Алексей Бабий ХРОНОМЕТРАЖ
(Рассказ? Повесть? Роман? В общем хронометраж)
1. Ночь
00.35. Или, если угодно, 24.35
— Скорей бы утро, да на работу! — с такой мыслью просыпается Виктор П. Абросимов, эсквайр, от толчка жены. Не открывая глаз (темно, неохота, да к тому же без очков всё равно ничего не видно) он встаёт, огибает жену, включает малый свет, и (теперь уже открывая глаза) нашаривает очки на стеллаже, подливает из термоса горячей воды в бутылочку (а это тонкая операция для сонного человека) и ставит бутылочку на стеллаж, посмотрев заодно и на часы.
Полпервого! Всего-то! Всё ещё впереди…
Жена несёт хныкающего сына. Он ещё не проснулся. И то слава богу.
Так. Алгоритм «смена пелёнок». Голова может спать, всё делается автоматически остальными частями тела. Извлечь из кроватки мокрую пелёнку, повесить её на леску, протянутую через узкую и длинную их комнату. Вытащить мокрое одеяло и бросить его на батарею, предварительно сняв с неё сухое. Это первая часть алгоритма. Параллельно женой выполняется: положить сына на пеленальный столик (не так давно он назывался столом, да ещё письменным; теперь он может называться разве что описянным столом), завернуть сына во всё сухое и дать попить.
Часть вторая алгоритма — организовать следующее пеленание: постелить одеяло, пелёнку. Пелёнка выбирается первой из близвесящих на леске. Мокрая пелёнка согласно алгоритму всегда размещается в дальнем конце лески, а ближайшая, по определению, оказывается самой сухой. Конечно взяв сухую, нужно передвинуть все остальные на одну позицию.
Виктор П. Абросимов и его жена — математики, да ещё программисты к тому же. Это, как говорят в клубе ДС, накладывает.
Алгоритм «смена пелёнок» — средний по сложности. Его можно делать, не просыпаясь. Неожиданностей мало: разве что самая сухая пелёнка окажется недостаточно сухой, и придётся пораскинуть мозгами.
Алгоритм «обкакался» много сложнее: нужно ко всему прочему идти в ванную сполоснуть и замочить пелёнку, а тут уже поневоле проснёшься.
Алгоритм «укачать» несложен, но уж очень продолжителен. Его-то и предстоит исполнить Абросимову: с одиннадцати до трёх — его смена.
Колыбельных Абросимов не знает: что то вертится в мозгу — «спать пора, уснул бычок» — а дальше как отрезало. Так что остаётся или просто подвывать: «Аа-аа-а! Оо-оо-о!» или исполнять нечто, к колыбельным отношения не имеющее. Жена Абросимова предпочитает про миллион алых роз, Абросимов же черпает репертуар из «Битлз», и сейчас затягивает «Пусть будет» на ужасном псевдоанглийском языке:
Лэт эт би, лэт эт би-и-и! Лэт эт би, лэт эт би-и-и!Ну и так далее.
Статистика показывает, что Пётр Викторович Абросимов, пяти месяцев от роду, неплохо засыпает, если проснётся между двенадцатью и часом.
— Так что это были ещё цветочки — подумал Абросимов, укладываясь через пять минут на узкой для двоих полуторной кровати и мягко, но настойчиво отымая у жены свой кус одеяла.
00.57
Ложная тревога. Петька проснулся, хныкнул чего-то, но реветь не стал и уснул. Отбой.
01.40
А вот это уже серьёзно. Описялся, проснулся — это ладно, но впал в веселье — это уж ни к чему. Это обещает два часа укладывания.
Ну, что ты скалишься, сынуля? Ты мне так вечером поулыбайся, когда я с работы приду, а то ведь вечером всё ноешь!
Ну ладно, это надолго, покачаем и подумаем о своём. Так как же организовать вложение циклов?
Вэн ши лук эт ми, зэра…
Вот если в макросе будет указано имя, устроить блок. Тогда можно будет… Безобразие. Я как тот кот у Стругацких. Зэра что? Ни одной песни до конца. Ладно, споём что-нибудь другое.
Так вот, если будет блок, можно вкладывать, и не только циклы. Нет, это никогда не кончится, надо спеть что-нибудь поэнергичней.
Леди мадонна! Па-па-парью-па!
Вот такой поток сознания Виктора П. Абросимова, эсквайра, двадцати пяти лет, женатого, ребёнок один, должность — инженер-программист, нет, нет, нет, нет, не был, не привлекался, не имеет.
Чего не имеет? Да своей квартиры не имеет, вот чего.
02.27
Так вот, распространив подход с блоком, можно делать вложенные циклы и вообще чёрта с рогами! Пётр Викторыч, вы заснули очень кстати. Этакую мысль нужно записать!
Ну и, — спим!
02.59
Свобода!
Верунчик! Смена составов!
Эсквайр перекатился к стенке и мгновенно уснул.
04.10
Ну, это — семечки. Сменить пелёнки, и только.
04.13
Сон.
05.21
Петька хнычет, но — придите завтра! Абросимов пихает жену с кровати.
2. Утро
06.44
Подъём! Абросимов ещё спит, но ноги его ходят, они прокладывают трассу по нескрипящим точкам пола, руки собирают бутылочку, стакан, штаны, носки, книгу.
На кухне сидит тёща и пьёт чай.
— Дыбр утр, — говорит ей Виктор П. Абросимов.
— Дыр-быр, — отвечает тёща. Теперь они до самого следующего утра избавлены от необходимости что-либо говорить друг другу.
Абросимов ходит себе меланхолически, варит молочную смесь, моет бутылочку, обдумывает идеи по макросам, сгенерированные за ночь подкоркой. Тёща с достоинством проплывает мимо него в прихожую.
Как сладостно зрелище тёщи, уходящей на работу! Как одухотворена тишина, не разрываемая её голосом! О счастливый миг! О воздух, не пахнущий серой! Виктор П. Абросимов от всей души не любил свою тёщу.
7.10
Бутылочку завернём в полотенце. Пускай остывает помаленьку. Можно поесть спокойно, почитать «Территорию» Куваева.
Будем иметь свой завтрак, как говорят англичане!
В туалете звякает ведро.
— Да вынесу я! — страдальчески кривится Абросимов.
— Ну, смотри — машина уже пришла!
Тесть встаёт в полшестого и начинает смотреть в окно — ждёт мусорку, которая ни разу ещё не приходила раньше 7.15 (как ей, впрочем, и полагается по расписанию). Всё-таки появляется цель в жизни. Всю свою жизнь он работал не думая — дома за него думала жена, на работе — руководство. Думать не надо было, надо было возводить, закручивать, устанавливать, отдавать зарплату. А чем заниматься на пенсии? Или думать или ждать: мусорку, жену с работы, газеты, программу «Время».
Абросимов понимал тестя и очень жалел, что чужое время нельзя купить, а то бы покупал у тестя часов 5–6 ежедневно, к обоюдному удовольствию. Ё-моё! Пять-шесть часов!
Ведь это же 300–400 страниц литературы художественной или не менее 50 страниц специальной! За пять-шесть часов можно написать и отладить программу из десятков пяти-шести перфокарт, можно посмотреть 3–4 фильма! Ё-моё, и только…
Ну да ладно, будем иметь свой завтрак. Три возможности почитать книгу: утром, за завтраком, утром же, в автобусе (обратно он уж очень трясёт, вечером не почитаешь), ну и вечером за ужином, если повезёт. Правда, есть ещё очереди, но это статья особая — не каждый день, да нужно ещё, чтобы очередь была благопристойная, без давки.
Итак, Чинков в Москве…
Тесть бежит уже в штанах. Не будем иметь свой завтрак!
— Да вынесу я! — кричит Абросимов.
— Так машина уже стоит давно!
Пока она стоит, можно вынести мусор и позавтракать, и пообедать. Но идти надо, иначе тесть побежит сам выполнять долг перед семьёй. И это Абросимову аукнется: «А что тут говорить — скажет тёща в момент семейной бури — у отца два инфаркта было, а он вынужден мусор выносить по утрам!»
И ничего не скажешь — действительно он (т. е. Абросимов) распивал чаи, а он (т. е. тесть) тащился с ведром и одышкой с пятого этажа и обратно. Ну разве можно ей такой козырь дать? Бросай завтрак, закрывай книгу и шуруй. А пришёл — одетый, обутый — не разуваться же, чтоб чай попить; портфель под мышку и — вперёд!
07.32
Удача — награда за смелость! Чуть было не погиб под колёсами МАЗа, но успел заскочить в автобус. Выиграл минут десять, не меньше! И даже есть, где сесть. Три возможности почитать книгу — утром за завтраком, утром в автобусе да вечером за ужином. Итак, Чинков в Москве…
— Наше вам с кистями!
Ну это ж надо, а?! Зря жизнью рисковал. Лучше б опоздал да на следующем уехал.
— Наше вам с такими же! — кисло отвечает эсквайр.
— Ну, как дела?
— Да, помаленьку…
И т. д., и т. п…
7.57
— Ну ладно. Пока.
И Абросимов катапультируется из открытых дверей автобуса. Есть такой личный пунктик у Виктора П.: Отсюда ровно 30 минут ходу лесом до работы. Абросимов не знаком с системой СИ — всё на свете он измеряет временем. Виктор П. радостно подрагивает. За ночь выпал снег. Много снега. Тропы нет.
Бразды пушистые взрывая, Шурует по лесу эсквайр.Блажит инженер-программист, прокладывая путь в сугробах. Он в кримпленовых штанах (удобная вещь — купил и носи, а гладить не надо! И в зимних ботинках, в которые тут же набивается снег. Это придаёт особую прелесть. Вот, кстати, почему и эсквайр — сельский человек. Без этого ежедневного глотка природы Абросимов уже бы повесился давно. Не обвыкся с городом.
А кличка — как пристала на втором курсе, так и держится.
3. День
От автора. Ода программированию вообще и системному в особенности.
О, программирование!
О, наука, по эмоциональному заряду сравнимая с искусством!
О, искусство, в логической завершённости равное науке!
О, наука и искусство, заключённые в формы производства!
О, люди-полубоги, программисты, витающие в небесах логики, вдохновенно обучающие компьютеры играть в шахматы, летать в космос, управлять ядерными реакторами и ходить ногами! Их чела высоки, их черты одухотворены. Они идут вслед за телекамерой меж рядами накопителей на магнитной ленте и взволнованно рассуждают о проблемах искусственного интеллекта…
О, люди-боги, системные программисты! Программисты в квадрате!
Их чела ещё выше, их глаза ещё вдохновеннее, они знают всё, они создают и/или обслуживают программные системы, сложнее которых программных систем не бывает.
И, если электронщики врачуют тело компьютера — проводники и схемы, то системщики врачуют душу машины — программное обеспечение. Если электронщики — хирурги, — то системщики — психиатры.
08.32
Виктор П. Абросимов, эсквайр и психиатр, открыл дверь с табличкой «Программное обеспечение».
От автора. ПОЧЕМУ Я НЕ НАПИСАЛ ЭТУ ЧАСТЬ. (день)
В этой части я хотел живописать печальную и полную всяческих превратностей жизнь системного программиста. И уже написал было многое, да появилась статья Лишака в журнале «Знание-сила» (1984, № 8), в которой он описал всё это куда лучше и, главное, в той же форме, по минутам. Мне осталось лишь мысленно пожать ему руку да вот ещё припечатаю тут наброски: не выбрасывать же их, в самом деле!
08.34
Никого. Полчаса можно почитать спокойно. Если Художественную литературу можно читать по три раза в день, то для специальной — только вот эти полчаса, пока недисциплинированные пользователи притащатся на работу, получат результаты ночных прогонов да поковыряются в них минут двадцать — а потом пиши пропало! На части разорвут. Бывает, правда, машина (т. е. компьютер третьего поколения ЕС-1022) отдаст концы на день-другой и тогда становится тихо и хорошо.
Ладно. Погрузимся пока…
8.42
— Виктор Палыч! Гляньте, что с ней! Задачи стоят с трёх ночи!
О, чёрт!
От автора (12.00). Казалось бы — ну и что? Если этот рассказ на производственную тему, то сейчас должен быть показан конфликт. Ну, там — по старинке: молодой новатор или посвежее — с этакими стремительными совещаниями, деловыми хитростями и те де. Но увы, нету конфликта! Нет новаторов, нет консерваторов. Люди всё больше хорошие, делают своё дело, как могут — одни паяют, другие графики составляют, а какие — даже и программируют. И все при деле, и Виктор П. Абросимов. Работает больше многих, но и не больше всех. Ну, попробуй, напиши про него! Ни высоких свершений, ни ни грандиозных замыслов, и писать-то скучно. Нет бы герою выкинуть что-нибудь экстравагантное, как по телику — серий на цать! А он, герой, вместо того, чтобы идти на вы, идёт — в столовую!
13.44
Так. Теперь есть поводи на машину сходить. Укрыться там. Там табличка «Посторонним вход воспрещён», глядишь, кто и послушается.
А на лестнице, как всегда, дым столбом.
— Здорово, ребяты! — бодро говорит Абросимов, пожимая руки: — рад видеть вас на прежнем месте!
Если и есть на свете счастливые люди — так вот они. Абросимов диву даётся, откуда у них столько времени и тем для разговоров. Трепаться ежедневно по четыря-пять часов с перерывами на работу и обед — для этого нужна эрудиция и богатый жизненный опыт. На курсах Абросимов пробовал жить такой жизнью — его хватило на неделю, и то с пивом. А потом и рассказать было нечего.
А тут — насухо, не день, не два — годами! И не про Бермуды какие-нибудь на «за жизнь». Просто ни о чём, или обо всём помаленьку. Абросимов вообще им завидовал. Жизнь — под девизом «ноу проблем!». На работе — приятный разговор, для разнообразия можно немного поработать (а если программированием заниматься понемножку, нет работы приятнее этой). По выходным — рыбалка, или там охота, а на худой конец — пульку расписать, это уж как минимум. Вечером посмотреть футбол или атлетику, или там сухонького, или уж пивка; на сон грядущий побаловаться с женой или ещё с кем, а там на боковую. Ну, чем не жизнь? И книжные новинки — знают, и в театры ходят, и проживут жизнь бесмятежно, познав множество малых приятностей, безмятежно же помрут.
Мечта, да и только!
— Витя, а ты не помнишь, какие параметры у пиэлевской процедуры? Ну, меня интересует уровень оптимизации.
— Единица — мгновенно отвечает Абросимов. — Или ноль. Нет. Единица.
И пошло, поехало. Прорываться нужно было с ходу!
14.10
Любовь к машине — понятие не абстрактное. В студенческие годы Абросимов робко посылал ей (ЭВМ) пламенные взгляды издалека и передавал корявые программки, получая уничижительные ответы. Мечта была — её коснуться… Потом — несколько пламенных ночей, проведённых в машзале, когда он неумело, но неутомимо налаживал с нею отношения; волнуясь и путаясь, вводил задание, ждал ответа, дрожа от нетерпения…
Потом — ещё несколько машин, уже чужих и холодных — и вот законный брак. Отношения у Абросимова с его ЕС-кой вполне супружеские — обычно они друг друга не замечают, делают своё общее дело, друг друга понимают, а иногда и ссорятся: ЕС-ка, как женщине и полагается, может психануть ни с того ни с сего и замолчать надолго, а потом такого наговорит…
Ночью Абросимов обычно спит, но иногда вдруг нападёт на него — на пять-десять часов выбирается к машине и исступлённо что-нибудь отлаживает, а то нападёт на него охота распечатать все свои программы на белой бумаге. Словом, у самых надоевших друг другу супругов бывают вот такие вот медовые времена.
Нынче Абросимов только слегка похлопал её по крупу: «Пашем, старушка?». А вот это что такое — операторов нет, а на машине — Тоня.
— Неистребимая ты наша! — ласково, но грозно говорит ей Абросимов, — А ведь посторонним вход воспрещён!
— Да мне только тест пропустить!
Если присвоить машине пол мужской — то отношение Антонины к ней (и к нему) — это страстная любовь к чужому мужу. Тоня рвётся в машзал со всеми фибрами своей души. Если даже она не отлаживается, то просто сидит у пульта, или работает вместо оператора — жизнь без машины для неё лишена смысла. Операторам только того и надо — они тут же смываются в комнату отдыха. Выгнать Тоню из машзала невозможно. Однажды Абросимов рассвирепел и вынес её, взяв под мышку. Был скандал и слёзы, а через полчаса она опять вводила колоды, и столько в ней было дикой энергии, что Абросиов подумал: а что будет, когда она выйдет замуж? Где тот бедолага, который ходит и не знает, что его ждёт?
14.06
Прибыл паренёк из соседнего ВЦ и шеф велел Абросимову его обслужить. Соседи приобрели ленту с пакетом программ, а прочитать не могут. Нужно её переписать и перекомпоновать. Что и требуется от Абросимова.
Системщики образуют некую масонскую ложу — приди на любой ВЦ, представься системщиком, и твоя просьба — скопировать ленту или там прогнать тест какой-нибудь — будет выполнена незамедлительно. При этом тебя, правда, слегка потрясут и вытряхнут или программку какую-нибудь расхорошую, или процедуру, но ведь ты и сам такой же!
14.10
Как замечательно всё продумано у тех, кто делал эту ленту: есть инструкция, подробная и понятная, есть контрольный пример и т. д.
Осталось набить колоду перфокарт — и вперёд.
Однако не так просто всё оказалось. Инструкция, напечатанная на прекрасной белой бумаге, содержала три ошибки, и каждая ошибка стоила Абросимову сорока минут; когда программа, наконец, пошла, не стало хватать памяти, консоль сбоит, апостроф поставили не там… Уф!
16.45
О господи! Да когда же это кончится! Хоть бы домой скорей, что ли! Один за другим!
Счастливый человек Виктор П. Абросимов! Счастливый по определению: ведь дома ему хочется на работу, а на работе — домой!
4. Вечер
17.33
А теперь — сдуло! Окончен день трудовой.
Абросимов топает в магазин. Сегодня на его улице праздник — нужно купить молока. А значит — есть шанс узнать, что всё-таки делал Чинков в Москве.
Народцу, надо сказать, в очереди — ого-го! Один из немногих магазинов, куда молоко привозят вечером. Так что все сюда. И это не считая штатных бабусь, которых не менее сорока. Для них магазин — это клуб для тех, кому за шестьдесят. Весь день сидят они сидят на ящиках, батареях отопления, стоят у стеночки по очереди — согбенные и прямые, сухие и расползшиеся, интеллигентные и нет. Общаются.
В полвосьмого они уже здесь — занимают очередь за молоком, которое привезут не раньше шести вечера. Займут, пересчитаются. А с десяти — нужно сдать молочные бутылки, а с одиннадцати — «такие». Вот они и пересчитываются, и перезанимают, и переругиваются: «А, бабуня, ты же двенадцатая за молоком, а молочные сдавать — за мной, восьма!».
Магазин на обед — и они на обед. Похлебают супца, прилягут на час — и снова на работу! А вдруг чего привезут: колбасу, скажем, таллинскую или там распрекрасную рыбу морского окуня — и мигом они строятся в шеренгу по одному.
И так — часов до семи, пока с чувством выполненного долга не разбредутся они по домам. А там всё не так, как надо — и дети, не такие, как хотелось, и мебель неправильно расставлена — остаётся только сесть у подъезда и поделиться впечатлениями о близких и знакомых.
Море, океан времени! И на берегу его — Виктор П. Абросимов, истомленный жаждой.
Но — остановись, мгновенье: Чинков в Москве!
18.05
Как будто сигнал ВТ прозвучал: всё кругом ожило, забегало, и звук как будто на всю катушку включили — строиться!
Пришла машина с молоком.
Сейчас будут бегать с чеками, пропихиваться с сумками — не почитаешь. Да к тому же Абросимов знает, что будет дальше. Точно — грузчики, которые вот только что мелькали туда-сюда, загадочно исчезают, а заведующая, обыскав весь магазин, обращается к очереди, и не просто так, а со смыслом и значением:
— Мужчины! Есть мужчины или нет?
Абросимов ухмыляется и подаёт пример. Набирается ещё пяток настоящих мужчин. Абросимов, как старожил, ведёт их к машине. Там он — опять-таки, как старожил, выбирает себе самую чистую работу — выгружать из машины.
И — поехали!
Абросимов уже давно вывел из себя, что состоять в добровольном обществе охраны грузчиков — выгодно. Разомнёшься да ещё получишь без очереди. А ведь нормальному советскому интеллигенту, страдающему от гиподинамии, ох как необходимо размяться!
19.02
Абросиов тащится по лестнице.
Тащится он как минимум по трём причинам — физической, медицинской и психологической. Физическая причина заключается в том, что ему приходится совершать работу, связанную с подъёмом ста килограмм своего веса на пятый этаж (дело усугубляется сумкой с молоком).
Медицинская причина заключается в том, что Абросимова покинули силы. К вечеру он напоминает воздушный шарик — пшик и нету. Избыточный вес, гиподинамия плюс множество стрессов, больших и мальеньких.
Что же касается психологической причины, она очень проста — Абросимову очень не хочется домой. Он сейчас с большим удовольствием отправился бы в одиночку. Он иногда даже мечтает об одиночке — год-два побыть: книги там, поди, дают, бумагу тоже, а что ещё надо? Одно время Абросимов даже докапывался до знакомых юристов, за что дают одиночное заключение? И, узнав, огорчился — такое ему не потянуть.
19.08
Первое, что бросается ему в глаза в прихожей — это половики, а также палас. Всё это свёрнуто и увенчано выбивалкой.
Поскольку Абросимов практически не общается с тёщей на естественном языке, они используют в общении знаковые и ситуационные системы, сродни индейским или даже шпионским. Ну, увенчанные выбивалкой половики — не бог весть какой хитрый знак, есть и другие, наполненные более глубокими смыслами и более сильными страстями.
А сейчас — всё ясно — мелочь под мышку, палас на плечо — и вперёд!
Всю свою сознательную жизнь Абросимов не любил выбивать пыль, а также вытирать её. Цель любой уборки, считал он — это раскладывание предметов по местам, им надлежащим, а в случае, если таковое не определено, то его определение. При некоторой натяжке пыль можно определить как предмет, не находящийся на своём месте, и тогда вытирание её или вытряхивание обретало смысл, но натяжку эту Абросимов признавать не желал, хотя допускал, что она может иметь место. Выполнять же работу, не имеющую смысла, Абросимов не умел.
Впрочем, будь это ЕГО половики, лежавшие в ЕГО квартире, нашёл бы, наверное, Абросимов смысл, но тут половики были не половики, а — носители чужого духа, чужой воли, реальное напоминание о том, что его, абросимовский голос тут не требуется, даже совещательный. Его, Абросимова, просто ставят перед фактом, и всё.
Половики — это факт, и, постояв перед ними, Абросимов ощутимо заводится. Чтобы завестись получше, он углубляет мысль о том, что вот с утра ещё положили половики и ждали, пока он придёт, а сейчас ещё будут пялиться в окно, обыватели чёртовы, хорошо ли хлопает.
Так и есть — тесть выставился в окошке, и Абросимов завёлся уже до упора. То-то славно. А то ведь зевнул сегодня и не провёл профилактическую процедуру заводки ещё на лестнице.
Дело в том, что Абросимов человек очень отходчивый. И какие размеры не принимала бы холодная война между ним и тёшей, он иногда забывался и выставлял своё мяконькое. Тёща же всегда сохраняла высокую боеготовность. Точнее сказать, она, возможно, и войны-то и не чувствовала — чувствует ли танк, когда едет по своим делам и сминает по дороге кустарник, что он с этим кустарником воюет? С Абросимовым она обращалась немного хуже, чем с мужем своим или дочкой; во всяком случае их мнение её не интересовало в одинаковой степени, но они-то привыкши, а Абросимову — невмоготу.
Признавая своё бессилие перед сокрушительным врагом, Абросимов решил хотя бы смягчить удары — не рассиропливаться и быть готовым к отпору в любой момент. Потому, если шёл домой в прекрасном настроении, на лестнице не забывал припомнить какие-нибудь тёщины преступления, чтобы завестись. Дороги назад уже не было, только вперёд, сжав зубы и очертя голову.
19.20
Новое испытание — ужин. До свадьбы Абросимов весил 75 килограммов, играл в волейбол и занимался скалолазанием. Пожрать был не дурак, но негде было развернуться.
Тёща, которая на кухне разве что спит, с мужем-язвенником и дочерью, берегущей фигуру, никакого простора деятельности не имела. Зять же, жоркий и неприхотливый, был для неё бальзамом на сердце. Сначала зять отъедался после общаги, потом трескал по привычке, перевалив же за центнер, задумался и дал задний ход. Пожалуй, тут первые семена раздора и посеялись — вряд ли тёщу могли обрадовать такие абросимовские начинания:
— не есть после семи вечера
— ограничиться двумя поварёшками супа (вместо лохани)
— съедать не более сорока пельменей за раз.
И т. д.
Сейчас же, особенно подзаведясь, Абросимов вообще считал, что тёща специально сокращает срок его жизни, перекармливая, что… В общем, куда там Дрюону с его детски-наивными злодействами!
Абросимов всегда норовил опоздать к ужину, чтобы нагрести себе не больше, чем нужно. Да ещё — мечта голубая — почитать за ужином! Но сегодня — тарелка супа уже ждёт, дымясь, да плюс полжаровни картошки.
19.25
Ладно, хоть кухня пуста. Может, удастся почитать?
Не удастся. Когда Абросимов, переодевшись, идёт на кухню, то застаёт там жену и сына: по нему соскучились. Абросимов хлебает суп и слушает текущие новости с детского фронта: сколько раз и при каких обстоятельствах его наследник описялся, и как он засыпал, и вот пахи у него покраснели (тут Абросиомв вставил: «А без штанов надо держать!»), и так далее. Абросимов подробности не воспринимал, кивал головой, впитывая общий фон: всё было, как обычно.
В ответ он выплеснул свои скудные впечатления о работе. Жена тоже кивала; только, когда он повествовал о нахальной Антонине, некстати совершенно вставила рассказ о том, как Петька не хотел сосать днём.
Всё нормально. Оба высказались, что оба друг друга не слышали, разве это важно? Да и было ли что воспринимать? Ну, вчера Петька описялся восемь раз, а сегодня — девять. Ну и что? Информации нуль, но ведь не информацией обмениваются супруги.
Пик-пик-пик — всё нормально — подаёт сигнал один.
Пик-пик-пик — всё нормально — отвечает другой.
Все системы работают нормально. Самочувствие членов семьи хорошее. Координационно-вычисли… Тьфу!
А, кстати, ужин уже поспешно уничтожен.
19.40
Теперь пора общаться с сыном. Но не сразу. Абросимов представляет из себя спушенный воздушный шарик. Единственное, что ему хочется сейчас — это лечь и закрыть глаза. Абросимов же младший, напротив, бодр и деятелен, но это ненадолго: минут через сорок он начнёт ныть и скулить, но продержаться надо будет до девяти — если уложить раньше, он проснётся в двенадцать и всю ночь будет перемежать «агу» с рёвом. Это мы уже проходили. Нужно передохнуть перед этим испытанием.
Виктор П. совмещает лёд и пламень простого: он снимает с Петьки ползунки (влияние Никитиных!), кладёт его на кровать, а сам ложится с краю, образовав нечто вроде манежа. Пока сын ползает там, тыкаясь слюнявой мордочкой, можно немного отдохнуть.
Но отдых ли это?
За дверью гремит, орёт и содрогается телевизор на первой программе. За стеной, с другой стороны, соседи смотрят вторую программу, и тоже на полную катушку.
От автора. Антиода телевизору.
О, телевизор!
О, времяубийца, душегуб, конь троянский!
Что перед тобой атомная бомба, которая гробит за раз несколько тысчонок душ? А ты — не махом, но надёжно сосёшь миллионы душ, пока от них не останется одна хитиновая оболочка.
Когда я вижу работающий телевизор, рука моя тянется к пистолету. Которого у меня, увы, нет.
Но есть единомышленники — и да здравствуют они — от гарднеровского старика, разрядившего в экран дробовик, до нашего, родного, шукшинского, метнувшего сапог в голубого змия.
Есть сильные люди — не купившие, продавшие, выбросившие на помойку дурацкий этот ящик. Они сильны, поскольку избавились от него. Они слабы, поскольку не могли не смотреть его, пока он у них был.
Я же, с открытым забралом и лицом к лицу, имея телевизор, не смотрю его. Месяц, два и три — но вот, по болезни ли, по недомыслию ли, или же по усталости, попадаю в зону телевизорного поражения и смотрю:
— смотрю про тех знатоков, которые ведут следствие про тех, которые эрудиты
— смотрю концерты, конкурсы, заставки и зарисовки.
— смотрю сериалы в любом порядке и с любого места.
— смотрю, смотрю и на глазах становлюсь тем самым видиотом, и вижу, в кошмаре, как в голубую дыру затягивает останки моего интеллекта, и так неделю, две, три… Хва-а-а-тит!
И выныриваю.
Но сколько утопших!
Спасите наши души…
20.01
Итак, с одной стороны тесть смотрит первую программу. Тесть глуховат и к тому же включает предельную громкость.
С другой стороны соседи смотрят вторую программу. Эти тоже крутят ручку громкости, пока не упрётся, но не от глухоты, а от натуры. Соседи вообще люди с богатой натурой. Иногда кажется, что их там на порядок больше — могут ли трое регулярно выдавать такое количество децибел? Папа орёт на маму, мама кричит на папу, дочка трёх лет визжит по мере своих слабых сил, и всё это при орущем телевизоре.
В среднем каждые двадцать минут у них с грохотом падает что-нибудь, а по субботам и кто-нибудь: обычно жена, которая, как в каком-нибудь боевике, в пылу ссоры от хорошего удара летит, живописно ломая мебель на пути картинно оседает где-нибудь у стенки.
И не день, и не два. И не год даже.
Всю жизнь.
А тут всё тихо, если не считать телевизора. Тут интеллигентные люди живут и ненавидят друг друга тихо и культурно.
20.05
Свои децибелы ближе к сердцу. Абросимов заменяет себя на должности манежа под подушкой и врубает магнитофон. Сначала тихо, потом ровно настолько, чтобы заглушить хотя бы первую программу.
20.10
По второй программе «за день мы устали очень».
Странно. Странно не то, что устали, а то, что поют. Значит, часы отстали как минимум на пять минут. Это замечательно. Заветный двадцать один час приблизился на пять минут.
Ещё часочек, и свобода Нас примет радостно у входа.Пора уже воспитывать детёныша.
Ну что, Петя, в космос полетим?
Сын радостно сучит ногами, машет руками и в немом восторге таращит глаза.
Пять, четыре, три, два, один, пш-ш-ш-ш!
А как Петя прыгает ножками? Вот так! Вот так! Давай-давай!
20.30
Уф! Руки отваливаются! Пора переходить к спокойным играм — скоро спать.
Петя, где книжки? Ух, какие книжки! Петя вырастет, будет читать книжки!
А вот кружка! С петушком! Петина кружка! Петин петушок!
Ну и так далее. И посмотрели на улицу, где машинки, и посмотрели паровозик игрушечный: всё полезно для детского развития.
20.45
Допрыгались.
Никитины скромно умолчали о том, куда какают их дети, когда бегают с голыми попами. Точнее, у них-то они, начиная с роддома, просятся на горшок, а Петя Абросимов в свои пять месяцев ещё не научился.
И поэтому у эсквайра полная рука того, что обычно в руки не берут. Хорошо, что хоть ладонь успел подставить.
Теперь нужно идти через вражескую территорию.
Абросимов локтём открывает дверь — децибел становится заметно больше. Все на своих боевых позициях — тесть у телевизора, тёща на кухне — просто так сидит.
Перебежка. В санузле свои. Жена полощет, нагнувшись над ванной, и поза её вызывает у Абросимова мгновенное желание. Но он уже знает, что к тому времени, как до этого дойдёт дело, придётся выбирать между двумя удовольствиями и победит, скорее всего, удовольствие поспать лишний часок. К тому же, Пётр Викторыч имеет манию просыпаться в самый неподходящий момент, а если и не проснётся, то повздыхает, поворочается, покряхтит: все эти перерывы, замирания приводят к тому, что, как бы хорошо всё ни начиналось, заканчивается скучным выполнением долга — не бросать же начатое дело!
Так что — «с етим делом мы покончили давно!»
И Абросимов, наступив на горло своей песне, бодро призносит:
— С детьми до года вне очереди!
20.52
— Ну ты корми тогда, — говорит Абросимов, - «а я дополощу».
Эсквайр лелеет две надежды: во-первых, что жена утолкает Петьку спать, а, во-вторых, может, удастся остаться в своём маленьком Эдеме.
Санузел — это абросимовский кабинет, рай в миниатюре, островок безопасности.
Остров этот Абросимов открыл, будучи сражён профессиональной болезнью хороших программистов. Плохие программисты мало думают, поэтому часто бегают на машину, исправляя ошибки в программе. Хорошие же программисты обдумывают результаты прогона на машине дольше, а на машину бегают реже. Это положительно влияет на сроки сдачи работ, но ухудшает перистальтику.
Так вот, болезнь эта открыла глаза Абросимову и указала ему светлый путь. Даже излечившись при помощи лесных своих прогулок, он стал симулировать, морщиться, кряхтеть, а всё затем, чтобы запереться там и наслаждаться тишиной и покоем, да поглощать свежую газету.
Стирка пелёнок — тоже в том же Эдеме — любимое абросимовское занятие. Воду он врубает на полную, чтобы заглушить первую и вторую программу. И при деле — свободен!
Иногда, в моменты обострения семейной обстановки, Абросимов норовит ненароком затеять стирку попозже, когда тёща легла спать. А кто что скажет — человек делом занят, а что громко — так вынь бревно из своего глаза — кто в шесть утра радио на всю катушку врубает?
«Квартирный вопрос испортил человечество».
Я бы высек эти слова в мраморе.
20.53
Фигу с другою, любезный Виктор Палыч! Покормить-то Вера покормит, а укладывать всё равно тебе!
Ладно, хоть пополоскать — минут десять в Эдеме.
21.07
Алгоритм 15. Укладывание спать Петра Викторыча Абросимова.
1. Покормить.
2. Петь песни с качанием на руках до тех пор, пока он не закроет глаза.
3. Качать на руках с мычанием, считая про себя до 100.
4. Качать на руках молча, считая про себя до ста.
5. Держать на руках без качания, считая про себя до 100.
6. Положить в кроватку и досчитать до 33.
Примечание. 1. В пунктах 3–5, если объект открыл глаза, счётчик сбрасывается на нуль.
2. Если на любом пункте объект начинает шевелиться, возврат к пункту 2.
Жена использует несколько другой алгоритм (15а): всё то же, но песня поётся вплоть до пункта 6.
Вечером Абросимов поёт сыну песни на родном языке, например, такую:
Слониха, слонёнок и слон Устали стоять в зоопарке И в море уплыли на синей байдарке Слониха, слонёнок и слонВ ней восемь куплетов, и можно петь сколько угодно раз. А иногда, в минуты депрессии, он обращается и к Высоцкому:
Жил я славно в первой трети… Или даже Сам виноват, и слёзы лью, и охаю…Но всё это уже под соответствующее настроение.
21.34
Сын спит — не спит, а сам Абросимов уже клюёт носом. Свобода наступила, но удастся ли ею воспользоваться? Время после девяти — драгоценнейшее. Сейчас — попить чаю с женой: не спеша и любовно, а затем — бог даст, и почитать что-нибудь серьёзное. За чаем Абросимов читает Куваева. Жена тоже читает: всё, что можно было сказать, сказано, можно и помолчать.
22.08
Однако, сил хватит только на то, чтобы доползти до кровати. Абросимов кидает прощальный взгляд на стеллаж: может быть завтра доберусь?
Пока разобрали постель, пока успокоили Петьку, который вдруг заорал спросонья, пока приготовили всё к ночной вахте: термос, пелёнки и прочее — уже: 22.44.
Абросимов лёг на правый бочок, уложил руку на женином бедре — не столько от обуревавших чувств, сколько от тесноты — и ухнул мгновенно с сон.
00.35. Или, если угодно, 24.35
00.36. Скорей бы утро, да на работу! — с такой мыслью просыпается Виктор П. Абросимов, эсквайр, от толчка жены.
1980
Комментарии к книге «Хронометраж», Алексей Бабий
Всего 0 комментариев