«На высотах мужества»

На высотах мужества (fb2) - На высотах мужества 921K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Федор Семенович Гнездилов

Гнездилов Федор Семенович

На высотах мужества

Слово к читателю

Все дальше и дальше уходят от нас грозные годы Великой Отечественной войны. Но по-прежнему ярко представляется взору наших современников величие подвига, совершенного на фронтах и в тылу старшим поколением советских людей под руководством КПСС - боевого организатора борьбы против немецко-фашистских захватчиков.

О беспримерном мужестве и героизме наших воинов на фронтах самой тяжелой и кровопролитной в истории человечества войны написаны многотомные исследования, художественные произведения, воспоминания полководцев и военачальников, созданы фильмы, стихи и песни. Слава советского воина-победителя, воина-интернационалиста увековечена в мраморе и бронзе мемориальных комплексов, памятников, обелисков. Они есть всюду - и на нашей советской земле, и во многих странах Европы и Азии.

Тема Отечественной войны далеко не исчерпана. Она вызывает у наших потомков неугасаемый интерес. Прежде всего нашу молодежь интересуют герои и подвиги, отвага и мужество советских людей в их борьбе против коварнейшего из врагов - германского фашизма. И потому каждый новый рассказ очевидца, непосредственного участника исторических событий находит горячий отклик в сердцах юных патриотов нашей Родины. Свидетельство тому - большая популярность мемуарной литературы. Надеюсь, что и книга генерал-майора авиации Ф. С. Гнездилова не оставит читателя равнодушным.

Федор Семенович Гнездилов - сын бедного крестьянина. В 1930 году по призыву Ленинского комсомола добровольцем вступил в ряды Красной Армии. В 1935 году окончил Оренбургскую военную школу летчиков и летчиков-наблюдателей, а в 1955 - Академию Генерального штаба имени Климента Ефремовича Ворошилова. Более 40 лет жизни посвятил защите Отчизны, прошел путь от рядового бойца до генерала. С первого дня Великой Отечественной и до самой Победы он находился в действующей армии, служил в должности начальника штаба 168-го, затем 18-го гвардейского истребительных авиационных полков, которые при формировании 1-й воздушной армии вошли в ее состав.

Командуя этой армией, я не раз бывал в 18-м гвардейском авиаполку, встречался с летчиками и техниками, командирами и политработниками и всякий раз убеждался в высоких морально-боевых качествах личного состава этой ведущей в воздушной армии части. Командир 18-го гвардейского полка А. Е. Голубов, его заместитель по политчасти К. Ф. Федоров и начальник штаба Ф. С. Гнездилов в полной мере обладали деловыми качествами, отличной оперативно-тактической подготовкой, во всем являлись для подчиненных примером. Глубоко знали они душу воина-авиатора, умели находить путь к его сердцу, проявляли о нем отеческую заботу. Гвардейцы полка сражались геройски и по праву завоевали ему славу одного из лучших в воздушной армии. [6]

Среди летчиков полка было немало истинных героев. В их числе - С. А. Сибирин, Д. А. Лобашов, В. И. Запаскин, Н. Г. Пинчук, В. П. Ляпунов, Н. А. Заморин, В. Г. Серегин, В. Н. Барсуков, Н. Н. Даниленко, В. А. Баландин. Их подвигам в небе войны автор посвящает немало волнующих страниц.

В своих воспоминаниях Ф. С. Гнездилов рассказывает о событиях, в которых участвовал непосредственно. Прежде всего он пишет о мужестве советских воинов, которые в тяжелые для Родины дни всему миру показали, что наша армия под руководством Коммунистической партии способна выдержать любые испытания огнем, победить любого врага. Через всю книгу красной нитью проходит мысль о нерушимой дружбе народов нашей страны и высоком патриотизме советских людей, о прочности социалистического государства.

Тепло и сердечно вспоминает Ф. С. Гнездилов о боевом товариществе и фронтовой дружбе советских летчиков-гвардейцев и французских пилотов из эскадрильи «Нормандия», преобразованной в ходе войны в полк «Нормандия - Неман». С апреля 1943 года и до конца войны эти полки почти постоянно располагались на одном аэродроме и крылом к крылу сражались против общего врага. Они прошли путь от Подмосковья до Кенигсберга.

С искренней любовью рассказывает автор и о доблести инженеров, техников, младших авиаспециалистов, которые готовили истребители к боевым вылетам днем и ночью, в любую погоду, нередко во время артобстрелов и бомбежек. Без их самоотверженного труда боевые победы наших летчиков в небе войны были бы невозможны.

В книге названы имена и фамилии многих героев 168-го и 18-го гвардейского авиаполков, а также французского полка «Нормандия - Неман», которые прославились в боях на Южном фронте, в битве за Москву, в сражениях на Курской дуге и за освобождение Белоруссии, в небе Восточной Пруссии.

Богатые, разнообразные впечатления и наблюдения автора подкрепляются, документальными данными Центрального архива Министерства обороны СССР и воспоминаниями однополчан. Это придает книге Ф. С. Гнездилова достоверность, убедительность и большую познавательную ценность для широкого круга читателей, особенно для нашей замечательной молодежи.

Командующий 1-й воздушной армией в годы Великой Отечественной воины, Герой Советского Союза генерал-полковник авиации М. М. ГРОМОВ [7]

Первые бои, первые победы

По дорогам войны моя память шагает устало.

На висках седина, и я юность назад не верну.

Много вьюг и дождей с той жестокой поры миновало,

Но я сердцем солдат, и оно не забудет войну.

Мих. Андронов

Шумела теплыми ветрами да разномастной листвой осень 1940 года. Ее дыхание особенно ощущалось за чертой города, в подмосковных лесах, куда мы, слушатели авиационного отделения Высшей школы штабной службы при Военной академии имени М. В. Фрунзе, изредка выезжали отдохнуть. Красота здесь была необыкновенная. Невольно вспоминались стихи А. С. Пушкина:

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса.

В один из тех дней учеба наша завершилась, и я, в то время старший: лейтенант, направился в штаб ВВС за назначением. Волновался. Куда-то направят? У военного человека, разумеется, выбора нет: куда пошлют, там и продолжу свою службу.

До поступления в Высшую школу я служил в бомбардировочной авиации, летал на ТБ-3 и ДБ-Зф. Надеялся, что снова вернусь в один из полков бомбардировщиков, где все понятно и близко. И каково же было мое разочарование, когда мне предложили отправиться в 168-й истребительный авиаполк, который находился на юге Украины, на должность заместителя начальника штаба по оперативной части. Поначалу, признаться, это здорово расстроило меня, но потом я поразмыслил немного, успокоился. [8] В тот же день, уложив свои вещи, собрался в дорогу и отправился к месту назначения.

Так началась моя служба в истребительном авиаполку. По существу этот полк находился в стадии формирования. Начальника штаба полка не было, как заместитель, я стал исполнять его обязанности и строить работу так, чтобы уже в ближайшее время в эскадрильях началась планомерная учебно-боевая подготовка всех авиаторов - и летного и технического состава.

Командир полка также еще не прибыл, и мы, принимая пополнение и намечая планы работы, ждали его со дня на день.

Однажды я зашел к начальнику штаба дивизии, чтобы доложить о положении дел в полку, выяснить кое-какие вопросы. В кабинете находился статный, подтянутый майор.

- Знакомьтесь, - сказал начштаба дивизии. - Это ваш командир полка Ярославцев, Семен Дмитриевич. Желаю вам полного взаимопонимания и слаженной работы.

Майор Ярославцев понравился мне с первой встречи. Умный, рассудительный, дотошный человек, он в полной мере обладал теми качествами, которые так необходимы командиру полка. Сложную авиационную технику он знал в совершенстве и в воздухе владел ею виртуозно. Когда он, пилотируя истребитель, выполнял фигуры сложного пилотажа, летчики восторженно говорили:

- Это истинное мастерство!

На вооружении полка находились И-16 - самолеты, которые уважительно называли «ишачками». Это был истребитель с мощным стрелковым вооружением. Он имел две пушки, два скорострельных пулемета, мог брать две 100-килограммовые бомбы. Установленный на нем двигатель М-62 позволял развивать скорость до 462 км/час. И-16 обладал исключительными возможностями при горизонтальных маневрах, и в первых боях с врагом это давало нашим летчикам возможность наносить врагу ощутимые потери на земле и в воздухе.

Однако вернусь к делам полковым.

Вскоре меня утвердили в должности начальника штаба полка. Скажу откровенно: сложная это, кропотливая работа. Начальник штаба за все в ответе - за боевую выучку, готовность и дисциплину подчиненных, за состояние учета личного состава, вооружения и боевой техники. Он организует своевременную и четкую разработку и передачу приказов командира полка, руководит боевой и политической [9] подготовкой подчиненных, осуществляет контроль за внутренней службой воинов. Он же ответствен за правильное хранение и содержание Знамени полка, которое является символом воинской чести, доблести и славы.

Разных штабных дел подчас накапливалось столько, что справиться с ними одному было не под силу. Особые трудности я испытывал при разработке программ боевой подготовки летчиков, техников и механиков. В этом деле верными моими помощниками и надежной опорой стали лейтенант И. Г. Жирнов и воентехник 2-го ранга М. Г. Кузнецов. Совместно мы в деталях продумывали и общими усилиями разрабатывали программы, на каждый день составляли расписание занятий. И понимавший толк в штабной службе майор Ярославцев не однажды с одобрением отзывался о нашей работе.

С начала 1941 года плановая учебно-боевая подготовка в полку шла уже полным ходом. Летчики усердно овладевали способами боевого применения истребителя - вели воздушные бои, совершенствовали огневую и тактическую подготовку. В планы их подготовки включались и бомбометание, и стрельбы по наземным целям. В полную силу приходилось трудиться техникам, механикам и мотористам. От них во многом зависела выучка летчиков. И потому внимание к теоретической подготовке и совершенствованию навыков техсостава не ослаблялось ни на один день.

Время было тревожное. Немецко-фашистские войска порабощали одну страну Западной Европы за другой. Неспокойно было и у западных границ Советского Союза. Самолеты фашистских «люфтваффе» часто нарушали наши воздушные рубежи. Это настораживало, заставляло со всей ответственностью овладевать боевой авиационной техникой и ее вооружением.

Летчики рвались в небо. Но зима оказалась неблагоприятной. Частые оттепели и туманы сменялись дождями или валившим целыми днями мокрым снегом. Сложные метеорологические условия ограничивали полеты, и наши планы боевой учебы не всегда выполнялись. Это отрицательно сказывалось на подготовке воздушных бойцов, их настроении. Вместо полетов занимались теорией.

Не принесла нам особых радостей и ранняя весна. В период распутицы можно было летать с аэродромов, где имелась взлетно-посадочная полоса с искусственным покрытием. Такой полосы у нас не было, и полеты то и дело [10] приходилось переносить, терпеливо ждать, пока установится погода, подсохнет земля.

Майор Ярославцев, штаб полка не могли бездействовать. Мы добивались своего. И 5 мая по приказанию штаба ВВС Одесского военного округа перелетели на аэродром у станции Колосовка, а на следующий день, наверстывая упущенное, приступили к полетам. Они проводились потом в две смены. С утра и до вечера на аэродроме шумели моторы. Одни истребители поднимались в небо, другие приземлялись. Пока на земле шла подготовка самолетов, летчики проводили разбор вылета, затем снова садились в кабины истребителей, снова проводили учебные бои, стрельбы и полеты по маршруту в самой разнообразной обстановке. Несмотря на столь интенсивную летную работу, на то напряжение, с которым трудились наши наземные специалисты, у нас не было ни единой серьезной аварии, ни одного ЧП. Никто не жаловался и на усталость. Напротив, люди видели плоды своего труда, и это придавало им новые силы.

На аэродром прибыл полковник Д. П. Галунов, командир 21-й смешанной авиадивизии, в состав которой вошел полк. Он остался особенно доволен тем, что программа летной подготовки выполнялась успешно. Во время беседы с руководящим составом полка он сообщил приятную новость: нам предстояло переучиться на новую, более совершенную авиационную технику - овладеть истребителем МиГ-3. Летно-технические данные этого поступавшего в серийное производство истребителя нам были известны. И люди восприняли весть о переучивании с удовлетворением. Кому же из воздушных бойцов не хотелось летать на таком замечательном истребителе! Его скорость - 640 км/час. Маневренные возможности - высокие. Не случайно за создание этого самолета талантливый конструктор Л. И. Микоян был удостоен Государственной премии.

- Когда мы получим «миги»? - спросил Ярославцев комдива.

- В конце июля - начале августа. Готовьтесь!

И мы готовились со всем усердием. Международная обстановка к этому времени заметно осложнилась. Пламя войны, развязанной Гитлером при содействии и покровительстве империалистических держав, разгоралось все сильнее. Из газет и журналов, из радиопередач мы постоянно узнавали, как шествовали по странам Европы фашистские поработители. Это не могло [11] не тревожить. «Что-то будет дальше? - размышлял я. - Неужто Германия разорвет договор о ненападении?» Я понимал, если это случится, война с гитлеровцами будет нешуточная. Для того и необходимо было делать все возможное, чтобы в любое время быть готовыми к отражению удара агрессора.

20 мая меня вызвали в штаб дивизии для уточнения плана подъема полка по боевой тревоге. Те изменения и дополнения, которые были внесены в план, заметно сокращали сроки приведения эскадрилий в боевую готовность. Этим планом предусматривался также перелет на аэродром, расположенный ближе к государственной границе СССР.

Через три недели я снова отправился в Одессу, на этот раз в штаб ВВС округа, где собрались начальники штабов всех авиационных частей и соединений. Мы получили указания по уточнению наших планов, по поддержанию эскадрилий в постоянной боевой готовности и сокращению отпусков, а также поездок личного состава за пределы гарнизона. Все это связывалось с неспокойной обстановкой у наших западных рубежей.

О всех указаниях, о том, что говорили на этом совещании, я сразу же по возвращении в полк доложил майору Ярославцеву. Семен Дмитриевич надолго задумался. Видно было: озадачили, очень озадачили его указания сверху.

- Принимайтесь за дело, капитан! - приказал он.

Прибыл заместитель командира полка по политчасти полковой комиссар Ф. Н. Кондаленко, и Ярославцев обоим нам дал несколько добрых советов, подсказал, как быстрее и полнее реализовать указания штаба ВВС нашего округа. Особенно его волновали вопросы боевой подготовки летчиков. На них, по его убеждению, должна быть нацелена вся партийно-политическая работа в полку. В то же время он предлагал не изматывать людей, создать все условия для организации отдыха.

Мы находились в лагере уже более месяца. Напряженный ритм летной подготовки стал для нас привычным. К концу недели люди уставали. Все ждали выходного, чтобы набраться сил, посмотреть новый фильм, побывать на стадионе, принять участие в соревнованиях по легкой атлетике, гимнастике или спортивным играм. Ни один предвыходной и выходной не обходился у нас без таких мероприятий. [12]

Был тихий субботний день 21 июня. Полеты на аэродроме завершились еще до обеда. Техники и механики привели свои И-16 в боевую готовность и направились в лагерь, к своим палаткам. Все настраивались на отдых. Политработники и комсомольские активисты запланировали на субботу и воскресенье немало разнообразных - на все вкусы - мероприятий.

Многие воины-авиаторы переоделись в спортивную форму и зашагали к стадиону - открытому полю с воротами и разметкой для игры в футбол. Соперники приехали сильные, из самой Одессы, и нам хотелось, чтобы наша команда одержала над ними победу.

Поболеть за своих футболистов пришли не только авиаторы полка и батальона аэродромного обслуживания, но и их семьи. Матч получился на редкость боевым. Футболисты полка играли изобретательно, и, когда открыли счет, над стадионом долго не смолкали возгласы одобрения. Закрепить этот успех, к сожалению, не удалось. Соперники отквитали гол, и встреча завершилась вничью.

В тот же субботний день состоялся концерт полковой художественной самодеятельности. Бурными аплодисментами зрители проводили со сцены двух особенно одаренных самодеятельных артистов старших техников эскадрилий Павла Семенова и Виталия Эльсона. Сначала они спели сатирические куплеты на злобу дня, затем в шуточной манере исполнили «Лезгинку». И куплеты, и танец развеселили людей, и они, аплодируя, смеялись от души. Больше всего, однако, авиаторам понравилось выступление молодого летчика младшего лейтенанта Василия Серегина. Он спел, аккомпанируя себе на гармошке, популярную в то время песенку «Татьяна».

Наступило время отбоя, но авиаторы никак не могли угомониться. Все находились под впечатлением футбольного матча и концерта участников художественной самодеятельности. Говорили, что-то доказывали один другому, спорили. И дежурный по лагерю вынужден был со всей строгостью повторить команду «Отбой!». Лишь после этого люди угомонились, уснули. Не знали они, даже предположить не могли, что ровно через четыре часа загремят залпы тысяч вражеских орудий, а фашистские «юнкерсы» и «хейнкели» обрушат многотонный бомбовый груз на аэродромы и железнодорожные узлы, на укрепления и районы дислокации наших войск, располагавшихся в приграничной зоне. Разорвав договор о ненападении, враг внезапно, без объявления войны напал на нашу страну. [13]

В то время я вместе с семьей жил в доме неподалеку от лагеря. Сквозь сон услышал вой, но проснуться никак не мог.

- Вставай же, Федя. Слышишь, сирена гудит? Вставай! - тронула меня за плечо жена - Мария Савельевна.

Я вскочил с постели. Сон слетел в мгновение ока. И сразу же заработала мысль: «Что там стряслось? Почему воет сирена? Учебная тревога? Но ведь командир полка накануне не обмолвился об этом ни единым словом».

Подбежал к телефону, связался с дежурным по лагерю.

- Объявлена боевая тревога! - доложил тот.

- Кто объявил? Откуда поступил сигнал?

- Из штаба дивизии.

Я взглянул на будильник. Было 4 часа 15 минут. Времени на одевание затратил совсем немного.

- Что там в лагере? - взволнованно спросила жена.

- Объявлена тревога.

Когда я прибыл в штаб, майор С. Д. Ярославцев был уже там.

- Проводная связь со штабом дивизии прервана, - сообщил Семен Дмитриевич. - Сигнал тревоги поступил по радио.

- Чем это вызвано?

- Вероятно, боевую готовность полка решили проверить. Думаю, что вот-вот прилетят проверяющие. Обратите внимание на сроки выполнения мероприятий по тревоге.

Личный состав полка находился в полном сборе. Командиры эскадрилий, начальники служб и командир части аэродромного обеспечения прибыли в штаб полка. Майор Ярославцев сказал им, что тревога объявлена по сигналу штаба дивизии, вероятно, с целью проверки боевой готовности. В этой связи нам следовало в строго установленные сроки полностью выполнить все мероприятия по плану подъема полка. Отдав эти указания, Семен Дмитриевич приказал мне напомнить командирам и начальникам наши основные задачи, и я сказал:

- Полк должен быть приведен в боевую готовность в течение часа. За этот срок мы должны рассредоточить технику, надежно замаскировать ее и подготовить к боевому вылету. Первой эскадрилье заступить на боевое дежурство двумя звеньями в готовности номер один и тремя в готовности номер два. Остальным эскадрильям быть в готовности номер три. В районах рассредоточения самолетов [14] в каждом звене отрыть щели для укрытия личного состава, в эскадрильях выставить наблюдателей за воздухом. Начальнику связи обеспечить телефонную связь с КП эскадрилий. Старшему инженеру полка и командиру части аэродромного обеспечения подготовить к выезду на новый аэродром передовую команду и комендатуру, подготовить также имущество к погрузке на машины. Сигнал на вылет дежурного звена - зеленая ракета. Запрещение вылета - красная ракета. У меня все, товарищ майор! Командир полка спросил собравшихся:

- Вопросы есть? Нет. В таком случае действуйте. И как можно энергичнее!

Подготовка к вылету на стоянках эскадрилий шла полным ходом. Техники и механики опробовали моторы истребителей. Оружейники заряжали пушки и пулеметы. На местах рассредоточения звеньев авиаторы отрывали щели. Не всюду и не все здесь делалось так, как требовалось. Пришлось кое-кого предупредить, кое-кому подсказать, какие должны быть щели.

- Кому они нужны, эти щели, да еще с изломами? - роптал один из механиков, орудуя большой саперной лопатой. - Все равно к вечеру закапывать их придется. Ну и работенку подкинули нам на выходной, чтобы служба медом не казалась!

В начале шестого один из моих подчиненных доложил мне о том, что получен из штаба дивизии документ, в котором нам предписывается выполнить все мероприятия по боевой тревоге и быть в готовности к отражению возможного налета вражеской авиации. При этом обращалось внимание на то, чтобы наши истребители не нарушали воздушные рубежи, не открывали огня первыми.

Это был серьезный документ, но особой ясности в обстановку он не внес. А проводная связь с Одессой по-прежнему не работала. Что случилось с ней - никто ничего не знал.

- Может быть, мне в штаб дивизии самому на У-два слетать? - обратился я к Ярославцеву.

Командир полка думал недолго:

- Слетаем вдвоем. Но не на У-два. На УТИ-четыре пойдем. Быстрее обернемся!

Сели в кабины учебно-тренировочного истребителя, взлетели и взяли курс на Одессу.

Еще при подходе к городу мы увидели шесть или семь очагов пожара на улицах, и предчувствие большой беды невольно закралось в сердце. Обратили мы внимание и на [15] то, как с аэродрома, на взлетно-посадочной полосе которого мы собирались приземлиться, в небо поднимались истребители. С посадкой пришлось подождать.

Наконец полоса освободилась, и мы сели. Майор Ярославцев подрулил УТИ-4 к стоянке. Нас встретил невысокого роста техник в комбинезоне и с отверткой в руке.

- Что здесь происходит? - спросил его командир полка.

Тот удивленно шевельнул бровью, ответил:

- Как это - что? Война!

- Война?! - вырвалось у Ярославцева.

- Да, самая настоящая. Наши истребители ушли налет фашистских бомбардировщиков отражать. Где-то на подступах к городу «юнкерсы» появились.

Эта весть ошеломила нас. «Может, техник что-то напутал? - шевельнулась мысль. - Может, просто провокация, конфликт, который скоро уладится?»

В это время со стороны порта донеслась артиллерийская стрельба. В воздухе появились дымные шапки. Это рвались снаряды зенитчиков. Потом показались «юнкерсы». Забухали тяжелые разрывы. Фашистские бомбардировщики наносили очередной удар по городу и порту. Забушевали новые очаги пожаров.

В небе шел бой. Наши истребители под разными ракурсами атаковали вражеских бомберов. Один «юнкерс» загорелся и ушел, разматывая дымную борозду, в сторону моря.

Вскоре фашисты повернули на запад, бой окончился. Мы подошли к командиру дивизии. Выслушав нас, он распорядился:

- Действуйте по плану подъема полка по боевой тревоге. Прикрывайте указанные в нем наземные объекты.

- Согласно этому плану мы должны перелететь поближе к государственной границе, но аэродром в нем не указан. Проводной связи с вами нет, и мы по существу бездействуем, - доложил Ярославцев.

Этот доклад произвел впечатление.

- В такой обстановке никто не должен бездействовать! - заговорил полковник Д. П. Галунов. - Вам необходимо перелететь поэскадрильно на следующие аэродромы. - Комдив назвал населенные пункты. - Штаб полка и одна эскадрилья пусть остаются в Колосовке. Для перевозки техсостава пришлем транспортные самолеты. Главные задачи вам известны. А сейчас возвращайтесь в полк. [16]

Здесь же находился и заместитель комдива по политчасти.

- Сегодня в двенадцать часов по радио будет передано правительственное сообщение, - предупредил он. - Постарайтесь организовать прослушивание.

Мы поспешили на аэродром.

Тревожная весть о войне острой болью отозвалась в сердцах людей. Каждый из нас понимал, какая смертельная угроза нависла над нашей страной. Слушая по радио В. М. Молотова, выступавшего с заявлением Советского правительства, мы настраивались на борьбу, были полны решимости обуздать зарвавшегося противника. «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Эти слова стали для воинов-авиаторов, как и для всех советских людей, боевым девизом, призывом к борьбе против агрессора.

Вечером отправляли из гарнизона наши семьи. На маленькой железнодорожной станции все выглядело необычно: и это затемнение, и тревожная тишина на перроне.

Простился с женой и четырехлетним сыном Женей.

Все мы в тот поздний вечер расставались с семьями так, будто уже в ближайшее время снова собираемся встретиться. Однако до встречи оказалось далеко, очень далеко - целых 1418 невероятно трудных военных дней.

23 июня мы перебазировали по одной эскадрилье на аэродромы Кулевча, Аккерман и Тирасполь, где они должны были получить боевые задачи из штаба 21-й авиационной дивизии. 1-я эскадрилья и штаб полка остались в Колосовке. Рассредоточение эскадрилий на удаление 120 - 250 километров от штаба лишало нас возможности управлять ими. Не было для этого ни сил, ни средств.

- Как же нам быть? - озадаченно спросил командир.

- Видимо, эскадрильям придется действовать самостоятельно, - ответил я. - Но мы должны слетать к ним, помочь организовать боевые действия.

- Согласен. Завтра на рассвете я полечу в Аккерман, вы, начальник штаба, - в Кулевчу, а вы, комиссар, - обратился майор к Ф. Н. Кондаленко, - в Тирасполь. Задача одна - помочь командирам эскадрилий организовать ведение боевых действий.

Начальнику связи С. И. Осипову командир приказал добиться через штаб дивизии, чтобы связь с эскадрильями была установлена.

Вспоминая теперь об этом, должен сказать, что в первые дни войны из-за отсутствия опыта мы действовали [17] иногда далеко не лучшим образом. Рассредоточение эскадрилий на большом удалении от штаба полка не могло нас усилить, тем более что и связь-то отсутствовала. Оповещение о противнике и наведение на него истребителей оставались далеко не удовлетворительными. Перехват вражеских бомбардировщиков производился в основном «по-зрячему». Сказывалось отсутствие опыта в организации боя. В этом отношении враг превосходил нас. Тем не менее наши летчики-истребители дрались с ним отважно, самоотверженно. Уже в первых поединках в небе им удалось сбить с гитлеровских асов спесь, и фашисты очень скоро почувствовали силу наших воздушных бойцов, особенно в лобовых атаках…

Шел третий день войны. Стало известно, что курсом на Одессу шли вражеские бомбардировщики. Заместитель командира 3-й эскадрильи капитан Г. К. Плясунов вылетел с аэродрома Аккерман ведущим звена навстречу врагу.

Радиосвязи с истребителями не было, и мы, волнуясь, с тревогой ждали их возвращения. Но вот над горизонтом показались едва видимые точки. Приближаясь, они росли в размерах, и вскоре уже все увидели тройку наших «ишачков». Зашли на посадку, сели. Их встречали летчики, техники, механики. Всем нам было интересно знать, каким оказался для них первый боевой вылет.

Прибыв на КП эскадрильи, Плясунов коротко доложил командиру полка о том, что в одной из атак ему удалось сбить Ю-88, еще два бомбардировщика уничтожили летчики звена. Авиаторы восторженно смотрели на героев первого боя.

- Расскажите подробнее, как это было, - обратился майор Ярославцев к командиру звена. - Поделитесь опытом.

И капитан Плясунов начал свой рассказ:

- Сразу после взлета мы легли на заданный курс. Вскоре увидели самолеты врага. Это были «юнкерсы». Их оказалось шесть, и шли они без прикрытия истребителей. Я решил атаковать ведущее звено сверху. Воздушные стрелки фашистов открыли по нашим истребителям огонь. Мы ударили по ним из пушек и пулеметов. Стреляли неточно. Досадно стало. Выполнив боевой разворот, решили атаковать врага снова. Превышение над «юнкерсами» у нас было метров пятьсот. Спикировали, открыли огонь. Сначала били по замыкающему звену, потом уменьшили угол пикирования и хлестнули очередями по ведущим самолетам. [18] Наш огонь заставил замолчать воздушных стрелков. А «юнкерсы» по-прежнему шли своим курсом. «Неужто не остановим их, не собьем?!» - подумал я. В третьей атаке, разогнав скорость, мы вышли под вражеский строй. Я нацелился на ведущего, нажал гашетку. Снаряды разорвали бомбардировщику фюзеляж. Я тут же вывел истребитель из атаки. Сделал это весьма вовремя. В люках «юнкерса» со страшной силой взорвались бомбы. Мой самолет отшвырнуло волной. Ведомые ударили по другому звену. Два самолета загорелись почти одновременно. Строй врага распался. Тройка уцелевших «юнкерсов» сбросила бомбы в море и начала давать деру. Боеприпасов у нас не осталось, и мы не могли преследовать врага. Вот и все, товарищ майор.

Командир полка остался доволен действиями звена:

- Спасибо. Всем объявляю благодарность! - сказал Ярославцев.

Механики подхватили капитана Плясунова, летчиков и начали подбрасывать. В этой победе звена была доля и их труда.

В тот же день штаб полка информировал все эскадрильи о первой победе наших истребителей над фашистскими «юнкерсами».

Уверенно действовали и летчики 2-й эскадрильи. Они прикрывали наших бомбардировщиков, содействовали наземным войскам, которые оборонялись на реке Прут, штурмовали технику и пехоту врага.

24 июня пятерка наших И-16 во главе с Г. И. Титаревым обстреляла колонну пехоты. Враг понес серьезные потери.

Удачным оказался вылет эскадрильи капитана И. Д. Лукъяненко. Огнем с высоты летчики рассеяли конников, многих уничтожили.

Такие удары заставляли врага передвигаться по дорогам осторожнее. Но налеты истребителей продолжались, и фашисты начали совершать переходы в основном по ночам.

Нелегкая задача выпала на долю 4-й эскадрильи. Ее летчики сопровождали «Петляковых», которые бомбили переправы на реке Прут. Враг стянул туда батареи зенитчиков. Летать приходилось сквозь сильный огонь. «Ишачки» нередко возвращались с пробоинами.

С каждым боем мы обретали уверенность, становились сильнее. Мы надеялись, что врагу не удастся оттеснить [19] наши войска дальше. Однако положение на фронтах продолжало ухудшаться.

3 июля мы слушали по радио выступление И. В. Сталина. Оно вселило в сердца летчиков, всех советских людей уверенность в нашей победе. Вся страна поднималась на борьбу против врага.

А Гитлер и его клика на весь мир трубили, что главные силы русских разгромлены, что Советский Союз войну проиграл и скоро-де германская армия будет в Москве.

Рано, очень рано начали ликовать главари фашистского рейха.

В начале июля обстановка на киевском направлении серьезно осложнилась. Фашисты овладели Бердичевом, Новоград-Волынским, Житомиром, вели бои на подступах к Киеву. В полосе обороны Южного фронта враг наступал на северо-восток. Это были напряженные бои.

168- й авиаполк получил из штаба дивизии приказ командующего ВВС Южного фронта генерала П. С. Шелухина срочно перелететь на аэродром у Жмеринки в распоряжение командира 45-й смешанной авиадивизии. Нам предстояло поддерживать наземные войска на правом фланге Южного фронта. Основная сложность перелета по дальнему маршруту заключалась в организации посадки на незнакомом полевом аэродроме. Больше всего мы беспокоились за молодежь.

Командир полка Ярославцев приказал своему заместителю майору Дмитрию Жаркову и мне без промедления вылететь на новый аэродром и подготовиться к приему полка. Мы тотчас же направились к УТИ-4. Произвели расчеты и поняли: если лететь на наиболее экономичном режиме работы двигателя, горючего должно хватить. Не исключено, что посадку придется совершить на предельных остатках топлива.

Около трех часов пополудни мы поднялись в небо. При подходе к Жмеринке увидели взлетно-посадочную полосу.

- Выпускай шасси! - распорядился Жарков.

Я начал вертеть ручку выпуска шасси - они убирались и выпускались вручную - и в этот момент услышал:

- Стой! Убирай шасси. Живее!

- В чем дело? - насторожился я.

- Видишь, фашисты Жмеринку бомбят!

В небе над железнодорожной станцией и в самом деле носились «юнкерсы». Их прикрывали истребители. На борту нашего учебно-тренировочного самолета вооружения не имелось. Какой же смысл лететь дальше? Мы отвернули [20] в сторону, решили пролететь по кругу. Нужно было выждать, пока вся эта армада «юнкерсов» и «мессеров» уйдет на запад. Лишний круг, однако, стал для нас роковым. Топливо кончилось, мотор заглох, и мы, планируя, вынуждены были садиться в поле, не выпуская шасси. Приземлились в пшенице.

- Живой? - послышался голос Жаркова.

- Вроде бы да. Головой немного стукнулся. А хвост у самолета отвалился.

Мы выбрались из кабин. Жарков тоже не обошелся без травмы. Он ударился о приборную доску лицом, повредил нос. Из раны сочилась кровь, и мы ничего лучшего не придумали, как заклеить нос тонкой папиросной бумагой. Главное - остановить кровотечение.

Отошли от самолета, начали размышлять, как быть дальше. Жарков прислушался к едва уловимым шорохам в пшенице, сказал:

- По-моему, к нам кто-то подкрадывается.

Я оглянулся и увидел, как неподалеку шевельнулась пшеница.

- Эй, кто там? Выходи, иначе буду стрелять!

Из пшеницы словно вынырнула ватага ребят. Пятеро из них - они выглядели постарше остальных - были с охотничьими ружьями и малокалиберными винтовками. В руках остальных - косы, вилы, просто дубинки. Подозрительно оглядев нас, один из них, вероятно старший, строго спросил:

- Кто такие? Откуда?

- Не видишь, что ль? Летчики мы! - ответил Жарков.

- Зачем станцию бомбили?

- Ты что, спятил? - возмутился заместитель командира полка и - ко мне: - Видал их? Они за фашистов нас принимают!

- Успокойся, Дима. Эти парни из истребительного отряда, вероятно. Так я говорю, ребята? - В ответ - ни слова. - Вы что, не верите, что мы свои, советские летчики? Вон наш самолет. Мы на вынужденную сели, нужна помощь.

- Отчего же не помочь? - ответил старший. - Давайте вещички. Что там у вас в этих сумках? Донесем!

Мы отдали им парашюты, сняли с самолета бортовые часы и направились в деревню. Она была близко.

- Отдыхайте здесь, в тени под кленом, - распорядился [21] старший и, оставив нас в окружении пареньков, куда-то ушел.

Двое юношей сбегали в соседнюю хату. Минут через пять из нее вышла женщина с полной миской аппетитной клубники и краюхой белого хлеба, предложила нам:

- Угощайтесь, соколики наши дорогие!

- Спасибо, мамаша, - ответил я, и мы с превеликим удовольствием принялись за еду.

Вернулся старший:

- Устроились, вижу, неплохо. Ладно, кушайте. Сейчас машина за вами прикатит.

Примерно через полчаса подъехала полуторка. Из кузова выпрыгнули трое милиционеров. Переговорив с нами, они предложили ехать в Жмеринку, и нам ничего не оставалось, как подчиниться.

У здания милиции люди встречали нас так, будто мы и в самом деле были пленными из экипажа сбитого «юнкерса». Форме нашей не верили: переоделись, дескать! Пытались говорить с нами по-немецки.

Жарков весело рассмеялся, затем поднял сжатую в кулаке руку и выкрикнул:

- Рот фронт, геноссен! Ауфвидерзейн!

- К чему эти шуточки? - пожурил я товарища.

- Уже и пошутить нельзя!

Начальник отделения внимательно изучил наши документы и, выслушав рассказ о том, что с нами произошло, любезно предложил отдохнуть в соседней комнате… под присмотром дежурного. Что ж, отдохнем. В комнате стояли два стареньких дивана. Усталые, мы улеглись и незаметно уснули. Когда же открыли глаза, солнце висело уже над горизонтом. Завтра нам предстояло принимать самолеты. Для этого необходимо было своевременно подготовиться. И мы обратились к начальнику отделения милиции с настоятельным требованием немедленно отправить нас на аэродром. Тот уже давно, видно, выяснил, что никакие мы не враги, освободил из-под стражи, даже машину свою предоставил.

На «точке» нас встретил командир части аэродромного обслуживания, мой однокашник по учебе в Москве, в Высшей школе штабной службы.

В течение вечера и ночи при содействии техсостава нам удалось сделать все необходимое для нормального приема истребителей.

Утром полк благополучно произвел посадку на аэродроме у Носиковки. Около 40 техников и механиков прибыли [22] на транспортных самолетах. Остальные ехали эшелоном по железной дороге. Мы ждали их с нетерпением. Однако прибыли они лишь через 10 суток.

Уже через три-четыре часа после перелета полка перед нами поставили задачу - с утра следующего дня сопровождать «Петляковых» и вести воздушную разведку. Майор Ярославцев обратился к комдиву с просьбой дать полку хотя бы полдня для изучения нового района боевых действий, но тот ответил отказом:

- Нет у нас для этого возможности. Пусть изучают район практически в процессе боевых вылетов.

Комдива можно было понять. В эти напряженные дни дорог был каждый час. Враг теснил наши войска едва ли не по всему фронту. Им требовалась поддержка с воздуха.

На следующий день после посадки на новой «точке» наши истребители трижды поднимались в небо, сопровождали бомбардировщиков, вели воздушные поединки с «мессерами». Ни один наш И-16 сбить гитлеровцам не удалось. Однако трое молодых летчиков, потеряв ориентировку, совершили посадку в поле. Приземлились они на фюзеляж, в итоге три «ишачка» вышли из строя.

Информация о воздушном противнике по-прежнему оставалась неудовлетворительной. И о положении на фронтах мы тоже знали далеко не все. Пользовались в основном теми данными, которые доставляли наши воздушные разведчики.

Спешка, недостаточно четкая организация боевых действий нередко приводили к неоправданному расходованию сил и средств, к потере техники и людей. Именно по этой причине уже на третий день полетов с нового аэродрома одна наша эскадрилья на целую неделю вышла из строя. А случилось это так.

В тот день нам сообщили, что на аэродроме в районе Дарабань скопились вражеские самолеты. Комдив приказал нанести по ним удар эскадрильей И-16, вооруженных 20-миллиметровыми пушками. Для достижения скрытности полета и внезапности удара истребители должны были следовать за самолетом-лидером Пе-2 на малой высоте.

В установленное время этот «Петляков» появился над нашим аэродромом. Для связи истребителей с ним устанавливались визуальные сигналы, поскольку радиостанций на наших «ишачках» не было. Из-за отсутствия аэрофотоснимков наши летчики знали лишь примерное расположение аэродрома Дарабань.

Эскадрилья под командованием В. М. Мазуркевича [23] поднялась в небо и направилась вслед за самолетом-лидером. По маршруту прошли без приключений, но в указанном районе вражеского аэродрома не обнаружили. В поисках его эскадрилья пролетела по большому кругу, но и это ничего не дало.

Экипаж самолета-лидера подал сигнал: «Следуйте за мной. Возвращаемся на свой аэродром!» И Пе-2 ушел курсом на восток. Вслед за ним, раздосадованные неудачей, направились истребители. Чтобы использовать боеприпасы, майор Мазуркевич решил нанести удар по колонне вражеской артиллерии и пехоты на дороге. Подав сигнал ведомым, он перевел «ишачок» в пикирование. Удар оказался точным. Противнику нанесен ощутимый урон.

Пока истребители штурмовали колонну, «Петляков» ушел своим курсом. Мазуркевич собрал эскадрилью и повел ее на восток. Истребители пронеслись над Днестром. Своего аэродрома не нашли. Горючее же было на исходе, и они сели в поле. В результате уцелели лишь два самолета. Шесть получили повреждения, два пришлось списать. Итог, откровенно говоря, печальный. И все это случилось из-за слабой организации, недостаточного знания района полетов.

Между тем боевые вылеты полка продолжались. Как и прежде, наши летчики прикрывали эскадрильи «Петляковых» в их полетах через линию фронта, штурмовали гитлеровцев на переправах через Днестр в районе Стефанешти, в полосе обороны 18-й армии. В воздушных боях с врагом погиб один из лучших летчиков полка Петр Овсянников. Были подбиты истребители П. Я. Головачева, И. С. Ерхова и А. А. Артамонова. Число И-16 в полку заметно уменьшилось.

Для отражения налета авиации врага на аэродром мы держали в готовности к немедленному вылету два звена. За воздухом велось постоянное наблюдение. И все-таки налет двух Ме-110 оказался для нас неожиданным. Они появились в ненастную погоду, при низкой облачности и моросящем дожде. Сбросили бомбы, обстреляли стоянки истребителей. Один механик погиб, двое - ранены. Четыре И-16 оказались с пулевыми и осколочными пробоинами. Потери были не столь уж велики, но обидные. Они учили нас многому.

В середине июля немецко-фашистские «люфтваффе» обрушили особенно мощные удары на висевшие у него на фланге 6-ю и 12-ю армии Юго-Западного и 18-ю армию [24] Южного фронтов. Гитлеровцы стремились окружить и разгромить здесь наши наземные войска.

Стратегическое господство в воздухе в то время было на стороне вражеской авиации. Фашисты летали большими группами «юнкерсов» и «хейнкелей» в сопровождении «мессершмиттов». Мы же из-за недостатка истребителей вынуждены были увеличивать число боевых вылетов. По семь-восемь раз в день поднимались наши летчики в воздух навстречу врагу. Часто две или три пары наших И-16 вели бой против двух, а то и трех десятков вражеских самолетов. Это были трудные, неравные схватки. Однако обстановка требовала сражаться, и наши воздушные бойцы, ежеминутно подвергаясь смертельной опасности, отважно атаковали врага. Они расстраивали боевые порядки фашистских бомбардировщиков, принуждали их сбрасывать бомбовый груз где попало, неприцельно. Не упускали удобного случая нажимать гашетки, когда самолеты гитлеровцев попадали в прицел.

На славу дрались в той обстановке, отражая налеты больших групп назойливых «юнкерсов» на рубеже обороны 18-й армии, комэск Иван Лукъяненко, комиссары эскадрилий Константин Пильщиков, Евгений Куликов, Петр Рогожкин и Николай Захаров, заместители командиров эскадрилий и командиры звеньев Григорий Титарев, Георгий Плясунов и Алексей Бочков, летчики Павел Головачев, Алексей Артамонов, Павел Пронюшкин, Александр Павлов, Евгений Серебряков, Иван Астахов, Николай Селезнев и Петр Шурмин. Все они в те жаркие июльские дни сорок первого несли основную тяжесть боевой работы в нашем полку.

12 июля тройка наших И-16 сопровождала уходившего через линию фронта разведчика-«петлякова». Ведущим шел К. А. Пильщиков. Экипаж Пе-2 уверенно справился со своей задачей. Выполнив разворот, он подал истребителям сигнал: «Возвращаемся на свой аэродром!» Оглядывая небо, Пильщиков увидел четверку вражеских «фиатов», а за ними - четверку «мессершмиттов».

Горючее в баках наших «ишачков» было на исходе. Однако «Петлякова» нужно было непременно защитить. Ведь на борту у него важные разведданные. Оценив обстановку, летчик-комиссар решил отвлечь внимание истребителей врага от Пе-2, атаковать их в лоб. Сразу же после доворота вправо Пильщиков направил И-16 навстречу гитлеровцам. Сближение шло стремительно. Фашисты ударили очередями из пушек и пулеметов. Сверкающие [25] трассы проносились мимо. «Нет, мы с курса не свернем!» - твердо решил комиссар.

Наши летчики открыли по врагу ответный пулеметно-пушечный огонь. И когда до «фиатов» оставалось около полутораста метров, те свечой рванулись вверх. Константин Пильщиков и Петр Шурмин ждали этого момента. Увидев в прицеле желтые фюзеляжи вражеских истребителей, они почти в упор выпустили в них короткие пушечные очереди. Два «фиата» рухнули на землю.

Однако и наши самолеты получили повреждения. На машине Пильщикова был, вероятно, перебит маслопровод, и мотор заработал с перебоями. Еще хуже дело обстояло на истребителе Шурмина: за ним тянулся дымный след. Это опасно. Кому же не известно: дыма без огня не бывает. Тем не менее ни один из наших летчиков не отвернул в сторону, не вышел из боя. Все трое шли теперь в лобовую на «мессеров». И гитлеровцы дрогнули. Уклоняясь от атаки, они начали отворот. Здесь-то Николай Задорожный и выпустил в одного из врагов пушечную очередь. Она оказалась точной. «Мессер» свалился на крыло и, потеряв управление, пошел книзу.

Тройка наших смельчаков, пикируя, на большой скорости достигла малой высоты. Из мотора дымившего «ишачка» Петра Шурмина вырвалось, затрепетало в потоках воздуха буйное пламя. Самолет неожиданно взорвался, летчик погиб.

В машине Константина Пильщикова заклинило мотор, и он вовремя ушел на вынужденную посадку. Николай Задорожный вернулся на аэродром и рассказал нам обо всем случившемся.

К. А. Пильщиков приземлился где-то в районе наших отступавших артиллерийских частей. Через три дня он вернулся в полк.

15 июля из штаба 45-й смешанной авиадивизии поступило приказание, чтобы наши истребители срочно нанесли штурмовой удар по вражеским моторизованным частям и коннице, прорвавшимся через линию фронта и двигавшимся в направлении Шаргорода. Для выполнения этой задачи нам удалось собрать всего семь И-16. Остальные находились за линией фронта.

Командиром группы назначили младшего лейтенанта Г. И. Титарева, который особенно отличился в предыдущих полетах во время штурмовых ударов по колоннам врага.

Истребители вышли в заданный район. У большого [26] пруда на водопое увидели скопление фашистской конницы. Десятки полевых орудий на прицепах машин располагались неподалеку от дороги в тени под ветвистыми вербами.

Первый удар наши И-16 нанесли из пушек и пулеметов в развернутом строю. Паника в стане врага поднялась невообразимая. На земле, будто в большом котле, забурлило и смешалось все. По самолетам никто не стрелял.

Ведущий быстро перестроил группу истребителей в боевой порядок «круг», и все они почти в течение получаса били короткими прицельными очередями по беспорядочно метавшимся в поисках укрытия фашистам. Однако укрыться им было негде. Обработали летчики и машины. Вели огонь по врагу до тех пор, пока боекомплекты снарядов и патронов не были израсходованы.

На другой день в штаб полка поступили данные. Группа истребителей младшего лейтенанта Титарева причинила гитлеровцам серьезный урон. Ей удалось поджечь 12 машин и повредить 6 орудий. На поле у пруда были уничтожены свыше 150 конников и артиллеристов. Движение противника застопорилось. Тем временем наши стрелковые подразделения подоспели к месту боя и обратили остатки вражеских сил в бегство.

Командующий 18-й армией по достоинству оценил этот штурмовой удар летчиков-истребителей. Все они были поощрены.

С той поры наши «ишачки» все чаще стали привлекаться для выполнения подобных заданий. Всякий раз, когда наземным войскам было особенно трудно, истребители полка появлялись над целью, оказывая им посильную помощь. Все это заметно содействовало укреплению дружбы между авиаторами и пехотинцами.

Основные события во второй половине июля и начале августа развернулись на киевском, первомайском и одесском направлениях. Немецко-фашистское командование стремилось сломить сопротивление советских войск любой ценой. Враг начал наступление. Разгорелись ожесточенные бои за Киев. Сдерживая натиск превосходящих сил гитлеровской армии, наши поредевшие в боях полки отходили на юго-восток и частично на юг.

В тот трудный период 168-й истребительный авиаполк, действуя в составе 45-й авиадивизии, выполнял боевые задания на правом фланге Южного фронта, в полосе обороны 6, 12 и 18-й армий. Летать приходилось в чрезвычайно сложной обстановке. Прикрывая отход наших наземных [27] войск, воздушные бойцы сражались с противником с предельным напряжением сил. К тому же через каждые один-два дня нам приходилось перелетать на новые аэродромы. Угроза прорыва фронта и возможного внезапного выхода танковых и моторизованных частей на нашу «точку» требовала от нас быть в постоянной готовности к вылету и переезду на новый, заранее подготовленный аэродром.

Люди сутками не уходили со стоянок. В ночное время они спали на самолетных чехлах прямо под крыльями истребителей. Штаб и КП полка жили «на колесах»: мы расположились в двух машинах аэрофотолаборатории. За каждой эскадрильей штаб закрепил машины для перевозки людей и военного имущества.

Штурмовой авиации в наших ВВС в тот начальный период войны было мало. И нашим летчикам едва ли не каждый день приходилось выполнять боевые задания - вести штурмовку наземных войск противника. Даже во время сопровождения «ильюшиных», если в небе не было вражеских истребителей, нашим приходилось вместе с экипажами Ил-2 наносить удары по наземным целям.

Жарким оказался для нас день 17 июля. Едва мы перелетели на аэродром Тростянец, где уже располагались штурмовики Ил-2, как поступил приказ обеспечить сопровождение «ильюшиных». И наши летчики ушли на задание. Эскадрилья «илов» штурмовала врага у переправы через Днестр и на прилегавших к ней дорогах. В одном строю с ними атаковали наземного противника и наши «ишачки». Общими усилиями штурмовиков и истребителей переправа была разбита, продвижение гитлеровцев приостановлено. Те же войска, что успели перебраться на левый берег, были частично отброшены нашими стрелковыми полками обратно за Днестр, а остальные уничтожены.

Многие наши летчики выполнили в тот день по семь-восемь боевых вылетов. Особенно отличились ведущие групп К. А. Пильщиков, Г. И. Титарев, И. Д. Лукъяненко и А. Бочков, летчики П. Я. Головачев, Е. Г. Серебряков, И. М. Астахов, С. Г. Стружкин, В. Г. Серегин, И. С. Ерхов, П. А. Бабочкин и Н. В. Селезнев. Прибывший к нам на исходе дня командующий ВВС Южного фронта генерал П. С. Шелухин всем им объявил благодарность.

19 июля мы получили приказ в срочном порядке нанести удар по фашистским войскам, занявшим железнодорожную станцию Красная. Для этого задания удалось [28] подготовить всего шесть самолетов. Командиром группы снова назначили Г. И. Титарева. Стараясь подойти к цели скрытно, он вел истребителей на малой высоте, умело использовал складки местности.

При подходе к станции Титарев увидел, что единственная улица на ней тянулась параллельно железной дороге. Она была буквально забита машинами и артиллерией на конной тяге. «Нужно закупорить выход гитлеровцам с обеих сторон улицы, потом расправиться с ними будет проще!» - решил ведущий и первым открыл огонь по машинам в голове колонны, на выходе с улицы. Ведомые сделали то же самое. Затем они развернулись на 180 градусов и нанесли удар по хвосту колонны. Машины загорелись. Лошади начали метаться, опрокидывая орудия. Выходы с обеих сторон улицы оказались закрытыми.

Истребители быстро перестроились в боевой порядок «круг» и начали уничтожать застрявших на узкой улице фашистских вояк, машины и орудия в конной упряжке. Обезумевшие от пушечных очередей, разрывов снарядов и воя моторов, гитлеровцы оставляли технику и лошадей, бросались куда попало. Однако пулеметно-пушечные очереди настигали их повсюду. Летчики штурмовали врага до последнего патрона и снаряда. На свою «точку» истребители вернулись без единой пробоины. Не до ответной стрельбы было охваченным паникой фашистам.

На рассвете 21 июля по приказанию штаба дивизии мы перелетели на аэродром, расположенный неподалеку от города Гайворон. На новом месте устроились быстро: это дело стало для нас уже привычным.

Наступило утро. Сразу же после завтрака на разведку вражеских войск вылетели капитан Г. Плясунов и младший лейтенант В. Проценко. Вернулись они довольно скоро, доложили обстановку. Немецко-фашистские войска остановлены севернее Христиновки и Умани. Там шли бои. Большие колонны вражеских танков и машин двигались по дороге от Жашкова в направлении к Звенигородке.

- На аэродроме у Христиновки, - продолжал Плясунов доклад, - остались восемь наших «Чаек». По-моему, неисправности у них пустяковые. Можно было бы и отремонтировать.

- Откуда вам известно? - строго спросил Ярославцев.

Капитан Плясунов замялся, как-то виновато посмотрел по сторонам и признался, что совершил посадку на [29] этом аэродроме. Совсем ненадолго. Подрулил к истребителям И-153 и осмотрел их, не выходя из кабины. Особых внешних повреждений на «Чайках» не обнаружил. Возможно, в моторах неполадки.

Командир полка сделал Плясунову серьезное внушение. В душе, однако, он остался доволен смелостью и находчивостью летчика, хотя посадка на оставленном нашими войсками аэродроме и была делом рискованным. Все объяснялось просто. Самолетов в полку оставалось уже совсем мало. И, если бы «Чайки» действительно были с незначительными повреждениями, если бы их удалось отремонтировать и перегнать на свой аэродром, полк стал бы сильнее.

Не откладывая, Ярославцев связался по телефону (связь в это время действовала уже сносно) с командиром дивизии и попросил разрешения слетать вместе с инженером полка в Христиновку. Комдив не возражал.

- На том аэродроме находился полк ВВС Юго-Западного фронта, - разъяснял он. - Позавчера фашисты выбросили неподалеку от него десант парашютистов. В связи с угрозой захвата аэродрома полк перелетел на восточный берег Днепра. Я свяжусь сейчас с командованием наземных войск в районе Христиновки, выясню обстановку. Ждите моего звонка.

Комдив позвонил примерно через час. Он сообщил, что выброшенный десант врага уничтожен. И, поскольку на аэродроме там никого из авиаторов не осталось, разрешил вылет.

Мы очень обрадовались этому решению. Надеялись вернуть в строй хотя бы две-три «Чайки». Как бы они пригодились!

В Христиновку вылетели на двух УТИ-4 и двух У-2. Несколькими рейсами перебросили туда техников и механиков - самых опытных, и те принялись за свое привычное дело. Через пять часов исключительно напряженного, без единой передышки труда семь «Чаек» из восьми были исправлены. Восьмой И-153 разобрали на запчасти. В дополнение к семи истребителям механики обнаружили у рощицы замаскированный У-2. Повреждения на нем оказались незначительными, и времени на устранение их ушло немного.

К вечеру семь «Чаек» и один У-2 были уже на нашей «точке». Так наш полк пополнился истребителями И-153. И все это благодаря поистине золотым рукам наших авиационных техников и механиков. Как же не назвать их [30] имена! Особенно отличились тогда своей смекалкой и мастерством техники Григорий Богданов, Юрий Козволин, Алексей Ширкалин, Петр Обыденко, Виктор Визгунов и Андрей Чичикал. Большую работу по эвакуации истребителей с мест вынужденных посадок и возвращению их в строй выполняли также старшие техники эскадрилий Павел Семенов и Виталий Эльсон, инженер по вооружению Владимир Гончаров и инженер по спецоборудованию Дмитрий Барышев. Многое, очень многое делали они для того, чтобы полк летал и громил врага на земле и в небе. И наши летчики всегда относились к ним с душевной теплотой и сердечностью. На протяжении всей войны они оставались верными, неутомимыми тружениками аэродрома…

Обстановка на нашем участке фронта ухудшалась с каждым днем. Южнее Умани фашисты предприняли попытку окружить наши армии.

Ранним утром 23 июля из штаба дивизии мы получили приказание направить в район, что в 10-15 километрах южнее Умани, истребитель для установления связи с теми нашими соединениями, которые сражались уже в окружении. Необходимо было сбросить им вымпелы с документами, в которых указывались маршруты и направления выхода войск из кольца. Оно еще не было плотным.

Командир полка посоветовался с заместителем по политчасти и со мной и направил на выполнение этого ответственного задания младшего лейтенанта Евгения Серебрякова. Он вылетел на одной из тех «Чаек», которые так неожиданно пополнили наш полк. Для прикрытия ее подняли пару «ишачков», которые пилотировали Павел Головачев и Иван Ерхов.

В район поиска истребители вышли без отклонений, но обнаружить наши войска оказалось делом далеко не простым. Днем они укрывались где-то в зарослях или двигались по лесным дорогам и балкам. Слишком уж назойливо искали их экипажи вражеских бомбардировщиков. По этой причине не собирались они открыться и нашим летчикам. Не знали бойцы и командиры, что их ищут.

Серебряков снизился до бреющего полета. Сбросил вымпел у лесной опушки, где находились, как ему показалось, наши пехотинцы. Однако он не был уверен, что вымпел заметили, подобрали. Не среагировали бойцы и на другой, третий вымпелы. И летчик решил приземлиться. Выбрал площадку у дороги, выпустил шасси, сел благополучно. Не выключая мотора, он пристально вглядывался в [31] лесные заросли. Из-за кустарника выбежали бойцы и командиры. Все они были из того самого соединения, которое требовалось найти.

Младший Лейтенант вручил им последний оставшийся у него вымпел и, пожелав удачи, взлетел. В полк он вернулся вместе с прикрывавшими его товарищами. За проявленные в этом полете смелость и находчивость командующий 18-й армией объявил отважному летчику благодарность.

Не однажды доводилось летать на разведку и капитану К. Пильщикову вместе с ведомым младшим лейтенантом В. Максимовым. В одном из таких полетов - он выполнялся по указанию штаба Южного фронта - Пильщиков и Максимов при возвращении на свой аэродром обнаружили в районе Шаргорода большое скопление вражеских машин и решили «покропить» гитлеровцев огоньком бортового оружия. Слишком уж заманчивой была цель.

Четыре атаки выполнили воздушные бойцы, и после каждой из них на земле ярким пламенем вспыхивали бензоцистерны. В момент разворота для захода в очередную атаку летчики увидели четверку «мессеров». Пришлось принять бой. Виктор Максимов направил свой «ишачок» прямо в лоб вражескому истребителю. Гитлеровец не отвалил в сторону. Не отвернул с боевого курса и наш летчик. Самолеты на огромной скорости врезались один в другого со страшной силой. В небе взметнулся огненный смерч. Рваное облако дыма закачалось в воздухе. На землю посыпались обломки.

Константин Пильщиков остался один. Тройка Ме-109 яростно кидалась на нашего летчика. В бронеспинку «ишачка» ударил снаряд. Каленый осколок впился в руку воздушного бойца. Кончились боеприпасы, но Пильщиков, продолжая маневрировать, то и дело ставил фашистов в невыгодное положение. При этом, снижаясь, он тянул свою машину на восток.

Фашистам все же удалось зажать его в тиски. Они подошли к нему с разных сторон почти вплотную, выстрелами показали направление полета: разворачивайся, дескать, и жми на их аэродром, пока цел. В плен решили захватить. Вместе с истребителем. Но не тут-то было. Пильщиков резко бросил свой «ишачок» влево. Гитлеровец в страхе шарахнулся от него, не рассчитал и врезался в своего же ведомого. Оба «мессера» почти одновременно загорелись, упали. [32]

Теперь в небе оставались лишь два истребителя - наш и вражеский. Фашистский летчик покружил над нашим И-16, погрозил из кабины Пильщикову кулаком, но сделать ничего не мог: вероятно, боеприпасы кончились и у него.

Тяжело раненный осколками Пильщиков едва дотянул искореженный истребитель до своего аэродрома. Шасси не выпускались, и летчик посадил машину на «живот».

Товарищи вытащили Константина Александровича из кабины, и он коротко доложил о результатах разведки и неожиданном бое на обратном маршруте. Подкатила «санитарка», и летчика увезли в госпиталь. Требовалась срочная операция.

В трудных июльских боях отвага и мужество капитана К. А. Пильщикова проявились с особой силой.

Судьба его была необычной. В довоенное время он семь лет служил в должности авиационного техника, затем инженера эскадрильи. В 1937 году сражался в Испании. Там ему довелось обеспечивать вылеты широко известного в стране летчика Анатолия Серова. По возвращении на Родину Константин Александрович занимался в аэроклубе, затем поступил в школу летчиков. В дни формирования полка он прибыл к нам на должность заместителя командира эскадрильи по политчасти. Товарищи быстро прониклись к нему уважением.

С первых дней войны коммунист Пильщиков показывал однополчанам пример отваги и мужества. Он летал больше всех. В иные дни поднимался в небо по семь-восемь раз. Сражался мастерски, смело. Недавний бой тройки наших «ишачков» против восьми «мессеров» и «фиатов» - яркое тому доказательство.

В той неравной схватке погиб Виктор Максимов, а сам комиссар эскадрильи получил серьезное ранение. Однако вины Пильщикова в гибели товарища не было. Константин Александрович принял тогда верное решение - атаковать численно превосходящего врага. Иного выхода не было. Лишь активно сражаясь, он мог сохранить самолет и доставить командованию добытые сведения о фашистских войсках.

Вообще- то истребители-разведчики не должны были ввязываться в воздушный бой без особой необходимости. Главное для них -доставить разведданные. Все это стало понятно нам позднее. В те же первые месяцы войны из-за недостатка авиации на фронтах нам волей-неволей приходилось сочетать в одном полете выполнение самых разнообразных [33] заданий. Летая на разведку, воздушные бойцы вели схватки с вражеской авиацией, наносили штурмовые удары по наземному противнику.

В конце дня 24 июля мы приземлились на аэродроме в районе Голованевска. Уже начинались сумерки, и в это время неожиданно прибывший к нам комдив приказал немедленно выслать на разведку в район Балты самолет. Необходимо было установить местонахождение и примерную численность прорвавшихся через линию фронта вражеских войск.

Для выполнения этого задания требовался опытный летчик, который сумел бы сесть в темноте при свете сигнальных ракет и обычных костров, поскольку на полевом аэродроме никаких средств для обеспечения ночных полетов не было. Выбор пал на Г. И. Титарева. Мы верили в него, и он сполна оправдал наши надежды. Трудное задание выполнил. Летчику удалось не только установить координаты прорвавшегося врага, но и сосчитать количество танков, машин, тяжелых орудий.

