«Художники»

Никанор Саввич работал за сапожным верстаком в кухне, служившей ему вместе с тем и мастерской. Заведение у него было небольшое; работал он на немногих хороших заказчиков и, главное, — управлял домом, в котором жил, получая за это даровую квартиру и десять рублей в месяц жалованья. Маленький, с седоватой бородкой и с очками на кончике носа, Никанор Саввич сосредоточенно набивал на штиблет каблук и зорко поглядывал поверх очков на работу, сидевших за тем же верстаком, двух учеников-мальчишек, покрикивая порой на них и делая различные указания.

В мастерскую вошла жена Никанора Саввича, Александра Степановна, и сказала:

— Иди скорее, Никанор Саввич, в горницу, там этот учитель, — как его? Варунин, что ли? — пришёл, тебя спрашивает…

Никанор Саввич сбросил грязный фартук и, надев на ходу пиджак, вошёл в комнату.

Господин, средних лет, с форменной фуражкой в руках, видимо не слышал прихода хозяина и с глубоким вниманием знатока и любителя рассматривал висевшую на стене большую картину в старой, облезлой золотой раме. Картина изображала девушку в русском костюме, ставившую перед иконой свечу.

— Здравствуйте, Иван Тихонович! — приветствовал Никанор Саввич своего постоянного заказчика.

— А-а, Никанор Саввич, здравствуйте! Откуда это, батенька, у вас такая прелесть? Уж вы не меценатом ли сделались? Ведь это редкая картина!..

— Ну, уж вы скажете, Иван Тихоныч!.. А только за что же вы меня на старости-то лет таким словом обзываете? Не заслужил, не заслужил. Меценаты… Меценатов-то соболей ловить в Сибирь посылают, а я, слава тебе Господи, честно и благородно…

— Да что вы! Что вы!.. — рассмеялся заказчик. — Меценат это не что-нибудь предосудительное… Это просто означает любитель искусства, покровитель художества…

— А-а, вон оно что! Так… А я, простите, не понял!..

— Так откуда же вы всё-таки добыли эту картину? Я вам верно говорю: это хорошая картина, ценная… Вы смотрите, например, как вырисован костюм девушки… А освещение? Это замечательно!

— А, может, вы слышали; барин-то наш, домовладелец-то здешний, которого я домом управляю, помер… Вот он мне на память за мою непорочную службу и оставил эту картину… Ну, а теперь наследники…

— Да, я слышал… Жаль только, что картина не вполне докончена. Ну, да и теперь напасть на любителя, так за неё можно хорошие деньги взять.

— Многие, кто видал, одобряют, — сказал Никанор Саввич и добавил. — А вы насчёт сапожек, Иван Тихоныч, пожаловали?

— Да, пожалуйста, надо будет сшить… — ответил заказчик. — Ведь мерка моя у вас цела? Так, знаете, такие же, как я всегда ношу…

— Слушаю-с, будьте покойны, знаем.

Когда заказчик ушёл, Никанор Саввич долго стоял перед картиной и осматривал её, раздумывая. Вошла Александра Степановна и стала приготовлять чайную посуду.

— Чего ты рот-то разинул? Али не налюбовался на наследство-то? — заметила она.

— Нет, ты погоди смеяться-то, — обидчиво ответил муж, — да покойника укорять, что мало нам за наши труды отказал!.. Иван Тихоныч говорит, что картина эта дорогой цены, редкостная; только, говорит, вот жаль, неоконченная, чего-то там не дописано…

— А ты возьми, да сам и допиши! — со смехом посоветовала Александра Степановна.

— Нет, сам я не допишу, а приятеля, живописца Сергеева позову…

— Вы в самом деле не вздумайте с ним дописывать!.. Я вам картину портить не дам, так ты и знай! А приведёшь живописца, так и тебя вместе с живописцем турну!..

— Ну, ладно, ладно, не ворчи… Я ведь приглашу его только посмотреть да посоветоваться…

— Нашёл советчика: пьяницу горчайшего! Он два месяца нам вывеску пишет… А много ли там написать-то? Два сапога да твою фамилию.

На следующий день явился живописец с заказанной вывеской. Они долго с Никанором Саввичем осматривали картину, шушукались, но вошедшая Александра Степановна прекратила их совещание. Однако Никанор Саввич успел шепнуть живописцу, что жена на будущей неделе дня на четыре уедет к дочери в гости, в уездный город.

Во вторник, действительно, утром Александра Степановна уехала, а в полдень явился живописец и прежде всего попросил у Никанора Саввича рубля три на краски.

— Уж ты не скупись, — убеждал живописец владельца картины. — Для такого художества краски нужны хорошие, дорогие, ведь ты тогда за неё сотни рублей возьмёшь!

Но в конце концов живописец согласился обойтись двумя рублями. Получив их, он отправился за красками и вернулся только к вечеру, заметно подгулявший, с ящиком, кистями и красками.

— Что ты больно долго? Ведь ночь на дворе, — встретил его Никанор Саввич.

— Уж и городишко здесь: красок не найдёшь порядочных!.. — отвечал тот.

— Сейчас, что ли, будешь писать-то? Али поесть хочешь?

— Поем, да и начну… Я могу и ночью отлично писать, — сказал живописец, развязывая ящик.

За закуской явилась выпивка; живописец раскис, и Никанор Саввич посоветовал приняться за работу пораньше утром. «Как бы не испортил?.. — думал Никанор Саввич. — Больно человек-то ненадёжен… А денег-то жалко… Ну, да ладно, будь что будет!..»

Никанор Саввич проснулся рано. Он разбудил художника, дал ему опохмелиться, и тот вскоре приступил к работе. Руки у него дрожали; он не знал с чего начать и разговаривал:

— Вот огонь поярче надо… Ну, да это после… А главное, главное…

— Ты сапоги старичку появственнее сделай, — перебил его сапожник.

— И то верно. Вот что значит сам-то сапожный мастер! Сейчас и увидел погрешность.

Живописец с рвением начал отделывать сапоги старика. Никанор Саввич ходил около картины и делал художнику указания.

В самый разгар работы в комнату вбежал ученик и ошеломил хозяина:

— Сама вернулась!

— О, Господи, уходи ты скорее! — кинулся Никанор Саввич на художника, но тот не успел собрать свои принадлежности, как вошла Александра Степановна.

— Это что такое?! — грозно воскликнула она. — Картину портите? Не позволю!

— Да он только сапоги у старичка почистил… — оправдывался Никанор Саввич.

— Хорошо, что я скоро вернулась, а то бы вы понаделали тут дела!.. Я на неё и покупателя нашла, который видел её у покойного барина, и задаток уж получила! Помнишь Березаева, Николая Васильевича? Я его на пароходе встретила, поэтому и вернулась раньше. А к дочери так и не попала. Сто рублей Березаев даёт.

— Ну, слава Богу! — порадовался Никанор Саввич. — На радостях-то давай скорее чайку выпьем…

— Ладно ещё, что подоспела во время, так что незаметно его подправок-то, а то бы, пожалуй, Березаев и не взял! «Муж, — говорю, — с вывесочником подправлять хотел», — а Березаев мне: «Боже их избави от этого! Поезжайте и спасайте картину!..» Ну, вот я и приехала, — заключила жена.

Довольные супруги принялись за чаепитие.

1903