«Кукольник из Кракова»

Кукольник из Кракова (fb2) - Кукольник из Кракова (пер. Юлия Леонидовна Пономаренко) 987K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рэйчел Ромеро

Рэйчел Ромеро Кукольник из Кракова

© Rachel Romero, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2016

* * *

С удовольствием представляем произведение «Кукольник из Кракова», написанное в жанре «историческое фэнтези» и в традициях книги «Мальчик в полосатой пижаме».

Когда родину Каролины, Страну Кукол, захватывают жестокие крысы и уничтожают ее народ, Каролина отправляется в польский город Краков. Там благодаря ветерану Первой мировой войны и владельцу магазина игрушек, известному как Кукольник, она получает новое тело. С помощью Каролины Кукольнику удается забыть ужасы войны и открыть секрет своего волшебства еврейской девочке Рене Трэмел и ее отцу Джозефу.

В 1939 году для Польши наступают мрачные времена, и сказочные существа из деревенского фольклора прибывают в Краков в надежде помочь его жителям в борьбе против немецких захватчиков. Каролина и Кукольник понимают, что они тоже должны воспользоваться своим волшебством, чтобы спасти друзей от ужасов нацистского режима. Но помочь другим – значит поставить свою жизнь под угрозу, и опасность становится еще реальнее, когда Каролина и Кукольник знакомятся с немецким волшебником, который стремится контролировать магию Кукольника или уничтожить ее.

Рэйчел Ромеро имеет степень магистра по специальности «Художественное творчество» университета Саутерн Мэн, США, и степень бакалавра по истории и педагогике. Под псевдонимом Мариан Розарум она печатается в журналах Daily Science Fiction, Ideomancer и Abyss and Apex, а также ее произведения скоро появятся в Betwixt.

Пролог. Страна Кукол

Однажды далеко-далеко от мира людей в одной стране жила куколка по имени Каролина. Небо в той стране всегда было ясно-голубым, как в середине лета, луна всегда сияла чистым серебряным светом, там никто никогда не старел и не изнашивал платьев. Бескрайние просторы Страны Кукол раскинулись во все стороны, куда ни бросишь взгляд. На востоке было море, а на западе устремляли к солнцу свои вершины стеклянные горы.

Правили королевством мудрые король с королевой: ни разу они не рассудили спор жестоко или несправедливо. Даже звезды в небе любили их и иногда падали со своих небесных чертогов на землю, чтобы услышать песню королевы и скрипку короля.

Но Каролина обитала не в блестящем королевском дворце с его драгоценными залами и сверкающими струями лимонадных фонтанов. Она жила в крошечном домике у ручья, протекающего меж двух зеленых холмов. Занавеси в ее домике были сплетены из вьющихся диких цветов, а стены сделаны из имбирного пряника, который она, однако, никогда не осмеливалась откусить. Этот сладкий домик был именно таким, какой ей хотелось иметь, ведь она не была ни королевой, ни принцессой – она была швеей.

Она шила атласные бальные платья и вельветовые пиджаки, юбки, которые развевались, словно крылья бабочки, и элегантные жакеты с золотыми пуговицами. И самое главное, в каждое платье или жакет она вшивала своей иглой желания. Каждое желание – это была еще не осуществившаяся надежда, незавершенная судьба, которую нужно было закончить. Но Каролина не могла сразу исполнять желания, которые шептали ей на ухо, – она не была великой волшебницей, а лишь немного владела магией.

Большинство кукол, которые приходили к Каролине, желали самой настоящей, самой истинной любви. Другие стремились к великим приключениям. Некоторые выше всего ставили удачу и богатство. Каролина выслушивала каждого, время от времени кивая, а ее игла мелькала, словно серебряная рыбка, протыкая разложенную на рабочем столе ткань. Она любила свою работу, но иногда бывало, что желания некоторых кукол вызывали у нее боль. Эти куклы были тихими и печальными, и их горестные истории было нетрудно угадать – они были словно написаны на их фарфоровых личиках и маленьких деревянных ручках.

Чего же хотели эти грустные куклы? Они мечтали вернуться в мир людей – туда, где жили еще недавно. Почему? Потому что они скучали по детям, которые когда-то стали их близкими друзьями. Но это было практически невозможно. Еще ни одной кукле не удалось вернуться в этот соседний мир, как бы сильно ей этого ни хотелось.

Каролина втайне сомневалась, был ли этот мир таким уж хорошим и приятным для жизни. Там дети вначале очень любили своих кукол, но со временем вырастали и забывали о них, а куклы оставались лежать на чердаке или под кроватью, покрываясь пылью и плесенью. Редким счастливчикам удавалось попасть к другому ребенку – младшему брату или сестре, а иногда – сыну или дочке первоначального владельца. Но в конце концов и они ломались, истрепывались и приходили в негодность. Когда дерево, ткань и стекло, из которого они были сделаны, больше не могли удерживать их душу, они возвращались в Страну Кукол.

Именно эти куклы умели плакать, и, придя в магазин Каролины, они просили ее о чуде, которого она не могла совершить. Для Каролины не было ничего хуже, чем научиться плакать. Плакать умели люди, а Каролина никогда даже не видела ни одного человека.

Но несмотря на печать этих кукол и их желание, которое невозможно было исполнить, Каролина была бы вполне счастлива вечно жить в своем маленьком домике.

Но однажды пришли крысы и с помощью своих железных штыков и зубов свергли короля и королеву. И с трещиной на щеке, в рваном платье Каролине пришлось в конце концов отправиться в мир людей.

Глава 1. Кукольник

Каролина проснулась в мире людей с сердцем из стекла.

Это было сердце, которое в полной мере чувствовало и розы, и шипы, потому что хранило все счастье и горе, которое ей довелось испытать в Стране Кукол. Когда она пошевелилась, сердце легонько стукнулось о гладкое дерево ее груди.

Поразмыслив, Каролина решила, что ей это нравится.

Стремясь увидеть, что еще изменилось в ней здесь, в этом мире, Каролина вытянула руки вперед и попробовала пошевелить пальцами. Они были такими же ловкими и проворными, как в Стране Кукол, и легко справятся с ниткой и иголкой. Затем Каролина стукнула пяткой о пятку – ее ножки были обуты в крохотные черные башмачки. Чувствуя, как внутри растет радостное возбуждение, она поднялась на ноги, наступив при этом на край своей длинной красной юбки. Она с трудом обрела равновесие и с облегчением вздохнула, почувствовав, что наконец прочно стоит на ногах. Каролина стояла на полке очень высоко над полом, и, хотя она больше не была сделана из стекла и фарфора, ей вовсе не улыбалось упасть с такой высоты.

Слегка дрожа, Каролина подняла руку к лицу. Эта часть проверки пугала ее больше всего, но одного прикосновения было достаточно, чтобы понять, что ужасной трещины на щеке больше нет. Кто-то починил ее! Кто же?

Каролина осмотрела комнату в поисках ключа к этой загадке.

Комната напомнила ей давно покинутый домик, хотя в вечерних сумерках многие детали были неразличимы. Здесь стоял рабочий стол с разложенной на нем тканью и маленькой подушечкой, из которой, словно серебряные цветы, торчали иголки. Но этот магазин был полон не бальных платьев, пиджаков и шарфов, как ее дом.

Он был полон игрушек.

Внизу под своей полкой Каролина увидела ряды лошадок-качалок с боками, расписанными ромашками и осенними листьями. На полках, улыбаясь маленькими нитяными ртами, стояло множество плюшевых игрушек самых разных форм и размеров. А самое главное – повсюду были куклы. На их милых личиках не было шрамов, их руки и ноги не были обожжены в устроенных крысами пожарах. Все они выглядели мирными, готовыми любить и быть любимыми.

Они были в безопасности.

Каролина знала, что, таращась на свой новый мир, она ничего не добьется, и повернулась к черноволосой кукле, которая сидела рядом.

– Здравствуйте! Я – Каролина. Скажите, пожалуйста, как называется это место?

Кукла не ответила.

Может быть, она была слишком застенчива или испугалась. Каролина попыталась ее успокоить:

– Вы не должны меня бояться! Я такая же, как вы, – я из Страны Кукол. Но, честное слово, ни одна крыса не проникла сюда со мной. Добрый ветер, что принес меня, позаботился об этом.

Черноволосая кукла молчала и даже не подмигнула Каролине, давая понять, что слышит ее! Она лишь таращилась в сумерки, и в ее больших стеклянных глазах не было никакого выражения.

Каролина надеялась, что в этом человеческом мире не все куклы так невежливы. Она перегнулась через край и обратилась к плюшевому льву, сидевшему на полке ниже:

– Здравствуйте! Приятно познакомиться. Не скажете ли вы, как называется это место?

Она подождала, но лев молчал. Молчали и вельветовый слон рядом с ним, и все лошадки.

– Здравствуйте… – проговорила Каролина, обращаясь теперь не к одной игрушке, а к целому магазину. – Кто-нибудь может сказать, где я?

Но никто не ответил.

В эту минуту Каролина поняла, что эти куклы не были такими, как она. Они попали сюда не из Страны Кукол, они не умели ходить и говорить, и у них вряд ли были стеклянные сердца. Но теперь Каролина им даже немного завидовала – ее собственное сердце сжал серый ужас, и, казалось, ему не будет конца.

Она знала, что мир людей отличается от кукольного, но не ожидала почувствовать себя в нем такой одинокой. Каролина посмотрела влево и увидела огромное окно. На нее глянуло ее собственное отражение, и ей стало немного легче. Кто бы ни сделал ее туловище, он хорошо ухватил сходство – у нее были те же золотистые волосы и васильково-синие глаза, как и раньше, когда она жила в Стране Кукол.

По ту сторону стекла была городская площадь. Посреди площади стояло здание с двумя золотоверхими башнями и статуя мужчины с суровым лицом. Все было таким большим – люди, должно быть, гигантского роста, подумала Каролина.

Что же ей теперь делать? Некоторые жители Страны Кукол считали, что в мире людей есть особое волшебство. Если бы она могла найти его и взять с собой, оно помогло бы им прогнать злых крыс. Однако в этой комнате Каролина ничего такого не чувствовала. Здесь волшебство пахло имбирным пряником и, значит, было похоже на то, которое она вшивала в платья. Это были маленькие добрые чудеса, а ей нужно было что-то гораздо большее.

Ей нужно выйти из этой комнаты и всюду искать его, но как?

Звук приближающихся шагов отвлек Каролину от этих мыслей, и она поспешно села на место. Если куклы здесь были неживыми, то ей нужно притвориться, что она такая же, как все. Неизвестно, что с ней случится, если она вдруг заговорит.

Шаги остановились, и задняя дверь магазина распахнулась.

У человека, что вошел в нее, была рыжая борода – ее словно легко коснулась пальцами Утренняя Звезда – и полосатая пижама. Он был далеко не такой высокий и худой, как величественная статуя за окном, и Каролина почувствовала некоторое облегчение. Но все же она представила себе, что если бы он положил ее себе на ладонь, то она едва ли была бы больше одного из его крепких пальцев.

Человек склонился над рабочим столом и сел на стул рядом с ним.

– Война закончилась, – сказал он сам себе, сжимая и разжимая кулаки. – Я дома. В Кракове. Я дома.

Краков. Так называется этот город? Должно быть, да.

Каролина осторожно выглянула из-за черноволосой куклы – так ей лучше было видно. Она не знала, что в мире людей тоже может быть война. Но если верить этому человеку, она уже закончилась.

Человек открыл ящик стола и вынул оттуда что-то похожее на ожерелье. Одну за другой он потер розовые жемчужинки, похожие на капли дождя. Но, видимо, его это не утешило, и он тихонько заплакал.

Так открыто показывать свою боль – это, должно быть, одно из тех грустных чудес, которые люди совершают, почти не сознавая этого. Каролине очень хотелось заговорить с ним и спросить, отчего он плачет, но она не разжимала губ. Ей казалось, так безопаснее – ведь она не знает, кто этот человек и какие у него могут быть намерения по отношению к ней.

Когда на горизонте стало светлеть, человек встал из-за стола, вышел через заднюю дверь и ушел вверх по лестнице.

Каролина не знала, впервые ли он провел ночь за этим столом или это был призрак, обреченный из ночи в ночь повторять один и тот же траурный ритуал.

* * *

Когда взошло солнце, площадь заполнилась людьми.

Одни держали под мышкой мольберты и блокноты, другие несли корзины с хлебом и фруктами на продажу, третьи – ящики с инструментами, чтобы построить еще больше прекрасных зданий. Люди были яркими, разноцветными и не похожими друг на друга, но Каролина не замечала, чтобы кто-нибудь из них пользовался волшебством.

Когда дедушкины часы пробили девять, вчерашний человек спустился со ступеней и вошел в комнату, доказав этим, что он все же не призрак. На нем были очки в серебряной оправе и подобающая одежда, а палка, на которую он опирался, смягчала его хромоту.

Человек отпер входную дверь магазина и перевернул висевшую на ней табличку с «Закрыто» на «Открыто». Пока он это делал, Каролина быстро глянула на вывеску на двери. «Сирил Бжежик, Кукольник». Это и есть Сирил Бжежик? Она могла только догадываться, но вывеска ее немного разочаровала.

В сказках кукольники вовсе не были печальными людьми с рыжими волосами. Они были волшебниками, которые спускались с небес в облачных колесницах, приходили на помощь тем, кто попал в беду, и чинили кукол, пытавшихся спасти своих любимых от пожаров и чудовищ (которые были для Каролины в равной степени ужасными). Убедившись, что все спасены и каждого ждет счастливый конец, они исчезали.

Но когда Сирил Бжежик сел за рабочий стол и вынул из ящика стола не нитку бусин, а нож для резьбы и начатую куклу, она убедилась, что он действительно кукольник, как бы странно ни выглядел.

С течением дня улицы Кракова становились все более шумными и суетливыми, но, несмотря на это, многие прохожие останавливались и заходили в магазин или просто глазели в окно. Большинство их составляли круглощекие дети, которые открывали от изумления рты, увидев ряды кукол и макет города в витрине.

Ночью Каролина была слишком взволнована и не обратила внимания на макет, но теперь незаметно хорошенько разглядела его. Это была почти идеальная копия внешнего мира, лежащего за дверью магазина, с его узенькими улицами, окаймленными приземистыми домиками и магазинами, змейками сбегавшимися к круглому замку.

На улицах были даже крошечные жители. Там был сердитый булочник с подносом булок, мужчина и женщина в кафе, склонившиеся над блокнотами, но красивее всех был принц, стоявший с обнаженным мечом перед драконом. Сам Кукольник тоже был частью Кракова – он стоял у дверей своего магазина, держа куклу в одной руке и палку в другой.

В магазин вошли двое детей и их мать, о чем сразу же возвестил радостный звон колокольчика. Не теряя времени, они выбрали по игрушке и подскочили к столу Кукольника, таща за руки мать. Девочка держала мягкую куклу с желтыми волосами из толстой пряжи, а мальчик – плюшевого медвежонка с галстуком-бабочкой.

– Мы хотели бы купить эти две игрушки, – сказала мать.

– О да, конечно.

Кукольник неловко поднялся со стула. Женщина смотрела на него немного дольше, чем, как показалось Каролине, было необходимо. Кукольник выбил чек на громоздком металлическом аппарате, который лязгал и свистел, словно тоже был живым. Принимая деньги, которые женщина вынула из кошелька, он не смотрел на нее.

– Благодарю, что зашли, – сказал он мягко. – Milego dnia. Хорошего вам дня.

Женщина кивнула, желая поскорее уйти. Брат и сестра хором прокричали: «Спасибо!» – и, смеясь, устремились к двери вместе со своими новыми друзьями.

Кукольник, улыбаясь, смотрел им вслед, и уголки его губ опускались все ниже. Он поспешил снова сесть за работу и больше часа занимался новой куклой, не отрывая от нее взгляда. И только затем устало распрямил ноги, встал и подошел к Каролине.

– Может быть, сегодня тебя кто-нибудь купит, – сказал он, снимая ее с полки. – Это было бы хорошо, правда?

Знал ли он, что она живая?

Каролина уже собиралась ответить, но тут Кукольник вздохнул и пробормотал:

– Снова разговариваю с игрушками. Неудивительно, что большинство людей меня избегает.

Каролина не видела ничего плохого в том, чтобы разговаривать с игрушкой, особенно живой, но, наверное, в этом мире такое поведение не одобряют. И она молчала, пока он усаживал ее на стол среди стружек и лент. Сидеть неподвижно было очень трудно, но, к счастью, отсюда открывался отличный вид на городскую площадь, и она устремила взгляд в окно.

Где-то там было волшебство, которое спасет ее народ. И Каролина была полна решимости его найти.

* * *

Единственный взрослый, который пришел к Кукольнику без детей, был живым воплощением булочника на макете Кракова – человек по имени господин Домбровский. Он принес булочки для Кукольника, а также множество жалоб на свою неблагодарную жену, на поэтов и художников, которые собирались в соседнем кафе. Но любимой темой его сетований, казалось, было государство Польша.

– Я думал, получив независимость, мы станем великой нацией, – сказал Домбровский. Он нависал над столом в дальнем углу магазина, где Кукольник работал, когда не было покупателей. Каролина не отрываясь разглядывала булочника, чье туловище было таким же круглым, как венская булочка, которую Кукольник съел на завтрак.

– Мы и есть великая нация, – ответил Кукольник, улыбаясь булочнику. – А Краков – великий город. В конце концов, много ли городов могут похвастаться тем, что их основал принц, победивший дракона?

– Ба! Драконов не бывает. Ты слишком увлекаешься своими куклами и сказками, – сказал Домбровский. Он брызгал слюной, и капелька попала Каролине на щеку. Она хотела стереть ее оборкой юбки, но не рискнула пошевельнуться.

Что могло случиться с Домбровским, что он потерял веру в драконов? Он вообще когда-нибудь в них верил? Каролина надеялась, что да. Провести всю жизнь, совсем не веря в волшебство, – как это, должно быть, скучно и грустно.

– Германия – вот кто теперь великая нация, – продолжал Домбровский. – Ты слышал? Немецкая армия маршем вошла в Австрию и Чехословакию и заявила, что теперь эти страны принадлежат Германии. И никто с ней не спорил. Только представь, быть способным на такое! – Для убедительности он ударил по столу своим большим кулаком, и Каролина свалилась на бок.

– Адольф Гитлер слишком агрессивен, – ответил Кукольник, ставя Каролину на место. – Нет ничего хорошего в том, что он делает.

Домбровский пожал плечами.

– Фамилия твоего отца Биркхольц, так ведь? Он, должно быть, немец. Ты должен гордиться, что твоя родина обрела такую силу и влияние.

Кукольник открыл было рот, чтобы возразить, но булочник не дал ему ответить.

– Что такого есть в Польше? Соль, сосны и картошка. Тебе надо продать этот старый домик и вернуться в Германию со всеми деньгами, которые оставил тебе отец. Уверен, тебя примут с распростертыми объятиями. У тебя ведь они есть, так?

– Я бы все их отдал, если бы это могло помочь мне вернуть родителей, – сказал Кукольник. Но Каролина, как и он, знала, что смерть – это нечто окончательное и никакие деньги не могут вернуть душу обратно в тело. – Мне нравится владеть этим магазином. Я люблю думать, что он помогает людям забыть о недавней войне.

– Вряд ли, – возразил булочник. – В Кракове каждый кого-нибудь потерял, и никакие безделушки не заставят этого забыть. Ты когда-нибудь расстанешься со своими глупыми мечтами, а, Сирил? Люди даже не зовут тебя больше по имени. Ты для всех просто Кукольник.

– Я не против, – сказал Кукольник. – По крайней мере, меня знают по моим созданиям.

– Ты никогда не поумнеешь, – закатив глаза, заявил булочник и направился к выходу, что-то бормоча на ходу.

Каролина подумала, что жизнь этих двоих была бы гораздо лучше, если бы булочник мог понять простую красоту, которую Кукольник приносил в этот мир. Но она знала, что не может изменить мысли господина Домбровского: если он высмеивал рассказы о драконах, то никогда не поверит в существование Страны Кукол и ее жителей.

Когда дверь захлопнулась, Кукольник сгорбился на стуле.

– Может быть, он прав, – сказал он сам себе. – Вот уже двадцать лет, как я держу магазин, а что из этого вышло?

Люди любят его игрушки, подумала Каролина, и это немножко похоже на любовь к самому Кукольнику. Ведь это его воображение и его умелые руки создают их буквально из ничего. А это что-то да значит.

– Как бы я хотел, чтобы родители были еще живы, – сказал Кукольник, поднимая Каролину, чтобы поставить обратно на полку. – Их тоже забрала война, вместе со всем, что было хорошего в жизни. Теперь поэты пишут о конце света, а не о любви, а художники рисуют не фей и волшебников, а то, что видели сквозь дым сражений.

Если бы Кукольник был ребенком или игрушкой, Каролина, наверное, смогла бы его утешить. Но он был взрослым. Желания, которые он ей изливал, были слишком большими, чтобы их можно было поместить на кончике иглы и вшить в ткань, кроме того, Каролине нужно было вернуть свое волшебство. Очень скоро она сможет отправиться в путешествие по миру. А это значило – оставить магазин и его владельца… навсегда.

Это было бы легче, если бы Каролина не видела, как он плачет.

* * *

Ночью Каролина решила действовать. Она еще не придумала, как выйти из магазина, но понимала, что, попав на улицу, должна будет найти дорогу в городе. Настоящей карты у нее не было, но был макет Кракова. Каролина решила, что он вполне заменит карту.

Осторожно обходя сидевших кукол, она продвигалась по полке. Может, куклы и не были живыми, но все же ей казалось невежливым наступить кому-нибудь из них на платье или отдавить ногу. Добравшись до конца полки, она глянула вниз, на маленький Краков. Самым волшебным здесь был, несомненно, принц, сражавшийся с драконом. Такой герой наверняка придет на помощь ее народу: ведь долг всех рыцарей – сражаться с незваными гостями и помогать слабым и беззащитным. А может быть, Каролина полетит в Страну Кукол на спине дракона, который и прогонит захватчиков. Зубы дракона, наверное, были еще острее, чем меч принца, хотя это не означало, что он станет прислушиваться к мольбам кукол.

«Я не могу взять с собой целый макет, – пробормотала себе под нос Каролина. – Так что мне придется запомнить дорогу к рыцарю и дракону». Она наклонилась вперед, пытаясь запомнить расположение улиц и путь, который приведет ее к цели. Каролина так внимательно и сосредоточенно изучала макет, что не заметила, как слишком наклонилась. Ноги ее оторвались от полки, и она с криком сорвалась вниз.

В отчаянной попытке удержаться и не упасть на пол Каролина сумела ухватиться за край нижней полки. Несколько мгновений она висела, болтая ногами и стараясь удержать равновесие.

– Мне повезло, – сказала она себе. Ей вовсе не хотелось всю ночь лежать на полу: там было столько щелей и темных углов, в которых могли прятаться крысы.

Но только она попыталась взобраться на полку, как задняя дверь магазина со скрипом отворилась. Кукольник решительно шагнул в комнату, подняв вверх палку, чтобы ударить ею вора, который, как он думал, пробрался в магазин. Он наверняка слышал крик Каролины!

Увидев, как она карабкается на полку, Кукольник опустил палку и уставился на нее.

Каролина не видела в человеке, давшем ей жизнь в этом мире, ни малейшего желания причинить ей вред – и потом, он ведь был кукольником. В сказках кукольникам никогда не приходило в голову вредить своим созданиям. Но хватит ли у нее храбрости заговорить с ним?

Каролина медленно подняла маленькую ручку, чтобы помахать ему.

– Здравствуй, я – Каролина.

– О нет, – проговорил Кукольник, и лицо его стало белым как мел. – Это наконец случилось. Я сошел с ума.

Глава 2. Серебряный солдат

В своей прежней жизни Каролина не любила лес и избегала попадать в чащу. Лес был местом, где жили отважные жестяные рыцари и стеклянные девушки, которые могли свистом подзывать к себе маленьких зверьков, – швеям нечего было там делать.

Но когда пришли крысы, темный лес стал для нее единственным домом. И не только для нее, но и для многих других кукол, которым удалось сбежать от захватчиков-паразитов и от устроенных ими пожаров. Вместе с другими беженцами она научилась быть молчаливой и неподвижной, как висевшая нам ними сахарно-белая луна. Они знали, что так безопаснее, чем собираться группами; не желая привлекать внимание крыс, они больше не пели и не рассказывали истории. Они прятали свои истории и свою музыку в себе, мечтая о том дне, когда снова смогут говорить свободно.

Каролина не решалась оставаться на одном месте больше двух дней. Крысы ослабили патрулирование леса, но она слышала издалека достаточно отчаянных криков других кукол, чтобы понимать, что они не прекратили это совсем. Из ночи в ночь Каролина пряталась в листве деревьев или под кустами, каждой ниточкой своего изодранного платья желая окончания войны.

Долгое время Каролина не видела ни одной куклы. Поэтому когда на поляне, где она пряталась, появился солдат, чья рука из вишневого дерева лежала на рукояти потускневшего от многих битв меча, она не могла сдержать удивленного вскрика. На солдате был великолепный серебряный камзол и рейтузы, которые, казалось, светились собственным светом. Завороженная, Каролина высунула голову из дупла, в котором ночевала, свернувшись калачиком.

Одна из клиенток как-то сказала Каролине, что королева получила ткань своего платья, светящуюся самым прекрасным в мире светом, в подарок от звезд и, в свою очередь, одарила ею самых верных своих солдат. В то время, когда ее мечты еще имели значение, Каролина думала о том, как чудесно было бы время от времени работать с такой тканью. Но даже серебряная форма не помогла солдату защитить королеву и Страну Кукол.

Вспомнив о крысах, Каролина коснулась трещины на щеке. Рана давно уже перестала болеть, но она не могла найти никого – не говоря уже о кукольнике, – кто мог бы ее починить.

Заметив наконец Каролину, солдат окликнул ее:

– Здравствуйте!

Испугавшись, она нырнула было обратно в дупло, но солдат пересек поляну и поклонился ей.

– Клянусь, я не причиню вам вреда. Я не служу крысам.

– Я знаю, что вы не обидите меня, – сказала Каролина. – Тот, кто носит королевскую форму, никогда не станет служить Королю Крыс. Но вы напугали меня. Я так давно не говорила ни с кем, кроме птиц, а они обычно ничего не отвечают.

Серебряный солдат кивнул.

– Простите, что напугал вас, – сказал он. – Я служил королеве и любил ее всей душой. Я тоскую о ней каждый день.

– Я каждый день тоскую обо всех куклах, – тихо проговорила Каролина.

– Я тоже, – ответил солдат. Больше ни он, ни Каролина не сказали ни слова о погибших на этой войне. Никакими словами не опишешь тоску по тем, кто никогда уже не сможет смеяться и танцевать.

Серебряный солдат спросил:

– Давно вы живете в лесу?

– Не знаю. – Каролина пожала плечами. – Давно.

Она потрогала грязную корку на колене.

– Крысы заставили меня работать на них, и я сбежала. Но это могло быть уже несколько лет назад.

– Не похоже, что прошло несколько лет с тех пор, как появились крысы, – сказал солдат. – У вас есть имя?

– Меня зовут Каролина, – сказала она. – А вас?

– Лейтенант Фриц, – ответил солдат. – Но вы можете звать меня просто Фриц. Я даже не знаю, лейтенант ли я теперь, когда больше нет королевской гвардии.

– Ну, она есть, – сказала Каролина. – Но она состоит из крыс, которые служат своему ужасному Королю.

Она глубже спряталась в дупло, надеясь, что темнота скроет ее дрожь.

Каролина никогда не считала себя трусливой, но Король Крыс наводил на нее ужас.

– Вы собираетесь оставаться в этом дупле, Каролина? – спросил Фриц.

– Да, я останусь здесь до завтра, – ответила она. – А потом пойду куда-нибудь еще. Так мы теперь живем, чтобы быть все время впереди крыс.

– Вы не думали о том, чтобы покинуть лес?

– Конечно, думала, – сказала Каролина. – Но куда мне идти?

– У меня был друг, который жил в мире людей. Он хотел вернуться туда, к девочке, которая с ним играла, – сказал Фриц. – Он рассказывал, что, по слухам, есть добрый ветер по имени Догода, который сможет перенести его туда. Этот ветер живет на вершине стеклянной горы. Я иду туда, чтобы найти его.

– Я знаю об этом ветре, – сказала Каролина. – Но зачем нам в страну людей?

– Может быть, мы найдем там что-нибудь, что поможет нам одолеть крыс, – ответил Фриц. – Люди намного больше нас. Может, их волшебство тоже больше, чем наше. И еще мы там можем найти того, кто починит вас.

Каролина заколебалась. Неужели в мире людей может быть что-то, что поможет им и всей Стране Кукол? Такое далекое путешествие – это огромный риск.

– Я должен попытаться, даже если в конце концов ничего не получится, – сказал Фриц и протянул Каролине руку. – В таком путешествии хорошо иметь компанию.

– Хорошо, – сказала Каролина и быстро взяла Фрица за руку, опасаясь, что если помедлит, то придумает причину, чтобы остаться. – Я иду с вами.

Глава 3. Надежда на волшебство

Каролина знала, что Кукольник не потерял рассудок, хотя его мертвенно-бледное лицо и запинающийся голос говорили о том, что он убежден в обратном.

Он ничего не потерял – кроме веры в чудеса.

– С тобой все в порядке, – сказала Каролина. – Я так же реальна, как и ты.

На самом деле здесь, в этом царстве игрушек, редкостью был именно Кукольник, а она была в нем естественным жителем.

Но Кукольник не ответил, и Каролина, шелестя красной юбкой, направилась к нему. Она шла осторожно, чтобы снова его не напугать.

– Но… я тебя создал, – сказал Кукольник. – А я не умею создавать ничего живого.

– Садовники все время это делают, – возразила Каролина. – И потом, моя душа уже была живой, а ты сделал тело, подходящее для нее по размеру. Это и есть предназначение кукольников. Разве тебе этого никто не говорил?

– Нет. – Кукольник потряс головой. – Домбровский говорит, что все теперь называют меня Кукольником и в этом нет ничего хорошего… Да что же это я говорю с плодом моего воображения? Это уж слишком!

Он устало привалился к краю рабочего стола, и его штанина приподнялась на несколько дюймов. Теперь Кукольник стоял ближе к Каролине, и она увидела, что его нога сделана из той же светлой древесины, из которой было выточено и ее тело.

– Я не знала, что людей тоже можно делать из дерева, – сказала Каролина, наклоняя голову, чтобы рассмотреть ногу Кукольника под другим углом. – Кажется, все, кого я видела в этом магазине, сделаны из чего-то более мягкого.

– Из дерева сделана только моя нога, – сказал Кукольник. – Все остальное – нет.

– Можно мне на нее посмотреть? – попросила Каролина.

Кукольник отвел глаза.

– Деревянные ноги не очень… красивые, – сказал он. – Большинство людей не любят долго смотреть на них.

– Почему? – спросила Каролина.

– Люди не любят ничего сломанного… – ответил Кукольник.

– Но ты не сломан, – возразила Каролина, упершись руками в бока. – Я вся сделана из дерева, но ты же не думаешь, что я сломана, верно?

– Я никогда еще не слышал таких рассуждений, – сказал Кукольник. Он закатал штанину, показывая четыре ремня, которыми деревянная нога крепилась к кожаной накладке на культе, оставшейся от его настоящей ноги.

Каролина не ожидала найти много общего между ее родиной и этим странным новым миром, но теперь поняла, что здесь все не так уж сильно отличается от ее родной Страны Кукол.

– Мне понравилась твоя нога, – сказала она.

– Ты одна из немногих, кому она понравилась, – сказал Кукольник. А потом он спросил: – Ты ведь… ты ведь не человек, который превратился в куклу? Ты на самом деле живая кукла?

Волосы упали ему на лицо, закрыв глаза, и он нетерпеливо отбросил их назад.

– Думаю, я бы запомнила, если бы была человеком, – ответила Каролина. – Но я помню себя только куклой.

– Поразительно, – мягко сказал Кукольник. Он наклонился, словно хотел поймать каждое ее слово.

Как же давно он разговаривал так с кем-нибудь, подумала она. Обмен несколькими фразами с покупателями, пока заворачиваешь покупку, вряд ли можно считать настоящим разговором.

– Я слышал, как ты кричала, – сказал Кукольник. – И поэтому спустился вниз. Я думал, меня грабят. Что случилось?

– У меня нет карты, и я наклонилась, чтобы получше рассмотреть макет Кракова и найти дорогу к принцу. И упала с полки, – объяснила Каролина.

– Настоящий Краков немного… больше, чем та часть, которую я отобразил на макете. Боюсь, тебе пришлось бы очень долго добираться до Вавельского замка, где жил принц Кракус, – сказал Кукольник. Он опустил штанину на деревянной ноге. – Мне очень не хочется тебя разочаровывать, но принц и дракон – это часть древней истории Кракова, а не его теперешней жизни. Я сделал их на макете, потому что очень люблю эту легенду.

Новость обрушилась на Каролину, словно поток холодного осеннего дождя.

– Кто же тогда защищает твой народ? – спросила она.

– Ну, – ответил Кукольник, – теперь Краков не нужно ни от кого защищать. Война, в которой я участвовал, закончилась несколько лет назад. И у нас есть армия и флот, которые могут нам помочь.

Вспомнив о серебряном солдате, воевавшем за королеву, Каролина сказала:

– Но армии не всегда выигрывают битвы, в которых участвуют. Должно быть что-то другое, что поддерживает мир и спокойствие.

– Жизнь… не всегда мирная и спокойная, – ответил Кукольник.

Каролина указала на площадь, над которой сгущались сумерки.

– Я весь день смотрела в окно на город и не видела никакой опасности, – сказала она. – Ты уверен, что принц и дракон исчезли? Может быть, они где-то прячутся?

– Я почти уверен, что так оно и есть. – Он надел на нос серебряные очки. – Почему ты так ими интересуешься?

Каролина переступила с ноги на ногу. Кукольник не был ее врагом, но она чувствовала, что, рассказав ему все, станет такой уязвимой, как если бы отодвинула панель на груди и открыла свое сердце.

Но она напомнила себе, что Кукольник тоже прошел войну, потеряв на ней родителей, ногу, мечты. Если кто-то в этом мире был способен понять, почему она сюда прибыла, то это именно он.

– Мне нужно волшебство, такое, как у вас. Мне нужно прекратить войну в Стране Кукол, – ответила она.

Пока Кукольник обдумывал ее слова, брови его сдвигались все ближе и ближе к переносице.

– Никогда бы не подумал, что в таком месте, как мир кукол, может быть война, – сказал он.

– Раньше куклы лишь играли в войну. На пикниках мы смотрели, как серебряные солдаты сражаются на бумажных мечах, – ответила Каролина. – Но отвратительные существа начали настоящую войну – с битвами, ранами и всем остальным, – и добрый ветер принес меня сюда, чтобы я остановила все это.

Кукольник спросил:

– Кто же тогда начал эту войну, если не другие куклы?

– Крысы, – ответила Каролина, еле сдержавшись, чтобы не вздрогнуть. Враги были далеко отсюда, но от этого ее страх не ослабевал. – Ужасные, отвратительные крысы, которые пришли издалека.

– Крысы? – переспросил Кукольник. – То есть эти маленькие зверьки, которые живут в темных закоулках и углах?

– Маленькие? – выпалила Каролина.

– Как я понимаю, нет, – ответил Кукольник.

– Нет, – подтвердила Каролина. – Они огромные и злые. Но я уже не там, как и ты уже не на войне.

– Прошу прощения, если я задел твои чувства, – сказал Кукольник.

Он, казалось, хорошо понимал, как тяжело Каролине говорить об этом. Он протянул руку, и она коснулась своей маленькой ручкой подушечки его большого пальца. И вдруг импульсивно обвила его руками. И это было так, словно они обнялись по-настоящему, пусть и не похоже на объятие.

– Я тебя простила, – сказала Каролина.

Когда она отпустила его, Кукольник сказал:

– Что касается принца и дракона, у меня в квартире есть книга с легендой о них. Если хочешь, я могу принести ее.

Наконец Каролина начала понимать, что ей делать. Она все еще не оставила надежду, что принц и дракон где-то прячутся, как многие куклы, которые скрывались теперь в лесах. А книга может подсказать, где их искать.

– Да, это могло бы мне помочь, – сказала она.

– Тогда я сейчас вернусь. – Уже повернувшись, чтобы уйти, Кукольник оглянулся и попросил: – Пожалуйста, не уходи, пока меня не будет. Пожалуйста.

Каролина указала на входную дверь.

– Я не смогу, – сказала она. – Дверь слишком большая, мне с ней не справиться.

– Я не имел в виду, что ты можешь уйти из магазина.

Кукольник вдруг словно помолодел, превратившись из взрослого мужчины в маленького испуганного мальчика. Каролине странно было это видеть.

– Я не могу уйти – пока, во всяком случае, – ответила она. – Я еще не нашла способа спасти хоть кого-нибудь.

В деревянном теле ей было очень надежно и удобно, но что, если добрый ветер вернется и унесет ее душу обратно, когда она еще не готова? Ведь ни одна из игрушек, полюбивших человеческих детей, не хотела покидать этот мир, но в конце концов им все же пришлось вернуться в Страну Кукол.

– Прости меня, – сказал Кукольник. – Я не хотел ранить твои чувства.

Его голос дрогнул, и Каролина подумала о том, как часто в жизни он чувствовал себя виноватым – даже не сделав ничего плохого.

– Это не твоя вина, – сказала Каролина. – Я так хотела помочь куклам, что даже не подумала, как много времени это может занять. Но я должна попытаться.

Она уселась на край полки и подперла подбородок ладонями.

Все было не так, как она надеялась.

* * *

Через пять минут Кукольник возвратился с книгой под мышкой. Обложка на ней едва держалась, а изображение девочки в темном лесу, который показался Каролине очень знакомым, наполовину стерлось. Книга выглядела зачитанной до дыр.

Вместо того чтобы просто посадить Каролину на полку, как раньше, Кукольник спросил:

– Можно тебя пересадить? Мне не хочется быть грубым и носить тебя туда, куда ты не хочешь.

– Ну, вообще-то будет мило, если ты станешь меня носить, ведь твои ноги гораздо длиннее моих, – ответила Каролина и протянула к нему руки.

Кукольник снял Каролину с полки и посадил на рабочий стол рядом с книгой.

– Это была моя любимая книга, когда я был маленьким, – сказал Кукольник, переворачивая страницы. Они были хрупкими и желтыми, будто впитали в себя весь солнечный свет тех дней, когда он, должно быть, читал и перечитывал эту книгу. – А-а, вот и она. «Принц Кракус и дракон».

Каролина бегло просмотрела легенду, и с каждым прочитанным словом в ней росло разочарование.

– Принц Кракус убил дракона? – воскликнула она, дойдя до конца. – Но зачем было терять такого замечательного дракона? Надо было сделать его своим другом – так поступил бы король Страны Кукол. И тогда, если бы у него жил дракон, больше никто не захотел бы стать его врагом.

– Теперь мне тоже кажется, что это было бы лучше, – сказал Кукольник. – Хотя, похоже, этот дракон не хотел становиться ничьим другом.

– Может быть, ты и прав, – сказала Каролина.

Она взялась за несколько страниц книги и с трудом перевернула их. Со следующей страницы блеснули мечи рыцарей, которые мчались к воротам замка.

– Посмотри на этих рыцарей. Если бы я могла вернуться в Страну Кукол с ними, у нас было бы гораздо больше шансов победить крыс. Особенно если бы эти рыцари были твоего размера, – сказала Каролина, повернувшись к Кукольнику.

Тот провел пальцем по крылатому шлему одного из рыцарей.

– Да, они выглядят бесстрашными, – сказал он. – Если бы только они могли ожить для тебя.

Он закрыл глаза, и вдруг рисунок под его пальцем задвигался. Каролина моргнула, думая, что ей показалось. Но рисунок снова зашевелился. Рыцари на картинке двигались! Каролина слышала, как хлопают на ветру их плащи и как стучат копыта их коней. По мере их приближения шум становился все громче и громче.

Кукольник, должно быть, тоже услышал эти звуки. Он резко открыл глаза и от неожиданности приоткрыл рот.

– Что?..

Ощущение радости почти лишило Каролину возможности дышать.

– Ты умеешь творить чудеса… – с трудом выговорила она.

– Я этого не делал, – пробормотал он. – Я не мог. Я… Я никогда ничего такого не делал.

Пока он говорил, картинка перестала двигаться, и шум, который издавали рыцари и их благородные кони, затих, как лесное эхо. Но Каролина была уверена: если однажды Кукольнику это удалось, удастся и снова.

– То, что ты – волшебник, вполне понятно, – сказала она. – В моей стране все кукольники, о которых я слышала, были волшебниками. Они умели помогать героям и устраивать историям счастливые окончания.

– Должно быть, это сделала ты, – возразил Кукольник. – В нашем мире у тебя гораздо больше волшебства, чем у нас.

– Мое волшебство не такое, – сказала Каролина. – Но если ты найдешь в себе волшебство, которое поможет мне одолеть крыс, то взамен я смогу сделать кое-что для тебя.

– Не стоит, правда же, – поспешно ответил Кукольник. – Я не верю, что могу делать чудеса. И если я смогу тебе чем-то помочь, то не жду за это никакой платы.

– Но я должна тебе помочь. Иначе будет несправедливо.

Каролина оглядела магазин, стараясь понять, как она может помочь Кукольнику. Но ей ничего не приходило на ум до тех пор, пока она не услышала шелест собственной юбки.

– Я сошью твоим куклам новую одежду. И тогда ты сможешь их продать. Раньше я была швеей. И очень неплохой, – объявила она.

– Могу себе представить, – сказал Кукольник. – Но я ничего не знаю о твоей родине, кроме того, что ты рассказала мне о крысах. Думаю, чтобы хоть как-то тебе помочь, я должен узнать о ней больше.

– Что ты хочешь знать? – спросила Каролина.

Кукольник взмахнул рукой. В этот миг он выглядел как настоящий волшебник, повелевающий звездами, – даже если сам он не считал себя таковым.

– Все, что стоит внимания, – сказал он.

* * *

В Стране Кукол, рассказывала Каролина, река, что течет позади домика, каждое утро будила ее песней, а деревья гнулись под тяжестью карамельных яблок. Даже солнечный свет имеет там сладкий вкус ванильного крема. Любовь там длится всю жизнь, и никто никогда никого не бросает.

– В твоем описании Страна Кукол выглядит прямо идеальной, – сказал Кукольник.

– О нет, она не была идеальной даже до вторжения крыс. – Каролина перебросила косу через свое маленькое плечико, хлопнув ею Кукольника по локтю. – Плюшевые кролики вечно обгрызают одежду, а от сладких яблок болит живот.

– Но я все-таки хотел бы быть там игрушкой.

Кукольник засмеялся и зевнул, а Каролина посмотрела на дедушкины часы. Обе стрелки указывали на двенадцать, умоляя их отдохнуть.

– Тебе нужно завтра открыть магазин? – спросила Каролина.

– Да, я должен, – ответил Кукольник. – Хотя не знаю, как после сегодняшней ночи смогу сосредоточиться на работе.

– Тогда можем погулять по Кракову, – предложила Каролина.

Но Кукольник, похоже, не обрадовался этому предложению. Он смущенно поерзал на стуле и сказал:

– Я знаю, что сейчас в городе тихо и спокойно, но если люди увидят, что ты разговариваешь, то… реакция будет шумной. Лучше мы побудем в магазине, пока ты немного не освоишься в этом мире. А я попробую разобраться в своем волшебстве… или как еще называется мой дар.

Каролина отчаянно хотела увидеть Краков и все, что в нем есть, но она должна была согласиться с Кукольником. Она ведь думала, что ей нужно выйти из магазина, чтобы найти волшебство, – а вместо этого оно само нашло ее.

– Хорошо, – сказала она. – Но когда-нибудь ты вынесешь меня на улицу, правда?

– В следующий раз, когда пойду по делам, – ответил Кукольник, – я обязательно возьму тебя с собой.

Глава 4. Стеклянная Гора

В обществе Фрица Каролине было не так одиноко в лесу. Его тепло рядом не давало темноте леса заполнять пустоту в ее сердце: дружба, начавшаяся на войне, крепче стальных цепей.

Каролина и солдат встретили по пути еще нескольких кукол, но эти встречи были всегда болезненно короткими.

– Пожалуйста, пойдемте с нами в мир людей, – говорил им Фриц. – Может быть, то, что мы там найдем, поможет спасти нашу страну.

Но куклы лишь качали головами.

– Спасать мир – не наша забота, – сказала им фарфоровая кукла с рыжими кудряшками.

– Я не хочу, чтобы крысы поймали меня и сожгли за то, что я вам помогаю, – добавила тряпичная кукла с глазами-пуговицами. – Я останусь здесь.

Так что Фриц и Каролина оставили их в лесу. Ей показалось, что после этих встреч солдат стал идти чуть медленнее. Каролина не винила его в этом: неудивительно, что солдат пал духом, когда она оказалась единственной, кто согласился ему помочь.

Наконец они достигли подножия стеклянной горы, и Каролина остановилась, глядя на ее белую вершину. Фриц это заметил.

– Каролина, что-то случилось?

– Просто… я не хочу обмануть чьи-то ожидания. Пусть те куклы не захотели нам помочь, я все-таки хочу помочь им. Но что, если этого доброго ветра не существует?

– Тогда мы найдем другой способ отправить Короля Крыс обратно за море, – сказал Фриц. – Я клянусь короной нашей королевы, что сделаю все для спасения Страны Кукол.

Это было самое торжественное обещание, которое он мог дать, и, хотя Каролина очень устала, эти слова ободрили ее. Подоткнув грязную юбку, чтобы не наступить на нее, она снова двинулась вперед.

Каролина должна была верить во Фрица.

И она должна была верить в себя.

Глава 5. Трэмелы

Кукольник практиковался в волшебстве, а Каролина ободряла его.

Он заставлял деревянные фигурки шагать по макету Кракова неловкими деревянными шагами. Он прикасался ладонью к иллюстрациям своей книги сказок, и чернильные картинки снова и снова разыгрывали перед ним и Каролиной свои истории. Вянущие подсолнухи, которые Кукольник купил у прекрасной цветочницы на Главной площади, он превратил в шелковые, неувядающие.

Но каким бы прекрасным ни было это волшебство, Каролина знала, что оно не поможет победить крыс. Картинки в книжке могли рассказывать лишь свои собственные, уже написанные сказки, а деревянные фигурки на макете не имели своих мыслей, как Каролина, не говоря уже о том, чтобы идти на войну. Дело в том, что волшебство Кукольника очень походило на то, которое было у Каролины в Стране Кукол. Оно было добрым, мягким и часто прекрасным. Но как такое волшебство могло привести Каролину и ее народ к победе над крысами?

– Мне очень жаль, но, кажется, от этого мало толку, – сказал Кукольник Каролине.

Они вместе листали книгу, однако, пав духом, он закрыл ее и поставил на полку.

– Это не твоя вина, – ответила Каролина, когда он снова сел рядом. – Я не собираюсь сердиться оттого, что волшебство действует не так, как хочется. Знаешь, сколько раз я желала, чтобы крысы убрались вон? Но это ни разу не сработало. Иногда я думаю, что у волшебства есть свои желания.

Кукольник, раздумывая, барабанил пальцами по деревянной ноге.

– Наверное, ты права. Если бы я мог подхватить от тебя веру в себя, как насморк, то сумел бы что-нибудь придумать.

– Не сдавайся, – сказала Каролина. – У меня достаточно веры для двоих.

* * *

Если не считать Каролины, самой удивительной вещью в магазине был кукольный дом, который строил Кукольник. Он начал делать его еще до того, как Каролина ожила, и теперь дом был почти готов.

Трехэтажное строение не было похоже на высокие узкие здания, окружавшие Главную площадь. Это был деревенский домик, приземистый и белый, и Каролине очень нравилось то, каким маленьким и изящным было все внутри него. Ее голова не касалась потолка, и не нужно было тянуться, чтобы достать до кухонного стола или открыть шкаф в спальне на верхнем этаже. В ящиках цвели шелковые розы, а на перилах балкона второго этажа сидел холеный, блестящий черный кот. Каролине он особенно понравился: такой кот с радостью сожрал бы всех крыс, которые оказались бы поблизости.

Каждый вечер Кукольник работал над домом и новой куклой, которая будет в нем жить, – девочкой с темными волнистыми волосами и блестящими глазами разного цвета: левый был ярко-зеленым, словно весенняя листва, а правый – голубым, словно морская гладь. А Каролина в это время шила платья для других игрушек. Сегодня она придумала розовое платье для куклы по имени Люсия. Но ей никак не удавалось сосредоточиться на розах, которые она вышивала на воротнике платья. Слишком уж ее занимала кукла, жившая в беленьком домике.

– Она похожа на настоящую принцессу, – сказала Каролина. – Она почти так же прекрасна, как Дама с горностаем.

«Дама с горностаем» – это была любимая картина Каролины. У Кукольника была копия этой картины, написанная одним из художников, которые часто проводили целые дни в соседней кофейне. Он сказал Каролине, что оригинал, который написал Леонардо да Винчи, находится в Музее Чарторыйских, нарядном желтом здании на другой стороне Главной площади. Казалось, что в улыбке женщины на картине таится тысяча секретов. Белый горностай, хитро поблескивая, обвивал ее руку, словно завиток дыма.

– Я не да Винчи, – сказал Кукольник. Но он улыбался – как всегда, когда говорил о белом домике и о кукле, жившей в нем. – Надеюсь, господину Трэмелу он понравится.

– Господину Трэмелу?

– О, Джозеф Трэмел – это человек, который попросил меня сделать этот дом. Это будет подарок его дочке на девятилетие, – пояснил Кукольник. Он полез в ящик стола и вынул из-под кучи счетов и эскизов новых игрушек фотографию девочки, которая, вероятно, была дочерью господина Трэмела. – Ее зовут Рена.

Наклонив голову, Каролина внимательно рассматривала фотографию девочки на лугу.

Рядом с ней никого не было, и, казалось, сам луг одарил ее венком из васильков.

– Она очень милая, – сказала Каролина.

– Ее отец, похоже, тоже очень добрый человек, – сказал Кукольник. – Я должен доставить домик на следующей неделе. Надеюсь, что не заблужусь, когда буду искать его дом, – я так давно не был в Казимеже.

Каролина переспросила:

– Казимеж?

Она знала о Краковских Плянтах, вокзале и прекрасном озере у Вавельского замка – все это было на макете Кракова, сделанном Кукольником. Но, кажется, она никогда не слыхала о Казимеже.

– Это еврейский район города, – объяснил Кукольник.

– Еврейский? – переспросила Каролина. – Однажды я немножко услышала по радио, как этот ужасный Гитлер говорил о евреях, пока ты не переключил станцию.

Честно говоря, Каролина не очень обратила на это внимание. Гитлер все время о чем-то кричал. Может быть, поэтому Кукольник всегда переключал станцию, заслышав голос лидера Германии, – он не любил, когда кто-нибудь повышал голос.

Кукольник удивился:

– Я не знал, что ты понимаешь по-немецки.

– Но ты понимаешь этот язык, и ты меня сделал, – сказала Каролина. – Поэтому я тоже должна понимать.

– Я об этом не подумал, – произнес Кукольник, коснувшись кисточкой оконного стекла, которое заканчивал делать. – Что касается Гитлера… он ненавидит всех, кто не похож на него. Мне стыдно видеть, какой стала из-за него родная страна моего отца. – Он немного помолчал, задумавшись. А потом подытожил: – У евреев, таких как господин Трэмел, другая религия. У них не такие отношения с Богом, как у меня.

Каролина сказала:

– О, но ведь это совсем не причина ненавидеть друг друга.

– Да, – согласился Кукольник. – Совсем не причина.

Казалось, он не хочет больше обсуждать это, и Каролина решила поговорить о чем-нибудь более веселом. Она развернула на столе платье Люсии, чтобы Кукольник мог его рассмотреть, и спросила:

– Что ты думаешь?

Кукольник посмотрел из-за очков.

– Это просто великолепно. Особенно эти розочки.

– Розовые розы подходят мягким людям. Или куклам, – заметила Каролина. – Это язык цветов. Красные означают страстность, белые – чистоту, розовые – надежду и мягкость.

– Тогда тебе очень подходит красное платье, – усмехнувшись, сказал Кукольник.

* * *

День рождения Рены Трэмел выдался жарким и влажным, и, когда Кукольник вместе с Каролиной спускался с холма по направлению к кварталу Казимеж, лицо его блестело от пота.

Каролина болталась в ранце, висевшем на груди Кукольника и, время от времени возбужденно высовываясь, рассматривала город. Кроме нее в ранце была еще дюжина маленьких столиков, кроватей и стульев. Кукольная мебель была слишком хрупкой, и Кукольник не решился нести ее в домике.

Это был самый первый раз, когда новый друг Каролины взял ее с собой на прогулку, и она наслаждалась видом города, который открывался перед ней. Все – от главной площади Рынек Гловны, которую она видела из окна магазина, до Вавельского замка, возвышавшегося над всем Краковом, словно король на троне, – было даже еще великолепнее, чем на макете Кукольника.

– Похоже, это лето никогда не закончится, – проворчал Кукольник над домиком, который держал в руках. С каждым шагом торчащая на крыше труба задевала его подбородок, так что скоро на нем появилась маленькая красная полоска.

В такие моменты Каролине хотелось быть большой. Тогда она могла бы помочь Кукольнику и, кроме того, прогнать крыс за море без всякой магии. Все-таки человеческий рост давал много преимуществ.

– Если тебе очень жарко, можно поехать на трамвае, – сказала она Кукольнику.

– Ничего, я в порядке, – ответил он и, высвободив из-под домика большой палец, указал им вперед. – Видишь? Дальше дорога идет вниз.

– Все-таки лучше бы поехать на трамвае, – со вздохом сказала Каролина.

Но ее предложение было проигнорировано.

Кукольнику, подумала она, определенно нужно больше заботиться о себе.

* * *

Особняки и многоквартирные дома в Казимеже стояли плотно, словно певцы в большом хоре, а художников было еще больше, чем на Главной площади. На углах улиц стояли их мольберты, и они сидели или стояли, ссутулившись над своими акварельными или пастельными мечтами. Время от времени вокруг них собиралась кучка детей, которые изумленно наблюдали, как летает над холстом кисть или мелок. Остальные жители Казимежа, женщины в шалях и пожилые мужчины с длинными бородами и пейсами, глядя на них, только качали головами.

Квартира Джозефа Трэмела была на четвертом этаже песчано-желтого дома с такими огромными окнами, что они казались глазами великана. Кукольник со вздохом поглядел на длинную винтовую лестницу в подъезде и молча стал подниматься, прижав кукольный дом к животу. Чем выше они поднимались, тем больше Каролине казалось, что на верху лестницы их ожидает либо принцесса, либо дракон. Ведь в самых высоких замках всегда есть такие существа.

Когда они добрались до четвертого этажа, Кукольник свернул направо.

– Квартира 445, так ведь?

Каролина посмотрела в мятый клочок бумаги, который упал на самое дно рюкзака.

– Да, так у тебя написано.

После нескольких неудачных попыток Кукольнику все же удалось постучать в дверь квартиры номер 445, не уронив при этом домик. Он попытался опереться о дверной косяк, но отпрянул, ударившись плечом о прикрепленный к двери небольшой золотой прямоугольник. Его украшала шестиконечная звезда, а под ней было изображение льва, поднявшегося на задние лапы.

Дверь открылась, и Каролина в первый раз увидела Джозефа Трэмела. Это был высокий худощавый человек с кудрявыми, как у Каролины, волосами. Черты лица его были такими острыми, что, казалось, он сам высечен из дерева. На голове его была маленькая, едва прикрывавшая макушку шапочка, а на лице – улыбка.

Это была одна из самых прекрасных улыбок, какие когда-либо видела Каролина, – сияющая и искренняя.

– Дзень добры, господин Бжежик. Я раз вас видеть. – Джозеф еще шире открыл дверь, и Каролина высунула голову, чтобы полюбоваться ковром, изображавшим радостно вьющуюся вокруг яблони красную птичку.

– Дзень добры. Добрый день, – ответил Кукольник.

Но тут его здоровая нога начала подгибаться под тяжестью домика. К счастью, Джозеф вовремя заметил, что подарок его дочери может вот-вот упасть и разбиться о пол.

– Позвольте, я вам помогу. Простите, что пришлось подниматься по всем этим ступенькам, – проговорил Джозеф, подставив руки под домик. – Я думаю, мы поставим его на кофейный столик в гостиной.

Джозеф провел Кукольника внутрь, в гостиную с тремя дубовыми дверями. На стенах, украшенных цветочными обоями, висели фотографии в резных рамках – по большей части снимки Рены. На нескольких из них был сам Джозеф рядом с улыбающейся круглолицей женщиной. Теплота ее улыбки освещала гостиную, словно приглашая Кукольника с Каролиной в гости. Но самой женщины нигде не было видно.

– Этот кукольный дом – настоящий шедевр, – сказал Джозеф.

Кукольник покраснел. Он не привык, чтобы его изделия хвалил кто-то еще, кроме Каролины и детей, которые их получали.

– Спасибо, – запинаясь, проговорил он, когда они с Джозефом протиснулись наконец в гостиную.

Каролине пришлось зажмуриться от внезапного яркого света, потоком заливавшего комнату. Посредине друг напротив друга стояли две плюшевые кушетки, а между ними был втиснут низкий столик. В углу размещалось пианино, рядом с ним – два скрипичных футляра. На пианино лежали стопки нот. Ветерок с речки, которая текла вдоль Казимежа, сдул несколько нотных листов на ковер.

– Простите за беспорядок, – сказал Джозеф, когда они с Кукольником установили домик на столе. – Жена шутила, что для моих инструментов нам нужна еще одна квартира.

– Нет-нет, у вас чудесный дом, – возразил Кукольник.

Он наклонился, вытаскивая из сумки кукольную мебель, которая предназначалась для этого домика. В присутствии не одного, а целых двух великанов Каролина чувствовала себя совсем крохотной. И она затаила дыхание.

– Вы играете на всех этих инструментах? – спросил Кукольник.

– Да, – ответил Джозеф. – Но моя профессия – это скрипка. Я играю в симфоническом оркестре.

– Как прекрасно! Боюсь, я никогда не был на концерте, – сказал Кукольник. – Но было бы хорошо как-нибудь побывать.

Каролина про себя улыбнулась. Кукольник почти никогда не выходил из магазина – разве что за едой. Хорошо бы он и правда сходил на концерт, хотя, конечно, ничто не сравнится с симфониями, которые играли звезды в Стране Кукол.

Играют ли они теперь? После вторжения крыс они замолчали, и Каролине больно было вспоминать эту нескончаемую тишину. Она надеялась, что звезды снова взяли свои флейты, серебряные колокольчики и арфы, – хотя бы для того, чтобы не поддаваться крысам. Куклам, скрывающимся в лесу, была так необходима какая-то красота в жизни, пока Каролина и Фриц не найдут способ прогнать захватчиков – если, конечно, они его найдут.

Каролина боялась даже думать, что может подвести своих земляков, и в солнечной гостиной Джозефа Трэмела Страна Кукол казалась одновременно и далекой, и очень близкой. Она подумала, что эта квартира – как раз такое место, в котором прекрасно живется куклам. Если бы только другие куклы могли быть тут, рядом с ней!

– А эта кукла в вашей сумке – тоже часть домика? – спросил Джозеф, вернув Каролину к реальности.

– Каролина – это, скорее, реклама моего магазина, – ответил Кукольник. Он начал устанавливать в домике крошечный столик и кухонную плиту, и это занимало все его внимание. Домик предназначался для маленьких детских пальчиков, и неловкими движениями он мог в нем что-нибудь сломать. – Если кто-нибудь захочет посмотреть на мои изделия, я покажу ему эту куклу.

– Это очень разумно, – сказал Джозеф. Он с восхищением смотрел, как Кукольник устанавливает в верхней спальне маленький гардероб. – Так вам не нужна бумажная реклама. Живое слово всегда лучше, чем…

Входная дверь распахнулась, и донесся голос, прервавший слова Джозефа:

– Папа? Папа, это ты?

Следом за голосом они услышали топот маленьких ножек.

– Да, это я. Я пришел сегодня домой пораньше, – отозвался Джозеф. – Входи и поздоровайся.

Кукольник, который уже закончил расстановку мебели, выпрямился, загородив собой домик. Джозеф понимающе кивнул ему: было видно – он хотел, чтобы подарок стал сюрпризом для его дочери.

Через мгновение на пороге появились девочка и мальчик. Разные глаза и мягкие темные кудри девочки указывали на безошибочное сходство между ней и куклой, жившей в белом домике. Это, несомненно, была Рена Трэмел. Но черноглазого мальчика Каролина видела впервые.

Заметив Кукольника, Рена сказала:

– Хало! Привет! Вы – новый виолончелист нашего оркестра?

Каролина постаралась не хихикнуть. Кукольник фальшивил, даже пытаясь подпевать радио, когда передавали какую-нибудь песню. Она не могла представить его музыкантом.

– К сожалению, мы еще не нашли замену господину Будны. Это – Сирил Бжежик. Сегодня он наш гость, – сказал Джозеф.

Мальчик прошептал Рене:

– Я, наверное, пойду – у вас сегодня гости. Увидимся завтра в школе. Веселого дня рождения.

Прежде чем он успел выйти, Рена схватила его за руку.

– Спасибо. До свидания, Давид.

От ее улыбки щеки мальчика стали пунцовыми, он повернулся и ринулся к двери. Однако Рена, похоже, не заметила, что он покраснел.

Когда Давид ушел, Джозеф хлопнул в ладоши и воскликнул:

– С днем рождения, Рена!

По его знаку Кукольник отошел в сторону, чтобы девочка могла увидеть подарок.

– Это мне? – спросила она. От удивления ее глаза стали круглыми, как у Каролины.

– Конечно, тебе, – сказал Джозеф. – Господин Бжежик сделал тебе этот дом, чтобы твоим куклам было где жить.

От изумления Рена открыла рот. Ее зубки были похожи на ряды жемчужин.

– Вы его сделали? – спросила она. – Сами?

Кукольник явно был польщен.

– Ну да, – смущенно ответил он.

Рена медленно подошла к домику, затаив дыхание, как Каролина несколько минут назад. Наверное, она боялась, что от ее прикосновения домик рассеется как дым. Но домик никуда не делся, когда она осторожно поднесла руку к площадке с перильцами на крыше, а потом просунула ее в спальню второго этажа.

– Она похожа на меня! – воскликнула Рена, вытащив кукольную принцессу. – О, спасибо тебе, папа! Спасибо, господин Бжежик!

Кукольник взглянул в сторону двери. Каролина знала – он, должно быть, придумывает предлог, чтобы покинуть эту солнечную комнату и дать Трэмелам возможность отпраздновать день рождения Рены семьей.

– Пожалуйста. Я очень рад. Я… я должен идти, – сказал он. – Надеюсь, тебе понравился домик, Рена. Счастливого дня рождения.

– Стойте, – сказал Джозеф, руками загораживая Кукольнику дорогу. – Хотите выпить чаю? Вы, должно быть, устали, поднимаясь вместе с домом на четвертый этаж по этим ступенькам.

– Мне не хочется отнимать у вас много времени, – ответил Кукольник.

Каролине хотелось бы, чтобы он не считал себя помехой. Зачем было Джозефу приглашать его на чай, если он этого не хотел? Трэмел, похоже, совсем не походил на господина Домбровского, который шел по жизни, вооруженный против каждого встречного жестким словом.

– Вы и не отнимете, – сказал Джозеф, подтверждая мысли Каролины. – Проходите и садитесь, а я пока приготовлю чай.

* * *

В гостиной господина Трэмела Каролина чувствовала себя гораздо комфортнее, чем Кукольник. Садясь на кушетку, он снял кепку, и теперь его руки не прекращая гладили ее, словно это был зверек, которого он хотел успокоить.

Джозеф вернулся в гостиную, держа в одной руке чайник, а на ладони другой шатко балансировали две чашки. Кукольник поднялся было, чтобы ему помочь, но Джозефу удалось дойти до столика, ничего не уронив.

– Я грациознее, чем кажусь, – сказал он.

На лице Кукольника появилась улыбка – она казалась заржавевшей от редкого использования. Каролина мысленно застонала. Наконец-то Кукольник встретил кого-то, кто был добр к нему, и так нервничает, что у него не хватает храбрости вести себя по-дружески.

Из неловкой ситуации Кукольника выручила Рена: она заметила Каролину, высунувшуюся из рюкзачка.

– Твоя кукла такая красивая, – сказала она. – Она тоже похожа на кого-нибудь, как моя кукла – на меня?

Она приставила куклу к щеке для сравнения.

– Я… нет-нет. Она просто… похожа на себя. – ответил Кукольник. – Твоя кукла – первая, которую я сделал похожей на определенного человека.

– А как ее зовут? – спросила Рена.

О, как Каролине хотелось представиться Рене самой! Мысль о том, чтобы с ней играли, нимало не занимала ее с тех пор, как ей рассказали об этом те грустные куклы, и она никогда этого не хотела – до настоящего момента. В руках ребенка Каролина могла бы стать кем-то другим. Принцессой, колдуньей, генералом… кем угодно.

Каролина прислонилась головой к боку Кукольника, надеясь, что сможет передать ему свои тайные желания.

– Ее зовут Каролина, – сказал Кукольник. – По-французски это значит «песня счастья».

– Правда? – спросила Рена. – А мое имя значит «песня радости» на еврейском. А вы даете имена всем своим куклам или только самым любимым, господин Бжежик?

– Всем, – ответил Кукольник. – Мне кажется, это правильно.

– Мы, артисты, всегда должны давать имена своим произведениям, – сказал Джозеф, наливая чаю себе и Кукольнику. – Мне ужасно не нравится, что некоторые самые прекрасные музыкальные произведения не имеют названия. Они заслуживают имени.

– Согласен, – отозвался Кукольник.

Он вынул Каролину из рюкзачка, и, когда он протянул ее Рене, она не смогла удержаться, чтобы не дрыгнуть ногами. Кукольник наконец понял ее желание!

– Хочешь с ней поиграть?

Рена умоляюще посмотрела на отца.

– Можно? Пожалуйста!

Она явно хотела как следует познакомиться с Каролиной, и Каролина хотела того же.

– Почему бы нет? – ответил Джозеф. – Но помни, что она не твоя. Обращайся с ней очень осторожно.

– Я буду играть очень-очень осторожно, – заверила Рена. А потом задала вопрос, до которого не додумался бы никто на свете, кроме Кукольника. Это был вопрос, от которого сердце у Каролины запело, как ее имя. – Ты хотела бы поиграть со мной, Каролина?

– Каролина была в восторге от куклы, которую я сделал для тебя, – сказал Кукольник. – Так что, я думаю, она хочет играть с тобой.

Рена взяла Каролину у Кукольника и поблагодарила его.

– Я так рада, что папа разрешил мне с тобой поиграть. Думаю, мама бы не разрешила. Она была немного строже, – прошептала она Каролине на ухо. Ее губы были так близко, что ресницы Каролины, сделанные из перышек, затрепетали, будто она моргала. – Но все равно я по ней очень скучаю.

У принцесс из книг Кукольника редко были матери, но часто – мачехи. Это были злые женщины, которые заставляли девушек выполнять трудные задания или оставляли их в лесу на съедение диким зверям. Вспомнив об этом, Каролина не удивилась, что у девочки, по образу которой была сделана кукольная принцесса, тоже не было матери.

Но это не утешало.

Однако Рена, казалось, не хотела продолжать разговор о потере госпожи Трэмел и не обращала ни малейшего внимания на беседу об искусстве, которую вели Джозеф и Кукольник; она снова занялась своим подарком. Она посадила принцессу в верхнюю спальню.

– Я назову ее принцессой Вандой. Она была очень знатной дамой и в одной истории спасла Краков, – сказала Рена. – А что, если ты будешь привидением, которое является принцессе? Не страшным, а добрым привидением. Таким, которое охраняет и защищает.

Каролина, которой никогда еще не приходилось быть привидением, затаив дыхание слушала, как Рена рассказывает о ее роли.

– Мой дядя – ужасный человек, он хочет захватить мое королевство. – Рена повысила голос до писка, говоря за принцессу Ванду. – Ты сможешь меня защитить, дорогое привидение? Конечно, – ответила она за Каролину, и кукла была поражена тем, как точно девочка угадала ее голос.

Так прошел для Каролины следующий час – руки Рены и разворачивающаяся история заставляли ее двигаться туда-сюда. Каролине пришлось сражаться с коварным герцогом, который приехал в домик принцессы, чтобы мучить ее. Но вместе с принцессой они придумали план великого спасения.

Это было наслаждение. Неужели именно этого так отчаянно хотели те печальные куклы? Наверное, да. Зачем еще им было возвращаться в мир людей?

Рена и Каролина могли бы еще долго так играть, если бы не услышали, как Кукольник вскрикнул. Рена подбежала к нему, держа Каролину в руке. Кукольник пролил чай себе на колени и вскочил с кушетки, чтобы и ее не намочить.

– Простите, – сказал он Джозефу. – Надеюсь, ковер не намок, но…

– А если и намок, то мы просто опять переставим кушетку, – сказала Рена. – Она стояла у окна, пока папа не пролил на ковер кофе.

Она постучала кулачком по ножке кушетки, которая, очевидно, закрывала предполагаемое пятно.

Даже смущаясь, Кукольник закусил губу, чтобы не рассмеяться, – Каролина это заметила. Она хорошо знала, что он часто скрывает пятна кофе либо чая на рубашках, искусно повязав галстук или надев жилет.

– Рена права, – сказал Джозеф, – я виновник почти всех пятен в нашем доме. Скоро мне, наверное, придется заменить ковер. Это ковер моего дяди, и, думаю, он старше, чем я.

И он отбил ногой ритм на ковре, словно сыграл музыку даже без своей скрипки.

– Я пойду вымою руки, – сказал Кукольник. – И за ковер я заплачу.

И прежде чем Джозеф успел возразить – а именно это, поняла Каролина, он и собирался сделать, – Кукольник повернулся и вышел из гостиной.

– Бедняга, – пробормотал Джозеф. – Наверное, он очень нервничает.

Хотя отец к ней не обращался, Рена почувствовала, что должна высказать свое мнение.

– Может быть, но я очень рада, что ты пригласил его на чай.

Она так нежно погладила Каролину по голове, будто это была настоящая девочка. Должно быть, принадлежать Рене Трэмел – это большое счастье, подумала Каролина.

– Я тоже рад, – ответил Джозеф. Он встал и потянулся, а затем подошел, чтобы внимательно рассмотреть кукольный дом. Свежая краска блестела, словно клавиши его пианино, когда на них падал солнечный свет.

– Он напоминает мне работу моего отца. Твой зэйди[1] был плотником. Он очень огорчался, что я не умею так хорошо делать разные вещи.

Рена указала Каролиной на шкаф с ящиками, который стоял в гостиной у стены.

– Но ты сделал это. Большинство людей так не умеют.

– Твой зэйди и твоя мама сразу сказали, что он кривобокий, – сказал Джозеф. Он покачал головой, словно заново переживая тот разговор, затем протянул руку к дочери и спросил: – Можно мне посмотреть на куклу господина Бжежика?

Рена кивнула.

– Ее зовут Каролина.

Джозеф повернул Каролину набок и провел рукой по ее золотистой косе. Его пальцы были сильнее, чем у Рены, и держал он Каролину так, как однажды Кукольник держал копию «Дамы с горностаем», – будто скорее восхищался ее красотой, чем любил ее саму.

– Ее волосы совсем как настоящие. Интересно, они сделаны из конского волоса? Из него делают лучшие смычки для скрипок.

Он потянул за косу, чтобы проверить ее прочность, и Каролина не выдержала.

– Ой! – вскрикнула она.

Это было первое слово, сказанное ею человеку, если не считать Кукольника, – и она тут же захотела взять его назад. Даже Кукольник, который все еще немного верил в чудеса, был шокирован, когда услышал, что Каролина умеет разговаривать. А что же подумает о ней другой взрослый человек? Испугается ли он? Или поймет ее, как, похоже, понимает ее его дочка?

Джозеф уставился на Каролину, а затем перевел взгляд на Рену.

– Очень смешно, – произнес он, округлив глаза.

– Но это не я сказала, – возразила Рена.

– Тогда кто же? – спросил Джозеф. – Каролина – кукла. Ты разговариваешь вместо нее.

Чтобы проверить, он ткнул в Каролину указательным пальцем.

Она хотела бы не обратить внимания на бестактность – ведь Джозеф все-таки не знал, что она живая! – но не смогла.

– Пожалуйста, перестаньте, – сказала Каролина. – Как бы вы отнеслись к тому, что кто-то тыкает в вас пальцем без разрешения?

Джозеф, охнув, уронил куклу на пол.

Она упала, и ее деревянные суставы глухо стукнули, а коса съехала набок.

Но если не считать этого, она была цела и невредима – к счастью.

– Вам повезло, что я деревянная, – сказала Каролина, все больше раздражаясь. Она села и вперила взгляд в человека, в изумлении стоявшего над ней. – Если бы я была фарфоровая, то превратилась бы уже в сотню осколков.

– Я, наверное, сплю, – со стоном сказал Джозеф. Он поднял руку и отчаянно потер глаза, точно надеясь, что это его разбудит.

Рена неотрывно смотрела на Каролину, но не со смущением и испугом. Это был скорее зачарованный взгляд.

– Нет, вы не спите, – сказала Каролина. – Разве вам приснился бы сон о волшебной кукле, ведь вы, взрослые, похоже, совсем не верите в волшебство?

– Не может быть, чтобы ты разговаривала, – проговорил Джозеф, который смотрел на нее, прикрыв рот руками. Каролина тоже так делала, слушая особенно страшные моменты в сказках.

– Но я разговариваю, – возразила Каролина. Такой же утомительный разговор она уже вела с Кукольником, и ей вовсе не хотелось повторять все сначала. Но раз уж она заговорила, придется это сделать.

– Вы не обязаны мне верить, но у вас нет другого выхода. Рена верит мне, правда?

Рена, не отрывая взгляда от Каролины, кивнула.

Джозеф начал было отвечать, но Кукольник выбрал именно этот момент, чтобы появиться из ванной с влажным полотенцем в руке.

– Все в порядке? Мне показалось, кто-то кричал…

Увидев бледное лицо Джозефа, Кукольник умолк, проследил за его взглядом, и… полотенце выпало у него из рук.

– Ваша кукла живая, – прошептал Джозеф.

– Я знала это, – сказала Рена. И восторженно воскликнула: – Я же это знала!

Глава 6. Тайны раскрыты

Десять минут спустя Кукольник все еще рассыпался в извинениях. В словах его явственно слышались нотки гнева, хотя они относились не к Трэмелам. Не Джозеф и Рена были хранителями его тайны – вина целиком и полностью лежала на Каролине.

У Джозефа на лице все еще было ошеломленное выражение, хотя он уже достаточно пришел в себя, чтобы сесть. Кукольник налил ему чаю, и Джозеф взял чашку, но так и не сделал ни одного глотка.

Трэмелы были добрее к Кукольнику, чем булочник и остальные его посетители, и последнее, чего хотелось Каролине, – это испортить день, который они так хорошо проводили вместе. Но, кажется, именно это и случилось. Она почувствовала, будто в ее груди вместо стеклянного сердца оказался тяжелый камень.

– Мы не хотели напугать вас, – сказал Кукольник Джозефу. – Я представляю, как все это вас… встревожило.

– Пожалуйста, не сердитесь, – сказала Каролина. – Вы первый человек после Кукольника, с которым я заговорила. Я не хотела вас напугать.

– Когда же вы заговорили с господином Бжежиком? – спросил Джозеф.

Он вертел в руках чашку – видимо, чтобы не барабанить пальцами по ручке кресла или по столу. Он был явно шокирован разоблачением Каролины, но трусом не был и не убегал от того, чего не мог объяснить.

– Неделю назад или около того, – сказал Кукольник.

– Двадцать семь дней назад, – живо вставила Каролина. – Не могу поверить, что ты забыл этот день! Это же так важно! – И она щелкнула по пуговице его жилета.

– Каролина все это время была живой и ты никому об этом не сказал? Даже детям, которые приходят в твой магазин? – воскликнула Рена. – Но почему?

– Мне казалось неразумным говорить об этом, – ответил Кукольник. – Люди обычно… странно реагируют на необычное.

Руки Джозефа перестали вертеть чашку. Что-то в словах Кукольника, по-видимому, тронуло его.

– Дедушка рассказывал мне об одном пражском раввине, который оживил глиняную статую, чтобы защитить себя и соседей, – сказал он. – И с вами было так? Вы оживили Каролину, чтобы она вам чем-то помогла?

Кукольник беспомощно пожал плечами.

– Каролина иногда шьет для меня, но я ее сделал для продажи, как и все остальные игрушки в магазине, – сказал он. – Я даже не знал, что она живая, пока однажды ночью не увидел, как она разгуливает по магазину, – вот тогда-то она и начала со мной щебетать.

– Я не щебетала, – возразила Каролина, погрозив ему пальцем. В обществе стольких людей, знающих, кто она на самом деле, она чувствовала себя гораздо смелее. – Щебечут птицы и обезьянки. А ты не сделал мне ни крыльев, ни меха, так что я – ни то ни другое.

Рена хихикнула, и даже Джозеф отреагировал на негодование Каролины коротким смешком.

Собственно, она вовсе не собиралась их развлекать, но, по крайней мере, Джозеф перестал выглядеть таким встревоженным.

– История вашего дедушки очень интересная, – продолжал Кукольник. – Лично мне Каролина всегда казалась немного волшебным созданием, о котором мог бы написать Гофман. А вам не кажется, что она – ну прямо как из сказки о Щелкунчике?

– Или Лесьмяна. В его историях о приключениях Синдбада можно найти какое угодно волшебство. Но только я, в отличие от Синдбада, никогда не была у океана и не сражалась с морскими чудовищами, – сказала Каролина, вспомнив одну из книг, которые показывал ей Кукольник.

Джозеф ненадолго замечтался, вспоминая, и сказал:

– Да, я помню эти истории. В детстве я их очень любил. Господин Бжежик, мне не хочется постоянно к этому возвращаться, но вы действительно не знаете, как сотворили это чудо?

– К сожалению, нет, – сказал Кукольник. – Но, кажется, у меня неплохо получилось. Каролине был нужен дом, а я так рад иметь друга.

Он наклонился над чашкой и сделал глоток. Одиночество, словно шрам, исказило его черты, но он не хотел, чтобы Джозеф это видел.

Кукольник не любил, когда его жалели. Это была их общая с Каролиной черта.

– Ваш дар, видимо, имеет какое-то предназначение, – задумчиво сказал Джозеф. – Но оно может быть еще не совсем ясным для вас.

– Надеюсь. Мое волшебство… имеет пределы.

Он не стал останавливаться на мыслях, которые были плодами долгих раздумий о чудесах и неудачах, сопровождавших его всю жизнь.

– А другие игрушки… Есть среди них живые? – спросила Рена. Вопрос вылетел из нее, как пробка из бутылки. Она чуть ли не дрожала от возбуждения.

– Насколько мы знаем, я – единственная в этом мире кукла, которая может говорить и ходить, – сказала Каролина. – Но у всех у нас есть сердца. Вы любите нас, а мы любим вас. Для этого мы здесь.

Она щелкнула каблучками. Возможность свободно двигаться в присутствии Рены и Джозефа наполнила ее легкостью и восторгом – казалось, она сейчас полетит.

– Я бы хотела, чтобы другие тоже умели говорить, – сказала Рена. – Это было бы так весело! Ты именно такая, какой я тебя и представляла, Каролина.

– Кукольник – большой мастер придавать нужную форму, чтобы вы видели нас такими, какие мы есть, – сказала Каролина. – Внешность человека ничего не говорит о том, каков он, но для куклы облик – это все.

– Кажется, быть куклой – очень просто. Или, по крайней мере, проще, чем быть человеком, – заметил Джозеф. Он отхлебнул чаю и продолжил: – Прости, что я уронил тебя, Каролина. Я был просто ошеломлен. Я и подумать не мог, что познакомлюсь с тобой.

– Похоже, все мы получили сегодня массу впечатлений – пожалуй, чересчур для одного дня, – сказал Кукольник. – Мы не будем вам больше мешать, господин Трэмел. И еще раз, простите за… – он помахал рукой, – …все это.

– А можно мне прийти в магазин, чтобы снова увидеться с вами и с Каролиной? – спросила Рена. – Это не причинит вам беспокойства, и я никому не расскажу, что она живая. И папа тоже.

– Если бы и рассказал, не думаю, что мне кто-то поверил бы, – добавил Джозеф.

Он усмехнулся, но Каролина знала, что в этом есть доля правды. Кто в этом мире поверит на слово в такую историю?

– Я… – начал Кукольник.

Но Каролина не собиралась позволить его стеснительности лишить их такой компании.

– Можешь приходить, когда хочешь, – сказала она за себя и Кукольника. – И я надеюсь, что ты придешь.

* * *

– Я думал только доставить кукольный дом и уйти, – сказал Кукольник, когда они с Каролиной вернулись в магазин после длинного вечера, в течение которого произошло столько событий. Проходя мимо стоявших в углу старинных часов, он положил на них свою шляпу, и часы сразу стали напоминать настоящего старика, изрядно потрепанного непогодой и слишком чопорного, чтобы снять шляпу даже в доме.

– Если бы они испугались, то выгнали бы нас из дому, – ответила Каролина. – Я думаю, мы скоро снова увидим господина Трэмела и Рену.

Кукольник посадил Каролину на рабочий стол.

– Я так понимаю, тебе понравилось играть с Реной?

– Да, – призналась Каролина. Она старалась не слишком выдавать свой восторг, но как можно совершенно скрыть счастье? Куклы – как дети: они не могут притворяться равнодушными и скрывать свою радость.

– Я мог бы помочь тебе найти дом, где есть ребенок. Ты даже можешь жить с Реной, раз она узнала, что ты… ну, не такая, как другие куклы, – сказал Кукольник.

Он вытащил из ящика стола тряпку для вытирания пыли и подошел к макету Кракова. Он стоял спиной к Каролине, и она не знала, какое чувство он пытается от нее скрыть. Облегчение? Или боль?

Как бы Каролине ни нравилось играть с Реной, жизнь этой маленькой девочки уже и так была наполнена любовью и дружбой: у нее были Джозеф и мальчик, с которым она играла, не говоря уже об игрушках, таких как принцесса Ванда. Рена не нуждалась в Каролине так, как нуждался Кукольник. Кроме того, она не могла забыть о своей цели ради того, чтобы жить и играть с девочкой.

– Ты же понимаешь, когда-нибудь я должна буду покинуть этот мир, – сказала Каролина, – а Рена – маленькая девочка, и она очень огорчится. Но если бы она или кто-то другой захотел со мной поиграть, я бы не стала отказываться.

Кукольник обернулся, и Каролина развела руки, словно желая обнять весь магазин вместе с самим Кукольником.

– Ну, если ты не чувствуешь себя несчастной…

– Я никогда не была здесь несчастной. – Каролина спрыгнула на стул, стоявший у рабочего стола, и съехала вниз по одной из его ножек. – Хотя у тебя иногда и не хватает здравого смысла. А теперь помоги-ка мне, и я помогу тебе вытереть пыль с нашего маленького Кракова.

Кукольник выполнил просьбу и поднял ее наверх, посадив на сгиб локтя. И Каролина впервые взлетела над сияющим городом и его жителями не с помощью ветра.

* * *

Как и предсказывала Каролина, летом Рена приходила в магазин часто, как только могла, по воскресеньям таща за собой отца. Джозеф вполне добродушно относился к ее любви к Каролине и магазину игрушек – Каролина ни разу не слышала, чтобы он сопротивлялся или ворчал, как делали некоторые взрослые, если у них были важные дела.

Джозеф и Кукольник говорили о музыке, а Рена, устроив на коленях Каролину и принцессу Ванду, с упоением играла. Мужчины говорили о Шопене и Лютославском, а также вспоминали недавно умершего Шимановского. Однажды Джозеф принес скрипку и сыграл «Ноктюрн» Шимановского, и каждая ее нота звучала для Каролины, словно музыка звезд.

Каролина тут же решила, что записи Кукольника не идут ни в какое сравнение с живой музыкой – к счастью, Джозефа не приходилось упрашивать сыграть. Он наслаждался игрой в магазине игрушек так же, как и в концертном зале.

– Мы здесь все артисты, – однажды сказал он. – Рена, знаете ли, рисует. Видели бы вы, она вечно крутится около художников, что сидят на нашей улице. Честное слово, она проводит там столько времени, что должна быть на всех набросках.

Он рассмеялся, и Кукольник тоже.

– Может быть, однажды я увижу твои работы в Музее Чарторыйских, рядом с «Дамой с горностаем», – сказал Кукольник Рене.

Девочка с жаром кивнула.

– Я хочу когда-нибудь нарисовать все мои любимые места в Кракове, – сказала она. – Реку Вислу и дом вечности – тот, где похоронена мама.

Каролина никогда не думала о кладбище как о доме – Кукольник жил далеко от того места, где были похоронены его родители, – но ей было приятно думать, что это и вправду дом, где мертвые находят покой.

В то лето в городе стояла безжалостная жара, и в вечернее время все четыре стула в квартире Кукольника были заняты. Их дружба казалась каким-то особым волшебством – таким, что выглядело вполне реальным, что Рена станет большим художником, и счастье, которое разделяли Кукольник, Каролина и Трэмелы, не закончится никогда.

Все это заставляло Каролину чувствовать себя почти предательницей. Она знала, что где-то там, в другой вселенной, за пределами этого мира, страдали ее близкие, и поклялась, что найдет способ им помочь. И теперь, когда Кукольник обрел мир и счастье в своей жизни, она была уверена, что вместе они смогут принести мир и в ее страну.

Глава 7. Крысы

Крысы неожиданно явились из-за моря – оттуда, где из туч, слез и пыли их создала злая ведьма.

Солнечным днем они объявили войну и пошли маршем через поля и долины Страны Кукол. Они топтали сахарные розы и ромашки, загрязняли реки и сочиняли жестокие нестройные песни.

С тех пор как они появились, ни одна кукла не осмеливалась приходить в домик Каролины. Если они и готовы были платить за визит, то лишь с одним желанием: чтобы крысы ушли из Страны Кукол навсегда. А это желание было гораздо больше, чем Каролина могла исполнить.

Каролина отваживалась только смотреть в щель между цветочными гардинами, как крысы маршируют по дороге, – одного вида их огромных ржавых топоров и смоляных глаз было достаточно, чтобы убедить ее оставаться в домике.

Однажды утром Каролина услышала стук в дверь. Она замерла и схватила свою серебряную иглу. Конечно, это не меч, но чем еще ей было защитить себя?

– Кто там? Чего вы хотите? – крикнула она.

– Каролина, это Мари! – ответил голос. – Пожалуйста, можно с тобой поговорить?

Мари?

Голос был знакомым, но она не могла вспомнить, кто это, пока не открыла дверь и не увидела на пороге одну из знакомых печальных кукол. Каролина вспомнила, как пришивала к ее юбке чудесных золотых бабочек, вшивая в каждую одно желание: чтобы Мари снова была вместе с девочкой, живущей далеко-далеко в Париже.

Но что же Мари здесь делает?

– Нельзя выходить на улицу! – напомнила Каролина. – Ты разве не знаешь, сколько вокруг крыс?

– Поэтому я и пришла, – сказала Мари. – Я отправляюсь на стеклянную гору, чтобы найти Догоду и вернуться в мир людей. Оставаться в Стране Кукол опасно.

– Наша армия скоро прогонит крыс за море, – убежденно возразила Каролина. Она посмотрела на дорогу, надеясь, что какая-нибудь крыса услышит ее предсказание и задрожит от страха.

Мари опустила глаза.

– Крыс слишком много, чтобы мы могли их победить, – грустно сказала она. – Каролина, пожалуйста, пойдем со мной в мир людей. Дети, которые с нами играют, такие милые… И там нет никаких крыс.

Она взяла Каролину за руку, словно собираясь повести ее за собой.

– Я не брошу свой дом из-за этих гадких крыс, – сказала Каролина, отступив назад. – У тебя в мире людей есть друг, который тебя ждет, а все, что я люблю, – здесь, в Стране Кукол.

Она провела пальцами по ароматному имбирному дверному косяку. Как она может оставить все это?

– Каролина… – начала Мари.

– Я желаю тебе удачи и сошью тебе особенное платье, вложив это желание в каждую его складку, – пообещала Каролина, – но я не могу пойти с тобой.

Мари кивнула и сказала:

– Я так и думала, что ты откажешься. Но я должна была попытаться. – Она обняла Каролину. – Спасибо тебе за все. Береги себя.