После этого полета Григорию Титареву полагался отдых, однако летняя ночь - и без того короткая - оказалась для летчика еще короче. Такое было время. Уже на рассвете командир полка приказал ему вылететь ведущим шестерки истребителей и нанести штурмовой удар по тем самым войскам, на разведку которых он летал накануне. И Титарев повел товарищей в бой. Маршрут ему был известен превосходно.

Группа вышла в район основных сил прорвавшегося противника. Гитлеровцы открыли огонь по истребителям из малокалиберной зенитной артиллерии. «Атакуем!» - подал Титарев команду ведомым. Увидев танки, он перевел самолет в пикирование и, когда броневая махина вписалась в прицел, нажал гашетку. Пушечная очередь оказалась точной. На выходе из пикирования Григорий увидел, как пламя охватило танк.

Метко били по врагу и молодые летчики. Общими усилиями они подожгли еще один танк и пять большегрузных машин.

В очередной атаке Титарев снизился до предельно малой высоты. Заметив еще один танк, он готов был уже открыть огонь, но в это мгновение почувствовал, как что-то сильно ударило в ногу. Острая боль пронзила все тело. Летчику стоило немалых усилий удержать истребитель в горизонтальном полете, перевести его в набор спасительной высоты. От нестерпимой боли темнело в глазах. [34]

«Всем выйти из боя. Следовать за мной!» - подал Григорий сигнал ведомым и повел их на свой аэродром. Он очень боялся потерять сознание. Если это случится, гибель станет неизбежной. Молодые же пилоты могут потерять ориентировку, не вернуться на свою «точку». Значит, нужно превозмочь эту адскую боль, нужно во что бы то ни стало привести товарищей домой.

Свой аэродром Титарев увидел словно в тумане. На посадку пошел с ходу, с прямой. Колеса шасси коснулись земли. Истребитель встряхнуло. Еще мучительнее стала боль в ноге, и у летчика хватило сил лишь для того, чтобы выключить мотор.

Техники и механики вытащили летчика из кабины, уложили на землю. Подоспевший врач оказал ему первую медицинскую помощь. При осмотре выяснилось, что в ногу молодому командиру попала разрывная пуля, и он надолго выбыл из строя.

Воздушные схватки с фашистами становились все более напряженными. Немало одержали в них летчики полка побед. Однако были и в наших рядах потери - горькие, неизбежные. Люди выбывали из строя - одни погибали, других мы отправляли в госпиталь. Силы полка таяли. Все меньше оставалось в эскадрильях боевых машин.

По указанию командующего ВВС Южного фронта всех тех, у кого не было самолетов (их называли обычно «безлошадными»), мы отправили в Одессу. В составе этой группы находился и П. Я. Головачев, который стал впоследствии дважды Героем Советского Союза.

В конце июля, находясь на аэродроме в районе Первомайска, остатки наших истребителей поддерживали наземные войска, которые вели бои с врагом на подступах к городу. До переднего края от нашей «точки» было километров восемь, и мы четко слышали залпы орудий, канонаду боя. Порой отдельные снаряды дальнобойной вражеской артиллерии залетали в наши края, и мы - в который уже раз! - готовились к перелету на новый аэродром, теперь в район деревни под названием Лысая Гора.

Постоянная угроза нападения врага - и воздушного, и наземного, отсутствие в полку средств для отражения атак гитлеровцев заставляли нас принимать свои меры. Большую изобретательность в этом деле проявил инженер по вооружению Владимир Гончаров. Вместе с механиками он снял с разбитых истребителей пулеметы ШКАС и 20-миллиметровые пушки ШВАК и умело приспособил их [35] для обороны. Из этого оружия можно было стрелять и по воздушному, и по наземному врагу.

В каждой эскадрилье теперь были пулеметы, а у КП полка, помимо того, стояла пушка. У оружия днем и ночью дежурили бойцы. Ежедневно выделяли мы и пару истребителей. Дежурившие в кабинах летчики могли взлететь навстречу врагу в любое время, по первому же сигналу.

Такая предусмотрительность выручала нас не однажды. 30 июля, например, дежурство у взлетно-посадочной полосы несли лейтенант А. А. Артамонов и его ведомый.

В тот день, будучи на КП, я принял от поста воздушного наблюдения доклад о том, что севернее нашей «точки» на высоте около 3000 метров появился вражеский разведчик. Он держал курс в направлении нашего аэродрома.

- Дежурной паре - взлет! - отдал я команду.

На истребителе ведомого почему-то не запускался мотор, и Алексей Артамонов поднялся в небо один. Врага он заметил быстро. Это был «Хеншель-126». Лейтенант атаковал его на подходе к аэродрому. Воздушный стрелок из экипажа фашистского разведчика открыл было по нашему истребителю огонь. Но пулеметная очередь Артамонова оказалась точнее. Гитлеровец был убит или ранен, пулемет его молчал.

В очередной атаке Алексей ударил по врагу из пушки. Хш-126 задымил, но не падал. Он развернулся в сторону фронта. До него совсем близко. Артамонов решил добить врага. Он сблизился с ним, нажал гашетку. Но пушка и пулемет не сработали. Вероятно, они были повреждены последней очередью вражеского воздушного стрелка.

Решение пришло мгновенно. Прибавив обороты мотора, Артамонов направил самолет на врага. Удар пришелся в фюзеляж. «Хеншель» загорелся, перевернулся на нос и пошел к земле. Он упал невдалеке от переднего рубежа нашей обороны, взорвался.

Во время таранного удара истребитель Артамонова получил серьезные повреждения. Тяжело был ранен и летчик. У него не хватило сил даже для того, чтобы выброситься из кабины. Отважному воздушному бойцу лейтенанту Алексею Артамонову было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

В тот же трагический день после завершающего боевого вылета наши истребители приземлились на полевом аэродроме у деревни Лысая Гора, что раскинулась на берегу живописной речушки Черный Ташлык. Летчики [36] сильно устали. Весь день они вели напряженные схватки с врагом, и теперь, наскоро поужинав, устраивались на ночлег прямо у своих истребителей.

Сумерки быстро сгущались. Было тепло и относительно тихо. Лишь изредка со стороны фронта доносились приглушенные расстоянием и влажным вечерним воздухом выстрелы.

Проверив посты, я тоже решил отдохнуть. По дороге на КП услышал в темноте голос начальника штаба дивизии.

- Товарищ Гнездилов, - заговорил он, когда я подошел, - известно ли вам, что через линию фронта прорвались немецкие танки?

- Давно? - спросил я машинально.

- С полчаса назад. Они прошлись по аэродрому, с которого вы только что перелетели.

- И где же они теперь?

- Идут в направлении Первомайска.

Обстановку я представил четко. Опасность оставаться на аэродроме у Лысой Горы была очевидной. Фашистские танки могут нагрянуть сюда с часу на час.

- Примите срочные меры к усилению обороны аэродрома, - потребовал полковник. - В ближайшее время командир полка должен доложить об этих мерах в штаб дивизии. С рассветом уходите на аэродром Благодатное. Это километрах в сорока от Первомайска.

Вопросов у меня не было, и начальник штаба дивизии уехал. Какое-то время я стоял в раздумье. Об отдыхе не могло уже быть и речи. Будить майора Ярославцева было по-человечески жаль. Измаялся за день командир полка: принимал решения по самым неотложным вопросам, организовывал боевую работу истребителей, сам не однажды летал через линию фронта, прорывался сквозь огонь зенитчиков, штурмовал врага. Пусть хоть немного поспит человек.

Прибыв на КП, я от имени командира полка приказал немедленно вызвать комиссара и заместителя командира полка, старшего инженера и инженера по вооружению, командиров и комиссаров эскадрилий, начальников служб и командира части аэродромного обеспечения. Собрались они быстро.

Майора Ярославцева пришлось все-таки разбудить. Он выслушал меня внимательно. Встал, расправил плечи и направился к собравшимся. Решение принял тут же:

- Основную часть техсостава, «безлошадных» летчиков, [37] а также имущество отправить на новую «точку» на машинах немедленно. Майору Жаркову вылететь туда на У-два за пятнадцать минут до рассвета и организовать прием истребителей. Всем летчикам быть в готовности к вылету.

Каждому из нас было понятно, что против вражеских танков на земле устоять нам сложно. Иное дело, если истребители в воздухе. Там сила на нашей стороне. На всякий случай все же мы незамедлительно усилили оборону аэродрома, особенно с угрожаемого направления - северной стороны. У реки выставили бойцов, выдали им гранаты, бутылки с горючей смесью.

Остаток ночи прошел в тревожном ожидании. На рассвете летчики заняли места в кабинах истребителей. Теперь они готовы были не только к перелету на новый аэродром, но и к нанесению удара по прорвавшимся танкам врага.

С КП отчетливо была видна дорога, что проходила севернее аэродрома. Между ней и нашей «точкой», виляя среди холмов, катил свои волны Черный Ташлык. Время от времени я поднимал к глазам бинокль. По дороге в направлении Первомайска сплошным потоком шли колонны наших машин и обозов. Тем же маршрутом двигались со своим домашним скарбом и беженцы. Эта печальная картина давно уже стала для нас привычной.

Неожиданно наши обозы, беженцы и машины бросились от дороги к перелеску. Потом до слуха донеслись пулеметные очереди, громыхнули пушечные выстрелы. На обочине дороги вспыхнула машина. Забились в предсмертных судорогах лошади, что были в упряжке телеги.

Я снова приподнял бинокль. В полутора километрах от нас увидел фашистские танки. Они мчались, взвихрив пыль на дороге, на большой скорости и сокрушали на своем пути все и вся. Их было шесть.

- Это, наверное, и есть те самые танки, которых мы ждали всю ночь, - высказал предположение комиссар полка Ф. Н. Кондаленко.

- Возможно, и те, - ответил Ярославцев и - ко мне: - Руководите перелетом эскадрилий на новый аэродром. Я пойду с летчиками из четвертой эскадрильи. Сейчас мы этим зарвавшимся фашистам ребра пощекочем! - Уже на ходу он предупредил меня: - Дозаправимся здесь, потом уже в Благодатное пойдем.

Через пять минут я выпустил в воздух первую группу истребителей, и она взяла курс на юго-восток. [38]

Еще через три минуты взлетели командир полка и четверо ведомых - А. Бочков, В. Серегин, И. Астахов и Е. Серебряков. Однако курс у них был иной. Они нацелились на вражеские танки.

Отдавая указания на перелет очередной группе истребителей, я в то же время внимательно наблюдал за маневрами майора Ярославцева и четверки его ведомых, за действиями вражеских броневых махин. Такое, откровенно говоря, можно было наблюдать далеко не всегда. Что-то будет? Сейчас должно решиться все!

Пятерка истребителей зашла танкам с тыла. «Ишачки» были на малой высоте, и атака их для врага оказалась неожиданной. В небе загремели прерывистые пушечные очереди. Один танк загорелся сразу же, и над полем боя заклубилось черное облако мазутного дыма. Пламя охватывало весь танк. Из люков его выскочили гитлеровцы и со всех ног помчались по полю, пытаясь спастись бегством. Не удалось. Их сразили огнем из винтовок наши бойцы.

Истребители набрали высоту, встали над полем в «круг» и, пикируя до малой высоты, били по броне танков короткими прицельными очередями. Вспыхнули еще две машины врага.

Оставшиеся три танка на предельной скорости рванулись к реке, чтобы прорваться на аэродром и проутюжить не успевшие еще взлететь истребители. Гитлеровцы даже открыли огонь из пушек, но снаряды не причинили нам вреда.

У берега танки застопорили ход, стали лихорадочно искать подходящее место для преодоления реки вброд Один из них проехал по дну, подкатил к берегу и уже готов был подняться наверх, однако путь броневой махине преградили бойцы из части аэродромного обеспечения. Они забросали танк гранатами, и он загорелся. Ни одному гитлеровцу выбраться из него не удалось.

Остальные два танка развернулись и бросились в ту сторону, откуда пришли. В поле они подожгли выстрелами из пушек стога сена и, прикрываясь дымовой завесой, уходили все дальше. У наших летчиков кончились боеприпасы, и они вернулись на аэродром.

- Двое все-таки драпанули! - сказал я Ярославцеву.

- Далеко не уйдут, - ответил командир полка, смахивая со лба бисеринки пота, и отдал оружейникам указание зарядить пушки. [39]

Техники и механики тотчас же принялись за дело. Майор Ярославцев терпеливо ждал. Он не подгонял оружейников. Им и без того было понятно, что дорога каждая минута. Работали так, что даже гимнастерки промокли. Едва покончили с делами, как та же пятерка истребителей снова поднялась в воздух.

Летчики быстро настигли беглецов - нашли их по следам гусениц в поле. Разделались с ними быстро. Танки сначала остановились, затем загорелись. С фашистами было покончено.

В первые дни августа в районе Первомайска шли на редкость напряженные бои. И снова, поддерживая наземные войска, наши истребители совершали в течение дня по семь-восемь вылетов. Велико было напряжение в тех боях. Огнем зенитной артиллерии пять наших «ишачков» и «Чаек» оказались подбитыми. К счастью, летчикам удалось спастись на парашютах. Все они вернулись в полк.

К вечеру 3 августа наши войска вынуждены были оставить Первомайск. Гитлеровцам удалось замкнуть в кольце окружения 6-ю и 12-ю армии. Нашему 168-му истребительному авиаполку снова предстояло перебазироваться на незнакомый аэродром.

Незадолго до этого перелета по указанию штаба ВВС Южного фронта нам необходимо было направить самолет в район окруженных, чтобы установить с ними связь. Выполнить это ответственное задание командир полка приказал своему заместителю Дмитрию Жаркову и мне. Техники подготовили для нас УТИ-4.

- Для прикрытия возьмите пару истребителей, - порекомендовал нам майор Ярославцев.

Мы взяли опытных, испытанных в боях летчиков Е. Г. Серебрякова и И. М. Астахова. Договорились о порядке выполнения задания и условных сигналах, взлетели.

Три истребителя шли на малой высоте в стороне от тех самых магистралей, вдоль которых в основном немецко-фашистские войска вели наступательные бои. Вышли в указанный район. Мы с Жарковым внимательно осматривали землю. Наших войск здесь не было.

Вражеские зенитчики, заметив наши истребители, открыли плотный орудийный огонь. Снаряды молниями вспыхивали по сторонам, рвали воздух. Все пространство вокруг нас усеивалось дымными шапками разрывов. Мне думалось, что Жарков, пилотируя истребитель, отвернет в сторону, но он лишь сманеврировал по высоте.

- Прорвемся! - бросил мне майор коротко. [40]

В любое мгновение снаряд мог врезаться в наш учебно-тренировочный истребитель, не приспособленный для ведения воздушной разведки. Но этого не случилось. Каким-то чудом мы невредимыми прорвались сквозь этот огонь и вышли в новый район, где, как предполагалось, укрылись наши войска.

УТИ- 4 шел над большим лесным массивом. На прилегавших к нему полях и в населенных пунктах мы видели людей. Судя по всему, это были войска. Но чьи они -наши или вражеские? Чтобы определить их принадлежность, мы подали сигнал Серебрякову и Астахову держаться на высоте. Сами же снизились метров до 150 и, покачивая крыльями, прошлись вдоль опушки леса, затем над каким-то хуторком. И тут я увидел, что люди приветливо махали нам руками. Мы снизились еще немного, и я выбросил из кабины вымпел над самым людным местом. Не заметить его было невозможно.

- Идем в соседний район, - сказал Жарков.

Этот район, по сути, находился рядом. Еще при подходе к нему мы увидели: здесь шел бой. Наши войска находились в окружении. Им во что бы то ни стало необходимо было сбросить вымпелы.

По нашему сигналу истребители прикрытия поднялись на высоту около 3000 метров. Маневрируя по курсу, они отвлекали внимание вражеских зенитчиков, вызывали огонь на себя. Это было опасно, очень опасно. Но благодаря их маневрам мы проскочили в район расположения наших войск, сбросили им два вымпела и, прижимаясь к вершинам деревьев, ушли из зоны обстрела зенитных батарей врага с набором высоты.

Неожиданно взгляд мой задержался на правом бензобаке. Из него тонкой серебристой струйкой бил бензин. Тревожно стало на душе. И без того запас горючего у нас был минимальным. Теперь же из-за этой течи дотянуть до своего аэродрома нам ни за что не удастся. Вынужденная посадка неизбежна. Важно своевременно выбрать для этого подходящую площадку, чтобы не разбить самолет. Не исключалась и другая опасность. При таком разбрызгивании бензина истребитель мог загореться. Для этого достаточно одной искры.

Наше положение еще более осложнилось, когда в небе появились две пары «мессершмиттов». Серебряков и Астахов заметили их вовремя. В небе разгорелся бой. Нам с Жарковым делать здесь было нечего. На нашем УТИ-4 вооружения не было. Мы снизились и на предельно возможной [41] скорости стали уходить на свою, не занятую врагом территорию.

Однако уйти далеко не удалось. Горючее кончилось раньше, чем мы предполагали. Мотор остановился. Самолет планировал к земле. Нужно садиться. Но где? Перед нами неровное поле, за ним овраг, глубокий и длинный. Едва перетянув через него, Жарков приземлил машину на фюзеляж. В кабинах мы не задержались, тотчас же спрыгнули на землю.

Я достал спички, собрался поджечь наш УТИ-4, чтобы не достался врагу, и в эту секунду услышал голос Жаркова:

- В овраг! Скорее в овраг!

На мгновение бросил взгляд кверху. Два Ме-109 стремительно пикировали прямо на нас.

Я бросился вслед за Жарковым и уже через десяток шагов услышал, как за спиной забухали разрывы снарядов. Мы укрылись в овраге, стали наблюдать за вражескими истребителями. В повторной атаке они все-таки подожгли наш самолет. Я сунул коробку спичек в карман - не понадобились.

Мы не были уверены, что приземлились на нашей территории. И когда вражеские истребители улетели (наших «ишачков» тоже не было видно), направились по оврагу к лесу.

На опушке нам повстречались мальчишки. Они бежали к горевшему УТИ-4. Выяснили, что из их села - оно находилось километрах в трех отсюда - наши бойцы ушли часа четыре назад. Вскоре в село нагрянули немецкие мотоциклисты в касках и с автоматами на груди, но там они не задержались. Оглядели все вокруг, подняли пыль на улице и укатили обратно.

Мы раскрыли карту, сориентировались и пошли на юго-восток. Шагали в основном через заросли. За весь день не встретили ни души.

К вечеру, опасаясь встречи с врагом, скрытно подошли к большой дороге, увидели на ней беженцев. Они ехали на телегах, шли с котомками за плечами пешком.

Мы оживились. Значит, фашистов здесь пока нет.

Совсем успокоились, когда увидели на дороге нашу батарею на конной тяге, большую группу бойцов. Зашагали с ними рядом, нашли командира.

- Кто такие? Документы! - потребовал капитан строго.

Мы протянули свои удостоверения. [42]

- Летчики, говорите? Сбили? Бывает, - проговорил командир батареи, возвращая документы. - Что ж, милости прошу к нашему шалашу. Отходим, как видите. Так-то, товарищи летчики!

- Вынужденно отходим. Временно, - заметил Жарков.

- Я тоже так думаю. Очень хотелось бы до того дня дожить, когда фашисты обратно побегут, - сказал капитан. - Когда-то это будет? Кстати, в планшете у вас, вижу, карта. В правильном ли направлении мы идем?

- Если фашисты севернее и южнее не обгонят, значит, в правильном. К своим выйдем.

- Ну, утешили. Между прочим, вы ели сегодня?

- Утром перед вылетом завтракали.

- Проголодались, видать. Чего ж молчите? - Командир батареи позвал старшину и приказал, не останавливаясь, накормить летчиков.

Старшина принес нам большой ломоть хлеба и банку консервов. Капитан предоставил нам место на одной из повозок, загруженной военным имуществом. Беспредельно благодарные артиллеристам, мы уселись, не претендуя на особые удобства, открыли банку с тушенкой и с жадностью принялись за еду.

- Вы истребители или бомбардировщики? - спросил капитан, когда мы поужинали.

- Истребители, - ответил Жарков.

- Мало у нас «ястребков», очень мало. А дерутся они крепко. Своими глазами видел. Герои!

- Потери у нас. И немалые.

На ухабах повозка покачивалась, поскрипывала. Мы с Жарковым устроились поудобнее, уснули. Когда пробудились, было уже утро, светлое и тихое. В траве жемчужно сверкали росинки, где-то в деревьях щебетали птицы. Повозка стояла на лесной опушке. Невдалеке от нее батарейцы оборудовали огневые позиции.

