почетное место у окна, а сам подошел к старенькому замызганному холодильнику, сиротливо стоявшему в углу почти пустой кухни. Зорким взором оглядев его содержимое, он, не колеблясь ни минуты, вынул засохшую воблу, дождавшуюся наконец счастливого случая и литровую банку, за стеклами которой, в мутном рассоле, плавал один огурец. Из колченого, дореволюционного антикварного шкафа Дормидонт достал черный бородинский хлеб и луковицу. Он помял ее в руках, понюхал, наконец решился и разрезал острым ножом на две равные половинки. Друг покачал головой с одобрением.

— Богатое угощение. Еще бы картошечки, горяченькой. Может я сбегаю.

— Сиди, — Дормидонт царственно повел рукой, — будет тебе и картошечка.

— Ты у нас самая настоящая золотая рыбка, — умилился друг.

— Ты это хорошо вспомнил о золотой рыбке, как раз об этом и разговор будет, — загадочно улыбаясь, вставил Дормидонт.

Он прошел на балкон, вытащил из ящика, заботливо прикрытого газетами, четыре сморщенные картофелины, бережно обтер их рукой и понес на кухню. Глаза друга загорелись огнем желания. Дормидонт поставил на огонь старый закопченный котелок с отбитыми ручками, накрыл такой же прокоптившейся крышкой и сел рядом с другом, кипевшим нетерпением.

— Так даже лучше, пока картошечка сварится, мы с тобой покалякаем. Скажи мне, друг любезный, слышал ли ты о конторе, предлагающей заботиться о тебе и выполнять все твои желания, как самая настоящая золотая рыбка, если ты им в наследство оставишь свою жилплощадь? Дормидонт ясно высказал бродившие в нем мысли и улыбнулся от сознания своего интеллектуального величия.

— В наследство, значит, когда помрешь? — друг высказался не так красиво, однако попал в яблочко.

— Вот, вот, когда помрешь, именно так — огорчился Дормидонт.

— Слышал, как не слыхать. У меня же радио, как у тебя день и ночь надрывается. «Радио России — настоящее радио». И мы уже с корешами этот вопрос обсуждали, правда не так шикарно, он сделал жест в сторону разложенного на столе угощения.

— И что говорят бывалые люди? — в глазах Дормидонта читался неподдельный интерес.

— То и говорят, что помирать больно неохота. А так, того и гляди от слишком большой заботы раньше времени помрешь.

— И я том же пекусь, вот моя подруга детства, — тут Дормидонт подмигнул, Василиса Евграфьевна, тоже озаботилась, говорит звонят ей каждый день надоедают. Отдай, да отдай нам бабка свою квартиру, все равно нет у тебя никого. А мы за тобой как за дитем малым ходить будем. Все твои желания исполнять будем.

— А она что, согласная? — кореш не на шутку казался заинтересованным.

Дормидонт задумчиво покачал головой.

Картошка поспела. Друзья продолжили задушевный разговор под закуску, вспомнив сначала все хорошее из пролетевшей жизни. Повздыхали, поохали. По мере опустошения стоявшей перед ними батареи из бутылок, разговор приобретал все более философское направление. Решили одним махом все вопросы бытия. Вспомнили всех злыдней, омрачивших когда-либо их светлый жизненный путь. И под занавес, когда на донышке самой последней бутылки осталось чуть-чуть, вернулись к той теме с которой начался их сегодняшний удачный вечер.

— Вот то-то и оно. Чтобы за тебя все проблемы решили, кто же этого не хочет, только дурак, — Дормидонт поднял вверх указательный палец и покачал им перед носом своего собеседника.

— А кто же согласится ждать неизвестно сколько, когда ты помрешь, а может ты их всех переживешь. — Друг, несмотря на выпитое, казался необыкновенно разумным.

— В том-то и заковыка, меня так и подмывает, заключить договор, только приписать там, маленькими буковками — «навечно». — Дормидонт смотрел в одну точку, но по всему было видно, что работа мысли не прекращалась ни на минуту.

— Но и напишешь ты свое «навечно», от этого же ничего не изменится, они может даже не исправят, посмеются в душе, скажут «старый дуралей» собрался жить вечно. — Друг был скептичен, что в общем, было ему несвойственно.

Дормидонт не ответил, а лишь загадочно улыбнулся. За окном сгустились сумерки. Друг поднялся, Отвесил поясной поклон.

— Благодарствуй, Дормидонт. Я пошел.

В отличие от прошлых разов Дормидонт не стал его удерживать, расписывая преимущества дружеской беседы перед однообразными монологами жены друга.

Оставшись один, он сел на диван, все в том же состоянии глубокой задумчивости. В наступившей тишине особенно громко прозвучал звонок старого телефонного аппарата. Дормидонт поднял трубку и очень вежливо, и как ему казалось, внятно, произнес:

— Алло.

В трубке послышался сначала хрип, треск, как при плохой связи и лишь потом дребезжащий тенорок произнес:

— Здравствуйте Дормидонт Степанович, как поживаете, небось забыли Вы совсем старого дружка своего, Василия, а я вот о Вас не забываю, справляюсь исправно у всех кто прибывает в наши края о нашем незабвенном Дормидонте.

Дормидонт оживился, никак не ожидал услышать весточку от своего закадычного друга Василия, пропавшего некоторое время назад и не появлявшегося на горизонте у Дормидонта.

— Как же, как же, дорогой ты мой Василий, я мог забыть о тебе. Только ты вот запропастился куда-то.

— «Куда, куда вы удалились», — помнишь Дормидонт наш сосед со второго этажа все время пел, говорил, что это ария Ленского, как выпьет чуть больше нормы так и поет. Так вот я удалился нет так, чтобы очень далеко, но навечно.

— Как это «навечно», Василий. Мы же с тобой обсуждали вопрос и порешили, что вечного ничего нет. Вот и сегодня мы с моим друганом, ты его знаешь, Игорек, мы с ним также договорились, что вечного ничего нет.

— Есть, Дормидонт, поверь мне друг, — голос звучал необыкновенно мягко и сердечно. Дормидонт хорошо знавший Василия подивился такой перемене в друге.

— Ты все поймешь, дорогой мой, и не сомневайся, заключай договор, послушай старого друга. — опять послышался треск и связь прервалась.

Дормидонт потер лоб, встал прошелся по пустой квартире:

— Откуда он узнал про договор и звонок какой-то странный. Не придумав ничего вразумительного в качестве объяснения, Дормидонт оставил все свои раздумья на утро, на свежую голову.

Утром его разбудил бодрый голос диктора радио, который, очевидно, всю прошедшую неделю не брал ни капли спиртного в рот, настолько голос его был полон оптимизма и бьющей через край трезвости. Дормидонт все еще надеялся заснуть, зажмурив глаза и закрыв уши одеялом. Но голос проникал повсюду.

— Благотворительное общество «Светоч надежды» не оставляет свою благотворительную деятельность, в отличие от многих других, так называемых, благотворительных обществ, которые сошли с благотворительной арены, не успев предложить что-нибудь дельное. Зачем далеко ходить, всем намозолившая глаза и уши фирма «Сезам откройся» благополучно обанкротилась, не успев выполнить и сотой доли своих обязательств, тогда как мы, работающие на рынке благотворительности не первый век, да, да, господа, мы работали еще в ХХ веке, а как вам всем известно сейчас на дворе ХХI век. Я не зря вспомнил про ХХI век. Мы хотим сделать сенсационное предложение нашим многоуважаемым пенсионерам, живущим в центральных районах нашего прекрасного города. Чтобы раз и навсегда прекратить разговоры о том, что мы заинтересованы в скорой кончине пенсионеров, с которыми заключаем договора о наследовании их квартир, мы хотим предложить добровольцам начать прием, спонсированного нами и полученного наконец в институте геронтологии «эликсира вечной жизни». Запись добровольцев ведется по многоканальному телефону: 111 111.

Дормидонт соскочил с дивана. Проковылял в прихожую к телефону. Набрал названный номер. В трубке раздался тоненький голосок его подруги детства Василисы Евграфьевны. У Дормидонта от неожиданности перехватило горло.

— Куда же это я звоню, с утра, вроде трезвый совсем? — сказал Дормидонт скорее себе, чем своей собеседнице.

— Туда куда надо, туда и звонишь, записаться в добровольцы.

— А ты что же, теперь, у них за главную? — ухмыльнулся Дормидонт.

— Почти угадал, не без достоинства ответила Василиса.

— Ты небось уже и эликсирчику приняла, вишь как бодро отвечаешь с утра, Дормидонт не смог скрыть одолевавшего его раздражения.

— А чего не принять, раз даром дают? Василиса совершенно не отреагировала на его подначивания.

Дормидонт задумался. В трубке послышалась какая-то очень знакомая небесная мелодия, но он никак не мог вспомнить где он ее слышал. Он слушал и не мог ни продолжить разговор, ни положить трубку на рычаг. Наконец в трубке раздались отбойные гудки. Дормидонт вздохнул и снова улегся, устремив мечтательный взор на закопченный потолок. Мысли порхали с одного предмета на другой. Он опять попытался вспомнить, где он слышал заворожившую его мелодию, плавно перешел к эликсиру вечной жизни, от него к Василисе и незабвенному другу Василию. На эпитете «незабвенный» Дормидонт икнул. Тут он прозрел:

— Да как же это я забыл, ведь мне один из корешей говорил, что Василий того, не очнулся после гулянки.

Дормидонт сел и проснулся окончательно.

— Неужели и Василиса, болезная, преставилась. Не может того быть.

Дормидонт был решительно настроен выяснить все подробности свалившихся на него событий. Он преодолел природную лень, которой с некоторых пор он стал очень гордиться. Лень, по мнению Дормидонта была верным признаком его благородных корней. А если принять во внимание тот факт, что сегодня в свободной демократической стране, бывшей совсем недавно страной рабочих и колхозниц, почти все граждане сознательного возраста приобрели или находились в лихорадочном поиске своих благородных предков голубых кровей, то Дормидонту было чрезвычайно сподручно объяснять теперь свою всегдашнюю, врожденную лень наличием предков, восходящих по прямой линии к Обломову, благородному дворянину. Так вот, преодолев зов предков, он поднялся с продавленного дивана, оделся и вышел. Адрес благотворителей он знал наизусть. От каждодневного прослушивания призыва президента благотворителей прийти под крыло их общества и таким образом обрести счастье и покой уже при жизни, адрес конторы небожителей бескорыстно пекущихся о благе совершенно незнакомых им людей, отпечатался в мозгу. Взамен этот добрый человек, президент небожителей, не просил бессмертную душу как Мефистофель у Фауста, а лишь право наследования жилплощади. А если учесть совершенно немыслимую информацию, полученную от подруги детства об эликсире молодости, предлагаемым все теми же благотворителями, то получалось черт знает что. Тут крылась какая-то загадка, которая была не под силу даже мощному интеллекту Дормидонта.

Подойдя к конторе он помедлил немного, но собравшись с духом решительно открыл громко скрипнувшую дверь. Обстановка никоем образом не выдавала сверхзадачи поставленные перед конторой. Два обшарпанных стола, заваленных пыльными бумагами и старенький компьютер. Вдоль стены выстроился ряд мягких стульев, ожидающих посетителей и откуда-то сверху раздавалась уже знакомая Дормидонту небесная мелодия. В комнате не было ни души. Дормидонт уселся на один из стульев, поерзал немного и застыл прислушиваясь к чудесной музыке. Он задремал и проснулся от легкого прикосновения чей-то нежной руки. Открыв глаза он радостно улыбнулся. Это была она, Василиса Евграфьевна, молодая задорная, совершенно непохожая на ту старушенцию, какой она была еще вчера.

— Василиса, милая, неужели это ты?

— Я дорогой, ты же видишь что я. И ты такой же станешь, если будешь слушать меня и нашего родного благотворителя. Посмотри.

В руке у Василиса блеснул пузырек, наполненный зеленоватой мутной жидкостью. Она взболтала жидкость и вытащила пробку. По комнате разлился запах трав и сырости. Она поднесла к носу Дормидонта пузырек. Он закашлялся. Василиса проворно закупорила пузырек и поставила его на стол. Вынув бумагу из пыльной кипы небрежно лежавших на столе документов, разгладила ее и положила перед Дормидонтом. Договор о наследовании квартиры — прочел вслух Дормидонт. Весь остальной текст был набран таким мелким шрифтом, что разобрать что-либо не было никакой возможности.

— Не сомневайся Дормидонт, подписывай, посмотри на меня и не бойся ничего.

Дормидонт набрал воздух в легкие, выдохнул и сжав в руке невесть откуда взявшуюся ручку, поставил свою подпись в самом низу бумаги.

Василиса просветлела лицом, став еще краше.

— Послушай меня внимательно, Дормидонт. Я дам тебе этот пузырек. В день тебе нужно будет пить три капли этого чудодейственного эликсира. Запомни, только три капли. Больше ни единой капли. Ты можешь все испортить Не забудь Дормидонт, только три капли. А через неделю приходи ко мне. Может вспомнишь как ты ухаживал за мной. Василиса лукаво улыбнулась и выпорхнула из комнаты.

Дормидонт посидел еще немного на мягком стуле, оглушенный и заинтригованный. Он нехотя поднялся и побрел домой, крепко сжимая в руке заветный пузырек. Дома он долго ходил взад вперед по комнате, раздумывая над увиденным и услышанным, удивляясь тому, что он так и не расспросил Василису, как собирался. И ничего не выяснил.

Уже поздно вечером он открыл пузырек, накапал три капли как велела ему Василиса и медленно выпил. Мягкое тепло разлилось по всему телу. Он почувствовал необыкновенную легкость. Ему хотелось петь, танцевать. Состояние Дормидонта совершенно не походило на опьянение, так хорошо знакомое ему. Напротив, движения стали ловкими. Дормидонт вспомнил всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Он мысленно вернулся в самые критические моменты своей жизни и теперь только понял, как нужно было поступать, чтобы дальнейшее его житие не причиняло боли, а было бы удачным и радостным. Поразмыслив еще немного, Дормидонт додумался о возможном счастливом будущем на необозримо долгий срок. С такими счастливыми мыслями он подошел к столу, открыл пузырек и медленно выпил все содержимое, в надежде достичь невероятных высот. Он медленно опустился на стул. Сознание его помутилось.

По бескрайнему зеленому лугу к нему навстречу, улыбаясь, шел в окружении развеселых, празднично одетых приятелей, Василий, закадычный друг Дормидонта. Звучала все та же небесная музыка, уже хорошо знакомая Дормидонту. Он несказанно обрадовался встрече и тут только понял, что прибыл в эти края «навечно».