«Расчет только наличными, или страсть по наследству»

Людмила Глухарева, Марина Ильина Расчет только наличными, или страсть по наследству

Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны

«О необычных качествах Будущего – оно самоосуществляется, причем с любой, в том числе мгновенной, скоростью. Будущее обладает и еще одним качеством: оно исполняет желание, волю человека, изъявленную мысленно.

Но только один раз и только одно желание».

Ю.Н. Реутов

На размашистом загорелом лбу президента выступили крупные капли пота.

– Я… э-э-э, – он сглотнул. Светлые глаза его затуманились. – Надо все-таки поконкретней.

«Бери, бери его за горло», – шептал ей внутренний голос. И она решилась.

– Истомилась я по ласке, – низко прогудела Тонька, округлив глаза.

Внутренний голос ошибся. Промахнулся, так сказать. Бросок не впрок. Изумление сковало расплывчатый лик президента. Тонька испуганно зажала рот руками.

Ох, не то я говорю. Хотела же предупредить. А вышло сплошное безобразие. Язык мой – враг мой.

Тонька извергла кошмарные штампы, напоминающие задушевные стоны донских казачек Шолохова. Она часто заморгала и замычала. Нечленораздельно. Надо немедленно поведать об опасности, а она, кроме идиотских фраз, ничего выдавить из себя не может.

Президент заподозрил неладное и нехорошо прищурился.

– Ну, я думаю, основные вопросы мы решили, на этом и попрощаемся.

Тоньку вывели за белые ручки щеголеватые и фактурные мужички. Она не сопротивлялась, но по-прежнему зажимала рот обеими руками и беспокойно озиралась по сторонам.

«А самое главное-то я ему не сказала. Про опасность. Вот беда. Теперь уж и не скажу. Надо будет написать ему письмо. Уж написать-то я смогу. Жаль, что он мысли читать не умеет».

Тоньку лихорадило. Она повернулась на другой бок и проснулась.

Президент? Кремль? Беседа? Вот бред. Ах, это сон! Живенько так.

Только сюжет уже побледнел и продолжал таять. О чем же был этот сон? И что за опасность такая необыкновенная? Не помню ни фига. Тонька решительно направилась на кухню.

Антонина Александрова, в девичестве Ураганова, насыпала заварку прямо в чашку, залила кипятком и распахнула створки окна. День обещал быть чудесным. Мягкое солнце разогревало небо, разрисованное бело-голубыми, широкими, рваными полосками.

От ощущения надвигающегося лета и тепла душа Тоньки наполнилась радостным возбуждением.

Старый панельный дом, в котором жила семья Александровых, располагался в уютном московском дворике неподалеку от искусственного пруда. Поэтому если наступала теплая ранняя весна, в воздухе веяло морской романтикой. По крайней мере, так казалось Тоньке.

Под окнами дворник выметал дорожки. Равномерный шелест метлы разрывал утреннюю тишину двора.

Она с удовольствием выпила горячий вкусный чай с шоколадной конфетой и закурила первую сигарету.

Тонька обожала эту утреннюю уединенность. Ее личное жизненное пространство вырастало до размеров пустой трехкомнатной квартиры. Никто не ноет, не требует, не просит, не теребит. Атмосфера, наполненная волшебной гармонией и тишиной. Даже телевизор молчит.

Когда чашка опустела, Антонина собрала волю в кулак и направилась в душ. После душа она прошлепала в спальню и встала на весы. Чуда не произошло.

«Значит, сегодня на обед – кофе с молоком, а на ужин – овощи и фрукты, а в идеале еще и пешочком километров десять. Господи, а жить-то когда, в смысле наслаждаться? Так ведь долго не протянешь. Ну, не беда. Это в идеале – десять километров, а в жизни – все равно больше трех не получится. А все лень-матушка. Сражаться с собственным аппетитом очень нелегко.

Итак, низкокалорийный здоровый образ жизни. Это что же получается? Ни тебе картошечки, ни мяса ни даже булочки. Нет, мне это решительно не подходит!

А между прочим, Мерилин Монро в возрасте после тридцати совершенно не страдала истощением. Лопала, небось, напропалую.

Рацион можно сократить, но так кардинально изменить его у меня характера не хватит. Еда должна быть невкусной, а спорт – полезен для здоровья. Да, мстительным человеком был автор сей концепции».

Тоня относилась к себе критически и очень гордилась этим. Главное, не воспринимать свои редкие достоинства всерьез.

Во что бы такое нарядиться? Настроение прекрасное, погода еще лучше. Хотелось соответствовать.

Она выбрала темно-красные широкие джинсы и светлый огромный свитер. Чтобы от шеи и до колен свободно болтался, чтобы нигде не жало, не впивалось и не обтягивало. Красотища!

А с головой что делать? Сплошная провокация, а не голова. Длинные волосы Александровой отличались неукротимым нравом и требовали постоянной заботы. А заботиться постоянно Тонька не любила и не умела.

Иногда внезапно ее осеняла идея собственного несовершенства, тогда она немедленно направлялась в любой салон по соседству и преображалась. Следующие два дня чудесное превращение радовало глаз. Затем опять наступал период Золушки.

Антонина посмотрела в зеркало и вздохнула. «Может, причесаться?» – с тоской подумала она. Длинные, густые, но при этом тонкие волосы страшно путались, и при расчесывании Александрова нещадно выдирала их. «А заодно бы и закрасить седые», – решила она.

Всего две недели назад, после похода в салон, цвет волос был в полном порядке, а теперь те же самые волосы нахально требовали дополнительных усилий. Тонька жалела себя.

«Вся в отца. Тот поседел в двадцать пять лет. А я – чуть позже».

Александрова захихикала, вспомнив, как папочка Ураганов, когда она была маленькой девочкой, рассказывал ей сказку на ночь. Сюжет у сказки практически не менялся. Менялись только декорации и некоторые мелкие детали.

Жил-был Иван-царевич. И настало ему время жениться. Выстрелил Иван из лука и попал в лягушку, которая жила в болотце. Пока сюжет развивался классически. Лягушка ночью меняла шкурку и помогала Ивану справиться с чудовищными заданиями своего папаши-садиста. И вот однажды невесту Ивана похитил злой Кощей. Иван бросился на поиски.

И после долгих приключений и странствий добрался до замка, где жил Кощей. Маленькая Тонечка вся напрягалась и вцеплялась ручонкой в отца.

Обычно на этом месте сюжетной линии папа Ураганов уже позевывал и слегка всхрапывал, но, нежно любя дочурку, героически продолжал повествование.

И вот иезуитский Кощей предлагал бедному Ивану-царевичу опознать невесту среди огромного количества жаждущих замужества невест-фантомов.

«И повел Кощей царевича в первую комнату. Большую-пребольшую. А там вдоль стеночки сидят блондинки, блондинки, блондинки, – папа Ураганов в запале размахивал рукой. – Повел Кощей царевича на второй этаж. А там шатенки, шатенки. – Напряжение сюжета нарастало. – Повел Кощей царевича на третий этаж. А там брюнетки, брюнетки, брюнетки», – В голосе отца звенело восхищение, его рука описала полный круг. – Задумался Иван-царевич. А потом и говорит: «Нет здесь моей Василисы».

В пассаже, связанном с нелегким выбором царевича, отец оживлялся, и было ясно, что он с удовольствием мечтал на заданную тему.

С каждым разом этажей в замке становилось все больше и больше, и соответственно количеству этажей разрастался цветовой диапазон невест.

Когда мамочка случайно услышала интригующие детали сказки, то сначала задохнулась от смеха, а затем строго предложила отцу почитать ребенку сказки Афанасьева или Бажова, а не заниматься собственными фантазиями.

Отец недовольно взял предложенную книжку, скривился и начал с заголовка:

– Сказка. «Огневушка-потаскушка», – с расстановкой и апломбом матерого литератора начал папочка.

– Что? – мамочка подскочила к отцу и яростно влепила палец в заголовок.

– Огневушка-поскакушка, пос-ка-куш-ка. Совсем ты обалдел на старости лет.

С тех пор все сказки визировала мамочка и частенько прислушивалась к сонному бормотанию второй половины, убаюкивающей маленькую дочку чтением.

Александрова еще раз взглянула на себя в зеркало и решила все-таки изобрести что-нибудь для своей головы. Пригладила щеткой волосы, закрутила хвост и сморщила нос:

«Н-да, бедненько у нас с фантазией.

Будем надеяться, что стало лучше, чем было. Но до идеала очень далеко. Пожалуй, такого колора даже папик не смог бы описать. И зачем люди стареют?

Может, все-таки помучиться и взяться за хну? Отличное народное средство, и волосы не выпадают. Только сам процесс окрашивания и преображения слишком затяжной. Вымыть голову, затем хну залить кипятком, потом сорок минут настаивать на паровой бане, затем добавить кефир, размешать, втереть в голову, обмотать голову газетой, надеть купальную шапочку, а сверху – полотенце.

И еще час-полтора сидеть в этом тюрбане, из-под которого обязательно начнет сочиться волшебный состав хны. Целый мучительный ритуал. А главное, результат не всегда впечатляющий».

То ли дело – в производителе, то ли – в дате изготовления, но волосы окрашивались всякий раз по-разному.

Тонька нервно дернула головой, натянула кроссовки, одернула свитерок крупной вязки, напоминающий спецодежду для будущих мам, схватила ключи от квартиры и отправилась на работу.

Пока Антонина шагала по тротуару, ее одолевали мечты о крупных заказах, а следовательно, о больших деньгах, которые наконец-то свалятся им с Тамарочкой на голову. Тоня счастливо зевала и посматривала то на небо, то под ноги: а вдруг завалялось что-нибудь стоящее!

В мечтах Антонина Александрова покупала шикарную квартиру, внедорожник, дачу и уезжала с семьей в тихую Европу с кучей денег, где покупала в точности то же самое, и еще оставался денежный запас, который практичная Тоня положила бы на счет в стабильный, надежный банк.

В эмиграции, как надеялась Тонька, она сумела бы наконец заняться здоровьем всей семьи. Александрова с почтительным уважением относилась к европейской системе здравоохранения. Почему-то ей казалось, что там, за бугром, работают настоящие специалисты, которые и диагнозы ставят верные, и лечат замечательно.

Наверное, так казалось потому, что представить себе медицину еще хуже, чем в родной стране, было трудно. Невероятно трудно.

Блажен, кто верует.

Единственный, драгоценный ребенок – сын – получит другое гражданство, защиту и права и не будет служить в Российской армии. Не слишком патриотично, верно? Но из песни слов не выкинешь.

Тонька верила и в душе была уверена, что когда-нибудь ее мечты исполнятся.

Александрова мечтала с размахом. Желать так желать.

Вся московская движимость и недвижимость оставалась бы нетронутой на тот случай, если в Европе замучает ностальгия по березкам (кстати, в Европе полным-полно березок и прочей растительности) или еще что-нибудь подобное и захочется пожить на родине.

В этом месте голубые мечты бледнели и рассеивались, поскольку даже буйное воображение Антонины не выдерживало и давало сбой.

«Или вот еще вариант. Идешь себе гуляешь, а в зеленой травке тихонько лежит симпатичный кейс, набитый деньгами, или чемодан.

Или нет, все-таки лучше всего найти портмоне с кредитной карточкой и кодами доступа, размашисто накарябанными на смятой бумажке. И самое главное условие при этом, чтобы никто не пострадал. Ни тот, кто нашел, ни тот, кто потерял. Интересно, при каких обстоятельствах такое возможно? И возможно ли в принципе?»

Солнце светило не ярко, а нежно. Торопиться на работу Тоне не хотелось, хотелось только всласть помечтать. Глупые мечты, конечно, но настолько приятные, что, кажется, ты уже живешь другой, здоровой и обеспеченной жизнью.

«А подарки! Какие можно сделать подарки своим близким и друзьям! Приятно выступать в роли Деда Мороза или сказочной феи. Да, пожалуй, фея – это как раз то, что нужно, когда вокруг тебя сплошь одни Золушки.

А может, когда появляются деньги, много денег, то пропорционально растет и жадность? Жаль, что мне не суждено проверить эту теорию! А так хочется.

Не хватает мне коммерческой жилки или, возможно, просто хитрости».

Тоня не торопясь шагала на любимую работу, которая лишь при определенных усилиях покрывала расходы Антонины Александровой.

Тоня с Тамарочкой Шуровой на пару занимались дизайном сайтов, вдохновенно творя. Они снимали контору под офис в старом, требующем капитального ремонта, сталинской еще постройки, доме и серьезно зависели от количества и качества заказов.

Надо было оплачивать аренду помещения, рекламу в газете, выделенную линию Интернета и налоги прожорливому государству. А чтобы платить, надо зарабатывать. Тоне и Томе никак не удавалось заработать приличные деньги.

Пробиться было очень трудно, число конкурентов только увеличивалось. Часто они работали за символические деньги, лишь бы не упустить заказчика.

Приходилось вкалывать, и фортуна никак не хотела повернуться к ним лицом. Их офис, громко именуемый дизайн-студией, с волнообразным линолеумом и старым расхристанным окном в трещинах, требовал ремонта.

Зато были новые компьютеры, плоские мониторы и горячий энтузиазм, запасы которого у Тоньки никогда не заканчивались. Антонина специализировалась на программном обеспечении, а Томочка была художественно одаренной личностью и занималась непосредственно всей той волшебной красотой, которую являли образцы их работ.

Кроме того, когда заказчики – а в девяноста процентов случаев это были мужчины – видели Томочку, то просто таяли под светом ее обаяния и красоты.

Тоня, как правило, активно общалась с заказчиками, громко шутила и непрерывно вертелась на стуле, поправляя очки и одержимо рассказывая о всех тонкостях и нюансах рейтинга. Тамара же вскользь вставляла реплики, мгновенно переключая внимание мужчин на себя, и совершенно обезоруживала их томностью движений и грацией своей красоты.

Тамара высказывала трудноопределимые комментарии, подкрепляя их плавным движением руки, а Тоня давилась смехом, наблюдая за реакцией загипнотизированного заказчика, не сводящего глаз с Шуровой.

Высокая, тоненькая и узенькая Томочка прекрасно рисовала акварелью, двигалась как королева и жаждала успеха. Впрочем, как и Тонька, которая была старше своей напарницы лет на пятнадцать и так же упрямо добивалась своей цели.

Но цель была пока недосягаема: то ли ума и сил не доставало, то ли задачи были сверхсложными, а может, и вовсе судьба противилась. Какое чудесное объяснение: судьба, фатум, рок, невезуха.

Скорей всего, как считала Тонька, дело было в неправильном устройстве ее черепной коробки. Среди массы ее знакомых встречались самые разные люди. И успешные и не очень, и бедные и богатые, и счастливые и несчастные. Но каким же путем самые успешные добивались крупного финансового успеха? Хороший вопрос. После недолгого анализа Тонька пришла к собственноручно вылепленному заключению.

У каждого из нас есть свой индивидуальный набор извилин, отвечающих за душевные качества, здоровье, эмоции, иммунитет и прочие материал. В совокупности своей наборчик этот делает нас неповторимыми и уникальными. Но есть, несомненно, в этом наборчике особые ингредиенты, назовем их редкими витаминами группы Зет, которые отвечают за сильное коммерческое начало в каждой отдельно взятой особи.

Отсюда и вывод: во-первых, финансовая успешность (речь идет исключительно о количестве денег) не зависит от уровня образования.

Выработке и развитию этих самых витаминов в организме способствует капитал, особенно крупный.

Во-вторых, успешность, по мнению Тоньки, не зависит даже от объема труда и сил, вложенных в собственное дело.

То есть, конечно, необходимо вкалывать, и вкалывать серьезно. Тогда в итоге любой человек сможет добиться и непременно добьется профессиональных и творческих успехов, а также заслужит уважение остальных трудящихся.

Но фокус в том, что полноценного финансового (на полную катушку) процветания этим не достичь. Все у вас будет хорошо, кроме наличия крупного капитала.

В-третьих, и в-последних, страшно сказать, но все дело исключительно в присутствии в крови редких витаминов группы Зет. С ними надо родиться. В обществе, как, впрочем, и в природе, никакого изначального равенства не существует.

Кстати, на заметку носителям группы Зет…

Им просто необходимо и строго рекомендовано тесное общение с обделенными гражданами.

Избыток витаминов от хозяина плавно переходит к группе лишенцев. За счет этого перехода выработка витаминов у носителей только увеличивается. Все очень просто.

Конечно, и витаминизированным персонам приходится несладко. Они входят в группу риска.

Дело в том, что витамины группы Зет – нестабильны. В любой момент может произойти непоправимое и волшебные витаминчики исчезнут. Здесь уж как повезет. Как говорится, от тюрьмы и от сумы…

Когда Тонька поставила сама себе этот диагноз, то пришла в невероятное волнение. Она страдала от недостатка или, вернее сказать, от полного отсутствия этих самых витаминов.

После краткосрочной депрессии она решила, что, несомненно, в природе должен существовать метод восстановительной компенсации. Задумалась. Ответ был прост, незамысловат и лежал на поверхности.

Общаться, работать, дружить надо в непосредственной близости (чем ближе, тем лучше) от носителей этих самых витаминов Зет.

И если быть близко-близко от витаминизированного носителя, то вполне вероятно, что и вас тогда заденет зигзаг удачи всполохом своей активности. Главное, нельзя забывать о том, что у вас самих этих витаминов нет, не было и никогда уже не будет. А на нет и суда нет. Вот как хочешь, так и вертись.

Илларион Егорович Игнатьев раскладывал пасьянс, пасьянс не сходился. Илларион злился и ожесточенно терзал белокурую шевелюру.

Не сходится. Совсем.

Илларион быстро посмотрел по сторонам. Вся его контора состояла из двух небольших помещений. Одно меньше другого. Первую комнату занимали сотрудники и секретарша, а вторую, совсем крошечную, он – босс.

Из-за отсутствия кондиционеров в теплое время года в конторе стояла страшная духота. И Илларион постоянно, за редким исключением, держал дверь нараспашку. Конечно, вся его начальственная недоступность из-за этого как-то таяла. Но и терпеть духоту не было сил. А на кондиционеры не хватало средств.

Да, деньги, деньги. И почему их всегда катастрофически не хватает? Он закрыл пасьянс и задумался.

«А вот некоторым прет. Везет крупно, и наяву, а не во сне.

Не может быть, чтобы этому козлу так повезло. Не может быть. Как объяснить сумасшедшую удачу? Можно объяснить простым везением, а можно – сложным. А можно и сверхсложным».

Порыв ветра распахнул окно, зазвонил телефон.

– Это фирма «Протокол»?

– Да, да. Одну минуту. Валерия, возьми трубку.

– Уже взяла, Илларион Егорыч. Да, конечно.

Чего-о-о?

Секретарша Валерия Васильевна Огурцова вела томную беседу. За два года она так и не смогла запомнить длинные названия товаров, услуг и цен. Язык ее спотыкался и сопротивлялся длинным замысловатым наименованиям.

Каждый раз, отвечая на вопросы потенциальных заказчиков по телефону, она читала заранее подготовленный текст, причем читала по бумажке, а бумажку периодически теряла. После обнаружения пропажи Лера с головой окуналась в состояние паники и будоражила весь офис. Она начинала голосить, что кто-то специально спрятал ее «речь» и что она всех выведет на чистую воду.

Лера сметала со столов все бумаги, перетряхивала папки и громко жаловалась на неудавшуюся жизнь. «Речь», как правило, исчезала бесследно. В результате бешеной деятельности секретарши у всего маленького штата сотрудников фирмы «Протокол» кружилась голова. А большинство важных счетов и накладных оказывались безнадежно утерянными.

Валерия Васильевна раздражала Игнатьева, но в меру. Слегка. В ее существовании на работе был существенный плюс. Заработная плата секретарши. Мизерная оплата. Поэтому Игнатьев старался не обращать внимания на капризы и настроение Лерочки Огурцовой.

Остальные сотрудники тоже не особенно радовали Иллариона. Ленивые бездельники.

«Ладно, пока они работают и делают вид, что стараются, я буду делать вид, что выплачиваю им зарплату.

И все-таки вопрос оставался открытым. Неужели бабушка оставит все этому треплу? Или дело вовсе не в бабушке?»

Смазливый двоюродный брат его все детство пиликал на скрипке, играл в шахматы, запоем читал и к тому же весьма нравился женской половине.

Ему везло всегда и во всем. Он так бесил Игнатьева. Илларион завидовал ему до исступления. Завидовал всему, а главное – любви, которая всю жизнь незаслуженно окружает этого везунчика плотным облаком. И живет везунок, как в сказке. Все у него складывается. Карьера, деньги, квартира, машина, череда любовниц. Все высший класс. Простить очень трудно. Практически невозможно. Даже забыть не получается.

Весь день Илларион Игнатьев маялся. Его мучили фантастические планы и идеи. Он так и не придумал, как подступиться к ним, а главное, как найти то, что так необходимо ему самому. Именно ему – Иллариону. Оставалась последняя и самая простая идея – шантаж.

– Лера-Валера, ты факс отослала? – забарабанил пальцами по столу Илларион.

– Какой факс, Илларион? – искренне удивилась Лерочка.

– Нам заказ прислали, помнишь, из Липецка? Большой заказ! Ты счет им по факсу отправила или нет?

– Да, конечно, я все отправила.

– Покажи мне этот факс.

– Одну секунду, Илларион, одну секунду, сейчас я его поищу.

Лерочка вибрировала под сокрушающим нордическим обаянием шефа.

Она знала про него очень много по-настоящему важных вещей. Первое: он не женат и вполне состоятелен и упакован. Ну, не Крез, конечно.

Второе: умен, расчетлив, красив, перспективен. Спрашивается, что еще надо человеку, работающему секретаршей у такого яркого индивида?

Остальные детали для Валерии уже не имели большого значения.

Хотя она была прекрасно осведомлена и о тайных нюансах жизни Иллариона.

Игнатьев вызывал в ее душе массу эмоций и неконтролируемых желаний. Она старалась стать незаменимой умницей, красавицей лично для него. Но до сих пор Лерочке никак не удавалось дождаться адекватной реакции от любимого.

Любимый использовал ее и в хвост и в гриву. Затыкал ею все щели и дыры и на работе, и в домашнем хозяйстве.

Шеф доверял ей и легко распоряжался свободным временем Валерии. Она постоянно была с ним на связи и постоянно выполняла личные поручения Иллариона.

– Лерусенция, а что, нельзя подколоть отправленный факс в подходящую по случаю папку, а? И где мой кофе? – язвительно поинтересовался Илларион.

С ролью невыносимо придирчивого шефа он не только отлично справлялся, но и наслаждался ею. Бурные чувства Лерочки его не трогали, хотя и доставляли некоторое слабое удовольствие.

«Какая упитанная редкая дура. Мнит себя великим стратегом. Смешно!»

– Уже налила. Пожалуйста, пейте на здоровье, – Лерочка поставила чашку на стол к Игнатьеву и застыла, изображая готовность номер один.

– Что там с монтажом в Пыжевском переулке? – допрашивал Илларион, смачно прихлебывая. – Да ты сядь, Валерик. А пирожные остались?

Игнатьев был трогательно привязан к сладкому и требовал от Валерии постоянно следить за запасами сладостей, что она ревностно и с удовольствием делала.

«Красивый, милый, добрый Илларионушка. Он так любит шоколад. Сразу ясно, что человек он великодушный». – Лерочка была в восторге от кулинарных пристрастий начальства.

– Нет, но я сегодня купила свеженьких, Илларион Егорыч. Сейчас принесу.

Валерия метнулась к двери и мгновенно вернулась с пирожными, выложенными на блюдце. По пути к столу шефа она рискнула совершить замысловатое па, напоминающее реверанс. И чуть не упала на Иллариона.

Игнатьев хитрый маневр разгадал, но не дрогнул. И секретаршу не подхватил, не поддержал. Пришлось Валерии самостоятельно обретать равновесие.

«Ого, разбежалась. Так и падает в руки.

Дудки, Лерочка. Мне и без тебя проблем хватает. Красавица ты моя ненаглядная».

Игнатьев откусил кусочек шоколадного пирожного и повторил:

– Что там с Пыжевским?

Лерочка подавила вздох, и мучительные складки исказили ее высокий и чистый лоб. Она думала. Вспоминала. Соображала.

Через три минуты изрекла:

– Вчера и позавчера наши ездили монтировать всю установку.

– Лерусенция, я знаю, что они ездили монтировать. Мне интересно другое, закончена ли работа? – Игнатьев старался не раздражаться.

– Ну, Илларион Егорыч, – заныла Валерия, – я от такого напряжения совершенно теряюсь. То факс отправь, то рабочих проконтролируй.

Лерочка присела на краешек стула и потерла виски руками. Она была в скорби. Желтые глаза излучали преданность и любовь. Илларион закурил сигарету и прищурился.

– Лер, кончай шалить, побаловалась, и хватит. Пойди, позвони рабочим и все узнай.

– Сию секунду, Илларион. – Валерия схватила телефонную трубку, потыкала пальчиками кнопки и закричала:

– Борька, это Лера. Что с объектом? Закончили? Да? А я не помню. Не говорил ты мне ничего! Ну, забыла, бывает. Ладно, не ори, передаю трубку Иллариону Егорычу.

Игнатьев вздохнул и протянул руку к телефону.

– Здорово, Борис. Слушаю тебя внимательно. – Игнатьев нервно барабанил пальцами по столешнице и периодически хмыкал.

– Привидения? Какие еще привидения! Пить надо меньше. Что? У вас что там, психоз массовый? Давай так: заезжай ко мне. Да, сейчас, немедленно. Да, жду. Ладно. Договорились.

Илларион мученически взглянул на Лерочку и пожаловался:

– Привидения у них там объявились. Напьются в стельку, а потом привидения их навещают. Нет, терпение мое лопнуло. Сейчас приедут, и я с ними разберусь. Призраки чумазые.

– А Борис не пьет, и этот, как его, Вадим тоже непьющий, Илларион Егорович, я это точно знаю, – Лерочка старалась в меру сил утешить начальство. – Может, кофейку свежего с конфетками, а?

«Точность – это не твоя стихия. Бестолочь ты, дорогуша», – подумал Игнатьев.

– Давай, тащи и кофеек, и пожрать чего-нибудь. Да, и покажи мне липецкий факс. Ты запомнила, Лерунь? – На лице Игнатьева застыло сомнение.

Валерия выпрямилась и неторопливо покинула кабинет начальства.

«Запомнила я все. Не даун. Только и слышишь: пожрать да пожрать. Здоров ты жрать!» – Складочки пролегли на высоком и чистом Лерочкином челе. Она пожала плечами и занялась готовкой.

Из кабинета Иллариона доносился вибрирующий тенор.

«Необыкновенная, тра-та-та-нежная, ты моя вселенная, а-аааа», – тихо гудел Игнатьев, особенно напирая на длинное «а».

В предвкушении очередной порции кофе, бутербродов и сладостей он просматривал личную электронную почту.

Валерия погладила себя по крутым бокам и загадочно улыбнулась. Роль необыкновенной и ласковой вселенной для Иллариона ее полностью устраивала.

«Он думает, что прямо зашибись, какой умный. Что Валерия Огурцова ничего не видит, не слышит и не замечает. Напрасно. Держит меня за прислугу. А я не сдамся. Душечка мой нетерпеливый. Думаешь, что ты неуязвим? Напрасно. На память я пожаловаться не могу».

Примерно через двадцать минут дверь с грохотом распахнулась и ввалилась группа «золотые руки» – Борис Майков и Вадим Козулин.

– Привет, Илларион, – шумели рабочие. Они с размахом плюхнулись в удобные кресла.

– Привет, привет, ударники, что там с объектом? Выкладывайте! – благодушно предложил Игнатьев и распахнул створки окна пошире. Тяжелый, устойчивый дух трудового пота пронзил маленькое помещение.

Илларион подозревал, что источником невыносимого запаха были не только тела гегемонов и все, что прикручивалось к ним сверху, а и основная, так сказать, опорно-двигательная часть тела.

Тяжелые пережитки советских времен. Душ или баня строго по расписанию, раз в неделю или в две. Чаще нельзя – вредно и утомительно. Смывается защитный слой. Оголяются нервы.

Ударники, не в пример своему директору не отличались столь деликатной чувствительностью и окно решительно прикрыли.

– Надует ведь, Илларион Егорыч. Потом лечись, а ты ведь за пропуск по болезни нам не заплатишь, – с чувством пробасил Борис.

– Нет, дорогие мои, я так долго не выдержу, немедленно окно откройте. Это во-первых, а во-вторых, я – весь внимание, докладывайте про свои подвиги, – нахмурился Илларион и поерзал в кресле, пытаясь носом найти оптимально безопасную воздушную нишу.

– Так чего там докладывать-то, Егорыч, – успокоительно заметил Майков, – все в порядке, мы почти закончили монтаж, осталось только кое-что наладить, там фильтр один не работает, а так почти все в порядке. Но вечером и ночью я туда больше не поеду ни за что, вот как хочешь, Егорыч. Не поеду и все тут. Днем – пожалуйста, а на ночь глядя – ни-ни. – Рабочие уставились на Игнатьева.

Илларион помассировал шею, потянул себя за роскошные кудри и с отвращением произнес:

– Я жду от вас объяснений.

– Так чего объяснять. Ну, провозились мы с монтажом до часу ночи, Вадим-то пораньше уехал, а я остался ночевать на втором этаже в этой комнате, где короб мы устанавливали. Ну, лег на диванчик, как был в куртке, да и уснул. Думаю, встану часиков в шесть и до девяти утра еще поработаю, да и Вадим приедет, может, успеем закончить – Майков замолчал, смачно откашлялся и продолжил:

– Сплю, значит, я, а потом чувствую, что кто-то меня за плечо трясет, типа «будит». Трясут и трясут. Я, того, проснулся, глаза открыл и вижу, бабка какая-то идет к двери, то есть выходит из комнаты. Бабка-то вся прозрачная, ну настоящее привидение.

Я думаю, что сплю, наверное, еще и глаза скосил в сторону, а на плече, в том месте, за которое меня трясли, куртка смялась вся. Я сам себя ущипнул крепко так, больно стало, ну и понял, что не сплю я вовсе. А бабка-то к двери подошла, дверь открыла и вышла, хлопнув дверью.

Борис Майков громко сглотнул, протянул руку к графину, налил воды в стакан и залпом выпил.

– А на следующий день все в точности повторилось, Егорыч. Точь-в-точь. Середина ночи, за плечо трясут, потом бабка выходит из комнаты. Во второй раз мне еще хуже стало. Я не трус, ты ведь знаешь, но больше я там ночевать не останусь. Пусть Вадим ночует. Он парень молодой, а я больше – ни за что.

Глаза Бориса и Вадима затуманились.

Игнатьев скептически фыркнул и возвел очи к потолку.

Ох и непросто с трудовым коллективом ладить. Хочется послать все к черту, надоело.

В этот момент Валерия просунула голову в дверь и, умильно улыбаясь, проворковала: «Илларион Егорыч, я липецкий факс нашла, вам принести?»

– Лерунчик мой, ты видишь, что я занят, позже, ласточка, позже.

«Увольнять, срочно увольнять, надоела безумно».

Игнатьев состроил козу и погрозил секретарше.

Плотно застряв в узком проеме двери, Валерия все-таки ухитрилась кокетливо повести плечиком, затем захихикала и наконец скрылась из вида. Гегемоны переглянулись, и неопределенный туман в их глазах стал еще гуще.

«Будем строить мужиков». Игнатьев хлопнул рукой по столу.

– Ты ведь знаешь, Борис, монтировать оборудование можно только после окончания рабочего дня с восьми часов вечера до утра, а вы за два дня не справились, значит, поработать еще придется в ночную смену. А относительно привидений… Может, ты пил, а, Борис?

– Клянусь, Егорыч, я ведь в рот не беру. Нельзя мне сейчас. Зашитый я. Ты вот хоть у Вадима спроси.

Илларион вопросительно взглянул на Козулина. Тот пожал плечами.

– Не, не пили мы, Илларион, даже пива не пили. Торопились очень, вкалывали и все равно не успели. И я там тоже ночевать не останусь. Мы ведь с охраной поговорили, а мужики-то нам такого порассказали, волосы – дыбом.

– И что же такое они вам порассказали, интересно?

– Они там по сменам дежурят, по двое человек в смену. И каждую ночь не спят, потому как в середине ночи слышат громкие, отчетливые звуки, будто ходит кто-то на втором этаже. И двери хлопают и хлопают. Они наверх-то поднимаются, а там – никого и тишина.

– Ну да, и мертвые с косами стоят. – Илларион покачал головой. – Так, ладно, мужики. Сегодня надо кровь из носу все доделать, сроки все вышли. Как хотите, а закончить надо сегодня.

– Так мы что, мы закончим сегодня, Егорыч, ты даже в голову не бери. Остались-то пустяки. Успеем до ночи. Ночевать там не будем. Ну, пойдем мы, Егорыч. Есть указания?

– Отзвонитесь мне, мужики, обязательно. Все, свободны.

«В Англии официально зарегистрированы двадцать пять тысяч привидений», – вспомнил Илларион английскую газету «Ивнинг ньюс». А что? В этой мыслишке что-то есть.

Он помассировал затылок, со смаком потянулся и крикнул в сторону двери:

– Лерусик, зайди ко мне, разговор есть.

Валерия с достоинством впорхнула к Иллариону.

– Вызывали?

– Да, Валерик. Присаживайся.

«Ой как ласково запел. Видно, грядет что-нибудь важное».

Валерия опустилась в кресло, следя за изяществом каждого своего движения.

По телеку как-то транслировали передачу, посвященную правилам этикета. Слово показалось ей знакомым и интригующим. Э-ти-кет.

В передаче показывали утонченных и истощенных красавиц, в каждом жесте которых сквозила принадлежность к дворянскому, а может, даже к царскому роду.

Между делом знатные особы учили аудиторию красиво садиться. Спина прямая, подбородок кверху. Глаза устремлены на визави. Валерия не отвлекалась ни на минуту. Она фиксировала каждую деталь.

«Пригодится. Непременно пригодится. А тренироваться можно перед шефом. Демонстрировать, так сказать, аристократические манеры. То-то он изумится!

Спина прямая, подбородок задрать, ноги вместе, и глаза – в глаза».

Пока она грациозно «планировала» в кресло, Игнатьев пристального взора Огурцовой не выдержал и принялся внимательно изучать свой телефон.

Плевал он на роковые манеры Валерии Огурцовой. Совсем обнаглела.

Игнатьев гипнотизировал телефон. И его гипноз сработал. Телефон требовательно зазвонил.

– Игнатьев, слушаю. А, тетушка! Добрый день, родная моя. Как жизнь? Что? Ограбили? Повторно? Все, я обязательно приеду. Прямо сейчас. Диктуйте адрес. Да, если пробок нет, то я через двадцать минут буду. Не волнуйся, тетя Вася.

Он вскочил, схватил со стола сигареты, заметался по кабинету и резко остановился рядом с Валерией.

– Так, мне надо отъехать. Лерусик, я с тобой позже побеседую. Ты тут за порядком проследи.

– А почему тетя и вдруг Вася? – не выдержала Лера.

– У моей тетушки редкое имя, Василиса Аркадьевна. Сокращенно Вася. Ей семьдесят семь лет, и я ее внучатый племянник, – отмахнулся Игнатьев и выскочил из кабинета.

«Внучатый племянник. Это как?»

Валерия сморщила лоб, пытаясь сообразить степень родства.

«Мудрено очень. Заботливый. Какую-то престарелую тетку ограбили, а он мчится помогать. Душка».

Игнатьев выбежал из бизнес-центра и завел мотор. Через двадцать пять минут, хамски подрезая по пути все подряд автомобили, он припарковался на платной стоянке у крупного супермаркета. Оставив машину, он не торопясь направился к дому Городницкой Василисы Аркадьевны.

Двенадцатиэтажный дом эпохи семидесятых выглядел на все свои кровные тридцать с хвостиком лет. Немного облезлый и печальный.

Илларион позвонил по домофону. В ответ немедленно раздался одобрительный прерывистый сигнал.

«Вася у двери караулит?» – усмехнулся Илларион.

На табло домофона красными буковками высветилось – «GO!». С восклицательным знаком.

Отлично. Превосходно. Послали меня. Идите, мол, своей дорогой, дорогой товарищ.

Илларион криво улыбнулся.

«Go» в переводе с английского языка означает идти, в смысле уходить, а не в смысле заходите сюда.

Ну кого волнуют такие мелочи? Россия – страна большая, девяносто процентов населения плохо ориентируются не только в русском языке. А про английский и подумать страшно.

Он зашел в квартиру и обнял аристократичную старушку.

– Тетя Вася, я приехал.

– Заходи, Гошенька, заходи.

Имя «Илларион» давалось ей с трудом. Странное имя, трудное. Неласковое. Запоминается с трудом. Гошенька – гораздо лучше.

Папашу Иллариона величали Егором. Егор Иванович с первой женой расстался полюбовно и сына наградил звучным именем. А тетушка Василиса Аркадьевна Городницкая Егора Ивановича обожала и Иллариона звала Гошенькой, в память об отце Игнатьева Егоре.

Василиса Аркадьевна расцеловала его в обе щеки.

Она провела Иллариона в гостиную, обклеенную мрачными сине-зелеными обоями. Тетушка зачитывалась мемуарами князя Феликса Юсупова. Она приходила от них в восторг и в знак приязни оклеила стены синими обоями.

В своей книге князь Юсупов утверждал, что моду на синие стены выдумал именно он. Данный колор, если верить князю, моментально стал страшно популярным в Европе.

На стенах красовались картины в тяжелых позолоченных рамах. По утверждению тетушки – оригиналы.

«Я подделок не люблю и дурной вкус осуждаю. Все эти картины мне дарили сами художники, внизу есть авторская роспись», – гордо заявляла она обычно.

Картины разнообразием не отличались. Два натюрморта. Один пейзаж. И портреты хозяйки дома. В анфас и профиль. В шапочке и без.

– Ну, слава богу, картины не тронули, – заметил Илларион и прищурился.

– Сказывается дурновкусие, Гошенька. Плебеи.

Василиса Аркадьевна обладала цепкой памятью, высоким интеллектом и ясным разумом.

У каждого человека есть свои пристрастия. У Городницкой такими пристрастиями были живопись и Илларион Игнатьев. Она жалела и любила Гошеньку. Виделись они крайне редко. Гошенька навещал тетушку только в исключительных случаях.

Тетушка Василиса Аркадьевна отличалась строптивым и неугомонным нравом.

Ровно полгода назад она решительно продала свою огромную четырехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и перебралась, по ее выражению, поближе к природе, в трехкомнатную квартиру на окраине Москвы, рядом с лесопарковой зоной.

В тяжелое время переезда Игнатьев благополучно пропал из поля зрения тетушки. У него образовалась срочная и не терпящая никаких отлагательств работа.

«Полный аншлаг, тетя Вася, вздохнуть некогда», жаловался он тетушке по телефону. И тетушка обошлась своими силами.

Наняла команду грузчиков, заручилась поддержкой старинной приятельницы Зиночки, немного всплакнула и переехала.

Илларионушку-Гошеньку она обожала. Как сильно он хотел помочь, но обстоятельства помешали! Милый, добрый мальчик. Отзывчивый. Обаятельный.

Единственное, что по-настоящему беспокоило ее в жизни внучатого племянника, это отсутствие жены.

Свою тревогу она выражала крайне деликатно.

При редких встречах она беспокойно спрашивала: «Что нового, Гошенька»? – Пауза и проникновенный взгляд.

«Тетя Вася, я все еще холост. В поиске». – Илларион предпочитал отвечать кратко.

«Оставим эту тему, я вижу, что она тебе неприятна», – быстро закругляла беседу тетя.

Василиса Аркадьевна усадила внучатого племянника за круглый стол в гостиной и захлопотала. Она расставила чайный сервиз, выложила в замысловатые вазочки крыжовенное варенье и разлила чай.

– Не суетись, тетя Вася, лучше расскажи, что произошло.

Василиса Аркадьевна Городницкая ловко поправила седые локоны и с умилением взглянула на Иллариона.

– Ужасная история, Гошенька. Ты ведь знаешь, что по четвергам я хожу на прием к зубному врачу, он пытается вылечить мой пародонтоз, и так каждую неделю. А по понедельникам навещаю Ларису, она укладывает мои волосы и делает меня немного моложе. – Городницкая кокетливо улыбнулась.

– Да, тетя, я знаю.

– Сегодня у нас понедельник. В прошлый четверг я, как всегда, ушла в поликлинику. Вернулась, а дверь нараспашку. Меня ограбили, Гошенька! – Тетушка театрально заломила руки и замолчала.

– Действительно, ужасная история. Что же украли? – Игнатьев покосился на стены. Все картины были на месте.

– Ты не поверишь. Это какое-то необычное ограбление. Загадка. Воры забрали мои тапочки. Скажи, на милость, зачем кому-то чужие тапочки? А картины не тронули.

– И все? У вас украли только тапочки? – делано изумился Игнатьев.

– Нет, конечно, нет. Вынесли телевизор, микроволновую печь, магнитофон, ружье Николаши, царство ему небесное. Именное ружье. Красивое. Да, еще четыре бутылки шампанского, зарядное устройство от мобильного телефона, выкрутили лампочки и вдобавок украли средство для мытья посуды и зубную электрическую щетку.

– Средство для мытья посуды и зубная щетка?

– Да, «Фэйри». У меня в голове этот факт не укладывается.

– А зарядник, зубная щетка и лампочки укладываются? А мобильник не взяли?

– Видишь ли, Гошенька, мобильный телефон я ношу с собой. На всякий случай. Что происходит, ума не приложу.

– Полная фигня. О, пардон, тетя. Шмотки, в смысле вещи, взяли? – Илларион подлил себе заварки.

– Нет, ничего не тронули.

Илларион вскочил из-за стола и зашагал кругами.

– Ерунда, абракадабра. На кой черт вывинтили и унесли лампочки, тапочки? Неужели бомжи поработали?

– Милиция сначала тоже так решила. А у меня и предположений никаких нет.

– Тетя, а вы милицию все-таки вызвали? – спохватился Илларион.

– Да, сразу же. Они составили протокол, подсчитали сумму ущерба и уехали. Посоветовали мне поменять замок на двери. Очень спешили. Говорят, дел много. Я, разумеется, вызвала слесаря. Он мне все поменял.

Илларион помотал головой и попросил разрешения закурить.

«Черт знает что. Трагикомедия. Фарс. Главное, палку не перегнуть. Побольше сочувствия. Поэнергичнее».

– А деньги? Они украли деньги?

– Гошенька, милый, денег в доме нет. Совершенно. – Тетушка закатила глаза и развела руками.

– Тетя Вася, но я вас, честно говоря, плохо понимаю. Если все это произошло в четверг, то почему вы сказали мне по телефону, что вас ограбили сегодня? – спросил Илларион.

– Потому что сегодня меня ограбили повторно. Вероятно, ворам что-то очень понравилось, и они вернулись сюда, чтобы довести дело до конца. Ха-ха. – Василиса Аркадьевна демонстрировала неувядающий оптимизм.

– Тетя!

– Ах да, я забыла! – Василиса Аркадьевна лукаво улыбалась. – Самое смешное, что когда милиция собралась уезжать, то они зашли к дворнику, чтобы допросить его. Направились сразу в чулан, где он держит лопату, метлу и все самое необходимое для своей работы. А в чулане этом лежит огромный пакет, набитый вещами, украденными из моей квартиры. Телевизор, зарядник, ружье. Но вот всего остального нет.

– Минуточку, я запутался, это когда произошло?

– В четверг, милый. Три дня назад. Мне вернули телевизор, ружье и зарядник. А сегодня меня ограбили второй раз. И на этот раз я навсегда лишилась телевизора и зарядника.

– А ружьишко? – полюбопытствовал Игнатьев.

– Ружье я отвезла еще в четверг к Зиночке на дачу. У них круглый год кто-нибудь живет там. Зиночке я полностью доверяю. Да и дачи наши рядом.

Василиса Аркадьевна загрустила.

Илларион молчал и хмурился.

– А сегодня милицию вызывали?

– О, да. Они приехали с собакой, милое животное взяло след. Собака буквально рвалась с поводка. Милиционеры убежали вместе с собакой. И вот их нет. Я в полном одиночестве. Переживаю. Гошенька, что делать?

Классический вопрос.

Илларион отличался сообразительностью. Встрепенулся и моментально ответил:

– Тетя Вася, я вас сегодня же увезу на дачу к Зиночке. Весна, воздух, лес! Что в городе делать? Вам необходимо отдохнуть. А я присмотрю за вашей квартирой. И побеседую с милицией.

– Гошенька, милый, холодно еще. Рановато на дачу уезжать. Но что ты думаешь об этих ограблениях?

– Думаю, что бомжи. Первый этаж, соблазнительно для них. – Игнатьев пожал плечами. – Я за всем пригляжу, тетя Вася, не волнуйтесь. Собирайтесь потихоньку, я на дачу вас отвезу. Обогреватель возьмем, не замерзнете. Если вы будете жить на даче, то и мне, и вам будет спокойнее.

– Гошенька, а как же зарядник?

– Купим зарядник по пути.

Мария Сергеева задумчиво смотрела в окно. Сияло солнце, и первое по-настоящему летнее тепло заставляло радоваться всю окрестную зелень и живность. А в душе пели птички.

Мария прикидывала, какие еще модели, кроме уже отобранных в коллекцию, она сможет представить на выставке во Франции. О Париж, о Ницца! К птичкам присоединились звонкие колокольчики. Вот он, настоящий успех.

Но скольких усилий и затрат он стоил? Да, без труда не вынешь и рыбку из пруда. При этом, конечно, иногда бывает очень весело.

Мария вспомнила, как две недели назад она заполняла анкету в рекламном агентстве, которое занималось тем, что продвигало студию Сергеевой во Франции.

Ей ужасно хотелось принять участие в международном вернисаже в Ницце. И чтобы попасть в число приглашенных, пришлось обратиться в дорогое рекламное агентство, которое гарантировало Машке попадание в этот заветный список. Денег было истрачено немало. Нервов тоже.

Вся эта сложная суета требовала неимоверных усилий как со стороны самого агентства, так и со стороны жаждущей принять участие в вернисаже в Ницце.

Три месяца Мария жила в подвешенном состоянии, затем ситуация стала проясняться – приглашение она все-таки получит. После длительных электронных и телефонных переговоров было наконец подписано предварительное соглашение. Оставались разные мелкие согласования. Но, как выяснилось чуть позже, еще не все нюансы были оговорены.

Марию вызвали в рекламное агентство и предложили заполнить специальную анкету. Машка растерялась, но тут же подавила в себе страх и отважно принялась за дело.

Слава богу, что анкета была на английском, а не на французском языке. Это значительно упрощало все дело. Хотя упрощало не до конца.

Дело в том, что иностранными языками Мария не владела. «Сколькими языками владеете? Тремьюми?» – «Да, примерно так».

Английский язык она, конечно, понимает и в исключительном случае может даже объясниться. Что это должен быть за случай, Машка так и не смогла придумать.

Она решила не усложнять и по каждому пункту советоваться с директором рекламного агентства – Димой, который был кровно заинтересован в таком заказчике, как Мария.

Он принимал ее лично в своем офисе и производил впечатление интеллигента, умницы и полиглота как минимум. Очки в тонкой металлической оправе, ухоженная борода и обаятельная улыбка.

– Так, это понятно, имя, фамилия, это я могу, – радовалась Мария. – Дим, а вот написано «джендер», это что, надо подчеркивать? – Машкины брови насупились.

– Мария Юрьевна, это слово означает пол человека: женский или мужской, вы нужное отметьте. Вам подсказать?

– Ну и сволочь вы, Димочка. Нет, подсказывать не надо, «вумен» я знаю, – самоуверенно ответила Машка и продолжила исследование анкеты. Наступила тишина. Мария внимательно вчитывалась в иностранный текст, шевелила губами и молча ставила галочки.

«Так, а вот следующий пункт – „адюлт“. Ну, это мне понятно», – радостно подумала Машка. И размашисто подчеркнула «ноу».

«Конечно, „нет“, и только „нет“, никаких адюльтеров за границей, я же работать еду, а не романы крутить. Вот любознательные иностранцы!»

Так потихоньку Мария добралась до последнего пункта анкеты и облегченно выдохнула:

– Все, все заполнила. Дим, возьми, проверь. – и Машка протянула Дмитрию свою анкету.

Он быстро просмотрел результаты напряженной работы Марии и вздохнул.

– Надо переписать, Мария Юрьевна.

– Это почему? – насторожилась Сергеева.

Дмитрий пожал мощными плечами и ухмыльнулся.

– Да у вас тут ошибочка. «Адюлт» переводится как «взрослый человек», и соответственно надо было отметить – «да», а вы отметили – «нет». Следовательно, вы – несовершеннолетняя гражданка и…

– Господи, а я была уверена, что речь об адюльтере. – Бешеный хохот Машки заразил и рекламщика.

Анкета была заполнена повторно и уже без ошибок. Дмитрий собрал все бумаги в папку и обратился к Сергеевой:

– Вот теперь все в порядке. А вы, Мария Юрьевна, не расстраивайтесь.

По пути в свою студию она пришла к выводу, что времени на лингвистику у нее нет совсем.

«Нет времени совершенно. Ничего, прорвемся. Как-нибудь. Существуют же в конце концов, переводчики-синхронисты. У каждого свой хлеб. Сейчас задача номер один – это вернисаж».

Сергеева ошибок не боялась. Как не боялась и смелых цветовых решений. Она экспериментировала ярко и с большой выдумкой. Ее ателье моды пользовалось в Москве среди определенной группы лиц бешеным успехом. Машка рассчитывала на то, что границы этой группы со временем расширятся до самых отдаленных горизонтов. Так все и происходило. Каждый следующий год был удачнее предыдущего.

Сам офис располагался в престижном бизнес-центре. Стены, пол и потолок были окрашены в цвет сливок. Веяния «фэн-шуй» были строго учтены и внедрены в интерьер офиса. Замкнутость, открытость и закругленность пространства – там, где необходимо. Отрицательная энергия вычеркивается, а положительная приветствуется.

Светлый дубовый паркет блестел. Минимум мебели и максимум воздуха. Элегантность и высокий стиль. Дизайн ее офиса полностью соответствовал вкусу Сергеевой и современным требованиям.

Она не столько моделировала одежду, сколько определяла заказчикам их стиль. Иногда он был строг и прост. А иногда – вызывающе ярок. Все зависело от самого человека.

Как правило, клиентами Маши были женщины, и с ними она справлялась легко, впрочем, как и с мужчинами. Мария чувствовала людей на каком-то подсознательном уровне. Она мгновенно определяла для себя, кто, что и как сможет надеть и насколько комфортно будет человеку в данном стиле. Машка практически не ошибалась, ее заказчики всегда оставались довольны ее предложениями.

Красивая, темноволосая, еще вполне молодая дама примеряла строгий офисный вариант костюма. И недовольно хмурила брови.

– Вам, Алина, я могу предложить немного оживить свой стиль. Давайте попробуем завязать голубой платочек на шее. И я вас уверяю, что этот платочек придаст вам некий кокетливый заряд и весьма оживит весь ансамбль. – Марья внимательно осмотрела клиентку в строгой черной юбке и черном пиджаке.

Наверное, бухгалтер. Невыносимо уныло и совершенно печально. Какая красивая женщина, но костюм…

– Кофе не желаете? – секретарша подобострастно улыбалась.

– Пожалуй, да. Черный, пожалуйста. – Заказчица пребывала в задумчивости.

Секретарша подошла к кофеварке, поколдовала немного и налила в крошечную, изящную чашечку ароматный напиток, затем аккуратно пристроила чашечку на поднос и, щеголяя на высоченных шпильках, прошествовала к кофейному столику.

Алина помешала ложкой в чашке и, оттопырив мизинец, поднесла чашку ко рту. Она исполняла роль аристократки в гостях у не столь породистой аудитории. Королева и ее подданные.

Мария скрестила руки в ожидании окончания сцены.

Выпив крепкий кофе, Алина удовлетворенно откинулась на спинку дивана и капризно заявила.

– В принципе мне и самой костюм не слишком нравится. Что-то не то.

Не в правилах Сергеевой было отмалчиваться.

– Алина, дорогая, костюм – блеск, но цветовую гамму необходимо разбавить. На вашей идеальной фигуре костюм смотрится изумительно. Но необходимо оттенить эту строгость, придать ей больше жизни.

Мария взяла в руки нечто невесомое и голубенькое.

– Попробуйте, Алина. Я понимаю, у вас строгий и выдержанный стиль, но, на мой взгляд, он все-таки мрачноват. – Марья уверенно повязала на шее жертвы шелковый прозрачный бледно-голубой шарфик.

Ярко-синие, огромные глаза Алины заискрились. Этот небольшой штрих в виде воздушного шарфика сделал ее неотразимой.

Секретарша расправила весенний букет в вазе и в знак солидарности восхищенно закивала головой.

– Нравится?! – утвердительно спросила Сергеева. – По-моему, просто замечательно.

– Да, наверное. Да. Словно я только что из Парижа. – Алина крутилась перед зеркалом.

Она одернула юбку, погладила себя по плечам и вздернула подбородок. Чтобы поддержать разговор и закрепить успех, Маша решила продолжить светскую беседу.

– А вы там бывали? – любезно осведомилась Мария. Сама Сергеева объездила примерно половину земного шара и к Парижу относилась весьма трепетно.

– О, да. Была несколько лет назад. Так, ничего особенного. Большой город. Ужасное метро. Только магазины симпатичные, но цены – просто кошмар. А Елисейские Поля? Сплошной обман, – капризничала Алина.

– Простите, но я не поняла. Почему Елисейские Поля – сплошной обман, в каком смысле? – Сергеева искренне недоумевала. Где обман, в чем обман?

– Ну как же. Елисейские По-ля. По-ля. А полей-то и нет. Один асфальт. Я была очень и очень разочарована.

Мария скупо улыбнулась, закашлялась и отвернулась к окну, чтобы выдохнуть. Удивительная простота и незамутненность сознания. Есть в названии слово «поля», значит, будьте любезны соответствовать. Н-да, а то нестыковочка получается.

– Вот и славно. Вы можете записаться у секретаря на время, удобное для вас. Всего вам доброго. – Мария проводила Алину и решительно направилась к дивану.

– Вы отправили факс во Францию? – жестко осведомилась Машка у секретарши, прихлебывая черный кофе.

– Да, Мариечка Юрьевна, отправила, – залебезила секретарша Люська, сидящая у компьютера и активно щелкающая кнопками мышки. Главное – четко отрапортовать.

Она отлично знала, как Мария могла расправиться с неугодными сотрудниками. Мария Юрьевна Сергеева с подчиненными была строга и взыскательна. Она не прощала лени, лжи и тупости. Сергеева прощалась с сотрудниками быстро и просто. «Мне бездельники не нужны. Это – работа. И никаких отговорок». Шефиня вызывала уважение, но любили ее немногие.

– Ответ был? И не называйте меня Мариечкой.

– Нет еще. Может, завтра придет?

– Хорошо, Мила. Если меня не будет и придет подтверждение из Франции, сразу свяжитесь со мной и проверьте, вся ли коллекция упакована, – отчеканила Мария.

– Непременно, Мария Юрьевна, обязательно.

Секретарша Мила сладко улыбалась, разглядывая Марию. Мария Сергеева отличалась миниатюрным пропорциональным сложением, сияющими темно-зелеными глазами и пышной копной светло-рыжих волос. С точки зрения Милы, тоненькая, изящная и породистая Мария Юрьевна отличалась совершенно невыносимым характером. Обостренное чувство справедливости Сергеевой не давало расслабиться ни одному сотруднику ее салона. Она постоянно резала правду-матку, какой бы суровой эта правда ни была, нисколько не заботясь о душевном состоянии подчиненного. С другой стороны, Мария не выносила лжи, фальши и излишних фантазий своего штата на любую тему, касающуюся работы.

Мила не сомневалась в своей начальнице. И, конечно, ответ придет, не сегодня – завтра. А главное, существует вероятность того, что и Милу возьмут на Лазурный Берег. Эта возможность подстегивала Милу, и она, как могла, старалась угодить Сергеевой.

Мария надела белую короткую курточку, подхватила крошечный портфельчик и умчалась. Сергеева торопилась к Тоне. Два-три раза в неделю они собирались на кухне у Александровой и обсуждали мировые проблемы и свои личные новости. Неделю назад Машка поскользнулась и упала, при этом она сильно ушибла коленку. Нога побаливала до сих пор, но Сергеева все равно неслась с крейсерской скоростью по пригорку, разделяющему их с Тоней дома, вниз. Машка жила по строгому расписанию. Каждый день и час был расписан и подчинен дисциплине. Поэтому терять время на неторопливый и размеренный шаг она не собиралась.

Мария шагнула в чистенький подъезд, бодро прошла несколько шагов и замерла. В тени на грязном кафельном полу лежал человек. Ее одноклассник Гришка. И лежал он как-то слишком неподвижно.

Умер, что ли? Ужас-то какой! И не дышит.

Машка перекрестилась, охнула и дотронулась до плеча Гриши. Реакции не было. А Гришка был холодный. В голове у Машки помутилось.

– Помогите, – закричала Марья и пулей понеслась по лестнице на восьмой этаж, где жила Антонина Александрова. По пути она вспомнила о лифте, но в запале уже преодолела почти весь путь. Машка нажала на дверной звонок, приплясывая от нетерпения. Дверь распахнулась, и запах подгоревшей картошки заполнил лестничную клетку.

– Извини, Машунь, опять ужин подгорел и… Мария, что с тобой, что случилось, – запричитала Тоня, и нехорошее предчувствие охватило ее.

Сергеева вдохнула и выдохнула несколько раз.

– Там, внизу, в подъезде, Гришка, одноклассник мой, и, по-моему, он того, умер или, может, не умер, но похоже на то. Звони, звони в «скорую», я от волнения вообще ничего не соображаю.

– Уже звоню. Ой, а номер какой: ноль один, ноль два, ноль три? – В критической ситуации Тонька полностью теряла ориентацию в пространстве и времени, а вместо ясной памяти в голове ее случалось сплошное затмение.

– Да звони скорее, не помню я, какой номер, звони по всем. Нет, скорее всего, ноль три.

Машка побежала на кухню, схватила чайник, торопливо налила воду в стакан и залпом выпила. Картошка на плите продолжала свой процесс горения, и Мария, беззвучно ругаясь, выключила газ.

Ладно, Тонька тормозит, но я-то хороша. Бросила Гришку внизу, испугалась, разоралась. Надо немедленно спуститься вниз и действовать. В это время щелкнул входной замок, дверь распахнулась и вошел Владимир Александров – муж Тоньки.

– Привет, девчонка. – Он поцеловал Антонину, одновременно морщась от запаха подгоревшей картошки. – Привет, Маш. Так что я пропустил? Катастрофа? Все живы или умерли? По-моему, у нас что-то подгорело, – заметил Вовка, снимая обувь.

Тоня пожала плечами и пробормотала:

– Да подгорела немного картошка, но это – ерунда. – Она вопросительно покосилась на Марью.

Сергеева скороговоркой выпалила:

– Там, внизу, в подъезде, Гришка лежит, ты видел? Он жив?

– Какой Гришка, где лежит, в чем дело, наконец? – Владимир искренне удивился. И туман, застилающий его глаза, стал рассеиваться.

– Вов, давай, соображай быстрей. Марья увидела внизу, в подъезде, труп одноклассника Гришки, ну, или не труп, а так – неподвижность полную, у Гришки, я имею в виду.

Владимир задумался и с интересом посмотрел на взволнованных дам.

– Никого внизу нет. Я бы заметил человека.

– Как никого, как это нет! Когда есть, то есть точно был, Гришка там лежит, – закричала Машка.

Александров внушительно помолчал и ответил:

– Никого внизу нет. А почему нет – не знаю. То есть не знаю точно. Возможны варианты. Первый – тебе показалось или привиделось, ну такое временное затмение. Второй – некий Гришка там был, ты его видела, и он исчез, сам или с чьей-то помощью.

С чьей еще помощью, когда все это было минуту назад! Мысль о том, что Машка сошла с ума, Антонина отвергла сразу. Более цельного и практичного человека встретишь редко.

– Вов, затмение исключается, это же Машка видела, а не кто-нибудь.

Сергеева дернула Тоню за рукав старой поношенной кофты и грозно зашипела:

– Пошли вниз, все проверим, и Вовку бери с собой, быстро.

Владимир обреченно вздохнул.

Расслабиться не дадут. Загадочные все-таки существа эти женщины. Мнительные и склонные к истерикам. Трудно с ними спорить, когда они в таком всполошенном состоянии, проще уступить. С одной еще можно справиться, но с двумя не стоит и попробовать. Особенно, если эта вторая – неугомонная Машка, которая всегда и везде была лидером: и в школе, и в институте. Любой спор заканчивался Машкиным триумфом.

Моргнув и зевнув несколько раз, Владимир взял себя в руки и молча вызвал лифт. Троица загрузилась в кабину. Александров молчал. Философский вид, задумчивый отрешенный взгляд мужа всегда сбивали Антонину с толку. Как-то она спросила: «О чем ты думаешь, Вов?» И в ответ услышала незатейливое: «Ни о чем».

Интересно, была ли тема для размышлений у Владимира в данный момент?

Когда они оказались на первом этаже, то увидели, что внизу, в подъезде, никого не было.

Маша думала. Рядом топтались Антонина с Вовкой и тревожно переглядывались.

«Так, никого. А был ли мальчик? Мальчик точно был, но исчез. И что все это означает? Беда со мной или с Гришкой – вот что это означает. Придется разбираться. Надо найти Гришку и поговорить с ним, если, конечно, еще не поздно», – лихорадочно соображала Марья.

– Маш, ты убедилась, что здесь никого нет? – сумрачно осведомился Владимир.

– Да, сейчас нет, но я видела Гришку. Он лежал на полу в полной неподвижности, я еще встряхнула его за плечо, и не надо делать круглые глаза. – Машка оправдываться не умела. – Я еще не спятила.

– А почему ты сразу не позвала на помощь? – удивился Александров.

– Я так испугалась и растерялась, что на автопилоте помчалась к Тоньке и даже про лифт забыла, – объяснила Сергеева.

Повисла долгая пауза.

– Вов, ты что думаешь про все это, а? – вышла из оцепенения Тонька и с хрупкой надеждой в голосе обратилась к мужу.

Александров молчал.

– Вов, что скажешь, Вов? – повторила Тоня.

Александров молчал.

– Ну ответь хоть что-нибудь. – Не сдавалась жена.

Машка с интересом наблюдала за монологом подруги.

Владимир помолчал еще минутку и затем изрек:

– Честно говоря, мистикой попахивает, но тебе, Маш, я верю. – Владимир потер щеки. – Наверное, труп унесли. Ладно, пошли домой, там и поговорим, а если повезет, то и поужинаем.

– Нет уж, я лучше домой пойду, а завтра займусь гришкиными поисками. Я его найду.

– Маш, лучше сначала к нам, а потом уж домой. Выговоришься, обсудим все, тебе полегче станет. – Тонька попыталась успокоить подругу. Но попытка провалилась.

– Я не сумасшедшая и я пойду домой. Созвонимся, все, пока. И сон еще этот дурацкий!

– Какой сон? Про президента? – встрепенулась Александрова.

– Какой к черту президент! – Машка была в ярости. – Мне про Вольского был сон, что на его даче в Малаховке собрание идет какое-то непонятное, кардиналы воду пьют, в общем, фигня полная, но помню я весь сон отлично.

– Выкладывай.

«Бушевали сирень и одуванчики. Дул ветер. Воздух дрожал. В подмосковной Малаховке открылся дачный сезон.

Тишина на даче Вольских казалась обособленной и неживой. В гостиной у круглого стола, в середине которого был водружен стеклянный графин и стояли стаканы, расположились девять персон.

– Господа, приступим, – заявил номер один.

Он заметно картавил, был мал ростом и весьма несдержан.

Собравшиеся хранили молчание.

Глухо стучали ставни.

Номер два откашлялся, погладил свой пышный белокурый парик и произнес:

– В моем секторе проблем нет. Все идет по плану. Ожидается некоторая перестановка сил, но инструктаж я уже провел.

– А персонал? – сварливо осведомился номер первый. – Не следует так идеализировать людей.

Блондин потер переносицу и мягко возразил:

– Я контролирую весь объем работ и отвечаю за него.

– Отвечаете вы, а отчитываюсь я, – погрозил пальцем первый, подошел к окну, развернулся и удобно устроился в старом разлапистом кресле, в некотором отдалении от остальных восьмерых участников собрания.

– Прошу вас, господа. – Он протянул руку к столу.

Исчезли графин и стаканы, столешниц а ожила и стала медленно вскипать вверх. Из бугристой поверхности столешницы формировались материки, океаны, моря и острова в миниатюрном масштабе. Возникали леса, пустыни, водопады и города.

Живая объемная карта переливалась и подрагивала. Внезапно запульсировал квадрат Юго-Восточной Азии, он увеличился и засиял зеленым.

– Таиланд, цунами, – констатировал номер первый.

Картинка происходящего в Таиланде стала постепенно уменьшаться, затихать и окончательно стала неподвижной.

Потом заалели и ожили Гималаи, Северная и Южная Африка.

– Волнения в Непале, военные действия в Чаде и теракты в Дахабе, – кратко резюмировал первый. – Теперь о приятном: Англия, Испания, Хорватия.

Кардиналы вежливо улыбались.

– Помните о равновесии, господа. На следующей неделе мы передвинем некоторые очаги. Я жду ваших предложений. Тихо, господа, тихо, – удовлетворенно заметил первый, хотя в гостиной уж точно шумно не было.

Внезапно перестали биться ставни. И только потом стих ветер. Наступила тяжелая тишина. Необыкновенная карта исчезла. Стол содрогнулся и принял нормальные очертания. Появились стеклянный графин и стаканы.

Графин на столе дернулся, приподнялся вверх, немного наклонился, и вода полилась в стакан. Стакан подлетел к президенту и застыл в воздухе.

– Спасибо, больше ничего не надо. Благодарствуйте, кардинал, – расслабленно промурлыкал номер первый номеру второму, отпил воды и неожиданно завопил: – Что это за вода? Отвратительный вкус! Кардинал, займитесь этим вопросом, и немедленно, мы здесь задержимся недельки на две.

– Как прикажете, господин президент. – Номер второй сдвинул парик и почесал залысины.

– Я жду от вас объяснений, – обратился президент к смуглому высокому номеру третьему.

– Виноват, господин президент. Вольский не успел уничтожить бумаги, но я полагаю, что эту оплошность еще не поздно исправить, и я уже предпринял некоторые шаги.

– Шаги? Предпринял? А о последствиях вы подумали, уважаемый? – зашипел президент. – Нет уж, позвольте теперь мне предпринять определенные шаги. Придется вам, любезный мой, подменить Вольского денька на два, а его пригласить ко мне на приватную беседу. А теперь позвольте откланяться, коллеги. Расписание наше остается в силе.

Президент с некоторой даже лихостью отсалютовал кардиналам и мгновенно растворился в воздухе.

Граненый стакан звонко упал на пол. Захлопали ставни. Поднялся сильнейший ветер. Небо заволокло тучами, и хлынул дождь».

– Круто, – уважительно крякнула Тонька после того, как Мария закончила свой рассказ.

Машка промолчала. Толкнула тяжелую подъездную дверь и вылетела во двор.

В школе Гриша Вольский был отличником. Но лидером не был никогда. Он просто выделялся. Обожал читать запоем, играл на скрипке и фортепьяно, острил и сам же себе заливисто хохотал. Как и вся его семья, он остро ненавидел коммунистов и весь социалистический строй. В дружеских компаниях обожал выступать с антиправительственными проповедями. Сергеева отводила его в сторонку и гневно шипела:

– Ты что, совсем рехнулся? Хватит митинговать! Оглянись вокруг и подумай!

Гриша подмигивал в ответ и орал: «Хочу влиться в североамериканские штаты, вперед, в Америку! И если уж очень сложно всей страной влиться в Америку, то бабушка моя предлагает вливаться просто административными округами, кто куда желает!» В ответ на это заявление Марья закатывала глаза и вертела пальчиком у виска неутомимого оратора.

Заканчивались восьмидесятые. Сергеева и Вольский часто встречались, то у Гришки дома, то у Марьи. Иногда Гришка жаловался Марье, что никак не может уговорить свою бабушку дать ему почитать какие-то рукописи. Марья немедленно удивлялась и задавала простой (как колумбово яйцо) вопрос:

– А что, без разрешения никак нельзя, потихонечку?

В ответ Гришка бешено хохотал.

Бабушка была профессором Московского университета, работала всю жизнь и обладала железной волей. Она отличалась какой-то фантастической работоспособностью и все время открывала для себя, семьи и студентов новые горизонты. Бабушка переписывалась с немалым количеством достойных, на ее взгляд, ученых. Но особенно уважала некоего эстонского академика. Академик имел трудно произносимую фамилию и такой же трудный характер.

Гришка всегда переживал за бабушку и был ее верным адептом. Он обожал слушать рассказы о ее трудном военном детстве в российской глубинке.

Бабушка пережила оккупацию и всю жизнь помнила о голоде и холоде, сопровождавших ее детство и юность. Характер у Анны Петровны сложился сильный. Волевой и независимый человек, всю жизнь она работала и практически никогда не жаловалась. Расслаблялась Анна Петровна только на семейных, праздничных сборах после рюмки коньяка. И уж тогда веселее человека было не найти. Она вспоминала свое детство и, громко смеясь, рассказывала о своих подвигах.

«Однажды, когда немцы стали отступать из нашего городка, пронесся слух, что все их склады открыты – бери что угодно и сколько угодно!

Естественно, все наше население, способное как-то передвигаться, ринулось к складам. Я бежала с соседским мальчишкой, моим ровесником, лет девяти-десяти. Мы едва успели схватить и вынести какие-то ящики, первые попавшиеся нам под руку, и естественно, даже представления не имели, что в этих ящиках. Главное, успели. Склад опустошили моментально.

Прибежали мы к большому погребу, вырытому рядом с домом. Погреб был покрыт бревенчатым настилом, мы его сдвинули и быстренько спустились вниз, чтобы вскрыть ящики и рассмотреть, что в них лежит, пока поблизости нет свидетелей. В оккупации как в оккупации, зевать нельзя. Мигом отнимут добычу.

В одном ящике оказалось мыло в виде овальных вытянутых кругляшей, а в другом – какие-то бутылки изящной формы с золотыми наклейками. Недолго думая, мы решили, что это немецкий лимонад, потому что ничего другого в своей жизни пока не видели, и соответственно вылакали несколько бутылок.

Сколько времени прошло, я не знаю. Помню, что лично мне было очень хорошо, весело, помню, что не слышала даже звуков бомбежки, и еще помню, что совсем ничего не боялась.

Наконец, мы ужасно захотели спать и решили выбираться наружу, подняли головы к потолку, а вместо потолка увидели черно-фиолетовое звездное небо. Так, разинув рты и выпучив глаза, и застыли. При бомбежке тяжелую крышку из бревенчатого настила снесло начисто. А мы ничего не заметили. И даже не пострадали.

Конечно, это был не лимонад, а французское шампанское».

Анна Петровна ерошила густые каштановые кудри и радостно смеялась.

«А еще меня в детстве дразнили: „Анка, бей его коромыслом“. Так меня прозвал мой старший брат. Когда он дрался с превосходящими силами противника и понимал, что нуждается в помощи, он кричал мне:

– Анка, бей его коромыслом!

Жили мы тогда в глубинке, воду таскали из колодца, и, конечно, в каждой семье было коромысло.

Дралась я, как Рембо, до первой крови, никогда не отступала и совершенно никого не боялась; закрывала глаза и лупила по морде противников до полного изнеможения. Вся окрестная детвора, хулиганье и отроческая поросль не то чтобы боялись меня, но опасались, как пить дать.

Если я шла по одной стороне улицы, то встречная стайка подростков немедленно переходила на другую сторону во избежание возможного конфликта».

После воспоминаний бабушка расслаблялась и с удовольствием переходила на французское шампанское, которое она уважала, видимо, с тех давних пор.

Весь клан Вольских наслаждался семейными встречами, а больше всех – Григорий. Он всегда умел создать атмосферу праздника и насладиться ею сполна. Он садился к роялю и наигрывал фокстрот, затем стремительно вскакивал и кружился в степе.

Вся семья с удовольствием втягивалась в состояние восторженной радости. Во время грандиозных застолий беседа за столом плавно переходила в бурные политические и экономические дебаты, разбавляемые анекдотами. Взрослые и дети хохотали до колик и спазмов.

Однажды Марья случайно оказалась на таком семейном сходе и с тех пор с удовольствием ждала следующих приглашений.

Вольский был начитанным человеком и обсуждать с ним любые вопросы было для Марьи одно наслаждение.

Во время Гришкиных лекций Машка испытывала необыкновенное просветление, ей казалось, что вот, наконец, она поняла, ухватила суть постулатов теории относительности или теории электромагнитного поля, ее распирало чувство живительной, светлой радости и хотелось сразу же поделиться им с другими.

Но при расставании с Гришкой эйфория от осознания глубины собственного интеллекта мгновенно испарялась. И уже через пять минут Мария не могла внятно озвучить ни одной мысли из только что приобретенных, таких, казалось, простых и понятных истин.

После окончания школы пути их разошлись. Они выбрали разные институты и виделись только на вечеринках выпускников, и то не каждый год.

Ольга посмотрела в зеркало и вздохнула. Лишние килограммы отчетливо проступали на ее фигуре. Ладно, все равно я лучше всех. Если похудеть, то просто жаль окружающих, ослепнут.

Кстати, о здоровье. Ольга поежилась, вспомнив сумасшедшую ворону, напавшую на нее несколько дней назад.

Поздним вечером она возвращалась домой, шла через небольшой парк, окружающий их жилой комплекс. Вдруг откуда-то сверху с диким карканьем на нее налетела огромная ворона и стала атаковать. Сначала Олечка просто остолбенела от удивления: «Ничего себе русский вариант Хичкока». Галкина стала отчаянно отбиваться сумкой. Но ворона не унималась и продолжала бросаться на Олю с громким карканьем, норовя долбануть внушительным клювом.

И Олечка, поняв, что остановить психованную птицу ей не удастся, пустилась бежать, с остервенением размахивая вокруг головы сумкой и все время ускоряясь.

Оказавшись дома и испытывая последствия невероятного стресса, Олечка внимательно рассмотрела себя в зеркале на предмет обнаружения ранений и понемногу успокоилась. Опасных ранений не было. Наверное, кто-то обидел птенцов вороны, и птица решила отомстить людям.

По закону подлости первым человеком, на котором ворона решила отыграться, оказалась Галкина. Рассматривая свои потери в зеркало, Олечка удовлетворенно вздохнула: «Слава богу, никаких следов».

Самое смешное обнаружилось на следующий день. У Олечки пропала или, скорей всего, рассосалась небольшая шишка на ноге, в районе щиколотки. Была и исчезла. Вот такие чудеса. Нет, что ни говори, а права народная мудрость. Что ни делается, все к лучшему.

Ольга застегнула на себе блузку, сразу обтянувшую все валики в районе талии, решительно втянула живот и выскочила из квартиры.

Олечка Галкина давно справлялась с жизнью своими собственными силами. Шесть лет назад умный, красивый, обеспеченный муж Никита ушел к другой. Другая оказалась молодой, стройной, сексуально раскрепощенной женщиной, с которой Никита чувствовал себя гораздо комфортнее.

А Олечка осталась с шестилетним сыном, избыточным весом, причем избыток, по самым скромным подсчетам, составлял килограммов так тридцать, большим запасом любви и симпатичными алиментами в размере пятидесяти условных единиц.

Никита всегда отличался скупостью. Но надо было жить дальше, а как – непонятно. Олечка Галкина оказалась ввергнутой в невероятные страдания.

Помимо скупости, Никите были присущи трезвый, прагматический ум и скудность эмоций. За время совместной жизни Олечка не истратила и лишней копейки.

Она вела строгий учет хозяйственным расходам, лично занималась необходимым мелким ремонтом по дому. На даче ухаживала за волшебным по плодоносности огородом, содержала кур, несущихся ежедневно и без возражений. В конце осеннего сезона она рубила кур, сортировала и замораживала.

Она до беспамятства любила мужа и плыла буксирчиком по волнам его строго размеренной и распланированной жизни.

Ежемесячно Никита выдавал ей весьма скромную, строго определенную сумму денег, которую и суммой-то не назовешь. И Олечка планировала семейный бюджет. Каждый, даже самый мелкий расход записывался в кондуит.

И от каждого расхода требовался подробный отчет в его необходимости. Олечка добросовестно, нет, скорее, ревностно соблюдала все правила игры, объявленной Никитой. А муж гордился своей экономной хозяйкой-женой. Жизнь их проходила в благости, тишине и степенном счастье.

Поэтому неожиданное заявление Никиты о том, что любит он другую и жить намеревается тоже с другой, Оля перенесла тяжело. Кто, когда, зачем, почему, за что? От растерянности и подлой неожиданности тихого заявления мужа Олечка впала в тоску.

Она переживала каждое слово и каждый жест Никиты, она анализировала их, пытаясь найти ответ на единственный вопрос: почему он ушел к другой? Влюбился? А ребенок? А сама Оля? А их дом, полный уюта и комфорта? Неужели он ушел только из-за того, что соперница моложе Олечки на семь лет? Может быть, причина не в этом?

Галкину мучили вопросы, на которые не было ответа. Она не в состоянии была и мысли допустить, что ее родной и любимый Никита полюбил другую. Она и не пыталась вернуть его, а просто жила с постоянной саднящей болью в сердце.

На нервной почве Ольга начала стремительно терять вес. Постилась, посещала бассейн, встречалась с подругами и упорно искала работу. Никита, сострадая бывшей жене, поднапрягся и устроил Олечку на скромную работу – секретарем на домашнем телефоне в небольшую фирму.

Галкина за два года удвоила обороты крошечной компании, при этом продолжая тосковать и скучать по бывшей налаженной жизни. Она сидела дома и изводила себя тревогой и нерастраченной любовью. Все ее многочисленные подруги и приятельницы в один голос твердили: «Тебе надо найти хорошую работу в коллективе». И Олечка решилась.

Примерно через месяц судьба в виде бывшего одноклассника, занимающего внушительный пост в крупной холдинговой компании, улыбнулась ей. Для начала Олечку взяли секретарем и пообещали карьерный рост.

Галкина мгновенно втянулась в рабочий график и также стремительно влюбилась в собственного шефа. В болезненном процессе восстановления к ней вернулись настроение, вкус к жизни и килограммы, но, слава богу, не все. Работа в мужском коллективе, внимание этого коллектива, роман с боссом подействовали на Ольгу благотворно. Она начала выплывать из состояния перманентного горя и все сильнее концентрировалась на работе и на Ленечке, своем шефе.

Ленечка Петрович был хорош собой, умен, вальяжен, практичен и женат. Он сразу оценил трудовой энтузиазм Олечки и ее привлекательность. После продолжительной двухмесячной атаки Ленечка добился полного расположения Оленьки и совершенно растерялся.

Оказалось, что глубина чувств Оли Галкиной превосходила все его самые смелые ожидания. Именно Олечка ощущала себя горячо любимой единственной женщиной Петровича и ничуть не сомневалась в его чувствах.

А Ленечка, с ходу увязнув в необъятной любви Ольги, понял, что совершил крупный промах. Он рассчитывал на легкий необременительный флирт, а получил любовь с обязательствами. На заднем плане маячила Ленечкина жена с двумя детьми. До развязки было далеко.

И Ленечка использовал все известные ему способы охлаждения романтического пыла Олечки. Но Галкина не сдавалась. Она врастала в любимого все глубже. Петрович заработал диабет. Ольга старательно готовила ему блюда по специальной диете и приносила в офис. Ленечка съедал. Фирма процветала. Ленечка раздражался. Оля ему все прощала.

Она стала незаменимым специалистом и рулила всем процессом торговли фирмы «Медрай».

Сотрудники Галкину недолюбливали. Она была громогласной, самоуверенной женщиной и отчаянно пыталась сделать карьеру. Ленечка карьеру тормозил. Он начинал понимать, что Оля – это надолго.

Когда в штате компании обозначился новый дополнительный и ослепительный директор Григорий Вольский, Олечка поначалу его не оценила. К тому времени она полностью вжилась в роль крупного профессионала и любимой женщины главного шефа конторы – Петровича.

Олечку назначили заместителем нового директора Григория Вольского. И он начал заниматься просвещением своего зама. Ни дня не проходило без удивительных и зажигательных лекций Гриши, которые буквально ошеломляли Галкину. Вольский выступал без перерывов. Философские течения, теория электромагнетизма, НЛО, озоновые дыры, проблемы войны и мира, загадки истории, космос…

Постепенно работа и общение с Гришкой стали приносить Оле радость, а главное, полную уверенность в том, что его любимой женщиной она точно никогда не будет.

А в глубине ее души жили страхи и терзали острые желания. Надежда на то, что Петрович разведется с семьей, умирала. Но как-то очень медленно. Олечка жаждала любви, счастья, красивой и стабильной жизни, и конечно, нежного состоятельного мужа.

– Здравствуйте, Татьяна Владимировна, можно увидеть Григория? – обращаясь к матери Вольского, с ходу затараторила Мария Сергеева.

Татьяна Владимировна удивленно вскинула брови и качнула головой.

– Здравствуй, здравствуй, Машенька. Сколько же мы не виделись? Гришенька в командировке, а вернется примерно через неделю, – улыбалась Татьяна Владимировна. – А что случилось? Какая же ты красавица! Может, зайдешь к нам?

Сергеева решительно вошла в квартиру.

«Ага, в командировке. Ничего себе командировочка. Я чуть сознания не лишилась от его командировочки», – промелькнуло в голове у Машки.

– Да я, собственно, только на минутку. Просто поговорить хотела с Гришей, то есть посоветоваться, а номера его телефона у меня и нет. Вы не подскажете? И вообще, где он работает и как живет?

Татьяна Владимировна внимательно оглядела Машку.

– Проходи в комнату, присаживайся. Боюсь, что за минутку мне не справиться, Машенька. Живет он отдельно, купил два года назад себе шикарную квартиру, а работает в компании «Медрай», эта фирма торгует медицинским оборудованием; заходи, заходи, я тебе продиктую все координаты. Руководит людьми. У него в подчинении больше ста человек. Люди все прекрасные. И у Гришеньки даже есть заместитель.

– Неужели? Очень интересно. А кто его заместитель?

– Олечка Галкина. Совершенно потрясающая женщина. Свободная, самостоятельная, умненькая. А главное, не истощенная, с прекрасным здоровым румянцем.

Татьяна Владимировна с подозрением относилась к худым людям. Она сразу начинала осведомляться о состоянии здоровья стройного человека. Доверия такие люди у нее не вызывали. Татьяна Владимировна была уверена, что недобор массы тела означает тяжелые физические и психические отклонения.

– Он с ней так тесно общается, что я начинаю подозревать нечто большее. Они все время перезваниваются, что-то шумно обсуждают. Олечка даже заходит к нам в гости. А в чем дело, все-таки?

– Да вообще-то ничего особенного. Просто племяннику надо с высшей математикой помочь, доходчиво объяснить кое-что. А Гришенька лучше всех подходит, вот я его и разыскиваю, – с ходу принялась выдумывать Машка. Ничего более правдоподобного в голову ей не пришло.

Надо уходить, Вольская ничего не знает. Пора смываться, а то начнутся вопросы, которым не будет конца.

– Диктуйте телефоны, Татьяна Владимировна, я запишу, и спасибо вам огромное, вы меня так выручили.

Марья записала номера телефонов и, попрощавшись, ушла.

Из задумчивости ее вывела трель мобильного.

– Алло!

– Маш, привет. Это я, Тоня. Как дела? Ты еще жива? Что-нибудь выяснила? – затараторила Антонина.

– Выяснила только телефоны Гришкины. Рабочий и домашний. Он, оказывается, отдельно от родителей живет, в собственной квартире. Работает в компании «Медрай», что-то там связанное с медицинским оборудованием. Надо туда ехать и задавать вопросы, только под каким соусом, я еще не решила.

– В какой, какой компании? «Медрай»?

– Настрой звукоприемники. Да, «Мед-рай», – по слогам отчеканила Марья.

– Господи, так там же Галкина работает. Помнишь, я тебе рассказывала о ней. Воля к победе у нее несгибаемая. Она – подруга моя закадычная. Давай я ей позвоню и предупрежу о твоем приходе. Оля с удовольствием тебе поможет. Она тебе расскажет все, что знает.

– Отлично. Позвони ей, пожалуйста, и предупреди о моем приходе. Между прочим, эта Оля – Гришкин заместитель и от этой Оли маман Вольского просто в восторге. Но сначала я должна прозвонить все телефоны. – Машка торопилась закруглить разговор.

Александрова оказалась чуткой женщиной.

– Ладно. Пока. Звони мне с новостями.

Прозвонив все телефонные номера и убедившись в полном отсутствии какой-либо информации, Марья решила навестить компанию «Медрай» и эту потрясающую Галкину.

Она задумчиво брела по улице. Дома Гришки нет. На работе тоже нет. Никто ничего определенного не знает. Все расплывается и исчезает. Гришки нет нигде. Ни дома, ни на работе. Родители его уверены, что он в командировке. На работе уверены, что он в отгуле.

Я же не уверена, что он еще жив. И вообще, подозрения у меня тяжелые и дурные. Но какие-то нечеткие, размытые.

Надо съездить к нему на работу и поговорить с этой Олечкой Галкиной, то-то ее Гришина матушка нахваливала.

– Здрасьте, – весело крикнула Марья, желая обратить на себя внимание.

Не обратить внимание было сложно. Во-первых, ярко-фиолетовые слаксы. Во-вторых, оглушительно розовая футболочка, расшитая драгоценными самоцветами внушительных размеров. На ногах – белые лодочки, украшенные сиреневыми, со спичечный коробок, хрусталями. Шея, руки и пальцы в золоте.

– Здрасьте, – ответил ей нестройный хор сотрудников «Медрая», немного обалдевших от этакой красоты.

– Мне необходимо поговорить с Ольгой Галкиной, могу я ее увидеть?

– Ольга Николаевна сейчас занята, но вы можете подождать ее, – защебетала секретарша, жадно вглядываясь в Марию.

«Фирменные шмотки. Высший пилотаж! А духи? Что это за запах? Интересно, настоящее это золото на руках? И зачем ей понадобилась Галкина? Вот уж точно ничего общего.

– Будьте так любезны, передайте Ольге Николаевне, что ее ждут, – с нажимом произнесла Марья.

«Что же они так вылупились на меня? Странные люди, ей-богу». Марья подбоченилась и выставила вперед крохотную ножку.

Секретарша, не отрывая оценивающего взгляда от посетительницы, вызвала Галкину в приемную.

– Опаньки, это вы ко мне? – завопила Олечка.

Мария удивленно вскинула брови. Мужской напор Гришкиной знакомой заинтриговал ее. Настоящая русская красавица, только косы не хватает.

– Да. Мне необходимо поговорить с вами и лучше бы наедине. Вам Антонина должна была позвонить и предупредить. Меня зовут Мария.

– Поняла, просто Мария, да? – захохотала Галкина и закашлялась. – Тонька звонила, но я толком ничего не поняла, надеюсь, что вы проясните мне ситуацию. И давай на «ты».

– Договорились. – Марья улыбалась.

– Хорошо, Мария. Дамы и господа, у меня приватная беседа, прошу не беспокоить. Пошли, Мария, поговорим. Кстати, и покурим. Я надеюсь, ты куришь?

Марья кивнула. Стремительность Галкиной пришлась ей по душе. А то время утекало, а результатов не было.

Олечка внимательно слушала Марью. Просто невероятно. Гришка – обаятельный, доверчивый, необыкновенный Гришка – исчез? Разве так бывает?

– Послушай, Маш, я тебе, конечно, верю, но звучит все это неубедительно. Как-то надуманно, что ли? Григорий взял отгулы и, как я понимаю, отправился в дальний вояж. А на работе должен появиться дней через десять.

Галкина энергично почесала затылок, потерла шею и добавила:

– Может, это он сам тебя разыграл? Знаешь, притворился трупом, а потом быстренько слинял. Хотя на него это не похоже. Слишком тупая шутка для него. А главное, откуда он узнал, что ты пойдешь к своей подруге, во сколько ты пойдешь, значит, знал адрес Тоньки. Н-да, что-то уж очень глупо.

Они уставились друг на друга. Марья нервничала.

– Оля, поверь мне. Я действительно видела его. Потом он исчез. И его нигде нет. Я не страдаю галлюцинациями. Я хочу его найти и успокоиться.

Галкина тяжело вздохнула:

– Тонька меня предупредила, что ты нормальная. А Гришка вообще-то человек умный и способности у него фантастические. Но валяться в подъезде, на полу? Очень странная картина! Хотя от этих его способностей меня в дрожь иногда бросает, несмотря на то, что я женщина не робкого десятка. Улавливаешь?

– Пока нет. Ты лучше про способности объясни, пожалуйста. Рассказывай, Оль, не томи.

– Ладно. Только не надейся и не рассчитывай, что это мои выдумки. Недели две назад мы праздновали день рождения Леонида Петровича, нашего шефа, в ресторане. – Галкина перевела дух. – Маш, давай присядем, а то я весь день на ногах.

– Куда?

– На подоконник, не дрейфь, он чистый. У нас уборщица классная.

Женщины уселись на подоконник и Галкина, закурив очередную сигарету, продолжила.

– И эту Гришкину демонстрацию видели все: и сотрудники, и приглашенные. Кстати, и брательник Гришкин двоюродный или троюродный – Илларион Игнатьев.

– Да о чем ты, какая демонстрация? – заорала Машка, притопывая ногами от нетерпения. Олечкины длинноты ее раздражали.

– Ты на меня не ори. Я и так волнуюсь. В ресторане мы все сидели, естественно, выпили, закусили. Потом танцевали. Песни пели. Веселились ужасно.

– Я сейчас тебя ударю, – Машка уже не орала, она шипела.

– Настроение было отличное, – невозмутимо продолжала Олечка, – выпили все, конечно, крепко, и тут вдруг Гришку понесло. Поднимается он с бокалом, поздравляет Ленчика, цветисто так поздравляет, желает имениннику добра всякого. А потом и говорит: «А не хочешь ли ты, Леонид Петрович, стать президентом?» Ну, Ленчик смеется, конечно, и отшучивается. А Гришка с напором таким и вроде уже с обидой в голосе продолжает, что, мол, может сделать так, что дальнейшая карьера Ленчика будет необъяснимо прекрасной. И что он, Гришка, может в принципе любому человеку судьбу изменить в любую сторону. Много еще чего он может, а если кто не верит, так он прямо здесь и сейчас продемонстрирует свои возможности. Ну и так далее.

Тут уж, ясно, все в нашей компании аж задрожали от удовольствия. Ну и смеются над Гришкой. А он совершенно озверел да как крикнет: «Не верите – хорошо. Я вам докажу! Вот видите, картина висит на стене. Илларион, будь другом, подойди к ней, проверь, прочно она закреплена?»

Илларион сначала отнекивался, а потом все-таки проверил. «Отлично, – говорит, – все держится».

«А теперь внимание, – вопит Гришка. – Сейчас эта картина упадет, отойдите все от нее подальше. Смотрите». И руку протягивает в сторону картины.

И в этот момент картина с грохотом падает, а на стене образуется кривая трещина от потолка до пола.

Галкина откашлялась и достала следующую сигарету.

– Ну, все сделали вид, что шутка у Гришки получилась очень смешная. Только администрация ресторана потом Ленечке Петровичу счетчик выставила. За ремонт. Да такой, что, мама не горюй.

Машка покрутила головой, задумалась и после небольшой паузы протянула:

– Подожди, я не поняла. Так что, ваш шеф отказался стать президентом?

– Господи боже мой, Мария, да каким еще президентом! Ему бы с фирмой справиться. Он у меня нервный и чуткий. А тут президентство. Нет, не потянет.

Галкина внушительно затянулась сигаретой и продолжила:

– Ну а Гришка после этой демонстрации ушел. Я потом пыталась его разговорить, а он делал круглые глаза и вопил: «Что, Олька, замуж хочешь выйти? Ты только скажи».

– А ты что в ответ? – заинтересовалась Марья.

– Да дура была, сглупила, отказалась. Сказала, что сама все могу. А теперь вот думаю, зря отказалась. Зря. Сейчас имела бы мужа. Одной совсем непросто жить. Иногда такая тоска накатывает. Хоть бы денег, что ли, заказала… Идиотка!

– Да. Надо было, конечно, соглашаться. А больше ты ничего у него не узнавала? – пытала Марья.

– Конечно. Я от него не отходила. А он в ответ напевал: «Читай, анализируй, делай выводы, Олечка, ты уже большая девочка. И станешь еще лучше, Олечка». А когда, спрашивается, мне читать и анализировать? Некогда мне.

А потом, как-то раз вечерком, когда все уже разошлись, мы с ним сели на работе, выпили коньячка Шустовского. И Гришку понесло. Ну, он и рассказал про формулу Вселенной. Он, оказывается, вывел ее. Формулу, то есть. Я ничего не поняла. Только помню, что похожа она на бутылку шампанского.

Взрыв какой-то, появление времени – как материи какой-то. Только не спрашивай, что взорвалось и почему. Лично я ничего не поняла. Поняла только, что очень тупая я. А когда я про картину и про его способности необыкновенные стала выспрашивать, что Гришка в ресторане демонстрировал, то он еще про какой-то Союз Девяти мне начал голову морочить.

Что-де есть такая теория. Управляют миром девять человек, и власть у них огромная. И полномочия огромные. Избираются они на определенный срок. Кем избираются – не знаю, и не спрашивай. Вот этот Союз и определяет, где быть войне, где быть миру, где – пожарам, где – цунами, где – переворотам, где – извержениям вулканов.

Правят они миром. А еще у них есть представители, вроде послов, этих послов они сами выбирают. Дальше – еще круче.

Этим послам – каждому в отдельности – поручают управлять всем земным шаром в течение определенного срока, от одной недели до месяца, и следить за обстановкой в целом. При этом послы эти наделяются необыкновенными способностями и огромными возможностями. Но, говорит, это только теория. Одна из многих. Конечно, я сразу решила, что если Союз этот существует, то Гришка в него входит. Видимо, там президентов и назначают. А может, не назначают. Вот как весело получается. И туманно очень.

Машка присела на корточки, потом вскочила и нервно стала вышагивать по коридору.

– Ага, Союз Девяти. Неограниченная власть и возможности, ограничен только срок. Фантастика. Стругацкие. И еще предметы двигает. Чушь какая-то. Совершенно в духе Гришки. Не складывается у меня ничего. Где он сам-то?

Олечка закатила глаза. А Марья недовольно пожала плечами.

– Ты меня только запутала. Ну ладно. А этот брат Илларион, что за человек? Приближен ли он к Гришкиной персоне? А?

– Насколько приближен, не знаю, но беседовали и хохотали они долго, это я сама видела еще в ресторане.

– Так. Значит, он мне нужен. Как его найти, Олечка?

«Ишь, какая быстрая. Но помочь надо». Галкина задумалась.

– У меня идея, – объявила Ольга. – В пятницу банкет – десять лет фирме. Каждый работник имеет право привести с собой одного человека. Я приглашаю тебя. Приходи. Илларион обязательно будет. У него с Петровичем общие финансовые махинации. Приходи, я тебя и познакомлю.

– Спасибо, Олечка, спасибо. Я обязательно приду, – откликнулась Сергеева.

Ранняя весна и предчувствие скорого лета делали воздух слегка звенящим, словно в преддверии надвигающейся какофонии. Птицы уже с громким щебетанием бестолково планировали в небе.

Галкина подставила лицо солнцу и зажмурилась от удовольствия.

Светло-голубые джинсы, коричневый джемпер в зелено-красных звездочках и синих квадратиках, желтая курточка и здоровый румянец. Просто глаз не оторвать.

Возможно, в этом соцветии и присутствовал некоторый перебор, но Галкина не привыкла комплексовать. А это главное.

До работы можно было добраться несколькими способами. С помощью метро, автобуса и активной пробежки, в любом случае, испортив себе настроение. А можно было поймать машину и остаться в хорошем настроении. Оля выбрала последний вариант.

Серый «седан» мягко затормозил. Стекло опустилось, и Оля заглянула в салон.

– До Тульской, пожалуйста, сто пятьдесят.

– Садитесь.

Мужчина говорил с мягким акцентом и немного хрипел. Интересный какой акцент. И тембр приятный. Вот и поговорим. Весна, погода, настроение. И машину быстро поймала. Все замечательно. Наступила белая полоса в жизни.

Галкина исподтишка метнула взгляд на водителя. Хищный профиль и густые коротко стриженные волосы. Она расстегнула куртку до конца и поправила волосы.

– Торопитесь, девушка?

– Нет, не тороплюсь. Я всегда с запасом на работу выезжаю.

– А что за работа?

Олечка всегда общалась с удовольствием, но в данный момент ее прямо-таки распирало желание поделиться своими успехами. Молчание обычно давалось ей с трудом.

– Отличная. Я старший менеджер и заместитель директора. И зарабатываю я прекрасно, но все равно не хватает. Тяжело одной растить ребенка. Муж был, да сплыл. И уплыв, пятьдесят баксов алиментами считает.

Олечка покосилась на водителя. Интересное лицо, даже, можно сказать, красивое, умное. Широкие плечи – просто блеск. Улыбается.

– Сколько же лет вашему сыну?

– Пятнадцать исполнилось.

– Не может быть. Вы такая молодая. – Он хитро прищурился.

– Да уж скоро сорок стукнет мне, – с некоторым удовольствием призналась молодая.

Такой милый человек.

Она покосилась на римский профиль и ринулась в атаку.

– А вам сколько лет, интересно?

– Я немного старше вас и тоже одинок. – Он покивал головой.

– Пардон, но про личную жизнь я не спрашивала. А дети у вас есть?

– Нет детей. Жены нет. Ах, да. Вы же про личную жизнь не спрашиваете.

Он разговаривал с ней чуть насмешливо и немного важно.

Оля начинала волноваться. Жены нет. Детей нет. Машина отличная. Акцент интересный. Внешность приятная. Возраст – чудесный. И на нищего не тянет. Тянет на приличный достаток.

В голове ее молниеносно забрезжили кадры из голливудских сказок. Солнце, небо, дом, лужайка, собака, горничная, сервировка на белоснежной скатерти. Нет, стоп. Горничной не надо. Она вспомнила красотку Дженифер Лопес. От таких знойных дамочек лучше держаться подальше. Ну ее, эту горничную. Пусть будет мажордом, или как там он называется.

– Меня зовут Анатолий. Могу я узнать, как вас зовут?

«Н-да, имечко, конечно, не ахти. Подкачало имя. Но главное – человек, а не имя», – мысленно поморщилась Галкина.

– Можете. У меня красивое, а главное, редкое имя – Ольга.

– Послушайте, Ольга. Давайте встретимся. Поговорим. Сходим поужинать. Надеюсь, вы не откажетесь? Я человек положительный.

– Не знаю. Наверное, нет, то есть да, не откажусь. Давайте встретимся.

– Телефончик свой оставьте, – гипнотизировал даму Анатолий.

Затем он протянул Ольге свою визитку и записал ее телефон.

– Вот и приехали. Теперь я знаю, где вы работаете.

– А я знаю номер вашей машины.

Анатолий быстро выскочил из машины и распахнул дверцу с ее стороны.

– Прошу вас, Ольга, и до встречи.

– Всего хорошего, Толя.

Галкина округлила глаза.

«Господи, еще и дверцу открыл, как же мне пережить-то все это. Нокаут.

А впереди настоящее свидание. Меня пригласили поужинать. Надо будет заранее перекусить!

Я польщена и сражена наповал. Хотя чему удивляться, естественная реакция со стороны мужчины со здоровым вкусом. Очень даже естественная.

Сейчас в офисе рассмотрю его визитку. В машине это делать было как-то неудобно. В голове опять сверкнули лужайки, полянки и шезлонги.

Куда ж меня несет все время? Вот, подавай миллионера».

Олечка победоносно ворвалась в офис.

– Итак, что там у нас? Ага, вот послушай, Денечка, – Томочка Шурова начала с выражением зачитывать текст из маленькой брошюры:

«Фронтально-акцепитальная (лобно-затылочная коррекция) цель – активизация стволовых структур мозга и межполушарного взаимодействия, ритмирование правого полушария, энергетизация мозга, визуализация позитивной ситуации. Одна ладонь – на затылке, другую положить на лоб, закрыть глаза и подумать о любой негативной ситуации. Сделать глубокий вдох – паузу – выдох – паузу, мысленно представить себе ситуацию еще раз, но только в положительном аспекте. Обдумать и осознать то, как можно было бы данную проблему разрешить.

После появления синхронной «пульсации» между затылочной и лобной частью самокоррекция завершается глубоким вдохом – паузой – выдохом – паузой. Упражнение выполнять от тридцати секунд до десяти минут – до возникновения синхронной пульсации в ладонях».

Денис Орлов вздрогнул.

С утра пораньше и такие ужасы.

– Что это? Что это было?

– Это было пособие для родителей. Нам в садике раздали. Это пособие для родителей и детей. Велено прочесть и изучить. – Тамара веселилась. – Хочешь, я тебе еще прочту?

– Ни за что, – Денис рубанул рукой по воздуху.

– Да ладно тебе, вот послушай, как надо выполнять упражнения:

«Упражнение выполняйте с подключением однонаправленных движений языка; глаза и язык вправо – вдох, пауза, глаза и язык влево – вдох, пауза, в исходное положение – выдох, пауза и так далее, – триумфально закончила чтение Тамарочка и обратилась к мужу:

– Ну, как тебе упражнение?

– Ни хрена себе упражнение. Том, ты того, прекращай ерундой заниматься. Завтрак давай.

С утра гражданский муж Тамарочки Шуровой – Денис был не в духе.

Его бизнес, которым он втайне гордился, не приносил ожидаемой прибыли. Доход уже не был таким, каким можно было бы легко козырять в кругу друзей. Нехватка средств ожесточала его все сильнее. Надо было срочно что-то предпринимать, а что именно – было неясно.

Вкус к красивой жизни развился давно, еще на заре ельцинских перемен. Поездки в Китай челноком за товаром, затем организация полулегальной лотерии, собственный магазин. Все это было, было. И так быстро прошло. А сейчас только эти вшивые ларьки. Проблемы росли, а деньги таяли. Денис поморщился, провел рукой по гладко выбритой голове и вздохнул.

– Тома, завтрак готов? Долго еще ждать? Что за народ, в самом деле? Тома!

– Сейчас, Денечка, сейчас. Все уже готово. Осталось только чай заварить.

Тамара Шурова торопилась. Надо было накормить мужа, малышку, собраться на работу и выслушать от матери все ее нудные наставления и ехидные замечания. Мама Тамарочки – Анна Макаровна – с трудом переносила Дениса. Он был старше ее Томочки на двадцать лет, плохо образован и даже не пытался понравиться своей теще. Разговаривал с растяжкой, вел себя независимо, советами пренебрегал и даже – о ужас – часто вовсе не слушал Анну Макаровну. Все, все было неправильно.

Во-первых, двадцатилетняя возрастная разница.

Во-вторых, в ЗАГС Денис так Томочку и не повел, туманно отговариваясь какими-то невнятными причинами. Да, загубил, загубил жизнь дочке.

– Денечка, дай денег, немножко совсем, – нежно протянула Томочка и чмокнула мужа в щеку. – Я такую сумочку присмотрела – блеск. А главное, распродажа – скидки огромные! Денечка, она мне так подходит. Ну пожалуйста!

– Дай и дай. Всю кровь из меня выпили, отравить хотите, денег еще подавай. Умру вот скоро, что без меня делать будете, а? – угроза предполагаемой смерти главы семейства на Томочку большого впечатления не произвела. Она тяжело вздохнула и мягко проговорила:

– Денечка, да кто тебя отравить хочет, что ты говоришь? Ты не умирай, не надо, живи. А сумочка подождет, ладно. Вот заработаю сама и куплю. – Тамара сдерживалась из последних сил. Иногда утреннее общение с семьей напрягало ее до предела.

Но Денис не сдавался, не отступал. Только вперед!

– Да уж пора, пора. На работу свою интернетскую шляешься, а денег ноль! Пора бы уж тебе и зарабатывать. А то ишь, денег дай. Слушай, а давай наоборот, а? Ты устраиваешься на работу с окладом в десять тысяч «уе», я продаю свой бизнес – и мы в шоколаде! С утра я в ресторанчик позавтракать, потом домой, потом друзья, вечером ужин в шикарном заведении. Красота! Вот житуха!

Орлов удовлетворенно захохотал.

– Милый, может, ты прав? Только где найти такую работу? – удивилась Томочка.

– А ты искала? Искала? – сердился Денис.

Денис продолжал бурчать все так же раздраженно.

– Надоели вы мне все, кровопийцы. Где, где, я спрашиваю, моя газета? А, нашел. Прячете от меня. Ох и жадная вы семейка – Шуровы. Я вас всех насквозь вижу! Так. Вот и мой кроссвордик.

Денис углубился в изучение кроссворда. При этом он активно шевелил губами и морщил лоб.

– То-ом! То-ма! Том, как пишется слово «девушка»?

– Господи ты боже мой, да как оно может писаться. Де-вуш-ка. А в чем проблема-то, я не поняла?

– Вот дура, блин! Девушка или дефушка?

Томочка медленно осела на стул, влюбленно глядя на Дениса.

Вот он – принц, мужчина ее мечты, любимый. Его блестящая необразованность волновала молодую Томочкину душу, наверное, так же сильно, как и его внешность. Денис немного походил на одного бритоголового голливудского актера. Благодаря врожденной и безоговорочной неграмотности Дениса Томочка довольно часто ощущала себя нобелевским лауреатом. Чувство было приятным и окрыляющим.

– Да, сегодня у меня банкет. Ленька юбилей справляет. Десять лет без отсидки, – громко засмеялся Денис и продолжил: – без жен. Напьюсь я, наверное, здорово. Так что ты меня рано не жди. Не звони, дружок, и истерик не закатывай. Сам позвоню, может быть.

– Черный бумер, черный бумер, девкам очень нравится, – напевал Денис, любуясь своим отражением в зеркале. На его шее сияла золотая цепь, толщиной с палец, символ крутости.

– А почему, интересно, без жен? – язвительно поинтересовалась Томочка.

– Томка, не обижайся. Просто без жен. Все, я поехал. Целую.

На прощание он больно ущипнул Томочку.

Запыхавшаяся Томочка впорхнула в офис номер семьсот двадцать. Семьсот, потому что седьмой этаж. А запыхавшаяся, потому что в доме не работал лифт. Кирпичное здание было возведено еще при Сталине или до него и отличалось крепкими толстыми стенами, запущенностью и отсутствием элементарной чистоты.

– Привет, – пропела Томочка, стаскивая с себя воздушную курточку.

– Привет, – отозвалась Тонька.

Время перевалило за полдень.

– Я сегодня столько худых видела, – возмущалась Томочка. – Просто караул!

Кроме необходимых для работы столов, стульев и компьютеров, на стене кабинета номер 720 висело круглое зеркало довольно приличных размеров. Тамара крутилась перед ним, выискивая возможные отложения на своем истощенном теле. Отложений не было.

Александрова задрожала, сдерживая смех.

– Том, из-за чего ты переживаешь? На тебе анатомию изучать можно.

– Нет, я поправилась. Есть хочу постоянно. И срываюсь иногда, – вздыхала Томочка, усаживаясь перед монитором. – Есть заказы или звонки интересные?

– Точно. Есть. Сейчас к нам приедет один изобретатель. Ты только не психуй преждевременно, – предупредила чуткая Александрова.

– А почему я должна психовать?

– Потому что неизвестно, закажет он нам работу или просто на разведку приедет. Давай чайку попьем? Или кофе?

– Чай, только чай. Я инжиром запаслась. Малокалорийно, вкусно и полезно.

Александрова предпочитала шоколадные конфеты и к инжиру относилась прохладно.

– Уговорила.

Тонька включила электрический чайник и задумчиво осмотрела чашки.

Вымыть или так сойдет? Ну, раз сода еще осталась, придется заняться чашками вплотную.

Она забрала приборы и ринулась в женский туалет, где аккуратно отмыла чашки и не спеша вернулась в кабинет.

В их маленькой двенадцатиметровой комнатушке растерянно озирался странный мужичок. Среднего роста, встрепанный, в замызганном мятом пиджачке.

– Это вы тут Интернетом занимаетесь? – недоверчиво вопрошал он Томочку.

Томочка шикарно улыбалась, сверкая белоснежными зубами и согласно кивая головой. Мужичок струхнул. Он явно не ожидал такого подвоха. Гений чистой красоты и в этаком замусоленном здании.

– Мы, мы занимаемся, – успокоила его Александрова, гремя отмытыми чашками. – Вы присаживайтесь, не волнуйтесь. А вас, случайно, не Федором Емельяновичем величают? Это вы изобретатель? Вы мне звонили вчера вечером относительно продажи вашего изобретения через Интернет. Верно?

– Да, я – Федор Емельянович, а вы – Антонина? – Посетителя явно мучили сомнения.

– Антонина. Очень приятно, Федор Емельянович, я слушаю вас внимательно.

Александрова расположилась перед компьютером и уставилась на изобретателя. Федор Емельянович предпринял попытку присесть на стул, затем нервно вскочил и стал кругами вышагивать по крохотному пятачку офиса номер 720.

– Все доходы пополам, – взял быка за рога Федор Емельянович Прокопенко.

Тонька подняла брови и поправила очки.

Тяжелый случай. Нервный и неряшливо одетый визитер явно нуждался в просветительской лекции. Терпение, только терпение.

– Уважаемый Федор Емельянович, давайте мы начнем по порядку. Вы – изобретатель, верно?

Прокопенко затряс непропорционально огромной лысеющей головой, напоминающей череп Ленина на гипсовых бюстах.

– Отлично. Далее. Вы обладаете патентом на изобретение, так?

– Да, у меня есть все бумаги, и ксерокопии я привез. – Он распотрошил коричневый портфель и достал из него журнал, в котором были сложены заветные листочки.

Томочка подперла голову руками и с удовольствием наблюдала за развитием событий.

– Вы хотите продать свой патент через Интернет, верно? – монотонно гудела Тонька.

– И продать, и рекламу дать в Интернете, так вернее, – отозвался Прокопенко.

– Какого рода рекламу вы хотите организовать? – все больше увлекаясь предстоящей перспективой, спросила Тонька.

– Ну чтоб, открываешь Интернет, а там про мой патент лозунг какой-нибудь подходящий мерцал.

Александрова прикрыла глаза, мысленно досчитала до десяти и вежливо откликнулась.

– Боюсь, что такой вариант весьма и весьма затруднителен. Дело в том, что когда открываешь Интернет, то открывается определенный узел Интернета, грубо говоря, сайт, портал или поисковая система. А какой именно узел – определяет непосредственно сам пользователь. Поэтому у всех людей при входе в Интернет открываются разные страницы. Они называются домашними страницами.

Разместить вашу рекламу подряд на всех страницах Интернета практически невозможно. Но вы можете обратиться напрямую в популярную поисковую систему, и они займутся вашей рекламой. Для этого мы вам не нужны. Вам надо позвонить или отправить электронное письмо напрямую в такую поисковую систему.

Глаза Федора Емельяновича Прокопенко округлились и затуманились.

– Так эта услуга, наверное, дорого стоит? А как рассчитывается стоимость?

– Вообще-то да, выйдет недешево и придется платить за количество показов.

– Я сейчас в несколько затруднительном финансовом положении и хотел бы договориться с вами таким образом, чтобы ничего не платить в данный момент. То есть вы рекламируете мой патент через Интернет, а когда изобретение купят, то вам полагается пятьдесят процентов.

Александрова погрузилась в раздумья.

Ну конечно, платить никому неохота. Даром и на халяву! Замечательно. Мифические проценты, до которых, как правило, дело не доходит. И что ж за патент такой необыкновенный? Придется специальный договор составлять. Продумывать все пункты. Морока сплошная.

– А в чем, простите, суть вашего изобретения?

Федор Емельянович Прокопенко оживился. Одернул кургузый пиджачок и продекламировал:

– Я изобрел специальный прибор, который прогнозирует землетрясения, наводнения, падения метеоритов и революции.

Антонина Александрова проглотила ком в горле и удивилась.

А как с ледниками быть? Тоже ведь существует опасность. Или всемирный потоп? Ах да, потоп, видимо, относится к наводнениям.

– А что, Москве грозят землетрясения, наводнения, падения метеоритов и революции?

– Почему Москве? Миру! Всему миру грозят катастрофы, – горячился Федор Емельянович Прокопенко.

– Ах, миру… Так-с, непростая задача.

«Замучила непризнанных гениев идея глобализации! Нет чтоб что-нибудь дельное придумать в конкретной области науки для вполне себе определенных нужд. Непременно мы хотим осчастливить человечество в целом. В космическом масштабе».

– Действие прибора основано на электромагнитных колебаниях Земли, и если вдруг возникает высокая вероятность таких катастроф и катаклизмов, прибор начинает издавать сигналы: и звуковые, и световые.

– На батарейках работает? – деловито осведомилась Александрова.

– Да, конечно, только надо следить за батарейками, чтобы они не сели. Мое уникальное изобретение должно заинтересовать МЧС и прочие службы.

Федор Емельянович покопался в недрах потрепанного портфельчика и извлек из него на свет божий прямоугольную коробочку. Коробочка была сконструирована из неопределенной породы дерева и по бокам обклеена кусочками пластика. На верхней панели коробочки криво теснились три почти круглых отверстия. Больше всего дивное произведение научной мысли напоминало незатейливую шкатулку, с любовью выточенную неумелым подростком.

Изобретатель покраснел и ласково провел пальцами по двум неровным дырочкам.

– Вот отсюда будет подаваться звуковой сигнал, а отсюда – световой.

– А вы обращаться в МЧС и прочие службы не пробовали? – с тоской спросила Тонька. Она решила не спрашивать про назначение третьей дырочки. Не дай бог, Федор Емельянович разволнуется. А ему, судя по всему, волноваться вредно.

Тамарочка встала из-за стола и подошла рассмотреть шедевр научной мысли вблизи. Внимательно осмотрев прибор, она невнятно пробормотала: «Обалдеть» – и переместилась назад к своему компьютеру.

– Обращался, но они не заинтересовались, не высказали своей заинтересованности. Отсталые люди. Вот теперь я думаю, может, на Западе кто-нибудь заинтересуется и захочет купить, внедрить, так сказать, в массовое производство. Прибор-то уникальный в своем роде. Настоящая панацея от катаклизмов социологических и природных. Я бы с удовольствием помог им наладить массовое производство и возглавить его, – горячился Федор Емельянович.

Тонька потянулась к чайнику. Налила себе воды, выпила и растерла виски.

«Приехали, так сказать. Землетрясения, наводнения, падения метеоритов и революции в одном флаконе. Вернее, не во флаконе, а в дикой, не слишком симметричной коробочке, украшенной пластиковыми вставками, с разнокалиберными отверстиями на крышке.

Эк его разбирает. Дергается весь. Кулибин двадцать первого века! На всякий случай, надо постараться его не волновать. Глазища молнии метают, из орбит сейчас вылезут! Главное, чтобы буйствовать не начал. Аккуратнее надо. На тормозах».

– А вы, Федор Емельянович, испытывали свое изобретение? – задушевно поинтересовалась Тонька.

– Нет, пока не удалось, но мой прибор, я уверен, будет работать исключительно точно. – Прокопенко вошел в раж и размахивал руками. – Вы представляете масштаб такого изобретения? Ведь это переворот в науке! Это безопасность наций. Это всеобщее благоденствие. Это планирование!

Тонька задохнулась.

«Ах, безопасность наций. Всеобщее благоденствие и процветание. Миру мир. Плохо дело».

– Значит, давайте так, мы будем размещать текст относительно вашего изобретения с указанием номера вашего телефона на различных виртуальных досках объявлений в Интернете, и если кто-нибудь откликнется и купит у вас патент, то задача считается выполненной. А если никто не откликнется, значит, мир еще не дорос до вашего изобретения. Гении, как правило, опережают современников и время. Вот так мы с вами и договоримся, – успокаивающе журчала Тонька.

«Какой договор, какой процент! Закруглять общение и прощаться. Прощаться, немедленно прощаться. Всего вам доброго и успехов.

Даже если и найдется желающий купить данное изобретение, то интересно, какого размера претензии выставит покупатель после апробирования шедевра? И кому потерпевший выставит претензии? Никаких договоров. Дадим несколько объявлений, раз обещали, и точка. Развод».

Александрова доброжелательно провожала Прокопенко к выходу.

– Ну, мы договорились? Вы рекламируете мое изобретение, а деньги после продажи патента пополам, – не успокаивался Федор Емельянович.

«Боже упаси! Никаких денег!» – паниковала Тонька, выразительно поглядывая на Томочку.

– Не волнуйтесь, сделаем все, что в наших силах. До свидания, – бубнила Тонька, продолжая настойчиво подталкивать Федора Емельяновича к выходу.

– До свидания, до свидания, – ласково вторила Томочка.

– Так я позвоню непременно, чтобы узнать, как продвигается весь проект в целом, – выкрикнул он в дверях.

– Нет, звонить не надо, зачем звонить? – всполошилась Александрова. – Теперь вам будут звонить заинтересованные люди. Только лучше будет, если вы сразу предупредите их, что прибор не проходил испытаний. Мне кажется, лучшее, что мы можем придумать, чтобы не разочаровывать всех потенциальных заказчиков.

С трудом выпроводив Федора Емельяновича Прокопенко, разработчицы веб-сайтов погрустнели.

– Удачное начало дня, нечего сказать, – капризно заметила Томочка.

– Слушай, а как ты думаешь, третья дырочка на прокопенковском приборчике для чего предназначена? – задумалась Тонька. – Надо было все-таки спросить. Только страшно. А вдруг она сигнализирует о том, что владелец прибора скоро должен заболеть. Фу, пакость. Всякая муть в голову лезет.

– Ничего удивительного. С кем поведешься, от того и наберешься, – философски изрекла Томочка. – Чай налить тебе?

– Наливай.

Александрова шумно выдохнула, освобождаясь от назойливых мыслей об изобретателе.

– Ты шарики свои пропусти, глядишь и полегчает, – посоветовала Томочка.

– Ой, точно, а я и забыла, – обрадовалась Тонька, закрыла глаза и сосредоточилась.

Тонька свято верила в мощную целебную силу шариков и рекомендовала их всем друзьям, родным и знакомым.

«Помогает в сложных ситуациях. Но особенно бесподобна данная метода при простудных заболеваниях. Заложенность носа и болевые ощущения в горле значительно облегчаются уже на следующий день.

Этап первый. В положении лежа открыть мысленно верхнюю чакру. Район темечка. Главное при этом – не отвлекаться.

Этап второй. Втянуть мысленно белые шарики и пропустить их вдоль всей правой половины тела. Выпустить из кончиков пальцев правой ноги черные шарики.

Этап третий. Втягивать мысленно белые шарики и пропускать их вдоль всей левой половины тела. Выпускать из кончиков пальцев левой ноги черные шарики.

Главное, напрячь воображение. Шарики должны быть объемными.

Собственно, все очень просто. Помогает при бессоннице, простуде, навязчивых идеях. Нужно только полностью погрузиться в процедуру движения шариков сквозь усталый организм».

– Поеду-ка я домой. Что-то устала я, – проворчала Александрова, схватила сумку и попрощалась с Томочкой.

Тонька замерла на обочине, вытянув правую руку. Солнце слепило глаза и радовало сердце.

Шикарное, вытянутое, блестящее серебром двухместное авто с открытым верхом плавно притормозило рядом.

– Вам куда? – любезно спросил неприлично блондинистый плейбой в темных очках.

Тонька оторопела.

«Наверное, зрением страдает, сердешный. Точно, близорукость, как пить дать. Мне ж под полтинник. Прикид у меня скромный, небесные черты тоже под большим вопросом. Ладно, может, он рассчитывает, что я заплатить могу много? Сейчас проверим».

Александрова склонилась к низкому авто и внятно, по слогам, а дикция у нее была отменная, отчеканила:

– Коньково, сто.

«Не повезет он меня, ни за какие коврижки не повезет».

Услышав в ответ вальяжное «присаживайтесь», Тонька осторожно примостилась на сиденье и подозрительно уставилась на плейбоя.

Тот закатил глаза вверх и томно спросил:

– Проблем со здоровьем нет?

– В смысле?

Александрова вцепилась в ручку на дверце автомобиля. Она паниковала.

«Влипла, вот так влипла. Дура набитая, и старая притом. Куда ты села, дубина стоеросовая! Чего у него в башке, хрен его знает! Маньяк, садист, шизофреник? Сейчас завезет куда-нибудь и того… воспользуется, или убьет, не дай бог! Вот есть же такие идиотки на свете!!! Надо вырываться из этой западни!»

– Я говорю, не надует вам? Я могу верх опустить, и тогда дуть не будет, – миролюбиво пояснил блондин.

«Ах ты, боже ж мой, это он сквозняк имел в виду, а я-то чуть дуба не дала от страха».

– Да нет, спасибо, все отлично, – ответила Тонька, ничуть не расслабляясь.

«Знаем, видали, читали про ужасы всякие. Может, все-таки выпорхнуть, элегантно так, пока не поздно?

Пока она размышляла на эту тему, автомобиль рванул вперед, и вопрос решился сам собой.

Тонька судорожно сжала сумочку на коленях.

«Почему я всего боюсь: и лифтов, и метро, и самолетов, и подземных переходов? Интересно, этот страх врожденный или благоприобретенный?»

– Вы с работы домой? – вежливо поинтересовался блондин.

– Ага.

«Краткость – сестра таланта. Главное, не расплываться мыслью…» – утешала себя Тонька.

Плейбой вздохнул и нажал на газ.

«Может, лучше с ним поддерживать беседу? А то такими темпами мы доедем до другого пункта назначения».

– Да, я еду домой, – осторожно и мягко произнесла мнительная Александрова.

– Погоды нынче стоят замечательные.

– Да-да, тепло.

«Главное, не спорить, не раздражать».

– А у вас есть мечта?

– Ага, да, то есть, конечно, есть, – с некоторой излишней горячностью и поспешностью реагировала Тонька.

– Интересно, какая?

«Вот пристал, паразит. Или это светская беседа такая? Ладно, мечта так мечта».

– Ой, у меня много мечт, то есть не знаю, как выразиться правильно, в общем, желаний заветных много.

– Например, – не отставал маньяк.

«Неугомонный. Да что мне, жалко, что ли? Получите».

– Ну, например, когда пробка на дороге, хорошо бы взлететь и таким образом избежать ее.

«Пусть думает, что я дура набитая. С такими тупыми оппонентами, как я, все нормальные люди, а также маньяки, расслабляются и внимание их рассеивается», – торжествовала Тонька.

Дальнейшие события повергли впечатлительную Тоньку в транс.

– Давайте попробуем, – улыбнулся блондин, и шикарное авто строго вертикально взмыло в небо.

– Красота, дух захватывает, вам нравится? – заботливо осведомился «маньяк».

Антонине происходящее ни капельки не нравилось.

«Мало того, что маньяк, так еще и золотая рыбка, вернее рыбак. Оказывается, наши идиотские желания сбываются. И сбываются буквально. Господи, смилуйся надо мной, грешницей! Мама, мамочка родная, хочу на землю!»

Тонька зажмурила глаза и приготовилась к худшему.

Блондин взглянул на грешницу и совершенно верно оценил обстановку.

– Не тушуйтесь, мадемуазель, вы опять на земле.

– А…

Александрова продышалась и выпалила:

– Я уже приехала, остановите, пожалуйста.

– На здоровье. – Он резко затормозил, и Тонька вывалилась на тротуар, абсолютно без сил.

Она протянула ему заранее приготовленную сторублевую купюру.

Блондин купюру не взял. Даже огорчился:

– Оставьте, не стоит, Тоня. Вы лучше подругу свою предупредите, чтобы поиски свои сворачивала. И о Григории не волнуйтесь. Он сам о себе позаботится, и другие помогут.

Чувствительная страдалица разом лишилась дара речи.

В голове ее клубились разнообразные по форме и содержанию вопросы, но открыть рот она была не в состоянии.

Тонька застыла на обочине, глядя вслед необыкновенной машине, нисколько не сомневаясь, что последняя сию секунду взлетит. И она почти не ошиблась…

Авто меняло свой цвет и контур, постепенно растворяясь в воздухе.

Тонька перекрестилась и села прямо на асфальт.

– Маш, Маш, – лепетала она в телефон, – я у нашего ларька, сижу на земле, забери меня отсюда, у меня новостей тьма! Я тебя прошу, приходи быстрей, потому что так надо, поверь… Да, нас, телепатов-экстрасенсов, теперь уже вдвое больше. Не, я не горжусь, я боюсь. Угадала, ага. Жду.

Тонька закрыла глаза.

«Вот обидно-то. Наверное, в первый и в последний раз предложили исполнить желание исключительно для меня, персонально, а я растерялась и полную чушь понесла. Н-да, могла бы про здоровье вспомнить, про карьеру, наконец. Нет, куда там, летать ей охота. Вот и полетала».

Она задумалась.

Неожиданно материализовалась Машка и резко дернула подругу за плечо.

– Вставай, Антонопулос, в своем ли ты уме?

Александрова с трудом поднялась на ноги, прищурилась и завопила:

– Там, в твоем сне-видении, был такой супер-блондин в темных очках?

– Блондинов было два: один в парике, другой натурал, а в очках никого.

– Значит, не исключено, что это он и был.

– Тонька, я тебя задушу, сейчас же объяснись.

– Легко сказать. Главное, тебе просили передать, чтобы ты поиски Гришки сворачивала и в принципе не дергалась. С Вольским все в порядке. Пойдем сядем, меня ноги не держат. Я тебе все по порядку изложу, пока помню отчетливо, хотя вряд ли я эту историю забуду.

В ресторане веселились медраевцы. Было шумно, весело и свободно.

Мария Сергеева взглянула в зеркало. Макияж в порядке. Уложенные волосы бледно розовели. Яркие зеленые глаза. Ультрамариновая юбка сидела безупречно. Декольтированный верх и усыпанные камешками шпильки завершали натюрморт. Марья была готова к встрече. Где же Ольга? Наверное, курит. Славная женщина, но дымит как паровоз.

Мария решительно направилась в вестибюль.

– Олечка, хватит дымить. Пора познакомить меня с Илларионом. Время уходит.

– Ладно, не заводись. Сейчас организуем.

Галкина подвела Машу к двум колоритным мужикам. Первый был невысок, крепок, бритоголов и мерцал оранжевым свитером. Другой был высоким здоровенным блондином, в жемчужно-полосатом костюме. Синие, живые, бегающие глазки смотрели на Марию с одобрением.

– Знакомьтесь, друзья. Это – просто Мария, одноклассница и большая поклонница Григория, моя приятельница. А это – Илларион, двоюродный брат Гришки, а также приятель Петровича. И Денис – друг Ленечки. Общайтесь на здоровье. А лучше всего – пошли к столу. Сейчас горячее подадут.

– Оленька, а ты не боишься поправиться? – игриво спросил Денис, косясь на точеную фигурку Марии.

– Да я сколько ни съем, ни капельки не толстею. Дальше просто некуда, – веселилась Олечка.

Она сладко улыбнулась и мысленно уже шагнула к столу.

«Должны были подавать горячее. Опаздывать не хотелось. Горячее на то и горячее. И плевать на вес. Подумаешь, мясо в соусе с черносливом, разве от этого поправляются! Полная ерунда. Вот торт – другое дело. Его я съем совсем чуть-чуть. Самую капельку. Только для приличия».

– Н-да. Но я хотела бы спросить у вас, Илларион, вы знаете, где Гриша? – выпалила Мария.

– То есть как, где? – удивился Илларион. – В отгуле. У него накопились, по-моему, две недели. Вот он и уехал!

– А куда он уехал, вы в курсе? – продолжала нажимать Мария.

– Точно я не знаю. Куда-нибудь на море-океан, наверное, денег-то хватает. А почему вы так упорно интересуетесь, где он? – Илларион округлил глаза и заморгал.

– Она интересуется, жив ли он, – развеселилась Олечка, – Маня наткнулась на неподвижный Гришкин организм. И с тех пор не дают ей покоя два вопроса. Он жив или мертв? Сошла она с ума или нет? Но если ответить хотя бы на один из этих вопросов, придется долго-долго отвечать на остальные. И вообще, Мария думает, что его убили.

– Чепуха, кому он нужен? – ответствовал Игнатьев.

– Кого убили, кто убил, когда убил? Я готов помочь. Я всегда готов, – с нажимом произнес Денис и раскинул руки для объятий.

Машка ему очень понравилась. Может, свалить отсюда с ней под шумок в тихое местечко с грузинской кухней и вином и уж там поговорить за жизнь. Больно глазки хороши.

– Да что с Гришкой сделается, в самом деле, ерунда все это, – рассеянно пробурчал Илларион, – загорает где-нибудь в Сардинии.

– Не верю я в Сардинию, – отозвалась Мария, – и почему мобильник не отвечает?

– Так он его отключает, когда на отдыхе.

– Слышь, Мария, поехали отсюда, посидим, выпьем винца, поговорим, потусуемся, – продолжал боевой натиск Денис. – Ну че тут делать, скучно ведь.

– А где весело? – огрызнулась Марья.

Денис удивился. Ни фига себе. Он не ожидал, что его обаяние не сработает. И отказа принять не мог.

– Ну что ты дергаешься, найдется твой Гришка.

– Найдется, конечно, если его искать, только вот где и как. В милицию с таким заявлением не пойдешь, там такие истории не любят.

– Нет, зачем в милицию, что за идея? Хотя, конечно, если ты, Маша, не видишь другого варианта, тогда, конечно. Но я не советую, – встрепенулся Илларион, наклонился к Марье поближе и зашептал: – Давай завтра в кафешке на Тверской, часиков так в семь вечера, и обсудим все без идиотов.

Мария кивнула. Илларион не казался ей отвратительным. Но и заманчивым тоже. Зато Денис не нравился определенно. Он весь вечер не сводил томного взгляда с Машки, шумно вздыхал, видимо, полагая, что она прямо сию секунду свалится к его ногам и будет молить о любви.

Время близилось к полуночи, ресторан закрывался. Шум то стихал, то нарастал. Музыканты вяло наигрывали городские шансоны. Компания начинала расходиться. Денис достал телефон и набрал номер.

– Алле, это я.

– Кто я?

– Я, Денис.

– Какой Денис? – удивились на том конце провода.

– Твой муж, – заорал Денис и некрасиво выругался. – Томка, я скоро буду, ванну приготовь и жди меня.

Он захлопнул крышку телефона и огляделся с победным видом. «Женщина – не человек, а всего лишь необходимая для жизни вещица. И вещиц этих вокруг пруд пруди. Главное, найти достойную и облагородить. Нашел одну, потом вторую, а там, глядишь, и третья проявится. Машка идеально, по крайней мере, на первый взгляд, подходит на роль подруги такого шикарного мужчины, как он. Только слишком много вопросов задает. Любопытная какая. Не доводит до добра такое любопытство. Нет, все-таки до идеала не дотягивает. Жена должна быть глухонемой.

Надо все же услышать, о чем таком важном шепчутся Илларион и Машка, снимает он ее, что ли? Ну, этот номер у него не пройдет. Здесь мужики и поинтересней найдутся».

Сергеева выслушала Иллариона и мгновенно отреагировала:

– Ладно, договорились, я приду. А где, интересно, Ольга? – Сергеева удивленно огляделась вокруг.

– Да вон она, с мужиком каким-то, – ткнул пальцем Денис в сторону вестибюля. – Хахаль, небось. Смотри-ка, Золушка и принц.

– Она не Золушка, она прекрасная женщина, – гневно осекла Дениса Мария, – надо мне к ней подойти и попрощаться.

– Я с тобой, – хором отозвались мужчины.

Машка засмеялась: «Ладно». Вся троица направилась к Галкиной, которая с энтузиазмом что-то объясняла высокому приятному мужчине.

– Мария, познакомься, это Анатолий, мой недавний знакомый. Анатолий – это Илларион и Денис. – Оля представила их друг другу и вопросительно взглянула на Сергееву. Машка окинула взглядом приятеля Галкиной и одобрительно подмигнула.

– Очень приятно, Илларион Игнатьев, компания «Протокол», охранные системы и видеонаблюдение. – Илларион протянул руку для пожатия и улыбнулся.

– Анатолий Печкин, частное розыскное бюро, – мягко прохрипел Олечкин приятель.

– Денис Орлов, предприниматель, – гордо выговорил Денис, пожимая руку Печкину.

– Ого, какие люди собрались. Вы случайно не по Гришкину душу здесь? – прищурился Орлов.

– Я, честно говоря, не совсем в курсе дела. Только понял, что Олечкин непосредственный начальник то ли пропал, то ли нет, и все это как-то связано с вами, Мария.

– Да уж, – мрачно заявила Марья, – связано.

– Так вы по этому поводу здесь, Анатолий? – не унимался Денис.

– Нет, я жду Ольгу. Хочу проводить ее домой. Поздно уже.

Галкина покраснела и потупила глаза. Оценив ситуацию, Мария протянула руку, чтобы попрощаться с Олечкой.

– Ну что ты пристал к человеку, Орлов. Пойдем лучше выпьем на дорожку вместе с Марией, время-то детское. – Илларион игриво подхватил под руки Машку с Денисом и напористо потащил их к бару.

«Запах из турки идет оглушительный. Настоящий кофе – арабика.

Затылок ломит после вчерашней попойки. Головная боль не стихает. Где-то в районе затылка вразнобой противно стучат молоточки. А сердце саднит. Все-таки меру надо знать. Меру объема.

Зачем я пил на посошок? И вот ведь, дурак, пивом не запасся. А пивко бы сейчас замечательно бы легло. Век живи, век учись. На ошибках учатся. Народная мудрость. Интересно, кто это учится на ошибках? Я, например, не учусь, наоборот, я только и делаю, что ошибаюсь. Но больше не ошибусь. Хватит, надоело. С сегодняшнего дня ошибок не будет.

С Гришкой надо как-то решать. Урод недоделанный. Но я тебя доломаю и доделаю. Ты мне за все ответишь. И бабы эти еще на мою голову. Задолбили, ей-богу.

Одной все неймется: где Гриша, что с Гришей? Делать больше нечего. Коза! Скачет из конторы в контору, по родителям, по друзьям. Шумная очень и въедливая. Любопытство ее погубит. Ох погубит». Он растер руками щеки, затем затылок. Боль не стихала.

«Другая – с ментом в обнимку. Тоже хороша, стерва, видела слишком много, а еще больше слышала. Хорошо, хоть менту наплевать на Гришеньку. Пока наплевать, по крайней мере.

Баб надо остановить. Особенно этих, с моторчиком. Пусть немного отдохнут.

Да и Гришеньке не мешало бы результат с умом преподнести.

Что за невезуха. Какие-то две минуты. И расплачивайся теперь за них. Угораздило же эту Машеньку именно в этот момент появиться. Именно в этом доме. Дурацкое совпадение. А какой отличный был план. Просто гениальный.

Ладненько. Хотите все знать? Отлично! Я вам сам все расскажу. Все покажу. И все будут довольны. Вот сейчас кофейку, яичницу и за дело. Придется напрягаться, а напрягаться так не хочется».

Он проглотил обжигающую яичницу, жадно запив ее крепким кофе. Затем прошел в ванную и почистил зубы. Главное, чистить зубы после еды.

Он был совершенно уверен в своей неотразимости, привлекательности и порядочности. Дело портила картина окружающего мира.

Он вспомнил Марка Твена. Хорошо, когда все кругом честные, а ты один вор. Да, примерно так. А если все вокруг тебя воры и жулье, что прикажешь делать? Вопрос риторический. Приходится выкручиваться. Конечно, нелегко. Но каждый – за себя.

Вопросы порядочности его в принципе не волновали. Хорошо ли, плохо ли – так рассуждать нельзя. Выгодно или невыгодно? Большой риск или нет? Вот верный подход. Цель благословляет средства. А оправдания никому не нужны!

И папка эта дурацкая. Пригодится, конечно, папочка эта, но вот где и когда? Пока ясности никакой.

Или поверить Гришке и сжечь ее? Неспроста он так переживает. Не пришлось бы расхлебывать последствия. Рискованно в данный момент с ней возиться. Переждем.

Главное, не дергаться. Все произойдет само собой и все решится по ходу дела. Загадывать не будем, будем действовать. Итак, с кого начнем? Нет, лучше – кто первый?»

Они договорились встретиться у кинотеатра. Олечка Галкина волновалась. Голубые глаза сверкали от предвкушения радости. Она пришла раньше срока. Наверное, надо бы в первый раз опоздать. Но опоздание не сложилось, сердце бешено колотилось, и в горле пересохло.

«Лучше я покурю спокойно, подышу воздухом и успокоюсь».

– Ольга, вы прекрасно выглядите, – услышала она за спиной голос Анатолия и обернулась.

Мама дорогая! Это мне? Тридцать пять роз. Сказка. Про спящую красавицу. Спала себе девушка сто лет, отдыхала, не ела, не пила, солярий не посещала, практически в коме пребывала, никому была не нужна, и вдруг, откуда ни возьмись, юный прекрасный принц. Поцеловал мадемуазель, и все. Она очнулась и влюбилась в прекрасного принца.

Эта же про меня сказка. Сто лет никому не нужна, солярий не посещаю. Только при этом ем, пью, работаю и сына воспитываю. И вдруг зрелый принц с симпатией и букетом. Сказка.

Ольга проглотила слезы и глубоко вздохнула. Обязательно надо чай для похудания купить, жрать вообще прекратить и начать ходить в бассейн. Таким цветам необходимо соответствовать.

Только бы не расплакаться от избытка чувств.

– О, цветы, какие чудесные розы. Откуда вы знаете, что я люблю розы?

Розы переливались и благоухали. Роскошные длинные стебли и пухлые вытянутые бутоны. Чайные, розовые и красные.

Сколько ж эдакая красотень стоит? С ума сойти. Галкина быстро перемножила количество на качество, и сердце ее заныло.

Толечка, Толюсик, Толянчик! Спасибо, благородный принц.

– Я такой, я сразу понял, что вы и роза – это одна поэма, одна стихия, – склонился в галантном поклоне Анатолий Михайлович Печкин.

Олечка Галкина в обрамлении роз смотрелась ослепительно. Щеки ее полыхали здоровым румянцем. Глаза лучились. Встревоженное и немного опасливое выражение на личике сменилось восторженным и благодарным.

– Масштабный комплимент. Я даже теряюсь, – улыбнулась Олечка.

– Вот и совершенно напрасно, мисс «Медрай». Ну что, рванем в кино или посидим где-нибудь, поговорим?

– Собственно, можно и посидеть, и поговорить. Посмотрите, как голуби смешно передвигаются. У них при ходьбе голова дергается в такт движению. Ага, схватил крошечку. – Олечка пыталась замаскировать свое волнение тонкими юннатскими наблюдениями.

– Олечка, вы чудо! Вы это знаете? – восхищенно произнес Печкин.

– До сих пор не догадывалась, – скромно, но с удовольствием заметила Галкина и немного расслабилась.

– Ого, не успел голубь схватить свою добычу. Толя, вы видели, как воробей его обскакал? – Олечка схватила Печкина за рукав и указала на птиц.

– Да, хреновато им без рук. Тяжело птичкам большим и маленьким, – с натугой острил Печкин.

Ему страшно захотелось обнять и поцеловать Олечку, вдохнуть ее запах и так и замереть, обнявшись. Но вдруг она неприятно удивится такой поспешности? Анатолий Михайлович пребывал в смятении чувств. Торопиться нельзя.

– Машина подана, леди. – Печкин учтиво подал руку Ольге, и парочка направилась к машине.

Все тело Олечки замирало. Сердце ее часто билось. Даже сидеть рядом с ним было приятно. Господи, сделай так, чтобы я ему действительно понравилась. Господи, ведь я так немного прошу, ну пожалуйста. Может же хоть раз в жизни повезти? Хотя бы раз. И еще, Господи, сделай так, чтобы это мгновение подольше продлилось. Чем дольше, тем лучше.

– Расскажите мне, Ольга, о себе, – попросил Печкин.

– Нет, сначала вы, пожалуйста. Я же почти ничего о вас не знаю.

– У меня частное сыскное агентство, много работы, а штат небольшой. Живу в Сокольниках, квартира своя, детей и жены нет. Ваша очередь.

– Как вы кратко, у вас просто талант. Я так не умею. А почему именно сыскное агентство?

– В прошлом я работал в прокуратуре. Вот отсюда и розыск. Ну а вы?

– Я буду говорить долго, нудно и с подробностями, – кокетничала Ольга.

– Отлично. Начинайте.

«О чем же рассказать? Лучше всего о Машке и Гришке. Главное – интересно. И он совет наверняка может толковый дать. Может быть, я ему и разонравлюсь не сразу. Гришкины закидоны описать и про Союз Девяти обязательно. Про формулу Вселенной, пожалуй, не стоит. Зачем человека запугивать. Обойдемся малой кровью».

Олечку мучили сомнения. Она, конечно, понимала, что хороша собой, но вся жизнь ее была в некотором роде опровержением собственной уникальной красоты. Все-таки размер ее одежды великоват для моделей, да и фигура далека от идеальных параметров. В глазах – линзы. Ослепительная, но не голливудская улыбка, неудачный брак и неудачный любовник. Тоска, заползающая по вечерам в душу. Обязательства, ответственность, усталость. И постоянная необходимость жесткой экономии в сфере финансов. Уплывающая в далекую даль молодость. Вот сколько минусов.

Зато в плюсе: жизнерадостная, сильная, самостоятельная женщина, работает, воспитывает сына, сама справляется со всеми проблемами. Но можно ли считать это заслугой?

– Ольга, почему грустите? – встревоженно обратился Печкин к Олечке.

– Да нет, я так. Задумалась. Я хотела с вами посоветоваться как с профессионалом. Вы помните Марию, мою знакомую, она подошла к нам вчера в ресторане?

– Конечно. А что с Марией?

– Это долгая история, и если вы не против, я вам ее расскажу.

– Я не против, я весь внимание, Ольга.

На кухне весело кипела кастрюля с картошкой, на сковороде шипели отбивные. Запах стоял божественный.

Томочка заканчивала возню с ужином. «Сейчас я его покормлю, и сразу после ужина надо будет обсудить вопрос об отпуске». Главное, не давить, «потихоньку-полегоньку», – вспомнила Тамара замечательный совет Тоньки.

«Ты, главное, удочку закинь, подай идею, куда поехать, на сколько, как там хорошо, а потом сделай паузу. И больше этот вопрос не обсуждай», – советовала старшая подруга младшей.

«Ну, сначала мы накормим любимого, а потом и удочку закинем», – с удовольствием решила Тома.

Ну почему, почему одним все, а другим – таким хорошим – ничего. Так хочется пожить красиво, с размахом, пока молодая. Но на пути к золоту все время возникают непреодолимые трудности.

Томочка ждала мужа и тихо мурлыкала себе под нос нечто романтическое. Когда раздался долгожданный звонок, она опрометью бросилась в прихожую открывать дверь.

– Привет, мое золотко.

Денис протянул Томочке огромнейший букет разноцветных полураспустившихся тюльпанов вперемешку с пронзительно синими гиацинтами. Цветы источали запахи весны, мимозы и травы. Это было немного странно, но очень мило.

– Какая красота! – воскликнула Томочка и прижала букет к груди.

– Но зачем, зачем ты так потратился? – лукаво улыбнулась она. – Хотя мне очень приятно.

Орлов прижал Томочку к себе и легонько ущипнул ее, бормоча что-то нечленораздельное. К ней он испытывал запутанные и сложные чувства. Диаграмма его эмоций не поддавалась расшифровке. Притяжение было слишком большим, но и желание полной мужской независимости время от времени возмущало его натуру.

Все бы хорошо. Да вот хотелось немного ослабить накал страсти, чтобы Томка даже и помыслить не посмела о том, как невыносимо он ее любит.

Любит до спазмов, до мучительного страха, до ужаса. Что будет, если в один прекрасный день она поймет, что стоит ей лишь пальцем пошевелить, как он тут же, не рассуждая, помчится выполнять все Томочкины капризы?

Что будет, если она прозреет и увидит, до какой степени глубоко, болезненно и страстно он ее любит?

Ясно представляя себе картину Томочкиного окончательного прозрения, а однажды ведь так и будет, он приходил в бешеную ярость. Начинал ругаться и срывать свое настроение на Тамаре. Он мстил ей теперь за грядущие страдания.

– Денечка, давай пойдем в субботу в театр, – расслабленно ворковала Томочка.

– Ты что? Мы ж недавно ходили. – Орлов пришел в ужас. Эта необъяснимая с его точки зрения тяга к театрам угнетала его. – Ты забыла? В этом, как его, МХАТе мы были всего три недели назад. Мне нужен перерыв.

– Не три недели, а месяц назад. Пойдем, спектакль потрясающий. С Мироновым. Правда, он настоящее чудо?

– Это который идиота играл? – Орлов прикинул в уме комплекцию актера и решил, что ревновать к нему по меньшей мере глупо.

«Даже сравнить нас нельзя».

Он всегда был уверен в своей мужской неотразимости. Куда там Миронову!

– Да. Согласен? – Тамаре не терпелось услышать «да». Ей нравился этот актер с голубыми печальными глазами, безмятежным взором и импульсивным талантом.

– Ну, не знаю, я должен подумать. Часто в театр ходить вредно.

«Опять двадцать пять. В театр ходить вредно, а по ресторанам не вредно. Ладно, мы эту тему чуть позже обсудим», – резюмировала про себя Томочка.

– Денис, ужин готов. Прошу к столу, дорогой.

Тамара ласково обняла Дениса за плечи.

– Ужинать не буду, некогда мне. Я уже должен быть в другом месте. Опять меня травить будешь?

Денис тонко шутить не умел. И намеки у него выходили по большей части грубые.

Однажды Томочка решила, что Денечке необходимы витамины, и Орлов под давлением своей жены стал принимать микроскопические дозы витамина А. На следующий день у практически здорового Орлова случился небольшой перепад давления.

Он немедленно и безосновательно приписал болезненное нездоровье Томочкиным витаминам. Других вариантов для него не существовало.

Естественно, Томочкина попытка разъяснить мужу, что повышение давления никак не связано с приемом витамина, закончилась плачевно. Денечка распалял себя все сильнее. Сначала в шутку, а затем всерьез он требовал противоядия от витамина А. Спазмы не отпускали его голову.

И эти спазмы вызвали у крепкого мужика панический страх.

Голова у Дениса кружилась, и нарушилось чувство равновесия. Новое для него ощущение дискомфорта потрясло воображение Орлова.

«Вдруг, понимаешь, ни с того ни с сего. Давление. Башка болит. Кружится, зараза! Почему? Зачем? Точно, жена пыталась отравить. Но не вышло. Нас на мякине не проведешь».

С тех пор шутка об отравлении вошла у него в привычку. А с привычками, особенно с дурными, как известно, бороться трудно. Да и не собирался он ни с чем бороться.

– Никто тебя не травит. И куда ты собрался? – обиженно простонала Томочка Шурова – Ведь ужин уже готов. Может, поешь? И все-таки куда ты?

– За кудыкину гать, голубей пугать. Никогда не спрашивай, куда я иду. Примета плохая – пути не будет. Или ты не в курсе?

Орлов с удовольствием занимался воспитанием своей жены. То есть тем, что, по его мнению, подразумевалось под воспитанием: он упорно поднимал ее интеллектуальный уровень.

– В курсе. Но нет, правда, Денис, вчера ты был в ресторане, сегодня опять куда-то намылился. Просто наказание божье. Дай Бог мне терпения.

Тамара сердилась, глаза ее влажно сверкали. Денис полюбовался сценой гнева и решил поставить точку.

– Ладно. Так и быть. Сейчас по телеку новости покажут, я посмотрю, а ты мне пока яблоко помой, кожуру очисти обязательно, семечки ножиком удали и порежь на дольки. И чтоб дольки одинаковые были. Я съем.

Какой слог! Песня.

– Но Денечка, ты поужинай, я старалась, готовила. А яблоко я тебе непременно почищу. После.

– Тогда я после и поужинаю, если получится.

– Но Денечка, дорогой!

– Не суетись, Тамара, отстань, к ночи вернусь, и чтоб ванна была готова, – отрезал Орлов.

«Моя взяла. А то раскомандовалась. Культурная очень. Поужинай, в театр сходи. Ага. Разбежался. Кто в доме хозяин?»

Он покосился на Тому. Она рассердилась и больше не контролировала свое возмущение. В душе ее клокотала обида.

«Ничего мне от тебя не надо. Никакого терпения не хватит. Подавись своими цветами и подарками.

Сколько можно? Я и так, и сяк. Стараюсь, работаю, готовлю, дом на мне, ребенок на мне, все домашние заботы, да еще и мама с закидонами и лекциями.

Родственнички тоже хороши. Все как на подбор. Вечно лезут в душу, советами кормят, и вопросы одни и те же или с подозрением:

«А Денисочка как? Здоров? Выглядит он хорошо». Или с плохо замаскированной завистью:

«Денег-то вам хватает? Когда квартиру купите?»

Как вы мне все надоели. На-до-е-ли. Значит, говоришь, не суетиться, любимый? Отлично».

– А ты позвони перед тем, как приехать, ванна и будет готова. – В негодовании она сжала кулачки. Больше сдерживаться Тамара не могла.

Она схватила безумный, пестрый букет Орлова и со всего размаха отчаянно швырнула его в стену. Беззащитные лепестки тюльпанов плавно и медленно рассыпались. На обоях остался след от мокрых стеблей, словно физическое выражение Томочкиного гнева.

– Вот тебе!

«Как тяжело с ним».

И ни разу за всю совместную жизнь в голову ей не пришло, что тяжело не только с ним, но, видимо, и с ней тоже не легко.

«Вот это удар. Вот это ручки. Меткие, золотые. И характер взрывной. Красавица моя!» – восхитился про себя Орлов.

Денис внимательно посмотрел на Томку и резко отвернулся.

«Но такое поведение требует наказания. А наказание последует обязательно. Неотвратимо».

«Будем воспитывать», – самодовольно решил Денис.

«Немного терпения, немного тренинга, и много-много разных шалостей. Лишь бы она и дальше ни о чем не догадывалась».

Он душил в себе ревность, тревогу и боль. И чем дальше, тем сильнее становилась его зависимость от Томочки.

«Раньше, блин, думать надо было».

Он в капкане, и загнал туда себя сам.

– Не учите меня жить, лучше помогите материально, – хохотнул Орлов и захлопнул за собой дверь квартиры.

На висках пульсировали голубые жилки.

«Надо отвлечься. Нацелиться на Машку. Глядишь, и отпустит. Марья, конечно, хороша. Слов нет. Правда, характер гнусный.

Но как говорил дедушка русской революции: работать, работать и еще раз работать. Вроде так! Или нет? Что же он говорил-то? А, учиться, вроде, надо. Ну, это мы уже освоили. Теперь будем работать с вредным материалом. Иначе нельзя, все навыки растеряешь.

Томочка обессиленно опустилась на диванчик и строго приказала себе не раскисать.

Ну вот, поговорили, поели и удочку закинули. Совершенно ничего не получается.

За хрустальной хрупкостью фигуры Томочки скрывался стальной характер. Тамара Шурова обладала строптивым нравом и уникальной напористостью в достижении поставленной цели. Она могла пойти на компромисс и шла на него в тех ситуациях, когда отлично сознавала, что сможет добиться своего пусть не сразу, а через некоторое время. Мягко постелить – тогда спать не жестко. Небольшие трудности возникали тогда, когда она осознавала, что упрямо движется к неверной цели. Наступал период метаний.

А если задачи вообще нет или она некорректно поставлена? Что делать тогда?

Томочка пребывала в смятении. Верно ли она выбрала себе цель? Справиться нелегко, но можно. Но не ошиблась ли она в главном?

Рядом с ним она наслаждалась жизнью: радовалась и огорчалась, смеялась и плакала. А без него ощущение пустоты и бесцельности собственного существования угнетало ее.

Вопрос требовал напряженной проработки. И посоветоваться не с кем. Нельзя советоваться. Да и не принимала чужих советов Томочка.

Кафе было шикарным. Пахло свежестью, озоном; все блестело необыкновенной чистотой. Работали кондиционеры, звучала музыка. В глубине зала за столиком сидел Илларион Игнатьев, нервно стряхивая пепел сигареты. «Она еще и опаздывает. У меня дел невпроворот». Он щелкнул толстыми пальцами, подзывая официантку, и сладко улыбнулся ей.

– Мокко и клубнику со взбитыми сливками.

Игнатьев не мог обходиться без сладкого. И пока ждал Марию, решил позволить себе пошалить.

– Привет, Машенька, – он приподнялся и протянул руку Сергеевой, – ты сегодня ослепительна, впрочем, как и всегда.

– Привет, Илларион, извини, я совсем немного опоздала. Пробки, что поделаешь. Что ты пьешь?

– Мокко, люблю взбитые сливки, а что заказать тебе?

– Мне латте и фреш морковный, спасибо. Я само нетерпение, расскажи мне, наконец, на что ты намекал вчера?

– Я вообще-то ничего особенного не имел в виду. Просто ты мне понравилась, и я решил встретиться с тобой наедине и познакомиться поближе. А Гришка, я думаю, замутил оригинальный романчик и сбежал со своим романчиком позагорать на какой-нибудь западный курорт. Как Бонд, Джеймс Бонд. Найдите десять отличий.

– Это не смешно. Гришка в большой беде. Ты можешь мне не верить, но я чувствую это всей душой, звучит, конечно, высокопарно, но так и есть на самом деле. Расскажи мне о картине. Это правда, что она упала и на стене осталась трещина?

– Да, – хмуро согласился Илларион, – трещина была и картина упала. Но это же простое совпадение, нельзя же расценивать такой эпизод как экстрасенсорные или телекинетические способности человека. Это простое сов-па-де-ние.

– Да, конечно, самое простое объяснение, как правило, и есть самое верное. И если бы я Гришку не нашла в виде трупа, я, естественно, согласилась бы с такой версией. А у меня все время такое чувство, что я не знаю самого главного, первопричины, что ли. А может быть, я знаю, но не знаю, что я это знаю. Прости, я говорю как-то путано.

– Нет, ничего. Мне даже нравится. А что, интересно, думает Олечка Галкина?

– Оля рассказала мне о Союзе Девяти и еще что-то невнятное о формуле Вселенной, которую Гришка вывел и хвастался этим. Какое отношение к исчезновению имеет формула – я даже представить не могу, ну а к Союзу Девяти хоть как-то привязаться можно. Естественно, вывод у Олечки один. Если Союз существует, то Гришка в нем состоит.

– Ну конечно, как же иначе, Гришка – повелитель мира. Чепуха полная.

– А ты не веришь в этот Союз?

– Бредни. А вот и твои напитки принесли.

Официантка ловко расставила чашки, стаканы с соком и заменила пепельницу.

– Я, пожалуй, отлучусь в дамскую комнату, – Марья улыбнулась.

– Конечно.

Илларион громко отхлебнул из чашки и закурил следующую сигарету.

В противоположном конце зала мужчина развернул журнал, он наблюдал.

«Красивая, энергичная и такая доверчивая баба, даже немного жаль ее. И почему у всех женщин совершенно не работает логика. Ведь все же ясно. Тоже мне, выбрала себе вариант. Ничего, посмотрим, что дальше будет. Хорошо все-таки, что со слухом и с соображением у меня все в порядке…»

Мария вернулась, присела за столик и поднесла чашку ко рту.

– Не пей, – заревел чей-то мужской голос, – не пей, Машка, козленочком станешь, эта падла тебе чего-то подсыпала.

Кенгуриным прыжком Денис пересек двухметровую дистанцию и выбил чашку из руки Марии.

– Совсем офигел, – рассвирепел Илларион и резко поднялся из-за стола.

– Это не я, это ты офигел. Ты чего ей в чашку сыпанул, а? Сейчас я тебя бить буду.

– Глаза проверь, орел, что ты несешь?!

– Не-су, – угрожающе протянул Денис, – во, блин, несу. – И с размаху въехал прямо по физиономии Иллариона Егоровича. Игнатьев икнул и инстинктивно закрылся рукой.

Растерявшаяся и побледневшая Марья после недолгой паузы отчаянно закричала: «Прекратите сейчас же! Ну что за сумасшедший дом, в самом деле?»

Но мужчины продолжили поединок.

Игнатьев налился злобой, лицо его пошло темно-красными пятнами, он чуть присел и отчаянно вмазал Орлову в солнечное сплетение. При этом он некрасиво и грубо выругался. Марья закричала еще громче, прибежали официанты и растащили дерущихся в разные стороны. Илларион достал платок и приложил его к носу. Денис, набычившись, громко кашлял.

– Ну ты, падла, не ожидал я, – хрипел Денис.

– Мы еще встретимся. – Илларион вытер нос, схватил стакан с соком, залпом выпил, еще раз нецензурно выругался и бросился к выходу.

– Эй, герой, ты куда? – Не унимался воинственный Орлов.

А Машка пребывала в недоумении.

Что это было? Где я? Почему? Великолепный официозный блондин дерется, ругается трехэтажным матом. Откуда ни возьмись появляется Денис Орлов, украшенный мощными ювелирными знаками отличия и изображающий напористого рыцаря.

– Ну все, я тебя от смерти спас, ты теперь мне многим обязана, – витиевато выразился Денис.

– От смерти? Но почему, за что?

– Э-э-э, может, конечно, он тебя не отравить хотел, а усыпить или отключить. Точно-то я этого не знаю. Но Илларион, верняк, сыпанул тебе дури какой-то.

Машка растерянно огляделась вокруг. Сыпанул дури? Что вообще происходит?

«Сидишь тихонечко, кофеек попиваешь, никому не мешаешь. Вдруг крики, вопли, шум, драка. Игнатьев сбежал, Денис остался. Кто друг, а кто враг? Орлов, которому, по его собственному утверждению, она многим обязана? Чудненько».

– Так. А ты что здесь делаешь? Как ты здесь оказался?

Орлов многозначительно оскалился.

– Жажда замучила, вот сижу, кофеек попиваю, жажду утоляю.

– Ты что, следишь за мной?

– Ну, вроде того. Нравишься ты мне, Мария, ну просто очень. Вот я и решил проверить, что у вас с Илларионушкой. И гляньте, как удачно получилось. От смерти тебя спас.

– Я надеюсь, что ты ошибаешься, Илларион ведь не мог…

– Ага, не мог, то-то он слинял так быстро. – Денис наклонился к Марье и с напором продолжил: – Маш, давай посидим, поговорим. Хочешь, в ресторанчик классный завалимся?

– Извини, но во-первых, мы и так в кафе, а во-вторых, у меня аппетит пропал и что-то голова побаливает.

– Да какой это ресторан, так – кофейня.

– Нет, извини, я поеду. У меня сейчас времени в обрез, и еще мне надо подумать.

– Думать вредно.

– Похоже на то. Пока, Денис, мне правда надо идти. Спасибо, что спас меня. До встречи. – Машка улыбнулась Денису, подхватила сумочку и направилась к выходу.

Орлов растерянно посмотрел ей вслед.

«Подумаешь, фифа. Мы и не таких видали. Облом, ну и плевать, больше я ее спасать не буду, и так одни неприятности. Пошла бы она!»

У Дениса остался горький осадок, испортилось настроение.

«Чего бы такого замутить? В ресторан, что ли, поехать, так ведь скучно, в казино – разорительно. Может, домой, к Томке? Футбольчик там, ужин с пивком, ванна и Томка, сказочной красоты, и все под боком. И кой черт меня тянет на подвиги».

– Поздно уже, пора домой. Сын заждался, – вздохнула Олечка и искоса взглянула на Печкина.

– Да детское время, но если вам пора, то я вас отвезу, – галантно сообщил Толя.

«Разочаровался», – подумала Галкина. Вот и закончился этот дивный сон. Мне было так хорошо. Как же быстро все кончается.

– Хорошо, с удовольствием прокачусь на вашей машине. – Оля пыталась не показать своего мгновенно испортившегося настроения.

– Мне кажется, что вы расстроились, я сделал что-то не так?

– Боже упаси, все было чудесно. – Галкина изобразила улыбку. «Да, все чудесно, только почему ты не назначаешь мне нового свидания. А так все отлично». Олечкино настроение все падало. «Так я и знала, нечего было фантазировать, только все испортила. Конечно, разве ему нужна такая женщина? Ему нужна другая: стройная, безупречно красивая и загадочная».

Парочка уселась в машину.

«Ерунда какая-то получается», – подумал Печкин. «Чем же я ей не угодил, вроде бы все нормально шло. Нет, все-таки женщины – существа с другой планеты. Надо будет прощупать осторожно, что ее так задело. Да, отстал я от жизни. А румянец какой!»

– Оль, может, окно прикрыть? – заботливо осведомился Печкин. – не надует тебе?

– А мы уже на «ты»? – осведомилась Галкина.

– А чего тянуть. Через недельку и расписаться можно, – отважно заявил Печкин, старательно глядя прямо перед собой.

Олечка поперхнулась и громко откашлялась. «Наверное, послышалось. Или не послышалось?»

– Что вы сказали? Я не расслышала, – осторожно спросила она.

– Я говорю, пора на «ты» переходить, чего резину тянуть, а через недельку – в ЗАГС.

– Нет, я так быстро не могу. У меня сын и вообще все не просто.

– А ты завязывай со сложностями. Проще надо быть. Давай завтра после работы я тебя домой отвезу и с сыном твоим познакомлюсь.

– Да мы знакомы два дня.

– Это только дуракам нужен срок. А я влюбился в тебя сразу, еще когда подвозил. Помнишь, ты была в кошмарном пуловере? Я еще подумал, вот это смелая женщина, не боится ничего.

Олечка молчала. Все это так не соответствовало ее представлениям о красивом романе. Первый муж добивался ее благосклонности месяца три. И Галкина считала, что сдалась на редкость рано. А тут несколько дней. Зато каких. Потрясающих и бурных. Печкин будоражил ее воображение, и ей все время хотелось прикоснуться к нему. Неужели он испытывал нечто подобное? Оля не могла поверить в его чувства. Но и придумать, что за этим кроется, тоже не могла. Похоже, что он так шутит. Но шутка не казалась ей смешной. Или издевается. Молчание затягивалось. Точно, издевается.

– Ты веришь в судьбу? – внезапно спросил Печкин.

– Да не знаю. Наверное, верю, но у меня такое ощущение, что ты шутишь. А мне не смешно.

– Какие уж тут шутки. Хорошо, я тебя не тороплю.

Оставшееся время они проехали в молчании. Печкин пытался понять, на что обиделась Ольга.

– Высади меня здесь, «зебра» рядом, – попросила Олечка, – чтобы тебе потом не разворачиваться.

– Как скажешь, – холодно ответил Печкин и резко затормозил, – я могу проводить тебя до подъезда.

– Если хочешь.

Галкина вышла из машины и захлопнула дверцу.

«Красивое начало дня, середина еще прекрасней, но вот вечер испорчен».

– Надо перейти через дорогу и вон там мой дом. – Она протянула руку вперед.

– Подожди секунду, Оль. Мне надо в ларьке сигареты купить. – Печкин повернулся и быстрым шагом направился к ларьку, стоявшему поодаль, на обочине.

«Не буду ждать, захочешь – догонишь», – раздраженно подумала Олечка и стала переходить дорогу. И никаких предчувствий не было. Она дошла до середины шоссе, глядя себе под ноги. Настроение было отвратительным. Внезапно, словно что-то почувствовав, она повернула голову направо, но было уже поздно. С огромной скоростью на нее неслась машина.

«Как быстро, я не успею увернуться», – мелькнуло в голове у Олечки.

– Оля!!! – Печкин опоздал.

Синий «форд-седан» сбил Ольгу и умчался с невероятной скоростью.

Ольга неподвижно лежала на асфальте.

– Олька! – заорал Анатолий и бросился к Олечке.

«Кажется, жива. Господи, помоги. А номер с шестеркой, и московский притом», – механически отметил про себя Печкин.

– Алле, скорая, женщину сбили, выезжайте немедленно. Она еще дышит.

Небо постепенно темнело и набухало мрачными тучами. И ветер никак не мог разогнать небесную хмарь. Крупные редкие капли дождя тяжело плюхались на землю. Пахло грозой и озоном. Хотелось сразу распахнуть окна, укрыться с головой одеялом, чтобы уютно и безопасно дремать под звуки дождя.

Марья торопилась, встреча с Тоней и Ольгой была назначена на девять. Маша опаздывала. Случай с несостоявшимся отравлением не давал ей покоя. Кому же верить? Выдумал ли Денис все или Илларион действительно покушался на ее бесценную жизнь? Может, Денис решил таким образом закрутить с ней роман? Вряд ли. Совсем уж глупо получалось бы. Надо послушать, что скажет Тонька и Оля. Одна голова хорошо, а три лучше.

В подъезд Сергеева зашла с некоторой опаской. Трупов не было. Вот и славно. Зазвонил мобильный.

– Где тебя носит, Машка? – кричала Тоня.

– Я уже поднимаюсь к тебе. А в чем дело? – удивилась Сергеева. Обычно Тонька философски относилась к опозданиям других. – Ты лучше дверь открой.

Тонька стояла на площадке, дверь в квартиру была открыта нараспашку. Антонина всхлипывала и переминалась с ноги на ногу.

– Галкина в больнице, ее машина сбила, причем намеренно сбила, и свидетель есть, Анатолий – друг ее недавний, – выпалила Александрова. – Надо ехать к ней в больницу прямо сейчас. Подробностей не знаю.

– Что?! Машина сбила? Когда?

– Около часа назад или чуть меньше. Но это примерно. Мне Анатолий позвонил. Я у нее в записной книжке на букву «А». Ты заходи, я только сумку возьму, и поедем. Так, деньги бы не забыть. – Тоня суетливо затолкнула Сергееву в квартиру.

– Да, мужу Олькиному, Никите, я уже позвонила, сына он ее заберет. Сказал, что в больницу сегодня вряд ли сможет заехать, заедет завтра. Сказал, что обязательно завтра заедет. – Тоня суетилась и никак не могла сосредоточиться.

– Ничего я не понимаю, – напряглась Марья, – меня якобы травили, а Олечку, значит, наяву задавили. Ужас сплошной.

– Нет, пока еще нет, но будет, если ты с этим расследованием не завяжешь. Гадости только всякие прут. Хорошо еще, Печкин этот рядом был. Надеюсь, что он приличный человек. – Тонька бестолково бегала по квартире и вдруг резко затормозила. – То есть как это тебя травили? Что еще за новости?

– Хватит метаться. Сумку взяла? Поехали. Видно, день сегодня такой сумасшедший. По дороге я тебе все расскажу, – скомандовала Марья и подтолкнула Александрову к выходу.

Дверь с грохотом захлопнулась, и подруги влетели в лифт.

«Только бы не застрять», – молилась Тоня. Она панически боялась замкнутых помещений. Этот страх жил в ней всегда. Поэтому она часто старалась ходить пешком. Но сейчас потакать своим страхам было некогда.

«Как быстро меняется погода. Только недавно сияло нежное солнце, как вдруг внезапно подул ветер, наплыли облака и хлынул дождь.

Хотя, с другой стороны, говорят, что дождь приносит удачу. А удача мне просто необходима. Необходима и достаточна. Вот так. Одну мадам немного напугали, а другая вышла из строя надолго. Но войну я объявил недавно и разобраться со всеми еще успею. Главное, Гришка. Молчит, сволочь. Сейчас мы его порадуем, новости-то какие чудесные. Галкина уже не в счет, а Машка у нас на десерт. Если Гришка будет и дальше отмалчиваться, то у меня есть козырь – десерт из Машеньки».

В помещении было душно. Запашок стоял ужасный. Окна наглухо закрыты и зашторены.

– Гришаня, тебе не надоело? Так и будешь молчать? У меня для тебя новости. Галкина попала под машину. Прогноз неутешительный. Осталась еще твоя школьная любовь по имени Мария. Молчишь? Мне надоело твое гордое упорство. Если не ответишь, то Машке каюк. Понял?

– Дай пить, – захрипел Вольский, – и не трогай Марию. Я буду говорить.

– На, пей. И смотри, я жду, но терпение у меня лопается.

– Чего ты от меня ждешь? Я не могу передать тебе свои полномочия, не могу передать свои безграничные возможности, это невозможно, – Григорий вздохнул, – все подобные вопросы решаются на общем совете Союза Девяти, а я просто исполнитель, мне даны полномочия на определенный срок, меня выбрали, я просто посол, понимаешь. Мой срок истекает. Пойми ты это наконец.

– Да не желаю я быть послом-исполнителем, ты меня лучше президентом сделай. Карьера, деньги, власть – вот чего я хочу.

– Ты не оригинален. Если ты получишь все эти блага, то тебе придется за это заплатить. И очень дорого.

– Дорого? Что ты имеешь в виду? Душу дьяволу, что ли, надо продать?

Вольский молчал, он жадно пил воду. Напившись, почесал голову и покосился на пачку сигарет, лежавшую на стуле.

– Мне трудно тебе это объяснить, но если говорить приближенно и грубо, то да. Придется продать. Ты ведь плохо знаешь физику, и поэтому я не буду углубляться в теорию, но поверь мне, расплата ужасна.

– Что-то я не заметил, что ты сильно страдаешь, или к тебе эта теория не относится? Ты же сейчас имеешь все, и даже немного больше. Ты не расплачиваешься?

Вольский попросил закурить, и его собеседник протянул зажженную сигарету.

– Я – нет, то есть пока нет. Шальных денег не имею. Я их заработал. А в будущем со мной произойдет все то, что должно произойти.

– И что же именно?

Григорий затянулся сигаретой.

– Увидишь. Я устал. Так что решай сам. Мне надо поспать, в таком состоянии я, пожалуй, ничего не смогу сделать. И отстань от Марии. Она чудесный, открытый, добрый человек. И где моя папка? Ты ничего не понимаешь, ты играешь с огнем. Папка должна быть у меня, или просто уничтожь ее сам.

– До папки дело еще не дошло. Ты мне вот что объясни. Как же это ты предлагал Леньке президентом стать. Ты что, продавал его душу дьяволу без ведома самого Петровича, а? С ним тоже что-нибудь плохое должно было произойти, так? Что-то не сходится у тебя, умник.

– Ты опять торопишься с выводами. Дело в том, что когда я предлагал ему возможность изменить судьбу, то я видел его информационное поле, понимаешь?

– Ни фига не понимаю.

– Грубо говоря, за изменения в его судьбе платить он не будет. И решаю это не я, а его поле. Его поле заряжено таким образом, что векторную составляющую альфа-токов поглощают векторные составляющие бета-токов. – Гриша жалостливо посмотрел на собеседника.

– Не понял. Ты проще объясни. А если бы с этими токами было бы наоборот, то он бы сам расплачивался, что ли? Бред полный.

– Да. И тогда бы я ему не предлагал этот вариант.

– А кто будет расплачиваться за его светлое будущее, а?

– Я не уверен, но возможно, я. И мне все равно, поверь, я хоть и не знаю свое будущее, но уверен, что мою расплату уже нельзя увеличить – она максимальна. Поэтому я могу брать на себя все, что смогу и захочу. Хуже уже не будет. – Вольский выпил воды. – Открой окно, я задыхаюсь. Верни мне папку.

– Так возьми на себя и мою расплату. Папку не отдам. Окно не открою. Много чести.

– Я же говорю тебе, не могу. У тебя поле другое, прямо противоположное. С этим я ничего поделать не могу. Изменить характер, душу, личность человека я не властен, я же не бог. Я могу изменить только судьбу, пока еще могу. Если поменять твою судьбу, то тебе самому придется за это расплачиваться самым неприятным образом.

– А ты подумай, сволочь, может, можно избежать расплаты, а если нет, так я тебе помогу.

– Неужели ты так ничего и не понял? Мне жаль тебя. Я не отказываюсь, и хватит об этом. Так что, ты все еще жаждешь богатства и власти?

– Я все это заслужил.

– Вот и чудненько. Открой окно и дай мне поспать наконец. А завтра с утра, если не передумаешь, я сделаю тебя русским олигархом или президентом, как захочешь, и помни, я тебя предупредил. И отпусти меня, наконец, сам, по доброй воле.

– Не хочу президентом. Я передумал, мне нужно быть просто очень богатым человеком. Нет, не просто богатым, а сверхсложно богатым. – Он ласково покосился на Гришку. – Отпустить тебя пока не могу. Надо посмотреть, как ты справишься с партийным заданием. А там посмотрим. И если ты такой сверхчеловек, то чего же ты не уйдешь сам, как великий Гудини?

– Свою судьбу я изменить не в состоянии. Это не моя компетенция. Но я знаю, что освобожусь отсюда, и уже скоро. И я знаю, когда это произойдет, но ты все время только ухудшаешь все дело. Ты сам все портишь. Я даю тебе шанс, но ты отталкиваешь его. Завтра твои желания исполнятся. И перестань подмешивать мне в воду всякую дрянь. У меня голова от нее тяжелая. Верни мне папку.

– А что там, в этой папке? Там ведь расчеты одни идиотские. Чего это ты так распереживался?

– Там расчеты, которые не должны попасть в чужие руки. Я был обязан их уничтожить, и не успел. Верни мне папку.

– Ладно, посмотрим. Ты сначала расскажи, что за расчеты такие.

– Отвяжись.

– Может, расчеты продать можно?

– Да, конечно, продать можно, если покупателя найдешь. А как только ты найдешь покупателя, жизнь твоя безвременно оборвется. И не только твоя. Ты просто не успеешь стать богатым и независимым. Верни папку.

– Ладно, я подумаю.

В больнице было невесело, пахло дезинфекцией и каким-то особенным духом нездоровья. Марья и Тоня ждали врача. Рядом стоял Печкин и страдал.

– Как она? – жалобно спросила Тоня. – Что говорят врачи?

– Точно не знаю, но в «скорой» она дышала. Видимо, переломы и сотрясение, не знаю, что еще, – Печкин совершенно охрип от переживаний. – Я найду эту скотину, переломаю ноги, руки, а потом засажу по полной программе.

– Я не могу стоять просто так, надо действовать. – Машка подошла к окошку и с нажимом заговорила: – Как Галкина? Когда к нам выйдет врач, пожалуйста, подскажите?

– Ничего не знаю, ждите врача, – от дежурной веяло холодом.

– Вот, возьмите, только узнайте хоть что-нибудь. – Сергеева протянула в окошко купюру, и деньги моментально исчезли.

– Я попробую выяснить, – смягчилась дежурная и куда-то ушла.

Мария деловито подошла к Тоне и успокаивающе сказала:

– Не дрейфь, она поправится, я уверена. Сейчас нас просветят.

– Это я во всем виноват. Один я. Она обиделась на меня, а я за сигаретами кинулся, – глухо бубнил Печкин.

– Нет уж, вы тут ни при чем. Не расстраивайтесь так, все обязательно будет хорошо. – Марья нервничала и не знала, как успокоить себя и других. Кроме этих избитых фраз, ничего подходящего она сказать не смогла.

Время текло медленно и печально. На улице лил дождь. В вестибюле уборщица возила грязной тряпкой по полу и громко ворчала.

– Девушка, да, вы. Подойдите, – позвали Марью.

– Прогноз хороший, говорят, в рубашке родилась ваша родственница. У нее сотрясение и перелом ноги. Скоро выйдет врач и подробно все расскажет.

– Когда это скоро? – радостно поинтересовалась Марья.

«У нас о скоростях разные понятия», – подумала она.

Медработница пожала плечами. Видимо, ответ на этот вопрос выходил за рамки денежного достоинства предыдущей купюры или дежурной просто надоело напрягаться.

Машка обернулась к своим спутникам и закричала:

– Я же говорила, все будет хорошо! Будем ждать врача, обещали, что он скоро будет.

Антонина и Анатолий Михайлович переглянулись.

– Мы и так ждем врача, – удивленно возразила Тоня.

– Нет, теперь мы ждем конкретно положительных прогнозов и возможности отблагодарить этого замечательного доктора, всем понятно? – Машка победоносно улыбнулась и повела плечами как цыганка, напевая при этом Марсельезу.

Теперь ожидание уже не было тягостным. Они постояли на улице под зонтиком, потом вернулись в холл, и наконец появился доктор. Врач был строг, хмур и явно торопился.

– Родственники? – грозно вопросил он троицу.

– Да, то есть почти, – быстро сориентировалась Маша.

– У больной… м-м-м… – Галкиной – простой перелом ноги и сотрясение мозга средней тяжести. Больная в гипсе, просьба навещать ее в приемные часы, динамика положительная.

– Подождите, доктор, не так быстро, что за перелом, какая динамика, расшифруйте, пожалуйста, – выпалила Марья и сунула деньги доктору в карман халата. Тоня и Печкин стояли в ступоре. Скорость, с которой общались доктор и Мария, была для них недоступна.

– Вы что, я не возьму! Все! Мне некогда. Завтра все вопросы к лечащему доктору. Завтра – все вопросы, – врач запихнул деньги назад Сергеевой, отшатнулся и бегом припустил к лестнице, хотя в холле был лифт.

Марья и Антонина переглянулись и удивленно воззрились на место, где только что стоял доктор.

– Быстро бегает. И денег не взял, странно, – прокомментировал Печкин.

Врач испарился. Все произошло мгновенно.

– Ладно, завтра придем, Олечку навестим, и уж лечащий врач нам на все вопросы ответит. Слава богу, Олька жива и прогноз положительный. По крайней мере, я так поняла доктора-молнию, – задумчиво сказала Мария и почесала голову.

– А сейчас нам необходимо все обсудить, – проснулась Тоня, – как Олю сбила машина и как тебя травили, Машенька. А то картина неполная. Как трудно стало жить! Толя, начинайте.

– Я расскажу, конечно, но может, мы уйдем отсюда, а то я чувствую себя здесь, мягко говоря, некомфортно, – отозвался Печкин.

– Я знаю, куда мы отправимся, – воскликнула Мария. Здесь недалеко, на Чистых Прудах, – кафе «Ностальжи».

– Ну, ты загнула, – уважительно отозвалась Тоня, – там очень дорого.

– А я заслужила.

– Вот дура, совсем забыла, – Тоня постучала кулачком по своей голове, – надо оставить записку Олечке, чтобы ей передали, что все в порядке. Сын ее у муженька бывшего, Никиты, а мы придем завтра.

Тоня достала из сумки записную книжку и ручку и накатала кривым почерком записку, которая должна была, по ее мнению, успокоить и ободрить Галкину. Потом Александрова опасливо подошла к заветному окошку, просунула внутрь него голову и что-то залепетала просительным тоном. Разговор закончился быстро. Она вернулась к ожидающим ее друзьям и выдохнула:

– Взяла записку, обещала передать, деньги взяла тоже. – Тоня ехидно улыбнулась. – Так мы едем? Что решили?

– Едем, конечно. Выбор отличный. Кстати, Маш, какая машина у Иллариона? – Печкин рассеянно рылся в кейсе.

– «Ауди» серая, номера я не помню, а зачем вам? – Машка внимательно следила за манипуляциями Печкина.

– Я доведу это дело до конца и найду этого подонка, который намеренно сбил Олю. Выходит, что и на тебя сегодня покушались. Катастрофы одного дня. Конечно, возможно, что все это совпадения, вариант совпадений, но маловероятно. Так что вперед и с песней. Начинай свой отчет. И чем подробней, тем лучше.

Троица вышла на улицу. Решили вначале ехать на машине Печкина в кафе, а после разговора вернуться за Машкиным авто.

Дождь уже перестал, и свежий воздух лечил голову и душу. Дышалось легко, и казалось, что все самое тяжелое осталось позади. Как в благополучном голливудском фильме, в финале которого выстраивается хеппи-энд, без которого невозможен, да и не нужен сам фильм.

– Итак, что мы имеем. Илларион, Денис, Мария – в одном кафе, причем Дениса никто туда не приглашал, и он сам сознается, что следил за тобой, Маш. – Печкин выпустил струю дыма в потолок и прищурился.

– Машина у Иллариона – серая «ауди», у Дениса – зеленый «мерседес», у сбившего Олю – синий «форд». Мотивы пока не известны. Сегодня вечером: сначала попытка покушения на Машу, или видимость попытки, и через час, примерно, покушение на Олю. Вопрос: есть ли связь? Мой ответ: есть. Ответьте мне, что объединяет Олю и тебя, Маша?

– Гришка Вольский, а еще – я, наверное, ой, точно я. – Тоня заерзала в кресле и нервно сглотнула. – Я, потому что я их познакомила… Ну а Гришка, потому что Маша его ищет, а Оля – его прямая подчиненная и восхищенная.

– Восхищенная? – осторожно переспросил Печкин.

– Ну да. Оля его обожает, в смысле уважает и ценит как начальника и друга, – пыталась объяснить Тоня, – тут не флирт, секс или любовь, а дружба.

– Да. Я могу подтвердить. Только с таким человеком, как Вольский, возможны такие отношения, хотя в это и трудно поверить, – хмуро согласилась Марья.

– Ладно, допустим, дружба, – поморщился Печкин. – Тоню вряд ли можно рассматривать как общее звено, она не была на совместных вечеринках и даже не знакома с Илларионом, Денисом и Гришей. Правильно?

– Да, я исключительное уникальное звено, – гордо заявила Тоня.

– Получается, что остается только Гришка. Он – как нечто общее между Марией и Ольгой. – Печкин смачно глотнул кофе и потер живот. Желудок жгло немилосердно.

– Мне вот все-таки одно неясно, – загудела Александрова.

– Что тебе одно неясно, солнце мое гундосое? – засмеялась Машка. Она отлично знала, что сейчас Тонька начнет голосить на отвлеченную тему. В глазах Александровой горел огонь нетерпения. Ее распирали идеи.

– Мне неясно, почему у нас в России богатые люди, ну скажем, люди с состоянием, насчитывающим несколько миллионов «зеленью», не эмигрируют на Запад. Почему? Они что, тупые и не понимают, насколько здесь опасно и нестабильно, они что, не понимают, где живут? Или они уже не в состоянии отказаться от своего бизнеса, то есть от дальнейшего накопления и вложения капитала, и остановиться не могут?

– Я с тобой не согласен, Тоня. Таким людям на Западе скучно. А здесь у них бизнес, страна, язык, а главное, обширные возможности, огромный рынок, и все родное, – Печкин печально воззрился на Александрову.

– Вот и славно, что не согласен, но я еще не закончила. Рынок огромный, это правда. Но жизнь и безопасность себя и своих близких важнее ведь? Не так ли? Как они, эти по-своему умные, практичные, головастые бизнесмены, не видят очевидного? Здесь жить и работать невозможно. Ведь правила постоянно меняются. И чего там в башке у первых лиц государства – большой вопрос. Вдруг они придут к очередному гениальному решению, и отменят даже эту нашу российскую псевдодемократию? Всех пересажают и перестреляют. Чай не впервой.

По-моему, самые умные господа уже эмигрировали легально или нелегально. А те, кто остался, это доверчивые капиталисты. Вероятно, не только доверчивые, но и жадные. Они верят, что могут договориться с властью или даже купить власть, и их не тронут. Какое глубокое и горькое заблуждение. Вот к чему приводит капитализация общества. Люди становятся доверчивее, и обмануть их все проще и проще.

Александрова негодовала. Ей казалось, что все эти идеи так очевидны, что не согласиться с ней может только недалекий человек.

А Машке было не до политики.

– Не нагнетай, Тонь. Толь, не слушай ее. Лучше освети нам сложившуюся ситуацию.

– Хорошо, и продолжим о покушении на Машу. Кто врал, Денис или Илларион, неясно. Если врал Денис, то только для того, чтобы обратить внимание Марии на себя как на ее спасителя, чтобы проще было потом соблазнить. Если врал Илларион, то он хотел то ли убить тебя, то ли отключить. Вопрос: зачем?

– Боже мой, да все из-за Гришки, конечно, – закричала в волнении Тоня, – Машка его ищет, задает вопросы, а Оля ей помогает.

– Ты тоже помогаешь, – язвительно заметила Сергеева. – Что-то на тебя не покушается никто.

– А я знаю, почему. Я не фланирую по ресторанам и вопросов не задаю, – парировала Тоня, – точно, вот и ответ.

– Ты – попугай. – Сергеева откинулась на спинку кресла и ткнула пальцем в подругу. – Толя уже изложил нам свою концепцию, верно?

Машка одобрительно взглянула на Печкина и состроила серьезную мину.

– И что? – удивилась Антонина. – Как ловить злодея, если он один или, не приведи бог, их много? Мало того, получается, что цели своей этот гад не добился и Машку с Олей он будет добивать, если, конечно, цель нападений заключалась не в том, чтобы запугать и утихомирить двух неугомонных девушек, – обратилась она к Печкину.

– Но-но, потише, сбавь обороты, – занервничала Марья.

– Может, нет, а может, и да. Цель могла состоять в том, чтобы запугать их обеих. Если цель другая, то, конечно, он не остановится. Из этого вывод: ты – Мария – сидишь дома, с вопросами никуда не ходишь и ведешь себя осторожно, а к Ольге я приставлю охрану. Маш, ты меня поняла, это приказ.

– Ладно, постараюсь – неохотно смирилась Машка. «Захочу – посижу дома, а вообще посмотрим», – подумала Сергеева.

– Я займусь «фордом», Денисом и Илларионом. – Печкин покосился на часы. – Все, леди, пора по домам. Обменяемся телефонами и поедем.

– А почему ты говоришь «он»? – спросила Тоня.

– Такое у меня складывается впечатление, вряд ли это «она», – туманно ответил Печкин и встал.

Компания дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу. Было уже очень поздно.

День начинался чудесно. Тихое солнце, бледное небо и приятное тепло. Мария завтракала. Она обожала слоеные булочки. Особенно булочки, намазанные сверху маслом и покрытые куском вареной колбасы, а сверху – еще сыром. С утра аппетит у Машки был отменный. Она могла проглотить три такие вкусные булочки, запивая их свежесваренным кофе с молоком, а затем перейти к сладкому, состоявшему из плитки горького шоколада, джема и мороженого.

За прошедшую ночь в голове у Машки не то чтобы прояснилось, а совсем наоборот. Не помог и плотный завтрак.

«Поесть – поела. А дальше что? Из дома выходить нельзя. А что же можно? Телевизор смотреть – скучно.

Новости, как правило, были мрачные. Где-то что-то взорвалось, где-то что-то ужасное вытекло и грозило все затопить, где эпидемия, где землетрясение или наводнение, и везде взрывают и убивают.

Особенно удручающее впечатление производила подборка информации из Европы и Америки. Отечественные журналисты с нескрываемым злорадством комментировали международные новости.

Смачно, с особым садистским акцентом на человеческих потерях и глупостях тамошних вождей вещает отечественное телевидение.

Установка, что ль, у них такая?

Создается впечатление, что именно там, за бугром, и происходят самые натуральные кошмары. Там, на Западе, в режиме демократии творятся катастрофы и черные беззакония.

Братцы-господа. Кто ж спорит. Конечно, им до идеала далеко. Особенно если они и дальше будут так неосторожно обращаться со свободой вероисповедания и раздачей ПМЖ.

Но надо признаться, что социальное обустройство на Западе все-таки гораздо симпатичнее нашего родного. Раз так в тысячу симпатичнее.

Зато у нас все как всегда. Никогда не было нормального строя. Все с вывертом. Проклятие, что ли, над нами какое?

Странные цари, безумные диктаторы, социализм с концлагерями. А теперь на дворе новая особенная русская форма капитализма. Когда ж мы закончим экспериментировать над собой?

Эй, там, в телевизоре! Ау! Имейте совесть, граждане, народ в курсе.

У нас тоже неспокойно. Взрывы, взрывы. В домах, в метро, в автобусах, в аквапарках, торговых и театральных центрах. Людей уничтожают.

А мы привыкаем. И прощаем. Забываем?

И вся эта милая, кроткая и нескучная «красота» исходит из основного источника информации, из телевизора. Не дают нам совсем уж расслабиться. Пугают. И пугают постоянно. Ничего из ряда вон выходящего. Но будьте настороже. Вдруг власть переменится? Вдруг правые победят?

Вот тогда покажут они нам небо в квадратиках. Милые, милые левые. Как были коммунистами, так ими и остались. Как были у руля, так и остались. И это, граждане, настоящая трагедия.

Нет у них уверенности в завтрашнем дне. Зато сегодня есть. Есть уверенность и власть. Вот где собака зарыта. Но как раз про это журналисты помалкивают.

Свобода слова. Была. Была или померещилась?

Зато наша Родина обладает несомненным и неоспоримым достоинством. Никому не удается прожить жизнь в скуке. Скучно у нас не получается. Весело у нас до колик и спазмов. Катаклизмы. Внутренние справедливые (с точки зрения официальных властей, разумеется) войны. Постреливают. Взрывают. Могут дефолт объявить. Так, на всякий случай, чтоб не сильно расслаблялись.

Народ безмолвствует и в целом одобряет власть, судя по официальным статистическим данным. Пока. Мы сплочены и непобедимы. Пока.

Знаменитые политические обозреватели (внушительно звучит!) утверждают с ноткой сарказма, что в России еще есть много серьезных проблем. Бюрократия, например. Взятки. Воровство. Дороги. Но разве это непоправимый кошмар? Все эти трудности великая страна успешно пройдет, но вот когда? Здесь телегеничные аналитики расходятся во мнениях. Но обещают, что уже в скором времени, хотя, может быть, и не совсем в скором. Расплывчато. Хотя понятно: наши дети тоже не доживут до этого золотого века.

Далее поются дифирамбы руководителям страны. Если они и совершают ошибки, то не по злобе своей, а так – по недоразумению. Не доложили им вовремя. Не дозвонились до них. Что ж, бывает.

Вожди России делают вполне естественные громкие заявления, из которых следует, что повышение благосостояния всего народа уже не за горами. Нет, правильней будет сказать, не народа, а населения. Потому что назвать народом нацию, у которой пенсии таковы, что не позволяют нормально прожить людям и недели, язык не поворачивается.

А вожди довольны. Первое лицо страны гордо и твердо заявляет о необходимости прибавок малоимущим слоям населения. И ждет реакции собравшихся товарищей в телевизионном эфире.

Граждане, какая же может быть реакция, кроме всеобщего ликования? И страна довольна. Это если верить ящику. Особенно радуется столица, где проживает основная масса по-настоящему богатых людей.

А вожди гордятся своими экономическими достижениями и по-прежнему озабочены ситуацией и положением дел в России.

Хотя все главные злодеи, разворовавшие народное нефтяное добро, давно пойманы, заклеймены, осуждены и сидят основательно, ситуация от этого не меняется. Удивительно, правда?

Остается нерешенной маленькая, но занозистая проблемка. Несмотря на несомненные достижения российских властей в различных социальных, экономических и правовых областях, жить в нашей стране становится все тяжелей и тяжелей. Люди умирают. И продукты есть, и промтовары есть, и выбор есть. А уровень жизни падает.

Вот странность-то! Быть может, нам мешает некая историческая и географическая обособленность? Загадочная русская душа: повальное пьянство, самодурство, зависть и всеобщее воровство? Или национальные интересы портят все дело?

А как было бы здорово вступить в Евросоюз и в НАТО. Но как польза от такого вступления отразится на многострадальном населении нашей родины, непонятно.

Властям так точно придется не сладко. Развернуться руководителям будет трудно и негде. Придется соблюдать различные конвенции по правам и прочим конституциям, а также менять законы и порядки. А следовательно, основательно уменьшатся размеры необъятной и неконтролируемой на данный момент кормушки под девизом: «Делай что хочешь, бери сколько сможешь». Получается, что воровать будет нельзя. Им, властям.

Да, это, конечно, не выход. Короче говоря, не выгодно это властям. Власть – на то она и власть, чтобы разделять и властвовать.

Новости отравляли Машкино жизнерадостное настроение. А фильмы, особенно дневные сериалы, нагоняли тоску и вызывали жестокое раздражение.

Главные положительные герои в сериалах производили впечатление людей на редкость тупых и заторможенных. Как правило, ключевая сцена серии держалась на недоразумении, возникшем между благородными героями.

То ли они (герои) относились к категории слабослышащих, слабовидящих и отвратительно соображающих людей, то ли просто были неграмотными. Но за сорок пять минут действия героиня еле-еле успевала уронить несколько огромных и неправдоподобно прекрасных слезинок, так и не поняв ни слова из обязательных косноязычных оправданий героя.

Сюжет развивался мутно и чрезвычайно медленно. Герой отчаянно пучил глаза и выдавливал из себя по слову в минуту. После длинных-длинных пауз шла затяжная панорама красот природы. Так и хотелось крикнуть: «Шибче, шибче!»

Телевизор отменялся. Но и бездействовать Сергеева не могла. Вся ее натура жаждала активных поисков.

«Ладно, помою и уложу волосы, сделаю маникюр и педикюр, а дальше видно будет».

Она активно принялась за дело. В квартире громко играла музыка, Машка напевала песенки, укладывая феном волосы. Ей совсем не было страшно. Она пыталась придумать для себя безопасное, но полезное занятие. И в этот момент раздалась трель мобильного.

«А, это Тонька».

– Ну что, подруга, ты жива? – беспокойно кричала в трубку Александрова.

– Жива и мучаюсь заточением. У тебя идеи есть?

– А как же, конечно. Потому и звоню. Сегодня Печкин заедет за нами и отвезет в больницу к Оле, но это будет часа в три-четыре. Но ты же не усидишь до трех дома. Давай встретимся.

– У меня идея получше. Помнишь, я тебе рассказывала о женщине, которая экстрасенс. Она и живет неподалеку от меня. Может, нам к ней сходить, время много это не займет, ты меня проводишь и со мной на сеансе побудешь.

– С удовольствием. Я, конечно, тебя провожу. Все равно на работу я сегодня не пойду. Но стоит ли обращаться к доморощенным экстрасенсам?

– Она необычная женщина, ты сама в этом убедишься. Договорились?

– Не убедила ты меня, но раз я на работу все равно не собираюсь… – кротко ответила Тонька.

«Ну да, конечно». Так называемая работа Тоньки сводилась к свободному графику посещений маленькой замызганной конторы и такому же свободному и крохотному заработку.

– Все, я жду тебя через пятнадцать минут, – скомандовала Марья.

– Ты чего? – обиженно протянула Антонина. – Я так быстро не смогу, давай через двадцать пять. Мне еще одеться надо.

– Ладно, жду. Пока.

Марья покосилась на велотренажер в углу комнаты и вздохнула.

«Хорошее, конечно, дело – спорт. Но почему меня тошнит только от одной мысли о спорте? Странно. Наверное, потому, что мне и без спорта совсем не скучно и комплексов по поводу фигуры у меня нет. Лучше, пожалуй, купить абонемент в бассейн. Н-да, а потом плюнуть на него и не ходить. Где же Тонька? Двадцать минут уже прошло. Копуша».

Мария выключила телевизор и подошла к домофону. Раздался противный писк. Марья сняла трубку.

– Открыто, – закричала она, – заходи.

И нажала на кнопку.

Через две минуты в дверь позвонили. На пороге стояла и радостно улыбалась Тонька.

Антонина Александрова не изменила собственному вкусу. Жутковатые разношенные джинсы, балахонистый свитер (фасон – распашонка), полное отсутствие макияжа и волосы, закрученные в кривой хвостик, замотанный неопределенного цвета ленточкой.

– Синхронизировать надо бы, – мрачно заметила Машка, оценив концептуальность подруги.

– Ух ты, какая быстрая, – недовольно буркнула Тонька.

– Какая есть, уж не взыщите. Синхронизировать и точка. Ты что на себя нацепила? Хуже ничего не было? – Машка волновалась за Антонину.

– Почему не было? Было, но я постеснялась, – Александрова пожала плечами.

– Да, я вижу. Господи, что же это будет, когда ты смущение свое переборешь, вот ужастик-то выйдет. – Марья покачала головой и втянула подругу в квартиру.

Тоня категорически возражала против такой постановки вопроса. Во-первых, у нее, Тоньки, стиль такой: свободно-спортивно-демократический.

Во-вторых, не все же могут себе позволить «от кутюр».

В-третьих, мир разнообразен и потому прекрасен. В его разнообразии и заключена вся прелесть. Слава богу, что люди все разные и вкусы у них тоже разные.

– Я надеюсь, ты уже готова? – Тоня с любопытством разглядывала Машку.

Сергеева всегда следовала только одной моде – своей собственной. Она могла носить несочетаемые цвета, разнокалиберные по стилю, форме и металлу украшения, а могла вся с ног до головы следовать одному цвету, варьируя его оттенки, от самых светлых до самых темных. Каждый день приносил Машке новые идеи и свежее решение. Как в рекламе.

Александрова обожала эту манеру подруги. Естественно, перенять стиль Сергеевой было невозможно, но Тонька и не стремилась к этому.

Она с удовольствием фыркнула и ехидно спросила: «Сегодня в белом? А я так надеялась полюбоваться фиолетовой гаммой».

– Нет, день другой. Захотелось светлого и прохладного. Пошли? Хватит ухмыляться. И все-таки, что это за балахон на тебе?

Александрова с удовольствием одернула мужской свитерок, размера на три превышающий габариты ее фигуры.

– Я люблю объемные вещи. Чувствую себя в них комфортно.

– Да, и заодно выглядишь лет на десять старше. Что ты надеваешь на себя, прости господи, ужас какой-то!

Тонька радостно оскалилась.

– Это мой выбор! Так мы идем или нет?

– Идем-идем, – недовольно пробурчала Сергеева и взяла сумочку.

Мария закрыла дверь и вызвала лифт.

– Может, пешочком, – тоскливо заныла Тоня, – и для здоровья полезно.

– Нет, ты что, с ума сошла? Седьмой этаж! – Машка округлила глаза. – Я не пойду пешком. Не бойся, ты же со мной, поехали на лифте, ничего не случится.

– Я лучше пройдусь, – заупрямилась Тоня и помчалась по лестнице вниз.

Минут через десять они дошли до дома, где жила Елена Коршунова, которая помогала Марии в трудные моменты жизни.

Коршунова выслушивала все жалобы Сергеевой и давала советы, а главное, давала объяснения всем положительным и отрицательным процессам в жизни Марии. Елена проповедовала философию, которая напоминала буддизм, и обладала несомненными качествами и талантами экстрасенса. Маша бесконечно доверяла ей.

– Ты не одна, – хрупкая блондинка поздоровалась и улыбнулась подругам.

– Это Тоня, моя подруга, я тебе рассказывала о ней. Лен, разреши, она побудет на сеансе, мне это очень важно, пожалуйста, – торопливо выпалила Марья и искательно взглянула на Коршунову.

– Хорошо. Заходите. Вас, Тоня, я попрошу соблюдать тишину и ни во что не вмешиваться. Договорились?

– Да. Я буду тихо, – покорилась Тоня и с любопытством огляделась.

Обычная трехкомнатная квартира казалась просторной и светлой. Песочные стены, темный паркет, плоские молочные светильники. Практически полное отсутствие мебели, за исключением гибких черных канделябров, расставленных по периметру комнаты. Свечей в канделябрах не было.

В левом углу комнаты расположилась огромная, зеленая китайская ваза, заполненная сухими хрупкими веточками. Ваза заворожила Тоньку. Она подошла к ней поближе и погладила гладкие рифленые бока китайского производства.

Вот, ничего особенного, а впечатление перерастает в потрясение. И запах. Что за удивительный запах? Смесь ладана и апельсина? Спрашивать Коршунову было как-то неловко. И Тонька промолчала.

Хорошо бы здесь сеанс проходил!

Но Елена провела их в другую комнату. Совершенно обычная комната: диван, два кресла, стол, кривые книжные полки.

Хозяйка усадила Тоню в кресло, а Марью на диванчик, сама прислонилась к стене и спросила: «Что за спешка? Маша, случилось что-то серьезное?»

– Да, кажется, меня пытались отравить, и я хочу узнать почему, – ответила Сергеева.

– «Кажется» пытались или действительно пытались?

– Я не могу ответить точно, но ощущения и подозрения у меня противные. Дурные.

– И чем я могу помочь? – Лена скрестила руки и прищурилась.

Вдруг дверь в комнату с грохотом захлопнулась, словно от сквозняка, которого не было. Где-то в глубине квартиры мяукнула кошка. Тоня и Марья вздрогнули. Переглянулись.

– Это сквозняк, – успокаивающе заметила Коршунова, – так что я могу для тебя сделать?

«Да, как же, сквозняк. Рассказывай. Нет тут сквозняка. Все окна и двери наглухо закрыты», – быстро подумала Тонька и приготовилась открыть рот, чтобы возразить хозяйке, но остановилась под сверлящим многозначительным взглядом Машки. Тонька покорилась.

«В чужой монастырь и со своим уставом? Будем соблюдать нейтралитет».

– Лен, у меня необычная просьба. Я хочу, чтобы ты ввела меня в гипнотический транс или не гипнотический, я забыла это слово… что-то, связанное с астральной составляющей. Короче, я хочу увидеть и понять, что случилось с Гришкой, или, на худой конец, получить хоть небольшое пояснение к творящемуся кошмару. Помнишь, я жаловалась тебе по телефону? Я хочу понять, что вообще происходит.

Коршунова подошла к окну и прислонилась лбом к стеклу. В комнате повисла тишина. Подруги выразительно переглянулись. Елена обернулась и покачала головой.

– Да, простая и легкая просьба, – усмехнулась Лена, – но трудновыполнимая.

– Леночка, милая, пожалуйста, соглашайся.

– Если я соглашусь, то должна тебя предупредить, что удовольствия от этого ты не получишь, скорее наоборот. Это весьма малоприятная процедура, мягко выражаясь, и поможет ли она ответить тебе на вопросы, неизвестно. Давай не рисковать.

– Леночка, я прошу, пожалуйста.

– Упрямица. Но попробовать можно. Я стараюсь такими сеансами не злоупотреблять, но раз это так важно для тебя, хорошо, давай начнем. Ложись на диван.

– А вам фотография Гришкина не понадобится? – не выдержала нейтралитета Тонька и влезла в разговор. – А то мы захватили школьный снимок Вольского.

Коршунова усмехнулась и скрестила руки.

– Я гаданиями на картах, кофейных гущах и прочих аксессуарах не занимаюсь. Я не занимаюсь отворотами, приворотами, поиском пропавших и лечением больных людей. И фотография Григория Вольского мне ни к чему. Я – посредник.

– Посредник, в каком смысле, простите? – не унималась Александрова.

Где-то в глубине квартиры замяукала кошка.

«Голодная, что ль, кошка у нее? Эк животное страдает!»

– Каждый человек в состоянии себя излечить, помочь телесно и духовно и так далее, но практически никто, за исключением ничтожно малого процента, не умеет пользоваться своими возможностями, силами и мозгами.

Александрова прикусила зубами пальцы.

– Если вкратце, то любой индивидуум, установив связь с необходимой категорией энергетических полей космоса, получает к ним доступ. А получив доступ, он может решить очень многие свои проблемы. Не все, но многие. Я выступаю в роли посредника и открываю людям канал связи. Собственно, вот и вся моя работа. Для получившего доступ вся процедура, как правило, проходит довольно болезненно. Ощущения у всех разные. Исходя из моей практики, я могу утверждать, что приятных отзывов не было ни разу.

– А научиться этому можно? – открыла рот Тонька.

– Да, – сухо ответила Коршунова. – Мария, ложись на диван.

Машка легла на диванчик и закрыла глаза. Лена встала рядом у изголовья и стала проделывать какие-то пассы руками, к чему-то прислушиваясь.

Тонька замерла в кресле, стараясь громко не дышать, видимо, поэтому ей тут же захотелось кашлять.

Александрова зажала рот руками и задавила кашель неимоверным усилием.

«Не свихнуться бы на старости лет», – мысленно перекрестилась она. Антонина верила в Бога, высшие силы, невероятные чудеса и всякие загадочные разности. Но верила отвлеченно, а не конкретно. Местные адепты высшей магии и экстрасенсы воодушевления у нее не вызывали. Они вызывали любопытство.

– Открой глаза, Мария, – велела Лена, – и внимательно следи за движениями моего брелка. На счет «десять» ты уснешь и проснешься по щелчку тоже на счет «десять». Один, два, три…

Тоня не отрывала глаз от Машки, та следила за брелком Елены. Взгляд ее был живым и осмысленным, и она никак не напоминала засыпающего человека, но на счет «девять» ее веки дрогнули, а на «десять» закрылись, и Машка громко засопела.

– Конечно, завтрак был плотным, – удовлетворенно прокомментировала Тоня и с опаской воззрилась на Лену. Коршунова обернулась, нахмурилась.

– Простите, я больше не буду, – покаянно призналась Тоня, ерзая и пытаясь поудобней устроиться в кресле. В закрытое наглухо окно пробивалось солнце, где-то во дворе лаяли собаки, а в глубине квартиры явно страдала кошка.

Но Коршунова на завывания кошки никак не реагировала.

– Мария, расскажи, что ты видишь, – с нажимом проговорила Елена.

– Я вижу темно-синюю папку на завязках, правый угол ободран. Папка лежит на столе. На столе девять чашек, сахарница и большой самовар, самовар горячий, пар из него идет. А стол какой-то знакомый, эту комнату я видела, я ее узнаю. Это, это… Гришкина дача в Малаховке. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Нет, я уверена, что кто-то есть. Я слышу шорохи и вздохи. Мне страшно, Лена.

– Маша, что ты видишь, говори, не молчи.

– Веранда – пустая, кухня – пустая, я чувствую, что кто-то есть в гостиной. Я вхожу в комнату. Очень боюсь, но мне любопытно, и я знаю, что меня никто не видит. В комнате – густой туман, как будто рядом речка. Я слышу голоса.

Тоня передернула плечами. От всего происходящего ее охватил озноб.

– В комнате несколько человек. Их лица и фигуры размыты. Их много, человек восемь-девять, если они люди, конечно. Но я узнаю голос Гришки и вижу его отчетливо. Мне страшно, Лена. Остальные сидят на полу. Они молчат, но при этом общаются, и я это понимаю, только не могу разобрать, что именно они говорят. Мне тяжело дышать. Мне здесь совсем не нравится. Хватит. – Марья часто дышала. Уши ее заложило, и какая-то неимоверная тяжесть вдавила Сергееву в диван. – Лен, мне тяжело дышать. Я не хочу. Я не хочу. Глаза не открываются!

– Лена, прекрати это, пожалуйста, – взмолилась Тоня, – посмотри на Машку, ей же плохо.

Коршунова наклонилась над Машкой и негромко начала отсчитывать.

– Один, два, три…

Марья очнулась. Она попыталась приподняться, но повалилась назад на диван.

– Что это было? Жуть настоящая, я больше никогда не решусь на такой эксперимент, – жалобно простонала Сергеева. – Вы все слышали. Я видела Гришку и еще человек восемь, только его – отчетливо, а остальных – нет. И я очень ясно видела папку и чашки на столе. А люди, они были размытыми фигурами. Лена, что это было?

– Я не знаю, Маш. Ты же сама хотела, чтобы я ввела тебя в транс. Вот и результат. – Лена беспокойно смотрела на Машку.

– Да, но я ничего не поняла. Ровным счетом. Гришкина дача, он сам и еще какие-то люди, папка на столе. Девять чашек, девять фигур. Что все это означает? – Марья приходила в себя и требовала объяснений от Елены.

– Но я не могу тебе объяснить, видимо, все как-то связано с девяткой. Цифра девять, девять человек. А может быть, все дело в даче в Малаховке. Или в папке. Я не знаю. Я могу только гадать. А это уже не мой профиль. Предположить можно что угодно, допустим, ты побывала в антимире, а может быть, в прошлом или будущем. Только то, что ты наблюдала и ощущала, и есть ответ на твой вопрос. Ответы простыми не бывают. Они все, как правило, закодированы. И я надеюсь, что больше ты ко мне с подобными просьбами не будешь обращаться, – отрезала Лена.

– Маша, ты говорила, что видела Гришку и еще восемь фигур, – встревожилась Тоня, – или у меня глюки.

– Ну, видела. Вольского четко видела и еще, наверное, девять человек, если это люди, конечно. А что? О господи, ты думаешь, что это… – У Марьи заблестели глаза, щеки вспыхнули алым. – Союз Девяти. Как в моем сне! Лен, а ты слышала про Союз Девяти?

– Слышала. А как же. И не советую вам интересоваться данным вопросом. Меньше знаешь, крепче спишь, – холодно ответила Лена и продолжила: – Девочки, простите, но у меня больше нет времени. Давайте прощаться.

– Да, да, конечно, мы уже уходим. Машка, вставай. – Тоня вскочила с кресла, и на бегу сдернув Машку с дивана, поволокла ее к выходу. – Спасибо вам огромное, Лена, спасибо и до свидания.

– К чему такая спешка, – зашипела Машка, вдруг оказавшись на лестничной площадке, – что с тобой?

– По-моему, мы уже достали твою волшебницу. И, кажется, я ее здорово раздражаю. Я решила от греха подальше. – Тонька радостно улыбалась и пританцовывала. – Я так рада, что все закончилось и обошлось без жертв. Признаться, мне было не по себе. Кошка в ее квартире периодически мяукала, ты слышала?

– Слышала.

– А у Коршуновой есть кошка?

– Нет ни кошки, ни собаки.

– А кто ж тогда мяукал? И двери все время хлопали, как от сквозняка, которого нет. Сквозняка нет, все наглухо закупорено, а двери хлопают. Массовый психоз или слуховые галлюцинации? Я уж не чаяла, как оттуда выбраться. Мурашки по коже.

Машка покачала головой.

– Ладно. На самом деле страшно было мне, а не тебе. Нет, даже не столько страшно, сколько жутко. Знаешь, как в ужастиках, когда ясно, что вот-вот произойдет нечто кошмарное и помешать этому уже нельзя.

– Я ужастики не смотрю. Очень впечатляюсь. Мне потом снится вся эта канитель. И что ты решила? Рванешь в Малаховку? – спросила Александрова.

– Да, поеду. Сяду в машину и поеду, только мне одной не очень комфортно. Поедешь со мной?

– Конечно, только не сегодня, давай завтра, а, Маш? У меня заказ крупный грядет, я сейчас поеду на работу, потерпи до завтра, согласна? А сегодня, после обеда, Ольку навестим. – Тоня просительно заглянула Машке в глаза.

– Согласна. – Марья энергично вышагивала по дороге и на лице ее отражалась трудно определяемая гамма чувств.

– А еще хорошо бы позвонить Печкину, как ты думаешь, накопал он что-нибудь?

– Не знаю, но я ему расскажу об этом эксперименте. – Марья решительно тряхнула головой и резко свернула к своему дому. – До вечера, – попрощалась она с Тоней.

Марья вошла в свою квартиру и устало опустилась в кресло. Тревога не отпускала ее. Она позвонила Печкину и четким слогом описала свой визит к экстрасенсу. Он удивился, стал задавать разнообразные вопросы и даже не пытался скрыть своего скепсиса. Машка пыталась имитировать хладнокровие. Затем сослалась на свидетелей сеанса. Печкин продолжал недоумевать.

– И что это нам дает, даже если поверить в гипноз и прочую мистику, что это дает?

– Не знаю, – призналась Машка, – может, это намек на Союз Девяти, а может, намек на Гришкину дачу или его синюю папку.

– Маш, давай бросай свою самодеятельность, а? Мы же договаривались, что ты из дома никуда. А ты все время где-то бродишь. А я обещаю что-нибудь выяснить про этот миф о Союзе Девяти, хотя и не представляю себе, каким образом. Сиди дома, я тебя прошу. – От волнения Печкин окончательно осип.

– Попробую. А как Оля? Мы сегодня навестим ее?

– Я заеду за тобой и Тоней часика в четыре, все, пока, – Печкин отключился. А Машка задумалась еще больше.

«Подумаешь, Малаховка, туда – час, обратно – час. И на осмотр – час. Сейчас одиннадцать, времени вагон. Я все успею».

Сергеева не только умела принимать решения. Она еще и реализовывала их со скоростью, достойной подражания.

Печкин трудился у компьютера. Поисковые системы вываливали ему абсолютно всю информацию, связанную со словосочетанием «союз девяти». И чем дальше в лес, тем запутанней казалась вся схема. В основном он вникал в литературные труды писателей, но самое большое удовольствие он получал от Стругацких.

«Ах, почему не живем мы с вами в благословенном девятнадцатом веке! Представился бы я вам генералом какого-нибудь таинственного ордена или жрецом Союза Девяти… Слыхали про Союз Девяти? Он учрежден был в незапамятные времена легендарным индийским царем Ашокою и существует до сих пор. Чудесно, тайно, авторитетно… Девять почти бессмертных старцев пристально следят за развитием науки на Земле, следят, чтобы слепая жажда познания не привела людей к преждевременной кончине человечества. Вы же знаете, какие бывают ученые: все ему трын-трава, лишь бы узнать, возможна какая-нибудь там цепная реакция или нет. Потом он узнает, конечно, что реакция возможна, но уже поздно! Вот Союз Девяти и следит за порядком в этой области. Если кто-то вырвется слишком далеко вперед, опасно вырвется, не вовремя, вот тут-то и принимаются надлежащие меры! А иначе нельзя, Дмитрий Алексеевич. Никак нельзя! Знаете, что было бы, если бы Эйнштейну удалось построить единую теорию поля? Ведь там, в этой теории, есть такие нюансики… Бац! – И тишина. Надолго!»

Монитор мигнул, вспыхнул и погас. Печкин удивился. Техника у него была дорогая и, стало быть, достаточно надежная.

Что за ерунда?

Он выключил и включил компьютер.

Затем Печкин распечатал на принтере следующую заметку:

«В VII веке порох был известен египтянам, ранее – в 80-е годы н. э. – рецепт его из Индии попал в Китай. Почему такое важное средство ведения войны не получало распространения?

Автор книги, в которой приводятся эти факты, ссылается на деятельность Союза Девяти Неизвестных – организации, целью которой было не допустить, чтобы сведения о каких-то, как сказали бы сейчас, средствах массового уничтожения получили широкое распространение. Это очень интересная гипотеза, но она, как кажется, весьма уязвима для критики.

В одном городе живут и работают несколько талантливых ученых. Их открытия могут многое дать человечеству. Но вдруг… Какие-то непонятные силы стали вмешиваться в их работу, тормозить ее. Эти силы материализуются в виде рыжих человечков в черных плащах, которые представляются то членами мистического Союза Девяти, то обитателями внеземных цивилизаций.

И утверждают, что открытия этих ученых могут привести человечество к самоистреблению. И эти «враги прогресса» всеми способами заставляют бедняг не только бросить почти законченную работу, но и сжечь все материалы».

В дверь настойчиво звонили. Печкин не спеша вышел в прихожую, посмотрел в глазок и замер. На ярко освещенной лестничной клетке никого не было. Он пожал плечами.

«Дети балуются. Ясный перец».

Требовательный перезвон повторился. Но на лестничной клетке опять никого не было.

«Вот виртуозы. И как они это проделывают?»

Печкин вернулся к компьютеру и решил не реагировать на милый детский розыгрыш.

Он продолжал искать в сети любую информацию, хоть как-то связанную с Союзом. В истории об атлантах он прочитал:

«…Люди, жившие в междуречье Дона и Волги, вернее, там, где эти реки потом потекли, не представляли себе изменений – жизнь в приледниковой зоне не менялась от поколения к поколению.

В незапамятные времена их предки приспособились к оседлой жизни в краю высоких трав, выработали правила и законы: они забивали ослабевшего мамонта или быка, выделывали шкуры, собирали ягоды, зерно, рожали и умирали.

Вечный цикл: летом откочевать поближе к леднику, зимой вернуться к лесу.

Но с каждым годом первоначально вертикальная стена ледника оседала, становилась рыхлее и уже более походила на обычные сугробы.

Наконец наступила осень, продолжавшаяся очень долго, и зимы за ней не было: дождь, дождь со снегом, снова дождь и очень ранняя весна. Ржавое солнце палило вовсю сквозь нескончаемые слепые дожди…

Трава не выросла как прежде, внезапно привычная сухая степь, скованная вечной мерзлотой, исчезла, и на ее месте появилась болотистая тундра.

Быки ушли зимой, мамонты еще долго трубили и сбивались в большое стадо, но потом ушли и они. В племя пришел ужас голода и многие бесцельно бродили по стойбищам, ели сырую глину и умирали в корчах.

Роды собрались, и шаманы камлали целых три дня, а потом в чуме, где сидели верхние, наступила долгая тишина. Тихо было и на утрамбованной площадке под тотемным столбом, толпа ждала.

Вышел голый шаман, обмазанный жиром, и рот его был в киновари, а глаза обведены белым – он был помечен знаком смерти. Женщины завыли, кто-то забился в припадке.

– Слушайте! Духи предков сказали – Солнце наш враг, оно растопило Белую Стену, оно не дает расти траве, оно прогнало наши стада. Духи предков сказали – идите за мамонтами, идите на восток. Духи предков сказали – тот, кто светел лицом или шерстью, это наш враг, увечные – тоже наши враги, это не люди, это семя злого Солнца, мы не возьмем их с собой! Пусть наши несчастья останутся с ними!

…Здесь Ху-Фу и попытался возразить, он, конечно, чуть-чуть хромал, но был лучшим охотником и мог не беспокоиться о себе лично.

Все дело заключалось в том, что жена и дети его были рыжими. Долго ему выступать не дали: пока он тужился и, краснея от волнения начал говорить, шаман шевелением руки направил на него людей, и его жестоко избили до потери сознания, удивительно, что он вообще выжил…

Когда он очнулся, племя уже давно ушло и в стойбище оставались немногие, сборная солянка со всех родов: слепые на один глаз, хромцы, старики, старухи и порченая молодежь: все белесые и рыжие. Мужчины? А мужчин не было – среди взрослых охотников шаманы благоразумно не стали проводить селекцию, да и наглядный пример с Ху-Фу, замертво валяющимся на плацу, придал энтузиазма и послушания всем, даже не сомневающимся в своем колере.

Вот таким образом Хе-Фе оказался единственным добытчиком среди множества голодных, и ему в конце концов удалось их прокормить. Как же он смог это сделать?

Он поменял сырьевую базу – мелкую птицу и рыбу, которых раньше никто и не рассматривал в качестве добычи, сделал основным источником еды.

Им были придуманы разнообразные метательные приспособления: камни, сплетенные в сеть, рогатки, а музыкальный лук, забава известная с незапамятных времен, стал тоже орудием лова – с его помощью даже малый ребенок мог набить тупыми стрелами целую кучу уток.

Ху-Фу выбрал девять подростков себе в помощь, ребят самых сметливых и ловких на охоте, и девушек, умеющих собирать травы и готовить отвары.

Это и было начало легендарного Союза Девяти.

Почему именно девять? После первой зимы умерла четверть оставшихся, вторая зима унесла жизни еще четверти, и выбирать было особо не из кого, это потом на число девять накрутили мистики и таинств, но тогда все определяли голод и смерть.

Это был редкий момент в истории, когда над головами людей не висела религия, когда не было дармоедов и человек ценился за то, что он мог придумать и сделать.

Девять избранных лютой ненавистью ненавидели шаманов, и понятно, что они не верили ни в духов, ни в призраков, а верили единственно в человеческий ум и умение.

Они потом сами, без Ху-Фу, собрались и дали клятву – не допускать жрецов и шаманов, и нет никаких духов предков, есть только Солнце, Земля, Небо и человек, пока он жив.

Следующие поколения медленно продвигались за отступающим ледником, от болот к новым озерам, и с каждым годом жизнь становилась надежней и сытней.

Племенем, а число соплеменников достигало уже нескольких тысяч, умело правил Союз Девяти. Они были уже не изгнанниками, а единственно выжившими – те, кто ушел на восток, давно уже погибли вместе с голодными мамонтами в бескрайней северной тундре, не оставив от себя и гнилого ремешка.

В Северной Германии они столкнулись с другими людьми, также продвигавшимися за ледником – те начали свой путь с юга Франции.

У атлаа в то время уже были составные луки, не было шаманов, не было родов, но был Союз Девяти, поэтому все кончилось быстро и трагически – южан полностью перебили.

Слово «атлаа», такое имя дал им еще Ху-Фу, означало «настоящие люди» – атлаа, и естественно, что остальные двуногие людьми не считались.

Было только одно маленькое отличие от всех подобных прецедентов, произошедших в прошлом и предстоящих в будущем, – уничтожение южан организовал Совет Девяти и операция прошла под единым стратегическим управлением – мужчин перебили в загонной охоте за неполный месяц, а женщин и маленьких детей взяли в племя для улучшения породы.

Атлаа тенью нависли над Югом, засылая разведчиков все дальше и дальше, и наконец узнали об охотничьем рае в Сахаре.

Их сдерживал теперь только долгий путь по скудной земле Франции и Испании – за лето женщины и дети не дошли бы, но тут случилась беда, и поход стал необходимостью…

Разрушение Северо-Лаврентийского ледника, сравнимого по величине с Антарктическим, шло все быстрее и быстрее. Сначала не стало морской преграды, это событие, произошедшее во времена Ху-Фу, дало дорогу Гольфстриму и послужило толчком отступления ледника в Европе, но наземная часть ледника, занимавшая большую часть Северной Америки, казалось, оставалась неизменной.

Таяние ледника происходило внутри континента, и там скопилось целое море пресной воды, море, объемом превышающее Балтийское, – сдерживаемая все утончающимися ледяными стенами вода при нулевой температуре. Произошло неизбежное – при сильнейшем землетрясении в Мексике перемычка рухнула на протяжении сотни километров, и всего за две минуты в Атлантический океан вылилось колоссальное количество холодной, как лед, воды.

Волна высотой в десятки метров, смывшая побережье Европы, послужила основой легенды о Всемирном потопе, но самое страшное состояло в том, что пресная вода, как более легкая, растеклась тонким слоем по поверхности океана и температура воздуха резко упала.

Атланты не исчезли совсем, еще Геродот упоминает их как некий народ, поклоняющийся горам Атласа, но Союз Девяти уже никогда больше не управлял ими. Небольшой отряд, составленный из молодых воинов, избранных Девятью за ум и талант, ушел из Сахары. Сначала они остановились в Израиле (под столпом на Иерихоне лежит прах Ху-Фу), затем надолго обосновались в Шанидаре.

Куда они ушли потом? Где их следы?

Культура, не знавшая письменности, но имеющая опыт трех тысяч лет свободного развития, культура, принципиально отрицающая религию, что они знали и что могли?

Танец и татуировка заменили им письменность. Текст рождался из живого смысла, и линейная логика казалась им примитивной.

Они могли предсказывать будущее, вернее, их настоящее было более растянуто. Пережимая сонную артерию, они научились неопределенно долго удерживать человека в состоянии клинической смерти, и благодаря этому они смогли проникнуть в город миллиона солнц.

Они ушли туда и стали равными среди Чужих».

Н-да. Нельзя сказать, что после ознакомления с публикациями в Интернете, относящимися к Союзу Девяти, на Анатолия Михайловича разом пролился свет истины. Вернее, свет погас вообще. Пробки выбило. В довершение ко всему с хриплым грохотом свалился карниз. Отчего, почему, с какой стати? Может, сегодня пятница, тринадцатое?

Печкин изучал распечатки материалов.

Атлантида? Индийские цари. Древние племена. Никакой зацепки. Сплошная беллетристика. Так, надо обмозговать.

Существует миф о неком Союзе Девяти. Если допустить, что данный миф – реальность, тогда можно допустить, что Вольский как-то связан с этой реальностью. Ладно. Допустим, связан. Представим себе самое невозможное: наш современник, Григорий Вольский, является представителем Союза. А дальше? Как связать исчезновение неподвижного Вольского с членством в Союзе?

Представим себе, что есть Союз, есть сотрудник Союза. Кому он мешает? Нет, не так. Кому он в принципе может мешать? Президенту? Власти? Олигархам? Бред и бессмыслица. Ведь в таком случае придется допустить, что власть имущие знают о существовании Союза, верят в него и боятся его представителей. Вроде как Вольский помешал властям и его убрали. Тупо, грубо и неделикатно, оставляя следы. Сомнительное предположение. Такие акции проводят люди солидные и проводят они их тихо, плавно и незаметно.

Кто же на таком уровне власти поверит в возможность существования некоего московского волшебника, способного изменить судьбу любого человека, не говоря уже о стране в целом? Совершенно невероятно. Согласиться с этим утверждением даже на уровне допущения Печкин никак не мог по одной простой причине.

Он не замечал в действиях сегодняшних властей не только страха ответственности за содеянное, но и элементарной совести. Это во-первых.

А во-вторых, нелогично следующее. Если Григорий обладает или обладал такими неограниченными возможностями и способностями, то кто же с ним в состоянии справиться? Получается, что только сам Союз Девяти или инстанция повыше, о чем и думать даже как-то неловко.

Может, попробовать забыть о мифологии и рассмотреть Григория как обычного мужика, который вполне упакован, богат и реализован? Итак, Вольский – не маг и не волшебник, а нормальный мужик. Тогда вырисовывается совсем другой коленкор. Здесь возможны варианты. Например, нападение и убийство с последующим похищением тела гражданина Вольского. Или похищение как таковое. Правда, выкупа никто не требует. Пока.

Ну и мотивы, которые большим диапазоном не отличаются. Или банальное ограбление, или месть, или безответная любовь. Шантаж, опять-таки. А любопытных и говорливых свидетелей нейтрализуют.

В таком разрезе хоть есть за что зацепиться.

Машеньку Сергееву пытаются убрать, потому что видела самого Гришку в самый неподходящий момент. А Оленьку Галкину за что? За дружеские отношения с Вольским, за то, что работает в непосредственной близости от шефа и много знает? Спрашивается, что именно или кого конкретно? И как близко знает?

Так. В поле зрения на данный момент существуют две вполне реальные фигуры. Денис Орлов и Илларион Игнатьев. Колоритные интересные фигуры. Оба общались и с Марьей, и с Галкиной. И у обоих, по крайней мере, на нынешнем этапе совершенно не прослеживается никакого вразумительного мотива. Пока не прослеживается. И что я знаю про них? Мало, очень мало. А если они не в деле?

Печкин набрал телефонный номер своего напарника.

– Илья, приветствую, это Печкин. Ты что-нибудь выяснил по Игнатьеву и Орлову? – Печкин внимательно выслушал партнера, почесал нос и после небольшой паузы добавил:

– Да, Илья, проверь их адреса. Да, срочно. Нет, где зарегистрированы и где фактически живут. Да, с подробностями. Знаю, все знаю, но делать нечего, есть такое слово «надо». Спасибо, звони.

Суббота, выходной. Погода ужасная. Холодный дождь, ветер. Но почему-то ясно, что к понедельнику, ну, в крайнем случае, ко вторнику, обязательно распогодится и потеплеет.

Малаховская дача Вольских была темна, глуха и неприветлива.

В гостиной проходил совет.

Мерцала живая карта, переливаясь всеми цветами радуги.

Кардиналы решали неотложные вопросы урегулирования военных конфликтов и развязывания небольших локальных войн.

– Ближний Восток, – заявил номер второй. Протестов не последовало.

Шла оживленная дискуссия по поводу выбора районов для проведения разнообразных природных катастроф.

Мнения разделились. Естественно, последнее слово оставалось за президентом.

– Америка, Африка и Индонезия, – веско высказался номер первый.

Президент пребывал в добродушном настроении, которое постепенно конвертировалось в пасмурное.

Совет подходил к завершению. Карта растворилась, и стол принял обычные очертания. Президент с комфортом устроился в кресле.

– Итак, о новых кандидатах. Итальянец, японец и француз, если не ошибаюсь?

– Совершенно верно, и есть еще одна кандидатура, – смущенно заметил номер второй.

– Кто он?

– Это – она…

– Кардинал, прошу вас, давайте обойдемся без юмора.

– Я стараюсь, господин президент, но факт остается фактом.

– Кажется, я начинаю припоминать. Ладно, оставим обсуждение на следующий раз. Время терпит.

Номер первый скрестил руки и прищурился.

– Кардинал, – обратился он к номеру третьему, – мне интересно ваше мнение по поводу этих хитросплетений. Вольский и компания, я имею в виду. Что скажете?

Смуглый кардинал склонил голову и почтительно произнес:

– Думаю, что идея Вольского не так уж и плоха, я склонен согласиться с ним. Пусть эти люди получат то, к чему так стремятся, а также и то, о чем не догадываются. А Вольскому пора прощаться с ними, его ждут дела поважнее. Относительно блокировки его друзей я бы тоже не возражал, это даже забавно.

– Ну что ж, решено, дадим ему время, но не затягивайте, кардинал, – резюмировал президент и обернулся к окну.

Моросил противный мелкий дождь, густые тучи буквально лежали на елях.

– Пора, – задумчиво проронил номер первый, поднялся и медленно растворился в воздухе.

Вслед за ним исчезли и остальные восемь невероятных фигур.

Гремела музыка, сигаретный дым стлался туманом, окутывая сосредоточенных игроков. Игра была в разгаре. А Денис – в ударе. Он ставил на 25. Именно столько лет было Томочке, и она должна была принести ему удачу. Выпало 25. Денис задумался и повторил ставку. Вокруг него начинали собираться люди.

«Если выгорит, то я повторю. Мне сегодня обязательно повезет. Блин, дымят, собаки. Выпить охота. Но не хочется отвлекаться».

Полная, низко декольтированная дама попыталась втиснуться между Денисом и его соседом. Орлов обернулся.

«Нажрутся, а потом толкаются. Куда ты лезешь, корова, не пущу. Отрастила телеса – и к рулетке».

Он энергично подставил локоть под бок упитанной дамы и удовлетворенно хмыкнул. Победа. Дама злобно покосилась на затылок Орлова и выразительно прошипела что-то нелегитимное.

Денис пропустил выпад мимо ушей.

«На всех реагировать – здоровья не хватит. И удача отвернется».

Зал оживленно гудел. Вокруг рулетки, где играл Денис, образовалось плотное кольцо. Орлов залпом опрокинул рюмку водки, помассировал шею.

«Блин, надо Жеку вызывать, не доеду я с такими-то деньгами».

Денис одновременно делал ставку и дозванивался до своего приятеля Жеки, владельца охранной фирмы, который всегда за умеренную плату мог организовать вооруженную охрану и транспорт с мигалкой для нуждающегося страдальца. Ну вот, так и должно оно быть. Вот, наконец, и справедливость.

– Жека, выезжай, я в казино. В каком? Да, в нашем, блин. Давай быстрей, плачу за скорость.

Оставалось решить две маленькие проблемки. Во-первых, деньги еще надо было получить, а во-вторых, доехать с ними целым и невредимым домой. Но Денис нисколько не сомневался в своей удаче. Он был уверен, что все уже свершилось. Голова его гудела, и в затылке разливалась тупая противная боль.

«У меня все получится. А вернее сказать, уже получилось».

Через час внушительный джип подкатил к подъезду дома, где жил Денис. Он достал мобильник и набрал домашний номер.

– Томка, это я.

– Денечка, ты где? Я волнуюсь. Ночь на дворе.

– Посмотри в окно. Видишь, я иду.

Тамара взглянула в окно и увидела внушительную процессию во главе с Денисом, гордо вышагивающим в плотном кольце охраны.

«Господи боже мой, опять что-то придумал. Так, главное не паниковать. Я спокойна, я очень спокойна. Но я его убью». Тамара лихорадочно облизнула пересохшие губы, заправила гладкие волосы за уши и направилась в прихожую открывать дверь.

Денис под конвоем Жекиной команды добрался до своей квартиры. Дверь распахнулась. Тамарино личико выражало обиду и неудовольствие.

– Что случилось, Денис?

Он обнял Томочку и нежно погладил ее по затылку.

– Заносите, мужики, – скомандовал Орлов охране и деловито стал расшнуровывать ботинки.

– Теперь уже ничего, не ори! Все, е-мое, отлично. Сейчас будем работать. Я буду султаном, а ты моя эта, как ее, рабыня, в этом, как его, гареме. И так и быть, я буду тебя баловать.

– Ужинать будешь? – вздохнула Тома. Денечкина манера острить ее иногда пугала, она никогда не была уверена в смысле его афоризмов. Вполне возможно, что он спутал рабыню с султаншей. Ладно, все равно это сейчас выяснится. Жекины бандиты ушли. Денис тщательно запер за ними входную дверь и только потом стал медленно выкладывать на кожаный диван пачки денег прекрасного зеленого цвета из черного пластикового пакета. Длинные ноги Томочки подкосились точно в коленях. Она упала в кресло.

Денис продолжал выкладывать деньги теперь уже из другого черного пластикового пакета. Тома скосила глаза к телевизору, у которого также стояли пакеты, тугие и плотно набитые, как подозревала Тома, такими же чудесными пачками.

– Это что, наше?

– Наше.

– А нас не убьют?

– Не-а, завтра я все спрячу и рвану в Европу, поеду нам жизнь красивую устраивать, надо будет разузнать кое-что, может, счетчик открою, а скорей всего, и не только счетчик. Соображалку надо включить, как денежки за границу вывезти. Я думаю, Лондон или Париж подойдет. Ты куда желаешь отправиться?

Тамара с трудом приходила в себя. Мысли в ее голове сплетались в неправдоподобные узоры. Информации явно было недостаточно.

– Расскажи мне все сейчас же, я больше не могу, все в деталях и с самого начала.

Денис вздохнул.

– Томочка, вот ты хоть институт и закончила, высшее образование получила, а незаметно это мне. Чего рассказывать-то? Выиграл в казино, вот и все дела, – демонстрировал муж свое превосходство. – Давай шампанское неси, обмыть надо.

– Но так не бывает, – пролепетала Томочка и полетела на кухню за шампанским.

«В казино он выиграл! Спрашивается, в каком казино можно выиграть такие деньги? Где? У нас же здесь не Лас-Вегас! Сон про не сон».

– Но так не бывает, – повторила в замешательстве Томочка, вернувшись с бокалами и бутылкой советского шампанского. – Открывай.

– Как видишь, бывает. Бывает, драгоценность моя. Ты мой талисман и счастливый номер. Ну, поехали, за удачу! – Он потянулся бокалом к Томке, и хрусталь прозвенел тонко-тонко.

Тамара машинально выпила бокал шипучки и замерла, наблюдая за активными действиями Дениса. Он выкладывал пачки денег в аккуратные стопочки на стеклянный журнальный столик, строго сверяя вертикальность и высоту каждой пачки. При этом он что-то сосредоточенно приговаривал, словно заклинание читал. В этот момент столик, всегда занимавший значительное пространство в однокомнатной квартире, показался Томочке миниатюрным.

– Золотко мое, Томка, ты без дела не сиди, давай считай. А то я сбился, блин, уже. Считай внимательно и записывай.

Орлов пересчитывал тугие пачки, в уме умножал их суммарное количество на единичку с нулями и все время получал разные ответы. Шепот перерос в ужасный мат. Денис начинал нервничать.

Итоговые цифры не совпали ни разу. С каждой новой попыткой суммы разительно отличались друг от друга. Следовало успокоиться и подключить к арифметике Томочку.

Зря, что ли, МИФИ заканчивала.

Томочка, пребывая в состоянии, близком к истерическому, нашла в недрах тумбочки калькулятор, огрызок карандаша и лист бумаги.

– Надо не так. Так мы сбиваться будем. Давай отталкиваться от пакетов. Пакеты надо пронумеровать и для каждого в отдельности пакета просчитать его сумму, – решительно подытожила Тамара.

Орлов перестал материться и склонил голову набок.

– Нумеруй, а я, блин, буду наблюдать и руководить. – Он улегся на диван и скомандовал: – Вперед и с песней!

– А потом мы… ой, прости, я… я сложу все суммы и получится итог, – триумфально прошептала Томочка. Разговаривала она почему-то шепотом. Выйти на нормальную громкость Томочке не удавалось.

– Молоток, Томка. Давай, приступай. Итого. Ого-го. Привалило нам бабло, – с чувством проорал Денечка. И внезапно замолчал. А через минуту торжественно изрек:

– А во мне, блин, поэт погиб. Слышишь, золотко, рифма? И-то-го, о-го-го. Привалило нам бабло. Да куда тебе. Тебе не понять! А я, блин, способности свои поэтические профукал. На что жизнь истратил? Или еще не поздно в поэзию удариться? – Орлов изнемогал от гордости и осознания собственного необыкновенного дара.

Томочка застыла.

Поэт? О да. Искрометный Есенин в исполнении Безрукова. Или пушкинский Онегин в том же исполнении.

Томке очень нравился актер Сергей Безруков. А также Олег Меньшиков. Причем нравились оба безоговорочно. Денечку в курс своих театральных и киношных пристрастий Томочка вводить и не собиралась. Зачем по пустякам любимого тревожить. И ведь правильно делала. Орлов пребывал в нирване.

Томочка нежно обняла Дениса и пылко поцеловала его.

«Есть в Денечке некая поэтическая жилка, есть. Он дословно воспроизводит по памяти все диалоги и афоризмы из любимых фильмов!

А слух у него просто идеальный. Строго и критически оценивает деятельность знаменитых писателей и прочих художественных творцов. И часто излагает собственные рифмованные суждения. Все поэтические задатки налицо».

Дружная парочка сидела почти до самого утра, подсчитывая денежки и строя планы. Планы были великолепными, хоть и трудновыполнимыми.

Ничто так благотворно не влияет на здоровье и настроение семьи, как неожиданно свалившееся финансовое благополучие. Причем благополучие полное и окончательное.

Под утро, утомленные счетом и открывающейся радужной перспективой, граждане сладко заснули, напоследок тщательно спрятав все пакеты и так же тщательно пересчитав их количество.

Марья аккуратно притормозила у калитки. Гришкина дача была очень старой, ее окружали заросли сирени и жасмина. Здесь проводили весенне-летние месяцы и бабушка, и прабабушка Вольские. Одноэтажный дом немного обветшал, но оставался большим и основательным.

Вместо просторного второго этажа – маленький чердак. На даче были вода, газ и даже канализация, чем несказанно гордилась вся семья Вольских. Архитектура немного выбивалась из общепринятых стандартов.

Дом был возведен еще прапрадедом Вольского, обрусевшим немцем, которого в первую очередь заботили безопасность, уют и практичность планировки. Грядок на даче почти не было. Зато в беспорядке теснили друг друга кусты крыжовника, малины и смородины. Старые стволы яблонь и груш переплетались ветвями.

Маша аккуратно открыла калитку и зашла во двор.

– Эй, есть кто дома? Это я, Маша Сергеева. Я приехала. – Марья внимательно прислушалась, но кругом царила тишина. Тогда по тропинке, густо заросшей травой и одуванчиками, она направилась к дому. Марья отлично знала, где лежат ключи, а точнее, где они висят. Ключи были на месте. Сергеева осторожно открыла дверь и вошла в дом. Дом жил своей особенной жизнью. В нем пахло пылью, запустением и грустью. Как будто здесь давно никто не жил. Хотя, скорее всего, родители Гришки ночевали на даче в выходные.

Машка вздохнула и осмотрелась.

Затем она медленно обошла все комнаты, сначала тихонько, а потом все громче и смелее мурлыкая песенку про волшебника в голубом вертолете. Дом настороженно молчал.

Машка вздохнула и прошла через кухню в просторную гостиную. Ее интересовал большой круглый стол в центре комнаты. Конечно, никакой синей папки с ободранным уголком на столе не оказалось. Как и следов Гришкиного пребывания. Марья еще раз внимательно осмотрелась. Ей мучительно захотелось заглянуть в старый, железный, по крайней мере, впечатление было именно такое, сундук, стоявший в самом углу комнаты.

Подумаешь, сундучок, может, там и папочка лежит. Она с трудом приподняла крышку, оказавшуюся на редкость тяжелой, и с головой нырнула внутрь.

Там пахло нафталином и лавандой. В сундуке хранились старые, очень старые и просто древние наряды нескольких поколений женской половины клана Вольских.

Машка задохнулась от восторга. Истинная красота. Бледные, кружевные, ни на что не похожие то ли шали, то ли простыни завораживали Машку. Рядом с тяжелыми шелковыми платьями свернулись легкие пеньюары.

«Если я это не достану и как следует не рассмотрю, я лопну», – подумала Машка и решительно стала выдергивать из сундука все его сокровища. Их оказалось много.

Перед глазами Марьи ожила потрясающая коллекция. Она встряхивала и раскладывала свои находки на стул, и даже дом перестал казаться ей печальным.

Радость искрилась в ее душе, словно шампанское в хрустальном бокале. Скрипнула половица, и Машка немедленно оглянулась. «Чепуха, просто сквозняк», – решила она и продолжила свой ретрокастинг. Через некоторое время у нее закружилась голова. Марья решила, что слишком долго занималась отбором. «Вот так всегда, только начнешь получать удовольствие, тебя „бац“ и по лапам. Может, полежать?» – Машка с трудом поднялась со стула и прилегла на уютный диванчик, покрытый толстым узорчатым ковром.

В голове шумело, к горлу подкатывала тошнота. «Расшнуруйте меня», – вспомнила она сокрушительную фразу из романа Уайлдера. «Господи боже мой, да что же это со мной, дурнота и спать ужасно хочется», – постепенно проваливаясь в пустоту, успела подумать Машка…

Побелевшая Марья лежала на диване, закрыв глаза. Пересохший рот ее был полуоткрыт. Она с трудом дышала, ей казалось, что огромный камень навалился на нее и не дает вздохнуть. Неужели это все? И никаких тоннелей с ярким белым светом в конце? Марья пыталась свалить с себя эту тяжесть, хотела встать с дивана и не могла.

– Машка, помоги, Маша, я здесь, выйди, выйди, Мария, – голос Гришки с трудом пробивался в сознание Сергеевой, она никак не могла разлепить тяжелые веки. «Неужели это ты? Гриша, иду, иду». – Мария безуспешно боролась с собственной неподвижностью. Она пыталась вдохнуть и не могла. Она не в состоянии была даже пошевелиться.

Но Гришкин голос не унимался. Он звал ее все настойчивей. И вдруг она почувствовала, что Гришка, именно он, снимает с нее тяжесть и теребит за руку.

Почувствовав, что ей стало легче, Машка в очередной раз попыталась встать, но лишь свалилась с дивана и медленно, ползком направилась к двери. Дышать по-прежнему было трудно. Она не смогла встать и головой уперлась в дверь.

Дверь не поддавалась. Она была закрыта. Марья всхлипывала от отчаяния, тошнота подкатывала к горлу. Ноги ее не слушались. Машка сдавалась. Дверь была закрыта снаружи. И выхода не было. «Мне с этой дверью ни за что не справиться. Гришенька, открой дверь», – взмолилась Марья. Она неистово била в дверь кулаками, потом, обессиленная, бодала ее головой.

Наконец раздался радостный скрип петель и дверь легко распахнулась. Машка вдохнула открытым ртом свежий, чистый, прекрасный воздух. «Спасибо, Гриша», – подумала Сергеева, и тут ее вырвало.

«Господи, прости меня, грешницу», – молилась Машка. Только солнце, тишина и покой окружали Марью.

Во дворе никого не было. Постепенно, опираясь на руки, она поднялась.

Неуклюжей походкой Марья направилась к бочке с дождевой водой и опустила лицо в воду. После водных процедур она почувствовала необыкновенное облегчение, словно смыла не только боль и страх происходящего, но и несколько тяжелых лет жизни.

– Живая водичка, – легкомысленно пропела Мария и с гримасой отвращения, осмотрев разбитые костяшки пальцев, опустила руки в бочку. Сначала они заныли, а потом на Машкиных глазах исчезли все раны, трещины и кровь.

Назвать это чудом было бы не совсем верно, но и определить по-другому тоже не получалось. Она взяла курс к скамейке под разлапистой елью, плюхнулась на лавочку и жалобно заплакала.

Кто открыл дверь, кто звал меня, почему мне стало так плохо? Что происходит? Я же нормальная, трезвая женщина, я же не могу сойти с ума просто так. Я слышала Гришку и чувствовала его помощь, но его здесь нет. Интересно, это шизофрения или я еще поживу?

Нет, надо сосредоточиться и попытаться мыслить логично.

Сказать-то легко. Ладно. Допустим, меня пытались отравить газом. Кто-то открыл газ, но кто и зачем? Ответ – пустили газ, чтобы меня убить, причина – мои розыски Гришки. Чудесно, а главное, очень логично. Так, а спас меня невидимый и неуловимый Гришка. И еще: неизвестно, жив ли он? Сплошная мистика. А вода в бочке? Как золотая водичка соотносится с таблицей Менделеева? Раздеться, что ли, и влезть в эту бочку? Нет, на сегодня с меня хватит.

Вот расскажу Тоньке и Печкину. Интересно, как они все это прокомментируют?

Машка ожесточенно почесала щеки длинными малиновыми ногтями. На щеках немедленно проступили багровые полосы.

Но я же понятия не имею, где Гриша, что с ним, кому я мешаю. Или я имею понятие, но не осознаю. Да, очень логично, а главное – просто. Значит, во-первых, надо зайти в дом и осмотреть плиту.

Идти в дом Машке было страшновато, но она понимала, что должна проверить плиту. Сергеева оттягивала этот момент. Пережитый ужас еще не отпустил ее окончательно. И в этот момент раздался звонок мобильного телефона.

– Маш, ты где? – Тоня кричала. – Нам скоро ехать к Оле в больницу.

– Я в Малаховке, на даче у Гришки. Что-то мне плохо.

– Марья, ты неуправляема. Мы же договорились, что поедем вместе завтра. И в каком смысле плохо? Ты заболела?

– По-моему, меня заперли в доме, а до того у меня болела голова и тошнило, я думаю, что траванулась газом, сейчас пойду и проверю плиту, только отдышусь. Только я уверена, что плиту не включала. И выходит, что кто-то сильно желал отправить меня на тот свет.

– Сиди, где сидишь, я сейчас приеду, нет, сначала позвоню Печкину, и мы приедем за тобой. Мы быстро, пробок не должно быть. Маша, ты меня пугаешь. Есть у тебя предел?

– Да, только что случился. А еще тут вода живая в бочке. Полный дурдом. Приезжайте поскорее, я буду ждать. Пока.

Маша захлопнула телефон и посмотрела на тихое и нежное небо. Синий мерцающий воздух. Как при такой невероятной красоте в мире существует зло? Ответ она подыскала не сразу. Видимо, законы природы работают без исключений. Если существует красота, то существует и уродство. Добро и зло. Счастье и горе. Радость и печаль. Черное и белое.

И может быть, каждый из нас расплачивается за ошибки всего человечества, а не только за личные или ошибки своих предков. Поэтому наш мир так несовершенен и очень часто подл. И есть ли высшая справедливость?

Вполне вероятно, что такого понятия в природе не существует. Есть законы природы, законы физики, химии, гармонии, а понятия справедливости в нашем мире просто нет. И, грубо говоря, в нашем мире все поровну.

Тишину разорвал звук мотора.

– Машка, ты где? – Тонька кричала с таким отчаянием, словно уже и не надеялась увидеть ее живой.

Марья вздрогнула. Она так и не сдвинулась с места.

– Идите сюда. Я на лавочке.

– Слава богу, ты жива, здорова, – причитала Тонька.

Печкин озабоченно разглядывал Машку и хмурил брови. Ему не нравилось выражение лица Сергеевой. От былой неукротимости не осталось и следа.

– Жива – да, а вот насчет здоровья у меня сомнения, – вздохнула Мария. – Я вам сейчас все расскажу, но в дом не пойду, что-то не хочется мне в дом.

Печкин опустился рядом с Машкой на лавочку и буркнул: «Рассказывай».

Когда повествование Марии закончилось, Печкин стремительно ринулся в дом, пробыл там минут пятнадцать, вернулся, и ни слова не говоря, побежал к калитке. Минут черед двадцать он скомандовал:

– Поехали к Ольге. По дороге поговорим.

Во время этого блиц-осмотра Машка выразительно, то краснея, то бледнея, описывала Антонине свои чувства, особенно напирая на мистическую помощь Гришки. Она чувствовала себя сказочницей, случайно попавшей в компанию людей, занимающихся горячими новостями планеты, и никак не могла добиться ответной реакции от Тоньки.

Маша ждала, что Антонина поддержит и уверит бедную страдалицу в том, что Гришка действительно помог ей, что Александрова верит в невероятное и мистическое спасение Марьи таинственным духом Вольского.

Но Тонька только хмурила брови, бросая косые взгляды то на небо, то на чудом уцелевшую Марию. Александрова молчала, справляясь с нахлынувшими эмоциями и стараясь не заплакать.

По телу ее, начиная с кончиков пальцев ног и заканчивая макушкой головы, то и дело пробегали мурашки, вызывая своей активностью некоторую дрожь и подергивание в членах.

Тонька порывалась ободрить Марью и выказать той какую-нибудь внятную и утешительную истину, благодаря которой Сергеева почувствует себя спокойнее и увереннее. Но никаких таких благолепных истин в голову не приходило.

– Главное, ты жива. Надо ехать. Маш, вставай. – Тоня протянула руку Марии, но Сергеева раздраженно отмахнулась.

– Что я, по-твоему, встать сама не смогу? Я уже в порядке. Но за руль я сесть боюсь, голова еще кружится.

Печкин сел на лавочку рядом с Марьей.

– Я уже вызвал своего партнера, еще когда сюда ехали, он уже подъезжает; ты отдашь ему ключи от машины, а он доставит твою машину по адресу. Я вас отвезу сначала к Олечке, а потом развезу по домам. И дома сидеть, Маш, я к тебе обращаюсь. А вот и он. Илья, мы здесь! – Печкин взмахнул рукой, и молодой человек скульптурной лепки направился к компании.

– Илья, работаю вместе с Анатолием, – он обратился к Марии, взглянув рентгеновским взглядом, и тут же задорно ей улыбнулся.

Машка встрепенулась и покраснела. Илья ей понравился.

Только плохо, что выглядит она не лучшим образом. Косметики – ноль, лицо – зареванное и блузка наверняка грязная.

– Мария, – она протянула руку. Илья взял ее ладошку и поцеловал. Настроение Марии стремительно повышалось.

– Тоня, – спокойно представилась Александрова, такой типаж ее не волновал.

Печкин дождался окончания церемонии знакомства.

– Так, Илья, мы уезжаем, но ты мне нужен на пару слов. А потом надо разобраться с машиной Марии, доставить ее по адресу. – Анатолий Михайлович поманил за собой Илью, и они направились в дом.

– Симпатичный мужик, – вздохнула Машка.

– Ага, но мне нравится другой тип красоты, – уважительно ответила Тоня.

– Ясно, тип твоего мужа, да?

– Точно, лучше его нет на свете, – безмятежно мурлыкала Александрова. Лучше ее Вовочки уж точно никого быть не может. Он благородный, умный, добрый, красивый и ответственный.

Машка имела свое представление о красоте и в полной мере оценила преимущества нового знакомого.

Глаза светлые, то ли синие, то ли зеленые. Кудри черные и длинные. Плюс накачанные мышцы.

– Мне кажется, есть, и мы его только что видели.

– Это все строго индивидуально, – назидательно заметила Тонька, – но ты ему точно понравилась. Интересно, что дальше будет? Роман с большой буквы?

– Дальше будет больница, где Галкина лежит. Как ты думаешь, обнаружил здесь что-нибудь Печкин?

– Точно обнаружил. Вот и поволок Илье показывать свои находки, но мы его разговорим, не волнуйся.

Они переглянулись и засмеялись. В это время мужчины вернулись из дома.

– А водичку попробовать не желаете? – ехидно осведомилась Марья. – Водичка не простая, волшебная прямо-таки. Хочу вам кое-что продемонстрировать.

Группа направилась к бочке.

– На вид ничего особенного, – неуверенно выговорила Тонька.

Печкин и Илья сохраняли невозмутимость.

– Дай руку, – приказала Машка, схватила Александрову за правый рукав и силком опустила в воду.

Через секунду четверо исследователей пристально рассматривали результат эксперимента.

Разница между правой и левой дланью Тоньки была разительной. После омовения правая кисть подопытной сияла молодостью и косметической безукоризненностью. Левая смотрелась гораздо печальнее.

Экспериментаторы застыли.

Антонина встрепенулась и опустила в бочку левую кисть. Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

– Сон в руку, – защебетала Тонька. – Чудеса. Надо бы продолжить опыт. Хочу омолодиться полностью. Маш, давай по очереди, а?

– Никаких очередей. Сначала я возьму пробу, а потом уж будете опыты производить, – хмуро заметил Печкин. – Мало ли что в этой воде намешано, не советую я вам напролом идти.

– Ага, пока суть да дело, водичка исчезнет, а я так и останусь старой, только руки будут юными и чужими. Ни за что!

Тонька решительно умылась водой.

– Отворачивайтесь все, а еще лучше – уйдите в сторонку, я в бочку полезу. – Она грозно уставилась на мужиков.

Те пожали плечами и потихоньку ретировались.

Тонька мгновенно разоблачилась до белья и с трудом угнездилась в волшебной таре. Повертев головой, она с помощью Машки выбралась наружу.

– Ну как?

– Офигительно. Я тоже полезу.

Через две минуты подруги бодро обсуждали собственные изящные формы. Немного обсохнув, они оделись и позвали мужчин.

Печкин набрал воды в пластиковую бутылку и скомандовал:

– Все, едем. Маш, отдай ключи Илье и расскажи, где оставить твою машину.

– Хорошо.

Сергеева и ее любимый типаж стали горячо обсуждать дорогу и адрес, хотя такая тема и не предполагала столь бурного объяснения. Но у Марьи никогда не получалось по-другому. Если человек ей нравился, то эмоции выходили из-под контроля и начинали бушевать вокруг собеседника. Илья наслаждался. Просто чудо, а не девушка.

– Поехали, Маш. – Печкин переминался с ноги на ногу.

– До свидания, Илья. – Маша протянула руку на прощание.

– До скорой встречи, – с нажимом ответил он и крепко сжал ее ручку.

– До свидания, – легко попрощалась Тоня и направилась к машине.

Илья внимательно смотрел вслед удаляющейся троице. Он вышел на дорогу и следил за тем, как дружная компания рассаживалась в автомобиле. Как только машина скрылась за поворотом, Илья отвернулся.

Наглая жирная ворона каркала пронзительно и нахально. Такого наплыва чувств он не испытывал уже давно. Сердце билось как сумасшедшее. «Надо успокоиться и заняться делом», – решил Илья, пригладил рукой волосы и отправился в дом. Необходимо было проверить все предположения Печкина и кое-какие собственные мысли.

С утра в конторе было тихо. Телефон молчал. Лерочка возилась с кофеваркой. Менеджер Андрей копался в Интернете. Бухгалтерши еще не было. У нее, единственной в конторе, был свободный график. Илларион мрачно поздоровался с сотрудниками и отрывисто бросил в сторону секретарши.

– Кофе сделай, Лер.

– Сию секунду, Илларион. – Она бросилась за чашкой к тумбочке, по дороге смахнув увесистой нижней частью тела все бумаги с низкого столика.

Так было задумано с самого утра. Валерия Васильевна Огурцова решила нанести внезапный и сокрушительный удар по хрупким визуальным рецепторам мужественного шефа и использовать для этого все свои щедрые женские прелести. Черная обтягивающая юбка задиралась неприлично высоко, а фасончик блузки был скопирован с Бриджит Джонс. В фильме даже обворожительный Хью не устоял перед мисс Джонс. Куда ж деваться шефу?

– Лера, бумаги упали, подними, – Илларион с ненавистью уставился на Лерочку.

– Всенепременно, Илларион Егорыч.

«Разозлился. Почему? Я ж не голая, в самом деле. Господи, да он меня ревнует! Вот оно в чем дело! А я-то дура, сразу и не сообразила. Пупсик мой, прощаю тебя. Ладно, завтра приду в джинсах».

Валерия Васильевна Огурцова смущенно одернула юбку.

– Валерия Васильевна, вы меня слышите? – повторил Игнатьев.

– Слышу, Илларион Егорович.

«Вот наградили родители имечком», – мысленно ухмыльнулась секретарша, медленно собирая разлетевшиеся бумаги.

Ничего с тобой не случится. Потерпишь. Вон бумажек сколько расплодили. Их пока все соберешь, ноги затекут.

– Нельзя ли поактивней, Лера, – психовал шеф.

– Простите, босс, одну минутку. – Валерия Васильевна Огурцова выпрямилась, прижимая к животу бумажную стопку. Шея, щеки и лоб ее алели.

Игнатьев смерил Огурцову рассеянным взглядом и прошел в свою каморку. Уселся в кресло и забарабанил пальцами по столу.

Посмотрим, поглядим. А погода все-таки отличная: солнышко, небо голубое, ни облачка. Может, все и получится. Если бы не эти тяжелые мысли.

Лерочка налила в фарфоровую прозрачную чашку ароматный кофе и торжественно подала шефу на подносе. Шеф был явно не в духе, хмурил брови и чесался.

– Кто звонил? – продолжал хмуриться Игнатьев.

– Так, никто, – подняла секретарша глаза на Иллариона. – А нет, вру, был звонок один странный, из адвокатской конторы.

– Вера, что именно за звонок, давай подробнее, – рявкнул Илларион.

«Не угодишь ему, вот ведь капризуля, с утра в дурном расположении духа, но до чего хорош, даже в гневе. Глаза бешеные, рожа красная. Очень сексуально, потерплю еще немного. Сейчас кофейку напьется и утихнет», – думала Валерия.

Она осторожно примостилась на стул напротив своего шефа и, ласково и преданно глядя ему в глаза, зачастила:

– Адвокат звонил, он и представился, но я не запомнила имени.

– А что, писать ты уже разучилась? – причмокивая кофейный напиток, сердился Игнатьев.

– Да я не придала значения. Он спрашивал про вас. И сказал, что обязательно перезвонит чуть позже, вот и весь разговор.

– Ладно. Иди работай. И соедини меня с ним, если что.

– Будет сделано, Илларион. Ну, я пошла. – Лерочка потопталась у стола шефа, перевела печальный взгляд на дверь и, наконец, вышла из кабинета.

– Тупица, – Игнатьев недовольно почесал затылок и схватился за сигареты.

«Что за адвокат? Зачем? Почему? Мне только дополнительных неприятностей не хватает. Что за жизнь пошла!»

– Где отчеты, Лера? – рявкнул Илларион. – Я жду.

– Бегу, бегу.

Валерия протиснулась в дверь, прижимая к объемной груди толстую папку. От сквозняка створка окна резко распахнулась, и все бумаги, в беспорядке лежащие на столе, спланировали на пол. Лера бросила папку на стол и присела собрать бумаги. В эту же секунду настойчиво зазвонил телефон.

– Одну секунду, Илларион, сейчас будет порядок.

– Боюсь, до этого я не доживу. Алло, я вас не слышу. Да, это я. А в чем дело? Что? Кто? Когда? Молчу, молчу.

Лера замерла в неудобной позе, любопытство не давало ей спокойно заниматься собирательством и дальше. Она вслушивалась в слова Игнатьева и даже пыталась разобрать слова человека, с которым беседовал Игнатьев. Она старалась не двигаться и вообще слиться с интерьером комнаты, лишь бы Илларион не обращал на нее внимания и не выгнал из комнаты, прежде чем она поймет, в чем дело.

– Да, я смогу подъехать. Да, сегодня. Паспорт с собой. И что еще нужно? Хорошо. Договорились. Просто не верится. Да, я запишу, диктуйте. Лера, дай ручку.

Валерия суетливо заметалась вокруг стола, но ручка сгинула в неизвестность. Секретарша смогла найти только огрызок карандаша, который и протянула грозному шефу. Илларион одарил ее тяжелым взглядом и немедленно принялся что-то записывать на бухгалтерском отчете.

Лера вздохнула. Главный бухгалтер Татьяна Арамовна Боджолян терпеть не могла переделывать отчеты и в подобных ситуациях сурово отчитывала сотрудников за урон, нанесенный бухгалтерским документам, грозя вычесть стоимость урона из зарплаты провинившегося. А теперь отвечать за сегодняшнее безобразие придется, конечно, ей, Валерочке, просто святой женщине, отличающейся бесконечным терпением. Ну не уменьшать же зарплату Игнатьеву.

– Лера, я ухожу, не знаю, вернусь сегодня или нет. Все вопросы к Татьяне Арамовне или Андрею, – задумчиво обронил Игнатьев, уставившись на телефон.

– А кто звонил? – непосредственность и театральная наивность Лерочки вызывали у Иллариона раздражение.

– Адвокат звонил, а зачем и почему – не скажу. Не твое дело. Все, я ушел, – осадил Лерочку Игнатьев.

Он проверил портфель, лихорадочно ощупал карманы пиджака, сморщился, взглянул на себя в зеркало, пригладил свою роскошную шевелюру и растворился вдали.

– Что бы это значило? – задумчиво прошептала Лерочка и решила посоветоваться со старшими и более подкованными товарищами.

Все равно делать больше нечего. Шеф уехал. Женские прелести не оценил. Не похвалил. Только наорал. Тоска зеленая.

Она вернулась к себе, неторопливо налила себе чашечку кофе, от души насыпала сахара и добавила сливок.

«Совсем другое дело. А то кривляются все, черный пьют. Ведь невкусно же совсем. Горько».

Выпив свою первую чашку и удовлетворенно вздохнув, Валерия обратила свое внимание на Андрея.

– Быстро так собрался, и фьють, нет его. Интересно, что за спешка? Адвокат его вызвал. Андрей, вот как ты думаешь? – допытывалась Лерочка у старшего менеджера, важного и уверенного в себе молодого человека.

– Дела у него, вот что думаю, – отмахнулся Андрей.

– Нет, ты скажи, какие такие дела?

– Лерунчик, ты кофе попей, может, тебе и полегчает, не видишь, я занят.

– Ладно, не дергайся. Я сама до всего докопаюсь.

– И совершенно напрасно. Меньше знаешь, крепче спишь.

Андрей удовлетворенно потянулся всем телом, он нашел в Интернете интересующую его информацию. Информация была исключительно важной, так же как и фотографии девушек, прилагающиеся к этой информации.

– Не хами, Андрюшик, насмотрелся порнографии и теперь тебя на подвиги тянет. – Лера язвительно улыбалась.

– Тянет не тянет, а вот кофейку я еще не пил. Так, говоришь, Илларион к адвокату поехал?

– Да, этот адвокат еще утром звонил, когда Иллариона не было. А я, вместо того чтобы расспросить его, почти и не слушала, что он там вякает. Н-да, ошибочка вышла.

– А ты напрягись, Лерчик, ворчунчик. – После просмотра симпатичного сайта Андрей пребывал в отличном расположении духа. – Вспомни, что именно он говорил.

– Легко сказать, напрягись, я даже имени его не запомнила. Вот название фирмы такое странное, цветок напоминает. Красивый такой цветок. Лилия, что ли. Или нет, не лилия.

– Может роза? Тоже красивый цветок. – Андрей уселся на край стола, помешивая сахар в чашечке.

– Нет, не роза и не одуванчик. Пион, гвоздика, орхидея, – перечисляла Валерия.

– Да, точно, орхидея. – Лера выскочила из-за своего стола и ринулась к толстому желтому справочнику. – Сейчас я найду эту фирму. – Валерия лихорадочно листала страницы справочника.

– А зачем тебе эта фирма, объясни мне, тупому, не понимаю я твоего рвения.

– Интересно, и все.

– Нет, ну найдешь ты телефон и адрес «Орхидеи» этой, а дальше что? – не отставал Андрей.

– А дальше я туда позвоню и скажу, что звоню от имени Иллариона, и буду внимательно слушать, что мне скажут.

– А дальше-то что? – взвыл Андрей.

– А дальше – тишина. Я буду знать, куда, зачем и почему он так срочно уехал.

– Любопытство не порок. Валерия Васильевна, ты когда-нибудь влипнешь в историю. Успокойся, а? Кто тебе что скажет? С какой стати?

– Нет, я хочу знать и узнаю. Меня трудно остановить, – гордо заявила Валерия, – вот, нашла.

– Скоро Татьяна придет. Испортит нам всю лафу, – задумчиво проворчал Андрей. – Давай звони, не тяни, хватит обжираться.

– Я не обжираюсь, а культурно кофе пью, и вообще замечания делать неэтично. – Лера с чувством прихлебывала кофе. Она ткнула карандашом в сторону Андрея и протянула:

– А, заело, тебе тоже интересно.

Она отставила кружку и старательно, глядя в справочник, набрала телефонный номер.

– Алло, алло. Говорит секретарь компании «Протокол». Добрый день.

– Толя, колись немедленно, что выяснил, – приставала Тонька к Печкину.

– Дело не простое, – вздохнул Анатолий, – но кое-что вырисовывается. Во-первых, газ был действительно включен. Отпечатков нет – стерты, и, конечно, включала газ не Маша, потому что она бы не стала стирать свои отпечатки. Далее, кто закрыл и открыл дверь – неизвестно, но подозреваемые имеются. Есть и следы протектора на подъездной дорожке, нечеткие, но все-таки. Вся надежда на Илью, он обязательно что-нибудь дельное нароет. Относительно воды пока результатов нет.

– А выводы, выводы какие? – не унималась Тонька.

– Выводы делать рано, надо еще раз все проанализировать, сложить, и будет видно.

– А в роли подозреваемых у нас кто? Денис, Илларион и синий «форд»? – буркнула Марья.

– Да, есть такой момент. Придется поднапрячься. Ну а за мужичками хвосты уже бродят. Надеюсь, все будет хорошо. Машины у Дениса и Иллариона проверяем, синий «форд» ищем. Плохо, что других версий нет.

– Как-то все расплывчато, хочется услышать что-нибудь внятное, а, Толь? – заскучала Тонька.

– Пожалуйста, – улыбнулся Печкин, – сейчас услышите. Ваш Денис Орлов выиграл в казино сумасшедшие деньги, теперь покоя ему точно не будет. А Илларионушка получил огромное наследство, теперь достаточно внятно?

– Орлов выиграл? Не верю, мне Томочка ничего не говорила. Ну, наследство я еще могу переварить, но выигрыш в казино – это чересчур для моих слабых нервов, – простонала Тонька. Повисла тяжелая пауза. Александрова хмурила брови, а Машка ожесточенно чесала шею. Печкин молчал и сосредоточенно смотрел на дорогу.

– Прекрасная погода, – с удовольствием прохрипел Печкин.

Подруги переглянулись и хором затянули:

– Толик, не томи, рассказывай, деталей маловато.

– Какие детали вам нужны? – Печкин откашлялся. – Сколько выиграл Денис, я не знаю, знаю, что очень много, нанял охрану, которая довезла его до дома. В данный момент он оформляет путевку на Лазурный Берег Франции, предположительно с целью отдыха, а может, хочет купить там виллу, а может, и бизнес какой замутить, но вернее всего, едет на отдых с разведывательными целями. Что касается Иллариона, то его разыскал французский адвокат, и разыскал через нашу контору, еще одно замечательное совпадение. Адвокату понадобился Илларион, потому что умерла прабабка Игнатьева – весьма состоятельная женщина, оставила завещание, согласно которому Илларион – главный наследник. Следовательно, Илларион тоже прямой наводкой летит во Францию, в Париж.

– Праздник, который всегда с тобой, – пробормотала Машка, – я ведь тоже вылетаю во Францию, у меня в Ницце – выставка, и документы все оформлены. Это как понимать – как совпадение? Или как шутку?

– А что же ты молчала? Я из тебя клещами все должен вытаскивать? Никуда не полетишь, и точка, – Печкин сурово пригвоздил Машку.

– Я обязательно полечу, и точка. Я этого приглашения так долго добивалась, я столько сил вложила, обязательно полечу, – кричала воинственно настроенная Машка.

– Тихо, помолчите немного, – Тонька закрыла глаза и сплела пальцы.

– Медитируешь? – ехидно осведомилась Марья.

– Я хочу сосредоточиться, но у меня ничегошеньки не получается. А ты все время вопишь. Толик что-то скрывает. Люди кругом богатеют. Деньги им падают прямо на голову. Сплошная фантастика. Тут мечтаешь, мечтаешь об этаком счастье, а оно сваливается прямо в противоположную сторону, в чужие руки. Дайте подумать, – огрызнулась Тонька и уныло загудела себе под нос неопределенную мелодию.

Машка замолчала, пытаясь определить на слух, что именно напевала Александрова, но очень скоро пришла к мысли о безнадежности этой затеи. Слух у Тоньки, конечно, присутствовал. Но не внешний, а внутренний. То есть мелодии она различала. Но воспроизводила их не слишком качественно, как-то далековато от оригинала воспроизводила.

– А про Союзе Девяти ты выяснил? – спросила Тонька.

– Да. Порылся в Интернете, в основном нашел фантастику, ну и немного истории. Ничего конкретного, что можно было бы привязать к вашему Гришке. Одни гипотезы, но насколько они близки к истине, сказать трудно.

– Красота. А папку ты искал, которую Машка видела на сеансе у Лены? Такая синяя с ободранным уголком, – не унималась Тонька.

– Слушай, про папку, связанную с Союзом Девяти, в Интернете я ничего не нашел, и это естественно. А в квартирах и машинах подозреваемых мы еще не успели покопаться. Дайте время. Хотя что-то в эту папку мне не очень верится. Скорее всего, эта папка вообще отношения к делу не имеет. Но кто знает. – Печкин вздохнул и затормозил.

– Приехали, дамы.

Он галантно распахнул дверцу, и подруги выгрузились из машины.

– Может, не будем Ольгу расстраивать и про Машкины кошмарные подвиги рассказывать? – предложила Тонька, вопросительно глядя на Печкина.

– Пожалуй, рассказать надо, но аккуратно, чтобы не волновать. Все-таки лучше, если она будет начеку.

– Интересно, что означает «аккуратно рассказать». И потом, ты же поставил охрану? – удивилась Марья.

– Да. Но с вами лучше перестраховаться.

Печкин подхватил подруг, и они зашли в вестибюль больницы и поднялись к несчастной больной.

– Олечка, это тебе. – Протянул букет роз Печкин и потянулся поцелуем к Галкиной.

Тоня переглянулась с Марьей и присела на кровать.

Олечка приняла гигантский букет, обнялась с Машкой, встряхнула Тоньку и радостно сообщила:

– Я практически здорова и здесь больше находиться не желаю. Желаю выписаться. Мне надо домой к сыну и на работу тоже надо.

– Оль, у тебя же перелом и сотрясение, куда ты торопишься? – заволновалась Тонька. – Лежи, выздоравливай, ходи на процедуры, терпи уколы – домой еще рано.

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – провозгласила Оля и зарылась носом в цветы.

– Мы тут тебе дыньку привезли, бульон куриный и винца красного с конфетами, – строго осведомила пострадавшую Марья, – а чего тебе еще хочется?

– Домой.

– Нет уж. Как врачи выпишут, так и поедешь. Может, завтра сына привезем, если все сложится, – уговаривали посетители Галкину.

– Ладно, еще два дня, а потом на выписку. Со сломанной ногой я и дома могу находиться, – неохотно согласилась Олечка. – Рассказывайте, какие новости.

Троица замолчала в нерешительности. Печкин подвинул стул поближе к Галкиной и страдальчески сморщился.

– Новостей много, и они не слишком радостные. Учитывая твою невероятную активность, хочу предупредить тебя об осторожности. Пожалуйста, будь аккуратна, внимательна и подозрительна, несмотря на то, что тебя здесь охраняют. Договорились?

– Ого, как интересно! – Галкина запустила руку в волосы и потянула за пряди.

– Да, интересно очень, ты поешь пока, а мы тебе всякие разности будем рассказывать. – Машка достала сверток из фольги и развернула его.

Крупно нарезанные, твердые, остро пахнущие кусочки дыни мгновенно повысили настроение Олечки.

– Дыня, я ее обожаю, вот спасибо. Давайте съедим вместе.

– А меня сегодня отравить газом пытались. Но, спасибо, Гришка спас. – Машка вонзила зубы в дыню.

– Нет, Маш, с тобой им так просто не справиться, у тебя энергетика о-го-го, – важно заметила Галкина, пытливо рассматривая Марию. – А в каком смысле Гришка спас, он что, жив-здоров, он нашелся?

– Не знаю, жив ли он, не знаю, здоров ли он, не знаю, как там насчет энергетики, но Гришка меня спас, или, можно сказать, астральное воплощение Гришки спасло меня от смерти.

– Оль, ты, главное, не волнуйся. Все обязательно будет хорошо, – вмешался Печкин. – Мы обязательно найдем подонка, сбившего тебя. А ты, Марья, сиди дома и носа никуда не показывай.

– Ага, сейчас. У меня выставка в Ницце, и я туда полечу, уж это-то точно.

Машка повысила голос и вскочила.

– Тихо, тихо. Не нервируйте болящую. Может, вместе с Машкой Илью послать, а Толь? – задумчиво предложила Тонька, облизывая пальцы.

Гениальная идея. У Оли есть Толя, а у Машки будет Илья.

– Зачем послать со мной? – удивилась Сергеева.

– Для безопасности твоей, вот зачем, – разъяснила Тонька.

– Ну, хотя, если Илюша не против, то ладно, я согласна, уговорили, – миролюбиво заметила Машка и с удовольствием припомнила колоритного партнера Печкина.

– Да я не у тебя согласия спрашиваю, а у Толи, – огрызнулась Тонька и толкнула локтем Сергееву.

– Придется и мне согласиться, – ухмыльнулся Печкин.

Видимо, Анатолия Михайловича посетила столь же гениальная идея.

– Кто такой Илья? Почему не знаю? – обратилась Олечка к Анатолию.

Машка закашлялась, подавившись дыней.

Печкин с нежностью взглянул на Галкину и подумал о ее необыкновенной доброте и отзывчивости. Погладил Олечку по руке и ответил:

– Илья – мой партнер и совладелец нашей фирмы.

– Человек-то хороший? – пытала Галкина.

Тут терпение Тоньки лопнуло и она ответила, давясь смехом:

– Хороший, и сложен человек отлично. Кудри, глаза зеленые, торс внушительный, манеры офигительные. Мачо, одним словом, вот Машка и не возражает, чтобы он ее сопровождал. Ничего удивительного. Впечатлительная у нас Машка.

– Выдумщица, – парировала Сергеева.

– Ты когда летишь, Маш? – спросил Печкин.

– Точно не скажу, но на днях, а что?

– Надо Илье позвонить, все объяснить и насчет билетов договориться, хорошо бы он с тобой одним рейсом полетел, а еще лучше, и в соседнем кресле. Сейчас я ему звякну и договорюсь обо всем. Оленька, я быстро. – Печкин чмокнул Галкину в щечку и вышел в коридор.

От дыни ничего не осталось. Только смятая фольга.

Тонька с удовольствием наблюдала за Олей. Галкина покраснела, выглядела сногсшибательно и влюбленно. За широким окном бушевало закатное солнце, не желая сдаваться. Под порывами ветра шумели деревья.

Тонька распахнула форточку, и прохлада залила отдельную палату Олечки.

– Влюбилась? – протянула Тонька. – Наконец-то, а то я уже всякое терпение потеряла с тобой. Все тебя не к тем мужикам тянет. А этот – хороший.

– Толечка – золото. Внимательный и такой красивый. Просто невероятное везение. Если бы не он, я бы пропала, наверное, – осторожно согласилась Галкина и добавила: – Интересно, поладит он с моим сыном?

– Я даже не сомневаюсь, – встряла Машка, – ты, главное, не сомневайся. Я думаю, что этой вашей встречи Гришенька посодействовал.

– Глубоко копаешь, – уважительно отозвалась Тонька. – Интересно, а Илью тебе тоже Гришка подбросил или все-таки Печкин?

– Конечно, Гришка, это же и так ясно.

– А мне неясно.

– Девушки, хватит спорить. Лучше посмотрите, как здорово я похудела. – Галкина шаловливо повела полными плечами и втянула живот.

– Да-да, и лицо осунулось, и фигура стройная, да, молодец, – хором запели девушки. – Это, наверное, стресс подействовал.

– Да не ела я ничего. Просто не в состоянии была. Спасибо вам, что навестили меня и за помощь спасибо.

– Оль, ты извини меня. Это я виновата, втянула тебя. Прости меня, пожалуйста, – попросила прощения Машка.

– И меня прости, – виновато сказала Тонька. – Будем надеяться, что все закончится хорошо и мы еще споем.

– А как же, – с оптимизмом отозвалась Галкина. – Обязательно.

Печкин облокотился на косяк двери и с удовольствием наблюдал за Ольгой. Она приводила его в восхищение. И мысли, и лицо, и фигура, и характер, и жизнерадостность, и мужество. Точно по Чехову. Просто подарок классика.

Последние приготовления и штрихи. Сергеева взглянула в зеркало, удовлетворенно вздохнула, подхватила сумки и вышла из квартиры. У подъезда ее ждал Илья. Он немедленно кинулся к Машке, отобрал сумки, закинул их в багажник и только затем улыбнулся.

– Молодец, Мария, все идет точно по расписанию. Садись, поедем.

– Привет, Илья, спасибо за помощь. – Машка устроилась поудобнее и покосилась на своего спутника.

Казалось, что он стал еще мужественнее со времени их последней встречи, хотя куда уж больше. Зеленые глаза искрились на загорелом лице вместе с обаятельной улыбкой, а к мощным бицепсам хотелось немедленно прикоснуться.

«Спокойно, дорогая. Илья – просто твоя опора и охрана. Нечего таять от одного взгляда на него. Надо держать себя в руках», – мысленно пыталась настроить себя Машка.

Первые минуты парочка молчала, привыкая друг к другу в замкнутом пространстве салона автомобиля. Затем Машка не выдержала:

– Какие новости, Илья?

– Пока ничего определенного, новых покушений не было. Поэтому новостей нет.

– То есть пока меня или Галкину не грохнут, найти нехорошего человека, убившего Гришку и покушавшегося на меня и Олечку, невозможно? Не слишком приятная перспектива. – Сергеева сморщила крохотный носик и нахмурилась.

– Маша, я с тобой и отвечаю за тебя. От Галкиной не отходит Толик. Не волнуйся, вы обе в безопасности.

Илья нагло подрезал какой-то «мерседес» и рванул с немыслимой скоростью вперед.

– Ты что, бывший гонщик? – замирая спросила Марья. Она любила мчаться по дорогам, а вовсе не летать.

– Как ты угадала, – поразился Илья.

– Легко. Ты все время гонишь, а я торможу и торможу.

– Прости, это привычка. Люблю скорость. Ты меня останавливай, договорились?

– Да. И еще чуть помедленней. Пусть будет хотя бы сто сорок на спидометре.

Илья засмеялся, сбросил скорость и вежливо ответил:

– Как прикажете, мадемуазель. Уже подъезжаем.

В Домодедово было огромное количество пассажиров, улетающих, встречающих, провожающих и счастливо приземлившихся.

Сергеева активно инструктировала своих сотрудников, мобильно перемещаясь по залу аэропорта. Илья пытался не отставать. Но задача была не из легких. Стремительность Машки не поддавалась описанию.

– Да, крупно не повезло убийце с тобой, Машенька. – Илья подхватил Марью на руки и усадил на багажные сумки.

– В каком смысле? – удивилась Машка и замерла от восторга. Руки Ильи оказывали на нее магнетическое воздействие.

– В том смысле, что угнаться за тобой очень трудно. Ты все время крутишься и носишься по залу по совершенно невероятной траектории. Уловить, где ты остановишься и что будешь делать дальше, очень трудно. Тебя надо брать тепленькой. Когда ты сидишь, лежишь, спишь или ешь.

– Трудная мишень! Да?! – похвасталась Машка.

– Да. Ты можешь посидеть буквально пять минут и не трогаться с места, мне надо отлучиться, а? – Илья с подозрением уставился на Марью.

– Могу попробовать. – Машка достала мобильный телефон и стала тыкать в кнопочки. Илья растворился в толпе.

Через десять минут он нашел ее на том же месте, и сердце его радостно забилось. Машка прилежно сидела на сумках, не реагируя на просьбы и вопли сзади стоящих пассажиров. Андреев подбежал к ней, приподнял, чмокнул в нос, поставил Машку на ноги, передвинул багаж и снова водрузил бесстрастную фею на сумки.

– Доволен? – спросила Машка.

– Чрезвычайно, – серьезно ответил Илья. – Мне ужасно нравится возиться с тобой. Что скажешь?

– Мне тоже все нравится, – шепнула в ответ Сергеева, приподняв голову и проваливаясь в зеленый омут глаз своего телохранителя.

Полет оказался с приятным сюрпризом.

Вместо запланированных четырех часов самолет долетел за два. Внятно объяснить сей феномен никто, включая летную бригаду, не смог. Вот долетели за два часа и все тут. Радуйтесь, дамы и господа.

Машкино личное мнение сводилось к проделкам лысого кардинала из Союза Девяти. Илья обдумывал версию происходящего, ориентируясь на Бермудский треугольник.

Пассажиры высказывали самые невероятные предположения, начиная с перевода времени во Франции и заканчивая всеобщим помешательством.

В Ницце они взяли машину напрокат. Симпатичный автомобиль сверкал глянцевым блеском, крутил округлыми боками и вполне соответствовал своей цене. Машке необходимо было посетить торговый центр как можно быстрее.

– Поехали Илья, я страшно тороплюсь, дел невпроворот, – щебетала Марья.

– Я готов, садись. – Спутник распахнул дверцу перед ней.

Они достаточно быстро сориентировались по карте и тронулись в путь. У торгового центра практически негде было припарковаться, и Илья с трудом втиснул машину в небольшую брешь.

– Оставь все в машине, мне некогда, бежим. – Машка торопилась, прикидывая в уме, успеют ли они вернуться вовремя и останется ли время для подготовки к вернисажу.

Илья покорно оставил в машине фотоаппарат, видеокамеру, куртку и Машкины сумки, битком набитые аксессуарами, необходимыми для сегодняшней премьеры. Парочка пронеслась по магазину, Машка купила необходимые мелочи, предназначение которых для Ильи оставалось загадкой, и, не снижая скорости, направилась к месту парковки. Автомобиля, взятого напрокат, на месте не было. Брешь была, а машины не было.

– О господи, этого еще не хватало. Угнали, что ли? Илья, что делать будем? – Машка кричала, одновременно подпрыгивая и вертя головой в разные стороны.

– Сейчас выясним, не волнуйся. Видишь, полицейский стоит. Пойдем, поговорим с ним. – Илья старался остановить Машкину панику.

– Да, полицейский – это, конечно, хорошо. А ты французским владеешь? – беспокойно осведомилась Марья.

– Нет, я языков иностранных вообще не знаю. А ты?

Машка с остервенением потянула себя за волосы.

– Боже мой, я тоже не знаю. Помню, что, кажется, по-английски машина – это «кар».

– А по-французски как?

– Не знаю, не знаю, как, – Машка подвывала, – как мы с ним объясняться-то будем, а?

– Подумаешь, бином Ньютона, с помощью «кара» и жестов, не дергайся, все будет хорошо. – Илья задумался и добавил: – Наверное.

Они подошли к полицейскому и неуверенно произнесли: «Бонжур, месье». На этом запасы французского языка истощились, хотя нет, оставалось еще «мерси». Но, по мнению Машки, благодарить пока было рано.

Французский полицейский доброжелательно улыбнулся и тоже поздоровался. Повисла пауза.

– Кес кесе? – осведомился коп.

– Наша машина, которую мы взяли напрокат и оставили вот здесь, у торгового центра, машина пропала, где она, помогите нам, пожалуйста, – громко, как глухому, орал Илья в лицо полицейскому по-русски.

– Да нас не было всего минут пять-семь. «Кар» – нет, пропал «кар», – рискнула добавить Машка, особенно упирая на «кар».

Коп задумчиво выслушал их «карканье» и затем разразился длинной грассирующей фразой. Машка уловила только мадам, месье и мерси.

– Наша машина, «кар», которую мы взяли напрокат и оставили вот здесь, у торгового центра, машина пропала. Где «кар», где «кар»? – еще громче взвыл Илья, при этом он крутил воображаемый руль, давил на газ, тормозил, представляя собой красочную пантомиму управления автомобилем. Француз уважительно смотрел на Илью.

Дальше они, то есть Илья и полицейский, объяснялись одновременно громко и внятно, по слогам выговаривая слова, при этом нисколько не вникая в смысл того, что говорит оппонент, и даже не стараясь уловить направление смысла.

– У нас пропали: во-первых, фотоаппарат. – Илья загнул один палец.

А полицейский четко и медленно выговорил длинную фразу и протянул руку в сторону.

– Во-вторых, видеокамера. – Илья загнул второй палец.

«Где-то я все это уже видела», – мучительно соображала Машка.

Француз вздохнул и стал рисовать руками в воздухе фигуру, напоминающую треугольник, громогласно поясняя свои художества на родном языке.

– В-третьих, вещи ценные из Машкиной коллекции, не говоря уже о кредитных картах в сумке. – Илья не сдавался и загнул третий палец.

Француз разразился еще более заковыристой фразой.

– Где «кар»? Где вещи? Где «мани»? – отчаянно пытался пробить языковую границу Илья.

Терпение француза лопнуло, и он, по слогам выговаривая, видимо, какие-то свои простые французские истины, принялся что-то объяснять непонятливой парочке, активно жестикулируя руками и не замолкая при этом ни на секунду. Полицейский показывал на тротуар, рисовал на нем треугольник и отчаянно тыкал в него пальцем.

Машка уже начинала получать от всей этой картины удовольствие.

– Кажется, я поняла. Ты видел, там, на бордюре, где мы оставили машину, сейчас наклеен оранжевый треугольник с надписями? По-моему, он об этом говорит. Пойдем, оторвем его. – Марья потянула Илью за руку и потащила в сторону магазина. После того как они оторвали оранжевый треугольник и внимательно рассмотрели на нем иностранные буковки, Илья глубоко вздохнул.

– Ну, а дальше что? Что тут написано? Все же на французском! – гневалась Машка и топала ногами.

– Надо вернуться к полицейскому, а как не хочется, – протянул Илья, и парочка снова отправилась к стражу закона и порядка.

Увидев их возвращение, полицейский вздрогнул.

– Месье, где наша «ка-ар», – заорал русский мужчина, вертя перед французом оранжевую наклейку. – Где «кар»? Где «кар»? – Илья кричал все громче и громче.

Полицейский постучал пальцем по тексту, затем крутанул воображаемым рулем и снова постучал пальцем по наклейке. Затем повернулся в сторону магазина и четко по-английски произнес: «Ноу паркинг!» Француз нервничал. Маша расцвела в улыбке.

– Так бы сразу и сказал. Теперь понятно, – успокаивающе ответила Маша. – Нельзя парковаться.

– А где наша «кар»? – с угрожающей интонацией спросил Илья.

Видимо, француз уже начал ориентироваться в русском языке. Он решительно выхватил блестящий треугольник из рук Ильи и, приложив растопыренную пятерню на непереводимый текст, умоляюще взглянул на Марью.

– Господи, да это адрес парковки, куда отправили нашу машину, – озарило Машку. – Машина находится по этому адресу.

– Адрес – это, конечно, хорошо. Где эта улица, где этот дом? И как туда добраться? – озабоченно вопрошал Илья.

В этот момент Сергееву озарило повторно.

– Такси! – пронзительно выкрикнула она.

– Адрес этот сможет найти таксист. – Машка победоносно уставилась на своего спутника.

Илья принял командование на себя.

– Отличная мысль. Пойдем, Маш, поймаем такси, покажем эту бумажку и отыщем, наконец, свою тачку.

– Мерси, мерси, месье, – Марья изящно поблагодарила француза, который потерял уже всякую надежду на взаимопонимание.

Француз взмахнул рукой – мол, не стоит благодарности, пустяки.

Илья с огромным облегчением прокричал:

– Данке шон, спасибо, мерси, сенк ю. – И, исчерпав, таким образом, до дна свою благодарность, ринулся ловить такси.

После утомительных переговоров и суетливых поисков герои, вернув себе машину и все ценности, отправились в отель…

После трех напряженных фестивальных дней Марья с Ильей решили, что пора бы уже насладиться и пляжем в Ницце.

– Маш, давай прокатимся на «банане». – Илья бережно держал ручку Сергеевой.

– А это не опасно? Я плавать не очень умею, вернее, совсем не умею, и никогда в жизни не каталась ни на каких таких «бананах» и велосипедах, – осторожничала Сергеева. – К тому же вода еще не прогрелась.

– Да, ерунда, Марусь. Наденут на тебя жилет, посадят на «банан», прокатят к горизонту, а потом обратно на берег, – бодро проинформировал подругу Илья. – Весело.

Машка сомневалась. Сумеет ли она развеселиться?

– Смотри, сколько желающих. Пойдем, – решил за обоих Илья.

Марья поправила на голове бандану «от Диора», нацепила темные очки и, звеня браслетами, изящно побрела за своим телохранителем к «банану».

На всех желающих прокатиться на «банане» туристов надевали спасательные жилеты. С Марьей вышла заминка.

Смуглый работник индустрии развлечений настаивал на том, чтобы Марья сняла с себя и бандану, и очки, и все разнокалиберные украшения и браслеты.

– Я не сниму, – капризничала Мария.

– Машенька, лучше сними и оставь у него, так спокойнее, все останется в целости и сохранности, – уговаривал Сергееву Илья.

Ни о чем не подозревающая Машка с неудовольствием отдала все украшения и очки загорелому мужику, все-таки оставив на голове неописуемой красоты и такой же неописуемой стоимости бандану, затем надела спасательный жилет и уселась на «банан» в плотный ряд желающих прокатиться. Сразу за ней устроился и Илья.

В открытом море Машка смеялась от удовольствия и счастья. Море оказалось прозрачным и совсем смирным. Никакого страха, а главное, никаких дурных предчувствий у Марьи не возникало.

Вдруг абориген, управляющий «бананом», резко развернул его, и все отдыхающие с воплями и смешками свалились в морскую пучину.

Машка слетела тоже. Смешно ей не было. От страха и ужаса она камнем ушла под воду. Организм Марьи отказывался положительно реагировать на наличие спасательного жилета.

Она медленно планировала на дно, глотая соленую воду и захлебываясь в панике. При этом в голове ее застряла противная мысль: где бандана?

Задрав голову, она увидела наверху свой эксклюзивный головной убор и немедленно активно задвигала руками, ногами и мозгами. Машке повезло, в этот самый момент чьи-то сильные руки – конечно, это были накачанные руки Ильи – вытолкнули ее на поверхность. Отдышавшись и откашлявшись, Сергеева набрала побольше воздуха в легкие и грозно осведомилась:

– Это шутка такая? Или мне снится кошмар?

– Маш, ну ты чего? На «банане» же всегда в море скидывают. Ты же не могла не знать об этом, – искренне недоумевал Илья, его светлые глаза выражали одновременно восторг и опасение.

– Я никогда не каталась ни на каких бананах и, видно, правильно делала. Слава Богу, жива осталась.

– Машунь, смотри, ты и косыночку свою выловила, – заискивал телохранитель.

«Береженого Бог бережет. Глядишь, и не будет сильно бушевать», – вертелось в голове у Ильи.

Сергеева метнула подозрительный взор на своего спасателя. «Ишь ты, „косыночка“. Эта „косыночка“ стоит дороже вашего дурацкого „банана“!

– Мы, Маш, больше никогда, ни за что, даже если ты умолять меня станешь, – клялся Илья. – Ты только не сердись.

Оказавшись на твердой земле, Марья совершенно успокоилась и простила окружающих.

Солнце окончательно распоясалось. Наступил жаркий полдень.

– Может, пообедаем? – осторожно поинтересовался Илья, еще не совсем уверенный в полном своем прощении.

Сергеева зазвенела украшениями, согласно кивнув головой. И парочка медленно побрела в кафе под ярко-полосатым тентом. Заведение манило немыслимой чистотой и роскошью.

Удобно устроившись в кресле и счастливо вздыхая, Марья углубилась в меню.

К столику подбежал официант, прочирикал что-то на французском и замер в форме вопроса.

Илья решил блеснуть своим кругозором и лениво бросил:

– Айн момент.

Реакция официанта последовала мгновенно. Француз легко заграссировал на определенно немецком языке. Машка замахала обеими руками и застонала:

– Ну кто тебя просил? Зачем ты людей в заблуждение вводишь?

– А чего они такие тупые, что он, не видит, что перед ними русские люди? Русский учить надо! Вон турки давно выучили, молодцы.

Француз учтиво замолчал.

– Ноу, ноу. Нам вот это и вот это. – Марья подчеркнула ногтем выбранные блюда и с опаской покосилась на француза. Тот вежливо и холодно улыбался. Затем задумался, покивал головой, с поклоном забрал у них меню и удалился.

– Фу, засада. Говоришь ведь «айн момент». Ясно же, как переводится: подождите немного.

– Молчи, молчи, – хохотала Марья, – говори по-русски и не вводи в заблуждение несчастных аборигенов.

– Ни хрена себе несчастные. ПМЖ в Ницце, – возмутился Илья.

Он положил локти на стол, и столик покачнулся.

– Европа, – презрительно заметил он. – А столик качается. Маш, дай мне бумажку из своего блокнота, я сейчас эту ерунду исправлю.

Сергеева вынула из сумочки яркий блокнот, вырвала страницу и протянула ее Андрееву. Тот свернул листок в несколько раз и подложил его под ножку столика.

Столик качаться перестал.

Во время всей процедуры устранения небольшого дефекта остальные посетители дорогого кафе остановили трапезу и в недоумении наблюдали за действиями русского мужика. Им и в голову не могло прийти своими руками устранять какие-нибудь помехи, связанные с интерьером заведения.

– Во народ! Русский аттракцион во французском городишке. – Илья гордился своей смекалкой и умелыми руками.

Машка любовалась своим спутником.

– У них не принято заниматься ремонтом мебели во время еды, – рассмеялась Марья.

– Зато теперь столик не качается.

– А у меня день рождения скоро, – невпопад заметила она.

– Когда? – встрепенулся Илья. – И сколько тебе лет стукнет?

– Стукнет побольше двадцати одного, и совсем скоро.

Выяснять год своего рождения Машка не считала необходимым. Сергеева родилась в ноябре. До дня рождения оставалось чуть меньше семи месяцев. Она решила не вдаваться в подробности и точную дату опустить.

– Это интересно, – Илья сосредоточился и спросил: – Если тебе, например, двадцать три, то год рождения считается?

Марья захлебнулась смехом.

– Прекрати, ради бога. А то я хрюкать начну. Когда рождается человек, то ему не год, а ноль, – всхлипывала Машка.

Двадцать три года? Мне? Льстец и лжец! Но зато комплимент обворожительный.

Андреев наслаждался и жизнью, и погодой, и Машкой.

«Ничего на свете лучше нету, чем друзьям бродить по белу свету. С любимой. Подругой».

Внезапно он нахмурился.

– Маш, ты только не нервничай, пожалуйста, но, по-моему, я вижу Орлова с умопомрачительной юной красоткой, – прошипел Илья и сжал Машкины пальцы.

Марья закрыла глаза, затем открыла глаза и рот. Выдохнула.

Такой день испорчен!

– А Иллариона здесь еще нет? Или есть? Н-да, хоть бы травить меня опять не начали. Надоели мне эти покушения. Во, где сидят! – Машка провела ребром ладони у горла.

Илья нахмурился. Нежданно-негаданно. Или запланировано?

– Я тебя в обиду не дам, – заверил Илья Машку.

– Само собой. Я их не вижу, они к нам направляются?

– Точно так. Прямой наводкой.

«Не желаю никаких наводок. Такой момент жизни испортили! Желаю, чтобы все и сию минуту закончилось. Чтобы Гришка был жив и все счастливы. А зло наказано, или нет, пусть зло будет отпущено на поруки».

– Толик не звонил тебе? Есть новости? – встрепенулась Сергеева. – А то мне Тонька звонила и только про Ольгу и рассказывала.

– Я ему скоро сам позвоню, – нахмурился Илья.

– Какие люди, в таком месте? Нет, все-таки мир тесноват, – Денис подошел к их столику и протянул руку. – Здрасьте, здрасьте! Какими судьбами?

– Фестиваль дизайнеров. Моя студия участвует. А сейчас отдыхаем, – кратко и не слишком любезно ответила Марья.

Орлов с удовольствием покосился на свою спутницу и представил ее.

– Моя жена Тамарочка.

– Очень приятно, Мария, а это мой друг Илья.

«Ага, друг. Вот и чудненько. Ну, мы-то не дураки, все понимаем. Друг, в смысле бойфренд. Черт, засада, куда ни сунься – везде наши люди».

Эта мысль четко отпечаталась на гладком лице Орлова. И он начал прощаться, едва успев поздороваться.

– Ну, нам пора. Может, еще увидимся как-нибудь. – Денис и его вторая – лучшая – половина покинули кафе.

Машка обернулась и внимательно посмотрела им вслед.

– Надо позвонить Печкину, – протянул Илья и похлопал себя по карманам в поисках мобильного.

– Алло, Толян, это я. Да, слушай, завтра вылетаем в Москву. Знаешь, кого мы сейчас встретили? Нет, не угадаешь. Дениса Орлова с женой. Да, прямо здесь, в кафе у пляжа. Нет, поздоровались, и они быстренько ретировались. Да, быстро. Нет, пока спокойно. А у тебя? Что нашел? Повтори. Папка? У кого? Молчу и слушаю. Понял. Передам. Пока.

Марья неторопливо потягивала вино и напряженно вслушивалась в разговор Ильи с Печкиным.

«А вот и папочка всплыла. Вовремя, нечего сказать».

– Илья, не молчи, рассказывай, – потребовала Машка. – Какая папка, где нашел. Уж не синенькая ли с ободранным уголком, а?

Илья залпом выпил бокал вина. Пригладил буйные кудри и ответил.

– Да, синенькая папочка с ободранным уголком нашлась. Да, та самая папка из твоих видений. Нашлась в бардачке в машине у Орлова. Лежит себе тихонечко, пока Дениска по Европам разъезжает. Только странно, что он ее так небрежно спрятал, будто хотел, чтобы ее нашли. Не идиот же он, в самом деле?

– А может, это как в сюжете у Конан Дойля. Я имею в виду – спрятать вещь на самом видном месте, – всполошилась начитанная Марья. – И тогда эту вещь никто не сумеет найти.

– Сомневаюсь я, чтобы он читал Конан Дойля. Слишком замысловато выходит. Нет, я думаю, он бы спрятал так спрятал. А тут ерунденция полная. – Илья потыкал вилкой в салат.

– Так ты думаешь, он папку не прятал? То есть папку ему подбросили? – Машка пришла в состояние некоторого волнения и начала чесаться.

– Да, вроде так. По крайней мере, Печкин так думает. Вернее, думал. А теперь как услышал, что мы их здесь увидели, так передумал. А я склонен думать, что его первое предположение – верное.

– Значит, по-твоему получается, что подбросили. А кто подбросил? Кто? И где Гришка?

– Маш, кто подбросил, не знаю, думаю, что Илларион Игнатьев. По крайней мере, он входит в список подозреваемых. А Вольского Толька не нашел. Пока не нашел, – Илья принялся уничтожать салат.

– Господи, а самое-то главное, что в папке? – Марья вцепилась в руку Ильи.

Илья с нежностью посмотрел на Машку и поцеловал ее ручку.

– А в папочке той волшебной, Маш, какие-то расчеты сложные и формулы заковыристые. Печкин говорит, что ему без специалиста не разобраться. А специалиста еще найти нужно.

– И что, вообще ничего не понять из этих расчетов? – Машка решила ручку не убирать. Кто его знает, этого телохранителя.

Илья поцеловал ручку еще раз. Машка поняла, что приняла верное решение.

– Толька говорит, что понять он ни фига не смог. Ни одного слова там приличного не было, только термины какие-то математические, так что кругом одни загадки сплошные.

Они замолчали. Погруженная в тяжелые раздумья Машка внезапно выпалила:

– Для полноты картины нам не хватает только Иллариона здесь встретить.

– Я думаю, что мы его еще встретим, – усмехнулся Илья.

– Ну что, в номер пойдем или на пляж, ты как? – Мужчина переложил всю тяжесть решений на хрупкие плечи своей любимой.

«Какой пляж, какой пляж! Мне бы в себя прийти».

– Нет, в номер, я должна отдохнуть. А попозже сходим на пляж, – моментально отреагировала Марья.

Они расплатились кредитной картой и медленно побрели в отель.

У стеклянных дверей отеля Машка зачем-то оглянулась.

Неприятное какое-то ощущение. Будто кто-то в микроскоп тебя разглядывает. И скоро начнет препарировать. Ну и мысли в голову лезут. Обалдела совсем от жары и приключений. Голова кружится даже. Интересно, напросится он ко мне в номер или нет?

Но этот сложный вопрос разрешился очень легко и быстро.

В холле отеля в кресле вальяжно восседал Илларион Игнатьев собственной персоной.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – оторопела Машка.

Накаркала, называется. Именно накаркала.

Машка замерла у стойки портье, а потом со вздохом обратила горестный взор на Илью. Тот поцеловал Марью в макушку и решительно направился к Иллариону.

– Ну и сюрприз! Привет, Илларион. Ты здесь отдыхаешь?

Игнатьев широко улыбнулся.

– Некоторым образом отдыхаю, а вообще-то дела у меня здесь. – Илларион размашисто взъерошил волосы.

– Какие же дела? Неужто охранные системы устанавливаешь? – Илья постарался улыбнуться еще шире.

– Да нет. Дела у меня здесь наследственные. Прабабка умерла. Встречаюсь с адвокатами, ну и прочие дела. – Игнатьев откашлялся. Бледно-синие глаза его забегали.

– Очень интересно. Ладно, мы еще, надеюсь, встретимся и поговорим. До встречи. – Илья вернулся к Машке, потянул ее за руку и поволок к лифту. Илларион внимательно посмотрел им вслед.

– Н-да, легок на помине. Это уже ни в какие рамки не лезет, – стонала Марья.

– Не дрейфь, Маруся, прорвемся, – легкомысленно ответил Илья и строго добавил:

– Тебе сейчас одной быть нельзя. Я к тебе в номер, и без пререканий, пожалуйста.

– Ну, раз нельзя, значит, нельзя, – ответила покладистая Машка.

«А я еще сомневалась. Все-таки права народная мудрость: все, что ни делается, все к лучшему. Да, философски надо относиться к жизни. Ведь жизнь, люди, природа и все, что нас окружает, это по большому счету, есть такая теория, одна большая иллюзия. Иллюзия жизни, смерти и любви. Вот ведь и от Игнатьева может быть польза. Чудеса!»

– Я в душ, а ты тут располагайся пока, – распорядилась Машка и исчезла за матовой дверью ванной комнаты.

Затем все было чудесно, волшебно и феерически. Как в душещипательных дамских романах. Идеальная пара и идеальные отношения. Мужчина, женщина и секс.

Машка то краснела, то хихикала, вспоминая последние два часа своей жизни. Да, день прошел не зря. Ей было так хорошо, что хотелось поделиться, выплеснуть свое состояние радостной невесомости на весь мир.

Илья уснул. Он спал крепко и сладко. Машке стало жаль будить его. Но и находиться в таком состоянии одна она не могла. Марья решила пойти к морю.

Наскоро нацарапав записку о своих планах, Сергеева отправилась на пляж, беспечно помахивая легкой сумочкой.

Отдыхающих и загорающих было немного. Машка расположилась под полосатым тентом. Ее распирали эмоции. Они требовали активных действий. И Машка решилась. Она вступила в спокойные воды Средиземного моря. Сначала по колено.

Нет, слишком мелко. Она зашла подальше. По пояс. Нет, опять мелко. И, глубоко вздохнув, Машка отправилась вперед. Решив все-таки немного остудить свое счастье, Сергеева решительно попрыгала на одной ноге, затем – на другой и наконец на обеих ногах сразу. Море было спокойным и прозрачным. Машкины глазки отлично различали мелкие ракушки на песчаном дне.

«Жаль, что я плавать не умею. Сейчас бы заплыть лихо к самому горизонту».

Машка посмотрела на небо. Даже небеса были французскими: какими-то изысканными и душистыми.

«Боже, какая же я счастливая! Говорят, что нельзя бурно радоваться. Потому что вслед за бурной идиотской радостью обязательно наступит полоса горечи. Так говорят. Что ж теперь, всему верить? Нет.

Интересно, а если очень сильно страдать, то, выходит, потом обязательно свалятся океаны счастья? Что-то не верится. Все, что удваивается, то и утраивается. Это больше похоже на правду».

Неожиданно кто-то дернул Машку за ноги, дернул сильно, а главное, внезапно. Марья оказалась под водой. Она и сообразить-то ничего не успела. Поперхнулась и задохнулась водой.

«Я тону, нет, меня топят. Господи, помоги!»

Машка попыталась сопротивляться, но сил у противника оказалось гораздо больше. «Илья в номере. Он меня не спасет. Это опять из-за Гришки. Но я же ничего и никого не нашла и не выяснила. Гришенька, спаси меня, выручи. Помоги мне еще разок».

Мысли в голове у Марьи сплетались в косички, а затем завязывались в крепкие узлы. Вдруг она почувствовала, что больше никто ее ноги не держит. Но всплыть на поверхность силенок не хватало.

«И это все? Совсем не страшно. Даже странно».

Теперь она испытывала не ужас, а странное чувство удовлетворенности и покоя.

«Хорошо», – подумала Машка перед тем, как полностью отключиться.

– Маня, в луже не утонешь, – зашептали ей в ухо.

Сергеева открыла глаза. Она лежала у самой кромки воды.

Зрение ее никогда не подводило. Кроме того, Машка слышала Гришкин голос.

«Здесь, во Франции? Вольский?»

Вместе с удивлением вернулся и ужас пережитого.

Окончательно очнулась она оттого, что рядом хлопотал синий от волнения и переживаний Илья.

– Илюша, я жива, ты не волнуйся. А где Гришка?

– Ты дыши, дыши, – по лицу мужчины разливалась густая зелень.

– Где Гришка? – Машка еле дышала, ее тошнило.

– Какой Гришка? Нет здесь Гришки. Ты чуть не утонула. Какой-то мужик вытащил тебя на берег. – Зелень мужских глаз начала отдавать легкой голубизной.

– Меня вытащил Гришка. Я его слышала. Он меня спас. Где он?

– Тебя вытащил француз, я не успел его остановить, он очень быстро смылся. Был, и нет его, – терпеливо объяснял Машке Илья.

– Я знаю, что это был Гришка. И сил спорить с тобой у меня нет.

Илья поднял Машку на руки и немного покачал ее, как ребенка. Она тихо заплакала.

– Машунька, сейчас я тебя в номер отнесу и врача вызову, не плачь, моя рыбка.

– Не хочу врача. А в номер хочу.

– Договорились, рыбка моя.

«Нет, я не рыбка – это уж точно. Рыбки ведь не тонут. И не птичка, и не зайка. Дура я набитая, – думала Машка, глотая слезы и всхлипывая. – В море полезла, а плавать не умею. Спрашивается, зачем? Нет ответа. С Гришкой общалась и ничего не выяснила. Не остановила его, не расспросила. Почему? Потому что еле жива была. А теперь выгляжу полной и законченной психопаткой. Илья ведь не верит, что меня Гришка спас. Да и кто мне поверит? Только Тонька и поверит. Потому что сама с тараканами в башке.

Очень все печально».

– Надо позвонить Печкину. Я сама хочу поговорить с ним. Может, есть новости, – уныло простонала Машка, – и мне до чертиков надоело, что меня все время пытаются убить. За что? Хотелось бы знать конкретно. За что?

– Маш, ты мешаешь кому-то, занимаешься собственным расследованием, привлекаешь внимание. Вот тебе и ответ, – пожал плечами Илья.

– Что ж мне теперь, раствориться?

Частный детектив улыбнулся.

– Никуда одна без меня не ходи.

Машка распушила, затем пригладила волосы и с отвращением посмотрела на море.

– Хорошо бы найти Гришку, а заодно и этого «неуловимого мстителя».

Печкин бродил по больничному коридору под ручку с Олечкой. Они свернули на пожарную лестницу, и он аккуратно пристроил Галкину на подоконник.

Олечка желала курить. Печкин решил, что перевоспитанием любимой женщины он займется позже. Когда все это дело закончится.

– Рассказывай, – требовательно заявила любимая.

– Ты только не волнуйся.

– Да я домой хочу, надоела мне эта канитель. Лежишь здесь, таблетки глотаешь, тоска сплошная. Я дома быстрей на ноги встану.

– Тебе осталось потерпеть недельку или две. Контрольный рентген – и поедешь домой.

Олечка тяжело вздохнула и почесала гипс.

– Чешется, зараза, сил нет никаких. – Она строго взглянула на ногу. – Ну как там Машка?

– Машка – хорошо, фестиваль ее закончился, скоро в Москву прилетит.

– Ты мне все выкладывай, не темни.

Печкин примостился рядом с Олечкой и взял ее за руку.

– Вообще-то, конечно, не обошлось без приключений. Они там с Ильей встретили и Орлова, и Игнатьева.

– Обоих сразу?

– Нет, не одновременно, но в один день с интервалом минут в сорок.

– И что они?

– Поздоровались, перекинулись парочкой фраз, да и разошлись. Но вот Машку после этого пытались утопить.

– Утопить? Каким образом? А Илья?

– Понимаешь, Илюха уснул в номере, а Марья рванула на пляж. Решила окунуться, ну и тут ее кто-то и дернул за ноги. Она захлебнулась. Чудом спаслась. Плавать она не умеет.

– А я отлично плаваю. И чего на меня автомобилем наехали, нет бы другой способ выбрали – например, утопление в Ницце. Я бы им показала, где раки зимуют! А в каком смысле – чудесное спасение?

Печкин нахмурился.

– Машка утверждает, что ее спас Григорий, что она именно его то ли видела, то ли слышала под водой. Якобы Вольский вытащил ее на берег. А Илья только мельком видел мужика, который, вероятно, и спас Марию. Но Илюха говорит, что это был не Гришка.

Олечка разволновалась и выпалила:

– Как интересно! А ты что думаешь?

– Думаю, что Илюха прав. Откуда в Ницце взялся Гришка? Да и жив ли он? Сомнительно. Просто ей показалось или привиделось.

– Так. Никакого полета фантазии. – Галкина заинтересованно уставилась на яркий пакет в руках у Печкина. – А что у тебя в пакете? Чего ты не выпускаешь его из рук? Покажи бедной больной.

– Да тут и смотреть нечего. Это папка, видишь, – Печкин вынул синюю папку и продемонстрировал Галкиной.

– О да, я вижу. А где ты ее нашел? Это же Гришкина папка. В ней такое!

Печкин вскочил.

– Ты что, знаешь, что в этой папке?

– Знаю, – беспечно ответила Олечка, – он мне рассказывал, но это большой секрет. И, насколько я помню, он хотел уничтожить эту папку.

– Оленька, умница ты моя, колись, дорогая моя, – от волнения Печкин захрипел.

Олечка закурила очередную сигарету и шумно выдохнула.

– Насколько я помню, Гришка мне говорил, что изобрел одну штучку. Штучка непростая, размером со спичечный коробок. И обладает эта дивная штучка огромной энергией. Он еще хотел запатентовать свое изобретение. Но передумал.

Галкина сделала паузу.

– Дальше, Оленька, дальше, – горячился Печкин.

– А дальше он проводил с этой коробочкой разные эксперименты. И все они у него получились, – мрачно закончила Галкина. – Гришка рассказывал, что чуть дом не разрушил в процессе эксперимента.

– Олюша, не делай пауз. – Печкин старался не упустить ни одного слова.

– Короче говоря, он передумал про патент, потому что решил, что это его изобретение обязательно военные свистнут и, естественно, будут использовать штучку в своих гадких военных целях. А он решительно не собирался снабжать военных новым типом оружия.

Печкин сжал Олечкины плечи.

– А в этой папке, получается, расчеты, что ль, его?

– Ага, расчеты, и он, я это точно помню, говорил, что уничтожит их. Видно, не успел. А я была уверена, что он эту папочку сжег.

– Оля, милая, что же ты молчала столько времени? – Печкин нервно мерил шагами крохотную лестничную площадку, аккуратно огибая загипсованную ногу любимой.

– Толик, ты совесть-то имей. У меня кто-нибудь спрашивал про папку? Никто. Это раз. У меня кто-нибудь спрашивал про штучку с невероятной энергией? Никто. Это два. И потом, я была совершенно уверена, что он ее сжег. Это три. Причем тут эта папка, я вообще не понимаю. Если она у тебя, значит, не в ней сыр-бор. Где ты ее взял-то, Толик?

– Папка была в бардачке, в машине у Дениса Орлова.

– Ни фига себе Денечка. Так выходит, что он имеет прямое отношение к этой истории. Не нравится мне этот Денис. Получается, что именно он Гришку убил? – Вопрос перерос в утверждение.

Олечка не сомневалась в криминальных наклонностях Орлова. Толстенная золотая цепь. Блатные манеры, повадки. Юная жена. Хищник. Точно, он и есть злодей и убийца. Гришку знал и общался. Меня знал отлично и Машку тоже.

– Не думаю. Выглядит так, словно папку эту подбросили. Понимаешь, если Денис знал о существовании этого изобретения и, следовательно, отлично представлял, куда его можно пристроить, то он не стал бы небрежно оставлять папку в бардачке своей машины, он бы спрятал ее понадежней.

Печкин порылся в пакете, достал мандарин и протянул Олечке.

– И кто же ему подбросил Гришкины изыскания? – Олечка с удовольствием разделила мандарин на две половины и угостила Толика. – А тогда получается, что тот, кто подбросил, сам мистер икс, не знал содержимого папки, или как?

– Я думаю, что мистер икс не знал, но разные предположения наверняка строил.

– Ни черта я уже не понимаю. Запутали меня окончательно. А ты? Ты что-нибудь понимаешь? – Галкина жевала мандариновые дольки и хмурила брови.

– А как же, – уверенно ответил Печкин.

В голове его беспорядочно крутились новые мысли и версии, которые по бестолковости своей, пожалуй, не уступали предыдущим.

«Если не знать, что в папке, то зачем подкидывать ее Орлову? В расчете на то, что вещь, принадлежащая Гришке, вдруг найдется у Дениса, из чего следует вывод – Орлов причастен к исчезновению Вольского. Сильный ход. Орлов всегда может сказать, что подвозил Вольского и тот забыл у него папку. Все, финиш.

Если знать, что в папке, то лучше всего уничтожить ее или продать нуждающимся специалистам, если, конечно, шкуру свою не жалко. Скорее всего, желающие купить Гришкино ноу-хау особой мягкосердечностью отличаться не будут. Но зачем подбрасывать? Только для того, чтобы перевести все стрелки на Орлова. Вот так получается.

А если Денис действительно подвозил Гришку и тот забыл у него папку? Но, судя по рассказу Олечки, такая ситуация маловероятна. Вольский вряд ли оставил бы расчеты в машине у Дениса.

Уже лучше. Теплее. Хорошо. Плохо другое.

Выходит, что Машкин визит к экстрасенсу был не напрасен. И видение синей папки на столе не случайно. Папочка имеет место быть во всей этой истории. Спрашивается, а остальные девять загадочных фигур с Гришенькой во главе, что тоже увидены Марьей, – неспроста? Вот это совсем не есть хорошо. Категорически плохо. Потому что совершенно ни к чему нам такие сложности с Союзом Девяти. Какая запущенная история. Куда ни ткни – всюду фантастические теории. Н-да, нехорошо».

– Толь, ты папку эту сожги, я тебя прошу. – Оля беспокойно заерзала на подоконнике.

– Не знаю, наверное, не стоит. – Печкин пребывал в сомнениях.

– Стоит, стоит. Большие знания рождают большие печали. За точность не ручаюсь, но смысл именно такой. Как же чешется эта зараза! – Галкина исступленно постучала кулаком по гипсу.

– Я подумаю, Оль. Не трогай свой гипс. Ты лучше вспомни: ты эту папку у кого-нибудь еще, кроме Гришки, видела? Вспомни.

– Вроде нет. Но я попробую сосредоточиться, только сегодня уже ничего не получится. Голова что-то разболелась.

Пульсировал затылок. И пульсировал нехорошо. Тошнота подкатывала к горлу и рвалась наружу.

«Выпить цитрамончик, что ли?» – подумала Оля и засобиралась в больничную палату.

– Проводи меня, Толь. Мне таблетки надо выпить.

Печкин, бережно поддерживая страдалицу, отвел Олю в палату и еще немного посидел у ее кровати.

– Вот такие дела, Илюха. – Печкин скрестил руки и уставился в окно.

– И что делать будем? – зевнул компаньон. Перелет, бессонная ночь и постоянная тревога не прошли для него даром.

– Ты понимаешь, какая штука. Я тут в Интернете рылся, и вышло у меня, что основной задачей Союза Девяти является, грубо говоря, недопущение ими в свет всяких потенциально сильно опасных открытий. Ну и если изобретение Вольского к сей категории относится, то он, конечно, мог заинтересовать этот Союз. При допущении, что Союз существует. Но допущение это мне крайне неприятно.

– Тут ты не одинок. Выходит, изобрел он некую энергетически выдающуюся штучку, которая обладает огромным разрушительным потенциалом. Изобретение вызвало интерес у определенного круга лиц. С Вольским поговорили, и он счел за лучшее папку уничтожить. Но не успел. Папочка попала в руки третьего персонажа, видимо, не связанного с таинственным Союзом. При этом персонаж жив, здоров, хулиганит, безобразничает на полную катушку, покушается на чужую жизнь. И к нему претензий Союз не предъявляет. Что бы это значило?

– Только то, что содержимое папки уже не несет угрозы, если Союз существует.

– Согласен, – подавил зевок Илья и продолжил: – Кстати, водичка оказалась самой что ни на есть обыкновенной дождевой. Но если допустить существование этого Союза, тогда вообще можно черт знает до чего дойти.

– Ага, или не дойти. Кто ж нам разрешит? Точнее, нам не дадут. Хотя я пока в здравом уме и твердой памяти и верить во все эти потусторонние штучки не намерен. Будем отталкиваться от живых и процветающих кандидатов на роль злодея. Кофе будешь? – обратился он к напарнику.

– Буду и кофе, и пожрать буду. И покрепче кофе желательно. А то сейчас вырублюсь окончательно, – жалостливо простонал Илья. – Только погрузились мы в самолет, как началось. Вылет задерживается. Ладно, думаю, переживем. Три часа переживал. Думаю, все, закончились мытарства. Дудки. Подлетаем к Москве. И начинаем кружить над городом. Опять двадцать пять. Наконец приземлились. Обрадовались. И зря. Не тут-то было.

Опять задержка, сидим, как дураки, не выпускают нас из салона. А когда выпустили, утро было в разгаре. Не спал я всю ночь. И предыдущую тоже не спал. Получается вторая бессонная ночь. Устал как собака. Главное, что во Францию мы долетели всего за два часа. Ну, ты помнишь, я тебе говорил. А обратно – все семь. Словно издевается кто-то над нами.

Печкин сварил кофе, нарезал колбасы, сыра и хлеба. Достал масло. И пригласил Илью к столу.

– Ешь, пей и слушай.

– Вот спасибо. А сахар где?

– Сахар перед тобой. Может, махнем по рюмашке?

– Согласен. Давай свой «Бисквит».

Печкин разлил коньяк по узким рюмкам. Они выпили не чокаясь.

– Отлично, друг. Я готов и весь внимание.

Печкин задумчиво оглядел бутылку, почесал переносицу, взмахнул рукой и, крякнув, налил еще по одной.

– Между первой и второй…

– Ты спрячь лучше коньячок, а то мы до обсуждения не дойдем, пока все не вылакаем, – с сожалением протянул Илья.

– Спрячу, спрячу, не боись. Н-да, веселая история. Короче, ситуация на сегодня следующая. Оля в больнице, готовится к выписке. Покушений больше не было. Все тихо, спокойно. Тьфу-тьфу. – Печкин сплюнул и постучал по столешнице.

– Сергеева жива пока. Последнее неудачное покушение состоялось во Франции, под твоим непосредственным надзором, за что тебя похвалить никак не могу. Потому что неправ ты, Илюха, ох неправ. На кой черт я тебя послал с ней в Ниццу? Чтобы ты, мудрый и крепкий орешек, охранял и защищал хрупкую девушку. А ты что? Про-мор-гал. Нет, про-спал. И сейчас, по-моему, спишь на ходу.

– Не на ходу, а на стуле, – подавил зевок товарищ.

– Замечание не по существу, друг. В итоге те, кто пытался Марью утопить, остались за кадром. Хреново, друг, хреново.

– Виноват, исправлюсь. Ты думаешь, я не переживаю? Я сам чуть не помер от шока, – пожаловался Илья. – Гляжу, а она лежит, не дышит. Все, думаю, и мне жить незачем.

Повисло тяжелое молчание.

– Ты серьезно, все так далеко зашло? – удивился Печкин.

– Ну, э-э-э, да.

Илья отвернулся к окну и растворил его. Высунулся по пояс и глубоко вздохнул. Замер, затем закрыл окно и медленно продолжил:

– «Любишь – женись», как сказала одна популярная шутница. Надеюсь, Машка мне то же самое предложит.

Печкин покосился на приятеля.

– Почему она тебе предложит, я не понял?

– Потому что я ей предложение руки и сердца уже сделал, правда, мысленно. То есть телепатически, – грустно поведал детектив.

Печкин удивился.

Старею я, что ли? Отстал от жизни, точно. Передача мыслей на расстоянии. Надо все переварить. Он смутился. Процесс переваривания застопорился. Ну и наплевать на него. Мы пойдем другим, проверенным путем.

– Придется повторить процедуру. – Они выпили еще по одной.

– Ты какую процедуру имел в виду? Коньяк или предложение? – спросил, пребывая в некотором оцепенении Илья.

– И то, и другое, – после паузы изрек Толик. – Коньяк надо допить, чего там осталось-то, совсем на донышке. И с Машкой надо поговорить, только вслух. Высказанная вслух твоя оригинальная мысль быстрее дойдет до девушки.

Выпили еще по одной.

– А она сказала, что должна подумать. Сколько будет думать, непонятно. Но долго я не выдержу. – Илья погрозил пальцем.

– Не понял. Ты ж телепатировал ей. Каким же образом она смогла тебе ответить?

– Как, как! Мысленно и ответила. Чудит Машка. – Глаза Ильи заволокло туманом.

Печкин напрягся, достал сигареты и закурил.

– Спятили мы все. Точно спятили. Передача мыслей на расстоянии. Это психушка.

– Толь, ты что, вообще ничего не понимаешь? Я тебе говорю, чудит Машка, – заорал Илья.

– Понимаю. Согласен. Чудит Машка. Ты, главное, не переживай. Все мы иногда чудим. Особенно после стресса. – Печкин успокаивающе потрепал Илью по плечу. – Женщины – трудные люди. И устроены по другому принципу. Принцип называется – тонкая душевная организация. От этой организации женской у мужиков одна головная боль. Ты особо не переживай. Олька моя тоже чудит. Я думаю, это оттого, что она все время подвоха ждет.

Выпили еще по одной.

«А хорошо сидим. Главное, все становится таким ясным и логичным. Вот именно в такой момент и надо принимать серьезные решения. А то все спешишь куда-то, бежишь, не успеваешь. А вот оно – решение, рядом».

– А что по поводу Дениса и Иллариона новенького? – попытался сосредоточиться Илья.

– О-го-го. Все они зарегистрированы в одном месте, а проживают на съемных квартирах совершенно в другом месте. Причем заметь, все в одном районе – на Юго-Западе.

– Может, еще и в одном доме? – встрепенулся Илья.

– Нет, к сожалению, в разных домах и на разных улицах. Но район, район. Ты мысль мою уловил?

– Пока не очень, но уже начинаю прозревать. – Илья прищурил один глаз, затем другой.

– Совершенно верно. Мария, Антонина и Олечка живут на Юго-Западе. Вольский, как ты сам понимаешь, там же. Давай допьем, что ли? – Печкин встряхнул бутылку.

Выпили.

– Излагайте, Анатолий, не молчите, а то у меня веки смыкаются. – Компаньон растекся по стулу, с трудом фокусируя взгляд на силуэте своего визави.

– Ладно, иди, поспи. Две ночи он не спал. А я, думаешь, спал?

Печкин встряхнул Илью и с трудом отволок его в спальню. Бросил отяжелевшее тело друга на кровать, накрыл пледом и почувствовал, что силы его покинули.

И нужен-то всего час-другой. Он поплелся в кухню и улегся на неудобный диванчик. Вскоре в квартире у Печкина раздался равномерный двухголосый храп.

– Похорошела и даже загорела, красота сплошная, – верещала довольная Тонька, разглядывая Машку. – Рассказывай про свое дефиле. Как все прошло? Как и планировалось?

Машка с удовольствием глотнула крепкий Тонькин чай и улыбнулась.

– Может, ты поешь чего-нибудь, давай я тебе супу налью, он вкусный, – суетилась Тонька.

– Супа не надо. Я не голодная. Вообще есть не хочу.

– Нехочуха Машка. Ну не молчи, выкладывай.

Машка пригубила чай и ответила:

– Сначала ты, твоя очередь. Как жизнь? Как там финны поживают? Пока я Ниццой наслаждалась, ты с Вовиком в Хельсинки смоталась, понравилось?

– Все очень и очень хорошо. У финнов сплошное благолепие и буржуазность. Домики аккуратные, дорожки мощеные, реклама практически отсутствует. И сосны, сосны. К тому же поголовно все население отлично говорит на английском языке. Не только в отелях и магазинах, но и обычные граждане «спикают» без запинки. Приходится признать, что братья-чухонцы к Европам ближе во всех смыслах, живут они лучше, мягко говоря, и спокойнее, чем русские господа. Вот такие пироги.

Идешь по городу, и чувство безопасности тебя не отпускает, понимаешь? Тишина, красота и безопасность. У нас так вечерком не погуляешь. Обязательно пьяненькую компанию хулиганов встретишь, и если повезет, то все закончится без травм. А в Хельсинки идешь себе вечерком по улице, фонари горят, дороги пустынные, а по тротуарам мирные жители с лыжными палками топают. Спорт у них – великое дело. И стар и млад, все к спорту привязаны всей своей финской душой. И даже «такс фри» там отдают без проволочек. Совершенно я от этого теряюсь. Почву под ногами не чувствую. Я-то пессимистически думала, что сейчас разные сложности возникнут, обязательно что-нибудь будет не так и нам налог этот не вернут никогда. Но нет, не возникли трудности. С финнами не возникли, а вот наши родные российские таможенники – это совсем другое дело. Мы ж на поезде поехали. Сама понимаешь, самолет меня ни капельки не привлекает. Я лифт-то не переношу. А тут махина такая летит. Причем как летит, почему летит – непонятно. Вот то, что самолет упасть может, – это мне понятно и доступно.

Да и по телеку что ни день, то катастрофа: самолет упал, разбился. Причем падают не только наши, но и зарубежные. А почему они все-таки взлетают, летят и периодически благополучно приземляются – для меня загадка. Не понимаю. Вот хоть ты тресни. Какая такая подъемная сила? С чем ее едят? Самолет же тяжелый, столько тонн весит. Ну-ка заставь его вспорхнуть. Не хватает у меня воображения и мозгов, чтобы освоить эту грубую реальность.

У Александровой от нервного возбуждения очки заволокло туманом. Она тщательно протерла их платочком и помассировала переносицу.

– Вот скажи честно, ты разве не боишься летать? – обратилась Тонька к подруге.

– Боюсь, но смотрю на полет иначе. Суждено, значит, так тому и быть. Я к полетам отношусь спокойно.

– Ага. А для меня самолет – авантюрная затея с садистическим налетом.

– И сколько вы в поезде тряслись?

– Ерунда, пустяки. Всего часов тринадцать. Даже надоесть не успело.

– И что у тебя с нашей таможней не сложилось?

Тонька, захлебываясь смехом, простонала.

– Знаешь, Маш, ничего такого не было. Просто сидит, видимо, в нас закваска та еще, социалистическая, рабская, ну, по крайней мере, во мне она сидит глубоко и надежно. Может, у других людей и не так, не знаю. Но думаю, что я не одинока.

– Ты по делу выскажешься или эта песня никогда не закончится? – Машка начинала нервничать.

– «Ты что, не видишь, я спешу», – как говорит Вовка. Короче, сидим мы с ним, с Вовкой, в купе, идет российский таможенник и заглядывает ко всем. Доходит до нашего и спрашивает, обращаясь ко мне: «На какую сумму вы товаров приобрели в Финляндии?» – строго так спрашивает.

У меня, соответственно, от этого следовательского тона глаза на лоб лезут. А сердце страх распирает. Черт его знает, думаю, может, у нас по закону только на определенную сумму товаров можно купить. Сейчас как штрафанет или еще какая-нибудь неприятность случится. Нюансов отечественных законов и правил я не знаю. Но где-то в глубине души я понимаю, что паникую зря.

А справиться с эмоциями уже не могу. Уж очень он чекиста мне напоминает. Переполошилась я ужасно и напряглась. Все-таки неистребим оказался дух рабства. В уме подсчет делаю скоростной. И выдаю этому чекисту. Говорю буквально следующее: приблизительно на триста девяносто пять евро. После чего на роже у представителя таможни проявилась некоторая брезгливость, он потерял к нам интерес окончательно и покинул купе.

Машка громко засмеялась.

– Тебе весело? И Вовка тоже веселился. Хохотал. Когда после моего скрупулезного ответа таможенник понял, что перед ним честная и идиотически-феерическая дура, то вышел из купе сразу. Не выдержал мужик. Не четыреста евро, нет. Не пятьсот. Не триста. Нет! Приблизительно триста девяносто пять. Вот какая история. Ну, про меня все неинтересно, ты лучше про себя расскажи.

Машка задумалась и сосредоточенно почесала щеки длинными ногтями, на лице проступили красные полосы.

– Ты знаешь, я в общем и целом очень довольна всей поездкой, если, конечно, закрыть глаза и не обращать внимания на новое покушение.

– Господи помилуй. Новое покушение? Кошмар!

– Да, приятного мало.

– И что Илья? Он спас тебя, да?

– Даже не знаю, как и сказать. Конечно, он принимал участие, но уже на последней стадии спасательных работ. А главный спаситель – Гришка.

Марья закурила.

– Что же ты молчишь? Гришка нашелся! Вот так радость! И где же он был?

– Тонь, я не говорила, что Гришка нашелся. Я сказала, что он меня спас. Как тогда, в Малаховке, на даче у Вольских.

– Ты меня не путай. У меня и так каша сплошная в голове.

– Я стараюсь, но ты меня все время перебиваешь. Кто-то попытался меня утопить. А Гришка меня из воды вытащил и на берег приволок. Больше я его не видела. Илья мне не верит. Толик мне не верит. Вот вся надежда на тебя. Ты у нас девушка впечатлительная.

– Я верю, верю. Только… почему не Илья тебя вытащил? И зачем ты на море поперлась, ты же плаваешь как камень. В одном направлении, сразу на дно. Поясните, мадемуазель, для тупых. Кой черт понес тебя на эти галеры?

– Илья в номере дрых, а мне захотелось просто зайти поглубже в море и немного постоять в воде, я и не собиралась заплыв устраивать. Кругом Франция. Ницца. Солнце. Воздух. Море спокойное. Лепота. Настроение чудесное. Собственно, это все.

Машка резко оборвала фразу и задумчиво уставилась в потолок.

«Что-то мудрит мадемуазель», – отпечаталось на Тонькином лбу словно крупными буквами, и она недоверчиво покачала головой.

Машка засопела.

– Ладно-ладно. Подумаешь, недоверчивая какая. Просто ясновидящая! Я в детали вдаваться не хочу. Правильно ты все поняла. Правильно. Большое и светлое чувство. Любовь, наверное. Теперь довольна? – Марья сердилась, но на кого?

– Вот и чудненько, вот и славненько. Илюха парень порядочный – это я сразу увидела. Ну и вперед и с песней. Чего ты расшумелась.

Тонька мнила себя крупным специалистом по диагностированию личностей. По мнению Александровой, человека видно сразу при первой встрече.

Как правило, первое впечатление и есть самое верное. А одежка здесь совсем ни при чем. Одежка – это маскировка, а умный человек на маскировку внимания не обращает. Себя Тонька считала определенно умным человеком.

– Тонь, перестань издеваться.

– А я и не издеваюсь, я от всей души. Интересно, продолжение у вас намечается, такое, чтоб со свадьбой, детьми и прочими захватывающими деталями?

– Намечается.

– Чего так лаконично, я подробностей жажду.

– Подробностей пока нет.

– То есть как нет? Он человек холостой, молодой. Илья тебя замуж зовет?

– Зовет, по-моему, – пожала плечами Машка.

– Маш, ты по-русски говорить еще не разучилась? Как это «по-моему, зовет»? А не «по-моему»?

– Ну, я подразумевала? Он вслух ничего такого не говорил, но думал.

– А ты, значит, мысль его прочла, осознала. И что решила в ответ сказать?

– Нет решения пока. Я в глубоких размышлениях.

– Ага. Ясно. Поразмышлять, конечно, полезно. Взвесить все «за» и «против». Посоветоваться с близкими и родными абсолютно необходимо.

– Тонька, прекрати ехидничать.

– Я стараюсь. Давай чайку свежего налью?

– Наливай. Меня сейчас другой вопрос волнует.

– Гришка?

– Гришка, это первым делом, а вторым – кто ж меня угробить хочет? Ведь если так и дальше продолжаться будет, то я и замуж выйти не успею. Надо что-то делать, – озаботилась Машка.

Тонька заварила свежий чай и задумчиво проговорила:

– Так ты определенно уверена, что видела именно Гришку и он тебя из воды вытащил?

– Определенней некуда. Я понимаю, что звучит неубедительно, но из песни слов не выкинешь. Гришка. Только не совсем он был материальный. Словно призрак Гришкин, улавливаешь? – Марья отпила чай и продолжила: – Тонь, я с катушек не съехала, но все было именно так.

– Очень жаль, что призрак Гришенькин тебе преступника не назвал. Вот очень обидно. Как было бы славно знать главного киллера.

– А почему главный киллер? Ты что, считаешь, что их несколько?

– Не хочется тебя пугать, но больно мобильный злодей получается. Назвал бы Гришка злодея, и нет проблем.

– Проблемы возникли бы с доказухой, по выражению Ильи.

– Да меня это волнует мало. Хотелось бы знать уже, кто такой этот прыткий злоумышленник? Ты сама что думаешь по этому поводу?

Машка внушительно помолчала. Многозначительно покосилась на потолок и вздохнула.

– Есть у меня идеи, есть. Только проверка требуется.

– Что за идеи, что за проверка? – волновалась Александрова.

– Ну, я еще не до конца все просчитала, пока ничего не скажу.

– Обалдела ты, дорогуша. Сейчас какой-нибудь кульбит выкинешь, никому ни гугу, и поминай, как звали. Укокошат тебя, а я даже приблизительную схему твоей драгоценной ловушки не знаю. Где тебя искать потом? Нет уж, ты мне хоть примерно опиши задумку свою.

– Ты меня не пугай. Силы мои на исходе. Очень хочется, чтобы все это закончилось.

– Хочется, значит, выкладывай задумку! А кстати, о птичках, ты что-нибудь Илье говорила про свою идею?

– Нет, я же объясняю, пока сама не уверена окончательно.

– А когда решишь, то не успеешь никому ничего рассказать. Точно. Я в детективах читала. Тупая жертва очень спешила и ни с кем из друзей и близких своими планами не поделилась. Ни там тебе записочки, ни письмишка, ни намеков тонких. Да, очень умно. Потрясающе. Нет, так не пойдет. Я требую продолжения банкета и полного от тебя отчета.

Машка прищурилась и захихикала.

– Да ну тебя, выдумщица. Ладно, уговорила.

Тонька схватилась за живот и театрально простонала.

– Сильно кушать хочется. Надо перекусить. Бутерброд будешь?

– Нет, не буду. Я не голодная.

– Ну да, я забыла. Ты же только завтракаешь, зато как!

– Все неправда. У меня легкий завтрак. И обед есть, и ужин. Просто на данный момент у меня аппетита нет.

– Враки. Ешь ты мало. Обычно только завтракаешь. Не будешь, и не надо. Больше уговаривать не стану. А я поем, уж не обессудь.

«Конечно, Машка – миниатюрная. Много ли ей надо. Так, поклевала слегка и готова».

Александрову мучила совесть. Нельзя же поглощать еду в таком количестве. Последствия ведь грянут. Но, как правило, побеждало чувство голода.

– Лопай на здоровье. Ты же весь день на работе только кофе глушишь, – пожалела Тоньку Сергеева.

Александрова опечалилась, повздыхала и открыла холодильник.

– Ага, кофе, бутербродики, яблочки, конфеты. Но это ж не еда, а так, перекусон. Правда, калорийный и вредный.

– Хватит оправдываться. Если голодная – поешь. – Машку начинали раздражать многословные пояснения Тоньки.

– Молчу, жую, а ты давай планчиком своим поделись с другом. Когда, кто, где? Каким способом?

Машка метнула негодующий взгляд на Тоньку и тут же рассмеялась.

– Я хочу проверить, кто именно злодей. Кандидатур у меня две. Илларион и Денис.

– Оригинальная мысль. Точно по Печкину.

– Молчи, а то я не стану рассказывать.

– Очень вы строги со мной, Мария Юрьевна. Но я буду стараться помалкивать. – Тонька почему-то перешла на «вы». Она прожевала кусок колбасы и принялась за сыр.

«Нервный народ пошел. Слова поперек не скажи. Угрозы одни. А если я молчать не могу? Что ж, немой прикидываться? Вот только из уважения к вашим преклонным годам, так и быть».

– Повторяю, кандидатур у меня две, других нет. Поэтому и проверять надо обоих молодцов. Предпочтений у меня нет. Значит, действовать буду наугад.

Александрова открыла было рот, но вспомнила свое обещание и застыла. Затем взмахнула рукой и затрясла головой.

– Ладно, вещайте, госпожа Александрова, раз молчать не в состоянии, – пожалела Машка подругу.

– Я вот что вспомнила, в плохих детективах убийцей оказывается незаметный третьестепенный персонаж. Персонаж, который в романе упоминался один-единственный раз, и то случайно, вскользь. Что-то типа старьевщика с тележкой, проходившего мимо окна жертвы в день убийства, или неказистого официанта, подававшего горячее. В финале, как правило, выясняется, что старьевщик или официант – суперзамаскированный, обделенный мстительный родственник, рассчитывающий на огромное наследство. А в жизни так не бывает. То есть я надеюсь, что так не бывает. Ведь иначе нам эту загадку ни за что не разгадать. Ежели вдруг выяснится, что покушался на тебя и на Галкину ваш детсадовский одногоршочник, давно лелеющий обиду за безжалостный отъем горячо любимой игрушки, честное слово, обидно.

– Не сходится, дорогая моя. Олечка постарше меня будет. И одногоршочники у нас соответственно разные получаются, – засмеялась Машка. – Но не зря я тебе разрешила рот открыть. Я тоже надеюсь, что преступник – лицо нам известное или хотя бы знакомое. И с наследством у меня тоже разные ассоциации возникают. Дежа вю просто.

– Конечно, дежа вю. Илларион ведь – Гришкин родственник. А Денис – всеобщий приятель, с которым родственных связей нет, но некоторое давнее знакомство прослеживается. И оба вокруг тебя крутятся. И богатеют со скоростью звука.

– Это мне и самой отлично известно.

– Так что там с планом? Хоть пунктиром изобрази.

– Слушай. Надо будет их проверить.

– Да, как свежо и оригинально. Каким образом проверять будем? – Тонька рвалась в бой.

Сергеева поудобнее устроилась на стуле и вытянула ноги.

– Я позвоню и скажу, что знаю, кто убил Гришку. А дальше буду ждать реакции.

– Потрясающая идея! И какая, по-твоему, ожидается реакция? – Тонька покрутила пальцем у виска.

– Ну, он себя выдаст обязательно. И я пойму, что не ошиблась.

– А звонить будешь по очереди, да? Сначала Денису, потом Иллариону?

– Еще не решила. Может, сначала Иллариону. Все-таки он родственник.

Сергеева лукавила. Она прекрасно знала, кому позвонит. Да и подозревала она только одного человека.

Тонька разволновалась окончательно.

– Это не лезет ни в какие ворота, подруга. А если он тебя грохнет? Только знай, что Гришка уже не успеет помочь спасти твое бренное тело и бессмертную душу!

– Не вопи. Зато мы тогда точно будем знать, что он и есть убийца.

– То есть тебя привлекает роль подсадной утки?

– А я и так в этой роли уже который день маюсь. Зато после моего плана есть надежда, что пьеса закончится.

– Надо рассказать нашим детективам о твоих опасных идеях. Пусть хоть подстрахуют тебя. Но в целом мне весь твой план не нравится. Ни капельки.

– Конечно, Печкину я расскажу и Илье расскажу только после того, как позвоню.

– Это еще почему?

– Хочу поставить их перед фактом. Тогда они не смогут ни остановить меня, ни отговорить, и выйдет все по-моему.

– Между прочим, кандидаты, скорее всего, во Франции прохлаждаются. Так что звонить тебе некому.

Тонька с победоносным видом уставилась на Марью. Но Машка не сдавалась.

– Во Франции или уже в России – значения не имеет. Отреагировать нехорошему человеку все равно придется.

– Маш, у тебя с головой все в порядке?

– Не трави мне душу! У тебя есть более безопасный план? Или, может быть, идея?

– Нет у меня ни плана, ни идеи. Только твой планчик мне категорически не нравится. Неужели ты сама не понимаешь, насколько он опасен и безумен? А если после твоего звонка нервный абонент больше миндальничать и времени терять не будет, а?

– А кому сейчас легко? – хорохорилась Машка. – Честно сказать, мне и самой такая стратегия не очень по душе, но ничего другого я не придумала. А жить вот так, все время под страхом смерти или инвалидности, я больше не могу. Понимаешь? Я устала как собака и все время настороже. Чего-то жду. Все время в страхе. Вымоталась совсем.

– Господи, Машка, что же делать? – в глазах Тоньки появились слезы.

– Вот именно, делать! Сама на вопрос и ответила.

– Маш, надо все-таки Печкина с Ильей проинформировать. Иначе нельзя.

– Я их информировать не буду. И тебя прошу не делать этого, пока я не сделаю контрольный звонок.

– Ужас какой! Контрольный звонок. Бред. А когда и кому звонить собираешься?

– Достала ты меня. Как на допросе! Тут подумать надо.

– Эх, милая. Не бывала ты, видать, на допросах! – Тонька входила в роль многоопытной подруги, которая повидала на своем веку слишком много.

– А ты бывала? – искренне удивилась Марья.

– Да, один раз. Удовольствия не получила. Было это еще в студенческие времена. У меня была приятельница Гуля, личность выдающаяся и азартная. Как-то раз захожу я к ней в общагу, чтобы вместе на репетицию пойти. Мы в то время посещали занятия в агитационном театре-студии при институте, спектакли ставили.

Стучу в дверь, а оттуда мужской голос: «Войдите». Я подумала, что у Гульки ее бойфренд в гостях, ну и зашла. А в комнате сидит милиционер. Я в полуобморочном состоянии на него уставилась, и в горле у меня пересохло. А он меня спрашивает: «Кто такая? Почему сюда пришла?» и т. д. и т. п. И с таким видом, будто подозревает меня в пособничестве. Я как на духу все про репетицию заливаюсь, что опаздываем мы с Гулей на репетицию. И где, мол, Гуля? А он вопрос мой словно не слышит и опять про свое. Кто? Откуда? Зачем?

Потом говорит мне, что, мол, придете ко мне в кабинет, мне с вами поговорить надо. Вот так. Я от страха понять вообще ничего не могу. Остолбенела. И под конец он мне выдает, что Гульку арестовали по подозрению в краже каких-то шмоток у соседки по общежитию. Жуть сплошная. Так что насчет допроса ты переборщила.

– Так у тебя не допрос был, а снятие показаний, – резюмировала Сергеева.

– Наверное, да. Только мне и снятия показаний показалось как-то слишком много. Я ведь девушка простая, мне много не надо.

– А на работе есть новости? – улыбнулась Марья.

– Да полно. Все идет замечательно. Просто даже удивительно, как поперло.

– Неужели?

– Ага. Я, правда, еще не совсем въехала в ситуацию. Недели две назад или даже три пришел к нам в офис некий молодой господин.

– Интригующее начало, – заметила Машка.

– Ты меня с мысли не сбивай. Так. О чем это я? Ага, пришел и говорит, что супербайком интересуется и хочет записаться в школу супербайкеров, причем желательно в Испании или в Арабских Эмиратах. Ну мы с Томочкой от супербайка, сама понимаешь, как далеки.

А чтобы записаться в эту школу, надо, во-первых, найти их сайт, а во-вторых, вести с ними переписку на английском, разумеется, языке. Про другие языки и речи для нас с Томкой быть не может.

Английский у нас с Тамаркой замечательный. Средний уровень. Такой уровень называется упрощенно разговорный. То есть объясниться можем всегда, если предварительно хорошенько подумать. А без предварительной подготовки дела идут значительно хуже. Тяжелее.

– Тонь, ты к сути переходи, – не выдержала Машка.

– Я стараюсь.

Тонька повздыхала и протянула руку к булочке. Намазала ее вареньем и задумалась.

– Да ты ешь, не стесняйся, – успокоила Александрову Машка.

– Я не стесняюсь, я страдаю. Булки вредные, но такие притягательные.

– Ешь, тебе еще можно немного. Или нельзя?

Определенно Машка издевалась. Тонька решила, что так переживать нельзя – вреднее выйдет, и принялась за булочку.

– У меня масса тела еще не дошла до критической отметки. Всего-то пятьдесят семь кило.

– Будешь так на булки напирать, станет семьдесят семь. А рост у тебя какой?

– Тут неувязочка вышла. Не добрала до метра семидесяти одного сантиметра. Один сантиметр портит всю малину. По современным стандартам рост у меня приближается к среднему.

Александрова подумала, что если быть до конца откровенной, то придется признать, что до среднего роста ей не хватает двух сантиметров. Ну это же мелочи. Она отвела глаза в сторону.

Машка молчала. Если метр шестьдесят девять – это не средний рост, то тогда что же сказать о ней, Марии Сергеевой? Метр пятьдесят семь. Но если захотеть взглянуть на этот просчет природы с другой стороны, то вместо досады и разочарования придет законная гордость. Можно гордиться своей фигурой. Своим весом. На круг – сорок килограммов, и это в одежде. Не у каждой балерины так получится!

Машка прикрыла глаза. Выступает знаменитый укротитель с группой дрессированных девочек. В весе пера – Мария Сергеева! Н-да…

А Тонька диет не переносила с пятнадцати лет. С тех пор, как в далеком отрочестве мамуля предложила ей устроить разгрузочный день. Тонька легко и весело согласилась. Подумаешь, разгрузочный день. Чепуха.

Но оказалось, что под разгрузочным днем подразумевалось следующее: есть нельзя ничего в принципе, а пить только воду. Все. И так целые сутки.

Мамуля выдерживала по три разгрузочных дня подряд каждый месяц. Тонечка выдержала один день. Единственный раз в жизни. После чего ее подсознательное неприятие всяческих диет только усилилось и окончательно утвердилось. Любые диеты отметались ею с ходу.

Насилие противно природе. А все, что противно природе, то вредно. Под свою лень Тонька подводила основательный фундамент. Хотя оправдываться не любила.

– Нет. С завтрашнего дня – все, мучному – бой! – уверенно пообещала Александрова.

– Надолго ли?

– Это зависит от множества причин. Трудно сказать определенно.

– Лучше бы ты по кашам ударяла или по творогу.

– Я овсянку люблю на воде, а творог терпеть не могу. Это с детства. Закормили меня творогом в детстве. А я его видеть не могла. У меня к горлу подкатывало. Помню, оставляли меня на один летний месяц у бабушки. Царство ей небесное. А бабушка жила в Курске, в районе частных домиков. Домик был чудесный, и из всех прелестей цивилизации в нем присутствовали только электричество и русская печь. Готовили на керогазе. Удобства на улице. Но летом все это не так важно, а маленьким детям особенно.

У бабушки был личный садик-палисадник. Несколько яблонь и груш, пионы, гладиолусы, клубника, и не помню, что еще. Обычно утром под одной старой яблоней она ставила мне маленький столик, покрытый белой скатертью, детский стульчик и два блюдца. Одно – с творогом, а другое – со сметаной. Бабуля терпеть не могла мисок, кружек и прочего неделикатного столового оборудования. Она предпочитала фарфоровые изящные чашечки и немецкие сервизы. Наверное, это связано с тем, что сама бабуля являлась воплощением красоты необыкновенной. Феерической.

А я страдала. Есть не могла. А не съесть нельзя. Бабуля была строгой. И вот, когда она отходила от меня, в дом или в глубь садика, я в бешеном темпе закапывала творог у подножия яблони, затем выравнивала землю и садилась к столику с видом сытой пай-девочки. Каким образом бабушка всегда знала, что именно я натворила? Но она знала. Наказание становилось неотвратимым. Творог есть до сих пор не могу.

– Ясно. Ты про супербайк не забыла?

– Маш, ты ж сама меня отвлекаешь. Нашли мы ему сайт, заполнили все полагающиеся анкеты. Дошли до пункта оплаты. Нужна кредитная карточка. У господина кредитки нет. Есть счет в банке, а кредитки нет. Тут выясняется, что валютный счет этого любителя байков, Алексея, в российском банке европейской школе супербайка не подходит. Пришлось Алексею сделать кредитку.

– А почему у него кредитки нет? – удивилась Машка.

– У меня тоже нет, – призналась Тонька. – Не у всех же кредитки. Может, надобности не было. Короче, заказал он кредитку, и дела пошли резвее. А школа эта расположена в Испании. Поэтому вся электронная переписка ведется с испанцами. – После паузы Тонька добавила:

– Знаешь, по-моему, испанцы по темпераменту схожи с нашими кавказскими народностями. Я это утверждаю, потому что первым делом они начали выяснять, сколько народу за один раз может приехать в испанскую школу, лучше, если от десяти человек и больше, что стоимость от стольких-то тысяч евро и так далее. Советовал приезжать почаще. Мол, тогда будут наши русские байкеры все в шоколаде. И инструкторы, и трек у них свои будут. И прочие прелести.

– Я пока не вижу ничего удивительного, – призналась Машка.

– Сейчас увидишь. Короче, решили они, я имею в виду Алексея и испанцев, сотрудничать вместе. Алексей пообещал призывать страждущих по супербайку коллег в количестве не менее десяти человек хоть каждый месяц. А испанцы пообещали исполнение желаний. Вот так!

– А про главное ты не забыла? Ты ж сказала, что поперло. Фу, какое ужасное слово. – Марья выразительно сморщилась.

– Успех пришел неожиданно. Так лучше звучит? Объясняю. Общаться и договоры заключать братья-байкеры будут через нашу контору. Нам и процент полагается.

– Какой? – Машка моментально превратилась в деловую женщину.

– Еще не договорились, не знаю, но уверена, что приличный.

– А работы много? И вас с Тамарочкой… э-э-э… не подведут?

– Работы не столько много, сколько хлопотно. Надо все время проверять почту и моментально реагировать на нее. Решения принимать. Созваниваться с Алексеем. Им удобно. Нам удобно. Ляпота!

– И вам уже заплатили?

– Ты будешь смеяться, но да.

– Слава богу. Наконец и тебе повезло, добрая женщина.

Тонька смутилась и пожала плечами. Она вспомнила пророческие слова Владимира:

«Тебе никогда на голову ничего не свалится. Придется вкалывать, чтобы заработать».

Да, Вова прав. Иначе не получится. Да и к лучшему. Что это за жизнь, когда тебе на голову что-то постоянно падает. Невеселая складывается жизнь.

Печкин спал. За окном лил дождь. Тишину в квартире нарушали лишь мерный храп двух друзей да тиканье часов.

Анатолий Михайлович неловко перевернулся и свалился с неудобного диванчика прямо на кафельный пол кухни. Раздался мат.

– Илюха, вставай! Подъем! – бодро заорал Печкин. И, потирая ушибленные бока, со стоном направился в ванную.

Через пятнадцать минут они уже пили крепкий чай, задумчиво рассматривая друг друга.

– Сколько дрыхли? – деловито поинтересовался Илья.

– Часа полтора.

– Хорошо, что ты проснулся. Я бы мог проспать до завтрашнего утра.

– Проснулся, потому что сверзился с козетки. Болит, зараза. – Печкин растер правый бок и поморщился.

– Тяжело в учении, легко в бою, – философски заметил Илья.

– Не понял?

– Я говорю, время бежит. Что делать-то будем? – заюлил Илья.

– Думать, обсуждать и решать.

– Что ты там насчет регистрации мне пел?

– Все фактически проживают в одном районе. На Юго-Западе. А де-юре зарегистрированы Денис и Илларион в других районах, где не появляются вовсе.

– А машину нашел?

– Это в кино по одной зацепке машину находят. А я в реальности нахожусь.

– А с папкой что?

– Хреново. Не решил, что с ней делать. И оставлять не хочется, и уничтожать. Расчеты там гениального изобретения Вольского. И показать их никому не могу. Черт его знает, во что это выльется. И жечь вроде рано. Спрятал пока эту папку в сейф. Поживем – увидим.

Он с отвращением хлебнул чай и покосился на телефон. Телефон зазвенел.

– Печкин, слушаю.

Илья помотал головой и открыл холодильник. Там было пусто.

Анатолий Михайлович дверцу холодильника захлопнул и выразительно постучал кулаком по столешнице. Он подавал знаки.

– Что? Чья тетка, а где она? На даче? Где? Почему? А раньше где ты был, Игорек?

Печкин одной рукой судорожно сжимал телефонную трубку, а другой шарил по столу.

– Ручку дай и бумагу, – заорал он напарнику.

Тот ринулся в комнату, раздался ужасающий грохот.

– Твою мать, нет ручки, и бумаги нет, – глухо рокотал Илья из комнаты, роняя что-то тяжелое.

– Ищи! – кричал Печкин.

Дождь перешел в настоящий весенний ливень с градом. Горошины весело стучали по окну. Печкин нервно расхаживал по кухне.

Наконец Илья нашел письменные принадлежности и триумфально выложил их перед Толиком.

– Да, записываю, диктуй. Городницкая? Василиса Аркадьевна? Где живет? В одном доме? А подъезд? Этаж? Понял, понял. На даче, отлично. Насчет машины узнай. Какая модель и номер? Срочно, я сказал. Все, отбой. Я перезвоню.

– Василиса? – осторожно поинтересовался Илья. – Кто такая?

– Василиса Аркадьевна Городницкая – весьма пожилая дама, тетка многоуважаемого Иллариона Игнатьева. Проживает по интересному адресу. Она живет в том же доме и в том же подъезде, где и Антонина Александрова, только на первом этаже. Сама в данный момент находится на даче и уехала туда вот уже месяц назад. А следовательно, мы близки к цели.

Печкин хлопнул рукой по столу.

– Все так просто до нелепости.

– А сложных решений и не бывает, в жизни, я имею в виду, – осторожно ответил Илья. – Не надо далеко ходить и глубоко копать. Все рядом.

– Ты прав, братан. Квартирка на замке, а племянничек поливает цветочки. Использует жилье, а возможно, и автомобиль, если таковой у тетушки имеется. Вот и просвет появился.

– А где сам красавец?

– Ну, это мы быстренько выясним. Ты Марье звякни. Чтоб из дома ни ногой.

Илья взял телефон.

– Маш, привет. Ты как? Все в порядке? Ты где? У Тоньки? Машуня, шла бы ты домой. Я тебя прошу. Мы к тебе вечерком с Толей заедем. Да-да. Обязательно. Целую.

Илья застонал и бросил телефонную трубку.

– Она у Тоньки в гостях. Они беседуют. Ни фига меня не слушается. Но вроде обещала домой пойти.

Он посмотрел в окно. Дождь лил без передышки.

Печкин сочувствовал другу.

– Да, строптивые нынче девушки. – Он помолчал и добавил. – Надо ехать.

– Навестим мадам Городницкую?

– И соседей заодно.

– А насчет машины?

– Игорек все выяснит. Обещал по-быстрому. Все. Едем.

– Мне пора. Засиделась я у тебя. Тонь, не провожай, не надо. – Машка натянула легкую курточку и открыла дверь.

– Да мне по дороге. Я еще в магазин схожу. Заодно и провожу. – Тонька твердо решила довести Машку до дома.

– Ладно.

Подруги вышли из подъезда под проливной дождь. Воздух был напоен весной и ожиданием чуда, а небо хмурилось.

– Маш, ты пока эксперименты свои не проводи, потерпи, а? – Тоньке казалось, что Машка сию секунду непременно начнет звонить убийце и провоцировать его.

– Хватит стонать. Замучили меня. Один орет – дома сиди. Другая – не звони никому. Все, надоело, – отрезала самоуверенная Сергеева. – Все, пока, я уже дошла. Не обижайся. Просто я немного нервничаю.

Они простились у Машкиного подъезда и разошлись.

Александрова подумала. Затем подумала еще раз. Вот какая прыткая Машуня уродилась.

– Алло, это Анатолий Михайлович? Это Антонина. Даже не знаю, как и сказать, но я волнуюсь за Машку. Да? Вы скоро будете? А когда? Ладно, тогда встретимся. Отлично, то есть я уверена, но не совсем. Она придумала кое-что. И, по-моему, собралась все свои задумки воплотить в жизнь. Вы знаете, где я живу? Хорошо. Через сколько? Ага. До встречи.

«Наверное, я все-таки правильно сделала. Машку просто так не остановишь. Тут силы серьезные нужны. Она наверняка ринется звонить. А вдруг адресат верный? Кокнут Машку, и будет поздно искать защиту у Печкина с Илюхой. Лучше раньше. Сейчас они подъедут».

Мысли неслись табунами-скакунами, точно по тексту популярного певца. Скакуны путали друг друга и саму авторшу.

На душе у Александровой нарастала тревога. Неприятная. Ей казалось, что нечто важное она забыла. Но что?

Печкину позвонила, Машку заложила. Вроде все верно. Ольга скоро выпишется. С ней все в порядке.

Что же не дает мне покоя?

По опыту Тонька знала, что если постараться отвлечься и сосредоточиться на другой теме, то ускользающая мысль вернется и даст себя поймать.

Но вот беда, отвлечься не получалось. На улице и в голове бушевала непогода.

«Да что ж меня так беспокоит? Тогда по порядку.

Утром прилетела Машка. Позвонила. Договорились о встрече. Дальше. Дальше? Вымыла кухню. Затем ванную. Устала. Приняла душ. Сварила кофе. Включила телевизор. Ужаснулась. Выключила телевизор. Ждала Машку. Читала журнал. Вот оно. Поймала. Журнал».

Тонька замерла как вкопанная. Журнал. Что-то связано с этим журналом. Или не с журналом, а с этим временным отрезком.

«Я читала журнал и вдруг подпрыгнула от ужасного воя. Сработала сигнализация какого-то автомобиля, стоявшего под окнами на пятачке у подъезда».

Сирена выла и выла. В бешенстве Тонька выскочила на балкон, и в этот момент сирена смолкла.

У дома теснились разномастные жигули и несколько иномарок. Только Тонька собралась захлопнуть балконную дверь, как синий «форд» бешено газанул и сорвался с места.

«Чокнутые. Лечиться надо, если психика настолько расшатана», – только и подумала Тонька.

Хорошо, что во дворе не было детей и старушек. «Форд» рванул так, словно стартовал в космос, взлетая со специально оборудованной собственной взлетной площадки.

Вот и причина беспокойства. Синий «форд».

«Да мало ли синих „фордов“ в Москве?» – вспомнила Тонька дона Педро и Бразилию.

Утром ей и в голову не пришло связать синий «форд» с покушениями на Ольгу и Машку. Конечно, никаких номеров она не разглядела. Но вот «форд» определила сразу.

В данный момент ее мучила собственная несостоятельность.

Имел ли отношение психованный «форд» к ее беспокойству? Или эти глюки связаны с тонкой душевной организацией самой Александровой?

Прийти к определенному решению она не смогла и металась по детской площадке возле своего дома. До магазина она так и не дошла.

Вот засада!

– Антонина, привет! – услышала она хриплый окрик Печкина.

Тонька вздрогнула и рванула на голос Анатолия Михайловича.

– Господи, как я рада, – задыхалась Александрова.

– Зарядкой надо заниматься. Что-то ты задыхаешься. – Заметил Илья.

– Какая к черту зарядка! Нервы на исходе. Силы тоже. Мне вам столько надо рассказать. Машку хочу заложить. Да побыстрей.

– Тонечка, а ты знаешь, кто проживает в твоем подъезде на первом этаже? – перебил ее Печкин.

– Нет. Ишь ты чего захотел! Совершенно не знаю. Мы ж вселились всего год назад. Я по лестничной площадке соседей не знаю, не то что с первого этажа.

– Прискорбно, – задумался Илья. – А что там с Марией? Что за спешка?

– У Машки сдвиг по фазе. Она решила эксперимент провести. В роли подопытной мышки – Мария Сергеева. Я ее отговорить не сумела. Думаю, что она не остановится.

– Тоня, это все достаточно серьезно. Говори внятно.

– Так я и говорю. Она хочет позвонить убийце и сказать, что она знает, кто убийца.

– Кому она собирается звонить? – встрял Илья.

– А вот этого я не знаю. По Машкиным словам выходит, что она еще не решила, кому. Только я не верю. Думаю, что кандидатуру она подобрала.

– Антонина, прекрати. Кому она собирается звонить?

– Или Орлову, или Игнатьеву. Выбор-то невелик.

– Ясно. А когда, ты думаешь, она позвонит?

– Ума не приложу. Думаю, сейчас чайку выпьет, да и к телефону. Она ж в спокойствии и минуты не проживет.

– Молодцы, девчонки. Авантюристки-медалистки. Сейчас мы к Машунечке нашей завалимся и пытать начнем, – злобно проговорил Печкин.

– Да. Я забыла сказать, может, конечно, это и не так уж важно. – Тонька сняла очки и подула на них.

– Важно, важно, – торопил ее Илья.

Александрова достала носовой платок и протерла стекла очков.

– Утром я видела тут машину, прямо под окнами, синий «форд». Совершенно спятивший. Как газанул, как рванул. Просто сумасшедший дом. Номер, к сожалению, не разглядела, да и не пыталась. Вот теперь все. Я понимаю, что это не тот «форд», который сбил Ольгу, но промолчать не могу. Вдруг это серьезно!

– Ёлы-палы! – Илья выхватил мобильник.

– Игорек, ты пробил Городницкую? Вот черт, давай быстрей.

Тонька со страхом и интересом наблюдала за суетой Ильи. Тот буквально подпрыгивал от возбуждения.

Эк его разбирает. Наверное, не зря я про «форд» рассказала.

Печкин откашлялся и подбодрил Тоньку взглядом.

– Не переживай. Думаю, что сегодня все и закончится. В крайнем случае, завтра.

– Что закончится? Вы найдете убийцу? А Гришка? – удивилась Александрова.

– Ну не все сразу. Загадывать нехорошо, – отозвался Печкин. – Ну что там, Илья? Выяснил Игорь что-нибудь?

– Нет еще. Говорит, что в течение двух часов информация будет. – Илья решительно направился к подъезду. – Надо по соседям пройтись.

– Вы же уже опрашивали их по поводу Гришки? – Тонька немедленно встряла в деловое обсуждение.

– А сейчас мы их опросим по поводу Городницкой Василисы Аркадьевны, – благожелательно заметил Печкин.

– А кто это?

– Многоуважаемая тетушка Иллариона Игнатьева, которая вот уже месяц находится на своей даче.

– Как, здесь живет тетка Игнатьева? – Тонька открыла рот. – А вы, вы только что это выяснили? Сюрприз.

– Да, сюрприз. Тетка-то не родная, а так – седьмая вода на киселе. Старая тетка.

– И чего вы выяснять будете? – не унималась Александрова.

Печкин взял Тоньку под руку, подвел к скамеечке и усадил.

– Интересно, навещает ли тетушку молодой племянник и как часто он это делает? Или кто-нибудь еще ей помогает? А ты посиди пока на лавочке и прекрати дергаться.

– А к Машке вы собираетесь? Она небось свой план уже реализует напропалую. – Волноваться Тонька не перестала. Слишком много сюрпризов за одно утро.

Легко сказать, не дергайся.

– Обязательно к Машеньке нагрянем. Всенепременно, – заверил Тоньку Печкин. – Илья, подожди. Вместе пойдем. – Он догнал напарника.

И мужики скрылись в подъезде.

Марья взъерошила волосы и почесала голову.

«Может, не стоит пороть горячку? А вдруг его переклинит? Хотя, если вспомнить все предшествующие события, утверждать, что до сих пор убийца был спокоен, невозможно.

Столько покушений. И все неудачные. Наверняка он в бешенстве. А если еще и масла подлить в огонь, то-то он обрадуется.

Может, чайку выпить? Или съесть чего-нибудь?

Да, катастрофа. Ни пить не могу, ни есть не могу».

Машка от своих решений отступать не привыкла. Задумано – сделано.

Она вытащила из сумочки визитную карточку и набрала телефонный номер.

– Алло. Илларион? – с утвердительной интонацией вопросила Сергеева. – Да, это Мария. Я, собственно, звоню по делу. И надолго тебя не задержу.

Она выслушала ответ и продолжила.

– Я хочу сообщить, что знаю, кто убил Григория.

На другом конце провода повисла пауза, наконец Игнатьев спросил:

– А почему ты сообщаешь об этом твоем открытии именно мне? Я же не милиция. И с чего ты взяла, что Григорий убит? Ты в этом уверена?

– Если бы он был жив, то давно объявился бы. Родителям его я позвоню позже. Сначала пойду в милицию и сделаю заявление.

– Сногсшибательная новость. У меня просто нет слов. А доказательства?

– Ну, есть некоторые косвенные улики, но я думаю, что милиция быстренько нароет прямые, потому что после того, как я им сообщу все, что видела, слышала и пережила, думаю, сомнений не возникнет.

– Маш, если это намек, то я весьма и весьма неприятно поражен.

– Какие уж тут намеки. Я тебе прямым текстом обо всем доложила.

– И чего ты от меня хочешь?

– Что ты сделал с Гришкой? Где он?

– Во-первых, я здесь совершенно ни при чем. Во-вторых, никаких доказательств у тебя нет, не было и быть не может. А все галлюцинации относительно Гришки – это твои личные проблемы.

– Вот и поговорили. Прощай, Илларион. – Машка повесила трубку. Она нервничала.

«Съесть, что ли, котлетку?» Марья прошла на кухню и поставила сковороду на плиту. Открыла холодильник и замерла в задумчивости.

На котлеты уже не тянуло.

Она резко захлопнула дверцу холодильника и подошла к окну. Вовсю лил дождь. Она выключила плиту. Прошла в спальню и легла на кровать.

Позвонить – позвонила. Эксперимент провела. Осталось только дождаться ответной реакции.

Раздался звонок домофона.

А вот и реакция. Ничего себе темпы. Игнатьев у ее дома, что ли, дежурит?

Машка вскочила с кровати и заметалась по квартире.

«Помогите. Грабят, убивают. Вот, дура, даже Илюшке не сообщила о своих планах, только Тоньке. А та, наверное, подругу не выдаст. Кошмар! Господи, что же делать?»

Домофон пиликал не переставая.

Машка подбежала к нему и сорвала трубку.

– Да, кто там?

– Машунь, открывай, свои, – заорали за дверью голосом Ильи.

Ах, это свои! Спасибо тебе, Боже! Счастье какое!

– Открываю, – с надрывом закричала Машка в ответ.

Да, мне везет. Говорят, и дуракам везет. Я, конечно, не дура, то есть не полная и законченная идиотка, но все-таки есть в этой народной мудрости зерно истины.

Группа спасателей в количестве двух человек ворвалась в квартиру Сергеевой.

Машка растерянно и восхищенно взирала на них.

– Слава богу, это вы!

– А кого ты ждала? – прошипел Илья.

– Я, э, ну ладно, все равно придется вам все рассказать. А вы здесь почему?

– Тонька позвонила и тебя заложила. Волнуется она сильно.

– Ах, добрая женщина. Слава богу, что заложила. Я-то испугалась, что она молчать будет.

– Марья, выкладывай, кому звонила и что говорила, – напирал Илья.

Вместе с Печкиным они вальяжно расположились в креслах гостиной. Машка подпрыгивала у столика, нервно передергивая плечами.

– Чайку, кофейку? У меня и котлеты есть, будете?

– Маш, ты от вопроса не уходи. Мы люди ко всему привычные, так что сначала мы выслушаем твой подробный отчет, а потом уж и напитки пригодятся. – Печкин усадил Марью на журнальный столик и пригрозил: – Времени в обрез. Выкладывай, умница ты наша, кого ты провоцировала?

Марья насилия и давления не переносила, как и любой самостоятельный человек. Она легко вспорхнула с журнального столика и пересела на диван.

«Несносные люди. Я для кого старалась! Для всех нас я старалась. Ну, может, я и не крутая умница, однако принимать решения способна, и не только принимать, но и действовать. Ишь, гении розыска. А результаты где?»

Она вытянула ноги и полюбовалась ими.

– Игнатьеву Иллариону Егоровичу я звонила. Кому ж еще?

– Замечательно придумано. Маш, что ты ему сказала, желательно дословно. – Печкин не сводил глаз с Сергеевой.

– Сказала, что знаю, кто убил Гришку. Пойду в милицию и напишу заявление. Спросила у него, где сейчас Гришка.

– Что ответил Игнатьев?

– Что намеки мои к нему не относятся. Что доказательств у меня нет и не будет. На этом и распрощались. Пойду, чайник поставлю. – Машка меланхолично поднялась, направилась в кухню и загремела посудой.

Андреев и Печкин гуськом последовали за ней. Они заполнили малогабаритную кухню целиком.

– Маш, а чего ты такая перепуганная была, когда мы в домофон звонили? – тихо спросил Илья.

Машка покачала головой и вздохнула.

– Я не испуганная была, я в обморочном состоянии была, потому что решила, что это Игнатьев пришел со мной разбираться.

Она достала чашки, одна из них вывалилась у нее из рук и разбилась вдребезги.

– Это к счастью, это к счастью, – забормотал Илья и лихорадочно начал собирать осколки.

– Надеюсь, – всхлипнула Машка. – Брось, я сейчас пылесос достану.

– Маня, не реви, все к лучшему. С тобой ничего не случится, – голос Ильи дрожал.

Печкин молчал и хмурил брови.

– Очень хочется верить. Потому что весь свой запас сопротивления несчастным случаям я уже израсходовала. И одна я боюсь оставаться. – Машка высморкалась в бумажный платочек и страдальчески сморщила нос.

– Одна ты не останешься. Даже не надейся. – Печкин потянулся за платком. И в этот момент раздался звонок мобильного.

Марья вздрогнула и оглянулась.

– Не волнуйся, это мой, – успокоил ее Печкин.

– Алло, Игорек? Да, весь внимание. Отлично. Значит, машина зарегистрирована на ее имя. «Форд»? Ясно. А племянничек доверенность имеет? Порядок. Дальше…

Он замолчал и долго выслушивал новости своего подчиненного.

Машка заварила чай и разлила его по чашкам. Автоматически отхлебнула кипяток и взвыла. Она страдала. На глазах вновь выступили слезы. Марья решительно смахнула их рукой и заморгала.

Что за жизнь? Почему такая несправедливость? Сергеева жалобно посмотрела на Илью. И он мгновенно отреагировал.

Вырвал из рук Марьи чашку и принялся переливать чай из чашки в стакан и обратно, усердно дуя при этом на жидкость.

– Ладно, я перезвоню. А главное, глаз не спускать с Галкиной. Головой отвечаешь. Никого к ней. Сегодня – никого. Я приеду ближе к вечеру. Да. Отбой.

Анатолий Михайлович повеселел и протянул руку к чашке.

– Верной дорогой идем, братцы. «Форд» действительно зарегистрирован на Городницкую Василису Аркадьевну, а у Игнатьева есть доверенность.

Машка встрепенулась.

– Ого, какие новости, значит, не зря я звонила! – похвасталась она.

Печкин почесал затылок и осторожно проговорил:

– Ты, главное, не дергайся, но звонила ты напрасно.

– Да? – недоверчиво спросила Машка. – Вы угощайтесь, угощайтесь.

– Теперь придется проявить большую осторожность. Надо полагать, Игнатьев начнет суетиться.

– В смысле? Ты думаешь, он попробует меня укокошить еще раз? – возмутилась Марья.

– Примерно так, – кротко ответил Печкин.

– А когда? Сколько ждать? Час, день, неделю, год?

– Спокойствие, только спокойствие. Точно сказать сложно. Но, вероятно, меньше года.

– Хороший ответ, граждане сыщики.

Сыщики переглянулись и одновременно заорали, точнее, запели:

– Не плачь, Маруся, пройдут дожди.

Машка истерически хохотнула.

Отсмеявшись, вся троица разом поскучнела.

– Кстати, что за Василиса? Я никакую Василису не знаю, – забеспокоилась Машка. – Василисы мне еще не хватало.

– В Тонькином подъезде на первом этаже зарегистрирована и проживает Городницкая Василиса Аркадьевна. Она по какой-то там линии является престарелой тетушкой Игнатьева.

– Тетушка Игнатьева? В Тонькином доме? – Глаза у Машки округлились.

– Да.

– И что она, непосредственная соучастница? Бред. – Сергеева выпятила губы. – Полная чепуха.

– Насчет соучастия не уверен. Точнее, уверен, что она ни при чем. Просто тетушка каждой весной отправляется на свою благоустроенную дачу. Воздухом дышать. Отвозит ее, как правило, племянничек и, как правило, на ее машине. Машина, естественно, синий «форд». Ездит Илларионушка на ней по доверенности. Когда тетушка на даче, наш обаятельный Илларион должен был поливать цветочки в квартире. Но, как выяснилось, Иллариона Игнатьева никто там не видел, а вот некую молодую цветущую дамочку видели, она захаживает в тетушкину квартиру.

Машка взбодрилась.

– Откуда столько новой информации?

– Да после общения с соседями Антонины. Мы обошли всех. И со всеми поговорили по душам, – мрачно ответил Илья.

– А раньше-то чего не обошли?

– Почему не обошли? Мы и раньше беседовали. Только вопросы были другие. Мы выясняли все о Гришке. Его никто не видел и не слышал. А сейчас вопросы ставились исключительно о самой Городницкой.

Машка не сдавалась.

– Значит, если она – тетка Иллариона, то Гришке она кто?

– А никто. Тетка приходится родственницей по матери. А Гришка – кузен Игнатьева по отцу.

– Значит, эта Василиса не Гришкина родственница?

– Успокойся, Маш. Василиса Аркадьевна вообще, скорей всего, ни при чем, – примирительно вставил Печкин.

– Я спокойна. Просто зрение у меня прекрасное и слух тоже. Вы, Анатолий Михайлович, обмолвились, что кто-то еще захаживает в квартиру Городницкой. Верно?

– Да, – прохрипел Печкин.

– И кто же сия персона?

– Молодая симпатичная женщина, среднего роста, довольно милая.

– Хватит издеваться. Кто она такая? – раздельно с ударением произнесла Марья.

– Ну, есть у нас подозрения, но пока… – Печкин пожал плечами.

Лучше бы он сказал прямо. Машка таких многозначительных недомолвок не выносила. Ее начинало трясти.

– Отлично. Вероятно, вы подозреваете, что эта молодая женщина и есть Григорий Вольский, удачно замаскированный под молодую цветущую женщину.

Печкин пришел в восторг от замечательной идеи.

– Боюсь, что так нам не повезет.

– Не в бровь, а в глаз, – довольно захохотал Илья.

– Так что за барышня?

– Ладно, ты ж не отвяжешься. Барышня, судя по описанию соседей, напоминает секретаршу Игнатьева – Валерию Огурцову.

Машка открыла рот.

– Валерия Огурцова? Это шутка?

– Не-а. Простая фамилия – Огурцова плюс пышное имя Валерия. Правая и левая Илларионушкина рука.

– И что эта двойная рука делает у Городницкой?

– А ты сама как думаешь?

– Да я и так за вас всех работаю, – вспылила Марья, – и думаю за всех, у меня мозги уже от напряжения плавятся и пар из ноздрей идет. Неужели нельзя по-человечески ответить?

Машка запыхтела и громко высморкалась. Первым не выдержал Илья.

– Маш, представь себе, что эта Валерия приходит каждый день в квартиру Городницкой. Каждый день, каждый вечер в руках у нее пакеты. Ни одного дня не пропустила.

– Начинаю понимать. Так вы думаете, надежда есть? Что ж вы дверь не взломали?

– Маш, опомнись. Чужую дверь взламывать средь бела дня, сразу после опроса соседей? Несерьезно. Вот сегодня вечерком, а еще лучше ночью, мы нехорошую квартирку и навестим.

– А вы в дверь к ней звонили?

– Обижаешь, Марья. Звонили и стучали. Но никто нам так и не открыл.

– То есть взлом все-таки состоится?

– Абсолютно верно, – печально констатировал Печкин.

– Не хочу сглазить, но, по-вашему, существует ли вероятность того, что мы найдем Гришку? – обратилась Марья к гостям.

– Поживем – увидим, – невнятно прохрипел Печкин.

– Значит, если Илларион совершил все эти мерзости, то девушка Огурцова с ним в доле и соответственно к ним причастна? – воскликнула Машка.

– Причастна, причастна, а насчет доли сомневаюсь. Судя по всему, Илларионушка делиться ни с кем не любит.

– Господа офицеры, тогда объясните мне, недалекой, в чем соль? Куда и почему исчез Гришка, убили ли его? И зачем все это понадобилось Иллариону? – Машка подперла подбородок кулачками.

– Э-э-э, знаешь, если забыть про Союз Девяти и всю эту мистику, то я склонен поверить в то, что суть дела Вольского довольна проста. Деньги, или ревность, или месть.

– Как ты можешь не принимать во внимание чудесное? Ведь меня Гришка два раза спас. Я у Ленки Коршуновой на сеансе чуть дуба не дала от страха. Папку видела. Гришку видела. И еще восемь фигур. Это не считается?

– Маруся, я не ученый по тарелочкам, и не генетик, и не специалист по данной теме. Я не могу опираться на чудесные спасения, видения и явления. И я не работаю экстрасенсом. А главное, совершенно не желаю заниматься расшифровкой мистических знаков судьбы. Я работаю с реальностью. А в высших силах ничего не понимаю.

– Если ты не понимаешь ничего в высших силах, то это не означает, что их не существует, – закричала Марья.

– Ничего мистического в Огурцовой я не заметил. А твои видения, прости, конечно, не доказуемы.

– Значит, я все придумала? Или с ума сошла?

– Немного преувеличила от расстройства чувств, – примирительно заметил Илья.

Зря он так выразился. Ох, зря.

Машка пришла в ярость. Она забегала по тесной кухне, затем выскочила в комнату, сделала круг и вернулась к гостям.

– Идиоты. Получается, если вы с позиции здравомыслия объяснить происходящее не можете, значит, происходящего не было. Вы оба идиоты. Так рассуждают только идиоты.

Мужики переглянулись и застонали.

– Машуня, кончай агитировать. Мне ехать пора. Илья, проводи меня. – Печкин вышел в прихожую и стал натягивать куртку.

– Ты к Василисе? – встревоженно спросила Машка.

– Нет, Василису на ночь оставим. Сейчас к Ольге съезжу. Потом назад к вам. Не грустите. Я быстро. – Анатолий Михайлович многозначительно взглянул на напарника.

– Мы грустить не будем, мы чуть-чуть повоюем, немного поругаемся, – успокоил Илья. – Правда, Машенька?

– Очень остроумно, – зашумела Машка.

– Все, пока. Соблюдайте осторожность. Маш, это тебя касается в первую очередь. Никаких походов в магазин и в аптеку. Илья, не проспи. Я позвоню.

Когда за Печкиным захлопнулась дверь и Марья уже открыла рот для протеста, Илья перекинул строптивую женщину через плечо и немного с ней попрыгал. Высоко не получилось.

– Отпусти сейчас же, хулиган!

– Не ругайся. Тебе не идет, рыбка моя золотая.

Он бережно усадил Марью в кресло и расположился на полу, крепко сжимая ее лодыжки.

– Придется тебе слушаться меня беспрекословно. Будем ждать реакции Иллариона и сидеть тихо-тихо. Никаких телодвижений. Только по моему разрешению и по моей команде.

– Я не собака, чтобы команды выполнять, – капризничала Машка, – отцепись от меня.

– Не злись, рыбка. Лучше поцелуй меня.

– Разбежался, – надула губки Марья. И чмокнула его в макушку.

Илья закрыл глаза и расплылся в блаженной улыбке.

– Голодный? – спросила Машка.

– Очень-очень, а ты готовить умеешь?

Машка, кряхтя, встала и направилась на кухню.

– Умею, разумеется, но не люблю, – ворчала она.

Илья шел за ней по пятам.

Пока Машка рыскала в холодильнике в поисках котлет, Илья читал газету и благодушно хмыкал.

От резкого звонка в дверь Марья подпрыгнула и зажала рот руками.

– Это Илларион. Господи, помоги, – прошептала она в панике.

Илья фыркнул и успокаивающе возразил:

– Наверное, Толик вернулся, забыл что-нибудь.

– А чего же домофон молчал?

– Ну, кто-нибудь вошел и Толик с ними.

– Ладно, я открою, но сначала спрошу, кто там, – пробурчала Марья.

Она на цыпочках подкралась к входной двери и заглянула в глазок. Это был не Печкин.

Она присела на корточки и стала подавать знаки Илье.

– Иди сюда, это не Печкин, дурак ты, – шипела сквозь плотно сжатые зубы Марья и рукой манила к себе любимого.

Илья всполошился и, мгновенно оказавшись в коридоре, уставился в глазок.

Он хмыкнул и прошептал:

– Спроси, кто. Вроде ты дома одна и всего боишься, поняла?

– Я без всяких «вроде» боюсь, – огрызнулась Машка и послушно прокричала: – Кто там? – Голос ее срывался.

– Телеграмма международная, откройте и распишитесь.

– Какая телеграмма, я не жду никаких телеграмм.

– Тут отправитель господин Ле Пенье, кажется, – вежливо ответили из-за двери. – Вам знакомо это имя?

Машка молчала.

Илья изобразил динамичными бровями большой вопрос и потыкал в Машкин лоб пальцем.

– Конечно, знакомо, это президент фестиваля, – с досадой прошипела Марья. – Ты что, не помнишь, я же вас знакомила? Вспомнил? Маленький такой, толстенький, черненький.

Илья пожал плечами.

«Да мало ли с кем меня знакомили! Французы все как на подбор черненькие. Тоже мне примета! Вдобавок фамилия Ле Пенье! Не помню никакого Ле Пенье».

Илья схватил Машку за руки и свистящим шепотом стал отдавать распоряжения.

– Открой дверь и пригласи его войти, обязательно на кухню. Начнешь действовать, когда я сделаю вот так, то есть подам тебе определенный знак, кивни, если поняла. – Он продемонстрировал здоровый кулачище.

Машкины глаза блеснули. Она кивнула.

Илья бесшумно метнулся в сторону кухни, открыл дверцу встроенного шкафа и присвистнул.

Узкий стенной шкаф был забит разнообразными Машкиными вещами, которые, по ее мнению, вышли из моды, однако расстаться с ними было нелегко.

Илья выволок ворох одежды, бросил его на диван в гостиной и прикрыл дверь в комнату.

Машка округлила глаза и подбоченилась, выражая, таким образом, свое неодобрение и тревогу.

Любимый развел руками и с трудом, тихо матерясь, втиснулся в стенной шкаф.

Машка проглотила ком в горле и уставилась на кулак, появившийся из встроенного шкафа. Она перевела дух. Поднялась с коленок, набрала воздуха в легкие и прокричала:

– Одну секунду, открываю.

Звякнула цепочка, щелкнул замок, сердце заколотилось как бешеное. Сергеева распахнула дверь.

– Добрый вечер. Проходите, пожалуйста, за мной. Извините, что так долго. Я дома одна, вот и проявляю некоторую осторожность.

Высокий почтальон пробормотал нечто невразумительное и проскользнул в квартиру. На голове его восседала громадная кепка, нависающая на темные очки.

Марья боком, боясь повернуться спиной к незнакомцу, провела его на кухню и там с облегчением плюхнулась на стул.

– Давайте телеграмму.

– Ах, Мария Юрьевна, Мария Юрьевна, как же вы неаккуратны, – раздался приятный тенор, и почтальон не спеша снял кепку и очки.

Марья охнула.

Все остальное произошло молниеносно.

Илья материализовался из встроенного шкафа. Он ударил Иллариона по голове своим кулаком. Игнатьев обмяк и стал медленно-медленно падать.

Детектив подхватил обмякшее тело врага и усадил его на стул. Откуда-то из недр карманов Ильи появились наручники.

Игнатьева сковали по рукам и ногам.

Илья рассматривал здоровую кепку Иллариона.

– Где ж ты этакую красоту купил? Или украл?

Машка находилась в оцепенении и облегчения не испытывала. Ее подташнивало.

Глаза Иллариона налились ненавистью, он выругался и сплюнул.

– Ты, потише, красавец, сбавь обороты, – угрожающе произнес Илья. – Ишь, нервный какой. Сейчас будем мило беседовать. Сиди тихо, урод. – Он грубо обыскал Иллариона, вытащил мобильный телефон и углубился в его изучение.

Затем набрал номер и ухмыльнулся.

– Толик, у нас новости, навестил нас Илларионушка. Да. Почтальоном прикинулся. Кепочка, очечки, большой артист. Нет, не прав. Обижаешь. На кухне восседает. Злится очень. Ждем-с. Как Ольга? Порядок. Отбой. – Он потер руки и включил чайник.

– Будем продолжать банкет. Будешь врать или молчать? – обратился к Игнатьеву Илья.

«Почтальон» ничего не ответил и закрыл глаза.

Наступил вечер. За окном зашумел дождь.

Машка медленно сползла со стула и незаметно удалилась из кухни. Она прошла в ванную и долго-долго умывалась холодной водой. Затем накапала себе валокордина и выпила.

Долго рассматривала свое отражение в зеркале, пытаясь найти приемлемое выражение лица.

После бесплодных попыток она провела щеткой по волосам, припудрила нос и собралась с силами, чтобы вернуться к мужской компании.

«Как грустно. Вот и злодея поймали, можно сказать, с поличным. А радости или удовлетворения нет. Почему? Неужели я его жалею? Вернее, жалею себя».

Машка прислушалась к неясному бормотанию Ильи.

«Надо идти. Теперь главное – выяснить все подробности про Гришку. Непонятно даже, что лучше: неизвестность или жестокая правда?

Когда позвонил Печкин, Машка была вся раздерганная. Она открыла дверь и впустила Анатолия Михайловича в дом. Тот внимательно посмотрел на нее, погладил по голове и стремительно зашагал на кухню.

– Добрый вечер всем, – прохрипел Печкин.

Ответного приветствия от Иллариона он не дождался.

– Отлично, гражданин Игнатьев. Молчание – золото, но не в данный момент. Не тяните время. Где Григорий Вольский?

– Откуда мне знать, – с отвращением прорычал Илларион. – Я ему не нянька.

– Слушай, великий комбинатор, давай не углубляться. Я попробую обойтись без мордобоя, но руки у меня чешутся. Как ты убил Гришку и где его тело?

Илья подошел к Иллариону сзади и положил руки на плечи Игнатьева.

Болезненная гримаса исказила лицо подозреваемого.

– Я не убивал Гришку.

– Где он? – флегматично спросил Илья и неуловимым движением легонько нажал на болевую точку в области позвоночника главы компании «Протокол».

– Твари! – заорал Илларион. – Больно!

– А ты говори, а то будет еще больней, – заверил его Илья и отхлебнул из чашки. – Рассказывай по порядку.

– Я никого не убивал. Гришка жив и здоров. Он м-м-м…

– Продолжай, не останавливайся.

– Он сейчас спит в квартире моей тетушки Городницкой Василисы Аркадьевны.

Машка зарыдала в голос и выскочила из кухни. Она никак не могла остановиться.

Гришенька жив! Слава Богу!

Марья осела на пол у двери в кухню, тихо и монотонно подвывая.

– Чем ты его накачал?

– Какая разница, он все время дрыхнет.

– А кормежку приносит Валерия Огурцова?

– Да.

– Значит, тетушку – на дачу и квартирка свободна. А кражи у тетушки Василисы не твоих ли рук дело?

– Нет! – с ненавистью выкрикнул Илларион.

– Значит, твоих, понятно. Ты придуриваться бросай. А то мы устали очень. Илья, не расслабляйся.

Тот ухмыльнулся.

– Поехали дальше. Тетушку обокрал. Квартиру освободил. Гришку подпоил и отволок на свободную жилплощадь. Логично. Теперь расскажи, для чего столько усилий пропали даром? – Печкин закурил и прищурился.

– Вы ничего и никогда не докажете, я чист перед законом.

– А кто тут говорит о законе? – удивился Печкин. – Не уверен, что ты доживешь до судебного разбирательства. У тебя образовалось столько врагов. И все они люди нервные. Так что вопрос о суде преждевременен.

– Я не причинил никому вреда, – простонал Игнатьев.

– Ой, а я не согласен, – ахнул Анатолий Михайлович. – Галкину сбил синий «форд», чай тетушкину машину задействовал, баловник? Сергееву травил двумя способами, даже утопить пытался, Городницкую обокрал, Гришку похитил. Ничего себе праведник.

Марья не выдержала. Допрос грозил затянуться надолго. Но самый главный вопрос оставался нерешенным.

– Надо Гришку спасать, Илья! Этот нехороший человек никуда не денется. Вольского надо спасать. Ключи давай от квартиры, паразит, – гневалась Машка.

Ключи на стол выложил Илья и вопросительно взглянул на Игнатьева.

– Синий брелок, – с натугой ответил Илларион.

– Ладно, иди к Городницкой, Илья, – решил Печкин.

– Я с тобой, – заволновалась Машка и наступила на ногу любимому мужчине.

– Маш, я и один справлюсь.

– А я одна не справлюсь. Я с тобой.

Марья схватила ключи со стола и понеслась в прихожую.

Ровно через минуту захлопнулась дверь и в квартире воцарилась тишина.

– Чего ты добивался? – устало спросил Печкин у Игнатьева.

Илларион широко улыбнулся.

– Все началось с той вечеринки в ресторане, когда справляли день рождения генерального директора «Медрая» Леонида Петровича. Гришка напился и стал демонстрировать свои чудесные возможности. Я, конечно, поначалу относился к этому скептически, но потом задумался, чем черт не шутит. И на следующий день Гришку навестил. – Илларион откашлялся и продолжил. – У нас во Франции живет прабабка, она очень обеспеченная женщина и лет ей под сто. Все ее родственники проживают в России. И мы с Гришкой входим в круг самых близких из дальней родни. Налей мне чего-нибудь. В горле пересохло.

Печкин плеснул воды из чайника и поставил стакан перед Игнатьевым.

– Продолжай.

– Пожалуйста. Я хотел выяснить, поддерживает ли Гришка с ней отношения. А он в ответ рассмеялся и ответил, что никогда лично с ней знаком не был и вопрос наследования его вовсе не волнует. Тогда я не поверил ему, и мы поссорились. Поссорились крупно.

– Ясно. Ты решил отомстить и…

– Не уверен, что дело в мести. В ссоре Гришка заговорил про свои фантастические возможности, про особую миссию и полномочия и даже про ограниченный срок своей деятельности. Пить мы не пили. Поэтому списать его бредни я мог только на тихое помешательство, или оставался второй вариант: поверить ему. Я решил, что если он такой необыкновенный, то стоит этим воспользоваться, пока его срок не окончился. Ну и придумал кое-что. Для выполнения моего плана нужна была квартира. Но моя не подходила. По ряду вполне понятных причин. Пришлось тетушку отправить на дачу раньше срока.

– Ты сам психиатра давно посещал? На что ты рассчитывал? – рассердился Печкин.

– На удачу. Если выгорит, то славно, а нет – так Гришку в дурдом пора отвозить. Я человек нормальный, но Гришка при мне такие штуки стал выделывать. На меня все время что-то сваливалось, прямо на голову, пока я был у него, в шикарной квартире с евроремонтом. То книга свалится, то полка. Не принимал меня его дом. Вот я и задумался. А потом взял и привел план в исполнение…

– Кража у Городницкой! Лихо! С огоньком, выдумкой, – злился Печкин. – Давай дальше.

– Ну, зашел я к нему через несколько дней, и мы опять поругались. Я хотел, чтобы он благодаря своим волшебным возможностям помог мне немного приподняться.

– Минуточку. В каком смысле – приподняться?

– В финансовом и политическом.

– И что Вольский?

– Сказал, что типам вроде меня нельзя иметь власть. Это он зря. Я с собой захватил сильное снотворное, но вот с дозой не рассчитал. Подмешал ему в кофе, он выпил.

– Предусмотрительно.

– А через некоторое время я внезапно вслух вспомнил, что тетя Городницкая настоятельно просила навестить ее.

Гришка поверил. И мы отправились к Василисе. Дома-то рядом. Но вот с дозой я переборщил. Уже в подъезде он неожиданно свалился на пол замертво. Я разнервничался и растерялся, оставил Гришку на полу, а сам кинулся открывать квартиру тетушки. А в это время слышу крик, это Машка его увидела и заорала. Слышу, что она по лестнице вверх несется. Я – бегом к Вольскому и отволок его в дом.

– Сволочь ты редкая. Но сообразительная.

– Мерси вам. Дождался, когда Гришка очухался, и предложил ему осчастливить меня. Он, конечно, ни в какую. Пришлось применить силу. Но в этот день у меня ничего не вышло. И я понял, что с Гришкой придется повозиться. Припугнуть его. Через пару дней стало полегче в плане общения. Я перешел к угрозам. Тем более рычагов давления хоть отбавляй. Галкина Оля. Машка Сергеева. Одни бабцы. К тому же Машка мне сильно мешала. Все время расспросы, походы какие-то вечные, нервировала она меня.

– Ну а Галкина чем тебе помешала?

– Это, чтобы Гришка перестал отнекиваться и принялся за дело. Я знал, что он не допустит, чтобы из-за него страдали другие. Но я не собирался никого убивать. Это чистая правда. Я…

– А Марию зачем добивал? Три раза.

– Затем, что она не остановилась бы по доброй воле, я таких людей сразу вижу. Но в конце концов, я же не причинил ей никакого вреда. И вообще она мне даже нравится.

– Допустим, я тебе поверю. Вот такой редкий я дурак. Но вот ты получил наследство. Сергеева и Галкина ничего не добились. Ты что, выпустил бы Григория на свободу? Не верится. Ведь он бы мог с тобой расквитаться. Заявить на тебя. Дело подсудное, лет на десять минимум.

– Гришка не пошел бы к ментам. Он меня ни за что не сдаст. Я уверен. Он никогда бы не заявил на меня и не заявит. Так что зря вы так стараетесь. Придется вам меня отпустить.

– Поживем – увидим, – флегматично заметил Печкин. – Кроме Вольского есть еще Галкина, Сергеева и мы с Ильей. Кстати, о птичках. Зачем Гришкину папку Орлову подсунул? Следы заметал?

– Мне она была ни к чему. Уж очень Вольский за нее волновался. Я никак не мог решить, что с ней делать. Вот и подкинул Орлову. Чтобы вас навести на размышления. Не трогай меня, гад! Больно! – взревел Илларион Егорович Игнатьев.

Илья спокойно вставил в замок ключ и повернул его. Быстро огляделся по сторонам, затем осторожно вошел и поманил за собой Марью.

В квартире Городницкой было душно, пыльно и грязно. Плотный, насыщенный неприятными запахами воздух окутал незваных визитеров. Илья щелкнул выключателем, и в квартиру хлынул поток света.

– Ого, энергосберегающие лампады, однако. Молодец, бабуля. И потрясная живопись в натуральную величину. И все-таки мрачновато, по-моему.

Машка поежилась при взгляде на сине-зеленые стены.

Жуткое впечатление. Темный паркет. Почти черные стены и уродливые картины. Не хватало еще только хрустального шара. Как можно жить в такой обстановке?

Марья вцепилась в Илью.

Он осмотрел кухню, ванную и гостиную. Осторожно заглянул в следующую комнату и присвистнул.

– Маня, иди сюда, не бойся.

«Я и не боюсь, только мне как-то не по себе. Дышать нечем. Голова кружится, в висках стучит. Неужели вся эта история, наконец, закончится?»

Она вошла в спальню вслед за Ильей.

На двуспальной кровати, лицом в подушку, лежал полностью одетый человек. Илья включил свет, но человек не пошевелился. Марья зажала рот обеими руками.

Она узнала Григория.

– Ну, это и есть знаменитый Вольский? – недоуменно спросил Илья.

– Да, он, Гришка. Он живой?

Илья подошел к кровати и присел на краешек коричневого покрывала. Он прикоснулся двумя пальцами к шее Вольского и довольно кивнул.

– Живой, только сон у него неестественно крепкий, небось, Илларионушка постарался. Сейчас будем будить.

– А это не опасно? – всполошилась Марья.

– Не боись, Маруся, мы аккуратно, – бодро ответил Илья. – Ты иди в ванную, набери в стакан воды из-под крана, найди платок и бегом сюда.

Илья осторожно потряс Григория сначала за одно плечо, потом за другое. Вольский не реагировал. Илья аккуратно перевернул его на спину и вздохнул.

У Вольского было бледно-зеленое помятое лицо и синие круги под глазами. Веки казались склеенными. Обросший, небритый и замученный.

Зазвонил мобильный.

– Да-да, Толь, нашли. Жив вроде, но он под действием какой-то хреновины, разбудить не можем, но разбудим обязательно. Ты врежь там Илларионушке от души. А, уже? Молодец. Я приду, добавлю. Скотина редкая этот Игнатьев. Все. Отбой.

– Маш, я заждался, – кричал Илья.

Гришкины веки дрогнули.

– Маш, быстрей.

Она влетела в спальню.

– Бегу, там тараканов столько! – морщилась Марья, подавая стакан воды и собственный платок.

– А вот за воду спасибо, Машка, – тихо проговорил Григорий.

Спасатели вздрогнули и одновременно уставились на внезапно заговорившего больного.

– Господи, как я рада, – всхлипнула Марья. Илья деликатно помалкивал.

– А где Илларион? – поинтересовался Гриша, глотнув воды.

– У меня дома, в наручниках. Мы его арестовали. Ты сумеешь двигаться? – Машка оживала.

Вольский допил воду и попросил добавки.

– Да. Я встану, но вы мне должны помочь. Немного. – Он помолчал и спросил: – Мы – это кто?

– Мои новые друзья. Илья Петрович Андреев, – Машка жестом указала на своего спутника, – и Анатолий Михайлович Печкин, он ждет нас у меня. Кстати, и Илларион там же.

– Коротко и ясно, – задумчиво обронил Гриша.

– Гришка, я больше не могу выносить этого кошмара, расскажи мне немедленно всю правду. – Марья трясла Вольского за руку. – Немедленно.

– Не получится, – возразил Григорий. – Первым делом самолеты. Я так рад возможности покинуть этот негостеприимный дом, что хочу сделать это как можно быстрее.

Андреев помог Григорию подняться, Вольский захватил любимую трубку, и они направились к выходу.

На дворе лил дождь, гремел гром. Уличные фонари тускло светили. Вольский прерывисто дышал открытым ртом.

– Свобода! – заорал Гришка. – Свобода!

Через десять минут они ввалились в квартиру Сергеевой.

Машка распахнула окно и холодный воздух заполонил кухню.

– Гриш, я тебя покормлю, но если ты в состоянии говорить, то объясни нам хоть что-нибудь в этой жуткой истории.

Вольский прислонил голову к стенке и обвел всю компанию внимательным взглядом.

– Я думаю, что Илларион уже прояснил некоторые моменты. Собственно, объяснять больше нечего.

– Гриш, а ты в Малаховке, на даче, был? Ты мне дверь отпер?

– Сложный вопрос. Физически не был, Маруся, но некоторым образом все же присутствовал. И немного тебе помог.

– А в Ницце из моря кто меня вытащил?

– Видимо, местный житель, предположительно француз, – засмеялся Вольский.

– Я ведь серьезно тебя спрашиваю. Кто? – покраснела Машка.

– Сдаюсь. Та же занятная история. Похоже, что я тебя вытащил. Но не думаю, что данный вопрос относится к категории важных. Сейчас вы потребуете изложить причины и способы. А мне очень кушать хочется. Маш, покорми страдальца.

– Гриша, изложи, пожалуйста, причины и способы, – взмолилась Марья. – А я тебе котлетки разогрею.

Она включила газ под сковородой и бухнула пять котлет.

– Доступ через информационное поле был открыт. Явление редкое и уникальное. Как тебе это удалось, Маруся?

– Мне удалось открыть доступ? – изумилась Машка и перевернула котлеты.

«Ах, силы небесные, доступ я открыла! Когда? Где? Батюшки, так и в свои необыкновенные дарования поверить недолго». Сергеева задрала подбородок вверх.

– Именно тебе. С кем ты общалась перед поездкой на дачу в Малаховку? Где была?

– Я была на сеансе у экстрасенса, Лены Коршуновой, она почему-то называет себя посредником. И прошла через жуткую процедуру установления канала связи то ли с космосом, то ли с энергетическими полями информационного поля, то ли еще с чем-то. Я старалась особо не вникать. Не до того мне было.

Григорий вздернул брови.

– Вопрос исчерпан.

Машка покачалась из стороны в сторону.

– Ничего себе исчерпан. Где, спрашивается, нормальное объяснение? По какому праву ты молчишь? Я требую вразумительных, конкретных и доступных каждому комментариев. Почему я должна верить в каналы связи, информационные поля и прочие ужасы?

– Знаешь ли ты, Маруся, что такое электрический ток? – Гришка с урчанием проглотил первую котлетку.

– Знаю, электроны двигаются, – напряглась Машка. С физикой у нее были сложные и запутанные отношения.

«Подумаешь, сложность. Поток положительных и отрицательных электронов. Разноименные притягиваются, а одноименные отталкиваются».

Сергеева фыркнула.

– А что?

– Отлично. Электроны эти самые ты видела? Осязала, обоняла? Нет, потому что тебе еще в школе постановили, что есть электроны и есть движение электронов, из которого вытекает наличие электрического тока и всего, что к нему прилагается. Верно? – исчезла вторая котлетка. Вольский продолжал:

– Но из этих постановлений вовсе не следует, что лично тебе понятна природа возникновения электрического тока или природа электромагнитных полей. Больше того, непонятно данное явление не только тебе. В науке к данной теории существует гораздо больше вопросов, чем ответов. А ты желаешь и требуешь нормального объяснения каналов связи. Прими к сведению, что каналы существуют. А раз они существуют, то, следовательно, и функционируют. То есть существует нечто такое, что по этим каналам связи передается.

Вольский закончил трапезу и достал коричневую трубку. Из кармана вынул кисет, набил трубку табаком. Аккуратно раскурил ее и расслабился.

Вкусный, густой дым, свитый в колечки, медленно поплыл к потолку.

– Собственно, моя миссия окончена. И есть у меня подозрения, что Илларион вам уже расписал все в деталях. – Он помолчал и вдруг забеспокоился. – Теперь о главном, надеюсь, моя синяя папка в надежном месте? – встревоженно спросил Вольский у Печкина.

– Да, она у меня в сейфе, я вам сегодня же ее верну, – успокоил Гришу Анатолий Михайлович.

– Замечательно. Просматривали записи?

– Попытался, но, честно говоря, ничего не понял.

– Само собой, я все свои настоящие расчеты уже давно уничтожил. А в папке оставались черновые и по сути своей неверные работы.

– А для чего же тогда вся эта паника и плач Ярославны?

– Для Иллариона, чтобы он переключился на папку.

– Лихо.

Машку раздирало любопытство.

«Ну что они обсуждают. Ерунду всякую! Когда самый главный животрепещущий вопрос так и не задан». Терпение не входило в число добродетелей Марии.

Она потрясла Вольского за плечо, требуя предельного внимания, и, заглядывая ему в глаза, строго спросила:

– Подожди, так ты входишь в этот Союз Девяти или нет?

– Маш, конечно, я не вхожу в Союз. В Союз Девяти не входят люди из плоти и крови. Это определенные силы, контролирующие все события на Земле.

– Ну ты же кричал, что имеешь к Союзу отношение! – возмутилась Машка.

– Да, имел. Я выполнял роль их оператора, миссионера, посредника, исполнителя, назови, как хочешь, но с сегодняшнего дня я обыкновенный человек, как и вы все. Мой срок закончился. Финиш, дамы и господа. Финита ля комедия.

– Все, стоп, – простонал Печкин. – Пардон, конечно, но нельзя ли ближе к суровой действительности. Господин Вольский, имеете ли вы претензии к господину Игнатьеву?

– Нет, – твердо заявил Вольский.

– Я же говорил, он не будет со мной судиться, и вообще у меня скоро будет французское гражданство, – торжествовал Игнатьев.

– Госпожа Сергеева, есть ли у вас претензии к господину Игнатьеву? – обратился Печкин к Машке.

– Огромное количество, – хмуро заявила Марья.

– Подведем итоги. Претензии к господину Игнатьеву имеют следующие лица: Мария Сергеева, Ольга Галкина, Анатолий Печкин, Илья Андреев и, возможно, Городницкая Василиса Аркадьевна вкупе с Огурцовой Валерией Васильевной. Григорий Вольский от претензий отказался. Верно? – Повернулся он к Вольскому.

– Да, дорогие друзья, верно. За исключением того, что я хотел бы попросить вас об одной услуге. – Вольский любовался своей трубкой.

Илья обнял Машку за плечи и поцеловал в макушку.

«Даже и подумать страшно, о какой услуге идет речь. В деле постоянно мелькают то высшие силы, то операторы высших сил, то изобретения невиданной разрушительной и страшной силы. А сам миссионер, находясь под действием сильнейших препаратов в полной стопроцентной неподвижности, способен перенестись и в Малаховку, и в Ниццу. Присутствовал в разных удаленных точках, но не материально, а как? Силой мысли, что ли?

Непременно надо будет вежливо подкатиться к нему с идеей о полном и бесповоротном закрытии канала связи у Машки. А то всю жизнь вздрагивать. Перекрыть все Манькины каналы немедленно. Господи, вразуми меня грешного! Ну что за услугу можем мы ему оказать?»

– Здесь вам не суд, имейте в виду, вам ничего не доказать. У меня полное и стопроцентное алиби. Я и рядом ни с кем из этих дам не был, – горячо запротестовал Илларион.

«Добропорядочные хамские ублюдки. Ничего у вас не выгорит. Доказательств нет. Слава богу, что заветную папку нашли у Дениса, лишнее подтверждение того, что я ни при чем. Судом грозят. А у меня для суда есть масса приятных предложений, от которых невозможно отказаться. Адвокаты у меня есть, и деньги, которые вам и не снились.

А Гришка никогда на меня не попрет. У, кобра непотопляемая, чего уставилась?»

Игнатьев отвел глаза от Машки и принялся разглядывать потолок.

– У меня есть одна просьба, – мягко проговорил Вольский. – Пожалуйста, прошу вас никому ничего не рассказывать об этой истории, и даже о теоретическом существовании Союза Девяти лучше нигде не впоминать. Это первое и главное. А второе вытекает из первого. Прошу вас не преследовать Иллариона никоим образом и не судить. Заранее буду очень благодарен.

Наступила полная тишина.

– А если я не могу не судить, – горячо произнесла Машка.

– Постарайся, Марья, – спокойно ответил Вольский.

Печкин прочистил горло.

– Допустим, я могу понять, что болтать об этом не стоит, но выходит, что наш проказник сухим выйдет из воды? Это несправедливо.

– Категория справедливости – категория идеальная, а не реальная. Тревожиться за «сухость» Игнатьева оснований нет никаких. Мало того, даже вредно тревожиться.

– Почему это вредно? – прищурился Илья.

– Потому что помыслы и желания ваши должны быть связаны с вами самими, с вашим будущим, а не с вашей местью. Такая жажда мести отразится исключительно на ваших судьбах, вот почему. Я внятно выразился?

– Ты предлагаешь отпустить Иллариона вот так, просто? Шутишь? – Машка не верила своим ушам. У нее невыносимо зачесались ладони и шея.

«Что же такое делается, люди добрые? Злодей пойман. Практически во всем признался. И отпустить его? В расцвете лет, благополучия! Так он нас потихоньку всех по очереди прикончит, находясь в состоянии абсолютно реальной категории!»

В это время Вольский продолжил речь, словно отвечая на ее мысли.

– Мы его отпустим на волю, только на определенных условиях, конечно. Так как я понимаю, что просто так вы его не отдадите. И благодаря установленным условиям ему, очевидно, выгодно будет ваше исключительное здоровье и полное процветание. Существует отличный вариант: под расписку, например, или под денежные обязательства. – Вольский улыбался. – Соглашайся, Анатолий Михайлович. Соглашайся, Илья.

Печкин потянулся к сигаретам.

Он не контролировал себя.

«Кой черт я его слушаю? Зачем? Категории справедливости! Бред. Союз Девяти, операторы! Мистические перемещения в пространстве!»

– Расписка будет чудесным образом гарантировать вам несокрушимое здоровье и полную безопасность от различных несчастных случаев. Иначе месье Игнатьев будет лишен наследства, например. Прекрасный вариант. Конечно, его можно доработать и включить дополнительные пункты относительно безопасности определенного круга лиц. Заверить расписку у местных и у французских нотариусов. Кроме того, у вас могут быть особые пожелания, претензии и способы наказания. Их тоже строго оговорить. Здесь открываются огромные перспективы и внушительное поле деятельности. – Вольский обернулся к плите и нацепил на вилку предпоследнюю котлету. – Прошу прощения, но никто не будет возражать, если я съем эту котлету? Я неприлично оголодал.

В голове у Машки тотчас вспыхнуло множество претензий. Самых разнообразных.

«Отправить Иллариона в дикую глушь, в степь, нет, лучше в тайгу, и поручить ему возвести там школу, больницу и создать местному населению райскую жизнь. Увеличить пенсию. Платить зарплату. Сделать доброе дело. Или, допустим, другое предложение. Пусть отработает самым что ни на есть последним санитаром в заштатной больнице несколько лет. Тоже чудесный вариант».

– Я не согласен, – возразил Печкин. – К чему такие сложности? Расписка, обязательства, претензии, наказания? Гораздо надежнее и проще сдать его в надлежащие руки. Срок ему светит приличный. И практически все останутся довольны.

– Ты думаешь, я получу большой срок? Это вряд ли, – нагло заявил Игнатьев. – У меня есть деньги, следовательно, будут отличные адвокаты. Гришка на меня не заявит. И я полагаю, что Маша с Олей тоже не заявят.

– Интересно, почему ты так в этом уверен? – спросил Илья.

– Во-первых, потому, что Гришка категорически не желает допустить даже малейшую вероятность суда. Он, естественно, проведет трогательную беседу и с Машей, и с Олей. Результат этой беседы легко прогнозируется. А тетушка Василиса и без всякой беседы против меня ни за что не пойдет и на меня не заявит.

А во-вторых, после того как на суде или следователю, или прокурору будет изложена основная канва происшествий, всех вас в обязательном порядке отправят на психиатрическую экспертизу к доктору по мозгам. Кроме того, доказательств у вас маловато и все хлипкие. Алиби у меня несокрушимое. И денег на лучших адвокатов хватит. – Он пошевелил пальцами и безмятежно уставился на Печкина.

Анатолий Михайлович откашлялся.

Серьезная мотивация, как правило, приводит к достижению цели.

Но отпустить Игнатьева просто так, за здорово живешь, на волю, в пампасы, к благополучию и процветанию совершенно невозможно.

Надо обдумать предложение Вольского.

Найти оптимальный вариант наказания и возмездия.

Сумеют ли правоохранительные органы отказаться от взяток Иллариона? Вряд ли. Сумма с пятью или шестью нулями любому человеку покажется соблазнительной. Это факт. Поддаться на просьбу Вольского и завершить дело распиской?

– Я устала и спать хочу, давайте расходиться, – заявила Машка и зевнула. – Утро вечера мудренее. Гриш, ты сумеешь до дома добраться?

– Я его провожу, – немедленно откликнулся Илья. – Подстрахую.

– За-ме-ча-тель-но, – по слогам пропела Машка. – Завтра соберемся у меня и решим все вопросы. А сейчас, правда, у меня сил больше нет.

Первым поднялся Вольский, расцеловал Марью и прошептал ей что-то на ухо. За ним с ревностью наблюдал Илья.

«Вот как одноклассник разошелся. Целует, да откровенно как! Великий оператор! Моя Манюня. Нечего к ней лапы свои распускать. И с Илларионом этим незачем валандаться! Накидать ему банок, да и сдать прокурору. Хрен он отмажется. Никакие адвокаты не помогут. Вот если Машка с Ольгой показаний не дадут, тогда, конечно, дело дрянь. Тогда адвокаты Игнатьеву придутся весьма кстати. Хреновое положение».

– Ну, Машенька, до завтра. Отдыхай. – Печкин повернулся к Иллариону. – Поднимайся, затейник. Посидел в гостях, пора и честь знать. Сейчас поедем ко мне в гости. Илюха, поехали.

– До завтра, Маня. Я позвоню, – нежно произнес Андреев, – не провожай.

Когда входная дверь с шумом захлопнулась, Марья обессиленно рухнула на кровать и заревела.

* * *

В морозном утреннем воздухе приглушенно мерцали редкие снежинки. Кто и почему определил ноябрь осенним месяцем? Ноябрь в Москве – это настоящая зима. Предчувствие Нового года, Рождества, предвкушение стойкого аромата мандаринов.

– Вот это да! – восторженно заорала Тонька. – День рождения скоро, да?

Она втянула Марию Андрееву в квартиру и обняла ее. Марья сняла куртку, отряхнула ее от снега и бросила на стул.

– Чайник ставь, добрая женщина, холодно, однако. Картошечка нынче не подгорела? Замечательно. Насколько мне известно, у тебя тоже день рождения скоро?

– Ага. Только восторга я не испытываю. Старею, наверное, – пробурчала Тонька. – Прекрасно выглядишь.

Машка всегда отличалась удивительной красотой. Но сейчас буквально сияла. В каждой черточке сквозили здоровье и счастье.

– Ну извини, я уж и забыла, сколько тебе стукнет. Сорок четыре?

– Маш, на такие ошибки некоторые впечатлительные дамы реагируют остро. Ты что, какие сорок четыре, сорок два мне стукнет. А выгляжу я, скорее всего, моложе. Ты поосторожней с прогнозами для подруг.

Подруги втиснулись в крохотную кухню Александровой.

– На соленое тебя не тянет? Не тошнит? – ехидно поинтересовалась Тонька.

– Не тошнит вообще. И на огурцы соленые не тянет. Я вот хожу и спрашиваю себя, что бы это значило. Здоровье богатырское? Ты что думаешь по этому поводу?

– Меня тоже не тошнило первые четыре месяца. Повезло в этом смысле. – Тонька значительно помолчала и спросила: – А планы какие?

– Планы грандиозные. На Новый год собираемся с Ильей в Эмираты. Погоды там в это время года замечательные, – гордо ответила Машка. – Воздух – тридцать пять. Тепло, солнце, воздух, бассейн. Тонька, прекращай булки трескать. От них только вред да прибавка в весе значительная. Куда ты вторую лупишь? – возмущалась Марья.

– Ну что у тебя за характер? Любишь ты людей воспитывать.

– Чем тебе мой характер не угодил, вздорное сокровище? – полюбопытствовала Машка.

– Я – вздорное? Да я что? Я – ничего, а вот Илюше, наверное, достается по первое число! Скажешь, не так?

– Мне можно. Я, между прочим, первый год замужем. Происходит притирка друг к другу. А это процесс непростой.

– А ребенка планируете?

– Поживем – увидим, но Андреев говорит: непременно надо планировать. Вот веселье-то будет!

– Маш, творог хочешь? У меня свежий творог, вся семья его обожает, кроме меня. Будешь?

– Ладно, давай и творог, и чай, а вот булочку необязательно. Меня на булочки тоже тянет, но я терплю. Исключительно утром употребляю. А больше ни-ни. Смешно, правда?

Машка аккуратно примостилась на стул.

– Не очень, ты сколько в весе прибавила? – задумчиво съязвила Тонька.

– Нисколько, – бесшабашно ответила Машка. – Я зарядку делаю. И ем по расписанию. Конечно, не всегда удается, но я стараюсь.

Александрова заварила чай и выставила творог.

– А как знаменитый Гришка поживает?

– Давно я его не видела, но в последний раз вроде все наладилось у него. – Машка с удовольствием отпила чай. – Работает, процветает и любовь на горизонте маячит. Ты лучше мне про себя расскажи. Как работа?

– Тьфу-тьфу. У меня столько расплодилось волшебных витаминов, что даже удивительно. Могу поделиться и отсыпать. Процветаем. Скоро, наверное, всей семьей ПМЖ поменяем. Вовчику я присмотрела грандиозный подарок. Проснулся он как-то раз утречком, а под окнами Nissan Patrol, весь в ленточках и цветочках. Презент от всей души. Очень получилось симпатично и трогательно. А если говорить серьезно, то надо взяться за языки, предварительно поборов свою патологическую лень. И тогда исполнится хрустальная мечта моего детства. Европа – дом родной. Однако страну пока не выбрала, поэтому и с языком неясно. – Тонька повздыхала. – Что ты сказала о Вольском, я уже забыла?

– Гришка все-таки влюбился, есть у Андреева такое мнение.

– Здорово. В блондинку с синими очами? – Тонька пошевелила бровями. – Я рада за тебя, за Андреева и за Вольского, и за его предполагаемую любовь тоже. А главный злодей, Илларионушка? Процветает?

– Это вопрос непростой. Сложный. Смотря, с какой стороны оценивать.

– Оцени, пожалуйста, всесторонне, любопытно – страсть. – Глаза у Тоньки загорелись.

– Я, конечно, многих деталей не знаю, но живет он попеременно то во Франции, то в России. И поговаривают, что женился.

– Кто поговаривает?

– Ольга с Толиком, кто ж еще.

– Ох и достанется бедной женщине, связавшей свою судьбу с Игнатьевым. Не повезло ей. Значит, сам Илларион Егорович процветает по всем статьям.

– Не сказала бы, – мрачно отозвалась Машка.

– Почему?

– Гришка сказал, что… – Марья прислушалась к шороху. – Кто это?

– Не отвлекайся, ты продолжай, так что сказал Гришка? Наверное, соседи газету читают, стены у нас тонкие, все слышно.

– Я могу передать только приблизительный смысл его высказывания, потому что дословно мне это не под силу.

– Знаешь, Маш, если бы не наша давняя дружба, я бы уже потребовала извинений, ближе к тексту, не тормози.

– Не подгоняй, дай сосредоточиться. Вобщем, когда мы организовали все с распиской у нотариуса, все досконально обговорили, Илларион повеселел, ожил, распетушился. А Вольский на него всю дорогу с жалостью посматривал. Когда мы расстались с Илларионом окончательно, то я пристала к Гришке с расспросами. А он сначала отмахивался, а затем все-таки растолковал мне очередную теорию.

По его словам выходит, что в недалеком будущем Игнатьева ждут большие проблемы, он даже сказал о непомерно высокой цене расплаты.

– Требую уточнений. В чем заключается расплата? – выпалила Тонька.

– Не знаю, отстань. Какая тебе разница.

– Ничего себе заявление, – обиделась Александрова.

– Не знаю, какая расплата, и меня сия проблема уже не волнует. Может, он жить вечно будет и всех переживет или попадет в крутую секту, – распалилась Машка. – Я еще кое-что не рассказала. Главное. Я поняла, что мы все живем неправильно, не с тем посылом. Мы часто злимся, ругаемся, ссоримся, лжем. А потом удивляемся тому, что мир несправедлив. А мир справедлив. Он откликается. Резонирует.

Каждый человек выплескивает во внешний мир свои эмоции, чувства, мысли, слова. И соответственно этому выплеску внешний мир адекватно реагирует на каждую отдельно взятую особь. Из чего, грубо говоря, вытекает, что ежели ты нахамила кому-нибудь, то в обязательном порядке получишь порцию яда обратно из внешнего мира.

– Ну, это известная теория, по-моему, в каждой религии есть похожие постулаты. Даже в буддизме. Да и в Библии прописано: не укради, не завидуй и так далее. Все об этом знают.

– Прописано, не спорю. И знать народ знает, но не соблюдает. А стремиться надо к идеалу. Хотя бы стремиться. А мы?

– Маш, не огорчайся. Все образуется. Меня знаешь, что волнует? Ограбление у Городницкой Василисы Аркадьевны. С какой стати Игнатьев забрал щетку, тапочки, лампочки?

Машка удовлетворенно улыбнулась.

– А ты не догадываешься?

– Ни в одном глазу.

– Илларион попросил свою секретаршу, Валерию Огурцову, о помощи, сказал, что, дескать, его близкая старая родственница переезжает в другой район и надо помочь ей собрать вещи. Он не мог допустить, чтобы Валерия поняла, что он имитирует ограбление. Поверила ли ему Валерия, я не знаю, но вещи собрать помогла и начала с хозяйственных мелочей типа тапочек, зубных щеток, моющих средств и прочих личных атрибутов. Все мелочи она сложила в пакет и передала Игнатьеву. А крупные вещи они сложили у дворника. Причем Илларион объяснил, что за ними приедет машина, только чуть позже. Это был первый заход. А во второй заход он все вещи один выносил и брал, что под руки попадется.

– Действительно, воображение у него работает в режиме нон-стоп, – констатировала Тонька. – Какое счастье, что все закончилось без трагических последствий.

В дверь позвонили.

– Кто это? – удивилась Тонька и поплелась в прихожую. – Я никого не жду. Странно.

– В глазок посмотри, прежде чем открывать. – Машка подскочила к Александровой и тяжело задышала Тоньке в спину.

– Не пыхти, а то у меня внимание рассеивается, – прошипела Тонька.

– Это Гришка! – с облегчением выдохнула Александрова, обернувшись к Машке.

Подруги распахнули дверь, и Григорий Вольский вступил в дом.

– Сюрприз. Надеюсь, приятный. – Он галантно поцеловал ручку Машке, а затем и Тоньке. – Разрешите ворваться?

– Конечно, заходи. Какими судьбами? – щебетала Мария.

– Не пугайтесь, дамы, я буквально на минутку. Решил попрощаться с вами. Не угостите ли меня кофе?

– Только не разувайтесь, не надо, – волновалась Тонька.

Как его величать-то? На «вы» или на «ты»? Машкиного друга можно на «ты», но представителя Союза Девяти и вообще человека незаурядного нельзя. Только на «вы» и с придыханием.

Вольский просочился на кухню, занял самый неудобный стул и радостно воззрился на дам.

– Я прошу прощения, но в данный момент я чрезвычайно тороплюсь, поэтому позволил нарушить ваше уединение. Я попрощаться пришел, Маш, – печально сообщил Григорий Вольский.

Тонька засуетилась, уронила сначала ложку, потом нож и сахарницу.

«Как снег на голову! Или Машка знала о предполагаемом визите и просто забыла предупредить? А у меня беспорядок кругом. И пол протирала аж вчера утром, и подоконники пыльные, и вся плита заставлена кастрюлями. На голове – кошмарная косыночка в голубенький цветочек. Снять ее немедленно».

Антонина сорвала с головы платочек, скомкала и выскользнула из кухни.

«Совсем Манька от счастья распустилась, в голове одни бабочки порхают».

Почему бабочки, с какой стати? Этого объяснить себе Тонька не сумела. Поэтому бросала на Машку многозначительные укоряющие взгляды.

«Мол, подруга, совесть у тебя имеется? Почему заранее не предупредила?»

Мария безмятежно сигнализировала в ответ, что знать ничего не знала, и потому нечего валить с больной головы на здоровую.

– Гриш, ты растворимый кофе переносишь легко? – приседала Тонька перед необыкновенным гостем, переживая о кухонном бедламе.

– Переношу, – улыбнулся Гриша.

– Ты сказал, что хочешь попрощаться. Ты уезжаешь? – спросила Мария.

Вольский пригубил кофе, достал трубку, набил ее табаком, прикурил и, не торопясь, ответил:

– С некоторой натяжкой можно выразиться и так. Уезжаю, покидаю вас. Зашел попрощаться и пожелать вам всего самого доброго. Олечке передавайте мои самые теплые и искренние пожелания счастья, добра и здоровья.

– И надолго ты уезжаешь?

– Надолго.

– Решил сменить родину? – напирала Машка.

– Бог с тобой, Маруся. Просто у меня дела, и дела срочные.

Они помолчали. Тонька не посмела озвучить вопросы, которые в огромном количестве теснились в ее голове. Ей хотелось узнать о Григории как можно больше. Но она стеснялась. Ведь Вольский был другом Марии, а не Александровой.

Маша молчала, потому что внезапно поняла, что Гришка ничего им толком не объяснит и спрашивать у него: куда, зачем и почему – бесполезно.

– Ну что ж, пора. Не поминайте лихом. – Гришка поднялся, поцеловал Машку в щечку, пожал руку Тоньке и медленно побрел в прихожую.

Подруги пожелали ему удачи и вернулись на кухню. В окно заглянуло ленивое дневное солнце и позолотило стены.

– Ты что-нибудь понимаешь? – встрепенулась Тонька.

– Ничегошеньки, ровным счетом. Только грустно мне очень.

Машка вздыхала, рассеянно рассматривая свою личную чашку, которую она специально купила и принесла в дом Тоньки год назад.

– Это моя чашка, и только я буду из нее пить чай и кофе, – строго предупредила она Александрову.

С тех пор личная Машкина чашка хранилась на полке в специально отведенном для нее месте.

– Боже мой, Гришка забыл свою трубку, он же ее обожает! Надо его догнать, – неожиданно выкрикнула Мария.

Она схватила трубку и направилась было к двери, но Тонька отрицательно замотала головой.

– Давай с балкона ему крикнем, он еще не мог далеко уйти.

Они ринулись в детскую, балкон и окна которой выходили на улицу.

Тонька рывком распахнула дверь, и они выскочили на балкон.

– Гришаня, Гриша, – заорала Машка и осеклась.

Антонина Александрова громко задышала открытым ртом, других звуков издавать не получалось. Тонька пыталась совладать с сердцем, горлом и легкими.

Перед ними сияла совершенно незнакомая им панорама окрестностей, окруженная вуалью острых снежинок.

Узкая дорожка, автомобили, аккуратно припаркованные у подъездов, небольшой островок берез и тополей, несколько домов напротив и прохожие, спешащие по своим неотложным делам. Все было прозрачным и просвечивало насквозь. Дома, люди, растения и автомобили имели нечеткие расплывающиеся контуры, заполненные туманом, сквозь который виднелся хрустальный силуэт уходящего вдаль города.

Вольский остановился и задрал голову. Он не был прозрачным и сотканным из тумана. Он был живым, настоящим.

Машка потрясла зажатой в кулаке трубкой. А Гришка виновато развел руками и приложил указательный палец к губам, что, по-видимому, означало: «т-с-с, тихо». Гришка призывал к тишине.

Но при всем желании Тонька не сумела бы выдавить из себя даже писк, она застыла, мучительно переваривая единственную мысль: что это?

Машка в свою очередь одеревенела, ее парализовал другой вопрос: где я?

В этот трагический момент Машкины пальцы разжались, и драгоценная курительная трубка Вольского с шумом полетела вниз.

Тонька зажмурилась, уже не ожидая ничего хорошего.

«Спаси и помилуй. Помогите».

С трудом разлепив глаза, она облегченно выдохнула.

Окружающий мир восстановился полностью в объеме, плотности и красках. По Машкиному лицу катились слезинки. Вольского не было. Перед Тонькой расстилался знакомый, привычный городской пейзаж.

В полной тишине подруги вернулись на кухню. Тонька решительно достала крохотные рюмки и разлила в них коньяк. Они, не чокаясь, выпили.

– Одновременно спятить нереально, ведь верно? – сомневалась Тонька.

– Верно, – согласилась Машка, – но и рассказывать об этом никому нельзя.

– Почему? – Тонька удвоила алкогольную дозу.

– Гришка, помнишь, палец к губам приложил, типа помалкивайте, а потом исчез.

– Совершенно справедливо. Но я не видела, как он исчез, я глаза зажмурила, потому что ты трубку на пол уронила, да еще с таким бабах, – радовалась Тонька. – Я могу засвидетельствовать только его жест рукой, просьбу о молчании. Исчез. Надо понимать, что он растворился или растаял в тумане. Слава богу, что я не видела, как это произошло.

Хоть один кошмар пронесся мимо, и то хлеб. Вот в жизни так всегда: только подумаешь, что все устроилось, прояснилось и наладилось, как тебя бац по головушке. Чтоб пребывали в тонусе и не расслаблялись.

– А я видела, – стонала Машка. – Он из цветного и настоящего внезапно переплавился в прозрачного, а потом и совсем исчез. Что все это означает?

Марья зажмурилась.

– Выпьем? – откликнулась Тонька.

– Абсолютно, – всхлипнула Машка, – согласна.

Тонька сняла очки, протерла их платочком и водрузила обратно.

– Ты меня только не перебивай. Я сейчас с силами соберусь и все расшифрую.

Машка согласно кивала головой.

– В ответ на ваш запрос сообщаю, – забубнила Тонька, – что все это означает, мы с тобой на этом свете не узнаем. И слава богу. А предположений можно выстроить множество. Например… – Она замолчала.

– Это был параллельный мир, который существует в реальности, а мы живем в нереальном мире, – подхватила Машка, слегка оживившись.

– Круто, – с уважением отозвалась Тонька. – Мне такая гипотеза очень симпатична. На том и остановимся.

– И все? – недоумевала Мария.

«Здравствуйте, я ваша тетя. Почему все? Почему остановимся? Хотелось бы подискутировать на заданную животрепещущую тему. Добавить гипотез разных и неудобоваримых. Поднять источники, щегольнуть цитатами. Известно же, что в спорах рождается истина».

– И все, – отрезала Тонька. – Ты Гришкин жест видела? Значение его поняла? Вот тебе и ответ. Не лезьте, граждане, туда, куда вас не зовут. Не задавайте, граждане, сложных вопросов об устройстве мироздания. Не сокращайте себе жизнь. А пребывайте в счастливом неведении. Живите долго и счастливо.

– Ты думаешь?

– Уверена.

ФИНИШ.

Реклама на сайте