«Неоконченная Акварель»

Юрий Николаевич Абдашев Неоконченная Акварель

Я ехал грузовой машиной к берегу Черного моря. Прошедший год был нелегок, и я с нетерпением предвкушал хороший отдых. Настроение было великолепным. Его не могли омрачить ни бесконечные головокружительные повороты, ни выбоины в разбитом грейдере, ни частые поломки машины.

Местом своего отдыха я избрал едва ли не самый глухой уголок Кавказского побережья, подальше от шума и суеты. Это был еле приметный, выдающийся в море мыс с маленьким селением, которое можно отыскать далеко не на всякой карте.

Надежды не обманули меня. Селение лежало передо мной, как прекрасный неведомый островок, затерянный в беспредельности океана и открытый мною только что с борта старого грузовика.

Три цвета полновластно царили на этой земле — зеленый цвет веселых лесистых гор, белый цвет мергелевых скал и, наконец, голубой цвет неба и моря, границу между которыми сейчас, в жаркий июльский полдень, определить было невозможно.

Земля изнемогала в знойном томлении. Все дремало, убаюканное однообразным пением цикад, ленивым плеском теплой волны. Мысли настраивались на романтический лад.

Я снял небольшую комнату, еще хранившую запах свежей известки. Единственное окно с выбитыми стеклами выходило на виноградник, раскинувшийся по склону пологой горы.

Жажда новых открытий настойчиво влекла меня вперед. Даже не отдохнув с дороги, я устремился к морю. Оно было совсем рядом, внизу, подо мной. Стоило только сбежать с горы, как светлые волны улеглись у моих ног, зашипев на песке и зашуршав полированной галькой. Я сидел на раскаленных солнцем камнях, подставляя лицо освежающему бризу, и вдыхая полной грудью влажный воздух, настоянный на водорослях.

Тут же, не сходя с места, я сделал еще одно открытие. Оказалось, что я не был единственным искателем уединенных мест. На берегу под самодельным тентом сидела небольшая группа отдыхающих. Теперь, когда полуденный зной начал сменяться относительной прохладой, курортники стали выползать на берег с помятыми лицами и припухшими от долгого сна глазами.

Первым, на кого я обратил внимание, было странное мохнатое существо, вылезавшее на четвереньках из моря. Густая шерсть покрывала его широкую грудь, спину и плечи. Когда существо приблизилось ко мне, я с удовольствием отметил, что у него довольно симпатичное лицо со слегка приплюснутым носом и живыми черными глазами. Человек был шоколадного цвета.

— Салам! — приветствовал он меня низким рокочущим басом. — Аборигены приветствуют новичков, — и он тяжело осел на жалобно заскрипевшую гальку,

— Давайте знакомиться. Артур, — представился он. Через четверть часа мы уже дружески беседовали с этим человеком, который оказался химиком, доцентом одного из крупнейших московских институтов. По мере того, как на пляже появлялись все новые и новые люди, Артур заочно знакомил меня с ними, наделяя их краткими характеристиками.

В это время на берегу показалась величественная дама с огненно-рыжими волосами. Одной рукой она вела на поводке карликового пинчера, а в другой несла красный китайский зонт с таким достоинством, словно это был, по крайней мере, королевский скипетр.

— Это не примадонна столичной оперы, — поспешил внести ясность Артур. — Она чья-то жена. Тоже в конце концов неплохая профессия. А с ней Глеб, ее поклонник и земляк, — продолжал он тоном опытного экскурсовода, кивая в сторону длинноногого молодого человека, похожего на голенастого петушка. Мокрые волосы его торчали хохолком наподобие птичьего гребня.

— Одно время он выдавал себя за инженера с Сельмаша. На самом деле — квартирный маклер с юридическим образованием. Это почти все одна компания. — Насмешливое выражение на его лице сменилось откровенной грустью.

— В прошлом году, на всем здесь еще лежал отпечаток этакой первозданной чистоты, — говорил он, окидывая взглядом неширокую долину. — А сейчас все заплевано, загажено. Везде, где посидят эти люди, остаются горы окурков и огрызков яблок. И мухи…

Я заметил, что для такой компании больше подошел бы какой-нибудь шумный курорт.

— Вы рассуждаете наивно. Здесь они укрыты высокими горами. Видимо, у них есть основания избегать слишком людных мест. К тому же тут неплохая рабочая столовая, где вкусно кормят и не бывает очередей. А для курорта это решающий фактор. Ясно одно — не преклонение перед красотой природы привело их сюда…

Мы купались и потом курили, лежа на горячей гальке. Дело уже шло к вечеру, когда я почувствовал вокруг себя непонятное оживление. Артур оглянулся и кивнул на гору, по которой от небольшого домика вилась едва приметная тропинка. По ней к морю спускалась худенькая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. Она была в одном купальнике, и последние лучи солнца золотили кожу на ее плечах.

— Морская царевна…

— Кто? — переспросил я.

— Морская царевна. Так ее называют на пляже. Художница из Ленинграда. Примечательна тем, что купается, как русалка, в одеянии Евы. Ухаживания отвергает. Рыжая дама заявила, что она не может быть хорошей художницей. По-моему, существо безобидное. Социальной опасности не представляет.

— А разве она не может отойти куда-нибудь подальше? — спросил я.

— Нет. Это исключено. Там водоросли и острые камни. И потом ее никто не видит. Она раздевается в воде.

Девушка спустилась на пляж и прошла мимо нас, опустив голову и не поднимая от земли глаз. Лицо у нее не было красивым. Острый носик обгорел, и кожа на нем слегка шелушилась.

— Явилась! — прошептала рыжая дама, притягивая к себе карликового пинчера, словно несчастный пес мог подсмотреть что-то непристойное.

Отойдя от всех на почтительное расстояние, девушка окинула взглядом далекий горизонт и, разбежавшись, бросилась в море. Окунувшись пару раз, она повернулась спиной к пляжу и стала что-то делать в воде. На поверхности виднелась только ее голова.

— Снимает! Снимает купальник, — послышался сзади нас чей-то возбужденный голос.

— Нет уж, — возразила обладательница китайского зонта и собаки, — сейчас она прячет его под камень. Я как-нибудь знаю, нагляделась.

В это время девушка нырнула, и голова ее исчезла под водой. Прошло около минуты, прежде чем мы снова увидели далеко от берега ее коротко остриженные волосы. Теперь они прямыми мокрыми прядями облепляли ее лицо.

Девушка плыла на боку, легко разрезая плечом волны. Потом она снова скрылась из глаз. Только на секунду мелькнули ее загорелые ноги.

Она кувыркалась в воде, подолгу неподвижно лежала на спине и потом снова, взметнув брызги, исчезала из виду. Нет, это не было похоже на обычное купание, когда человек прячется в море от дневной жары или совершает длительные заплывы ради того, чтобы скинуть лишний жирок.

Морская царевна сливалась с водой. Плавание приносило ей не просто удовольствие. Это был культ, поклонение морю.

Она резвилась,как молодой дельфин, пока солнце не коснулось водной поверхности. И, казалось, море зашипело от этого прикосновения, и пар окутал заплясавший на волнах огненный шар.

Царевна подплыла к берегу и, не выходя из воды, натянула купальник. Обратно она шла так же, не поднимая головы, не слыша шепота и насмешливых слов, которые раздавались за ее спиной. Мы видели ее стройные ноги и узкие бедра. Мокрый купальник плотно облегал маленькие, как у тринадцатилетней девочки, груди.

Так прошел здесь мой первый день. И потянулись другие дни, похожие друг на друга, как круглые камешки на пляже.

Заранее приговорив себя к безделью, я решил не брать с собой книг. Читать было нечего. Оставались разговоры с Артуром и самозабвенная игра в подкидного. Впрочем, этим занимались все.

Праздность, которая поначалу радовала меня, постепенно становилась угнетающей. Все без исключения переживали смертельную скуку. Люди искали развлечений, но не могли ничего придумать.

Каждое утро с крыльца своего дома я видел Морскую царевну. Она сидела над обрывом на маленьком раскладном стульчике. На коленях у нее стоял раскрытый этюдник. Что и как рисовала она, никто не знал. Но это, безусловно, был единственный человек из числа приезжих, занятый каким-то делом.

За это время мы ни разу не видели, чтобы девушка с кем-нибудь разговаривала. Утром она рисовала, днем, в жаркое время, отсиживалась дома или уходила в лес и только вечером появлялась на берегу, словно нарочно, чтобы дать пищу для разговоров, как-то развлечь погибающих от безделья людей.

Я же купался, загорал, рассматривал в бинокль пустынное море, слушал анекдоты, которые так мастерски рассказывал Артур, и между прочим присматривался к людям.

Кроме компании Глеба и рыжей дамы, было еще несколько семейных людей. Они держались в сторонке и почти никак себя не проявляли.

Однажды мы с моим новым приятелем лежали на берегу. Артур спал, накрыв голову полотенцем. Я же, приподнявшись на локтях и щурясь от яркого солнца, наблюдал от нечего делать за шумной компанией. Там, как всегда, насмерть резались в карты. Обычно они играли на интерес.

— Бессмысленная трата времени, — громко воскликнул длинноногий Глеб. — Я предлагаю устроить рыцарский турнир, джентльмены!

— Говорите яснее, — отозвалась рыжая дама. В обществе она называла его подчеркнуто на «вы».

— Все очень кругло. Каждый играет за себя. Проигравший должен объясниться в любви Морской царевне. И не просто, а сегодня же вечером в море, на виду у всего пляжа.

— Но ведь она, простите, голая… — сказала рыжая дама.

— Вы могли бы этого и не знать. Допускаете?

Кто-то восторженно захлопал в ладоши. Восхищение мгновенно передалось и остальным. Даже Артур приподнял голову и удивленно уставился на меня.

— Наконец-то придумали культурное мероприятие, — послышался голос одного из почтенных отцов семейства, и трудно было понять, что звучит в нем, сочувствие или осуждение.

Возле игроков стоял невообразимый шум. Несомненно, этот день обещал быть самым содержательным. Азарт и неподдельное волнение охватили всю компанию. На игроков делали ставки, как на чистопородных скаковых лошадей.

— Пошли отсюда, — сказал я Артуру.

Мы собрали в охапку вещи и перебрались подальше, в тень от прибрежной скалы. Но и здесь мы не смогли укрыться от развернувшихся событий.

По всему было видно, что проиграл белобрысый веснушчатый парень с выцветшими ресницами и плоским, как тарелка, лицом, которое никак не подходило к его безукоризненной фигуре спортсмена. Под красноватой от загара кожей лениво перекатывались упругие мускулы. Он приложил руку к груди и театрально раскланялся. Я был уверен, что поражение не огорчило его.

— Как он поведет себя дальше? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Артур. — Я приехал сюда отдыхать. Только отдыхать….

Настал вечер. Было совершенно очевидно, что в обществе Глеба нет ни одного человека, который бы не посматривал на узкую тропинку. По ней должна была спуститься к морю героиня этого знаменательного дня. Их нетерпение уже достигло предела, когда на горе появилась знакомая тоненькая фигурка. Десятки глаз следили за тем, как Морская царевна входила в воду. Теперь все догадывались, что она раздевается.

Но вот она легко оттолкнулась ногами от дна и заскользила в воде. Белобрысый парень не спеша поднялся и вразвалку направился в ее сторону. Наступила напряженная тишина.

Парень подошел к тому месту, где недавно раздевалась девушка, и остановился. Он ждал, пока она отплывет подальше. В его позе чувствовалась небрежность, уверенность в своем несомненном превосходстве. Было ясно, что он отличный пловец.

Но вот парень бросился в море. Размеренными движениями он вспарывал прозрачную гладь, зарываясь в воду с головой. Издали его тело казалось корпусом длинной торпеды.

Время от времени он поднимал голову, прикидывая расстояние.

Первые признаки беспокойства девушка стала проявлять, когда между ними было уже не больше двадцати метров. Я видел, как ее плечи поднялись над водой, и лицо повернулось в сторону незнакомца. Потом она легла на бок и не торопясь поплыла вдоль берега.

Наблюдавшие понимали, что теперь от пловца потребуется все мастерство, чтобы не дать ей уйти. И он погнался за ней изо всех сил.

Увидев, что путь к отступлению отрезан, Царевна повернула в сторону открытого моря, и я заметил легкий бурун, вскипевший у ее ног. Она продолжала плыть, изредка бросая на противника оценивающие взгляды. В ее движениях я не мог уловить признаков нервозности, хотя она, несомненно, понимала, что ее преследуют.

Так продолжалось около десяти минут. Остальным же они показались часами. На фоне золотистого от закатного солнца моря отчетливо выделялись головы пловцов.

Я отметил про себя, что движения парня стали слишком резкими. Мне показалось, что он выдыхается. Но неожиданно расстояние между ним и девушкой стало заметно сокращаться. Это придало ему сил, и он еще быстрее заработал руками.

Зрители на пляже повскакивали со своих мест, напряженно вглядываясь вдаль. Когда я снова поднял голову, то увидел, что девушка неподвижно отдыхает на воде, не обращая на преследователя никакого внимания. Парень неожиданно сбавил темп и, перейдя на подобие брасса, стал медленно и, как мне показалось, нерешительно к ней приближаться. Она не сдвинулась с места.

— Поганка! — процедила за моей спиной приятельница Глеба и без разрешения потянулась к биноклю, который лежал у меня на коленях. Мы даже не заметили, как она подошла. Я подставил локоть и слегка отстранился. Но она не обратила на это внимания. Мысли ее были заняты другим.

Парень крикнул что-то, задыхаясь, и неясный возглас его, скользнув, как «блин», по зеркальной поверхности моря, достиг нашего слуха.

Девушка ничего не ответила. Тогда он уверенно двинулся прямо к ней. Их разделяло не больше четырех метров, когда голова ее неожиданно скрылась под водой.

Угадывая направление, в котором нырнула Царевна, парень быстро поплыл ей наперерез. Потом остановился. Море было пустынным. Шли секунды, но ничто не нарушало спокойствия бесконечной водной равнины. Мне стало не по себе.

Артур поднялся и порывисто шагнул к берегу. Лицо его было напряженным, прищуренный взгляд — устремлен в море.

Но в этот самый момент мы увидели, как метрах в пятнадцати между парнем и берегом всплеснулась вода, и на поверхности показалась рука девушки. Теперь она быстро плыла к пляжу. Все старания белобрысого преследователя не привели ни к чему. Царевна ускользала от него, как рыба, и парень понял, что дальше гнаться за ней бесполезно. Это было видно по тому, как он рванулся вперед, но тут же остановился, лег на спину и стал отдыхать.

Все зашумели разом. Неожиданное поражение хорошо натренированного пловца по-своему задело всех.

Мы с Артуром вздохнули с облегчением. Но в своей компании парня встретили смешками и ироническими замечаниями. А рыжая дама, похлопывая себя по бедрам, похожим на копченые окорока, бросила холодно и презрительно:

— Тоже мне… Бездарь!

Вскоре я заметил, что при одном появлении Морской царевны вся компания Глеба, как болезнью, заражалась лютой ненавистью, словно какой-то таинственный микроб разносил ее от одного к другому. Тогда эта болезнь не показалась мне опасной, и я не обратил на нее внимания…

Прошло еще три дня. Ничто не изменилось в жизни маленького селения. Так же каждое утро Артур встречал меня веселым анекдотом, так же спешили на виноградник колхозники и уходил к ставникам просмоленный рыбачий баркас. На корме его глыбой возвышался могучий бородатый старик Демидыч. Рыбаки почтительно величали его бригадиром. Старик молча презирал нас. Он был груб, упрям и ни за какие деньги не хотел продавать нам рыбу.

Все это время дул сильный норд-ост. На четвертый день он утих, но мы не купались. Ветер угнал в море теплую воду. Тот, кто пытался хотя бы окунуться, через минуту выскакивал на берег дрожащий, покрытый гусиной кожей.

В это утро мне даже не хотелось спускаться на пляж. Накануне Артур подвернул ногу и должен был весь день отлеживаться дома.

Неожиданно над обрывом я увидел Морскую царевну. Как всегда в это время, она сидела перед открытым этюдником. Необычное любопытство овладело мною. Захотелось хоть краешком глаза взглянуть на ее работу.

И я тихо подошел к ней сзади, когда она смешивала краски. Я остановился за ее спиной, стараясь не выдать себя громким дыханием. Я уже готовился сказать какую-то банальную фразу, как вдруг увидел небольшой акварельный эскиз. Ветвь сосны на фоне безоблачного неба и дымного от утреннего тумана моря. Как будто ничего особенного. Но в этом наброске меня поразила одна деталь. Я почувствовал воздух. Казалось, под легким дуновением ветерка сейчас качнется эта колючая ветка. Объемность и глубина, которые с таким трудом даются молодым художникам, были решены на ватмане с несомненным мастерством. Я понял, что имею дело с талантливым человеком.

— Доброе утро, — тихо проговорил я.

Девушка вздрогнула и обернулась. Я увидел ее удивленно вздернутые брови и чуть испуганные серые глаза, смотревшие на меня испытующе и строго. Они были большие, ясные и немного холодные, как дымчатый хрусталь, как туманная предрассветная даль.

— Доброе утро, — ответила она серьезно и снова занялась своей работой.

Я даже забыл, что у нее самое заурядное лицо. Сейчас оно казалось мне прекрасным. Все заслоняли удивительные глаза.

— Рисуете? — неуверенно спросил я.

— Как видите, — ответила она небрежно. — Но это все не серьезно.

— Если вы называете это забавой, то что же тогда настоящее? — искренне удивился я.

— Настоящее? — переспросила она и усмехнулась. — Настоящее, по-моему, бывает тогда, когда удается показать мир вещей, который окружает нас, но который мы не всегда видим. Ради этого я приезжаю сюда второй год.

Она взмахнула рукой, отгоняя докучливых ос, кружившихся над красками.

— Я не совсем понимаю вас, — сказал я, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду. Мне просто не хотелось прекращать начатый разговор. И я уселся на камне рядом с ней.

— Вы знаете, — постепенно оживляясь, заговорила девушка. Видимо, она была рада побеседовать о любимом деле. — Я была здесь еще девчонкой с отцом. За год до начала войны. Однажды после ночного дождя мы вышли вдвоем на террасу. Небо уже очистилось от туч, но первые лучи солнца еще не показались из-за той меловой скалы, — и она кивнула на восток. — Солнце было где-то за ней. Его не было видно, но оно угадывалось по прозрачному золотому свечению, которым была окружена скала. Казалось, она сама излучала его…

Девушка отложила кисть и внимательно посмотрела на меня, будто желая убедиться, насколько хорошо я сумею ее понять. Потом продолжала.

— Но не это было главное. Все заключалось в море. Оно горело. Понимаете? Горело синим спиртовым огнем, Такого зрелища, такой красоты ни я, ни мой отец никогда не видели. Он сказал тогда: «Если бы это можно было написать акварелью! Масло слишком грубый материал…» Через четверть часа удивительное видение исчезло, и море стало совсем обычным. Прошло столько лет, а я не могу забыть этого. Девушка вздохнула.

— Отец погиб во время блокады. Мы жили в Ленинграде. А я научилась писать. Вот так, понемногу. Второй раз приезжаю сюда, но мне так больше и не удалось увидеть ничего подобного.

— Вы хотели бы написать картину?

— Да. Но для этого все должно повториться снова. Теперь успех зависит от случайности. От освещения, от положения облаков, от прозрачности воздуха. Мне достаточно десяти минут, больше не нужно. Я знаю: все прекрасное зыбко и недолговечно. Разве что море… Но я верю, что дождусь. Для меня это очень важно.

— Я чувствую, что море — ваша стихия.

— Может быть…

Она как-то искоса, недоверчиво посмотрела на меня и снова занялась своим делом. На мои вопросы она отвечала теперь односложно и неохотно.

Я простился и ушел. По дороге домой я размышлял об этой странной девушке, которая, как путник в пустыне, гонится за призрачным миражем, за туманной мечтой далекого детства. А детские мечты никогда не сбываются. Это я знал твердо.

Вечером того же дня я сидел за старой газетой, случайно обнаруженной на дне моего чемодана. На дворе стало смеркаться. В небе толпились тяжелые литые тучи. Неожиданно в комнату постучали.

— Да! — крикнул я и увидел в дверях грузную фигуру Артура, опиравшегося на палку. До этого он ни разу не бывал у меня. Но сейчас я удивился не его неожиданному приходу, а тому растерянному виду, с каким он переступил порог.

— Что-нибудь случилось? — Я быстро поднялся к нему навстречу.

— Да нет, ничего особенного, — ответил он, стараясь не выдать своего волнения. — Я просто пришел сказать, что, пожалуй, пора прекратить это хамство с художницей.

Он впервые называл ее так.

— В чем дело? Говори толком.

— Дело в том, что девчонка уже больше часа сидит в воде. Эти обормоты перепрятали ее купальник, и его, наверное, унесло в море.

— Но ведь сегодня не высидишь в воде и десяти минут. Никто не купается.

— Разве это важно? Она купается каждый день. Просто мне кажется, что за такие вещи надо бить морду. — Он раздраженно дернул головой и добавил: — Из-за этой проклятой ноги не могу спуститься на берег.

Дальше я не слушал. Не разбирая дороги, бросился к морю. Артур и не пытался гнаться за мной.

У спуска с горы я остановился. Невдалеке от того места, где обычно раздевалась Царевна, я увидел почти всю компанию Глеба. Они делали вид, что происходящее не имеет к ним никакого отношения. И только два случайно оказавшихся поблизости старичка из «нейтрального лагеря», засучив штаны, старательно шарили под камнями. Я понял, что они ищут купальник. Один из них был маленьким и тщедушным. Острая бородка его торчала клином, и на кончике тонкого носа каким-то чудом держались очки в золоченой оправе. Другой был толст и неуклюж. Разбухшие синие вены вздулись на икрах.

В тот момент, когда я остановился, Царевна, видимо, отчаявшись, снова уплывала в море. Девушке по-просту надо было двигаться. Мне показалось, что она еле шевелит руками.

Я не понимал, как это могло случиться. Почему мы с Артуром молчали все время?

Я побежал вниз по тропинке, и мелкие камешки, опережая меня, с шумом посыпались из-под ног. Одновременно со мной с другой стороны тяжелой походкой приближался старик Демидыч. Через его плечо была переброшена сырая брезентовая роба.

Увидев старика, кое-кто из присутствующих поднялся. Они, видимо, понимали, что дело может принять скверный оборот, и теперь решили незаметно улизнуть.

Рыбак посмотрел на них из-под вылинявших бровей, и я заметил, как у него стала краснеть коричневая от загара шея. Потом, не глядя ни на кого, он вошел в воду по самый пояс. В это время девушка была опять совсем близко от берега. Старик снял с плеча робу.

— На, дочка, надевай, — сказал он простуженным басом и неловко отвернулся.

Через минуту я увидел Морскую царевну на берегу. Огромная задубевшая куртка доставала ей чуть ли не до колен. Девушка старалась натянуть ее пониже на голые ноги. В этой несуразной одежде она выглядела совсем ребенком. Лицо ее было бледным, а губы посинели от холода. Худенькие плечи вздрагивали. Она прошла мимо нас, ссутулившись, напряженно глядя в одну точку. Потом неожиданно остановилась, как бы вспомнив что-то, и медленно повернулась. Я ожидал увидеть слезы. Но огромные серые глаза ее были сухими. Она смерила нас холодным и даже, как мне показалось, высокомерным взглядом. Не то судорога, не то презрительная усмешка тронула ее губы.

Потом я видел, как она уходила. На узкой полоске сырого песка, намытого прибоем, оставались ее следы. Она шла, а волны покорно отступали перед ней, бесшумно скатываясь в море, но тут же снова набегали на берег и легким прикосновением смывали ее следы.

