«Первое задание»

Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ

Рассказ

Знаете ли вы, что такое граница? Мне она представлялась так: полосатые столбы, настороженная тишина, суровые лица пограничников, вооруженные до зубов шпионы, ночные тревоги, выстрелы... Словом, жизнь, полная романтики и подвигов. Так я представлял границу по книгам и кинофильмам; так рисовалась она мне в пограничном училище, куда я поступил после десятилетки - вопреки настояниям матери выучиться на зубного врача.

И вот на последнем курсе училища нас направили на стажировку, или, выражаясь "гражданским" языком, проходить производственную практику. Меня командировали в одно из подразделений, расположенных в Карпатах. О, как я обрадовался этой поездке, каким героем чувствовал себя среди районных заготовителей и участковых агрономов, едущих со мной в одном вагоне! С верхней полки я посматривал на них по меньшей мере снисходительно. Правда, были и сомнения, не скрою. Одно дело - училище, теория, а другое граница, практика. Как встретят меня, какое дело поручат, справлюсь ли? Последний вопрос я отвергал решительно. Конечно, справлюсь, надо справиться! Но не это было главным, в конце концов. Главное - я еду на границу!

В комендатуре меня встретили довольно хладнокровно. Сказали, чтобы отдохнул с дороги, осмотрелся, потом, дескать, вызовут. Но прошел день, второй, а меня никто не вызывал, только политрук поинтересовался, сходил ли я в баню и хорошо ли меня кормят. Люди были очень заняты, во двор штаба то и дело въезжали всадники, а комнате дежурного беспрерывно звонил телефон. Где-то шла напряженная жизнь, скрытая от моих глаз, а я как неприкаянный слонялся по военному плацу, по гулким коридорам, часами просиживал в библиотеке, перелистывая подшивку многотиражки "Пограничник на Карпатах". Лучше бы я не перелистывал ее! Страницы газеты пестрели интригующими заголовками: "Один против пятерых", "Двадцать километров по следу", "Уловка врага не удалась..." Представляете мое состояние!

В общем на третий день я набрался храбрости и сам пошел к майору, коменданту участка.

- Сидай, - кивнул он, продолжая допрашивать какого-то седоусого дядьку.

Дядька сидел на краешке стула, мял в руках войлочную шляпу и давал показания, а майор курил и рисовал на "Казбеке" замысловатых чертиков.

- Значит, сегодня ночью? На Малой поляне? - поднял он глаза, когда дядька умолк, покосившись в мою сторону.

- Так, так, правда! Я как узнал, так зараз к вам.

- Добре. Мы это дело учтем, Петр Михайлович, - сказал майор и зачеркнул чертиков.

"Ого, да это не допрос", - подумал я. Как мне удалось понять, сегодня ночью в районе Малой поляны готовилось нарушение границы. Об этом и сообщил Петр Михайлович, по всей видимости, лесной обходчик или пасечник. Каким образом ему стало известно об этом, знал только майор.

Ясно было одно - назревали интересные события. Петр Михайлович поднялся, чинно попрощался с нами за руку, надел шляпу и удалился. А майор шагнул к висящей на стене секретной карте и отдернул на ней сатиновую занавеску. Минут пять он рассматривал условные значки и кружочки, что-то соображая, потом круто повернулся на каблуках и произнес:

- Вот так...

Он думал о чем-то своем и смотрел на меня рассеянно. А мне уже мерещились нарушители границы, ночные поиски, внезапные выстрелы...

- Вот так и решим, - повторил он и задернул занавеску.

Тут я попросил ввести меня в курс дела.

- Ничего особенного. Братья Лымари решили немного подработать.

Я ничего не понял. Какие Лымари? Как подработать? Майор не стал утруждать себя разъяснениями. То ли дело было очень срочное, то ли он не считал нужным вдаваться в подробности перед стажером. Поднял телефонную трубку и вызвал к себе капитана Жунусова.

Жунусов явился немедленно, будто давным-давно стоял у дверей, ожидая вызова.

- Привет, Степан Иванович! - шумно поздоровался он с комендантом, энергично пожал мне руку и, не ожидая приглашения, уселся в кресло.

Это был круглолицый, полный мужчина ниже среднего роста. Лицо его с толстыми, как у негра, губами сияло добрейшей улыбкой; в раскосых глазах плясали веселые искорки.

- Слушай, Ильяс, - сказал комендант, - а эти Лымари опять бузу затеяли.

- Да ну-у? - изумленно протянул Ильяс, ерзнув в кресле.

- Только что был у меня Перепелица Петр Михайлович. Божится, что опять хотят переправить через границу двух субчиков. На сей раз - крупных рецидивистов, бежавших из-под стражи.

- Вот шайтаны! - шлепнул себя по толстым коленям Ильяс.

Я удивленно поднял брови. Уж больно несерьезно начали разговор командиры: "бузу затеяли", "шайтаны..." И потом вид у этого капитана никакой подтянутости...

Майор снова отдернул на карте занавеску и поманил к себе Жунусова. Оба принялись колдовать над кружочками и значками. И хотя они обменивались между собой короткими фразами, как люди хорошо знающие суть дела и понимающие друг друга с полуслова, передо мной постепенно открывалась довольно ясная картина минувших и предстоящих событий.

Нет, то были не вооруженные до зубов шпионы.

С недавних пор на границе орудовала группа обыкновенных переправщиков. Подозревали, что возглавлял ее житель лесного пограничного села Олекса Лымарь, хорошо знающий окрестные леса и горы. Помогали ему два двоюродных брата, тоже Лымари, Иван и Микола, люди без определенных занятий. Один из них был соседом Олексы, другой жил в дальнем селе. Эти двое частенько пропадали из дому, потом появлялись и снова уезжали. Ходили слухи, что за большие деньги они переправляли нарушителей границы главным образом уголовников, бегущих от советского правосудия.

Но это были слухи и предположения. Достаточно явных улик против Лымарей не имелось. А действовать надо было наверняка, чтобы одним махом покончить со всей этой братией. И вот пришел буфетчик колхозной чайной Перепелица (да, это был буфетчик) и принес ценные данные. Сегодня ночью, на Малой поляне... И возглавить операцию должен был капитан Жунусов.

Тут я чуть было не вылез со своим замечанием, но вовремя сдержался. Ну какой из этого Ильяса начальник поисковой группы? Сидеть бы ему в штабе над своими бумагами, по телефону разговаривать...

А Жунусов как ни в чем не бывало понимающе кивал головой, улыбался и даже оглушительно расхохотался от какой-то собственной шутки. "Хорохорится", - злорадно подумал я.

- Действуй, Ильяс! - сказал майор на прощание. - Выезжай на заставу, бери людей и действуй.

- Хорошо! - Жунусов щелкнул каблуками. Шпоры прозвенели так, будто в кабинете чокнулись серебряными рюмками.

Майор посмотрел на меня, и словно бы его осенило:

- Вот вам и первая практика! Если капитан не против, я не возражаю. Можете отправиться вместе с ним на Малую поляну. Ты как, Иьяс? - перевел он взгляд на капитана.

- Пожалуйста! - с готовностью воскликнул тот. - У нас в Казахстане говорят: "Угостили тебя уткой - приготовь в ответ гуся", - и весело расхохотался, довольный своей шуткой, туманного смысла которой я так и не понял.

Выбора не оставалось. Волей-неволей пришлось выразить благодарность за оказанную мне честь.

Быстрыми шагами Жунусов прошел к дверям своего кабинета, пропустил меня вперед и, когда мы вошли, принялся стягивать с себя хромовые сапоги со шпорами. Я удивленно наблюдал за ним. В одних носках он прошел к шкафу, вынул резиновые сапоги, обул их, а хромовые спрятал в шкаф. При этом взглянул на мою обувь и укоризненно покачал головой. Потом надел брезентовый плащ, фуражку и приложил к уху ручные часы. В плаще и резиновых сапогах он мало походил на военного.

В "газике" Жунусов сел рядом со мной, оставив переднее место пустым. Брезентовый кузов надежно скрывал его от посторонних глаз. А глаз этих, особенно мальчишеских, было предостаточно, пока мы проезжали единственной длинной улицей гуцульского селения.

Всю дорогу капитан о чем-то думал, и я не мешал ему своими расспросами. Да и о чем расспрашивать? О Малой поляне, которая находится далеко от границы? Об этих Лымарях, которые хотят подработать, и только? О двух "субчиках", по которым плачет милиция? Нет, не таким я представлял себе первое задание.

Разбрызгивая весеннюю грязь, "газик" мчался по проселочной дороге. Иногда выезжали на сухое место, и тогда о железное днище машины хлестко барабанили мелкие камешки. Буковые, еще не покрытые листвой леса на склонах гор стояли черные, промокшие от апрельских дождей. По низкому небу неслись косматые облака.

"И чего его занесло сюда из Казахстана? Да еще на границу!" - подумал я о Жунусове.

На заставе нас уже ждали.

- Люди построены, - доложил Зорин, начальник заставы, молодой лейтенант.

- Сколько? - спросил Жунусов.

- Десять человек.

- Да ты что, Зорин? - с насмешливой укоризной уставился на него Жунусов. - Зачем так много? Для шума?

Я осмотрелся по сторонам. На деревянной вышке стоял часовой, наблюдая в бинокль. У коновязи переступали ногами три лошади, мирно жевали овес. На веревке сушилось белье. По двору, хрюкая, расхаживала жирная грязная свинья с проволочным кольцом, продетым сквозь ноздри. Зачем кольцо? Чертовщина какая-то!

Все десятеро держали себя стесненно, натянуто, будто каждый из них проглотил по аршину. Жунусов быстренько отобрал двоих: длинного, как жердь, Спиридонова и застенчивого, как девушка, солдата со смешной фамилией Опрышка. Остальные вышли из строя, но никуда не расходились, а настороженно ждали, что будет дальше.

- Вот что, ребята, - сказал Жунусов, проверив у обоих оружие и снаряжение, - наш брат воюет не числом, а умением. Так?

Спиридонов понимающе кивнул, а Опрышка молча и выжидающе посмотрел на капитана.

- А теперь слушайте дальше, - продолжал он и принялся объяснять обстановку. И чем больше он говорил, пересыпая свою речь шутками и пословицами, тем все веселее становились лица солдат.

- Значит, так. Лымарь Олекса будет ждать всю шатию-братию на поляне. Второй, Микола, приведет туда этих субчиков. А третий, - Жунусов развел руками, - вот где будет третий Лымарь, Иван? Одному аллаху известно.

- Ясно! - с радостью сказал Спиридонов.

- Найдем, товарищ капитан, не беспокойтесь! - проговорил Опрышка.

- Точно, - поддержали остальные.

- Ну, хорошо, - заключил Жунусов. - В общем меньше шума, больше смекалки. Так, товарищ курсант?

Я равнодушно пожал плечами. Меня занимала мысль, почему в ноздри свиньи продето кольцо, и, улучив минуту, я спросил об этом лейтенанта.

- А это изобретение нашего старшины, - небрежно пояснил он. - Чтобы свинья носом двор не копала.

От заставы до Малой поляны семь километров. От поляны до села, откуда ожидалась "шатия-братия", еще километра четыре. Поляна находилась между заставой и селом, в густом лесу, далеко от границы. Так мне объяснил Жунусов. Солдаты и без объяснений отлично знали местность.

Можно было идти напрямик, по тропинке, протоптанной пограничными нарядами, - быстрее и удобнее. Но Жунусов сразу же за воротами заставы свернул в лес и повел нас в обход поляны. За ним шел я, потом Опрышка, шествие замыкал Спиридонов. Было свежо, темно и очень тихо. Но местами попадались лужи, и в них хлюпали сапоги. Иногда встречался снег, и он хрустел, как толченое стекло. Словом, двигались мы не так уж бесшумно.

Несколько раз Жунусов останавливался, чтобы прислушаться. Стоило же нам пойти дальше, как земля под ногами начинала похрустывать, чавкать. Вдобавок сапоги мои промокли насквозь. Они посвистывали, будто насосы, а ноги в них коченели все больше. Как я завидовал капитану, переобувшемуся в резиновые сапоги! Идет себе, не обращая внимания ни на мокрый снег, ни на лужи, ни на непролазную грязь.

Так мы описали широкую дугу вокруг поляны и оказались на ее противоположной стороне. Жунусов обернулся и шепотом приказал идти как можно бесшумнее. Шаг - и остановка, еще шаг - и снова остановка. Мы крались, ступая след в след.

И все-таки нас услышали. В то время как все четверо по-гусиному подняли ноги, со стороны поляны донесся свист: длинный, потом покороче. Так свистит ночная птица. Но то была не птица, мы это поняли сразу. Почему она свистнула только два раза и вдруг замолчала, словно ожидая ответного свиста?

Тут уже начиналось нечто интересное. У меня заколотилось сердце, дыхание как-то само собой приостановилось. Что делать? Молча идти вперед нельзя. Нужно подать ответный сигнал. Но какой? Какой сигнал установлен у переправщиков для ответа? Этого старый буфетчик не знал.

Теперь все зависело от капитана. Мы стояли и ждали. Неужели в самом начале поиски бесславно провалятся? И капитан принял единственно верное решение: развернувшись в цепочку, пойти вперед, к поляне. Если главарь переправщиков вздумает бежать, он обнаружит себя треском веток, и тут ему не уйти. Если примет нас за своих - тем лучше.

Вот и просветы между деревьями. Поляна. Она угадывается по звездному небу, по разгулявшемуся на просторе ветерку. Спиридонов остается в лесу. И понятно. Олекса Лымарь ждет троих, вот мы и подходим втроем: Жунусов, я и Опрышка. Он ждет со стороны села, вот мы и подходим со стороны села. Этот Ильяс не такой уж простак...

Шаг - и остановка, еще шаг - и снова остановка. Где же Лымарь? Черная земля. Жесткие ветки кустов. Пни. Бревна. Куча бревен. Пахнет смолой и мокрой щепой. Может быть, здесь?

- Микола, это ты? - раздается шепот из-под земли.

- Я, - отвечает Жунусов и приближается к толстенному бревну, безошибочно определив, что шепот раздался именно отсюда.

Я вижу, как что-то черное и продолговатое вылезает из дупла в бревне, выпрямляется, превращается в человека. И тут же на бревно со звоном падает топор, сваливается на землю.

- Что, не признал? - шепотом спрашивает Жунусов и наступает на топор ногой. - А ну, руки!

Человек напряженно всматривается в его лицо, потом смотрит на меня и Опрышку.

- А, товарищ капитан! - обрадованно восклицает он, будто всю ночь только и поджидал нас в своем дупле.

- Тихо! - предупреждает Жунусов. - Гусь свинье не товарищ. Руки!..

- А зачем? - следует ленивый вопрос. - Я же Олекса, Олекса Лымарь. Вот пришел дров нарубить. Бачите? - и Лымарь нахально нагибается за топором.

- Цыц! - отстраняет его Жунусов. - Дрова в дуплах на рубят.

- Так это же я от холода, - с ухмылкой упорствует Лымарь.

- А ну, руки! - ору я во все горло и подскакиваю к нему, как петух, выведенный из себя его нахальным спокойствием.

- Шайтан! - шипит на меня Жунусов. - Глупый человек, - и оттирает в сторону.

- А что с ним тут чикаться? - возбужденно говорю я, полный благородного гнева.

Не обращая на меня внимания, Жунусов и Опрышка обыскали Лымаря, связали, оттащили подальше, за кучу бревен, и с кляпом во рту бережно, как стеклянную вещь, уложили на землю.

- И чему вас учили в училище, понимаешь? - хмуро сказал Жунусов, подходя. - Орете, как ишак на базаре, понимаешь.

Видимо, в минуты сильного волнения он начинал говорить с казахским акцентом.

Опрышка деликатно отвернулся. Я сконфуженно молчал, чувствуя, как краснею от корней волос до кончиков пальцев на руках. Даже младенцу понятно, что если Микола с нарушителями услышали мой дурацкий крик, - пиши пропало.

Жунусов оттопырил пальцами оба уха и долго прислушивался, поворачивая их, как звукоуловители, в разные стороны. Нет, ничего не слышно. Или заподозрили, или еще далеко от поляны.

- Будем ждать, понимаешь, - решил Жунусов.

- Ничего... Задержим, товарищ капитан, - заискивающе проговорил я.

Он покосился в мою сторону и вздохнул. Очевидно, вид у меня был довольно пришибленный. Но нужно было действовать, и капитан решил еще раз испытать мои способности.

- Вот что, я останусь здесь, а вы отползите на опушку леса, к Спиридонову. Можете это сделать?

- Конечно! - с готовностью ответил я.

Приказав Опрышке стеречь задержанного, Жунусов залез в дупло. Ясно-понятно: теперь роли переменились, теперь лежать капитану и подманивать к себе Миколу и нарушителей.

Я отполз по-пластунски к Спиридонову и передал ему приказ: пропустить "шатию-братию" на поляну, а потом ударить по ним сзади. Солдат, видимо, не очень-то обрадовался моей ненадежной помощи. Он молча посторонился, продолжая наблюдение.

Я не обиделся. Затаившись в кустах, мы стали ждать.

Удивительное это занятие - ждать врага! Когда он появится? Откуда? Как будет действовать? Иной покорно поднимет руки, а другой всадит пулю меж глаз.

Услышали или не услышали? Придут или не придут?

Мы ждем. Проходит десять, двадцать, тридцать минут... Неужели услышали?

Вот треснул сучок. Вот упал на землю прошлогодний желудь. Где-то пискнула спросонья птичка. Где-то ухнул филин. Еще раз: "Щу-бу!.. Щу-бу!.." Подзывает самку. И снова тихо.

Да, услышали.

"Чему вас учили в училище, понимаешь... Чему вас учили..." - твержу я, и злость на себя накапливается во мне с каждой минутой.

Вот зашумел ветер, и часто закапало: "Кап, кап, кап..." Над самым ухом, капля за каплей. На сухой прошлогодний листок. Нет, не дождь. С потревоженных ветвей высоченного бука. Первая, вторая, третья... Или это только кажется? Нет, капает. Пятнадцатая, шестнадцатая, семнадцатая...

Не придут.

А майор ждет. Ждет и рисует на "Казбеке" своих чертиков. И Жунусов ждет в дупле. Вспоминает ли кто о нем сейчас? Волнуется ли? Конечно! Жена, дети... А может, спят себе, привыкшие к его вечным скитаниям. И Спиридонов ждет. И Опрышка. Нет, Опрышка скучает. "Опрышка... Опрышка.. Опрышка..." твержу я, и мне становится почему-то смешно.

"Кап, кап, кап..."

Вдруг совсем близко раздался свист: длинный, потом покороче. Пришли!

И сразу и капли, и посторонние мысли, и смешная фамилия Опрышка - все куда-то исчезло. Только свист и ощущение сухого на языке.

Но где же остальные? Шел один, должно быть, Микола. Шел осторожно, прячась за стволами деревьев, останавливаясь и пригибаясь. Шел и пересвистывался с Жунусовым. Вот поравнялся со мной, со Спиридоновым, вот раздвинул кусты, разглядывая поляну.

Можно громко и властно крикнуть: "Руки вверх!" Можно подпустить врага "на штык" и ошеломить грозным "Стой!". А можно подкрасться сзади и шепнуть в самое ухо: "Ложись!" И это слово оглушает врага как громом.

- Ложись! - неожиданно шепнул ему в спину Спиридонов.

Человек крякнул и осел на землю, будто у него подрезали поджилки. Это было даже смешно.

- Чего? - не понял он.

- Ложись, говорят! - властно повторил Спиридонов.

Человек плюхнулся прямо в грязь. А капитан Жунусов тут как тут. Наклоняется, шепчет переправщику на ухо:

- Микола, оружие есть?

- Чего?

- Я спрашиваю: оружие есть?

- Нема оружия, - и в отчаянии добавляет: - Мать вашу так!..

- Тихо, зачем выражаться? - шепчет Жунусов и, как бы между прочим, помахивает перед Миколиным лицом пистолетом. - Где твоя шатия-братия?

- Какая шатия?

- Ай, ай, ай... Как нехорошо говорить неправду! Олекса нам все сказал.

Микола молчит, потом цедит сквозь зубы:

- Ничего не знаю.

- Ай, ай, ай... За чужую голову ты пожертвовал своими ушами, насмешливо соболезнует Жунусов.

Это был верный удар.

- Там, в лесу, ждут меня, - со вздохом признается Микола.

- А ну, вставай, веди к ним.

- Чего? - испуганно спрашивает он, перестав стряхивать с себя грязь и мокрые листья,

- Не валяй дурака. Веди!

Микола минуту молчит, потом отчаянно машет рукой:

- Ладно. Чтоб ни дна им, ни покрышки...

Видимо, он дрожит за собственную шкуру, и ему наплевать на своих дружков. Теперь нужно не терять ни одной минуты.

И мы идем в лес. Жунусов шагает вслед за Миколой, держа пистолет наготове. Мы со Спиридоновым крадемся сзади, прячась за деревьями и кустами, чтобы не попасть на глаза нарушителям, не спугнуть их раньше времени. Удивительная какая-то ночь! Уж со мной ли все это происходит? Вот это стажировочка!

Жунусов шепчет:

- Позови их.

Микола молчит.

- Ну? - и тычет дулом пистолета в спину.

- Эй, давай сюда! - сипло кричит Микола. - Пошли.

Из-за деревьев выходят двое, направляются к нам. Третьего Лымаря что-то не видно. Только двое.

- Ну как? - развязно спрашивает один из них. - Порядок?

- Порядок, - выступает вперед Жунусов. - Руки вверх!

Он уже не шутит. Обстановка слишком серьезная. Спиридонов и я держим оружие наготове. Каждый из троих взят на прицел. Чуть что - пулю в башку.

А те двое стоят в оцепенении, словно их хватил столбняк.

- Руки, руки! - повелительно напоминает Жунусов.

- Продал, гад! - свирепо бубнит здоровенный верзила и нехотя поднимает руки.

- Костя, дай я его ударю! - плаксивым голосом просит второй, низенький и вертлявый.

Микола испуганно отступает, взглядом просит защиты у капитана.

- Кру-гом!

Первый поворачивается неуклюже, как медведь, второй - быстро и четко, как заводной солдатик.

- Обыщите, - приказывает мне Жунусов.

Он говорит это так, как говорят: "Прикуривайте", - не повышая тона. Ну что ж, обыскать так обыскать... И хотя мне страшно, я закидываю автомат за спину, подхожу к задержанным, деловито обшариваю у них карманы. Огнестрельного оружия нет. Есть финские ножи, пачки денег, связки ручных часов, какие-то документы. Во всем этом разберутся в комендатуре. Наше дело задержать, сделать обыск, связать руки, отконвоировать - все как положено.

Я возвращался на поляну героем.

Опрышка похаживал около лежавшего на земле Лымаря и встретил капитана рапортом:

- За время несения службы никаких происшествий не было, - и добавил, заметив беспокойство Жунусова: - Да вы, товарищ капитан, не волнуйтесь. У меня комар носа не подточит.

В это время над лесом, со стороны границы, взвилась ракета. В ее мертвенно-красном сиянии заблестели вершины деревьев.

- Спиридонов, за мной! - скомандовал Жунусов, и оба они исчезли в погустевшей сразу темноте.

Меня капитан не взял: нужно сторожить задержанных. Я послушно согласился, поймав себя на мысли, что все больше и больше подчиняюсь этому веселому добродушному человеку. Опрышка и меня успокоил:

- Третий Лымарь на секреты напоролся. Ничего, будем охранять вместе.

Время ползет удивительно медленно. Внимание, как назло, отвлекают посторонние вещи. Звезда сорвалась с небосвода, прочертив огненный след. Прошумел ветер в лесу. Где-то далеко-далеко прогремел поезд и затих. Бревна пахнут смолой, ноги в сапогах коченеют. Хорошо бы сейчас сухие портянки. А что, если костер разложить? Погреться, обсохнуть...

Задержанные лежат между бревен, каждый по отдельности, и мрачно помалкивают. Встречаются же в наши дни вот такие типы! Правда, верзила и плюгавый - те понятны. Ворюги, взломщики, им терять нечего. А что заставляет Лымарей шататься через границу? Впрочем, тоже понятно. Еще на заставе Жунусов объяснил мне, что при мадьярах и немцах они имели свою лесопилку, свою корчму в Подгорном. Советская власть им как гвоздь в сапоге. И все же...

Почему же так долго нет Жунусова и Спиридонова? Что с ними? Мы тут о костре думаем, а они... Нет, зря оставили меня сторожить! Мог бы справиться и один Опрышка. Зачем торчать здесь и глазеть на связанную смирную "шатию-братию"? Ну зачем это?

Вдруг над лесом снова взвилась ракета. Потом вторая и третья.

Гук-ша-а... гук-ша-а... Ударили два выстрела, и вслед за ними срикошетило эхо. По лесистым склонам метнулся беглый гулкий шум.

И снова тихо.

В ожидании прошло еще полчаса. Почему дали ракету? Кто стрелял? Что творится там, на границе? Будь они прокляты, эти задержанные, связавшие нас по рукам и ногам.

Внезапно на поляне неслышно возникли Жунусов и Спиридонов.

- Живы? - спросил Жунусов, устало опускаясь на бревна.

Я бросился к нему навстречу:

- Ну как? Кто стрелял?

Но Ильяс не торопился с ответом. Он достал портсигар и закурил, привычно прикрыв папиросу ладонью. Огонек медленно подбирался к пальцам и вдруг потух, истощившись.

- Задержали третьего Лымаря. Зорин со своими ребятами. А стреляли? Стреляли, чтобы не ушел, понимаешь?

Мы молчали. К чему слова? Все хорошо, что хорошо кончается.

...На обратном пути Жунусов ехал рядом с шофером. На востоке уже занималась зеленоватая заря, было свежо, во все щели "газика" задувал холодный ветер. Жунусов поднял воротник плаща и засунул кисти рук в рукава.

Вот сделал человек свое дело и теперь возвращается домой. Да, странно как-то все получилось. Даже ни одного патрона не истратили.

Жунусов, видимо, задремал, откинувшись на спинку сиденья. Шофер повел машину тише, тормозя перед каждой колдобиной.

Но капитан не спал.

- Ты чего? А ну, давай! - сказал он.

Шофер ухмыльнулся, поплевал на ладони и повел машину быстрее.

Внезапно, будто видение, в свате фар возникла женская фигура. Женщина стояла на обочине дороги, кутаясь в теплый платок и жмурясь от яркого света.

- Жена, - сказал Жунусов, и в голосе его я услышал испуг.

Машина остановилась. Женщина постояла с минуту, вглядываясь. Потом сорвалась с места и подбежала.

- Ты что? - небрежно спросил Жунусов.

- А ты не знаешь, Ильяс? - взволнованно заговорила женщина. - Уж утро на дворе, а тебя все нет и нет...

- Э-э! - махнул рукой Жунусов. - Первый раз, что ли? Спала бы лучше.

Она села рядом со мной и только тут заметила меня.

- Ой, кто это?

- Наш гость, Лиза.

Мы поздоровались, рука у нее была жесткой и сильной.

Машина въезжала в село. Во всех домах спали, только в одном из них, на дальнем конце улицы, светилось окно.

* * *

Знаете ли вы, что такое граница? Вам представляется она овеянной дымкой романтики, в громе выстрелов, в фейерверке подвигов. Это все есть, не спорю. Но бывает и так, как было в ту ночь на Малой поляне. И я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидающая мужа на обочине ночной дороги.