«Антиподы: История тихой автобазы»

История тихой автобазы

1

Это дело, как выражаются юристы, уже закончено следствием, не хватает только какой-то мелочи, чтобы пухлые тома перешли в суд, но знающие люди говорят, что главные соучастники преступления получат по заслугам. Однако по той причине, что суд еще не состоялся и приговоры неизвестны, да начнутся еще кассационные перипетии, мы не называем город, в котором произошли события.

Итак, это произошло в небольшом городе Н., что стоит на стыке Европы и Азии и где чувствуется влияние двух континентов и дуют два ветра — сибирский и уральский, а трубы гигантского завода, который раскинулся на окраине, видны из любой точки. Завод украшает город, как жемчужина корону, к нему по утрам льется рекой веселая толпа рабочих в синих спецовках, звенят трамваи, шуршат шинами разноцветные троллейбусы. Ранним утром завод опоясан гирляндой неоновых огней, ветер — то уральский, то сибирский — полощет красные знамена, возле проходной — цветочные клумбы, а за ними начинается аллея, по обеим сторонам которой висят огромные портреты. Это не кинозвезды, не миллионеры, не жокеи модных ипподромов, не бейсболисты, не прорицатели и не гангстеры. В длинной аллее висят огромные портреты токарей, фрезеровщиков, сверловщиц, кузнецов, литейщиков, расточников и формовщиков.

По ночам ярко освещенный завод похож на причаливший к земле космический корабль галактических, по сравнению с земными космолетами, размеров. Солнцелет приземлился в старинный город недавно, но город начал быстро и весело приспосабливаться к небесному соседу. Среди деревянных двухэтажных домов уже взлетывают здания из бетона и стекла, великолепен и современен городской театр, раскрыл створки модерновой раковины стеклянный автовокзал; светится восковыми отблесками публичная библиотека, похожая на пчелиные соты. Но город еще отстает от космического соседа: вот тоскует по сгнившему забору покосившаяся избенка, а вот цепные псы надрываются за забором-крепостью, вот, наконец, грязный и затхлый базар-барахолка, где с раннего утра вокруг пивных ларьков ходят люди с багровыми опухшими лицами, а вот улица, покрытая щербатым дореволюционным булыжником.

Там, где кончается асфальт, где старые тополя протягивают в небо обрубленные ветви и рвется на свободу охрипший от лая, полузадушенный цепью пес, из свежих тополиных листьев скромно выглядывает на солнечный мир вывеска «Н-ская автобаза» и всегда потушен предупредитель-табло «Берегись автомобиля!». Деревья скрывают кронами вход в проходную; одним словом, автобаза не стремится показать себя прохожему, ошеломить его лозунгами и призывами, не сообщает о том, когда коллектив завершит выполнение плана восьмой пятилетки. Она скромна, как провинциальная невеста, эта «Н-ская автобаза»!

Скромная автобаза, тем не менее, имеет около пятидесяти автомобилей трех марок: легковые машины, автобусы РАФ и ПАЗ, и если снаружи автобазы почти не видно, то за проходной начинается нечто слегка индустриальное, хотя и носящее отпечаток анахронизма. На дворе стоят два больших гаража, три ремонтных бокса, административное помещение — контора, возле которой сидит сторож в больших валенках, хотя на дворе июнь. Погуживают автомобили, готовясь к рейсам, шипят брандспойты на мойке, звучит музыкой громкоговоритель, но в боксах и конторе еще стоит благолепная тишина: их обитатели приходят к девяти часам утра. Двор чисто выметен, много цветов и хорошего асфальта, и вот тут-то, на дворе, от плакатов, лозунгов, призывов, транспарантов рябит в глазах: «Завершим досрочно пятилетку!», «Каждый рейс — ударный!» и так далее.

2

На щербатой, купеческой выделки мостовой без пяти минут девять появилась «Волга» серого мышиного цвета, не скрипнув ни рессорой, ни амортизаторами, не задребезжав ни одной металлической деталью, на большой скорости пронеслась по булыжникам и бесшумно умерла — так она незаметно останавливалась — возле проходной автобазы. Машина простояла две-три секунды, потом двери открылись, и сторож в валенках почтительно поклонился:

— Доброе утречко, Станислав Иванович!

Начальник автобазы Станислав Иванович Корж был медлителен, вальяжен в движениях, улыбка у него была общительная, добрая, зеленоватые глаза смотрели с непонятной усмешкой; одет он был в хорошо сшитый костюм деликатного незаметного цвета, такого же, как бесшумная «Волга». Шагая неторопливо на длинных ногах, он внушительно пронес через двор шишковатую голову, кивнув секретарю-диспетчеру Клавдии Мироновне, скрылся в кабинете, на дверях которого не было таблички, сама дверь была обита снаружи незаметным плохоньким дерматином, но точно так, как обрубленные деревья скрывали от любопытных взоров автобазу, привычная дерматиновая дверь хранила за собой отличный, даже чуточку пижонский кабинет, правда небольшой. Здесь стоял письменный стол-аэродром, телефоны немецкого и венгерского происхождения, а один из телефонов, стоящий отдельно, имел такую форму и конструкцию, какие встречаются в кабинетах столичных министров. Разговаривая по внутреннему телефону с работниками автобазы, Станислав Иванович Корж мог обходиться без трубки — перед ним стоял розовый микрофон итальянской фирмы.

Когда начальник автобазы вошел в кабинет, дверной замок за ним защелкнулся намертво — первые полчаса после прихода на работу Станислав Иванович никого не принимал и не отвечал на звонки внутреннего телефона. В эти полчаса в кабинет начальника не смела входить даже диспетчер-секретарь Клавдия Мироновна.

Диспетчеров на автобазе при их суточной работе было трое, по только Клавдия Мироновна совмещала должности диспетчера и секретаря, и когда она отдыхала, Станислав Иванович Корж обходился без личного секретаря. Он даже отключал телефон к диспетчеру.

Повесив в шкаф легкий серый плащ, Станислав Иванович сел на свое рабочее место, выдержав несколько секунд полной неподвижности, вынул из внутреннего кармана пиджака маленькую записную книжку, не раскрывая, небрежно бросил на стол, чтобы вплоть до окончания рабочего дня ни разу не воспользоваться ею, хотя записная книжка лежала на заметном месте — рядом с «шестидневкой», где можно было прочесть такие напоминания, как «Проконтролировать занятия политкружка», «Проверить исполнение решения горсовета от 12 апреля» или «Побывать на профбюро» и так далее, написанные крупным чертежным почерком инженера.

Посидев несколько секунд в полной неподвижности, Станислав Иванович сосредоточенно потер длинными пальцами высокие залысины, улыбнулся — в одиночестве-то — непонятной плотоядной улыбкой и уж после этого положил белую руку на черный обособленный телефон, а левой рукой, безымянным пальцем, окольцованным обручальным золотом, набрал телефонный номер. Станислав Иванович Корж носил в памяти около ста пятидесяти пятизначных телефонных номеров.

— Угушеньки! — сказал он в трубку и подмигнул потолку. — Ах, какой у нас заспанный голос…

Трубка у особенного телефона была тихой, специально приглушенной, чтобы случайный посетитель не слышал ничего.

Минут пять начальник автобазы сидел в полной тишине, а потом, набрав следующий номер, только промычал в трубку, чего, видимо, было достаточно для узнавания. Так ничего и не сказав, Станислав Иванович набрал еще один номер, услышав ответ, неторопливо распорядился:

— Без четверти три, не опаздывать!

После третьего звонка трубка намертво была прижата плечом к уху — начальник автобазы только просто поздоровался с неким Семеном Вениаминовичем, не попрощавшись набрал еще один помер — не здоровался, а только хмыкнул, затем с кем-то заговорил неожиданным для его крупной фигуры капризным голосом, потом, набрав очередной номер, нежно сказал «Чао!» и в конце беседы тихо добавил «лапушка», а когда и этот ласковый разговор был окончен, с кем-то, видимо неприятным ему, холодно пошутил: «Тебе передачу, мальчик, я носить не буду… Пиши письма, но не доплатные…». После всего этого Станислав Иванович, взяв трубку в другую руку, проворковал:

— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало… Позолоти ручку, серебряная, погадаю… На сердце у тебя трефовый король, с ним у тебя скорое свидание… Встретишься ты с ним в девятом часу, ждет тебя большая радость!

Последний телефонный разговор Станислав Иванович начал голосом ресторанного завсегдатая:

— Здорово, здорово, Илья Петрович! Ох, не говори, кум! Всю-то ноченьку мне спать было невмочь, раскрасавец парень снился мне всю ночь… А в последних строках своего письма мы вас целуем, дорогая тетенька, передайте наш привет Виктору Николаевичу… Бью челом!

Медленно положив телефонную трубку на рычаг, Станислав Иванович поднялся, несколько раз прошелся по кабинету, расправив плечи, застегнул на все пуговицы серый пиджак — он был целиком и полностью готов к многотрудному рабочему дню. И как только большие часы в ореховом футляре, занимающие правый угол кабинета, пробили половину десятого, начальник автобазы решительно подошел к столу и нажал мизинцем крохотную кнопку звонка, после чего на пороге мгновенно возникла секретарь-диспетчер.

— Я вас слушаю, Станислав Иванович!

Платье на секретаре-диспетчере Клавдии Мироновне было свободное, не прилегающее, прическу она носила скромную, лицо было не накрашено, губы не намазаны, и все-таки было видно, какая прекрасная фигура скрывается под платьем-балахоном, понималось, что из прилизанных волос — длинных и густых — можно, при желании, создать любую прическу, а подкрасив чуть-чуть лицо, Клавдия Мироновна запросто становилась очень красивой и современной женщиной. Между тем в рабочее время она считала необходимым быть простенькой, но не могла скрыть одного — голоса красивой, избалованной, обеспеченно и спокойно живущей женщины.

— Товарищ Кочетков ждет, Станислав Иванович!

— Посетителя Кочеткова я смогу принять только минут через тридцать-сорок… Вы свободны!

Проводив безразличным взглядом диспетчера-секретаршу, Станислав Иванович непонятно улыбнулся, подумав и еще немного посидев на месте, вышел на двор автобазы, где хорошо и мягко светило солнце, на мойке водяные капли образовывали радугу, от теплого асфальта поднимался легкий пар, двор был цветным от автомобилей — синих, зеленых, бежевых, вишневых; весело звучали голоса молодых водителей легковых автомобилей, переговаривались солидными басками пожилые водители автобусов, и поэтому бросалась в глаза еще одна отличительная черта коллектива автобазы — в нем работали или очень молодые люди, или те, чей возраст был близок к пенсионному.

Обходя свои скромные владения, забаррикадированные с улицы ширококронистыми тополями, начальник автобазы направо и налево здоровался первым, шутил, добродушно улыбался, с удовольствием слушал, как через усилители разносится по всей автобазе холеный голос Клавдии Мироновны: «Водитель автомашины двенадцать сорок восемь, получите путевку! Вахта, выпустите в рейс машину семнадцать восемьдесят два. Водитель Инокентьев, подойдите к диспетчеру!» У ворот так называемого Южного бокса Станислав Иванович остановился, не ускоряя событий, стал торопливо ждать, когда его заметит дежурный механик Алексей Алексеевич Никольский, о чем-то сердито разговаривающий с молодым водителем. Когда же механик успокоился и заметил начальника автобазы, проштрафившийся шофер радостно убежал. Старший механик неторопливо подошел к Станиславу Ивановичу.

— Здравствуйте, Станислав Иванович!

— Здравствуйте, товарищ Никольский! Как идут дела?

На автобазе работало трое старших механиков, но в те сутки, когда дежурила диспетчер-секретарь Клавдия Мироновна, всегда выходил на смену старший механик Алексей Алексеевич Никольский — человек необычный. В молодости, то есть лет двадцать назад, Алексей Алексеевич Никольский переходил из одной тюрьмы в другую, из одного исправительно-трудового лагеря в другой как спекулянт, мошенник и валютчик. Однако после четырех судимостей он, как выражаются в уголовном мире, «завязал», начал работать шофером, потом автослесарем и вот уже пять лет, приехав откуда-то в город Н., был образцовым старшим механиком. О прошлом Алексея Алексеевича знали все, но он вел себя так безупречно, что на сессии городского Совета начальник горотдела милиции однажды привел его в пример как хорошего дружинника. Исправившийся правонарушитель Никольский был, несомненно, волевым и храбрым человеком.

Сейчас Алексей Алексеевич Никольский послушно двигался вслед за начальником автобазы, который кивком головы пригласил его следовать за собой. На половине пути от Южного бокса до конторы автобазы, то есть в центре солнечного двора, где начальника и старшего механика никто не мог услышать, они одновременно остановились, и начальник автобазы Станислав Иванович Корж сквозь зубы спросил:

— Пьянство за рулем доказано?

— Доказано!

— Леха, ты — гений!

После этого начальник автобазы и старший механик пошли дальше и благополучно добрались бы до кабинета Станислава Ивановича, если бы у дверей конторы не произошла встреча с человеком, которого Станислав Иванович Корж недавно назвал «ошибкой номер один». Это был молодой шофер в синей спецовке, в кирзовых сапогах и клетчатой кепке, сбитой на затылок. Лицо у молодого водителя было сердитое, щеки — надутые, и вообще он был такой по-мальчишески гневный, что серьезному взрослому человеку следовало бы весело улыбнуться. Однако при виде молодого шофера начальник автобазы и старший механик нахмурились, стали глядеть себе под ноги, чтобы парень в синей спецовке не попал в поле зрения, но он сам пересек путь начальства, перехватив их возле дверей конторы, загородил двери спитой.

— Когда вернете машину? — негромко спросил он. — Я еще раз спрашиваю: когда вернете машину… Молчите?!

Начальник автобазы и старший механик в самом деле молчали, так как не хотели на виду у всего двора вступать в перебранку с молодым водителем по имени Валентин Спирин. И тот понял, что они будут молчать долго, до тех пор, пока он, человек, требующий справедливости, не станет смешным.

— Молчите? — еще тише прежнего переспросил молодой водитель. — Хорошо! Я пойду жаловаться в горком!

Внешне Валентин Спирин ничем не отличался от тех молодых водителей, которые сновали по двору автобазы, о возвращении машины он просил почти жалобным голосом, глаза у него были светло-наивные, рот по-детски пухлый, но в парне было что-то такое, отчего Корж и Никольский медленно зауживались в плечах, хотя сами еще не совсем отчетливо понимали, чем страшен им этот широкоплечий мускулистый, но еще по-молодому «жидкий» водитель. Может быть, нечто особенное пряталось на донышке его светлых глаз или казался чересчур волевым раздвоенный подбородок, а может быть, жулики просто интуитивно предчувствовали грозную опасность. Новый водитель Валентин Спирин был прислан сюда райкомом ВЛКСМ для укрепления комсомольской организации, и Корж до сих пор не мог от него отделаться. Ложно обвинив Спирина в пьянстве за рулем, он снял его пока с автомобиля. О чем было немедленно сообщено в РК ВЛКСМ, и делом комсомольца Спирина уже занимался райкомовский инструктор.

— Я дойду и до обкома партии! — пообещал Валентин Спирин, когда Корж и Никольский стали одновременно протискиваться в довольно узкую дверь. — Не может быть, чтобы правда не выплыла наружу… Не может быть такого!

В полутемном и пыльном коридоре конторы Корж и Никольский еще раз на мгновенье остановились.

— Спирин на тебе! — прошептал Корж. — Помин, Леха! Тебе он кажется мелочью, а я тебя еще раз предупреждаю: избавляйся от него! Я сердцем чувствую, что этот мальчишка — подсадка!

В глазах начальника автобазы читалось беспокойство и страх, старший механик Никольский тоже сделался серьезным и тихим, но все это продолжалось не больше двух-трех секунд, так как в коридоре вдруг показался тот самый Кочетков, который вот уже более часа ожидал приема у начальника автобазы.

Капитан милиции Кочетков шел тяжелым шагом несчастного человека, плечи у него были опущены, руки вяло висели, а начальник автобазы Корж и старший механик Никольский, мгновенно забыв о молодом и опасном водителе Валентине Спирине, надменно и сурово выпрямились, в их глазах появился тот особенный тусклый свет, каким блестят глаза борзой собаки, когда она догоняет зайца.

3

На полированных плоскостях книжного шкафа лежали солнечные зайчики, в голубом графине отливала розовым вода, в кабинете была такая тишина, словно кто-то специально отключил городские звуки, — так плотно были пригнаны двойные рамы окон, плотно сдвинуты шторы, прочны стены кабинета Станислава Ивановича Коржа. Сейчас здесь, на отдельном стуле, а не в кресле за журнальным столиком, сидел капитан милиции Кочетков. Станислав Иванович начальственно располагался за двухтумбовым столом, а старший механик Никольский барственно развалился в поролоновом кресле. Минуты две присутствующие напряженно молчали, потом Станислав Иванович, покачав головой, сказал:

— Машину-то мы, товарищ Кочетков, приведем в божеский вид, а вот как быть с документами… Справочка нужна!

Капитан Кочетков был молод, но сейчас в его облике было что-то стариковское. От него за версту веяло несчастьем, недавним горем; весь он — от каблуков до коротко остриженного затылка — был похож на человека, только что занявшего место на скамье подсудимых. Впрочем, так оно и было: вчерашним вечером с капитаном милиции Владимиром Кочетковым, отличным служакой и добрым человеком, произошло большое несчастье. Он на служебной машине врезался в телеграфный столб, и сейчас многоцветная милицейская «Волга» тайно ремонтировалась в Южном боксе автобазы.

Капитан Кочетков был виновен в том, что сел за руль служебного автомобиля самочинно: решил на полчасика воспользоваться машиной для поездки домой. Однако через десять минут после выезда из ворот горотдела капитан Кочетков с вывихнутой рукой едва-едва выбрался из кабины, посмотрев на помятую машину, застонал — капот был превращен в гармошку, разбиты бампер и обе передние фары.

Спускалась на летнюю землю ночь, были включены все рясные звезды, шоссе в этой части города было почти пустынным, а на обочине, страдая от боли, сидел человек в форме капитана милиции. Так продолжалось минут десять, затем капитан Кочетков поднялся, закрыв чехлом разбитую носовую часть машины, позвонил из ближайшего автомата на квартиру Коржа.

Начальнику автобазы капитан милиции сказал следующее: «Ваш телефон я взял у Лиды Грековой, которая с вами училась в одном институте… Вы помните Грекову? Ну, спасибо! А я с ней знаком по Ялте, где мы отдыхали в одном санатории… Теперь мне придется назваться: моя фамилия Кочетков, я работаю в милиции инспектором заводского участка… Меня надо выручить, я попал в беду!» Узнав, кто звонит, начальник автобазы оживился, и через пятнадцать минут возле разбитой «Волги» уже копошились слесари автобазы, чтобы незаметно провезти ее по городу.

И вот наступил час, когда капитан Кочетков оказался в кабинете Станислава Ивановича Коржа, краснел, бледнел, заикался, как мальчишка, и Корж со старшим механиком Никольским давно поняли, что капитан Кочетков смертельно боится начальства и что у капитана не хватит мужества для того, чтобы пойти к начальству с повинной, хотя это было бы самым легким и любое служебное наказание было пустяком по сравнению с тем, что капитан Кочетков попал в руки начальника автобазы и механика Никольского. Капитан Кочетков и предполагать не мог, что Корж и Никольский не спали всю ночь, взволнованные тем, что в их сеть попал офицер милиции, закончивший училище вместе с начальником ОБХСС Виктором Сергеевичем Одинцовым — главным врагом, страхом и несчастьем Станислава Ивановича Коржа. Они были друзьями, начальник ОБХСС и капитан Кочетков, и начальник автобазы, незаметно подмигнув старшему механику, сказал:

— Без справочки, товарищ капитан, мы ничего сделать не можем. — Он тонко улыбнулся, — Сама милиция, товарищ Кочетков, велит брать справочки с тех, кто побывал в аварии… Где, как и при каких обстоятельствах была разбита машина! А как же, как же, товарищ Кочетков! А вдруг вы человека переехали! А вдруг вы ребеночка гробанули! Все может быть, товарищ Кочетков, если были в нетрезвом состоянии…

— Я?

У капитана милиции Кочеткова округлились глаза, ресницы задрожали, а руки беспомощно повисли. Потом он огорошенно откинул назад туловище и тонким голосом вскрикнул:

— Вы с ума сошли! Да я в рот не беру спиртное!

Корж и Никольский весело засмеялись.

— Не надо темнить, гражданин капитан! — ласково сказал механик. — У нас есть два свидетеля…

Никольский потрепал капитана по сутулой от горя спине:

— Мы тебя выручим, капитан! Через час сядешь на мотор, подкатишь к милиции — ни одна собака не заметит, что капот сменен, но документик ты нам оставишь… Берн ручку и пиши, что тогда-то и там-то попала в аварию машина номер тридцать семь сорок девять… Без этого документика машину не получишь!

— Правильно! — с безмятежной улыбкой ответил Станислав Иванович. — Напишете документ — есть машина! Нет документа — пишите пропало, капитан! Итак, или машина, или…

После этих слов начальник автобазы незаметно нажал кнопку звонка, в дверях мгновенно появилась диспетчер-секретарь Клавдия Мироновна, поглядев на капитана, сладким голосом спросила:

— Как голова, товарищ капитан? Не болит? Здорово же вы вчера перебрали, бедненький!

Капитан Кочетков, побледнев до синюшности, не дышал, так как, наверное, только сейчас понял, что находится в логове хорошо организованной, тесно сплоченной и умно руководимой шайки. Все это отразилось на его щекастом лице, и Станислав Иванович Корж высокопарно подумал: «Вот куда занесла тебя на шуршащих шинах неправедно взятая служебная машина!»

— Ну, капитан! — вкрадчиво попросил Никольский. — Не телись! Мы — люди занятые. Мы твой драндулет в божеский вид приводим…

В кабинете было глухо, как в тюремной камере, солнце почти не пробивалось сквозь зашторенные окна, а секретарь-диспетчер Клавдия Мироновна, носящая свободные платья, так игриво изогнулась в дверях, что было заметно, какие у нее красивые и пышные бедра.

— Молчишь, капитан! — сказал Никольский. — Не хочешь справочку подписывать.

Стоял перед капитаном бывший уголовник Никольский, сидел в начальственном кресле глава шайки Станислав Иванович Корж — инженер, талантливый автомобилист. В прошлом, конечно…

— Давайте бумагу! — закрыв глаза, сказал капитан милиции. — Давайте бумагу, бандиты!

4

Летний день разгорался, теплел, на дворе автобазы уже солнечно переливался земной рай, и было ясно, что день вызреет умеренно жарким, приятно влажным, а к вечеру на мягкое небо высыплют большие ясные звезды. Хорошей была жизнь на дворе автобазы, а в кабинете начальника, казалось, гремели литавры и били барабаны: здесь праздновали победу над капитаном милиции Кочетковым, так как от него было полшага до начальника ОБХСС Виктора Сергеевича Одинцова — человека умного, образованного и такого же талантливого в своей области, как был талантлив в своем автомобильном и преступном деле Станислав Иванович Корж.

Сразу после ухода Кочеткова начальник автобазы, старший механик и диспетчер-секретарь сошлись посередине кабинета, улыбаясь, соединили руки в тройном пожатии и обнялись, как это делают нынешние футболисты, ставшие за последние годы по-южному сентиментальными.

— Я всегда говорил, друзья мои, — торжественно произнес Станислав Иванович Корж, — что уметь ремонтировать автомобили — это значит владеть миром! Верю: доберемся до Одинцова!..

Они помолчали еще несколько праздничных минут, потом Станислав Иванович сел в кресло, положив на столешницу крепкие руки, кивком головы отпустил Клавдию Мироновну, а старшему механику приказал сесть на тот стул, где недавно страдал и отчаивался капитан милиции Кочетков.

— Садись, Алексей Алексеевич! — полудружескнм, полуофициальным тоном произнес Корж, но не улыбнулся. — Слушай и запоминай! Кочеткова надо окончательно накрыть… Трудно сказать сейчас точно, как это будет, но через него, может быть, мы доберемся и до Спирина. Я больше не могу видеть честные глаза этого зарвавшегося щенка!

«Щенком» Станислав Иванович называл молодого водителя Валентина Спирина.

— Щенка надо срочно наколоть! — настойчиво повторил Корж и поморщился. — Он уже, кажется, догадывается о роли Протопопа… — На этих словах Станислав Иванович остановился, мечтательно прищурившись, вдруг прочел звучные и странноватые на слух стихи. — «О прославленном скажут: „Спесивая знать!“, о смиренном святом: „Притворяется, знать…“. Хорошо бы прожить никому не известным, хорошо самому никого бы не знать…» Это Омар Хайям! Сам Омар Хайям… Помни, Алекс, Протопоп не из тех, кто умирает в одиночку!

Старший механик Никольский — человек малообразованный — терпеливо молчал. Он давно привык к странностям шефа: к стихам, любви к замысловатым и торжественным фразам, к переменам голоса, походки, манере сидеть и стоять. Старший механик Никольский был именно тем человеком, который дал начальнику автобазы кличку Артист, о ней знали немногие — самые избранные.

— Резюмирую! — с щедрой улыбкой проговорил Корж. — За тобой — щенок, за мадам Клавой — по-прежнему ОБХСС. А вечером надо вспрыснуть капитана Кочеткова… Итак, до встречи у Риты!

Когда старший механик ушел и его шаги окончательно затихли в конце коридора, Станислав Иванович сладко потянулся, вынув из стола коробку палехской работы, открыл крышечку — в коробке лежали лекарства, и, боже, чего здесь не было: седуксен и тизерцин, ноксирон и тройчатка, тазепам и анальгин, элениум. У начальника автобазы часто наступала депрессия, бессонница, его мучили невралгические боли в шее, и частенько побаливала голова. Перебрав тонкими и длинными пальцами лекарства, Станислав Иванович бросил в рот таблетку элениума (успокаивающее!), запил минеральной водой «Ессентуки-17» и только тогда трижды длинно надавил на спрятанную под столом вторую кнопку звонка. Минут через десять дверь кабинета бесшумно открылась, и в комнату вошел человек в замасленной спецовке — высокий, тонкий, остроглазый. Это был слесарь, электрик, карбюраторщик, моторщик, жестянщик, токарь-лекальщик, строгальщик и фрезеровщик Петр Васильевич Куницын, прозванный начальником автобазы Кулибиным, так как он был не только универсальным мастером-автомобилистом, но и самородком-изобретателем. Что же касается автомобилей, то не существовало на свете такой рухляди, из которой Петр Куницын не сделал бы бесшумный сверкающий лаком мощный автомобиль.

— Товарищу Кулибину пламенный привет! — шутливо поздоровался с Куницыным начальник автобазы, но механик-универсал ответно не улыбнулся, а, наоборот, кисло поморщился и небрежно бухнулся в грязной спецовке в нежное кресло, предназначенное, видимо, для особых посетителей. Устроившись в кресле, Куницын вытянул ноги в сапогах, измазанных солидолом, и лениво спросил:

— Чего надо?

— Ничего! — спокойно ответил Корж. — Что будешь пить?

— Все! — усмехнулся слесарь. — Все сподряд!

Универсальный мастер был тихим алкоголиком, пил с утра и до вечера, никогда не напивался до такой степени, чтобы это бросалось в глаза, но трезвым на работе не бывал. Однако он врал, рисовался, когда говорил, что пьет все, так как был изощренным в выборе напитков. Он, например, не брал в рот молдавский коньяк, презирал обычную водку и за много лет не взял в рот ни капли крепленого вина — пил только сухое, настоящее.

— Армянский, три звездочки? — спросил Станислав Иванович и поднялся. — Пойдет?

— Пойдет, пойдет!

Станислав Иванович подошел к стене, щелкнул ключом вделанного в нее сейфа, и за отворившейся дверцей обнаружился бар с доброй дюжиной ярких и красивых бутылок.

— Наливай сам! — сказал Станислав Иванович, протягивая Куницыну бутылку коньяка и хрустальный фужер. — Вот лимон…

Минут через пять, когда прозрачные глаза Куницына повлажнели, Станислав Иванович закрыл сейф, вернувшись на место, тихо спросил:

— Когда кончишь девятнадцать сорок третью?

— Дня через четыре…

— Надо послезавтра! — тем же голосом сказал Корж и вынул из кармана небрежно смятую бумажку. — Держи!

У Станислава Ивановича Коржа была слабость к сторублевым ассигнациям, которые он любил носить в левом внутреннем кармане пиджака, причем непременно комкал деньги — такой уж у него был странный характер.

— Не спи две ночи, а сделай к сроку! — попросил Корж. — Чего же молчишь, голубчик?

Заглянув в лицо Куницына, начальник автобазы добродушно усмехнулся и вынул из кармана еще одну сторублевую бумажку:

— Держи, но тогда гони машину в черном цвете…

— Будет черный цвет! — лениво ответил Куницын и неторопливо пошел к сейфу в стене, оставляя на бобриковом ковре пыльные следы. Он снисходительно открыл дверцу, вынув початую бутылку коньяка, достал из заднего кармана спецовки плоскую фляжку и перелил в нее остатки; затем Куницын резким, трескучим голосом потребовал:

— Ключи от кабинета!

Он ловко поймал брошенный Коржем ключ, спрятал его в тот же карман, где находилась фляжка с коньяком, и, хмыкнув, вышел из кабинета. Все это значило, что мастер-виртуоз кончит машину 19–43 послезавтра, по бар в сейфе — в его распоряжении, как довесок к двумстам рублям.

Как только шаги затихли в конце коридора, Станислав Иванович опять добродушно улыбнулся — его забавляла важность автослесаря, смешила уверенность Куницына в том, что ему удалось взять за горло начальника автобазы.

— Блажен, кто верует! — пробормотал себе под нос Станислав Иванович. — А машина-то будет послезавтра…

Автомобиль марки «Волга» за номером 19–43 всего месяц назад не существовал на белом свете. Но тогда же, месяц назад, перестал существовать и некий разбитый, до курьезности дребезжащий, изношенный автомобиль, который в добавление ко всему попал в серьезную катастрофу: владелец машины был привезен в больницу со сломанным ребром и сотрясением мозга, остатки машины на грузовике привезли в гараж владельца, и через месяц их по дешевке купил один из подручных Коржа. Послезавтра утром на улицах города появится черный, блестящий, бесшумный лимузин, отдаленно похожий на бывшую машину, от которой остался только номер 19–43, а все остальное было совершенно новым — мотор, кузов, рама, ходовая часть, причем у автомобиля имелся форсированный мотор, днище Куницын выполнил из листа нержавеющей стали, сиденья были обтянуты кожзаменителем индийского производства. А какие пижонские противотуманные фары глядели с переднего бампера!

Немного отдохнув, Станислав Иванович Корж лениво потянулся к телефонной трубке обычного телефона.

— Здоров, Микола! — произнес он бесстрастным голосом. — Послезавтра ты будешь иметь колеса… А какой багажник! В Одессе бы сказали, что за этот багажник можно поиметь две дамских расписных дубленки… Ах, что эти дамочки теперь не могут выйти на Ришельевскую без расписной дубленки?.. Ты молодца, Микола! Мне нужно именно две павлиньих дубленки. Новых! Дыши через нос, дружище.

Положив трубку, Корж улыбнулся себе под нос, затем носком замшевого ботинка надавил на кнопку звонка к секретарю-диспетчеру.

И после многозначительной паузы — шепотом:

— Держить двадцать пять карбованцев, на быстро слетать на проходящем такси при незнакомом шофере за двумя дубленками… Акцентирую: на такси, с незнакомым шофером!

— Меня нет на двадцать минут! — деловито ответила Клавдия Мироновна.

5

За пятнадцать минут до начала обеденного перерыва Станислав Иванович Корж, ссутулившись, прижав руки к бокам, рабочей походкой вышел во двор автобазы, с нахмуренным челом пересек асфальтированный квадрат и остановился возле Южного бокса. Через минуту примерно из ворот вышел старший механик Алексей Алексеевич Никольский, вплотную подойдя к начальнику автобазы, тихо спросил:

— Едешь обедать?

— Еду! — многозначительно ответил Корж. — Ужин сегодня за тобой…

Потом начальственной и одновременно рабочей походкой направился к серой, невзрачной на вид «Волге», открыл бесшумную дверь, завел бесшумный шестицилиндровый мотор, машина бесшумно, вкрадчиво выкатилась из ворот автобазы. Когда Корж проезжал мимо проходной, к нему на секунду подошел сторож базы по прозвищу Протопоп. Сказав что-то тайное, он прощально помахал начальнику рукой и сплюнул через левое плечо:

— Ни пуха ни nepa!

На дворе в этот час было мало автомобилей — все на линии или в ремонте, и здесь стояла знойная тишина, зато за воротами автобазы, в тени ширококронистых тополей шла тайная, но напряженная жизнь.

Именно здесь к обеденному перерыву появлялись автомобили «личников» — так на автобазе называли частные машины. В этот полдень возле длинной стены, под тополями, не загромождая улицу и не бросаясь в глаза, скопилось около десятка автомобилей, возле каждого из которых с безразличным и ленивым видом стояли рабочие автобазы.

Сегодня можно было видеть у стены автомобиль молодого доцента медицинского института (лопнула рессора), пряталась за старый тополь «Волга» местного писателя (вышел из строя сухарик клапана), ярко краснел «Москвич» сотрудника научно-исследовательского института (отказал карбюратор), стояла на открытом месте «Волга» последнего выпуска, принадлежащая Герою Социалистического Труда, бригадиру пригородного колхоза «Победа» (надо было подтянуть все крепления машины), и еще несколько старых и новых автомобилей, владельцы которых смотрели заискивающими глазами на ленивых ремонтников автобазы, так как шла шепотливая унизительная торговля.

Возле машины молодого доцента стоял с бесстрастным, насмешливым и снисходительным лицом слесарь Варенцов, поигрывая ключами от собственного «Москвича», рассеянно слушал взволнованного доцента, который говорил о том, что ему надо каждый день ездить на дачу: «Понимаете, не могу работать в городе!» Шла речь о докторской диссертации, находящейся под угрозой, о том, что городской транспорт плох, что… «Одним словом, выручайте, дорогой товарищ!» Когда доцент кончил, Варенцов выдержал длинную паузу, еще раз усмехнувшись, наконец разлепил тонкие губы.

— Где я тебе возьму рессору! — лениво сказал он. — Ты бы вот что, товарищ! Ты бы поехал на станцию обслуживания…

— Товарищ! — взмолился молодой доцент. — На станции технического обслуживания я ничего не добьюсь…

И в самом деле, нельзя же было называть станцией гаражик, где в одну смену в крошечном боксе без подъемника работало всего два слесаря. Правда, на окраине старинного города третий год возводился супермотель, но горожане-то знали, что пройдет не меньше пяти лет, пока мотель войдет в строй. Старый город не успевал строить дома и заводы — не то что мотели…

— Товарищ, дорогой товарищ!

По-прежнему насмешливо и снисходительно улыбаясь, Варенцов фланирующей походкой пошел прочь от машины, и доцент — человек с именем, которое было известно не только в нашей стране, — бросился догонять человека в барственно-продранной синей спецовке, так как именно от Варенцова сейчас зависела новая работа доцента, которую он не мог кончить в городской сутолоке. Доцент догнал Варенцова возле проходной, схватил его за рукав грязной спецовки:

— Товарищ!

— Ну что привязался?.. Я тридцать два года товарищ, а рессоры у меня нету…

Затем Варенцов неторопливо огляделся, поняв, что их никто не подслушивает, сквозь зубы процедил:

— Уж если тебя так припекло, дорогой, то могу свои рессоры отдать… Для себя, понимаешь, брал, но вот ты, понимаешь, привязался… Только тебе придется сразу две рессоры брать… Госцена тридцать пять рублей за штуку, а установлю за четыре пятерки… — И вдруг, ласково обхватив доцента за талию; заговорил медовым голосом: — Ты на этих рессорах сто лет проездишь… Ты меня во как благодарить будешь! Ну! По рукам? Чего же ты молчишь?

— Хорошо! Пусть будет по-вашему!

Ни молодому доценту, ни всем остальным владельцам автомобилей, с которыми велся точно такой же унизительный и подлый торг, и в голову не приходила мысль о том, что история «с собственными рессорами» была подготовлена сторожем автобазы Иваниловым по прозвищу Протопоп. Несчастные автовладельцы не обратили внимания на то, что, как только они подъехали к автобазе, из проходной вышел улыбающийся старик в валенках, добродушный и ласковый, подсеменил к подъехавшей машине: «Вы к кому, соколик? Вам кого требовательно?». «Мне бы, папаша, надо рессору!» — ответил на это доцент медицинского института и попросил сторожа познакомить его с кем-нибудь из рабочих. И ровно через пять минут в багажник личного «Москвича» Варенцова была положена новая пара рессор. То же самое было проделано со всеми теми, кто впервые подъехал к автобазе, — в багажники личных машин рабочих были положены «собственная динамка», «собственный амортизатор», «собственные тормозные колодки», а ласковый и веселый сторож Протопоп каждому рабочему, выходящему из проходной, шепнул цену, которую надо взять за «собственные» детали и установку их.

— Так я могу оставить машину, товарищ? — тем же заискивающим тоном спросил молодой доцент. — Вечерком бы я подбежал.

— Шутишь, дорогой! Мое дело — рессоры, твое — договориться о яме… Вот ты и зайди к старшему механику, пусть даст команду вечерком загнать машину… Механика, между прочим, Алексеем Алексеевичем зовут… Позвать его, что ли?..

— Да, да! Зовите, зовите!

Через три минуты вышел из проходной старший механик Алексей Алексеевич Никольский, надевший почему-то по этому случаю очки, хотя в них не нуждался. Голос у него был отрывист и басовит:

— Здравствуйте, товарищ! Чем могу быть полезен?.. Нет, нет! Сегодня машину поставить на яму не можем! Вон, видите — машина Героя Социалистического Труда — ее придется в первую очередь отремонтировать. Надо вам подъехать завтра, но не с пустыми руками… Вы где работаете? Доцент мединститута?.. Ах, так! Слушай, Варенцов! А не поработаешь ли ты вечерочек сверхурочно? И вреда для производства нет, и товарищу доценту поможешь… Медицина!

Шелестели под теплым ветром тополя, солнечные пятна веселили сухую землю; со лба молодого доцента стекала струйка пота. Он был только начинающим автомобилистом и только начинал понимать, какие могучие руки брали его за горло: нужно было еще уплатить за право постановки автомобиля на яму; ему, доценту, нужно было до вечера дежурить возле проходной, чтобы его машину все-таки поставили на яму; доцент, наконец, понимал, что ему придется присутствовать при постановке двух новых рессор, уж больно вороватыми, злыми, нечистыми были глаза у Варенцова. Если оставить машину в гараже без присмотра, тот может снять и заменить любую хорошую деталь на старую, может сменить новый баллон, если он не маркирован, а что касается рессор, то уж непременно поставит одну старую рессору взамен двух новых. Все может сделать Варенцов — тихий алкоголик и развратник, найденный Станиславом Ивановичем Коржем в одном из гаражей в плачевном состоянии. Его уже увольняли и собирались судить за автопроисшествие, но в дело вмешался Корж, и Варенцов был спасен.

История с Варенцовым не была исключением: из рабочих автобазы не он один был найден и принят на работу самим Коржем, и каждый из этих «найденышей» считал себя обязанным начальнику, а иные из них, кроме того, были связаны по рукам и ногам тем, что имели пагубные недостатки: один пил, другой — менял жен и сводничал, третий — скрывался от алиментов, пятый был вором, пойманным за руку самим Коржем. Отбросы — вот кого тайком привечал начальник автобазы. И хотя здесь трудились и честные люди, всё противозаконное скрывалось и пряталось. Как только кто-либо из честных тружеников начинал понимать происходящее, от него умело избавлялись: устраивали на самую крупную в городе автобазу или в мастерские, где были лучшие условия труда.

Не прощалась на автобазе и глупость. В то время, когда бывший уголовник Алексей Алексеевич Никольский обдирал как липку доцента-медика, возле проходной расхаживал с тоскующими глазами недавно уволенный классный мастер-авторемонтник Игорь Беломестных. Глупость уволенного заключалась в том, что два месяца назад он купил черную «Волгу» новой модели и приехал в ней на работу. Увидев машину у ворот автобазы и узнав, что ее приобрел Игорь Беломестных, начальник автобазы застонал:

— Дурак! Идиот! Слесарь покупает новую «Волгу»! Он, видимо, решил нас погубить!

Сам Станислав Иванович Корж ездил на незаметной серой «Волге» с невидимым шестицилиндровым мотором; у старших механиков имелись вышедшие из моды «Победы» с волговскими моторами, а рядовая автобазовская братия пробавлялась нарочно помятыми «Москвичами» с мощными форсированными моторами. Понятно, что дурака Игоря Беломестных немедленно уволили как пьяницу, попавшего в вытрезвитель, и вот он слонялся возле проходной в надежде вымолить у Коржа прощение. Вместе с тем Игорь Беломестных старался не попасться на глаза дежурному механику Алексею Алексеевичу Никольскому, который «добивал» доцента-медика:

— Значит, договорились, товарищ доцент… Часиков в семь мы ваш мотор загоним на яму, а часиков в десять… Желаю успехов, товарищ!

Проговорив это, Алексей Алексеевич Никольский вальяжной походной, копирующей походку Коржа, вернулся во двор автобазы, незаметно показал сторожу три пальца, что означало: «Через три минуты следуй ко мне!», и ровно через сто восемьдесят секунд в конторку механика проник сторож Протопоп — третье по значению лицо в шайке Станислава Ивановича Коржа.

У Протопопа лихо торчала хилая бороденка, сморщенное лицо было веселым, словно он только что хватил стакан водки, хотя сторож в рот не брал спиртного. Голос у него был с приятной хрипотцой, сатиновая сиротская рубашка была накрахмалена и аккуратно заправлена за ремень, как гимнастерка; волосы у него были подстрижены скобкой, и седины в них почти не было, хотя Протопопу шел шестьдесят шестой год. «Два христовых возраста!» — умиленно говорил он, ибо был активным прихожанином единственной городской церкви. Поговаривали даже, что Протопоп входит в руководство прихода — бог его знает, в каком качестве!

Войдя в крохотную конторку старшего мастера. Протопоп снял с лица умильную улыбку, вздохнув, присел на стул и вынул из-под рубахи плоскую сумочку-кошелек. Затем он чутко прислушался и только тогда достал из сумочки несколько новых хрустящих бумажек.

— Сто шестьдесят! — прошептал Протопоп. — Мелочишки — рублей восемь… Все остальное — червонцами.

Сто шестьдесят рублей — это был полусуточный «заработок» Коржа, дежурного старшего механика и Протопопа, который делили так: шестьдесят процентов получал Корж, остальные — механик и Протопоп. Сто шестьдесят рублей сторож собрал с автослесарей за смену с девяти вечера до девяти утра, когда в ремонтных боксах происходила самая интенсивная работа, а в девять вечера Протопоп опять обойдет ремонтников с кошельком-сумочкой, собирая дневную выручку. Так зарабатывала шайка Коржа, имея ворованные запасные части и сообщников-автослесарей, которые в иную смену сами получали до пятидесяти рублей «калыма». Ворованными запчастями шайку Коржа снабжали тайные, тщательно законспирированные люди, фамилий которых никто, кроме начальника автобазы, не знал.

— Иди! — шепнул сторожу Никольский. — Не топчись, Протопоп. Дотопчешься!

Топтаться — это была опасная привычка Протопопа. Он вдруг начинал, стоя на месте, перебирать ногами в валенках, маяться и краснеть, как девушка, тяжело дышать и по-стариковски мелко вздрагивать. Все это кончалось тем, что Протопоп, закатив глаза, падал на пол, словно в истерике или эпилептическом припадке.

— Не топчись! — крикнул Никольский. — Убьем!

Однако лицо сторожа уже сделалось пунцовым, ноги подламывались и спина опасно изгибалась — вот-вот упадет на спину, и старший механик, вскочив, торопливо протянул старику десять рублей:

— Получай, сволочь!

Минут через пятнадцать после ухода Протопопа старший механик Никольский, напевая что-то веселое полублатное, выбрался из конторки. Он чуточку постоял в тени, потом, заложив руки за спину, двинулся в сторону мойки автомобилей, где на деревянной скамеечке сидела полная круглолицая женщина в коричневом кожаном фартуке. Женщину звали Машей, была она вдовой, славилась ленью и пристрастием к сладкому, и с Никольским у нее были прекрасные отношения. Вот и сейчас Маша ярко улыбалась механику, а когда он подошел и сел рядом, незаметно сунула в карман Никольского несколько смятых ассигнаций — это была плата шоферов за то, что некоторым из них — самым проверенным — путевые листы заполнялись «на кудыкину гору». Полдня, а иногда и целый день некоторые шоферы, состоящие в шайке, работали «налево».

— Жарко! — сказала Маша и хлопнула механика по спине широкой ладонью. — Жарко! Толстая я стала…

— Это хорошо, Машуня… Пиши письма, но не доплатные!

Несколько секунд просидев рядом с женщиной, Никольский еще раз неторопливой походкой прошел по двору, не обнаружив ничего тревожного, осторожно выглянул в ворота, за которыми продолжался тайный торг. На первый взгляд здесь тоже все обстояло благополучно, но старший механик вдруг подтянулся, прищурившись, спрятался за угол. Под старым тополем, оказывается, стоял молодой человек в светлом костюме и ярко-коричневых босоножках; он курил длинную сигарету и с большим любопытством поглядывал по сторонам. У молодого человека было длинное узкоглазое лицо, большой рот, чуточку потешный курносый нос, но все остальное у него было на месте: широкие плечи при узких бедрах, сильные загорелые руки, очень высокий лоб и взгляд, от которого у Никольского по позвоночнику пробегал обычно холодок. Да и не мудрено, так как под старым тополем стоял капитан ОБХСС Виктор Сергеевич Одинцов, который вот уже третий месяц все кружился вокруг автобазы — все что-то вынюхивал и высматривал.

Спрятавшись за угол, старший механик Никольский затаил дыхание, а щеки у него тотчас вспотели, так как он заметил, что капитан Одинцов весело улыбается, и вид у него был вообще легкомысленный, хотя всего две-три недели назад, появляясь возле автобазы, обэхээсовец все хмурил брови и сосредоточенно потирал тугими пальцами чисто выбритый подбородок. А уж три месяца назад Одинцову было и вовсе не до улыбок — ходил возле ворот мрачный, как дождевая туча. «Наколет, если уже не наколол!» — со страхом подумал Никольский и, будучи суеверным, вспомнил вчерашний сон: видел себя самого в одних трусах. Сон этот у него всегда выходил к беде. «Ах, однако уже наколол!» — опять мелькнула мысль. Сегодня Одинцов еще был опасен. Лицом к нему и, следовательно, спиной к Никольскому стоял недавно переведенный на три месяца в разнорабочие водитель Валентин Спирин, принятый на автобазу по рекомендации райкома ВЛКСМ. Это был тот самый Валентин Спирин, который сегодня утром пообещал Коржу пожаловаться на него. Что это все значило, старший механик Никольский понять не мог. Испугавшись непонятной встречи, он спрятался за угол, но капитан все-таки заметил его:

— Алексею Алексеевичу — пламенный привет!

— Здравствуйте, товарищ Одинцов! — весело закричал в ответ старший механик. — Как живете-можете?

— Вашими молитвами, Алексей Алексеевич!

Руки у Никольского дрожали, и он их засунул в карманы.

6

В те минуты, когда шофер Валентин Спирин разговаривал с капитаном Одинцовым, когда старший механик Никольский, расхаживая по тесной конторке, обдумывал причины веселого настроения работника ОБХСС, когда доцент-медик в кабине своего безмолвного автомобиля обедал бутербродами, начальник автобазы Станислав Иванович Корж делал второй визит из трех необходимых на сегодня.

Около двух часов дня он входил с черного хода в низкое здание купеческой постройки, где до революции был трактир, а ныне размещался знаменитый в городе комиссионный магазин, которым заведовала широкоизвестная Анна Игоревна Морозова. Она славилась тем, что знала в городе почти всех и почти все горожане знали ее.

— Здравия желаем, Анна Игоревна! — шутливо поздоровался с директором комиссионки Корж, но тут же почтительно приложился губами к ее полной смуглой руке. — Рад вас видеть здоровой и цветущей!

— Здравствуй, Станислав!

Морозова была пухла и коренаста, она дожила уже до тех лет, когда наблюдателю трудно сказать, какого она возраста. На ее большой, мужского покроя голове лежали накладные вьющиеся волосы. Анна Игоревна многое перенесла в жизни, пока не перебралась в ту часть страны, которая находилась посередине между Азией и Европой. После многих лет одиночества здесь она вышла замуж за директора школы Морозова и родила ему двух дочерей — Милу и Славу.

— Садись, садись, Станислав!

Никакого кабинета у Анны Игоревны не было. Она весь день проводила на ногах, а гостей приглашала в комнатешку, где сидело главное лицо комиссионного магазина — оценщик принимаемых в продажу вещей Геннадий Саввович Кучкин. Сейчас он, то есть Кучкин, мог предъявить только одно туловище, так как голова оценщика была просунута в окошко, ведущее в соседнюю комнату. Именно в это окошко, напоминающее окно кассира на железнодорожной станции, обращались постоянные клиенты магазина. Одним словом, это было то самое окно, через которое Анна Игоревна «властвовала и существовала», как однажды выразился директор магазина «Спорттовары» Домотканов, хорошо знакомый ее и Коржа, хотя сама Анна Игоревна в кассовое окошечко никогда не высовывалась.

Встретив в дверях и усадив на одинокий стул начальника автобазы, директриса комиссионного магазина внимательно оглядела гостя, поулыбавшись чему-то, покачала головой и заботливо положила тяжелую руку ему на плечо:

— Отчего у нас такой печальный и усталый вид? Мы не достали Кафку? Или мы уже не верим в то, что уметь ремонтировать автомобили — значит владеть миром?

Голос у Анны Игоревны был по-матерински мягок, движения плавны, а смотрела она на Коржа так, как глядят на самого удачного сына.

— Что с нами произошло, дорогой? — переспросила она, не снимая руки с плеча Коржа. — Отчего мы имеем грустные глаза?.. Ах, прости, Станислав! Я забыла, что ты не выносишь запаха нафталина…

Как раз в этот момент помощник директрисы Кучкин вынул голову из окошка, и Корж, сторожко дожидающийся этого мгновенья, показал пальцем за свою спину.

— Две дубленки и Кафка! — шепнул он. — Цена — государственная!

Черные глаза Анны Игоревны запламенели. Две дубленки по государственной цене, томик Кафки — это был удачный день. Однако нужно было еще выяснить, какую услугу потребует за эти вещи начальник автобазы Корж.

— Ты сменил женщину? — вкрадчиво спросила она, когда ее помощник снова сунул голову в «золотое» окошечко. — Или, может быть, ты совершил кучу глупостей?

Корж поднял голову.

— Обэхээсовец! — сказал он.

Вот тут-то и выяснилось, что кассовое окошко не мешало оценщику Кучкину все слышать — он моментально вынул голову из проема и отрывисто спросил:

— Кто?

— Капитан Одинцов!

Через пустое кассовое окошко было слышно, как актриса Андриасова, привезшая из загранпоездки мохеровые кофты, звучным голосом рядится с приемщицей; в магазине шаркали подошвы мужских ботинок и стучали каблуки, в комнате пощелкивало трубками мертвенное неоновое освещение. Несколько минут трое сидели молча, опустив головы, к чему-то прислушиваясь, затем Кучкин, пожав плечами, полез в свое окошечко, а Анна Игоревна прикрыла веками пламенеющие глаза.

— Одинцов — это серьезно! — сказала она скучным голосом. — Одинцов — это похоже на предынфарктное состояние… Тебе надо временно свернуться, Стась! Надеюсь, ты уже сделал это?

— Я стараюсь! — подумав, ответил Корж. — Вы будете иметь «Волгу», Анна Игоревна, если Одинцов позабудет дорогу на автобазу…

— «Волгу»? А зачем мне «Волга», милый Станислав?

Оценщик Кучкин работал в кассовом окошке в такой же неудобной позе, как в былые времена рубили уголь обушком шахтеры: туловище у него подрагивало, точно оценщик наносил беспрерывные удары. Вместе с приемщицей он сбивал цены на две мохеровые кофты и замшевую курточку. На каждой купленной и проданной вещи Анна Игоревна и Кучкин должны были заработать не менее двадцати пяти процентов, и Станислав Иванович Корж, потерпевший поражение, негромко засмеялся.

— Быть директором единственной комиссионки в городе — это значит управлять вселенной! — сказал он. — Дубленки в багажнике…

Анна Игоревна ласково прищурилась:

— Дубленки уже в магазине, но капитан Одинцов — это причина поехать на юг… Тебе надо быстренько смотаться в Гагру… Вот две путевки…

Она было пошла к стальному сейфу, но Корж жестом остановил ее:

— Я не могу уехать! — сказал он. — Я чувствую, что не могу уехать…

— Он прав! — сказал оценщик Кучкин, на секунду сделавшись человеком с головой. — Нужно быть на месте, если появился Одинцов.

Корж встал, так как окончательно понял, что в этой тесной, жаркой и глухой комнате ему не помогут, так как могущественная, хитрая и умная Анна Игоревна была бессильна перед молодым, но чрезвычайно опытным и образованным капитаном ОБХСС. Станислав Иванович был одним из тех немногих людей в городе, которые знали, что у Анны Игоревны в разных городах страны хранилась на сберегательных книжках огромная куча денег — ее неправедные сбережения лет за пятнадцать, что Анна Игоревна имела крупные связи, но все это сегодня оказалось никчемным перед капитаном Одинцовым.

— Что ты хочешь за дубленки, Станислав? — наконец прямо спросила Анна Игоревна. — Говори!

— Я подумаю…

Через несколько минут бесшумная «Волга» начальника автобазы стремительно рванула к главной площади города, но вдруг остановилась посередине улицы, нарушая правила движения, так как Корж, оказывается, не знал, куда ему поворачивать — направо или налево, и к нему уже шел, помахивая полосатым жезлом, младший лейтенант. Завидев его, начальник автобазы неожиданно для себя побледнел, хотя это был всего только автоинспектор.

7

Через десять дней после разговора в комиссионном магазине начальник автобазы Корж неторопливо ехал по темной, узкой улице на окраине города. Сидел он за рулем свободно, полосатая тенниска была распахнута, на руках у него были тонкие лайковые перчатки-сеточки, чтобы руки не потели и не мазались.

Остановив машину во дворе старого большого дома, послушав минуту-другую тишину, подышав прохладным воздухом, Корж тихонечко пошел по асфальтовой дорожке в дом. Было тихо, темно, так как звезды еще не проклюнулись на высоком небе, в тополях пересвистывались какие-то бездрёмные пичужки, вдалеке шуршали шинами городские троллейбусы и редкие такси — было уже довольно поздно.

Корж поднялся на высокое крыльцо, открыв двери собственным ключом, пошел по полуосвещенному коридору, по обеим сторонам которого размещалось семь комнат. Шагая, начальник автобазы отразился в высоком красного дерева трюмо, провел пальцами по стеллажам, уставленным множеством книг, — нет ли пыли? — затем остановился возле тех дверей, откуда отчетливо пахло французскими духами.

Войдя в гостиную, Корж удовлетворенно хмыкнул — здесь горел электрический свет в декоративном камине, на столе потрескивали воском четыре толстых свечи, сверкал хрусталь, фарфор, бутылки, вычурные графины, столовое серебро. Гости уже были в сборе, как и полагалось в компании, куда Корж всегда приходил последним.

На самом удобном месте, возле искусственного камина, сидела пышнотелая рыжеволосая женщина с такими белыми и твердыми руками, что они казались алебастровыми; длинные полные ноги были покойно скрещены. Она любила старину, и поэтому на самой верной, давней и обожаемой любовнице Станислава Коржа было черное бархатное платье, а на округлой шее лежала матовая нитка жемчуга. Это и была Маргарита Сергеевна Петелина — врач-психиатр городской больницы, хозяйка всего этого огромного дома, живущая в нем одиноко с глухой матерью и очень старой теткой.

— Здравствуй, Рита! — ласково поздоровался Корж и по-родственному поцеловал хозяйку в щеку. — Хорошо выглядишь, подружка!

Корж медленно опустился во второе кресло возле камина, потерев усталое лицо растопыренными пальцами, неторопливо огляделся.

— Привет, друзья!

На креслах, креслицах и мягких стульях сидели два старших механика автобазы — Алексей Алексеевич Никольский и Олег Викторович Скачков (третий механик автобазы болел), директор магазина «Спорттовары» Рафаил Васильевич Домотканов, товаровед оптовой базы облпотребсоюза Валентина Леонидовна Люсина, диспетчер-секретарь Клавдия Мироновна и человек по имени Арсен, фамилия которого была всеми просто-напросто позабыта, так как Арсен никаких официальных постов не занимал, а был знаменит только тем, что очень часто завтракал в Тбилиси, а обедал в Н-ске. Арсен осуществлял связь Коржа с югом, где за обыкновенную машину «Волга» платили до двадцати тысяч рублей.

— Где Анна Игоревна? — негромко спросил Корж.

— Больна! — ответила хозяйка дома.

За спиной Коржа, развалившись на тахте, покуривали сигареты две молодых очень красивых девушки в заграничных джинсах и с короткими мальчишескими прическами. Вели они себя так, точно не видели и не слышали ничего из того, что происходит вокруг них, — лежали, курили, пускали дым в потолок, отдыхали. Одну из них — лаборантку педагогического института — звали Жанной, вторую — Верой. Она училась на третьем курсе мединститута.

— Будем садиться за стол? — спросила Маргарита Сергеевна, поворачивая к Коржу крупную умную голову. — Ты слышишь меня, Станислав?

Корж молчал, глядя на искусственный каминный огонь. В этом доме он не походил на того Станислава Ивановича Коржа, которого можно было видеть при дневном свете. Сейчас он был суров, сосредоточен и начальственно нахмурен. Выслушав предложение хозяйки, Корж вразвалочку подошел к старшему механику Алексею Алексеевичу Никольскому. Секунду постояв молча, Корж угрожающе-отчетливо сказал:

— Анна Игоревна думает, что корабль тонет и крысам пора бежать с него… Мне смешно! — Он выпрямился, усмехнулся. — Сегодня уволен с работы водитель Спирин, который делал попытки снюхаться с Одинцовым… Формулировочка такая: служебное несоответствие. Он же путает отвертку с пассатижами! Второй пункт: пьянка!

Корж крупными шагами прогулялся по ковру, беззвучно смеясь, закинул голову назад, превратившись в нечто похожее на изваяние, ибо он, не стесняясь присутствующих, любовался, играл величественное, загадочное, непостижимое простому человеческому уму, а присутствующие спокойно молчали, так как давно привыкли к тому, что в доме своей верной и старой любовницы Корж окончательно распоясывался — отдавал отрывистые команды, капризничал, читал полузабытые стихи, издевался над заикой старшим механиком Олегом Викторовичем Скачковым. Друзья Коржа молчали потому, что сидели в доме, который Корж вместе с обстановкой купил Петелиной за двадцать семь тысяч, потому что из всех присутствующих он был самым денежным человеком и был способен каждого из гостей потянуть в тюрьму вслед за собой. Корж имел более сильную преступную волю, чем все присутствующие вместе взятые, и только Анна Игоревна Морозова, не побоявшаяся не прийти в ответ на приглашение начальника автобазы, была более крепким орешком, чем он. На следствии, например, выяснится, что Морозова имела больше ворованных денег, чем подследственный гражданин Корж.

Закинув голову, начальник автобазы облегченно прищурился, отбивая такт ногой в лакированной туфле, замурлыкал что-то себе под нос; вид у него был такой, точно Корж стоит перед большим зеркалом и взбадривается понемногу, любуясь собой: ростом, шириной плеч, осанкой, лицом и цветом глаз. Этот дом был единственным местом в городе, где Корж мог быть самим собой. На автобазе он играл делового, самоотверженного и чуткого руководителя, в вышестоящих организациях — радетеля за общее дело, в собственном доме, где жила забитая и необразованная жена Валя, он бывал не больше двух раз в неделю, а вот в доме у любовницы Корж был тем Коржем, который пожертвовал ученой карьерой ради денег, женщин, власти и тайного наслаждения умом, способным обманчиво-безнаказанно нарушать закон.

— Мы ждем важного гостя! — многозначительно сказал Корж. — Он обещал подъехать к одиннадцати… Вера, пошепчемся?

С мягкой кушетки лениво встала студентка Вера Осадчая, подойдя к Коржу, обняла его за талию и, что-то шепча, повела из гостиной в коридор; там они остановились, обнялись, поцеловались, а потом Корж сказал:

— Бодрячка возьмешь на себя… Ну, ну, не надо сердиться!

Держи!

Он протянул девушке смятую ассигнацию, повернулся и пошел обратно в гостиную, где было все по-прежнему; кокетливо скрещивала на ступеньке камина длинные полные ноги Маргарита Сергеевна, сидел с сонными глазами старший механик Алексей Алексеевич Никольский, молчал, стесняясь заикания, механик Скачков, тянул через соломинку молочный коктейль директор магазина «Спорттовары» Домотканов, неотрывно глядел жадными глазами на Жанну и Веру человек по имени Арсен.

— Чу! — торжественно воскликнул Корж. — Слышу знакомый мотор работы гениального Куницына…

Минут через пять в гостиную вошел потерпевший автомобильную катастрофу капитан уголовного розыска Кочетков — свежий, бодрый, подтянутый, совсем отдаленно похожий на того человека, который в горестной позе сидел в служебном кабинете Коржа. Войдя в комнату, он сразу же повел себя свободно, уверенно и так просто, словно бывал в этом доме раньше.

— Добрый вечер, друзья! — поздоровался Кочетков и безошибочно пошел к хозяйке, чтобы ей первой пожать руку.

— Рад с вами познакомиться.

Разглядывая капитана уголовного розыска, хозяйка дома откинулась, как бы пораженная его бравостью и красотой, округлив глаза зеленого бутылочного цвета, глядела на него изумленно — так была поражена!

— Да вы просто красавец, капитан! — еле слышно выдохнула Маргарита Сергеевна и бережно взяла Кочеткова под руку. — Я хочу, чтобы вы сидели со мной, Владимир Лукич… Вы разрешите мне сесть с вами, капитан? Ах, какая у вас сильная рука!

Еще минут через десять на столе горели не четыре, а двенадцать толстых свечей, звенел хрусталь с серебром, хлопали пробки из бутылок с шампанским, слышался смех и говор. Капитан уголовного розыска Кочетков сидел между хозяйкой дома и красавицей Верой, которая неотрывно смотрела ему в глаза и молчала. На противоположном конце стола сидел Станислав Иванович Корж, держал в руках рюмку с рижским бальзамом и усмехался уголками губ, точно знаменитая Монна Лиза. Единственный из всех гостей он был не в пиджаке, а в распахнутой на груди тенниске; единственный из всех он сидел за столом в мягких домашних тапочках. Было весело, непринужденно, интеллигентно и не очень шумно, как в хорошо поставленном доме, когда гости собираются чествовать младенца, который посапывает в кружевном одеяльце. За столом сидела дружная, во всем согласная, спаянная несколькими годами преступлений компания.

— Я хочу произнести тост, — негромко, но так, что сразу стало тихо, сказал Корж. — Я, как всегда, буду короток, друзья мои… Думаю, что нам надо выпить за нашего нового друга Владимира Кочеткова! Будь здоров, Владимир! Живи долго и хорошо! А мы… — Он обвел глазами сверкающий стол. — А мы — твои друзья!

Капитан Кочетков пьянел медленно, но верно: сначала смущенно прятал глаза в стол, потом, продолжая робеть, осторожно заговорил с Верой, и лицо его понемногу повеселело. После пятой рюмки коньяку он расстегнул пиджак, а потом распустил галстук, и его соседка слева — хозяйка дома — засмеялась добродушным густым смехом.

— А вы молодец, капитан! — прошептала она на ухо Кочеткову. — Мы никогда не забудем вашу услугу с увольнением этого молокососа Спирина… Ах, какой вы молодец!

Она незаметно для других похлопала в ладоши.

— На вид вы добрый человек, а ведь накатали акт на пять страниц, как трезвенник Спирин был задержан за пьяное хулиганство. Я надеюсь, что мы очень подружимся с вами, Владимир!

С другой стороны капитана Кочеткова обнимала за шею тонкими руками Вера, глядела ему просительно в глаза и шептала: «Уйдем от них! Уйдем, прошу тебя!»

Когда капитан Кочетков, чуть пошатываясь, вместе с Верой под веселые крики гостей двинулся к выходу из гостиной, старший механик Алексей Алексеевич Никольский догнал его, обнял нежно за плечи, шепнул:

— Куда ты без денег, приятель? — и сунул в карман пиджака капитана двести рублей.

После ухода Кочеткова и Веры за столом несколько длинных секунд стояла выжидательная напряженная тишина, потом в ней раздался неожиданно хриплый, испуганно-панический голос механика Никольского:

— Пропали мы, корешки! Этот цуцик Одинцова не достанет: слишком легкий на подъем… Ох, боюсь, что Одинец нас уже наколол!

— Молчи! — во все горло крикнул Корж и вцепился руками в туго накрахмаленную скатерть. — Молчи, трус! Молчи, скотина неграмотная!

Следующим утром возле загородной дачи, принадлежащей якобы матери Маргариты Сергеевны Петелиной, затаившись в тени кустов, кого-то поджидал капитан милиции Кочетков. Вера, которую он проводил сюда ночью, видимо, спала. Было тихо. Звенели пичужки, серебряное поднималось за деревьями солнце. Специально много выпивший вчера вечером капитан Кочетков на самом деле на вечеринке не был пьян, так как принял пилюли от опьянения. Сейчас он был свеж и бодр, по-утреннему улыбался солнцу и голосам птиц и к чему-то прислушивался.

Но вот раздался негромкий свист, и секунд через двадцать-тридцать из густых ветвей возник младший лейтенант Спирин, выдававший себя за водителя, недавно демобилизованного из армии… Он осторожно приблизился к Кочеткову, но тот освобождающе махнул рукой:

— Надо брать и ее. Корж поймал девчонку давно на воровстве косынок в студенческой раздевалке… Вера ненавидит его и в конце концов даст правдивые показания…

Они переглянулись, подмигнули озорно друг другу, но затем сделались серьезными.

— Ну, что же, гражданин Корж, — негромко произнес Кочетков, — пожалуйте бриться, ваше воровское степенство!

Опубликовано в журнале «Человек и закон» № 3–4 1972 г.

Рисунки И. УРМАНЧЕ

Оглавление