Меня охватил внезапный порыв ярости к этим людям, что сидели рядом, и в то же время я чувствовал презрение к самому себе. Мне хотелось броситься на них с кулаками, но я почему-то продолжал стоять на месте.

Один из старичков, тот, что был с бородкой и в очках, видимо, принимая нас всех за одну компанию, подошел ко мне и срывающимся голосом проговорил:

— А вы, молодой человек, подлец!

Сказал, будто наотмаш по лицу ударил. Я даже почувствовал, как огнем обожгло мою щеку.

Он был на голову ниже меня и смешно выпячивал хилую грудь с острыми ребрами, выпирающими из-под дряблой в пупырышках кожи. Но он никого не боялся. Я был уверен, что в эту минуту он казался себе молодым, сильным и прекрасным, как олимпийский бог.

В эту ночь я спал плохо. Над горами глухо перекатывался гром. Я лежал на горячей постели, прислушиваясь к шуму дождя и вздрагивая при каждой вспышке молнии.

Едва рассвело — я был на ногах. Первым желанием моим было встретиться с девушкой, сказать ей какие-то хорошие слова, убедить, что она здесь не одинока. Я не знал, как поведу разговор, но потребность в этой встрече была велика. Я не задумывался над тем, что сейчас рано, и в маленьком домике над морем еще, наверное, спят.

Я вышел на улицу. Дождь недавно перестал, а тучи, как крылатые корабли, уже отплывали в дальние странствия. С листьев колючих гледичий падали редкие крупные капли. Небо светлело с каждой минутой. Ртутью блестело море.

У калитки дома, где жила Царевна, я столкнулся с Артуром. Его я ожидал встретить здесь меньше всего. Он все еще прихрамывал. В руках у него была дырявая плетеная сумка.

— Вот хожу, ищу груши, — как бы оправдываясь, сказал мой приятель.

Хозяйка вышла к нам, гремя подойником.

— Ваша квартирантка еще спит? — спросил я.

— Какой там! Час назад колхозная машина за хлибом шла, так вона з нею и уихала.

— Как уехала? Совсем?

— Ясно дило, — ответила женщина и со вздохом добавила: — Быстро собралась, даже картыну свою бросила.

Я был растерян. Странно, ведь еще вчера в это время судьба незнакомой девушки была для меня почти безразличной, а сейчас… сейчас я чувствовал себя так, словно навсегда потерял близкого друга.

— А где она? — тихо проговорил я.

— Картына, что ли? Да там, у хате.

Мы спросили разрешения и вошли в маленькую комнатку. Все здесь носило отпечаток поспешных сборов: обрывки газет, пустые кульки, привядшие помидоры на плите, застеленной белой бумагой.

Артур показал мне глазами на большой лист ватмана, валявшийся в углу. Я взял его и поднес к свету. На нем карандашом были набросаны горы, старые кряжистые сосны с облупившейся корой, меловая скала и море. Не было основного — красок.

— Можно мне забрать это с собой? — спросил я. Хозяйка заколебалась. Потом, усмехнувшись, посмотрела на Артура и ответила:

— Берить, бог з вамы.

О грушах мой друг так и не спросил. Мы вышли за калитку. И тут Артур остановился, точно прикованный к месту. Я оглянулся и обомлел.

Меловую скалу окружал сверкающий нимб. Она ка залась почти черной на фоне этого ослепительного сияния. Трепетные лучи перебегали в прозрачном тумане, будто золотые спицы огромного вертящегося колеса.

Артур открыл рот, чтобы сказать что-то, но в этот момент зеркальная поверхность моря вспыхнула голубым люминесцентным светом. Казалось, он шел откуда-то из неведомых подводных глубин. Холодное пламя вздымалось над морем. Дрожа и искрясь, оно поднималось все выше и выше к утреннему небу и там, под розовеющими облаками, исчезало, растворялось в бесконечных воздушных течениях.

Мы смотрели, не отрываясь, минуту, две, три, долго, пока волшебная игра света и красок не померкла совсем.