«Наш принцип»

Наш принцип (fb2) - Наш принцип 2087K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Анатольевич Пономарёв

Александр Пономарев Наш принцип

Были о липецком ОМОНе

Грозный — Липецк. Домой

Пыль плясала в воздухе, она густым слоем лежала на тенте, на кабине машины, в кузове и забивалась, казалось, всюду: под берет, в складки камуфляжа, обувь, за шиворот. И все тело начинало нестерпимо чесаться. Пыль мелкой пудрой залепляла рот, нос и глаза. Она, смешиваясь с потом, неприятно текла по спине восковой массой. Сергей вздохнул и протер ладонью автомат, бережно прижатый к груди, не забыв поправить кусочек медицинского бинта, которым у него и его товарищей было принято заматывать дуло оружия, чтобы грязь не попадала в ствол. Многие из парней оказались дальновиднее и надели на голову черные маски, предназначенные для спецопераций, и теперь только вертели по сторонам головами, не замечая дискомфорта.

«Урал» надсадно засипел движком и медленно поехал юзом. Машина дернулась и остановилась. Вся колонна встала. Машины, держа дистанцию, ютились вдоль серпантина. Сергей смотрел из кузова автомобиля, как молодой рыжий водитель, плюясь и чертыхаясь, бестолково почесывая затылок пятерней, выскочил из кабины и, пробежав вдоль борта, снял с фаркопа пустое ведро. Затем водитель открыл капот и, пожимая плечами, стал наблюдать за дымящимся двигателем.

— Военный, у тебя вода-то есть с собой? Движок запорешь, — из кузова «Урала» на водителя насмешливо смотрел кареглазый Игорь Воеводин.

Пацан-водитель, вжав шею в плечи, отрицательно покачал головой.

— Понятно, смотри — враг не дремлет. Из-за тебя попадем под молотки, — продолжал Воеводин.

Водитель, чуть не плача, переводил взгляд с одного лица на другое. Ему совсем не хотелось попадать под молотки. Но лица парней в камуфляжах источали равнодушие.

— Ладно, не пугай пацана, — включился в разговор командир взвода, лейтенант Иван Андреев, — на, налей в систему, через пятнадцать минут Толстой-Юрт. Там зальешь воды во всю тару, какая есть. Понял? — сказал он, протягивая водителю канистру с водой.

Водитель, подпрыгнув кочетом, кинулся исполнять команду. Вылив в движок всю канистру, он, виновато глядя на Воеводина, доложил лейтенанту: «Все, товарищ лейтенант, можем ехать».

Андреев, убедившись, что все нормально, встал в кузове в полный рост и показал движением руки: «Все в порядке. Можем продолжать движение». Вообще-то у каждого старшего машины были радиостанции, но при движении в колонне ими не пользовались, доверяя больше дедовскому способу, потому что «духи» прослушивали радиоэфир и пасли все воинские колонны.

Караван, подняв облако пыли, снова тронулся в путь.

Всего полчаса назад колонна вышла из Ханкалы на Моздок, и вот непредвиденная остановка. Сколько еще их будет? Одному Богу известно.

Сергей отвинтил крышечку фляжки и сделал пару глотков. Теплая вода неприятно защипала горло, и возникло такое впечатление, будто глотнул подогретого подсолнечного масла. «Да, — подумал Сергей, — Восток — дело тонкое. Прав был товарищ Сухов».

Сергей закрыл глаза, уставшие от постоянного прищуривания, и воспоминания старой черно-белой кинолентой понеслись перед его глазами…

Кто-то громко под ухом Сергея сказал: «Толстой-Юрт». Он открыл глаза. В кузове во весь рост стоял Андреев. Распорядившись насчет дисциплины и выставив двух бойцов в боевое охранение колонны, он громко сказал:

— Стоянка пятнадцать минут, можно покурить и оправиться, — и уже тихонько Сергею: — Серый, ты посмотри тут. Я в кабину пересаживаюсь. Водитель дюже молодой, боюсь, что-нибудь наворочает.

Сергей утвердительно кивнул головой, встал, разминая ноги и осматриваясь по сторонам. Толстой-Юрт — село небольшое, как будто вымерло, только недалеко в поле паслись отары овец. Ничем Толстой-Юрт не был примечателен, разве вот только тем, что он являл собой родину Аслана Масхадова.

Молодой водитель, которого звали просто Сашка, научившись на своих ошибках, мухой метался между машиной и колодцем. Не набрал воды он разве что в рот.

Сергей смотрел, как Игорь Воеводин, сидя на борту кузова, продолжал издеваться над водителем Сашкой.

— А ты знаешь, — проникновенно говорил он Сашке, — что, если ты чего-нибудь накосячишь, наш командир может дать команду тебя расстрелять?

— Как расстрелять? — хлопая белесыми ресницами, отвечал Сашка. — Я же свой.

— Свой-то свой, да только мы с тобой на войне, дружище, прикажет — расстреляют. По законам военного времени. Только я в тебя нипочем стрелять не стану. Я к тебе привык.

— Да я здесь затем же, зачем и вы! — чуть не плача, умолял его Сашка.

— Я все понимаю! — поймав водителя на крючок и улыбаясь одними глазами, продолжал Воеводин. — Но у нас отряд милиции особого — понимаешь? — особого назначения. Мы тут знаешь какие серьезные задачи выполняли? А ты! Водила из мобильного отряда, да тут вашего брата знаешь сколько? Плюнь — и в водилу попадешь. Одним больше, одним меньше. Какая разница? Никто даже не заметит. Спишут на боевые.

Ребята в кузове посмеивались, пряча улыбки в воротники, но тут раздалась спасительная для Сашки команда: «По машинам!» Водитель, выдохнув, кинулся в кабину и завел движок.

Караван, подняв облако пыли, вновь отправился в путь.

Сергей повторно отвинтил крышечку и глотнул из фляжки. Нет, это невыносимо. Ощущение было таким, как будто выпил расплавленного сапожного клея.

— Товарищ капитан, глотни свеженькой. Только сейчас набрал, — Сергею протягивал баклажку с водой молоденький сержант Петька Кулемин.

Сергей глотнул прохладной влаги, и, как обычно, тут же его поры раскрылись, и по лицу, по телу предательскими струйками потек едкий соленый пот. Сергей благодарно кивнул Кулемину, еще раз вспомнив героя фильма «Белое солнце пустыни»…

Двигатель зачихал по-стариковски, машина начала дергаться рывками. Сергей приоткрыл сначала правый, затем левый глаз. На него недоуменно смотрел сержант.

— Обычное дело, — ответил Сергей на его немой вопрос.

— Чего? — не расслышал тот.

— Я говорю — обычное дело: движку кислорода не хватает. Перевал.

— А, понятно, — закивал в ответ Кулемин, — та-арищ капитан, может, водички прохладненькой? Осталась еще!

Сергей отмахнулся, облизал сухие губы и вновь задремал, кивая непослушной головой…

Поезд с омоновцами пришел тогда не в Липецк, а почему-то в Грязи. Бородатая, грязная, вооруженная орда, выскочив на перрон, открыла огонь в воздух из всех видов оружия, причем в ход шли не только ракетницы и сигнальные мины, но и стрелковое оружие. Местные жители, видимо решившие, что война докатилась и до их маленького городка, кинулись в разные стороны, давя и калеча друг друга.

— Там вас, это, к трубочке зовут. Вы уж подойдите, будьте добреньки, товарищ командир, — дергая полковника Атаманова, командира отряда, за рукав и заглядывая ему в глаза, почти в самое ухо прокричал путевой обходчик в помятой куртке.

— Атаманов, вы что там за войну в Грязях устроили? Совсем от рук отбились? Народ все телефоны оборвал, — кричал ему в трубку ответственный по УВД.

— Товарищ полковник, холостыми, салют ребята устроили. Не чаяли, что живыми домой вернутся, — оправдывался командир.

— Холостыми! Ну, это куда ни шло. Только порадовались, и хватит, Аркадий Иванович. Прекращай там эту импровизацию.

Через несколько минут перрон опустел, и только прапорщик Женя Заимкин, изрядно хлебнувший по дороге спиртного, обнимал родную землю, извозившись в вокзальной пыли и размазывая по лицу пьяные грязные слезы…

— Слезайте, граждане, приехали — конец, — пропел, трогая Сергея за плечо, лейтенант Трофим Лямин. Сергей даже не заметил, как колонна остановилась. Трофим, ехавший в другой машине, теребил его, встав на колесо «Урала».

— Проснись, Серега. Станица Червленая. Выйди — разомни ножки. О-хо-хо.

— Сейчас. — Сергей встал в кузове. — Воеводин, в боевое охранение колонны.

— А че я-то, товарищ капитан, — недовольно проворчал Воеводин, но одним прыжком выскочил из кузова на землю.

— Много текста, — кинул ему вслед Сергей и, обращаясь к Трофиму: — Да я здесь постою — покурю.

— Ну, как знаешь, Серый. — И Лямин исчез за бортом «Урала».

Остановка длилась не более десяти минут.

А потом колонна, подняв вверх облако пыли, ушла по направлению к намеченной цели. Караван исчез, а пыль еще долго хороводом танцевала в воздухе, искала объект приземления. Но, не найдя никого и ничего, обиженно улеглась на дорогу, поджидая новую жертву…

Сергей открыл глаза. Песок скрипел на зубах, он перегнулся через борт машины и плюнул.

В кузове стоял хохот. Это Улугбек Алиев рассказывал байки. Улугбек по национальности был казахом. Он служил в рядах Советской Армии в Липецке на военном аэродроме. Был он кинологом, то есть вожатым служебных собак. После, женившись на русской девушке, остался на сверхсрочную, получил квартиру и, заведя шестерых детей, обрусел. Потом судьба привела его на работу в милицию. Про себя он говорил так: «Глаза — узкий, нос — плюский, я совсем как русский». Байки Улугбек любил рассказывать про своего армейского начальника, майора Лыкова, по кличке Лом.

— Представляете, парни, — заливался Улугбек соловьем, — ушел он на пенсию, это про Лыкова, приехал на своем «Москвиче» в часть по каким-то кадровым делам. Вышел из штаба, сел на пассажирское сиденье, достал газету и читает. А сам на часы поглядывает и головой качает. Мол, где же водитель? Все ходят и ржут над ним. Двадцать минут сидел, потом вспомнил, что на пенсии, пересел на водительское место и уехал.

А еще был такой случай: с вечера Лом выпил лишнего и заночевал у себя в кабинете, он всегда так делал, жена у него слыла брюзгой. Выпив много, он говорил: «Останусь в части, не хочу слушать ночную лекцию о вреде пьянства». Так вот, к сути — Лом был человеком довольно преклонного возраста, поэтому, постелив у себя на рабочем столе и раздевшись, впал в кому. А ночью, захотев в туалет, не смог проснуться. Встал он утром и, увидев на столе продукты своего вчерашнего застолья, понял, что случилось страшное. Надо что-то делать: он, отрывая по клочку газеты, брал кусочки своих экскрементов и по чуть-чуть выбрасывал их в форточку. Окончив это мероприятие, он вышел на крыльцо и, сделав строгое лицо, говорит мне: «Алиев, ты за своими собаками лучше смотри! У меня под окном нагадили. Иди, убери за ними, а то воняет!»

— А ты ему что, ну что сказал-то? — Ребята в кузове изнывали, готовясь к финалу.

— А что я, — Улугбек выдержал паузу, почти по Станиславскому, — говорю: «Товарищ майор, я четыре года с собаками работаю, но еще ни разу не видел, чтоб они задницу бумажками вытирали».

Ребята в кузове попадали на пол и только стонали от смеха.

Сергей выглянул из кузова. Караван дружно двигался по равнине. «Лакха Невре», — прочитал он на мелькнувшем дорожном указателе. В переводе на русский это означало Верхний Наур. Теперь можно было немножечко расслабиться. Равнинные чеченцы, которые издавна живут на территориях Наурского и Надтеречного районов, всегда были лояльны к русским. Даже во времена правления Масхадова они считались оппозицией и ратовали за мирные отношения с Россией.

Рядом с Петькой Кулеминым молча сидел старший прапорщик Валерка Чумаков. Сергей вспомнил Валеркины похождения и усмехнулся. Валерик был немного грубоват, но всегда бодр и весел. Всех симпатичных девчонок он называл одноклассницами. Если ему поверить, то его школьный класс состоял, как минимум, из тысячи человек. Он мог спросить у проходящих мимо девушек: «Девчата, а как с вами в баню сходить?» И, услышав в ответ: «Никак!», обиженно кинуть вслед: «Ну и ходите грязными!»

Еще, как-то патрулируя по городу на «уазике», он увидел знакомую девушку с подружкой и решил обозначить свое присутствие. Он открыл дверь автомобиля и крикнул: «Эй, двое, быстро ко мне!» Девчата газанули с низкого старта и, не оглядываясь, скрылись за горизонтом. Валера не смог догнать их даже на машине. И сколько он ни кричал им вслед: «Да пошутил я! Пошутил!», девушки не слышали его и подбегали уже, наверное, к канадской границе.

Машина притормозила и приняла вправо. Сергей выглянул из кузова. С правой стороны дороги высились две пятиэтажки, с левой расположился большой палаточный городок для беженцев. «Станица Знаменская», — отметил про себя Сергей. Впереди виднелся большой перекресток, на нем высился двухэтажный блокпост. На всех четырех направлениях выставлены шлагбаумы.

Все порядком устали, поэтому остановка длилась не более пяти минут. Колонна, обогнув кольцо, ушла в направлении села Братское.

А Сергей опять провалился в дрему.

Он резко проснулся и попытался подняться, так как со всех сторон была слышна автоматная стрельба. Но, увидев, что ребята вокруг улыбаются и приветственно машут руками, понял, что колонна проезжает Братское, где на блоке расположился Тамбовский ОМОН. Земляки провожали липчан самодельным салютом.

Водители во всей колонне синхронно нажали на сигнал. Караван выехал из Чеченской Республики и держал курс на Моздок, до которого осталось ехать около двадцати минут. Сзади остался крайний блокпост на чеченской земле. А впереди лежали уже родные осетинские просторы.

Колонна остановилась около Мобильного отряда. Омоновцы по очереди спрыгивали на землю. С соседних машин сгружали отрядный скарб и личные вещи. Все смеялись, а вокруг царило веселое возбуждение.

— А вот теперь, военный, дай-ка я тебя расцелую, — Игорь Воеводин заграбастал водителя Сашку и теребил его, — молодец! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я. Здорово довез.

Сашка смущенно улыбался. Он уже забыл все непо-нятки, которые случились в дороге, и только, нахмурившись, стучал ногою по баллонам — завтра ему предстоял обратный рейс.

Домой. В Моздоке их уже ждали несколько гражданских автобусов с сорок восьмым регионом на номерах.

Колонна остановилась на выезде из Ростова. Омоновцы лениво и неохотно выходили из «Икарусов» размять ноги и похлебать горячей пищи. Вдоль дороги тянулись ряды придорожных кафе.

— Серый, я уже заказал нам по борщу и по шашлыку, — Сергею махал рукой Трофим Лямин, — только ты угощаешь!

К омоновцам подошли две девушки с заспанными глазами.

— Парни, как насчет продажной любви?

— Нам это ни к чему, девчата, домой едем, к женам. — Игорь Воеводин подмигнул девушкам.

Они с досадой повернулись, отходя в сторону. Тут из автобуса вывалился пожилой водитель. Он держал в руке бублик с маком. Увидев девушек, он оживился.

— Дочка, — теребил он одну из девушек, — хочешь бублик? Угощайся!

— Пошел ты, старый, со своим бубликом, — сквозь зубы прошипела она, — я трахаться хочу! Понял?

Хохотали все. Даже незадачливый водитель сначала стоял, не понимая, за что она его так, а потом махнул рукой и засмеялся вместе со всеми.

В дорогу.

Сергея вывел из оцепенения всеобщий эмоциональный подъем. Ребята, весело переговариваясь, привстали на сиденьях автобуса. Все, как один, смотрели вперед, где показался и дымил трубами заводов родной Липецк, встречи с которым парни ждали долгие три месяца.

Боевое крещение

Липецк. Железнодорожный вокзал. Отряд уезжает в свою первую командировку на первую чеченскую войну.

Полный перрон людей: кто-то отправляется в путь, кто-то руководит, кто-то пришел проводить. Всюду обнимались, целовались, пели песни, плясали, плакали. Пожилые женщины украдкой смахивали слезинки платком, молодухи кричали навзрыд. В кругу людей отплясывала пьяная в слюни девушка. Вокруг звенели стаканы, наливаемые под полой. Бойцы одним махом опрокидывали их и косились по сторонам, как бы командир не увидел.

Сам командир стоял в сторонке и внимательно наблюдал. Его жена и дочка были рядом с ним. Но слушал он их и разговаривал с ними рассеянно, вполуха. Дочка, еще совсем маленькая, прижималась к нему и хныкала только потому, что плачет мама. Впоследствии он категорически запретит своим провожать его, перенеся все сцены прощания домой. Здесь он должен руководить людьми, а ему рвут душу и сердце.

Капитан милиции Аркадий Атаманов всего месяц назад был назначен командиром отряда милиции особого назначения. Капитан — невеликое звание, полковничья должность подразумевала под собой другую кандидатуру. Но грянула первая чеченская, и кандидаты отпали сами собой. А остался только он, умеющий, когда надо, «построить» личный состав, а когда надо — и по голове погладить.

— Принимай отряд, Аркадий Иванович, — сказало ему высокое милицейское начальство, — опыт работы, опять же, образование, засучивай рукава!

Безусловно, харизмой капитан Атаманов обладал. Это признавали все, после того как он проявил себя, тогда еще начальник штаба отряда, в командировке на путче в Москве. Прежний начальник УВД активно поддержал ГКЧП и быстренько отправил Липецкий ОМОН на помощь путчистам. Но закончилось все лопаньем мыльного пузыря. Омоновцы вернулись домой без потерь и потом два месяца отписывались в прокуратуре: зачем попали в Москву и какие задачи там выполняли.

Фактурность от природы и многолетние занятия боксом придавали капитану внешность былинного богатыря. За умение дать сдачи обидчику за ним закрепилось прозвище — Удар Копытом. Пусть кто-то из злопыхателей и называл его за глаза «Урфин Джюс», он просто не обращал на это внимания.

А вот насчет образования… Оно у капитана было не юридическое, год назад он закончил заочно филфак МГУ.

И вот теперь командир оглядывал свое неуправляемое войско. Не мог он прогнать всех этих людей с перрона. Отряд уезжает на войну, и, вернутся ли все его воины назад, известно одному Богу.

Но все когда-то кончается. Закончилось и прощание на перроне вокзала.

Паровоз, дымя трубой, увозил липецких парней в неизвестность. Вагон был специальным, в каждом тамбуре был выставлен круглосуточный пост.

В Моздоке их уже ждали. Отряд был рассажен на три «Урала», и колонна запылила в сторону столицы мятежной республики — Грозного. Въезжая в город со стороны Черноречья, ребята в кузове кутались в полы камуфляжа, ежась от колючего ветра. Звуки дальнего боя неприятно били по нервам, а сам Грозный негостеприимно смотрел на людей пустыми глазницами выбитых окон, как будто оправдывая свое имя.

Липецкому ОМОНу досталась тяжелая работа: охрана ГУОШ — группы управления оперативных штабов. ГУОШ ежедневно и еженощно обстреливался боевиками, и ребята, выставленные в круглосуточные караулы, не смыкали глаз.

Командировка подходила к концу, когда Сергей со своей сменой готовился к очередному заступлению на пост. Старшим поста был прапорщик милиции Иван Татаринов, прошедший Афган. Вместе с Сергеем, кроме Ивана, на пост заступали еще двое бойцов: сержанты Игорь Лопатин и Андрей Ивакин.

Поначалу Сергей боялся обстрелов и кланялся каждой пуле. Но, глядя, с каким спокойствием и невозмутимостью реагирует на это Иван, он успокаивался и нес службу в соответствии со сложившейся обстановкой.

Младший лейтенант Шамаев, старший предыдущей смены, подслеповато щуря красные от бессонницы глаза, показывал пальцем на полуразрушенное здание напротив новой группе, спустившейся в блиндаж.

— Видите, парни, то здание? Последние пятнадцать минут наблюдаю его, и что-то мне там не нравится. Вроде шевеления никакого, но предчувствие нехорошее. Вы повнима…

Договорить он не успел. Земля ухнула и вдруг ушла из-под ног. У Сергея возникло впечатление, что его закружило на карусели. В глазах заплясали белые мошки. Стена блиндажа крякнула и начала сползать на Шамаева.

— Из граника, — крикнул Татаринов, — чего стоим? Лопатин, Ивакин остаетесь здесь! Семенов, со мной! — И Иван нырнул в темноту.

Сергей выскочил из блиндажа вслед за старшим. Вокруг выла и визжала тысяча поросят. Летели куски кирпича и щебня. Сергей упал на четвереньки и, клацая зубами, пополз.

— Не спать! — услышал он голос Ивана. — Бьешь налево, я направо!

Сергей щелкнул затвором и на вытянутой руке, пригибаясь к земле, начал бить из «калаша».

В ушах звенело, металлический привкус во рту мешал сосредоточиться. Сергей, отстреляв рожок, быстро подсоединил другой и бил, бил, бил, а потом долго не мог понять, почему автомат не стреляет. И только тут увидел склонившегося над ним Татаринова. Тот улыбался своей белозубой улыбкой.

— Все. Отбились мы с тобой, братка!

Сергей, все еще ничего не понимая, смотрел на Ивана.

— Я говорю: все, ушли они. Молодец, Серега. Все делал правильно. Только в следующий раз короткими бей. А то закончатся патроны — тут они нас тепленькими и возьмут.

В следующий раз… Сергей неуютно поежился.

— Не из пугливых ты, видать, — продолжал его подбадривать Татаринов.

— Спасибо, Ваня, только насчет не из пугливых — это ты мне льстишь.

— Ничего! В первый раз не у каждого выйдет как у тебя. Я, брат, знаешь сколько на такое насмотрелся? А то, что стрелял из-за укрытия, — это правильно. Мы дома живые нужны. Это только в кино про всяких там Рэмбо, он гвоздит, стоя в полный рост. И в него почему-то никто не попадает. В жизни и на войне, братан, все по-другому.

Иван и Сергей спустились в полуразрушенный блиндаж. В углу на раскладушке лежал Шамаев, над ним склонились бойцы. Лопатин перевязывал лейтенанта, Ивакин поддерживал голову. Шамаев глухо стонал, на его перебинтованном плече проступали пятна алой крови. Лопатин поднял на вошедших мутный взгляд.

— Ну, что там?

— Не бздеть, пацаны, в этом бою мы опять победили! Нет у них методов против Кости Сапрыкина! — Татаринов подошел к раненому, пощупал пульс, посмотрел зрачки.

— Ничего, жить будет, — ответил он на немой вопрос Лопатина. — Промедол кололи?

— Два шприц-тюбика. Не много? — подал голос Ивакин.

— В самый раз. Молодцы, ребята. Значит, так: берете раненого и транспортируете его на «базу». Командиру доложить все как было. Вопросы?

— Есть вопросы. Как доложить-то?

— Правильный вопрос, — улыбнувшись, ответил Татаринов, — голова бойцу дана не только, чтобы берет носить. Боец должен отбить атаку и, главное, грамотно доложить по команде. А доложите так: в 19:07 пост подвергся обстрелу из гранатомета и стрелкового оружия. В результате обстрела был ранен младший лейтенант милиции Шамаев. Остальной личный состав бодр и готов нести службу в полном объеме. Понял, дружище?

— Понятно, — улыбнувшись одними глазами, сказал Лопатин. Ивакин в это время, сокрушенно качая головой и бурча что-то себе под нос, осторожно поднимая, взваливал себе на плечи Шамаева.

Секунда — и бойцы исчезли в темноте. Сергея пробирал озноб. Зубы стучали не то от холода, не то от пережитого страха.

— С боевым крещением тебя, Серега, — обнимая его за плечи, молвил Иван Татаринов.

Мафоны

Колонна на трех коробочках входит на окраины села Комсомольское. Впереди идет танк. Танкист лихо поворачивает машину на колее, выбитой десятками единиц автотранспорта.

При въезде в село колонна притормаживает. Посередине улицы, на раскладном стульчике, в удивительно чистом, как будто только что из магазина, камуфляже сидит человек. На плече его формы — шеврон: щит и меч и крупная надпись — ОМОН. Броник, сфера, автомат и разгрузка аккуратно уложены рядом на землю. Парень внимательно читает свежий номер «СПИД-Инфо». То, что происходит вокруг, его, видимо, совсем не волнует.

Офигев от такой картины, командир липчан майор Сидельников, спрыгнув с БТРа, задает парню резонный вопрос: «Дружище, наши где?» Омоновец, не отрывая глаз от журнала, неопределенно жмет плечами.

— А вообще здесь кто-нибудь есть? — продолжает удивляться Сидельников.

— Да не знаю я. Может, есть, а может, и нет! — Парень очень недоволен, что его отвлекают от занимательной статьи.

— Зашибись, — только и сказал командир.

Колонна, фыркнув, уходит в сторону близлежащего села Шалажи. Комсомольское вторую неделю занято боевиками.

Отряд размещается в палатках, заботливо поставленных тыловиками на свежий снег. В первый же день внимание омоновцев привлекли люди в форме, бестолково шатающиеся вокруг лагеря. На вопросы они не отвечали, а только пугливо убегали. Командир уже хотел поднимать тревогу, когда к нему подошел юный лейтенант и устало представился: «Командир взвода андроидов, лейтенант Леха».

Солдаты-срочники из саперного взвода лейтенанта Лехи будут все время жить рядом с омоновцами. Командир Сидельников приказывает старшине подкармливать солдатиков.

Старшина, пожилой дядька, вздыхая, смотрел, как парнишки стучат ложками и в мгновение ока опустошают миски. У него тоже был взрослый сын, который служил в армии где-то в Приморье.

Наутро начиналась тяжелая мужская работа — штурм Комсомольского. Под прикрытием бронетехники омоновцы отделениями по шесть — восемь человек отвоевывали у бандитов улицу за улицей, околицу за околицей. Ночевали парни здесь же, в одном из занятых домов. Сферу под голову, спальник на пол — так незатейливо и спали. Очень удивляло ребят то, что каждый дом, каждая надворная постройка в селе были превращены в доты, дзоты и мини-крепости. Везде имелись подземные коммуникации, стены были обложены многочисленными мешками с песком. Короче, готовились к осаде здесь задолго.

Ночью из занятой боевиками части села слышались воинственные вайнахские песни. Оттуда снайперы чалили рассеянных и бесшабашных. Солдатики, как оказалось, очень безбашенный народ, частенько хулиганили: могли показать противнику голую задницу, а могли чего покруче. Снайперы, увидев такую картину, сначала роняли наземь СВД, а поняв, что к чему, приходили в бешенство и начинали, громко ругаясь, стрелять куда попало, по любому движению. Срочники, добившись своего и посмеиваясь, ложились спать. Новый день был похож на предыдущий, а тот, в свою очередь, на последующий. День сурка.

Однажды к Сергею подошел командир второго взвода — старлей Генка Барыбин.

— Серег, пойдем. Нас командир к себе кличет.

— Зачем, не знаешь?

Генка неопределенно пожал плечами: «Чего гадать? Там узнаем».

— Сегодня ночью пришла шифротелеграмма из Мобильника, — начал командир. — Поедете вдвоем. Сказали: прибыть для получения подарков к 23 февраля. Короче, к делу, поймаете вертушку — и в Грозный.

— Ну, ты, Василии, скажешь, — возмутился Барыбин, — поймаете вертушку! Как будто это мотор поймать на Театральной площади.

— Не мне вас учить, вертолетчики от нас в километре стоят. Возьмете у доктора спирту, сколько нужно, и вперед. Я вас больше не задерживаю, — отрезал Сидельников.

Доктор из медотдела УВД, прикомандированный к ОМОНу, попался очень нервный. Но, надо отдать ему должное, спирта у него было немерено. Причем, где он его прятал, остается тайной и по сей день. Этот жидкий «адаптоген» военврач употреблял в одно лицо. Носил он очки в толстой роговой оправе и сизый нос на своей физиономии.

Однажды эскулап возвращался после очередного обильного возлияния, выбравшись из объятий Морфея, в свой номер-люкс. А надо вам заметить, что продукты отряда хранились здесь же, в землянке. И так как шел он походкой неуверенной, оступившись, влип таблом прямо в коробку со сливочным маслом. После чего помещение потряс первобытный вопль: «А-а-а, ослеп. Ничего не вижу. От водки ослеп. Помогите-е-е!» Сначала началась всеобщая суматоха, но, когда разобрались, в чем дело, — разуверять его не стали. Пожалели, посочувствовали и, оставив врача один на один со своей бедой, легли спать. Причем кто хихикал, кто давился смехом, а кто откровенно ржал. Доктор, мгновенно протрезвев, на ощупь добрался до печки и сел горевать. Вот тут-то к нему вернулось самообладание: от тепла масло растаяло. Он протер очки и, бурча что-то себе под нос о человеческой неблагодарности и о скорой мести, упал на свою шконку и потом долго обижался на ребят.

Дать парням спирт он отказался наотрез. Но ребята были не лыком шиты и выдали ему заранее придуманную версию дальнейших событий: «Ну, не знаем, Вадим. Командир сказал, если не дашь, это твои проблемы. Тогда сам лети в Грозный!» Доктор, сразу испугавшись, отвалил напитка по полной программе — целую пятилитровую канистру.

Проблемы начались сразу же. Один из вертолетчиков, хлопнув себя по ляжкам, выдал: «Да вы че, пацаны. Погода ж нелетная. Сами два дня в воздух не поднимались. Туман».

Второй пилот даже не удостоил омоновцев взглядом, он лишь вздыхал да отрешенно отмахивался прутиком от комаров. Но нет препятствий патриотам. Выслушав все «за» и «против» и отведав силушки богатырской, летчики решили: полетим, но задерживаться там не будем. «На все про все у вас, парни, два часа, дольше не ждем», — сказал второй пилот, нежно обнимая трофейную канистру со спиртом.

В Мобильном отряде их, оглядев с ног до головы, пожурил пожилой полковник: «Что за вид? Небриты, камуфляж грязный, обувь не чищена. А еще офицеры, на вас ведь личный состав смотрит!» И пошел по коридору, недовольно качая седой головой. Что могли ответить ему офицеры? Разве только, что питьевой воды не было совсем. От услуг протекающей рядом речушки Гойты отказались в первый же день. Набрав воды в кружку и увидев в ней все цвета радуги — вылили обратно. Такой палитрой только акварели писать. Собирали чистый снег и, растопив на печурке, получали воду. То и пили. Побриться, постираться — об этом и речи не было.

Подарками к 23 февраля оказались два аудиомагнитофона. Недовольный интендант, пряча красные глаза, показал, где расписаться, и захлопнул пыльный журнал: «Магнитофоны получите на складе», — буркнул он. Единственное, что радовало омоновцев, — то, что в два часа они уложились.

Назад летчики летели пьяными в драбадан и дуэтом орали за штурвалом: «Ой, мороз, мороз…»

— Ген, как ты думаешь, долетим? — Сергей обернулся к своему напарнику.

— Не мешай, Серег, я «Живый в помощи» читаю…

Витька Нежданов

В следующую командировку на Северный Кавказ Сергей не попал, он готовился к поступлению в институт на заочное отделение. О произошедших там событиях он знал из рассказов своего друга Витьки Нежданова.

Виктор Нежданов тоже, как и Сергей, начинал службу в ОМОН с должности милиционера-бойца оперативного взвода, хотя и имел высшее образование. Но в то время офицерских должностей в отряде было очень мало. Видимо, со вступлением нашей страны в вооруженные конфликты в спецподразделениях появилась надобность, и штаты отряда были расширены. Комплектование, как уяснил себе Сергей, было скопировано с воинского подразделения. Вот тут и появилось место для Витьки. Он пришел к командиру с рапортом о переводе на другое место службы, где ему предлагали должность участкового инспектора милиции.

— У тебя что, образование какое-то есть? — прочитав его рапорт, устало спросил Атаманов.

— Что значит какое-то, Аркадий Иванович? Высшее — педагогическое, — ответил Виктор.

— Так куда же ты уходишь? У нас и в отряде офицерских должностей полно. — Он поднял телефонную трубку — Дежурный? А ну позови-ка мне капитана Иванова.

Через минуту в кабинет командира, тихо постучавшись, зашел Иванов, который занимал должность инспектора отдела кадров.

— Вот, Иванов, бери хлопца и обучай его. Ты, как я слышал, переходишь на более спокойную работу. — Атаманов достал пачку сигарет и щелчком выбил одну из пачки.

— Да я, товарищ майор, из-за командировок. Жена против, — почему-то покраснев, начал оправдываться капитан.

— Вот-вот, я и говорю. Пока парня не обучишь, не отпущу, — отрезал командир.

Надо заметить, ученик из Виктора получился отменный. Через два месяца он разбирался в кадрах лучше ленивого Иванова, а через год мог заткнуть за пояс любого кадровика в области.

Руки в чернилах, всклокоченные волосы, красные глаза из-за многочасовой работы на компьютере и отсутствующий взгляд — вот полный Витькин портрет. Когда он был занят работой, обращаться к нему было бесполезно. Но, закончив что-нибудь сложное, Виктор, довольно улыбаясь и сияя глазами, мог спросить: «Серег, ты мне что-то говорил, кажется?» Еще Витька мог уйти на работу в домашних тапочках или перед уходом домой долго заламывать набок форменный берет, но, увидев, что в гражданке, бросить его на шкаф. Сергей называл Витьку «рассеянный с улицы Бассейной», потому что его светлая голова всегда была занята мыслями о работе.

Виктор со своими боевыми товарищами был направлен в очередную командировку. Но их почему-то на два дня задержали в Моздоке. Затем все отряды, коих насчитывалось около пятнадцати, были выстроены на военном аэродроме.

Увидев, какая началась суматоха, Виктор спросил у омоновца, охранявшего взлетную полосу:

— Дружище, не знаешь, кого ждут?

— Ты че, братан, не разумеешь? Все бегают, обоссавшись, видать, какое-то худило мучное должно прилететь, — ответил ему омоновец.

Вертушка, сделав круг над аэродромом, приземлилась. Из нее, после многочисленной охраны, вставшей кругом, вышла небольшая, но очень представительная правительственная делегация. Витька, открыв рот, смотрел на лица людей, которых неоднократно видел на телевизионном экране. Из всех выделялся и ростом, и фактурой бывший генерал, а нынче модный политик.

Он подошел к выстроенным милиционерам, дождался тишины и знаменитым тембром начал свой спич.

— Солдаты, — сказал он, — я обещал остановить войну! Ей конец. Два часа назад в Хасавюрте подписаны соглашения с правительством Чеченской Республики Ичкерия о прекращении боевых действий!

Здесь генерал сделал паузу, видимо, он ждал криков «Ура!» и подбрасывания вверх чепчиков, но строй парней в камуфляжах хранил молчание. Все понимали, что еще день-два, и война бы закончилась, силы боевиков были на исходе, им как воздух нужно было перемирие. И потом, поднабравшись сил и отдышавшись, они начали бы новый виток боевых действий. Как, впрочем, и произошло в дальнейшем, но этим событиям суждено было случиться тремя годами позже.

А сейчас, по мнению многих политиков, политологов и простых обывателей, сильная личность волевым решением прекратила кровопролитие — ура, ура, ура.

— Солдаты, — продолжал генерал, — теперь воевать вам нет надобности. Но, как вы сами понимаете, в республике набирают обороты криминалитет и преступность. Посему в ваши обязанности будет входить охрана общественного порядка в городе Грозном и его окрестностях, совместно с милицией свободной Чечни.

Тут из общего строя ОМОНов и СОБРов вышел командир одного из сибирских подразделений спецназа. Оглядев правительственную делегацию, он обратился к генералу лично.

— Товарищ генерал, — сказал он, — город Грозный и его окрестности политы кровью моих подчиненных. Поэтому, если в нашей работе нет надобности, я умываю руки. Охрана общественного порядка — обязанности ППС, а моему СОБРу здесь делать нечего.

Он повернулся назад и, скомандовав своему отряду «Кру…гом!», ушел, высоко подняв голову, сопровождаемый своими парнями.

Десять минут — и на взлетной полосе аэродрома остались только два ОМОНа: Липецкий и Владимирский. Командиры обоих оказались жидковаты.

Липецким парням командиром в этот раз достался подполковник милиции Сергей Царев — человек пожилой, пугливый и очень большой любитель перестраховаться.

Ребята были размещены в мусульманском центре, причем на первом и втором этажах жили чеченские милиционеры, а проще говоря, бывшие боевики, не успевшие переодеться и сбрить бороды, а на третьем — владимирцы и липчане.

В городе творилось всеобщее ликование: люди танцевали лезгинку и воинственные вайнахские танцы, все поздравляли друг друга с тем, что маленькая Чечня выиграла войну у большой и сильной России. Оружие с грузовых машин раздавали всем желающим. Разрешением на его ношение зачастую служила справка, написанная на клочке грязной бумаги по-чеченски или по-арабски, без подписей и печатей.

Ребята совместно с чеченцами несли патрульно-постовую службу по городу И, надо вам сказать, чеченские милиционеры относились к нашим вполне уважительно и, если возникали эксцессы с местными жителями, в обиду не давали.

На обратном пути паровоз остановился в Минеральных Водах. Стоянка длилась около тридцати минут. Три офицера, в число коих входил и Витька Нежданов, вышли в тамбур, чтобы хлебнуть белого чая вдали от посторонних глаз. Спирт был налит в большую литровую алюминиевую кружку. Проходившая по перрону старушка, торговавшая раками, увидев людей в военной форме, спросила:

— Сынки, вы с войны едете?

— С нее самой, мамаша, — ответил ей молодой лейтенант Саня Ибрагимов.

— Спасибо вам, сыночки, что защищаете нас, — и старушка протянула омоновцам большого живого рака, — угощайтесь, миленькие.

— Чего с ним делать-то? — Витька смотрел на товарищей.

— А давайте его в спирт кинем, — озорно подмигнув, сказал Ибрагимов, — говорят, когда рака в водку кидаешь — он сразу краснеет. А потом приколем кого-нибудь.

Сказано — сделано. Рак действительно тут же покраснел и только тупо шевелил усами на дне кружки. И вот тут, как по писаному, на ловца пришел зверь. В тамбур в майке и клетчатых тапочках ввалился, о ком писали все газеты, подполковник Царев — собственной персоной.

— Иваныч, хлебни из нашего кубка, — сотрясаясь от внутренней дрожи, протянул кружку подполковнику Саня Ибрагимов.

— А че это? — осторожно спросил Царев.

— Это наши слезы, Иваныч, — продолжал Саня.

— Понятно, — Царев понимающе подмигнул, — можно. — И подполковник доверчиво поднес кружку ко рту. Но, увидев на дне емкости огромное скрюченное чудовище, шевелившее щупальцами и зырившее на него из небытия, Царев, содрогнувшись, уронил кружку на пол и, громко икнув, умчался в ужасе, голося что-то нецензурное и махая руками. Видно, подумал, что его посетила «белочка».

— Испили, блин, чарочку. — Витька укоризненно посмотрел на своих товарищей, подбирая кружку с пола. Но товарищи тряслись от хохота, повалившись набок и вытирая слезы…

Трофим Лямин

Вообще, Трофим Лямин больше всего соответствовал представлениям Сергея о сотрудниках ОМОН. Если можно было назвать его шкафом, то только двустворчатым и с антресолями. Высокий, стройный, широкоплечий и очень симпатичный внешне, Трофим в новом камуфляже, сияющих как зеркало берцах и заломленном набок черном берете на городских праздниках и мероприятиях вызывал у гражданских парней черную зависть. Про девчонок и говорить нечего: многие из них подолгу не могли оторвать глаз от Трофима.

Кроме того, любил он выпить водки, а выпив, становился неуправляемым. Много раз стоял вопрос о его увольнении из органов, но его спасали природная доброта и готовность всегда прийти товарищам на помощь.

Однажды, на дне рождения одного из офицеров, Трофим, хлебнув белого чая, вышел из-за стола и направился в свой кабинет, дабы переодеться в гражданку и убыть домой. Подойдя к своему шкафу и открыв его, Трофим начал непослушными пальцами расстегивать пуговицы форменной рубашки. На обратной стороне двери висело большое зеркало. Увидев незнакомого человека у себя в шкафу Трофим задал резонный вопрос: «Эй, земеля, ты чего в моем шкафу прячешься?» Зеркало хранило молчание. «Ты че в шкаф забрался, гад?» — крикнул Лямин и, размахнувшись, ударил незнакомца по морде. Зеркало разлетелось вдребезги. Из пудового кулака Трофима брызнула кровь. «Ах, ты еще и дерешься!» — и Трофим, обхватив шкаф двумя руками, ловко бросил его через бедро. На шум сбежался весь офицерский состав, но Лямин уже спал, нежно обняв шкаф и сладко похрапывая во сне…

Первая потеря. Леня

Отряд уезжал в Дагестан. На вокзале собрались многочисленные родственники, провожавшие ребят. К водителю Леньке Брянскому пришло все семейство, даже тети и дяди, которых Леня видел только на черно-белых фотографиях, где они были молодыми, а сам будущий милиционер лежал в люльке и пускал пузыри. «Вот ведь — никогда такого не было», — как бы извиняясь за такой наплыв близких, разводил руками Леонид.

Командиром отряда был назначен штатный зампотыл, подполковник милиции Николай Миронов. Росту он был выше среднего, отличался ярко-рыжей шевелюрой и глубоко посаженными глазами. Родом Миронов был из Туркмении, всю жизнь подполковник прослужил на зоне, в системе управления по исполнению наказаний, поэтому был немногословен и хмур. Спиртного он не пил категорически, но цвет его лица выдавал в нем человека, который длительное время конкретно сидел на стакане. Зато курил он постоянно и вечно закладывал за нёбо насвай. К подчиненным он относился не очень-то, поэтому за глаза его называли птицей большого помета.

Почему-то прицепной вагон с омоновцами долго стоял на запасных путях, полдня их продержали в Мичуринске, еще больше в Волгограде. Пораскинув мозгами, Сергей понял, что никакой спешки нет из-за того, что война осталась в недалеком прошлом. Ехали они охранять административную границу между Дагестаном и мятежной Чечней. Да и интенданты из отдела грузоперевозок, как всегда, что-нибудь напутали. Жара стояла жестокая. Пыль в вагоне была грязной и липкой, окна не открывались, поэтому, когда в Астрахани ребята высыпали на перрон вокзала, открыли гидранты и устроили помывку прямо на путях, пассажиры, проходившие мимо, тактично отворачивались, видно, не впервой им было наблюдать такую картину.

В Кизляре, куда пришел поезд, их уже ждал тыловик из группы оперативного управления. Ребята разгружали вещи из вагона, а их уже со всех сторон атаковали местные жители, предлагавшие омоновцам черную икру, балыки, коньяк и сушеную рыбу — за полцены, как родным.

— Командир, — тыловик обращался к Миронову, вытирая платком толстое красное лицо, — ты, это, скажи своим бойцам — пусть у них ничего не покупают, им тут втридорога всуропят. Уф-ф, ну и жарища сегодня.

За липчанами приехали три «Урала» из Кизлярской тактической группировки.

— Далеко ехать-то? — спросил Сергей у молодого кареглазого водителя.

— Нет, километров сэм-восэм. Где-то так, — почему-то весело смеясь, ответил тот.

«Уралы», обдав местных жителей струей дыма и соляры, попылили по дороге. А те разошлись, в свою очередь, судача о том, что принесла, мол, нелегкая этого толстого тыловика, и вздыхая, что ничего продать сегодня не удалось. Ну да ладно — завтра будет новый день и новая пища.

Автомобили небольшой колонной провезли омоновцев по грязному заштатному городку и выскочили на трассу проходившую среди бескрайних ногайских степей.

Ребята вертели в разные стороны головами, читая на дорожных указателях незнакомые, чуждые для русского произношения названия: Бабаюрт, Кочубей, Хасавюрт, Малгобек.

Машины, проехав с час по оживленной трассе, дружно свернули в поле, и вот тут-то Сергей понял, что такое на самом деле пыль ногайских степей. Разглядеть что-то в этой завесе было просто нереально. Поэтому, закрыв руками лицо, пришлось проехать еще минут двадцать.

Посреди степей стоял небольшой барак, рядом, в десяти метрах, искрилось озеро. К Сергею подошел капитан из Волгоградского ОМОНа, которых приехали менять липчане.

— Здорово, земляки. Ну, как вам место дислокации? — спросил он.

— А что? Бывает лучше? — Сергей смотрел на капитана.

— Бывает и похуже, земеля. Повезло вам. Рядом с водой — это здесь самое главное.

Как был прав волгоградец, Сергей понял много позже, когда слышал в эфире радиообмена, как соседние с ними отряды костерят почем зря тыловиков, которые задерживали привоз питьевой воды.

— Здесь хозяином — дед-хохол, — продолжал капитан, — у него бахчи. Этот барак он выстроил еще до войны для сезонных рабочих. А потом его «чехи» притеснять стали: то кошары подожгут, то урожай «помогут» собрать. Видишь? Село чеченское огнями светится — Сары Су. До него по степи километров пять. Так вот. Дед съездил к начальнику Кизлярского райотдела милиции и договорился: пусть, мол, у меня омоновцы живут, я за это платы брать не буду, а они мне будут защитой и опорой.

— А озеро здесь откуда? — Сергей внимательно слушал волгоградца.

— Да Терек разлился лет пятьдесят назад. Так и осталось озеро, да еще и родники снизу бьют. А вот, чуть не забыл. Здесь раньше зверосовхоз был — нутрий разводили. Не знаю, как, но одна из них выжила. Машкой ее кличут. Вы ее не убивайте, она ручная совсем, да и какая-никакая тварь Божья. Бросьте ей хлебушка, она хорошая.

Прием-сдачу произвели очень быстро. Волгоградцы сели в «Уралы» и, помахав на прощанье, уехали в степь, чтобы через пару дней возвратиться в свой город на Волге.

Липецким омоновцам были поставлены задачи по охране и обороне административной границы. Километрах в семи по степи на трассе в землю был вкопан самодельный шлагбаум. Около него вырыт котлован, в котором размещалось три вагончика. Котлован был обнесен деревянными столбами, на которые была натянута колючая проволока.

На этом, довольно импровизированном, блокпосту и предстояло нести службу липецким парням.

Граница была условной, только на бумаге, а попросту ее не было вовсе. На другой стороне виднелась чеченская таможня. Таможенники вели себя очень независимо. В их обязанности входил досмотр всех грузов, ввозимых в их маленькую мусульманскую республику, в которой в тот момент действовали очень строгие шариатские правила. Но с россиянами они поддерживали довольно дружеские соседские отношения и частенько по вечерам приходили погреться к костру и поболтать со своими вчерашними врагами. Причем чувство юмора у чеченцев отсутствовало напрочь. В этом Сергей убедился, подслушав однажды такой разговор.

— Вот отдежурю, — говорил, дымя папиросой, один из сыновей свободной Ичкерии, — возьму аутомат, возьму СВД и поеду у горы на охоту.

— Ты только изоленты возьми с собой побольше, — озорно щуря зеленые глаза, отвечал ему один из липчан, Ришат Валеев.

— Зачем это? — не понял подвоха таможенник.

— На лицо намотать, а то потрескается от счастья, — вторил ему Валеев.

— А-а-а, я-то думал — рожки от аутомата перематывать.

Костер пыхнул от хохота, вместе со всеми смеялся и таможенник, не понявший насмешки.

А надо вам заметить, что чеченца, говорящего по-русски, можно моментально отличить от других кавказских народностей. Все фразы они говорят с придыханием, как будто выплевывая их. Такой уж у них артикуляционный аппарат.

На блокпост выставлялся взвод около десяти человек, во главе с офицером. Остальной личный состав занимался укреплением постов на фермерском хозяйстве, где жил основной отряд, и охраной себя любимых.

В этой командировке Сергей очень сдружился с командиром роты майором Саней Слободиным. В отряд Александр пришел почти перед самой командировкой. Росту он был выше среднего, серые глаза, орлиный профиль, волосы цвета воронова крыла и волевой подбородок характеризовали его как грамотного офицера, прошедшего огонь и воду. В свое время Саня с отличием окончил суворовское училище и без экзаменов был принят в Рязанское военное командное училище воздушно-десантных войск, о котором он мечтал с детства. Причем военные науки давались ему без труда. Училище Саня тоже закончил с красным дипломом. Потом пришлось ему послужить и поучаствовать. Мотало его по просторам нашей необъятной Родины во всех направлениях. Прошел воин-десантник и Карабах, и беспорядки в Тбилиси, и Приднестровье. А когда совсем перестали платить военным, он решил осесть в родном городе. Благо служить оставалось пару лет, а армейский стаж шел в зачет милицейского. Устраивался в отряд Саня около полугода, и если бы не опыт и настырность кадровика Витьки Нежданова, не попал бы Саня в милицию — запросы на него были посланы в десятки мест, и в конце концов личное дело его раздулось до размеров «Войны и мира». А предложения сыпались на него как из рога изобилия. Предлагали Сане работу и начальником службы безопасности в банк, и начальником охраны в супермаркет, где работать надо было несоизмеримо меньше, а платили несоизмеримо больше. Но Саня выбрал должность ротного в Липецком ОМОНе. Судьба.

Перед самой командировкой в роту Слободина был назначен заместителем капитан Володя Аникин, который пришел в отряд из ППС. Не раз Сергей видел, как Саня и Володя сиживали вместе на лавочке и покуривали, причем ротный учил своего товарища азам военной науки, а зам рассказывал Сане о специфике милицейской службы.

Володя Аникин окончил Минскую высшую школу милиции. Об учебе он всегда рассказывал интересные и смешные истории. Например, такую.

— Однажды, — рассказывал он, шевеля русыми усами, — шли мы по городу. Видим, объявление висит. Написано на листочке шариковой ручкой «Продаю детскую коляску», а под ним телефоны. Один наш корешок — бабник и балагур — возьми да и оторви телефончик. Зачем? — спрашиваем. А он смеется и говорит — увидите, мол. И вот вечером в казарме он говорит, так невзначай:

— Эх, ребята, познакомился я с одной кралей, ну все при всем, горячая, как необъезженная кобылица. Даже вспоминаю ее сейчас, а у самого мороз по коже.

Наш боевой товарищ — грузин, Гоги его звали, — так и завелся. Познакомь, говорит, а у самого аж уши покраснели. Ну, тот ему и отвечает: «Для друга, Гоги, ничего не жалко, вот телефон. Но только смотри, пароль такой. Звонишь — спрашиваешь: у вас детская коляска продается? Замужем девка. А если говорит, мол, да, продается, значит, муж в отъезде — фарватер свободен».

На следующий день казарму потряс вопль: «Где этот гад? Я его зарежу».

И наш Гоги, побелевший от гнева, мечется по комнате, готовый и вправду расправиться с шутником.

Мы его еле остановили, а когда парень поостыл, спрашиваем: что, мол, случилось-то, рассказывай.

— Звоню по телефону, — говорит грузин, — спрашиваю: коляску продаете? А голос женский, приятный такой, говорит, продаем — приезжайте, говорит, по такому-то адресу. Ну, я купил цветы, шампанское. Приезжаю по адресу, дверь открывает дэвушка в халате, такие формы, вах, у меня даже голова закружилась. Проходите, говорит. Я цветы ей протягиваю, вам, говорю. Она: что вы, что вы, стоило ли? Я шампанское на стол, а сам раздеваться начинаю. Она мне говорит: у вас мальчик или девочка? Я ничего не понимаю, думал, может, тоже пароль какой? Начинаю еще быстрее раздеваться. Тут из соседней комнаты мужик с коляской выходит, здоровенный. Вах, чудом ушел, чудом. Где он? Я зарежу его…

В обязанности Сергея в этой командировке входили ежедневные вояжи в Кизляр. Лето в тот год выдалось очень жарким даже для видавшего виды Дагестана. Столбик термометра зашкаливал за пятидесятиградусную отметку. Ребята в шутку клали одноразовые зажигалки под прямые солнечные лучи. Минута — и бах, зажигалка взрывалась, как пиропатрон. Поэтому, когда Сергей в кабине «Урала» ехал в город и обратно, он с водителем Ленькой Брянским открывал в машине все окна, а иногда и двери, чтобы не засохнуть. В Кизляре в группе оперативного управления через день назначались совещания, еще получение продуктов и ГСМ, да и по рынку приходилось пошататься, купить что-нибудь для отрядных нужд и по просьбам сослуживцев.

В боевое охранение машины все время брали разных омоновцев, человека по три в кузов. Но из всех выделялся молодой сержант Игорь Бровкин, по прозвищу Человек-война. Деревянный приклад своего автомата Игорь в самом начале командировки изрисовал фломастером в камуфлированные пятна — для маскировки, авторитетно заявлял он. Носил натовский маскхалат, причем капюшон все время напяливал на голову. Но самым пиком его обличил были солнцезащитные очки. Когда в них попадали солнечные лучи, высвечивалась голограмма — череп с костями. Дагестанские мальчишки, увидев такой шик, просто открывали рты и без зазрения совести в упор рассматривали Игоря, а он, не замечая никого вокруг, дефилировал походкой Шварценеггера.

Причем во время пути Игорек все время норовил сесть на край кузова и упирал рожок своего «калаша» на крышу кабины. Убрать его оттуда было невозможно. «А вдруг обстрел? — говорил он. — А я наготове». У Сергея складывалось такое впечатление, что будь война с какой-нибудь совсем уж крошечной республикой, то Игорек победил бы всех вообще один.

Несколькими годами позже Сергей провожал на липецком вокзале родственников в Москву. Поезд отходил поздно, поэтому было совсем темно. Сергей решил прикурить сигарету, как вдруг из темноты на него свалилась огромная туша. «Аллилуйя, — кричал человек, обнимая его, — Сергей, покайся, да и будет тебе. Как поживаешь, дружище? Аллилуйя». Сергей пригляделся и ахнул, на него в упор смотрели веселые глаза Игоря Бровкина, который сразу после командировки уволился из милиции и ушел воевать по контракту. Теперь в этом располневшем, ударившемся в религию парне трудно было узнать того худенького пацана…

А на блокпосту продолжалась жизнь. Однажды в Чечню попытались завезти фуру с крепкими спиртными напитками, а попросту с водкой. Таможенники свободной Ичкерии вовремя пресекли попытку и на глазах у наших парней били бутылки и сливали водку в арык. Представляете реакцию нормального русского человека? Как у Юрия Никулина в фильме «Операция Ы». «Пол-литра вдребезги? Да я тебя…»

Один из таможенников, которого звали Магомед, признал в Ришате Валееве единоверца и проникся к нему искренней симпатией. Так вот: «Ришат, тебе надо?» — крикнул он Валееву, показывая бутылку с водкой.

— Давай, коли не жалко. — Ришат пожал плечами.

— Держи! — И Магомед одну за другой кинул Ришату две бутылки напитка, которые тот ловко поймал и спрятал под бронежилет.

Через час Валеев сменился с поста и употребил белый чай со своими боевыми товарищами. Но не таков был Мага. Вечером у костра он решил проверить, насколько у его мусульманского брата сильна вера.

— Ришат, — спросил он, — я тебе сегодня водку давал. Где она?

— Да, вначале, Мага, хотел я ее выпить, — не моргнув глазом, отвечает наш татарин, — а потом вспомнил, что нам про нее мулла в мечети говорил, и вылил ее в арык.

— Ты молодец, Ришат, — у Маги даже глаза заблестели от таких речей, — я тебе завтра суры из Корана принесу почитать.

— Приноси, — и Ришат весело сощурился, — только если еще водку или там вино повезут, ты мне отдавай — я их опять вылью…

У деда-хохла на подворье было много живности. Одних собак штук пять. Но один из них: то ли чистый немец, то ли помесь немецкой овчарки с дворянином — всей душой привязался к людям в военной форме. Звали его Джек. Собака была умнейшая. Особенно любил Джек кататься в кузове «Урала». Бывало, только заведется движок, он прыг в кузов, и никакими калачами его оттуда не выманишь. Сначала пробовали выкидывать его, а он прыг назад — и рычит. Потом плюнули, да пусть ездит — жалко, что ли?

А вечером только солнце утопало в степи и на землю опускалась вечерняя прохлада, по глади озера подплывало к берегу лохнесское чудовище. Маша — собственной персоной. Волгоградец не соврал, была она совсем ручной, правда, сначала дней пять привыкала к новым людям, но потом, попривыкнув, выбиралась на берег, становилась на задние лапки, передние складывала на груди и смотрела на людей черными бусинками-глазками. Типа, чего смотрите? Давайте мне мой доппай! Причем ела нутрия только хлеб. Пробовали давать ей и тушенку, и рыбу. Бесполезно! Когда не было хлеба, Маша с удовольствием уплетала сухари. Возьмет его передними лапками, размочит в воде и жует. Под конец командировки она настолько осмелела, что загорала вместе с ребятами и позволяла желающим фотографироваться со своей вип-персоной.

Ежедневно Сергей привозил из Кизляра по десять килограммов огурцов и помидоров, много зелени и шесть литров сметаны. Салаты выходили на славу. Ребята с блокпоста снабжали основную группу арбузами и дынями. Снабженцы, у которых омоновцы получали продукты, не обижали парней. Колбаса, консервы, яйца, сыр, масло не переводились. Короче, не жизнь, а малина. Единственное, что поражало, — это количество съедаемого чеснока. Может, молодые и дикорастущие организмы требовали этого природного антибиотика, а может, парни отъедались чесноком вдали от жен и боевых подруг. Приехав из Кизляра, от длительного нахождения на жаре Сергей с водителем Ленькой Брянским вначале полчаса отмокали в озере, затем пили холодный компот, который повар специально для них убирал в холодильник, и только потом возвращались к полноценной жизни.

Однажды в отряд приехали оружейники из группы оперативного управления с проверкой. Как хранится и используется боевое вооружение в липецком отряде? Нет ли каких нарушений? Командир отряда Миронов вызвал к себе Сергея и Саню Слободина.

— Я сам-то не пью, — сказал он офицерам, — а вы возьмите водочки, скажите поваренку — пусть поляну накроет. Да и посидите с проверяющими.

Неформальное общение вышло на славу. Проверяющие оказались мировыми парнями, проверять они ничего не стали и пообещали, что справка о проверке будет положительной. К липчанам вопросов нет. Да и глупо было бы после всего съеденного и выпитого. И только когда Сергей с Саней неуверенной походкой заходили в барак, подполковник Миронов, зло глядя на них, кинул: «Замахали вы уже бухать, алкаши!»

Что было ему ответить? В следующий раз, товарищ подполковник, пусть твоя печенка отряду послужит.

Как-то в гости к хозяину фермерского хозяйства приехали родственники из Кизляра. Приехали они не просто так, а порыбачить. С собою родственники привезли около пятисот метров огромных донных сетей.

— Ребята, помогите моим, — сказал омоновцам дед-хохол, — им одним не справиться, а рыбу пополам поделите.

Такой интересной рыбалки Сергей никогда не видел. Люди встали по берегам озера, взяли сети, ко дну которых были привязаны тяжелые валуны, и, как бурлаки на Волге, потащили сети через все озеро. Улов был ошеломляющим. Омоновцам достались два сома килограммов по пятнадцать, четыре толстолобика, вес которых определить не удалось, потому что дедовы весы больше двадцати килограммов не показывали. А более мелкой рыбы попалось около двух центнеров. Рыбу тут же почистили и сварили, но съесть всю ее не смогли, половину оставили на завтрашний день, но из-за невыносимого зноя наутро она испортилась. Местная живность ела от пуза весь следующий день. Маленький рыжий котенок, всеобщий любимец, два дня икал и ходил, пошатываясь, не отвечая на ласки. Обожрамшись.

Шел двадцать седьмой день командировки. Сергей, умывшись холодной водой, протер тыльной стороной ладони красные от бессонной ночи глаза. На ближайшие сутки пришла его очередь заступить ответственным по отряду. Ночь прошла спокойно. Утром надо было в первую очередь разбудить водителя и смену, заступающую на блокпост. Сегодня должен был пройти пересменок на трассе.

Сергей вошел в расположение. Ленькина кровать стояла у окна, сам Леонид, разбросав руки в разные стороны, спал, улыбаясь во сне, как ребенок. «Даже будить жалко», — подумал про себя Сергей, но делать нечего, он тихонько потряс Леню за плечо:

— Лень, вставай, дружище, пора!

— А? Что? Утро уже, что ли? — и Леня, повернув голову, посмотрел в окно, завешенное марлей от комаров. — Утро, — утвердительно сказал он себе и, откинув одним движением одеяло, схватил полотенце и побежал к озеру.

Помощником на эти сутки к Сергею был назначен младший сержант Андрей Половников, который, в свою очередь, разбудил ребят из взвода, заступающего на смену.

Солнце всходило из-за степи, его блики красиво плясали на глади озера. Ребята, как дельфины, резвились и дурачились в воде, прыгая и ныряя, а вынырнув, отфыркивались и хохотали. Сон с Сергея как рукой сняло, он, улыбаясь, смотрел на ребят, и сердце его наполнялось нежностью и симпатией к этим парням, которые за сотни километров от дома, несмотря на невзгоды и трудности, не теряют самообладания и просто выполняют свою тяжелую и неблагодарную работу.

Наскоро позавтракав, ребята оделись по форме и построились. Проводить инструктаж встал командир роты Саня Слободин. Запрыгнув в кузов «Урала», парни ощетинились в разные стороны стволами оружия, и только Джек, раньше всех запрыгнувший в кузов, весело махая хвостом, заливался счастливым лаем.

«Урал» взревел и начал сдавать назад. Ленька Брянский, лихо развернув машину на пятачке, что-то весело крикнул Сергею.

— А, что? Не слышу! — крикнул ему Сергей.

Ленька махнул рукой, «потом» — прочитал Сергей по губам, и «Урал», обдав Сергея запахом солярки, поехал по степи, и только облако пыли, клубящееся в поле, указывало на его движение.

Командир отряда Миронов, как всегда, встав раньше всех, раскуривал на крылечке свою первую сигарету. Сергей, подойдя к нему и сев рядом, подкурил у подполковника.

— Давно наши уехали? — спросил Миронов у Сергея.

— Минут двадцать назад, скоро смена должна вернуться.

В этот момент далеко в степи раздался глухой взрыв, и в небо взметнулся столб пыли.

— Что это? — Сергей смотрел на Миронова.

— Там Тарумовский райотдел милиции на блокпосту закреплен, — как бы про себя сказал командир. — Отряд в ружье, тревога! — громко прокричал он.

Отряд собрался и построился в мгновение ока. Парни стояли в строю, готовые прийти на помощь своим дагестанским братьям. Взгляды источали решимость и спокойствие.

В это время в степи произошло какое-то движение. Все, прищурив глаза, всматривались в даль. К расположению отряда во все лопатки летел Джек. Подбежав к людям, он, скуля, начал тыкаться мордой в колени и руки.

Миронов, нагнувшись, взял в ладони морду собаки. На лапах Джека была кровь.

— Слободин, бери с собой отделение и быстро со мной. Семенов, хватай сумку с медикаментами и тоже с нами, быстро! — прокричал он.

Отделение рассредоточилось цепью. Омоновцы шли, оглядываясь по сторонам, по гладкой как стол степи. И только верблюжья колючка цеплялась за камуфляжную форму. В ложбинке, уткнувшись капотом в сопку, стоял подорванный «Урал». Тишина била по ушам. Рядом с открытой водительской дверью, неловко поджав под себя ноги, на левом боку лежал Леня Брянский. Руки его были подняты вверх, как будто в последнее мгновенье он увидел опасность и пытался укрыться от нее руками. Вся дверка была залита Лениной кровью. И все. Больше никого.

Миронов сел на землю и обхватил голову руками.

— Неужели остальные в плен попали? — Он поднял на Сергея постаревшее лицо. — Ведь еще восемь человек в кузове ехали!

— Товарищ подполковник, тут записка на земле камнем прижата, — к командиру уже бежал Ришат Валеев.

«Есть раненые. Отошли к Дагестанскому блокпосту», — было нацарапано на клочке бумаги.

Миронов поднес к губам рацию:

— Берег, ответь Днепру.

— Берег на связи, — прокаркала радиостанция.

— Передай в центр: машина подорвана, водитель убит.

На месте подрыва еще курилась воронка. От нее шли мотки проводов к близлежащей высотке. Слободин с двумя бойцами пошел по проводам. На высотке омоновцами были найдены: пустой мешок, две обертки от «Сникерсов», подрывная машинка и включенная радиостанция со сканером, как будто с издевкой, все переговоры в эфире прослушивались бандитами. Расчет был на то, что, спускаясь с косогора, водитель поддаст газу, взрыв должен был произойти под кузовом — и тогда восемь трупов. Увидел ли фугас Леня или что-то почувствовал, но факт остается фактом. В самый последний момент он притормозил, и массивная кабина «Урала» приняла весь удар на себя. Предательский осколок прошел через пол кабины и попал Лене в голову. Рядом с ним, на коробке передач, сидел прапорщик Саня Сергеев, на пассажирском месте лейтенант Олег Иванов.

Саню сильно контузило и посекло осколками, Олег получил осколок в задницу, у него был задет седалищный нерв, потом он длительно лечился, не мог долго сидеть или стоять.

А Саня Сергеев до конца командировки боялся садиться в кабину автомобиля. Остальные сотрудники были сильно контужены. Вот так ценой собственной жизни Леня Брянский подарил ее другим.

Впоследствии омоновцы узнали, что подрыв машины Липецкого ОМОНа совпал с выпуском в школе подрывников черного араба — Хаттаба. Это у них был выпускной экзамен. На календаре стояло число — 22 июня.

На следующий день в отряд прибыл командир ОМОНа майор Атаманов. Вечером, собрав всех офицеров на оперативку, он, имея огромный опыт нахождения в служебных командировках, постановил: первое — менять смену на блокпосту по рваному графику, то есть бессистемно, второе — по одной и той же колее два раза не ездить, благо ландшафт этому способствует, и третье — впереди машины выпускать инженерную разведку.

— Все, парни, оставайтесь с Богом, — сказал командир, обняв на прощанье каждого из офицеров.

Атаманов увез с собой тело погибшего Брянского и раненого Олега Иванова. Остальные сотрудники, пострадавшие при террористическом акте, уехать отказались наотрез и остались нести службу дальше.

Командировка тем временем шла своим чередом. Как-то к Сергею подошли двое бойцов.

— Алексеич, там казак какой-то из Кизляра приехал, вино привез на продажу. Иди, попробуй. Командир на совещание уехал. Ты вроде как за старшего.

Сергей подошел к посту. Из припаркованных рядом с ним «Жигулей» к Сергею шагнул высокий немолодой человек с пышными соломенными усами.

— Здравствуйте, — человек протягивал Сергею руку, — меня зовут Володин Алексей. Я служу в казачьей управе Кизляра.

— Понятно, — Сергей пожал руку Володина, — а это что? — Он кивнул на две огромные канистры, прижавшиеся внутри автомобиля, на месте снятого заднего сиденья.

— Да я по этому поводу и приехал, — улыбнулся казак, — я виноделием занимаюсь. Свой виноградник имею. И отец мой этим занимался, и дед. Попробуй, командир, я недорого продаю. Тут две канистры: в одной вино холодное — из погреба, в другой теплое — оно на солнце стояло. Отведай из обеих.

Володин достал из бардачка литровую алюминиевую кружку. Налил вначале из одной канистры. Сергей поднес кружку к губам. На него, облизывая сухие губы, напряженно смотрели двое бойцов.

С первым глотком Сергей почувствовал, как живительная влага разливается по телу. Хмеля никакого не чувствовалось, как будто это был виноградный сок. Ничего вкуснее раньше Сергей не пробовал. Выпив кружку и крякнув, он вытер губы тыльной стороной ладони. Но ему уже протягивали эту же кружку, налитую из другой канистры.

— А это холодное, из погреба.

Сергей повторил процедуру. Кивнул головой и пошел в расположение.

— Можно брать, парни, вино отличное.

Две канистры были раскуплены в течение десяти минут, казак еще дважды уезжал в город и привозил новые партии. Сергей тоже купил домой шесть литров вина, которое называлось по сорту винограда «Ркацители».

Инженерную разведку проводили по трое человек. Впереди машины сотрудники рассредоточивались веером и медленно шли, внимательно глядя под ноги. За ними неспешно ехал «Урал». И только Игорь Бровкин — Человек-война, — выпрыгнув из кузова, быстро бежал по дороге, может, в кино видел нечто подобное, а может, просто боялся и решил для себя, что так безопаснее. Он несся по полю, а ему вдогонку летели веселые возгласы: «Беги, Форест!»

На месте гибели Лени ребята поставили большой крест из сосновых слег, и, уезжая домой, они долго стояли, сняв береты и низко опустив головы, отдавая дань уважения своему боевому товарищу. Теплый летний ветер качал ковыль и пел печальные заунывные песни о славном воине Леониде Брянском, до конца исполнившем свой служебный долг.

Поезд, фыркнув и выпустив облако пара, остановился на перроне. Встречающих было очень много. Сергей напряженно вглядывался, ища взглядом родные лица. По перрону вокзала шла эффектная девушка в белой футболке и голубых джинсах. «Ого, какие у нас в Липецке девчонки красивые», — подумал про себя Сергей. Девушка оглянулась по сторонам, встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Сердце Сергея ушло в пятки. Это была Эля. Он быстро выскочил из вагона и уже обнимал свою красавицу жену смотрел на нее и не мог насмотреться. Рядом с визгом, уткнувшись ему в колени, прыгал Олежка — сын.

— Ты чего так похудела, мать? Может, приболела? — Сергей участливо смотрел на жену.

— Да, жарко этим летом. И по тебе соскучилась. — Эля уткнулась в плечо мужа.

— Папа, папа, там дома уже все собрались. И дядя Глеб с тетей Галей, бабушка Вера, дед Коля, баба Нина. Тебя ждут. А ты мне чего привез? — Олежка крутился под ногами, пытаясь подпрыгнуть и обнять Сергея.

— Привез, привез, брат. Никто без подарков не останется, — Сергей обнимал сына, подбрасывая его кверху, — я мамке целый мешок воблы привез, она ее любит.

Эля счастливо улыбалась, ее глаза сияли. Кто-нибудь, глядя со стороны на этих людей, решил бы, что нет никого на свете счастливее их. Да так оно и было.

Не было на перроне только многочисленных родственников Лени. Некого было им встречать…

1999 г. Алик Белов

Лето в том году выдалось очень жарким. Асфальт плавился. Весь город на выходных скапливался на реках, прудах и других водоемах. Зной клубился в воздухе, а у воды можно было насладиться прохладой. Сергей с Элей расположились на пляже под раскидистыми ветвями большого вяза. Сергей поднял голову и осмотрелся по сторонам. Олежка в ярко-салатовой бейсболке крутился у воды с другими ребятишками.

Сергей достал баклажку пива и отхлебнул глоточек. Эля переворачивалась с живота на спину и занималась своим любимым делом — принимала солнечные ванны.

Вдруг невдалеке у выезда с пляжа раздался специфический визг тормозов, такой звук издавал только милицейский ПМГ.

Сергей повернул голову и внимательно огляделся по сторонам, может, случилось чего? Но пляж жил своей жизнью: вокруг загорали, купались, играли в карты, перекусывали, малыши с визгом и хохотом бросались в воду. Никакого постороннего шума.

— Сереж, это не ваши? — Эля с тревогой смотрела в ту сторону, поднеся руку козырьком к глазам.

— Да, похоже, наши парни.

На дверце милицейского «уазика», выкрашенного в желто-синие цвета, были нарисованы черный щит с мечом, под ними красовалась надпись — ОМОН.

Из машины вышел дежурный по отряду старлей Ванька Бокарев и начал оглядываться по сторонам.

— Вань, что случилось? — спросил Сергей, подходя к автомобилю.

— О, Серый, хорошо, что подошел, а то солнце в глаза, ничего не вижу. Да и как тут кого-нибудь разглядеть в такой толпе. Собирайся, дружище, и мухой дуй на базу. У нас тревога.

— Не знаешь, что там?

— Вроде бы шифротелеграмма из Москвы пришла, объявили шестичасовую боевую готовность. Начали по телефонам звонить, да разве кто в выходные дома будет сидеть? Вот командир и разослал дежурные машины по всем пляжам и паркам города. Здесь наших не видел?

— Как же! Там на солдатском пляже за трубой Женька Свешников и Юрка Данилов, а на островке Борька Иванов с женой и детишками. Хочешь, я на островок сгоняю, пока ты ребят на солдатском пляже искать будешь?

— Нет, Серега. На островок я водителя пошлю, а ты давай на базу, там офицеры в первую очередь нужны — собирать свой личный состав.

Сергей подошел к жене, которая по его встревоженному виду уже все поняла и сворачивала пляжные полотенца.

— Чего там, Сереж?

— Не получился у нас уик-энд, мать. Собирай пацана — и домой. Подготовишь мне вещмешок. Все как обычно. Не в первый раз.

— Покушать купить?

— Возьми, а то вдруг не успею. В дороге пригодится. Видно, что-то серьезное случилось.

Сергей поцеловал жену и, прыгая на одной ноге, долго не мог попасть в штанину.

На базе ОМОН собралось уже много ребят. То и дело приезжали машины, привозя кого-нибудь из парней. Все были легко одеты. Ясно: кого забрали с пляжа, кого с дачи.

Офицеры смотрели новости по телевизору. На голубом экране мелькали невеселые кадры: незаконные бандитские формирования Хаттаба и Басаева вторглись в кадарскую зону Республики Дагестан и завладели селами Карамахи, Чабанмахи, Рахатта.

Сергей встретился взглядом с Саней Слободиным.

— Где-то там и мои Войска Дяди Васи хлопочут. — Саня нервно закурил.

Сергей вдруг увидел своего одноклассника Алика Белова.

— Привет, Алый. А ты здесь какими судьбами?

— Какими и ты, — Алик поправил дужки очков, — меня к вам медиком прикомандировали. Вообще-то не я должен был ехать, не моя очередь. Но меня вот быстрее всех нашли! — Алик неловко улыбнулся, как будто считая себя виноватым, что не уехал на выходные из города.

В школе Алик был тихим отличником. В старших классах особо ничем не выделялся. На улице не гулял, в общих шалостях не участвовал. Все знали, что он мечтает быть врачом и усиленно готовится к поступлению в медицинский институт, где уже два года на лечебном факультете училась его старшая сестра Варвара.

Так как Алик пошел учиться с шести лет, был он на полгода младше остальных одноклассников, меньше всех ростом, близорук, но очки носить стеснялся, поэтому садился всегда за первую парту Его рыжая шевелюра, как маячок, светилась всегда рядом с учительским столом. Отец его был дальнобойщиком, поэтому зачастую его не было дома. Все хозяйство и воспитание детей было возложено на мать Алика, тетю Веру. Она каждый день провожала и встречала его из школы, была активным членом родительского комитета и осуществляла над Аликом тотальный контроль.

Потом пути Алика и Сергея разошлись, но от однокашников Сергей слышал, что Альберт без труда поступил в Воронежский медицинский институт как золотой медалист, сдав один экзамен на пятерку.

Встретив Алика через несколько лет в поликлинике УВД, Сергей был сражен переменами, произошедшими с его одноклассником. От его рыжей шевелюры не осталось и следа. На Сергея сверху вниз смотрел черноволосый богатырь, про которого можно было сказать: косая сажень в плечах. Вот только мягкий взгляд и очки на переносице говорили о его интеллигентной натуре. Алик занимал должность хирурга, причем от его коллег Сергей слышал, что Белов — врач от Бога. Он мог найти общий язык с любыми пациентами, даже с пожилыми людьми и высоким начальством. Что, согласитесь, дорогого стоит и не каждому под силу.

Отряд, построившись, ждал появления командира. Атаманов, нервно бросив в урну окурок, вышел к ребятам.

— Становись, — раздалась команда, — равняйсь, смирно, равнение на середину.

К командиру четким строевым шагом шел его заместитель майор Маликов и, подойдя на положенное расстояние, произнес: «Товарищ подполковник…»

Но Атаманов оборвал его доклад взмахом руки, повернувшись к строю, сказал просто:

— Вот какие дела, парни: уезжаем в командировку в Дагестан. На сборы всем три часа. Командирам подразделений сформировать резерв, вдруг кто-нибудь опоздает. В 17:00 всем в форме стоять здесь же на плацу. Командиром сводного отряда назначен начальник штаба ОМОН подполковник милиции Звонарев. Все организационные вопросы — к нему.

— Аркадий Иванович, — раздался голос из строя, — за три часа не успеем собраться.

— Я все понимаю, парни, надо успеть. Если чего-нибудь купить не успеете, выделим время на покупки либо в дороге, либо на месте.

Ребята разошлись готовиться к командировке.

— Сереж, — услышал у себя за спиной голос Алика Сергей.

— Чего, Алый? — Сергей обернулся.

— Сереж, можно я из твоего кабинета сестре позвоню?

— Валяй, какие проблемы?

Алик, набрав нужный номер, откашлялся, прикрыв трубку ладошкой.

— Варь, привет, это я. Варь, я в командировку уезжаю. Да. В Дагестан.

Трубка в ответ что-то прошуршала.

— Я знаю, Варь, что только недавно вернулся. Больше некому. Кто, если не я? — Алик виновато улыбнулся. — Ты только родителям ничего не говори, особенно матери. Знаешь ведь, какая она у нас. Я сам по приезде оттуда с места им позвоню. Ну, все. Пока.

Алик положил трубку.

— Сереж, у тебя какого-нибудь камуфляжа нет? А то у меня форма только синяя милицейская.

— Есть. Выделю тебе, братан, шикарный «склон» итальянский. Он мне как раз великоват немного — Сергей хлопнул Алика по плечу.

Алик, просияв, отправился паковать вещи и готовиться к командировке, которая сделает его героем в памяти поколений, но отнимет у него самую малость — жизнь.

Винты транспортного самолета громко гудели, и поэтому, чтобы что-нибудь расслышать, приходилось кричать друг другу в самое ухо. Проходивший мимо ребят Трофим Лямин весело рассмеялся: «Ну, ты, Пилюлькин, даешь! Главное, весь отряд построился, а он в строю стоит в белых кроссовках. У генерала чуть глаза на лоб не вылезли! Я думал — он в обморок упадет. Ты бы еще белые тапочки нацепил!» — и Трофим пошел дальше по салону, там где-то из задней части самолета слышался приятный водочный запах.

— Я думал, ничего страшного. В командировках все так ходят. — Алик поднял взгляд на Сергея.

— Да, это моя вина, Алик, не предупредил я тебя. В командировке одно дело — ходи как тебе удобно. А вот у себя в городе: при отъезде, при возвращении — будь добр, встань в строй по форме — отглаженный, начищенный. Даже можно до синевы выбритым и слегка пьяным. Только не наоборот.

Алик рассмеялся.

— В горах в кроссовках поудобней будет, — продолжал Сергей, — хотя кому как. Верцы фиксируют ногу почти по всей голени, а там живых камней много. Так что в берцах, дружище, меньше риска ногу подвернуть или вывихнуть. Кому как не тебе, хирургу, это должно быть понятно.

Неподалеку от Алика с Сергеем сидели ребята из Воронежского ОМОНа. Когда самолет набрал высоту и гул турбин перешел в тихий свист, из воронежской части послышались аккорды гитарных струн и пение. Несколько парней выводили красивыми голосами песню. Сергей прислушался.

«Транспортный самолет, вскинута апорель — полной загрузки ждет выдохшийся апрель, сводный отряд ОМОН прибыл в Махачкалу, раненый батальон изрешечен в бою, домой летит ОМОН, горы запомнят нас, сводный отряд ОМОН — выполненный приказ», — пели ребята.

Да, до дома было еще очень далеко. Но борт приземлился именно в Махачкале, как в песне.

Подполковник милиции Звонарев, или просто Палыч, как его называли ребята, построил отряд и довел до сведения, что отряд делится на две равные части, половина будет нести службу в поселке Дылым Казбекского района, а вторая часть — в селе Новолакское Новолакского района Дагестана. Но это завтра, а сегодня всем отдыхать, тем же, кто не успел купить необходимое, дается время сделать покупки.

Иван Павлович Звонарев — начальник штаба отряда — был из тех, кого называли отцом-командиром. Был он высокого роста, сухопар, черен, как цыган, и очень отзывчив. Человеком он был прекрасным, к своим подчиненным требовательным, но в обиду их не давал никому. В милиции Палыч прослужил уже двадцать с гаком годков, но сохранил юношескую натуру и тонкое чувство юмора. В отряде его любили, а в нарды Палыча обыграть не мог никто.

Отношение местного населения к военным поразило Сергея до глубины души. Старуха даргинка, торговавшая на рынке, наотрез отказалась брать с ребят деньги: «Возьмите так чего надо, солдатики. Ничего мне не надо. Вы сюда приехали меня защищать», — сказала она омоновцам. На улицах гражданские люди подходили к ребятам и засовывали в карманы деньги, если кто-нибудь отказывался, то очень обижались и рвали купюры на части.

Ночевали на взлетной полосе. Расстелили спальники, укрылись фланелевыми простынями, выставив по периметру боевое охранение. Не расслабляться ни при каких условиях — девиз всех отрядов особого назначения, а особенно, если в пятидесяти километрах к югу громыхает война. Спать было невозможно — за день асфальт на взлетке раскалился докрасна. Когда же на землю опустилась ночная прохлада, от него пошли испарения. Чувство было такое, что находишься в сауне. Сергей, проворочавшись полночи с боку на бок, махнул на сон рукой и, поднявшись, пошел проверять посты — время дежурства было его боевого взвода. На первом посту службу нес Вадим Вахромеев — детина двухметрового роста. Сергей, увидев его богатырскую фигуру, улыбнулся, вспомнив смешной случай из жизни Вадима.

Вадим Вахромеев

А дело было так: в начале девяностых годов, во время первой чеченской, сотрудники ОМОН круглосуточно дежурили на всех въездных блокпостах в город. Два сотрудника дорожно-патрульной службы ГАИ и один омоновец — наряд на КПП. В то время существовало такое правило: омоновец прикрывает гаишников, а те досматривают транспорт. Причем в обязанности последних входило плотно накормить своего боевого товарища. Проедет хлебовозка — скинет пару батонов, повезут молоко — отольют трехлитровую баночку, пропылит старенький «газончик» с мясокомбината — опять же пара палок колбасы для любимых инспекторов. Кто ж с ними ссориться хочет? Они тут каждый день стоят, а ты каждый день здесь ездишь.

Вадим заступил на КПП с вечера, ближе к полуночи дэпээсники погнались за машиной, которая проехала через блокпост и не пожелала остановиться. Прошло уже около сорока минут, а их все не было на месте. Вадим нес службу в одиночку, важно прохаживаясь вдоль поста. Через пять минут его желудок начал прилипать к позвоночнику. А еще через пару минут он понял — сейчас он упадет в голодный обморок, а потом наступит мучительная смерть. Он даже поежился, так ему стало неприятно. В его планы не входило погибнуть во цвете лет. Вадим начал оглядываться по сторонам, ища глазами мимо проходящий транспорт — авось у водителя в багажнике заваляется маленький кусочек сальца. В животе у Вадима заурчало, он принял это как руководство к действию. Как назло, дорога умерла — никакой даже самый маленький и плюгавенький «Запорожец» не пылил по ней. Вадим почувствовал, как у него закружилась голова, и понял — началось. Он вышел на середину дороги, посмотрел направо, потом налево — никого. И вдруг, о счастье, со стороны дамбы упали на шоссе лучи дальнего света большегруза. Вадик пошел ему навстречу, сигнализируя автоматом — водитель, стой. Водитель фуры оказался простым эстонским парнем и, так как от природы был законопослушным гражданином, принял вправо, остановился и приготовился предъявить сотруднику милиции права, ПТС и транспортную накладную.

— Сало есть? — ошарашил его Вадим.

Возникла довольно длительная пауза — файлы эстонца не сходились.

— Сало есть? Я тебя спрашиваю! — повторил свой вопрос Вахромеев.

— Сал-ла ньет, есть тол-лько кур-ра! — пробормотал водитель.

— Давай, — рявкнул Вадик и, получив банку консервов, махнул рукой, — проезжай.

Эстонец, ничего не поняв, нажал на гашетку и продолжал путь, думая: «Что же это за страна такая? Где все знают про военную тайну, но никогда не поймут буржуины, в чем она».

Валька Топорков

Проверив Вахромеева, который бдил как положено, Сергей направился на другой пост, где стоял его хороший приятель — милиционер-водитель Валька Топорков. Валентин дремал, обняв автомат и присев на бугорок, поросший верблюжьей колючкой.

— Спим? — спросил Сергей, подойдя и присев рядом.

— Да, доктор, испытываю проблемы со сном: правда, вечером ложусь рано, утром встаю поздно, но весь день ворочаюсь и не могу уснуть. — И Валька весело рассмеялся.

Валентин Топорков был невысок ростом, сухощав как мальчишка, коротко подстрижен. Улыбка не сходила с его лица, а серые жизнерадостные глаза постоянно таили усмешку. Сергей подружился с Валентином на почве меломании. Оба с упоением слушали «Роксетт» и песни группы «Воскресение». Валька в любой ситуации что-нибудь напевал и был готов схохмить в любую секунду.

Как-то, патрулируя на автомобиле, водителем которого был Топорков, по городу, Сергей услышал в эфире позывной одного из райотделов милиции.

— Я «Нева», я «Нева», кто из патрульных автомобилей находится недалеко от проспекта Мира?

— «Бархан» на связи, мы недалеко, что случилось? — ответил Сергей в рацию, думая, что совершено какое-нибудь дерзкое преступление.

— «Бархан!» — обрадованно заскрипела рация. — Срочно проехайте по адресу: Мира, дом 7, там на чердаке кто-то топаеть и хлопаеть.

Валентин, находясь за рулем, покатился со смеху, ему даже пришлось притормозить и продышаться. Он взял рацию и ответил:

— А может, это полтергейст?

В эфире возникла пауза, после чего рация ответила:

— Если не хотите, не ехайте, зачем же непонятными словами обзываться? Щас позвоню вашему командиру и пожалуюсь на вас. Правильно вас все гоблинами зовут.

Тем же летом Сергей со своими товарищами был направлен в командировку в один из районов, который находился на стыке трех областей. Проблема состояла в том, что в районе находилось много скотоводческих хозяйств. Гастролеры из соседних областей появлялись в коровниках и свинофермах под покровом ночи. Действовали очень дерзко и ловко. Уводили скот, причем были хорошо оснащены и исчезали как призраки.

Начальник местного райотдела милиции на оперативных совещаниях в управлении только руками разводил: «Уж чего мы только не придумывали, — горестно говорил он, — и засады на ночь выставляли, и на усиленный вариант несения службы переходили, устраивали беседы с местным населением, чтоб помощь оказывали. Все напрасно. Они в другом месте появляются. Как чувствуют».

— Чувствуют, говоришь, — генерал чиркнул зажигалкой, поднеся ее к сигарете, — а может, кто из твоих их координирует?

— Нет, товарищ генерал, я в своих людях уверен. Разброс хозяйств очень большой, а сотрудников у меня не густо.

— Понятно, если не густо — поможем, — и, обращаясь к Атаманову, генерал сказал: — Аркадий Иванович, записывай: выделить патрульный автомобиль и наряд милиции, состоящий из офицеров, в количестве пяти человек. Пусть неделю колесят по району, а гастролеров этих из-под земли достанут. — Затем, повернувшись к начальнику райотдела, продолжал: — А тебе, мил друг, обеспечить их бензином, жильем и питанием.

— Что вы, товарищ генерал, встретим и разместим как родных. Только пусть ребята постараются, мы в долгу не останемся, — обрадовался тот.

Машина быстро несется по направлению к Кобринскому району, Валька Топорков, крутя баранку, опять что-то напевает. Сергей назначен старшим группы, он сидит рядом с водителем, на заднем сиденье дремлют еще трое офицеров.

Работали омоновцы по ночам, днем отсыпались. Колесили по всем дорогам и весям, останавливали и досматривали транспорт, особенно грузовой, проверяли охранников на фермах.

— Дык чо, робяты? — говорил пожилой скотник, прикрывая рот заскорузлой натруженной ладонью с грязными ногтями. — Нам, почитай, третий месяц зарплату не плотют. Чо ж, убиваться на работе?

— Однако, отец, на выпить водки у тебя денег хватает, — говорил ему Валька.

— Простого человека всяк обидеть может, — говорил скотник и обиженно отворачивал голову, — вам по службе положено, вы этих ворюг и ищите.

И ребята искали, за четыре дня было раскрыто около семи преступлений: в отдел доставляли браконьеров, которые ловили рыбу электроудочкой.

Были такие лихие парни: от аккумулятора кидают два провода на специальное оборудование — и в воду Почище, чем глушить. Рыбы, у которой от разряда лопался пузырь, всплывало много, но потом на этом месте вся живность восстанавливала жизнедеятельность только спустя несколько месяцев.

Доставляли большегрузы, перевозящие незаконно цветной и черный металл. Привозили пьяных дебоширов и мелких жуликов. Но гастролеров поймать не могли.

На пятый день командировки Валька проснулся, как обычно, первым. Потряс за плечо Олега Истрина.

— Вставай, Олежка, тебе Билл Клинтон звонил.

— Что? — ничего не понимая спросонок, бормочет Олег и, поняв, что Валька подтрунивает над ним, улыбается. — Валь, лучше метнись и приготовь Кофи Ананд.

— Есть такое дело. — Валька, быстро встав, почапал на кухню.

Все проснулись, вместе сидят и пьют черный как смоль кофе, заедая его бутербродами с колбасой.

— Пацаны, а у меня ведь нынче день рождения, — отхлебывая горячий кофе, говорит Валька.

— Чо, правда? — вскакивает со стула Олег Истрин. — И сколько стукнуло?

— Двадцать семь. — Валентин пожал плечами.

— Отставить бутерброды, — Сергей решительно хлопнул себя ладонью, — план такой: Валентин, заводи машину, с Юркой дуете за продуктами, я с остальными готовлю место.

Место для празднования дня рождения выбрали очень живописное. На берегу озера.

Готовили шашлык, пели песни, поздравляли Вальку. Он вытащил магнитофон из машины и включил на всю катушку свой любимый «Роксетт». Спиртного не пили — Сергей запретил. Сегодня в ночь предстояло крайнее дежурство. Завтра пора было домой.

Вечером Валька повернул к Сергею счастливое раскрасневшееся лицо:

— Серег, всякие у меня дни рождения были, но такого веселого еще не было. Вот бы всегда так.

После 23:00 отделение на патрульном автомобиле выехало на охрану общественного порядка в районе.

Через три часа патрулирования автомобиль подъехал к одной из отдаленных ферм. Оставив машину на шоссе, парни выдвинулись в пеший патруль, чтобы незаметно проверить подступы к коровнику. Валентин остался в машине. «Слушай рацию», — сказал ему Сергей. «Да, че там может случиться, быстрей проверяйте сторожей, и поехали. Нам еще сегодня полрайона проколесить».

Парни тихо подходили к ферме, вдруг их внимание привлек грузовой автомобиль, стоящий в рощице, двигатель его негромко работал. За лобовым стеклом красным огоньком виднелась зажженная сигарета. Со стороны фермы послышалось громкое мычание.

— Так, парни, кажись, оно, — Сергей нервно поправил берет на голове, — машина никуда не денется. Олег Истрин — со мной. Мы заходим спереди. Дьяконов и Варварин, обходным маневром заходите сзади. Пока мы себя не обозначим — сидеть как мышки. В случае чего, прикроете.

Достав рацию, Сергей сказал:

— Валька, не спать — готовность номер один.

Сергей с Олегом тихо двинулись к ферме. Фонари не горели, только где-то внутри виден был приглушенный свет.

Омоновцы возникли как из-под земли.

— Всем на пол, руки за голову, работает ОМОН, — страшным голосом прокричал Олег.

Люди, которых оказалось трое, выводившие двух буренок, в ужасе попадали на землю. Такого развития событий они никак не ожидали. Только мычали, как объект их преступления, потеряв дар речи.

Сопротивления никакого не оказывали и безропотно дали себя связать. На помощь подоспели Дьяконов и Варварин. Когда выводили грабителей с фермы, раздался выстрел, дробь просвистела у ребят над головой. Грузовая машина резко газанула и взяла старт по узкоколейке.

— Ушел, мерзавец. — Олег доставал ПМ из кобуры.

Но тут на пути у грузовика возник ПМГ, Валентин включил проблесковые маячки и сирену. Водитель грузовика, выскочив из машины, бросил обрез в поле и попытался сделать ноги, но Валька быстро догнал его и, опрокинув на пашню, начал защелкивать на его запястьях наручники. Сергей, подбежав к нему на помощь, осветил лицо бандита карманным фонариком. На него со злостью смотрел их давешний знакомый скотник.

— Ну, вот и свиделись, батя. Я сразу тебе сказал: на выпить водки у тебя деньги есть. Но я отучу тебя от этой пагубной привычки лет на семь, — тяжело дыша, сказал ему Валька Топорков.

Новолакское

Вторую ночь омоновцы провели в спортзале Махачкалинского государственного университета. На третий день двадцать пять человек, во главе с подполковником Звонаревым, колонной уезжали в поселок Дылым.

Вторая половина отряда вертушкой была доставлена в село Новолакское. Старшим группы был назначен майор Слободин. Выгружая вещи из вертолета, Сергей обратил внимание, как из ущелья, находившегося неподалеку, дохнуло осенней сыростью. Со стороны села неслись другие запахи: спелых дынь, гари, кизяка и свежеиспеченного лаваша.

Село Новолакское приютилось у подножия Большого Терского хребта, протяженность населенного пункта была около километра. С другой стороны вниз уходил глубокий склон, на дне которого катила свои немногочисленные воды речушка Яман-Су.

Поселили ребят в спортзале средней школы. Невдалеке высился небольшой минарет местной мечети. По утрам мулла будил парней призывом к утреннему намазу.

В первый же день отряд посетил начальник Новолакского райотдела милиции майор Вахаев, он пожал руку Слободину и сказал:

— Будете нести патрулирование по селу в ночное время, день наш, плюс блокпосты на въездах в село — их два. В случае чего в обиду вас не дадим. Бандиты далеко, а вокруг вояки в два кольца. Оружия у нас достаточно — отобьемся, если что. Боеприпасов вам завтра подкинем.

Патрулирование несли в ночное время нарядами по три человека. На КПП стояли по четверо. На охрану спортзала по периметру было выставлено три круглосуточных поста.

Обстановка была спокойной, на ночь село вымирало, и только собаки лаяли на проходивших мимо милиционеров.

Есть омоновцы ходили в столовую, расположившуюся почти в самом центре села.

Как-то вечером Слободин подошел к Сергею и Алику.

— Ребят, у вас когда дни рождения?

— Зачем тебе, Сань? — повернувшись к нему, спросил Сергей.

— Да вот, делаю список общий. В Хасавюрте обещали премию каждому на днюху. Так когда?

— У меня не скоро, в апреле. А Алька вообще в солнечном январе родился. Правильно, Алый?

— В солнечном январе и в солнечном Магадане, — подтвердил Алик.

— Все ясно, — Слободин повернулся на шорох, возникший в спортзале, — смотрите!

В зал залетел голубь, ребята пытались поймать его. Вокруг царило всеобщее веселье, все давали друг другу советы.

Проворней всех оказался Валька Топорков, он бережно взял птицу и, выпустив на волю, долго смотрел ей вслед, приставив ладонь козырьком к голове.

— Чуть птицу не помяли, черти, — хмуро проговорил он.

Потом многие говорили, что залетевший в дом голубь — плохая примета. Но Сергей в приметы не верил. Несколько раз попав под молотки, он надеялся только на себя, Господа Бога и Ангела-хранителя.

Четвертого сентября выдался пасмурный денек. Ребята ходили невеселыми, обычных шуток не было слышно.

— А ведь у меня завтра именины. — Ришат Валеев хмуро выстругивал деревянный кинжал для местных ребятишек, с которыми уже успел подружиться.

— Не волнуйся, Ришат, у меня подвязки в небесной канцелярии, я за тебя похлопочу. Обещаю завтра солнышко, — смеясь, ответил Алик Белов.

Трофим Лямин подошел к Сергею:

— Серый, может, по пять капель?

— Неохота чего-то. — Сергей сел на корточки.

— Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра Родине изменишь, — процитировал Трофим свой девиз и отошел в сторону, ища собутыльников в другом месте.

В ночь на КПП при въезде в село заступали Коля Столбов, Саня Васюков и Игорь Торбин.

Рано утром пятого сентября Алика Белова разбудил дневальный.

— Доктор, там мальчишка прибежал, говорит, женщине какой-то плохо. Вставай, посмотри, может, что-то серьезное.

Алик спросонок протер глаза, взял медицинскую сумку и двинулся к спящему Сергею.

Ванька Бокарев — командир взвода — поймал его за штанину: «Не буди — пусть поспит. Он сегодня всю ночь посты проверял. Я с тобой схожу, заодно проветрюсь и службу посмотрю. Под утро сон самый сладкий. Как бы не поснули мои казачки».

У дверей их поджидал юркий маленький мальчишка.

— Что там случилось? — Алик строго посмотрел на него.

— Пойдем, уважаемый, тетка совсем плохой, вай-уляй! — И мальчишка прищелкнул языком.

— Ну, пойдем — там, на месте, определимся. — И Алик, мотнув головой, вышел в дверной проем. За ним следом шагнул Иван.

Они не знали, что рано утром, обойдя по козьим тропам все воинские кордоны, в село вошли полторы тысячи отборных псов полевого командира Руслана Гелаева.

Из-за гор светило солнышко, день обещал быть погожим и ясным, как и обещал Алик.

Как только ребята вышли за околицу, мальчишка исчез. Алик оглянулся по сторонам.

— Куда идти-то? Может, туда, в сторону мечети, вроде он туда смылся.

За каменным забором у них за спиной выросли двое парней в разгрузках и с оружием. На груди одного из них висела рация «Кенвуд». Парни были славянской внешности. Они резко сняли автоматы с плеча Алика и Ваньки. Один из парней упер вороненый ствол АКСУ в спину Алика. Второй, улыбаясь, крутил в руке СВД.

— Вы че, парни? Кто такие? — Иван с недоумением смотрел на них.

— Здорово, ОМОН! — Один из парней, смеясь, ткнул в нарукавную нашивку Ивана. — Иди туда, к мечети!

Около мечети сидел снайпер и, взяв Алика с Иваном на мушку, скалился. Принадлежность этого не вызывала у ребят сомнения, черная борода, смуглая кожа и зеленая повязка с арабской вязью на голове говорили сами за себя.

Иван, ловким движением отсоединив рожок от СВД, оттолкнул в сторону ствол и, крикнув: «Алик, беги!» — кинулся по направлению к расположению отряда.

«Надо предупредить, только бы успеть, только бы успеть», — вертелось у него в голове.

Но Алик не успел убежать, один из парней скрутил ему руки, навалившись всем телом. Второй от бедра, не целясь, начал вести огонь вслед по убегающему Бокареву.

Первая пуля попала Ивану в голову. Он, сложив руки по швам, упал. По темени потекло что-то липкое.

— Все, я убит, — пронеслось у него в голове, — но если я думаю, значит, я еще жив.

Иван поднялся и вновь побежал к спортзалу. Вторая пуля пробила почку, третья — печень. Бокарев, собрав всю волю в кулак, из последних сил ввалился в расположение отряда.

— Ребята, тревога — там… — прохрипел он и упал, потеряв сознание.

В это время трое ребят, которых сменили на КПП местные милиционеры, возвращались в село по проселочной дороге. Идти предстояло еще пару километров. По дороге в село ехала старенькая «копейка». Молодой водитель хотел объехать ребят, но Николай Столбов перегородил дорогу.

— Чего хотели, уважаемые? — Водитель, притормозив, высунул недовольное лицо.

— Подбрось до села, бача! — попросил его Игорь Торбин.

— Могу только двоих, у меня машина старая. У вас вон еще броники да оружие. Тяжело ей будет, а у меня и так диски стерлись.

Парни, посовещавшись, решили: «Ладно. Спасибо, бача. Ехать или всем, или никому».

Водитель, хлопнув дверью, продолжал путь, а ребята двинулись в село через кукурузное поле. Это небольшое недоразумение спасло им жизнь.

Подходя к селу, они услышали звуки близкого интенсивного боя. Пули свистели над головой. Поэтому, все сразу поняв и быстро окопавшись, они решили — пока находимся здесь, но при первой же возможности прорываемся к своим.

А в селе уже вовсю шел бой. План «гелаевцев» захватить ОМОН врасплох провалился.

Сначала спортзал был обстрелян из автоматического оружия. Затем, собравшись скопом вокруг, бандиты предприняли психологический ход. Воздух потряс многоголосый хор: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!» Даже у самых смелых по спине побежали предательские мурашки.

Потом в ход пошли гранатометы. Три «шайтан-трубы» взвыли и выпустили заряды по зданию. Один заряд прошил спортзал насквозь, два других завязли в кирпичной кладке в три ряда — большая редкость для Дагестана. Хоть маленькая, но удача.

Ребята, не стушевавшись, давали сдачи. Это как в драке: сначала страшно, а потом входишь в раж и уже, глядишь, привык.

Сильно высовываться не давали снайперы. Встав в круговую оборону, омоновцы отстреливались. Не обманул майор Вахаев, вовремя подкинул боеприпасы. Ох, как они пригодились парням в этот солнечный сентябрьский день.

Саня Слободин руководил обороной, он чувствовал себя как рыба в воде. Сергей, взглянув в его лицо, увидел неподдельную бесшабашную удаль. У стены на гимнастических матах лежал наскоро перевязанный Иван Бокарев. Кто-то из ребят вколол ему три шприц-тюбика промедола. В его глазах, подернутых поволокой, клубился туман.

— Где доктор? У нас раненый! — крутя головой, крикнул Слободин.

— Да он с Бокаревым уходил посты проверять, — ответил кто-то.

— Все понятно! Хамарев, вот так, дружище, из подствольника надо, вот так, — руководил Слободин уже другим крылом обороны.

Володя Аникин находился в центре зала. Под градом пуль он таскал цинки с патронами то в один конец, то в другой. Юрка Зайцев, как эквилибрист, примостившись под потолком, аккуратно бил из СВД. Когда он убирал винтовку в сторону, у него под глазом был виден синяк от отдачи прицела.

Пашка Хамарев, приноровившись, беспрерывно запускал в окошко ВОГи из подствольного гранатомета. Архип Мишин, замаскировавшись у амбразуры, простреливал всю улицу слева. Сделав удачный выстрел, он подмигивал своему другу Сереге Рыкову, который держал правую сторону.

С учетом трех оставшихся в кукурузном поле, одного раненого и одного попавшего в плен, в спортзале вели бой двадцать человек.

Вначале «духи» поперли буром, но, потеряв убитыми около десятка человек, отскочили и приступили к длительной осаде. В бою обычно обороняющиеся теряют одну треть, остальные потери приходятся на долю нападающих.

Тем временем лазарет липчан пополнялся. Рядом с Бокаревым уже лежали Саня Весняков, раненный осколком в грудь, и Юрка Зубов, получивший тяжелую контузию. Юрка перестал ориентироваться в пространстве и только открывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Димка Викуленко, отстрелив голову «духу», высунувшемуся из-за стены, вытер рукой пот со лба. Лицо бандита разлетелось на куски, как гнилой арбуз.

Архип, стрелявший из «калаша», остановился перевести дух. По улице то и дело перемещались бородачи. Во время короткого затишья через окна пробивались солнечные лучики, высоко в небе парил жаворонок, его веселая песня заставляла усомниться: может, это все страшный сон?

Архип хотел что-то сказать Рыкову и почувствовал: по руке как будто ударили молотком. Он посмотрел на запястье — и вдруг из руки брызнула густая струя и забила фонтаном.

— Серега, прикрой. Я перевяжусь, — успел он крикнуть своему другу. Но тот сам корчился от боли, получив осколок в бедро.

Сергей, примостившись у угла, простреливал длинный коридор на подступах к зданию. Рядом с ним расположился Валька Топорков. Сергей видел, как он то и дело облизывает сухие губы.

Вечно веселый Олег Остапчук крикнул Ришату Валееву: «Татарин, ты че их, типа, всех на день рожденья пригласил? Ниче себе гости. Так и прут». И продолжал вести огонь.

Неожиданно в зале как из воздуха возникла пожилая женщина с тазиком переспевших слив в руках.

— Ого, мать! Ты откуда взялась? — не поверил своим глазам Андрей Гаркушин.

— Я, уэто, тут всю жизнь хожу. Угошайтесь. — И старушка, поставив тазик на пол, исчезла так же, как и появилась.

В это время связанного Алика привели к Руслану Гелаеву лично. Полевой командир неприветливо смотрел на Белова из-под черных бровей. Смуглый араб вытолкнул Алика на середину комнаты и бросил рядом с ним медицинскую сумку.

— Руки развяжите, — невозмутимо приказал Алик.

Гелаев, подняв брови, сделал знак своим нукерам. Подошедший сзади бандит разрезал веревки ножом. Алик размял руки и, достав из кармана очки, надел их на переносицу.

— Ты врач? — спросил боевик.

— Хирург, — ответил Белов.

— Это хорошо. Хорошо будешь лечить моих людей — останешься жив. Уведите его. — Гелаев взмахнул рукой.

Но Алик не собирался заканчивать диалог.

— Я не собираюсь здесь никого лечить.

— Как же так? — снова поднял брови Гелаев и, усмехнувшись, продолжал: — Ты же давал клятву Гиппократа!

— Я давал клятву помогать людям, а не бешеным волкам!

— Это твое последнее слово?

— Последнее, — отрезал Белов.

— Уведите его. Он сам сделал свой выбор, — сказал полевой командир своим людям. И, когда увели Алика, продолжал: — Это были слова смелого человека. Убейте его быстро. Среди этих «хаски» есть настоящие джигиты.

Но арабы не выполнили приказ командира. Прежде чем расстрелять Алика, они отрубили ему кисти рук, не пожелавшие их лечить, не забыв снять с него дорогой камуфляж. Ровно полгода не дожил он до своего тридцатилетия.

Омоновцы потеряли счет времени. Казалось, что прошло несколько суток, тем временем бой шел около четырех часов. Двое парней отстреливались, спрятавшись у сараев, расположенных во дворе школы. Держать связь с ними и координировать действия всей обороны по рации не представлялось возможным. У бандитов все радиостанции были со сканерами. При желании можно было поймать любую волну. Майор Слободин принял единственно правильное решение — он перемещался от наряда к наряду: где бегом, где ползком, — и руководил боем. Один раз снайпер прижал его к земле и не давал поднять голову в течение сорока минут. Слободин был вынужден лежать, прижавшись лицом к пыльной каменистой земле.

«Надо вставать, — проносилось у него в голове, — как там ребята?»

И, поднявшись, он резко — одним рывком — привалился к кирпичной стене. Когда он появился в спортзале, у ребят будто камень с души свалился.

— Товарищ майор, а мы думали, ты уже того, — на него, улыбаясь, смотрел Олег Остапчук.

— А? — не понял Слободин, а поняв, улыбнулся в ответ. — Нет, Олег, рано мне еще. Вот выведу вас отсюда, тогда рассмотрим этот вопрос.

Тем временем в бою возникло затишье, вероятно, бандиты решили пообедать. И вновь сентябрьское солнышко начало трепать нервы ребятам. Очень хотелось проснуться. Жить была охота, хоть помирай.

— Олег Остапчук, — крикнул невдалеке голос с сильным кавказским акцентом, — выходи. И друзей своих выводи. Кладите оружие и уходите. Мы вас не тронем.

— Откуда знаешь меня? Вроде бы баранов мы вместе не пасли! — ответил ему Остапчук.

— Мы всех вас знаем. Выходите, — продолжал голос.

— Нет, зема, мы это уже проходили! Попробуйте сами сюда войти, — ответил за Олега Володя Аникин.

Через полчаса бой вспыхнул вновь. Бандиты вели интенсивный огонь со всех направлений, на минарете мечети засел снайпер, сбить его оттуда было невозможно.

Двое парней со двора школы перебрались в спортзал, их начали обходить с тыла.

— Николаич, — один из них, Егор Юрченко, обращался к Слободину, — там, в стороне райотдела, тоже бой идет, по ходу, местные одну улицу полностью контролируют. На ней боевиков не видно.

Слободин собрал офицеров в кучу: «Парни, я вот чего маракую. Прорываться нам надо к райотделу. У них здание помассивней, да и боеприпасов побольше. Вы что думаете?»

— Ты уверен, что там еще есть живые и райотдел не захвачен? — спросил лейтенант Лев Орехов.

— Уверен! Я рацию слушаю. Они уже несколько раз помощь из центра запрашивали.

— Сань, по дороге потери могут быть, — сказал Володя Аникин.

— У меня выбора нет. Я могу всех потерять. — Саня вытер пот со лба.

Выходить решили мелкими группами. По два-три человека. Сначала выносили раненых. На прикрытии были задействованы Игорь Юханов и Валька Топорков. Они были на улице и смотрели в разные стороны. Когда перенесли почти всех и остался только Бокарев, Валентин заметил со стороны зеленки высунутый ствол, который был направлен на ребят, выносивших Ивана. Валя встал в полный рост, пожертвовав собой ради товарищей. Пуля снайпера попала ему точно в висок. Топорков медленно опустился на колени, бережно положил автомат на землю и лег сам, повернув голову в сторону дома, где его не дождались родители, жена и маленькая дочка.

Отряд по улице, от двора до двора, добрался до райотдела, где их заметили и прикрывали огнем. Дагестанцы встретили липчан достойно.

— Ничего, парни, скоро помощь прибудет. По рации обещали, — подбодрил их Вахаев.

Узнав, что у Ришата день рождения, дагестанские братья откуда-то достали шампанское и шоколад и поздравили засмущавшегося Валеева.

Ближе к вечеру к райотделу прорвались две БМП. Капитан-войсковик торопил ребят:

— Парни, могу эвакуировать только раненых, для остальных места не хватит. Собирайтесь.

— Не торопись, — сказал Вахаев, — я думаю, тебя беспрепятственно пропустили только для того, чтобы на обратном пути сжечь с грузом. Выбираться будешь козьими тропами. Видишь ту дорожку? По ней махнешь.

Ребята загрузили в БЭХи раненых и на всякий случай попрощались друг с другом.

БМП, газанув, уехали в темноту.

В это время в одном из кабинетов райотдела раздался телефонный звонок. К трубке подошел Юрка Зайцев. После первых же слов он не поверил своим ушам. До отдела дозвонился, кто бы вы думали? Аркадий Иванович Атаманов — вот кто!

— Алло, Аркадий Иванович! У нас? У нас все нормально, ха-ха! Вокруг боевики, ха-ха!

Связь была плохой, но расслышать было можно. Юрка подавил нервный смешок.

— Кого? Слободина? Сейчас позову.

Но в это время связь пропала. Боевики, догадавшись, перерезали телефонные провода.

А БМП попали в засаду. Под плотным огнем, объятые пламенем, все-таки они вырвались из кольца окружения. Когда по броне перестали цокать пули, ребята выбрались, огляделись и по вспаханному полю двинулись в сторону шоссе. Иван Бокарев, оттолкнув руки, пытающиеся его поддержать, взявшись за живот, пошел сам. Через два часа пути они услышали голоса. Упав на землю и приготовившись принять свой последний бой, они поняли, что встретились с местными ополченцами, которые, тут же вызвав медицинскую помощь, отправили их в Хасавюрт.

На подступах к отделу шел бой, уже не один десяток правоверных выстроились в очередь на свидание с Аллахом. Местные ребята и дагестанские милиционеры, стиснув зубы, отбивались из последних сил. Вот тут-то бандиты вспомнили о вере.

— Братья мусульмане, — донеслось с улицы, — мы не хотим с вами воевать. Нам нужен «русский Ваня». Выходите, сдавайте оружие, и мы вас не тронем.

— Русские здесь, чтобы защитить нас, а вы пришли как враги. Лучше мы умрем вместе с ними, — ответили дагестанцы бандитам.

Под покровом ночи Вахаев отозвал Слободина в сторонку.

— Вот что, майор, помощи, как видно, мы не дождемся. Давай-ка выбираться сами.

— Я готов тебя выслушать, — волнуясь, ответил Саня.

— Есть один человек, чеченец-акинец, он у нас в совхозе чабаном работает, знает все горные тропки. Обещал нас вывести.

— Человек проверенный?

— А у тебя есть выбор? Только здесь кому-то остаться придется. Не поверят бандиты, если мы замолчим надолго.

Слободин, собрав ребят, рассказал им о предстоящем плане.

— Если че, я могу остаться, ха-ха. — Юрка Зайцев опять начал нервно смеяться.

— Одного оставлю своего с тобой, — пообещал Вахаев.

Но тут в райотделе появились двое старейшин с охотничьими ружьями наперевес. Поговорив с Вахаевым, они сказали:

— Мы пришли воевать вместе с вами, если вы уходите — мы останемся. Мы свое пожили, а вы, молодые, поживите еще.

Милиционеры перелезли через каменный забор и по склону спустились к реке. С собой брали только оружие и боеприпасы. По руслу Яман-Су проводник незаметными горными тропами повел их в горы. Уходили в сторону Чечни. Как потом выяснилось, на всех остальных дорогах боевиками были выставлены засады. Выдержав двенадцатичасовой бой, потеряв своих товарищей, грязный, усталый отряд, после двух часов карабканья по горным кручам, к рассвету вышел в районе села Новокули.

Все липчане были размещены в районной больнице Хасавюрта. Там же они встретились с уже прооперированными товарищами и командиром сводного отряда подполковником Звонаревым. Только опыт и мастерство дагестанских врачей помогли выкарабкаться Ивану Бокареву. Из его тела хирурги извлекли две пули.

Местное население завалило ребят одеждой, обувью и продуктами. Фрукты в палатах не переводились. Все свое они оставили в Новолакском. Там же остались деньги — по двадцать два рубля суточных, или, как их называли правильнее, «шуточных», которые ребята получили в Липецке перед отправкой в служебную командировку.

На следующий день в Хасавюрт прибыл подполковник Атаманов.

Новолакское еще восемь дней удерживалось боевиками. После взятия села командир отряда увозил раненых и тела погибших Алика и Вали в Липецк. Благодаря личным связям и заплаченным деньгам удалось найти цинки, чтобы положить в них ребят. Цинковые гробы сварщик запаивал прямо на взлетной полосе аэродрома.

В Дагестане до сих пор помнят про липецких парней, превративших школьный спортзал в Брестскую крепость. А в селе Новолакское есть улица имени Липецкого ОМОНа.

По приезде в родной Липецк ребят встречали как героев. Все местные СМИ наперебой брали интервью и снимали сюжеты об омоновцах. Даже незнакомые люди из других городов присылали на адрес отряда восторженные письма и телеграммы. Только вот интенданты из управления были другого мнения. Где рации? Где обмундирование? Это, между прочим, предметы вещевого довольствия.

— Вы же могли принести разбитые рации, коль такое дело. Мы бы их списали, — обиженно говорил Слободину молодой капитан в зеленой форме.

— Какие разбитые? — заикаясь, спорил с ним Слободин. — Уходили из окружения только с оружием в руках.

Министр внутренних дел Дагестана прислал начальнику УВД Липецкой области представления к награждению правительственными наградами. Алику Белову и Валентину Топоркову ходатайствовал о присвоении звания Героя России посмертно.

Александру Слободину и Юрию Зайцеву — звания Героя России, остальным — ордена Мужества. Погибших ребят УВД пропустило, а вот насчет живых решило: хватит и двоих Героев. Достаточно орденов Мужества — так решили милицейские чиновники, проведшие ту роковую ночь дома в теплых постелях.

Валю и Алика хоронил весь город. Крепкие парни в камуфляжах едва сдерживали слезы. Сергей плохо помнил события того дня. Помнил только, как в зале областного ДК к нему на грудь кинулась и разрыдалась их с Аликом классный руководитель Елена Леонидовна, и жуткий крик на кладбище тети Веры — мамы Алика: «Ребятки, миленькие, отомстите за моего сына. Заклинаю вас!»

Алику и Вале посмертно присвоили звание Героя России. Их именами названы школы, спортивные турниры и улицы в городе.

Недавно Сергей встретил на улице своего одноклассника Сашку Мамонтова. Сашка горестно сказал:

— Представляешь, Серый? Я с Аликом десять лет за одной партой сидел, а теперь вот квартиру приобрел на улице его имени. Вот ведь как.

Ордена ребятам вручали 23 февраля. Вручал торжественно в зале коллегий УВД лично глава администрации области.

Тем же вечером в кафе ребята пили чарки, опустив в них серебряные ордена с выгравированными на них двуглавыми орлами. Вдова Вали Топоркова Татьяна принесла Звезду Героя. Ее опустили в большую чашу и пили по глотку, передавая друг другу по кругу. На следующий день отряд уезжал в очередную командировку в Северную Осетию…

Владикавказ — горят твои огни в глазах у нас

Во Владикавказе ребят расселили в гостинице «Кавказ», расположенной в центре города, по соседству с Северо-Осетинским государственным университетом. Директор гостиницы — пожилой осетин — часто ходил по этажам и осматривал свое хозяйство. На лацкане его черного пиджака поблескивала звезда Героя Советского Союза.

Липчане жили на третьем этаже, на втором расположились Сочинский и Саратовский ОМОН, на четвертом — СОМ МВД Республики Марий Эл и Республики Татарстан.

Службу несли на въездных блокпостах в город, а также проводили адресные проверки в Ингушетии и Чечне. Причем парни придумали республикам кодовые названия. Чечню называли Чехией, а Ингушетию — Словакией.

На Военно-Грузинской дороге пост был расположен у поселка Чми. Невдалеке находился таможенный пост Грузии. Ребята сразу же подружились с грузинскими пограничниками.

— Хотите? Можем вас пропустить Тбилиси посмотреть, — говорили липчанам погранцы, — только оружие у себя оставьте. Тут до Тифлиса часа два езды.

Вправо от поста уходило огромное Джейрахское ущелье. Оттуда по ночам постреливали в сторону нашего КПП.

По берегам Терека парни ловили раков. Их тут было великое множество. Надо было только переворачивать голыши, под ними обязательно шевелили усами несколько членистоногих чудищ.

Владикавказ очень понравился Сергею. Город был зеленым и живописным. В центре его, на берегу бурного Терека, высился памятник герою Гражданской войны Иссе Плиеву. Джигит пришпоривал горячего скакуна, вставшего на дыбы. Осетины — очень гостеприимный народ — относились к омоновцам особенно дружелюбно, как умеют встречать гостей на Кавказе.

Мобильный отряд МВД России на территории Республик Северная Осетия (Алания) и Ингушетия находился в здании Владикавказского высшего военного училища Внутренних войск МВД РФ или, используя старое название училища, — ОРДЖО.

Липчане также по графику заступали в ГБР (группу быстрого реагирования), которая выезжала на все происшествия.

Однажды, дежуря в ГБР, Сергей вышел на территорию училища и присел на скамеечку возле футбольного стадиона. Достав сигарету, Сергей приготовился прикурить ее, но услышал сзади визг тормозов «уазика». Из машины вышел человек в дорогом камуфляже, покрытом пылью. На его зеленых погонах было вышито по две звезды. Сергей подскочил как ошпаренный. Генерал-лейтенант показал рукой — садись, мол. И, вынув сигарету, присел рядом.

— Почему в кроссовках, капитан?

— Разрешают нам, товарищ генерал. — И Сергей показал ему нарукавную нашивку ОМОН.

— Понятно, из каких краев будешь? — продолжал генерал.

— Из легендарного Липецкого ОМОНа, товарищ генерал, — отрапортовал Сергей. Военный недовольно поморщился.

— Земляк! Я сам воронежский, и не товарищ генерал — Владимир Анатольевич меня зовут. — Генерал закурил, закашлялся и бросил сигарету в траву. — Вот что я тебе скажу, земляк, — продолжал он, — подставили вас в Новолаке.

— Как подставили? Не понял, Владимир Анатольевич, я ж сам там был.

Генерал смотрел вдаль, как будто не замечая Сергея, его серые глаза видели то, чего не видел никто:

— Надо было, чтобы боевики обозначили себя на нашей территории. На чеченской земле их нельзя было трогать. Вот так. — И военный, хлопнув себя по колену, не попрощавшись, сел в машину, хлопнул дверью и укатил восвояси.

Через несколько дней весь город потрясло страшное известие. Трое парней и столько же девушек отправились в поселок Пригородный на пикник. Под утро родственники забили тревогу — домой они не вернулись. Группа быстрого реагирования выдвинулась на их поиски. Милиционеры прочесывали зеленку. Минут через пятнадцать Сергей услышал встревоженные голоса. Прибыв на место, он увидел тяжелую картину: вишневая «девятка» стояла в кустах, двери ее были открыты. Тела ребят были сброшены в овраг. Руки у всех были связаны за спиной. Горло каждого было перерезано — от уха до уха.

Хоронил ребят весь Владикавказ. Говорили, что по окрестностям города рыскает небольшой отряд черного араба — Хаттаба. И вправду, как-то ночью в эфире Сергей услышал его личный позывной — Ангел. Уж не на них ли наткнулись молодые осетины?

Служба шла своим чередом. Как-то отряд проводил адресную проверку в ингушском городке Карабулак. Омоновцы прочесывали частный сектор, досматривали все жилые помещения, надворные постройки, чердаки и подвалы. В одном из домов внимание Сергея привлекли два взрослых сына хозяина. Оба молодых человека были прописаны в Ачхой-Мартане. У одного была забинтована рука, второй хромал, морща от боли лоб.

— Где ударился? — спросил его Сергей.

— Стекло с братом вставляли, оно упало мне на ногу, брат руку порезал. — И парень отвел глаза в сторону.

— Понятно, ребята, — улыбнулся находившийся вместе с Сергеем прапорщик Юрка Колесов, — придется вам проехать с нами.

Несмотря на уверения всей родни, тут же облепившей омоновцев со всех сторон, сыновья хозяина были доставлены в местный райотдел милиции.

Чуть позже омоновцы выезжали на место расстрела воинской колонны. На трассе между ингушскими населенными пунктами Галашки и Алхасты боевики напали на два «Урала», принадлежащих одной из воинских частей. Место атаки было выбрано очень профессионально. С одной стороны вверх поднималась отвесная стена, с другой — вниз уходила пропасть. Машины везли солдат срочной службы, уволившихся в запас. «Дембеля» ехали без оружия. На скале был оборудован наблюдательный пункт. Колонну ждали, как минимум, два дня. Группа насчитывала около десяти человек. Обе машины были подорваны из гранатомета, забросаны гранатами и обстреляны из стрелкового оружия. Из военных не уцелел никто. Боевики испарились, и, сколько потом вертушки ни прочесывали зеленку, найти их не удалось. Вечером в Назрани молоденькие солдатики заколачивали восемнадцать цинковых гробов в короба из неструганых досок. Восемнадцать матерей не дождались своих сыновей из армии.

Как-то Сергей заступил дежурным по этажу, на котором жили милиционеры. По коридору сломя голову и вытаращив глаза несся прапорщик из татарского отряда. Подбежав к Сергею, он попытался что-то сказать, но язык его прилип к нёбу. Прошептав несколько фраз на татарском, он с надеждой глядел на Сергея.

— А теперь можно то же самое, только по-русски, — сказал стоявший рядом Юрка Колесов.

— Там наш с ума сошел, — сказал прапорщик, которого звали Азат, и проглотил ком, — троих ребят на прицеле держит. Не знаю, что делать! Наши все на операции! Говорит: я граф, а вы мои крестные!

— Не крестные, а крепостные, — продолжал Колесов, он один не растерялся, — пошли к твоему графу!

Подойдя к помещению, в котором жили казанские милиционеры, ребята услышали крики: «Я граф Воронцов! Вы поняли, сволочи?!» — и «граф» щелкнул затвором.

— Короче, так, — Колесов смотрел на ошарашенных офицеров, — я говорю, вы молчите.

Юрка отстегнул кобуру, снял куртку камуфляжа, открыл дверь в комнату и громко сказал:

— Пропустите! Депеша для графа Воронцова из Петербурга!

Войдя в комнату, Юрка увидел троих побелевших от ужаса лежащих милиционеров. Их боевой товарищ расхаживал рядом, наступая им на головы и тыча в них стволом автомата. На шум он повернул голову в сторону Юрки и направил оружие на него.

— Ваше сиятельство, Вам указ от Ея императорского величества Лисавет Петровны из Петербурга, — сказал Юрка и отвесил реверанс.

Сумасшедший опустил оружие и внимательно смотрел на Колесова.

— Кто вы, сударь? — спросил он.

— Поручик лейб-гвардии Преображенского полка Ея императорского величества Варфоломеев. За сидение на Шипке пожалован матушкой Лисавет Петровной дворянством и наградным серебряным оружием. Ваше сиятельство, я загнал трех лошадей, чтобы сообщить вам великое известие. Указом Ея императорского величества вы произведены в действительные тайные советники и жалованы имением в Ранненбургском уезде Тамбовской губернии, — чесал, как по писаному, Юрка.

Сумасшедший, совсем обалдев и открыв рот, смотрел на Юрку. Тут последний наконец обратил внимание на три фигуры, которые лежали ничком и тоже, вытаращив глаза, смотрели на него. Два умалишенных в одной комнате — это перебор.

— А этих не стоит убивать, ваше сиятельство. Выпороть — это да! Но крепостных же можно продать или выменять на борзых собак, — сказал он, подойдя к «графу».

Юрка рывком отобрал у него автомат и кинул его в дальний угол.

Когда связывали и уводили сумасшедшего, он продолжал смотреть на Колесова долгим внимательным взглядом.

— Юр, ты откуда столько ахинеи знаешь? — спросил его Сергей.

— Готовился поступать на исторический, — и Колесов вытер холодный пот со лба, — неприятно, однако, стоять под заряженным стволом, хоть я и поручик. Вот что я тебе скажу, Серега.

А к сочинцам приехали в гости их земляки из СОБРа, которые стояли в Урус-Мартане.

— Парни, у вас ведь боеприпасы не считает никто. Вы бы поделились с нами. У нас гранат нет совсем, — обратился к ним маленький вертлявый капитан — омоновский тыловик.

— Да какие проблемы? — И собровцы выложили из своих разгрузок полтора десятка «эфок» и «эргэдэшек».

На следующий день в гостиницу нагрянула комиссия по проверке оружейных комнат из местного МВД. Как-никак гостиница-то в центре города. Вокруг люди ходят. Сочинский тыловик понял, что он попал. Он вскрыл пятнадцать банок с тушенкой, вытряхнул содержимое и, рассовав гранаты по банкам, вынес их в мусорный контейнер, который находился на заднем дворе. Когда он присел и вытер холодный пот, мимо него проходил липецкий офицер Игорь Базуев.

— Что случилось, братская печень? — Игорь присел рядом.

А надо заметить, что с чувством юмора у Игоря было все нормально. Выслушав своего сочинского коллегу, он заметил:

— Это ты хорошо придумал, насчет тушенки. Только я слышал: завтра вторая комиссия приедет из прокуратуры. Ты там, на банках, надеюсь, отпечатки пальцев не оставил? — И Игорек, поднявшись, ушел.

Поздно вечером наряд, охранявший внутренний двор гостиницы, услышал посторонний шум и сопение в мусорных контейнерах.

— Замахали эти кобели дикие! Каждую ночь мусор разбрасывают! — сказал один из омоновцев.

— Давай-ка я пальну туда разок, — отозвался другой.

— Ребята, не стреляйте! Я свой! — из контейнера вылез капитан, в его вещмешке лязгали консервные банки, он, вытирая пот, прошел мимо двух сержантов, которые, вытаращив глаза, смотрели на него. Такой картины они еще не видели.

За эту командировку отряд получил первые боевые выплаты. Все знали, что должны получить какие-то деньги, но до конца никто в это не верил. Девятьсот пятьдесят рублей в день — это реальные деньги, которые заслуживает человек, выполняющий боевые задачи и рискующий потерять голову каждый день. Низкий поклон за это нашему второму президенту.

Сергей до сих пор помнит удивленные глаза Эли, когда он высыпал на стол толстые пачки денежных купюр.

— Кого ограбил? — Эля в упор смотрела на Сергея. В ее зеленых глазах прыгали бесенята.

— Никого, мать. Видно, нужный я для Родины человек, если она мне такие деньги платит. — И Сергей обнял свою жену. Пачки денег рассыпались по полу…

Муфлон

В командировке Сергей сдружился с молодым капитаном из Москвы Игорем Вдовченко. Игорь служил срочку в Афганистане. В 88-м попал на службу в только что созданный Московский ОМОН. Летал на задание в Фергану. Потом выбрал себе должность поспокойнее, а именно участкового инспектора милиции в одном из московских округов. Смешных историй он знал великое множество.

— Однажды, — рассказывал Игорь, — одного моего товарища вызвали на место происшествия. А надо вам заметить, что в его зону обслуживания входил Московский зоопарк. Как вы поняли, он тоже работает участковым в нашем отделе. Так вот, видите ли, из клетки пропало животное. Подходит он, значит, к клетке с пропажей. На клетке надпись: «Муфлон». Он внимательно осмотрел место происшествия. Обошел клетку вокруг и облегченно вздохнул. Вверху у клетки был отогнут краешек, и образовалось небольшое отверстие. Мой корешок пулей прибыл в отдел и сел сочинять отказной материал. А написал он так: в верхнем углу клетки имеется механическое повреждение, а попросту — дыра, посему в этом деле отсутствует состав преступления, так как муфлон мог улететь. Начальник без зазрения совести подписал сей документ. Но на следующий день прокурор округа, который должен был прочитать и санкционировать отказной материал, пришел в неописуемый восторг. Он долго смеялся, а потом поделился своим весельем с начальством главка. Товарищ мой, придя утром на службу, сразу почуял неладное. Все отворачивались от него, пряча улыбки, а молодая секретарша, которая только недавно устроилась на работу в отдел, показывая на него пальцем, что-то шептала на ухо пожилой уборщице. Обе прыснули и отвели от него глаза. По спине у моего друга побежали мурашки. Он, зайдя за угол, внимательно осмотрел свой внешний вид. Форма была наглажена, ширинка застегнута, дырок нигде не было. Тут-то его и настиг дежурный по отделу: «Где шляешься? Тебя начальник полчаса ищет. А ну давай пулей к нему! Он меня с утра долбит и мучает, как Пол Пот Кампучию!»

Товарищ мой, постучавшись, зашел в кабинет шефа. «Слушай, лейтенант, ты в школе хорошо учился?» — ласково начал начальник.

«Тройки были, товарищ полковник», — пролепетал лейтенант, но язык его уже не слушался.

«Ты что из меня посмешище делаешь?! Муфлон улетел? Да ты знаешь, что муфлон — это горный баран, а ты его в пегасы произвел! А прокурор знает, потому что в школе учился хорошо! — заорал полковник и кинул в него пачкой бумаг. — Немедленно переделать! Муфлон!»

Вот вы смеетесь, а товарища моего потом два года муфлоном звали, — закончил Игорь свой рассказ.

Коля Лымарев

Когда Сергей делал свои первые шаги в милицейской службе, во время стажировки наставником у него был Лымарев, тогда еще сержант милиции.

Однажды, когда патруль в составе трех милиционеров, а точнее, двух милиционеров и одного стажера Сергея Семенова, вышел на работу в город, по рации поступила команда: «Всем нарядам, находящимся вблизи нового заводоуправления, срочно прибыть к пивбару “Нептун”». Старшим наряда был Николай Лымарев, а посему, приняв бравый вид, он скомандовал: «За мной!» — и первым устремился к намеченной точке.

А в «Нептуне» разворачивались нешуточные события. Один из гостей города, хлебнув лишнего, переворачивал столы, пытаясь привлечь внимание невзрачной блондинки. Местные охранники повисли на руках двухметрового пьяного литовца и безуспешно пробовали ему помешать. Литовец не обращал на них никакого внимания, только, рыча сквозь зубы что-то про «бибис снарглис», продолжал крушить интерьер.

Лымарев, повернувшись к Сергею, назидательно сказал:

— Видишь? Действуют неправильно. Смотри, как с такими надо.

И Коля, небрежно подойдя к правонарушителю, велел охранникам:

— Отпустите его! Что, не видите — представитель власти прибыл, — и, взяв под козырек, представился: — сержант милиции Лыма…

Литовец не дослушал его, огромный кулак опустился на вежливое милицейское лицо. Колю положили в челюстно-лицевое отделение местной больницы. Его челюсть была сломана в трех местах. Сергей пришел навестить наставника. У его кровати сидел двухметровый литовец и канючил.

— Сержант, напиши, что претензий не имеешь. Мне проблемы в чужой стране не нужны. Мне сюда еще по делам фирмы ездить.

И прибалт положил на грудь больного ключи от машины. Во дворе больницы поблескивала свежей краской новенькая «девятка» темно-зеленого цвета «валюта».

На следующий день уголовное дело о нападении на представителя власти и неподчинении сотрудникам милиции было закрыто за примирением сторон.

Служба. Просто служба

А служба тем временем шла своим чередом. По вечерам сотрудники отряда несли патрульно-постовую службу в самых криминальных районах города.

В беседке, которая находилась на территории отряда, расположились на перекур офицеры. Лева Орехов подтрунивал над Серегой Вайнштейном. В рядах Советской или Российской Армии Сережа не служил. Он не служил вообще ни в какой армии, даже в израильской, что являлось предметом всеобщих насмешек.

— Серег, а ты почему в армии не был? — дымя папиросой, спрашивал Орехов.

— В связи с тем, что родители престарелые и у них тяжелое материальное положение, — в сотый раз терпеливо растолковывал ситуацию Вайнштейн.

— Да, — как бы рассуждая вслух, продолжал Лева, — две квартиры, две машины, два гаража — для еврейской семьи это действительно тяжелое материальное положение…

— Нет, — улыбнувшись, прервал его Сережа, — не два гаража, а три!

А тем временем в отряд пришла беда. Володя Аникин, который вышел из окружения в Новолаке без царапины, утонул в Дону Он помогал бабушке — косил траву По дороге домой он притормозил у берега реки. «Оль, только ополоснусь, — сказал он жене, — а то весь мокрый!» Володя нырнул в реку и больше не вынырнул. На берегу остались жена и две дочки. Искали его восемнадцать дней. Ежедневно выделялась бригада сотрудников ОМОН из пяти-шести человек, которые ходили на веслах по реке, прочесывали все заводи и плесы, привозили водолазов и подолгу ныряли вместе с ними. Вова всплыл в том же месте, где утонул.

У него остались три дочки, одна из них совсем маленькая, которая не помнит своего геройского отца. Но в семье Аникиных хранится орден Мужества и удостоверение, подписанное Президентом России, а ребята, его сослуживцы, никогда его не забудут…

Грозный. ОМОН Щелкино

В конце августа отряд собирался в свою очередную командировку на Северный Кавказ. На этот раз путь липчан лежал в столицу Чеченской Республики — Грозный.

Прибыв в Моздок, в котором царил свойственный для того времени бардак, отряд два дня жил в пригороде, который носил название Сад Дружбы. Кто-то из предыдущих смен отломал большую букву «С» с придорожной стелы, поэтому поселок имел менее прозаичное название.

— У нас же все как происходит? Через задницу! — объяснял молодому пополнению пожилой майор из Томска. — Рассказать схему? Слушайте. Сначала шумиха, потом неразбериха. Дальше поиски виноватых, наказание невиновных и награждение непричастных.

Насчет этой схемы Сергей сделал очень тонкое наблюдение. Она подтверждалась полностью. Следующую ночь ребята ночевали на взлетной полосе, положив спальники на голую землю.

Утром стали прибывать вертушки из Чечни. Заморосил мелкий дождик. В центре аэродрома стояла группа военных. Седой генерал распекал трех полковников.

Полковники разводили руками и оправдывались, генерал повышал голос. Майор скромно расположился за спиной старшего начальника и держал над ним раскрытый зонт. Он смотрел в сторону, как будто предмет разговора его совсем не касался. О чем они говорили, Сергею не было слышно, но то, что там очень жарко, было видно невооруженным глазом. Тем временем на взлетку прибыл очередной вертолет из мятежной республики. Из вертолета вывалился прапорщик и пошел по направлению к выездному КПП. Шел он по приборам, вещевой мешок тащился сзади. На его рукаве был пришит красивый шеврон «ОМОН Вологда». Изо рта омоновца торчал недоеденный беляш. Проходя неуверенной походкой мимо группы военных, прапорщик неосторожно наступил в лужу и обрызгал, страшно сказать, самого генерала. Три полковника набросились на парня, как стая голодных собак, но генерал остановил их взмахом руки. Он подошел к омоновцу и спросил.

— Сынок, ты знаешь, куда идти?

Омоновец поднял на него мутный взгляд и кивнул — беляш мешал ему говорить.

— А дойдешь? — продолжал генерал.

Омоновец кивнул второй раз, отодвинул рукой военного в сторону и продолжал движение. Его мутило.

— Ну, иди, сынок, счастливо тебе. — И генерал по-отечески похлопал парня по плечу.

Генерал, поговорив с солдатиком, повернулся к своим непосредственным подчиненным и продолжал разговор на повышенных тонах.

На самом деле колонны в то время ходили в Чечню один раз в неделю, а липецкий отряд, находящийся в Грозном, надо было поменять уже три дня назад. Уверовав в то, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, командир сводного отряда майор Силохин, взяв два ящика водки, пошел договариваться с вертолетчиками. Пилоты оказались парнями сговорчивыми, но уж очень добрыми. Огромный грузовой вертолет, раскрашенный в камуфлированные цвета, имел прозвище «Корова». Липчане со всем скарбом и личным составом были посажены в аппарат, в котором, кроме них, находились еще около трех десятков пассажиров с вещами и вооружением. Летчик вышел из кабины, осмотрел салон и сказал: «Держитесь! Сейчас попрыгаем, если взлетим, то полет продолжим». При этих словах у многих засосало под ложечкой. Особенно переживал врач, прикомандированный к ОМОНу, Саня Журавлев. Он нервно осмотрелся по сторонам, сложил руки лодочкой и молился все сорок минут полета.

Вертушка приземлилась в аэропорту Грозного «Северный» или, вернее, на то, что от него осталось.

Командир предыдущего отряда майор Уткин уже ждал сменщиков на трех «Уралах». Парни погрузились в машины и по Старопромысловскому шоссе были доставлены в пункт временной дислокации, который находился на окраине города, между поселками Первомайка и Подгорное. По дороге Сергей внимательно оглядывался по сторонам. Город напоминал Армению после землетрясения 88-го года. Он стоял в руинах, кое-где копошились люди, разбирая завалы. Недавние бои оставили воронки на дороге, огромные дыры в многоэтажных строениях и сердцах чеченцев. Многие из них смотрели на русских исподлобья, как на незваных гостей. Молодой боец Андрей Гаркушин, сидя в кузове, помахал рукой местной симпатичной девушке. Девушка, увидев приветливый жест, плюнула ему вслед и отвернулась.

Старопромысловское шоссе тянулось от площади Трех дураков до конечного перекрестка километров пятнадцать. По двум сторонам дороги — кресты, кресты, кресты. Очень много русских парней сложили здесь свои головы.

Прибыв на место и быстро произведя пересменок, ребята сели пообщаться. Те, кто уезжал, делились впечатлениями и давали советы. Те, кто прибыл, внимательно слушали и мотали на ус. Бойцы, отслужившие свои три месяца, обросшие бородами, загоревшие и заматеревшие, обняв товарищей, рассаживались в кузовах автомобилей. Ребята махали друг другу руками. Одни желали другим оставаться с Богом. Вторые — счастливо добраться до дома. Самым опасным в то время в Чечне оставались передвижения.

Пункт временной дислокации представлял собой брошенную промышленную зону. Вокруг бывших цехов, мастерских и административных зданий был построен каменный забор. Во время войны около забора кругом были выкопаны фортификационные сооружения, которые, в свою очередь, со всех сторон оканчивались минными полями. У полей была схема, но предыдущая смена предупредила: карта неточная, лучше туда не соваться вовсе. Промышленная зона расположилась в ущелье, между двух сел. Перед ней на Т-образном перекрестке высился двухэтажный блокпост. Слева дорога уходила на Кень-Юрт, справа — на Горагорск, над ней возвышалась сопка, на которой нес службу один из взводов Липецкого ОМОНа, потому что с этой горы весь ПВД был виден как на ладони. На этой дороге стоял трехметровый синий крест. Именно здесь три месяца назад была расстреляна колонна Сергиев-Посадского ОМОНа. Ходили разные слухи: одни говорили, что колонну встретили свои, другие думали — бойцы попали в хитро спланированную кем-то засаду. Сергей, пообщавшись с ребятами из предыдущей смены, которые, в свою очередь, разговаривали с магаданцами и подольчанами, находившимися на этом месте в то время, — знал правду. Но что Сергея поразило до глубины души, так это то, что за расстрел колонны судили одного московского генерала. Знаете за что? Никогда не догадаетесь. Дело в том, что генерал привез в Чечню два отряда из Подмосковья. Один из них был направлен в Аргун, другой — в Грозный. Естественно, человек не может раздвоиться. Фамилия генерала была не Коперфилд. Он не мог находиться в двух местах сразу, поэтому выбрал более опасное направление — на Аргун — и за это пошел под суд.

Отряд, шедший в колонне, вел себя безобразно. Старший колонны, не выходя из эфира, докладывал по рации весь маршрут передвижения. Машины шли на очень близком расстоянии друг от друга. Боевое охранение выставлено не было. Инженерная разведка отсутствовала. Когда колонну начали расстреливать, тентованные крыши и стены не давали людям выпрыгнуть через борт. Они гибли под градом пуль. Спаслись только те, кто сидел близко к выходу.

Так или иначе, но здесь погибли отличные парни, и липецкие омоновцы все время, пока несли службу на этом месте, ухаживали за памятником и следили за тем, чтобы у подножия креста всегда были свежие полевые цветы.

Сергей обратил внимание, что даже местные машины сбрасывали скорость в этом месте, отдавая дань памяти погибшим воинам. Видимо, их души до сих пор бродили поблизости, ища своих убийц и пытаясь отомстить им.

Вместе с липчанами несли службу омоновцы из подмосковного города Щелково. С этими лихими парнями вместе было спокойно. Щелковский отряд первые две недели ежедневно проводил тактические учения. Алгоритм действий у них был отработан от и до. При нападении на ПВД, отражении боевой атаки — круговая оборона была организована четко, без суеты. Командиром у них был в прошлом боевой офицер-спецназовец майор Галушкин. Майор лично круглосуточно проверял посты. Спать он не давал ни своим, ни чужим.

А по ночам постреливали. Блокпост на дороге каждую ночь подвергался точечному обстрелу. Он был хорошо замаскирован, люди несли службу в средствах бронезащиты. И каждый из них знал свое место. Поэтому обходилось без потерь.

Игорь Базуев

Заместителем командира по тыловому обеспечению в липецком отряде был уже известный нам Игорь Базуев. Игорь считался чемпионом по сбору гуманитарки. Каждый отряд, уезжая в командировку, рассчитывал на свои силы. За пару недель до отъезда назначенный офицер колесил по организациям и предприятиям и просил посильной помощи, или — как говорили в отряде — попрошайничал. Попробуй-ка прокормить пятьдесят молодых дикорастущих организмов в обстановке, приближенной к боевой.

Игорь Базуев был высок ростом, грузен и тучен. Всегда выбритый череп, курносый нос и глаза немного навыкате придавали ему вид бандита с большой дороги. А толстая золотая цепь на шее усиливала впечатление. Игорь всегда представлялся сиротой и везде заводил одну и ту же шарманку: «Там, где трудно и нелегко, где наша работа сопряжена с риском для жизни, — там всегда Липецкий ОМОН».

— Исполняющий обязанности начальника тыла всего областного ОМОНа, — говорил Игорь и делал в воздухе большой круг указательным пальцем, усиливая нагрузку на неокрепшие гражданские умы, как бы показывая — вот я какая фигура. Хотя, надо заметить, что ОМОН в области был и остается по сей день единственным подразделением.

Пустым Игорек не приезжал никогда — отказать ему было невозможно. Но, если по правде, никто не отказывал ребятам, уезжающим на Северный Кавказ. Каждый руководитель помогал, чем мог. Многие из них усаживали омоновцев рядом и требовали рассказов о войне. Здесь Игорь чувствовал себя как рыба в воде. Своими небылицами он доводил людей до слез. И они, растроганные, вытирали их платками.

— Легендарный Липецкий ОМОН восемь раз брал Грозный, — говорил Игорек, — а когда мы уезжали — его опять сдавали. Приходится ехать снова и брать его в девятый раз.

Когда его вызывал к себе на ковер командир и пахло паленым, он говорил ребятам:

— Опять фронтовику руки будут выворачивать, — и, открыв дверь, заходил в кабинет шефа как на эшафот.

Любимыми его выражениями были такие: «Пойдем ноздрями пыль гонять?» или «Хватит в ботве путаться и песок педалями загребать».

Но лучше него разводить боевых товарищей не мог никто. Как-то в Грозном к липчанам приехали гости из Ивановского ОМОНа. Они стояли в десяти километрах южнее на перевале. Игорь, выставляя сок на стол, хитро прищурился:

— Угощайтесь, пацаны, наш сок, липецкий. Видите? Лебедянский!

— Ивановцы, откушав соку, восхищались, а Игорь уже открывал консервные банки с горбушей в собственном соку и продолжал:

— У нас в Лебедяни, это, к слову сказать, райцентр в Липецкой области, яблок столько, что собирать не успевают. А яблони стоят у самой реки. Так вот — яблоки падают в реку, а горбуша их лопает. До пяти метров вырастает. Горбуша тоже наша.

Изумленный капитан из Иваново поднес банку к глазам и улыбнулся:

— Ну и силен ты, братец, разводить. Консервы-то дальневосточные!

Все вместе с Игорем весело рассмеялись. Вечер перестал быть томным.

— Аналогичный случай был в Грязях, — говорил Игорь в самое ухо подвыпившему соседу, сидящему рядом с ним за столом, — корова бежала по взлетной полосе, рога у нее отвалились. А взлететь она так и не взлетела. Понял?

Саня Журавлев. Врач

В палатках и других помещениях, где жили бойцы, мышей было столько, что, по словам Сани Журавлева, они ходили толпами с транспарантами: «Долой людей». Они грызли одежду и личные вещи. У Сани Ложкарева эти подлые твари погрызли все деньги. Двадцать стольников — ровно посередине. Пришлось их менять в банке Моздока. Хорошо, девчата попались сердобольные — поменяли купюры.

Сергей начал привозить из каждой поездки кошек, котов и котят. Если взрослые кошки не приживались и на следующий же день исчезали, то маленькие котята оставались полноправными членами коллектива. Так, Сергей подобрал на рынке в Моздоке Лейлу. Маленький трехцветный котенок слонялся под прилавком и шатался от голода. Толстая тетка, торговавшая мандаринами, пнула его ногой. Котенок, подволакивая заднюю правую ногу, поплелся под другой лоток. Сергей вытащил его и стал внимательно разглядывать. Гной слепил котенку глаза. Наверное, он ничего не видел и подумал, что пришел его смертный час. Сергей запрыгнул в кузов грузовика и, достав из рюкзака банку сгущенки, открыл ее ножом. Вылив небольшое количество молока на пол, он ткнул котенка мордочкой в пахучую лужицу. Котенок заурчал и бешено стал вылизывать еду. Сергей еще два раза подливал молока. Наевшись, его подопечный упал на бок и немедленно уснул.

— С кем это ты, Серый? — к нему обращался водитель Андрей Коробов, по кличке Титаник.

— Да вот, котенка нашел. Пусть в кузове едет до Грозного. Если доедет живым — назову Джокером, — ответил Сергей Титанику.

Котенок доехал, но оказался не Джокером, а Лейлой.

— Плюньте тому в лицо, кто вам скажет, что животное о трех цветах — это кот. Коты не бывают трехцветными. Только кошки, — говорил Сергею врач Саня Журавлев, — вообще, трехцветная кошка в дом приносит счастье и доход. Так что пусть живет.

Лейла оказалась очень смышленой и умной. Саня Журавлев промывал ей глаза крепким чаем и вылечил вывихнутую ногу, но любила она только Сергея. Ложилась спать рядом с ним и подолгу ждала, когда он по ночам проверял посты. Спавший рядом Юрка Колесов, улыбаясь, говорил: «Наверное, это любовь. Сильное чувство, но попахивает зоофилией». Сергей только отмалчивался.

Саня Журавлев оказался отличным парнем, а в плане профпригодности Сергей понял, что Журавлев настоящий профессионал своего дела. Саня был готов к работе круглосуточно. Он никогда не ныл, вставал ночью по первому требованию и оказывал квалифицированную помощь, заболел ли у кого-нибудь зуб или случился понос. Саня знал названия всех препаратов и умел пользоваться всеми инструментами. А деревянные туалеты Саня проверял два раза в день. Если там было грязно — он зверел.

— Дневальный! — кричал доктор благим матом. — Почему туалеты грязные? Ты что, хочешь мне тут дизентерию или желтуху развести?

И дневальный уже бежал с двумя ведрами воды и хлоркой, проливая туалеты и насыпая столько препарата, что у посетителей клозетов текли обильные слезы. На всех туалетах Саня написал такие объявления: «Уважаемые фараоны! Не оставляйте после себя пирамиды». А вот случаи болезни Боткина действительно были.

Однажды Олег Харитонов поймал в камышах огромного дикого хомяка. Хомяк был размером с небольшую кошку. Олег посадил его на поводок и два дня приручал. Когда хомяк перестал кувыркаться и грызть веревку и начал спокойно ходить рядом, Олег стал брать его на инженерную разведку. Местные жители открывали рты, когда видели такую картину. Омоновец, идя по дороге, преспокойно вел на поводке огромного хомяка, который щурился и шипел. На вопросы местных жителей Олег отвечал:

— Три года его обучали. Кучу денег истратили. Взрывчатку ищет, нюх у него лучше, чем у собаки.

Так вот, этот хомяк, в конце концов, укусил Олежку, и ему пришлось уехать домой, в госпиталь, где у него обнаружили желтуху.

После этого Саня Журавлев две недели заставлял каждого сотрудника выпивать сто граммов водки ежедневно. Сержант Ванька Сапрыкин спорил с врачом:

— Николаич, я совсем не пью спиртного! В принципе не пью!

— А я приказываю выпить как лекарство! — говорил Саня тоном, не терпящим пререканий. И дожидался, пока его приказ будет выполнен.

Сводки

В обязанности Витьки Нежданова входили почти ежедневные поездки в Ханкалу. Путь начинался по Старопромысловскому шоссе, затем поворачивал на площадь Трех дураков. Вообще-то до войны площадь называлась Дружбы народов, и на ней находился памятник, где стояли обнявшись — русский, чеченец и ингуш. Но во время войны памятник взорвали, а на этом месте во времена правления Масхадова проводились публичные казни. Затем дорога поворачивала на проспект Победы, площадь Ермолова, мост через Сунжу, проспект Ленина. Потом от площади Минутка шла напрямик до поселка Ханкала. Опознавательным знаком являлся блокпост, на котором расположился Тувинский ОМОН. Все называли его япон-ОМОН, так как парни действительно были похожи на аборигенов островов Японского моря.

Однажды Нежданов, почесывая затылок, зашел в комнату, где жили Сергей и Юрка Колесов.

— Парни, скажите какую-нибудь чеченскую фамилию!

— А тебе зачем? — спросил Сергей.

— Да я справку за неделю печатаю, — Витька озадаченно поднял брови, — в понедельник на нашем блоке двоих боевиков задержали и отправили в комендатуру. Фамилию одного я помню — Суваев. А вот второго не записали, хоть убей — не помню, как его звали-величали!

— Ну, если первый — Суваев, то второго пиши смело как Вынимаева, — рассмеялся Юрка, — все равно твою справку читать никто не станет.

Площадь Минутка штурмовали во время первой кампании и во время второй. Много воинов сложили здесь свои головы и с одной стороны, и с другой. Двое липецких собровцев погибли здесь осенью 95-го. Этот день вошел в историю как черный день российского СОБРа, более 40 человек не вернулись на базу. Когда смертельно ранили старшего офицера, лейтенант Безруков кинулся на помощь своему товарищу, но предательская пуля догнала и его.

Подполковник Сытников и лейтенант Безруков похоронены в родном городе на аллее Героев. Оба носили одно и то же имя — Сергей.

Майор Парамонов

Ханкала представляла собой небольшой палаточный городок, где располагались штабы и воинских, и милицейских подразделений.

Однажды Парамонов — психолог отряда, который носил звание майора милиции, был толст и имел ярко-рыжую бороду, — сняв с себя разгрузку и положив в кузов автомобиля оружие, направлялся в дежурную часть Ханкалы для решения всяческих вопросов. Невдалеке, окруженный грудой чемоданов и рюкзаков, покуривал военный. На его погонах виднелась вышитая звезда генерал-майора.

— Товарищ майор, — окликнул генерал психолога, — можно вас на минутку?

Последний не спеша, вразвалочку подошел к генералу.

— Подчиненные мои запропастились куда-то! Не подскажешь, где воинский штаб?

— Это милицейский, товарищ генерал-майор! Воинский немного подальше, вон там. — И Парамонов показал пальцем в сторону дальнего КПП.

— Спасибо, майор! Только есть небольшое замечание: если тебя генерал кличет, то можно и пробежаться! Ты как думаешь?

— Согласен, товарищ генерал! Да только видите вон тот «уазик»? — нисколько не смутившись, продолжал Парамонов.

— Вижу — Генерал не понимал, куда клонит этот толстый веселый майор.

— В нем, товарищ генерал, мои подчиненные! А вид бегущего майора вызывает у личного состава панику!

Парамонов отошел довольно далеко от генерала и обернулся. Генерал все еще смеялся, отвернувшись в сторону.

Моздок — мирный город

Ивановский ОМОН. Эти парни заслуживают отдельных слов, как раз они своими руками внесли заметные изменения в ландшафт Терского хребта. Много месяцев ребята носили на склон горы белые мешки с песком, пока там не появилась огромная надпись «Голливуд», абсолютно идентичная оригиналу.

Даже вертолетчики, совершающие ежедневные полеты в этом районе, нанесли сей ориентир на летные карты. А всяк проезжающий мимо обязательно в этом месте спрыгивал с подножки своей машины, доставал фотоаппарат и позировал, то подходя ближе, то продвигаясь дальше, чтобы было отчетливо видно надпись на горе.

В этой командировке Сергей до конца понял, что такое «омоновское братство». Как только на город опускалась темнота, всякие перемещения были очень даже чреваты неприятностями. Ехать по дорогам нельзя — комендантский час. Любой движущийся транспорт расстреливался. Хоть какими ракетами стреляй — красными, зелеными, хоть песни пой по рации — мол, свои, ребята. Коль приказано солдатикам товарищем прапорщиком — огонь, они это без зазрения совести и сделают. Для них товарищ прапорщик последняя инстанция, выше него только боги. «А куда же деваться?» — спросите вы и будете правы. Только сворачивать в ближайшие ворота, где колючая проволока. Слава Богу, если судьба привела тебя в ОМОН. Паролем служили только два слова: Липецкий ОМОН. Ты будешь накормлен, напоен, уложен спать, а поутру разбужен, заправлен бензином и сопровожден до первого поворота. Так же липчане относились к другим отрядам, в то время так относились все друг к другу.

Но какая же неразбериха творилась вокруг! Радиостанции у военных и у МВД не соответствовали одни другим. Общались два ведомства на разных радиоволнах и не могли услышать друг друга.

А бандиты зачастую пользовались этим. Стоят, например, в поле, в километре друг от друга два подразделения: одно — воинское, другое — ОМОН. Боевик по-пластунски проползает ровно посередине, достает карамультук и делает два выстрела, в одну и другую сторону, после чего быстренько испаряется. Два соседних подразделения порой воевали друг с другом по нескольку часов, запрашивали артиллерию и авиацию, радиостанции их были настроены на разные радиоволны.

Иногда Сергею казалось, что имели место специально спланированные диверсии. Такие бестолковые приказы сыпались на омоновцев сверху, что те только диву давались.

Моздок в то время был превращен в плацдарм. Туда в срочном порядке переводились продуктовые базы и склады вооружений, отстраивались госпитали и воинские объекты.

Ну а «ночные бабочки» слетались туда со всей нашей необъятной Родины. Что тут поделаешь? Закон бизнеса — спрос рождает предложение. Чтобы снять проститутку, достаточно было обратиться к любому таксисту или прийти в сквер возле вокзала. Девушки сидели на лавочках, ходили по городу и приставали к военным.

— Ребята, сколько времени? — следовал вопрос.

— Девять ровно!

— А потрахаться не хотите? Всего триста рублей!

Девушки встречались всех национальностей и мастей.

Много было замужних. Приезжали на неделю-другую подзаработать и уехать домой. Из Чечни по всяческим вопросам на денек приезжали военные, омоновцы, собровцы — люди они были непритязательные: грязные, бородатые, веселые и не жадные. Девушкам нравились такие.

Отмывшись и отстиравшись, парни выходили из гостиниц отдохнуть и оттопыриться. Девушки поджидали их на скамеечках напротив.

Многие из ребят, посидев с девчатами в кафешке, выпив чарочку и заплатив за ночь, сладко засыпали, подложив кулак под щеку и видя сны о доме. Девушки пожимали плечами, прятали денежку в лифчик и уходили потихонечку, боясь спугнуть сладкий сон геройского парня, которому завтра, может, снова идти в бой, а может, и жить ему осталось совсем немного. Кто знает?

Однажды Сергей с Юркой Колесовым вышли из гостиницы покурить на крылечко. За полоской остриженных кустов послышалось сопение. Заглянув за куст, ребята увидели такую картину: военный, видимо «контрабас», в грязном камуфляже пытался пристроиться к женщине сомнительного вида, которая стояла раком и покачивалась из стороны в сторону, оба были пьяные в сиську. Женщина была бомжеватого вида, под глазом у нее чернел «бланш», в волосах запуталась солома. «Контрабас» попасть куда надо никак не мог, его штормило, а аппарат был совсем не пригоден к действию в силу всего выпитого сегодня.

Женщина обернулась и, увидев Сергея с Юркой, громко сказала своему дружку:

— Давай быстрее! Видишь, другие люди своей очереди ждут?!

Второй его корешок лежал в ближайшей луже и пускал пузыри, видимо, устал сильно парень. Сергей и Юрка, поглядев друг на друга, взяли его за руки, за ноги и вытащили из лужи. Военный, приоткрыв один глаз, зло процедил:

— А ну положьте на место, гады!

— Чего-чего? А, понятно.

И омоновцы, размахнувшись, кинули его назад в вонючую жижу.

Подрыв. Гена Юдин

А в Чечню тем временем пришла золотая осень. Дни стояли погожие. По утрам солнечные зайчики весело прыгали по крышам зданий и норовили ослепить глаза часовому. Солнце уже не пекло сильно, а просто приятно грело. Хотелось подставить сначала одну щеку, потом другую под его тепло. Айва, которая росла посредине двора, созрела, и ее плоды пугали по ночам постовых, глухо бухая о землю от дуновения прохладного ветерка.

За минные поля вокруг ПВД отвечал Генка Юдин — старший инженер-сапер отряда. Роста он был высокого, черноволос, а его нос с горбинкой делал его похожим на местных жителей. Посмотришь издали — вылитый черкес. В Моздоке в небольшой придорожной гостинице жил любимчик всего гостиничного персонала — черный кот с белой «бабочкой» на шее по кличке Тисса. Кот был забалован вниманием и дарами. Гена долго присматривался к нему, и в конце концов кот был похищен, посажен в мешок и увезен в Грозный.

— Плохая примета, — говорил, покачивая головой, Титаник Юдину, — не брал бы ты его, Гена. Черный как сапог.

Но Гена только рукой отмахивался.

— Тогда уж назови его Сервелат. Он, наверное, кроме сервелата ничего и не ест, — хохотнул Юрка Колесов.

Ранним утром водитель «Урала» Димка Красильников прогревал автомобиль, готовясь к выезду на гору, где стоял взвод, прикрывая своих сослуживцев сверху.

Дима Красильников был прикомандирован к отряду в качестве водителя. Сам он был родом из Карелии. Сергей вспомнил, как Димка, сев в первый раз за руль «Урала», со страхом посмотрел на Сергея и спросил:

— А до Грозного далеко?

— За пару часов доберемся, только дорога херовая! Педаль газа видишь?

Дима судорожно сглотнул и кивнул.

— Дави на гашетку, отпустишь ее в Грозном, скорость не сбавляй даже на поворотах. Если случится подрыв или обстрел — слушать мои команды!

По лицу Димы катились крупные капли пота. На выезде из мобильного отряда милиционер, поднимая шлагбаум и открывая грязную помятую тетрадь, лениво спросил:

— Куда едете? Фамилия водителя?

Букву «р» Дима не выговаривал, поэтому ответил севшим голосом:

— Глозный, Класильников.

А сейчас Дима крутился вокруг машины, беззвучно шевеля губами. Накануне он раздобыл где-то стальные пластины и уложил их на дно кабины, прикрыв сверху резиновым ковриком. Сергей подошел к машине и, накинув разгрузку, стал готовиться к отъезду. Сзади его кто-то тронул за плечо. Сергей обернулся. На него, улыбаясь, смотрел Гена Юдин.

— Серег, вчера ребята с горы по рации на нас выходили, говорят, коровы да овцы растяжки посрывали. Поеду посмотрю. — И Гена кивнул головой на целлофановый пакет, в котором брякали с десяток гранат.

— Да я не против, Ген. Только и мне надо продукты ребятам отвезти.

— Тогда бросай их в кузов, я все в аккурат передам. А какие пожелания у них будут, расспрошу и тебе перескажу.

Сопка возвышалась рядом с ПВД. У ее подножия лепились друг к другу небольшие домишки. От них вверх змейкой уходила дорога. Машина была видна как на ладони. Издалека она казалась игрушечной и бежала вверх по горе, поднимая сзади облако пыли. Сергей наблюдал за ней, приставив ладонь ко лбу, защищаясь от солнца.

Сначала из-под левого колеса «Урала» взметнулся вверх столб пыли. И только через несколько секунд донесся гул взрыва. Машина немного постояла на месте, неуклюже развернулась и покатилась вниз по склону горы, хлопая открытыми дверьми и капотом, после чего тишину разорвал сухой треск автоматных очередей.

Омоновцы собрались за несколько минут. Еще через пару минут взвод во главе с командиром отряда уже бежал к месту происшествия, рассеявшись цепью. Из близлежащей зеленки по вывалившимся из машины омоновцам прицельно били из автоматического оружия. Подъем в гору давался очень трудно грузному Сане Журавлеву, но сзади его бил по пятой точке прикладом Серега Самарин:

— Давай-давай быстрее, док! Там раненые!

— Даю, Серега. — И Саня, закусив губу, двигался дальше.

Сергей тем временем забежал в палатку соседей. «Ребята, давайте вашу «буханку», нас на горе подорвали, есть раненые». И, сев в «уазик» с водителями и еще двумя подмосковными омоновцами, выдвинулся вверх на сопку На одном участке горы подъем оказался очень крутым. Пришлось выскочить из машины и толкать ее вверх руками, упираясь ногами в коричневую глину. Над головой, весело чирикая, свистели пули. Одна из них, звонко дзынькнув, ударилась в стойку двери автомобиля. «Буханка» прибыла на место почти одновременно с группой, бежавшей в пешем порядке. Сергей, упав на живот, прополз несколько метров до видневшихся впереди людей. Олег Лужников, лежа на боку, перевязывал руку Гене Юдину. На уже забинтованном коленном суставе марля намокла от рябиновой крови. Юдин был без сознания. Сергей достал из кармана ИПП и отдал Олегу. Сам же начал бить короткими очередями по зеленке. Омоновцы небольшими группами преследовали боевиков.

Трое ребят, находившихся в кузове, были контужены. Водитель получил осколок в бок. Саня Журавлев, погрузив раненых в «буханку», помахал Сергею рукой на прощанье.

— Быстрее в «Северный»! — крикнул Сергей водителю «уазика». Водитель понимающе кивнул и нажал педаль газа.

Вечером Саня Журавлев достал учебник по хирургии и, проштудировав его, сказал Сергею:

— Все я сделал правильно, Серега. Генка осколок получил в коленный сустав. Если попадет на операционный стол сразу же, ногу удастся сохранить. А у Димки, я думаю, дела посерьезнее. У него проникающее в печень. Насколько серьезно — не знаю…

Но на деле оказалось все наоборот. У Димки Красильникова ранение оказалось пустяковым, а Гена Юдин был направлен вертушкой сначала в Моздок, потом во Владикавказ. На операционный стол он попал через 12 часов. Речь на тот момент стояла о сохранении жизни, на ногу внимания не обратили — отняли ее чуть выше колена…

Дома и солома едома

Дома все было по-прежнему: Сергея ждали. Красавица жена и сын Олежка, который стал подрастать и нуждался в мужском воспитании. Сергей замечал, как Олежка, спросив у него разрешения на что-либо, тут же переспрашивал у матери. Эля только плечами пожимала: «Сереж, ты не обижайся! Он привык, что в доме мама самая старшая!» Сергей хмурился. Его длительные отлучки очень пагубно влияли на семейные отношения, и ему это не нравилось.

Однажды сын подбежал к нему и попросил:

— Пап, помоги мне историю выучить!

— Ну, давай, брат, чего там нам задано? — Сергей отложил в сторону газету.

— Древний Египет, про фараонов.

— Рассказывай, сынок, а я по книжке проверять буду.

— Ну, нет, пап, так неинтересно, можно я своими словами, а не как в книге?

— Валяй!

— В Древнем Египте был расцвет, они строили пирамиды, а их главные фараоны вели захватнические войны.

— А фараоны, сын, как ты думаешь, хорошими были?

— Наверное. Они же для людей территорию расширяли. Военачальники тоже в роскоши жили, а вот простые воины умирали от старых ран. «Боевые» тогда им не платили, страховку тоже.

Сергей с удивлением смотрел на сына. Откуда он слова такие знает-то? Ну что ж, это жизнь. Сын омоновца, человек, выросший в отсутствие отца, но которому читали письма с войны, он слушал разговоры, наполненные военной тематикой, и самое главное — он гордился отцовской профессией. Может быть, это самое главное в жизни и она прожита не зря?

Как-то учительница, отчитывая Олежку за драку с одноклассником, сказала:

— Ты злой и жестокий, наверное, потому, что твой отец служит в ОМОНе, а они людей палками бьют!

— Мой папа ездит на войну, чтобы она не пришла в наш город, а медалей у него больше, чем у вас колец на пальцах, — ответил Олег.

Отряд готовился к очередной командировке. Сергей подвозил домой молодого лейтенанта Володю Деева. Володя только недавно устроился в отряд на должность командира взвода, но за его плечами уже были Рязанское училище ВДВ и пара лет службы в продуваемых всеми ветрами войсках.

— Серег, притормози, пожалуйста, на Соборной площади. Мне в храм надо!

— Помолиться решил перед дальней дорожкой? Что ж, дело хорошее!

— Да нет, жену перекрестить надо.

— Чего она у тебя, некрещеная, что ли?

— Понимаешь? Родители коммунисты у нее были, не разрешали, а теперь она говорит: «Володь, ты в командировку на войну едешь. Не дай бог что, а я нехристем оставаться не хочу!» Я быстро, только перекрещу свою Наташку и мигом вернусь.

— Да, о’кей. Иди, я тебя подожду, потом с женой тебя до дому подкину. — И Сергей откинулся на сиденье.

Через десять минут из церкви выбежал смущенный Володя.

— Серый, там это! Говорят, у взрослых надо, чтобы хотя бы кто-нибудь один был: или крестный отец, или крестная мать. Ты, это, не поможешь? Короче, будь у моей Наташки крестным!

Сергей, конечно, не смог отказать своему боевому товарищу. С тех пор он все время называл Наталью крестной дочерью, а Володьку — кумом. Но ребята, услышав это прозвище, пришли в неописуемый восторг. И с тех пор Кумом звали Деева все.

Подполковник Уткин

Колонна автобусов встала под Ростовом. Командир взвода Серега Размолодин рассматривал молодого человека, вывалившегося из «Икаруса».

— Ты из какого взвода, дружище? Что-то я тебя в лицо не знаю!

— Где я? — Парень тер ладошками глаза, напрягая остатки ума, и оглядывался по сторонам.

— Как где? На полдороге в Чечению, — хохотнул, выходя из автобуса, Трофим Лямин, — а ты чего, первый раз едешь?

— В какую Чечению? — взревел парень. — Я вообще пришел друзей проводить. Я не в милиции работаю, а на заводе.

— А, так это ты вчера выпивал по стременной, потом забугорную, потом на посошок, а потом на себе тельняшку рвал и кричал: «Братва, я с вами на войну!» Я думал, тебя домой проводили, а ты, оказывается, вон докуда добрался! Орел! — И Трофим довольно загоготал.

Между тем парень, поняв, что никакого сочувствия к нему никто не испытывает, начал рвать на себе волосы и проклинать вчерашний день, отдельно вступая в половые сношения с каждым событием, произошедшим с ним накануне.

Размолодин побежал докладывать командиру о случившемся, и вскоре незадачливый провожатый был отправлен с ближайшего блокпоста попутной машиной на родную сторонку.

Сам Размолодин ехал в свою первую командировку, поэтому в Моздоке к нему подошел Лямин.

— Серега, здесь самое опасное — это передвижения, — сказал он взводному, — посему давай-ка глюкнем по лампадочке. Уж это я по себе знаю. Опыт прежних командировок, так сказать. Выпьешь — глядишь, а страх-то и улетучился. Наш девиз знаешь? Не знаешь?! Крепкий сон, зверский аппетит и лютая ненависть к труду!

Размолодин глюкнул с Трофимом. Но что русскому хорошо, то немцу смерть. Если Лямин чувствовал себя довольно бодро, то Серега с белым чаем переборщил. Все два часа езды он провел перегнувшись через борт грузовика и обильно поливая обочину дороги блевотиной. Страшно ему не было — это точно, но назвать его поездку приятной язык не поворачивался. В Грозный он приехал с кожей синюшно-фиолетового цвета: ему личный состав рассредоточивать, а он лыка не вяжет. Командир отряда подполковник Уткин, оглядев взводного и передернув плечами, поманил к себе Лямина.

— Лямин, пока не оклемается лейтенант, бери его взвод и занимайся.

— Товарищ подполковник, у меня другие обязанности, — не согласился Трофим.

— У тебя же многолетний опыт, — хитро сощурив свои монгольские глаза, продолжал Уткин, — а у нас в отряде взаимозаменяемость должна быть. Вот убьют Размолодина в бою — ты его взводом командовать станешь. Убьют тебя — наоборот сделаем. У меня офицеров не так уж и много.

Вот такие шуточки были у подполковника Уткина. Провожая в дорогу личный состав на грузовике, он не желал счастливого пути и не крестил машину вслед. Нет. Он говорил так: «Неси вас хрен».

Уткин был очень хозяйственным, а поэтому дал Сергею задачу: купить в Моздоке трех поросят.

— Еды много остается, выбрасывать жалко! Только покупай девок, кабанят кастрировать надо, после чего они долго болеют. Бери совсем маленьких и скажи старшине, чтоб загончик приготовил, корытце туда и соломы побольше.

Сергей выполнил приказание, как и положено, — точно и в срок.

Поросята были как ручные собачки: через неделю они перестали бояться людей, еще через неделю они разгуливали по всему ПВД, и только когда старшина бил по корыту черенком от лопаты, стремглав бежали обедать в свой загон, на стене которого проволокой было прикручено объявление, сделанное на компьютере: «Внимание! Боевые свиньи Мобильного отряда МВД России! Ближе трех метров не подходить, с рук не кормить — опасно! Просмотр для детей — 5 рублей, для взрослых — 10 рублей, для омоновцев — бесплатно!»

Подполковник Уткин, улыбнувшись, оценив шутку юмора, сказал старшине:

— Почаще солому им меняй, пищу делай жидкую, а изредка кидай им красный кирпич — им зубы надо точить. — Откуда он все знал, этот Уткин?

Однажды ночью Сергей ворочался и долго не мог уснуть. В загончике визжали поросята.

«Им тоже не спится, может, погода переменится?» — подумал Сергей и скоро заснул.

Но наутро он понял, почему ночью визжали поросята. Бойцы вокруг надрывали животы, смеялся даже Виталик Фокин по кличке Памятник, который и улыбался-то раз в год. Все поросята были разукрашены зеленкой в камуфлированные пятна, на боку у каждого значились бортовые номера: 343, 344, 345, а во лбу у всех сияла нарисованная красным фломастером пятиконечная звезда.

Сергей проснулся в палатке от странного звука: будто где-то звучал телефонный зуммер. Он огляделся по сторонам и увидел в углу палатки фигуру, сидящую в позе лотоса. Вокруг были расставлены зажженные свечи.

— Дневальный! — крикнул Сергей в темноту. Из сумрака вынырнул прапорщик Андрей Гаркушин.

— Туточки я, товарищ капитан.

— Что это? — И Сергей указал дрожащей рукой на фигуру в углу палатки.

— А-а-а, это Леха Колдун. Медитирует.

— Какой колдун?

— Да это Боякова так ребята прозвали. Он почти каждую ночь в дзен уходит. Только раньше он из палатки выходил, а теперь холодно стало, вот он в палатке и… А что?

— Да ничего. Гаркушин, сделай-ка мне кофейку! Что-то у меня сон совсем убежал. Пойду посты проверю.

И Сергей, взяв из пирамиды автомат, пошел к выходу. Проходя мимо Боякова, он сказал:

— Леха, прекращай свои опыты, а то дураком кого-нибудь сделаешь!

Но Леха Бояков только улыбнулся краешками глаз.

На следующий день, когда автомобиль Липецкого ОМОНа возвращался из Ханкалы, он был подорван на фугасе. Видимо, подрывник попался неопытный: он нажал на гашетку, когда машина не доехала десять метров до заряда. Все осколки прошли вдоль борта. Толком не задело никого, но контужены были все. Капитан Волохов, сидевший в кабине, за одну секунду вспомнил всю свою жизнь, а фугасные осколки веером разложились вокруг него. Когда омоновцы прибыли на место подрыва, отделение во главе с Волоховым заняло круговую оборону и отстреливалось от боевиков. У обочины дороги Сергей услышал тихое всхлипывание. Он осторожно подполз к краю дороги и заглянул вниз. На земле в канаве сидел молоденький водитель-контрактник Вася, прикомандированный к отряду из Старопромысловской военной комендатуры.

— В чем дело, военный? — тихо спросил его Сергей. Вася поднял на Сергея заплаканное лицо.

— Патроны кончились, товарищ капитан.

— Не плачь, держи! — И Сергей кинул ему рожок, до отказа забитый патронами калибра 5,45. — В следующий раз короткими очередями бей. А то они тебя тепленьким возьмут, — сказал ему Сергей и вспомнил свой первый бой.

Вова Манохин

На оперативном совещании, которое состоялось этим же вечером, подполковник Уткин ударил кулаком по столу

— Так дальше продолжаться не может, — сказал он, — за этой дорогой проследить на сто процентов нельзя. Семенов, подготовь наши «Жигули», завтра с тобой поедем искать объездные пути.

«Жигули» седьмой модели белого цвета с тонированными стеклами и ингушскими номерами достались липчанам от предыдущей смены. На вопрос «Где взяли?» омоновцы отвечали просто: «Проводили зачистку, ничья оказалась, пришлось забрать».

И, надо вам заметить, выручала она омоновцев не один раз.

На следующее утро семерка выехала на задание. Впереди, рядом с водителем Володей Манохиным, сидел Уткин. На заднем сиденье расположился Сергей. Володя Манохин имел цыганские глаза, черную бороду с проседью и смуглую кожу. Ему бы еще серьгу в ухо — вылитый конокрад! На многих блокпостах его принимали за чеченца и требовали документы. Володя выходил из машины и на чистом русском языке говорил:

— Парни, как же вы меня достали! Да свой я, русский! — и в доказательство осенял себя животворящим крестным знамением.

А сейчас машина двигалась по узким улочкам села Первомайское.

— Сейчас по этой улице проедем, — поворачивая руль, сказал Володя, — и в районе завода «Трансмаш» выскочим на Старопромысловское шоссе.

Небольшая улочка была очень узенькой. С обеих сторон тянулись высокие заборы. Впереди, как бы невзначай, выехала «Волга» и преградила семерке путь. Манохин дал задний ход, но сзади «Жигули» подпирал неизвестно откуда взявшийся джип.

Из передней машины выскочили двое вооруженных людей и направились к «Жигулям». Сергей оглянулся назад: из джипа нехотя вылез молодой парень, достал из-за спины коротенький спецназовский автомат на кожаном ремне и взял омоновцев на мушку.

Уткин и Манохин вышли из машины: Манохин открыл капот автомобиля и сделал вид, что проверяет уровень масла. Уткин поджидал парней, стоя у переднего правого колеса.

Сергей машинально достал из разгрузки две гранаты, вытащил из них кольца и приготовился к дальнейшему развитию событий.

«Если Уткина валят, одну гранату в них, другую под себя», — вихрем пронеслось у него в голове.

Но через пару минут подошедшие уже весело улыбались, разговаривая с Уткиным и спрятав оружие. Сергей оглянулся: парень, стоявший сзади, хлопнув дверью, забрался в джип и сдавал назад.

Манохин сел в машину и выдохнул:

— Я уж думал, абзац нам, Серега, только командир не растерялся. Парни из чеченского батальона «Восток» оказались. Молодец Уткин — сразу им то да се, да мы ваши соседи.

Подполковник сел на пассажирское сиденье и тоже выдохнул. Помахав на прощанье парням, он резко кинул:

— Трогай, — и, повернувшись к Сергею, продолжал: — Ну че, Семенов, растерялся? Эх ты!

И тогда Сергей поднял свои руки вверх, показывая гранаты.

— Алексеич, надо бы мне помочь, колечки назад вставить!

Когда все вопросы были улажены, Уткин хлопнул Сергея по плечу и сказал:

— Беру свои слова назад. В следующий раз с тобой в разведку — без проблем! — Володя Манохин счастливо рассмеялся.

Белка

На следующий день к Сергею подошел прапорщик Вадим Белкин, по кличке Белка:

— Товарищ капитан, там ваш подчиненный лыка не вяжет!

— Это который?

— А зайдите на кухню, сами увидите. Я братву не сдаю! — И Белкин расхохотался сам своей же шутке.

Вообще Вадим все время блистал своим остроумием. Он учился заочно в школе милиции. А так как вечно находился в служебных командировках, его контрольные работы в институт носила старушка-мать. Вадим сам рассказывал ребятам, как в очередной раз преподаватель, увидев ее в холле, подошел и, пожав смущенной женщине руку, улыбаясь во весь рот, сказал: «Поздравляю вас, вы переведены на третий курс». Сам Вадим, рассказывая, хохотал так, что тряслись стены.

Ну, а сегодня Сергей, зайдя в варочный цех, увидел такую картину: молодой сержантик Савченко, которому нынче выходило поварить по графику, мирно спал в углу на мешках с картошкой. Свои маленькие ручки Савченко положил под голову и, посапывая, улыбался во сне. От него действительно исходил запах спиртного. На огне тем временем в большом котле кипела бурда неопределенного цвета, которая по логике вещей должна была называться супом на первое. Сергей взял большое деревянное весло, которым мешали суп, и опустил в котел. «Грым-грым-грым».

«Не понял…» — подумал Сергей и, не веря своим ушам, помешал снова.

«Грым-грым-грым», — ответила ему кастрюля.

Сергей зачерпнул со дна и увидел закрытые банки тушенки, которых насчитал ровно шесть. Столько, сколько положено добросовестному повару для приготовления супа на обед.

Сергей был страшен в гневе, поэтому сразу же деревянное весло опустилось на спину мирно спящего Савченко.

Больше он никогда не заступал в наряд по кухне. Но, замерзая ночью на посту, вспоминал теплую печку и никак не мог забыть своих тактильных ощущений, а посему тер спину, по которой гуляло деревянное тяжелое весло.

Ислам

В этой командировке Сергей часто общался с уже не молодым чеченцем, которого звали Ислам. Кто и когда первым познакомился с Исламом, уже никто не помнил, его передавали по смене друг другу, говоря: «Этому человеку можно верить!» И все ему верили. Ислам мог работать сварным и плотником, мог дать омоновцам напрокат свой автомобиль, а мог привезти на заказ продуктов или недостающую запчасть для машины. Жил он неподалеку от блокпоста в своем достаточно большом доме и появлялся всегда неожиданно или по просьбе — для этого надо было остановить первую же машину на КПП и попросить, чтобы позвали Ислама. Через пятнадцать минут Ислам заходил на ПВД. Когда Ислам возникал без приглашения, он всегда приносил новости. Например, он мог сказать: «Завтра в Ханкалу не выезжайте!» или «На Моздок не ходите по этой дороге!» Его слушали. Был он черен, сухопар, ростом невелик, но чувствовалась в нем какая-то внутренняя сила, стержень в нем был стальной. Спиртного Ислам не пил, но курить любил. Частенько Сергей и Ислам сиживали вместе и, покуривая, разговаривали на разнообразные темы, иногда спорили. Ислам знал много, но был не особо словоохотлив.

— Знаешь, Сережа? — говорил Ислам. — Я вам помогаю не потому, что хочу поиметь какую-то выгоду, и не потому, что шпионю за вами. Просто я понял многое: только вместе с Россией Чечне по пути. По крайней мере, пока. В первую войну все воевали. И я воевал. Я даже был полевым командиром. А что ты думаешь? Вся наша республика несколько столетий воюет, все горы пропитаны духом противостояния. А названия? Знаешь, как на русский переводятся названия Урус-Мартан и Ачхой-Мартан? «Русским — смерть» и «Неверным — смерть»! Это даже не по-чеченски, это на древнем наречии одного из тюркских языков. Поэтому, Сережа, чеченцев надо либо очень сильно любить, либо уничтожить всех до одного.

Любовью это чувство назвать нельзя, но Сергей внутренне испытывал очень большое уважение к чеченскому народу в целом. То ли тут имел место пресловутый «стокгольмский синдром», то ли за время многолетних командировок Сергей очень привык к местным жителям. Тем не менее он считал чеченцев своими соотечественниками, а к Чечне относился с большой симпатией и теплотой. Кстати, многие его сослуживцы, как и Сергей, не видели в чеченцах врагов. Они считали, что приехали на помощь к чеченскому народу-труженику, очищать вайнахскую землю от международного терроризма. А самоучитель чеченского языка Зулай Хамидовой пользовался в отряде большим спросом.

В те годы в республике выходили листовки вайнахского общества «Правдивое слово», в которых разъяснялось, кто есть кто в Чечне, говорилось там и о биографиях полевых командиров, и о том, кто финансирует их деятельность. Эпиграфом к газете служила старинная горская поговорка: «Да не станет хлеб сладким».

Старопромыслы

Саперы называли Старопромысловское шоссе в одноименном районе и улицу Тухачевского в Ленинском районе города Грозный не иначе как Первая Большая фугасная и Вторая Большая фугасная — уж больно много подрывов случалось там ежедневно.

Ребята, поменявшие в этот раз смену Уткина ровно через месяц, попали под молотки. На «уазике» они возвращались из военной комендатуры. Примерно в двух километрах от блокпоста на Старопромысловском шоссе машина была подорвана на фугасе. Несколько человек получили тяжелые осколочные ранения. Здесь во всей красе проявил себя отрядный врач, капитан Василий Волобуев. С пробитой гортанью, истекая кровью, он оказал первую медицинскую помощь всем нуждающимся в ней. Он спас жизнь ребятам. Сам же на следующий день впал в кому, из которой не вышел, и через полтора года умер от ран уже в родном Липецке.

Майор Михаил Безденежный, которому осколок попал в теменную часть, остался жив чудом. Уже в военном госпитале Ростова-на-Дону хирург, разводя руками, сказал:

— Ничего не понимаю, ранение у него смертельное. Я сделал все, что мог. Сколько он проживет, сказать не берусь.

Михаил, отлежав в госпитале, уволился на пенсию по инвалидности. Жив он до сих пор.

Капитану Игорю Крымскому осколок перебил сонные артерии. Когда встал вопрос о получении страховой суммы за причиненный ущерб здоровью, медики военно-врачебной комиссии не знали, что делать. В перечне травм и увечий это ранение числилось как смертельное. После того как Игорь начал собирать документы для подачи искового заявления в суд, вопрос был улажен. Деньги он получил.

Поражало Сергея и отношение высоких милицейских чиновников к омоновцам. Витька Нежданов как кадровик, контролировавший вопросы написания и отправки наградных листов в министерство, негодовал. На аттестационной комиссии в УВД, когда зачитывались эпизоды, за которые молодого сержанта представляли к правительственной награде, один из полковников — начальник отдела — сказал:

— Сколько он в милиции служит? Четыре года? Молод еще! Не заслужил! У меня даже нет такой награды!

— А вы бы хоть разок съездили туда, товарищ полковник! Может, и у вас была бы! — сказал ему Нежданов.

И только вмешательство полковника Атаманова — командира отряда — погасило пожар. А то не миновать скандала. Но врага в управлении Виктор себе нажил.

Смоляне

В тот год исполнилось десять лет со дня образования Смоленского ОМОНа. Смоляне много раз стояли в Чеченской Республике рядом с липчанами. Дружба была очень крепкой — водой не разольешь. По приглашению коллег в Смоленск из Липецка была направлена делегация во главе с начальником штаба, подполковником Александром Овчинниковым. Сергей был в числе приглашенных.

Вид смоленских омоновцев поразил Сергея до глубины души: у каждого смоленского парня на груди был «иконостас». Ни одного офицера без ордена Мужества Сергей не увидел, у некоторых было даже по два. Сергей и Овчинников смущенно переглядывались, у Сергея, прошедшего шесть командировок, на груди могучей одна медаль висела кучей, у Овчинникова — две.

«Да, — подумал Сергей, — чтобы в Липецке подписали наградной на орден Мужества, надо как минимум погибнуть».

Праздновали с помпой и грандиознейшим банкетом в конце. На этом мероприятии Сергей познакомился с легендой Смоленского ОМОНа — майором Саней Проскуряковым. Саня был сапером в отряде, потом заместителем командира. На его груди награды не помещались, хотя и висели в четыре ряда.

В середине девяностых по Смоленску поползли слухи, что в городе орудует неформальная организация «Белая стрела», которая контролируется спецслужбами и занимается тем, что очищает город от криминалитета. Причем делает это весьма оригинальным способом: попросту ведет точечный отстрел авторитетов. Когда закрутилось следствие по этому делу, неожиданно для всех Проскуряков был арестован как непосредственный руководитель организации.

Восемь месяцев мужественный офицер просидел в следственной тюрьме, а когда дело рассыпалось как карточный домик, Проскуряков вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности, ему как ни в чем не бывало выплатили зарплату за восемь месяцев, сделав вид, что ничего не случилось.

Саня, криво усмехаясь и стиснув зубы, продолжал работать в органах, предавших его, и только братья омоновцы не забывали его все это время и, как могли, помогали ему.

Впоследствии Сергей встречался с Саней еще два раза: один раз в Грозном, второй раз смолянин приезжал в гости в Липецк к своим боевым товарищам.

В одну из звездных грозненских ночей Сергей дежурил у радиостанции. В трех километрах от липецкого блокпоста стоял нижегородский отряд.

— «Ракита», ответь «Бархану», — ожила рация.

— На приеме, — ответил Сергей.

— «Ракита», сегодня никто из ваших не работает недалеко от нас? — интересовались соседи.

— Нет, — утвердительно ответил Сергей, — наши все на базе. А что случилось?

— Да кто-то прошел в вашу сторону мимо нас. Идут по дороге двое и горланят: «Виновата ли я»! А в городе комендантский час! Кто это может быть?

— Не знаю, может, комедачи?

А через пятнадцать минут такую же информацию выдали ребята с липецкого поста.

— Не трогать, — приказал Сергей, — пусть поближе подойдут.

Еще через пару минут в комнату ввалились Саня Проскуряков и командир смоленского отряда Василий Панин.

— Липецкие, хватит спать, накрывайте поляну, — сказал Панин.

Погиб Саня Проскуряков через два года в родном Смоленске, его «Ауди» была расстреляна в самом центре города. Убийц не нашли.

Слушаем радиоэфир

В то время в эфире, который насчитывал четырнадцать каналов, по ночам происходили настоящие вакханалии. Чего только не наслушались омоновцы. Кто-то искал земляков, кто-то знакомился, кто-то поливал грязью чеченцев, кто-то русских. По рации передавали ориентировки, зачитывали сводки, рассказывали анекдоты, ругались, пели, читали суры из «Корана», крутили музыку. Иногда в эфир выходил пьяный смех, проклятья или рыдания. Каких только позывных не слышал Сергей: «Снегурочка», «Форест Гамп», «Хохол», «Вольный ветер», «Пуританин», «Клинтон», «Чингисхан», «Балерина». И все эти братья по разуму выдавали столько разнообразной чепухи, что у дежурного закипали мозги и ему приходилось на время выключать рацию.

— Ежик, е-о-о-о-жик, — протяжно звал кто-то.

— Внимание всем ежикам, идите на хрен, — отзывалась рация.

— Лошадка, лоша-а-а-а-а-дка-а-а, — не успокаивался первый.

— Тыгыдым-тыгыдым-тыгыдым, эге-гей, — скакал какой-то лихой джигит.

— Дайте поработать, твари, не засоряйте эфир, — вклинивался чей-то усталый голос.

— А мы тебя на букву «Е» — егнорируем, — борзо отвечали ему.

— Ребята, сдавайте сводки вовремя, нас знаете как за это дерут? — возникал где-то далеко молодой женский голос.

— Любимая, я бы с удовольствием сам тебя отодрал — у меня черный пояс по «камасутре», — отвечал кто-то тоже откуда-то издалека. В эфире слышался веселый смех. Видимо, девушке эта мысль тоже пришлась по душе.

— Негодяя-я-я-я-и, и-и-и-изверги, — кричал пьяный голос.

— Че, зема, своих ищешь? — отвечали ему.

— Ханкала — козлы, боевые себе закрывают, а нам хренушки, — завывал кто-то.

Здесь возникало много сторонников этого убеждения, которые вступали в половые отношения сначала с самой Ханкалой, потом с каждым сотрудником поселка отдельно.

— Давайте на них войной пойдем и всех замочим, — предлагал кто-то.

— Мочите, — отзывался голос с сильным кавказским акцентом, — ми вам поможем.

«За прошедшие сутки половая ориентация Ханкалы не изменилась», — докладывал дежурный, сдавая утром смену своему товарищу.

Дед

Два «Икаруса» катили из Моздока в сторону родного Черноземья. Липчан обгоняли колонны из других городов. Почти к каждому автобусу сзади были привязаны веники или метлы, которые, по старинной русской примете, заметали следы на дороге. Чтобы не вернуться сюда обратно. Но проходило несколько месяцев, и парни, как правило, возвращались назад. Такая работа. Ничего не поделаешь.

Водителем автобуса, в котором ехал Сергей, был дед. Как его зовут — не знал никто. Все называли его дедом. Сам он охотно отзывался на это прозвище. Был он сед, худ и улыбчив. Дед постоянно увозил омоновцев в командировки и забирал их домой. Он всегда искренне радовался, если отряд возвращался с Северного Кавказа без потерь.

— С удачей вас, ребята, — говорил он и вытирал тыльной стороной ладони нежданную слезинку, — до дома довезу с ветерком, а как же? Почитай, сорок с гаком лет за рулем!

Ребята, усталые от долгой дороги, располагались в удобных креслах междугороднего автобуса и блаженно дремали, думая о скорейшем возвращении в родные пенаты.

Возвращение домой всегда проходило по одному и тому же сценарию. Это было неписаным законом. На выезде из Воронежа автобус останавливался в лесном массиве. Омоновцы выходили из «Икаруса», надевали чистые камуфляжи, чистили до блеска обувь, брились. Придирчиво осматривали друг друга. В родной город надлежало приехать в самом бравом виде. На боковое зеркало первого автобуса прикручивали российский триколор на флагштоке. А при въезде в город водители гудели что было сил. Идущая впереди гаишная машина подливала масла в огонь: «Фа-фа, принять вправо и остановиться, пропускаем колонну», — неслось из ее репродуктора. Водители машин останавливались и приветствовали своих земляков клаксонами сигналов. Жители города с любопытством смотрели на проносящиеся мимо автобусы и приветливо махали руками.

Но это все завтра, а пока за окнами мелькали унылые степные пейзажи.

Гена Чернов

В следующую командировку командиром поехал сам полковник Аркадий Атаманов — собственной персоной. Сергея он взял с собой заместителем командира отряда по тыловым вопросам.

Автопарком заведовал младший лейтенант Геннадий Чернов. Сам он вышел в офицеры из водителей. Был он уже не молод. По годам Гена должен был бы готовиться к пенсии. Милицейский век быстротечен. Но на старости лет угораздило его выбиться в начальство, как говорил он сам, пожимая плечами и виновато улыбаясь.

В бытность Гены водителем, находясь в служебных командировках, Сергей неоднократно вместе с будущим офицером колесил на транспорте по дорогам и весям Чечни. У Сергея по отношению к Гене возникали ассоциации с различными видами «попадалова». Как ни странно, но дважды происходили невероятные случаи именно с ними двоими, когда погибнуть было легче, чем остаться в живых. Но, тем не менее, Господь хранил их.

Первый случай произошел в октябре. В один из дней на блокпосту появилась молодая девушка-чеченка и потребовала командира отряда, не меньше. С заместителями девушка отказалась разговаривать наотрез. У нее, мол, срочное и неотложное дело к командиру — лично. Подполковник Сидельников, на ходу засупониваясь, проворчал:

— Ладно, схожу, чего там стряслось?

— Товарищ командир, — затараторила чеченка, — вы знаете, какой сегодня день?

— Седьмое октября вроде с утра было, — ничего не понимая, пробурчал Сидельников.

— День учителя, товарищ командир, — продолжала девушка, — я завуч грозненской школы № 17, вы же наши шефы. — И представитель учительской братии протянула милиционеру бумагу, сложенную вдвое.

Сидельников развернул документ, который являлся приказом Мобильного отряда МВД России в Чеченской Республике и действительно свидетельствовал о том, что Липецкий ОМОН назначается шефами средней школы № 17 г. Грозного. Все на месте: печать и витиеватая подпись командира мобильника.

— Поздравляю, и чего хотели-то, толком говорите!

— Как чего, товарищ командир? У нас восемь учителей в штате, надо их поздравить лично от имени шефов и подарки презентовать! А как же? Праздник ведь профессиональный!

— Девушка, какие у нас подарки? Патроны, что ли, дарить?

— Зачем патроны? Тушенки, сгущеночки подкиньте, они не обидятся!

— Понятно, — крякнул Сидельников.

Но деваться некуда — завуч была права. Праздник есть праздник.

— Где хоть находится школа ваша?

— Здесь недалеко, за сопкой, — снова затараторила девушка, — я провожу.

Командир вытащил рацию и связался с дежурной частью: «Дежурный, подними Семенова и Чернова. Пусть подготовят машину и возьмут по коробке тушенки и сгущенки. Только тушенку пусть говяжью выберут. Я на блокпосту. Жду их через десять минут». И, обращаясь к девушке, продолжал: «Хватит столько?»

— Конечно, хватит, — обрадовалась чеченка, — за глаза!

Через десять минут Сидельников ставил задачу Сергею и Геннадию.

— Значит, так! Проедете с завучем в школу и поздравите весь педагогический коллектив с Днем учителя, подарите от имени отряда подарки.

Сергей пропустил на заднее сиденье автомобиля довольную девушку, затем сел сам.

Белая «Ока» с дагестанскими номерами была взята напрокат у Ислама на месяц, а так как была эта «капсула смерти» мала, то все звали ее нежно тапочком.

Тапочек затарахтел и двинулся в путь.

— Вот здесь направо, а потом прямо и налево по этой брусчатке, — командовала учительница.

Эти места омоновцам были совсем не знакомы. Дорога вела из Грозного между сопок в сторону северо-востока. Здесь бывать Сергею не приходилось, и он машинально примечал ориентиры, чтобы найти обратный путь.

Доехав до места, Сергей поздравил с праздником жмущихся к стенке и очень стесняющихся восьмерых девушек. Пока Гена разгрузил коробки с консервами. Пока подарили их учителям.

— Спасибо вам большое, — завуч каждому из омоновцев пожала руку, — назад дорогу найдете? Только у нас тут не совсем спокойно, если увидите людей с оружием — не останавливайтесь. Только привстаньте на сиденьях и поклонитесь им, у нас так принято. До свиданья!

Ребята переглянулись. Люди с оружием?

Группа бородачей появилась сразу за поворотом. Они сидели кругом и переговаривались, ребята привстали на сиденьях и поклонились. Люди с оружием кивнули в ответ и лениво отвернулись. Гена нервно перекрестился. За сопкой Сергей снова увидел небольшой отряд, рассредоточенный вдоль дороги. Человек в папахе, перевязанной зеленой лентой, видимо, старший, поднял руку, останавливая машину.

Спас ребят их внешний вид: оба в камуфляжах, с бородами, перебитый орлиный нос Гены и выгоревшие черные волосы Сергея притупили бдительность боевика. А когда машина притормозила и люди в автомобиле привстали и вежливо поклонились, полевой командир, скользнув колючим взглядом по дагестанским номерам и лицам ребят, махнул рукой, проезжай, мол, дальше, Гена потихоньку поддал газу и больше нигде не тормозил. Машина влетела на большой скорости в расположение отряда.

— Ну, Михалыч, удружил ты нам! Не чаяли, что живыми доедем! — Сергей снимал с плеча автомат.

— Доехали ведь, — невозмутимо сказал Сидельников.

Второй случай произошел через год.

На близлежащей высоте сел на брюхо в грязь БТР из военной комендатуры.

Четверо усталых парней без сил опустились на землю. Офицер, вытирая пот со лба, присел с командиром липецкого отряда подполковником Овчинниковым. Через три минуты беседы командир вызвал к себе Сергея.

— Семенов, заходи. Садись. Надо комендачам помочь. У них «бэтээр» сел на сопке.

— Василии, понятно, что надо. Да только солнышко садится. Через полчаса стемнеет. Можно в живую мишень превратиться.

— Да не боись, капитан, мы прикроем, если чего, — включился в разговор офицер из комендатуры, опять вытирая пот со лба и виновато улыбаясь, — надо помочь. Если на ночь там застрянем, совсем худо будет.

— Я с собой Чернова возьму и Титаника. — Сергей повернулся кругом.

— Вот это по-нашему! Спасибо, дружище! Век не забудем, — развеселился офицер, — а ребят больше не бери. У меня там взвод. Только подцепим на трос к вашему КамАЗу да и выдернем «бэтээр», как пушиночку.

Но на деле все оказалось не так просто. КамАЗ тоже присел брюхом в грязь и только виновато урчал.

— Давай, ну давай, татарин! — Гена Чернов пытался выехать задом, но автомобиль завяз по самую кабину.

Тем временем совсем стемнело. В горах это всегда происходит за считанные минуты. Только вот было светло. Вдруг — щелк, как будто кто-то выключил солнце. И земля на полчаса погружается в кромешную тьму. Потом неожиданно появляется луна. Большая и желтая, как грейпфрут.

— Серега, машину глушить нельзя, — Гена смотрел на Сергея, — потом не заведем. Вы посидите тут с Титаником, а я вниз сгоняю. Тут минут пятнадцать ходу. Возьму пару канистр с соляркой и назад еще полчаса. До утра дотянем, а там подмогу вызовем.

— Андрей, машину не глуши — мы скоро, — Сергей выскочил из кабины. — Вместе пойдем.

Этой дорогой Сергей ходил десятки раз. Да и была она здесь одна. Иди прямо и никуда не сворачивай. Вниз по горе, она полого огибала сопку змейкой.

Неожиданно на землю опустился молочный туман.

Они давно должны были спуститься вниз, а дорога все не кончалась. Гена встревоженно поглядел на часы и обернулся на Сергея.

— Вот и я о том же, — Сергей оглянулся по сторонам, — мы уже минут десять как на месте должны быть. Ген, тут другой дороги нет?

— Да вроде бы одна она здесь, — Гена озадаченно почесал голову, — может, назад пойдем?

Ребята двинулись назад. Они поднимались вверх, потом шли вниз, поворачивая то влево, то вправо. Дорога не кончалась. Куда она ведет — не было видно. Метра два-три вперед, а дальше туман. Ни конца ни края. Она уходила из-под ног и вела в неизвестность.

— Заколдованная она, что ли? — Гена в сердцах пнул придорожный куст.

Осложняло задачу то, что к обуви пластилином прилипала глина. Очистишь, а через минуту на ногах опять огромный тяжелый ком.

— Чего мы рацию не взяли? — Гена без сил опустился на землю. — Это леший нас за нос водит, точно — он!

— А что ты по рации передал бы? Лелик, СОС? Мы не знаем, где мы есть? — Сергей опустился рядом.

Передохнув, омоновцы двинулись дальше. Под ногами появилась дорога, мощенная камнем.

— Ген, мы, наверно, уже к Гудермесу или к Аргуну подошли.

Впереди послышался гул приближающейся машины.

— Это наши на подмогу едут, — Гена весело улыбнулся, — видать, нас ищут. Сейчас пошумлю.

— Не торопись. Давай подождем.

Машина остановилась, по звуку, метрах в пятидесяти. Из машины на брусчатку начали спрыгивать люди, слышно было, как бряцает их оружие. До ребят отчетливо донеслась арабская речь. Гена и Сергей переглянулись и, не сговариваясь, как по команде, начали карабкаться в гору. Через десять минут они выбрались на грунтовую дорогу.

— Короче, Гендос, садимся у дороги и ждем рассвета. — Сергей присел на корточки.

И тут до ребят донесся собачий лай. Гена спустился на несколько метров вниз по горе, Сергей последовал за ним. Туман остался сверху, а внизу лежало село.

— Это чего за город? — Гена смотрел на Сергея.

Сергей, закрыв глаза, в уме вспоминал карту Грозного.

— Да это же Старопромыслы! Видишь, это шоссе. Село — это Собачевка! А вон, смотри, где света нет — это наш пвд.

В отряд ребята пришли усталые и злые. Отсутствовали они четыре часа. У них не было сил даже ответить на смешки и подколки товарищей. Они так набили ноги, что следующие два дня не могли ходить. А отрядный фельдшер натирал их нижние конечности «Фастум Гелем».

Мастерство не пропьешь

Через несколько дней Сергей прибыл в Моздок для получения продуктов и ГСМ. Как правило, в Моздок отправлялись зампотыл, водитель и двое-трое бойцов для огневого прикрытия. Передвижения по дорогам республики в то время были небезопасны. Жить в Моздоке предстояло три дня. Поэтому омоновцы всегда останавливались на ночевки в гостиницах.

В этот раз с Сергеем приехали прапорщик Иван Первеев и сержант Коля Малкин.

Николай был молод и горяч, к тому же холост и не зарегистрирован. При наступлении темного времени суток в Николае начала бурлить кровь, налицо были все признаки спермотоксикоза.

— Я, это, товарищ капитан! Мне бы с девушкой какой пообщаться, — неуверенно начал он.

— Коль, да какие проблемы? Только без оружия я тебя в город не отпущу. А в остальном: твои деньги, твое здоровье.

— А что же делать? — Малкин ничего не понимал.

— Что делать? — включился в разговор более опытный Первеев. — Да приводи ее сюда. Комната большая — аж на восемь коек. Ложитесь в дальний угол. Темно — никто ничего не увидит.

— Зато услышит. — Коля неуверенно смотрел на Сергея.

— Да кому ваша мышиная возня нужна. Мы спать будем. Она, Колюха, профессионал. А профессионал работает в любых условиях, — усмехаясь, продолжал Первеев.

Сказано — сделано. Жрица любви с намалеванными губами мышкой прошмыгнула в дальний угол комнаты и залезла под одеяло. Иногда из того угла слышались скрипы, сопение и чмоканье.

А к липчанам ввалился сосед по комнате — собровец из Владивостока.

— Славяне, а ну давай знакомиться, — прокричал он и звякнул пакетом с парой пузырей, — из каких краев будете?

Ребята расположились у стола. Свет не включали. Поставили на стол армейский фонарь: глазом в потолок. Водка, закуска, сигареты, что еще нужно для серьезной беседы.

В дальнем углу чмокнули.

— Чего у вас там? — насторожился собровец.

— Да это наша братская печень с девушкой знакомится, не обращай внимания, — наливая по второй, махнул рукой Первеев.

— А, понятно. — Собровец, которого звали Саней, успокоился.

Он поднял рюмку, чокнулся и опрокинул содержимое внутрь себя. Поморщился и не спеша занюхал водку горбушкой.

— Так вот, я и говорю, Серега, скоро «боевые» отменят. Все к этому идет!

В углу послышался чмокающий звук, девушка отвлеклась от работы.

— Да, парни, все к этому идет, отменят, — как эхо отозвалась она, — у меня дядька тоже воюет, от него слышала.

Саня вздрогнул и, повернувшись в сторону дальнего угла, крякнул.

— Наливай, — сказал он и покачал головой, — командировки скоро по полгода сделают, из Москвы такой базар идет.

— Точно, — чмокнув, продолжала жрица любви, — у меня тетка в Мобильном отряде полы моет. Она разговор слышала.

Тут грохнули все. Смеялись, схватившись за животы и вытирая слезы. Иван Первеев даже подавился.

— Ты что, пообщаться сюда пришла? — сквозь смех, давясь и отдуваясь, крикнул ей Саня.

— А я уже управилась, — девушка, одергивая на себе одежду, смело подходила к столу, — а ну, налей!

Первеев, восхищенно глядя на девчушку, налил ей стопку. Она, залихватски тяпнув, села на стул, положила ногу на ногу. Затянулась сигаретой.

— Да, парни, жизнь наша здесь — полная параша, — процедила она сквозь зубы.

Собровец упал на пол и только мычал от смеха, не в силах что-либо сказать. Потом поднялся и, взяв девушку за руку, проворковал:

— Люблю таких. Пойдем в номера — пообщаемся.

— Нет проблем, триста рублей — любой каприз, — сказала девушка и смачно плюнула на пол.

Через час она вновь заглянула в дверь.

— Пацаны, кто захочет меня найти — адрес такой: станица Чуковская, улица Дружбы, белый дом, большие зеленые ворота. Там двое зеленых ворот — мои измазаны говном.

Первеев махнул рукой и выдавил:

— Иди, иди, дочка, а то мы животы надорвем!

Свой — чужой

Вернувшись в Грозный, Сергей кликнул взводного:

— Давай братву, харчи разгружать.

Бойцы нехотя разгружали коробки и мешки с продуктами.

— Опять гречка, рис да горох, — недовольно морщась, проговорил молодой сержант Михеев, который прибыл в свой первый вояж на Северный Кавказ.

— Дружище, прикинь! — хлопнул его по плечу Сергей. — Фрикасе кончилось прямо перед нами, бананы гнилые попались — мы их брать не стали, а королевские креветки только завтра подвезут. Понял?

— Товарищ капитан, а что такое фрикасе? — Михеев, открыв рот, смотрел на Сергея.

На следующий день Сергей принимал солнечные ванны, расположившись в старом кресле, вынесенном на улицу. Невдалеке присел лейтенант Олег Иноземцев, который состоял в должности сапера. Олег читал какую-то книгу и время от времени похохатывал.

— Ты чего, анекдоты читаешь? — спросил Сергей. — Тогда валяй вслух!

— Да нет, Серега, руководство по взрывному делу

— Смешно? Или у тебя уже, тихо шифером шурша, крыша едет не спеша?

— Книга трофейная, то бишь с той стороны. Толково все написано, только с ихними прибамбасами.

— А именно?

— Ну, вот, например, — послушай: «Взрывчатые вещества изготавливаются из подручных материалов искусственно и являются одной из семи милостей Аллаха», или вот: «…положил фугас, подсоединил капсюль-детонатор — и Аллаху Акбар».

— Че, прям так и написано?

— Ага.

Этого пса привезли из станицы Курдюковской. Был он ширококостным, лобастым, здоровым, как теленок, гладкошерстным, рыжей масти. Звали его Мастер. Кроме всего прочего, был он очень умен. Понимал практически все, только сам не говорил. Мастер обожал людей в форме, к остальным он подкрадывался сзади и кусал за пятки. Чеченцы, проходящие через блокпост, были очень недовольны. Также Мастер не любил и гражданских машин. Он кидался на них: мог прокусить колесо, а мог и поцарапать обшивку.

Сергей, проезжая через блокпост на трофейной семерке, иногда останавливался, открывал дверь и журил Мастера:

— Ты что, своих не узнаешь? Как не стыдно! Сколько раз мимо тебя проезжаем, а ты никак не запомнишь!

Вы бы видели, что происходило с собакой. Только что метавший гром и молнии, огромный, ощетинившийся пес, увидев Сергея, начинал виновато улыбаться, вилять хвостом и пятиться, негромко поскуливая. «Извините, опять обознался», — говорили его умные глаза.

Понятие «свой — чужой» давно перемешалось в сознании Сергея. Иногда так называемые «свои» вытворяли такое, что в голове не укладывалось. Позиция родного УВД порой повергала людей, находящихся в командировке, в шок. Например, начальник УВД мог дать команду сотрудникам воспитательного отдела проверить посылки, которые родные передали своим сыновьям, мужьям и братьям на войну.

И старшие офицеры в званиях майоров и подполковников, извиняясь и пряча глаза, проверяли посылки, вскрывая их — не дай бог там окажутся спиртные напитки. Только вот, наверное, невдомек генералу, который наверняка сам любит махнуть стаканчик-другой на какой-никакой праздничек, что в Чечне тоже несут службу нормальные люди. И у них бывают и дни рождения, и другие праздники. А бывало, что он же, своей властью, задержит отправку гуманитарки. И тогда открывают омоновцы посылки, а там полный набор тухлятины. Все продукты испортились.

Получается: счастливого пути, ребята, дали пинка под зад и забыли про тебя на полгода. Но нет! В управлении помнили про свой отряд, раз в два-три месяца в Моздок приезжали всевозможные проверяющие в чинах полковников и подполковников. Эти люди слились у Сергея в одно целое. Все, как правило, приезжали после суток пьянства в дороге, пили пару дней в Моздоке и наотрез отказывались ехать в Чечню. Страшно! Там ведь стреляют.

А вот вам другой случай. Машина соседнего отряда перевернулась под Горагорском. «Газон» следовал из Моздока в Грозный и был гружен продуктами и бочками с ГСМ.

Сергей прибыл на место тремя часами позже. Надо было помочь соседям.

Возле перевернутого автомобиля собралось около десятка чеченских милиционеров, которые, отработав смену, спешили домой. Их машины были припаркованы вдоль серпантина. Они помогли омоновцам перегрузить то, что валялось на дороге, в липецкий КамАЗ, помогли снять с машины радиостанцию и аккумулятор и договорились с жителями близлежащих домов, чтобы те проследили за машиной. А то разворуют запчасти.

— Вы не возвращайтесь в Грозный этой дорогой, — говорил Сергею пожилой сержант-чеченец, — темнеет. Эта дорога опасная. Лучше вернитесь в Знаменское и езжайте через Кень-Юрт. А можете и здесь переночевать, тут недалеко на горе ваши стоят.

— Они стоят на горе, — ответил ему Сергей, — а вы здесь помогаете нам. Значит, вы — наши.

Полковник Мосолов

Один такой случай очень сильно запал Сергею в душу. Полковник Мосолов ведал в управлении штабом. Был он грузен, лыс и труслив. Про него можно было сказать: «На вершине его не растет ничего, только ветер по полю гуляет».

Этот человек приехал в Моздок и привез из дома письма и посылки для липецкого отряда. Командир ОМОН полковник Атаманов за день до этого послал Сергея для встречи посланника с Родины.

Полковник Мосолов, как и все остальные, приехал в Моздок после суток пития. Небритый, с трясущимися губами, он очень сильно отличался от себя самого липецкого образца. Само нахождение в прифронтовой полосе немного сбило с него спеси.

Он внимательно выслушал Сергея и сказал:

— В Грозный я не поеду. Рад, что у вас все нормально. А сейчас, Семенов, подскажи какое-нибудь кафе — недорогое, но приличное.

Сергей отвез полковника в «Джимару». Мосолов привез омоновцам в подарок от УВД коробку липецкой водки «Матрешка». Половину ящика он употребил сам за четыре часа сидения в кафе — местную водку он пить отказался. А вдруг отравят?

После того как вечер перестал быть томным, полковник уже дружески обнимал Сергея.

— Да что вы знаете про склероз? — Он хлопнул по плечу сидящего рядом водителя, услышав в чужом разговоре знакомое слово. — Вот я вам сейчас расскажу, что это такое. Был у меня такой случай: пришел я в гости к одной бабенке. Она мне дверь открыла, смотрит на меня. А я, убей бог, забыл — зачем я к ней пришел. Вышел на улицу. Вспомнил! Вспомнил — зачем пришел! Блин, теперь забыл — где она живет. Вот это склероз, — и, обращаясь к Сергею, зашептал ему на ухо: — Ты мне, это, Семенов, подгони справочку, что я в Грозном был. Я ведь был? Можно сказать, жизнью рисковал!

И в мыслях полковника пронеслись кадры кинохроники, как он вытаскивает бойца из горящего танка, или нет — лучше скачет на лихом коне, играя шашкой, или лучше всего быть в глубоком тылу около кухни с пышногрудой поварихой и каждый день, читая свежую газету, искать свою фамилию в списке награжденных.

Справки в то время были номерными. Их брали в Ханкале. Тоже не просто так. У Сергея в папке всегда лежала парочка справок на всякий случай. Что ж, полковник хоть, конечно, и негодяй, но вроде бы как свой негодяй. Сергей не отказал Мосолову и дал ему справку, из которой следовало, что полковник Мосолов три дня находился в служебной командировке в городе Грозный. Справку эту полковник с любовью подшил в свое личное дело. Удостоверение участника боевых действий Мосолов получил одним из первых в УВД. Через много лет он будет рассказывать сопливым школьникам, как воевал за территориальную целостность Российской Федерации. На его кителе болталось четыре медали, не за взятие городов, а за выслугу годов, и несведущему человеку он показался бы настоящим героем.

В том, что полковник действительно негодяй, Сергей убедился годом позже. В тот день Сергей был ответственным по отряду, а Мосолов — ответственным по управлению. Полковник прибыл в отряд и десять минут выговаривал Сергею, как надо выстраивать несение службы, и учил его жизни. Не избежал он и окопных выражений, так как считал себя ветераном войны.

Неужели вот этот человек год назад, униженно заглядывая ему в глаза, заискивал, улыбался и просил его об одолжении?

Сергей еле сдержался, чтобы не плюнуть в эти подлые глаза или хотя бы не сказать какую-нибудь грубость.

Поистине, наверное, есть в России только одна структура, где, перестраховываясь, ничего не делая, вовремя лизнув где надо, вовремя пнув кого надо, — можно дослужиться от лейтенанта до полковника, сидя на одном стуле. Только в милиции есть место ничтожеству и подлости, которое может достигнуть больших «болтов» не по заслугам.

Но у реверса этой монеты есть и свой аверс: абсолютное большинство сотрудников милиции работают круглосуточно не за страх, а на совесть. Отдавая свое личное время, здоровье, а иногда и жизнь за правопорядок, чтобы защитить общество от преступности. В их личных делах меньше благодарностей, а на их груди порой, кроме значка об образовании, больше ничего-то и нет.

Ангел-хранитель

Уже начало темнеть, когда с блокпоста передали информацию:

— На Старопромысловском шоссе, примерно в одном километре от наших позиций, боевики гвоздят войсковую колонну.

Место для нападения было выбрано идеально. С двух сторон к дороге примыкали заброшенные промышленные зоны, с множеством полуразрушенных строений.

Времени на раздумье было очень мало. Полковник Атаманов объявил общую тревогу.

— Дело происходит здесь, — сказал он, тыча пальцем в карту, — я с первым взводом обходным маневром захожу в тыл этой группе бандитов. Ты, Семенов, со вторым взводом пободаешься с противоположным флангом. Как выедете на исходную — не торопитесь. Атаковать будем разом. Сигнал — зеленая ракета.

Сергей со взводом омоновцев, где полуприсядом, а где и по-пластунски, вышли на исходную. Сердце его бешено стучало. Омоновцы залегли цепью и ощетинились стволами автоматов в сторону боевиков. А у дороги в это время раздавались свист пуль и горестные стоны.

Увидев зеленую ракету, омоновцы начали движение вперед.

— Огонь! — скомандовал Сергей.

Милиционеры открыли кинжальную пальбу. Среди бандитов появились потери. Было видно, как они, унося раненых, ретировались. Уходили они классически, уползая вправо и влево по фронту.

До обочины дороги оставалось около десяти метров. Сергей заметил, как, спрятавшись за отскочившее колесо обгоревшего КамАЗа, закрыв голову руками, мается раненый солдатик.

— Титаник, прикрой меня! Я к дороге, — крикнул он и пополз к раненому.

Время остановилось. Как будто кто-то нажал на пульте дистанционника замедление кадра. Теперь Сергей понимал Гастелло и Матросова. Видимо, в организме происходит такой сильный впрыск адреналина в кровь, что человек перестает соображать, — он слепо движется к намеченной цели, не замечая препятствий, одержимый одной идеей — закончить начатое. В ушах звенело. Каждое движение давалось с трудом. Сергей полз, разгребая в стороны грязный снег и мокрую глину, иногда ныряя лицом в лужи талой воды.

Когда до дороги оставалось всего пара метров, Сергея прижал к земле снайпер. Он понял это, когда над его головой, как пчелы, прожужжали три пули. Стрельба не была похожа на беспорядочную. Кто-то невидимый на той стороне дороги взял Сергея на мушку и терпеливо ждал, готовый в четвертый раз нажать на курок.

Сергей полежал лицом в грязь, перевернулся на бок, перекрестился и одним рывком кинулся к обочине дороги.

Схватив солдата за сапог, он резко пополз в обратную сторону. Солдатик мычал и упирался второй ногой в землю, а Сергей все никак не мог понять: почему он не помогает ему, а только мешает. Поэтому он встряхнул военного и сказал несколько непечатных слов, пообещав ему, что если тот будет упираться, то он — Сергей — доделает за бандитов их работу, которую они не закончили.

Только много позже Сергей понял, что рядовой принял его за боевика. В зеленом камуфляже типа «шелест», без знаков различия, с бородой и без головного убора, Сергей как две капли воды походил на горца.

— А пули он в тебя клал кучно, — сказал Сергею Титаник, — я думал: достанет. Да, видно, то ли у него прицел сбился, то ли батарейка села, но, скорее всего, ангел тебя прикрывал своими святыми крылышками.

Памятник

День отъезда Аркадий Атаманов держал в тайне, которую поведал только двум своим заместителям. Бойцам же запретил говорить дату возвращения домой категорически.

Сергей выходил из столовой, когда его догнал Виталик Фокин, по кличке Памятник. Прозвали его так потому, что однажды, фотографируясь с боевыми товарищами, кто-то сказал:

«Давайте, парни, сфоткаемся на память!»

«Куда? На памятник? — переспросил Виталик. — На памятник не буду…»

Вообще, Фокин отличался бурной фантазией. Например, однажды, задержав на улице гражданина и доставив его в отделение, он насмешил всю дежурную часть, указав в рапорте, что «гражданин такой-то, находясь в пьяном виде, следовал за впереди идущей гражданкой и на протяжении двух кварталов громко восхищался ее фигурой в грубой нецензурной форме…»

Так вот, Виталик теребил Сергея за рукав куртки:

— Товарищ капитан, а товарищ капитан? Когда отъезд домой?

— Вовремя, товарищ прапорщик!

— Да я почему спрашиваю: думаю вот — постирать мне трусы или еще в этих смогу поехать?

— Как хочешь, Виталик! Можешь в этих ехать — если чего, тебя переоденут. Ну, а лучше всего постирать, в целях гигиены. И делать это хотя бы раз в два дня, — сказал Сергей и пошел в другую сторону.

— В целях чего? — протянул ему вслед Памятник.

Валерий Иванович Николаенко

Валерий Иванович Николаенко ведал в медицинском отделе УВД санэпидемиологической службой. Сергея и Валерия Ивановича связывала многолетняя дружба. Майор Николаенко был невысоким, моложавым, черноволосым и очень остроумным человеком. Причем шутил он все время с серьезным выражением лица. Его собеседник долго всматривался в непроницаемый взгляд майора, пока тот в конце концов не выдерживал и хохотал во все горло.

Валерий Иванович дважды находился в служебных командировках в составе Липецкого ОМОНа в качестве врача.

Николаенко практически не выпивал, но курил очень много. Можно сказать, сигарету изо рта не вынимал.

Сергей любил сиживать с майором в короткие минуты отдыха на скамеечке и беседовать, покуривая «Золотое руно». Валерий Иванович был интересным собеседником. Он многое знал, многое умел. Он не боялся ездить в Ханкалу или мобильный отряд. Все он делал с напускным равнодушием, а может быть, действительно был уравновешен и спокоен. Казалось, в этой жизни он не боится никого и ничего.

В ситуациях, когда надо было оказать медицинскую помощь раненому или больному, Николаенко делал это профессионально и квалифицированно. Когда же его благодарили за это, он только пожимал плечами, как будто говоря: «Да не стоит! Это всего-навсего моя работа».

В этой командировке Сергей случайно встретил Валерия Ивановича в Ханкале.

Земляки обнялись, после чего Сергей начал спрашивать улыбающегося Николаенко:

— Валерий Иванович, дорогой, ты здесь какими судьбами?

— Да вот, Серега, прислали на полгода сюда в медицинский отдел. Какие дела в отряде? Да я три дня назад юбилей отпраздновал! На днях приедешь, полянку организую. Спрыснем это дело! Сереж, еще хотел тебя попросить: собирался я в командировку наскоро, привези мне по возможности упаковочку нашей «Липецкой» минералки.

Сергей проговорил с Николаенко два часа, пока в небе не начали сгущаться сумерки. Пора было на базу. Тем для разговора было еще великое множество. Он с сожалением расстался со своим другом, не зная, что больше никогда не увидит этого веселого и умного человека живым.

В эту ночь Сергею приснился странный сон. Странен он был тем, что происходил как будто наяву. Он двигался по большому светлому коридору. Откуда-то сверху ему на ладонь опустился билет. То, что это был билет, Сергей знал наперед. На бумаге, испещренной водяными знаками, на неизвестном ему языке красивым каллиграфическим почерком было что-то написано. Сергей подошел к санпропускнику. На него смотрели две нянечки в белых, цвета облаков, халатах и косынках.

— Вы откуда? — был задан вопрос.

— Что? — не понял Сергей.

— Я спрашиваю, откуда вы? Где погибли? Какой непонятливый!

— Я не погиб, у меня — вот, — и он протянул нянечкам билет.

— Здесь написано, что у вас четыре часа. Не задерживайтесь! Вы офицер?

— Да, я — капитан милиции! — Он покосился на свои плечи, там находились по четыре полевых звездочки болотного цвета.

— Не задерживайтесь, капитан милиции, лифт направо.

Сергей хотел спросить, на что у него, собственно, четыре часа, но нянечки уже разговаривали с другим человеком, лицо которого показалось Сергею очень знакомым. Человек улыбнулся ему и приветливо помахал рукой. Шум впереди заставил его поторопиться — лифт отходил через несколько секунд.

Поднявшись вверх, а может быть, опустившись вниз — это было непонятно, так как лифт шел плавно и медленно, а шкала или кнопки на стенках отсутствовали, — Сергей долго ходил по каким-то коридорам. Он все хотел встретить кого-нибудь и расспросить: где он находится и как выбраться из этого лабиринта. Но навстречу ему, как назло, никто не попадался. Выбравшись наконец из многочисленных светлых коридоров, Сергей попал в казарму. Молодые и не очень молодые солдаты разглаживали утюгами постиранные гимнастерки. Группа бойцов сидела на скамейках и курила самокрутки. В воздухе отчетливо пахло махоркой.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — окликнул Сергея пожилой солдат, разглаживая седой ус, — приблудились? Своих, видать, ищете! — Он был одет в гимнастерку и галифе старинного покроя, на голове его была надета пилотка с красной звездой, а на плечи накинута старенькая фуфайка, из которой местами торчали клочки ваты.

— Да я даже не знаю, — ответил Сергей, — каких своих? У меня вот. — И он показал бойцу билет.

— Ну, это нам неведомо, — сказал солдат, равнодушно скользнув взглядом по билету, — я гляжу, одеты вы не по-нашему. Знать, своих ищете. Да только здесь вашего брата нет. Тута те, кто в Отечественную, значить, свои головы сложил. А на втором этаже, это, стало быть, над нами, так там кто на Таманском перешейке или, там, в Сомали, Вьетнаме, Египте и прочая. Твои, скорее всего, еще выше, там ваш брат афганец. Тебе туда и дорога.

Тут Сергей начал понимать, куда он попал. Но его это нисколько не испугало.

— Отец, а где ребята, которые в Чечне погибли? — теребил он за рукав старого солдата.

— Срочники? То есть федералы, по-вашему?

— Омоновцы, короче, офицеры, где они?

— Это, касатик, прямо по коридору, да потом еще на лифте. Иди, никуда не сворачивая, упрешься в лифт. А там написано. — И солдат отвернулся, потеряв к Сергею всякий интерес.

Сергей опять мучительно долго ходил по белым коридорам, никого не встречая, скрипя зубами и ругая почем зря старого солдата, что не объяснил как следует, куда тут идти. И тут билет в его руках начал мерцать. Буквы, написанные на бумаге, вдруг ожили и сложились в воздухе во фразу: «Вам пора, ваше время истекает».

Сергей, проклиная всех и вся, побрел к выходу. Обратную дорогу он нашел почти сразу. И вот тут, на выходе из здания, он неожиданно встретил Алика Белова.

— Здорово, Серый! — Алик обнял Сергея. — Как я по тебе соскучился!

— Привет, Алька! — Сергей чуть не плакал от досады. — Я вас четыре часа ищу, а сейчас видишь: время кончилось. Я должен идти. Ты мне скажи, как вы тут?

— Нормально, Серега, вы за нас не беспокойтесь! Всем привет передавай!

— Алик, жаль, что не поговорили. Скоро встретимся, тогда уж…

— Нет, Сергей, не скоро. — Алик качал головой.

Хлоп. Душа Сергея с небольшой высоты упала на кровать, и он проснулся. За плечо его тряс дежурный.

— Семенов, вставай, командир велел тебя разбудить. У нас в Ханкале ЧП.

Сергей протер глаза, быстро оделся и выскочил на улицу. Подполковник Овчинников сидел на скамейке и нервно поправлял на себе ремни. «Уазик» стоял под парами, готовый к выезду.

— Василия, чего стряслось?

— На сборы тебе десять минут. Выезжаем в Ханкалу. Николаенко застрелился, — сказал Овчинников.

События этого дня крутились в памяти Сергея ускоренной пленкой. Вот они приезжают в Ханкалу, слушают сбивчивый рассказ, что вот, мол, сегодня утром в 06:07 майор Николаенко застрелился. Все произошло в дальнем углу поселка, за вагончиками. Как это произошло — никто не видел и практически не слышал. Нашли его в указанное время. Пистолет ПМ, из которого он застрелился, уже отправлен на экспертизу в Толстой-Юртовский РОВД по территориальности, кстати, впоследствии именно трасологическая экспертиза определила, что стреляли из пистолета в указанное время дважды. Вообще, в этом деле было очень много белых пятен. Сергей с командиром забрали вещи Валерия Ивановича. Сергей про себя отметил, что в рюкзаке майора находится десять блоков сигарет.

«Зачем человек, который приехал лишить себя жизни, взял так много сигарет?» — подумал Сергей про себя.

Надо было забирать тело и везти в Моздок. На землю опустился туман, вертушки не летали.

— Чего делать будем, Сергей? — Овчинников смотрел на Сергея.

— Как чего, Василич? Это ведь наш боевой товарищ. Вызывай с базы КамАЗ, и повезли Иваныча в Моздок.

В поле под открытым небом стояли трехэтажные нары. На них рядами в полиэтиленовых мешках на алюминиевых салазках лежали тела погибших. Два солдата-срочника, лениво поворачиваясь и зевая, прохаживались вдоль нар.

— Как? Николаенко? Его когда привезли? — спросил один из них.

— Ты, дружище, поворачивайся быстрее. А то я тебе сейчас вращательный момент придам, — вспылил Овчинников.

Солдатики тут же нашли нужный мешок и аккуратно, чтобы не вызвать гнев этого нервного подполковника, сняли салазки и поставили их на землю.

— Надо посмотреть, а то вдруг не того заберете, — виновато промолвил солдатик.

Сергей скрепя сердце присел и расстегнул молнию на мешке. Николаенко как будто спал, только щеки его были покрыты черной засохшей кровью. Сергей неоднократно видел людей, в голову которых попала пуля. Тыльную сторону выносило напрочь. А между тем у майора было небольшое входное отверстие в правый висок и такое же небольшое выходное из левого. Он многозначительно посмотрел на Овчинникова, командир понимающе кивнул ему в ответ. И тут у Сергея пробежал по спине холодок, как будто он забыл что-то важное. Он еще раз посмотрел в лицо Николаенко, и мороз сковал его тело и волю, он вспомнил человека из сна, который приветливо кивнул ему и которого не смог тогда признать. Это был Валерий Иванович Николаенко.

Дениска

Следующая командировка на Северный Кавказ выпала Сергею через полгода. Командиром вновь был назначен подполковник милиции Юрий Алексеевич Уткин.

Каждый новый приезд на старое место вызывал у Сергея одни и те же эмоции. После хлопот дороги и размещения, после первой ночевки Сергей, выходя утром из помещения на улицу, думал об одном и том же:

«Какой хрен меня ОПЯТЬ сюда принес?»

Ответа он не мог найти, даже сильно покопавшись в себе.

В эту командировку впервые прибыли девушки — сотрудники милиции, так как блокпост, на котором несли службу липчане, был признан въездным в город, а посему круглосуточным. Вели они себя довольно скромно, не освоившись, разговоров ни с кем не вели. Поначалу присматривались к новому месту и новым людям.

Уткин на первом же разводе построил весь отряд и провел инструктаж:

— Обращаюсь ко всему личному составу: дело деликатное. Эти девушки приехали сюда в качестве сотрудников милиции и ни в каком другом! Это понятно? Парни, довожу до всех — у них на плечах такие же погоны, как и у вас, жизнью они рискуют так же, как и вы, поэтому попрошу без эксцессов!

И вправду, к девчатам отношение было самое теплое. Ребята сдружились с ними, и через пару недель отношения наладились самые дружеские. Женщины несли службу наряду с мужчинами. Ни нытья, ни слабости они не допускали.

Старшим у девушек была майор милиции Елена Гребешкова. Лена родилась и выросла в Грозном. Здесь она ходила в школу, окончила институт, вышла замуж, родила дочь. Семье Лены несказанно повезло: почти перед самой войной, за два года до ее начала, им посчастливилось поменять квартиру из Грозного на Липецк, хотя уже тогда в республике отчетливо пахло порохом. Она немного знала чеченский язык, очень хорошо разбиралась в местных обычаях, то есть практически была незаменима, даже Уткин иногда советовался с ней.

В этой командировке Уткин назначил Сергея наставником над молодым лейтенантом Денисом Кышкы-лом. Хотя молодым Денис считался на работе в милиции, до этого он окончил Красноярское общевойсковое командное училище и успел покомандовать воинским подразделением.

— В училище было здорово и ничуть не трудно, — рассказывал он, — вот, как-то раз опоздал я на вечернюю поверку, лечу — ног под собой не чую. Вдруг навстречу мне генерал — начальник училища. Встал я перед ним по стойке «смирно», руку к черепу приложил и стою ни жив ни мертв. А он так пальцем мне грозит и молчит. Я пригляделся, батюшки, а генерал-то лыка не вяжет, пьяней вина. Помолчал он, погрозил пальцем и говорит: «Вы, товарищ курсант, знаете кто? Вы — трясолоб. Отставить.

То есть лобтрясун. А вот вы лоботряс. Вот кто вы». И пошел неуверенной походкой в сторону КПП.

Денис был рыжеволос, высок и крепок. Словоохотливым его можно было назвать с большой натяжкой. Но сделать этот парень мог практически все. Наверное, если его хорошенько попросить, он смог бы, например, подковать блоху или построить дом.

Однажды Денис подрядился перебрать печку в бане. Баня была сделана давно и требовала обновления. Три дня поколдовав с печкой, Дениска стал налаживать систему подачи в нее газа. Сергей вышел на улицу покурить, когда из бани донесся голос Кышкыла:

— Эй, кто там подошел?

— Это я, Дениска, — ответил Сергей.

— А, это вы, товарищ капитан? Будьте добры — дайте зажигалку, я фитиль проверю!

— На. — Сергей протянул лейтенанту зажигалку с нарисованной на ней сексапильной блондинкой.

Через минуту в бане бабахнуло так, что огненный столб взметнулся на два метра вверх.

— Денис, — заорал Сергей, — ты где?

Но Денис уже выходил на свет божий. Волосы его были опалены, лицо испачкано сажей.

— Глаза целы? — Сергей теребил его, пока не стали видны белки глаз, а затем белозубая улыбка.

— Серег, я, по-моему, себе брови опалил. Теперь придется рисовать, как капитану Маузеру в «Полицейской академии».

Шедший мимо Юрка Колесов подлил масла в огонь. Увидев Дениса, он сел на корточки и захохотал, выдавив из себя только:

— Е-мое, это же грязный Гарри. — После этого на землю попадали все.

Колюшка Нилов

Сергей опять мотался по равнинам и взгорьям республики. В его обязанности входило обеспечение отряда продуктами питания и бензином. Водителем на КамАЗ был назначен прапорщик Николай Нилов. До этой командировки Сергей практически не был с ним знаком. Но, поработав с Колей, побывав с ним там, куда Макар телят не гонял, Сергей очень с ним сдружился. На дороге Нилов был асом. Водил машину он достаточно быстро, в обстановке ориентировался молниеносно.

Однажды КамАЗ чуть не улетел в пропасть — на колесе лопнул тормозной барабан, Коля удержал машину, наверное, только усилием воли. Когда перевал был позади, Николай сказал:

— Командир, надо искать тормозной барабан, без него в горах труба! Я могу, конечно, притормаживать ручником, но это до поры до времени. Да и небезопасно это.

Искать! Легко сказать. Сергей облазил все автомагазины в Моздоке. И только в одном ему было обещано привезти пресловутый барабан из Нальчика за десять тысяч.

Всю обратную дорогу Сергей был задумчив. Десять тысяч — для отряда это большие деньги. Вдруг на пути возник блокпост. Молоденький солдатик открывал им шлагбаум. Машина притормозила.

— Дружище, у вас в части автомастерские есть? — спросил Сергей срочника, высунув голову в окно.

— Есть, рембат, товарищ капитан. — Лицо солдата расплылось в улыбке.

— Кто там старший?

— Лейтенант Уткин, товарищ капитан.

— Из каких он краев?

— По-моему, из Рязани!

— Коля, поворачивай в часть. — Сергей, улыбаясь, смотрел на водителя, всю нужную информацию он получил. — Лейтенант Уткин. Чуешь? Это судьба!

Конечно, у лейтенанта нашелся тормозной барабан, такой, какой и был нужен. Старый был брошен на складе — для отчетности. И стоило это не десять тысяч, а бутылку водки, выпитую вместе с лейтенантом, и задушевную беседу о красоте рязанской земли.

Новый год в Чечне

Сергей потерял счет праздникам, проводимым в командировках, но про Новый год он помнил. Это был его третий, который он встречал вдали от дома.

Вечером был накрыт праздничный стол. Чего только не было на нем! Салаты, всяческие закуски, в общем, девчата постарались на славу. Лена Гребешкова приготовила долму. Катя Никулина — селедку под шубой. Но на столе в этот вечер было только вино. Юрий Алексеевич Уткин был насчет этого очень строг.

Но праздник прошел на славу. Девчата оделись в гражданские платья. Танцевали, жгли бенгальские огни. Психолог отряда, майор Парамонов, играл на гитаре. Затем вышли на улицу и устроили салют. Стреляли вверх из всех видов оружия.

Весь Грозный сверкал, как днем. Такой пальбы он давно не слышал.

Вспомнилась песня:

«Новый год в Чечне, Грозный весь в огне,

белый снег ложится на погоны,

наливай, братан,

за наших жен и мам,

кто нас ждет и в нашу смерть не верит…»

После салюта в столовую ввалились пермяки, которые были соседями по блокпосту. Они принесли с собой две бутылки коньяка и целый таз пельменей, которые лепили собственными руками. Пермяки встречали Новый год дважды. Первый раз по пермскому времени, а второй — по московскому. Они нарядили самого высокого парня в отряде в Снегурочку, а самого маленького в Деда Мороза. Контраст был поразительный. Дед Мороз дышал Снегурочке в пупок. Сказочные персонажи заставили каждого сотрудника спеть песенку или рассказать стишок. И для каждого Дед Мороз нашел в своем мешке небольшой подарок.

Всех насмешил своим стихотворением Валерка Чумаков. Он выдал такой вот перл:

— Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия,

Сегодня к нам придет в отряд Лаврентий Палыч Берия!

— Чумаков, откуда ты такую страсть выкопал? — смеясь, спросил его Уткин.

— А черт его знает! — ответил Валерик и пожал плечами, других стихов он не знал.

Двумя годами ранее полковник Краснов — заместитель начальника УВД по кадровой и воспитательной работе — заглянул в ОМОН на развод, который проводился перед заступлением на службу. Увидев в первом ряду молодого розовощекого лейтенантика, коим являлся Чумаков, полковник поднял его и задал безобидный вопрос:

— Товарищ лейтенант, какую последнюю книгу вы недавно прочитали?

Валера долго хлопал своими голубыми глазами и, смущаясь, ответил Краснову:

— «Гек и Чук», товарищ полковник…

На следующий день подполковника Уткина неожиданно срочно вызвали в Моздок. Уткин, на всякий случай, оставил Сергея вместо себя за старшего и убыл в пункт назначения на КамАЗе.

Приехал он на следующий же день. КамАЗ был загружен коробками. Уткин был пьян, как фортепьян. Информация была получена от водителя Коли Нилова. Оказывается, какой-то липецкий бизнесмен захотел сделать подарки ко Дню милиции всем сотрудникам, которые в настоящее время несут службу в Северо-Кавказском регионе. Каждому была предназначена сумка, в которой находились байковая шапка с козырьком, болоньевая куртка, спортивный костюм и полотенце, и на всем стояла символика российской олимпийской сборной. Причем бизнесмен заранее связался с подразделениями и выяснил размер каждого сотрудника, так что подарки оказались почти именными. В каждую сумочку было положено по бутылочке шампанского и шоколадке.

Такого еще не бывало никогда. Чтобы кто-то по собственной воле сделал широкий жест…

Если бы это не случилось с Сергеем лично — он ни за что бы в это не поверил. Оказывается, мир не без добрых людей.

Возвращайтесь вовремя

КамАЗ Липецкого ОМОНа был в своем роде шедевром. Этот автомобиль по просьбе руководства УВД монтировали на Новолипецком металлургическом комбинате. По слухам, сначала макет разрабатывали в КБ. Потом КамАЗ со всех сторон, особенно снизу, был усилен стальными листами. Будка весила около полутора тонн, она была исполнена в стиле средневековой крепости, были даже открывающиеся бойницы. А изнутри рабочие отделали ее дубом.

Говорили, что бандитам поступил заказ на подрыв этого произведения искусства. Но до поры до времени никто в это не верил.

В тот день группа сотрудников собиралась в Моздок. Старшим группы был назначен старший лейтенант милиции Владимир Деев, водителем КамАЗа, вместо приболевшего Нилова, — прапорщик Павел Заруцкий. Они сели в кабину.

Сергей с другими сотрудниками расположился в кузове, так как должен был выйти на полдороге в Знаменской для решения вопросов, после чего обязан был ждать возвращения машины из Моздока на блокпосту и прибыть с ней обратно.

В кузове было весело, ребята травили анекдоты, двое сотрудников наблюдали через амбразуры вправо и влево…

Сергей первым открыл глаза: в будке все лежали без сознания. В голове у него гудело, как будто его со всей силы треснули по затылку деревянной доской.

— Подъем! — закричал он и не услышал своего голоса.

Ребята медленно поднимались. Вокруг стояла такая тишина, что было слышно, как высоко в небе, кувыркаясь, поет жаворонок.

Омоновцы вывалились из кузова и заняли круговую оборону. Сергей подполз к кабине машины. То, что он увидел, повергло его в шок. Кабины не было. На ее месте курилась огромная воронка. И все.

Бойцы прочесывали кукурузное поле и по кускам собирали тела своих двух товарищей.

Владимир Деев и Павел Заруцкий были похоронены в родном Липецке на Аллее героев.

Сергей, получив тяжелую контузию и, как потом выяснилось, осколок в правый голеностопный сустав, лежал в госпитале «Северный».

В то время его мучили головные боли, поэтому он практически ничего не помнил. Больше всего в его память запала уже немолодая медсестра. Фамилию ее Сергей не помнил. Звали ее Галина Васильевна. Маленькая, сухонькая, все время улыбающаяся, эта женщина имела орден Мужества за то, что вытащила из горящего БТРа троих солдатиков.

Осколок в ноге будет шевелиться каждые весну и осень. Осколку надоедало лежать на одном боку, поэтому раз в полгода он переворачивался с боку на бок, причиняя Сергею нестерпимую боль. Но, повернувшись, он укладывался и засыпал ровно на шесть месяцев.

Эта командировка была единственной, в которой Сергей пробыл не полный срок, уехав домой раньше. Эля всегда, провожая его, говорила: «Любимый, возвращайся вовремя!..»

Рассказы

Охота на призрака

Колонна вышла из Моздока рано утром, когда заря только окрасила небо багряными красками. Старшим в дороге был назначен командир отряда. Когда остался позади последний осетинский блокпост и машины въехали на чеченскую землю, в небе зависла вертушка. Она бороздила облака, то улетая вперед, то появляясь откуда-то сбоку. С ней было спокойнее. Но, несмотря на прикрытие сверху, бойцы, сидящие в кузовах автомобилей и на броне «бэтээров», ощетинились в разные стороны стволами автоматов.

Отары овец паслись на невспаханных полях, иногда лениво поглядывая на растянувшуюся на несколько километров по дороге и пылящую почем зря гусеницу. Когда подъехали к перевалу, колонна остановилась.

Командир отряда, полковник Макеев, немногословный русоволосый великан, выпрыгнул из кузова. Он внимательно осмотрел окрестности. Впереди притаилось узкое ущелье, справа от которого ниспадал небольшой водопад с пенящимся каскадом. Две горы, поросшие седым мхом, возвышались по обеим сторонам, как старухи. Макеев кивнул взводному Карташову.

— Валер, назначь в пеший дозор семь человек, пусть прочешут вон ту высоту и ущелье, — он показал Карташову пальцем, — как только взвод перейдет на ту сторону ущелья — доложат по рации, что путь свободен. Вертушка их сверху прикроет, если что. — И он отвернулся для того, чтобы достать носимую радиостанцию и связаться с летунами.

Небольшое село Кара-Юрт прилепилось к горному хребту. Несколько десятков домов, две длинные улицы и бахча. Вот и все село.

— Константин Иваныч, — сказал командир отряда, который меняла команда Макеева, разливая по алюминиевым кружкам горячий крепкий чай, — особенно ничего примечательного в округе нет. Я так понимаю: отряды здесь выставлены лишь для того, чтобы перекрывать горную тропу. По этой артерии караванами доставляют на Кавказ оружие, наркотики и деньги для осуществления терактов. Жить будете в палатках, мы их вам оставляем. Пищу придется готовить самим. Кухня походная тоже есть. Посты выставлены по периметру села, два выносных. Секреты и засады будете выставлять по мере надобности. С электричеством у нас перебоев не было.

— А как местное население? — Макеев прихлебывал пахучий чай вприкуску с кусочком твердого прессованного сахара.

— Местное население вроде бы ничего. С понятием, — майор улыбнулся, — взаимоотношения довольно терпимые, только если твои бойцы косячить не будут. Спиртным здесь не торгуют, да и не принято это у них. С главой администрации сами познакомитесь. Неплохой джигит. Хлеб пекут две женщины: мать и дочь. Цены не загибают.

Дочь — красавица, но кадрить ее не советую, ваххабитская вдова. Ну, вот, вроде бы и все.

— Ну, тогда счастливого пути, майор. — Макеев крепко пожал коллеге руку.

— Да, совсем забыл, Иваныч, — и майор понизил голос, — завелся у нас тут недавно диверсант.

— В смысле?

— Ну, гадит нам кто-то и по-мелкому, и по-крупному.

— Из местных?

— Я думаю, что да. Больше некому. Места знает хорошо. То растяжку поставит на тропе, то наши переставит. Подстрелил часового неделю назад, ранение пустяковое, но все-таки. И везде оставляет волчьи следы, иногда клочок шерсти. А в прошлом месяце подорвал машину из комендатуры: один двухсотый, так повесил на ветку волчий зуб, заметили, конечно, не сразу — на черной нитке висел.

— «Черная Кошка»?

— Да я так думаю, что он об этой кошке и слыхом не слыхивал. А, и записку нам подбросили как-то. На, гляди.

Макеев развернул смятый листок, который ему протягивал майор. На тетрадном листке в клеточку было нацарапано: «Руски ухады, а то тебе месть Кара Борз».

— Ого, и как понимать это? — Макеев смотрел на майора сверху вниз.

— Ну, место называется Кара-Юрт. Что означает черная юрта.

— С этим можно поспорить: Юрт переводится с тюркского и как пастбище, и как место, жилище, и даже как Родина.

— Вот видишь, Иваныч, ты сам мне лекцию об этом прочитать можешь. А Кара Борз — это черный волк. Волк вообще у них священное животное.

— Понятно. — Макеев задумчиво поглаживал подбородок.

— Бывай, товарищ полковник. А с волком этим поосторожнее, береги ребят. Думаю, недельку по горам порыскаете и найдете этого Борза, слишком уж он, и вправду, оборзел. — И майор сам рассмеялся своей шутке.

Первый звоночек прозвенел ровно через неделю. Старшина первого оперативного взвода рано утром подорвался на противопехотной мине. Парня сильно посекло осколками, и его сразу же отправили в госпиталь «Северный» вертушкой.

Макеев срочно собрал офицеров в штабной палатке.

— Кто стоял ночью на первом посту? — Макеев внимательно разглядывал командиров двух взводов.

— Сержант Разов, товарищ полковник. — Командир первого взвода лейтенант Дроздов не поднимал глаза на командира, как будто он и был виноват в случившемся.

— Давай его сюда, Дроздов!

Лейтенант молча поднялся и вышел из палатки, махнув брезентовой полой.

— Какие мысли у других будут? — Командир достал из кармана пачку сигарет и, чиркнув зажигалкой, закурил.

— Старшина за водой пошел, — на полковника поднял взгляд капитан Старков, — колодец в пятидесяти метрах от расположения отряда…

— Это нам известно, — Макеев перебил капитана, — короче, Склифосовский…

— А тропа только одна, — невозмутимо продолжал Старков, — примерно в тридцати метрах от ПВД, прямо на тропе стояла МОНка, сработала на движение. Причем поставили ее сегодня ночью — в этом никакого сомнения нет. Вокруг крупные волчьи следы.

— Волчьи? — вступил в разговор врач отряда Корнев. — А почему ты так думаешь? Может, собачьи?

— Волчьи, Владимир Андреевич, — продолжал Старков и поднял глаза на доктора, — я их с другими не перепутаю. Дядька у меня в лесничестве работал. Порою лес обходили с ним по нескольку десятков километров. Причем тут как будто вожак кружил, они так дичь загоняют. Волчьи, это точно.

Разговор прервался, потому что в палатку, подталкиваемый сзади взводным, кряхтя, заходил крепкий черноволосый сержант. Он ошалело огляделся по сторонам, зайдя со света в полумрак. Затем нашел глазами командира и встал по стойке «смирно».

— Разов, доложи-ка, мил друг, как службу ночью нес? — Макеев пристально разглядывал сержанта.

— Да вроде бы все как всегда, товарищ полковник, — засопел сержант.

— Ты давай не темни, — подал сзади голос взводный, успевший по дороге расспросить часового, — рассказывай, как мне говорил.

— Да под утро заморочило меня слегка, — неуверенно продолжал Разов.

— Заморочило? Это как же? Закемарил? — Макеев стряхнул пепел с сигареты.

— Может, и закемарил, командир. Но только показалось мне, что на тропе, что к колодцу ведет, ну, на той самой, призрак появился.

— При-и-и-зрак? — протянул Старков.

— Призрак, — в голосе сержанта появилась уверенность, и он перевел взгляд на капитана, — белый силуэт, человеческий вроде, призрак — кто же еще? Мелькнул и пропал. Я совсем уж было собрался дежурному по рации доложить, да подумал — померещилось. Луна спряталась как раз — я и думаю, ветки от платанов в тень попали. И захороводили. И главное — ни звука, ни шороха. Только тени от платана на том месте. Знать бы, что так вот случится.

— Эх, Разов, Разов, — Макеев поморщился, — если бы доложил по команде как положено, не улетел бы твой боевой товарищ в госпиталь.

— Да я и сам понимаю, товарищ полковник, — Разов сморщился и заморгал глазами, — подумал, померещилось, да и стыдно признаться — побоялся: на смех меня ребята поднимут…

— Да какой уж тут смех, тут плакать надо. Иди, сержант, неси службу. — Макеев бросил сигарету на земляной пол, придавив окурок каблуком армейского берца.

Когда Разов вышел из палатки, Макеев быстро и в деталях передал офицерам рассказ командира предыдущего отряда про Черного Волка и даже записку показал. После чего в палатке повисла тяжелая пауза.

— Может, и вправду показалось сержанту? — Доктор нарушил молчание.

— А мина? — поднял на него взгляд командир второго взвода Карташов.

— Да стояла она тут, может, не одну неделю, а старшина наш только сегодня на нее наткнулся.

Старков молча рисовал прутиком на земле узоры, потом бросил ветку через левое плечо и повернулся к врачу.

— Исключено, Владимир Андреевич, мы с саперами каждую пядь вокруг просмотрели. МОНку сегодня ночью поставили.

— Разову простительно, док, он в первый раз на Кавказ приехал, — Макеев тоже смотрел на врача, от чего тот поежился, — а тебе, стреляному воробью, стыдно в призраков верить. Завтра у нас по горам да ущельям белые кони в кроссовках поскачут. Это, Владимир Андреич, тот самый Черный Волк, который нам мстит.

— Неуловимый Джо, — осклабился Карташов и зло сплюнул под ноги.

— Так тот никому не нужен был, Валера. А этот нам нужен. Ой как нужен. Это он только начал, вкус крови почувствовал, — продолжал Макеев, — значится, так — командиры взводов будут у нас заниматься службой. Ты, док, — своими вопросами. А к тебе, Саша, — и тут Макеев просто посмотрел на Старкова, — у меня будет особое задание. Даю тебе две недели, чтобы извести этого призрака. Об этом будем знать только мы пятеро. Попрошу товарищей офицеров об этом никому ни гугу. А то вся операция потеряет смысл. Что и как, это мы все вместе прикинем. Докладывать о результатах будешь лично мне каждый вечер. Понятно?

— Есть, — просто сказал Старков.

— Вот и ладно. На хитрую задницу найдется прибор с винтом. Достанем мы этого Кара Борза.

Весь день Саня Старков ходил как потерянный. Он что-то шептал, шевеля губами, размахивал руками, чертил пальцем в воздухе знаки, а иногда, резко развернувшись, шел в другую сторону.

К вечеру он решительно проследовал в командирскую палатку.

— Я вот что думаю, Иваныч, если это кто-то из местных — то их от меня отвлечь надо. Чтоб думали, что я «казачок засланный». Может быть, найти ребят, недовольных порядком сегодняшним? То да се — поговорить с ними, что хотел бы в горы уйти, стать настоящим джигитом…

— Не получится, — Макеев снова достал из кармана пачку сигарет и принялся щелчком выбивать одну из них, — времени у нас мало. Горцы — народ осторожный. Это тебе тут пару годков пожить надо.

— А что, если, — вступил в разговор Корнев, — сделать из нашего Сани пьяницу горького?

И Макеев, и Старков выпучили на доктора глаза и даже не сообразили сперва, о чем это он. Первым в себя, как ему и полагается, пришел командир.

— Вот это ты, Андреич, выдал! Не пойму я, про что ты?

— А вот про что, — и Корнев хитро сощурился, — ты же говорил — местные не пьют, спиртного я имею в виду. Так?

— Ну, так, и чего?

— А если наш офицер постоянно будет пьяным: на улице, в кафе сельском и везде, короче. Они по-любому к нему будут относиться по первости враждебно, а потом рукой махнут. Мол, никчемный человечишко, — и бдительность потеряют.

— И чего, мне каждый день горькую пить? — вступил в разговор капитан. — Так сопьешься раньше времени.

— Необязательно, — повернулся к нему доктор, — ты что, пьяного изобразить не сможешь? Не валяться на улице, конечно, а так — вести себя не вполне адекватно.

— Так-так, понимаю, — теперь уже заулыбался Макеев, — но я же говорил: горцы — народ внимательный и очень осторожный. Могут не поверить…

— Поверят, — хлопнул себя ладошкой по ляжке Корнев, — я тебе, Саня, такие капли дам — зрачок будет как у совы — во весь глаз, а под губу нижнюю ватку будешь класть, спиртом смоченную, разить от тебя сивухой будет за три километра. И вот в таком виде садишься ты в чайхану, в руках у тебя фляжка, ну, или бутылек за пазухой, ты знай из нее прихлебывай, да отключайся время от времени. Через эту чайхану, почитай, все местные мужики проходят. Может, что и услышишь, может, чего и увидишь…

— Есть одно но, Андреич, — усмехнулся Старков, — языками не владею…

— А вот тут ты не прав, — в свою очередь перебил его командир, — здесь с десяток национальностей живет. Родные языки порою не похожи один на другой в корне. Язык общения для них — русский, а это нас полностью устраивает.

— Ладно, — Старков разминал ноги от неудобной позы, в которой так и застыл с самого начала разговора, — раз совет в Филях постановил, значит, превращусь в никчемного и потерянного для общества человека. Только как бы кто из своих не прибил.

— Об этом не беспокойся. По ночам будешь выходить в свободный поиск. Обо всем будешь докладывать по окончании каждой засады, Саша. Примечай все, даже самые, как тебе кажется, мелочи. Одна голова хорошо, а две или даже больше, — тут он одобрительно посмотрел на Корнева, — лучше. Будешь брать с собой только самое необходимое: фонарик, карту, рацию носимую, два боекомплекта, да чего я тебя учу — не первый год ведь замужем.

— Понял, командир, — Старков скинул с себя сомнения, мучившие его весь день, потихоньку наполняясь азартом, как собака перед охотой, — все необходимое возьму. Подумаю над этим хорошенько, вот только рация не нужна, может заскрипеть в самый неподходящий момент, если услышите звуки боя — подскочите меня прикрыть. Волк этот поблизости всегда, вот и я буду пасти его. Постараюсь быть либо на шаг впереди, либо за его спиной. И боекомплект один. Хватит. Брать буду только калибр 5,45, несколько «эфок» и один рожок с трассерами. Если возьмут меня в клещи, — вдруг этот перец не один работает, — трассерами покажу направление при вашем подходе. — И Старков вопросительно посмотрел на Макеева.

— Согласен. Добро, — на секунду задумавшись, сказал тот.

Солнце потихоньку пряталось за горы. Их вершины, покрытые снежными шапками, сыпали вниз снежную крупу, превращавшуюся в легкую дымку, достигая предгорий.

Из села потянуло запахом сгоревшего кизяка. Саня тенью промелькнул мимо караулов, выставленных по периметру военного лагеря, и, сторонясь дороги, свернул в частые посадки из невысоких деревьев.

«Сначала обойду кишлак, посмотрю, кто и чем дышит. А потом прочешу близлежащую местность», — сказал он сам себе и сразу испугался. Ему показалось, что сказал это вслух. Но вокруг царили тишина и умиротворение, природа засыпала на время прохладной южной ночи, лишь со стороны села слышались звуки, характерные для мест, где живут люди: мычание коров, кудахтанье кур, плач ребенка.

Эти звуки успокаивали Саню, настраивая на спокойный лад, будто и нет никакой войны. Но он, сбросив оцепенение, целиком и полностью погрузился в работу.

Прокравшись вдоль деревьев, прилегающих к окраине Кара-Юрта, он занял удобную наблюдательную позицию. Пролежав минут двадцать, он поднялся повыше и, найдя на горе небольшую площадку, подстелив под себя коврик снайпера, достал ночник и принялся внимательно осматривать село.

Схему села нарисовал ему прапорщик Колесниченко. Серега Колесниченко был давнишним приятелем Сани. На плечах Сереги лежали очень непростые и нужные в командировке обязанности — кормить личный состав подразделения. И, надо заметить, справлялся с этими поручениями прапорщик мастерски.

На какое бы место и в какое время года ни приехал отряд — Серега на второй день обзаводился нужными знакомствами, так как от природы был веселым и контактным парнем.

Вот и здесь, в Кара-Юрте, через неделю все местные жители уже приветливо здоровались с ним.

Первый час ничего примечательного Саня не заметил, после двух часов ночи, когда село полностью уснуло и луна стала прятаться за перистыми облаками, подмигивая бойцу то левым, то правым глазом, он услышал, как стукнула калитка.

Из дома вышел человек, он огляделся по сторонам и уверенно зашагал по дороге в сторону зеленки.

Саня быстренько скатал коврик, прицепил к ремню, взял автомат на ремень и, крадучись, последовал за неизвестным.

Человек нес в руках вещмешок, шел уверенно и даже непринужденно, по сторонам не смотрел и наверняка знал цель своего похода.

Саня бесшумно крался по обочине дороги, метрах в трех, — то пригибаясь к земле, то передвигаясь короткими перебежками.

Дорога поюлила по перелескам и начала карабкаться в гору. Здесь пришлось поубавить пыл, так быстро перемещаться уже не получалось: мешали камни, на которые время от времени натыкались армейские берцы.

Человек бодрой походкой продолжал свой путь, пока не вышел на горную поляну. Вокруг костра сидели чабаны и кипятили чай. В нос Сане сразу ударили запахи крепкого чая и табака. Кавказская овчарка, лежавшая у костра, подняла голову, принюхалась, лениво встала и поплыла в сторону разведчика.

Саня, чертыхаясь, встал на ноги и быстренько ретировался. Встречаться нос к носу с охранником овечьих отар не входило в его планы.

— Ну, рассказывай, военный, чего ночью видел или слышал. — Макеев расположился в кресле, сделанном из зеленых армейских ящиков для гранатометных снарядов.

— Ничего особенного, Иваныч, чабан сегодня ночью попутешествовал слегка.

— А чего-нибудь необычного не заметил в его путешествии?

— Проводил его до лугов, посмотрел на жизнь простых чабанов, потом, правда, с собачкой в прятки пришлось поиграть, но сыпнул на тропу табаку, она интерес ко мне потеряла. Потом еще с часок понаблюдал, и до дому. Через час рассвело.

— Ну, так. Чего сказать тебе, Саня, быстро только кошки родятся. Продолжай наблюдение. С твоим разложением денька три подождем. Можешь отдыхать.

Саня вышел из штабной палатки и отправился к своему другу Сереге Колесниченко.

Пункт временной дислокации жил своей жизнью: взвод Карташова отрабатывал вводную — подъем по тревоге и выдвижение на позиции в случае нападения на ПВД или обстрела.

Дымила походная кухня, бойцы, переговариваясь, шли за водой, часовые вглядывались в окрестности, а около палаток нахально паслась местная корова, иногда кося на людей в камуфляже перепончатым глазом.

— Здоров, Серега. — Старков присел рядом со старшиной.

— И тебе не хворать. — Тот невозмутимо чистил картошку, пряча в уголке рта «беломорину».

— Ничего не слыхать в нашем дворе и его окрестностях?

— Пока вроде Бог милует, — Колесниченко понизил голос, — насчет задания твоего, Саня, — откровенных боевиков в селе нет. Все в горах. Приходили зимовать, да, как солнышко пригрело, опять воевать отправились. Мадина, это которая нам хлеб печет, и вправду вдова ваххабитская, но она, на мой взгляд, на такие штуки не способна, жидковата…

— Думаешь?

— Я их знаешь сколько повидал, думаю, не она это. Дальше чабаны, отары у них большие, люди в селе, по горским меркам, не бедные. За ними уход нужен, тут не до баловства. Овцы — продукт стратегический, можно сказать, единственно жизненно-важный. Земля здесь никудышная, в огородах — сам видел — айва да дыни иногда. Остается наш глава поселения, чайханщик и малый один — он, вроде как, пришибленный слегка. Во время первой войны еще контузило его прилично, вот крышу у него и сносит время от времени.

— Это как?

— Да, говорят, находит на него: может в горы убежать — его потом с фонарями ищут, то орать начнет сутками напролет. Для него родные клетку деревянную соорудили. Вот и сажают его под замок иногда — а он орет как потерпевший да прутья от клетки грызет.

— Понял, старшина. Спасибо тебе. Присмотрюсь. Может, упустил кого?

— Может, и упустил, Сань. Народу вроде в селе не так уж и много. Понаблюдаю еще — приходят людишки: кому инструмент напрокат нужен, кто молоко на сахар меняет. Попытаю…

— А народ-то к нам как, ну, настроен вообще?

— Да по-разному: но откровенно никто власть не хает, осторожничают, да и открыто нас приветствовать побаиваются. Хотя в одном все сходятся: при нас порядка и закона побольше. Горцы — народ справедливый.

Саня Старков второй день «разлагался» в чайхане. Расположившись на циновке, он заказывал себе чай, время от времени подливая в пиалу пойло, доставая бутылку из-за пазухи. Спирта в ней было немного, в основном вода, но разило сивухой за километр.

Чайханщик Вайт вначале только морщился, в чайхану люди в первый день вообще не заходили. Косились недовольно на русского пьяницу и, перекинувшись парой фраз с хозяином, уходили.

На второй день Вайт нашел компромисс, с русскими ссориться было не в его планах, заходили они часто и заказывали много. Чайханщик перенес Санину циновку в дальний угол, была бы его воля — отгородил бы это место частоколом, но и этого хватило. Местные вернулись. Садились за столы, начинали чаепитие, разговаривали, смеялись, но потом перестали обращать на Саню внимание — только морщились от запаха спиртного.

Саня в разговоры не лез, да и разговаривать с ним никто не стал бы. Пользы от его сидения на Шипке пока не было никакой. Разговоры были о погоде, о дождях, о заболевшей корове, об урожае айвы — короче, полный порожняк.

— Ваит-джан, налей еще чайку, пожалуйста. — Саня приоткрыл сначала правый, потом левый глаз.

Чайханщик уже нес ему пузатый чайник, затем, ловко убрав со стола пустой, поставил перед ним новый.

— Зачем пьешь, Саня?

— Так жизнь такая, Вайт, не мы такие. Что ж еще тут делать, скука.

— Может, тебе манты или шашлык? А то не кушаешь совсем, только пьешь водку свою. — Вайт поморщился. — Одна женщина спрашивала уже — что этот русский тут водку пьет, у него дома что, не продается?

— Насмешила… Конечно, продается. Нет, доттага, есть не хочу совсем.

— Ты хороший воин, Саня, хороший джигит. Зачем пьешь только — не пойму.

— Да я и сам не знаю.

— Ты перестань, Саня. Надо домой вернуться, а пить будешь — горы этого не любят. Останешься здесь. Навсегда останешься.

— Может, ты и прав, Вайт. Буду помаленьку прекращать.

— Вот и молодец. — Вайт, довольно улыбнувшись, уже отходил от него.

Старков, постучавшись о деревянную стойку, стоял на пороге командирской палатки.

— А, заходи, Саня. Похмелить?

— Хоть ты не подкалывай, командир. — Саня, откинув полог, зашел и сел напротив Макеева.

Тот разглядывал карту, иногда делая на ней пометки красным карандашом.

— Ну, рассказывай. — Командир отодвинул карту и ловко закинул карандаш в граненый стакан.

— От чайханы пока результатов никаких, правильно ты говорил: местные — народ осторожный и внимательный. Информации больше от Колесниченко, он слово заветное знает, наверное. Ему горцы душу готовы раскрыть.

— А ночные вылазки как?

— Прошерстил окрестности вдоль и поперек. Результата пока ноль.

— Ну, этого и следовало ожидать. Волк этот осторожный. Он после каждой вылазки затаиться должен. Это мне и предыдущий командир говорил. Хитрый и очень осторожный противник. Ты продолжай поиск, Саня. Не останавливайся, снайпер как работает, знаешь?

— Знаю, командир. Сутками цель высиживает.

— То-то и оно, капитан. А тут цель сложная, неделями вокруг нее ходить надо, а может, и месяцами. Но ты тоже не пальцем деланный. Мне про твою службу в Таджикистане кое-что тоже поведали. Занимайся, Саня.

Ночью Саня устроил лежку под огромным раскидистым дубом. Тот стоял на сопке, и окрестности просматривались очень хорошо с трех сторон, с четвертой мешала зеленка.

Пока село еще не уснуло, Старков решил пораскинуть мозгами. Иногда это очень полезно, всем давно известно.

Он опять взял в руки прутик и уселся спиной к стволу дерева.

— Ага, так и запишем: чайханщик Вайт — фигура в селе известная, днем он все время на виду, человек уважаемый. В чайхане ему помогают два сына-подростка и старуха. Свой дом, довольно неплохой, недалеко от рабочего места, значит. Продукты для чайханы привозит ему старик на мотоцикле с коляской, два раза в неделю привозит. А вот ночью, что делает чайханщик ночью? Хотя, если весь день как белка в колесе крутишься, — какие ночью приключения? Ночью спать надо!

Саня отломил от прута веточку и положил на землю.

— Номер два — сумасшедший Лом-Али. А может, он только прикидывается умалишенным? Сделает дело и орать как резаный начинает? Хотя так светиться настоящий волк не стал бы… ну, так или иначе, со счетов его сбрасывать пока не будем…

Он опять обломил веточку и положил рядом с первой.

— Номер три — глава поселения. Скорее нет, чем да, — в разъездах все время, опять же, на виду. Кто-нибудь что-нибудь увидел или услышал бы. Да и предыдущая смена хороводила тут по этому призраку, если только сообщник или один из сообщников…

Третья веточка легла на поляну, рядом с двумя предыдущими. А прут полетел через левое плечо.

Со стороны села потянуло дымом. Он вначале поднимался вверх, а затем рассеивался от дуновения прохладного ветерка и стелился по траве.

«Кизяком топят». — Саня шмыгнул носом.

Над горами взошла луна — круглая и желтая, как апельсин, какие бывают только в детстве.

Капитан взялся за цевье автомата, чтобы переложить его поудобнее, и вдруг почувствовал, как по телу побежали мурашки. В воздухе повисло напряжение, и даже звуки на секунду затихли. С той самой, не просматриваемой, стороны зеленки что-то уже происходило, но что — этого Саня пока не понял. Он на долю секунды замер, и тут же ему в нос ударил резкий и неприятный запах то ли слежавшейся шерсти, то ли псины. Капитан поднял глаза и оцепенел. Слева — метрах в трех, в лунном свете, стояли два волка, стояли и спокойно рассматривали Саню в упор. Появились они бесшумно, как будто выросли из-под земли. Один — крупный, лобастый вожак черного окраса, другой — поменьше, серый с подпалинами, матерый.

Глаза волков светились в полумраке как горящие угольки.

«Сколько раз по следам вашим ходил, а увидеть вот так — впервые довелось, — промелькнуло в голове, — вот он, Черный Волк. Да только не два их, минимум с десяток — остальные в засаде, команды ждут».

Саня, не торопясь, перевел руку с цевья автомата на курок, а второй рукой медленно достал из разгрузки армейский нож с костяной ручкой.

— Я для вас трудная добыча, братцы, — шепотом произнес он, — не ровен час, троих из ваших положу…

Серый волк поскулил чуть слышно ему в ответ. Но черный стоял, как изваяние, глядя глаза в глаза. От чего Саня поежился, но взгляда не отвел — нельзя. Видно было, что животным неприятны незнакомые запахи ружейного масла, стали, прокопченного на кострах камуфляжа. Они переминались с лапы на лапу, видимо, думая — нападать или нет.

Волки исчезли так же мгновенно, как и появились. Сане даже вначале подумалось — а не показалось ли все это, а может, и меня заморочило, как сержанта Разова тогда. Но сколько он ни таращил глаза в разные стороны, сколько ни смотрел в ночник — волков и след простыл. И следов не отыскал — тропа каменистая.

— Вот и славно, все правильно сделали, парни, — сказал Саня в темноту и сам удивился, насколько чужим показался ему свой голос.

Несколько часов просидел Саня, прислонившись спиной к дубу, отходя от произошедшего. И только прохладный ветер с гор да еще рассвет привели его в чувство. Спать не хотелось совсем — еще вечером он применил старый армейский метод: ложка растворимого кофе с глотком чистого спирта. Сон отбивает напрочь, и глаза — как два фонаря, только под утро голова кружится и тошнит слегка.

Но не зря говорят на Руси: пришла беда — отворяй ворота. Хотя беды никакой не приключилось, но могла. Могла.

На рассвете Саня скатал снайперский коврик, проверил разгрузку, пару раз зевнул и осторожно двинулся в лагерь.

На тропинке, которая была уже на подходе к кишлаку, в одном месте его больно укололо в сердце. Стоп, боец. Саня присел на корточки, отсоединил от «калаша» шомпол — несколько раз ткнул в землю вокруг, чисто. Затем приподнял траву слева, справа. Восходящее солнце ослепило глаза, и на долю секунды в полуметре впереди на тропе что-то ярко вспыхнуло и пропало. Саня гусиным шагом прополз это расстояние и ножом поддел зеленую проволоку. Натянута — у самой земли, припорошена грунтом. По ниточке, по ниточке. Вот она, растяжечка. На меня? А на кого же еще? На меня. Выследил, волчара, а может, ему те — ночные — шепнули.

Вжжж, вжжж, чпок, чпок. Саня успел только свалиться куда-то вправо. Над ухом прожужжала пуля. Он перекатился с места, в которое упал, схватил автомат и прицелился. Только вот куда стрелять? Саня зорко, очень внимательно огляделся. Вон там, впереди, метрах в десяти, качнулась ветка. Вот ты где, Кара Борз. Обойду-ка я тебя слева. Саня аккуратно выдвинулся по-пластунски. И, рывком поднявшись, кинулся к месту засады. Такой прыти призрак от него не ожидал, на долю секунды показался. Мелькнул впереди и сразу пропал.

Саня преследовал его, пригибаясь к земле, где-то замирая, где-то прячась за деревья и пригорки.

«Невысокого роста, очень подвижный, юркий, можно сказать. В маскхалате зеленого цвета — наш, армейский. Местность знает феноменально, двигается уверенно, где-то семенит. Где-то перепрыгивает препятствия, как кошка. Пацан? Похоже, что подросток или девушка. Та, Мадина, которая хлеб печет, высокая, стройная. А этот — вьюн вьюном. Все, потерял я его. Сейчас отдышусь. Прочешу лес».

Саня дышал и не мог надышаться, как тогда в Таджикистане. Впереди послышался треск веток. Саня спрятался за кустом и навел автомат на звук. По тропе, еле-еле передвигая ноги, тащилась старуха. На горбе у нее помещалась огромная вязанка хвороста. Бабка шла прямо на Саню. Саня оглядел ее с ног до головы. Черный платок, черное платье с длинным рукавом, юбка в пол, на ногах калоши. Она опиралась на палку, кряхтела и стонала. Тяжеловат груз для тебя, бабушка. Глаза полузакрыты, губы плотно сжаты, орлиный нос, бровей почти нет, да и немудрено, лет-то, наверное, под сто. Слева под глазом небольшой, но заметный шрам. Бабка остановилась в нескольких саженях от Сани, горестно вздохнула, вытерла рукавом соленый пот и поплелась дальше. Она прошла в паре метров от капитана, не заметив его в густом кустарнике.

«Все, охота закончена. Всю масть ты мне перебила, мать. Светиться нельзя, хоть и старая бабка, но горянка внимательная. Запомнить может».

Саня посидел еще минут двадцать и выдвинулся к месту засады.

«Вот здесь я сидел на корточках. Стреляли по мне оттуда. Ага. По ниточке. «Эфка» у корней дерева, грамотно поставлена. Кабы не солнышко-колоколнышко, вовек не заметить. На колечке гранаты клочок шерсти, даже в косичку заплетен — не поленился диверсант, так хотелось марку поддержать. — Саня снял косичку, понюхал, в нос ударил слабый запах слежалой псины. Волчья. — Теперь вернемся назад. Пули, стало быть, полетели в ту сторону. Поищем, вдруг повезет?»

Саня обходил местность, внимательно разглядывая каждое дерево, каждую ветку. Есть. Вот они, девять граммов в сердце.

У одного из платанов пуля зацепила самый краешек, да и застряла в коре, прямо сбоку. Саня выковырнул пулю ножом. Подержал на ладошке, разглядывая, подкинул вверх, поймал, улыбнулся и двинулся в лагерь.

— Выследил волка, молодец, капитан. — Командир отряда Макеев рассматривал пулю со всех сторон.

— Нет, Константин Иваныч, он меня выследил. Засаду на меня устроил.

— Ты ее на зуб еще попробуй, командир. — Врач отряда Корнев тоже внимательно рассматривал пулю.

— Калибр 9x39. ВСК — войсковой снайперский комплекс. Наше оружие, спецназовское, — сказал Старков, доставая сигарету из пачки.

— Думаешь? — поднял на него глаза Макеев.

— Не думаю, знаю, командир. Стрелял бесшумно, с глушителем.

— Дневальный! — Командир откинул полог палатки. — Ну-ка, бери журнал ориентировок — и ко мне.

В палатку вбежал боец с видавшей виды конторской книгой.

— Здесь я, товарищ полковник.

— Молодец. Ищи сводки за апрель этого года. Давай-давай, шевелись. Десятого или четырнадцатого числа. Нашел? Читай.

Дневальный встал по стойке «смирно» и нараспев, как стихотворение, прочитал:

— Четырнадцатого апреля в 10:02 у села Кара-Юрт было совершено нападение на машину УАЗ военной комендатуры…

— Дальше, вон там, на третьей строке, — нетерпеливо перебил его Макеев.

— Где? А-а-а, здесь. Похищены два автомата АК-47 и одна винтовка ВСК. Прокуратурой заведено уголовное дело по статье «Терроризм» номер…

— Все. Хорош. Свободен.

— Есть, — козырнул дневальный и вразвалку вышел из штабной палатки.

— Наш Черный Волк. ВСК у комендачей позаимствовал…

— Я ж и говорю, — затянулся сигаретой Старков.

— Каков из себя?

— Маленький, юркий. Бегает быстро — не угнаться. Не мужчина — либо подросток, либо девчонка. Местный — это точно. В зеленом маскхалате.

— Бегает хорошо, стреляет плохо, — задумчиво протянул врач, вертя в руках пулю.

— Выходит, так, Андреич!

— Лица не заметил? — Командир поднял глаза на Старкова.

— Нет. Все время со спины его видел. На голове капюшон.

— Да-а-а. Задал ты, капитан, задачку. Девчо-о-о-нка. Ну ладно, мы тут по-своему поищем. А ты Колесниченко еще задачу поставь — пусть поспрошает местных и в поиск каждую ночь. Давай, Саня, время выходит.

— Есть, командир. — Саня затушил сигарету о каблук берца и вышел на воздух.

Серега Колесниченко, как всегда, занимался своим любимым делом — чистил картошку и покуривал. Это, по его словам, как-то успокаивало нервную систему.

— Ого, какие люди, салам, Саня, — старшина приветливо улыбался, — сидай рядышком.

— Здорово, братское сердце, — Старков присел, — давай сигаретку.

Колесниченко вытащил из кармана смятую пачку сигарет.

— Это — последние, Сань, не привезли. В горах камнепад сошел, дорогу к нам отрезало. МЧС сказали — только через пару недель расчистят.

— Эге, и чего же делать нашему курящему брату?

— Табаку тебе отсыплю. Козью ножку умеешь крутить или научить тебя?

— Умею, а бумагой где разжиться?

— Вон смотри: рядом с полевой кухней стопка газет — местные принесли. Бери сколько хочешь, закончатся — приходи еще. У меня этого старья навалом.

— Спасибо, Серега, — Саня засовывал в карман разгрузки пакет с махоркой, — я задачку поставить тебе хотел — поспрошай местных насчет пацаненка или девчонки бойкой. Видел я сегодня утром призрака этого. На черного волка никак не тянет, скорее, волчонок. Но бегает по лесу — лося обгоняет.

— Хорошо. Не вопрос.

Саня поднялся, чтобы уйти, но почувствовал — недоговаривает чего-то старшина.

— Что-то случилось, Серый?

— Да я тебя, Саня, уже неделю спросить хочу, да все недосуг как-то. — Колесниченко смотрел в сторону.

Старков снова сел рядом.

— Ну, спрашивай, коли хочешь.

— Говорят, ты за два месяца до командировки развелся…

— А, вон ты о чем. И что еще говорят?

— Да видел я твою бывшую пару раз — ничего вроде баба…

— В том-то и дело, что ничего — пустое место, фальшивка…

— Не жалко тебе? Все ж столько лет вместе…

— Серег, самый короткий путь — это путь правды. Как можно жалеть о человеке, который льет лживые слезы при расставании, пишет лживые письма, составляет лживые дневники, радуется, поет тебе песни под гитару — и все это оказывается блефом? Все нормально, ни о чем не жалею…

— Как-то невесело ты это говоришь…

— Старшина, ты о сроке давности что-нибудь слыхал?

— Ну, мы же с тобой в милиции служим, юристы какие-никакие, конечно, слыхал. Знаю, что это такое…

— У каждого преступления, Серый, есть срок давности. У каждого, даже у убийства. Одного только люди никогда не могут простить. Предательства. Видимо, считается, что предать человека или людей, которые тебе доверяют, — самое страшное и подлое. У предательства срока давности нет…

— Все правильно, Саня, — старшина поморщился, — да я что, Полина Ивановна моя письмо мне прислала из дома, две недели назад еще. Пишет: видела Санину бывшую, переживает, мол, баба, ты там поспрошай его, может, поостыл малый. А теперь вижу, все правильно: предателей надо вычеркивать — из памяти, из сердца, из жизни — безжалостно. Все, закрыли тему. А насчет пацаненка я поспрошаю, эт ты не волнуйся. Сделаю в лучшем виде.

Этой ночью было совсем темно. Луна спряталась за черные тучи. Саня посмотрел на небо — тучи по ходу беременные, поутру дождичек брызнет. Хотя как в горах может «брызнуть» дождик, он знал не понаслышке.

«Ну и хорошо, что луны нет, — подумал капитан, — в ночник наблюдать удобнее». И он достал из разгрузки старый добрый «Ворон».

Правда, понаблюдать за селом и обходными тропами не пришлось. Совсем рядом, метрах в пятидесяти, он услышал сначала рык, потом волчий вой, а затем и вовсе леденящий душу крик.

Саня, быстро собрав боеприпасы, взяв на изготовку оружие, тихо двинулся на звук.

Осторожно приблизившись, он посмотрел в прореху забора из старых деревянных слег. В глубине двора стояла большая деревянная клетка, усиленная стальными прутьями. В клетке метался человек. Он то садился на задние ноги, то подпрыгивал, ударяя головой в потолок, то вертелся волчком. Саня посмотрел на него через ночник: человек сел на корточки, поднял голову вверх и завыл по-волчьи. И столько боли и муки было в этом вое, что у Сани невольно пробежали мурашки по спине. А через прибор ночного видения глаза человека сверкнули, как тогда у волка, — раскаленными угольками.

«Да, в таком состоянии не до диверсий. Вдруг в самый ненужный момент клеммы перемкнет. И ведь он меня не видел. Спектакль играть не перед кем — зритель отсутствует. Скорее всего, и как на сообщника призрака на него положиться невозможно. Разве я бы взял такого в напарники? Никогда».

В горах откликнулось несколько голосов. Волки выли, приветствуя друг друга. В селе залаяли собаки, заскрипели, открываясь и закрываясь, двери. Пора было сворачиваться, что Саня и сделал. При таком шухере засаду не сделать.

Саня сидел у буржуйки, скручивая козью ножку. Да, без курева трудно приходится. Первое время чуть легкие не выплевывал. Крепким оказался табачок. Рядом лежала стопка старых пожелтевших газет. Их безжалостно кромсала и рвала уверенная омоновская рука. Дровишки попались сырые да сучковатые. Благо, бумаги на растопку хоть отбавляй. Со вчерашнего утра шел мелкий моросящий дождь. Теперь может на неделю зарядить — это как повезет.

«Спортивный вестник Кавказа». Ну что ж, почитаем. Таблицы союзного еще чемпионата по футболу. Ого, «Заря» (Ворошиловград) — и такая команда тогда была. И вверху таблицы — хорошо играли, наверное. «Динамо» (Тбилиси), ереванский «Арарат». Саня перебирал стопки газет, иногда прочитывая передовицы, иногда просто бросая газеты в топку.

И вдруг тревога пробежала по его телу, пробежала и занозой засела в мозгах. Как будто только что он пропустил что-то очень важное. Саня лихорадочно стал пересматривать прочитанные уже газеты, искал глазами старые таблицы и статьи.

С одной из страниц на него смотрела молодая красивая горянка. «Гордость республики — Аминат Адиева. Мастер спорта СССР по спортивному ориентированию, призер молодежного чемпионата Советского Союза». Ну и что? Саня перевернул газету — 21 мая 1971 года. Так это же было при царе Горохе, когда людей было трохи.

Нет, где-то он уже видел это лицо. Миндалевидные глаза, черные брови дугой, орлиный нос, плотно сжатые губы. Слева под глазом небольшой, но заметный шрам.

— Серега! — Саня быстро зашел в палатку взвода обеспечения.

Колесниченко резко вскочил на деревянных нарах, больно ударившись головой о деревянную слегу.

— Блин, Саня, чего стряслось-то? Пожар, что ли?

— Вспоминай — бабка старая, глаза серые, нос орлиный, рост примерно метр шестьдесят. Зовут Аминат. Знаешь такую?

— Ну, знаю. Приходила пару раз, козу искала. Живет в крайнем доме на окраине аула, одинокая, неразговорчивая. Да ты куда?

Но Саня быстро выбежал из палатки.

— Малохольный, далась ему эта старуха. — Старшина потирал рукой ушибленную голову.

Капитан Старков положил газету на стол перед командиром.

— Это она.

Полковник Макеев отложил в сторону карту и недоуменно смотрел на Старкова.

— Она — призрак.

— Понял. Быстро и по делу.

— Тогда утром в лесу я за призраком гонялся. А встретил ее. Она и есть — Кара Борз. Притворилась, правда, старой и дряхлой, но с ней наперегонки побегать — ушатает вусмерть.

Макеев глазами пробежал статью.

— Дневальный! — в палатку ввалился старшина Разов. — А, это ты, боец. Командуй — в ружье. Сейчас поквитаемся мы с твоим призраком. Только это, Разов, без шума, толкотни и суеты. Понял?

— Есть, товарищ полковник! — И сержант исчез, взмахнув палаточной полой.

Отделение омоновцев взяло дом на окраине села в плотное кольцо.

— Товарищ полковник, можно, я ее сам возьму? Две с половиной недели по ее следам ходил. — Старков с надеждой смотрел на командира.

— Ладно, давай, Саня, как учили. На рожон не лезь, если бабка отстреливаться начнет — сразу назад. Мы ее дом гранатами закидаем. А то мороки потом — вези ее в комендатуру, в прокуратуру Да еще в доме ничего не найдем — доказывай потом. Вдруг она всю приблуду в лесу прячет! Понятно, капитан?

— Понятно, Константин Иваныч. Она хоть и осторожная, да только я ей как снег на голову свалюсь. Неожиданно.

— Ну, давай-давай, действуй, много текста. — И полковник нервно улыбнулся.

К дому Саня подполз по-пластунски. Краешком глаза глянул в окно. Занавески плотно зашторены, но в глубине виден свет. Старков аккуратно продвинулся к двери, ни замка, ни засовов на ней не было.

Дверь открылась без скрипа. Саня перенес через порог сначала одну, потом другую ногу. Посидел в сенях, отдышался, постарался успокоить колотящееся, как овечий хвост, сердце. И, аккуратно открыв вторую дверь, сделал кувырок внутрь. В доме было тихо, только тикали на стене старые ходики. На столе стояла керосиновая лампа, лежала газета, на ней очки и связка волчьих зубов на нитке. Саня перевел взгляд направо. Рядом с тахтой лежали на полу две противотанковые мины, на них пирамидкой высилась американская противопехотка «Клэймор» и подмигивала ему то зеленым, то красным глазком.

«На движуху сработает. Не успею», — пронеслось в голове у Сани.

Последнее, что он увидел, — это то, что мины были старыми и ржавыми, и еще мамины глаза. А потом сверкнула молния — и тишина.

Взрыв внизу в селе ухнул неожиданно. Гордость республики Аминат Адиева — мастер спорта СССР по спортивному ориентированию, — повернув голову, посмотрела с горы вниз. Над селом клубились черные разводы дыма.

Лицо ее, прочерченное сединами, не выражало ничего: ни радости, ни сожаления, ни печали. На запястье из стороны в сторону болтались четки из волчьих клыков.

Она поправила лямки армейского рюкзака и уверенной походкой зашагала вверх по горной узкой тропе.

Кулинарный экскурс

Вертушка, как назло, задерживалась. Взводный Смородин уже час запрашивал ее по радиостанции. «Ждите», — говорили ему.

Помимо сильного ветра и всего прочего, начал накрапывать мелкий, противный, никому не нужный дождик. Над горами спускались сумерки.

«Теперь до утра можно никого не ждать», — весело сказал Саня Морозов.

Возразить ему не было сил, да и понимали все прекрасно, что Саня прав на двести процентов. Уже восемь часов отряд в количестве двенадцати человек сидел на высоте Ястребиная, что находилась недалеко от Урус-Мартана.

Двое суток назад липецкие омоновцы были привлечены для участия в спецоперации, которая проходила именно здесь, в Урус-Мартане.

Собственно, операция прошла безо всяких происшествий и давно закончилась. Основные силы ушли колонной, а липецкие парни вторые сутки ждали обещанной вертушки.

Нет. Никто не ныл и не хныкал. Только холодно было до задницы. Костер разжечь не разрешали. А есть хотелось так, что не приведи Господь. Поэтому, выставив боевое охранение, ребята, усевшись спина к спине, ждали вертушку. Кое-кто нервно покуривал.

— Всегда так, — снова возник Морозов, — товарищ капитан, чего ж мы опять впросак попали? Ведь говорят отцы командиры: идешь на сутки — продуктов бери на двое.

— В следующий раз ответственным за продовольствие назначаю Морозова, — сказал Смородин и положил на землю бумажный пакет с сухарями.

— А я и не отказываюсь. — Саня, не обращая внимания на смешки и ухмылки, впился зубами в черный, почти железный сухарь и продолжал под всеобщее чавканье: — В Осетии есть такие пироги — фычины, или, как многие называют, хычины. Их выпекают в открытых печах, начинкой же служат курица, говядина, козий сыр и даже трава, причем, я видел, трава зеленая, а когда запечется, то становится красной. Еще ранней весной на рынках в Осетии продают черемшу, это дикий чеснок, и растет он в горах. Особенно вкусна черемша, когда ее солят, маринуют или просто жарят на сковородке на подсолнечном масле.

За столом осетины первый тост всегда поднимают за святого Георгия, так как он считается покровителем всех осетин, и звучит этот тост так: «Ана уат Уастержи!»

Еще популярен в осетинской кухне хаш.

— Это что же такое? — спросил кто-то из ребят с правого фланга.

— Ты студень когда-нибудь ел? Ну, холодец по-нашему? Во! Хаш — это то же самое, только в горячем виде. Те же рога и копыта. Горячий и жирный бульон принято есть по утрам. Покушал хаша — и опять за стол: пей, ешь, дорогой. Поэтому в Осетии свадьбы по неделе играют. Ни у кого голова от выпитого не болит. А водка во Владикавказе на рынке стоит восемь рублей бутылка. Правда-правда. Ей-ей, не вру, парни. И нечего усмехаться. Если ящик возьмешь — по семь отдадут.

А коньяк лучше всего, конечно, в Дагестане. Но только кизлярский или дербентский. Можно и прохладнинского попробовать, это в Кабарде, КВВК называется, но это только так, если другого нет. С дагестанскими сортами он ни в какое сравнение. В Дагестане кухня немного другая: кроме шашлыка из баранины, всевозможных мантов и хинкалов, могут предложить блюда из рыбы или просто рыбу без всяких блюд. А хинкал по-аварски, братцы, — язык проглотить можно. Мясо варят отдельно и на стол ставят с соусом и булочками из теста. Хороша осетрина или балык из толстолобика.

На рынке в Хасавюрте балыки и икру продают на вес. Ряды такие большие, что один раз я, покупая черную икру, ходил по рядам, везде пробовал, там у каждой торговки есть маленькие мерные ложечки, и купил полкило севрюжьей, только с тех пор не ем я черную икру. Коньяки продают тут же и обязательно дают попробовать. Про вина я и говорить не буду, в каждом уважающем себя кафе обязательно дадут высокий стакан прохладного самодельного вина, а посмотришь на свет — в вине плавают маленькие кожушки от винограда. Выпил такого вина — как будто эликсир жизни попробовал.

А вот в Моздоке я любое кафе вам найду и знаю, где и что подают. Например, кафе по улице Кирова — это центральная улица. В «Абрикосе» можно попробовать лангет с грибами, в «Ницце» салат «Оливье» вкусный, да и мясо по-французски там готовить умеют. В «Ирбисе» пиво хорошее, «Дарьял» называется. Если вы захотите шашлыка из свинины, то только в «Терек» на Юбилейном проспекте, там армянин шашлыки готовит, Сурик его звать. Мясо можешь выбрать сам, его при тебе и на шампур насадят.

Еще это кафе называют «На пеньках». Столы и стулья там из пеньков сделаны. Салаты незамысловатые: из капусты и свеклы, а вот шашлык подают, предварительно сбрызнув уксусом и посыпав свежим репчатым лучком. И водка там классная бесланская «Салют, златоглавая», недорогая, но очень качественная. Если захочешь шашлычка из осетрины, то добро пожаловать в кафе «Казбек»: там и салаты покруче, и водка подороже, готовит грузин, все его Кацо называют. Но самый цимус, парни, — конечно, «Джимара», это общепризнано, и никакие, например, «Три семерки» ей в подметки не годятся, хотя в «Семерках» можно в нарды поиграть, только там и больше нигде. Так вот, в «Джимаре», кроме салата из огурцов и помидоров, вам подадут соус «Осетия». «Что это?» — спросите вы. А я вам отвечу: вот что. Это блюдо в горшочках: говядина и картошка, обжаренные небольшими кубиками, залиты ароматным перченым бульоном. Кроме всего прочего, к пельменям вам подадут соус из сметаны с чесноком под названием цахтон. И все это принесут в отдельный кабинет. Там даже звоночек есть для вызова персонала.

На трассе покупать шашлык не советую, могут накормить собачкой, а могут… Помнишь, Мишка? Ага! Как верблюжатиной нас попотчевали. Мясо разжевать невозможно. Как жвачка.

— Давайте отрежем Сусанину ногу. Не надо, ребята, я вспомнил дорогу, — сказали из дальнего угла. — Прекращай, Мороз, давай лучше о бабах.

— О бабах? Запросто, — продолжал Мороз. — Была у меня одна знакомая. На мордашку так себе, но готовила-а-а. Теперь о Чечне, в которой мы, собственно, и находимся. В любом придорожном кафе вас накормят лагманом, самсой, беляшами с бараньим курдючным салом, теми же пельменями, мантами, отварной курятиной или говядиной. Могут предложить шашлык из баранины или шурпу Однажды мне пообещали шашлык за пять минут. Я не поверил, и хозяин тут же облил шампур с готовым мясом спиртом, поджег его, а когда спирт прогорел, через пару минут протягивал мне готовый горячий шашлык. В Наурском районе у дороги ведро синего или зеленого сладкого винограда вам продадут всего за двадцать рублей. А ближе к Кизляру закатят в кузов пару арбузов или дынь практически даром. Но вообще на Кавказе не принято готовить невкусно.

Саня Морозов пробовал бубнить и в вертушке, пока кто-то не предложил выбросить его за борт.

— Парни, чего вы? Это же у меня от нервов, — обиженно проговорил он и замолчал. Уже надолго.

Наш принцип

Алексея кто-то осторожно потряс за плечо. Он открыл глаза. На него, улыбаясь, смотрело загорелое бородатое лицо.

— Хас-Магомед. — Леша тоже улыбался в ответ.

— Узнал?

— Еще бы не узнать тебя, дружище! Ты же меня два часа на плечах нес.

— Ну, ничего. Как твоя спина?

— Побаливает еще… — Алексей неловко повернулся, в спине что-то хрястнуло и заболело так, что захотелось опять провалиться в глубокий и крепкий сон.

Леша невольно застонал и огляделся. В больничной палате все койки были заняты, раненых было много, некоторые кровати были вынесены в коридор.

— Слушай, — зашептал ему в ухо Хас-Магомед, — около Хасавюрта люди видели крупные банды боевиков. Пока федералы и наше ополчение ушли вглубь Чечни, они планируют здесь проведение терактов. Не исключено, что захватят больницу. Я тебе тут принес, если что, будет чем себя защитить.

И он положил Леше под подушку сверток. Алексей сунул туда руку и ощутил в ладони тяжесть и металлический холод оружия. На ощупь пистолет казался не очень большим, но сразу внушал чувство уверенности и защищенности. Вороненый ствол был бережно завернут в холст.

— Спасибо, друг!

— Не за что, — дагестанец с улыбкой отвернулся, — ты один здесь? Остальные ваши с тобой?

— Колюху вертушкой сразу же в Махачкалу отправили. Он самым тяжелым оказался, а старлей Михеев здесь. В офицерской палате. Помнишь Михеева?

— Помню, — Хас-Магомед поморщился, — помню этого героя.

Как же не помнить взводного Михеева. Когда бойцы выходили из горящего села, он больше всех суетился и с тревогой осматривал раненых, как будто прикидывал: кого можно бросить, а кто пригодится.

Старший лейтенант Михеев запомнился Лехе еще в лагерях под Новочеркасском, где их готовили к войсковой операции. Во время проведения тактических стрельб, занятий по тактике и воинским уставам Михеев отличался от других офицеров статью, придирчивым и слегка пренебрежительным отношением к подчиненным и излишним, подчеркнуто-внимательным отношением к собственной внешности. Надо сказать, что был он высок, строен, симпатичен, а его лихому казацкому чубу не хватало места под беретом, он всегда высовывался наружу и ниспадал на густые черные брови.

— Русские на войне своих не бросают, это наш — русский, так сказать, национальный принцип. Запомните это навсегда, — внушал Михеев бойцам. Причем говорил он это так часто, что Леха запомнил.

Здесь, в госпитале, старлей уже нашел даму сердца. Медсестры не сводили глаз с лихого офицера, который любил рассказывать, как выводил бойцов из-под обстрела. Но Михеев выбрал себе врача-невропатолога Жанну. Она была яркой крашеной блондинкой, к тому же излишним умом не отличалась. Ну что ж, — свинья везде грязь найдет.

— Послушай, Хас-Магомед. Помнишь, когда мы повстречались с вами, когда уже вырвались из окружения, я просил подобрать раненого солдатика, — Леха пытался заглянуть в глаза ополченцу, но тот отводил взгляд, — мы не смогли забрать его, а он плакал и просил не бросать. Вы не подобрали его, Хас-Магомед? Ну что же ты молчишь? А?

— Я помню, Леша, помню. Когда мы входили в село, на обочине дороги лежало много солдат, но живых среди них не было. У некоторых было перерезано горло, их добивали. Ну, прощай. Да пребудет с тобой Аллах. Удачи тебе, Леша.

И дагестанец быстро вышел из палаты.

Алексей еще раз огляделся: на соседней кровати лежал солдат-срочник. Видимо, ранение у него было серьезным, так как перебинтован он был с ног до головы и все время молчал, даже не стонал. Двое ополченцев из Дагестана лежали на койках рядом, переговариваясь на своем языке, иногда косясь влево, где у стены маялся раненый боевик. Он все время стонал, бредил, с его языка слетали длинные и пространные речи на арабском языке. Может быть, он повторял про себя суры из Корана, которые, как видно, скоро ему очень пригодятся.

— Как дела, Караваев? — на Лехину кровать присел взводный Михеев. — Держишься? Ну, держись-держись, молодец! Слыхал? Меня к ордену Мужества представили. Так что теперь всю жизнь ты мне проставляться должен, я тебе ее спас.

— Товарищ старший лейтенант, а вы того солдатика помните?

— Какого? — Глаза Михеева забегали, он понял, про кого его спрашивают. — Их много в моей жизни было, солдатиков всяких. Всех не упомнишь. А я, брат Караваев, прежде всего свой личный состав должен сохранить. Что я и сделал. Ой, Жанна идет. Мне пора. Ну, пока, выздоравливай, солдат. А про этот случай никому ни гугу. А то я злопамятный. — И взводный вышел из палаты.

«Русские на войне своих не бросают. Это наш принцип. Запомните это, как молитву». — Кровь стучала в висках, сердце колотилось под шерстяным одеялом, а слова колоколом бились в Лехиной голове.

Отделение выползало из горящего села. Лехе на спину как будто налили расплавленного свинца. Там все жгло и болело. Но он полз сам. Рядом тащили Колюху Зверева, он стонал и, похоже, был без сознания. Впереди мелькала фигура взводного. Он полз, пригнувшись к земле. Иногда оборачивался, кривил от досады лицо и приказывал ползти быстрее.

— Из-за вас погибнем все! — кричал он, срываясь на визг.

Саня и Юрка, тащившие Николая, не обращали на визги Михеева никакого внимания. Может, им было наплевать, а может, они были контужены и не слышали, а может, среди грохота и свиста пуль не разобрали в запарке. Да какая разница?

Саня и Юрка остались там, на окраине села. Их скосила пулеметная очередь. Михеев пропал из виду, а Леха полз, правой рукой цепляясь за землю, а левой подтаскивая к себе Зверева. Тот был расслаблен, как тряпичная кукла, и не сопротивлялся, но и не помогал.

И вот там-то, под горящим БТРом, им встретился солдатик. Ноги его были перебиты. Он сначала забился под днище бронемашины, а когда понял, что это свои, начал плакать и просить не бросать его. На несколько секунд Леха потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел перед собой перекошенное от злобы и страха лицо Михеева.

— Товарищ старший лейтенант, возьмите солдата, а я потащу Колюху.

— Какого Колюху? Какого, я тебя спрашиваю? Бросай его, он все равно не выживет. А этого, — он показал рукой на срочника, — я вообще трогать не собираюсь. Ты знаешь, что боевики минируют тела убитых и раненых? Я здесь старший и прошу выполнять мои приказы! Понял? Что, под трибунал захотел?

— Послушай, старлей, — Леха в упор смотрел на взводного, — тащи Колюху, а я поползу за тобой. И не дай бог тебе его бросить. Замочу как гниду. — И Леха показал ему автомат.

Михеев сплюнул и, сверля его глазами, все-таки потащил Зверева, взяв его за ворот.

Леха попробовал волочить солдата за собой, но силы оставили его.

— Тебя как зовут? — спросил он пересохшими губами.

— Серега, — всхлипнул тот.

— Послушай, Серега, я не смогу тебя взять. Возьми мою фляжку, спрячься под бэтээр. Как только мы доберемся до своих, я обещаю тебе, что я пошлю их за тобой. Ты понял? Я спрашиваю: ты понял, Серега?

Серега послушно закивал головой и затих. Леха пополз вслед за Михеевым. Каждый сантиметр давался ему с трудом, сил не было. На его спине кто-то в кованых сапогах отплясывал краковяк. Во рту пересохло. Поравнявшись с Михеевым, он решил отдышаться. Взводный пил из фляжки, пригнувшись к земле. Он поднял глаза и прошептал: «Ну, вот и все. Кранты».

Леха повернул голову и увидел группу бородачей, вооруженных автоматами.

— Вы кто? Федералы? — спросил один из них. — Мы ополченцы из Дагестана!

А потом все было как в тумане. Леха помнил только чернобородого Хас-Магомеда, который нес его на плечах. Сколько? Он не помнил. Очнулся он только в госпитале, лежа на животе. Ощупав себя, он обнаружил, что плотно перевязан бинтами и намазан какими-то мазями. Только наутро ему принесли завтрак и мензурку с таблетками. Та же медсестра сказала, что солдата, который был вместе с ним, увезли вертушкой в Махачкалу, а офицер лежит в соседней палате. Он почти не ранен и скоро вернется в часть. Медсестра почему-то думала, что Леху порадуют эти новости. Но камень, который лежал у него на сердце, стал тяжелее на несколько килограммов.

Вот и сейчас была ночь. Леха лежал и не мог уснуть. Как только он закрывал глаза, ему слышалось, как плакал Серега и просил не бросать его. Потом он видел, как Серега, глядя ему в глаза и успокоившись, уползает под бэтээр, прижимая к груди Лехину фляжку.

«А ведь я обманул его. Бросил», — подумал Леха.

Его тихо тронули за плечо. Он обернулся. В темноте палаты над ним стояла сестра в белом халате. Лица ее не было видно, но Леха понял, что никогда не видел эту медсестру.

— Вставай, пойдем, — тихо сказала она.

Леха попробовал встать и не смог. Боль вернулась.

— Я не могу, — промолвил он.

— Хорошо, спи, — сказала сестра, — я ошиблась. — И она, повернувшись к соседней койке, тронула за плечо солдатика, забинтованного с ног до головы.

Леха провалился в глубокий сон. Проснулся он только через несколько часов, но кругом все еще спали. Подъема не было. Но что же разбудило его? Леха поднял голову. Два санитара, стараясь не шуметь, тихо выносили из палаты его соседа, с головой накрытого белой простыней.

«Забрала, костлявая, — подумал он, — а ведь Михееву еще долго служить. Он ведь только начал. Скольких ребят по его вине вот так вот вынесут вперед ногами. Русские своих не бросают? Так, старлей?» — Леха усмехнулся.

— Я спасу вас, ребята. Он больше не кинет никого из вас. Никто не погибнет больше по его вине. Русские своих не бросают и не будут бросать.

Леха вытащил из-под подушки пистолет, передернул затвор. Встал, морщась от боли. Спрятал ствол под полы халата и заковылял в соседнюю палату, чтобы наш принцип работал дальше. Работал как часы, и никто не смел в этом усомниться.

Перстень с сердоликом, или Беседы с незнакомцем

С перевала подул холодный ветер, он бросил в лицо Денису пригоршню снежной крупы. Денис вытер лоб тыльной стороной ладони и плотнее запахнул полы теплого армейского камуфляжа.

Он поежился и подбросил веток в затухающий костер. Огонь, сразу обрадовавшись, загорелся веселее, и его языки принялись облизывать прозрачный горный воздух.

Денис положил автомат на колени и достал из кармана куртки мятую пачку, затем, вынув из пачки одну сигаретку, сунул ее между застывшими губами и, достав лучинку из костра, прикурил.

Когда Денис клал сигареты обратно, рука его наткнулась на что-то холодное. Он пошарил окоченевшими пальцами в мягком сукне, но они натыкались на хлебные и табачные крошки.

— Где же ты? — шептал Денис. — А-а-а, вот он!

И он достал из кармана перстень с камнем. Протер рукавом куртки и принялся в очередной раз разглядывать его.

Этот перстень он нашел неделю назад. Под Итум-Кале проводилась войсковая операция. Денис вместе со своими товарищами был задействован в оцеплении. Попросту четыре часа лежал в укрытии, подстелив под себя резиновый коврик снайпера.

Вот тогда-то, в самом конце операции, когда прозвучала команда «Отбой! Собираемся на базу», все и случилось.

Митька Коротеев собрался быстренько и засеменил к машине своей прыгающей походкой. А Денис замешкался. Поднимая коврик, он нечаянно задел ботинком толстый корень, торчащий из земли. Вследствие чего грунт осыпался, а под корнем что-то блеснуло. Денис нагнулся, поднял это что-то и не поверил глазам. На ладони лежал тяжелый, наверное, золотой перстень, витой, с большим ярко-красным камнем и вырезанной на нем надписью восьмиугольной формы. Надпись была выполнена на неизвестном Денису языке, но не на арабском — это точно. Арабскую вязь Денис видел часто. И не на чеченском. Это тоже точно. Над надписью три стилизованных под виноградные гроздья изображения. Денис вертел его в руках и любовался, пока его не окликнули. А потом спрятал и никому не показывал.

Единственное, что он сделал, так это переписал надпись на бумагу и попробовал выяснить хотя бы, что это за язык. Он даже показывал ее местному мулле, но тот, окинув надпись взглядом, отрицательно покачал головой. Удача пришла, когда Денис совсем перестал ее ждать. В лице сослуживца Моисея Вайсфельда.

— Постой-постой, — сказал он, увидев листок с надписью, — это иврит. Точно, иврит. Даже, наверное, идиш. Это древнееврейский язык. Меня дед учил когда-то. Я читал Тору и Талмуд. А надпись называется каббалистической. Я даже могу попробовать ее прочитать.

— Иди ты, — не веря своему счастью, выдохнул Денис, — а ну, попробуй, Мойша, век тебе буду благодарен.

— Симха БКР Йосеф А-закен зи, — прочитал Моисей, — все.

— Я понимаю, что все! Спасибо, Мойша. Только смысла я не понял.

— Да я тоже не понял. Но тут так написано. Вообще-то, за точный перевод не ручаюсь, я ж говорю: дед заставлял учить в детстве.

Денис тогда усердно переписал перевод надписи на тот же помятый листок.

Он уже дослуживал второй год армейской службы и готовился к дембелю. Хотя на чеченской войне что-то планировать наперед было равнозначно гаданию на кофейной гуще.

Взвод Дениса третий месяц осуществлял пропускной режим на трассе Гудермес — Курчалой. Дорога проходила вдоль ущелья и терялась среди горных круч.

Грелись бойцы с помощью костра и горячего чая. Но ближе к осени ночи стали холодными, а по утрам с неба сыпалась неприятная снежная крупа.

Денис поднял перстень над головой и снова стал любоваться камнем. В отблесках пламени он был еще красивее и переливался всеми оттенками красного: от ярко-оранжевого до фиолетового и даже лилового.

«Что же это за камень?» — подумал Денис, а может быть, даже сказал вслух, надевая кольцо на палец.

— Это сердолик, — ответили ему.

Денис вздрогнул и оглянулся. Рядом с ним сидел человек в черном плаще с накинутым на лицо капюшоном. Человек долго шел по дороге и только что присел к костру. Это было видно по тому, как он отряхивает плащ от влаги и садится поближе к огню, вытягивая ноги.

Странно было даже то, что Денис нисколько не испугался и не запаниковал, хотя и находился на боевом посту. Слишком простецки вел себя незнакомец. «Может, из комендатуры приблудился?» — подумал Денис, — комен-дачи из разведроты тут часто лазают по ночам.

Между тем незнакомец, слегка откинув капюшон, протягивал руку за сигаретой. Денис, оторопев от такой бесцеремонности, тем не менее достал из пачки еще одну и протянул ему.

Человек ловко прикурил и откинул спину, разминая затекшие от долгого пути ноги.

— Я говорю — это сердолик, — продолжал незнакомец, хотя его никто не спрашивал, — он предохраняет от беды и помогает сохранить верную и преданную любовь. Сердолик — славянское искаженное сардоникс, или сардион. Скорее всего, название произошло от острова Сардиния, где добывали этот минерал. Или же из города Сарды, столицы древней Лидии, откуда камни поступали на мировые рынки. Отличали сердолики цвет, глубокая просвечиваемость и неравномерная окраска.

— Просвечиваемость, — как эхо отозвался Денис.

— Да-да, глубокая, как вы изволили заметить, просвечиваемость. Сердолик приносит удачу тем, кто родился в мае. Вы родились в мае?

— Нет, — Денис замотал головой, — я в апреле.

— А мне посчастливилось родиться двадцать шестого мая, в четверг, в день Вознесения Господня, на Немецкой улице в Москве. Позвольте полюбопытствовать? — И незнакомец протянул руку к перстню.

— Конечно, пожалуйста. — И Денис отдал ему кольцо, сняв с пальца.

Незнакомец поднял перстень над головой, любуясь переливами камня. По его лицу, закрытому капюшоном, а затем и по всему телу пробежала крупная дрожь. Денису показалось, что путник еле удержался, подавив в себе рыдание, но быстро взял себя в руки.

— Камень потому назван сердоликом, что вид его красен, подобно мясу сушеной рыбы сардины. Этот камень весьма блестящ и имеет лечебную силу: врачи им лечат опухоли и раны, полученные от меча, — незнакомец взглянул на Дениса, — я цитирую критского епископа Епифания, вернее, его трактат «О двенадцати камнях на ризе первосвященника Аарона», писанный в четвертом веке.

Незнакомец снова разглядывал кольцо.

— Перстень-интальо, — прошептал он.

— Интальо?

— Это значит перстень-печатка, — улыбнулся незнакомец. — Этим перстнем, вернее точно таким же, я опечатывал личные письма и архивы. И никогда с ним не расставался, считая его своим талисманом. Я носил его на среднем пальце правой руки, рядом с обручальным кольцом. Вот здесь, видите?

— Так, значит, у вас было точно такое же?

— Да, — тихо сказал незнакомец и снова кинул взгляд на печатку, — точно такое же, — рассеянно пробормотал он.

— А может быть, вам известно, что здесь написано?

— Конечно, известно!

— Мой друг перевел мне, но я ничего не понял. — И Денис протянул незнакомцу мятый листок.

— Ваш друг совершенно верно перевел надпись. Видно, что он очень ученый муж.

— Ученый муж? — Денис вспомнил долговязого нескладного Моисея и невольно рассмеялся.

— Меж тем, — нисколько не смутившись, продолжал его собеседник, — я могу расшифровать ее так: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да благословенна его память».

— Значит, надпись дарственная?

— Наверное. Мне, например, подобное кольцо подарила графиня Елизавета Ксаверьевна. Это было осенью, в сентябре, — тут незнакомец провел ладонью по глазам, как будто что-то мучительно вспоминая, — да, в сентябре, в Одессе. После чего мне пришлось покинуть этот прекрасный город. Меня ждала двухлетняя ссылка. — Тут он виновато улыбнулся.

«Где в гаремах, наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Подарила талисман…»

— раскачиваясь, начал читать незнакомец. — Помните?

— Нет, — и Денис покачал головой, — не помню!

— А вот это:

«Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья,

Ты в дни печали был мне дан…»

— Да, что-то такое припоминаю. Это Пушкин?

— Пушкин, — и незнакомец вздохнул, — потом она писала мне. Но я, прочтя, жег ее письма в камине.

— Жгли?

— Я обещал ей. Она была замужем. Ее мужем был всесильный губернатор Новороссии и Крыма. Герой Отечественной войны. Кстати, по преданиям, и этот перстень его предкам подарил караимский хан Шахин-Гирей, который после был обезглавлен османами за верность русскому царю.

— А потом, что было с вами после?

— Потом, — рассеянно отозвался незнакомец, и румянец залил его щеки, в голосе появились металлические нотки, а по телу вновь пробежала дрожь, — через несколько лет я получил по почте пакет. Я-то знаю, чьих рук это дело! Знаю, государи мои! Ведаете ли, что там было написано? Извольте!

Незнакомец взглянул на Дениса и вновь продолжал:

— «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великой Капитуле под председательством достопочтенного магистра ордена, его превосходительства Д.Н. Нарышкина, единогласно избрали господина Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф Борх». Вы видите? Я и сейчас помню сей пасквиль наизусть. Я прочел его несчетное количество раз. Ах, Натали! — Незнакомец взялся за голову. — Если бы знала ты, какой ценой отразится на мне твое легкомыслие! — Незнакомец усмехнулся. — Красавец-корнет кавалергардского полка, двадцати двух лет от роду. Но развязен, необразован, вести же в обществе себя не умел вовсе. И глаза, мне всегда не нравились его рыбьи, без тени мысли, глаза.

— А дальше? — Денис, не отрываясь, смотрел на незнакомца.

Тот, увидев заинтересованность собеседника, снова протянул руку за сигаретой и, получив ее, опять ловко прикурил.

— Вообще, я предпочитаю трубку. Дальше? Дальше я послал этому французишке письмо, в коем вызвал его на дуэль. Вначале ко мне прибежал его отчим, некто Геккерн, и умолял меня отсрочить дуэль на сутки, а потом и на две недели. Но все-таки она состоялась, — тут незнакомец так сдавил в ладони перстень, что его рука побелела, — а после все очень и очень прозаично и даже как-то по-будничному: купили пистолеты в магазине Куракина и поехали на Черную речку к Комендантской даче. Со мною был мой лицейский товарищ Костя Данзас. Константин Карлович. Он был моим секундантом, за что после пострадал. В те годы — уже инженерный подполковник. Ему-то и отдал я этот перстень перед дуэлью. Не хотелось мне, чтобы талисман охранял меня от пули. Я остался честен до конца.

«Возьми перстень, Костя, — сказал я ему, — коли Бог даст, вернешь после поединка, а коли нет, завещаю его тебе, шер ами». Его потом отослали на Кавказ, командовать Тенгинским полком. Где-то здесь, — незнакомец махнул рукой в сторону гор, — он и обронил его в бою. Причем, заметьте, — и незнакомец улыбнулся, — как только это случилось, подполковник Данзас посчитал это дурным знаком. После чего спешно уехал с Кавказа, просил отставки. Получил ее и умер через много лет в своей постели.

Денис смотрел на незнакомца, и картины событий, рассказанных им, проносились у него перед глазами.

— Так, значит, это ваш перстень, Александр Сергеевич? — тихо спросил он.

Поэт опустил голову в знак согласия.

— Если он ваш, то возьмите его!

— А вам не жалко? — Пушкин вопросительно смотрел на Дениса. — Вы меня и так обогрели, да и истории мои выслушали весьма внимательно. Я и так вам обязан.

— Возьмите! Я бы все равно продал его, вам же он дорог как память.

Пушкин встал, поднял ладонь к глазам, любуясь перстнем. Потом слегка поклонился и пошел по дороге твердой, уверенной походкой.

— Дэн, ты че, спишь? — Дениса толкал в бок Митька Коротеев. — Иди, твоя очередь на пулеметное гнездо заступать. А я погреюсь чуток!

— Мить, сейчас по дороге в сторону Курчалоя никто не проходил?

— Ты че, Дэн, — и Митька покрутил пальцем у виска, — совсем, че ли? Конечно, никто не проходил! Мимо нас и мышь не проскользнет!

Денис поднялся, взял на ремень холодный автомат, поправил каску и побрел на пост. Потом остановился и начал шарить по карманам. Ничего не обнаружив, он как будто вздохнул с облегчением и крикнул в темноту:

— Прощай, Пушкин!

Горы ответили ему многократным эхом, а Митька Коротеев загоготал у костра.

— Иди-иди, Пушкин, еще Арину Родионовну вспомни, — проворчал он, подбрасывая веток в огонь, — чего только во сне не привидится.

Родинка

Нога нестерпимо болела, причем сначала боль была тупой, но время от времени ее как будто кололи шилом с нескольких сторон, а потом тысяча чертей доставали ржавую двуручную пилу и принимались за дело. Андрей глухо застонал. Превозмогая боль, он достал из разгрузки индивидуальный перевязочный пакет, разорвал зубами оболочку и принялся неумело перевязывать рану. Нога вспухла и посинела, небольшое входное осколочное отверстие выше колена стало черным от запекшейся крови. Ранение было глухим, железный осколок застрял где-то в мягких тканях бедра. Андрей бинтовал ногу, как учили, сверху потуже, ниже послабее. Медицинские бинты сразу же пропитались свежей яркой кровью. Боль стала отпускать. Андрей достал из кармана таблетку анальгина, положил под язык. Потом, перевернувшись на другой бок, снял с ремня фляжку. Отвинтил крышечку и запил таблетку водой. Глоток получился очень болезненным, как будто он проглотил верблюжью колючку. Ну что ж? Ради такого дела можно и потерпеть. Андрей слегка закашлялся и обвел взглядом помещение, в котором он находился.

Заброшенный сарай, сложенный из серого саманного камня, в нем, наверное, раньше держали скотину. Деревянные слеги, которые когда-то составляли крышу, поломались и рассыпались от дождей и ветра, и через прорехи проглядывало синее бездонное небо. Вокруг валялись охапки сопрелого сена, пахло овчиной и молодой травяной порослью.

Андрей очнулся от сильной боли недавно. Сколько он провалялся здесь и как сюда попал, он не помнил.

В висках застучало. Андрей вновь сделал глоток из фляги. Память потихоньку начала возвращаться к нему. Обрывки событий, случившихся сегодня, по очереди водили хороводы в его голове. Андрей попытался встать и, не удержавшись, рухнул на земляной пол, голова кружилась, как в детстве, когда на спор он прокатился на карусели три раза подряд…

Сегодня утром начальник разведвзвода, в котором Андрей проходил службу по контракту, сидя у костра и выхватив из него уголек, прикуривал мятую «беломорину».

— Так вот, Трофимов, — сказал он и, обжегшись, бросил лучину, схватив себя за мочку уха, — расклад такой, я говорю: вдвоем с Найруллиным выдвинетесь вдоль ущелья. Посмотрите, что и как. Вечером один чабан говорил, что видел на тропе незнакомых людей.

— А чабану верить-то можно, товарищ капитан? — Андрей достал сигарету из пачки, ловким движением пальцев размял ее и прикурил от командирской.

— Кто их тут разберет — можно им верить или нельзя? Тем не менее — информацию нужно проверить. Намечается войсковая операция. Рисковать нельзя. Так вот, я говорю, сходите вдвоем и поглядите. Бойцы вы опытные, не первый год замужем. Прокрадетесь бесшумно и тихо. Не торопитесь, посмотрите как можно большую территорию.

Если недобитки какие бродят — хрен с ними, я говорю, но крупную бандгруппу у нас в тылу мы прошляпить не имеем права. Ясно?

— При обнаружении как действовать?

— Действовать по обстановке. Ноги-ноги, уносите мою жопу. Чего непонятного?

— Есть, товарищ капитан, — засмеялся Андрей, — тихо все посмотреть и быстро унести задницу!

— Только в случае обнаружения крупных неприятельских сил, я говорю, уносить-то, — засмеялся вслед за ним взводный.

Айрат Найруллин был парнем молчаливым и, можно сказать, угрюмым. Спиртного не пил, в разговоры не вмешивался. Все происходящее вокруг него Айрат воспринимал с невозмутимостью и даже некоторым безразличием. Только к гибели боевых товарищей он никак не мог привыкнуть. После того, как очередного «двухсотого» упаковывали в пластиковый мешок, Айрат уходил и подолгу скрипел зубами, сидя в одиночестве. В разведвзвод он попал недавно, после госпиталя, до этого он числился на погранзаставе возле Кодорского ущелья, но после того, как весь караул вырезали бандиты, возвращаться назад он отказался наотрез. Причем попросился добровольно в самое пекло. «Из огня да в полымя», — так говорил про Айрата взводный.

Андрей шел первым по тропе, Найруллин следовал немного позади. День был солнечным и безветренным, вокруг пели птицы, ароматы цветущих трав пьянили.

— Айрат, а ты в прериях бывал? — И Андрей вполголоса запел: — Где среди пампасов бегают бизоны и над баобабами закаты словно кровь…

— Не надо про кровь, — отозвался Найруллин.

— Че, так молча и будем пехать?

— Да, молча. Так лучше.

— Как скажешь, — и Андрей обиженно засопел, — ты как думаешь, в нашей жизни случайности бывают? Или только закономерности?

Но Айрат ничего не ответил. Андрей прибавил шагу.

Сойдя с тропы, бойцы прочесывали лес. Андрей не видел Айрата, но чувствовал его близкое присутствие. Вдруг он услышал, как справа от него три раза прокуковала кукушка. Это было условным сигналом. Андрей сел на землю, огляделся вокруг и пополз на звук. Айрат лежал в ложбинке и внимательно вглядывался в даль. Андрей, подобравшись к нему, толкнул Айрата в бок. Тот посмотрел на него и молча кивнул влево. Андрей поднял голову и выглянул из-за бугорка. Метрах в сорока вдоль горного распадка двигалась вереница вооруженных людей. Они несли на плечах тяжелые рюкзаки, некоторые тащили на плечах пулеметы. Одеты они были в камуфляжи всех мастей и оттенков, на головах зеленые повязки с арабской вязью. Вдруг первый остановился и поднял руку. За ним остановилась вся цепь. Человек огляделся вокруг, принюхался и вдруг посмотрел в сторону затаившихся бойцов. Андрей торопливо спрятал голову и, полежав пару минут, снова выглянул. Цепь вновь продолжала движение.

— Сколько их? — шепнул Андрей.

— Штыков полтораста, — тихо ответил ему Найруллин.

— Не соврал чабан!

— Что? — повернулся к нему Айрат.

— Вчера вечером их разведгруппа здесь шарилась. Проходы примечали. Все, делаем ноги. — И Андрей вновь толкнул татарина вбок.

До сих пор не мог понять Андрей, как они — опытные и много повидавшие бойцы — могли напороться на растяжку! Граната была хорошо замаскирована, а проволока натянута почти у самой земли, в густой траве они ее просто не заметили. Но все же! Не имели они права дать так себя облапошить! Не имели! Взрыв ухнул неожиданно, Найруллин свалился как подкошенный. А Андрея в ногу как будто ужалил шершень. Он тоже упал, но, тряся головой, быстро очухался. Постучал себя ладонями по ушам, а когда, через несколько секунд, вернулся слух, взвалил на плечи Айрата и, пригибаясь к земле, побежал по лесу.

— Эй, там, наверху, живы? — Он тряхнул товарища, у Андрея по шее потекла горячая липкая кровь.

Он снял Айрата и осторожно уложил его на траву. Найруллин с серьезным выражением лица смотрел в голубое небо широко открытыми глазами. Осколок прошел сквозь его шею, оставив глубокую рану, из которой клокотала алая кровь.

В нескольких метрах справа и слева у себя за спиной Андрей услышал незнакомую речь. Погоня шла по пятам.

— Прости, братан. — Андрей положил Айрата в яму и наскоро забросал ветками. Обернулся и дал очередь из автомата на звук голосов.

Андрей отстреливался долго. Целую вечность, так ему показалось. В него тоже стреляли. С какой стороны? Он не понял этого. Наверное, со всех сразу. Когда кончились патроны, он, зубами вырвав чеку, бросил гранату, за ней другую и третью. После чего вытащил нож и из последних сил бросился бежать…

Давным-давно, когда Андрей окончил второй курс института, он с группой своих же друзей-студентов работал в стройотряде. В летние каникулы появилась возможность немного подзаработать. Ребята строили коровник в колхозе. Поселили их в старой одноэтажной гостинице, куда председатель колхоза селил всю сезонную рабочую силу.

Работали они с утра и до позднего вечера. Душа в так называемой гостинице не было вовсе, поэтому мылись студенты после работы в грязном, заросшем болотной тиной пруду Андрей разделся на берегу, уложил одежду и вошел в воду Намылившись, он принялся нещадно тереть себя мочалкой. Тело, не привыкшее к длительному физическому труду, приятно ныло.

— Друг, у тебя мыла не найдется?

Андрей обернулся. На берегу стоял паренек в тельнике, трико и сандалиях на босу ногу.

— Лови! — И Андрей кинул ему кусок скользкого хозяйственного мыла.

Парень ловко поймал его, затем положил на траву, быстро разделся и тоже медленно вошел в воду.

— Спасибо, — на Андрея смотрели черные веселые глаза, — меня Ромкой зовут, а тебя?

— Андрей.

Сложен Ромка был идеально. Высокий, стройный. Волосы цвета воронова крыла, правильно очерченное лицо, орлиный профиль, и только над переносицей, между глаз, коричневой точкой висела большая родинка.

— Осетин?

— Чеченец, — и Ромка принялся намыливаться, — мы со старшим братом в садах яблоки собираем.

— Платят хорошо?

— Мы натурой берем, — Ромка засмеялся, — пять ящиков наберем — шестой наш.

— А мы здесь коровник строим. За молочной фермой. Видел?

После этого знакомства Ромка стал частым гостем у студентов. Он вместе с ребятами резался в нарды и футбол. Удар по мячу у него был хлестким и плотным.

— За «Терек» играл когда-то, — улыбаясь, говорил он.

Боялся Ромка только старшего брата. Слушался его он тоже беспрекословно…

Музыка играла громко. На поляне около правления колхоза отплясывали местные ребята и девчонки. Кругом царило веселье. Выходной как-никак. Можно расслабиться и потанцевать. Студенты расположились отдельной группой. Ромка сидел рядом с Андреем на лавочке.

— Эй, черножопый, поди-ка сюда, — на Ромку зло смотрел взрослый парень в зеленых брюках-клеш, он поманил его пальцем.

Раньше этого молодого человека Андрей не видел.

— Не связывайтесь с ним, — шепнула Андрею на ухо одна из местных девчушек, — это Генька Кривов, он недавно из тюрьмы вышел. Ой, что сейчас будет!

Ромка, улыбаясь, поднялся. Он смело смотрел парню прямо в глаза. Андрей тоже попытался встать, но парень толкнул его пятерней, и он упал на лавочку.

— С тобой разговор позже будет. А сейчас я посмотрю, какого цвета юшка у этого волчонка. — И он криво усмехнулся.

Андрей резко поднялся и встал рядом с другом, касаясь его плечом. Ромка оглянулся на него и, все поняв, улыбнулся, затем нахмурился и вновь перевел взгляд на Геньку.

— А мы вместе. — И Андрей уперся взглядом в круглые пьяные глаза…

Андрей услышал гортанную речь. Бандиты прочесывали лес. «Сюда они точно войдут, — пронеслось в голове, — не могут не войти. Ну что ж, умирать, так с музыкой».

Андрей пошарил рукой по полу и похолодел. Ножа не было. Он начал прощупывать разгрузку, затем карманы — нет.

Андрей почувствовал, как на него кто-то смотрит, и поднял глаза. В дверном проеме стоял здоровенный детина в камуфляже, в руках он держал АКС и внимательно разглядывал Андрея. Одной рукой он уже доставал из ножен кривой кинжал с костяной ручкой, повесив автомат на плечо. Рыжая борода топорщилась, надпись на арабском языке с двумя скрещенными мечами внизу белела в темноте.

По спине Андрея пробежал холодок, он молча опустил глаза и закрыл их, не в силах смотреть на свою смерть. Сейчас ему перережут горло. Как барану.

Бандит приблизился к нему и присел на корточки. Затем взял Андрея за подбородок и поднял голову. Андрей приоткрыл веки. На него пристально смотрели черные глаза. Между ними, над переносицей, висела крупная коричневая родинка. Несколько секунд они внимательно разглядывали друг друга.

— Эй-а, Вайт, хаски ву? — спросили снаружи, послышались приближающиеся шаги.

Бандит отпустил подбородок и торопливо поднялся, голова Андрея упала на грудь. Он приготовился к тому, чтобы умереть. Боль отступила.

— Эй-а доттага! — снова крикнули снаружи.

— Бац. — Чеченец повернулся и медленно выходил из сарая.

— Спасибо, Ромка, — прошептал Андрей, но тот только дернул плечом и исчез в дверном проеме.

Рядовая поездка

Рано утром дневальный разбудил Василия. «Командир зовет, товарищ капитан», — коротко сообщил он. Василий, наскоро умывшись, зашел в штаб.

— Как спалось? — спросил командир и, не выслушав ответа, продолжил: — Продукты заканчиваются, да и бензин на исходе. Собирайся в Ханкалу.

— Понятно, — вздохнул Василий, — по старой схеме?

— Да, работаем как обычно. С собой возьмешь двух автоматчиков, пулеметчика и гранатометчика. Личный состав выберешь сам. — И командир затушил сигарету.

Водитель «Урала» Володя Збруев разогревал движок. Он сосредоточенно стучал по каждому колесу, обходя машину.

Василий зашел в дежурку. Над радиостанцией склонился прапорщик Валера Рябухин.

— Как обстановка? Выезд разрешаешь? — улыбнулся Василий.

— С утра два подрыва: один у нас в Промыслах, другой в центре, на проспекте Победы, — Валера поднял на него глаза, красные от бессонной ночи, — наши инженерку уже провели. На три километра от нашего блокпоста до поворота. Дальше уж как повезет вам, Вася.

— На три километра? Нормально.

Третий месяц сводный отряд Липецкого ОМОНа выполнял служебно-боевые задачи в городе Грозном. Пункт временной дислокации располагался в Старопромысловском районе, на самой окраине города.

Осень выдалась теплой и солнечной.

Самым опасным в то время было передвижение по дорогам. Каждый день подрывы, подрывы, подрывы. Фугасы устанавливали ночью, а иногда и средь бела дня. И хотя проводились ежедневные инженерные разведки, бандиты настолько поднаторели во взрывном деле, что ухитрялись минировать дороги в считанные минуты после прохождения саперов. Ставили мины-сюрпризы и мины-ловушки. Радиоуправляемые заряды и фугасы нажимного действия. Проедет машина, нажмет на лежащий в пыли обыкновенный электрический звонок от входной двери, контакт замкнет цепь — и аля-улю. На «Урале» был еще метр жизни — длинная морда, а в КамАЗах рвались сразу же. А вот от радиоуправляемых мин рецепт спасения был один — скорость. Подрывники нажимали на гашетку, внимательно следя за дорогой. Ориентиром служили фонарные столбы, выстроившиеся вдоль шоссе. Доехал автомобиль до этого вот, нажимай на клавишу, на следующем столбе висит замаскированный фугас, как раз доехав до него, машина попадает под молотки. Но это при средней скорости восемьдесят километров в час. Поэтому выход какой? Правильно! Ехать быстрее.

Володю Збруева этому учить не надо, не первый год замужем. С ним Василий не боялся ездить. Да он вообще ничего не боялся. Привык.

— Товарищ капитан, а товарищ капитан, — к Василию подбежал молоденький Николка Лаюшкин, — возьмите меня на выезд. А то уж третий месяц в командировке, а, кроме дежурств на блокпосту, нигде не был.

— Успеешь еще.

— Некоторые уже по два раза съездили, а меня не берете.

— Так! Это что за сцены ревности?

— Ну, товарищ капитан. Возьмите, не подведу.

— Перестань канючить, — Василий строго посмотрел на бойца, — если не подведешь, на сборы десять минут. Взводному скажи да броник не забудь.

— Ага, — просиял Лаюшкин, — я мигом. Спасибо, товарищ капитан, — крикнул он, убегая.

— За что благодаришь? — спросил Василий сам себя.

Машина стояла под парами. Отъезжающие выстроились рядом. Василий подошел к каждому и внимательно оглядел. Все бойцы находились в средствах бронезащиты: на груди бронежилет, на голове «Сфера» — утяжеленная каска со стальными пластинами.

Четверо бойцов, водитель. Все на месте. Ребята были серьезны и сосредоточенны, только Лаюшкин глупо улыбался. Ну, это ничего. Попривыкнет. Все-таки первое боевое задание.

— Равняйсь, смирно, — скомандовал Василий, — равнение направо.

К группе подходил командир. Он махнул рукой.

— Все готовы?

— Так точно, товарищ майор, — докладывал Василий, — старший в кузове прапорщик Серегин. Одна рация в кузове, одна носимая у меня, плюс в кабине стационарная. Расчетное время в пути: час туда, три там, час обратно.

— Не загадывай, — сказал майор и трижды сплюнул через левое плечо, — с Богом, Вася.

— Постараемся, Андрей. — И Василий крепко пожал руку командиру.

Перед выездными воротами Володя притормозил и остановился. Этот ритуал был незыблем. Василий снял берет с головы, отставил в сторону автомат, сложил руки на груди и принялся шепотом читать «Живый в помощи». Эту молитву, написанную на клочке бумаги, ему в дорогу положила бабушка.

«Читай в трудную минутку, внучок, — сказала она, — Господь милостив. Не оставит».

Вначале Василий читал молитву с листа, но так часто ездил по дорогам и весям и так часто выпадала ему эта самая трудная минутка, что текст выучился сам собой.

— Аминь. — Василий перекрестился.

— Можно, командир? — спросил Володя.

И когда Василий утвердительно махнул головой, тоже осенив себя крестным знамением, нажал на педаль газа.

Блокпост остался позади. Когда проезжали мимо, Василию приветливо помахал его дружище — взводный Сергей Семенов — и показал жестом: мол, счастливого пути, держим за вас кулаки. Вася помахал в ответ.

Впереди лежал нелегкий путь через весь город на другую его окраину. В Ханкалу. Средоточие военной мощи и высокого начальства всех рангов в мятежной республике.

Старопромысловское шоссе тянулось почти до середины города. «Урал» мчался как угорелый, притормаживая только у блокпостов, которые встречались через каждые пять километров. Блокпосты были разными: которые были собраны из бревен и обложены мешками с песком, которые сооружены из панельных блоков. Но над каждым из них развевался потрепанный российский триколор.

Вдоль шоссе тянулись кресты, кресты. Несколько месяцев назад здесь шли жестокие бои. Дома вокруг были полуразрушены. В некоторых из них зияли дыры от снарядов. Народу на улицах было немного, от этого становилось страшновато, как будто едешь по какой-то сталкерской зоне.

Через какое-то время «Урал» притормозил у развилки. Налево — в Ленинский район. Машина, чихнув движком и выпустив в воздух облако отработанной соляры, повернула направо.

Центр города — площадь Трех дураков. Вообще-то, до войны она называлась площадью Дружбы, и на постаменте стояли, обнявшись, трое: чеченец, ингуш и русский, олицетворяли собой эту самую дружбу. Но во время боевых действий, а может и раньше, памятник взорвали, и огромная гранитная тумба стояла сиротой, омываемая дождями и обдуваемая ветрами, утратив добрые символы.

Проехав через площадь, машина повернула налево и выехала на проспект Победы. Какой победы? Над фашистской Германией? А может, над большой и сильной Россией? Кто теперь разберет? Победы — и все тут.

Здесь Володя сбросил скорость. Недалеко располагался центральный рынок. На улицах народу было побольше, чем на окраинах. Население потихоньку возвращалось в город. Кое-где уже были припаркованы легковые машины. В сквере стоял бронетранспортер, на броне стоял военный и раздавал листовки всем желающим. «Граждане свободной Чечни, — неслось из репродуктора, — республика возрождается к мирной жизни…»

Люди подходили и брали листовки. Не так уж много, но подходили.

— Пропаганда! — кивнул в их сторону Збруев.

— Наша не хуже ихней, — ответил Василий, — за дорогой следи. Скоро поворот на Мобильник.

Мобильником здесь называли Мобильный отряд. А попросту — штаб всех милицейских подразделений, находящихся в республике. Чтобы попасть в Ханкалу, надо было заехать в Мобильник и взять боевое распоряжение. Что это такое? Бумага, простая бумага. А впрочем, не простая, а документ, в котором черным по белому написано, что сотрудникам такого-то отряда, в количестве стольких-то человек, разрешен въезд на машине номер такой-то в Ханкалу. Подпись командира Мобильного отряда и печать. Без этой бумаги въезд в Ханкалу, а равно и передвижения между населенными пунктами, заказаны. На первом же блокпосту могут проверить наличие боевого распоряжения и далее не пустить. Но такого практически не случалось. Подудишь, проезжая, помашешь рукой парням, а они тебе в ответ. Вот и все. Что? Своих не признаешь? Если едет обшарпанный грузовик, обложенный мешками с песком, бронежилетами, дырявый от пуль, и сидят в нем грязные бородатые парни, одетые кто во что, — значит, точно свои.

Но в Ханкалу так просто не попадешь. Будь любезен предъявить боевое распоряжение.

Мобильный отряд располагался в бывшей гостинице госцирка. И действительно, кое-где стояли прислоненные к стене железобетонные плиты с выбитыми на них тигриными и львиными мордами.

Невдалеке был виден обрушенный купол цирка. Вокруг стояли проволочные заграждения и минные поля. На территорию Мобильника въехала машина с бочкой для воды. На синей емкости было написано: «ВОДА», кто-то вырезал из изоленты букву К и прилепил. Получилось: «ВОДкА».

— Говорят, чеченский цирк был одним из лучших в Союзе. — Збруев повернулся к Василию и остановил машину

— Говорят, — ответил Василий, — машину не глуши, я быстро: только печать поставлю и подпишу. У меня распоряжение готово.

— Угу — Володя кивнул головой.

Через пятнадцать минут Василий вышел из здания. Заглянул в кузов.

— Живы, славяне?

Лаюшкин с улыбкой прокричал что-то в ответ. Слышно не было. Василий сделал жест, мол, не слышно. Серегин показал ему большой палец, поднятый вверх. Василий кивнул и запрыгнул в кабину.

От Мобильника проехали через Сунженский мост по проспекту Ленина. Вдоль улицы стояли уцелевшие чудом многоэтажки. Из них частенько постреливали по проезжающим мимо военным машинам. Но в этот раз обошлось.

Проехав под романовским мостом, машина въехала на площадь Минутка. Романовским мост называли потому, что именно под ним был подорван УАЗ генерала Романова. До того, как Василий впервые увидел площадь Минутка, он представлял ее себе огромной, ведь на ней шли самые жестокие бои, и окрестности ее впитали в себя огромное количество крови. Во время второй кампании она десятки раз переходила из рук в руки и казалась стратегическим объектом. Но на самом деле она оказалась настолько маленькой и серенькой, что, не скажи Василию, что вот же она — эта самая Минутка, — он проехал бы мимо и не обратил на нее никакого внимания. И только груды кирпичей вокруг напоминали об атаках и сражениях.

Пропылив мимо частного сектора, «Урал» выскочил на трассу. Позади остался указатель — Грозный, возле него стоял военный грузовик, и группа бойцов фотографировалась на его фоне, выставив вверх оружие. Через несколько километров, слева от дороги, показался вкопанный в землю танк Т-62. Над бруствером возвышалась только башня со стволом. Рядом с ним стояла деревянная будка и шлагбаум.

Солдат в зеленой каске, увидев номера с сорок восьмым регионом, крикнул:

— Сало, земляки твои прибыли, встречай!

Сержант срочной службы Савченко — Сало, — улыбаясь, подбежал к «Уралу».

— Здравия желаю, товарищ капитан. Что-то давненько вас не было видно, — затараторил он, — и правильно. Неспокойно на дорогах.

— Много текста, военный, — Василий улыбнулся в ответ, — держи! — И он передал сержанту упаковку минеральной воды «Липецкая» и блок сигарет. — Подарок из Липецка.

— Вот спасибочки, товарищ капитан. Вы распоряжение давайте, я отмечу. — И он, схватив листок, опрометью кинулся к будке.

— Как служба? — спросил Василий у Савченко, когда тот вернулся.

— Нормалек.

— А из дома пишут?

— Пишут. Товарищ капитан, вы о нашем договоре не забыли? Как приду на дембель, сразу же на службу в ОМОН!

— Не забыл. Составлю тебе протекцию. Отворяй калитку.

— Бывай, зема, — крикнул солдату в окошко Збруев.

Савченко помахал рукой и улыбнулся, поднимая шлагбаум.

Через пару километров по бездорожью глазам открылся поселок, состоящий из деревянных домиков, которые все называли финскими. Рядом на железнодорожных путях стояли несколько вагонов, в которых жили представители журналистской братии. Напротив — вход в военный городок.

Василий снял разгрузку и пошел выписывать накладные на получение продуктов и ГСМ. Склад продуктов был довольно импровизированным. Опять же на путях стоял эшелон. В одном вагоне-теплушке выдавали крупы, в другом — тушенку со сгущенкой, и так далее. Ездить по вагонам — занятие нудное и неприятное. Кладовщики так и норовили объегорить. То вместо сахара дадут мешок соли. То яйца тухлые. Глаз да глаз. Люди-то русские что те, что эти. Тут сам не плошай.

Когда машина была загружена, Василий посмотрел на часы.

— Четыре. Поспешай, Володька. Как бы в темнышко не попасть.

— Постараюсь, Вась.

«Урал» выскочил через КПП и помчался в обратный путь. Разрушенные дома мелькали по сторонам дороги и проносились мимо.

— Хорошо идем. Машина груженая, — крикнул Збруев, вертя баранку.

Наступал серенький час. Солнце садилось за горы.

Вдруг Василий услышал треск автоматных очередей. Впереди прочертили дорожки трассирующие пули.

— Вова, гони что есть мочи.

Василий поднес ко рту рацию: «Двойка, к бою. По нам бьют прицельно. Огонь».

Сам Василий высунул автомат в окно и тоже бил из него почем зря. Стекла в кабине были уже пробиты в нескольких местах. Ветер свистел через них.

Машина свернула с шоссе и поехала по проселочной дороге. Выстрелов слышно не было.

— Кажись, проскочили. — Збруев вытирал пот тыльной стороной ладони.

— Тормози. — Василий выскочил из кабины и, встав на колесо, заглянул в кузов.

На опрокинутых коробках с продуктами лежали бойцы. Они вразнобой поднимались, отряхиваясь и передвигая мешки и банки.

— Живы, славяне?

— Отбились, товарищ капитан. Потерь не имеем, — улыбаясь, ответил ему Серегин.

— Лаюшкин, а ты как?

— Но-нормально.

— Не пожалел, что поехал?

— То-товарищ капитан, а что, вот так вот каждый раз бывает?

— Бывает и похуже. Рядовая поездка. Да ты не дрейфь, скоро на базу приедем! В следующий раз поедешь со мной, боец?

— Нет уж, товарищ капитан, я уж лучше на блокпосту. — И Николка залез подальше в кузов.

Серега

За окном электрички пробегали перелески, луга и пашни, мелькали дачные поселки и перроны станций. Иван рассеянно смотрел в окно, не замечая прелестей родной природы.

Иван шевелил губами, он разговаривал с Серегой.

Напротив села девушка и принялась придирчиво рассматривать его с ног до головы. Словно прикидывая — не помешает ли ей такое соседство. Дачница поставила рядом с собой корзину с продуктами и тоже взглянула в окно.

Платформа полустанка осталась позади.

— Извините, вы не курите? — Девушка вывела Ивана из оцепенения своим вопросом.

— Что?

— У вас сигаретки не будет?

— А… — Иван кивнул. — Найдется! — И он засунул руку в карман. — Возьмите. Я вообще-то люблю «Бело-мор». Это папиросы, знаете?

— Знаю, — улыбнулась девушка.

— Так вот: друг мой Серега — он только «Золотое руно» курит. Понимаете? А я, как назло, забыл совсем. Теперь придется врать, что не встретил нигде.

— Да кругом ларьков же полно, еще встретите.

— Вы думаете? Ну и хорошо, — сразу успокоился Иван. — Представляете! Мы с Серегой в одном дворе росли. Дружили, как говорится, с младенческих ногтей. Вместе играли в снежки, а когда подросли, так и в казаков-разбойников. В одном классе учились. Мои родители на фабрике работали, по сменам. Могли сутками домой не приходить. Тогда либо я у Сереги ночевал, либо он у меня. Его мама — тетя Варя — добрая такая была. Все норовила нас чем-нибудь вкусненьким угостить.

Иван посмотрел на девушку. Та слушала, задумчиво разминая сигарету.

— Я почему про «Золотое руно» вспомнил… — Иван улыбнулся. — Он даже на войне — возьмет сигарету без фильтра, намажет вьетнамской «Звездочкой» и курит. Похоже было по вкусу, особенно в темноте.

— Да, выдумщик ваш Серега, — засмеялась дачница.

— Это точно, — вслед за ней захохотал Иван, — он такой. А когда подросли — Серега влюбился в Тоню. Это самая красивая девчонка в нашем дворе была. И даже, наверное, на всей улице. Из-за нее у нас возле гаражей каждый день проходили рыцарские поединки. Но выбрала она, понятное дело, моего друга. Мы даже дружили всегда втроем: всюду вместе. В кино, в зоопарк, на каток.

Серега учился всегда хорошо. Я помню, каким ударом для него было то, что он в военное училище не поступил. Он военным летчиком мечтал стать. По зрению не прошел. Мы и в институт поступили все вместе: Серега, я и Тонечка. В педагогический. После третьего курса я сессию завалил, отпуск академический взял и на военную службу собрался. И Серега вместе со мной. Не захотел меня бросать одного. Чувствовал, что нелегко мне придется. Кто же знал, что на нашем пути война капканы расставит.

Мы в армию вместе уходили и в Чечню вместе попали. Нас не неволили, но Серега рапорт написал, и я за ним. Как же его без присмотра оставлять, он и так из-за меня служить пошел.

Вместе мы на броне ездили, вместе в окопе мерзли. Из одного котелка щи хлебали. Да чего греха таить, иногда и одной ложкой по очереди.

Тот бой я помню очень отчетливо. Прищемили мы духов в ущелье. Они, как раненые звери, на нас буром перли. В полный рост, представляете? По горам карабкаются на нас, а у нас уже патроны кончаются. Один пулеметный расчет: я да Серега.

По рации нам: «Отходите, отходите!» Не помню, как выбрались тогда. Тащил я Серегу на плащ-палатке. Он все пить просил. А у меня нога отнимается. Поговорю я с ним, успокою, из фляжки пару глотков дам и опять волоком его тащу. Я даже не сразу понял, что в ногу меня ранило.

Тут Иван постучал пальцем по правой голени.

— Протез, — ответил он на недоуменный взгляд. — Я, главное, говорю этой врачихе: «Что же вы меня каждый год тираните, у меня же нога не вырастет». А она мне: «Фантомные боли, фантомные боли». Я ей говорю: «Доктор, да как вы можете про них знать, коли у вас обе ноги на месте. Это почувствовать надо». Эх, да чего там… — И Иван махнул рукой. — Серега бы — тот им так бы загнул. Он всегда бойчее был. Полгода мы с ним не виделись. Еду вот… — Иван достал из-под лавки пакет. — Все как полагается: водка, закуска. Только «Золотое руно» осталось по дороге зацепить. Эх, сколько мне ему рассказать надо. Ой, простите, телефон звонит. — И он торопливо полез рукой во внутренний карман.

— Алло, Тонечка! Все хорошо, дорогая. Да, я к Сереге еду. Ну, там видно будет. Наверное, не скоро. Ты же его знаешь. Сейчас как начнет анекдоты травить. Хорошо-хорошо. Много не будем. А Серёнька как? Во дворе бегает? Ну, пока. Хорошо-хорошо.

— Супруга звонила, — он опять улыбнулся, — волнуется. Опа, моя остановка. До свидания. Спасибо вам, заболтал я вас совсем. — И он не спеша поднялся.

— Ничего-ничего… — Девушка задумчиво смотрела на этого странного разговорчивого пассажира, не замечая, что сигарета у нее в руках рассыпалась в прах.

А Иван, опираясь на палку и держа в другой руке пакет, медленно спускался по ступенькам перрона. Затем долго шел по проселочной дороге, полной грудью вдыхая чистый загородный воздух…

На краю кладбища притаились две могилки. Одной Иван поклонился:

— Здрасте, тетя Варя.

А другую плиту из черного мрамора, с которой ему улыбался старый друг, обнял и сказал:

— Привет, Серега! Как я по тебе соскучился. А «Золотого руна» нигде не встретил. Извини!

Скала

На горы опустился молочный туман, солнце уже скрылось за кручами, и прохлада обволакивала верхушки деревьев.

С перевала шла красивая горянка, она несла на плече серебряный кумган с ледяной водой. Девушка улыбалась Шамилю и приветливо махала рукой. Вот сейчас она подойдет и даст ему напиться ключевой, холодной как смерть воды…

— Командир, проснись, командир. — Шамиля настойчиво трясли за плечо.

— Я не сплю, что случилось? — Полевой командир открыл глаза и посмотрел на воина в зеленой повязке с арабской вязью, который сразу же смутился и потупил взгляд. — Я спрашиваю, что случилось? Или ты проглотил язык, Ваха?

— Командир, час назад наш передовой отряд нос к носу столкнулся с разведкой русских.

— Потери?

— Нет, наши почти все целы. Русские вышли на поляну неожиданно. Они сразу попали под перекрестный огонь.

Мы перестреляли всех этих шакалов, и даже их командир попал к нам в плен.

— Он что, сдался сам? — Шамиль поднял брови.

— Нет, Шамиль, он ранен. Мы взяли его без сознания. Он здесь. Поговоришь с ним или сразу в расход?

— Веди, надо расспросить, где основные силы противника. Вдруг они готовятся взять нас в кольцо. Они стали очень хитрыми в последнее время, эти русские.

Ваха вышел, затем втолкнул в землянку полевого командира молодого бойца в камуфляже болотного цвета типа «Шелест» с непокрытой головой.

Шамиль строго оглядел его с ног до головы.

Скольких плененных врагов он видел за эти четыре года войны. Каждый из них вел себя по-разному: кто-то падал на колени, кто-то рыдал и молил о пощаде, кто-то начинал сдавать своих, хотя его никто не спрашивал. Встречались и настоящие воины: они молча стояли, опустив голову, и ждали своего смертного часа. Таких Шамиль уважал и просил своих людей убить их быстро.

Но никто, никто и никогда из них не смотрел в глаза своему победителю.

Этот командир разведвзвода держал себя совсем по-другому. Он стоял, слегка согнув одну ногу в колене. Правое плечо и левая нога были неумело перевязаны бинтами. Шуршун местами вымазан коричневой глиной и кровью, на берцах комьями прилипла глина. Светлые, немного рыжеватые волосы растрепаны. Видно было, что боль мешает ему сосредоточиться, и все же — он смотрел в глаза Шамиля. Смотрел своими зелеными очами и не отводил взгляда.

— Что смотришь? — усмехнулся бандит. — Не видел никогда?

— Нет, — просто ответил юноша, — только на фотографиях.

— Похож?

— Да, похож.

— Твое звание, подразделение, задачи.

— Лейтенант Иванов. Командир взвода полковой разведки. Больше ничего не скажу.

— Если я захочу — скажешь. Ты же не хочешь, чтобы тебе перерезали горло, как овце.

— Нет, Шамиль, я ничего не скажу. Во-первых: практически ничего не знаю такого, что тебе может быть полезным. А во-вторых: я давал присягу и конечно же понимаю, что в живых ты меня все равно не оставишь.

— Понятливый. Но только я все и так знаю. В то время как ты, словно крот, ползаешь по лесам и ущельям, твои начальники за деньги разболтали все секреты. Я знаю перегруппировку ваших войск, где и когда намечены войсковые операции, где выставлены кордоны и пройдут воинские колонны. Просто я хочу подарить тебе несколько минут жизни.

— Зачем мне они, эти несколько минут, — перебил его Иванов, — если они сделают меня трусом.

Лейтенант продолжал смело смотреть на Шамиля своими зелеными глазами.

— Я хотел попросить тебя об одной услуге, — продолжал он.

— А почему ты решил, что я окажу тебе — своему врагу — какую-то услугу?

— Потому, что она не будет тебе стоить ровным счетом ничего, и еще в память о наших дедах.

— Дедах?

— Да, Шамиль, наши деды воевали против одного и того же врага. Чеченцы и русские хорошие воины, может быть, лучшие в мире, и если война постучится в наши двери — они должны воевать вместе, плечом к плечу против общего врага, как это делали наши деды, побеждая фашизм, наши отцы, выполняя интернациональный долг в Афгане. Они и нам завещали то же самое, но мы не поняли и не услышали, мы наплевали на их наказ.

— Хорошо, о чем ты меня хотел просить? — поморщился Шамиль.

— Мои оба деда воевали в Отечественную, отец был военным летчиком и погиб в Египте, я офицер и воин в третьем поколении, и я прошу тебя, Шамиль, не пожалей для меня пули и не режь горло, как барану.

— Это все?

— Да, это все.

— Ты смелый человек. Как тебя зовут?

— Володей.

— Я выполню твою просьбу, Володя. Только у меня к тебе есть предложение: сам знаешь, как нелегко сейчас найти хорошего воина. И эти, — Шамиль махнул рукой в сторону, — стоит только эмиссарам не привезти вовремя денег, они разбегаются по горам, как крысы. Переходи на мою сторону, лейтенант. Поступишь в мой отряд — сделаю тебя полковником. Будешь командовать разведкой и получать приличные деньги, вчетверо больше, чем платило тебе твое командование.

— Нет, Шамиль, я говорил тебе, что давал присягу…

— Присяга — это слова…

— Не всегда. Кроме того, мне пришлось бы принять ислам.

— И что тебя в этом останавливает? Станешь нашим братом, перестанешь быть неверным!

— Я родился неверным. Все мои предки были православными. Я не считаю себя умнее или правильнее их. И колокольный перезвон, и треск восковых свечей, и запах ладана — все мое, и без этого нет жизни для меня.

Самое страшное — предать память своих отцов. Да и нужен ли тебе такой брат, который мечется и с легкостью меняет религию, друзей и Родину? Предав один раз, он предаст и в другой. Я не хочу умирать трусом и предателем. Как ты думаешь, не это ли самое страшное?

Шамиль посмотрел в глаза лейтенанту и вздрогнул. Он что, читает его мысли — этот русский? Много раз Шамиль думал о том же. Самое страшное, что может быть в жизни, — это умереть предателем и трусом. Он прав — этот, совсем еще юный, лейтенант. И он тверд как скала, несмотря на свою молодость. Да полно! Человек ли это? Человек должен бояться смерти, а он улыбается. Может быть, это ангел, которого послал ему во искушение русский Бог Исса?

Шамиль долго молчал, он думал: вспоминал свою безоблачную юность, как учился в педагогическом техникуме в Твери, любил русскую девушку Люду, вспомнил о своих родителях, погибших при бомбежке в первую кампанию, о своих братьях и сестрах, о жене и детях, которых война разбросала по городам и весям.

Русский лейтенант разбередил ему сердце.

Шамиль резко поднялся.

— Пойдем, — только и сказал он.

Володя молча последовал за ним. Они шли по тропе среди раскидистых платанов к скале, которая возвышалась на краю леса и уходила своей кручей высоко вверх.

— Я сам застрелю тебя, — Шамиль шел первым, — боюсь, что джигиты не выполнят мою просьбу и перережут тебе горло. Слишком уж они злы на вас.

Они подошли к скале. Володя встал впереди, по пальцам его левой руки стекала кровь и тяжелыми каплями падала на сырую от росы землю, он расправил плечи, поднял голову и вновь посмотрел в глаза полевому командиру.

И вновь дрожь пробежала по телу Шамиля, и он потупил взгляд.

— Отвернись!

— Я не хочу получить пулю в затылок. Стреляй так. — И он, взявшись пальцами за медный нательный крестик, поднял свои зеленые глаза вверх, любуясь небом, покрытым тучами, где высоко и свободно, расправив крылья, парил орел.

Шамиль долго тряс головой, как будто в мозгу засела заноза, затем спрятал «Стечкин» в кобуру и неуверенной походкой, не оглядываясь, двинулся назад в лагерь. Таким полевого командира Шамиля Дадаева не видел никто. Он шел так, как будто на плечи ему опустили непомерный груз. Может быть, ту скалу, под которой, широко раскинув руки, лежал и смотрел в небо зеленоглазый ангел по имени Володя.

Уговорщик

В первую секунду он даже не понял, что произошло. Винты самолета насвистывали блюз, и Борис задремал, откинувшись в удобное кресло из красного бархата, покрытого сверху кристально чистой белой салфеткой.

Он открыл глаза и огляделся. В проходе, между рядами кресел, стояла невысокая девушка и, сдвинув брови, сурово смотрела на пассажиров. Лицо ее исказила злоба. Она сжала руки в кулаки так, что видно было побелевшие костяшки пальцев.

— Что вы сказали? — спросил кто-то сзади. — Нам тут не слышно!

— Я сказала: сидеть всем тихо. Никому не шевелиться, у меня бомба. Теперь всем слышно?

Ей никто не ответил, в самолете повисла зловещая тишина. Слышался только гул турбин двигателей.

Бортпроводница, которая вышла из-за занавесок, остановилась в замешательстве, на лице у нее застыла дежурная улыбка, которая с каждой минутой все больше и больше напоминала гримасу ужаса.

Девушка повернулась к стюардессе.

— Всем членам экипажа быть в кабине, никому не выходить. Понятно?

Стюардесса закивала головой и попятилась назад. Где-то в середине салона захныкал ребенок.

— Я сказала: тихо сидеть. Успокойте ребенка. Я не шучу! У меня бомба!

Борис сидел совсем рядом с проходом. При желании он мог встать, протянуть руку и дотронуться до девушки.

Но он не стал этого делать. Вместо этого он внимательно рассматривал ее. На вид лет восемнадцать — двадцать, невысокая, рост примерно сто пятьдесят — сто пятьдесят пять, цвет волос темный. Скорее всего, родом с Кавказа. Одета в черную длинную юбку, черную кожаную куртку, черный платок, повязанный концами назад. Черноглазая. Довольно симпатичная.

Девушка, увидев, что ее пристально разглядывают, перевела взгляд на Бориса. В ее глазах вновь сверкнули молнии.

— Отвернись! Не смотреть на меня!

Борис закрыл глаза. Что ж, не грех и так посидеть. Если это чья-то дурацкая шутка, то можно подремать, а если нет — то и смысла просыпаться тоже нет.

Это было бы очень смешно, если бы не было так печально.

Всего полгода назад Борис уволился в запас из органов внутренних дел. В милиции он прослужил двадцать лет, где занимал должность психолога и считался профессиональным переговорщиком.

Жена Марина неделю уговаривала его отдохнуть десять дней в Турции. А когда путевки были уже куплены, у нее случился аврал на работе.

— Ты отдыхай там, — виновато улыбаясь, говорила она Борису, — я прилечу через пару-тройку дней. Ты даже соскучиться не успеешь.

Да, тут можно не успеть не только соскучиться…

Сначала их собрали в актовом зале института повышения квалификации работников МВД. После небольшой беседы, где в основном были затронуты организационные вопросы: расселение, отметки в командировочных удостоверениях и прочая рутина, — их отправили по кабинетам, где сформировывались учебные взводы.

Психологов собралось десять человек: пять юношей и пять девушек.

Когда в аудиторию вошел усталый седой полковник, все поднялись. Он поздоровался и взял в руки журнал.

— Товарищ капитан, — обратился он к высокому худому парню, — назначаю вас командиром группы. Возьмите журнал, занесите туда фамилии личного состава в алфавитном порядке.

Тон его выдавал человека, который не привык терпеть возражения.

— Зовут меня Иваном Григорьевичем. Фамилия Трофимов. За три месяца я должен из каждого — слышите, из каждого! — сделать профессионального переговорщика. Прошу не улыбаться, тема очень серьезная. Хотя люди вы молодые, и хорошо, что почти у всех прекрасное настроение. Значит, будет хороший настрой на работу. Правильно? — И он в первый раз улыбнулся сам…

Борис снова открыл глаза. Девушка нервно прохаживалась по салону. Люди с тревогой смотрели на нее, опуская глаза и боясь встретиться с ней взглядом. Мамаши шептали детям на ушко что-то успокаивающее, мужчины сидели потупив головы.

«Правильно, — подумал Борис, — нервировать ее не надо. По крайней мере, пока…»

Сегодня Борис был террористом. По легенде, он взял в заложники двух женщин. Роль заложниц играли Ирина Болтнева из Подмосковья и Таня Горячих из Читы, которую все в шутку звали Кипяткова.

— Я сказал, молчать! — И Борис дернул Ирину за волосы.

— Ай, больно, — взвизгнула та, — сейчас как врежу, террорист. Не заигрывайся!

— Извини, пожалуйста, — покраснел Борис.

— Ничего-ничего, все нормально, — перебил его Трофимов, — терпите, бандиты церемониться ни с кем не будут.

— Иван Григорьевич, — Борис повернулся к полковнику, — мы ведь должны преступников уговорить? Так? Тогда мы не переговорщики, а уговорщики?

Каждый день психологи проигрывали тысячи и тысячи ситуаций. Но запрограммировать все до тонкостей конечно же невозможно. Решением задачи было заставить террористов сдаться. Методы и обещания в счет не принимались: главным был конечный результат.

Иногда это удавалось, иногда нет. Но там-то были свои ребята.

— Заложник — это лицо, удерживаемое в залог до момента удовлетворения условий преступника. — Борис терпеливо записывает конспект…

Да! Требования! Что-то я ничего не слышал, кроме того, чтобы все сидели тихо и не смотрели на нее. Не придумала пока? Или еще не время? Все требования впереди? Возможно, в салоне находится сообщник или даже сообщники!

— Если преступник не выдвигает требований, то имеют место:

сексуальное, физическое насилие — не подходит,

похищение ребенка — да тут не только дети, еще и целый самолет взрослых,

религиозные, обрядово-культовые цели — что ж, возможно,

политические цели — тоже не исключено,

на почве принятия наркотиков — не похоже, хотя,

месть — а вот тут похоже, очень даже похоже,

укрытие человека, связанного с другими преступлениями, — скорее нет, чем да.

Черт знает что! За двадцать с небольшим лет службы никогда не приходилось ему вести переговоры с настоящими террористами. Не повезло как-то. Или, наоборот, повезло. А тут вышел на пенсию, и на тебе!

Борис опять напряг остатки ума и начал вспоминать многочисленные таблицы и правила, которые их заставляли учить наизусть.

«Основным методом улаживания конфликта является обговаривание условий. Основные задачи — сохранение человеческих жизней, задержание преступников».

В первую очередь нужно: уменьшить опасность угрозы заложникам, ограничить допуск случайных людей в зону операции, изолировать преступника от внешнего мира, оказать на него психологическое давление.

Но это все относится к наземной операции. Не время психологически на нее давить. Да и как? Сейчас рванет чеку, и никто из посторонних точно не появится на месте операции!

Переговорщик должен проявлять сдержанность и уравновешенность, способность принимать решения. Во время ведения переговоров запрещается повышение голоса и перемена тембра. А вот это разумно!

При ведении переговоров надо постараться выявить количество членов преступной группы, их намерения, морально-психологический климат, отношения между ними, выявить лидера, серьезность их намерений по применению силы.

Судя по всему, эта девочка не шутит! Намерения у нее самые понятные: разнести все в пух и прах!

Очень часто Борис участвовал в учениях, где роль террористов играли ребята из других подразделений. Иногда место проведения операции планировалось заранее, а иногда «террористы» выбирали место сами. Как правило, для занятий выбирались заброшенные и заросшие бурьяном пионерские лагеря, полуразрушенные строения, лесные массивы или какой-нибудь автобус без колес.

— Товарищ майор, — Борис перемотал пленку на диктофоне, готовый вновь вести переговоры, — а может, не надо захвата? Я их уговорить попробую, вроде бы они заколебались немного!

— Это они просто замерзли, — засмеялся командир, — в реальной обстановке — пожалуйста, лейтенант. А тут мне готовность всех служб надо проверить. И группы захвата тоже, так-то, дружок! Отставить смех, парни, если что, ему, — тут командир уперся пальцем в грудь Бориса, — под пули идти первым придется…

Фактор времени — вот самый главный союзник переговорщика. В то время, когда заложники находятся в одной упряжке с террористами, у них возникает взаимная симпатия. Это невозможно объяснить, но это правда. Это даже имеет свое название — «Стокгольмский синдром».

А у нас сколько времени прошло? Сорок пять минут! Урок, школьный урок! А что еще нам там, на уроках, говорили?

«Задавайте как можно больше вопросов: во-первых, устанавливается психологическая связь, во-вторых, получаете информацию, которая может очень пригодиться в дальнейшем, пусть преступники изливают душу, не перебивайте их, можно немного подыграть, попробуйте уловить чувства и эмоции, проявите сочувствие».

Самое главное — карточка ведения переговоров. Ее все сдавали наизусть, как стихи.

Не торопитесь. Установите доверительный контакт. Справьтесь о состоянии здоровья преступника. Определите режим контакта.

Не упустите из вида конечную цель, определите собственный интерес, наилучшую альтернативу и сосредоточьтесь на цели, а не на собственных эмоциях.

Мысли бродили в голове Бориса, изредка натыкаясь друг на друга. Самое главное — ничего не упустить. Малейшая неосторожность — и результат будет отрицательным.

Любые переговоры — игра. Но надо твердо знать правила — тогда ты победишь, а твой проигрыш будет очень дорого стоить, что немаловажно, не только тебе.

Второй, и самый главный, шаг — «присоединение»: обезоружьте их, перейдите на их сторону, включите обратную связь, отзеркаливайте, перефразируйте, переспрашивайте, признайте чувства и поступки вашего оппонента верными и правильными, ведите себя уверенно, но не уступайте…

По окончании курсов всех выстроили в шеренгу. Полковник Трофимов каждому из офицеров жал руку и вручал заветный значок. Остановившись возле Бориса, он взглянул ему в глаза и улыбнулся: «Удачи тебе, уговорщик», — и он дружески хлопнул лейтенанта по плечу…

Так, все, пора!

Борис открыл глаза. Смертница стояла рядом с ним, опустив голову.

— Как тебя зовут, дочка? — как можно мягче произнес он.

— Хадижат, — машинально ответила она, и тут же вновь злоба исказила ее лицо, — не смей называть меня дочкой! Понятно?!

— У меня такая же дочь, как и ты, наверное, одного с тобой возраста. Поэтому я так назвал тебя, Хадижат.

— Мои родители погибли, больше никто не назовет меня так, — во взгляде девушки было столько тоски, что Борис и вправду испытал к ней сильную жалость.

— Мой отец тоже погиб на войне, на самой страшной войне, которая только выпала на долю человечества, — и, не давая ей возразить, он продолжал: — хотя каждая война страшна по-своему и приносит людям только горе и разрушения. Ты конечно же права: за свою семью надо мстить, и это правильно. Вот только надо верно выбрать объект мщения. Скажи, разве эти люди, — и он обвел рукой салон, — виноваты в том, что случилось?

— Они русские, и этого достаточно, — в голосе девушки сквозила неуверенность.

— Не все. Здесь есть и граждане Турции, и не только. Многие из пассажиров — мусульмане. Разве справедливо будет, если они тоже пострадают?

Хадижат отрицательно покачала головой.

— Значит, правильным будет — дать самолету приземлиться?

Девушка утвердительно кивнула.

— Ты здесь главная и должна сама сказать об этом экипажу.

А потом они сели рядом, и Борис без остановки начал говорить с ней. Причем она не перебивала его и ничего не переспрашивала. Он рассказывал истории из своей жизни, показывал что-то руками, причмокивал языком, смеялся, жестикулировал, вертел головой и объяснял ей прописные истины. Девушка слушала его все внимательнее и внимательнее, в ее глазах появился интерес к жизни, она как будто очнулась ото сна, несколько раз кивнула Борису и даже один раз улыбнулась. Он видел цель, главную цель — уговорить.

Когда шасси зашуршали по взлетной полосе, от сердца у Бориса немного отлегло, но ситуация еще была далека от завершения.

— Трап подадут, но вокруг никого не будет, как вы и просили. — Стюардесса проглотила комок в горле и слегка закашлялась.

Хадижат неуверенно посмотрела на Бориса, тот утвердительно кивнул головой.

— Все правильно, — девушка опять посмотрела на него, — все мусульмане, кто находится в самолете, — идите. Я отпускаю вас, — громко сказала она.

Сначала все сидели молча, как вначале, а потом потихоньку, неуверенно начали вставать с кресел и исчезать в дверном проеме. Больше всех торопился к выходу здоровенный, курносый «ортодоксальный исламист», с копной светлых волос на голове и золотой цепью на шее в палец толщиной, на которой покачивался массивный крест.

Она вновь посмотрела на Бориса.

— И еще те, кто прилетел в Турцию, чтобы поклониться святыням ислама и в дальнейшем принять эту веру. Да, женщины и дети тоже свободны!

Через десять минут он огляделся по сторонам. На последнем сиденье спал молодой парень, его Борис приметил еще на аэродроме. Едва-едва того не сняли с рейса. Парень был пьян в дугу.

«Я летать боюсь», — заплетающимся языком говорил он.

Вот и сейчас он сладко спал, положив кулачок под голову.

«Счастливчик, — подумал Борис, — почему всегда везет пьяным и дуракам?»

— А теперь и мы пойдем, девочка, — сказал он вслух.

Сначала из глаз Хадижат брызнули слезы, а потом она затряслась в рыданиях, прижавшись к его плечу.

Он не останавливал ее и ничего не говорил. Он давал горю выплеснуться из ее совсем еще юной души.

— Иди один, — выдавила она, — я не выполнила свою миссию. На моем теле спрятаны двенадцать тротиловых шашек. Я останусь здесь и завершу начатое.

— Сколько тебе лет? — Он гладил ее по голове.

— Шестнадцать!

— Твоя миссия впереди, Хадижат! Я скажу, в чем она, — любить и быть любимой. Вот в чем твоя миссия. Выйти замуж и родить детей! Это тоже твоя миссия. Те, кто послал тебя на это черное дело, посмеиваются, пересчитывая деньги. Ты должна была взорвать бомбу в воздухе?

— Да, но сначала я испугалась, а потом ты заговорил со мной. Как тебя зовут?

— Борис.

— Иди, Борис. Я останусь здесь. Все равно мне не дадут выйти. Там все оцеплено полицией, и наверняка снайперы держат самолет под прицелом.

— Мы пойдем вместе, русские своих не бросают, — улыбнулся он, — я пойду первым, ты за мной. След в след.

— Не стреляйте, мы сдаемся. — Он нес в руках белый платок. Девушка шла за ним по взлетной полосе, опустив голову.

Перед ним еще раз мелькнул ее растерянный взгляд, когда ее под руки сажали в полицейский «джип».

— Не бойся, Хадижат, я не брошу тебя! Слышишь? Я буду с тобой, Хадижат! — прокричал он, но полицейская машина, включив сирену, уже неслась по улицам Стамбула.

Четыре килограмма

Машина проехала последний блокпост. Здесь дорога разбегалась на две колеи. Если ехать прямо, то попадешь в аэропорт «Северный», а налево путь лежал к военному городку, где находился отдельный медико-санитарный батальон, а попросту — военный госпиталь. Перед городком в небольших палатках бойкие девушки-чеченки торговали товарами первой необходимости. Как то: продуктами, мыльно-рыльными принадлежностями, тапочками и мягкими игрушками. Именно здесь Никита покупал подарок для дочки. Веселая, забавная обезьянка пела песни, притопывая правой ногой и поднося ко рту маленький пластмассовый микрофон.

Машина развернулась на небольшом пятачке.

— Все, Никитос, прибыли, — Володя Манохин устало смотрел на Никиту, — спрыгивай. Я тебя тут подожду.

И Володя достал из камуфлированной куртки пачку сигарет «ЛД».

— Только автомат в кабине оставь. С ним в госпиталь не пустят.

Никита, вздохнув, спрыгнул с подножки «Урала» и, сняв разгрузку, положил ее и автомат с деревянным прикладом на пассажирское сиденье автомобиля. А как все хорошо начиналось!

Никита любил ходить по рынку в Моздоке. Военных здесь баловали. Женщинам, торгующим на рынке, нравились люди в камуфляжах. Они почти не торговались и делали дорогие покупки. Времени, как правило, у этих парней было в обрез. И они сметали с прилавков почти все товары.

Здесь можно было купить батарейки для фонарика и спутниковую антенну, телевизор и стиральную машину, гвозди и шурупы, видеокассеты и бритву. Немного поодаль торговали продуктами питания и фруктами, можно было найти свежую или соленую рыбу, колбасу и кофе.

Два ряда женщин-кореянок предлагали приобрести корейские закуски: капусту и морковь, рыбу и свиные ушки, говяжью требуху и грибы со спаржей. И обязательно попробовать. Обязательно.

Но больше всего Никите нравилось ходить по рядам с фруктами. Особенно привлекали его мандарины. Они были большими, оранжевыми и очень пахучими. Настоящие абхазские мандарины. Их продавали всегда в деревянных ящиках, переложенных свежим сеном.

Мандарины пахли Новым годом и дальней дорогой. Когда Никита был маленьким и с надеждой заглядывал под елку в новогоднюю ночь, он обязательно находил там пакетик зеленых кислых мандаринов. Чистил и ел их всегда с благоговением. Ведь они были обязательным атрибутом новогодних каникул. Чем-то по-настоящему волшебным и удивительным. Никите всегда нравилось воображать, как растут эти диковинные фрукты. Растут они, конечно, на больших развесистых деревьях. Чтобы вырастить их, старик-абхазец с соломенными усами ухаживает за ними. Он поливает твердую коричневую землю, подрезает ветки, совсем как его, Никитин, дедушка у них на даче. А потом улыбчивые девушки в разноцветных платках, повязанных на кавказский манер, не как у нас, с песнями снимают мандарины с веток и кладут в плетеные корзины.

Поезда, а может быть, и самолеты везут мандарины в больших деревянных ящиках, чтобы потом маленькие мальчики и девочки с удивлением и трепетом находили их у себя под елкой или на блюде новогоднего стола и ели мандаринные дольки, иногда поднимая их над головой и любуясь, как солнечные лучики играют в чехарду с оранжевой мякотью.

Больше всего досаждали омоновцам стайки цыганят. Они всюду шлялись за военными и клянчили деньги. «Будулай, дай милочь. На хлебушек не хватает», — просили они. Приходилось раскошеливаться, а то не отстанут. Взрослые цыганки подходить к заросшим бородами парням боялись. Однажды молоденькая симпатичная цыганочка неосмотрительно подошла к «Уралу» с омоновцами и попросила денежку.

— Чего не работаешь, красота? — спросил у нее Андрей Коробов, по кличке Титаник.

— Да нет работы, Будулай! Детишек семеро по лавкам. Кормить нечем.

— Работы нету? — Андрей крепко схватил ее за руку. — Залезай в кузов, щас много гульденов заработаешь!

Цыганка тогда еле вырвалась из цепких рук Титаника. И больше ее никто не видел возле военных. Да и другие ее товарки боялись подходить к безбашенным парням. Даже гадать.

Никита смотрел на ящики с мандаринами, и детские воспоминания будоражили его душу.

— Чего смотришь, капитан? Айда, покупай, — на Никиту весело смотрел молоденький осетин, — только вчера с ветки.

— Ну, ладно. Давай пару кило.

— Зачем пару, дорогой? Бери сразу пять. Мандарины — высший сорт.

— Да нет. Пять многовато будет.

— Зачем многовато? С друзьями туда-сюда покушаете, вот и все. Еще прибежишь. Скажешь: зачем так мало купил.

— А, ладно, — махнул рукой Никита, — давай четыре.

И вправду ребят угощу. Мандарины все любят.

Молодой осетин ловко набрал плоды в полиэтиленовый пакет и, как жонглер, стоя на одной ноге, взвесил их безменом.

— Четыре с хвостиком, — весело проговорил он и тут же добавил: — Хвостик в подарок, — и лихо подмигнул проходящей мимо симпатичной девушке.

Всю дорогу от Моздока до Грозного Никита ел мандарины.

В просторной кабине «Урала» он положил пакет между Володей Манохиным, который вел машину, и собой.

— Вов, угощайся!

— Да нет, Никит, я их не очень. У меня другие варианты, — и Володя достал из бардачка баночку джин-тоника, — будешь?

— Нет, я не хочу. — И Никита, чиркнув спичкой, закурил.

Так за долгой беседой Никита незаметно для себя доставал мандарины из пакета один за другим. Чистились они хорошо — одним ловким движением руки. И были они сочными и очень сладкими, не обманул осетин. Шкурки Никита бросал сюда же, в пакетик. И на подъезде к Грозному, пошарив рукой, он обнаружил, что в полиэтиленовом мешке одни только шкурки. Мандаринов не было и в помине.

— Володь, я, кажется, все мандарины умял. Четыре килограмма. А хотел ребят угостить.

— Абы в пользу, — махнул рукой Манохин.

Неприятный зуд по всему телу начался у Никиты через пару дней. Он осмотрел себя и обнаружил красную сыпь, которая нестерпимо чесалась.

«Наверное, клеща чесоточного подцепил где-то. Шутка ли, по гостиницам да углам мотаться, — пронеслось в голове, — теперь в госпиталь придется ехать. Эх, черт, как некстати».

Лейтенант медицинской службы, которая числилась врачом-венерологом и звалась, как ни странно, Венерой Захаровной, сдвинув брови, смотрела на Никиту. Молоденькая медсестра приготовилась писать историю болезни и вопросительно смотрела на врача.

— Ну, капитан, показывай свое хозяйство!

— Какое хозяйство?

— Снимай штаны! Какое хозяйство, — и Венера Захаровна принялась ворчать, — знаю я вас! Не успеете с барышней познакомиться, а уже тыкаете свой нефритовый стержень куда ни попадя! Я, брат, знаешь, сколько на вас насмотрелась? Что такое? Ничего не понимаю! В чем проблема? Вроде с пенисом твоим все в порядке.

— С пенисом у меня и вправду никаких проблем!

— А чего тогда вывалил? Хвалишься, что ли?

— Вы ж сами сказали. У меня вот! — И Никита задрал майку. — Сыпь эта по всему телу и чешется, сил нет!

Врач подняла глаза. Ей хватило одного взгляда. «Одевайся, все понятно», — процедила она сквозь зубы.

— Так-так, чего аллергенного употреблял в пищу в ближайшее время? — Она в упор смотрела на Никиту

— Да вроде ничего.

— Ну, подумай! Мед, консервы, цитрусовые!

— Да! Два дня назад я мандарины ел.

— Мандарины? И сколько штук?

— Че-четыре килограмма.

— Сколько?! Четыре?! Килограмма?! Ну, это ты, брат, переборщил. — И лейтенант медицинской службы принялась хохотать, закинув назад голову. Глядя на нее, весело засмеялась и медицинская сестра.

— Товарищ лейтенант, чего ему в диагнозе писать? — немного успокоившись, молвила она, вытирая слезы.

— Чего писать? Уф, насмешил! Четыре килограмма! В первый раз такое слышу! Сколько я здесь повидала, а такое впервые! Четыре килограмма! И ведь влезло куда-то? Напиши, Катюша, сильная аллергическая реакция на цитрусовые. Четыре килограмма! — И она снова захохотала.

Никита вспомнил, как в прошлом году он упал в окоп и подвернул ногу. Нога тогда посинела и сильно раздулась. Подозревали перелом, но после рентгена он не подтвердился, решили, что просто сильный вывих. Так вот, сестричка, делавшая тогда рентген, тоже весело смеялась.

«Ваша нога, товарищ капитан, похожа на свиное копытце», — сказала она.

«Ну, что ж, сестренка, тогда сегодня вечером приглашаю вас на холодец», — ответил Никита, морщась от боли.

И сегодня вот тоже. «Какие они тут все смешливые», — подумал он, а вслух обиженно произнес:

— Я рад, что доставил вам массу приятных минут.

— Да ты не обижайся, капитан, это я от радости, что ничего серьезного. — Венера Захаровна вытирала руки о вафельное полотенце. — Никаких консервов, воздержитесь от спиртного и, главное, на ближайшие пару месяцев забудьте, пожалуйста, о мандаринах. Четыре килограмма, это надо же. — И она вновь улыбнулась, качая головой.

Я воевал и выпил море водки

Зеленая волна ударилась о берег, покрытый мелкими ракушками. Валера откинул непослушную челку, сделав глоток из пластиковой бутылочки.

На оранжевом песке собралась веселая компания. Солнце светило вовсю, было здорово вот так лежать на морском берегу и валять дурака.

Андрей приехал в пансионат только сегодня, а компания, в которую он невольно влился, сбилась уже несколько дней назад.

— Пойдем скорее, — торопила его девочка Лена из Москвы, надевая на ходу босоножки, — все уже там. И Валера тоже.

— Валера? А кто такой этот Валера?

— О-о-о-о, — всплеснула руками Лена, — это душа нашей компании, заводила и придумщик. Он даже никому не говорит, откуда приехал. И вообще — его жизнь состоит из сплошных тайн, так сказать, покрыта дымкой неизвестности. Он здорово рассказывает всякие истории. Хотя знаешь, мне кажется, что он имеет отношение к этим! Понимаешь?

— К каким этим?

— Ну что ты такой непонятливый, — и Лена понизила голос, — к спецслужбам, вот к кому

— Ого, — только и ответил Андрей, — это серьезно.

Ребята расположились полукругом. В середине на большом махровом полотенце лежал Валера — собственной персоной. На вид — лет тридцати, тридцати пяти. Высок, неплохо сложен, имел длинные вьющиеся волосы и крест на толстой золотой цепочке.

Вокруг него расположились двое девчат и молодой парнишка, по-видимому, студент.

— Познакомьтесь, это Андрей, он только сегодня приехал. — Лена бросила босоножки на песок и расстегивала юбку.

— Аня, Света, — улыбнулись девушки.

— Иван, — привстал студент и пожал Андрею руку.

— Валерий, — поклонился, не вставая, душа компании, — из каких краев будешь?

— Из Воронежа, слышал?

— Естественно. — И Валера вновь отхлебнул из баклажки.

— Валера, — теребили его Аня со Светой, — ну, давай дальше свою историю.

— Я не знаю, интересно ли будет вновь прибывшим. — И он деланно зевнул.

— Конечно, интересно. — Лена усаживалась поудобнее.

Валера вопросительно взглянул на Андрея.

— О чем речь? Рассказывай, конечно, не обращай на меня внимания. — Андрей, раздевшись, лег на живот, подставив плечи под солнечные лучи, и тоже приготовился слушать.

— Так вот, — продолжал Валера свой монолог, — я им говорю: «Какие проблемы, братцы, я всегда готов помочь нуждающимся».

— Погоди, — перебил его Иван, — вот так прямо на улице подошли и предложили?

— Дружище, — Валера недовольно поморщился, — я же тебе говорю, они знали, к кому подходить и кому чего предлагать! — И он погладил татуировку на плече — синий скор-пиончик растопыривал клешни, подняв их вверх, готовый в любую секунду применить в дело ядовитое жало на хвосте.

— У кого такое тату, тот имеет отношение к спецпод-разделениям, так? — Андрей разглядывал скорпиона.

— Приятно иметь дело со сведущим человеком, — довольно улыбнулся рассказчик, — только об этом тс-с-с… — И он приложил палец к губам.

— Не перебивайте его, — заерзала Аня.

— Продолжай, Валерик. — Света смотрела на него влюбленными глазами.

— Подходят, значит, ко мне на улице. Вот так запросто и говорят — надо друзьям помочь, друзья в беде. Рассказывать буду не все, — и он опять отхлебнул из бутылочки, при этом Андрей почувствовал легкий сивушный запашок, — потому что пока не со всего снята военная тайна. Я, братцы, подписку давал.

— Это понятно. — Иван облизывал пересохшие губы.

— Посадили нас в самолет, всего нас семеро было. Уж не знаю, каким образом нас подбирали. Не спрашивал. Не принято у нас это. Завязали нам глаза.

— Ой, девочки, страшно как. — Аня прижималась к Свете.

— Да, действительно не по себе, — прошептала та.

— Летели долго. В Москве пересели на другой борт. Всем раздали автоматы и по четыре диска патронов.

— Патроны в дисках были? — переспросил Андрей.

— В рожках, — Валера поморщился, — это у нас так рожки принято называть! Так вот, выходит генерал седой и говорит: «Парни, пока не поздно назад оглобли повернуть. Я никого не неволю. Потери могут быть. Готовы?»

Один прямо там обгадился.

Тут Валера сделал паузу и обвел взглядом окружающих. Вокруг царила мертвая тишина.

— А я улыбнулся и отвечаю: «Чего там, товарищ генерал, не впервой. Только патронов надо бы побольше. Видать, долго оборону держать будем». Улыбнулся он и говорит: «Орел ты, братец», а потом повернулся к полковнику и говорит: «Дайте этому, — и на меня, значит, показывает, — две гранаты из моего личного резерва».

Долго летели, часов пять. Потом самолет приземлился, а нас там, прямо на аэродроме, вертушка ждет. Винты крутятся. Ну, мы бегом из одного аппарата летательного в другой. Летим, только горные хребты под нами. Приземлилась вертушка на равнине. Генерал каждого обнимает, держитесь, говорит, хлопцы, а сам слезы утирает. Ну, залегли мы, оборону заняли и ждем неприятеля. Я в бинокль гляжу, понять не могу — что за страна такая?

— Может, в Африке? — Аня опять начала жаться к Свете.

— Да нет, — Валера сделал глоток из своей походной фляги, — по ходу, где-то на Балканах дело было. Темнокожих не было, да и на мусульманскую страну не похоже. Семь часов мы лежали. Рядом бой шел жестокий, пули так и свистели. Слава богу, не пришлось нам в тот раз повоевать.

Время от времени рассказчик делал эффектные паузы, внимательно разглядывая почтеннейшую публику, которая слушала затаив дыхание.

— Опять прилетел за нами генерал на вертушке. Каждому руку жмет. Всем, говорит, медали, помогли, парни. А ко мне подходит — этому орден, говорит. Спасибо, говорит, тебе, солдат. На таких, как ты, говорит, и держится матушка-Россия.

— Ну что, дали? — У Ивана перехватило дыхание.

— Чего дали? — не понял Валера.

— Ну, орден.

— Эх, ты! Да разве про такое рассказывают? — Валера опять усмехнулся. — Да и в наградах ли дело, когда друзьям помочь надо? У меня этих орденов и так, как у дурака фантиков! А орден Мужества и вовсе всех трех степеней!

— А Андрей тоже в Афгане воевал. — Лена отряхивала руки от песка.

— Правда? — оживились девушки.

— Ого, да мы коллеги! — Валера выгнул брови дугой. — Рассказывай!

— Да, расскажи, расскажи, — просил его Иван.

Андрей закурил, на секунду задумался и вспомнил синее афганское небо, страх, накатывающий волнами, скрип песка на зубах, колонны, колонны, колонны — Кабул, Кандагар, Газни, Шиндант, Кундуз, — полуденный зной и холодный промозглый ветер по ночам, флягу с водой, которую берегли как зеницу ока, автомат, с которым не расставались даже на ночь, душманские засады, карабканье по горам, аэродром в Ташкенте.

Легкий морской бриз, приятно обдувающий лицо, вывел его из оцепенения.

— Да нет, неохота что-то, я же там срочку служил, да и не было у меня таких вот интересных историй.

— Понятно, — все сразу потеряли к нему интерес и опять смотрели на Валеру. — Валер, расскажи еще что-нибудь!

— О’кей, — Валера сделал очередной глоток, — расскажу, как выполнял одно важное правительственное задание. Я не то что некоторые. Скажу без обиняков — я воевал…

— …и выпил море водки, — закончил за него фразу Андрей.

Оглавление

Были о липецком ОМОНе

  Грозный — Липецк. Домой

  Боевое крещение

  Мафоны

  Витька Нежданов

  Трофим Лямин

  Первая потеря. Леня

  1999 г. Алик Белов

  Вадим Вахромеев

  Валька Топорков

  Новолакское

  Владикавказ — горят твои огни в глазах у нас

  Муфлон

  Коля Лымарев

  Служба. Просто служба

  Грозный. ОМОН Щелкино

  Игорь Базуев

  Саня Журавлев. Врач

  Сводки

  Майор Парамонов

  Моздок — мирный город

  Подрыв. Гена Юдин

  Дома и солома едома

  Подполковник Уткин

  Вова Манохин

  Белка

  Ислам

  Старопромыслы

  Смоляне

  Слушаем радиоэфир

  Дед

  Гена Чернов

  Мастерство не пропьешь

  Свой — чужой

  Полковник Мосолов

  Ангел-хранитель

  Памятник

  Валерий Иванович Николаенко

  Дениска

  Колюшка Нилов

  Новый год в Чечне

  Возвращайтесь вовремя

Рассказы

  Охота на призрака

  Кулинарный экскурс

  Наш принцип

  Перстень с сердоликом, или Беседы с незнакомцем

  Родинка

  Рядовая поездка

  Серега

  Скала

  Уговорщик

  Четыре килограмма

  Я воевал и выпил море водки Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg