«Нежинские огурцы»

Всеволод Иванов Нежинские огурцы

Всеволод Иванов Нежинские огурцы Рассказ

С этим народом, особенно из аборигенов страны, всякие невозможные случаи происходят. Со мною ничего особенного не было, так как рождён я даже мамашей из поповского звания, по тихому. Однако, рассказать могу.

Уродилось у нас, в текущем году, неимоверное количество волков. Скот дерут хуже, чем в развёрстку, на людей бросаются и даже одному из граждан вероисповедания новой древнеапостольской церкви отгрызли палец. Ну, волки, так волки, как и ко вшам, народ привык, но вдруг, совершенно неожиданно, появляются ещё две рыси. Рысь бросается на свою пищу сверху. Главным образом с дерева — согласитесь, неудобно, хоть кому. Идешь так, слегка навеселе, и вдруг, совершенно неожиданно, с крыши на тебя такой, да ещё в ночное время.

Говорят мне сельчане:

— Надо вдруг, совершенно неожиданно, принять все меры к охране населения. И вы, Иван Петрович, как читавший про зверей Брема и другие книги, поезжайте к охотникам в город, и пускай они бьют волков и рысей и даже обогащаются при полном нашем на то единении.

Я и согласился, имея в виду поездку в город, так как впервые в это время после разрухи и различных подобных действий посолили мы огурцы. Да мало того, посолили, решили мы сыграть на этом деле, так как нежинские наши огурцы, и слава о них дошла вплоть до Африки. Была нас компания, человек пять, по засолке.

Приезжаю в город, первым делом в союз охотников, думаю — охотничье житьё давно известное, а к русской горькой какая самая превосходная закуска? Груздь из-под Перми и огурец из Нежина! Ну, город столичный — республика там у нас, вообще совнарком. Значит, есть всезнающие охотники, которые могут указать, способствовать и разъяснять.

Говорю:

— Граждане охотники, я из Нежинского уезда и Николаевской волости, завела нас дичь, прозванная волками, и появились ещё вдобавок две рыси, с глазами, которые ночью всё, лучше бандита, видят.

— А много, — спрашивают, — волков-то?

Я им начал перечислять и достоинства волчьи, у тех от восторга волосы дыбом встали.

— Вот, — кричат, — побьём, так побьём.

А немного погодя осели, вижу, и без давешнего восторга спрашивают:

— А может ты, старичок честной, приврал?

— Нет, говорю, всё по совести, — и только хотел про огурцы упомянуть, самый усатый из них говорит мне достаточно мрачно:

— Всё превосходно в высшей мере, только сплошная разруха теперь, трудно России и союзным республикам подниматься. Охотников у нас действительно много, и гениальные охотники, не хуже Тургенева, имеются, однако же плохо у нас с ружьями и со снарядами. Во-вторых: начальник милиции не разрешает большими партиями ездить, чорт вас знает, говорит, Россия страна неограниченных возможностей, возьмёте вместо облавы на волков — устроите облаву на поезд.

Постоял я, потёрся, неловко стало и даже про огурцы легонько забыл:

— Что ж, — спрашиваю, — делать мне, и нет разве по всей республике какого-нибудь выхода от волков?

— Есть, — отвечает, — выход, и хороший выход, если вы почитаете Красную Армию.

— Идите вы, — говорит старичок, — в Дом Красной армии и найдёте там некоторого человека по фамилии Маликюш. Имеется у них комната военных охотников и при нём союз, и выйдет вам, в этом военном союзе, смерть всем волкам, обитающим в ваших окрестностях.

Ну, нахожу я этот дом, и выходит такой изворотливый человек, типа тонконогих, и без усов. Со всей готовностью жмёт мне руку и говорит очень быстро:

— Я Маликюш и всё могу устроить, только действительно ли такое преинеимоверное количество волков и рысей?

— Да, — говорю, — совершенно, как комара в дождливое лето.

Вижу, и у того в восторге заходили волосы.

— Идёмте, — говорит, — почтенный дяденька и товарищ к почётному председателю нашего союза, командарму Архипову.

Ну, думаю, Иван Петрович, валит тебе счастье — будет игра. И осторожно так спрашиваю:

— А как командарм насчёт огурцов?

Оглянулся на меня Маликюш, и, будто от удовольствия, у него усы выросли.

— Потребляет, но не всегда, а я же могу, когда угодно, хотя предпочтение отдаю рябиновой, так как сам из Рязанской губ.

Приводит меня в кабинет командарма и командера войск республики. В кабинете всё кожей и аппаратами, из рода телефонов, заросло, сам Архипов мужчина в весе, в усах, и, видно, поговорить любит.

Маликюш быстро так:

— Позвольте, говорит, этот делегат сам видел неимоверное количество медведей, оленей и кабанов, которые и необходимо срочно, имея в нашем распоряжении средства истребления и защиты народа, срочно их ликвидировать.

А у того бас толще бревна.

— Действительно, — спрашивает, — так?

Отвечаю ему с полной непринуждённостью ответа:

— Так, и всё вышесказанное относится в полной мере к волкам и двум рысям.

— Хорошо, — говорит бас Архипов, — содействую к отправке по уничтожению волков пятьдесят человек охотников, и я за главного.

Есть, думаю, Иван Петрович, твоя судьба. Приходит тут же мне в голову: что если прекрасным манером может Красная армия уничтожать волков, почему же она должна пропускать мимо рта знаменитые нежинские огурцы? Прямо, по-чудесному даже, может помочь мне поставке на Красную армию огурцов бас Архипов.

Написал я домой письмишко, чтоб готовилась округа, и — чтобы подумали насчёт огурцов в Красную армию. Сам суетлюсь, устраивая хозяйство военных охотников, и как они мне только насчёт волков, я им сейчас про огурцы подсуну и намекаю, чтобы из кооперативов или иных сооружений военного образца взять нам тоже на охоту людей.

А сам больше всё на судьбу, на места наши, надеюсь. Ну, садимся это спокойненько в вагончик, едем, слегка трясясь, и через некоторые моменты мы, конечно, на станции, и вот тебе, наше село Епифаново.

Сельчане наши вдруг, совершенно неожиданно, выходят со всем восторгом, размещают и всяческие почёты, вплоть до меня.

А я сейчас домой, спрашиваю по хозяйству — как мол, тут, по округу, огурцы есть? А у меня семейство и кумовья дюже догадливы, леший их дери, даже до невозможности.

— Мы, — говорят, — папаша, согласно вашего письма, огурцы все скупили, бочки, которые из-под дёгтя, для чистоты вкуса, даже в бане пропарили, и вдруг, совершенно неожиданно, огурец такой вкус приобрёл, теперь не только что в Африку, он и в дальнейшие страны пойдёт, прославляя республику.

— Отлично, — говорю, — очень даже отлично.

А там уже с деревень собираются мужички, готовя облаву. Кто это на лыжах, кто это с палочкой просто, а Сенька — пономарь, для большего волчьего страху, барабан где-то достал. Проспались мы немножко и утречком идём, не спеша, в поле. Мужички, это, раньше разбрелись по указанным местам.

Мужикам глупым, действительно, волков бить, а мне — другая мысль, мне главное насчёт огурчиков. Естественным обыкновением я всё вокруг командарма Архипова, мужичкам говорю:

— Где место повыгоднее?

— А вот, — отвечают, — будет самое выгодное место прямо на Мышиной полянке, туда, говорят, преимущественно и попрёт всё зверьё.

— Превосходно, — говорю, — таким манером вы всего зверя туда и гоните и там, по моему расписанию, будут самые превосходные охотники и стрелки, десять человек.

А сам всех стрелков-то расставил подальше, и говорю командарму Архипову:

— Здесь, мол, у пенька ваша нога стоять одна должна.

А он, конечно, как подобает командующему войсками, спрашивает:

— Здесь ли в качестве наблюдения самое главное место?

— Здесь, конечно.

И сам я, от греха подальше, легонько ушёл за холмик, в некотором расстоянии, дабы слышать радостные возгласы убиваемых волков и охотника.

Лежу и смотрю так легонько по лощинке, по которой должны мчаться на свою смерть волки.

Волк идёт по долине, барабан пономарёв заливается, трещотки всех систем, и собачьего лая такое количество, что у меня огурцов, наверное, меньше, чем собак.

Лежу и радостно мне так. Вот, мол, как начинается новая-то жизнь, Иван Петрович!

Лежу — и уже ноги начинают промерзать, а волков всё нету.

Я легонько так, чтоб не спугнуть, на корточки присел, потоптался, в меру пригрелся и опять плашмя.

Лежу опять. Волк опять, рёв.

И вдруг, это, в кустах что-то такое вертится, мельтисит. Даже немного неудобно стало: не рысь ли в образе тигра, думаю.

И вот ближе все, ближе, и — вдруг, совершенно неожиданно, заяц. И огромный, стервец, с собаку, может быть.

Прямо на Мышиную полянку, к командарму.

И думаю, со злостью, бей, хоть для начала, зайца!

Лежу. Нет, слышу, бережёт выстрелы. Тишь.

Опять лежу. Опять мельтисит.

Теперь-то, мол, не иначе волк?

Опять заяц, да не один, а в сопровождении трёх! И опять на Мышиную полянку. Бежит, стерва, и хоть бы свернул из почтения, хоть бы волкам дорогу не портил.

Что-то заныло у меня сердце.

И тут-то, минут через пять, попёрло, четыре, пять, десяток, — и всё-то зайцы. Господи ты, боже мой, будто со всей республики напёрло их. Бегут, глаза шальные и табуном, главное, безо всякой мысли о спасении.

Бей, думаю, командарм, бей их сволочей со злости!

А тот хоть бы пальцем щёлкнул.

А заяц всё идёт и идёт, прямо будто заросло всё зайцем. Я, это, минут десять, полчаса лежу, а они неистощимо бегут.

— Кыш, — кричу, наконец, — кыш, треклятые!..

А они флегматично себе бегут на Мышиную полянку и внезапно, совершенно неожиданно — я за ними. Вбегаю и смотрю, стоит мой командарм у пня, и сам белее всех снежных покровов.

— Чего ж, — говорю, — не стреляли, к вам же вся дичь направлена была? Смотрю, мать ты моя, а у него и ружья-то нету. Тут я уже по тихоновской церкви перекрестился, со страху.

Спрашиваю:

— Чего ж вы без ружья?

— А я, — говорит, — наблюдать и руководить пришёл, и к тому же не люблю я стрелять волков.

— А зайцы-то, мол, зайцы…

— Зайцы, — говорит, — самая моя любимая охота, но ведь вы же волков обещали мне гнать.

Тут я, надо сказать, рассердился.

— Что ж, мол, должен я тебе волков плодить, если они в другую сторону утекли?

— Пойдём, посмотрим же, куда утекли волки.

На что было смотреть-то, ни одного волка не могли выгнать мужики. Словно в зайцев обернулись волки, нет волков.

До самого вечера носились мы по полям, и ничего.

Мужики меня бранят, бог весть за что, охотники ходят вместо волков или подобные рысям и, главное, командарм никак не может простить мне, что в кои-то веки удалось ему видеть совершенно неожиданно такое количество зайцев, подобное буре, и даже ни одного выстрела.

Дома же спрашивают:

— Как насчёт огурцов? Бочки ведь.

Я было брякнул, пожертвуйте, мол, в пользу воздушного флота, так как раньше теперь, чем не заведём мы в нашей волости аэроплан, никто не поверит, что есть у нас волки, и будут они, плодясь и заселяя нашу республику, безнаказанно уничтожать скот.

А потом, думаю, не дожить мне до аэроплана, так и отложил — всё-таки, думаю, инвентарь ведь оно, хоть и зовётся — огурцы…

— А вы, — спросил меня рассказчик, — вы не охотник до огурцов?

— Мне больше по душе, — ответил я, — мне больше по душе огурцы сибирские.

Оглавление