Каролина смотрела, как она спешит вернуться на тропинку и платье с золотыми бабочками развевается, словно придавая ей способность летать. Только когда кукла исчезла из виду, Каролина закрыла дверь.

Глава 8. Лаканика и Конец света

В первый день сентября, когда лето подошло к концу, радио Кукольника объявило, что в Польшу пришла война.

С запада пришли немцы, а с востока – русские. Словно палачи, решившие уничтожить эту страну, они разделили Польшу на две части.

Три недели Каролина и Кукольник в страхе жались друг к другу в магазине, когда в небе ревели самолеты «Люфтваффе». Кукольник молился. Он перебирал пальцами розовые бусины, словно они, как стежки Каролины, могли исполнять желания. Но его молитвы оставались без ответа. И тогда Кукольник принимался ходить взад-вперед по магазину или, слушая радио, переставлять незаконченных кукол на рабочем столе. Дикторы коротко объявляли о передвижениях войск и потерях, которые становились все более и более неопределенными.

Кукольник потирал рукой деревянную ногу – наверное, вспоминая поля сражений и тяжелые годы юности, которые он провел на войне. Морщины на его лице становились все резче, тени залегали все глубже.

– У меня даже нет пистолета, чтобы защитить нас, – говорил он. – Я его продал, когда вернулся домой, – не хотел его больше видеть.

Каролина несколько раз пыталась нажать большую тугую кнопку радиоприемника, пока наконец ей удалось его выключить. Она не могла его больше слушать – хороших новостей теперь не было.

– Немцы еще не пришли в Краков, и тебе пока не нужно ничего делать, – сказала она.

– Но они придут, – ответил Кукольник.

Каролине нечего было возразить ни сейчас, ни на следующее утро, когда булочник, с которым она из принципа никогда не соглашалась, высказал ту же мысль.

– В город почти не поступают продукты, – сказал Домбровский. – Я испек несколько последних буханок хлеба, и больше муки у меня нет.

Несмотря на тревогу, он все равно дал Кукольнику буханку хлеба и не взял за нее ни единого злотого.

– Если немцы нас убьют, когда войдут в Краков, на что мне будут деньги? – сказал Домбровский.

Булочник, как и многие люди, казался Каролине полным противоречий. Обычно он был груб с Кукольником, но иногда и вправду мог быть добрым.

И не успел Кукольник его поблагодарить, как Домбровский вышел из магазина и побрел в свою неработающую булочную, к своим шумным детям. Каролине вдруг захотелось, чтобы они выбежали ему навстречу, – она так давно не видела ни одного ребенка. Уже две недели Кукольник не открывал магазин, и столько же они не видели Рену.

Все ли с ней в порядке? Война такая огромная, а она – всего лишь маленькая девочка. Каролина хорошо помнила, что это такое – оказаться между огромных скрежещущих зубов истории и не знать, куда бежать.

* * *

К концу сентября радио сообщило, что члены правительства Польши выехали в Париж. Вожди сказали, что они не сдаются, но собрать армию, чтобы вернуть Польшу, смогут лишь за пределами страны.

– Настоящее правительство вернется, правда? И выгонит немцев? – спросила Каролина.

Обычно она без труда читала газеты, но теперь слова плыли у нее перед глазами. Она не хотела читать их, а тем более – верить им. Как такое могло случиться? Каролина прибыла в этот мир, чтобы найти волшебство и спасти свою страну от крыс, а люди не смогли предотвратить войну на своей земле.

– Я не знаю, – грустно сказал Кукольник.

Он так стиснул газету в руке, что типографская краска отпечаталась на пальцах и они стали похожи скорее на пальцы одного из поэтов, сочиняющих в кафе, чем на пальцы владельца магазина.

Каролина помолчала, глядя на Кукольника, бессильно уронившего газету, а потом спросила:

– Что же нам теперь делать?

– Думаю, жить дальше, – ответил Кукольник. Он осторожно протянул руку через стол, и Каролина обхватила столько его перепачканных краской пальцев, сколько смогла. Ее стеклянное сердце отчаянно билось. – Может быть, немцы оставят нас в покое. В конце концов, они победили. Польская армия сдалась. Им больше незачем нас мучить.

– Может быть, – согласилась Каролина, хотя в ее словах было гораздо меньше оптимизма. От армии, которая вторглась в чужую страну, нечего ждать милосердия. Она догадывалась, что скоро немцы займут освободившиеся места в правительстве, как это сделали крысы в ее стране.

* * *

Скоро мрачная тень войны накрыла и Краков, хотя этот великолепный город не бомбили так, как другие польские города. Немецким солдатам незачем разрушать город, в котором нет армии, чтобы его защитить, – мэр, вышедший встретить немцев, отметил это и просил войти в Краков мирно.

Немцы согласились, хотя сам мэр вскоре исчез – это происходило со многими героями в военные времена.

Каролина и Кукольник смотрели из окна магазина, как в город входили захватчики в черно-зеленой форме. Глядя на зеленые каски с ухмыляющимися черепами и скрещенными черными костями, Каролина с трудом верила обещаниям, данным мэру. Если захватчики не собирались причинять вреда жителям Кракова, то зачем они взяли себе этот мрачный знак?

– После прошлой войны немцы позволили Польше остаться независимой, но теперь хотят снова захватить ее, – пробормотал Кукольник через несколько дней, когда они с Каролиной вышли из магазина.

Ему не хотелось выходить, но у него оставались только одна буханка хлеба, подаренная булочником, и один кочан капусты. Не мог же он умирать с голоду, злясь на немцев, кроме того, они всегда по понедельникам ходили на рынок. Практические соображения взяли верх над национальной гордостью и у других: Главная площадь заполнялась торговцами, открывались лавки.

Перед входом в Суконные ряды, словно насмехаясь над Кукольником, стояли несколько солдат армии вермахта и, передавая друг другу сигареты, смеялись, вероятно, радуясь своей судьбе: они не только выжили во многих сражениях, но и победили.

Каролина, сидевшая в корзине, прижалась к боку Кукольника.

– Они не имеют права быть здесь, – прошептала она как можно мягче. – У них есть свои дома. Они должны вернуться к себе.

Кукольник натянуто усмехнулся.

– Так не бывает, – ответил он, понизив голос. – Они хотят доказать, что их страна – лучшая из всех. Поэтому люди и начинают войну.

– Я тоже думаю, что Страна Кукол – самое лучшее место, даже лучше Кракова. Но я же не собираюсь вторгаться сюда.

– Куклы более терпимы, чем человеческие существа, – сказал Кукольник. – Мы не слишком мудры.

Приблизившись к немцам, он напряженно умолк. Но они были так захвачены разговором, что едва глянули в его сторону. Он был для них очередным поляком, который ничем не отличался от других.

– Не надо было брать тебя с собой, когда они повсюду, – сказал Кукольник Каролине, когда они отошли от немцев.

– Зачем им трогать куклу? Это было бы глупо! В Германии наверняка много кукол, хватит для всех их сыновей и дочерей, – сказала Каролина, но на всякий случай покрепче ухватилась за ручку корзины, чтобы не выпасть из нее. Ей так же не хотелось попасть в руки немцам, как Кукольнику – потерять ее.

– Ты ведь особенная кукла. Даже немец способен это понять, – сказал Кукольник.

Он подошел к прилавку, и его желудок заурчал от ароматов свежего хлеба, сыра, фруктового варенья и жареного мяса.

Каролина ткнула его в живот.

– Вот видишь? Я же говорила, что тебе нужно выйти и купить еды. Нельзя питаться одной только квашеной капустой. Если только сам не хочешь закваситься.

Каролина надеялась, что Кукольника развеселит ее шутка, но он был слишком занят, рассматривая продавцов за прилавками, которые раскладывали товар.

– Не так уж много, – пробормотал он.

– Не так уж много? – переспросила Каролина, – Не так уж много чего?

– Еды. Одежды. Всего не так много, как обычно, – тихо сказал Кукольник. – Товары не приходят в город.

– Или приходят, но их крадут немцы, – заявила Каролина. Голос ее был сердитым, и будь она настоящей девочкой, то насупила бы брови и сердито опустила уголки рта. – Неужели им еще не достаточно?

– Зачем утруждать себя и доставлять еду из Германии, когда можно отбирать ее у нас? – ответил Кукольник и понуро опустил плечи. Казалось, все это не злит его, а лишает сил и, если бы Каролина позволила, он в унынии поплелся бы домой.

– Ну пойдем, – сказала она. – Надо достать еды, пока она еще есть.

Покупки никогда не приносили им особого удовольствия, даже Каролине с ее любопытством и неутомимым желанием узнать новый мир, но сегодня было хуже, чем всегда. Никто из продавцов не шутил и не улыбался. Некоторые косились на немцев, по кругу обходивших площадь. Другие упорно не хотели их замечать. Может, им казалось – немцы исчезнут, если не обращать на них внимания?

Кукольник уже собирался вернуться в домой со скромными покупками, как вдруг столкнулся не с кем иным, как с Джозефом Трэмелом собственной персоной. Пиджак и брюки на нем, всегда такие чистые и отутюженные, были страшно измяты, словно у них не было сил поддерживать свою форму в такие времена.

Кукольник коснулся шляпы.

– Джозеф, доброе утро! Как поживаете? – спросил он, вложив в голос гораздо больше радости, чем на самом деле чувствовал.

Джозеф обычно пожимал ему руку, но сегодня лишь сдержанно кивнул.

– Я… все хорошо, – сказал он. – Голоден. Как и все остальные.

Он тряхнул корзинкой с несколькими морковками, такими же вялыми и потемневшими, как и капуста, которую только что купил Кукольник.

– Я так рад вас видеть, – продолжил Кукольник. Он понизил голос и сказал: – Это кошмар. Я не могу видеть, как они маршируют по городу. И мы с Каролиной очень волновались за вас и Рену.

Он указал на Каролину, которая энергично кивнула.

И тут наконец Джозеф улыбнулся.

– Какое облегчение это слышать, Сирил! Я думал… может быть… – Он вздохнул. – Я думал, раз ваш отец немец, то, может, вы рады тому, что происходит. А для нас с Реной все очень неопределенно. Большинство немцев ненавидят евреев. И даже в Польше, если происходит что-то плохое, обычно первыми обвиняют нас.

– Не нужно извиняться, – сказал Кукольник. – На вашем месте я думал бы то же самое. Но если мы с Каролиной можем вам как-то помочь… Рена – чудесная девочка. И вы оба были так добры к нам.

Каролина почти ощутила и другие признания, которые теснились в его груди, – например, какое счастье принесла им дружба с Реной и Джозефом. Но Кукольник не произнес этих слов.

Почему он всегда надевает маску сдержанности?

– Это все так ужасно. Я… Сирил, меня уволили из оркестра, – выпалил Джозеф.

Кукольник отшатнулся.

– Что?

– Почему? – воскликнула Каролина.

На застывшее лицо Джозефа было тяжело смотреть.

– Согласно новому указу правительства евреи не могут заниматься искусством и исполнять музыку, – сказал он. – Впрочем, согласно новым указам евреям много чего нельзя теперь делать.

Каролина сжала кулаки и увидела, что Кукольник сделал то же самое.

– Они не имеют права, – сказал Кукольник. Он разозлился, и каждое его слово звучало резко, словно треск дров в костре.

– Но они здесь и правят нами, – ответил Джозеф. – Рена говорит, что они все злые колдуны и ведьмы. Сначала я смеялся над этим, но теперь… Кто знает? Похоже, им прекрасно удается заставлять людей пропадать, словно по волшебству.

И прежде чем Кукольник успел выразить сочувствие или спросить, что именно имел в виду Джозеф, тот сказал:

– Простите, я не должен беспокоить вас всем этим. У меня новая работа – друг устроил меня плотником. Я помню кое-что из того, чем занимался отец, и делаю все довольно сносно, хотя не стал бы поручать себе серьезную работу.

Он немного помолчал, ожидая реакции на шутку. Но выражение его глаз было таким пустым, что пропадала охота смеяться.

Украсть у этого человека музыку – это было действительно жестоко.

– Вы нас не беспокоите, – заверил Кукольник.

– Спасибо, – ответил Джозеф.

Музыкант приподнялся на цыпочки, рассеянно глядя через плечо Кукольника. Кукольник и Каролина проследили за его взглядом.

Рассмотреть Рену в бледно-голубом пальто было несложно даже в толпе. В руках, словно младенца, она держала принцессу Ванду. Глаза куклы были прикрыты, и казалось, что теперешнее ужасное состояние Кракова совершенно не производит на нее впечатления.

– Немцы поговаривают о закрытии ее школы, – негромко сказал Джозеф, – а в обычные школы еврейским детям ходить нельзя. Я надеюсь найти для нее домашнего учителя, но… – он потер переносицу, – Рена любит школу. Она очень расстроится, когда я ей об этом скажу.

– Я не учитель, – сказал Кукольник, – но у меня есть кое-какие книги, и я неплохо знаю математику. Может быть, я смогу помочь ей учиться, пока вы на работе.

– Но вам же нужно работать в магазине, – засомневался Джозеф.

– О, у нас столько перерывов, когда никто не заходит, – вмешалась Каролина. – В десять утра в магазине тихо, и в три часа дня тоже, так что мы можем даже поспать, и никто этого не заметит.

Каролина не хотела, чтобы Рена лишилась школы, раз ей там нравится, но должна была признать, что мысль о том, что подруга будет приходить в магазин каждый рабочий день, ее ужасно обрадовала.

Кукольник сказал:

– Каролина права. Это совершенно не помешает мне, Джозеф. Я даже мог бы научить Рену вырезать по дереву. Она уже неплохой художник, и это увлечение могло бы немного отвлечь ее от… – Он указал подбородком в сторону немецких солдат. Колдунов и ведьм, как назвала их Рена. – От всего этого.

Джозеф задумчиво провел рукой по своим кудрявым волосам.

– Только если это не причинит вам неудобств, – сказал он.

– Ни малейших, – ответил Кукольник.

В этот момент Рена оторвала взгляд от яблок, на которые смотрела, и, увидев отца, протиснулась к нему между домохозяйками и сердитыми мужчинами. Она обняла Джозефа, а потом подняла глаза на Кукольника. Обычно она обнимала и его, но теперь просто стояла рядом с отцом.

– Все хорошо, – сказал ей Джозеф. – Никто не рад тому, что происходит. Мы по-прежнему друзья. Правда, Сирил?

– Совершенная, – сказал Кукольник, отвечая за себя и за Каролину. – И этого ничто не изменит.

Рена отошла от отца на шаг и порывисто обняла Кукольника.

– Я рада, – прошептала она в пуговицы его пальто и отступила назад.

Кукольник повертел в руках палку – это был его единственный способ выражения тревоги.

– Я… Джозеф, если вы хотите еще поговорить, мы можем пойти в парк. Там сейчас мало народу, и мы сможем спокойно побеседовать наедине.

Джозеф бросил взгляд на солдат, которые с интересом изучали содержимое корзины пожилой женщины.

– Да, – сказал он. – С удовольствием.

* * *

Они вчетвером прошли через Главную площадь и распахнутое устье Флорианских ворот в Краковские Плянты. Немцев там видно не было. У них наверняка были более важные дела, чем гулять среди замерзших растений, которые не вынесли первого дыхания зимы.

– Что именно сделал этот Флориан? – спросил Джозеф, вытягивая шею, чтобы рассмотреть эмблему святого на воротах. На них был высечен человек с прижатым к груди красным флагом, выходивший из облака дыма. – Мне всегда было интересно, но некого было спросить.

– Он был солдатом, который на завоеванных римлянами землях отказался притеснять христиан, – пояснил Кукольник, указывая на Флориана палкой. – За это римляне его утопили. Я думаю, тут показано, как он поднимается на небеса после смерти.

Рена, нахмурившись, вглядывалась в изображение.

– У этой истории грустный конец, – сказала она.

– Да, это не самая веселая история, – признался Кукольник.

– История Флориана сейчас очень актуальна, – сказал Джозеф. – А может, это просто совпадение. Мы не первый народ, завоеванный чужим войском, и, к сожалению, не последний.

Могут ли быть такие Флорианы среди немцев? Каролина почему-то в этом сомневалась. Все немцы, которых она видела, слишком упивались осознанием своей победы, чтобы заботиться о безопасности живущих рядом поляков.

Джозеф наклонился к дочери и заправил выпавший локон ей за ухо.

– Я хотел бы поговорить с господином Бжежиком наедине. Давай ты немного поиграешь с Вандой, а мы скоро к тебе подойдем.

– Каролина останется с тобой, – сказал Кукольник, вынимая ее из корзины. – Тогда тебе не будет одиноко.

– Вы не очень долго будете разговаривать? – спросила Рена, и Джозеф погладил ее по голове.

– Нет, – ответил он. – Не больше пятнадцати минут, обещаю.

Похоже, Рену это успокоило. Она взяла Каролину у Кукольника и, прижав ее к себе, пошла по тропинке, чтобы дать взрослым поговорить наедине.

* * *

Пока они шли через парк, Каролина спросила у Рены:

– Почему ты называешь немцев злыми колдунами?

Опустив глаза на грязную дорожку, девочка крепче прижала Каролину и Ванду к себе.

– У мамы была одна книжка со сказками, которую она мне часто читала. Большинство сказок мне нравились, но ведьмы и колдуны были такие страшные! Они могли заставлять людей исчезать – немцы сделали то же самое с Зивией.

– Зивия? – спросила Каролина. – Кто это?

– Зивия – это добрая старушка, которая часто за мной присматривала, когда мама умерла, а у папы поздно заканчивался концерт. Но немцы пришли и забрали ее. И никто не знает, где она теперь, – объяснила Рена.

Она пнула большую кучу листьев, и они, словно янтарная волна, взметнулись ей до колен.

Никто из соседей Кукольника пока не исчез – пока, но Каролине становилось тошно от мысли, что кто-то, даже ворчливый Домбровский, может исчезнуть из-за немцев. Она вспомнила, сколько кукол забрали крысы – и ни одна из них не вернулась.

Но, может быть, в человеческом мире такого не бывает. Эта война уже сейчас была совсем другой, не похожей на войну в Стране Кукол. У крыс не было танков, самолетов и ружей, которые звучали так, будто внутри у них гремел гром.

– Когда немцы проиграют войну, может быть, она вернется, – сказала Каролина, пытаясь хоть немного утешить Рену. – Она ведь старушка, зачем им причинять ей вред?

– А если они не проиграют? – спросила Рена.

– Я думаю, проиграют, – сказала Каролина. – Я слышала по радио, что Франция и Англия уже вступили в войну с немцами, и в Польше тоже осталось много героев. Например, Кукольник.

– Господин Бжежик?

– Ты не знала? Он был солдатом. – Каролина ударила себя кулаком в грудь так, что сердце подпрыгнуло. – Он даже получал медали. Теперь они хранятся у него в коробке.

– Но у него только одна нога, – сказала Рена. – Может быть, он будет сражаться с помощью волшебства?

– Кажется, его волшебство такого не может, – призналась Каролина, немного помолчав, ведь ей так не хотелось разочаровывать Рену. – Но не волнуйся. Они с Джозефом не дадут колдунам забрать тебя.

Тревога покинула лицо Рены, и впервые за сегодняшний день Каролина увидела ее искреннюю улыбку.

– Может, ты права, – сказала она. – Немцы проиграют войну, и папа снова сможет играть на скрипке.

– Взрослые об этом позаботятся, – подтвердила Каролина.

Эти проблемы – не для детей и кукол, да и чем Каролина могла помочь? Крысы были гораздо ближе к ней по размеру и то за несколько минут своими кошмарными зубами и когтями перевернули весь ее домик. Одна она не имела никакой надежды одолеть всех этих крыс или колдунов.

Но чем больше Каролина думала о крысах, тем хуже ей было. Она чувствовала себя ужасно от мысли, что не удастся помочь своему народу, особенно теперь, когда она видела, что происходит в Кракове. Но как бы сильно Каролине ни хотелось, чтобы Кукольник помог остановить ее войну, она понимала, что сейчас не лучшее время для этого. Борьба с немцами стала теперь целью его жизни – и жизни Каролины тоже. Она не могла помочь практически ничем, но всей душой чувствовала боль польского народа, тем более что к нему относились ее самые лучшие друзья. И тогда она поклялась себе, что все равно однажды вернется и поможет куклам.

– Во что мы будем играть? – спросила Каролина, переводя разговор на гораздо более приятную тему.

Рена не ответила – она остановилась на середине дорожки. В другое время Каролина посоветовала бы ей отойти в сторонку, чтобы в нее не врезался велосипедист или бегущий ребенок. Но теперь рядом никого не было, кроме сидевшей на скамейке женщины, и, кроме того, у Рены была причина так резко остановиться. Прямо возле носка ее туфли лежало яблоко – настоящее спелое осеннее яблоко с золотистым бочком.

– Я же искала именно такое! – воскликнула Рена, наклоняясь за ним. – Скоро Новый год, и нам с папой так нужно сладкое яблоко, чтобы у нас был сладкий новый год. Но на рынке все яблоки коричневые и ужасные. А это такое красивое!

– Я не знала, что Новый год празднуют осенью, – сказала Каролина. – У Кукольника на стене висит календарь, но там об этом ничего не сказано.

– О, – сказала Рена, – наверное, это поэтому, что у нас с папой другие праздники, не такие, как у вас с господином Бжежиком.

– Возможно, – ответила Каролина.

Она посмотрела вверх, на дерево, с которого, должно быть, упало это яблоко. Сейчас было как раз подходящее время для созревания яблок, но вокруг росли только ольхи – такие, как та, из которой была сделана сама Каролина. На них не было плодов, только листья и шишки.

– Я никогда не видела таких яблок, – сказала она Рене. – А ты?

– У меня были зеленые яблоки, – ответила Рена. – А желтых не было.

– Это золотое яблоко, – произнес слабый голос. – Самое настоящее.

Единственным, кто мог это сказать, была женщина на скамейке. Волосы у нее были такими рыжими, словно впитали в себя все краски осенних деревьев, а их ветки и листья были искусно уложены в локоны. Но не цвет волос заставил Каролину замолчать, а ее запах. Даже на расстоянии она пахла влажной землей и летним зноем – крестьяне, приезжавшие из деревень продавать свои товары, и то так не пахли. И тогда она поняла, что женщина эта – не человек.

– Вы говорите со мной? – спросила Рена, когда женщина поднялась.

– Я говорю с тобой и с твоей подругой, – сказала рыжеволосая женщина, показывая пальцем на Каролину. Ее улыбка была мягкой, как плывущие по небу облака. – Тебе не нужно молчать, куколка. Ты ведь живая – я чувствую твое сердце.

– Вы похожи на меня? – спросила Каролина. – Вы волшебная?

– Ну, в некотором роде, – ответила женщина. – Я вижу в тебе следы иного мира, но сама я из обычных мест. Я родом из луга к югу отсюда – раньше я была его покровительницей.

– О! Значит, это Лаканика, – пояснила Каролина Рене.

– Лаканика? – переспросила та.

– Кукольник рассказывал мне, что есть легкие духи, которые правят полями и лугами. Они находят заблудившихся и приводят их домой, – пояснила Каролина. – Но они робкие и не любят показываться людям.

Она добавила, что так ведут себя все волшебные существа.

– Понятно, – сказала Рена, которая совершенно не смутилась и не испугалась, встретив духа, – как будто она этого ожидала.

А почему бы и нет, особенно после встречи с Кукольником и Каролиной?

– Мы с Каролиной никогда раньше не видели такого яблока, – сказала Рена, подходя к волшебнице. – Оно не обыкновенное?

– Самое необыкновенное. Это самый лучший и самый редкий сорт, – сказала Лаканика. – Жар-птица принесла из далекой страны семечко этого яблока и посадила в самом центре моего луга, надеясь принести в этот мир волшебство своей страны. Из семечка выросло прекрасное дерево, а когда на него упали лучи солнца, на ветках появились золотые яблоки. Они были просто чудесными – один кусочек мог насытить человека на весь день.

– Они были волшебными? – спросила Рена. – Что с ними случилось?

Лаканика ответила:

– По моим лугам и полям прошли немецкие танки и уничтожили все, от полевых цветов до зеленой травы. – Пальцы на ее сложенных на коленях руках подергивались, словно вспоминали лизавшие их языки пламени. – Один из немцев выстрелил из винтовки в жар-птицу и убил ее. А без ее защиты засохла и погибла волшебная яблоня. Мне удалось спасти только одно яблоко – вот это.

– Я знала, что они злые колдуны, – сказала Рена. – Только злые колдуны могут совершить такой ужасный поступок – убить волшебную птицу.

– Теперь, когда у тебя нет дома, ты будешь жить в парке? – спросила Каролина. Полоски газонов между деревьями и парковые дорожки были так не похожи на поля и луга. Такая теснота, наверное, должна раздражать Лаканику.

– Да, – сказала фея. – Я потеряла свой луг, но там все равно война, там немцы, и теперь в той части мира правит их магия. Я ничего не могу с этим поделать.

– Их магия? Значит, немцы – тоже волшебники? – изумилась Каролина. – Меня тоже сделал волшебник, хотя он и не считает себя настоящим волшебником.

– Да, – сказала Лаканика. – Но я не стала бы пытаться найти эту магию. Немцы, которые пришли сюда, признают только собственное волшебство. Ты, я и волшебник, о котором ты говорила, в их глазах – злые волшебники. Польские.

Конечно, у немцев тоже есть свое волшебство. Отец Кукольника был немцем – и посмотрите только, какие изумительные вещи может делать его сын. Если когда-то в Польше жили жар-птицы, то и в соседней Германии тоже должны быть подобные существа.

Но Каролина никак не могла уложить это в своей голове и прижалась к рукам Рены. Ей так хотелось обнять девочку, но Рена могла подумать, что Каролина напугана. И тогда она тоже могла испугаться.

– Волшебник, которого мы с Каролиной знаем, наполовину немец, – сказала Рена.

– Тогда ему нужно быть еще осторожнее, – предупредила Лаканика. Она наклонилась к Каролине и Рене. – Если немцы привели с собой кого-нибудь, кто умеет творить чудеса, и он решит, что ваш друг – один из них, то и его заставят служить Германии.

Рена покатала золотое яблоко на ладони.

– Господин Бжежик никогда не будет помогать немцам, правда? – спросила она Каролину.

– Конечно, – ответила та и сжала большой палец Рены, хотя ее крохотные пальчики едва смогли его обхватить. – Ему отвратительно смотреть на то, что они делают. – И она спросила Лаканику: – Как нам с Кукольником узнать, кто этот волшебник?

Фея полей и лугов взяла деревянную ручку Каролины в свою. На ощупь она была, как туман над рекой, бесплотная и холодная.

– Большинство волшебников пахнут чернилами и звездным светом, и мир вихрится вокруг них, словно ручей.

Каролина никогда не думала так о Кукольнике – он пахнул, как пахнет в конце холодного зимнего дня огонь в очаге. Но есть много разных волшебников, подумала она, и некоторые из них, наверное, холоднее, чем ее друг.

Рена оглянулась через плечо.

– Папа и господин Бжежик возвращаются. – сказала она Лаканике. – Пожалуйста, не говорите папе о волшебстве немцев. Он может испугаться, что немцы придут за господином Бжежиком и Каролиной, и не позволит мне больше с ними видеться.

– Не скажу, – заверила ее Лаканика.

– Спасибо, – сказала Рена. – Надеюсь, вам будет хорошо здесь, в парке. Вот ваше яблоко.

Она протянула фее золотой плод, но Лаканика вернула его Рене.

– Лучше держите его у себя, – сказала она. – Храните и ешьте, чтобы силы прибавлялось. В ближайшие месяцы она вам понадобится.

Лаканика еще миг сидела на скамейке, а потом ветер подхватил ее и унес за собой. Ее бледная фигура скоро совсем потеряла очертания, только вдали еще сияли огненно-рыжие волосы. Казалось, все, что осталось от нее, – это предупреждение о волшебстве немцев.

Каролина вспомнила о немецких солдатах, что смеялись на Главной площади, и ее сердце стало горячим, как будто его подержали над огнем. Немцы разрушили дом Лаканики и убили жар-птицу – они могут погубить и Трэмелов.

И Каролина решила: сколько бы волшебства ни было у волшебника, что придет с немцами, и как бы оно ни могло помочь освободить ее страну, она не будет иметь дела с захватчиками. Уж слишком они похожи на крыс.

Рена побежала навстречу отцу. Каролина заметила, что Кукольник отстал и, слегка прихрамывая, идет следом за Джозефом. Казалось, за эти пятнадцать минут он постарел на несколько лет, и было бы жестоко добавлять еще тревог к тем, которые так ясно были видны в его глазах и уголках рта. И потом, Лаканика не сказала, что видела этого волшебника, – она только думает, что такой человек, возможно, уже прибыл в Польшу. Что же мог поделать Кукольник с этими вестями?

Ничего.

Глава 9. Имбирные пряники и воровство

Крысы украли у кукол все.

Они забрали опалы и рубины, унесли мечты, которые хранились в хрустальных флаконах, шелка и бархат, столы и висящие на окнах кружевные шторы. Они унесли брусчатку из мятных леденцов и изгрызли пряничные стены домов.

Они заявили, что им нужно все это: каждый кусочек сахарного печенья, все теплые пальто и куртки, все скрипки со струнами из очищенных звездных лучей. Они сказали, что заслужили это, так быстро и искусно захватив Страну Кукол.

Когда захватчики подошли к дому Каролины, они не стали утруждать себя тем, чтобы постучать в дверь или спросить разрешения войти, как сделала бы любая порядочная кукла. Вместо этого они просто ворвались внутрь, и Каролина вскрикнула от удивления, когда увидела их. Платье, которое она шила, – синее, шелковое, с вшитыми в него мечтами Мари, – выскользнуло из ее руки и упало, образовав на полу подобие синей лужи.

Крысы толкали и царапали друг друга когтями, сражаясь за место в домике, который сразу показался Каролине очень маленьким. Грабители были такими огромными, что макушками обдирали потолок. Каролина чуть не задохнулась от запаха грязной шерсти и гнилых листьев.

Но она не хотела быть грубой и невоспитанной только потому, что такими были ее незваные гости.

– Я могу вам помочь? – спросила Каролина, задрав подбородок точно таким же движением, какое видела у рассердившейся однажды королевы. Она сказала себе: королева не испугалась бы кривых зубов, которые сейчас окружали Каролину, как тюремные решетки.

– Убирайся, – сказала одна из стоявших в первом ряду крыс. Она держала в лапе комок слипшихся мятных леденцов и не переставала грызть их, когда разговаривала. Леденцы были явно оторваны от одного из фонарных столбов, которые стояли по бокам дорожки, ведущей к домику Каролины.

Когда Каролина не сдвинулась с места, крыса вытащила меч и взмахнула им.

– Я повторю это еще только один раз.

Угрожали ей мечом или нет, Каролина не могла просто так отдать домик, в который вложила столько сил, чтобы он стал ее домом. Да как они смели вторгаться сюда и отдавать ей приказы, словно короли, а затем крушить ее вещи?

– Это мой дом, – сказала Каролина, глядя крысе прямо в глаза. – Это вам придется уйти, если вы будете вести себя так отвратительно.

Крыса запихнула в рот остатки леденцов и принялась их жевать, роняя крошки изо рта. По крайней мере запах леденцов немного заглушает исходящую от нее вонь, подумала Каролина.

– Я тебя предупреждаю… – сказала крыса.

– Уходите, пожалуйста, – ответила Каролина и указала на дверь, надеясь, что ее вид свирепее, чем ее чувства.

– Я тебя предупредила, – сказала крыса, розовым языком слизывая прилипшие к усам крошки. – Помни об этом: я тебя предупредила.

– Что вы…

Но Каролина не успела закончить фразу. Крыса взмахнула мечом и так глубоко вонзила лезвие ей в щеку, что древесина треснула. Каролина много раз ударялась о край стола или падала, но никогда не испытывала такой боли, как сейчас: словно огонь обжег лицо.

Она вскрикнула, прижав руки к щеке, словно пытаясь дрожащими пальцами соединить края трещины. Но она не умела ремонтировать кукол – она была мастером нитки и иголки.

Каролина закрыла глаза, пытаясь справиться с ужасной болью.

– Вы не можете отнять мой дом! – наконец хрипло сказала она. – Вы не можете просто так забрать мой магазин! Вы мне ничего не дали взамен.

– Я дал тебе жизнь, – ответил отвратительный зверь.

– Она и так была моей, – возразила Каролина.

– До этого момента, – усмехнулась крыса.

Глава 10. Человек из сказки

В октябре немцы придумали новую страшную игру: кража имен.

Польша стала теперь частью Генерального Губернаторства с Генеральным Правительством и столицей в Кракове. Главная площадь была переименована в Адольф Гитлер плац, о чем возвещала новая табличка. Ее жирные черные буквы были похожи на ягоды ежевики, окружающие ядовитый сад ведьмы.

Каролина ненавидела новые названия и эту новую табличку. Это были не польские, а немецкие названия.

Немцы, казалось, твердо решили украсть и имя Кукольника. Все чаще и чаще получал он почту, адресованную человеку по имени герр Биркхольц. Кто такой герр Биркхольц? Определенно не ее друг. Герр Биркхольц был человеком, которого немцы считали своим.

Первое письмо, которое получил на это имя, Кукольник сжег, не читая. Он обжег пламенем свечи подушечки пальцев, и три дня на них были волдыри. Во второй раз он все-таки вскрыл конверт и со все возрастающим гневом прочел письмо. Закончив читать, он отбросил его в сторону.

– Они хотят, чтобы я зарегистрировался, – сказал он.

Каролина, которая в это время что-то шила в кухне, спросила:

– Зарегистрировался для чего?

– Как немец, один из них, – ответил Кукольник. – Они хотят, чтобы я подписал эту бумагу, потому что мой отец был немцем. Если я это сделаю, то получу больше талонов на еду. Но если они думают, что могут купить меня за талоны, то ошибаются. – Его губы искривились.

Второе письмо постигла судьба первого, и пепел Кукольник выбросил в окно.

А когда немецкий солдат обратился к нему на его родном языке, Кукольник изобразил непонимание и посмотрел на него так же мрачно, как и любой другой житель Кракова. И, что еще более важно, он продолжал дружить с Трэмелами.

Пару раз Каролина уговорила его применить свое волшебство, но теперь страницы книги под его руками упрямо оставались неподвижными. Наверное, в сердце Кукольника было слишком много боли, чтобы он мог привнести в мир хоть немного волшебства.

– В конце концов, я никогда не был таким уж отличным волшебником. Извини, Каролина, – сказал Кукольник, понуро качая головой.

Но все же в их жизни было немного радости. Каждое утро, когда Джозеф уходил делать полки, столы и шкафы, Рена приходила в магазин со своими книжками, и в перерывах между посетителями Кукольник учил ее делить и умножать длинные числа. А Каролина, выглядывая из-за плеча девочки, слушала рассказы Кукольника об истории польского и еврейского народов, об их триумфах и поражениях.

Однажды Рена пришла к ним в блузке с вышитой желтой звездой. Прямо в середине урока она резко захлопнула книгу по истории Польши и отложила ее в сторону. Край юбки Каролины попал между страницами.

– Прости, – сказала Рена, снова открыв книгу, чтобы Каролина смогла освободиться.

– Ничего страшного, – сказала Каролина, поправляя юбку. А потом она спросила: – Почему ты не закончила главу? Тебе скучно?

Рена оттолкнула книгу.

– Там написана неправда, – сказала она. – В этой книге говорится, что король Ян Ольбрахт был великим королем, но он не был таким. Он заставил всех евреев покинуть свои дома и поселиться в Казимеже, потому что какие-то злые люди солгали, что мы сожгли их церковь. Это похоже на то, что сейчас делают немцы. – Она опустила глаза и дернула за угол желтой звезды. – Они не знают нас и распускают злые сплетни, будто мы только и думаем, как бы навредить им и Польше. И еще теперь нам надо на одежде носить эту желтую звезду.

– Я думала, звезда – это что-то вроде ожерелья, которые ты иногда надеваешь, – сказала Каролина. – На нем такая же звезда.

Рена покачала головой.

– Мне нравится мой могендовид. Раньше он был маминым. Но эти звезды другие. Если мы не будем их носить, немцы сделают нам что-то плохое, – сказала она. – Папа этого не говорил, но было видно, что он испуган. Он теперь часто выглядит испуганным и слишком устает, чтобы играть на скрипке.

Рена сложила руки на столе и, глубоко вздохнув, опустила на них голову.

Каролине хотелось заверить девочку, что все будет хорошо, но она не была в этом уверена. Она не знала, как все будет. И поэтому сказала:

– Мне так жаль… Я знаю, каково это, когда в доме становится скверно. Крысы ужасно вели себя с куклами, когда захватили нашу страну.

– Но кто-то должен был тебя спасти, – ответила Рена. – Иначе бы тебя здесь не было.

– Это сделал добрый ветер. Он принес меня сюда.

– Я бы хотела, чтобы добрый ветер унес меня, папу и всех наших соседей подальше от немцев, – вздохнула Рена. – Может быть, и господин Бжежик полетит с нами. Мы могли бы жить в стране, откуда прилетела жар-птица, и каждый день есть золотые яблоки.

Каролина знала, что она вошьет это желание в следующее платье, но кто же может его исполнить?

* * *

Каролина продолжала читать учебник Рены по истории, даже когда девочка сама не хотела его читать, хотя теперь она знала, что не стоит верить каждой написанной букве. Она думала, что, может, законы побед в битвах есть где-то между строк, но никак не могла их найти. Часто победителя определяла удача, но Каролина никак не могла полагаться на призрачную надежду, что удача спасет Страну Кукол… или Польшу.

– Солдаты и генералы часто говорят о стратегиях и планах, но, похоже, никто толком не понимает, как выиграть войну, – сказала Каролина Кукольнику.

– В войне многое зависит от случая, – ответил он. – От того, кто находится в нужное время в нужном месте, а кто – нет.

– А как ты воевал? – спросила Каролина.

Она никогда не задала бы этот вопрос, если бы не чувствовала себя такой уставшей после учебников Рены. Кукольник не очень любил рассказывать истории о военных подвигах.

– Каждый день старался выжить, – тихо сказал он. – Бывают на войне времена, когда все, что тебе остается, – это выжить. Выжить… и защитить часть своего сердца от пуль и бомб. Потому что это та часть сердца, которая позволит жить дальше, когда война закончится.

Каролина, громко вздохнув, села.

– Я бы хотела победить, а не просто выжить.

– В предыдущей войне я тоже хотел быть, как принц Кракус или король Артур, – даже понимая, что это невозможно, я хотел прекратить войну, – сказал Кукольник. – Но если мне не удалось спасти всех, это не значит, что я не помог никому.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Каролина.

– Я потерял ногу, спасая жизнь другому человеку, – объяснил Кукольник. – И не жалею. Я его очень любил и не хотел, чтобы его убили. Даже спасти одного человека – это очень важно, Каролина. А ты можешь помочь Рене, если будешь ей близким другом. Тогда она не будет чувствовать такого страха и одиночества, какие пережили в прошлом мы с тобой.

Правда ли это? Помочь одной маленькой девочке казалось такой мелочью по сравнению с огромной бедой. Но Каролина хотела, чтобы Рена никогда не почувствовала себя так, как чувствовала она сама, пока не прилетела в Краков.

– Но зачем же я попала сюда, если не для того, чтобы найти способ победить крыс? – спросила Каролина.

– Хотелось бы мне это знать, – грустно ответил Кукольник. Он покачал головой, и стекла его очков, отразив лучи солнца, отбросили на стену магазина сотни маленьких радуг. – Прости меня. Может быть, я говорю тебе не то, что нужно.

А может быть, и нет.

Каролина вспомнила, что сказал Джозеф в тот день, когда они праздновали день рождения Рены: возможно, Кукольник не понимает более серьезного предназначения своего волшебства, но оно должно быть. Может, это касается и цели, с которой Каролина попала в Краков?

Могла ли у Догоды быть другая причина принести ее к Кукольнику?

* * *

Каролина и Кукольник были не единственными, с кем проводила время Рена, приходя в магазин. Во время этих занятий у нее появился новый друг – серый мышонок, который жил в стене.

Однажды запах свежего хлеба, только что купленного Кукольником, и масла, которое он намазывал на ломтики, выманил мышонка из норки. Масло казалось немыслимой роскошью – или показалось бы, если бы Кукольник запросто не предложил Рене два бутерброда на завтрак. Даже если он и отправится сегодня спать голодным, по крайней мере девочка будет сыта. Трэмелы, как и все их соседи-евреи, получали гораздо меньшую пайку хлеба и остальных продуктов, и с приходом немцев их лица стали серыми, как пыль.

Едва Рена поднесла ломоть хлеба с маслом ко рту, как заметила краем глаза мышонка, крутившего розовым носиком.

– О! Он тоже здесь живет? – спросила девочка, показав на мышку.

Кукольник поднял голову от игрушечного слона, которому вставлял ногу.

– Не то чтобы я видел его раньше… Наверное, это новый работник магазина.

– Можно я его покормлю?

– Если ты его покормишь, он отсюда не уйдет, – хмуро сказала Каролина. – Не давай ему бутерброд.

– Но, кажется, это милый мышонок, – сказала Рена. – Ты так не думаешь, Каролина?

Каролина не могла заставить себя умиляться мышью. Уж слишком она была похожа на крысу, разве что по размеру была такой же, как сама Каролина.

– Фу, – сказала Каролина. – Не стоит давать ему еду.

– Каролина не слишком любит грызунов, – пояснил Кукольник. – Если хочешь, можешь дать мышонку крошку, Рена. Но, боюсь, я не смогу разрешить ему привести сюда друзей и родственников. Они начнут обгрызть деревянных лошадок и кукольные платья, и мне придется все переделывать.

Рена кивнула и сползла со стула. Она взяла двумя пальцами крошку хлеба, упавшую на стол, и осторожно подошла к мыши. Каролина подумала, что зверек испугается стука ее красных туфелек, но, когда Рена положила перед ним крошку, мышонок не двинулся с места.

– Иди сюда, Мыш. У нас с тобой будет одинаковый завтрак.

– Мыш? – спросила Каролина. – Ты хочешь назвать его Мыш?

– Но он и есть мышь, правда? – сказала Рена, глядя, как Мыш взял крошку в лапки. – Странно было бы дать ему человеческое имя.

– Наверное, – ответила Каролина. У нее самой было человеческое имя, но она все-таки гораздо ближе к людям, чем Мыш, хотя они и сделаны из разных материалов.

– Ты очень хорошо сделала, что покормила его, Рена. Я… – начал Кукольник, но его слова прервал раздавшийся с улицы грохот. Полки пошатнулись, и несколько игрушек упали на пол. Лошадки-качалки качнулись назад, словно пытаясь убежать от шума. А Мыш нырнул в дырочку в стене, забрав с собой завтрак.

– Что это было? – вскрикнула Каролина.

– Ничего хорошего, – откликнулся Кукольник.

Он взял свою стоявшую у стола палку и двинулся по комнате, подбирая упавшие игрушки. Их было так много, что, когда он подошел к окну, его руки были полны.

– Господи… – прошептал он.

– Что? Что там? – спросила Каролина.

Но Кукольник не ответил. Он бросил игрушки на ближайшую полку и вышел, предоставив двери возможность захлопнуться самой.

– Господин Бжежик! – позвала Рена и побежала за ним.

– Не бросайте меня! – закричала Каролина и замахала руками, чтобы напомнить о себе.

Девочка, вернувшись, схватила Каролину и, прижав ее к груди, ринулась за Кукольником на улицу.

Сначала Каролина не поняла, что вызвало переполох. Необычным была только толпа людей, быстро собиравшаяся там, где стоял высокий памятник поэту Адаму Мицкевичу. Точнее, с ужасом увидела она, где раньше стоял этот памятник.

Адама Мицкевича больше не было.

Но статую не унесло ветром – ее свалили. Господин Мицкевич лежал на мостовой, бронзовые голова и рука у него были отбиты. Вокруг постамента когда-то грандиозной статуи валялись несколько веревок – несомненно, с их помощью ее и свалили немецкие солдаты, которые теперь с гордостью смотрели на дело рук своих.

Кукольник направлялся прямо через площадь и, хотя Рена шла почти следом за ним, был слишком сосредоточен на статуе, чтобы заметить ее и Каролину. Он изо всех сил сжимал палку, но лицо его оставалось бесстрастным, будто он и сам был статуей.

Немецкий лейтенант ударом ноги со смехом послал руку статуи своему соседу. Казалось, все это, включая переименование, было забавной игрой. Кукольник отступил назад и сдавленным голосом прошептал:

– Варвары…

Стоявшая рядом старушка согласно кивнула и сжала губы, обернувшись к лежавшей статуе.

Зрелище было действительно варварским. Но каким бы ужасным оно ни было, Каролина не могла отделаться от впечатления, что все это очень похоже на то, как раньше мальчишки играли в футбол, гоняя по площади кусок льда или камень.

Все эти солдаты – мальчишки, подумала она, глядя на их гладкие круглые лица.

И только лейтенант, наблюдавший за ними из-за поднятого воротника с нашивками, решил не принимать участия в только что изобретенной игре. Он был старше их на несколько лет, высокий, стройный, с алебастровой кожей и такими же пронзительно-синими, как у Каролины, глазами. Но это было их единственным сходством. Она замерла, когда он рявкнул в толпу:

– Ходить по домам!

Лейтенант очень плохо говорил по-польски, и люди недоуменно переглянулись, пытаясь понять, что он хочет сказать.

– Идите домой! – повторил он. – Это не ваше дело. Ходить по домам, или мы всех вас арестовать!

Он махнул рукой, и поляки наконец поняли его. Они расходились, ворча и проклиная лейтенанта и его солдат. Хоть им и пришлось уйти, они не могли сделать это без протестов и жалоб.

Рена перевела взгляд с Кукольника, все еще сжимавшего палку, на куски статуи Адама Мицкевича на мостовой.

– Статуя не совсем исчезла, господин Бжежик, видите? – сказала она.

Кукольник повернулся к ней и воскликнул:

– Рена, что ты здесь делаешь? Тебе нельзя тут быть. Тут слишком… – Казалось, он не знал, как назвать дух насилия, охвативший площадь.

– Вы были так расстроены, и мы решили посмотреть, что случилось, – ответила Рена и поправила упавшую Каролине на глаза красную шапочку.

– Простите меня, – сказал Кукольник, обнимая Рену за плечи и притягивая к себе. – Надо было сказать, куда я иду. Но сейчас уже все в порядке. Бояться нечего.

Он вздрогнул и ссутулился, чтобы уберечься от ветра, задувавшего под рубашку.

Каролина оглянулась назад, на Главную площадь. Она надеялась, что колдуны перенесут свое торжество куда-нибудь в другое место, но они, похоже, намеревались остаться рядом с магазином. Каролина даже издалека видела, как они трясутся от смеха.

Кукольник тоже заметил группу колдунов.

– Почему бы нам не зайти в церковь, чтобы немного согреться? – предложил он Рене, показывая набалдашником палки на базилику Святой Марии.

Каролина обрадовалась предложению Кукольника. Если бы он повел Рену обратно в магазин, немцы могли заметить желтую звезду на ее платье и наговорить ей грубостей, может, даже ударить.

– А никто не будет возражать, если я туда зайду? – спросила Рена. – И папа не будет?

– Не волнуйся, ничего плохого не случится, – ответил Кукольник. – Мы идем туда не молиться.

И он, сжав плечо Рены, повел ее через площадь. Несколько раз он поскользнулся на брусчатке, но не замедлил шага. И все же, когда они дошли до церкви, Каролина вздохнула с облегчением.

Войдя, Кукольник сразу начал растирать ладони, чтобы к ним вернулось тепло.

Когда он сжимал и разжимал кулаки, суставы трещали, как лед под ударами его палки.

Каролина сказала:

– Я не думала, что кости могут издавать такие звуки.

– Просто я за эти дни немного закостенел, – ответил Кукольник, – вот и все.

– Папины руки теперь тоже так трещат, – заметила Рена. – И он тоже говорит, что с ним все в порядке.

Кукольник постарался улыбнуться, но это было похоже на неуверенную улыбку кукольных младенцев из магазина, которые в любую минуту готовы разразиться слезами. Но Кукольник не плакал – он смотрел на молодого священника, который служил мессу перед алтарем.

Святой отец поднял вверх руки, будто возносясь на небеса вместе с позолоченными фигурами святых, изображенных на иконостасе.

Каролина не могла не восхититься тонкими линиями рисунка на трех деревянных панелях, которые возвышались над головами самых высоких прихожан.

Кукольник окунул два пальца в чашу со святой водой, стоявшую у двери, и перекрестился.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – пробормотал он. – Аминь.

– Это похоже на церковь, где вы молитесь? – прошептала Каролина на ухо Рене.

– Не очень, – ответила Рена, глядя вверх. Потолок над ними поднимался голубым с золотом куполом, имитирующим небо ушедшего лета. – В нашей синагоге на стенах мало картин. Но много света и песен. Мы больше не можем в ней молиться, ее забрали немцы. Папа сказал, что там теперь хранятся их винтовки.

Это было похоже на злых колдунов – превратить место покоя и размышлений в храм войны. Но от этой мысли Каролине стало еще горше.

– Мне жаль, что ты увидела, что произошло на улице, – сказал Рене Кукольник. – Если бы я знал, что они собираются повалить статую…

– Вот чего я никак не пойму – это же просто статуя. Почему они ее так ненавидят? – спросила Каролина. – Люди обычно не воюют статуями или стихами.

– Адам Мицкевич всегда давал нам, полякам, надежду. Его слова уже сотню лет вдохновляют нас и придают сил для борьбы. Поэтому немцы хотят уничтожить любые напоминания о нем, – пояснил Кукольник. – Можно убить человека, Каролина, но уничтожить историю его жизни очень сложно. Никто не может окончательно исчезнуть, если история его жизни еще живет.

Каролина подумала об этом и решила, что Кукольник прав. Она все еще хранила в своем сердце истории жизни всех, кого знала в Стране Кукол, хотя они и не могли рассказать их сами. И это было важно.

– Что будет с обломками господина Мицкевича? – спросила Рена.

– Когда немцы уйдут, мы соберем их и восстановим статую, – заверил Кукольник. – Мы должны это сделать. Мицкевич принадлежит нашему народу, мы его не отдадим.

– Никогда не отдадим, – согласилась Каролина. – Наверное, нам лучше сесть, если мы не хотим привлечь к себе внимание, – все молятся.

Но она заметила, что это не совсем так. Двое людей, спрятавшихся в углу, – мужчина и мальчик примерно Рениного возраста – обращали мало внимания на священника. Мужчина с бешеной скоростью чертил что-то карандашом в кожаном блокноте. Его волосы были такого же цвета, как вишни, которые Кукольник ел летом, и это было странно. Но когда он поднял голову, Каролина увидела его глаза – серебристые и круглые. Как пуговицы.

Она охнула, но Кукольник не услышал. Хор мальчиков начал петь гимны, и их голоса заполнили все уголки храма. Ее друг закрыл глаза, чтобы насладиться музыкой. И чтобы забыть о разбитом памятнике, подумала Каролина.

Однако Рена заметила, что Каролина не отрывает взгляда от шепчущего мальчика и мужчины с серебряными глазами.

– Давид, – сказала она.

– Кто? – переспросила Каролина.

– Этого мальчика зовут Давид, – сказала Рена. – Он живет этажом ниже с мамой и маленькой сестрой. Мы вместе ходили из школы – когда она еще была.

Каролина смутно помнила Давида – она видела его в тот день, когда они познакомились с Трэмелами. Но смеющийся мальчик, который вбежал в гостиную следом за Реной, лишь отдаленно походил на теперешнего Давида. Наброшенное на его плечи пальто напоминало броню. В сумрачном свете желтая звезда, вышитая на куртке, сияла ярче, чем зажженные свечи.

Каролина так погрузилась в воспоминания о Давиде, что испугалась, когда Рена подошла к настоящему мальчику.

– Привет, Давид, – тихо сказала она.

Мальчик резко обернулся, и его глаза расширились от страха. Но как только он увидел Рену, страх пропал.

– О, – сказал он, – привет, Рена.

– Что ты здесь делаешь?

Мальчик посмотрел на мужчину с серебряными глазами, словно спрашивая позволения ответить. Тот кивнул, и Давид сказал:

– Я просто… должен купить лекарства. У мамы закончились талоны на еду, а моя сестра заболела. И вот я пришел сюда.

– Надеюсь, Данута скоро поправится. Но почему ты покупаешь лекарства в церкви? – спросила Рена.

Каролину это тоже удивило, но спросить сама она, конечно, не могла.

Давид пожал плечами.

– Потому что немцы не хотят, чтобы у нас были еда и лекарства, а это единственное место, куда, по их мнению, мы не можем прийти. Вот люди и приходят сюда с тем, что нам нужно, а мы это у них покупаем.

– Как забавно… – сказала Рена.

Давид не успел ответить – к ним подошел Кукольник и сразу извинился.

– Простите, пожалуйста, если мы помешали… вашим делам, – прошептал он человеку с серебряными глазами. Кажется, он и без объяснений Давида понял, что здесь происходит, хотя Каролина в душе была согласна с Реной: покупать что-то в церкви – это немного странно.

– Я думал, здесь волшебники мудры и могут распознать волшебство, когда его увидят, – произнес тот со смешком и сунул блокнот в карман. А потом сказал, обращаясь к Давиду: – Лекарство будет готово завтра. И не беспокойся о деньгах.

– Спасибо, сэр. – Давид кивнул мужчине и отступил к двери, но перед тем, как выйти, улыбнулся Рене.

– Пока! – сказал он и исчез, прежде чем Рена успела попрощаться.

Похоже, подумала Каролина, у него такая привычка.

Между тем Кукольник наконец нашелся, что ответить на слова незнакомца.

– Волшебники? Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал он.

Но человек с серебряными глазами не сдавался.

– Вы – единственный волшебник в Кракове. И, похоже, один из нескольких во всей Польше, – сказал он и, протянув бледную тонкую руку, двумя пальцами приподнял подбородок Кукольника.

– Вы принимаете меня за кого-то другого, – сказал Кукольник и отступил на шаг.

Человек с серебряными глазами опустил руку в карман пальто. Ткань была засаленная и больше походила на шкуру животного, чем на вельвет.

– О, да бросьте… – сказал он. – Я слышу сердцебиение куклы, которую держит эта девочка, так что давайте не будем притворяться, что мы не те, кто есть.

Лаканика тоже слышала стеклянное сердце Каролины. Неужели ее существование настолько явственно?

– А вы кто такой? – выпалила Каролина. Может быть, ей не следовало заговаривать первой, но какой смысл притворяться обыкновенной куклой, когда Краков, по-видимому, просто пропитан волшебством?

– Называйте меня историей, – ответил серебряноглазый человек.

– Историей? – спросила Рена. – Какой историей?

– Той, которую знают все на свете, – ответил человек. Он наклонился, и его каблуки оторвались от пола. – Той, которую вы слышали много-много раз. Вначале я был деревенским разбойником, а теперь краду не у скупых баронов и маркграфов, а у немцев.

Кукольник издал сдавленный смешок.

– Не хотите же вы, чтобы я поверил, будто передо мной Юрай Яношик, – сказал он, – разбойник вроде Робина Гуда, который отбирал у богатых и давал бедным? Во всяком случае, так говорится в сказках.

Это имя зажгло искорку любопытства в разноцветных глазах Рены.

– Юрай Яношик? Я читала о нем в одной из твоих книг, – сказала она. – Но я не знала, что он живет вне книги.

– Он и не живет, – ответил Кукольник. – Давным-давно мог жить на свете такой человек, но он умер три столетия назад.

– Нет, – возразил Яношик. – Тут вы ошибаетесь. Я – самый настоящий человек, просто я умер и стал историей. Чем больше людей пересказывают какую-нибудь историю, тем более живой она становится. И вам ли бросать в меня камнем, Кукольник? Есть ли что-нибудь более глупое, чем живая кукла?

– Каролина не глупая! – воскликнула Рена. Она одобряла доброту этого человека по отношению к Давиду, но это не извиняло его грубости. – Она мой друг.

– Да! – подтвердила Каролина. – Я не виновата, что меньше по размеру, чем любой человек в этом мире.

Яношик фыркнул. Он совершенно не выглядел пристыженным. Но он же – миф, история; Рена и Каролина должны быть малышами в его глазах.

– Приношу извинения. Я просто хотел объяснить вашему другу свою точку зрения, – сказал он. – Мы тут все заодно, а он не хочет воспользоваться своим талантом. Идет война, если никто не позаботился вам об этом сообщить.

– Я знаю, – отрезал Кукольник, прорычав каждый звук, как будто он говорил не человеческим, а волчьим языком. – И делаю, что могу.

– До того, как все это закончится, вам придется сделать гораздо больше, – заявил Яношик.

– Откуда вы знаете, что он делает? Вы что, следите за нами? – возмутилась Каролина, ерзая в руках Рены. Если бы она была размером с Кукольника, то набросилась бы на Яношика, как коршун. – Я в жизни не видела большего нахальства!

– Ничего не поделаешь, – ответил Яношик. – Ваш друг – волшебник, а мы – волшебные создания. Конечно, мы обращаем большое внимание на него… и на то, что он делает.

Он взмахнул своими длинными пальцами, очертив фигуру Кукольника. Может, когда-то он и был человеком, подумала Каролина, но теперь его плоть была белой, как бумага, на которой напечатана его история.

– Какой помощи вы от меня ожидаете? Присоединиться к Сопротивлению и подрывать немецкие эшелоны? Я давным-давно дал себе слово не причинить вреда ни одному человеку, – заявил Кукольник. Палка выскользнула у него из рук, и ему пришлось неуклюже нагнуться, чтобы она не укатилась по мраморному полу.

– Можно бороться и по-другому, – сказал Яношик. – Посмотрите на меня – я больше не пользуюсь кулаками или мечом.

Кукольник украдкой взглянул на Рену.

– И что вы предлагаете мне делать? – спросил он.

– У вас есть волшебство, – ответил Яношик. – Так пользуйтесь им. Я пользуюсь своим каждый день. Иначе как, вы думаете, выходит, что они меня до сих пор не поймали?

При этих словах его глаза блеснули еще ярче, словно он надеялся, что колдуны попытаются это сделать, и тогда он сможет посмеяться над их неудачей.

– Вы думаете, я могу этим управлять… – начал Кукольник.

– Но вы действительно настоящий волшебник, – сказала Рена, дернув его за край пальто. – Мы даже встретили кое-кого, кто это подтвердил. Правда, Каролина?

– Правда, – сказала Каролина. Она понимала, что должна была раньше сказать Кукольнику об этом, но какая была бы от этого польза? У него все равно не было времени слушать шепот феи лугов, когда нужно было решать столько практических вопросов.

– Кто это еще в меня верит? – спросил Кукольник и посмотрел на обеих осуждающе.

Каролина подумала, что вполне заслужила такой взгляд.

– Это фея луга, сбежавшая от немцев, – ответила она. – Мы с Реной говорили с ней в тот день, когда вы с Джозефом были в парке.

– Вот видите? – Яношик похлопал Кукольника по плечу. – Кукла права: вы и правда волшебник. А что, вы могли бы оживить статую господина Мицкевича, если бы захотели!

– Немцы свалили статую господина Мицкевича, – мрачно сказал Кукольник. – Или вы давно не были на площади?

– Они играли частями статуи в футбол, – подтвердила Каролина таким же мрачным, как у Кукольника, голосом.

– Он вернется, – произнес Яношик.

– То же самое говорил мне Кукольник, – сказала Рена, широко улыбаясь.

Яношик полез в карман, и Каролина подумала, что он хочет достать блокнот, в котором что-то записывал, когда они вошли в церковь. Но то, что он вынул из кармана, было тканевым мешочком размером не больше его кулака.

– Это сахар, – сказал он и положил мешочек в карман Кукольника. – Может, вы с Реной позавтракаете не только хлебом.

– Я… Спасибо, – сказал Кукольник.

– Оставайтесь мягким. Будьте сильным, – сказал Яношик и обернулся к Каролине: – Оставайся с ним. Столько, сколько сможешь.

О чем он говорит? Еще одно загадочное предупреждение, похожее на то, что дала ей фея лугов.

– Конечно, я останусь, – ответила Каролина. – И позабочусь о нем. Я и так все время это делаю.

– Изо всех твоих сил, – сказал разбойник.

– Изо всех моих сил, – подтвердила кукла.

И когда она поняла, что только что дала торжественную клятву, сердце ее качнулась вперед и назад, как игрушечная лошадка из магазина.

Но Каролина знала, что эту клятву она должна была дать.

* * *

Когда Рена вечером ушла из магазина, Кукольник долго еще был тихим и задумчивым, как падающий за окном снег. Он зажег на рабочем столе свечу, и Каролина села рядом, позволив волнам тепла обволакивать ее подобно пушистому коту.

Наконец Кукольник заговорил и произнес то, чего Каролина никак не ожидала от него услышать.

– Я собираюсь зарегистрироваться как немецкий гражданин, – сказал Кукольник. – Мне не нужно, чтобы меня считали немцем, и не нужна дополнительная порция продуктов. Но мы оба знаем людей, которым она нужна.

– Да, – согласилась Каролина.

– Но, – вздохнул Кукольник, – если это обнаружится, Трэмелы будут наказаны. И жестоко, гораздо более жестоко, чем был бы наказан я.

– Тогда не попадайся, – сказала Каролина. Она мотнула головой в сторону церкви, единственного строения на площади, чьи окна все еще были освещены. – Будь умным, как Яношик.

– Яношика повесили, ты знаешь, – задумчиво сказал Кукольник. – Так сказано во всех книгах о нем. В конце концов они поймали его и повесили. Но все-таки он как-то остался жив.

– Мы же волшебные. А значит, мы умеем выживать, – сказала Каролина, чувствуя, что это утешение и для нее, и для Кукольника.

Глава 11. Колдуны и Мыш

Вот так немцы и украли настоящее имя Кукольника, но Каролина считала, что в конце концов он оказался гораздо умнее, чем они. Еда – более твердая валюта, чем имя. Музыка, искусство, смех – все эти дары происходят от полного желудка.

Но регистрация имела и побочный эффект: в магазин стали приходить посетители-немцы. И хотя они приносили с собой деньги, от них не было никакой радости. Это были люди не смешанной национальности, как Кукольник, а настоящие немцы. Молодые женщины с детьми, которые приехали сюда к своим мужьям, отцам и братьям. Жизнерадостная ведьма в регистрационной конторе сказала Кукольнику, что Краков будет центром немецкой культуры, и это подтверждалось внезапным прибытием стольких иностранцев.

Первый из таких посетителей пришел в магазин в полдень, когда Кукольник как раз закончил ланч и принялся за работу над новой игрушкой, а Рена выманила из норки Мыша, чтобы поиграть. Новый посетитель, точнее, посетительница совершенно не отличалась от любой польки. У нее были пшеничного цвета волосы, собранные в узел на затылке и открывавшие розовощекое лицо и бледные глаза. Но она заговорила с Кукольником не по-польски, а по-немецки.

Когда Каролина услышала из уст женщины немецкую речь, ей захотелось спрыгнуть со стола и зашипеть, как разъяренная кошка. Даже Кукольник заметно напрягся, услышав:

– Простите, вы герр Биркхольц?

Из-за женщины выглянул мальчик примерно того же возраста, что и Рена, в черной шапке, почти закрывавшей волосы. В одной руке он держал печенье в форме звезды. Крошки сахара, словно присыпка на пасхальном куличе, прилипли к его губам.

– Да, это я. Чем могу вам помочь? – спросил Кукольник, обращаясь к злой колдунье так же мягко и вежливо, как и к любому посетителю магазина. Но он перешел на немецкий, и само по себе это немного изменило его манеры. Он сидел немного прямее, чем обычно, а его речь была чуть более отрывистой.

– Я ищу подарок на день рождения для дочери моего друга. Ей скоро исполнится три года, – сказала женщина, с явным облегчением услышав, что они говорят на одном языке.

Каролине на мгновение стало жаль женщину, которая, возможно, и не хотела приезжать в Краков. Может, ее муж был немецким офицером или одним из многих бизнесменов, которые приехали в город, чтобы заниматься производством кастрюль и сковородок или военной формы?

Но не важно, почему они приехали. Может, она и ее сын и не настоящие захватчики, но это не делает их желанными гостями в Кракове – и в магазине Кукольника.

– Ух ты! – воскликнул мальчик, проскочил мимо матери и подбежал к полке с плюшевыми игрушками. – Смотри, мама! Зверюшки!

Мальчишка дернул за хвост льва, будто пытаясь его разбудить.

Каролина поморщилась. Польские дети, которых она видела в магазине, не были такими грубыми, и Рене никогда бы не пришло в голову так обращаться с игрушкой.

– Я вижу, – сказала женщина, натянуто улыбнувшись. Выражение ее лица заставило Каролину задуматься, а нравится ли вообще этой женщине ее грубоватый сын в этой черной шапке.

Повернувшись к Кукольнику, женщина спросила:

– Есть у вас что-нибудь для маленькой девочки?

– У меня есть тряпичные куклы, – ответил Кукольник. – И много разных деревянных лошадок, если они ей нравятся больше.

Женщина кивнула.

– Мне посоветовали прийти сюда. Здесь есть другие магазины игрушек, но их куклы несколько примитивны для хорошей немецкой девочки, – сказала она. – Думаю, они больше подойдут местным покупателям. Хотя, я уверена, в нынешние времена они не приносят много дохода.

Кукольник снова занялся куском дерева, резкими движениями ножа снимая стружку. Из этого куска он выреза`л королеву-воительницу, вкладывая в работу свой гнев и горячее желание видеть, как немцы уйдут из города, – даже если сам себе в этом не признавался.

Это уж Каролина, будучи его куклой, должна была знать его сокровенные желания.

– Уже почти двадцать лет местные жители покупают у меня игрушки, – ровным голосом произнес Кукольник. – И, думаю, будут и дальше покупать.

– Понятно, – сказала женщина, и ее щеки стали красными, как ленты в волосах у Каролины. Трудно было не испытывать удовольствия от молчаливого признания женщиной своей вины. Она была груба и заслужила стыд.

Но Кукольник не мог больше игнорировать ее, как бы ему этого ни хотелось. Чем быстрее покупательница выберет игрушку, тем быстрее уйдет. Он со вздохом отложил нож и подошел к ней, чтобы помочь.

В это время сын злой колдуньи тыкал и дергал игрушки – он запихнул печенье в рот, чтобы освободить обе руки. Он сталкивал одну плюшевую игрушку с другой, воображая, что между ними происходит великая битва.

– Р-р-р, р-р-р… – рычал он, заставляя льва набрасываться на муравьеда, которого швырнул о стену.

Каролина села, слегка подавшись вперед, так что могла наблюдать за посетителями сквозь завесу своей челки. Как же ей хотелось, чтобы Кукольник выбросил их вон!

Но Рену, казалось, не беспокоило поведение мальчика. Она улыбнулась ему и сказала:

– Ты любишь животных?

Мальчик оглянулся на нее через плечо.

– Ну да, – сказал он.

– Мой мышонок только что освоил новый трюк, – сказала Рена. – Он теперь умеет танцевать! Хочешь посмотреть?

– Твой мышонок? – Мальчишка бросил льва и с интересом направился в угол, где сидела Рена. Увидев Мыша, он скривился. – Фу! Я думал, ты говоришь про игрушечного мышонка, а не про настоящего. Зачем ты с ним играешь? Разве не знаешь, что они грязные?

– Мыш не грязный, – сказала Рена. – Он очень аккуратный и всегда умывается.

Она провела пальцем по его спинке.

– Видишь? А еще он мягкий.

– Мыши – это вредители, – холодно ответил мальчик и посмотрел на Каролину, словно маленький краснолицый генерал, раздающий приказы и сообщающий неоспоримые факты. – Так говорит мой дядя. Они такие же вредные, как тараканы и вши. Они воруют и разносят болезни.

И тут его взгляд упал на желтую звезду, вышитую на блузке Рены.

– Похоже, ты тоже вредитель.

– Я не вредитель, – сказала Рена. – Я девочка.

И хотя она говорила ровным голосом, Каролина знала, что слова мальчика задели ее.

– Нет, ты еврейка, – сказал мальчик. Прямо на глазах у Каролины его губы искривились и стали похожи на кусок колючей проволоки. – Так что ты не лучше этого отвратительного мышонка. Вам обоим здесь не место. Убирайтесь!

С этими словами он опустил ногу прямо на Мыша.

Рена вскрикнула.

Каролина хотела сделать то же самое, но увидела, что мальчик поднял ногу.

Рена бросилась на мышонка, чтобы защитить его, если мальчик снова захочет на него наступить. Учитывая характер мальчишки, Каролина подумала, что, скорее всего, именно это он и сделает. Мышонок уже был ранен: его задняя лапка и мягкий розовый хвостик оказались раздавлены ботинком мальчишки.

Каролина собрала всю свою волю, чтобы не наброситься на него.

Кукольник, который в это время показывал злой колдунье кукольного младенца, опустил его в колыбель.

– Что случилось? – спросил он. И тут же, посмотрев вниз, увидел Мыша и слезы на глазах Рены.

– Это была просто мышь, – пожав плечами, сказал сын злой колдуньи. – Как ты можешь быть настоящим немцем, если у тебя в магазине мыши и евреи? Разве мы не должны избавиться от всего этого?

Лицо Кукольника побелело от гнева. Он протянул руку и, схватив мальчишку за воротник, оттащил от Рены и ее раненого друга.

– Как ты смеешь?! – прорычал он.

– Уберите руки от моего сына! – взвизгнула злая колдунья.

На мгновение Каролине показалось, что сейчас Кукольник шлепнет мальчика, вместо того чтобы подчиниться ей. Раньше она, как ни пыталась, не могла представить Кукольника в солдатской форме, которая стопкой лежала на дне его шкафа. Но теперь она поняла – он может быть свирепым, если захочет.

Наверно, стать таким мягким, каким он был, стоило ему большого труда.

Прошла еще секунда, прежде чем Кукольник отпустил мальчика.

– Ваш сын жесток, – сказал он, – но он все-таки ребенок. Он делает то, что делают окружающие его взрослые, так что в его поведении виноваты вы, фрау. Уходите из моего магазина и больше не возвращайтесь.

Он отпустил воротник маленького злого колдуна, и мальчик вцепился в мать.

– Не беспокойтесь об этом, – сказала женщина и задрала подбородок, как будто это Кукольник оскорбил ее. – И обещаю вам, что вы потеряете свой магазин… если не больше.

Произнеся угрозу, ведьма схватила сына за руку и потащила его из магазина.

Теперь, когда злые колдуны ушли, Каролина снова могла свободно разговаривать. Перегнувшись через край стола, она позвала:

– Рена!

Она не стала спрашивать девочку, все ли с ней в порядке, – это было бы глупо.

Кукольник изо всех сил старался унять свою ярость, но Каролина видела, что в его глазах, когда он склонился над Реной, все еще вспыхивали искры гнева.

– Мне так жаль, – сказал он и положил руку ей на плечо.

Но Рена не хотела, чтобы он ее утешал. Она не отрывала взгляда от Мыша, который сворачивался клубочком, будто пытался закрыть поврежденные лапки и хвостик.

– Вы чините игрушки, господин Бжежик, пожалуйста, вы сможете его вылечить! – воскликнула Рена. Глаза ее сияли, как два бриллианта, хотя были обязаны своим блеском стоявшим в них слезам. Способность выражать свою боль слезами показалась Каролине печальным волшебством. – Пожалуйста!

– Рена, Мыш – живое существо. А игрушки – нет. Я очень хотел бы ему помочь – больше всего на свете, но я не врач, – сказал Кукольник.

Каролина переступила со стола на его плечо.

– Ты ведь сделал мне тело, чтобы я могла жить с тобой, – прошептала она Кукольнику на ухо. – Это волшебство, правда? Ты можешь сделать то же самое для мышонка, чтобы он мог жить с Реной.

– Ну, это не настоящее волшебство, – проворчал Кукольник. – Это было случайно.

– Ты это сделал, потому что очень захотел, – сказала Каролина. Она решила не обращать внимания на его сердитый тон, ведь он был напуган и расстроен, а от таких чувств могут раздражаться и куклы, и люди. – Это и есть волшебство – вызывать события, потому что ты хочешь, чтобы они стали реальностью.

Она ждала, что Кукольник возразит, но уже во второй раз он промолчал и только вздохнул, глядя, как тяжело поднимается и опускается грудь Мыша. Скоро маленькому другу Рены уже нечем будет помочь.

Неужели же он будет сидеть и смотреть на это?

Каролина уже почти устыдилась своей просьбы, как вдруг Кукольник снял руки Рены с мышонка и положил их ей на колени. Она посмотрела на него умоляюще и повторила:

– Пожалуйста, помогите ему!

– Я постараюсь сделать все возможное, – ответил Кукольник и поцеловал ее в лоб.

Он не мог убрать колючие слова «Площадь Адольфа Гитлера» с Главной площади, выгнать немцев или вернуть своих погибших на войне друзей. Но, может быть, он сможет вылечить маленького мышонка.

Кукольник положил руки на Мыша, стараясь не придавить поврежденную лапку, и закрыл глаза. Казалось, по ним полилась вся его печаль, и Каролина знала, что она связана не только с судьбой мышонка. Это была печаль из-за всех ужасов, которые происходили теперь в мире, где они жили.

И только Каролина собралась сказать своему другу слова утешения, как вдруг заметила, что воздух изменился. Он наполнился ароматом доброго ветра и благоуханием роз, которых лишила их зима.

Этот миг прошел, и мир снова вернулся в прежнее серое и мрачное состояние. Кукольник поднял руки, хотя Каролина и не хотела этого. Ей не хотелось снова видеть раненого мышонка и бессильные слезы Рены.

– Что такое?.. – начал Кукольник и умолк.

Лапка Мыша была целой и невредимой, а его хвостик весело вертелся. Он закрутился волчком, показывая Рене свой танцевальный трюк, и было видно, что мышонок в восторге от своего выздоровления.

– У вас получилось! Вы его вылечили, господин Бжежик! – воскликнула Рена.

– Ура! – крикнула Каролина. Она подпрыгивала, и ее юбка надувалась пузырем. Никогда бы она не подумала, что будет так радоваться выздоровлению близкого родственника ужасных крыс.

Но их радость продолжалась недолго. Только Рена хотела взять мышонка на руки, как он поднял свою серую головку и сказал Кукольнику:

– Спасибо.

Вот тут-то Каролина поняла, что Мыш не излечился. Он изменился.

Его шерстка превратилась в серый волнистый вельвет, покрывавший тельце, глаза стали двумя круглыми черными пуговицами, блестящими от любопытства, а усы – это были две струны, которые вертелись туда-сюда, когда он двигался.

Кукольник от удивления раскрыл рот.

– О… Ох, малыш… Я не думал, что так случится.

– Мыш! – позвала Рена.

Мыш поклонился ей, отставив назад лапку.

– Леди Рена, – сказал он.

Говорил он глубоким, бархатным голосом джентльмена, а не тонким писклявым голоском, которого ожидала Каролина от такого маленького зверька. Может быть, Мыш все это время был принцем или герцогом, защищавшим свой народ от котов и мышеловок, которых было так много в других магазинах на Главной площади? По его поведению Каролина решила, что так оно и было.

– Но… Как же такое возможно? – Кукольник посмотрел на свои руки, словно они могли выдать секрет волшебства, которое он только что совершил. – Я хотел только вылечить Мыша. Я не собирался превращать его в игрушку, а уж тем более в говорящую.

– Ведь Каролина стала разговаривать после того, как ты сделал ей новое тело? – заметила Рена. – Может, потому и Мыш может говорить с нами – ведь он теперь игрушка.

Так дети смотрят на волшебство, и логика Рены была совершенно понятна Каролине. Но она все-таки немного тревожно смотрела на Мыша, прыгнувшего в протянутые руки Рены. Со своими большими розовыми ушками и улыбкой, вышитой нитками, Мыш все-таки был очень похож на крыс из Страны Кукол. Но одно дело, когда рядом сидит игрушечная мышка, и совсем другое – если это кто-то, кто умеет ходить, говорить и даже орудовать мечом.

– Она совершенно права, – сказал Мыш. – До сих пор я не мог ни с кем из вас говорить, ведь вы не говорите по-мышиному. Но игрушки всегда говорят на языке, на котором говорят их владельцы.

– Прости меня за то, что я позволила мальчику причинить тебе боль, – сказала Рена.

– Это не ваша вина, леди Рена! – воскликнул Мыш и потерся носиком о ее щеку. – Вы же не знали. Вы всегда были так добры ко мне. Вы дали мне хлеба, когда в других домах все гнали меня. – Он повернулся к Кукольнику. – А вам я бесконечно признателен, добрый господин. Я перед вами в вечном долгу и отплачу вам добром.

– Я… не за что, – сказал Кукольник.

– О каком долге ты говоришь? – спросила Каролина. – Как ты собираешься отплатить? Ты ведь игрушечная мышь! Как же ты можешь ему помочь?

Правда, Каролина и сама была всего лишь куклой, но она знала Кукольника лучше всех. А это значило – она знала, как ему помочь.

– Пока не знаю, – сказал Мыш, шевеля усами. – Но может быть, когда-нибудь я пойму.

– Если ты будешь присматривать за Реной, я буду считать твой долг оплаченным, – улыбаясь, сказал Кукольник.

– Мыш правда может пойти ко мне домой? – спросила Рена. Глаза ее засветились радостью при мысли, что Мыш может жить с ней, – она не верила, что всего лишь десять минут назад была на грани отчаяния.

Но разве не бывает в жизни, подумала Каролина, что все совершенно меняется за короткий промежуток времени?

– Думаю, это было бы лучше всего, – сказал Кукольник. – Ведь это же твой мышонок.

– А можно я покажу его Давиду? – спросила Рена. – Он ведь говорил с Яношиком в церкви и, наверное, что-нибудь знает о волшебстве.

Это уже был вопрос посложнее, но Кукольник ответил на него, не колеблясь ни секунды.

– Да, ты можешь показать его Давиду, – сказал он.

Каролина на его месте не была бы такой щедрой и доверчивой.

Рена прижала к себе Мыша, и его глазки-бусины блеснули у ее ключицы.

«Хоть что-то хорошее сегодня все же произошло», – подумала Каролина.

Глава 12. Король Крыс

К тому времени, когда крысы приказали всем куклам явиться ко входу во дворец, все ценное они уже забрали себе. Не осталось ни одного пряничного домика, ни одного леденцового фонарного столба, чтобы осветить дорогу усталым путникам, а дороги были разбитыми и неровными, как крысиные зубы.

Но куклы, как бы они ни хотели избежать этой встречи, не могли не явиться на зов, потому что боялись рассердить захватчиков. Со всех концов страны стекались они ко дворцу, сопровождаемые светом милосердных светлячков. Среди них была и Каролина. Подходя ко дворцу, куклы испуганно перешептывались. Звезды больше не опускались к земле, чтобы посмотреть на дворец. Да и на что теперь им было смотреть, кроме развалин? Даже небо изменилось: воздух был плотным, как дым, а наверху бродили ленивые тучи темно-красного цвета. Но что же это значило?

Когда все куклы, от бумажных танцовщиц до оловянных солдатиков, собрались у дворца, на балконе вместо настоящих короля и королевы появился Король Крыс. Самое его присутствие было насмешкой над великими монархами. На его толстом животе красовались десятки медалей, приколотых к жилету, как носил и их король. И самое отвратительное – он напялил на голову корону королевы из хрустальных цветов. Корона была Королю Крыс мала, и его уши плотно прижимались обручем к голове.

Каролина закрыла щеку рукой. При виде любой крысы ей казалось, словно шипы пронзают болью трещину на ее лице.

– Я ваш новый властелин и хозяин. Теперь мы, крысы, правим Страной Кукол, – объявил Король Крыс. – Вы будете подчиняться нашим новым законам. Вы должны кланяться нам при встрече. Вы будете служить нам. И вы должны давать нам все, о чем мы попросим.

– А где настоящие король и королева? – крикнул один из деревянных солдатиков. – Что вы с ними сделали?

Каролина ожидала, что при упоминании о других монархах Король Крыс придет в ярость, но он лишь улыбнулся, показав бледно-желтые зубы. Его хвост свернулся клубком и поднялся вверх, словно змея, околдованная невидимой рукой факира.

– Вы видите, какое красное сегодня небо? – спросил он, перегнувшись через перила балкона и обращаясь к толпе кукол. Перила затрещали под его весом. – Чувствуете запах дыма? Ваши король и королева превратились в пепел – то же станет и с вами, если вы не будете знать свое место.

Глава 13. Другой волшебник

Марена, зимняя госпожа, в зиму 1940–1941 годов была безжалостна. Ее не волновало, что у поляков в этом году меньше угля и дров, чем обычно. На каждом окне она нарисовала ледяные цветы и высыпала на Краков столько снега, что сугробы доходили Кукольнику до колен. Она со смехом наблюдала, как люди, чтобы согреться, бросают в огонь столы, стулья и великолепные резные часы.

В квартире Кукольника тоже было очень холодно, ведь его добавочные нормы постного масла, свечей и угля были отправлены Трэмелам. Но другие владельцы магазинов об этом не подозревали и всякий раз, когда он отправлялся за покупками со своими добавочными талонами, бросали на него сердитые взгляды.

– Грязный предатель! – шипели они ему вслед.

Кукольник стойко переносил эти оскорбления, но в Каролине кипели возмущение и гордость. Она знала, что ее друг не оставит без помощи Рену и Джозефа, что бы ни думали о них остальные. Она не всегда могла предсказать действия Кукольника, но его сердце она хорошо понимала. Отображение его сердца она носила в своем собственном. Там были не только мощеные улицы Кракова или дорога, которую нужно было отыскать, – люди тоже иногда похожи на лабиринты.

* * *

Однажды вечером, когда госпожа Марена разрисовала весь мир белой кистью, Джозеф пришел в магазин с ужасным грузом, который на первый взгляд был обычным письмом.

Отец Рены вошел в дверь, стряхивая с плеч насыпавшийся на них снег. Рена выпрыгнула из-за стола, на котором рисовала, оставив на нем Мыша и Каролину. Обычно Джозеф поднимал Рену вверх и кружил, словно они тоже были снежинками, танцующими на ветру. Но сегодня он только обнял ее и долго-долго прижимал к груди.

И тогда Каролина поняла: что-то случилось.

Рена почувствовала, что отец расстроен.

– Тебе грустно, папа?

– У меня… есть новости, – сказал Джозеф, наконец отпустив ее.

Кукольник подошел, чтобы взять Каролину.

– Мы можем подняться наверх, если хотите, и поговорить наедине.

– Нет, нет. Думаю, вам обоим нужно это знать, – сказал Джозеф, ведя Рену вглубь магазина.

Девочка подхватила Мыша, и он обернул хвостик вокруг ее пальца, словно держась за него.

Джозеф положил руки на рабочий стол Кукольника, и Каролина увидела волдырь, который появился на его левой ладони. Наверное, это был один из многих волдырей, которые он заработал. Джозеф собрался с силами и сказал:

– Рена, нам придется переехать.

– Что? – спросила Рена. – Почему?

– Я получил уведомление, – сказал Джозеф.

Он засунул руку в карман пальто и вынул письмо. Справа на конверте стоял штамп с синим изображением лица Адольфа Гитлера – точно такой же, как на письмах с требованием зарегистрироваться как немецкий гражданин, которые получал Кукольник.

– Немцы хотят, чтобы все евреи Кракова переехали в район Подгуже, на другом берегу реки.

– И немцы сегодня это объявили? Без предупреждения! – воскликнул Кукольник, который замер, словно от удара в грудь.

– Несколько дней назад друг предупреждал меня, что так будет, – сказал Джозеф. – Он умеет предсказывать то, что немцы хотят скрыть до поры до времени. Но я надеялся, что на этот раз он ошибается. – Он мрачно улыбнулся. – Немцы говорят, что польские христиане нас ненавидят, поэтому нам лучше уехать, чтобы защитить себя.

– По-моему, те, от кого надо защищаться, это в основном немцы, – сказал Мыш.

Прав ли он? Или немцы говорят правду? Кроме Кукольника Каролина слышала только булочника (который ненавидел почти всех) да читала написанное в газетах (страницы которых, казалось, сами обливаются слезами из-за новостей, которые им приходится сообщать). Но правы были немцы или не правы, закон есть закон. И Джозефу нужно было подготовить Рену к переезду в новый дом.

– Это несправедливо, – сказала Каролина. – Краков и ваш город. Вы имеете право жить там, где хотите.

В это время Рена, казалось, пыталась осознать то, что сообщил ей отец. Каролина понимала, насколько девочка сбита с толку и расстроена. Когда крысы выгнали Каролину из дому, все ее чувства смешались, как акварель на холсте. Гнев соединился с горем, горе – с беспомощностью. Некоторое время она не могла остановиться на каком-то одном чувстве.

– Мы должны уехать из нашей квартиры? – спросила Рена. – Я не понимаю. Мы же никому не мешаем.

С лица Джозефа исчезла улыбка. Оно показалось Каролине горьким, как чай, что пил теперь Кукольник, без молока и сахара.

– Я хотел бы остаться, Рена. Но у нас нет выхода, – сказал он. – А когда мы переедем, то не сможем уехать из этого нового еврейского квартала без разрешения. Они… строят вокруг него стену.

– Я… помогу вам с переездом, – сказал Кукольник. – Паковать вещи – это неприятность, даже в самых лучших обстоятельствах.

Каролина не поняла, старался ли он отвлечь Трэмелов от грустных мыслей о все возрастающих потерях или себя самого – от будущей жизни без них. В конце концов она решила, что и то и другое.

– Вы и так сделали более чем достаточно, Сирил, – сказал Джозеф. – У одного из моих коллег есть повозка. Он говорит, в ней найдется лишнее место для нашей мебели и одежды. И потом, я не знаю, останемся мы в Подгуже или уедем куда-нибудь еще. Немцы уже отправляют многих на восток – туда, где сами не хотят жить.

– И что они делают там, на востоке? – спросил Кукольник.

– Может, работают как крестьяне, производят продукты для немецкой армии… Я не знаю. – Джозеф потер подбородок, пытаясь придумать что-то другое, но воображение отказывало ему. – Как ты думаешь, Рена? Если бы мы жили в деревне, то могли бы выращивать яблоки и морковь и иметь своих лошадей.

Рена, игравшая с хвостом Мыша, посмотрела на него и сказала:

– Я хотела бы иметь лошадь. Надеюсь, они такие же красивые, как те, что делает господин Бжежик.

Странно было представлять Рену деревенской девочкой. Но поэты в книгах Кукольника столько говорили о том, как прекрасны пшеничные поля и какое вдохновение они дарят. Может, луга вроде того, на котором жила бедная Лаканика, подойдут Рене больше, чем улицы Кракова? А уж Мыш, неохотно призналась себе Каролина, был бы просто в восторге.

– Если вы уверены, что вам не нужна моя помощь… – пробормотал Кукольник.

– Мы справимся.

Джозеф подошел к Кукольнику и пожал его руку, задержав ее в своей на несколько мгновений, словно старался вложить в рукопожатие все слова, которые не решился произнести.

Кукольник терял единственную семью, которая у него была… и они тоже теряли его.

Стена защищает от любви лучше, чем что-либо другое в этом мире, подумала Каролина.

* * *

В то утро, когда еврейские жители Кракова разбирали свои жизни на кусочки, чтобы строить их заново на другом конце города, появились первые слабые признаки весны. Они составляли странный контраст мрачным процессиям, тянущимся через весь город.

Каролина думала, что на улицах, за исключением переезжавших, никого не будет, ведь еще не было полудня и все должны были быть на работе. Но добывание хлеба насущного оказалось не таким важным, как наблюдение за ссылкой. Толпы людей стояли на тротуарах, словно ожидая какого-то фестиваля, и Кукольнику приходилось пробираться сквозь них. Сплетни зевак звучали громче рокота Вислы.

– Я думала, Джозеф не хочет, чтобы мы ему помогали, – сказала Каролина.

– Он и не хочет, – ответил Кукольник. – Но я подумал, что нужно попрощаться как следует с ними и с Мышем. Возможно… пройдет много времени, прежде чем мы сможем их снова увидеть.

И он отвернулся, надеясь, что яркое солнце скроет боль, которая поселилась у него в уголках рта.

– Я обниму Рену и Джозефа крепко-крепко, – сказала Каролина. – Но не буду обнимать эту мышь.

Несколько жестоких мальчишек забрасывали процессию на дороге грязью и талым снегом. Они каркали, как вороны на проводах, возбужденные оттого, что им неожиданно разрешили делать то, что раньше было запрещено. Это был первый раз в их жизни, когда такое неуважение вызывало не нарекания или шлепки, а одобрение.

Многие поляки, как и немцы, рыскающие по улицам, казалось, были рады высылке еврейского населения из Кракова.

Каролина пыталась представить на месте одного из этих мальчишек Кукольника и Джозефа, но не могла. Они были художниками – из их рук выходили вещи не злые, а прекрасные, как цветы.

Кукольник взглянул на невоспитанных мальчишек и, изо всех сил сдерживаясь, направился к ним.

Взмахнув палкой, он сказал:

– Хватит. Дайте им пройти и перестаньте донимать.

– Это же евреи! – пожав плечами, ответил веснушчатый мальчишка. – Все равно они никогда не были настоящими жителями Кракова. Они не такие, как мы.

Но, увидев, как сузились прикрытые шляпой глаза Кукольника, умолк и пробурчал своим товарищам:

– Пошли.

– Вот хулиганы! – возмутилась Каролина, когда стайка мальчишек убежала.

– Они просто повторяют то, что говорят их родители о таких людях, как Джозеф и Рена.

Но Каролина не была настолько милосердна.

– Ну, может, им стоит уже думать самим, – ответила она.

* * *

Джозеф упаковал и взял с собой совсем не то, что, по мнению Каролины, он больше всего ценил. Среди их имущества не было дорогой серебряной посуды и кухонной утвари – все это давно уже было продано. Не уложил он и свой диплом Музыкального университета имени Фредерика Шопена – немецких колдунов не интересовало, насколько хорошо он умеет читать ноты и исполнять музыку. Не взял Джозеф и свои наручные часы – он продал их, как и столовое серебро.

Что он действительно сделал – это снял со стен все фотографии, словно сорвал листья с дерева. Подсвечники и щербатые чашки, которые нравились его жене, он завернул в зимние пальто. В оба этажа кукольного дома Рены он затолкал, плотно свернув, одежду. В карманы Джозеф запихнул книги, а металлический прямоугольник, о который стукнулся Кукольник, когда доставлял домик, – мезузу, на которой были выгравированы молитвы, – в перчатку, чтобы она не выпала.

Джозеф как можно лучше упаковал свои воспоминания, и именно их он укладывал в заднюю часть повозки, когда Кукольник и Каролина подошли к дому.

Рена забралась в повозку и уселась на один из привязанных стульев.

Она подняла руку и погладила Мыша, который выглядывал из воротника ее куртки. Он удрученно пошевеливал усиками, но все же ласково прижимался к девочке.

Трэмелы заслуживали гораздо большего.

Кукольник взмахнул рукой, и это движение привлекло внимание Джозефа. Над кучей скарба глаза их встретились, и Каролина подумала, что Джозеф позовет их. На его месте она не сдержалась бы, ей было необходимо утешение друга.

Но Джозеф положил руку на плечо Рены и повернул ее лицом в противоположную сторону. А потом дружески кивнул Кукольнику.

Услышит ли Кукольник его молчаливую просьбу не подходить? Каролина так не думала, и через мгновение ее предположение подтвердилось – Кукольник направился через улицу. И в лучшие дни он был не особенно ловким, а сейчас, когда приходилось пробираться мимо людей, укладывающих вещи в телеги, тачки и даже детские коляски, стал хромать еще сильнее.

Далеко продвинуться ему не удалось. Немецкий солдат, не спеша расхаживавший неподалеку, следя, чтобы изгнанники не отходили от дороги, преградил ему путь.

– Куда это вы идете?

– Я просто хочу кое с кем попрощаться, – ответил Кукольник.

Солдат спросил:

– Так вы еврей?

– Нет, – сказал Кукольник. – Я же сказал, я хочу попрощаться кое с кем. Мне надо перейти улицу.

– Предъявите документы, – потребовал солдат и протянул руку.

Кукольник попытался из-за его плеча взглянуть на повозку, в которую укладывали последние пожитки.

– Пожалуйста, мне нужно…

Солдат положил руку на грудь Кукольника и оттолкнул его. Каролину отбросило на дно кармана, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Как он смел?! Кукольник не сделал ничего плохого.

Но солдат, похоже, так не думал.

– Я сказал, предъявите документы.

На этот раз он потянулся к ремню висевшей на плече винтовки.

Не собираясь спорить, Кукольник полез в карман – не в тот, где пряталась Каролина, – и вытащил паспорт, который слегка изогнулся оттого, что на нем столько раз сидели. Солдат выхватил паспорт и раскрыл его.

– Вы – немец? – спросил он.

– Да, – ответил Кукольник. Признаваясь в этом, он стиснул зубы.

Из-за солдата он терял драгоценное время, и признание своего родства с этим грубияном оставляло горький привкус во рту.

Солдат закрыл паспорт и сунул его в карман Кукольнику.

– Господин, идите домой, – сказал он. – Это вас не касается. Если вы разумный человек, лучше держитесь подальше от всего этого.

Он говорил не зло, а только слегка раздраженно, как взрослый, предупреждающий ребенка об очевидной опасности.

Ни Каролина, ни Кукольник не хотели уходить, но какой у них был выбор? Не могли же они спорить с солдатом, у которого были и оружие, и власть? Кукольник вернулся на ту сторону улицы, откуда они пришли, и обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть проходивших мимо Трэмелов.

Каролина так сильно махала Рене, что, казалось, рука сейчас оторвется. К счастью, она не оторвалась. Кукольник тоже махал, хотя и более сдержанно.

Рена увидела их и ответила на приветствие грустной улыбкой. Она не отводила взгляда от Кукольника и Каролины, пока повозка не скрылась за поворотом.

– Почему Джозеф не хотел, чтобы мы с ним попрощались? – спросила Каролина. – Рене было бы еще грустнее, если бы мы не пришли. А вдруг она подумала бы, что мы их больше не любим?

Выражение, которое появилось на лице Кукольника, Каролина видела раньше в Стране Кукол. Это было и горе, и ужасное предчувствие.

– Прощаться всегда трудно, – сказал Кукольник. – Особенно во время войны.

* * *

Вернувшись в магазин, Каролина и Кукольник увидели у порога булочной Домбровского, который курил сигарету и просматривал газету, как оказалось, недельной давности. Каролина надеялась, что он докурит и вернется в булочную, ничего не говоря о сегодняшних событиях, но он не мог удержать в себе ни одной мысли, чтобы не высказать ее окружающим.

– Так они ушли, эти твои друзья? – спросил он, пока Кукольник доставал из кармана ключи от магазина. – Евреи?

– Все евреи ушли, – грустно ответил Кукольник.

– Может, это и к лучшему, – сказал булочник. – Они все время держались друг друга – это так неестественно. Как будто они лучше других. Теперь они могут сколько угодно держаться друг за дружку.

Смех перешел в кашель, и, чтобы унять его, Домбровский судорожно затянулся сигаретой.

Кукольник сунул ключ в замок магазина.

– Трэмелы – хорошие люди.

– Может, для тебя это и так. Но что они сделали всем нам? – возразил Домбровский. Он бросил сигарету на брусчатку и затоптал каблуком своего засыпанного мукой ботинка. – И вообще, Бжежик, ты очень странный человек, дружишь с такими, как они.

– Почему ты радуешься несчастью и унижению людей, которых даже не знаешь? – спросил его Кукольник. – Они ведь люди – люди, которые всю свою жизнь жили в Кракове. Тебе не кажется неправильным, что им приказывают, как и где жить?

– Все евреи одинаковые, – ответил Домбровский, кладя газету, кроме одной страницы, под мышку. – Может, теперь немцы оставят нас в покое. Ведь это евреев они ненавидят больше всех остальных. Ты видел вот это?

Булочник протянул ему газетный лист и ткнул пальцем в мрачные жирные буквы заголовка:

Любой поляк, который будет уличен в помощи евреям вне еврейского квартала или в общении с ними, будет арестован

Каролина, сидевшая прямо у груди Кукольника, почувствовала, как заныло его сердце.

– Что ты делаешь в свое личное время – твое дело, – продолжал Домбровский, – но я не хочу иметь к этому отношения. Если за тобой придут, потому что ты дружил с евреями, то я и моя семья – мы ничего не знаем. Понял?

Кукольник не ответил. Он заскочил в магазин и захлопнул дверь перед носом у Домбровского. Столько жестокости, сколько пришлось им перенести за сегодняшний день, не выдержать ни человеку, ни кукле.

– Почему булочник так поступает? – спросила Каролина. – Ты ведь живешь в этом городе столько же лет, сколько и он. Я не понимаю.

– К счастью или несчастью, я рассуждаю не так, как другие, – тихо ответил Кукольник.

Несколько минут тишину нарушало только настойчивое тиканье старинных часов. И вдруг Каролина нарушила ее исказившим лицо воплем ярости, постепенно затихавшим, пока от него не осталось ничего, кроме жуткого воспоминания.

– Прости, – сказала она. – Я не хочу все время кричать. Но почему это продолжается? Почему какие-то отвратительные твари думают, что они могут ворваться в дом и выгнать оттуда тех, кто там живет?

Каролина схватила одну из кос и обернула ее вокруг руки.

– Я тоже расстроен и зол, – ответил Кукольник. – Правда, Каролина. Никто не имел права выгонять тебя или Трэмелов. Я…

Колокольчик над дверью зазвенел, оповещая о посетителе и конце их беседы. Но когда Кукольник увидел, кто вошел в магазин, приветствие замерло у него на губах: это был немецкий офицер, который разгонял поляков после того, как солдаты свалили статую Адама Мицкевича.

Что, если немцы узнали, как поступал Кукольник со своим дополнительным пайком? Что, если офицер видел, как он махал Джозефу? Тысячи причин могли привести его сюда, и ни одна из них не была приятной.

– Чем я могу вам помочь? – спросил Кукольник голосом твердым и спокойным, как дерево, из которого была сделана Каролина. У него уже был опыт общения со злыми колдунами, и он им воспользовался.

– Вы – герр Биркхольц, владелец этого магазина? – спросил офицер, закрывая за собой дверь. Он снял шляпу и спрятал ее под мышку, как часто прячут злые намерения.

– Да, это я, – ответил Кукольник. – Вам что-нибудь нужно?

Он повернул Каролину в кармане и прислонил свою палку к стулу. Он не мог ходить без палки, как не мог без своих инструментов, но Каролина поняла, что он не хочет выглядеть слабым в глазах злого колдуна. По крайней мере, под брюками не видно его деревянной ноги.

– Я пришел, потому что мне пожаловалась на вас сестра, – ответил офицер. – Она сказала, что вы ударили моего племянника, когда они пришли сюда за покупками. Она попросила меня разобраться.

– Ваша сестра? – переспросил Кукольник.

Наверное, он не сразу вспомнил ужасную злую колдунью и ее не менее ужасного сына, но Каролина прекрасно их помнила. Она ткнула Кукольника локтем в бок, и это, казалось, немного освежило его память.

– Ах да… Это было неделю назад. Я…

Но офицер, похоже, не слушал его. Он вглядывался в модель Кракова. Нависнув над ней, он казался великаном, который хочет растереть в порошок кости крошечных поляков и приготовить из них муку.

– Это потрясающая работа, – сказал он. – Мелкие детали сделаны изумительно.

– Спасибо… – ответил Кукольник. Похвала стала для него полной неожиданностью, но он довольно быстро пришел в себя. – Что касается вашей сестры и ее сына… Я его не ударил. Я попросил его и его мать покинуть магазин, после того как он ранил домашнего зверька, принадлежащего дочери моего друга. – И, выпрямившись, он добавил: – Я не хотел пугать мальчика, но ему нужно было дать понять, что обижать животных нехорошо.

– А-а, – сказал офицер, – понимаю. Моя дорогая сестра, видимо, не сообщила мне кое-какие важные подробности. Но в будущем было бы разумнее не пугать детей. В конце концов, как я понимаю, они были вашими самыми крупными покупателями.

Несмотря на серьезность своих слов, офицер улыбнулся. Каролина не знала, что и подумать.

– Раньше я сам вырезал по дереву. У меня была целая армия деревянных солдатиков, – продолжал офицер. Он провел пальцем по крыше миниатюрных Суконных Рядов. – Кстати, я – гауптштурмфюрер Брандт. Капитан Эрих Брандт.

Не имея другого выбора, кроме как проявить вежливость, Кукольник пересек магазин, чтобы пожать руку капитану злых колдунов. Каролина в отчаянии раскачивалась взад-вперед в его кармане, надеясь, что ее движения выглядят естественно.

– Ну-ка… – сказал Брандт, заметив ее. – Кукла тоже великолепна. Могу я на нее посмотреть?

Кукольник не мог отказать в этой просьбе. Дрожащими от гнева и страха руками он вынул Каролину из кармана и протянул Брандту.

– Только, пожалуйста, аккуратнее, – предупредил он. – Это не обычная кукла.

– Я вижу, – сказал Брандт. Каролина старалась не напрягаться в его руке и не встретиться с ним глазами, когда он поднес ее к свету и начал внимательно рассматривать. – У нее есть имя?

– Нет, – сказал Кукольник. – Имени у нее нет.

Что заставило его солгать? Может, он боялся, что если расскажет о Каролине хоть что-то, Брандт сможет похитить ее у него?

Но Брандт продолжал держать ее в руке, и его касания отдавались тихим пением в ее маленьких деревянных ручках и ножках. Он держал ее так же, как Кукольник, – словно знал о ее стеклянном сердце и обо всех мечтах, которые его наполняли. Но как он мог знать? Если только не…

Вспомнив то, о чем говорила Лаканика, Каролина как можно незаметнее вдохнула. Руки Брандта пахли кожей и мылом, и за всеми этими запахами она чувствовался резкий запах пороха. А еще она уловила слабый аромат звезд, древний и нежный, – тот же, что она чувствовала, когда добрый ветер нес ее в Краков.

Мог ли Брандт быть тем самым волшебником, что ищет Кукольника? Тогда одно его присутствие здесь было опасно для Каролины и ее друга. А если он станет захаживать сюда, то опасность будет еще серьезнее.

– Вам нужно дать ей имя, – сказал Брандт, возвращая Каролину Кукольнику. На миг их пальцы соприкоснулись, и Каролина увидела, что в глазах Брандта словно вспыхнули летние молнии. – Или позвольте ей самой сказать вам его.

– Это просто игрушка, – сказал Кукольник. Но эта ложь, в отличие от прежних, которые он произнес ради благой цели, прозвучала заученно и плоско.

Брандт ухмыльнулся. Его искривленный рот напомнил Каролине злую юную улыбку мальчика, когда тот начал играть в войну с плюшевыми игрушками Кукольника.

– Конечно, это игрушка, – сказал Брандт, и в его голосе не было резкости. – Но в этом магазине все игрушки… очень живые, не правда ли?

Кукольник крепко сжал Каролину.

Если бы они были одни, она бы вскрикнула, но сейчас промолчала, не решаясь даже взглянуть на Брандта сквозь густые ресницы.

– Я очень старался, чтобы они были такими. Если вы захотите купить одну из них, магазин работает каждый день, – сказал Кукольник, стремясь вернуться к делу.

– Может быть, мне понадобится одна из них. Благодарю вас, герр Биркхольц, – ответил Брандт. К нему снова вернулось озорство. Казалось, он не очень уверен, что делает в магазине и как выразить мысль, которая, словно летняя гроза, собиралась в его голове. – Надеюсь скоро увидеть вас вновь. А до тех пор будьте осторожны. Будет очень жаль, если с таким талантливым человеком, как вы, что-нибудь случится.

После этих загадочных слов он открыл дверь и вышел.

– Слава богу, он ушел, – сказал Кукольник, глядя в окно, как Брандт стремительно пересекает Главную площадь. – Я думал, он пришел, чтобы меня арестовать! Он же служит в СС. Когда я воевал, этого формирования даже не существовало, а теперь это элита. Они не приносят ничего, кроме бед.

– Он не просто служит в СС. Он – волшебник, – твердо сказала Каролина. – Он понял, что я живая.

– Может, он просто романтик и поэт, поэтому воспринимает тебя как живую, – сказал Кукольник. – Он не похож на волшебника.

– Ты тоже не похож, – возразила Каролина. – Но от этого не перестаешь быть волшебником.

Она сложила руки на груди, стараясь придумать, как убедить Кукольника в своей правоте.

– Ты знаешь, как пахнет летняя ночь, когда открываешь окно? – спросила она. – И какой покой, какая нежность разлиты в воздухе?

– Да, – сказал Кукольник. – Но какое это имеет отношение к Брандту?

– Так пахнут волшебники, – ответила Каролина. – Словно с их плеч все еще сыпется звездная пыль и капли дождя из другого мира. И так пахнул Брандт.

Кукольник растерялся.

– Не могу себе представить, чтобы я так пахнул, – сказал он. – И мне кажется, что ты ошибаешься насчет Брандта. Я просто не в состоянии вообразить, чтобы он был способен на какое-нибудь волшебство. А ты?

Иногда Кукольник был таким упрямцем.

– Надеюсь, что ты прав, а я не права, – сказала Каролина. И неслышно добавила: – Хоть раз.

Глава 14. Стежки

Как и многим куклам, Каролине пришлось работать на крыс. Ее заперли в новом ужасном здании, выстроенном крысами. И изо дня в день под зорким взглядом охраны она шила военную форму.

Она кроила мундиры для генералов, которые ели так много сахара, что не могли застегнуть пуговицы на животе. Она украшала вышивкой шелковые платья, которые молодые лейтенанты посылали своим возлюбленным за океан. Она вшивала алмазы и сапфиры в костюмы новой крысиной знати.

Но крысы ни разу не сказали ей «спасибо» за работу и не извинились за то, что от непрерывного шитья у нее болят и дрожат пальцы. Да она и не ждала этого. Они считали, что имеют право приказывать ей и такое положение вещей уже никогда не изменится.

Каролина работала тихо, но ей казалось, что ее ярость невозможно скрыть. Она втыкала иглу в ткань с такой силой, словно это был меч, который она вонзала в дракона. И каждым сделанным стежком она старалась проклинать крыс.

Она желала, чтобы от имбирных пряников у них сгнили зубы, а от леденцов разболелись животы. Лейтенантам она желала так сильно тосковать по своим возлюбленным, чтобы им захотелось обратно домой, а генералам – проигрывать все сражения.

Но волшебство так не работает. Каролина не могла своей магией причинить вред крысам, так что все ее пожелания были напрасны.

Глава 15. Скрипач и бабочка

Одна за другой страны покорялись немцам, которых опасались даже их союзники, как опасается ножа орудующая им рука. Гитлер заявил, что немцам нужно больше жизненного пространства и поэтому они должны завоевать Россию.

Лето сменило весну, как часовой на страже, и с его приходом поползли ужасные слухи. Люди шептались, что все польские евреи отправлены в темные леса на востоке страны, где бесследно пропали.

Каролина и Кукольник старались не обращать внимания на слухи. Это было просто невероятно. Конечно, немцы были злыми, этого нельзя отрицать, но травить людей газом – это казалось невозможным даже для них.

Чем дольше тянулась война, тем беспокойнее становился Кукольник. Он шагал взад-вперед по магазину и так быстро менял задумки, что скоро его стол был весь уставлен незаконченными лошадками и даже остовом нового кукольного дома.

Каролине казалось, что этот кукольный дом совсем не такой живой и уютный, как тот, что он сделал для Рены, но она держала свое мнение при себе. Да и Кукольник не особенно стремился узнать ее мнение; он разговаривал с ней все меньше и меньше. Но он стал меньше разговаривать со всеми, так что она не слишком обижалась.

Несколько раз Кукольник подходил к воротам гетто с корзинкой, наполненной продуктами, и запиской, надеясь передать все это Трэмелам. Вход был сделан в форме надгробия на кладбище, где была похоронена мама Рены, и Каролина не понимала, как сильно нужно ненавидеть кого-то, чтобы заставить его жить в месте, так явно напоминающем о его потерях.

Кукольнику так и не удалось передать все это Джозефу и Рене – каждый раз он натыкался на категорический отказ охраны. Никто, даже сын немца, не мог войти в гетто без разрешения военных. Словно Джозефа и Рену отделило от всего остального мира огромное море, которое не могли пересечь даже корзина с продуктами и письмо.

– Может, у Яношика получится передать записку Джозефу и Рене? – сказала Каролина однажды вечером, после очередной неудачной попытки проникнуть в гетто. Кукольник переключал радиоканалы, но все новости говорили о победах Германии. Если они и проигрывали сражения в России, то никто не должен был об этом знать. – Он же вор. Наверно, он умеет проникать в разные места и незаметно уходить оттуда.

Кукольник хлебнул давно остывшего чаю. Глотая его, он закашлялся.

– Иногда я сомневаюсь, правда ли с ним разговаривал.

– Мы правда с ним разговаривали. Я, ты и Рена, – настаивала Каролина. Она взяла с тарелки с нарисованными цветами кусочек сахара и положила его в чашку Кукольника. Без Трэмелов больше некого было им угощать, и Кукольник вполне мог есть его сам. – Он был настоящий.

Кукольник поднес чашку к губам. Он не поблагодарил Каролину за сахар, да и вряд ли заметил его.

– Надеюсь, – сказал он. – Но, похоже, его волшебство бессильно против немцев. Да и мое тоже.

– Но ты спас жизнь Мышу, когда его ранил тот злой мальчишка, – возразила Каролина. – И Рена была счастлива. А это уже не бессилие.

– Возможно, – сказал Кукольник, но по его голосу не было похоже, что Каролина его убедила.

Постепенно Кукольник становился тем человеком, каким был до знакомства с Каролиной, – тем, кого каждый день преследовали кошмары прошлого.

* * *

Казалось, немцы принесли с собой не только жестокие законы, но и отвратительную погоду. Зима наконец закончилась, но теперь на жителей Кракова обрушилась удушающая летняя жара. Повсюду Каролина видела людей, вспыхивающих гневом по малейшему поводу, и трудяг, чьи лица были мокрыми от пота. Госпожа Полудница сновала между людьми в белом подвенечном платье, от ее палящего прикосновения у мужчин и женщин темнело в глазах, и они падали без сознания. Никто из людей ее не замечал, но для Каролины она была так же реальна, как и сам летний зной. Она напоминала злую сестру Лаканики, которую, как и фею лугов, изгнали из родных пшеничных полей.

Несмотря на жару, Кукольнику каждый понедельник приходилось ходить за продуктами, и Каролина всякий раз забиралась в корзинку, чтобы сопровождать его. Путь к рынку отнимал теперь гораздо больше времени, чем до войны. Увидев немецкого солдата, любой поляк должен был кланяться ему или отдавать честь. Каролина знала, что даже самые безобидные, самые невинные из злых колдунов – те, что никогда не били старую женщину и не отрезали у нее волосы за то, что она на них не так посмотрела, – все равно не стоили того, чтобы обращаться с ними, как с принцами из книг Кукольника. Но что поделаешь? Таковы были законы.

Сегодня пройти по городу было особенно трудно: когда Каролина и Кукольник вышли на Главную площадь, то увидели, что толпа людей, идущих на работу или на рынок, еле-еле ползет. Скоро они поняли причину: половина дороги была перекопана, чтобы укладывать новую брусчатку, так что пешеходам, лошадям и редким автомобилям приходилось тесниться на оставшейся части дороги.

И абсолютно все рабочие, укладывавшие брусчатку, были евреями.

Желтые звезды на их рубашках и жилетах были такими же яркими, как солнце, нещадно палившее их спины. Несколько немцев в новенькой чистой униформе стояли рядом, наблюдая за работой. Иногда кто-то из них выкрикивал команду поляку, позволившему себе на минуту остановиться, чтобы вытереть пот. Каролина подумала, что мало кто из этих евреев до войны чинил мостовые или копал ямы, если вообще кто-нибудь делал это. Но немцы не оставили им выбора. Родной Краков теперь стал для них тюрьмой, и Каролина сочувствовала им всем сердцем.

Она как никто знала, каково это – когда собственный дом становится местом страданий и боли.

Большинство людей, идущих мимо, не обращали на несчастных рабочих никакого внимания, но Кукольник остановился и внимательно посмотрел на них. Он вглядывался в лицо каждого рабочего, и наконец его губы произнесли ужасное слово.

– Джозеф, – прошептал он.

Каролине хотелось бы, чтобы он ошибался.

Джозеф никогда не был крупным, как Кукольник, но теперь он стал похож на ивовый прут, а его глаза остекленели от истощения. Не останавливаясь ни на минуту, он быстро переходил от ближайшей повозки с камнями и обратно, поднося брусчатку. Он напоминал Каролине маленькие человеческие фигурки на макете Кракова, обреченные вечно выполнять одно и то же действие.

– Ты не должен показать, что знаешь его, – сказала Каролина, цепляясь, словно маленький ребенок, за рубашку Кукольника. – Они арестуют вас обоих!

Кукольник не ответил. Вместо этого он вынул из кармана чистый красный носовой платок и позволил летнему ветерку подхватить его.

Платок упал у ног Джозефа.

Это добрый ветер опустил его в нужном месте? Когда Кукольник, побледнев, как фарфоровая кукла, направился к другу, Каролине показалось, что это единственное объяснение.

Джозеф, как и Кукольник, прятал свои чувства где-то глубоко, как булыжники мостовой, которые он зарывал в землю. Он наклонился, подобрал платок и улыбнулся пустой вежливой улыбкой.

– Спасибо, – сказал Кукольник. Наклонившись к другу, он медленно взял у него платок. – Джозеф…

– Немцы забирают тех, кто не может работать, и отправляют в поездах на восток, – прошептал Джозеф. Слова выплеснулись из него, как будто он берег их именно для этого момента и больше не мог сдерживаться. – Пожалуйста, помогите вызволить Рену из гетто, пока с ней не случилось что-нибудь ужасное. Пожалуйста, вы…

Ни Каролина, ни Кукольник не успели ответить на страшные новости, которые сообщил им Джозеф: один из немцев заметил, что они разговаривают, и направился к ним, положив руку на висящий на боку пистолет.

– Что вы делаете? – рявкнул он. – Вам нельзя разговаривать с этими людьми!

– Простите, – сказал Кукольник немцу. Впервые Каролина была рада, что он так хорошо говорит по-немецки. – Я уронил платок. Этот человек вернул мне его. Я сейчас уйду.

Отец Рены повернулся к ним спиной и без единого слова прощания пошел к повозке с камнями. Он взял в руки булыжник, показывая, что занят своей работой не меньше, чем немец – своей, и не собирается отвлекаться из-за рыжего человека, бродящего по зоне ремонта мостовой.

– Я разберусь с этим.

Каролина не узнала офицера, который отругал Джозефа и Кукольника, а затем, ворча, отошел. Но она отлично вспомнила того, кто его сменил.

Это был не кто иной, как Эрих Брандт.

Брандт не стал кричать на Кукольника, как первый офицер, – наоборот, к изумлению Каролины, он заговорил с ним почти по-дружески. Но он скрывал свои истинные намерения, как и Кукольник – свой все возрастающий страх. Брандт мог причинить Кукольнику боль, если бы захотел, и никому, кроме Каролины, не было бы до этого дела.

– Как давно мы с вами не виделись, герр Биркхольц, – сказал Брандт. – Что вы делаете в таком месте?

– Закупаю продукты на неделю. – Кукольник тряхнул корзиной, так что Каролина чуть не вывалилась из нее.

– Я не вижу в вашей корзине никаких продуктов, – возразил Брандт, подойдя поближе.

– Я как раз шел за ними, – пояснил Кукольник. – И мне нужно спешить. Если я не потороплюсь, все раскупят.

Брандт покачал головой.

– Вы спешите, но все же у вас нашлось время остановиться, чтобы поговорить с евреем. Что у вас может быть общего? – Кукольник секунду помедлил, и немец сказал: – Если вы мне не ответите, я сам у него спрошу.

Он положил руку на рукоять пистолета, и Каролина тут же поняла, что любой сегодняшний разговор Брандта с Джозефом закончится насилием.

Если Брандт действительно был волшебником, то не мог не чувствовать связи со всеми волшебными созданиями. А ведь Каролина и сама – маленькая волшебница. Она должна попробовать убедить его, как бы ей ни хотелось избегать разговоров со злыми колдунами.

– Кукольник не лжет, – сказала Каролина, стараясь говорить громко, чтобы Брандт расслышал ее сквозь шум дорожных работ. – Мы действительно идем за покупками. Я не знала, что теперь это противозаконно. Оставьте его в покое.

Услышав ее голос, Брандт порозовел от удовольствия.

– Я это знал, – тихо сказал он. И улыбнулся безумной, алчной, как и блеск в его глазах, улыбкой. – Я знал, что ты умеешь разговаривать.

– Каролина… – встревоженно начал Кукольник.

Но какой был смысл молчать? Брандт с самого начала подозревал, что Каролина живая, а сейчас, когда она заговорила, отпираться было невозможно.

– Так у нее и имя есть! – Брандт положительно развеселился.

Каролина не понимала, как можно так веселиться, когда страдание вокруг почти осязаемо. Капитан злых колдунов взял Кукольника за локоть.

– Пойдемте. Вернемся в ваш магазин. Нам надо о многом поговорить.

– Вы хотите его арестовать? – спросила Каролина.

– Зачем же? Он сказал несколько слов еврею, вот и все, – ответил Брандт. – Я просто хотел немного прижать герра Биркхольца, чтобы вы выдали себя. Ведь игрушки всегда хотят защитить тех, кого любят, от реальной или воображаемой опасности, йа?

Гнев и одновременно облегчение оттого, что Кукольнику не угрожает арест, так сильно вспыхнули в стеклянном сердце Каролины, что от этих противоречивых чувств оно раскалилось докрасна. Брандт хотел доказательств, что Кукольник – волшебник… и она их ему дала.

– Вы меня обманули! – сказала она.

Брандт пожал плечами. Он протянул руку к Каролине, и она изо всех сил сжала кулаки, чтобы не ударить эту руку. Она не знала, какое наказание полагается тому, кто ударит немецкого офицера, но подозревала, что оно будет жестоким.

– Это неприятно, но мне пришлось, – ответил Брандт, проведя пальцем по ее щеке.

Похоже, этот капитан злых колдунов свято верил в необходимость причинять людям неприятности.

Но Каролина теперь была умнее и не произнесла этого вслух.

* * *

Через несколько минут Кукольник и Брандт вошли в магазин игрушек, а за ними туда влетела бабочка, кружившая по Главной площади. Брандт нетерпеливо отмахнулся от нее – для него она значила так же мало, как и работавшие на мостовой евреи, за которыми он надзирал.

Кукольник, поморщившись, высвободился из руки Брандта и прошел к своему столу. Усевшись и закатив штанину, чтобы поправить деревянную ногу, он с явным облегчением вздохнул.

– Это ранение… Если вы не против, герр Биркхольц, позвольте спросить: как это произошло? – спросил Брандт.

– Я воевал на прошлой войне, – сказал Кукольник. Как бы он ни был потрясен разговором Каролины и Брандта, шок уже прошел и его тон снова стал сдержанным и холодным, как осенний ветер. – Как видите, для меня это закончилось не слишком хорошо.

– То есть вы воевали на стороне немецкого народа, – сказал Брандт.

Каролине хотелось, чтобы Кукольник не так нравился этому колдуну: в том, чтобы привлекать внимание человека вроде Брандта, не было ничего хорошего.

– Полагаю, да, – сказал Кукольник. – Хотя я не жил в Германии и даже никогда там не был.

– Вам нужно там побывать, – сказал Брандт. – Когда война закончится.

– Да, – ответил Кукольник. – Когда война закончится.

Каролина подумала, что Брандт даже не догадывается, насколько по-разному они с Кукольником представляют себе окончание войны.

– Нужно было сказать мне о вашей магии сразу же, еще когда мы впервые встретились. Я чувствовал, что мы с вами оба волшебники, но вы были так сдержанны и скрытны, и я подумал, что, возможно, ошибся, – сказал Брандт. Он направился к Кукольнику через магазин, и Каролина почувствовала напряжение. Одно дело – когда Брандт бродил по магазину во время своего первого посещения, и совсем другое – теперь, когда он чувствовал себя здесь как дома. – Каролина – необыкновенное создание.

– Это не я ее создал, – сказал Кукольник. – Она пришла ко мне сама. Я не имею отношения к сотворению ее души.

– Возможно, – сказал Брандт, – но вы оживили ее тело. – Он провел рукой по краю стола. – Вы – единственный волшебник, которого я встретил в жизни. Я долго искал других. Я был в дюжине магических клубов, от Берлина до Кельна, но все, что там умеют делать, – это простые карточные фокусы. Представляете? Иллюзии и фокусы – это не настоящее волшебство.

– А что вы умеете делать? – спросила Каролина.

– То же, что сделал герр Биркхольц, когда создал вас. – Брандт кивнул сначала Кукольнику, потом Каролине. – Я вырезал деревянного солдатика, и когда он был готов, то – игрушка! – начал разговаривать.

– Когда вы это сделали? – спросила Каролина, чувствуя, что ее интерес к способностям Брандта может пересилить отвращение.

– Два года назад, около того, – сказал Брандт. – Солдат сказал мне, что его зовут Фриц и что он служил великой королеве, носившей корону из хрустальных цветов.

Брандт был неплохим рассказчиком, но сейчас, услышав имя своего друга, Каролина даже не обратила внимания на то, как цветисто он строит фразы.

– Фриц? – переспросила она. – Вы сказали, его звали Фриц?

При мысли о том, что Фриц попал в руки человека вроде Брандта, Каролина чуть не застонала. Но ведь это могла быть какая-нибудь другая игрушка, у которой были тесные связи со злыми магами. Разве нет?

– Да, – сказал Брандт, – Фриц. В нашей стране это очень распространенное имя, можете мне поверить. В то время мы с ним были хорошими друзьями.

– А где он теперь? – спросил Кукольник. Неожиданно для себя он был заинтригован тем, что какая-то другая игрушка тоже могла ходить и говорить, как Каролина.

– Его здесь нет, – сказал Брандт, честно и уклончиво одновременно. – Так Каролина – это единственное существо, которое вы оживили? Или, скорее, изменили его форму?

Вдруг бабочка пролетела у его головы и села на рабочий стол Кукольника. Даже на фоне ярких лоскутов ткани, разложенных на нем, ее яркие оранжевые крылья бросались в глаза. Каролина была ей благодарна, потому что смогла задержать взгляд на ком-то еще, кроме Брандта. Гнев, словно оборка старой юбки, начинал понемногу отрываться от нее, и она боялась слов, которые могли сорваться с ее уст, если бы она еще немного послушала Брандта.

– Изменить форму? – переспросил Кукольник. – Это интересная идея.

Он изобразил любопытство, как будто ему никогда не приходило такое в голову. Он положительно научился врать, мрачно подумала Каролина.

– Это нетрудно, – сказал Брандт.

Проследив за полетом бабочки над рабочим столом, он придавил пальцем краешек крыла, прижав ее столу. С ужасным звуком рвущегося шелка крылышко оторвалось от тельца. Насекомое беспомощно прыгало на одном крыле, пытаясь спастись.

– Зачем вы это сделали? – вскричала Каролина. – Она же никому не причинила вреда.

– Я хотел, чтобы она посидела спокойно, – сказал Брандт, как будто это было очевидно. – Смотрите.

Он накрыл бабочку ладонями и закрыл глаза. Они задвигались под веками, словно сканируя его внутренний мир, который Каролине совсем не хотелось видеть, а затем резко распахнулись. Довольный Брандт убрал руки.

Раненое насекомое на столе больше не было бабочкой – это был огромный коричневый паук, три из восьми его ножек беспомощно спутались. Каролина вскрикнула от отвращения. Знала ли бабочка, в кого она превратилась?

– Измените ее обратно, – сказал Кукольник дрогнувшим голосом. – Она еще жива. Она еще может чувствовать! Верните ее обратно.

Каролина подумала о Мыше и о том, как бы он чувствовал себя, если бы его превратили во что-то неприятное и опасное для окружающих. Кукольник никогда бы такого не сделал!

Брандт снова накрыл насекомое руками. Через секунду он убрал руки, и Каролина вздохнула с облегчением, увидев, что отвратительный паук опять стал бабочкой.

– Видите? Это очень просто, – сказал Брандт. – Вам надо попробовать. Я бы очень хотел посмотреть, во что вы сможете ее превратить.

– Не надо было так менять ее, – сказал Кукольник и рукой закрыл бабочку от Брандта. Каролина вспомнила, что точно таким же движением Рена пыталась защитить Мыша после того, как на него наступил племянник Брандта.

– Ну, вы не обязаны превращать ее в паука, – смеясь, сказал Брандт. Он, как ребенок, понял все буквально. – Она может превратиться почти во все, что угодно. Вы даже можете придать ей прежнюю форму, ту, что была до того, как у нее оторвалось крыло.

Каролина выпрыгнула из корзины и, подойдя к Кукольнику, встала у его локтя. Отсюда она почти не видела бабочку, которая все еще пыталась взлететь с одним крылом.

– Ее крыло не оторвалось само, – сказала она, и Брандт нахмурился.

Повторяя его движения, Кукольник накрыл бабочку ладонями и закрыл глаза. И снова, как в тот раз, когда он лечил Мыша, воздух вокруг задрожал. Каролина затаила дыхание. Она очень жалела бабочку, но втайне хотела, чтобы у Кукольника ничего не получилось. Тогда бы Брандт ушел и навсегда потерял к нему интерес.

Но у Кукольника получилось.

Кукольник убрал руку, и Каролина увидела, что оба крыла бабочки целы, невредимы и по-прежнему сияют красками. Они так быстро затрепетали, что в воздухе образовалось красочное пятно, словно оставленное кистью. Но теперь эти великолепные крылья были сделаны из раскрашенных перьев, а усики, которые могли передавать столько эмоций, – из кусочков тонкой проволоки с бусинами на концах.

Как и Мыш, бабочка стала игрушечной.

– Я же говорил, что вы можете делать чудеса. Она жива, как и прежде, и никаких повреждений, – сказал Брандт, желая присоединиться к триумфу Кукольника. Но он не имел отношения к этому чуду, да и сама Каролина никогда не стала бы помогать наводить мосты между своим другом и капитаном злых колдунов.

– Да, – сказал Кукольник гораздо менее оживленно, чем его гость.

Каролина подумала, что Брандт даже не заметил, что бабочка теперь не настоящая, а игрушечная. Этот злой маг видел только то, что хотел видеть.

– Я так рад, что наконец-то нашел человека, похожего на меня, – сказал Брандт, сжав плечо Кукольника. – Я боялся, что если и найду здесь волшебника, то он окажется поляком, а не немцем. Что толку в польском волшебнике?

– Какая разница, откуда человек родом? – заметила Каролина. – У вас много общего с любым волшебником.

– Низшим народам, к которым относятся поляки, нельзя разрешать творить чудеса, – усмехнувшись, ответил Брандт. – Когда я был здесь в первый раз, видел достаточно местных чудес. Оно мало впечатляют.

Каролина не удержалась и спросила:

– Каких, например?

– В деревне я как-то подстрелил красную птичку, но она не стоила потраченной на нее пули, – начал рассказывать Брандт. – Я думал, что, если сохраню ей жизнь, она хотя бы исполнит мое желание, но все, что она могла мне предложить, – это золотое яблоко. Какой толк от этого создания? В Германии есть рыцари-призраки, которые скачут по лесным дорогам, и лесной царь, повелевающий ольховыми рощами. Они сильны – гораздо сильнее всего, что есть тут.

Каролина приложила руку к сердцу, и по ее телу пробежала дрожь. Так это Брандт убил жар-птицу на лугу Лаканики! Рена описывала Каролине вкус яблока, от которого отказался капитан злых колдунов, – едва только надкусив его, она почувствовала разлившуюся во рту сладость. «Как будто ешь лето», – вздохнула Рена.

Возмутительно, что никому больше не удастся попробовать этого чуда из-за какого-то злого колдуна!

– Не надо было убивать птицу, – сказала Каролина. – Она не сделала вам ничего плохого.

– Но и хорошего тоже, – отрезал Брандт.

Чувствуя, что назревает ненужная ссора, Кукольник сказал:

– Я бы с удовольствием поговорил еще, но, к сожалению, мне нужно закончить свои дела. Я хотел бы успеть до комендантского часа.

Он улыбнулся, и его улыбка напомнила слабый огонек свечи посреди темной комнаты.

Но Брандт принял его слова за чистую монету.

– Я приду завтра, и мы поговорим еще, – сказал он.

* * *

Каролина знала, что на самом деле после сегодняшних событий Кукольнику вовсе не хотелось снова отправляться за покупками, но все же предлог сработал. Брандт, насвистывая, ушел из магазина.

– Ты можешь говорить с ним сколько хочешь, но я больше не собираюсь, – сказала Каролина, глядя на место, где стоял капитан злых колдунов. После разговора с ним она чувствовала себя совершенно обессиленной. Больше всего на свете ей хотелось прижаться к Кукольнику и позволить размеренному стуку его сердца убаюкать ее. Но если ей было так плохо, то Кукольнику, наверное, еще хуже. Ведь Каролину Брандт рассматривал лишь как интересный объект, а настоящей его целью был именно Кукольник.

– Я тоже не хочу иметь с ним никакого дела, – ответил Кукольник. Он снял очки, словно устав от четкости, с которой видел магазин и площадь за окном. – Но у меня нет выбора.

Бабочка опустилась и села ему на палец. Она потерла деревянные лапки, и этот звук напомнил им звуки скрипки Джозефа. Каролине показалось, что так она хочет поблагодарить ее друга: раз она не умела разговаривать, как Мыш, то, похоже, выражала свои чувства с помощью музыки.

Кукольник держал руку неподвижно, словно бабочка была стеклянной балериной из Страны Кукол. Животные и насекомые тянулись к хрупким существам, ведь они как никто знали, как бережно заботиться обо всем и обо всех.

– Тебя было нетрудно починить, – пробормотал он бабочке. – Как жаль, что я не могу вот так же починить весь мир.

Бабочка.

Мыш.

Живые игрушки.

И вдруг мысль, словно рассветное солнце, осветила разум Каролины. У нее возник план, и она засмеялась на весь магазин, напугав бабочку и заставив ее улететь прочь. Ей так не хватало этого озарения в Стране Кукол, когда она отчаянно искала волшебство, способное одолеть крыс. И теперь, когда оно пришло к ней здесь, в этом мире, она просто не могла сидеть спокойно. Каролина закружилась, повторяя своими маленьким ножками воздушный танец бабочки.

– Я знаю, как ты можешь это сделать, – сказала она. – Я знаю, как помочь Трэмелам.

Кукольник водрузил на нос очки и спросил:

– Извини, что ты сказала?

– Люди не могут входить в гетто и выходить оттуда. – сказала Каролина. – А как насчет игрушек? Ты можешь превратить их в кукол, и они будут жить в магазине, пока эти злые колдуны не уйдут. Куклы могут проникнуть туда, куда люди не могут.

А душа есть душа, человеческая она или кукольная, и все, что ей нужно, – это подходящий сосуд, в котором она может жить. Кукольник наверняка поймет это.

И Кукольник сказал:

– Я люблю Рену. Это правда. И Джозеф – один из моих лучших друзей. Но…

– Ты боишься, что тебя поймают? – спросила Каролина.

– Не в этом дело, – ответил Кукольник. – Я боюсь сделать хуже. Люди ведь гораздо больше и сложнее мыши или бабочки. Кроме того, мыши и бабочки не могут верить во что-то или не верить.

Задумчиво прижав большой палец к губам, он замер, глядя, как бабочка перелетела к кассе и уселась на нее.

– Так ты не сможешь превратить Джозефа в куклу, потому что он взрослый и сомневается в твоей способности к волшебству?

Каролине почти невозможно было представить себе Рену без отца, но в словах Кукольника была доля правды. Джозеф никогда бы не поверил в способность Кукольника творить чудеса, если бы не увидел их своими глазами. А дети просто принимают на веру то, что они живут в мире, полном чудес.

– Я даже не знаю, смогу ли превратить в куклу Рену, – сказал Кукольник, опускаясь на стул.

– Но ты должен попробовать, – ответила Каролина, настойчиво надавливая пальцем на его рукав. – Ну пожалуйста, скажи, что хотя бы попробуешь! Ты ведь слышал, что сказал Джозеф. Мы не можем позволить немцам сделать Рене что-нибудь плохое.

Каролина немного помолчала, давая время Кукольнику обдумать ее план. Она представила, как часовой механизм в его мозгу так и сяк вращает эту мысль, рассматривая ее с разных сторон и анализируя.

Наконец Кукольник сказал:

– Возможно, Брандт разрешит мне войти в гетто, если причина будет убедительной.

Каролина как следует подумала, а потом сказала:

– Как насчет кукольного дома?

– Кукольного дома Рены? – переспросил Кукольник.

– Джозеф теперь плотник, – сказала Каролина. – Ты разве не можешь сказать, что он сделал его для тебя и ты хочешь его забрать? Ты можешь посадить в него Рену и вынести оттуда. Он такой большой, что в нем запросто поместится дюжина кукол!

– Дюжина кукол, – повторил Кукольник и сжал ладони. – Или дюжина детей, которые стали куклами.

Каролина пожалела, что она такая маленькая и не может обвить руками шею Кукольника. Вместо этого она как можно крепче обхватила его запястье.

– Да, – сказала она. – Видишь? Яношик сказал, что ты можешь спасать людей, и теперь ты вправду можешь.

– Если у меня получится, – мрачно проговорил Кукольник.

– Получится, – сказала Каролина. – Иначе и быть не может.

Бабочка снова перелетела на стол и с явной радостью присела на ладонь, которую Кукольник раскрыл ей навстречу.

– Но мне придется превратить кукол обратно в детей, как только они выйдут из гетто. Не могут же они оставаться куклами. Они не должны прожить так свою жизнь, – сказал он.

– Они и не смогут жить в магазине, – согласилась с ним Каролина. – Их обязательно кто-нибудь увидит. И потом, у тебя в квартире для них мало места.

– Отец Кароль в церкви Святой Марии закрывает глаза на то, что люди продают и покупают там продукты, и из его проповедей я понял, что он не одобряет то, как немцы обходятся с евреями. Может быть, он сможет помочь, – сказал Кукольник. – Если, конечно, я смогу убедить его, что еще не окончательно свихнулся.

И с сухим, как треск дров, смешком он постучал себя по голове.

– Когда он увидит, как ты превращаешь кукол снова в детей, ему придется поверить в то, что волшебство существует, – стояла на своем Каролина.

– Но прежде чем говорить с отцом Каролем или идти в гетто, я должен посмотреть, смогу ли превратить игрушечную бабочку снова в настоящую, – сказал Кукольник. – Я не хочу подвергать Рену опасности, если не буду абсолютно уверен в том, что смогу ей помочь.

Осторожно, как только мог, он накрыл свободной рукой бабочку и так плотно зажмурил глаза, что, казалось, ему стало больно. Каролина наблюдала за ним, и ее стеклянное сердце трепетало от ощущения волшебства, которое возникало вокруг них.

Кукольник убрал руку. И в тот же миг Каролина увидела, что бабочка больше не игрушечная – она стала тем самым хрупким существом, которое Брандт чуть не уничтожил.

– Сработало, – сказал Кукольник. – И вправду получилось.

У него был такой вид, словно ему одновременно хотелось смеяться и плакать от облегчения. Каролина чувствовала то же самое.

Наконец-то они нашли способ помочь своим друзьям.

Глава 16. В лес

Крыс-охранник никогда не разговаривал с Каролиной, и ее гнев рос и рос в тишине, словно колючий куст. В комнате, где она работала, было только одно окошко высоко над головой, но Каролине был виден край дальнего леса, а еще плачущие куклы, которых тащили мимо ее тюрьмы на костер.

Но в их последние минуты жизни она ничего не могла для них сделать. Ее иголка была слишком маленькой, чтобы служить оружием, а слов, которые могли бы их утешить и ободрить, у нее не было.

После захода солнца охранник шел спать вместе с другими крысами, а Каролина сворачивалась клубком на мотках шелка и сундуках с алмазами и опалами. Это была красивая тюрьма – наверное, самая красочная в Стране Кукол, но все равно ее держали здесь против воли.

Каждую ночь окно становилось для нее искушением, но оно было так высоко, что Каролина не могла определить, сможет ли пролезть в него. Она боялась, что, преодолев все препятствия и забравшись по стене, обнаружит, что ей все равно не выбраться. А если крысы увидят, что она пыталась совершить побег, костра ей не миновать.

Да и куда она пойдет, если все же удастся бежать?

Единственным местом, которое она могла себе представить, был темный лес, а лес, как говорили, глотал всех, кто осмеливался в него войти. Каролина знала, что леса почти такие же голодные, как крысы. Но они могут быть добрее, и с этой мыслью Каролина начала готовиться к побегу. Она просто не могла сделать для крыс больше ни одного стежка, даже если бы это стоило ей жизни.

Они не были достойны той красоты, которую она создавала.

Каролина поставила сундуки с драгоценностями один на другой и медленно, чтобы не шуметь, стала взбираться на них. Добравшись до окна, она ухватилась за край, подтянулась и высунулась. Это было очень узкое окошко, слишком узкое для крысы, которая захотела бы в него протиснуться.

Но оно отлично подходило для куклы.

Под окном промаршировала группа крыс-солдат, и Каролина шмыгнула обратно. Они были так близко! Теперь ее не было видно. Крысы помедлили несколько ужасных мгновений, тянувшихся, казалось, несколько жизней, и пошли дальше.

Каролина подождала, пока они исчезли во мраке, и мягко спрыгнула на землю.

Она грациозно подобрала юбки и побежала к лесу. Ей казалось, что ее ноги бьют о землю, как барабаны. Но она не оглядывалась, чтобы посмотреть, не гонится ли за ней кто-нибудь из охраны.

Ей нужно было бежать.

Лес маячил перед ней, как раскрытая пасть, темная и, без сомнения, полная зубов. Но Каролине было все равно; она мчалась туда, мысленно моля, чтобы лес позволил ей исчезнуть в нем.

И лишь коснувшись пальцами ствола первого дерева, она поняла, что ее мольбы были услышаны. Если продолжать бежать, подумала она, крысы никогда ее не поймают.

Глава 17. Трансформация

На следующее утро, когда Кукольник и Брандт вместе завтракали в кафе неподалеку от магазина, Кукольник высказал капитану свою просьбу. Большинство столиков были пусты. Теперь никто, кроме злых колдунов и ведьм, не мог позволить себе ходить в кафе, а поэты и художники отложили свои перья и краски ради выживания. Хуже того, многие из них были арестованы за свои произведения.

– Вы хотите отправиться в гетто? – переспросил Брандт, когда Кукольник закончил излагать выдуманную им с Каролиной историю. – Что ж, это необычная просьба, но, думаю, получить разрешение будет не слишком трудно.

– Я был бы вам очень благодарен, – сказал Кукольник. – Мне действительно очень нужно получить этот домик.

Брандт усмехнулся. Это был не очень-то добрый смех, и Каролина на всякий случай спряталась поглубже в карман Кукольника.

– Вы относитесь к изготовлению игрушек гораздо серьезнее, чем я. Восхищен вашей преданностью делу.

Он взял лежащую рядом с чашкой серебряную ложечку и опустил ее в сахарницу.

Каролина подумала, что самое худшее в этом колдуне то, что желание быть рядом с Кукольником и его волшебством придает ему голодный, жадный вид. Она боялась, что со временем этот колдун станет настоящим злым колдуном из сказок и поглотит саму жизнь Кукольника. Количество сахара, которое немец положил в чашку Кукольника, наводило Каролину на мысль, что прежде он хочет хорошенько откормить ее друга.

– Так вы мне поможете? – спросил Кукольник.

– Да, – ответил Брандт. – Скажите, когда вы хотите туда пойти, и я это организую. В конце концов, мы ведь говорим всего лишь о кукольном доме.

* * *

После этого разговора Кукольник каждый день ходил на прогулку, надеясь увидеть на дороге рабочих и среди них – Джозефа. На четвертый день его усилия были вознаграждены. На этот раз он снял шляпу и дал ветру отнести ее к Джозефу.

– Мы придем за Реной, – сказал Кукольник, беря шляпу из рук друга, который выглядел обессиленным и постаревшим на двадцать лет. – И если вы сможете убедить своих друзей отдать мне детей, то пусть они приведут их в вашу квартиру во вторник вечером. Я смогу вывести из гетто как минимум двенадцать человек.

Джозеф еле заметно кивнул.

Но в его глазах засветилась надежда, и Каролина очень обрадовалась.

* * *

Как и планировалось, во вторник вечером Брандт явился к магазину в блестящей черной машине. Она была отполирована до блеска – наверное, он выбрал ее, чтобы произвести на Кукольника впечатление. Вряд ли он понимал, что никакая машина, пусть даже самая роскошная, не поможет изменить мнение Кукольника о нем. А Каролина подумала, что лучше бы они прошлись до гетто пешком или доехали на троллейбусе. По узким, запруженным людьми улицам автомобиль пробирался медленно, словно раненая лошадь.

– Спасибо еще раз за помощь, я вам очень благодарен, – сказал Кукольник.

– Я все же хотел бы, чтобы вы позволили мне вернуть вам домик, – сказал Брандт. – В гетто так грязно. Вам не следует видеть, как живут эти люди. Это унижает человеческое достоинство.

Каролина уперла руки в бока. Сегодня она надела розовое платье, чтобы оно принесло им удачу и любовь, но сейчас пожалела, что не выбрала более резкий цвет. Кого можно напугать в розовом платье?

– Вы не можете их винить – они не сами захотели покинуть свои дома и переселиться в гетто, – резко сказала она.

Кукольник мягко погладил ее по голове.

– Простите Каролину, она плохо переносит жару, становится раздражительной. А что касается домика – мне нужно лично переговорить с плотником, – сказал он Брандту. – Я заказал ему этот домик на продажу несколько месяцев назад и хочу убедиться, что он сделал все, как я просил.

– Понимаю, – сказал Брандт. – Вы не хотите зря платить деньги.

Автомобиль остановился у мрачных кладбищенских ворот гетто, и Брандт, а за ним Кукольник вышли на улицу.

Может быть, их план сработает.

Немецкие охранники, которые раньше только смеялись и прогоняли Кукольника, несмотря на все уговоры, теперь едва взглянули на документы, которые он предъявил. Он был гостем Брандта, поэтому внимательная проверка документов была не нужна, как и обыск, который они провели довольно вяло.

За мрачными воротами мир словно померк. Казалось, даже солнцу приказали не светить на гетто.

Группка мужчин и женщин пекла на открытом огне маленькие сморщенные картофелины – когда Брандт и Кукольник проходили мимо, они отошли от дороги и спрятали свой скудный обед в карманы. Каролина хорошо помнила, каково это – бояться за то немногое, что удалось добыть. И она видела то же выражение лица у многих кукол, которые пытались выжить под железным правлением крыс.

На обочине сидела стайка детей – они были худыми, как струны скрипки Джозефа, а их глаза смотрели куда-то вдаль безжизненно и пусто. Только у нескольких была обувь, остальные обвязали вокруг ног тряпки, чтобы защитить подошвы от жестких булыжников. Когда последний раз у них был горячий обед? Когда последний раз у них были силы играть и бегать?

Каролина тихонько поздоровалась с девочкой немного старше Рены, надеясь вызвать у нее улыбку. Но девочка не ахнула от удивления и не ответила ей, продолжая смотреть куда-то вдаль пустым взглядом.

– Дети выглядят такими голодными, – сказала Каролина. – Где их родители?

– Большинство из них сироты, – равнодушно ответил Брандт, ведя Кукольника по улицам. – Мы скоро отправим их отсюда. Все равно они помеха. Еврейский совет постоянно жалуется, что нет средств как следует о них заботиться. Хотя они все время на что-то жалуются. На жару, на воду, на санитарные условия… Они должны радоваться, что мы вообще позволили им остаться в Кракове.

Брандт жадно вглядывался в лицо Кукольника, и тот старался не показать, какую боль испытал, глядя на этих детей. И все же он не смог сдержаться.

– Они всего лишь дети, – сказал он. – Что плохого может произойти, если им помочь?

– Они не всегда будут детьми, – ответил Брандт. – Однажды они станут угрозой для Германии, как и все остальные евреи. С ними нужно разобраться. – Он не стал уточнять, каким образом.

Брандт достал из кармана блокнот и, раскрыв его, принялся просматривать страницы.

– Трэмелы… Трэмелы… Ага, вот мы и пришли. – Он остановился перед домом по правой стороне улицы, слегка наклоненным на одну сторону, будто ветер заставил его поклониться невидимому королю. – Ваш плотник живет на третьем этаже. Квартира 32 Б.

Каролина застонала. На третьем этаже? Она не подумала о том, как Кукольник донесет домик без посторонней помощи. Когда он последний раз поднимался с ним по лестнице, обстоятельства были более благоприятными, да и он сам был моложе.

– Спасибо, – сказал Кукольник.

– У вас есть двадцать минут, – сказал Брандт. – А потом придется уйти. Я и так делаю вам личное одолжение. Но даже вы должны следовать правилам.

Кукольник напрягся. Они с Каролиной знали, что не смогут долго пробыть в гетто, но как мог Брандт выделить им только двадцать минут?

– Думаю, мне нужно больше времени, чтобы переговорить с господином Трэмелом, – сказал Кукольник.

– Почему? Вы ведь идете, чтобы забрать у еврея кукольный дом, а не для того, чтобы изготовить его. – И Брандт засмеялся собственной шутке, заставив Каролину возненавидеть его еще больше.

– Я знаю, но… – начал Кукольник.

Брандт поднял руку.

– Если будете спорить, я подумаю, что вы вовсе мне не благодарны, – сказал он. – А я не люблю, когда мне лгут, герр Биркхольц.

Кукольник замолчал. Спор был окончен, и Брандт его выиграл.

Каролина боялась, что для совершения чуда мало двадцати минут. Но придется поторопиться.

Не оглядываясь на Брандта, ее друг вошел в дом и начал подниматься по ступеням. На лестнице они прошли мимо черноглазой женщины с красным от слез лицом. Она не подняла взгляд и не поздоровалась с Кукольником, задев его плечом. Ее мысли были далеко – наверное, они были заняты только тем, что заставило ее плакать.

Глядя вслед женщине, Каролина подумала, что в гетто все пронизано болью.

* * *

Трэмелы, которые когда-то жили в большой светлой квартире, где пахло цветами, которые Рена приносила из парка, теперь ютились в темных тесных комнатках вместе с четырьмя другими семьями. Единственным источником света было выходившее на улицу окошко; окно напротив, которое выходило в город, было заложено кирпичами. В квартире было только две кровати; остальные жильцы устраивали себе постели из нескольких лежащих у стены продавленных матрасов. Каролина заметила, что большие неуклюжие ноги Кукольника постоянно цепляются за чужие чемоданы и мебель.

На матрасах сидели несколько детей – у всех было одинаковое встревоженное выражение лица, и все они были одеты по-дорожному. Лишь двое улыбнулись Кукольнику, когда он вошел, – Рена и ее друг Давид.

– Господин Бжежик! Каролина!

Рена подпрыгнула и бросилась им навстречу через комнату, которая была такой маленькой, что долго бежать ей не пришлось. Она не была настолько худой, как дети на улице, но тоже потеряла в весе и утратила детскую округлость лица. А еще она выросла. Обнимая Кукольника, она доставала ему почти до плеча.

Сколько времени прошло с тех пор, как они последний раз видели Рену? Без малого полгода? Каролине больно было думать об этом.

– Здравствуй, Рена, – сказал Кукольник. – Она так выросла, правда? – Он сглотнул и посмотрел на Каролину, сдерживая слезы.

Каролине его усилия казались бесполезными. Но не ей было судить, ведь она не смогла бы заплакать, даже если бы и захотела.

– Мне нужно так много вам рассказать, – сказала Рена. – Я снова учусь в школе, хоть и немножко! Мы ходим к господину Меншеру, и он учит нас математике, истории и географии. А потом ему нужно уходить. Но это лучшее время дня!

И тут наконец она вынула из кармана Кукольника Каролину и прошептала ей на ухо так тихо, словно делилась самым большим секретом:

– Я скучала по тебе.

– Я тоже по тебе скучала, – сказала Каролина. Хотя у них с Кукольником и было много общего, все же он был взрослым, а быть любимой взрослым человеком – это совсем другое.

– Я не мог уговорить ее остаться дома, – сказал Кукольник, подмигивая Рене. – Ты же знаешь ее.

– Мыш такой же. Он терпеть не может, когда я оставляю его здесь! – Она засунула руку в карман поношенного платья и вынула игрушечного мышонка.

Мыш встал на задние лапки на ладони Рены и помахал Кукольнику. Он теперь выглядел как настоящий воин: на нем была военная форма, медные пуговицы которой тускло блестели в вечернем свете, а на боку его висели маленькие ножны.

– Сударь, – сказал Мыш, – какое удовольствие для меня снова сидеть вас.

– Ты теперь служишь в настоящей армии? – спросила Каролина, когда он посмотрел на нее.

– Эту форму дал мне Давид. Она принадлежала одному из его игрушечных солдатиков, – пояснил Мыш. Он вынул из ножен узкий серебряный меч и несколько раз рассек воздух, заставляя невидимых врагов разбегаться в разные стороны.

– Меч – это на самом деле иголка, – объяснила Рена. – И иногда мы ею шьем. Но когда она не нужна, то принадлежит Мышу. Он очень хорошо ею орудует.

Услышав, что пришел Кукольник, из соседней комнаты, приглаживая взъерошенные волосы, появился Джозеф. Он выглядел не таким измученным, как в прошлый раз, будто его неугомонное любопытство и оптимизм на этот раз взяли верх и укрепили его силы.

– Сирил… – сказал он и, не тратя времени на церемонные рукопожатия, подошел и крепко обнял Кукольника. Наверное, он хотел это сделать еще в прошлый раз, но это было невозможно. Теперь же он позволил себе это и дружески похлопал Кукольника по спине. – Как я рад видеть вас снова! Как вы живете? Как Каролина?

– С нами все в порядке, – сказал Кукольник. – Только хотелось бы, чтобы мы могли побыть с вами дольше.

– Сколько времени у вас есть? – спросил Джозеф.

– Двадцать минут, – сказал Кукольник. – Уже меньше.

Джозеф заметно огорчился, но тут же взял себя в руки – он знал с самого начала, что визит друга будет коротким.

– Что вам понадобится?

– У вас ведь есть старый кукольный дом Рены, правда? – спросила Каролина.

Конечно, этот вопрос звучал бы странно, если бы не она была автором всего плана. Поэтому Каролина не удивилась, когда Джозеф в замешательстве переспросил:

– Кукольный дом?

– Мне очень нужно забрать его с собой, – сказал Кукольник.

– Да, он еще у нас. Я хотел его продать, но ни у кого нет денег. С его помощью я помогал соседям проносить еду через дыры в стене гетто, чтобы нам было что есть.

– Разве это безопасно? – спросила Каролина.

– Нет, – тихо ответил Джозеф. – Но что нам оставалось делать? У нас не было другого способа прокормиться. – Не желая пугать Рену рассказами о своих опасных вылазках, он выпрямился и сказал: – Если вам нужен кукольный дом, я его принесу. Я верю вам.

И Каролина подумала, что это доверие более драгоценно, чем золотые часы или пригоршня алмазов. Джозеф передавал в руки Кукольнику не свою жизнь, а жизнь Рены. А что было для него важнее, чем дочь?

Дети, которые вначале вели себя робко и тихо, как кролики, теперь сгорали от любопытства, желая узнать, что приготовил им Кукольник. Джозеф и их родители вынуждены были рассказать, что они покидают гетто, и все они – за исключением самого младшего, мальчика не старше двух лет с копной кудрявых локонов, – без сомнения, понимали, какой опасностью грозит им побег.

– Я вас помню. Вы мастер игрушек с Главной площади, правда? – сказала девочка в яркой красной шапочке, когда Кукольник и Джозеф вышли в соседнюю комнату.

Каролина прищурилась при виде шапочки, подумав, что она делает ее хозяйку отличной мишенью для волков. Но больше всего ее поразили темные глаза девочки. Они были очень похожи на глаза женщины на лестнице, и вдруг Каролина поняла, почему та женщина так плакала. Она оставила у Трэмелов свою дочь, чтобы спасти ее и помочь ей найти новый дом.

– Да, это я, – ответил Кукольник.

– Господин Трэмел обещал нашим родителям, что вы отведете нас в безопасное место, – сказал Давид. Он гладил по голове маленькую девочку, свою сестру, как поняла Каролина, и, видя, как спокойно мальчик держится, она почувствовала гордость за него.

– Да, и я намерен помочь ему сдержать обещание, – ответил Кукольник. – Но если мы хотим это сделать, нужно спешить. Сначала я хочу узнать ваши имена.

Но никто из детей не спешил назваться. Для еврейского ребенка в Кракове сказать свое имя было опасно, и дети рано усвоили этот жестокий урок. Каролина сочувствовала им, но знала, как мало у них времени.

Давид отозвался первым:

– Я – Давид. А это моя сестра Данута. – Он усадил девочку себе на колени. Она застенчиво кивнула и снова засунула в рот палец.

Приободрившись, следующей назвала свое имя девочка, узнавшая Кукольника.

– Я – Роза, – сказала она, – а это моя двоюродная сестра Сара.

Она подтолкнула вперед светловолосую девочку с двумя идеально заплетенными, аккуратными косами. Сара слегка выпятила губки и сложила руки на груди в знак того, что решительно отказывается что-то говорить.

Один за другим дети назвали Кукольнику свои имена, сложив их к его ногам, словно сокровища. Это были Элиаз и Арон, Мишель и Рубин, Раска и Лея, Перла и Гилта. Последней назвалась Рена – хотя она, конечно, не нуждалась в представлении.

Когда все дети представились, в комнату вернулся Джозеф с кукольным домом в руках. Он поставил его на пол и замер в ожидании.

Кукольник повторял имена детей, едва слышно произнося их одно за другим, пока они не стали звучать для Каролины, как стихи.

Запомнив их, Кукольник закатал рукава рубашки. Он немного нервничал, и Каролина молилась, чтобы волшебство удалось ему и в этот раз.

– Вы покинете гетто в этом домике, а значит, вам придется стать очень маленькими и вести себя очень-очень тихо.

Джозеф приподнял бровь.

– Но как вам это удастся?

– Волшебники могут делать многие вещи, в том числе изменять форму людей так, чтобы они могли поместиться в кукольный дом, – сказала Каролина.

– Хорошо, – сказал Джозеф, кивнув в знак согласия. – Я вам верю.

Мыш спрыгнул с руки Рены на пол. Будучи обычной мышкой, он не смог бы совершить такой прыжок, ведь тогда он был более хрупким. Маленький солдат вынул меч и передал его Каролине, не желая тревожить детей оружием. Она взяла его, держа острым концом вниз.

– Постройтесь в линию, закройте глаза и стойте, пожалуйста, смирно, – произнес Мыш сдержанно, как их прежние школьные учителя. Он не подавал никаких признаков волнения, и дети тоже вели себя спокойно.

– Ты сможешь, – сказала Каролина Кукольнику, когда дети выстроились в ряд.

– Надеюсь, Господь мне поможет, – ответил он и закрыл глаза.

Каролина старалась не думать о том, что они теряют драгоценные секунды. Кукольник никогда не пробовал превращать столько живых существ сразу, но почему бы ему чуточку не поторопиться? В любой миг они могли услышать шаги Брандта на лестнице – и что тогда будет с Реной, Джозефом и остальными?

– Пожалуйста… – сказал Кукольник, когда детей осветили лучи солнца. – Пожалуйста…

Умолял ли он Бога дать ему силы или просил собственную силу не покинуть его? Каролина подумала, что, наверное, он молит и о том и о другом.

Свет становился все ярче и ярче, и наконец Каролине пришлось прищуриться. Что чувствовали дети, горя в лучах волшебства? Наверное, они что-то ощущали, но ни один из них не посмел открыть глаза.

Когда свет чуть погас, Каролина увидела, что тринадцать фигурок, стоящих на полу, больше не были детьми – это были маленькие деревянные куколки из соснового дерева, ниток и ткани. Но все же они были удивительно похожи на самих себя, когда были детьми. Кукольник и его волшебство отлично передали глубину глаз Рены, и ни одна прядь кос Сары не пропала во время превращения.

– Та-даа! – воскликнул Мыш. – Ты это сделал!

Кукольник, тяжело дыша, прислонился к дверному косяку. Его лоб покрылся по`том, и он вытер его рукавом.

– Слава Богу, получилось, – прошептал он.

Джозеф потерял дар речи. Он уставился сначала на дочь, затем на Кукольника. Рена сама заговорила с ним.

– Смотри, папа! – сказала она, разводя руки в стороны. – Я теперь как Каролина.

* * *

Джозеф двенадцать раз поцеловал Рену в деревянную щеку и двенадцать раз дал обещание найти ее.

– Даже если я буду старым, а кости мои – хрупкими, как мел, я все равно найду тебя. Даже если нас будет разделять океан, я все равно найду тебя, – сказал он.

Это было обещание, которое практически невозможно было сдержать, но Рена, махая отцу рукой на прощание, не выказала ни тени сомнения в его словах. Если Джозеф сказал, что придет за ней, значит, он будет стараться сдержать свое слово.

Когда Рена и Джозеф попрощались, Кукольник посадил всех кукол в домик. Они, как и Каролина, идеально подходили по размеру к мебели, но им понадобилось некоторое время, чтобы найти, где разместиться.

– Не старайтесь принимать какие-то позы, – посоветовала им Каролина. – А то у вас затекут руки и ноги, и тогда вам придется пошевелиться.

– Да, нужно, чтобы вы шевелились как можно меньше. Никто не должен знать, что вы живые.

Мыш забрался в домик и сел рядом с самым младшим мальчиком, Ароном. Он прижал плюшевую лапку к своей нитяной улыбке, а потом мягко положил ее на рот Арона. Когда он убрал лапку, малыш кивнул ему в ответ. Даже он понял необходимость молчания.

Рена последний раз улыбнулась отцу, и он посадил ее в гостиную кукольного домика. Она устроилась между Розой и Сарой, взяв их руки в свои.

– Даже если будет страшно, надо молчать, – напомнила она.

– Я не боюсь, – ответила Роза. Может, так оно и было, но Каролина заметила, что она не убрала руку из ладони Рены.

Когда Кукольник был готов, Джозеф открыл дверь квартиры и придержал ее ногой. Его ботинок, как и вся одежда, знавали лучшие времена.

– Позвольте помочь вам спуститься, – сказал он.

– Я справлюсь, – отказался Кукольник. – Чем меньше вы будете видеться с Брандтом, тем лучше.

– Если ты попытаешься спуститься сам, а домик упадет и разобьется, наш план провалится, – сказала Каролина. Одна она была не в домике и, как всегда, выглядывала из кармана Кукольника, прижимая к груди игрушечный меч.

Эти слова заставили Кукольника уступить. Он позволил Джозефу взяться за один край домика, а сам ухватился за другой, и они осторожно понесли домик вниз по винтовой лестнице. Каролина не находила себе места: они провели в квартире Джозефа больше четверти часа, и Брандт мог что-то заподозрить.

Увидев, что ее подозрения оправдались, Каролина чуть не пала духом. Брандт с серебряными часами в руках встретил Джозефа и Кукольника на середине лестницы.

– Прошло двадцать пять минут, – сказал он, когда они спускались неловкими шагами. – Я уже хотел подняться и проверить, не возникло ли у вас каких-нибудь проблем, герр Биркхольц.

Голубые глаза Брандта встретились с темными глазами Джозефа, и в их взаимной ненависти не было никаких сомнений. Такие люди, как Брандт, были причиной многих бед и страданий отца Рены.

– Простите, что я так задержался, – сказал Кукольник, стараясь ослабить напряжение. – Боюсь, моя нога не слишком хорошо справляется со ступеньками.

Брандт положил часы в карман. Тоном, ясно показывающим, какое неудобство причинили ему лишние пять минут, он сказал:

– Очень жаль. – А затем дернул головой в сторону Джозефа. – Отдайте дом герру Биркхольцу и идите. Вы здесь больше не нужны.

– Да, герр гауптштурмфюрер, – ответил Джозеф.

Каролина почувствовала, как в ее груди вспыхнул гнев. Как может Джозеф вести себя так, будто этот капитан черных колдунов лучше его?

Ответ на свой вопрос она получила довольно быстро: он не произнесет ни слова протеста – ради Рены.

Джозеф осторожно передал домик Кукольнику. Каролина знала, что тринадцать детей внутри, затаив дыхание, ждут, что их найдут… или что начнется новая жизнь.

Как только у Джозефа освободились руки, он отступил назад и отдал Брандту честь, как того требовали правила. Глядя на домик, он задержался еще на миг, а потом повернулся и зашагал вверх по ступеням.

Каролина вспомнила обещание, которое Джозеф дал Рене, и ее охватило ужасное чувство неизбежности.

* * *

– Я видел в вашем магазине мягкие игрушки, похожие на эту мышку, но одежда у этих кукол довольно потрепанная по сравнению с вашими обычными изделиями. Именно одежда, – с упреком заметил Брандт, когда менее чем через пять минут они с Кукольником покинули гетто. Он коснулся пальцем платья Сары.

– Это старые куклы, – ответил Кукольник. – Каролина поможет мне сшить им новые платья. Я уже не могу шить – мои руки огрубели.

– Кажется, она вам очень помогает, – сказал Брандт, не отрывая взгляда от кукол. Казалось, он что-то подозревал. Может быть, он ждал, что какая-нибудь из них моргнет или заговорит?

– Да, – подтвердила Каролина, стараясь отвлечь его.

Брандт что-то буркнул в ответ.

– Боюсь, у меня нет времени отвезти вас обратно в магазин, – сказал он Кукольнику. – Такие заторы на дорогах…

– Ничего, я доберусь, – сказал Кукольник. Он явно вздохнул с облегчением, что не придется и дальше скрывать от Брандта своих кукол-детей. – Я доеду на троллейбусе. Спасибо вам за помощь.

– Пожалуйста, – сказал Брандт. – Уверен, мы скоро увидимся.

Он коснулся козырька фуражки, указав на череп на ней, и Кукольник улыбнулся. Стараясь не слишком трясти домик, он повернул на Главную площадь. Но прежде чем Кукольник успел отойти, Брандт протянул руку и… вынул из его кармана Каролину.

Она попыталась закричать, но Брандт прижал к ее рту палец, и Каролине оставалось только молча смотреть, как Кукольник уходит все дальше и дальше от нее. Крыша домика, словно поплавок на волнах, подпрыгивала над головами людей, возвращавшихся домой после долгого рабочего дня.

– Ты, – сказал Брандт Каролине, когда Кукольник исчез из виду, – пойдешь со мной.

Глава 18. Темная чаща

В лесу не было ни одной тропинки. Каждое темное дерево было таким же чужим, как и следующее, и скоро Каролина совсем потерялась, так что не смогла бы вернуться, даже если бы захотела.

Чем дольше она жила в лесу, тем более потрепанной становилась ее одежда, спутанными волосы. Но ее не беспокоили пятна грязи на юбке и растрепанная прическа. Главное – ее до сих пор не поймали крысы!

Когда за деревьями забрезжил розоватый свет нового утра, Каролина забралась в пустое дупло отдохнуть. Где-то вдалеке она услышала песню скворца. «Хоть кто-то счастлив», – пробормотала она, и ей было странно слышать собственный голос. В последнее время она почти не разговаривала. Да и зачем? Единственным ее обществом были собственные воспоминания, которые тянулись медленно, словно траурная процессия.

Изменится ли когда-нибудь ее жизнь?

– Что, если мне придется всю жизнь жить в лесу? – сказала Каролина.

От этой мысли стало так грустно, что она уткнулась лицом в пыльную и грязную юбку. Она все глубже и глубже погружалась в свое горе, пока не потерялась в нем до такой степени, что чуть не пропустила приближающиеся шаги… и серебряного солдата, которому они принадлежали.

Глава 19. Дом злого колдуна

Когда Брандт вынул Каролину из кармана, она не удивилась, увидев, что вернулась почти в начало своей истории: она снова была в старой квартире Джозефа и Рены.

Колдун до отказа забил ее собственными вещами, но все равно она выглядела пустой и унылой. Фотографии Рены и ее матери сменились снимками племянника Брандта и Адольфа Гитлера с его обычным холодным взглядом. Снимок вождя занимал почетное место над камином, рядом с винтовкой. Гитлер казался обыкновенным, даже скучным человеком с круглым лицом и тонкими усиками, и Каролина подумала: какое безумие и боль, что тень этого человека накрыла собой весь мир!

Брандт бросил Каролину на стол, где когда-то стоял кукольный домик, и отошел к камину. На ковре около него лежала большая немецкая овчарка, и, когда Брандт чиркнул спичкой, ее уши слегка дернулись.

– Этим ружьем я и подстрелил красную птицу, – сказал капитан, движением подбородка указывая на винтовку. – Она упала, как звезда. Жалкое существо, в сущности, но в тот момент она была прекрасна.

Каролина промолчала. Чего Брандт хотел – чтобы она похвалила его за то, что он убил живую сказку? Она не собиралась тратить на него слова, он был недостоин разговора с ней.

– Если ты не станешь со мной говорить, от тебя не будет никакой пользы, и я могу сжечь тебя, – сказал Брандт, интуитивно чувствуя, о чем она думает. Он бросил спичку на кучку дров в камине, и она мгновенно сгорела. – Или отдать своему племяннику, когда он придет. Он не слишком бережно обращается с игрушками.

И с животными тоже, мрачно подумала Каролина. Но она не позволит этому колдуну сжечь себя. Она должна найти способ сбежать – и вернуться к Кукольнику.

Каролина встала и направила на Брандта меч, хотя и не знала, какая от него польза.

– Вы не должны были меня красть, – заявила она. – Кукольник разозлится на вас, когда узнает. Мы просто хотим мирно жить своей жизнью. Разве вы этого не понимаете?

– Ты же не думаешь, что человек с таким талантом, как господин Биркхольц, может жить обычной, простой жизнью? – поинтересовался Брандт с ухмылкой. – Волшебники призваны вершить великие дела.

Каролине хотелось сказать правду: сколько бы Брандт ни притворялся, настоящим волшебником ему никогда не стать. Он отнял у этого мира больше магии, чем создал сам. Но вместо этого она сказала:

– Люди могут сами выбирать, какие дела они хотят вершить. И Кукольник выбрал тихую, праведную жизнь.

– А эти куклы в доме? Они что – тоже часть его тихой жизни? – поинтересовался Брандт. – Я не идиот. Я отлично знаю, что еврей, который помогал ему нести дом, – тот же самый человек, что говорил с ним на улице. Твой друг мне в чем-то солгал.

Почему, ну почему же Брандт такой хитрый и проницательный? Каролина сложила на груди руки, надеясь, что в этой позе достаточно раздражения, чтобы убедить его.

– Ну и что, что это один и тот же человек? – спросила она. – Кукольник просто хотел поговорить с ним о том, когда сможет забрать домик, за который заплатил. Еще сегодня утром вы думали, что это разумно.

Каролина подумала, что Брандт не подозревает, что это за куклы, но стоит ему как следует к ним присмотреться, и он поймет, что сделал Кукольник. А еврейские дети, по мнению Эриха Брандта, будь то люди или куклы, не заслуживают хорошего обращения.

Капитан колдунов, казалось, принял объяснение Каролины, но это не остановило его от язвительных замечаний в ее адрес.

– Ты говоришь, что ты особенная, но герр Биркхольц, похоже, даже не заметил твоего исчезновения, – сказал он. – Наверно, ты ему в конце концов надоела.

– Кукольник – мой лучший друг, – ответила Каролина. Слова Брандта больно укололи ее, будто он воткнул одну из иголок для шитья в самую нежную часть ее сердца. Но она не доставит ему удовольствия увидеть ее уязвленной.

– Людям надоедают игрушки. Они их бросают. Они вырастают. – Брандт опустился на колено, чтобы погладить собаку, которая с неподдельной нежностью тыкалась носом в его руку.

Каролина возненавидела пса за это. Ей казалось непостижимым, что кто-то может любить такое жестокое существо, как Брандт.

– Он никогда бы так не сделал, – сказала Каролина. – Если бы он был как все остальные взрослые, то никогда бы не стал кукольником.

– А ты довольно умная для деревяшки, – сказал Брандт. Он вынул из кармана сигарету и зажег ее от огня камина. Из его рта при выдохе пошел дым, и Каролина засомневалась, не появился ли в Кракове после стольких лет еще один дракон.

– А вы умный для кожаного мешка с костями, – отразила она удар.

– Я и сейчас могу бросить тебя в огонь, – холодно сказал Брандт. – И ты будешь не первой куклой, которую я сжег.

– Кукольник узнает об этом и никогда больше не станет с вами разговаривать, – заявила Каролина. Она старалась не смотреть на огонь, но ей всегда было трудно не смотреть на то, чего она боялась.

– Знаешь, ты прямо как Фриц, – задумчиво сказал Брандт. – Ты не умеешь молчать. Этот глупый солдат не мог принять того, что делает Германия. Говорил, что мир людей заполонили крысы и главная из них – сам фюрер. Вначале я верил ему. У меня не было друзей, кроме него. Я был слишком странным. Слишком… – он пошевелил пальцами, словно хотел развеять весь мир, – …не от мира сего. Я жил наполовину в реальности, а наполовину в выдуманном мире. А потом я вступил в СС и вот тогда наконец стал частью чего-то значительного.

Где-то совсем рядом Каролина ощутила призрак мальчика, которым когда-то был Брандт, и представила, что он похож на Кукольника. Но оживить этого мальчика было невозможно – Каролина была в комнате с чудовищем, которым он теперь стал.

– Поскольку Фриц не прекратил со мной спорить, я решил положить этому конец, – продолжал Брандт. – Этому солдатику все равно было не место в нашем мире. И однажды ночью я бросил его в огонь.

Теперь его скрюченные пальцы вызывали у Каролины не страх, а ярость.

– Зачем вы это сделали? Фриц был хорошим. Он был…

Рука Брандта взлетела, и сигарета воткнулась в стол рядом с Каролиной, совсем близко от ее юбки.

– Он был никем, – отрезал Брандт. – Он пытался направить меня по пути, который не дает ничего, кроме слабости и унижения. Да и вообще, откуда тебе знать, каким он был? Ты с ним никогда не виделась.

– Я с ним виделась, – сказала Каролина. Она убрала край юбки подальше от искр, но сделала это автоматически: она была в такой ярости, что не могла думать о своей безопасности. – Мы прибыли в мир людей вместе.

– В вашем мире, наверное, сотни точно таких же солдатиков, – хмыкнул Брандт. – И всех их, скорее всего, зовут одинаково.

– Фриц был особенным. У него были темная, как полночь, кожа и серебряная форма, – сказала Каролина. – Он был храбрым и хотел прибыть сюда, чтобы помочь Стране Кукол.

Улыбка на лице Брандта медленно погасла, как пепел его сигареты.

– Ты лжешь, – сказал он. Голос его задрожал, будто началось землетрясение.

Как глупы бывают люди, когда не желают слышать правду! Любыми, самыми нелепыми предлогами они пытаются поддержать свою ложь.

– Ты знаешь, что я говорю правду, – сказала Каролина.

– Не важно, знала ты Фрица или нет, – заявил Брандт. – Вся его добродетель была бесполезна, и то же самое можно сказать о тебе. Ты утешаешь человека, которому лучше было бы поискать утешения у других людей. Или ты не видишь, что одиночество Кукольника – такое же бремя для него, что и деревянная нога?

Он бросил эти слова, словно стрелы, прямо в лицо Каролине. Но на этот раз она не позволила себя ранить.

– Он был одинок, когда мы познакомились, – сказала Каролина. – Но потом он нашел людей, которых полюбил и которые полюбили его. Он был счастлив, пока не пришли вы с вашей армией.

– Если ты на самом деле желаешь счастья господину Биркхольцу, то должна убедить его прийти ко мне, – сказал Брандт скользким, как смазанная петля, голосом. – Он мог бы помочь мне сделать Германию величайшей страной в мире. Разве не затем и существует волшебство?

– Кукольник считает, что волшебство нужно для того, чтобы помогать всем, – сказала Каролина, – и не только определенным людям, которые вам нравятся.

Брандт насмешливо посмотрел на нее.

– Неужели все куклы такие наивные? Неужели все проповедуют ту же невинную глупость? Ты не понимаешь, какое великое дело я делаю.

– Вы разрушаете жизни, обижаете детей и воруете, – сдержанно сказала Каролина. – Точно так же, как и крысы, которых хотел одолеть Фриц.

Капитан тяжело ударил ладонью по столу, и Каролина, потеряв равновесие, упала, а потом села.

– Хватит! – крикнул Брандт. – Я не желаю слышать о Фрице и Стране Кукол. Больше ни слова о них. Волшебство принадлежит мне и Биркхольцу, а ты – просто его результат.

– Можете так считать, если хотите, – сказала Каролина величественно, словно королева, за которую Фриц поклялся отдать тело и душу. – Но в глубине души вы думаете иначе и прекрасно понимаете: то, что вы делаете с людьми в гетто, – очень плохо.

– Я выполняю приказы, – отрезал Брандт. – Я солдат. Чего ты от меня ждешь?

Поступал бы так Фриц, если бы ему приказали? После стольких ночей, когда Кукольник шагал взад-вперед по комнате, а под ногами у него трещали воспоминания недавней войны, Каролина не думала, что, будучи солдатом, он с удовольствием выполнял приказы.

Но Брандт выполнял их с удовольствием.

– Если бы Кукольник был здесь, он сказал бы вам то же самое, – ответила Каролина.

Брандт взял со стула шляпу и натянул ее на голову. Теперь он казался Каролине не зловещим и элегантным, а избалованным ребенком, одевшимся в отцовский костюм и решившим, что теперь он достаточно взрослый, чтобы изменить мир.

– У меня сейчас встреча, – сказал он, – а завтра я позвоню Биркхольцу, и мы посмотрим, что он скажет насчет помощи Германии. Если он согласится, то получит тебя обратно.

– Я все равно к нему вернусь, – сказала Каролина.

– И как же? – поинтересовался Брандт. – Сейчас ты не больше крысы. Если хочешь уйти – пожалуйста. Ты не в тюрьме – я тебя не арестовывал.

– Вы выглядели бы очень глупо, если бы попытались арестовать куклу, – язвительно ответила Каролина.

– Биркхольц кажется таким мягким и добрым. Я все думаю, откуда же ты взяла свой острый язычок.

И Брандт направился к двери, но разговор с Каролиной еще не был окончен – пока нет.

– Солдат! – рявкнул он, и уши пса дернулись от звука его голоса, который, подозревала Каролина, имел власть как над собаками, так и над людьми. – Фас!

Каролина услышала удаляющиеся шаги Брандта, но не успела даже понять, что произошло, как вдруг зубы Солдата ухватили ее за левую руку. Дерево раскололось, но не на две половины, а на дюжину щепок. Каролина закричала, хотя больше не от боли, а от неожиданности и страха. Свободной рукой она схватилась за меч Мыша.

Куклы умели противостоять злой собаке или ребенку, который играл с ними слишком жестоко. Но что могла сделать Каролина одной рукой? И что еще хуже, она боялась, что Солдат ее так сильно изломает, что ее отошлют назад в Страну Кукол.

Она не позволит этому случиться.

Она не оставит Кукольника одного.

– Я не покину этот мир! Еще нет. Я не готова! – закричала Каролина и изо всех сил воткнула меч-иголку в морду Солдата.

Пес взвыл, и Каролина спрыгнула на ковер. Встать на ноги с помощью только одной руки было проблемой, с которой ей теперь придется справляться. Может быть, и Кукольник чувствовал нечто похожее, когда пришел в себя и обнаружил, что у него осталась только одна нога?

Каролина нырнула за кушетку как раз в тот момент, когда Солдат бросился за ней. Хотя его черный нос касался ее туфель, щель была слишком узкой, чтобы он мог протиснуться, и ей не пришлось снова оказаться в его отвратительных зубах. Какой лжец этот Брандт! Формально он ее не арестовал, но приставил к ней тюремщика в виде Солдата. Как она может сбежать, когда ее охраняет пес?

Если бы он уснул у огня, то, может быть, она смогла бы улизнуть, пока не вернулся Брандт или кто-то из его ужасных родственников. Может быть. Но не может же она вечно прятаться за кушеткой, как ни привлекательна мысль держаться подальше от собачьих зубов.

Вдруг скрипнула входная дверь в противоположном конце квартиры, и Каролина замерла. Брандт вернулся за забытой вещью или ему захотелось позлорадствовать, глядя на ущерб, причиненный Каролине Солдатом? Но приближающиеся шаги не были похожи на уверенную поступь Брандта – это была легкая, как у танцовщика, походка.

Кто еще мог прийти в квартиру?

Солдат хотел было залаять, но вошедший сказал:

– Спокойно, малыш. Спокойно. Я не причиню тебе вреда.

Голос прозвучал для Каролины, словно колокольный звон – яркий и необъяснимо знакомый. Она знала этого человека, но откуда? Ни один человек не догадывался, что Брандт виновен в ее исчезновении. И если бы кто-нибудь догадался, это было бы просто чудом… А два чуда в один день – это просто невероятно.

С бьющимся сердцем Каролина выбралась из-за кушетки, со страхом ожидая, что Солдат может все еще сторожить ее.

Но встретил ее не пес Брандта.

– Яношик! – воскликнула Каролина. Она почувствовала, что никогда еще не радовалась так никому ни в этом мире, ни в Стране Кукол.

– Неужели это ты, Каролина? – спросил Яношик, поднимая ее с ковра. – Я собирался обобрать этого капитана до нитки, а вместо этого… Кукольник весь Краков перевернул, разыскивая тебя. А ты что тут делала все это время?

Он подмигнул ей, и Каролина поняла, что она – наконец-то – в безопасности.

* * *

Ни один фонарь не горел, шторы в каждом доме были задернуты, и Каролина не могла понять, как Яношику удается находить дорогу в темном городе, тем более идти так быстро, что его ноги, казалось, вовсе не касались мостовой.

Когда они с Кукольником приходили к Джозефу и Рене в Казимеж, эти путешествия казались ей гораздо короче. Но в те дни она могла видеть дорогу.

– Когда мы дойдем до магазина Кукольника? – спросила она Яношика. Она редко выходила на улицу в ночное время, и теперь лишь некоторые из полутемных зданий на улицах Кракова показались ей знакомыми.

– Мы почти уже пришли, – прошептал Яношик.

– Скорей бы! Ты не можешь нести меня осторожнее? Каждый раз, когда ты резко бросаешься в сторону, меня переворачивает с ног на голову!

– Прости, духи могут перемещаться только по прямой линии, – ответил Яношик и ласково потрепал ее за косу. – Для нас это – как гравитация. Закон, который мы не можем нарушить.

– Я начинаю радоваться, что я не дух, – проворчала Каролина.

Как и обещал Яношик, скоро на горизонте показался купол церкви Святой Марии, и Каролину охватила радостная дрожь. Она прижалась к рукаву Яношика, боясь, что купол так и будет оставаться вдали.

К досаде Каролины, вор остановился у Главной площади. Немцы часто патрулировали этот район, но нетерпение Каролины не уменьшалось. Она уже видела голубую дверь магазина, но не могла в нее войти.

Яношик подождал еще несколько минут, а затем ступил на площадь, скрываясь в тени окружающих ее зданий.

Он пробежал еще три шага и постучал в дверь магазина.

– Волшебник, выходи! Это я, Яношик.

Никто не вышел. Неужели Кукольника арестовали? Что тогда будет с детьми-куклами? К счастью, Каролине не пришлось долго обдумывать эту ужасающую перспективу. Ручка двери повернулась, и Кукольник появился на пороге.

Яношик взял на себя инициативу и, прежде чем ошеломленный Кукольник успел что-то сказать, посадил Каролину ему в руки. Она повернулась и крепко обняла его, хотя сделать это одной рукой было непросто.

– Меня украл Брандт, – сказала Каролина, отвечая на вопрос, который Кукольник никак не мог задать. – Он залез тебе в карман, когда ты уходил с кукольным домом. Но ничего страшного – Яношик меня нашел, и теперь я вернулась.

– Брандт и так уже украл слишком много жизней, – сказал Яношик, растянув рот в широкой, как лезвие ножа, который он носил с собой, улыбке. – Я просто должен был вернуть хотя бы одну.

– Я… я не знаю, как вас благодарить за то, что вернули мне Каролину, – сказал Кукольник.

Яношик прервал дальнейшие выражения благодарности.

– Нет времени болтать. Заходите внутрь, – сказал разбойник. – Уже прошел комендантский час, и вам надо быть осторожнее – с этого момента Брандт будет искать любой предлог, чтобы еще больше усложнить вам жизнь. – Глаза его сверкнули, как у зверя, и у Каролины и Кукольника пропали остатки сомнений в том, что его человеческий облик – подделка. – Я знаю, что вы сделали, и всей душой надеялся, что вы это сделаете. Берегите детей.

И, помахав им на прощание, человек-история растаял в темноте.

Как будто его и не было вовсе.

Кукольник вошел в магазин и крепко запер за собой дверь.

* * *

Кукольник, Мыш и Каролина, не желая будить уснувших детей, остались внизу, в магазине. Даже самый старший из них крепко спал в кровати Кукольника. Сегодня у них был невероятный и важный, но не самый приятный день.

– Ты уверена, что она не болит? – спросил Каролину Кукольник, поглаживая торчавший из порванного рукава обрубок руки.

– Она болела, но теперь уже нет. Можешь не поднимать вокруг меня столько шума, – сказала Каролина, отводя руку Кукольника. – Я чувствую себя совсем неплохо. И мы теперь похожи! Ты потерял ногу, а я – руку. – И здоровой рукой она сжала пустой рукав.

– Не каждая кукла выживет после схватки с такой громадиной, как собака, – заметил Мыш.

– Я ударила ее мечом, чтобы освободиться, – ответила Каролина. – Если бы ты не дал мне его, мне бы не убежать.

– Я рад, что вы оба… нашли общий язык, – сказал Кукольник. – Каролина, прости, что я потерял тебя и… с тобой такое случилось.

– Ты же думал, что я выпала из кармана, а не украдена, – возразила Каролина. – Это не твоя вина. Но, уверена, Брандт не обрадуется, когда поймет, что я сбежала. Если он придет сюда и обыщет квартиру… – Ей не хотелось думать о том, что тогда случится с ними.

Мыш взобрался на плечо Кукольника и уселся там. Его хвостик болтался из стороны в сторону, как маятник старинных часов.

– Но он, скорее всего, думает, что дети – это обыкновенные куклы, – сказал мышонок. – Если бы он понял, кто они такие, то попытался бы и их украсть.

– Но это не значит, что он не поймет этого позже, – сказал Кукольник. – Каролина, он говорил тебе что-нибудь?

Как бы ни хотелось Каролине рассказать всю правду, горе по Фрицу все еще было слишком свежим, и она не стала делиться им с Мышем и Кукольником. Серебряного солдата постигла в мире людей ужасная судьба, и вместе с ним канули в Лету его мечты и цели.

Если храброму Фрицу не удалось спасти Страну Кукол, то каковы были шансы у бедной швеи? Каролина не могла этого знать.

– Брандт считает, что вы оба должны прославить Германию, и это неудивительно, – сказала Каролина. Она обхватила рукой Кукольника и прижалась щекой к его груди, слушая сердцебиение, такое знакомое и родное, как одна из песен, что играл им Джозеф.

– Что бы ни случилось завтра, я счастлив, что нам удалось принести сюда детей, – сказал Кукольник.

– Я тоже, – кивнул Мыш.

Каролина уселась, опершись на Кукольника спиной. Она подумала, что это и есть семья. Не похожая на большинство семей. Но все равно это семья, и она была счастлива, что у нее есть дом, даже если прежний потерян для нее навсегда.

Глава 20. Дети в церкви

Под голубым с золотом куполом церкви Святой Марии, согнувшись и молитвенно сложив руки в кабинке для исповеди, Кукольник впервые рассказал о том, что он сделал.

– Простите меня, отец, ибо я грешен. Прошло три дня с моей последней исповеди, – в стороне от молящихся произнес Кукольник.

– Всего лишь три дня? – удивился отец Кароль.

Каролина представила, как сморщилось его лицо, словно мятая бумага, когда он услышал, что кто-то пришел к нему так скоро. Что же такого мог совершить Кукольник, наверняка думал он, что ему понадобилось безотлагательно видеть священника?

Каролина взобралась Кукольнику на колени. Отец Кароль ее не видел, но, возможно, ей придется поздороваться с ним, прежде чем закончится исповедь.

– Да, – сказал Кукольник. – Понимаете, я нарушил закон. И мне нужна ваша помощь, чтобы нарушить еще один. – И, понизив голос, он продолжил: – Многие в Кракове верят, что евреи получают по заслугам. Но вы не принадлежите к таким людям.

– Евреи – наши соотечественники. Так с ними и нужно себя вести, – мягко ответил отец Кароль. Он не сказал, что полностью согласен с Кукольником, – это было бы глупо, ведь их разговор могли подслушать.

Каролина думала так же. Вера оставалась для нее тайной, но она была счастлива знать, что священник ценил жизнь Трэмелов, в то время как многие были к ним безразличны.

– Тогда помогите мне помочь им, – попросил Кукольник.

– Что вы намерены делать? – спросил отец Кароль.

– Мне нужно их спрятать, – сказал Кукольник. – Детей, которые… – Он подался вперед и оперся лбом о холодную металлическую решетку. – Когда вы их увидите, они будут не совсем похожи на детей.

– Я не понимаю, – медленно ответил отец Кароль и тоже наклонился к тонкой перегородке.

Кукольник поднял Каролину и Мыша к маленькому окошку исповедальни.

– Они будут похожи на меня, – сказала Каролина отцу Каролю. – Хотя они люди, а я всегда была куклой.

Мыш в знак согласия сморщил носик.

Реакция отца Кароля была гораздо более спокойной и задумчивой, чем испуг Джозефа или алчный энтузиазм Брандта. Он просунул руку через решетку, по очереди гладя красное платье Каролины и мягкий хвостик Мыша.

– Давно вы умеете оживлять кукол? – спросил священник.

– Несколько лет, – ответил Кукольник и опустил глаза. Неужели он думал, что отец Кароль обвинит его в колдовстве? Он ведь с самого начала хотел только хорошего! – Я понимаю, что вы думаете. Но, клянусь вам, я не оживлял кукол с какой-то целью. Я не изучал черную магию. Я просто…

– Он был одинок, – сказала Каролина. – И я тоже.

– Господин Бжежик, сколько раз вы исповедовались мне в грехах? – спросил отец Кароль. – Я знаю, что вы не злой человек.

– Так вы поможете нам? – спросил Мыш и коснулся мордочкой руки отца Кароля.

– Если смогу, – сказал священник, – я помогу вам. Скажите, что вам нужно.

– С нами живут Рена и еще двенадцать еврейских детей, – сказал Мыш. – Но Кукольник хочет переправить их в другое место.

– Рена? – переспросил отец Кароль.

– Дочь моего друга из гетто, – пояснил Кукольник. – Они помогли мне вынести их оттуда. – И он указал на Каролину и Мыша.

– Это было ужасно, – сказала Каролина, ухватившись за правое плечо. – Немецкий пес откусил мне руку, и Кукольник говорит, что я храбрая, как солдат. Мне нужна форма, как у Мыша.

– К сожалению, единственный солдат, с которым мы знакомы, это Брандт, – вздохнул Кукольник.

– Я все знаю об этом молодом человеке, – произнес отец Кароль ледяным тоном.

– Вы выглядите не таким старым, чтобы называть всех молодыми людьми, – заметила Каролина и оглянулась на Кукольника, который открыл было рот, чтобы ее пристыдить. – Я сказала, что он не старый, – быстро поправилась она. – Я назвала его молодым. Я думала, что назвать кого-то молодым – это у вас комплимент.

– Она права, я не так уж стар, – подтвердил отец Кароль. Он поднес руку ко рту, и Каролина поняла, что священник пытается скрыть улыбку. Затем он посерьезнел. – Но Брандт… Он жесток, как мальчишка, который не видит боли других. Надеюсь, я не такой.

– Он – единственный волшебник, кроме Кукольника, – сказал Мыш. – Он хочет, чтобы Кукольник работал вместе с ним.

– Как бы мне ни хотелось, чтобы это было не так, но это правда, – подтвердил Кукольник. – И поэтому держать детей в моем магазине опасно.

– Понимаю, – сказал отец Кароль. – Детей я с радостью приму, как только вы их принесете.

Каролина перешагнула линии жизни и любви на ладони Кукольника, стараясь не наступить на них: ее друг и так уже не раз испытывал душевную боль и разбитое сердце.

– Я не хочу, чтобы Рена подвергалась опасности в нашем магазине, однако буду скучать по ней.

– И я тоже. Но здесь, с отцом Каролем, ей будет лучше, – пояснил Кукольник. – Когда вам их принести? – спросил он священника.

– Давайте встретимся в подвале церкви после воскресной службы, – предложил отец Кароль. – Если кто-то спросит, вы скажете, что отдаете игрушки церкви на благотворительность. В городе достаточно сирот, и это будет выглядеть правдоподобно. А я найду место в деревне, где они смогут жить.

– Я принесу их, – сказал Кукольник.

И когда он приготовился уходить, отец Кароль перекрестил его.

– С вами Бог, – сказал он.

И это было самое заслуженное благословение, которое Каролина когда-либо слышала.

* * *

Этим вечером Рена и Давид попросили Кукольника зажечь две свечи на кухонном столе, чтобы отпраздновать субботу. Этот знакомый радостный ритуал поможет успокоить детей, которые были так далеко от дома и так долго еще туда не вернутся. А Рена и Давид были старшими, значит, должны были о них позаботиться.

Каролина, Мыш и Кукольник присели неподалеку, не мешая детской службе за кухонным столом. Это был момент, когда им нужно было остаться в стороне.

– «Благословен ты, Господь, Бог наш, владыка вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать Свечу священной Субботы», – декламировал Давид, прикрыв глаза ладонями.

– Аминь, – в унисон сказали все дети. Их молитвы, как светлячки, поднимались вверх, освещая путь в неизвестное будущее, которое их ожидало.

– Когда они отправятся к отцу Каролю, я хочу пойти с ними, – сказал Мыш тихо, чтобы не потревожить детей.

– Ты, конечно, солдат, но не такой большой, чтобы защитить их от немцев, – ответила Каролина. – Я едва справилась с немецкой овчаркой, что уж говорить о настоящем злом колдуне!

– Может, и нет, – согласился Мыш. – Но я смогу их успокаивать и буду лучшим другом Рены.

Да, подумала Каролина, это важно – так же важно, как и сражаться в битве. Она хорошо усвоила этот урок.

– Думаю, хорошо, если ты отправишься с ними, – сказал Кукольник. – Я не смогу, а им нужен будет кто-то рядом. – И как ни в чем не бывало он добавил: – Тебе тоже лучше пойти с ними, Каролина.

– Пойти с ними? – переспросила Каролина. – А кто останется здесь, с тобой?

– Я и сам справлюсь, – сказал Кукольник.

Каролина почувствовала, что он приложил усилие, чтобы его слова звучали уверенно. Она вспомнила, каким он был до того, как они стали друзьями, – и какой была тогда она.

– Я не пойду, – сказала она. – Я люблю Рену, но я нужна тебе. А ты – мне.

Кукольник начал было:

– Каролина…

– Я остаюсь с тобой, – оборвала она его. – Ты не заставишь меня уйти.

Давид обернулся к ним, прерывая еще не начавшуюся ссору.

– Пожалуйста, идите к нам, – сказал он.

– Хорошо, – сказал Кукольник. Он подошел к столу, отодвинул стул и сел рядом с ними.

Рена прыгнула ему на колени. Раньше она была для этого слишком большой, но теперь ее размер стал подходящим.

– Он хороший человек, этот священник? – спросила она.

– Да, – ответил Кукольник. – Он очень добрый. Пока вы под его защитой, он сделает все, чтобы с вами ничего плохого не случилось.

– А потом? – спросила Сара. Она теребила одну из своих кос, чуть не задевая ею лицо Розы.

Каролина зажала руками рот, чтобы не рассмеяться. Отцу Каролю и Мышу придется хлебнуть забот с ней и ее двоюродной сестрой!

– Потом? – переспросил Мыш.

– Она имеет в виду, что будет с нами потом, – объяснила Рена. – Мы все об этом говорили, и мы думали… После того, как мы покинем церковь, что с нами будет потом?

Кукольник снял очки и задумался, сгибая и разгибая дужки.

– Я не могу с уверенностью сказать… – наконец произнес он. – Но где бы вы ни оказались, вы будете помнить своих родителей, свою веру и Краков. А когда война закончится… Когда война закончится, вы найдете новых друзей. У вас будет свой дом. Вы начнете свое дело или напишете портрет. И когда все это произойдет, вы поймете, что стали взрослыми.

– Это… совсем неплохо, – сказал Давид. Сестра возле него уже дремала, роняя и вскидывая голову, борясь со сном. Трудно было поверить, что такие маленькие дети могут вызывать у кого-то ненависть – даже у злых колдунов.

– Нет, – сказала Рена. – Это звучит прекрасно.

Каролина была с ней согласна, только побаивалась, что Брандт может прийти в магазин до воскресенья и принести с собой злобу и ненависть. Каролина научилась бояться его, как и любую крысу.

Но страх не защитит ни ее, ни детей. Она должна верить в Кукольника и отца Кароля, а еще в волшебство, благодаря которому так много невозможных вещей стало реальностью.

* * *

В воскресенье утром Кукольник спустился в подвал церкви Святой Марии с большим рюкзаком, в котором прятались Каролина, Мыш и куклы-дети. Во время службы они не произнесли ни слова, хотя в темноте рюкзака Каролина чувствовала в своей груди всю тяжесть их страхов и тревог так же явственно, как ощущала на своем теле тяжесть их маленьких тел.

Отец Кароль ждал Кукольника внизу винтовой лестницы. В черной ризе он выглядел так, будто был одет в тени, которые отбрасывали на стены горевшие вдоль них свечи.

– Здесь нас никто не увидит, – сказал он. – Вы принесли?

Кукольник кивнул и поставил рюкзак на пол, чтобы Каролина, Мыш и тринадцать кукол могли выскочить из него. Отец Кароль не ахнул и не произнес ни слова, когда тринадцать мальчиков и девочек выбирались из рюкзака, но так крепко сжал губы, что они стали похожи на ровную линию, начерченную мелом. Его воображение священника было достаточно живым, чтобы представлять себе чудеса, но верить в чудо и видеть его – не одно и то же.

Каролина тоже привыкла быть среди детей – как справедливо заметил как-то Брандт, они были лучшими покупателями их магазина. Но быть среди детей такого же размера, как она, было Каролине все же непривычно. Теперь, когда они больше не должны были молчать, их шепоток и беспокойный смех, словно бабочки, разлетались по темному подвалу.

Маленький Арон тут же попытался убежать, но Мыш вовремя его поймал. Он изо всех сил держал малыша, а тот думал, что это такая веселая игра, и пытался вырваться из лап мышонка.

Элиаз привстал на носочки.

– Волшебник и тебя тоже превратит в человека? – Он потрогал свои нитяные кудри, а потом ухватился за косы Каролины. Но он не дергал за них – это был не ведьминский мальчик.

– Я никогда не была человеком, – ответила она.

Сара, не раздумывая, подошла к отцу Каролю и спросила:

– Мы останемся тут, в церкви?

Священника не смутила ее настойчивость.

– Вы пробудете здесь недолго, – ответил он. – Я нашел место, где вы сможете жить. О вас будут заботиться, пока не закончится война и за вами не придут родители.

– Надеюсь, она скоро закончится, – сказала Перла. – Я скучаю по маме. – Она не поднимала глаз от каменного пола, по которому со дня постройки церкви Святой Марии прошли уже сотни тысяч людей. Каролина чувствовала, будто в одно и то же время они и окружены историей, и творят ее.

– Она наверняка тоже по тебе скучает, – сказал Мыш, которому наконец удалось успокоить Арона. – Так что тебе надо держаться и быть сильной ради нее. И она тоже будет сильной ради тебя.

Перла подняла голову и посмотрела на Мыша.

– Я постараюсь, – сказала она.

– Мы все постараемся, – пообещал Давид. Он по-прежнему держал за руки Рену и свою сестру, и Каролина подумала, что он не скоро их отпустит.

Кукольник откашлялся и сказал детям:

– Я понимаю, что все это… ммм… очень ново и непривычно для вас, но мне придется вернуть вам ваш настоящий облик.

– Мы должны снова стать людьми? – спросила Лея, темноволосая девочка со шрамом под глазом. – Мне нравится быть куклой. Я чувствую себя в безопасности. – И она закружилась на полу.

– Когда-нибудь вы захотите вырасти, – сказал Кукольник. Его улыбка была мягкой, как вельветовая шкурка Мыша. – А для этого нужно быть людьми.

– Наверное, – ответила Лея не очень уверенно. Но, похоже, она все же увидела смысл в словах Кукольника, потому что, взмахнув руками, подошла к остальным детям и встала в одну линию с ними.

Кукольник сложил руки так же, как и отец Кароль во время мессы, а Каролина стояла позади него и смотрела, как напрягаются его мышцы. И снова фигурки кукол окружил свет, в котором их форма стала меняться, пока не остались лишь неясные контуры. Сияние постепенно угасало, а потом потухло совсем, и вот перед ними посреди комнаты стояли тринадцать мальчиков и девочек. Они потирали глаза, похлопывали себя по рукам и ногам, стараясь вновь привыкнуть к телу, которое было и новым, и знакомым одновременно.

Каролина захлопала в ладоши, но ее радость продолжалась недолго, потому что ноги Кукольника стали подгибаться. Отец Кароль, неотрывно глядевший на детей, очнулся от потрясения, подбежал к Кукольнику и подхватил его, не дав упасть на пол.

Рена, еще не совсем пришедшая в себя после превращения, тоже подошла и встала рядом с Кукольником, присоединившись к Каролине и священнику.

– Господин Бжежик, вам больно? – спросила она. – Пожалуйста, скажите, что вам не больно!

– Не волнуйся за меня. Я в порядке, – заверил Кукольник.

Но морщины вокруг его глаз и рта углубились, а в волосах появились серебряные пряди, которых раньше не было. За несколько минут он заметно постарел, и при мысли, что у его сердца, как у часов, может закончиться завод, у Каролины сжалась болью грудь. Она всегда считала, что первой уйдет из этого мира она, а не Кукольник.

Теперь она поняла, что может быть и иначе.

Однако ей не хотелось привлекать внимание к его изможденному виду. Дети, разглаживая одежду и нервно покусывая губы, смотрели на Кукольника, и ради них он сделал усилие и улыбнулся.

– Я в порядке, – снова сказал он. – И вы теперь будете в безопасности. Правда ведь, отец Кароль?

– Да, – сказал священник. – Вы будете в безопасности.

Рена взяла Кукольника за руку и сказала:

– Когда закончится война, вы найдете нас с папой, да? И тогда все будет как раньше, до того, как пришли немцы.

– То лето, что я провел с тобой, твоим отцом и Каролиной, было лучшим временем в моей жизни, – ответил Кукольник. Наконец-то друг Каролины высказал то, что чувствовал, и вся любовь, заключенная в этих словах, наполнила сердце Каролины теплом. – Я надеюсь, что однажды мы снова будем счастливы.

Рена бросилась к нему в объятия.

– Спасибо вам. И спасибо тебе, Каролина.

В этот миг, глядя на Рену, Каролина увидела женщину, которой станет когда-нибудь эта девочка. И ей показалось, что, как и Кукольник, Рена тоже стала старше за те минуты, что провела в подвале.

– Ты не должна ни за что нас благодарить, – сказал Кукольник, обнимая ее.

– Он прав, – сказала Каролина. – Мы тебя любим. Мы сделали бы для тебя все, что в наших силах.

Рена нагнулась и обняла свою маленькую подругу.

– Я тебя тоже люблю, – сказала она.

Лишь одна мысль беспокоила Каролину: Кукольник не сказал Рене, что они снова будут вместе. Каролина вспомнила обещание Джозефа и свое темное, острое, будто нож, предчувствие, что оно не будет выполнено.

Может быть, поэтому Кукольник не стал ничего обещать? Возможно, он боялся, что не сможет выполнить свои обещания?

Пока Кукольник обменивался последними несколькими словами с отцом Каролем и детьми, Каролина ухватилась за лямку его рюкзака и попыталась забраться внутрь. Но рюкзак был слишком большим, и она со стуком упала вниз.

Мыш увидел ее старания и подскочил к ней.

– Вам нужна помощь, моя госпожа?

– Да, пожалуйста. – ответила Каролина.

Мыш подставил лапу, чтобы, встав на нее, как на ступеньку, Каролина могла взобраться на рюкзак, словно на скалу.

– Почему ты не попросишь Кукольника, чтобы он посадил тебя внутрь? – спросил он, пока она перелазила через лямку рюкзака.

– Я знаю, что он хочет, чтобы я осталась с тобой и Реной, – сказала Каролина. – Может, он думает, что так будет безопаснее, но я не могу оставить его одного. Ему будет слишком грустно – и мне тоже.

– Понимаю, – сказал Мыш. – Я тоже не хотел бы расставаться с Реной. Мы столько вместе пережили.

– Да, именно. – Каролина одернула юбку и добавила: – Я рада, что познакомилась с тобой, Мыш. Ты не похож на других грызунов.

Мышонок снял фуражку и поклонился.

– Я тоже рад был познакомиться с вами.

* * *

Наконец все слова прощания были сказаны, и Кукольник начал взбираться по ступеням, а за его спиной в пустом рюкзаке ехала Каролина. Он поднимался медленно и часто останавливался передохнуть. Детские голоса внизу затихали, и они с Каролиной снова были одни, как в самом начале их дружбы.

Кукольник в последний раз попытался ее переубедить, сказав:

– Я могу оставить тебя с отцом Каролем, и ты…

– Я уже сказала, что остаюсь с тобой. Не спорь со мной – я могу быть такой же упрямой, как и ты, – отрезала Каролина. И с тревогой добавила: – Ты выглядишь усталым. Тебе нужно пойти домой и отдохнуть.

– Я чувствую, что мог бы проспать сто лет, как кое-кто из одной моей книги, – признался Кукольник, опустив голову. Каролина подумала, что он какой-то сонный, но тут он медленно произнес: – Я думаю… я думаю, что это было последнее чудо, которое я совершил, Каролина. Я истратил все свое волшебство. Прости меня. Я хотел помочь тебе и Стране Кукол. Но думаю, что уже не смогу.

– Может, мы и не спасем моих соотечественников, но я не думаю, что ты зря истратил свое волшебство или что я зря потратила время в этом мире, – сказала Каролина. И чем дольше она говорила, тем все более правдивым казалось ей каждое слово. – Ты спас Рену и детей, а я помогла тебе в этом. Может, именно это мы и должны были сделать.

Кукольник поднял голову и засмеялся – громким, радостным смехом, который, казалось, прорвался сквозь его усталость, как луч солнца из-за туч.

– Волшебство – странная штука, – сказал он. – Никогда не знаешь, во что оно выльется.

Глава 21. Безрукий человек

Брандт пришел за ними через три дня после того, как Кукольник отвел детей к отцу Каролю.

– Чем могу вам помочь? – спросил Кукольник. Он как раз прибивал подставку к лошадке-качалке, но тут же положил молоток на стол.

Кукольник не пытался скрывать своей неприязни к Брандту. Капитан злых колдунов и друг Каролины уже так много раз исполняли этот танец вежливости, что их слова и движения стали медленными и вялыми; и даже сам колдун выглядел каким-то поношенным – грязноватый набросок углем, а не человек в расцвете сил. Чего он хочет от них теперь?

Секунду спустя они услышали мрачный ответ.

– Герр Биркхольц, вы арестованы за пособничество и подстрекательство врагов немецкого народа, – сказал Брандт, обрушив приговор быстро, словно удар молотка.

Каролина застыла от этого заявления, но Кукольнику удалось изобразить одну из своих самых непостижимых улыбок. Это была улыбка соседа-чудака, каким он много лет был для окружающих.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – сказал он. – Я не помогал врагам немецкого народа.

– Никакой ошибки нет, герр Биркхольц, – сказал Брандт. – Я должен был понять, что вы что-то замышляете, когда вам понадобилось пойти в гетто.

Он свистнул, и дверь распахнулась. Двое солдат с искаженными злобой лицами вошли внутрь.

Они держали Джозефа Трэмела.

Он висел между ними, слабый и безжизненный, как тряпичные куклы, которые Каролина помогала Кукольнику зашивать, и его глаза настолько заплыли от ударов, что были почти закрыты. Но в них был виден гнев – та бушующая ярость, что побуждала солдат бесстрашно идти навстречу опасности. Каролина понимала его природу, но она также знала, что ни один человек или кукла не могут в одиночку противостоять целой армии крыс или злых колдунов.

– Сирил, прости меня, – сказал Джозеф.

– Джозеф… – начал Кукольник.

– Я столько раз пытался предупредить, чтобы вы не принимали неверную сторону, – прервал их Брандт. Он подошел к Кукольнику, и тяжелая поступь его шагов заставила Каролину и все лежавшие на столе предметы задрожать. – Но вы проигнорировали мои слова. Этот грязный еврей был пойман, когда пытался пронести в гетто еду, и я знаю, что вы имеете к этому отношение, герр Биркхольц. Вы использовали меня, чтобы помочь ему.

– Сирил ничего плохого не сделал, – сказал Джозеф. – Он понятия об этом не имел. Он просто пришел, чтобы забрать домик, который я ему сделал, вот и все.

Брандт издал хриплый, похожий на лай смешок.

– Вы ждете, что я поверю, будто Биркхольц случайно пришел в гетто за несколько дней до того, как вас поймали? – спросил он. – Ложь – вот что у вас, евреев, лучше всего получается. Среди вас нет ни одного порядочного человека, и в конце концов вы получите то, чего заслуживаете.

Это оскорбление, видимо, было последней каплей, и отец Рены бросился вперед. Это произошло так быстро, что солдаты не успели его схватить. Они только увидели, как Джозеф сжал руку в кулак и ударил Брандта в лицо. Брандт закричал, и тонкая струйка крови потекла по его подбородку.

Удар наверняка был болезненным, но все же Каролине показалось, что Брандт закричал скорее от шока. Неужели он действительно думал, что Джозеф станет покорно слушать оскорбительные слова в адрес своей семьи и своего народа?

Один из стоявших рядом с Брандтом солдат, взмахнув винтовкой, ударил Джозефа в скулу, и тот упал прямо на протянутые руки Кукольника. Второй тоже выхватил оружие, согнув указательный палец на курке.

Брандт не дал ему возможности выстрелить – с быстротой молнии он схватил лежавший на столе молоток Кукольника. В его налитых кровью глазах Каролина видела всех крыс, тащивших в огонь невинных кукол, но не знала, что ей делать.

Перед лицом собственной истории она чувствовала себя маленькой и беспомощной как никогда.

Единственным, кто сумел что-то сделать, оказался Кукольник. Он бросился между Джозефом и Брандтом и, подняв руки, закрыл ими своего друга.

– Стойте! – закричал он.

Каролина не видела, как Брандт опустил молоток, но слышала свист, когда молоток рассекал воздух, и треск кости, когда он опустился на руки Кукольника. Этот звук, пустой и неприятный, был похож на треск сосульки, которую переламывают пополам, и от ужаса из груди Каролины вырвался крик. Он облетел комнату, как недавно игрушечная бабочка, и Брандт уронил молоток на пол.

– Gott in Himmel… – прошептал солдат. Его рука, державшая оружие, ослабела, и Каролине показалось, что сейчас он его уронит.

Его напарник, вероятно, тоже был в панике. Он не нажимал на курок, но и не опускал трясущийся пистолет. Глаза его были выпучены, как у жабы.

– Это фокус, – сказал испуганный солдат. – Куклы не говорят. Просто мастер знает, как заставить их издавать звуки.

– Это не фокус, – сказал Брандт. – Эта кукла умеет разговаривать, как вы и я.

Говоря это, он не смотрел на Каролину – его взгляд был прикован к дрожащим и, очевидно, переломанным рукам Кукольника. Выражение потрясения и неприязни сделало обычно бледное лицо капитана пунцовым и придало ему лихорадочный, болезненный вид.

Не заботясь о своей безопасности, Джозеф повернулся спиной к Брандту и осторожно опустил сломанные руки Кукольника.

– Зачем? Зачем вы это сделали? – спросил он.

Сознание Кукольника было затуманено страданием, и из-за этого, наверное, его ответ был самым искренним.

– Я не хотел, чтобы еще кому-нибудь причинили боль, – сквозь сжатые зубы ответил он.

– Вот, – сказал Брандт, – именно поэтому я предупреждал, чтобы вы держались подальше от евреев, герр Биркхольц. Вы и эта кукла не можете ясно мыслить; они вас… испортили. Вы могли бы… Мы могли бы… – Он сжимал и разжимал пальцы, словно пытаясь ухватить будущее, которого, как он верил, они могли бы достичь, если бы стали друзьями.

– Брандт, пожалуйста, остановите это… – попытался Кукольник снова, но было уже поздно. Солдат, опустивший пистолет, снова схватил Джозефа и, вынув из кармана наручники, защелкнул их у него за спиной.

Не успел Кукольник сделать шаг к Джозефу, как Брандт схватил его.

– Не трогай его! Не трогай его, ты, колдун! – закричала Каролина и стукнула его кулаком. Но не успела она поднять руку для следующего удара, как капитан схватил ее со стола.

– Не надо, – сказал Кукольник. – Брандт, пожалуйста. Не трогайте Джозефа и Каролину.

– Закон есть закон. Я должен наказать еврея, – ответил Брандт. – Но вы – немец. Вам полагается то, чего не полагается полякам.

– Суда не будет! – прорычал Джозеф. – Его никогда не бывает.

– Для таких, как вы, – согласился Брандт.

На Джозефа он не смотрел, но Каролина понимала, что это не от чувства вины.

Жизнь Джозефа Трэмела мало волновала Эриха Брандта.

* * *

Двое солдат выволокли Кукольника и Джозефа из магазина. Брандт с видом хозяина жуткой вечеринки нес в руке извивающуюся Каролину, которая дрыгала ногами, пытаясь пнуть его. В окне булочной она поймала взгляд широко раскрытых глаз детей Домбровского, но лишь на краткий миг. Сам Домбровский бросился к окну и задернул шторы. Видимо, его позиция невмешательства не изменилась.

Каролине хотелось, чтобы Мыш был сейчас с ними, а не далеко, с детьми. Он бы проткнул Брандта мечом и потребовал сдаться. Но рядом не было ни Мыша, ни доброго ветра, который мог бы унести Джозефа и Кукольника в безопасное место. Волшебство заканчивалось, и Каролина знала, что скоро оно исчезнет совсем.

Брандт остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и этот жест культурного человека поразил Каролину. Она попробовала достучаться до него:

– Не губите Кукольника, – попросила она. – Он похож на вас. Может быть, вы – два последних волшебника в этой стране. А Джозеф – его друг.

– Если ты приглядишься, то увидишь, что Биркхольц и я похожи гораздо меньше, чем я вначале думал, – отрезал Брандт. И, ткнув согнутым пальцем в солдата, державшего Кукольника, приказал: – Посадите его в машину. Мы отвезем его в полицию.

Солдат, ведущий скованного Джозефа, спросил:

– А еврей?

– Вы знаете закон, – ответил Брандт. – Он преступник.

Лицо Кукольника исказилось от боли.

– Нет… – сказал он. – Не надо, пожалуйста!

А Джозеф ни о чем не просил. Он перевел взгляд с Каролины, оставившей попытки вырваться, на Кукольника и сказал:

– Спасибо за то, что вы были моими друзьями. Спасибо за Рену.

– Джозеф, я вам помогу… – пообещал Кукольник, не обращая внимания на Брандта, который толкал его к стоявшей на улице машине. – Я поговорю с Брандтом. Я добьюсь суда, я могу…

Они все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это не ваша вина, – заверил его Джозеф. – Вы помогли мне, и я всегда буду вам благодарен.

– Джозеф…

Брандт помешал Кукольнику произнести последние слова любви и дружбы. Капитан открыл дверцу и втолкнул его в машину, а следом швырнул Каролину.

Последнее, что видела Каролина, когда машина, взревев, развернулась и поехала прочь, – как солдат толкнул Джозефа на мостовую. Губы Джозефа шевелились, но Каролина поняла, что он разговаривал не с солдатом.

Он молился.

Таким она и запомнила его навсегда – под голубым летним небом Джозеф молил Господа принести мир всему свету и его дочери.

* * *

Комната для допросов, куда Брандт привел Кукольника, располагалась в подвале мрачного полицейского здания. Когда они вошли внутрь, по стенам, словно голодные звери, зароились тени.

Колдун подвел Кукольника к столу и стульям, стоявшим под единственной лампочкой, свисавшей с потолка на голом проводе.

Кукольник сел на стул, и Брандт бросил Каролину ему на колени. Даже со сломанными руками Кукольник не мог позволить ей упасть на грязный бетонный пол и бережно сложил руки вокруг нее.

Брандт вынул сигареты из кармана и сначала взял одну себе, а потом протянул пачку Кукольнику.

– Я могу зажечь вам сигарету, если хотите, – сказал он.

– После того, что сделали с Джозефом, как вы смеете разговаривать так, будто мы друзья? – воскликнул Кукольник. От боли в руках он тяжело дышал, и его грудь вздымалась, как меха. – Джозеф был моим другом. Вы…

– Я этого никогда не желал, – ответил Брандт. – Но мы живем в новом мире, а вы намерены оставаться в старом. Здесь теперь нет места евреям и предателям.

– Ваш деревянный солдатик сказал бы иначе, – возразил Кукольник.

– Может быть. Но его больше нет, а мнение тех, кого больше нет, вряд ли имеет какое-то значение, – ответил Брандт. Кончик его сигареты горел в темноте, как глаз чудовища. – Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел ваши руки. Считайте это одолжением. Я не стал бы делать этого для кого попало, и вы это знаете.

Он ушел, не попрощавшись, оставив их в темноте, и очень скоро силы оставили Кукольника. Он опустил голову на сложенные на столе руки и к тому времени, как пришел врач, уже спал.

* * *

Каролина ждала в холодной темной комнате, и спустя несколько часов Кукольник проснулся.

– Каролина? – слабым голосом окликнул он, поднимая голову.

– Да? – Она приложила руку к его животу, чтобы он почувствовал, что она здесь.

– Как хорошо, что Брандт не забрал тебя, – сказал Кукольник. Благодаря доктору и лекарству речь его была замедленной, растянутой, и каждое слово звучало, словно вздох. – Я… я не хочу оставаться один.

– Я тебя не оставлю, – пообещала Каролина. Для этого она и была создана: чтобы успокоить испуганного мальчика, солгать ему, пообещав, что будет сражаться с каждым, кто попробует его обидеть. Но, как уже доказал Брандт, она мало от чего могла защитить Кукольника и кого бы то ни было.

– Джозефа больше нет, – невесело сказал Кукольник. Он заплакал, но слезы его были не от бессилия. Друг Каролины не был трусом, несмотря на все слабости, и если бы она могла, то присоединила бы к его слезам и свои.

Для Каролины потеря Джозефа еще не стала реальностью: все, что было связано с ним в ее памяти, – это Джозеф в расцвете сил, Джозеф, чья музыка была прекрасна, как музыка звезд, кто каждый вечер приходил в магазин игрушек и при виде Рены и друзей улыбался от радости и любви.

– Однажды, – сказала Каролина, – кто-нибудь заставит Брандта заплатить за то, что он сделал с Джозефом.

– Думаешь? Сомневаюсь. Я не уверен, что в мире еще осталась справедливость. – И с любопытством, которое, казалось, не имело отношения к жгучей боли в руках, он принялся рассматривать свои переломы. – Была такая история о девочке, руки которой отобрал дьявол. Кажется, это немецкая сказка. Какая ирония!

– Она делала руками что-то особенное? И поэтому дьявол захотел ее наказать? – спросила Каролина.

– Ты знаешь, я не помню, – засмеялся Кукольник. – Может, он испугался, что своими руками она принесет миру больше добра. Но он проиграл. Девушка вышла замуж за доброго короля, и он сотворил для нее прекрасные серебряные руки. Она прожила с ним всю жизнь, окруженная кольцом соли, чтобы сохранять свои руки. – И на пыльном полу он нарисовал каблуком ботинка круг. – Вот таким, – сказал он.

– Ты никогда не рассказывал мне эту сказку.

– Я и сам ее позабыл, – ответил Кукольник. – Прости. Мне нужно было уговорить тебя идти с Мышем. Но теперь они нас не отпустят. Брандт слишком зол на меня. И после того, что он сделал с Джозефом…

– Он уже получает свою награду! – запротестовала Каролина. – Он…

Тяжелая металлическая дверь со скрипом отворилась, и, прервав обвинительные слова Каролины, на мрачный пол острым лезвием упал луч желтого света. Вошел розовощекий солдат, которого Каролина прежде не видела.

– Вас переводят, – запинаясь, объявил он, заложив руки за спину в попытке выглядеть властным. Но эта комната была царством Брандта, а солдат – всего лишь рядовым пехотинцем.

– Переводят? – спросила Каролина. – Куда?

– Гауптштурмфюрер Брандт не сказал куда, – ответил солдат. – Только сказал, что вы оба переезжаете в другое место.

Кукольник поднял руки над головой, как делала Каролина, когда хотела, чтобы ее подняли.

– Хорошо, но вам придется помочь мне, – сказал Кукольник. – Я думаю, что сам не справлюсь.

Молодой колдун колебался, не зная, как поступить. Но что мог ему сделать Кукольник? Он был не в состоянии напасть на солдата и разоружить его.

– Посадите куклу в нагрудный карман моего жилета, когда будете меня вести, – попросил Кукольник. – Слева, поближе к сердцу.

– А может она… забраться туда сама? – спросил молодой колдун.

Он не хотел их касаться, поняла Каролина. В глазах этого парня она и Кукольник были опасными, не такими, как он и его товарищи.

– Вы нас боитесь? – спросил Кукольник.

– Да, – прямо ответил парень. – Вы…

– Колдуны? – спросила Каролина. Она не могла удержаться, чтобы не фыркнуть. – Ты все перепутал. Это Брандт – колдун. Но не я. И не Кукольник.

– Она права, – сказал Кукольник. – Я совершаю чудеса, но это не делает меня злым.

– Вы помогли людям, которым незачем было помогать, – ответил парень. – Это делает вас злым.

– Я могу то же самое сказать и о вас, – холодно ответил Кукольник. – А теперь посадите Каролину ко мне в карман, и мы можем идти.

Глава 22. Страна берез

Брандт настоял на том, чтобы сопровождать Кукольника и Каролину на станцию.

Каролина подумала, что это жесткость, замаскированная под доброту.

Пока машина медленно пробиралась по дождливым улицам Кракова, Брандт держал дуло пистолета у ребер Кукольника. Разве наручников было недостаточно, чтобы дать понять Кукольнику, что он больше не сможет свободно ходить по этим улицам?

Кукольник глядел на высокие розовые и желтые здания и на людей, которые, подгоняемые ливнем, бежали мимо. Казалось, он так внимательно вглядывается в обычные сцены, словно пытается хорошенько запомнить кривые улочки и улыбающиеся лица, чтобы потом, если будет нужно, вспомнить все это.

Но если Кукольник не намеревался говорить с Брандтом, то Каролина не собиралась молчать. Что, если он примет молчание ее друга за признание в поражении?

– Куда вы нас посылаете? – спросила она.

– На восток, – сказал Брандт. – В Аушвиц-Биркенау[2].

– И что там с нами будет? – спросила Каролина. Она боялась, что Брандт отберет ее у Кукольника, и старалась держаться от него как можно дальше. Колдун уже забрал всех и все, что было им дорого: Джозефа Трэмела и магазин, а теперь и самые лучшие и искусные инструменты Кукольника – его руки. Что могло помешать капитану разлучить его с Каролиной?

– То, что случается в Биркенау со всеми, – ответил Брандт.

– Никто из тех, кого сажают в поезд, не возвращается обратно, – пробормотала Каролина, вспомнив отчаянные слова, которые Джозеф сказал Кукольнику.

– Да, – подтвердил Брандт, – никто. Они переходят в другое место. Краков – не место для евреев… и для тех, кто их любит.

Машина резко развернулась и остановилась перед вокзалом. Здесь больше не было очередей за билетами у кассы, и никто не продавал на привокзальной улице редиску и морковь. Здесь были только колдуны с такими перекошенными от злости лицами, что они напоминали корни старых полусгнивших деревьев.

Каролина вглядывалась в толпу, надеясь увидеть Яношика, крадущего фуражки и пистолеты, но не нашла никого, кто мог бы помочь Кукольнику.

Водитель вышел из машины, чтобы открыть дверцу для Брандта, который вывел Кукольника за локоть. Его прикосновения были на удивление осторожными, особенно по сравнению со вчерашней жестокостью. Попав под дождь, Каролина сердито фыркнула, но Кукольник не обратил на него внимания. Он оглянулся на привокзальную площадь и окинул ее быстрым взглядом – словно ручка писателя, скользящая по бумаге.

Он и вправду старался запечатлеть ее в своем сердце… а это значило, что он не надеялся снова увидеть Краков.

Каролина подняла голову и помолилась всем звездам, которые сейчас были скрыты дождевыми тучами.

* * *

Снаружи вокзал был пустым, но внутри было так людно, что Брандту пришлось прокладывать себе дорогу сквозь толпу. Пальто и куртки ожидающих на платформе были помечены желтой звездой, которая означала, что все они – евреи. Как и Кукольник, они были во власти немцев. Колдуны, словно бледные стервятники, оцепили их и зорко наблюдали, готовые в любую минуту ринуться на добычу. Разве они не видели, как напуганы все эти люди?

Брандт втащил Кукольника на платформу. И море людей расступилось перед ним, будто ухмыляющийся череп на его фуражке сам по себе был волшебным. Он остановился перед другим немцем, на сей раз штурмманном низшего ранга. Как только штурмманн увидел Брандта, он опустил висевший на груди планшет и отсалютовал:

– Хайль Гитлер!

– О, потише, – вмешалась Каролина.

Штурмманн завертел головой из стороны в сторону.

– Кто это сказал? – требовательно спросил он.

– Не обращайте внимания, – успокоил Брандт. – Герр штурмманн, мне нужно посадить этого человека в один из вагонов. Прошу извинить, что не сообщил заранее. Мое имя Эрих Брандт – возможно, вы слышали обо мне. Я приехал, чтобы помочь решить еврейскую проблему в Кракове.

Еврейскую проблему? По мнению Каролины, единственной проблемой был сам Брандт.

Штурмманн постучал ручкой по планшету, издавая резкие, словно автоматная очередь, звуки.

– Я знаю, кто вы такой. Но при всем уважении к вам, гауптштурмфюрер, это для нас больше, чем просто маленькое неудобство, – сказал он. – Все поезда укомплектованы. Наши братья по оружию на востоке и так едва могут принять такое количество груза.

Раз количество людей в поезде было так важно, это могло означать, что на востоке у колдунов определенное количество провизии и лишней нет.

Каролина потянула своего друга за рукав пальто и прошептала:

– Все будет в порядке – мы сможем остаться вместе. И в конце концов уедем подальше от Брандта. – Однажды она уже потеряла дом и знала, что сможет пережить это снова, если Кукольник будет рядом.

Но Кукольник отвел взгляд. Знал ли он что-то, чего не знала она?

– Меня не интересуют ваши списки, – заявил Брандт. – Мне необходимо, чтобы этот человек был эвакуирован из Кракова сегодня.

– Если это так срочно, – проворчал штурмманн, – надо было заранее позвонить. – И, несмотря на возмущение, протянул Брандту планшет. – Напишите его имя в конце списка. Надеюсь, с ним не будет проблем.

– У него сломаны руки, – сказал Брандт, начиная писать. – Нет, проблем не будет.

– Хорошо, – ответил штурмманн, забирая планшет.

Как только формальности были окончены, Брандт вынул из кармана маленький серебряный ключик и вставил его в замок наручников Кукольника. Наручники открылись, и Брандт убрал их в карман.

Кукольник сказал:

– На этом свете еще остались люди, которые будут вам противостоять, какое бы чудовище, лежащее в конце этого пути, ни поглотило меня.

Лицо Брандта на секунду смягчилось, как и голос, когда он произнес:

– Может быть, и так. Но это не важно. Я буду единственным, кто запомнит вас и то, что вы сделали в этом городе.

Подумав о Рене, остальных детях и о священнике, осмелившемся поверить в чудо, Каролина сказала:

– Нет. Не единственным.

И, увидев, как почернело, словно его же форма, лицо Брандта, Каролина испытала вспышку злорадства.

– Я должен тебя забрать, – сказал капитан.

– Если ты это сделаешь, я каждый день буду напоминать тебе о Фрице и Кукольнике, – сказала Каролина. – Я буду терзать твое сердце с утра до вечера. Клянусь.

Для любого другого это прозвучало бы жалкой угрозой, но Каролина научилась хорошо понимать Брандта. Он отступил от нее на шаг, но тут же взял себя в руки и надвинул фуражку поглубже, так что вместо его глаз Каролина увидела пустые глаза черепа. Ей показалось, что это больше соответствует правде. Этот колдун давно убил свое сердце, и, хотя даже кукла не может жить без сердца, этот человек смог.

Брандт молча отвернулся, не желая видеть сотворенных им же самим призраков. Но невысказанное, оставшееся между ним и Кукольником звучало оглушительно, как свист прибывающего поезда.

«Сколько злых колдунов сначала были принцами и принцессами?» – задумалась Каролина, когда Брандт зашагал прочь с платформы и к выходу из вокзала. Это было единственное прощание, которому она была рада.

И только когда Кукольник ответил, она осознала, что задала этот вопрос вслух.

– Больше, чем хотелось бы думать, – сказал он.

– Почему? – спросила Каролина. – Почему Брандт из-за собственной боли причинил боль стольким людям?

– Так поступают слабые люди, – сказал Кукольник. – Они бросаются на других людей и ненавидят их, потому что напуганы сами. Но в этот момент они перестают быть достойными сочувствия.

Штурмманн приложил ладони рупором ко рту и прокричал в толпу:

– Оставьте ваш багаж здесь! Не берите его в поезд! Вы заберете его, когда прибудете на конечную станцию! Если вам нужно пометить чемодан, подойдите ко мне! Неотмеченный багаж будет конфискован!

Несколько человек действительно подошли к штурмманну, который дал им кусочки мела. Они аккуратно написали свои имена на боку чемоданов, выводя буквы крупно и отчетливо, чтобы их было легко прочитать.

Дети, которые держались рядом с родителями, улыбались, увидев Каролину, торчавшую из кармана жилета Кукольника. Некоторые даже познакомили ее со своими друзьями – деревянными куклами, плюшевыми мишками и солдатиками, которые умещались у них на ладонях. Эти игрушки не лежали в чемоданах вместе с остальными нужными и практичными вещами. Быть выдворенным из собственного дома – это очень грустно, но быть разлученным с другом, которого любишь, даже ненадолго, было бы вовсе непереносимо.

– Вы все из Кракова? – спросил Кукольник женщину, которая, согнувшись, стояла рядом с ним и писала на чемодане свое имя. На ней был темно-синий платок, заколотый у горла булавкой, а когда женщина выпрямилась, морщинки на ее лице показались ему картой всех тех мест, где ей довелось побывать.

– Да, – ответила она. – Нам сказали, что мы должны переехать.

– Почему только вы? – спросил Кукольник. – Почему не все, кто живет в гетто?

Женщина выпрямилась, схватившись за спину. Кукольник протянул руку, чтобы помочь ей, но тут же отдернул. Его руки уже не те, что раньше, подумала Каролина.

– В Кракове находится бо`льшая часть немецких заводов, – сказала женщина. – Наверное, они хотят, чтобы мы, старики и дети, убрались из города, чтобы сюда могли приехать молодые мужчины и женщины, которые смогут работать на них. Нам сказали, что мы едем в деревню. – Женщина произнесла это довольно уверенно, но что-то в ее голосе старого, умудренного опытом человека сказало Каролине, что эта уверенность, возможно, притворная.

Каролина напомнила себе, что злые колдуны вряд ли позаботились бы о том, кто входит в поезд и отмечен ли багаж, если бы хотели, чтобы эти люди исчезли.

Через минуту поезд подошел к платформе. Его гудок был таким громким и резким, что замирало сердце. Поезд был похож на огромного черного зверя, и Каролине захотелось, чтобы Кукольник унес ее от него как можно дальше.

Поезд дернулся и остановился, и немецкие солдаты открыли двери товарных вагонов. Взмахами рук они подгоняли людей, говоря:

– Быстрее, быстрее! Поезд должен отправиться вовремя. Чем быстрее вы начнете путь, тем быстрее прибудете и поселитесь в новом месте.

Но люди на платформе, включая Кукольника, не поспешили к вагонам, чтобы занять места. Внутри вагонов не было никаких мест. Там вообще ничего не было, только пол и потолок из старого потрескавшегося дерева. Кроме того, вагоны были слишком маленькими, чтобы в них могли удобно устроиться более дюжины человек.

– Это не настоящий поезд, – сказала Каролина. – Тут нет сидений! И посмотрите на окна! Они такие маленькие. Как здесь можно сидеть и дышать?

– Это настоящий поезд, – тихо сказал Кукольник. – Только не для людей. В таких вагонах перевозят овец или коров.

– Но мы же не коровы или овцы, – возразила Каролина.

– Для них, – сказал Кукольник, – мы то же самое.

* * *

Как и боялась Каролина, в вагоне для скота не хватало места, чтобы разместить всех, кого в него затолкнули, и Кукольник вынужден был стоять плечом к плечу с женщиной, к которой прислонился ее сын, и стариком. Сидеть – это была роскошь, которую никто не мог себе позволить. Самое большее, что они могли, – это согнуть ноги, чтобы немного ослабить боль, или на минутку опереться о плечо доброжелательного соседа.

Первый час в товарном вагоне был ужасным.

Второй был почти непереносимым.

Вид из двух маленьких окошек по обеим сторонам вагона давал Каролине весьма смутное представление о том, куда они направляются. Когда они выехали из Кракова, вначале были видны только коричневые поля, сосновые рощи и свинцовое небо. Время от времени она видела крестьян с семьями, работавших в поле, но они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на поезд и его несчастных пассажиров.

Каролина перестала притворяться обыкновенной куклой – столько немцев уже видели ее и слышали, как она разговаривает, что скоро, наверное, о ней напишут в газетах. Так что Каролина свободно смотрела по сторонам и даже поздоровалась с мальчиком, стоявшим рядом с Кукольником. Внимательно оглядев ее, он улыбнулся в ответ.

– Сколько еще ехать? – спросил он, потянув мать за платье.

– Не знаю, Якоб, – ответила она. – Надеюсь, мы скоро приедем туда.

– Куда это «туда»? – спросила Каролина. – Кто-нибудь знает?

– Наверное, нас переводят в другое гетто, – сказал старик, стоящий по другую сторону.

– В другое гетто? – повторила пожилая женщина справа. – Неужели нас еще мало переводили в разные ужасные места?

– Может быть, там будет лучше, – сказала мама мальчика Якоба. Круги вокруг ее глаз были темными, как чернила, но она все же старалась хоть чуть-чуть улыбаться. – Краковское гетто было переполнено. Может, там будет свободнее.

Каролина потянулась и похлопала Кукольника по колючему подбородку, чтобы отвлечь его от мыслей, в которые он так глубоко погрузился.

– А ты что думаешь? – спросила она.

Однако прежде чем Кукольник успел ответить, старик спросил:

– Кто это говорит?

– Я, – ответила Каролина, высунулась из кармана Кукольника и ткнула пальцем старику в плечо.

– Какая чудесная марионетка, – сказал тот.

– Она не марионетка, – возразил Якоб. – Она настоящая. Она со мной поздоровалась.

– Да, она правда настоящая, – подтвердил Кукольник. С той минуты, как они вошли в это жалкое подобие поезда, Каролина впервые услышала его голос.

Глаза старика открывались шире и шире, пока не стали похожи на две полные луны. Но он не высказал ни слова сомнения в существовании Каролины. Наоборот. Он сказал:

– Так вы умеете творить настоящие чудеса! Мы живем в поистине странное время. Но вы, сударь… Вы единственный человек, на ком нет звезды, и я не видел вас в гетто. Вы не можете быть евреем.

– Как же вы оказались здесь, с нами? – спросила мать Якоба. Сейчас она выглядела моложе, словно упоминание о волшебстве разгладило ее морщины, стерло с лица жесткое выражение и оно стало таким же юным и ясным, как и лицо ее сына.

Кукольник ссутулился, но здесь был не магазин игрушек перед войной, где он мог спрятаться за дежурной улыбкой и вежливыми словами.

– Я помог своему другу и его дочери, – сказал он. – Вот и все.

Каролина подумала, что на самом деле он сделал гораздо больше, но, независимо от своих усилий, волшебники редко бывают героями сказок. Они были силами природы и со временем уходили, становясь историей, – как роса, исчезающая при первых лучах солнца.

Каролина крепко ухватилась за свою юбку. Нет. С Кукольником этого не случится. Этого не может быть.

– А как ты сюда попала? – спросил Якоб Каролину. Усталость, казалось, покинула его, но Каролина знала, что это ненадолго. Трудностей было слишком много, чтобы кто-нибудь, особенно ребенок, мог выдержать их без жалоб.

– Я прибыла издалека, – сказала Каролина. – Это длинная история.

– Ты должна ее рассказать, – вмешался Кукольник.

Каролина попыталась – и не смогла – спросить его без горечи в голосе:

– Какой смысл рассказывать эту историю?

– По крайней мере, это поможет нам скоротать время, – ответил Кукольник. – Расскажи нам о Стране Кукол.

Каролина хотела было снова ему отказать, но потом поняла, что ее другу сейчас нужна сказка, которая поможет ему держаться.

– Жила-была, – медленно начала она, – маленькая кукла по имени Каролина. Жила она в одной стране далеко-далеко от мира людей…

Эта история унесла их из вагона, как когда-то добрый ветер Догода. Когда в середине рассказа Каролина остановилась, чтобы передохнуть, Кукольник прошептал:

– Ты в первый раз рассказываешь мне свою историю.

– Раньше мне было слишком больно ее вспоминать, но теперь боль прошла. С тобой я нашла новый дом, – прошептала она в ответ.

– Да, – сказал Кукольник, – конечно.

И, продолжая свой рассказ, Каролина почувствовала, как одна слезинка из глаз Кукольника упала ей на юбку.

* * *

Когда поезд остановился и дверь вагона для скота открылась, двое офицеров СС начали выгонять из него Кукольника и других пассажиров.

– Выходите! Выходите! Быстро! – кричали злые колдуны.

К ногам тех, кто двигался не слишком быстро, бросались немецкие овчарки, как две капли воды похожие на Солдата. Рядом стояли несколько человек в голубой полосатой одежде. У каждого на рубашке была желтая шестиконечная звезда, и все они были худыми, как вырезанные из бумаги куклы.

Солнце уже садилось за горизонт, озаряя лежащую перед ними длинную пыльную полосу гравия мягким оранжевым светом. В колючей проволоке забора слышался неумолкающий, зловещий электрический гул. Каролина посмотрела вдаль, туда, где заканчивались рельсы и стояло здание из красного кирпича с огромной печной трубой. Рядом росла группа высоких тонких деревьев, чьи листья мягко шелестели, словно приглашая прибывших.

Может, это не такое уж зловещее место, как думали Каролина и Кукольник? Почему бы тогда здесь росли такие прекрасные деревья?

– Березы, – сказал Кукольник, обращаясь скорее к себе, чем к Каролине. – Биркенау. Страна берез.

– О чем ты говоришь? – спросила Каролина.

– Моя фамилия, – пояснил Кукольник. – Это место называется так же, как звучит моя фамилия. «Бжежик» означает «береза».

Над толпой разнесся пронзительный свист. Мужчины, женщины и дети из Кракова замерли и посмотрели туда, откуда он раздавался, – на элегантно одетого офицера СС. На руках его были белые перчатки, словно он собирался пригласить одну из женщин повальсировать на пыльном гравии.

– Добро пожаловать в Аушвиц-Биркенау, – сказал офицер, улыбаясь прибывшим. От этой улыбки у Каролины похолодело сердце. В ней не было тепла, и она вспомнила о пустой ухмылке Эриха Брандта. – Я знаю, что вам пришлось перенести долгое и утомительное путешествие, но теперь все будет хорошо. Пожалуйста, встаньте в две шеренги: в одной – мужчины, а в другой – женщины. Я разделю вас на группы, чтобы дать вам подходящую работу.

Кукольник встал в шеренгу вместе с остальными. Затем он наклонился и поцеловал Каролину в лоб.

Она почувствовала, что это его первый и вместе с тем последний поцелуй.

– Я люблю тебя, Каролина, – сказал он. – Ты спасла меня. И если бы ты не заговорила, я никогда бы не познакомился с Джозефом и Реной. Ты была лучшим другом, о каком я только мог мечтать.

– Я не прощаюсь с тобой, – сказала Каролина. – Я не хочу! – Она крепко ухватилась за его жилет и притянула Кукольника к себе. – Не говори так, словно ты собираешься оставить меня одну. Ты не можешь!

Чем больше она говорила, тем более затуманивалось лицо ее друга, словно он уже начал уходить от нее. Каролина моргнула, стараясь вернуть ему ясность. Она отчаянно хотела запомнить Кукольника как следует – так же как он старался запомнить Краков. Но почему она не может ясно видеть его?

– Каролина, – сказал Кукольник, – твое лицо… – Он испуганно смотрел на нее, и Каролина поднесла руку к лицу. И почувствовала стекавшую по нему каплю влаги.

Она плакала.

Она наконец научилась плакать, но какой теперь от этого был толк? Она хотела быть храброй в глазах Кукольника, а вместо этого он утешал ее.

– Прости меня, – сказал он.

Каролина вытерла глаза. Ей столько раз в жизни хотелось заплакать, а теперь, когда ее желание исполнилось, ей хотелось поскорее избавиться от слез. Всегда ли так бывает с желаниями?

К ее горлу подступили рыдания, но она проглотила их и оставшейся рукой крепко обхватила Кукольника.

– Я люблю тебя больше всех на свете, – сказала она. – Я всегда буду любить тебя больше всех на свете. Что бы ни случилось…

Ее прервал один из солдат.

– Это что, кукла? – спросил он и выхватил Каролину из кармана Кукольника. Мир погас, а затем, когда колдун встряхнул ее, снова включился, и она закрыла глаза, а потом опять их распахнула. – Ты, наверное, шутишь. Что у тебя в другом кармане – плюшевый мишка? – Он, оскалясь, словно зверь, помахал офицеру в белых перчатках. – Посмотрите, герр доктор! Взрослый человек носит это с собой. Можете поверить?

Человек в белых перчатках – очевидно, доктор – посмотрел в сторону Каролины и Кукольника, но не засмеялся, как солдат. Он округлил глаза и приподнял штанину Кукольника, обнажив его деревянную ногу.

– Да, понимаю, – сказал доктор. – Перейдите в левую колонну.

Солдат сразу прекратил веселиться и толкнул Кукольника в колонну стариков и маленьких мальчиков, которые направлялись к зданию из красного кирпича.

– Вперед, – сказал он.

– Подождите, – сказал Кукольник. Он потянулся за Каролиной, которая почувствовала, что ее пальцы тянутся к его рукам. Какая теперь разница, увидит ли кто-нибудь, что она двигается? Она должна идти с ним! – Кукла…

– Вы получите ее обратно, когда примете душ, – резко бросил солдат. Каролина болталась у него на боку, задевая за оружие. Оно было холодное, как ледяной поцелуй госпожи Морены. – А теперь идите, или я вас заставлю.

Глубину взгляда, которым обменялись Каролина и Кукольник, невозможно было выразить одним словом – он был полон сказок, и побед, и долгих ночей, которые они провели рядом. Поэтому Кукольник выбрал не одно слово, а два.

– Живи счастливо, – сказал он ей.

И через миг толпа поглотила его и он исчез из виду.

– Вот идиот, – ухмыляясь, сказал солдат. Он окинул взглядом платформу и увидел изможденного мужчину в полосатой пижаме.

– Положи эту куклу вместе с другими вещами, и быстро, – приказал он, сунув ему Каролину. – Скоро прибудет еще партия.

Когда мужчина посмотрел на нее, она увидела, что его глаза полны пыли и призраков, и почувствовала каждую косточку державшей ее руки. Каролина поняла, что нечего ждать милости от колдуна, который довел человека до такого состояния. Неужели они и с Кукольником сделают то же самое и он станет таким же пустым, как и сама Каролина?

Колдун так сильно ударил худого мужчину кулаком в спину, что тот споткнулся.

– Не заставляй меня повторять!

– Слушаюсь, – тихо сказал изможденный человек.

Держа Каролину в руке, он побрел к вещам, оставленным на платформе исчезающей толпой. Каждая вещь, от костылей и талит до шляп, сорванных с голов их владельцев, была кусочком чьей-то жизни, о которой Каролина ничего не знала. Тощий человек положил Каролину и сколько смог вещей в валявшуюся в пыли детскую коляску. Он вытер глаза рукавом своей грязной рубашки, но при этом не издал ни звука.

Истощенный человек не повез Каролину к красному кирпичному зданию, чего она и хотела, и боялась. Вместо этого он покатил коляску к ряду длинных деревянных сараев. Никто не позаботился посадить деревья вокруг этих строений, а их окна были заколочены досками, отчего они напоминали спящих животных.

Подойдя к одному из сараев, мужчина со стоном толкнул дверь плечом. Каролина не знала, что внутри, но никак не ожидала увидеть горы, возвышавшиеся над ее головой. Это были горы связанных шнурками пар обуви. Там была и гора очков со сложенными дужками. Была там и гора платьев, холм колец и даже маленький холмик зубных щеток, в которых рылись несколько женщин. Их глаза были полны той же боли и черноты, что и глаза тощего мужчины.

Он прошел между этими странными горами, бросая шляпы в одну кучу, костыли в другую. Он не поздоровался с женщинами, и они не подняли на него глаза.

Наконец худой мужчина взял Каролину.

– Тот, кому ты принадлежала, наверное, очень тебя любил, – мягко сказал он.

Каролина хотела сказать ему, что она все еще принадлежит Кукольнику, а он – ей, но не смогла произнести ни слова – ее голос был заперт внутри ноющей груди. Эта новая боль была гораздо сильнее, чем боль от потери руки, и она не могла понять, почему все в ней так болит. Что колдуны с ней сделали?

Худой человек положил Каролину у подножия одной из гор. Она оказалась между плюшевым мишкой с одним глазом и еще одной куклой, чьей фарфоровое лицо было испорчено трещиной, похожей на паука. Подняв глаза, Каролина увидела десятки других кукол и плюшевых животных, лежащих большой кучей на полу.

Кому принадлежали все эти игрушки? Был ли у них кто-то, кто любил их и заботился о них?

Когда худой человек вышел из сарая, Каролина поняла, что знает ответ на все эти ужасные вопросы. Эти игрушки остались одни… и Каролина теперь тоже одна.

Кукольник не приходил за ней.

А если Кукольник не приходил за ней, это могло означать только одно: что он, как и Джозеф Трэмел, ушел навсегда.

Глава 23. Слезы

Каролине понадобилось очень много времени, чтобы перестать плакать.

Глава 24. Добрый ветер

Когда солнце село в это ужасное море, из-за которого пришли крысы, Каролина и Фриц добрались до вершины горы. Вокруг был не настоящий снег, а кокосовые стружки. Однако на такой высоте все же было очень холодно, и, наклонившись и набрав в ладони этого снега, Каролина задрожала.

– Ты уже когда-нибудь это видел? – спросила Каролина.

– Один раз, – сказал Фриц. – При дворе появился исследователь. Он принес королю и королеве хрустальные цветы и кокосовый снег. Он сказал, что в следующий раз отправится в путешествие к звездам. – Его улыбка была мягкой, как этот мягкий сладкий снег. – Я все думал, удалось ли ему совершить это путешествие.

– Хотела бы я когда-нибудь отправиться к звездам, – сказала Каролина. – Они всегда так прекрасно поют.

– Отсюда мы почти можем к ним прикоснуться, – сказал Фриц, помахав в небе над ними темной рукой.

– Почти, – со вздохом сказала Каролина и посмотрела на голые вершины вокруг. Она не знала, что ожидала увидеть, но гнетущая пустота этого места почти раздавила оптимизм, который она старалась в себе поддерживать. – Что мы теперь будем делать? – спросила она Фрица. – Я не чувствую здесь никакого ветра и определенно не вижу никого, кто мог бы нам помочь. – Ее маленькие ножки впервые в жизни устали и болели, и она плюхнулась на землю.

– Я не верю, что все это было ложью, – сказал Фриц. – Я должен помочь нашему народу. И я хочу помочь тебе. Я вижу твое лицо, Каролина. Ты не заслуживаешь такого.

Каролина упрямо коснулась трещины на щеке. Последнее, чего ей хотелось от Фрица, – это жалость.

– Ни одна кукла этого не заслуживает, – сказала она.

– Да, ты права, – со вздохом согласился он. И вместе с этим голосом Каролина услышала звук самого сильного в ее жизни ветра. Его пальцы растрепали ей волосы, отбросили их назад, а аккуратно уложенные юбки взметнулись и захлопали вокруг ее ног.

Фриц засмеялся и раскинул руки, позволив ветру поднимать себя выше и выше.

– Видишь? – смеясь, сказал он Каролине. – Сказки были правы!

После того как столько сказок оказалось горькой ложью, Каролина с трудом верила, что хотя бы одна осмелится быть правдой.

– Ты – Догода? – спросила она у ветра.

Она ожидала, что ветер будет холодным, как туманная изморось вокруг, но он оказался теплым, как земля под поцелуями солнца.

– Да, – ответил ветер. – Ни одна кукла не приходит сюда, если не хочет покинуть Страну Кукол. Вы пришли за этим?

– Да. Мы хотим попасть в мир людей, – объяснил Фриц. Он прихлопнул рукой свою фуражку, чтобы она не улетела. – Я хочу помочь нашему народу. А Каролина… Она должна быть счастлива. Она уже долго не испытывала счастья.

– Фриц… – сказала Каролина. Серебряный солдат заботится о ней, потому что добр, – у него нет никаких других причин для этого. Сколько еще людей сделали бы это для нее?

Туманная изморось начала меняться, сливаясь в огромные крылья, которые, казалось, протянулись от одного конца темного неба до другого. Между ними появилось лицо Догоды. Оно было гладким, юным и полным радости, обрамленным кудрями яркого подсолнухового цвета.

– Тогда я отнесу вас в мир людей, – сказал Догода.

Каролина почувствовала, как в ее груди, словно великолепные крылья Догоды, забились все песни, которые она там прятала, и засмеялась.

– Ты слышала это, Каролина? – спросил Фриц. – Мы летим туда! Мы правда летим туда!

Так они и отправились вместе в путь. Но когда Каролина очнулась в мире людей, она была одна.

Глава 25. Последнее путешествие

Последним существом, которого Каролина ожидала увидеть в сарае, была Лаканика.

С тех пор как они виделись в Краковских Плянтах, фея лугов изменилась. Ее великолепные рыжие волосы стали пепельно-серыми, а вплетенные в них цветы засохли и помялись.

– Здравствуй, куколка, – сказала Лаканика. Задохнувшись от дыма, она деликатно закашлялась в кулак.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Каролина. – Я думала, ты собираешься остаться в Кракове!

Лаканика уселась рядом с Каролиной и попыталась поправить косу, но пальцы прошли сквозь нее.

– Я думала, что смогу, – сказала она. – Я постаралась обосноваться там. Но я не смогла забыть свой луг.

– Это твой луг? – спросила Каролина. Когда они впервые встретились, Лаканика была оживленной и прекрасной, а это место совсем не было таким.

Аушвиц-Биркенау был местом, где умирали мечты.

– Он был моим, – сказала Лаканика. – Но теперь уже нет. Он теперь принадлежит призракам, и я больше не имею здесь силы. Я не могу вызывать цветение растений и рост деревьев. Я не могу никого вывести из тьмы.

– Пожалуйста, – попросила Каролина, – пожалуйста, скажи мне, куда все ушли. Кукольник попрощался со мной, и они забрали меня у него, но это неправильно. – Она снова заплакала, ведь она была слишком обессиленной, чтобы сопротивляться слезам.

– Немцы забрали всех людей из поезда в место, куда ни ты, ни я не можем за ними последовать, – мягко сказала Лаканика. – Мне тоже очень горько, что твой друг ушел.

Фея лугов подошла к Каролине и хотела ее обнять, но Каролина оттолкнула ее руки. Она не хотела утешения. Ей хотелось бежать изо всех сил, чтобы сбросить с себя горе, как змеи сбрасывают кожу.

Но бежать было некуда.

– Оставь меня в покое! – закричала Каролина. Она сорвала с головы платок и швырнула его в Лаканику. – От тебя никакого толку. Ты не смогла помочь людям из поезда и Кукольнику. И мне ты тоже не поможешь.

Платок прошел сквозь грудь Лаканики, не причинив никакого вреда, но она все же подчинилась приказу и медленно отплыла назад.

– Мне так жаль, – снова сказала она. – Я знаю, что твой волшебник сделал для этих детей. И духи Кракова тоже знают. Мы…

– Уходи, – сказала Каролина. – Если вы все знали, надо было помешать Брандту арестовать его и Джозефа. Они еще были бы здесь, если бы вы им помогли!

– Я хотела бы, чтобы было так, но у нас нет такой силы. Мы по большей части действуем во сне и в мечтах, – сказала Лаканика. – Но знай, что дети, которых вы спасли, в безопасности. Они никогда не увидят, во что превратился мой луг. Они все станут взрослыми, и некоторые родители даже смогут вернуться к ним в будущем.

Каролина хотела ей верить. Она думала, что взрослеть – это ужасно, пока не увидела, как шаг за шагом это происходит с Реной. Теперь ей казалось, что это самое важное на свете.

– Прости, что я кричала на тебя, – сказала Каролина. – Но мне так больно.

– Разбитое сердце болит больше всего на свете, – пояснила Лаканика.

– Но мое сердце не разбито, – возразила Каролина.

– Разве ты не чувствуешь? – спросила Лаканика.

Каролина хотела снова возразить, но не могла лгать, скрывая боль в груди. Там, где всегда было ее такое крепкое сердце, теперь стукнулись одна о другую его половинки.

– Как мне его починить? – спросила Каролина.

– Боюсь, что это невозможно, – сказала Лаканика. – Но со временем оно будет болеть все меньше. Его успокоят счастливые воспоминания, моя куколка.

Последние слова Лаканики прозвучали почти как вздох, и Каролина увидела, что она начинает дрожать, словно марево, и расплываться.

– Подожди, – сказала она. – А что мне теперь делать?

– Со временем за тобой кто-то придет, – сказала Лаканика.

– А потом? – спросила Каролина.

– А потом ты отправишься домой.

Глаза Лаканики закрылись, тело окончательно потеряло форму, и Каролина снова осталась в сарае одна.

* * *

Каролина не могла точно сказать, сколько времени пробыла здесь вместе с другими игрушками.

Зимой женщины, сортировавшие горы вещей и воспоминаний, прятались в сарае от холодного ветра. Летом они закатывали рукава, обнажая обожженные солнцем руки. Но в любое время года, сортируя вещи умерших, они приглушенными голосами обменивались слухами, стихами и рецептами.

Они клялись любить.

Они клялись мстить.

Они клялись помнить.

Каролина чувствовала, что ее время в мире людей тает, как песок в часах. Сначала клочками осы`пались ее волосы, ставшие из золотистых темно-серыми от пыли и грязи. Ее платье распустилось, словно за нити тянули невидимые руки. Ее деревянное лицо истрескалось и покоробилось от дождя и снега, которые попадали на него.

В минуты, когда Каролина больше не могла переносить столько горя, что окружало ее со всех сторон, она позволяла воспоминаниям перенести ее в прошлую жизнь в Кракове. Она чувствовала запах яблок в тесте, которые так любил жарить Кукольник, и слушала, как Джозеф играет на скрипке. Она представляла себя в любимом кукольном домике Рены и воображала, в какие игры они могли бы играть.

Однажды дверь в сарай распахнулась, и в него влетел Догода. Его облачные крылья медленно хлопали, вздымая волосы и юбки работавших женщин, хотя они его и не видели. Каролине захотелось, чтобы они увидели его: окружавшие их ужасы не тронули его цветочную корону – маленькое напоминание о красоте, которая когда-то была в этом мире и во многих других.

От вида доброго ветра сердце Каролины заболело еще сильнее. Последний раз, когда они были вместе, она вот-вот должна была познакомиться с Кукольником.

– Здравствуй еще раз, – сказал Догода.

Каролина попыталась сесть, но теперь ноги не слушались ее, как раньше. Они слишком сильно шатались и дрожали.

– Пожалуйста, отнеси меня в тот мир, где сейчас Кукольник, – попросила она Догоду. – Ты уже однажды принес меня к нему. Можешь сделать это еще раз?

– Я не могу попасть в место, куда попадают души людей, покинувших этот мир, – ответил Догода, и каждое его слово было тяжелым от боли. – Для этого есть другие ветра и другие ду´хи. Все, что я могу, – это отнести тебя обратно в Страну Кукол.

– У меня ничего не осталось в Стране Кукол, – пояснила Каролина, – кроме еще одной войны, которую я не могу остановить.

Она чувствовала себя жесткой, словно острый нож, стремящийся вонзиться в чью-то грудь. Ей хотелось причинить кому-то такую же боль, какую чувствовала она сама. И если этим существом окажется ветер – что ж, так тому и быть.

– Все войны заканчиваются, Каролина. Разве Кукольник тебе этого не сказал? – спросил Догода и опустился рядом с ней на колени. – Твое тело больше не может держать твою душу. Пришло время покинуть этот мир.

Каролина наклонила голову. Если бы Кукольник все еще был рядом, он починил бы ее волосы, и платье, и ноги. Его умелые руки, может быть, починили бы и ее сердце. Но его душа тоже улетела далеко-далеко отсюда.

Изо всех сил стараясь говорить твердо, Каролина спросила:

– Это больно – расставаться с телом?

– Может быть, лишь на миг, – сказал Догода. – А потом уже нет.

Это было так похоже на то, что сказал бы Кукольник, что Каролина поверила. Она закрыла глаза и позволила Догоде взять ее в свои туманные объятия. Один лишь миг она чувствовала, словно ее снова вырывают из рук Кукольника, но скоро, как и предсказывал Догода, боль утихла.

Когда Каролина и Догода поднялись вверх, он сказал:

– Прежде чем мы улетим, я хочу тебе кое-что показать.

С некоторым усилием Каролина открыла глаза. Под ними лежал тошнотворный пейзаж Аушвица-Биркенау, места, которое ошибочно носило имя Кукольника. Но они с Догодой быстро мчались не только через луга и реки, но и через само время.

Под ними распускались ирисы и крокусы, чтобы тут же увянуть и быть погребенными под толстой мантией снега. Ручьи замерзали, оттаивали и снова замерзали, и солнце качалось с востока на запад и обратно, словно маятник огромных часов.

Когда Каролина и ветер долетели до Кракова, снова пришла весна. Но огромные немецкие флаги исчезли с Суконных Рядов, и памятник Адаму Мицкевичу снова стоял на своем месте, в гордой позе, с прямой спиной. Неужели это действительно Краков? Пока Догода, ероша пионы в цветочных ящиках, обрамлявших окна магазинов и квартир, летел вдоль Главной площади, Каролина не увидела ни одного человека с желтой повязкой на руке или в фуражке со скалящимся черепом. Когда они поравнялись с ярко-голубой дверью магазина напротив церкви Святой Марии, ветер замедлил полет. Но это был не просто какой-то магазин.

Это был магазин Кукольника.

В дверях, взявшись за руки, стояли девушка и юноша. Они глядели на ряды забытых кукол и плюшевых игрушек. Очевидно, никто здесь очень долго не прибирал – пол и полки были покрыты пылью и паутиной, которая казалась Каролине кружевом. Лошадка-качалка, которую Кукольник вырезал в тот день, когда за ним пришел Брандт, стояла посредине рабочего стола. При виде ее Каролина почувствовала, как к глазам подступают слезы… но тут девочка отбросила с лица темные кудри, открыв сияющие глаза – голубой и зеленый.

Это была Рена.

И она, и стоящий рядом с ней Давид выросли.

Устроившийся у нее на плече Мыш тоже был тут. Его вельветовый мех кое-где слегка потерся, но сам он остался таким же живым и любопытным, как обычно. Кукольник покинул этот мир, но волшебство, которое он сотворил, оставалось живым и сильным.

Каролина была рада, что Догода вернул ее в Краков, чтобы она могла в последний раз увидеть дочь Джозефа Трэмела. Рена пережила много потерь, но у нее остались Давид и Мыш. Каролина не сомневалась, что в будущем она сможет создать теплый дом, где будет любима и счастлива.

Сейчас Каролине тоже пришло время вернуться домой.

Это было то, чего хотела бы Рена.

Эпилог. Швея и Солдат

Каролина проснулась в Стране Кукол, на лугу из сахарных цветов.

Догоды нигде не было видно.

Она села, и засахаренная ромашка, приветствуя Каролину, ласково коснулась ее щеки. Каролина отвела в сторону щекотавшие ее лепестки, и ее пальцы замерли, коснувшись щеки. Это были пальцы ее правой руки! И они, и вся рука были целыми – на них не было и следа зубов пса.

Каролина обхватила пальцами своей новой руки стебель ромашки и погладила его. Когда она убрала руку, на ладони остались крошки сахара. Каролина и забыла, как много здесь всего. Жители Кракова потеряли бы голову от удивления, если бы увидели все это, и она бы с радостью их угостила.

Каролина медленно поднялась на ноги. Небо над ее головой было чистым, как утреннее море, голубым и ясным, и его не прорезали столбы дыма, которые так напугали ее, когда она была здесь в последний раз.

Неужели крысы все разрушили? Неужели больше не осталось ни кукол, ни деревень, ни надежд, которые могли бы сгореть?

Каролина оглядела поле в поисках следов крыс, которые могли шнырять где-нибудь неподалеку. Но ничего не нашла. Она даже услышала, как где-то вдалеке какая-то птичка поет опереточную арию на языке, которого Каролина не знала.

Вернулся ли уже Догода в мир людей? Каролина была не единственной куклой, ехавшей в пустом вагоне для скота. Там должны были быть другие игрушки, подумала она, и Догода вернет сюда и их, и все их истории будут иметь один и тот же конец.

Это был не тот конец, которого она пожелала бы каждому.

Как бы ни хотелось Каролине свернуться клубочком в цветах, она понимала, что оставаться вот так, в открытом поле, небезопасно. И она пошла по полю, пока не набрела на старую мощеную дорогу, на которой не хватало стольких булыжников, что она едва ли напоминала настоящую мостовую.

Куда же ей теперь идти? Ее дом разрушен, как и большинство маленьких деревень, окружавших дворец короля и королевы. Даже лес по краям дороги поредел, и повсюду виднелись пни, оставшиеся от деревьев, что спилили крысы для своих жутких памятников и отвратительных домов. Каролина подумала, что недавнее пение птички ей почудилось, – теперь ее окружала тишина, густая и плотная, как снежный покров зимнего Кракова.

Она так бы и бродила без цели, если бы не увидела вдалеке маленькую фигурку, идущую по дороге ей навстречу. Каролина приготовилась бежать в лес, который снова, как и раньше, принял бы и скрыл ее. Но чем ближе подходила фигурка, тем яснее она ее видела.

– Фриц! – позвала Каролина. – Фриц, это ты?

– Каролина! – Деревянный солдатик ускорил шаг и засмеялся, подбегая к ней. – Они ушли, – сказал он, подойдя. – Ты можешь в это поверить? Они ушли!

О чем он говорит?

– Кто? Кто ушел? – спросила Каролина.

– Крысы! – ответил Фриц и издал победный вопль. – Они все убежали обратно за море.

– Война закончилась? – спросила Каролина.

Ее грудь была переполнена, словно в ней разом расцвели сотни сахарных цветов. Но она боялась поверить, что Фриц говорит правду. Крысы были такие огромные и злые – как они могли проиграть войну?

– Они ели все подряд, не думая, что будут делать, когда больше не останется имбирных пряников и мятных леденцов, чтобы прокормить их армию, – объяснил Фриц. – Они слишком многого хотели – жадность их и погубила. Королю Крыс пришлось приказать им отступать, чтобы они не умерли с голоду!

– Они не вернутся? – спросила Каролина. Возможно, их уход был временным и в будущем они придут снова, научившись на собственных ошибках.

– Не знаю, – сказал Фриц. – Но в конце даже крысы были злы на своего Короля. Он привел их в такую даль, и ради чего? Чтобы несколько месяцев наедаться до отвала, а потом уползать с пустыми желудками? Война закончилась, Каролина. Действительно закончилась.

– А сколько нас осталось? Сколько выжило? – Это был вопрос, задать который Каролина боялась больше всего.

Фриц немного погрустнел.

– Немного, – ответил он. – Но куклы, прятавшиеся в лесу, начинают выходить оттуда, и мы можем все восстановить. Мы начнем новую жизнь – мирную. И мы будем помнить всех, кого крысы у нас отняли. Мы будем произносить их имена каждый день. Я больше не хочу быть солдатом. А ты можешь снова шить платья и мечты.

Каролина не могла разделить его оптимизм.

– Как это глупо, – сказала она. – Мечты не сбываются.

– Но ты всегда верила в мечты.

– Мы мечтали попасть в мир людей и найти способ прогнать крыс, и посмотри, что из этого вышло, – сказала Каролина. Она прижала ладони к глазам, стараясь остановить слезы, от которых уже намокли ее ресницы из перьев. Казалось, этим слезам нет конца, хотя от них и было мало толку. – Друг сказал мне, что, пока идет война, я должна слушать свое сердце, чтобы остаться самой собой, но теперь оно разбито. Так что я и тут проиграла.

Горе накрыло Каролину, словно хищный волк, желающий поглотить ее. Оставит ли оно ее когда-нибудь? Одна лишь ее грусть не могла вернуть Кукольника или Джозефа.

– Но, Каролина, разбить сердце – вовсе не значит проиграть, – сказал Фриц. – Это значит, что оно у тебя все еще есть. Как же мы сможем без него восстановить Страну Кукол?

– Ты не знаешь, что со мной случилось в мире людей, – сказала Каролина. Она вытерла слезы и взглянула на солдата. – Ты не понимаешь.

– Может быть, – сказал Фриц, – но я понимаю, что ты потеряла людей, которые тебя любили. – Он легонько похлопал ее по плечу. – Знаешь, я никогда не мог понять, о чем говорят все эти куклы, когда они рассказывали об оставленных ими детях. Но теперь я понимаю. У меня тоже был человек, который меня любил, хотя однажды и перестал. Теперь он, наверное, совсем забыл обо мне.

Нет, подумала Каролина, не забыл. Но как она могла рассказать Фрицу о том, что подросток, который когда-то любил его, вырос и стал ужасным колдуном? Конечно, не могла. Пусть у него останется хоть немного приятных воспоминаний об Эрихе Брандте.

– Какими они были? – спросил Фриц, прерывая ее мысли.

– Что?

– Люди, которых ты потеряла, – сказал Фриц. – Какими они были?

Как могла Каролина рассказать Фрицу о стольких жизнях с помощью обычных слов? Но слова – это было все, что у нее осталось, и она должна попробовать.

– Джозеф Трэмел был смелым, как солдат, хотя у него были только скрипка и острый ум, – сказала Каролина. – И был еще один человек. Он был…

Она переступала с ноги на ногу, пока Фриц не попросил ее продолжать.

– Каким он был? – спросил он.

Тысячи образов закружились в ее голове, словно снежные хлопья в игрушечном стеклянном шаре. Кукольник – это был не мальчик, который вырос и забыл ее. Они были вместе до конца, и Каролина чувствовала, что без него она словно неполная. Хотя, может быть… может быть, у нее будет какое-то подобие счастья в обществе Фрица и других.

Это было ее последним и самым горячим желанием.

– Он был добрым, – сказала Каролина. Если бы ей пришлось описать Кукольника одним словом, то именно этим. – У него была одна нога, и он позволил мне прочитать все свои книжки со сказками. У него не было семьи, пока семья не нашла его сама. Он делал детей счастливыми. А потом он спас их – сколько смог.

Фриц кивнул.

– Похоже, он был замечательным человеком, – сказал он. – Как его звали?

Каролина подняла голову и уже не пыталась сдержать слезы.

– Сирил Бжежик, – ответила она. – Его имя было Сирил Бжежик, но все называли его Кукольником из Кракова. Он был моим лучшим другом.

Примечания

1

Дедушка (идиш). – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Освенцим находится в 60 км к западу от Кракова.

(обратно)

Оглавление

Пролог. Страна Кукол

Глава 1. Кукольник

Глава 2. Серебряный солдат

Глава 3. Надежда на волшебство

Глава 4. Стеклянная Гора

Глава 5. Трэмелы

Глава 6. Тайны раскрыты

Глава 7. Крысы

Глава 8. Лаканика и Конец света

Глава 9. Имбирные пряники и воровство

Глава 10. Человек из сказки

Глава 11. Колдуны и Мыш

Глава 12. Король Крыс

Глава 13. Другой волшебник

Глава 14. Стежки

Глава 15. Скрипач и бабочка

Глава 16. В лес

Глава 17. Трансформация

Глава 18. Темная чаща

Глава 19. Дом злого колдуна

Глава 20. Дети в церкви

Глава 21. Безрукий человек

Глава 22. Страна берез

Глава 23. Слезы

Глава 24. Добрый ветер

Глава 25. Последнее путешествие

Эпилог. Швея и Солдат Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg