«На грани жизни»

На грани жизни (fb2) - На грани жизни [SelfPub] 590K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Иванович Липницкий

Николай Липницкий На грани жизни

Предисловие

Об этой моей командировке, оставившей огромный шрам в моей жизни, я хотел написать давно, да всё как-то не решался. Слишком тяжелы для меня эти воспоминания даже спустя много лет. Но написать об этой войне я был должен, так как давно дал себе слово. Слишком часто дела и поступки людей, которых с полной уверенностью можно назвать настоящими, остаются неизвестными большинству. Народу, почему-то, больше интересны перипетии жизни различных ударников капиталистического труда и работников шоу бизнеса. Но писать было трудно. Поэтому для начала я делал небольшие зарисовки, которые вошли в сборник под названием «Война, которой не было». И уже после этого приступил к созданию этого рассказа. Кое-что в этом рассказе может показаться возмутительным, неприемлимым или неприятным. Можно с чем-то соглашаться или не соглашаться. Но я пишу о войне, которая никогда не делается в белых перчатках. Это трудно понять, имея представление о войне только из сюжетов в художественных фильмах или новостных сюжетах. Это совсем по-другому. Это гораздо прозаичнее и страшнее.

1

Военно-транспортный самолёт АН-12 скользнул на крыло и стал резко терять высоту. За стеклом иллюминатора в свете отстреливаемых сигнальных ракет проплыли острые выступы скал и, наконец, мелькнул длинный язык взлётной полосы. Под ложечкой противно заныло. Николай нервно сглотнул подступающую к горлу тошноту и поёрзал на неудобной откидной скамье, протянутой вдоль борта. «Да…» — подумал он: «Это не ИЛ— 86 и даже не ТУ-134. Больше напоминает трактор „Беларусь“ на хлопковом поле. Да и то, если он попытается взлетать. Скамью могли бы и помягче сделать. Задница за два часа полёта квадратной стала. Это тебе не кресла в аэробусе. Эта посадка больше похожа на падение. Но не может же быть такого? Мы же не падаем? Скорее бы уже сесть на аэродроме». Коля огляделся вокруг, скорее для придания своим мыслям большей уверенности, чем из любопытства. Да и чего любопытствовать, когда эту картину он наблюдал всё время полёта. Везде на скамьях сидели офицеры, прапорщики, солдаты в полевой форме, и у всех на лицах читалось то же, что и промелькнуло в голове у Николая. Люди тревожно ёрзали на своих неудобных сиденьях, нервно сжимали в руках автоматы и крутили головой вокруг. Все явно нервничали. Да нет. Не все. Недалеко, по-хозяйски развалившись на ящиках и мешках, спокойно отдыхала группа военнослужащих в потрёпанной полевой форме без знаков различия. Несколько человек играли в карты, кто— то дремал, а кто-то, закончив чистить автомат, занимался его сборкой. Невысокий смуглый парень встретился взглядом с Николаем и, видимо прочитав на лице всё, ободряюще улыбнулся.

— Не дрейфь, браток, не упадём. В первый раз в наши края?

— Впервые. А почему в ваши?

— А мы уже здесь, как у себя дома. Второй год ковыряемся. В гробу я такой дом видал. А к такому способу посадки привыкнешь. Неприятно, конечно, зато жизнь продлевает.

— Это как? Полезно, что ли, для организма?

— Полезно? — неожиданно развеселился смуглый — Конечно полезно. Если бы эта колымага, как на большой земле, на посадку заходила, её бы уже раз двадцать сбили. Такой подарочек духам был бы.

— Как это сбили бы? Кто? — Николай от неожиданности даже забыл о тошноте.

— Духи, кто же ещё. Э-э, браток, да ты, я вижу, не знаешь, куда едешь. Война здесь.

— Какая война? Мне сказали, конечно, что здесь неспокойно. Но всё под контролем, да и вообще, это нас не касается. Где-то в другом месте стреляют, но там МВД занимается. Какая ещё война?

— Самая, брат, обыкновенная. Здесь везде стреляют. Я, вот, с ребятами из госпиталя еду, с большой земли. Там, будь уверен, не ангину лечили. Да ты расслабься. И на войне люди живут. Голова на плечах будет — ещё внуков женишь. Не суйся, куда не надо — и всё… Меня Ринатом зовут. Лейтенант. Командир взвода сопровождения. У нас часть под Агдамом стоит.

— Николай. Автобат. Командир роты. А где часть, я и сам не знаю. На аэродроме встретят.

— Так мы, Коля, глядишь, ещё и увидимся. Может в рейсы вместе ходить будем. Всё. Сели. Сейчас на рулёжку завернём и выходить будем. Давай, бывай здоров. Свидимся.

Как ни странно, разговор отвлёк Николая от тягостных мыслей и неприятных ощущений. Ощутимый толчок, усиливающийся рёв двигателей самолёта, вкус алюминиевой ложки во рту, тяжесть во всём теле и, вдруг, тишина, мгновенно заполняемая шумом возни пассажиров. Бортмеханик вышел из кабины и, пройдя в хвост самолёта, стал возиться с механизмом откидной аппарели. Зажужжал компрессор, и аппарель, дрогнув, поползла вниз. Яркий солнечный свет ворвался в глубь салона, заставив сощуриться. Вместе с ним в салон проник морозный воздух, расцвеченный запахами подгоревших тормозных колодок, масел, керосина и чего-то ещё. Николай в толпе пассажиров вышел из салона и пошёл по гулкой аппарели в низ. Местный полевой аэродром буквально ошеломил Колю. Прямо на лётном поле кучками сидели на чемоданах и вещмешках солдаты. Десантная группа грузилась в десантную вертушку. Недалеко, с такого же АН-12, сгружали какие-то ящики, а рядом, на другой самолёт, грузили раненных. Строем прошло подразделение под командой, по киношному, усатого старшины. Между вертолётов, грустно обвисших лопастями, устало матерились технари. Толпа прилетевших побрела среди машин, снующих туда-сюда и деловито бегающей обслуги аэродрома. Голова после разговора с Ринатом была до звона пуста, и в этой звенящей пустоте эхом металась одна единственная мысль: «Вот попал, так попал!». Этот сволочь из штаба полка так красиво заливал про прелести командировки на Кавказ и преимущества азербайджанского вина! Да и сам хорош! Да, Коля конечно слышал про то, что где-то здесь вдруг возник конфликт между азербайджанцами и армянами. Не поделили чего-то. Но ведь это ведь они не поделили. Так пускай делят. А мы здесь при чём. Да и происходило это где — то на другой планете, где Николаю и быть не надо. Это там всякие Гондурасы, Никорагуа и Сектор Газа, там война и убивают людей. А для него война закончилась в сорок пятом, когда Коли ещё и близко в проекте не было. Нет, конечно, ещё Афган был. Но он как — то обошёл Коляна, не задев, практически, ни с какой стороны. Друзья там не были, да и сам Коля благополучно отслужил срочную в Рязанском полку ВДВ и поступил в военное училище, под самый выпуск и случился вывод войск. Так что война потенциально Николаю не грозила, а значит и реальной была постольку — поскольку. А тут вляпался по самое нихочу. Приехал, называется в командировочку с открытой обратной датой.

Ринат не торопясь выбрался из неуютного салона АН — 12, со стороны, с интересом рассматривая разношёрстную толпу вновь прибывших. Растерянные лица солдат, нарочито строгие — офицеров. За всем этим ясно читалась неуверенность и смятение. Какой-то майор, выстроив прямо на поле группу солдат, цветистым матом перечислял все кары, которые он нашлёт на солдата, расстегнувшего верхнюю пуговицу воротника. Ну, мастер! Таких многоэтажных матов Ринату давно слышать не доводилось. Жаль, не дали ему закончить. БТР, лихо уворачивающийся от снующих прямо под колёсами военных, чуть не влетел прямо в строй. Сидевший на броне краснолицый дядька без знаков различия сипло обложил самого майора на предмет: «Надо знать, где людей своих строить» и «Понаехали тут». Майор смешался и быстро увёл своих людей с аэродрома. Спектакль закончился, и нужно было искать попутку, чтобы доехать до своей части. Ринат двинулся к выходу с лётного поля и тут заметил санитарную «таблетку», стоящую возле какого — то «борта». Несколько солдат таскали внутрь носилки с раненными, деловито суетились санитары, а под фюзеляжем спряталась от ветра маленькая женская фигурка в солдатском бушлате, одетом поверх относительно белого халата.

— Ксюха! Сколько лет, сколько зим!

— Ринат! Привет! Дай я тебя расцелую. Как ты? Как рука? У тебя же плечо всё разворочено было.

— Ничего. Биопротез поставили. Видишь, как настоящая.

— Как биопротез?

— Элементарно, Ватсон! Изобрели, а попробовать не кому. Вот я и дал пришить. Всё хорошо, только на женщин реагирует.

— Убери руки, болтун! А я и уши развесила. Даже не верится, что мы тебя здесь грузили на борт, а ты в беспамятстве всё автомат искал. А сейчас лапшу на уши вешаешь живой и здоровый.

— Кстати об автомате. Ты знаешь, на большой земле прекрасно без него обходился, а сейчас, как голый.

— У меня в таблетке мой лежит. Если так необходимо, возьми пока поносить.

— Меня захватишь до части?

— Подожди. Улажу формальности и назад. Нет, ну всё-таки выглядишь, как огурчик.

— Как мой аккордеон? Не пропили ещё?

— Нет. Я его подальше закинула. Видеть его не могу. Ты помнишь, Михалыч с большой земли водку привёз, мы пир с танцами закатили. Ты так играл! А через день тебя привезли в госпиталь. Горшков прямо так и сказал: «Не жилец. Если даже и живой останется, руку всё равно оттяпают». Оптимист! Я этот аккордеон видеть больше не могла. Да у нас и не играет никто, кроме тебя.

— Вот это вернее. А то развела нежности. Вы меня точно тогда уже заочно в груз 200 записали. Положили с восемью цинками. Приятное соседство.

— Ты посмотри, он ещё и недоволен! Иди, прогуляйся пока. Я быстро.

Ринат пошел прогулочным шагом по полю, ища среди сонма разномастной толпы знакомые лица.

— Ринат! Ты? — навстречу с распростёртыми объятиями выскочил бывший однокурсник Санька Лошак. — Мне сказали, что ты погиб. Я тебя уже несколько раз помянуть успел.

— Тебе дай только что выпить, ты и бабушку свою каждый день поминать будешь. — прохрипел Ринат, вылезая из крепкого объятия Саши.

— А что? Дело то хорошее. Да ты рассказывай. Меня что, обманули?

— А ты и расстроился. Да ладно, шучу. Что рассказывать? Зацепило крепко меня. Здесь в госпитале вообще даже и не брались, сразу первым же бортом на большую землю. Так спешили, что даже в «Чёрный тюльпан» запихали. А там под доцента попал из военно— медицинской академии, который на таких ранениях диссертацию готовил. Он на мне так натренировался, что, наверное, профессором сразу стал. А ты чего здесь? Летишь куда?

— Да нет. Встречаю пополнение с большой земли. У нас автобат сводный формируется. Должны были прилететь несколько офицеров и солдат. Вот, высматриваю.

— Да это со мной ребята летели. Я с одним познакомился. Пошли.

Они двинулись сквозь хаос толпящихся людей, по-хозяйски раздвигая плечами зазевавшихся пассажиров и встречающих.

— Коля! Рано мы с тобой попрощались. Познакомься, это Саня. Он за вами приехал. Всё, сдал из рук в руки. Давайте, мужики, будьте здоровы. Я побежал, а то там меня уже, наверное, Ксюха обыскалась. Саня, береги Колю.

Ринат побежал назад к «таблетке», где медсестра Оксана уже беспокойно оглядывалась вокруг.

Хлопнула дверь кабины и ЗИЛ — 131 влился в колонну машин, выезжающих с территории аэродрома. Заглушая все остальные звуки, над землёй пронеслась пара МИГов, пророкотал тяжёлый вертолёт. Николай, сидя на жёсткой (когда уже кончатся эти жёсткие скамьи!) скамье, из-под полога кузова старался осмотреться. За ними пристроились Урал и два КамАЗа. Хмурый солдат закрыл за ними шлагбаум. Проплыл мимо укреплённый блокпост, над бруствером которого курился дым. В кузов машины ветер забросил аромат испеченного хлеба.

— Хлеб пекут, — сказал кто — то из глубины кузова.

Опять воцарилась тишина. Все вокруг выглядели подавленными, и, казалось, никак не могли прийти в себя. Войну хорошо смотреть по телевизору. Оказаться же в ней сразу после жизни в мире, казавшемся незыблемым — слишком большая нагрузка на мозги. Из-за блокпоста этаким динозавром вынырнул танк и пристроился сзади колонны.

— Там впереди ещё один, а в середине — БТР, — опять донеслось из середины кузова.

— Хоть одно успокаивает — нас охраняют, — ответил кто-то.

Несмотря на морозец, снега не было, трасса была чистой, и колонна ходко петляла по горной дороге. Мимо проносились горы с заснеженными вершинами. Низкие тучи цеплялись за острые выступы скал, оставляя на них клочья ваты. Время от времени попадались блокпосты, на которых солдаты, пользуясь тем, что колонна замедляла ход, кричали, перебивая друг друга: «С Рязани есть кто? С Ашхабада, с Ашхабада есть земляки? Куйбышев! Казань!» С машин им что-то отвечали, и это всё напомнило Николаю базар в его родном южном городе. Звенящая пустота в голове стала заполняться мыслями, сначала отрывистыми и путанными, потом всё более систематизированными. Вспомнилось, как его вызвали к командиру полка, и седоватый, грузный полковник Гицу, глядя в сторону, почему-то несвойственным ему неуверенным голосом сообщил о командировке и сразу же отправил к замполиту. Вспомнилась и слащавая словоохотливость замполита, расхваливающая прелести «командировочки» (так, месяца на два) в компании азербайджанского вина и кавказского гостеприимства (я и сам бы поехал, да начальство не отпустит). Где-то в горах, как на ксероксе размноженная эхом, разнеслась дробь автоматных очередей, что-то глухо бухнуло несколько раз. «Похоже, я здесь на своей шкуре испытаю это кавказское гостеприимство», — мелькнуло в голове. Руки рефлекторно сжали автомат, стоящий между ног.

— Чего без толку за автомат хвататься — произнес Толик, сослуживец из соседней роты — всё равно патронов нет.

— Вот сволочи — выругался Николай — ведь знали, куда отправляют. Могли бы и патроны дать. Хоть на один магазин.

— Что знали — это факт. Помнишь, как замполит юлил? А патроны не дали, чтобы мы с тобой не отказались ехать. Поняли бы, что к чему и забастовали бы.

— Да всё равно бы поехали. Тут забастуешь! Быстро из армии вылетишь.

— А я, если бы знал, куда отправляют, сам бы рапорт написал об увольнении.

— Я, когда срочную служил, рапорт в Афган писал. Командир роты вызвал меня, рапорт на клочки порвал, дураком обозвал и в наряд в столовую отправил.

— Тогда мы и были дураками. Молодыми дураками. Да и ни семьи, ни детей. А сейчас, что со мной случись, моей Таньке куда с детьми?

Мысли сразу же приняли другое направление. Вспомнился дом, семья, и душу обдало чем-то тёплым и приятным. Мимо проплыл очередной блокпост, потом мелькнули вырытые окопы. Вдоль дороги потянулся периметр колючей проволоки, за которой на позициях расположились артиллерийские орудия. Неподалёку стояло несколько вагончиков, между которыми деловито суетились солдаты. Дальше можно было разглядеть парк боевой техники. Следом потянулись ряды палаток, перемежающихся вагончиками-модулями, больше похожими на большие цистерны, уложенные на землю. Их машина замедлила ход и, дав прощальный сигнал остальным, вынырнула из колонны. Где-то впереди, лязгнув, открылись ворота, и они въехали на территорию военного лагеря. Хлопнула дверь кабины, и раздался голос Саньки: «Всё, приехали! Вылезаем!»

Командир батальона спецназа майор Говорухин, или просто Батя, уже давно должен был ходить в чине полковника. Однако природная неуступчивость и обострённое чувство правды сыграли с Игорем Сергеевичем злую шутку. Блестящий офицер, заработавший в Афганистане два ордена Красной Звезды, он мешал всем в мирной жизни. Настоящим спасением для него явился перевод в Бакинский мотострелковый полк. Многомесячная осада полка, выход с боем… Говорухин оказался здесь, словно рыба в воде. Ну и вершиной таланта Бати явилось создание на базе простого разведывательного батальона мотострелкового полка батальона спецназа. Именно такого спецназа, в котором он прошёл Афганскую войну.

Невидящим взглядом Батя уставился в карту, а перед глазами одна за другой проплывали картины прошлого. Вот Говорухин — молоденький лейтенант, выпускник рязанского военного училища воздушно-десантных войск, с интересом смотрит на утренний Кабул, слегка подёрнутый дымкой тумана. Говор на незнакомом языке, аляписто раскрашенные автобусы, странная одежда местных жителей, женщины в чадрах и, режущие глаз своей инородностью, как заноза в теле, танки на перекрёстках. Впрочем, ничто не предвещало близкой войны. Советские солдаты, «шурави», без боязни ходили по базарам и слепли от изобилия в местных дукенах. Да, после скудного выбора товаров на родине, это множество совершенно доступных электронных часов, карманных калькуляторов, портативных магнитофонов, джинсов, батников, кроссовок, да чёрт знает, чего ещё, действительно подавляло. Кто же мог тогда подумать, что через пару дней начнётся десятилетняя афганская война, унесшая тысячи жизней простых советских парней.

Комбат очнулся от своей мысли и потянулся за алюминиевой кружкой, стоящей на столе. Батя любил чай и пил его практически непрерывно. Кружка была пуста и он, чувствуя хлынувшую в душу досаду, крикнул: «Писарь! Опять у меня кружка пустая! Я тебя в строй поставлю! Ты у меня по горам до кровавых мозолей наскачешься!» Писарь, привыкший к таким угрозам невозмутимо подскочил к столу и наполнил кружку. Кузнецов закурил беломорину, глотнул горячий чай и откинулся спиной на стенку обшарпанного модуля, служившего одновременно штабом батальона и жильём. Взгляд упёрся в висящую с потолка на шнуре одинокую лампочку, и Батя с улыбкой вспомнил, как его бойцы притащили с рейда хрустальную люстру и долго уговаривали повесить её в штабе. Всё закончилось тем, что крюк, вбитый в хлипкое ДВП, не выдержал, и только что повешенная люстра рухнула на пол и разбилась.

— Ты, командир, чего такой весёлый?

В комнату ввалился капитан Прошин, начальник штаба батальона.

— Да вот, вспомнил, как мы хотели люстрой наш интерьер разнообразить. Ты подтяни начальника разведки. Давай подумаем вместе, как нам этого Магомеда извести. Я из-за него запарился на ковре у начальства стоять. Да и пацанов жалко. Такие потери из-за этого ирода.

Комбат проводил взглядом начальника штаба и вновь упёрся взглядом в карту. Только теперь мысли его не блуждали по Кабулу 1979 года, а получили вполне конкретное направление. В районе действия соединения работают несколько басмаческих банд, не имеющих единого командования и координационного центра. Идеи никакой они не преследовали. Одно стремление — грабёж. В принципе, хлопот с ними больших не было. В боевых выходах банды периодически уничтожались, на их месте возникали другие. Всё текло своим чередом и стало уже привычным. Да тут, если подумать, что ни аул, то своя банда. Придёшь в аул — смотрят честными глазами и на жизнь жалуются. Слезу прошибает, как они страдают от местных бандитов. А сами норовят за автомат и на «большую дорогу». Всё бы ничего, если бы не появилась в этих местах банда Магомеда. Эта банда появилась сравнительно недавно и отличалась особой жестокостью и изобретательностью. Их не столько интересовали трофеи и оружие, сколько они стремились к полному нашему уничтожению и каждой своей дерзкой вылазкой вселить в нас ужас. Они нападали на колонны, отдельные машины, блокпосты, стараясь захватить как можно больше пленных, трупы которых со следами жестоких пыток находили наши бойцы. Выловить эту банду стало делом чести для спецов. В ход пошло всё. Но банда оставалась неуловимой.

Эти несколько дней, первых на войне, совсем выбили Николая из сил. Организационные вопросы, формирование роты, приёмка с НЗ новых КамАЗов, их техническое обслуживание. Казалось, всё это никогда не кончится. Непривычным здесь было всё, от образа жизни до образа мыслей. Но самым неудобным для офицеров после своих воинских частей было достаточно вольное отношение к субординации, усугубляемое тем, что половина не носила на форме знаков различия. (Оказывается, при проведении боевых операций, или при возможном боестолкновении, знаки различия снимаются. Однако от постоянного сгибания и разгибания усики на звёздочках и на кокардах ломались, а ближайший военторг находится на большой земле. Вот и отличи офицера от прапорщика, а, порой и молодого офицера от солдата. Тут ещё притирка коллектива. Шутка ли: все, от прапорщика до последнего солдата, из разных частей и гарнизонов. Хорошо ещё, что зампотехом роты у него однополчанин, лейтенант Толик Мальцев. Толян ещё в части нравился Николаю своим неунывающим характером. А здесь за эти дни они очень крепко сдружились. Солдатам определили место под палаточный городок, а командному составу выделили два облезлых модуля. В первый же день своего пребывания в лагере война показала им своё звериное лицо. Солдаты устанавливали палатки под бестолковые команды командиров взводов, Коля с Толиком обустраивались в своём модуле, когда шум голосов прервал это занятие. Выскочив на улицу, офицеры увидели толпу военнослужащих, спешащих к КПП лагеря.

— Что случилось? — спрашивал каждого, кто попадался на пути Николай. Люди отмахивались и спешили мимо. Фантазия услужливо рисовала картины, одна страшнее другой.

— Сразу видно, что новенькие, — наконец откликнулся какой-то военный, — наши с боевого выхода возвращаются. С ближнего блокпоста передали. Сейчас подойдут.

Ребята, смешавшись с толпой, тоже стали глядеть на дорогу. Наконец вдали показалась колонна из трёх БТРов с людьми на броне.

— Не дай бог, убило кого, — произнёс один из встречающих с биноклем, — на передке первого БТРа что-то привязано.

Толпа замерла в тревожном ожидании. Колонна приближалась, и уже через несколько минут невооружённым глазом можно было увидеть что-то длинное, завёрнутое в брезент. Край брезента, плохо закреплённый, трепался по воздуху. Ворота КПП открылись, и боевые машины въехали на территорию лагеря. Толпа с тревожным гулом расступилась. На броне сидели усталые, чумазые солдаты. Сверху спрыгнул командир взвода и подошёл с докладом к высокому военному без знаков различия, видимо ротному.

— Кого? — оборвал доклад ротный.

— Смирнов, — так же коротко ответил командир взвода, — уже на выходе из боя. Сразу наповал. Даже не пикнул.

— Напишешь подробный рапорт. Схему приложишь. Занимайтесь, — глухо произнёс сразу осунувшийся ротный и, ссутулившись, как будто взвалив на себя непосильную ношу, пошёл прочь. И тут из толпы раздался вопль. Какой-то боец рванулся из толпы к машине, вцепился руками в окоченевшее тело и запричитал:

— Сёма! Что же ты? Да как же так? Что я тёте Вере скажу? Ты же мне как брат был! Гады! Стрелять их всех! Их давить надо! Всех давить! Что же это, Сёма? Как же ты так не уберёгся? Гады! Стрелять их!

Он рванул к ближайшему солдату и попытался сдёрнуть автомат с его плеча. На нём повисло несколько человек, но боец всё старался вырваться. Солдаты отвязали тело и понесли куда-то вглубь лагеря под стенания друга погибшего, который всё рвался то к Сёме, то мстить… Тело погибшего мерно покачивалось в такт шагам, а из-под отогнутого края брезента в небо глядели невидящие глаза молоденького солдатика. Его обескровленное лицо ещё долго стояло перед глазами.

Этот случай заставил Николая задуматься над тем, что в ближайшем будущем и ему со своим подразделением, возможно, придётся оказаться в бою. Здесь то он и вспомнил про Сашу Лошака, того самого офицера, с которым на аэродроме его познакомил Ринат. Санька с готовностью согласился быть консультантом. Вдвоём они быстро составили программу подготовки роты к боевым действиям, и Николай стал внедрять её в жизнь. Солдаты тренировались молча, недовольно сверкая глазами, а прапорщики почти открыто роптали, ссылаясь на другие роты, где люди спокойно готовили свои машины и отдыхали в свободное время. Коле и самому не очень улыбалось всё своё свободное время убивать на эту подготовку, но лицо убитого солдата постоянно стояло перед глазами, а впереди был первый рейс через раздираемую кровавой междоусобицей страну, и очень хотелось жить самому и сохранить жизнь своим солдатам. Санька часто забегал в модуль к ребятам и. рассказывая о боях, в которых ему приходилось участвовать, практически передавал им свой опыт. Рассказывал Лошак о зверствах духов. В этих краях жестокость по отношению к врагам исторически являлась вполне нормальным явлениям. Во время первых рассказов Саши, Коле казалась ужасной та ответная жестокость со стороны наших солдат. Однако потом он начинал понимать, что, находя своих друзей истерзанными, со следами жестоких пыток и издевательств, солдаты просто не могли не ожесточиться душой. И эта эфемерная идея урегулирования межнациональной розни уже после первых потерь перерастает в реальное оправдание своей войны с духами: «кровь за кровь». Естественно, Николай совершенно не был готов сейчас идти и резать всех подвернувшихся под руку «духов». Он понимал солдат умом. Но душа всё равно протестовала.

— Ничего, — усмехнулся на это Санька, — это до первой потери. Как своего будешь по кускам собирать, так и сердцем поймёшь. Вы, вот, наших спецназовцев за жестокость осуждаете. Не отпирайся, Коля, осуждаешь. Недавно ты такой обличительной речью разразился, мол, не надо уподобляться этим зверям. Так, мол, недолго и самим в зверей превратиться. А вы знаете, что наши спецы чуть ли не в каждом рейде на трупы наших натыкаются. И видят, через какие мучения им приходится пройти перед смертью. Бывает, с рейдов в мешках куски пацанов приносят, чтобы, хоть похоронить по-человечески. Тут озвереешь. Мы ведь тоже, когда часть наша в Баку в осаде была, на лучшее надеялись. Ремни варили от голода, а надеялись. И когда с боем прорывались, стреляли не на поражение, а в воздух, больше для острастки, чтобы под гусеницы не лезли. Только когда по нам огонь открыли, мы в бой вступили. А когда здесь лагерем встали, знаете, сколько атак выдержали! Стольких ребят потеряли, пока не закрепились и пока нас не усилили танками и артиллерией. Самим жрать нечего было, а с местными последним куском хлеба делились. Не понимали тогда, откуда опасность ждать надо. Он тебе в лицо улыбается. А отвернешься — он тебе очередь в спину. У нас на четвёртом блокпосте часовой ночью заснул, так они весь взвод шомполом в ухо… По ночи их головы в лагерь забросали. Меня мои бойцы спрашивают: «Зачем мы здесь? За что воюем?» А я им ответить не могу. Несу что-то про помощь местному населению и долг перед Родиной. Какая к чёрту помощь. Им наша помощь даром не нужна. Мы этому населению землю делить мешаем. А про Родину, это отдельный анекдот. Вы видели, чем нас кормят? Мои бойцы недавно в наряде по столовой стояли. Так вот они мне показали тушу говядины со штампом 1937 года! Вы представляете, сколько раз она в хранилищах замораживалась и размораживалась! Ни вкуса, ни запаха. А махорка — одни палки. Хочешь — кури, хочешь — печку топи. Я про хлеб уже и говорить не хочу. Ребята на блокпостах уже давно сами себе хлеб пекут. Кто кому чего должен: мы Родине, или она нам — это ещё посмотреть надо. Мы здесь не нужны совсем. Все наши потери — бесполезная трата генофонда. Гибнут простые парни, которым ещё семьи создавать и детей производить на свет. А если уж так нужна эта земля нашему СССР, так пусть наших начальничков заменят на толковых командиров и замутят войсковую операцию масштаба республики, а не эти судорожные телодвижения. Ведь нас одной рукой с поводка спускают, другой — на строгий ошейник сажают. Наши начальнички боятся всего, а больше — потерять свои генеральские погоны.

Санька затянулся самокруткой и замолчал.

— Слушай, Санька, а что это за Магомед такой, про которого все вокруг только и говорят?

— А это — всем зверям зверь, — продолжал Санька, мирно прихлёбывая чай, — он откуда-то с севера пришёл со своим отрядом и, в отличие от других, воюет только с нами. Ему до этих междоусобиц дела нет. Мы для него — враг номер один.

Ветер уныло завывал в ущелье и стучался в двери старых заброшенных домов, в которых разместился отряд. Магомед устроился на грязной лавке возле стены и невидящими глазами уставился на забитое деревянным щитом окно. Возле печки суетился адъютант, стараясь разжечь сырые дрова и обогреть это выстуженное помещение. Посты на дальних и ближних подступах выставлены. Осталось только ждать, ещё и ещё раз перебирая в уме те доводы, которые он собирался изложить на встрече с полевыми командирами, работающими в этом районе. Именно для встречи с ними он выбрал этот давно покинутый жителями аул. Встреча должна проходить на нейтральной земле, чтобы ни у кого не возникло желание почувствовать себя хозяином положения. Конечно, он чужак здесь, пришлый с севера, а у других не одно поколение похоронено на этой земле. Однако это психологическое преимущество компенсировалось тем, что именно люди Магомеда будут обеспечивать безопасность переговоров. Эту встречу Магомед готовил несколько месяцев и очень рассчитывал на неё. Основная задача убедить полевых командиров выступить против неверных организованно, единым фронтом. Сосредоточить координацию и командование объединённых сил. Естественно, в роли главнокомандующего он видел только себя. Во-первых, он обладал определённым опытом и определёнными знаниями в военном деле. Во-вторых, он приехал с определёнными полномочиями, данными ему в штабе повстанческой армии Азербайджана. В-третьих, только его люди, обладающие необходимой выучкой и строгой дисциплиной, могли составить костяк будущей армии и взять на себя обучение остальных. Меньше всего в действиях Магомеда было личных амбиций. О себе он думал меньше всего. Кто он, чтобы думать о себе? Аллах велик и всё в руках Аллаха. Не зря его назвали именем пророка. Магомед свято верил в то, что он является карающей рукой Аллаха. И карать он должен именно русских. Вся его жизнь — подтверждение этому. Его жизнь…. Сколько ему пришлось вынести от этих гяуров. Ещё в молодости он понял, что не может быть на этой земле места русским. Русские топтали гордость его страны, диктовали ему, как жить, что выращивать, о чем говорить, во что верить. И Магомед решил посвятить себя борьбе за независимость своего народа. Но для этого нужно много знать. Нужно учиться. Русские добровольно власть не отдадут, поэтому нужно учиться воевать. Он выбрал Рязанское воздушно-десантное училище, как элитное. Ему помогло то, что он, как там говорили, национальный кадр, да ещё отец его ветеран Великой Отечественной войны, кавалер многих орденов. До поры до времени высовываться было нельзя. И Магомед упорно постигал военную науку, впитывая в себя всё, что ему давали. По окончании училища упекли его конечно, в дальний горизонт, но земляков среди солдат было много. Все молодые, только что призванные, они сразу столкнулись с грубым обращением и пренебрежительным «чурка». Магомед быстро собрал земляков вокруг себя и осторожно повёл подготовительную работу. И через полгода в части работала подпольная организация. Особый отдел сработал чётко. Его взяли прямо в комнате офицерского общежития и долго мурыжили на допросах, не давая ни спать, ни просто прикрыть глаза. От тех допросов до сих пор осталась память: дергающееся веко на левом глазу и неправильно сросшиеся два пальца на правой руке. Никого он не выдал, но за антисоветскую деятельность загремел в лагеря. В лагерях все началось снова:

— Эй, чурка, а ну-ка иди сюда.

— Отвали.

— Я тебя сейчас научу вежливо разговаривать.

Всё настолько просто, настолько по схеме, что и думать не надо. Пол шага назад, пропустить противника на пол корпуса мимо, резким ударом ноги сломать голень, и приложить лицо падающего об свою коленку. Шесть человек двинулись в его сторону. Один из них помахивая перед собой заточкой.

— Ну, иди сюда. Я тебе сейчас кишки на кукан намотаю.

Левой ногой отбивается заточка и правой с вертушки в челюсть. Так, один потерялся и, кажется, не на один месяц. Ну, всё, хватит играться. Магомед плавно, словно нож в масло, вошёл в толпу и, после серии ударов ногами и руками, учить его уже было не кому.

В принципе, в зоне ему жилось неплохо, но зона есть зона. Опять русские виноваты. Кто же ещё? Ничего. Будет ещё время. За всё им отплатит. После зоны Магомеда ждал страшный удар. Мать, не выдержав позора и допросов в КГБ, умерла. Вышел на порог страшно постаревший отец, и проклял его на веки вечные. Проклятые русские. Всё из-за них. Отольётся всё это им кровавыми слезами. Вскоре в Нагорном Карабахе вспыхнул межнациональный конфликт и, почувствовав, что наступает его время, собрал Магомед своих бывших солдат, напали они на воинскую часть, вооружились и ушли в горы. Всем своим бойцам Магомед внушил: враг номер один — русские.

За два дня до рейса напряжение возросло до предела. Толик лихорадочно инспектировал машины, насмерть ругаясь с завскладом автозапчастями за каждую форсунку. Николай доводил своих людей до изнеможения на практических занятиях по тактике. Капитан Спивак, командир второй автомобильной роты, с усмешкой наблюдал за тренировками.

— И чего ты, старлей, над людьми издеваешься? Дай им хоть нормально отдохнуть перед рейсом.

— Да вот именно, что перед рейсом, — горячился Коля, — мы идём в первый рейс. Люди необстрелянные. Да и мы с тобой под огнём ни разу не были. Случись что, нужно будет воевать. А как воевать, если не умеем. Так не долго и людей положить, и самому загнуться.

— Да ладно! С нами боевое охранение пойдёт. Это их задача нас из засады вытаскивать. А если что — я солдатам своим объяснил, как действовать.

— Да это всё туфта! — горячился уже вечером в модуле Санька, — что такое взвод боевого охранения? Двадцать восемь стволов с открытой местности против неизвестного количества духов на хорошо укреплённой и подготовленной позиции. А вас как минимум девяносто шесть. И если твои бойцы в панике не будут метаться между машин, а откроют более-менее организованный огонь, вы боевому охранению во как поможете. А теперь представь себе первый бой, где человека обычно охватывают животные инстинкты. Всё цивилизованное мигом слетает с человека. Вот тут-то и поможет мышечная память, полученная в результате длительных тренировок. И не слушай никого. Тебе твои солдаты после первого боя спасибо скажут! И вообще, расслабься. Поехали-ка лучше на аэродром. У меня БТР «под парами». Только меня дожидается.

— Какой ещё аэродром?

— Да наш! Сегодня два грузовых борта с большой земли прилетели. Там сейчас такой базар начался! Закачаешься.

— Базар? Ты, по-моему, погнал.

— Ты что, не знаешь? Вот темнота. Вот ты сейчас бы водочки вместо спирта макнул бы? А сигарет вместо этой махорки? А где это всё здесь взять? Вот и прилетают добренькие дяди-лётчики с большой земли, которые, разгрузившись, тут же приступают к торговле самым необходимым. Вот где навар, так навар!

— Тебе что, водочки захотелось?

— Да нет. Вам, мабуте, хорошо. И в ботинках можно ходить. А нам на боевых выходах в ботинках много не находишь. Нога по камню так стучит, за километр слышно. А на сыпучку попадёшь, прямо к «духам» в объятья въедешь. А с борта можно более-менее неплохие кроссовки купить. Милое дело в горах. Жаль только, что больше одного боевого выхода не держатся. Ну, что, поедешь?

— Нет. Знаешь, ты сам езжай. У меня ещё здесь работы хватает. Скоро рейс.

Санька в спешке дохлебал свой чай и выскочил из модуля. За стеной удалялся топот его ботинок. В модуле сразу же стало одиноко и тоскливо. Письмо домой как-то не писалось. Николай отложил ручку и, вопреки своему правилу не перечитывать написанное, перечитал. Письмо не понравилось. Длинные натянутые фразы, отсутствие чёткой темы. Сплошная фальшь. Письмо безжалостно полетело в «буржуйку». Коля наблюдал, как пламя, словно с опаской, хватануло бумагу по краям. Затем смелея прорвалось по центру и, вконец обнаглев, жадно пожрало письмо. Секунда, и только кусочек пепла напоминал о том, что здесь когда-то горели чьи-то мысли. Пришёл Толян.

— Толик, ты не боишься?

— Боя то? Ещё как боюсь. А прикинь, если мы с тобой облажаемся.

— И не говори. Я этого больше смерти боюсь. Позору то сколько. Да и пацанов тогда положат уйма.

— Это почему?

— У нас в гарнизоне солдат с автоматом с караула сбежал. Нас на прочёсывание отправили. Все с оружием, как положено. Развернулись в цепь и идём. Время прошло, я оглянулся, а солдаты за моей спиной в кучку сбились, как бараны. Я им объясняю, что нужно рассредоточиться, чтобы одной очередью всех не срезало. Они головой кивают, а только отвернулся — они опять за спиной в кучу. Тогда я и понял древнюю пословицу о том. что лучше лев во главе стада баранов, чем баран во главе стаи львов.

— Это ты к чему.

— Да к тому я, Толик, что солдат только когда спокойно такой борзый и самостоятельный. А в случае опасности он что баран. Ему вожак нужен. Он тогда на офицера как на бога смотрит. И наша задача в ближайшем бою не обделаться, а постараться соответствовать. Разговор дальше не клеился. Каждый прекрасно понимал, что через два дня предстоит первый рейс по военным дорогам. Чем он закончится — одному богу известно. Легли спать, но сон не шёл. Первый рейс и, возможно, первый бой. Как они поведут себя в этом бою? Что предстоит им испытать? Чем закончится этот бой? Вопросы, вопросы, вопросы… Последние дни, как во сне. Автоматически выполняется всё, что необходимо сделать, а в нутрии, словно тугой комок, не дающий разогнуться и полной грудью вдохнуть свежего морозного воздуха. Что там впереди? Кто ответит?

— Вот такая у нас оперативная обстановка на сегодняшний день, — Батя хлопнул ладонью по столу, как бы придавая своим словам больше весомости. Вокруг стола сидели командиры рот, что-то отмечая на своих картах, — участки, взяты под контроль, однако двигаемся мы очень медленно. Ещё, звонили разведчики. Говорят, что на нашем участке Магомед развил нешуточную активность. Хочет под своим началом всех полевых командиров объединить.

— Этого нам только не хватало! — вскинулся капитан Прошин, начальник штаба, — нам от него одного хлопот полон рот, а если они все объединятся, тогда вообще свистопляска начнётся.

— А что наши доблестные командиры рот делают? Вы там в поисках пикники устраиваете, что ли? Эмиссары Магомеда чуть ли не у вас по головам ходят. Вы представляете, сколько времени ему потребовалось, чтобы уговорить всех полевых командиров на встречу! И где она, по-вашему состоится?

— А почему мы говорим о какой-то встрече? — поднялся командир второй роты, — где вероятность, что ему удалось их всех уговорить? Полевые командиры — люди недоверчивые.

— Встреча будет. Это точные данные, и мы должны исходить из этого. Мне нужна точная информация. И лучше будет, если она попадёт мне на стол от вас. Другого такого щелчка по носу от разведчиков я не вынесу. Всех вас в мабуту отправлю. Вон, у нас автобат сформировали. Все туда пойдёте гайки крутить. И ещё. Магомед Магомедом, а про других тоже не забывайте. Вопросы ко мне? Нет вопросов? Тогда все свободны.

Офицеры встали из-за стола и, негромко переговариваясь, потянулись к выходу. Комбат смотрел на ротных, столпившихся у двери, и думал. Не слишком ли много взвалил он на свои плечи в свои тридцать шесть лет? Командовал бы простым воздушно-десантным батальоном, делал бы то, что приказывают, разумно бы рисковал жизнью, но отвечал бы только за своих подчинённых. А сейчас он — одна надежда этой сводной дивизии, спешно созданной на базе мотострелкового полка. Только его батальон может противостоять хитрости, изворотливости и жестокости этих банд. Особенно банде Магомеда. Каждая засада, каждая находка растерзанных пленных солдат ложится на совести бати тяжёлым камнем. Однако в него верят. От него ждут действий. И вновь он садится за карту района и приступает к затянувшейся шахматной партии, где вместо фигур люди, а соперников у него несколько.

Батя глянул на карту. Кое-что они сделать сумели. Оседлали несколько ключевых перевалов, взяли под контроль некоторые участки, сковав этим передвижения «духов». Практически, они оттеснили банды выше в горы. Но кордон ещё недостаточно плотный. Духи мелкими партиями просачиваются в долину и успевают организовывать засады, уничтожать колонны и нападать на блокпосты. Работы впереди много. Тем более, что наступает зима. К самым холодам необходимо блокировать духов в горах. Там, без еды и пополнения они долго не продержатся. Это его ребята выбивают банды с насиженных мест. Это они занимают перевалы и устраивают шорох в тылу у духов, не давая им нагуливать жир. Потом уже на подготовленные места садится пехота. Уже потом мотострелки оборудуют на основных направлениях неприступные укрепления и устанавливают минные поля. Но основная черновая работа ложится на его бойцов. Он всегда гордился своим детищем — батальоном спецназа. Он из простых увальней сделал героев. Да-да, именно героев. Каждый из них не раз побывал в бою, когда на одного бойца приходилось по три-четыре духа. И выходили победителями. Эти восемнадцати— девятнадцати летние пацаны вступали в единоборство с тридцати-сорока летними здоровыми мужиками, имеющими достаточно большой опыт боевых действий, нередко ходили в рукопашную и уже успели обрасти легендами. Это о них рассказывали были и небылицы в курилках лагеря, да и не только этого лагеря. Однако не только успехи боевых операций волновали комбата. Он ждал бойцов с каждого боевого выхода, уже на дальних блокпостах спрашивая по рации: нет ли среди них раненных или убитых. И каждое ранение было его ранением, каждая смерть была его смертью, и не могло быть иначе.

2

— Магомед, зачем ты организовал встречу здесь, в этом заброшенном ауле? — произнёс рыжебородый Муса, поправляя гранату на щегольском разгрузжилете натовского образца, — разве ты не знаешь, что в наших краях все дела начинаются с дастархана? Ты чужой в этих краях, но ты наш единоверец. Если тебе негде нас встретить, мы бы могли собраться в каком-либо нашем ауле. По крайней мере, можно было бы рассчитывать на шашлык из молодого барашка.

Магомед обвёл тяжёлым взглядом собравшихся полевых командиров, кружком рассевшихся на грязной кошме и брезгливо поморщился.

— Я воин, а не политик и не привык устраивать пышные приёмы. Мы собрались здесь по делу, а барашков ваших вы и без меня съедите в своих аулах.

Восемь пар глаз смотрели на Магомеда. Муса озадаченно ковырял ногтем кошму. Джаба запустил руки в свою редкую бородёнку, а Мамед нервно щипал усы.

— Что ты хочешь?

— Во имя Аллаха великого и милостивого ведём мы с вами эту войну с неверными. Однако наша борьба могла бы быть более успешной. Что вы делаете? Священную цель вы разменяли на простой разбой. Вы ведёте себя как обычные мешочники! У нас должен быть один враг — русские.

— Ты сильно перегибаешь, брат, — возразил Али, рябой мощный сорокалетний мужчина с лопатообразнай бородой, — мы ведём войну за свою землю, которую у нас хотят отобрать армяне. Вот наш кровный враг. А русские просто мешают нам закончить уже начатое. Если бы не они, давно бы уже ни одного армянина не было бы на земле наших предков. И почему это мы не можем поживиться за счёт армян — наших кровных врагов?

— Да как вы не понимаете, что армяне — только следствие. А причина в русских. Это они поработили наш народ. Это они дали возможность селиться армянам на вашей земле. Вот он, корень зла. А вы распыляетесь на дешёвые налёты на армянские сёла и мелкие пакости вроде бездарных засад, да ещё между собой цепляетесь за зоны влияния.

— Ну, допустим, ты прав и русские — корень всех наших бед, — вмешался Джаба, — Но как ты представляешь себе войну против регулярной армии? Я слыхал, что ты с севера пришёл сюда раны зализывать именно после столкновения с русскими. Сколько человек ты сохранил из отряда, Магомед?

— Да, я тогда потерпел поражение. Но почему? Потому, что там мы действовали каждый сам по себе. Точно так же, как и здесь. Нас и перебили поодиночке. Я не хочу опять наступать на одни и те же грабли. Аллах велик, и во имя аллаха я предлагаю вам объединиться под единым командованием и впредь координировать наши действия.

Перед тем, как прийти сюда, я был в Баку в штабе повстанческой армии. Там серьёзно обеспокоены разобщённостью сил на всём театре военных действий. Я привёз оттуда полномочия по созданию южного фронта борьбы с неверными.

— То есть ты уже назначил себя командующим над всеми нами? — у Мусы вспыхнули глаза над тонким орлиным носом, и он сразу стал похож на коршуна, — а с чего ты решил, что мы решим тебе подчиниться?

— У меня есть связь со штабом в Баку, я умею воевать лучше вас, мои люди прошли войсковую подготовку и половина из них бывшие десантники. Чем не причины для того, чтобы возглавить сопротивление?

— Ты, чужак, посмел сказать, что воюешь лучше, чем я? — вскинулся до поры молчавший Рахмун, — да я практически не несу потерь на протяжении уже полутора лет! А ты свой отряд ещё на севере растерял.

У Магомеда потемнело в глазах от такого удара. Это был, как говорят в спорте, запрещённый приём, ведь Магомед и сам тяжело переживал утрату своего отряда. Такого костяка ему больше не собрать.

— Ты людей не теряешь, потому, что ещё ни одного стоящего боя не провёл. Только и знаешь, что по кустам отсиживаться да на мирных армяшек нападать!

— Меня ещё никто трусом не называл. О своих словах ты ещё пожалеешь, — прошипел в лицо Магомеду Рахмун и выскочил за дверь. Мгновение спустя цокот копыт возвестил о том, что Рахмун покинул аул. В хижине повисла тяжёлая тишина, которую, наконец, прервал Муса.

— Ты зря Рахмуна обидел. Он самый уважаемый в нашем краю. Ты чужой, а к нам пришёл со своими порядками. Если так будет продолжаться дальше, лучше уходи назад.

— Да как вы не поймёте, что наша сила в организованности. Мы должны действовать как отлаженное воинское соединение. Только так мы добьёмся своей цели. А вы со своими междоусобицами только губите себя.

— А почему мы должны тебе верить, Магомед? — вдруг подал голос Икрам, бывший начальник районной милиции. — Обычаев наших ты не соблюдаешь, уважаемых людей в грош не ставишь, лезешь в великие командиры. Говоришь, полномочия у тебя от штаба? Я слышал, что этот штаб на одной улице с командованием Закавказским военным округом находится. Чуть ли не через дорогу. Где вероятность, что это не подстава?

— Вы мне не верите? — изумился Магомед, — я жизнь свою на борьбу против гяуров положил, а вы мне не верите!

Магомед задохнулся от злости, подбирая слова, и тут в дали раздались беспорядочные автоматные выстрелы и далёкие разрывы гранат. Все застыли, и в полной тишине из рации Магомеда донесся доклад дальнего дозора.

— Люди Рахмуна нарвались на спецназовцев. С боем уходят. Что делать?

— Наблюдай за боем, себя не обнаруживай.

Полевые командиры встревожено поднялись и поспешили на выход.

— Ещё одно непонятное совпадение, — задержался возле него Икрам, — ты говорил, что место встречи выбирал тщательно? Тогда откуда здесь спецназ? А не решил ли ты нас с потрохами русским сдать?

Не дожидаясь ответа, Икрам твёрдым шагом вышел из дома.

Полевые командиры разъехались, Рахмуну помощь не понадобилась, да и Магомед не горел особым желанием обнаруживать себя. Ему была необходима передышка. Хоть пару дней покоя, чтобы осмыслить своё дипломатическое поражение.

— Трусливые шакалы! — воскликнул Магомед в сердцах, — неужели великое дело погибнет из-за каких-то мелких амбиций?

Да, поражение было сокрушительным. Несколько месяцев подготовки, предварительных переговоров — всё насмарку.

Утро было достаточно хмурым для первого рейса. Закутанный в бушлат дежурный по КПП равнодушным взглядом проводил колонну, закрыл ворота и поспешил в дежурку, поближе к тёплой буржуйке. Рейс начался без осложнений, дорога бесконечной лентой ложилась под колёса гружёных КамАЗов, за окнами проплывали неприветливые горы, а печка в кабине навевала дремоту. Ближе к полудню колонна встала из-за небольшой поломки. Толик метался туда-сюда, изрыгая фонтаном ненормативную лексику. Наконец, как говорится в анекдоте, с помощью кувалды и какой-то матери, ремонт закончился, и колонна двинулась дальше. Когда, пройдя поворот, головная машина словно подпрыгнула на месте. А потом окуталась огненным шаром, Николай не сразу понял, что произошло. Однако, секунду спустя, выйдя из ступора, он рванул на себя дверцу кабины и, на ходу передёргивая затвор автомата, вывалился из кабины. Вокруг внезапно загрохотало. Воздух словно наполнился мириадами гудящих шмелей. В груди противно заныло. Вспомнилось, как в школе он дрался с пацаном из соседнего двора на потеху мальчишкам. Было точно такое же чувство досады на себя, что дал втравить себя в эту историю, ощущение, что уже ничего нельзя вернуть и страх опозориться перед двором. Подавив в себе этот букет ощущений, с трудом сглотнув комок, внезапно возникший в горле, Николай почувствовал прилив возбуждения, отрезвивший его и заставивший ясно работать голову. Дав из-за колеса наугад длинную очередь, Коля перемахнул открытое расстояние между машинами и двинулся к голове колонны. Под передней машиной короткими экономными очередями вёл огонь сержант Аликеев.

— Куда долбишь? — стараясь перекричать шум, спросил Николай.

— Вон там, видите, гряда проходит вдоль склона. Вон там они и окопались.

— Молодец. Смотри поосторожнее. Не высовывайся особо.

Где-то кто-то истошно закричал. Николай опять проскочил открытое пространство. Ухо уже привыкло к шуму боя, и Коля стал различать в этой какофонии отдельные звуки. Вот басом пророкотал крупнокалиберный пулемёт переднего БТРА, заработал и БТР из середины колонны, а вот задний молчит почему-то.

— Надо организовать оборону, постреляю потом, — вслух, сам себе сказал Николай и вновь двинулся вдоль колонны, раздавая команды, успокаивая запаниковавших, а где и кулаком приводя в себя особо невменяемых солдат. На изгибе дороги он оглядел колонну и понял, почему молчит задний БТР. Из развороченной брони в небо выбивался огромный столб дыма, сквозь который проблескивало время от времени пламя. По склону вниз зигзагами спускались фигурки людей, казавшиеся с такого расстояния не больше божьей коровки. Коля прицелился и выстрелил в одну из них. Ощущение нереальности не покидало его. Что-то неуловимо походило на стрельбу в тире. Ах да, в тире тоже стреляют по маленьким фигуркам и так же ждут, когда она упадёт. Только там стреляют из воздушки пульками, а не боевыми патронами, да и фигурки из жести, а не из плоти и крови. Мысли метались в голове, наскакивая одна на другую, сталкиваясь и опять разбегаясь в разные стороны. Хотелось вспомнить что-то умное из того, чему учили на кафедре тактики, но, как назло, ничего путного в голову не лезло. Время слилось в одну тягучую резиновую ленту без начала и конца. Казалось, даже понятие секунд, минут и часов растворилось в жарком пекле боя. Бросок вперёд, перекат, очередь, команды бойцам и опять бросок, перекат… Где-то в середине колонны наткнулся на Толика, вытаскивающего за шкирку из-под колеса командира второго взвода — плюгавенького, рано начинающего лысеть прапорщика. После хорошего пинка прапорщик вскинул автомат и, зажмурившись, послал в белый свет как в копеечку длинную очередь. «На этом фланге всё в порядке» — подумал Николай: «У себя тоже оборона, вроде, организована. Пора и самому повоевать». Пыхтя и отдуваясь, рядом плюхнулся на живот командир взвода боевого охранения, кажется Дима.

— Во обложили гады, ни вперёд, ни назад, — взводный сплюнул густую слюну, — Танк бы сюда. И чего нам в помощь танк не дали? Они, падла, из гранатомётов бьют. Вон и вон их позиции. Пару выстрелов из орудия, всё же полегче было бы.

— Справимся?

— Не, сами не справимся. Растянуты сильно. Если в атаку пойдут, поотсекают в нескольких местах и как котят перебьют. Я помощь по рации вызвал. Нам бы продержаться немного.

Бой продолжался. Вспыхнул ещё один КамАЗ, недалеко рванула граната, трещали автоматные очереди, и вдруг в эту канонаду вплелся совершенно посторонний звук.

— СУшки подошли! — воскликнул Дима, доставая из бокового кармана штанов магазин и пристёгивая его к автомату, — значит помощь на подходе.

— Так ты же ещё этот магазин не расстрелял, — удивился Николай.

— А этот магазин особенный. Ну, теперь хана этим гранатомётам, — процедил сквозь зубы взводный, выпуская очередь трассирующих пуль в сторону одной и другой позиции. Фронтовые штурмовики СУ-25, в простонародье «грачи», качнув крыльями (понял, мол), сделали боевой заход дали залп НУРСов по позициям гранатомётчиков.

— А теперь снайперу подарочек, потом ДШК привет, — приговаривал Дима, выпуская трассеры по засечённым позициям.

Бой заканчивался. Рота мотострелков, высадившись с вертолётов, погнала «духов» в горы. Над горами, словно кондоры, кружили «грачи». Вдали слышались разрывы НУРСов. Села на дорогу, взметнув тучи снежной пыли, санитарная вертушка, и санитары бодро побежали вдоль колонны, выискивая раненных. Подбежал из хвоста колонны Толик, возбуждённо сверкая глазами на закопчённом лице, пытаясь рассказать свои впечатления от первого боя. Николай отмахнулся и продолжил изучение обстановки. Подбив итоги боя, он вдруг ощутил запоздалую волну страха, которая накрыла с головой так, что застучало в висках, перед глазами поплыли оранжевые круги, а ноги предательски задрожали, отказываясь держать внезапно ставшее ватным тело. Николай сел на оторванное колесо БТРа, достал сигареты и попытался закурить. Спички никак не желали загораться, ломаясь в мелко вибрирующих руках.

— Что, сильно испугался? — вдруг услышал Коля у себя над головой. Он вскинул голову и увидел перед собой командира автобата майора Селиванова, прилетевшего, скорее всего, на санитарной вертушке, — да ты сиди, не вставай. На, от моей зажигалки прикури. Потери большие?

— Четыре убитых, двенадцать раненных. Один — тяжело.

— Ничего. Это война. Ты себя не казни. Оборону ты умело организовал. И даже не запаниковал ни разу. У Спивака хуже. Они там после первых выстрелов от страху все голову потеряли. Взвод охранения еле отбился, а Спивак половину людей положил за здорово живёшь. Первый бой, понятно. А пацанов всё равно жалко. А страх это обычное дело. Дурак умереть не боится. Сейчас ты дух переведи — и за работу. Всю разбитую технику в пропасть БТРами сбросишь. Акт составишь. Потом на досуге подробный отчёт и схему боя набросаешь. Ну, давай. Я к вертушке. Ты здесь уже сам. Не дрейфь. Я через такое в Афгане проходил, и ничего. Живой, как видишь.

Селиванов пошёл к вертушке, а Николай смотрел ему вслед, сжимая в дрожащих пальцах дымящуюся сигарету. С гор спускались солдаты, закопчённые и разгорячённые после недавнего боя.

— Коля! Ты, что ли? Вот уж не думал, что здесь увидеться доведется! — подскочил к Коле один из командиров.

— Ринат! Ты как здесь?

— Вас прилетел выручать. Даже поесть толком не дали. Так это вас мы из задницы вытаскивали? — Ринат счастливо засмеялся и смешно потряс головой.

— Ты как? — Николай вглядывался в счастливое лицо Рината, удивляясь тому, что обрадовался этому человеку, с которым у него было мимолётное знакомство в самолёте, как родному брату.

— Да вот, теперь ротой командую. Воюю помаленьку. Как сам? Как Санька Лошак? Появляется?

— Саньке спасибо. Он вместе со мной роту готовил. Видишь, какие молодцы. Первый бой, а как держались!

— Ну, с боевым крещением тебя, — Ринат крепко потряс руку Николая и, вдруг, осёкшись глянул куда-то через плечо.

— Что там? — спросил Коля разглядев на бетонке два тела. Поодаль пленный «дух» дрожал в драном бушлате то ли от холода, то ли от страха.

— Двоих наших ребят пленных нашли. Вот этот (кивок в сторону «духа») рассказал, что их в отряде за вьючных животных держали. В первый же день языки поотрезали и, кто хотел, насиловал. А когда отступать начали, их с собой забрать не смогли. Ну и горло всем перерезали и бросили. Эх, жалко мы этого духа перед начальством засветили. Я бы лично с него живого кожу содрал.

Коля смотрел на тела, лежащие друг возле друга на холодной бетонке, на босые ноги, торчащие из рваных армейских штанов и на ступни, покрытые потрескавшейся кровавой коркой. Как ни странно, на лица погибших Николай посмотреть так и не решился.

Ледяной ветер насквозь продувал ущелье, забирался под драные солдатские бушлаты и, казалось, пробирал до костей. Мамед спотыкаясь, брёл по тропе, ёжась от холода, а мысли всё плели и плели в его голове тонкое кружево воспоминаний.

Война всех сорвала с насиженных мест, швырнула в свой смертельный водоворот и закружила, перемешав человеческие судьбы, связав их в один тугой узел. И превратился Мамед из мирного колхозника в воина. Сбились они тогда в небольшой отряд, который промышлял на дорогах, нападая на отдельные машины, добывая этим пропитание себе и своим семьям. Заезжали к ним в аул агитаторы, которые вдалбливали в их головы, что хотят неверные отобрать их землю, а, значит, являются они для правоверных первейшими врагами. Да и мулла постоянно твердит, что пора поднять зелёное знамя ислама на войну с неверными. Но главное, это прокормить семью. Не вылезал Мамед вперед, хоть и трусом его назвать никто не мог бы. Были стычки у них с другими отрядами за территорию, но чаще все-таки держались ближе к дороге. Пришли они как-то в аул после похода, а в ауле одни угли, да трупы. Рассказал им потом чудом уцелевший старик, что пришли русские, злые были очень. Перерыли весь аул и нашли вещи, которые они с ограбленной машины приволокли. Тогда выжгли и вырезали русские весь аул, поснимали все золотые украшения с убитых и ушли. Потемнело у Мамеда в глазах. И стало для него ясно, что нет для него врага больше, чем русский. И никакие агитаторы, никакой мулла не переубедит его в обратном. Ушли они тогда все к Гассану в отряд. Крепко мстил Мамед за свою семью. Всё хранит его цепкая память. И то, как насиловал он проклятых Иванов перед тем как расстрелять, и то, как вспарывал им животы, а потом, когда обезумевшие от страха и боли солдаты подбирали с камней свои внутренности, он мочился на них. И постоянно перед глазами стояла его семья. За них. А потом они готовили засаду. Мамеду тогда так живот скрутило, что он отошел подальше и присел за камни. И тут началось. Неожиданно на них сверху обрушился русский спецназ. Мамед затаился за камнем и уже, видя, как гибнут один за другим его товарищи, собирался скрыться, когда увидал, что неподалеку от него, обхватив камень руками, жадно хватает ртом воздух молоденький русак, отставший от своих. Усмехнулся Мамед, вспоминая, как испуганно вытянулось лицо солдата, как судорожно хватал он свой автомат. С каким удовольствием выпустил Мамед очередь в это ненавистное тело. А потом, тихо крадучись между камней, он ушел, единственный выживший из всего отряда. Неделю он скитался по горам как одинокий волк, пока не прибился, одичавший и исхудавший к отряду Рахмуна. Рахмун, конечно, не такой великий воин, как Гассан, но всё же лучше, чем одному. Что будет дальше — Мамед не задумывался. Главное — мстить. Сегодня они должны были выйти на соединение с отрядом Али. Их пять человек шли впереди в дозоре, когда внезапно из-за камней на них налетели русские. Против этих здоровых, подготовленных бойцов они сделать ничего не могли. Без звука в течении секунды спецназовцы повырубали их и поволокли в сторону от тропы. Плен. Идти со связанными руками и с бессильной злобой смотреть на своих заклятых врагов — нет пытки мучительней. У небольшой горной речки остановились на привал. Пленных рассадили на небольшом пятачке и, развязав им руки, оставили под присмотром двоих автоматчиков. Мамед растирал затекшие запястья и огляделся вокруг. Смириться с пленом, это, значит, простить русских, предать память своей семьи. Парни с автоматами отвлеклись, наблюдая за тем, как развлекаются солдаты, брызгая друг на друга ледяной водой. Мамед подобрался и прыгнул на ближайшего. Главное — забрать автомат и уйти вниз по руслу реки, прикрываясь валунами. Завязалась борьба, автомат непроизвольно выстрелил, пуля взвизгнув срикошетировала в сторону. Удар под дых вышиб дыхание и тут же сокрушительный левой в челюсть бросил Мам еда на камни. Огромный сержант склонился над одним из бойцов, раненным этой случайной, рикошетной пулей в ногу.

— Серега, брат, как ты?

— Да нормально, жить буду. Вот нога только.

Сержант повернулся в сторону Мамеда, в глазах сверкнула звериная ненависть. Часовой поднял автомат, наведя ствол на пленного.

— Отставить. Я с ним по-другому поговорю, — процедил сквозь зубы сержант, подходя ближе.

Когда основная группа спецназа прибыла на встречу с авангардом, бойцы уже перевязали товарища. Лейтенант с удивлением глянул на гуттаперчевое тело бородатого горца, которого солдаты оттаскивали подальше от лагеря. Сержант доложил о происшествии.

— Чем ты его так? У него же ни одной косточки не осталось целой. Вон как резиновый. Камнем что ли?

— Да нет, руками.

Спецназ ушёл дальше, а Мамед остался лежать на голых камнях, глядя мёртвыми глазами на бескрайнее синее небо.

Тяжёлое пасмурное утро вставало над гарнизоном. Хмурые неповоротливые тучи вспарывали свои животы об острые вершины гор, роняя на землю редкие снежинки. Часовые ёжились в овчинных тулупах под порывами ледяного ветра. Командир батальона спецназа вышел из прокуренного насквозь штабного модуля, вдохнул свежего морозного воздуха и попытался растереть лицо лежалым снегом. За ночь снег смёрзся в твёрдый наст и больно царапнул кожу. Недовольно поморщившись, батя, как его звали за глаза подчинённые, закурил «Беломор» и вернулся в модуль. Лампочка, свисавшая на шнуре с потолка, еле пробивалась сквозь плотные клубы табачного дыма. Карта района была придавлена гильзой авиационного снаряда, приспособленной под пепельницу и полной окурков. В углу радист охрипшим голосом бубнил позывные, с тоской поглядывая воспалёнными глазами на командирский «Беломор». В тамбуре писарь возился с печкой— буржуйкой, пытаясь подогреть на ней чай в закопчённом чайнике. Батя согнулся над картой, сдул с неё пепел и, в который уже раз, стал вглядываться в очертания гор, извилины дорог и пятна «зелёнок». Уже третьи сутки потеряна связь с одним из взводов. До вчерашнего дня их пытались найти с «вертушек». Несколько поисковых групп прочёсывали горы, а вчера небо затянуло и пошёл снег. Поисковые группы пришлось вернуть, а «вертушки» не поднимутся. Да и толку от «вертушек» в такую погоду. Уже несколько раз звонил комдив, требуя отказаться от поисков.

— Да пойми ты, живых тебе их уже не найти. Напоролись на засаду, наверное. Были бы живы — дали бы о себе знать. А теперь им уже всё равно — горячился комдив.

— Пока их не увижу живых или мёртвых — поиски будут продолжаться — упёрся на своём комбат — мои люди должны знать, что я их не брошу.

Комбат думал… Он думал о тридцати человеческих жизнях, потерянных где то среди заснеженных скал. Умом он давно понимал всю тщетность своих поисков. Умом…, но не сердцем. Пусть даже один полуживой боец лежит сейчас где то среди камней, он вправе надеяться на то, что его найдут. Если сейчас отказаться от поисков, как после этого бросать людей в бой? Как отправлять их в свободный поиск, где в любую минуту можно поставить на кон самое дорогое — жизнь? Как смотреть им в глаза и ставить боевую задачу, когда люди не уверены в том, что их вытащат из любой передряги? Как?

— Сколько можно ждать чая? — раздражённо спросил батя.

— Чай давно на столе — как чёртик из табакерки выскочил из-за двери писарь.

Только сейчас батя заметил перед собой алюминиевую солдатскую кружку с чаем. Он отхлебнул глоток и тут же сплюнул прямо на пол.

— Это что за моча? И почему холодный? Ты что? В строй захотел? Обнаглели, пригрелись возле штаба, крысы тыловые! Ты чем меня поишь? Я тебе сейчас эту кружку на голову надену!

Писарь, давно уже привыкший к вспышкам ярости командира, быстро убрал кружку и опять поставил чайник на печку. Хлопнула дверь, моментально потянуло морозным холодом, и в комнату ввалился коренастый, грузный капитан Прошин, начальник штаба батальона.

— Командир, батальон построен. На улице мороз, так что давай побыстрее, чего людей зря морозить.

— Сам знаю — буркнул комбат, влезая в бушлат.

— Замполит обижается. Говорит, что мог бы и сам с людьми поговорить. Это, как никак его работа…

— Я сам поговорю с людьми.

Ветер словно ждал, когда они вышли из модуля. Резкие порывы ударили в лицо, залезли под бушлат и пробрали до костей. Сразу стало холодно и неуютно. На плацу серой массой копошился батальон. Раздались команды, строй покачнулся и замер.

— Товарищ майор! Батальон разведки по вашему приказанию построен. Проверка личного состава произведена. Второй взвод четвёртой роты… — дежурный замялся и, не найдя ничего лучше, продолжил: отсутствует. Дежурный по батальону лейтенант Незванцев.

— Вольно!

— Вольно — эхом отозвался лейтенант.

— Товарищи — хрипло начал комбат. Откашлялся и продолжил — бойцы… Я думаю, что все вы знаете, что второй взвод четвёртой роты пропал… Мы должны их найти, что бы ни случилось. В такую погоду я не могу приказывать никому. В поиск пойдут только добровольцы. Сынки… Будь моя воля, я сам бы с вами пошёл. Кто пойдёт пацанов искать — два шага вперёд!

Строй шевельнулся, смешался, и добровольцы вышли, привычно отсчитав два шага и повернувшись кругом.

Начался новый день поисков. Третьи сутки комбат не смыкал глаз, меряя шагами тесную комнатку штабного модуля. Третьи сутки охрипший радист пытался отыскать в эфире пропавший взвод. Но эфир молчал, а километры, пройденные батей из угла в угол, так и не приблизили ни к чему хорошему. Взвод пропал. На войне это могло означать только одно — взвод погиб. Но комбат упорно отказывался в это верить. Он не мог в это поверить, ведь каждый человек в батальоне был его сыном, был больше, чем сыном. И потеря любого из них означала потерю части самого себя, части своего сердца.

— Командир, лейтенант Фирсов на связи. — подал голос радист.

— Что там? — Встрепенулся батя.

— Ничего. Вышли в свой район. Прочёсывают сектор.

— Хорошо… Что там ещё?

— Капитан Аршинин… То же самое.

Всё как вчера. Связь с поисковыми группами, прочёсывание секторов и ничего. К полудню облака ушли. Неласковое зимнее солнце низко повисло над грядой гор вселяя надежду на лётную погоду.

— А ну-ка дай летунов. — бросил батя радисту. Всё то же самое. Выпустили разведчика. Если погода позволит, поднимут «вертушки». А там пацаны…

Комбат присел у стола, придвинул к себе кружку чая, услужливо подсунутую писарем, и задремал. Задремал впервые за трое суток.

— Командир, командир! — радист осторожно тряс за плечо. — Командир, старший лейтенант Семёнов на связи… Кажется, нашли…

Батя вскочил со скамейки, отсиженная нога подломилась, он схватился за столешницу, поймал равновесие и рванулся к рации.

Их, почти всех, нашли недалеко от горной тропы. Они лежали там, где их нашли пули, выпущенные из засады. Лейтенант Хорин лежал, ткнувшись лицом в обломок скалы, сжимая в окоченевшей руке бесполезный автомат без рожка. Радист, изрешечённый пулями, словно прикрывая собой рацию, лежал ничком, глядя невидящими глазами в небо…

Батя попрощался с каждым. Потом, скользнув взглядом вдоль строя, он, тяжёлой шаркающей походкой ушёл в модуль. Комбат плакал. Он мог себе это позволить, когда никто не видит. Кружка разбавленного спирта, кусок чёрного хлеба и пачка «Беломора». Через час он обычным сварливым голосом потребовал чая, объявил совещание на 17.00, загрузил работой радиста и начальника штаба. Жизнь продолжалась. Светлая память погибшим, но живые хотят жить. Они требуют внимания. Батя знает, что он нужен, и не время расслабляться. Будет время, когда закончится этот кошмар. Когда Батя сможет позволить себе не быть твёрдым и жёстким. Когда он напьётся и будет рыдать, размазывая пьяные слёзы по лицу. Он вспомнит их всех. Дай бог. Дай только бог выжить.

Гибель второго взвода спецназа тяжело ударила по всем. Даже те, кто совсем не знал ребят или питал к ним далеко не нежные чувства, тяжело переживал эту утрату. Вообще, к спецназу на войне очень сложные отношения. С одной стороны, никто особо не любил этих самоуверенных рослых парней, не верящих ни в бога, ни в чёрта, не признающих никого, кроме своих командиров. Ни один офицер, кроме спецназовского не мог сделать замечания их солдату, не рискуя нарваться на агрессию. Что уже говорить про их офицеров? А уж к пьяному спецназовцу лучше совсем не подходить. А что им будет, если они чуть ли не каждый день голову свою в пасть к «духам» суют, совершая глубокие рейды. Ну «залетит» такой спец, ну отправят его в свободный поиск. Вот и всё наказание. Погибнет — пал смертью храбрых, какого «духа» притащит, значит герой, и все грехи автоматически списываются. Это, с одной стороны. А с другой, рискуя жизнью, только они могли вытащить и вытаскивали, когда, казалось, никто уже не поможет, и готовишь уже для себя последний патрон или гранату. Так что отношение к ним было совсем неоднозначным.

Вот на фоне этого всеобщего траура как-то вечером, когда Коля с Толяном уже укладывались спать, дверь в модуль сначала дёрнулась, а потом с треском вылетела из своих петель. На пороге выросла огромная фигура спецназовца со стеклянными глазами, в которых казалось булькал авиационный спирт, основной увеселительный напиток на войне. Громила пробормотал что-то, хмуро оглядывая ребят, мирно расположившихся на койках.

— Что он сказал? — удивлённо разглядывая гостя, спросил Николай.

— По-моему, ему кажется, что он пришёл к себе домой, и он интересуется, какого чёрта мы делаем в его модуле, — ответил Толик.

— Объяснять что-то ему сейчас бесполезно. Он сейчас из нас котлеты делать будет. Интересно, где таких выращивают?

— Когда он тебя в узел завяжут, тебе уже будет всё равно.

— Договориться с ним, похоже, не удастся. Он же невменяемый!

— А что делать? Он сейчас нас грохнет и ему ничего за это не будет.

Спецназовец переводил взгляд с Николая на Толика, и его глаза медленно наливались яростью.

— Толик, у меня под кроватью автомат лежит. Ты его отвлеки как-то, а я попробую достать.

— Легко сказать, а как я его отвлеку? Он, смотри, на каждое движение реагирует. Даром, что пьяный. Ладно, на три-четыре я тянусь к тумбочке за пистолетом, а ты — давай.

Толик вытянул руку за пистолетом. Громила отреагировал мгновенно, купившись на такой простой трюк. Внешне расслабленная фигура мгновенно напряглась, сгруппировалась, и спецназовец прыгнул бы вперёд, если бы не щелчок затвора Колиного автомата. Его взгляд, до этого мутный и ничего не соображающий, прояснился. Он огляделся по сторонам, как бы не понимая, как он тут оказался, потом посмотрел на направленные в его сторону стволы, булькнул что-то неразборчивое и вышел из модуля. Ребята подпёрли дверь поленом и ещё долго не могли прийти в себя.

— Да, Коля, боишься от руки «духа» погибнуть, а тут чуть свой не пришиб.

— Нашёл своего. Агрессор какой-то. Если они через день, да каждый день будут вот так в гости заходить, до ближайшего духа не доживём. Интересно: это случайность, или такая милая традиция?

— Ладно, давай спать.

— Ага. Завтра старшине скажи, чтобы дверь отремонтировал, пока мы в парке будем. Ребята улеглись в кровати, прихватив, однако, с собой в постели автоматы.

До утра никто больше не беспокоил, если не считать того, что во сне Толик лёг на рукоятку затвора и теперь при каждом вдохе морщился от боли в рёбрах. В хлопотах прошёл весь день, и острота переживаний прошлой ночи как-то отошла на второй план. В приподнятом настроении друзья подошли к своему модулю.

— Смотри, старшина дверь отремонтировал на совесть!

— Да, почти, как новенькая. Молодец. Толик, ты в первом взводе обрати внимание на Горбунова. По-моему, этот боец свой КамАЗ не обслужил как следует. И вообще, не любит он технику. Как бы где на трассе не пришлось из-за него стоять. Да что ты встал! — воскликнул Николай, вдруг ткнувшись в спину внезапно остановившегося в проходе Толяна. Потом бросил взгляд через его плечо и сразу всё понял. В модуле, ставшем сразу очень тесным, на кровати Николая сидел вчерашний агрессор.

— И что теперь делать? — спросил Коля, — Он точно на разборки пришёл.

— Что делать? Ты командир, ты и решай. Сейчас он вспомнит, кто в него из автомата целился — и конец некоторым товарищам. Останется рота без командира.

— А ты сильно не радуйся. Кое кто в него из пистолета чуть не выстрелил. Быть роте и без зампотеха.

— Интересно, чем эти шифоньеры думают? Бицепсами, что ли?

— Ну уж точно не головой. Смотри какой лоб. Им только кирпичи ломать. Броня — четыре пальца, как у танка. Ты его задержи пока, а я за помощью сбегаю.

Спецназовец спокойно сидел и смотрел на перешёптывающихся друзей. Выдержав паузу, он. наконец, приступил к тому, зачем пришёл.

— Мужики, я это, к вам вчера случайно забрёл… Вы уж извините меня. Перебрал маленько.

— Да чего уж там! Мы не в обиде, — хором закивали друзья, мечтая, что бы этот опасный гость поскорее покинул их модуль.

— Спасибо, что не подстрелили. Обидно, знаете, от своей глупости домой в ящике вернуться. Я, это, принёс кое-что. Закусить найдётся?

— Конечно! — радостно засуетились ребята, поняв, что мордобитие на сегодня отменяется. На тумбочке, как по волшебству, появилась немудрёная закуска: чёрный хлеб, тушёнка, луковица и трёхлитровая банка с водой. Подняли за знакомство, потом — за спецназ, потом — третий тост, ну и так далее. Спецназовца звали Виталей. Виталя оказался очень весёлым, жизнерадостным и далеко не глупым человеком. Родом из интеллигентной ленинградской семьи, он был одним из тех, кто оказался заложником своей внешности. Неплохо разговаривающий по-английски, цитирующий Шиллера и Гёте, свободно разбирающийся в мировой и отечественной литературе, двухметровый Виталя, внешне похожий на неандертальца, производил пугающее впечатление. Однако, стоило поговорить с ним полчаса, о внешности буквально забываешь. Ребята подружились и их ежевечерние посиделки превратились в стойкую традицию, прерываемую только рейдами спецов или рейсами автобатовцев.

3

Магомед крепко растёр своё тело вафельным полотенцем так, как он привык это делать давно, ещё в военном училище. Тело привычно отозвалось на эту процедуру жаром по всем клеточкам. Короткий взгляд на мышцы принёс удовлетворение. Несмотря на сорок с маленьким хвостиком, и бицепсы, и трицепсы были вполне в тонусе. Быстро натянул на себя тёплый вязаный свитер и НАТОвский камуфляж, быстрым шагом прошёл в общую комнату, служившую одновременно приёмной и штабом. У двери уже давно переминался с ноги на ногу адъютант.

— Командир, ночью с поисков пришла группа Хамида. Он ждёт с докладом.

— Зови.

Адъютант исчез, и через минуту в комнату вошёл широкоплечий, коренастый, заросший бородой от глаз до самого кадыка, Хамид.

— Говори, Хамид, как сходили? — привычно обнявшись, проговорил Магомед, — Давай чаю попьём. Я ещё не завтракал, да и ты, наверное, тоже голодный.

Молодая азербайджанка, не поднимая глаз, проворно накрывала на стол.

— Прошлись по тылам, посмотрели что к чему. Русские потихоньку тропы перекрывают. Оседлали, проклятые, закрепились хорошо. В паре мест сунулись — не пройти. Позиции выбрали грамотно. Там взводом армию держать можно. Но ещё троп достаточно. На Бакинском направлении блокпост вырезали. Меньше спать надо. — Хамид хрипло засмеялся.

— А ну-ка покажи на карте. — Магомед сдвинул посуду в сторону и разложил перед собой карту-верстовку.

— Вот здесь, здесь, здесь и здесь. Потом в этом районе вот эти проходы, и ещё там и там.

— А блокпост где вырезали?

— Вон там. Мы пленных привели.

— Что, важные пленные? Знают что-нибудь?

— Да нет, просто, когда уходить уже собирались, двоих под нарами нашли — спрятаться решили, а об одного мы уже уходя, споткнулись. Пьяный возле бруствера валялся. Ну и решили прихватить. Пусть ребята позабавляются.

— Ладно, иди к ребятам.

Магомед скрупулезно стал наносить на карту места новых русских пикетов. Русские перекрывают всё новые и новые тропы. Конечно, Троп в горах ещё множество, но кольцо всё сжимается и сжимается. Он всем своим волчьим нутром чуял, что уходить надо из этого района. Да и свой человек докладывал, что на него русские охоту открыли. Опять на север рвать надо. Да вот в ушах до сих пор звучат слова Рахмуна о том, что растерял Магомед свой отряд на севере и сюда на юг сбежал. Гордость не позволяет уходить. Ничего. Даст Аллах, Магомед ещё покажет этим горе-воякам, полевым командирам доморощенным, как воевать надо. Аллах на его стороне. Размышления прервало неожиданное оживление за окном. Магомед вышел из дома и уселся в плетёном кресле— качалке, откуда-то принесённом его бойцами. Толпа, стоящая кругом, расступилась, и в центре круга он увидел троих русских. Их вид являл жалкое зрелище. Оборванная форма, в кровь избитые лица. «Именно так и должен выглядеть враг. Видно, не первый час развлекаются» — подумал Магомед: «А лучше, всё-таки враг смотрится с отрезанной головой». Он с интересом рассматривал пленных. Один из них внушал уважение, злобно сверкая единственным уцелевшим глазом вокруг. Второй тихо, по щенячьи скулил, пуская кровавые слюни и сопли и преданно заглядывая в лица своих мучителей. Третий молча стоял на подгибающихся ногах, тупо глядя себе под ноги. Приближался конец забаве. Как обычно, сейчас выйдет кто-нибудь из особо изобретательных бойцов и, на потеху зрителям, попробует на жертвах новые способы пыток, от которых неверные и скончаются в страшных муках. Магомеду вдруг надоело всё это зрелище. Он, обычно, даже поощрял подобные забавы. А сейчас, как обида подкатила к горлу. «Для чего всё это? Все эти лишения и постоянный риск, мои погибшие единоверцы? Просто месть проклятым гяурам, или нечто большее? О чём мечтал я, постигая нелёгкую военную науку в военном училище, или лёжа на нарах в неласковой зоне? Ведь мечтал я о том, что моя страна наконец сбросит с себя ярмо ненавистных русских. Вот она — цель, за которую не жалко и жизнь отдать. Эти доморощенные полевые командиры ничего не видят дальше своего носа. Им бы пузо бараном, да сундуки золотом награбленным набить. Неужели я опустился до их уровня? Нет. Мои цели гораздо выше. Мои бойцы — будущие солдаты свободной страны. А раз так, пора заканчивать с подобными забавами» — молнией пронеслось в его голове. Его отряд должен быть воинским подразделением, а не бандой садистов. И врагов убивать надо в бою, а не вот так. Как ему не хватает тех бойцов, бывших его солдат, с которыми он воевал там, на севере.

— Всё, заканчивай скорее. Через полчаса проверяю снаряжение. — Магомед резко встал и вошёл в дом. Однако какой-то неведомой силой его потянуло к окну.

К пленным подошёл Хамзат — местный палач-любитель. Резкий удар ногой под сгиб колена, и пленный, тупо глядящий себе под ноги, упал на колени. Хамзат зашёл за спину, двумя пальцами за ноздри поднял вверх подбородок жертвы и резко полоснул по горлу. Фонтан крови забил из раны под гогот толпы. «Нет, это не мои солдаты. Как их не учи, а быдло — оно быдлом и останется» — с презрением подумал Магомед, наблюдая, как ловко, словно у барана, отделяет голову от тела палач. В этот момент «непокорный» вдруг бросился на Хамзата, ударил его ногой в лицо, опрокинул на спину и, упав на колени, попытался дотянуться до его горла зубами. «Молодец, хоть умрёт как мужчина, а не как баран. Жаль, руки у него связаны. Этому недомерку палачу бы не поздоровилось». Из толпы выскочил здоровенный Нимат и одним ударом приклада раскроил «непокорному» череп. Хамзат, оторопело хлопая глазами, вылез из-под трупа и пинками стал вымещать злобу на единственном оставшимся в живых пленном. Тот с покорностью принимал все удары, униженно что-то бормоча разорванными губами. «Ну, это даже не баран. Не знаю, как и назвать его» — подумал Магомед, наблюдая, как пленный с готовностью становится на колени и безропотно поднимает голову, подставляя горло. При этом его умоляющие глаза с надеждой смотрят на палача. «Трусливая порода. До самой смерти надеются на то, что своим послушанием и покорностью заслужат жизнь. Таких не жалко». Под одобрительные крики Хамзат поднял над собой голову последнего пленного. Всё. Представление закончено. Магомед с тяжёлым сердцем наконец оторвался от окна. Настроение, такое прекрасное с утра, было безнадёжно испорчено.

Командир автомобильного батальона резким движением затушил сигарету в колпачке от авиационной бомбы, приспособленном под пепельницу и взглянул на вошедшего Николая.

— Садись, попей чаю. Конечно, не «Три слона», но пить можно. В госпитале санитарка сломалась. Просят у нас машину. Надо раненных на аэродром везти. Выделишь какую ни будь из своих. С утра мимо колонна пойдёт, с ней и потопаете.

— Есть, товарищ майор. Я подберу старшим машины, кого-нибудь из командиров взводов.

— Поедешь сам. Не удивляйся. С ротой в твоё отсутствие и Мальцев управится. А ты мне нужен. Тут видишь, какое дело, раз оказия такая, я с вами зампотыла отправляю. А он мужик, конечно, хороший. Да только, как на аэродром попадает, так кучу друзей ему навестить надо, с каждым горло смочить. За ним глаз, да глаз нужен. Прошлый раз его, как дрова привезли, а наутро половины бушлатов не досчитались. Считай, что это твоё ответственное задание. Жгут на горло ему не наложишь, а проконтролировать, чтобы получил всё тютелька в тютельку и обеспечить сохранность имущества — это в твоих силах.

— Понял. Спасибо за чай.

— Попил? Ну, давай, иди.

Рано утром два КамАЗа, влившись в попутную колонну, неспешно покатили между горных отрогов. В одном — хлопал сонными глазами Николай, сидя рядом с батальонным врачом Мережковым, в другом досматривал прерванный сон зампотыла. Мимо проплывали заснеженные вершины, в плохо пригнанное боковое стекло дуло, а в голову лезли воспоминания о том, что совсем недавно он ехал по этой же дороге в обратном направлении с аэродрома в лагерь. Недавно, а кажется, что столько времени прошло! Да, наверное, правильно говорят, что на войне время по-своему идёт.

— О чём задумался, Коля? — прервал затянувшееся молчание Мережков.

— Да так… Совсем недавно вот так впервые с аэродрома ехал. Как оглушённый был, когда узнал, что на войне оказался. А сейчас уже как ветеран и, кажется, что всю жизнь только и делаю, что воюю.

— На войне люди быстро осваиваются. Или погибают. Закон выживания. Или приспосабливайся, или погибай. Третьего не дано.

— Ты, Славик, вроде не кадровый военный. Как же ты здесь оказался?

— После мединститута, как получил погоны лейтенанта запаса, так сразу в армию и забрали на два года. Служба ничего показалась. Устроился в госпитале работать. Да, в прочем, какая разница, где интернатуру проходить. А тут разнарядка сюда. Я хожу спокойно: у меня, как раз жена родила сына. Ну, думаю, уж мне то точно командировка не грозит. Да не тут-то было. У нас в госпитале, на кого ни плюнь, все или крутые, или подкрученные. Один я из рабоче-крестьян. Ну, их папы, да дяди подсуетились, и оказалось, что кроме меня и ехать некому. Да я и не в обиде. Конечно, сначала разозлился, было. Да плетью обуха не перешибёшь. Поехал. А сейчас вижу, что я в выигрыше остался. Где ещё я бы такую практику в хирургии получил. Там в госпитале, на Большой Земле, я бы ещё лет пять ассистентом на операциях бы стоял, зажимы и скальпели подавал, а здесь сам. Да я уже сейчас на голову выше многих наших врачей со стажем. Так что, не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот недавно твоему Гришину ногу ампутировал, так Хамленко мне руку пожал за профессионализм. А Хамленко — ас. Он на войне с первого дня. Он операции ещё при керосинке делал. У Зайцева пулю из области сердца достал. Эту операцию не в каждом стационарном госпитале делают, а в какой-то полевой операционной, в палатке… Это нереально. Короче, практика здесь — зашибись!

— Да… Кому война, а кому и мать родна.

— Это ты зря, Коля, говоришь. Ты думаешь, мне в госпитале легче, чем тебе? Я недавно духа пленного оперировал. А у самого перед глазами зайчики прыгали. Взял бы и зарезал сволоча. А нельзя. Клятву Гиппократа давал. Ты, вот, автоматик взял — и в атаку. Или пан, или пропал. Одного-двоих, ну троих за бой потеряешь. А у меня конвейер не хуже, чем на мясокомбинате. Я. поначалу, думал: с ума сойду. Анестезии — никакой. Обезболивающих — только на особо сложные операции. Офицерам мы хоть спирт наливаем, а солдатам — наживую…. На всех спирта не напасёшься. Здесь или душой зачерствеешь, или с ума сойдёшь. Мне, конечно, по-человечески жаль пацанов. Да только одной жалостью не поможешь. Вот сцепишь зубы и режешь. А запричитает — наорёшь на него, матом обложишь, а самому его жалко, как сына родного.

Разговор плавно перетёк на семью, потом на общие темы… За беседой незаметно пролетело время. На аэродроме Николай спешился, предоставив Мережкову заниматься передачей раненных, и, не спуская глаз с зампотылу, попытался найти Рината. Аэродром жил своей суетливой жизнью, взлетали и садились самолёты, поднимали тучи снежной пыли винтами вертолёты, на рулёжках толчея военных напоминает восточный базар. На ЦЗТ уселись на свежевыпавшем снегу вновь прибывшие в ожидании транспорта… В общем, всё, как всегда. Зампотылу с ходу нашёл друзей, с которыми они сразу организовали сабантуй. Звали и Николая, однако он, помня наказ комбата, благоразумно отказался. Получение имущества запланировали на вторую половину дня, и Николай решил сохранить трезвую голову хотя бы до загрузки имущества в машины. Ринат так и не нашёлся, и, пытаясь убить время, Николай решил пройтись по аэродрому. В толпе снующих туда-сюда военнослужащих он его тоже не обнаружил и стал уже скучать, когда обычная суета броуновского движения толпы вдруг сменилась настороженным ожиданием, а потом толпа вдруг ломанулась в одну сторону, взволнованно переговариваясь. Николай, поддавшись движению толпы, тоже влился в общую струю. Над головой, в безоблачном, пронзительно синем небе, коптя чадным дымом из двигателей, падал МИ-8. Машина, будто живя своей жизнью, пыталась бороться. Резкие смены высоты сменялись натужным горизонтальным полётом. Стоявший рядом военный в промасленной «техничке», сжав мазутные кулаки, стонал сквозь зубы: «Давай, давай!» Казалось, вертушка услышала эту молитву, и, пьяно перевалившись с боку на бок, сравнительно мягко стукнулась шасси о взлётную полосу. Тоскливо взвыв своими сиренами к вертолёту рванули пожарка и скорая. Подбегая, Николай увидел, как медики вытаскивали из кабины экипаж. Среди белых халатов мелькнуло лицо Мережкова.

— На посадке «стрелой» сбили — сказал кто-то из толпы: — Опять оцепление проспало. Толпа рассасывалась неохотно, переговариваясь и делясь мнением об увиденном.

Николай выхватил проходящего мимо Славика.

— Что там случилось?

— Да почём я знаю? Смотрю — падает вертушка. Я рефлекторно схватил из машины свою сумку и туда. Наверное, быстрее санитарки прибежал. Как лётчик сажал вертушку — я не знаю. Он уже мёртвый был. Экипаж вытаскивать начали, а врач из санитарки лыко не вяжет. Готовый на нет. Хорошо, пока я промедол свой дефицитный по раненным расходовал, из госпиталя завотделением прискакал. Всех по носилкам рассовали, врача на персональные положили, пусть отсыпается. Ну, вот и всё. Надо к ним заехать, промедолу выпросить взамен истраченного. Глядишь, ещё чем у этих жмотов разживусь. У них госпиталь то перевалочный. К Большой Земле поближе и снабжение получше.

Мережков вприпрыжку умчался, поскальзываясь на наледях и путаясь в полах не по размеру длинного бушлата. Николай взглянул на часы. Пора двигаться в сторону складов. Несмотря на обильное возлияние, зампотылу крепко держался на ногах и даже умудрялся спорить с коллегами по поводу качества получаемого имущества. Коля, воспользовавшись ситуацией, выторговал себе пару новых берцев, продублировал зампотылу при подсчёте полученного и, выставив охрану у машины, пошёл выяснять время отправки колонны в сторону своего лагеря. Зампотылу вернулся к любимым бутылкам, а в штабе сообщили, что колонна пойдёт только завтра после двенадцати. Пора устраиваться на ночлег. Времени больше, чем достаточно и Николай, прихватив с собой бутылку спирта, отобранную у вовсю уже пьяного зампотыла, отправился в расположение пехоты. После непродолжительного поиска, он уже стучал в дверь одного из вагончиков, составлявших что-то вроде офицерского общежития. Ринат, голый по пояс, с мылом на шее и на ушах, с радостным криком обнял своего гостя.

— Коля, привет, дорогой! Заходи. Всегда рад тебя видеть!

— Конечно, рад. Я с утра здесь ошиваюсь. А тебя и след простыл.

— Извини, только что с гор. Ориентировка пришла, что спецгруппа духов прошла к аэродрому. Хотели перехватить. Да, как видишь, не успели. Я сейчас в штабе такую головомойку получил! Да ладно. Мы не всемогущие. Ты-то как? Живой! Рад за тебя! Что там в кармане? О-о! Вот эта бутылка как раз подойдёт к той банке солёных огурцов, которая у меня в тумбочке стоит. Подарок с Большой Земли передали. Сейчас ребят позову. Посидим. Тебе когда уезжать? Завтра? Отлично. Мои ребята с вами пойдут.

Спустя короткое время на столе организовалась нехитрая сервировка, в комнатке появились новые ребята, офицеры из батальона Рината, а после второй выпитой потянулся неспешный разговор.

— Вот ты говоришь, недавно здесь, а как будто всю жизнь воюешь, — разглагольствовал Ринат, — а про меня что сказать можно? Я здесь с самого начала. Такое впечатление, что я с автоматом родился. Я даже бояться привык. Не представляю себя без чувства страха.

— А я от сюда уже раз пять уехать мог. — вдруг произнёс белобрысый старлей, кажется. Вадик, — Мне замену предлагали.

— И что же не уехал? — пьяно удивился Коля.

— Да его там, на Большой Земле на крупную сумму обули. Теперь ему туда дороги нет. — вмешался в разговор капитан в маскхалате, засаленном на кругленьком, выпирающем животике.

— Как это обули?

— Да как последнего дурака. Обвели вокруг пальца и всё. А сейчас деньги требуют. Нет ему домой дороги. Вот и напросился сюда.

— Ну нельзя же так! Есть же, наконец, милиция. Есть закон. И вообще. Что с тобой сделать могут? Объясни им, что ты не виноват. Не звери же. Поймут.

— Да в том то и дело, что звери. И понимать ничего не будут. Не для этого меня обували. Ты знаешь, боюсь я. Здесь сколько боёв прошёл, в четырёх рукопашных побывал — нормально. Страшно было, но нормально. А там… Страх какой-то животный. Здесь ты плечо товарища всегда чуешь. Не видишь его, а знаешь, что он тебе спину держит. А там ты один. Если бы как здесь, я с ними быстро бы разобрался. А там как здесь нельзя. Так что на войне мне самое место.

Дальше всё начало сливаться в сплошное бу-бу-бу. Пробуждение было трудным. Холодная вода слегка помогла, однако голова всё норовила перевеситься, а в ней всё перекатывался чугунный шар. отдаваясь болью то в затылке, то в висках, то во лбу. Зампотылу и Славику было примерно так же, поэтому обратная дорога прошла в полудрёме и в полнейшем молчании.

Магомеду ещё никогда не было так тоскливо. Даже в зоне, когда накатывало порой отчаяние, такого он не испытывал. Все мечты об объединении полевых отрядов под одним командованием и о создании южного фронта борьбы с русскими пошли прахом. Не так он представлял себе свою войну. А всё из-за того, что каждый из командиров отрядов, воевавших здесь мнит себя самым великим военачальником и подчиняться никому не желает. Каждый гребёт только под себя. Переговоры сорваны. И не просто сорваны, а испоганены на нет. И надо же было русскому спецназу оказаться недалеко от его расположения. Рахмун чуть прямо в руки к ним не попал. Вот был бы подарочек! К каждому в голову не залезешь, мысли не переставишь как надо. Вот и ходят по горам домыслы одна нелепей другой. Договорились до того, что Магомед Рахмуна хотел русским продать. Обидно, конечно. Но куда обидней, что перестали доверять ему командиры. Даже на повторные переговоры отказываются собираться. И всё эти намёки про Рахмуна. Эти глупцы не понимают, что не просто так русские перевалы перекрывают. Готовится серьёзная войсковая операция. Сейчас необходимо собраться и железным кулаком ударить по блокпостам и уйти в долину. Зимой в горах особо не спрячешься. Пробовал через посыльных предупредить, да где там! Отмахиваются, как от мухи назойливой. Гассан прямо так и ответил: «В горах троп много. Да и мы здесь дома, а русские в гостях. Что они смогут?». Не хочется им уходить с насиженных мест. Как страусы голову в песок прячут, страусиной политикой занимаются. Самому уходить — гордость не позволяет. Потом опять попрекнут где-нибудь. Красавица азербайджанка убрала со стола пустую пиалу. Молодец. Глаз не поднимает. Родители хорошо научили. В дверь для приличия стукнули и в комнату ввалился адъютант.

— Что там такое неотложное приключилось?

— Командир, к тебе пришли. — Кто?

— Ты Сашу вызывал, доставили уже.

Поморщившись от такой фамильярности, Магомед устроился поудобнее. «Да, это не мои ребята» — привычно пронеслось в голове. Странно, но такие мысли для Магомеда уже стали привычными. В комнату вошёл русский и встал, опершись о стену.

— Зачем звал, Магомед?

Наглый взгляд совсем не напоминал того настороженного, немного напуганного оборванца, которого он увидел три месяца назад. Тогда разведчики из группы Хамида притащили из поиска четверых русских. Русские сразу заявили, что ищут встречи именно с Магомедом. Именно поэтому этих пленных не убили сразу. Их привели в дом, приспособленный под штаб.

— Что это такое? — нахмурился Магомед.

— С тобой говорить хочет. — сказал адъютант.

— Что тебе надо поганый русак?

— Ты, Магомед, придержи лошадей. У меня к тебе предложение. — русский с опаской глянул в глаза.

— Ты, наверное, слышал, что я не люблю русских.

— Это твои проблемы. Ты меня выслушай сначала.

— Хорошо, говори.

— У меня группа. Мы находимся на твоей территории. Возьми к себе.

— Кто это — вы? Ты, шакал поганый, меня развести хочешь? Кто тебя послал? Кто хочет меня подставить? Или ты ГРУшник?

— Не кипятись. У нас свои счёты с советской армией. Я сержанта грохнул и слинял. Кто-то на наркоте подлетел. Каждого из нас такой срок ждёт, что мама не горюй. Сам можешь проверить. Не верю, чтобы у такого как ты не было своего человечка у русских.

— Почему ко мне пришёл? Шли бы к Икраму или к Хамзату. Они себя знаешь, какими воинами считают! Мне рядом с ними и делать нечего.

— То, что они считают, это их личное дело. Нам их колхоз «Красный перец» и даром не нужен. Мы хотим с тобой.

Магомед задумался. Этих русских ничего не стоило расстрелять прямо сейчас. Но жизнь научила не разбрасываться ничем. Правда существовала вероятность подставы. Да и, если поверить ему, с предателями нельзя связываться. Предали один раз, предадут в другой. Но всё же хочется извлечь хоть какую-то выгоду из создавшейся ситуации. По горам его люди неоднократно натыкались на таких вот дезертиров. Обычно с ними разговор был короткий. Однако группа перебежчиков гяуров может и пригодиться. Магомед привык доверять своим идеям, пусть даже и не до конца сформировавшимся. Решение пришло почти мгновенно. Он приказал поселить перебежчиков в самом дальнем ауле в обстановке полной секретности, заняться с ними боевой подготовкой и по возможности пополнять отловленными дезертирами. Со временем сформировалась диверсионная группа из двадцати восьми человек, сравнительно неплохо обученная и экипированная так, что их запросто можно было принять за советское воинское подразделение. И вот сейчас настало время вводить их в дело.

— Садись, Саша, рассказывай, как живёшь, как здоровье?

— Ты меня не для этого звал, ведь так? Давай ближе к делу.

Магомед поморщился. Этот русский обнаглел. Однако пора не время показывать зубы.

— Вот до чего вы русские неприветливый народ. Нет у вас доброжелательности, заботы о близком. Нет бы спросить о здоровье, о жизни, всё норовите обидеть.

— Зато вы сильно благожелательные. Видел я результаты вашей заботы о ближнем.

— И благодарности никакой. — как бы не слыша Сашу, продолжал Магомед, сверкнув глазами. Словно невзначай появившийся металл в голосе не остался незамеченным. Саша осёкся и слегка стушевался.

— Ты не так понял меня. Спасибо тебе, конечно за то, что приютил, кормишь, поишь…

— Ну насчёт поишь, это не я тебе наливаю. И ещё разберусь, где спиртное берёте. Что дыхание затаил? От тебя сивухой несёт за километр, дыши — не дыши. А понял я тебя правильно. Благодарности от вас ждать не приходится. Ладно, об этом потом поговорим. Я надеюсь, что за три месяца отдохнули и отъелись. Пора и за дело приниматься. Хамид возьмёт твою группу и выведет в заданный район. Ваша задача, выдавая себя за советских военнослужащих, разнести населённый пункт. Разгуляться надо от души. Так, чтобы память о зверствах советских солдат память у народа в веках осталась. Понял?

— Понять то я понял, а что дальше? Зачем тебе это? Где вероятность, что ты нас потом нашим не выдашь?

— У вас уже не только ваших, у вас ни роду-племени, ни национальности уже нет. А зачем мне это, я сам знаю. Не вашего ума дело. Вы свой хлеб и ваши жизни отрабатывайте. Всё. Выезжай на базу. Будьте готовы к выходу. Завтра утром за вами заедет Хамид.

Саша выскочил из помещения с чувством облегчения. Разговор был достаточно тяжелый. Магомед посмотрел ему вслед и улыбнулся. Когда создавался этот отряд, предназначение его оставалось достаточно неопределённым. Однако именно благодаря этому отряду родилась эта идея. Местное население колеблется. Далеко не каждый согласен видеть в советских солдатах своих врагов. Немало способствует этому и та защита, которую оказывает армия армянским сёлам от азербайджанских полевых командиров, а азербайджанским аулам от армянских. Необходим толчок, который бы помог народу в выборе своих врагов и защитников. Вот этот отряд, состоящий из дезертиров, и станет таким толчком. Магомед улыбнулся ещё шире и потянулся всем телом.

В вагончике автопарка было по обыкновению жарко натоплено. В алюминиевой кружке закипела вода. Толик вытащил импровизированный кипятильник, сделанный из двух лезвий и сыпанул горсть заварки. Чаинки, попав в кипяток, ожили, стали разворачиваться и разбухать, выпуская коричневые облачка. Аромат свежезаваренного чая распространился по вагончику.

— Это не тот чай, которым нас поят. — удивлением произнёс Николай. — Откуда?

— Хе! Конечно не та бурда! Я тут на транспортном борту летуна одного нашёл. Земляком оказался. На соседних улицах жили. Вот он и подогнал. Индийский! Три слона!

— Наш пострел везде поспел. И когда только умудрился?

— Дело техники! Да, командир, а какие планы у нас на сегодняшний вечер?

— Ну… Виталька, может, подойдёт. Посидим.

— Ага. И опять нажрёмся до поросячьего визга? Когда Виталька без пузыря приходил? Нет. командир, пора пересмотреть нашу культурную программу.

— И что ты предлагаешь?

— Почему бы нам ни прогуляться в наш гарнизонный госпиталь? Там неплохие девчонки, между прочим.

— И как ты себе это представляешь? Вот они мы, любите нас? Припрёмся, как два идиота. Ни нас там никто не знает, ни мы никого. Будем бегать да медсестёр отлавливать?

— Обижаешь, начальник! Я туда уже неделю бегаю, типа от кашля лечусь.

— Ах ты, гад! Без меня решил развлечься. А меня, значит, с хвоста?

— Да ты что? Я же почву готовил. Только там территория давно пехотой помечена. Меня уже предупредили. Могут и ноги переломать. Так что твоя задача, командир, Витальку приболтать. Если он с нами пойдёт, это от всей пехоты такое противоядие будет!

— Ну ты и жук!

Идея с госпиталем настолько захватила Николая, что уже в обеденное время он отправился в палаточный городок спецназа. Из крайней палатки вышел Сальников Игорь, старлей из Виталькиной роты, пристально посмотрел на Николая и, узнав его, широко улыбнулся.

— Привет! А я думаю, что это за такая борзая мабута к нам в гости идёт. Обычно наше расположение все за километр обходят. Боятся. Ты к Витальке?

— Ага. Слушай, почему у вас у всех здесь такие здоровые зубы? Вы, вроде, побольше других по зубам получаете.

— А это потому, что у нас крепкие и здоровые организмы. Сейчас вызову Витальку. Он во взводе. Шмон наводит. Профилактический втык своим бойцам даёт. Чтобы не расслаблялись. Ты поздно пришёл. Тут недавно такое шоу было. Виталька так орал, у артиллеристов, наверное, слышно было.

Игорь тормознул проходящего мимо солдата и отправил за Виталиком.

— А что? Кто-то что-то натворил?

— Да нет. Просто бойцы расслабуху немного поймали. Поэтому небольшая профилактика не помешает.

Подошёл Виталя, всё ещё кипящий от возмущения.

— Привет, Коля. Ты извини, воспитательная работа в самом разгаре.

— Ты чего такой свирепый?

— Хотел для профилактики немного пошуметь, шмон заодно устроил. И ты посмотри, что нашёл?

Виталя развернул бумажный пакет, который держал в руках. В пакете оказалось около двадцати шприц-тюбиков промедола, слабого наркотического вещества, применяемого в солдатских аптечках в качестве обезболивающего.

— Наркоманы хреновы! И где только взяли! Этот промедол здесь на вес золота! А у них во сколько! Ничего, я им уже прописал лечение от наркомании.

На пространство между палатками уже выбегали на построение в полной боевой выкладке солдаты.

— Ты куда это их?

— Да вон на ту горушку смотаемся по-быстрому. Посмотрим: нет ли снайперских позиций. Мы быстро. Бегом туда-обратно. С потом вся наркомания выйдет. А ты чего здесь?

Николай изложил суть идеи Толика. Однако предложение вдруг натолкнулось на неожиданное сопротивление. Времени препираться, не было, и разговор решили отложить до вечера. Вечером уговоры возобновились с новой силой.

— Да что тебе, жалко, что ли? — Горячился Толик. — Я этот госпиталь неделю обхаживал. Нас девчонки уже ждут. Сходим, посидим. Глядишь, может, что и обломится.

— Сколько можно монахами жить. Хочется и культурно отдохнуть. А из-за тебя всё срывается. — Зудел Коля в другое ухо.

— Ну и шли бы сами. — слабо отмахивался от них Виталька. — Я по женщинам не ходок. Они моей внешности пугаются.

— А сами мы не можем. Здоровье дороже. Нам пехота быстро головы поотворачивает. У них там поляна давно притоптана. А ты зря такого невысокого мнения о своей внешности. Ты очень даже ничего. Такая брутальная внешность.

— Скажете тоже. Да меня всегда бабы боялись. Была одна в Степанакерте. И та недавно к родне в Ереван подальше от войны уехала.

— Нет ну у тебя внешность, конечно, на любителя. Но кто знает, может там как раз и есть такая любительница? Ну, пошли, а?

— Ребята, я вам только помешаю там. Девки только меня увидят, и вам не обломится. А пехота дёргаться будет, только скажите кто, быстро приведу в божеский вид.

— Ну, это уже не то. Детский сад, какой-то. «Сейчас папу позову, он вам покажет!» Так не годится. А девки только узнают, что ты тот самый Рембо, все на тебе висеть будут. Ну, давай, Виталька, не ломайся.

Как ни сопротивлялся спецназовец, однако уговоры возымели своё действие, и спустя какое-то время неразлучная троица направилась к полевому госпиталю. Толик быстро ориентировался в нагромождении госпитальных модулей и палаток. Стук в дощатую дверь, короткое церемонное знакомство, и глазам гостей предстал стол с немудрёной закуской. Несколько женщин от двадцати до тридцати пяти лет приветливо улыбнулись вновь прибывшим. Два офицера пехотинца набычились, однако, увидев протиснувшегося в помещение последним Виталю, изменились в лице и скисли. Виталик достал из кармана поллитра спирта и молча поставил его посреди стола.

— Я конечно понимаю, — тараторил Толик, — что медицину спиртом не удивишь. Вас вообще, наверное, ничем не удивишь. Но не идти же с пустыми руками. Так сказать, от нашего стола вашему столу.

— Да нет, сегодня удивили. — Вмешалась в разговор высокая статная женщина лет тридцати. — Легендарного Рембо привели.

Виталя смутился и начал мучительно краснеть. Друзья смотрели на него с немым изумлением. Такого они его ещё не видели.

— Да вы не смущайтесь так. Здесь все свои. Мы очень рады, что вы пришли. Я вас несколько раз видела издалека, когда вы к своим в госпиталь приходили. А вот так, рядом, впервые вижу.

Она по-хозяйски взяла Виталю за руку и усадила рядом с собой. После первых двух рюмок первоначальная неловкость прошла, и даже Виталик вполне освоился в новом обществе. Надо сказать, что в немалой степени помогла ему в этом Людмила, та самая тридцатилетняя медсестра, которая так ловко и ненавязчиво наложила на него свою лапку. В общем, вечер прошёл очень хорошо и весело. Друзьям ничего не обломилось, и они ушли домой, несолоно хлебавши, чего нельзя было сказать про Витальку, который, пряча глаза, попрощался с ребятами и ушёл по руку с Людмилой.

— Вот тебе и тихоня! Пришёл, увидел, победил. А ещё идти не хотел! — Толик удивлённо пожимал плечами по дороге в родной модуль.

— Это его победили. Учись. Взят в плен без единого выстрела. Вот как воевать надо. А вообще, когда я говорил ему про его брутальный внешний вид, то сам себе не верил.

Друзья переваривали в голове невероятное происшествие во время всего пути. Наконец, уже выключив свет и лёжа в постели, Николай подвёл итог: «Пути господни неисповедимы».

Рассвет только занимался над горами, когда группа военных приблизилась к небольшому азербайджанскому селению. Прижимаясь к промёрзшим за ночь камням, они вглядывались в изломанные очертания домов и дувалов, сложенных из сланцевой породы. Редкие деревца без листвы резко выделялись на фоне сереющего неба. Облачко пара в морозном воздухе оседало на воротниках зелёных армейских бушлатов ледяными кристалликами.

— Ну, Саша, дальше сам. Я тебя привёл. Моя работа закончена. Буду вас ждать у дальних пикетов. Через полчаса после моего ухода начнёте. И смотрите, чтобы было всё реально.

— Да не боись, Хамид. Я — лейтенант. А это мой взвод. Жаль, БТРов нет. Красиво бы мы в этот аул влетели. Под развёрнутым красным знаменем.

— Ты, гяур, язык попридержи. И не надо тут передо мной смаковать операцию. Здесь такие же азербайджанцы, как и я. Если бы не Магомед… Надеюсь, он знает, что делает.

Хамид резко повернулся и ушёл вверх по тропе. Саша скривился и сплюнул под ноги.

— Олег! Подойди сюда! Со своим отделением зайдёшь в тыл. Выставишь оба пулемёта на прямую наводку. Смотри, расставь так, чтобы эти черномазые, когда побегут, прямёхонько в огневом мешке оказались. И не торопись. Подпусти поближе, чтобы не повернули.

— Рафик! Со своим отделением войдёшь с правого фланга. Я с левого. Мужиков и детей убивать на месте. Баб загоняешь в какой-нибудь дом. Потом отсортируем, какие посимпатичнее.

— Саня, а у них малолетки такие симпатичные. И скороспелки.

— Хорошо, всех, кого можно трахать — в дом, остальных или сами стреляйте, или гоните на Олега. Понял?

— Есть, товарищ лейтенант.

— Молодец. Почаще при них меня лейтенантом зови. И все пусть тоже обращаются по званиям.

Группа Олега, плотно прижимаясь к камням ушла, обтекая село с тыла. Саша время от времени прикладывался к бутылке с мутноватым самогоном, ожидая доклада по рации. Рация зашипела и заговорила, искажая голос Олега почти до неузнаваемости: «Саня, мы на месте. К бою готовы».

— Тебе, падла, сколько можно говорить, никаких сань и вань. «Товарищ лейтенант» — трудно запомнить?

— Извини…те, товарищ лейтенант.

— Всё, готовьтесь. Мы выходим.

— Са… ой, товарищ лейтенант, ты там на нашу долю баб оставь. Мы тоже хотим побаловаться.

— Ты сначала дело сделай, товарищ сержант, а потом поглядим.

4

Аул спал, не подозревая о том, что с двух сторон к нему подходят люди, уже приговорившие этих, ни в чём не повинных людей, к смертной казни. Первые залпы из подствольных гранатомётов и автоматные очереди словно сдёрнули покрывало сна с мирного села и моментально погрузили его жителей в самый страшный кошмар. Люди выскакивали из своих домов и, напоровшись на выстрелы, падали замертво. Обезумевшие сельчане метались, путаясь в дувалах и, вытесняемые с двух сторон, неслись в огневой мешок, приготовленный Олегом. Дезертиры выхватывали из толпы девушек и совсем ещё девочек, сбивая их в кучу. Кругом стояли крики, треск выстрелов и маты захватчиков. Редкие ответные выстрелы отважившихся на сопротивление были быстро подавлены. Улицы усеялись трупами, за селом ещё раздавались пулемётные очереди, уничтожающие последних живых, а здесь воцарилась тишина, в которой слышались всхлипы и причитания пленённых девушек.

— Рафик, выставь посты. Гриша, пройдись по аулу и найди пару мало-мальски приличных домов. Мы хорошо поработали, теперь надо хорошо отдохнуть. И посмотрите по домам, может где-нибудь что-то выпить найдётся.

Добросовестно изображая из себя военных, оба, вытянувшись в струнку, козырнули, ответили: «Есть, товарищ лейтенант!» и побежали выполнять распоряжение. К тому времени, когда Олег со своим подразделением подошёл в село, были найдены два довольно зажиточных дома. На скорую руку организовали застолье, в каком-то из домов отыскали чачу и пригнали девушек.

— Это вам за то, что наших солдат убиваете. Сейчас получите по полной программе от советской армии. Долго нас помнить будете. — Разглагольствовал Саня, зачёрпывая пятернёй тушёнку из банки. — Хорошо нас ублажите — оставим в живых. Не сможете — расстреляем.

Оргия началась. Пьяные выкрики, стоны насилуемых девушек, гогот пьяных дезертиров слились в один невообразимый шум.

Уходили под вечер. Перед уходом, оглядев растерзанных рыдающих девушек, Саня удовлетворённо хмыкнул.

— Ну, как вам солдаты красной армии? Чего такие невесёлые? Передайте всем: за каждое нападение на наших будет то же самое.

Отряд ушёл по тропе и растворился в наступающих сумерках как кошмар, вопреки всем законам природы материализовавшийся и оставивший после себя трупы, горящие дома, как страшное свидетельство своей реальности.

Эту засаду Николай почувствовал, кажется, всем своим телом. Он даже не удивился, когда из-за камней с шипением вылетела граната, и передний КамАЗ превратился в столб яркого пламени. Оказавшись на земле, он почти наугад выпустил короткую очередь и перекатился к валуну у обочины. Обиженными шмелями жужжали пули, взрывы гранат разбрасывали смертоносные осколки. Николай огляделся. Да, засада выбрана идеально. Узкий участок дороги, резкий поворот… В посеревшем от мороза небе чёрными шлейфами тянулись дымы от горящих машин. Командиры взводов и отделений разворачивали оборону, разбивая горизонт вокруг на сектора. Суеты и паники первого боя не было. Все действовали деловито и грамотно. БТРы сопровождения бешено вращали своими башнями, изрыгая из себя очереди крупнокалиберных пулемётов. Николай подбежал к Алексею, командиру взвода сопровождения и плюхнулся рядом. Перед глазами взметнулись фонтанчики пуль.

— Что скажешь? — Прокричал Коля.

— А что? Классическая засада. По рации подкрепление вызвал. Просили продержаться. Там задержка какая-то.

— Задержка у бабы, а у на полные кранты, я чую.

— Да не боись. Прорвёмся.

И тут, как гром среди ясного неба, по колонне в шахматном порядке ударила очередь из АГС. Взрывы гранат смешались с криками раненных.

— Ах ты, падла! Смотри где засел! И позицию выбрал — не подберёшься. — Выругался Лёха. На выступе скалы действительно была оборудована прекрасная позиция для АГС. И позиция-то грамотная. Никак его не достать.

— Товарищ лейтенант! — Подскочил к Алексею рядовой Егоров. — Вон он, оттуда шмалит!

— Да засёк я его уже. С первой очереди засёк. Он и не прячется особо. Знает, что не достанешь его.

— Разрешите, я попробую. — Егоров нервно облизнул пересохшие губы.

— Да как ты его?

— Мне только туда, под выступ проскочить. Оттуда можно гранату забросить.

— Давай, только осторожнее.

Егоров откатился в сторону, подобрался и рванул вперёд. Николай методично выпускал из своего автомата очередь за очередью, не переставая наблюдать за бойцом. Рядом стрекотал своим автоматом Лёха. Егоров, от укрытия к укрытию упорно шёл к своей цели. Оказавшись под выступом, солдат отдышался и, достав гранату, изготовился к броску. И тут сбоку от выступа, из зарослей тутовника по Егорову резанула очередь до той поры молчавшего автомата. Парень, неестественно выгнувшись, упал на землю и забился в смертельной агонии. Граната, выкатившись из руки, разорвалась, прекратив мучения умирающего.

— Мать твою! — Заорал Лёха, выпустив длинную очередь по зарослям. — Коля, а ведь прав был пацан! Прикрой меня от этой падлы в кустах. Я сам попробую.

— Смотри, опасно. Они эту позицию хорошо прикрывают.

— Потому и сам иду. Хватит с меня Егорова. Не хочу больше никого на смерть посылать. Если что, на тебе и мои бойцы. Ну, я пошёл. Не боись, мабута! Живы будем не помрём!

Лёха рванул вперёд. Николай стал лупить по тутовнику. Чуть выше по Алексею ударила ещё одна очередь. Коля выпустил туда длинную очередь. Рядовой Стершин, с лёту поймав смысл происходящего, присоединился к прикрытию. Пули срезали ветки тутовника, рикошетировали от камней. Если и остался там кто-то живой, вряд ли он мог произвести хоть один прицельный выстрел. Лёха залёг под выступом, подполз к Егорову, осмотрел его и только потом выбрал наиболее удобную позицию для броска.

— Только на голову себе не брось! — Крикнул Николай, прекрасно понимая, что не будет услышан. Просто очень захотелось хоть чем-нибудь помочь. Перед лицом опять взметнулся фонтанчик пуль. Николай перекатился и опять ударил по тутовнику. Лёха пружинисто разогнулся, метнул гранату и прижался к скале. Наверху раздался взрыв, сверху полетели камни. Чей-то труп мягко ударился о землю. АГС уничтожен. А Лёхе предстояло ещё пройти назад. В воздухе раздался рокот вертолётов. Обрадованные солдаты усилили огонь, а духи, поняв, что засада не удалась, стали организованно отступать дальше в горы. Десант, высадившийся с вертушек, с ходу вступил в бой. Стрельба стала удаляться от дороги, бой перемещался всё дальше в горы. Николай поднялся с земли, только сейчас заметив, насколько она холодная и стылая. Он поискал глазами Алексея и увидел его там же, под этим злополучным выступом. Лёха сидел над телом Егорова и в оцепенении тупо смотрел в лицо своего солдата. Коля подошёл к ним.

— Лёха. Всё закончилось. Пошли.

— Ты знаешь, не первого уже теряю, а всё привыкнуть не могу. Не пустил бы я его, он бы жив остался бы. Надо было сразу самому идти.

— Перестань, Лёша. Мы на войне. От этого не уйдёшь. Ты сам мог не вернуться. Всё, пошли. Вон санитары идут.

Лёха позвал санитаров, помог им положить тело Егорова на носилки и проводил глазами до самого вертолёта.

Офицеры батальона спецназа молча сидели вокруг стола, стараясь не встречаться взглядом с комбатом. Батя был страшен. От кипевшей ярости он не мог усидеть на месте и, постоянно вскакивая, мягким кошачьим шагом прохаживался за спинами подчинённых. Ощущая за собой командира, каждый инстинктивно втягивал голову в плечи. — Мне это надо? — Кипятился комбат. — Целую неделю особисты шерстят. Всю кровь уже выпили. Чьё подразделение в азербайджанских аулах шалит? Вы мне можете сейчас сказать — чьё? Я всё понимаю. Пацанов жалко. Я сам на эти цинковые гробы посмотрю — сердце кровью обливается. Но вот так! Четыре мирных аула уничтожено. Азербайджанские мужики строем в банды идут.

— Да кто сказал, что это мы? Может пехота балует?

— В поиски взводом без БТРов кто ходит? Пехота? Кому вы сказки рассказываете?

— Под Шушой спецназ МВД стоит. Может они?

— Их тоже трясут за здорово живёшь. Только всё это в нашем районе происходит. Так что все стрелки на нас. И пока мы этих тварей не вычислим, жить нам спокойно не дадут. Всем ясно? Всё, свободны. Ивашов!

— Я! — Виталя обернулся уже в дверях.

— От группы Турарова ничего не слышно?

— Два часа назад выходили на связь. Направляются к точке выхода. БТРы я уже отправил.

— Хорошо. Держи меня в курсе.

Виталя ушёл, а комбат присел за стол и, отхлебнув чая, крепко задумался. Кто это мог быть? За каждого в своём батальоне он бы руку дал на отсечение. Батальон — его детище, и все подозрения по поводу спецназа — как ножом по сердцу. Особисты вцепились в горло не хуже волкодавов. Роют и роют. Батя проверил все маршруты за это время. Кое где есть совпадения, но разные группы. А подозревать в каком-то заговоре весь батальон глупо. Ну, конечно можно предположить, что, в конце концов, поехала крыша у одного-двух. Тут не мудрено свихнуться. Но целый батальон во главе с офицерами, это абсурд.

— Дежурный! — Крикнул комбат. — Я!

— Где особисты?

— В штабе полка. И, по-моему, надолго. У командира закрылись.

— Откуда знаешь?

— Да в штабе полка у меня однокашник служит. А эти особисты не только вам поперёк горла. Чем они дальше, тем лучше.

— Ладно. Посплю немного. Скажи начальнику штаба, пусть подстрахует. И ещё, как только новости о группе Турарова появятся, сразу будите, не миндальничайте. Понял? Всё. Иди.

Комбат лёг на кровать не разуваясь и сразу, словно провалился в тёмную пустоту сна. За последние сутки поспать удавалось урывками, да и до этого всю неделю сплошная нервотрёпка не способствовала крепкому и здоровому сну. Казалось, только лёг, как дежурный уже дёргает за плечо.

— Командир… Ивашов здесь с докладом о группе Турарова.

— Давай его.

Виталя зашёл в вагончик вместе с начальником штаба. По их лицам было видно, что новости не простые.

— Что там? Давайте быстро. — Отмахнулся Батя от доклада по форме.

— Тураров только что прибыл. Почти на точке выхода наткнулись на неизвестное воинское подразделение в нашей форме. Количество до взвода. В ответ на окрик те вступили в бой. С БТРами выходило отделение Климова. Они ударили неизвестным во фланг. В ходе боестолкновения один из них был убит. Остальные ушли. Преследовать не стали. Убитый славянской национальности. Документов при нём не обнаружено.

— А ты сам много документов в поиск берёшь? Ладно. Тело привезли?

— Да. Тураров говорит, что это не спецназ был.

— Почему?

— Да воевали они как-то бестолково. Если бы спецназ был, одним бы убитым, да ещё с их стороны, не обошлось бы.

— Если они воевали плохо, почему тогда упустили?

— Тураров говорит, побоялся, что это наши. Может, с испугу в бой вступили. Так что же, своих что ли убивать? Ну и отпустили.

— А ты что думаешь?

— Зачем не спецназу так далеко в горах шарахаться. Пехота в поиски не ходит. Если бы мотострелки были, тут бы уже или вертушки барражировали, или, на худой конец, БТРы неподалёку находились.

— А откуда ты знаешь, что не было. Может они где и стояли.

— Точно не было. Я Турарова знаю. Он дотошный. Если бы были, он бы их нашёл. Неизвестные горами ушли. В том направлении только духовские тропы.

— Ты к чему клонишь?

— Да как бы не эти гаврики по аулам шалят?

— Ладно, иди. Подумать надо. Информация интересная. Ты Турарова потряси. Может что ещё вспомнит. Тело пока не убирайте. Хочу посмотреть.

Виталя, козырнув, ушёл, а Батя в задумчивости стал мерять шагами комнату. Потом вышел из штаба и пошёл к БТРам. Возле одного из них на развёрнутом брезенте лежало тело молодого светловолосого солдата. Обычная зелёная афганка, ботинки, бушлат… Что— то резануло глаз. Что-то не так. Батя ещё раз взглянул на убитого. Ах да, причёска. Здесь все стрижены очень коротко, некоторые вообще голову бреют. Необходимость, ничего не поделаешь. Помыться не всегда получается. А у этого волосы довольно длинные. Давно не постригался. Да и чистые. Вон как их на ветру трепет. Значит там, где он живёт, проблем с баней нет, да и с требованиями уставов тоже. Батя резко повернулся и приказал дежурному по штабу: «Быстро в штаб полка. Доложишь обо всём особистам. Попросишь, чтобы пришли».

Пока ещё больше вопросов, чем ответов, но комбат нутром чуял, что дело вышло из тупика.

Усилием воли Магомед сдержал нарастающий в душе гнев. Олег стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. В комнате было тепло и сильно накурено. Постель в углу, кажется, никогда не убиралась. Беспорядок в помещении и неряшливость стоящего перед ним русского вызвали у Магомеда стойкое отвращение.

— Как получилось, что вы наткнулись на спецназ?

— Да они, как из-под земли выросли! Спецы, что ты хочешь?

— Спецы! Да только вы не спецы. Почему не высылали в перёд дозоры? Шли, небось, как слоны на водопой! А почему в бой вступили? Могли сказать, что из Мардакерта. Там тоже русские стоят.

— Магомет, они бы нас в шесть секунд срисовали! А так… Ну подумают, что мы с испугу стрелять начали. Они ведь нас даже преследовать не стали.

— Сашу почему бросили?

— Так его убили. А чего нам с трупаком по горам таскаться?

— Они по Сашке всех вас вычислят! Вы и себя и меня подставили.

— Да как они вычислят? Ну, русский солдат. Ну, без документов. Бывает всякое. По ошибке свои со своими столкнулись. Ну, погиб один. Ничего страшного.

— Да они там дети, что ли? Или дураки?

— Да ладно, Магомед. Ничего не будет.

Магомед ещё раз пристально посмотрел на Олега и вышел из помещения. В просторном доме в центре аула для Магомеда накрыли дастархан. Он присел за низенький столик и в раздражении, откусив кусок баурсака, принялся жевать. Вся эта затея с русскими с самого начала выглядела достаточно рискованно. Но в случае успеха она должна была дать очень неплохой результат. Именно поэтому, чрезвычайно рискуя, он собрал эту команду дезертиров и поселил здесь, в этом дальнем ауле, подальше от посторонних глаз. О них знали очень и очень немногие. Даже сейчас Магомед не разрешил приехать к себе с докладом Олегу, который стпал старшим вместо погибшего Сашки. Он сам приехал в это село бстановке абсолютной секретности. С ним находился только отряд Хамида, своеобразная личная гвардия. И вот сейчас такая неудача. Кто знал, что они наткнутся на русское подразделение? Да ещё и труп Сашки бросят! А если не труп? Если Сашка жив? Страшно подумать, что будет, если эта затея получит широкую огласку. Ему тогда уже точно не ходить по этой земле. Хамид, сидящий напротив, внимательно смотрел на своего командира, ловка нарезая острым как бритва кинжалом баранину в большом лягяне.

— Хамид, эти русские мне больше не нужны. Подумай, где их всех грохнуть. И сделать это нужно так, чтобы можно было подумать, что это дело рук армян.

— Сделаю, командир.

— Я скоро уеду, а ты займись ими.

Хамид не мог сдержать радостного блеска в глазах. Вся эта затея с русскими с самого начала не вызывала у него энтузиазма. Только огромный и непререкаемый авторитет Магомеда заставлял его участвовать в этой афере. И вот сейчас ему дают полный карт бланш. Ну, всё. Русские дорого заплатят за всё, что они сделали. Однако стоило тщательно спланировать предстоящую операцию. Эти гяуры до конца даже друг другу не доверяют и везде ходят только с оружием. Разоружить их спокойно не получится. Им терять нечего. А жаль. Хамид бы заставил их умолять о смерти. Он откинулся на подушки и, методично отрезая и кидая в рот кусочки мяса, стал напряжённо думать.

— Хамид, Магомед уезжает. — Помощник Хамида Мамед вывел его из задумчивости.

— Проводишь Магомеда и вернёшься с людьми. Людей оставишь за аулом так, чтобы русские не знали. Сам придёшь ко мне. Чачи побольше найди.

Мамед скрылся за дверями, а Хамид опять погрузился в свой, начинающий уже вырисовываться, план.

Подполковник из особого отдела разложил перед собой тонкую пачку фотографий.

— Опознали этого хлопца. Его особые приметы были разосланы по всем гарнизонам. В Шуше опознали по наколке. Наколка у него больно своеобразная.

Подполковник протянул Бате фотографию обнажённого плеча убитого. На плече красовалась татуировка, на которой был изображён монумент «Родина-мать» и снизу надпись: «Волгоград».

— Это Александр Ефименко, рядовой. В Шуше в драке убил сержанта и дезертировал из части. Считался пропавшим без вести. Уже четыре месяца в розыске. А по внешнему виду не скажешь, что голодал в горах. — Особист затянулся сигаретой. — Мы запросили данные по всем дезертирам региона. Приличная цифра получается. Это что, они на манер бродячих собак в стаи сбиваются? Из них не только взвод, там рота получится, если не больше.

— Да нет. Сдаётся мне, что этих дезертиров кто-то к рукам прибирает. Посмотрите, вот этот четыре месяца уже, как в бегах, а засветились они только две недели назад. — Комбат взмахом руки разогнал плотное облако дыма над своей головой. — А где же они были три с половиной месяца? Не в отпуск же домой ездили.

— Похоже, что вы правы. Но тогда кто их пригрел, откормил, да ещё и одел и вооружил по нашему образцу? Кто из полевых командиров на это способен? Это ваша территория, вам и карты в руки.

— Из армян мог быть Ашот, только ушёл он сейчас. Давненько не слыхать. Говорят, где-то в Армении. А местные отряды самообороны сами еле-еле концы с концами сводят. Где им ещё такую ораву кормить?

— А почему вы думаете, что это армяне?

— Были уничтожены только азербайджанские аулы. — Вступил в разговор, молчавший до этого начальник штаба полка. — Ни одна армянская деревня не подвергалась нападению этой банды. Кто же ещё мог это спланировать?

— Да не всё так просто. — Подполковник энергично прикурил от окурка следующую сигарету. — Кому оказались на руку эти события? Азербайджане в сёлах ненавидят наших солдат даже там, где наши их спасали от налётов. Такого ещё не было. Мужчины из их аулов почти все ушли в банды. Активность азербайджанских банд возросла. Вы это на себе заметили. Появились тенденции к объединению банд в крупные формирования. Пока они не договорились о едином командовании. Каждый хочет быть командиром. А если договорятся? Нет. Это не армяне. Дезертирами управлял кто-то из азербайджанских полевых командиров. И делалось это в полнейшей тайне. Вряд ли об этом кто-то знал, кроме очень узкого круга людей.

— Но тогда этот командир подписал себе смертный приговор! Если узнают его соплеменники… Не могу в это поверить. — Начальник штаба полка энергично замотал головой.

— А вас никто и не просит. Вы можете мне сказать, кто это мог быть?

— Да наглых хватает. — Потёр лоб пятернёй Батя. — Да и хитрых тоже. Но здесь уже наглая хитрость какая-то. Всё говорит о настолько дальновидном человеке, что смог спрогнозировать последствия этих акций. Основная масса полевых командиров настолько далеко не смотрят. Им вполне достаточно сиюминутной выгоды. Кроме Магомеда никого не могу назвать.

— И я так думаю. Ваши соображения?

— Необходимо силами гарнизона определить опорные пункты в глубине района, из которых по первому сигналу о появлении этой группы выдвинутся подразделения для их уничтожения. Мои люди прочешут территории, наиболее вероятные для берлоги этих отморозков. Я думаю, что это должны быть наиболее отдалённые аулы.

— Согласен. Мы подключим всех для проведения работы с местным населением. Нам нужно вернуть их доверие, да и помощь их нам очень понадобится. Магомед сам себя подставил. И, если мы широко осветим его делишки, помощи от местных ему не дождаться. Да и в отряде у него начнутся брожения. Я выезжаю в Степанакерт. За вами остаётся ваша часть плана. Не буду вам мешать, пойду собирать вещи.

— Начальник штаба схватил трубку полевого телефона и обрадовано закричал: «Гридасов! Подготовь для особистов взвод сопровождения на БТРах! И чтобы доставили их в Степанакерт чем быстрее, тем лучше!»

— Вы, как будто рады, товарищ подполковник. — С улыбкой заметил Батя.

— Обрадуешься тут! Они мне здесь как кость в горле сидели. Слава богу, разобрались, наконец! Ну, теперь давай делом займёмся. Ты иди к себе, подумай хорошенько. К вечеру придёшь со своими соображениями. А я здесь помаракую.

Батя вышел из штаба полка и зашагал к себе. В голове привычно рождались различные схемы, из которых потом выкристаллизуется план действий его подразделения.

Этот аул со стороны можно было принять за давно заброшенный, если бы не тонкие ниточки дымов над отдельными домами. Полуразрушенные дувалы, развалившиеся кошары, выбитые стёкла в некоторых окнах, всё это навевало на мысли о страшном запустении. Не верилось, что в этом, богом забытом месте кто-нибудь живёт. Олег в сомнении посмотрел на Хамида.

— И ты хочешь сказать, что здесь кто-то живёт?

— А что. тебе богатый аул подавай? Бери, что дают. Или что-то не нравится? Так ты сходи к Маг омету и выскажи своё недовольство.

— Да нет… Я не про это. Просто какой-то необычный аул. Слишком тихий. И мы так далеко в горах ещё не работали. Да и ни одной девушки нет, наверное. Одни старухи. Не позабавишься.

— Ты мне ещё про девушек расскажи и даже аула этого не увидишь.

— Да ладно тебе. Не обижайся.

— Хорошо. Готовьтесь к работе. Я пошёл.

Хамид резко повернулся и пошёл вниз по тропе. Тропа метров через тридцать резко поворачивала направо. Скрывшись из глаз за поворотом, он, минуя тропу съехал по сыпучке и выскочил на другую тропу. Через двести метров Хамида тихонько окликнули. Отозвавшись на оклик, он нырнул за выступ скалы и увидел Мамеда.

— Все готовы?

— Давно уже. Всю ночь ждали. Тем, кто в ауле, хорошо. Они вон, печки топят. Быстрее бы уже. Хоть погреться в помещении.

— Потерпите. Осталось немного.

Хамид сам выбирал этот аул, жителей которого вырезали армяне ещё в самом начале гражданской войны. Засада была спланирована так, чтобы ни один неверный не ушёл.

— Мамед, ты предупредил всех, чтобы постарались взять живьём как можно больше русаков?

— Все предупреждены. Но тут уж как получится.

С позиции, которую занимали Хамид с Мамедом прекрасно было видно, как русские выдвигаются к аулу. Обнаглевшие от безнаказанности в предыдущих операциях, они шли нагло, не прячась. Из ближайших домов вдруг ударили автоматные очереди. От неожиданности дезертиры растерялись. Ряды наступающих смешались, началась паника. Те, кто пришёл в себя, рванули назад, но и там их встречали пули. Операция была спланирована идеально. Русские прошли буквально по головам замаскированных духов. Засада, помимо тех, кто засел в ауле, охватывала окраину плотной подковой. Из такого огневого мешка вырваться было просто нереально. Кое кто из попавших в засаду, осознавая это, бросал оружие и, встав на колени, поднимал руки вверх. Однако основная масса, поняв, что они обречены, приняла бой. Оказавшись на неудобной позиции, под перекрёстным огнём, они падали один за другим, сражённые пулями. Бой оказался скоротечным. Хамид шёл по недавнему полю боя, лавируя между трупами. Его люди как баранов ударами прикладов и ног сбивали в кучу оставшихся в живых. На земле с развороченным животом лежал Олег. Увидев Хамида, он попытался приподняться и закашлялся кровью.

— Хамид, за что? — В глазах раненного плескался неподдельный ужас.

— А ты, грязная свинья, думал, что безнаказанно будешь наш народ убивать и наших девушек насиловать? Такое безнаказанно не бывает. Я рад, что твои кишки — вот здесь, на этой земле вижу.

— Помоги! — Прохрипел Олег.

— Ага, сейчас.

Хамид нагнулся, и в его руке блеснул кинжал. У обречённого расширились от страха глаза. Рукой, залитой кровью он попытался тщетно защитить своё горло. Быстро, словно барану, Хамид отделил голову Олега, плюнул в тускнеющие глаза и, словно мяч, пинком запустил вдоль улицы аула.

— Мамед! Хоть домик для отдыха подготовили?

— Обижаешь. Всё готово. Пожрать накрыли, так что милости просим.

— Гони этих туда. Там и развлечёмся. — Он махнул рукой в сторону пленных.

В жарко натопленном доме манил к себе накрытый дастархан. Запах баранины щекотал ноздри, и Хамид с удовольствием занял место во главе стола. Вокруг рассаживались его соратники. От голода сводили скулы и все с жадностью набросились на еду. Утолив первый голод, Хамид вытер жирные руки о полотенце и взглянул на пленных. Они кучкой сбилась в углу комнаты.

— Мамед, ты давно не трахал кого-нибудь?

— Ты знаешь, командир. В родном ауле уже два месяца не был. Забыл, как жена выглядит.

— А ты смотри, какие девочки стоят. Так и ждут, чтобы кто-нибудь их лишил невинности. Его предложение вызвало смех и шутки присутствующих. Отдельные весельчаки вскакивали из-за дастархана и шлёпали дезертиров по задам. Надвигалась кульминация праздника, пленных растаскивали по одному и насиловали тут же в соседней комнате. Ради развлечения стали изобретать различные пытки, выжигая раскалёнными клинками на лбах матерные слова, выкалывая глаза… Стоны и крики обречённых только добавляли азарта. Наконец пленных вытащили из дома и расстреляли прямо во дворе. С чувством выполненного долга группа Хамида двинулась в обратный путь, по пути оживлённо обсуждая весёлое приключение. Приняв доклад Хамида, Магомед задумался. Всё вроде бы в порядке. Нежелательные свидетели уничтожены. Остался Хамид со своими людьми, но он очень предан, так что эту проблему можно отложить на потом.

— Ты уверен, что уничтожены все?

— Конечно. Ни один не ушёл. Да из такого огневого мешка и уйти то невозможно.

— Ладно. Иди, отдыхай.

Поводов для беспокойства, вроде, не было. Однако звериное чутьё Магомеда, не раз выручавшее его в самых критических ситуациях, не давало ему покоя. Всё валилось из рук, мысли разбегались, а чутьё словно взбунтовалось. Наконец, поддавшись обуреваемым его чувствам, Магомед принял решение. Собрав своих командиров, он отдал приказ на смену лагеря, определил маршруты движения, места дневок и ночёвок и место сбора. Только сейчас тревога, выбившая его из колеи, стала понемногу отпускать. Однако червячок сомнения в душе остался.

— Слушайте, а что, Виталька там не стёрся ещё? — заявил Сашка Лошак, развалившись на кровати.

— Да, что-то не видать нашего героя-любовника. — Толик сосредоточенно разливал по кружкам спирт.

— Это вы зря его в наш малинник запустили. Вот сейчас мужики обижаются. — Сашка хохотнул, принимаясь открывать консервную банку с гречневой кашей. — И, главное, ничего сделать не могут. Им бы вам морду набить. Да только по законам логики и Витальке бить придётся. А это себе дороже. Кто же такой остроумный ход придумал?

— Кто же ещё. — Николай взял банку, открытую Сашкой и поставил разогреваться на плоский верх «буржуйки». — Наш пострел везде поспел. В нашем случае эта пословица про Толяна.

— Да я же хотел как лучше! — Возмутился Толик. — Думал, на Виталю охотниц не найдётся, а мы под его сенью порезвимся на славу. И надо же такому случиться. Сколько спирта извели. Мой земеля-летун сколько шоколадок привёз, а дальше поцелуев ни-ни.

— Так надо было знать, за кем ухлёстывать! Вот Виталя молодец! У Людки мужик был, прям как Виталя, здоровый. В Афгане погиб. Где-то под Гератом. А вы, что дети малые. Вот ты, Колян, чего за Танькой приударил? Не знал разве, что она жена нашего Хамленко? Эта баба — только хиханьки да хаханьки. А как дальше дело зайдёт — ни-ни. Умная. Знает, что любая ближайшая подруга донесёт. Все же здесь, как под микроскопом. А Наташка на нашего ротного нацелилась. Все знают, что она спит и видит с ним под венец пойти. Ей связь с тобой, Толик, каким бы ты аленделоном ни был, смерти подобна. Девка синицу в руках ловит. И на хрен ей журавль в небе? Вот и получается, что обул вас Виталька по полной программе. И с бабами не порезвились, и с нашими мужиками все отношения испортили.

Задумчиво поглядывая в окно модуля, Сашка вдруг тряхнул головой и продолжил уже другим тоном.

— А ведь вы на нас молиться должны. Матушка-пехота для вас и мать родная и защитница самая первая.

— Это как?

— Так вы сами-то в рейс не пойдёте. С вами наш взвод в боевом охранении пойдёт. На случай засады. Так что молитесь, рабы божьи!

Этот разговор плотно засел в головы друзей. Да и вероломное вторжение на чужую территорию (а госпиталь с полным на то основанием можно было считать территорией пехоты, и притом хорошо прикормленной), тревожило совесть.

Следуя законам дипломатии, Николай с Толиком, вооружившись литром спирта, направились знакомиться с доблестной пехотой. Санька на днях им подробно объяснил, что жизнь и здоровье любимого автобата во многом зависит от усердия и возможностей пехоты. Следовательно, познакомиться поближе со своими ангелами-хранителями представилось совершенно необходимым. Заслали парламентёра в виде Лошака и определили время встречи. Командир батальона майор Иванов ожидал ребят в своём модуле. Стол был уже накрыт. Вокруг стола сидели офицеры и с интересом смотрели на вошедших. Молодой, худощавый, подтянутый командир мотострелкового батальона понравился сразу, как только друзья вошли в помещение. Он сунул им руку для знакомства и без церемоний сказал:

— Майор Иванов. Лучше просто Серёга.

— Юрцев. Николай.

— Мальцев. Толик.

— Так, ребята, замполит сейчас закусь подготовит, а вы давайте, разливайте пока.

Вошёл замполит, неся в вытянутых руках открытые банки тушёнки. Ворвался в модуль начальник штаба, радостно ставя на стол кастрюлю, из-под крышки которой доносился пьянящий аромат.

— Жареная картошка с мясом. Наш боец в солдатской столовой шеф-поваром служит. Ну я и подсуетился.

Наконец все расселись за столом. Иванов познакомил с присутствующими, офицерами штаба и командирами рот, а потом слово перешло к замполиту. Политрук умело, как заправский тамада руководил застольем. Вскоре первая скованность прошла и за столом воцарился лёгкий трёп. Говорили о службе, о доме, о женщинах. Ещё несколько тостов и все вокруг стали такими родными, что захотелось ещё спирта, кто-то сбегал за гитарой… Короче вечер удался на славу, чего нельзя было сказать про утро. Страшная сухость во рту и сильная головная боль не просто говорили, кричали о том, что последняя бутылка спирта была лишней.

— Зато с пехотой помирились. — Сказал Толик, глядя на мучения Коли.

— И подружились. — Ответил Николай, пыхтя от головной боли. — Интересно, а как там они?

— Я думаю, так же.

— Надо Витальку отыскать. Совсем потерялся со своей Людмилой.

— Сегодня в обед к ним сгоняю.

За дверями раздались шаги, и в дверь ввалился собственной персоной Виталька.

— Долго жить будешь, только сейчас тебя вспоминали. — Радостно вскинулся Николай.

— Вам бы только позубоскалить. Небось, по мне и Людке прохаживались?

— Ну не совсем так, это мы вчера гадали: стёрся ты или нет.

— Во-во, что я говорил! Самим не обломилось, так на мне вымещаете. А я вас, между прочим, от такой лабуды спас, сам удивляюсь.

— Что за лабуда? — Друзья подсели к Витале, забыв о том, что нужно идти с ротой на завтрак.

— Так, ребята, я только что с выхода. Мне хоть отоспаться надо. А у вас, если я не ошибаюсь, тоже, вроде, должностные обязанности имеются. Поэтому, сейчас разбегаемся, а вечером встречаемся здесь. У меня такая чача есть, закачаетесь.

При упоминании о спиртном у Николая к горлу подступил ком. Виталька быстро попрощался и выскочил из модуля.

5

Виталька не обманул и вечером появился в модуле с литром наикрепчайшей чачи. Ребята не переставали удивляться тому, как Виталик умудряется постоянно иметь при себе спиртное. Как-то раз он вообще принёс ящик с шестью бутылками виски «Белая лошадь». Пойло, конечно, было ужасное. Голова потом болела хуже, чем после спирта, однако воспоминание о том, что пили настоящие виски, осталось и грело самолюбие. В другой раз он где-то раздобыл настоящую гаванскую сигару, которая, после выдаваемой здесь махорки «Ёлочка», показалась просто райским угощением. Как всегда, по-походному был накрыт стол и друзья уселись слушать под говяжью тушёнку и хрустящую луковицу с чёрным хлебом очередную Виталькину историю. Виталик рассказывал не торопясь, со смаком, прерываясь для того, чтобы опрокинуть очередные сто пятьдесят чачи и похрустеть луковицей. И чем дальше он рассказывал, тем яснее становилось то, что, если бы не его ребята, сидеть бы всей пехоте и мабуте где-то в горах до второго пришествия, как говорится. А дело было так.

Когда выяснилось, что вырезало аулы специальное подразделение, созданное из дезертиров, сразу стала понятна цель, для которой всё это затевалось. Необходимо было дестабилизировать обстановку в регионе, оттолкнуть население от армии и усилить приток новобранцев в банды. Было решено по всему району создать опорные пункты для экстренного выхода по первому сигналу, а спецназ был обязан обработать дальние аулы на предмет нахождения там базы дезертиров. Но, как всегда на войне, решения принимаются быстро, а вот раскручиваются очень медленно. Пока выбирались места размещения опорных пунктов, пока определялись подразделения, которые должны быть там, спецназ уже приступил к отработке своей части операции. Отдельные группы были высажены в самых труднодоступных районах и приступили к выполнению задания. Прочёсывали один дальний аул за другим, пока группа Витали не наткнулась в горах на одичавшего, оборванного и оголодавшего русского, почти потерявшего человеческий облик. И вот, давясь хлебом с тушёнкой, он рассказал Витале о Магомеде, Саше, Олеге, задании Магомеда по уничтожению азербайджанских аулов и, на закуску, о засаде, в которой уничтожили всю группу провокаторов-дезертиров. Каким чудом он спасся, он и сам объяснить не мог. Естественно, для проверки, Виталик прошёлся с ним по местам «боевой славы». В ауле, где состоялась засада, спецы увидели растерзанные трупы тех, кто ещё недавно убивал и насиловал, упиваясь собственной безнаказанностью. Всё сходилось. Пленный был готов показать даже логово самого Магомеда, однако Батя по рации лично запретил Витале со своей группой соваться туда. В принципе, правильно. Что Виталик с двадцатью своими бойцами мог противопоставить Магомеду, если только личная гвардия его составляла пятьдесят отборных штыков. Но всё равно Виталька расстроился. По координатам лагеря Магомеда была выслана специальная группа, однако она никого там не обнаружила. Магомед своим волчьим чутьём чуял опасность, и вовремя сменил логово. Пленного доставили в лагерь, допросили и решили войсковую операцию отменить. И, слава богу, так как друзьям совсем не улыбалось благоустраиваться где-то на скалах. Старый уютный модуль был как-то роднее.

Магомед был вне себя от ярости. Хамид, потупив глаза, стоял перед ним, не зная, куда деться от стыда. Как так получилось, что один русский остался в живых, один Аллах знает. Да и они хороши. Настолько были уверены в себе, что не удосужились пересчитать по головам этих неверных. И вот сейчас такие проблемы. Не сегодня-завтра всё станет известно всем. И что тогда начнётся! Магомед ещё раз глянул на Хамида.

— Отбери из своей гвардии самых надёжных и преданных. Займите оборону вокруг моего дома. Отработай пути отхода. Не исключено, что придётся прорываться с боем. Завтра уходим. Всё, иди.

Хамид ушёл, а Магомед, устраиваясь на своей постели, долго не смыкал глаз. За что Аллах посылает ему такие испытания. Он всю жизнь положил за свой народ. Он пожертвовал своими родителями ради борьбы за свободу своего государства. И вот сейчас он должен быть отвергнут своим народом. Да он принёс в жертву какое-то количество своих соплеменников. Но что стоят несколько десятков жизней ради великой цели? Неужели Аллах карает его за это? С такими невесёлыми мыслями Магомед уснул. Сон его был тяжёлым и облегчения не принёс. Проснулся Магомед оттого, что дверь в дом, где он находился, вдруг с силой распахнулась. Реакция сработала быстро, и через секунду Магомед уже целился во входящего из пистолета, выхваченного из-под подушки.

— Это я, командир. — Хамид взволнованно переводил дух, опасливо косясь на направленный на него ствол. — В лагере буза поднялась. Людям кто-то сказал про Сашку. Все теперь знают, что это твоя работа. Хотели к тебе идти, да мои люди не пустили. Но что они сейчас делать будут, один Аллах знает.

— Пути отхода отработали?

— Да. Если что, уйдём.

— Сейчас подождём развития событий. Там скажи, чтобы мне умыться принесли. На улицу выходить не буду. Незачем гусей дразнить.

— Правильно. Я буду докладывать тебе обо всём, что происходит в лагере.

— Нам этот день нужно отсидеться. Ночью уйдём. Лишь бы никто из полевых командиров на драку не решился. Вот бы мы здесь устроили войнушку на потеху неверным!

А обстановка в лагере час от часу была не легче. Страсти накалялись. Однако на штурм позиций, занятых бойцами Хамида вокруг дома Магомеда, никто не решался. Слишком силён был авторитет у этой личной гвардии. К вечеру командиры подразделений, поняв всю бесполезность блокады, ушли, забрав своих людей. Ночью из опустевшего лагеря ушёл Магомед с полусотней боевиков Хамида. Это всё что осталось. Однако сдаваться он не собирался. Главное, прорваться через пикеты гяуров. А там он продолжит свою борьбу.

Николай уже думал, что всё, хана. С самого начала их отсекли от конвоя, и только басовитые очереди КПВТ напоминали о том, что где-то рядом ведёт бой пехота. Реактивные залпы «Грачей» были восприняты, как манна небесная, а рокот десантных вертолётов — как божественная музыка. Спецназ с ходу вступил в бой, и на время можно было вздохнуть свободно. Но неожиданно спецы оказались где-то сбоку, и автобат опять попал под обстрел. Но самое пекло наступило, когда спецы зажали духов в клещи и те попытались прорваться сквозь колонну. Один из них практически свалился на голову Николаю, когда он срезал его очередью из автомата. Всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и этот бой. Оглушённые, бойцы выползали из-под машин и сбивались в кучки. Мимо сновали спецназовцы, санитары с носилками, мелькало начальство, прибывшее на штабной вертушке. Из далека послышался голос майора Иванова, командира пехотного батальона, который кому-то что-то доказывал, и поспешил к нему.

— Ага! Я так и знал, что именно ты попал в эту засаду. Живой, хоть? Потрепало вас знатно, однако. Слушай, бросай ты это «мабутное» дело и айда ко мне. Я тебе роту дам.

— Ну да. Сейчас ты меня по плечу хлопаешь и сто грамм со мной поднимаешь. А потом достанешь своими уставами и тревогами. Знаю вас. Мне и в «мабуте» неплохо.

Как всегда, этот безобидный трёп поднял настроение и на время отодвинул мерзопакостное чувство, возникающее всегда после боя.

— Ладно, Серёга, пойду собирать доклады. Спасибо, что поднял настроение.

— Вот чудак. Я серьёзно. Что тебе эти КамАЗы? На БТРах ездить будешь. Вот это техника! Не то, что эти твои консервные банки.

— Ты нашёл время, когда болтать на эти темы. Я сейчас дважды два не знаю сколько будет, а он — «мабута», пехота, БТР… И откуда вас таких в пехоту набирают?

— Каких?

— Нечутких. Нет чтобы мне сто грамм поднести, утешить, слёзки вытереть, пылинки сдуть… Не видишь — человек из боя вышел, нуждается в утешении?

— У вас в «мабуте» все такие? — Ржал Серёга.

— Какие? Нежные?

— Нет, наглые! Ты в санчасти губозакатин спроси. Помогает. Правда, случай у тебя уж больно тяжёлый.

— Ничего ты, Серёга, не понимаешь… — Начал, было, Николай, но вдруг осёкся, глянув на носилки, которые несли мимо санитары. На носилках, весь в окровавленных бинтах, лежал сержант Горячев, спецназовец из Виталькиного взвода.

— Юрка! — Бросился Коля к нему. — Как ты? Что случилось?

— Задело малость… Зажали нас… Я ничего, а вот лейтенант…

— Что с ним?

— Не знаю. Его отсекли от нас. Когда меня забирали, его с нами не было.

Николай побежал к штабной вертушке, где ему подтвердили, что лейтенант Виталий Ивашов пропал без вести. Среди убитых и раненных не обнаружили. Да и живым после боя его никто не видел. Следующие четыре дня были не самыми лучшими не только для Коли. Майор Говорухин рвал и метал, вертолёты непрерывно барражировали над горами, а спецназ буквально ставил окрестные аулы на уши. Каждый прекрасно понимал, что значит для офицера спецназа попасть в плен тем, кто ненавидит спецов больше всего на свете. Комбата спецназа майора Говорухина Николай допёк уже на второй день и, что бы больше не видеть назойливого лейтенанта, Батя клятвенно пообещал прислать посыльного сразу же, как только появится что-нибудь новое.

Посыльный выдернул Николая прямо с построения. Оставив роту на зампотеха, Коля бросился к Говорухину.

— Нашли твоего Рэмбо. Пока ничего точно не знаю, но живой он, это точно. Скоро на вертушке к нам привезут — узнаем подробнее. Слава богу. Я уже «отбой» всем поисковым группам передал. Ну и достал ты меня за эти дни. У меня уже на тебя аллергия началась. — Облегчённо болтал майор, но в его карих глазах всё ещё ясно читалась тревога. Оно и понятно. Найти-то нашли, но в каком состоянии?

Витальку на штабной машине доставили с аэродрома прямо к комбату. Командир полка пытался наложить на него лапу, но Говорухин ясно дал понять ему в короткой беседе по телефону, что он сам, как командир батальона, разберётся во всём и доложит по команде. Когда Виталька ввалился в вагончик штаба батальона, его узнать можно было с трудом. Грязный, оборванный, исхудавший и заросший, он больше походил на бродягу, чем на офицера спецназа. Друзья обнялись, и батя вытолкал Колю из помещения.

До самого вечера всё валилось у Николая из рук. Из головы не шёл Виталик, и чувство облегчения от того, что он жив, мешалось с чувством тревоги и любопытства. Виталя пришёл поздно вечером, оживлённый и уже хорошо поддавший. Обычно он неразговорчив и каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами. Но подвыпивший, он становился очень болтлив. Достаточно было время от времени вставлять реплики типа «да ты что?», «да» и подобные, чтобы поддерживать его монолог. Вот и сейчас, хлопнув кружку спирта, он поковырялся ложкой в банке гречневой каши с мясом и развалился на кровати Толика. Мы с Толяном с нетерпением уставились на него.

— Оказывается, это вас мы вытаскивали из засады. Вы помните, какой это был тяжёлый бой? Нам в тыл ударила резервная группа и мы оказались между двух огней. Пришлось выходить из-под огня, на время подставляя вас под двойной удар. Это был единственный выход, и мои бойцы с ходу просекли мою идею. Батя сказал, что маневр удался на славу. Мы выходили все вместе, но тут я заметил, что мой боец (да вы его знаете — это таджик Чолов) упал. Я бросился к нему и сразу понял, что Ромка вряд ли выкарабкается. Ранение явно смертельное. Уж в этом-то я точно разбираюсь. Ты, Коля, не смотри так укоризненно. Пока он живой, я не мог лишить его надежды на спасение. Каждый боец моего взвода должен знать, что командир его не бросит. Без этого я морального права не имел бы их в бой посылать. От своих мы безнадёжно отстали и было очевидно, что прорваться к своим нереально. Оставалось рассчитывать только на свои силы и надеяться на то, что задуманный мной маневр бойцы доведут до конца. Чолов умер у меня на руках, духи наседали и, справедливо рассудив, что мёртвым всё равно, я оставил его и рванул дальше. Ирония судьбы в том, что погнали их прямо на меня. Отряд отошёл, преследовать их никто не стал, а они плотно сели мне на хвост. Видимо уж очень их радовала перспектива взять живьём спецназовца. Как горный козёл скакал я по скалам, уходя от преследования. Меня обложили как волка. Каждый патрон был на счету, и вступать в открытый бой не было смысла. Я прятался, где только мог, нападал на их боевые дозоры по ночам и таким образом пополнял свой боезапас. А днём я вновь тратил свои боеприпасы, чтобы, оторвавшись от них, снова кружить между скал в надежде найти более-менее надёжное укрытие. Патроны ещё так-сяк, но самое тяжёлое было отсутствие пищи и возможности поспать. Та тревожная дремота, которой я забывался на короткое время, никак не заменяла нормального сна. Я чувствовал, что долго мне не продержаться и через несколько дней меня можно будет брать голыми руками. Вертушки наши каждый день летали надо мной, но дать им знать это, значит, нарисоваться в полный рост духам, которые только об этом и мечтают. Этого подарка духам я сделать не захотел. И вдруг неожиданно я чувствую, что за мной никого нет. Никто меня не преследует, и мне не надо уходить и искать новое убежище. Это было настолько пугающе непривычно, что я сам двинулся на поиски духов. И наткнулся на нашу поисковую группу. Оказалось, что духи, избегая встречи с нашими, были вынуждены уйти, бросив эту безнадёжную затею. Я до сих пор не верю, что этот бешенный марафон закончился. А вы знаете, я там часто вспоминал о вас и о вашем модуле. У вас здесь гораздо спокойнее. Прямо отдыхаешь. Я вам сюда с ближайшего рейда телевизор принесу. Вот только найду покруче. Они здесь до войны богато жили. Такие телеки в их задрипанных аулах стоят — закачаешься. Им они сейчас всё равно не нужны: света нет у них. А нам в самый раз. Точно принесу. И видик тоже. Правда, кассет нет. Ничего, найдём.

Придя к такому выводу Виталя лениво рассмеялся, попытался сказать ещё что-нибудь заплетающимся языком, но усталость и выпитое взяли своё. Он откинулся на подушку и засопел.

С боем Магомед сумел вырваться из западни, которую готовили очень долго и тщательно. Он вырвался на оперативный простор и, понимая, что терять уже нечего, развернулся в полную силу. Выловить эту банду стало делом чести для спецов. В ход пошло всё. Но банда оставалась неуловимой. Однако, как-то раз, возвращаясь из поиска, разведчики опять наткнулись на недавно расстрелянных пленных. Следы пыток и издевательств ясно говорили о том, что здесь поработали наши старые знакомые и, судя по всему, совсем недавно. Бойцы прочесали местность, но никого, кроме старого чабана с небольшой отарой овец, так и не нашли. На все вопросы чабан, как заведённый, твердил одну и ту же фразу:

— Моя не знай. Урусут не понимай. Не видал никто. Ничего не знай.

Справедливо рассудив, что в горах ничего не может пройти незаметно и старик что-то всё равно должен знать, ребята взяли аксакала под белые ручки и доставили прямо в лагерь. На выезде из лагеря стояла небольшая хибара, построенная неизвестно когда и неизвестно кем. Одну её комнату приспособили под КПП, а вторую комнату — под католажку, в которую помещали не в меру разбуянившегося пьяного или пленных до прихода вертушки особистов. Вот в эту католажку и привезли злополучного аксакала. Допрашивали его офицеры из спецназа, от одного вида которых мурашки стаями ползли по спине. Этим ребятам просто хочется рассказывать всё, даже то, что не знаешь. После получаса, в начале вежливых, потом всё более «настойчивых» «уговоров», старик раскололся. Он рассказал очень много интересного. Командовал отрядом Магомед, бывший офицер-десантник, успевший и послужить, и посидеть в местах не столь отдалённых. Он не местный, а пришёл сюда откуда-то с севера со своими бойцами, обученными по армейскому принципу. Здесь они набрали себе отряд и с самого начала нацелились на русских, считая их виновниками всего, что твориться сейчас на этой земле. Старик назвал примерные места стоянок, возможные маршруты передвижения, людей Магомеда, живущих в населённых пунктах и активно помогающих ему и ещё много ценного. Охота началась. Спецназ ушёл в горы и каждый взвод мечтал о том, чтобы именно им довелось посчитаться с бандой.

Виталька со своим взводом уже почти неделю просеивали горы сквозь сито своей ненависти. Несколько раз натыкались на брошенные стоянки отряда Магомеда. Один раз вообще ещё зола в очаге была тёплая. Он где-то рядом. Но где? Поневоле тут в колдовство поверишь. Ну прямо отряд-невидимка. Только бы добраться до них, только бы дотянуться. Там то уж спецы их бы не отпустили. Слишком свежи в памяти растерзанные товарищи, слишком страшным криком беззвучно кричат их запекшиеся рты. Сух-пай на исходе. По рации уже несколько раз передавали приказ вернуться. Давно бы уже вернулись, но Виталька нутром чуял, что где-то рядом они, как в детской игре: «Тепло, ещё теплее, горячо». Вот именно, горячо. А что сделаешь? Шестое чувство, как говориться, к рапорту не пришьёшь. А ещё день, и бойцов кормить нечем будет. Да, придётся вернуться. Виталька подозвал радиста, стараясь не глядеть в его глаза.

— Сообщи, что выходим. Пусть пришлют машины к точке выхода.

Он знал, что его решение вызовет недовольство во взводе, но, привычно подавив ропот тяжёлым взглядом, сказал:

— Не на курорт идём. Заправимся — и назад. Жрать завтра что будем? Вот то-то. В лагере Виталику пришлось выдержать настоящую битву с комбатом.

— Да я его чуть за хвост не держал! Ещё немного… Ведь по пятам за ним ходил. Товарищ майор, дайте «добро» на выход.

— Бойцы у тебя устали. Им нужен отдых. Недельку отлежитесь и вперёд, если за это время никто Магомеда не поймает.

— Да вы сами у бойцов спросили — устали они или нет. Они готовы ещё два раза столько пройти, только поймать этого гада.

— Пойми, не могу я. Понимаю, прекрасно понимаю вас. Я бы и сам сейчас в горы махнул, если бы мог. Не мне тебе объяснять, как усталость накапливается. Внимание притупляется, психологический барьер уже не тот… Не могу и всё, иди.

— Не пойду.

— Что?!

— Я бойцам слово дал: заправимся и назад, в горы. Хоть стреляйте — никуда не уйду.

— Ну настырный. Короче слушай меня. Можешь ночевать прямо здесь, но сутки в лагере вы отдохнёте. А потом — бог с вами. Но если что — смотри — не прощу. Сам знаешь — Магомед опытный командир, бывший десантник. Да и костяк его отряда бывшие его солдаты. Ну что, здесь ночевать будешь или во взвод пойдёшь?

— Спасибо, товарищ майор!

Виталька бежал к своим, радуясь и своей удаче, и тому, что командиром у него майор Говорухин, прошедший Афган и, буквально своими руками, создавший спецназ на базе разведбата мотострелкового полка. Через день снова в горы. Ну, Магомед, держись!

Спецназовцы Магомеду особо не досаждали. Знал он, что идёт охота за его отрядом, но куда им было до него. Он на родной земле. До поры, до времени Магомед в бой не вступал, не время ещё. Да и ищут его совсем не там. Кроме одного взвода. Этот взвод как приклеенный крутится всегда там, где только что был его отряд. Несколько раз спецназовцы чуть по головам у них не ходили. Но не заметили. Родная земля собой прикрыла — не выдала. Но оторваться никак не удавалось. Можно было попробовать вступить с ними в бой, но Магомед жалел своих людей. Он этот отряд буквально вынянчил. В боях на севере потерял половину бывших своих солдат, заперли их тогда крепко. Думал всё, отвоевались. Да не довелось проклятым гяурам победе радоваться. Помог Аллах, прорвались они, оставляя за собой только трупы, рассеялись в горах, а потом собрались в условленном месте, кто живой остался. Ушли на юг и здесь набрали новый отряд из местных жителей. Конечно не то, что его солдаты, но кое-чего добиться Магомед смог. Научились действовать по боевому расчёту, внезапно нападать и так же внезапно исчезать. Отрабатывали приёмы рукопашного боя и учились минировать и маскироваться. Короче, превратил Магомед свой отряд в воинское подразделение с хорошей выучкой и жёсткой дисциплиной. Правда, пару человек расстрелять пришлось, но зато другие поняли, что дисциплина есть дисциплина. Потому то в этих краях он ни одного боя не проиграл. И русские стали его бояться. Правда, в последнее время, крепко сели ему на хвост. Но в этом сам Магомед виноват. Не поднялась рука на аксакала, а в живых оставлять было ошибкой. А русские смогли. Не посмотрели на седые волосы. Но они за всё ответят. Аллах велик.

Виталька вывел свой взвод опять в горы, в душе кляня всех подряд за вынужденный перерыв. Где теперь искать этого Магомеда? Два дня прошли в бесполезном лазаньи по тропам и вот, наконец — след. Был отряд здесь недавно. Буквально прошлой ночью здесь отдыхал. Гады, даже не боялись костры разжигать. Чувствуют они себя здесь по хозяйски. Витальке вспомнились вдруг слова одного из пленных: «Это наша земля и вам всё равно по ней не ходить. Она у вас под ногами горит, и сгорите вы в этом пламени. Всех вас Аллах покарает». Да он и рад бы по этой земле не ходить. Что, ему дома, что ли, делать нечего? Или ему деньжищи огромные платят, что бы он здесь голову под пули подставлял. Не по своей воле он сюда приехал. Военный — он человек подневольный. Куда сказали, туда и идёт. А сейчас вообще дело чести. Нельзя этому Магомеду прощать пацанов. За все свои зверства он ответить должен.

Виталькин взвод опять сел на хвост неуловимому отряду. Занервничал Магомед, зарыскал из стороны в сторону. Но матёрый волчище — ошибок не допускает. Вплотную подошли спецназовцы к отряду. Наткнулись на боевое охранение. И опять ушёл Магомед. Оставил заслон и ушёл. Вертушки с десантом поздно пришли. Растаял опять отряд в горах. А заслон дрался насмерть. Только трупы нашли бойцы. Погибли все пять духов, но дали время уйти Магомеду. Однако, похоже, петля всё туже затягивается. И не уйти Магомеду из неё. Все силы стянуты в этот район. Мечется он в этой петле, ищет выход. Но здесь уже шалишь, некуда деться. Магомед чувствовал, что на этот раз его обложили. Всё этот взвод, что сидит на хвосте. А сейчас вообще прижали. Где искать пути отхода? Днём носа не высунешь — вертолёты так и рыщут. А ночью далеко ли уйдёшь в горах. Один выход — уйти через этот взвод. Подготовить засаду и уйти, как делал он на севере. Ударить с флангов, смять, посеять панику и уйти. А там ищи — свищи ветра в поле. Правда на севере была обычная пехота, а здесь спецназ — здоровые бойцы, прекрасно тренированные и обученные. Магомед видел их в бою. Эх, ему бы этот взвод. Он бы тогда русским такого шороху бы наделал. Попытка не пытка. Нашли хорошее место для засады. Небольшая группа обнаружит себя и отступит в низ. Придётся ими пожертвовать. Из них вряд ли кто в живых останется. За то за ними пойдут русские и тут бей их с флангов и с тыла как котят. Задумка хорошая. Если Аллаху будет угодно, прорвутся они и на этот раз, да ещё сколько гяуров перебьют.

Виталька не верил своим глазам: вот они. Совсем рядом, уходят вниз. Команда «вперёд», готовая вырваться, замерла на губах. Стоп. Не первый раз Виталька в горах и уже со счёта сбился, сколько боёв провёл. Слишком всё легко. Раз — и всё. Да и мало их слишком. Конечно, можно предположить, что это уже хвост отряда. Но где же тогда боевое охранение. Магомед бы такую грубую ошибку не допустил.

— А ну-ка, Витёк, мухой слетай вон на тот гребень и проползи чуть вперёд. Только что бы никто ни видел. И глянь-ка, нет ли там чего интересного. — сказал Виталька припавшему рядом сержанту Грищенко.

Что там сержант так долго? Виталька почти осязаемо чувствовал, как напряжены нервы у бойцов, как не терпится им ударить по отряду.

— Да что же это мы, товарищ лейтенант? Опять же уйдут гады! Сколько можно по хвостам бить! — Взмолился Нагорный.

— Пасть закрой. Ещё вякнешь — прибью — сорвался на него Виталя.

А вот и Грищенко.

— Там они все, с той стороны. Ждут, когда мы за этими пойдём, чтобы нам с фланга ударить. Позиция у них там — как на учениях. Ну, товарищ лейтенант, вы, прям, экстрасенс какой-то!

Да, Магомед, вот тут-то ты и просчитался. Недооценил противника. Перед атакой Виталя сказал бойцам только одно: «Пленных не брать». Все молча разошлись по своим местам. Ударили с двух сторон. Бой был яростный и жестокий. Одного духа Виталька лично оставил в живых и, после того, как тот опознал Магомеда среди убитых, прирезал. Всё бы ничего, да вынюхал что-то особый отдел про этот самосуд. Налетели особисты, стали выдёргивать на допросы солдат и, наконец, вплотную занялись Виталей. Комбат хотел Виталю от греха подальше в поиск отправить, да не дали. Что дальше будет — неизвестно. От командования взводом не отстраняют и в горы не пускают.

Колонна ходко двигалась по наезженной дороге. Проскочили два особо опасных участка, где духи облюбовали себе места для засад. Но на этот раз было на удивление чисто. Этот участок трассы обеспечивал сегодня Ринат. И он лично заверил Николая, чтог прочесал со своими бойцами все места вероятного нападении. Показалось, или нет, но за одним из уступов мелькнул блик то ли прицела, то ли бинокля. В груди всё напряглось, но всё прошло. Тишину нарушал только рёв дизельных двигателей КамАЗов и хруст осыпавшейся щебёнки под колёсами. Колонна ползла вверх к перевалу, когда неожиданно впереди замаячила группа БТРов, перекрывших движение и сновавших туда-сюда людей в военной форме. Машины встали. Мимо деловито проскочил БТР командира взвода сопровождения, на броне которого браво восседал этот самый командир — совсем ещё молоденький лейтенантик, вчерашний выпускник военного училища. Николай вышел из машины размять ноги и стал издалека наблюдать за тем, как лейтенант выясняет причину остановки. Самому туда соваться было лень. Внезапная остановка испортила настроение и заронила в душе нехорошее предчувствие. Отвечает лейтенант за безопасность колонны, вот пусть там и разбирается. Коля удивился, увидев среди беседующих и лицо своего зампотеха.

— А вот чего Толяну там нужно? Вечно лезет куда не попадя! — Неожиданно для себя самого вслух выругался Николай.

Из далека было видно, что среди разговаривающих возник спор, несколько раз Толик и лейтенант даже показали в сторону Николая. Кто там ещё был, из-за дальности расстояния разглядеть не удавалось. Наконец небольшая группа вместе с командиром взвода и Толиком уселась на БТР и помчалась к Коле. На приближающейся боевой машине Николай увидел капитана Годоридзе из военной автоинспекции, с которым у него сложились довольно неплохие отношения.

— Привет, кацо! Что там случилось? Пускать нас не хочешь?

— Почему не хочу? Пожалуйста. Только ты не проедешь. Там завал на дороге.

— Духи постарались?

— Да нет. Я и сам поначалу на духов грешил. А ребята сбегали наверх, ничего, всё чисто. Да и духи бы не здесь поработали. Километр дальше или ближе и пиши пропало. Оставаться вам на зимовку, пока дорогу не расчистят. А техника ещё даже не подошла. Мы ведь как, привыкли, вокруг взрывы, да засады. И забываем, что мать-природа по своим законам живёт. Всё нам духи мерещатся.

— Ты мне, кацо, про свою мать-природу потом расскажешь. Тебе здесь куковать, пока дорогу не расчистят, вот ты и разглагольствуешь. А мне ехать надо. Говори, что надумали?

— Сейчас развилка будет. Ты с неё на параллельную дорогу выходи. Дорога то так себе. Но куда деваться? Да и твои КамАЗы пройдут. А через четыре километра опять развилка будет. Там и на трассу выйдешь. Как раз завал и объедешь.

— Ну, спасибо. Слушай, кацо, а где твой друг Межлумян? Давненько я его что-то не вижу.

— Уехал Межлумян. Выпросил себе перевод в Ереван и уехал. Достали его здесь. Армяне обижаются, азербайджанцы обижаются. То земляков не уважил, то к другим придрался. Так чухнул, что даже отходную не сделал. Правда, молодец, с попутным бортом коньяк армянский передал. Пять звёздочек.

— Ладно поехал я. С тобой можно ещё два часа болтать. А время не ждёт.

Колонна свернула на узкую грунтовую дорогу и поплелась на небольшой скорости, переваливаясь на выбоинах и с трудом переезжая большие промоины. Мимо окон проплыла сожжённая армянская деревня, горы время от времени стискивали дорогу, оставляя совсем немного места для проезда машин. Неожиданно движение замедлилось, и колонна остановилась. Николай в раздражении выскочил из машины и, громко хлопнув дверцей, перепрыгнул на проезжающий мимо БТР лейтенанта и помчался в начало. Толик уже прохаживался возле передней машины. Рядом с растерянным видом стоял старший головной прапорщик Елисеев.

— Командир, Елисеев кое-что необычное заметил. Ну и ехать дальше побоялся. — Подскочил к Николаю Толян. — Смотри, вон там, на дороге.

Коля и сам всё видел. На участке грунтовой дороги грунт просел девятью аккуратными ровными ямочками в строгом шахматном порядке.

— Что скажешь, командир?

— Что скажу? Молодец, Михалыч! Глаз алмаз. Мастерство не пропьёшь. Правильно, старый? Минное поле это.

— Да что я, не понимаю, что ли. Жить-то хочется. Я как эти ямки увидел, так сразу водиле стоп скомандовал.

— Неужто на нас поставили? А, командир? — Толик настороженно здвинул брови.

— Да нет, вряд ли. Мины давно стоят. Видишь, грунт просел как. А дорога, прямо скажем, не езженная. Да и мы, если бы не завал, вряд ли бы здесь оказались. Вот они и стоят, родимые, ждут себе гостей.

— И что делать?

— А что делать? У нас есть взвод охранения. Их задача наши задницы беречь. Это их забота. — Николай покосился на стоящего рядом лейтенанта. — Что, пехота, проходили в военном училище мины противотанковые? Давай, вперёд. Колонна должна идти.

Бедный лейтенант стал белее мела.

— Я это… Мы не… — Воздух застрял где-то в дыхательном горле лейтенанта, лицо посинело, глаза увеличились в своих размерах вдвое. Лейтенантик мелко-мелко задрожал и стал икать.

— Командир, от него толку никакого. Может сами попробуем?

— По идее мы должны вызвать помощь или вообще сюда не соваться.

— А если это пустышка. Да нас тогда вообще засмеют. А линять отсюда нам некуда. Один путь. Давай я, а, командир?

— Толик, на что ты меня толкаешь? Ладно, только не смотри на меня такими глазами. Однако не хочу никем рисковать. Пойду я.

— Командир!

— Я пойду.

Николай пошёл в направлении минного поля.

— Командир, подожди. Не забудь про сюрпризы, которые ставят возле противотанковых мин.

Коля вспомнил, что ещё в военном училище им рассказывали о том, что при противотанковом минировании обычно ставятся противопехотные мины-ловушки для сапёров. Николай лёг на землю и осторожно пополз, изучая перед собой землю, сантиметр за сантиметром. Расстояние до минного поля, казалось, увеличилось в тысячи раз. Холодный пот заливал глаза, мешая сосредоточиться. Плечом по вытирать — не самый удобный способ, однако другого нет. Спустя вечность, наконец достиг первой ямки. Тяжело, до боли под ногтями, разгребается грунт. Земля слежалась и поддаётся с трудом. Надо было взять с собой хотя бы сапёрную лопатку. Вот и корпус. Стандартная ТМ-62.

Ничего особенного. Обхватываем взрыватель и начинаем откручивать. Стоп. А в какую сторону резьба? Забыл. В голове совершенно пусто. Язык рашпилем царапает нёбо. И. вроде совсем не жарко. Почему так хочется пить? Надо успокоиться. Николай лёг рядом с миной и закурил. Полное расслабление и хорошая сигарета. Что ещё лучше прочищает мозги? Покурил? Теперь расслабься и положи руки на взрыватель. Так. Хорошо. А теперь ни о чём не думай. Пусть руки сами найдут правильное направление. Противный скрип и детонатор пошёл. Пошёл! Мина обезврежена. Осталось потянуть за вот эту зелёную лямку и выкорчевать её из земли. И тут в голове вдруг ясно, как на картинке возникла схема из учебника по военно-инженерному делу: схема мины ТМ-62 с установкой на неизвлекаемость. Вовремя вспомнил! И интересно, при взрыве такого заряда высоко бы подбросило? Николай пополз назад, добрался до КамАЗов, взял верёвку и в обратный путь. Ещё немного времени, верёвка привязана к мине, и Коля отдыхает за ближайшим КамАЗом ожидая, когда Елисеев выкорчёвывает мину из земли. Осталось ещё восемь.

— Командир, я пойду. Твоё дело — людьми командовать. Это я всё по технике.

— Ну, давай. Смотри осторожнее. Лопатку возьми. Руками неудобно разгребать.

— Ладно, я пошёл.

Толик лёг на землю и пополз. Мучительно тянулись минуты. Сколько прошло времени, не смог бы сказать никто. И, хоть пока не встретилось ни одной мины с установкой на неизвлекаемость, каждую мину выдёргивали из земли верёвкой, прячась за кабину КамАЗа. Постоянно возвращаясь, Толик уползал всё дальше и дальше. Рота из далека, с напряжением, наблюдала за тем, как он прощупывает землю миллиметр за миллиметром, опасаясь мин-ловушек.

— Толик, отдохни. Осталось четыре мины. Я сам сниму.

— Нет, командир. Они все мои. Вот сниму последнюю и отдохну.

Казалось, прошла вечность, когда Толян, зацепив верёвкой последнюю мину, поднялся во весь рост, приветственно помахал рукой и шагнул в сторону. Раздался взрыв. Туча пыли и земли рассеялась, открыв пытающегося подняться с земли Толика. Николай, забыв об опасности, рванулся в перёд. Подбегая всё ближе, он ничего не видел, кроме мертвенно бледного лица и расширенные от боли, ничего не понимающие глаза друга.

Когда Толика грузили в санитарную вертушку, Николай шёл рядом с носилками и, глядя на ноги друга, оторванные почти по колено и перетянутые брючными ремнями, все причитал: «Да как же это?»

— Ничего, командир. — Улыбался бескровными губами Толян. — ещё попьём вместе.

Так он и запомнился Коле, бледный от боли и улыбающийся через силу. Санитарный вертолёт унёс его в голубую синеву, чтобы никогда больше не встречаться.

Витальку его комбат майор Говорухин всё же отбил у особистов. Дело удалось замять. Не обошлось без трофейного золотишка, да Виталька сходил в поиск и притащил какого-то особо ценного пленного, которого, поахав и поохав, особисты под усиленным конвоем отправили на «большую землю». С большим удовольствием, воспользовавшись оказией, улетели и они сами, оставив улаживать дела одного майора. Этот майор поражал и раздражал тем, что путал пустую показную браваду со смелостью. Он старательно показывал всем, что ничего не боится и не склонял головы даже там, где благоразумнее было бы пригнуться. Особист облазил ближайшие блокпосты и, даже, пытался сходить со спецами в боевой выход. Но туда уже его не пустили. Это был довольно колоритный человек высокого роста, с вытянутой яйцевидной головой и точёным профилем истинного арийца. Казалось, ему больше подошла бы форма офицера СС, чем форма военно-воздушных сил, в которой так любят щеголять особисты всех гарнизонов на бескрайних просторах Советского Союза.

Как я уже говорил, остальные особисты смылись с попутным бортом, оставив майору УАЗик, на котором так борзо прикатили сюда на разборки с Виталей. И вот, когда казалось, что этот треклятый майор поселился здесь навеки, Витальку неожиданно вызвал комбат и с усмешкой обрадовал:

— Возьмёшь любого своего сержанта для подстраховки и отвезёшь своего гостя в штаб армии. Назад с ближайшей колонной.

Нужно быть круглым идиотом, чтобы попытаться проскочить куда-либо по этим дорогам на одиночной машине. Поэтому Виталя, узнав через меня, когда идёт ближайшая попутная колонна, преспокойно завалился спать в своём модуле. Тем более он был удивлён, когда рано утром его вытащил из постели разъярённый особист.

— Вы что, товарищ лейтенант, плохо понимаете приказы начальства? Распустились здесь! Целый майор должен ходить за ним и будить по утрам!

— А в чём, собственно дело? — невинно поинтересовался ещё не проснувшийся Виталик.

— Как в чём? Разве не вам приказано сопроводить меня в штаб?

— Мне. Выходим с ближайшей колонной, а она будет завтра в 5.30. У нас ещё куча времени и не стоило так торопиться. Ваш УАЗик ребята из автобата привели в божеский вид (явный намёк на меня) и до штаба он добежит как миленький.

— Какая колонна? Какое завтра? Вы что, издеваетесь? Выезжаем сегодня.

— Да вы что, товарищ майор, не знаете, что бывает с одиночными машинами? До штаба по трассе зелёнка на зелёнке.

— А вы уже в штаны наложили? Не тряситесь за свою жизнь. Ничего с ней не случится. Я всё проверил. На этой дороге днём засад не делают. Там на блокпостах забыли, когда последний раз стреляли. А вы, офицер спецназа, уже испугались. Как вы только в горы ходите. Небось дальше лагеря на сто метров боитесь отойти. Будьте мужчиной, а не тряпкой. Выезжаем сейчас. Берите сержанта и поехали.

Вот здесь бы и вспомнить, как безрассудно вёл себя майор в течении всего времени пребывания в лагере. Виталька обычно бывает очень рассудительным, но слова майора задели его за живое. Уже не думая ни о чём, весь красный от негодования, он вытащил из палатки заспанного Грищенко и, через полчаса они уже выезжали через КПП под недоумёнными взглядами наряда. Злость злостью, но о боезапасе Виталик позаботился от всей души.

6

Майор сидел за рулём, уверенно ведя машину одной рукой.

Граната рванула перед машиной совершенно неожиданно. Майор бросил машину влево, проскочил воронку и до полика утопил педаль газа. Наперерез машине с гор спускались бородатые мужики, поливая из автоматов. Виталька срезал несколько человек длинной очередью в окно, ещё одного сбил майор капотом УАЗика. «Кажется проскочили» — успел подумать Виталя, когда очередь пробила колёса, машина пошла юзом. Особист попытался выровнять УАЗик, и тут следующая очередь буквально разнесла голову майора. Машина ткнулась мордой в лежащий на обочине валун и заглохла.

— Витёк, живой?

— Живой!

— Пошли, быстро!

Они выскочили из машины и стали, отстреливаясь, уходить вверх. Виталя знал эти места как свои пять пальцев. Перевалить через хребет, а там рукой подать до блокпоста. Главное оторваться. Да не судьба, видно. Грищенко ойкнул и осел на землю.

— Что там, Витёк?

— Нога. Зацепили меня. Мне не уйти. Идите сами. Я прикрою.

— Да пошёл ты… Прикрывалыцик тоже выискался!

Короткого взгляда вокруг хватило, чтобы понять: позиция для обороны ни к чёрту. Чуть выше бы, вон туда, к тем камням. Сверху нависает козырёк — сама природа тыл прикрывает, а спереди тоже можно неплохо устроиться. Правда, для отхода путей никаких. Карман карманом. Но уходить Виталька не собирался. Один не уйдёт, а с Витькой бесполезно. Жизнь подороже продать — вот всё что остаётся.

— А ну-ка, Витёк…

Виталя взвалил на плечо далеко не маленького сержанта и, на чём свет кляня покойного майора, рванул к выбранной позиции. Пули свистели совсем рядом, но пока бог миловал. «Везёт только дуракам и пьяницам» — вспомнилось не к месту любимое высказывание комбата. Не очень вежливо сбросил с себя Грищенко и улёгся сам.

— Ну вот, Витёк, и наша позиция. Будем надеяться — не последняя.

— Товарищ лейтенант. Ещё не поздно. Я прикрою. Вы ещё сможете уйти. Придёте с помощью. А я здесь продержусь. Ну давайте… — уговаривал Грищенко.

Виталя глянул на него. Слёзы катились по пыльным щекам сержанта. Для себя он уже решил, кому в живых оставаться, а кому погибнуть. Но его здоровое сильное тело никак не могло смириться с тем, что придётся умирать. Как обидно, что маленький кусочек металла всё повернул по-своему.

— Ага, разбежался — процедил сквозь зубы Виталя, готовя свою позицию и вглядываясь в бегущие к ним фигурки: — мы, Витёк, с тобой сейчас им дадим перцу. Главное, экономь патроны. Нам ещё долго тут куковать, пока кто-нибудь стрельбу не засечёт. Что-то они слишком нагло себя ведут. Прочищу ка я им мозги гранатой.

Виталя размахнулся и кинул гранату туда, где кучковались, готовясь к атаке духи. Раздался взрыв, разметавший несколько тел по склону. Ещё одну партию отбил несколькими очередями Витёк. Такой решительный отпор заставил задуматься духов. На время они вышли из-под огня и сосредоточились в непростреливаемой зоне. Виталя понимал, что это ненадолго, но любая минута передышки была здесь дорога.

— А ну, Витёк, пригнись. Обслужи пока сам себя. Мне раной твоей заниматься не время. Они что-то там затевают. Смени позицию и голову не высовывай, пока, а я слетаю вон за тот валун.

Виталя рассчитал правильно. Сейчас духи двинут на штурм, а, значит, будут обрабатывать огнём те позиции, которые засекли. Так оно и получилось. На их старые позиции обрушился бешенный шквал огня, а потом двинулись духи с криками «Аллах акбар». Какого же было их изумление, когда с фланга, вслед за полетевшей гранатой ударил автомат Витали. Атака захлебнулась.

— Что, вкусно? Могу ещё вкуснее — прохрипел Виталик, меняя позицию.

На этот раз духи долго не решались двигаться в перёд. Настолько долго, что в голову стала закрадываться слабая надежда: может уйдут. Нет, уходить они не собирались. По прежним позициям, с которых они с Витьком стреляли, ударили залпом из подствольных гранатомётов, потом обрушили поток огня и под его прикрытием упрямо поползли вверх. Граната, выпущенная из подствольника, разорвалась рядом и мелкие осколки камня впились в лицо. Плевать. Глаза целы.

— Витёк, как ты?

— Ничего, держусь.

— Давай, брат, держись.

Витьку тяжелее. С раненной ногой позицию много не поменяешь, поэтому он находится под непрерывным обстрелом. Духи медленно, но уверенно приближаются, умело используя складки местности. Несколько человек уже совсем близко и, по-видимому, готовятся к последнему броску.

— Витёк, отсекай остальных. Этих я встречу.

Сержант кивнул головой и выпустил очередь, заставляя нападавших прижаться к земле. Четверо упрямо рвались вперёд. Виталя переместился ниже, уйдя в мёртвую зону и неожиданно вырос перед этой слишком ретивой четвёркой в полный рост. Всё-таки гениальный человек этот Калашников. Автомат буквально рождён для рукопашного боя. Чётко, как на занятиях в спортзале, Виталя ткнул одного в солнечное сплетение стволом и с подъёмом вверх ударил магазином под челюсть. Времени не было смотреть, как покатился по земле дух, зажимая руками разорванное горло, из которого хлестала фонтаном кровь. Второй тут же успокоился, получив в лицо мушкой и, на добавку, тем же магазином по гортани. Третьего встретила железная скоба складного приклада АКС, удар ногой в солнечное сплетение уложил его на землю. Уже встречая четвёртого, он добил лежащего ударом ноги в шею, с удовольствием чувствуя, как затрещали шейные позвонки. Четвёртый растерянно глядел на три трупа, ещё пару секунд бывших крепкими здоровыми мужиками. Виталя ударил его ногой в челюсть и, успев краем глаза отметить, как раскололась о скалу голова духа, прыгнул в укрытие. И вовремя. Витёк менял магазин, а с двух сторон к ним уже подползали. Виталя бросил гранату в одну сторону и полоснул длинной очередью в другую. Что-то магазин скользкий и липкий. Ах да, это же кровь этих… Рядом, наконец заработал автомат Витьки. В два ствола быстро вернули нападавших на исходные позиции.

— Как с патронами. Витёк?

— Последний магазин, а у вас?

— У меня есть ещё один. А гранаты?

— Три. Я ими не очень. Бросать неудобно. Нога мешает.

— У меня одна осталась. Ты знаешь… Одну отложи подальше. На всякий пожарный. Витёк глянул на Виталю и всё понял. Да, умирать в двадцать лет не хочется, но живыми попадать в руки этим…

Опять полезли. Бой закипел с новой силой, когда вдруг нападавшие заметались, оттянулись назад и спешно ушли. Не веря своему счастью, ребята настороженно оглянулись вокруг и заметили пехоту, поднимающуюся по склону развёрнутой цепью.

Это была внеплановая колонна, которая никак не могла быть здесь в это время. Но она была, и это было для ребят огромным везением. Издалека, услышав стрельбу, старший колонны выслал вперёд конвойный БТР пехоты, а те, увидев разбитый УАЗик, сразу поняли в чём дело.

— Я же тебе говорил, Витёк, что рано нам ещё собираться на свои похороны! Что, сволочи, взяли?! — орал Виталька, а слёзы катились по его щекам, смешиваясь с грязью и кровью от многочисленных царапин. Рядом взахлёб рыдал Витёк, отбросив в сторону, ставшую вдруг такой ненавистной, отложенную гранату.

Барашек получился на славу. После традиционной молитвы полевые командиры потянулись к лягану с горячим, маняще ароматным мясом. Рахмун на правах самого уважаемого человека приступил к разделке бараньей головы. Некоторое время ели молча., однако, насытив первый голод, разговорились. Разговоры ни о чём постепенно переходили на более насущные темы. Наконец, соблюдя все необходимые приличия, Рахмун начал разговор.

— Мы с вами, братья, собрались здесь, чтобы обсудить одну очень важную проблему. Тропы перекрыты. Мы зажаты в плотном кольце. Если мы останемся зимовать здесь, скоро наши люди будут пухнуть с голоду.

— Нужно уйти в долину. — Вскинулся Джаба. — Просочиться через кордоны и уйти.

— Раньше нужно было думать. — Проскрипел со своего места Мусса. — Когда Магомед предупреждал!

— Не называй при мне имени этого шакала! — Вспыхнул Рахмун. — Он свой народ продал и за это его Аллах покарал!

— Не будем ссориться, уважаемые. — Пробасил Али. — Положение действительно серьёзное и нам просто необходимо решить, что делать.

— Ты успокойся. Рахмун. Никто не хочет тебя задеть. — Вставил в разговор своё слово обычно немногословный Икрам. — И Магомеда никто не возводит в ранг святых. Однако, почему бы не воспользоваться той идеей, что он предлагал тогда? Мне, лично, кажется довольно удачной идея удара объединённой группировкой по одному участку обороны русских.

— И кто же по-твоему будет командовать этой группировкой? — Вмешался ехидно Мамед — уж не ты ли?

— Вот эти склоки нас когда-нибудь погубят! Почему я? У нас есть очень авторитетный и уважаемый человек, который мог бы возглавить объединённые силы. Я говорю о Рахмуне.

Сидящие за дастарханом переглянулись между собой. Конечно, Рахмуна уважали все. Однако каждый из присутствующих считал себя тоже не худшим стратегом, чтобы подчиняться кому-то другому. Спор стал затягиваться. Казалось, переговоры, заходят в тупик, но элементарное чувство самосохранения, заставившее таких разных людей собраться за одним дастарханом, настойчиво толкало их к компромиссу. Наконец вопрос о командовании Рахмуна был решён. Осталось выработать общую стратегию предстоящей операции. После долгих споров было решено время проведения операции, направления главных, запасных и отвлекающих ударов, определены первый, второй и третий эшелоны и районы сосредоточения после прорыва. Разъехались все с чувством выполненного долга и с новой надеждой на будущее.

Экстренное совещание, на которое командир сводного автобата собрал всех командиров рот, не сулило ничего хорошего. И надежды эти оправдались. Предстояла крупная войсковая операция. Рейсы отменялись, и автобат был полностью ориентирован на подвоз. Невообразимая суета в лагере, команды командиров, команды, перемежающиеся матами, автопарк, утонувший в облаке выхлопных газов… Всё это является обычным делом перед крупными войсковыми операциями. Да только Коле сегодня было особенно тяжело. Ещё вчера Николай с Виталей и Сашкой устроили страшно безобразный запой в осиротевшем без Толика модуле. Разговор не клеился, поэтому пили по-чёрному, молча. И вот сейчас, мучаясь головной болью, Николай ясно осознавал, насколько ему не хватает Толяна.

Такое Коля видел, разве, что в кино про Великую Отечественную Войну. Позиционная линия фронта, тянущаяся, куда хватает глаз. Вдоль железнодорожной насыпи солдаты вгрызались в неподатливую землю, наращивали брустверы за счёт подтаскиваемых тут же валунов. За железнодорожным полотном занимали позиции в обороне танки… Дальше создавалась вторая линия обороны, оборудовались ходы сообщения и скрытые проходы в тыл. Артиллерия оборудовала свои позиции, и солдаты проворно разгружали из машины ящики со снарядами. Командир артиллерийского дивизиона, старший лейтенант, стукнул в дверцу КамАЗа.

— Пустишь погреться?

— Залезай. Не жалко. Дверь закрывай быстрее. Только печка разогрелась.

— Вот спасибо. Здесь всегда ветрено, но сегодня ветер уж очень злой. До костей пробирает.

— Ты хоть что-то здесь понимаешь?

— А что понимать? Драка будет крепкая. Видел, туда дальше госпиталь развернулся?

— Видел.

— Духов то подпёрли дальше некуда. А жить каждой твари хочется. Вот и они жить хотят. И так хотят, что даже договорились между собой. Как наши разведчики умудрились разнюхать, не знаю, вот только со дня на день ждём мощного удара объединёнными силами. Это для них вопрос жизни и смерти. Прорвутся — ищи-свищи их потом в долине по зелёнкам. Здесь останутся — с голоду передохнут. Ладно, вроде как разгрузка закончилась. Ну, спасибо за тепло.

— На здоровье. Удачи.

— Она мне не помешает. Как и всем нам.

Старлей выскочил из машины, хлопнул дверцей и пошёл к своим солдатам. В кабину залез водитель, и машина, развернувшись, снова помчалась в лагерь.

Работы было невпроворот. За двое суток удалось поспать урывками всего шесть часов. Утром с линии первого эшелона стали раздаваться звуки боя. Роту Николая направили на подвоз раненных в полевой госпиталь. Возили их со второй линии обороны, куда их выносили из передовых окопов. Пули залетали и сюда, поэтому сборный пункт оборудовали в лощине. Раненных, в ожидании машин раскладывали прямо на земле. Между лежащими сновали санинструктора, перевязывали, смывали мокрыми тампонами с лиц кровь и пороховую копоть. Над лощиной стоял острый запах крови, который безуспешно пытался выветрить пронизывающий ветер. Стоны раздавались практически отовсюду. Приняв партию раненных, Николай дал команду водителю ехать к госпиталю.

— Давай, дорогой, побыстрее.

— Да я же, товарищ лейтенант, и так стараюсь побыстрее. Только дорога, сами видите, какая. Яма на яме. А им там, в кузове каждый толчок — мука смертная.

Перед палатками полевого госпиталя разгружались машины. Раненных тут же перекладывали на носилки и несли в «приёмный покой»: накрытую тентом площадку, на которой были установлены дощатые настилы для раненных. Какой-то незнакомый врач прохаживался между раненными, осматривал их и определял очерёдность поступления в операционную. В этой беготне и суете Николай умудрился выхватить из общего потока статную Людмилу.

— А, это ты. — Людмила заправила выбившуюся прядь волос под медицинскую шапочку. — Что хотел? Говори быстрее, а то мне некогда. Там Хамленко в операционной, как лев в клетке.

Словно в подтверждение её слов из армейской палатки, служившей операционной, сопровождаемый матами Хамленко, выскочил солдат, запутался в пологе, полетел кубарем и, подталкиваемый руганью, вскочил на ноги и помчался куда-то.

— Вот. Видел? Там четыре стола. Хамленко, Мережков и два хирурга из перевалочного.

— Где Виталька? Как он там? Давно я его не видел. Дня три.

— Они по боевой готовности уже двое суток на аэродроме сидят вместе со спецназом МВД. Его туда прямо из моего вагончика вытащили. Сама за него переживаю.

— Не бойся, он ещё и не в таких передрягах бывал. И жив-здоров. Я думал, что он сейчас там, на передовой.

— Как не переживать. Я второй потери, наверное, не переживу. Хорошо, работы много. А так, я бы, наверное, с ума бы сошла. Ладно, я полетела.

Людмила убежала. Пока разгружали раненных, подъехало ещё несколько машин, и Николай пошёл туда побеседовать со своими сослуживцами, которых в течение этих двух суток видел только из окна машины.

— Колян! — Позвали его из толпы. Коля обернулся и увидел Рината, который ковылял к «приёмному покою» с рукой на перевязи.

— Ринат? Ты оттуда?

— Ага. Вот не повезло. Опять туда же зацепило. Да что же это у меня левая сторона такая невезучая! Но на этот раз, вроде полегче. Видишь, сам хожу. Прошлый раз я в сознание только в самолёте пришёл. Но всё равно пора на отдых в тыл. Отвоевался пока. Теперь домой.

— Как там?

— Жарко. Воды попить некогда. Они, гады, всё прут и прут. Волна за волной. Не продохнуть. Раненных, видишь, сколько. Да и двухсотых полно. «Чёрному тюльпану» работы привалило.

— И похоронному взводу.

— Это точно.

— Ладно, мне надо ехать. Выздоравливай.

— Себя берегите. А я вам на большой земле встречу подготовлю. У Лошака адрес мой возьми. После войны приедешь, встречу как полагается.

Бой продолжался ещё почти сутки. Когда наступающие стали выдыхаться, за дело взялись свежие силы. Батальон спецназа совместно со спецназом МВД завершили разгром объединённой группировки. Войсковая операция завершилась.

Сашка Лошак грустно заглянул в кружку и отхлебнул чай. Друзья жарили хлеб на раскалённом корпусе буржуйки и по модулю распространялся опьяняющий аромат пекарни. Сашка только приехал с большой земли, куда вылетал на похороны брата. — Для меня, Коля, брат идеалом был. Я во всём старался на него походить. И в военное училище пошёл, потому, что он был офицером. И не просто офицером, а одним из лучших. Он же в Афгане второй срок уже был. Первый орден «Красной Звезды» получил за то, что раненного солдата с километр на себе под огнём тащил. Не бросил. И мне всегда в письмах писал, чтобы о солдатах, как о родных детях заботился. Его и ранило, когда он в огневом заслоне остался. Не смог никого из солдат на смерть послать. Сам остался. Прикрыл отход и всю группу спас. Его тогда в тяжёлом состоянии сразу в Ташкент в окружной госпиталь вывезли. Там по запчастям собирали. Три года по госпиталям… Как выписали, дали отпуск домой. У него в Тамбове пересадка была. Там он и нарвался на пьяных дембелей. Они потом на следствии сказали, что у них обида была какая-то на своих офицеров. Ну и на брата моего наткнулись. Пьяным-то море по колено. А тут брат ещё им замечание сделал. Ну и забили до смерти. Обидно. Он за солдат жизни не жалел и от руки солдата погиб. Я этих сволочей видел. Куда у них героизм делся? Жалкие все, глаза прячут. Прощения просят. Да брата то не вернёшь. Афган прошёл, а вот так за здорово живёшь… Мне, Колян, выть охота.

Сашка замолчал. Разговор не клеился и каждый думал о своём. Николай перевернул кусочек хлеба и свернул новую самокрутку. Махорка была сырая, разгораться не хотела и приходилось делать очень сильные затяжки. Вот и остался он один из их гарнизона. Кажется, сто лет прошло с тех пор, как приехали они сюда, в этот забытый богом край, на эту проклятую войну. Вспомнилось, как стояли они на железных плитах временного аэродрома, со смутной тревогой оглядывая БТРы, вырытые укрытия и огневые позиции по периметру. Так и глазели на всё широко открытыми глазами все трое: Коля, Толик Мальцев и Мишка Спивак. И вот уже увезли санрейсом Толяна с искромсанными миной ногами. Когда Сашка заезжал по моей просьбе после похорон брата в мой гарнизон, он естественно, справлялся про Толика. Говорили, что в гарнизон он так и не вернулся. Приезжала его жена за документами, да за вещами. Помогли ей контейнер отправить. Плакала сильно. Рассказывала, что ампутировали ему обе ноги выше колен. Психованный, говорит, стал. То кричит, то молчит. Одно счастье, что живой пришёл. Не придётся, наверное, повидать друга, с которым и боевое крещение принял, и под пулями земле кланялся.

А сегодня проводили на большую землю Мишку Спивака, всё ещё воюющего в беспамятстве не брезентовых носилках с пулевым ранением в голову. Друзья молчали каждый о своём, потом Сашка поднялся и, попрощавшись, пошёл к себе.

— А ты знаешь, почему человек состоит на восемьдесят процентов из воды? — Спросил Сергей Каргулов. падая на продавленную сетку солдатской кровати. Давно уже говорил своему новому зампотеху Юрке Щедрине, чтобы натянул её. Как-то неудобно спать полусидя.

— Нет, не знаю. Да и зачем мне знать? Мне от своих дел продохнуть некогда. Вон, после позавчерашнего боя два КамАЗа на списание, да ещё, раз раненные есть, схему боя рисовать. А я что? Всевидящее око Аллаха? Откуда я знаю, почему нам в задницу вдруг гранату засадили? Да ещё под самый конец боя.

— Да не кипятись ты, темнота. Вон как разошёлся. Если хочешь поработать, ляг, поспи и всё пройдёт. И вообще, официальные бумаги на трезвую голову не пишутся. Стиль не тот. Вот и Юрка подтвердит. — Широким жестом Серёга показал на косяк, за которым виновато переминаясь, стоял мой зампотех. — А бог создал человека на восемьдесят процентов из воды для того, чтобы было чем спирт разбавлять. — Каргулов победоносно улыбнулся и вытащил из кармана бутылку чистейшего авиационного спирта.

Сергей прибыл буквально две недели назад откуда-то с юга России, буквально с нуля создал роту скончавшегося от тяжёлого ранения в голову Спивака и успел умудриться попасть два раза в засаду, в одной из которых даже заслонил собой солдата, правда отделавшись только царапиной. За свой неуёмный нрав его уже успели прозвать Юлой, правда, только за глаза, потому, что обладал Серёга кроме неунывающего нрава ещё и железобетонным характером. Попасть ему под горячую руку нельзя бы не пожелать и врагу.

— Ну куда от тебя деться? Наливай, что ли.

— Наливай без закусывай — пьянка в бомжатнике. Закусь есть какая?

— Можно подумать, что у тебя нет, раз к нам припёрся. — Николай полез в тумбочку, доставая две банки рисовой каши с мясом и полбулки подсохшего хлеба. — Юра, подогрей эти консервы на буржуйке.

— Да закусь, может и есть, только собутыльников хороших ни за какие деньги не купишь. Моим только наливай. Ни поговорить, ни помолчать нормально не могут.

— Юрка, да не топчись ты там. Давай за водой. Скажи Ерохину, чтобы отбой сам провёл, да караулы проверил. Судя по морде лица нашего гостя, эта бутылка у него не последняя. Короче, до утра выползти из этого модуля нам будет проблематично. Да и утром будет тяжеловато. Так что и утром пусть подстрахуют.

Зампотех быстро кивнул головой и, в мгновенье ока испарился. Всё-таки как Коле не хватает Толика! Щедрина парень тоже неплохой, в технике разбирается, лишнего не болтает, да и с бойцами ладит. Вот только нет в нём чего-то того, чего Николай и сам объяснить бы не смог. Слишком Юрка пресный, что ли. С Толяном бы они ещё полчаса препирались, кому за водой идти, и ещё неизвестно, кто бы победил. Да только нет Толяна. Короче, застолье удалось на славу. Утром проснулся Николай с тяжёлой головой и гадостным привкусом во рту. Медленно, чтобы не расплескать головную боль, Коля выполз из модуля и увидел, как среди палаток мелькает помятое лицо Юрки, сравнительно бодрым голосом раздающего команды направо и налево. Думая только о том, как бы покарать Серёгу за такую подлую диверсию, Николай поплёлся позади строя в автопарк, а придя на место, тут же завалился спать в вагончике мотористов. Сердобольный Юрка прибежал с кружкой, в которой плескалась белесая, подозрительно пахнущая жидкость.

— Что это? — Подозрительно покосился Коля на зампотеха. — Отравить хочешь и на моё место сесть?

— Да что вы! Это мы у солдат конфисковали. Они в огнетушителе брагу поставили. Градусов маловато, а от перепоя помогает.

Действительно брага помогла, и Николай задремал под перемат солдат за дощатой стенкой вагончика. Война закончилась. Коля с друзьями, увитые цветами, как гавайские туристы, пили лёгкое вино, которое подливали им прекрасные девы, порхающие между столиками. Сексуальные блондинки преданно заглядывали в глаза. Одна из них наклонилась к Николаю, маня бюстом шестого размера, почти вываливающимся из глубокого декольте и, вдруг, неожиданно выкрикнула Юркиным голосом: «Командир! Комбат вызывает!» Коля заморгал, и перед его глазами прекрасная нимфа превратилась в зампотеха.

— Мы сказали, что вы заболели. Но он всё равно приказал доставить вас живым или мёртвым.

Комбат косо глянул на помятую физиономию Николая, но воздержался от замечания. Деловито склонившись над картой, он поманил его рукой.

— Смотри, вот старая трасса идёт. Видишь? А вот новая красным. Её, конечно, спецы пробили, но уж слишком чётко у меня перед глазами Спивак стоит. Короче, завтра пойдёшь. И смотри, со свежей головой, а не так как сейчас.

— А чё я? Я два дня, как с рейса. И в нём, как никак пострелять пришлось.

— Да знаю я всё. Только по-другому не выходит. Внеплановый рейс. Да ты не боись. Мы вас вести будем. Ты, главное, трассу пробей. Разговоры потом говорить будем. Сейчас офицер из разведки придёт. Он вдоль этой трассы лично прошёл. Помаракуем вместе.

Офицером из разведки оказался Костик, командир роты и хороший знакомый Коли. Наскоро поздоровавшись, они все втроём склонились над картой.

— Мы эту трассу лично по горам протопали. Неплохая трасса. Может, чуть подлиннее получится. А что делать? Старую то трассу духи, как дом родной обжили. Вдоль неё только и кучкуются. Дорога жизни, блин. Кормятся с неё. — Разведчик поморщился, как от зубной боли, достал папиросу и прикурил её. Николай мигом присоседился к его пачке «Беломора» и вскоре над картой протянулась белесая дымка, словно утренний туман разлился по вершинам нарисованных гор. — Я с тобой лично пойду на БТРах со своими людьми. Попробуем её колёсами. Нам эта трасса во как нужна. — Опять поморщился Костя. К этой его привычке постоянно морщиться Коля долго привыкал. Постоянно кажется, что его раздражает собеседник. Только потом Николай узнал, что Костик долго страдал от язвы желудка, постоянно скрывая её от врачей, так как боялся комиссации из армии. Потом кто-то подсказал ему старый фронтовой рецепт — селёдка и спирт. Язва прошла, а привычка дурная осталась.

Такой спешной подготовки к рейсу ещё не было. За каких-то полдня нужно было обслужить машины, получить боеприпасы, сухпай и много ещё чего сделать. Вечером, наоравшись до хрипоты, вымотанный на нет, Николай всё-таки определился, что выходят не в полном составе. Только проверенные машины. Естественно и солдат взял только опытных и обстрелянных. Остальные остались в лагере под командой Юрки Щербины. Зампотех приуныл. В рейсы он ещё не ходил, в бою ни разу не был. Естественно, он ждал этого момента и морально давно к нему готовился. Но рисковать Николай не мог. Этих боёв у Юрки ещё куча будет, а здесь настолько ответственный момент, что неопытным и делать нечего. Как там говорил Леонид Быков? «В бой идут одни старики!».

Утром колонна, зажатая спереди и сзади двумя БТРами, бодро вышла за КПП и покатила по опостылевшему горному пейзажу. Печка в машине ещё не прогрелась, в плохо закрытое окно сквозил холодный воздух, от недосыпа рот раздирала зевота и настроение отчего то было уж очень поганое. Крепление оружия в машине было неисправным, и автомат приходилось держать между колен. На каждом ухабе он норовил вырваться на свободу и уже пару раз больно стукнул по коленке магазином и один раз мушкой в грудь. Низкое серое небо, казалось, приплюснуло своей тяжестью горы и давило на мозги. Только снегопада и не хватало. Хотя в снегопад вряд ли кто на засаду решится. Но и колонне мало удовольствия сквозь пургу пробиваться. К полудню немного отпустило и стало понятно, что снегопад на сегодня отменяется. Колонна резво катила по стылой дороге между заснеженных скал, и мёрзлые комья земли с хрустом рассыпались под колёсами большегрузных автомобилей.

Первый залп был как всегда, словно гром среди ясного неба. Очередь сыпанула по кузову впереди идущего автомобиля, где-то рядом взметнулся столб пламени. Камень, как из пращи брошенный взрывом, разнёс лобовое стекло. Николай залёг за колесо, выстраивая картину боя в голове. Как обычно, глаза выхватывали то одну, то другую сумбурную картину боя и, казалось, нет никакой логики в этом беспорядочном хаосе взрывов, стрельбы, криков и перебежек. Но потом, как щелчок в голове, и весь этот сумбур вдруг превращается в стройный и чётко продуманный, чей-то дьявольский замысел. Хорошо солдату. Лежи себе и стреляй. А Коле бежать вдоль цепочки КамАЗов под градом пуль, раздавать указания, переставлять огневые точки, разворачивать оборону. Откуда взялся этот миномёт? Долбит и долбит, зараза. Как гвоздь в заднице. Краем глаза Коля заметил впереди БТР, башня которого бешено вращалась из стороны в сторону, извергая из себя очереди крупнокалиберного пулемёта.

— О, чёрт! — Николай с размаху налетел на что-то большое и не очень мягкое, при ближайшем рассмотрении оказавшееся Костиком. — Что ты под ногами путаешься!

— Под ноги смотреть надо! — Огрызнулся разведчик. — Как подготовились, гады. Стучит кто-то у нас. И ещё миномёт этот. Сариев! Сариев, мать твою!

Гранатомётчик, которого звал Костя, вряд ли что-то мог расслышать в этом шуме, но всё-таки повернулся в их сторону. Ещё секунда и он, стукнув Колю трубой гранатомёта по спине, упал возле нас.

— Смотри, Сариев, вон трещина в скале, видишь? А теперь влево 50 ниже 30. Рассмотрел? Вон там за камнем это миномёт засел. С первого выстрела сможешь накрыть? Или давай я?

— В первый раз, что ли? Положу, как на полигоне.

— Как на полигоне не надо. Здесь тебе второго выстрела никто не даст. Не попадёшь сразу, позицию сменят. Опять вычисляй их. А делов они уже наворотили. Сколько ещё наворотят!

Сариев приложился к прицелу, и граната с шипением ушла в сторону цели.

— Накрыл! Ай да молодец! А ну ка вторую для верности!

Николай бросился назад по цепочке. Бой подходил к концу. В воздухе раздался звук двигателей боевых вертолётов. И тут очередь у самых ног заставила Колю плюхнуться на живот и заползти за груду камней, услужливо сложенных природой, наверное, специально для него. Уже почувствовав себя в относительной безопасности, Николай огрызнулся свинцом в сторону противника. Рано он, кажется, успокоился. По Коляну били прицельно, даже не высунуться. Тактика старая — вычислить командира и уничтожить. Подразделение без командира — стадо баранов. Ну, здесь конечно не тот случай. Если что, Костик и Колиных бойцов возьмёт под свою команду. Да и сами бойцы не промах. Все отборные, проверенные. За это Николай не беспокоился. Но и самому тоже бы хотелось пожить. Кто-то рядом вскрикнул, и Николай вскинулся, чтобы посмотреть. А дальше удар по голове. Такой сильный и твёрдый, как ломом. Откуда-то изнутри поднялась мощная и какая-то обидная до слёз боль. Потом волной накатила темнота…

Николай открыл глаза, точнее правый глаз, и яркий свет разорвался в его голове оглушительной болью. Что-то слишком светло. Где автомат? Коля сделал попытку перекатиться со спины на живот, но чьи-то руки не дали ему это сделать. Вместо неба над головой парусина палатки, а на её фоне качаются головы главврача Хамленко и санитаров из полевого госпиталя. А где же бой?

— Да лежи ты. Нешто не настрелялся ишшо? Добре, шо живой остался. — Хохол Хамленко всегда умудрялся перемежать в разговоре русский язык с украинским. — Зараз мы тебя подлечим трохи и полетишь ты до дому, до хаты.

— Где я? Что случилось? Где все? — Николай заворочался на носилках, пытаясь встать. Палатка закачалась, и тошнотворный ком подкатил к горлу. В голове перекатился тяжёлый чугунный шар.

— В госпитале. Где же ещё. До того света тебе уже далековато. Хотя было рукой подать. — Хамленко перешёл на русский язык. — А колонна в пути. Бой кончился. Потери — один ты. Остальные в порядке. Но тебя уже это волновать не должно.

— А с глазом что? Я левую сторону вообще не чувствую.

— Да угомонись ты! На, хлопни обезбаливающее. — Он сунул Николаю в руку стакан со спиртом и приготовил другой с водой — запить.

— А спирт при чём?

— Стану я на тебя новокаин тратить. Его у меня только на ампутации и осталось. Так, что пей, что дают. Солдатам я и спирт не даю. Что у меня здесь, спиртзавод, что ли?

Коля глотнул «огненной воды», задохнулся и запил. По телу разлилась горячая волна и мягким туманом стала окутывать мою многострадальную голову. Как сквозь вату доносился голос врача, который уже не раздражал, а действовал убаюкивающее.

— Никак не пойму — чи повезло тебе, чи ни. С одного боку вроде не повезло. Пуля то в камень ударила. То есть уже, вроде как мимо. И надо же ей было разлететься. Сердечник в одну сторону, а рубашка прямо тебе в морду. Не, не повезло. А с другого боку они ж могли и местами поменяться.

— Кто? — Заплетающимся языком пробормотал Коля.

— Кто, кто? Дак сердечник с пулей. А тогда тебе бы уже кранты были бы. Да и рубашка могла тебе не в бровь, а в глаз попасть. И тоже хана. Всё-таки повезло. А может ни?

В эту минуту из глаз Николая посыпались искры, боль пронзила левую бровь. Одновременно послышался треск разрываемой материи и победоносный вскрик Хамленко.

— Есть!

— Ты, Айболит недоделанный! — Задохнулся Коля от боли. Хмель как рукой сняло. — Тебе что. духи заплатили, чтобы ты меня добил?

— Да ты посмотри, что у тебя там торчало! — Размахивал «Айболит» у Николая перед носом щипцами, в которых был зажат кусок металла вперемежку с кровью и плотью. — Дайка я теперь глазик посмотрю.

— Да уйди ты! Больно! Не врач, а коновал какой-то!

— Будешь дёргаться, я на тебя смирительную рубашку надену. У меня одна такая почему— то в комплекте оказалась. Так, глаз не задет. Откроется — будешь видеть. С надбровьем и контузией на большой земле разберутся. Сейчас я тебе пару швов наложу, а нормально тебе тоже на большой земле заштопают. Они там мастера по художественной вышивке. Железку возьмёшь на память?

— Себе оставь.

— Да у меня их столько, хоть в металлолом сдавай.

Самолёт, пробежав по полосе полевого аэродрома, круто взмыл вверх. Голова привычно заболела (как быстро привыкаешь даже к плохому!), тошнота подкатила к горлу. Николай сглотнул тошнотворный ком и попытался расслабиться. Горный ландшафт провалился вниз, но ещё какое-то время проглядывал в разрывах облаков, словно никак не хотел отпускать от себя. Потом земля скрылась под плотным белым слоем. Коля сидел на жёсткой неудобной скамье санитарного борта, глядел сквозь иллюминатор на проплывающие мимо ватные громады и думал о том, что ушёл в прошлое, наверное, самый важный этап жизни. Этап, который перепахал его вдоль и поперёк и остался в душе саднящей раной. Николай ещё не знал тогда, что кровоточить она будет всю оставшуюся жизнь.

Оглавление

Предисловие

1

2

3

4

5

6 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg