«Жозефина»

Жаклин Сьюзанн Жозефина

Глава 1. ЗНАКОМСТВО

В то утро я поднялась ни свет ни заря и поспешила включить телевизор. Это было 20 февраля 1962 года. Все радиостанции и телевизионные каналы передавали сообщение о том, как полковник Джон Гленн, оставив за собой огненный смерч, ворвался в космическое пространство. Страна затаила дыхание и приготовилась к длительному бодрствованию, дабы не пропустить ни единой подробности этой захватывающей одиссеи. Что же касается Жозефины, то она только мельком взглянула на экран и опять погрузилась в сон.

Дело в том, что Жозефине доподлинно известно: это пустая трата времени, сил и денег. Нам не угрожает никакая другая держава. Нас не спасет никакой космос. Потому что мы уже частично порабощены, а в скором времени полностью попадем в плен к новой Расе Господ. И Жозефина по праву принадлежит к этой привилегированной расе, которая исподволь прибирает нас к рукам, а в недалеком будущем завоюет всю планету.

Так что нет ничего удивительного в том, что на первых порах Жозефина и ее соплеменники могут благодушествовать, созерцая нашу нелепую возню с ракетами и атомными бомбами. Жозефина точно знает: для того чтобы одержать убедительную победу, недостаточно бомб и ракет. Раса Господ наделена высшим разумом. Нежная любовь и беззаветная преданность – ее главное оружие.

Каждую минуту члены этой могущественной организации проникают во все крупные города Соединенных Штатов и Европы. Некоторые просочились даже за «железный занавес». Они запросто появляются в дипломатических гостиных, присутствуют – ушки на макушке – на сверхсекретных конференциях. А в Вашингтоне распространился слух о том, что одна из них, красавица с черной, как вороново крыло, шевелюрой – частая гостья в будуаре известного и весьма влиятельного сенатора.

Так что наплюйте на бомбы, забудьте о космической гонке. Слишком поздно. Все уже схвачено, я чувствую это по себе. И что самое смешное – меня это ни капельки не волнует. Я палец о палец не ударила, чтобы оказать сопротивление. Напротив, подобно другим, брожу с глуповатой улыбкой на устах, счастливая пленница крошечного представителя Расы Господ – французского пуделя.

Не исключено, что вы надеетесь устоять. В таком случае вы – убежденный собаконенавистник. Вы неуязвимы для их чар. Вас не умиляет их преданность.

Хотите пари?

Возьмите хотя бы моего мужа, Ирвинга Мэнсфилда. Он уроженец Бруклина, имеет ученую степень и творческую профессию (Ирвинг – телепродюсер), удачлив в делах и горазд на всевозможные выдумки. Во время второй мировой он служил в военно-воздушных силах, а в мирное время сражался врукопашную с рекламным агентством на Мэдисон-авеню, спонсорами парфюмерных фирм и даже однажды принял вызов союза музыкантов. У него за спиной две язвы и пять лет близкого знакомства с Артуром Годфри. Так что можете сами убедиться: он принадлежит к ярко выраженному типу прирожденных лидеров и меньше всего склонен к зависимости от какой-то козявки.

Если покопаться в его детских и юношеских годах, вы не обнаружите там ни малейшего намека на склонность к подчинению. Он абсолютно чист и ни разу не запятнал себя дружескими отношениями с какой-нибудь псиной. В его прошлом невозможно отыскать упоминание о шумной возне с кем-либо по кличке Пират либо Пятнистый. Никто из его соседей не замечен в регулярном посещении Вестминстерской собачьей выставки. Хотя Ирвинг не отрицает, что время от времени в их квартал забредало какое-нибудь четвероногое. Только не пудель. Окажись поблизости что-либо отдаленно напоминающее пуделя, мать Ирвинга не преминула бы приготовить из него жаркое.

Вот как обстояли дела с Ирвингом в юном возрасте. Потом он вырос, переехал в Манхэттен, поступил в колледж и стал тем мужчиной, каким вы его знаете. Это был долгий, суровый период его жизни, не согретой привязанностью какой-нибудь собаки. Впрочем, случалось, что, заходя в рестораны «Двадцать одно» либо к «Сарди», он натыкался на маленькое мохнатое существо с ошейником, украшенным самоцветами. Но ему никогда не приходило в голову назвать «это» собакой.

Мой собственный опыт по части общения с собаками столь же скуден. Я выросла в предместье Филадельфии, и, к сожалению, мне выпало на долю водить дружбу с девочками, чьи отцы владели нефтяными скважинами либо принадлежали к клану Капоне, а посему эти несчастные создания были обречены кататься верхом на пони с Шетлендских островов. Так что, сами понимаете, мне приходилось имитировать чреватые травмами приступы эпилепсии. Кончилось тем, что мои родители и я поладили на коте персидской породы. Я привязалась к этому красавцу и посвятила ему две недели своей молодой, цветущей жизни. Однако вскоре неблагодарное животное, даже не попрощавшись, слиняло вслед за какой-то облезлой кошкой. Надеюсь, они жили долго и счастливо, потому что больше ни разу не попались мне на глаза. Эта измена явилась для меня таким ударом, что я исключила мир животных из сферы своих жизненных интересов и перенесла все свое внимание на толстого мальчика по имени Герман, который видел во мне чуть ли не Мисс Америку. Вот так и прошло мое детство. Никакой четвероногий друг не провожал меня из школы домой. Это была прерогатива Германа или его очередного заместителя.

Наконец я явилась в Нью-Йорк – молодая, подающая надежды актриса, полная честолюбивых замыслов. А, как известно, молодые талантливые актрисы в первые годы больше топают пешком, чем играют на сцене. С девяти утра до пяти вечера они ухитряются обегать весь Бродвей в поисках продюсера или агента, который мог бы заинтересоваться ими.

Так что, сами понимаете, меня отнюдь не прельщала перспектива дополнительной нагрузки по выгуливанию какого-нибудь четвероногого. А когда я наконец кое-чего достигла и могла выкроить время для собаки, подвернулся Ирвинг.

Теперь вас ждет краткая, но исчерпывающая справка о нас с Ирвингом. Никаких разоблачений, связанных с тайной рождения. Никаких скрытых пороков. Просто два зрелых человека с сильными характерами, спаянные общей судьбой и общей профессией, заядлые обитатели гостиничных номеров, вечно курсирующие между Нью-Йорком и Калифорнией. Мы ни в чем не нуждались – ну разве что в более просторной кухне и дополнительном сне.

Но уж в чем мы точно не нуждались, так это в пуделе.

Глава 2. КАК Я ПОПАЛАСЬ НА КРЮЧОК

Хотела бы я иметь право сказать, что это была чистая случайность или неисповедимая превратность судьбы. Что-нибудь вроде того, что я, мол, шла себе мирно по улице и за мной ни с того ни с сего увязалась бездомная собачонка. Но, во-первых, брошенные собаки не имеют обыкновения разгуливать по аллеям Центрального парка. А во-вторых, если бы за мной и впрямь увязался чей-либо заплутавший любимец, очень скоро за моей спиной раздались бы истошные вопли его хозяйки (или хозяина) и полицейские свистки. Так что если вашему взору представится такая картина: пудель тащится по пятам за каким-нибудь бедолагой, знайте – бедолага сам, по доброй воле, сунул голову в петлю. Потому что пудель не станет шнырять в поисках жертвы. Жертва сама гоняется за пуделем.

А самовлюбленной личности, которая до сих пор не разделила все доступные ей мирские радости общения с пуделем и убеждена, что этого не случится впредь, я скажу лишь два слова в качестве дружеского напутствия:

– Будьте бдительны!

Иначе это свалится на вас как снег на голову. Достаточно одной-единственной встречи, и – хоп! – вы уже ощутили в себе «призвание», иначе говоря, горячее стремление бросить весь мир к четырем собачьим ногам и посвятить свою дальнейшую жизнь заботам о пуделе.

То был обычный, ничем не примечательный день, такой же, как все остальные. Я пообедала со своей приятельницей Дороти Стрелсин, а после этого мы поехали к ней. Дороти хотела продемонстрировать мне свои новые приобретения из области живописи. Не успела она открыть дверь, как прямо ей под ноги бросилось крохотное мохнатое существо и принялось выражать свою радость, становясь на задние лапки.

– Это Шалун, – нежно проворковала Дороти, беря на руки восторженное создание весом не более трех фунтов, которое в тот же миг начало покрывать ее лицо пылкими поцелуями. Я совершенно обалдела и добрых пять минут молча пережидала столь бурное изъявление любви. Наконец Дороти опустила собачку на пол, и мы прошли в гостиную, где Шалун снова принялся гарцевать перед нами на задних лапках, повизгивая от удовольствия. Муж моей приятельницы Альфред на мгновение оторвался от своего чтива, чтобы буркнуть: «Привет, дорогая! Привет, Джеки», – и снова уткнулся в газету, что абсолютно естественно и свойственно всем без исключения мужчинам.

К примеру, если я поздно возвращаюсь домой и Ирвинг смотрит теленовости, он никогда не выдавит из себя: «Привет, дорогая!» – даже не заметит моего присутствия до тех пор, пока там, в ящике, Чет не пожелает доброй ночи Дэвиду, а Дэвид не произнесет в ответ: «Спокойной ночи, Чет!» Только тогда мой супруг повернется ко мне с дежурной улыбкой и откроет рот для вышеозначенного приветствия.

Не то чтобы я что-то имела против слов: «Привет, дорогая!» Наоборот, их приятно слышать. А муж и вообще незаменимая вещь в доме. Но после того как я своими глазами видела встречу Дороти с Шалуном, мне захотелось чего-то не менее фанфароподобного. Чтобы и мне кто-либо со всех ног бросался навстречу с восторженными поцелуями, а потом неотвязно следовал за мной по квартире. Ирвинг при всей своей любви, органически не способен выделывать вокруг меня подобные па. Просто он не так устроен.

И я стала задумываться. Предметом моих размышлений стали пудели. Дошло до того, что при виде пуделя я всякий раз останавливалась и провожала его взглядом.

Чем дальше, тем больше я убеждалась в непреложной истине: каждый без исключения пудель боготворит своего хозяина. Вам наверняка приходилось наблюдать этот взгляд, полный слепого, нерассуждающего поклонения. Так начинающий художник взирает на полотно Рембрандта или Тициана. Так Лиз Тейлор смотрит на Ричарда Бартона, а Заза – на норковое манто.

Я повадилась заглядывать в витрины зоомагазинов – отнюдь не как праздный зевака. Я ощутила себя потенциальным покупателем. Будем смотреть правде в глаза: я попалась на крючок!

Мне по сей день трудно объяснить, как они этого добиваются. Возможно, это явление из области массового гипноза. Пудели ни на грош не верят в реальность атомной угрозы. Их кредо: «Умные и обаятельные завоюют весь мир!»

Я начала всерьез охотиться за пуделем. Это было непросто. Собака не какой-нибудь «роллс-ройс» или соболья шуба, а нечто, вернее, некто, с кем вам придется долгие годы жить бок о бок. Заметьте, я сказала «вам придется», потому что сами они определенно не собираются приспосабливаться к нашему образу жизни.

Я сразу же столкнулась с двумя серьезными трудностями.

Трудность первая.

Покупка пуделя, скажем, в магазине Вулворта, сильно отличается от приобретения канарейки. Пудели стоят от ста до шестисот долларов.

Выход.

Нужно отказаться от привычки раз в неделю принимать массаж. Каждый сеанс обходится в десять «баксов». За год я сэкономлю пятьсот долларов. Это не только даст мне возможность приобрести пуделя, но и обеспечит маленький годовой доход для его безбедного существования. Моей фигуре ничего не сделается – пудель сам позаботится об этом. Известно, что собаку необходимо регулярно выгуливать. Мы будем вместе совершать замечательные пешие прогулки по свежему морозцу в Центральном парке, карабкаться на холмы, собака станет гоняться за голубями, я – за собакой. Так что все будет в полном порядке!

Трудность вторая.

Ирвинг.

Ирвинга трудно причислить к любителям животных. И если на свете есть порода собак, к которой Ирвинг относится с наименьшей симпатией, так это именно пудель. Он не забывал упоминать об этом всякий раз, когда соответствующая особь попадалась нам на глаза. Там, где мы живем, пуделей больше, чем людей.

Выход.

Его нет.

Прожужжать все уши? Обратиться к молитве? Закатить истерику?..

Итак, в марте 1954 года я пустилась на поиски ничего не подозревающего представителя Расы Господ, который согласился бы владеть мною.

Глава 3. ПОИСКИ

Первые шаги. Узнать все о данной породе.

Процедура. Сойтись с несколькими владельцами собак. Они охотно беседуют на эту тему. По правде говоря, других тем для них просто не существует.

Предостережение. Избегать владельцев других собак.

Иллюстрация. Одна моя приятельница, хозяйка йоркширского терьера, способна часами объяснять, почему пудель «не котируется». Хозяин таксы станет расписывать достоинства именно этой породы. И в довершение ко всему, всегда найдется паршивый тип, который примется на коленях умолять вас купить единственно заслуживающую внимания собаку – боксера.

Вам только и останется, что беспомощно глазеть на отчаянно пускающий слюни предмет его гордости и выслушивать чепуху вроде того, что «боксер – это собака для настоящих мужчин». И не стоит недооценивать сообразительности этого монстра. Потому что в разгар беседы он вдруг пожелает скрепить сделку тем, что неожиданно прыгнет вам на колени и запечатлеет на вашем лице противный мокрый поцелуй. Единственное, что вы можете сделать, это кротко высвободить свои нос и рот из его мягких челюстей и чистосердечно засвидетельствовать неотразимое обаяние этого чудовища. Вряд ли у вас есть выбор: ведь он вдвое крупнее вас!

Итак, все, что вам остается, это ловчить. Пообещайте хорошенько обдумать это предложение и незаметно отступайте к ближайшему выходу. Погладьте громадину по голове, выскользните за дверь – и спасайтесь бегством! Но даже если вы осторожны и держитесь поближе к владельцам пуделей, обстоятельства могут сложиться самым неблагоприятным для вас образом.

Вас буквально забросают советами. Каждый считает себя крупным специалистом. Каждый доподлинно знает адрес единственного подходящего питомника в Уэстчестере, Дарьене или штате Нью-Йорк. У каждого – чистопородный пудель, настоящее чудо с документами, удостоверяющими, что он происходит от знаменитого Петит-Шери, чемпиона Англии, Франции и Западного Берлина.

Если бы эти метрики не были фальшивыми, получалось бы, что вышеупомянутый чемпион не только заткнет за пояс короля Фарука по части плодовитости, но также может похвастать отвагой и неотразимостью покойного Эррола Флинна и гормонами Чарли Чаплина.

Конечно, если у вас все в порядке с головой, вы не станете никого слушать. Просто создадите в уме желаемый образ пуделя и отправитесь на поиски. Что же касается меня, то я слушала всех и добросовестно вникала во все премудрости насчет размеров, конституции, окраса…

Я пришла к окончательному решению методом исключения. Королевский пудель достигает слишком больших размеров. Вряд ли он поместится на нашей двуспальной кровати.

Карликовые собачки бывают совершенно очаровательны. Вспомните Уилбура, выигравшего первый приз на выставке в Мэдисон-сквер-гарден. К сожалению, не все они похожи на Уилбура. Во всяком случае, те, что попадались мне на улице, имели такой вид, будто у них не в порядке щитовидная железа. К тому же я была не в восторге от их окраса.

Озарение снизошло на меня в вестибюле нашего отеля, когда я увидела Талулу. Она сидела на коленях у коридорного и лизала его руку, а он ласково почесывал у нее за ушком. Это была белоснежная особь с черной бородкой и черным ухом. Как раз то, что мне нужно! Ярко, но не кричаще.

Я спросила коридорного, где он ее купил.

Юноша с явным неодобрением посмотрел на меня.

– Миссис Мэнсфилд, Талула – неплохая собака и все такое. Но вряд ли она вам подойдет. Она же бракованная.

Я не поняла, что значит «бракованная», и решила, что речь идет о какой-нибудь болезни. Так и вышло. Только болезнь оказалась социальной и носит название «снобизм».

Известно ли вам, что и среди собак существует сегрегация? Я лично считаю это возмутительным, но кто я такая, чтобы идти против Американского клуба собаководов (сокращенно АКС), который ни за что не позволит разношерстному пуделю попасть на выставку? Пудель обязан быть полностью черным или полностью белым, коричневым, серым, шоколадным, абрикосовым – лишь бы какого-нибудь одного цвета.

Наверное, первоначально все пудели были белыми, черными, ну, может быть, еще коричневыми. Вот три основных цвета. (Могла ли норка думать, что в процессе селекции она станет цвета лаванды?)

То же самое с пуделями. Они жили себе – белые, черные, коричневые, – пока какому-то селекционеру с пылким воображением не пришло в голову вмешаться в естественный ход вещей. И он скрестил черного с белым. Вуаля! Родились серые дети. Тогда он скрестил серых с белыми. Угадайте, что получилось? Серебристо-серые! Белый с коричневым дали потомство цвета какао. Естественно, на каком-то этапе должен был появиться брак: белый экземпляр с коричневым ухом. Зато его братик и сестричка вышли априкотами – натурального абрикосового цвета. Приходилось идти на издержки. Разумеется, это не значит, что бело-коричневый симпатяга непременно подлежал утоплению или его бросали одного в сердце пустыни. Не стоит понимать так буквально. В конце концов, его тоже можно держать как домашнего любимца, но до конца своих дней он останется не признанным Американским клубом собаководов. А это знаете, какая моральная травма для бедной псины? Даже если хозяин скрывает от нее такое пятно в ее биографии, первый попавшийся горластый пудель на улице не задумается выложить ей правду-матку!

Находятся подвижники, которые уходит в глубокое подполье, дабы избежать нежелательных встреч. Иногда они забрасывают петициями своего сенатора, требуя равноправия для разношерстных пуделей.

Однако на данный момент о каком-либо прогрессе в умонастроениях АКС говорить не приходится.

Остается добавить, что пятнистые экземпляры встречаются чрезвычайно редко; их не очень-то любят выставлять в зоомагазинах.

Пришлось исключить их из списка.

Черного пуделя я не хотела, а белого трудно содержать в идеальной чистоте. Коричневые не вызывали в моей душе ни малейшего трепета. Оставались еще абрикосовые, серебристые, бежевые и даже цвета фуксии.

Я приняла окончательное решение, когда познакомилась с Растяпой. Это был очаровательный, ухоженный экземпляр с серебристой шубкой. Его хозяйка, Эдит Катлоу, заверила меня, что мать Растяпы примерно через семь месяцев принесет новых щенков, а пока я могу записаться на очередь. К несчастью, я не отличаюсь особым терпением и не умею довольствоваться своей фамилией в списке. Меня не устраивает сидеть сложа руки и ждать, когда родится мой пудель. Я просто нутром чуяла: в этот самый момент он уже где-то существует и ждет, чтобы я нашла его. Что я и собиралась сделать.

Естественно, мне хотелось, чтобы это был «он» – парень-холостяк, способный заменить Ирвингу сына и товарища. А не какая-нибудь барышня, которая того и гляди превратит его в дедушку – и не один раз.

Глава 4. ПУДЕЛЬ И Я

После того как я познакомилась с Растяпой и окончательно определилась относительно размеров и окраса, я была уверена, что дальше все пойдет как по маслу. В один прекрасный день я, пританцовывая, выйду из дома с чеком в одной руке, а вернусь с пуделем в другой.

Однако все оказалось гораздо сложнее. Я узнала, что собаки, выставляемые в витринах зоомагазина, предназначаются в основном для туристов, а «свои» наведываются в специальные питомники.

Поэтому я взяла список и, сев за телефон, стала методично названивать в алфавитном порядке. Моей первой собеседницей оказалась миссис Аддисон из Уэстчестера. Я сообщила, что хотела бы подъехать вечерком и выбрать очаровательного серебристого пуделя.

– Минуточку, – остановила меня миссис Аддисон.

Как выяснилось, прежде чем разрешить мне бросить взгляд на вожделенного пуделя, она намерена задать мне несколько вопросов из числа рядовых. Например: кто может меня рекомендовать? Каково мое вероисповедание? Как я отношусь к сенатору Барри Голдуотеру?

Я уже решила, что справилась с экзаменом, как последовал новый вопрос: собираюсь ли я демонстрировать пуделя? Я заверила миссис Аддисон, что, конечно, буду показывать его всем знакомым. Не для того же я его покупаю, чтобы прятать в кладовке.

Это привело миссис Аддисон в состояние некоторого раздражения, и она покровительственным тоном уточнила:

– Я хочу знать, будет ли собака участвовать в шоу?

Мне польстило, что, по-видимому, миссис Аддисон видела меня в телепередаче и даже принадлежала к числу моих поклонников. Но почему люди вечно лезут не в свое дело? Наверное, мне самой решать, есть у моего пуделя актерские способности или нет. Поэтому я осторожно ответила, что, возможно, он и будет изредка появляться вместе со мной на телеэкране, однако в настоящий момент я не готова дать ему на подпись составленный по всем правилам контракт.

Миссис Аддисон проворчала, что вовсе не имела в виду телевизионные шоу. Далее следовала бессмертная фраза:

– Мы с мистером Аддисоном ни за что не потерпим телевизор в доме. Даже наши дети считают это бессмысленной тратой времени.

Потом эта милая женщина популярно объяснила, что под шоу она подразумевала собачьи выставки. И состязания на ринге.

Пришлось признаться, что мои представления об этом виде спорта не идут дальше телефильмов о Лэсси и я предпочла бы этим ограничиться.

Даже по телефону чувствовалось, что миссис Аддисон пришла в сильное возбуждение. По-видимому, ее душил гнев, потому что когда она заговорила, я услышала какое-то бульканье.

– Если вы не собираетесь его выставлять, зачем вам нужен пудель из питомника Аддисонов?

Когда я ответила, что для своего удовольствия, она повесила трубку.

Что ж, пришлось вернуться к моему алфавитному списку. Когда я дошла до буквы «В», мисс Восгоув попыталась мне втолковать, что если я мечтаю о домашнем любимце, мне лучше всего завести канарейку.

Я чувствовала себя совершенно измочаленной, когда наконец, добралась до мистера Зюссмана. Он также настаивал на выставках, но, будучи от природы добрым человеком, к тому же ничего не имевшим против телевидения, попытался объяснить мне, какое это удовольствие – принимать участие в собачьих выставках. Здесь нет ничего сложного.

Мне ничего не оставалось, как слушать. Он шел последним в моем списке.

Насколько я поняла, порядок такой. Первым делом вы регистрируете животное в АКС (как ни сокращай это название, а без него никуда). Необходимо предложить на выбор несколько имен. Потому что если так уже назвали какую-нибудь собаку, ваш номер не пройдет. Имена не должны повторяться.

(С этим-то я как раз согласна. У Гильдии актеров и Ассоциации театральных деятелей те же правила.)

Далее следует школа, сообщил мистер Зюссман. Собака должна научиться правильно двигаться.

(Все те псы, что попадаются вам на улице, только думают, что умеют двигаться. На самом деле они жалкие дилетанты в сравнении со щенками, окончившими школу.)

Необходимо держать хвост под определенным углом. И голову – соответствующим образом. Есть несколько видов походки: прогулочная, рысь… На их освоение уходит около шести месяцев.

Я слушала и со всем соглашалась, время от времени подбадривая мистера Зюссмана восклицаниями типа: «Да что вы говорите!» или «Как интересно!». В конце концов, это не слишком отличалось от школ красоты. У меня будет прекрасно воспитанный пудель с изысканными манерами.

Следующая реплика мистера Зюссмана произвела на меня впечатление разорвавшейся бомбы:

– Естественно, вы должны посещать занятия вместе с пуделем.

С одной стороны, я и не ожидала, что собака будет сама ходить в школу и носить ранец с учебниками, а с другой – никак не думала, что мне придется высиживать на занятиях. Неужели нельзя развозить собак по домам на автобусе, как это практикуется с детишками? Мистер Зюссман рассеял мрак моего невежества:

– Но ведь и вы должны научиться правильно двигаться!

Не больше и не меньше!

Я довела до его сведения, что хотя моя походка вряд ли может составить конкуренцию легкой поступи Брижитт Бардо, однако мне доводилось появляться в нескольких спектаклях на Бродвее и я еще ни разу не наткнулась на мебель. И хотя перед телекамерой я обычно сижу, все же мне случалось и пройти несколько шагов в том или ином направлении.

Как я уже сказала, мистер Зюссман оказался исключительно терпеливым и доброжелательным человеком. Он растолковал, что мне следует освоить особый вид походки – на выставочном ринге.

Другими словами, собака существует не сама по себе. Звезда-то, конечно, она, но и ее, как всякую королеву, «делает свита».

Мистер Зюссман постарался довести до моего сознания, как бы это выглядело, если бы собака шествовала с достоинством герцогини, однако не получила приз из-за промахов второго участника. Конечно, если я окажусь неспособной, всегда можно кого-нибудь нанять.

Ну уж кет! Я сама прошла весь путь от ранних шоу Милтона Берля до финишной черты, и уж чем-чем, а собачьим рингом меня не испугаешь!

Буду решать проблемы по мере их поступления. Сначала – о главном. Я спросила мистера Зюссмана, можно ли приехать завтра. При этом добавила:

– И проследите, пожалуйста, за тем, чтобы у щенка были усики и бородка. Терпеть не могу гладко выбритые морды. На этот раз замялся мистер Зюссман.

– Усы и борода? Вы имеете в виду голландскую стрижку?

– Ну да, конечно, с густой шерстью в передней части туловища и сзади.

– Забудьте об этом, – печально вымолвил мистер Зюссман.

– О чем забыть?

– О голландской стрижке. Собака, которая выставляется на ринге, может иметь только «шоу-клип» – специальную выставочную прическу.

Я спросила, как она выглядит.

Мистер Зюссман объяснил.

Лучше бы я не спрашивала.

Мне приходилось видеть «шоу-клип» на нескольких нервных, замордованных пуделях. Тех самых, при виде которых вас бросает в дрожь и из глубины вашей души рвутся слова: «Господи! За что?» Голова такого пуделя покрыта густой шапкой, похожей на львиную гриву, из которой торчит жалкая голая мордочка. Корпус от талии и ниже начисто оголен, за исключением смехотворных манжет на ногах и помпончика на хвосте.

Поэтому, когда солнце скрылось за знаменитыми нью-йоркскими небоскребами, я распрощалась с мистером Зюссманом и положила трубку.

Сказать, что я была обескуражена, значило бы ничего не сказать. Меня била истерика. Немного придя в себя, я обзвонила всех своих так называемых друзей, от которых я получила все эти телефоны, и потребовала объяснить, как это они ухитряются разгуливать с собаками, подстриженными на голландский манер, если приобрели этих собак в вышеозначенных питомниках.

Естественно, у всех нашлось алиби. Одни заверяли меня, что не обращались непосредственно в питомник, а обзавелись детьми собак, в свое время взятых в питомнике их знакомыми. Другие клялись, что прошли курс обучения и даже получили свидетельства о победах их пуделей на различных выставках. Нигде же не написано, что после участия в соревнованиях собака не имеет права выйти в отставку. Тогда ей не возбраняется иметь вполне цивильный вид: отрастить шерсть и разгуливать где вздумается в качестве почетного ветерана.

Казалось, у меня не было другого выхода, как сидеть сложа руки и ждать, пока мать щенка Эдит Катлоу заведет новый роман. Но тут как раз Джойс Мэтьюз, по мужу миссис Билли Роуз, подгадала вернуться из Европы. А у Джойс был пудель, которого Билли подарил ей в прошлом году. Тогда я еще не была помешана на пуделях и ограничилась тем, что погладила его по голове и проследила взглядом, как этот маленький пушистый комочек выкатился из комнаты.

Это был настоящий подарок судьбы! По моим расчетам пудель Джойс уже стал взрослым, а его хозяйка успела получить ответы на все вопросы. Причем я что-то не припомню, чтобы она или Билли утруждали себя посещением каких-то занятий.

И уж если у Джойс есть пудель, то, конечно, не лишь бы что. Всем известно, что Билли окружает себя только превосходными вещами. У него самый большой дом в Нью-Йорке. Если зимой на него находит блажь погреться на солнышке, он не валяет дурака и не едет во Флориду, а покупает солидный участок земли в Британской Вест-Индии. Если же речь идет о летнем отдыхе, он приобретает не просто поместье, а целый остров.

У Билли безупречный вкус. Если у него дома висит Ван Гог, можете быть уверены: это не какая-то грошовая копия. А если на доставшемся ему столовом серебре Генриха VIII обнаружится трещинка, знайте: это дело рук Генриха, а не Билли.

Ездит он исключительно на «роллс-ройсе». А когда задумал жениться, то его выбор пал на Джойс Мэтьюз, одну из красивейших девушек в мире. Причем даже здесь он всех переплюнул, женившись на ней дважды (во всяком случае, новых сведений на этот счет пока не поступало).

То-то и оно! Кто, как не Билли, даст мне исчерпывающую информацию о пуделе? Наверняка пуделю передались многие из его достоинств.

Причем Билли не такой человек, чтобы перед покупкой пуделя брать на себя какие-либо обязательства. Он поможет мне обезвредить миссис Аддисон и всю ее клику.

Я не стала откладывать дело в долгий ящик и сразу же позвонила Джойс. Она спокойно выслушала мой отчет о телефонном разговоре с дамой из Уэстчестера. Как ни странно, оказалось, что Джойс знает эту женщину и считает ее бездушной куклой.

Однако настоящая злодейка – заводчица из Уилтона. И уж, во всяком случае, мне никак нельзя было обращаться к миссис Додж-Хиггингс. Джойс сама через все это прошла, почему в конце концов и поручила это дело Билли. В молодости, когда он содержал несколько ночных клубов, ему частенько приходилось иметь дело с разными знаменитостями из числа «неприкасаемых». При необходимости он расправлялся с ними в два счета. А чтобы вы не подумали, что Билли зверь, а не человек и состоит из одних мускулов, напомню, что он в равной степени чувствует себя своим в лучших картинных галереях мира.

История с покупкой пуделя также свидетельствует в его пользу. Билли не выбросил белый флаг. Не позднее чем через час после «заключения контракта» он явился домой с пуделем.

Как это ему удалось? Да очень просто: он отправился в зоомагазин и купил собаку.

Он обошелся без нотаций миссис Аддисон и подробнейших рекомендаций АКС. Продюсер, который возрождал театры и приспосабливал для жизни дома и острова; человек, наделенный недюжинным художественным чутьем, он был способен по достоинству оценить пуделя, когда тот попадет в поле его зрения. Я спросила, не будет ли Билли так добр пойти вместе со мной в магазин и помочь мне выбрать собаку.

– Конечно, если хочешь… – однако голос Джойс звучал не слишком уверенно.

Я изъявила желание взглянуть на результат его трудов – теперь уже взрослую собаку. Джойс пригласила меня к себе – прямо сейчас. Они с пуделем как раз собирались провести этот день дома.

Когда я приехала, Джойс была в спальне – распаковывала чемоданы. Пуделя нигде не было видно. Джойс попросила горничную привести его. Та обомлела:

– Вы поручаете это мне?!

Джойс кивнула. Служанка бросила на нее тревожный взгляд и удалилась. Я поинтересовалась, как Джойс назвала пуделя. Оказалось, что до этого у нее еще не дошли руки.

– Но он уже целый год живет у вас! Джойс объяснила:

– Видишь ли, имя должно подходить собаке, соответствовать ее внешности и душевным качествам. Может быть, ты что-нибудь придумаешь? Я, честно говоря, не в состоянии.

Наконец вернулась горничная, волоча по полу нечто напоминающее крокодила. «Нечто» шустро вспрыгнуло на кровать, опрокинув при этом всего лишь торшер и ночную тумбочку.

– Он очень вырос, – вежливо заметила я. Джойс кивнула. Если верить документам, пес был карликом чистейших кровей. Однако у него было свое мнение на этот счет, и он вознамерился подрасти. Причем рост шел неравномерно. У него оказались стандартная голова, почти стандартный корпус и ноги таксы. К тому же он уделял столько внимания росту, что совсем позабыл о шубке. Поэтому его туловище было местами покрыто островками траченной молью шерсти, которая сошла бы для эрдельтерьера, но на пуделе смотрелась довольно-таки экстравагантно.

– Билли отказывается признавать свою ошибку, – констатировала Джойс. – Он утверждает, что это просто такой период, а потом гадкий утенок превратится в прекрасного лебедя.

Ее голосу явно недоставало убежденности. Я почувствовала себя обязанной что-нибудь сказать.

– У него красивые глаза. Псина так и вылупилась на меня.

– Как бы его назвать? – озабоченно пробормотала Джойс – Может, Пушок? Или Шарик?

Псина изобразила отвращение и сиганула под кровать. Я предложила избрать какое-нибудь французское имя, возможно, литературного героя. Естественно, Квазимодо было первым, что пришло Джойс в голову.

Я возразила, что ему больше подходит Тулуз-Лотрек.

По выражению лица Джойс я поняла, что попала не в бровь, а в глаз.

– Тулуз, – она задумчиво попробовала слово на вкус. Потом поскребла по полу. – Тулуз, ты где? Отныне у тебя есть имя!

Только что подвергшийся крещению пес отлично прижился под кроватью, где он с большим удовольствием грыз одну из моих лайковых перчаток. Я попыталась отобрать ее, но услышала грозное рычание.

– Не волнуйся, – успокоила меня Джойс. – Ему не повредит. У него луженый желудок.

Мне показалось, что она произнесла это с материнской гордостью.

– У него не было ни одной из обычных детских болезней, – продолжала Джойс – Даже когда он сломал ногу, гипс не помешал ему перепортить всю мебель в доме.

Мне стало ясно: каким бы он ни был уродом, это все-таки был ее пес, и Джойс привязалась к нему. Шуточки по поводу его внешности были всего лишь ширмой. На самом деле ей хотелось верить, что рано или поздно Тулуз станет походить на других собак. Будучи хорошей подругой, я без зазрения совести врала и докатилась до заявления о том, что при более близком знакомстве пудель существенно выигрывает. Ах, он очаровашка!

Кажется, это было уж слишком, но Джойс ничего не заметила. С минуту она задумчиво смотрела на меня, а затем выплеснула на меня долго сдерживаемые чувства, поведала обо всех унижениях, которые ей пришлось вынести, несмотря на любовь. Всякий раз, когда она выводила пуделя на прогулку, повторялась одна и та же история. Люди таращили глаза сначала на пуделя, потом на его хозяйку и спрашивали: «Что это?» Особенной жестокостью отличались официанты и гардеробщики в ресторанах. Взять хотя бы «Двадцать одно». В роскошной комнате ожидания нередко можно встретить пуделя в бантиках и драгоценных камнях, привязанного к стулу в ожидании хозяев, пока они обедают в зале. Естественно, Джойс тоже однажды явилась туда со своим питомцем. Ее встретили привычные возгласы отвращения, сакраментальное «Что это?» и изумленные взгляды. Только в «Двадцать одном» это приняло характер гротеска.

Джойс выказала вообще-то несвойственную ей браваду, и гардеробщику ничего не оставалось, как безропотно принять нового гостя и привязать к стулу, как нормального пуделя.

Но Джойс не проведешь. Она прекрасно знает правила, согласно которым общество делится на касты. Это все равно что знать, кому и по какой стороне улицы положено ходить в «Эль-Марокко». Но что она могла поделать, кроме как беспомощно следить за тем, как наглый служитель привязывает ее любимца к стулу в глубине комнаты, тогда как более элегантные особи расположились в передних рядах, где еще оставались незанятые стулья.

Мне стало жалко Джойс и Тулуза, и я поступила так, как поступают настоящие друзья: погладила его по голове и скормила на десерт вторую перчатку. Однако это не решило мою проблему: я по-прежнему оставалась без пуделя.

Джойс внесла предложение, чтобы я сходила в магазин и купила годовалого щенка. Хоть какая-то гарантия!

Однако я воспротивилась. Известно, что при усыновлении рекомендуется брать младенца в возрасте пяти или шести дней. Тогда он действительно ваш и иногда даже вырастает похожим на вас, вашего мужа или тетушку Эмму.

Конечно, существует определенный риск. У всякого новорожденного нос пуговкой и нет ни одного зуба. Что если у него нос, как у Сирано? Достаточно обратиться к хирургу, чтобы тот сделал ему пластическую операцию. А коли зубы похожи на молоточки пианино, можно поставить пластинку или, на худой случай, мост. В наши дни красота продается и покупается. И потом, всегда может случиться, что ваша собственная плоть и кровь уродится в какого-нибудь страшненького кузена со стороны мужа. Дети – это сплошной риск. Не станешь ведь двадцать или более лет сидеть и ждать, что вырастет из милого проказника, прежде чем оформить усыновление.

То же и с пуделями. Так что я решила рискнуть. Я не лелеяла в душе честолюбивые мечты, что он будет походить на меня или на Ирвинга. Для начала меня устроило бы, если он вырастет похожим на пуделя.

Я сказала себе, что ничего не случится, если я загляну в зоомагазин. Конечно, знакомство с Тулузом несколько отбило у меня охоту к скоропалительным решениям. Вероятно, в конце концов придется смириться со школой и дамой из Уэстчестера. Мне нужен пудель, которого в «Двадцать одном» станут привязывать к стулу в партере, а не на галерке.

Я заняла в первый попавшийся зоомагазин, тот, что какое-то время был закрыт, но как раз в этот день его витрины ломились от щенков пуделя.

Ни один трехмесячный щенок не выглядит как настоящий пудель. Это просто забавные комочки шерсти. И все обещают стать красавцами. Но меня постоянно преследовал светлый образ Тулуза. Я решила не поддаваться гипнозу и не позволять этим пушистым комочкам сбить меня с толку.

Я сразу же поставила владельца магазина в известность о том, что «просто зашла посмотреть» и что меня интересует серебристый малыш мужского пола. Он выпустил передо мной на пол несколько черных мохнатых шариков.

Я напомнила, что ищу пуделя серебристого цвета. В ответ торговец раздвинул на одном щенке шерсть, и я убедилась, что у него серебристые корни. Все равно что отросшие волосы крашеной блондинки, только наоборот. Оказалось, что серебристые пудели рождаются черными.

Все они были очень милы, но внутри у меня как-то ничего не дрогнуло. Я ожидала некоего таинственного зова – как только подвернется тот самый пудель. Ну, вроде того, что как только наши взгляды встретятся, между нами возникнет нерасторжимая связь.

Я так и выложила торговцу, а он буркнул в ответ, что имел дело с сотнями пуделей, по многу раз на дню смотрел им в глаза – и ни разу не почувствовал никакого такого «зова». Так не бывает. Просто вам нравится собака, вас устраивают ее внешний вид и родословная, а уж потом, прожив какое-то время вместе, вы начинаете что-то чувствовать.

Он показал мне документы. Все это выглядело в высшей степени правдоподобно, но я напомнила себе, что документы Тулуза тоже были в полном порядке, и уже начала подыскивать подходящий предлог, чтобы улизнуть. С этой целью я немного попятилась назад, туда, где у стены стояло несколько боксов со щенками, и пробормотала, что все они просто прелесть, но мне нужна ночь на размышление.

Владелец магазина упорно продолжал демонстрировать мне одного, на его взгляд, совершенно замечательного щенка. Он заставил меня пробежаться пальцами по его шерстке. Я подтвердила, что собака – высший класс, но мне нужно хорошенько все взвесить. Он предупредил, что до завтра щенок может быть продан.

Как вдруг что-то высунулось из клетки и легонько коснулось моего плеча. Я обернулась и увидела крохотную лапку, которая нежно, как бы играя, дотронулась до меня. Я спросила торговца, что это такое. Он объяснил, что это пудель, олицетворяющий собой все то, что меня никоим образом не устраивает. Начать с того, что щенок был абсолютно черным. Его мать была из породы средних, зато отец был карликом, поэтому их отпрыск скорее всего достигнет чуть меньше среднего роста, но и не будет совсем карликом. К тому же это была девочка. Смешно обращать на нее внимание.

Торговец с удвоенной энергией продолжал расхваливать щенка, которого показывал мне перед этим, на все лады превознося его достоинства.

Я попросила показать того, который меня «никоим образом не устраивал». Он пропустил мою просьбу мимо ушей и немного сбавил цену за того щенка, которого пытался мне навязать. Я настаивала. Торговец презрительно пожал плечами и достал пуделя из бокса, пробормотав, что это пустая трата времени: это по всем параметрам «не мой» щенок. Я ни за что не остановлю на нем свой выбор. Я возразила, что пудель сам выбрал меня.

Владелец зоомагазина опустил его на пол, где уже копошились другие щенки, чуть ли не вдвое превосходившие его размерами. «Оно» немедленно подскочило и завладело мячиком, которым они играли. Трое «серебристых» ринулись в контрнаступление. «Оно» замерло с мячиком во рту и угрожающе выставило лапку. Собаки отпрянули.

Тогда «оно» повернулось ко мне, как бы ожидая моего одобрения. Более того, щенок положил мячик у моих ног. Я взяла его на руки, и он начал лизать мне щеку маленьким шершавым язычком.

Владелец магазина сказал, что собака слишком молода и неизвестно, что из нее вырастет. Ей только восемь недель от роду. Вполне возможно, это будет бесформенная туша. Перед моим мысленным взором промелькнуло цветное видение Тулуза.

Этот человек, напомнила я себе, совершенно объективен. Пушистые комочки неизбежно вырастают. Нельзя позволить сбить себя с толку несколькими умильными поцелуями. Я же не собиралась покупать черного пуделя, к тому же женского пола.

– Я все хорошо обдумала и беру эту собаку.

Владелец магазина почему-то засуетился; выражение его лица и повадка претерпели странные изменения. Он сообщил, что к концу недели ожидает пополнения. Это будут изумительные серебристые щенки. Почему бы мне не подойти к концу недели? И он протянул руку за крохотным черным комочком. Я отпрянула. Щенок вознаградил меня нежным поцелуем. Я осведомилась, сколько он стоит.

Цена оказалась равной годовой ренте. Я заявила, что это немыслимая сумма. Торговец согласился и вновь потянулся за щенком. Я не отдавала. Пудель лизнул мне щеку. Мы явно оказались в тупике.

– Слушайте, леди, – проревел торговец, – у собаки на шее нет ценника. Я вам ее не навязываю. Либо вы платите, либо до свидания.

– Но это неслыханная цена за маленькую девочку.

Он выразил согласие. Тогда-то правда и выплыла наружу. Оказалось, что он действительно не собирался продавать этот экземпляр. Пуделюшка происходит из семьи, которая славится замечательным мехом. Он хотел подержать ее у себя и получить потомство. Щенки должны были принести ему солидный доход. Особенно если скрестить ее с той-пуделем. Родятся крохотные, поистине игрушечные пудельки с густой шерстью.

Я посмотрела на бедную крошку, уже приговоренную к участи королевы борделя, обреченную стать живым конвейером по производству детей для этого ужасного человека. Я вырву невинного ангела из рук злодея!

И я подняла шум не хуже базарной торговки на французском блошином рынке. Торговец домашними животными не отставал от меня. Собаки принялись гавкать, а люди – собираться в толпу. Но у меня не было выбора. Денег катастрофически не хватало, но я твердо решила не допустить, чтобы мой ангел угодил в рабство.

Торговец сбавил цену на пятьдесят долларов. К этому времени голосили не только собаки, но и канарейки. Мне все еще недоставало двадцати пяти долларов. Но я стояла насмерть.

Мой враг заявил, что имеет право заломить любую цену за такую чудесную шубку. С этими словами он попытался отобрать у меня пуделя. «Чудесная шубка» вонзила ему в руку два острых маленьких зубика. Он скостил двадцать пять долларов и выразил надежду никогда больше с нами не встречаться.

Я передала ему чек, спрятала собачку под пальто и ринулась ловить такси, чтобы отвезти ее домой. Наконец-то я нашла своего пуделя!

Разумеется, в душе я знала, что это не так. Милая крошка с неделю или больше отсиживалась в боксе, выбирая себе родителей. И выбрала!

Глава 5. СВЯТАЯ ТРОИЦА

Страха не было до тех пор, пока я не добралась до своей квартиры и не водрузила свое сокровище посреди гостиной. Тут-то тихий внутренний голос и забил тревогу: «Что же дальше?»

В самом деле – что дальше? Я только что разорвала отношения с банком «Чейз Манхэттен», закрыв счет, чтобы заплатить за чудесные три фунта мяса и шерсти, и не собиралась об этом жалеть, потому что прониклась страстной любовью к своему пуделю. А пудель – ко мне. Это все, что мне было известно.

И вдруг меня словно толкнуло.

Поскольку о нас с владельцем зоомагазина вряд ли можно сказать, что мы расстались как лучшие друзья, я не успела выяснить кое-какие жизненно важные вещи. Например, чем кормить мою любимицу и как часто это следует делать. И потом… Ирвинг! Он все еще не подозревал, какое счастье его ожидает. Как он к этому отнесется? На свою беду, я обладаю слишком живым воображением, так что явственно представила себе его реакцию.

Я решила, несмотря ни на что, позвонить владельцу зоомагазина. Пускай себе орет, я тоже не лыком шита. Этот скандал будет генеральной репетицией перед решающей схваткой с Ирвингом.

Однако начало разговора оказалось куда приятнее, чем я могла ожидать. Торговец выразил удовлетворение моим звонком и спросил мой адрес. Я поинтересовалась, зачем он ему нужен. Все-таки это Нью-Йорк, осторожность не помешает.

Он ответил:

– Разве вам не нужны ее документы? И бланк Американского клуба собаководов? Вы что же, не собираетесь ее регистрировать?

Я пробормотала что-то в том роде, что мне все равно.

– Но без регистрации в АКС вы не сможете подобрать ей достойного партнера, от которого она принесет потомство.

Потомство! А у нее еще не все зубы выросли! Какое счастье, что я вырвала мою крошку из рук сексуального маньяка!

В его голосе послышались умоляющие нотки:

– Леди, когда вы все же решите выдать ее замуж, не могли бы вы предоставить нашему магазину преимущество в приобретении щенков из помета? И очень вас прошу, не забудьте проконсультироваться с нами при выборе партнера.

Я сказала, что все это – отдаленное будущее, а сейчас меня больше всего волнует настоящее. Например, что приготовить этой сирене на завтрак?

Мне ответили:

– Сильно измельченное мясо с молочной смесью.

– На завтрак?!

– И на ленч, и на обед, и на ужин. Ее следует кормить четыре раза в день.

Значит, придется крутиться. И все-таки не стоит забывать о главной трудности. Папочка скоро придет домой. Она должна произвести на него благоприятное впечатление.

Очень важно правильно выбрать тон. К примеру, в ювелирном магазине Тиффани помещают в витрину всего один бриллиант на черном бархате – и все. Я положила свою жемчужину на диван в гостиной и поняла, что выбор неудачен: черное на черном. Пожалуй, здесь больше подойдет белое муаровое покрывало на нашей двуспальной кровати. Я отнесла пуделюшку в спальню и поместила в центре нашего ложа. Она вытянулась и перевернулась на спину, как маленькая принцесса. Она и есть принцесса! Маленькая француженка! Я моментально придумала для нее имя: Жозефина!

В следующую секунду она облегчилась прямо на муаровое покрывало.

Я приказала себе не паниковать. У нас есть чудодейственный пятновыводитель. Покрывало снова станет как новенькое. Я сорвала его с кровати и сунула в кладовку.

Мы вернулись в гостиную. Я села на стул и положила ее себе на колени.

Не столь эффектно, как белый муар, но тоже недурной фон. Через десять минут мне пришлось переодеться и всерьез озаботиться состоянием ее почек.

Спустя какой-нибудь час наш интерьер претерпел значительные изменения. Ковры были устланы газетами. Я убрала с пола тапочки, телефонный шнур и вообще все, что можно жевать. Мы с Жозефиной устроились в центре гостиной в ожидании Ирвинга, который должен был вот-вот вернуться домой и узреть все это великолепие.

Однако из всех дней он выбрал именно сегодняшний, чтобы задержаться на работе. События же развивались таким образом, что я уже начала опасаться, что Жозефина не доживет до радостной встречи.

Выяснилось, что компания для нее важнее всего на свете. Стоило мне опуститься на стул в гостиной, как она немедленно устраивалась у меня на ноге и впадала в спячку. Не проходило и двух минут, как звонил телефон и я бросалась к нему. Жозефина вскакивала и следовала за мной, время от времени делая остановки, чтобы облегчиться на случайно выглянувший из-под газет уголок ковра. Потом она снова торжественно забиралась на мою ногу и в тот же миг засыпала. Я бормотала извинения и вскакивала, чтобы замыть ковер. Жози бросалась помогать: утаскивала губку, опрокидывала кувшин с водой, играла моей юбкой. Как-то я побежала на кухню за тряпкой и в первый раз обнаружила, что ее нет рядом. Побивая все рекорды, я ринулась в спальню и успела разглядеть, как Жозефина догрызает кусочек мыла. Губки нигде не было видно, но по следам на ее мордочке я догадалась, что Жозефина воспользовалась ею для возбуждения аппетита.

Наконец мы вернулись на стул в гостиной, и она вновь продемонстрировала вторую свою потрясающую способность: мгновенно засыпать. Заверещал телефон, однако на сей раз я не стала снимать трубку, и примерно десять минут мы наслаждались относительным покоем. Потом Жозефину вырвало мылом. Она также изрыгнула из себя клочки губки.

Снова очутившись в гостиной, мы как бы устроили соревнование: кто первым отключится. И вдруг я услышала звук ключа, поворачиваемого в замке. Ирвинг!

У него был явно удачный день: я сразу поняла это по тому, как он весело насвистывал. Я сидела как вкопанная. Жози слезла с моей туфли и проковыляла в прихожую: посмотреть, что там такое. Свист резко прекратился. Ирвинг медленно вошел в гостиную.

Я произнесла фальцетом:

– Жози, а вот и папочка!

Она сразу сообразила, что к чему, и с такой скоростью устремилась к нему, что не удержалась на ногах и перекувырнулась. Ирвинг застыл как изваяние. Жози пустила в ход все свои чары и обрушила на него целый каскад трюков. Она жевала шнурки от его ботинок. Переворачивалась на спину. Играла с его брюками в «полицейские-воры». И под занавес напустила лужу на газету.

Наконец к Ирвингу вернулся дар речи, и он выдавил из себя:

– Что это такое? И чье?

(Интересно, как он себе это представляет? Станет чужой пудель бросаться к нему по слову «папочка»?)

Я похлопала ресницами и, оставив позади Арлин Френсис по части очарования, проворковала:

– Наше, родной.

В ответ я услышала:

– Чтобы я этого больше не видел! – И он протопал в спальню.

Что ж, я знала, на что иду. Я приготовила отличный скотч – как раз по его вкусу – и отнесла в спальню. После чего разыграла целую мелодраму, стараясь довести до его сведения, сколько радости пудель может привнести в нашу суровую жизнь.

Ирвинг сказал, что он боится задеть мои чувства, но меньше всего ему хочется купаться в лучах преданности пуделя. Я подарила ему жизнерадостную улыбку (теперь вы убедились, что я внимательнейшим образом изучила книгу Арлин Френсис. Ее советы по части обаяния помогают растопить ледяные глыбы. Только не сердце Ирвинга).

Потратив десять минут на бесплодные уговоры, я плюнула на обаяние и повела себя естественным образом, то есть закатила истерику. Нельзя сказать, что я добилась успеха, но по крайней мере мне удалось завладеть его вниманием. Следующие десять минут Ирвинг утешал меня заверениями в своей неизменной любви. Конечно, он не выбросит беспомощного щенка на улицу – во всяком случае, сегодня вечером. Но завтра он отдаст его Флоренс Ластинг – для ее дорогого мальчика. Собака обретет настоящий дом, а я смогу навещать ее, когда захочу. Ирвинг зажег для меня сигарету и счел инцидент исчерпанным. Решение было найдено, и он мог благодушно вернуться к своим газетам и напитку. Но я по-прежнему омрачала его радость тем, что стояла рядом и с немым укором смотрела на него.

Он отложил газету и не допускающим возражений тоном произнес:

– Послушай, Джеки, он не останется в этом доме. И никакие слезы не заставят меня изменить решение.

Я твердо встретила его вызывающий взгляд. В глубине души я понимала: Ирвинг прав. Время слез прошло. На этот раз я хлопнулась в обморок.

Глава 6. ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

Кончилось тем, что я получила отсрочку в исполнении приговора. Ирвингу только что удалось продать сценарий нового телевизионного шоу, которое должно было ставиться на Западном побережье. Так что нам предстояла поездка в Калифорнию, а до тех пор мне разрешили держать Жозефину в доме.

Перед самой поездкой ее надлежало отдать Флоренс Ластинг для ее сына Крейга.

Мне пришлось дать Ирвингу письменное обязательство в том, что разлука не повлечет за собой какой-нибудь несчастный случай, моральную или физическую травму. Я с легким сердцем согласилась. Это давало мне целых три месяца. Мало что может случиться за такой срок. Например, отменят телешоу.

Конечно, я держала эти мысли при себе. На Мэдисон-авеню отмена телешоу приравнивается к известию о том, что русские танки движутся по мосту Джорджа Вашингтона.

Наш договор включал в себя следующие пункты:

1. Ирвинг ни под каким видом не станет гулять с собакой или сопровождать меня при ее выгуливании. Если мне нравится выставлять себя на посмешище, это мое личное дело.

2. Он не будет убирать за ней.

3. Все расходы по содержанию пуделя относятся на мой счет – за исключением его скоропостижной кончины. В этом случае Ирвинг обещал расщедриться на пышные похороны.

4. И чтобы Жози не путалась у него под ногами. Мы скрепили договор рукопожатием, и на этой оптимистической ноте началась счастливая жизнь Жозефины в семье Мэнсфилдов.

Недостаток у Ирвинга родительской любви не отразился на ее самочувствии. День ото дня Жозефина становилась все обворожительнее. Она делала немалые успехи. В первый день, например, научилась лаять при любом звуке в прихожей. Ночью она также без передышки лаяла. На второй день она освоила прыжки на кровать и на утренней зорьке разбудила папочку умильными мокрыми поцелуями. На третий день принялась грызть штукатурку на стенах. Четвертый ознаменовался жуткими предсмертными судорогами.

Ирвинг предположил, что Жозефина съела что-нибудь не то: например, клейкую ленту, его носки для гольфа, пластмассовую пробку или привезенные мной из Франции блестки для вечернего туалета, которые я как будто надежно спрятала. Оперативная консультация с владельцем зоомагазина укрепила меня в уверенности, что небольшие дозы слабительного в двадцать четыре часа поставят ее на ноги.

Естественно, новый поворот событий обусловил временное ограничение жизненного пространства. В качестве слабительного я выбрала касторку Флетчера. Реклама утверждала, что дети сходят по ней с ума, просто хлебом не корми – дай флетчеровской касторки.

Кухня превратилась в будуар Жозефины. Это была типичная гостиничная кухня – тесный чуланчик с холодильником и раковиной. Я предусмотрительно выстелила пол газетами и создала для Жозефины настоящее гнездышко. Здесь были ее постелька, поилка с водой, игрушки и лакомства. Я влила ей в глотку немного касторки и объяснила, что как только дела пойдут на лад, ей снова будет позволено бегать по всей квартире. Я пожелала Жозефине спокойной ночи и затворила за собой дверь кухни.

Жози не преминула явить миру еще один скрытый талант. У нашей девочки оказались превосходные легкие – рядом с ней Марию Каллас просто не выпустили бы на сцену. Я открыла дверь, и ария прекратилась. Меня встретили блаженная улыбка и восторженное виляние хвостом. Я сделала вывод, что касторка подействовала. Жозефина прошествовала в гостиную, а я тем временем обследовала кухню. Ничего подобного. «Нью-Йорк таймс» осталась в отличном состоянии. Я тупо следила за тем, как Жозефина гоняет мяч в гостиной. Казалось, она прекрасно себя чувствует. Пятью минутами позже ей стало еще лучше после того, как ее вырвало флетчеровской касторкой. Я дала Жозефине новую порцию и водворила ее обратно в кухню, объяснив, что это только на время. Она как будто поняла и охотно свернулась калачиком в своей плетеной корзинке, лишний раз продемонстрировав, какое это благоразумное и послушное дитя.

Так оно и было – пока я не закрыла дверь. Вслед тотчас понеслись душераздирающие рулады. Жозефина запросто брала верхнее «си» и даже более высокие ноты, каких, по моим представлениям, не существовало в природе. Я бросилась листать недавно купленный справочник, автор которого, если верить аннотации, имел огромный опыт по уходу за собаками. Я прочитала его от корки до корки, а Жозефина тем временем исполнила весь репертуар из Пуччини.

Автор утверждал следующее:

«Будьте непреклонны. Если понадобится, покажите, что у вас тяжелая рука. Не бойтесь наказывать животное: убедившись в вашем превосходстве, оно только проникнется к вам уважением. Помните: вы – хозяин. Если животное съело что-нибудь не то, дайте ему по морде. Если оно отказывается подчиниться, наподдайте по мягкому месту». И так далее.

Я несколько раз взглядывала на обложку, чтобы убедиться, что это действительно книга о любви к животным и заботе о них, а не мемуары Адольфа Эйхмана.

Владелец зоомагазина, который к тому времени стал мне почти родственником, предложил поставить неподалеку от Жозефины будильник. Щенки не выносят одиночества. Тиканье будильника создает у них иллюзию чьего-то присутствия. Я не пожалела для Жози сразу трех будильников, однако она оказалась смышленее торговца домашними животными и моментально поняла разницу между людьми и часовыми механизмами.

В два часа ночи она еще голосила. Ирвинг полюбопытствовал, не собираюсь ли я что-нибудь предпринять. Естественно, я проигнорировала эту реплику. В три позвонил управляющий и попросил меня принять меры. Тут уж я не могла отмахнуться. Передо мной встала дилемма. Я предложила Ирвингу на выбор: либо пусть Жозефина спит с нами (чего она и добивалась), либо мне придется пойти спать на кухню. Мой муж блестяще справился с проблемой, исключив одну из альтернатив. И я разбила бивуак на кухне. С моим появлением Жози прекратила свои вокализы и благополучно проспала всю ночь, а я сидела, оберегая ее покой. Утром коридорный подсказал мне адрес ветеринарной лечебницы (коридорным известно все на свете).

Буду называть это учреждение клиникой доктора Уайта для кошек и собак, а если существует другой врач с такой фамилией, это не более чем случайное совпадение.

Самого доктора Уайта я не увидела: он находился в операционной. Нас принял один из его помощников, доктор Блэк. Он осмотрел горло Жозефины и слегка помрачнел. Потом заглянул ей в уши и еще больше нахмурился. Я поинтересовалась, в чем дело. Он ответил:

– Не мешайте производить осмотр.

По окончании обследования он задал мне прямой вопрос:

– Сколько времени у вас эта собака?

Я чистосердечно призналась, что мы только что отметили шестые сутки. Он принял сердитый вид. – Где вы ее взяли?

Я назвала зоомагазин.

– Немедленно отнесите ее обратно! – потребовал он.

Отнести ее обратно?! Доктор снова нахмурился:

– Этого щенка слишком рано отлучили от материнской груди. У него ослаблен иммунитет, а в крови гуляет вирус – не менее двух недель. Болезнь зашла слишком далеко. Верните собаку и потребуйте назад свои деньги или другого щенка. Если откажутся, позвоните мне, я сообщу о них в АКС. Вам всучили смертельно больное животное.

В следующее мгновение ему пришлось звать на помощь ассистента, который принес мне немного нюхательной соли. Я разрыдалась. Мне не нужны были мои деньги, так же как и другая собака. Для меня существовала одна-единственная. Это моя плоть и кровь. Они обязаны спасти ее!

Жози моментально сориентировалась и выступила в мою поддержку. Ее начало рвать и слабить одновременно. Во всех частях клиники в знак солидарности залаяли собаки. Несколько клиентов, дожидавшихся приема, схватили своих питомцев в охапку и были таковы.

Наконец доктор Блэк согласился рассматривать Жози в качестве своей пациентки. Теперь-то мне ясно, что у него практически не было надежды. Если он на что-то и надеялся, так только на то, чтобы выставить меня из помещения клиники. Меня предупредили, что потребуется дорогое лечение.

Думать о деньгах в такое время? Видели бы вы, каким уничтожающим презрением я окатила его с головы до ног! Но были и другие факторы, кроме денег. Мне выставили следующие условия:

1. Жозефина проведет неделю в стационаре.

2. В течение этой недели я ни под каким предлогом не должна появляться на территории клиники.

3. Мне разрешается звонить не более одного раза в день, и, каковы бы ни были новости, я обязана воздерживаться от угроз, истерик и тому подобных выходок.

После этого он нажал на кнопку. Вошедший ассистент увез Жозефину на рентген, а мне любезно указали на выход.

Это была самая долгая неделя в моей жизни. Зато для Ирвинга время неслось как на крыльях. Он объяснил, что ничего не имеет против Жозефины лично; само собой, он желает ей скорейшего выздоровления и все такое, но разве не восхитительно ступать по коврам, а не по газетам?

Каждый день я звонила в клинику. Хотела бы я видеть того садиста, который изобрел сакраментальную фразу: «Состояние больного без изменений». Или: «Больной провел ночь относительно спокойно». Нет ничего хуже этих обтекаемых фраз, не несущих ровным счетом никакой информации. Или той, которой меня встретили на седьмой день:

– Доктор хочет с вами встретиться.

И все. Ни малейших подробностей. Все равно что бездушный автоответчик, когда вы набираете номер, чтобы справиться о погоде.

Ирвинг перехватил меня у выхода и попросил присесть для небольшого задушевного разговора. Очевидно, он тоже получил сигнал: «Доктор хочет с вами встретиться».

– Видишь ли, Джеки…

На самом деле это означало: «Я рассчитываю на твое благоразумие».

– Видишь ли, Джеки… Ты должна мне кое-что обещать.

Я кивнула. Мне было страшно идти в лечебницу.

Ирвинг сказал самым утешительным тоном, что если доктор решит ее усыпить, я не должна заниматься членовредительством, покушаться на жизнь врача или доводить себя до буйного помешательства. Следует помнить, что врач ни сном ни духом не виноват в ее болезни и это не заговор против меня лично. Нужно иметь в виду, что он окончил соответствующий колледж и получил степень потому, что любил животных и хотел приносить им пользу. Что бы он мне ни посоветовал, я обязана прислушаться и, более того, помнить: это всего лишь собака. В качестве таковой она провела в нашей семье пять незабываемых дней, насыщенных всевозможными событиями. Большинство собак так и проходят по жизни, не изведав подобной любви и заботы. В заключение он протянул мне чек.

Я остолбенела. Милый Ирвинг! Он предлагает мне бежать в зоомагазин и немедленно купить другую собаку!

Не стоит недооценивать телепатию. Он как-то странно посмотрел на меня и добавил:

– Это плата за лечение. Наверное, там набежало будь здоров. Если ее решат усыпить, это тоже влетит в приличную сумму. Я говорил, что все расходы – за твой счет, но если ей суждено перейти в лучший мир, я оплачу похороны по высшему разряду.

Глава 7. САНАТОРИЙ НА ДОМУ

Поприбытии в клинику мне не пришлось ждать. Меня тотчас отвели в кабинет доктора Уайта. Естественно, самого Уайта не было: он находился в операционной. Зато мой лучший друг доктор Блэк был здесь. Все осталось по-прежнему, даже его неподражаемые манеры. Он сразу взял быка за рога.

– Миссис Мэнсфилд, вы помните, в каком тяжелом состоянии собака поступила в клинику? Ситуация была из ряда вон выходящая. Она три дня не притрагивалась к пище. Пришлось прибегнуть к принудительному кормлению.

(Я должна сохранять спокойствие. Возможно, она еще жива.)

– На ночь мы приставили к ней дежурного врача. Мы подавили вирус пенициллином. Но собака не может жить без воды и пищи.

(Кажется, она умерла.)

– Мы пробовали внутривенные вливания, но от них оказалось мало проку. Мы перепробовали решительно все.

(Ее нет в живых!)

– Вот почему я пригласил вас сюда, миссис Мэнсфилд.

(Только бы не упасть в обморок! Нужно с достоинством встретить ту страшную минуту, когда мне предъявят ее хладный труп.)

– Мы сделали все, что в наших силах. Как я уже сказал, нам удалось справиться с вирусом. Но собака еще очень слаба. Она должна начать есть и пить. Если кто-то может ее заставить, так это вы. Вот почему мы предлагаем вам взять ее домой.

Домой! Доктору Блэку, как и в прошлый раз, пришлось звать на помощь, потому что я набросилась на него с поцелуями. Когда он освободился из моих объятий, я продолжала с обожанием пялиться на него, пока он выписывал рецепты и диету. Он также предупредил, чтобы я не дала пушистой шубке Жозефины ввести себя в заблуждение: на самом деле от собаки остались только кожа да кости. Мне предстоит заставить ее поправиться.

Наконец санитар принес мою любимицу. Жозефина чуть не лопнула от восторга, она визжала, целовала меня и так усердно виляла всем туловищем, что я почти слышала скрип ее ребер. Само собой, я тоже визжала и всхлипывала.

На этот раз доктор Блэк проявил терпение и дал мне в полной мере насладиться воссоединением с Жозефиной.

Когда мы перестали визжать и целоваться, я заполнила чек и внимательно выслушала рекомендации врача. Через десять дней нам надлежало снова привезти Жозефину в клинику на прививку против чумки. Ее нельзя выводить на улицу вплоть до мая (если она доживет до этого времени).

Если мне не удастся затолкать в нее немного пищи, через сорок восемь часов она погибнет. Это меня абсолютно не пугало. Ради меня моя девочка съест все, что угодно. Кстати, пока я держала ее на руках, она слизала всю мою косметику.

Когда в этот вечер Ирвинг пришел домой и увидел на полу «Ньюс» и «Миррор», он пришел в шоковое состояние и даже не смог разделить мой энтузиазм по поводу того, что Жози одолела баранью котлетку и целое блюдце рисового пудинга. Но его удивило, что я вдруг обнаружила такие кулинарные способности. До сих пор моим высшим достижением был растворимый кофе.

Я удивленно воззрилась на Ирвинга. Он что, никогда не слышал о том, что можно заказывать еду в номер? По какой-то странной ассоциации это напомнило ему о переданном мне чеке. Он попросил вернуть его! Видите ли, он не отказывается платить за похороны, но не давал никаких обещаний на случай ее выздоровления. И вообще не собирается поощрять в ней гурмана.

Тем временем Жози подкралась к нему поближе и нежно лизнула его руку. А когда я призналась, что использовала чек, она удвоила свои ласки. Эта собака знала, откуда в нашем доме берется еда!

Пока Ирвинг бранился, я время от времени позволяла себе ответные выпады типа: «У тебя нет сердца!» или «Ты только посмотри, какая это умница!». Ирвинг согласился: собака умна, но какой ему от нее прок? Что она может значить в нашей жизни? Это же бесполезное существо, специально созданное для того, чтобы лаять по ночам, лишать Ирвинга компаньона, с которым он делит постель, превращать черт знает во что наше жилье, одежду и душевный покой. И вообще, если так пойдет дальше, содержание этой псины обойдется нам дороже, чем содержание «кадиллака».

На протяжении всей этой тирады Ирвинг непроизвольно гладил Жозефину по голове, а она терлась о его ногу. Когда я обратила на это его внимание, мой муж вышел из себя:

– А чего ты, собственно, ожидала? Что я стукну ее по голове бейсбольной битой?

Выходя из комнаты, он поставил последнюю точку над «i» :

– Мне сейчас отнести твои подушку и одеяло на кухню или подождать, пока не послышится волшебное пение?

Однако у Жози были другие планы на этот вечер. Фальшивая улыбка Ирвинга отнюдь не ввела ее в заблуждение. Она откуда-то знала о Флоренс Ластинг и ее сыне Крейге и сделала вывод, что ее пребывание в клинике – дело рук Ирвинга. Однако это ее ничуть не смутило.

Итак, за то, что она громко выражала недовольство своим спальным местом, Ирвинг отправил ее туда, где бедняжку держали в клетке, кололи иголками и подвергали всевозможным унижениям и оскорблениям. Она дала себе слово не повторить эту ошибку.

Жози разложила все по полочкам: «Она меня любит. Он – нет, и с этим ничего не поделаешь. Стало быть, если она отсылает меня спать на кухню, с этим необходимо смириться. Это все-таки лучше, чем спать в клетке. Во всяком случае, никто ночью не ворвется и не всадит тебе в попу иголку».

Примерно таков был, по-моему, ход ее мыслей.

Поэтому, когда я отвела Жозефину на кухню, она ограничилась тем, что лизнула мне руку, понимающе кивнула, забралась в свою двадцатидолларовую плетеную корзинку и, когда я закрыла за собой дверь, не издала ни единого звука.

Я улеглась рядом с Ирвингом, выключила свет и так же, как он, приготовилась к худшему. Однако сольная ария так и не прозвучала. Минут через пять Ирвинг зевнул.

– Слава тебе, Господи, кажется, она решила дать нам поспать.

Прошло десять минут напряженного молчания. Потом я прошептала:

– Ирвинг, ты спишь? И: – Нет.

Я: – Как ты думаешь, что она делает?

И: – Вероятно, готовит омлет по-испански. Кому какое дело, если она молчит?

Я: – Но там что-то уж слишком тихо. Как ты считаешь, может, мне пойти посмотреть?

И: – Послушай, я вообще-то не на ее стороне, но надо отдать ей должное: сейчас она ведет себя как разумное существо. Бедная псина пытается следовать твоим же рекомендациям и уснуть, а ты хочешь нарушить ее покой. Она подумает, что у тебя с головой не все в порядке. Я: – Отлично. Спокойной ночи. И: – Я могу на тебя положиться? Я: – О да. Спокойной ночи. Я люблю тебя. И: – Я тебя тоже. Спокойной ночи. Через десять минут. Я: – Ирвинг?

И: – Я начинаю жалеть, что не спровадил тебя на кухню.

Я: – Но, Ирвинг, опасность еще не миновала. Доктор сказал, все еще висит на волоске. И: – Спокойной ночи. Еще через две минуты.

И: – Как это понимать – «все висит на волоске»?

Я: – Они уничтожили вирус, но возможны осложнения. Жозефина еще совсем дитя и прилагает отчаянные усилия, чтобы не рассердить тебя. Мне кажется, она ведет себя уж слишком тихо. Вдруг ей, бедняжке, плохо, но она не решается позвать на помощь?

И (вставая): – Ладно. Лежи, лежи. Я сам послушаю у двери.

Я: – Ирвинг, тебе не все равно?!

И: – Нет, мне не все равно, смогу я этой ночью немного поспать или нет.

Через пару минут Ирвинг возвращается.

Я: – Ну, что ты слышал?

И (ложась): – Ничего. А чего ты ожидала? Лихой пляски? Она просто спит. Ей можно позавидовать.

Я: – Щенкам не свойственно спать всю ночь подряд.

И: – Утром, когда я ее увижу, я сделаю ей замечание.

Я: – Ирвинг, что нам делать?

И: – Это может показаться тебе странным, но я лично собираюсь уснуть. Причем безотлагательно. Доброй ночи.

Я: – Ну, не сердись.

И: – Может, мне поменяться с ней местами? Я: – Доброй ночи.

Часом позже (около двух ночи). Я тихонько выбираюсь из-под одеяла.

И (сна ни в одном глазу, ледяным голосом): – Куда это ты намылилась?

Я (вызывающим тоном): – Куда обычно люди ходят по ночам?

И: – Я знаю, куда люди ходят. Но меня интересуют твои намерения.

Я (направляясь в ванную): – Мне хочется пить! (Потом, вернувшись в спальню.) Доволен? Спокойной ночи!

Два часа тридцать минут.

Я: – Ирвинг, это ты?

И: – Нет, Россано Браззи.

Я: – Куда ты?

И: – А тебе не приходит в голову? В каком-то смысле я тоже человек и направляюсь в ванную. Три часа ночи. Я: – Ирвинг, ты не спишь?

И: – Конечно, нет. Просто лежу в свое удовольствие.

Я: – Вдруг она умерла? И: – Не могу поверить в такое счастье! Я: – Спокойной ночи. Через пять минут.

И: – Почему ты не спросила врача, нормально ли, что она спит как убитая?

Я: – Кто же мог себе такое представить?

Проходит еще несколько минут.

И (встает): – Я больше не вынесу. Этому пора положить конец.

Я: – Я не произнесла ни слова!

И: – Но ты лежишь и думаешь. Это мешает мне уснуть.

Я: – О чем это я думаю?

И: – О всякой ерунде. О том, что твой муж – негодяй, бросивший бедную крошку умирать в одиночестве.

Я (садясь на кровати): – Ты тоже считаешь, что она умерла?

И: – Нет, я считаю, что женился на круглой идиотке. Но мы могли бы пойти и убедиться. А потом, жива она или нет, я намерен спать.

Мы на цыпочках подбираемся к двери кухни. Ирвинг молча открывает дверь. Жозефина выскакивает из своей постельки, зевает, машет хвостом и выжидательно смотрит на нас, словно хочет спросить: «В чем дело?»

И: – Ладно, тащи ее в спальню.

Я: —?!

И: – Это ее первая ночь дома. Может, ей вредно спать одной. Все-таки в клинике она постоянно находилась в окружении других живых существ.

Мы все трое переходим в спальню. Жозефина вне себя от счастья. Она покрывает наши лица поцелуями и наконец устраивается у Ирвинга в сгибе локтя и засыпает.

Проходит час. Я осторожно сползаю с кровати. На этот раз мне действительно хочется пить. Ирвинг взбешен.

– Ради всего святого! У тебя что, совсем нет совести? Ты ее разбудила!

Глава 8. РАЗГРОМ

За этой незабываемой ночью последовали четыре в высшей степени насыщенные событиями недели. Я отменила все светские договоренности, предупредила своего агента, что меня ни для кого нет, и сосредоточилась на том, чтобы играть роль Флоренс Найтингейл при больной Жозефине.

Вряд ли доктор Дефо тратил столько физической энергии на уход за пятеркой дионнских близнецов, сколько я – на выхаживание трехфунтового пуделя. С новорожденным проще: вы суете ему бутылочку с соской, и он знай себе сосет молоко. А вы когда-нибудь пробовали заставить пуделя проглотить микстуру пепто-бисмола?

Вкратце процедура сводится к следующему. Вы помещаете пуделя в кухонную раковину. Одной рукой придерживаете пасть, а при помощи другой вливаете в эту пасть замечательную жидкость розового цвета. Потом все бросаете (разумеется, кроме пуделя) и обеими руками зажимаете собаке рот. Следующие несколько секунд вы стоите и беспомощно наблюдаете, как из этого рта с обеих сторон вытекает вышеупомянутая жидкость.

Рот пуделя устроен фантастическим образом. Если туда попадает то, чего хочет сам пудель, он приобретает герметичные свойства. Зато если это нечто такое, что вы хотите ему навязать, это настоящее решето. Вы решаете повторить попытку и на этот раз атакуете морду пуделя с флангов (бывалый владелец собаки чертыхнется, читая эти строки). Наклоняете его голову набок (если потребуется, прижимаете к своему колену) так, чтобы рот был закрыт, и вливаете микстуру в щель между клыками. Затем крепко зажимаете и держите не менее трех минут в таком положении. Возможно, при этом вы свернете пуделю шею. Еще через пять минут, в течение которых вы массируете ему шею и пытаетесь объяснить, что все это делается для его же блага, пудель благополучно изрыгает пепто-бисмол вам на блузку. Во всяком случае, Жози именно так и поступала.

Тем не менее, если проявить настойчивость, какая-то жалкая часть пепто-бисмола достанется пуделю. Мне пришлось смириться с розовой раковиной и тремя парами покрытых розовыми пятнами брюк, зато к концу четвертой недели Жозефина начала нормально функционировать – как спереди, так и сзади.

Счастлива сообщить, что на протяжении всех четырех недель рацион нашей крошки был никак не меньше лошадиного. Конечно, ей еще нельзя было давать обычную пищу, приходилось придерживаться диеты, рекомендованной врачом.

Но мне бы ни за что не пережить этих четырех недель, если бы не две благословенные газеты: «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн». Вообще говоря, я предпочитаю «Ньюс», «Миррор», «Джор-нэл» и «Пост». Будем смотреть правде в глаза: там работают профессионалы, которые в немалой степени скрашивают наш досуг. Только представьте, что было бы, если бы мы лишились общения с ними и были вынуждены довольствоваться Артуром Кроком и Дэвидом Лоренсом.

Но у меня не было выхода. «Таймс» и «Трибюн» идеально соответствовали площади коридора и кухни, тогда как газеты меньшего формата, постеленные на пол вместо ковров, не доставали от стены до стены и оставляли зазоры.

Весна в том году наступила довольно рано – уже в апреле. Я подолгу выстаивала у окна, любуясь свежей травкой в Центральном парке. Большего я не могла себе позволить: нашей крошке еще примерно с месяц запрещено было выходить на улицу. Сырой воздух мог нанести непоправимый ущерб ее здоровью. Мне вспомнились собственные мечты о том, как, движимые заботой о моей фигуре, мы станем вместе карабкаться на холмы. Однако нельзя сказать, что я растолстела от недостатка физических упражнений. Имея дело с пуделем, даже в помещении получаешь изрядную долю спорта. Чего стоят одни только постоянные усилия по подъему тяжестей. Моя талия стала на два дюйма тоньше. И еще у меня появился третий глаз – на затылке.

Конечно, если в ближайшем будущем вам предстоит ремонт квартиры, эти предосторожности становятся излишними и вы можете смело отправляться на прогулку, оставив пуделя одного дома. Но мы как раз недавно отремонтировали свое жилье, и я не могла позволить себе даже почистить зубы, если Жозефина не терлась возле ног.

Возможно, кто-либо спросит:

– Неужели в это время у тебя не было никаких социальных контактов, а все развлечения свелись к игре в мяч и непрерывным сражениям с пуделем?

Вот именно. Если не считать тех случаев, когда мы приглашали друзей взглянуть на наше сокровище (заведите собаку, и вы очень скоро узнаете, кто вам настоящий друг).

Когда приходят гости, необходимо соблюдать следующие правила (конечно, если вы еще сохранили тех немногих друзей, что у вас остались):

1. Как бы вы ни были увлечены разговором, ни на секунду не выпускайте пуделя из поля зрения.

2. Будьте все время начеку и не пропустите сигнал тревоги. Это может быть внезапный нырок под диван, подозрительная тишина или зловещее поскрипывание.

«Внезапный нырок под диван» может означать, что пудель оттяпал кусок сделанной из крокодиловой кожи сумочки вашей приятельницы и хочет без помех насладиться им. «Зловещее поскрипывание» не имеет никакого отношения к брошенным пуделю игрушкам или косточкам. Обычно это железные бигуди, упаковка бритвенных лезвий или флакон с перекисью.

А в «подозрительной тишине» пудель замышляет коварный налет на норковую шапку вашей гостьи или ее мужа, которую вы предусмотрительно повесили под самым потолком. Это просто поразительно, какие рекорды по прыжкам в длину и высоту вы способны ставить ради спасения от собачьих зубов шифонового шарфа какого-нибудь знакомого. И с каким пафосом убеждаете его, что дырку легко зашить (ни на минуту не забывая, что гость – не кто иной, как знаменитый голливудский репортер. Впрочем, вы не снимаетесь в кино…). При этом неоднократно повторяется, что этот шарф – подарок покойной Гертруды Лоуренс, а магазин, в котором его приобрели, пострадал при бомбежке.

Единственные доступные для Жози прогулки сводились к поездкам – при этом ее закутывали в одеяло – в клинику доктора Уайта, где она со спартанским мужеством переносила прививки. Во время этих визитов Жози познакомилась с разными врачами. Это были доктор Грей, доктор Грин и доктор Браун – не считая ее закадычного друга доктора Блэка. Но нам ни разу не посчастливилось увидеться лицом к лицу с доктором Уайтом, чья фамилия красовалась на табличке у входа. По-моему, он жил в операционной.

Однажды в конце апреля, когда столбик уличного термометра поднялся до 700 по Фаренгейту, я позвонила одному из врачей (уж не помню, на которого я напала) и поинтересовалась, нельзя ли вывести Жози в парк на кратковременную прогулку.

Ответ гласил:

– Ни в коем случае!

Я безутешно застыла у окна. Парк прямо-таки кишел пуделями.

Тогда я решила посоветоваться с Ирвингом. Он велел слушаться врача: ведь его (Ирвинга) конечной целью было вручить Флоренс Ластинг здоровую собаку. Как видите, Ирвинг всегда держит слово, особенно данное самому себе. В своем календаре он обвел красным кружочком первое июля и надписал сверху: «Калифорния» и «ДПС». Когда я спросила, что значит «ДПС», он не без удовольствия объяснил, что это «День Прощания с Собакой».

Наверное, это и подтолкнуло меня тем погожим днем взять ситуацию в свои руки. Нельзя было терять время; каждая минута становилась на вес золота. Почему все радости должны достаться сыну Флоренс? Я тоже хочу жить!

И я незамедлительно приступила к претворению мечты в действительность, торжественно объявив Жози:

– Мы идем на прогулку!

Конечно, она не могла знать, что такое «прогулка», так как ни разу не слышала этого слова. Но она сразу поняла, что затевается нечто грандиозное, а посему бросила терзать сатиновую думку и вся обратилась во внимание.

Я показала ей недавно купленный поводок (к сожалению, никто не надоумил меня приобрести инвалидную коляску). Жози подозрительно уставилась на него. Она еще не видела ничего подобного, но сразу заподозрила неладное. Она обнюхала незнакомый предмет, но прозрение так и не наступило.

Однако ради меня эта собака была готова на все, поэтому предприняла добросовестную попытку пожевать его. Я быстро надела на нее ошейник.

И вдруг это кроткое существо превратилось в разъяренную фурию. Жози каталась по полу, прыгала и пускала в ход все четыре лапы, чтобы стащить с себя ужасную петлю. Впервые за время нашего знакомства мы «разошлись во мнениях».

Я взяла ее на руки и понесла в парк, надеясь, что при виде других собак с ошейниками она сообразит, что к чему. Она и сообразила – после того как трижды едва не задохнулась. Наконец до Жозефины дошло, что ошейник и поводок со мной на другом конце как бы являются ее продолжением. Тогда Жози утихомирилась и приняла существующий порядок вещей.

Она принялась обнюхивать все подряд: скамейки, траву и даже стволы деревьев. Потом я усадила ее и попыталась объяснить, что свежая зелень имеет не только декоративное значение. Я раскошелилась на два доллара за лицензию, и это сделало Жози акционером. Парк стал ее собственностью. Она могла пользоваться травкой и прошлогодней листвой по своему желанию, при необходимости рассматривая их как заменитель «Нью-Йорк таймс». До нее не дошло. Я поняла, что нужен добрый пример, и поднесла ее к боксеру, который как раз изготовился возле мусорной урны. Это оказалось тактической ошибкой. Я рассчитывала на небольшое представление, но вместо этого была сметена ураганом. Мы с Жози в мгновение ока вознеслись на вершину холма.

Потом я дала ей посмотреть на колли, деликатно задравшего ножку возле дерева. Жози не испугалась, но сочла это зрелище отвратительной демонстрацией дурных манер. Чуточку позже она наблюдала то же самое в исполнении коккер-спаниеля и мальтийского терьера. По сравнению с боксером это были детские игрушки.

Я продержала ее на улице двадцать минут. Жози отлично провела время – и только. Едва очутившись в уединении нашей квартиры, она ринулась в кухню, к родной «Нью-Йорк таймс».

Но я ни чуточки не рассердилась. Жози – редкая умница. Я была уверена, что после нескольких прогулок «Таймс» и «Трибюн» утратят свое значение. Она бы ни за что не дала маху в парке, если бы не вопиющая агрессия со стороны боксера.

Глава 9. ГУРМАН

Когдав тот вечер Ирвинг пришел домой, я представила полный отчет о нашем походе в парк. Жози вертелась тут же и, как бы в подтверждение моих слов, виляла хвостом. Мы обе выглядели такими счастливыми, что Ирвингу пришлось признать: интуиция врача не идет ни в какое сравнение с интуицией матери. Если отвлечься от того, что на следующий день у Жозефины началась дизентерия.

Само собой, мы тотчас бросились к врачу. Он прочитал мне лекцию, а Жозефине достался новый укол в мягкое место. После чего нам снова пришлось прибегнуть к пепто-бисмолу. Его воздействие на Жозефину было поистине чудотворным: она целые сутки страдала от дизентерии, а когда после всего я ее взвесила, оказалось, что она прибавила целый фунт.

Я снова начала поглядывать в сторону парка. Даже врач преисполнился оптимизма и сказал: если в ближайшие сутки не произойдет ничего из ряда вон выходящего, можно будет высунуть нос на улицу. Я была счастлива и уверена в успехе. Ничто не предвещало подвоха. И вдруг Жозефина отказалась принимать пищу.

День был как день, такой же, как все предыдущие. Я поставила перед ней миску с обычной собачьей едой и произнесла:

– Твой завтрак, душенька.

«Душенька» подошла, понюхала и с отвращением отвернулась. То же повторилось во время второго завтрака, обеда и ужина. Но я не стала звонить врачу, а попробовала взять ситуацию в свои руки. Мне претила мысль о подобной жестокости по отношению ко мне, но она тотчас предприняла попытку подавиться ненавистной пищей. Посрамленная, я обратилась к врачу и услышала следующее:

– Вероятно, нужна перемена. Она достаточно окрепла и больше не нуждается в диете. Попробуйте давать ей объедки со стола.

Я честно призналась, что не имею обыкновения отбивать мясо для ростбифа или жарить на электрической плите индейку. Мало того, что в моем распоряжении была всего лишь крохотная гостиничная кухня, так она еще и служила Жозефине спальней, туалетом и ванной. Доктор пробурчал, что это мои трудности. Он врач, а не шеф-повар.

Пришлось посвятить в наши проблемы Ирвинга.

Сначала он не врубился и буркнул:

– Ну и чего же ты от меня хочешь? Чтобы я напялил поварской колпак и порхал по кухне, жаря оладушки?

Однако Ирвинг все-таки не из тех, кто может стоять сложа руки и хладнокровно наблюдать, как рядом умирают от голода. Когда хочет, Ирвинг может являть чудеса изобретательности. Он спустился в ресторан и провел короткую разъяснительную работу с разносчиками. Несколько четких фраз, скрепленных рукопожатием, – и через час нам уже доставили огромную корзину с ростбифом и нежнейшим филе. Жозефина пришла от всего этого в восторг и не только вылизала миску, но и попросила добавки.

Благодаря новой диете она буквально расцвела, и первого мая персонал клиники доктора Уайта сбежался, чтобы воздать нам по заслугам. Мы получили разрешение гулять в Центральном парке. И как же она полюбила эти прогулки! Она также ничего не имела против Пятой авеню. В то же время Жози продолжала хранить верность «Таймс» и «Трибюн». Она выросла на этих газетах, и ей было трудно оторвать их от сердца.

Через несколько дней к нам пришли гости: Мэдж Ивенс и ее муж, драматург Сидней Кингсли. Мэдж с Сиднеем обожают животных; за ними вечно увязываются две или три собаки одновременно. Жозефина привела их в восторг. Ирвинг поделился с ними нашими планами относительно первого июля.

Мэдж бросила на него колючий взгляд и принялась перечислять достоинства нашей любимицы. У нее продолговатые, а не навыкате глаза.

Шубка обещает стать просто великолепной. Длина хвоста как раз такая, как нужно. Уши, скорее всего, достигнут фантастической длины. По правде говоря, тут просто не к чему придраться, Жозефина – настоящий подарок судьбы. «Подарок судьбы» вдруг кашлянул. Мэдж первая обратила на это внимание:

– Собака кашляет.

– Собаки не кашляют, – возразил Сидней.

Я заявила, что от этой собаки можно ждать чего угодно. Сидней уточнил, что он имел в виду: собаки не должны кашлять. А если они это делают, значит, за этим что-то кроется.

– Что, например?

– Собачья чума.

(А ведь не кто иной, как Сидней, написал «Люди в белом»!)

На какие-то пять минут все лишились дара речи, слышалось только хрипловатое дыхание Жозефины, которая, несмотря на это, пребывала в отличном расположении духа. В промежутках между покашливаниями она приносила кому-нибудь из нас мячик, чтобы мы снова бросали его ей.

Все молча смотрели на Сиднея. Наконец он не выдержал и открыл рот:

– Вы можете прямо сейчас посоветоваться с врачом?

Я позвонила в клинику, и дежурная ответила, что все медики разошлись по домам и придут только завтра к девяти часам. Сейчас в клинике только она да больные собаки.

Мэдж с Сиднеем не стали затягивать визит. На прощание они заверили нас, что собачья чума совсем не обязательно чревата летальным исходом. Они знали нескольких собак, которые излечились. Конечно, у них повыпадали зубы и появился тик, но, если не считать этого, они стали такими, как прежде.

После их ухода Ирвинг взял инициативу в свои руки. Он апеллировал к моему разуму и выразил уверенность, что все будет в порядке. К утру кашель пройдет. Сделав это заявление, он с головой ушел в какой-то захватывающий вестерн, шедший по телевизору.

К ночи кашель усилился. Даже Ирвинг не мог остаться равнодушным. Он выключил программу для полуночников и внимательно посмотрел на Жозефину. Потом обратился ко мне:

– Кажется, Мэдж сказала, что у нее должны выпасть зубы?

Я скорбно кивнула.

Ирвинг испустил тяжелый вздох.

– Может быть, Флоренс Ластинг решит, что у пуделей вообще не бывает зубов?

Я промолчала, мучительно решая в уме вопрос: если я убью его, присяжные сочтут это убийством в состоянии аффекта?

Потом я вскочила на ноги, схватила Жозефину и постелила себе в кладовке. Всякий женатый мужчина сообразит, что это значит: «Завтра я свяжусь со своим адвокатом. А ты можешь обратиться к своему». Но поскольку в планы Ирвинга входило избавиться от Жозефины, а не от меня, он сделал шаг к примирению.

И: – Ну не глупи, ты же знаешь, как я тебя люблю.

Я: – У меня нет собачьей чумы, и я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Ты бессердечен по отношению к Жозефине.

Жози дважды хрипло кашляет.

Я (бросаясь с ней на кухню): – Сейчас мамочка даст тебе меду, чтобы прочистить горлышко. (Даю ей мед. Жозефина находит его довольно вкусным.)

И (наблюдая за этой процедурой): – У меня тоже однажды был кашель. Ты посоветовала мне бросить курить.

Я: – У тебя не было собачьей чумы.

И: – Откуда ты знаешь? Сейчас я задним числом припоминаю, что той весной у меня выпал коренной зуб. И я часто хлюпал носом.

Я: – Ты хлюпал носом, еще когда мы только познакомились.

И: – Слушай, положи ее спать. Нам всем необходимо отдохнуть.

Я: – Я не могу оставить ее одну – теперь, когда ее жизнь под угрозой.

И: – Это еще неизвестно.

Я: – Так сказал Сидней.

И: – Если он сочинил «Люди в белом», это еще не значит, что он толковый ветеринар и может поставить правильный диагноз.

Я: – Он всесторонне изучил вопрос.

И: – В свое время он написал политический детектив, но я сомневаюсь, что Эдгар Гувер время от времени обращается к нему за консультацией.

С этими словами Ирвинг берет Жозефину и перекладывает в плетеную корзинку. Она лижет ему руку и блаженно засыпает.

На следующий день, с утра пораньше, мы с Жозефиной снова наведались в клинику доктора Уайта. Нас принял доктор Силвер. Сам доктор Уайт был в операционной. Доктор Силвер изучил десятистраничную историю болезни и пригласил доктора Блэка.

После тщательного осмотра доктор Блэк заверил меня, что о чуме не может быть и речи. Это небольшое осложнение после болезни. Жозефина будет кашлять до тех пор, пока не достигнет шестимесячного возраста. Потом кто-то одержит верх: Жози или кашель. Очевидно, в моих глазах мелькнули безумные огоньки, потому что доктор Блэк предостерегающе поднял руку.

– Миссис Мэнсфилд, я никогда не давал гарантии, что ваша малышка доживет до глубокой старости. Чудо уже и то, что она пережила первую атаку болезни. Теперь главное – полноценное питание. Она все еще слишком слаба. Если Жозефина достигнет нормального веса, можно будет надеяться на полное выздоровление. Так что отправляйтесь домой и приготовьте какое-нибудь мясное блюдо.

И добавил, когда мы с Жозефиной были уже на пороге:

– Вам самой тоже не мешает немного поправиться.

Я слегка растерялась.

– Я работаю на телевидении и должна следить за фигурой.

– Ну что ж, – сказал доктор Блэк, – если вам нравится морить себя голодом, это меня не касается. Но не делайте из Жозефины вторую Лэсси. Помогите ей окрепнуть!

Я чуть не убила его взглядом. Правильно Ирвинг говорит:

– Каждый считает себя вправе судить о шоу-бизнесе!

Глава 10. ВОЙНА С «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»

Пришлось смириться с кашлем так же, как мы притерпелись к «Нью-Йорк таймс». Уж не знаю, говорило ли в Жозефине обыкновенное упрямство или застенчивость, но она упорно продолжала видеть в Центральном парке место отдыха и развлечений, а не общественную уборную.

При всем том май оказался богатым на события и впечатления. Жозефине сделали первую настоящую стрижку, а ресторан нашего отеля закрылся на ремонт и модернизацию. Трудно сказать, кто перенес это тяжелее: официанты или я. Однако Ирвинг не поддался отчаянию и решил проблему в ходе кратковременного визита к Дэнни, который почел за честь стать новым шеф-поваром для Жозефины.

А вот со стрижкой, которую он воспринял как катастрофу, Ирвингу ничего не удалось поделать. Он заявил, что я превратила невинное создание в кокотку. Верхом его красноречия стала фраза:

– Не мудрено, что она не может оторваться от «Нью-Йорк таймс». С такой прической ей стыдно высунуть нос на улицу.

Я возразила, что до этого она целый месяц гуляла в парке – и ничего. Ирвингу не пришлось лезть за словом в карман:

– Все потому, что ты сделала из этого проблему. По твоей милости она не может уразуметь, что от нее требуется. У тебя развился комплекс, и Жозефине передалась твоя неуверенность.

– Конечно, ты бы справился!

– Всегда готов! – отрапортовал он.

– Ну если ты так хорошо во всем разбираешься, – процедила я сквозь зубы, – попробуй втолковать Жози, зачем Господь сотворил дерево.

Клянусь Богом, это подействовало! Движимый слепым идиотским мужским самолюбием, Ирвинг воскликнул: «Смотри!», – подхватил Жози вместе с розовым поводком, украшенным поддельными самоцветами, и пулей вылетел из нашего номера. Это произошло так быстро, что скорее было мгновенным импульсом, нежели осознанным решением с его стороны.

Мой гаев улетучился, и я долго сидела со злорадной ухмылкой на лице, предвкушая весь ужас, который придется пережить Ирвингу, когда он столкнется с грубой действительностью и увидит себя со стороны – выгуливающим голенького пуделя с розовыми бантиками за ушами.

Когда он не вернулся через пять минут, я ощутила прилив радости: вероятно, он добился успеха и полон гордости за нашу милую крошку. Через десять минут мое ликование перешло в экстаз. По прошествии часа я готова была звонить в полицию.

Однако прежде чем предпринять столь радикальный шаг, я позвонила друзьям, которые принялись меня успокаивать. Ирвинг всегда внимателен на улице и соблюдает правила дорожного движения. По дороге на работу он ни разу не провалился в люк и не угодил под автобус. Эти слова были не лишены смысла, и я согласилась подождать еще час.

После того как я приняла третью таблетку успокоительного, послышался звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине. Они отсутствовали три часа двадцать минут. Едва очутившись в номере, Жози молнией метнулась на кухню – к излюбленной газете! Ирвинг с глуповатой улыбкой следил за ее действиями. Я спросила, где они пропадали. Получилось ли что-нибудь с деревьями? (Впрочем, и без того было ясно, что нет: мне пришлось подтирать углы в запруженной кухне.) Неужели он не понимал, как я волновалась? И где же они все-таки были? Но все, на что оказался способен мой муж, это стоять с глуповатой ухмылкой на лице.

Наконец к нему вернулся дар речи.

– Ну не болтушка ли она?

Я не успела спросить, что он имеет в виду, потому что «болтушка» внезапно рухнула как подкошенная на пол и захрапела. Щенки в шестимесячном возрасте обычно не храпят. Ирвинг предположил, что все дело в усталости. Они протопали пешком не менее шестидесяти кварталов! Я смазала ей лапки кремом и слегка помассировала. Потом спросила: он что, поставил перед собой цель ее угробить?

Ирвинг пустился в объяснения. По его словам, через каждые несколько шагов их останавливали красивые молодые девушки и восклицали:

– Какая прелестная собачка!

Конечно, ему приходилось быть вежливым и тоже останавливаться, чтобы дать им возможность ее погладить. Потом они спрашивали, как ее зовут, а услышав в ответ: «Жозефина Мэнсфилд», – некоторые приходили в неописуемое волнение:

– Так вы – Ирвинг Мэнсфилд, знаменитый телепродюсер?

У большинства девушек были с собой большие пластиковые сумки и альбомы с фотографиями: они оказались фотомоделями и жаждали попасть на телевидение. Следовал обмен телефонами, и, разумеется, на все это требовалось время.

– Что-то я не припомню, чтобы Центральный парк кишел фотомоделями! – заявила я и услышала в ответ, что, оказывается, в парке им показалось сыро; к тому же Ирвинг в первый раз надел свои новые итальянские мокасины, вот они и пошли на Парк-авеню, где тоже хватает деревьев.

Дальше в лес – больше дров, то бишь приятных встреч. Несколько раз Ирвингу пришлось сделать остановку, чтобы поболтать с приятелями, например Рудольфом Бингом.

– Но ты не знаком с Рудольфом Бингом! – уверенно заявила я.

– Уже познакомился. Его собака проявила неподдельный интерес к Жози, и они долго обнюхивали друг друга.

Он растянулся на диване, очевидно, не без тайной надежды, что я и ему помассирую подошвы. Но я продолжала дуться. Подумать только, я тут схожу с ума, а он отлично проводит время с моей собакой!

Ирвинг снова открыл рот:

– В следующий раз, когда будешь делать Жози прическу, попробуй желтые ленточки. Джейн Мэнсфилд говорит, что это должно ей пойти.

– Джейн Мэнсфилд?!

– Она тоже остановилась, чтобы выразить свое восхищение.

Я надулась и несколько минут хранила молчание. Ирвинг тоже обиделся.

– А что я должен был делать? Забросать ее камнями? Кроме того, у Джейн премиленький розовый пудель. Его зовут Бобо.

– Что-что?

– У нее розовый пудель по кличке Бобо. Она красит его органической краской.

(И как только я до сих пор жила на свете без столь ценной информации?)

– Что плохого, – защищался Ирвинг, – если человек время от времени останавливается для дружеской беседы с владельцами пуделей или их поклонниками? Это принято в обществе. Все равно что поддерживать беседу с незнакомыми людьми на борту океанского лайнера.

Он еще долго продолжал в том же духе; из бедного Ирвинга так и лезли всякие сантименты. Только мне показалось, что мы исчерпали эту тему, как он сказал:

– В следующий раз, когда поведешь Жози в салон красоты, попроси покрыть ей ногти серебряным лаком. Заза считает…

– При чем тут Заза?

– У Заза мальтийский терьер, и она…

В ту ночь мне впервые за долгое время пришлось прибегнуть к секоналу. Но и во сне меня преследовал голос Ирвинга. Последнее, что я запомнила, это что Жози обожает общество других собак и особенно выделяет умницу чихуахуа, принадлежащую Эбби Лэйн!

Глава 11. ДЕНЬ ПС

Назавтра я сама отправилась на Парк-авеню. В конце концов, я тоже хочу наслаждаться жизнью. Тем более что, если верить газетам, в городе сейчас Гэри Грант и Тони Кертис.

Ирвинг нисколько не преувеличивал: Жози пользовалась необыкновенным успехом. Нас то и дело останавливали длинноногие манекенщицы. Всем хотелось ее погладить. А поскольку у меня были несколько иные планы, то я свернула за угол и пошла по направлению к Мэдисон-авеню, где должно было быть гораздо интереснее. Я провела десять минут в увлекательной беседе с Артуром Мурреем, а примерно через квартал наткнулась на Чарльза Кобурна. Такое мое везение!

Так что в дальнейшем я ограничила наши прогулки Центральным парком. Здесь, по крайней мере, мы встречались с другими собаками, от которых Жози могла почерпнуть полезные сведения о предназначении деревьев. Однако она не воспринимала данную тему.

Напрасно я то и дело старалась привлечь ее внимание к собакам, которые осчастливливали поднятием ножки какое-нибудь дерево. Жози покорно смотрела в нужную сторону, иногда даже проявляла вежливый интерес, но и не думала выходить из роли благодарного зрителя.

Я умоляла. Подлизывалась. И, наконец, прибегла к маленькому насилию. Я подвела Жози к дереву, подняла ее ножку и продержала так добрый десяток минут. Единственным результатом стало то, что вокруг нас собралась любопытствующая толпа. Однако я продолжала делать свое черное дело. Мой девиз: «Исполняй свой долг, и пусть они все провалятся!»

Вскоре меня привыкли видеть в Центральном парке в таком положении. Через несколько дней никто уже не обращал на нас внимания.

В один прекрасный день, когда я предавалась этому новому хобби, мимо шествовала полная дама с двумя беременными эрдельтерьерами. Она не без интереса посмотрела на меня и остановилась.

Не раньше чем через десять минут она открыла рот и спросила:

– Чего вы от нее добиваетесь?

(Кого только не встретишь в Центральном парке! А чего, по ее мнению, я могла добиваться?)

Но я не стала грубить, а кратко объяснила свой случай.

Дама изрекла:

– Но ведь это же девочка!

Я согласилась с данным утверждением и вновь перенесла свое внимание на Жози и дерево. Моя красавица с ангельским терпением задрала ножку, но, конечно, из этого ничего не вышло (я уже говорила, что ради меня эта собака готова пожертвовать чем угодно, только не «Нью-Йорк таймс»).

Толстуха снова открыла рот:

– Девочки не задирают ножку возле дерева. Это становилось интересно. Что же делают девочки?

– Они садятся на корточки.

И тотчас, словно по команде, обе ее собаки присели, чтобы продемонстрировать, как это делается. Даже Жози проявила некоторый интерес, хотя ее и смутило подобное бесстыдство. После чего толстуха и обе ее псины удалились с чувством исполненного долга.

Едва они скрылись из виду, я предприняла попытку усадить Жозефину на корточки. Она ощетинилась и посмотрела на меня так, словно я окончательно выжила из ума. Чем больше я настаивала, тем упорнее становилось ее сопротивление.

Вечером я посвятила Ирвинга в недавно сделанное открытие. Он сказал, что, по его мнению, в этом что-то есть, и согласился попробовать. Утром мы все трое отправились в Центральный парк. После трех или четырех безуспешных попыток с моей стороны Ирвинг вырвал Жози у меня из рук и поинтересовался, что я собираюсь делать с беззащитным животным. Сначала чуть не вывихнула ему ногу, а теперь нас ждет искривление позвоночника.

Он решил сам взяться за дело и отослал меня домой, пообещав, что не вернется до тех пор, пока не сможет доложить, что задание выполнено. Но он предоставит ей возможность самой справиться с этим делом. Пусть задирает ногу, приседает или стоит на ушах – все должно произойти по ее доброй воле, без применения насилия с его стороны и без советов дурных баб. Когда он водит Жози гулять, то не дает всяким шизофреничкам втянуть себя в дурацкие разговоры, а ведет исключительно интеллектуальные беседы с красивыми и приятными личностями, которые не позволяют себе вмешиваться в чужие дела.

Примерно через час они с Жози были уже дома. Оба сияли.

Я бросилась к Ирвингу.

– Она задрала ножку? Он покачал головой.

– Присела?

Он как-то странно посмотрел на меня.

– Что, твои интересы не простираются дальше клозета?

– Но что же она сделала?

На устах моего мужа появилась горделивая улыбка.

– Жози обручилась.

– С кем?

– Бобо Эйхенбаумом.

– Это еще кто такой?

– Пудель.

– Пудель?! – я как вкопанная застыла на месте. Ирвинг пожал плечами.

– Возможно, ты предпочла бы Грегори Пека. Но она согласна на пуделя.

Я попыталась объяснить, что наш кроткий ангел еще ничего не знает о птичках и деревьях, а он уже торопит ее с замужеством!

Ирвинг попросил меня умерить пыл: они вовсе не планируют сыграть свадьбу в ближайшее воскресенье. Должен пройти период ухаживания, во время которого жених и невеста лучше узнают друг друга. А уж потом Жози назначит день свадьбы. Это поистине судьба: Бобо живет в нашем отеле, на четвертом этаже!

На другой день я втайне от Ирвинга навела справки относительно моего будущего зятя. Разносчики и горничные снабдили меня исчерпывающей информацией. Бобо – прекрасно воспитанный пудель. Его семье принадлежат кредитные компании, площадки для игры в гольф и несколько отелей во Флориде. В общем, Бобо – тот самый мужчина, о котором может мечтать любая незамужняя девушка. Если не считать того, что он – пудель.

Я решила позвонить миссис Эйхенбаум и довести до ее сведения, что Жози не может принять их предложение. Я по-простонародному, без затей, растолковала ей, что никогда не видела Бобо и, стало быть, ничего не имею против него лично. Но помолвка должна быть расторгнута. Дело в том, что Жози не собирается выходить замуж – никогда! Прежде всего, у нее хрупкое телосложение. Я не утаила от моей собеседницы ее ужасное прошлое, по сравнению с которым пневмония Лиз Тейлор казалась пустяковой простудой.

В ходе этого монолога я трижды намеренно коверкала фамилию Эйхенбаум, но дама на другом конце провода ни разу не перебила. Если бы не ее ровное дыхание, я вообще усомнилась бы, что меня слушают. Когда я закончила, она прочистила горло и сказала:

– Сначала – о главном. Наша фамилия – Эйхенбаум, и, поскольку в один прекрасный день это станет фамилией вашей дочери, хорошо бы вам научиться ее правильно выговаривать.

Я поклялась, что, пока живу, не забуду ее фамилию, но Жози все-таки не собирается выходить замуж.

После непродолжительной паузы мне был задан вопрос:

– Вы что, принципиальная противница брака?

Я заверила ее, что, наоборот, я целиком за. Особенно если это такой брак, как у нас с Ирвингом.

– Тогда почему Бобо не может жениться на Жозефине?

Я сочла миссис Эйхенбаум достойной подробного объяснения и рассказала о Флоренс Ластинг и ее сыне. Мать Бобо сочувственно поцокала языком.

Я объяснила, что если даже произойдет чудо и Ирвинг разрешит мне оставить Жози, я не могу искушать судьбу, навязав ему еще и ее потомство.

– Но он был не против ее замужества, – возразила миссис Эйхенбаум.

– Естественно. Он решил, что она переедет к вам.

Миссис Эйхенбаум обдумала такую возможность.

– Я согласна.

– А я нет! – воскликнула я. – Мне самой нужна Жози! А если она принесет щенков, я не смогу избавиться от них: ведь это будут ее дети!

Кажется, миссис Эйхенбаум проняло.

– О, понимаю. Значит, поскольку вы не собираетесь оставлять щенков, то и не видите смысла в том, чтобы подвергать ее процедуре деторождения?

– Вот именно.

– Щенков можно продать. – Миссис Эйхенбаум нельзя было отказать в практичности.

– Вы бы продали детей вашей дочери?

– Нет. Я подарила бы их племянникам. Все племянники бредят пуделями. Как мать жениха, я имею право на вознаграждение либо часть помета.

– А что получу я, как мать невесты?

– Беременную сучку.

– И кто же установил такие правила? – взорвалась я.

Миссис Эйхенбаум заверила меня, что не кто иной, как АКС. Само собой, ее не интересовало вознаграждение, она претендовала на часть помета.

Ну, в крайнем случае, на одного щенка для начала.

– А если Жозефина принесет только одного? – полюбопытствовала я.

– Он достанется моему любимому племяннику.

Мне стало тошно. Этот мир определенно создан для мужчин. Наша крошка должна будет проделать всю черную работу, а Бобо станет одаривать приятелей сигарами и щенками.

Я решила закругляться.

– Приятно было с вами побеседовать…

На этот раз миссис Эйхенбаум не дала мне закончить фразу.

– Куда вы спешите? Ведь мы еще не решили вашу главную проблему. Между нами, девочками: неужели мы не придумаем, как вам оставить Жозефину у себя?

У меня резко поднялось настроение. Кажется, я потеряла зятя, зато приобрела друга. Я сказала миссис Эйхенбаум, что готова выслушать ее предложения. Таковых пока не оказалось. Единственное, на что она намекнула, это что если бы ей пришлось выбирать между Бобо и мистером Эйхенбаумом, она, не задумываясь, рассталась бы с мужем. Но главное, она напомнила мне, что впереди еще целый месяц. Мало ли что может случиться! На этой жизнеутверждающей ноте мы и закончили беседу.

Однако июнь промелькнул со скоростью молнии. Не успела я оглянуться, как до «Дня Прощания с Собакой» осталось всего двое суток. Я начала нервничать. Жози чувствовала неладное и лезла из кожи вон, чтобы мне угодить, даже перестала кашлять. Вот уже три дня я не слышала, чтобы она хоть раз кашлянула. Я обратила на это внимание Ирвинга. Похоже, черная полоса в ее жизни кончилась, впереди была долгая, счастливая жизнь. Вот только с кем?

Я не могла понять, на каком я свете. В светлые минуты мне казалось, что все не так уж плохо. До нашей разлуки с Жози оставалось всего сорок восемь часов, а Ирвинг вот уже целую неделю не заводил разговора о Флоренс Ластинг и ее маленьком сынишке. Потом с моих глаз спадала розовая пелена, и я начинала видеть вещи в истинном свете. Ирвинг купил билеты на самолет до Калифорнии, однако и не подумал получить разрешение на провоз собаки (я справлялась – необходимо особое разрешение).

Тем не менее я не собиралась сама поднимать эту тему. Пусть поступает, как решил. Он знает, я всегда держу слово, а ведь я пообещала не устраивать сцен. О да, я постараюсь быть на высоте! Конечно, потом я месяц или два не буду с ним разговаривать, но в день ПС он не дождется от меня ни слова упрека, а тем более истерики. Пусть сам поднимет этот вопрос.

Он так и поступил. Вечером у «Сарди».

Ирвинг заказал свое любимое лакомство: шоколадный пломбир.

Я отказалась от чего бы то ни было.

Ирвинг сказал:

– Ты же не можешь просто так сидеть. Я не удостоила его ответом.

Ирвингу принесли пломбир. Он поглядел на меня.

– Смотри, какая красота. Ты уверена, что не передумаешь?

Я помотала головой. Наступила ужасная пауза, которая длилась добрых десять минут. Наконец Ирвинг не выдержал:

– Флоренс Ластинг сняла на лето шикарную дачу на Лонг-Бич.

Я сказала, что рада за нее.

– Возьми же хоть ложечку пломбира. Я снова помотала головой.

– Нигде так хорошо не делают пломбир, как у «Сарди».

Я бросила взгляд на мороженое. Ирвинг так и не притронулся к нему.

– В таком случае почему же ты не ешь?

– Не хочется. – Он кликнул официанта и попросил унести подтаявший пломбир. Снова воцарилось молчание. Ирвинг заговорил первым:

– Послушай, даже если бы мы хотели взять ее с собой, в отеле «Беверли-Хиллз» не разрешают держать собак.

Я не поверила своим ушам.

– Ирвинг! Тебе не хочется отдавать ее? Мой муж кивнул:

– Конечно, не хочется. Но куда ее девать на лето? Я не могу навязать ее Флоренс Ластинг как временную гостью. Это будет жестоко по отношению к Крейгу: вдруг он привяжется к ней и не захочет отдавать?

– Можно поместить Жозефину в пансионат для собак, – быстро произнесла я. – В Уэстчестере есть несколько подходящих. Особенно хвалят пансионат мистера Ингрэма.

Ирвинг уставился на меня.

– Для человека, который собирался безропотно расстаться с любимой собакой, ты проявляешь подозрительную осведомленность. Или тебя только что осенило?

Я прильнула к его груди. Ирвинг спросил:

– Кто такой мистер Ингрэм?

– Смотритель. Он берет к себе собак на время отъезда их хозяев. Причем его услугами пользуются только избранные. Ему оставляют питомцев Мирна Лой, Полли Берген, Мерв Гриффин. Он ухаживает за их собаками, как за своими собственными. Но он дорого берет.

– Что значит дорого?

– Пять долларов в сутки. Ирвинг обдал меня холодом.

– Если мы можем позволить себе остановиться в «Беверли-Хиллз», Жози может позволить себе пансионат мистера Ингрэма.

Меня душили слезы. Я только и смогла пролепетать:

– Ох, Ирвинг, как я тебя люблю!

– Завтра же позвонишь мистеру Ингрэму, – распорядился он. – Я хочу с ним встретиться. Если моей собаке суждено провести лето в доме этого человека, я хотел бы взглянуть на его рекомендации.

Мы счастливо улыбнулись друг другу, и Ирвинг заказал две порции шоколадного пломбира.

Глава 12. ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ

Тем летом мы очень скучали по Жози, хотя мистер Ингрэм постоянно держал нас в курсе ее успехов. Если верить его письмам, она чувствовала себя прекрасно во всех отношениях.

В конце лета я сообщила ему дату нашего возвращения. Самолет прибывал в полночь, и я написала, что он может подержать ее у себя до утра.

Полет прошел без сучка без задоринки. Правда, самолет слегка качало и подбрасывало, но я не обращала на это внимания. Страх перед полетом – отнюдь не фатальное явление, от него нетрудно избавиться. Стоит только время от времени напоминать себе, что летчик знает свое дело, машина проверена и снабжена устройством против дураков. Повторите это мысленно несколько раз, прихватите с собой успокоительное и бутылку пива – и это будет не полет, а одно удовольствие.

После посадки я отыскала в аэропорту удобную скамейку и приготовилась ждать, пока Ирвинг разберется с багажом. К моему удивлению, он направился в другую сторону, а затем вошел в будку телефона-автомата. Крайне заинтригованная, я подкралась поближе.

Он звонил мистеру Ингрэму! Ирвинг собирался немедленно ехать за нашей крошкой! Очевидно, у мистера Ингрэма были свои планы на это время суток, потому что в голосе Ирвинга послышалось раздражение.

– Что значит «все уже спят»? Сейчас только десять минут первого. Жози никогда не ложится раньше двух или трех часов ночи.

Последовала небольшая пауза, в течение которой мистер Ингрэм, должно быть, пытался втолковать Ирвингу, почему он считает, что сейчас неподходящее время. Ирвинг был непреклонен:

– Мистер Ингрэм, мне нет дела до того, что вам написала миссис Мэнсфилд. Мы сейчас же приедем за собакой.

Он вышел из будки и смерил меня таким взглядом, будто хотел сказать:

– Ну ты и мамаша!

Я опустила глаза. По правде говоря, это неожиданное проявление отцовских чувств произвело на меня сильнейшее впечатление. Должно быть, на мистера Ингрэма тоже. Когда такси остановилось у ворот его резиденции, он уже стоял на крыльце в надетом поверх пижамы пальто и держал на руках Жози. При нашем появлении она пришла в неописуемый восторг. Потом небрежно вильнула хвостом, словно отпуская мистера Ингрэма, и бросилась страстно целовать нас с Ирвингом.

Мистер Ингрэм проводил ее взглядом, полным обожания.

– Вот это собака так собака! У меня еще никогда не было столь яркой индивидуальности.

Итак, Жози покорила и старого смотрителя! Однако она не удосужилась помахать ему на прощание, когда такси тронулось с места, а без конца целовала нас с Ирвингом и прекратила только тогда, когда впереди показались контуры нашего отеля. Тут Жози встрепенулась и радостно взвизгнула. Ирвинг был вне себя от изумления.

– Она узнает родные места!

А когда мы остановились, Жози шустро выскочила из машины, подтащила нас к кустам и присела! Мы чуть не потеряли сознание от гордости. Ирвинг заставил швейцара с коридорным ненадолго оставить багаж и вместе с нами насладиться этим зрелищем. Надо же, всего восемь месяцев, а такая умница!

В вестибюле мы неожиданно столкнулись с Бобо Эйхенбаумом и его семейством. Ирвинг поделился с ними нашей радостью насчет кустов. Мистер Эйхенбаум согласился с тем, что это выдающееся достижение. Его немного беспокоил Бобо: он вроде бы тоже начал садиться на корточки, что не очень-то свойственно его полу. Миссис Эйхенбаум ринулась защищать своего любимца. Все дело в том, заявила она, что Бобо еще слишком юн и неопытен.

Других причин нет и быть не может.

Ирвинг, который умеет иногда быть откровенным до бессердечия, ляпнул:

– Лично мне он всегда казался бабой!

Миссис Эйхенбаум была потрясена, зато ее муж подошел к делу с реалистических позиций:

– Говорил я миссис Эйхенбаум, чтобы не завязывала ему эти ужасные желтые бантики!

– Они ему очень к лицу, – упорствовала жена. – Кроме того, если не считать приседания, у него нормальные мужские инстинкты. Посмотрите, как он ухлестывает за Жози.

Мы посмотрели. Бобо стоял перед нашей красавицей на задних лапках, добиваясь того, чтобы она обратила на него внимание. В следующее мгновение вмешалась злокозненная судьба, и вихрем последовавшие друг за другом события не оставили ни у кого ни малейших сомнений в мужественности Бобо.

На сцене появился еще один пудель, пятнистый (черный с белым) красавец по кличке Бренди, только что прибывший из Техаса. Стоило ему взглянуть на Жози, как он тотчас сделал на нее стойку.

Жози ответила ему безразличным взглядом. Бобо продолжал служить. Бренди становился все агрессивнее. Он подбежал к предмету своей страсти и обнюхал его. Бобо перестал служить и воинственно, как петух, выпятил грудь. Бренди нюхнул еще разок. Бобо не мог поверить своим глазам: красавец арлекин у всех на глазах крутил амуры с его девушкой! И Бобо вынес ему смертный приговор.

Все случилось в считанные доли секунды. Бобо молнией налетел на Бренди и вцепился ему в глотку. По полу покатился клубок из двух пуделей, это сопровождалось пронзительным визгом и злобным рычанием. Все вокруг пришло в движение. Двое коридорных, мистер Эйхенбаум, Ирвинг и хозяин Бренди бросились разнимать драчунов. Миссис Эйхенбаум вопила во всю мочь. Я схватила Жози в охапку и так же громко призывала на помощь, уверенная в том, что ни одному из соперников не выйти из этой потасовки живым. Жози с умеренным интересом наблюдала за развитием событий.

Наконец собак удалось оттащить друг от друга. У Бобо кровоточила губа, а у Бренди был вырван клок шерсти у самого горла. Других повреждений не оказалось. Бренди вынесли на свежий воздух, а миссис Эйхенбаум без сил опустилась на диван, в то время как ее муж утешал отважного воина.

Что же касается Жозефины, то она свернулась калачиком на диване и отключилась. Миссис Эйхенбаум бросила на нее презрительный взгляд.

– Вы только посмотрите, эти двое чуть не поубивали друг друга, а ей хоть бы что.

Я схватила Жози на руки и быстро отступила к лифту. Жозефина обернулась и благосклонно кивнула Бобо, как бы желая ему спокойной ночи. Это побудило миссис Эйхенбаум сделать следующее гнусное заявление:

– Еще берется изображать из себя роковую женщину – с такой фигурой!

Я застыла как вкопанная.

– Чем вам не нравится ее фигура?

– Какая там фигура? Вы только посмотрите на ее пузо!

За все время, пока мы с Ирвингом поднимались в лифте, мы не проронили ни слова. И только очутившись в своих апартаментах, мы тщательно осмотрели предмет нашей любви и гордости и убедились, что утверждение миссис Эйхенбаум имело под собой почву. Жози несколько утратила свою прежнюю воздушность. Ирвинг решительно встал на ее защиту:

– Она ничуть не толстая. Просто ее пора подстричь. У нее слишком густая шерсть.

– На животе?

Пришлось Ирвингу признать, что от грудной клетки и дальше у Жози не шло вверх, как у Бобо и Бренди, а переходило в прямую линию. Я же в своем критицизме пошла еще дальше, назвав ее живот обвислым. Ирвинг предположил, что это характерно для пуделей женского пола. Сколько там у них бывает грудей: десять или одиннадцать? И вообще, что хорошего, если женщина похожа на скелет? Все прославленные красавицы отличаются приятной полнотой. Например, Софи Лорен и Анита Экберг.

Я возразила, что Грейс Келли худенькая, однако смогла пробиться.

– Грейс Келли – совсем другое дело, – авторитетно заявил Ирвинг. – В отличие от нее Жози – жгучая брюнетка. Ярко выраженный чувственный тип – как Лиз Тейлор.

Такое мог сказать только круглый идиот. Но я выдохлась. К тому же я сама брюнетка. И если Ирвингу доставляет удовольствие сравнивать Жози с Софи Лорен и Лиз Тейлор, с какой стати мне акцентировать внимание на ее недостатках? В конце концов, ведь это он оплачивает ее счета, а не миссис Эйхенбаум.

Глава 13. СЧИТАЕМ КАЛОРИИ

Изящество, с каким Ирвинг объяснил пышность форм нашей принцессы, убаюкало меня и усыпило мою бдительность. Всю осень и всю зиму полнота прогрессировала, и я начала воспринимать ее как неотъемлемую часть ее обаяния. Дошло до того, что я и глазом не моргнула, когда коридорный впервые воскликнул при встрече: «Привет, Пышка!» А если прохожие на улице бросали на ходу: «Что за миленькая толстушка!»– я относила это на свой счет.

Конечно, никто из близких друзей прямо не называл Жози толстой. То ли они ослепли, то ли слишком дорожили нашей дружбой. Во всяком случае, когда Беа Коул позволила себе подобное замечание, у меня не возникло и тени сомнения, что она сделала это не нарочно. У нее просто вырвалось. Все-таки лучшая подруга!

Однажды вечером мы с ней вели дружескую беседу и одновременно бросали Жозефине мяч. Я сказала, что, вероятно, в скором времени нам с Ирвингом предстоит поездка в Калифорнию и я еще не решила, взять Жозефину с собой или оставить у мистера Ингрэма.

– Оставь ее у нас, – предложила Беа. – В прошлом году она была слишком маленькая и болезненная, зато теперь, когда ей уже больше года, это будет одно удовольствие.

Я задержалась с ответом, и Беа спросила:

– Ты что, мне не доверяешь?

– Конечно, доверяю. Но меня беспокоит Карен. (Карен – ее пятилетняя дочь.)

– Она обожает собачек!

– Без сомнения. Но, Беа, дети смотрят на собак как на игрушки. Она может, совсем того не желая, причинить Жози боль: случайно наступить на нее или уронить на пол. Откуда ей знать, какое это хрупкое существо – пудель?

Вот тут-то она и нанесла мне удар:

– Хрупкое? Да если на то пошло, Жозефина сама кого угодно раздавит.

– Ты намекаешь на то, что она толстая? – ледяным голосом осведомилась я. Беа и глазом не моргнула.

– Я намекаю на то, что Лэйн Брайант следовало бы перенять у нее фасон зимней шубки!

Примерно с десяток минут наша многолетняя дружба висела на волоске. Наконец разум одержал верх над эмоциями, и я поняла, что у Беа были самые лучшие намерения. Может, и правда, переменить Жози прическу?

Беа внесла новое предложение:

– Попробуй корсет и диету Вик Танни.

Но я предпочла начать с прически и на следующий день отвела Жози в специальную парикмахерскую. Там я объяснила Мелу Дэвису, который обычно ее причесывал, что следует отказаться от привычной голландской стрижки. Слишком густой шерстяной покров в передней и задней части ее полнит.

Мел внимательно осмотрел ее фигуру.

– Конечно, я бы мог сделать спортивную прическу. Поменьше растительности на туловище и побольше на ногах. Но это вряд ли поможет. Все-таки шерсть скрадывает чересчур полную талию.

И Мел туда же! Я прямо спросила, уж не считает ли он Жози толстой. Поскольку Жози для него не просто хорошая клиентка, но и солидные чаевые, Мел призвал на помощь дипломатию:

– У нее действительно многовато в средней части. Но, может быть, она так сложена от природы и это часть ее индивидуальности?

Я попросила сделать ей спортивную стрижку.

Когда в пять часов я заехала за Жози, у Мела был какой-то смущенный вид, и у всех остальных тоже. Кроме Жози, которая выглядела как настоящее пугало. С минуту никто не решался произнести ни слова. Потом Мел честно признал свою ошибку:

– По-моему, ей больше шла голландская стрижка.

Я молчала, думая о том, сможет ли Айра Сенц изобразить какое-нибудь подобие тупея для пуделя, чтобы замаскировать живот. Жози – жгучая брюнетка, но ее кожа отличается молочной белизной. Без шерстного покрова ее брюшко прямо-таки ослепляло.

Мел снова открыл рот:

– А что если у нее опухоль?

Да, с ней действительно что-то не так! Я тотчас бросилась к доктору Уайту. Он был в операционной, и мы попали к доктору Блю. Тот осмотрел Жози и пригласил доктора Блэка и доктора Грина на небольшой консилиум. Кто-то предположил больные почки. Все согласились, что необходим срочный рентген.

Через пять минут я получила диагноз. Никакой опухоли. Никаких больных почек. Элементарное ожирение. Отныне запрещается давать Жози сладости, сдобу, сахарные косточки. Ее следует кормить только один раз в день.

– Один раз в день? – эхом откликнулась я.

– Да, – твердо ответил доктор Блэк. – Будете давать ей восемь унций собачьих консервов.

Я возразила, что это Жози на один зуб.

Когда мне популярно объяснили, что лишний жир является дополнительной нагрузкой на сердце, вызывает приступы астмы и ведет к пневмонии, я прекратила сопротивление. Они меня убедили. Оставалось убедить Ирвинга. И, конечно, Жози.

Ирвинг оказался твердым орешком. Новая прическа сама по себе повергла его в шок. А когда я дошла до собачьих консервов, его буквально взорвало. Он обвинил меня в том, что я нарочно создаю себе проблемы. Ему плевать, что думает Беа Коул. Она красивая женщина и талантливая актриса, но это еще не дает ей права предписывать нашему пуделю ту или иную диету. А что касается врачей, то им выгодно, чтобы Жози оставалась заморышем: можно без конца экспериментировать с уколами, от которых у бедняжки развивается анемия. Один прием пищи? А как насчет завтрака? Они что, не знают, что мы работаем в шоу-бизнесе и Жози вынуждена приспосабливаться к нашему режиму? Она привыкла вставать не раньше полудня и не может начать день без двух чашек кофе.

Я сослалась на высказывание доктора Блю о том, что поджарые люди дольше живут. Ирвинг отнес это к предрассудкам. Вон Софи Таккер скоро семьдесят, а она работает все пятьдесят две недели в год, выступает в двух шоу за один вечер, а в перерывах продает свои пластинки, чтобы заработать побольше денег и построить центр для беззащитных сирот. Доктор Блю на такое способен?

Пришлось рассказать про астму и нагрузку на сердце. Даже если у Жозефины конституция Софи, может, у собак все несколько по-другому? Это немного подействовало на Ирвинга. А после того как мы сели и выпили по скотчу, он не предложил ей, как обычно, соленых земляных орешков. Отныне – никакого кофе, никакого арахиса, крекеров или икры. Никаких блюд от Дэнни или от Сарди. Долгое время все это было ее жизнью. Но теперь с этим покончено!

Глава 14. СЕМЕЙНЫЙ КРУГ

Так продолжалось двое суток. Потом, в пятницу вечером, Ирвинг принес горячего, только что поджаренного цыпленка. Цыплята были любимым блюдом Жозефины, и она пустилась отплясывать вокруг корзины чарльстон, а Ирвинг суетился рядом, соблазняя:

– Смотри, Жози, что принес папочка! Мама поставила перед собой цель уморить тебя голодом – только потому, что она работает на телевидении и считает хорошим тоном, если девушка выглядит как чахоточная. Но этот номер не пройдет!

Я была возмущена до глубины души. Жози все понимает, каждое слово! Этот монолог настроит ее против меня. Я попыталась втолковать им обоим, что обжорство вредно для ее здоровья. Не зря же врач упирал на опасность, которую представляет избыток холестерина.

Жози смерила меня ледяным взглядом и перенесла все свое внимание на Ирвинга. Корзина источала необыкновенный аромат, и Жози прямо подвывала от восторга. Наконец Ирвинг развернул цыпленка и аккуратно разделал его, чтобы ей не попалась косточка. Разумеется, он позаботился и о теоретическом обосновании своих действий:

– Завтра она снова сядет на диету. Но ведь сегодня пятница.

– Ну и что?

– Когда я был маленьким мальчиком и жил в Бруклине, в пятницу вечером мы всегда ели жареного цыпленка.

– Жози не маленький мальчик и живет не в Бруклине. Она – перекормленный пудель из Южного района Нью-Йорка.

Однако все мои доводы были как об стенку горох. Нельзя, конечно, исключить то, что Жози могла быть от природы предрасположена к полноте. Ирвинг инстинктивно угадывал в ней свой любимый тип женской красоты, воплощенный в его матери. Мелкая кость и отложения жира в области талии.

Я поделилась этой догадкой со свекровью, милейшей женщиной, которая проглотила сей комплимент, почти не изменившись в лице.

О моей свекрови можно говорить бесконечно. Я ограничусь утверждением, что она была не свекровью в привычном понимании этого слова, а одной из самых самоотверженных женщин, каких я когда-либо встречала, и моим искренним другом. Но животные для нее были только животными, а не членами семьи. По ее мнению, место животных – в джунглях либо зоопарке.

Лошади годятся, чтобы на них ездили полицейские и для показа по телевидению. Кошки созданы ловить мышей, ну а собаки… может быть, затем, чтобы ловить кошек. Но уж во всяком случае не для того, чтобы лакомиться цыплятами и слоняться по роскошным апартаментам. Это уже что-то новое!

В день нашей свадьбы она крепко обняла меня и сказала, что скорее приобрела дочь, чем потеряла сына. Она всю жизнь мечтала о дочери. Зато она не выказала никакого энтузиазма по поводу своего нового приобретения – пузатенькой четвероногой внучки.

Вместо этого она проявила озабоченность по поводу умственных способностей своего сына. В тридцатые годы они с мужем пережили депрессию и многим пожертвовали ради того, чтобы дать ему высшее образование. Мать гордилась его достижениями, но не хвасталась ими в кругу знакомых, полагая, что результат должен сам говорить за себя. В ее глазах он был красив, как Рональд Колмэн. (При чем тут Гэри Грант, Роберт Тейлор и все остальные? Для нее эталоном был Рональд Колмэн.)

Когда Ирвинг впервые помог ей свести семейный бюджет, она выразила уверенность в том, что Эйнштейну неслыханно повезло, что ее мальчик занялся шоу-бизнесом, а не физикой. И после всех этих успехов видеть, как столь выдающийся сын превратился в отца какого-то пуделя и сюсюкает с вышеупомянутым животным, было просто невыносимо. До боли в сердце.

Но, как я уже сказала, это была необыкновенная женщина. Она не стала сваливать на меня вину за столь ужасную метаморфозу, а ограничилась парой безобидных реплик типа: «Каждый человек – кузнец своего счастья» или «Если взрослому мужчине с высшим образованием нравится строить из себя няньку при пуделе, это его личное дело».

Она также высказалась в том смысле, что нам хорошо считать себя мамой и папой пуделя, но считает ли нас таковыми сам пудель, или мы для него – всего лишь пара рабов, готовых выполнить любое его желание? А впрочем, если нас это устраивает, то и ладушки. Единственный намек, который она себе позволила, относился к дяде Луису – родственнику со стороны отца Ирвинга: тот никогда не отличался большим умом, а к старости и совсем свихнулся. Не то чтобы слабоумие передавалось по наследству, но никогда не мешает провериться.

Чтобы внести полную ясность, свекровь заявила, что ничего не имеет против Жозефины лично, даже взяла сторону Ирвинга в вопросе о ее конституции. Лишний жирок не повредит. И уж, конечно, что за ужин в пятницу без жареного цыпленка?

Она никогда не лезла с советами и не задавала нескромных вопросов. Единственный раз, когда эта достойная женщина выразила некоторое неудовольствие, случился во время одного из ее еженедельных визитов, когда я попыталась установить более близкие отношения между бабушкой и внучкой. Я поднесла к ней Жози и нежно проворковала:

– Жози, это бабушка. Поцелуй бабушку. Естественно, Жози не пришлось дважды просить.

Она вложила в этот поцелуй всю свою душу и буквально умыла «бабушку». Та отшатнулась и мягко произнесла:

– Пожалуй, будет лучше, если она станет называть меня Энни. Я поняла намек и прекратила игру в бабушку и внучку.

Глава 15. НЕЛЕГКО БЫТЬ ЖГУЧЕЙ БРЮНЕТКОЙ

Весной мы с гордостью осознали, что Жозефина стала настоящей красавицей. Этого никто не мог отрицать. Ее красота буквально била в глаза, заставляя забыть о чуточку полноватой талии. Уши свисали до самых плеч. Зубы сверкали не хуже слоновой кости; глаза можно было смело назвать бархатными, а шерсть (обычно называемая шубкой) была иссиня-черного цвета, очень густая и вьющаяся от природы. Если бы я сама не была влюблена в Жози, я могла бы приревновать, особенно когда Ирвинг переводил взгляд с нее на меня и делал такое, например, заявление:

– А знаешь, до Жози я считал тебя жгучей брюнеткой. – И продолжал с меланхолией в голосе: – Нам бы следовало ее сфотографировать.

Я не возражала. Однако после этих слов мы оба погружались в долгое скорбное молчание. Однажды я предложила:

– Может, пригласить Бруно из Голливуда? Я убеждена, что он справится.

Ирвинг подумал.

– Бруно нет равных, когда речь идет о твоих портретах. Но, может быть, существуют фотографы, которые специализируются на собаках?

– Я наведу справки.

– Да, сделай это, пожалуйста.

И мы оставили эту скользкую тему. Мы всегда избегаем касаться наших недостатков. Дело в том, что Ирвинг ни капельки не смыслит в фотографии. Обо мне и говорить не приходится.

У нас с Ирвингом очень много общего. Любовь к гольфу, общие друзья, общая работа. К несчастью, недостатки тоже общие. Наши мозги моментально выходят из строя, когда мы сталкиваемся с техническими приспособлениями и электронными устройствами.

Вы можете смело доверить Ирвингу любую телевизионную постановку, и он с честью выйдет из испытания. Но поручите ему заправить бензиновую зажигалку – и вы убедитесь, что это связано с немалым риском.

Я не могу забыть роскошную зажигалку в кожаном футляре, подаренную нам на Рождество Джорджем С. Кауфманом. Она три недели надежно функционировала, пока в ней, как это свойственно зажигалкам, не кончился бензин. Ирвинг торжественно пообещал лично заправить ее. Если бы это заявление сделал любой другой мужчина, его жена просто кивнула бы и перенесла свое внимание на что-нибудь другое.

Но это же Ирвинг! И совершенно изумительная зажигалка! Я подбежала и выхватила ее.

– Прошу тебя, Ирвинг, не прикасайся к ней! Я вызову мастера.

Он оттолкнул меня и отнял зажигалку.

– На этот раз все будет в полном порядке. Я заходил в «Данхилл», мне подробнейшим образом все растолковали. Это совсем просто.

Он говорил с необычной уверенностью; даже его подход к делу показался мне профессиональным и вполне обнадеживающим. Прежде всего он снял пиджак. Потом засучил рукава. Расстелил на столе полотенце. Попросил меня отойти и не загораживать свет. С точностью хирурга, раскладывающего инструменты перед операцией, поместил на полотенце десятицентовик, пинцет и флакон с горючей смесью. Это против воли произвело на меня сильное впечатление.

Пользуясь монетой как отверткой, Ирвинг открутил крышку и, прежде чем я успела воскликнуть: «Может, не надо?»– разобрал зажигалку. Да не просто разобрал – он распотрошил ее всю! На полотенце посыпались пружинки и прочие финтифлюшки. Ирвинга это не обескуражило. Он хладнокровно взял пинцет и потянул фитиль. При этом изрек, подражая хирургу, объясняющему галерке ход операции:

– Это чтобы ярче горело.

Затем он положил пинцет и открыл флакон с бензином, перевернул зажигалку вверх дном и открутил пробку, чтобы залить бензин. И вдруг замер.

– Там какая-то нитка.

Я посмотрела и убедилась, что так оно и есть.

– Мне ничего не говорили про нитку.

– Не обращай внимания, – взмолилась я. – У тебя так хорошо получалось. – При этом я старалась не смотреть на разбросанные по полотенцу детальки.

Ирвинг вставил новый кремень, но в его движениях явно поубавилось уверенности. Эта нитка его доконала. Когда он собирал зажигалку, я заметила, что у него дрожат руки. Но он продолжал делать свое дело и, на мой взгляд, прекрасно справился. Он вставил все обратно, за исключением одной или двух деталек. Зажигалка приобрела прежний вид, и все было хорошо – если не считать того, что она не работала.

С минуту Ирвинг тупо смотрел на нее, потом открыл окно, глубоко вдохнул в себя воздух и с размаху запустил туда зажигалкой.

А я? Я сделала то, что сделала бы любая хорошая жена на моем месте. Выбросила оставшиеся детали и закрыла окно. Вот и вся история с зажигалкой. Теперь можете вы представить себе Ирвинга с фотоаппаратом?

О, я могла бы продолжать и поведать, как нас едва не убило током во время схватки с электрической кофеваркой и как мы вырубили во всем отеле электричество, в первый раз пытаясь включить новый кондиционер. Но зачем утомлять вас нашими мелкими промахами? Скажу лишь, что Ирвинг смотрит не только на Джона Гленна как на высшее существо, которое запросто управляется со всеми кнопками и рубильниками внутри космического корабля, но также полон уважения к обезьяне, выполнившей пробный полет. И я вполне разделяю его восхищение. Потому что, какие бы бананы ни скармливали нам с Ирвингом, мы бы ни за что не нажали на нужные кнопки.

Поэтому когда возникла необходимость сфотографировать Жозефину, мы не стали играть в «я сделаю это сам». После всестороннего рассмотрения и консультаций со знакомыми мне удалось выйти на выдающегося собачьего фотографа. Его рекомендации ошеломили нас. Казалось, он не пропустил ни одной знаменитой голливудской собаки. К тому времени этот человек только что открыл студию в Нью-Йорке. Он заверил нас, что у всех голливудских собак была уйма недостатков. С помощью ретуши ему удавалось устранять двойные подбородки, увеличивать куцые хвосты и удлинять уши. Это был мастер своего дела. Познакомившись с Жози, он заявил, что уберет какой-нибудь дюйм с ее живота, но что касается остального, то она не нуждается в приукрашивании.

Жози посетила салон красоты и вернулась оттуда вся в бантиках. Мне не пришлось долго учить ее позировать: я просто показала ей конфету и дала понять, что она получит ее после щелчка фотокамеры.

После третьей конфеты Жози так и рвалась сниматься. Подозреваю, что ею втайне завладела мысль стать профессиональной фотомоделью. Она садилась, поворачивалась, вставала и даже чавкала. Говорю вам: эта собака способна на все ради меня и конфет.

Знаменитый фотограф не остался равнодушным к ее чарам.

– Необыкновенный шарм! Это будет великолепный снимок! А что касается животика, то у меня есть замечательная подсветка. Но что за мордочка – просто конец света! А уши! Ей нужно сниматься в кино. У меня еще не было клиентки с такими глазами. Я должен снять ее крупным планом. Это человеческие глаза, в них светится мысль. Дитя мое, перестань жевать эту гадость. А теперь открой свои дивные глазки. Открой их, моя прелесть.

«Прелесть» послушно захлопала ресницами. Она также сочла фотографа необыкновенным человеком.

Фотограф продолжал суетиться:

– Нужно будет послать снимки в «Вог». Там их с руками оторвут. В свое время они уговаривали меня идти к ним работать. Но я отказался. Терпеть не могу снимать этих пошлых красоток. То ли дело работать с Жози: это просто конец света!

Убирая фотопринадлежности, он продолжал расхваливать Жози – как она поразительно фотогенична. Я уже представляла себе, как покажу матери Бобо Эйхенбаума портрет Жозефины в «Воге» – на всю страницу! Жози в окружении стройных манекенщиц!

Естественно, когда он запросил сто долларов, я не стала торговаться. Он собирался сделать несколько фотографий восемь на десять, чтобы предложить на обложку в «Лайф». Этот журнал уже много лет умоляет его о сотрудничестве.

На прощание он расцеловал нас обеих.

– Тяжело расставаться с вами, мои дорогие, но я должен спешить. Через неделю получите пробные отпечатки.

Мы долго смотрели вслед. Казалось, Жозефину также огорчила разлука с этим человеком. Он сделал не менее семидесяти пяти кадров и навсегда стал для нее олицетворением семидесяти пяти конфет.

Фотограф сдержал слово и прислал пробные отпечатки: всего через пять дней. Я вскрыла конверт и не поверила своим глазам. Если бы я лично не присутствовала при съемке, то решила бы, что это дело рук Ирвинга. Семьдесят пять кадров! Семьдесят пять чернильных клякс – вот что это было такое! Ни глаз, ни мордочки, ни зубов, ни ушей – одно сплошное чернильное пятно. Рисунок из серии тестов Роршаха.

Я набрала номер фотографа и заговорила на повышенных тонах. Фотограф ответил тем же. Он заявил, что с ее окрасом нельзя сниматься. Черный цвет огрубляет, а Жозефина – просто вопиющая брюнетка. Черные глаза, черный нос…

Я ехидно осведомилась, что он предлагает: покрасить ее в белый цвет? Вставить голубые контактные линзы?

Это навело фотографа на мысль.

– Слушайте, дорогая, что вы делаете с вашими волосами, чтобы они хорошо прорабатывались на экране?

– Посыпаю золотой пудрой.

– Вот именно! Я сейчас же буду у вас! Мы повторим съемку. А вы пока слетайте за золотой пудрой!

Так я и сделала. Пришлось также позаботиться о новой коробке конфет. Жози ликовала. Она даже не возражала против превращения в блондинку. Мы снова прошли через всю процедуру съемки. Мне были обещаны семьдесят пять изумительных пробных отпечатков. Через неделю я их получила. Семьдесят пять обсыпанных золотой пудрой пуделей – без глаз и без выражения лица.

Ирвинг не только фотографу сказал все, что он о нем думает, но также приберег пару ласковых слов для меня. Особенно когда выяснилось, что золотая пудра намертво пристала к меху нашей красавицы. По прошествии нескольких дней золото начало тускнеть, и прохожие на улице останавливали нас возгласами: «Эй, мистер, у вас зеленый пудель!» Или: «Смотри, мам, какая странная собака!»

Я так и не поняла, почему это никак не удавалось смыть. Мыло оказалось совершенно бессильным. Я тщетно пыталась втолковать Ирвингу, что когда я сама пользуюсь золотой пудрой, потом ее достаточно смахнуть щеткой для волос.

Он так и не дал себя уговорить.

– Тебе не приходит в голову, что между вашими волосами существует разница? И вообще – что она существует сама по себе? Это ее волосы, ее личико и ее индивидуальность!

Я пришла в негодование.

– А я, по-твоему, кем ее считаю?

– Своим продолжением. Частью тебя самой. Твоей копией. Ты любишь недожаренное мясо, значит, она тоже должна его любить. А я, например, предпочитаю пережаренное, но это не дает мне права навязывать ей свой вкус.

– Чего ты от меня хочешь?

– Дай ей возможность стать собой. Может, она выберет что-то среднее.

Я допустила, чтобы последнее слово осталось за Ирвингом, потому что в глубине души признавала: его рассуждения имеют под собой почву. Жози действительно переняла чуть ли не все мои вкусы и привычки. Она не только отдавала предпочтение тем же блюдам, людям и телепередачам, но и разделяла мои «фобии».

Например, страх перед насекомыми. Я не из тех женщин, которые падают в обморок при виде мыши. Я даже считаю мышь умной зверюшкой. А вот от насекомых прихожу в настоящий ужас. Время от времени к нам из парка залетают разные безобидные мошки. Завидев мошку, нормальная собака радостно кидается на нее: «Сыграем в салки?» Я же в истерике устремляюсь в ванную, а Жози прячется под кроватью, в то время как Ирвинг совершает чудеса храбрости.

Ирвинга это бесит. С него довольно одной такой сумасшедшей, как я. Но собаки – прирожденные охотники. Инстинкт должен вести собаку в бой, а не побуждать спасаться бегством от какой-то там жалкой мошки!

Да, Ирвинг прав. Мне вдруг стало ясно: Жози во всем подражает мне. Я люблю завтракать в постели, и она немедленно усвоила эту привычку. Где бы она ни находилась, получив печенье, она бежала с ним в спальню, вскакивала на кровать и уже там съедала его.

Поэтому я развернула кампанию за то, чтобы Жози стала самой собой. Раньше, выходя с ней на прогулку, я автоматически устремлялась в сторону Пятой авеню, где можно вдоволь поглазеть на витрины. Однако теперь я решила дать ей принять самостоятельное решение. Выйдя из отеля, я остановилась и спросила:

– Куда ты хочешь пойти, дорогая?

Она несколько секунд пялилась на меня, а потом жизнерадостно потрусила к Пятой авеню.

Я бы продолжила этот эксперимент, но тут как раз то ли в «Харпер Базар», то ли в «Воге» (обычно я просматриваю разные журналы в приемной дантиста) вышла статья, которая называлась «Могут ли пудели считаться людьми?».

Основная идея такова. Существуют пудели, которые и являются пуделями. Но среди представителей этой породы встречаются ниспровергатели устоев, в которых явно есть что-то человеческое; во всяком случае, они сами так считают. Это пудели с развитым воображением и способностью к логическому мышлению.

В статье утверждалось, к примеру, что у всех собак есть шерстный покров. К пуделю это не относится: у него не шерсть и не мех, а волосы. Пудели пользуются своими лапками как руками, например когда берут игрушку. Пудели носят зимой пальто, а осенью плащ и ленточки в волосах. Так почему пудель не может отождествлять себя с человеком?

Я немедленно приобрела несколько книг по собачьей психологии. Изучив горы материалов и понаблюдав за окружающей действительностью, я поняла, что автор статьи прав. Существуют пудели, которые отождествляют себя с людьми. Определять их помогают тесты.

Как ваша собака реагирует на других пуделей? Бурно радуется при встрече или предпочитает общество людей? Понимает ли тявканье так же хорошо, как обращенную к ней человеческую речь? Если да, то перед вами стопроцентный пудель.

А вот некоторые черты пуделей, воображающих себя людьми. Они определенно предпочитают общество человека. Даже Лэсси для них – всего лишь симпатичная собака. К собственной породе они относятся с большим уважением, выделяя ее изо всех других. Остальные собаки кажутся им чем-то вроде забавы. Они как будто думают: «Надо же, какая славная собачонка! Если бы я решил завести домашнего любимца, непременно выбрал бы точно такую же».

Главный и непогрешимый тест – проверка на зеркало. Ибо пудель, который отождествляет себя с человеком, твердо уверен, что выглядит точь-в-точь как его хозяин.

Посадите пуделя перед трюмо. Если он таращит глаза и охорашивается, это «нормальный» пудель. Если бросает быстрый взгляд и тут же норовит улизнуть, это все еще пудель, только нуждающийся в помощи психоаналитика. Обычно пудели тщеславны, и если собака не испытывает нужды повертеться перед зеркалом, значит, она не в восторге от собственной внешности. У нее даже может развиться синдром ухода в себя. Вы должны помочь ей избавиться от комплекса неполноценности, при каждом удобном случае заверяя ее в том, что она безумно красива. Иногда собаке придает уверенности посещение салона красоты и новая прическа.

Я подвергла Жози этому испытанию. Она выдала «человеческую» реакцию. Сначала посмотрела на себя в зеркале. Потом повернулась ко мне, словно спрашивая: «Чья это там такая славная собачонка?» Вслед за тем она точно так же, как это свойственно людям, бросилась ласкать «славную собачонку». И, конечно же, ударилась о зеркало. Это решило дело. До сих пор Жози считала пуделей умной породой, но, по-видимому, эта собака была отщепенкой. Жози зарычала на свое отражение. Я схватила ее как раз вовремя, иначе она разбилась бы в новой попытке атаковать захватчика, вторгшегося на ее территорию.

В книге сказано: «Постарайтесь внушить пуделю, что он – пудель. Тогда с ним будет гораздо легче».

Через несколько дней я повторила тест с зеркалом. Взяв Жози на руки, я встала вместе с ней перед трюмо. Чтобы успокоить ее, я крепко прижала ее к себе и ласково произнесла:

– Жози, это зеркало.

Она уставилась на трогательную картинку в зеркале и, скорее всего, осталась довольна увиденным, потому что слегка приосанилась. Я уже было решила, что на этот раз достаточно, как вдруг обратила внимание, что Жозефина прихорашивается, глядя на мое отражение в зеркале.

Тогда я решила обрушить на нее неприкрашенную истину. Я показала пальцем на наше отражение и сказала:

– Мне жаль тебя разочаровывать, дорогая, но эта маленькая толстушка с итальянской прической – ты, Жози. А вот эта высокая, стройная – я.

Она зевнула, слегка порычала на незнакомую собаку в зеркале и вновь переключилась на мое отражение. Тогда я сдалась и никогда больше не пыталась ее переубедить. В какой-то мере мне даже польстило, что она выбрала в качестве образца для подражания меня, а не Ирвинга.

Глава 16. УЛЫБНИТЕСЬ! КАМЕРА!

Конечно, однажды это должно было случиться. Коль скоро все в доме имели отношение к шоу-бизнесу, не мудрено, что и Жози пошла по нашим стопам.

Специалисты утверждают, что средняя собака понимает пять-шесть слов или команд. Умная собака понимает от двадцати до тридцати: пирожное, прогулка, ужин, папа, мама, холодильник, прическа, сладкое, нет, молодец и еще несколько слов. Что касается Жози, то она не только усвоила все перечисленные слова и выражения, но в ее лексиконе также значились: спонсор, Нильсоны, долевое участие, лучшее эфирное время, пленка, летняя замена и прогон. Она знала, что выражение «отмена передачи» связано с материальными затруднениями, «13» не просто число, а цикл телевизионных передач, «26» означало первоклассный цикл передач, а «39» говорило сердцу зрителя: «Бросьте все, мы в эфире!»

И кто только не почесывал ей животик! Милтон Берль, Джек Леонард, Клифтон Фейдимен, Эрл Уилсон, Киф Брассел и ее крестный отец, всемирно известный трезвенник Джо Льюис. В сущности, к пузику Жози прикасалось такое количество прославленных рук, что его можно было бы сравнить с цементной стеной перед китайским театром Траумена, где голливудские знаменитости оставляют отпечатки своих пальцев. Скоро дойдет до того, думала я, что люди станут указывать на животик Жози и благоговейно шептать: «Здесь была Люсиль Болл».

Конечно, идя к нам в гости, мало кто заранее дрожал от нетерпения: «Где тут животик Жози? Я жажду почесать его!» Это получалось само собой, иногда даже против их воли. Они даже не отдавали себе отчета в собственных действиях. Жозефина взяла управление этим процессом в свои руки.

Едва появлялся гость, она устраивала ему сногсшибательный прием: ворковала, прыгала, выделывая вокруг гостя немыслимые па, как настоящая Катрин Мюррей. Лично мне казалось, что она переигрывает, но результат был всегда один и тот же: гость чувствовал себя польщенным. Откуда ему было знать, что она точно с таким же восторгом приветствует мойщика стекол и разносчика бакалеи.

Как только гость садился, Жозефина моментально была на своем рабочем месте, сворачиваясь клубком возле его ног. Если гость был нормальным экстравертом со здоровыми инстинктами, он начинал машинально поглаживать ей макушку. Если ему недоставало сообразительности, Жозефина пускала в ход подсказку, слегка тормоша его лапкой. Если же он по-прежнему не догадывался, удары этой крохотной лапки становились ощутимее. В конце концов, гость понимал, что лучше уступить. Большинство ухитрялось совмещать почесывание и поскребывание с приятной беседой.

Самый большой урожай почесываний выпадал на ее долю, когда Ирвинг устраивал прослушивание прямо в апартаментах. Обычно он делал это в студии или у себя в офисе, но иногда требовались вечерние прослушивания. Тогда возле нашей двери толпились честолюбивые молодые актеры и актрисы. А если вы честолюбивый молодой артист, мечтающий попасть в телешоу «Юные дарования», а у продюсера имеется пухленький пуделек, упорно настаивающий на том, чтобы ему почесали животик, – что вы предпримете? Да то же, что и остальные: станете тереть вышеупомянутый животик с таким рвением, будто это – ваше любимое занятие.

Как видите, Жозефина с детства купалась в лучах славы родителей, а потому неудивительно, что в ней рано проснулись актерские наклонности. Сам Бог велел ей попытать счастья на телевидении.

Сначала я не собиралась предпринимать какие бы то ни было шаги, связанные с ее карьерой, справедливо уповая на естественный ход вещей. Разве можно забыть трогательную историю о том, как Мервин Ле Рой случайно наткнулся на Лану Тернер, потягивающую кока-колу в аптеке? Или как Норма Ширер увидела детские фотографии Дженет Ли в охотничьей сторожке. Такое случалось сплошь и рядом. Только не с Жозефиной.

Она постоянно путалась под ногами у видных деятелей шоу-бизнеса, но как раз в те минуты, когда их творческое воображение отдыхало. Билли Роуз ни разу не подмигнул ей с многозначительным видом. И в этом не было ничего удивительного, потому что Билли до сих пор охотно рассказывал историю о том, как к нему явилась на прослушивание юная Мэри Мартин и он посоветовал ей вернуться в Техас, выйти замуж и нарожать кучу детишек. Билли сейчас больше всего интересовался театрами, особняками и собственными миллионами. Эйб Берроуз охотно почесывал Жозефине брюшко, но ему не приходило в голову занять ее в каком-нибудь мюзикле. Мой добрый друг Эрл Уилсон, посвящавший целые развороты хорошеньким толстушкам типа Джейн Рассел, Моники Ван Вурен или Джейн Мэнсфилд, ни разу не выкроил места в журнале для Жози. А ведь она стоит десятка таких, как они! Даже ее старый приятель Сидней Кингсли – и тот не подумал ввести ее в свое шоу!

И тогда Бог послал нам Анну Сосенко. Анна – женщина со множеством разнообразных талантов. Это она сочинила «Дорогой, я так люблю тебя!». В числе ее открытий – Хильдегард и другие. Она считается крупным знатоком живописи.

Но Жози полюбила Анну бескорыстной любовью. Анна – неутомимый чесальщик собачьих брюшек. К тому же у нее дома есть электрический гриль, с помощью которого она готовит отменные сосиски, запеченные в тесте. И вообще у нее всегда найдется что-нибудь вкусненькое типа икры или бутербродов с печеночным паштетом.

В один прекрасный день Анна, Жози и я сидели у нее на террасе и ничего не делали. То есть это мы с Жози ничего не делали, а Анна одной рукой смешивала мартини, а другой почесывала Жозефине брюшко. Как вдруг эту идиллию нарушил приход знакомого репортера. Само собой, Анна обрадовалась. Я тоже, потому что с удовольствием читала его статьи.

Что же касается Жозефины, то она немедленно зачислила его в соискатели. Ведь если он заменит Анну, та пойдет и приготовит свои волшебные бутербродики. Вот почему Жози встретила газетчика как родного. И этот человек, видевший нас впервые, был необыкновенно польщен.

И, разумеется, я тут же выступила с заявлением, которое пользовалось неизменным успехом:

– Господи, я еще не видела, чтобы она так себя вела! Она полюбила вас с первого взгляда!

Он не замедлил выдать стандартный ответ:

– Не знаю, в чем тут дело, но меня почему-то любят собаки.

Я устремила на него благоговейный взор.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Обычно Жози не очень-то жалует незнакомых. (Да она охотно увязалась бы за Хрущевым, угости он ее ливерной колбасой и почеши животик!)

А уж когда Жозефина приспособила нового гостя к процедуре чесания, даже Анна смекнула, что к чему, и подыграла:

– Надо же – она позволила вам чесать себе брюшко! Обычно этой привилегии удостаиваются только избранные!

Когда репортер ненадолго прервал это приятное занятие, чтобы опрокинуть стаканчик, Жози легким ударом лапки напомнила ему о том, что на самом деле составляло смысл ее жизни. Вместо того чтобы рассердиться, он был тронут:

– Какая она коммуникабельная!

Это был свежий комплимент, и даже я прониклась нежными чувствами к этому человеку. Вскоре мы уже обсуждали подробности будущей телевизионной карьеры Жози. Репортер настаивал на том, чтобы ему позволили взять это дело в свои руки. На прощание он произнес:

– У меня есть свой человек в высших сферах шоу-бизнеса!

Я не слишком серьезно отнеслась к этим словам, но на всякий случай дала ему наш телефон и заверила, что с благодарностью рассмотрю любое приемлемое предложение.

Сначала Ирвинг был против. С какой стати ей связываться с телевидением? Если мне нравится получать пинки в «Первой студии», это мое личное дело. Жози не нуждается в подобных способах самоутверждения.

Но я была настроена решительно. Мне захотелось внушить Жозефине, что существует еще что-то, кроме сладостей и почесывания животика. И потом, она сослужит добрую службу своей породе. Многие смотрят на пуделя как на балованную комнатную собачку – и только. Мне надоели привычные клише: «Если вам нужно глупенькое, тщеславное существо, чтобы наряжать и хвастаться им перед знакомыми, тогда пудель – именно то, что вам нужно». Или: «Дворняжки – самое то. У всех этих чистопородных – низкий умственный коэффициент».

Согласно «закону Джеки Куген», в случае чего я не имела права тратить гонорары Жози на собственные нужды. Все ее деньги должны были зачисляться на особый счет. На дивиденды я могла покупать ей сладости и игрушки. А если ей посчастливится стать звездой, я смогу нанять для нее специального чесальщика брюшка с почасовой оплатой.

Все друзья одобрили мое намерение добиться для Жози телевизионной карьеры. Особенно когда узнавали насчет дивидендов. И мы стали ждать звонка того репортера.

Звонка так и не последовало. Зато наш благодетель прислал письмо. К несчастью, редактор послал его освещать какие-то там волнения то ли в Индии, то ли в Африке, а может, в Китае – в общем, в одной из тех «точек», где постоянно имеет место какая-либо заварушка. Но он не забыл о Жози. Сразу по возвращении он позаботится о ее карьере.

Я преисполнилась пессимизма: ведь эти локальные войны никогда не кончаются. По мне, если без войн не обойтись, так уж лучше пусть раз в какое-то время грянет настоящая война. Тогда, по крайней мере, ясно, что к чему, и все стремятся положить конец этому безумию. Но эти постоянно тлеющие очаги напряженности совершенно выматывают.

Читая на второй странице какой-нибудь газеты о том, что горстка террористов взорвала административное здание, в результате чего пострадали четверо прохожих, я никогда не могу понять, кому мы сочувствуем: террористам или случайным жертвам. И с этим невозможно бороться, разве что в ООН произносятся какие-то речи, да еще время от времени то или иное государство жертвует пострадавшей стороне энную сумму денег плюс несколько устаревших истребителей. Только на этот раз они принесли в жертву Жозефину.

Я несколько дней дулась, пока наконец, Анна Сосенко не привела меня в чувство.

– Если хочешь, чтобы она сделала карьеру, не сиди сложа руки!

– То есть?

– Ну, например, распусти слух о том, что Жози очень талантлива. Люди встречают вас на прогулке, им и в голову не приходит, что у нее есть способности. – Анна немного помолчала. – А кстати, что она умеет делать?

– Ничего особенного. Она очень непосредственна.

Анна перевела взгляд на Жозефину, уплетавшую кусок осетрины.

– А, по-моему, она просто бездельница.

Не больше и не меньше! Ну, погоди, Анна, я тебе докажу! Я обзвонила весь город, и уже через неделю Жози получила приглашение участвовать в шоу Херба Шелдона. Нам позвонил один из его помощников.

– Что ей придется делать? – спросила я (ни малейшего волнения в голосе!).

– Ну… Мистер Шелдон хочет включить в передачу сюжет о домашних любимцах. Сначала он сам скажет несколько слов, потом представит вас, а вы представите Жозефину и чуть-чуть расскажете о том, как четвероногий друг согревает вашу жизнь. Само собой разумеется, камера будет работать на Жозефину.

Значит, все крупные планы будут у нее? Ну и плевать! Это же ее дебют, а не мой.

Я постаралась вложить в свой голос побольше энтузиазма.

– И сколько вы ей заплатите?

– Мы не платим денег за один показ.

Я заколебалась. Итак, меня лишают крупных планов, а Жозефину – заработка. Ассистент режиссера продолжал:

– Значит, мы ждем вас в следующий четверг в 8.30.

Восемь тридцать утра?!

Я тотчас пустилась в пространные объяснения относительно режима семьи Мэнсфилдов, включая Жозефину. В сущности, весь этот монолог можно было свести к одной фразе: «Поищите другую собаку!»

Он понял и повесил трубку.

Через десять минут позвонил Ирвинг. Ассистент из шоу Херба Шелдона успел связаться с ним и убедить в важности появления Жозефины на телеэкране.

– Все-таки для нее это хороший шанс, – заключил Ирвинг.

– Вот сам с ней и выступай! – вспылила я и тут же представила его ехидную усмешку.

– Кажется, я не трезвонил повсюду, какая она великая актриса!

Я разошлась. Ему что, не жалко бедную собаку? Она же не привыкла вставать раньше полудня. А если даже Жози удастся сделать над собой усилие, я лично за себя не ручаюсь! Или моя карьера не в счет? Торчать на экране в это время суток!

Следующая реплика Ирвинга положила конец этой плодотворной дискуссии:

– Да кто на тебя станет смотреть, если она будет рядом?

Пришлось вести Жози в салон красоты, где ее за десять долларов привели в порядок. Потом я занялась собственной прической. Накануне передачи я уже в десять часов потушила повсюду свет и попросила по телефону дежурную разбудить меня завтра в семь утра. В полночь мне все еще не удавалось сомкнуть глаз, а Жози как ни в чем не бывало играла с резиновой игрушкой в гостиной. Я встала, схватила ее и уложила рядом с собой в постель, объяснив, что необходимо спать – сию же минуту! Что касается Ирвинга, то он заперся в кабинете с книгой.

Жози с удовольствием прижалась ко мне и стала легонько похлопывать меня лапкой. Она решила, что наконец-то поняла, что от нее требуется. По какой-то неведомой причине она должна была находиться в моей постели. Жози не стала спорить, но побежала в гостиную и одну за другой перетащила в спальню все свои игрушки. В довершение ко всему она сунула мне в лицо мокрый мячик. Ее трудно было винить: для нее вечер был в самом разгаре. В два я приняла снотворное, а Жозефине дала полтаблетки аспирина и несколько капель виски. Только после этого нам удалось уснуть.

На следующее утро Жозефина прекрасно выглядела и была полна энергии. Я же чувствовала себя совсем разбитой. Однако мы кое-как добрались до студии.

Ирвинг заранее обзвонил всех своих друзей. Его мать оповестила о предстоящей передаче добрую половину Бруклина. Анна Сосенко, которая вообще никогда не спит, собиралась записать передачу на видеомагнитофон. Наши друзья в Северном Бергене, судья Розенблюм и его жена Фрэн, позаботились о рекламе в Нью-Джерси. Беа Коул подняла с постелей Парк-авеню, а ее дочь Карен – весь свой первый класс. Джойс Мэтьюз поставила будильник на 8.30, чтобы вместе с Вики и Тулузом посмотреть передачу.

В студии все были с нами очень милы. Не потребовалось никаких особых репетиций. Началась обычная суета с установкой камер так, чтобы все внимание было сосредоточено на Жозефине. Пока осветители возились с софитами, я держала Жози на руках. Внезапно студию залили яркие потоки света. Со всех сторон слышались реплики: «Наводи на глаза!», «Дай нижний свет, чтобы выделить нос!». Жози только зевала в ответ.

Она вдруг впала в такую апатию, что я запаниковала. В эти ранние утренние часы Жозефина привыкла спать. Она была типичной «совой». Чтобы немного расшевелить ее, я опустила Жози на пол. Вместо того чтобы немного подвигаться, она свернулась клубочком и моментально уснула. Я была на грани нервного срыва.

Режиссер изумленно воззрился на Жозефину.

– Она хоть очухается, когда начнется передача?

Я кивнула, изображая уверенность, которой вовсе не чувствовала.

Стрелка часов остановилась на девяти. Все напряглись. Передача вышла в эфир. Через каких-нибудь пять минут наш с Жозефиной выход!

Бывают артисты, которые потрясают на генеральной репетиции, но почему-то скованно держатся перед объективом телекамеры или большой аудиторией. Другие, наоборот, без аудитории выглядят вялыми и безжизненными. И только очутившись лицом к лицу со зрителями или, на худой конец, операторами в студии, как по волшебству, обретают вдохновение, становятся другими людьми – нет, богами!

Жозефина принадлежала к их числу!

Как только ее представили и камера поехала на нее, она пришла в чувство, открыла свои прекрасные глаза и вся засветилась, излучая необыкновенное обаяние. Она вздернула головку как раз под нужным углом. Когда камера приблизилась, чтобы дать крупный план, во мне тоже проснулась актриса. До сих пор это был ее бенефис. Но если я немного подыграю, это не повредит. Я прижала ее мордочку к своему лицу. Так мы обе окажемся в кадре!

Могла ли я думать, что Жозефина в мгновение ока обернется настоящей Этель Берримор, не желающей ни с кем делить свою славу? Едва «мама с дочкой» очутились в кадре, «дочь» встрепенулась и начала покрывать лицо «мамочки» нежными поцелуями. Это была чрезвычайно трогательная сценка – если не считать того, что лицо «матери» на глазах начало терять краски, превращаясь в размытое пятно. Заметив это, режиссер сделал знак второй камере, чтобы снимали сзади. В кадре оказались сияющая мордашка Жози во всей красе и мой затылок.

После того как загорелось табло, нас сразу же обступили и забросали вопросами. Как ее правильно зовут: Жозефина или Жози? Что является сценическим псевдонимом, а что – ее настоящим именем? Сколько ей лет? Сколько у нее детей? Ну, в общем, все, что люди обычно хотят знать о звездах. И никому не было дела до моей скромной особы.

Когда мы приехали домой, телефон звонил не переставая. Джойс сказала, что Лэсси ей и в подметки не годится. Миссис Эйхенбаум заверила меня, что животика почти не было видно. Ирвинг же заявил, что Жозефина убедительно доказала: жгучим брюнеткам тоже есть место на телевидении! Жаль только, что в том единственном кадре, когда меня показали, я выглядела очень плохо.

Остаток дня я провела, принимая поздравления для Жози.

– Как именно? – поинтересовалась я.

– Да ничего особенного. Как будто тебя умыли.

Поздно ночью, когда Ирвинг уже почти заснул, я не выдержала:

– Ирвинг, объясни, пожалуйста, что означают слова «как будто меня умыли»? Умыли – в каком смысле?

Он широко зевнул.

– В буквальном. Спокойной ночи. Я люблю тебя.

Мое сердце пронзила тревога.

– Ирвинг! А вдруг это отразится на моей карьере?

– Ну что ты говоришь, это просто смешно.

– Почему смешно? Он еще раз зевнул.

– Ты выглядела таким страшилищем, что тебя никто не узнал. Так что кончай болтать и давай спи.

Глава 17. НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

На следующий день позвонили со студии и предложили, чтобы Жозефина приняла участие еще в одной передаче. Как правило, они не приглашают дважды одного и того же гостя, но она имела такой успех, что они решили сделать для нее исключение.

Я не возражала. В конечном счете материнская гордость одержала верх над личным тщеславием. Ирвинг проявил озабоченность:

– Что ты собираешься предпринять, чтобы не потеряться на ее фоне?

– Попрошу их распределить тональность таким образом, чтобы Жозефина смотрелась чуточку бледнее, а я – чуточку ярче.

Ирвинг предложил другой выход:

– Купи рефлектор и каждый день по часу высиживай в парке. За неделю ты с ней сравняешься.

И я стала «высиживать», подставив лицо солнечным лучам и обдумывая предстоящую передачу. Как-то Жози справится? Нельзя же, как в прошлый раз, просто прийти в студию, сесть перед камерой и ослепительно улыбнуться. Для настоящей звезды каждое появление перед публикой – сражение со стереотипом. Эд Салливан, к примеру, еженедельно меняет имидж, а Джек Паар – объект критики, будь то новая страна или новая газетная статья.

Жози обязана продемонстрировать что-нибудь новенькое! К несчастью, на прошлой неделе она выложилась и показала все, на что была способна.

Значит, я сама должна что-нибудь придумать. Нужна какая-то броская деталь. Новый забавный трюк. Или новый партнер…

Новый партнер! Бобо Эйхенбаум!

Я спросила миссис Эйхенбаум, не хочет ли она, чтобы Бобо принял участие в телешоу. Она чуть с ума не сошла от радости. Да он будет просто счастлив выступить по телевидению – пусть даже в малюсенькой роли! Никто из Эйхенбаумов еще ни разу в жизни не выходил на сцену, и вдруг такая честь!

Я уточнила, что вообще-то гвоздем номера будет Жози. Бобо придется лишь оттенять ее. По-прежнему захлебываясь от счастья, миссис Эйхенбаум заявила, что это не имеет значения. Пусть только ей объяснят, что нужно делать.

Я попросила ее перед самой передачей совершить с ним продолжительную прогулку в парке. И все. Еще неизвестно, сколько времени нам отведут. В прошлый раз нас попросили уложиться в две минуты. Но если только у меня будет возможность, я обязательно упомяну его имя.

Миссис Эйхенбаум закатила глаза. Все услышат, как я произнесу с экрана имя ее любимца!

Этот разговор состоялся в среду. В четверг миссис Эйхенбаум уже нормально дышала и вообще проявила практичный подход к делу. Что Бобо надеть? Черный ошейник с блестками или из красной лайки, с его инициалами, выполненными из поддельных бриллиантов?

Я попросила надеть на него самый обыкновенный ошейник – и ничего блестящего, иначе появятся блики. Потом мне пришлось добрых десять минут объяснять, что такое блики. Она до конца отказывалась верить, что Перри Комо и Гарри Мур на самом деле появляются на экранах в голубых рубашках: ведь по телевизору они кажутся белыми.

В пятницу у миссис Эйхенбаум возникли дополнительные вопросы. Будет ли шоу транслироваться в Майами? У нее там родственники. Следует ли перед выступлением повести Бобо в салон красоты или в студии есть специальный парикмахер? Я не могла ручаться за трансляцию: все, что мне было известно, это что передача пойдет в эфир из маленькой студии на Шестьдесят седьмой улице. А что касается прически, то пусть будет его обычная.

Миссис Эйхенбаум не отставала. Как насчет Чикаго? У мистера Эйхенбаума много знакомых в этом городе. Нет, я не могла гарантировать Чикаго: похоже, это вообще местная программа. Так что можете вообразить мое облегчение, когда речь зашла о соседнем городке Патерсоне. Уж это-то я могла обещать!

Суббота и воскресенье не принесли новых осложнений (я уезжала к матери в Филадельфию). Зато в понедельник жизнь била ключом! До выхода в эфир оставались сутки.

Миссис Эйхенбаум подала первые признаки жизни в полдень. Это было как гром среди ясного неба.

Что ей надеть? Я изо всех сил старалась сдерживаться, хотя ощущение надвигающейся катастрофы с каждым часом становилось все сильнее.

– Что вы имеете в виду?

– Я не хочу, чтобы были блики. Как насчет хлопка?

– Хетти, – ласково произнесла я (близкие друзья звали ее Хетти), – можете надеть все, что душе угодно. В кадр попадет только Бобо, а не вы.

Последовала убийственная пауза. Затем:

– Как это он, интересно, попадет в кадр?

– Вы опустите его на пол и слегка подтолкнете по направлению к Жози.

Новая продолжительная пауза. После чего:

– С какой стати я буду толкать, если можно с достоинством доставить его туда, куда нужно?

– Потому что все продумано. Камера сама спланирует на пол. Меня тоже не покажут. Только обоих пуделей. При этом они постараются выделить светом Жози. Хетти, душенька, у вас изумительные рыжие волосы, но на экране они будут казаться бесцветными. Вон я, брюнетка, и то поблекла в потоках света.

– Ах вот почему у вас был такой жалкий вид! – Она немного поразмыслила. – Но все равно. Я готова пожертвовать собой. Лишь бы все в Патерсоне убедились: это действительно Бобо.

– Я же обещала назвать его по имени.

– Это не убедит Патерсон. Бобо – довольно распространенное имя. В Эссекском питомнике живут два пуделя с такой кличкой. Еще один – в Хэмпшире. И целых три Бобо на Пятьдесят седьмой улице. Моя сестра утверждает, что в Патерсоне ей попадался еще один Бобо, причем даже не пудель.

Мне стало ясно, что именно ее беспокоит.

– О'кей, Хетти. Я назову его Бобо Эйхенбаум. Только не говорите мне, что существует еще один пудель с подобной комбинацией.

Двумя часами позже миссис Эйхенбаум снова была на проводе.

– Бобо сейчас в салоне красоты. У вас будут какие-нибудь пожелания относительно его внешнего вида?

– Не трогайте ни единого волоска на его голове! Пусть он будет в своем натуральном виде, и, уверяю вас, его природное обаяние не замедлит сказаться.

– Но я не хочу, чтобы он был похож на любого другого пуделя.

Я поняла, что пора проявить твердость.

– Миссис Эйхенбаум, я всегда могу раздобыть для Жози другого партнера. А вот представится ли Бобо другая возможность выступить по телевидению?

Это возымело действие.

– Хорошо, – и она повесила трубку.

Однако когда назавтра в восемь часов утра мы сошлись в вестибюле, стало ясно, что миссис Эйхенбаум и не думала держать слово. Бобо был вычесан и вылизан до последнего дюйма. И украшен яркими сатиновыми ленточками.

Я перевела свирепый взгляд на его хозяйку.

– Немедленно уберите украшения!

Она окрысилась:

– Это еще почему? Вон сколько на Жози желтых бантиков – и желтый маникюр!

– Когда у Бобо будет собственный бенефис, – возразила я, – он сможет надеть все, что заблагорассудится.

Миссис Эйхенбаум стояла на своем. Разве Жози не заинтересована в том, чтобы ее партнер хорошо смотрелся? Королеву играет свита – разве не так? Я подозрительно уставилась на миссис Эйхенбаум. Для человека, бесконечно далекого от индустрии развлечений, она проявляла слишком большую осведомленность. Пришлось повторить:

– Никаких украшений!

Миссис Эйхенбаум надула губы. Только этого мне и не хватало в четверть девятого утра – стоять в вестибюле отеля и ссориться из-за ленточек в собачьей прическе! Я твердым шагом направилась к выходу, бросив через плечо:

– Так вы идете?

Бобо потрусил было за мной, но его хозяйка уперлась и не сдвинулась с места.

– А если я откажусь? – прошипела она. – Что тогда?

– Тогда все население Патерсона будет крайне разочаровано.

Эти слова оказали поистине магическое действие. Во всяком случае, они вернули миссис Эйхенбаум к суровой действительности. Она нагнулась и сняла бантики. В глубине души я чувствовала себя порядочной стервой: без бантиков у Бобо был куда менее презентабельный вид. Но в шоу-бизнесе царит закон джунглей. Главное – защитить интересы звезды!

В сущности, миссис Эйхенбаум – добрая женщина. Когда мы добрались до телестудии, эпизод с бантиками отошел в далекое прошлое, и она сгорала от нетерпения. При виде телекамер и съемочной группы она онемела. Режиссер с операторами онемели при виде двух пуделей.

Наконец кто-то подал голос:

– Прошу прощения, мисс Сьюзен, но мы не пускаем сюда зрителей. Ваша знакомая с собакой должна покинуть помещение.

Миссис Эйхенбаум встрепенулась:

– Кто сказал, что это собака? Это артист!

Я поспешила с объяснениями. После этого персонал удалился на краткосрочное совещание. По возвращении режиссер потребовал небольшого прогона. Я отказалась: это скажется на их непосредственности. У Жози замечательная интуиция, она прирожденная актриса.

Он снова отошел посоветоваться с группой, а, вернувшись, выдвинул встречное предложение. Не могла бы я хоть на словах познакомить его со сценарием? Не то чтобы он сомневался в моем артистическом чутье, но мистер Шелдон обычно нервничает при виде двух собак вместе.

Я ответила: все, что требуется от мистера Шелдона, это представить нас с Жози. После этого пусть ее снимают крупным планом, а я немного расскажу о ней и ее близком друге Бобо, поведаю о его любви и преданности. Потом я опущу Жози на пол, а миссис Эйхенбаум слегка подтолкнет к ней Бобо. Как только она его отпустит, он устремится к Жози и встанет на задние лапки.

Режиссер похвалил сюжет и поинтересовался, нельзя ли увидеть эту замечательную пантомиму до выхода в эфир. Он хочет прохронометрировать весь эпизод, чтобы планировать дальнейший ход передачи. Он боится показаться занудой, но нам отвели всего две минуты. Возможно, придется сократить монолог мистера Шелдона.

Я пообещала сократить свой собственный монолог и выразила твердую уверенность в том, что мы уложимся в четыре минуты. Режиссер проявил незаурядное мужество и готовность к риску: он кисло ухмыльнулся и пошел сообщить мистеру Шелдону сногсшибательную новость.

Началась передача. Как только на экране появилось ее изображение, Жози моментально обрела все свое искрометное очарование. Когда я начала свою маленькую речь, она повернулась ко мне и нежно поцеловала в носик, а, поняв, что я собираюсь опустить ее на пол, проявила неожиданный интерес к моему жемчужному ожерелью, которое до сих пор видела тысячу раз и на которое никогда не обращала внимания. В этот момент маленькая плутовка чувствовала себя центром вселенной и не хотела опускаться на пол, чтобы разделить экран с Бобо.

Я поняла и подыграла. Жози продолжала пристально, как ювелир, изучать ожерелье. Потом она потрогала его лапкой. Я сняла его и повесила ей на шею. Жози в тот же миг начала прихорашиваться. Это было умопомрачительное зрелище: белый жемчуг на черном фоне! Блеск, да и только!

Наконец мне удалось опустить Жози на пол. Ассистент режиссера похлопал по плечу слегка обалдевшую миссис Эйхенбаум. Она тоже опустила Бобо и показала на Жози. Он ринулся было к ней, но вдруг заметил камеру и застыл на месте, а потом подался назад, под крылышко миссис Эйхенбаум. (Полагаю, нет нужды объяснять, что этот эпизод не появился на экране.) Все внимание было отдано Жози, которая с видимым удовольствием наблюдала за действиями своего партнера.

На этот раз миссис Эйхенбаум не подвела. Она мягко, но решительно подтолкнула Бобо к его маленькой подружке. Он посмотрел на Жози, потом на камеру, снова на Жози – и любовь одержала убедительную победу! Его преданность этой сирене оказалась сильнее страха перед неведомым. Он бросился к Жози, забыв о слепящих огнях и чужих людях, не видя перед собой никого и ничего, кроме Элизабет Тейлор из мира пуделей. Его глаза лучились любовью. Поняв его чувства, Жози превзошла самое себя: встала на задние лапки и так, стоя, приветствовала Бобо. Ему ничего не оставалось, как заключить ее в объятия.

Жози позволила обнимать себя чуточку дольше, чем обычно, и даже не поморщилась, когда он осмелился запечатлеть на ее носике нежный поцелуй. (Теперь вы убедились, что она настоящая актриса?!)

Наконец она мягко высвободилась из его объятий и повернулась к нему спиной. Бобо продолжал служить и отчаянно махать передними лапами, чтобы привлечь ее внимание. Как говорится, это было что-то!

После передачи режиссер признался, что сроду не поверил бы, если бы ему сказали, что два пуделя способны целых десять минут удерживать всеобщее внимание. Все поздравляли Жозефину. Бобо скромно ждал своей порции аплодисментов. Для дебютанта он отлично справился!

А впрочем, Бобо не прельщали ничьи похвалы. Жози поцеловала его! Он не отрывал полных обожания глаз от ее маленькой фигурки. Когда мы вышли в холл, он попытался снова обнять ее. Она зарычала. А когда Бобо предпринял попытку сорвать с ее уст еще один поцелуй, ударила его лапкой.

– Бедный Бобо, – с грустью произнесла миссис Эйхенбаум. – Ему невдомек, что она всего-навсего играла. Откуда ему знать, что такое телевидение? Он-то решил, что это была встреча двух любящих сердец!

В глубине души я порадовалась тому, что миссис Эйхенбаум так правильно все понимает. Ведь это сущая правда. Бобо понятия не имел ни о каких съемках. Воодушевленный теплым приемом со стороны Жози, он был готов к любым подвигам, таким как поцелуй или совместная прогулка в парке. Это была бесхитростная, добрая натура. Но у Жози, как у настоящей звезды, наступила реакция. Ей только что пришлось вытерпеть любовную сцену с Бобо, и ее нервы были на пределе. Поэтому не успели мы выйти из холла, как она вдруг присела и пустила лужу прямо на покрытый лаком пол!

Миссис Эйхенбаум потащила Бобо прочь, делая вид, будто не знакома с нами. Я повела себя с холодным достоинством, всем своим видом говоря: «Разве не все пользуются холлом телестудии как общественной уборной?»

Миссис Эйхенбаум не была бы собой, если бы обратила наше внимание на то, как Бобо задрал ножку у первой попавшейся водоразборной колонки. И потом она всю дорогу выстреливала в нас вопросами: кто на телестудии занимается отбором собак? Какая программа пользуется большей популярностью: шоу Херба Шелдона или Уильяма Морриса? Ей уже мерещилась блестящая карьера Бобо на телевидении. Ведь на его биографии не было такого позорного пятна, как эпизод в холле!

Однако вскоре ей пришлось отказаться от честолюбивых мечтаний, потому что едва мы вошли в отель, как у Бобо наступило то, что называют запоздалой реакцией. Его вырвало двухсуточным рационом – прямо в вестибюле!

Глава 18. БАБУЛЯ

После дебюта Жози в телешоу Херба Шелдона последовал целый ряд других предложений. Но Ирвинг категорически воспротивился тому, чтобы она работала летом. Жариться в это время года в ярких лучах юпитеров – непосильная нагрузка для полуторагодовалого пуделя. Поэтому я отвечала соискателям, что у Жози каникулы.

Лето пришлось провести в Нью-Йорке. Ирвинг ставил новое шоу, а мы с Жози, попросту говоря, били баклуши. Ближе к осени Ирвинг планировал вырваться на пару недель в Конкорд, поиграть в гольф. Мы связались с устроителями турнира, Лорен Трайдел и Рэем Паркером, и поинтересовались, разрешается ли привозить собак. Мисс Трайдел, или, как ее все называют, «француженка», ответила, что вообще-то это не принято, но возможны исключения. И вот мы трое – Ирвинг, я и «исключение» – отправились в Конкорд. Там превосходные площадки для игры в гольф, отличное питание и роскошные спальни. У нас был люкс с двумя ванными комнатами и телевизором. Горы и комфорт «Уолдорфа» – великолепное сочетание! На каждого новичка Конкорд производит незабываемое впечатление. Только не на Жозефину.

Сначала она лишь смутно представляла себе, что именно затевается, и без особого любопытства следила за тем, как вахтер помогал нам грузить в автомобиль чемоданы со всяким скарбом и сумки с принадлежностями для гольфа. При виде ящиков с игрушками и сластями Жози пришла в некоторое замешательство и уж совсем разволновалась, когда поняла, что мы берем ее с собой.

Я вела машину, а Ирвинг сидел рядом, держа Жозефину на коленях. Она никак не могла успокоиться: лаяла на каждый полицейский пост, отказывалась спать и даже не реагировала на почесывание животика, считая своим долгом оставаться начеку. Все это мероприятие казалось ей крайне подозрительным, и она чувствовала себя обязанной докопаться, что за ним кроется.

Даже просторная спальня с двумя примыкающими ванными не произвела на нее особого впечатления. Жози ясно дала понять, что не собирается здесь задерживаться. Обнюхав углы, она решительным шагом направилась к выходу и нетерпеливо вильнула хвостом, что должно было означать: «Ну, а теперь давайте сматывать удочки – и поживее!»

Потом она в знак протеста отказалась от пищи. А если такое происходит в Конкорде, это что-нибудь да значит! Мне никак не удавалось втолковать ей, что это временное явление – всего лишь каникулы. Жози решила, что мы решили сменить постоянное место жительства, и тосковала без всего, с чем успела сродниться ее душа: без Центрального парка, Пятой авеню, походов в магазин «Блумингдейл»…

Приходится признать, что Жози – горожанка до мозга костей. Горный воздух действовал ей на нервы. Кроме того, она не умела играть в гольф и плавать в бассейне, а когда я выводила ее на прогулку, не находила, что бы понюхать. Всюду была только свежая зеленая травка.

Мы чудесно провели время, и в конце второй недели нам ужасно не хотелось уезжать. Зато едва Жозефина увидела, как грузят багаж, она моментально ожила. При выезде на Уэстсайдское шоссе это была другая собака. А когда на горизонте замаячили очертания Центрального парка, она чуть не захлебнулась от восторга. Она возвращается домой!

Влетев в вестибюль отеля, Жози подарила нежный поцелуй швейцару, перецеловала всех коридорных – даже одного, которого раньше недолюбливала, – и покаталась по полу. Кому нужна горная травка? Куда приятнее поваляться на ковровой дорожке! Мы с Ирвингом с грустью отметили, что Жозефина стала типичной городской собакой и могла быть счастлива только в Нью-Йорке.

Осень в Нью-Йорке не поддается описанию! Зима же – совсем другое дело. Каждый день Жозефина выбегала на улицу, ожидая встретить такую же температуру, как у нас в номере. Морозный воздух заставал ее врасплох, и она замирала на месте. Будучи чрезвычайно практичным существом, Жози немедленно давала понять, что дома ее ждут неотложные дела. Некогда ей разгуливать! Можно заняться физкультурой и в душных апартаментах.

В январе Жози исполнилось два года, а через месяц она дебютировала в телешоу Роберта Льюиса. Поздравления сыпались со всех сторон. Слава Жози докатилась до Лос-Анджелеса. Ее успехам радовались наши друзья в Детройте. И, что важнее всего, ее видела моя мать в Филадельфии. Сдержанная от природы, она тем не менее с удовольствием принимала поздравления целого города.

Она без единого звука приняла гордое звание бабушки. Потому что, хотя мама не держала ни кошки, ни собаки, вообще-то она была большой любительницей животных.

У мамы есть шикарная, золотистого цвета ковровая дорожка. И если бы сам доктор Бен Кейси (о котором она отзывается с неизменным восхищением) однажды заглянул к ней на чашку чаю, она не постеснялась бы предложить ему разуться.

До сих пор ей отчаянно не везло с домашними любимцами. Взять хотя бы аквариум с тропическими рыбками. Другие покупают несколько рыбок, и вскоре в аквариуме плавает не менее миллиона особей. А мама купила миллион, но они оказались каннибалами. Чем бы она их ни потчевала, они предпочитали лопать друг друга. Так шло до тех пор, пока на весь огромный аквариум не остался один чудовищно раскормленный победитель. Конечно, мамино сердце было закрыто для трехдюймового монстра, сожравшего всех соседей и даже родственников, но врожденное гуманное чувство не позволяло уморить его голодом. Она испробовала все виды рыбьего корма – он гордо отвергал их, предпочитая таять на глазах, но не глотать такую гадость.

Однако мама не уступала ему упрямством и не собиралась скармливать каннибалу живых рыбок – это было бы преступлением.

И кто же одержал победу в этом поединке двух характеров? Каннибал. Он сдох, но так и не сдался. Может, оно и к лучшему, а то еще немного – и мама могла дрогнуть. Она уже начала интересоваться, почем золотые рыбки.

Потом у нее была канарейка, которая не желала петь. И парочка волнистых попугайчиков, вечно сидевших в разных углах клетки и дувшихся друг на друга. Вскоре один попугайчик умер. Общеизвестно, что когда один из пары гибнет, другой незамедлительно – в течение суток – следует за ним. Так поступают решительно все попугайчики – только не тот, что остался у моей матери. Для него как будто началась вторая молодость. Он отрастил новые перышки и без умолку щебетал, вследствие чего через три недели умер от горлового кровоизлияния. Его бедное горло не выдержало столь интенсивного пения, а сердце – такого огромного счастья.

С матерью Ирвинга все обстояло совершенно иначе. Она также была вдовой и жила одна. У нее не было золотистых ковровых дорожек, и она терпеть не могла животных. Тем не менее, это была очень умная женщина, и раз уж мы с Ирвингом помешались на Жозефине, она решилась на компромисс. Ей все еще трудно было признать Жози кровной родственницей, но она согласилась считать ее другом дома.

Однако шоу-бизнес делает всех равными. Помните, как подружились принцесса Маргарет и Дэнни Кэй? А если бы Грейс Келли не получила «Оскара» и не сыграла главные роли в нескольких фильмах, откуда бы принц Рэйниэр узнал о ее существовании? И уж, конечно, моя свекровь была ничуть не менее впечатлительна. После того как Жози стала появляться на телеэкране, отношение к ней матери Ирвинга стало меняться к лучшему. Я замечала это во время наших визитов в Бруклин. Начать с того, как она знакомила нас со своими друзьями:

– Джеки, ты, кажется, знакома с миссис Брэфф? Миссис Брэфф, это Жозефина, наш пудель из шоу Херба Шелдона и Роберта Льюиса.

Той весной свекровь уже не поражала бьющей через край энергией. Сама она была уверена, что абсолютно здорова, но в ходе осторожных расспросов выяснилось, что после рождения Ирвинга она ни разу не обращалась к врачу. Согласно ее теории, это следует делать в одном-единственном случае: если вам настолько плохо, что вы не держитесь на ногах. Поступая иначе, вы лишь нарываетесь на неприятности.

Я настояла на том, чтобы она пожила у нас и прошла всестороннее обследование. Разумеется, свекровь отказалась. Тогда мы решили сыграть на чувствах и предупредили, что иначе ноги нашей не будет у нее в доме и некому будет есть обеды из двенадцати блюд, которые она для нас готовила. Пришлось ей уступить.

Мало кто радовался ее приезду так, как Жозефина. Ведь это значило, что у нее целый день будет компаньонка.

Как я уже отметила, Жози знает множество слов и выражений. Я добросовестно перечислила их свекрови: «Лежать!», «Идем на прогулку»… И самое главное: «Я занята!» Заслышав эти два слова, Жози испускала тяжкий вздох, но покорно переключалась на другого человека или игрушку. Я попросила свекровь не стесняться пускать их в ход, как только общество Жози покажется ей обременительным.

Тем не менее, возвращаясь домой, я всякий раз заставала одну и ту же картину.

Жози блаженствовала на диване, положив голову на колени моей свекрови, а эта добрая женщина с таким усердием чесала ей животик, словно получала почасовую оплату.

Я обычно говорила:

– Мама, разве вам не пора смотреть очередную серию «Тайны урагана» или «Молодого доктора Мэлоуна»? (Моя свекровь обожает мыльную оперу.)

Она согласно кивала головой и отвечала:

– Я боялась побеспокоить ее, если вдруг встану и включу телевизор.

Я пыталась ее урезонить:

– Мама, вы находитесь в Нью-Йорке, здесь столько интересного! Не для того же вы сюда приехали, чтобы чесать Жози брюшко.

Свекровь меланхолично улыбалась и продолжала свое занятие.

– Но ей нравится мое общество.

В это время Жози бросала на меня раздраженный взгляд, словно говоря: «Мы что, тебе мешаем? Закрой свой большой рот!»

– Но если вы включите телевизор, – не унималась я, – ее ничуть не меньше будет радовать ваше общество. Вы можете читать книги или гулять с Жозефиной в парке.

Потом я начинала расхваливать достоинства мюзик-холла, сезонные распродажи и прочие прелести огромного мира, который только и мечтал заключить ее в объятия. Уж как-нибудь Жозефина обойдется пять-шесть часов без почесывания животика.

Свекровь была полностью согласна со мной, но продолжала все так же прилежно трудиться на поприще брюшка Жози.

– Это доставляет ей такое удовольствие!

После одной из таких бесед мне вдруг показалось, что вышеупомянутый животик увеличился в объеме. Может быть, он растягивается, когда его слишком усердно чешут?

Чуть позже я понаблюдала за тем, как Жози ковыляет по комнате. Нет, мне не почудилось. Она растолстела! Я спросила свекровь, не дает ли она Жозефине слишком много сладостей.

Она обиделась. Какие еще сладости? Да она сроду не признавала всех этих перекусончиков между регулярными приемами пищи! Больше того, она как-то попробовала одну конфету (просто чтобы посмотреть, что там внутри) – это нельзя давать собакам! Тот, кто назвал это конфетами, был отъявленным собаконенавистником! Он использовал в качестве начинки спрессованные опилки!

Я возразила, что собакам нравится. Жози считает их нормальными конфетами. Свекровь покачала головой.

– Она просто не хочет тебя огорчать. У нее доброе сердце.

Я воззрилась на Жози. Возможно, это одно мое воображение, но животик рос буквально на глазах. Я положила ее на весы. У нее оказалось два фунта лишнего веса.

Конечно, я сразу же позвонила в ветлечебницу и записалась на прием. Свекровь заявила, что имеет дело с двумя психами. Она жила себе тихо в Бруклине, никого не трогала, и вдруг ее хватают и тащат в центр Нью-Йорка только потому, что она похудела. А теперь я собираюсь тащить Жози к врачу лишь по той причине, что она поправилась. Где логика? Бедняжке станут колоть лапку, брать кровь – много, много крови – и заставят глотать мел. Если нам доставляет удовольствие швырять деньги на ветер, это наше дело, но при чем тут невинная крошка, которую ни за что ни про что поволокут к врачу?

Сей монолог венчала многозначительная фраза:

– Таков шоу-бизнес!

Все-таки на следующее утро мы наведались в клинику доктора Уайта и угодили на прием к доктору Грину. При виде Жози он ахнул от изумления. Что мы делаем с собакой? Надуваем, как воздушный шарик? Когда я заверила его, что Жози не беременна, он прописал срочный рентген, который должен был показать, в чем дело.

И показал! У Жозефины не было ничего серьезного: всего-навсего жировые отложения! Доктор Грин послал за доктором Блэком. Тот сказал, что необходимо обследование. Может быть, даже подержать Жозефину в стационаре, чтобы ее посмотрел сам доктор Уайт. Вдруг это связано с деятельностью желез?

Я не дала поместить Жози в стационар. Ее и так начинало трясти за квартал от клиники, и дрожь не проходила до тех пор, пока мы снова не оказывались на улице. Зачем подвергать ее ненужным страданиям?

Тогда от меня потребовали подробнейший отчет о режиме ее питания. Я сказала, что она по-настоящему ест только раз в сутки: в два часа ночи. Обычно это остатки бифштекса после ужина Ирвинга. В полдень она вместе со мной пьет кофе и съедает немного печенья. Ну и, может быть, перехватывает несколько конфет в день. Вот и все.

Жозефине немедленно прописали строжайшую диету. Забыть о сладостях! Забыть о печенье! Кормить раз в сутки – и не бифштексом от Дэнни, а собачьими консервами – полбанки за один раз. Вот так! Если через месяц не будет изменений к лучшему, придется провести фронтальное обследование. Возможно, у нее заболевание щитовидной железы.

Я ринулась домой и повыбрасывала все лакомства. Жози смотрела на меня так, словно я выжила из ума. По утрам я стала пить свой кофе за закрытой дверью, чтобы не дразнить Жози. Через две недели я снова взвесила ее. Она набрала полтора фунта!

Я была на грани истерики. Мне очень не хотелось подвергать ее всем ужасам полного обследования. Может, ей нужно больше двигаться? Да! Вся ее тучность – оттого что она целыми днями валяется на диване. Так чья угодно щитовидная железа выйдет из строя. Конечно, я не стала делиться этими мыслями со свекровью. Она свалит всю вину на врачей.

Ложась спать, я поставила будильник на девять часов утра. Отныне мы с Жози будем не менее часа гулять в парке. Вдруг это поможет спасти ее?

Когда заверещал будильник, я чуть не проявила малодушие, но потом сказала себе: надо! Свекровь обычно поднималась чуть свет; я слышала, как она возится на кухне. Я тихонечко вылезла из-под одеяла, чтобы не потревожить Ирвинга. Жози нигде не было видно: наверное, она еще спала под кроватью. Ну, пусть еще немного поспит, а я пока выпью кофе. Я направилась в кухню. То-то свекровь удивится, что я в такую рань на ногах!

По мере приближения к кухне до меня все явственнее доносились звуки оживленной беседы. Говорила в основном свекровь, а Жози время от времени отвечала ей радостным повизгиванием.

– Доедай овсянку, Жози, и я дам тебе яйца всмятку. Нет-нет, ты не получишь их, пока не скушаешь овсянку. Дай-ка я плесну тебе еще немного сливок. Ну, разве не объедение?

Я пошатнулась и, чтобы не упасть, прислонилась к двери. Потом слабым голосом поздоровалась:

– Доброе утро, девочки! Свекровь очень обрадовалась.

– Как это ты так рано встала? Садись, здесь осталось немного овсянки.

Она поставила передо мной тарелку.

– Мама, – я прилагала бешеные усилия, чтобы не выдать своих истинных чувств, – вы, кажется, говорили, что не кормите Жози?

Она с искренним недоумением уставилась на меня.

– А что, я должна была морить ее голодом? Да, я сказала, что не даю ей перехватывать между основными приемами пищи. Это ты вечно лезешь со своим кофе и конфетами из опилок.

Ситуация понемногу прояснялась.

– А вы что делаете?

– Кормлю ее в строго установленные часы. Забочусь о том, чтобы у нее были полноценные завтрак, обед и ужин. Большего я не могу для нее сделать, пока я здесь.

– Что вы даете ей на завтрак?

(Это было настоящей пыткой, но я должна была знать!)

– Как когда. Иной раз цыпленка и гороховое пюре с морковкой. Иной раз рыбу. Проверяю, чтобы не попались косточки. Иногда мы кушаем молочные блюда. Ну, еще сливки, сыр, овощи… Она обожает мой грибной супчик. Ячменный тоже, но от него пучит.

– А на обед? – я как завороженная внимала этим подробностям из жизни новоявленного мохнатого Генриха VIII.

– Вот вы с Ирвингом вечно ворчите, что я не умею готовить, и заказываете еду в номер. Но разве кто-нибудь может совладать с этими огромными порциями? Поэтому Жози обычно делится со мной. Не беспокойся, я забочусь о сбалансированной диете. Не забудь, я вырастила Ирвинга, и он всегда получал достаточно фруктов и овощей. Это было давно, но я все помню.

Она нагнулась, и я с благоговейным ужасом увидела, как эта достойная женщина налила в пустую тарелку смесь молока, сливок, сахара и кофе.

– Я добавляю чуточку кофе, – извиняющимся тоном произнесла свекровь, – иначе она не может одолеть положенную кварту молока. В обед я даю ей на десерт несколько капель сиропа. Ирвинг тоже не любил молоко, когда был маленьким. Но кварта молока в сутки обязательна для каждого. Вам с Ирвингом тоже не мешало бы об этом помнить. – В это время Жози отвернулась от тарелки, и свекровь поспешила с уговорами: – Допей молоко, деточка. Ради бабули.

«Деточка», которая уже усекла, кто тут настоящий кормилец, послушно вылакала содержимое тарелки. «Бабуля» просияла и, сюсюкая, взяла ее на руки.

– Вот умничка! Теперь поцелуй бабулю и иди поиграй.

Жози чмокнула своего персонального шеф-повара в щеку. На морщинистом лице «бубули» появилось выражение материнской гордости.

– И давно вы стали «бабулей»? – поинтересовалась я.

Свекровь улыбнулась.

– Когда ее узнаешь поближе, убеждаешься, что, помимо красоты, у Жози еще и очень доброе сердце. Ей доставляет удовольствие называть меня бабулей.

Конечно, мне пришлось усадить «бабулю» и довести до ее сведения мое особое мнение. Я объяснила, что, как бы собака ни походила на человека, она все же должна следовать правилам, установленным для собак. Особенно по части питания.

«Бабуля» выразила свое несогласие.

– Сначала ты кутаешь ее в пальто, как ребенка. Разрешаешь спать в твоей постели. Обращаешься с ней как с разумным существом. А потом вдруг решаешь кормить ее, как собаку. С какой стати?

Я объяснила, что собаке положено есть один раз в день. «Бабуля» пришла в ужас.

– Кто тебе сказал?

– Ветеринар.

«Бабуля» фыркнула. Много он знает! То-то он и стал ветеринаром, а не нормальным врачом! Лучше она проконсультируется с дамами, которые гуляют с собаками в Центральном парке. А мне известно, что у собак два желудка? Рано обрадовалась!

– Конечно, известно. Это потому, что собаки фактически не прожевывают пищу. Просто проглатывают и перемалывают в «лишнем» желудке.

Однако «бабулю» было не так-то легко сбить с толку. Она торжествующе улыбнулась.

– У нас всего один желудок, а мы принимаем пищу три раза в день. Как же бедной собаке за один раз заполнить сразу два желудка?

Попробуйте спорить с подобной логикой. Однако к тому времени «бабуля» сдала почти все необходимые анализы и в конце недели должна была вернуться домой в Бруклин, поэтому я не стала понапрасну трепать нервы и ей, и себе.

В день ее отъезда я не без грусти следила за тем, как Ирвинг сносит вниз ее чемоданы. Он собирался проводить ее до Бруклина, а я оставалась с Жози. Разлука с «бабулей» причинила ей немалые страдания. Зато я с легким сердцем позвонила в клинику и предложила доктору Блэку забыть о щитовидной железе. Какая там щитовидка? Элементарное обжорство!

Глава 19. СЕКС

Когда весна перешла в лето и на улицах начал плавиться асфальт, Жози дала понять, что не считает это время года подходящим для долгих прогулок. Собственно говоря, она ничего не имела против прогулок, но у нее были серьезные претензии к климату. Зима исключалась, так как она терпеть не могла снег. Впрочем, дождь тоже. А с июня по сентябрь стояла невыносимая жара. Я подсчитала, что за целый год набиралось от силы три дня в октябре, которые полностью соответствовали ее требованиям. Для собаки со склонностью к полноте это вряд ли можно считать нормальным.

Однако в июне Жози познакомилась с Моппет – королевским пуделем шоколадного цвета. Моппет была двумя годами старше Жози и в шесть раз крупнее. Но у них оказалось много общего. В частности, обе имели отношение к телевидению.

Хотя Жозефина видела в Бобо лишь собаку, ее снобизм не распространялся на всех пуделей. В общем-то она ничего против них не имела, у нее даже были друзья-пудели. Просто она не хотела выходить за них замуж, а посему сочла более безопасным дружить с пуделями своего пола, среди которых слыла добрым и общительным созданием.

Она сразу же выделила Моппет. Хотя та не была актрисой, она быстро впитала в себя дух шоу-бизнеса. Хозяйкой Моппет была Ли Рейнольдс, которая в то время работала ассистентом режиссера в шоу знаменитого Джекки Глисона. А Джекки снимал под офис (совмещенный с квартирой) огромный номер в отеле «Парк-Шератон»; туда Ли с Моппет каждое утро отправлялись на работу.

Конечно, зачисляя в штат Ли, мистер Глисон не помышлял о нагрузке в виде Моппет. Ли тоже ни о чем таком не думала, но вскоре убедилась в том, что, оставаясь одна дома, Моппет ударялась в страшную тоску. А в таком состоянии она принималась грызть мебель. Жози тоже за свою жизнь расправилась с несколькими думками, но не следует забывать, что Моппет принадлежала к рослой породе; диванная подушечка была ей на один зуб. Ей ничего не стоило сжевать деревянный стул или основательно поточить зубы о ножку нового кофейного столика.

Вот и пришлось Ли брать ее с собой на работу. В мире шоу-бизнеса Моппет сразу почувствовала себя в своей стихии и перестала портить мебель. Она свела короткое знакомство со всеми на студии и преклонялась перед «великим Глисоном». В свою очередь он считал ее «собакой что надо», и все были счастливы.

Во время обеденного перерыва Ли выводила Моппет в парк, а так как мы с Ли давние приятельницы, Жози прониклась родственными чувствами к Моппет, которые затем перешли в настоящее обожание.

Летом, когда группа выехала на натурные съемки, Джекки Глисон удалился в свою летнюю резиденцию в Пикскилле, штат Нью-Йорк. Спустя неделю он позвонил Ли и признался, что скучает по Моппет. И вообще собаке положено жить за городом. Ничего, если он пришлет за ней своего помощника?

Ли отклонила столь великодушное предложение – особенно после того, как я рассказала ей о пребывании Жозефины в Конкорде, где она «наслаждалась» свежим горным воздухом. Но Глисон не отставал. Моппет просто обязана хотя бы раз в жизни испытать, что такое свобода и возможность резвиться на просторе. Почему бы Ли не отпустить ее – хотя бы на недельку? Он обещал заботиться о ней.

Ли упорно стояла на своем. Моппет не нуждается ни в какой свободе, ей и так хорошо. Она обожает разгуливать на поводке в Центральном парке. Может быть, ей противопоказан простор? И вообще, у нее сейчас такой период, что если дать ей волю и она встретит какого-нибудь пуделя противоположного пола, недалеко до греха. На что Глисон ответил, что на десятки миль вокруг нет ни одной собаки.

В конце концов, Ли согласилась отдать Моппет на какую-нибудь неделю. Может, и правда, привольная жизнь на свежем воздухе пойдет ей на пользу? Мало ли что Жози – убежденная городская жительница. Возможно, с Моппет дела обстоят иначе. В общем, Ли заглушила в себе недобрые, но безосновательные предчувствия и отдала Моппет.

Та провела у Глисона две незабываемые недели. Если верить Глисону, все было просто великолепно. Сначала Моппет сидела и тупо смотрела на расстилавшийся перед ней простор. Она просто не знала, что с ним делать. Потом на них свалилась неожиданная удача: приехала соседка Глисона, миссис Орбах, и привезла с собой замечательную собаку – пожилую суку колли, которая знала здесь каждый кустик. Она быстро взяла Моппет под свое крылышко и научила всем премудростям сельской жизни: гоняться за кроликами, плескаться в ручьях и разрывать землю в поисках костей доисторических животных.

По возвращении Моппет Ли обрушила на нее шквал нежных чувств. Но та явно охладела к Центральному парку. Она стала смотреть на него как на суррогат, а Жози казалась соплячкой по сравнению с колли. Однако с течением времени Моппет адаптировалась, и только полный тоски взгляд, бросаемый ею на случайно подвернувшуюся белку, свидетельствовал о том, что она не забыла каникулы в Пикскилле.

Прошло еще немного времени, и Моппет вернула Жозефине былую дружбу. Ее влияние на Жози было поистине огромно. Моппет, как крупная собака, нуждалась в движении. Для Жози парк был всего лишь продолжением дома – в других декорациях. Исполнив свой долг, она торопилась обратно.

Будучи большой любительницей физических упражнений, Моппет всегда отличалась хорошей фигурой: сразу за грудной клеткой начиналась вогнутая линия впалого живота. Под влиянием старшей подруги Жози тоже приобрела более подтянутый вид.

Спустя три недели после возвращения Моппет из Пикскилла я обратила внимание на то, что фигура Моппет несколько утратила былое изящество. Я тут же поделилась своим наблюдением с Ли. Может быть, Моппет стала больше есть?

Ли покачала головой: ничего подобного. Просто ее пора подстричь. Однако стрижка не помогла. Моппет явно поправилась. Ли увеличила время прогулок, сама сбросила шесть фунтов, но что касается Моппет, то она пухла, как на дрожжах. И, наконец Ли заставила себя выговорить то, что уже давно не давало нам покоя:

– Колли миссис Орбах – была ли она действительно сукой?

Ли позвонила Глисону, который все еще наслаждался отдыхом в Пикскилле. Тот поднял ее на смех. Разумеется, это сука! Ли несколько успокоилась, но спросила:

– Это миссис Орбах тебе сказала?

– Можно подумать, что мне нужно говорить такие вещи! – оскорбился Глисон. – Что, у меня собственных глаз нет?

Ли снова насторожилась.

– Джекки, милый, объясни, почему ты так решил? По какому признаку?

Тот огрызнулся:

– Когда я вижу даму, меня не нужно учить, как-нибудь сам разберусь, что это дама. И уж поверь, колли была настоящей дамой. Длинные волосы и… ну, в общем, она соответственно выглядела.

Ли повела Моппет к ветеринару, и мы убедились, что, возможно, Глисон знает толк в женщинах, но что касается собак, то он абсолютный нуль. Моппет была в положении.

Ли чуть не лишилась чувств. Колли и пудель! Что может родиться от такого союза? Копудель? Несколько очаровательных копуделей? Что она будет с ними делать? Это наверняка будут маленькие монстры. У нее не хватит духу избавиться от них, а также снять с себя бремя ответственности. Ведь они будут плоть и кровь от Моппет.

Она снова позвонила мистеру Глисону. Мистер Глисон позвонил миссис Орбах. Потом мистер Глисон набрал номер мисс Рейнольдс. Он был страшно смущен. Выдавив из себя необходимые извинения, он попытался отыскать в случившемся светлые стороны. В конце концов, Моппет не спуталась с каким-то приблудным псом. Этот колли – чистейших кровей, все его предки были призерами выставок. Может быть, все еще обойдется. Смешанные браки бывают исключительно удачными.

Знакомые лезли с советами. Касторка в больших количествах не подействовала. Может, попробовать специальные уколы? Свозить Моппет в Данию (или это делают в Швеции)? Ли решила положиться на естественный ход событий. Пусть Моппет пройдет через все испытания и подарит жизнь… Бог знает кому. Но мистер Глисон должен поклясться, что каждое из этих чудовищ будет неплохо пристроено. Сгорающему от стыда Глисону ничего не оставалось, как согласиться.

В положенный срок копудели появились на свет. Что тут можно сказать? Колли – красивая порода, а о пуделях и говорить нечего. Но что касается их гибрида!.. Копудели оказались грязного красно-коричневого цвета, с белыми пятнами. Мордочки у них были от пуделя, а уши и ноги – от колли. Даже Моппет отказывалась верить своим глазам! Она испытывала к ним материнские чувства, но вряд ли можно сказать, что они радовали ее взор. Впрочем, как любящая мать она надеялась, что они перерастут и будут выглядеть чуточку симпатичнее. Каждое утро Ли звонила Глисону и спрашивала:

– Ну, что?

И Глисон каждый раз отвечал:

– Я серьезнейшим образом занимаюсь данной проблемой.

По прошествии трех месяцев Ли все еще не избавилась от копуделей, а Глисон по-прежнему «занимался проблемой». Поэтому в один прекрасный день Ли схватила щенков в охапку и привезла к Глисону на работу. Он с ужасом воззрился на них.

– Боже правый, какие они страшные! Что мы будем делать?

– Мы – ничего. Ты позаботишься о том, чтобы каждый из них обрел надежное пристанище.

– Но кто же знал, что родятся подобные уроды? Что я скажу людям?

– Скажешь, что у них доброе сердце – стоит только поближе познакомиться.

– Подержи их еще несколько месяцев у себя! – взмолился Глисон. – Может, они немного выправятся?

Ли была непреклонна.

– Дальше будет еще хуже. Спроси любого, и тебе скажут: все щенки очаровательны. И если уж они сейчас такие…

И Джекки Глисон доказал, что он – человек слова. Вечером он вместе с шофером погрузил щенков в машину, которая двинулась на север штата. Они остановились у первых понравившихся ворот и позвонили. Вышла хозяйка. Перед ее изумленным взором предстал унылый Джекки Глисон с копуделем в руках.

– Мадам, – промямлил он, – пудель одной моей приятельницы провел бурный уик-энд в обществе колли. Потом этот подлец бросил бедняжку беременной. Не согласитесь ли вы взять одного из ее несчастных отпрысков? Я не могу назвать вам имя его отца, но, поверьте на слово, он из очень хорошей семьи.

И так несколько раз подряд. Теперь вообразите, что вы живете за городом и вдруг у ваших ворот останавливается сам Джекки Глисон и предлагает щенка. Неужели вы откажетесь? Копудели шли нарасхват – как сувениры. Слава о счастливых хозяевах разошлась по всей округе. В конце концов, любой может купить себе пуделя. Или колли. Но многие ли могут похвастаться копуделем, полученным в дар от знаменитого Джекки Глисона?

Только семеро счастливчиков в горах Катскилла.

Глава 20. КУЗЕН ТОНИ

После того как дети Моппет были пристроены, она начала снова появляться в Центральном парке, беспечная, как и прежде. Ее фигура обрела былое изящество, и к середине зимы она и думать забыла о колли и тех ни на что не похожих созданиях, которым подарила жизнь. Она вновь с нетерпением ждала встречи с Жози. Однако та резко охладела к Моппет, причем это объяснялось не какими-то скрытыми недостатками последней, а имело прямое отношение к погодным условиям.

Жозефине исполнилось три года, и она уже знала, что существует такое явление, как времена года. По ее мнению, зима годилась лишь для голубей, а Моппет вела себя так, словно для нее не существовало ни холода, ни снега. Она звала Жози побегать вверх и вниз по холму – просто так, ради зарядки. Однако Жозефина, этот тепличный цветок, стояла в своем коротеньком красном пальтишке и тряслась от холода. Время от времени она бросала на Моппет укоризненный взгляд и натягивала поводок, норовя поскорее попасть домой.

Дошло до того, что она стала избегать Моппет. Завидев бывшую подругу, бегущую к ней с вершины холма, Жози симулировала близорукость и тянула меня в другую сторону.

Мне было жаль, что Жози лишилась подруги, но обычно в трудные для нее моменты вмешивалась судьба и что-нибудь подворачивалось. Так случилось и на этот раз.

В восемь утра меня разбудил телефонный звонок. Звонила Джойс Мэтьюз Роуз.

– У меня новая собака!

Было еще темно. Я нашарила сигарету и попыталась придать своему голосу оттенок бодрости.

– Вот здорово! А как к этому отнесся Тулуз?

– Тулуза больше нет.

С меня разом слетели остатки сна. В голову лезли страшные мысли. Ведь Тулуз – не такая собака, которую можно было бы запросто кому-нибудь подарить. Неужели…

Джойс поспешила меня успокоить:

– Билли просто не мог больше видеть его. Поэтому, когда мама сказала, что знает в Хантингтоне, Лонг-Айленд, одну семью, которая мечтает завести собаку, я отправила его туда.

– А вдруг они вернут его?

– Нет, – убежденно заявила Джойс. – Внешность не имеет для них значения. Им была нужна хоть какая-нибудь собака, а в Тулузе, при всех его недостатках, все-таки есть что-то собачье. Я говорила с ними: они от него в восторге. Тулузу будет хорошо. Теперь у меня замечательная такса.

– Желаю удачи.

Я собиралась закончить разговор и спать дальше. Рядом заворочался Ирвинг. Кроме того, я никогда не питала особой симпатии к таксам. Но Джойс была расположена поболтать.

– Ты не представляешь себе, какая это прелесть!

– Не забывай, Джойс: все маленькие дети очаровательны!

Ирвинг сел на кровати.

– У кого маленькие дети?

– У Джойс. Новая такса. Ирвинг зевнул.

– Который час?

– Десять минут девятого.

– Утра?!

Вы не можете себе представить, каким тоном это было сказано.

– Джойс, я тебе попозже перезвоню.

– Не клади трубку, а то снова позвоню, – пригрозила она.

Из-под кровати показалась Жози. Она немного постояла, потом, ничего не соображая спросонок, прыгнула на кровать и принялась целовать Ирвинга.

– Иди спать, Жози, – простонал он. – Еще ночь.

– Джойс, – прошептала я. – Не могу сейчас разговаривать. Ирвинг с Жози еще спят.

– А мы давно встали, – радостно сообщила Джойс. – Билли уже успел позавтракать.

– Ну дай хоть таксе поспать. Маленькие нуждаются в продолжительном сне.

– Да она не маленькая. Ей два года. На этот раз Билли решил не искушать судьбу. Ее зовут Тони. У нее, то есть у него, во-от такая родословная. Ему сделаны все прививки. На этот раз мы гарантированы от неожиданностей.

– Всего хорошего, – я снова собралась положить трубку.

– Мы через час приедем в гости.

– А мы будем спать.

– Да ну, брось, – взмолилась Джойс.

Разве я не помогала тебе пичкать Жози пепто-бисмолом?

– Ты же сказала, что Тони здоров.

– Но он жаждет с ней познакомиться.

– А он не может потерпеть до вечера?

– Через час мы будем у вас.

Джойс дала отбой, прежде чем я успела возразить. Но это уже не имело значения. Ирвинг окончательно проснулся, а Жозефина притащила к нему на постель уже третью резиновую игрушку.

Должна признаться, это была потрясающая встреча! Тони влюбился с первого взгляда. Он никогда не видел пуделя и замер от восхищения.

До сих пор контакты Жози с таксами сводились к нескольким случайным встречам в Центральном парке. Всякий раз она изумленно пялилась вслед. Наверное, Жозефина понимала: все мы – твари Божий, природа не всегда бывает щедра, поэтому ее сердце открылось ему навстречу. Она видела множество собак, но не было похожей на эту.

Тони отдавал себе отчет в том, что он далеко не так красив, как Жозефина. Но он также знал, что он – собака. Полноправный представитель той же расы. Тони вырос в питомнике вместе с другими таксами. Он все еще оставался девственником-холостяком, но вполне созрел. Ведь Тони рос на природе. Он видел, как занимались любовью птицы, белки и даже насекомые. «Будем любить!»– как говаривал Коул Портер.

Конечно, Тони знал, что жук влюбляется в жука, а белка в белку. Но он любил Жозефину! Он понимал, что ему, в его теперешнем виде, не на что рассчитывать, но это его не смущало. Ведь Тони рос на природе, а у природы бывают циклы. Все течет, все меняется. Он наблюдал за превращением гусениц в прекрасных бабочек и, обожая Жозефину, терпеливо ждал своего превращения в пуделя.

Он не сомневался в том, что однажды случится чудо, и этой уверенности в грядущем блаженстве было достаточно, чтобы он мирился с настоящим. Он не сводил с Жозефины глаз и перенимал все ее несомненные достоинства. К примеру, отверг свою плетеную корзинку и перешел спать к Джойс. И даже перещеголял Жози по части аппетита. Это было что-то ужасное. Сначала он съедал все, что давала Джойс. Потом вкатывался в кабинет Билли и клянчил остатки с его стола. Его дальнейший маршрут пролегал через кладовку. Джойс с Билли тщательно следили за своим весом, так что настоящие трапезы Тони имели место в обществе кухарки и лакея. Блины, например. Или колбаса. Тони пользовался всеобщей любовью. И раздулся, как бочка.

Когда для Жози подошла пора профилактического осмотра, я предложила Джойс составить нам компанию. При виде Тони весь персонал клиники доктора Уайта просто остолбенел. Они даже не обратили внимания на продолжавшее пухнуть брюшко Жози (теперь она весила семнадцать фунтов). Один доктор Блэк беспомощно развел руками (самого доктора Уайта мы не видели: он был в операционной). Но когда доктор Блэк увидел Тони, его глаза стали огромными и круглыми, как колеса. Он опустил его на пол, чтобы посмотреть, как он ходит. Тони не ходил – он ковылял! Его ног почти не было видно. Доктор Блэк познакомил Джойс с некоторыми особенностями анатомического строения такс. У этих собак удлиненный корпус и четыре коротенькие, слабенькие ножки, так что основная нагрузка приходится на позвоночник. Если вес превышает норму, может произойти смещение диска, а неосторожный прыжок способен повлечь за собой переломы и даже паралич.

Мы заплатили по пять долларов каждая и ушли. Потом, в тишине нашей квартиры, мы обсудили ситуацию за бокалом скотча, а Жози с Тони радостно урчали возле тарелки со сладостями.

– Ты только посмотри, как они довольны жизнью, – просияла Джойс. – По-моему, это одни теории. – Она бросила Тони земляной орешек. – В наши дни считается, что быть худым полезно для здоровья. А всего поколение назад думали, что чем человек упитаннее, тем здоровее. Кто знает, какая будет мода еще через десять лет, на новом витке общественной мысли.

Я поинтересовалась, к чему она клонит.

– А вот к чему. Чего ради Тони с Жози должны отказывать себе в удовольствии вкусно поесть, если в современной ветеринарной науке сейчас господствует именно это течение? – она бросила своему любимцу еще один орешек. Жози завистливо покосилась на меня.

Я продолжала стоять на своем.

– Но страховые компании утверждают, что худощавые люди живут дольше. Это уже не ветеринары. Обычные врачи также придерживаются этой теории. Почитай об ожирении и холестерине.

– Я встречала уйму толстых врачей и страховых агентов, – не уступала Джойс.

Этот довод был не лишен оснований. И вообще, возьмите Эдит Пиаф. Она весила девяносто фунтов, а не вылезала из больниц. Зато Софи Таккер, отнюдь не худышка, до сих пор цветет.

Я начала сдавать позиции. Наверное, Жози прочла мои мысли, потому что принялась жалобно скулить и пускать слюнки.

Я еще несколько секунд поколебалась, а затем снова наполнила наши бокалы, поставила на пол тарелку с арахисом – под экстатический визг обеих собак – и бодро воскликнула:

– За счастливую, сытую жизнь!

И пошло-поехало. Я выбросила собачьи консервы, а Жози вернулась к восхитительным бифштексам от Дэнни. Леденцы и прочие сладости сыпались полными пригоршнями. Следующие полгода ознаменовались бесчисленными эпикурейскими радостями.

О Тони говорили, что он – вызов Девяносто третьей улицы королю Фаруку! Еще через полгода, в свой четвертый день рождения, Жози весила восемнадцать фунтов. А на следующий день Тони не стало.

Вскрытие показало, что он скончался от кровоизлияния в мозг. Зато его позвоночник оказался в идеальном состоянии – хоть помещай под стекло. Пришлось Джойс утешаться этим. Известно, что кровоизлияние в мозг никак не связано с калориями. Во всяком случае, Тони успел кое-что повидать в жизни, познал вкус тушеной утки, суфле и копченого лосося.

Тем не менее, его скоропостижная кончина заставила меня задуматься. Я выбросила сладости и вновь стала давать Жози нормальную собачью пищу. А вместо того чтобы цитировать Уинстона Черчилля, обратилась к Бернарду Шоу, который употреблял одну растительную пищу и дожил почти до ста лет.

Джойс была безутешна. Поэтому предприимчивый Билли преподнес ей новый сюрприз: молоденькую желтовато-коричневую таксу, которую звали Куколкой. Меньше чем через неделю Куколке удалось заполнить пустоту в сердце Джойс. Конечно, никто не мог полностью заменить Тони, но по-своему она прониклась к Куколке столь же нежной любовью.

Мне тоже нравилась Куколка. Но нас беспокоила Жози. Как сообщить ей страшную новость? Она так мало знает о жизни – вернее, о смерти. Как бы ее не хватил удар: ведь Тони был ее закадычным другом.

Ирвинг внес предложение – настолько дикое, что мне подумалось: в этом что-то есть. Жози так мало знала о таксах, что вполне могла считать их не самостоятельной породой (Бог не мог сотворить такого!), а как бы ошибкой природы. Может быть, Куколка сойдет в ее глазах за Тони?

Мы устроили им встречу у нас в отеле. Куколка вкатилась в комнату и приветствовала Жози с таким видом, словно они сто лет были друзьями. (Хвала тебе, Куколка, за твой молодой задор и сообразительность!) Наступила решающая минута. Жози стояла и безмолвно пялилась на Куколку.

Мы с Джойс заворковали:

– Жози, это твой маленький дружок Тони.

Только теперь его… ее… зовут Куколка. Это такое ласкательное имя.

Жози продолжала пялиться. Потом осторожно приблизилась к Куколке и начала ее обнюхивать. Кое-какие особенности строения Куколки ее удивили. Но, как я уже сказала, Жози – на редкость покладистая собака, поэтому уже в следующую минуту она повела себя так, словно знала: черным таксам свойственно становиться светло-коричневыми. А если кое-какие причиндалы Тони отсутствовали, то – все течет, все меняется. И вообще, это его личное дело!

Глава 21. ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ДРУЖБА!

Всю весну Жозефина встречалась с Куколкой. На этот раз Джойс старалась соблюдать для своей новой любимицы диету, а я в свою очередь проводила строгую политику по отношению к Жози. Конечно, иногда ей удавалось сжульничать. Не станешь ведь, к примеру, в гостях отказываться от умопомрачительных блюд, предлагаемых хозяйкой, и требовать собачьи консервы! Для этого она была слишком хорошо воспитана. И надо сказать, ее довольно часто приглашали в гости. Особенно Последняя Гершкович. Наверное, прежде чем продолжать, я должна дать необходимые пояснения относительно ее имени.

Последняя происходит из большой семьи. У ее матери был то ли удивительно покладистый характер, то ли редкое чувство юмора, но она разрешила своему мужу выбрать имена для всех своих детей. Первенец оказался девочкой. Ее назвали Ливан (они тогда жили в Ливане). Ее братишка получил имя Гарлем (семья как раз переехала). В следующий раз родилась девочка, которую назвали Портленд (они часто переезжали с места на место). Впоследствии Портленд вышла замуж за Фреда Аллена и сделала карьеру на радио как Портленд Хоффа. Джеймс Мейсон назвал в ее честь дочь. Будучи англичанином, он решил, что это распространенное американское имя. Во всяком случае, ему нравилось, как оно звучит. Как видите, повадки мистера Хоффа пустили корни в поколениях.

Довольный своей маленькой семьей, в которой уже было трое детей (Ливан, Гарлем и Портленд), мистер Хоффа решил на этом и остановиться. Но у миссис Хоффа были свои далеко идущие планы, и она родила еще одну девочку. Мистер Хоффа топнул ногой и дал этому ребенку многозначительное имя Последняя.

Однако не надо недооценивать стремление миссис Хоффа к независимости. Пусть мистер Хоффа дает им имена, но на свет-то они появляются благодаря ей! И она выстрелила в его душевный покой еще одним ребенком, в расчете на то, что фантазия ее мужа истощилась и уж на этот раз он удовольствуется чем-нибудь вроде Дженни или Мэри. Во всяком случае, ему трудно будет превзойти вершину его творчества – Последнюю. Однако он превзошел: новорожденной дали гордое имя Период.

Миссис Хоффа признала свое поражение и перестала искушать судьбу. Вероятно, она испугалась, что следующее дитя получит еще более неудобоваримое имя типа «Восклицательный знак» или «Ты что, издеваешься?». Так что Период стала ее последним произведением.

Как ни странно, впоследствии ни один из их детей не испытывал никаких неудобств из-за своего имени. По признанию Последней, это даже имело свои преимущества: их невозможно было забыть. Когда ее впервые с кем-нибудь знакомили, реакция всякий раз была одна и та же – безумный взгляд и вопрос: «Как, вы сказали, вас зовут?» А после ее ответа неуверенное: «Да-да, именно так я и думал!»

Как я уже сказала, их невозможно было забыть или с кем-то спутать. И если кто-нибудь говорил: «Сегодня я видел Последнюю», его собеседник не задавал глупых вопросов типа: «Последнюю что?» или «Последнюю кого?».

Последняя стала женой адвоката по имени Артур Гершкович. Они с Арти поселились недалеко от нас, и мы частенько вместе коротали вечера за игрой в джин-рамми или унылым созерцанием того, что происходит на телеэкране.

Последняя – изумительная кулинарка! Время от времени она звонила и говорила:

– Если у вас нет других планов на сегодняшний вечер, приходите к нам. Я приготовлю бифштекс. И обязательно приводите Жозефину.

(Обратите внимание, это были ее собственные слова, я и не думала навязываться.)

Последнюю вряд ли можно было заподозрить в особой любви к животным, но и она пала жертвой очарования Жози. По правде говоря, в семье Хоффа вообще установилось прохладное отношение к собакам, а Портленд – та их попросту боялась и всегда готова была вознестись на вершину какой-нибудь горы при их приближении.

Жози полюбила вечера у Гершковичей, даже стала узнавать дом, в котором они жили, и, проходя мимо, натягивала поводок, а если я отказывалась зайти к Последней, устраивала на асфальте сидячую забастовку. Так что, хотелось мне того или нет, а приходилось отдать краткий визит вежливости.

У Последней Жози нравилось многое. Прежде всего кухня. Жозефина еще не видела такой просторной – не меньше, чем гостиная, – кухни, которая кружила ей голову экзотическими ароматами, способными привлечь и самого пресыщенного пуделя, не говоря уже о такой лакомке, как Жози. Неудивительно, что из всех знакомых Последняя была у нее на первом месте.

Мало того что, когда мы садились за стол, Жози давали отдельную тарелку с ростбифом или индейкой с гарниром. У Последней всегда были заготовлены какие-нибудь сюрпризы, и пока мы отдавали дань напиткам, Жози не скучала. Последняя с заговорщицким видом наклонялась к ней и весело говорила:

– Смотри, Жози, что тебе приготовила тетя Последняя. Это закуска, – и она клала на тарелку необыкновенно вкусную куриную печенку.

Но Последняя завоевала сердце Жози не только благодаря кухне и куриной печенке. Что вы скажете о блюде с конфетами в три ряда, обычно стоявшем на столе в гостиной, – ну прямо Эйфелева башня в миниатюре. Первый слой состоял из бобов в шоколаде, дальше шли тянучки и, наконец, леденцы.

Еще там был кофейный столик, уставленный тарелками с галетами, грецкими орехами и прочей вкуснятиной. Поэтому каждый визит к Последней становился для Жози настоящим праздником. Я высоко ценила то, что Последняя никогда не забывала позаботиться о Жозефине, и начала считать ее своей подругой номер один.

Однажды вечером, когда мы небольшой компанией играли в джин-рамми после особенно плотного ужина, к Последней неожиданно заглянула Портленд (она жила в том же доме). Жози в это время блаженно дремала на полу, делая небольшой перерыв перед очередным налетом на трехъярусное чудо и, по своему обыкновению, держа один глаз полуоткрытым – на всякий случай. Естественно, она не могла улежать. Последняя метнула на меня предостерегающий взгляд: «Порти боится собак!»

Вошедшая Портленд приветливо поздоровалась со всеми и вдруг замерла на месте.

– О, да здесь собака!

С этим трудно было не согласиться. Мы с Ирвингом радостно закивали головами и стали наперебой заверять гостью, что собака не кусается и вообще к ней не подойдет. Тогда Портленд успокоилась и села на диван.

– Играйте, играйте. Я захватила с собой вязанье. Вы уверены, что собака меня не тронет?

– Разумеется, Портленд, – ответила я. – Она боится незнакомых.

Последняя открыла рот, чтобы опровергнуть столь явную ложь, но я незаметно толкнула ее под столом и сказала:

– Сдавай карты. Портленд не унималась.

– Тогда почему она взобралась на диван и улеглась рядом со мной?

Я изобразила крайнее удивление. Но это же великая честь! Обычно Жози не доверяет чужим людям. Все смотрели, как Последняя сдает карты.

Ее сестра вновь подала голос:

– А почему она тронула меня лапкой?

Я постаралась, чтобы мой голос звучал как обычно:

– Наверное, хочет, чтобы ты почесала ей животик.

Портленд уставилась на Жози.

– Но я не умею. Мне никогда не приходилось этого делать.

Я предложила ей попробовать, и мы продолжили игру.

– Странно, – проговорила Портленд, – когда я останавливаюсь, она легонько ударяет меня лапкой. Что это значит?

Я посоветовала ей продолжать свое полезное занятие.

– Я так и делаю. Но одной рукой трудно вязать. Как быть?

Все молчали в ожидании той страшной минуты, когда Портленд стряхнет с себя наваждение и вспомнит, что боится собак. Примерно пять минут не было слышно ничего, кроме шелеста карт. Потом снова раздался голос с дивана:

– Я еще не встречала такой умной собаки. Вы знаете, я никогда их не любила, но эта собака особенная.

Все испытали облегчение. Кончилось тем, что Портленд отложила вязанье и полностью отдалась делу почесывания собачьего животика.

– Слушай, Джеки, – вдруг сказала она. – Я знаю, что вам с Ирвингом время от времени приходится уезжать в Калифорнию. Если нельзя будет взять с собой собаку, можете оставить ее у меня. С ней очень интересно.

Последняя оскорбилась.

– Знаешь что, Портленд? Второй дом Жози здесь, а не в каком-либо другом месте. Если Джеки отдаст ее кому-то другому, я сочту это кровной обидой. Кроме того, Жозефина обожает мою стряпню. Френсис в восторге от Жози, а Арти так просто жить без нее не может.

Мистер Гершкович немедленно подтвердил:

– Последняя права. Это необыкновенная собака. Я очень привязан к ней и совсем не прочь, чтобы она немного пожила у нас. Когда Френсис уходит в школу или уезжает в лагерь, здесь становится одиноко.

Естественно, миссис Гершкович не могла не отреагировать.

– То есть как это одиноко? А я кто же, по-твоему, невидимка?

Мистер Гершкович поспешил с уточнениями. Он высоко ценит общество Последней, но в отсутствие Френсис ему не хватает ребенка в доме. А Жозефина – очень ласковое дитя.

Последняя согласилась, добавив, что Жозефина будет утешать ее в те вечера, когда кое-кто станет клевать носом перед телевизором. Короче, она настаивает на том, чтобы в следующий раз, когда мы соберемся на Западное побережье, Жозефина погостила у них. Я поблагодарила, но сказала, что Жози прекрасно освоилась в пансионате мистера Ингрэма, сделавшего заботу о собаках своей профессией. По-видимому, там ей будет удобнее.

В ответ последовало:

– Ты что, мне не доверяешь? После того как я вырастила Френсис? Для каждого, кто воспитал ребенка, уход за собакой – сущая безделица!

Оспаривать подобное утверждение – все равно что сражаться с ветряными мельницами. Поэтому, не желая омрачать нашу идеальную дружбу, через несколько месяцев я рискнула оставить Жози на попечение Гершковичей – на восемь дней. Я уложила в сумку все ее имущество: поводок, мячик, сладости и тому подобное, а также листок бумаги с телефонными номерами нашего отеля «Беверли Хиллз» и ветлечебницы.

На прощание я поцеловала Жози и попросила ее быть хорошей девочкой. После чего медленной, осторожной походкой направилась к двери, страшась услышать за спиной жуткие вопли. Но душераздирающей сцены не последовало. Когда я обернулась, чтобы помахать Жози рукой, она даже не смотрела в мою сторону. Она была занята, пытаясь расправиться с пятью или шестью шоколадными бобами одновременно.

Глава 22. ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ДРУЖБА?

Тем не менее все время нашего пребывания на Западном побережье меня не покидала тревога. То, что Последняя мастерски отбивала мясо для ростбифа, еще не значило, что она догадается: теплый сухой нос свидетельствует о повышенной температуре. Не забыла ли я предупредить ее насчет куриных косточек? Маленькие дети знают, что нужно вынимать косточки, а ни о чем не подозревающая собака может подавиться. А вот в ростбифе косточки допускаются. Господи, я совсем выпустила из виду пепто-бисмол!.. Как только мы вернулись в Нью-Йорк, сразу же поспешили к нашему ангелу.

Арти, Последняя и Жози уже ждали. Все трое выглядели как после жуткого запоя. Даже у Жозефины обозначились круги под глазами. Ирвинг спросил, что случилось.

Последняя, заикаясь, выдавила из себя:

– Жозефина… всю ночь… каждую ночь… – Наконец она собралась с силами и ринулась в бой. – Мне бы хотелось кое-что уточнить. Когда, черт побери, эта собака привыкла ложиться спать?

Я приняла вызов.

– Вместе со мной, разумеется. Последняя вздохнула.

– А конкретнее?

Наверное, она думала, что ухаживать за Жози – все равно что ухаживать за маленьким ребенком. И она поднималась в свое обычное время – в семь часов, намереваясь перед тем, как приготовить для Арти завтрак, вывести Жози на прогулку. Это же общеизвестный факт, что собаки просыпаются рано утром, брызжущие энергией и готовые немедленно бежать на улицу. Едва завидев поводок, они начинают пританцовывать, предвкушая короткую, но приятную прогулку. Так поступают все собаки. Только не Жозефина.

Все началось с того, что в семь часов, когда все повскакивали с постелей, ее не оказалось на месте. Все трое громко выкрикивали ее имя, но она и не думала отзываться. После тщательных поисков Жозефину удалось обнаружить сладко дрыхнущей под кроватью.

Последняя нагнулась и постучала по полу.

– Проснись, дорогая, уже утро. Жозефина зевнула и отползла подальше. Последняя просунула руку под кровать и проворковала:

– Выходи, Жози, тетя Последняя ждет.

Жози уползла в самый дальний угол. Завязалась настоящая битва. Кончилось тем, что Последняя ухватила Жози за ногу и вытащила из-под кровати. К сожалению, ей пришлось ненадолго выпустить Жози, чтобы сбегать за поводком. И та в мгновение ока сиганула обратно.

Последовала новая схватка. Наконец Жозефину удалось вывести на улицу и подвести к тумбе. Она еще не окончательно проснулась, но, будучи добродушным существом, выполнила все, что от нее требовалось. Она сделала это не потому, что ей хотелось, а чтобы доставить удовольствие Последней. И сразу потащила ее обратно.

Последняя приготовила завтрак для мужа и дочери. Потом, движимая стремлением похоронить прошлое, весело прокричала: – Жози, твое печенье! Завтрак ждет, дорогая! Но почему же не слышно топота милых ножек? Спящая Красавица вернулась в свою келейку и задала храпака!

Подобно всем хозяйкам, Последняя привыкла к определенному распорядку. Проводив Арчи и Френсис, она вернулась к своим повседневным обязанностям. Обычно к полудню постели были застланы и весь дом блестел как стеклышко. Хозяйка дома могла прикорнуть на диване в гостиной. К часу Последняя чувствовала себя отдохнувшей и отправлялась за покупками.

Однако на этот раз не успела она прилечь, как в комнату заявилась Жози в одном из лучших своих настроений. Это было ее обычное время завтрака.

Последняя поставила перед собой цель перевоспитать несносную собаку и приучить ее к нормальному режиму дня. Она решила начать с продолжительных прогулок три или четыре раза в день. Каждый вечер после ужина она тащила Жози аж за десять кварталов. Ведь всем известно, что собаки обожают гулять. Если бы ей раньше сказали, что Жози будет порываться поймать такси, она бы ни за что не поверила!

Ночи превратились в сплошной кошмар. Обычно Последняя с Арчи рано ложились спать: в десять часов. А для Жози вечер был в самом разгаре. Она с удовольствием предвкушала несколько часов игры в мяч и почесывания животика. А также не могла жить без телевизора.

Едва Гершковичи выключали свет, как Жозефина бросалась из спальни в детскую с таким видом, словно хотела сказать: «В чем дело? С ума они, что ли, сошли? Еще совсем рано!» Она принималась слоняться по квартире. Выложенный венецианским кафелем пол в прихожей многократно усиливал звуки ее шагов. Жозефина часами вышагивала взад и вперед. Арчи с Последней лежали, не смыкая глаз, и слушали.

В конце своего рассказа Последняя испустила глубокий вздох.

– Не было ни одной ночи, когда бы Жози легла спать раньше трех утра.

Я принесла Последней свои извинения. Ей, бедненькой, пришлось несладко, но ведь и Жози тоже. Она – ярко выраженная «сова». Это лженаучно установленный факт, что некоторые достигают пика активности глубокой ночью.

Последняя возразила, что, если я сама ненормальная, незачем было делать ненормальную из Жози. Дети как обезьянки: вечно копируют тех, кого любят. Видя, как я бодрствую в ночные часы, Жозефина стала делать то же самое. Или привычка есть в постели. Последняя потребовала, чтобы я ответила, как на духу: я ем в постели?

А где же еще, спрашивается, человеку пить свой утренний кофе?

Последняя не отставала:

– А где Жози съедает свое печенье?

Что за вопрос! Мы живем в четырехкомнатном гостиничном номере. Не отсылать же мне ее для этого в гостиную!

Как выяснилось, их семья обычно собирается для завтрака в столовой. Все чинно сидят за столом и едят. А Жози, к ужасу хозяйки, хватала свое печенье, прыгала на только что убранную кровать Последней и там, на белоснежной накидке из органди, начинала его мусолить.

Но откуда Жози было знать? Наша горничная никогда не застилает кровати раньше трех часов дня. И у нас нет накидок из органди – обыкновенное белое муаровое покрывало, на которое Жози не возбраняется прыгать, когда захочется. Всю жизнь она на него вспрыгивает, и оно все еще в отличном состоянии.

Я могла бы еще много чего сказать, но придержала язык и поинтересовалась, как же Последняя вышла из положения. Оказалось, что она не то чтобы вышла, но они с Жози достигли взаимоприемлемого соглашения. Последняя не начинала убирать постель, пока Жози не позавтракает. Я извинилась за причиненное беспокойство и пообещала, что следующие каникулы Жози проведет у мистера Ингрэма.

К моему удивлению, Последняя обиделась.

– Нет, пусть поживет у нас. Для ее же блага. Я не хотела навязывать ей свои правила, потому что это было в первый раз. Но она умная собака и быстро усвоит новые правила. С тобой она ведет беспорядочный образ жизни. Может, тебя это устраивает. Ты актриса, а статистика утверждает, что они все немного чокнутые. Иначе им не вынести всех унижений и разочарований.

– Последняя, – перебила я. – Мы собрались, чтобы обсуждать особенности моей профессии или манеры Жози?

– Твоя профессия пагубно сказывается на ее манерах. Нормальный пудель не должен вести себя как актриса. А Жози – нормальная, смышленая, покладистая собака. Дай мне ее на месяц, и я перевоспитаю ее.

Я притворилась, будто не замечаю ужаса в глазах Жози, и согласилась предоставлять ее в распоряжение Последней всякий раз, когда мы будем вынуждены уехать. У меня не было оснований для тревоги. Из них двоих у Жозефины гораздо более сильный характер. Если им доведется провести длительное время вместе, Жозефина выйдет победительницей. Как ни странно, Арти был того же мнения.

– Последняя ее не переделает. Ставлю на Жозефину. Эта собака знает, чего хочет. Она уже всех нас рассортировала и навесила ярлычки. Последняя – ее личная кухарка. Френсис – партнер по игре в мяч. А я – персональный чесальщик брюшка.

Естественно, по возвращении домой Жози отправила Последней вместительную корзину с подарками в знак благодарности за радушный прием. Там были духи, бутылка скотча для Арти и прочие мелочи. Пусть не говорят, что Жози не знает правил поведения в обществе.

Последняя одобрила подарки, но сказала, что напрасно Жозефина беспокоилась. Общение с ней было сущим удовольствием. Она еще раз напомнила, чтобы в следующий раз я не стеснялась и снова подкинула им Жози, если возникнет необходимость.

Тем не менее, когда через полгода нам пришлось снова отбыть на Западное побережье, Ирвинг выразил сомнение в целесообразности такого поступка. Конечно, Жози будет рада провести каникулы у старых друзей, таких как Последняя и Арти, а не за плату в казенном доме. Зато, получая за это деньги, мистер Ингрэм не станет переделывать ее на свой лад. Она хочет завтрак в постель – хорошо! Мы ему платим за индивидуальные услуги. Хочет смотреть передачу для полуночников – ради Бога! Возвращая нам Жози, мистер Ингрэм неизменно рассыпается в похвалах, а не читает нам нотации.

Я сказала Последней, что, пожалуй, будет лучше, если мы поместим Жози в пансионат мистера Ингрэма. Я не хочу причинять ей лишние неудобства: ведь Жози по-прежнему живет в режиме звезды экрана. Последняя ужасно огорчилась. И Арти тоже. Неужели мы им не доверяем? Подумаешь, если даже им и придется провести несколько бессонных ночей. Потом Жозефина обязательно привыкнет к новому распорядку.

Страх потерять испытанных друзей не оставил нам выбора. И мы отвезли Жозефину к Гершковичам. Жози быстро врубилась в ситуацию. Она обожала Последнюю, но, видимо, в душе предпочитала мистера Ингрэма. От меня не укрылось, что на этот раз она водворялась в дом Гершковичей без прежнего энтузиазма. Но она отнеслась к этому как к чему-то неизбежному – вроде военных сборов.

Когда через десять дней я приехала за Жозефиной, Последняя торжественно объявила, что она уже не бродит почти всю ночь по квартире, потому что Последняя стала укладывать ее с собой спать.

– Ты хочешь сказать, что в прошлый раз отказывала ей в этом? – возмутилась я. – Она прибегала к тебе, а ты вышвыривала крошку прочь?

Последняя воззрилась на меня.

– Кажется, это не входило в условия договора? Приглашая гостей, никто не обещает, что они будут спать с хозяйкой дома.

Неудивительно, что бедняжке пришлось вышагивать по коридору! У нее не было чувства защищенности. Вообще-то она ничего не имеет против того, чтобы спать на полу под кроватью, но при этом должна быть уверена, что это ее кровать и она может в любую минуту прыгнуть туда и всем телом прижаться к тому, кто там спит. Нельзя же провести всю ночь на полу!

Последняя возразила, что никто и не заставлял ее спать под кроватью. В квартире хватает укромных местечек, например под диваном в гостиной. Или под одним из стульев, на которых Жози охотно спит днем.

Так или иначе, Последняя скоро сдалась и разрешила Жозефине спать в своей постели. Это все-таки лучше, чем полночи вслушиваться в топот в прихожей. Но если Жозефине так уж необходимо спать с кем-нибудь в обнимку, почему она не выбрала Арти? Или Френсис? Я спросила, чем ей не нравятся объятия Жози.

Последовал ответ: не нравятся, вот и все. Когда она ложится спать, то хочет спать, а не обниматься.

Я воздержалась от комментариев. В конце концов, у них с Арти вполне благополучный брак, с какой стати я буду объяснять ей, как много она теряет. Я отвезла Жози домой и позволила обниматься со мной сколько ее душе угодно.

На этот раз Жозефина подарила Последней золотые часики итальянской работы. А еще через несколько месяцев Жози вновь суждено было обниматься с Последней, и та получила в придачу к часикам прелестные золотые сережки.

Летом, перед очередной поездкой на Западное побережье, я с легким сердцем отвезла Жози к озолоченной Последней. Той не хватало для комплекта золотой итальянской булавки. На следующий год, если все будет хорошо, я подарю ей что-нибудь из жемчуга.

Когда мы вернулись, Последняя взяла булавку и со словами: «Ну зачем ты беспокоилась?»– приколола к вороту платья. Потом полюбовалась собой в зеркале и сказала:

– Кроме того, больше ноги этой неряхи не будет у меня в доме!

Если бы не Ирвинг, я вцепилась бы ей в горло. Он удержал меня и с героическим самообладанием спросил, что натворила Жози.

Продолжая любоваться булавкой, Последняя ответила вопросом на вопрос:

– Когда эта собака мылась в последний раз?

Я ахнула и сгребла Жозефину в охапку. Мы не потерпим дальнейших издевательств! Каждые несколько недель Жози купали и стригли; от нее всегда пахло геранью.

Последняя объяснила, что сейчас, к сожалению, лето, и очень жаркое. А Жозефина чем дальше, тем больше привязывалась к ней. Поэтому она не только ночью сворачивалась клубком рядом с ней на постели, но и целые дни напролет просиживала у нее на коленях. И вот в этом душном августе Последняя учуяла исходящий от нее душок…

Ирвингу пришлось напомнить мне, что Жозефина не выносит скандалов. Откуда ей знать, что моя цель – убить Последнюю? Она может отнести мои вопли на свой счет.

Я приласкала Жози и заверила ее, что «мама шутит». При этом выстрелила свирепым взглядом в Последнюю.

Она преспокойно уселась на диван и, протирая мой подарок носовым платком, констатировала:

– Джеки может орать сколько угодно. Меня это абсолютно не волнует. Факты – упрямая вещь. От собаки дурно пахнет.

Не подозревая о том, что разгоревшийся сыр-бор имеет отношение к ее личной гигиене, Жозефина прыгнула на диван и принялась целовать хозяйку дома.

– Это еще раз напоминает мне, – все тем же ровным голосом проговорила Последняя, – что собаке следовало бы пользоваться «сен-сеном».

Ну, это уж слишком! Я схватила свое сокровище и заявила, что, может быть, Жозефине тоже кажется, что Последняя источает запах, отличный от «Шанели», но она хорошо воспитана и не позволяет подобным мелочам влиять на ее отношения с друзьями.

Даже Ирвинг поспешил заверить, что Жозефина пахнет, как роза. Я же добавила, что вот уж поистине как следует узнаешь человека, только пожив с ним под одной крышей.

Последняя и бровью не повела, но выразила надежду, что этот маленький инцидент не отразится на нашей дружбе. Во всяком случае, она продолжает считать Жози своим другом. Просто впредь эти отношения не должны становиться слишком тесными.

Тут в разговор вмешался Арти и сказал, что он не чувствует никакого запаха, но у него заложен нос и он вообще не различает запахов, зато у Последней всегда было необыкновенно тонкое обоняние. Такой нюх, как у нее, нечасто встретишь.

Разумеется, Последняя повернулась к мужу и заявила, что у нее самый обыкновенный нюх, а если у него вообще никакого нет, пусть не делает из нее чокнутую. Арти ответил, что она в самом деле помешалась на запахах. Взять хотя бы его сигары – она назвала их вонючими!

Под сладкие звуки семейной ссоры мы взяли Жози и вышли в ночь.

Конечно, мы по-прежнему встречаемся с Последней. Я не из тех, кто долго помнит зло. Мы вместе гуляем и играем в бридж. И только изредка, когда она сдает карты и в поле моего зрения оказываются золотые итальянские часики у нее на запястье, в моей душе поднимается дикое желание заколоть ее!

Глава 23. ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ В СОРОК ЛЕТ?

Помнится, я где-то читала о престарелой даме на смертном одре, которая в минуту просветления вдруг воскликнула:

– Боже мой, мне девяносто три года – и я должна умереть! Но как же это можно, ведь в душе мне по-прежнему восемнадцать!

Как ни странно, я могу то же самое сказать о себе. Я всегда чувствовала, что мне восемнадцать, даже в пятилетнем возрасте. И если мне суждено дожить до устрашающей цифры «93», я наверняка буду чувствовать то же, что эта старуха. Не думаю, что я позволю нарядить себя в пурпурные одежды и стану спокойно позировать для портрета наподобие «Матушки Уистлера». Конечно, все это чушь. Я не доживу до девяноста трех. Где-нибудь в восемьдесят с небольшим я либо растаю от питательных масок, либо задохнусь при очередной подтяжке кожи на подбородке. Короче говоря, я не собираюсь спокойно стариться. Я буду вопить, драться и всеми доступными способами цепляться за вечную молодость!

Неудивительно, что и Жозефина чувствовала нечто подобное. Предполагается, что к двум годам пудель становится взрослым и перестает играть в мяч и жевать резиновые игрушки. Он большую часть суток дремлет и выполняет чисто декоративные функции.

А Жозефина и в шестилетнем возрасте наслаждалась игрой в мяч и сохраняла легкую щенячью походку. Для меня она была и навсегда осталась бы щенком, если бы я не имела глупость прислушиваться к мнениям разных любителей потрепаться в Центральном парке.

Эта конкретная болтунья выгуливала сразу трех пуделей йоркширской породы. Она поглядела на Жози и сказала:

– Какой миленький щенок! Сколько ему?

– Шесть.

– Месяцев?

Когда я ответила, что лет, ее чуть не хватила кондрашка.

– Так это карликовый пудель? Он больше не вырастет?

Она-то считала, что видит перед собой пухленького щенка, который со временем выровняется и превратится в пропорционально развитого королевского пуделя. Но как же я допустила, чтобы он так разжирел? (И таких идиоток встречаешь не менее трех раз в день. Вот один из недостатков прогулок с собакой!)

Тем не менее я вежливо пояснила:

– У нас всегда были проблемы с весом. Но, несмотря на это, она превосходно себя чувствует и вот уже два года не была у врача.

– Как? Вы не водите ее раз в полгода на профилактический осмотр?

Я гордо вскинула голову: нет! И не собираюсь подвергать Жози ненужным мучениям. В свое время бедное дитя с лихвой хлебнуло этих прелестей: уколов и проверок хватит на всю оставшуюся жизнь. Она до сих пор не может без дрожи проходить мимо клиники.

– Но ей сорок два года, – настаивала моя собеседница.

Кому сорок два года? Жози – и та навострила ушки. Дама уточнила: Жозефине сорок два года. Собачий век соотносится с человеческим семь к одному. Так что в свои шесть лет Жози – сорокадвухлетняя женщина.

Я увлекла сорокадвухлетнюю женщину домой и позвонила в клинику. Там подтвердили: да, ей сорок два года. Можете представить себе мое состояние! Я уставилась на это шестилетнее дитя, безмятежно жующее одну из моих папильоток, и постаралась увидеть Жозефину в истинном свете – пожилой матроной. Но это же курам на смех! Она все еще производила впечатление игривой молоденькой девушки.

Ирвинг тоже навел справки. Все подтвердили: семь к одному. Как ни крути, ей определенно сорок два. И я впервые осознала страшную истину: Жози не вечно будет с нами.

Потрясение сменилось депрессией. Но почему, почему у собак такой короткий век? Однажды в зоомагазине я увидела плакат: «Единственная любовь, которую можно купить за деньги, это любовь собаки». И это правда. С тех пор, как вы приносите щенка к себе домой, радовать вас становится единственным смыслом его жизни. Его преданность не идет ни в какое сравнение с человеческой. Потому что, не считая тех минут, когда собака ест и спит, она посвящает всю жизнь своему владельцу. Нет, я не принадлежу к чудакам, которые намекают, будто собаки лучше людей. Я из тех чудаков, которые смело делают шаг вперед и гордо заявляют: так оно и есть! Собаки лучше!

Заметьте, я сказала «лучше». Не «умнее» и не «полезнее». Если вы заболели, собака не в состоянии набрать номер и вызвать врача или кормить вас с ложечки бульоном. Она не построит дом, не воспитает детей, не изобретет вакцину, не станет юристом, хирургом или президентом. Ее не интересуют судьбы цивилизации. Единственное, что ее интересует, это вы. Вот почему я говорю, что собаки лучше людей. Их никто и ничто не отвлекает.

Возьмите хотя бы Ирвинга. Он любит меня больше, чем Жозефина, – во многих отношениях. Его любовь разумна и практична. Подобно большинству людей, состоящих в счастливом браке, мы с ним – одно целое. Я не могу представить себе будущего без него, как не в силах и вспомнить ничего путного в своей жизни до встречи с ним. Мне нравится его общество, его чувство юмора, его… ну, вы понимаете. Я считаю его лучшим человеком в мире! И он доказал, что так же относится ко мне.

Но когда я просыпаюсь утром, разве Ирвинг прыгает на кровать и покрывает мое лицо поцелуями, дрожа от счастья и восхищения? Считает восьмым чудом света тот факт, что судьба расщедрилась и подарила нам еще один день вдвоем? Нет, он этого не делает. А Жозефина – делает. Постоянно.

По утрам Ирвинг ведет себя по-разному: это зависит от того, хорошо ли он спал, и от многого другого. Если он семь часов подряд наслаждался полноценным отдыхом, а на горизонте нет никаких особенных катастроф, он приветствует меня приблизительно так:

– Ты уже поставила воду для кофе или мне сделать это самому?

Если же он провел беспокойную ночь, а новый день готовит какие-либо потрясения, он цедит сквозь зубы:

– Сколько раз ты вставала ночью? Не давала мне глаз сомкнуть. – После того, как я заботливой рукой поставлю перед ним чашку растворимого кофе, он продолжает брюзжать: – Это что, другой сорт или ты разучилась его варить?

Душ возвращает ему хорошее расположение духа, а к тому времени, когда Ирвинг закончит переодеваться, он полностью становится самим собой – бодрым и даже склонным к романтике. Выходя из квартиры, он роняет через плечо:

– Не принимай близко к сердцу. Погуляй с Жози. Я могу задержаться. Пока! Я люблю тебя.

Кажется, я достаточно четко изложила свою точку зрения на собак. Они как люди, только лучше. И вот я снова спрашиваю вас: почему им дан такой короткий век? Другим животным повезло гораздо больше. Слон, например, живет сто лет, а какой от него прок, кроме безделушек из слоновой кости? Или взять черепаху. Она живет несколько столетий. Конечно, черепаховый суп очень вкусен, но попробуйте припомнить: был вам в последнее время еще какой-нибудь толк от черепахи?

Ирвинг тоже принял близко к сердцу отношение «семь к одному». Он отчитал меня за то, что я просрочила профилактический осмотр, и потребовал, чтобы впредь я делала это каждые полгода.

Я отказалась. Зачем подвергать Жози этой пытке, если она хорошо себя чувствует? Может быть, нам и не придется жить без Жози, пусть даже через четыре года ей станет семьдесят. В любое время может упасть атомная бомба. Мы просто раскисли. Нужно выбросить из головы все расчеты и жить сегодняшним днем, наслаждаясь общением с Жози. Ирвинг согласился со мной. Но подсознательно его отношение к Жозефине стало другим. На грани истерики.

К примеру, он читает «Таймс». И вдруг, отложив газету, вперяет в Жозефину тревожный взгляд.

– Почему она тяжело дышит?

– Потому что битый час играла в мяч.

– А почему свесила язык?

– Она всю жизнь так делает. Как и все собаки.

В другой раз он начинает вопить, что у нее какая-то опухоль на груди. Я щупаю ей грудь. Некоторая припухлость действительно имеет место. Но это не что иное, как солидная складка жира.

Однако настоящий кризис случился несколькими неделями позже, когда мы лежали в постели и занимались тем, чем обычно занимается в этот ночной час любая счастливая супружеская пара: смотрели телевизор. Жози энергично лизала Ирвингу лицо. И вдруг он ахнул.

– Джеки, я должен сделать важное заявление.

Я вся напряглась: ведь он выступил с этой инициативой прямо в разгар одной из увлекательнейших историй Алекса Кинга.

– Мне не хочется тебя огорчать, – начал он. – Это не имеет отношения к тебе лично. Чисто медицинское наблюдение.

У меня бешено заколотилось сердце.

– Ты знаешь, как я отношусь к Жози, – продолжал мучить меня Ирвинг, а Жози тем временем пристроилась так, чтобы лизать ему лицо с другой стороны.

Я хриплым голосом произнесла:

– Так что ты хотел сказать?

– Ну… Мне тяжело обрушивать на тебя эту новость, но у нашей девочки действительно пахнет изо рта. Теперь я понимаю, что Последняя имела в виду.

Я подставила Жози щеку. Должна признать, Ирвинг имел основания так говорить. Конечно, мне все равно были приятны ее поцелуи, но человек с развитым обонянием явно имел причины жаловаться.

После тщательного осмотра рта Жози Ирвинг решил, что окончательную ясность должна внести консультация у дантиста. Кажется, у нее образовался зубной камень. Мне-то ее зубы продолжали казаться чистым жемчугом, но этот новоявленный член общества защиты зубных врачей продолжал гнуть свое.

– Завтра же своди ее к дантисту, и пусть ей хорошенько почистят зубы.

Я объяснила, что собачьих дантистов не бывает, придется вести ее в клинику доктора Уайта.

– Значит, ты поведешь ее туда.

– Мы поведем, – огрызнулась я.

Ирвинг сказал, что ему предстоит ужасно загруженная неделя. Ни одного свободного часа. Я согласилась подождать до следующей недели, когда у него будет более гибкое расписание и он сможет сопровождать меня на эту пытку.

Ирвинг ответил, что, возможно, будет дико занят в течение нескольких недель, но если я из-за своего малодушия буду сидеть и ждать, пока у ребенка не сгниют все зубы, значит, так тому и быть. А в чем, собственно, дело? В нее же не будут вгонять шприцы и тому подобное. Просто соскребут нарост с зубов. Закончил он следующей фразой:

– Даже я, наихудший в мире трус, когда речь идет о посещении зубного врача, не боюсь, когда мне удаляют зубной камень.

Этой репликой он меня «достал». Я тоже трясусь в кабинете дантиста, но чистку переношу без маски и новокаина. Наверное, Ирвинг прав. Небольшая чистка не помешает.

Так что на следующее утро мы с Жози отправились к врачу. Был погожий весенний день, но едва мы свернули на знакомую улицу, ее начало трясти. Бедняжка целых два года не была в клинике, но узнала улицу! Этот уникальный маленький пуделек наделен чревом и памятью слона!

Мы вошли в клинику доктора Уайта. Нас приветствовал незнакомый врач.

– Я не была здесь два года, – объяснила я. – Вы, наверное, новенький?

– Позвольте представиться, – сказал он. – Я доктор Уайт.

Я чуть не хлопнулась в обморок.

Доктор Уайт принялся изучать ее досье, время от времени издавая странные звуки, похожие на кудахтанье.

– Я вижу, это наш старый кадр – с раннего детства. К сожалению, я ни разу не имел с нею дела, но у нас превосходные врачи.

Я подтвердила, что так оно и есть, и выразила удовлетворение тем обстоятельством, что наконец-то мы попали к нему лично.

Потом я рассказала, что Жозефина прекрасно себя чувствует, но мы хотели бы, чтобы ей удалили зубной камень. Доктор Уайт взял стетоскоп и послушал ее сердце.

– Тут полный порядок, – жизнерадостно заверила я. – Меня беспокоят ее зубы.

Доктор Уайт проигнорировал мое заявление: он в это время проверял суставы. Потом начал выстукивать кости. Пробежался пальцами по позвоночнику. Спустя десять минут я легонько коснулась его руки и сказала, что не хотела бы его учить, но он не оттуда начал. Нас беспокоят зубы.

Он проворчал:

– В свое время мы до них доберемся. А пока я хочу произвести полный осмотр. Судя по истории болезни, вы два года не проходили обследование. – И добродушно добавил:– У нее засорены протоки анальных желез.

Но по-настоящему он оживился тогда, когда добрался до ее живота. Он просто не верил своим глазам и решил положить Жозефину на весы. Она весила двадцать фунтов.

Врач сказал:

– Собака слишком толста. Я молча кивнула.

– Ей необходимо похудеть. Я еще не видел пуделя, у которого весь жир сосредоточился бы в одном месте. Ей нужно срочно сбросить шесть фунтов.

Я пообещала избавиться от этих чертовых шести фунтов. Но не будет ли он так добр наконец заняться ее зубами? Да-да, конечно, согласился мистер Уайт. Но не раньше, чем прочистит анальные протоки.

Во мне начал подниматься гнев. Он столько возится – и до сих пор не добрался до ее зубов! В следующее мгновение этот сатрап вонзил в Жози шприц. Она взвыла, и я чуть не потеряла сознание. Доктор Уайт попросил ассистента помочь ему, так как от меня в этих владениях Флоренс Найтингейл не было никакого проку.

Потом он полез ей в уши. Ну, это уже кое-что – шаг в правильном направлении.

Доктор Уайт прорычал:

– Вы когда-нибудь удаляете лишние волоски? – и вытащил у нее из ушей комочки свалявшейся шерсти.

– Мне никто об этом не говорил, – рявкнула я в ответ. – Эти комочки у нее в ушах уже шесть лет, и она ни разу не пожаловалась. И анальные железы ее совсем не беспокоили.

Похоже, он даже не расслышал моих слов, потому что в это самое время светил ей в глаза фонариком.

Чем-чем, а глазами Жози смело могла гордиться! Я немного расслабилась и хвастливо произнесла:

– Согласитесь, у нее самые красивые глаза в мире. (Надо же мне было вернуть Жози хоть чуточку уверенности в себе! Ведь если послушать доктора Уайта, она состоит из одних недостатков.)

– Они бывают бархатно-карими, – увлеченно продолжала я, – а при другом освещении – темно-синими, цвета полночного неба.

– Это потому, что у нее начинается катаракта.

Я задрожала сильнее, чем Жози. Мной овладело дикое желание добраться до горла Ирвинга. Только из-за того, что ему не понравилось ее дыхание, бедняжку подвергают неслыханным унижениям. Мне следовало плюнуть на все и попрыскать ей рот «сен-сеном». Кому какое дело до ее дыхания? Она же не собирается петь в опере! И не создает неудобств для работающих рядом. А что касается Последней, то запах изо рта Жози ни в коей мере не отразился на ее успехах в обществе.

После того как доктор Уайт проявил неподдельный интерес к ушам, глазам и заду Жози, он чуть не отдал концы, заглянув ей в рот. Таких отложений зубного камня он еще не встречал! Но его волновало даже не это.

– Смотрите, – воскликнул он, расшатывая один из самых крепких коренных зубов. – Такого запущенного случая пиорреи я еще не видел.

– Вы только почистите их! – взмолилась я.

– Да почищу, почищу, – он с прежней тщательностью обследовал ее рот. – Однако боюсь, несколько зубов придется удалить.

– Они же не гнилые.

– Да, но единственный способ что-то спасти – это вырвать несколько зубов и поставить пломбы на оставшиеся. Это укрепит их.

– Но если вы удалите один зуб, разве соседние не будут шататься из-за прорехи и изменений в прикусе?

Я нахваталась этих терминов от своего зубного врача, когда выписывала чек на сто долларов за одну-единственную коронку. У меня было такое чувство, что я запросто проживу без коренного зуба и его смело можно удалить за двадцать долларов, но он отказался лишать меня хотя бы одного зуба. Я начала объяснять это доктору Уайту, но этому человеку палец в рот не клади.

– У собак все по-другому. Они в основном пользуются клыками и почти не пускают в ход коренные зубы.

– И сколько вы намерены удалить?

– Точно не знаю, пока не осмотрю весь рот.

– Ну хотя бы приблизительно.

– Три или четыре.

Я схватила Жози в охапку и двинулась к двери. Однако следующая фраза заставила меня остановиться:

– Если не вылечить зубы, она ослепнет раньше, чем могла бы.

Когда я открыла глаза, то обнаружила себя лежащей на диване в кабинете доктора Уайта. Ассистент принес мне воды. Придя в чувство, я заявила, что мы немедленно уходим. Разумеется, Жозефина могла только приветствовать такое решение.

Доктор Уайт сел и стал терпеливо излагать факты.

– Миссис Мэнсфилд, никто до сих пор не установил причину зарождения катаракты. Это пленка на глазном яблоке. Людей обычно оперируют, и пленка исчезает. Правда, зрение немного ухудшается, но в очках человек вполне прилично видит. К сожалению, собаки не носят очков, поэтому им бесполезно удалять катаракту. Однако ее рост удается приостановить. У вашей собаки самая ранняя стадия. Нам предстоит купировать ее развитие. Необходимо давать витамин А. Содержание зубов в порядке – необходимое условие. Согласно моей собственной теории, между испорченными зубами и катарактой существует тесная связь.

– Сколько зубов, вы сказали, необходимо удалить? – я понимала, что сейчас не время думать о красоте ее улыбки, но мне нужно было чувствовать уверенность.

– Я уже сказал, что не могу точно сказать, пока не произведу чистку. Чтобы как следует почистить ей зубы, необходим общий наркоз. Предлагаю оставить ее у нас, и мы немедленно приступим к делу.

– Можно, я подожду? Он покачал головой.

– Чистка займет не меньше часа. Потом – удаление больных зубов. После этого она еще некоторое время будет находиться под наркозом. Оставьте ее до утра.

Я позвонила Ирвингу, но его не оказалось на месте. Мне предстояло самой принимать решение. Я посмотрела на Жози. Ее взгляд кричал: «Не оставляй меня на произвол этого живодера! Давай скорее сматываться отсюда!» Но я понимала: врач прав. В конце концов, человека, который каждый день на протяжении шести лет пропадал в операционной, вряд ли надо было учить выдергивать у собаки зубы.

И я уступила. Не смея взглянуть на Жози, я вышла из кабинета. Должно быть, она смотрела мне вслед так, словно я была Ильзой Кох. И все же она приняла это легче, чем Ирвинг.

– Ах вот как! – распалялся он. – Ты, значит, бросила ее на произвол судьбы? Доверила врачу, которого до сих пор ни разу не видела?

– Но это же сам доктор Уайт!

– Есть другие врачи. И другие теории.

– Но с какой стати подвергать Жози новым проверкам? Таскать по другим клиникам? Эта лечебница прошла через всю ее жизнь. Ее лечили разные врачи. А теперь я напала на самого доктора Уайта, руководителя клиники.

Ирвинг сказал, что ему все равно, пусть бы это был сам доктор Швейцер. Он не позволил бы ни одному врачу на свете вырвать три или четыре здоровых зуба, прежде чем не услышал бы другие мнения. Пришлось рассказать обо всех остальных болезнях.

Для Ирвинга это был настоящий шок! С таким диагнозом надо было менять – либо врача, либо собаку.

Весь вечер он время от времени ронял едкие замечания насчет истеричек, которые легко поддаются панике и подвергают несчастных животных бессмысленным мучениям. Например, разрешают всяким садистам удалять у собаки здоровые зубы.

Я напомнила ему о том, как однажды он перепробовал в течение суток шестерых врачей, хотя речь шла всего лишь о небольшом покраснении горла.

– Зато я выслушал разных врачей, – прорычал Ирвинг.

– И все они пришли к одному мнению, – парировала я.

Так продолжалось весь вечер. Мы высказали друг другу много горьких истин, но поскольку все они были в одном ключе, мне незачем приводить их здесь. В общем, провели незабываемый вечер.

Глава 24. ВОЛШЕБНАЯ УЛЫБКА

На следующее утро я прибежала прямо к открытию клиники. Дежурная медсестра заверила меня, что Жозефина отлично себя чувствует и я могу тотчас забрать ее, вот только выпишут счет. На двадцать пять долларов.

Сама я за удаление зубного камня обычно платила десять долларов, а ведь у меня зубы покрупнее, чем у Жози. Но я безропотно выписала чек. В следующий раз установлю предельную ставку, особенно если эта процедура войдет в обычай.

Привели Жозефину. Она ничем не отличалась от себя прежней и изо всех сил натягивала поводок, порываясь очутиться в моих объятиях, а главное – скорее рвануть отсюда!

Но прежде доктор Уайт настоял на небольшом собеседовании. Я посадила сильно нервничающую Жозефину к себе на колени и терпеливо выслушала привычную лекцию о вреде обжорства. Он попросил привести ее через три недели.

Я пообещала и напоследок одарила доктора Уайта одной из своих самых обворожительных улыбок. Убедившись, что Жозефина жива-здорова, а изо рта у нее пахнет листерином (пусть только Последняя что-нибудь вякнет), я могла обещать все, что угодно.

Я поцеловала свою благоухающую красавицу, а доктор Уайт продолжал разглагольствовать о холестерине и избыточном весе. Убедившись, что ей больше ничего не угрожает, Жози уютно устроилась у меня на коленях и в знак полного доверия от души улыбнулась. Но где же ее зубы?

Так и есть, подтвердил доктор Уайт. Больных зубов оказалось больше, чем он предполагал. Он удалил их все.

– Сколько же?

– Шестнадцать.

– Шестнадцать?! И сколько же их осталось? Последовала новая лекция. Возможно, я была не в лучшей форме, чтобы все правильно воспринимать. Во всяком случае, у меня сложилось мнение, что он оставил жевательные и глазные зубы, ну и еще несколько штук. Поскольку Жозефина носит усы и бородку, никто ничего не заметит.

Будучи трусихой, я позволила ему ускользнуть от заслуженного возмездия.

Приехав домой, я в течение часа не могла набраться смелости и лично все проверить. Потом положила Жозефину на кровать и раскрыла ей рот. Все передние зубы исчезли! Осталась только розовая десна с парочкой клыков. Сверху было еще хуже. Спереди, прямо в центре, торчал один зуб. Зачем его оставили – понятия не имею! Сами понимаете, что он не добавил красоты ее улыбке. Я обнаружила глазные зубы и что-то белевшее позади них. Это, конечно, курам на смех! Будем смотреть правде в глаза: наша девочка стала беззубой, как старушка.

Но мне некогда было закатывать истерику. Надо мной нависла более серьезная угроза. Ирвинг! Как преподнести ему суровую истину? Я должна немедленно найти выход! Или другого пуделя.

Может быть, взять инициативу в свои руки и все-таки закатить истерику? Он станет утешать меня, и, может быть, мне удастся избежать неминуемого: «Как ты могла?!»

Или сыграть в героиню? Сказать, что они требовали удалить все зубы, но я грудью встала на ее защиту и, вступив в рукопашный бой со всей клиникой, отстояла несколько зубов? Нет, этот номер не пройдет.

Что, если сделать вид, будто все в порядке, уповая на то, что он ничего не заметит? Ирвинг никогда не пересчитывал зубов Жозефины.

Чем дальше, тем больше я убеждалась в преимуществах последнего варианта. Да, это лучше всего. Скажу, что все нормально, и заострю внимание на необходимости Жози сбросить несколько фунтов. Это отвлечет внимание Ирвинга от ее рта.

Почти так и случилось. Ирвинг вернулся домой, и Жози бросилась ему навстречу. Он был так счастлив видеть ее оживленной, что и не подумал что-то проверять. От нее великолепно пахло, и она была такой же игривой, как прежде, так что Ирвинг растаял и разразился панегириком в адрес доктора Уайта. Похоже, этот парень знает свое дело! Он под общим наркозом выдернул у собаки несколько больных зубов и в течение суток поставил ее на ноги – причем без последствий.

Когда ему (Ирвингу) удаляли зуб мудрости, он три недели после операции терпел немыслимые страдания. Может быть, в будущем стоит обратиться к доктору Уайту?

И он продолжал молоть языком, не обращая внимания на мою неестественную молчаливость. А после вечерней прогулки Ирвинг сел на край кровати и позволил Жози снять с него носки.

Это был их ежевечерний ритуал. Ирвинг делал вид, будто начинает стаскивать носок, а Жози моментально вскакивала и, ухватившись за мысок, теребила его, как заклятого врага. После непродолжительной возни Ирвинг оказывался разутым. Жози была очень аккуратна и ни разу не порвала носок. Зато всякий раз получала огромное удовольствие.

В тот вечер Жози, как обычно, взяла носок в рот, но он немедленно выскользнул. С минуту она обдумывала ситуацию. Ирвинг тоже.

У Жози всегда был высокий умственный коэффициент, и она сразу смекнула, что к чему. Вспомнив, что сбоку у нее еще осталось несколько зубов, она изловчилась и ухватила носок глазными зубами и клыками – и, конечно же, порвала его.

– В чем дело? – поразился Ирвинг. – Они что, наточили ей зубы?

Потом немного помолчал и сказал:

– Иди к папе, сладкая моя. Папа хочет взглянуть на твои жемчужные зубки.

Естественно, «сладкая» послушалась. Ирвинг попросил:

– Открой ротик, чтобы папе было видно. «Сладкая» открыла.

«Папе» оказалось недостаточно.

– Извини, мне придется оттянуть тебе нижнюю губу.

Потом на его лице появилось выражение крайней растерянности.

– Наверное, я что-нибудь делаю не так. Я не вижу ее передних зубов.

Я ровным голосом пояснила:

– У нее нет передних зубов.

Тогда он обнаружил тот единственный зуб сверху. Водрузив на нос очки, Ирвинг произвел тщательную инспекцию. Под конец он ледяным тоном спросил меня, сколько же зубов удалили.

Я ответила, что вообще-то не проверяла, но доктор Уайт признался, что оставил себе на память шестнадцать штук.

Потом мне пришлось попросить его не орать, чтобы не испугать Жози. Ирвинг принял таблетку секонала и предложил поговорить об этом завтра.

Благодаря секоналу он проспал девять часов и проснулся в прекрасном расположении духа. Поставил воду для кофе. Затем увидел, как Жози блаженно жует кусок пирога от Сары Ли, и не без гордости заявил:

– Эту собаку ничто не может выбить из седла! Зачем ей зубы? Она и без них прекрасно управляется.

Я не стала портить ему настроение напоминанием о том, что с Сарой Ли должно быть покончено: нам предстоял новый возврат к диете. Я из тех, кто уходит непобежденным!

Глава 25. ТО, ЧТО СПЕРЕДИ, НЕ СЧИТАЕТСЯ

За зубной эпопеей последовали шесть безоблачных месяцев. Каждый вечер я запихивала Жозефине в рот витамин А, как предписал доктор Уайт. Но мы не пошли на повторный осмотр. Я побоялась: ведь Жозефина не потеряла ни единой унции веса.

Когда я поставила ее на весы, стрелка остановилась на делении «22». Но каждый из этих двадцати двух фунтов излучал благополучие и несокрушимое здоровье. Правда, поиграв какой-нибудь час в догонялки, Жози начинала слегка задыхаться, но вот я – худенькая, а одышка у меня появляется уже после пяти минут игры в гольф. Так что Жозефина продолжала наслаждаться жизнью в своей обычной беззаботной манере. Так оно и шло – до одного случая в июне.

Ирвинг повел Жозефину на утреннюю прогулку. По возвращении она была в прекрасном расположении духа, зато на лице Ирвинга я подметила некоторую озабоченность. Он начал типичной фразой, какой мужья обычно «успокаивают» жен в минуты крайней опасности:

– Ты только не волнуйся, но случилось нечто ужасное. – Прежде чем он продолжил, меня уже била истерика. – Мы гуляли в парке, и она вдруг тявкнула.

– Как тявкнула?

– Обыкновенно. Просто тявкнула, вот и все. А потом все опять стало нормально.

– Вероятно, ее что-нибудь испугало?

– Нет. Это было не такое тявканье.

– А какое?

В голосе Ирвинга тревога смешалась с изрядной долей сарказма:

– Не могу объяснить. Если хочешь, вместо того, чтобы пойти на работу, я отправлюсь в студию звукозаписи и буду торчать там до тех пор, пока не услышу подобную запись. Тогда я позвоню тебе и сообщу точное определение.

Я возразила, что теперь не время для шуток. Ирвинг вновь подчеркнул, что он не специалист по собачьему лаю. А поскольку Жози выглядела и вела себя как обычно, мы решили подождать повторного случая.

– Только уж в следующий раз постарайся все хорошенько запомнить и воспроизвести, – попросила я.

– Буду брать с собой магнитофон, – огрызнулся Ирвинг.

И мы стали ждать. После трех не отмеченных подозрительным лаем дней я уже начала склоняться к той мысли, что Ирвингу померещилось. Сколько мы ни гуляли с Жози в парке, я не замечала никаких отклонений.

На четвертый день мы как раз возвращались домой, и вдруг Жозефине приспичило прямо у парадного входа в отель «Хэмпшир-хауз»! Я попыталась уговорить ее вернуться в парк, но она, не слушая меня, ринулась прямиком к афишной тумбе и приняла торжественную позу, свидетельствующую о том, что она занята важным делом.

Швейцар метнул на меня испепеляющий взгляд. Такая акция у входа в фешенебельный отель граничила с катастрофой – в финансовом отношении. Когда швейцар бросается открывать для клиента дверцу такси, он делает это не ради своего удовольствия. Главное в этой истории – серебряная монета, которая после этой величайшей услуги оказывается у него на ладони. Теперь представьте, что из авто выходит дама: нарядная, в открытых туфлях – и вдруг попадает ногой в… сами знаете, во что. Естественно, она начинает нервничать – настолько, что забывает положить швейцару на ладонь вожделенную монету. А я всегда проявляю солидарность с теми, кто честно зарабатывает себе на хлеб.

Но Жози видит вещи в ином свете. Она знает: существуют определенные правила и ограничения – и старается следовать им, поскольку они касаются ее лично. Швейцар же, по ее мнению, должен сам заботиться о себе. У него, как у всех людей, своя квартира и свой туалет. А тумба – это ее туалет. Причем любая тумба. Где написано, что нельзя высаживать собаку перед парадным подъездом какого-нибудь отеля? В качестве добропорядочного налогоплательщика (она каждый год платит три доллара за лицензию), Жози вольна выбирать для себя подходящую тумбу. И хотя обычно она довольствуется Центральным парком, однажды ей начинают надоедать трава и деревья и хочется новизны.

Все мы на несколько минут замерли на месте: Жозефина в соответствующей позе возле тумбы, сверкающий галунами швейцар, я и еще примерно десять человек из тех, что охотятся за автографами и слетелись к отелю ради прекрасных глаз Люсиль Болл.

И вдруг Жозефина тявкнула. Вернее, издала короткий жалобный лай. Я могла быть уверена, что мне не показалось, потому что швейцар и любители автографов подошли поближе – посмотреть, что случилось.

Но Жозефина еще не закончила работу. И тут, в разгар своих почетных трудов, она еще раз тявкнула на очень высокой ноте – чистое сопрано! И потом, вплоть до завершения процедуры, время от времени горестно повизгивала. Я не знала, что делать. Нельзя было прервать важное мероприятие и оттащить Жози подальше от отеля. Я испытывала смесь страха со стыдом. Ситуация и без того была достаточно щекотливой, а тут еще арии из «Травиаты»!

Можете говорить что угодно о естественности физиологических отправлений, но вряд ли кто способен в таком положении сохранить достоинство. Если не верите, понаблюдайте за человеком, чья собака справляет естественную нужду. Ее владелец в это время стоит рядом с выражением гордой уверенности, которой вовсе не ощущает. Он постоянно твердит себе, что не совершает ничего предосудительного – всего лишь держит поводок. И тем не менее чувствует себя участником постыдного действа. Кажется, это одна из нерешенных проблем собачьей этики. В книгах пишут о чем угодно, только не об этом.

Конечно, зеваки имели полное право наслаждаться бесплатным зрелищем. Я уже собиралась попросить швейцара вызвать «скорую», как Жози закончила свою работу и, беспечная, как жаворонок, подбежала ко мне. Она и понятия не имела о том, что вызвала такой переполох.

Потому что, когда она начала тявкать, сбежалась целая толпа. И, разумеется, эти любители сенсаций не ограничились ролью зрителей, а активно реагировали на происходящее. Со всех сторон неслись оживленные возгласы: «Эй, что там такое?», «Леди, вы слышите, ваша собака зовет на помощь!» и т. п. Одна женщина выразила уверенность, что нас снимают скрытой камерой.

Очутившись наконец под защитой родных стен, я плеснула себе в бокал горячительного и позвонила Ирвингу. Обычно в кризисные для Жози моменты я никогда не могу застать его на месте. И этот раз не стал исключением. Секретарша сказала, что не представляет, когда он вернется.

Я позвонила Беа Коул, отдав ей предпочтение перед Джойс, потому что та кудахтала уже над третьей собакой – против моей одной. Я начала подозревать, что Джойс неправильно с ними обращается. Беа же успешно справилась с болезнью своего афгана, а ее мать вынянчила двух коккер-спаниелей.

Что касается доктора Уайта, то я не стала звонить ему, потому что не вынесла бы еще одной лекции о вреде ожирения.

Беа предложила теплые сидячие ванны и чудодейственные свечи, к которым люди обычно прибегают, прежде чем решиться на операцию. Я последовала ее совету. Жози стоически перенесла все процедуры. Весь ее вид говорил: не знаю, в чем тут дело, но если тебе так уж нужно…

Несмотря на все мои старания, она продолжала жалобно тявкать – не реже одного раза в день.

Наконец после особо унизительного эпизода перед входом в «Сакс» я объявила Ирвингу, что нам пора наведаться к доктору Уайту. Причем, говоря «нам», я подразумеваю всех членов семьи без исключения.

А посему утром следующего дня Жозефина, Ирвинг и я прибыли в клинику. И снова случилось чудо: нас принял сам доктор Уайт. Выслушав сагу о тявканье, он водрузил Жозефину на стол и приступил к осмотру.

Вскоре он радостно возвестил:

– У собаки закупорены протоки анальных желез.

– Это вы говорили полгода назад, мистер Уайт. Он рассеянно взглянул на меня и извлек откуда-то огромный шприц.

– Попробую прочистить.

Я не могла сдержать раздражение.

– Доктор Уайт, это вы уже делали полгода назад.

У меня возникло подозрение, что он не узнал Жози. Словно успокаивая, Ирвинг прошептал мне на ухо:

– Джеки, через его руки ежедневно проходит множество собак!

(До Ирвинга тоже дошло!)

– На свете нет другой такой собаки, как Жози, – прошептала я в ответ. – Как он мог забыть ее?

Ирвинг оказался большим реалистом.

– Она отличается от других главным образом выражением лица и яркой индивидуальностью. Согласись, сейчас он смотрит совсем в другое место.

Я чуточку успокоилась. Наверное, Ирвинг прав. Наконец врач заглянул ей в глаза и добродушно произнес:

– У собаки начинается катаракта.

Это был пожилой человек, поэтому я не посмела поднять на него руку (к тому же Ирвинг держал меня за руки).

Затем он заставил Жозефину открыть рот.

– О, да я вижу, ей удалили несколько зубов! Вот так! На этот раз даже Ирвинг не выдержал.

Ну ладно, мы еще могли примириться с мыслью, что он мог не узнать ее зад. Но собственноручно удалить ей шестнадцать зубов и не вспомнить об этом?! Нам стало ясно, что с доктором Уайтом пора кончать.

Дело не в предубеждении. Все как один твердили, что у Жози незабываемая мордашка. И если доктор Уайт не в силах ее запомнить, значит, нужно искать другого врача.

И я принялась за поиски.

Глава 26. КРУГ СУЖАЕТСЯ

Найти нового врача – не такое уж простое дело. Есть только один способ: расспрашивать всех подряд. А так как все мои друзья водили своих собак к доктору Уайту, приходилось ждать подсказки от незнакомых. Конечно, этот метод сопряжен с некоторыми неудобствами. Не будешь ведь бросаться на первого встречного владельца собаки с вопросом: «Кто вас лечит?» Уж не знаю почему, но это не принято.

Здесь нужна предварительная подготовка, небольшая светская беседа. Сначала вы восхищаетесь собакой и спрашиваете, сколько ей лет. Если пять или меньше, это пустая трата времени. Ограничьтесь кивком и следуйте дальше. Зато если ей десять или двенадцать, а она все еще в строю, это именно то, что вам нужно.

Однако необходимо соблюдать приличия. Вы же не можете прямо спросить: «Кто лечит вашу собаку?»– и, записав адрес, смыться. Ни в коем случае. Даже после небольшой светской беседы вам предстоит как следует потрудиться. Придется выслушать целую историю болезни, изображая при этом живой интерес. Время от времени прерывайте владельца собаки междометиями: «Надо же!» и «Что вы говорите!»

Однажды в Центральном парке я чуть не обратилась в ледяную статую, внимая интимным подробностям из жизни четырнадцатилетней суки королевского пуделя. Речь шла об удалении матки. Я сочувственно поцокала языком и, чувствуя, что рассказ подходит к концу, приготовила карандаш, чтобы записать координаты кудесника-хирурга. Узнав о моем намерении, дама пришла в волнение:

– Ни в коем случае не обращайтесь к этому живодеру! По его вине у бедной Минни начался перитонит, и пришлось среди ночи везти ее к доктору Карру в Бруклин – на срочную операцию. Она две недели пролежала под капельницей, и доктору Карру пришлось удалить ей одну почку. Она перенесла это с подлинным героизмом. Правда, Минни?

Бруклин далековато, но разве это имеет значение, если речь идет о враче подобной квалификации? Я попросила дать мне адрес непревзойденного доктора Карра.

И услышала в ответ:

– Он умер три месяца назад. А кстати, у кого лечится ваша собака? Я как раз ищу опытного специалиста.

Несмотря на многочисленные неудачи, мне удалось составить список замечательных врачей. Но среди них не было ни одного, кому бы я могла без колебаний доверить Жозефину. Дело в том, что за каждой историей о чудесном исцелении следовал рассказ о сопутствующей катастрофе. Возьмите доктора Икс, который спас крошку Джеронимо от воспалительного процесса 3 Кишечнике. Хозяин Джеронимо уже собирался воздвигнуть алтарь в его честь. Красиво звучит, правда? Записываю адрес и телефон доктора Икс. А всего через один квартал натыкаюсь на даму, которая утверждает, что этот доктор Икс безо всякой нужды усыпил ее бедного Коко. Вот доктор Игрек – врач с большой буквы! Я верила в это до тех пор, пока мне не сказали, что это мясник да и только.

Наконец одна моя знакомая, большая поклонница этой породы и владелица великолепного серого пуделя по кличке Сэм, навела меня на доктора Рафаэля. Иветта Шаммер – хозяйка Сэма – утверждала, что это лучший врач в мире. На следующий день это подтвердила Ли Рейнольдс. Доктор Рафаэль лечил Моппет, а та на два года старше Жозефины. И чем шире становился круг лиц, к которым я обращалась, тем волшебнее звучало имя доктора Рафаэля.

Его клиника расположена в сером каменном здании в западной части Нью-Йорка. Он работает на пару с помощником, доктором Бернардом. Я немедленно повезла туда Жози. По-видимому, будет излишним упоминать, что, как всегда в экстренных случаях, я прихватила с собой Ирвинга.

В самом начале осмотра, как обычно, всплыл вопрос об избыточном весе. Они также подтвердили диагноз рассеянного доктора Уайта относительно анальных желез. И снова вернулись к проблеме веса. Жози должна срочно похудеть! Незамедлительно! Мне дали резиновую грушу с длинным носиком. Мы с Ирвингом недоуменно уставились на нее.

Доктор Рафаэль объяснил, что ежедневные впрыскивания на протяжении месяца снимут тявканье с повестки дня. И они с доктором Бернардом разразились новой тирадой насчет веса. Они потребовали принести ее через месяц сбросившей пять фунтов!

Ирвинг, который в исключительных случаях умеет быть двуличным, сидел и поддакивал врачам. Но как только мы очутились за дверью клиники, он повернулся ко мне и сказал:

– Ты, конечно, понимаешь, что эта штука с носиком – по твоей части?

– По моей? Ты хочешь, чтобы она меня возненавидела? Давай уж по очереди!

Он наотрез отказался.

Но Жозефина не возненавидела меня, а лишь сочла неимоверной чудачкой. Всякий раз, приближаясь к ней, я либо запихивала ей в пасть витамин, либо вставляла ей в зад что-то странное. Мало того, я стала страшной скупердяйкой и не давала ей больше сладостей. Ну, разве что пару конфет в награду за глотание витаминов. Жози придерживалась того мнения, что процедура с ее тылом стоит по меньшей мере вдвое больше, но вместо этого ее гладили по головке и давали крохотное печеньице.

Прошло десять дней, прежде чем Ирвинг неожиданно выступил с контрпредложением:

– Послушай. Доктор Рафаэль сказал, что эти впрыскивания нужно делать в течение месяца. За это время собака может не выдержать и полностью от тебя отвернуться. Мало того, что ты, как последний дегенерат, стала интересоваться ее задом, в довершение ко всему ты еще и моришь ее голодом. У нее целых семь лет был избыточный вес. Еще один месяц ничего не значит. Давай уж делать что-либо одно.

Мне показалось, что в его словах есть резон. Жозефине тоже. А посему мы вернулись к Саре Ли и сытой жизни, и Жози перестала смотреть на меня как на маразматика. Правда, кое-какие странности за мной еще водились, но она рассчитывала на полное выздоровление в будущем.

В конце месяца клизма и жалобное тявканье отошли в область преданий. Диета, к сожалению, тоже.

Глава 27. БОГАТАЯ НАСЛЕДНИЦА

По-видимому, нет нужды говорить, что через месяц мы не поехали к доктору Рафаэлю. Жозефина больше не взвизгивала, но ее белый животик все еще бросался в глаза. Я рассчитала, что мне потребуется не меньше месяца, чтобы хоть чуточку выправить положение. Мне стоило таких трудов найти наконец толкового врача, и я не хотела портить с ним отношения. А он почему-то придавал большее значение диете Жози, чем ее заду.

Прошел еще месяц. Жозефина оставалась все таким же жизнерадостным существом, и я решила, что доктор Рафаэль может подождать. А заодно и диета.

Летом нам снова предстояла поездка в Калифорнию. Драматический эпизод, увенчавший собой пребывание Жози у Последней, стал для меня хорошим уроком. Я признала преимущество платных услуг перед дружеской любезностью. Как ни жаль, но уважение и готовность прийти на помощь, которые так трудно заслужить, бывает гораздо легче купить за деньги. Если вы щедро сорите чаевыми в отеле, можете быть уверены: вас примут и проводят по первому классу. Коридорный сочтет величайшей честью поднести ваш багаж и напоследок прочувствованно пролепечет: «Не забывайте нас! В скором времени ждем вас обратно!»

И вот я спрашиваю: станет ли ваша тетушка Эмма вести себя подобным образом после того, как вы с недельку погостите у нее за городом? Конечно, нет – если только вы не техасский нефтяной король, а она – не ваша единственная наследница. Не считайте меня циником. Я просто трезво смотрю на жизнь. Если его величество доллар действует эффективнее, чем душевные качества, кто я такая, чтобы идти против установившегося порядка вещей?

Жози полностью согласна со мной. Для нее важнее всего результат. То есть, если ей дают сладости и чешут брюшко, ей наплевать, делают ли это от души или из корыстных побуждений. Главное – чтобы ее ублажали.

Поэтому она с легким сердцем предпочла Последней мистера Ингрэма и его купленное за деньги любезное обхождение: ведь он неизменно встречал ее с распростертыми объятиями и бурно восхищался ее красотой и прочими достоинствами. Так что можете представить себе мой ужас, когда я набрала его номер, чтобы осчастливить известием о скором приезде Жози, но телефон не ответил. Я звонила три дня подряд, чуть ли не через каждый час, пока наконец не уверилась, что он сам отправился к кому-нибудь в гости.

Джойс незамедлительно предложила свои услуги, ссылаясь на свой богатый опыт. У нее уже перебывало несколько собак: Тулуз, Тони, Куколка… Нет, я не оговорилась, упомянув о Куколке в прошедшем времени, потому что и она успела отдать Богу душу, причем без предупреждения. Если собака подает хоть какой-то знак: например, у нее вдруг по телу пробежит судорога, – хозяин бросается к врачу. Потом он бьет себя кулаком в грудь и принимает соболезнования от родных и знакомых. Да, я придерживаюсь того мнения, что собака должна загодя поставить владельца в известность о своих намерениях. Это дает ему возможность в полной мере испытать тревогу, с достоинством пережить траур и всеобщее сочувствие. В противном случае у него такое чувство, будто его вымазали дегтем. Вместо сочувственных он слышит злорадные возгласы типа: «Что ты с ним сделал? Еще вчера он был как огурчик!» Это способно надолго привить человеку комплекс вины. Вот и Джойс начала задумываться о том, что ей катастрофически не везет с собаками.

А ведь она была к ним так добра! Пусть Куколка недолго радовала нас своим присутствием, зато она действительно пожила! Она наслаждалась комфортом роскошного особняка Билли на Девяносто третьей улице, проводила каникулы в Дарьене. А когда Джойс и Билли в очередной раз решили развестись, была заинтересованным зрителем этого в высшей степени увлекательного спектакля. И когда Джойс устремилась затем в Швейцарию, чтобы, согласно официальной версии, устроить Вики в привилегированную школу, а на самом деле оправиться после развода и хорошенько все обдумать на фоне Альп, – кто мелькал рядом с ней на этом живописном фоне? Разумеется, Куколка!

Когда Джойс наскучили Альпы, они с Куколкой побывали в Париже и Риме. А потом вдруг ни с того ни с сего Куколка возьми да и умри!

Другая принялась бы посыпать голову пеплом, но Джойс сделана из более прочного материала, поэтому она решила повторить попытку и купила себе пуделька прямо в Швейцарии. Это был крохотный комочек легчайшего пуха с впечатляющей родословной. Джойс писала мне восторженные письма. У Жози появился новый кузен по имени Микки. Прошло несколько месяцев – восторгов не поубавилось. В отличие от Тулуза, Микки рос вполне равномерно. У него было идеальное телосложение.

Еще через несколько месяцев энтузиазм Джойс пошел на убыль. Микки по-прежнему оставался красавцем. Но он неудержимо рос! Наконец судьба-злодейка нанесла Джойс очередной удар: Микки оказался не малым, а королевским пуделем. Джойс отдала его в одну швейцарскую семью и вернулась домой без собаки. Она снова вышла замуж за Билли и получила в качестве свадебного подарка обворожительного карликового пуделя йоркширской породы. Он весил два фунта. Звали пуделя Эстер.

Эстер прожила у Джойс десять исключительно ярких дней. Вскрытие не смогло пролить свет на причину смерти. И так как Джойс в очередной раз осталась без собаки, она предложила оставить у нее Жози.

Как вы понимаете, мне пришлось нелегко. Джойс пережила пятерых собак. Доверить ей Жози значило подписать последней смертный приговор, в то время как отказ был чреват утратой многолетней дружбы. Ирвинг решил проблему просто: он «признался» Джойс, что уже подписал контракт с Беа Коул.

Джойс была шокирована:

– Какой еще контракт?

– Помнишь, Беа работала в одном из моих шоу – ассистентом по работе с соискателями, фактически компаньонкой?

Джойс помнила.

– Ну вот, а теперь я нанял ее компаньонкой для Жози с жалованьем пятьдесят долларов в неделю.

При этом у Ирвинга слегка задергался нос, как бывало всегда, когда ему приходилось беспардонно лгать. Но Джойс не знала об этой особенности и приняла его слова за чистую монету. Оставалось сообщить сногсшибательную новость самой Беа.

Конечно, Беа жаждала заполучить Жози. Но она категорически отказалась от денег. Когда мы объяснили, в чем дело, она засмеялась, но продолжала стоять на своем. Она согласна взять к себе Жози, но только в качестве желанной гостьи.

Тогда я поведала ей сагу о Последней. Это решило дело. Мы с Беа любили друг друга, как сестры, и у нее не было ни малейшего желания портить отношения. Правда, она высказалась в том смысле, что я преувеличиваю. Помимо дружеских чувств ко мне лично, она питает искреннюю симпатию к Жози, и если единственный способ залучить ее к себе связан с подписанием контракта, что ж, она будет рассматривать Жози в качестве богатой квартирантки. Ирвинг действительно сочинил договор и передал Беа – вместе с самой Жози, ее игрушками, сладостями и витамином А. Беа обещала писать подробные письма. Поскольку на этот раз мы не знали, сколько продлится наша поездка, Ирвинг предложил каждую неделю посылать чек.

Не прошло и недели, как мы получили первое письмо.

«10 июня.

Дорогая Джеки.

Я не сказала ни Роби (это муж Беа), ни Карен, что Жози – богатая наследница и платит за постой. Это могло бы повлиять на их отношение. Ты же знаешь, как люди меняются рядом с миллионерами. Оки становятся преувеличенно вежливыми, даже подобострастными. А так Роби и Карен обращаются с ней как с равной, и, пожалуй, это лучше для самой Жози. Не следует чрезмерно баловать девочку только потому, что у нее завелись деньжата.

Все идет прекрасно. На днях у нас был небольшой инцидент. Мы с Жози прогуливались по Пятой авеню, и вдруг мимо проехала поливальная машина. Мы не успели отскочить, и она обдала нас брызгами. Я только слегка замочила платье, зато Жози досталось на полную катушку. Что меня особенно возмутило – это отношение прохожих: они начали смеяться. На Жози так подействовал неожиданный душ, что она стояла столбом, боясь пошевелиться, только мертвенно побледнела; с нее на асфальт ручьями текла вода. Что мне было делать? Допустить, чтобы она схватила пневмонию? Само собой, ни одно такси не соглашалось нас подвезти. Она, видишь ли, могла испортить им обивку! Уж не знаю почему, но при виде человека с мокрой собакой таксисты начинают вести себя так, будто у них на сиденьях не чехлы из синтетики, а ковры ручной работы.

Так мы и стояли, промокшие, на Пятой авеню, причем одна из нас была богачкой, швыряющей по пятьдесят долларов в неделю за подобающее содержание. Поэтому я решила пожертвовать своим новым голубым платьем: схватила Жози в охапку и понеслась домой. Там я насухо вытерла ее турецким махровым полотенцем, и она совершенно успокоилась.

Желаю приятного отдыха.

Целую, Беа.

Постскриптум. Ты не могла бы подсказать мне адрес той химчистки на Мэдисон-авеню, где берут по двадцать долларов за платье? Ближайшая химчистка не принимает черные вещи».

«17 июня.

Дорогая Джеки!

Забудь о платье. Я нашла ту химчистку на Мэдисон-авеню, они тоже не берутся его чистить. Но это сущие пустяки. Роби утверждает, что оно мне никогда не шло. Не беспокойся о диете Жози. Само собой, мы ее соблюдаем. Чтобы ты потом не обвиняла меня в лишних фунтах, мы взвесили Жози в день прибытия. Не знаю, каким методом ты пользуешься, а я взвешиваюсь без Жози, а потом беру ее на руки и снова смотрю, что получится. Когда я встала на весы, на мне были только бигуди да легкое платье, а на Жози – совсем ничего. Мой вес оказался сто двадцать фунтов, а ее – двадцать три.

Получила чек. Большое спасибо. Я все еще ничего не сказала Роби и Карен.

Целую, Беа».

22 июня.

Дорогая Джеки! Роби нечаянно вскрыл надписанный Ирвингом конверт, полагая, что там содержатся дополнительные инструкции по содержанию Жози. Естественно, оттуда выпал чек. Сначала он преисполнился негодования: как я смею брать за Жози деньги? Но я достала контракт и все объяснила.

Все, что я могу сказать, это что теперь Роби смотрит на Жози совершенно иначе. Как-то отрешенно. Время от времени можно услышать, как он бурчит: «Чего ради я надрываюсь в должности инженера? Мотаюсь из Нью-Йорка в Бирмингем и обратно, растрачивая жизнь в самолетах, в то время как стоит только взять на содержание трех таких пуделей, как Жози, – и можно выходить в отставку».

Как я и предсказывала, его отношение стало другим. Теперь он считает Жози богатой родственницей. Когда во время обеда я даю ей немного паштета, он восклицает: «Не смей! Ты хочешь, чтобы у нее был избыток холестерина? Мы должны сделать все, чтобы девочка жила долго и счастливо. Джеки с Ирвингом много путешествуют. Это не просто собака, а источник солидного дохода».

Стоит Карен бросить Жози мяч, как Роби хватает дочь и орет: «Ты с ума сошла? Хочешь, чтобы у нее был сердечный приступ?»

Даже моя мать не осталась в стороне. Она лезет из кожи вон, почесывая Жози животик, и приговаривает: «Слушай, Жози, я живу в Кармеле, это за городом. Бьюсь об заклад, тебе там понравится больше, чем в этой душной городской квартире. Скажи маме и папе, чтобы в следующий раз они позволили тебе погостить у тети Эли».

Наконец великая новость дошла до Карен. На днях мы с Жози целых два часа провели на улице, а когда вернулись домой, она была вне себя от злости: «Где она пропадала?» Представляешь? Не «Где ты пропадала?»! Обо мне она и не вспомнила! Я сказала, что мы ходили в магазин «Блумингдейл» купить ей что-нибудь для лагеря. Карен аж побелела. «Ты водила Жози в „Блумингдейл“?! Там же нечем дышать! И такая давка! Она могла подцепить какой-нибудь вирус!»

Все кончено. Жози больше не член семьи. Все смотрят на нее как на акцию процветающей компании, приносящую немалые дивиденды.

Целую, Беа.

«2 июля.

Дорогая Джеки.

Мы разорились на кондиционер для спальни. В гостиной уже есть один, но по ночам Жози предпочитает спать вместе с нами, и ей жарко. Примерно около двух часов она начинает задыхаться. А в гостиной ей одиноко. Так что пришлось купить кондиционер. Жози очень довольна.

Конечно, нам теперь приходится укрываться, а Роби слегка простудился, но мы же не можем не считаться с Жози. Она платит за содержание и должна получать все самое лучшее.

Целую, Беа».

«11 июля.

Дорогая Джеки.

В следующий раз пиши на адрес отеля. У нас дома ремонт, а Жози не переносит запаха краски. Она чуть не потеряла сознание. Поэтому мы с Роби переехали в отель. Само собой, у нас номер с кондиционером, и Жози чувствует себя как дома. Простуда у Роби почти прошла.

Целую, Беа.

Постскриптум. На следующей неделе мы собираемся навестить Карен в лагере и взять с собой Жози. Я позвонила в лагерь, они сказали, что будут очень рады. Правда, они не пускают ночевать с собаками, но в каких-нибудь шестидесяти милях от лагеря есть чудесный мотель. Ты только не волнуйся. Что значат шестьдесят миль туда и обратно? Роби обожает водить машину.

Целую, Беа».

«20 июля.

Дорогая Джеки.

В лагере все нормально. Жози от него в восторге. Но ты забыла предупредить меня, что в дальних поездках Жози укачивает. Не принимай близко к сердцу. Машина у нас уже два года, и так или иначе пора менять чехлы.

Целую, Беа».

«2 августа.

Дорогая Джеки.

На днях во время прогулки по Парк-авеню Жози остановилась подле тумбы – сама знаешь зачем. И вдруг тявкнула. Я чуть не лишилась чувств: отчасти от страха, а отчасти потому, что нас сразу же обступили прохожие. Я побежала с ней к доктору Рафаэлю. Милочка, что ж ты не сказала, что такое уже случалось? Доктор Рафаэль отнесся к этому довольно спокойно. Его гораздо больше беспокоит ее вес. Он отругал меня, – как будто Жози поступила ко мне с осиной талией, а я ее раскормила, – и предписал строжайшую диету. И дал такую миленькую штучку с длинным носиком. Я спросила, что с ней делать, и он объяснил. Три раза в день, в течение недели.

Целую, Беа.

Постскриптум. Когда же вы наконец приедете?»

Глава 28. ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ ЖОЗИ

Ктобы ни брался судить о характере и душевных качествах Жози, комплиментам не было числа. Она добра, привязчива, неизменно жизнерадостна и так и брызжет энергией. Но, будучи почти человеком, Жозефина не избежала одного маленького недостатка. Она не умеет делиться.

Все, что ее, то ее. Мое – тоже ее. Например, между нами существовало негласное соглашение о том, что если я что-нибудь ем, половина должна достаться ей. Или вот у меня две руки. Одной я могу распоряжаться по своему усмотрению. Зато другая в это время обязана бросать Жозефине мяч или почесывать брюшко.

Возможно, в младенческом возрасте она перенесла какую-нибудь травму. Кто знает? Например, когда мать кормила новорожденных щенков, она неудачно повернулась, и Жозефине не досталось молока. Или попался пустой сосок. Или ей не хватало материнской любви. Судя по документам, мать Жози была призером многочисленных выставок. Вечно гарцевала в ринге и приносила домой кубки и голубые ленты. Любой психолог скажет вам, что если мать постоянно на виду, из детей получаются неврастеники.

Возможно, братья и сестры Жози стали безнадежными ипохондриками, а она чудом – благодаря яркой индивидуальности – избежала подобной судьбы. Остался лишь мелкий недостаток – гипертрофированное чувство собственности.

Это такой пустяк, что я и не упомянула бы о нем и спокойно прожила всю жизнь без того, чтобы Жози угощала меня своими лакомствами или делилась сахарной косточкой. Но она также не желает делиться светскими связями. Как вы успели убедиться, все мои друзья автоматически становились ее друзьями. Зато знакомые Жози не обязательно становились моими знакомыми.

А среди знакомых Жозефины числились, Грета Гарбо, Лоуренс Харви, Маргарет Лейтон, Майкл Ренни, Нат Кинг Коул, Рудольф Бинг и Ричард Бартон.

Да если бы не я, она и не подумала бы обратить внимание на Гарбо! Мы шли вдоль Пятой авеню, и я вдруг заметила знакомые солнечные очки и шляпу с низко опущенными полями. Я тут же шепнула:

– Смотри, Жози, это Грета Гарбо!

(Теперь вам понятно, что я имею в виду? Я всегда делюсь с Жозефиной всем, что имею!)

Когда Гарбо поравнялась с нами, Жози остановилась и слегка обнюхала ее в знак приветствия. Мисс Гарбо нагнулась и проворковала:

– Ну что ж, привет!

Жози улыбнулась Гарбо. Гарбо улыбнулась Жози. Я вся подобралась, ожидая, что Жози пригласит меня принять участие в столь трогательной сцене. Ничего подобного! Я так и проторчала неодушевленным предметом на другом конце поводка, пока Гарбо с Жози обменивались любезностями. Наконец Гарбо, даже не взглянув в мою сторону, продолжила свой путь, а Жози, с не меньшим достоинством, потянула меня в противоположном направлении.

Случай с Лоуренсом Харви и Маргарет Лейтон оказался еще более вопиющим. В то время Маргарет Лейтон блистала в пьесе под названием «Отдельные столики». Она была замужем за Лоуренсом Харви, и они занимали апартаменты как раз напротив наших. Весь наш этаж обслуживала симпатичная горничная-ирландка, с которой мы скоро подружились. У нас с ней оказалось много общего: любовь к Жози и антипатия к владельцу отеля. Она рассказывала мне старинные предания своей родины и сбывала карточки тотализатора и лотерейные билеты. Эта маленькая фея (больше похожая на гнома) умела делать все на свете, кроме уборки, но ее добродушие вкупе с преданностью Жози не позволяли мне требовать замены. Я вышла из положения, наняв свою собственную горничную, что ни в какой мере не должно было задеть чувства этого дикого цветка из Килларни. Она поняла это так, что я специально взяла для нее компаньонку, и не только привыкла гонять вместе с Эви чаи, но вовлекла и ее в лотерейные манипуляции. К несчастью, в один прекрасный день у нашей дорогой ирландки вышел бурный разговор с владельцем отеля, и мы ее больше не видели.

Тем не менее в то время, когда она скрашивала природной живостью наше существование, она была одной из самых близких подруг Жози. Иногда Жозефина сопровождала ее во время обхода. (Разумеется, это делалось только в мое отсутствие: наверное, в глубине души наша фея-гном подозревала, что мне это может не понравиться, но ведь меня не бывало дома по меньшей мере три или четыре вечера в неделю. Жозефина имела в своем распоряжении достаточно времени, чтобы насладиться светской жизнью.)

Одна нечаянная встреча открыла мне глаза. Как-то мы с Жозефиной ждали лифта, и вдруг распахнулась дверь напротив; оттуда появилась супружеская чета Харви. Они не обратили на меня внимания. Мой рост – пять футов шесть дюймов без каблуков, а рост Жози – один фут три дюйма, когда она становится на задние лапки. Однако ее они заметили. Два приятных голоса с одинаковым английским акцентом пропели:

– Жозефина, лапочка! Как дела? «Лапочка» энергично заработала хвостом, как обычно делала при встрече с закадычными друзьями.

– Что же ты не пришла к завтраку?

«К завтраку»?! Жозефина тем временем перевернулась на спину, чтобы мистер Харви мог почесать ей пузик. Мисс Лейтон удовлетворенно хмыкнула. Я же на протяжении всего эпизода стояла столбом на другом конце поводка, ощущая себя невидимкой.

На следующее утро я учинила допрос с пристрастием. Что еще за завтраки у Харви? О, это просто так, изредка. Просто иногда случалось так, что когда они с Жози приходили заправлять постель, супруги Харви как раз завтракали. Конечно, они предлагали Жози составить им компанию. Жози обожает, когда ее угощают вот таку-у-усеньким кусочком бекона или таку-у-усеньким бисквитом!

Я минут пять размышляла над «таку-у-усеньким кусочком бекона или бисквитом». Предполагается, что пудели не едят бекон. Я объяснила, что у нас неприятности с фигурой Жози. Я не возражаю против того, чтобы она знакомилась с новыми людьми, но мне бы не хотелось, чтобы она жирела. Меня торжественно заверили, что впредь ни один кусочек пищи не попадет ей в рот без моего согласия.

И фея сдержала слово. Назавтра, вернувшись с работы, я обнаружила записку:

«Я заглянула в холодильник Харви и увидела огромный батон канадского бекона. Можно ли маленькой есть канадский бекон?»

После неприятного инцидента с владельцем отеля место феи заняла неразговорчивая, зато старательная уборщица с Ямайки, так что светская жизнь Жози неожиданно подошла к концу. Не представляю, как ей удалось познакомиться с Майклом Ренни. Но после четы Харви он въехал в их номер и в один прекрасный день, встретившись в лифте, приветствовал Жози как старую знакомую. И полностью проигнорировал меня.

Майкла Ренни сменил Ричард Бартон. Он пробыл недолгои все время был очень занят. Однако нашел время познакомиться с Жозефиной.

Однажды, когда мы все трое ждали лифта, он почесал у нее за ушками. Лифт все не приходил, и, могу поклясться, еще немного – и он обратил бы на меня внимание. Сделай Жозефина хоть малейшее движение в мою сторону, все было бы о'кей. Вместо этого она легонько пнула его лапкой, как бы говоря: «Не отвлекайся, пожалуйста!» А когда мужчина находится в согнутом состоянии, ему нелегко начать светскую беседу с дамой.

На прощание она от души помахала ему хвостом. Однажды я таки свела знакомство с очередной обитательницей номера напротив, симпатичной дамой по имени Мэри Мейер. Естественно, Жозефина познакомилась с ней еще раньше, но Мэри стала одной из моих близких приятельниц. Без помощи Жози. У Мэри была такса по кличке Беби. Она-то и представила нас друг другу.

Глава 29. ТРАГЕДИЯ

Это был самый обыкновенный день. Мы с Жозефиной погуляли в парке, а когда вернулись домой, она сразу же потащила меня на кухню – за вознаграждением. Все-таки это была долгая прогулка, и она сделала все, что полагается.

Обычно я доставала сладости, и Жозефина танцующей походкой направлялась в спальню, чтобы расправиться с ними на кровати.

Я еще раньше обратила внимание, что в последнее время ей требовался больший разбег, чтобы прыгнуть на кровать. Раньше она могла делать это прямо с места, словно оттолкнувшись от трамплина. Когда я поделилась своей тревогой с Ирвингом, он пожал плечами и высказался в том духе, что если ей высоко, можно подпилить ножки у кровати.

Однако на этот раз у нее вообще ничего не вышло. Она недопрыгнула несколько дюймов, неуклюже плюхнулась на пол и взвизгнула. Я тотчас подбежала к ней. Жози плакала, как испуганное дитя.

В кризисные моменты я вдруг становлюсь холодной как лед. А это была настоящая трагедия! Особенно когда она отказалась от конфеты. Я постаралась заглушить в себе тревогу, но Жози продолжала повизгивать. Я села на пол рядом с ней и почесала Жози животик.

Это просто поразительно, как порой в трудные минуты в памяти всплывают обрывки самой разной информации. Я смутно припомнила, что если кого-нибудь сбил автомобиль, его нельзя трогать до приезда «скорой помощи». Поэтому, одной рукой продолжая гладить Жози, я подползла к телефону, чтобы позвонить доктору Рафаэлю. Однако не дотянулась до трубки.

Неожиданно Жози перестала визжать, встряхнулась и встала с пола, всем своим видом говоря: «А в чем, собственно, дело, док?» Я с облегчением вздохнула. А когда она схрупала конфету, мое сердце вернулось к прежнему ритму. Жозефина медленно пошла по комнате. Только почему-то на трех ногах. Четвертую – правую заднюю ногу – она поджала. Как ни странно, это меня успокоило: я знала, что в случае перелома собака волочит ногу. А если поджимает, это скорее всего значит, что она растянула сухожилие.

Я позвонила Ирвингу, и этот высший авторитет согласился с моим диагнозом. Он был против того, чтобы я звонила врачу. Жозефина всегда так нервничает! Ей на ее веку хватило докторов, нечего обращаться к ним с разными пустяками. В детстве Ирвингу нередко приходилось видеть собак, ковыляющих на трех ногах. Ко времени его возвращения с работы у Жози все пройдет.

В чем-то он оказался прав. Вечером Жози была такой же веселой, как всегда, хотя и пользовалась при ходьбе только тремя ногами. Ее аппетит и настроение нисколько не пострадали. По-видимому, она не ощущала боли. И я перестала тревожиться.

Однако по прошествии четырех дней Жози по-прежнему довольствовалась «трехногой» жизнью, и мне стало ясно: нужно что-то делать!

Кроме того, по ночам она не давала нам спать. Обычно это происходило так. Когда я выключала повсюду свет и мы с Ирвингом ложились в постель, Жози с чистой совестью забиралась под кровать и мгновенно засыпала. Примерно через час холодный воздух из открытого окна опускался к полу и побуждал ее искать другое спальное место. Это было нетрудно: она залезала ко мне в постель и уютно устраивалась рядышком. Но не на трех же ногах это делать!

Жози была умница и быстро научилась спрыгивать с кровати. Но чтобы прыгнуть вверх, требовались все четыре ноги. Поэтому, когда ей становилось холодно, ей очень не хотелось нас будить, но она не могла обойтись без посторонней помощи. Будучи очень деликатной, Жози изобрела гениальный способ это делать. Главное – никакого шума. Начни она лаять, это испугало бы нас с Ирвингом. Так что она тихонько вылезала из-под кровати и минут пять стояла рядом, устремив на меня пристальный взгляд. Вы не можете себе представить, как это действует на человека, когда на него, спящего, смотрит маленький трехногий пудель. Но если я все-таки не просыпалась, Жози переходила на сторону Ирвинга и начинала все сначала. Если же и тут случалась осечка, она легонько царапала одному из нас руку. А если и это не помогало, принималась тихонько ворчать. Кто-нибудь обязательно свешивался с кровати и брал ее к себе. Она вознаграждала его нежным поцелуем и засыпала.

Раньше я смутно чувствовала, что время от времени, несколько раз в течение ночи, Жози оказывалась рядом. Потом она возвращалась под кровать. А утром я снова находила ее в своих объятиях. Однако до сих пор я не отдавала себе ясного отчета в ее действиях. И только теперь начала обращать на них внимание.

И вот что выяснилось. Спустя полчаса после того, как наша маленькая принцесса запрыгивала ко мне, ей становилось жарко, и она искала спасения в изножии кровати. Еще примерно через десять минут ее неудержимо влекло обратно под кровать. Она спрыгивала вниз на своих трех ногах и спешила в желанное укрытие. Вскоре у нее по коже начинали бегать мурашки, и все начиналось сначала. И так несколько раз за ночь.

Мы пробовали закрывать окна. Жози переставала мерзнуть, зато мы начинали задыхаться.

Я позвонила доктору Рафаэлю. К телефону подошел доктор Бернард. Я объяснила, что у Жози растяжение сухожилий. Может быть, ей пропишут снотворное, пока она не поправится?

Доктор Бернард поинтересовался, кто поставил такой диагноз. Я ответила. Тогда он сказал мне кое-какие вещи, в том числе чтобы я немедленно привезла Жози.

Оба врача уже ждали нас. Я начала объяснять, что у нас нет ничего страшного и если бы не ночная гимнастика, я бы ни за что не стала их беспокоить.

Они не обращали на меня никакого внимания, а занимались ногой Жози.

– Она прекрасно себя чувствует, – упорствовала я.

Они и не думали слушать.

– Пожалуй, отложим на недельку рентген, – предложил доктор Рафаэль. Его коллега кивнул. Они вернули мне Жози.

– Если бы собака не была перекормлена, – с горечью сказал доктор Бернард, – она не соскользнула бы с кровати.

– Если через недельку нога не пройдет, – продолжил второй врач, – принесете ее сюда. И непременно, сегодня же, посадите ее на диету.

Доктор Бернард бросил на меня испепеляющий взгляд.

– Какая там диета! Я их тысячу раз предупреждал. Это совершенно безнадежно.

– Поймите, – мягко сказал доктор Рафаэль, – на этот раз дело нешуточное.

В моем сердце шевельнулась тревога.

– Неужели с ней что-нибудь серьезное?

– Без просвечивания трудно сказать наверняка. Но если наши опасения подтвердятся, то чем меньше она будет весить, тем больше шансов на благополучный исход. Она гораздо легче перенесет общий наркоз.

– Зачем общий наркоз? – тупо спросила я.

– Давайте поговорим об этом позже. Возможно, через неделю все пройдет. Главное – немедленно посадите ее на диету. И время от времени массируйте больную ногу, чтобы мышцы не атрофировались от недостатка движения.

Для нас начался период ожидания. Не могу сказать, чтобы время тянулось слишком медленно: я была постоянно занята. Прежде всего я позаботилась о витаминах. Трижды в день делала Жозефине массаж. Между процедурами старалась урвать немного сна в предвкушении кошмарной ночи. Ирвинг обрел временное пристанище у себя в кабинете. Мы с Жозефиной проводили бурные ночи. Вверх – вниз, вниз – вверх! И все это мне приходилось терпеть в одиночку. Не то чтобы Ирвинг не рвался помочь, но утром ему всякий раз нужно было идти на работу. Кто-то из нас троих должен был спать нормально.

Так прошла неделя, по истечении которой мы все трое предстали перед доктором Рафаэлем. Он положил Жозефину на весы. Двадцать пять фунтов!

Я начала оправдываться:

– Ну что вы хотите от инвалида? Она же перестала гонять мяч.

Врач тревожным кивком головы заставил меня замолчать. Его очень беспокоила ее нога. Мне было велено отнести Жози домой и после шести часов вечера не давать ни воды, ни пищи. А завтра в девять снова принести ее в клинику. Жозефине сделают рентген под общим наркозом. Мы с Ирвингом переглянулись. Первым заговорил Ирвинг:

– Доктор, не слишком ли это круто – при обыкновенном растяжении?

– Я бы многое отдал за то, чтобы это было растяжение, – ответил тот.

Я запаниковала.

– А что же это может быть?

– Не хочу гадать до рентгена.

Мы выполнили все его требования. После получения результатов доктор Рафаэль позвал нас к себе в кабинет. Это оказалось не растяжение, а разрыв связок под коленной чашечкой, тех самых, которые обеспечивают гибкость и подвижность колена. При разрыве они повисают, словно оборванные провода, и их невозможно соединить – разве что в ходе сложной операции. Придется разрезать ткань бедра, найти разорванные связки и сшить. Такую операцию только год как начали делать. Успех обычно составляет пятьдесят процентов. В нашем случае шансов еще меньше: собака не молода и страдает ожирением. Ирвинг спросил, что будет, если отказаться от операции.

Она так и будет ходить на трех ногах. Может быть, даже припадать на больную ногу, так как в том месте нет нервных окончаний и она не почувствует боли. Но со временем хрящ сотрется и начнет разрушаться кость. В крайнем случае придется ампутировать ногу.

Мы помолчали. Потом Ирвинг сказал:

– Доктор, Жози для нас – больше чем собака.

– Я и предполагал что-то в этом роде.

– Мы хотим, чтобы для нее было сделано все, что только возможно. Нам страшно подумать, что ей придется понапрасну мучиться, если операция окажется безуспешной. Но в то же время мы не можем сидеть сложа руки и допустить, чтобы она потеряла ногу. Что бы вы сделали, если бы это была ваша собака?

– Согласился бы на операцию, – твердо ответил доктор Рафаэль. – Потому что после операции, даже если она будет хромать, это уже не приведет к потере ноги. Но вы можете подумать. Или обратиться к другому врачу, узнать другое мнение.

– Нет, – решительно произнес Ирвинг. – Мы вам верим. Если вы советуете оперировать, значит, так тому и быть. Сделайте это завтра, прошу вас.

Доктор Рафаэль покачал головой.

– Это не так просто. Нельзя делать операцию, пока она не вернется к нормальному весу. Дело не только в нагрузке на сердце. Если после операции собака начнет ходить, неокрепшие связки могут не выдержать.

– Сколько ей нужно сбросить? – это был первый раз, когда я серьезно Отнеслась к данной проблеме.

– До операции – самое меньшее пять фунтов. Надеюсь, во время восстановительного периода она сбросит еще немного.

Пять фунтов! От доктора Рафаэля не укрылся ужас у меня в глазах. Да ведь на это может уйти не менее года!

– Фактор времени исключительно важен, – продолжал настаивать врач. – Я помогу вам: пропишу специальное низкокалорийное питание. Давайте полбанки в день и одно печенье утром. И все! Если будете строго придерживаться диеты, Жози сбросит сколько нужно в течение недели.

Мы унесли домой наше трехногое сокровище и контейнер с собачьей пищей.

На этот раз все было без дураков. Чтобы Жози было легче, голодали всей семьей. Сара Ли отошла в область преданий. Мы с Ирвингом пили утренний кофе в ближайшей аптеке. В квартире не осталось ни одного лакомства. Пришлось предупредить всех горничных, лакеев, а также гостей. Мы не позволяли себе съесть в присутствии Жози хотя бы крекер: зачем мучить малышку?

Сначала она решила, что мы спятили. Через несколько дней начала сочувственно поглядывать на нас. Будучи исключительно умным зверьком, Жози пришла к выводу, что мы испытываем временные финансовые трудности. Она же видела, что не только ей приходится голодать, но в апартаменты вообще не доставляется пища. Жози начала беспокоиться, едим ли мы вообще. Вскоре она прониклась любовью к собачьей пище: ведь это были единственные просветы во мраке наступивших дней. Она набрасывалась на нее, как на икру. Но эта мизерная порция была в ее глазах не более чем закуской.

Жози всегда любила поесть. Теперь, когда мы отправлялись на прогулку, она искала что-нибудь съедобное. Случалось, ей перепадал кусочек жевательной резинки. Или полчервячка. Или обсосанный леденец. В общем, Жози перешла на подножный корм. Центральный парк стал представлять для нас угрозу. Жози дошла до того, что не только норовила отобрать корм у голубей, но и поглядывала на этих птиц с каким-то новым интересом. В ее глазах мелькало что-то вроде: «Наверное, под этим жестким оперением они такие же нежные, как цыплята!»

В конце недели я поставила Жози на весы. Она потеряла всего два фунта! Я позвонила доктору Рафаэлю. Он был непреклонен: она должна весить не более двадцати фунтов.

Мы прожили еще две недели по законам концентрационного лагеря, постоянно ощущая на себе пытливые взгляды Жози. Наконец стрелка весов остановилась на желанной отметке. Я торжественно сообщила об этом доктору Рафаэлю. Он назначил операцию на следующий понедельник.

В воскресенье вечером я устроила для Жози небольшую вечеринку. Собрались только ее близкие друзья: Беа Коул, Анна Сосенко, Джойс и Последняя (которая по-прежнему любила нашу милую крошку). Это была голодная вечеринка. Поскольку назавтра Жози предстояло делать общий наркоз, ей нельзя было давать даже воду. Каждая гостья принесла ей игрушку и пыталась веселиться, но все было напрасно. Я вдруг услышала, как Джойс шепчет Ирвингу: «Смотри, сразу же купи Джеки новую собаку!» Мой муж тупо кивнул. Я заорала, что не хочу другую собаку! Во всем мире нет другой такой, как Жози! Все начали уверять меня, что все будет хорошо, но им недоставало убежденности.

Это был страшный вечер. Все держались как на похоронах – за исключением героини, которая отлично себя чувствовала и ковыляла на трех ногах, радостно приветствуя каждую гостью. Потом я вдруг спохватилась: Жози исчезла! Я нашла ее в ванной, где она пыталась сжевать зубную пасту. От тюбика пахло мятой, а это в ее теперешнем положении казалось Жози редким деликатесом.

На другое утро мы с Ирвингом отвезли ее в клинику. Оба врача провели с нами откровенную беседу. Прежде чем сделать операцию, они в течение суток понаблюдают за собакой. Я могу зайти завтра в три часа дня. К этому времени операция уже будет закончена. Стоимость операции – двести долларов. А потом – дополнительная плата за десять дней госпитализации.

Мы внимательно слушали. В такое время деньги ничего не значат. Нам ни разу не пришло в голову, что за двести долларов можно купить нового, четырехногого пуделя. Единственное, что имело значение, – это жизнь и здоровье Жозефины.

Я поинтересовалась условиями содержания животных после операции.

– Мы держим их в боксах.

В боксах!.. Ирвинг пытался успокоить меня.

– Джеки предпочла бы отдельную палату с видом на реку. Что до меня, то я больший реалист. Но бывают боксы – и боксы. Нам бы хотелось, чтобы Жози проживала в боксе-люксе.

Оба врача вытаращились на него.

– Я вот что имею в виду, – продолжал Ирвинг. – Может, у вас найдется свободный бокс для крупной собаки – например, боксера. Мы бы удовлетворились этим.

Доктор Рафаэль объяснил, что все боксы имеют одинаковые размеры, а Жозефина после операции не очень-то разбежится: ей почти все время будут давать снотворное.

– Как насчет ночной сиделки? (Это, конечно, я!)

Должно быть, доктор Рафаэль привык к ненормальным клиентам. Он абсолютно спокойно ответил:

– Нет. В течение дня мы с доктором Бернардом постоянно находимся здесь. А ночью санитары. И еще один старик, который слишком стар для какой-либо работы, но очень любит собак. Мы его держим специально для того, чтобы он время от времени приласкал больную собаку. Особенно после операции.

И он перешел непосредственно к операции, знакомя нас с разными мелкими подробностями. Конечно, больную ногу придется побрить. Иногда после этого вырастают волосы другого цвета.

– Например?

– Например, белые.

Я попыталась представить угольно-черную Жозефину с белоснежной лапкой. Ну что ж – лишь бы она могла ходить. В крайнем случае покрасим. В общем, займемся этой проблемой как-нибудь попозже.

Доктор Бернард вспомнил о манеже. Да-да, необходимо купить манеж. Какой? Обыкновенный, детский. Когда Жози окажется дома, ей нельзя будет скакать по меньшей мере полгода. В наше отсутствие или ночью манеж – незаменимое средство.

Выйдя из клиники, я ринулась домой и позвонила Шиле Бонд: у нее двое маленьких детей.

– Шила, у тебя после Брэда сохранился манеж? Он мне очень нужен.

После непродолжительной паузы Шила произнесла:

– Хи-хи. Поздравляю!

Я была слишком взволнована, чтобы вести светскую беседу.

– Так у тебя есть манеж?

– Нет, – ответила Шила. – Я его уже отдала. Хочешь, пришлю стерилизатор бутылочек, коляску и детские весы? Я так за тебя рада! И когда?..

– Завтра. Но еще десять дней можно обойтись без манежа.

Снова молчание. Потом Шила сказала:

– Давай сначала. Зачем тебе понадобился манеж?

Я объяснила. Конечно, она была разочарована, но обещала поспрашивать соседей. Беа тоже. Но первой на выручку пришла Джойс. У нее где-то остался манеж, которым она пользовалась, когда одна из собак повредила позвоночник.

Когда шофер Джойс привез манеж, у меня была Беа. Такого огромного манежа я еще не видела. Мы торжественно водворили его в центр гостиной.

Беа сияла.

– Значит, когда ты в следующий раз оставишь у нас Жози, ты дашь ей с собой витамины, клизмоч-ку и манеж?

(Мысленно она уже начала делать перестановки в своей гостиной.)

Я ответила, что клизма – атрибут прошлого и что Жози не собирается ездить в гости, пока не будет совершенно здорова.

Беа оставалась со мной весь день, чтобы помешать мне предаваться отчаянию. Время от времени она подбадривала меня утешениями типа: «Да брось беспокоиться! Помнишь, как Питер Стайвесант прекрасно управлялся с одной ногой?» К вечеру она настолько разошлась, что вспомнила знаменитых сиамских близнецов, которые прожили долгую и счастливую жизнь. Тут как раз вернулся с работы Ирвинг и взял на себя заботу обо мне. Мы пошли в кино и посмотрели три фильма подряд. Потом вернулись домой, и каждый принял по две красные пилюли. Но ни одному из нас не удалось уснуть.

В девять часов утра снова приехала Беа. Не то чтобы она волновалась. Она же знает, что Жози – крепкого сложения, а доктор Рафаэль и доктор Бернард – знающие свое дело хирурги.

Мы пили кофе и ждали, чем все это кончится. Ирвинг упрямо пытался отыскать в случившемся светлые стороны.

– Подумать только – мы можем позволить себе заказать на завтрак пирожные от Сары Ли, и никто не станет укоризненно похлопывать лапкой!

Мы послали горничную к Саре Ли. Однако когда пирожные были доставлены, к ним никто не притронулся. Мы просто сидели и ждали трех часов, когда можно будет позвонить в клинику.

Глава 30. ДЕНЬ, КОГДА ОСТАНОВИЛАСЬ ЗЕМЛЯ

В три часа я набрала номер клиники, а Беа сняла отводную трубку и приготовилась стенографировать, чтобы, придя с работы, Ирвинг получил точный отчет, слово в слово.

Голос доктора Рафаэля звучал не особенно бодро:

– Трудно пока сказать, миссис Мэнсфилд, насколько успешно прошла операция. Картина не слишком обнадеживающая. Прежде всего, оказалось нелегким делом найти обрывки связок. Наконец мы нашли и соединили их, но пока нет гарантии, что они будут держаться. На этот вопрос может ответить только время. Беда в том, что поскольку с момента повреждения прошло много времени, мышцы успели атрофироваться. Далее, обнаружился перелом кости. Но пациентка превосходно перенесла операцию и сейчас отдыхает. Позвоните завтра в это же время, и вы узнаете больше.

Я позвонила Ирвингу и передала ему все, что записала Беа. Ирвинг немного помолчал, а затем набросился на меня:

– Я ни черта не понимаю. Все какие-то двусмысленности. Наверное, Беа напортачила.

Я предложила ему самому позвонить доктору Рафаэлю и записать разговор на магнитофон. Ирвинг заявил, что как раз это он и собирался сделать. Через десять минут он дал мне прослушать запись. Все то же самое.

– Ну, гений, и как ты все это понимаешь? – потребовала я.

– Кажется, дела у нашей девочки обстоят не лучшим образом, – слабым голосом ответил он.

На следующий день никаких новостей не поступило. Мы спросили, нельзя ли навестить больную. Доктор Рафаэль объяснил, что это может разволновать ее. Пока лучше звонить.

Мы звонили по пять раз в день. И еще один раз – Беа. Ответ каждый день был один и тот же: у Жозефины ничего не болит, она понемногу начала принимать пищу – разумеется, соблюдая строжайшую диету.

Когда на четвертый день доктор Рафаэль снял трубку, это был другой человек.

– Миссис Мэнсфилд, у вас замечательная собака! Даже совсем молоденькие после успешной операции несколько недель не решаются встать на больную ногу. Сегодня мы вынули Жози из бокса и разрешили немного походить – и она сразу же опустила больную ножку. Конечно, у нее не получилось – и, может быть, никогда не получится, – зато какое мужество!

Я убежденно заявила:

– Доктор Рафаэль, Жозефина выздоровеет и будет нормально ходить, потому что она хочет этого!

Он не стал спорить.

– Я тоже в это верю. У нее невероятная воля к жизни. Я всегда придерживался того мнения, что все зависит от того, что и сколько вложено в животное его хозяевами. Вы с мистером Мэнсфилдом вложили в это маленькое существо восемь лет любви и заботы. Результат налицо.

Прошло еще шесть дней. Каждый день доктор Рафаэль по телефону на все лады расхваливал Жози. Именно Жози, а не ее физическое состояние. По-видимому, она очаровала весь персонал клиники. Одновременно он пытался довести до нашего сведения, что ей никогда не стать олимпийской чемпионкой или хотя бы загнать немолодую белку.

На десятый день мы приехали, чтобы забрать Жози. У нас с Ирвингом было такое чувство, словно мы впервые вносим в дом новорожденного. В центре гостиной ждал манеж-громадина, куда мы побросали ее игрушки. Даже купили цветы по такому случаю.

Но прежде чем отдать Жози, доктор Рафаэль пригласил нас в свой кабинет.

– Мистер Мэнсфилд, какая у вас собака! Какая собака! – не находя слов, он энергично потряс головой.

Мы скромно потупились. Оба врача сияли и многозначительно переглядывались, словно им был известен какой-то секрет.

Доктор Рафаэль первым облек тайну в слова:

– Сегодня утром мы позволили ей немного походить, и она встала на больную ногу.

Мы удивленно вытаращили глаза.

– Как я уже говорил, – продолжал врач, – даже молодые собаки обычно не рискуют, но Жози как будто сообразила, что чем скорее она начнет ходить, тем скорее выберется отсюда. Просто невероятно!

Настала звездная минута доктора Бернарда!

– Она сбросила целых четыре фунта. Теперь Жози весит шестнадцать фунтов.

Все стали поздравлять друг друга.

– Все дело в низкокалорийной пище, – пояснил доктор Бернард. – Советую вам и впредь держать Жози на диете.

– Как долго?

– До конца ее жизни. Было бы совсем хорошо, если бы в итоге она дошла до двенадцати фунтов.

– Придется вам заказывать для нее спецпитание, – поддержал его доктор Рафаэль. – Оно продается не во всех магазинах. Мы заказали для вас целый ящик, можете взять его с собой. А когда запас иссякнет, снова обращайтесь к нам.

Я была согласна на все. Ирвинг поспешил выписать чек. Нам не терпелось увидеть свою любимицу.

– Думаю, что сейчас она будет поджимать ножку, – предупредил доктор Рафаэль. – Но постепенно вы убедите ее попробовать пользоваться ею. Не знаю, каким образом вам это удастся, но я уверен: вы сможете подобрать к ней ключи лучше, чем кто-либо другой. Выводите ее гулять на коротком поводке – и ненадолго. Берите ее на руки, когда будете подниматься и спускаться по лестнице. Стоит ей раз поскользнуться – и все пропало. Ни за что не давайте ей запрыгивать на разные предметы и спрыгивать с них – в течение трех месяцев. А вот при ходьбе она может пользоваться больной ногой.

– Если спустя три недели не наступит улучшение, – добавил доктор Бернард, – приносите ее сюда, я навешу грузики.

– Какие еще грузики? – хором вскричали мы.

– Мышцы больной ноги в значительной степени атрофированы. Если она не будет развивать их при ходьбе, процесс пойдет дальше. А грузики будут тянуть ногу книзу: волей-неволей ей придется ступать на нее. Обидно же, если нога все-таки погибнет – после такой успешной операции!

Наконец санитар принес удивительную больную. При виде нас с Ирвингом Жозефина взвизгнула и принялась покрывать наши лица поцелуями. Для постороннего глаза у нее был странноватый вид (излишне говорить, что для нас она осталась красавицей). Правая задняя нога была гладко выбрита и поэтому казалась раз в шесть тоньше левой. На ней выделялся безобразный шрам длиной в десять дюймов. Но происшедшее ни в малейшей степени не отразилось на ее самой красивой в мире мордочке. Я понесла Жози, а Ирвинг – контейнер с собачьим питанием.

Все коридорные и прочий персонал отеля встретили Жози на ура. Я целый день продержала ее на коленях, и постоянно кто-нибудь заходил, чтобы поздравить ее с возвращением домой. Время от времени я ненадолго выводила Жози пройтись и всякий раз умоляла:

– Опусти ножку, дорогая!

Наконец, к моей несказанной радости, Жози послушалась и даже сделала два или три шажка. Я окончательно убедилась, что, может быть, не скоро, но она будет нормально ходить.

Ночью я устроила Жози постельку в манеже и дала необходимые указания. Она уютно свернулась клубочком; мы с Ирвингом выключили свет и легли. Через пять минут я почувствовала знакомое царапанье.

– Ирвинг, – тихо сказала я, – это ты встал на четвереньки и скребешься о мою руку?

Он пробурчал что-то в том роде, что я героически перенесла все испытания и теперь, когда самое страшное позади, было бы глупо тронуться умом.

– Ирвинг, вот опять кто-то скребется. Если это не так, можешь надеть на меня смирительную рубашку.

– Как именно скребется?

– Очень похоже на Жози.

– Ага, – издевательским тоном промолвил он. – Она перескочила через барьер!

Тем не менее Ирвинг включил свет. Жозефина ковыляла по спальне и радостно виляла хвостом. С минуту мы молча таращились на нее. Потом Ирвинг схватил Жози и поместил обратно в манеж. На этот раз мы не стали ложиться, а сели и приготовились ждать. Нас интересовало, каким это образом она перенесется через барьер. Но Жозефина и не думала совершать прыжки. Вместо этого она запросто прошмыгнула между прутьями манежа, хотя зазоры составляли не более восьми дюймов. Мы кинулись осматривать Жози. Доктор Бернард и низкокалорийная пища поистине сотворили чудо! Если не считать меха, там почти ничего не осталось. Конечно, ее ослепительно белый животик не очень смотрелся бы в бикини, но и он значительно уменьшился в объеме. Наша девочка избавилась от лишнего веса. А заодно и от манежа.

Пришлось Ирвингу снова перекочевать в кабинет, а мне – заступить на ночную вахту. Однако теперь Жози нуждалась в моей помощи не только при прыжках в высоту, но и при обратном движении.

Но я была так рада ее возвращению, что с легким сердцем махнула рукой на сон, собственный внешний вид и так же легко перенесла разлуку с мужем.

Тем более что он каждое утро оставлял мне записку и дважды в день звонил из офиса, так что мы продолжали поддерживать связь – хотя бы заочно.

Глава 31. КОНЦЛАГЕРЬ

Как-то, примерно через три недели после возвращения Жозефины из клиники, я вернулась домой и нашла ее уютно свернувшейся клубком на диване. Это было такое очаровательное зрелище, что прошло не менее пяти минут, прежде чем я спохватилась: она сама запрыгнула на диван!

Не успела я это переварить, как зазвонил дверной звонок. Жози спрыгнула с дивана и с радостным лаем бросилась в прихожую.

Позже я позвонила доктору Рафаэлю. Он не мог поверить своим ушам и велел немедленно доставить ее в клинику.

На протяжении всего осмотра с его лица не сходило благоговейное выражение. В его практике еще не было столь скорого выздоровления. И все-таки он посоветовал мне ограничивать Жозефину в движениях. Не стоит искушать судьбу, по меньшей мере, в ближайшие пару месяцев.

Ирвинг смог вернуться в спальню, а мы с Жозефиной пошли на компромисс. Ладно уж, пусть она спрыгивает с кровати (насколько я могла заметить, она приземлялась на три ноги), но ей не разрешается прыгать вверх. Я сама буду поднимать ее. Жози превосходно усвоила правила игры и позволяла нам с Ирвингом поднимать себя так часто, как ей хотелось.

Случались и трудные моменты, например во время игры в мяч. Мы заставляли Жози гонять мячик по полу. И никаких больше прыжков – как в восточных единоборствах!

Через месяц на больной ноге отросли волосы. Черные. Шрама больше не было видно.

В январе Жозефине исполнилось восемь лет. Нога все еще имела не совсем здоровый вид, но Жози использовала ее вовсю, как в старые добрые времена. А когда думала, что мы не видим, прыгала на кровати, стулья и прочие высокие предметы.

Но Жози знала: ее жизнь круто изменилась. Отныне – никаких желе. Никаких пирожков. Вечером – никакого пива. Однако она не жаловалась. Потому что, как я уже не раз говорила, Жозефина – очень умная собака. Она объясняла это биржевым спадом (ей частенько приходилось слышать, как мы говорили о кризисе). Вероятно, у Ирвинга «зарезали» передачу. Поэтому Жози затянула поясок потуже. Хорошо хоть ей дают полбанки собачьих консервов и одно жалкое печеньице утром. Зато мы с Ирвингом вообще перестали есть, в этом она была абсолютно уверена. Если мы приближались к кухне, Жозефина бросалась проверять: не собираемся ли мы умыкнуть какое-нибудь завалявшееся лакомство. Но она не перестала любить нас, и в трудные времена ее преданность не уступала той, какую она выказывала в блаженные дни куриной печенки и яиц, сваренных вкрутую.

Она не теряла надежды на то, что фортуна снова повернется к нам лицом и мы опять заживем сытой, обеспеченной жизнью. Проходя с Ирвингом мимо кондитерской или бакалеи, она тянула его внутрь.

Жози знала, что ливерка – дешевый продукт. Но поскольку Ирвинг не уступал, она проглатывала слюну и продолжала с достоинством переносить лишения.

Вскоре прошлое начало казаться волшебным сном. Ах, эти счастливые деньки, когда ей дозволялось вылизать сковородку! Теперь сковородка много месяцев не попадалась ей на глаза. А вечера, когда папочка приносил жареного цыпленка! Может быть, все это только примечталось? Может быть, вся ее жизнь сводилась к низкокалорийной пище и пошлой печенюшке на завтрак?

Но, будучи собакой-философом, Жози просто пожимала плечами, словно хотела сказать:

– Таков шоу-бизнес!

Спустя несколько месяцев доктор Бернард изъявил желание встретиться с нами. Он нашел Жозефину абсолютно здоровой, но, чтобы проверить почки, предложил принести кое-что на анализ. Когда на следующее утро Ирвинг собрался выводить Жози на прогулку, я дала ему соответствующее поручение.

Ирвинг заявил, что эта процедура требует участия двух человек. Он будет держать поводок, а я тем временем нырну под Жозефину с суповой тарелкой.

Потом он немного подумал и сделал следующие три заявления.

1. Его мало волнует, если к нему прицепится полисмен: ради Жози он готов на любые жертвы.

2. Несмотря на потерю веса, белый животик по-прежнему провисает слишком низко для того, чтобы можно было подставить суповую тарелку. Мелкая тарелка – совсем другое дело. Но в этом случае вряд ли удастся собрать достаточное количество.

3. Если даже я и подставлю тарелку, что дальше? Втиснуться между двумя почтенными джентльменами на скамейке со всей этой посудой и на глазах у всех переливать содержимое в бутылочку?

Ирвинг сам позвонил врачу и заверил, что почки Жози функционируют абсолютно нормально и вряд ли нужен какой-то анализ. Доктор Бернард обиделся. Они любят доводить дело до конца, особенно после такой тяжелой операции. Но если Ирвингу нет дела…

Ирвинг поспешил с заверениями, что ему, конечно же, есть дело. В конце концов, доктор Бернард и доктор Рафаэль спасли девочке жизнь. Это два лучших врача в городе. Мы не можем ссориться с ними.

Они хотят анализ – они его получат! По-видимому, это больше нужно врачам, чем самой Жозефине. Поэтому на следующее утро Ирвинг отнес им вожделенную бутылочку.

И мы убедились, что у Ирвинга здоровые почки!

ПОСТСКРИПТУМ

Со времени операции прошло полтора года. Жозефине уже девять с половиной лет, но она бегает, прыгает и ведет себя как щенок. Она по-прежнему сидит на диете, но, как все женщины, ухитряется иногда сжульничать, например в гостях у Последней или оставаясь на несколько дней в семье Беа Коул. Ее вес колеблется между шестнадцатью и восемнадцатью фунтами.

Ее приятельница Моппет превратилась в степенную старушку, которая время от времени прогуливается в Центральном парке. Ее закат исполнен тихой печали. Она давно забыла каникулы с Джекки Глисоном и романтически настроенным колли.

Билли и Джойс по-прежнему обожают друг друга, хотя в настоящее время находятся в разводе. Билли взял на свое попечение их седьмую собаку, мальтийского терьера по кличке Зоя. Джойс получила от него в подарок серого пуделя и взяла его с собой в Швейцарию. Серый пудель очарователен и совершенно здоров – во всяком случае, сейчас, когда пишутся эти строки.

Бобо Эйхенбаум переехал в Нью-Джерси. Местные собаки считают его чуточку эксцентричным, но приятным холостяком, который сочиняет замысловатые истории о своих приключениях на телевидении и безответной любви к блистательной кинозвезде из породы пуделей.

Беби Мейер, такса из квартиры напротив, стала ближайшей подругой Жозефины. Она обожает Жози и признает ее превосходство, однако Жози не злоупотребляет им. В душе она все та же маленькая девочка и убеждена, что впереди – яркая, полная приключений жизнь. Особенно теперь, когда установилось правило: куда бы мы ни ехали, берем с собой Жозефину.

Это новшество было введено несколько месяцев назад. Нам предстояла очередная поездка на Западное побережье. Беа Коул исходила нетерпением. Стояла чудесная погода, и мы решили отправиться к ней пешком. Жози гарцевала впереди, во всем великолепии новой прически. За ушами у нее красовались бантики, на ногах – пышные манжеты.

Ирвинг с гордостью произнес:

– Прямо не отличить больную ногу от здоровой!

– Может, пометить ленточкой? – встревожилась я.

– Зачем?

– Чтобы Беа и Карен не забывали обращаться с ней как можно осторожнее.

– На Беа можно положиться.

– Речь не о Беа. Меня беспокоит ее новая мебель.

– Какое она имеет отношение к ножке Жози?

– Новые кресла обиты сатином, а он довольно скользкий. Диван же слишком высок, ей будет нелегко на него запрыгнуть.

– Не смеши, – буркнул Ирвинг.

Мы шли примерно квартал молча. Потом он спросил:

– И что, этот сатин очень скользкий?

– Как тебе сказать. Точно не знаю.

Еще один квартал напряженного молчания. Затем:

– Насколько высок этот новый диван?

– Довольно высок. Ирвинг покачал головой.

– Как могла Беа сделать такую глупость? Она же знает, что сатин скользкий!

– Зато красивый, – возразила я. – И вообще все будет хорошо.

Ирвинг кивнул. Мы прошли еще с полквартала, и вдруг он остановился.

– Ты прекрасно знаешь, что я не смогу быть спокойным. Только и буду думать об этом диване и сатиновых креслах.

Я высказала предположение, что декоратор Беа меньше всего думал о Жози.

– Я не позволю какому-то декоратору увечить мою собаку! – Ирвинг махнул рукой проезжавшему такси, и мы немедленно вернулись домой. Ирвинг принялся обзванивать все авиалинии.

– Что значит «в клетке»? – донеслось до меня. – Она будет сидеть вместе с нами.

После угроз, просьб и улещивания собаколюбивого летчика Жози разрешили лететь в Калифорнию. Путешествие произвело на нее хорошее впечатление. Она спала у меня на коленях, на всякий случай держа один глаз открытым. Разумеется, она не пропустила ни одной закуски, ни одного пирожного, даже аспирин. У нее сохранилось воспоминание о самолете как о летающем ресторане.

Через несколько месяцев Ирвингу предстоит ставить новое телешоу в Европе. Когда он узнал, что в Англию не пускают собак – только после шестимесячного карантина, – он просто пожал плечами и философски изрек:

– Значит, Лондон исключается.

Может быть, такой подход покажется вам недостойным взрослого мужчины. Значит, у вас никогда не было пуделя. Как только вы разделите с пуделем один поводок, вы сразу окажетесь на крючке. Как будто невидимый ток бежит от пуделя к хозяину и обратно. Со временем вы начинаете сомневаться: вы ли выгуливаете пуделя, или он вас?

Во всяком случае, с Жозефиной дела обстоят именно так. Мне часто приходит на память плакат в зоомагазине: «Единственная любовь, которую можно купить за деньги, это любовь собаки!»

Это абсолютная правда. С того самого момента, как Жози вошла в нашу семью, у нее не было другой цели, кроме как радовать нас.

Тут требуется одно дополнение. Хотя сердце пуделя изначально принадлежит вам, он считает своим долгом всю жизнь заслуживать вашу любовь.

Собачья преданность открывает вам новые стороны любви. Во всяком случае, нам с Ирвингом открыла. К сожалению, мы люди, а люди не так постоянны, как Жозефина. Мы умеем говорить, но никакие слова не выразят то счастье, которое этот крохотный комочек привнес в нашу жизнь. И все-таки я попытаюсь сказать:

– Мы любим тебя. Каждое утро. Каждый день. Каждый вечер. И каждую ночь, Жозефина!

ЭПИЛОГ

Незадолго до того, как стать президентом Соединенных Штатов, Ричард Никсон посмотрел мне в глаза и произнес:

– Вот в чем разница между коккер-спаниелем и пуделем. У коккера большое сердце и совсем нет мозгов. А у пуделя – сплошные мозги и никакого сердца. За исключением Жозефины, у которой есть и то, и другое.

Повесть «Каждую ночь, Жозефина!» впервые увидела свет 14 ноября 1963 года. И тотчас родилась новая звезда!

Часто, когда я приходила с ней гулять в парк, кто-нибудь подходил и спрашивал:

– Это та самая Жозефина?

Я кивала, а звезда добродушно виляла хвостом (она с поразительной грацией несла бремя славы, распространяя свое обаяние на незнакомых людей и собак). Поклонники замирали от восхищения. Иногда кто-нибудь просил разрешения погладить ее по голове. (Для Жозефины это было все равно что дать автограф. Вообще-то она не любит, когда ее гладят по голове, но звезде несолидно опрокидываться на спину прямо в Центральном парке.) Потом счастливчик говорил:

– Друзья не поверят, что я гладил ту самую собаку. О, Жози, как мне понравилась твоя книга!

И удалялся, даже не попрощавшись со мной.

Жозефина твердо убеждена, что всякий раз, когда я сажусь за пишущую машинку, это так или иначе связано с ее особой. Она считает своим долгом лежать возле моих ног и таким образом оказывать мне содействие. Я не осмелилась признаться ей, что «Долина кукол» не является продолжением «ее» – книги. Узнав правду, Жозефина перенесла это с большим достоинством, но выразила надежду, что следующий роман, «Машина любви», будет из «ее» серии. И она имеет право рассчитывать на продолжение, потому что с момента опубликования повести «Каждую ночь, Жозефина!» в ее жизни произошло немало событий. Она пользовалась услугами того же парикмахера, что и маленький черный пудель Виктория Никсон (не кто иной, как Жозефина, преодолев известный недостаток, представила нас чете Никсонов). Побывала на коктейле у герцога и герцогини Виндзорских (любезно прихватив с собой и нас с Ирвингом). Ее обласкала леди Марго Фонтейн. Один из «Роллинг Стоунз» почесал ей брюшко (Жозефина сочла, что у него неплохие пальцы). Так что, конечно же, она заслуживает продолжения, и я когда-нибудь напишу его.

Но главная цель этого эпилога – довести до вашего сведения, что скоро Жозефине исполнится шестнадцать лет. И я счастлива сообщить, что она жива и по-прежнему процветает в окрестностях Центрального парка, в Южном районе Нью-Йорка.

Оглавление

Глава 1. ЗНАКОМСТВО

Глава 2. КАК Я ПОПАЛАСЬ НА КРЮЧОК

Глава 3. ПОИСКИ

Глава 4. ПУДЕЛЬ И Я

Глава 5. СВЯТАЯ ТРОИЦА

Глава 6. ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

Глава 7. САНАТОРИЙ НА ДОМУ

Глава 8. РАЗГРОМ

Глава 9. ГУРМАН

Глава 10. ВОЙНА С «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»

Глава 11. ДЕНЬ ПС

Глава 12. ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ

Глава 13. СЧИТАЕМ КАЛОРИИ

Глава 14. СЕМЕЙНЫЙ КРУГ

Глава 15. НЕЛЕГКО БЫТЬ ЖГУЧЕЙ БРЮНЕТКОЙ

Глава 16. УЛЫБНИТЕСЬ! КАМЕРА!

Глава 17. НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Глава 18. БАБУЛЯ

Глава 19. СЕКС

Глава 20. КУЗЕН ТОНИ

Глава 21. ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ДРУЖБА!

Глава 22. ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ДРУЖБА?

Глава 23. ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ В СОРОК ЛЕТ?

Глава 24. ВОЛШЕБНАЯ УЛЫБКА

Глава 25. ТО, ЧТО СПЕРЕДИ, НЕ СЧИТАЕТСЯ

Глава 26. КРУГ СУЖАЕТСЯ

Глава 27. БОГАТАЯ НАСЛЕДНИЦА

Глава 28. ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ ЖОЗИ

Глава 29. ТРАГЕДИЯ

Глава 30. ДЕНЬ, КОГДА ОСТАНОВИЛАСЬ ЗЕМЛЯ

Глава 31. КОНЦЛАГЕРЬ

ПОСТСКРИПТУМ

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте