«В зимнем городе»

Михаил Коршунов В зимнем городе

1

Светлана вошла в стеклянный изолятор-бокс, где лежала девочка. Дочка Володи. Слегка выдающиеся, как были у матери, скулы и чуть скошенные темные глаза. Настороженные и грустные.

Заведующий отделением спросил:

- Я слышал, это дочь вашего знакомого?

- Да, друга детства.

- Может, хотите вести девочку?

- Вести? Не знаю.

- А то я распоряжусь, чтобы поместили к вам в палату.

- Хорошо. Поместите ко мне.

Светлана взяла историю болезни девочки. Но что она могла прочитать? Коротенькую, в несколько строк, биографию и подробное описание тяжелой болезни легких.

Родилась в городе Намангане. Болела ветряной оспой, коклюшем, ангиной. Очень нервная и впечатлительная. Мать умерла, когда девочке было восемь месяцев. Отец - штурман авиации дальнего действия. Болезнь в легких вспыхнула неожиданно. Ест плохо, спит тоже плохо. Ни на что не жалуется.

Возвращаясь вечером домой, Светлана думала о девочке, о Володе, о его жене Кальме. Правильно ли она поступила, что взяла девочку к себе? Но разве можно было поступить иначе?

Падал густой, липкий снег. Он завалил на бульварах лестницы, скамейки, вершины деревьев. Залепил и большие висячие часы на площадях - ни цифр, ни стрелок не видно.

Во дворах, за окнами домов, были вывешены елки, чтобы сохранились на морозе к Новому году.

В городе - предпраздничное оживление. Улицы залиты огнями, усыпаны хвоей возле елочных базаров. В магазинах люди покупают продукты по спискам, чтобы чего-нибудь не позабыть. Кассы выбивают чеки метровыми лентами. В столах заказов упаковывают огромные свертки. Они едва пролезают в дверцы автобусов и троллейбусов.

"Все счастливые",- думала Светлана, а у нее на душе неспокойно. Встреча с Володей пробудила прошлое, глупую ссору еще в начале войны.

Володя уехал тогда в авиационное училище. Сперва писал письма. Потом перестал, потому что Светлана не отвечала. Была на него сердита. Да и уставала от работы в госпитале, где находилась почти безвыходно: развешивала и сворачивала для аптеки порошки, гладила и скатывала старые бинты, чтобы ими снова можно было пользоваться, промазывала вазелином инструменты после операций, делала марлевые шарики-тампоны, училась накладывать повязки - круговые, колосовидные, спиральные.

Только однажды, когда Светлана узнала от Кальмы, что Володя, перешивая на гимнастерке подворотничок, вытаскивает нитку, стирает и потом снова ею пользуется, она взяла пустой конверт, отмотала от катушки белых ниток и послала Володе в этом пустом конверте.

Но это все в прошлом.

Главное теперь - девочка. Она серьезно больна. Догадывается ли Володя о серьезности заболевания? Наверное, не догадывается.

А вдруг не удастся спасти девочку? Володя может не простить этого.

Светлана давала девочке самые новые препараты, вводила уколами витамины, следила, чтобы она хорошо ела, отвлекала от мысли о болезни.

Дети в палате быстро поняли, что девочку с продолговатыми грустными глазами нельзя оставлять одну.

Они пускали возле ее постели заводные игрушки, сажали перед ней своих кукол, притаскивали и показывали кошек, которые жили в клинике, читали вслух книжки. Читала книжки и Светлана всем ребятам, когда они собирались у постели девочки.

Девочка пугалась уколов. Еще с утра допытывалась у Светланы:

- А сегодня будете колоть?

Светлана старалась не говорить об этом, спрашивала, почему она не пьет томатный сок, не ест мандарины, давно ли был отец и что подарил. Хотя сама прекрасно знала, когда был Володя и что он принес.

Светлана умела хорошо колоть, у нее был опыт.

...Часто вспоминала она первый самостоятельный укол. Было это в перевязочной госпиталя. Иглы и шприц готовы: вскипели в стерилизаторе. Не готова только Светлана - нервничает, не может успокоиться. Опытная сестра Таисия Кондратьевна находится тут же, в перевязочной.

На табурете, спиной к Светлане, сидит раненый боец. Требуется ввести ему в руку витамин.

Таисия Кондратьевна специально посадила бойца спиной к Светлане, чтобы не видел, как она готовится к уколу, не смущал ее.

Светлана кусочком ваты обернула горлышко ампулы, отломала. Взяла шприц и всунула было иглу в ампулу, но промахнулась- игла скользнула снаружи по ампуле.

- Смени, - сказала Таисия Кондратьевна, потому что игла стала уже не стерильной.

Светлана сменила.

Наконец игла в ампуле, и Светлана всасывает шприцем лекарство. В шприце - пузыри.

- Срез иглы держи книзу, ампулу наклони, -тихо говорит Таисия Кондратьевна.

Светлана думает только об одном: лишь бы не смотрели ей на пальцы. Они, может быть, дрожат, а это никуда не годится!

Светлана удалила из шприца пузыри. Долго перехватывала шприц, все боялась, что соскочит игла. Потом подошла к бойцу, защипнула у него на руке складку - зафиксировала кожу - и, придержав дыхание, точно стреляла из винтовки, ударом вколола иглу.

Боец крякнул. Плохо сделала! Больно!

Когда боец ушел из перевязочной, Таисия Кондратьевна сказала:

- Все наладится. Только знай - вводить иглу ударом надо очень точно, а то можно ее обломить. Кожу фиксируй крепче - не так больно будет. Потренируйся дома на подушке - очень помогает.

- На какой подушке?

- На обыкновенной, пуховой. Я так училась, в старину еще. Перестанешь бояться - пальцы успокоятся.

"Значит, пальцы все-таки дрожали".

Дома Светлана каждое утро колола шприцем подушку. Ночью, перед тем как лечь спать, опять колола.

Девочка уже успела, как и все дети, полюбить доктора. Показывала Светлане отцовские подарки. А потом снова спрашивала:

- А колоть меня будете?

- Да, колоть буду, - не выдерживала Светлана. - Это необходимо. Тогда ты выздоровеешь и поедешь в Крым, к морю.

- А что такое Крым? Расскажите мне. Далеко до него ехать?

- Далеко. Тысячу километров.

За окном намело крутые сугробы. Высокий снег покрыл землю - стужа, зима. А Светлана рассказывает девочке, как сама, еще маленькой, ездила на юг, в Крым, где зреют абрикосы и черешни, где на теплых крепких скалах живут ласточки, где бьется о берег сильное море.

Мчится курьерский поезд с севера на юг. Мимо открытого окошка летит горячий ветер. Гудят рожки путевых обходчиков. На станциях слышно, как хлопают крышки над буксами: это смазчики заливают буксы автолом.

Отец по дороге покупает вишни, привязанные за хвостики к длинным палочкам. Мама обрывает вишни с палочек, моет и складывает в чашку. А ведь самое интересное - есть с палочек.

Но огорчение быстро забывается: на следующей станции отец покупает еще что-нибудь - или молодые, точно налитые молоком початки, или малосольные огурцы с хрупом (откусишь огурец, а он - хруп-хруп!), или головки подсолнухов, клейкие и шершавые.

На какой-нибудь из станций Светлана замечала, что полотно железной дороги посыпано уже не песком, а ракушками. Значит, скоро Крым, скоро море.

- А что такое море? - спрашивала девочка.

- Море... Это солнечная вода, много воды, и белые птицы - чайки.

- Солнечная вода... Белые птицы - чайки. Я хочу видеть солнечную воду и чаек!..

- Ты их увидишь, когда выздоровеешь.

Светлана принесла девочке крупную пятнистую раковину и сказала:

- Приложи к уху.

Девочка приложила.

- Слышишь?

-- Слышу. В ней что-то шумит.

- Это шумит море.

В тот вечер девочка так и уснула с пятнистой раковиной возле себя, в которой, не умолкая, бурлил и пенился прибой, слышался шорох крыльев чаек и тихий звон: это падали в море звезды и ударялись о камни на дне.

И пусть этой маленькой девочке, которая в жизни не держала в руках ничего тяжелее цветов и в глазах которой не бывали еще ни упрек, ни горечь, ни обида, а заглядывали в них только герои из детских книжек да плюшевые игрушки,- пусть приснятся ей чайки и бушующее море, теплые скалы и желтые акации. Пусть приснится смелый большой самолет с гулкими моторами, на котором летит ее отец и думает о ней.

...Девочке делалось все лучше: температура установилась нормальная, появился аппетит. Она повеселела, подружилась с ребятами.

До Нового года оставался один день. Светлана спросила у Володи, где он собирается встречать праздник.

Володя сказал, что нигде не собирается.

- Может, зайдешь ко мне?

- Хорошо, я зайду.

Они разговаривали в ординаторской комнате. Светлана сняла халат и убрала в шкаф.

- Ты знаешь, Володя, девочка освоилась с клиникой, привыкла к сестрам и няням.

- Да. И к тебе привыкла.

У Светланы дрогнуло сердце.

Она стояла спиной к Володе, закрывала шкаф. Боялась обернуться - чувствовала, как от румянца потеплели щеки и шея. Может, он сказал это просто так. Привыкла, как к врачу.

Светлана и Володя оделись и вышли из клиники. Володя торопился - ему надо было на аэродром.

Светлана еще раз спросила:

- Так ты придешь?

- Приду.

Светлане хотелось сказать, что будет очень рада, но не хватило мужества.

Подъехал троллейбус. Светлана впрыгнула на подножку. Володя поддержал за локоть. Ласково кивнул. Дверцы затворились, и Светлана с громко бьющимся сердцем уехала.

Кальма неожиданно вошла в жизнь Володи. Случилось это в Намангане на школьном выпускном вечере. Светлана и Володя были в ссоре. Учителя и ребята попросили Кальму станцевать на прощание танец с пиалушками. Кальма согласилась.

Центр зала покрыли ковром. Вынесли бубен, две пиалы и специальные роговые колпачки для пальцев. Кальма, в узких шароварах, в свободном, без пояса, платье, в замшевых туфлях с наборными каблуками, спокойная и, как всегда, уверенная в себе, вышла на ковер. Музыкант поднял кожаный прозрачный бубен и выбил на нем короткую глухую дробь.

Кальма сняла пеструю бухарскую тюбетейку, освободила косы. Они упали за спину - черные, длинные.

"Для чего это она сделала?" - не поняла Светлана.

Кальма бросила тюбетейку подругам. Надела на два пальца каждой руки роговые колпачки и взяла пиалушки.

Музыкант негромко барабанил в бубен, подкидывал его над головой.

"Ну, чего она тянет?" - возмущалась Светлана.

Кальма, качнувшись, пошла быстрым мелким шагом. Бубен встряхнулся, вспыхнул и заработал часто, ритмично. Кальма прошла еще немного, остановилась, выпрямилась и замерла. Начался танец рук. Руки изгибались, вытягивались, падали. Вновь оживали.

Кальма закрыла глаза. Казалось, для того, чтобы внимание было обращено только на ее руки. Когда поднимала их, широкие рукава платья скатывались на плечи.

Вдруг Кальма резко откинулась. Косы достали до земли. Бубен замолк. В зале сделалось тихо. Кальма медленно перегибалась назад. Ниже и ниже. Косы скручивались на ковре в живое черное кольцо.

"Так вот для чего сняла тюбетейку", - поняла теперь Светлана.

Она, как и все в зале, была захвачена танцем.

Володя сидел близко у ковра. Лицо его горело.

Пальцы Кальмы пришли в движение. Роговые колпачки застучали по пиалушкам. Разлетелось вихрем платье. Пиалушки стучали чаще и чаще. Танец делался стремительнее. Тяжелые концы кос били Кальму по спине. Перелетев через плечи, били по груди. Кальма разгорячилась. Губы ее смеялись. Она приседала, вскакивала. А в зале раздавался стук пиалушек.

2

Десять часов вечера. Канун Нового года. Светлана одна в комнате. На туалетном столике с трехстворчатым зеркалом горит лампа. Светлана сидит перед зеркалом на низком круглом пуфе. Слушает вьюжный ветер, который несет по улицам леденящий мелкий снег.

На Светлане ее лучшее платье: зеленое, с широкой, в складках, юбкой и модным воротником-стоечкой.

Светлане хотелось быть в этот вечер молодой. Совсем юной, как тогда, в Намангане.

Светлана трогала волосы - легкие, с ореховым отливом, подбивала так, что они заламывались волной. Потом брала роговой гребень и медленно расчесывала их. Трогала Светлана и складки между бровями - что это? Конец юности или признак упрямства?

На туалетном столике привычные с детства мелочи: фарфоровый щенок - вислоухий, бородатый, на коротких лапах. Мальчик-гном Квинти-Конти с лесным фонариком. Черная гибкая пантера Багира. В фаянсовом башмачке - заколки-невидимки, булавки, брошки, кнопки, пуговицы.

Светлана подобрала волосы, заколола шпильками и "невидимками". Не понравилось. Такая прическа делала слишком взрослой. Опять распустила волосы, и они рассыпались по плечам. Проще и лучше.

Светлана высыпала из фаянсового башмачка всё на стол. Может, что-нибудь надеть - брошку или браслетик из янтаря? Она увидела вещицу, для посторонних совсем непонятную, - маленький уровень: запаянную металлическую трубку со стеклышком. В трубке, в специальной спиртовой жидкости,- пузырек воздуха.

Уровень во время войны подарил Светлане в госпитале боец-артиллерист, когда она работала медсестрой в операционной.

...Светлана была обижена на хирурга. Он незаслуженно накричал на нее за неполадку с автоклавом. Светлана выбежала из предоперационной в коридор и столкнулась с бойцом-артиллеристом. Он о чем-то спросил Светлану. Светлана резко ответила. Артиллерист не обиделся, а вытащил из кармана пижамы этот уровень.

"Вот, Светлана Юрьевна, возьмите. На себе испробовал.- И он протянул уровень. - Пушку мою под Оршей разбило. Я его из пушки на память вынул".

Светлана взяла уровень.

"Когда разволнуетесь, так вы, прежде чем что-нибудь сделать или сказать, достаньте его и попытайтесь поймать в центр пузырек. Успокаивает. Попробуйте".

Светлана попробовала.

Пузырек никак не хотел задерживаться в центре трубки между красными отметинами.

Артиллерист приговаривал:

"Аккуратнее. Еще аккуратнее".

Наконец пузырек установился в красных отметинах.

"Ну как? Затихли нервы?"

"Затихли".

"Значит, помогло?"

"Помогло".

С тех пор Светлана часто, когда нервничала, пользовалась уровнем.

Вот и сейчас начала ловить пузырек. Но пузырек не ловился.

Светлана встала и подошла к забушеванному метелью окну.

Потрогала щеки - горели. И что за лицо! Стоит хоть немного разволноваться, мгновенно заливается румянцем. Иногда даже стыдно делается.

Светлана прислонилась сначала одной, потом другой щекой к оконному стеклу, чтобы щеки остыли.

Какой снежный вечер - настоящий новогодний. Летят под ветром из темноты снежинки. Вспыхивают на свету - легкие, морозные, и гаснут, исчезая в темноте.

Светлана вдруг вспомнила, что на ней не надето ничего нового. Плохая примета. В наступающем году не исполнится задуманное.

Она взяла ножницы, открыла шкаф. Нашла сверток с материей, из которой собиралась шить летнее платье. Отрезала лоскуток и подколола булавкой на рукаве внутри под манжетом, чтобы не было заметно. Теперь задуманное должно сбыться.

Светлана вышла на кухню. Соседи откупоривали бутылки с вином, открывали консервы, протирали рюмки, раскладывали по тарелкам закуски.

У Светланы давно все было готово. Она предложила свою помощь соседям. Повязала фартук и занялась составлением из горчицы, постного масла и сметаны соуса для салата.

Время шло, а Володи все не было. Соседи накрыли стол, к ним собрались гости, а Володи все нет. Скоро двенадцать часов.

Появился Володя.

- Прости, но я на одну секунду, - торопливо сказал он и протянул Светлане букет свежих красных астр, пахнущих снегом. - У ворот ждет машина. Срочное задание. Механики греют на аэродроме моторы. Вернусь - тогда выпьем за счастье. - Он крепко пожал ей руки. - Береги девочку.

Светлана, растерянная, застыла в дверях.

- Володя! Погоди! Я спущусь до подъезда.

- Накинь пальто.

- Мне не холодно.

Они вышли на ступеньки подъезда, еще раз простились.

Выходя уже за ворота, он оглянулся и увидел девушку в зеленом платье, с букетом красных астр, присыпанных снегом.

Помахал рукой. Светлана тоже помахала.

...Протяжные бронзовые колокола башенных часов Кремля удар за ударом пробили двенадцать.

Светлана вернулась в комнату. Начала разбирать букет, чтобы поставить в две вазы. Из букета выпал листок бумаги. Светлана развернула его. Прочитала:

Желаю твоему сердцу - Самой молодой молодости. Желаю твоему сердцу - Самой сильной силы. Желаю твоему сердцу - Исполнения самых желанных желаний.

За окном вспыхивали и гасли снежинки. На стене колебалась длинная тень, размахивала крыльями: это раскачивалась на улице, на перекрестке, висячая лампа.

Светлана разделась и легла. На душе было покойно и радостно. Она долго лежала без сна - думала, вспоминала, мечтала.

Где-то высоко в облаках, навстречу зимнему ветру, летит самолет. Счастливого пути, Володя!..

К утру метель прекратилась. Рассвет зарождался тихий, в снегу, в хрупком инее, в белых дымках над крышами. Потухли уличные фонари, потухли тени.

Наступил первый день нового года, нового счастья.

3

Ухудшение началось неожиданно: у девочки повысилась температура, появилась слабость, одышка, пропал аппетит.

Пришлось вновь поместить ее в бокс. Чтобы девочке было веселее, Светлана подарила ей фарфорового щенка. Девочка щенку обрадовалась, поставила на тумбочку.

Светлина не могла понять, почему заболевание возобновилось с новой силой. Неужели организм сдается, уступает?

Решила показать девочку профессору. Но в эти дни профессор приезжал в клинику редко: у него были научные конференции.

Наконец однажды Светлана столкнулась с ним в раздевалке.

- Профессор, посмотрите девочку. С ней нехорошо. Я беспокоюсь.

Профессор был уже в пальто. Он немедленно разделся, попросил халат и пошел за Светланой в бокс.

Девочка была вялой, но все же приподнялась навстречу.

Профессор осмотрел ее. Потребовал анализы и рентгеновские снимки. Потом увидел фарфорового щенка.

- Бородатый какой пес. Это твой?

- Мой.

- Ну, спи-засыпай! - И положил щенка на подушку. - И пес пусть спит-засыпает.

- Я буду спать. А папа скоро вернется?

- Папа? А где твой папа?

- Улетел на самолете.

- Улетел... Ничего. Постараемся, чтобы скорее вернулся.

Профессор и Светлана вышли в коридор. Профессор - задумчивый, руки - за спиной, халат расстегнут.

Светлана боялась заговорить. Страх, точно игла, проник в сердце. Так, молча, вошли в кабинет.

Профессор сел. Светлана осталась стоять.

- Что? Плохо? - не выдержала Светлана.

- Да, плохо. Скоро заболевание отравит организм. Следует предупредить родных. Отец в командировке. А мать ее вы знаете? Кто она?

- Мать... - Светлана глубоко вздохнула, чтобы перебороть боль в груди. - Мать для нее сейчас я.

Профессор встал из-за стола, положил руку Светлане на плечо:

- Родная вы моя! Я должен был сказать это. Вы врач, и я врач. Надо попробовать все средства.

Светлана сжала губы, чтобы не дрожал подбородок. Прошла в ординаторскую. Необходимо побыть одной. Неужели девочка погибнет? Отчего так в жизни бывает? Когда думалось- все уже хорошо, все наладилось, девочке вдруг делается плохо. Да, очень плохо. И нельзя ничем помочь.

Но Светлана должна быть сильной. Об этом просил Володя. Она врач, лечащий врач девочки, и ей нельзя быть не сильной.

Во-первых, надо позвонить к Володе в часть, посоветоваться с полковником, командиром части. Володя много говорил о полковнике хорошего. Во-вторых, записать в историю болезни консультацию профессора. В-третьих, заказать для девочки дополнительное количество антибиотиков.

Светлана подошла к телефону и позвонила на аэродром.

- Полковник в ангаре, - ответил дежурный. - Что передать? Кто звонил?

- Передайте, что звонила доктор Карелина. Пожалуйста, это срочно. Не забудьте.

- Что вы! У нас не забывают. Назовите номер телефона, и полковник вам позвонит.

Светлана назвала номер, положила трубку и пошла работать. Успокоилась. Заставила себя успокоиться: ее ждут больные дети.

Вскоре Светлану позвали к телефону.

- Слушаю. Да, я Карелина. Здравствуйте, товарищ полковник. Я лечу дочку майора Тареева.

- Как же, как же, Светлана Юрьевна.

"Светлана Юрьевна"! Откуда ему известно? Наверное, Володя сказал".

- Что девочка? Как она?

- Состояние резко ухудшилось.

- Та-ак. - Полковник помолчал. - В чем и какая потребуется помощь?

- Помощь... Я не знаю. Нельзя ли вызвать майора Тареева? Жизнь девочки под угрозой.

- Под угрозой?!

- Да.

Полковник опять помолчал.

- Тареева отзову. Но в Москву он попадет не раньше, чем через несколько дней. Скорее - невозможно.

- Хорошо, товарищ полковник. Спасибо вам. До свидания!

- До свидания, доктор!

Борьба продолжалась.

Светлана через каждые три часа делала уколы антибиотиков. Давала кислород. Сердечные средства.

Девочка теряла сознание. Бредила. Звала отца. Говорила о море. О белых птицах.

Светлана сидела у постели девочки, держала в руках ее руку.

Ночью подойдет дежурная сестра, скажет:

- Светлана Юрьевна, идите прилягте. Я посижу.

- Ничего, я не устала.

- Ну что там - ничего! Идите. Если понадобится, я покличу.

- Только вы уж пожалуйста.

- Ну-ну. Не беспокойтесь.

Светлана ложилась отдохнуть в коридоре на кушетке. Лежала, и все казалось, что девочка зовет, что у нее опять слабеет сердце и надо опять делать укол камфары или кофеина.

Не спасти уже девочку. Нет, не спасти.

Профессор, когда подходит к ней, хмурится, трогает лоб и считает пульс. Ну зачем он так хмурится?

В коридоре темно. Сонно дышат в палатах дети. Булькает, переливается в батареях вода. Огни автомобильных фар изредка скользят по потолку и стенам.

Светлана слушает тревожные короткие удары сердца и зовет, зовет Володю...

Из бокса доносится звон стекла. Шприц!

Светлана вскакивает и бежит к девочке.

- Что? Что случилось?

- Ничего не случилось.

- Мне показалось, вы готовите шприц.

- Я давала девочке пить.

В боксе слабый свет от настольной лампы под глубоким абажуром. У девочки глаза открыты. Строгие, красивые глаза Кальмы.

- Папа, - шепчет девочка. Она сейчас в сознании.- Доктор, где папа?

- Папа уже летит в Москву.

- Летит на самолете, - говорит девочка. - Папа у меня храбрый. Пусть мороз, а он прилетит ко мне. Да, доктор?

- Да. Он храбрый. Он прилетит, пусть мороз.

- А вы знаете, кто стучит за окном?

- Кто?

- Мороз. Ему скучно ночью. Он сядет на крышу и приколачивает ледяными гвоздями сосульки. Холодно. Я боюсь холода.

Светлана понимает - опять легкий бред.

- Это Снеговик со своей дочкой Снежинкой тебя проведать приходит. Снежинка ласковая, веселая, в бобровом капоре, в тулупчике на жемчужных пуговках, в шубенных рукавичках. Помнишь книжку про нее?

- Да, - говорит девочка и закрывает глаза. Она устала.

Слышно, как по коридору проходит нянечка в мягких войлочных туфлях. Где-то вдалеке скрипнет дверь или донесется приглушенный свист - это из баллона набирают кислород в резиновую подушку. И вновь тишина.

Тишина в боксе. Тишина в клинике. Тишина за ночным морозным окном.

Девочка открывает глаза.

- Доктор, поговорите о чем-нибудь со мной.

- О чем же поговорить?

- Расскажите про какую-нибудь книжку. Я люблю слушать про книги.

- Хорошо. Я расскажу тебе про одну книжку. У самого моря, в большом городе, заболела девочка. Посмотрели ее доктора и сказали, что девочку можно скоро вылечить, если в городе наступит тишина. Девочка должна уснуть. И вот на время замолк большой город: перестали гудеть паровозы и пароходы, фабрики и заводы, перестали кричать ласточки, шелестеть на деревьях листья, и даже смирилось море. Наступила тишина. И девочка уснула. А город не спал, волновался. Не спали доктора, ласточки, деревья, море. Ждали, чтобы девочка проснулась - здоровая и веселая.

"Вот и теперь, - подумала Светлана, - не спит старый профессор - нет-нет, да и позвонит по телефону: ну, как? Не спит дежурный врач, тоже заходит: ну, как? Торопится, не спит Володя. Звонит полковник".

- А что было, когда она проснулась? - спросила девочка.

- Она поправилась и больше не болела.

- Никогда не болела?

- Никогда.

- И осталась жить в том городе, возле моря?

- Да!

- И у нас сейчас тихо, в нашем городе.

- Да, тихо.

- И я усну.

- Усни и ты.

Каждые два часа Светлана делает записи в дневнике истории болезни девочки.

"23 часа 05 минут. Температура 39. Состояние крайне тяжелое. Дыхание- до 36 в минуту. Пульс- 100, вялый, не ритмичный".

Девочке все хуже. Она все чаще теряет сознание. Дыхание учащается. Сердце угасает.

Светлана уже не сомневалась: девочка умирала. Теперь она хотела только одного, чтобы успел прилететь Володя.

Однажды вечером няня вызвала ее и сказала:

- Вас требует в швейцарскую военный.

Значит, успел... Но как она скажет ему о девочке? Какими словами? Где взять эти слова?

Володя был в летной рабочей форме: в унтах, в меховой куртке, через плечо на ремешке - планшет с прицепленным к нему шлемофоном. Лицо спокойное, но очень усталое. Около припухших от утомления глаз - морщины, морщины, мелкие, резкие.

- Володя, я так тебя ждала! Девочка...

- Знаю. Мне сказал полковник.

- Все сказал?

- Да, все.

Володя снял куртку, и Светлана повесила ее на вешалку. Нашла чистый халат, подала Володе.

В швейцарскую вошел солдат, козырнул:

- Товарищ майор, мне быть при вас?

- Нет. Возвращайтесь на аэродром.

- Слушаюсь!

Солдат ушел.

- Ты что, прямо с аэродрома? .

- Да.

Володя пытался завязать тесемки на рукавах халата. Медлил идти к девочке. Готовил себя для встречи с ней.

В раздевалку вбежала сестра:

- Светлана Юрьевна! Скорее!

Девочка лежала на высоких подушках. Глаза закрыты. Ночная рубашка сползла с плеч, оголила худенькую грудь с глубокой впадинкой на шее между ключицами.

- Камфару и кислород! - приказала Светлана сестре. Повернулась к Володе: - Садись.

- Я постою, - ответил он не сразу.

Принесли шприц и кислородную подушку.

Светлана сделала укол. Смочила в воде кусочек марли, обмотала воронку у мундштука подушки, чтобы кислород не сушил губы, и приложила ее ко рту девочки.

Володя стоял сзади. Лицо скрыто темнотой. Светлана чувствовала, с какой силой он сдавил пальцами спинку стула, на котором она сидела.

Светлана кончила давать подушку. Сестра принесла следующую. Дыхание у девочки оставалось затрудненным.

Вдруг ресницы раскрылись.

- Доченька! - прошептал Володя.

Девочка не ответила. Только ресницы вздрогнули.

- Ты меня слышишь? - шептал Володя. - Я прилетел к тебе.

- Она не слышит, - ответила с трудом Светлана. - Она без сознания.

Володя приподнял девочку. Прижал к себе.

И опять тишина. И опять Володя стоит за спинкой стула. Светлана дает подушку за подушкой кислород. Смачивает и смачивает марлю на воронке мундштука.

Капельки стекают по подбородку девочки в ямку между ключицами. Пятнышко воды. .Светлана следит, как оно пульсирует у горла. Боится вытереть. Кажется, что, если прикоснется, перестанет пульсировать, и девочка погибнет.

Светлана не отрываясь смотрит на него, на это пятнышко.

Потянулись долгие, молчаливые минуты. Молчал Володя. Молчала Светлана. Только сипел кислород в мундштуке подушки. Дыхание девочки делалось реже и неслышнее.

И вот свершилось то, что должно было свершиться: пятнышко воды шевельнулось в последний раз и застыло.

Сыпался холодный снег за холодным окном.

Потонули в снегу, погасли огни города.

Потонули, погасли звезды.

Оглавление

Михаил Коршунов . В зимнем городе

Реклама на сайте