«Обычные приключения: Повесть. Рассказы»

Обычные приключения: Повесть. Рассказы (fb2) - Обычные приключения: Повесть. Рассказы (пер. В. С. Иванов,С. М. Соколов) 1469K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Черны - Владимир Фиала

VLADIMÍR FIALA

KDO JE ANTAL?

NAŠE VOJSKO, 1982

IVAN ČERNÝ

OBYČEJNA DOBRODRUŽSTVI

NAŠE VOJSKO, 1982

Владимир Фиала Кто такой Антал?

Перевод с чешского С. M. Соколова

Повесть

1

Сразу же за звуками флейт раздались сочные и густые, как у органа, аккорды четырех валторн. Фагот творил чудеса, выводя ведущий мотив. Легкая протяжная мелодия понеслась широко, словно отразилась эхом от дремучего бора. Вот в игру незаметно подключились скрипки, и полились все громче их трепетные серебристые звуки. Ярда взглянул на сосредоточенного Пуятю, сидящего за литаврами. Колотушки в его пухлых руках пришли в движение, в нарастающем гуле оркестра раздались призывные голоса тромбонов. Оставалось восемь с половиной тактов до вступления Ярды в финале третьей части — торжественном и ошеломляющем. Он приставил мундштук трубы к губам, набрал воздуху, готовый ликующими звуками «королевы оркестра» увенчать заключительные такты исполняемого произведения.

И тут стройное течение симфонии было неожиданно нарушено резким свистом.

— Подъем!

Внезапно возникший звук был столь пронзительным, что Ярда сел в постели и, ничего не соображая, уставился на незнакомую дверь, на два ярко-зеленых шкафа с рядами вентиляционных отверстий, потом на свою скрипучую койку и на еловую ветку, приветливо кивнувшую за открытым окном.

— Эй вы, черепахи, давай живее, не то я вам поддам жару, — послышался ив коридора громкий незнакомый голос. — А что там галерка? Вас это не касается?

Ярда с великой досадой понял, что пришла пора вставать. Он сбросил с себя одеяло и нащупал ногами ботинки-канадки. Брюки с носками лежали на стуле возле тумбочки. Быстро одевшись, Ярда выбежал трусцой вслед за последним опаздывающим солдатом, маячившим уже в конце коридора. Рота строилась перед казармой. Все были без гимнастерок.

Сержант, голос которого раздавался не менее зычно и на улице, сразу заметил Ярду:

— Его величество тоже соизволили явиться? Что это на вас надето, подарочек вы этакий? В следующий раз на зарядку прибыть в робе! Ясно! Становитесь в строй!

Ярда молча встал в строй в конце второй шеренги. Он посчитал излишним объяснять, что рабочего обмундирования у него попросту нет. Тут же рота перешла на бег. Через пять кругов бегущие образовали сплошное кольцо.

— Эй вы, там, — кивнул Ярде сержант, — выходите на середину и показывайте упражнения!

Рота загалдела в ожидании забавного зрелища. Но Ярда четко продемонстрировал комплекс обязательных упражнений утренней зарядки, повторив их без запинки четыре раза. Сержант посмотрел на него уже иначе.

— В две шеренги становись! — скомандовал сержант. — А вы после завтрака зайдите ко мне!

«Зайти так зайти», — подумал Ярда и встал на свое место в строю. После зарядки он направился к казарме.

Только теперь у него появилось время осмотреть свое новое жилище. Это была неуютная комнатушка с видом из окна на пологий лесистый склон. Все казалось странным и незнакомым. Сначала Ярда заправил койку, подогнул углы одеяла точно по линейке, сделал манжеты у белой простыни ровно на ширину ладони, как их учили в учебном центре. Затем достал из сумки полотенце, мыло и зубную щетку, включил электробритву в розетку возле зеркала и тщательно побрился. Водопровод в его «апартаментах» не работал, поэтому пришлось идти в общую умывальню. Тем царили шум и гам. Солдаты ораву же заметили его появление и не скупились на едкие замечания. Но Ярда отнесся к этому с улыбкой.

Потом пришлось разбираться в шкафу с обмундированием. Дело облегчалось тем, что его предшественник оставил четыре вешалки. Выходная пара и белье оказались в порядке, лишь фуражка потребовала чистки. Не успел он разложить имущество, как послышалась команда на завтрак.

«Что мне делать?» — подумал Ярда. С одной стороны, он был военнослужащим срочной службы, с другой стороны, новенькая звездочка на погонах подпоручика причисляла его к когорте офицеров. Должен ли он, офицер, питаться в столовой вместе с солдатами и сержантами? Другой вопрос — подается ли пища в пограничной роте на тарелках и с приборами или все это нужно иметь с собой? Ярда выглянул в коридор и увидел, что солдаты выходили с мисками.

В столовую Ярда шел один. Ему не хотелось ставить добродушного полноватого сержанта в неловкое положение. Кроме того, надо было немного осмотреться. Он плелся за идущим впереди строем примерно в двадцати метрах. Вокруг тянулись заросли елей и сосен, среди которых лишь кое-где выглядывали белые стволы берез. Городскому парню такая местность, конечно, была по душе. Кормушки для собак Ярда заметил еще ночью по Приезде. К этим четвероногим он всегда относился по-доброму. Собаки сразу почуяли появление чужого человека и выразили это на свой лад. Другого приема Ярда и не ожидал. Он знал, что со временем с некоторыми из них ему придется познакомиться поближе. Миновав Длинный барак, в котором, по-видимому, помещался Оклад боевой техники, он увидел позади него просторные гаражи. Ярда отметил, что дорожки посыпаны песком и вообще кругом были чистота и порядок. Между тем рота уже подходила к столовой.

Она помещалась в длинном деревянном здании. Оттуда пахло яичницей и мясом. Ярда встал в конец шеренги, которая довольно быстро поднималась по ступенькам крыльца. У одного окошка выдавали яичницу, в другом — черный кофе, Наконец очередь дошла и до него.

— Так, значит, к нам прилетел новый голубок, — прощебетал повар за барьером и высунул голову, чтобы рассмотреть новобранца, но лицо у него тут же вытянулось. — Извините, товарищ подпоручик, ошибся я, — залепетал повар и отвалил Ярде огромную порцию.

В столовой воцарилась тишина. Ярда подошел ко второму окну, поставил кружку под кофе и оглянулся, выбирая свободное место. Из-за стола возле стены вскочил уже знакомый нам сержант, на погонах которого блестели по три звездочки четаржа[1]. Он со смущенным видом остановился в проходе.

— Товарищ подпоручик, четарж Новотный. Мы ждем одного новичка из госпиталя. Извините, я, видно, перепутал…

— Хорошо, хорошо, все мы, бывает, ошибаемся. Где ты сидишь? — спросил Ярда, давая понять, что намерен продолжать с ним разговор. — Моя фамилия Сынек, а товарищи зовут меня Ярда. Вне службы, я думаю, нам нет нужды «выкать».

— Вот и хорошо, — со вздохом облегчения произнес четарж. — А меня зовут Ладя.

И они дружно принялись за еду, тем более что все было очень вкусно, особенно мясо — мягкое и сочное, правда, с каким-то непривычным привкусом. К большому изумлению, Ярда заметил, что большинство солдат ели только яичницу. Он спросил нового товарища, в чем дело.

— Через пару недель и тебе дичь осточертеет. У нас то и дело что-нибудь попадается в проволочные заграждения. Ничего тут поделать нельзя. Наши ребята обычно используют эти трофеи для питания собак. Правда, ветеринар у нас больно сердитый.

Завтрак Ярде понравился. Он аккуратно вытер миску кусочком хлеба и заметил, что столовая быстро начала пустеть.

— Когда построение? — спросил Ярда.

— Через пятнадцать минут. Если что-нибудь потребуется, всегда готов помочь. Я буду в третьем взводе, — ответил сержант и направился к выходу.

— Я вечером зайду к тебе. Хотелось бы узнать, какие у вас тут порядки.

— На меня можешь смело положиться, я здесь уже второй год.

Ярда старательно вымыл свою посуду и отнес в комнату. Теперь нужно представиться начальству. Он достал запечатанный пакет, который вручил ему вчера надпоручик в отделе кадров бригады, и направился к командиру роты. Канцелярию долго искать не пришлось. Он представился, как положено по уставу.

— Ну, поздравляю вас с прибытием в роту, — загремел густым басом капитан Странский и так стиснул Ярде руку, что тот еле вытерпел. — Чем вы занимались на гражданке?

— Закончил философский факультет, историческое отделение. Вскоре призвали, попал в учебный центр, а теперь вот к вам направили.

— Это здорово, что вы к нам прибыли. Временно будете замещать командира третьего взвода, до его возвращения. Потом посмотрим. Как вас разместили?

— Благодарю, товарищ капитан. Правда, в комнате чем-то пахнет, но спать можно. Да и водопровод требует ремонта.

— Так-так… Значит, вас поместили в эту берлогу, где жил алхимик, — засмеялся капитан. — От запаха быстро не избавитесь. Придется привыкать. До вас там жил специалист из бригады, присматривал за капканами. Когда-то изучал химию и по вечерам ставил опыты. Видимо, что-то разлил. Но, думаю, к этому привыкнете. А водопровод исправит свободник Вырбек, напомните дежурному, он пришлет его. Ну, что вам еще нравится кроме истории?

— Играю на трубе, выступал за факультет по футболу, люблю стихи, пел в хоре.

Капитан с довольным видом посмотрел на Ярду.

— В общем, как в добрые старые времена. Это мне нравится. Здесь полный простор, подпоручик, для талантов. Есть у нас небольшой оркестр, правда, в основном состоит из гитаристов. Но вы с ними столкуетесь. — Капитан взял в руки фуражку. — Пойдемте, я представлю вас. Потом получите, что вам положено, ознакомитесь с расположением и примете взвод. Временно командовал им четарж Новотный. Из него может получиться хороший заместитель.

— Мы уже познакомились, товарищ командир.

— Я слышал, — лукаво улыбнулся Странский. — Думаю, вы найдете общий язык. Только не беритесь за дело очертя голову. Тут, на границе, мы должны полагаться друг на друга. Мне не хотелось бы поучать вас с первого же дня, но я не припоминаю такого случая, чтобы одногодичник являлся на службу на день раньше срока.

Тогда Ярда не понял, что капитан имеет в виду, а переспрашивать показалось неудобным. Рота была построена на плацу. Капитан принял рапорт, объявил распорядок дня и в заключение сообщил, что командиром третьего взвода будет Сынек Ярда. Все с любопытством рассматривали подпоручика. А он в это время думал о том, как-то сложатся его отношения с людьми.

После построения Ярда познакомился еще с четырьмя офицерами роты — тремя надпоручиками и одним поручиком. Они заверили его, что, если потребуется, всегда готовы помочь. Дежурный прапорщик показал, где расположена канцелярия взвода. Там его ожидал Ладя Новотный.

— Может, сначала разделаемся с имуществом? — предложил Новотный, услышав о решении командира. — Какие тебе выдали документы?

Ярда достал командировочное предписание и аттестат.

— У тебя же начало службы с завтрашнего дня, — удивился четарж. Только теперь Ярда понял, почему командир сказал о досрочном прибытии.

— Не понял тебя, — удивленно произнес Ярда. — Тут ведь стоит сегодняшняя дата.

— День дается на дорогу. А к работе следует приступить завтра.

— В следующий раз буду знать, — с улыбкой сказал Ярда.

Мотоцикл успешно преодолел песчаный участок дороги. Ладя Новотный прибавил газ. Теперь они ехали но бугристой колее, окаймленной с обеих сторон высокими елями. Заднее колесо то и дело буксовало на мокрых валунах. Затем они попали в смешанный лес, тянувшийся почти на целый километр. За пологим поворотом показались стройные ряды темных буков. Четарж затормозил возле посадок, откуда с криком вылетел крупный фазан.

— Дальше пойдем пешком, — сказал Ладя, отводя машину в сторону, — До «тройки» отсюда двести метров.

Шли по едва заметной тропинке. Вскоре Ярда увидел торчащую над верхушками деревьев наблюдательную вышку. У перил стоял пограничник с биноклем. Их он не видел, но, очевидно, ожидал.

Вдруг словно из-под земли перед ними возник солдат с автоматом. Увидев четаржа, он отдал рапорт.

— А вас, товарищ подпоручик, я не знаю. Разрешите ваши документы?

На посту пограничник имеет право проверить документы каждого, вплоть до генерала. Ярда предъявил удостоверение личности. Увидев отметку, сделанную вчера в бригаде, солдат остался удовлетворен.

— Благодарю. Вы тут на контроле?

Ярда завертел головой и хотел было одернуть солдата за неуместный вопрос, но его опередил четарж:

— Не делай вид, что ничего не знаешь! Товарищ подпоручик — наш новый командир взвода. Кто с тобой в дозоре?

— Свободник Блага. Он вон там, — кивнул пограничник в сторону густого ельника. — Гонза, иди сюда, прибыл товарищ командир!

Вскоре из-за кустов вынырнула длинная фигура с автоматом за спиной, породистая собака семенила рядом.

— Свободник Блага, — представился солдат.

— А кто на вышке? — поинтересовался Ярда.

— Солдат Мифек и солдат Петраш из второго взвода.

— О нас им известно?

Свободник Блага кивнул:

— Да, им позвонили со второго поста.

Ярда обернулся к Новотному:

— Их предупредили. Это принято у вас?

— Конечно. В противном случае мы бы напрасно беспокоили других. А так они знают, что в пограничной полосе нарушителей нет.

— Ариана почуяла вас минуты три тому назад, услышав звук мотора, — сообщил свободник.

— Хорошая собака, — похвалил Ярда, заметив, что Ариана внимательно рассматривает его. Во взгляде ее темно-коричневых глаз было недоверие. Словно поняв что-то, собака подсела к его ноге и вытянула шею. Ярда погладил ее и почесал за ушами. Ариана фыркнула, обнюхала его брюки и вернулась к своему хозяину.

— Товарищ подпоручик, разрешите произвести смену поста? — обратился свободник к Ярде.

— Да, не задерживайтесь.

Оба солдата, отдав честь, отправились в обратный путь. Ярда долго наблюдал за ними. У него осталось ощущение, что они чувствовали себя как-то скованно.

— Хочу спросить для ясности, — заговорил Ладя. — Эти парни чем-то удивили тебя?

— Меня удивило, что они заранее знали о нашем появления, — признался Ярда. — Неужели вы проверяете патрули подобным образом?

— Никак нет, дело обстоит иначе, — возразил Ладя. — Вышка должна знать о всех передвижениях в воне. Вот побудешь здесь побольше, тогда поймешь. «Двойка» наверняка сообщила несколько минут назад о косуле, которая перебежала дорогу. А дальше, возле реки, стоят капканы. Увидел бы ты, какой переполох устраивает косуля, попадая в эту ловушку. Если бы ребята с «тройки» ничего не знали о ней, понапрасну подняли бы на ноги всю роту. А так, сообщают пешему патрулю… Тогда ясно, что причиной шума стала эта самая косуля. Конечно, туда случайно мог бы забрести и нарушитель. Но патруль зря не поднимет тревогу, сначала выяснит обстановку на месте. Понятно теперь?

— Понял, кивнул Ярда.

— Короче говоря, тут мы должны полагаться друг на друга, — еще раз услышал Ярда. — Ас собакой Арианой впредь будь осторожней.

— Почему? — удивился Ярда. — Она ведь сама подошла ко мне и вела себя как овечка.

— Хороша овечка, — рассмеялся Ладя. — Ты бы посмотрел, как она работает! Видно, ты не заметил, с каким трудом проводник удерживал ее за ремень…

— В служебных собаках я плохо разбираюсь, — признался Ярда.

— Однако ты, как командир взвода, должен знать вдвойне по сравнению о рядовым солдатом, иначе потеряешь авторитет. Блага отпустил к тебе Ариану, чтобы ты познакомился с ней.

— Вижу, нелегко мне тут придется, — со вздохом произнес Ярда.

— Не бойся, через несколько недель тебе будет казаться, что родился здесь.

Между тем они подошли к третьей вышке. Постовые и здесь действовали образцово: остановили их, проверили документы и только после этого разрешили подняться наверх. Ярда, запыхавшись, забрался на площадку и подошел к барьеру. Отсюда далеко просматривалась пограничная полоса и кое-где территория Австрии. Рядовой Мифек подал Ярде бинокль.

— Какие есть новости? — поинтересовался Ладя Новотный.

— На четырнадцатом посту какой-то дед из деревни заготавливает на просеке дрова. Больше ничего. «Двойка» сообщила нам о косуле, она спряталась в посадках. Похожа на оленя, теперь лесничий будет ее опекать.

— А что на той стороне?

— Вахмистры, как всегда, проследовали точно, минута в минуту. Рыбак с палаткой смотался чуть свет. Женщины из дома лесника ворошили сено: наверное, будут свозить.

— Спасибо. Прекрасный вид отсюда, верно? — повернулся Ладя к подпоручику.

— Да, красиво. А что там за деревня?

Четарж посмотрел в ту сторону, где над лесом торчала башня костела и краснели крыши домов.

— Седловице. Относится к нашему району.

— В прошлом году я жил там почти три недели. Собирал материал для дипломной работы.

— Значит, вы здесь не впервые, — вежливо констатировал Ладя.

— У меня было разрешение только на Седловице. Я и не подозревал, что оттуда до границы рукой подать.

— У вас там, наверное, есть знакомые. Отсюда до деревни около километра, а от роты почти пять. На мотоцикле мы будем там в один момент.

— А пропуск?

— Отметка в удостоверении дает вам право передвижения по всему району.

— С удовольствием бы там побывал. Спасибо. — Ярда вернул бинокль Мифеку. — Пошли?

Когда дошли до места стоянки мотоцикла, Ярда вытер пот с лица.

— Ну и жара! Всегда здесь так?

— Только летом, — засмеялся Ладя. — Погоди, еще не раз вспомнишь, сколько снегу здесь наметает! Может быть, искупаешься?

— С большим удовольствием.

— Водишь мотоцикл? До озера здесь недалеко, туда никто не ходит.

— А как ты?

— Я загляну еще на четвертый пост, а в роту доберусь на газике. С минуты на минуту приедет смена. Давай к развилке.

Они проехали немного вперед по травянистой тропке.

— Теперь я дойду. А ты проедешь еще с полкилометра до большого дуба со скамейкой, повернешь налево и метров через сто по лесной дорожке попадешь на место.

— Здравствуйте, служивые, — раздался позади них голос деревенского старика, вышедшего ив леса с пилой и топором. Он внимательно посмотрел на Ярду.

— Ты ли это?.. Ну да, ты — студент! Вернулся? В военной форме?

Ярда сразу узнал папашу Хохолача, с которым прошлым летом сиживал не один вечер.

— Добрый день, — ответил он. — Видите, насколько тесен мир. Вот, служу здесь.

— Надолго сюда?

— Это зависит не от меня, папаша.

— Да я ведь тебя не допрашиваю, парень, Заглядывай к нам в погребок, — подмигнул плутовато дед и зашагал домой.

— До свидания! — крикнул ему вслед Ярда. Он был обрадован неожиданной встречей. Старый Хохолач был живой историей этого края.

— Вижу, что ты не пропадешь, — улыбнулся четарж. — Вот ключи. Назад не заблудишься, дорога приведет тебя в роту.

Ярда завел мотор…

2

Возле столетнего дуба дорога раздваивалась. Следуя наставлениям Лади, Ярда свернул налево. Через сто метров перед ним открылось очаровательное озерко, берега которого поросли ольхой. Он остановился около дуплистой ивы, поставил мотоцикл в тень и потянулся. Легкий ветерок рябил воду. В одну минуту Ярда разделся, сложил одежду, канадки прикрыл крупными листьями лопуха. И тут ему пришло в голову, что возвращаться домой в мокрых трусах будет не очень приятно. Если здесь никто не бывает, думал он, почему не искупаться без трусов?

И Ярда нырнул. В первый момент вода показалась ледяной, но, проплыв до середины, он согрелся. Озеро было метров пятьдесят в длину и примерно столько же в ширину. Ярда поплыл к противоположному берегу, где торчал из воды огромный плоский камень. Неожиданно там оказалось глубоко — он не доставал дна даже у самого берега. Вода здесь была холоднее. Ярда решил вылезти на камень и передохнуть. Вдруг с той стороны, где он оставил одежду, раздался громкий лай. Ярда обернулся. Может быть, его разыскивают из роты?

Но он ошибался. На том берегу стоял крупный черный пудель, подстриженный, словно на выставку. Возле собаки появилась длинноногая девушка, на вид лет двадцати. Под расстегнутым летним платьицем виднелся узенький купальник. В руках у нее была сумочка, отделанная бахромой. Длинные светлые волосы спадали ниже плеч.

— Что вы здесь делаете?! — крикнула девушка.

— Это я вас должен спросить! — с раздражением ответил Ярда. — Стойте! — закричал Ярда, вспомнив о своем служебном долге. — Ни с места, ждите меня! Вы в пограничной зоне!

Только подплыв к берегу, он спохватился, что не может выйти из воды в таком виде.

— Вам придется отвернуться, — попросил Ярда.

— Ага, — усмехнулась девушка и отвернулась. В этот момент черная лохматая собака схватила зубами его трусы и стала их трепать, как захваченный трофей.

— Отберите у него, иначе я за себя не ручаюсь! — жалобно произнес Ярда.

«Такого ей я не прощу, — думал он, — наверняка собаку натравила».

Девушка явно развлекалась, но на собаку все же прикрикнула. Та послушно села и позволила забрать у себя трусы Ярды. Девушка отбросила трусы к воде и снова отвернулась, держа собаку за поводок, украшенный блестящими стеклышками. Ярда быстро выбежал из воды, кое-как оделся.

— Теперь можете повернуться.

— Вы понимаете, что поставили меня в весьма глупое положение? — сердитым голосом заявила девушка.

Ярда не поверил своим ушам.

— Я вас? И вообще, что вы тут ищете? Ваши документы, пожалуйста!

— Первому встречному — и сразу документы, — отрезала девушка. — Пока передо мной стоит полуголый парень в военных штанах. Откуда видно, что вы имеете право проверять?

Ярде пришлось проглотить это замечание. Он подумал, что девица столь же противна, как и ее лохматый пес. Подавляя злость, он натянул канадки, майку и китель.

— Пожалуйста! Я — офицер пограничных войск. Прошу вас предъявить документы.

— У меня нет их с собой, — выдавила девушка, «пустив глаза.

— Как же так, девушка, в пограничной воне бегаете без документов? Что вы искали тут?

— Вы и не заметили, что я в купальнике? — спросила она удивленно, — Я хожу сюда купаться вот уже пять лет.

— Ну, если так, вам придется проследовать со мной до заставы. Вместе с этой вашей таксой, — поддел он ее.

— Никакая это не такса, а чистокровный пудель! — возмущенно воскликнула блондинка. У него есть родословная, а в прошлом году он получил приз. Но вы в этом деле ничего не смыслите, как я вижу.

— Вы где-то тут живете?

— Да, недалеко отсюда.

— Тогда садитесь сзади меня, я вас подвезу. Надеюсь, дома найдутся документы.

— Конечно, пан офицер. Только хочу вас предупредить, что у нас вы, возможно, встретите капитана Странского. Он командиром тут. Вам, наверное, это известно.

На этот маневр Ярда не среагировал. Он вытащил мотоцикл на дорогу и предложил сесть.

— Блацки, пошли, сегодня с купаньем ничего не выйдет, — вздохнула девушка и уселась. Собака послушно прыгнула ей на колени.

Остановились у красивых ворот бывшей сельской усадьбы. Кто-то тут поработал и очистил ворота от краски до самого дерева. Теперь под прозрачным лаком просматривались разноцветные рисунки. Собака пролезла через дырку для кур. Попутчица Ярды вошла через калитку и открыла ворота.

— Милости просим, товарищ офицер, проходите. Не то вся деревня узнает, что я арестована.

Тут она преувеличила, так как из-за густых деревьев соседние постройки даже не просматривались. Ярда въехал во двор, по ухоженному виду которого можно было заключить, что здесь живет прилежная хозяйка. В ту же минуту она сама показалась в дверях. Подпоручик смущенно поздоровался. Хозяйка дома вышла во двор в выцветших, но прекрасно сшитых техасах, в простенькой, но также превосходно сидящей на ней блузке. В густых темных волосах кое-где виднелись серебряные пряди. Стройная фигура. Карие глаза смотрели приветливо.

Здравствуйте, — ответила хозяйка мелодичным голосом. — Что-нибудь случилось? Вас прислал Карел?

— Мама, этот пан меня арестовал. Я была у озера без документов.

— Позвольте, я вам объясню… — Ярда старался быть повежливее.

— Понимаю, вы тот новичок. Карел нам что-то говорил. Можно вас пригласить в дом? Власта, чего стоишь, проведи товарища.

Ярда вошел в дом. Из побеленных сеней куда-то наверх вела лестница, напротив светилась известкой кухня. Девушка провела его в большую комнату, уставленную современной мебелью. Вдоль большой кафельной печи стояли скамья и длинный сельский стол. На полочках и в нишах стояли многочисленные тарелки, тарелочки, горшки, горшочки. Над печкой висели, расположившись по величине, словно солдаты по росту, крышки. Ярда не мог оторвать взгляда от всей этой красоты. Во всем чувствовался тонкий вкус, умелые руки.

— Так садитесь же, — пригласила его пани. И тут же поставила перед ним крынку с кислым молоком.

— Мне кажется, что я попал в чудесное царство, — восхитился гость.

— Теперь-то стало получше, сказала хозяйка. — Если бы вы видели, в каком ужасном состоянии мы застали все это. Знаете, мы даже трехстворчатое окно переделали сами. — Она махнула рукой в сторону двух старинных узких окон.

Вот, пожалуйста, — раздался из дверей голос Власты.

Она небрежно бросила на стол свой паспорт, за что заслужила осуждающий взгляд матери. Из паспорта следовало, что двадцатилетняя Власта Урбанкова постоянно проживает в городе Брно, незамужняя, бездетная, является студенткой медицинского факультета университета имени Яна Е. Пуркине.

— Вы удовлетворены? — Она протянула руку за паспортом.

Только сейчас Ярда заметил, что девушка успела переодеться и привести в порядок волосы. В брюках она выглядела интереснее, ей шла коса. Не будь этой заносчивости, ее можно было бы назвать симпатичной.

— Я буду удовлетворен, когда вы мне предъявите пропуск в зону, — не сдавался Ярда. Это подействовало, судя по тому, с какой растерянностью девушка посмотрела на мать.

— Я думала, что Карел… — начала пани Урбанкова.

— Затруднение в том, что я не знаю, кто такой Карел.

— Капитан Странский, вдешний командир. У всех нас имеются долгосрочные пропуска, ведь часть нашего сада находится в пограничной зоне. Пропуска продлили в Брно, и Карел передал их на регистрацию.

— Ах, вот как, — выдавил из себя Ярда, не блеснув находчивостью. — Тогда у вас полный порядок.

Теперь он видел свою задачу в том, чтобы не выглядеть проигравшим:

— А в данном случае прошу меня извинить, я выполнял свой долг.

— Это само собой разумеется. Карел будет рад. Вам надо бы его подождать, он вот-вот появится. Обычно он возвращается в часть на мотоцикле, на котором вы приехали.

— Если я не помешаю, — смирился Ярда.

Хозяйка возилась возле печки, Власта исчезла, а он пил молоко и рассматривал обстановку.

— Да, вам немало пришлось потрудиться, чтобы собрать столько прекрасных вещей…

— Да нет, большинство из них мы нашли в погребе и на участке. Несколько вещей дали соседи, остальное купили у местных жителей. Они удивлялись, для чего мы собираем старый хлам. А теперь сами ходят к нам, чтобы на все это посмотреть, — объяснила хозяйка. Она отрезала ему кусок ватрушки и, подавая, посмотрела на него почти по-матерински. Он покраснел.

Двери, через которые только что убежала Власта, распахнулись, и в комнату со страшным криком влетел длинноногий пятнадцатилетний подросток:

— Ах ты, идиотка!

Следом за ним вбежала раскрасневшаяся от злости Власта, нашлепывая ему по спине домашней туфлей. Но парень, казалось, не обращал на это внимания.

— Прекратите! — прикрикнула на них мать. — Что вы творите? Хоть бы ты, Власта, взялась за ум.

— Он смеется надо мной, — произнесла девушка. Ярда с удивлением заметил слезы в ее глазах.

— Подойди сюда, Павел, и представься, — приказала мать.

— Здрасте, я — Павел Урбанек, — выдавил мальчишка и остановился, ожидая, что Ярда подаст ему руку.

— А я Ярда Сынек.

— Новый офицер на заставе, — уточнила мать.

Что вы не поделили меж собой? — Пани Урбанкова продолжала процесс воспитания своих детей.

Павел смутился. Ярда внимательно рассматривал его: весь в мать, безусловно, отличный парень.

— Да что она такая дуреха! Спрашивает, выше ли у пограничников подпоручик по сравнению с капитаном.

Мать сразу разгадала, в чем причина их конфликта.

— Извините, это я виноват. Позабыл сообщить вашей дочери свою должность и звание, — вмешался Ярда.

Пани Урбанкова поняла его. А Павел победоносно ухмылялся: он-то о пограничниках знал, безусловно, все. Власта молча вышла из комнаты.

— Иди, Павел, к ней. А мы посмотрим сад. Я представлю вас мужу.

Она взяла плетеную корзинку с хлебом, две крынки молока и повела Ярду через двор. Он галантно открывал перед нею все возникавшие на их пути двери и ворота. Так они миновали небольшой огород, сад с высокими деревьями, спускавшийся к речке, где сидели двое мужчин с удочками. Более высокий и худощавый Ярде не был знаком. Зато широкая, как кухонный шкаф в доме Урбанковых, спина могла принадлежать только капитану Странскому.

— Это мои муж и брат, — сообщила хозяйка дома.

— Сколько? Как всегда? — спросил коренастый трактирщик, держа в руках кувшин Урбанковых.

Павел утвердительно кивнул.

— И дайте нам два лимонада, — попросил Ярда.

Они выбрали столик возле открытого окна, где легче дышалось. Группа пожилых мужчин играла в карты, окутанная плотным облаком табачного дыма. Их лица показались Ярде знакомыми. Он поздоровался, но картежники не обратили на него внимания. За минувший год трактир нисколько не изменился. Лишь новая югославская печь да серебристые трубы напоминали о грядущих холодах. Те же рога над дверью в комнату местных охотников, та же огромная, изрядно поблекшая лубочная картина в резной раме, старинная мебель. По-прежнему тут было уютно.

В дверях показался старый Хохолач, поспешая на традиционную кружку пива. Обычно он усаживался с картежниками возле печки. На этот раз старик подсел к Ярде.

— Так ты тут? — спросил он, подавая руку. — А как твоя работа? Разыскал что-нибудь?

— Вы не представляете, как вы мне помогли. Только того связного не могу найти.

— Не- удивляйся, столько лет прошло… Так ты закончил университет? — спросил Хохолач.

Ярда утвердительно кивнул.

— Теперь вроде бы неудобно тебя на „ты“ называть. Ну, ничего. Конечно, еще увидимся. Заходи к нам, в прошлом году у меня недурная сливовица получилась. А ты, Павел, скажи отцу, что дрова я перепилю в понедельник. Завтра мне нужно еще сходить в загон к скотине.

Он опрокинул в рот полную рюмку рома, допил пиво и собрался было уходить. Ярда задержал его:

— Подождите, пан Хохолач. Пан трактирщик, повторите, пожалуйста, еще раз для пана Хохолача.

Старик снова уютно уселся. Такое приглашение было ему по душе. Уже год назад Ярда понял, что в деревне любой мужчина ценит рюмку, которую вы закажете перед всеми посетителями, больше, чем если бы дома поднесли целую бутылку.

Трактирщик поставил перед дедом стопку и спросил его:

— Еще пива?

— Да, и этого самого две порции.

— Мне нельзя, пан Хохолач. Я на мотоцикле.

— Прошу тебя, разве станет тут кто-нибудь проверять? Ну хоть одну рюмочку. Не обижай старого человека.

Ярда незаметно пошарил в карманах, проверяя, хватит ли денег. Оказалось пятнадцать крон, что по местным условиям считалось не так уж плохо.

Трактирщик вернулся с ромом и двумя кружками пива.

Павел, сидевший слева от Ярды, подозрительно улыбнулся.

— Если потребуется, я поведу мотоцикл, — предложил он.

Ярда чокнулся с дедушкой Хохолачем. Пора было возвращаться. Он взглянул на стойку, где в кувшине медленно оседала пивная пена.

— Я плачу, пан трактирщик. Еще одну для пана Хохолача — и тогда все. Нам пора, нас уже ждут, — объяснил Ярда деду.

Хохолач понимающе кивнул.

— До свидания, пан Хохолач, я обязательно выберусь как-нибудь вечерком и навещу вас, — попрощался Ярда.

— Приходи. От Урбанковых до нас рукой подать, — хитро прищурился дедушка. — Кто тебе больше нравится — матушка или дочка? — прошептал он так громко, что было слышно, наверное, на площади.

Ярда с трудом выдавил улыбку, поклонился и вышел на улицу. Павел ждал у мотоцикла.

— Я поведу, если хочешь, — предложил он снова.

— У тебя прав нет.

— Есть, пионерские. Но я справлюсь.

— Возьму тебя как-нибудь, поездим по лесной дороге.

Павел неохотно уселся на заднее сиденье. Ярда завел мотоцикл и медленно тронулся в путь, соблюдая осторожность, чтобы не расплескать пиво. Дорогой он пытался сообразить, как утаить от капитана, что в трактире пришлось выпить.

— Мы вас заждались, — сказал Странский.

Инженер Урбанек налил свежего пива в четыре бокала, один из них поставил перед Ярд ой.

— Спасибо, я не буду. Мне нужно еще ехать.

— Давай, — подбодрил его капитан и внимательно посмотрел ему в глаза. — Племянница подвезет нас на машине, ей надо в лесничество.

У Ярды отлегло от сердца. Он выпил пиво. В это время Власта вроде бы случайно поставила перед Ярдой тарелку разрезанных пополам вилочков квашеной капусты. Он с признательностью взглянул на нее.

Капитан решительно встал и потянулся за фуражкой.

— Ничего не поделаешь, Кветочка, мы поедем. За мотоциклом заскочим завтра. Если не смогу я, то приедет Ярда, — кивнул он в сторону подпоручика. — Спасибо за угощение.

Хозяева вышли во двор вместе с офицерами. Власта появилась в новом платье с янтарной медалью. Павел открыл ворота.

Хозяйка протянула Ярде руку:

— Заходите в следующий раз, рады вас видеть.

Он поблагодарил и сел на заднее сиденье. Капитан устроился рядом с Властой. Они проехали вдоль деревни до площади, затем мимо виноградников в сторону леса и вскоре оказались перед лесничеством. Эти места Ярде были знакомы. Когда навстречу им вышел мужчина в форме лесничего, Ярда вспомнил, что его зовут Критинарж.

— Добрый день, — широко улыбаясь, произнес лесничий. — А мы уже знакомы, — продолжал он, вглядываясь в Ярду. — Ты ведь тот самый студент, который жил тут в прошлом году?

Ярда кивнул, хотя несколько удивился, что уже второй человек узнает его без особого труда даже в военной форме. Что-то в нем было приметное. Между тем Критинарж вернулся с тачкой, подвез ее к машине, с помощью Ярды погрузил в багажник мешок картофеля.

— Понимаешь, я еще кое-что вспомнил. Хорошо, что ты приехал. Однако почему мы стоим? Заходите в дом.

Власта закрыла багажник и обратилась к лесничему:

— Вы не обижайтесь, пан Критинарж, мои будут беспокоиться, не случилось ли чего. Послезавтра мы приедем с папой насчет дров.

— Но ты, командир, должен хоть на минутку зайти. Прошу, проходите.

Ярда знал о его гостеприимстве, поэтому молчал, предоставив решать командиру. Власта, помахав рукой, тронулась в обратный путь. Капитан взглянул на часы:

— Да, Франтишек, только на минутку. Мы должны вовремя быть в роте.

Зайдя в дом, Ярда живо вспомнил свой последний приход сюда. Дело было под вечер, его затащил к лесничему Хохолач. Ему хорошо запомнилась большая горница, стены которой обшиты досками из лиственницы. Мебель из этого же дерева. Повсюду висели рога и другие охотничьи трофеи. Критинарж исчез и тут же появился с бутылкой сливовицы.

— Жены нет дома, я сам о вас позабочусь. Ты ведь, Карел, мою прошлогоднюю еще не пробовал. И ты, студент, тоже. Будем здоровы!

Капитан опять внимательно взглянул на Ярду, но ничего не сказал. Чокнулись.

— Добрая сливовица, — похвалил капитан. — Нет, больше не надо, — задержал он руку хозяина.

— Интересно бы знать, когда ты придешь ко мне просто так, в гости? — недовольно буркнул Критинарж. — А вот рыжики, — протянул он Странскому закрученную банку. — А ты, студент, когда заглянешь?

— Скорее всего, после воскресенья, я ведь здесь первый день.

— Я к нему присоединюсь, если удастся, — добавил капитан. — Да, пока не забыл: в последней команде прибыл один лесоруб, специалист по электропилам. Он с удовольствием поработает, если тебе понадобится.

— И ты спрашиваешь! Мне таких хоть десяток давай! Пусть приходит.

Офицеры двинулись по тропинке, петляющей между деревьев, и вскоре вышли на высотку, на южных скатах которой росли ель, береза, бук. Внизу шумела речка. К ней они вышли через пару минут. Перед ними бежал по камешкам чистый ручеек, пробивавший себе путь по песчаному руслу. Кое-где виднелись неглубокие заводки. Капитан остановился возле ближней заводи.

— Снимай сапоги — ив воду! — решительно приказал он и, наклонившись, зачерпнул в пригоршню воды, ополоснул лицо и шею. Ярда последовал его примеру и забрался в самое глубокое место, где вода доходила до колен. От холода ломило пальцы, но, когда выпрямился, вдруг понял, зачем капитан затащил его в воду: голова стала ясной, усталость пропала, алкоголь испарился. Пройдя чуть выше по течению, капитан напился речной воды. Ярда сделал то же самое, хотя после первого глотка показалось, что горло свело от холода. Ярда подумал о том, что немного еще осталось таких мест, где человек может смело напиться прямо из речки.

Капитан уселся под раскидистой елью и указал Ярде на место рядом.

— Садись. Мне нужно тебе кое-что сказать. — Он закурил, а затем продолжил: — Утром я тебя предупреждал, чтобы не брался за дело очертя голову. А ты в первый же день наломал дров. Давай по порядку. Во-первых, чересчур усердно и необычным способом, учитывая твое положение в воде, проверял мою племянницу. Дело не в том, что Власта моя родственница. Но ты действовал как детектив из дешевого романа. Подумай сам, разве могла девица без багажа, в одном платье и купальном костюме, да еще с таким псом, предпринять попытку перехода границы? К тому же ты сажаешь подозреваемую личность позади себя на мотоцикл и едешь с нею по лесу, где она могла бы тебя просто прикончить, если бы в самом деле хотела перейти границу. С твоей стороны это было полнейшим пижонством.

— Но девица на самом деле показалась мне подозрительной, чужой для этих мест, — заметил Ярда.

— Вот еще новости! — Странский медленно растер окурок о влажный камень. — Эта девица намного ближе этим местам, чем ты. Она ездит сюда каждый год в течение семи лет. Чтобы ты знал: ее отец перенес два инфаркта. Здесь он снова стал на ноги. Квета, моя сестра, тоже жалуется на здоровье. Когда зять заболел, я им устроил этот домик. Говорю тебе об этом, чтобы ты знал, с какой семьей имеешь дело.

Ярда чувствовал себя все более неловко.

— Я, товарищ командир, действительно не хотел… Просто у нее не было документов и…

— Ничего больше не нужно объяснять. Еще хотел бы тебя предупредить: если ты вдруг надумаешь закрутить голову Власте, будешь иметь дело со мной!

— Мне это и в голову не пришло, — заверил Ярда как можно убедительней.

А капитан, глядя ему прямо в глаза, повторил:

— Будешь иметь дело со мной…

— Я буду обходить ее за сто километров и вообще больше к ним не пойду.

— Наоборот, ты должен зайти с визитом вежливости. На этот случай пригодился бы букет цветов, хотя у них своих цветов в саду хватает. Ясно?

— Ясно, товарищ командир.

У Ярды отлегло от сердца, и он собрался было встать.

— Погоди. А теперь о самом главном. Если ты еще раз выпьешь хоть глоток пива, будучи на мотоцикле или на службе, я отправлю тебя под суд. На этот раз я не принял мер только потому, что ты, строго говоря, еще не приступил к исполнению служебных обязанностей. Вот теперь можем идти…

3

Ярда приказал солдатам разойтись. Они с топотом разбежались по комнатам, а Ярда и Ладя отправились в канцелярию. Сейчас подпоручику хотелось бы услышать доброе слово. Солдаты ему понравились. Все здесь казалось несколько свободнее, хотя чувствовались порядок и дисциплина. В учебном центре было иначе. Командиры не прощали им ни малейшей провинности. Там не было таких близких отношений. Тут же каждый знал все о своих товарищах, и по службе и в личной жизни. Солдаты выглядят опрятно, подтянуты. Ему нравилась и приятная атмосфера, всеобщее дружеское расположение.

— В целом хорошо, — произнес Ладя, оценивая вступительную речь подпоручика. — Главное — говори немного. Наши ребята многословия не переносят.

Ладя говорил искренне, что понравилось Ярде. Ему хотелось стать хорошим командиром, завоевать уважение солдат.

— Вот план на завтра. — Четарж показал расписание занятий. — Спецподготовка, боевая стрельба, чистка оружия.

— А где у вас стрельбище?

— Недалеко отсюда. Поедут два газика. Те, кто в наряде, отстреляются послезавтра.

Они обсудили некоторые детали, после чего Ладя пригласил командира прогуляться. К кормушкам Ярду не тянуло. С собаками он будет знакомиться постепенно… Ладя повел его к гаражам. Они увидели шестерых солдат. Ребята громко смеялись, слушая рассказ высокого свободника, которого Ярда видел еще утром. Тот вскочил и подал команду „Смирно!“.

— Продолжайте, — сказал Ярда как можно приветливее. — Что у вас здесь происходит?

— Коптим зайца, — ответил свободник. — На прошлой неделе ребята нашли в проволочных заграждениях упитанного зайчишку. Мы вымочили его в маринаде, прошпиговали и теперь ждем, когда будет готов.

Ярда уселся среди ребят, осмотрелся. Двое из них, кажется, не из его взвода. Ярда пустил по кругу пачку сигарет. Вскоре дверка коптильни открылась, свободник вытащил зайца на дощечку и разрезал на порции. Ярде он предложил заднюю ножку. Заметив, что офицер заколебался, свободник сказал:

— Берите, товарищ подпоручик, для нас ведь это не в диковинку.

Ярда попробовал. Мясо было мягким, легко отделялось от костей. Сразу видно, что ребята знают толк в этом деле. Но едой они особенно не увлекались. Казалось, им важнее посидеть вместе. Ярда заметил прислоненную к дереву гитару.

— Ас развлечениями у вас тут слабовато? — спросил он.

— Да нет, ничего, — ответил свободник. — Можно телевизор посмотреть или поиграть в настольной теннис, волейбол, кегли. Скоро оборудуем футбольную площадку, бывают концертные группы, фильмы часто привозят.

Остальные согласно закивали.

— Ну а хор у вас есть?

— Хора нет, но мы охотно поем.

— Тогда спойте что-нибудь.

Солдаты переглянулись:

— Не все у нас на месте, товарищ подпоручик. Барабанщик и контрабасист в дозоре.

— Но все солисты на месте, — заметил Ладя Новотный. — Не заставляйте себя уговаривать.

Ребята помедлили несколько минут, затем свободник взял гитару, настроил и заиграл вступление. Инструментом он владел вполне прилично. Сидевший от Ярды слева солдат чистым тенором запел первый куплет известной песни о ветре, который обо всем на свете знает… Ярда много раз слышал эту песню. Припев подхватили еще три солдата. Ярда запел третьим голосом, так, как пел в институте. Свободник ободряюще подмигнул ему. Ярда увлеченно, с удовольствием пел вместе с другими.

Когда песня кончилась и стало тихо, Ладя Новотный произнес:

— Кажется, у нас одним певцом стало больше.

Ярда хотел было возразить, но в этот момент подошел помощник дежурного и четко доложил:

— Товарищ подпоручик, надпоручик Мелузин просит вас прибыть к нему.

— Благодарю, ребята, за гостеприимство. Позовите меня, когда соберетесь в следующий раз.

Ладя Новотный пошел вместе с ним. Помощник дежурного проводил их до комнаты заместителя командира роты. Войдя, они увидели, что надпоручик заполняет патронами запасную обойму пистолета.

— Ага, пришли, — приветствовал он вошедших. — Я сегодня дежурю, но нужно сходить на двенадцатый пост. Не отвечает там телефон. Побудете тут вместо меня, товарищ подпоручик. На ужин я не поспею, на вечернюю поверку тоже, проверьте, чтобы все было в порядке. Надеюсь, что не задержусь…

Кто-то постучал, и в дверях показался свободник от связистов.

— Иду! — крикнул ему надпоручик и снова повернулся к Ярде: — Особого тут ничего нет. В случае необходимости вам поможет четарж Новотный. В дверях он еще раз обернулся: — Инструкция по тревоге лежит в сейфе, четарж знает. В остальном не торопитесь, ждите моего возвращения. Я не буду утверждать, что вы паникер, но меня на этот счет предупредили.

Дверь захлопнулась. Ярда с обидой подумал: „Почему паникер? Что я такого сделал?“ Проницательный Ладя тут же заметил его состояние и поспешил успокоить:

— Он ничего плохого не подумал, Ярда, я ведь знаю его.

— Он не подумал, но кто-то ведь предупредил!

— Да, нелегко тебе. Разве нормальный „запасник“ является на службу на день раньше срока… Кроме того, ты проявил исключительную способность наводить панику.

Ярда готов был взорваться. К счастью, в этот момент раздался звонок телефона. Он снял трубку и представился по всей форме.

— Товарищ подпоручик, — услышал он далекий голос, — на двенадцатом посту вышел из строя телефон.

— Я звоню с восьмого поста. Во время нашего дежурства на участке ничего не случилось. Докладывает рядовой Котрба.

— Разреши, — протянул Ладя руку к трубке. — Котрба? Куда вы там запропастились? Целую вечность от вас ни слуху ни духу. Выехал к вам Мелузин.

— С телефоном беда! — кричал в ответ Котрба. — Сухарда пытался исправить, но ничего не получилось. Я звоню с соседнего поста.

— Это мне ясно. Возвращайтесь на свой участок. Вот-вот там появится товарищ надпоручик. Все.

Ладя положил трубку, обратился к Ярде:

— Йорядок. Через двадцать минут максимум надпоручик Мелузин приедет к ним, связист исправит телефон, а еще через полчаса они вернутся.

Ярда взглянул на часы:

— Черев пять минут вечерняя поверка. Пойду кое-что посмотрю.

Четарж пожал плечами:

— Ты командир. Дежурный, переключите телефоны на себя, мы пойдем в роту.

Сначала они направились к собакам. В загонах было тихо, и они пошли дальше. В гараже подпоручик тщательно проверил, закрыты ли двери. Огонь под коптильней давно погас, но приятный аромат еще Сохранился.

На складе боевой техники тоже все было в порядке. Возле склада они увидели помощника дежурного.

— Он тоже проверяет, — съязвил Ладя.

Миновав двор, вернулись в казарму. Дежурный метался по коридору, собирая людей на вечернюю поверку. В комнатах гас свет. Ярда заглянул в комнату политпросветработы. Возле телевизора сидели несколько солдат и затаив дыхание следили, как артист Лино Вентура в роли детектива расправляется с двумя отпетыми негодяями.

— Почему вы здесь, вас что, поверка не касается? — произнес Ярда, и солдаты вскочили со своих мест.

Свободник, с которым Ярда познакомился возле коптильни, решился возразить:

— Фильм закончится через пятнадцать минут, товарищ подпоручик.

— Вполне возможно, но вы через две минуты будете в постели, — командирским тоном произнес Ярда, не обращая внимания на толчок Лади в бок. Солдаты выключили телевизор и вышли из комнаты. Ярда почувствовал, какую власть дают ему звездочки на погонах. Когда они вернулись в канцелярию, настроение у Лади было кислым.

— Ты знал об этих ребятах? — спросил Ярда.

— Я не помню случая, чтобы у нас были неприятности из-за телевизора, — ушел от прямого ответа четарж. — Мелузин наверняка разрешил бы им досмотреть кино. Ты, видимо, уже заметил, что мы живем тут изолированно. Ведь не всем позволено ездить в деревню.

Ладя, конечно, не все сказал. Эта недоговоренность была неприятна Ярде, но он считал себя правым — ведь действовал по уставу.

— Что бы сказал товарищ командир, если бы нашел их там?

— Хорошо, скажу тебе откровенно, — ответил Ладя, взглянув ему в глаза. — Откровенно, по-товарищески. Пятеро хлопцев засиделись на несколько минут из-за фильма. Я водил тебя на коптильню и в другие места специально, чтобы ты знал, какие у нас тут обычаи. У ребят только раз в неделю появляется возможность посидеть у огня, попеть песни, отведать чего-то необычного, чего не бывает у повара. И если иной раз случается, что телепередача затягивается после вечерней поверки, на это любой из офицеров смотрит сквозь пальцы. Кстати, двое из этой пятерки чуть свет добровольно заступают на дежурство. Они не должны, но заступают. А ты сразу: „Через две минуты лежать в постели!“

— Но уставы… — попытался возразить Ярда.

Четарж перебил его:

— Уставы определяют, как часто солдат может нести дежурство. Большинство наших ребят ходят добровольно вне очереди, потому что не хватает людей. К тому же весь взвод знает, что ты после обеда был у Сыровых, что в трактире ты осушил три рюмки, что после этого тебя старик прочистил. Правда, нас там не было, но мы внаем, что иначе быть не могло.

— У каких Сыровых? — удивился Ярда.

— Ну хорошо, у Урбанковых. Местные давно зовут их Сыровы. Но не в этом дело. Понимаешь, что теперь думают ребята? После обеда ты заехал в трактир, старик прочитал тебе мораль, а ты сорвал зло на своем взводе.

— Но это ведь не так!

— Получается так, объясняться теперь некогда, поздно. Доброй ночи, мне нужно готовиться к дежурству.

Такого напряженного дня у Ярды давно не было.

4

Первая половина дня пролетела быстро. В учебном классе новоиспеченному командиру взвода солдаты не дали ни малейшего повода для замечаний. Разборка и сборка автомата прошла хорошо, в том числе у новобранцев. В заключение Ярда, по совету Лади, организовал небольшое состязание. В нем отличился свободник, с которым он познакомился в гараже. Свободник сумел с завязанными глазами разобрать и собрать оружие в очень короткий срок. В перерыве он делился своим опытом с новичками.

На стрельбище пришлось дважды менять рубеж, тем не менее через десять минут взвод был на месте. Не успели построиться, как появился капитан Странский. Было очевидно, что он пришел понаблюдать за действиями подпоручика. В учебном центре Ярда участвовал в боевых стрельбах всего-навсего два раза. Поэтому вчера перед сном перелистал наставления и план занятий. Стреляли по отделениям. Подчиненные Лади выполнили упражнение сверх ожидания успешно: только на „хорошо“ и „отлично“. Второе отделение отстрелялось тоже неплохо, средний результат у них был всего на три балла ниже. Третья группа, в которой было шесть новичков, вначале шла неровно, но к концу поправилась и отстала лишь на пять баллов. Ярда распорядился сменить оцепление и показчиков мишеней. Дальше все шло как по маслу, пока не открыл огонь молодой солдат в очках по фамилии Стрнад. Показчик дал знать, что у солдата нет ни одного попадания, а это означало, что общая оценка будет ниже. Командир отделения беспомощно развел руками.

— Дайте ему свой автомат, — раздался вдруг голос капитана Странского. Он обращался к десатнику, который перед этим сделал одно попадание в „девятку“, а остальные — в „десятку“. Дрожащими руками солдат зарядил магазин, засунул его в автомат десатника и изготовился к стрельбе. Но вдруг отложил оружие и стал нервно протирать запотевшие очки.

— Прикажу его заменить, — шепотом произнес Ярда.

— Ни в коем случае, — решительно запротестовал Странский. — На охране границы у него тоже не будет времени ждать, пока пройдет волнение.

Стрнад вздохнул, упер приклад в плечо и начал прицеливаться. Капитан нагнулся над ним.

— Не нужно так сильно прижимать оружие, — посоветовал он спокойным тоном. — Не давите на плечо, сровняйте мушку с краями прорези, вдохните и, медленно выдыхая, нажимайте на спусковой крючок. Выстрел должен произойти непроизвольно. Ясно?

Солдат признательно кивнул, хотя слышал все это, вероятно, уже много раз. Он спокойно прицелился и произвел пять коротких очередей. Ярда с любопытством посмотрел на показчика: „десятка“, две „девятки“, четыре „восьмерки“, две „шестерки“ и вверху „тройка“. Все пули были в мишени. Сияющий Стрнад доложил об окончании стрельбы.

— Одну минутку, товарищ рядовой. Из своего оружия вы в мишень не попали, а из этого стреляли очень хорошо. В чем, по-вашему, дело?

— У товарища десатника лучше автомат.

— Вы так думаете? Дайте-ка мне ваш автомат.

Капитан лег на линию огня, зарядил и произвел пять очередей. Показчик ткнул на черное „яблоко“. Все — в „десятке“. Странский встал и передал автомат солдату:

— Так что, лучше автомат? Запомните, что у нас в роте нет плохих автоматов. Однако в зачет пойдет ваша первая попытка. Сегодня вы упражнение не выполнили. Становитесь в строй!

Ярда построил людей в две шеренги, осмотрел оружие и объявил перерыв. Надо было еще собрать гильзы и снять оцепление. Он быстро подсчитал результаты. Даже с учетом Стрнада итоги были весьма неплохими. Список результатов он показал капитану Странскому.

— Прилично. Отдашь мне в штабе, — сказал он, возвращая журнал. — Подождем, пока завтра отстреляются остальные. На сегодняшний день лучше идут дела в первом и втором взводах.

— Товарищ капитан, а почему вы приказали дать Стрнаду другое оружие?

— Чтобы он поверил в себя. Его автомат так же хорош, как и все остальные. Жульничать не положено. Если бы меня тут не было, ты бы засчитал, наверное, повторный результат?

— Скорее всего, я бы не позволил делать вторую попытку.

— Ну и в следующий раз он стрелял бы плохо. Теперь же он знает, что, если захочешь, всегда получится. Между прочим, привить ему такую уверенность должен ты. Отправляй взвод и покажи теперь сам, на что ты способен.

Ярда передал командование взводом четаржу Новотному и, когда они остались с капитаном вдвоем, лег на линию огня. Показчика мишеней не требовалось, так как у капитана был бинокль. Ярда старался изо всех сил.

— Не блестяще, — ехидно произнес капитан, — вижу у тебя четыре „восьмерки“, две из них задеты краешком.

Подпоручик молча собрал гильзы. Он понял, что командир никому спуска не дает.

После занятий Ярда собрался в деревню. Повар охотно срезал ему в скверике под окнами столовой пять роз, после чего подбросил на газике до деревенской площади, а сам поехал дальше в город. Деревня казалась вымершей, лишь трое мальчишек катались возле пруда на велосипедах. Из печной трубы в доме Урбанковых поднимался дым. Ярда вошел во двор и постучался. Никто не отвечал.

— Есть тут кто-нибудь? — заглянул он в сени. Послышались торопливые шаги, и перед ним появилась Власта.

— Я, кажется, пришел не вовремя, — приготовился Ярда к отступлению, стремясь быть как можно более учтивым.

— И даже с букетом! Надеюсь, он для меня, — проворно приняла цветы Власта. — Проходите, мама скоро вернется. Она пошла по грибы.

Ярда оказался на кухне. Власта заглянула в печку, откуда исходил запах пирожков с яблоками.

— Хорошо, что вы пришли, еще немного — и все сгорело бы, — произнесла Власта, вытаскивая противень. — После обеда уселась за лекции. Вот, наверное, будет здорово, когда все это останется позади!

— Я пока не усвоил, что вы, собственно, изучаете?

— Шейки, бедренные кости, ортопедию. Да, попробуйте! — Она пододвинула ему тарелку с пирожками. — Яблоки уже падают, с ними надо что-то делать. Берите, пожалуйста…

Ярда попробовал угощение.

— Это вы сами?

— Я учусь, мама все равно не дает ничего делать, — ответила она, улыбнувшись. На ее щеках обозначились ямочки. Сегодня Ярде хотелось быть к ней благосклоннее.

— Вы все еще сердитесь на меня за вчерашнее? Вас, видно, задело, что я переусердствовал?

— Вы похожи сейчас на дядю Карела. Вам досталось за это? Так вам и надо. Но я, по правде говоря, не сержусь.

Ярда доел пирог и встал:

— Благодарю вас за приветливый прием. Я пойду, чтобы вы не теряли времени и могли посвятить себя изучению бедренных костей, не знаю, как их там еще называют. Надеюсь, свой долг я выполнил.

Он умышленно сделал упор на слове „долг“, что девушке явно не понравилось. Она подняла брови и метнула в его сторону сердитый взгляд:

— Послушайте, вы, неотесанный тип, вы сделали меня посмешищем всей семьи!

Ярда изобразил сожаление. Он понимал, что в ней говорит обида.

— Вы же не станете отрицать, что разыгрывали дурачка? Даже дядя Карел подсмеивается надо мной! Но я вам этого не прощу!

— К чему столько крика? Дайте мне знать, когда у вас будет хорошее настроение…

Он повернулся к дверям. Но в ту же минуту мимо его головы пролетел букет цветов, угодив прямо в хозяйку, которая стояла в дверях. Черный пес Блацки залился таким оглушительным лаем, что Ярда решил лучше всего не трогаться с места. Пес скакал вокруг него, щелкая белыми, поразительно огромными клыками. В это время хозяйка дома вновь продемонстрировала, что она на высоте.

— У нас всегда немного шумно, не так ли? Я рада вас видеть, Ярда. Прекрасно! — понюхала она остатки букета. — Должна вам признаться, что мне еще никто не дарил букеты столь энергично.

Собака, к удивлению, быстро успокоилась. Она улеглась напротив Ярды и, высунув язык, уставилась на него. Атмосфера в кухне, словно по мановению волшебной палочки, изменилась. Пани Урбанкова достала с полочки стеклянную банку, налила воды и поставила в нее оставшиеся целыми розы.

— Я приходил, пани Урбанкова, чтобы еще раз извиниться за вчерашнее, — с трудом выдавил Ярда. — Мне пора идти.

— Ни в коем случае, — возразила пани. — Сначала отведаете наших пирогов.

— Я уже попробовал. Ваша дочь была очень любезна. Это было вкусно, — расхваливал Ярда.

— А вы, Ярда, садитесь, я ведь могу вас так называть? И отведайте еще, вы только один кусочен взяли. Вас, наверное, Карел заставил прийти, да? Знаете что, я приглашаю вас на обед в воскресенье. Обязательно приходите. Власта!

— Да, — кротким голоском протянула дочь.

— Принеси-ка мне коробку. А вы не заставляйте себя уговаривать, или вам не нравятся пироги?

Ярда заверил, что как раз наоборот, ему нравятся пироги, и в доказательство съел еще один кусок. Пани Квета взяла корзинку с грибами, большой поднос, ножик и уселась их чистить.

— Встретила секретаря Патлока. Он говорит, что вы были здесь в прошлом году.

— Да, был. Даже намеревался посетить ваш дом, но мне сказали, что никого тут нет.

— Люди говорили правду, в прошлом году нас действительно не было. Муж два раза лежал в больнице, я без конца мучилась радикулитом, а Павел сломал ногу. Так что здесь мы появились только в сентябре. А почему вас заинтересовал наш дом?

— Меня интересовали сведения о судьбе крестьянина Крауса, который жил здесь в годы войны. В деревне никто не мог сказать, когда он умер, остался ли вообще кто-нибудь в живых из его семьи.

— Если я не ошибаюсь, его единственный сын погиб где-то в Галиции, дочери вышли замуж и уехали — одна в Баварию, а другая в Каринтию[2]. Старая Краусова уехала к сестре, тоже куда-то в Баварию. Это было месяц спустя после смерти Крауса, в 1946 году, еще до выселения немцев. Дом потом получил какой-то Сыровы, В пятидесятых годах тот был замешан в антигосударственных делах, оказался с женой в тюрьме. Вернулись они сюда лишь в шестьдесят седьмом и вскоре убежали за границу. Тогда мы и купили этот дом через местный национальный комитет.

— Так что здесь я тоже ничего бы не нашел, — со вздохом произнес Ярда. — Родственники за рубежом, свидетели бог знает где. Вот и получается, что работу я сдал, защитился, но остался неудовлетворен ею.

— А почему вас, собственно говоря, так заинтересовал старый Краус?

— Это был единственный чех, который остался в деревне Седловице после оккупации пограничных областей гитлеровцами. Его удерживали тут не усадьба, не любовь к немцам. Скорее, наоборот. Краус был подпольщиком и не уехал только потому, что их организация должна была иметь тут своего человека.

— Скажите, пожалуйста, подпольщик! Как вы это узнали? — внимательно взглянув на Ярду, спросила пани Квета.

— Это длинная история, — попытался отделаться Ярда. Но хозяйка проявила настойчивость.

— Вы разжигаете мой интерес, — погрозила опа пальцем. — Разве не заинтересует любого человека история подпольщика?

— Смотрите, пани Урбанкова, я вас предупредил. К тому же я плохой рассказчик. Итак, Краус составлял одно из звеньев цепи, тянувшейся из Вены в Брно. Точнее говоря, эта цепь связывала организацию „Эрроу“, созданную английской разведкой в 1938 году в Вене, с организацией „Кладиво“, возникшей через год в среде рабочих военного завода в городе Брно. Обе группы работали совершенно самостоятельно прежде всего потому, что „Кладиво“ принадлежала к левому крылу движения Сопротивления. Их связала, собственно говоря, нужда: „Эрроу“ в результате налета гестаповцев лишилась своей раций. Ее руководитель обратился через венского чеха Плахету к брненской группе с просьбой помочь в передаче информации по своей рации. Руководитель „Кладиво“ дал согласие. Одним из передаточных пунктов на пути из Вены в Брно была как раз изба Крауса. В живых остался лишь один свидетель, подтверждающий факт передачи информации через это звено.

— Хорошо у вас получается, — вставила хозяйка, не отрываясь от грибов. — Только одна вещь мне непонятна. Во время войны граница тут проходила намного севернее. Как могли попасть сюда связные из Брно?

— Насколько мне известно, один из них был железнодорожником. Именно его мне хотелось бы разыскать. Никто больше не сможет разгадать загадку, которая мучает меня до сих пор. Со временем контакты с Веной стали свертываться. Возможно, в Вене нашли другой способ передачи информации в Лондон. Путь через Брно был, очевидно, довольно рискованным и долгим. Несмотря на это, его использовали вплоть до середины 1944 года. До этой поры обе группы действовали успешно, пока в результате чьей-то ошибки или недосмотра два человека из „Кладиво“ оказались под угрозой ареста. Им необходимо было уйти в подполье. Тогда связной из Вены, а им был упомянутый железнодорожник, согласился провести их через границу. Это была разумная идея, поскольку гестапо вряд ли стало бы заниматься розыском в Австрии беглецов из Чехии. Железнодорожник довел их до Крауса. Здесь он должен был передать их другому человеку, который будет сопровождать их в группу „Эрроу“ в Вене. До Седловице они добрались нормально, о чем сообщили в открытках с условленным текстом. Однако потом следы их пропали. Никто из членов группы „Кладиво“ о них больше не слышал.

— А железнодорожник жил в Брно или в Вене?

— Не знаю. Его никто не знал по имени. Известно, что он говорил по-чешски, но это не имеет значения, ведь в Вене по-чешски говорят многие. Мне удалось лишь с Достоверностью установить, что он принадлежал к группе капитана Бартака.

— О Бартаке я слышала. О нем рассказывают целые истории. Будто он не менее двадцати раз убегал из гестаповских ловушек, сам уничтожил немало немецких бандитов, просто легендарная личность.

— Обычно в легендах преувеличивают. Он родился в здешних местах, знал тут каждый пригорок. Это правда, что гестаповцам капитан задавал жару. Но потом, когда историки стали разбираться в его делах, выявилось немало значительных противоречий.

— После войны он был депутатом парламента от национально-социалистической партии.

— Да, да. И до февраля 1948 года пользовался депутатской неприкосновенностью. После февраля предпочел скрыться за границу.

— А вы говорили с кем-нибудь из жителей деревни Ланжовице? Там его до сих пор помнят.

— Еще бы, он им немало помог, когда был депутатом. Он ведь родом оттуда. Но мне хочется сказать о другом. Бартак прибыл из Англии во время войны, имея задачу объединить разрозненные группы Сопротивления под своим командованием. Вначале ему удалось это осуществить. Однако затем возникло странное обстоятельство: стоило ему где-нибудь появиться, как тут же вслед за ним увязывалось гестапо и устраивало погром партизанам. Действительно, он принял участие почти в тридцати стычках, и во всех случаях ему, словно призраку, удавалось скрыться. Однажды он один спасся из окруженной гестаповцами деревни…

— Вскоре после войны Бартак написал книгу, я читала ее. В ней он рассказывает, как убегал от гестапо вместе со своим радистом. Почему вы ополчились так на него?

— Меня интересовал не только Бартак. Я хотел прежде всего выявить различие между восточным и западным движением Сопротивления. Кажется, мне это удалось сделать.

— Тогда почему вас огорчает, что вы не узнали про этого железнодорожника?

— Все дело в капитане Бартаке. Я уже сказал, что его деятельность носила противоречивый характер. Например, известно, что после 1948 года он действовал против нас из-за рубежа. В музее Комитета национальной безопасности имеются документы о некоторых событиях, в которых он был замешан. Мне удалось их детально изучить. Помимо этого товарищи достали мне выдержки из судебных дел. Бартак оказался изменником. А тот железнодорожник был в 1944 году его человеком. Он сопровождал двух подпольщиков, после чего их след пропал. Вы понимаете? Таким образом, получается, что Бартак действовал по указаниям нацистов…

— Понятно. Вы хотели найти живого свидетеля и убедиться в своей правоте.

— Да, найти Крауса или кого-то из членов его семьи. Но прежде всего найти железнодорожника.

Только тут Ярда заметил Власту. Она молча сидела возле печки с большой коробкой из-под маргарина на коленях. Пани Квета разрезала последний подосиновик.

— Может быть, я сумею вам помочь. У нас остались где-то бумаги Крауса и его родных. Не найдется Ли там что-нибудь полезное? Ты, Власта, не знаешь, куда мы их задевали?

— Скорей всего, они в подвале, — ответила девушка, подавая матери коробку. Пани Квета постелила тонкую бумагу и уложила пироги.

— Возьмете это для своих ребят в роте. Я знаю, они не откажутся отведать. Вам только придется ехать аккуратно, чтобы не растрясти.

— Большое спасибо, — поблагодарил Ярда и встал, собираясь уходить. — Не сердитесь на меня за то, что я так разболтался.

— А вы не хотите заглянуть в погреб? Возможно, найдем там бумаги.

— С удовольствием. Кстати, не скажете мне, сколько лет этому дому?

— Он построен, видимо, в 1840 году. Эта дата обозначена в погребе. Здесь проживали когда-то двое старост и княжеский управляющий в отставке. К усадьбе относились виноградники и участок леса. Под домом находится винный погреб. Зайдем?

Ярду одолевало любопытство: загадочные события далеких времен всегда волновали его воображение. Они спустились по стертым каменным ступенькам вниз. Кровля погреба нависала в виде дугообразных сводов. Стены были из тесаного камня. Прямо над ступеньками в верхней части свода можно было увидеть выложенные из камня цифры „1840“. Погреб был сухой, хороню проветренный, на удивление просторный. Тут имелось множество разных ниш, помещений с реечными Дверцами и со старыми темными дверями в железной обивке. Сразу за ступеньками была картофельная яма. По другую сторону, в длинной широкой нише, стояли на полке консервные банки, маринованные грибы и зелень, цветочные луковицы. Дальше помещалось отделение для овощей, потом возвышалась куча всякого инструмента, ожидающего ремонта, и обломки деревенской мебели.

Пани Урбанкова повернулась к шкафу с размалеванными дверцами.

— Должно быть, тут. — Она подергала дверцу. — Вот беда, ключи муж забрал с собой в Брно, хочет их почистить. Ну, ничего. Вы у нас не в последний раз. Пойдемте, сейчас мы найдем кое-что поинтереснее. Она открыла другие двери и щелкнула выключателем. Свет озарил продолговатое сводчатое помещение, заполненное бочками и бочонками. Позади, возле каменной стены, стоял массивный дубовый стол с лавкой и резными стульями. Над столом висела полка с кружками, резиновыми шлангами, кувшинами и порядочным количеством бутылок.

Пани Квета обтерла стаканчик, нагнулась к ближайшему бочонку и набрала немного болотистого напитка.

— Только символически, чтобы не было неприятностей, — протянула она стаканчик гостю.

Ярда попробовал. Он не считал себя знатоком, но такого вкусного вина не пил ни разу.

— Белое бургундское, — со знанием дела сообщила хозяйка. — Возьмите с собою бутылочку. А когда придете в воскресенье, посидим тут немного.

Пани достала запыленную бутылку.

— Это двухлетнее вино, самое лучшее у нас. Супруг каждый год покупает один-два бочонка, но всегда немного остается.

— Мне представляется, что мы находимся в старинном замке.

— Похоже. Нам не хватает только ямы смертников и домового. Роль холопки выполняю я, — робко посетовала на свою судьбу хозяйка.

Когда они выбирались из погреба, Ярда заметил, что их сопровождает собака. Наверху нави Квета снова пригласила Ярду к столу. И тут этот непостижимый пес повел себя самым неожиданным образом. Он подсел к Ярде и положил голову ему на колени.

— Признал уже вас, — отметила пани радостным тоном, — дайте ему кусочек.

Ярда отломил кусок пирога и осторожно поднес его собаке. Та обнюхала, аккуратно взяла в зубы, проглотила кусок и облизалась. Пес еще раз облизнулся и сунул морду Ярде в колени. Тот догадался и отломил еще. Ярда надеялся, что пес наконец оставит его в покое. Но собака, оттолкнувшись задними лапами от пола, в мгновение ока очутилась у него на коленях. Ярда почесал ее за одним, а потом за другим ухом.

— Отдайте ему остатки пирога, иначе он от вас не отстанет, — с улыбкой посоветовала хозяйка.

— Мне пора идти, — поднялся Ярда.

— Останьтесь на ужин, все равно опоздаете!

— Спасибо за приглашение, мне пора. До свидания, пани Урбанкова.

Она подала Ярде рюкзак и попрощалась. Мотоцикл стоял под навесом. Ярда открыл ворота и попытался завести мотор. Но он глухо затарахтел и замолк. Вот проклятье! Проверил бак — бензина было достаточно. Загвоздка была в чем-то ином. Только бы не электропроводка, в ней он совсем не разбирался. Ярда осмотрел мотоцикл с левой, а потом с правой стороны, снова попытался завести мотор. Безуспешно.

— Я вижу, пан офицер, что мотоцикл не хочет вам подчиняться, — услышал он сзади себя ехидный голос, но не обернулся. Черт подери, бросает в миролюбивого гостя букет цветов и вдобавок еще высмеивает его.

— Пустите-ка меня, — оттолкнула его Власта в сторону. — Так на вечерней поверке вас могут и недосчитаться. — Она нажала курительной трубкой на свечу, и мотор заработал.

— Пожалуйста, счастливого пути!

Ярда включил скорость и вылетел из ворот на манер гонщика Агостини, промчался через площадь и успокоился лишь на лесной дороге.

Эта девица, думал он, подстроила все специально!

5

Капитан не прерывал Ярду, пока тот не закончил свой рассказ.

— Квета вчера изложила все это несколько иначе. Ну да ладно. Она женщина, могла не все понять. Значит, ты говоришь, что к Краусу ходил связной — железнодорожник, который мог бы объяснить, как обстояло дело с Бартаком. Так ведь?

— Да, но что это дает? Бартак живет неизвестно где.

— Именно в этом все дело, парень. В пятидесятые годы он не раз морочил нам голову, ведь знает здесь каждый кустик. Вот если бы удалось доказать, что во время войны Бартак работал на обе стороны, это было бы здорово!

— Но Крауса уже нет в живых, а других свидетелей здесь не найдешь.

— Думаю, что найдем. Старый Хенке. Живет в Тифенбахе, в трех километрах по ту сторону границы. Здесь у него похоронены жена и сын. В войну их деревня относилась к местному приходу. В Тифенбахе лишь одна часовня. Сюда Хенке ходит на кладбище. Именно от него Квета узнала о судьбе Краусов.

— Отлично, тогда я подожду его и расспрошу обо всем.

— Не влезай во все дела, послушай доброго совета. Старый Хенке — контрабандист, правда мелкий. Ему бы только заработать на пиво да на сигареты. Но прижать его стоит. Он знает, что мы за ним следим.

— А если с ним поговорит пани Квета, тогда это не так бросится в глаза.

Странский нахмурился:

— Мою семью оставь в покое. Пока мы его не возьмем, он будет крутить. Надо иначе поступить. — Он встал и взял портфель. — В штабе зайдем к контрразведчику капитану Маришке, он в курсе дела.

Они вышли во двор, сели в газик и направились в штаб. По дороге Ярда пытался представить, как выглядит этот контрразведчик бригады. Наверное, имеет спортивную фигуру, шрамы после перестрелок и рукопашных схваток.

Когда они вошли в его кабинет, Ярда распрощался со своими представлениями о человеке такой профессии. Капитан Маришка был на два-три года постарше Странского. Его голову украшала копна черных густых, непослушных волос. Загорелое лицо, крупные руки. Он напоминал слесаря, который только что отошел от станка и облачился в военную форму. Ростом около 180 сантиметров, худощав и жилист. Капитан внимательно посмотрел на Ярду, словно желая при первом же знакомстве решить, на что способен этот молодой человек. Командир кратко объяснил причину визита и оставил их вдвоем. Капитан Маришка усадил гостя в кресло, попросил изложить суть дела. Ярде пришлось в третий раз за последние два дня рассказывать о своих поисках.

Капитан слушал внимательно, серьезно, но по выражению лица трудно было определить его отношение к этой истории. Когда Ярда закончил, Маришка некоторое время сидел молча.

— Вы, подпоручик, проделали немалую работу. Но зачем вам это нужно?

— Для дипломной работы.

— Вы не могли бы мне сказать, где находится сейчас ваша работа и кто имеет к ней доступ?

— Обычно работу помещают в фонды хранения и заводят карточку на нее — именную и по названию.

— Иными словами, если бы кто-нибудь проявил интерес к работе, он мог бы получить ее.

— Да, — подтвердил Ярда.

— Я с удовольствием бы почитал. Копия у вас наверняка есть.

— Даже три, — подтвердил Ярда. — Одну я охотно вам передам. Вы могли бы сказать, для чего она вам потребовалась?

— Разумеется, но только чуть позднее. О вас мне известно уже с прошлого года. Не могу сказать, что я был в восторге от вашего поведения в Седловице. Взбаламутили вы тогда всех вокруг старого случая, объяснить который полностью нам пока не удалось. Как я слышал, историю организации „Кладиво“ в годы войны вы изучили, можно сказать, во всех деталях, по крайней мере, на основе доступных материалов. В 1944 году двум членам группы — Шаврде и Гавранеку действительно угрожал арест. Они чуть было не провалились, когда на станции в Иванчице осуществляли диверсию с цистернами. Немецкий унтер-офицер из охраны, с которым перед войной они несколько раз встречались во время спортивных состязаний, узнал Шаврду. Правда, Шаврде и Гавранеку удалось уйти от преследования, но руководитель группы приказал им скрыться. Железнодорожник, которого вы разыскивали, предложил им помощь при переходе на территорию Австрии. В Вене, хотя это сегодня покажется странным, оказались благоприятные условия, чтобы укрыть двух мастеровых. Переход удался, Шаврда и Гавранек, по всей видимости, посетили Седловице и благополучно добрались до Вены, где руководитель группы „Эрроу“ снабдил их фальшивыми документами. Оба работали под чужими фамилиями на фабрике по производству пеленгаторов. Железнодорожник — его ввали Хальбхубер — несколько дней спустя тяжело повредил руку во время работы на венском вокзале. После выздоровления его перевели с участка поездов дальнего следования на другую работу. В результате этого группа „Эрроу“ лишилась опытного агента. Поэтому в Брно он больше не появлялся. Мы изучали вопрос! почему австриец Хальбхубер выполнял свои задания в Брно? Подобная практика противоречит логике, особенно если учесть, что у подполья была целая система опорных пунктов наподобие усадьбы Крауса. К сожалению, в 1960 году Хальбхубер умер, и никаких подробностей мы уже никогда не узнаем. Теперь о судьбе Шаврды и Гавранека. К месту назначения они попали. Поэтому подозрение, что капитан Бартак действовал по согласованию с нацистами, отпадает. За месяц до окончания войны Шаврда и Гавранек неожиданно исчезли. Много лет спустя удалось выяснить, что гестапо в последний момент схватило их. Видимо, они были казнены. Других серьезных потерь организация „Эрроу“ до конца войны не имела. Примерно через десять лет сами австрийцы установили, что в организации орудовал гестаповский агент. Остается неясной роль капитана Бартака. Агент мог, но не должен был знать о Бартаке, точно так же Бартак мог, но не должен был знать, что посылает наших подпольщиков в западню. Гестапо арестовало кое-кого из организации „Эрроу“, но этим и ограничилось. О судьбе „Кладиво“ вы знаете. Эту организацию гестаповцы тоже долгое время не трогали, хотя знали об ее деятельности практически все. Вы понимаете, мы не можем сказать людям, которые все это пережили, что в течение года или двух лет они работали под колпаком у нацистов. Они не должны об этом узнать. Ведь если они узнают правду, тогда годы борьбы в подполье, самопожертвование потеряют для них всякий смысл.

Послевоенную историю Бартака, бывшего центральной фигурой обеих организаций, вы знаете. Мы вели с ним и с его агентами беспощадную борьбу в течение целых шести лет. Потом мы поймали его последнего агента. Товарищам из министерства внутренних дел удалось выяснить подробности гибели Шаврды и Гавранека. Вокруг этой истории мы умышленно подняли шум. На удочку попались и австрийские газеты. Бартак исчез, и с той поры о нем ничего не слышно. Жил где-то в Австралии. Таким образом, есть основания считать, что мы выиграли борьбу. Однако у меня нет чувства удовлетворения. Дело в том, что мы не выявили канал, по которому Бартак передавал в нашу страну указания агентуре. Ясно, что он не пользовался связными или рацией. Мы провели даже голубиную связь, да-да, не смейтесь, именно голубиную. Но это ничего не дало. Каналы связи — моя навязчивая идея. Я не успокоюсь, пока не установлю их. Ведь канал в любой момент может быть снова использован, а мы не имеем об этом никакого представления. Вот почему мне не понравилось, когда вы стали копаться в этой старой истории с Краусом. Он, как и Сыровы, унаследовавший дом от Краусов, появился в Седловице не случайно. Он работал на Бартака еще во время войны, да и после нее. Об этом в деревне знают. Там есть наверняка люди, которые могли бы открыть истину. Но кто именно?

Теперь Ярде все стало ясно. Он выглядел простым путаником и дилетантом. О неустанном поиске и высококвалифицированной работе свидетельствовали все факты, о которых капитан Маришка говорил как о само собой разумеющихся вещах. Загадка с железнодорожником раскрыта вот уже более двадцати лет назад. Похождения Бартака намного сложнее, исчезновение Шаврды и Гавранека нашло свое объяснение, группу „Эрроу“ контролировало гестапо, об организации „Кладиво“ гестаповцы тоже знали, хотя подпольщики об этом не подозревали. Получалось, что все материалы, добытые Ярдой с таким большим трудом, можно выбросить в печку.

Маришка почувствовал разочарование Ярды.

— Я вижу, что расстроил вас. Не вешайте голову, подпоручик. Вы вели поиск в одиночку и могли получить данные только на основе воспоминаний людей и небольшого числа доступных архивных материалов. Но и в этом случае вы могли бы обнаружить еще неизвестный нам факт. А иногда бывает достаточно нового взгляда на вещи, новой мысли, чтобы появились взаимосвязи, на которые раньше не обращалось внимания. В нашей работе подобное бывает нередко.

— Я сомневаюсь, что в моей работе вы найдете что-нибудь полезное.

— Ошибаетесь, юноша. Вы добросовестно собирали факты и обобщили их. Причем в общих чертах вы пришли к таким же выводам, что и мы. Я скажу больше, когда прочту вашу работу, — пообещал Маришка.

— Спасибо. Но имею ли я вообще право оставлять свое творение в библиотеке? — спросил расстроенный Ярда. Капитан весело улыбнулся:

— А почему нет? Еще чао назад вы были абсолютно уверены, что проделали добрую работу. После этого ничего не изменилось.

— Разрешите еще один вопрос, товарищ капитан?

— Пожалуйста.

— До сегодняшнего дня я полагал, что послевоенные похождения капитана Бартака являются лишь довеском к его истории. Теперь же мне кажется, что именно в них все дело. Я не ошибаюсь?

— Нет. Но сети Бартака давно не существует, а ее шеф живет в далеких краях.

— Для меня самый существенный вопрос! работал Бартак на немцев или нет?

Маришка вздохнул:

— Однозначно на этот вопрос нельзя ответить, подпоручик.

— Прошу вас, для меня важно, верно ли мое подозрение. Если этого нельзя доказать, пусть косвенно, тогда я обязан отказаться от диплома.

— Хорошо. Я расскажу вам, хотя мне придется затронуть некоторые секретные данные. Можно с уверенностью утверждать, что Бартак с гестаповцами не сотрудничал. После войны к нам в руки попались сотни гестаповцев, и все они были обозлены на Бартака за то, что гонялись за ним безрезультатно. Они тоже считали удивительным, что каждый раз ему удавалось скрыться. У меня есть одно интересное показание.

Маришка достал папку и зачитал:

— „Криминальный советник Коселек говорит, что всего у Бартака было 29 перестрелок с гестаповцами. А о нем говорили, что он является отличным стрелком. Причем не застрелил ни одного сотрудника гестапо. Смертельно ранил лишь двух наших четников, а в гестаповцев стрелял таким образом, что девять из них оказались раненными в руку либо в ногу“. Любопытно, да? — Он полистал в папке: — Или вот… „Меры против засланных парашютистов гестаповцы были обязаны согласовывать с ответственным офицером абвера. Отсюда следует, что абвер знал о каждой гестаповской акции. Только однажды Коселек не проинформировал абвер заранее. По доносу одной рьяной нацистки, узнавшей в деревне Бартака, туда отправились три четника. Бартак был один, тем не менее он вырвался из окружения, застрелив двух четников на месте, а третьего серьезно ранив. После этого он надолго исчез. Об этом факте рассказал ассистент Фромер, Он присутствовал при докладе советника Коселека офицеру абвера об акции против Бартака в Ланжовице. После этого там прошли аресты, неожиданно были взяты девять членов подпольной группы… А Бартак как сквозь землю провалился. И такое случалось не раз. Поэтому Фромер подумал, что Бартака кто-то предупреждает“.

Капитан закрыл папку.

— Фактов подобного рода немало. И всегда за ними стоит абвер. Несмотря на то что после падения Канариса[3] абвер потерял значительную часть полномочий, его задачи остались неизменными. Через Бартака абверовцы могли проникнуть непосредственно в сеть английской разведки. История венских организаций „Эрроу“, „Кэрбол“ и других подтверждает правоту подобных предположений. Таким образом, связь у него была не с гестапо, а с абвером.

Капитан Маришка замолчал. Ярда тоже все высказал, и ему нечего было добавить. В ту минуту он был не в состоянии выразить свои чувства. На душе стало спокойнее, мысли о собственной неудаче отошли на задний план. Правда, ему показалось непонятным, почему капитана беспокоит такой, на первый взгляд, второстепенный вопрос. И он напрямик спросил об этом.

— Почему беспокоит? Это далеко не пустяк. Свой канал связи Бартак может использовать в любой момент. За минувшие годы противник мог тысячи раз убедиться в том, что мы о нем не имеем представления. Далее, с этим делом сталкивались многие наши товарищи, а больше всех не повезло мне, так как дыра оказалась именно на моем участке.

Настало время уходить: через пять минут их должен был принять начальник штаба.

— А копию я вам привезу, как только мне удастся съездить домой. Спасибо за информацию, товарищ капитан.

— Возможно, мы еще что-нибудь выясним. О том, что вы здесь слышали, нигде ни слова. Считайте это служебной тайной. Хотя я проверил вас еще в прошлом году, но предупредить обязан.

6

Утром в субботу перед завтраком к Ярде с озабоченным видом заглянул четарж Новотный.

— Не хватает одного парня в наряд. Кратохвила вчера положили в медпункт.

— Пошлем кого-нибудь из запасных, — предложил подпоручик.

— Не выйдет. Все, у кого в порядке руки и ноги, должны отправиться на сенокос. Такая погода долго не продержится, а мы обещали помочь леснику Критинаржу с сеном для зверей на зимний период.

— Что же ты предлагаешь?

— До обеда буду работать сам, а потом меня сменит Га дек. Но тут есть одна закавыка. Старик разрешил ему вернуться из увольнения к обеду. Связи с ним нет. Звонил во вторую роту, их газик пойдет в город и может завернуть к нам. Кому-то надо поехать и привезти Га-дека, чтобы он не ждал с поезда автобуса.

— Поеду я, — решил Ярда.

— Это было бы отлично, — оживился Ладя. — Не твое это дело, но мы выйдем из положения. Гадека ты сразу узнаешь: невысокого роста, худощавый, с гладко причесанными светлыми волосами. Типичный десатник.

Они направились в столовую, но свою смену уже не застали. Вскоре к зданию штаба подъехал газик из соседней роты. Договорились сразу. Ярду подбросили до города, высадили возле вокзала, заверив, что через час на обратном пути заедут. Поезд Гадека прибывал без пяти девять. Ожидая автобус, Гадек потерял бы сорок минут, затем около часу добирался бы до Седловице, а оттуда еще пешком примерно час до расположения роты.

Времени было много. Ярда прогулялся по площади, осмотрел витрины магазинов, побывал в книжном магазине, заглянул в молочный бар. К приходу поезда он был на перроне.

Поезд прибыл точно по расписанию. Из вагонов вышло много пассажиров, среди которых были и военные, в том числе и пограничники. Приметы Гадека оказались весьма точными. Десатник шел по перрону, перебросив через плечо сумку. Вокруг него распространялся аромат одеколона. Поравнявшись, он отдал честь. Ярда остановил его.

— Вы десатник Гадек? Я жду вас.

Ярда в двух словах объяснил ситуацию. Через пятнадцать минут приехал газик. Гадек оказался молчуном. Каждое слово из него надо было вытягивать.

На перекрестке перед Седловице к Ярде обернулся четарж из второй роты:

— Вы не будете возражать, если мы вас высадим здесь? Очень торопимся.

Делать было нечего. Поблагодарив четаржа за услугу, они вышли из машины и направились пешком. Времени было достаточно. Десатник перекинул сумку через плечо, и они направились в сторону леса. Ярда больше не пытался завязать разговора. Ему показалось, что Гадек все еще находится под впечатлением своей поездки домой. Примерно через километр Гадек схватил Ярду за руку.

— Кто-то сидит в ельнике, — прошептал он.

Они остановились и стали прислушиваться. Из чащобы доносились тихие, неясные звуки.

— Это не зверь, — проговорил Гадек. — Посмотрим?

Ярда кивнул. Они были довольно далеко от границы, но уже в пределах пограничной зоны. В такую глубину пограничные патрули не ходили. Гадек на глазах преобразился. Схватив сумку за ручку, он проскользнул к зарослям кустарника и лег на землю. Ярда последовал его примеру. Гадек мотнул головой в сторону ельника. Там, на небольшой полянке, сидели двое мужчин и закусывали. Выглядели они неприглядно. Один из них был с густой бородой. Их возраст, как решил Ярда, что-то между 25 и 30 годами. Тот, что без бороды, был одет в маскировочную куртку, изрядно замызганную, рваную и кое-где залатанную, мятые манчестерские брюки, на ногах — обшарпанные немецкие сапоги. На другом — старая суконная военная куртка, почти новые коричневые канадки. Они ели консервы, доставая их ножами из банок, хлеб и запивали все это вином из литровой бутылки. Вокруг них валялись крышки от консервных банок. Неизвестные то и дело оглядывались. По виду они скорее напоминали туристов, чем нарушителей.

Гадек кивнул в правую сторону, где густой ельник кончался и начиналась небольшая березовая рощица. Оттуда можно было незаметно подобраться к поляне. Они осторожно стали продвигаться туда. Теперь все зависело от решения Ярды. Он вспомнил, что у них нет никакого оружия, кроме небольшого ножичка в кармане. Однако, сунув правую руку за борт кителя, он быстро вскочил на ноги и сказал:

— Пограничная охрана! Предъявите разрешение на пребывание в зоне и свои документы.

Когда первый испуг прошел, бородач произнес:

— Вот так штука! Какие еще разрешение и документы. Мы здесь в турпоходе, — В его речи слышался характерный пражский диалект. У обоих на лицах появилось выражение кровно обиженных людей.

— Сегодня ведь суббота, да? — вставил второй нарушитель. — Может быть, мы сделали что-нибудь плохое? Нормально здесь кантуемся, в чем дело-то?

— Вы находитесь в пограничной зоне. Предъявите разрешение и паспорта. Ножи оставьте в покое. Мы о вами не шутим, — повторил Ярда.

— Гляди-ка, значит, мы в воне! Что ж нам об этом никто не сказал? В общем, нам надо отсюда мотать, да?

— Без разрешения не имеете права входить в зону, вам это, конечно, известно. Повсюду висят предупреждающие объявления, при всем желании не заметить их невозможно. Итак, документы, пожалуйста!

— Но ведь мы любуемся природой! А что касается документов, то мы с собой их не носим. Паспорт можно и потерять.

— Ну, хватит дурака валять. Если часто ходите, должны знать, что тут документы могут потребоваться, — вступил в разговор Гадек. — Пойдете с нами, и все станет ясно. Забирайте вещи — и пошли!

Бородач неторопливо выскреб ножом остатки мясных консервов, затем вытер нож о засаленные брюки и сунул его в чехол на широком поясе. Лезвие было длиной с ладонь, широкое и тусклое, но хорошо наточенное. Рукоятка была сделана из кости косули. Судя по внешнему виду, нож долгое время находился в употреблении. У другого оказался такой же нож, который он тоже засунул в чехол. Оба встали, взяли рюкзаки.

— Слушайте, ребята, отпустите нас, — начал канючить тот, что без бороды. — Мы вчера малость перехватили и как следует не разобрались, куда идем. С вами можно по-человечески поговорить?

Ярда завертел головой. Он хотел было что-то ответить, но в это время бородатый мужик легким движением руки выдернул из чехла сбоку рюкзака короткий топорик. Как по команде, то же самое сделал его спутник.

— Смотрите-ка, у них ведь нет даже духового ружья, а делают вид, что они могут в нас пиф-паф! Или есть игрушечный пистолетик, оловянный? Давай-ка дадим им по кумполу, тогда все станет ясно!

Пограничники, не сговариваясь, разделились. Перед Ярдой оказался бородач, на Га дека наступал другой. Думать о десатнике Ярде не пришлось, главная его забота — не допустить удара сзади. Он лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Как жаль, что в программе обучения в офицерской школе подобные ситуации не разбирались. Действительно, как должен поступить офицер, оказавшийся безоружным в таком положении? Приходилось принимать решение, исходя из обстановки. Ярда умело лавировал, все время сохраняя достаточную дистанцию между собой и бородачом. А тот весело похрапывал, несколько раз угрожающе взмахивал топориком. Ему, видимо, доставляла удовольствие эта забава. Бандит гонялся за офицером, все более наглея. Ярда помнил, что сзади густые заросли ельника, но оглянуться не было возможности. На это и рассчитывал его противник. Загнав Ярду в угол полянки, он кинулся на него. Деваться Ярде было некуда. И он выбрал единственно верный в такой ситуации способ защиты. Когда бородач взмахнул рукой и ринулся вперед, Ярда бросился ему навстречу. Такого маневра бородач не ожидал. Скорее всего, он рассчитывал, что Ярда попытается увильнуть, и тогда он сумеет нанести удар. Теперь он рассвирепел. Ярда нанес ему головой удар в грудь, успев при этом почувствовать запах винного перегара. Бородач замешкался, захрипел, но успел схватить Ярду за ремень, пытаясь подтянуть его к себе. Тогда Ярда ударил его коленом в живот, а головой еще раз стукнул в грудь. Именно это спасло ему жизнь. Ярда ощутил боль в ключице, топорик скользнул по спине… В глазах у него помутилось, ноги сделались ватными. Все же ему удалось вырваться. Собрав все силы, он снова ударил обеими ногами бандита в живот. Тот со стоном отлетел на землю, но, прежде чем Ярда успел встать, подскочил к нему с занесенным в руке топориком…

Ярда ничего не видел, но услышал истошный, нечеловеческий крик, от которого мурашки побежали по телу. Он вскочил. Бородач валялся на спине, рука с топориком торчала в неестественном положении. Ярда никак не мог понять, что случилось. Чуть дальше лежал на земле второй бандит со странно вывернутой ногой. Он дергался, хрипло стонал. Десатник Гадек стоял рядом, вытирая руки носовым платком.

— Не оставалось ничего другого, товарищ подпоручик, — произнес он хмуро. — Иначе он прикончил бы вас.

— А что с другим?

— Он хотел сделать то же самое со мной.

— Как же вы справились с ними?

— У меня второй разряд по дзюдо. У одного сломана малая берцовая кость, а у другого — запястье, Теперь меня ждет наказание, — вздохнул Гадек.

Ярда страшно удивился. Казалось бы, такой сухопарый парень, а сумел разделаться с двумя бандитами, у которых были топоры. И после этого боится наказания.

— Что вы мелете, милейший? Вы что, не рады, что мы остались в живых?

— Не в этом дело. Но, как активный спортсмен, я не имею права применять приемы дзюдо где-либо, кроме спортивных соревнований.

— Но что дальше делать? Одному из нас нужно вернуться в роту.

— Недалеко отсюда есть телефон. Я сбегаю, а вы посмотрите за ними. Надо бы их перевязать.

Гадек подошел к бородатому. Тот, заметив его, испуганно завизжал:

— Нет, нет! Я сдаюсь!

— Да никто тебя не трогает. Нет ли у вас бинта или тряпки?

— Такой ерунды мы с собой не носим, — отрезал бородач.

— Тогда, может быть, есть кусок бечевки?

— Нет.

Гадек пожал плечами. Он взял топорик бородача, срубил две толстые елочки, очистил их от ветвей. Потом разрубил вдоль. Ярда помог Гадеку перевернуть бородача, стонавшего так громко, словно наступил его смертный час. Гадек наложил ему на руку временную шину, разорвав свой носовой платок. То же самое он проделал с ногой другого бандита. Тот орал еще громче — видимо, нога у него была сильно повреждена. Свой платок для перевязки теперь пожертвовал Ярда. Гадек вытащил у раненого ремень из брюк и связал ему руки за спиной. Потом, не обращая внимания на ругань, они подтянули его к пеньку. У бородача связали ремнем ноги. После этого Гадек побежал к телефону, а Ярда уселся возле нарушителей, держа топорик в руке. Прикуривая сигарету, Ярда обратил внимание, что у него трясутся руки.

Минуты летели, раненые бандиты ныли, плевались и ругались. Ярда оттащил их рюкзаки подальше в сторону, чтобы они не могли их достать, хотя практически это было невозможно. Ярда чувствовал, что правая рука у него онемела — наверное, повредил мышцу.

Наконец из-за кустарника вынырнули два газика.

В первом сидел Гадек, а в другом Странский. Капитан осмотрел задержанных.

— Чистая работка, хлопцы, — похвалил он Ярду и Гадека.

Солдаты вынесли из машин двое носилок, положили на них бандитов, забрали рюкзаки. Капитан осмотрелся вокруг и послал десатника и проводника с собакой проверить следы.

— Потом вызовете машину, — приказал он.

Стали собираться. Ярда поднялся на ноги и вдруг почувствовал острую боль в желудке. Земля качнулась, но капитан успел подхватить его. Ярда захрипел, перед главами поплыли круги.

Капитан усадил его на пенек. Прибежал санитар, расстегнул куртку и осторожно стянул правый рукав. Ярда почувствовал сильное жжение, ему приложили холодный компресс.

— Отвезу его в госпиталь, — решил капитан.

Они уселись в газик. В пути по ухабистой лесной дороге рука разболелась еще больше. Когда выехали на асфальт и тряска закончилась, Ярда, вероятно, задремал и очнулся уже во дворе госпиталя. Он чувствовал себя намного лучше. Санитар помог вылезти из машины. Ярда твердо стоял на ногах, голова больше не кружилась, и он сам дошел до хирургического отделения. Загорелая сестра с красивыми ножками повела Ярду за собой. Седоватый врач снял временную повязку, сестра подала ему шприц, после чего поинтересовалась, как зовут раненого. Он ответил, что никакого ранения у него нет. Между тем доктор сделал ему два укола.

— У вас, воин, резаная рана на шее. Где же вы так подрались?

Только тут доктор заметил испуганный взгляд Ярды и поспешил уточнить:

— Я спрашиваю без всякого умысла. Как это случилось? Мы должны знать.

Ярде пришлось рассказать о случившемся. Доктор выслушал молча, занимаясь чем-то за его спиной.

— Так, — произнес наконец доктор, — рана зашита. Отметку о противостолбнячном уколе в медкнижке мы сделали. Больше мучить вас не буду. Вы не ощущаете тошноту или головокружение? Надо бы пару деньков полежать у нас.

Ярда заверил, что чувствует себя превосходно. И в шутку добавил, что до полного удовольствия ему не хватает лишь доброго коньяка. Доктор повернулся к одному из белых шкафов и достал небольшой стаканчик с прозрачной жидкостью.

— Проглотите-ка этой штуки. Сливовица, моя, домашняя, бояться не следует. Иначе может наступить шоковое состояние.

Подпоручик послушался и действительно почувствовал себя заметно лучше. Когда сестра подала ему китель, он прямо ужаснулся: вся спина была изрезана и окровавлена. Сестра набросила китель на плечи. Правая рука висела на перевязи. Придерживая левой рукой китель, он поблагодарил доктора и вышел вместе с сестрой в коридор. Там он сел. В голове была пустота, и он перестал замечать окружающих. В глазах рябило, но оставаться здесь не хотелось. Кто-то сел рядом. Ага, это, кажется, командир роты.

— Говорят, все будет в порядке, — произнес тот отеческим голосом. — Как чувствуешь себя?

— Побаливает, — признался Ярда. Он понимал, что выглядит довольно жалко.

— Ну ничего, отдохнешь и быстро встанешь на ноги. Нам нужно бы еще заглянуть в угрозыск. Хватит сил?

Ярда кивнул.

— Посиди тут. Я скоро. — И командир исчез.

Ярда, видимо, вздремнул, так как голос командира прозвучал неожиданно:

— Готово. Идти сможешь?

— Если немножко поможете.

Ярда оперся на руку командира, и они благополучно выбрались во двор. Капитан усадил Ярду в машину, и через несколько минут они уже были на месте. Дежурный отвел их в кабинет на втором этаже. Мужчина лет сорока в гражданском костюме поздоровался с капитаном как с давним знакомым.

— Поздравляю вас, подпоручик, — повернулся он к Ярде, — вы поймали двух опасных рецидивистов, которые наверняка пробирались за границу. Весьма занятно то, что мы обнаружили у них. Хотите взглянуть?

Он пригласил их к большому столу, на котором лежала куча всяких предметов: пачка денег, золотые вещи, пистолет с удлиненным дулом и коробка с патронами.

— Малокалиберный автоматический пистолет, довольно редкое оружие. Если бы они пустили его в ход, докторам пришлось бы трудновато… Пуля у него не имеет оболочки, при попадании в тело деформируется и разлетается на части. Они украли этот пистолет где-то на дачах в районе Сланы.

— Можно узнать, что они натворили?

— О, долго перечислять. Нападение на кассира, ограбление ювелирного магазина и нескольких дач в Чехии, позавчера напали на сторожа возле Йиглавы, но им помешал другой охранник. Потом где-то украли автомашину, на которой добрались сюда. Мы искали их по всей республике. А вы на самом деле были безоружны? Наверное, страшно было?

— Да, — сразу признался Ярда. — Но они зашли в зону, и мы обязаны были действовать.

— Нам с вами надо составить протокол… Но я вижу, что лучше с этим повременить, правильно? Достаточно, если вы напишете рапорт по команде. _

— Я перешлю вам, товарищ майор, — пообещал командир. — Вопросы еще есть? А то подпоручику пора в постель…

— Оставим вопросы до следующего раза. Заскочите к нам, товарищ подпоручик, скажем, в понедельник.

К машине Ярда шел сам, почти не опираясь на командира.

— У кого это мы были, товарищ капитан?

— Понимаешь, мы тебе забыли сказать. Майор Гула является начальником районного отдела общественной безопасности…

7

В роту они попали только после обеда. Гадек немало удивился, когда командир предложил направить вместо него на дежурство другого десатника. Гадек переоделся, спокойно пообедал и отправился сменить Ладю Новотного. А Ярда о еде даже думать не мог. Он лег в постель и проспал до самого утра. Проснулся, чувствуя слабость, но голова была свежей. В пустом желудке урчало. В правой руке при каждом движении ощущалась боль. Он проглотил пилюлю — санитар вручил ему целую коллекцию лекарств, — потом побрился и умылся холодной водой. При взгляде на рваный китель стало не по себе — придется просить новый. Но это позднее, в шкафу у него есть еще один. Он как раз возился с погонами, приделывая звездочки подпоручика, когда в комнату ворвался Ладя Новотный.

— Вот это здорово, скажу я тебе, — с симпатией оглядел он Ярду. — Не успел пробыть тут неделю, а уже имеешь на счету задержание, причем каких персон!

— Если бы не Гадек, теперь вы собирали бы мне на венок. Ты знаешь, он один уложил их на лопатки.

— Я читал рапорт. Задержали вы нарушителей вместе.

— Это он так написал? На самом деле я бандита только связывал.

— А он утверждает нечто обратное: ты приковал к себе внимание более сильного противника, чем дал возможность провести нужные приемы.

Смотри-ка, и так можно дело повернуть! Но Ярда не желал присваивать себе чужие заслуги.

— Но в действительности обстояло иначе, Ладя, он уложил их голыми руками. Ведь у него второй разряд по дзюдо, разве он не говорил об этом?

Ладя снова удивился:

— Серьезно? Я об этом не знал.

— У меня идея: давайте попросим Гадека организовать у нас кружок, пусть научит приемам. Я уверен, что многие ребята захотят заниматься, да и я бы не отказался. Посмотрел бы ты, как он их укрощал.

— Понятно, почему он написал, что служебное оружие не применялось. А я всегда считал его обычным воображалой, — продолжал удивляться Ладя. — Видишь, как можно ошибиться в человеке. Другой на его месте использовал бы этот случай в интересах карьеры. А насчет кружка у тебя неплохая идея. Обсудим на комитете.

Ладя помог Ярде надеть китель, и они направились в столовую. Воскресный завтрак состоял, как они узнали, из чая с пирожным, кусочка масла и мармелада.

— А нет ли у вас еще чего-нибудь? — обратился Ярда к повару, чувствуя себя по-прежнему голодным.

— Чего-нибудь всегда найдется, — ответил толстяк в белом халате. Он поднял крышку котла с мясным супом и зачерпнул два полных черпака. Суп был по-солдатски добротным: ложка в нем стояла, мяса было вдоволь, хватало картофеля, луку, перца. Ярда набросился на еду. Заметив, с каким аппетитом он ест, повар молча долил в его тарелку еще один ковшик. Ярда поблагодарил.

— Рассказывают, что вы вчера голыми руками воевали против топора, — как бы между прочим проговорил повар.

Ярда кивнул, продолжая есть.

— Говорят, что у них был еще пистолет и кинжалы и что они убили кого-то, — назойливо выпытывал толстяк.

— Не убили, а нападали на людей, причем дважды. В остальном все правильно.

Повар потихоньку удалился, торопясь похвалиться свежей информацией. Ярда с Ладей, закончив еду, вернулись в роту. Солдаты подчеркнуто уважительно отдавали честь подпоручику: молва уже пошла. Ярда заглянул в комнату, где жил Гадек. Тот собирался на завтрак.

— Послушайте, Гадек, кто-то распространяет искаженные сведения о нашей вчерашней акции. Вы же знаете, как обстояло дело в действительности!

— Я не сказал ни слова неправды, — тихо возразил десатник.

— Ведь это вы обезвредили обоих. Я бы не справился с этим бородачом.

— Я видел, как ловко вы увернулись от удара топором. Неопытный человек вряд ли сумел бы так среагировать. Пожалуйста, не переоценивайте моих заслуг, товарищ подпоручик. Действительно, я уложил их, чтобы они не убили нас, но одному против двух топориков было бы не справиться. Кроме того, ваш противник был более ловким и сильным.

— Однако в схватке с бандитами отличились прежде всего вы.

— Мы оба, товарищ подпоручик. У меня лишь побольше практики в борьбе.

— Батюшки мои, ну ничего не понял, — вставил Ладя. — Раскланиваются друг перед другом, как на банкете. Скоро вообще не пойму, как же было на самом деле. Не отрицай, Гадек, ты ведь знал, что справишься с ними и без оружия. Иначе побежал бы к телефону, чтобы поднять по тревоге всю роту. Верно?

— Да, — признался десатник, — Вы уже позавтракали?

„Неисправимо скромный солдат, — подумал Ярда. — А насчет кружка пока подождем“.

Они заглянули в канцелярию — просто ради порядка. Сегодня ведь воскресенье, однако проверить не мешает. На столе у Ярды лежала записка дежурного: его просили позвонить на квартиру капитану. Набрал номер. Ответил мелодичный женский голос. Ярда попросил командира.

— Ну что, как дела после вчерашнего? — загремело в трубке.

— Спасибо, теперь лучше. Звоню по вашему приказанию, товарищ капитан.

— Какое там приказание! Просто я хотел узнать, как обстоят у тебя дела. К обеду тебя ждут Урбанковы. Поедешь?

— С удовольствием, если доберусь.

— Так я заеду за тобой в одиннадцать часов. Надо мне у Кветы набрать огурцов. Будешь ждать возле проходной. Пойдет?

— Спасибо. Я к этому времени буду стоять там.

Ярда, собственно говоря, как-то не подумал, что некоторое время не сможет ездить на мотоцикле. Молодец командир! Пешком бы Ярда не решился добираться, а сегодняшний обед он не хотел пропускать.

— Идешь к двум грациям? — с иронией произнес Ладя.

— Нет, к Урбанковым. Пригласили на обед.

— Ребята называют их „две грации“. Вот это женщины, особенно дочка. Жаль только, что такая недотрога. Любит пошутить, и больше ничего не позволяет. Говорят, что у нее даже нет парня. И ее мамаша тоже стоит того, чтобы за нею поухаживать.

При этих словах Ярда нахмурился.

— Только не вздумай мне рассказывать, — с улыбкой продолжал Ладя, — что ни одна из них тебе не нравится. Не забудь поблагодарить за пирог с яблоками. Ребята полакомились на славу.

У Ярды не было настроения углубляться в эту тему, и он спросил:

— Чем будешь заниматься?

— Пойду немного вздремну. Это самый лучший номер воскресной программы.

— А я, наверное, прогуляюсь пока.

— Сходи к речке, — посоветовал Ладя. — За воротами повернешь направо, дойдешь до чащобы, а там совсем рядом.

Ярда надел на всякий случай ремень, кобуру с пистолетом прикрепил с левой стороны и отправился. Стояла тихая, безветренная погода. Воздух словно трепетал, пахло смолой, какой-то дикой травой, раздавалось пение птиц. Ярда шел по тропинке, насвистывая и разглядывая незнакомую местность. Если бы не тупая боль над лопаткой, все было бы хорошо. Вскоре он увидел густые заросли ольхи, а за ними показалась спокойная гладь речки. Кое-где вода крутила, чтобы затем вновь обрести степенное течение. Еще в прошлом году Ярда слышал, что в этих местах настоящий рай для рыбаков. Он с удовольствием бы попытал счастья, но вся беда в том, что ему никогда не приходилось заниматься рыбной ловлей, знал лишь, что один конец палки держат в руке, а на другом — леска с крючком.

Ярда миновал три высокие ели, служившие ориентиром для пограничных патрулей. Где-то здесь находился телефон.

Ярда направился дальше к невысокому холму на берегу речки. Вода была чистой и текла значительно быстрее, чем казалось издали. Изредка искрились серебристые бока рыбешек.

Холмик зарос лесной травой, подорожником, резко пахнущей богородской травкой. Помнится, бабушка в далеком детстве перекладывала белье пучками этой травы. Тогда в пышной и пахучей деревенской постели ему снились необыкновенные мальчишеские сны. И сейчас он бы не отказался очутиться вдруг в бабушкиной постели, но где она теперь, эта постель? Ярда опустился на траву и стал смотреть на воду.

Он думал о том, что вся последняя неделя получилась не совсем удачной. Во вторник побывал у родственников в Брно, а вечером приехал сюда, на заставу, хотя мог бы погостить в городе еще день. Здесь же с утра закрутилась карусель: купание в озере, визит к Урбанковым, посещение трактира и нагоняй от командира за это, неприятный случай у телевизора… Да, первый день, попросту говоря, не удался. Следующее утро в целом прошло незаметно. А днем капитан выискивал недостатки на стрельбище, после чего был визит с повинной к Урбанковым, где его разыграла эта длинноногая девица Власта. На третий день пришлось носиться по разным делам. А вчерашний день… Теперь самому трудно представить — с голыми руками против двух вооруженных мерзавцев! Не будь с ним рядом спортсмена-дзюдоиста, могло случиться самое худшее… Одним словом, до сих пор его служба получалась нескладной. Ярда решил быть осмотрительнее.

На противоположной стороне речки раздался резкий звук мотоцикла. На слух Ярда определил, что у машины четырехтактный двигатель, но марку угадать было труднее. Вскоре на австрийской территории появилась машина, петлявшая по узкой лесной дорожке. Начищенная до блеска, с современной коляской. За рулем сидел волосатый парень в джинсах, а в коляске качалась из стороны в сторону худенькая брюнетка. Их груз был внушительным: продолговатая дорожная сумка с рыболовными снастями, свернутая палатка, целая куча рюкзаков. Туристы находились по ту сторону границы, и Ярду их появление не трогало. Пора было возвращаться. Но в этот момент на той стороне появились два австрийских пограничника. Увидев Ярду, они учтиво крикнули:

— Гутен таг, герр лейтенант!

— Гутен таг, — ответил Ярда.

— Жарко, — произнес по-чешски старший из них и вытер лицо носовым платком.

Оба пограничника, казалось, сошли с картинки: в отличном обмундировании и возрастом одинаковы — где-то под тридцать. Ярда подумал, что на самом деле стало довольно тепло.

— У нас сегодня полно рыбаков, — продолжал в дружественном тоне австриец.

— Было бы грешно не воспользоваться таким превосходным деньком, согласитесь, — заметил Ярда.

Оба австрийских пограничника с готовностью закивали. Затем они отдали честь, пожелали Ярде удачной службы и исчезли из виду. Ярда невольно подумал: что же было нужно от него австрийцам? Может, хотели получше рассмотреть его? Но они могли это сделать и незаметно. Или действительно все дело в большом наплыве рыбаков?

Ярда направился вниз по течению, внимательно оглядываясь вокруг. Вскоре он насчитал на той стороне речки десятки любителей рыбной ловли. Некоторые сидели на берегу с одной или с двумя удочками. Другие без конца забрасывали крючок с насадкой, пуская его по течению и ожидая, когда клюнет рыба. Никто из рыбаков не обращал на Ярду внимания. Только одиннадцатый по счету рыбак заметил Ярду. Он был в тренировочном костюме и высоких резиновых сапогах примерно в полуметре от чехословацкого берега. Ярда подошел к нему поближе и крикнул:

— Что вы здесь делаете?!

Мужчина остановился, вытаращил глаза, развел руками и, по всей видимости, решил быстро повернуть назад. Но поскользнулся и полетел в воду. Вскочив, он кинулся бежать. Глубина была не более полуметра. Ярда хотел было помочь ему и нагнул толстую ветку. При этом он отодвинул в сторону кобуру пистолета, чтобы не мешала. Однако мужчина в воде понял его жест иначе. Он начал что-то испуганно бормотать, глядя на него. Ярда понял, в чем дело. Крючок с блесной, которую забрасывал австриец, зацепился в ольшанике близ чехословацкого берега, и его трудно было освободить. Ярда достал нож, отрезал ветки, за которые зацепилась леска с блесной, и отбросил их в сторону рыбака. Тот пробормотал что-то вроде благодарности и кинулся бежать по воде как угорелый. Выйдя на берег, он стал поспешно собирать свои вещи. Ярда смотрел на все это с невольной улыбкой.

На обратном пути в роту Ярде повстречался парный патруль из третьего взвода с собакой — он направлялся к трем елям, чтобы доложить по телефону дежурному.

— Сегодня на речке полно рыбаков, — сообщил Ярда.

— Можете быть спокойны, товарищ подпоручик, — ответили солдаты, переглянувшись, — из-за рыбаков ничего серьезного не произойдет.

Вначале Ярда не совсем понял смысл этих слов. Тогда пограничники рассказали о случае, который произошел тут почти двадцать лет назад. Один рыбак, вроде сегодняшнего, тоже блеснил с таким азартом, что забросил блесну на чехословацкую территорию. Крючок за что-то зацепился, и рыбак перебрался за ним на наш берег. Пограничники охотно помогли ему вылезти из воды, но тут же и задержали как нарушителя. Доложили в роту, прибыл дежурный офицер и отпустил незадачливого рыбака. Но ребятам здорово досталось. Прямо с дежурства им пришлось отправиться на губу.

— Зачем же они так поступили? — поинтересовался Ярда.

— В те времена задержание нарушителя давало право на внеочередное увольнение, — объяснил свободник. — За этот случай ухватились австрийские газеты, и начался скандал. Товарищ капитан рассказывает об этом происшествии всем новичкам в порядке назидания.

Ярда пошел дальше. Он решил, что с австрийским рыбаком поступил правильно, а то прибавился бы еще один случай к серии рыбацких происшествий.

Вернувшись в роту, зашел в столовую. Дежурил знакомый толстяк. Он вручил Ярде букет свежих роз. В канцелярии подпоручик привел себя в порядок, завернул цветы в бумагу и направился к проходной. Без шести минут одиннадцать подъехал „Москвич“ капитана.

— Забирайся, — коротко бросил командир, внимательно осмотрев подпоручика и с одобрением отметив, что тот прихватил цветы.

Урбанковы их ждали. Рука Ярды на перевязи обратила на себя внимание, но времени для объяснений не было. Странский торопился. Они зашли с Кветой в огород, а Ярда тем временем слонялся по двору. Возле сарая на кушетке сидела над учебниками Власта. У ее ног развалилась собака и тискала передними лапами резиновую игрушку.

— Привет армии, — с невинной улыбкой произнесла Власта, увидев Ярду. — Как дела, товарищ офицер?

— В целом нормально.

— Последний раз доехали благополучно? Двигатель исправно работал?

— Видите ли, ведь это машина. Что можно с нее взять? Она работает нормально, если только кто-нибудь не нарушит контакты, — произнес Ярда спокойно.

— Вы не обижайтесь, — сверкнула она глазами. — Мне уже досталось. Теперь мы квиты, и навсегда, согласны?

Последние слова Власта произнесла обворожительным тоном. Теперь ему не нравилось в ней только то, что она была чересчур молодой, а сегодня особенно прелестной. Однако для полного примирения нужно было еще время. На помощь им пришла собака Блацки. Она положила голову Ярде на колени и протянула в зубах игрушку. Собаке, очевидно, хотелось поиграть. Ярда забросил игрушку подальше, но она стремглав сбегала за ней и притащила обратно. Пришлось бросать игрушку много раз, пока она не исчезла в вентиляционном окне над погребом. Пес с лаем подбежал к окошку, попытался забраться в него, но неожиданно странно сгорбился и отскочил в сторону.

— Наделал я дел, — произнес Ярда и пошел к окошку. Там оказалось отверстие шириной примерно в полкирпича. Щель спускалась вниз на длину всей стены. Изнутри она была забита досками. Ярда взял грабли, стоявшие у забора, и попытался вытащить игрушку с помощью рукоятки.

— Вы не только грубиян, но и недотепа, — ядовито констатировала Власта. — Теперь мне придется спускаться в погреб.

— Я пойду с вами, — процедил недовольно Ярда. — Знаете что, Власта, давайте позабудем прошлое. И вообще, не пора ли нам перейти на „ты“?

Вероятно, ему не следовало заходить столь далеко, так как она посмотрела на него таким взглядом, словно он допустил бог знает какую оплошность. Она молча вошла в сени, за нею следом Ярда и собака. Власта включила свет в погребе и уверенно зашла в помещение возле винного погребка. Свет там не горел, и они зажгли свечку. Как только свет озарил помещение, они с удивлением посмотрели друг на друга. Игрушки здесь не было, а деревянная перегородка в окошке оказалась нетронутой. Ярда хотел было достать доску и отодрать ее, но до нее было очень высоко. Вспомнив о скамеечках, он притащил самую прочную, встал на нее и схватился за крайнюю доску. Трухлявое дерево буквально крошилось в руках, но не поддавалось.

— Я с ума сошла! — крикнула Власта. — Это последнее окно или нет?

— Да, конечно. Там всего четыре окошка.

Они еще раз осмотрели потолок. Ничего не обнаружилось.

— Я посмотрю еще раз снаружи, — решила Власта. — Просуну палку, возможно, там есть еще одна перегородка.

Ярда кивнул. Но тут его осенила новая мысль:

— А не пересчитать ли нам сначала окна изнутри?

Девушка молча пожала плечами. Начали считать.

Одно узкое продолговатое окно было там, где они сейчас находились. Второе и третье — в соседнем помещении, расположенном ближе к выходу. В следующем отсеке виднелось заделанное решеткой большое окно, поднимавшееся на добрых полметра над землей. Что-то тут было не так.

Они вышли на улицу. Ярда попробовал проткнуть отверстие рукояткой грабель. Она прошла свободно сквозь доску, а за нею оказалось пустое пространство. Власта задумалась вслух:

— Давай попробуем иначе поискать. Значит, эти два окна со ставнями относятся к папиной комнате. Рядом, над двумя отверстиями, расположены кладовка и мастерская, над третьим — ванная комната. Остаются сени перед садом. Но там окно выходит на другую сторону. Куда же тогда ведет это отверстие?

Здесь Ярде представилась возможность продемонстрировать свою смекалку.

— Есть идея, — произнес он скромно. — Я вернусь в погреб, и проведем эксперимент. Я выпущу из последнего окошка дым, а вы посмотрите, где оп выйдет.

— И ты посмотришь…

Оп спустился в погреб, закурил сигарету и стал усиленно дымить в щель между досками.

— Идет дым в предпоследнем окне! — прокричала Власта. — Дальше должно еще что-то быть!

Но дальше была стена — старая, каменная, довольно блеклая стена, похожая на остальные. Это было просто непостижимо. Ярда вышел во двор.

— Дальше действительно ничего нет. Видно, здесь какое-то глухое отверстие, — произнес Ярда, готовый уже прекратить напрасные поиски, но печальный взгляд собаки натолкнул его на новую мысль.

— А нет ли входа в погреб из сеней, скажем, через крышку или дверцу, устроенную в полу?

Власта наморщила лоб. Зашли вместе в сени, которые, в сущности, представляли собой застекленную просторную веранду. Раньше веранда, вероятно, служила в качестве летней кухни. Там стояли два старых шкафа, стол, кресло-качалка, пара стульев, столик для цветов и огромный сундук с выдвижными ящиками, в которых когда-то хранилось верно. Пол был дощатый. Посередине сеней, от дверей в коридор и до входа в сад, лежал старый половик. Они внимательно осмотрели пол, но никаких следов крышки или дверцы не обнаружили.

— Надо бы посмотреть под сундуком, — предложила Власта.

Ярда попробовал отодвинуть его, но безуспешно. Нагнувшись, он заметил, что задние ножки сундука закреплены в двух наугольниках — чтобы не сдвигались с места. Ярда попробовал приподнять сундук и сдвинуть его в сторону. Удалось. Правда, с помощью Власты. Они увидели на деревянном полу очертания крышки длиной около метра, а шириной чуть поменьше. Ярда взял с окна отвертку, воткнул ее в дырку и приподнял крышку. Снизу из подвала их обдало затхлым воздухом. Почуяв незнакомый запах, собака испуганно выгнула спину, присела и с жалобным лаем отскочила в сторону.

— Пойду принесу электрический фонарик. — Власта побежала в дом.

Ярда, позабыв про больную руку, снял лестницу, висевшую на стене, возле выхода в сад, и аккуратно спустил ее в погреб. Власта принесла фонарик и осветила подвальное помещение.

— Блацки, песик мой, — радостно закричала она, — вот удивятся наши, когда увидят, что мы раскрыли тут тайное убежище!

Свет фонарика падал на большую кучу какого-то хлама, напоминавшего измельченный уголь или кокс. Куча почти упиралась в дощатую обшивку погреба. На самом верху они увидели резиновую игрушку собаки. Ярда хотел было спуститься, но Власта остановила его:

— Не лезь с больной рукой.

Не успел он возразить, как Власта уже спустилась вниз, забралась на кучу угля и достала игрушку. И тут уголь под ее ногами начал расползаться, Власта покатилась с кучи и вдруг взвизгнула:

— Боже мой, да тут что-то есть!

Фонарь в ее руке задрожал, но Ярда успел увидеть, что из кучи угля торчит мужской ботинок со шнуровкой и нога со штаниной, ветхие волокна которой сразу распались в пальцах у Власты. Она выпустила эту страшную вещь из руки и сделала шаг к лестнице. Однако колени ее подкосились, и она без чувств рухнула на землю. Ярде пришлось спуститься по лестнице. Попытался поставить Власту на ноги, но ничего не получилось. Тогда он подтащил ее к стенке, а сам стал осматривать странную находку. У него побежали мурашки по спине, когда он наткнулся на человеческую руку. Стало ясно, что в этой куче угля лежит тело человека.

Власта глубоко вздохнула, но, когда он снова попытался поставить ее на ноги, голова опять поникла. Ярда посадил девушку на пол и слегка потрепал по щекам. Это помогло. Власта открыла глаза и сразу же нахмурилась:

— Не колоти меня, лучше помоги встать на ноги.

Ярда не стал возражать, хотя это было трудно сделать одной рукой. Тем не менее ему удалось изловчиться и поднять ее. Власта слегка оперлась на его плечо и проковыляла к лестнице.

Ярда понимал, что ей нужно помочь выбраться наверх. Но вдвоем по лестнице не выбраться. Поэтому он поддерживал ее сначала за руку, а потом за спину. Наконец она выбралась в сени, а следом за ней с фонариком в руке вылез и Ярда. Только они поднялись, как услышали голос капитана Странского:

— Что вы тут творите?

— Товарищ капитан, докладываю, что в погребе обнаружен скелет неизвестного человека.

— Что за глупости?! — воскликнул капитан.

— Точно, дядя, — подтвердила испуганным голосом Власта, — Ярда говорит правду, там внизу кто-то есть.

В Странском заговорил пограничник. Он взял у подпоручика фонарик и полез вниз. Когда он выбрался наверх, его было не узнать.

— Снимай китель, — приказал капитан.

Левой рукой Ярда стащил китель, на котором расплылось кровавое пятно.

— Надо намочить его в холодной воде, выстирать и оставить сохнуть. Вчера ты испортил один китель, а сегодня другой. Осмотри-ка его рану, Власта.

Еще минуту назад Ярда был уверен, что именно Власте требуется помощь доктора. Но, взглянув сейчас на нее, понял, что ошибался. Она выглядела вполне бодро, только испуганно пялила глаза на его спину.

— Я думала, что у тебя с рукой что-нибудь, а тут…

Она отодрала бинт от раны и начала его сматывать. Стало больно.

— Я сейчас принесу свои вещи, — произнесла Власта и выбежала из сеней.

„Вещи“. Это слово прозвучало весьма профессионально. Надо надеяться, что эта сумасбродка не вздумает испытывать на нем процедуры, которые студентам разрешают производить пока на мертвецах…

— Так вот что тут у нас, — раздался из подвала голос капитана.

Ярда посмотрел вниз. На развороченной куче угля лежало тело мужчины, одетого во все черное. Только на иссохшей шее виднелся белый галстук духовного лица. В сжатых на груди руках торчала стеклянная консервная банка, в которой что-то белело. Тело высохло и напоминало мумию.

„Благочестивая мумия“, — подумал Ярда. Эти жалкие останки, по всей вероятности, принадлежали духовному лицу.

8

Во время запоздалого обеда с аппетитом ел лишь один Ярда. На остальных мясной суп с кнедликами, казалось, не произвёл впечатления. Отец семьи ел молча, раздумывая о чем-то своем. Остальные то и дело посматривали на Ярду, который старался не расплескать суп, так как есть пришлось левой рукой.

— У вас в самом деле не было никакого оружия? — выпытывал Павел.

Ярда кивнул, осторожно вылавливая кнедлик. Он злился на капитана за то, что тот успел все рассказать.

— Я удивляюсь, почему вас не оставили в больнице. Правда ведь, Власта? — произнесла озабоченно пани Квета.

— Дня три необходимо было полежать, — подтвердила будущая медичка. — При зашитой ране требуется постельный режим, а главное — уход.

— Прошу вас, ведь это простая царапина, — возразил с раздражением Ярда. Ему не хотелось говорить на эту тему.

— Ничего себе царапина, — снова вступил в разговор Павел. — Я видел, там огромная рана.

Между тем на столе появилось второе блюдо. Обе женщины к пище почти не притронулись. Видно, неприятная находка в подвале отбила аппетит. От кофе Ярда отказался, он никогда им не увлекался. После обеда он вышел вместе с хозяином покурить на завалинке. Несмотря на свои инфаркты, инженер иногда покуривал.

— Вот и у нас завелись привидения, — хмуро произнес Урбанек. — Теперь будет весело.

Не успели они докурить, как со стороны деревни появились три автомашины. Впереди шел „Москвич“ капитана. Из него выглядывал капитан Маришка. Дальше сидели криминалисты во главе с майором Тулой, врач и эксперты. Ярда поздоровался с Маришкой и Тулой. Без лишних слов прибывшие во главе с капитаном направились к подвалу. Ярду не пригласили, и они с хозяином устроились на скамейке возле ворот. До них доносился лишь беспокойный лай собаки из конуры, куда ее предусмотрительно поместила хозяйка.

— Одолжи мне еще одну сигаретку, — толкнул его локтем папаша Урбанек. Он прикурил, посматривая на всякий случай на входную дверь, откуда могла появиться жена. Невзирая на напряженную ситуацию, нани оставалась неумолимой.

— Меня все-таки удивляет, что мы до сих пор ничего не знали об этом тайнике, — произнес Урбанек.

В дверях появился капитан Странский и пригласил Ярду знаком руки. Тот быстро поднялся. Труп уже лежал на веранде на клеенке. При дневном свете кожа казалась еще темнее. Вид был довольно неприятный. Возле тела стоял доктор и произносил вслух данные осмотра:

— Следов ранения не имеется. Тело в значительной степени мумифицировано в результате длительного пребывания в сухом проветриваемом помещении с постоянной температурой. Причину смерти однозначно определить нельзя. Против старческого маразма свидетельствуют сравнительно хорошо сохранившиеся зубы и общее состояние скелета. Рекомендую медицинской службе произвести вскрытие трупа. — Он выпрямился и отряхнул колени. — На этом закончим, Панове.

— А что вы скажете относительно цвета кожи? — поинтересовался майор Гула.

— При мумификации подобное случается. Лично я с этим не сталкивался, но в литературе описаны такие случаи.

— Как вы думаете, доктор, от чего он умер?

— Трудно сказать. Возможно, от инфекции или яда, от инфаркта или инсульта, одним словом, причин может быть много. Патологоанатом может сказать точнее…

— Значит, постороннее вмешательство вы исключаете?

— Я не заметил ничего, что указывало бы на насилие.

— Как долго он пролежал?

Доктор задумался, потом ответил:

— Чтобы определить это точно, необходимо исследовать влажность воздуха в подвале и ряд других параметров. Приблизительно лет пятнадцать, а то и побольше.

Ярда с облегчением вздохнул. Тогда Урбанковы здесь еще не проживали и даже не предполагали, что этот дом существует.

— Спасибо вам, доктор. А теперь вопрос к вам, подпоручик. Как вы обнаружили труп? Между прочим, говорят, что с вами без конца что-нибудь случается. Верно?

Ярда рассказал, как он бросал игрушку собаке, как потом они разыскивали ее в погребе и установили, что одно окошко никуда не выходит, как в конце концов нашли дверцу в погреб. Майор Гула терпеливо слушал.

— Хорошо, давайте вернемся к тому моменту, когда вы осветили погреб. Что вы увидели в первое мгновение?

— Кучу чего-то темного, напоминающего кокс или уголь.

— Куча была сплошной, из нее ничего не торчало?

— Власта вот тоже смотрела вместе со мной, и мы ничего не заметили.

— Как глубоко было зарыто тело?

— Сантиметров двадцать — тридцать. Власта скатилась с верхушки кучи, хотела задержаться и рукой задела за брюки человека. Так что могло быть и глубже.

— Обнаружили тело вы?

— В общем-то, нет. Она закричала, когда увидела, что схватилась за ногу мертвеца, и потеряла сознание. Я был в этот момент наверху и сразу же спустился вниз. А вначале она не хотела, чтобы я с больной рукой спускался. Я разгреб немного кучу угля и увидел ногу…

— Остальное разгребал я, — добавил капитан Странский.

— Вы нашли еще что-нибудь?

Странский и Ярда замотали головой.

— Нам следует перерыть и просмотреть всю кучу, лопата за лопатой, — повернулся Гула к своим сотрудникам. — А у вас как дела, Панове эксперты? Обнаружили что-нибудь на листочке в банке?

— Сейчас я вам зачитаю, — ответил ему худощавый человек. — „Умираю. Уже пять дней не ел и не пил. Свечка кончается. Холодно, поднялась температура. В своей смерти виноват сам. Слуга божий не должен впутываться в дела мирские. Да будет Всемогущий милостив и простит меня“. Это все, товарищ майор.

— Грехи, что же еще ему надо было прощать. На чем это написано и чем? Ну-ка похвалитесь.

— Он вырвал последнюю страницу библии, находившейся у него в кармане. Написано было обгорелыми спичками. В другом кармане у него найдена коробка спичек без серы. Писал ли действительно он, не знаю. Нужно бы сравнить с другой его рукописью.

— Вот тебе и на! Что вы на это скажете? — обратился Гула к Маришке и Странскому.

— Мне думается, что там внизу должен быть стол или матрац. Видимо, этот человек тут скрывался, — предположил Маришка.

— Но кто это мог быть? У нас ведь здесь священники не пропадали? — спросил Странский.

— Нужно проинформировать службу национальной безопасности, — заключил майор Гула.

9

К вечеру жизнь в доме Урбанковых вошла в нормальную колею. Сначала доктор увез труп, потом отбыли и криминалисты. Остались майор Гула, капитан Маришка и командир. Хозяева пригласили всех на рюмку бургундского. Женщины старались не пропустить Ни единого слова из разговора офицеров. Ярда временами чувствовал себя усталым, ему не хватало воздуха. Он был в фланелевой рубашке, которую ему одолжил папаша Урбанек. Выстиранный военный китель сушился на веревке. Разговор вращался вокруг загадочного случая: кто этот незнакомый священник, как он попал в убежище, почему там не было лестницы, почему сундук стоял на дверке подвала, кто поставил сундук туда, писал ли письмо именно этот священник?

— Боюсь, что теперь мы вас будем беспокоить почаще, — извинился майор Гула.

— Человек не знает, чем он рискует, когда покупает старую избу, — попыталась пошутить пани Квета. — Я надеюсь, что дух патера нас не будет пугать.

— Нам люди еще завидовать будут, — съязвила Власта.

— Я должен вас вполне официально предупредить, чтобы о мертвеце вы никому не говорили, — обратился к присутствующим майор Гула, — до тех пор, пока дело не будет завершено. Это необходимо в интересах следствия.

— Главное, чтобы женщины не проболтались, — вставил Павел, но тут же получил от матери подзатыльник.

Инженер Урбанек повернулся к майору:

— Я не специалист, но у меня в голове крутится одна и та же мысль. Внизу были найдены две коробки и матрац. Это говорит о том, что человек некоторое время там прятался. Возможно, только днем, а на ночь его брали наверх. Но кто ему помогал? Пятнадцать лет назад супруги Сыровы находились в заключении.

Капитан Маришка одобрительно кивнул:

— Я тоже думаю об» том. Супруги Сыровы проживали тут до мая пятьдесят четвертого года. Мне пришлось присутствовать при их аресте.

— Вот видите. Прошло почти двадцать три года. На столько лет доктор не мог ошибиться. Кто-то здесь был и после них.

— Определенно сказать нельзя, — возразила Власта. — Пан доктор лишь предположил, что это произошло пятнадцать лет назад…

— После ареста четы Сыровых, — ответил капитан Маришка, — мы держал этот дом под наблюдением. Если бы здесь на самом деле кто-то был, это не ускользнуло бы от нашего внимания.

Спор продолжался. Маришка твердил свое, правда, высказывался как-то не до конца. Власта горячо защищала медицинскую науку, папаша Урбанек находил все новые и новые возражения, а пани Квета блеснула своей наблюдательностью. Только Павел не пронимал участия в дискуссии, сосредоточив внимание на Ярде.

— Выглядит он весьма плачевно, — кивнул Павел в сторону Ярды. Власта, услышав это, пощупала рукой лицо Ярды, потом затылок, демонстрируя целую серию специальных медицинских приемов.

— Этот парень мне не нравится, — произнесла она тоном главного врача.

— Но ты еще не выходишь за меня замуж, — сострил Ярда.

— Да он весь горит, — сказал Странский, взяв его за руку. Они увели раненого на кухню, уложили на кушетку, и Власта поставила ему градусник. Ярда уже не отказывался от ее помощи, хотя ему было не так уж плохо. Лишь пересохло в горле да хотелось побыстрее сбросить рубашку пана Урбанека.

— Наверное, я отвезу его. — Власта взглянула на отца, взяв градусник у Ярды. Отец кивнул и передал ключи от машины. «Почему бы и нет? — думал Ярда. — Полежу, отосплюсь, и снова будет порядок…» Ему принесли китель, который уже высох, подали фуражку и помогли сесть в машину рядом с Властой. Павел открыл ворота. Всю дорогу Ярда дремал. На повороте он очнулся и пытался было сказать Власте, что она едет неправильно, но тут же окончательно заснул и пришел в себя только на госпитальном дворе.

— Смотри-ка, на улице уже понедельник, — проговорил Ярда и спокойно позволил отвести себя в отделение. Там их встретила уже знакомая сестра с красивыми ножками. Они о чем-то посекретничали с Властой, после чего отвели Ярду в процедурный кабинет и положили на белую холодную кушетку. Появился врач с хмурым лицом. Ощупав Ярду, он сказал Власте;

— Вы правы, коллега.

Власта восприняла это обращение как само собой разумеющееся. Зато Ярда не мог с этим смириться. Какая еще «коллега»?.. Эта девчонка, студентка! Тем временем доктор и Власта взяли его в оборот: осмотрели шею, потом повернули на живот, одним словом, делали с ним все, что считали нужным.

— Дадим ему «пчелки», сестрички.

Невзирая на вялые возражения Ярды, сестра обнажила левую ягодицу и всадила в нее иглу. Он лишь слегка скрипнул зубами, ибо кричать в присутствии женщин было бы неловко. Сестра положила возле него белье и велела переодеться. Доктор и сестра вышли, а за ними исчезла и Власта. Тут Ярда вдруг почувствовал, что без Власты ему стало грустно, ведь она была здесь единственным близким человеком. Как знать, что они с ним надумали делать… Он переоделся, сложил свои вещи на табуретку. Вернулась сестра. Его уложили на каталку, они выехали в коридор, завернули к лифту и поднялись этажом выше. Там сестра подвезла его к дверям, распахнула их, и Ярда оказался возле свободной койки.

— Устраивайтесь здесь. Скоро придет пан доктор, — сказала сестра и наклонилась, чтобы поправить его постель. Он успел заметить, что кроме красивых ножек у нее и красивый бюст. Заметив его взгляд, она весело улыбнулась.

— Ваша девушка ждет вас! — сказала она и исчезла.

«Что это еще за „ваша девушка“?» — подумал Ярда, и в этот момент над ним склонилась Власта.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептала она, поскольку в палате они были не одни.

— Ничего. Что они намерены со мной делать?

— Пока отдохнешь. А утром видно будет.

— Но они сказали, что сегодня сделают перевязку.

— Завтра. Ведь сегодня воскресенье, а понедельник будет завтра. Что-то мы сделали не так, Ярда, — произнесла она тихо. — С твоей раной не все в порядке. Я к тебе завтра снова приду.

— Но это ерунда! — возразил он. — Я чувствую себя почти нормально и хотел бы вернуться к себе в роту. Перевязка ведь будет только завтра.

— Вот видишь, — взглянула она с заботой. — Завтра хоть ехать не надо будет.

Она нежно погладила его по лицу, потом, взяв за шею, поцеловала. Не успел он опомниться, как ее и след простыл.

— Черт подери, я, парень, тоже не отказался бы от поцелуя, — послышался голос с соседней кровати. Там лежал пожилой мужчина, примерно в возрасте его отца. Нога у него лежала на проволочной подкладке, перевязанная бинтами. На бедре выше колена блестела подкова, присоединенная к затяжке с грузом. У мужчины был вид человека, полностью смирившегося с судьбой.

— Добрый день, — произнес Ярда, вспомнив о правилах приличия. — Меня зовут Ярда Сынек. Почему сюда попал — не знаю.

— Ничего, узнаешь, — сказал сосед. — Приветствую тебя среди нас, калек. У меня сломан сустав, пану Збоньке какой-то дурак водитель сломал тазобедренную и бедровую кость, а у деда Коцоурека, что в углу, — варикозное расширение вен. Оперировали его в пятницу.

Сустав — это Ярде о чем-то говорило. Да, конечно, ортопедия — специальность Власты. Но при чем тут он? Почему, собственно говоря, его уложили? С костями у него все в порядке. Пока он раздумывал, появилась дежурная сестра и снова удивила его. Всем поставила градусники, соседу сделала укол, а остальным выдала пилюли. К ногам Ярды она положила грелку и с часами в руках проверила пульс.

— Вот видите, если бы остались здесь вчера, избежали бы осложнений, — с укором сказала сестра и сделала у себя какую-то пометку. — Как вы сейчас себя чувствуете?

— Отлично, сестра. Кроме вас, мне ничего не нравится. Хотелось бы скорее отсюда домой.

— Если бы это слышала ваша девушка, — весело пожурила его сестра. — Лежите спокойно. Скоро придет пан доктор и посмотрит вас.

Снова «ваша девушка»! Власта поцеловала его! Такое удивительное событие! Кто разберется с этими женщинами?

Появился бородатый доктор и потрепал Ярду по лицу.

— Просыпайтесь, молодой человек, сейчас мы с вами разберемся.

Подпоручик открыл глаза и сел. Доктор приподнял на его спине рубашку и ощупал рану. Было больно, Ярда то и дело дергал плечом. Затем его положили на живот, крутили руки и, наконец, положили на спину. Доктор присел на край кровати.

— Чего-то там пошаливает, молодой человек. Направлю вас на рентген, чтобы все было ясно. Если потребуется, почистим рану. Бояться не следует, речь идет о местной анестезии. На топоре могла быть всякая дрянь. Кто знает, что эти мерзавцы творили. Правда, рана чистая, но температура нас беспокоит. Подождем немного. А как у вас дело, пан Говорка? Давайте посмотрим ногу!

Сосед отбросил одеяло. Больная нога исхудала. Врач наклонился над ним и спросил:

— Вокруг повязки появился гной, разве это не беспокоит вас, почему вы ничего не говорите?

— Я побоялся, что вы будете сверлить мне еще одну дырку.

— Это не потребуется. Я смотрел снимок, мышца просматривается. Знаете что, я уберу проволоку.

Мужчина побледнел, однако даже не пикнул. Сестра подвезла установку с приборами. Врач взял клещи, высвободил подкладки о обеих сторон ноги. Из бедра больного торчала толстая проволока с двумя петлями. Врач зацепил одну петлю и потихоньку вытащил проволоку. Он передал ее вспотевшему больному.

— Это на память, чтобы в следующий раз были осторожнее. Сестра даст вам кожаные манжеты. Возможно, скоро поставим вас на костыли.

— Премного благодарен вам, пан доктор. Вы не представляете, какое это для меня облегчение. Могу ли я повернуться на бок? Уже десять недель лежу на спине!

Ярда пожалел соседа. Врач взял мужчину под мышки и, осторожно повернув, положил на бок. Говорка с облегчением вздохнул:

— Панове, я лежу на боку!

В это время возле Ярды остановилась сестра с каталкой. Они опять спустились на лифте в длинный темный коридор. После некоторого ожидания открылись тяжелые бронированные двери. Сделали несколько рентгеновских снимков.

На обратном пути в палату он посмотрел в окно: солнце уже село, вокруг было тихо. Захотелось пройтись по улице.

— Сестричка, красавица, нельзя ли где-нибудь перекурить?

— Вы, мужики, едва почувствуете себя легче, начинаете крутить, — сердито заворчала сестра. — Я сунула ваши сигареты в тумбочку, сейчас принесу. — Сестра вывезла его на террасу. — Только не вздумайте вылезти, — погрозила она.

Ярда осмотрелся. На террасе было тепло и приятно, из сада доносился вечерний птичий гомон. У одного из круглых столов сидели шахматисты. Сестра принесла сигареты и тут же убежала. Ярда закурил, но после третьей затяжки почувствовал себя неважно и бросил сигарету. Перед глазами опять пошли круги, в желудке закрутило. Ярда решил, что надо идти к себе. Он поднялся, но тут же был вынужден схватиться за каталку: ноги не слушались, голова кружилась. С чьей-то помощью он снова улегся и тут же уснул…

10

Наутро Ярда проснулся в разбитом состоянии. Сестра — полная улыбчивая блондинка — принесла умыться. Ему дали градусник, затем укол и завтрак. Утренний обход возглавлял знакомый по субботе седоватый врач. Сначала врачи остановились возле койки пана Збонека, потом осмотрели перевязку Коцоурека, похвалили состояние ноги у Говорки и наконец подошли к постели Ярды.

— Ну, как дела у героев границы? — весело спросил у него главный врач. Ярда с облегчением вздохнул. Он опасался, что из-за вчерашнего будут неприятности. — Кажется, неплохо, подпоручик. Кость в порядке, рана тоже. У вас была высокая температура, но этого не пугайтесь. Пока назначаем вам покой, если к утру не будет высокой температуры, завтра можете вставать с постели и понемногу ходить. А с курением повремените, пока не улучшится состояние. Вы мерзнете?

— Нет, пан главный врач.

— Пока лежите спокойно и как следует отсыпайтесь. Всего доброго, панове!

Врачи удалились, и на Ярду нашло дремотное состояние. Его сосед Говорка упорно пытался что-то объяснять, но Ярда никак не мог сосредоточиться. Покой в палате был несколько нарушен при появлении новой сестры. Она попыталась проверить, как сгибается у Говорки нога в коленке. Нечего и говорить, что сосед был вне себя от радости, ведь он мог теперь передвигаться. Сестра сделала ему массаж ноги, потом принесла гантели, чтобы он мог делать упражнение для рук. Подставив ему под мышки деревянные костыли, помогла встать на здоровую ногу. Сияющий Говорка постоял возле своей кровати полминуты, после чего сестра осторожно уложила его в постель.

— На сегодня хватит, пан Говорка. Завтра снова приду. А пока сами тренируйте руки и бедренную мышцу.

— До свидания и много раз благодарю, сестричка. Вот так дела, панове, вчера лежал на боку, сегодня уже стоял на собственной ноге, а скоро, видно, начну ходить.

Вскоре появилась сестра с обедом. Есть Ярде не хотелось. Он с трудом одолел тарелку супа и продолжал, как предписали врачи, дремать. Кто-то нежно погладил его по щеке. Открыв глава, он увидел сидящую на табуретке Власту..

— Привет, Ярда. Я принесла тебе зубную щетку, бритву и мыло. Как сегодня самочувствие?

Ярду удивило, что вот уже второй день она не обращается к нему со словами «товарищ офицер». Он поблагодарил и спрятал туалетные принадлежности в тумбочку. Между тем она вытащила из сумки еще один пакет.

— Мама посылает тебе пирог и копченое мясо. Я положу в тумбочку.

— Что вы придумываете, я ведь не съедаю даже то, что мне здесь дают.

— Сегодня не хочешь — подожди до завтра, когда появится аппетит. Но мама посылает тебе еще кое-что. — Она достала коробку из-под обуви, перевязанную бечевкой. — Здесь записки Крауса, почитай, чтобы быстрее шло время.

— Вы ко мне очень добры, спасибо. Скажи, Власта, пожалуйста, почему все-таки меня держат здесь?

— Мы опасались, чтобы рана не загноилась, потому что держалась высокая температура. Но это, скорее всего, вирусное заболевание. Уже утром у тебя был почти полный порядок.

— Бородатый доктор хотел потрошить меня еще вечером, но я почувствовал себя неважно, а утром главный врач сказал, что мои дела идут хорошо. Никак не пойму, в чем дело.

— Хватит выспрашивать, лучше лежи спокойно. Тебе посылает привет твой четарж, это он передал дяде твои вещи. Привет также от десатника Гадека. В среду они навестят тебя.

— В среду я, наверное, уже выпишусь, — неуверенно произнес Ярда.

— Видимо, еще нет. Будешь тут, скорее всего, до пятницы. Если все пойдет нормально, тебе снимут швы и отпустят. Дядя Карел сказал, что тебе положено четырнадцать дней больничного отпуска.

— Мне это ни к чему. Родители уезжают к морю, а друзья на военной службе. Куда же мне ехать?

— Так уж никого у тебя и нет?

— Если ты имеешь в виду девушку, то ее нет.

— Мама говорит, что ты мог бы погостить у нас, если захочешь. Папа с Павлом уедут, а мы еще тут поживем.

Ярда ничего не ответил.

— Как хочешь, — произнесла Власта отчужденно. — Это мамина идея. Она ругает себя за то, что ты из-за вас пострадал. Ну, мне пора уводить, пустили сюда лишь на минутку. Тебе принести еще что-нибудь?

Он бросил на нее смиренный взгляд, подумав, что был к ней несправедлив. В конце концов, она ведет себя довольно мило.

— Власта, — тихо произнес он, — вчерашний поцелуй ты подарила из сострадания к больному?

Она с серьезным видом утвердительно кивнула.

— Но сегодня мне не лучше, чем вчера.

— Я знаю, ты обманываешь, — ответила она, взяв его руку с какой-то незнакомой улыбкой. — Но твой обман мне по душе.

Власта наклонилась и поцеловала его — целомудренно, как-то несмело, но от такого поцелуя у него зашлось сердце.

— Пока, Ярда, если меня пустят, завтра снова приду.

Она повернулась и вышла из комнаты. «В ней что-то переменилось», — подумал Ярда. Красивых девушек он видел немало, но такую, какой явилась к нему сегодня Власта, еще не встречал.

Ярде вдруг захотелось есть, и он полез в тумбочку за ветчиной.

11

— Под каким углом нужно сделать снимок? — спросил доктор Длоугий, кандидат наук, судебный патологоанатом.

— Мы не станем скромничать, доктор, и попросим снимки анфас, слева и справа, и с различным наклоном подбородка, — ответил майор Гула.

— Я полагаю, что вы намерены сделать суперпроецирование? — уточнил доктор, вопросительно взглянув на Гулу. Тот кивнул.

— Хорошо, но в этом случае необходимо сделать снимков побольше. Слева и справа сделаем под углом от десяти до тридцати градусов через каждые пять градусов. То же самое и с наклоном подбородка. Тут будет достаточно диапазона от пяти до пятнадцати градусов.

Доктор зафиксировал череп, подложил с боков мешочки с песком и подтянул к себе рентгеновский аппарат. Установил нужный угол.

— А теперь, панове, отправляйтесь в мой кабинет и подождите там.

Гула и капитан Маришка подчинились. Через десять минут доктор Длоугий появился в своем кабинете и достал пачку сигарет.

— Закурите?

Маришка отрицательно покачал головой. А Гула не удержался!

— Я поражаюсь, доктор. Разве мало вы видели при вскрытии легких курильщика?

Доктор не ответил. Он уселся в кресло, затянулся и стал говорить о деле:

— Будет некоторое расхождение между тем, что я напишу, и тем, что могу высказать как сугубо личное мнение. Без проверки места находки трупа и других частностей о некоторых вещах приходится только гадать. Прежде всего, физические данные. При жизни рост человека составлял 172–173 сантиметра, довольно упитанной комплекции, не очень сильный, скорее астенического типа. Руками не работал, это можно утверждать, хотя мышц сохранилось немного. Зато он много ходил, о чем говорят более развитые мышцы на ногах. Ранений не было, кости целы, следов известных ядовитых веществ не обнаружено. Возраст можно определить довольно точно — около тридцати пяти лет. Сохранившиеся, хорошо ухоженные зубы свидетельствуют о том, что это был человек аккуратный, чистоплотный, по всей видимости, здоровый во всех отношениях. Здесь есть одна примечательная деталь, — доктор показал на нижнюю челюсть трупа, — шестой зуб справа внизу санирован необычным для нас способом. Нечто похожее я видел у одного немца, когда еще начинал здесь свою службу. Тогда я сделал этот снимок. — Доктор достал негатив и поднес его к окну. — Это напоминает лечебную гранулему. Вещь известная, но посмотрите на металл, панове. Зубной врач вычистил канал в корне зуба и оставил там металлическую проволочку. Это сделано чисто по-немецки.

— Можно ли установить причину смерти?

— На насильственную смерть прямых указаний не имеется. Вы говорите, что он был закрыт в погребе без питания? Значит, вполне вероятно, мог простыть и заболеть ангиной, гриппом, воспалением легких… Все это лишь догадки. Осталось очень мало тканей, чтобы можно было их исследовать. Скорее всего, он умер от голода и жажды.

— Значит, смерть от голода и жажды, — отозвался Маришка. — В данном случае это равнозначно убийству.

— Любопытно, — задумчиво произнес доктор. — Кто мог устранять служителей церкви подобным образом? Замурованные неверные — такое бывало, но замуровать священника?

— Как долго, по вашему мнению, доктор, он там пролежал? — поинтересовался Гула.

— Предположительно от пятнадцати до двадцати пяти лет. Но я могу и ошибиться. Врач Краснов описывает случаи находок мумифицированных тел нацистов после двадцати лет. Он описывает три случая, непохожих друг на друга. Они различались главным образом по месту находки: карстовая пещера, бункер в скале, засыпанное укрытие. Общим для них была низкая температура, сухой воздух и сквозняк, точнее говоря, циркуляция воздуха. Вам придется подождать результатов исследования.

— Мы нашли тело под толстым слоем угля, — сказал капитан Маришка. — Он мог ведь и сам в уголь забраться?

— А почему бы и нет? Ему наверняка было холодно. В таком положении и уголь мог сгодиться. Один из солдат, писал Краснов, обложил себя пустыми коробками от боеприпасов. Ваш патер, видно, представлял, что его ожидает.

— Частично это проясняет и прощальное письмо, — сказал в раздумье Гула. — Но доказать его принадлежность патеру будет непросто. Вы нашли у него что-нибудь, что можно сохранить?

— Ничего, кроме этого зуба.

— Сколько времени вы можете держать здесь тело?

— Над этим голову себе не ломайте, — усмехнулся доктор Длоугий. — В таком состоянии можно хранить год и два. Мне хочется как раз об этом вас просить. Подобные находки — большая редкость. Я хочу с ней поработать.

— Теперь я вам скажу, — начал майор, — в списке пропавших без вести никакого патера у нас не значится. Бог знает, что это за человек. Где остатки его вещей?

— Да их немного. Вот! — Длоугий передал Гуле большую картонную коробку. — Лучше всего сохранились ботинки со шнурками. Куски ткани остались только там, где они были намазаны кремом. — Гула осмотрел игелитовый мешочек с шерстяными носками, продолговатый мешок с истлевшими брюками, еще один мешок с остатками рубашки и нательного белья. Краски от времени потемнели, пуговицы, пряжки и крючки лежали вместе с вещами, к которым они относились. На дне коробки был пиджак, почти истлевший. Гула хотел было положить пиджак в коробку, но вдруг нащупал нечто в воротнике.

— Тут что-то есть! — Он взглянул на Маришку, достал пиджак, вытащил воротник из мешка и взял поданный доктором нож. Надрезав довольно плотный материал, Гула вытянул гибкую блестящую полоску, напоминающую прокладку для воротников. — Смотри-ка, — обратился он к Маришке, — полагаю, это твой хлеб.

Доктор Длоугий с любопытством выглядывал из-за спины капитана. Они увидели полоску микрофильма, упрятанного в прозрачную, но герметичную упаковку.

— Документы, удостоверяющие личность агента? — вслух высказал общую догадку доктор.

Видно, довольно старые, не позднее середины пятидесятых годов.

— Вот мирские дела, в которые он не должен был влезать, — медленно произнес Гула.

Капитан Гавран долго и тщательно рассматривал увеличенные снимки микрофильма. На фотографиях был запечатлен стройный плечистый мужчина лет 35, ростом более 180 сантиметров, загорелый, с небольшими залысинами в черных волосах.

— Ты был прав, это середина пятидесятых годов. После пятьдесят шестого года они перешли к другим методам. Но вот вопрос: к чему этот микрофильм, если в нем нет никакого задания?

— Давайте еще раз осмотрим остатки вещей, может быть, найдем что-нибудь, — предложил капитан Маришка.

— Вряд ли. Надо исходить из того, что документ, удостоверяющий личность связного, дан был не случайно. Вопрос в том, зачем они ему это дали? К чему такой риск? Скорее всего, у них прервалась связь, и они приказали восстановить ее с помощью человека, которого здешний резидент или его люди не знали. В таком случае задание передается устно. Мы уже встречались раньше с такими случаями. Помню, мы начали аресты, и заграничный центр срочно выслал связных по резервному каналу, которого мы до того времени не знали. К слову говоря, был еще похожий случай. Не помните?

— Ты имеешь в виду группу Бартака?

— Совершенно верно. Тогда тоже аресты шли один за другим. Сыровы был человеком Бартака.

— Их взяли двадцать три года назад, — уточнил Маришка.

— Но доктор Длоугий в принципе допускает, что мумия могла пролежать двадцать пять лет.

— Думается, этого не может быть, — отрицательно мотнул головой Маришка. — В тот раз мы перерыли всю халупу, никого там не было.

— Об убежище вы же ничего не знали.

— Вероятно, о нем не знал никто и из семьи Сыровы. Они приехали сюда после войны.

— Но кто-то ведь знал! Иначе как бы туда попал патер?

— Да, кто-то спустил его вниз и поставил сундук на люк, — заключил Маришка.

— Это могло произойти и после ареста Сыровы.

— Вряд ли. Тогда мы опечатали дом и взяли его под наблюдение.

— Это ничего не значит. Вы ведь не ставили печать на каждые дверь и окно. Трудно сказать, каким образом этот патер проник в подвал.

— Мы осмотрели его убежище довольно тщательно. Туда можно попасть только через вход в сенях.

— Следовательно, загадка усложняется. Кто закрыл патера внизу и почему его не выпустили оттуда?

На столе у Гаврана зазвонил телефон. Капитан послушал, повесил трубку и повернулся к Маришке.

— Звонили эксперты. Думаю, скоро мы узнаем, как ввали нашу мумию при жизни.

Они спустились на лифте в подвальное помещение, где находилась криминалистическая лаборатория. Гавран вел своего гостя в фотоотделение. Их ожидал худощавый блондин с крупным носом. Он опустил на окне темную штору и включил проектор.

— У меня имеется несколько снимков перебежчиков. Берем по порядку. Это — первый.

На экране появилось негативное изображение полного мужчины. Блондин вложил ленту в другой аппарат, нашел окошечко с соответствующим положением черепа и совместил снимок с изображением.

— У него чересчур широкое лицо и низкое темя, — сказал он и отложил снимок в сторону. — Теперь типичное треугольное лицо. Можно отложить, но на всякий случай посмотрите.

Действительно, череп не соответствовал. Только пятый снимок совпал.

— Возможно, это он, — сказал Гавран. — Ты можешь сделать изображение поконтрастнее?

— Постараюсь…

Контуры стали более четкими. Мужчина с правильными чертами лица смотрел прямо в объектив. Все основные характеристики человека на фотографии и черепа того, чей труп был обнаружен в подвале, совпадали.

— Окончательное заключение вам даст институт криминалистики, — произнес уверенным тоном блондин.

Когда подняли занавеску, Маришка с любопытством прочитал на обороте фотографии подпись:

— «Августин Ванек, 1921 года рождения, приходский священник, последнее местожительство — Босковице, пропал без вести 11.04. 1951 года».

— А о чем говорят его вещи? — поинтересовался Гавран.

— Есть ориентирующая находка, — ответил блондин, — много органических веществ. На рубашке под левой рукой мы обнаружили жирное пятно, скорее всего, от оружейного масла. Рекомендую провести экспертизу в институте криминалистики, так как у нас нет достаточного оборудования.

— Сегодня же отправлю все это, — пообещал Гавран.

Они поблагодарили любезного эксперта, попрощались и направились к лифту. Опустившись на этаж ниже, офицеры оказались в архиве. Гавран возвратил в окошко карточки пяти беглых служителей церкви и попросил дело Августина Ванека. Они устроились у окна в читальном зале.

Дело патера было настолько тощим, что вначале их охватило чувство разочарования. Собственно, в нем было только три весомых факта: некий Ян Ржидина, возвратившийся из ФРГ после первой амнистии, помимо всего прочего рассказал, что в лагере беженцев он познакомился с патером Августином Ванеком. Патер находился там уже длительное время, чувствовал себя несчастным человеком, однако возвратиться на родину боялся.

Другая запись представляла собой краткую выписку из протокола судебного процесса над антигосударственной группой в районе Свитавы. Патер Ванек знал о ее деятельности и фактически ей помогал. Он скрывал в своем доме двух людей, которым угрожал арест. Правда, позднее они не избежали наказания. Противоречие заключалось в том, что сам Ванек пропал из дому в апреле 1951 года, а протоколы суда датировались январем 1952 года.

Патер убежал в то время, когда о его прегрешениях еще не было известно.

Только показания матери Ванека, вдовы церковного сторожа, частично пролили свет на обстоятельства его побега. Дело в том, что Ванек влюбился. Девушка была готова подождать, пока патер не получит согласие на увольнение с церковной службы. Но ее родители настаивали на скорой свадьбе, то есть именно в апреле 1951 года. В папке имелась фотокопия письма, которое получила несчастная мать в октябре 1951 года. Сын сообщал ей, что был вынужден уехать. Он просил мать простить его и не беспокоиться. Спустя пять лет чьей-то рукой было помечено, что Анежка Ванькова скончалась в районной больнице.

Капитан Гавран выписал некоторые данные.

— Меня не удивляет, что его никто не разыскивал, ведь у него никого нет, — проговорил капитан по дороге в канцелярию.

— Теперь понятно, почему его нет в списках пропавших бее вести. Но мне не дает покоя мысль об оружейном масле, — признался Маришка. — Ведь оружия у него не имелось. Уголь мы весь перелопатили, осмотрели каждую щель — и ничего не обнаружили.

— Одним словом, проблем прибавляется. Придется осмотреть дом внимательнее еще раз.

— Вряд ли там найдется что-нибудь, — возразил Маришка. — Я присутствовал во время обыска, когда ваши товарищи производили арест четы Сыровы.

— Вы не находили тогда пистолет или кобуру?

— Нет. У Сыровы был немецкий автомат и полно патронов, были даже гранаты, а вот пистолета во всем доме не обнаружено — это точно!

— Убежище-то вы тоже не обнаружили, хотя в нем можно было упрятать целый полк солдат, — возразил Гавран. — Пойдем вместе посмотрим, чтобы не оставалось сомнений. А этот подпоручик, он не любитель позабавиться? Может, запрятал куда-нибудь пистолет?

— Сомневаюсь, чтобы он придумал такое, тем более с раненой рукой.

— Мне решительно захотелось познакомиться с этим уникальным парнем. Ведь стоит ему где появиться, там сразу происходит ЧП. Служит у вас всего неделю, а имеет на своем счету одно задержание и высушенного священника.

— Тут нет ничего случайного, он давно интересовался Бартаком, когда еще был на гражданке, — заметил Маришка.

Гавран внимательно посмотрел на него:

— Надо с ним познакомиться. Хочешь, подвезу тебя домой? Но сначала давай бавернем к Урбанковым.

Маришка согласился.

Среда оказалась довольно удачной: был приемный день, его навестили Ладя и Гадек, посидели немного с ним на террасе. Боли у Ярды почти прошли, температура спала, однако он был еще слаб. Правда, он уже носил лежачим соседям чай, ходил на кухню за черным кофе, убирал со стола, помогал сестре вывозить Говорку на террасу, Так время и проходило. Но большую часть свободного времени он посвятил, конечно, бумагам Крауса.

В коробке хранились материалы, позволявшие в целом представить всю историю дома Урбанковых. Даром воображения Ярду бог не обидел, и, читая пожелтевшие страницы, он мысленно уносился в те далекие времена, смысл которых понять мог только историк. Усадьбу построил в 1840 году Игнац Ганауска, который однако подписывался по-чешски — Гинек Ганоусек. Он использовал родной чешский язык всюду, кроме официальных бумаг. Из старинных документов внимание Ярды привлекло письмо господина Карла из Прахотина, в котором тот выражал благодарность уже постаревшему хозяину усадьбы за то, что он укрыл его, как буквально значилось в письме, от «лютых наймитов императорского двора». Угол листа с датой давным-давно сгрызли мыши, но из контекста можно было понять, что письмо было написано сразу после бурного 1848 года. Сохранялась часть счетов на постройку и углубление погреба, на разные плотницкие и кровельные работы, квитанции о поставках вина в княжеский замок, несколько раз возобновленный винный патент с господской печатью, удостоверение об освобождении от воинской повинности сына Ганоусека Готтлиба, вернее говоря, Богумила, который унаследовал усадьбу и, видимо, расширил ее. Он приобрел новые виноградники, нанял специалистов и соорудил два пруда, выдал дочь за отставного корнета императорской армии, княжеского управляющего, наследника солидного участка в близлежащих Тушовицах. Его сын Вацлав, Венцель Ганауска, был сельским старостой. Затем усадьба перешла по наследству по женской линии к семье старосты Рихтера, дочь которого вышла замуж за Крауса. Размеры земельных угодий и виноградников значительно уменьшились. Краус являлся, в сущности, средним хозяином, поскольку женился на Розалии Рихтеровой, имея в своем владении небольшой виноградник на два участка поля да несколько лошадей.

Весь четверг Ярда тоже занимался бумагами Крауса. Некоторые из них он отложил, например, письма от адвоката и копии решений суда по делу о тяжбе с братом Розалии — Игнацем из-за поля у речки, прозванного «на выгоне». По всей видимости, Игнац выкопал ночью столбы забора и передвинул их, чтобы увеличить размеры своего участка. Тяжба длилась семь лет. Игнац проиграл и должен был возместить шурину ущерб, составивший двадцать восемь мешков муки. Краус увлекался овощеводством, особенно прививками растений, а также пчелами и искусственными удобрениями. Он сохранял ежегодники по вопросам виноделия, медицинские рецепты, счета от ветеринаров. В общем, это был аккуратный человек. Из его подробных записей в календаре внимание Ярды привлекли два интересных факта. Весной 1945 года в усадьбе разместился штаб артиллерийской части вермахта. При отступлении солдаты конфисковали у Крауса лошадей. Взамен этого он получил справку, написанную с немецкой обстоятельностью и скрепленную огромной печатью с обязательным орлом и свастикой. Другая запись чем-то напоминала завещание. Краус, опасаясь, что во время боев за деревню усадьба может сгореть или быть разрушенной, написал «для тех, кто останется»: «В подвальном укрытии дедушки Ганоусека спрятано три мешка муки, десять мешков картофеля, семенное зерно для яровых посевов и пять бутылей вина». Все, что ему удалось, видимо, спрятать до прихода немецких солдат.

Итак, это укрытие дедушки Ганоусека! О нем теперь стало известно. Но возникает вопрос, каким образом старый Краус, единственный мужчина в доме, сумел спустить мешки и бутыли в подвал? Самые маленькие бутыли в погребе вмещали по сто литров, меньшего размера бутыли виноградари, по всей вероятности, не держали. А спустить вниз столитровый сосуд через дверцу погреба могли только два-три человека. Кто же помогал Краусу? Вполне возможно, Краус мог справиться и сам, если бы в укрытие имелся проход прямо из погреба. Ярда решил как следует изучить этот вариант.

Он сложил бумаги в коробку. Запах кофе из коридора возвестил, что приближается время ужина. Ярда сбегал за хлебом и предложил соседу ветчины из своих запасов.

В ночную смену на этот раз дежурил главный врач. Он делал обход точно по минутам.

— Завтра вас выпишем, — сказал он, подойдя к постели Ярды. — Утром сходите на перевязку и возьмете документы. На осмотр вам нужно ездить в военную поликлинику в Брно, но мы вас тоже не бросаем. Мне думается, будет достаточно, если вы у нас будете показываться раз в две недели.

Все окончилось для Ярды благополучно. Говорке захотелось покурить. Ярде пришлось тащить кресло и вывозить соседа на террасу. Только выехали, как подошла медсестра.

— К вам гости, — сообщила она Ярде.

«Неужели Власта?» — подумал он. Но не угадал: в коридоре его ожидали двое мужчин. Капитана Маришку он в первый момент не узнал, так как при первой встрече тот был в гражданском костюме. Рядом с ним стоял худощавый элегантный мужчина, высокий и сильный. Он повернул к Ярде загорелое лицо, взглянул с любопытством.

— Капитан Гавран из национальной безопасности, — представил Маришка своего спутника. — Как вы себя чувствуете?

Ярда Заверил, что все идет нормально, после чего они вышли в сад и уселись на лавочку в укромном зеленом уголке.

— Товарищ капитан хотел бы кое-что у вас уточнить. Кроме того, я должен передать вам привет от вашего командира. Он сказал, что в часть вам не следует торопиться: с завтрашнего дня предоставляется больничный отпуск.

— У меня для вас тоже есть новости, — с серьезным видом ответил Ярда. — Тому укрытию у Урбанковых не менее ста тридцати лет.

Ярда рассказал офицерам о записках Крауса и о всем прочитанном. Капитан Гавран выслушал его с большим вниманием.

— Я с удовольствием посмотрел бы эти записки, — сказал он, когда Ярда закончил свой рассказ.

— Я могу принести их, — предложил Ярда.

— Чуть позднее. А теперь поведайте мне, как вам удалось раскрыть это убежище.

Ярда подробно изложил уже известную историю, начиная с проказ собаки и кончая находкой дверцы под сундуком.

— Минуточку, — прервал его капитан Гавран. — кто из вас пришел к этой мысли?

— Я не помню, то ли Власта, то ли я сам.

— Когда вы отодвинули сундук, под ним была пыль? Имел ли пол под сундуком иную окраску?

— В тот момент я был чересчур взволнован, чтобы обращать внимание на подобные детали, — ответил Ярда, немного сбитый с толку вопросами капитана. — Мне кажется, пыли там было предостаточно, ведь под сундук нельзя было просунуть ни веник, ни руку. А краска… Да, краска была другая. Я бы сказал, она казалась более темной.

— А такую штуку вы нигде не встречали? — спросил Гавран, достав из кармана пистолет и три полные обоймы с патронами. На тускло мерцающей рукоятке проступали буквы «ФН». Легендарное оружие, о котором Ярда много читал и слышал, но своими глазами видел впервые.

Он отрицательно покачал головой.

— Пистолет был прикреплен к днищу сундука, — пояснил Гавран.

— Я просто отодвинул сундук. Ведь нас интересовала прежде всего дверца, мы ее искали.

— Пистолет был заряжен и поставлен на предохранитель. В обоймах имелись патроны. Каких-либо следов ржавчины мы не обнаружили. А самое главное, хотя кто-то смазал пистолет отличным безводным вазелином, мы не обнаружили ни единого следа пальцев.

Ярда пожал плечами:

— А Урбанковых вы спрашивали об этом?

— Пока мы спрашиваем вас.

— Их-то вы, наверное, не подозреваете?

Гавран засмеялся.

— Не ловите меня на слове. Мы ищем того, кто держал в руках это оружие. Для подозрений времени будет достаточно.

— Я понимаю. Только я действительно больше ничего не знаю и сомневаюсь, чтобы Урбанковы знали больше. Они не могли иметь представления об укрытии, трупе и всем остальном.

— Хорошо. Поставим на этом точку. Пистолет вы не видели, а Урбанковым об этом пока ни слова. Подождем результатов экспертизы. По всей вероятности, оружие лежало там в течение всех этих лет, пока хозяева дома находились в заключении. Мне только непонятно, почему они его не взяли или не избавились от него, когда вернулись домой. Спросить их об этом нет возможности, поскольку они уже давно за границей. Пока о пистолете забудьте. Теперь скажите мне, кто вам давал информацию для вашей дипломной работы? Литературу вы перечисляете, с ней я знаком. Меня теперь интересуют люди, с которыми вы беседовали.

— Дело в том, что вашу работу мы затребовали и изучили, — пояснил Маришка.

Ярда назвал им всех, с кем познакомился в прошлом году в деревне. Офицеры ничего не записывали, лишь кивали, пока он не кончил говорить.

— Вскоре я к вам загляну, мы еще поговорим. Вы ведь дадите эти записки?

Капитан Гавран встал.

— Я сбегаю принесу, вам не стоит идти в палату, — предложил Ярда. Можно задать вопрос?

— Давайте.

— Вам уже известно, кто был тот мертвец?

— Некто патер Ванек. Запутанная история: убежал в Мюнхен, там был завербован и вернулся сюда в качестве агента. Пистолет, скорее всего, принадлежал ему.

— Значит, он был тем самым связным, которого вы искали? — спросил Ярда Маришку, с нетерпением ожидая ответа.

— Все обстоит иначе. Патер Ванек умер от голода. Кто-то спустил его в убежище и оставил там. Это убийство, парень.

12

Пятница, как утверждал наш классик, несчастливый день. Но это для кого как!

Утром в пятницу у Ярды было радужное настроение, и ему казалось, что весь день будет удачным. Перед завтраком из роты привезли медицинскую книжку и отпускной билет. Дежурная сестра распорядилась собрать постельное белье, что он с радостью сделал. Потом появился знакомый бородатый врач и отвел его в перевязочную. Врач взял пинцет и остроконечные ножницы.

— Сниму у вас швы. Не дергайтесь, иногда будет больно.

Сжав зубы, Ярда приготовился к худшему, но все прошло благополучно.

— Готово, можете одеваться в свою форму. Обхода не ждите, шеф готовится к операции. А я доволен — заживает хорошо. Через две недели покажетесь, руку пока носите на перевязи.

Ярда поблагодарил, получил у сестры свои вещи и вернулся в палату. Только собрался попрощаться, как в дверях появился капитан Гавран. Ярда быстро пожал руки своим собратьям по палате и пожелал быстрейшего выздоровления. Гавран проводил его к своей машине «Лада-1500».

— Я еду в Седловице. А вы в часть?

— Я получил отпуск по болезни. На службе сейчас от меня толку мало.

— Понятно. Хотите домой. Две недели у родителей, рядом с девушкой — от этого грешно отказаться.

— Ни то ни другое, товарищ капитан. Родители уехали в отпуск. Ни одна красавица меня не ждет. Не знаю пока, что буду делать.

— Насколько мне известно, вас ждет пани Урбанкова, — заметил Гавран.

— Этот вариант сейчас отпадает.

— Признаюсь, такое решение я бы поддержал. Хочу вас попросить отложить свой отпуск, скажем, на одну недельку.

— Я вас не понял.

Гавран серьезно посмотрел на Ярду:

— Мертвый патер был американским агентом. Кое-кто в Седловице знает, что вы в прошлом году искали связного Бартака, а теперь служите тут. Вы нашли патера… В общем, было бы хорошо, если бы в течение недели вы оставались в расположении роты.

— Вы не верите мне?

— Наоборот, зачем бы я тогда посвящал вас в эти дела! Неделю, надеюсь, выдержите. Урбанковы вас тоже ожидают.

— Как прикажете, — покорно произнес Ярда и забрался в машину.

— Я посмотрел записки. В них много интересного, — заговорил Гавран, когда они выехали.

— Да, для вас, видимо, много, — согласился Ярда.

— И для вас. Коробка лежит сзади, достанете? Возьмите календарь тысяча девятьсот сорок четвертого года.

Обратите внимание, у скольких дат рядом стоит большая буква «Ж» с точкой.

Ярда положил календарь на колени и открыл январский лист. Большая буква «Ж» с точкой стояла возле цифры «18». В феврале — у 15-го, в марте — у 21-го числа.

— Достаточно, остальное посмотрите потом. Это вам ни о чем не говорит? — Ярда пока не понимал, что хочет капитан. — «Ж» может быть началом имени или какого-то слова. Вы не помните, когда в организацию «Кладиво» к подпольщикам пришел железнодорожник?

— В первый весенний день тысяча девятьсот сорок четвертого года.

— То есть двадцать первого марта.

Наконец-то Ярда сообразил: ведь «Ж» могло означать слово «железнодорожник»!

— Теперь посмотрите дату, когда он повел двух подпольщиков за границу.

Ярда открыл следующую страницу. Дата снова совпала. Возле нее стояла буква «Ж».

— Совпадает, верно? Следующая интересная запись относится к сорок пятому году, когда в доме располагались немецкие артиллеристы. Где бы вы поместили их, будучи командиром артиллерийской части?

— Где-нибудь поближе к наблюдательному пункту.

— Верно. Усадьбу Крауса в качестве НП вы бы не выбрали. Артиллерийскому наблюдателю нужен хороший обзор, поэтому ему лучше всего сидеть на холме, на высоком дереве или на башне костела. Холмов там нет, высоких деревьев тоже нет, костел находится на сравнительно большом расстоянии. Так что усадьба Крауса приглянулась им совершенно по другой причине. Из-за запасов вина? Но их найдешь в любом доме. А может быть, из-за удачного расположения? Чем оно примечательно? Это последний дом на южной окраине деревни. Теперь оцените ситуацию с военной точки зрения. Вы находитесь в положении, когда ваши войска отступают, а под вашим командованием артиллерийская часть. Вы поставите орудия за рекой, в двух километрах южнее находится деревня Тифенбах, возле нее — холм с часовенкой, словно созданный для НП. Как вы поступите? Вы пошлете туда двух-трех солдат-наблюдателей. А каким образом поддерживать с ними связь? По радио? Это пойдет, но донесения может засечь противник, расшифровать их, к тому же постарается прежде всего подавить ваш НП. Как бы вы поступили?

— Наверное, я воспользовался бы полевым телефоном.

— Допустим. Но мы могли бы ошибиться. Ведь НП можно оборудовать и на башне костела в Седловице. В этом случае штаб удобнее было бы расположить прямо под костелом. Тогда снова возникает вопрос о способе связи. Артиллерийский командир должен постоянно, в любую минуту, знать, куда ведут огонь его орудия. Что же в таком случае остается?

— Не представляю. Мои познания в артиллерии довольно скромны.

— В записках Крауса имеется еще одна интересная деталь. Краус получил справку о том, что немецкие солдаты забрали у него лошадей. Таким образом, у них хватило времени для написания этой справки, понимаете? Эта часть не находилась в прямом соприкосновении с противником и ушла до вступления в Седловице частей Красной Армии. Это значит, что немецкие артиллеристы вели огонь в южном направлении, то есть по южному берегу реки и австрийской территории. Очевидно, именно там находился их НП. Поэтому командир части остановился у Крауса. Остается только уточнить способ связи.

— К чему это все после стольких лет?

Гавран взглянул на Ярду, как на неразумное дитя.

— Ведь и в вашем изложении имеется один пробел со связным. Маришка тоже несколько лет мучается над проблемой связного или способа связи. Кстати, вас, я слышал, интересовала история Бартака?

— Вы правы, — подтвердил Ярда, ожидая дальнейших расспросов на эту тему, но Гавран промолчал.

Ярда не представлял, как фронтовые события могут быть связаны с капитаном Бартаком и с его послевоенной судьбой, но чувствовал, что какая-то связь есть. Мысленно он представил, как все было в действительности: усадьбу Крауса заняли солдаты вермахта, имевшие связь с близлежащим Тифенбахом. Тут действовал связной Бартака. После Крауса усадьба перешла к Сыровы, который тоже был человеком Бартака. В его погребе был найден труп патера. Маришка мучается над проблемой связи.

Итак, связь. Разве можно через столько лет что-нибудь обнаружить? Правда, есть еще Хенке из Тифенбаха, который посещает кладбище в Седловице.

Да, Ярде было о чем подумать.

Пани Квета встретила их так радушно, что Ярда сделал вывод: Гавран в его отсутствие заходил сюда не раз.

— Мы бы с удовольствием еще раз осмотрели погреб, пани Урбанкова. Вы не будете ругать нас?

— Наоборот, чем раньше распутаете эту загадку, тем лучше для вас и для нас, — откровенно призналась хозяйка. — Дорогу знаете, мне идти с вами не обязательно. Извините, у меня на плите варенье.

Офицеры включили свет, и Гавран подвел Ярду к стене рядом с укрытием. Подпоручик замялся. Вчера он ни словом не упомянул о своем намерении осмотреть эту стену.

— Вы знаете, почему я вас сюда веду? Наверное, догадались? Правда, специалисты здесь все осмотрели, но кто знает… Смотрите: стена сплошная, строительный раствор в швах первоначальный, пол и потолок заметных повреждений не имеют. Смотрели соседний винный погреб: не было ли хода оттуда? Говорят, что это исключено. Мне хочется убедиться собственными глазами. Помогите мне.

Гавран вытащил из кармана складной метр и с помощью Ярды произвел измерения стены. Затем он проверил стену, прилегающую к винному погребу, и соединительные швы между двумя углами. После этого с недовольным видом он завернул метр в чехол.

— Все совпадает. Ширина стены одинакова вверху и внизу и составляет восемьдесят сантиметров. В самом деле, в укрытие ведет только один вход — сверху.

На лестнице послышались шаги. Появилась собака. Потершись о ногу Ярды, она вытянула шею, чтобы он почесал ей за ушами. Следом спустилась Власта.

— Добрый день, пан Гавран. Привет, Ярда. Давно вы приехали?

— Только что. Хотели проверить еще одну идею, но ничего не получилось. Может быть, лучше подняться наверх?

Капитан Гавран пошел впереди. Власта незаметно прижалась к Ярде и поцеловала его, словно мотылек погладил крылышком. Блацки ворчливо засопела и поплелась, путаясь у них в ногах.

— Сегодня собака какая-то странная, — сказал Ярда.

Ты бы посмотрел на нее при свете! Гонялась за осой и пострадала из-за этого.

Действительно, выйдя наверх, он увидел, что язык у собаки распух и торчал изо рта, словно огромная морковка.

— Посидите немного здесь. Я принесу свежего соку.

Офицеры уселись на летних стульях под липой. Власта вскоре вернулась, держа в руках запотевший кувшин темно-красного напитка. Разлила в стаканы. Вкус был отменный.

— Можно узнать, что вы, собственно говоря, ищете?

— Другой вход в укрытие. В бумагах, которые вы дали почитать Ярде, Краус пишет о спрятанных им запасах — мешках с мукой, зерном и картофелем, бутылях вина. Мне показалось неправдоподобным, чтобы старый больной человек смог в одиночку спустить в укрытие полную бутыль вина. Но никаких признаков другого входа не обнаружил. С другой стороны, это логично: тайное убежище должно иметь единственный вход.

Власта слушала, накручивая на палец локон волос.

— У меня есть одна идея. Пойдемте посмотрим, — сказала она.

Она снова повела их в погреб, на этот раз в продолговатое помещение, где лежали старые инструменты. Взяв около стены большую плетеную корзину с викой, девушка отставила ее в сторону и осветила это место фонариком. На полу валялись длинные стертые полозья, подобные тем, с помощью которых грузчики на пивоварнях спускают в погреба бутыли с пивом. Гавран достал свой метр и измерил ширину и длину полозьев.

— Об этом я мог бы и сам догадаться. Совпадает до сантиметра. Голова у вас, девушка, работает, — похвалил Гавран Власту.

Они поднялись наверх, и Власта вновь налила им соку.

— Значит, одну задачу мы решили. Краус справился с помощью полозьев один, другого объяснения нет. Меня интересует еще такой вопрос: кто сказал о наличии укрытия семейству Сыровы, знали ли они вообще о нем? Ну и конечно проблема связи…

Гавран встал, отряхнул брюки и направился на кухню, чтобы попрощаться с хозяйкой. Она стояла возле плиты.

— Уже уезжаете? Хоть на вершок-то продвинулись? — поинтересовалась она.

— Иногда и неудача становится маленьким шагом вперед. Я думаю, скоро все станет ясным.

— Вам поставить кофе? Подождете?

— Нет, спасибо. Мне нужно еще заглянуть в часть. Карелу передать что-нибудь?

— Он все равно заедет по дороге домой. Возьмите хотя бы бутылку соку, — произнесла хозяйка тоном, не допускающим возражений.

— С удовольствием. Сок отличный. А как вы, — обратился он к Ярде, — поедете со мной?

Хозяйка взглянула на Власту:

— А я думала, что вы договорились.

— Подпоручик получил отпуск, — быстро вставил Гавран, — но домой ему ехать, вообще говоря, ни к чему. Я могу устроить, чтобы в отпуск он пошел через неделю.

— Это не пойдет, — возразила вдруг Власта. — Он болен, кто о нем позаботится?

— Я мог бы находиться в роте, а иногда заходить сюда, если не помешаю, — предложил Ярда.

Пани Квета вздохнула:

— Я понимаю, Власта не захотела признаваться. У нас есть другое предложение. Дело в том, что она отстает по английскому языку. Пожалуйста, не кривись, Власта. Отличница, а вот языки не идут. А вы ведь сдавали госэкзамен по английскому?

— Да, — протянул Ярда, удивляясь тому, как быстро меняются его планы.

— Тогда мы соединили бы приятное с полезным. Вы возьмете отпуск, останетесь в роте, а днем приходили бы к нам. Помогли бы Власте наверстать упущенное. Вечером Власта будет отвозить вас в часть. Днем можно отдохнуть наверху, в угловой комнате. Согласны?

— Да и время пойдет быстрее, — произнес Ярда, — но я боюсь быть вам в тягость.

Пани Квета нахмурилась:

— Ничего подобного, Ярда! Я уже давно ломаю голову, как бы вас попросить насчет английского. Надеюсь, все будет нормально: вы поможете Власте, а мы позаботимся о вас и вашем здоровье. Ну так как, решаетесь?

— Если так, тогда с удовольствием.

— Значит, днем я найду вас здесь, а вечером в части, — заключил довольным тоном Гавран. Он галантно поцеловал руку пани Квете, поблагодарил за сок, попрощался и уехал.

— Власта, покажи Ярде, где он может отдохнуть, — распорядилась пани Квета.

Власта повела его в мансарду над верандой. По пути они миновали две застекленные двери. Доски на полу потихоньку поскрипывали. Наконец Власта отворила последнюю дверь. Перед ними была уютная комнатушка с окном, выходящим к фасаду дома. Здесь стояли старый диван, шкаф, столик, табуретки и несколько этажерок с книгами. Стены, обитые еловыми досками, были покрашены бесцветным лаком.

— Можешь приходить сюда в любое время, комната свободная. Книжек тут достаточно, особенно маминых детективов. Ванная и туалет внизу, возле кухни. Если будет холодно, есть одеяло.

Ярда уселся на диван. Матрац под ним слегка прогнулся. Неожиданно он почувствовал, что сильно устал. Словно прочитав его мысли, Власта достала подушку.

— Немножко поваляйся, перед обедом я зайду к тебе.

Он взял ее за руку:

— Здесь так прекрасно. Для полноты счастья мне не хватает только твоего лекарства.

— Обеденную порцию ты уже получил, не позабыл?

Она произнесла это каким-то особенным тоном. Ярда взглянул на нее. Девушка покраснела до корней волос, что весьма шло ей.

— Чего ты на меня уставился! — крикнула она, выдернула свою руку и, прежде чем он спохватился, грохнула дверью.

Он смотрел ей вслед. Что с ней произошло? Может быть, он обидел ее? Непонятно. Вспомнилась вдруг фраза из Киплинга: «Женщина никогда не знает, чего она хочет, но не даст покоя, пока своего не получит».

13

Обед и на этот раз был отменным. Пани Квета стала убирать со стола.

— Бегите в сад, пока погода хорошая. Я тут сама управлюсь.

— Пойду возьму купальный костюм, — сказала тихо Власта и исчезла.

— Вам я тоже что-нибудь найду, не стоит мучиться в форме. — Она вышла в соседнюю комнату и вскоре вынесла выгоревшую рубашку и легкие полотняные брюки.

Поблагодарив, Ярда пошел одеваться. Штаны оказались несколько коротковаты, зато в поясе мог бы поместиться еще один человек. Однако в них было приятнее.

Они устроились в конце сада возле форельной заводи. Ярда сразу попытался обнять Власту, но встретил решительный отпор.

— Ты что, сердишься на меня? — начал он осторожно.

Власта стала усиленно разыскивать в учебнике английского языка главу о герундии.

— Прошу прощения, — продолжал Ярда смиренным тоном и погладил ее руку. — Я не хотел навязываться.

— Дело не в этом, Ярда. Просто я поняла, что ты обо мне думаешь.

При этих словах подбородок у нее начал вздрагивать, еще немного, и она бы заплакала. Ему пришлось проявить все свои способности, чтобы успокоить девушку.

— Жаль, — произнес он. — Я хотел тебе объяснить, как был бы рад, если бы ты помогла разрешить некоторые проблемы.

— Чем бы я могла помочь? — хмуро спросила она, но те без интереса.

— Ты ведь знаешь. После того как я испортил наше первое знакомство, твой первый поцелуй показался мне знаком прощения, ты как бы сказала: забудем, что было, больше я не сержусь.

— А я действительно не сержусь, Ярда. Только в больнице речь шла о другом, там я боялась за тебя.

— А теперь не боишься?

— Ты не так понял меня. Разве могу я сказать, что у тебя есть хоть чуточку чувства ко мне.

Такая мысль ему, по правде говоря, приходила в голову и раньше. Он собрался было привести доказательства своих чувств, но закончить разговор им не удалось.

— Я вам не помешаю, молодежь?

Они увидели майора Гулу. Ярда невнятно его приветствовал, неохотно убрав свою руку с руки Власты Гула уселся рядом с ними.

— Привез протоколы на подпись. Вы, кстати, нам еще потребуетесь для очной ставки, так как те двое от всего отказываются. Да ничего, это дело временное. Прочитайте, пожалуйста, вот эту грамоту и распишитесь.

Ярда никогда бы не подумал, что в милицейской службе требуется столько бумаг. Протокол был составлен на трех страницах в трех экземплярах и содержал его собственные показания о том, как они вместе с Гадеком задержали двух преступников. Он читал внимательно и должен был признать, что протокол точно отражал события. Тем не менее он спросил:

— А откуда вы все это взяли? Я ведь вам так подробно не рассказывал.

— Это взято из вашего рапорта и из показаний четаржа Гадека.

— Десатника Гадека. Остальное соответствует фактам.

— Со вчерашнего дня Гадек стал четаржем, — возразил Гула. Он подал Ярде ручку, и тот сделал двенадцать подписей. На первых двух страницах нужно было дописать, что он прочитал текст и согласен с ним. Инструкция требует, чтобы каждая страница показаний была заверена.

— Спасибо. — Гула взял протокол. — Теперь вам не придется ехать, а главное — я смогу передать дело в производство. Скорее всего, вас вызовут в уголовную милицию Брно, могут пригласить и органы безопасности. Перебежчики — это их прерогатива.

— Со мною уже беседовал капитан Гавран.

— Я его не знаю, но слышал о нем от капитана Маришки. Тот сказал, что Гавран ведет дело мертвого патера. Ваш командир еще не приезжал?

— Сегодня нет, — ответила Власта.

— Поеду ему навстречу, надо поторопиться. До свидания!

Майор удалился. Ярда с Властой крикнули ему вслед прощальные слова и вновь остались вдвоем.

— Значит, герундий… — И Ярда приступил к роли репетитора. Власта внимательно слушала. — Прошедшее время — это… — продолжал Ярда.

— …когда действие началось в прошлом и переходит в настоящее, — заключила ученица.

— Правильно! — похвалил он менторским тоном. — Скажем, такое предложение: «Я влюбился в девушку по имени Власта».

Она вытаращила на него глаза:

— Это надо переводить?

— Да нет, просто ты должна это учесть, — сказал Ярда, обнимая ее здоровой левой рукой.

— Такого учителя я могу и полюбить, — прошептала Власта и закрыла глаза.

Такой «грамматикой» они продолжали заниматься до самого вечера.

14

Солнце было в зените, когда назойливый звук циркулярной пилы внезапно замолк.

— Обед, — уверенно произнесла Власта. И она была права.

Тут же разнесся звон колоколов костела. Ярда взял у нее курс лекций.

— Нам осталось отработать еще одно упражнение. Тебе уже не хочется?

— Голова не соображает. Лучше пойдем обедать.

Ярда не стал ее отговаривать. Ведь они уже отработали целый раздел, что было совсем неплохо. Сзади себя они услышали рычание собаки, которая бегала с распухшим языком. Они встали и направились к кухне, откуда доносились приятные запахи.

За столом они увидели дедушку Хохолача, который помешивал ложкой горячий гуляш и бросал в тарелку кусочки хлеба.

— А вы знаете, пани, что перцы к нам завезли, собственно говоря, румынские словаки. Когда-то мы ничего подобного не знали. На третий год после войны мы были у них в Новом Пршеворове, это в пяти-шести километрах отсюда. Им тогда потребовались загонщики в охоте на зайцев и фазанов. После выселения немцев все они поселились в одной деревне. Принимала нас пожилая крестьянка. Она дала каждому по краюшке хлеба с заячьим паштетом, по четвертинке вина, а на тарелке подала вот такие перчики. Я решил их попробовать первым, укусил, но ни проглотить, ни выплюнуть не смог. Во рту так защипало, что брызнули слезы. Ребята, помню, спрашивают: доброе ли кушанье? А я мотаю головой, мол, конечно. Через пару минут все мы дружно плакали и чихали, но семена все же взяли. И видите, теперь даже трудно представить гуляш без этих ужасно жгучих штуковин.

Можно было только удивляться тому, с какой проворностью Хохолач управился со своей порцией: ведь ел он всего тремя зубами — один скромно торчал сверху на правой стороне, а два других снизу. Дома у пего был новый протез, но носить его он отказывался, говоря, что протез пригодится в гробу, там он не будет ему мешать.

Хохолач доел, вытер губы рукой и встал.

— Пойду, пани, пропущу свежего пивка. За пилой заедем вечером на тракторе. Сам-то я с ней, окаянной, уже не справлюсь, а ваш молодой с такой рукой мне не помощник.

Смотри-ка, он уже считает Ярду членом семьи. Пани Урбанкова прервала его:

— Нам нужно, сосед, рассчитаться. Сколько мы вам должны?

— Околько дадите, так и будет хорошо, пани. Я был у вас три раза.

— Значит, сто пятьдесят крон, как обычно. И немного вам на пиво. — Она прибавила десятикроновую бумажку.

— К чему это? Не надо. Если что-нибудь потребуется, скажите. — Дед вернул десять крон и обратился к Ярде: — Пойдем выпьем пивка вместе?

— Сходи, а я помогу маме, — предложила Власта.

— Хорошо, я догоню вас, — согласился Ярда и побежал в свою комнату за деньгами.

Хохолача он догнал возле дома секретаря, который за прошедшие два дня изменился до неузнаваемости: появились строительные леса, под окнами выросла гора песку, возле дома — смеситель строительного раствора, груда кирпичей. Секретарь прибивал толстую доску к стойке.

— Пойду с вами! — крикнул он и, спрятав топор за дверь, присоединился к их компании.

— Кто здесь самый старый житель деревни? — поинтересовался Ярда.

Секретарь задумался, а потом сказал:

— Мне думается, сосед Хохолач. Так ведь?

— Вроде бы так, — согласился дед. — Мы приехали сюда после выселения немцев. Здесь была целая колония — восемь-девять семей. Никто не выдержал, только Коцоурек, но и он через несколько лет умер. Потом был Винцек Сыровы, где он умер, никто не знает.

— Между прочим, перед войной здесь немцы не проживали. Рассказывали, что несколько семей выехали внутрь страны. Из них никто не возвратился?

— Трудно сказать, парень, — отвечал секретарь. — Видно, прижились где-то. Некоторые приезжали посмотреть и снова уехали. Насколько я знаю, три семьи осели где-то под Тршебиче. Деревенский труд дается тяжело, а забывается легко. Там у них фабрики под носом, рядом лес, к чему гнуть спину на поле? А другую работу надо искать за много километров. Молодежь к лесу, конечно, привыкает, но ведь это каторжный труд, приходится вкалывать и в дождь, и в мороз. Но я не променял бы свою работу на другую. А вы, сосед? — повернулся секретарь к Хохолачу.

— Правду говоришь, привыкли мы к этому месту, — согласился дед.

В трактире они уселись за один стол. Ярда заказал себе пиво, от рома отказался:

— Мне нужно иметь ясную голову, занимаюсь с Властой английским языком.

— Видел вас вчера одним глазком, — ухмыльнулся Хохолач, — да вы никого не замечали.

— Оставьте его в покое, ведь они молодые, — взял под защиту Ярду секретарь. — А как у тебя дела, написал свой трактат?

— Написал, но кое-чего еще не хватает. Вот если бы найти человека, который проживал тут в сорок пятом году.

— Поговорил бы со старым Хенке, — предложил Хохолач.

— Я о нем уже слышал. Говорят, живет по другую сторону границы, в Тифенбахе. Но как его найти? Мне неизвестно, когда он сюда приезжает.

— Это я тебе скажу. Должен появиться на этой или на следующей неделе. Исполняется годовщина смерти его сына. Потом он побывает в день поминовения усопших[4], а в первую неделю апреля приедет на могилку жены. Иногда он приезжает просто так, когда взбредет в голову.

— Он знаком тут с кем-нибудь?

— Со, наверное, со всеми знаком. Тогда, в сорок шестом — сорок седьмом годах, мы границу всерьез не принимали. Временами наведывались к ним, а чаще они приезжали к нам. После войны у австрийцев была разруха, плохие дела с питанием, вот они и приезжали за салом, мукой, другими продуктами. Помогали не всем. Если приходили бывшие нацисты или гитлеровские подпевалы, то могли просить хоть на коленях, никто ничего не продавал. Мы сообщали о них своим пограничникам или в органы безопасности. Именно Хенке всегда без утайки сообщал нам о таких людях.

Ярда слушал внимательно и думал о том, с каких давних пор поддерживается связь через границу.

— Я слышал, что Хенке занимается контрабандой, — осторожно забросил он удочку. Оба местных жителя переглянулись.

— Всегда болтают больше, чем есть на самом деле, — махнул рукой секретарь. — Заходи сюда вечером и присмотрись: у каждого второго увидишь австрийскую зажигалку. Или возьмем помидоры. Тебе показала пани Урбанкова свои помидоры? Саженцы она брала у моей жены, а у нее они появились неизвестно откуда, но привез их сюда, как и зажигалки, Хенке. Обычно люди сами заказывают. Не дело это, но на таких мелочах не разбогатеешь.

— У меня от него серп, — признался Хохолач. — Попробуй-ка у нас купить обыкновенный серн! Если все же найдешь, то жать он будет с трудом. Я заказал Хенке, и он привез десять штук. Через пять минут все расхватали. Было бы пятьдесят — и их бы разобрали.

— И он пронес десять серпов мимо таможенников? — удивился Ярда.

— Я его не спрашивал, — отговорился Хохолач. — Кстати, он знает, что ваш капитан точит на него зубы.

— Вы думаете? — недоверчиво взглянул на него Ярда. — Так вы скажете мне, когда он появится?

— Будь спокоен, скажу. Возможно, он остановится у Урбанковых. Пани хочет посадить шалотку, которую разводит Хенке. Правда, сейчас у Урбанковых что-то много всякого шуму, то и дело приезжают автомашины, а на прошлой неделе появилась даже целая автоколонна, — проговорил дед Хохолач, не спуская глаз с Ярды.

— Это были знакомые командира, — решил Ярда приоткрыть половину правды. — В воскресенье они приезжали из-за меня. — И он шевельнул перевязанной рукой.

— Нам и не похвалишься, — оживляясь, произнес секретарь. — Кого ты, собственно, поймал?

— Двух парней, которые хотели сбежать от тюрьмы за границу.

— Поэтому и приезжал начальник районного отдела уголовной милиции, — закивал Хохолач. — А зачем приезжала автомашина из морга? Ведь мертвых-то у вас не было? Мне подумалось, что случилась беда с паном инженером, у него ведь плохо с сердцем.

— Этого я не заметил, — глядя в глаза Хохолачу, сказал Ярда.

— А что тогда клали на носилки? — не унимался дед.

Ярда с усилием изобразил улыбку.

— На носилки? Гм… Да это какие-то бумаги. Урбанковы нашли что-то под барахлом в подвале, осталось еще от Краусов или, может, от Сыровы. Все это они увезли.

— Вот видите, сосед, а по деревне идут слухи, что там произошло убийство, — со вздохом произнес секретарь. — Ну, давайте выпьем!

Ярда даже не заметил, как на столе появились три порции рома.

— Я не буду, — отрезал он.

— От одной не свалишься, — непримиримо возразил секретарь. — Начальству перечить не положено.

Ярда по местному обычаю постучал рюмкой о стол и опрокинул ее. Пить не хотелось. Не обращая внимания на его протесты, Хохолач заказал еще по одной рюмке, и Ярде ничего не оставалось, как поставить ответное угощение. Его спасло то, что денег с собой у него больше не было.

Когда Ярда после полуторачасового отсутствия вернулся, Власта стояла у плиты с мрачным видом.

— Ты выпил, — заявила она. — Может быть, ты замаскированный пьяница?

— А что ты делаешь? — поинтересовался Ярда.

— Лекарство от алкоголизма…

— Я мог бы сделать что-нибудь получше, — попытался предложить свои услуги Ярда, но ее суровый взгляд остановил его.

Власта налила в кастрюлю немного воды, бросила туда полкубика мясного концентрата. Два больших зубчика чесноку с солью поджарила на масле, смешала с мукой и яйцом. Она сделала клецки и отварила их в бульоне. Запахло довольно вкусно. Когда было готово, девушка налила еду в миску. Ярда попробовал и с удовольствием съел целую тарелку.

— Где ты научилась готовить это?

— Мамин секрет. Очень помогает приходить в себя…

— Ты напрасно упрекаешь меня. Они спаивали меня, стараясь вытянуть различные сведения, однако я не поддался.

— Предупреждаю, Ярда, пьяниц я не переношу, — произнесла Власта спокойным тоном.

— Не ругай меня, пожалуйста. Дело серьезное, Власта. Кто-то в деревне узнал, что в прошлое воскресенье здесь была уголовная милиция с машиной из морга.

— Тебя спрашивали об этом?

— Хохолач и секретарь, я без конца пытаюсь тебе это втолковать.

— И что же ты им сказал?

— Что уголовная милиция приезжала из-за меня, а автобус заехал случайно. Хохолачу, видно, больше нечего делать, как только заглядывать к вам через забор. Он спрашивал, что несли на носилках. Я ответил, что вы об-нарушили какие-то бумаги, принадлежавшие Краусу или Сыровы, и милиция их увезла.

— Странно, почему Хохолач не спросил об этом нас?

— Наверное, считал более хитрым затянуть меня в трактир, напоить и выведать, что его интересует. Только не на того нарвался.

— А ты когда-нибудь нарвешься на меня, — загремел за спиной Ярды знакомый голос. В дверях появился командир, с недовольным видом он рассматривал Ярду.

— Мне все известно, я заезжал в трактир за сигаретами. Как же так получается? Во время болезни ходишь по трактирам, да еще в гражданской одежде!

— Прошу тебя, не превращай дом в казарму, ведь у него отпуск по болезни, — набросилась на капитана сестра. Полная корзина грибов и измотанный вид собаки говорили без слов, откуда она появилась.

— Что, вообще говоря, случилось?

— В деревне говорят, что в прошлое воскресенье у нас была уголовная милиция с машиной для перевозки трупов. Хохолач намеренно затащил Ярду на пиво, чтобы задурманить ему голову и выспросить обо всем, — с воинственным видом выкладывала новости Власта.

— Точно. Я понял, что тут какая-то ловушка, иначе бы не пошел, — подтвердил Ярда. Собака между тем проскользнула к нему и положила голову на колени.

— С этим я сам разберусь, — произнес капитан. — Парень докатился до того, что его пора отдавать под суд, а вы обе еще защищаете его!

— Дядя, а у нас есть чесночный суп. Хочешь, а? — проговорила вкрадчивым голосом Власта.

Капитан вздохнул и через несколько минут уже сидел за столом. Настроение у него заметно улучшилось.

— Подпоручик, с тобой всегда что-нибудь происходит, — произнес капитан, откладывая ложку. — Повтори мне, о чем, собственно, говорят в деревне.

Ярда добросовестно пересказал то, что услышал в трактире.

— Интересно, — покачал головой капитан. — Почему же Хохолач не спросил прямо, когда был в этом доме?

— Все эти сплетни распространяет по деревне, конечно, сам дед. Кто бы еще мог увидеть, как к нам приезжали машины?

— Все-таки не надо думать, что здесь нет логики, Квета. Шоссе идет только до вашего дома, дальше начинается полевая дорога и лес. Люди все замечают. Это ведь вс в городе. Тут целое событие, если врач кому-то выписал одни, не говоря уже о том, когда на один двор съезжается столько машин.

— Хорошо, но тогда объясни мне, каким образом Хохолач мог увидеть, как на носилки что-то укладывали?

— Между прочим, это ваш сосед!

Пани Квета весело засмеялась:

— Ты, мой мудрый братец, забываешь, что наш двор обнесен забором. Хохолач может смотреть на происходящее во дворе только через дырку под воротами, для чего ему пришлось бы лечь на землю.

Капитан взглянул на нее с удивлением, затем вышел во двор и несколько минут осматривал двор.

— Ты права, это странно. Ваш двор просматривается только из леса, или же кто-то подсматривал из-под забора.

— А что делать Хохолачу в лесу? И за забором его не могло быть, мы бы, наверное, увидели.

— На подобный вопрос имеются сотни ответов. Все это происходило в воскресенье. Дед знает лес, как никто другой. Конечно, разговоры могут исходить и от него. Вы знаете, как его зовут в деревне?

— «Седловицкий громкоговоритель»! — выкрикнула Власта.

— Я забываю, что вы местные жители. А ты беги переоденься, — повернулся капитан к Ярде. — Поедем в роту. Завтра утром привезу обратно, если до этого времени не поколочу.

Через несколько минут офицеры уехали. Ярда сидел согнувшись на переднем сиденье и ждал, когда командир начнет читать ему мораль. Тот не заставил себя ждать.

— Иногда я размышляю: откуда ты свалился на мою голову? И знаешь, почему?

— Товарищ командир, сегодня я ведь не был на службе, — пытался защищаться Ярда.

— Речь идет не о сегодняшнем дне. Ты тут разворошил такие дела, до сути которых я не могу докопаться. Мне пришлось забрать тебя с собой в роту, чтобы показать тебе кое-что. Вот возьми. — Он подал Ярде свернутый лист бумаги. — Мне прислал это Гавран.

Вверху на документе значилось: «Выписка из шифровки №…» Далее шел текст: «Анталу. Обратите внимание на подпоручика. До отзыва запрещаю использовать связь К. Замаскируйте. О результатах доложите В. обычным путем. Аббат не вернулся. Пока не обнаружен. Согласен. Виктор».

Секретная депеша задрожала в руках подпоручика: Куда это он впутался?

— Давай сюда, я спрячу. Имей в виду, это совершенно секретный документ. Ты не должен говорить об этом ни с кем, кроме меня, капитана Маришки и капитана Гавра-на. Ты понял, что означает эта информация?

Ярда отрицательно помотал головой.

— «Виктор» — это новое название организации, которой когда-то руководил Бартак. Они не проявляли себя уже в течение семи лет. Совершенно ясно, что у них есть тут свой человек. Информация была перехвачена сегодня ночью в зашифрованном виде. Судя по всему, подпоручик, о котором идет речь, это ты. Другого подпоручика в округе нет. Поэтому я беру тебя в роту. Вечером приедет Маришка и, видимо, товарищ Гавран. В деревне никто не должен догадаться, что нам стало что-то известно.

Ярда с сомнением произнес:

— Чем же я мог их заинтересовать?

— Скорее всего, тем делом, в которое ты влез.

— Я ведь был тут в прошлом году, ходил из дома в дом, и все было в порядке!

— Именно этого никто из нас не знает. Вечером, наверное, станет яснее.

Странский лихо развернул машину и затормозил перед домом лесника Критинаржа.

— Долго не задержимся. Лесник позвал нас к себе, но это не означает, что мы прибыли на сливовицу, — предупредил капитан.

На пороге их приветствовали Критинарж с супругой. Собачка такса путалась у гостей под ногами, а огромный пес Дробечек, охранявший возле дома стадо овец, дал о себе знать громким лаем.

— Это замечательно, что вы приехали, — сказала пани с улыбкой и пригласила офицеров в горницу, пахнущую деревом. На столе стояла бутылка сливовицы, что вызвало доврльно бурную реакцию командира.

— Заранее благодарим, Франтишек. Сегодня сливовицу оставим в покое.

— Опять на службу! — разочарованно произнес лесник., Он с удовольствием выпивал рюмочку в компании друзей, а один не мог. — По маленькой выдержите, просто символически, — попробовал он уговорить Странского.

— Франтишек! — Капитан предпринял отвлекающий маневр. — Я тут рассказал как-то Ярде о лимонаде из бузины, который готовит твоя хозяйка. Не найдется ли бутылочки попробовать, а?

— Конечно найдется — выдержанный, холодненький, — удивленно проговорил лесник. Хозяйка через минуту принесла запотевшую бутылку. Критинарж ловко открыл и налил напиток в высокий фужер.

— Попробуй, Ярда.

Подпоручик попробовал: напиток оказался отменным. Вскоре почувствовал, что голова будто стала яснее, даже видеть, казалось, начал лучше. Отпив еще три глоточка, он поставил фужер на стол.

— Превосходно! — сказал он. Довольная хозяйка улыбнулась.

— Рецепт дала мне еще бабушка. Люди покупают лимонад, а мы пьем только этот напиток.

Критинарж закурил короткую трубку, капитан и Ярда достали сигареты. Хозяйка удалилась на кухню.

— Слушай, Ярда, — заговорил Критинарж, выпуская облако дыма, — я вспомнил о тебе еще три месяца назад. В прошлом году ты интересовался нелегальной сетью во время войны, искал различные пути, которые вывели бы тебя на следы подпольщиков. Видишь ли, все это началось где-то году в тридцать восьмом, возможно, и несколько раньше. В то время в Седловице жили в основном немцы, фольксдойче, как их называли. Жили и несколько чешских семей. После «Мюнхена» большинство чехов уехало внутрь страны. Поскольку каждый из оставшихся в чем-то был замешан, наши власти решили вопрос после войны радикальным образом — выселили всю деревню. Взывали к рейху — вот и отправляйтесь туда. Видимо, что не всегда было справедливо, но время требовало, и с немцами никто не церемонился. После выселения тут остались пустые деревни. Тогда-то сюда приехали мы, новые поселенцы. Я уже рассказывал тебе, как складывались дела лично у меня. Сначала работал помощником управляющего в лесничестве. Жили мы тогда с Марженкой, хотелось быть самостоятельными, и я подал заявление. Послали нас сюда, тоже в бывшее господское лесничество. Лесничим был тут Калач — вполне порядочный человек. Когда он передавал мне хозяйство, приехал на бричке. Бедняга еле ходил, в этих болотах заработал себе ревматизм. До сих пор помню, как он мне говорил: «Придут сюда другие люди, но край останется — останутся лес, болота, летний зной. Об этом всегда помни, Франтишек». Правда, болота мы осушили, а все остальное осталось.

Почему я об этом говорю? Когда он уезжал, он дал мне свои топор и пилу — символ нашего Лесного труда. Подумаешь, сказал я тогда себе, топор и пила, такие штуки я достану в любом скобяном магазине. Однако Калач был на этот счет другого мнения. «У этого топора, — сказал он, — топорище сделал Гложек. И пилу наточил он». Та пила действует до сих пор, хотя ее точит теперь мой напильник, а топор — идите посмотрите в сарае. Топорище выдержало лет тридцать. Прошло столько лет, а оно как новое. Позднее я понял, что Гложек использовал для топорищ древесину граба. Он брал куски от корневища — перекрученные, кряжистые. Распиливал дерево, высушивал в опилках, а затем выстругивал топорища…

Критинарж замолчал, зажег погасшую трубку и продолжал свой рассказ:

— Коцца пришлось уезжать, Гложек осел на Височные. Обосновались там, дочери вышли замуж, появились внучата, с этими местами их связывали лишь воспоминания. Я его, разумеется, не знал. Когда мы переехали сюда, Гложеков уже не было девять лет. Лет двенадцать назад, это было в конце августа, я пошел на гору, к кривой ели, посмотреть дорогу. Дожди кое-где ее испортили, а нам предстояло вывозить древесину. Возле той ели я встретил незнакомого старика, который рассказал мне, что раньше тут стояли дубы, а теперь появилась красная лиственница. Березовая роща у родника тоже куда-то подевалась. Я сразу сообразил, что старик когда-то здесь проживал. Тайны из этого он и сам не делал. «Меня зовут Гложек, — сказал он, — жил я в доме на верхнем конце деревни». Я рассказал ему про топор и пилу, что его обрадовало. Хотел было позвать его к себе, но он ответил, что ждет свою супругу, которая пошла напиться из родника. Все прошедшие годы она мечтала об этом. Я спросил его, почему они не вернулись. Он объяснил, что их дом во время войны сгорел. Вскоре пришла пани, и мы распрощались. Они торопились на автобус. При прощании Гложек сказал, что старый Клехта, которого он встретил в лесу, сделал вид, что не узнал его. «Да не жалко, — сказал старик, — Клехта многим людям принес несчастье, поэтому, видно, не поздоровался. Это ведь единственный житель, вернувшийся сюда после войны».

— Клехта? Такого имени я никогда не слышал, — произнес капитан.

— Я тоже не слышал. Три месяца назад ко мне приходил Кареш из Подгайи. Он лежал с Гложеком в больнице в Брно, так тот передавал мне привет. Умер он там от рака легких. Вот не повеяло, всю жизнь проработал в лесу, а умер от рака легких.

— Значит, двенадцать лет назад тут жил старый поселенец по имени Клехта, — констатировал Ярда.

— Это утверждал Гложек, но никто в округе Клехту не знает.

— Тогда не все понятно.

— Мне тоже, — пожал плечами Критинарж. — Я сам тогда спрашивал у людей, но ничего не выяснил. Такого имени никто не слышал.

— Значит, Гложек сказал, что Клехта многим людям принес несчастье?

— Именно так. Конечно, я не знаю, что он имел при этом в виду.

— А если это прозвище и зовут его иначе? — снова рассуждал вслух капитан. — Жаль, что поблизости больше нет старожилов.

Ярде не хотелось от досады даже говорить. Такой замечательный след — и никакого толку!

15

— Третья теплица справа, — указала Гаврану девушка в рабочей спецодежде и взглянула оценивающим взглядом на элегантного гостя. Капитан с улыбкой поблагодарил ее и направился разыскивать бывшего радиста из организации Бартака. Третья теплица располагалась почти возле забора под железнодорожной насыпью. Из дверей пахнуло влагой и душным воздухом. Гавран расстегнул на рубашке пуговицу и ослабил галстук. Он шел по дорожке из плит между грядками ранних гвоздик. Нужного человека Гавран увидел в конце теплицы. Тут дышалось легче, поскольку через поднятые окна с улицы проникал свежий воздух.

— Вы пан Завадил?

— Да, что вы хотели?

Мужчина выпрямился. Это был стройный загорелый человек с седыми волосами, и по виду нельзя было сказать, что ему под шестьдесят. Гавран предъявил удостоверение. Завадил со вздохом кивнул:

— Понимаю. Пойдемте в подсобный цех, там нас никто не услышит.

Он провел Гаврана в небольшое помещение, стены которого были обставлены коробками с расцветающими растениями, а на длинном столе выстроились цветочные горшочки. В самом углу стоял небольшой письменный стол, рядом — две табуретки. На одну из них Завадил показал рукой.

— Садитесь, пан капитан. Я не думал, что вы мной еще интересуетесь. Ваш здешний коллега разговаривал со мной последний раз три года назад.

— Я пришел спросить вас кое о чем. Вы были радистом в организации Бартака, так?

— Вы об этом сами знаете, ведь я за это был осужден.

— Меня удивило, что нашел вас здесь. Вы ведь учитель.

— Был учителем, — со вздохом произнес Завадил. — А этому делу меня научили в заключении, уже привык. Может, назовете какого-нибудь директора школы, который примет на работу бывшего заключенного?

Слова Завадила прозвучали скорее печально, чем иронически. Гавран прикусил губу: разговор он начал не совсем удачно.

— Мне не хотелось бы напоминать вам о прошлом, пан Завадил, но вы могли бы мне существенно помочь, если, конечно, захотите.

Завадил мрачно улыбнулся:

— Надеюсь, вы понимаете, что ваш визит не принес мне радости. С другой стороны, вы могли вызвать меня к себе. Однако пришли сами, вас, видимо, никто не знает. Так что спрашивайте, доведем разговор до конца.

Гавран с одобрением взглянул на него.

— Перейду прямо к делу. Вы знаете этого человека? — Капитан подал фотографию патера Ванека в гражданском костюме.

Завадил смотрел, вытянув руку, как все дальнозоркие люди.

— Нет, — сказал он наконец и вернул фото Гаврапу.

— На допросе вы показали следователю, что указания о передачах по рации вам давал ревизор Клофач.

— Я его знал под кличкой Ренэ. — Правильно. Если я не ошибаюсь, вас звали Гуго. Вы знали еще одного связного по кличке Кришпин, им являлся почтовый служащий Нелиба. Больше вы действительно никого не знали?

Завадил бросил недоверчивый взгляд:

— К чему вам все это через столько лет? Я признался, отсидел свое и хочу иметь покой.

— Я, кстати, не намереваюсь возобновлять следствие.

Видите ли, я прочитал все материалы дела, судебный протокол и нашел, что не все там, на мой взгляд, стыкуется. Вы узнали от Кришпина, что руководитель вашей группы Ренэ арестован, и направили по рации предостерегающую телеграмму. Одновременно получили указания для заместителя Ренэ — Освальда. Указания должен был передать Кришпин, однако, прежде чем он успел это сделать, его арестовали. А вскоре после этого арестовали и вас, — сказал Гавран, внимательно глядя на Завадила.

— Совершенно точно.

— Часть группы сменила укрытие и ожидала, пока кто-нибудь проведет их за границу. Вам не говорили, что и вас возьмут с собой?

— Хотите верьте, хотите нет, но большинство членов группы я увидел только во время судебного разбирательства. И путей перехода за границу не знал.

— Это мне представляется неправдоподобным, — возразил Гавран. — Вы ведь работали в организации Бартака еще в годы войны. Бартак считал вас своим другом. И он втянул вас в это дело после войны, не обеспечив ухода за границу? Здесь нет логики.

— В то время нас об этом никто не спрашивал, — тихо ответил Завадил.

— Я спрашиваю вас сегодня, пан Завадил. Получали вы указания насчет ухода за рубеж в случае провала?

Завадил встал.

— Желаете кофе?

— С удовольствием. Но вы мне не ответили.

Завадил явно тянул время. Он поставил воду на электроплитку, достал еще две чашки, кофе и сахар.

— Видите ли, у меня был канал для перехода границы, но вы меня опередили.

— Какой канал?

Завадил взглянул Гаврану в глаза:

— Поздно вы пришли, пан капитан. Об этом канале знали лишь два человека, их теперь нет.

— Супруги Сыровы?

Завадил с удивлением проговорил:

— Нет, это были не супруги Сыровы из Седловице.

— А что вы знаете о них?

— Сыровы состоял в нашей организации еще в годы войны, тогда мы с ним встречались. Потом Бартак приказал ему переселиться в Седловице. Приобрел для него рентабельное конфискованное хозяйство. У нас в Седловице во время войны был свой человек, но я его не знал.

В то время я был просто запасным радистом и ничем другим не интересовался. Мне было известно, что от Седло-вице до границы рукой подать. Через усадьбу Сыровы в войну и после нее ходили наши связные.

— Вы сами бывали там когда-нибудь?

— Нет.

— Вы не помните последние депеши, полученные вами?

Между тем вода в кувшине закипела. Завадил по-прежнему тянул время. Он налил кипяток в чашки, снова поставил воду на плитку, подождал, пока она закипела, и долил чашки доверху.

— Пожалуйста, берите сахар, — сказал он, подавая чашку Гаврану. — Последние депеши? Мало что осталось у меня в памяти. Да к чему вам это теперь?

— У меня серьезные основания для этого, — настаивал Гавран. — Ведь, насколько я знаю, вы единственный из оставшихся членов группы.

Завадил молча кивал, отпивая глоточками кофе.

— Ренэ умер через год после освобождения из заключения. Освальд застрелился в машине. Кришпин куда-то исчез, а оба Сыровы эмигрировали. Остальных я не знаю. Вы переоцениваете мою персону.

— Почему? Вы ведь не только посылали и принимали информацию, но должны были и шифровать ее. Таким образом, знали содержание.

— На суде об этом не говорилось.

— Но иначе ведь не могло быть. Ренэ и Освальд не прошли такой подготовки, как вы. А Кришпин был простым связным.

— Зачем вы снова все это вытаскиваете? — протянул со вздохом Завадил. — По закону срок давности истек.

— Так чего же вам бояться? Окажите, о чем шла речь в последней депеше? Что вы с ней сделали?

— То же самое, что и с другими: расшифровал, передал Кришпину, а черновик сжег. В ней содержалось указание Освальду — в течение одного дня сосредоточить группу и подготовить ее переход в Австрию.

— Каким путем? По одному из каналов для связных?

— Нет. Каналы были вам известны или могли быть известны. Речь шла о запасном канале, предназначенном для чрезвычайных случаев.

— Вы знали, куда он ведет?

Завадил покачал головой:

— Бартак признавался, что он всегда имел склонность к строгой конспирации.

— Значит, Сыровы или его жена? — снова предположил Гавран.

— Сыровы знал лишь два канала для обычной связи и одно место, где он встречался с агентами. О запасном канале не имел права знать даже он.

— Сколько же каналов было у вас?

— Я же говорил, что было три канала. Два обслуживал Сыровы. О них, вероятно, кое-что знала и его жена. Третий канал был запасным. Его не знал и Ренэ. Знали только Бартак и его проводник. Каждый знал только то, что касалось непосредственно его самого… Третий канал существовал, хотя Бартак и скрывал это. Перед тем как сбежать совсем, Бартак собрал нас, то есть Ренэ, Освальда и меня. Мы договорились, каким образом будем давать о себе знать. Ренэ потребовал от него гарантий безопасности. Бартак в ответ сказал, что он уже давно подготовил запасной канал. Сначала воспользуется им сам, чтобы уйти за рубеж, а потом он послужит и нам, если вдруг возникнет угроза ареста.

— Но ведь кто-то должен был стеречь канал, получать письма, попросту заботиться о нем.

— Вероятно, так, — согласился Завадил. — Именно поэтому мы не имели права знать его.

— Вы разговаривали с Сыровы после его возвращения из тюрьмы?

— Да, он был у меня.

— Он не предлагал вам уйти за границу?

— Говорил об этом, но я отверг его предложение. Однажды я уже испортил себе жизнь. Там, за кордоном, нас, я думаю, не ожидали с оркестром. Незадолго перед этим я вновь женился. Жена знает обо мне все.

— Вы имеете в виду вторую жену?

— Естественно. Первая жена подала на развод, когда я был еще в следственной тюрьме. После этого я видел ее, наверное, раза два… Даже к сыну меня не подпустила. Он нашел меня потом сам.

— Извините меня, но хотелось бы знать: первая жена знала о вашей деятельности?

— Во все эти дела она и меня втянула. Теперь все позади. Вторую жену я встретил здесь, в бухгалтерии. Муж у нее эмигрировал с другой женщиной. Знаете, я от жизни больше ничего не жду, кроме нескольких спокойных лет. С Марией мы живем дружно, оба хлебнули предостаточно. Тоща я откровенно сказал Сыровы, что уходить не желаю.

— Вы знаете, какова его дальнейшая судьба?

Завадил отпил кофе.

— Вы в самом деле не разговаривали со здешними коллегами? Я ведь все им рассказал.

— Послушайте, пан Завадил, если бы мне была нужна информация только о вас, я не пришел бы к вам. Мне нужно знать, как обстояло дело с запасным каналом.

— Вы правы, о нем никогда не говорилось ни слова. Значит, так, Сыровы отозвался примерно через год. При расставании он обещал дать о себе знать. В то время срок давности уже истек, пан капитан.

— Бегство Сыровы меня не интересует, — махнул рукой Гавран.

— Его открытку я показывал вашему здешнему коллеге. Она была прислана из Австралии. Сыровы писал, что работает на ферме. Позднее он прислал письмо с цветной фотографией — он стоит с ружьем в руках возле джипа с кучей отловленных кроликов. Подпись была такая: «Привет с уикенда шлет фермер Сиров». Очевидно, сменил фамилию. Но хвалился он зря, фермером так и не стал.

— Откуда вам это известно?

Завадил пожал плечами:

— Знаю об этом довольно точно, если верить рассказам некоего Огноутека. Он приезжал сюда в прошлом году, разыскал меня в теплице, чтобы передать привет от Сыровы. С запозданием, правда. Сыровы уже три года как умер.

— Откуда это стало известно Огноутеку?

— Они были там вместе. Знали друг друга еще по лагерю. Им, говорил он, ничего не оставалось, как уехать в Австралию. В других странах их не принимали. Потом в течение четырех лет копил деньги на обратную дорогу домой.

Гавран задумчиво произнес:

— Что же случилось с Сыровы?

— Кто-то на него напал и так избил, что оказались отбитыми почки. Его отвезли в государственную больницу, где он и умер.

— Нападение на ферме — как это могло произойти?

— Огноутек намекнул: Сыровы называли болтуном, он доносил на других эмигрантов, а их было на ферме человек десять, Фермер тоже был чехом, убежал в тридцать восьмом году. Вначале думали, что ховяин взял чехов из сочувствия, но в действительности он наживался на них. Потом Огвоутек случайно нашел работу на пристани. Адрес у меня есть, могу дать, если хотите.

Был бы вам очень благодарен. Мне только одно непонятно, пан Завадил. Сыровы определенно рассчитывал, что за границей ему помогут. Почему же он попал в Австралию и почему, в конце концов, оказался вынужден доносить на других, чтобы выжить?

— Трудно сказать, — отвел глаза в сторону Завадил.

— А я скажу вам. Сыровы только там понял, что люди Бартака никого не интересуют.

— Вы ведь знаете, пан капитан, что на самом деле все это выглядит еще печальнее: людям Бартака за рубежом никто не верит. Ваш коллега показывал мне австрийские газеты.

— А вы знали об этой статье, когда вас уговаривал Сыровы?

— Тогда еще не знал. Меня сильно поразило это, потому что я, вероятно, единственный свидетель, который мог бы рассказать о странных связях Бартака с немцами. Но об этом вашему коллеге я не рассказывал.

— А мне расскажете?

Завадил вытащил сигарету и нервно закурил.

— Год назад, — начал он, — мне было так плохо, что я начал подумывать о смерти. Не хотел уносить свою тайну в могилу и решил написать подробно о том, как все это происходило. Потом в больнице меня подремонтировали, я снова стал как огурчик. Считаю себя виновным в том, что еще во время войны мог бы предупредить остальных об опасности, а Бартака разоблачить, но не сделал этого. Да и кто бы мне поверил — незаметному помощнику? Бартак был величиной — славным английским капитаном! — Завадил погасил недокуренную сигарету. — Я сам, собственными глазами, видел, как Бартак выходил из нелегальной квартиры нацистского майора Колера.

Гавран спросил, сдерживая волнение:

— Вы не ошиблись?

— Абсолютно нет. Получилось случайно. У меня была запасная рация. Батареи сели, аккумуляторы достать было трудно. Ну, я и уговорил знакомого водителя грузовой машины, человека надежного, поменять батареи. Дело было связано с риском, но он пообещал сделать. Жил он на площади в многоэтажном жилом доме. Как сейчас помню, было последнее воскресенье октября сорок четвертого года. Пришел я к нему со старой батареей в рюкзаке. Он дал мне новую и предупредил, чтобы я был осторожен: в квартире этажом ниже бывает майор Колер. Его я знал, однажды в кафе мне указал на него автомеханик Прушвиц — мой соученик и сосед по квартире. Колер ходил в гражданском костюме, ездил на «татре» с местным номером. Однажды после небольшой аварии Прушвиц ремонтировал ему машину. При этом за механиком наблюдали два немецких солдата, а его заставили подписать обязательство, что будет молчать. Я выглянул из дверей квартиры водителя и хотел было опуститься по лестнице, как из нижней квартиры вышел человек. Я узнал его, это был Бартак.

— Вы сказали об этом кому-нибудь?

— Конечно. Я боялся, как бы Бартак не попал в гестаповскую ловушку. В тот же вечер я разыскал старшего нашей тройки Йондру и все ему передал. Через две недели я узнал, что все обошлось благополучно, что якобы Бартак ставил ловушку для Колера. Мне и в голову не могло прийти, что Бартак лжет. Так слепо мы ему доверяли. Мне не показался подозрительным и тот факт, что спустя два дня гестапо забрало Йондру. К счастью, Йондра ничего не сказал обо мне, а на меня Бартак рассчитывал в будущем, иначе бы тоже забрали.

— Таким образом, вы тогда Бартака не подозревали.

— Да. Мне, правда, показалось странным, что с Колером ничего не случилось, но спрашивать об этом я не решился, а позднее было столько событий, что я о нем позабыл. Собственно, только после войны я узнал, что Колер работает в абвере. До того времени я полагал, что это гестаповец.

— Как вы об этом узнали?

— Из газет. В них была помещена его фотография и обращение к свидетелям от имени следственной комиссии.

— Когда вам впервые пришла в голову мысль, что с Бартаком не все в порядке?

— Уже в тысяча девятьсот семьдесят первом году, когда ваш коллега показал мне статью. Правда, она была устаревшей, и вначале я ей не поверил. Но потом подумал: «С какой это стати австрийцы стали бы наговаривать именно на него?» Я вспомнил о Колере, о намеках в адрес Бартака после войны, о том, как странно он уходил от гестапо. Долго не хотелось признаваться, что большинство членов нашей группы были, по сути дела, подсадными утками, не исключая и меня. Другого объяснения не существует. Бартак был лжецом, но выдавал себя за героя. Вы не удивляйтесь, что мы шли за ним, словно овечки. Это мне стоило одиннадцати лет, трех месяцев и четырех дней жизни. Конечно, хуже, чем лагерь, есть сознание того, что ты во время войны и после нее помогал предателю.

— Вы кому-нибудь доверили эти факты?

— Жене. Сначала я намеревался поехать в Ланжовице, побывать везде, где Бартака считали героем, и громко сказать, кем он был на самом деле. Но жена отсоветовала — кто бы поверил мне? -

— Один голос вряд ли убедил бы людей, но я знаю человека, который может сопоставить ваши воспоминания с другими фактами. Он думает о Бартаке точно так же, как и вы, кроме того, он располагает и другими доказательствами.

— Он опубликует их?

— Не полностью. Это историк, пишет научную работу. Более широкая информация, мне кажется, не нужна. Это оскорбило бы чувства тех членов вашей группы, которые до сих пор верят, что они боролись против Гитлера, за справедливые цели.

Завадил задумался:

— Именно это меня мучило. Я доверю вам свои бумаги. — Он взглянул на часы на стене. — Поедем с машиной, которая повезет товар в магазин. По дороге я заскочу домой и передам вам бумаги.

— Вернемся еще раз, пан Завадил, к моему вопросу: каков был текст последней депеши?

— Я вас тоже хочу спросить, пан капитан. Почему вы пришли спустя столько лет? Почему вы раскапываете мертвые дела? Я был с вами откровенен, от вас прошу того же.

— Я отвечу вам, пан Завадил. Тот канал, возможно, не закрылся совсем, как вы сейчас думаете. Если вы расскажете мне о последней депеше, может быть, сохраните жизнь многим людям.

Завадил глубоко вздохнул. Затем взял лист бумаги и карандаш и написал печатными буквами текст, который вручил капитану: «Ликвидируйте объект, спрячьте материал, составьте схему укрытия в двух экземплярах. Одну возьмет Освальд, другую — связной. Переместитесь в точку „Б“ и ожидайте. Вас проведет А. Б. Е. Встреча послезавтра. Эмиль». -

— Что это за точка «Б»? — спросил Гавран.

— Хозяйство Кучеры. Там вы арестовали ядро группы.

Гавран кивнул. Дальнейшие расспросы были излишни. О значении букв «А. Б. Е.» он, кажется, догадался — речь шла о патере Ванеке.

16

— Так-так, после святой мумии вы раскопали какие-то сведения о загадочном, несуществующем старожиле по имени Клехта. Капитан Странский прав, говоря, что вокруг вас все время что-то происходит, — невеселым голосом произнес Маришка.

— Не понимаю, что тебя не устраивает, — вступился капитан Гавран за Ярду. — То жалуешься, что дело не доведено до конца, а теперь, когда наконец оно сдвинулось с места, ты…

В этот момент вошел капитан Странский, держа в руках ящик с бутылками лимонада.

— Вопрос сейчас в том, что будет дальше. Будем надеяться, что подпоручик не принесет нам нового сюрприза. Что вы предлагаете?

— Я бы действовал по порядку, — взял слово капитан Гавран. — Надо проверить списки жителей. Возможно, здесь перед войной или вскоре после ее окончания некий Клехта и проживал. Что касается записей в календаре Крауса, то попытаемся проверить в архиве министерства национальной обороны, нет ли у них какой-либо карты или справки о ходе боевых действий на нашем участке.

Случай с патером Ванеком, очевидно, наиболее сложный. В показаниях супругов Сыровы и их соучастников о Ванеке даже не упоминается, и ни о каком священнике тоже. Радист Завадил о нем не знает. Вероятно, о нем действительно не было известно. Во вчерашней шифровке идет речь о каком-то аббате. Думается, что имеется в виду А. Б. Е., то есть Ванек. Но не будем забегать вперед, мы не можем действовать на основе догадок, нужна ясность. Прежде всего нам необходимо найти Антала! После этого мы разрешим все остальные загадки. Антал действует, а мы пока ничего не знаем. Давайте исходить из того, что подпоручик, упоминаемый в шифровке, это — Ярда Сынек. Что тогда следует? Очевидно, Антал запрашивал свой Центр, как ему поступить. Центр приказал сосредоточить внимание на подпоручике? Почему? Потому что он повсюду сует свой нос и может создать угрозу самому Анталу. Как конкретно — пока мы не знаем. В документе говорится: До отзыва запрещаю использовать связь «К». Значит, здесь имеется какой-то канал связи «К», который необходимо замаскировать. Далее, Центр с чем-то соглашается. Видимо, это «что-то» находится в прямой связи с аббатом, который не вернулся. Но и не мог вернуться, поскольку умер от голода в погребе. Об этом факте кто-то не смог или не захотел проинформировать Центр. Возможно и такое, что этот «кто-то» не имел никакого представления о Центре, пославшем Ванека. Могут быть и другие варианты. Теперь о самом главном. Преимущество во времени, приобретенное нами в результате расшифровки телеграммы, мы обязаны использовать с предельной эффективностью. Нам необходимо действовать быстро, но без ненужного риска. Раз большинство спорных вопросов в той или иной степени связано с подпоручиком Сынеком, начинать нужно с него.

— Правильно, — согласился командир роты. — Ярда недавно у нас, но уверен, что он не откажется помочь.

— Согласен, — присоединился Маришка. — Он парень сообразительный. Если мы его немного подтянем, с этим делом вполне справится.

— Что вы на это скажете, подпоручик? Вы согласны?

Вопрос Гаврана был Ярде неприятен.

— Ведь я же все время стараюсь заниматься этим делом, — сказал он.

— Вы стараетесь, но поступаете как дилетант. С этим надо кончать. Вы можете нанести ущерб и себе, и всему делу. У нас лишь две возможности: или отправим вас куда-нибудь подальше и займемся делом сами, или же воспользуемся вашей заинтересованностью и готовностью нам помочь. При этом, конечно, в своем поведении вы будете руководствоваться нашими указаниями. С ответом не опешите, лучше как следует подумайте. Не скрою, что вы подвергаетесь определенной опасности, — разъяснил Гавран.

Странокий открыл бутылку лимонада, достал из шкафа бокалы. Один подал Ярде. Все трое взглянули на подпоручика ласково и ободряюще, но Ярда чувствовал, что сказано еще не все. По его мнению, размышлять не имело смысла. Все равно волею обстоятельств он уже замешан в этой истории. Он поставил бокал на стол и голосом, полным решимости, сказал:

— Я согласен. Только разрешите задать несколько вопросов.

— Разумеется. Сначала, однако, договоримся. Это дело представляет собой государственную и служебную тайну и не должно выходить за пределы круга компетентных лиц.

— Ясно. Вопрос первый, который, возможно, покажется дилетантским. Скажите, пожалуйста, на чем основана ваша уверенность в том, что шифровка для Антала адресована именно сюда, в район нашей бригады?

Гавран откашлялся и ответил:

— Некоторые вещи мы не станем разбирать в деталях. Скажу лишь просто для вашей ориентации. Название «Виктор» группа Бартака получила девять лет назад. Вскоре эта группа надолго замолчала. Последняя телеграмма является, в сущности, первым конкретным заданием для ее здешнего агента за последние семь лет. Из шифровки следует, что «Виктор» продолжает действовать, как и Антал. Последний работает где-то здесь, буквально у нас под носом.

— А это уже касается моего второго вопроса. Никак не укладывается в голове, почему именно здесь, в пограничном районе, где нет никаких научно-исследовательских институтов, военных предприятий, секретных армейских частей и тому подобного, что вызывает интерес у иностранных разведок, они оставляют своего человека и в течение многих лет сохраняют канал связи?

— Это требует более подробного объяснения, — взял слово капитан Маришка. — Собственно, ваш вопрос вполне логичен. Вы, наверное, знаете, что любая иностранная разведка сохраняет для себя резервный, запасной канал связи, который используется лишь в крайнем случае. Именно такой канал остался тут после Бартака. «Виктору» известно, что мы этот канал не раскрыли. А он нужен ему. Скорее всего, сейчас этот канал оказался под угрозой, чем и объясняется вся эта суматоха. У нас же появляются шансы нащупать, в конце концов, их слабое место.

— Вы же сами говорили, что Бартак действовал практически во всей Южной Моравии. И Антал может оказаться совершенно в другом месте.

— Надо отдать должное, — заговорил командир Ярды, — мыслит он правильно. Но до сих пор все переходы агентов группы Бартака, его связных и прорывы через границу происходили именно здесь, в районе нашей бригады.

— Хорошо, а как тогда Антал договорился с Центром? Если у вас имеется точный текст ответа, значит, вы имеете и текст вопроса.

— Ошибаетесь. Антал обращался в Центр не по рации. На той стороне отлично понимают, что и самая совершенная рация не всегда помогает, — сказал Гавран.

— Как же все-таки Антал с ними связался?

— Этого мы не знаем. Скорее всего, Но каналу «К», то есть по каналу, который вот уже много лет беспокоит коллегу Маришку.

— Я не понял, — признался Ярда. — Он по рации не обращался, однако они связались?

— Ничего особенного в этом нет, — терпеливо разъяснял Гавран. — Передача из-за рубежа обычно носит анонимный характер, ее поймет лишь тот, для кого она предназначена, кто знает шифр и код. Антал каким-то — пока не установленным — способом обратился к «Виктору» с запросом, как ему поступить. Вероятно, он привел убедительные факты, чтобы «Виктору» было легче принять решение. В подобных случаях агент сам назначает Бремя, когда он будет слушать указания. Для приема передачи не требуется специальной аппаратуры. Достаточно иметь обычный радиоприемник.

— Вы знаете Антала, — продолжал Ярда, — в течение семи лет. Могли бы вы, пусть примерно, сказать, на что мне следует обратить особое внимание?

— Об Антале мы узнали только из этой телеграммы, — поправил его Гавран. — Мы не имеем представления, кто это такой. Семь лет назад из разведцентра было направлено последнее указание, которое могло предназначаться Анталу, а возможно, кому-то совсем другому. Может быть, для Сыровы, потому что после той депеши он уехал с женой за границу и больше не возвращался. Могут быть и другие варианты.

— Супруги Сыровы жили тогда в доме Урбанковых?

— Нет. Они только приезжали посмотреть на дом. Они жили тогда в Чехии, откуда и исчезли.

— Таким образом, ничего конкретного нам не известно, — заключил Ярда.

— Вы ошибаетесь. Мы знаем, что тут существует канал связи, оставленный Бартаком. Иностранный агент Антал, по всей видимости, является местным жителем. На него возложена задача замаскировать канал и не пользоваться им. Тот же Антал должен обратить внимание на подпоручика, судя по всему, на вас. «Виктор» дает указание, чтобы Антал выведал, почему и куда исчез аббат, то есть патер Ванек.

— Мне кажется, этого довольно мало, чтобы начинать поиски, — произнес Ярда скептически.

— В этом-то и состоит сложность нашей работы, — проговорил Гавран. — Однако я ожидал от вас другого вопроса. Вам ясно, в чем заключается ваша роль?

— Нет.

— Вот видите. О самом важном вы не спрашиваете. Мы ожидаем от вас в первую очередь абсолютной и безусловной дисциплины. Никаких розысков на свой риск и страх, никаких поспешных шагов. О чем конкретно идет речь? Кто-то будет обращать на вас усиленное внимание. Не исключено, что у этого человека имеются помощники, а сам он остается на втором плане. Это усложнит дело, но не настолько, чтобы мы этого не поняли. Вы должны вести себя точно так, как до сих пор. Никого не избегайте, если вас кто-то куда-то пригласит, идите без опасений, рассказывайте обо всем допустимом и внимательно запоминайте тех, кто будет интересоваться вашей работой, для которой вы в прошлом году собирали материалы. Продолжайте утверждать, что вы до сих пор не знаете, кто являлся связным между группой из Брно и Австрией, да вряд ли это агент Бартака. Незаметно выспрашивайте, говорите со всеми, с кем до сих пор встречались. Но пока ничего более, особенно без согласования с капитаном Маришкой. Если потребуется немедленная помощь, ваш командир все обеспечит. В крайнем случае — звоните. Все ясно?

— Да, — ответил Ярда неохотно. Он ожидал получить увлекательное задание, а ему отводят роль приманки для вражеского агента. Гавран ободряюще похлопал его по плечу.

— Выше голову, подпоручик! Наша работа вблизи выглядит иначе, чем об этом пишут в книжках. Вы, наверное, играли парнишкой в кубики? Что-то подобное происходит и у нас. Каждый кубик вы берете в руки по нескольку раз, вертите его со всех сторон, смотрите и пытаетесь складывать, пока наконец не получится картинка. Как вы думаете, сколько кубиков нам не хватает?

— Я не могу судить. Мне нужно спокойно все продумать. Где я найду вас завтра, товарищ капитан?

— Я приду после ужина в роту или, скорее, к командиру, — ответил Маришка. Ярда кивнул. Он был доволен, что ему придется сотрудничать с капитаном. Гавран тоже был ему симпатичен, но Маришка свой человек — пограничник.

Ярда встал и попросил у командира разрешения выйти.

— Иди и думай, — ответил Странский. — Да, пока но забыл: сегодня вечером проверим новое пополнение. Рад был бы видеть тебя в твоем взводе, хотя идти на построение ты не обязан.

— Я буду на месте, товарищ командир.

Все трое пожелали Ярде успеха, пожали здоровую руку… Ярда не заметил, как вышел во двор. Мысли теснились, разбегались. Год назад ему нравилось вести розыски, раскрывать старые тайны, устанавливать взаимосвязи. Теперь все выглядело иначе. Тогда у него было вполне ясное представление о своей работе и цели, а теперь…

Гавран сказал, что дело это рискованное. Он не был трусом, однако, как все неизвестное, ситуация настораживала.

Без сомнения, ему хотелось участвовать в раскрытии важных тайн. Ему было лестно, что офицеры проявили доверие к нему, рассказали о том, чего никто не знает. Насчет опасности Гавран явно преувеличивает. Он был уверен, что справится с заданием, не подведет. Ведь первые шаги по этому пути поиска сделал он сам, когда выбрал тему для диплома об антифашистской борьбе. Если бы он мог знать, чем это все обернется!

С Ладей он встретился в коридоре перед умывальной комнатой. Тот был в тренировочном костюме с полотенцем вокруг шеи.

— Привет! — воскликнул Ладя. — Почему ты здесь?

— Меня привез командир. Время у тебя есть?

— Надо только переодеться. А что случилось?

— Вечером будет проверка. Взвод в порядке?

— Да. Но надо бы проверить кое-что, а то окажемся на последнем месте.

— Ты хочешь предупредить ребят?

— Да нет, я бы тебя тогда здорово подвел. Ребята разнесут весть по всей роте, и ты получишь втык от старика. После ужина я их заставлю пошевелиться, а главное, просмотреть шкафы.

— Пошли вместе, — решил Ярда. Ладя с признательностью взглянул на подпоручика.

— Некоторые ребята, наверное, еще в умывальной комнате. Гадек нам задает жару, ты бы видел! Сначала мне не очень нравилось: одни кувырки, падения, прыжки и тому подобное, но теперь привыкли, уже начинаем изучать приемы самбо.

— Сколько ребят записалось?

— Двадцать. Пока только двое отсеялись.

Гадек старается, молодец. Ладя быстро оделся, и они направились в первую комнату личного состава. Дневальный подал команду «Смирно!» и доложил, как положено по уставу. Захваченные врасплох новички с интересом наблюдали за происходящим. Ярда огорченно покачал головой, заметив небрежно заправленные койки, пыль на тумбочках. Заметил плохо подогнанное обмундирование, нечищеные ботинки, мусор возле урны… Ладя все это соответственно комментировал:

— Везде кавардак, а вы тут беззаботно валяетесь. Малек, это, по-вашему, чистые ботинки? Чтобы через пять минут блестели! Горе вам, если найду хоть пылинку! Вейроста, опять вы напрашиваетесь на наряд вне очереди? Это постель пограничника? Логово это, а не постель. Ваша собака от этого отвернулась бы. Заправьте как следует. Ну, а это вообще ни на что не похоже, — бушевал он у следующей тумбочки. — Это что, пункт по приему вторсырья? Это ваше, Котрба? Вогарька, что вы там прячете? Фотографии из журнала? Понавешают здесь картинок с девочками, а на дежурстве витают в мечтах! После ужина будете все чистить и убирать. Я проверю, и пеняйте на себя, если что-то будет не в порядке!

Ярда и Ладя вышли в коридор.

— В следующую комнату ходить уже не нужно, — мудро рассудил Ладя и был прав, как всегда. Доносившиеся из соседней комнаты звуки свидетельствовали о том, что там принимаются срочные меры по наведению порядка.

В девять часов вечера командир роты пришел с проверкой. Взвод Ярды оказался лучшим. Возвращаясь с построения, Ярда заметил одобрительные взгляды своих солдат.

17

Утром, воспользовавшись попутной машиной, Ярда снова оказался у Урбанковых. Он застал обеих женщин за стиркой. В просторной ванной комнате, где стояла видавшая виды стиральная машина, клубились облака пара. Пригодились для работы и два старых корыта, наполненные теплой водой для полоскания. Ярда, оценив ситуацию, не мешкая поднялся в сопровождении собаки в мансарду.

Решив привести в порядок бумаги Крауса, он разложил их в хронологическом порядке. Потом разобрался в бумагах, касающихся личных дел и имущественных вопросов всех семей. Ушло у него на это почти два часа. Когда Ярда спустился, Власта во дворе развешивала белье. Он спросил, где пани Урбанкова.

— Отбеливает белье в саду.

«Смотри-ка, отбеливает», — подумал Ярда и направился в сад.

Пани Урбанкова расстилала простыни, наволочки и пододеяльники на траве.

— Сейчас кончаю. Обед надо готовить. Да и трава уже по косе соскучилась. Зашли бы с Властой к Хохолачу и попросили его скосить.

— Я пришел возвратить вам бумаги.

— Это не к спеху, пусть пока будут у вас. Нашли в них что-нибудь интересное?

— На вашем месте я бы их хранил. Ведь они имеют отношение к этому дому. Прочесть их было бы интересно.

Она подняла пустую корзину, Ярда взял другую.

— Хорошо, я их посмотрю. Никак руки не доходят. Разве что удастся в длинные зимние вечера почитать. Куда их положить? Дом уже стал похож на склад. Скоро не останется свободного места.

— Раньше такие документы прятали в деревянные ларцы и ставили на комод или шкаф, чтобы к ним не добрались мыши.

— Что-то похожее валяется в подвале. Старая резная шкатулка с замком. Я все думала: для чего ее использовали? Но она уже довольно ветхая.

— Я посмотрю, может, удастся починить.

Они вернулись в дом. Власта куда-то исчезла. Пес Блацки сидел возле корзин с дровами. Ярда подхватил их одной рукой и отнес на кухню. С мансарды спустилась Власта. Она выглянула из-за двери, быстро прижалась к нему и поцеловала.

— Почему тебя дядя вчера увез? Что-нибудь случилось?

— Тревога. Учебная, разумеется. Мой взвод в прошлый раз был на последнем месте. Не хотелось, чтобы все это повторилось…

Она понимающе кивнула.

— У вас в подвале, мне сказали, есть старая шкатулка с. замком. Ты не знаешь, где она?

— Знаю, а зачем она тебе?

— Она, мне кажется, пригодилась бы для бумаг Крауса.

Захватив фонарь, они пошли в подвал. Покопавшись, нашли шкатулку под свертком джутовых мешков на огромном ларе. Они вынесли ее во двор, стряхнули пыль. Шкатулка — замечательный образец резьбы по дереву — была украшена по бокам искусно выполненными росписями, а на лицевой стороне вокруг замка — кованая накладка. Под замком недоставало куска планки.

Ярда попросил небольшую луковицу, разрезал ее и потер поверхность задней стенки ларца. Мастерски выписанный орнамент засиял как новый.

— Посмотри, — сказал Ярда, показывая Власте рисунок.

— Красота! — произнесла она восхищенно. — Ты починишь ее?

— Если дашь немножко бензина, то постараюсь. Но недостающий кусок планки я, наверное, сделать не смогу.

— Ничего, мы попросим Хохолача. Он ремонтировал нам рамы на картинах и наверняка справится с этим делом.

— Тем более что нам нужно пойти попросить его скосить траву в саду.

К ним подошла пани Квета.

— Покажите-ка мне, ребятки. Какая красивая вещь! Жаль, что мы не обратили на нее внимания раньше. Она как будто специально сделана для семейных архивов. Отчищу ее и попрошу Хохолача вставить сюда кусок планки. Ступайте к нему сейчас и скажите о траве. Он только что был в сарае.

Они взяли ларец и пошли. Доносившиеся из сарая Хохолача звуки убедительно свидетельствовали, что хозяин на месте.

— Что вы мне принесли? — спросил дед.

Они показали ему ларец. Хохолач посмотрел на него без интереса.

— Починить можно, почему же не починить, только нужно ли?

— В комиссионке за нее дали бы две сотни, — заверил его Ярда.

Старик только покачал головой, явно осуждая человеческую расточительность.

— Хорошо. Завтра я ею займусь. Липовое полено у меня есть и инструмент для резьбы по дереву тоже. Не хотите ли ее почистить?

— Как вы заметили, я попробовал. Думаю, что бензин эту грязь снимет.

— Ну и умник! А старая краска потрескается. Для этого потребуются мягкая щеточка, мыльная вода, может быть, нашатырь или скипидар. Попробую, что лучше.

— Мама просит вас скосить траву в саду, — обратилась к Хохолачу Вцаста.

— Мне пан инженер уже говорил. Утром скошу. Мне сено пригодится. На зиму заведу четыре пары «венцев» и «бельгийцев». Не хотите взглянуть?

Он повел их во двор. Его кроличьим царством Ярда восхищался еще в прошлом году. Шестнадцать чистых, хорошо проветриваемых клеток, огороженные сеткой загоны с корытцами и маленькими навесами. Хохолач открыл дверцу в верхнем ряду. Из угла выпрыгнул рослый бельгийский кролик-самец.

— Это мой Цезарь, — произнес дед гордо. — Правда, красавец?

Ярда не пытался угадать вес, по если бы у Цезаря ноги были длиннее, он напоминал бы черного ласкового Блацки. На длинном ухе было заметно татуированное семизначное число — признак породистости. Цезарь сердито ударил лапой, звук был такой, как будто конь ударил копытом.

— А это его дети, — показал Хохолач на соседнюю клетку. Возле крольчихи, которая была немного помельче, прыгали пять пушистых шариков со светло-коричневыми спинками. Самый любопытный из цезаревых потомков поднимался на длинных задних ногах и тыкался беспокойным носом в ячейки сетки.

В остальных клетках были белые, черно-белые, пестрые и рыжие кролики. Особенно хороша была крольчиха с белой головой в броских черных «очках» вокруг глаз. Ярда спросил, что это за порода.

— Это так называемый кролик Хохолача съедобный, — расхохотался дед, так что стали видны два его передних зуба. — Гибрид почти — пятнадцати видов, зато мясо — пальчики оближешь.

Он открыл дверцу, крольчиха выглянула. Власта погладила ее.

— А как твой связной, Ярда? Уже что-нибудь выяснил? — опросил Хохолач, взглянув на него своими бесхитростными глазами.

У Ярды екнуло сердце. Неужели? Да нет, этого не может быть. Семидесятилетний Антал, квалифицированный шпион? Он отогнал от себя эту нелепую мысль, стараясь не показать смятения.

— Наверное, следует все это прекратить, ничего нового я уже не узнаю. Работу я закончил, что же еще?

Дед пригласил их в дом. Ярда подумал о последствиях такого визита, так как в прошлом году он провел несколько вечеров в дедовом «убежище», как тот называл свой погребок, где хранил свои запасы рислинга. Избавление пришло в лице секретаря Патлоки.

— Иду за помощью, сосед, — сказал он, подавая Хохолачу косу. — Решил на досуге скосить траву в саду, но чувствую, что оборву руки. Не могу протащить эту уродину по траве.

Дед посмотрел на острие косы и помрачнел:

— Где уж тебе ее протащить! Кто же так отбивает косу!

Молоток заходил в его руке.

— Мы, наверное, пойдем, — сказал Ярда, воспользовавшись моментом.

— Приходи вечером. Поговорим, — подмигнул ему Хохолач тайком, чтобы не заметила Власта.

— Лучше завтра, если получится, — пообещал Ярда. Власта попрощалась и пошла понурив голову.

— Что с тобой? — спросил ее Ярда.

— Голова у меня болит, наверное, от солнца. Пойду прилягу на минутку.

Он попытался обнять ее, но она увернулась, сказав:

— Никакой тебе нет веры, потому что ты изменник и лгун. Не верю ни одному твоему слову.

Ярда не понимал, в чем провинился, но решил, что разумнее в данной ситуации воздержаться от вопросов. Они вместе вошли в дом. Из кухни доносился мужской голос.

— Это Критияарж, — сказала Власта. — Я пойду наверх.

В кухне за чашкой кофе сидел Критинарж. Ярда с ним поздоровался и сказал:

— У Власты болит голова, она пошла прилечь.

— У меня с утра голова тоже как барабан. После обеда будет гроза, вот увидите. Как пройдет дождь, будет полегче. А сейчас такая духота! — Он отхлебнул кофе и посмотрел на Ярду.

— Ты спрашивал о Клехте?

— Никто его не знает. Вы ведь тоже такой фамилии не слышали, пани Урбанкова?

— Клехта? Нет. Кто это такой?

— Наверное, кто-нибудь из здешних. Если бы мне позволили-посмотреть документы по регистрации жителей…

— Но ты и там ничего не найдешь, парень. Довоенная картотека пропала, а новая ведется только с пятьдесят третьего года. Я это знаю, так как несколько лет был в национальном комитете. В новой картотеке Клехты нет, я уже смотрел. Но я бы тебе посоветовал обратиться к приходскому священнику. У него сохранились книги записей актов гражданского состояния. Со мной он не хочет разговаривать, так как всем известно, что я безбожник. Если же ты придешь к нему и скажешь, что это для работы по истории, может, он будет посговорчивее.

— Вы так думаете? Это неплохая мысль. — Ярда торжествовал, ведь даже всезнающий Гавран не додумался до такого! — Загляну к нему. Он живет в здешнем приходе?

— Как раз здесь. У него еще два костела, но он поселился здесь, хотя в Крчине дом священника при костеле больше. Как говорят, в этом доме лучше винный погреб.

— А кого вы, собственно, ищете, Ярда? — заинтересовавшись, спросила пани Квета.

— Некий Клехта, якобы он есть или был единственным старожилом, вернувшимся сюда.

— Пан Критинарж дал вам хороший совет, священники всегда все знают. Однако здешний пришел сюда уже после войны.

— Да, но остались метрические книги.

— Мне вот еще какая мысль пришла, — рассуждала вслух пани Квета, — а поземельные книги? В них ведь записи должны быть в полном порядке. Если Клехта вернулся, у него должен быть какой-нибудь участок земли, домик, виноградник или луг…

Лесник допил кофе и встал.

— Мне уже нужно идти, хочу еще посмотреть десятый квартал за вашими- гумнами. Опять видел там закопанные внутренности косули. Кто-то у нас браконьерствует, — посетовал он.

— Не думаю, что это солдаты, — уверенно сказал Ярда.

— С какой стати? Сам знаешь, сколько дичи у вас в ротной столовой. Это кто-то из здешних промышляет, и уже много лет. А мы никак не можем его накрыть. Ну, всего вам доброго, до свидания. Зайди ко мне, когда что-нибудь узнаешь.

Критинарж, выходя, еще раз обернулся:

— Так, значит, послезавтра они приедут, пани Урбанкова. Договоритесь с Хохолачем, чтобы он вам вовремя распилил. Сырое лучше колоть. — Лесник вышел на проселочную дорогу и вскоре исчез среди деревьев.

— Привезут нам дрова после чистки леса. Даже не верится, что мы сжигаем шесть кубометров каждый год, — вздохнула хозяйка.

18

— Неплохо бы искупаться в озерке, — подбивал Ярда Власту.

— Ты так думаешь? С минуты на минуту начнется дождь.

— Едва ли. Уже проясняется.

— Хорошо, я сейчас переоденусь. Но тебе в воду нельзя!

— Ополоснусь лишь до пояса, мне этого будет достаточно.

Она поднялась наверх, и через минуту они вышли. Свежий ветер колыхал дозревающие хлеба, над лесом поднималась теплая дымка, из леса доносились запахи грибов и смолистой хвои. Власта взяла Ярду за руку, однако разговор первой не начинала. После долгого молчания она как бы невзначай обронила:

— А все равно ты меня обманывал. Почему Хохолачу говорил, что уже ничего не ищешь?

— Не забивай себе этим голову, Власта. Ты же знаешь, как дед распускает язык. У меня, наоборот, совсем другие цели.

— Расскажешь мне о них?

Он не знал, как ответить, чтобы не нарушить данное им слово. В этот момент они увидели мужчину, идущего навстречу по дороге. Он был в черной одежде с белым воротничком. Священник.

— Добрый день, — поздоровались они.

— Дай вам бог. Идете за грибами? — Он остановился, чтобы вытереть лоб и затылок носовым платком.

— Идем на озеро, хотим искупаться.

— Купание освежит тело и душу, — тоном проповедника возвестил священник. — Вы от Урбанковых? Молодой человек, а вы тот новый офицер, который задержал преступника?

— Вы не ошиблись, ваше преподобие. Власта Урбанкова, будущий врач. Подпоручик Сынек, — представился Ярда священнику.

— Я слышал о вас. Занимаетесь историей?

— Да, это так, ваше преподобие. Собирался к вам, а случай нас свел на дороге.

— Ко мне? Чем вам может быть полезен старый священник из маленькой деревушки?

— Я хотел вас просить о любезности. Ищу какого-нибудь человека, который здесь жил перед войной и затем вернулся сюда.

— Я здесь с начала пятидесятых годов, — предупредил священник, однако взгляд его стал внимательнее.

— Но, как духовный пастырь здешних верующих, вы знаете больше, чем многие должностные лица. Был бы вам очень благодарен за маленькую справку.

— Не знаю, в какой степени мои скромные знания будут вам полезны, пан Сынек. Насколько мне известно, в Седловице не вернулся никто. В Крчине и Галузовицах перед войной было преимущественно немецкое население. Все эвакуировались, и здесь поселились новые люди. Вы имеете в виду какое-то конкретное лицо?

— Я думал, что, может быть, удастся найти что-либо интересное для меня в метрических книгах. Они, наверное, сохранились?

— Конечно, метрические записи хранятся десятилетиями. А что все-таки вы хотите в них найти?

— Я сам еще хорошо не знаю. Наверное, вы бы могли мне посоветовать. Был ли за все эти годы хотя бы один случай, чтобы здесь умер человек, который родился в Седловице?

— Не припоминаю, — задумчиво потирая подбородок, ответил священник. — Мне это как-то и в голову не приходило. Но, если хотите, зайдите ко мне, лучше всего к вечеру. Не потребуется много труда, чтобы найти эти сведения. Если, конечно, речь идет о верующих, — добавил он. — Вы извините, но из ваших вопросов я так и не понял, кого вы, собственно, ищете?

— Кого-либо из тех, кто жил здесь перед войной, вернулся сюда после освобождения и живет до сих пор.

— Понимаю. Приложу все силы, чтобы вам помочь, пан Сынек.

— Если позволите, ваше преподобие, меня интересует еще один вопрос. Не проживает ли в округе семья Клехтовых?

— Нет, такая фамилия мне не встречалась. Это как-то связано с тем человеком, которого вы ищете?

— В известной степени, да. Утверждают, что Клех-товы якобы жили здесь до войны и после ее окончания возвратились сюда.

Священник задумчиво покачал головой:

— Знаете, уже сама фамилия звучит странно. Я сам родом с Драганской возвышенности, там оно звучит вообще оскорбительно. Клехтой в народе называют клеветника, человека задиристого, точнее говоря, человека со злым языком. Не могло это быть прозвищем?

— Это вполне возможно. Вы не слышали, здесь никого так не называют?

— Не припоминаю, — ответил священник. — Когда придете?

— Завтра к вечеру, если вам это удобно.

— Буду вас ждать. С вами бог! — попрощался он.

— До свидания, — почти одновременно ответили молодые люди.

— Довольно милый пожилой мужчина, — сказала Власта, когда они двинулись снова. — Только не пойму, почему ты водил за нос деда Хохолача. И тем более не пойму: откуда ты взял этого Клехту?

Ярда напомнил, что любопытные стареют быстрее и что для нее это было бы крайне нежелательно.

Капитан Маришка был далеко не в восторге от доклада Ярды:

— Я вам говорил, чтобы вы не предпринимали ничего сами. Критинарж — надежный человек, что неоднократно доказал. Несомненно, он вам хочет помочь, но вводить в это дело еще одного человека не имеет смысла, а поэтому оставим его в покое. Говорите с ним только о Клехте, поскольку он сам затеял этот разговор. Хохолач — любознательный и разговорчивый старичок. В прошлом году вы с ним поделились своими заботами, поэтому он вас и расспрашивает. Однако исключить его из круга подозреваемых нельзя, даже если мы и не можем представить себе активного агента такого возраста. Не следовало убеждать его, что поиски вас уже не интересуют. Священнику вы сказали нечто другое. Они оба местные жители и легко могут обменяться информацией. Одного я понять не могу: почему священнику вы выложили почти все, что знаете, при первой же встрече?

— Хотел воспользоваться случаем, — несмело возразил Ярда.

— При других обстоятельствах, может быть, это было бы и правильно, но признайтесь, что поступили опрометчиво. Вы же не можете утверждать, будто священник не имеет ничего общего с этим делом.

— Но я не сказал ему ничего такого…

— Как бы не так. Вы спрашивали его о Клехте, а об этом знали пока только Критинарж и мы. А что, если Клехта здесь действительно проживает?

— Вы же знаете, что нет.

— Нам до сих пор неизвестно, живет здесь человек, которого так называют или называли, или нет. У вас есть основания возразить мне?

— Признаю, что поступил необдуманно. К священнику просто-напросто не пойду и разговаривать с ним не буду.

— Наоборот, это бы его удивило. Если уж вы его спросили, неразумно оставить все на полдороге. Навестите его, как и обещали, посмотрите метрические книги, если он вас к ним допустит, после чего с сожалением заявите, что ошиблись. Он может спросить, кто вам о Клехте рассказал. Что вы ему ответите?

— Предположим, что о нем обмолвились члены группы «Кладиво» из Брно. Что еще железнодорожник о нем предупреждал.

— Но это бессмысленно! Клехта, если вообще есть такой, жил здесь перед войной и после нее, а во время войны его здесь не было. Следовательно, что он мог иметь общего с железнодорожником или Краусом?

Он загнал Ярду в угол неумолимой логикой. В этом смысле Гавран и Маришка были очень похожи. Подпоручик огорчился.

— Что же мне теперь делать?

— Прежде всего, не забывайте, что Антал — опытный агент, любая непоследовательность в вашем поведении его насторожит. О Клехте говорил Гложек, который здесь жил и приезжал сюда однажды навестить знакомые места. Недавно он умер. Не будет ли достовернее сказать, что вы знаете о Клехте от одного человека, который встречался с Гложеком. Придется соврать только в единственном случае, если священник спросит, кто говорил с Гложеком. Если бы вы вздумали сказать, что это были вы, тогда бессмысленно утверждать, что не знаете подробностей. Гложек бы обязательно о них рассказал. Следовательно, надо сказать, что с Гложеком говорил человек некомпетентный, скажем, ваш коллега, у которого была подобная тема. Или скажете, что кто-либо из ваших знакомых лежал с Гложеком в больнице. Критинаржа исключите.

— Вижу, что мне еще учиться и учиться. А что, если сослаться на пани Гложкову?

— Опять неверно. Она уже более года как умерла.

— Тогда на студента из нашей группы, с которым вместе консультировались у профессора.

— Это уже достовернее. Наверное, мы излишне осторожны, но всегда лучше быть более подготовленным.

— А что вы думаете об идее пани Урбанковой?

— У этой пани есть смекалка. Зато вы нас недооцениваете, подпоручик. Угадайте, что я делал сегодня после обеда?

— Только не говорите, что вы уже просмотрели поземельную книгу.

— Правильно, но не только это. Я был также в отделе регистрации населения. Имя Клехты не встречалось и не встречается. В поземельных книгах я его тоже не обнаружил. Нам просто не везет. После войны здесь уточняли границу, речь шла о сотнях метров, но, к сожалению, часть земель, принадлежавших Чехословакии до войны, является ныне австрийской территорией, и наоборот. Как раз в Седловице это составило треть полевых угодий близ границы. Например, весь двенадцатый участок и примыкающее к нему поле были ранее территорией Австрии. Короче говоря, пока мы не нашли никого, кто имел бы здесь участок земли или усадьбу перед войной и остался жить здесь после освобождения. К сожалению, нам не хватает некоторых документов.

— Не могли бы мы их получить из Австрии?

— Могли, но как вы сформулируете запрос? О ком спрашивать? Этого мы не знаем.

— Не завидую я вам, — вздохнул Ярда. Ему показалось, что все они в заколдованном круге.

— Не вешайте голову, — сказал Маришка, почувствовав его настроение. — Мы разгадывали и более сложные задачи. Сейчас нам есть хоть за что ухватиться. Ведь вы, историки, тоже иногда ведете поиск с большим трудом. А вам это нравится, я вижу.

Приветливые слова симпатичного капитана вдохнули в Ярду новый заряд энтузиазма.

— Значит, завтра я пойду к священнику, посижу с ним, поговорю о метрических записях и посмотрю, чем он дышит. Буду стараться, чтобы не возник повод еще для одного визита и чтобы священник думал, что я ищу Клехту только ради любопытства. Потом зайду к Хохолачу и дам ему понять, что все еще ищу. Согласны?

— В сущности, да. Вы не должны сказать священнику ничего нового. Думаю, он очень осторожен, и не будем возбуждать его интерес. Что касается Хохолача, помните, что он, во-первых, разговорчив, во-вторых, мы до сих пор еще не выяснили, как он мог увидеть носилки на дворе Урбанковых. — Он посмотрел на часы: — Политрук пообещал меня подбросить. Времени уже в обрез.

Они распрощались. Капитан заспешил к воротам, Ярда направился в канцелярию. Он открыл настежь окно. С площадки перед гаражами доносился зычный голос Лади:

— Ногу, голову выше, корпус — как свечка, четкий шаг! Матоуш, у вас радикулит? Поддерживайте равнение, выпрямиться, подобрать живот! Взвод, стой! Рядовой Матоуш, ко мне!

Ярда закрыл окно и пошел к взводу. Издалека было видно, как Ладя демонстрирует солдату строевой шаг. Он громко отсчитывал, тело — как струна, голова гордо поднята. Ладя заметил Ярду.

— Товарищ подпоручик, третий взвод находится на занятиях по строевой подготовке!

— Благодарю, продолжайте.

Рядовой Матоуш вернулся в строй. Ладя построил солдат и скомандовал:

— Взвод, равнение налево! Шагом — марш!

Ладя приветствовал взвод вскинутой к виску правой рукой, а ребята топали так, что лесное эхо разносило грохот далеко окрест. Перед гаражом взвод сделал поворот кругом. Ладя остановил строй и скомандовал «Смирно!». Он ждал, что скажет Ярда.

— Вы неплохо постарались, молодцы. Благодарю!

— Свободное время, ребята! И беда вам, если утром будет, плохое построение. Разойдись! — подал команду Ладя.

— Что случилось, почему ты ребят и вечером гоняешь? — спросил Ярда.

— Утром плохо строились. Политрук нам дал жизни.

Через четырнадцать дней возвратится поручик Шимек. Ребят не следует распускать, ему это не понравится.

Они присели на траву. Ярда предложил Ладе сигарету.

— Через четырнадцать дней? А куда же направят меня?

— В штабе всегда кого-нибудь не хватает. Сейчас время отпусков, можешь замещать…

19

Следственная тюрьма в Брно издалека напоминает больницу. Однако, когда со скрипом раздвигаются массивные ворота, когда охранник у входа проверяет документы, становится ясно, что это не больница. Машина въехала во двор, ворота закрылись.

Ярда вышел из «Волги» Гулы. Они подошли к лифту и поднялись на второй этаж. В коридоре мимо них с отрешенным выражением на лице проследовал заключенный. Он смотрел себе под ноги, следуя за высоким вахмистром. Гула остановился перед одной из дверей и постучал. Они вошли.

За столом сидел подполковник лет сорока, возле круглого столика рядом устроился седовласый мужчина в очках без оправы — прокурор.

— Нужно проверить несколько основных моментов, — приступил к делу прокурор. — Были ли вы вооружены во время схватки с обвиняемыми Булдром и Гаманом?

— Нет, мы ехали из города и находились вне службы.

— Кто из вас ранил Булдру, а кто Гамана?

— Извините, но я впервые слышу их фамилии и не внаю, кто есть кто.

Прокурор положил перед Ярдой раскрытое дело. Слева на внутренней стороне обложки была приклеена фотография довольно симпатичного молодого человека, аккуратно постриженного, безусого, в пиджаке и галстуке. Этот человек на фотографии напоминал усача, топор которого оставил отметину на его спине. Возле фотографии он увидел фамилию и имя — Верослав Булдра.

— Этот напал на меня, но обезвредил его младший сержант Гадек.

— Сами вы могли как-нибудь поранить Булдру?

— Если только поставил синяк, когда ударил его ногой, — ответил Ярда удивленно. Он до этой минуты был уверен, что роли мерзавцев и защитников закона в их деле четко распределены.

— Я понимаю ваше удивление, товарищ подпоручик. Однако оба задержанных были ранены, и теперь они единодушно утверждают, что были вынуждены вступить в драку. Потому что вы ее спровоцировали.

— Это неправда! Ведь вы им не верите? — Ярда старался успокоиться. — У них были топоры, ножи, пистолеты в рюкзаках, мы — с голыми руками.

— Закон на вашей стороне. Вы выполняли задачу по охране границы, несмотря на то что были не на службе. Речь идет об опытных преступниках, которые перед судом будут утверждать, что у них и в мыслях не было нарушать государственную границу. Вы меня понимаете?

— Нет, — ответил Ярда. Ему казалось невероятным, что прокурор и подполковник уделяют столько внимания вранью двух негодяев.

— Поймите, — сказал прокурор терпеливо, — закон предписывает нам учитывать все, что приводит обвиняемый в свое оправдание. Эти двое твердят, что вы на них напали, что они не знали, кто вы, и поэтому оказали сопротивление. Это, конечно, нелепость, так как вы были в форме пограничных войск. С другой стороны, мне бы хотелось вам пояснить еще раз то, что говорится в уголовном кодексе о вынужденной обороне. Если вы предотвращаете чье-либо посягательство на ваше здоровье или жизнь, то не должны допускать преступных действий. Вы шли с голыми руками против опасного оружия, однако ранили обоих.

— Да. То есть нет, не ранил, — выдавил Ярда. Хитросплетение параграфов пугало его все больше и больше. — Тем самым я вовсе не хочу свалить всю вину на десатника Гадека. В схватке участвовали мы оба, и я, как старший по должности и по званию, несу за это ответственность.

— Для этого мы вас и вызвали, — продолжал прокурор. — Вы говорите, что ехали с десатником Гадеком из города. Употребляли вы перед этим алкогольные напитки?

Ярда вздохнул:

— Мы оба выпили по кружке пива в ресторане у вокзала.

— Сколько градусов было в пиве?

— Десять.

— Задолго до схватки?

— Думаю, что почти за час до того.

— Соответствует. В таком случае вы не могли быть в состоянии опьянения, как заявляет Булдра. Более того, в вашей объяснительной записке вы сообщаете, что от Булдры пахло алкоголем. Вы были во время схватки достаточно близко от обвиняемого?

— Он дышал мне прямо в лицо, когда ударил топором, — сказал Ярда, непроизвольно дотрагиваясь рукой до плеча.

— Капитан Странский обнаружил на месте происшествия недопитую бутылку вина. На ней нашли отпечатки пальцев Булдры и Гамана. В больнице у них брали кровь на анализ. У каждого оказалось в крови более чем полторы промили алкоголя, — добавил майор Пула.

— Это имеется в деле, — подтвердил прокурор. — Наверное, товарищ подпоручик уже понял, что наши вопросы преследовали цель опровергнуть показания обвиняемых. Однако мы вас сюда привезли не только для этого. Хотим вас кое о чем попросить. Булдра и Гаман утверждают, что в пограничную зону они попали случайно. Якобы заблудились. Вы описали их поведение перед стычкой. Вам тогда показалась подозрительной их настороженность, которой, как я считаю, не должно быть, если они действительно не знали, что находятся недалеко от граница. Вы не возражаете против очной ставки с Булдрой? Гамана пока не можем привести — лежит в больнице. Мы не настаиваем, но очная ставка помогла бы следствию.

— Разумеется, — облегченно произнес Ярда.

Подполковник куда-то позвонил, и вскоре после этого в дверях появился Булдра в сопровождении старшего прапорщика. Обвиняемый сел на предложенный ему стул возле двери. Ярда едва узнал его: он был острижен, побрит, правая рука по плечо в гипсе.

— Я прочел ваши вчерашние показания, Булдра, — начал подполковник. — Вы утверждаете, что на место задержания вы попали случайно, что пограничный патруль своим поведением спровоцировал вас на драку, в которой получили ранения вы, Гаман и присутствующий здесь подпоручик.

— Да, утверждаю. Они начали нас колотить. Конечно, мы оборонялись. Оба они были пьяны, и разговаривать с ними казалось бесполезным.

— Вы, Булдра, опытный преступник. Хорошо знаете, какой вес имеют вещественные доказательства. Чем вы докажете правоту своих утверждений?

— Я удивлен, гражданин начальник. Доказывать — ваше дело, или что-то изменилось? Они были пьяные и колотили нас. Посмотрите на меня, я теперь, видимо, останусь калекой. А с этого типа через суд потребую материальную компенсацию за увечье.

Подполковник снисходительно усмехнулся:

— Преувеличиваете, Булдра. В медицинском заключении речь идет о чистом переломе, без раздробления кости. Более того, вы сами виноваты в этом. Ведь вас предупредили, что находитесь в пограничной зоне?

— Да мы без конца вам твердили, гражданин начальник, что сидели спокойно и закусывали, как вдруг появились эти… Подскочили к нам и тут же начали колотить. О пограничной воне и речи не было. Что-то они бормотали, но я не понял ни слова.

— Стало быть, вы настаиваете на первоначальных показаниях. А теперь вы, товарищ подпоручик. Расскажите Булдре, какие вы дали показания.

— Задержанием руководил я. Мы представились как пограничный патруль. Сказали, что они находятся в пограничной зоне, и потребовали предъявить документы. Они отказались и…

— Этого пока достаточно. Вы сказали им, что они находятся в пограничной зоне. Предположим, что они не поняли вас. А кроме вас откуда они могли узнать, что находятся в местах, где появление без письменного на то разрешения запрещено?

— Прямо у дороги есть таблички с предупреждающими надписями, и такие же таблички находятся на опушке леса. Они не могли их не увидеть.

— Что вы на это скажете, Булдра?

— Никакой надписи мы не видели.

— Когда вы вошли в зону задержания?

— Не помню. Было это ночью, незадолго до рассвета. Вечером мы остановились в каком-то кабаке, там поднабрались, потом нас оттуда вышибли, и мы пошли в лес. Завалились спать, после обеда проснулись и нашли воду. Но Поганцу, то есть Гаману, не хотелось раскладывать шмотки для стряпни, поэтому мы открыли консервы, Как раз в это время пришли эти двое бешеных.

— Таким образом, если верить вашим словам, в зону вы забрели после какого-то питейного заведения. Мы проверили ваши показания и выяснили, что вы действительно были в ресторане, но в Брлицах, что находится от места задержания в одиннадцати километрах. Из Брлиц первый автобус отправляется без пяти минут пять, и вы этим автобусом не ехали. Вы утверждаете, что пошли в лес. Для того чтобы пройти одиннадцать километров по незнакомой местности, вам потребовалось бы не менее двух часов, а вы к тому же были выпивши. Но допустим, что вам хватило двух часов. Значит, до леса вы могли добраться не раньше половины четвертого, то есть когда светает. Посмотрите на эту фотографию, Булдра. Большая табличка с четкой надписью у дороги: «Вход без разрешения строго запрещен. Пограничная зона». Такие таблички вы могли видеть не только у дороги, но и в лесу и в поле. Как же вы их не заметили?

— Что мне объяснять? Мы их не видели, оба были под градусом.

— Это опровергается дальнейшим расследованием. Служебная собака нашла ваши следы на краю леса. Вы шли на расстоянии десяти метров от предупреждающей таблички. Потом выбирали место, откуда могли бы наблюдать за пограничным нарядом. Сознавайтесь.

— В чем, гражданин начальник? Эти ваши речи сильно пахнут провокацией. Вы принуждаете меня, чтобы я себя оговорил. Пусть этот тип скажет мне в глаза, что слышал, о чем мы говорили.

— Всему свое время, Булдра. Вернемся к задержанию. Обвиняемый Булдра утверждает, что он и Гаман подверглись неспровоцированному с их стороны нападению пограничного наряда. Вы, товарищ подпоручик, в своих показаниях приводите другие факты. Можете сейчас перед Булдрой это повторить?

— Понимаю. Мы шли полевой дорогой от перекрестка у Седловице. На краю леса мы ясно видели предупредительную табличку. Спустя десять минут, приблизительно через километр пути, мы услышали стук металла о металл или нечто подобное. Десатник Гадек пошел в ту сторону, откуда донесся звук, и увидел двух мужчин на вырубке. Он дал мне знать об этом. Они находились в пограничной зоне и вели себя подозрительно, потому что постоянно озирались.

— Что вы делали потом?

— С минуту мы за ними наблюдали. Они ели мясные консервы с хлебом. Обвиняемый Булдра и его сообщник при этом выпили почти полную бутылку вина.

— Слышали, Булдра? Что вы на это скажете?

— Да, все правильно. Мы сидели подкреплялись и выпивали. Только эту бутылку вина мы начали еще в дороге. И мы не озирались, не высматривали, это он все придумывает.

— Продолжайте, товарищ подпоручик.

— Мы оценили обстановку и решили проверить документы. Подошли к неизвестным, и я потребовал предъявить документы и пропуск в зону. Вначале они пытались уговорить нас оставить их в покое, а потом напали. Этот человек бросился на меня с топориком, другой — на десатника, тоже с топориком.

— Обвиняемый Булдра, так это было?

— Ну и ну! Можно обалдеть. Я повторяю, они напали на нас и хотели избить. Мы только оборонялись. Когда на нас набросились два пьяных солдата, что оставалось делать?

— Получается, что вы и ваш сообщник Гаман с двумя рюкзаками краденых денег и драгоценностей, с пистолетами и кинжалами шли просто так на прогулку в километре от границы, пограничники на вас ни с того ни с сего напали. Так и запишем?

— Гражданин начальник, я уже много раз говорил, что эти рюкзаки мы нашли. Точнее, украли. Они лежали без присмотра на вокзале, мы не имели понятия, что в них находится. Если бы я знал, ни за что не взял эти проклятые рюкзаки. Кто однажды попробовал тюремной баланды, тот никогда больше не захочет. А теперь мы опять под угрозой. Я готов простить обиду, если вы выпустите нас.

— Делаете ставку не на ту карту, Булдра. Вы же опытный человек. Вас изобличают отпечатки пальцев, которые вы оставили при грабеже, вас опознали оба сторожа, обнаружено много других улик. Вам известно, что чистосердечное признание облегчает участь?

— Даю слово, я чист, гражданин начальник. Может, иногда и пошаливаю, но нужно же отдавать долги. Как раз так получилось, что недавно задолжал. Гражданин начальник, мама меня бросила, отца я не знал, с малых лет среди чужих людей. Сами посудите, что из меня могло получиться? Когда-то я был блатным, но в последнее время живу праведником. Нас предупреждали, что после отсидки за нами будут следить…

— Приберегите ваши сказки для кого-нибудь другого, Булдра. Вы сбежали от родителей, бродяжничали, занимались воровством, чем промышляете и по сей день. Должен вас предупредить, что если вы будете так же вести себя на суде, то это не в вашу пользу. Последний раз спрашиваю, будете вы говорить правду?

— Зачем мне на себя наговаривать, гражданин начальник!

— Уведите!

За заключенным закрылась дверь, а Ярда еще некоторое время сидел ошарашенный. Ему дали подписать протокол, он распрощался с прокурором и подполковником и, наконец, оказался за воротами тюрьмы. Гула, к его удивлению, выглядел вполне спокойно.

— У меня впечатление, что все это мне приснилось. Вы что, с каждым негодяем так возитесь?

Майор, привычный к подобным сценам, окинул Ярду ироничным взглядом.

— А вы думали, что он упадет перед вами на колени и будет просить прощения? Булдра в подобном переплете уже в шестой раз. Он знает, что его ожидает, и добровольно не признается.

— Ведь он издевался над нами! Вас не оскорбляет его поведение?

— Я встречал и похлеще. Он отпирается от всего и выкручивается. Все равно истина восторжествует. Это неизбежно. У нас достаточно улик. Больше всего он боится, что ему предъявят обвинение в попытке нелегального перехода границы.

20

Подойдя к дому священника, Ярда позвонил. За дверью раздались шаги, темные дубовые двери приоткрылись, показалось морщинистое лицо старой женщины. Ярда поздоровался.

— Вы к кому?

— Его преподобие меня пригласил.

Старуха недоверчиво посмотрела на его форму и, не говоря ни слова, захлопнула дверь. Ярда покорно ждал. Вскоре дверь снова открылась, на этот раз появился сам священник.

— Приветствую вас, пан Сынек! Проходите и извините мою сестру, она немножко странная. Сюда, пожалуйста.

Он провел Ярду темным коридором и открыл дверь в гостиную. Переступив порог, Ярда в изумлении остановился. Старинной мебелью середины минувшего века была заставлена вся комната. Единственное церковное дополнение интерьера — резной крест искусной работы. Священник, заметив, с каким интересом Ярда осматривает гостиную, пояснил:

— Это все церковное имущество. Еще сравнительно недавно люди избавлялись от такой мебели, а теперь мне за нее предлагают большие деньги. Но она не принадлежит мне, а если бы и была моя, то все равно не продал бы. Она мне нравится. Вам, видимо, тоже.

— Очень! — восхищенно произнес Ярда.

— Садитесь, пожалуйста. Не желаете что-нибудь выпить?

— Вы очень любезны, пан священник, но скоро ужин. Лучше стакан сока.

— Хорошо. И давайте перейдем сразу к делу. Я просмотрел метрические книги и вынужден вас огорчить: человека, которого вы ищете, нет. Однако есть здесь кое-кто. Он мог бы вам помочь. Это Ганс Хенке из австрийской деревни Тифенбах. Он был у нас крещен, на здешнем кладбище покоятся его жена и сын. Вы, наверное, о нем уже слыхали? Полагаю, что как раз завтра он приедет.

— О нем упоминал дедушка Хохолач. Он, видимо, зайдет и к Урбанковым, обещал принести хозяйке рассаду шалотки.

— В таком случае, моя помощь вряд ли потребуется. Я хотел вам только предложить переговорить с ним по вашему делу.

— Вы очень любезны, ваше преподобие, но в этом нет необходимости. Его ожидает и сосед, так что я его наверняка увижу.

— Тем лучше. Если позволите, пан Сынек, я хотел бы узнать, с чем связаны ваши поиски? Люди об этом много говорили, однако никто ничего определенного не знает. Надеюсь, что это не тайна?

— Разумеется, нет. Я выбрал в качестве своей дипломной работы тему об антигитлеровской нелегальной организации, действовавшей в годы войны в Брно. Кто-то ее выдал. Одна из нитей исследований вела в Седловице, точнее, к капитану Бартаку. В конце концов выяснилось, что я ошибался. Предатель сидел в Вене, и от него гестапо узнало о подполье в Брно. Местные жители мне хорошо помогли, хотя их сведения относились к послевоенному времени, когда группа Бартака выступила уже против собственной страны. Однако остались некоторые вопросы, которые я пытаюсь все же выяснить. Не исключено, что продолжу исследование этой темы и в кандидатской диссертации.

— Вот, значит, как. Могу я узнать, кто из здешних людей воевал против нацистов? Извините старого человека за любопытство, оно продиктовано чисто личными мотивами. Во время войны мой брат погиб в концентрационном лагере, и поэтому я симпатизирую каждому, кто отважился на нелегальную работу.

— Прежде всего старый Краус, но он умер незадолго до вашего прихода сюда. Из людей, которых я здесь знаю, в движении Сопротивления принимали участие лесник Критинарж, секретарь Патлок, а также мой командир, хотя в то время был еще мальчишкой. Правда, в то время он жил в другом месте.

— Крауса я помню, точнее говоря, его могилу. Семья его спустя двадцать лет переселилась в другое место. Если не ошибаюсь, в доме Крауса теперь живут Урбанковы.

— Правильно, после Краусов его получили супруги Сыровы, они были арестованы, потом сбежали, и их имущество перешло государству. Урбанковы купили дом у национального комитета.

— Семью Сыровы я тоже помню. Жена была хорошая прихожанка, тогда как хозяин предпочитал трактир. Мы были удивлены тем, как они кончили. Никому не верилось, что они впутались в такое дело…

— Об их судьбе я не знаю, это не касается моей темы.

— Действительно, это было намного позднее. Однако и без того ваша работа, вероятно, была довольно трудной и кропотливой. Ведь вы получали информацию только из вторых рук.

— Да, историки привыкли больше верить документам, мы редко обращаемся к помощи свидетелей. Но мне бы хотелось вернуться к нашему вчерашнему разговору. Вы не вспомнили, кого называли Клехтой или что-то в этом роде?

— Мне очень жаль, мой молодой друг. Это имя мне действительно ни о чем не говорит. Я спрашивал и у своей сестры, все-таки она чаще бывает среди людей, но и она ничего не знает.

— Ну что ж, ничего не поделаешь. Спрошу еще папа Хенке. Спасибо большое за любезность, ваше преподобие, — поднялся Ярда, собираясь уходить.

— Жаль, что вы спешите, — с сожалением произнес священник. — Люблю побеседовать, а здесь редко встретишь действительно образованного человека. Если выберете свободную минуту, заходите, здесь вам будут рады.

— Если смогу, обязательно забегу, — пообещал Ярда неопределенно. Старик проводил его до дверей.

Несмотря на то что приближалось время ужина, а Ярде еще предстоял час пути до части, он решил зайти к Урбанковым. Когда сегодня Гула его подвез, не осталось даже времени договориться о завтрашнем дне. А завтра отцу Власты Урбанеку исполняется пятьдесят лет. По дороге Ярда анализировал весь разговор со священником и пришел к выводу, что капитан Маришка прав. Старик не сказал ничего, за исключением информации о Хенке, давно всем известной. Ярда мысленно похвалил себя за осмотрительность. Несколько раз он хотел спросить о патере Ванеке, но промолчал. Зачем спрашивать, все равно он ничего бы не сказал, а его могла заинтересовать тайна подвала Урбанковых.

Во дворе его встретил пес Блацки. Увидев Ярду, он подошел к нему, лизнул руку и побежал в сад. Власта помогала Хохолачу убирать сено. Дед собирал сбитые из палок треугольники в аккуратные остовы для копен и обкладывал их сеном снизу доверху. У ручья уже стояли четыре готовые копны.

— Идешь помогать? Поздно, парень! — закричал дед, завидев Ярду. — Сейчас закончим. Завтра, может быть, дождь пойдет, сено бы намокло.

Власта орудовала граблями, и это у нее получалось красиво. Ярда смотрел на сад и никак не мог понять, что в нем изменилось.

— Не нравятся тебе наши копешки? У воды по-другому сушить нельзя, парень. Через три дня сено будет хрустеть, как прошлогодние орехи, вот увидишь.

— Я в этом не разбираюсь. Мне только показалось, что в саду чего-то не хватает.

— Наверное, той бетонной будки, которую мы закрыли сеном, — отозвалась Власта. -

Действительно, у ручья, в самом углу сада, стояло странное бетонное сооружение, на метр возвышающееся над землей, круглое в поперечном сечении, со стальными, изрядно поржавевшими дверцами. Сейчас оно было скрыто под копной сена.

— Ты имеешь в виду отвод от шлюза, — сообразил Хохолач. — Там внизу больше всего дует. Я и поставил рамку, чтобы ветром не повалило копну.

— Какой шлюз, пан Хохолач? Здесь ведь ничего такого не было, — тут же возразила любопытная Власта.

— Когда-то был, еще при Сыровы. Он хотел разводить нутрий. Загоны должны были располагаться у ручья. Он показывал мне планчик. Два ряда клеток, между ними бетонированный канал — приток от шлюза, а отток внизу у забора. Но он успел поставить только ту будку, потом его арестовали.

— Сколько раз я пыталась понять, для чего это сооружение! Но, когда мы покупали дом, Патлок утверждал, что будка была там еще при Краусе.

Хохолач махнул рукой:

— Этот ни черта не помнит. Ну, вот мы и управились. Ловко у нас получилось, правда, Власта?

21

Субботнее утро подтвердило предсказание Хохолача. По небу плыли грозовые облака, время от времени налетали порывы ветра, сгибая кроны деревьев. Из вольеров доносился нетерпеливый лай. В восьмом часу Ярда закончил завтрак. Перед складом саперного имущества он увидел грузовик из бригады. Водитель с двумя солдатами носили упакованные ящики, а молодой поручик отмечал их количество в блокноте. Он пообещал захватить Ярду с собой.

Ярда заглянул на кухню к повару, попросил помочь, чтобы не ехать в гости с пустыми руками.

— Есть у меня тушка фазана. Из нее получится отличный суп, лучше этого только суп из черепахи. Букет нарежете себе сами! — ответил повар.

С ощипанной тушкой фазана, завернутой в бумагу, и букетом роз Ярда уселся в машину рядом с поручиком. Они высадили его на перекрестке, и в половине восьмого он уже стучался в дверь дома Урбанковых.

— Скромное пополнение к столу, а цветы для вас, пани Урбанкова, — преподнес он свои дары.

— Муж будет очень рад, вот увидите. Букет тоже отдайте лучше ему.

Из сарая доносился голос Урбанека. Инженер пытался вытащить свечу в моторе «симки», но свеча не поддавалась. Ярда зашел в мастерскую и вернулся с куском трубки. Инженер понимающе кивнул. Надел трубку на ключ, удлинив тем самым рычаг, и свеча стронулась с места при первом же рывке.

— Доработался! Историк дает советы инженеру в области механики, — засмеялся Урбанек.

— Я, собственно, пришел вас поздравить с пятидесятилетием, пан Урбанек, — сказал Ярда, вручая ему букет. — Желаю вам доброго здоровья и жить еще столько же.

— Спасибо тебе, Ярда. До ста не доживу, но десять— пятнадцать лет, наверное, протяну. А теперь помоги мне. Подержи-ка свечу!

Они почистили одну за другой все свечи, отрегулировали зазоры в них и поставили на место. Инженер завел мотор, стартер взял сразу же, машина работала безупречно.

— Ох уж эти женщины! Ездят обе, а машину не чувствуют, — произнес он, вздохнув. — А потом удивляются, почему мотор не тянет. Пойдем умываться.

Они налили теплой воды в жестяной умывальник, помыли руки.

Ярда хотел было пойти к Власте в сад, как вдруг увидел, что возле дома стоит небольшой итальянский мотороллер с коробкой на багажнике. Из кухни доносился незнакомый голос. У стола сидел седой старик лет семидесяти.

— А вот и он. Пан Сынек. Пан Хенке из Австрии, — представила их друг другу хозяйка. Старик смерил Ярду взглядом.

— Мы случайно не встречались в прошлом году? — спросил он на приличном чешском.

— Не припоминаю, — признался Ярда.

— Пани Урбанкова говорила, что вы пишете какое-то исследование. Вы кого-то ищете? Может быть, я вам посоветую.

Его готовность понравилась Ярде.

— Пан Хенке, скажите, пожалуйста, вы жили в Тифенбахе во время войны?

— А где же еще, пан Сынек?! Как вернулся с первой мировой, так там и живу. Искалечили мне ногу тогда так, что и Гитлер не достал. Но сына меня лишил.

— Вы не помните, как здесь проходил фронт?

— Еще бы_не помнить, чуть дома не лишился.

— Говорят, в доме у Крауса находился штаб артиллерийской части? — спросил Ярда, сгорая от любопытства. Пани Квета насторожилась.

— Да, вы правы. Командовал ею такой пожилой капитан, австриец.

— Вы не припоминаете, где у них был наблюдательный пункт?

— Помню, конечно. У нас в Тифенбахе. В башне часовни.

Ярда невольно вспомнил капитана Гаврана! тот оказался прав.

— Вы, наверное, не знаете, как они поддерживали связь.

— Вы имеете в виду наблюдателей? Очень просто. Сюда была проведена телефонная связь.

— Полевой телефон?

— Да нет. Это было бы очень сложно, к тому же через реку. Они подсоединились к почтовой линии.

— Я вас не понял, пан Хенке. А куда вела почтовая линия?

— Я уже забыл, сейчас ведь все по-другому. Было это так. В Седловице находилась почта, а у нас в Тифенбахе — станция железной дороги. Собственно говоря, разъезд, но там были канцелярия и телеграф. В тридцать восьмом, когда граница передвинулась куда-то к Погоржелицам, протянули линию с вокзала в Тифенбахе сюда, в Седловице. Здесь тогда размещались дом священника, костел, школа, местная власть и жандармерия. И еще кладбище, там лежат мои жена и сын.

— Вы не знаете, когда артиллеристы ушли?

— Знаю, и довольно точно. В понедельник после пасхи. Орудия стояли здесь в саду и возле дороги, вплоть до леса. Стреляли они через лес на австрийскую сторону. Там были румынские тылы и русская пехота. Из часовенки луга за лесом были видны как на ладони. Русские послали самолет, сначала один, разведчик, а потом еще три — с бомбами. Я был здесь в это время, согнали нас в самый последний момент в фольксштурм, мальчишек из школы и нас, инвалидов. Дали только панцерфаусты, мы должны были носить снаряды к орудиям. После второго налета наш капитан получил приказ подготовиться к отступлению. Он реквизировал лошадей, артиллеристы отступили на север, так как за лесом появилась русская пехота. Я спрятался, а потом убежал домой. Дом мой горел. К вечеру у нас уже были русские. Я добровольно явился к ним, и меня тут же отпустили. Что взять с хромого, так ведь? Прошел месяц, прежде чем я привел дом в порядок.

— Вы знали о том, что Краус действует против нацистов?.

— У него еще перед войной бывали какие-то странные знакомые, но о том, что он помогал партизанам, мы узнали только после войны. Он и Маурер из Тифенбаха.

— А Маурер еще жив?

— Уже десять лет как на том свете. Всю жизнь работал в шахте, пыль разъела ему легкие.

— Жаль. Наверное, от него я кое-что узнал бы. Так, значит, из Тифенбаха сюда проходила телефонная связь. Где здесь помещалась почта, пан Хенке?

— На деревенской площади, где сейчас площадка у пруда. Дом, когда здесь проходил фронт, сгорел. Собственно, это было маленькое здание с телефоном. Заведовал ею старый Ригель. Называл себя почтмейстером, но все делал сам. Совсем рядом у него был газетный киоск. Письма и посылки сюда возили из Крчина на велосипеде, а когда выпадал снег, на санях. Однако эту почту здесь бы не открыли, не будь здесь жандармского поста. Жандармам и таможне нужен был телефон. Ведь здесь перед войной орудовали контрабандисты.

У Ярды чесался язык задать интересующий его вопрос, но он сдержался. Не следовало старика настораживать, он и так охотно все рассказывал.

— Семья Крауса здесь потом уже не появлялась?

— Насколько я знаю, только однажды. Дочь Роза, самая старшая, приезжала к нам в Тифенбах. У них остался на нашей стороне участок леса и поля. Роза их унаследовала и продала все моему соседу. Ей пришлось приехать лично, так как возникли какие-то спорные вопросы относительно дороги и телефонных столбов. Тогда все вымеряли и здесь, в этом саду. Столбы шли от распределительного щита на деревенскую площадь.

— Какие столбы? — удивилась пани Урбанкова.

— Так я ведь говорю, телефонные. Распределительный щит, наверное, остался. Кто его стронет с места? Когда здесь проходил фронт, рядом с ним взорвалась бомба, теперь у вас на том месте заводь с форелью, но будке ничего не сделалось. Даже кабель не повредило, связь действовала.

— Вы хотите сказать, что та будка в саду имела отношение к телефонной линии? — Ярда едва справлялся с волнением.

— К ней же был подведен телефонный кабель. А дело было так. Когда сюда тянули линию, она проходила по нашей стороне возле дороги к лесной сторожке. Там стоит такая же будка. Оттуда изолированный свинцом кабель вел через реку прямо в ваш сад.

— И к той линии подсоединились наблюдатели?

— Да.

Наконец Ярда начинал понимать. Хохолач ошибался, будку построил не Сыровы, а почтовые связисты.

Пани Квета качала головой:

— Столько лет мы здесь и все время узнаем о доме что-то новое. Вы поговорите, а я сбегаю за вином. Где у вас бутыль?

Хенке подал ей оплетенную бутыль, и хозяйка вышла.

— Еще один вопрос, пан Хенке, — начал Ярда, воспользовавшись моментом. — Вы не знаете, не вернулся ли сюда кто-нибудь из старожилов?

Хенке запнулся.

— Вы говорите о Седловице? Нет, не припоминаю.

— А ни о чем вам не говорит имя Клехта?

Хенке встал, будто не слышал вопроса.

— Ну, поговорили, а теперь я пойду. Должен еще заглянуть к соседу и наведаться в деревню, — сказал он, направляясь к двери.

— Подождите, — бросился за ним Ярда. Однако Хенке, не сказав больше ни слова, подошел к своему мотороллеру, рывком снял его с подставки и сел.

— Я больше ничего не знаю, — проворчал он наконец.

Ярда ему не поверил.

— Клехта, вспомните, пожалуйста! Кого так называли?

— Ничего не знаю. Не спрашивайте меня, пан Сы-нек.

Он взял наполненную бутыль, положил ее в коробку на багажнике и заспешил к воротам, забыв даже попрощаться.

— Что его так испугало? — удивлялась хозяйка.

— Я спросил его о Клехте, а он мне не ответил.

— Странно, как будто чего-то боится!

Ярда направился в сад. Он узнал много, во всяком случае, больше, чем ожидал.

Власты в саду не было, зато со двора прибежал Блацки. Ярда поднял белый камешек и бросил его в сторону ручья. Пес, с нетерпением ожидавший игры, бросился за ним. Он остановился у копны над загадочным бетонным сооружением, куда как раз направлялся и Ярда.

— Знаешь ли ты, песик, что я ищу? — Он потрепал шерсть игривой собаки…

«Чего боится старый Хенке?» — эта мысль не давала покоя.

Пес, как будто поняв его, начал передними лапами рыть землю как раз у бетонной будки — он искал брошенный Ярдой камень. Ярда, еще не вполне сознавая, что делает, разгреб сено и осмотрел ржавые дверцы будки. Запор был скрыт под грушеобразным защитным язычком, который легко отодвинулся, когда он поддел его ножом. Под ним оказалась четырехгранная замочная скважина. Сдерживая нетерпение, Ярда сунул нож в скважину и нажал. Замок заскрипел, потом вдруг резко подался, и дверцы, спружинив, приоткрылись. Ржавчина сделала свое, дверцы поддались с трудом. Его взору открылась ведущая под землю узкая темная шахта. Он посветил зажигалкой и увидел коричневый щит, на котором зеленели окислившиеся болты из латуни. От них тянулись в землю и вверх черные изолированные провода. Два из них скрывались в трубках и, по-видимому, выходили за пределы сада Урбанковых. Ярда попробовал их потянуть на себя. Блацки, который наблюдал за ним, внезапно беспокойно залаял. Ярда обернулся на лай собаки, и именно это спасло ему жизнь.

Рядом с его головой о бетон ударилось что-то тяжелое, и тотчас же раздался сухой звук выстрела, похожий на слабый хлопок в ладоши. Упав на землю, он переполз к другой стороне копны. Собака побежала к забору, одним длинным прыжком перепрыгнула заводь и, бешено лая, остановилась около забора. Блацки кидался на забор, стараясь перескочить его, при этом он все больше и больше продвигался к саду соседа Хохолача. Очевидно, кто-то незнакомый в лесу уходил в этом направлении. Первый испуг прошел, и Ярда приподнялся на локтях. Рана на спине горела, но было терпимо. Он проглядел все глаза, но никого в лесу не увидел.

— Что случилось с собакой? — донесся от калитки голос Власты. Она увидела, что Ярда лежит на земле, и бросилась к нему.

— Что случилось, скажешь ты мне наконец или нет?

— Ты не поверишь, но кто-то в меня стрелял.

— Глупости! — Она испуганно присела рядом.

— Спрячься, ради бога, может быть, он еще где-то здесь, — с тревогой сказал Ярда и подтолкнул ее за копну сена. Блацки все еще лаял у забора. Наконец пес разочарованно фыркнул и подбежал к ним.

— Никого там нет, иначе бы Блацки не перестал буянить, — успокоила его Власта.

Ярда осторожно приподнялся, не спуская глаз с леса. Возле будки белели осколки бетона, они были и на траве вокруг. У бетонного основания лежала расплющенная пуля. Власта смотрела недоверчиво.

— Наверное, это случайность, может быть, стрелял какой-нибудь браконьер.

— Едва ли. Эта пуля предназначалась мне, Власта. Мне спас жизнь Блацки. Когда потянул за эти провода, он как-то странно залаял, и я обернулся.

— За что? Скажи мне, ради бога!

— Не знаю. Значит, я кому-то здесь мешаю.

— Ты от меня что-то скрываешь, — упрекнула его Власта. — Ты думаешь, что выстрел связан с этим? — Она указала на бетонную будку.

— Возможно, но ведь я всего несколько минут назад узнал, что оттуда тянется кабель на австрийскую сторону. Посмотри!

Власта его остановила:

— Лучше ничего не трогай. Нужно съездить за дядей, он с этим лучше разберется.

Капитан Маришка ждал его в канцелярии командира роты.

— Где ты оставил свою спутницу?

— Вернулась домой.

Маришка в раздумье постукивал пальцами по столу.

— Я уже десять минут думаю, с чего начать: устроить вам сначала разнос, а потом похвалить или наоборот? Заслуживаете того и другого. Почему вы ни с кем не посоветовались, прежде чем действовать? Но, с другой стороны, именно вы нашли связь, понимаете?

— А у меня из головы не выходит вот это. — Ярда положил на стол деформированную пулю.

— Мелкокалиберная, патрон «лонг райфл». В Седловице и в округе зарегистрирована только одна такая винтовка, принадлежащая частному лицу. Это винтовка секретаря Патлока. Но он весь день никуда не выходил, был только на работе. Я, собственно, проверил все.

— Можно по ней найти преступника?

— Это будет сложно. Посмотрите, как выглядит пуля. Следы нарезки искать бесполезно. Однако у нас есть надежда. Патроны, скорее всего, старые, немецкие. Нам нужно найти коробку с патронами и сравнить пороховой заряд. На пуле всегда остается хотя бы микроскопический след порохового заряда. Главная задача сейчас — найти оружие и оставшиеся патроны.

— У вас есть какие-нибудь предположения?

— Вас это, может быть, удивит, но есть. Капитан Гав-ран подошел к этому вплотную. Он нашел конкретный след. Но сначала вы мне расскажите, о чем говорили с Хенке.

— Он рассказал мне об этой будке в саду Урбанковых. Мне пришло в голову, что эту линию могли использовать и позже.

— Ход мыслей правильный, — похвалил его Маришка. — Но это еще не все. Что вам сказал Хенке о Клехте?

— Ничего. Испугался и убежал.

— Куда он поехал потом?

— Не знаю. Говорил, что должен еще многих навестить. Ждали его Хохолач, священник и наверняка кто-то еще.

— Он приехал конечно же на мотороллере. Вы не слышали, у кого он остановился?

— Нет. Я не обратил на это внимания. Мне было интересно, и я пошел в сад осмотреть эту самую будку.

— Сколько времени прошло между уходом Хенке и выстрелом?

— Десять минут, не больше.

— Нам обоим пришла в голову мысль, что выстрел как-то связан с этой телефонной линией. Предположим, что стрелял человек, которого Хенке предупредил. Расска-эав вам об этой линии связи, Хенке не видел в этом ничего особенного. Скорее всего, он знает Клехту и предупредил его.

— У меня создалось такое же впечатление.

— Теперь мы подошли к другому вопросу. Хенке после разговора с вами предупредил Клехту, что вы им интересуетесь, но не знаете, кто это. Клехте хватило нескольких минут, чтобы переговорить с Хенке, взять оружие, добежать до леса за садом Урбанковых. Должно быть, он сильно испугался, иначе не стал бы так рисковать.

— Я думал, что стрелял Антал, — сознался Ярда. — А вы знаете, кто Клехта?

— Капитан Гавран знает. Я только догадываюсь и не могу простить себе, что не догадался раньше.

— Может быть, и мне скажете? — не выдержал Ярда.

— Всему свое время, подпоручик. Когда будет можно, узнаете.

Телефон на столе громко зазвонил. Капитан взял трубку, представился и с минуту слушал.

— Да, он здесь. Гавран прибудет с минуты на минуту. Хорошо, согласен, после обеда.

Маришка повесил трубку и посмотрел на Ярду. В его глазах играли веселые огоньки.

— События разворачиваются. Собаки взяли следы за садом Урбанковых. Один ведет к ручью и там кончается, другой исчезает на площади в Седловице.

— Какой из них принадлежал стрелку?

— Трудно сказать, подпоручик, поиск продолжается.

— Нашли гильзу?

— Сейчас в вас заговорил любитель. Патроны «лонг райфл» подходят только для мелкокалиберной винтовки. А как известно, большинство этих винтовок имеет ручной Затвор — гильза выбрасывается отведением затвора рукой назад. Даже браконьеры знают, что не следует оставлять следов.

Едва Маришка закрыл сейф, как распахнулась дверь и в канцелярию ворвался капитан Гавран.

— Хорошо, что вы здесь, — удовлетворенно проговорил он, поздоровавшись. — Наконец-то, надеюсь, будет ясно, кто такой Антал.

— Если разрешите, я бы хотел обратить ваше внимание на то, что стрелок, возможно, попытается перейти границу.

Маришка и Гавран, улыбнувшись, обменялись взглядами.

— Ваши опасения обоснованны, подпоручик, — согласился Гавран. — Но заверяю вас, что граница надежно охраняется.

— Ты говорил, что у тебя есть что-то новое, — поинтересовался Маришка.

— Есть, — ответил Гавран. — Дневник дежурств жандармского поста в Седловице довоенных времен.

— Что там? — спросил Маришка.

— Ты удивишься. Там есть упоминание о Клехте.

— То есть Клехта существовал! — воскликнул Ярда.

— Существовал и по сей день живет в Седловиде.

— Дневник у вас с собой?

— Разумеется. Однако нелегко было его найти. Вы говорили, что Клехта принес много несчастья людям. Что это означало? Доносил. В Седловице были жандармский пост и таможня. Я нашел свидетеля, это главный вахмистр Валичка. Уже старый человек, но многое помнит. Когда в тридцать восьмом году пограничную полосу ликвидировали, он взял журнал себе. Он показал мне записи о Клехте. Вы были правы, это всего лишь кличка, его настоящее имя другое.

— Я его знаю?

— Знаете, подпоручик, и очень хорошо. Мы к нему заедем.

Ярда сгорал от нетерпения, но не подавал виду. Капитан Маришка надел ремень с кобурой, сунул в нее пистолет и собрался выходить.

— С вами, подпоручик, мы заключим одноразовый договор, — обратился Гавран к Ярде. — Вы, видимо, будете главным свидетелем. Поэтому было бы некстати, если бы с вами снова что-то случилось. У вас исключительный талант на всякие ЧП. Останетесь поэтому здесь. Ясно?

Ярда был в бешенстве:

— Это значит, что операцию вы завершите без меня?!

— Не совсем так. Мы еще появимся здесь в два часа. Вы отсюда — ни шагу, пока не разрешит командир. Тем временем можете проштудировать это! — Гавран бросил на стол записи радиста Завадила.

Подпоручик не проявил к ним особого интереса.

— Вы считаете, что мне угрожает опасность?

— Самое худшее, надеюсь, позади, но случиться может всякое. Мы не знаем, как поведет себя Антал, у него теперь все поставлено на карту…

До двух часов вроде бы ничего не произошло, однако посвященный мог заметить растущую напряженность, нечто похожее на повышенные обороты хорошо отлаженного механизма. Командир был в своей стихии. Около двух часов он вызвал Ярду:

— Операция подходит к концу.

— Уже поймали преступника?

— Он от вас на расстоянии протянутой руки, подпоручик. Никуда не уходите, вы будете нужны.

Раздался решительный стук, и появился Ладя Новотный с автоматом на груди.

— Товарищ капитан, по вашему приказанию задержанный доставлен.

— Отлично, введите его. — Капитан встал.

Ярда онемел от удивления. На пороге появился Хенке. Рядовой Махач подтолкнул его стволом автомата.

— Панове, это какая-то ошибка, — испуганно оправдывался Хенке. — Я иностранец, документы у меня в порядке, я ничего не нарушал! Почему меня задержали?

«Старик Хенке преступник? — соображал Ярда. — Почему же он рассказал о почтовой телефонной линии?»

— Садитесь, пан Хенке, — предложил капитан задержанному. — Товарищ четарж, принесите то, что вы нашли!

Ладя, щелкнув каблуками, вышел и вскоре возвратился с каким-то свертком, завернутым в брезент. Капитан развернул полотнище палатки. Там лежала коричневая коробка размером с ящик из-под фруктов. На ее боках выделялись рекламные эмблемы известной японской фирмы. Коробка была крепко стянута узкими металлическими полосками и залита парафином.

— Вам знакома эта коробка, Хенке?

Старик заморгал и кивнул.

— Что в ней?

— Не знаю, — забормотал Хенке.

— Разрешите вам не поверить. Ведь такие штуки вы к нам переправляете не впервые.

— Впервые, клянусь вам, пан командир.

Капитан сел на стул напротив Хенке.

— Хорошо, тогда давайте поговорим, Хенке. Я за вами наблюдаю уже довольно давно. Когда вы к нам контрабандно переправляли зажигалки, плащи-болонья, авторучки с голыми девочками и прочее барахло, мы вас не трогали. Мы закрывали глаза и на то, что вы приторговывали церковной литературой и картинками. Но вы зашли слишком далеко, Хенке. На этот раз мы за вас вынуждены взяться. Так что в этой коробке?

— Японские калькуляторы, — признался Хенке.

— Где вы их взяли и кому должны были передать?

— Их привез господин Биттнер из Вены.

— Прошлый раз тоже были от него?

Хенке утвердительно кивнул.

— А перед этим тоже?

— Да, пан капитан.

— Сколько раз вы их сюда переправляли?

— Всего шесть раз.

— Кому передавали?

— Одному пану из Брно, как его звать, я не знаю.

— Я вам помогу. Бывшему антиквару Бартошеку. Что вы за это получали?

— От господина Биттнера двести шиллингов и от пана из Брно сто крон.

— Вас крепко надули, Хенке. Как вы сюда переправили сверток?

Хенке потупился:

— Провез.

— Через таможню? Там у вас ничего не было. В коробке на багажнике вы везли лук-сеянец, две пустые бутылки и другую мелочь. Где взяли калькуляторы?

Хенке молчал. Суетливо потирая жилистые, изуродованные тяжелой работой руки, кивал головой и смотрел в пол.

— Товарищ четарж, расскажите нам, что вы видели!

Ладя встал по стойке «смирно».

— Есть, товарищ командир! Наблюдали задержанного на участке номер двенадцать. Он пришел от дороги к реке. Огляделся, сел на берег и подождал некоторое время. Убедившись, что за ним не наблюдают, он спустился к воде, нашел в кустах бечевку и вытянул эту коробку.

— Вы слышали, Хенке? Вы использовали старинный способ контрабандистов. Ночью на облюбованном месте привязали к бечевке камень, перебросили его через реку с австрийской стороны на наш берег, а товар утопили. Сегодня вы за ним пришли уже с нашей стороны и тем самым нарушили закон. Мы располагаем фотодокументами. Посмотрите! — Он взял со стола фотоснимки. — Доказательств достаточно. Вы признаетесь?

— Признаюсь, пан командир, — выдавил из себя Хенке.

— Вы меня удивляете, Хенке. Занимаетесь контрабандой уже пятьдесят лет! Когда-то это был сахарин, камешки для зажигалок, после войны сигареты, чулки, а теперь вот это? У нас в документах есть упоминание о вас еще со времен первой республики. Тогда вы ни таможне, ни жандармам ни в чем не признались. Почему вдруг сейчас стали таким покладистым?

— Я уже старый человек, да и нервы не те, что раньше.

— Да нет, Хенке. Вы признаетесь в частностях, чтобы мы поверили, когда будете лгать дальше. Но нас не обманете. Вы чего-то боитесь?

Хепке упорно молчал. Его взгляд на мгновение задержался на Ярде. Капитан Гавран наклонился к нему:

— Пан Хенке, вы признались в контрабанде, и я должен предупредить, что вас ожидает довольно строгое наказание. Единственная возможность облегчить свою участь — чистосердечное признание. Скажите мне, давно вы живете в Тифенбахе?

— С рождения, — ответил Хенке настороженно.

— Естественно, знаете окрестности как свои пять пальцев. Вы говорили Сынеку о почтовой телефонной линии из Тифенбаха в Седловице. Кто кроме вас о ней еще знал?

Хенке задумался.

— Здесь, наверное, никто, а у нас в Тифенбахе все старожилы.

— Сколько их?

— Собственно говоря, только трое.

— Кто из них ездит в Чехословакию?

— Только я.

— Другой конец кабеля выходит на поверхность за рекой у лесной сторожки. Кто там живет?

— Это уже давно не сторожка. Купил ее после войны некий Брюкнер, бывший перебежчик с западного фронта. Вернулся с американской армией и получил пенсию как инвалид войны. Сдает комнаты приезжающим подышать свежим воздухом.

— Кто к нему ездит?

— Все время одни венпы. Летом, зимой, в течение всего года. В деревню не ходит, для этого он чересчур аристократ.

— Что из себя представляет этот Брюкнер?

— Как вам сказать? Поздоровается, скажет два слова и идет дальше. Я с ним, собственно, разговаривал только тогда, когда мы с соседом делали ему новый забор.

— Вспомните, когда это было.

— Спустя три года после войны, тогда был большой дефицит с древесиной. Брюкнер пришел ко мне и попросил продать несколько деревьев. Я тогда работал в лесу. Вы сами знаете, даже через три года после войны можно было найти в лесу покореженные стволы деревьев, и лесники были рады избавиться от них из-за короеда. Валить их никто не хотел. Они нашпигованы осколками, и нужно было беспрерывно точить пилу. Я сказал ему, что жерди из сушняка сделаю, но он хотел иметь пиломатериалы. Дал мне задаток. Я договорился с лесником и подготовил древесину. Только на лесопилку у меня лес не взяли — опять из-за осколков. Поэтому я пилил доски на своей циркулярке. Распилить удалось, но намучился с этими бревнами и запорол при этом три диска. Брюкнер мне, однако, нашел новые, шведские, одним еще до сих пор пилю. Потом мы ставили забор. Столбы он привез из Вены. Вкопали мы их в землю, забетонировали, прикрепили перекладины, набили на них доски и промазали их отработанным маслом. Заплатил он нам хорошо, но за все время, что мы у него работали, не пригласил даже на веранду. Такой барин. Забор высотой более двух метров с колючей проволокой наверху, железные ворота, ни одной щелочки, — наверное, чтобы зайцы не подглядывали. Позднее мы еще расширяли ворота в бывшее стойло. Теперь там гараж на три машины. Доделали ворота, а на следующий день я должен был врезать замки, но в сад попасть не мог. Брюкнер привез двух догов, каждый с теленка. Вынужден был за мной прийти к воротам и обратно проводить, иначе эти бестии меня бы разорвали.

— В его саду сейчас есть вторая будка с распределительным щитом?

— Да, у забора в сторону дороги.

— А теперь только правду, пан Хенке. Вы знаете, кто такой Клехта?

Разговорившийся Хенке съежился на стуле.

— Этого я вам не скажу, панове! Он меня убьет.

— Вам нечего бояться, через минуту его приведут. Мы хотим услышать ваше добровольное признание, ничего больше. Почему вы его так боитесь?

— Он мог меня уничтожить, и он бы это сделал!..

— Он что-нибудь о вас знает? Пан Хенке, эти старые истории уже давно никого не интересуют, — пытался разговорить его Гавран.

Хенке вздохнул, но нашел в себе силы продолжить разговор:

— Хорошо, по крайней мере, мне станет легче. Это уже столько лет меня мучает! Мы познакомились еще до войны. Тогда я время от времени носил сахарин и камешки, как вы изволили сказать. Если бы я нашел себе честный заработок, никогда не стал бы заниматься этим.

В лесу мы зарабатывали гроши, дома — нищета, что нам еще оставалось делать? Клехта несколько раз получал от меня товар. Однажды он мне не заплатил. Когда я стал требовать с него деньги, он пригрозил, что донесет на меня. В то время ходили слухи, что он наведывается к жандармам и таможенникам. Он выдавал каждого, на кого был зол, а тогда ведь контрабандой занимались все, за исключением, пожалуй, Крауса да двух-трех зажиточных крестьян.

После войны я уклонялся от встреч с ним. Я знал, что он вернулся, но просто не хотел его видеть, помня, что он бессовестно обокрал меня. А потом занемог наш маленький Ганзи, внук. Что-то с легкими. Мы, как могли, заботились о мальчике, но нищета все равно дала о себе знать. Доктор сказал, что ему нужно молоко. Денег не было, так что пришлось продать три подводы бревен. За вырученные деньги я накупил сигарет, нейлоновых рубашек и подался сюда, к Сыровы. Он помог мне найти корову, которая только что отелилась. Мы подождали у границы — тогда ее охраняли всего несколько пограничников, — пока пройдет пограничный наряд, и я перевел корову через реку. Все было хорошо, но меня, как назло, увидел этот мерзавец Клехта. Он стал угрожать, что донесет на меня. Я был в отчаянии. Тогда он все-таки милостиво меня отпустил, но я вынужден был дать ему обещание до самой смерти никому не говорить, что он жил здесь до войны и что мы с ним знакомы. Кроме того, он потребовал еще блок сигарет. Пришлось дать. А что поделаешь? После того случая он не раз меня шантажировал. А потом он вдруг бросил контрабанду, сразу, будто отрубил, и я наконец вздохнул свободно. Однако при каждой встрече он напоминал мне, что я должен молчать, иначе он меня уничтожит.

— Я верю почти всему, что вы сейчас рассказали, пан Хенке, хотя мне совершенно непонятно, почему вы боитесь разглашения такой старой истории. Но к этому мы еще вернемся. Сегодня в разговоре с Сынеком вы сказали ему о почтовой линии связи. Он совершенно случайно спросил вас о Клехте. Что вы делали потом?

— Теперь я понимаю, что натворил глупостей. Я поехал к Клехте и сказал ему, что о нем спрашивал Сынек.

— Вспомните подробнее: о чем вы говорили? Вы сказали, что у Сынека есть какие-то подозрения, так?

— Нет, ничего такого я не говорил. Я передал Клехте наш разговор с Сынеком почти дословно.

— Что делал Клехта потом?

— Этого я не знаю. Он был крайне возбужден, страшно ругался, а потом выгнал меня.

— Сколько времени вы с ним говорили?

— Совсем немного, минуты две.

— Мне жаль, пан Хенке, но вы стали соучастником в попытке убийства. Клехта пытался убить Сынека.

Хенке вытаращил глаза:

— Я здесь ни при чем!

— Клехта решился на убийство после вашего предупреждения. Взяв оружие, он нашел Сынека в саду Урбанека и выстрелил в него, но, к счастью, не попал.

— Клянусь вам всем, что для меня свято, я не знал об этом, — лепетал Хенке. Ярде стало его жаль, каждую минуту старик мог свалиться от нервного потрясения.

— Это. мы уточним позже, пан Хенке, а теперь перейдем к самому главному вопросу. Вы утверждаете, что боитесь Клехту из-за той истории с коровой. Но я вам не верю. Определенно было еще что-то. И вы нам сейчас об этом расскажете.

— Прошу вас, оставьте меня в покое, я уже больше не могу, — взмолился Хенке. Однако Гавран неумолимо шел к своей цели.

— Мне вовсе не хочется вас мучить, поймите, но мы должны установить истину. Когда вы в последний раз видели этого человека? — Он бросил на стол фотографию мужчины, которого Ярда не знал. Хенке посмотрел, губы его задрожали, и по щекам скатились две большие слезы.

— Дайте мне чего-нибудь выпить, — выдавил еле слышно Хенке. Капитан Странский открыл бутылку пива, потом налил еще рюмку сливовицы и все это пододвинул к старику. Тот двумя глотками осушил рюмку, после чего долго пил из пивной бутылки.

— Вот этого-то я и боялся! Значит, вы нашли священника? Это мой конец!

— Наоборот, это ваше освобождение. Теперь у Клехты не будет повода вас шантажировать, — произнес Гавран с улыбкой. Ярда начинал его понимать. Стало ясно, что Гавран намерен получить от Хенке еще одно признание и выбрал безошибочный путь.

— Я скажу вам. все. Как уже говорил, Клехта перестал заниматься контрабандой и оставил меня в покое. Но так продолжалось только четыре года. Однажды он подождал меня у выхода с кладбища, где я навещал могилы жены и сына. Клехта хотел, чтобы я перевел сюда одного человека из Австрии. Если, мол, я христианин, то обязан это сделать. Я стал отговариваться, что людей никогда не переводил, но он снова напомнил мне о старом моем грехе. Клехта знал, что мне известна одна тропинка, которая не контролируется пограничниками. Она шла вдоль реки под зарослями ольхи. Проволока протянута и над рекой, но ее можно приподнять. Потом я по холму пробирался в лес, а оттуда до Седловице всего два километра. Я вынужден был обещать Клехте, что проведу этого человека. Через два дня этот священник пришел ко мне с запиской от Клехты. Это. было как раз в день рождения внука, четырнадцатого мая. Мы пошли ночью, подождали, когда пройдет наряд, перешли реку, но дальше идти я не решился. Показал ему дорогу, и он на прощание дал мне вот этот крестик. — Клехта показал себе на грудь. — Стало быть, он один пошел в Седловице. В последующие дни на границе все было спокойно, и я решил, что он прошел благополучно. Значит, вы его схватили.

— Все было немного иначе. Священник Ванек не давал против вас показаний, он уже давно недосягаем для закона.

Хенке удивленно поднял голову:

— Клехта об этом знал?

— Вероятно, нет.

— Я тоже так думаю, потому что, помню, он долго меня выспрашивал, до какого места я довел священника, не видел ли нас кто-нибудь, что тот мне говорил и пошел ли он действительно в деревню. Клехта утверждал, что он исчез и что это загадочное исчезновение полностью на моей совести. Я боялся, поймите меня! Говорить мне, человеку, который никогда никому не сделал плохого, что я повинен в гибели человека, да еще священника!

— Подробности этого дела нам пока неизвестны, но заверяю вас, что боитесь вы напрасно. Следовательно, Клехта держал вас в руках главным образом из-за этого священника?

— Да, я рассказал вам теперь все, — облегченно вздохнул Хенке.

— Хорошо, теперь отдохните немного. Товарищ четарш, отведите пана Хенке. Дайте ему поесть, и пусть кто-нибудь его охраняет.

— Есть! — Ладя Новотный щелкнул каблуками и пошел за стариком. Гавран потянулся так, что в спине захрустело, и удобно устроился в кресле.

— Теперь, видимо, станет ясно все, что касается Ванека. Когда вы производили арест у Сыровы? Пятнадцатого мая, верно? — обратился он к Маришке.

— Да, — сказал капитан. Но выражение его лица показывало, что ему не совсем ясно, куда метит Гавран. С интересом ждали продолжения его рассказа и Странский с Ярдой.

— Ключ к разгадке этой таинственной истории нам предоставил Хенке. Четырнадцатого мая, ночью, он привел Ванека. На следующий день у Сыровы был обыск, после которого эта супружеская пара не видела своего родного дома целых тринадцать лет. Наиболее правдоподобные объяснения могут звучать так: Ванек пришел к Сыровы ночью, те спрятали его в тайнике, где он был и в то время, когда шел обыск. Вражеский агент, находящийся в доме, — это еще более усугубило бы их положение. Поэтому они не сказали о нем.

— Но тем самым они, собственно, осудили его на смерть, — не удержался Ярда.

— Скажем прямо, что таким образом они убили его, — поправил его Маришка. — Но священник ведь должен был встретиться с Клехтой, если Хенке говорит правду.

— Это нам уже объяснит сам Клехта, — сказал Гавран. — Я думаю, что он не знал о тайнике. Это проскальзывает в его разговоре с Хенке, да и радиотелеграмма от «Виктора» подтверждает это.

— Твое объяснение весьма правдоподобно, — допустил Странский. — О тайнике, очевидно, знали только супруги Сыровы и Бартак. Антал о нем не знал. Потому-то Сыровы и не вернулись сюда, отбыв заключение. Они ведь знали, что священник так и остался в подвале.

— Что будем делать с Хенке? — произнес Маришка.

— Это ваше дело. Инкриминируйте ему контрабанду, за все остальное он отвечать уже не может за давностью срока. Я считаю, что его участие в сегодняшнем инциденте неумышленное. Поэтому мы и начали допрос именно с него. Думаю, прокурор даже не даст разрешения на его арест, — сказал Гавран.

— И я такого же мнения, — добавил Странский. — Будет достаточно, если мы пригрозим ему запретом бывать на нашей территории. Это будет для него высшей мерой наказания.

Ярде снова стало не по себе. «Сначала мучают беднягу старика, — думал он, — а потом вдруг жалеют его. С другой стороны, без жестких целенаправленных вопросов Гаврана Хенке навряд ли сознался бы в своих грехах». Но больше всего раздражало Ярду то, что все это время они вели разговор о Клехте. Все знали, о ком идет речь, но умышленно не посвящали его в тайну. Мысли Ярды нарушил телефонный звонок. Все замолчали, командир поднял трубку:

— Слушаю. Да, товарищ подполковник, первое признание у нас уже есть, сейчас идем по следу главного преступника. Товарищ прокурор? Нет, пока еще не приехал. Хорошо, слушаюсь, товарищ подполковник.

Он положил трубку, удовлетворенно потер руки и посмотрел на Ярду.

— Подпоручик, вы уже написали рапорт об этой стрельбе?

— Еще нет, товарищ командир. Дело в том, что я просто не знаю, как это делать.

— Заморочить голову — это ты мастер, а выполнить простое дело не умеешь! Марш в кабинет, и чтобы через пятнадцать минут у меня на столе лежало служебное донесение!

Невероятно! Каждую минуту сюда могут привести главного преступника, а командир выгоняет Ярду писать какой-то немыслимый рапорт. Насупившись, Ярда встал.

— Подожди, Карел, — раздался голос Маришки. — Товарищ подполковник говорил, что приедет прокурор? Я думаю, что нам необходимо подготовить протокол. Мы с Ярдой его составим, потребуется всего несколько минут. Пойдемте, — сказал он подпоручику.

Они вошли в свободную соседнюю комнату, капитан вложил в машинку лист бумаги, быстро настучал заголовок и посмотрел на Ярду.

— Не удивляйся своему командиру, — проговорил он отеческим тоном. — Он ведь за тебя отвечает. Ему ясно, что, если бы не этот выстрел, мы бы не скоро смогли заставить Антала раскрыться.

— Значит, в меня все-таки стрелял Антал?

— А кто же еще? А теперь за дело: в котором часу состоялся разговор между тобой и Хенке?

22

И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как Маришка с Ярдой вновь были в кабинете командира. Капитан Странский положил на стол не только пистолет, но и автомат с запасными магазинами. В операции, видно, наступал решающий момент.

— Как это исчезли? — отчитывал кого-то по телефону командир. — Не может же человек исчезнуть?! Продолжайте поиск! Все.

Он резко положил трубку на аппарат.

— Что случилось? — поинтересовался капитан Маришка.

— Эти растяпы никак не могут найти след, который должен был оставить вышедший из реки преступник. Я снова погнал их туда. Очевидно, здесь какая-то уловка.

— А что Клехта?

— Того мы пока не трогали, пусть действует. Наш человек дошел с ним до тайника, где тот что-то выкопал, а теперь возвращается. Тайник был вот здесь. — Странский показал на карте место, удаленное от Седловице километров на семь. — Он находится в темном глухом лесу, если верить карте.

— Хорошее подыскал место: глухой лес, скалы. Вряд ли кто туда забредет. Он хочет перебраться на ту сторону, это ясно, — рассуждал вслух Маришка. — Но почему он не пошел сразу, почему тянет время?

— Скорее всего, дело тут в вещах, находившихся в тайнике. Ему надо было их взять, — сказал капитан Гав-ран. — Где он попытается перейти границу, как вы думаете?

— Готов биться об заклад, что он пойдет по тропинке Хенке.

— По той тропинке уже не пройдешь, там поставили новые заграждения, — возразил Маришка.

— Посмотрим на месте, что он замышляет. В крайнем случае, прижмем его где-нибудь в воронке. Приготовьтесь, товарищи, выходим, — приказал командир.

— Кого оставим у телефона? — поинтересовался капитан Гавран.

Взгляд командира остановился на Ярде:

— Что, если мы оставим здесь подпоручика Сынека? Что вы на это скажете, товарищи? — Он видел, что Ярда изменился в лице от огорчения. — Впрочем, нет. Здесь останется Мелузин, он знает об операции все. Ты поедешь со мной и не отойдешь от меня ни на шаг, понял? Иначе…

Ярда понял. Радуясь тому, что он все-таки примет участие в завершающей стадии операции, подпоручик выбежал из кабинета и вскоре вернулся с оружием.

Выехали на двух газиках. С ними ехали также Ладя Новотный, Гадек, два проводника с собаками и радист.

На четырнадцатый километр, любимое грибное место пани Кветы, прибыли через четверть часа. Капитан Странский приказал водителю остановиться. Вышли из машины. Из молодых зарослей вынырнул старший дозора и доложил, что на его участке пока все спокойно. Водители укрыли машины в чаще. Ярда, выполняя приказ, остался вместе с командиром в автомашине с радиостанцией.

— Переключи на третий канал и соедини меня с «двойкой».

— «Двойка» слушает, — раздалось в наушниках через короткое время.

— Доложите о передвижении объекта, — приказал Странский.

— Двадцать одну минуту назад он очистил свой тайник, закопал его, а сверху прикрыл листьями. Положив содержимое тайника в корзинку, сел на велосипед и поехал в сторону «двенадцатого». В тайнике оставил старую саперную лопатку.

— Возьмите ее в роту. Как он себя ведет?

— Объект наблюдения ведет себя осторожно, но не выглядит испуганным.

— Он вооружен?

— Мы не заметили.

— Подтягивайтесь к «четырнадцатому» по внутреннему маршруту.

— Вас понял.

Приближалась самая ответственная часть операции.

— «Тройка» слушает, — снова раздалось в наушниках.

— Вы заметили объект?

— Он проехал две минуты назад. Мы доложили об этом в роту.

— Хорошо. Куда он направляется?

— В сторону «четырнадцатого».

— Корзина с ним?

— С ним.

— Как он себя ведет?

— Как и раньше, только чаще оглядывается. Видеть он нас не мог.

— Подтягивайтесь по внутреннему маршруту.

— Есть!

Командир вылез из кузова машины, Ярда, словно тень, последовал за ним.

— Останься на приеме, — приказал командир радисту. — Мы будем недалеко, в пределах видимости.

Они направились к ожидающей их группе. Нетерпение Ярды росло с каждой минутой. Его мучили вопросы: кто такой Клехта? Кто такой Антал?

Командир приказал обоим проводникам с собаками подыскать скрытную позицию у заграждений и ждать. Остальные вытянулись цепью. Если преступник попытается углубиться внутрь территории, он также попадет в руки пограничников. Это был простой и в то же время надежный план.

Все залегли. Капитан Странский положил автомат под правую руку, сумку с боеприпасами, прицепленную к ремню, пододвинул так, чтобы можно было быстро достать обоймы. Справа от Ярды, надвинув фуражку на лоб, лежал Ладя Новотный, немного дальше укрылись Гадек и капитан Гавран. Местность перед ними покато спускалась к речке. От ее противоположного берега и до высившейся недалеко высотки, поросшей ольхой, тянулись невидимые для глаз специальные западни. В лесу стояла тишина. Ярда лежал, прижавшись к огромному пню. Сквозь куст высокой травы он видел все перед собой как на ладони. Хотелось курить. Однако вскоре тишину нарушило едва слышное позвякивание. На тропинке показалась фигура человека, ведшего велосипед. На руке его висела корзинка с грибами. Это был дед Хохолач. «Вот сумасшедший! Как он сюда попал? — мелькнула у Ярды мысль. — Ведь он может пострадать!» Хотел уже предупредить старика, но в этот момент плечо его крепко сжали пальцы командира.

— Ни звука, — прошептал он ему на ухо.

Видно, командир обнаружил в бинокль преступника и не хочет его спугивать. Дедуля сообразительный, как только здесь заварится каша, он мигом хлопнется на траву, чтобы не схлопотать пулю. Хохолач между тем направился к речке. Метрах в тридцати от них он нагнулся, а когда снова выпрямился, все увидели у него в руках три великолепных подосиновика. Он очистил их ножом, положил в корзину и спокойно стал приближаться к проволоке, продолжая шарить по земле взглядом. Когда он приблизился к заграждению метров на двадцать, капитан Странский кивнул Ладе Новотному.

— Стой! — крикнул Ладя и направил на старика автомат. Его крик эхом разнесся по лесу. Однако Хохолач повел себя странным образом. Бросив велосипед, он пригнулся и побежал к реке.

— Стой, стой! — повторил Ладя.

Видя, что старик продолжает бежать, он дал ему под ноги две очереди. Хохолач залег, но потом неожиданно приподнялся на колено, размахнулся…

— Укрыться! — крикнул капитан Странский. Раздался сильный взрыв. Граната не долетела до них метров десять.

— Итальянская осколочная граната! Сейчас ты отпрыгаешься, старикашка, — нахмурился капитан.

Не успел он подать команду, как раздался второй взрыв, на этот раз у заграждения. Когда дым и пыль рассеялись, Ярда увидел, что половины столба с изоляторами и проволокой как не бывало. В заграждении образовалась дыра. Хохолач устремился к ней. Гадек и Ладя открыли огонь почти одновременно. Пули вновь взбили фонтанчики земли перед стариком. Тот упал и пополз к отверстию, словно ящерица. Приходилось просто диву даваться, откуда в старом человеке столько прыти. Потом заработали автоматы проводников собак. Хохолач лежал невдалеке от границы, боясь пошевелиться. С того места, где он укрывался, раздался выстрел из пистолета, потом второй. После каждого выстрела дед Хохолач перекатывался к проволоке. Один проводник продолжал вести огонь, а другой пустил собаку. По коричневому пятну на груди Ярда определил, что это Брит, лучшая собака в роте. Брит подполз к Хохолачу и мощным прыжком бросился на спину старика. В одно мгновение рука, державшая пистолет, оказалась в его пасти. Тренированная овчарка резко дернула ее на себя, и пистолет, пролетев несколько метров, упал в траву. Хохолач завыл от боли. Оба проводника бросились к нему, держа автоматы наготове.

— Уберите этого зверя, прошу вас, — умоляюще произнес перепуганный Хохолач.

Ярда не узнавал деда. Теперь он наконец понял, кто такой Клехта и кто такой Антал. Старик едва шел, трясясь всем телом. Шел человек, который пытался убить Ярду…

— Объявите конец операции! — приказал командир радисту.

Рота встречала участников операции необычным оживлением, «беспроволочный телеграф» уже, по всей вероятности, сообщил новость. Пограничники везли пойманного агента, а это уже кое-что значило. Это не обычный контрабандист! Раненым Хохолачем занялся доктор, которого уже вызвал надпоручик Мелузин. Прокурор ждал в кабинете командира. Вероятно, он предварительно ознакомился с ходом операции, поэтому его удовлетворило короткое сообщение о ее результате.

Только все расселись, как из деревни прибыл дежурный прапорщик и возглавляемая им группа. По его довольному лицу можно было заключить, что группа успешно справилась с задачей.

— Товарищ капитан, следы мы все же обнаружили. Они вели вдоль речки к саду Хохолача. Там преступник перелез через забор за сараем и очутился прямехонько во дворе. Поэтому мы и не могли так быстро найти след. Ариана. опознала сапоги. Это был Хохолач.

— Хорошо, прапорщик. А что вы нашли?

Прапорщик ждал этого вопроса. По его знаку долговязый свободник положил на стол чехол из прорезиненного брезента, обмотанный крепким шпагатом. По виду можно было сразу заключить, что в чехле находится винтовка.

— Ариана обнаружила ее под крышей над задней стенкой крольчатника. И след, ведущий через забор, обнаружила также она, — подчеркнул он.

— Хорошо, — сказал командир.

Он размотал шпагат и снял чехол. Все увидели немецкую мелкокалиберную винтовку с оптическим прицелом. Вслед за винтовкой была извлечена и коробочка с патронами. Капитан Гавран осторожно открыл ее.

— Немецкая, еще с войны. Долго же лежали эти патроны. — Он посмотрел на Ярду.

— Уверен, что лаборатория подтвердит их идентичность пуле, найденной в саду Урбанека, — произнес Маришка. Он отодвинул винтовку с патронами на край стола, чтобы освободить место для содержимого корзины Хохолача.

Сверху в ней лежали отличные грибы, среди которых выделялись красавцы подосиновики. Под грибами оказалась банка из оцинкованной жести, почерневшая от времени. По краям крышки была видна пайка.

— Откройте, — разрешил прокурор.

Свободник из автомастерской быстро вскрыл банку.

В ней лежали различные драгоценности, несколько пачек иностранных денег и чековая книжка. Здесь были доллары, швейцарские франки и еще какие-то банкноты. Куча драгоценностей представляла собой целое состояние — перстни и кольца, сверкавшие различной величины бриллиантами, рубинами, другими камнями, колье с подвесками, серьги, цепочки… Рядом с явно старыми украшениями лежали вещи довольно новые. Гавран перелистал чековую книжку и сосчитал деньги в иностранной валюте.

— И сколько получилось? — поинтересовался прокурор.

— Точную сумму сказать вам не могу, так как не знаю современного курса, к тому же некоторые банкноты уже вышли из обращения. Но, думаю, этого было бы достаточно на хорошую виллу в Швейцарии, шикарный автомобиль и безбедную старость.

Они сложили драгоценности и винтовку на столе, командир добавил к ним пистолет Хохолача — девятимиллиметровый «штейер», и капитан Маришка принялся за составление списка вещественных доказательств.

— Что вы думаете о происхождении этих драгоценностей? — обратился прокурор к Гаврану.

— Ранее мы уже встречали подобные коллекции, что может подтвердить капитан Странский. В свое время здесь орудовали золотоискатели. Видимо, Хохолач нашел сокровища, замурованные в одном из домов, которые оставили немцы. Что касается новых ювелирных изделий, то мы отдадим их экспертам — пусть установят, где они были сделаны. Если они чехословацкого производства, значит, Хохолач получил их от людей, которых перевел через границу.

— Эта версия вполне вероятна, — согласился прокурор. — Иностранная валюта могла быть платой за сотрудничество, как и чековая книжка. Полагаю, что преступление налицо. Составьте краткое заявление об аресте, я его подпишу, и мы отвезем Хохолача в камеру предварительного заключения.

Оказалось, что предусмотрительный Гавран уже подготовил такой документ. Прокурор тут же его подписал.

— Как же вы все-таки на него вышли? — спросил он.

— Один наш вездесущий и чересчур любопытный человек, — Гавран посмотрел на Ярду, — узнал от местного лесника, что после войны сюда вернулся всего лишь один старожил, но настоящего имени его мы не знали. В свое время он будто бы обидел многих людей. Мы обратились к бывшим жандармам и таможенникам. К счастью, сохранилась книга записей местного жандармского отделения. Она находится у меня в качестве вещественного доказательства. Хохолач, прозванный Клехтой, выдавал местных контрабандистов. Бывший начальник отделения подтвердил мне это письменно.

— Он, конечно, знал контрабандистские тропы и проводил по ним людей в Австрию.

Раздался стук в дверь. В кабинет заглянул доктор.

Заходите, — пригласил его командир. — Как чувствует себя задержанный?

— Я бы советовал подождать с допросом, пока он не придет в себя.

— Почему? Неужели тяжело ранен?

— Нет, рана пустяковая, немножко собака запястье прижала, но что касается психического состояния, то оно неважное. Короче говоря, он почти в невменяемом состоянии. Я дал ему успокаивающее лекарство, однако длительного допроса он не выдержит.

— Нам будет достаточно нескольких минут, доктор, — настаивал Гавран.

— Хорошо, согласен, но я побуду здесь на всякий случай.

Ярда подозревал, что доктора больше интересует не здоровье Хохолача, а то, о чем пойдет речь на допросе. У самого сердце от волнения колотилось. Наконец старика привели. За ним шел Ладя Новотный. По знаку командира он подвел старика к столу.

— Гражданин Хохолач, вы узнаете вещи на столе?

Хохолач на долю секунды приподнял глаза, потом кивнул.

— Когда вы последний раз стреляли из винтовки?

Хохолач глубоко вздохнул:

— Вам ведь известно.

— Это было сегодня?

Старик утвердительно кивнул и весь как-то посерел.

— Откуда у вас этот пистолет?

— Он у меня был еще до войны.

— А драгоценности? Вы нашли их в каком-нибудь брошенном немецком доме?

— Нет, драгоценностями мне платили евреи, удиравшие из занятой Гитлером Австрии.

— Ну а новые ювелирные изделия? Вы их тоже получили за переход через границу? Это было уже после войны, не так ли? Сколько людей вы провели после войны?

— Не знаю, пятнадцать или шестнадцать.

— По одному или группами?

— Когда как, в основном по одному.

— Вы переводили их от нас в Австрию?

— Да, но за давностью срока это уже не подлежит наказанию, — решился Хохолач хотя бы на слабое сопротивление.

— Где вы их переводили?

— Там, где вы меня схватили.

— Но ведь это была тропа Хенке.

Хохолач молча кивнул.

— Вы шантажировали Хенке?

Хохолач не отвечал, уставившись на носки своих ботинок. Капитан Гавран попросил слова и встал рядом с командиром.

— До войны вы доносили на людей жандармам. Это правда?

Старик дернулся, словно его ужалила змея:

— Только на тех, кто смеялся надо мной, считая меня рвачом и крохобором!

— Вас тогда прозвали Клехтой?

Хохолач бросил на него злобный взгляд:

— Точно так.

— Вы сотрудничали с Бартаком?

Старик снова ограничился кивком.

— Какое у вас было конспиративное имя?

— Антал.

— Куда вы вывели телефонную линию из сада Крауса?

— В сарай, аппарат был вмонтирован в стену.

— Связь была односторонней, звонили только вы? Каким ключом пользовались?

— Связь была двусторонней. Я мог звонить каждое четное число.

— Каким образом вы получали указания, если возникала срочная необходимость?

— При помощи радио. Когда загоралась тлеющая лампа.

— Объясните это подробнее.

— Бартак дал мне красную лампу, которую я вмонтировал в приемник. Когда она начинала светиться, я должен был звонить.

— И как часто вы контролировали эту лампу?

— Постоянно. Ведь я бывал в сарае каждый день. — Неожиданно Хохолач вакачался и схватился рукой за край стола.

— Кончайте, товарищи, на сегодня хватит, — настоятельно произнес доктор.

— А что с ним происходит? — спросил прокурор.

— Ничего особенного, просто нервное истощение, — ответил доктор.

— Тогда дайте ему лекарство, а мы зададим еще несколько вопросов.

Доктор дал Хохолачу таблетку. Тот безропотно ее взял и положил в рот. Странский налил в стакан воды и протянул старику.

— Мы скоро закончим, — заверил доктора капитан Гавран. — Итак, почему вы стреляли в подпоручика Сынека, Хохолач?

— Я совершенно потерял голову… Ведь он узнал о телефонной линии, — чуть слышно просипел Хохолач. — И начал расспрашивать о Клехте.

— А вам, конечно, очень не нравится, когда вас так называют…

— Ярду я любил…

— Вы так сильно его любили, что хотели убить! Но ведь приказ «Виктора» был другим, Антал!

— Он раскрыл канал связи. Хенке проговорился.

— Иными словами, это была попытка убийства. — Гавран произнес свою фразу медленно, по слогам. — И попытка едва не увенчалась успехом. А что дальше? Что вы установили о священнике?

Хохолач часто заморгал, глотнул воздух:

— Священник исчез. Я не знал о нем целых двадцать три года. Я думал, что вы его схватили.

— Мы все о нем знаем. Но сейчас нас интересует, какую задачу тогда выполняли вы.

— Я должен был довести священника до усадьбы Кучеры.

— Почему вы не встретились?

— Он не пришел. Я прождал в сарае три дня как было условлено, но напрасно.

— Вы знали, что служба безопасности арестовала Сыровы и его жену?

— А как же, ведь они были моими соседями.

— Сыровы знал, что вы сотрудничаете с Бартаком?

— Нет. Не знал он и о линии связи, проходившей по его саду.

— А вы знали, что он укрывает связных?

Хохолач молча кивнул.

— Вы лично знали священника? — Гавран положил перед Хохолачем фотографию Ванека. Старик посмотрел на нее и отвернулся.

— Я никогда не видел этого человека.

— Своим молчанием, Хохолач, вы взяли на себя часть вины за его смерть. Вы могли бы спасти жизнь человека! Я знаю, что вы верующий, и поэтому не могу себе представить, какое отпущение грехов вас ждет на том свете.

Хохолач побелел, ноги его задрожали, он опять был вынужден опереться о стол. К нему подошел доктор.

— Мы уже знаем достаточно, товарищи, — произнес прокурор решительно. — Гражданин Хохолач, по вашему делу будет начато следствие. Вы обоснованно подозреваетесь в шпионаже, попытке убийства, попытке бегства из страны с применением оружия, в незаконном хранении двух видов огнестрельного оружия и неумышленном соучастии в убийстве. Обвинение, которое будет вам предъявлено в письменной форме, вы можете опротестовать в пределах установленного срока. Уведите арестованного!

Хохолач встал.

— Мог бы я… повидать жену?

— Попросите в период предварительного заключения свидание с женой, — холодно проговорил прокурор, — я не стану возражать.

Старик покорно кивнул. Проходя мимо Ярды, он еще ниже опустил голову. Ладя Новотный и врач последовали за арестованным.

Прокурор собрал бумаги и попрощался.

— Ну вот и все, — удовлетворенно заключил командир. Ярда был единственным человеком здесь, не разделявшим этого чувства.

— Что вы смотрите букой, молодой человек? — стал подшучивать над ним капитан Гавран. — Вас не радует, что мы раскрыли эту тайну? Канал «К» мы нашли, узнали, кто такой Клехта, взяли Антала, с Бартаком все ясно — чего вам не хватает?

— Не знаю, как это лучше сказать… Так ошибиться в человеке! Еще вчера… Наверное, я бы не смог быть на вашей работе. Стал бы подозревать каждого.

— Ты можешь собой гордиться. Теперь мы можем сказать, что, не будь тебя, мы, наверное, сегодня не разоблачили бы Антала.

— А что ему будет?

— Ты спрашиваешь, какое наказание ему вынесет суд? Кто знает, преступление очень серьезное, но Хохолач уже в преклонном возрасте. Для нас важно то, что мы разобрались в этом деле и обнаружили преступника. Маришка может спать спокойно, и ты тоже.

— В этом я не совсем уверен, — улыбнулся Гавран. — Наверняка ему снится одна прелестная блондинка.

— Раз уж мы затронули эту тему, хотелось бы все выяснить. В роте ходят слухи, что вы с Властой хотите обручиться. Это верно?

— В общем-то да, но она пока об этом не знает, — выпалил Ярда. Все рассмеялись.

— Так она, значит, об этом не знает! — воскликнул командир. — Ну и ну! Нам он может морочить голову, а с девушкой объясниться ему трудно! Вставай, поедем, авось попадем еще на празднование пятидесятилетия инженера. Да, можешь сообщить Власте еще одну новость. Я представил тебя к награждению медалью, понял?..

Иван Черны Рассказы

Перевод с чешского Б. С. Иванова

Слушай мою команду

Карел перебежал двор и вошел в холодный дом. В шахте лифта пахло горелым луком. Подъемник опять не работал. Карел взбежал наверх, перепрыгивая через три ступеньки, и остановился у таблички с надписью «Карел Урбан». Нажал пальцем кнопку звонка и нетерпеливо забарабанил пальцами по косяку двери. «Лучше бы все это было уже позади», — подумал он.

В дверях появилась мать. От нее исходил запах свежих булочек. Она попыталась сказать что-то в знак приветствия, но сын ее опередил. Стараясь не смотреть в глаза, сказал:

— Ну, я пойду собираться и поеду…

— Боже мой, как мы тут без тебя?

— Сразу же, как приеду, напишу, мамочка…

— Спасибо, что хоть обещаешь, — всхлипнула она и погладила сына по голове, словно ему десять лет и он принес табель с отличными оценками.

Раньше прикосновение этих нежных рук он воспринял бы с радостью, сейчас же отдернул голову. Это был именно тот момент, которого мать давно боялась. «Как быстро пролетело время», — подумала она, провожая его взглядом.

Вот он миновал переднюю, коридор и направился в свою комнату. Одну из стен целиком занимали книжные шкафы и плакаты, стол был завален журналами. На гвозде висела пара боксерских перчаток, рядом гитара и эспандер. Карел просунул руку в платяной шкаф, взял свитер и натянул его через голову, потом надел новые джинсы и набросил куртку. Посмотрев в зеркало, ладонями пригладил волосы. Он мысленно прощался со своим раем, которого до сих пор не покидал, разве что на короткое время, когда в школьных бригадах участвовал в уборке хмеля. У него здесь было все, что только мог юноша пожелать. Он окинул взором свои сокровища, закрыл дверь и вышел на кухню. Отец сидел за столом и листал газеты. Это было его любимое занятие. Только он отложил в сторону самую большую газету, как услышал всхлип. Мать утирала слезы… Сыну стукнуло уже девятнадцать лет. Мир его выглядел внешне беззаботным. Она немного успокоилась, заполнила его Спортивную сумку необходимым бельем, а сверху положила продукты на дорогу. Сын подсел к столу. Отец, сложив руки на животе, быстро закрутил пальцами. Мать замерла. Сын, торопливо жуя, пытался нарушить воцарившуюся тишину:

— На юридический меня не приняли, на медицинском оказался слишком большой конкурс, на факультет искусств поступить у меня нет никаких шансов, так что ничего не осталось, как пойти в армию.

— Ну и правильно, сынок! — Отец с удовлетворением смерил взглядом его широкие плечи. — Воспринимай это как тренировку…

— Хорошая тренировка, — поперхнулась мать, — когда он вернется, мне уже будет сорок.

Оба знали, что мать может сейчас запричитать и расплакаться. Карелу же хотелось избежать душераздирающих сцен, он от всей души желал, чтобы все это скорее кончилось. Потому поднялся:

— Так я пойду…

— Я отвезу тебя на вокзал, — предложил отец и стал надевать пиджак.

Но Карел отказался. Ему хотелось остаться одному.

— Я бы с удовольствием напоследок прошелся но городу…

— Ну да, конечно…

Сын поклялся, что сразу же, как прибудет на место, напишет. Выслушав в десятый раз от отца наказ о том, как следует себя вести, он закинул через плечо туго набитую спортивную сумку, поцеловал мать в щеку, похлопал по-мужски отца по плечу и вышел из квартиры. На лестнице он почувствовал, как перехватило горло. На какое-то мгновение у него возникло желание вернуться и спрятаться в постели под одеялом от всего, что его ожидало. К действительности его вернули шаги, застучавшие по ступенькам. За спиной Карела знакомый голос произнес:

— На экскурсию, Карлуша? — Дворничиха, бабка с округлой спиной и выступающими лопатками, жила в доме с незапамятных времен. Она видела еще, как родители принесли Карлушу из родильного дома, бесчисленное множество раз присматривала за ним.

— Странствовать, пани Прушова, — улыбнулся Карел.

— И не заметишь, как летит время… — Она подняла ведро, которое минуту назад поставила на ступеньки, и осторожно спустилась на нижний этаж к водопроводному крану.

Карел ее обогнал на лестничной площадке. Какое-то время он еще слышал, как струя воды бьется о дно ведра, но потом вышел на улицу.

Дул теплый ветер. На душе стало немного полегче. Он обернулся и напоследок посмотрел на свои окна. Родители махали руками, пока его фигура не исчезла за деревьями парка.

На мгновение его внимание привлек рекламный щит реконструированного кинотеатра «Славия». Затем он прошел мимо костела. Газон в парке уже разворотили машины с буквой «М». Стволы деревьев были обнесены дощатой оградой, чтобы их не повредили метростроевцы. «Все здесь изменится», — подумал Карел. Еще совсем недавно у каменной стены костела он играл в камешки. Отсюда до школы была всего пара шагов. Сколько раз он перебегал парк на одном дыхании?!

Карел миновал улицу со старыми домами, сбежал по склону у Дворца профсоюзов и остановился у семафора в ожидании зеленого света. Затем перешел пути электрифицированной железной дороги, и людской поток вынес его к вокзалу.

Часы отсчитывали время. Из расписания поездов Карел узнал, что скорый поезд Прага — Черчены — Ческе-Будеёвице отходит через несколько минут. Проверил, на месте ли повестка о призыве на действительную военную службу. Она давала право на бесплатный проезд. Перрон заполнили пассажиры и провожающие. Толпа гудела, как пчелиный улей. Суматоха усилилась, когда подали состав. Лязгнули буфера. Голос в динамике извещал пассажиров и провожающих, что скорый поезд готов к отправлению. Карел вошел в вагон, нашел свободное купе и забрался в угол. После сильного рывка поезд тронулся. Колеса застучали на стыках. Город с миллионным населением остался позади. Замелькали пригородные пейзажи, поля, леса. Родные места неотвратимо удалялись.

«Ну, теперь определенно уже все». Он сглотнул подступивший к горлу комок. Скорый поезд не задерживался на полустанках. Сенограбы сменили Ржичаны. Охватившая сердце грусть немного отступила при виде волн Сазавы, в которой он купался каждые каникулы. Вспомнился случай. Однажды они с отцом плыли вниз по реке от Ратаи до Черчан на пароме, который был только что просмолен. За шесть часов плавания они измазались смолой, как дорожные рабочие. Отмывались бензином, свиным жиром, смола стягивала кожу на руках, как лайковые перчатки.

Его воспоминания прервала молоденькая проводница с компостером в руках. Когда он подал ей повестку о призыве, она удивилась:

— А почему вы не поехали специальным поездом? Он отходит через час после нашего.

— Да уже не мог дождаться…

Купе то заполнялось, то вновь становилось свободным. В Таборе поезд попал под проливной дождь и в Будеевице прибыл чистеньким. Заскрежетали тормоза. Пассажиры стали готовиться к выходу. Карел взял свою сумку и вышел на перрон. Толпа немилосердно швыряла его сумку, пока выбирался на площадь. Июньское солнце слепило глаза. Диктор объявил, что скорый поезд из Праги следует на Линец. В Будеевице Карел был впервые и с любопытством разглядывал улицы. Об этом городе он знал лишь, что здесь есть знаменитый пивоваренный завод и хорошая школа бокса.

— Эй! — Кто-то потянул Карела за рукав. На него смотрел высокий десатник. Гимнастерка плотно облегала его фигуру. О стрелки брюк можно было порезаться, ботинки канадки блестели. Погоны пограничника украшали две металлические косточки, эмблема с головой собаки на петлицах подтверждала его принадлежность к этой службе.

— Призван в элиту? — спросил пограничник.

— Наверное.

Карел вытащил повестку. Десатник глянул в бумагу и махнул рукой в сторону автобуса. «Икарус» стоял у бокового входа в вокзал.

Карел направился к автобусу и рывком открыл дверь. В тишине раздавался только голос водителя. Он был подстрижен «на пять пальцев», завернутые рукава говорили о том, что он служит второй год.

В одной руке у него был кусок хлеба, в другой кусок домашней колбасы. Он махнул Карелу рукой и, жуя, произнес:

— Садись, пока есть места!

Карел кивком поздоровался с сидевшими в автобусе парнями и выбрал свободное место около блондина с редкими волосами. Тот подвинулся к окну и пригласил:

— В доме моего отца места хватит, арестованный…

Карел посмотрел на него, не понимая, что он хочет этим сказать. Тишину снова прервали слова водителя, только что управившегося с колбасой и хлебом: Вот если б сейчас мне — а меня зовут Гойер — Кто-нибудь подбросил шницель… — Новобранцы стали рыться в вещевых мешках, а водитель по-лисьи благодарил:

— Вот спасибо, ребята, вот спасибо…

Перед ним выросла целая куча шницелей. Их запах забил даже запах бензина. Один шницель — наиболее прожаренный — водитель надкусил. Затем стал с аппетитом поглощать кусок за куском. Новобранцы разговорились. Откуда-то сзади раздалось:

— Что ждет нас, Гойер?

— Вначале вам сделают укол, — проговорил, не переставая жевать, Гойер. — Затем остригут…

— Ну а что дальше?

— Пройдете курс молодого бойца, потом в роты.

Десатник подошел к автобусу с новой партией новобранцев. Проверил, все ли прибыли, и, удовлетворенный, кивнул водителю:

— Поехали, Тонда!

Гойер перестал есть, вытер ладони об одежду и завел мотор. Клаксоном поприветствовал девушек на тротуаре. Красавицы не сделали даже попытки улыбнуться молекулам, которые в ближайшее время станут составной частью армии. Гойер тут же изрек, что здесь девушки от них воротят нос, однако в пограничной зоне дело обстоит иначе. Десатник вытащил сигареты и скомандовал:

— Можно курить, парни!

К нему в ответ тут же потянулось несколько рук с пачками сигарет. Сквозь сигаретный дым десатник перехватил чей-то взгляд, упершийся в бронзовую фигурку собаки на зеленом поле петлиц. Этот взгляд принадлежал молодому человеку, который сидел через проход от Карела. Волосы его копнами ниспадали на бороду, на макушке уже начинала пробиваться плешь. Десатник предвосхитил подготовленный вопрос:

— Эту собачку зовут Фула, ребята. Сегодня вам это еще ни о чем не говорит, но скоро вы все узнаете!

— Павел Кочка, — представился любопытный, — или просто Чича…

Автобус тащился улочками старинного города, миновал мост через Влтаву, пропыхтел на подъемах. Проехали здание пивоваренного завода «Будвар». Кто-то продекламировал:

— Там, где пиво варится, хорошо живется!

Водитель ловко сделал поворот. В автобус прорвался гудок поезда. Новобранцы прилипли к окнам. Вид из окна автобуса им ни о чем не говорил. Город как город. Шины шуршали на жестком покрытии дороги. Десатник предупредил:

— Уже подъезжаем, смотрите…

— Уже подъезжаем! — загудели в автобусе.

Автобус пересек железнодорожный переезд. Раскаленный на июньском полуденном солнце асфальт в каштановой аллее казался прохладнее. За массивными стволами деревьев виднелось четырехэтажное здание казармы. Оно было обнесено забором, за которым все сразу увидели возбужденную толпу новобранцев.

— Приехали! — возвестил Гойер.

Карел, не привыкший нигде торопиться, сейчас вдруг по-дружески подтолкнул соседа!

— Ну выходи же…

— Да будет благословен тот, кто пропустит перед собой брата своего, приятель.

— Какой ты добренький, — не смог от удивления ничего другого сказать Карел.

Все вышли из автобуса, «Икарус» снова исчез в облаках пыли и дыма. Карел шагал рядом с Кочкой впереди толпы, которая направлялась к казармам. Ворота были украшены геральдикой пограничных войск и транспарантом с надписью: «Добро пожаловать!» Прошли мимо часового. Каждый показал ему повестку о призыве. Часовой не очень понравился новичкам из-за своей педантичности. К воротам подошла новая группа юношей. Вел ее парень, на которого все сразу обратили внимание. Весил он не менее центнера.

— Посмотрите-ка, вон тот экономил на диете, а деньги все равно проел, — хохотал Кочка.

Карел только вздохнул, услышав эту плоскую шутку, присел у забора. Здесь были ребята из Чехии, Моравии, Силезии и Словакии, настоящая мешанина наречий и жаргонов.

— Не задерживайте, ребята! Следующие… — раздался громкий голос высоченного, метра два ростом, свобод-ника. Тот бегал от группы к группе и командовал: — Эти идут в парикмахерскую, эти…

Кочка и Карел долго наблюдали за работой каменщиков, а затем поднялись и направились к стульям, на которых корчились прибывшие новобранцы. Парикмахеры в военной форме демонстрировали свою профессиональную хватку. Судя по количеству «волосатиков», им предстояло трудиться до самого вечера. Волосы под ногами лежали пушистым мягким ковром. Карел сел к ближайшему парикмахеру. Тот сразу выстриг поперек головы свежую борозду. Карел почувствовал, как начинает зябнуть голова. Кто-то запел:

— Стригли наголо молодого парнишку…

Карел чувствовал, что стрижка подходит к концу. Парикмахер смахнул упавшие за ворот волосы и с гордостью посмотрел на свою работу:

— Подстрижен, как у Матушки в Праге!

— Благодарю, — ответил Карел, поднимаясь со стула.

Он не успел даже взглянуть, где Кочка, как кто-то подал ему полотенце и мыло:

— А сейчас, дружище, двигай мыться!

Просторный зал автопарка превратился в импровизированную умывальную. Здесь было несколько душевых установок. Струи воды смывали с парней дорожную пыль. Карел снял одежду. Сейчас все они были похожи друг на друга. Кто-то решил позабавить парней:

— Ребята, представьте себе, у нас на шахте под душами была ужасная давка. Однажды чувствую: кто-то трет мою ногу. Вначале подумал, что кто-то балует. Отдернул ногу и говорю: «Ты что, спятил?» А он извинился — оказывается, принял мою ногу за свою…

Офицер в белом халате прервал смех новобранцев:

— Не одеваться! Кто помылся, отправляйтесь к врачам.

Наконец-то освободилось место под душем. Карел быстро намылился. Тут он услышал:

— Можно под твой душ?

Около него стоял почти скелет. Грудь — как арматура от бетона, позвоночник скорее похож на пилу, вместо живота — таз. Карел с удивлением узнал Кочку.

— Где же твои кудри, Чича? — спросил он и невольно дотронулся до собственной головы. — Моя лысина светит так же, как твоя?

— С таким светом нельзя заблудиться, — в тон ему ответил Кочка.

— Вовремя ты попал в армию, — усмехнулся Карел, глядя на фигуру Кочки, — тебя хоть откормят здесь немного!

— Что ты понимаешь! Это дань профессии! Я был в свое время «фирменным» парнем. Как я прыгал, в полете делая сальто с трамплина на колонну из трех братьев, которые стояли на плечах друг у друга!

После этих слов Чичи Карел стукнул себя по лбу — как не знать пражских Юнг, Тржиск и знаменитых Кочковиц, первоклассных акробатов-гимнастов! Ему не хватило бы пальцев на обеих руках, чтобы посчитать, сколько раз он толкался в очереди за билетами на Летейской площади.

Ливень воды колотил новобранцев. Гвалт и всплески напоминали буйство деревенских мальчишек у пруда. Атмосферу беспечности прервал приказ:

— Выходить! Смена!

Наспех вытершись, они побежали к врачу. Карел встал в очередь за странной фигурой: ноги у этого человека были кривые, походили на букву «О». Внешний вид юноши говорил о том, что он не переносит никакой боли. Едва увидев в руке доктора шприц, он упал Карелу на руки. Врач покачал головой:

— И таким будет доверена охрана границы!

Один из санитаров схватил ампулу. Резкий запах нашатыря привел парня в сознание. Ему было стыдно.

Рядом послышался голос Кочки:

— Доктор, я здесь, наверное, по ошибке!

— Чего тебе не хватает?

— Мне? Ничего, наоборот, у меня есть кое-что лишнее. Спазмы желудка, ревматизм, порок сердца, ущемление и воспаление слепой кишки!

— Так для тебя же смерть в поле будет освобождением от всего этого. Следующий! Пошевеливайтесь!

Они продолжали смеяться и по дороге на вещевой склад. Там пахло нафталином. Чича утверждал, что он пришлепнул моль. Новобранцы прилипли к барьеру, за которым бегали солдаты. Руководил здесь всем ротмистр, уже в летах, но выглядевший щеголем. В настоящий момент он наблюдал за тем, чтобы каждый получил форму и белье по размеру. Особое внимание он уделял нижнему белью и спортивным трусам. Карел вышел на лестницу с охапкой одежды и изрек:

— Быть красивым — очень важно для молодого солдата, ребята!

— Тебе-то это можно говорить… — смерил его взглядом юноша, который на приеме у врача потерял сознание.

— Что поделаешь, если тебя валит с ног даже обыкновенный укол…

— Со мной никогда такого не случалось раньше.

— Я рад, что сейчас сэкономлю на нарядах, — бормотал Чича.

Несмотря на все усилия ротмистра, рослым парням досталась одежда меньшего размера, новобранцам небольшого роста — наоборот. Прямо на лестнице начался обмен. К а яг да я мелочь приводила новобранцев в изумление. Фуражки, ремни, эмблемы. Спрашивали друг у друга, как сидит форма цвета хаки. В форменной куртке у Кочки, казалось, даже расширились плечи, и он был настолько доволен своим внешним видом, что настроение ему не испортили даже шутки Карела. Толстяк Шимон больше всех выглядел военным человеком. Форма на нем сидела хорошо. Он даже начал надраивать ременную бляху, как старый служака. Не ладилось только с фуражкой. И он обменялся ею с Кочкой. Обмен сопровождался удовлетворенным ревом остальных. Всеобщий восторг прервал энергичный десатник:

— Становись!

Он построил новобранцев в шеренгу и осмотрел. Увидел несколько незастегнутых пуговиц и развязанный Шнурок.

— Каждый из вас в отдельности и ломаного гроша не стоит! Вместе же вы приличный взвод. В колонну по одному, на комиссию…

Майоры и подполковники из комиссии смотрели на новобранцев по-отечески. Они внимательно разглядывали вчерашних школьников, которым предстоит суровая солдатская служба. И они повзрослеют. Офицеры разбирались в этих вещах и знали: так будет. На каждого новобранца было отведено достаточно времени. Они внимательно выслушали ответы по анкете, рядом с фамилиями ставили какие-то цифры. Карел, Кочка и парень, по любому поводу прибегавший к библейским выражениям, получили номер «два». Тому, кто терял сознание при виде иглы шприца, поставили номер «один». «Пастор», как его про себя назвал Карел, был переполнен чувствами, для выражения которых не нашел даже подходящей цитаты из библии, и первым протянул Карелу и Кочке руку:

— Хорошо, что мы получили номер «два»!

Вместе они направились за долговязым свободником к грузовику, стоявшему неподалеку от казармы. Уже находившиеся здесь новобранцы обступили водителя, который с тряпкой в руках обходил автомобиль, протирая запылившиеся фары. Его красила пятнистая маскировочная форма, штык-нож на поясе и патронташ. В кабине машины лежал автомат. Словом, это был настоящий пограничник! Он видел, что молодые на него смотрят, и сказал:

— Нас послали за вами прямо из наряда!

Лицо у пограничника было цвета обжаренной сардельки, что продаются в ларьках на Вацлавской площади в Праге. Грузовик он обходил вразвалку, загребая носками. Водитель потянул носом воздух и сказал с уверенностью:

— Вы привезли с собой солнечную погоду. Здесь это редкость!

Он поднял указатель правого поворота в верхнее положение и сдвинул козырек фуражки на заросший затылок. Фуражка была надета по пограничной моде и наперекор всем законам земного притяжения держалась прочно. Водитель уверенно заявил:

— Здесь если не туман; то моросит дождь, а если не моросит, то льет…

Он уселся на погнутый бампер и запустил руки в карманы. Это был точно рассчитанный жест. Чича вытащил пачку сигарет. Водитель попросил:

— Кто-нибудь даст огоньку?

Перед ним затрепетали огоньки нескольких зажигалок. Между затяжками водитель отвечал на вопросы. Чина с любопытством спросил:

— Куда сейчас?

— В Каплицы… Там учебка…

Карел насторожился. Название этого южно-чешского городка кое о чем ему говорило. Когда учился в средней школе, изучил местность у Каплиц, работая в сельскохозяйственной бригаде. Запомнилась ледяная вода реки Малше, добросердечные люди и глухие леса.

— А что дальше?

— Распределят вас по казармам.

— Затем?

— Направят по взводам. — Он раздавил окурок о бампер грузовика, затем прижал его каблуком ботинка.

Беседу прервал четарж с тремя металлическими косточками на погонах.

— Смирно! — подал он команду.

Новобранцы застыли в положении, которое лишь приблизительно напоминало стойку «смирно». У четаржа при взгляде на новобранцев раздвинулись в усмешке губы, но он сдержался и приказал:

— Солдат Кочка!

— Да? — сделал два шага вперед Чича.

— В армии отвечают «Здесь»! Произошла ошибка при вашем зачислении. Возвращайтесь и поищите группу номер «один»!

Лицо Кочки стало кислым, он взглядом попрощался с Карелом. Кочка не позволил себе протестовать вслух, но, отойдя на несколько метров, отвел душу, сделав сальто. Все, кто видел это, изумились. Остолбенел и четарж:

— Что это?

— Это и есть тот знаменитый Кочка… — пояснил Карел.

— Всем в машину! — приказал четарж.

Заработал, двигатель, грузовик тронулся. Подъехали к дорожному знаку. Карел прочитал на указателе: «Каплице над Малше — 30 километров».

…Дым печных труб медленно таял в вечернем небе. Городок расцвечивался зажженными фонарями. Темнело. Вуалью мглы окутало грузовой автомобиль, который остановился перед длинным низким зданием. В центре между окнами висел транспарант: «Не пройдут!» Новобранцы были еще слишком молоды, чтобы по-настоящему понять смысл этих слов. Мало кто из них знал, что, выполняя эту задачу, отдали жизнь многие военнослужащие корпуса национальной безопасности и пограничных войск. Четарж был всего лишь на пару лет старше, чем они. Сейчас он помогал водителю открывать борта. Новобранцы спрыгивали один за другим. Четарж набрал воздух в легкие и подал команду:

— Становись!

Они выстроились перед входом в учебный центр. Несколько солдат второго года службы с усмешкой поглядывали из окон казармы, где размещалась рота обеспечения. Они потешались над неуклюжестью новобранцев, которые колонной по три двинулись к казарме.

Карел вошел в казарму среди последних. Ему досталась комната прямо у входа, где стоял столик дневального. На стуле, покачиваясь, сидел десатник. Каждый его наклон сопровождался скрипом расшатанной спинки стула. Все здесь, в том числе и он, пропахло жидким мылом. Десатник был словно обрызган веснушками. На его груди звенели патроны на шнуре — символ дежурного по роте. Он оценил спокойное поведение Карела:

— Умеешь выбирать место, дружище. Отсюда ты быстрее других выскочишь наружу.

— Это так важно?

— Сам оценишь.

Карел повернулся и без стука вошел в отведенную ему комнату. На мгновение он остановился на пороге, оглядел дощатый пол, зарешеченное окно с видом на улицу городка. Всюду был стерильный порядок, характерный запах моющих средств, мастики для полов и хлорки. Надраенные сосновые полы блестели. Большую часть помещения занимали четыре пары двухъярусных коек. И без того узкие проходы сужались металлическими шкафами. В единственно свободном месте, у печки, стояла группа новичков. Они удивленно разглядывали снаряжение, висевшее на кроватях, противогазы, фляги и котелки.

— Что же мы стоим?

Вопрос вернул их к действительности. Вдруг вспомнили, что еще, собственно, не знакомы друг с другом. Оказалось, что Земан родом из Остравы. У Тонды Раймунда был звонкий голос. Парень, ставший инициатором знакомства, с ухмылкой сказал:

— Меня зовут Крейчи[5], ребята…

— Дамский или мужской? — не упустил случая поддеть его Карел.

Шимон был самый упитанный из всех. Это был тот самый парень, который обменялся с Чичей фуражками в Будеёвицах. Сейчас он с чисто женским интересом допытывался:

— Ну, как мне это идет, панове?

— Парень что надо, как оселок. Осталось только поплевать… — впервые заговорил цыган, который стоял, небрежно опершись о стену помещения. Казалось, что он хотел дать возможность всем выговориться, а сейчас решил наверстать упущенное.

— Меня зовут Бела…

Фамилия его была Варга. Он из Бенешова, недалеко от Праги, куда вместе с родителями переехал из Прешова после войны. От цыгана в нем остались только волосы да цвет кожи, во всем же остальном чувствовалось воспитание горожанина. Он привлекал внимание своей непосредственностью. Юноша с именем римского прокуратора древней Иудеи, Пилат, уже прилагал усилия к тому, чтобы вернуть Шимона на путь праведный таким сравнением:

— Тело — вещь бренная, а дух — это то, что все переживет!

Шимон смеялся, прикудахтывая, как курица. Варга по-дружески похлопал Карела по плечу, признался:

— Всю жизнь боялся армии, а оказывается, это не так страшно!

— Время работает на нас, ребята! — поднял руку Карел. — Завтра уже останется семьсот тридцать дней…

Он занял верхнюю койку у окна, которое выходило на улицу и было защищено старой решеткой. Ее спицы были изогнуты, так как множество таких же молодых, как они, солдат просовывали в решетку головы, пытаясь увидеть кусочек гражданской жизни. Карел решил тоже попробовать, да только сильно ободрал уши. Увидел лишь машины у автопарка. Дежурный у входных ворот погрозил кулаком. Карел понял, что этот жест адресован ему, и хотел было отскочить от окна, но совсем забыл о решетке. Голова застряла между железными прутьями. Он чувствовал, как горят уши, и жалобно позвал:

— Ребята!

— Холера тебя возьми, — первым подскочил Земан, — ты что здесь дурака валяешь?

Подоспевшие новобранцы дружно надавили на решетку, и Карел вытащил голову. Вытер ссадину носовым платком. А Крейчи уже декламировал:

— Уже и кровь свою пролил…

— Оставь меня в покое!

Карел уже думал о том, что он ответит на возможные вопросы начальства. Шимон советовал сказать, что ссадина от того, что фуражка мала. Пилат заметил, что у греха всегда поначалу веселое лицо. Едва они успокоились, как вошел свободник. Грудь его украшали знаки отличника-пограничника и стрелка третьего класса. Он остановился посреди комнаты, смерил новобранцев цепким взглядом и скомандовал:

— Смир-на-а!..

Они застыли в ожидании. Карел думал о том, что выходка эта дорого ему обошлась. К тому же онемела нога. Это он почувствовал еще в машине по дороге сюда. Сейчас он незаметно разминал ногу. Свободник взорвался:

— Я сказал: «Смирно!» Это ко всем относится!

Голос его нервно подрагивал.

— Вольно!

Свободник сказал, что зовут его Антонин Славик и что он командир их отделения. Сейчас они подготовят к отправке свою гражданскую одежду, а затем — спать. Утром подъем в шесть! В заключение свободник дал несколько советов по обращению со снаряжением и ушел. Тут же в комнату вошел дневальный с рулоном упаковочной бумаги. Он вручил каждому сопроводительные бланки и продиктовал адрес части. Напомнив о сохранении военной тайны, он в порядке назидания рассказал об одном солдате, который служил в ракетных войсках. Тот, отправляя письмо, нарисовал на конверте теннисную ракетку и несколько цифр. Об этом случае еще и сейчас говорят.

Упаковочной бумаги хватило всем. Карел управился со своими вещами и сел за письмо. Он бегло описал первые впечатления, пообещал вскоре написать еще, сто тысяч раз поцеловал маменьку, передал привет отцу. Заклеив конверт, обнаружил, что у него нет марки. Земан его выручил:

— В ходу марка за шестьдесят геллеров. Специально для тебя хранил.

— Мой дед был филателистом… — заговорил нараспев Раймунд. Он был из Моравии и растягивал гласные, как оперный певец. — За одну такую марку он однажды заплатил хорошие деньжата…

— Видимо, он отправлял свое письмо очень далеко! — съязвил Варга. Он со всем уже управился, уложил вещи в шкаф и собрался в умывальную. Вскоре он вернулся. Тело его покрылось гусиной кожей, он стучал зубами.

— Течет только холодная…

— Вода ледяная здоровье сберегает, — продекламировал Крейчи.

Он оглянулся кругом, словно ожидая аплодисментов, потом напустился на Карела за то, что тот якобы странно на него смотрит.

— Да вот все смотрю и не пойму, где это у тебя находится поэтическая жилка…

— Во мне дремлет гений!

— Так не ори же, чтоб его не разбудить… — заключил фиолетовый от холода Варга. — Знаешь, какой был бы шум, если б он узнал, в какой голове живет?

Крейчи обхватил голову руками и подыграл шутке:

— И ты мне это говоришь в лицо?

— А как он должен говорить? Ты же поэт, — смеялся Карел.

Так и осталось за Крейчи это прозвище. Веселье прервал дневальный. Раздалась команда «Отбой!». Разговоры оборвались на полуслове. Молодые солдаты свернулись под одеялами. Дневальный щелкнул выключателем. Темноту в помещении разбавлял отсвет уличных фонарей. Сон долго не приходил, хотя все добросовестно старались уснуть. Слишком много было впечатлений. Вдали послышался гудок поезда. Карел услышал, как лязгнули буфера вагонов. Бела прошептал в темноту:

— Осторожно со снами, ребята! Что приснится этой ночью, то и исполнится!

На башне костела часы пробили одиннадцать раз, затем настала полночь, а Карел все еще не мог уснуть. Простыня, казалось, была усыпана какими-то крошками. Лежа лицом к стене, Карел вспоминал дом, родных и друзей, которых оставил в Праге. Хорошо бы попасть туда сейчас! Вдруг он услышал чье-то сопение, приглушенное одеялом. Оно доносилось снизу. Возможно, там втайне подкармливается Шимон? Карел свесил ноги и спрыгнул. Он нагнулся и осторожно потянул за краешек одеяла. Шимон всхлипывал, по щекам у него катились слезы. Карел с жалостью прошептал:

— Да не реви же! Ведь ты в армии. Ты что, никогда не бывал в отъезде?

— Бывал. Но не на два года…

— Время летит незаметно, — вспомнил он и повторил слова дворничихи Прушовой.

— Меня и это не устраивает, Карел.

— Тут ничего не поделаешь, Венцо!

Он почувствовал, как кровь приливает к лицу. Тяжело было сдерживаться. Быстро подтянулся и лег на свою койку, натянул одеяло и попытался отогнать тоску сном.

Карел уснул, не думая о том, что первые, самые тяжелые, двадцать четыре солдатских часа уже позади…

Рассвет предвещал хороший день. Солнце золотило крыши домов. Водитель грузовика был прав, когда предсказывал солнечную погоду. Легкий ветерок принес в раскрытое окно свежий воздух. Карела разбудила веселая компания мусорщиков. Они с грохотом катили мусорные баки к машинам. С таким же грохотом они возвращали баки на место к воротам жилых домов, совершенно не обращая внимания на спящий городок. Мусорщики весело переговаривались.

Карел прикрыл окно, чтобы доносившиеся звуки не мешали остальным, и взглянул на часы. Половина шестого. Сменив пижаму на майку, он направился в умывальную и механически приступил к зарядке. Так он начинал каждый день уже в течение нескольких лет, что помогало ему поддерживать себя в хорошей форме. Для каждого мускула у него было специальное упражнение. Начал он, как всегда, с тридцати отжиманий. Закончив, встал под душ. Почистил зубы, вытер стриженую голову льняным полотенцем, затем возвратился в комнату. Резкий свисток дневального означал подъем, а его голос поторапливал:

— Выходить на зарядку! Кого поймаю в казарме через две минуты, получит наряд на работы!

В казарме началась толчея. Только теперь Карел оценил преимущества комнаты, находящейся у выхода. Он спешил за Варгой. На пятки ему наступал Земан.

Новобранцы строились во дворе по отделениям и взводам. Руководил зарядкой четарж, который их вчера привез. Он стоял, обнаженный до пояса, и требовал того же от всех. За простыми упражнениями последовали силовые. Вацлав Шимон сразу почувствовал, что ему трудновато. Он бессильно свалился на утрамбованную землю и хватал воздух открытым ртом.

— Что случилось? — спросил четарж.

— Не могу… — приподнялся солдат, но тотчас рухнул на землю. — У меня опущение желудка…

— Тогда записывайтесь после завтрака на наряды на работу. Если достанется туалет, там вы точно подниметесь! — с усмешкой произнес четарж.

Все затряслись от смеха. Улыбнулся и проходивший мимо офицер. Капитан Полашка любил юмор, поэтому он всегда предпочитал шутку чтению моралей. Теперь же, разглядывая стоящих в строю новобранцев, он сказал:

— Четарж, знаете, как будет по-японски «зарядка»?

— Нет, товарищ капитан.

— Сама яма[6] — засмеялся он вместе с солдатами.

Капитан пошел дальше по своим делам, а рота закончила зарядку. Затем занялись умыванием и уборкой комнат. Карел махал шваброй. Варга присоединился к нему, мурлыча мелодии из «Цыганского барона». Раймунд вытирал пыль. Шимон и Крейчи мыли общественный инвентарь. Славик взглянул на результаты их работы и удовлетворенно прищелкнул языком:

— Как командир отделения, объявляю вам благодарность. Через пять минут построение!

Сложив инвентарь, взятый для уборки, солдаты выбежали во двор, где строились отделения. Три взвода новобранцев стояли по ранжиру. Карел стоял позади Фалтина. Слегка наступив ему на пятку, он тихо шепнул:

— Ну так что тебе сегодня снилось?

— Знаешь, я даже не припомню, — ответил тот сдержанно.

— Представьте себе, — вклинился в разговор Земан, — мне ночью приснилось, что я разделился на двух Земанов и у того, второго, из головы вылезали дождевые черви…

Четаржи не жалели голосовых связок. Выравнять шеренги новобранцев удалось с большим трудом. Помогло то, что на утрамбованной земле была разметка для строевой подготовки. Эта разметка напоминала Карелу об автомобильной стоянке на Староместской площади. Ветер поднял столб пыли и затряс крышу. На минуту стих, чтобы снова набрать силу. От ворот шел командир учебного центра. Все взоры были обращены на офицера. Карел часто гордился тем, что может многое сказать о человеке с первого взгляда. В этот момент он пытался определить, что собой представляет офицер. Вон те морщинки у него, видимо, от смеха. Кожа продублена солнцем и ветром. Темп и легкость походки не соответствовали его возрасту.

— Ба! Да это же тот юморист! Замечательно, — обрадовался Фалтин.

Капитан Виктор Полашка вышел строевым шагом на середину строя, по-уставному повернулся и дал команду «Вольно!». Потом, скрестив руки за спиной, он пошел вдоль шеренги. Солдаты с любопытством следили за ним. Он был полон сил и энергии. Все, что он знал в военном деле, готов был передать новобранцам, которых за прошедшие годы воспитал немало. Из его роты выходили наиболее подготовленные пограничники, и за это его не раз отмечало командование. Командир остановился и обратился к новобранцам:

— Солдаты! Вы здесь находитесь для того, чтобы стать хорошими часовыми границы. Рабочий класс доверил вам оружие и спокойствие Родины. Это большая честь, и мы должны быть достойны ее! Нас ожидает суровый ратный труд на полигонах и в учебных классах. Все зависит от нас с вами, от того, как мы справимся с поставленной задачей.

Свою короткую речь командир закончил пожеланием успехов, потом справился, нет ли вопросов, и дал команду идти на завтрак. Взводы перестроились — первый взвод шагал сейчас третьим. Карел никак не мог подобрать ногу. Он помогал сам себе, считая про себя. Его мучения кончились только у столовой.

После завтрака отправились на занятия. К концу дня новобранцы не чувствовали от усталости ни рук, ни ног. Едва добрались до спального помещения, как тут же упали на койки. После строевой подготовки и кросса болели все мускулы. У Карела беспрестанно звучали в ушах слова Славика: «Стоим в положении „смирно“! Смотрите на меня! Пятки вместе. Носки образуют угол в сорок пять градусов. Подбородок приподнят, спина — как линейка. Итак, я говорю „Смирно!“, миленькие! Нале-во!.. Левая пятка является осью. Оттолкнемся носком правой ноги и плавно повернемся, усвоили?»

Фалтина беспокоили невеселые мысли, и он иронизировал вслух:

— Оттолкнемся носком, как веслом…

Вацлав Шимон принес из умывальной ведро с ледяной водой и с удовольствием опустил туда измученные ноги. Он блаженно вздыхал и фуражкой вытирал разбрызганные на полу капли воды. Товарищи наблюдали, как он наслаждается.

Свободник Славик застал их врасплох. Карел лежал на койке в расстегнутой гимнастерке. Крейчи и Фалтин со страстью болельщиков боксерского турнира играли в шахматы. Первый из них в азарте стучал по спинке койки, а второй истошным голосом призывал себе на помощь всех чемпионов мира от Алехина до Карпова. Несколько солдат бурно обсуждали итоги первого дня воинской службы. Славику стало не по себе. Он упер руки в бока и громко произнес:

— Как вы думаете, ребята, где вы находитесь? Шимон моет ножки в спальном помещении. Вам не кажется, что вы на курорте в Марианских лазнях? Но я вас уверяю, что вы находитесь в Каплице, да к тому же в армии! А вы, — тут он снова повернулся к Шимону, — через пять минут явитесь к дежурному!

Грохот двери был похож на последний раскат грома во время грозы. Карел был так ошарашен, что слушал Славика по-прежнему лежа на койке. Пилат в своем стиле прокомментировал:

— Не тот пастух, кто приманивает овец музыкой, а тот, кто погоняет их собаками и стрижет.

Шимон тоже не удержался от остроты:

— Я похож на трамвай! Все на мне ездят…

— Будут наряды на работу, мы тебе поможем, — предложил Земан.

От работ его спас свисток дежурного — отбой. Волнение улеглось, хотя все понимали, что свободник вне себя и просто так дело не оставит. Усталые, они скоро уснули. Раймунд громко захрапел. Из угла отозвался Варга, который часто повторял во сне: «Еду с горы… Еду с горы…»

— Так тормози же, — дружески шикнул на него Карел.

Но тут снова вошел Славик — он проверял, все ли солдаты отделения на месте. Окинул взглядом койки, тихо закрыл за собой дверь.

В коридоре его остановил капитан Полашка. Жестом руки дал свободнику понять, что докладывать не надо, и предложил сигарету. Полутемный коридор освещал только фонарь у столика дневального. Говорили шепотом:

— Сегодня их развезло!

— Как всегда! Через пару недель их не уложишь и в десять!

Молодые солдаты слишком устали, чтобы ночи хватило на отдых. Утром они не услышали сигнала подъема. Карел проснулся от холода. Его одеяло держал дневальный, с укоризной смотревший на него.

— Вас побудка не касается?

Солдаты разминали натруженные мышцы, нехотя плелись во двор на зарядку. Не подстегнул их даже окрик Славика. Карел хорошо знал, что чувство усталости, боль в мышцах можно снять только движением. Он ополоснулся ледяной водой и выбежал во двор в числе первых. Сегодня зарядкой руководил сам капитан Полашка. Ему не доставляло труда отжиматься и приседать. Раздетый до пояса, он командовал:

— Начали комплекс на двадцать счетов! — И тут же стал считать.

Два раза получилось у всех, после третьего послышался ропот. Карел чувствовал, как наливаются икры. Варга рядом с ним шептал, что у него деревенеют руки. Земан не чувствовал ног. Шимон не выдержал и упал на колени. Карел подстегивал его:

— Ты же парень, не баба…

Раймунд обливался потом. Пилат без умолку твердил, что каждый является творцом своей судьбы, и сожалел, что не пошел в лазарет. Они сипели, как астматики, подымающиеся по лестнице.

— Кто это может выдержать!

— Мама родная, если бы ты видела меня сейчас…

— Дайте мне книгу жалоб и предложений!

Капитан окинул их понимающим взглядом. Он угадывал, кто чего стоит. Наконец он закончил упражнение и скомандовал: «Встать!» Без малейшей одышки он объяснил:

— Через неделю вы будете тосковать по приседаниям, юноши!

— Ну и орел! — оценил капитана Карел. С тех пор командир стал для новобранцев символом мужчины. Они всегда были рады видеть его, и он приходил ежедневно. Новобранцы ждали, когда будет перерыв в строевых занятиях, чтобы послушать его воспоминания. Едва капитан усаживался среди солдат, как к нему сразу тянулись руки с сигаретами и зажигалками. Рассказ свой он начинал всегда одинаково: «Когда я еще служил на…» Он был призван на границу как член Революционной гвардии в 1945 году. Был среди первых военнослужащих Корпуса национальной безопасности — живая хроника границы. Историй о тех временах он помнил множество, а рассказ всегда заканчивал песней: «На старой Могельне, на государственной границе…»

Ребята выучили гимн пограничников очень быстро. Он им помогал забыть усталость. Солдаты полюбили эти минуты вместе, рассказы капитана, которые вселяли в них спокойствие и уверенность. Всех их объединяла сила коллектива, и они начинали ее осознавать все полнее. Только теперь новобранцы поняли смысл слов, которыми десатник приветствовал их недавно на главном вокзале в Будеёвицах: «Призываетесь в элиту?»

Регулярные занятия сделали свое дело. Отделения превращались в слаженные воинские коллективы, новобранцы утрачивали гражданские привычки. Они уже поняли, что в армии командуют громко потому, чтобы слышали все. Наряды на уборку — это не наказание, а необходимость содержать в чистоте жилое помещение. Легко переносились самые напряженные занятия. Оставалось достаточно времени и на юмор. Однажды перед обедом Карел обратил внимание на то, что Пилат иногда не все слышит, и предложил:

— Ребята, вы заметили, что Пилат порою бывает рассеянным?

— Ну и что?

— Мы могли бы сыграть с ним забавную шутку. Попробуем как-нибудь строевые команды выполнять наоборот…

— Хорошая шутка никогда не бывает лишней, — согласились все.

— Но надо, чтоб в это дело был посвящен и командир, — побеспокоился угрюмый Раймунд.

Славику, вчерашнему солдату, предложение Карела понравилось. Утром, когда он подал команду «Шагом марш!», у него подрагивали от смеха уголки рта. До места занятий было две сотни метров. Канадки подымали облака пыли, голова колонны достигла учебного плаца.

Рота разделилась на взводы, а те в свою очередь — на отделения. Славик еще какое-то мгновение слушал топот ботинок, затем дал команду:

— Нале-во!

Все, кроме Пилата, повернули направо. Пилат оказался к ним спиной. Послышался окрик Славика:

— Что с вами, юноша?

Пилат оцепенел и не по-военному извинился:

— Мне послышалось, что была команда «Налево!»…

— Тут шутки неуместны!

Покраснев, Пилат присоединился к отделению. Последовала команда «Направо!». Пилат опять обнаружил, что шагает один. Вид у него растерянный. Славик предпочел отвернуться. Земан начал упрекать Пилата:

— Черт побери! Ты что, издеваешься над нами?! Ты же не заводной солдатик.

— Ребята… Я, кажется, перестаю слышать, — говорил Пилат, сжимая пальцы в кулаки и вытирая пот, выступивший от напряжения. — Я перестаю слышать, — повторял он в отчаянии и хватался руками за уши. — В детстве у меня было воспаление среднего уха.

— Что же ты не сказал об этом, когда тебя призывали в армию? — строго спросил его Славик.

— Я хотел служить на границе!

— Может, ты устал, дружище?

— Ребята, однако вас-то я хорошо слышу.

— Наверное, это бывает только временами!

— До сегодняшнего дня и я не знал об ушах, а теперь у меня все время что-то звенит.

— Ну, наверное, уже достаточно, — давясь от смеха, произнес Славик.

Барабанный бой ладоней по спине Пилата дал ему понять, что его разыграли, и он заорал так, что при попутном ветре его могли услышать даже на берегах Дуная. К нему возвратилась церковная риторика:

— Боже, боже, и ты на такое хулиганство спокойно взираешь!

Оставшиеся полчаса занятий проходили без инцидентов. Взводы возвращались в расположение части. Солнце висело прямо над головой. Ртутный столбик поднимался. Парило перед грозой. Солдаты уселись во дворе и подшучивали над Пилатом. Некоторые занимались чисткой обуви. Карел стоял, как аист, на одной ноге и чистил ботинок о другую штанину. Так он дома обычно делал, возвратись с танцев. Ему вспомнилась Руженка, которую все называли Розой. Это было не просто сокращение ее имени, а оценка красоты. Образ красавицы исчез, когда донесся запах гуляша. Шимон, как истинный гурман, не выдержал:

— Вот это будет угощение, панове!

— Я бы не сказал, — предупредил свободник Славик. — Будьте готовы ко всему!

Но он оказался не прав. Солдатам обед понравился, и они попросили добавки. Гуляш напомнил тот, который готовила дома мать. Ребята уплетали, запивая свежим молоком. Крейчи налил себе полный котелок. Карел тут же сострил:

— Говоришь, пограничник, а у самого еще молоко по губам течет!

— Мне мамаша говорила, чтобы я здесь попил молочка, — вытирал усы Поэт.

Взвод шагал к месту занятия в палатке за казармой. Линялый ее брезент помнил еще времена первой республики. Занятие проводил сержант с рукой на перевязи. Карел скучал, как и все остальные. Он сидел рядом с Шимоном и развлекался тем, что наблюдал, как толстяка разбирает сон. Вот двойной подбородок заколыхался в ритме дыхания. Громкий храп прозвучал как ввук бензопилы. Сержант отложил конспект, подошел к Шимону и положил здоровую руку ему на плечо:

— Встать! Как фамилия?

— Моя?

— Ваша!

— Шимон!..

— Повторите!

— Рядовой Вацлав Шимон, — поправился солдат.

— Так, теперь я вспомнил. — Сержант усмехнулся. — Вы тот солдат, который жаловался на опущение желудка и всякое прочее? Получите взыскание. И не надейтесь, что я забуду. Я не Славик, сквозь пальцы на ваши безобразия взирать не собираюсь.

Закончив лекцию, сержант отдал распоряжение всем молодым солдатам выучить наизусть текст военной присяги. Он сказал, что принятие присяги — большой торжественный праздник, на который можно пригласить родных и близких.

— В общем, пока от вас требуется одно — выучить текст. А вас, — обратился он к Шимону, — я проверю отдельно.

После ужина было личное время. Уже стемнело, и солдаты оставались в казарме. Некоторые писали письма. Карел еще не мог собраться с мыслями, чтобы написать домой, сам же испытывал радость от каждой весточки. В тот момент, когда он наконец решился и потянулся за бумагой для письма, в комнату вошел дневальный с книгой под мышкой:

— Строиться у коек!

Они подравнялись и ждали, что будет. Дневальный строго произнес:

— Кто из вас умеет рисовать?

После минутного колебания поднял руку Крейчи.

— А есть ли среди вас активный спортсмен? Футбол… баскетбол, настольный теннис?

Вызвались сразу трое: молчаливый Раймунд, Земан, Карел.

— А у кого есть аттестат зрелости?

Руку поднял Варга. Солдаты удивленно заморгали: цыгана с аттестатом зрелости они видели впервые. Дневальный с довольным видом повторил все записанные фамилии, закрыл книгу и коротко сообщил:

— Кржиж — главный коридор, Земан — умывальная, Урбан — комната политико-воспитательной работы, а Шимон, как ему было обещано, — туалет. Поможет ему Раймунд…

Со щетками, метлами и тряпками они напоминали работников бюро «Домашние услуги». Когда они плелись по коридору, Крейчи сочинял стихи:

— Эй, ребята, скажите, кто нам поможет на свете?

Шимон начал обмахивать щеткой фаянсовый унитаз, брезгливо отворачивая лицо. Раймунд носил ему воду и с жаром выплескивал ее в раковины.

Вскоре фаянсовое оборудование сияло, облицовочные плитки из Ракони словно только что сошли с конвейера. Дневальный разрешил наряду закончить работу.

Довольные, парни бегом понеслись по коридору. Карел заметил, что Шимон выглядит бодрее, чем раньше. Он уже не задыхался так, как в первые дни службы. «Нарядчиков» громко приветствовали, как вернувшихся с задания. Прогремел голос дневального:

— Отбой!

Стриженые головы исчезли под одеялами. За окном пропищал стриж. Высоко в небе плыл диск луны. Кто-то в углу громко вздохнул. Земан отозвался из глубины комнаты:

— Ребята, вам действительно становится легче, когда вы вздыхаете?

— Моим утешением является бог, — припомнил Пилат.

— Моим — дева, естественно, молодая.

Слова Варги вызвали прилив воспоминаний. Фотография его девушки переходила из рук в руки. Солдаты начали признаваться в своих увлечениях. Все, кроме Шпиона, которому было не до разговоров. Фалтин спросил прямо:

— У тебя не было времени клюнуть на какую-нибудь пышечку?

— Оставьте меня в покое. — Шимон перевернулся на другой бок.

Карел не относился к людям, которые предпочитают курить под вывеской «Курить запрещается». Никогда не купался в запрещенных местах. Никогда не вступал в конфликты с законом. Потому вызов к капитану Полашке он воспринял с определенным волнением. Славик предупредил Карела:

— Не забудь отрапортовать и обрати внимание на пуговицы!

— О… о чем, собственно, идет речь? — запнулся Карел.

— Это ты сам узнаешь. Иди!

Карел как положено повернулся и, подойдя к канцелярии командира роты, нервным движением проверил, застегнуты ли пуговицы. Постучался и вошел. Капитан выслушал рапорт и сказал:

— Садитесь.

Карел уселся на стуле напротив своего командира, перед которым были разложены какие-то бумаги. На папке значилось: «Личное дело». Офицер молча полистал документы, затем отодвинул их на край стола. От волнения у Карела перехватило дыхание. Капитан повернулся в кресле и заговорил:

— Зачем, значит, я вас вызвал… Приближается день принятия присяги, нам здесь придется поработать. Стенгазеты старые, лозунги в коридорах надо обновить. Вот тут передо мной характеристика из гимназии. Классный руководитель не может нахвалиться вами, вы выпускали стенгазету. Я бы мог дать вам кого-нибудь в помощь, и приступайте к работе.

Карел сказал, что готов выполнить задание, получил разрешение выйти. В коридоре он встретил свободника Славика. Тот ждал дня присяги больше, чем молодые солдаты, так как был уверен, что получит повышение. Знаки различия десатника у него уже были заготовлены и лежали в чемодане. Сейчас он надеялся, что хорошее оформление помещения к празднику под его руководством это дело ускорит. Славик пообещал:

— Я предоставлю в твое распоряжение все, что тебе потребуется, но все должно быть сделано на славу!

Они направились к складу. Карел перерыл там все и наконец заявил:

— Мне необходимо кое-что купить в городе!

— В городе? — Славик щелкнул по козырьку фуражки заученным жестом. — Это будет посложнее!

Фуражка у него сползла. Он возвратил ее в прежнее положение. Надо было решить проблему увольнения.

— Вот что, езжай, как будто за продуктами, — показал он на поджидавший газик.

Офицер продслужбы не возражал. Карел сказал, что все необходимое он купит за свои деньги, и влез под брезент. Машина обогнула строй солдат и двинулась к воротам. Шлагбаум предупредительно поднялся, и машина затряслась по булыжной мостовой городка. До центра было менее пяти минут езды. Здесь они совершили «солдатский» круг, то есть проехали по внешней окружности площади. Ни один из водителей-пограничников не упускал случая это сделать — таков был обычай. Поговаривали, что впервые вокруг Каплицкой площади сделали круг почета в начале пятидесятых годов автомобили пограничников с задержанными агентами. В открытых окнах пекарни, откуда доносился запах сдобных булочек, прохлаждались девушки. Водитель остановил машину и громко посигналил — девушки, как по команде, замахали руками. Под прозрачными халатиками у них обозначились груди. Шофер воскликнул:

— Счастье, что стоим, иначе потерпел бы аварию!

Офицер продслужбы рассказал о солдате, который после каждого увольнения приносил в качестве «трофеев» предметы женского туалета. В гарнизоне иначе как Дон Жуаном его не называли. А оказалось, что он покупал все эти вещи в магазине.

Карел зашел в «Канцтовары» и вскоре вернулся к машине, нагруженный свертками ватмана, картона, цветной бумаги.

— Ты не перепутал газик с автофургоном для перевозки мебели? — улыбнувшись, справился водитель.

— Ты что такое говоришь?

— А то, что не дам из-за каких-то стенгазет портить мне рессоры…

Карел с покупками втиснулся под брезент. Тени от домов на противоположной стороне тянулись через всю улицу. Ветер крутил обрывки газет. В течение каких-то двух минут все вокруг потемнело. Водитель включил фары. Тишину разорвали раскаты грома. Где-то сбоку полыхнула молния. Жалобно скрипели кроны деревьев. Полил сильный дождь. Машину заливало потоками воды. Офицер привстал на сиденье и сказал:

— Пусть его пережидают на здоровье ребята, которые сейчас сидят в «скворечниках».

Шофер понимающе кивнул. Карел к разговору особенно не прислушивался, так как думал только о стенгазете. Он еще не был уверен, что справится с заданием. Если же найдет товарища, который умеет рисовать, то все будет хорошо. Дождь беспрестанно молотил по брезенту. Печальная ива, что росла у дороги, еще больше согнулась. Газик бороздил лужи, как моторная лодка на озере. Карел перебежал только от машины до казармы, но промок до нитки.

— Панове, кто может нарисовать солдата?! — крикнул он прямо от дверей. — Только чтобы похоже было…

Крейчи владел карандашом лучше, чем стихом, и не упустил случая продемонстрировать свое искусство. Нарисованная им фигура была очень похожа на Шимона. Все отделение собралось вокруг художника. Посыпались советы. Карел был доволен.

Дождь, кажется, утихал. Солдаты засыпали, веря, что он скоро прекратится. Капли дождя, однако, без устали стучали по крыше до утра.

Когда они проснулись, день был сырой.

— Эй, — позвал Шимон Фалтина, — подай мне носки. Они там стоят в углу!

Шутка приподняла настроение. Доставил удовольствие и завтрак. Подавали чай и запеченную ветчину с хлебом. По пути к окошку раздачи пищи Крейчи заговорил с Карелом:

— Ты знаешь, а стенгазета нам удалась! А что это с тобой вчера было? За целый вечер не открыл рта, — удивился Крейчи.

— Да нет. Просто, когда ты читал свои стихи, я без конца зевал!

Он засмеялся. Ему стыдно было признаться, как затосковал он по дому. Не хотелось об этом говорить. Карел обрадовался, что разговор прервал вошедший дневальный:

— Заканчивайте! Строиться…

Командиры отделений объявили о занятиях на полосе препятствий. Отделения зашагали к месту сбора.

— Черт побери, — выругался Раймунд. — У меня промокают канадки.

Крейчи к месту вспомнил поговорку:

— «Тяжело в учении — легко в бою!»

К счастью, разрешили перекурить. Взгляд Карела блуждал по казарменному двору и остановился на небольшой группе шоферов грузовиков. Показалось, что одного из водителей он знает. Свистнул, и парень удивленно повернулся, а затем подошел к нему:

— Приветик!

— Как живешь, старый вояка? — спросил у Кочки Карел.

— Как в армии! Сошлись на том, что я могу крутить баранку. Так вот, делаю карьеру в этом направлении.

Карел представил Чичу товарищам. Его интересовало все, что у них делается. В это время мимо ворот проехал городской автобус, и Чича не без гордости спросил:

— Вы видели, как она мне улыбнулась?

— Ну и что, когда я тебя увидел впервые в мундире, тоже хохотал! — заметил Карел.

Карел уже не чувствовал, как чавкает вода у него в ботинках. Да и остальные почти не замечали, что одежда прилипла к телу. Солдаты топтались на раскисшем грунте, постукивали ботинками по колесам грузовика, то и дело раздавался смех. Послышался приказ трогаться. Чича взялся за ручку кабины и попрощался:

— Ну, увидимся еще!

— Будь здоров!

Машины тронулись. Впереди ехал командирский газик. Добрались до учебного поля. Солдаты выпрыгивали из-под тента, и ноги сразу увязали в грунте. Мысли о том, что им предстоит преодолевать ловушки «обезьянней тропы», их не радовали…

Чем ближе день принятия военной присяги, тем все больше возрастали нагрузки. Длинные марши и часы напряженных занятий превращали юношей в выносливых мужчин. Боевая учеба здесь была намного суровее, чем в остальных родах войск, и они по-мальчишески гордились этим. Ими владело чувство гордости за принадлежность к «элите».

Трудности воинской жизни и строгий режим особенно отразились на Шимоне. Он похудел и очень удивился, когда при медосмотре стрелка на весах застряла на отметке девяносто килограммов. Малыш Варга вроде бы подрос. Вместе с ним и Крейчи Карел выпустил серию стенных газет на актуальные темы жизни роты, нарисовал несколько транспарантов с боевыми приказами. Наградой за это была благодарность в приказе. Объявил ее сам капитан Полашка. Получившие поощрение солдаты, как полагается в таких случаях, ответили:

— Служим своей социалистической Родине!

— Рота, слушай мою команду!..

Новобранцы уже умели стоять неподвижно. Погода улучшилась. Солнце припекало макушки. Земан чуть склонил голову, чтобы стряхнуть капельки пота со лба, Славик стрельнул в его сторону глазами.

Капитан Полашка раскрыл журнал и объявил распорядок дня, потом приказал солдатам подойти поближе. С довольным видом капитан смотрел, как рота обступила его. Серьезным тоном командир произнес:

— Ребята, завтра приедут ваши родные. Мы должны показать себя как следует. Еще хочу сказать вам, что только после принятия присяги начнется настоящая воинская служба. До сих пор вас еще нельзя было назвать солдатами…

Праздничный день начался, как и обычно, с подъема. В комнату заглянул принаряженный Славик. Приложив руку к козырьку, выслушал рапорт. Его китель украшали знаки воинской доблести. Голос его звучал торжественно:

— Зарядка отменяется. Построение — в парадной форме.

Солдаты уже давно не были похожи на тех парней, что прибыли сюда в первый день. Они быстро надели кители, поправляли друг другу галстуки. В парадной форме ребята чувствовали себя приподнято. Торжественность момента отразилась и на их поведении. Стройными рядами пришли в столовую. Повар выдал порции необычных размеров. Меню было праздничным.

— Совсем недурно начинается день, — сказал кто-то.

— Недурно, но я предвижу, что сегодня мы получим увольнения! — шагал к столу с необычайной резвостью Раймунд.

Карел почуял что-то недоброе и напомнил ему:

— Не ты ли говорил, что дома у тебя есть та, единственная?

— Ну конечно. Но знаешь, как она далеко…

Шимон горделиво хвастал перед остальными:

— Взгляните, как все на мне болтается!

— Мне тоже надо немного сузить. — Карел засовывал пальцы за воротник рубашки.

— Итак, ребята, заканчивайте!

После завтрака рота построилась перед казармами.

Свободники добивались от взводов образцового равнения. Славик, к большой радости солдат, сказал, что текст присяги им будут читать, и напомнил, чтобы они четче держали шаг. Командиры взводов отдали рапорты командиру роты. Капитан Полашка прошел вдоль строя, посматривая на молодых солдат. Кители туго обтягивали грудь, фуражки надеты ровно. Командир проходил шеренгу за шеренгой, иногда делая отдельные замечания. Остановился перед Карелом. Тот, глядя командиру прямо в глаза, отрапортовал, как положено по уставу:

— Рядовой Карел Урбан, товарищ капитан!

— Еще раз благодарю за стенгазеты…

— Так это мы с ребятами…

Командир закончил осмотр и вернулся к центру ротного построения.

— Поздравляю вас с праздником, пограничники! — громко сказал он и, взглянув на часы, подал команду: — Рота, повзводно!..

Часовой у ворот поднял шлагбаум и отдал честь проходящему строю.

Бетонированную дорожку, ведущую к казармам, сменила мостовая. Тротуары города начинали заполняться любопытными. Улыбающиеся девушки еще никогда не казались им такими красивыми, как сейчас. По две, по три под руку они шли параллельно марширующим пограничникам, пока не затерялись в толпе ожидающих начала праздничной церемонии. Плац был чисто вымыт. Белые полосы разметки указывали места размещения взводов. Трибуна горела пурпурным сукном, была украшена хвоей и эмблемой части. Флаги развевались на ветру. Возле трибуны играл марш оркестр части.

Взводу Карела предстояло идти во главе ротной колонны, и он занял место на правом фланге. Капитан дал команду «Вольно!» и остался стоять на отметке, обозначенной для командиров рот. Солдаты наблюдали, как подходят остальные взводы, чувствовали, что наступает самый ответственный момент. Трибуну заполняли офицеры. Появился командир батальона — подполковник с уже седеющей шевелюрой. Прозвучала команда «Смирно!», и дежурный по части отдал рапорт. Подполковник и дежурный обошли строй и вернулись к трибуне. По сигналу дежурного по части оркестр заиграл Государственный гимн. И вот зазвучали слова присяги:

— Я, воин Чехословацкой Социалистической Республики…

Карел почувствовал, что его охватило неизведанное до сих пор чувство. Остальные молодые солдаты испытывали нечто подобное. Каждый повторял про себя клятву верности и преданности народу, Родине. Прогремело:

— Клянусь!

Подполковник подошел к микрофону, откашлялся и обратился к застывшим в строю воинам:

— Пограничники! Вы, продолжатели славных традиций пограничных частей, сегодня принесли присягу на верность своему народу, народу, который вас воспитал и который на вас возлагает большие надежды. Оправдайте их! Помните, что мы — бойцы первого эшелона, должны всегда действовать, как наши предшественники, многие из которых отдали свою жизнь в боях с врагом. Почтим их память минутой молчания…

Потом раздалась команда:

— К торжественному маршу, повзводно… шагом марш!

Барабанщик поднял палочки… Солнце отражалось в меди духовых инструментов. Загремел марш. Роты двинулись по плацу в четком строю. Солдаты молодцевато печатали шаг. Вот колонна миновала собравшихся на праздник родственников и просто любопытных прохожих. У ворот казармы колонна остановилась. Капитан поблагодарил солдат за отличное прохождение торжественным маршем, а потом добавил:

— По приказу командира батальона свободнику Антонину Славику присвоено звание «десатник»!

Солдаты встретили это сообщение громкими возгласами, криками «Ура!». Капитан не обратил внимания на такое нарушение порядка и даже сам с улыбкой подсказал:

— Может быть, качнуть его, ребята?

Славик попытался удрать, но его остановили, подняли на руки, а потом стали подбрасывать. Капитан, словно рефери на ринге, громко отсчитывал:

— Семь… восемь… девять…

Славик поднялся и, держась за поясницу, пригрозил:

— Ну, вы у меня получите, ребята. А товарищ капитан разрешил увольнения всей роте до самого отбоя, вот!

— Ура командиру! — отважился Фалтин.

Глаза капитана светились радостью. Он пожелал хорошего отдыха и ушел. Солдаты смотрели вслед, пока его зеленая фуражка не исчезла за деревьями. Голос Земана был полон уважения:

— Жаль, что его не будет с нами на границе…

— После обучения в одну часть попадет не больше трех человек, — сказал, полируя косточки на погонах, новоиспеченный десатник.

— Но это была бы ужасная ошибка — разогнать нас, когда мы уже так привыкли друг к другу… Не так ли, Приор?

Пилат давно привык откликаться на все имена, которые имели отношение к церкви. Теперь он только махнул рукой.

Все улыбнулись, но радости не было. Они вдруг осознали, что скоро наступит время расставания. Карел подошел к товарищам, обнял за плечи. Стоя рядом с ними, он вдруг почувствовал себя увереннее, сильнее. А это очень важно для солдата…

Когда солдату грустно…

Валюсь на казарменную койку и блаженно наслаждаюсь отдыхом, как жаждущий глотком воды из родника. Контрольный осмотр вспаханной следовой полосы сегодня вконец измотал меня. После пятнадцатикилометровой прогулки руки и ноги словно чужие. К тому же перед заступлением в наряд я пообедал слишком плотно, отчего идти было тяжело. С трудом переводя дух, я пыхтел, как тот несчастный, что в одном из греческих мифов бесконечно катил камень в гору. Да и моя собака Фула выглядела не лучшим образом — в последнее время все чаще стала садиться, чтобы отдохнуть. Только теперь можно было позволить себе расслабиться. Фула — в будке, я — в казарме. Только я отключился от всего окружающего, как распахнулись двери:

— Вилда!

На пороге переминался с ноги на ногу ротный кинолог Пепино Сладек. Он на несколько лет старше нас и по возрасту, и по службе. Он — сверхсрочник. После окончания действительной службы так и не смог расстаться со своей служебной собакой. Сейчас их у него целый десяток. Забот хватает, но для себя он все-таки всегда выберет минутку. Угрожая мне пробковой ракеткой (он чемпион роты по настольному теннису), Пепино предложил:

— Сыграем партию в пинг-понг?

Голова у него как обкатанный речной валун — ни одного волоска, который мог бы преградить путь капле пота, катившейся по лбу к носу. Ему нет дела до моей усталости.

— Вставай!

— Я же только что пришел из наряда!

— Сыграем на пачку вафель и бутылку лимонада, — заманивает он.

Пепино знает личный состав отделения, как себя самого, знает, чем меня можно увлечь. Без сладкого я бы пропал.

— Две пачки вафель и лимонад! — взвинчивает ставку Сладек.

Так хвастать — это слишком. Я перемахнул через спинку кровати.

— А деньги у тебя есть? Ведь до получки далеко, — справляюсь я.

— Запомни, что я еще никогда ради пинг-понга не шарил по карманам, — парировал Пепино.

— Так чем будешь ты играть?

— Для тебя достаточно деревянной дощечки.

— Разделаю тебя с форой мячей в пятнадцать, — отвечаю я.

Я подровнял клин подголовника, заправил края простыни, затем расстелил одеяло и разгладил его, чтобы не было морщинок. Не постель, а тряпичное аэродромное поле! Под ногами что-то хрустнуло. Что это? Оказывается, я наступил на ошейник, который столько искал!

— Ну и кавардак тут у вас, — заметил с упреком кинолог.

Прикидывается, будто бы игра его уже перестала интересовать, словно матч уже закончен. В комнате действительно невероятный беспорядок. Такого в мотострелковом или каком-нибудь техническом отделении не могли бы себе позволить. Всюду валялись ошейники, поводки, простеганные учебные рукава; в книжном шкафу навалом лежали книги «Служебное собаководство», «Дрессировка собак для службы безопасности и воинских частей», «Энциклопедия пород» и другие.

— Вечером чтоб тут все сверкало, рядовой Дворжак! — ворчит Пепино, словно я один сотворил весь этот беспорядок.

— Есть! — отвечаю серьезно, затем торжественно сообщаю: — Посмотри, что я нашел…

С удовольствием выкладываю на тумбочку ошейник. На нем звездочка, которую Фула заслужила еще при моем предшественнике за десятое по счету задержание нарушителя. До сегодняшнего дня еще рассказывают о том, как она гнала по горам и долам того мужика. Нарушитель дался нелегко — он раздробил собаке кончик хвостового хряща. Сросся хвост плохо, изогнулся вправо, немного напоминая хоккейную клюшку.

— Давай, надо успеть до ужина! — поторопил кинолог.

— Пошли… — Я пропускаю Пепино вперед.

Перепрыгивая через три ступеньки, мы промчались по лестнице мимо дневального. Им был Матей Мелихар. Он из нашего отделения, тоже проводник служебной собаки. Временами у него возникает тик — дергается веко. Однажды, рассказывают, во время задержания и конвоирования нарушителя он так сбил последнего с толку, что тот вырвался от сопровождавшего, пытаясь удрать. Потом он утверждал, что Матей, подмигивая, дал ему знак бежать. В другой раз его побили в ресторане за то, что он подмигивал девушкам чужих ребят. Сейчас он собирался сдавать дежурство и пересчитывал магазины. Один у него оказывался все время лишним. Матей, Матей! Видать, у него с арифметикой нелады.

В комнате политико-воспитательной работы, где стоял стол, пахло табачным дымом. Пепино чертыхался. Он был закоренелый враг курения. Сейчас он быстро открыл все окна настежь. Глубоко вдохнув в легкие шумавский ветер, он потянулся за однокроновой монетой, в это время я закрепил сетку. Я выбрал орла. Монетка звякнула об пол, упала в щель между паркетинами, и прошло некоторое время, пока мы ее оттуда вытащили. Итак, начнем снова… Я шагнул к самодельному теннисному столу. Хорошая работа наших мастеров, которые из прессованной плиты изготовили теннисный стол и точно по правилам разметили его.

— Не говорил ли кто-то о деревянной дощечке? — напомнил я товарищу.

Я видел много раз, как он отбивает теннисный мяч, но сейчас не верил своим глазам. Он поднял стул за ножки и фанерным сиденьем спокойно отразил мою подачу, заработав очко.

— Принимай! — подзуживал он.

— Это все из-за сигаретного дыма! — оправдываюсь я.

Разделывал Сладек меня мастерски. Кто не видел, тот не поверит. Это виртуоз. Он мог бы выступать в варьете. Лупит стулом лучше, чем я ракеткой, подает спинкой, а принимает сиденьем. Я не успеваю поднимать пропущенные мячи. От полнейшего разгрома меня спасает дневальный. Матей наконец досчитал свои магазины и сейчас выкрикивал: «Приготовиться к ужину!»

— Во время построения будет проверка столовых приборов, — сказал Матей, поворачиваясь к нам спиной. Обидчивый, как и его дворняга. Моя овчарка не могла терпеть его собаку. Мне долго приходилось кормить ее на расстоянии, укрываясь за толстым стволом дуба, в то время как Альма была привязана на цепи с другой стороны.

Топот со стороны кухни возымел действие на Пепино. Он поставил стул на место и предложил:

— Доиграем после ужина!

— Только начал разыгрываться, — симулировал я разочарование.

Мы направились к столовой. На лестнице уже была давка. Стали в хвост очереди. Ирка Возаб разыгрывал из себя пирата. Ложку он засунул за голенище, как корсар нож, не хватало только повязки на глазу. Пепино наклонился к нему:

— Иржик, как думаешь, ковбойки уважают ковбоев?

Прежде чем Ирка успел ответить, его уже вытащил из очереди дневальный и послал за столовым прибором. В наказание все должны ждать. Это эффективное воспитательное средство. На голову провинившегося обрушивается ругань. Я тоже присоединяюсь:

— Ты бы мог испортить даже прекрасную шумавскую погоду…

Мы организованно вошли в столовую. Оформлена она была как ресторан в солидном отеле. Облицовку из лиственницы дополняла керамика веселых цветов. Не хватало только девушек во всем их великолепии и метрдотеля. Его функции исполнял Франта Фурст, которого я знал еще до призыва на военную службу, когда мы наведывались в кафе, где он тогда работал. Он прогуливается по столовой, словно она ему принадлежит. Нам дали на ужин гуляш из косули. Это оплата натурой местного лесничества за тонны сена, которые из года в год мы заготавливаем. Раздатчик разносит еду в строго установленном порядке — сержантам, солдатам второго года службы, первогодкам. Предпочтение отдается ребятам, которые спешат на дежурство. Повар Ирка Водичка стучит половником о стенки котла и предлагает:

— Кому-нибудь добавки, ребята?

— Не возражаю.

Вылавливаю ложкой кусочки мяса. В соус крошу кусочки солдатского хлеба. Его один раз в неделю привозят из Каплиц. Сегодня ему ровно семь дней. С тех пор как однажды я оставил зубную коронку в таком каравае, стараюсь отламывать кусочки хлеба, откусить уже не отваживаюсь. Еще хуже обстоят дела с Пепино. У него пародонтоз. Он даже смотреть не может на солдатский хлеб. Ему снится кофе и вафли «татранки», которые я ему почти проиграл. Доедая, он говорит требовательно:

— Кончай и пошли, продолжим игру!

В это время мигает «четверка» на сигнальном табло — сигнал тревоги. На ступеньках слышится цокот подков ботинок, появляется откормленный Матей Мелихар. У него подергивается веко, голос прерывается от возбуждения:

— Тревога с выездом. На Сенике задержание. Требуются трое добровольцев для конвоя и проводник служебной собаки.

Гильзы на кончиках шнуров дневального постукивают. Мы с Пепино переглянулись и одновременно отодвинули тарелки. Летим в сушилку. Он уже участвовал в нескольких задержаниях и утверждает, что все они одинаковы. Второпях не могу надеть канадки — завязался узлом шнурок. Я выбрасываю его в шкаф и просовываю ноги в голенища. Въехал в них быстро, как по ледовой дорожке. В «оперативку» вбегаем одновременно. Сладек докладывает:

— Кинолог роты и три стрелка готовы к выполнению боевой задачи по охране государственной границы!

Оперативный офицер проверяет оружие, дает команду. Поворачиваемся кругом. Стрелки летят к газику, а я — за Фулой. Она уже год как узнает меня по шагам, дыханию, голосу, и нам порой не хватает друг друга. Собака прыгает на дверцу, вольер весь трясется. Видимо, что-то чувствует. Едва надел на нее поводок, как подъехал газик. Водит его Цирил по прозвищу Цирилфалди, умеющий ездить быстро. Мы еще не успели как следует усесться, а машина уже тронулась. Во всей роте никто так не водит машину, как Цирил. На гражданке он работал таксистом. Сто тысяч километров проехал без аварий. За полтора года службы он добавил к своему водительскому багажу еще тридцать тысяч километров. А это кое-что значит. Командир роты уже представил его к награде и премии как лучшего водителя части. Цирил сейчас демонстрировал нам, как и где надо ехать. Стрелка спидометра застыла на отметке «восемьдесят». Но для Пепино и этого мало, и он поторапливает:

— Поднажми!

— Я бы не стал, поручик, — говорит Цирил, глядя на дорогу, — здесь одни ямы!

Газик ревет, карабкаясь на крутой холм. Туман становится еще гуще. Стеклоочистители трут стекла, как в ливень. Фары высвечивают табличку с надписью: «Пограничная полоса». Холод и сырость забираются под одежду. Стрелок Ирка Возаб жалуется:

— Гачава паршивая! Здесь всегда так… И чего я не остался сидеть в тепле!

Мы давно не принимаем такие его слова всерьез. Знаем, что он любит службу, любит военную форму. Добросовестно выполняет свои обязанности.

Двигатель вибрирует, машина то взбирается на бугор, то проваливается вниз. Я немного смыслю в водительском деле. И мне ясно, что, случись сейчас авария, — не соберешь костей. Цирил будто прилип носом к стеклу.

— Черт побери! Не вижу ничего…

До цели еще добрых полчаса. Полчаса трудной горной дороги. Фула прижалась ко мне и греет мои ноги. В благодарность за тепло я глажу собаку. Между пальцами остаются клочки шерсти — начинает линять. Некоторое время никто не произносит ни слова. Я спрашиваю сидящего рядом стрелка:

— Томаштяк, а что ты об этом нарушителе думаешь?

Его зовут Бедржих Лос, но еще в учебном центре никто его иначе как Томаштяк не называл.

— Скорее всего, это сборщик лесных ягод.

— Да ну! Темно, как в мешке, а он вышел прогуляться за малиной! — возражает Ирка Возаб.

— Как бы это не был опять тот сборщик оленьих рогов! Помните, ребята?

Всеобщий хохот на минуту заглушил рев двигателя. Мы предались воспоминаниям. Некоторое время назад была операция по задержанию нарушителя, у которого на груди было оружие. Он пробирался по лесу и, когда его окликнули, пустился наутек. Преследование осложнялось тем, что нарушитель хорошо знал местность. А вскоре выяснилось, что это был старый Гамр из Белы — он искал в запретной полосе рога и побежал, испугавшись наказания. На груди его было не оружие, а отличные двенадцатипантовые оленьи рога.

— Кем бы он ни был, но я ему не завидую! Оторвать нас от ужина… — Пепино почесывал ладонью голый череп.

Быстрый переход с подъема на спуск на мгновение давал ощущение невесомости. В желудке щекотало, как в детстве на качелях. Фула зарычала и прижалась но мне. Нас так подбросило, что мы больно стукнулись о скамейки. Томаштяк запричитал, что отбил копчик. Затем был небольшой равнинный участок дороги, после которого за деревьями показался крутой поворот. Цирил сбавил скорость и крикнул:

— Поберегись!

Я знаю, на что он способен, поэтому правой рукой взялся за тент, а левой — за ошейник Фулы. Цирил переключил на третью скорость и выехал на противоположную сторону дороги, срезая поворот. Машина при этом рванула влево на двух колесах, затем шлепнулась на все четыре. Мы дружно проклинаем водителя. Это маслобойка, а не автомобиль! Фула уже почувствовала, что скоро мы будем на месте. Всякий раз она удивляла меня этой своей способностью. Верный тому признак — изменение ритма ее дыхания; бока вдруг высоко и ритмично вздымались, словно сердце ускоряло обороты. Фула напоминала в такой момент молодую волчицу. Но я и кинолог знали, что теперь Фула не та. Прикус у нее уже не был таким сильным, как у молодых собак, время подточило клыки — старость давала о себе знать. Я запустил руку в шерсть у нее на загривке, потрепал ласково за ушами. Она лизнула мою ладонь. Я подготавливаю ее к работе обычным вопросом:

— Будешь лаять на того мерзавца?

Фула хорошо знает, чего от нее хотят, и понимающе глядит на меня.

Напоследок нас еще раз тряхнуло, и тут же сквозь туман показались загон для лошадей и сушилка для сена. Ориентир и ловушка одновременно. Сколько всяких негодяев попалось на удочку! Обычно они идут ночью, а день пережидают в укрытии. А что может быть лучше, чем этот сеновал? Тепло, сухо, пахнет сеном. Цирил направляет газик прямо туда. Дальний свет фар высвечивает фигуры людей. Двое нарушителей, подняв руки, стоят у сушилки. Верзила Винтор перед ними с оружием наготове. До армии он играл в баскетбол за «Славию». С мячом я его не видел, но знаю, что он отлично бросает камень, метает гранату и работает штыком. На задержанных он смотрит, естественно, сверху — Виктор на две головы выше любого из нас.

— Итак, за работу…

Мы выпрыгиваем из газика и разбегаемся веером, как нас учили. Наша тревожная группа действует слаженно. Фула так рвется вперед, что приходится держать поводок двумя руками. Она тащит меня за собой, висящий на плече автомат бьет по спине. Кажется, что, увидев оскаленную пасть Фулы, задержанные вдруг стали ниже ростом. И это меня не удивляет. Не будь она моей собакой, я сам бы обходил ее стороной. Виктор с облегчением вздохнул:

— Ну, с меня уже хватит, хорошо, что вы здесь. Мы отлично понимаем его. Он все проделал на «отлично». Задержание и связь с ротой осуществлены без задержки. Такой работой среди нас могли похвастать немногие. Обычно без неполадок не обходится.

Виктор передал задержанных Сладеку. Как старшему тревожной группы, он напомнил:

— Обыщите их! Сам я не смог этого сделать.

— Сделаем! — ответил тот.

Нарушитель, который был поменьше ростом, пожаловался, что у него заболела поднятая рука. Не ожидая разрешения, он опустил ее. Фула тотчас рванулась к нему. Не знай я ее уже полтора года, не сумел бы ее удержать. Она следила за задержанными и знала, что без разрешения они не смеют двигаться. Я оттащил ее за поводок назад. Пепино коснулся автоматом спины нарушителя и скомандовал:

— Не двигаться! Руки вверх!

Мужчина завыл и вскинул руки над головой. Его вид был забавен. Локоны свисали по спине. Он был в рваных джинсах и майке с надписью «Stop police brutality»[7], куртка с вышивкой «Ranger texas» была обвязана вокруг пояса. Фула не переставала скалить на него зубы.

— Фу! Спокойно! — гасил я ее пыл.

Я почесал ей за ухом и стал наблюдать за Иркой Возабом. Тот проводил обыск. Легкий толчок носка канадки по щиколоткам нарушителя означал, что тот должен расставить ноги. Затем заставил мужчину наклониться, опираясь руками о стену сеновала. Четко отработанным движением пробежал всеми десятью пальцами по туловищу задержанного от плеч до колен.

— В порядке, — заявил он.

Оружия у задержанных не оказалось. Их дорожные сумки мы решили осмотреть на заставе. Бедржих надел на нарушителей наручники и простодушно предупредил:

— Не пытайтесь особенно освободить руки. Дело в том, что тогда наручники будут стягивать руки еще больше.

Мы помахали руками верзиле Виктору, он отправлялся дальше в обход границы.

Пепино по рации доложил на заставу об окончании операции. Возаб пустил по кругу сигареты. Сладек на этот раз не возражал. У него было хорошее настроение. Возаб махнул автоматом и приказал нарушителям:

— Залезай! Вас пропускаем вперед, — уточнил он.

Мы вскочили следом за ними. Фула устроилась у моих ног и не спускала глаз с незнакомцев. Она подметала хвостом пол — радовалась вместе с нами. Машина развернулась почти на сто восемьдесят градусов. Обратная дорога уже не казалась нам такой плохой, как прежде. Зато наши «гости» сидели, как на иголках, особенно тот, что меньше ростом. Он то и дело спрашивал:

— Скоро доедем? -

— Успеешь, — щурил глаза Пепино.

И вот часовой поднимает пестрый шлагбаум. Перед расположением заставы царит оживление. Приветствуют нас даже повара. Ирка Водичка в белом халате похож на продавца. Протолкавшись через толпу, он сообщает нам:

— Забежали бы на кухню! Я припас для вас кусок охотничьей колбаски, ребята!

— Не забудем! — пообещал я.

Мы с Фулой помчались к вольерам. В другое время я бы задержался у нее, сейчас же я спешил. Сделал только самое необходимое: очистил ее шерсть от иголок и колючек, налил свежей воды. В кармане нашел последнюю карамельку — она их обожает. Собака проводила меня взглядом. Вернулся я вовремя и успел помочь отвести задержанных в штаб. Солдат Ведя стерег более молодого нарушителя в коридоре, а старшего ведем в кабинет. У Пепино, видно, не выходят из головы вафли с лимонадом. И он говорит:

— Как только сдашь его, пойдем и продолжим…

Мы вошли в кабинет. Сладек остался в коридоре. Командир нас уже ждал. Он осмотрел задержанного со всех сторон. Я и Возаб проверили вещевые сумки. Ничего особенного не обнаружилось: консервы, карта области, кухонный нож. По приказу командира я снял наручники с нарушителя.

— Снимите эти тряпки!

— Полностью? — вздрогнул задержанный.

— Совсем.

— Догола? — Он делал вид, что не понял.

— Да. Мы видим, что нарушитель начал нервничать: трясущимися пальцами расстегивает пуговицы и застежку-«молнию». Он снял джинсы. Под ними были еще одни. Их на нем оказалось больше, чем одежек на луковице. Задержанный снимал их одни за другими, худея на главах. Мы с Возабом шутливо толкаем друг друга локтями. Командир тоже забыл о строгом тоне и шутит:

— Так это стриптиз, панове! Такого не увидишь даже в кабаре!

— Зачем столько синих спецовок? — удивляемся мы.

— Это не спецовки, — говорит нарушитель с обидой, отодвигая ворох одежды в сторону. — Это джинсы!

Он стоит перед нами голый, стыдливо скрестив перед собой руки. По тому, как грязны были задержанные, можно было подумать, что они шли пешком от самой Праги. Командир, отступив от него на пару шагов, покачал головой:

— Даже не знаю, мыло дать ему или лучше скребок для чистки лошадей…

Майор шагнул к окну, открыл форточку.

— Приведите его снова, когда отмоется! А это тряпье заберите с собой, поручаю вам сжечь его.

Нарушитель было склонился над ворохом барахла, но мы его поторопили. Вместе отвели задержанного в душ. Возаб достал мочалку и душистое мыло «Сирень». Парень, отмываясь, начинал походить на нормального человека. Когда смыл грязь, я рассмотрел татуировку на коже, какой еще в жизни не видел. На шее надпись: «Для палача». На груди нежится русалка со всеми ее прелестями. И это еще не все. Ему явно льстит наше внимание. Он подмигивает нам, чтоб мы прочли то, что написано на веках.

— «Не будить!» Ну что скажете, здорово? — помогает он нам разобрать текст.

— Как ты дошел до этого?

— В заключении! Потом в лагере.

Говорит он с паузами. Речь его пестрит выражениями типа «толковый парень», «свинья» и т. д. Он рассказывает, что вместо службы в армии он с большей радостью пошел в кутузку. Там, говорят, не так уж плохо — питание, сон, хорошая компания, никаких забот…

— Сколько же тебе лет?

— Тридцать два.

— Этого вполне достаточно, чтоб ума набраться.

На вид ему можно дать больше. Я думаю, что такой экземпляр нельзя забыть!

— Куда вы направлялись? — Возаб разбирается в английском языке и носком ботинка подымает лежащую на земле майку.

— В свободный мир, — важным тоном произносит мужчина.

— В этой-то майке? Вот бы там вам обрадовались…

Нарушитель на какое-то время сбит с толку. Он переступает с ноги на ногу, раздумывая над тем, что ответить. Затем заявил, что там все равно лучше, чем здесь, где он уже сыт всем по горло. С этой «диктатурой» он уже покончил и, как только попадет «туда», пришлет нам открытку.

— Как только буду свободный… свободный, как Америка! — вошел он в экстаз.

— Ты, очевидно, упустил маленькую деталь, — пояснил Ирка Возаб. — Раньше чем через пяток лет ни в какую туристическую поездку ты не попадешь. Сначала предстанешь перед прокурором. Да, за что ты, собственно, сидел?

— За разное. То в одном, то в другом месте грабил дачи.

Безнадежный случай. Здесь бы даже сам Макаренко не помог. Мы бросаем нарушителю махровую простыню, казенную рубашку и спортивные брюки. Его вещи отправляем в топку. Назад идем мимо кухни. Рвущемуся в «свободный мир» удалось глянуть в сторону котлов. Он жадно вдохнул аромат гуляша, который готовил повар Водичка для ночных дозоров. Он жалобным тоном сообщает:

— Уже два дня, как во рту ничего не было.

— Как так? — Возаб напомнил ему про запас консервов в вещевых мешках.

— Забыли консервный нож, что ли? — шутим мы.

— Мы не ели из-за расстройства желудка, боялись осложнений.

— А для чего у вас кинжал? — спрашивает Ирка Возаб.

— Ну разве это непонятно? Пригодится. Хочу в «свободный мир» и все равно когда-нибудь попаду туда!

Похоже, что его намерения были серьезными. Смех у нас прошел. Возаб презрительно сплюнул и перекинул автомат через плечо. Мы передали задержанного командиру. Встретил Пепино, чтобы снять неприятный осадок, заговорил с ним:

— Ну что, потерял уже желание выиграть две пачки вафель и лимонад?

Он ответил не сразу. Я видел по его глазам, что-он думает о чем угодно, только не о пинг-понге. Его даже не прельщал выигрыш. Он махнул рукой:

— Ты прав. Так оно и есть. После встречи с этими мерзавцами пропало всякое желание…

По привычке он обругал курильщиков и куда-то ушел. Возаб тоже исчез. Я зашел на кухню, чтоб напомнить повару о его обещании насчет колбасы. За спиной послышалась команда дежурного:

— Приготовиться к вечерней поверке!

Молодые солдаты со старанием мыли тряпками полы. Я шел на цыпочках, чтоб не слишком наследить. Закрыв за собой дверь кухни, весело приветствовал Водичку.

— Входи, герой, — ответил он, орудуя ножом, как рубщик тростника мачете. Точно и быстро делит колбасу на порции. За год службы он уже набил руку. Сейчас Водичка готовил завтрак. Я знал, что повар с легкостью дает обещания, но не любит их выполнять. Поэтому начинаю издалека:

— Ты знаешь, мне известен водитель, который спас жизнь целой роте!

— Как это ему удалось? — удивился Водичка.

— Переехал повара газиком! — Первым засмеялся.

— Шпильки свои оставьте для кого-нибудь другого. — Он намекает на то, что на будущей неделе уезжает в Прагу. Говорят, будет служить в Дежурном полку. Только подъемных он получит две тысячи двести пятьдесят крон. Поскольку у него есть и аттестат зрелости, то его ждет скорое повышение по службе. Здесь он свободник, там будет соответственно стражмистр. Он уже, наверное, видит себя в новой форме.

— Меня послала к тебе Фула за тем куском охотничьей колбасы, который ты припас для нас, — напомнил я ему.

— Эта твоя дворняга, говорят, больно зла на нарушителей, — продолжал гнуть свою линию повар, — и все же ни одного еще не задержала!

Я обошел молчанием это бессовестное утверждение, так как Фула была почти так же знаменита, как пес Брек у Кухаржа. Это был король всех ищеек. Сам министр внутренних дел отметил заслуги Брека особым приказом. Брек был после смерти мумифицирован, и теперь его чучело находится в Музее пограничных войск. Собака участвовала в шестидесяти задержаниях. Но надо помнить, какое это было время на границе. Стрельба слышалась чаще, чем звон полуденных колоколов. Сейчас совсем другое дело. Диверсанты предпочитают приезжать в страну на «мерседесах», а не блуждать в темных лесах. Поэтому десять задержаний Фулы — это рекорд, который во всей бригаде никем не превзойден.

Я подошел к повару-скупердяю и притянул его за лацканы белоснежного халата к себе:

— Если б я об этой охотничьей колбасе только и думал, то сюда бы не пришел. Но ты пообещал это в присутствии Фулы. Представь себе, как она на тебя обозлится, если я расскажу ей, что ты ее просто разыгрывал…

Уголки рта у него задергались. Он подошел к кастрюле, взял колечко копченой колбасы, добавил горсть шкварок и смазал горбушку батона топленым салом. Себе я взял горбушку. Шкварки хрустели на зубах, вкусное сало потекло по подбородку.

— Благодарю, — прощаясь, говорю я повару.

— С тебя карта! — Он провожает меня до двери.

— Заходи…

В свободное время солдаты могут заняться своими увлечениями. Я, например, мастерю из фанеры карты республики. Территорию покрываю зеленым фетром. Граница обозначена реально, даже с миниатюрной пограничной вышкой. Ее я делаю из расщепленного бамбука и рисовой соломки. Иногда я украшаю сувенир кусочком кварца или шишкой. Любители в большинстве случаев просят еще сделать и рамочку для фотографии. Это занятие принесло мне уже несколько бутылок лимонада.

Не прошло и десяти минут после вечерней поверки, а солдаты уже спят. Только в сушилке оживление: пограничный наряд вернулся из дозора. Крепкие словечки Франты Фурста слышны, наверное, и в Австрии. Я спешу к своей красавице. На посту стоит Бедя Томаштяк. Он притопывает ногами, руки в карманах, автомат за спиной стволом вниз. Задрав голову, он смотрит на небо. Там мириады звезд. Одна из них светит ярче, чем другие. Постовой шепчет:

— Глянь, Марс!

— Это не Марс, а Венера!

— Боже, ну и глаза! Такая даль, а ты распознаешь их даже по полу.

Я направляюсь к вольеру, а Бедя проверяет печати на замке церквушки. Она давно уже не действует, постройка в ветхом состоянии. С сорок пятого года вдесь склад имущества и боеприпасов. На флюгер колокольни уселась луна.

— П-с-с, — зову я Фулу. Она потянулась, просунула морду в ячейку сетки и тихо проскулила.

— Тебе передает привет повар, — говорю я, разрывая колбасу на маленькие кусочки.

Она степенно берет кусочки губами. Фула могла бы давать уроки хорошего тона. Я не видел ни разу, чтобы она глотала куски целиком, как это делают другие собаки.

В соседнем вольере попрошайничает собака Мария. Она сейчас на попечении Берта Кунца. Это новенький. Он толстяк и не хочет понять, что овчарка всегда должна быть полуголодной, чтобы хорошо работала. Ему все время кажется, что Мария голодает, и он при каждом удобном случав подкармливает ее. Благодаря его заботам Мария стала самой откормленной собакой в соединении. Я заворчал на нее:

— Соблюдай диету, бестия!

Кинолог уже урезал часть положенного ей пайка, но что он мог поделать против проводника служебной собаки.

Фуле не нравится, что я ей уделяю мало внимания, и она начинает поскуливать. Я почесываю ей через сетку шерсть на загривке, успокаиваю:

— Хорошая моя собачка! Хорошая, я тебя никому бы на свете не отдал. Золотая девочка, красавица моя…

Я искренне так думаю, потому что не могу представить, чтобы мы друг с другом когда-нибудь расстались. Я перед ней в долгу. Она вызволила меня из неприятности, которая могла бы закончиться гауптвахтой. Дело было так. Вторую неделю мы находились в режиме усиленной охраны границы. Телефонограммой, а затем письменным приказом был объявлен общегосударственный розыск. Речь шла об опасном рецидивисте, хорошо знавшем местность. Ему удалось бежать из тюрьмы в Яхимове. По пути он напал на заводскую охрану и, убив одного охранника, овладел оружием. Пограничники были в засаде по десять часов, а проводники собак — по двенадцать! Только успевали привести себя в порядок и поесть, добраться до постели и лечь, как вскоре надо было вставать. Полусонные, мы тянулись за автоматами, я нес вахту уже седьмую ночь. Боялся присесть в засаде, чтобы не уснуть. Но попробуй простоять пять часов на одном месте без движения! Через два часа я все же сел, Фула устроилась у меня в ногах, и мы согревали друг друга. У нее было больше выдержки. А я заснул крепко.

Фула караулила за нас обоих. Почувствовав что-то, она потянула меня за волосы, стала кусать за ухо. Это пришел с проверкой командир роты капитан Мраз. Я вовремя успел встать. Не будь Фулы, эта история кончилась бы гауптвахтой.

Я высыпал собаке остатки колбасной кожуры и распрощался:

— Выспись хорошо.

По привычке я обернулся. Мне вслед глядели ее глаза. Они светились. До казармы ходьбы немного, и я вновь обдумываю план на завтра.

Завтра у нас свободный день — увольнение. В кармане — три сотни крон. Где их спустить, если до ближайшей деревни целых десять километров? Кроме того, надо вычесать шерсть у Фулы — она меняет свою шубу на зимнюю. Остается ротная библиотека.

Утром я немного повалялся в постели, как и подобает обладателю увольнительной. Если бы не кузнец Майер, живший по ту сторону ручья, я бы спал и дольше. Он пел так громко, что эхо разносилось по лесу. Каждую ноту он сопровождал ударом кувалды. Его протяжная песня звучала фальшиво. Этот баварец жил возле самой границы. Я познакомился с ним, когда однажды его корова забрела на нашу контрольно-следовую полосу. Мы ему вернули пропажу, он на ломаном чешском языке начал рассказывать, как во времена первой республики ездил из Австрии в Каплице за влашским салатом. У австрийцев до сих пор такого не готовят.

— Вилда, — показался в дверях лысый череп кинолога, — у тебя выходной, так ты немного убери здесь. Я еще приду, нам надо поговорить.

— Зачем такая официальность?

— Так, значит, через час! — Он захлопнул дверь.

Я протираю глаза. Не кажется ли мне все это? Вчера мы провели достаточно часов вместе, а сейчас, видите ли, он должен поговорить со мной! Я забежал в ванную, включил горячий душ. Затем принялся за уборку. Подмел полы, расставил книжки на полке, сложил вместе всякие ремешки, поводки и ошейники для собак, смазал их маслом так, что они заблестели. Мне попалась на глаза книга «Часовые Родины», и я заинтересовался одним старым репортажем. Я не видел его раньше и сейчас зачитался.

В комнате стало уютней. Пепино может быть доволен. Я побежал на завтрак, а из головы все не выходили его слова. Прикинул — вроде ничего не натворил. Перед командиром отделения проводников служебных собак я мог предстать с чистой совестью.

В столовой царило оживление. Дежурил солдат по фамилии Козел. Свою рыжую бородку он не сбрил даже в учебном центре, хотя это ему стоило массы неприятностей. Сейчас ребята грозились выщипать ему бороденку. Дело в том, что он привез свежий хлеб и отказывался его выдавать, уверяя, что он должен день полежать. В противном случае, по его словам, могут возникнуть желудочные расстройства. Ребята усматривали в его упрямстве злой умысел. Меня же расстроило другое известие. Дежурный как раз выкрикнул:

— Звонили из батальона, что сломался автобус. Библиотека не приедет!

Дежурный также добавил, что второй нарушитель, которого мы вчера конвоировали, оказался матерым преступником. Его давно разыскивали. Эта новость компенсировала наше разочарование. Виктор заслужил, по меньшей мере, знак Отличного пограничника. Герой сидел в окружении ребят.

— Знак Отличного пограничника обеспечен, — обещал Возаб.

— Отпуск получишь, — загудели ребята.

В столовой меня уже ничего больше не держало, и я решил пойти к Фуле. Она уже издали приветствовала меня радостным лаем. Я остановился у вольера, полез за ключом. Фула насторожилась, приподняла хвост. По привычке я погладил хвост. Пальцы нащупали утолщение. Несколько месяцев я ежедневно массировал его, а теперь лишь изредка поглаживаю. Мордой Фула искала, что я ей принес.

— Ты знаешь, что я тебя не забыл, — протянул собаке карамельку. Осмотрев ее впалые бока с проступающими ребрами — шерсть выпадала целыми клочьями, — я пообещал: — Через минуту будешь как конфетка!

Я вышел в служебное помещение. Над дверью висела круглая керамическая плитка с надписью по-немецки «Граница» и голубыми скрещенными саблями. Во время работ саперы нашли ее под старым пограничным столбом, а оттуда она попала к проводникам собак. Солдаты каждого нового призыва берегли ее на счастье. Недавно на заставе служил парень, который разбирался в стекле, так он утверждал, что плитка из настоящего майсенского фарфора.

Я подошел к полке за гребнем и чесалом. Фула ждала, когда я примусь за нее. Мне показалось, что она не совсем в форме — годы давали о себе знать. Шерсть поседела и стала почти серебристого цвета, шаг утратил былую легкость. Иногда она болезненно скулила: видимо, ныли суставы от долгих часов, проведенных в сырости на Шумаве.

— Ну, подходите. — Я сунул руку в карман за следующей карамелькой.

Собака перекатывала конфету в пасти. Я уже заметил, что она ее не раскусывает, потому что боится причинить себе боль. Фула с наслаждением, как кошка, терлась спиной о гребень.

— Все! Вылитая невеста! — хвалю я ее.

Провел гребнем от ушей и лопаток до хвоста. Не оставил без внимания бока и лапы. Вычесанную шерсть смел в угол и сложил в пакет, чтобы потом сжечь.

Я вспомнил о своем дедушке — стригале. Кто-то ему посоветовал использовать шерсть как удобрение. Тот собрал все, что приготовил уже для заказчиков, и удобрил огород. Через полгода он собирал урожай картофеля, проросшего шерстью разных видов и цветов.

Фула похорошела и выглядела почти как молодая. Шерсть блестела. Фуле всегда нравилось, когда ее вычесывают. Она хотела выйти за мной, но я остановил:

— Оставаться на месте!

Ополоснул миску, вымел из вольера опилки и насыпал новые, сухие, у Фулы было теперь тоже уютно. Сколько раз я высыпался здесь после возвращения с прогулки, когда чувствовал себя совершенно усталым. Она всегда уступала мне часть старой подстилки, мы были товарищами. Я налил собаке свежей воды.

— Теперь пойдем гулять!

Б ответ Фула завиляла хвостом. Вдруг она почуяла приглушенные шаги по песку. Я поднялся. К нам шел кинолог Сладек. Пепино по своему призванию увлеченный собаковод. Он служит на границе уже шестой год. Я замечаю, что у него серьезное выражение лица. Махнув мне рукой, Пепино попросил:

— Верни ее, пожалуйста, в вольер, Вилда!

— Почему? — спрашиваю я. Мне это совсем не нравится.

— Пойдем со мной. — Он загадочен, как старинный вамок в Карпатах.

— Фула, ждать! — командую я. Ничего не поделаешь — начальник есть начальник.

Я защелкнул запор на дверях, и мы направились в служебное помещение. Из собачьей кухни доносился запах мяса. Сели на дубовую скамью, и она, как обычно, заскрипела.

— Там не хватает одного гвоздя, насколько я помню… — Он не знал, с чего начать.

Я подложил в печь угля, проверил горшки на плите. В увольнение я не пошел, почему бы не помочь товарищам? Сегодня готовилась пища для десяти собак. В меню были овсяные хлопья со шкварками. Однако любопытство взяло верх, и я вернулся к скамье.

— Так в чем все-таки дело, Пепик?

— Я не хотел там, перед ней… — заерзал он растерянно.

Видно, ему не по себе от того, что он должен мне сказать. Я испугался, что мне оставшиеся полгода придется дослужить без Фулы — этого бы я не перенес! Я смотрю на Пепино, не отрывая глаз. Он откашлялся и начал:

— Когда ты, Вилда, в последний раз смотрел родословную Фулы?

— Только вчера держал в руках.

— В таком случае ты знаешь, сколько ей лет…

Я начинаю догадываться, куда он клонит, и соответственно отвечаю:

— По метрической записи — десять лет, а по темпераменту — четыре.

— Но для этого тебе потребовалось бы ее подкрасить, вставить новые зубы, а во время бега подталкивать вперед…

Вот и свершилось то, чего я все время боялся. Конечно, Фула уже немолода. Ее постараются заменить новой собакой! Но как-никак у нее есть определенные заслуги, и тренировки она прошла успешно.

— Последние зачеты по общей подготовке она сдала на «отлично»! — отстаивал я собаку.

— Так это было почти год назад…

Мы сидим друг против друга. Пепино так же тяжело, как и мне. Ему жаль собаку, меня и себя за то, что должен решать такую печальную задачу. Он знает, что значит расстаться с собакой, о которой заботился целых двадцать шесть месяцев. Знает, что связывает человека и животное. Часто случается так, что перед увольнением в запас проводники остаются на ночь в собачьем питомнике. Он помнит, как по нескольку дней овчарки отказывались принимать пищу, тоскуя по своим проводникам.

Я не внаю, что мне делать, и с размаху ударяю носком ботинка по скамье.

Через дверь кухни виден весь питомник, крайний вольер принадлежит Фуле. Собака ведет себя так, словно чувствует, что разговор идет о ней. Танцующим шагом она меряет вольер во всю его длину. Уши торчком, пожелтевшие зубы оскалены. Издалека не видно, как опи сточились. Я толкаю Пепино локтем, чтобы он взглянул:

— Ну разве не красавица?

— Немного поношенная, — пытается шутить он.

Сладек знает, что значит для меня эта собака. Мы с Фулой — одно целое. Он сообщает мне лишь то, что должен сказать:

— Наступило время исключить ее из списков… Я не могу себе представить… Не знаю, как можно избежать этого…

— Но она все еще хорошо работает! У нее десять задержаний…

— Уставы и наставления! — не уступает мне Пепино.

— Да оставь ты это!

— Это приказ командира! — Приказ командира для него все. Он считает, что дальнейшие дебаты бессмысленны. — А я к тому же отвечаю за готовность собак к несению службы.

— Подождите до проверки, — пытаюсь я отодвинуть приговор. — Дайте ей шанс…

Всеобщие проверки для собак проводятся обычно раз в год. Через несколько дней предстояло продемонстрировать качество подготовки людей и выучки их собак. Возможно, положение еще изменится, и мы выиграем!

— Переговорю с командиром, однако не обещаю. Если даже и сдаст она испытания, это не меняет положения вещей.

С каждым прошедшим после этого днем моя нервозность возрастала. Время я поделил на дежурства и учебу. Как только выпадала свободная минутка, мы шли с Фулой тренироваться. Я не позволил себе даже случайно упустить что-либо в тренировках. Мы отшлифовывали взятие следа и задержание, конвоирование и четкость действий. Она пристально смотрела на меня своими умными глазами, словно спрашивая о чем-то.

— Ведь все это ради тебя, Фула. Ради нас обоих, — говорил я.

Теорию отработал более трех раз и мог бы кое в чем поспорить с кинологом.

Я ложусь спать позже всех и никак не могу выспаться. Приподнялся на локтях — комната напоминала гостиницу после окончания туристского сезона. Только моя постель была занята, ребята были уже на службе. Ротная проверка состоится завтра. В дверь заглянул Ирка Возаб. Он пробыл на дежурстве двенадцать часов, и у него были круги под глазами. Прикрывая ладонью рот, я захныкал:

— Не можешь дать мне поваляться?

— Я хотел тебя еще в семь часов разбудить… Так завтра идешь туда? — спрашивает он, провожая меня в умывальную комнату.

— Завтра…

— Я поспорил, что Фула выиграет, — сообщил Ирка.

Мы с овчаркой стали предметом внимания общественности. Интересно, кто организовал все это.

— Выигрыш у тебя в кармане, — убеждаю я Ирку да и себя самого.

Фула подтвердила на тренировках свои лучшие качества, однако никто не знает, что может случиться.

Струя холодной воды из душа обожгла тело. Я охнул и выскочил из кабины. Перепутал краники. Исправляю ошибку, пускаю теплую воду. Ирка мне советует, что делать. Я шучу с ним. Втискивается толстяк Берта.

— Говорят, будто твоя собака Мария стала такая толстая, что тебе нужно подталкивать ее на барьеры? — обратился к нему Ирка.

Берта никак не может понять, что, увеличивая порции для собаки, он тем самым убивает ее. Ирку Возаба сменил теперь уже бывший повар Водичка, пришел ко мне в комнату проститься: как-никак от учебки до сегодняшнего дня служили вместе. Глаза его светятся радостью. Он заявляет:

— Надеюсь, в Праге увидимся, если ты оттуда…

— И все-таки ты идешь на оперативную службу или обычным постовым? — любопытствую я.

— Какая разница? — ответил Водичка, шутливо опрокинув меня на койку. Еще неделю назад он бы себе не позволил этого.

Он протянул мне руку, и я пожал ее. Мы обменялись адресами, хотя оба знали, что никогда друг другу не напишем. Я пошарил рукой в тумбочке и достал оттуда свое изделие — карту. Он посмотрел на дату — она как-то не соответствовала дню его отъезда.

— Ты ничего не перепутал? Ведь я закончил службу сегодня…

— А кто сказал, что эта дата относится к тебе? Это ведь для того, чтоб ты не забыл о генеральной проверке Фулы. Помни и перекрести пальцы в кармане, болея за нас.

— Обязательно, Вилда! Скажи и ей это.

Мой сувенир с картой ЧССР действительно оказался удачным. Я заметил, что он доставил Водичке радость. Эго приятно. Водичка бережно завернул сувенир в носовой платок и уложил в вещевую сумку. В дверях он обернулся и поднятыми вверх двумя пальцами показал знак победы. Его пожелание как раз кстати.

Пепино мне на сегодняшний день спланировал вместо дежурства еще одну тренировку. Я признателен ему за это хотя бы потому, что могу еще раз повторить то, что мы с Фулой все время отрабатывали. Я затянул пояс и направился в сушилку. Там Берджих, сняв носки с трубы центрального отопления, пытался натянуть их. После третьей стирки шерсть настолько села, что надеть носки никак не удавалось. Берджих потянул зеленые края носков, раздался треск… Носки пришлось выбросить в урну.

— Ты это сделал умышленно, чтоб меня рассмешить, — сказал я.

— Значит, так обстоит дело, — философствовал он, — ткань садится, а служба тянется!

Намекал он, вероятно, на то, что недавно получил пять нарядов, которые, разумеется, ему придется отработать. Однажды он носился с автоматом по роте, не ведая, что тот заряжен и поставлен на боевой взвод. Несчастный случай предотвратил капитан Мраз, который сразу же обратил на это внимание.

Я натянул канадки, зашнуровал их. Глянул в окно — какая погода? Мог пойти дождь, и на всякий случай я взял плащ-палатку. Сложил ее в чехол и повесил сзади на пояс.

Перед казармой толпились ребята. Прощались с Иркой Водичкой. Цирилфалди должен был доставить его на вокзал в Рыбник. Мы махали вслед, пока газик не исчез за поворотом.

Я прошелся по двору, направился к загону. В кармане было лакомство для овчарки — «последний привет» от Водички. Итак, нас становится меньше. Мы — последний призыв проводников служебных собак, которые служат двадцать шесть месяцев. Следующий за нами призыв будет служить на шестьдесят дней меньше. Начинаем уже считать дни, хотя к Шумаве прикипели сердцем. Лечу к вольерам. Лезу за Фулой в ее конуру, держу ее за уши и шепчу:

— Все прекрасно, золотая девочка! Мы просто со всем справимся!

Она не знает, что сделать от радости: выбегает из будки и вновь вбегает, бьет хвостом о стенки, лижет мне лицо горячим языком и скулит.

— Завтра нас ждет работа, красавица моя, — переворачиваю ее на спину. Она блаженно вытянулась и прикрыла глаза, позволяя чесать себе брюхо. Я шлепнул ее. — Вставай, бесстыдница! Работать…

Я подмел вольер, налил собаке свежей воды. Через крышу конуры набросал нарезанного камыша — ночи становятся прохладнее. Затем взял Фулу за поводок и направился на учебное поле. Оно было свободно. Я был рад этому, так как если б кто-нибудь наблюдал за мной, это мешало бы работе. Перед барьером отстегнул крючок от ошейника. Поводок сложил втрое на ладони. Фула легко преодолела препятствие, как полагается, сделала круг и села у моей ноги. Она знала, что я сейчас надену на нее намордник, и минутку поломалась, затем позволила натянуть его.

— Умница! — похвалил я.

Полосу препятствий она прошла четко — перепрыгнула заборчики, яму с водой и тем же путем возвратилась обратно. И так несколько раз.

— Умница, Фула, умница. — Я похлопал ее по спине и поощрил карамелькой.

Полакомившись, она пошла на лестницу. Лезла по ступенькам, как акробат, затем пробежала по бревну и… спрыгнула!

— Фула! — пригрозил я ей поводком, который был у меня в руке.

Она должна была спуститься по ступенькам, а не спрыгивать.

— Повторить!

Овчарка послушалась. На всякий случай мы повторили этот элемент еще раз. Потом она ходила у ноги, делала повороты в движении и на месте. Больше всего меня беспокоило взятие собакой следа и задержание. Это самое важное упражнение. Каждому проводнику знакома ситуация, когда собака не может взять след с наветренной стороны. Чувствуешь себя беспомощным и начинаешь просить собаку, даже взывать к несуществующему господу богу. Экзаменаторы простят,_ если собака сядет лишь по повторному приказу, а каково, если она не возьмет след? Это позор! К действительности меня вернул рокот мотора, Цирил возвращался с вокзала и затормозил возле нас.

— Как дела, дружище? — крикнул он, высунувшись из машины.

— Скорее бы все кончилось…

— Завтра ты уже будешь посмеиваться над этим. — Он переживал за нас, как и все ребята нашей роты.

— Цирил! Заглуши-ка на минутку двигатель.

— В чем дело?

— Понимаешь, надо бы попробовать задержание… Учебный рукав здесь, со мной.

— Я по этому делу не мастер, — возразил водитель, — не сердись, Вилда, но я больше соображаю по части двигателей.

Он нагнулся над баранкой, словно Фула собиралась наброситься на него, включил скорость и поехал к казарме. Он испытывал перед собакой страх, как и большинство ребят, хотя и старался скрыть это. Я тоже поначалу боялся собаки. Совершенно непроизвольно коснулся пальцами голени — даже через сукно можно было нащупать тянущиеся от щиколотки до колена шрамы. Я давно уже за это простил Фулу. Такие отметины она оставила мне, когда я ее только принял.

Со стороны казармы доносятся шум и крики.

— Фула, к ноге! — скомандовал я.

На сегодня мы все равно тренировку закончили. Я пристегнул к ошейнику овчарки поводок, снял намордник, и мы побежали к зданию. Фула бежит, как и положено, рядом. Я увидел, что через ворота со стороны контрольно-следовой полосы идет, шатаясь, Кунц с Марией на руках!

— С каких это пор пограничники носят собак на руках, дружище?

— Это все результат твоих чрезмерных порций, — добавил Сладек, а мы все подумали, что собака отказалась идти.

Только теперь мы увидели, что с Кунца льет пот, а собака лежит у него на руках, неестественно скрючившись. Сладек сразу убежал куда-то. Мы бросились помогать Берту, уложили Марию на подстилку. Когда кинолог возвратился, мы уже знали все подробности. Несколько минут назад собаку укусила змея. Корчившаяся от боли сука теперь издыхала. Оплывшее жиром сердце не могло перенести действия яда, который для нормальной собаки в девяноста девяти случаях из ста не имел бы таких тяжелых последствий. Мы думали, чем бы помочь несчастной Марии. Дыхание у собаки перехватывает, ее тошнит. Кунц виновато смотрит на нее. Появляется Сладек с сумкой первой помощи.

— Подержите ее! — приказывает он.

Вскрыв ранку ножом, Сладек выдавливает темную кровь. Затем место укуса дезинфицирует марганцовкой. Операцию заканчивает уколом, который, по его словам, может поднять на ноги даже быка. Берт вытирает носовым платком морду собаки. Та наконец успокаивается, Цирил опять отправляется в дорогу…

Нам было о чем поговорить, пока он не возвратился из ветеринарной лечебницы в Каплице. С Марией все окончилось благополучно, зато проводник собаки получил хороший нагоняй. Кроме того, на него было наложено взыскание — четырнадцать суток ареста. Но поскольку здесь гауптвахты нет, командир по просьбе кинолога заменил наказание — Кунц должен был четырнадцать дней рубить сосновые дрова для котельной. Сосны на горе Пришбрани растут с перекрученными волокнами, словно булки. Кунц хорошо это прочувствует! На гражданке он был дамским парикмахером, так что топор держит, как щипцы для завивки волос. Если понадеяться на него, можно остаться без дров.

От волнения нервничали и проводники и их собаки. Животные раздраженно щелкали клыками. Трудно было поддерживать равнение выстроенных для осмотра. А накануне Альма проводника Матея так сцепилась с Домбравкой, что брызнула кровь. Томаштяк хлестал веревкой обеих сцепившихся в драке собак.

Фула перебирала ногами на месте. Я успокаивал ее и чуть не прослушал команду на старт. Доложил:

— Проводник служебной собаки Дворжак с овчаркой Фулой готов!

Пепино знаком дал мне понять, что болеет за меня. Командир и сопровождавшие его лица заняли места на наблюдательной вышке. У майора на груди мощный полевой бинокль. Условный нарушитель, которого не видел даже я, уже давно вышел. Я не спускал глаз с командира. Жестом он подал мне команду. Я погнал собаку:

— Фула, след! Искать!

Фула вскочила, как молодая. Удивительно, как она не запуталась в ремнях снаряжения. Такой темп мне не понравился. Я пытался ее придержать — где-то здесь должен быть след условного нарушителя. Несмотря на то что собака почти бороздила мордой землю, ничего не помогало. А ведь за полчаса запах нарушителя не мог исчезнуть. Погода к тому же была идеальной — ни сухо, ни сыро. Я повторил команду. Фула время от времени оглядывалась на меня. Было ясно — мы идем вслепую. Я вел ее до изгиба дороги и обратно. Черт возьми, должны же мы напасть на след. Я мобилизовал все свои знания и опыт, приобретенные за полтора года службы, стараясь помочь Фуле. Даю ей передохнуть, и мы снова выходим на эллипс. Я прошу ее:

— Ищи, Фула! Ищи, умоляю тебя…

Взгляд командира через бинокль жег спину. Все мои мысли обращены к Фуле. Поднятой вверх мордой она давала знать, что не может ориентироваться. Мы пробежали через весь луг, а след она так и не взяла. Беспомощно остановившись, Фула уселась на задние лапы, словно смирилась с неудачей…

Мы проиграли на всей контрольной комплексной полосе. Фула не выдержала и оставшуюся часть испытаний. При задержании «нарушителя» она вела себя как миролюбивый домашний пинчер. Только в выполнении команд и бросках на расстояния она набрала очки, однако этого в любом случае было недостаточно. Я не мог поверить тому, что случилось. У меня были перед проверкой некоторые опасения, но проиграть на всей полосе! Мне хотелось забиться куда-нибудь в угол.

В подавленном состоянии я возвращался с Фулой к казарме. Она по-дружески терлась о мои ноги, словом, вела себя так, как будто все понимала.

В загоне я вычесал колючки чертополоха с шерсти и расхныкался:

— Понимаешь ли вообще, что ты наделала?

Собака положила голову набок, словно стыдясь смотреть мне в глаза, и на каждое слово отвечала поскуливанием. Похоже было, мы полностью понимали друг друга. Прервал нас мой приятель Сладек:

— Я сделал все, что мог, Вилда, но вот приказ командира! — Он прищурил глаза, словно их слепило солнце. — Это приказ командира… — повторил он тише.

— Это была случайность, временное недомогание, — сыпал я зыбкими аргументами в защиту собаки. — Но ты ведь ее знаешь, Пепино. Она может все делать не хуже других!

— Взамен этой собаки получим подготовленную ищейку…

— Послушай… — Я мучительно подыскивал слова.

— Ничего не поделаешь, дружище.

— Когда? — спросил я.

— Примерно через месяц. Это уже как решит начальство…

Я простился с Фулой. Пепино положил мне руку на плечо, и мы направились к клубу. Там царило веселое оживление. У пульта стоял Матей Мелихар и собирал выручку. Получилось так, что он один против всей роты поспорил, что Фула не пройдет испытания. И угадал. Сейчас он сгребал выигрыш. От приподнятого настроения лицо его сияло. Ирка Возаб швырнул ему двадцатикроновую бумажку. Кто-то угостил меня прохладительным напитком. Я только поблагодарил в ответ. Лучше возвращусь к Фуле…

Ребята говорили, что я похож на мать, которая должна вот-вот отправить сына в армию. Видимо, я вел себя именно так. Каждую свободную минуту я проводил у Фулы, словно уже завтра ее должны были отнять у меня. Начальство, к моей великой радости, не спешило. Все вроде бы забыли о замене собаки. Фула выполняла теперь менее ответственные задачи: то в карауле, то на учебном поле. Минуту назад мы с Фулой только возвратились с тренировки. Комната выглядела как после побоища. Томаштяк получил посылку, и все сбежались на ее дележ. Каждому досталось по куску и еще по кусочку. Облизывая пальцы, мы вели разговоры о собаках и службе. Я переживал, что после проверки меня ни разу не вызывали по тревоге с собакой, на задание, и все время думал о том, как вернуть Фуле утраченное доверие.

— Вы еще набегаетесь так, что надоест, — говорил мне Возаб, и его слова вселяли надежду.

— Ребята, она просто была не в форме. Вы бы посмотрели на нее сегодня. — Я положил ломтик домашней ветчины на кусочек хлеба.

Мелихар подвинул мне пакетик с красным перцем. Его слова жгли больше, чем размолотые стручки:

— Не будь сентиментальным, Вилда! Фула уже себя показала.

— Но твою дворнягу заткнет за пояс! — ответил я.

Мелихар двинулся на меня. Я схватил его за плечи и усадил на кровать, прямо на промасленную бумагу. Матей действовал мне на нервы, с тех пор как заключил пари на Фулу. Никогда еще мне не хотелось так его стукнуть, как сейчас. Нас утихомирил дежурный. Он заглянул в комнату и крикнул:

— Дворжак! Здесь Дворжак?! Вилда, готовься на дежурство! Наряд на границу…

— Ребята, держите меня!

Все бросились на меня и повалили на пол, затем стали качать. В этот момент я уже любил весь мир и даже балбеса Мелихара, который сейчас широко улыбался.

— Наряд на границу… — повторяю я вслух. Эти слова звучали как музыка. Не могу нарадоваться. Весть облетела всю роту. Командир вновь доверяет Фуле! Он послал нас на осмотр контрольно-следовой полосы!

— Ну, что я говорил, ребята? — гордо поглядываю я по сторонам.

Я захлопнул за собой дверь. В сушилке натянул канадки, застегнул куртку и расправил воротник рубашки. Быстро перебежал двор. Под ногами шелестели листья. Бабье лето уже пролетело. Мне нелегко было сохранить серьезное выражение лица. Я приветствую овчарку, которая просовывает морду в ограду:

— Привет, красавица!

Она по моим глазам прочла, что я несу добрую весть, и завиляла хвостом. Я подготовил ее к наряду и взял за поводок. Когда мы проходили мимо Доски почета, где на фотографиях улыбались отличники-пограничники, я пошутил:

— Еще будут рады поместить мое фото сюда…

Фула тявкнула в знак согласия и игриво куснула меня за ботинок. Перед казармой я привязал ее к держаку и поспешил за заданием. Наконец слышу знакомые слова:

— Вам поручен контрольный осмотр. Туда два часа и два часа обратно!

— Есть! — отвечаю я как положено и спрашиваю: — разрешите идти, товарищ майор?

— Идите.

Выйдя из казармы, я присоединил магазин к автомату и отвязал Фулу. Автомат перекинул в походное положение и прошел через проходную, где на посту стоял Отягел. Ян родом из Бардейова. Мы его называем «камикадзе». Ночью ему снятся настолько буйные сны, что он перекатывается на кровати от края до края. Если не падает на пол, это хорошо. Сейчас у него на лице красуется приличный синяк — следствие падения. Он желает мне счастливого дежурства.

— Благодарю, — ответил я.

Я отпустил собаку, и мы направились по тропинке склона. Она ведет меня вверх между пограничными холмами. Я пристраиваю шаг к размеренному стуку кувалды старого Майера. Мое беспокойство о Фуле уже прошло, и я насвистываю мелодию из фильма «Ровно в полдень». Она не в такт моим шагам, но зато соответствует настроению. У меня такое чувство, что день сегодня прекрасен. Великолепный воздух наполняет легкие. Открывающийся отсюда, сверху, вид согревает сердце.

Фула обследует окрестности, я осматриваю вспаханный участок контрольно-следовой полосы. При этом слежу, насколько естественны проведенные бороной борозды. То здесь, то там видны следы косуль, немало и заячьих следов.

— Нам уже верят, Фула! Это прекрасно… Нас никто теперь не разлучит. Нам нечего больше бояться.

Я смотрю на собаку. Это всем овчаркам овчарка, Она поводит ушами. То и дело останавливается и оборачивается, чтобы убедиться, рядом ли я. Мы оставляем следы в лесной траве, потом хвоя уползает из-под ног. Минуем лощину и поднимаемся на вершину — весь край как на ладони. Леса тянутся к меловым скалам. Я впитываю в себя эту красоту. Знаю точно, что мысленно всю жизнь буду возвращаться сюда.

Я родом из Праги, а полюбил Шумаву вот такую, как она есть: с капризами ее переменчивой погоды, о которых во внутренних областях страны даже представления не имеют.

Фула кружит рядом. Я прибавляю шаг. Мы спускаемся по склону к ручыо, когда-то протекавшему через населенные пункты, которые остались лишь на старых картах.

Неожиданно подул ветер, заколыхались кроны деревьев. Небо затянуло серым покрывалом. Где-то в районе Линца загремело. Я похлопал Фулу по хребту и сказал, радуясь:

— Сегодня нам не испортит настроение даже всемирный потоп, красавица!

Минуты становились часами, шаги — километрами. Фула не пропустила ни метра границы. Мы идем дальше, пока не доходим до зоны соседней заставы. Я взглянул на часы. У нас есть время для отдыха. Предлагаю:

— Отряхнемся!

Дождь так и не начался. Просто Шумава пошутила. Я сел на пень, собака улеглась у моих ног, положив голову на передние лапы. Я взъерошил седоватую шерсть на шее. Бока собаки вздымались от прерывистого дыхания — действительно, работа ее уже изнуряет. Только сейчас я понял, что из-за любви к ней действую вопреки здравому смыслу. Нащупал в кармане куртки колечко колбасы и поделился с Фулой. Она поблагодарила помахиванием хвоста. Я похлопал ее успокаивающе по спине, взглянул на часы и поднялся. Пора идти. Мы возвращались на заставу и опять осматривали контрольно-следовую полосу, Далеко сзади осталось место стыка охраняемых участков. Пятиметровая сторожевая вышка теперь казалась игрушечной и скоро исчезла из виду. Ее заслонила вершина горы, именуемой Прокоп. Если гроза надвигалась с этой стороны, то ничего хорошего не жди — северный ветер будет ломать стволы деревьев, как спички.

Там, где путь пересекала новая контрольная полоса, Фула вдруг повела ноздрями. Она уткнула морду в вытоптанную травку у трухлявого бревна и остановилась. Мышцы у нее напряглись, шерсть вздыбилась вдоль всего хребта. Она позвала меня тихим поскуливанием.

— Что такое?

Я уже несколько раз встречался с подобной ситуацией, и каждый раз у меня выступал пот от волнения. Сердце забилось. Я пристегнул поводок к ошейнику Фулы и осмотрел место, на которое она мне показывала. Клин между старой и новой полосой словно специально был оставлен для нарушений. Трактору не хватило места, чтобы забороновать почву до последнего сантиметра, — остался кусочек, как плацдарм для прыжка. Тщательно осматриваю треугольник непроборонованной глины, на котором не останется отпечатка ботинка нарушителя. Немного поодаль, как раз на расстоянии длинного шага, придавленный ком старой глины! Не надо быть Винетой[8], чтоб узнать след! Я возбужденно приказываю:

— Искать, Фула! Вокруг, собачка…

Первоначальное чувство волнения сменилось облегчением, а затем радостью. Мы обнаружили след нарушителя! Надо задержать его. И я уверен, что все будет в полном порядке.

Ослабив немного поводок, попросил:

— Не подведи, Фула! След! Ищи!

Овчарка веяла след, она вдыхала запах всей мордой, шаг ее переходил в бег. Бежала без колебаний — след был свежим. Я попытался высчитать время. Когда мы шли туда первый рае, следа еще не было. Нарушитель, должно быть, пересек путь менее часа назад. Следы вели через нейтральную полосу в Австрию. Нарушитель выигрывал по времени достаточно, но границу пересечь не успел. На мгновение я остановился, потянулся к футляру с микротелефоном. Фула нервно подергивала поводок — хотела идти дальше. Она осматривала местность вокруг, словно планировала дальнейший путь. Я с трудом настроился на частоту и стал кричать в микрофон:

— Черт возьми, что там у вас? Чем занимаетесь?

Я клял персонал телефонной станции, стучал телефонной трубкой по ладони. Наконец услышал голос дежурного Франты Фурста. Он обрушил на меня поток слов:

— В чем дело? Плохо слышу… Сейчас пять, на вечер муравьиные яйца со зразами. Второе блюдо — рубленый трубопровод. И оставь меня в покое.

— Ты что, с ума сошел?!

Попался бы он мне сейчас под руку.

— Да ты уже десятый, кто спрашивает меня, который час и что будет на ужин…

— Докладываю, обнаружил след, направление — за границу! Один нарушитель… Высота… Конец.

— Передам, — отвечает он поспешно.

Ракетой я дал сигнал «прорыв за границу», «прошу помощи». Теперь о нарушителе знают все пограничные патрули в радиусе пяти километров. Я сложил микротелефон и ракетницу, и мы опять побежали. Овчарка шла уверенно. След, который она обнаружила ранее, держала сейчас, как в свои лучшие времена. Я едва успевал за ней. След поворачивал влево, затем вправо — т нарушитель блуждал! Мы пересекли лес и выскочили на холм. С. трудом перевожу дух, прерывисто дышу, подгоняю собаку:

— Ищи! Ищи!

Я с опаской смотрю на ее свисающий от жажды язык — силы собаки на исходе. У меня самого такое чувство, что вот-вот разорвутся легкие. На мгновение мы остановились. Я почесал Фулу за ушами и попросил:

— Понимаю. Напьешься потом! Оба напьемся воды! След! Искать!

Мы пробираемся сквозь полосу бурелома. Деревья, вывороченные пни тлеют под покрывалом пожирающих их мхов. Сырой запах гниющих корней, специфические запахи девственного леса.

Петля следа подтверждает, что нарушитель заблудился. Солнце едва проникает сквозь зеленый шатер. Из-за стволов деревьев на нас пахнуло теплом луга. Мы выиграли потерянное время. Я уже был уверен, что нарушитель не уйдет. Ракеты он, конечно, видел, и, безусловно, ему ясно, что мы идем по его следу. Перепрыгиваю через корни и сваленные деревья, поддерживаю себя и собаку словами:

— Выдержи, Фула! Мы им докажем! Выдержи!

Она вложила весь остаток сил в победный лай. Нарушитель границы был перед нами. Он продирался между деревьями. Вид у него такой, словно за ним гналась целая свора собак. В руке была палка. У Фулы глаза темнеют и вспыхивают зелеными бликами. Что это значит, может знать только проводник или инструктор службы собак. Так светятся глаза разъяренных хищников. Фула не может переносить вида палки в руке убегающего нарушителя. Это у нее с тех пор, как ей перебили хвост. Я отстегнул поводок. Кричу собаке вдогонку:

— Взять негодяя! Взять!..

С каждым прыжком расстояние между ней и нарушителем сокращается. От лап собаки летят комья глины. Я бегу из последних сил. Снимаю с предохранителя затвор автомата. У меня тридцать патронов. Я готов сделать из того мерзавца решето! Мой бег ускоряет крик нарушителя — это Фула сомкнула челюсти на его руке, сжимавшей палку. Я влетел ногами в мох, насыщенный водой, — здесь начинаются бездонные топи. Еще бы пару метров… По сути дела, мы спасли жизнь нарушителю. Здесь пройти можно только зимой. Эти места окаймляют березовые крестики, которые ведут счет погибшим в болоте. Направив оружие на нарушителя, командую:

— Руки вверх! Фула, к ноге!

Я вынужден был повторить приказ дважды, прежде чем Фула послушалась. Я не спускаю глаз с мужчины, который тяжело подымается с земли. Одна рука у него висит, с нее каплет кровь. Другая поднята над головой. От бега я едва перевожу дыхание. Указываю задержанному, в каком направлении идти, и предупреждаю, чтобы не делал попыток бежать. Возвращаемся опять к границе. Я иду за нарушителем на расстоянии трех шагов — расстоянии, обеспечивающем мне безопасность. Мужчина оборачивается, чтобы посмотреть еще раз на то место, где был задержан. Фула угрожающе рычит и выгибает спину, словно изготовившись для прыжка.

— Не оборачиваться! — немедленно реагирую я.

— Каких-то несколько метров, — клянет парень, — несколько несчастных метров…

Если бы он не заблудился, был бы уже в Австрии. Ничего другого, кроме «несколько несчастных метров», он из себя выдавить не мог. Овчарка шла у моих ног и следила за каждым движением нарушителя. Жаль, что нас не видел командир роты с кинологом Пепино. Я сказал собаке, как уже не раз до этого говорил:

— Тебе нельзя не хвалить, Фула! Просто образцовое задержание!

Со стороны ворот поднятая в ружье к нам бежала тревожная группа. Слева спешил пограничный наряд, который увидел сигнал «прошу помощи». Ребята больше, чем на задержанного, смотрели на Фулу.

— Ты действительно хочешь побить рекорд задержаний, — сказал Матей Мелихар.

— Сам видишь, — радовался я.

Я вышел на связь с заставой и доложил об успешном завершении операции. Патруль, который пришел на помощь, возвращался. Тревожная группа выполнила предписанный осмотр и забрала задержанного на заставу. Цирил высунулся из кабины машины и крикнул:

— Отдышись! Я сейчас за тобой вернусь!

Я помахал товарищам рукой и сел на придорожную траву. Выдернул стебелек чебреца — травка уже не пахла. Я гладил усталую овчарку, а она положила мне голову на колени.

— Тебе бы должны за это медаль дать…

Фула тыкалась мордой мне в ладонь, чтоб я не переставал ее гладить. Я подумал, что к той звездочке на ее ошейнике я прикреплю еще одну.

Газик приехал через полчаса. Ребята толпились перед казармой. Среди них был и новый повар. Он чем-то напоминал Ирку Водичку.

— Забеги на чашку кофе, герой…

Чуть в стороне меня ждали командир с кинологом. Я не верил своим глазам — закоренелый враг курильщиков Пепино нервозно переваливал сигарету из одного уголка рта в другой!

Я поправил форму и подошел, чтобы доложить о возвращении с наряда. Фула шла, как и полагалось, у ноги. Я вдохнул, собираясь доложить, но командир меня опередил:

— Мы гордимся вами, товарищ Дворжак!

— Это Фула, товарищ майор! Это ее заслуга.

— Именно, дружище…

Я почувствовал на своем плече его руку, взглянул на кинолога, который молча дымил. Офицер откашлялся и с трудом договорил:

— Она попрощалась с нами по-настоящему, как и подобает….

Пепино взглядом показал в сторону гаражей. Там стоял газик. К бамперу была привязана молодая овчарка. Я притянул к себе Фулу и прижался к ней. Командир сжал мне плечо. Я чувствовал, что он разделяет мою грусть. Он впервые назвал меня за то время, что мы были знакомы, на «ты». Затем ободряюще произнес:

— Я знаю, что это тяжело, Вилда. Но и мы однажды уйдем на пенсию…

Особое задание

По телевидению заканчивался концерт с участием артистов разных стран. Телепрограмма «Фридрихштадтпаласта», как всегда, была насыщенной и интересной. Собравшиеся в комнате политико-воспитательной работы получили возможность еще раз по достоинству оценить замечательное мастерство артистов балета. Не остались в стороне от передачи и резервисты, хотя по возрасту многие из них были людьми уже не молодыми. Одобрительный гул мужских голосов внезапно прервал дежурный Станда Конаш. Он ушиб ногу на полосе препятствий и сейчас слегка волочил ее. Уперев руки в бока, Конаш крикнул:

— Вечерняя поверка!

Первыми со своих мест поднялись молодые, затем солдаты второго года службы и сержанты. У телевизора осталась группа призванных на сборы резервистов. Конаш сморщил лоб:

— А вы что, не слышали, ребята?

— Да слышали, — откликнулся Гонза Стеглик. Он повертел пожелтевшими от курева пальцами допотопную зажигалку и добавил: — Дай хоть дух перевести, мы ведь уже в возрасте…

— Здесь надо подмести, так вы хоть не мешайте…

Дежурный, как бы извиняясь, пожал плечами — с резервистами всегда проблемы. А эти к тому же были бывшие пограничники, которые отслужили двадцать шесть месяцев на границе. Многие знали, что такое свист пуль, имели награды за воинскую доблесть. Некоторые помнили период усиленной охраны границы во время событий на Кубе и в августе 1968 года. Один из резервистов служил еще в период берлинского кризиса 1948 года. И хотя теперь они участвовали в учениях, во внутренних областях страны, чувствовали себя старыми фронтовиками. У них было на то полное право — солдаты первого эшелона.

Старшим среди резервистов был Карел Помагач. На гражданке он работал горновзрывником. Казалось, что каждый взрыв оставил на его лице морщинку — так их было много. Его называли не иначе как «старик». Он пользовался всеобщим уважением у резервистов и сейчас за всех пообещал дежурному:

— Значит, так — сыграем партийку, а затем по своим местам…

— А если застукает капитан?

— Это уже наше дело, — прогнусавил Ванек. Лицо его было обезображено шрамом на лбу. В 1972 году он служил связистом и, когда устранял разрыв на линии связи, получил тяжелую травму. Ванек еще раз повторил: — Это уже наше дело…

— Ну ладно, — смирился дежурный. Он повернулся на стоптанных каблуках и сказал стоявшему уже у двери молодому солдату с веником и совком: — Вернись через пару минут.

Карел Помагач сунул руку в карман гимнастерки, его тут же окружили солдаты отделения. Он вытащил и потасовал колоду карт, взглядом оценил количество желающих вступить в игру и сдал на шестерых. Послышался звон мелких монет. Гонзе Стеглику сразу повезло — перед ним росла кучка денег. Он закурил «Спарту» и пустил пачку по кругу. Увлеченные игрой, парни забыли поблагодарить его. Вилда Ректорис, как истый джентльмен, протянул руку с оригинальной зажигалкой.

— Прикури, Гонза!

Любопытство взяло верх — играющие оставили игру и смотрели теперь на отполированную пальцами до золотого блеска модную гильзу. Гонза предался воспоминаниям. Он рассказал, что в 1917 году его дед лишился на фронте руки. Гильза, переделанная в зажигалку, и табачный кисет — все, что он получил в качестве компенсации. Затем с этим фронтовым сувениром уже его сын гонял в Словацких горах бандеровцев. Теперь ее получил в наследство внук. Солдат с наслаждением вдохнул очередную порцию никотина и добавил:

— Вот это деду выгравировал на память доктор, который ампутировал ему руку, а вон там дальше дорисовал один кореш, с которым я служил на Шумаве. Недурно, а?

Зажигалка переходила из рук в руки. Цилиндр гильзы от крупнокалиберного пулемета украшала строгая надпись: «Рио фредо Тал — 1917», а на другой стороне не очень умело выгравированная голова собаки и цата: «1968—70». А под ней буквы «ДМБ» (конец службы). Сигарета у Стеглика во время разговора погасла. Ему возвратили его уникальную зажигалку. Он снова зачиркал пальцем по колесику зажигалки. Фитилек задымился. Ванек сморщил лоб, изуродованный шрамом:

— Что-то не в порядке. Может, бензин кончился?

— Конечно…

— Вижу. — Гонза Стеглик затряс зажигалку. Это не помогло.

Карел Помагач пытался отгадать объем этой трофейной штучки:

— Для нее нужна целая канистра бензина.

— А знаешь, это действительно так, старик, — поднялся Гонза. — В шкафчике у меня есть бутылочка бензина.

Место Гонзы занял Леон Прагр. Глаза его горели страстью игрока.

— Играем на пятерку, — сказал он.

При каждом повороте листа бумаги он вскидывал руки. Даже сейчас от него исходил навязчивый запах жареных бобов кофе. Он был пропитан этим запахом, как-и все работники обжарочного цеха «Братрстви» в Высочанах. Еще на гражданке он получил прозвище Кофеек, когда поспорил, что выпьет кастрюлю кофе. Он выиграл. По от большой дозы кофе чуть не получил инфаркт. Зато позже хвастал:

— Вот это был кофеечек!

Эта история пришла за ним и сюда, в глухой уголок Северной Чехии. Любимым занятием Леона было заключать всевозможные пари.

Каждый выкрик игроков подгонял Гонзу Стеглика, который торопился сыграть еще несколько партий. Он бежал, перепрыгивая через две ступеньки, и чуть не сбил капитана Гонса. Офицер возвращался с обхода спальных помещений. Он был уже в годах, воспитал не одно поколение солдат. Участник боев на Дукле. По службе он продвигался медленно, так как не имел высшего военного образования. Его сверстники уже давно были полковниками и генералами. Однако это не отражалось на настроении капитана.

— Уже полночь, — напомнил он, приложив палец к губам и даже не спросив, почему резервист в такой поздний час бегает в полевой форме по казарме, и направился в канцелярию.

Стеглик торопился в раздевалку. Он быстро открыл дверцу своего шкафчика и замер — от воя сирены мурашки побежали по телу. Тревога! Схватив пузырек с бензином, он сунул в карман пачку сигарет и прикрыл дверь шкафа. Прихрамывающий дежурный с дневальными будили разоспавшуюся роту криками и хлопаньем дверей. Сигнал тревоги подбросил с постелей и закоренелых сонь. Солдаты подтягивали ремни, надевали канадки и заправляли гимнастерки.

— Пошел… Пошел… — не переставал подгонять Станда Конаш.

Коридор заполнился топотом ног. Сержанты напоминали солдатам уставные обязанности.

— В ч… ч… чем дело? — запинающимся голосом спросил Карел Помагач.

В банке на столе не осталось ни одной кроны. Как только раздался вой сирены, каждый схватил из кучки свои деньги.

— Как же будет на настоящей войне? — вопрошал Леон, удивляясь хаосу, который творился вокруг.

Отделение резервистов спешило в ружейную комнату — поскольку они играли в карты и не раздевались, то имели некоторое преимущество перед остальными.

— Давай! Давай!

Четарж Карел Помагач еще в казарме построил своих солдат. Вовремя к ним подоспел и Гонза Стеглик. Он коротко оценил обстановку:

— Как на переднем крае.

— Почти, — кивнул патриот пограничной службы Ванек.

— Вы не забыли сигареты? — спросил Леон. — Наверняка нас погонят в поле!

Во двор они выбежали первыми. Стеглик заметил в глазах капитана Гонса удовлетворение. Выстроенные в колонну грузовики дрожали от грохота разогреваемых двигателей. По приказу командира резервисты отправились на склад за вооружением. Гонза Стеглик тащил минометную плиту. Ванек согнулся под тяжестью ствола миномета. Леон чертыхался из-за боеприпасов. Он позвал Ректориса:

— Помоги!

Карел Помагач карабкался в кузов грузовика, который своей маскировочной окраской напоминал картины кубистов. Машина уже была заполнена солдатами. Он вспомнил свою внучку Аленку. Вот бы удивилась она, увидев, что дедушка тут выделывает!

— И мне это надо в моем-то возрасте?! — ругался он.

— Ребята! — Ванек вытер пот со лба рукавом гимнастерки. — Однако мы этим армейским утерли нос! Старые пограничные волки хорошо знают, что такое настоящая боеготовность…

С автоматами и противогазами за спиной, лопатками и подсумками на поясе, в касках, они были похожи один на другого. Карел Помагач доложил, что взвод готов к отъезду. Его солдаты были довольны: они поддержали честь резервиста, были самыми первыми. Каждый хорошо знал свое дело, имел свою конкретную задачу. Они посмеивались над солдатами других взводов, подшучивали, покрикивали, чтоб те поспешали…

С момента сигнала тревоги прошли считанные минуты, а рота уже была готова к действиям. Солдаты думали, что окажутся в теплых казармах, однако напрасно. Командиры взводов после короткого совещания у капитана вернулись в подразделения. У каждого под мышкой был сверток. Капитан Гоне, стоявший у командирского газика, скрестил руки, что означало отъезд.

— Рота, вперед!

Водители выжали сцепления. Из-под шин полетела щебенка. В казармах остался только необходимый резерв, несколько больных и внутренний наряд. У ворот сиротливо стоял Станда Конаш. Он пожелал своим товарищам счастливого пути. Ему хотелось быть вместе с ними. Опыт двух лет службы в армии ему подсказывал, что предстоит выезд на длительный период. Ожиданием и предчувствием этого учения была наполнена жизнь роты в течение многих дней.

— Ты что-то скрываешь от нас, старик? — спросил Ванек. Он был любопытен.

— Сейчас узнаешь, дружище, — ухмыльнулся Конаш. Он вскрыл пакет, на колени ему вывалилась связка синих повязок.

Шел третий день, как рота покинула казармы. Настроение у солдат было боевым. Правда, с того момента, как солдаты покинули грузовики, их воодушевление несколько спало. Не было времени закурить, ели на бегу, спали считанные минуты. Третий день продолжались «боевые действия» между «синими» и «красными». Каждый раз, когда рота получала приказ оборудовать позиции для минометов, пограничники думали, что наконец-то все пойдет по-настоящему.

Они давно уже повторили все, чему научились в классах и на полигоне. При этом взвод резервистов нисколько не отставал от военнослужащих срочной службы. Старые служаки обновили свои знания по обслуживанию минометов, полученные во время прохождения ими действительной военной службы. Лучше всего дела шли у четаржа Помагача. Он с заботливым видом обходил огневую позицию, смотрел установку прицелов, приговаривая:

— Проверяйте как следует, чтобы нам не опозориться!

Окоп ему показался мелким, не нравился и бруствер. Помагач провел ладонью по небритому подбородку. Кончики усов у него были совсем белыми. «Недурно бы побриться», — подумал он. Это его беспокоило сейчас больше, чем мозоли на ладонях, которые они набили лопатами и кирками. Солдаты почти забыли о куреве. Карелу захотелось покурить лишь тогда, когда он увидел, как Стеглик пытается перелить бензин из пузырька в свою памятную зажигалку.

— Эй, Гонза! Потом этим займешься. Иди доделай бруствер. Разве ты не видишь, что он низковат?

Стеглик с трудом поднялся с места. Он уже был сыт по горло бесконечным ковыряньем в земле. Тело ломило. Он подвигал погасшую сигарету из одного уголка рта в другой и пожаловался:

— Я никогда не завидовал твоим «косточкам» четаржа на погонах, однако сейчас завидую.

— Ты что, думаешь, что мои мозоли жгут меньше, чем твои? — вскипел вдруг четарж. — Ты считаешь, что ты один тут копаешь?

— Ну извини… Дайте кто-нибудь огня. Стеглик сменил тему разговора. У него стало тяжело на душе от того, что сказал опрометчивое слово.

Сержанты работали с таким же напряжением, как и солдаты. На такой трудной почве дорога была каждая лишняя пара рук. У пограничников не было даже времени, чтобы поставить палатки и коалы для оружия. В минуты отдыха солдаты просто укрывались брезентовым полотном палаток.

— Подойди сюда. — Ванек показал Стеглику коробок спичек.

— Благодарю, — пустил дым Стеглик.

Вдалеке заговорили орудия «красных». Эхо стрельбы раскатывалось в кронах деревьев. Потом оно переместилось к северу. Послышался рокот мотора — вдали на дороге появился мотоцикл. Солдаты на минуту забыли о боли в теле и сейчас внимательно следили за приближающимся связным. Водитель подъехал к командному пункту, возле которого капитан давал указания командирам взводов. Связной снял шлем и зашарил рукой в кожаной сумке. Оглядевшись, он перешел к делу:

— Минометная? Капитан Гоне?

— Да!

— Это вам…

Он передал пакет и ждал распоряжений. Капитан, ознакомившись с приказом, отпустил связного. Мотоцикл рванул с места, оставив после себя лишь запах бензина. А Кофеек уже высказался:

— Спорим, что сейчас будем свертываться!

Гонза Стеглик поднял глаза к верхушкам деревьев. Ветер гнал по небу тучи. Стоявший рядом Ванек на гражданке работал лесником и прекрасно чувствовал природу. По облакам он читал, как по книге. Втянув воздух носом и подняв руки к небу, Ванек уверенно, как настоящий метеоролог, произнес:.

— Дождь уже висит в воздухе…

— Рассказывай!.. — засомневался Ректорис.

— Нам только этого не хватало, — вторил ему Гонза.

Это бесконечное окапывание и свертывание минометов выводило его из себя. Не успевал он достать свою старую зажигалку, чтобы наполнить ее бензином, как капитан уже давал новую команду. Солдаты надели лямки, прикрепив отдельные части минометов к своим натертым спинам. Подразделения выступили по приказу штаба в новый район. Как раз в это время пошел дождь. Настроение солдат не подняла даже команда:

— Левой… Раз, два… Запевай!

До высоты, к которой они совершали марш-бросок, было пять километров. Шли туда под гул стрельбы и в сплошной ливень. К новому месту дислокации добрались через сто минут. Усталые и промокшие, упали на траву. Полезли за сигаретами. Прагр мечтал вслух:

— Хоть бы удалось выжать белье…

Однако не успели они перевести дух, как последовала команда оборудовать огневую позицию. Сержанты определили место установки минометов. Солдаты опять взялись за лопатки. Окапывались под прикрытием березовой рощи. Ванек сказал:

— Через пару недель здесь будет полно подосиновиков и подберезовиков…

— Мне бы твои заботы! — сплюнул Гонза Стеглик.

Работать пришлось под непрерывным дождем, земля размокла. Солдаты были в грязи с ног до головы. То и дело слышалось:

— Проклятая работа…

— Сейчас бы сидеть у Флэку за кружкой пива…

— Или дома — держаться за юбку своей старухи…

Казалось, после этих слов становилось легче. Правда, подзолистая почва, укрепленная корнями деревьев, поддавалась с трудом. Леон поплевывал на ладонь, где вздулась крупная мозоль. Гонза Стеглик устал больше других. Они с Ванеком вспоминали службу на границе, пятнадцатикилометровые лыжные переходы, которые надо было совершить трижды за ночь, нередко в метель. Но все это по сравнению с тем, что они делали сейчас, напоминало воскресные прогулки по Вацлавской площади. Он спросил Ванека:

— Думаешь, эта трудовая смена когда-нибудь кончится?

— Когда мы им всыпем! — Ванек поднял указательный палец вверх. В отделении они ходили в одной паре. Гонза таскал самую тяжелую часть миномета — опорную плиту, а Петр Ванек — ствол. Оба были рядовыми, но гордостью Ванека был золотой знак Отличного пограничника. Служа действительную службу на границе, он был поваром, тем не менее ему удалось заслужить знак воинской доблести. Однажды он пошел в наряд вместо товарища и задержал давно разыскиваемого преступника.

— Сначала их надо догнать! — махнул рукой Гонза Стеглик в сторону дороги, которая вилась внизу под их лагерем.

Она была забита солдатами с синими повязками на рукавах. Пехотинцы сбивались к обочинам, чтобы дать возможность пройти технике. Специальные боевые машины не вызывали у молодых солдат и солдат второго года службы никакого удивления, зато резервисты не переставали удивляться. Тупомордые «татрочки» и «гробы» — наполовину на гусеничном ходу — уже давно ушли в историю. Пограничники призыва Прагра и Стеглика в период службы на границе уже пользовались новейшей аппаратурой. Помагач так и сыпал различными историями, свидетелем которых он был. Рассказывал о том, как ходил в наряд в накидке солдата африканского корпуса и с замечательным дисковым автоматом «Иваном», выпущенным во время второй мировой войны. Петр Ванек прервал весь этот поток воспоминаний:

— Ну хватит, старики! А то эти зеленые солдатики еще подумают, что мы ходили в атаки с копьями… Слышите, ребята?

Замолкли. С «фронта» ветер принес глухие раскаты. Они были громче, чем до сих пор. Казалось, что бой идет за ближайшим холмом. Прагр утверждал, что чувствует запах пороха. Гонза Стеглик уверял, что слышит грохот стодвадцатимиллиметровых — у них характерный басовый звук. Он хлопнул ладонью по стволу восьмидесятивосьмимиллиметрового миномета, который готовили к бою, и разочарованно сказал:

— Куда мы лезем с такими хлопушками, ребята…

— Продолжать работать! Конец перерыва… Минометы приготовить к стрельбе…

Карел Помагач передал приказ командира дальше. Солдаты налегали на лопаты, зарываясь в землю. Большими березовыми корнями укрепили бруствер новой позиции.

Гонза Стеглик выронил лопатку из израненных рук, разогнулся. Спина у него онемела. Его «вольные упражнения» заметил капитан Гоне. Увидев, что Гонза перестал работать, он подошел к нему:

— Ну что, военная служба перестала нравиться, Стеглик?

Гонза, который стоял сомкнув руки на затылке, чем-то напоминал арестованного. Вопрос застал его врасплох.

— Ну? — повторил офицер.

— Это не военная служба, а настоящая каторга…

Солдаты перестали копать. Каждый хотел услышать, что скажет на это командир. Капитан смотрел на Стег-лика, который пытался выставить напоказ свои мозоли, но говорил для всех:

— Это не каторга, а настоящая воинская служба. Тяжелая работа. Стрельба и сам бой занимают порой меньше времени. И по тому, как воины выполняют эту изнурительную работу, можно судить об их надежности в бою. Продолжайте работу…

Рота вновь взялась за дело. Гонза с силой вонзил лопатку в землю. Хотелось побыстрее избавиться от неприятного осадка после разговора с командиром. Зачем надо было жаловаться? Что он, хуже других? Ведь известно отношение капитана Гонса к службе. Он настоящий фронтовик, воевал в корпусе генерала Людвика Свободы! В те времена, говорят, ему было семнадцать лет. А к концу войны его китель украшала целая коллекция наград. Когда его спрашивали, за что он их получил, капитан говорил: «Вот эта за пройденные мною сотни километров, а эта — за тонны глины, которые я выбросил из окопов. А вот эта за боевые дела…»

На другой день обстановка изменилась: «противник» достиг гор и стал оказывать упорное сопротивление. «Бои» шли всю ночь, а к утру все стало ясно. Армия «синих» начала отступать! Медленно, продолжая вести арьергардные «бои». Дороги были забиты войсками, танками, автомашинами. Водители беспомощно давят на клаксоны. Усталые солдаты нехотя освобождают узкую горную дорогу для прохода техники. Инженерно-саперный взвод разбирал завал, который преградил путь машинам…

Внизу под ними царил хаос. Водитель одного из грузовиков хотел объехать машину с легким орудием на прицепе и выскочил на обочину. Автомобиль свалился набок. Даже до минометной роты донесся треск ломающихся стенок кузова. Ругань водителей и сержантов усугубляла общую неразбериху. Армия «синих» распадалась, четарж Карел Помагач видел это собственными глазами.

— Военное счастье переменчиво, ребята…

— Мы даже не произвели ни одного выстрела, — посетовал Ванек.

Ему никто не ответил. Дождь перешел в град. Крупинки льда колотили по каскам, обтянутым маскировочной сеткой. Через час все вокруг превратилось в болотистую трясину, а ручей — в реку. Артиллерийские орудия застряли в полях, провалившись до осей. Солдаты облепили технику, подталкивая ее. Критическое положение «синих» подтвердила и группа посредников, приехавшая в минометную роту, выполнявшую роль батальонного резерва. Повернуть ход событий могла только она. Наступило время вступать в «бой» минометчикам!

Капитан Гоне объявил построение подразделения сразу же после отъезда представителей штаба. Он еще раз окинул взглядом строй и объявил, что им доверена почетная задача — остановить продвижение «красных» и минометным огнем обеспечить контрнаступление своих войск.

Командир сообщил координаты, после чего сержанты возвратились к отделениям и проверили регулировку и прицелы оружия. Внизу, на дороге, фары автомобилей прошивали ранние сумерки. Следующая колонна двигалась, ориентируясь по инфракрасным приборам ночного видения. О направлении движения можно было судить только по шлейфу выхлопных газов, тянувшемуся по лощине. Над лесом взвилась ракета и, вспыхнув цветком орхидеи, погасла. Ее шипение и свист слились со звуком выстрела. Стеглик с надеждой произнес:

— Ну, наконец пальнем, ребята!

Он оперся спиной о светлевший в темноте ствол березы и сунул руку в карман, намереваясь налить в зажигалку бензин.

— Стеглик! — послышался сзади голос.

— Здесь, — ответил он связному командира.

Иди к старику, — прохрипел простуженным голосом солдат.

Капитан Гоне расположился по-походному. Через кол, который подпирал карликовую березку в том месте, где у нее росла нижняя ветвь, были переброшены полы палатки. Койку ему заменял матрас, набитый еловыми ветками. Офицер сидел на метровом чурбане — такие чурбаны минометчики использовали для укрепления брустверов окопов. Стеглик вскинул правую руку к промокшей пилотке, каску он оставил в походном положении на спине. Как положено, доложил:

— Товарищ капитан, по вашему приказанию прибыл!

Стеглик взглянул на карту, пестревшую стрелами, ждал, когда офицер заговорит. Ему очень хотелось закурить. Капитан, словно прочитав его мысли, выложил с десяток сигарет старой марки — Гонза думал, что их давно не выпускают.

— Кури…

— Благодарю.

Стеглик нагнулся к колыхавшемуся огоньку — у офицера были и спички. Дым стал подниматься к дырке в брезенте. Гоне смахнул крупинки табака с карты и заговорил:

— Несколько минут назад связной принес неприятную весть. В «наших» войсках выведены из строя противотанковые пушки. Об этом необходимо доложить в штаб. Однако КП переместился. Фланговые части «красных» продвигаются вдоль этой долины, но для наращивания удара им нужна поддержка танков. По высотам танкам не пройти, следовательно, они наверняка пойдут мимо наших позиций, которые ослаблены… — Капитан замолчал. Дождь стучал сильнее, ветки деревьев скрипели. Офицер внимательно вглядывался в карту. Стеглик понимал озабоченность командира, однако ему еще не было ясно, зачем он понадобился капитану. Офицер, словно вспомнив о том, что давно не ел, вытащил из вещмешка батон хлеба. Он отрезал ломтик и замахал им перед глазами Стеглика:

— Вот как выглядит наша обстановка! Твоя задача — снова припечь ломоть к батону. Пройдешь через фронт. Доставишь донесение о положении дел. Штаб находится вот здесь… Посмотри, куда пойдешь…

— Есть, товарищ капитан!

Гонза уже понял, почему командир выбрал именно его для такого важного задания — он дает ему шанс доказать на деле, каким должен быть настоящий солдат!

— Но не думай, что это такая уж легкая задача! Возможно, ты скажешь, что это всего-навсего учения, ничего, мол, не произойдет, если попадешь к «красным». Они тебя накормят, а после учений отправят обратно в роту. Однако во время войны ты мог бы получить такую же задачу.

— А если не пройду? — вдруг засомневался солдат.

— Не имеешь права не пройти! Если, конечно, настоящий солдат…

С наступлением сумерек подкрался ночной холод. Небо было затянуто свинцовыми облаками, которые не смог разорвать даже серп луны. Непреодолимый сон охватил воинов роты. Усталые, они не обращали внимания даже на интенсивную пальбу. Не смыкали глаз лишь часовые…

Гонза Стеглик готовился к заданию. Так как полевая кухня и сегодня не успела подтянуться, он получил разрешение взять из НЗ банку консервов. Поел, выпил холодного черного кофе, растворив таблетку в дождевой воде. Проверил автомат, убедился, что он в порядке. В магазине автомата было полно учебных холостых патронов — он сам их снаряжал. Стеглик посмотрел на часы — без пяти минут десять. У него было чувство, будто он вступает в настоящий бой. В кронах деревьев заухал филин, что не прибавило настроения Стеглику. Вдруг налились тяжестью ноги, а горло свело так, что едва не задохнулся. Это состояние ему было знакомо еще со спортивных соревнований — предстартовая горячка. Гонза думал: справится ли?

Потянулся за сигаретой, щелкнул зажигалкой. Запах гари ударил в нос, но фитиль не загорелся. Стеглик вспомнил, что он так и не налил в баллончик бензин. Но сейчас уже было некогда этим заниматься. Леон Прагр дневалил. Спички у него были под рукой:

— Возьми…

— Спасибо, Кофеек…

— И помни, что спички все же есть спички, Гонза!

— Да знаю, ведь я ношу все это только по семейной традиции.

Курили в рукав. Шаги капитана извещали о том, что час наступил. Окурки полетели в грязь. Леон попрощался:

— Ни пуха ни пера!

Прагр двинулся к спящим, а Стеглик стоял ждал командира… тьма беспросветная.

Командир снова повторил детали задания. Затем посветил на депешу, чтобы солдат смог прочесть каждое слово. Донесение было лаконичным, и Гонза сразу запомнил текст. Он переступал с ноги на ногу, нервничая, — быстрее бы уж идти. Для самоуспокоения Гонза убеждал себя, что даже самая плотная линия фронта не может быть без щели. Большая стрелка на циферблате часов прикрыла цифру «10».

— Готов?

— Да, — ответил Стеглик шепотом.

Командир положил ему руку на плечо и приказал:

— Вперед!

Стеглик бесшумно и проворно нырнул в темноту. Напряжение пропало, сразу почувствовал приток свежих сил. Движение в темноте и тумане как-то успокоило его. К этому он привык еще на границе. Он легко сбежал вниз на дорогу, разбитую гусеницами и колесами автомобилей. Сейчас она была пустынна. Где-то рядом шумел разлившийся после дождя ручей. Впереди выросли очертания скал. Они спускались с двух сторон к проселочной дороге, напоминая туннель. Стеглик нырнул в него. «Вперед!» — подгонял он себя. _

Стеглик миновал ущелье. Скалы расступились. Сплошная тьма сменилась сумерками открытого пространства. Кое-где сквозь тучи показались звезды. Впереди послышался подозрительный шум, и Стеглик, не раздумывая, спрыгнул в кювет. Тяжело ступая по густой грязи, он с трудом продвигался вперед. Отдышался только в лесу. Сел на пень, чтобы почистить ботинки. Вдруг ветка переломилась, раздался треск. Ему показалось, что треск был слышен по всему лесу, как и гулкие удары его собственного сердца.

И тут наступила тишина. Выстрелы прекратились. Стеглик вскочил и направился дальше.

Он бежал по компасу, временами продирался через густой подлесок, и тогда молодые веточки стегали по ногам. На мгновение Стеглик остановился, чтобы проверить, в правильном ли направлении идет. Затем снова побежал. Начался подъем. Ботинки то и дело скользи-! ли по влажному дерну. Тяжело дыша, Гонза добрался до вершины и начал спускаться в соседнюю долину. Вдруг какой-то шорох прижал его к земле. Он лежал, затаившись, но шорох не повторился. Что это было? Заяц, ежик или передовой пост «красных»? Стеглик осторожно обошел подозрительное место. Цепкие шарики чертополоха липли к одежде.

— Тьфу ты, — выругался он потихоньку. Рубашка на нем была мокрой от нота, носки и гимнастерка — хоть выжимай!

«Сейчас бы полежать», — подумал Гонза. Во рту пересохло. Хотелось закурить, но это желание он подавил — опасно. Прибавил шагу. Время летело. Местность вокруг скрывалась во мгле.

Когда Гонза свернул к дороге, почувствовал, что натер ногу. Но об этом сейчас некогда было думать. В кронах деревьев зашуршала ночная птица. Из-за туч выплыла луна. Ее мертвенно-бледный свет осветил фигуру, которая махала руками. Патруль! Стеглик быстро изготовился к стрельбе. Он остро ощутил холодок автомата, придававший чувство уверенности. Если это патруль «красных», он должен стрелять.

Гонза лежал на земле, прикрывшись пучками старой травы. Фигура не двигалась. Стеглик подумал, что, если еще ждать, он попадет в штаб не раньше, чем кончатся маневры. Подтянув автомат, пополз к фигуре. Через несколько метров она превратилась… в чахлое деревце, которое от дуновения ветра размахивало ветками.

Гонза в изнеможении прислонился к дереву. Где-то наверху прокричала сова, и ему казалось, что она смеется. Над лесом взвилась ракета, после которой началась перестрелка на фланге — похоже, была обнаружена разведка. Гонза ускорил шаг. Лес здесь был пореже, но стало больше кустарника, через который он с трудом продирался. Временами прислушивался и прикидывал, пройдена ли половина пути. Тут перед ним открылась пасека. Она была слишком большой, чтобы ее обходить. Стеглик, однако, сказал сам себе: «Здесь ловушка, Гонзик!»

Он пригнулся и побежал вперед, стараясь быстрее миновать открытое пространство. Пасеке не было конца. Подкравшись к вывороченному бурей дереву — единственному укрытию посреди голой поляны, он упал между корнями, пахнувшими смолой. Под тяжестью его тела треснула ветка. Стеглик замер. Он знал, что находится на «ничейной» земле. На пасеке царила подозрительная тишина. В траве под деревьями послышался шорох, Гонза прижался к шершавому стволу сваленной ели, осторожно выглянул. В синеватом лунном свете Стеглик увидел, что «красные» идут от опушки леса, к которой он направлялся. Силуэты передвигались от дерева к дереву и вскоре образовали сплошную цепь. Развернувшись веером, они двинулись к пасеке. Значит, они его заметили! Стег-лик напрасно искал брешь в цепи, чтоб ускользнуть. От волнения снова перехватило дыхание…

— Еще не взяли вы меня, еще нет…

Уже были слышны шаги, тихие команды, кто-то глухо смеялся. Стеглик лихорадочно думал. Цепь солдат приближалась. Надо прорваться! Попытаться, пока эта цепь редкая. Прорваться — и положиться на свои быстрые ноги. Оттолкнувшись ладонями от земли, Стеглик побежал по пасеке к разрыву в цепи «красных». Его пытались остановить криками «Стой! Стой!». В цепи догонявших сверкнули огоньки из стволов автоматов…

Стеглик вздрогнул, словно его действительно коснулась смерть, смерть, как на войне, о которой он только слышал или читал. Бежал, пристально всматриваясь в темноту, перескакивал через корни, ветки хлестали его по лицу. Сучки и колючки рвали одежду. «Красные» замыкали цепь. Он оказался в кольце. Стеглик изменил направление бега, пытался петлять, но все было напрасно.

Донесение! Донесение не должно попасть в руки «противника»! Как говорил капитан Гоне? «Коммунисты на фронте всегда проходили!» Теперь он забыл о том, что те, кто преследовал его сейчас, — товарищи, земляки. Мозг Стеглика бешено работал: если не сможет прорваться, необходимо уничтожить донесение! На бегу Гонза стал заталкивать бумагу в рот, отрывал куски, жевал, но все напрасно…

В горле было сухо. Он перекатывал бумагу во рту, пока не свело желудок. Месиво застряло в глотке. Пытался его протолкнуть пальцем, но не смог. Он стал давиться им.

— Стой-й-й!

Гонза обернулся и дал очередь холостыми патронами, потом еще одну, после чего автомат защелкал впустую. Надо было сменить магазин. Он на бегу полез в подсумок за новым магазином, все время пытаясь проглотить пакет.

— Сдавайся! — «Красные» были уверены в своем успехе.

Гонза согнулся, укрывшись за вывороченным деревом. Еще несколько минут здесь он смог бы сражаться. Опять начал жевать донесение, одновременно он держал под огнем цепь «противника». Чтобы знали, что он еще может обороняться… Когда окруженный не ответил на огонь нападавших, они побежали к нему, крича:

— Бросай оружие!

Гонза Стеглик перевернулся на бок и вдруг почувствовал что-то твердое в нагрудном кармане. Зажигалка! Он быстро достал пузырек с бензином, зубами вытащил и поднес к губам. «Красные» приближались. Гонза быстро жевал и глотал бумажное месиво… Бензин жег горло, как горячий чай, и быстро испарялся. Во рту был отвратительный привкус… Стеглик почувствовал, как комок бумаги наконец прошел по гортани.

…Гонза пылал в горячке. В голове были какие-то странные мысли, перед глазами плыли радужные круги. Он безуспешно пытался выстроить логическую связь между событиями: марш, град, ручка саперной лопатки и мозоли, «бой», донесение, головокружение…

Обморочное состояние уже прошло. Рядовой Стеглик сел на койке — она заскрипела, как отслужившая свое тачка. Боль в спине напомнила о дожде и лесной сырости, обожженное горло — о депеше в штаб. Тусклый свет карбидной лампы освещал палатку. Гонзе было видно все помещение. Он пробежал взглядом по койкам и носилкам, увидел аптечку, стеклянный шкафчик — палатка была оборудована, как маленькая больница. На столике у двери лежала его форма. Автомат и пояс с подсумком висели на вешалке.

В углу палатки сидел солдат с белой повязкой на рукаве и разгадывал кроссворд. Он не мог найти слово из восьми букв, означавшее хорошее человеческое качество. Солдат грыз карандаш, шевелил губами и считал на пальцах буквы, даже не обратив внимания, что «пленный» уже поднялся.

У Гонзы навернулись на глаза слезы — не прошел! Он пытался убедить себя, что сделал все возможное, но чувствовал слабость такого оправдания. В ушах словно прозвучали слова капитана Гонса: «По тому, как воины выполняют эту изнурительную работу, можно судить об их надежности в бою!» Лучше б теперь не встречаться. Он вытер слезы ладонью. Боль в животе усилилась. Мучила жажда. Гонза обратился к солдату с повязкой:

— Послушай, дружище! Дай мне попить… Будь добр.

— Только ту смесь, что приготовил для тебя доктор.

Стеглик повернул голову к столику у изголовья кровати. Поблагодарил и взял флакон. Жидкость приятно холодила больное горло. Выпив все до последней капли.

Гонза снова улегся. Он чувствовал слабость и закрыл глаза. Санитар подошел к койке, взял двумя пальцами его запястье, посчитал пульс. Удовлетворенный состоянием пациента, разговорился:

— Во время учений я помогал при лечении всяких травм, но качать бензин из желудка — такого еще не припомню. Ты что, хотел отравиться от обиды, что наши тебя поймали, или просто так, лакомился?

— Обидно стало, — смог лишь ответить Гонза.

— Иди к черту! Ты разве не знаешь, что после бензина температура бешено лезет вверх? Через несколько дней будешь как огурчик, но учения для тебя уже окончены!

— Думаешь?

— Дружище, я на гражданке работаю в Буловце санитаром. Я не думаю, а знаю!

— Я немного отдохну, — закрывая глаза, произнес Стеглик.

— Да, конечно… Постарайся выспаться, пока не пришел посмотреть на тебя наш старик. Его весьма интересует, с какой целью ты здесь бродил.

— Неважно я себя чувствую. — Гонза перевернулся на бок и натянул одеяло на небритый подбородок.

— Эй ты, бензиновый алкоголик, — санитар опять принялся за кроссворд, — не знаешь ли ты случайно положительное человеческое качество из восьми букв?

— Говоришь, восемь букв? — приподнял голову Гонза. Секунду подумал. — А может быть, это «упорство»?

Сосновые половицы палатки скрипели, когда санитар шел к своему столику. Он нагнулся с карандашом над журналом, вписывал буквы и радовался вслух:

— Ну конечно упорство! Как это мне самому не пришло в голову…

Упорство! Это слово снова заставило Стеглика вспомнить о солдатском долге. Сердце бешено колотилось в груди. Между тем санитар отложил карандаш, закрыл журнал и потянулся за накидкой. Взглянув на больного, он решил, что все в порядке, и вышел. Гонза приподнялся на локтях, прислушался. Опять пошел дождь. Капли стучали по брезенту палатки, ветер доносил приглушенные голоса. Стеглик сел, опустил ноги на пол. Потянуло холодом. Подождав, пока пройдет головокружение, он сделал несколько шагов к столу, где лежала его одежда. Судя по всему, Стеглик проспал не более двух часов. Значит, еще не все потеряно. По его расчетам, как раз в это время он должен бы быть в штабе. Звуки выстрелов говорили о том, что «бой» еще продолжается. Солдат с трудом оделся. В голове гудело, но все равно вспомнил: «Автомат!» Стеглик подошел к вешалке, взял оружие. Пояс затянул на две дырки дальше, чем обычно: за сегодняшнюю ночь он потерял не менее трех килограммов. Ноги были словно ватные, но голова работала ясно. Донеслись голоса патрульных, которые рассказывали о «пленном», вылакавшем бутылочку бензина. Он не желал опять попасть им в руки и поступил так же, как вождь племени делаваров, о котором читал в какой-то книжке про индейцев. Стеглик достал из чехла клинковый штык, сделал надрез в задней стенке палатки и вышел наружу. Лекарство, которое он выпил, начинало действовать: колени перестали дрожать, улучшилось настроение. Гонза незаметно растворился в темноте. Солдаты в лагере не обратили на него внимания. Стеглик, выбравшись из «неприятельского» стана, вскоре попал на хлебное поле. Колосья доставали ему почти до пояса. Он освежил лицо обильной росой и подумал: «Надо еще продержаться немного, и тогда отдохну!»

Дождь и ветер хорошо освежали разгоряченное лицо. Приближалось утро, а с ним и время, установленное для выполнения задания. Стрелка компаса подтверждала, что он идет в правильном направлении. Каждый шаг был мучением. Сведенные от холода мышцы работали с трудом. Его бег больше напоминал комичную ходьбу. То и дело он спотыкался, падал и снова подымался. Плюхался в ямы, наполненные водой, продирался через заросли, полз по болоту. Наконец показался долгожданный склон. Гонза Стеглик проковылял между деревьями, и перед ним открылся вид на поля и близкую реку. Река напоминала ленту, которую обронила в лугах девушка. Он так засмотрелся, что забыл обо всем. Неожиданно раздался окрик:

— Стой!

Мучительный страх, что он не добежит до штаба, подстегнул и погнал Гонзу вперед. Широко открыв рот, он глубоко вздохнул, усталым легким стало легче, как будто открылось второе дыхание.

— Сто-о-ой, стрелять буду!

Одиночные выстрелы сменились очередью, а та серией очередей. Гонза угрожающе поднял автомат, который едва держал одеревеневшими пальцами. Кольцо вокруг него снова замкнулось! Он попытался было прорваться, уклонившись от одного из преследователей, но другой солдат вратарским прыжком опрокинул его наземь. Гонза почувствовал на себе груз многих тел, тем не менее он кусался, царапался, брыкался.

— Отпустите меня…

— Ты чей?

Да посветите, черт побери, кто-нибудь!

Кто-то вырвал у Гонзы из рук автомат, другие скрутили руки за спиной. Луч фонарика осветил клубок сцепившихся тел. Гонза рассматривал солдата, который сидел у него на груди. А тот, глядя на Гонзу, разочарованно воскликнул:

— Ребята, да ведь это наш!..

— В штаб мне… — выдохнул облегченно Гонза. — С важным донесением…

Прежде чем совсем рассвело, в небо взвились ракеты — одна, другая, третья! Войска перешли в наступление. Грохотала артиллерия. Гонза немного заснул, но канонада его разбудила. Быстро натянул брюки и рубашку. Форма была уже сухой. Стеглик про себя поблагодарил за это службу наряда и выбежал из палатки. Перед окопом стоял солдат с биноклем в руках.

— Дай взглянуть, дружище…

— Смотри! Это ведь и твой успех…

Гонза Стеглик с нетерпением прильнул к окулярам бинокля. Линия фронта вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки. По дороге в сторону «противника» шли танки, по лугу спешила мотопехота. Гусеницы рвали дерн. Цепи автоматчиков под прикрытием бронированной техники развивали атаку. Беспрерывно грохотали орудия. Гонза не удержался, чтобы не крикнуть:

— Прорвали!

— Прорвали… — отозвалось рядом.

Офицер штаба, которому Стеглик на рассвете передал содержание проглоченной депеши, стоял в наброшенной на плечи плащ-накидке. Плащ нес следы трудного учения — от дырок, прожженных искрами ночных костров, до пятен от ружейного масла. У офицера обозначились круги под глазами, лицо казалось серым от бессонницы, но глаза светились радостью: ход учений изменился. «Синие» идут вперед. Майор протянул Стег-лику руку:

— Ты неплохо поработал…

Гонза пожал протянутую руку и повторил мысленно слова, произнесенные офицером. На душе стало удивительно легко и спокойно. Гонза встал по стойке «смирно» и сказал:

— Хотелось бы вернуться в роту, товарищ майор!

К полудню учения окончились. Победа! «Синие» и «красные» опять стали друзьями. Похоже было на то, что миру, который воцарился, радовалась и сама природа. Солнце разогнало тучи и залило сиянием все вокруг. Теплые лучи его ласково согревали солдат, которые готовились к параду войск, участвовавших в учениях.

Капитан Гоне стоял перед строем минометной роты. Она его не подвела, как и отделение резервистов. Не подкачал и Гонза Стеглик. По правде говоря, он должен быть еще в постели, но не мог остаться в стороне от такого события. Командир прочитал приказ и от имени командира батальона объявил благодарность за отличное выполнение боевых задач солдатам срочной службы и рядовому запаса Стеглику.

— Служим социалистическому Отечеству! — прозвучали голоса.

— Вольно! Разойдись!

Строй рассыпался. Солдаты потянулись к пахучему вереску. Ждали грузовики, которые должны были доставить их к месту парада. К солдатам подсел и капитан Гоне. Они освободили ему место в центре. Вспоминали различные моменты учений. Давно забыли о мозолях, о боли в спине, грязи и холоде.

Гонза Стеглик стал героем дня. Он старался перевести разговор. Обратился к Леону Прагру:

— Ты мне ничего не проспорил, Кофеек?

— А что, я с тобой на что-то спорил, Гонза? — подтолкнул тот товарища локтем в бок. — Я с самого начала знал, что ты покажешь себя!

— Зато я сам не был в этом уверен, — признался Гонза.

Командир нашел в кармане свои любимые сигареты «Лип». Первому протянул сигарету Стеглику. Тот сунул руку в нагрудный карман куртки:

— Чтобы отец с дедушкой не обиделись.

Чиркнул пальцем по колечку зажигалки. Сноп искр сразу погас. Четарж Карел Помагач глянул заговорщически на остальных и заворчал:

— Ну что это за парень такой? Эта зажигалка все еще не заправлена!

— Одним словом, — вздохнул патриот пограничной службы Ванек, — пограничник!

— Минометчик! — отозвались одновременно несколько голосов.

Рядом проехал танк. Когда громыхание затихло, командир убежденно сказал:

— Солдат…

Примечания

1

Сержант (чешск.). Прим. верстальщика

(обратно)

2

Название земли в Австрии. — Прим. ред.

(обратно)

3

Ф. В. Канарис — немецко-фашистский адмирал, начальник абвера в 1935–1944 гг. — Прим. ред.

(обратно)

4

Католический праздник, отмечаемый 2 ноября. — Прим, переводчика.

(обратно)

5

Крейчи — портной (чешск.). — Прим, ред.

(обратно)

6

Игра слов: сама яма — сплошная яма (чешек.). — Прим. ред.

(обратно)

7

«Прекратить жестокость полиции» (англ.). — Прим. ред.

(обратно)

8

Индеец, герой повести Ф. Купера. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Владимир Фиала Кто такой Антал?

Иван Черны Рассказы

  Слушай мою команду

  Когда солдату грустно…

  Особое задание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg