«Американские мемуары»

ГЛАВА 1. НО НЕ ПОСЛЕДНЯЯ

С конца августа 2004 года по конец сентября 2005 года я проводил незабываемое время в Америке.

Много чего интересного случилось там. Всего и не упомнишь.

За новогодние праздники написал небольшую главу о моем житье-бытье в Штатах.

Надеюсь в будущем продолжить. Это зависит от того, понравится или нет вам то, что под катом.

Кто не знает меня как пьяного, наглого и беспардонного ублюдка - прошу под кат. Там очень много о том, каким я был совсем недавно.

Надеюсь изменения, произошедшие со мной, изменили меня всерьез и надолго.

Действующие лица:

- Ой-Ёй! - мигрант 88-й волны, из Москвы, эксплуатирующий нагло экономику Соединенных Штатов, вечно пьяный и недовольный.

- Крис - чернокожий уроженец солнечного острова Гаити, черный расист, алкоголик и планокур. Товарищ Ой-Ея! в нелегкой жизни на чужбине, к Америке - беспощаден. Отношение к жизни - падоночье.

- Кайл - высоченный американец из Алабамы, белый расист и чрезвычайно радикальная личность. В особенности вследствие многолетнего употребления кристалина. Обладатель громкого низкого голоса и длинных волос.

- Кит - настоящий американец с польскими и русскими корнями. Добр и незатейлив. Не работает из принципа. Обмахиваясь длинными волосами, целый день лежит на полу и играет в Сони ПлэйСтэшн.

- Картошка (Potato) - эмигрант из солнечной салообильной Украины. Отличительные признаки - дикий акцент, выворачивающий наизнанку, а также постоянное, даже не систематическое, а постоянное употребление марихуаны.

- Кристи - сестра Кита, девушка худенькая, стройная, крашеная в радикальный черный цвет, вся усеянная пирсингом. Слушает дикий блэк.

- Кончита - некое латиносное образование родом из светлого и обильного Гондураса. По-моему, комментарии излишни.

И ДРУГИЕ АКТЕРЫ…, включая доблестных сотрудников американских правоохранительных органов.

Место действия:

Америка, благослови ее Кришна, Аум Сенрикё и Аль-Каида. Штат - Нью-Джерси (где много-много чернокожих тружеников Америки)

Время:

Знойное лето 2005 года. Месяц - июнь.

ДЕЙСТВИЕ 1. ДОСТОЙНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЬНЫХ НАПИТКОВ, ПОЕЗДКА НА ПЛЯЖ. ШОК И УЖАС В НЬЮ-ДЖЕРСИ.

Пыльный грязный официантский фартук был грубо сорван и закинут далеко за диван. Пропахшая настоящей американской кухней униформа, распространяя ароматы сочных гамбургеров, крылышек баффало, а также трудового официантского пота, скинута.

Из колонок несется любимая песня чернокожего Криса - No Remorse "Zigger, Zigger!".

Крис скачет по комнате в обычной для своей кожи манере - с ужимками и улыбками, крича: "Shoot those fuckin' Niggers!!! I love this song!"

- Да-да, - вторю ему я, - всех вас в печку!

- Крис, ты же черный, как ты можешь это слушать??? - Кристи сидит на стульчике и осматривает вывешенную на окне, неубранную с нового года гирлянду, посредством которой выложен солярный символ.

- Мы с Ой-Ёем! два расиста! Он - Белый, я - черный. А ниггеров я сам ненавижу!

В холодильнике, точнее в морозильнике стынет очень большая бутылка водки, которую мы заблаговременно купили, заехав после РАБоты в ликеро-водочный магазин на Спрингфилд Авеню. Кроме калдырки в холодильнике есть еще Кола, несколько потекших пирожных и пара банок с консервированными ананасами.

Кристи качает головой.

- Что же ты ешь-то? Тебе что, никто не готовит???

Я жму плечами и начинаю пространно ей рассказывать про то, что в далекой снежной России мы вообще не едим, а только пьем водку, потому как холодно и имидж страны обязывает. На завтрак, говорю я ей, выпиваем минимум пару стаканов с целью освежиться, а дальше - как пойдет, у всех по-разному.

Картошка начинает ржать. Все-таки этот планокур жил на Украине до 9 лет и поэтому понимает, что выношу мозги бедной глупенькой девочке.

Кристи делает круглые глаза, начинает звенеть многочисленным пирсингом и беззвучно открывать рот.

Дверь распахнута, на улице +35 в тени вкупе со 100%-ной влажностью. Время 4 дня, мы сегодня освободились пораньше и решили поехать ко мне, попить напитков, поговорить "за жисть" (на английском!!!) и устроить дикий угар. Мой отец улетел в Россию на все три солнечных летних месяца, оставив на мое попечение дом, машину, а также свою местную подругу - Кончиту. Мою ровесницу из Гондураса, где много сушеных обезьян. В данный момент она - в прачечной. Она всегда в прачечной. Стирает, сушит, складывает в стопку, сидит полдня, потом берет эту стопку и опять несет в прачечную - стирать. Я торчу. Она в курсе, что дома намечается кильдим, поэтому убралась в прачечную. Ну и Слава Богам.

Шевелиться - тяжко. Пот льется рекой. В углу дивана сидит Кит, ничего не говоря, только потеет. Я начинаю накрывать роскошный стол, то есть приношу водку, колу и стаканчики. Джентельменский набор.

- Крис, дружище, - между делом интересуюсь, - а правда, что у вас, у ниггеров, пот воняет мочой?

Все начинают обнюхивать потного Криса. На его абсолютно черном лице появляется румянец смущения. Ставлю свой любимый список воспроизведения на компе. Начинаем пить…

Кайл дико вращает глазами. То, сколько я наливаю на один раз, - его месячная доза.

- Пей, дружище, ты же из Алабамы!!!

- Да, но у нас пьют пиво в основном!

- Теперь ты знаком с Ой-Ёеем! Теперь ты будешь пить водку!

Мы беседуем на двух языках. С Картошкой по-русски, со всеми остальными - по-английски. Я рассказываю им про мою страну, про то, какая она большая и красивая, про свой город, про свою Москву. Алкоголь мощно жарит мозги, я впадаю в ностальгический транс и без умолку рассказываю всем про свою Родину. Ребята слушают внимательно. Я не вижу блеска пустых глаз, я не вижу перед собой роботов. Спрашивают, сравнивают со своей страной, видят проблемы. Даже черный Крис задумчиво щурит черные глаза и мудро говорит.

В итоге мы вчетвером - я, Кайл, Картошка и Крис допиваем огромную бутылку (1,75 литра, больше известное как "ухо"). Как итог - на столе поваленные пластиковые стаканчики, разлитая кола, повсюду разбросаны шмотки, дико орет Berserkr "Bang Bang!".

Приходит Кончита с ворохом белья. Маленькая (мне по подбородок) латинка с огромным кулем. Смешно. Начинает моментально стесняться, улыбаться, что-то бормотать. Мол, я - Сюзан и все такое.

Кайл грохочет своим басом, что он Кайл соответственно, пугая бедную иммигрантку до потери пульса. Я окидываю мутным взглядом комнату: ниггеры, латины, патлатые и пирсингованные. Блин, вот это Америка! Вот это да! В Москве меня убьют, если расскажу.

- Что вы собираетесь делать? - аккуратно осведомляется Кончита.

- Да, а что мы дальше будем делать-то?

Мы едем на пляж. Купаться значит. У нас две машины. Кит (непьющий) на своей и ваш покорный слуга (уже в дрищ) на своей. Как и следовало ожидать, вся непьющая братия грузится к Киту (Кристи и Кончита), ко мне садится зондеркоманда, громко крича и распугивая обитателей нашего городка жутким перегаром.

- Ты же пьяный!!! Как ты поедешь??? - Кончита в ужасе.

- Не ссы! - за меня отвечает Крис.

Врубаю самодельный сборничек СКА-музыки и под бодрые звуки Дистемпера начинаем выдвигаться. К ликеро-водочному, естественно, в первую очередь.

Сэнди Хук - Песчаный Крюк, пляж на юг от меня. Ехать до него минут 45 на приличной скорости. Сначала по Первой дороге, потом мягкий поворот на Девятую (все на юг), на 117 выходе надо перейти на Тридцать Пятую дорогу и гнать на восток до упора, до самого окияна. Классные там места. Приличные белые районы, дорогое жилье, все зелено-красиво. Задача одна - не попасться ментам. Это несложно, так как в Штатах менты никогда тебя не затормозят, если ты чего-нибудь не нарушаешь.

Все нормально. На съезде с Девятой дороги мне сильно захотелось испить водочки, которую мои приятели поглощали в салоне. Я безпалева торможу у обочины, включаю аварийный сигнал, сажаю Картошку за руль. Сам, удобно расположившись на заднем сидении, начинаю розлив и поглощение водки. Опьянение уже очень приличное, я в том состоянии, когда, не останавливаясь, рассказываю про все: про музыку, про вайтпа, про Россию и т.д. От жары все усугубляется, немного плывет перед глазами.

- Вот тебя по всей дороге носило! - это Крис.

- Трусливым неграм не место в Белой машине! - это я. Ржем.

Доехали без приключений. Пляж огромный, океанские волны - гигантские. Уже немного начинает темнеть, наконец-то какой-то ветер. Кожа липкая. Паркуем машины, все вылетаем на песочек. От парковки до океана идти минут пять по песку. Или стотыщмиллиардов лет. Вроде вот он - океан - а дойти никак не можешь.

Кончита плетется позади. Стесняется.

Здорово! Классно! Огромные волны, сносят тебя с ног и бьют, закручивают, волокут по дну. Устоять на ногах, со свирепым ревом броситься в надвигающуюся волну, прочертить головой по каменистому дну, выплеснуться на берег полудохлой рыбой, вскочить, встать в ряд и ждать новой, еще более жадной и мощной волны. Это наш "бой".

Мы стоим, в силу своих возможностей, конечно, едины фронтом, в ряд, смотрим вдаль. Там, за многие десятки метров, зарождается новая волна, грозящая стать самой-самой. Наш последний рубеж. Она приближается, чем ближе к берегу, тем круче, замедляется, набирает высоту. Пенный гребень уже рядом. Не пропустить момент.

- Иди сюда! Давай, блин! - трубно взывает Кайл, назначенный нашим генералом. Длинный, в мокрых черных джинсовых шортах с прилипшими к телу мокрыми волосами, он наклоняется вперед. Все мы тоже наклоняемся, готовые в броску, - Стоять! Стоять! Стоять! - кричит он нам как в "Отважном Сердце" герой Мэла Гибсона, - Давай!

- Погнали!

- Вайт Пауэр!

- Вперед!

Мы несемся навстречу волне, подпрыгиваем, с брызгами кидаемся в нее. Многие потоки воды, собранные в волне, разноустремленные, закручивают нас, несут к берегу, чувствительно волокут по камням дна и наконец выплескивают всю нашу "армию" на берег. Отступает вода.

- Победа! - орем мы.

- Зиг Хайль! - орем мы с Кайлом, к нам присоединяется чернокожий Крис и начинает в диком ритме вскидывать правую руку.

Как несложно представить вокруг нас пустое пространство. Пляжные семейства потихоньку отчислились за "101 километр", испуганно таращат на нас мелкие глазки. Круг силы свободен, никого. Иногда забредают туда тупые дебильные дети, обвешанные средствами спасения на воде, но их тут же стремительно подхватывают задроченные родители и волокут обратно, за "границу", объясняя, что к нам ходить не надо, так как мы плохие, пьем водку и дебоширим. Черные семейства во главе с большими "черными мамами", которым только дуло приделать и на Курскую Дугу, вообще тихо слились. Какие-то то ли индусы, то ли совсем прокопченные латины тихонько переговариваются всем своим вонючим табором, изредка подглядывая на нас. Посмотришь на них зло, исподлобья, начинают щериться в дебильной улыбке и даже иногда махать руками. Кричишь им по-русски: Чтоб вы все сдохли, ублюдки! Точно, машут ручками, трясется жир, дебильные дети начинают подпрыгивать.

Направо - рыбаки. Ловят что-то в океанской воде спиннингами. Белые. У каждого оборудовано место, стульчик, зонтик, холодильник с кока-колой. Все с усами, в шляпах-кепках. На нас реагируют адекватно - посматривают с интересом.

Кончита не знает, куда себя засунуть от стыда. Сидит в сторонке и делает вид, что смотрит за горизонт. Мы валяемся тесной группкой на песке, кто-то периодически вскакивает и ловит сдуваемые забугорным ветром пластиковые стаканчики.

Я потихоньку ухожу в Вальхаллу. Как и все мы. Вернемся не скоро. Я рассказываю о немецких подводных лодках во Вторую Мировую (нарыл в русской секции местной библиотеки пару книг по этой теме, видимо, живет или жил какой-то любитель поблизости и сдал книги). Ребята вообще ничего не знают про войну. Кроме Кайла, конечно. Тот - сообразительный, даже умный. Он мне очень напоминал русского по всем пунктам. В итоге перехожу на общие темы про Вторую Мировую, потом еще на что-то, еще на что-то, ну и в итоге рассказываю им азы Мировоззрения. Возразить никто ничего не может. Робкие попытки либеральной доброй Кристи свирепо гасятся. Даже не мной, а моими американскими слушателями. В итоге сходимся на том, что смешение рас - зло, Америка - говно вырожденческое, ну и поднимаемся торжественно выпить за торжество Белого человека. Больше всех, естественно, энтузиазма проявляет Крис.

Во мне начинают играть принципы. Я, шатаясь, хожу по пляжу, собирая в пакеты стаканчики, бутылки, окурки. "Нельзя срать, даже в этой вонючей стране. Все равно мы здесь когда-нибудь заповедник сделаем.." - бормочу себе под нос. Начинает подводить желудок, наполненный только kaldyrkoi.

Закат красивый. Штаты вообще очень симпатичная страна в плане природы. Если бы убрались куда-нибудь все ее вонючие обитатели вместе со своими кукольными домиками, газончиками, макдачками и торговыми молами - отличная была бы страна - холмистая, красивая, яркая. Индейцы, наверное, резвились тут вовсю, пока не пришел Белый человек, а за ним серой тенью всякая шваль крючконосая, что в итоге привело к полному гротеску в наши дни: кипящий melting pot, грозящий взорваться в любую минуту. Хочется дать Крису по щщам, но смотрю на него, и рука опускается. Забавный ниггер упился в гадину, растянулся на песке, причмокивает огромными губами. Начинает темнеть, и Криса перестает быть видно.

Все в песке (песок везде - в трусах, на зубах), пошатываясь, плетемся у машинам. Бедолага Кит смотрит на нас с ужасом.

Я завожу машину, включается какой-то хардкор, по-моему "Злое Время" ГАЛГЕНа, Кайл машет гривой, Картошка опускает стекло и орет на всех проходящих, Крис мне что-то рассказывает из своей ниггерской жизни, я же пытаюсь удержаться в сидении, держась за баранку. Крепче за баранку держись, шофер! Полный сипец щщи. Как я доеду? Еду медленно, в правом ряду. Даже сам замечаю, как меня мотает в пределах нарисованной полосы. Из машины Кита звонит Кристи и, ухохатываясь, говорит, что нас сейчас остановят, потому как зигзагами передвигающаяся машина, распространяющая звуки хардкора очень привлекает к себе внимание.

- Надо бы пожрать что-нибудь, - Кайл трубит перегаром.

К Кейпорте останавливаемся у китайского ресторанчика. Он вообще-то "на вынос" (to go), но там есть пара или тройка столиков, где можно перекусить. Занимаем все пространство, повергая в шок косорылых.

- На беду, друзья, здесь рядом ликеро-водочный. Соседняя дверь, - философски говорю я. Через минуту мы с Кайлом открываем стеклянную дверь и устремляемся к полке с водкой.

Кайл ухитряется стащить из магазина бутылку пива, чем гордится весь остаток вечера.

Подоспело китайское дерьмо в виде риса с мясом и овощами. Прошу у косорылого четыре стаканчика, внаглую разливаю калдырку.

- А чем запивать будем?

- А спиженное пиво на что? - они меня удивляют. Вроде уже не в первый раз употребляем напитки, все никак не могут всосать, что проблем при употреблении оных быть не может. Все им что-то не так, кока-кола холодная или, наоборот, теплая или еще что. Ничего, забегая вперед, скажу, что под конец флаконы опустошали прямо из дула без какой-либо запивки.

- Я больше не могу, - Крис засасывает китайскую лапшу, - я пас.

- Тогда мне накапайте, - Кит! Батюшки, не выдержала душа поэта.

- И мне, только с колой, - Кончита! Да что же это делается!

Косорылые натужно улыбаются, они по-другому не могут. Мне начинает мерещиться "желтая угроза", миллиарды китайцев, я потихоньку подрезаю с прилавка какое-то печенье. Крис делает это бесцеремонно, смотря в глаза косорылому.

Соответственно, мы с Кайлом и Картошкой приходим в негодность. Картошка опрокидывает на себе рис и начинает его поедать прямо с мокрых песочных шорт.

ДЕЙСТВИЕ 2. ЛИНДЕН. НОЧНАЯ ПОЕЗДКА. МЕНТЫ.

Все, что происходило дальше, помниться мне весьма смутно (см. действие 1). Информация восстановлена из солянки рассказов моих вышеупомянутых приятелей, трезвой Кончиты и офицера полиции города Линдена, который присутствовал при моем появлении в участке и наблюдал весь тот ад, что я там устроил.

Как гласит предание, в конце концов мы выехали из гостеприимного китайского ресторана во славу всех Богов и на радость поседевших хозяев. Как говорят за рулем моей тачки был Крис, который смог не то чтобы протрезветь, но смотрелся гораздо предпочтительнее всех нас вместе взятых.

Помню, в машине мы слушали "Честь и Кровь", на строчке "вставайте, люди Русские" я все порывался куда-то бежать и злобно сверкал глазами. На информацию о том, что мы едем в машине со скоростью 75 миль в час я не обращал никакого внимания.

Мы приехали в славный город Линден, где жили все, кроме меня и Кончиты, где, собственно говоря, я и работал. Городок, к слову, паршивый. Половину населения составляют выходцы из Польши, поэтому в городе очень высокая преступность, полно алкашей и отвязных скинов на подворотах и в бомберах. Грязь на улицах, вывески на польском, какие-то пьяные грузчики, - короче говоря, не слишком приятно. Как в ниггерском квартале, но с претензией. Поляки, которые работали со мной во множестве в ресторане, оставили о себе гаденькое впечатление. Ленивые, как похмельные удавы, подленькие, как покойный папа римский, с хитрым прищуром и все норовят что-нибудь украсть. Много раз заставлял их работать либо громким окриком с использованием многих нецензурных слов, либо чувствительным, но не сильным толчком. Сильно нельзя - побежит жаловаться менеджеру, а тот, зная, что я не мать Тереза, сразу же поймет, что я реально "применил силу". Не люблю я поляков. Шкодливые дети.

Кайл, Кит и Кристи жили в одном доме в двух минутах от Первой дороги, на которой и стоял наш ресторан. В большом американском доме, где помимо них жили еще: девушка Кайла Фэй, парень Кристи неизвестной породы и с незапоминающимся именем, толстый дядя с большими усами, который кому-то приходился папой, а также порядка 15 собак всевозможных ублюдочных пород, пара кошек и вечно сонный удав, который сутками валялся в аквариуме с приклеенной табличкой, на которой было сурово выведено: "Температура в аквариуме должна быть 25 градусов по Цельсию!".

Как несложно понять, запахи в доме были, мягко говоря, пипец. Собаки вечно путались под ногами. В доме царил полумрак, я неоднократно спотыкался о какую-нибудь из них, начинался дикий гав, перерастающий в кромешный ад. Если начинала гавкать хоть одна, вся эта лохматая пиздобратия подхватывала. Пофигу все было только удаву. Главное, чтобы температурный режим оставался в норме.

Естественно, мы вышли на крылечко и удобно расположились на нем. Усатый дядя, который кому-то приходился папой, тоже вышел вместе с нами и бутылкой Бадвайзера. Посасывая ее, он рассказывал нам о проблемах сбыта клиентам всех этих шавок, что нам было, конечно, до лампадки. Единственная польза от усатого дяди была в том, что он в итоге всем выдал пивасик, после употребления которого я отрубился.

Как мне поведали потом, главной задачей было не будить меня, дать проспаться хоть немного, чтобы я мог без приключений доехать до дома и там в спокойном режиме окуклиться. Поэтому всех шавок выгнали из дома во двор, включили вентилятор, пригрозили удаву не шипеть.

Но нет преград для патриотов! Я очнулся через полчаса в диком состоянии, покрытый шерстью множества животных. Помню, мне было очень нехорошо, особенно в желудке. Он меня постоянно подводит. Ну и, естественно, я решил ехать домой. А что там ехать? Пару миль по Первой дороге, потом поворот налево на Рауэй авеню и еще пара миль.

- Может, тебя Кит довезет?

- Может, останешься?

На все предложения было заявлено твердое "нет". Есть у меня такое упрямство. Толстый усатый дядя, который кому-то приходился папой, чуть не выронил бутылку из руки, когда увидел, как мощно, со свистом я вылетел на дорогу.

Хорошо! Время 2 ночи, я еду домой. Окна закрыты (мне казалось, иначе все могут почуять перегар), орет Скальпель. Про праздник. Я подъезжаю к повороту на Первую дорогу, никого, только светятся слева огни какой-то машины. Дожидаюсь зеленого сигнала светофора (да-да, на зеленый!), мягко поворачиваю направо, так мягко, что забываю выкрутить баранку обратно и торжественно заезжаю на бордюр.

- Черт, блин! А это еще что?

Маленькие огоньки сзади прибавили мощности и яркости. А также стали разноцветными. Менты! Срочно торможу. Пристегиваюсь. В Штатах езда непристегнутым - большое нарушение. Забываю сделать музыку потише. Руки на баранку, как и положено.

Как в крутом боевике сзади, крадучись, подбирается полицейский. Фонарик на уровне глаз, вторая рука на кобуре. Уверен, сидящий в машине, уже расчехлил пистоль и сидит наготове. В груди нехорошо начинает холодеть. Сглатываю. Вкус алкоголя чувствуется даже в слюне. Медленно открываю окно со своей стороны.

- Добрый вечер, сэр! Могу я попросить ваши документы?

- Здравствуйте, офицер! Одну секунду, - достаю судорожно два из трех необходимых документа и протягиваю менту, смачно выдыхая в сторону.

- Где ваша страховка? - спрашивает мент, светя в салон фонарем, - сделайте музыку потише.

Это меня возмущает. Моя машина, как хочу, так и слушаю.

- Я не буду делать музыку тише. А страховку я забыл дома.

Мент просовывает чайник в салон и начинает водить фонарем. Нюхает. Еще раз нюхает. Все понимает.

- Сэр, вы находитесь под воздействием алкоголя. Прошу вас выйти из машины, - все очень галантно и утонченно. Поражен, раздавлен.

- Я не пьян, офицер.

- Прошу вас выйти из машины, - повторяет свою просьбу мент.

Заваливаясь набок, я кое-как вылезаю из своего Шевроле. Пытаюсь стоять прямо. По-моему, не очень получалось, но я стоял на своем до конца.

- Я не пьян офицер.

- Пройдите по прямой приставным шагом, сэр.

Это надо было видеть. Я сдулся, я провалился, я засыпался. Два приставных шага, и я кренюсь вправо, судорожно перебираю ногами, чуть не падаю в кювет. Да… Меня одаривают браслетами, запирают мою машину, сажают на заднее сиденье чудо-воронка и везут в Городской Центр города Линден, где находится доблестное отделение местных акабов.

Дальше - совсем смутно, видимо, от волнения. Меня препроводили в комнату, где сидел симпатичный усатый мусор. Перед глазами все плывет, я дую в трубочку, любезно предоставленную усатым офицером. Не поверите, но вспоминаю Задорнова и хочу, чтобы показатель уровня алкоголя в крови зашкалил, и все доблестные американские менты охренели!

И еще качаю права. Что говорил, точно не помню, точнее, совсем не помню. Помню лишь, как меня, упирающегося и что-то кричащего насильно провожают в камеру. На следующий день офицер, который выдавал мне все вещи говорил, что я дико всех ругал, говорил, что ненавижу Америку и орал что-то про русскую душу, которую им, смиренным винтикам американского ЗОГа, никогда не понять. Но это было только завтра.

ДЕЙСТВИЕ 3. ДЕНЬ В КАМЕРЕ. СУДИЛИЩЕ. СВОБОДА. ПОИСКИ МАШИНЫ И ГРУСТНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Я открыл глаза и я не понял, где я. Голову нестерпимо ломило. Глаза сухие, во рту - выгребная яма Освенцима. Надо мной - серый гладкий потолок. Все тело болит. Конечно! Я же валяюсь на какой-то пластиковой койке, ничем не укрытый. Мутно оглядываюсь: комната метра четыре на три. Койка и некое уникальное устройство из металла, совмещающее в себе унитаз и раковину, - вот и вся меблировка. Три стены глухие, а на четвертой - решетка и грязное поцарапанное стекло. За ними коридорчик. Вижу его стену.

Начинаю потихоньку вспоминать все, что со мной вчера произошло. Становится стыдно. Так как помню я совсем не все.

Подходит какой-то тип в форме, открывает окошко и просовывает мне что-то завернутое наподобие гамбургера (так и оказалось) и маленький стаканчик с кофе. Спрашиваю его: "Офицер, когда меня выпустят?". Пожимает плечами: "Скоро". Вот сволочь.

Заточил нехитрый тюремный харч. Гамбургер оказался выше всех похвал, не то что овощей, даже соусом никаким не полили - всухомятку, запивая мерзейшим кофе, который у нас разве что у хачей за 10 рублей в пластиковом стакане продается. Сижу по-турецки на койке на этой и думаю, какой же я балбес и уродец. Неудивительно, учитывая мое состояние после вчерашних возлияний. После роскошной трапезы, которая стимулировала и так похеренный желудок с кишечником, очень хочется обновить уникальное устройство в углу. Но нет! У меня всегда так. Надо найти что-нибудь, на чем концентрировать внимание и чего не допустить. Решил не обновлять это устройство. Пусть в него ниггеры срут, мне западло.

Состояние поганое, руки трясутся. Но самое главное - нет сигарет и никакого понятия о том, когда меня выпустят из этой клетки. Теперь о внешнем виде. После обысков и отъемов на мне только скам-штаны без ремня и футболка. Больше ничего. Обувь, ремень, кепку, деньги, сигареты, зажигалку, документы, может что-то еще, не помню, отняли. Гол как сокол. Хорошо хоть без браслетов.

Просыпается мой сосед, что отдыхал сном праведника в соседней камере. Начинает голосить:

- Офицер! Офицер! Выпустите меня отсюда! Что я сделал?

Так продолжается много-много тысяч миллионов минут, нет лет. Каждый звук его противного голоса режет ржавым ножом мой мозг на части. Не выдерживаю:

- Заткнись, ублюдок! Хватит голосить, никто к тебе не подойдет.

- А ты, блядь, кто такой???

- Я смотрю ты грубый очень. Подожди нас выпустят, я тебя научу как себя вести.

- Ты что ниггер? С акцентом говоришь.

- А тебе за ниггера язык вырву, ублюдок. Закрой пасть.

Никакого эффекта. Крики "Офицер! Офицер!" длились довольно долго. Начались угрозы в сторону сотрудников местного отделения и всей правоохранительной системы Соединенных Штатов. Наконец все это надоело ментам, они вошли к неспокойному товарищу с целью проведения воспитательной беседы, которая закончилась тем, что ублюдка заставили убирать все, что он по камере разбросал (видимо, гамбургер и кофе, а также имевшуюся в широком доступе туалетную бумагу), а потом нежно и трепетно приковали несколькими наручниками к кровати.

И при этом так вежливо с ним разговаривали. Ай, молодцы. Жалко стена мешала мне все это видеть. Дело свое менты в Штатах знают. Руку не поднимут без крайней необходимости, взятки не возьмут. А если ты попал, тебя за яйца так плотно и высоко подвесят посредством годами выработанной системы наказаний, что потом выть будешь.

Если бы я читал раньше законодательную базу, то знал бы, что при задержании водителя в нетрезвом состоянии его надлежит продержать сутки в участке на нарах. Наверное, в воспитательных целях. Честно говоря, интересный ход. Все знают, как обостряется восприятие действительности с похмела, как начинаешь все обдумывать, себя винить и чайником биться об стену. Со мной тоже происходило нечто подобное. Я тоже сидел и думал. Мне не давали покоя многие вопросы:

- Когда меня выпустят?

- Когда засудят?

- На сколько отнимут права?

- Какой штраф наложат?

И самые главные три:

- Где, блин, меня взяли??? Если быть последовательным - ГДЕ МОЯ МАШИНА???

- Как отцу потом сказать, какой я красавчик?

- Неплохо как РАБотку просидеть в участке. Надеюсь, на РАБотке все поймут.

Такой вот похмельный экзистенциализм. Именно там, на нарах, я окончательно понял, что надолго я в Штатах не задержусь. Именно там я понял, как я ненавижу все, что меня здесь окружает, как чуждо, непробиваемо чуждо все здесь для меня. И еще я понял, до какой коптящей лампадки мне здесь все. Мое отношение к этой "стране пребывания" и до сидения на нарах бывшее весьма скептическим переросло в тотальное отрицалово, мне стало здесь все абсолютно пофигу. Как-нибудь, если я напишу другие главы занимательной книжицы про свое житие-бытие в США, вы поймете, что я имею в виду. И еще я понял, как я здесь одинок. Никому не нужный. И мне никто и ничто не нужно. Депрессивное состояние, бывшее моим вечным спутником в Америке, переросло в твердую грусть по моей Родине (я сюда вкладываю все: земля, дом, семья, друзья, воспоминания и т.д.) и ненависть к окружающему меня миру. Мне безразличен мир за пределами этой камеры, я не хочу ничем с ним связывать себя, не хочу оставлять здесь кусок себя. Я ненавижу все это. Я во "внутренней эмиграции".

Иногда я вставал и пил воду из этого гибрида унитаза и раковины, так как сушило неимоверно. Сколько было времени знал один лишь Заратуштра, моя биология подсказывала, что уже поздний вечер. Я уже почти сутки сижу в этой камере, "обезьяннике", если хотите.

В один прекрасный момент распахивается дверь, заходит акаб с браслетами и говорит:

- Приятель, сейчас тебя поведет на суд. Давай руки, я тебе их защелкну.

- Офицер, можно хоть тапки мои получить? А то я босым в таком ответственном деле участвовать не могу.

- Нет, дружок, все тебе выдадут после суда.

- Хорошо, офицер.

Босиком, с браслетами, в распиздяйских скам-штанах сипую по коридору. Вижу за стеклом своего "сокамерника". Лежит, кросавчег, пристегнутый к кровати. Прощай, ублюдочное дитя Америки. Поворачиваю направо, поднимаюсь по какой-то лестнице. Волнения никакого. Все до лампадки. Быстрее бы закончилось, а то очень уж хочется курить.

Меня вводят в огромный зал, где собирается городское самоуправление. Как нихуевый наш кинотеатр. Скамьи во много рядов, на стенах - портреты каких-то дядек, наверное, мэры Линдена и его самые достойные люди. Президиум, как во Дворце Съездов, щщей на 25 в ряд. Под ним - кафедра для выступлений и столики секретарей. Зал практически пуст. Кроме меня и пары сопровождающих ментов, сидят какие-то две тетки, в центре президиума сидит дядя в мантии черной и парике с молотком и что-то выговаривает стоящему перед ним молодому человеку. Человека плющит, наверное, с похмела. Наверное, с похожей историей попал в ментовку.

Меня сажают на первый ряд. Смотрю на пальцы ног - грязные и потные. Начинаю их обтирать и ковровое покрытие зала. Дядя в мантии выносит приговор товарищ и вызывает меня. Поднимают, провожают до места, где только что стоял приятель. Расставляю ноги на ширину плеч, гордо поднимаю голову и смотрю в глаза дяди в мантии. Нас на понт не возьмешь, американская собака!

- Ваше имя?

- Сергей …

- Сколько вам лет?

- 25.

- Сергей, вы понимаете по-английски? (Стандартный вопрос, так как больше половины всего этого сброда, что обретается в Америке, по-английски либо не говорит, либо бормочет на уровне "доброе утро!")

- Да.

- Сергей, вчера были остановлены сотрудниками полиции в связи с неаккуратным вождением (во термин выдумали, гады!). Первичный моторный тест показал, что вы, возможно, находились в состоянии алкогольного опьянения, в связи с чем вы были доставлены в отделение. Дальнейший анализ подтвердил наличие у вас в крови алкоголя. 3,2 промилле. Это..Это… много, Сергей. Признаете ли вы, что вы употребляли алкоголь?

- Да, признаю.

- Кроме того, вы отказались предоставить сотрудникам страховое свидетельство на ваш автомобиль. Признаете ли вы это?

- Да, я его дома забыл.

- Оно было обнаружено в изъятых у вас документах.

- Кххмм, значит, не смог его найти.

- Хорошо. Совокупное обвинение вам состоит из четырех пунктов: неосторожное вождение, управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения, отказ предоставить сотрудникам полиции требуемых документов и езда с непристегнутым ремнем безопасности. Признаете ли вы свою вину?

- Постойте! Я был пристегнут! - с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

- Офицер Х говорит, что видел, что вы пристегнулись только после остановки.

- Да, я признаю себя виновным по всем пунктам.

- Будете ли вы нанимать адвоката, или штат может вам предоставить государственного адвоката?

Затевать волынку по очевидному делу? Ясно, что я ничего не докажу, а ебатория будет хоть отбавляй. Таскания по судам. На хрен надо…

- Нет, я признаю себя во всем виновным. Адвокат мне не нужен.

- Сергей, учитывая тяжелую степень опьянения, показанную тестом, вы приговариваетесь к лишению водительских прав сроком на шесть месяцев. Это минимальный срок, беря во внимание то, что это ваш первый случай (я что, должен был после этих слов целовать ему ноги и петь аллилуйю???). Вы будете обязаны пройти программу восстановления водительских прав (что это такое, я понял только потом). Совокупный штраф по всем пунктам обвинения составляет 853 доллара США (ясно, ради чего весь спектакль). Когда вы сможете оплатить штраф?

- Завтра. После четырех.

- Хорошо, подходите к столу и подписывайтесь.

Я подписал кучу бумаг, в зале суда с меня сняли браслеты, и офицер повел меня вниз, в камеру хранения, где были мои вещи. И СИГАРЕТЫ!!! По пути он и рассказал, как я вчера себя вел, а также поведал, куда и как платить прайс, который мне выписал париковый судья. Права, кстати, были изъяты из моих вещей и отданы суровому стражу правосудия.

- Давай, приятель, проверяй, все ли на месте.

Я взял пухлый пакет с моими вещами, посмотрел на деньги и документы. Все в порядке. Денег почему-то было немало, баксов 300, не помню, когда я вчера из дома их взял.

- Да, офицер, все на месте. А сколько сейчас время?

- Пол-первого ночи. Удачи, приятель.

- Пока.

Я выхожу на Вуд стрит - центральную улицу Линдена.

Все смотрели фильм "Храброе сердце"? Помните, как герой Мэла Гибсона на пыточном одре исторгает крик, бросающий в слезы - FREEDOM? Пусть это кощунственно, я заорал так же. И курил, стоял и курил одну за одной три сигареты.

А потом пошел искать машину. Не нашел.

Я шел по Вуд стрит по Первой дороги, шел дальше, дошел до самого Нью-Джерси Тёрнпайка. Я не нашел своей машины и пошел домой. Точнее, не домой, а к тому месту, где я жил в Америке. Я шел и думал. Эта ночь многое перевернула во мне. Я похоронил планы остаться в Америке подольше. Я еще больше укрепился в своей любви к моей стране. Понял, что без нее я никто и ничто. Понял, что я органическая часть моего народа, которого мне так не хватает здесь, в этом искусственном мире. Я решил дождаться отца, его возвращения и валить отсюда на хрен. А пока, в оставшиеся месяцы пожить так, чтобы меня запомнили все, кто меня здесь знает.

Я долго шел по Первой дороге под красивыми звездами, понимая, что все будет хорошо. Я уеду отсюда. Я дошел до дома, где меня встретила встревоженная Кончита. Я ничего не рассказывал. Я выпил 100 грамм и лег спать.

ПРИМЕЧАНИЕ №1.

Хочу, пользуясь случаем, сказать спасибо Крису за то, что на следующий день он со мной пошел в ментовку, где мы оплатили штраф.

Спасибо большое Киту, который забрал мою тачку со штрафстоянки (у меня теперь не было прав, я не мог ее забрать).

Спасибо высшим силам за то, что машина оказалась целой. И на ее заднем сидении оказалась не раскрытая бутылка напитка, которую мы сразу же и раздавили во славу моей России.

ПРИМЕЧАНИЕ №2

Я уже писал о программе восстановления прав. Так вот ее хронология.

- оплата 853 долларов штрафа единовременно в суде.

- оплата 400 долларов на простой машины на штрафстоянке.

- через пару недель меня начали бомбить письмами о необходимости посещения заседаний общества "Анонимных алкоголиков". Да-да! Я даже хотел сходить, поржать, однако в рамках моей программы мне надо было посетить минимум 3 заседания. Брать с собой чистые простыни и там ночевать. Каждое заседание стоит 300 долларов. Итого - 900 долларов. Чтобы восстановить права я даже пошел бы на это, в принципе. Не вопрос. Однако добило меня вот что.

- в конце июля приходит письмо из столицы Нью-Джерси города Трентона из какой-то конторы государственной, в котором сказано, что так как в моей доблестной истории появилась отметка о вождении в нетрезвом виде, то заботящееся обо мне государство решило немного увеличить сумму уплачиваемой мною страховки за автомобиль. Ненамного. Совсем. Всего на три тысячи долларов. На три года. То есть по тысяче долларов ежегодно в течение трех лет. Без этого мне права не вернули бы.

Сколько еще меня ждало сюрпризов в этой "программе", я не знаю. Могу только догадываться. Однако письма из Трентона хватило. Я позвонил по указанному в письме контактному телефону. Трубку взяла какая-то черномазая, судя по выговору (рот как будто говном забит). Не буду весь разговор пересказывать, напишу лишь его достойное окончание:

- Вам обязательно надо оплатить одну тысячу до…

- Извините, что я вас перебиваю. Скажите, а много еще выплат мне придется сделать, чтобы права восстановить?

- Я не знаю, но программа включает в себя несколько этапов.

- Спасибо. Тогда ЗАСУНЬТЕ МОИ ПРАВА СЕБЕ В ЖОПУ!

Так и закончилась эта история. Меня до сих пор засыпают письмами. По последним данным я должен уже порядка 5-6 тысяч. Плюс все остальное. Так как я ничего платить им не намерен, на меня заведено уголовное дело. Прямо в аэропорту, наверное, скрутят и отправят париться на нары. К чему я это все? К тому, что добрая либеральная американская система выстроена таким образом, что в случае одного "попадалова" тебя подвешивают за яйца на всю оставшуюся жизнь. В моем случае это пожизненное повышение страховки и т.д. Пусть они сами варятся в том говне, что наварили.

Я не снимаю с себя вины никоим образом, но платить не намерен, чтобы мои денюжки уехали на помощь в какой-нибудь Израиль.

P.S. Права продержались у меня с ноября 2004 года по июнь 2005 года. Мда..

ГЛАВА 2. "ХАРДКОР-КОНЦЕРТ"

ПРЕЛЮДИЯ.

Как вы знаете из предыдущей главы, меня лишили водительских прав. И подписали на свою идиотскую программу восстановления. Программа восстановления была мною прервана самым радикальным образом, потому как сводилась исключительно к выносу мозгов и неограниченному вытягиванию денежных средств.

На дворе стояло жутко душное лето 2005 года. Для себя я решил четко - приедет отец в конце августа - соскакиваю домой. А поэтому… Думаете, у меня отняли права, и я припарковал машину, лишь изредка стирая с нее пыль? Не угадали! Я продолжал водить, и мне было абсолютно до лампочки, остановят меня доблестные копы или нет. Не остановят (так и произошло, за исключением одного случая со знакомым копом, который выследил мою вихляющую машину, включил сигналку и загнал меня на заправку, падла) - отлично. А остановят… "Ваши права, сэр". "Нэту". "Мы вынуждены вас арестовать за вождение без водительских прав." "Да пожалуйста, вот тебе моя рука!". Короче говоря, плюнул я на их все законы и бесшабашно рассекал по американским дорогам целое лето.

ЧАСТЬ 1. РЕСТОРАННАЯ РАБОТА.

В один из августовских дней я приехал на РАБотку в приподнятом настроении. С утра было еще не совсем душно, можно было хотя бы ходить, не потея. Потихоньку начал "открывать" ресторан, то есть распечатывать запечатанные на ночь салаты и соусы, пришпиливать к ним новые этикетки с указанием срока годности. У каждого официанта, "открывающего" ресторан с утра - своя работа до того, как придут америкаки жрать говно. Кто-то отвечает за салаты, маркирует их, добавляет те, которые кончились. Допустим, срок годности салата - 24 часа с момента изготовления. Смотришь на этикетку, сегодня с утра этот срок вышел. Хм… Месить новую порцию? Как бы не так! Отрываешь этикеточку старую, на ее место клеишь новую и, вуаля, полная посудина несвежего салата отправляется в "салат бар". Такая же канитель происходит со всеми продуктами и полуфабрикатами. Каждый кусочек хлеба имеет свою маркировку и срок годности, который указан на большом плакате на кухне.

Латины, пришедшие в ресторан то ли в пять, то ли в шесть утра, усердно месят жратву на кухне. Делают пюре, варят рис, раскладывают грязными лапами порционно кусочки курицы и картофеля фри. Официанты, среди которых латинов тоже порядочно, но других, более цивилизованных, англоговорящих и почище, с сонными рожами ходят с ведрами льда и тряпками, что-то натирают и чистят. Все работают. Такая вот Америка. Посудомой Джозеф, старый, выживший из ума негр с Гаити с постоянно низким давлением и какой-то неясной болезнью, из-за которой он всегда спит, даже стоя, занял сортир для служащих и дрыхнет там, сидя на унитазе.

- Кто-нибудь, разбудите, пожалуйста, Джозефа! - главный менеджер ресторана Карлос Карлос (я не описался, одно имя, второе - фамилия), выходит проводить утреннее совещание из серии: мы все сегодня хорошо поработаем, друзья, и кухня, и сраные латины, месящие рис и вы, официанты. Давайте все еще раз проверим, чтобы все было чисто. Посмотрите на свою форму, у всех ли фартуки чистые? Джастин, какого хрена у тебя фартук такой, будто ты им полы мыл?

В это время я жру халявный суп в подсобке и беседую с Кайлом, который пришел проводить очередную увлекательную 14-часовую смену у плиты. Как он это выдерживает - я понятия не имею. Я освобождаюсь сегодня рано, порядка 3 часов дня. И…

Мы все едем на концерт!!! Хардкор мазафака! Километров за 60-70 на север штата, в городок с незапоминающимся названием, каких в Нью-Джерси тысячи. Там будет концерт нью-джерсийских хардкор-команд второго-третьего эшелона.

Небольшое отступление: в начале лета, а, может, в самом конце весны в ресторан пришел работать официантом паренек Майк. Майкл Бэнис, ака Майк. Пирсингованный падонок, алкаш, хардкорщик с проблесками национал-социалистического мировоззрения. Да и вообще очень приятный в общении парень, распиздяй и гуляка. Тощий как прут, в вечно сваливающихся штанах. Оказался он бас-гитаристом группки COMBATANT, играющей хардкор. Частенько мы с Майком сиживали в парке напротив ресторана с бутылкой калдырки и беседовали о музыке. Очень был хороший паренек. Постоянные околомузыкальные тусовки, нормальное развитое воображение, в общем, - приятное исключение из общеамериканских правил.

Майки-бой пригласил нас всех - всю эту чудовищную разнокалиберную во всех отношениях, включая расовый вопрос, тусу к себе на концерт.

- Типа, поедем на моей машине, так что, Сергей, оставляй свою и пей, сколько влезет! И давайте нас на концерте поддерживайте!

- Когда выезжаем, Майки? - это Крис.

- Часа в 4, максимум в пол-пятого, иначе не успеем.

- Я заканчиваю в три, у меня еще целый час будет пожрать, - это уже я.

Последний перекур перед началом смены. На заднем дворе, огороженном и солнечном. Последнее шпарит уже будь здоров, все покрыты липким слоем пота, все тянут ледяную пепси-колу и курят как паровозы. На задний двор выбегает раскачанный огромный негр Рон - редкостный ублюдок и задира, терроризирующий всех в ресторации, особенно беспомощных латинов. Верх доблести для него - сзади с размаху засадить ковыряющемуся в раковине латину по жопе с ноги и прыгать как орангутанг вокруг. У нас с ним вышел небольшой конфликт в самом начале, когда он принялся задирать и меня. После этого конфликта ко мне он не суется и обходит стороной.

- Ну что, белые ублюдки, курите? Поэтому и слабенькие такие! - это в шутку, это нормально.

- У тебя комплекс неполноценности, иди водичкой умойся, - парирую я.

Рон убирается вовнутрь.

- Вот ублюдок! Вот сволочь! - оживляются все.

Я смотрю на моих трусливых "коллег" и мне становится ясно, почему Белой Америке скоро наступит кран. Никто гавкнуть не рискнет, хвостики все подожмут, глазки испуганно вытаращат, а еще лучше, получив по жопе с ноги, начинают вместе с этой черной мартышкой смеяться. Бля, пиздец! Я знаю, что в случае "один на один" Рон меня наверняка отделает, однако я просто в лицо ему при всех сказал, что с ним будет, если он продолжит свои задирания. И предложил ему прямо тогда сразу выйти на задний двор один на один. Мартышка сразу забздела и пошла на попятную. Неужели это так сложно сделать???

Ну да ладно, опять я впал в рассуждения о межрасовых отношениях. Честно говоря, опыту поднабрался я там немалого. Надеюсь, он поможет мне. Там помог.

Докурив, направляемся в своим "секциям" в ресторане. У каждого официанта - закрепленная за ним секция - столов 5-6. В будни с утра посетителей немного, управляешься нормально с 6-ю столами. А вот в субботу вечером тебе больше 4-х не дадут. Обычно - 3. Протираем сидения, люстры, расставляем салфетки, тарелки и приборы, проверяем наличие соли и перца, поправляем "специальные меню" с указанием того, что "именно в эту неделю" можно сожрать подешевле. Открываемся. 9 часов утра.

Курить запрещено, под предлогом осмотра туалета на наличие туалетной бумаги направляюсь в сортир и спокойно выкуриваю там еще одну сигарету. Зажевываю конфеткой мятной, которые у нас на входе лежат как бесплатный бонус. Выхожу - уже посадила мне любимая полька-хостес пожилую семейку негров, одетых в нелепые костюмы и шляпы. С ним проблем не будет - пожилые негры очень дружелюбны.

- Доброе утро! Добро пожаловать в Эпплбииз! Принести Вам кофе перед тем, как вы выберете, что заказать?

- Привет! Да, пожалуйста. Только без кофеина и без сахара.

Бллин, может, просто кипятку? Забота о здоровье - превыше всего!

- Пожалуйста! Вы выбрали что заказать?

- Да, мне, пожалуйста, Эппл бургер с картошкой фри и салат Цезарь.

- А мне - Портобелло Свисс бургер с пюре и Яблочный пирог.

Кофе, значит, без кофеина, но бургерами надо с утра обязательно забить брюхо. К сведению, Эппл Бургер я иногда сжирал на обед и мне было много, он огромный. Портобелло Свисс чуть поменьше, но с грибами. Пожилая чета решила сожрать это на завтрак. Холестерин донт стоп…

Смена подходит к концу. Где-то с полудня до пол-второго пошел вал работающих посетителей, которые прутся в наш кабак на ланч. Они как бы и делают основную прибыль с утра. К двум - пол-третьему ресторан практически пуст, те официанты, которым не выпало "счастье" "закрывать ланч", то есть оставаться минимум до четырех в практически пустом ресторане до тех пор, пока не придет вечерняя смена, обслуживая по одному-двум посетителям в час, начинают быстро сворачивать свои секции и передавать их "закрывающим ланч". Таким образом из 7-8 официантов остается 3 человека - мученики за расу и нацию.

Я не попадаю в когорту "закрывающих ланч". Тщательно убираю стол свои, подметаю, чтобы все было в порядке. Многие кое-как протрут, под стол весь скам свалят, потом, соответственно, "закрывающих" официантов дрючит вечерняя смена и менеджеры. Я никогда таких подлянок не делал. За что меня дико любили в ресторане все: от последнего трудяги-латина на кухне до Карлоса Карлоса. Говорили так: "Сергей всегда все делает по максимуму. Никогда не нужно проверять его работу. Все всегда будет сверкать по высшему разряду." Похвалился я, ну да сам не похвалишь себя, никто не похвалит.

Мы с Крисом заказываем жратву идем курить и пить кофе на задний двор. Мы уже освободились. Бедолага Кайл парится у плиты, с нами он поехать не может, у него смена двойная, часов до 11 вечера с получасовым перерывом. Зато с нами едет Картошка, который обещал к пол-четвертому подойти к ресторану.

А вот Майки-бой - главный герой, попадает в клан отверженных, и будет закрывать ланч. На что выдает какое-то многоэтажное ругательство, которое я воспроизвести не в силах.

ЧАСТЬ 2. ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ.

Итак, мы с Крисом пьем полуденный кофе. Кофе у нас в ресторане, к слову, паршивый и жидковатый. Но халявный.

- Поехали за калдыркой. Пока там Майк парится, мы с тобой по паре стопочек пропустим, чтобы хардкориться не на сухую.

- А жратва? Мы же жратву заказали!

- Ее что, сопрут?

Мы прыгаем в мою машину. Внутри воздух раскален. Просто раскален. Жопа тут же дико запотевает и начинает сочиться влагой на сиденье. На небе клубятся тучи, как-то неспокойно и тревожно. Не к добру, да.

Выезжаем с нашей плазы, поворачиваем налево на Первой дороге, доезжаем до следующего светофора. На нем тоже налево. Паркуемся в сторонке. В ликеро-водочном, распространяя своей униформой запахи кухни, отовариваемся большим "ухом" (1,75 литра, бутылка с ручкой) и стаканчиками. Покупаю я, потому что Крису не продают. Ему нет еще 21 года.

В машине хлопаем "по 50". Калдырка разливается огнем по пустым внутренностям. Голова мутнеет моментально, закуриваю, и мы под бравурные звуки Final War "Tales of Honour" уносимся обратно к ресторану.

- Кто такой Рудольф Гесс? - Крис очень любознателен. Но не знает ничего, как и все америкаки.

- Это второй человек после Гитлера в партии. Он сейчас живет в Антарктиде, в Полярном Рейхе, где святые мученики Белой Расы создали свое мистическое государство. И скоро всем вам, унтерменшам, придет конец, когда летающие тарелки с крестами и свастиками начнут вас косить из пулеметов. А мы поможем - натаскаем дров для печей.

- А-а-а, понятно…

Его черная кожа лоснится на солнце. Да, думаю я, мог бы я когда-нибудь представить, что буду пить с негром и возить его в своей машине и рассказывать ему про Рейх? Фантасмагория какая-то. Однако получилось именно так - молодой искренний негрила стал мне там почти другом.

Наша жратва почти остыла. Майки-бой, злющий как сотона, бегает в своих вечно спадающих штанах и постоянно отзванивает другим своим музыкантам:

- Ага, да, жопа, я буду в 4:30 у вас. Будьте готовы, сразу выезжаем! Кто со мной? Щас!, - смотрит безумно на нас с Крисом и вопрошает, - кто едет еще кроме вас?

- Еще один товарищ, сейчас подойдет.

- Со мной трое! Да, в моей машине! Откуда я знаю, куда грузить комбики! Грузите куда хотите!

Такое ощущение, что выступать они будут как минимум на стотысячном стадионе.

Подходит Картошка. В своих вечных черных шортах ниже колен, набитых сигаретами, травой, зажигалками, фольгой и прочими курительными принадлежностями. Бесцеремонно наливаем несколько стаканов холодной газировки (по два на человека) и уходим к моей машине. Надо же и освежиться перед поездкой.

Двери распахнуты настежь, Картошка сидит на заднем сидении, свесив ноги на землю, мы с Крисом впереди. На всю плазу разносится какой-то неофашистский hatecore, на "торпеде" потихоньку разливаем напитки и, мучаясь от жары, попиваем. Мимо со свистом и грохотом пролетает черномазый ублюдок Рон. Видит нас, сдает задом, открывает стекло и кричит Крису, по-обезьяньи подпрыгивая:

- Ты же черный, Крис! Что ты делаешь с этим расистом?

- Это мой белый брат!

- Рон, езжай танцевать ганста-рэп и играть в баскетбол!

Ублюдок уносится прочь.

Через полчаса, к моменту выхода Майки-боя из ресторана мы уже добиваем грамм по 200 на рыло. Я знаю, что до вечера протрезвею и спокойно поеду домой на своей машинке. А пока - можно отрываться и расслабляться по полной, Майки-бой нас отвезет и привезет. Поэтому давно уже преодолена планка опьянения, после которой я сажусь за руль после раздумий. Крис растягивается сидении и говорит, что мы сегодня всем покажем, как надо отрываться.

Небо страшное. Тучи клубятся как в фильмах ужасов. Как в "Звонке", только раскидистого дерева не хватает. Духота неимоверная.

- Щас ебанет ливень!

- Похоже на то.

Мы хватаем всю распивочную лабораторию, закрываем мою машину и грузимся к Майки. У майка - большой американский джип с кучей места сзади. Криса сажаем вперед, мы с Картошкой - на заднем сидении. Ну все, погнали, похардкорим децл.

ЧАСТЬ 3. АВАРИЯ.

Майк живет прямо на Первой дороге на стыке Линдена и Элизабет - городка, где шагу ступить нельзя, чтобы не нарваться на какую-нибудь цветную рожу. Там грязно и мерзко. Дома обшарпанные и заколоченные досками нередко. По улицам слоняются подозрительные рожи с явным желанием что-либо спереть. Из каждого переулка жизнеутверждающе звучит рэп, под который пляшут обезьяны, громыхая цепями и кулонами, размахивая клешнями и перебирая рыгачами. Полный зоопарк и запахи там соответствующие, как в клетке с менструирующей медведицей.

Мы сворачиваем направо. В переулке стоят четыре машины, в основном большие джипы. Это коллеги Майка по музыкальному цеху. В машину Майки грузят какие-то комбики, и вся кавалькада уносится колонной по Первой дороге на север.

Майку налили немного водочки, разбавили пепси-колой. Чувак доволен, рулит, как большой, потягивая калдырку. Мы же втроем в его машине фигачим чистую с завидным постоянством. Слагается впечатление, что к моменту приезда на концерт мы все будем уже в полный кал.

Майк едет последним. Сворачиваем налево, на параллельную дорогу, которая приведет нас к Гарден Стэйт Парквэй - центральной дороге штата, 8-миполосной в одну сторону. Каждый штат в США имеет свое "историческое наименование" или попросту прозвище. Оно обычно пишется на номерах автомобилей. Допустим, Нью-Йорк - "Имперский Штат" (Empire State), а Пенсильвания - "Краеугольный Штат" (Keystone State). Ну а маленький Нью-Джерси - "Штат Садов" (Garden State). Небольшая такая историческая справка.

Майк на взлете эмоций, вертит головой из стороны в сторону. Едет он последним, поэтому постоянно газует, чтобы не отстать. И вот момент, как при замедленной съемке…

Между Майком и машиной его друга впереди вклинивается какая-то мелкая машинка с черномазым за рулем. Майк ее не видит, потому что смотрит на Криса. А мелкая машинка резко тормозит, чтобы успеть повернуть налево. Поворотник не включает. Негры вообще не балуют окружающих подобными средствами оповещения. Я ору: Майк, смотри вперед! Майки поворачивает голову. Столкновение неизбежно.

- Сука, бл.., пидарас… - Майки выворачивает руль вправо, но мы всем левым боком входим в машинку, нас бросает вправо, раздаются два хлопка (как выяснилось впоследствии - лопнули оба левых колеса), нас выносит на обочину.

Майк вылетает из машины и начинает бегать с криками и воплями. Впереди останавливается машина его друга. Моя башка начинает работать:

- Крис, быстро заворачивай водку во что-нибудь и бегом ее неси в ту машину!

Сам я быстро собираю стаканчики, выхожу и выкидываю их в помойку. Открываю окна, чтобы запах калдырки исчез.

Картошка выходит и закуривает. Из мелкой машинки, полуразвернутой на левой полосе, выбегает негрила лет 40, подбегает к Майку и начинает ему криком втирать, что он неправ и что сейчас полиция его арестует. Подхожу к Майку на сложных щщах и спокойно прошу негрилу унять пыл. Майк в шоке, вращает глазами. Испуган. Мне хочется 50 грамм. И ебнуть этого негрилу об асфальт.

Через 40 секунд появляется полиция. Огромный черномазый офицер и вместе с ним белый. Седой и благообразный. Черный, слава ему, бросается унимать своему собрата по расе, который уже с ужимками скачет по тротуару.

- Сэр, успокойтесь, пожалуйста. Мы сейчас со всем разберемся.

Майк рассказывает белому офицеру о том, как все случилось. Проблема в том, что у нас цейтнот. Надо ехать, а машины нет. Комбики не влезут ни к кому. Я беседую с водителем машины которая впереди, в которую мы отнесли водку. Это вокалист группы Джон.

- Что делать-то?

- Мы можем и не поехать. Возьмете Майка и аппаратуру?

- Нет места совсем…

Его машина действительно забита под завязку. Машина Майка не подлежит восстановлению в ближайшие несколько суток. Проклятая консервная банка черномазого раскрошила весь левый бок. Возвращаюсь. Майк сидит на обочине, схватившись за голову. Черномазый пострадавший все вопит.

- Сэр, скажите ему заткнуться, - это Картошка.

- Короче, Майки-бой, мы сейчас с твоим другом поедем за моей машиной, и я повезу вас на концерт. Не боись, прорвемся.

- Сергей, спасибо! Давай я поведу! Ты же пьяный.

- Не боись, камарад. Довезу с ветерком.

Майк, Картошка и Крис, а также девушка вокалиста Джона остаются ждать нас на тротуаре. Мы с ним несемся обратно к ресторану. Я пытаюсь придти в себя. Вроде нормально. Авария немного меня оклемала.

Я снова в своей машинке. Подъезжаю к месту аварии. Спешно перегружаем все эти комбики и майковскую бас-гитару ко мне.

- Дружище, надо побыстрее. Мы уже опаздываем.

- Водку забрали?

- Да…

- Хули да! Насыпайте!

Приняв 50 грамм, завожусь и срываюсь за машиной Джона. Врубаю на полную Force Fed Hate. "Onward we march" - такая вот песенка здоровская у них есть. Майки-бой, сидящий рядом, ужасается той ситуации, в которую попал. Впереди - растатуированный пьяный русский, машущий головой под расистский хэйткор, сзади - полупьяный негр, орущий "Зиг Хайль" в открытое окно и улюлюкающий слегка подкуренный хохол. Америка…

Выезжаем на широченный Гарден Стэйт Парквэй и несемся на север. Тучи наклубились вдоволь. Начинается жуткий летний полутропический ливень. Стеной. Не видно абсолютно ничего. Стекла потеют изнутри, дворники не справляются с работой. До начала концерта - 30 минут. Нам ехать при хорошей погоде - минут 40.

- Твою мать, ничего не вижу! - открываю окно, высовываюсь и смотрю вперед, высунувшись из окна. Скорость небольшая - километров 90, но при такой погоде все в машине молчат. Мне тоже стремно.

ЧАСТЬ 4. КОНЦЕРТ.

Мы доехали до этого сраного городка. Я привез Майки-боя вовремя. Мы опоздали на 5 минут. Тем более не они играли первые. Перед клубом мы выгрузили аппаратуру и гитару вместе с Майком. Он убежал в клуб. Я тихонько покатил по улице в поисках парковки. Свернул направо, на склоне припарковался.

В голове - два вопроса: первый. Перед концертами обычно надо ужраться в гадину, чтобы хорошо оторваться. второй. падла Майк нас впишет, или нам за это говно еще и платить надо??? Особенно учитывая то, что у Криса и Картошки - ни копейки, как обычно…

Первый вопрос решается быстро. У нас еще литр водки. Льющий ливень создает непроницаемую завесу, можно хоть жопу в окно выставить. Меня начинает размаривать. Погружаюсь в очередные воспоминания о походах на концерты в Москве. Особенно теплые чувства вызывают воспоминания о посещении в невменяемом состоянии кучи панк-концертов в Эстакаде с Уткой и Стасом из ГАЛГЕНа. Распитие в гримерке, Стас, сидящий на коленях у меня и Кузьмича и падающий при одновременном сдвигании ног. Панкота с разбитыми щщами, бегающая по клубу, собирающая толпу против проклятых скинов. "Пошли скинов пиздить" - это мне заявляет мелкий панк с разбитым носом. "Ты чё, попутал? Посмотри на меня!" "Ой, извините!". Трэш и угар. Все это я рассказываю своим корешам - Крису и Картошке. Скоро я смогу опять окунуться во все это! А пока - посмотрим, что у них в Америке значит хардкор-концерт. Особых иллюзий не питаю.

К машине подбегает Майк, отрываю дверь:

- Накатите водочки!

- Не вопрос!

- А можно мне еще для друга 50 грамм взять?

Так всегда в Америке. До 21 года алкоголь не продают, поэтому огромная армия подростков мучается насухую, вымучивая пару капель различными способами. Там выпил, тут перепало, короче, - одно мучение духа и плоти.

- Зови своего корешка, мы ему накапаем.

Короче говоря, минут за пятнадцать к нашей раздаточной подошло человек семь. Всем мы щедро насыпали, все дико благодарили. Я был в шоке. Литр кончился. Мы пошли на концерт.

Вот не знаю, что писать про сам концерт. Честно. Под ливнем бредем ко входу. По пути попадается несколько группок пирсингованных ирокезированных и кожаных полупанков, которые, щемясь, курят траву. Несколько (видимо, самых крутых), пьют одно пиво на несколько щщей. Я иду впереди, как всегда, когда подопью, на сложных щщах, сверкая глазами. Полупанки расступаются и уворачиваются. Около входа - тусуются совсем крутые хардкорщики. Какие-то тощие облезлые бородатые личности, попивающие пиво в открытую. Вопящие молодые девки с сигаретами.

На входе в "клуб" (поймете скоро, почему в кавычках) сидит неебически толстый уродец.

- Сколько вход?

- 5 баксов.

- За троих.

- Спасибо! Подождите! Я вам печать поставлю.

Заходим в предбанник. На полу сидят наверняка самые культовые тусовщики. Из серии наших панков - грязные, обдолбанные. Для проверки и профилактики, проходя, пинаю одну растопыренную клешню. Испуганно подбирает под себя ногу и виновато смотрит на меня. Блин, пипец. Говорю ему "хау до ю ду?" специально с жутчайшим акцентом.

Как я уже писал, в Америке я ничего никогда не боялся. Мне настолько безразлична была эта страна, настолько наплевать было на все, происходящее там, что я точно знал, что вся американская реальность пройдет мимом меня по касательной, не оставив практически ничего от себя. Если только - несколько смешных моментов.

Теперь о клубе. Помещение размером метров 25 на 15. Ни бара, курить запрещено. По углам - несколько стульчиков для совсем немощных хардкорщиков - блаженных, безногих, видимо. Сцена. И все. В "зале" человек 70-80. Все какие-то стремные. Крис толкает меня в бок:

- Смотри, вон чувак лысый в клетчатой рубашке. Наверное, тоже фашист.

- Крис, ты дурак? У него на груди Че Гевара. Это красноперый.

- А кто такой Че Гевара?

- Это защитник таких нелюдей, как ты. Сам такой же копченый.

На этом великом шоу играли четыре группы. Группа Майки - третья. Послушав первую группу, в которой лабал какой-то волосатый черт лет пятидесяти, трясущий хаером, мне стало противно и я пошел прочь из "клуба" на поиски пива.

Америкаки, правда, лихо отплясывали перед сценой. Знаете такие танцы под хардкор? Размахивание руками и ногами в хаотичном режиме? В таком режиме отрывалось человек пять-десять. Остальные стояли вокруг и смотрели на все это. Ни бара тебе, даже покурить нельзя…

Ливень немного угомонился. Я наугад пошел налево. За мной прицепилась какая-то готичная девка с глазами, густо намазанными черным.

- Есть сигарета?

- Да, держи. Где здесь пиво продают?

- Вон там, через пару кварталов будет магазин. Купишь мне пива? Я тебе денежку отдам.

- Конечно, пошли.

Девка оказалось местной и ее дико штырило от такого крутого концерта. Она в восторге рассказывала, что у них часто такие мероприятия случаются, что они - хардкорщики, собираются и пьют пиво.

- А что же ты выглядишь, как смерть-то, хардкорщица?

- Ну я еще Cradle of Filth люблю и HIM!

- Сколько тебе лет?

- 17. А ты откуда? У тебя акцент странный…

- Из России. Знаешь такую?

- А! Поляк!

- Да, поляк, конечно, если тебе легче от этого.

Для среднестатистического американца Россия, Чехия, Украина, Россия, не говоря уж о Белоруссии, Сербии, Болгарии - это что-то одно. Зачем забивать голову географией? В Белом Доме решат, куда палить и где высаживаться. А остальное - лишнее.

Я покупаю упаковку пива, бутылку водки и пиво для маленькой американки. Плюс как всегда на кассе покупаю несколько маленьких, 50-граммовых бутылочек с виски и джином. Так, на утро и на угощение.

- Сколько я тебе должна?

- Да, брось! Мы, поляки, добрые! Хочешь вискаря хлопнуть?

- Да, конечно! Угощаешь?

- Нет, бля, продаю! Конечно, угощаю.

- Куда пойдем?

- Да вон - в переулочек.

Мы встали, выпили, закурили.

- Как тебя зовут?

- Ты не выговоришь все равно. Да это и неважно.

- А меня Элис.

- Не боишься иностранцев с акцентом?

- Неа, ты же добрый.

- Да, как Иегова.

- Что?

- Ничего, ничего, докуривай, пошли, а то я пропущу выступление моего корешка.

- Спасибо тебе!

- Было бы за что. Удачи, Элис.

Вернулся я прямо к выступлению группы Майка. Перхотный хардкорщег с важным видом сидел на стульчике, весь мокрый и липкий. Группа Майка выдала неплохой сет, однако у меня не было никакого желания прыгать перед сценой вместе с Крисом и прочими. Я встал в сторонке и просто слушал. Музыка мне понравилась. Да, думал я, у нас даже Эскатада покажется верхом пафоса по сравнению с этой конурой. А если Майк увидит что-нибудь типа Точки, то у него точняк свалятся штаны совсем. Как-то все здесь убого и искусственно, ни фана, ни пива, ни драк, как-то неинтересно все. Опять же, повторюсь, я никогда ничего не похвалю в Америке. Может, и неплохо было, но мне не понравилось совсем. Какое все чужое, какое все противное.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

- Ну как вам? - Майк весь мокрый.

- Отлично, супер, Майки!

Естественно, ничего другого я бы не сказал своему корешку. А на душе скребли кошки, опять стало все противно до слез. Мы ехали обратно очень аккуратно по просьбе Майка. Я рулил по темноте, погруженный в свои мысли. О светлом родном безграничном крае. О родных лицах, и руки крепко сжимали руль. А из колонок неслось:

"Весна! Так клёва: пиво, герлы, СКА!"

Майки-бой, я, Крис, Картошка, Кайл, Фэй, Кристи и Кит засели на заднем дворе дома, где жили мои друзья (большая часть из них), загнали у чертовой матери всех собак в дом, разожгли костер, поставили маленький столик и сидели пол-ночи попивали напитки.

Кит принес свою гитару. Я спел пару песен на английском - "I remember" Brutal Attack и "Voice of Britain" Skrewdriver, а потом, опрокинув вовнутрь еще один стопарик, начал петь песни на русском: "Любо, братцы, любо", "Черный ворон"…

Все слушали внимательно. В русских песнях есть распевность и очень много эмоций, сказал Кайл. Да, Кайл, дружище, ты прав. Особенно, если они поются вдали от Родины.

ГЛАВА 3. «ГРУСТНАЯ»

Часть 1. «Устройство на РАБоту» 

 Описывал я все больше смешные эпизоды, случившиеся в период моего пребывания в Америке. Но они на то и эпизоды, чтобы ярко выделяться на фоне того страшного подавленного состояния, которое владело мною на протяжении года. Депрессия, подавленность, пустота, поиск, раздумья, одиночество…

   Здесь я вам поведаю о «фоне» моего пребывания в Штатах, о том, как я там существовал, что меня окружало, как текла моя жизнь и что мне пришлось осознать и к каким выводам придти. Курьезов будет немного, но они будут. Глава будет длинной, но необходимой. Без нее не понять все остальные. Точнее говоря, без этой главы моя эмиграция покажется вам звонким веселым разухабистым выездом. А была она скорее тюремным заточением вдали от всего того, что я так люблю.

   Помню, брел я по нашему городку, который назывался Авенел, маленькому и скучному, по центральной улице, имя которой Роуэй Авеню (Rahway Avenue). Слушал Ноктурнал Мортум «Мировоззрение». Просто брел по темноте. Что в Америке хорошо – часов с семи вечера никаких прохожих не встретишь. Хоть всю Америку обойди. Никого. Только вечно воняет моющими средствами изо всех домов, колышет траву океанский ветерок и постоянно тебя освещает светом фар. Я шел, низко опустив голову, погруженный (в который раз!) в грустные размышления о том, что мне здесь делать, как мне все это надоело. Переходил дороги, не поднимая головы. По хрену. Собьют, так собьют.

    Шел к станции Вубридж. Зачем? Не знаю. Наверное и цели никакой не было.  Дома сидеть не хотелось, меня дико напрягала сожительница отца – Кончита, гондурасская жаркая девица, тупая на всю голову. Папа копался в пластинках (это у него бизнес такой), приводил их в божеский вид, прослушивал на «вертушке» подозрительные царапины и сколы. Короче говоря, везде навалены пластинки, орет какой-то джаз 50-х годов, все остальное пространство оккупировано Кончитой: естественно, идет стирка, по сотому разу громыхает громадная стиральная машина, на кухне льется вода, в комнатах громко работают телевизоры, донося до солнечного экваториального дитяти новости и сериалы на испанском.

     Роуэй Авеню – очень длинная и прямая улица, ведущая от Первой дороги до станции Вудбридж. Я на скам-штанах, футболке с адмиралом Колчаком и в кепке Тор Штайнер. Ну и на тяжелых ботинках. Дохожу до рыночной площади, здесь на выходных разворачивается «фли-маркет» (блошиный рынок), где торгуют всяким скамом – от детских игрушек, до подержанных велосипедов. Сейчас – это темная пустая площадь. Выхожу на середину, снимаю со спины рюкзак, достаю маленькую фляжку джина и делаю большой глубокий глоток грамм на 100. Нутро обжигается настоем терпких трав, горло на мгновение сводит, я шумно выдыхаю. Закуриваю, иду дальше. Взглядом глаз, приобретающих маслянистый блеск, осматриваю все вокруг: «Зачем мне все это дерьмо? Зачем? Если это не мое и моим никогда не станет? Ничего своего здесь. Ни угла, ни друзей, ни хрена.»

    И знаете что? Покажусь банальным, самоварным патриотом, но мне виделись: Кунцевский пустырь с кинотеатром «Кунцево» посредине, тропки и дорожки, мой двор, скамейки в парке. И слезы готовы были брызнуть из маслянистых глаз. Но я сдержал их еще одним глубоким глотком джина.

    Я добрел до станции, влез на платформу, сел в поезд, идущий до станции Авенел (той, где я обитал). Проезд – 4 бакса. Платить не стал, естественно, потому как станция следующая, и контролер не успел бы ко мне подскочить.  Идиотизм? Как вы считаете? Такие прогулочки? Но другого ничего не было.

     Я вышел на своей станции и пошел в местный бар с мыслью завязать какую-нибудь драку. Пьяную безобразную потасовку. Решил навыебываться в открытую и, скорее всего, огрести для острастки люлей.

    Бар небольшой, штук пять столиков всего, но, чем он славен, так это тем, что в нем никогда не было цветных. Вроде и таблички на входе нет: «Цветным и собакам вход запрещен», но всегда в нем тусовались белые люди, заливая в себя дорогущую калдырку (стопарик водки – 6 баксов, чтоб я сдох!).

   Я заказал себе два двойных стопарика водки «Смирнофф» (надо же блюсти марку!), отнес их за дальний столик, сел и начал осматривать посетителей. Пара столиков была занята какими-то вышедшими в тираж женщинами с обвислой кожей и характерными кругами под глазами. Зато у барной стойки весело бухала группа классических американцев – от 30 до 60 лет, в клетчатых рубашках, бейсболках, все растатуированные донельзя. Тип «тракдрайвер» - водитель больших фур. Белый, кожа дубленая, жесткая, глаза голубые, выцветшие и тусклые от больших и постоянных возлияний. Пахнут машинным маслом и страшно матерятся. Носят непременно бейсболки с сальными козырьками и джинсы.

     Вообще не люблю, когда громко разговаривают. Всегда в сознании возникает ассоциация с не в меру культурными выходцами из теплых кавказских республик. Еще осталось только яйца почесать волосатой рукой с грязными ногтями, и сходство будет полнейшим. Короче говоря, я мрачно сидел, курил «Яву Золотую» (с собой 12 блоков этой отравы привез, потому как в Штатах на одних сигаретах можно просто разориться)  крутил в руке налитые сто грамм.

    А потом выпил. Залпом. За мою Родину, за моих друзей и подруг, за мой дом, который холодным стоит без меня, далеко, за океаном, за себя, чтобы воли хватило выдержать и до дома добраться. Затянулся «Явой». Крякнул.

     - Эй! – удивленно заголосили тракдрайверы, - ты видел, Джон? Ни хрена себе чувак пьет!

    Чувак встал и твердо пошел их пиздить. Подошел и встал как вкопанный. Это на русском можно легко начать оппонента грузить. А на английском трудновато, не знал, с чего начать.

    Короче говоря, в итоге я дико разбухался с этими чуваками. Мы показывали друг другу татухи. Обилие свастик на их старых уже телах вводило меня в священный трепет. Я им рассказал про Россию, они узнали от меня гораздо больше чем стандартный набор формулировок, сводящийся к нескольким понятиям: «Москва», «большое», «Санкт-Петербург», «Сибирь!», «водка», «матрешка», «Наташа». «Наташа», кстати, спасибо нашим прелестным горе-блядям. Теперь этим именем называют всех шлюх по обе стороны океана.

     Чуваки оказались что надо. Рассказывали мне про нью-джерсийский Ку-Клукс-Клан, про ниггеров, про латиносов, про свои семьи, дико перемежая рассказ матом и постоянно заливая в себя крепкие напитки. Но маленькими порциями. До самого конца удивлялись, как я смог залпом выпить 100 грамм. Щенки, блин…

    Дальше – смутно. Я поехал с одним из них, с молодым, ему было всего 34 года, к нему домой, где на нас, на пьяных, наорала его жена (как в Москве, ага!). Мы сидели у него на кухне, пили виски или что-то в этом роде и слушали Skrewdriver. “Snow Fell”, у меня был с собой сборник «Школьный двор» от Panzerfaust Rec., который я ему и подарил.

    Расстались как, не помню. Как дома очутился, не помню. Но помню, что на следующее утро проснулся с больной башкой, сведенным желудком, но счастливый оттого, что смог пообщаться с такими людьми.

     Вы скажете, вот ведь алкаш! Что ни строчка, все горькую хлещет! А я вам скажу, что первые четыре месяца я вообще ни грамма не пил. И не работал ни сипа. Ходил в библиотеку, читал книжки и смотрел фильмы, слушал музыку разнообразную, чинил дом, вставлял оконные рамы. Еженедельно ездил с отцом на «шоппинг». Гулял один по городку, жрал консервированные ананасы и томился. Просто не знал, куда мне себя приткнуть. Внутри было настолько пусто и неопределенно, жил как овощ, ничего не хотел, о многом думал, но ничего для себя решить не мог. Насколько оставаться? Чем заниматься? Увязать ли здесь? Или просто побатрачить пару лет? Кстати, определиться мне помогла одна нереализованная возможность. Благодаря связям моей матушки, я мог бы заделаться торговым представителем в одну крупную фирму, которая гонит тачки в Россию. Мотаться туда-сюда, «иметь уже дом» в Америке. Но хозяином фирмы был, как не сложно догадаться, еврей, поэтому я подумал, а гори оно все в аду! И однажды вечером пошел в свой любимый ресторан Applebee’s.

    Настроение, в котором я шел до ресторана, в котором уже имел счастье работать полтора года назад, было неважнецким. Да, помню, и пасмурно было. Думалось, на кой хрен мне, выпускнику одного из лучших ВУЗов мира, разносить холестеринное говно всяким черномазым. Знаете, наверное, такое состояние. Идешь, голова чуть вперед, все раздражают, смотришь изподлобья, дороги переходишь, не смотря по сторонам. Руки сжаты в кулаки, в груди висит ледяной комок, и от самой от макушки до пяток натянуто много струн, порвать которые легко. Но не советую.

    Ресторан не изменился ни на грамм. Все те же рожи ходят скопом жрать бургеры, все также мигает зеленым и красным надпись «У яблочной пчелы. Бар и гриль по соседству». Встал я чуть поодаль, стою и курю. Одну за одной. Прохладно, очень. Я на черной куртке Лонсдейл, на одноименной кепке, коротких ботинках-мартинсах и военных скам-штанах. В универмаги «Кей Март» (KeyMart) и «Таргет» (Target) толпами ломятся бесформенные черные мамы с наглыми детьми, белые высохшие старухи в висящих футболках, некие невнятные юнцы на широких портках, спущенных благо что не на голень. Бегут покупать говно! Вы видели когда-нибудь кадры начала ежегодной распродажи в универмагах «Мэйсис» (Macy’s)? Там бывает очень много пострадавших. Вперед в аццком забеге вырываются потные гигантские специально подготовленные ниггеры, которые хватают своими потными ручищами с полок товары, походя отбрасывая конкурентов. Общество потребления во всей своей красе. Самое-то ужасное, что ничего из того, что потребители сгребают с полок в ходе ежедневных закупок, им абсолютно нахуй не нужно. Все это говно начинает пылиться и разлагаться, перемещается в сараи, где портится окончательно и выбрасывается в конечном итоге. Однако, американец (среднестатистического я имею в виду) так уже приучен своим ЗОГом, что «шоппинг» - священнейший обряд, должный проводиться не реже раза в неделю. Как говорил мой папа: «Пусть сами жрут свое говно». Мне нечего добавить.

   Но что-то я отвлекся. Смотрю я сквозь стекла своего ресторана, а там снуют уже незнакомые мне официанты и официантки. Мне на самом-то деле поболту, но решил для себя, что пойду, если кого-нибудь знакомого узрею. И, вдруг, вижу, бегает по залу моя стародавняя подруга и просто отличный человечек – Элиза – вечно улыбающаяся девушка, наивная и солнечная, рассказывающая сказки детям. Я бросаю бычок на дорогу и решительно иду в ресторан. Открываю дверь, там жуткая очередь.

   Давайте расскажу вам про очереди. У нас в Москве очереди в рестораны теперь тоже входят в моду. Например, на Октябрьской постоянно толпятся люди в ожидании своей очереди в японский ресторан. Не говоря уже про Макдачки, где круглосуточно крутятся гламурные хачи, девки, страдающие хроническим недоебитом, несознательная молодежь и прочий балласт на светлой моей земле. А в Америке очереди в ресторан – это целый ритуал. Иногда в выходные американская семья посвящает походу в ресторан больше полдня. С пятничного раннего вечера, часов с 5-6 вся парковка перед рестораном начинает наполняться разномастными машинами – огромными джипами черномазых наркоторговцев, машинами бизнес-класса для белых людей, разбитыми пердящими останками черной нищеты и прочее-прочее.

    Так вот. С пятничного вечера во всем ресторанном бизнесе Америки вплоть до вечера воскресенья начинается страшная страда. К слову, именно в эти два с половиной дня делается самая большая выручка, официанты зарабатывают больше всего. Специально обученные девушки на входе в ресторан – хостессы (hostess) ведут списки прибывших оголодавших, записывают количество гостей, а потом в порядке общей очереди вызывают их к столам. На входе страшная толчея, бедные девчонки путаются в именах и фамилиях (ведь работают не только истинные американки, но куча латинок). Звучит это приблизительно так:

«Яблочная пчела с удовольствием приглашает к столу мистера Смита с семьей, всего 5 человек!» Несколько раз объявлял и я. Правда, меня быстро сняли, потому что  я сильно рычал в микрофон, пугая гостей и мешая процессу пищеварения. В обязанности официантов и их помощников входит своевременное информирование о свободных и убранных столах этих девчонок, на что все обычно забивают, и бедные девчонки, как угорелые бегают по ресторану и выискивают, куда можно впихнуть клан жирных ниггеров в количестве 6 человек, общей массой за две тонны.

   В пятницу и субботу ресторан работал до двух ночи, очереди рассасывались к часу. Поэтому с 6 вечера до часу ночи в эти два дня был полнейший ад. Но да об этом в свое время.

   Короче говоря, я зашел и сразу же встретил главного менеджера Карлоса Карлоса (я не опечатался, одно – имя, другое – фамилия), который дико полез обниматься, позвал всех менеджеров, из которых я знал еще двоих – колумбийца Армандо и польку Верну. Меня засадили за стол, угостили бургером, долго расспрашивали о жизни. Когда я сказал Карлосу, что хочу снова начать строить карьеру слуги питательных сооружений, он очень обрадовался (помнил, как я работаю, за двоих-троих) и предложил выходить с понедельника. Так я устроился на работу, на которой не за страх, а за совесть отработал почти год, став лучшим работником какого-то месяца даже))).

   О том, как мне работалось, о людях и нелюдях, с которыми я столкнулся, о рабочей черной жизни в Америке – во второй части этой «Грустной» главы.

Часть 2. «РАБота»

Честно говоря, даже не знаю, с какого дня мне начинать описывать мою РАБоту. В том плане, что работал я по шесть дней в неделю с одним выходным – средой. Поэтому как подступиться, откуда начать – не представляю. Почти год у меня выходило в среднем по 60-70 рабочих часов в неделю (о чем есть подтверждающие квитки! Я их все сохранил). Иногда до такого доходило, что кроме сна и РАБоты неделями я ничего не видел, не делал. Так, кстати, существует в Америке вашей любимой (это я к Новодворской обращаюсь) большинство молодежи и практически поголовно все иммигранты. С раннего утра до самой поздней ночи копошатся, потом валятся с ног от усталости, чтобы потом, на следующий день опять встать и снова гнуть спину за копье, отбивая хотя проживание и пытаясь сохранить копеечку, дабы выслать своей нищей семье куда-нибудь в Гватемалу. Год за годом, десятилетие за десятилетием. Особенно жалко смотреть на латинов, которые в подавляющем совеем большинстве ребята неплохие, работают честно и здорово. Есть среди них идиоты, задиры с горячей кровью, которые хватаются за нож при каждом удобном случае (чем не чичи, а?), но таких немного совсем. Скорее все они забитые, живущие своей жизнью, снизу глядящие на Белого человека. За глаза они нас, кстати, называют «гринго». Я их величал «получурками». Хотя, признаюсь, человек я мягкий и со многими латинами сошелся очень здорово. Меня за это в ресторане любили все, начиная от менеджеров-латинов, которые не могли на меня нарадоваться и многое мне прощали, заканчивая самым забитым несчастным сорокалетним перуанцем, который уже многие годы сзади на кухне резал салаты. А потом он мне подарил перуанскую кепку, долго меня обнимал и даже заплакал, когда узнал, что я уезжаю. Так говорил:

  - Сергей, друг, я так хотел бы тоже уехать из этой проклятой страны. Но только здесь зарабатываю деньги. Скоро жену со своими двумя детьми постараюсь привезти из Перу.

   Я искренне ему желал удачи. У меня до сих пор дома, здесь, в Москве, лежит подаренная им кепка. Иногда достаю и вспоминаю часы на кухне, запахи мороженной курицы и грязного масла от картофеля фри. Шум льда из «ледяной машины» и чужую полуанглийскую-полуиспанскую речь. Я кладу кепку обратно в пакетик, оглядываюсь и понимаю, что я – самый счастливый человек на земле. Потому что я – плоть от плоти своей земли могу ходить по своей земле. И никому ее не отдам.

    Коли начал я уже тему про латинов, расскажу еще немного. Короткое время работал у нас официантом еще один перуанец (вот, блин, память у меня на имена, ничего не помню) – симпатичный, похож на индейца, страстный любитель мотоциклов и очень начитанный. Мы с ним проводили интересные беседы, он рассказывал о своей стране, я о моей. Мы действительно подружились. Однако вскоре он ушел работать куда-то еще, Однажды я встретил его в сырой дождливый вечер, когда я шатался в подавленном самочувствии с бутылкой калдырки, мокрый, депрессивный и злой. Мы ехали на его машине, я рассказывал ему о том, что мне все надоело. Мы остановились около моего дома, долго курили, слушали шум дождя, разговаривали, потом крепко пожали друг другу руки и расстались. Я больше никогда его не видел.

    Насколько далеко ресторан находится от того места, где я жил, вы уже знаете. Пока у меня не было прав, приходилось ездить туда на велосипеде, что занимало 35-40 минут в одну сторону. По холоду, слякоти, под ревущим океанским ветром, обрызгиваемый грязью, летящей из-под колес несущихся по Первой дороге фур, с сигаретой во рту, с большим рюкзаком на спине, в котором лежала РАБочая форма. Подъедешь с заднего входа к ресторану, закуришь, прикуешь цепью железного друга (а то спиздят, там это просто совсем), потом закрываешься в туалете для персонала, чтобы напялить черные штаны и поло с логотипом нашего ресторана, вяжешь вокруг жопы фартук, кладешь туда пачку сигарет и деньги (если есть, конечно) и вперед, бегать до самой-самой ночи.

     Пусть на РАБоту без машины был адом. Приходилось мне ходить не раз пешком, а это почти полтора часа быстрого хода. Когда у меня отняли права, и приехал папа в конце августа, то до самого отъезда я ходил пешком. Видимо, в знак наказания.

     Признаться, последние РАБочие деньки не были уж такими сложными, у меня в кармане лежал билет, я ходил на РАБоту и направо-налево, на все вокруг клал жирный болт. По пути я заворачивал в ликеро-водочный, брал свой любимый «сет» - 5 100-граммовых бутылочек Смирноффки с различными фруктово-ягодными ароматами, приходил, вежливо со всеми здоровался, отбывал день, выходил ночью на пустынную дорогу и знал, что впереди меня ждут полтора часа рвущих душу размышлений о близящемся приезде на Родину, альбом Темнозори в плейере. Я разворачивал «рунные стяги», гордо выпрямлялся, закуривал сигарету, выпивал одну из маленьких бутылочек, и неспешно начинал поход в высшими силами забытый Авенел, где стояла койка, на которой я коротал чужие ночи.

     Я шел по Первой дороге, я вспоминал всех своих друзей, вспоминал, вспоминал, я представлял, как это будет, как произойдет встреча после такого долгого отсутствия? Скажут ли они: «Аааа! Зиг, привет!» и будут долго трясти мою руку?  Выпьем ли мы за приезд? Неужели вновь пройду родной дорожкой от метро до дома? А у дома меня встретит мой старый друг Граф? Я кидался в «плач лебедей», я орал «Зиг!» проезжающим фурам, я подпрыгивал, я бежал, останавливался, выпивал еще одну  бутылочку (наверное, с яблочным вкусом). Сворачивал с дороги, топал до мостика через небольшую речушку, спускался к ней, садился грязными штанами на землю, доставал еще сигарету и думал о предстоящей и столь желанной встрече с моей Любимой, которая состоялась, которой я безумно рад, которая переросла в нечто настолько серьезное, чего у меня никогда ранее не было.

    Я сидел и мечтал, допивая все эти мелкие, несуразные бутылочки. Вы знаете, что такое быть одному год??? Абсолютно одному в чужом мире? Мне иногда кажется, что мои ощущения были сродни тюремному заточению в каком-то смысле. Сейчас, летом, я сижу перед компом, набираю все эти грустно-радостные буковки сбитыми в кровь руками. Я только вернулся с тренировки, где мы лупцевали друг дружку по всем выступающим местам, рядом лежит моя Любимая, я сегодня съездил к своему Дедушке на скутере, мне позвонило много людей, многих из которых я могу назвать своими друзьями. Мне сложно вспомнить, каково мне было тогда, когда я сидел глубокой ночью у речки с незапоминающимся названием, пил сладкую фруктово-ягодную водку, которая огнем обжигала желудок, слушал музыку и одиноким огоньком сигареты колыхал воздух. Нет, не суицидальное. Я к этому не склонен вообще. Скорее – вечная мятая тупая депрессия, ощущение полнейшей несовместимости с той реальностью, в который я дышал. Чувство прожигания времени, столь быстротечного и скорого. Ад рутины. Время, проведенное там, меня очень изменило. Как это ни банально прозвучит, я стал взрослым. Так будет правильным сказать.

    Поэтому я благодарен тому опыту, который пережил.

    Ну так к РАБотке, а то, как всегда, отвлекся.

    Каждый четверг я приходил на РАБотку после своего единственного выходного, изрядно помятый и свежо пахнущий перегаром. Похмельно-обнаженно внимал чужую речь, смотрел на ненавистные рожи и пытался занять себя физическим трудом вплоть до открытия ресторана. Вылизывал зал, вытирал столики, которых было всего-навсего 46 штук, мыл стекла, которым разделялись отсеки для курящих и некурящих. В курящем отсеке за большим столом под номером «15» восседали менеджеры, попивая кофе, вели беседы о том, как бы увеличить объемы продаж, как бы сделать так, чтобы нас до изнеможения использовать и при этом платить по минимуму. Особенно противным был «кухонный менеджер» Геркулес. На мифического героя он не походил ровным счетом ничем, ибо был противным жирным, толстожопым греком. Как и все современные греки был страшно скользким, противным, однако почитал себя пупом земли, ну уж как минимум ресторанной кухни. Сам пытался шутить, сам смеялся, хлопая всех по плечам и приседая как расслабленный. Вся кухня дико стебалась над ним. Я тоже подключился в определенный момент, переведя на английский совершенно непереводимую идиому:  «Ты меня уважаешь?» и расхаживал по ресторану с вопросом: «Ты уважаешь Геркулеса?». Через пару часов только эта фраза и слышалась изо всех углов. Несмотря на то, что мои КАЛлеги совсем не понимали глубинного смысла данного вопроса, от ответа на который у нас порою зависит жизнь и смерть, тем не менее они прочувствовали стеб, и мы задрочили бедного «Херка» (так он себя сокращенно называл) ниже плинтуса.

     Вообще четверг – элементарный день. Я, не напрягаясь, справлялся со всеми заказами. Уходил домой в 4 часа дня. Эта несложная 8-мичасовая смена расценивалась как продолжение выходного.

     Однажды я дико накосячил. Мы с Крисом очнулись утром в четверг (дело было летом 2005 года), истекая потом и абсолютно в жопу пьяные. Мой черномазый дружок, с которым мы накануне нафигачились неизвестно по какому поводу, моментально отзвонился на РАБотку и объявил, что выйти не сможет, так как приболел. Ха! Слабак! – подумал я. Смотри как надо! И бухнулся в машину. По пути заехал в магазин, купил много жвачки и бутылку водки, так как знаю (не впервой пьяным работать), что после часа нудной работки станет так плохо на душе, так невыносимо, что надо будет приложиться к заветному горлышку. Так оно и случилось. Только первый раз к горлышку я приложился, едва доехав до ресторации, причем приложился неплохо и на голодный желудок. Вошел, улыбаясь, послал нахрен черномазого Рона, с трудом повязал фартук. Короче говоря, пока там набивались голодные посетители, я успел раза три так приложиться. С голодухи начало плыть изображение, что свидетельствует о мощной степени опьянения. Я смог доработать до двух часов дня, а потом, не говоря ни слова, сел в машину и уехал домой спать. Самое удивительное, что моя непреходящая ценность как личности и работника так высоко оценивалась, что на следующий день мне никто ничего не предъявил. Правда, злоупотреблять таким расположениям я не стал.

   В пятницу я начинал работать в полдень и заканчивал далеко заполночь. Голодные зомби загнивающего империализма, сотрясая пол, штурмовали наш ресторан, начиная часов с шести вечера до самого закрытия в два ночи. За много-много часов не то, чтобы присесть, остановиться невозможно. Туда-сюда, на кухню с заказом, плюнул в стакан, налил в него содовой, включил улыбку, в зал, к посетителям. Я научился носить по шесть-семь кружек с горячим кофе за один раз. Я умудрялся, убирая столы, носить на кухню по тридцать стаканов из-под содовой, всунутых один в другой, прижатых локтем к туловищу (всего в рамках одного локтя входил ряд из трех пирамид стаканов),оставшейся пятерней я брал шесть-семь пустых кофейных чашек, а другой рукой прижимал к бедру стопку из 10-12 тарелок, в которых еще валялись грязные соусницы, ложки-поварешки и прочий мелкий кал. Громыхая таким образом на кухню, я вызывал неподдельное восхищение как америкак (картина в сознании: жирная особь женского пола, довольно молодая, но это не столь важно для ее состояния, с открытым ртом, из которого стекает тонкая струйка кетчупа “Heinz”, провожает меня взглядом, и куски недоеденного бургера падают из ее жирных пальцев – такой вот мизантропический сюрреализм), так и своих коллег по цеху. Никто не мог брать столько, сколько я. Я всегда был рад помочь своим КАЛлегам-официантам, повторюсь, за это меня дико котировали. В таком угаре мы носились до самой полночи. Ноги начинали гудеть, каждый час я отмечал сигаретой, выкуренной в туалете.

     Я был страшно благодарен посетителям, которые уходили, оставляя за собой только грязную посуду. Я ненавидел огромные компании (когда приходилось сдвигать вместе несколько столов), особенно с детьми, после которых оставались лопнувшие шарики, много килограммов просыпанной на пол еды, часто блевотина (дети бурно реагировали на пищу, которую мы подавали). Чтобы все сдвинуть, потом убрать, раздвинуть – уходила уйма времени. Это не окупалось чаевыми. Гораздо выгоднее обслужить несколько отдельных столиков, чем одну большую компанию. Тем более все эти многочисленные ниггеры подолгу засиживались. Всякие высохшие ниггерские бабушки, ковыляющие ниггерские дедушки, жирные тетки, нагловатые юнцы и абсолютно невменяемые дети. Хотелось схватить раскаленную сковородку с кухни, выбежать с криком «ПОГНАЛИ!» и расхерачить всю эту честную компанию до мозговых крошек.

    Говорят, общение с людьми – самая тяжелая РАБота. А что скажете про РАБоту, где ежедневно приходится общаться с ниггерами??? Это уже не расизм, это уже не человеконенавистничество, не кабинетная мизантропия, не вселенская ненависть, взращенная за книжками. Это уже просто тупое желание мочить, грызть оставшимися зубами, разрывать на части, топтать ногами, впечатывать с хрустом головы в стены. Да. А приходилось улыбаться. Зато, как вы можете представить, я смотрел «Бойцовский Клуб».

    Не составляло никакого труда (и, поверьте, никаких угрызений совести я не испытывал) немного сластить себе пилюлю, поплевывая периодически в стаканы с газировкой, под шницели и в бургеры (между булочкой и котлетой). А что еще прикажете делать бедному бесправному белому человеку, к тому же отягощенному расистскими взглядами? Вот, немного компенсировал или, правильнее сказать, сублимировал ненависть.

   Не дай вам Боги нагло и развязно было со мной себя вести! Часто всякий скам, которого весь день дрюкали на РАБоте приходил в ресторан и пытался отыгрываться на нас, официантах, мол, вы мне 40 секунд мясо недожарили или, например, не предупредили, что в этом бургере вместо салата – огурцы. Уносите все обратно и зовите менеджера. Ох, бедные кичливые ублюдки! Вы даже не можете представить, ЧТО я (да и другие) устраивали вам на кухне, как мы сервировали вам блюда, что вы жрали и пили. Однажды мы валяли по грязному полу котлету всем составом, потом положили ее между булочками, и я с улыбкой и извинениями принес это грязное говно на съедение моим мучителям. Справедливости ради стоит признать, что таких ослов находилось немного, и в большинстве своем люди все-таки вежливые. Тут можно все уместить в нескольких словах: если приходят белые, особенно пожилые, то все будет у тебя отлично. Если приходят белые люди в костюмах, ты свои 18% чаевых получишь в 100% случаев. Если приходят латины, частенько с маленькими детьми, то грубого слова ты не услышишь, никто тебе не будет ебать мозг тем, что пепси-кола не пепсикольная, но и с чаевыми может выйти облом, потому что работяги-латины деньги считать умеют, и при любой возможности стараются не платить лишнего. А вот если приходят ниггеры, то тут готовься: могут и нагрубить, могут и без чаевых оставить, насрав так на пол и стол, разлив все возможные напитки, измазав все кетчупом, что слово «дикарь» становится просто олицетворением происходящего. Это, наверное, от врожденного комплекса неполноценности и полной безнаказанности, некая инфантильная попытка тебя все время унизить (получалось с трудом, потому как я на все реагировал адекватно). Я никогда не стеснялся об этом открыто говорить, и очень громко комментировал процесс уборки после таких вот компаний, ругаясь на смеси русского и английского. Соответственно, развязные черномазые и становились главной жертвой наших кухонных манипуляций, получая вместо еды и напитков кучу кала и грязи. Говорю я все это к тому, что не надо никогда злить официантов, он вам принесет такое, что сами не возрадуетесь.

   Черт, опять как-то не грустно получается. Не получается оправдать название главы, потому, наверное, что давно все это было, и запомнилось только хорошее. Мне хочется показать вам, друзья мои, что, бегая по 12-14 часов, ты о таком количестве вещей можешь передумать, ты так погружаешься в собственные проблемы. А, главное, знаешь, что и завтра, и через неделю, и через месяц все будет так же, как и сегодня. Грязные рожи и грязная посуда. Беготня и кухонные запахи, которые не отмоешь даже мылом, похмелье по утрам и невыносимая усталость ночью. И одиночество.

    Никому ты тут не нужен. Никто никогда не посмотрит в твою сторону. Никогда не поинтересуется твоими проблемами, даже если ляжешь посреди дороги или бросишься на рельсы. Жизнь такая. Перманентное зарабатывание денег. Что еще интересует тамошних жителей, я так до конца за год и не уяснил. У нас здесь тоже, конечно, не рай бессребренический, но здесь моя земля и мои люди. Там же все чужое. 

   Суббота была очень похожа на пятницу, с тем только отличием, что вал голодающих начинался часов с 12 дня. И продолжался до самого до закрытия. Моя смена была очень мощной. Я начинал в полдень, к шести начинался самый ад, продолжавшийся до полночи где-то. После полночи мои ноги можно было колоть иголками, резать ножиками или грызть кариесными зубами, я действительно переставал чувствовать под собой ноги. Было и второе дыхание, открывалось и третье, и четвертое, и все равно, к ночи я был просто выжат.

    Когда я выходил на свежий воздух ночью, открывал дверь машины, то приходилось несколько минут сидеть в полном оцепенении. Есть такое понятие – полностью освободиться, очистить голову и мозг, ни о чем не думать, превратиться в овоща, полностью расслабить все мышцы. Я торчал именно в таком состоянии на переднем сидении машины, и только славные звуки любимой музыки поддерживали во мне связь с реальностью. Я уносился в ночь, чтобы принять душ, рухнуть бревном спать, предварительно высказав Кончите все, что я думаю, о ее концепции перманентной стирки.

    В воскресенье я заступал также в 12, однако, не могу сказать, что это был тяжелый день. Видимо, американское общество целенаправленно на обжирание по пятницам и субботам. В воскресенье шел стабильный плотный поток, однако он не выходил из берегов, за исключением некоторых национальных праздников, которые превращали день в мешанину из куч кала на полу, лопнувших шариков, бесконечного гвалта и облеванных черномазых детенышей. В воскресенье все ходят в церковь. Особенно черномазые. Семействами и кланами. После церкви и приобщения к высшим материям они идут приобщаться к готовившимся у нас бургерам, коими ужираются до состояния пищевого опьянения.

  Тем не менее, воскресенье был неплохим днем, я заканчивал в 10 вечера, у меня был еще вечер впереди. Если бы не понедельник, в который моя смена начиналась в 6 утра!

   Нет, нет, нет, ресторан открывался гораздо позже, просто в целях накопительства я подрабатывал еще и на кухне (там была довольно высокая фиксированная почасовая зарплата, однако отсутствовали чаевые).

   Каждый понедельник с невменяемым от недосыпа Кайлом мы появлялись в 6 часов утра, дико пили в монструозных количествах кофе, пытались вести связные беседы. И разгружали грузовик со жратвой, который приезжал обычно в 7 утра. Привозил он жратву на всю неделю, поэтому одного масла для жарки куриных кусочков и картошки фри там было порядка 20 20-листровых бочек. То есть одного только масла 400 килограмм. Плюс все мясо (стейки, кусочки, рыба, курица и прочее замороженное говно). Чтобы сложилось впечатление об объеме, скажу только, что замороженных кусочков курицы было порядка 30 коробок по 15 килограмм каждая. Плюс все соусы, все овощи, мороженое, хлеб, все эти тазики, стаканчики, ложки и одноразовая упаковка. Концентраты для приготовления пепси-колы и других напитков компании Пепси. Кстати,  для сведения одна упаковка концентрата весит порядка 30 килограмм.

    Пока не забыл расскажу вам об одном забавном случае. Наш главный менеджер Карлос Карлос (одно – имя, второе – фамилия), - человек, кстати, весьма неплохой, в 1990-е годы работал представителем компании ПепсиКо в странах Восточной Европы и бывшего СССР. Кто постарше, наверное, помнят, что появление в неограниченном количестве Кока-Колы и Пепси ввергло страны в десятилетие бандитских разборок и вселенской эйфории, а в 1991 году получить в подарок упаковку жвачки или банку мерзейшего пойла под названием Vimto – было вершиной счастья для любого ребенка и признаком такой непререкаемой солидности, что оная жвачка по 40 дней пережевывалась всем классом, а потерявший невзначай кусочек жвачки подвергался вечному остракизму и жестокому избиению. Так вот, в это благословенное время к пост-советским людям пожаловал Карлос Карлос во главе делегации компании ПепсиКо с целью налаживания деловых контактов. Делегацию поили и кормили несколько суток. Бедняга Карлос Карлос с ужасом вспоминает утренние опохмеления, которые добрые русские друзья называли непонятными словами: «освежиться», «поправиться». Естественно, Карлос Карлос и Ко привезли с собой на пробу много Пепси Колы. А теперь внимание! Благодарные русские люди, принимавшие Карлоса Карлоса посчитали недостойным просто принять подарок и отвалили Карлосу Столичной водки в подарок в соотношении 1 бутылка Пепси – 1 бутылка Столичной! Карлос рассказывал, что этой водки у него и сейчас, в 2005 году, хоть залейся, и добрые русские друзья обеспечили его до конца дней. Вот так! Меня аж гордость распирала!

    Разгрузка фур, скажу я вам, очень укрепляет физически и способствует развитию хорошей реакции. Мышцы ног, мышцы рук, торс, - все функционирует отлично. Мы разгружали с Кайлом «трак» с песнями и смехом, не скажу, что мне это нравилось, просто было для меня необычно. Иногда Кайл не мог работать по утрам, и мне приходилось разгружать все самому, я справлялся, правда, удовольствия это особого не приносили. Как-то помню, в один из таких разов сунулся мне помогать один латин с кухни, ему нагрузили неполную тележку, но он и ее не удержал, и все это замороженное говно разлетелось, как от взрыва, когда тележка с латином с криками и воплями ухнула вниз и врезалась с дверь. Пришлось поднимать латина, рассыпанный кал, успокаивать его (имеется в виду латина) и разгружать все одному.

    Выгрузив все из фуры на кухню ресторана нам предстояла не менее тяжелая работа – занести все и расставить в морозильнике/холодильнике. Морозильная камера находилась в самом конце холодильника и представляла из себя квадратную комнату метра 4 на 4 с постоянной температурой «минус 15». Туда аццки сгружались все эти замороженные филейные части: куриные кусочки, крылышки Баффало, нарезанная рыба, стейки, плюс мороженое, десерты и замороженные супы в длинных пакетах, которые потом при необходимости варились в кипятке, отчего получался вкусный и питательный супчик.

    Места было мало и расставлять все эти коробки нужно было в определенной последовательности, иначе получалось то, что получалось в наше с Кайлом отсутствие – огромный завал разорванных коробок, кучей поднимающийся посередине. Карлос Карлос и прочие менеджеры исходили калом, только чтобы уговорить нас с Кайлом расставить все по местам. Представьте себе, люди, блядь, неспособны расставить коробки по полкам! Валят все в одну кучу, потом роются там как бомжи в помойке в поисках необходимого. Мы начинали с морозильника, выдыхая пар, с красными от мороза рожами расставляли все коробки. Точнее наверх ставил Кайл, потому что ростом этот молодой человек был с господина Валуева, я подвозил все и распихивал по низам.

    Покончив с морозильником, мы перемещались в холодильник, где красиво и любя расставляли галлоновые бадейки с соусами, овощи, хлеб различной модификации и прочую снедь. Получалось настолько красиво и аккуратно, что Карлос Карлос сиял от счастья.

   Как-то сунулся в холодильник один латинос-мексиканец, которому, видите ли, понадобился соус «1000 островов», прямо вот сейчас , сию секунду:

  - Куда ты прешь, ублюдок? – Кайл был не слишком любезен, стоя посреди коробок и бадеек, которых мы с ним распихивали по нашей уникальной схеме.

  - Мне нужен соус!

  - Подожди 20 минут, мы закончим, и будет тебе соус и счастье, - дело в том, что холодильник представлял из себя вытянутую в длину комнату шириной метра три, по бокам которой стояли полки, таким образом, для прохода оставался метр-полтора.

  - Он нужен мне сейчас! – и мексиканский гангстер полез из-под меня сквозь коробки под Кайла. В результате этого кульбита дебил разлил почти 4 литра вышеозначенного соуса за что: 1) заслужил полчаса самой изысканной ругани от Кайла 2) получил от меня удивительный по красоте и исполнению пинок по тощей жопе 3) был дико подвергнут обструкции со стороны Карлоса Карлоса (несмотря на то, что наш менеджер сам был латином, но он ценил хорошую работу, и ВСЕГДА был на нашей стороне, потому как мы с Кайлом плохо работать не можем).

 Из холодильника мы выходили красные и взъерошенные. Было часов 10 утра. Курили по сигарете, выпивали по чашке кофе. Мне нужно было переодеваться и идти к столикам, где мои заждавшиеся клиенты требовали диетическую пепси-колу и жирные бургеры. Это был понедельник, можно сказать, работал, не напрягаясь. К 4-5 часам был уже дома и валился спать, потому что выходные вкупе с понедельником, когда я начинал работу в 6 утра выматывали так, что даже любимый ликеро-водочный магазин, маячивший призывно на пути, оставался за кадром.

   Во вторник в 8 утра я был в ресторане снова. У меня была «кухонная смена». 8 часов я месил салаты, расфасовывал кусочки курицы по 6 штук в пакетик (одна порция), делал пюре, варил рис со специями, делал соусы и добавки, носил лед, клеил этикетки на поддоны с продуктами. Допустим… Овощной салат, который в теплом виде подавался ко всем мясным блюдам. Берется огромный аццкий таз-поддон, вместимостью литров 20. Туда высыпается 6 упаковок брокколи (брокколи нужно очистить от завядших и грубых частей – на эту процедуру обычно клался болт), три упаковки морковных кругляшков, еще что-то, что уже не упомню, и все это заливается водопадом теплого соуса. Перемешивается руками. Многокилограммовый ком салата нужно разложить в мелкие пакетики по 6 унций, взвешивая каждый, на каждый пакетик (а их получается около пятисот) наклеить бирку с указанием времени приготовления и поставить в холодильник. Таких салатов я месил много. Время бежало незаметно. Тем более, в свое время я не один год играл своим друзьям под теплую или ледяную водочку песенки на гитаре, поэтому постоянно мурлыкал себе под нос, исполняя репертуары Коловрата, Вандала, Темнозори, Летова и Монгол Шуудана. Очень замечательный день был. Никто тебя не достает, не нужно улыбаться, бегать к столикам, стоишь себе, напеваешь что-нибудь и механически месишь, раскладываешь. Чаще всего я гораздо быстрее справлялся с возложенными обязанностями, чем мои коллеги по цеху – латины, поэтому в периоды безделья шел к полусонному посудомою Джозефу, который в сомнабулическом состоянии болтался между мойкой и кучей посуды, просил его пойти поспать, и за 20 минут намывал такую гору посуды, что место, куда ее приносили официанты и бас-бои (помощники официантов) полностью освобождалось. Снующие по ресторану менеджеры постоянно хлопали меня по плечам и спине, громко говоря на фоне шумящей воды: «Ты – супер работник!». Я еще и стихи могу писать…

   Я научился делать в ресторане все. Я был официантом, я разгружал фуры, работал на всех площадках кухни: в холодном (салатном) цеху, на всех трех горячих постах (1) стейки, бургеры, 2) масляный: картофель-фри, кусочки курицы и прочее замороженное говно в панировке 3) комплектация и выдача блюд), мыл посуду, сам принимал приезжающие на фуре товары, занимаясь менеджерской работой, драил ресторан, мыл окна, сортиры, летом подстригал кустики снаружи, зимой расчищал от снега дорожки, поливал растения, лежа на крыше, растягивал рекламные баннеры, заделывал течь в крыше, под Рождество, болтаясь с дикой температурой на лестнице, тянул гирлянды, пылесосил ресторан, красил ворота на заднем дворе. Нет ничего, чего бы я не делал. Так что если будет нужда устроиться на самую перспективную работу в Макдональдс – спросите меня, чем вам придется заниматься. Я абсолютно не сожалею об этом времени. Более того, я рад, что такой опыт у меня есть. Я работал в крутой государственной структуре, а потом год ишачил, не чураясь мытьем сортиров. Америка меня очень здорово изменила. Я стал многое ценить. Я нашел новые источники ненависти. Я стал мудрее. Я насовершал много ошибок, которые меня научили, я надеюсь, способности их избегать в дальнейшем.

    Я выходил в 4 часа во вторник на залитый солнцем молл, поворачивался к солнышку, улыбался щербатым ртом, выпускал футболку из грязных мокрых штанов. Закуривал. Впереди – один выходной. О нем – чуть ниже.

Часть 3. «Свободное время»

Его было, к счастью, немного, иначе я бы сто процентов спился бы какпитьдать. Я и так немало, прямо скажем употреблял напитков в течение года, проведенного в Штатах, и если бы не РАБота, отнимавшая у меня подавляющую часть времени и сил, тусил бы сейчас с синими роботами на станции Молодежная, подрабатывая переносом ящиков на очередную двадцатиквадриллионную бутылку огненной воды. А так, ну пил, ну с кем не бывает.

  Представьте себе, вы просыпаетесь на необитаемом острове. Километр на километр. Два дня вы его с интересом изучаете, наслаждаетесь своеобразием и экзотикой, а через неделю уже не хотите просыпаться, потому как каждая песчинка обрыдла, пальмы затрахали шелестеть, солнышко немилосердно жарит. Вот тут и начинаются мытарства… Кто-то замки из песка строит, кто-то потихоньку сходит с ума, кто-то бросается в воду с криком: «Бля, помогите!», ну а кто-то рубит пальмы заостренным камушком, настаивает брагу из пальмовых листьев и древесной мякоти и до отравления ужирается получившимся спиртосодержащим суррогатом. Чтобы забыться, чтобы летели сквозь туман секунды и минуты. Чтобы, не дай Боги, не увидеть чистым умом окружающую давящую действительность.

   Может быть, чересчур ажурно и вычурно, но аналогии есть. После какого-то Н-ного времени мне стало неинтересно бродить по Америке. Я уже все знал. Что здесь китайский ресторан, что много негроидов шляется в поисках чего бы стащить, что Нью-Йорк – гребаный межрасовый котел из генетического мусора, что синагогу жечь не надо, потому что посадят. Поэтому сидел на заднем дворе, таращился на ручеек, что бежит там, читал книжки. В библиотеку я записался сразу. Потом кончились все русские книжки в библиотеке, а читать на английском в Америке страшно не хотелось.

   Интернет, конечно, был спасением. Великим спасением, слава всемирной паутине! Ниточкой, не позволявшей окончательно порвать связь с Родиной. В любое время суток после РАБоты, до РАБоты, ночью, под утро я врубал комп, пропускал надоевшую заставку America On-Line и погружался в мир родных букв, мерцающей аськи, интересных писем от друзей. Если бы не они, друзья мои и подруги по ту сторону океана, я… Даже представить себе не могу, что. А врать не хочу.

   Я разваливался в кожаном кресле перед компом, меня уже не смущал ни грохот латиноамериканских сериалов по телевизору, ни вечно играющий отвратительный черномазый джаз с папиных грампластинок, ни вечно льющаяся вода, - ничего.

   Я дико переживал, что упускаю кучу интересных событий, встреч и мероприятий. Мне было страшно завидно, что там ребята – мои друзья, занимаются большим делом, и их мозги выдают на-гора вопиющее количество креативов, часть из которых была реализована. Они там жили полноценно и мощно, работали и дрались, отдыхали и веселились, боролись и уставали. Я жадно глотал то, что мне писали мои друзья, переваривал, осмысливал, благо времени для раздумий у меня было предостаточно. По мере возможностей вносил свои предложения, оценивал со своей колокольни их инициативы, и, надо признать, во многом был прав. Наверное, потому что бы скорее сторонним независимым наблюдателем, которому неплохо видно то, что лежит на поверхности, но до чего так сложно дойти, будучи увлеченным творцом. В такие моменты, когда я ощущал полезность своих советов и предложений, когда я становился частью нашей борьбы, мне было лучше всего. Наверное (много раз говорю «наверное», потому что робко пытаюсь осмыслить себя изнутри) именно тогда я стал неотделимой частью РО, его органичной частью.

  Мы ведь не просто совокупность членов или коллектив сторонников. Мы живой организм. Отрежешь кого-то, рассыпается все. Может быть, опять же пафосно звучит, но это так и есть. То единство, которого мы сейчас достигли, необходимо беречь и преумножать, иначе мы станем сродни тысячам подобным бесполезных и картонных организаций. Отвлекся.

   Я занимался переводами с английского и на английский различных текстов и воззваний (в том числе весьма радикальных), коллекционировал Правую музыку, щедро писал рецензии на вышедшие альбомы, Написал одно крупное эссе по Правой музыке, ставшее впоследствии одной из причин закрытия одного из сайтов и преследования моего товарища, рубился на различных форумах.

   В то время меня помимо всего иного всячески привлекала ска-культура. Еще до отъезда в Штаты я долгое время гонял на концерты и собирал музыку. В Америке же чуть ли не с первого дня зарегился на мощном в свое время форуме «типаска» под ником TRUERUSSIAN и систематически бомбил форум оголтелой пропагандой. Мне были интересны люди, которые там обитали. Со временем по приезду я со многими перезнакомился, и ничуть не жалею, что частичка моей жизни была связана с этим ресурсом и этой музыкой. Сейчас меня ска практически не привлекает, могу послушать что-то дома, но на концерты меня не вытянешь и на аркане, потому что, при всем моем уважении к согражданам, публика на ска-мероприятиях настолько мутна и негативна для меня, что я уж лучше погуляю по Москве, чем быть овеянным жарким перегаром от галдящих полу-фантиков полу-гопников.

   На оном форуме я и познакомился со своей Ириной. Поэтому я благодарен этому ресурсу не то что вдвойне, а гораздо больше. Чертова разница во времени в 8 часов не позволяла в нормальном режиме общаться. Мне нужно было спать (хотя я и оттягивал до последнего эти моменты) или, наоборот, Иришке нужно было в кроватку. Урывками, эпизодами, рваными, драными. Но как я им радовался! Как я был им благодарен!

   Во вторник я заканчивал в 4 дня и летел домой на всех парах, чтобы застать ее в аське. По пути забегал в ликеро-водочный, брал бутылку водки Смирнофф (0,375), вбегал в дом, врубал комп, пока грузился весь этот неуклюжий американский софт, я накатывал 150 обжигающих грамм, плюхался в кресло. Если красный цветочек был перед ее ником в аське, у меня обвисали плечи. Я долго смотрел в стол, не зная, что предпринять. Понимал, что в Москве заполночь, и ей нужно на РАБотку, но все же… Иногда, уходя, она оставляла мне длинные трогательные сообщения, которые я перечитывал помногу раз, разбавляя горечь водкой.

  Но если цветочек был зеленым! Я подпрыгивал, кидался на клавиатуру и как прыщавый мальчик из парка пубертантного периода начинал истово колошматить по клавишам всякую дурацкую ересь, которая тогда казалась такой важной. Низ живота начинал сладко гудеть, пальцы ног – отбивать чечетку по полу, улыбка просто не сходила с лица. У нас был час, ну, максимум, два, чтобы все сказать друг другу. Это было очень романтично. Романтичнее не бывает, наверное. Во всяком случае, для такого прожженного циничного ублюдка как я. Когда мы прощались и писали друг другу нежные слова, сидя за тысячи километров друг от друга, когда обменивались фотками по почте, у меня начиналась эйфория. Когда цветочек все-таки загорался красным, я включал Дистемпер «Слезы», гасил свет и допивал купленную водку. В те моменты меня можно было мять как пластилин или ссать в лицо с расстояния вытянутой руки. Мне было все равно. Я был влюблен.

  Вечером во вторник чаще всего я выходил бесцельно из дома, говорив отцу: «Я погулять.» Как несложно догадаться, первым делом я шагал в ликеро-водочный, где у гнусного индуса закупал огненной воды и запивки. Выходил из магазина… Куда идти? Какая, по большому счету разница. Куда не пойдешь, в родные места не придешь. Частенько я шагал с полмили направо по Роуэй авеню, потом поворачивал направо, поднимался по косогору мимо богатеньких домиков с пластмассовыми игрушками на газонах, доходил до железной дороги. Через пути вел мост, как у нас. А по краям путей росла неухоженная трава. Пути огораживал забор из бетонных плит. Понимаете, к чему я. Верно находил в этом антураже частичку родной Москвы, вроде станции Кунцево. На мосту я прикладывался к горлышку, шумно выдыхал и запивал кока-колой. Шел дальше, к студенческому городку, где была и библиотека, большое поле для игры в американский футбол и скамеечки по краям поля, на которых можно было здорово посидеть и поразмышлять. Через дорогу был еще один молл, на котором помимо супермаркета и кучки мелких магазинов вроде собачьей парикмахерской, был неплохой ликеро-водочный, где продавалось наше пиво: Балтика и Афанасий.

  Возьмешь пару бутылок Балтики 9-й, как настоящий якут, вернешься обратно на скамеечку около футбольного поля, сидишь, смотришь на звезды, думаешь думы, запивая мелкие глотки водки Балтикой под фанфары Молотха или Ноктюрнал Мортума, несущиеся из наушников. Полнейшее мракобесие. Я и сам это понимаю. Тогда же я не видел других выходов.

   Домой я возвращался далеко заполночь в полнейшее говнецо. Пошатываясь и бесстрашно бредя посреди проезжей части. Однажды отец поехал меня искать и чуть не сбил, потому как в приподнятом настроении мне весь мир по колено, ну, в крайнем случае, по яйца. Горлопанящие возмущенные водители, которым приходилось меня объезжать, получали в ответ громогласный рев: «Пошел на хуй!» и предпочитали убраться восвояси.

   Однажды ранней весной я добрел до дома, подергал ручку. Дверь была заперта. Отец с Кончитой почивали в дальней комнате, и после 40 минут попыток добудиться их, я на дичайшем ветру (было градусов 5 тепла) улегся на стоящий во дворе диван, выпил единомоментно остатки напитка и в таком виде повстречал утро среды.

   Моего единственного выходного.

   Я много спал в этот день. Было установлено правило, согласно которому отец не включал музыку до моего пробуждения, а Кончите было строго-настрого запрещено увлекаться стиркой. Мне давали поспать. Однажды в среду в гости к отцу приехал из самого Бруклина некий знакомый – абсолютно сумасшедший человек, которому отец помог с приглашением. Человека звали Алексей и у него, по-моему, был какой-то даже диагноз. Как и все шизофреники он очень красиво, витиевато говорил, говорил очень громко. Его, в принципе, можно было терпеть, если бы не одна деталь – болезненное отсутствие тактичности. То есть Алексей принимался шутить или что-то говорить и постоянно скатывался на такую фамильярность, что впору было бить ему ебало. Не чувствовал меры в шутках. Вот и представьте себе картину: похмельный Ой-Ёй! валяется на кровати в своей маленькой комнате, тщетно пытаясь выспаться, как вдруг чирикает дверной звонок, и комната оглашается громогласной чушью:

   - Игорь Михайлович (это мой отец)! Как же – как же… Ух, хреново выглядишь! А что же дорогого гостя не встречаешь датским супом с гамбургскими клецками?! Эх, совсем берега потерял, - громкость и чушь его шуток нарастают, это с учетом того, что с моим отцом он знаком не до тесной дружбы, - а где же твой умненький сыночек? Дрыхнет что ли?

   Вот это «дрыхнет» меня выбесило. Я встал, натянул шорты, с торсом, покрытым татуировками, с опухшей небритой рожей я с шумом распахнул дверь:

   - Ага! – возопил сумасшедший иммигрант из города Дубна, - вот и он, и года не прошло! Ну что, обнимемся-поцелуемся?

    - Пап, привет! Кто это?

    - Это Алексей, помнишь я тебе рассказывал? Из Дубны.

    - Алексей, мы с вами водку вместе пили, чтобы обниматься-целоваться?

    - Ну, это я образно, вы же понимаете…

    - Я-то понимаю, а вот вы следите за своей речью.

   С этими словами я вышел на крылечко. Жаром дышал асфальт, под навесом было немного прохладнее. Я люблю делать несложные домашние дела, подметать там, стричь траву, что-то перебирать и выкидывать. Надо сказать, что осенью, когда я приехал, мы с отцом собственными руками заменили в доме все окна. Я лично все герметизировал, подгонял. Учитывая тот факт, что «технику» в собирательном смысле слова я не то что ненавижу, а на дух не выношу, это был и есть огромный бессмертный подвиг. А, с другой стороны, чем мне еще было заниматься? Так хоть дни текли быстрее, и ночи были короче, потому что засыпал я быстро.

   Вот и сейчас, пока папа возился там в доме с этим полусумасшедшим поджидком, я взял метлу, дико подмел весь двор, потом сварил себе кофе, принял душ. Настало время самого главного ритуала моего выходного – «шоппинга».

   И не надо смеяться. Угорать там, падать с кресел. Тыкать в меня пальцем. В Москве меня не затащишь в магазин, я тут же начинаю зевать и окукливаться. В Штатах паручасовая поездка за продуктами на всю неделю – это одно из немногих развлечений, которые у меня были.

   Всегда покупалось одно и то же. Несколько супермаркетов, сзади в машине – забитые жратвой коробки. Довольная Кончита – ее вывезли в свет. А, не стесняясь, ходил чуть в стороне, нагло отправляя в рот пригоршни конфет, печений, кусая булочки, и пиная ногами стоящие на полу бутылки с молоком, газировкой и соком. Учитывая мой внешний вид – вечные зеленые скам-штаны, белую футболку «Завили ебало!» и кепку Ультима Туле от Тор Штайнер, я испытывал оргазмические подоночьи чувства, когда какой-нибудь менеджер-латин (существо, чуть поднявшееся над общим уровнем посудомоев-говнорезов) пытался приблизиться, что-то сказать, но потом тихонько сливался, видя. Что ничего особенно страшного я не делаю, а беспокоить меня не следует.

    Когда отец улетел на лето в Россию, естественно, все эти шоппинг-туры были отменены, потому как я питался либо у себя в ресторане, либо (в выходные) в близлежащем китайском ресторанчике. Меня там уже знали (недавно Кончита сказала, что официантка-китаянка передает мне большой привет!), поэтому не говорили ни слова, когда я располагался там с кучей вкуснейшей китайской жратвы, доставал бутылку водки, просил у них пластиковый стаканчик и часа полтора сидел, бухал, жрал и читал книжки. Они все знали, что я русский и, наверное, полагали, что именно так у русских и проходит  трапеза – с непременным обильным возлиянием.

   А потом я уходил бродить… Один, пока не познакомился с золотой ротой, о которой я писал в первых главах. Мне было о чем подумать. О моей прежней жизни, от которой сейчас, в 2008 году, не осталось практически и следа. С годами человек становится мудрее, так говорят. Думаю, что скорее более-менее здравомыслящий человек просто-напросто отсекает из года в год то, что становится неинтересным или мешает жить. Так перестают ходить на концерты, которые раньше казались верхом отдыха и развлечений, перестают неделями угорать, потому что теперь не на лекцию надо подниматься с утра, которую можно и пропустить, а на дурацкую, но обязательную РАБотку. Снимают скам-штаны, потому что… Потому что, не знаю! Сам до сих пор иногда в них хожу. Мыслят о будущем.

    Я многое передумал, терабайты мыслей. Алкоголь, за редким исключением, не мешал ни мыслить, ни работать. Исполнять добросовестно ресторанные обязанности можно и в состоянии дичайшего похмела. Так еще острее и больнее думается. Ржавыми гвоздями впиваются мысли в голову. Но главный вопрос я решил для себя однозначно еще в самом начале: долго я здесь находиться не буду. А когда я ответил себе на этот главнейший вопрос, стало легче. Все остальное было второстепенным. Думал, что пробуду пару лет, получилось меньше. НЕ смог, не захотел, да и права вовремя отобрали.

   Америка – страна контрастов. Нищие латины, режущие говно на кухне, говорили, что Америка им дает свободу, хотя им здесь не нравится. Какую свободу, кабальерос? Свободу резать салаты не в этом, а в том ресторане? Свободу пить Будвайзер, как это делают гринго? Вся эта знойно-демократическая, воспетая в учебниках страна, обдирающая весь мир не стоит и глотка воздуха в твоих родных Андах! Для меня она не стоит и кирпичика из фасада кинотеатра Кунцево, помойного бака из моего двора, секунды мимолетного поцелуя любимой, минуты разговора с другом по телефону, миллиграмма слезы моего дедушки, когда я улетал…

    Пусть кто-то там счастлив. Кто-то уехав, нашел там свой дом, семью и хорошую работу. Пусть их. Я ходил по улицам, погруженный в черную депрессию, пил водку, бегал по ресторану. Знал, что все это – кусочек моей жизни, мимолетный, но очень-очень важный. Если бы я не прожил этот год в Америке, я не знаю, каким я сейчас бы был. Скорее всего Уткой с Горбушки, существом вечного небытия, добрым духом паба «Клинский», проросшим на Горбушке овощем.

   Есть еще очень многое, над чем нужно работать и к чему стремиться. А как же иначе? Без борьбы не бывает движения, без боя не бывает победы. Начало той Дороги, по которой я медленно иду, положено там, в далеких однообразных улочках городка Авенел, где я начал проживать свою философию.

    Грустно получилось? По-моему, нет. Но название главы я менять не буду. Немного рассказал я вам о фоне пребывания, а теперь – давайте чуток посмеемся.

ГЛАВА 4. «ПОЕЗДКА В НЬЮ-ЙОРК»

Какие-то рваные, самодостаточные главки получаются, однако. Все дело в том, что пишу я их не одну за другой, а по хитрой нерусской схеме, которую можно обозначить как спираль, сужающаяся к центру повествования. Эта глава пишется уже бесснежным январем 2008 года, то есть спустя почти два с половиной года после моего возвращения. Многое стерлось из памяти, многое предстает сейчас совсем в смешном свете. Единственное, нет никакого чувства стыда и сожаления. Нет сожаления о том, что мне больше не попасть в страну победившей демократии, где свобода не знает границ, а жители любят друг друга везде и всегда. Да! Любят они не только друг друга, но и всеми силами стараются привить свою демократическую любовь всему миру, который, правда, стоит отметить, сопротивляется. Где, блестя керамическими зубками, торжественно говорят об общечеловеческих ценностях, а на следующий день бомбят, скажем, Ирак. Нет, конечно, хрен бы с ним, с Ираком, пусть бомбят: и бомб меньше, и денег у монстра меньше, и моральный дух падает, да и потери с обеих сторон не могут не вызывать приятного зуда в груди, но тем не менее. Лицемерное ханство теперь недоступно для меня.

Писать об Америке то, что все хотят услышать – это можно и довольно легко. Обливать грязью, глумиться. Она того заслуживает. Однако я все-таки хочу своими писаками показать, что есть там и люди, можно там найти друзей, можно и там пожить полной жизнью, а не просуществовать отведенное время картонной этикеткой. Не знаю, кому может быть интересен мой экзистенциальный опыт, а ведь опять и опять берусь за (черт, хотел сказать за перо!) за.. штепсель! Включаю его в розетку, ибо, слава Чубайсу, согрет и освещен пока дома, загружаю Ворд и продолжаю, строчка за строчкой, вспоминать об этом неоднозначном периоде, который я прожил вдали от моей страны. И, знаете, наверное, после предыдущей главы показалось, что совсем из меня душу вынули там. Нет! Было дико весело и угарно. Сейчас я вам поведаю о том, как мы съездили в город всех возможных контрастов, город тысячи культур и сотни вероисповеданий – огромный сверкающий и чуть покоцанный Нью-Йорк!

ЧАСТЬ 1. СУДОБОНОСНОЕ РЕШЕНИЕ.

Прав у меня нет. Это вы знаете, ага. Отсутствие прав не мешает мне рассекать по Соединенным Штатам Америки. Это вы тоже знаете. Вот и вся завязка, в принципе.

А еще я работаю в ресторане. Называется он Applebee’s. Neighborhood Grill and Bar. В принципе, сносная харчевня, не самого высокого уровня, но на наши «Фрайдис» тянет.

И отец мой уехал на лето в Россию. Я остался за пана кастеляна, за супервайзера всего имущества, по совместительству за квартиродателя для Кончиты – смуглой особи женского пола из далекого и нищего Гондураса, который, главное, не стоит чесать, и все будет в порядке.

Так мы и жили. Я работал шесть дней в неделю. Кончита не работала принципиально, потому что более ленивого создания я в жизни не видел. Я складывал деньги в тумбочку, и горка баксов росла и росла, Кончита клянчила у меня четвертаки на прачечную и часами трепалась по телефону на тошнотворном испанском языке. В редкие часы отдыха я либо дико угорал с корешками, обучая их страшному искусству «пить водку стаканами», «есть шашлыки да так, чтобы потом не встать», либо что-то судорожно, в своей неуемной манере, ваяя на компе, будь то статейки, рассказики или стишки. Кончита по десятому разу перестирывала одни и те же вещи, часами сидела в дальней комнате, смотря латиноамериканские сериалы или адово гремела поварешками на кухне, лила декаметрами воду мощной струей. Когда я наведывался на кухню с целью немного приобщиться к результатам этого длительного громыхания, то, выяснялось, что Кончита просто ТРИ ЧАСА мыла стол или, прости господи, ТРИ ЧАСА варила на адовом огне корень Юкки – с колдовской целью, очевидно, потому что с кулинарной занятие это бесперспективное, так как никто не будет жрать корни, пусть даже и вареные.

И все мы мечтали о Нью-Йорке. Нью-Йорк…. Нью-Йорк… Признайтесь, мои любимые читатели, даже если в ненавидите Америку дистанционно, то при смаковании этого набора букв появляются заманчивые образы небоскребов и прочий кал. Как бы то ни было – Нью-Йорк – квинтэссенция Америки, огромный мегаполис. Чтобы было понятнее, мне, москвичу, гораздо более близок  Нью-Йорк, чем та скучная пердь, в которой я обитал, и которую можно сравнить, скажем, с городком Гороховцом Владимирской губернии. Суета, кипучая жизнь – это по мне. Не думайте, в Нью-Йорке я был много раз, начиная с 2000 года. Несколько раз в Манхэттене, пару раз в Бруклине и Южном Бронксе, зацеплял на машине Куинс. Но никогда не был там без отца. А Кончита… За 4 или 5 лет, сколько она тусовалась в Штатах после знаменитой «пробежки по туннелю», она ни разу не была в Нью-Йорке.

ВЫ не знаете, что такое «пробежка по тоннелю»? Сейчас объясню. Пути доставки нелегальных иммигрантов в Соединенные Штаты проработаны неплохо. Кто-то плывет на утлом суденышке, пришвартовываясь к земле Флориды, кто-то едет в багажнике, а кто-то бегает по тоннелям. Удовольствие попасть в Штаты стоит 5 тыщ американских долларов. Есть специальные «конторы» в Мексике с представительствами в прочих латиносских государствах, которые занимаются тем, что доставляют за мелкий прайс всех страждущих напиться прохладной воды демократии. Кончита (будучи на сносях, кстати) в рамках целого моба дядюшек, тетушек, сестер, братьев и пр. общим числом за 10 проникала в Америку через приграничный тоннель. В тоннеле ходил поезд. Соответственно, чтобы не размазало оным поездом по стенкам, нужно было проскакать тоннель за определенное количество времени. Напоминает боевик! Проскакали вроде. И мощное семейство Наварро теперь живет в штате Нью-Джерси. Папаша-алкаш работает каким-то грузчиком, сестра порется направо-налево и аццки от этого факта беременеет, мамаша сидит дома, лелея плоды любви дочери, Кончита стреляет четвертаки на прачечную, а ее милая дочурка Маделина (это она пока милая, потом будет как и все) растет и не знает, что впереди ее ждет. По закону любой человек, родившийся на территории США, получает гражданство. Так, собственно, и хотели выправить документы господа Наварро. Выехать на еще не родившейся дочке Кончиты, постепенно получая документы, как мамы, бабушки, дедушки. И, не поверите, проебловали все мыслимые и немыслимые сроки и возможности! Ад да и только. Невесело это, конечно. Ну, отвлеклись.

- Ну что, Сюзан, поедем в Нью-Йорк? – с таким вопросом я оторвался от компа.

- Да! А когда? – вода на кухне затихла, воздух напряжно зарядился ожиданием.

- Давай в следующую среду, в мой выходной.

- Мы вдвоем поедем?

- Посмотрим, может, кто-нибудь еще сможет. Не сможет, вдвоем сгоняем.

- Хорошо!

Вот такой я добрый. А вы меня все фашистом считаете.

Легкий ветерок не помогал сбить остроту солнечных лучиков. Парилка неимоверная. Америкаки сидят дома под кондиционерами и пьют Будвайзер. Асфальт около дома раскален так, что дрожащая пелена колышется на высоте больше метра. Дверь раскрыта нараспашку, из колонок орет Дистемпер. Песня «Слезы». Я подметаю около дома, сверкая татуировками и поблескивая потом. Прибираю всякий хлам, валяющийся во дворе. Из-за угла постоянно таинственно смотрит соседский ребенок, думая, что я его не замечаю. Я оборачиваюсь, поднимаю руки и рычу, ребенок со смехом убегает. Так продолжается довольно долго. Не могу сидеть без дела.

- Здравствуйте, доброго вам утра!

Это еще что такое??? На площадке перед домом стоят трое. Несмотря на аццкую жару в темных костюмах. Два ниггера (тетка преклонных лет и усатый благообразный седоватый мужик) и некий прокопченный неизвестного происхождения. Возможно, индус. Возможно, латин. Непонятно.

- Можно ли с вами поговорить?

Хм, думаю, может из управления домового нашего, точняк, соседи нажаловались, что у меня кильдим дома бывает, и музыка грохочет (уже ментов вызывали).

- Да, здравствуйте, - подхожу чуть ближе. Тетка стоит чуть спереди, оба мужика – сзади. Эдаким клином.

- Мы хотим поговорить с вами о боге!

Ептыть, и как же это я сразу не понял! В руках Сторожевая Башня, на лицах – несмываемая улыбка, взгляд такой томный, чуть снисходительный и такой внимательный. Свидетели Иеговы, отлично-отлично, сейчас поржем!

- Я с удовольствием принимаю ваше предложение! Выпить что-нибудь хотите? У меня есть холодная водка.

- Нет, спасибо вам за предложение!

- А я, пожалуй, выпью, стаканчик, а то в горле пересохло. Жара-то какая! Не то, что у меня на Родине, - поворачиваюсь к ним спиной и топаю в дом, оставляя их в недоумении обдумывать мои слова и читать надписи на моей спине.

Надо же, надпись не отбила у них желания заниматься со мной прозелитизмом. Стоят, мнут Сторожевую Башню и улыбаются.

- Я вас не очень буду смущать, если водки попью? У нас так принято просто. Сделал дело, - я обвел рукой двор, демонстрируя еще пару татуировок, - выпей на здоровье.

- Скажите, пожалуйста, вы читали Библию? – выжидательно смотрят на меня.

- Читал, да, конечно.

- Вы верите в то, что это слово Бога?

- Нет, я в это не верю.

- Скажите, пожалуйста, а вы верите в Бога?

Ну вот, ходы настолько стандартны, что у нас, что у них. Хотя у нас можно просто грызла начистить, чтобы Свидетели из свидетелей потерпевшими стали. Там нельзя, соседи тут же сдадут и заберут меня в кутузку. Прихлебнул напитка, решил взять на измор с юморком.

- Мы в России медведям поклоняемся и царице полей кукурузе. Ритуально пьем водку. Пять раз в день. А вечерами водим хороводы, а потом устраиваем свальный грех и поремся все вместе, пока просветление не наступит.

- В России не узнали еще свет истинного Бога? – господа в реальном ахуе.

- Нет, есть, конечно, и сектанты всякие, кто медведю не поклоняется. Но мы их палками бьем и прорубях топим.

- Но так же нельзя! Бог – един, и кто ему не служит, не спасется!

- А у нас считается, что кто водку не пьет, не спасется, - прихлебываю еще чуть прохладной водки и закуриваю. Тетка таращится, господа за ее спиной начинают белеть.

Беседы в подобном ключе – это моя излюбленная тема. Никто в Америке не имеет ни малейшего представления о России. Рассказывать можно все, что угодно. Допустим, менеджер моего ресторана до сих пор уверен, что мы завтракаем стаканом водки. А сектанты – это мое любимое времяпрепровождение. Сам я по образованию историк, да и поговорить люблю и считаю, что умею. Вдохновенные пассажи с цитированием всяческих строчек, - что может быть интереснее и круче, чем с юморком осаживать степенных улыбающихся сумасшедших? Опыт у меня немаленький. Обожаю!

- Ладненько, вон мои друзья приехали. Мы сейчас едем совершать ритуал поклонения и совокупления в извращенной форме, - к дому со свистом подъехала машина Кита, откуда выпрыгнули, собственно, Кит, а также Крис и Кайл.

- Спасибо вам за беседу. Можно мы оставим у вас наши журналы?

- Валяйте!

- Скажите, пожалуйста, а когда вы дома бываете. Мы бы с братьями к вам еще раз зашли поговорить о Боге.

И вот тут я ступил. Я сказал правду. Что дома бываю по средам. В сухом остатке получилось то, что мне пришлось через пару недель палкой гнать чертовых Свидетелей Иеговы, потому как каждую среду в 9 утра (! – в мой-то единственный выходной!!!) они повадились мне нести слово Божье, предваряя это диким прозвоном в дом. Пришлось выйти с палкой, рявкнуть и притопнуть. Больше свет Иеговы на меня не проливался, а макулатуру, которую они мне всучили я торжественно отдал Кончите, благо она и так там какой-то сектанткой была. Евангелисткой, по-моему.

Кит, поздоровавшись, попрощался и уехал. И осталось нас четверо: довольная и светящаяся счастьем Кончита, которую везут в сам Нью-Йорк, черномазый Крис, который никогда не прекращал улыбаться, долговязый Кайл в майке Lamb of God и ваш покорный слуга, так горячо любящий всех Свидетелей Иеговы.

ЧАСТЬ 2. НЬЮ-ЙОРК! НЬЮ-ЙОРК! МАТЕРЬ ГОРОДОВ АМЕРИКАНСКИХ.

Ехать очень просто: доехал до 1-й дороги и дуй на север, мимо своего любимого ресторана, мимо кладбища по правую руку, мимо черномазых кварталов городка Элизабет прямо в аццкое пекло одного из самых черных и криминальных городов Соединенных Штатов – Ньюарка. Ньюарк – это не Нью-Йорк, это гораздо хуже. Там, правда, есть аэропорт, куда я впервые и прилетел в Америку, в далеком 2000 году. Там мне откатали все пальчики. После ужасного 16-часового перелета с посадкой в Копенгагене в состоянии жуткого похмелья с бурлящим животом мне пришлось около полутора часов сидеть в очереди в секцию иммиграции и натурализации в приятной компании из примерно полсотни индусов, от которых плохо пахло. Как хорошо, что при выходе в машине у отца лежала холодная запотевшая литровая бутылка темного Coors – единственного более-менее вменяемого американского пива. Ее я, естественно, употребил за два глотка и стал с наслаждением взирать на открывающийся мне из окон мир далекой когда-то американской мечты.

Рядом со мной на переднем сидении сидел Кайл и постоянно крутил туда-сюда заезженную кассету, где я собственноручно накатал отличный сборничек из самых любимых мною на тот момент вещей. Там были “Tales of Honour” группы Final War, “Zigger, Zigger” группы No Remorse, “Little Witch” немцев из Yggdrasil, “Ripped off” ребят из Wolfseye, “Onward we march” хардкорщиков из Force Fed Hate и другие замечательные песни. Благодаря моим стараниям мои друзья почти наизусть выучили репертуар сливок Вайт Пауэр сцены и частенько мощно подпевали и рубились под жесткие ритмы. Не был исключением и Крис – чернокожий с Гаити. Вскидывание правой руки и крики: “I’m black and I hate niggers!” в крайней степени опьянения – вещь довольно обычная и рутинная.

- А что мы делать-то там будем? В Нью-Йорке, в смысле? – это Кайл. Удивительно, ребята живут в 45 минутах от Манхэттена и бывали там пару раз. Когда я спросил, куда можно сходить, на что посмотреть русскому туристу, они замялись и ничего не могли ответить. Поэтому у меня в голове было лишь смутное представление о том, что можно там делать.

- Давайте доедем до Даунтауна на метро, посмотрим результат попадания моих корешков в домики, потом пойдем вверх, заценим пидаров в Гринвич Вилладж и посипуем по Бродвею до Центрального Парка. А там посмотрим. Ты, Крис, наверное, к своим братьям в Гарлем хочешь заглянуть?

- Какие они мне братья? – искренне возмущение, - это развязные и мерзейшие ниггеры.

- Все так, все так.

Ну вот мы и у метро. Ньюарк Пенн Стейшн. Здесь и паркуем на стояночке машинку. Ехать в Нью-Йорк на своей машине – истинное самоубийство, так как парковку в Манхэттене найти крайне сложно, а, учитывая мою общую перманентную нервозность за рулем, и практически невозможно. Движение там ужасное. Тысячи такси, которые не соблюдают правила, индусы и арабы за рулем. Очень похоже на Москву. Единственное место в Америке, где дорожное движение просто невменяемое. Тем более Манхэттен – это полуостров, въезжать в него через туннель Линкольна – это 6 баксов, а выезжать – минимум час в пробке, потихоньку подбираясь к зеву туннеля. Поэтому гораздо проще запарковаться на стороне Нью-Джерси, сесть в метро и поехать, куда надо. И к машине не привязан, и проблем особых нет.

Мы едем на станцию World Trade Center. Прямо рядом с развалинами. Точнее, никаких развалин уже давно нет, конечно, все убрано. Когда я появился там в октябре 2001 года, менее чем через месяц после обрушения двух зданий Всемирного Торгового Центра, все было затянуто черной пленкой, толпились туристы и дико щелкались на модные камеры. У меня тоже осталась пара фотографий. Помню, пришел тогда немного под шафе из Университета, мама дома бегает как ошпаренная: «Война! Это война! Какой ужас! Что творится!». Включаю телик, по всем каналам, как заклинание, показывают кадры столкновения и обрушения. Такой истерии понагнали, что я начал дико ржать и покатываться со смеху. Мама бегает в панике, а сынок надрывает живот. Считайте меня бесчеловечным извергом, наплевать. Позвонил под вечер тогда отцу. Он сказал, что дым виден и из его дома. После этого цветная картинка, показанная по телевизору, обрела для меня более масштабный образ. Билет в Америку у меня уже был куплен, и целый месяц мама уговаривала меня не лететь, так как очень боялась новых терактов. Я не боялся ничего, потому что постоянно был в спиртовой Вальхалле. Отец тоже советовал прилетать. Мама почти сдала позиции, как за два дня до моего полета США объявили о начале вторжения в Афганистан, и волна истерии закружилась по новой. Слезы, мольбы, увещевания. Я сдался. Решил не лететь. В ночь перед потенциальным вылетом я нарубился под завязку, притащился домой под утро пьяный и с гитарой. А с утра начал звонить отец и уговаривать прилетать. Я окончательно запутался, отдался на откуп обстоятельствам, сел в такси, приехал в аэропорт, выпил для храбрости грамм 300-400, может, 500 и полетел в Штаты. Полет прошел нормально. Сойдя с трапа, отзвонился маме. Мама, все хорошо. Я долетел.

Небольшое лирическое отступление, так сказать.

Мы идем вчетвером по нижнему городу. Кончита постоянно отстает и таращится на всевозможные здания, офисы и сувенирные лавки. Ей все в диковинку. Мы втроем не перестаем смеяться. Навстречу попадаются такие персонажи, что не улыбнуться просто невозможно. Наш, московский Арбат только более гротескный, более концентрированный, более выпуклый. Во всем городе! Вот, например, шагает, пыхтя, навстречу жирная свинья с розовыми волосами и готическим макияжем. Вместо одежды – аццкая охапка каких-то не поддающихся идентификации тряпок. А вот, пожалуйте, ниггер-пидарас, в шортиках, с тоненькими ножками, вертит тощей задницей и пускает масляные взгляды на проходящих мимо мальчиков. А вот вам, пожалуйста, один из многочисленных патентованных сумасшедших – купил себе в детском мире… Нет, не Лонсдейл, а набор шерифа – пластмассовый пистолетик, пластмассовую звезду шерифа и шляпу. Ходит и ко всем пристает. С целью проверки документов и предотвращения новых терактов, наверное. Хотел привязаться к Кончите, был послан нахер из трех глоток одновременно. Безобидный, в принципе, тип, у каждого в башке свои тараканы, а у кого и каракатицы. К чему я это? Молитесь Богу или Богам, что мы с вами живем в России, холодной, неблагоустроенной, с вражеским режимом, с коррупцией и нищетой, с беспределом и хамством, с отключениями отопления и света. Дорожите тем, что мы можем каждый день видеть вокруг лица, которые приятны и не вызывают отвращения. Это довольно банально хвалить русскую красоту, тем более, могу сказать точно, что в той же Канаде, не говоря уже о Европе, на улице очень много нормальных приятных лиц. В Америке, сцуко, надо день ходить, чтобы найти девку, про которую можно сказать: «Я бы ее отпорол бы после 250 граммов». Тех, кто попадается на улицах, отпороть можно исключительно после 700-900 граммов при условии того, что свет будет выключен, на голову натянута наволочка и при совершении акта тебе будут показывать порнуху. Они ужасны. Они отвратительны в своем скоплении в Нью-Йорке – самом, блин, свободном и творческом месте в мире. Творческие пидарасы и феминистки, творческие сумасшедшие и проститутки, творческие жиды и либеральные любители авангарда. Будете в Штатах, загляните в Гринвич Вилладж – место, где гламурно и трепетно порятся в духовку «сливки» американского творческого бомонда, где открыты магазинчики с авангардистскими картинами, где в кафе восседают ухоженные пидарки со сверкающими ноготками. По улочкам громыхают стопудовые особи женского пола, одетые в дорогущие чехлы haute couture радужной раскраски и невероятного покроя. Все вместе они похожи на стадо грязных свиней, коими, по большому счету, и являются. Об этом мечтали и мечтают онанирующие дети Арбата, либеральная нечисть и прочий кал? Да провалитесь бы в ад с такой свободой. Это свобода предать все и всех, кем, чем и как был построен наш мир. Я не брезгливый, но нечистоты витают в воздухе. Подышите воздухом свободы, может быть, нарисуете зеленый треугольник или красный квадрат, или напишите симфонию циркулярной пилы и кувалды и пару четверостиший, нанизанных на плохо вымытый член.  Мерзейше.

Я давно хотел показать по возможности кратко и емко то, какими я увидел жителей Америки. Для этого нужно было съездить в Нью-Йорк, где они сконцентрированы. Надеюсь, у меня получилось.

Они не все такие. Я знаю, что в Америке есть нормальные Белые люди. Они водят большие машины-траки и работают на фермах. Они занимаются делом, и у них большие мозолистые сильные руки. У них красивые белобрысые дети. Смотрели фильм «Патриот» с Мэлом Гибсоном? Такие семьи есть. Мне жаль, что не удалось побывать в глубинной Белой Америке.

Рядом со мной идет Кайл – я уже писал, что этот человек стал моим хорошим товарищем на чужбине. Он умеет мыслить. В отличие от большинства населения Америки. Рядом со мной идет Крис – черномазый дружок. Чернее ночи. Я посчитал, что здесь или там за общение с негром в познавательных целях мне не пришьют косяк. Врага надо знать. Это было обоюдное решение. Тем более такого распиздяя-добряка невозможно ненавидеть. Над ним можно бесконечно угорать и стебаться.

А еще рядом Кончита. Мне ее по-человечески жалко. Нищета, за душой ни пенса, три дня питалась крадеными бананами… Жалкая и ничтожная, то, что ее взяли с собой в Нью-Йорк – тема для многочасовых разговоров с многотысячной армией родственников. Пусть так.

А мне уже все до лампадки. Я скоро улетаю. Меня ничего, абсолютно ничего не связывает с этой землей, с этой страной. Поэтому я иду по улицам Манхэттена и открыто смеюсь в рожи проходящих навстречу гоблинов. Посмотри на свое убожество, мразь. Ты ниже, гораздо ниже обычного крестьянина из глубинки моей Родины, потому что ты – генетически больной мусор, плод извращенной похоти дегенератов, больной на голову и на тело ублюдок. И если тебе навстречу идет русский парень и открыто ржет тебе в поганую морду – отходи. Так они и делали.

В процессе смеяться начинаем мы все, Кайл грохочет своим басом, Крис хихикает, щерясь белыми зубами. Мы идем на север. Даунтаун кончился, выходим на Бродвей.

- Сюзан, смотри, Бродвей, например. А у вас в Гондурасе есть Бродвей?

- Как красиво! – Кончита в восторге, - а мы пойдем смотреть мюзикл?

- Хуюзикл! Нет, конечно, мы пойдем сейчас жрать и искать ликеро-водочный.

До 46 улицы, до главного вокзала, Манхеттен – это сеть мелких лавок, пиццерий, сувенирных, тату-салонов и салонов красоты, забегаловок и прочей мелкой ерунды. После 46 улицы до Центрального парка начинаются дорогущие офисы и банки, посольства и представительства. Жилье там стоит таких денег, что у меня сил не хватит столько нулей набивать на клавиатуре. 

Мы поели в какой-то итальянской пиццерии, причем Кончита опять была в восторге, мы ей накупили кучу еды и напитков. Дитя экваториального мира было на седьмом небе.

Ну а потом мы нашли вино-водочный лабаз.

Вы водку на пляже из резиновой шапочки для купания под палящим солнцем не пили? А зря… Потому как очень своеобразный опыт. Я вот сейчас сижу в морозные дни января 2008 года, создал себе полумрак, всех выставил из дома, чтобы не мешались мне, понимаешь, писать про великие мои похождения, и пытаюсь вспомнить, как это было. Как мы распивали спиртные напитки в Нью-Йорке. Вроде что-то вспоминается, хотя более яркие впечатления оставила дорога обратно, но об этом позже. Итак, по порядку.

Сначала мы засели на какой-то детской площадке в районе 35 или 37 улицы. Между 7 и 8 авеню, по-моему. Там был небольшой закуток между домами, с парой качелей, горкой. Главное, там было абсолютно пусто. Я не люблю людей. Я не люблю сборищ, шумных концертов или кабаков. По мне лучше засесть в лесочке на бревнышке или на скамеечке в парке. Или на берегу речки. Чтобы никто не мешал, чтобы любопытные не водили своими щщами направо-налево. Уже здесь, по приезду меня не раз обвиняли в радикальной мизантропии. Да, это правда.

- Классный денек,- в шуршащем пакете бутылка водки, два коктейля для Кончиты, пластиковые стаканчики и литр Кока—колы (ничего не напоминает - ?), - давай, Крис, расставляй стаканы, что спишь?

- Я никогда не пил в Нью-Йорке.

- Я пил и не раз. Один, - и я пустился рассказывать про то, как шлялся один по Манхэттену, пил водку в телефонных будках. На мне тогда были, как, собственно, и в этот день, скам-штаны защитного цвета, из одного набедренного кармана которых торчала початая бутылка Смирноффки, из другого – запивка. Я был небрит и в меру пьян. В ушах – громыхал тру-блэк, глаза сочились ненавистью, на солнце сиял в лучах солнечного света значок «Моя Честь – Верность», подаренный одним моим другом-музыкантом. Тогда я дошел до мощной кондиции и, продаблившись на Главном Вокзале, шел мимо сверкающих стеклянных офисов, прихлебывая уже на ходу, не таясь и не ныкаясь в будки. А на обратном пути на 9-й Авеню завернул на пип-шоу, - это отличный способ узреть мерзкую голую телку за небольшой прайс. Кидаешь таньге в монетоприемник, раздвигаются шторки, за стеклом танцует (точнее, пытается танцевать) существо женского пола, в меру безобразное. Кто хочет, может придушить старую скумбрию, я, например, просто подбухнул и вышел. Некрасиво это как-то, искусственно. Хотя, доступно.

- Ты, по-моему, уже везде, где только можно пил, - говорит Кайл, приподнимает стаканчик в знак пожелания удачи и опрокидывает его.

- Можно сказать и так.

- Ты уже взял билет обратный?

- Да, улетаю в конце сентября.

- А на работе сказал?

- Нет еще, в начале сентября скажу. Я хочу еще пару неделек поугорать.

- Да ты и так угораешь!

- Женщин никто не спрашивал!

Крис доливает последние капельки из бутылки и кидает бутылку на землю. Моментально получает от меня урок чистоты и необходимости ее сбережения. Виновато смотрит вниз, поднимает батл и опускает его в урну. Черномазые, хули, что с них взять. Хорошо сидим. Солнышко припекает очень мощно, все уже порядком веселые. Кончита допила второй коктейль и просит налить ей водки. Раньше надо было думать головой!

Собираем весь мусор в пакетик, кладем его в урну, идем дальше. Пообедали.

Мы сидим на скамеечке в Центральном парке, в тенечке. Центральный парк большой. Он располагается в самом центре Манхеттена, между 57 и 110 улицами, занимая более 800 акров. Ничего примечательного в нем, на мой взгляд, нет, просто неплохое местечко отдохнуть, покататься на роликах, поглазеть на безбашенных белок и уток, посидеть около воды. Место, конечно, культовое и знакомое всем нам по кино, например. По парку ходят всякие лошадки с детворой, всякие ажурные тележки скрипят, как у нас на ВДНХ.

Кончите налили немного водки, теплой и отвратительной. Кончита в бяку. Много мы взяли. Как обратно-то ехать, мне же машину вести… Ладненько, протрезвею как-нибудь. Мы ведем беседы о музыке, обсуждаем прелести американского хардкора, мусолим тонкости тру-блэка. Я вам не говорил, что черномазый Крис – отличный гитарист и любитель блэка? Так вот он такие темы блэковые исполнял, что у меня была идея его гитаристом в группу взять. А выступать он мог и в маске. Кончита, естественно, ничего не понимает из наших бесед, так как всю жизнь слушает песни из латиноамериканских сериалов, а группа Модерн Токинг для нее – это ад и трэш.

Стемнело. Время уже довольно позднее, а завтра – на работу. Все в приличное дерьмецо. Крис безостановочно улыбается. Надо ехать назад. Вечерний Нью-Йорк приятен пьяному глазу. Романтичен. Весь кал скрыт в подробностях темнотой, зато горят огни небоскребов, шумит огромный город, мелькают рекламы, звучит чужая незнакомая речь. Меня пробивает на романтическое созерцание. Я медленно плетусь к станции метро, рассуждая и заключая. Мусор за собой мы убрали.

О том, что мы сели не в тот поезд, в который нужно, и славно с пением гимнов уехали в Хобокен, я промолчу. Мы в шутку побили Криса, который первым ринулся в вагон, не удосужившись посмотреть конечный пункт паровоза. Про то, что Кайл заснул на скамейке на станции Хобокен и дико храпел, а потом безумно тряс хаером, когда его разбудили, я тоже промолчу. Про то, что я предлагал Крису устроить «белые вагоны» и долго рассказывал это громко всему вагону, я тоже умолчу. Про то, что бедная Кончита блевала каждые десять метров, тоже как-то не хочется рассказывать.

На станции Пенн Стэйшн Ньюарк мы были в полночь. Вышли из метро и вдохнули полными грудями свежий воздух штата Нью-Джерси. И вот о том, что было потом, расскажу пренепременно. 

ЧАСТЬ 3. ЗАПЛУТАВШИЕ ВО ТЬМЕ.

Полушатко-полувалко мы вышли из метро. Сама езда в нетрезвом виде меня мало пугает, уже пуганный. Ребята вроде тоже не изъявляли особых протестов и не просили отоспаться на заднем сидении. К ночи проснулся небольшой свежий ветерок, стало чуть прохладнее, что взбодрило. Да и ехать-то совсем ничего, выехал на Первую дорогу и дуй обратно до Линдена.

Я вот помню, как впервые учился ездить на автомобиле. Мой хороший друг тогда был обладателем мощного автомобиля Жигули первой модели зеленого цвета, купленной за 300 американских рублей. Гонял он на ней лихо и особливо любил рассказывать нам, сидящим в дрожащем от гудения салоне, на скорости не ниже 140 километров в час в крайне левой полосе Минского шоссе о том, что некая техническая совокупность деталей и механизмов, которую он называл «шаровая» имеет статус «полный пиздец» и «может вполне отвалиться колесо». Это нас, безусловно, вдохновляло и сподвигало в усиленном режиме употреблять жидные анестетики, вроде паленой водки или купленного в деревне Емищево димедрольного самогона.

Однажды вечером, точнее, даже ночью, мы сидели у него в загородной вилле, ведя неспешные беседы о грядущем Рейхе, прослушивая последние новинки Правой сцены, и употребляли вышеозначенный самогон. Особенность его стимулирующего действия ярко прослеживалась в коллапсирующем воздействии на нервные центры, другими словами, после употребления 300-350 грамм наступал момент виртуального удара пыльным мешком по голове. После удара и пришла мне в голову мысль о том, что вот именно сейчас необходимо мне поучиться управлять транспортным средством, горячо поддержанная моим другом.

Чтобы не шуметь, мы просто выкатили авто на трассу, завели. Мой друг сел на переднее пассажирское сидение, крепко схватился за ручной тормоз и напутствовал меня: «Если что, я рву тормоз». Так и поехали. Ехали на удивление хорошо и плавно, а потом на скорости около 80 километров час мой друг вспомнил, что «впереди стоят менты, они там всегда стоят» и попросил в максимально возможные сроки свернуть налево. На скорости около 60 километров в час, в кромешной мгле я исполнил его просьбу, немного потерял управление. Нас побросало из стороны в стороны от припаркованных на обочинах машинок, в финальной части нас свирепо отбросило от стоящего слева военного автомобиля с аццкими крюками впереди и влепило правым боком в несчастную помойку, которую зачем-то поставили у обочины. На мой немой вопрос «Что же ты инструктор, блин, тормоз-то ручной не дернул?», мой друг пожал плечами и промолвил: «Ты так хорошо ехал, что я расслабился и чуть прикимарил.» В сухом остатке мы имели два порванных передних крыла, сорванный передний бампер и пробитое правое колесо. Как выяснилось минуту спустя, когда я вышел из машины и стал ходить вокруг, оценивая причиненный ущерб, за всем этим аттракционом наблюдал в меру выпивший ночной ГАИшник, потирал лапки и уже твердо шагал к нам…

А уж на машине с автоматической коробкой передач по спокойным дорогам Америки? Неужто не доеду? Даже мыслей таких не было!

Стоянка была уже почти пустая, видимо, там парковались такие же как и мы туристы, которые ездили в Нью-Йорк, и, очевидно, сходили на мюзикл, поели в Макдачке и поехали домой. Хотя вроде и не выходной.

- Вот она стоит, машинка!

- Езжай только аккуратнее.

- Конечно, вопросов нет, в ментовку не охота, хотя там и гамбургеры дают.

Сели и поехали, тихонько, но не слишком, чтобы не привлекать внимания. Все было очень хорошо. Нетрезвым водить, что масло сливочное резать, все так плавно, хорошо, а потом тебе рассказывают те, кто сидел сзади, что ты в полосе еле-еле удерживался, рвал руль, резко тормозил и аццки громко газовал. На выезде из Ньюарка есть такая развязка, где надо внимательно читать указатели, чтобы съехать на ту дорогу, на которую необходимо. Об этом, о необходимости чтения указателей, я и попросил моих друзей. Ну и съехали мы, конечно, не туда.

Я гнал уже минут 40, когда посреди темнейшего леса на 2-хполосной дороге до меня стало доходить, что пейзаж несколько незнаком. Кайл тихо спал на переднем сидении, сзади же периодически открывалась дверь, и бедолага Кончита изливала во внешний мир все свое недовольство неблагоустроенностью и плохим отношением к нелегальным иммигрантам.

- Эта… Слышь, Крис, ну-ка почитай, что там написано на указателях.

Крис произносит наименование какого-то населенного пункта и смотрит на меня мутными глазами.

- Тебе это название что-нибудь говорит?

- Нет. Я вообще не понимаю, где мы.

- Может остановимся?

- Ага, и дед мороз из леса нам расскажет куда ехать надо. Ты лучше указатели читай, если увидишь где Первую дорогу, скажи мне.

- По-моему мы едем на восток.

- Какой же ты дурак…

- Это почему это?

- Потому что на востоке от Ньюарка – океан. Атлантический, ага.

Содержательно выяснив, что никто ничего не понимает, я продолжал гнать. Классно так! Абсолютно пустая дорога, темно как у Криса в заднице. А что это впереди?

- Кайл, что там впереди? Эй, очнитесь!

У меня немного двоится в глазах, от ветра из настежь открытого окна глазки еще и слезятся немного.

- Это полиция. Это мигалки включенные.

- Отлично. Ну держитесь!

Я резко торможу и паркуюсь у обочины, поднимая вихрь пыли.

- Они едут к нам, по-моему! – чертов черномазый паникер.

- Спокойно, всем выдохнуть.

Со свистом даю задний ход и выворачиваю руль направо, чтобы развернуться. Аццкий грохот. Жму на тормоз. Со свистом газую вперед, выкручивая руль налево. Набираю скорость. Мы едем обратно. Как это просто – заблудился, развернись и езжай обратно. Тогда мне так не казалось. Огни остаются сзади, мы отрываемся.

Тормозим под фонарем на развязке. Направо какое-то трехзначное, ни о чем нам не говорящее шоссе, налево – такая же канитель. Вот черт…

- Пойдем посмотрим, куда мы стукнулись.

Задний левый фонарь разбит вдребезги. Больше вроде ничего не пострадало. Во время стратегического перекура мы понимаем, что въехали в чертов почтовый ящик, который втыкают около дороги. Придется им заново его втыкать! Отрыв от погони отмечаем небольшим возлиянием (в бардачке полусонный Кайл находит 375 грамм чистейшего джина Гордонс). Значительно легчает, улетает прочь сквозь поры кожи липкий адреналин.

Второй час ночи. Завтра на работу. Посреди хрен знает чего, под светом фонаря, на капоте разливаем джин. На троих. Кончита не пьет, только воротится от бутылки и опасливо смотрит на меня. Я добр и спокоен, мне хорошо и чуть тоскливо. Потому что здесь на неизвестном шоссе под неизвестным фонарем из машины доносятся звуки гитары и чуть хриплый голос Славы из CWT:

Моя Москва…..

Уже почти рядом, уже совсем скоро. Немного потерпеть.

Присев на водительское сидении я трезво отдаю себе отчет в том, что джин привел меня в полную Вальхаллу. Перед глазами все не плавает, а прыгает. Посещает мысль о том, что управление необходимо передоверить. Хм… Кончита трезва, но водить не умеет. Крис водить умеет, но в абсолютную гадину. Кайл и водить не умеет и трезвостью не отличается. Вот так, завел и поехал.

Естественно, я всех довез. Все целы-невредимы.  Все остались у меня в доме. Легли мы под самое-самое утро, потому как вытащили во дворик пластмассовый столик, разогрели какой-то еды и тихонько сидели, беседовали, попивая алкогольные напитки.

Кайл на работу на следующий день не пошел, предпочел послать меня на болт из пельменной, когда я робко дрожащими руками тряс его за хрупкое плечико. Крис вскочил с сумасшедшими глазами и заявил, что работать обязательно будет.

Мы с ним вдвоем и поехали. Смена была совсем маленькой и несложной. Вообще четверг был, можно сказать еще одним выходным. Что такое с 9 утра до 4 дня проработать? Фигня полная и мытарства души. Доработал я один. Крис свалил домой часов в 11, отпросившись у менеджера и сославшись на резкую боль в животе. Тем не менее, он по моей просьбе сгонял в лабаз и принес мне 5 заветных бутылочек Смирноффки, да-да, тех, что с фруктовым вкусом. Первые 50 грамм (это была яблочная бутылочка) позволили мне настолько воспрять духом, что я скакал по всему ресторану как угорелый, помогая даже другим официантам. Часам в 3 накат голодающих работников, бизнесменов, а также безработных, но кушающих вовремя ниггеров спал. Я протирал свои столы, подметал пол, досыпал соль и перец, заворачивал на кухне положенные каждому официанту перед уходом 50 комплектов «нож-вилка» в салфетки и думал о том, что через две недели я подойду к Карлосу и скажу:

- Карлос, я увольняюсь, так как уезжаю обратно к себе на Родину.

- Жалко, потому что ты – очень хороший работник, - скажет Карлос.

- Да, - отвечу ему я, - спасибо за добрые слова, Карлос. Здесь я хороший работник, а у себя в Москве я еще и человек.

Возможно, и неплохой. Но это решать вам.

ГЛАВА 5. «ПУТЬ ДОМОЙ»

Вступление.

     Вы знаете, а все-таки я улетал на свою Родину. Прочь от гадости самоистязания, от меланхоличных алкогольных трипов, от одиночества и непонимания, от чужих звезд и незнакомых гортанных речей, из царства лицемерия, продажности, показухи и несоизмеримой тупоты, от жирных ублюдков в белых хлопчатобумажных майках, заляпанных кетчупом, от черных морд с ядовитыми глазами цвета холодного космоса, от бессонных ночей, сдобренных живым и болезненным перегаром, от всего того говна, которое окружало меня чуть больше года.

   В гибельном отчаянии душным летом 2005 года прямо на РАБотке, держа в одной руке тряпку и вытирая руки о фартук, я написал на клочке бумаги нижеприведенные строки. Думаю, что любому человеку, которому не безразлично то место, где он родился, поймет меня и поймет также, что эта глава, невзирая на все перипетии моего отъезда, будет самой веселой и жизнеутверждающей. Потому что венцом и концом ее будет Россия, землю которой я целовал, Москва, по которой я ехал на такси из аэропорта и которую я не видел так долго, родное Кунцево со своими тополями, которое нежным теплом согрело меня, когда я лег дома в свою постельку, улыбнулся и заснул. У себя дома, на своей Родине.

Я вернусь

Здесь были знакомства, здесь были знакомые,

И пьянки-гулянки, и ночи бездомные,

Когда мне казалось, что я нашел дом,

Но утром глаза открывал я в другом…

Здесь были объятия, громогласные клятвы,

И даже мой Путь становился понятным,

И помощь, и братство, звонки телефона,

Я думал, я – дома, но всегда жил в другом я…

Пытаясь бороться с собственным сердцем

И Русскою Кровью, что жгучее перца

Мне жгла мою душу, я искал путь,

Как мне себя в чужеродность воткнуть…

Пытался спокойно искать оправданий,

Приятную мелочь раздувал до сказаний.

И тело гнило, извивалось узлом,

Ведь сердце мое жило в месте другом…

Там, где течет моя светлая Кровь,

Там, где всегда погружен я в любовь,

Где Боги мои всегда помнят меня,

Там, где скоро буду и я …   (лето 2005 года)

Часть 1. Последний РАБочий день.

А было все так…

- Карлос, я это… Я увольняюсь!

- Как это, Сергей? Ты опять решил уехать в свою Россию?

- Да, представьте себе, а то медведи соскучились, и друзья звонят, мол, приезжай, не с кем выпить, например.

- И когда ты хочешь уехать?

- Я уже взял билет, улетаю 21 сентября, так что, как там говорят у вас, в испаноязычных странах – ауфидерзейн!

- Хорошо, я понял тебя. Очень жаль. Ты отличный парень. Будем искать тебе замену…

    Разговор происходил на кухне знаменитого уже (благодаря предыдущим главам) ресторана в самом начале сентября. Мне оставалось работать ровно две недели.

    Ну вы, наверное, знаете, что такое последние две недели работы, когда ты уже уведомил начальство и, грубо говоря, просто-напросто делаешь им одолжение, дорабатывая эти несчастные полмесяца, смотря на всех с ухмылкой, посылая всех направо и налево наболт из пельменной. А тем более, если у тебя дома, под подушкой вожделенный билет на рейс швейцарских авиалиний, которые тебя 21 сентября доставят из Нью-Арка в Цюрих, а оттуда в Москву. Я летал, я парил, я каждый день ужирался в полнейший кал.

    Прилетевший в конце августа отец, прознав про все мои приключения, отобрал транспорт и в качестве наказания я ходил на РАБотку пешком. Но в эти две недели это была радость. В припрыжку, так сказать.

    11 сентября в воскресенье был мой последний РАБочий день. Сейчас, сидя за компом дома в Москве, мне немного грустно даже (тем более хотел сегодня дико угореть, а не получилось), я с… нет, не трепетом и наслаждением, скорее со щемящим таким приятным чувством вспоминаю свой ресторан, ребят и девчонок, пухленькую перуанку Эйприл Виллануэва, жирного добродушного бармена Пата Деджона, который мне не счесть сколько раз в конце РАБочего дня наливал в пластиковый стаканчик сто грамм водки, ставил на полочку под барной стойкой, а я, будучи заранее преуведомленным, как бы невзначай приносил что-нибудь напоследок в бар, скажем, лёд для коктейлей, и, снимая, фартук, ховал в него стаканчик с напитком, шествовал с дабл, где его дико выпивал без запивки, а тем более закуски, выходил из дабла, и старина Пат мне дружески подмигивал. Он даже запомнил фразу: «Ух, хороша!!!», которой я обычно сопровождал выход в свет после принятого вовнутрь его «подарка». Даже черномазую Эйджу Хинтон с огромной жопой, на которую слюнями исходило огромное количество народу, и то вспомнить приятно. Наверное потому, что эта черномазая рожа осталась в далеком прошлом. Га-га-га)))

   В то воскресенье работало много официантов, я уже писал, что воскресенье – это дико загруженный день. Конечно, не такой, как вечер пятницы или субботы, но тем не менее, все бегут набить пузеня перед очередной РАБочей неделей (к неграм это не относится, они живут на пособие). Все носились как угорелые, а я летал. Я парил, я кувыркался в воздухе, я взмывал и стремился вниз, я разгребал много килограммовые горы посуды, умудрялся помогать мыть посуду старому маразматику и идиоту Джозефу, который, как всегда, засыпал на ходу вследствие своего недуга, я носил в бар лёд.

   - Все, Сергей, ты можешь идти. Спасибо тебе за работу. Мы будем скучать. Счастливого тебе пути!, – Карлос и Донни, два менеджера той ночи, отпустили меня домой. Все.  Карьера закончена, всем спасибо, жрите теперь свое говно без моей помощи! Я обнялся в менеджерами, попрощался с ребятами и задержался в офисе, чтобы узнать, когда мне стоит придти за моей последней зарплатой. Когда я вышел из офиса старая потасканная грубоватая латинка Доун Льюис, шурша жирами и мозолями, пересыпая речь матом и слюнями, предложила выйти напоследок на задний, например, двор, покурить. Странно, еще тогда подумал я, мы со старой сквалыгой Доун особо никогда близки не были. Ну, может, решила напоследок проявить вежливость, хрен их маму разберет, этих чурок. И мы вышли на задний двор курить.

    Ничего не подозревая, я прикурил, сделал затяжку, и тут!!! Распахнулись ворота заднего двора, в которых показались бегущие и орущие все пятнадцать официантов, человек семь с кухни и оба менеджера с ведрами. Вся эта шумная братия, вопя как умалишенные, обступила меня в момент и с криками начала поливать меня водой из ведер, выстреливать в меня сливками из баллончиков и заливать сладким соусом для пирогов из больших блюдец. Проклятая Доун, в задачу которой входило выманить меня в минуту Х из ресторана на задний двор, тоже выхватила у кого-то ведро и дико обдала меня тепленькой водичкой. Покурил! Размокшая и погасшая сигарета выпала у меня из рук, по лицу стекали струйки сливок, я был мокрым насквозь, к тому же на моей лысой башке наверху веселый португалец Исидро Родригес водрузил огромную кучу сливок, будто на меня мощно и небрежно навалила сверху пролетавшая мимо корова. Я был шокирован. Вся пиздобратия галдела вокруг, трясла мои мокрые руки, желала мне счастливого возвращения домой, а девки, несмотря на то, что я был мокрый и грязный по очереди лезли обниматься, что я, конечно, с удовольствием делал, подолгу задерживая девчонок в крепких русских объятиях и раскрывая тему сисек, например. Особенно впечатлила интересная девушка по имени Нелли Ненгелкен, которая была дичайшей помесью латина и немки и выглядела весьма неплохо. Кто-то даже полез целоваться в щеки и губы, но это было уже чересчур, я было хотел предложить им даже облизать меня на предмет очищения от сливок, которых на мне болталось несколько баллончиков.

     А вообще приятно, черт возьми!!! За тот год, что я проработал, приходило и уходило, не скажу, что несколько сотен, но несколько десятков официантов, поваров и прочей нечисти. Уходили и приходило, и никто уже не помнит ни имени, ни рожи. Так, перевернутая страничка с не самым интересным текстом. И никогда, никогда никого не провожали так, как меня. Приятно, когда тебя любят и ценят. Пусть и унтерменши.

    Душной ночью в мокрых брюках и в новом поло, которое мне выдал Карлос, я вышел на Первую Дорогу. Передо мной лежало полтора часа сладких мечтаний о возвращении домой. Я топал по чужой американской земле и представлял себе посекундно моменты встречи с мамой, с дедушкой, с Графом и Коффом, с Кузьмичем и Кешей и многими другими моими друзьями, перечислить которых здесь не представляется возможным. А еще я думал о первой своей встрече с Иришкой, девушкой, с которой познакомился посредством жидовского пейджера под названием ICQ, за что МОССАДу дикий респект. Много вечеров я смотрел на присланные ею фотографии и, по-моему, продумал встречу до самых мельчайших подробностей. Приятно холодило в груди от предвкушения новых теплых ощущений. Естественно, вы понимаете, что в рюкзаке моем лежала упаковочка Смирноффской водки (5 бутылочек по 100 грамм каждая с фруктово-ягодными ароматами). Наверное, это был самый сладкий алкоголь за все время пребывания в Америке. Вернувшись домой в полугавнеццо, я лег спать, зная, что на следующий день мне никуда не нужно будет вставать, бежать, подносить, улыбаться и вонять на всю ивановскую американской кухней. А сопровождала меня в царство сна песня «Судьба моей Расы» с одноименного альбома группы «Вандал», который мне прислал мой добрый друг К. из группы «Темнозорь».

    Карьеру кухонных дел мастера и начальника тарелок и порционных салатов можно считать законченной. Бесценный опыт. Но все. Спасибо. Как говорили мои друзья из группы «ГАЛГЕН» - «Нет, спасибо, нахуй надо».

Часть 2. Перед отлетом. Ни хрена не помню.

    Я начал собираться домой. Например, сходил в библиотеку и отдал им все книжки, которые у них брал, а также кассеты, которые там тоже давались напрокат за 50 сентов на три дня. Отдал им «Бойцовский Клуб», сказал «до свидания», потом зашел в близлежащий ликеро-водочный, купил 4 бутылки «Балтики №4», засел на стадионе с плейером и до вечера слушал всяческий мрачный блэк, попивая темное пиво. Домой вернулся под вечер, вычеркнул еще один день в своем дневнике и лег спать. Спалось все слаще и слаще.

    Так как машины меня лишили, поехать на океан, чтобы искупаться на прощание, стало большой проблемой. Хотя солнце парило немилосердно, и по утрам, мучаясь абстинентным синдромом, я обливался потом, занимаясь дурацким американским делом – кошением травы на участке. Это не прихоть, отнюдь. По какому-то статуту нашей общины (все домики в Штатах группируются вокруг  собственников земли в общины, если, конечно, земля не принадлежит тебе лично) трава на лужайке перед домом должна быть всегда скошенной. Если, не приведи Господь, соседи или специально обученные наблюдатели ленд-лорда увидят, что трава у тебя перед домом выросла больше положенного по статуту размера, то к тебе прибегала шумная следственная комиссия и заставляла тебя косить траву. Пару раз я наблюдал это, правда, в отношении наших соседей-наркоманов. Бедолага соседушка, плотно сидящий на героине и на выдаваемом бесплатно каждое утро в больничке метадоне, отрыл в куче скарба старинную газонокосилку и принялся исполнять волю следственной комиссии. Но, так как солнышко парило немилосердно, то ничего не жрущий наркоман, откосив какой-то пятачок, шумно и картинно упал в обморок. Приехала скорая, газонокосильщика увезли откачивать в больничку. Больше следственная комиссия не приставала к этой творческой личности, позволяя ему витать в героиново-метадоновых облаках, не обращая внимания ни на какие статуты.

    Откосив травушку, перепугав живших под домом двух скунсов, которых я по вечерам кормил куриными костями, я налил себе кофейку и сел в тенечке почитать книжку. Отец сидел в доме в гостиной, занимаясь своим неизбывным делом – мыл, подклеивал, прослушивал, оценивал, упаковывал виниловые пластинки. Из дома постоянно несло каким-то старым пыльным черномазым джазом (видите ли старый черный джаз очень популярен у русских меломанов, которые готовы платить сотни баксов за старую пластинку какого-нибудь давно откинувшего копыта Майлса Дэвиса или еще какого черномазого наркомана. Они все джазисты черные 30-50 годов плотно сидели на наркоте, от чего и обретали красивые деревянные костюмы. Если хотите, могу рассказать вам подробнее об американском джазе, я его за год по необходимости переслушал горы. Говно невообразимое. Кроме того, вышеупомянутый Майлс Дэвис был еще и пидаром натуральным, поэтому, как говорится, ПАКА!) или шумела вода, так как Кончита продолжала стирать (заметили, что это продолжается на протяжении всех глав!).

     И тут у дома остановилась машина, и из нее вылез Кит, а за ним, Кайл, Крис и Картошка.

   - О, хайльгитлер, дико рад вас видеть!

   - Поехали купаться, Кит нас отвезет.

   - Пара сек, щас переоденусь и бабло возьму.

   Кончита вышла на крылечко.

  - Здравствуйте…

  - Здарова! Поехали с нами купаться!

  - Я не знаю, сейчас пойду спрошу.

  Пока я там натягивал труселя и запихивал по карманам бабло, Кончита успела отпроситься купаться у отца и уже торчала у машины. Я вышел, бля, опять она сидит!

  - Ты все достирала?

  - Да, там осталось только развесить.

  - Может, ты тогда лучше развесишь все?

  - Я потом…, - черт с ней, жалко девку, сидит целыми днями дома. Короче, мы погнали. Сначала, конечно, заехали в вино-водочный.

   Я последний раз воевал с волнами.

   - Кайл! Кайл, веди нас в бой! Мы сегодня должны обязательно победить!

   - Построились!!, - ревет громоподобный Кайл, от которого слегка разит перегаром, натягивает джинсовые шорты на тощую задницу, и мы вместе шеренгой кидаемся в приближающуюся волну.

   Мы победили в этот последний раз, когда сражались полным составом. Мы сидели на бережку, пили напиток, смотрели на закат, на лунную дорожку на успокоившейся воде.

   - Я никогда тебя не забуду, Сергей, - сказал Кайл, - у меня никогда не было такого друга, как ты.

   - И я никогда не забуду о вас. Вы помогли мне здесь не сдохнуть. Да, и узнав вас, я понял, что не все жители этой проклятой страны мне противны. Есть и те, кто мне стали дороги.

    Я говорил это, подвыпив. Знаете же, как раскрываются чувства под хмельком. Но и сейчас, слушая Башлачева, я, развалясь в кресле, понимаю, что очень скучаю по этим ребятам.

   - Я обязательно напишу о вас. О нас. Потом, когда приеду. Пришлю вам. Давайте еще ебнем по чуть-чуть.

    С нами выпила и Кончита. Тоже говорила, какой я хороший и добрый и классный. Мне было приятно. А потом были шашлыки.

    С того вечера я вообще не просыхал. Помню, что купил олимпийку и рассекал в ней на голое тело, с плейером, в шортах, побывал во всех близлежащих пивняках и гаштетах, будто говоря «прощайте!».

    Последнее прощание с ребятами было запланировано на вечер за день до моего отлета. Я лично, пошатываясь, закупил мясо, намариновал целую кастрюлю шашлыка, чуть не улетел с ней с крыльца, когда мы грузили все в машину Кита.

     Мы громко слушали Темнозорь, это, пожалуй, все, что я помню из того вечера. Помню еще слюнявые лобызания, уверения в дружбе. Выпили мы адовое количество алкоголя. Как всегда, мне предлагали остаться, проспаться, но часов в 9 вечера я вышел из дома, где жили Кайл, Кит, Кристи, мужик, который кому-то там приходился папой, пара десятков всевозможных шавок, удав, может еще кто, я не помню. Помню, Кайл проводил меня до Первой дороги по скверику, мы обнялись, махали друг другу руками. Забыл сказать, что в дорогу я взял с собой недопитую бутылку водки. Грамм 300 там точно оставалось.

    Очнулся я ночью на газоне перед «К-Мартом», который был почти напротив дома Кайла и прочих. Прямо на земле, рядом лежала пустая бутылка из-под напитка, моя олимпийка была расстегнута, и в темноте светилось мое пузо. Сколько я проспал прямо на улице под недоуменными взорами америкак, которые сновали туда-сюда с тележками, закупаясь говном.

    - Вот, сынок, смотри, дядя пьяный, - и черномазые звереныши таращились на мирно спящего. Чего я не понимаю, так это где были менты, потому как они таких супчиков, как я, принимали моментально, чтобы не оскорблять эстетические чувства коренного и приезжего населения. Я сел на жопу, голову заломило так, что потемнело в глазах (хотя была и так ночь).

      Меня мутило, не тошнило, нет, именно мутило. Человека, который несколько дней пребывает в запое пробуждения не встречают трезвостью. Наоборот, пробуждения вновь водружают на пьяную волну, чуть отдохнувший мозг начинает медленно ворочаться, даже сушняка нет, немного только ободранной кажется глотка. Это от водки и табака. Похмелья как такового нет, скорее наоборот – странное чувство подъема и экзальтированности. Тело напоминает полупьяную тряпичную куклу, моя олимпийка вся измазана зеленым, на жопе, я полагаю, все тоже зелено, плейер на месте, бабло тоже (вот америкаки! Не могут у пьяного вытащить! Боятся! Вообще в Америке очень боятся людей под воздействием каких-либо веществ, тут же звонят в полицию, даже если какой-нибудь подвыпивший Бадвайзера дятел начинает мелкую свару, которых у нас только вокруг одной пивной палатки на Молодогвардейской по десять за полчаса).

    А, индус! Гребаный Махатма! Адепт Большой Колесницы! Чертов дравидный ариец! Я смутно вспомнил, что, бредя по парку, распрощавшись с Кайлом, я увидел на скамеечке некую запеленатую в  простыню мумию, которая при ближайшем рассмотрении оказалась невесть каким древним индусом. Я попросил разрешения сесть, густо обдав Махатму перегарищем, отчего его как хуем сдуло с полпути в нирвану, куда он так стремительно летел, погруженный в медитативный ступор.

    - Уважаемый, а вы индус например? – дурацкий вопрос, как если бы я спросил мента, мент ли он! Га-га-га! Не дожидаясь ответа, я излил на бедный провонявший индусскими специями полутруп витиеватую речь, в которой соединил теории Арийства с расовой теорией, теории индоевропейской общности с филологическими изысканиями в области изучения санскрита, примешав туда Ригведу и Махабхарату, смачно сдобрив все законами Ману и резюмировал выспренной тирадой, вкратце сводившейся к тому, что, несмотря на всю высоту культуры и цивилизации современные индусы, намешавшись круто с дравидами и прочими чурками, превратились в банальное стадо грязных вонючих чучмеков, с чем я поздравил сидящего напротив Махатму и дико усосал несколько сот грамм напитка прямо из флакона и начал выжидательно смотреть  на представителя древней цивилизации.

     Нет никаких сомнений, что древний наследник Арийской славы, не раз ходивший тропами Будды и запеленатый в простынь только ради того чтобы не пугать общественность наличием шести рук, как у Шивы, ответил бы мне достойно, если бы хоть слово понимал по-английски.  Он вообще ничего не понимал по-английски!!!

    Но мы все равно с ним поговорили. Вы скажете – пьяный бред. Хрен вам! Да, был выпимши, скрывать не буду, но, оказывается, русский язык действительно имеет очень много общего с санскритом. Мы творчески, при помощи мимики и жестов, побеседовали с Махатмой (я спросил, как его зовут, но не помню, пусть будет Махатма) и расстались совершеннейшими корешками. За это время я досушил напиток,  и мне показалось, что я с рождения говорю на санскрите. Мы даже чертили какие-то схемы, но не помню ни сипа по поводу чего, а, главное, зачем.

   - Хинду-русип хайп-хайп!!! – я долго жал Махатме маленькую лапку и оставил его и далее предаваться созерцанию того безобразия, что творится в нашем мире.

    Предполагаю, что, набравшись мудрости, я нашел в себе силы форсировать Первую дорогу, а затем незамедлительно окуклился на газончике, предаваясь мечтам и уплывая в нирвану.

    …Домой (точнее, в то место, где я ночевал год) я шел долго. Состояние это, судорожное, полупохмельное, до невообразимого угарное, не покидало меня до самого прилета  в родимую мою страну.

Часть 3. Швейцарские авиалинии. Вход заказан.

   А дальше было так. Наступил день 21 сентября, день отлета. День бегства из ада. День, когда я плюнул на все, в чем варился год. Священная среда. В моей любимой Москве уже наготове сидел штурмовой отряд в лице Кузьмича и Пузыря, который должен был меня встречать в международном аэропорту Домодедово.

    Я не смогу передать весь тот экстаз, который я испытывал. И не буду. Потому как, во-первых, его не передать, не обозначить буковками, а, во-вторых, я просто-напросто ни хрена не помню. Я вообще до Цюриха ничего не помню.

   Наверное было так. В аэропорте Нью-Арка я прошел все кордоны и препятствия, чинимые чиновниками загнивающей империалистической машины таким славным парням, как я. Погрузившись в удобное кресло (это оно первые полчаса удобное, а потом начинает ломить спину, затекает жопа и вообще очень хочется курить. Я вообще не понимаю, как это – забота о правах некурящих привела к тому, что люди курящие тратят столько нервных клеток при длинных перелетах. В аэропортах тоже курить нельзя. Такая вот демократия. Как, значит, в дупло долбиться и ходить по улицам, демонстрируя, как тебя отымели в очко – так это демократическое завоевание, а вот курение на отлично вентилируемых бортах – это, значит, никак в общечеловеческие ценности не вписывается. Всегда и всюду защита прав одних приводит к ущемлению в правах других. Я вот оказался в когорте «других»), я, судя по всему, достал припасенную на дорожку бутылочку Смирноффки и потихоньку ее почти всю выпил. «Мальчики-девочки, я на Родину лечу!!!»

    В Цюрихе была пересадка на рейс до Москвы, разрыв составлял пару часов. Теперь небольшое отступление, чтобы вы поняли все произошедшее далее. С недавнего времени тебя имеют право не пускать на борт, если ты пьян. Раньше, то есть (я летал много, и никогда трезвым до 2005 года) можно было сколько угодно гадски обожраться калдырки – ты заплатил денег и тебя не могут не пустить. Теперь все изменилось, и придирчивые чучела тебя осматривают, обнюхивают и принимают решение, можешь ты за свои деньги лететь или нет. Круто, да? Еще одна прелесть демократии вам на закуску. Скоро, блин, придешь в гаштет, скажешь: «мне супу», а тебе общечеловек ответит: «извините, но вы лысый, на основании этого я делаю вывод о вашей возможной причастности к крайне правым националистическим кругам и суп я вам не продам до момента полной проверки вашей личности и выдачи вам специального разрешения на приобретение нашего супа». Короче говоря, на борт, который летел до Москвы пройти-то я прошел, даже сел в кресло, но когда, еще в момент загрузки пассажиров, я достал недопитую литровую бутылку водки, встал, обвел всех суетящихся ублюдков мутным красным взором, заорал «ЗА РУСЬ!!!» и сделал увесистый глоток напитка прямо из сопла, ко мне тут же подошли стюард с командиром воздушного корабля и попросили угомониться, иначе «мы вызовем полицию».

   Естественно в этот торжественный момент ничто не могло омрачить моего космически-райского состояния, и я попросту послал командира корабля, и всех присутствующих нахуй. И сел в кресло. Ух, хороша!!!

    А полиция-то пришла, друзья мои!!! Трое хануриков дико скрутили вашего покорного слугу и с заломанными руками вывели из воздушного судна. Естественно, я и не пытался оказывать сопротивления. Скорее всего осталась толика разума в воспаленных испитых мозгах.

    - Вы не полетите этим рейсом, - говорил мне один из хануриков уже в здании аэропорта, крутя в руках мой билет.

   - И как же мне теперь прикажете лететь? У меня ни копейки денег, - я пытался стоять прямо.

   - Вот вам посадочный талон на рейс вечером. Пятые ворота, они вас возьмут на борт только если будут свободные места.

  - А, отлично-отлично. Тогда я тут еще потусуюсь, - конец фразы про свободные места я тут же забыл, и браво схватив свою, заметьте, свою недопитую бутылку водки, я презрительно осмотрел акабов и пошел прямо. Было утро 22 сентября.

      Мощный штурмовой отряд в лице Кузьмича и Пузыря выехал встречать меня в Домодедово… Как вы можете представить, я не прилетел рейсом швейцарских авиалиний… В Москве начиналась паника, организованная совместными усилиями моей матушки и моего дедушки. Штурмовой отряд в лице Кузьмича и Пузыря не терял времени даром, употребляя всевозможные напитки и терял потихоньку боевой настрой. Когда я не прилетел и вторым рейсом из Цюриха, штурмовики выехали к дому с печальной новостью о захвате меня в качестве заложника империалистической и с виду нейтральной Швейцарии.

    В это время второй штурмовой отряд в лице Графа, Коффа и КВД начинал готовится к встрече эмигранта 88-й волны. По этому поводу было закуплено очень много алкоголя в близлежащем магазине «А-Маркет», штурмовики второй волны расположились на лавочке во дворе дома, где я живу и стали караулить подходы.

    Всего этого я, естественно, не знал, потому как весь день 22 сентября мирно проспал в международном аэропорту города Цюрих на лавочке, положив под голову рюкзак и обмотав свисающую с лавки руку ремнем от маленькой квадратной сумочки, в которой ехало порядка 60 дисков со всевозможной вайт пауэр музыкой.

    Чувствовал я себя не очень хорошо, потому как понимал все-таки остатком сознания, что вечером мне надо быть трезвым, иначе чертовы ублюдки опять меня не пустят в истребитель, и придется мне валандаться в этой дурацкой Швейцарии хрен знает сколько. Выданный акабом талон я прижимал в сердцу.

   Вечерком я проснулся, сладко потянулся, удостоверился, что швейцары ничего не спиздили, шумно и мокро умылся в сортире, прополоскал рот, который напоминал помойку, выпил грамм сто для храбрости и пошел к 5-м воротам.

   - Вы не зарегистрированы на этот рейс, - сказала мне симпатичная тварь за стойкой, когда подошла моя очередь грузиться, внимательно осмотрев мои документы.

   - Да, но акабы сказали, что я смогу улететь этим рейсом!

   - Я ничего не могу поделать, идите к информационной стойке.

   - Будь ты проклята отныне и во веки веков!

   Последняя фраза была сказана на чистейшем русском, естественно. Я поперся к главной информационной стойке, за которой стояла тетушка размером со Шварценеггера и рожей, больше напоминающей кирпич. Вкратце изложив ей суть проблемы, я потребовал, чтобы она меня дико отправила в Москву любым рейсом, хоть израильских Эль-Аль! И знаете что?

    - Да, все верно. Вы не сможете улететь рейсом швейцарских авиалиний ни сегодня, ни в будущем. Швейцарские авиалинии отказываются перевозить вас (вы только представьте себе!!! Ебать, я велик!) из-за вашего поведения на борту. Ваше имя занесено в компьютер.

    - Уважаемая, мне глубоко насрать на ваши швейцарские авиалинии. Моя цель – долететь до Москвы. Что мне для этого нужно сделать?

    - Вам придется купить на рейс какой-либо другой авиакомпании…

    - Но, поймите, у меня с собой пара сотен баксов. Этого явно не хватит на билет.

    - Я ничего не могу поделать.

    - Хорошо, когда ближайший рейс? И сколько стоит этот чертов билет?

    - Ближайший утром, 23 сентября, АЭРОФЛОТ. Билет стоит, одну минуточку, 650 долларов.

    - Охуеть! – далее я сыпал всеми возможными словами и, обхватив голову руками, бегал кругами по аэропорту. Когда угомонился наконец и понял, что другого выхода нет, я снова подошел к тетке.

    - Дайте, блин, телефонную карточку. Я позвоню отцу, спрошу номер кредитки, чтобы оплатить ваш билет.

   И, знаете, карточку она мне дала, несмотря на то, что попросил я ее в очень грубой форме. Сами понимаете, человек нетрезвый, на взводе, лучше отойти вообще, а тут берут и наглым образом вымогают больше пол-штуки грина, которые я заработал потом и кровью, кормя их жирные тела и поднося им сотни тысяч миллиардов углеводов ежедневно!

    Отец уже связался с мамой и дедушкой в Москве. Мама уже обзвонила все аэропорты, дозвонилась до швейцарских авиалиний, где ей сказали, что ее сына сняли с рейса за невменяемость и вообще больше никогда катать не будет, сколько бы он баблища не принес. Короче говоря, когда я набирал номер отца в Америке, отец уже все знал.

    - Алло, пап, привет!

    - Ну, привет..

    - Давай ты меня потом поругаешь, если хочешь даже набей мне рыло. Сопротивляться не буду. Но сейчас более насущная проблема – мне необходимо улететь из этой гребаной Швейцарии.

    - Что нужно?

   -  Нужен номер твоей кредитки, чтобы я мог оплатить билет, - мы беседовали еще пару минут, в конце отец сказал: «Удачно тебе добраться». Я ответил: «Спасибо! Позвони, пожалуйста, маме и скажи что со мной все в порядке».

     Билет лежал у меня в кармане, но мне нужно было еще провести ночь. И тут как назло подвернулся Duty Free Shop! Вот, понимаешь, незадача! И пройти мимо вроде нельзя, и заходить не рекомендуется. Короче говоря, я купил бутылку вискаря и сел абсолютно пустой курительной комнате, положил справа сигареты, слева в рюкзаке поставил вискарь (Грей Гуз, по-моему) и поллитровую бутылку священной крови Микки-Мауса, в народе более известной как Кока-Кола, открыл лежащую у меня в рюкзаке книгу и так провел ночь, прихлебывая вискарь, запивая его кокой и покуривая сигареты. Прямо передо мной висели часы, и я считал минуты.

    Потом отвлекся и погрузился в до боли знакомый мир «Дневников Тернера». Перечитывал не упомню в какой раз, глядя воспаленными глазами в строчки,  написанные великим человеком, который во многом открыл для меня Борьбу. Банальщиной будет, если я напишу, что многое передумал за эти ночные часы? Пусть будет банальщина. Я многое осмыслил и передумал за эти ночные часы в пустой прокуренной комнате международного аэропорта Цюриха, Швейцария. Сначала долго сосал себе мозг и нервы мыслями о том, какой я пьяный мудак, сколько хлопот всем доставляю, сколько времени теряю, сколько бабла просаживаю, сколько здоровья сгубил и прочее. А потом подумал, но ведь должен же быть позитив? Я улетел в Штаты, чтобы оторваться там от надоевшей мне алкогольной реальности России, от тупой РАБотки чиновником, от похмельных понедельников, от запоев, от безделья и бездумья. Хотел начать все сызнова. И после года работы хуй знает где и хуй знает кем я сижу пьяный хуй, опятьже знает где, и не могу вернуться домой, потому что меня не пускают в самолет. Что же изменилось, уважаемый? Где, блллин, этот, как его? Прогресс? Чего ты сделал и чего добился в себе самом за этот год? Слез ли с алкогольного винта, уносящего тебя все выше и выше в синюю даль, все дальше и дальше от реальности с ее проблемами и радостями. Самоистязание кончилось под утро. Я принял решение.

    Утром 23 сентября (я уже сутки как должен был быть дома) я позавтракал каким-то мелким жутко дорогим сэндвичем. В животе урчало, так как я не ел уже два дня.

     Я сел в самолет Аэрофлота, русские стюардессы улыбались мне, я читал надписи на русском, на родном языке на инструкциях по безопасности, заткнутых в спинку впереди стоящего сиденья. Я слышал русскую речь, после чашки растворимого галимого но свежего кофе, я провалился в сон и очнулся только когда стало закладывать уши.

    Самолет снижался над полями и домиками Подмосковья. Самолет со мной кружил совсем рядом с Москвой, и я мог видеть ее во всех подробностях в иллюминаторе. И когда наш самолет с погашенными внутри салона огнями коснулся русской земли, я расстегнул ремень и, не обращая внимания, на изумленные взгляды стюардесс, вскочил и заорал во всю глотку.

ЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ   ДДДДДДДДДООООООООМММММММММААААААААА!!!!

  Заключение.

   В Соединенных Штатах Америки я был 389 дней. С 28 августа 2004 года по 21 сентября 2005 года. Домой прилетел в полдень 23 сентября 2005 года.

   В ресторане Applebee’s, что в городе Линден, штат Нью-Джерси, я отработал 308 дней. С 8 ноября 2004 года по 11 сентября 2005 года.

    Все, что написано выше, является чистейшей правдой.

    24 сентября 2005 года на выходе из станции метро Арбатская Арбатско-Покровской линии я встретил Иришку. Вечером этого дня на концерта Male Factors, ЯйцЫ Фаберже в клубе БИ2, что на Маяковской, мы с ней впервые поцеловались. Но, как вы понимаете, это уже совеем другая история. И она не для всех, друзья.

За лазоревые дали – улетал,

За туманы, гром и бури – уезжал.

От родной земли надолго – в чужой плен.

За пороки молодые – души тлен.

Сколько там меня осталось – почти весь,

А сюда пришвартовались – боль да месть.

Под чужими небесами – я лишь тень,

Злоба, ненависть и скука – каждый день.

Кубик льда в котел попавший – в кипяток,

Пузырюсь и исчезаю – вышел срок.

Кусок меди возопивший – в кислоте,

И подбитый, ждущий помощь – в пустоте.

Я хочу к корням обратно – прирасти,

Путь не только в сердце до Руси – найти.

Не перевести мне Кровь и боль – на чужой язык,

Уникальность всех под небом – я постиг.

Одиночество и холод – несть числа.

Далеко бежит дорога – лишь одна.

Мне по ней всю жизнь идти – не оступлюсь,

И своим Богам воскресшим – я молюсь.

Полыхаю в безысходности – в огне,

Тяжело, но будет круче – на войне.

Ведь каленой сталью выжжены – слова –

Не сдавайся, Боги в помощь – никогда!

Оглавление

ГЛАВА 1. НО НЕ ПОСЛЕДНЯЯ

ГЛАВА 2. "ХАРДКОР-КОНЦЕРТ"

ГЛАВА 3. «ГРУСТНАЯ»

ГЛАВА 4. «ПОЕЗДКА В НЬЮ-ЙОРК»

ГЛАВА 5. «ПУТЬ ДОМОЙ»

Реклама на сайте