- Какие дальнейшие ваши планы? - поинтересовался капитан.

- В гостях, говорят, хорошо, а дома лучше, - ответил я.

- Это я понимаю. Доставил бы вас на аэродром. Не на чем. До дороги на подводе подбросим, а там уж на перекладных добирайтесь. Ну, удачи вам. Прикрывайте нас от бомберов фашистских!

Расстались мы друзьями.

С той поры прошло более четырех с половиной десятков [43] лет. Забылась фамилия того капитана, забылись имена артиллеристов, но теплые воспоминания о них сохранились на всю жизнь.

Целых трое суток искали мы свой полк. Он находился уже на аэродроме Баштанка, что северо-восточнее Николаева.

Нас уже исключили из списков. Дело в том, что возвратившиеся из полета лейтенанты Астахов и Серебряков доложили командиру полка, что наш самолет упал у оврага и сгорел. В тот момент они вели бой против «мессеров» и не могли видеть, как мы выскочили из кабин и укрылись в овраге, прежде чем фашисты подожгли УТИ-4.

Особенно обрадовался нашему возвращению майор С. Д. Ярославцев, который никак не мог поверить, что мы погибли.

- Гляди, комиссар, воскресли! - сказал он Ф. Н. Кондаленко.

И оба они обняли нас поочередно. Потом подходили товарищи, пожимали нам руки, шутили.

Обстановка на фронте становилась еще более напряженной. Немецко-фашистские войска нацеливались на Николаев.

Не радовали и полковые дела. Исправных самолетов в наших эскадрильях осталось всего пять. Как воевать с таким количеством техники? В штабе дивизии, разумеется, об этом знали.

Вскоре мы получили указание вывести полк за Днепр, в район железнодорожной станции Федоровка.

- Утром я вылетаю туда на У-два вместе с Жарковым, - строил планы Ярославцев. - Он останется там для приема самолетов. Я же вернусь и вместе с летчиками перегоню туда истребители. Вы, Федор Семенович, командуйте наземным эшелоном. Места эти вам знакомы. Надеюсь, с курса не собьетесь. Постарайтесь не попадать под бомбежки. Берегите людей. Воевать нам придется долго.

Вместе с комиссаром Ф. Н. Кондаленко мы проинструктировали всех бойцов и командиров наземного эшелона о порядке движения по дорогам и действия в пути следования. Это было важно. Ведь нам необходимо проехать по прифронтовым тылам более 300 километров. В этом районе с утра и до вечера бороздили небо фашистские «юнкерсы». К тому же нам предстояла нелегкая переправа через Днепр. Словом, трудности были очевидными. Они преследовали нас, едва мы тронулись в путь.

Дело в том, что в эти же дни начался вывод за Днепр [44] наших тылов и войск 9-й и 18-й армий. Дороги были забиты машинами, обозами, колоннами пехотинцев и кавалеристов. По этим же дорогам двигались и беженцы. А вражеская авиация то и дело наносила удары. На дорогах образовывались большие пробки. Из-за них наше продвижение шло крайне медленно.

Посоветовались с Кондаленко. Решили попытаться проехать проселочными дорогами. На привал останавливались в небольших селениях. Две реки - Ингулец и Бузулук - из-за отсутствия мостов преодолели вброд. Ни одна машина не вышла из строя.

Движение наших войск на восток вызвало среди населения большую тревогу. Местных жителей можно было понять: никому не хотелось оставаться на оккупированной врагом территории. Во время остановок мы видели полные печали глаза людей. Женщины задавали нам почти одни и те же вопросы:

- Сыночки, цэ на кого ж вы нас покыдаетэ?

- Як же мы будэмо пид фашистьским ярмом житы?

Сурово корили нас старики:

- Що ж вы робытэ, хлопцы, хиба можно свий народ покыдаты?

- Оцэ бисови диты, тикаюць вид ворога, тильки пятки блымкають, а про тэ, що тут будэ з намы, им байдужэ.

Что можно было им ответить? Чем оправдать наш отход? Приходилось в общем-то отмалчиваться, обещали вернуться.

Переправиться через Днепр мы могли в Никополе. Не доезжая до города, я остановил колонну, приказал замаскировать машины. Сам же направился к коменданту, чтобы узнать, когда мы сумеем здесь переправиться. Еще до встречи с ним я видел, что в городе и на подступах к нему скопилось множество людей и машин, гужевого транспорта. Перевозку же через Днепр осуществляли всего два парома. Значит, переправы здесь придется ждать долго.

Комендант подтвердил мое предположение.

Такая перспектива нас не устраивала, и я решил сделать крюк километров в семьдесят, добраться до Запорожья и сегодня же по плотине Днепрогэса переехать на левый берег Днепра. Ночь мы проведем в городе, а утром снова тронемся в путь и завтра же будем на своем аэродроме.

Однако этот план оказался не совсем подходящим. Полевые дороги здесь были сильно разбиты. Мы вынужденно вернулись на основную магистраль. По ней все таким же [45] нескончаемым потоком двигались машины и повозки. Мы кое-как вклинились в этот поток. И вдруг - тревожный голос:

- Воздух!

Машины и повозки остановились. Люди начали разбегаться в стороны от дороги, падали, прижимались к земле.

Я взглянул в небо и увидел девятку Ю-87, которая шла в плотном строю под прикрытием четырех «мессеров». Фашисты нацелились на колонну. На землю с ужасающим воем посыпались бомбы. Мощные взрывы, сотрясая землю и воздух, раскололи, казалось, весь мир, и все потонуло в огне и дыму.

Видя нашу беззащитность, фашисты еще и еще раз прошлись над колонной, обрушивая на нее смертоносный груз. Затем они развернулись и взяли курс на запад.

Оглохшие и потрясенные, люди с проклятиями в адрес фашистов поднимались, возвращались к дороге. Среди воронок лежали убитые и раненые. На дороге горели машины. Некоторые из них прямыми попаданиями бомб были превращены в груды металла.

Мы с Кондаленко прошли вдоль своей колонны, чтобы определить наши потери. К счастью, они оказались невелики: одна машина разбита, другая повреждена. Люди не пострадали.

Расчистили дорогу, снова тронулись в путь. К вечеру были в Запорожье. На выезде из города решили заночевать. Здесь неподалеку, в поселке Южном, жили родители моей жены. Договорился с Кондаленко и поехал в поселок, чтобы повидаться с родственниками, а заодно узнать, нет ли писем от жены, которая направлялась в Саратовскую область. И какова же была моя радость, когда во дворе я увидел своего маленького Женю.

- Папочка приехал! - воскликнул он.

Из дома выбежала жена и бросилась мне на шею. Сбежались родственники, соседи.

На следующий день перед отъездом в Федоровку я сказал жене, чтобы вместе с сыном готовилась к эвакуации. Она не возражала. Собралась быстро. Вместе с семьями железнодорожников уехала эшелоном к берегам Волги, под Сталинград, и моя семья.

В Федоровке нам приказали передать оставшиеся истребители одному из авиаполков и убыть в поселок Буденновку, к Азовскому морю, на переформирование. [46]

За нами - Москва

«Ребята! Не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

М. Ю. Лермонтов

Поэзия волнует мое сердце издавна, с юных лет. Нет, сам я не пишу стихов: считаю, что для этого нужен особый дар. Однако читаю и перечитываю их с увлечением. Нравится мне лирика русских и советских поэтов. А более всего нравятся стихи патриотические, раскрывающие силу, отвагу и удаль нашего народа, его любовь к Родине. Такие стихи наполняют сознание возвышенными чувствами, зовут на подвиг в битвах с врагом, вселяют в душу уверенность в своих силах, в победе.

С книгами стихов я не расставался и в самое трудное для Отчизны время, когда сводки Совинформбюро то и дело приносили неутешительные вести. В минуты отдыха открою, бывало, томик, прочитаю стихотворение, и настроение становится иным. Не однажды читал я и стихи М. Ю. Лермонтова, которые не случайно поставил эпиграфом к этой главе. В те дни, когда немецко-фашистские войска, не считаясь с огромными потерями, ломились к Москве, строки «Бородино» словно бы обрели новый смысл. Да, мы готовы были умереть, но не отдать столицу нашей Родины врагу.

Трудной, невероятно трудной оказалась для нас, воинов-авиаторов, для всех советских людей осень сорок первого [47] года. Острой болью отдавались в наших сердцах вести об оставленных городах, о зверствах и издевательствах оккупантов над нашими людьми.

Мы с нетерпением ждали приказа о поездке на авиационный завод за новыми истребителями. Все мы - командиры и начальники, летчики, техники и механики - горели желанием поскорее вернуться на прифронтовой аэродром. И такой приказ поступил. В конце сентября мы погрузились в эшелон, состоявший из кое-как оборудованных для перевозки людей товарных вагонов, и уехали в один из городов на Волге. Полагали, что доберемся туда суток за трое-четверо. Но из-за бомбардировок путей и станций ехать пришлось значительно дольше. Слишком уж свирепствовала вражеская авиация, и оттого наше стремление поскорее получить новые истребители еще более усиливалось. Мы сумеем скрестить с фашистами наше оружие.

Как- то на одном из перегонов наш эшелон остановился. Являясь начальником эшелона, я направил лейтенанта И. Г. Жирнова на разъезд выяснить причину задержки, узнать, как скоро мы снова тронемся в путь. Он вернулся не скоро. Предельно расстроенный и побледневший, лейтенант доложил, что на разъезде видел страшную картину. Оказалось, незадолго до подхода нашего эшелона на разъезд налетели «юнкерсы». Фашистские летчики шли на малой высоте и наверняка видели, что в том поезде, что стоял на путях, находились гражданские люди -женщины, дети, старики. Тем не менее они обрушили на него бомбовый груз огромной силы. В итоге этого варварского удара погибли сотни людей. Все вагоны были разбиты, пути повреждены.

Железнодорожники обратились к нам с просьбой оказать им помощь в расчистке и восстановлении путей. Мы не могли отказать. Чем скорее справимся с этим делом, тем быстрее попадем на завод.

Воины- авиаторы прибыли на разъезд. И то, что увидели мы, потрясло нас до глубины души. Ужас сковал сердца. Среди обломков вагонов было множество изуродованных бомбежкой трупов советских людей. Это могли быть наши родители, жены и дети. И все это дело рук фашистской нечисти. Бить их нужно повсюду, бить нещадно!

Трудно было работать на этом страшном месте. Но мы трудились с полной отдачей сил. Очень уж хотелось поскорее тронуться в дорогу. Работать пришлось более суток. [48]

В пути мы по-прежнему слушали тревожные сообщения Совинформбюро. Наша армия под натиском превосходящих сил врага отходила на восток. В конце сентября мощная группировка фашистов начала наступление на Москву. Гитлеровская клика считала, что с падением столицы Советского Союза война будет окончена. Германские заправилы уже торжествовали свою победу.

Однако наша партия и наш народ были полны решимости отстоять Москву. На подступах к ней разгоралась великая битва.

9 октября эшелон прибыл в Москву. Нас встретил помощник военного коменданта. Он сказал, что здесь нам предстоит задержаться на двое суток. За это время личный состав полка должен пройти санобработку. Затем авиаторы перейдут в вагоны-теплушки с более удобным оборудованием для перевозки людей по дальнему маршруту.

- Завтраки, обеды и ужины для вас готовятся в здании вокзала, в ресторане, - заявил помощник коменданта. - В свободное время можете совершить экскурсии по Москве.

Это предложение, откровенно говоря, показалось мне невероятным. Как это так: враг на подступах к городу, а мы будем разгуливать по его улицам? Ехать нужно скорее. Ехать за новой боевой техникой, на переучивание.

И все же я переспросил помощника коменданта:

- Экскурсии… Это вы серьезно?

- Разумеется. С транспортом, правда, у нас туговато.

- Но Москве угрожает такая опасность.

- Столица защищена надежно!

Слова помощника коменданта были полны оптимизма. В них звучала уверенность в том, что фашисты не пройдут к Москве, и это приподнимало настроение людей. «В самом деле, почему бы нам не воспользоваться такой приятной возможностью, не посмотреть Москву? Многие здесь ни разу не были. Когда-то еще придется побывать? Не исключено, что уже в ближайшие дни наш полк направят именно сюда. Так пусть же люди побывают на экскурсии. Пусть посмотрят, что предстоит нам защищать!»

Итак, по воле военной судьбы я снова оказался в близкой моему сердцу Москве. Многое здесь мне было известно, знакомо. Я здесь учился. В 1937-1939 годах в должности штурмана отряда бомбардировщиков ТБ-3 участвовал в воздушных парадах. После них в Кремле были приемы, на которых присутствовали И. В. Сталин, [49] К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, другие руководители Коммунистической партии и Советского государства.

И еще одно важное воспоминание связано у меня с Москвой. В 1930-1933 годах во время учебы в Московской пехотной Краснознаменной школе меня трижды назначали в состав караула по охране Кремля. А однажды стоял на посту у Мавзолея В. И. Ленина. И это осталось в сердце на всю жизнь как одно из особенно волнующих событий.

Кремль - сердце нашей Родины. Здесь более пяти лет жил и трудился В. И. Ленин. Нам, курсантам, показывали место, где в суровую зиму 1919 года Владимир Ильич пилил и колол дрова. Побывали мы и там, где 1 мая 1920 года вождь революции работал на первом Коммунистическом субботнике. Это тоже запомнилось навсегда.

С думой о Родине стоял я на Красной площади и смотрел на зубчатые стены Кремля, на Мавзолей В. И. Ленина. Было видно, как в эти напряженные дни военной осени Москва изменила свой облик. Как-то посуровела она. Над башнями Кремля не светились рубиновые звезды - на них были чехлы. Не видно и блеска золотых куполов церквей и соборов - их покрыли защитной краской. В разных местах города находились аэростаты. Они могли подняться в воздух в любое время. С наступлением вечера вступал в силу приказ о светомаскировке. Движение на улицах было ограничено. На них часто встречались конные и пешие наряды патрулей.

Своеобразно выглядели окраины Москвы. Улицы здесь перегородили баррикадами. Повсюду виднелись противотанковые надолбы, «ежи». Здания были подготовлены к обороне. Кое-где стояли железобетонные оборонительные сооружения. Город основательно готовился к боям. Люди не собирались сдавать столицу.

Вместе с тем в городе царило спокойствие. Все здесь шло своим порядком. Наши воины-авиаторы были убеждены - Москва выстоит. С этой уверенностью мы и заняли места в удобных теплушках нового эшелона, снова тронулись в путь. Экскурсия по столице оставила у нас большое, волнующее впечатление.

Прибыли в один из городов на Волге и сразу же - на аэродром, где нам предстояло овладеть полетами на новом истребителе ЛаГГ-3. За дело принялись в тот же день. Обстановка на фронте была известна всем. Она торопила, требовала как можно скорее вернуться в действующую [50] армию. Работы было предостаточно. Ее с избытком хватало для каждого.

Новые самолеты на заводе мы получили быстро. ЛаГГ-3 - вполне современный истребитель. Если в совершенстве овладеть им, можно успешно сражаться против фашистских «люфтваффе».

Дней через 10-15 все летчики полка пилотировали ЛаГГ-3 самостоятельно, все приступили к отработке элементов боевого применения. Мы готовились к боям на фронте каждый день и каждый час.

В один из тех дней в полк неожиданно вернулся капитан К. А. Пильщиков. После госпиталя и долгих мытарств он нашел все-таки наш, а вернее, свой родной полк. Мы очень обрадовались возвращению этого отважного летчика и обаятельной души человека.

Командир полка обратился в вышестоящий штаб с просьбой зачислить его в состав части. Однако поступил отказ. Причина простая: по штату полк укомплектован полностью. Не хотелось нам отпускать такого превосходного летчика.

- Что же делать? - обратился ко мне майор С. Д. Ярославцев.

- Давайте на нелетную должность зачислим.

- Летчика и… не на летную?

- Ничего иного не остается.

- А какие у нас вакансии?

- Начальника химслужбы, к примеру.

- Согласен. Вернемся на фронт, там все само собой образуется. Но не станет ли возражать начальство? Да и мнение самого летчика не метало бы знать.

Начальство дало «добро». Охотно согласился с нашим предложением и капитан Пильщиков. Впоследствии во время сражений на фронте он многое сделал для полка.

Наступил ноябрь. Началась ранняя зима. Программа обучения летчиков подходила к концу. Воздушные бойцы овладели новой для нас авиационной техникой. Все чаще мы стали гадать, куда, на какой участок фронта направят готовый к новым боям истребительный полк. Предполагали, что сражаться будем в подмосковном небе.

Нам, разумеется, было известно, что октябрьское наступление немецко-фашистских войск провалилось. Вражеские дивизии понесли серьезные потери, они были изнурены стойкой обороной нашей армии. Это вовсе не означало, что гитлеровцы отказались от своих намерений захватить нашу столицу. После перегруппировки своих [51] войск, после того как подтянутся резервы, фашисты наверняка возобновят наступление.

Над Москвой снова сгущались черные тучи. Опасность прорыва гитлеровцев была велика. Предстояли новые кровопролитные бои. К ним, этим боям, и готовились наши летчики, все авиаторы полка.

6 ноября, в канун 24-й годовщины Октября, к нам в общежитие пришел полковой комиссар Ф. Н. Кондаленко и сказал:

- Товарищи, только сейчас в Москве закончилось торжественное собрание Моссовета. На нем выступил Сталин. Включайте радио. Сейчас будет передана его речь.

Люди оживились:

- Это же здорово, товарищи!

- Это Гитлеру оплеуха!

Из репродуктора донесся голос диктора. Четко и торжественно звучали слова выступления И. В. Сталина. Мы слушали правдивый и обстоятельный анализ положения, сложившегося на фронтах, в стране и за рубежом. Верховный Главнокомандующий вскрыл причины наших временных неудач, говорил о том, что делается и что необходимо сделать еще для того, чтобы разгромить вероломного врага. Он выразил уверенность, что гитлеровские войска непременно будут остановлены и разгромлены. Это выступление словно вдохнуло в нас заряд новой энергии. Мы долго говорили о нем.

7 ноября у нас был обычный день полетов. Он проходил с особым подъемом. Каждый летчик стремился оттачивать мастерство до совершенства. Каждый из них знал, как высока цена отличной выучки в бою с врагом. От нее во многом зависели победа над воздушным и наземным противником, сохранность техники, жизнь.

Около 12 часов из штаба полка прибыл весь раскрасневшийся от быстрого бога посыльный:

- Товарищ капитан, разрешите узнать, где комиссар полка?

- В полете он. А в чем дело?

- Ему пакет. Срочный.

- Давайте. Я передам, как только он вернется.

Посыльный отдал пакет, нерешительно проговорил:

- По радио сообщили, будто в Москве парад сегодня был.

Я не верил своим ушам. Какой может быть парад? Рядом с Москвой гитлеровские армии, а наши войска маршируют [52] на Красной площади, как в добрые довоенные времена?

Подошли командир и комиссар полка. Они только что приземлились. Н. Ф. Кондаленко раскрыл пакет, вытащил из него лист бумаги и начал читать:

- «Сегодня в Москве на Красной площади состоялся традиционный парад войск Красной Армии. На трибуне находились руководители партии и правительства во главе с товарищем Сталиным. На параде с речью выступил товарищ Сталин. Войска прошли торжественным маршем перед Мавзолеем В. И. Ленина и без задержки отправились на рубежи обороны под Москвой…»

По этому поводу в конце дня, когда полеты были закончены, комиссар полка собрал авиаторов на митинг. Довел до них содержание поступившего письма. Люди встретили его одобрительными возгласами, аплодисментами.

Желающих выступить, высказать свои думы и чаяния было предостаточно. Летчики, техники и механики говорили о своей горячей любви к Родине и верности идеалам партии, о готовности отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь для победы над врагом.

Позднее нам стало известно и о том, какую ярость этот парад вызвал в стане гитлеровцев, которые сами собирались маршировать по Красной площади. Не вышло у них с этими планами.

Вспоминая теперь о тех далеких днях, все больше убеждаюсь в том, что проведение парада наших войск на Красной площади имело тогда огромное международное значение. Это была демонстрация силы и непобедимости нашего Советского государства. Правы те, кто говорил, что этот парад был равносилен выигрышу большого сражения.

Мы, фронтовики, крепко запомнили слова из речи И. В. Сталина, произнесенной на параде: «На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы… как на своих освободителей… Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!… Под знаменем Ленина - вперед к победе!»

Эти слова звали нас в бой на борьбу с врагом до полной победы над ним. [53]

В середине ноября немецко-фашистские войска снова двинулись на Москву. По оборонительным рубежам защитников столицы был нанесен мощный удар. Гитлеровцы считали, что Красная Армия обескровлена и деморализована, силы ее исчерпаны, что захватить город они сумеют наверняка. И снова враг просчитался.

Защитники Москвы отстаивали рубежи своей обороны с мужеством и стойкостью, которые изумляли весь мир. Именно в те дни мы узнали о беспримерном подвиге 28 героев-панфиловцев, отразивших атаку 50 фашистских танков. Именно тогда политрук В. Г. Клочков сказал понятные каждому воину слова: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!» Они, эти простые слова, стали для фронтовиков боевым девизом…

Предельно напряженная программа нашего переучивания была завершена в установленный срок. Все летчики овладели приемами боевого применения нового истребителя.

По указанию сверху мы проложили на картах маршрут в направлении к Москве. 20 ноября полк перелетел на прифронтовой аэродром. Здесь в составе 10-й смешанной авиадивизии, входившей в авиационную группу генерала И. Ф. Петрова, мы приступили к ведению боевых действий. Они оказались весьма напряженными. В короткие ноябрьские дни наши воздушные бойцы совершали по 5 - 6 боевых вылетов. Одни из них сопровождали бомбардировщиков, другие штурмовали вражеские войска на истринском, клинском, волоколамском, солнечногорском и других направлениях. При этом летчики поражали цели с такой же точностью, как и на учебном полигоне. Обычно они пикировали со средних высот до 200, а то и до 100 метров и реактивными снарядами, пулеметно-пушечным огнем били по танкам и броневикам, по цистернам с горючим и машинам с боеприпасами, что двигались по дорогам к передним рубежам нашей обороны.

Умело атаковали врага капитан Г. К. Плясунов, лейтенанты П. А. Бабочкин, Е. Г. Серебряков, В. Г. Серегин. Н. В. Селезнев, В. В. Смирнов, А. А. Павлов. Отличались снайперскими ударами и капитан И. Д. Лукъяненко, лейтенант П. П. Пронюшкин, а также капитан К. А. Пильщиков, который добился-таки своего (не без нашей помощи, разумеется), стал летать в боевом строю эскадрильи.

На всем фронте шли на редкость ожесточенные бои. Они гремели днем и ночью, на земле и в небе. Враг нес огромные потери, но по-прежнему не мог расстаться с [54] мыслью о проведении парада своих войск на Красной площади. В Берлине уже печатались пригласительные билеты на этот парад, из мрамора и гранита готовились плиты для памятника победителям, на киностудиях собирались произвести съемки торжественного въезда Гитлера в Кремль. Фашисты предусмотрели, казалось, все. Не учли они одного - мужества и героизма советских людей, стоявших насмерть на подступах к Москве, на всех рубежах обороны.

27 ноября в «Правде» была опубликована такая статья: «Под Москвой должен начаться разгром врага!» Газета переходила из рук в руки. Статью читали в основном коллективно. Наше внимание в ней приковали такие строки: «Мужественное сопротивление частей Красной Армии задержало разбег фашистских полчищ. Они вынуждены перейти на медленный шаг… Но они все же ползут! Значит, нужно удесятерить стойкость защитников Москвы!… Надо во что бы то ни стало сорвать разбойничий план Гитлера… Этого ждет наша страна… Под Москвой должен начаться разгром врага!»

Вечером мы провели полковое партийно-комсомольское собрание, на котором присутствовали и беспартийные воины-авиаторы. Мы обсудили напечатанную в «Правде» статью. Инженеры, техники и младшие авиаспециалисты давали слово трудиться без устали, отдать все силы для того, чтобы под Москвой начался разгром немецко-фашистских захватчиков. Они и в самом деле показывали невиданные образцы труда во время подготовки и ремонта авиационной техники. Никто из них не жаловался на невзгоды, как бы ни были тяжелы условия их службы.

Выступали и летчики. Они заверяли командиров, своих боевых товарищей, что будут и впредь сражаться против врага мужественно и смело, не щадя своей жизни.

Уже на следующий день после этого собрания воздушные бойцы - почти все они были коммунистами или комсомольцами, - действуя севернее Москвы, на дмитровском направлении, доказали, что их слова не расходились с делом. Они сбили 6 фашистских «юнкерсов», во время штурмовых ударов уничтожили 8 танков, подожгли 20 машин и 6 цистерн с горючим.

К концу ноября вражеская авиация заметно снизила активность. Причина тому была понятной - серьезные потери, которые гитлеровские асы понесли в боях с советскими летчиками. Все чаще фашисты стали уклоняться от воздушных поединков с истребителями, Впервые за время [55] войны советская авиация под Москвой завоевала оперативное господство в воздухе.

Особенно напряженной стала боевая работа летчиков нашего и соседних полков в последние дни ноября, когда противнику на узком участке фронта удалось прорваться к каналу Москва - Волга и форсировать его в районе Яхромы. По этим войскам в Яхроме, а также у населенных пунктов Белый Раст, Красная Поляна и вели мы огонь. Наши удары во многом содействовали тому, что советские войска, быстро ликвидировав прорыв врага, переправились через канал и отбросили гитлеровцев на пять-семь километров. Там они закрепились и снова вынуждены были перейти к обороне.

Та зима, как известно, выдалась снежной, холодной. Однако наши люди сражались с максимальным напряжением. Этому в немалой степени содействовали профилактические меры, которые проводил полковой врач И. К. Бабиченко.

Начался декабрь. Удары наших войск севернее Москвы нарастали с каждым днем. Воины-авиаторы полка по-прежнему трудились без устали. Число самолето-вылетов увеличилось.

2 декабря капитан Василий Брык повел шестерку ЛаГГ-3 в очередной бой. В составе ее шел и комиссар полка Ф. Н. Кондаленко. Истребители прорвались в район Икшанского водохранилища. Обнаружив скопление вражеских танков и машин, они встали в свой излюбленный боевой порядок «круг» и, несмотря на ураганный огонь зенитчиков, начали штурмовку вражеской техники.

В момент одного из заходов истребитель Кондаленко был подбит. Сам же он, вероятно, получил ранение. Набрав высоту, комиссар полка стал тянуть на свою территорию. Казалось, самое страшное осталось позади. Но самолет неожиданно перешел почти в отвесное пикирование. Стремительно шел он к земле. Думалось, что комиссар вот-вот начнет выводить истребитель в горизонтальный полет. Этого, однако, не случилось. На огромной скорости самолет врезался в ледяной панцирь водохранилища и, пробив его, скрылся под водой. Так, защищая Москву, погиб комиссар полка Филипп Наумович Кондаленко.

Вечером состоялся траурный митинг. Опечаленными выглядели воины-авиаторы. Комиссар был уважаемым в полку человеком, добрым и чутким товарищем. Выступавшие на митинге говорили коротко. Все летчики клялись [56] нещадно бить врага на земле и в небе, бить до полной нашей победы…

Завоевание оперативного господства в воздухе советской авиацией создавало условия для более решительных действий наших сухопутных войск. Свободнее стало дышать и экипажам наших бомбардировщиков, штурмовиков. Общими усилиями всех родов войск продвижение гитлеровцев к Москве было остановлено на всем фронте. Враг исчерпал свои наступательные возможности.

Однако положение под Москвой оставалось напряженным. На отдельных участках фронта, в частности северо-западнее столицы, где сражался наш 168-й истребительный авиаполк, враг находился от города всего в 30 километрах. И снова геббельсовская пропаганда на весь мир трубила, что Москва окружена и через день-два, дескать, войска фюрера захватят ее, будут праздновать свою победу. Но случиться этому было не суждено.

Утром 6 декабря морозный воздух Подмосковья раскололи мощные залпы наших орудий. В полный голос гремели, обрушивая на врага всю силу своего огня, «катюши». В небо поднялись авиационные полки и целые дивизии. Они обрушили на огневые позиции гитлеровцев тысячи бомб, реактивных и пушечных снарядов. Земля потонула в огне и дыму.

Удар по врагу оказался поистине ошеломляющим. Началось контрнаступление войск Западного и Юго-Западного, а днем ранее - Калининского фронтов. Не выдержав этого небывало мощного натиска, фашисты начали откатываться на запад.

В тот памятный день, выполняя задачи, поставленные командиром 10-й авиадивизии полковником С. И. Федульевым, наши истребители не задерживались на земле. Они уходили на штурмовку врага в районах Яхромы, Икши, Белого Раста и Красной Поляны. Из полета люди возвращались возбужденные, в превосходном настроении.

- Бегут, драпают фашисты! - Радость авиаторов была понятной.

Впервые за время войны летчики собственными глазами видели, как «непобедимая» фашистская армия, грозившая завоевать весь мир, обратилась в бегство. Да еще какое! На огневых позициях оставались боевая техника и оружие. Поле боя повсюду было усеяно трупами гитлеровцев.

Долго, очень долго ждали мы этого дня. И вот оно, свершилось! [57]

В первый день наступления все части авиагруппы генерала И. Ф. Петрова вели интенсивные боевые действия. Летчики полка уничтожили 8 танков, 42 машины, 5 полевых и 3 зенитных орудия, 6 автоцистерн с горючим. Немало фашистских вояк было уничтожено пулеметно-пушечным огнем с высоты на дорогах. Эти дороги повсюду были запружены вражеской техникой, и повсюду на них полыхали огнем машины и танки. А уйти, отклониться от главных магистралей, гитлеровцы не могли - слишком уж обильным был на полях снег.

Возвращаясь из полета, летчики шутили и смеялись, будто никто из них не думал о гибели, о смерти. А ведь в каждом бою они по-прежнему подвергались смертельной опасности. Вражеские зенитчики при каждом удобном случае вели по самолетам огонь. Не всегда удавалось уклониться и от внезапно налетавших фашистских «мессеров». В тяжелом состоянии, весь израненный осколками снаряда, вернулся из полета младший лейтенант Владимир Проценко. Но боевые вылеты продолжались. Наши успехи в наступлении действовали на людские сердца окрыляюще.

В полк прибыл новый комиссар - батальонный комиссар Я. И. Журавлев. Среднего роста, с доброй улыбкой, с веселыми серыми глазами, этот человек произвел приятное впечатление своей рассудительностью и скромностью, своим вниманием к людям. Завоевав симпатии авиаторов, он стал душой полка. А между тем Яков Иванович не был кадровым военным. Его призвали в армию в начале войны. До этого он работал секретарем райкома партии. В авиацию направили потому, что когда-то окончил учебу в аэроклубе и некоторое время даже работал в нем инструктором. Он превосходно летал на У-2, был одним из тех людей, дела и поступки которых определялись высоким партийным долгом.

Батальонный комиссар Журавлев понимал командира полка, как говорят, с полуслова. Они не «делили власть», все вопросы боевой и партийно-политической работы решали принципиально, спокойно, сообща. Особое внимание Яков Иванович уделял летчикам. И это естественно. Воздушные бойцы - наша главная ударная сила. Находил он время и для того, чтобы ознакомиться с делами штаба, побеседовать по душам с младшими авиаспециалистами.

Контрнаступление советских войск шло полным ходом. На волоколамском направлении, где чаще всего летали наши истребители, гитлеровцы были отброшены на [58] запад до 100 километров. Нам предстояло перелететь поближе к фронту.

30 декабря начальник штаба авиагруппы полковник Н. П. Дагаев приказал мне осмотреть один из аэродромов под Тулой и доложить о его пригодности к боевой работе. Я вылетел туда без промедления. Объем необходимых предварительных работ определил по самому жесткому минимуму и пришел к убеждению, что летать с этой «точки» можно будет начать не ранее 4 января.

Новый, 1942 год мы встречали в хорошем настроении. В канун праздника комиссар полка Я. И. Журавлев распределил между эскадрильями подарки, которые прислали нам из разных уголков страны. Это были небольшие посылки с теплыми варежками, свитерами, шарфами, искусно расшитыми женскими руками кисетами, носовыми платками и прочими вещами бытового обихода. Были в посылках табак, папиросы, трубки. В каждой посылке - письмецо, написанное женской или детской рукой. Эти письма нельзя было читать без волнения: «Бейте проклятых фашистов!», «Немцы убили моего папу…», «Я потеряла единственного сына. Отомстите за него!», «Громите врага нещадно. Мы сделаем для фронта все, что в наших силах!».

Добрым подарком к Новому году стал для нас поступивший из штаба авиагруппы приказ о присвоении многим авиаторам очередных воинских званий. Командир полка С. Д. Ярославцев стал подполковником, комиссар Я. И. Журавлев - старшим батальонным комиссаром. Командиры эскадрилий Иван Лукъяненко и Василий Брык - майорами. Звание майора было присвоено и мне.

Зачитав этот приказ, подполковник Ярославцев сердечно поздравил подчиненных с новыми воинскими званиями, с Новым годом и… приказал всем немедленно укладываться спать, поскольку ранним утром предстоял боевой вылет.

В первые два дня нового, 1942 года летчикам пришлось вести нелегкие воздушные схватки с фашистскими асами. Победа оказалась на нашей стороне. Воздушные бойцы уничтожили 4 вражеских самолета. Во время штурмовых ударов нашим истребителям удалось разбить около 20 машин с войсками и грузами.

5 января по приказанию генерала И. Ф. Петрова полк перелетел под Тулу. Я возглавил колонну машин с техсоставом, штабом, имуществом. Представилась приятная возможность еще раз увидеть нашу столицу, проехать по [59] дорогам через район недавних боев южнее Серпухова, где фашисты предпринимали отчаянные попытки перерезать шоссе Москва - Тула. Хотелось посмотреть, что там сделали наши наземные войска и авиация.

Первое, что нам довелось увидеть в пути, - это серьезные разрушения многих населенных пунктов. Они пострадали от бомбардировок вражеской авиации. Навстречу нам угрюмо шагали колонны пленных немецких солдат и офицеров. В летних шинелишках и обмотанной тряпьем обуви, в женских платках, обмороженные и истощенные, они выглядели жалкими.

Путь наш лежал через район, где фашисты намеревались замкнуть кольцо окружения вокруг Тулы. Здесь мы воочию ознакомились с делами наших войск. Повсюду стояли разбитые и обгоревшие танки, машины, бронетранспортеры, орудия врага. Многие из них были перевернуты, отброшены в кювет. На снегу валялись трупы фашистов. Их было много, очень много.

Тяжелое поражение понесла и вражеская авиация. Ее бомбардировочные эскадры были разгромлены. Сбитые и попавшие в плен фашистские летчики не однажды говорили о своих «ужасающих потерях», о том разочаровании, которое вызвало у них поражение в битве под Москвой.

Да, победа на подступах к столице была на нашей стороне, победа большая, вдохновляющая. Долю ратного труда внесли в нее и наши летчики, инженеры, техники, механики. В подмосковном небе истребители полка совершили свыше 1000 боевых вылетов. Большая часть из них - на штурмовку наземных войск врага. В итоге этих ударов были уничтожены 20 танков, около 200 машин, 19 орудий, 11 автоцистерн. За отвагу и мужество, за образцовое выполнение заданий в воздухе и на земле 22 наших летчика и техника были удостоены боевых наград.

На аэродроме под Тулой наш полк долго не задержался. Советские сухопутные войска быстро продвинулись на запад, и мы снова оказались на значительном от них удалении. В середине января истребители перелетели на аэродром южнее Калуги и с ходу включились в боевую работу в составе авиагруппы генерала Е. М. Николаенко. На вяземском направлении шли тяжелые бои, и нам было приказано прикрывать наземные полки с воздуха, штурмовыми ударами уничтожать технику и живую силу врага на шоссе.

В ту зиму часто шел снег. Взлетно-посадочную полосу требовалось постоянно расчищать, а сил и средств у нас [60] не хватало. Один-единственный трактор никак не мог управиться с этим делом. Авиационные специалисты были предельно заняты ремонтом и подготовкой боевой техники. Мы обратились к жителям соседней деревни. Пришли вооруженные лопатами женщины. Сил у них было маловато. Выдыхались и наши люди. И все же мы расчистили полосу. Она получилась узкой и длинной, похожей на траншею, с той лишь разницей, что выглядела ровной, без изломов. По обеим сторонам ее возвышались снежные валы, за которыми самолеты со стороны не разглядишь.

Взлетать с такой полосы и производить посадку оказалось далеко не безопасно. Стоило летчику не выдержать направление, и самолет мог врезаться в снежную стену. Последствия такого просчета могли стоить жизни.

Не радовала нас и погода. Низко над землей - и на маршруте к фронту, и в районе действий - громоздились тяжелые облака. Однако наземным войскам постоянно требовалась поддержка с воздуха, и наши истребители вынуждены были летать, по существу, в любую погоду. Правда, на задания в сложных метеоусловиях мы направляли самых опытных. Молодые же летчики находились в постоянной готовности. Они уходили в бой, как только облака расступались и в небе появлялись синие «окна».

В один из тех январских дней звено истребителей повел через линию фронта В. Г. Серегин. В районе Юхнова на шоссе летчики обнаружили большую колонну вражеской техники. Она двигалась к фронту. Вражеских «мессершмиттов» в воздухе не было, и ведущий подал команду атаковать гитлеровцев.

Истребители перестроились в удобный боевой порядок и, пикируя, открыли по колонне прицельный пулеметно-пушечный огонь. Затем они быстро развернулись и выполнили еще одну атаку. Колонна застопорила ход. На дороге буйным пламенем заполыхали еще две цистерны с горючим. Рядом с ними горели четыре большегрузные машины с каким-то имуществом.

«Еще заход!» - подал Серегин сигнал ведомым.

К этому времени обстановка серьезно изменилась. Гитлеровцы ударили по нашим истребителям из скорострельных «эрликонов». Пушечные очереди будто штопали небо своими огненными нитями. На них тотчас нацелились Александр Павлов и Николай Степанов. Один «эрликон» они вывели из строя первыми же очередями, но другой продолжал стрельбу, и светящиеся снаряды молниями проносились рядом с крылатыми машинами. [61]

Летчики снова зашли в атаку. Эту пушку необходимо было подавить прежде всего, иначе довершить разгром колонны будет сложно. Лейтенант Павлов шел на врага первым. Один снаряд ударил в мотор ЛаГГа, и самолет загорелся. Летчик отвернул машину в сторону. Тянуть на свою территорию не было смысла - слишком далеко до линии фронта, а высота - она оказалась и без того малой - заметно падала. Александр мог выброситься из кабины с парашютом, спасти свою жизнь, но он непременно попал бы в руки фашистов. И летчик, развернув охваченный огнем истребитель, направил его в скопление автоцистерн. Раздался взрыв, над землей взметнулось пламя. Александр Александрович Павлов погиб, отдав жизнь за Родину. Этот подвиг он совершил на глазах товарищей.

Однополчане отлично знали Сашу Павлова, человека смелого и скромного. Он ничем особенно не выделялся. На собраниях выступал не часто, но говорил по существу, и прежде всего о том, что больше всего волновало каждого летчика - как в той или иной ситуации вернее бить врага. Летая ведомым командиров, он был надежным щитом, уверенно прикрывал ведущего от атак фашистских «мессеров». И вот А. А. Павлова не стало. За тот последний подвиг в бою Родина отметила его орденом Красного Знамени…

К нам на аэродром из штаба авиагруппы генерала Е. М. Николаенко прибыл майор и передал приказание: с утра следующего дня и до особого распоряжения прикрывать от возможных ударов гитлеровской авиации аэродром Перемышль, который находился от нас в нескольких километрах. Эта необходимость вызывалась тем, что на соседнем с нами аэродроме сосредоточивались транспортная авиация и десантники. В ближайшие ночи они должны будут высадиться в районе Вязьмы и оказать помощь нашим наземным войскам, сражавшимся в тылу врага.

Я спросил представителя штаба авиагруппы:

- Кто еще будет прикрывать соседний аэродром?

- Эта задача возложена только на ваш полк.

- У нас очень мало исправных истребителей, - заявил подполковник Ярославцев. - А другие задачи с нас не сняты. Как выполнить это новое приказание?

- Вы командир, вам и решать, - спокойно ответил майор.

- В таком случае прошу доложить генералу Е. М. Николаенко, [62] что в нашем полку осталось всего десять истребителей.

Майор обещал. В полку он не задержался, улетел.

Мы же с командиром полка серьезно призадумались: как-то сумеем выполнить такую задачу? Слишком уж мало у нас сил. Посоветовались, взвесили наши возможности и решили: летчики будут находиться на своем аэродроме в готовности № 1. В воздух они поднимутся лишь после сигнала от постов ВНОС.

Собрали воздушных бойцов, разъяснили им задачу, обсудили на всякий случай возможные варианты боя. В то время никто из нас даже не предполагал, какими невероятно трудными окажутся для полка эти очередные дни войны.

Ночью мы слышали доносившийся с соседнего аэродрома гул моторов военно-транспортных самолетов. Нам было известно, что в эти часы они улетали за линию фронта с десантом на борту. К рассвету воздушные корабли вернулись, и гул моторов утих.

С этого времени и началось наше боевое дежурство. Радисты на КП внимательно слушали донесения постов ВНОС. Все наши исправные ЛаГГ-3 были готовы к вылету в любую минуту. В 11.00 сигнал тревоги поступил непосредственно с аэродрома Перемышль:

- С юга к аэродрому на высоте около пятисот метров подходит группа вражеских бомбардировщиков!

Времени на размышления не было.

Я подал сигнал, и шестерка ЛаГГ-3 тотчас же поднялась в воздух. Ее повел комэск майор И. Д. Лукъяненко. У нас оставалось еще четыре истребителя. Все они также находились в готовности № 1.

Между тем 22 фашистских Ме-110 встали над соседним аэродромом в «круг», начали наносить по стоянкам самолетов, машинам обслуживания и сооружениям бомбовые и пушечные удары. Мы собирались выпустить еще четверку истребителей, но наш аэродром оказался заблокированным. Гитлеровские «мессеры» носились на высоте менее 400 метров, и летчики внимательно осматривали взлетно-посадочную полосу. Находившаяся в воздухе шестерка наших ЛаГГ-3 вынуждена была вступить с ними в бой.

На Ме- 110, как известно, было мощное вооружение. Этот самолет применялся обычно для ведения разведки и штурмовых ударов. В носовой части у него -две пушки, четыре пулемета. Заднюю сферу прикрывал воздушный [63] стрелок с помощью спаренного пулемета. И наши летчики, атакуя врага, старались не подставить себя под огонь передних точек.

Для того чтобы поразить врага, необходимо было разорвать его строй. Это решил сделать сам же ведущий майор Лукъяненко. Он решительно направил свой истребитель на «мессера» со стороны верхней задней полусферы и расстрелял его с близкого расстояния. Самолет вспыхнул и свалился на землю. Его ведомый открыл по командиру эскадрильи огонь изо всех передних пушек и пулеметов. Истребитель Лукъяненко загорелся. Летчик был, вероятно, тяжело ранен. У него хватило сил открыть фонарь и выброситься из кабины. Но раскрыть парашют ему не удалось, и Лукъяненко погиб.

Боевой порядок вражеских самолетов был нарушен. Этим тут же воспользовался старший лейтенант П. П. Пронюшкин. Он поймал «мессера» в прицел и сразил его короткой пушечной очередью. Гитлеровцы растерялись. Почувствовав это, лейтенант Н. В. Селезнев из удобного положения атаковал. На землю упал еще один Ме-110. Опасаясь новых потерь, фашисты прекратили сопротивление и повернули на свою территорию.

Численное превосходство врага в этом воздушном бою было подавляющим. Наши летчики сбили три таких мощных самолета. Однако эта победа досталась дорогой ценой. Погиб замечательный командир Иван Демидович Лукъяненко. Горечь безвозвратной потери обжигала сердце.

Через четыре часа гитлеровцы совершили еще один налет на аэродром Перемышль. В небе находились шестнадцать Ме-110. Сигнала предупреждения от постов ВНОС о приближении воздушного противника мы не получили. Причина была непонятной. Такой сигнал подали на КП наши наблюдатели.

На этот раз взлететь успели лишь пять ЛаГГ-3. Их возглавил комиссар эскадрильи старший политрук Петр Рогожкин.

Гитлеровцы действовали так же, как и в первом случае. Они снова заблокировали наш аэродром. Попытки взлетевших истребителей сблизиться с «мессерами» не удавались. Тогда Рогожкин изменил направление атак. Он вышел на одного из врагов снизу сзади и почти в упор выпустил в Ме-110 меткую очередь. Однако при выходе из атаки летчика обстрелял другой фашист. Увернуться [64] Петру от его огня не удалось. Так в один день погибли командир и комиссар эскадрильи. Тяжкая утрата.

Старший политрук Петр Рогожкин был в нашем полку единственным летающим комиссаром. Он не однажды водил в бой группы истребителей, показывал достойный пример мужества и храбрости. Люди относились к нему с глубоким уважением, делились с ним своими думами и планами на будущее, обращались за советом. Комиссар чутко относился к каждому, делал для авиаторов все, что было в его возможностях…

Командир полка, штаб детально проанализировали ошибки отдельных летчиков в боях. В итоге приняли такое решение: для нарушения оборонительного боевого порядка вражеских «мессеров» и повышения эффективности действий своих истребителей в первой же атаке применять для удара по врагу реактивные снаряды РС-82, которые использовались обычно для штурмовых ударов по наземным целям. Затем атаковать оторвавшиеся от строя самолеты парами истребителей одновременно с двух сторон.

Новый день начинался относительно спокойно. Низкая серая облачность наглухо закрыла небо. Лишь в полдень облака стали мало-помалу приподниматься.

На старте дежурили летчики четырех ЛаГГ-3 во главе с майором Василием Брыком. Еще одна четверка истребителей находилась в готовности к вылету на стоянке. Ее возглавлял капитан Константин Пильщиков, который был назначен на должность командира эскадрильи.

Время ожидания тянулось медленно. Поглядывая в небо, авиаторы начали было высказывать предположение, что сегодня-де фашисты вообще не поднимутся в воздух - не та погода.

Летчики собрались на обед. И в это время дежурный радист, приняв сигнал от одного из постов ВНОС, доложил:

- С юга-запада в нашем направлении идут двенадцать самолетов!

Подполковник Ярославцев приказал поднять обе четверки.

Через пять минут они взлетели, взяли курс к аэродрому Перемышль и сразу же увидели дюжину Ме-110. «Атакуем с ходу!» - подал майор Брык команду ведомым. И восьмерка ЛаГГ-3 почти одновременно ударила по вражескому строю «эрэсами». Этот неожиданный мощный огонь реактивных снарядов вызвал у гитлеровцев замешательство. Боевой порядок «мессеров» расстроился. [65]

Повторная атака заставила врага сбросить бомбы, не долетая до цели, как попало. Они быстро развернулись, легли на обратный курс, начали укрываться в нижних слоях облаков. И все же лейтенант Н. В. Селезнев сумел поймать на прицел и сразить одного из удиравших врагов. Он загорелся и врезался в землю. Однако подбитой оказалась и машина Селезнева. Он направил было истребитель к своему аэродрому, но дотянуть до него не удалось. Во время посадки на снег ЛаГГ-3 скапотировал, загорелся. Пока техники и механики добежали до него и погасили огонь, летчик сильно обгорел. Меховые унты на ногах у него сгорели полностью. Он умирал у нас на руках в полном сознании.

Мы нанесли врагу чувствительный урон - сбили 5 фашистских Ме-110. Эти потери охладили пыл гитлеровцев. Их налеты на аэродром Перемышль прекратились, хотя работа с этой «точки» по переброске воздушного десанта в тыл врага еще продолжалась.

Во время налетов на аэродром Перемышль фашисты засекли и нашу «точку». Тогда им было не до нас. Они решили рассчитаться с нами при первом же подходящем случае.

Такой случай подвернулся им дней через пять, когда мы совершенно их не ждали. Используя низкую облачность, шесть Ме-110 пересекли линию фронта и внезапно налетели на наш аэродром. На землю посыпались мелкие бомбы. Затем фашисты открыли огонь по стоянкам из пушек и пулеметов.

Взлететь мы не успели. Пришлось затаиться и ждать окончания этого внезапного штурмового удара. Впрочем, не все ушли в укрытия. Инженер по вооружению Владимир Гончаров в первую же минуту этого налета открыл по врагу огонь из самолетной пушки ШВАК. Ее позиция находилась неподалеку от стоянок. Фашисты заметили Гончарова, и два Ме-110, спикировав, ударили по нашей огневой точке из носовых пушек и пулеметов.

Налет этих «мессеров»не причинил нам особого вреда. Жертв не было. В двух истребителях оказалось всего несколько осколочных и пулевых пробоин. Заделать их не составляло труда.

Оставалась неизвестной лишь судьба инженера Гончарова. На КП он не прибыл, не доложил, и я вместе с двумя товарищами из штаба направился на позицию пушки, из которой Владимир вел огонь.

Пушка как стояла на треноге, так и осталась на своем [66] месте. Вокруг валялись, отсвечивая латунью, стреляные гильзы. Самого же Гончарова не было. Мы обшарили глазами все вокруг, начали выкрикивать. В ответ услышали глухой, будто из-под земли, голос. Подбежали к щели. В ней лежал инженер.

- Ты ранен? - спросил я.

- Никак нет.

- Тогда вылезай. Налет давно закончился.

- Пытаюсь. Ничего не получается.

- Не придумывай.

- Застрял я здесь. Помогите!

Двое штабных работников спустились в щель. Я подал им лопату. Они расковыряли землю и вытащили Гончарова.

- Как тебя угораздило туда? - спросил я инженера.

- Очень даже просто. Когда «мессеры» пикировали на позицию, я в щель спрыгнул. Будто ветром в нее сдуло. Упал боком. Застрял так, что не то что шевельнуться, но и дышать стало трудно. Думал, там и загину. Спасибо за выручку.

Я оглядел позицию. Вокруг нее земля была изрыта снарядами. Значит, укрылся инженер вовремя. Не будь этой щели здесь, недосчитались бы человека.

- Подстежка у меня толстая. Из-за нее и застрял, - говорил Гончаров, словно оправдываясь.

- Ну так постарайся расширить эту щель на толщину твоей подстежки, - посоветовал я Владимиру шутливо, и мы рассмеялись.

Нам было радостно от того, что никто в полку не пострадал, что фашистские «мессеры» слетали, по сути, вхолостую, только шуму наделали и ушли отсюда несолоно хлебавши.

Тем не менее урок из этого налета мы извлекли. Поговорив со мной и комиссаром, командир полка пришел к выводу: оставаться далее на этой «точке» нежелательно. Гитлеровцы не угомонятся, могут нагрянуть снова. И мы по разрешению штаба авиагруппы перебазировались на волевой аэродром у деревни Полошково. С него наши истребители и начали летать в район Юхнова на прикрытие войск 33-й армии и 1-го гвардейского кавкорпуса.

7 марта шестерка ЛаГГ-3 - ее вел лейтенант В. Г. Серегин - ушла на очередное задание. При подходе к району прикрытия наших наземных войск ведущий заметил под нижним слоем облаков две шестерки Ю-87. Они шли [67] курсом на Юхнов. Наших истребителей они не заметили и начали перестраиваться в цепочку, чтобы нанести удар по рубежу обороны нашей пехоты.

Для достижения внезапности Серегин решил использовать облака.

- Уходим вверх, - подал он команду ведомым. - Атакуем первую шестерку из-за облаков. Я бью по ведущему!

Расчет оказался верным. Истребители вырвались из-за облаков, когда до «юнкерсов» оставалось не более 300 метров, и не успели фашисты опомниться, как наши летчики открыли по ним мощный огонь. От растерянности вражеские воздушные стрелки укрылись за бронещитами. Струсила и пара Ме-109, прикрывавшая бомбардировщиков.

Ведущего «юнкерса», как и было задумано, сразил Серегин. Тяжелый самолет перевернулся вверх колесами, затем вошел в штопор и понесся к земле. Другого «юнкерса» сбил Е. Серебряков. В последующих атаках удача сопутствовала С. Стружкину, И. Астахову, И. Ерхову и В. Смирнову. Всего они уничтожили 7 «лаптежников» - так наши летчики называли Ю-87, у которого шасси не убирались, а округлые обтекатели на колесах напоминали чем-то лапти.

Этот бой проходил на глазах наших пехотинцев и кавалеристов. Восторженно следили они за тем, как падали на землю фашистские бомберы. Штабы 33-й армии и 1-го гвардейского кавкорпуса сообщили об этой победе летчиков нашего полка командующему ВВС Западного фронта, и тот объявил благодарность всем из группы лейтенанта В. Г. Серегина. 9 марта о подвиге этой шестерки сообщило Совинформбюро, особо подчеркнув решительность, мастерство и смелость советских воздушных бойцов.

На войне, однако, удачи не всегда сопутствовали даже смелым. Не всегда воздушные поединки складывались так, как хотелось бы того нам. Не все еще удавалось нашим командирам в бою. И это подчас оборачивалось потерями.

Случилась такая беда и в последней декаде марта.

Возвращаясь на свой аэродром, четверка истребителей под командованием П. П. Пронюшкина увидела на шоссе колонну фашистских машин. Летчики атаковали ее с ходу, однако и сами попали под сильный огонь зенитной артиллерии. Моторы на истребителях Петра Пронюшкина [68] и Евгения Серебрякова были повреждены, и оба они начали тянуть свои машины на нашу территорию. Лейтенанту Серебрякову удалось посадить истребитель в расположении наших войск. Он остался невредим.

Истребитель же Петра Пронюшкина потерял высоту. Из-за этого и не сумел летчик перетянуть поврежденный ЛаГГ-3 через передний край нашей обороны. Он приземлился от нее совсем недалеко, всего в полутора километрах. Здесь находились фашисты. Увидев севший на вынужденную посадку истребитель русских, они бросились к нему с оружием наизготовку. Пронюшкин понял: надежды на спасение нет. Поджег самолет вместе с документами. Затем, отстреливаясь, стал уходить к лесу, но и там засели гитлеровцы. Он не сдался живым, стрелял до последнего патрона.

К вечеру наши войска овладели территорией, где произвел посадку П. П. Пронюшкин. Комиссар эскадрильи побывал в соседнем населенном пункте, встретился с жителями, и те рассказали ему о мужестве и гибели нашего летчика.

В апрельские дни активность вражеской авиации на нашем фронте заметно возросла. Господство в воздухе снова стало переходить на сторону фашистских «люфтваффе». Это чувствовалось по интенсивности полетов гитлеровской авиации. Наш аэродром в течение полумесяца дважды подвергался ударам с воздуха. В итоге летчик В. В. Смирнов погиб на земле. Сгорел наш УТИ-4, трудяга У-2 получил повреждения.

В последней декаде апреля 1942 года по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования войска Западного фронта прекратили наступление и перешли к обороне.

Битва под Москвой завершилась. Она существенно улучшила военно-политическое и международное положение Советского Союза. Наша победа на подступах к столице Родины развеяла миф о непобедимости германской армии.

Опыт боевых действий авиации в 1941 и начале 1942 года, особенно в битве за Москву, показал, что в целях массированного применения ее на главных направлениях необходимы крупные авиационные объединения - воздушные армии. К весне 1942 года для этого были созданы материальные условия. Наша промышленность, наращивая выпуск новых самолетов, обеспечила перевооружение частей фронтовой авиации. Увеличилось [69] и число бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков.

В начале мая 1942 года на Западном фронте была сформирована 1-я воздушная армия. В нее и вошел 168-й авиаполк. Он стал отдельным. В оперативном отношении полк был подчинен 16-й армии с задачей обеспечения ее данными воздушной разведки.

В связи с этим командира полка С. Д. Ярославцева и меня вызвали на КП 16-й армии для доклада на Военном совете о возможностях полка. Уже сам этот факт - свидетельство того, что командование армии проявило к нам деловой интерес. На Военном совете нам впервые посчастливилось встретиться с командующим армией К. К. Рокоссовским, начальником штаба М. С. Малининым и начальником артиллерии В. И. Казаковым. Все они впоследствии стали видными полководцами и военачальниками наших Вооруженных Сил.

Генерал К. К. Рокоссовский произвел на нас особенно приятное впечатление. Он выглядел стройным, подтянутым, можно сказать, элегантным. К людям, независимо от их воинских званий и положения, относился одинаково ровно, тактично, доброжелательно. В беседе с нами он интересовался боевыми делами полка в битве под Москвой, попросил коротко рассказать об отличившихся. Мы рассказали, и командующий распорядился:

- Представьте наградной материал на отличившихся. Мы постараемся рассмотреть его и поощрить людей.

Дня через три такой материал был подготовлен и отправлен в штаб армии. Вскоре в полк прибыл член Военного совета А. А. Лобачев и вручил боевые ордена и медали летчикам, инженерам, техникам и механикам. Это заметно воодушевило авиаторов.

Базируясь на аэродроме северо-западнее Сухиничей, мы по три-четыре раза в день направляли на воздушную разведку пары и даже четверки истребителей. По приказанию командира полка наши разведчики при встрече с фашистскими «мессерами» старались уклоняться от воздушного боя. Однако в тех случаях, когда врагу все же удавалось навязать бой, наши летчики, принимая вызов, сражались с поистине завидным мужеством и мастерством.

При выполнении одного из полетов на разведку майора К. А. Пильщикова и лейтенанта И. М. Астахова неожиданно атаковали фашистские истребители. Их было четверо. Они вырвались из-за облаков, и наши летчики вынуждены были защищаться, вступить с ними в бой. [70]

Лучшей защитой Константин Пильщиков считал нападение. Искусно маневрируя, ведущий и ведомый умело использовали, казалось бы, незаметную оплошность врага и одного из них подбили меткими очередями.

Стало полегче. Однако бой на этом не завершился. Трое фашистов наседали. Уклоняясь от огня «мессеров», Пильщиков и Астахов маневрировали, старались занять наиболее выгодное положение. И это им удалось. На крутом вираже они зашли в хвост Ме-109 и расстреляли его с короткой дистанции. Лишь после этого, почувствовав силу наших воздушных бойцов, гитлеровцы отвалили в сторону, скрылись в облаках. Наши летчики вернулись на аэродром. Они доставили важные данные о войсках противника.

Полностью отказаться от воздушных поединков с врагом было невозможно. Выполняя задания по разведке, воздушные бойцы не упускали, однако, удобного случая, сами обычно нападали на одиночные самолеты гитлеровцев (частенько это были разведчики) или на группы бомбардировщиков, которые шли без прикрытия «мессеров». Здесь попросту невозможно было удержаться от атаки.

В один из июльских дней 1942 года, возвращаясь с задания по аэрофотосъемке оборонительного рубежа гитлеровцев, лейтенант С. Г. Стружкин, младшие лейтенанты А. С. Петров, Н. И. Чумак и М. И. Нисимов при подходе к Сухиничам увидели 12 вражеских бомбардировщиков Ю-88. Прикрытия у них не было, и Стружкин решил атаковать.

Фашистские воздушные стрелки приняли, вероятно, наши истребители за свои. Они не выпустили ни одной очереди. Зато наши обрушили на «юнкерсов» всю мощь бортового огня. Два Ю-88 рухнули на землю. Однако строй бомберов не распался. Фашисты, отстреливаясь, продолжали полет своим курсом. Стружкин дал команду атаковать врага повторно. На этот раз воздушные стрелки не жалели патронов, но наши летчики не свернули с боевого курса. Загорелся еще один «юнкерс», другой был подбит и ушел со снижением. Фашисты сбросили бомбы, не доходя до цели, и повернули на запад.

В этот момент генерал К. К. Рокоссовский находился на КП и внимательно наблюдал за боем. Когда же он завершился, командующий позвонил в полк и приказал объявить благодарность всей отважной четверке наших летчиков-истребителей. [71]

Лейтенант В. Г. Серегин и младший лейтенант В. М. Шалев также отличились. Выполняя полет на разведку, они заметили на высоте вражеский Хе-111. Вероятно, он возвращался из полета на разведку. И Серегин скомандовал ведомому:

- Атакуем одновременно!

В этом случае экипаж гитлеровцев тоже не проявил беспокойства. Он летел над своей территорией и наверняка принял наши ЛаГГ-3 за своих. Когда разобрался, было уже поздно. Наши летчики ударили по моторам Хе-111, и разведчик загорелся. Он шел со снижением большим пылающим факелом, однако до земли не долетел - взорвался в воздухе, и куски дюраля, обломки посыпались вниз.

Уничтожив «хейнкель», Серегин и Шалев продолжали вести разведку по заданному маршруту. На свой аэродром они вернулись с весьма ценными сведениями о войсках врага.

Поединки в небе не всегда завершались победой наших летчиков. Были случаи, когда истребители-разведчики допускали ошибки, без достаточной осмотрительности вступали в бой с противником.

Как- то к исходу дня из штаба 16-й армии поступило приказание в срочном порядке произвести контрольную воздушную разведку передвижения фашистских войск в районах Брянска и Карачева.

На выполнение этого задания вылетели майор К. А. Пильщиков и прикрывавшие его старший лейтенант Е. Г. Серебряков и лейтенант И. М. Астахов. Набрав высоту, они взяли курс в направлении Сухиничей и неожиданно встретили группу Ю-88. Вражеские бомбардировщики шли навстречу истребителям тройками на некотором удалении одна от другой. Высота - равная с нашими истребителями. В сознании Пильщикова пронеслось: «Куда идут эти бомберы? На Сухиничи? Но ведь там скопилось столько эшелонов!»

Задание по разведке было важным. Но как пройти мимо бомбардировщиков? Что останется на станции после их ударов? Пильщиков, разумеется, мог и должен был отвернуть в сторону. Никто бы не осудил его, не обвинил в трусости. Но комэск решил атаковать, расстроить боевой порядок «юнкерсов», а затем уже продолжить полет по своему маршруту.

Он направил истребитель на ведущего первой тройки «юнкерсов». Серебряков и Астахов поняли замысел командира без слов. Каждый из них уже выбрал себе цель. [72]

Первым открыл огонь Пильщиков, а в следующую секунду нажали гашетки и оба ведомые. Один «юнкерс» задымил и, резко клюнув носом, почти отвесно пошел к земле.

Проскочив первое звено, истребители таким же плотным огнем встретили второе. На выходе из пикирования Пильщиков бросил взгляд вверх назад и увидел, как пламя охватило еще один «юнкерс». Однако Серебрякова и Астахова позади не было. Позднее выяснилось, что ведомые, словно по инерции, атаковали и третье звено.

В тот же момент Пильщиков их не заметил. Он подумал о том, что следовало бы немедля пристроить к себе ведомых и идти на разведку. Взглянул вверх, увидел в лучах солнца силуэты самолетов, обрадовался: «Порядок!» Покачиванием с крыла на крыло дал им сигнал, чтобы пристраивались. И вдруг… огненные трассы прочертили воздух над самой кабиной. Что-то сильно ударило в фюзеляж. Помимо воли летчика истребитель резко рванулся ввысь. «Пристроил, называется!» - корил себя ведущий, определив, что за ним неслась пара «мессеров». Он попытался сманеврировать, но рули управления не повиновались. Видимо, были перебиты тяги. Оставалось одно - выброситься из кабины с парашютом.

Пильщиков перевалился через борт, дернул вытяжное кольцо. Над головой раскрылся купол. И едва летчик осмотрелся, как увидел все тех же двух «мессеров». Они шли прямо на него. «Это конец!» - подумал летчик. Достаточно было одной прицельной очереди, чтобы убить человека в воздухе или обрезать стропы парашюта, что тоже было равнозначно гибели.

Вероятно, так бы все и произошло, если бы Евгений Серебряков и Иван Астахов не поспешили на выручку своего командира. Вовремя преградили они путь фашистам.

Приземлился Пильщиков в поле. Невдалеке увидел двух женщин. Они жали рожь…

Оба ведомые - и Серебряков, и Астахов - вернулись на аэродром. Доложили обо всем, как было, и мы с командиром полка с сожалением подумали: задание штаба армии сорвано. За это может нам нагореть. Однако никакой возможности исправить ошибку, добыть разведданные о противнике в этот день у нас не было - над землей начали уже сгущаться вечерние сумерки.

Мой доклад о случившемся в штабе армии встретили довольно холодно. Приказали ждать у телефона.

Через две-три минуты я услышал в трубке голос начальника [73] штаба армии, и то, что он сказал, запомнилось мне на всю жизнь. Прежде всего он выразил неудовлетворение тем, что важное задание штаба армии сорвано.

- Ваши летчики должны раз и навсегда запомнить, что главная их задача - воздушная разведка, - разъяснял начальник штаба. - Никто из них не вправе вступать в бой, если это грозит срыву главной задачи. Тому, кто не может усвоить этой истины, в разведке делать нечего. Командующий армией обращает ваше внимание на недопустимость впредь подобных случаев. Командиру группы разведчиков майору Пильщикову он приказал объявить выговор.

Об этом разговоре с начальником штаба армии я тотчас же доложил командиру полка, поставил в известность и К. А. Пильщикова, только что вернувшегося на аэродром на попутной машине. Оба они - и подполковник С. Д. Ярославцев, и командир эскадрильи - были не на шутку расстроены. На другой день командир полка провел разбор этого полета со всеми воздушными бойцами, разъяснил требования командующего армией, дал строжайший наказ не отступать от них ни на шаг.

Летом 1942 года на южном крыле советско-германского фронта создалось для нашей страны чрезвычайно сложное положение. Немецко-фашистские войска снова захватили стратегическую инициативу. Свои основные удары они направили на Сталинград и Кавказ. Наши войска с боями отходили на восток. У берегов Волги начиналась величайшая в истории человечества битва.

28 июля Верховный Главнокомандующий, нарком обороны И. В. Сталин издал приказ № 227, в котором говорилось о создавшемся на фронте положении, о том, что враг «…лезет вперед, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население… Отступать дальше, - подчеркивалось в приказе, - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Из этого следует, что пора кончить отступление, ни шагу назад!»

Этот приказ сыграл важную роль. Он поднимал дух наших войск. Мы зачитали его перед строем полка, затем каждый летчик, инженер, техник, младший авиаспециалист поставил под ним свою подпись.

Комиссар полка Я. И. Журавлев вел в полку широкую разъяснительную работу. В партийных и комсомольских организациях состоялись собрания с повесткой дня: «Задачи коммунистов (комсомольцев) по выполнению приказа [74] народного комиссара обороны № 227». Члены партии и комсомола, беспартийные воины глубоко уяснили смысл и значение этого приказа в деле защиты Родины и достижения победы над немецко-фашистскими захватчиками.

В начале августа наши опытные воздушные разведчики К. А. Пильщиков, С. Г. Стружкин, В. Г. Серегин и Е. Г. Серебряков, возвращаясь из-за линии фронта, все чаще стали докладывать об интенсивности движения вражеских машин с войсками и грузами, а также танков и бронетранспортеров в районах южнее Сухиничей и Козельска. Эти данные подтверждались аэрофотоснимками.

Утром 11 августа по войскам соседней с нами 61-й армии, а затем и по левому флангу нашей 16-й армии гитлеровцы нанесли сильный удар. Фашисты бросили в бой крупную группировку пехоты, 500 танков. Им удалось прорвать оборону наших соседей в направлении Козельска и продвинуться на 20-25 километров.

Командование 16-й армии приказало нашему полку вести воздушную разведку непрерывно. Важно было своевременно вскрыть подход вражеских резервов. Погода была сносной, и наши летчики почти постоянно находились в воздухе, контролируя дороги в прифронтовых районах. Затем погода резко ухудшилась. Плотная низкая облачность затянула небо, предельно ограничила видимость. И мы не могли вести разведку.

А в это время, усиливая удары, враг форсированным маршем подбрасывал к фронту свежие войска. Отсутствие данных об этом особенно тревожило командование нашей армии. Вначале начальник штаба, а затем новый командующий этой армией генерал И. X. Баграмян позвонили командиру полка и потребовали при малейшем улучшении погоды возобновить ведение разведки в указанных районах.

Летчики нетерпеливо поглядывали в небо. В середине дня облака немного приподнялись, расступились… Кое-где в них засинели просветы. Я выпустил в воздух сразу четверку ЛаГГ-3. Ее повел заместитель командира эскадрильи старший лейтенант В. Г. Серегин.

Мы с тревогой ждали: какие-то вести доставят разведчики из-за линии фронта. Однако вернулись они минут через двадцать после взлета. Серегин как-то очень уж спокойно доложил, что из-за низкой облачности и сильного огня вражеских зенитчиков в район боевых действий пробиться не удалось, не исключены, дескать, были потери. Из-за этого группа и вернулась. [75]

Такой доклад попросту ошарашил нас. Командир полка возмутился, тут же сделал старшему лейтенанту серьезное внушение. При этом он напомнил ему о приказе НКО № 227. Подействовало. Летчик обещал, что подобное больше не повторится.

Время было дорого. Подполковник Ярославцев посоветовался со мной, и мы пришли к единому решению - послать в район разведки еще одну четверку истребителей. Выбор свой остановили на старшем лейтенанте Е. Г. Серебрякове, штурмане эскадрильи. Ведомыми пойдут молодые летчики.

Чтобы ускорить дело с доставкой разведданных, мы взяли на себя ответственность и приказали ведущему все сведения о войсках противника передавать по радио открытым текстом, закодировав при этом лишь названия населенных пунктов. Скорейшему получению разведданных содействовало и то, что на КП армии также находился радиоприемник. И там, в штабе армии, могли принимать информацию непосредственно с борта истребителя.

В небо поднялась новая четверка. Мы оставались у приемника. Минуты ожидания тянулись долго. Наконец из эфира донесся голос Евгения Серебрякова. Мой заместитель капитан С. И. Осипов быстро записывал данные и наносил их на карту. Для дублирования мы тут же передавали их по телефону в штаб армии.

Поток информации шел полным ходом. Это были важные сведения о войсках врага, его резервах. Полет четверки истребителей Евгения Серебрякова подходил к концу. Неожиданно раздался телефонный звонок. Звонили из штаба армии. Я снял трубку и услышал голос полковника Ф. П. Бобкова.

- Над линией фронта южнее Козельска находится «рама»{1}, - предупредил заместитель начальника штаба армии. - Она корректирует огонь своих артбатарей. Генерал Баграмян приказал уничтожить ее или по крайней мере прогнать. Вы меня поняли?

- Так точно. Но на истребителях осталось мало горючего.

- Пусть сделают, что смогут.

Подполковник Ярославцев находился рядом. Приказание командующего армией было тотчас же передано [76] Е. Г. Серебрякову. Приняв его, старший лейтенант минуты через 3-4 обнаружил «раму» и скомандовал ведомым:

- «Рама» прямо по курсу. Атакуем!

На этом связь с ведущим группы оборвалась.

Вскоре истребители начали возвращаться на аэродром поодиночке. Приземлились трое. Евгения Серебрякова не было. Наши поиски и запросы ничего не дали. Трудно было примириться с гибелью такого замечательного летчика-истребителя.

Лишь после войны в результате долгих и настойчивых поисков юных следопытов и брата летчика - Геннадия Серебрякова нам удалось узнать, что Евгений Георгиевич Серебряков погиб у деревни Меренищи, что южнее Козельска.

Очевидцы так рассказывали о его подвиге. Атакуя «раму», советский истребитель подвергся внезапному нападению четырех «мессеров». Одного из них летчик сбил, но у него, вероятно, кончились боеприпасы, и следующего, оказавшегося рядом врага отважный сокол сбил таранным ударом. «Мессер» загорелся. Но и наш истребитель начал рассыпаться на части. От него отделился человек. Над ним раскрылся купол парашюта. Он мог бы благополучно приземлиться. Но экипаж кружившей над ним «рамы» открыл по советскому летчику огонь. Когда же до земли оставалось метров полтораста, «рама» еще более снизилась и на большой скорости консолью крыла обрубила стропы парашюта. Летчик упал на землю.

Местные жители нашли тело Е. Г. Серебрякова и втайне от гитлеровцев захоронили у своей деревни. Благодарные люди и сегодня приносят цветы на могилу.

В конце лета С. Д. Ярославцев обратился к генералу С. А. Худякову с просьбой о переводе на должность командира штурмового полка. Ему хотелось летать и громить гитлеровцев на «ильюшиных». Эта просьба Семена Дмитриевича была удовлетворена, и он простился с товарищами, убыл к новому месту службы.

На должность командира полка назначили майора К. А. Пильщикова. В полку он находился с первого дня его формирования. Все мы отлично знали этого боевого летчика. В поединках с врагом он был отважен и смел. Обладал поистине завидным мастерством пилотирования истребителя. На него держала равнение вся наша молодежь. Комиссару полка Я. И. Журавлеву и мне не нужно было «срабатываться» с новым командиром. Наши взаимоотношения давно уже стали по-настоящему принципиальными, [77] деловыми, дружескими. И служба воинов-авиаторов продолжалась так, будто и не произошло в полку никаких перемен. Главным для нас по-прежнему оставалась боевая работа.

В это время внимание советских людей было приковано к Сталинграду, где днем и ночью шли тяжелые, кровопролитные бои. Мы знали: от исхода этих боев зависела судьба Родины. Мы знали и то, что наши войска, отстаивая каждую пядь советской земли, стояли у стен города на Волге насмерть.

Казалось, все человеческие возможности их уже исчерпаны и никаких сил для того, чтобы сдерживать натиск врага, уже не оставалось. И как же мы радовались, когда на весь мир, словно гром с ясного неба, прозвучало: «Советские войска под Сталинградом перешли в контрнаступление! Группировка фашистских войск окружена под Сталинградом!»

Мы еще не знали подробностей контрнаступления и окружения 330-тысячной группировки врага, но сам этот факт вызывал у нас необычайный восторг. Мы ликовали.

Заместитель командира полка по политчасти Я. И. Журавлев, парторги и комсорги, агитаторы ежедневно проводили политинформации и беседы. Они рассказывали воинам-авиаторам о победных боях наших войск у Волги и на Северном Кавказе, о мужестве и отваге верных сынов Отчизны.

На нашем участке фронта особых перемен не произошло. Гитлеровцы будто притаились. Опасаясь удара наших войск, они начали работы по укреплению старых и созданию новых оборонительных рубежей. Все это подтверждалось аэрофотоснимками наших воздушных разведчиков. Большого напряжения в летной работе мы не испытывали. У нас появилась возможность проводить учебно-тренировочные полеты, совершенствовать технику пилотирования и приемы ведения воздушного боя. Руководил этими занятиями старший лейтенант Г. И. Титарев, который после тяжелого ранения и долгого пребывания в госпитале снова вернулся в полк.

Наступила зима, а вместе с ней пришли и непогожие дни. Наши техники и механики целыми днями находились на аэродроме. Инженеры Виталий Эльсон, Павел Семенов и Владимир Гончаров проводили с ними теоретические и практические занятия, делали все для того, чтобы наши истребители были в боевой готовности постоянно.

Непосредственного участия в боях, как известно, техсостав [78] не принимал, не истреблял вражеские войска на земле и в небе. Однако вклад его в достижение побед был огромен. Без инженеров, техников, младших авиаспециалистов полеты истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков были бы невозможны. Труженики аэродрома работали столько, сколько требовала того обстановка. Они трудились порой с рассвета до позднего вечера. Бывало, и ночами, устраняя повреждения на истребителях, не смыкали глаз.

Техники и механики не однажды выезжали на поле боя, где часто под огнем врага поднимали «на ноги» севшие там на вынужденную истребители. Проявляя похвальную смекалку, они в сложных полевых условиях, при недостатке запчастей возвращали в строй самолеты. О сроках выполнения ремонтных работ не говорил никто: они были куда короче тех, что предусматривались нормативами.

За самоотверженный труд по обеспечению боевых вылетов истребителей многие наши инженеры, техники и механики были отмечены орденами и медалями. В числе удостоенных наград были и работники штаба: капитан С. И. Осипов, старшие лейтенанты И. Г. Жирнов и М. Г. Кузнецов, лейтенант Г. М. Малкин, рядовая Е. П. Белановская (Кузнецова) и полковой врач И. К. Бабиченко.

1 февраля 1943 года по плану штаба армии наши летчики вели разведку вражеских войск. Полетами руководил командир полка майор К. А. Пильщиков. Я находился здесь же, на КП. В середине дня на командный пункт зашел заместитель командира полка по политчасти Я. И. Журавлев и торжественно произнес:

- Я принес вам наиприятнейшую весть: генерал-фельдмаршал Паулюс сдался в плен вместе со своим штабом! Остатки вражеских войск под Сталинградом ликвидируются!

- Здорово! - воскликнул Пильщиков. - Яков Иванович, пусть об этом поскорее узнает весь полк!

- Такая работа уже проводится, - ответил Журавлев и - ко мне: - С вас причитается, Федор Семенович.

- По какому такому поводу?

- Вашу супругу Марией Савельевной зовут?

- Верно. А что, собственно, случилось?

- Привет она шлет вам. И поцелуй!

Я ничего не понимал и оттого волновался. Шутит Яков Иванович? Нет, на такие шутки замполит не способен. [79]

- Мне известно, Федор Семенович, что вы посылали запрос, жену разыскиваете. Сейчас по радио передали: Мария Савельевна жива-здорова. Живет она в Кустанайской области, село Боровое. Писем от вас ждет. Вот ее адрес.

Я бросился обнимать Журавлева, а он, смеясь, говорил:

- Ну, что вы? Я же не Машенька…

Трудно передать то чувство радости, которое охватило мое сердце. Ко мне подходили однополчане, пожимали руку, поздравляли. Многие из них знали, что я потерял связь с семьей, почти семь месяцев не получал известий о жене и сыне. И вот их адрес в моих руках. Они живы. Счастье-то какое!…

Шел 1943 год - год коренного перелома в Великой Отечественной войне. Битва у берегов Волги завершилась полным разгромом врага. Наша армия на широком фронте переходила в стратегическое наступление. Начиналось изгнание немецко-фашистских войск из пределов нашей Родины. [80]

Над Курской дугой и «Смоленскими воротами»

…И опять мы идем

по жестокому смертному полю.

Кто умрет, кто дойдет -

это наша солдатская доля.

Леонид Решетников

В начале 1943 года на Западном фронте наступило затишье. Эту паузу в боях командование 1-й воздушной армии использовало для проведения оперативно-тактических сборов руководящего состава полков и дивизий. Очень важно было обобщить боевой опыт применения авиации в наступательных операциях фронта. Планом сборов предусматривалось также ознакомление с новыми видами техники и вооружения наших наземных войск и авиации, с трофейными образцами техники врага. Эти сборы кто-то в шутку назвал «фронтовой академией». Впервые за время войны мы собрались на теоретическую учебу.

Командующий войсками фронта И. С. Конев, начальник штаба В. Д. Соколовский и командующий 1-й воздушной армией С. А. Худяков в своих докладах главное внимание сосредоточили на вопросах всесторонней подготовки авиационных частей и соединений к предстоящим боям и сражениям, в ходе которых наши ВВС к началу лета должны непременно завершить завоевание стратегического господства в воздухе на всем советско-германском фронте. Они детально говорили о способах решения этой задачи, в частности, об организации и нанесении массированных ударов по аэродромам [81] врага, о тактике воздушных боев и способах управления авиацией над полем боя по опыту битвы у берегов Волги. Мы по-деловому обсуждали эти вопросы, щедро делились опытом.

Оживленную дискуссию вызвали сообщения командира 18-го гвардейского авиаполка майора А. Е. Голубова и командира 272-го штурмового авиаполка подполковника М. И. Предкова о боевых действиях истребителей и штурмовиков способом «свободной охоты».

Майор Голубов, в частности, сказал, что для «свободной охоты» следует выделять летчиков с большим боевым опытом. «Охотник» должен свободно ориентироваться в наземной и воздушной обстановке, быстро принимать решение на выбор и атаку наиболее важных целей, наносить по ним внезапные удары и умело уходить от преследования. На задание «охотников», по его убеждению, следовало посылать парами и в особых случаях звеньями, указывая им лишь полосу действий, а маршрут, высоту и другие элементы полета они должны выбирать самостоятельно, в зависимости от обстановки.

Командир полка подчеркнул, что «свободная охота» - сложный вид боевых действий, связанный с большим риском для жизни летчика, поскольку он уходит обычно в тыл врага на глубину до 150 километров и действует там, не рассчитывая на помощь.

Этот доклад А. Е. Голубова заинтересовал меня особенно, и я решил подойти к нему в перерыве, попросить на вечер тезисы выступления. Но получилось так, что он подошел ко мне сам.

- Давно собирался познакомиться с вами, - заговорил Голубов. - Я слушал ваше выступление по вопросу управления истребителями над полем боя. Интересный вопрос. Как бы ознакомиться с ним детальнее?

- Мне тоже хотелось бы доклад ваш изучить.

- Так в чем же дело? Мы с вами соседи. Вернемся в полки, я пришлю вам доклад, а вы мне конспект своего выступления.

Эту беседу мы продолжали и в последующих перерывах, и в общежитии, где поселились. У нас, как выяснилось, было единство взглядов по многим вопросам. Анатолий Емельянович Голубов оказался эрудированным, тактически грамотным командиром. Мне нравились в нем искренность и прямота, свежесть мысли и независимость суждений, принципиальность и твердость характера, самокритичность [82] и даже… чувство юмора. В конце сборов он неожиданно предложил:

- Что скажете, если я подойду к генералу Худякову и попрошу перевести вас в наш полк?

Этот вопрос застал меня врасплох, и я ответил:

- Мне трудно уйти из полка, который формировал. Я в нем с первого дня войны.

- Что ж, отложим этот разговор…

Работа «фронтовой академии» закончилась, и мы разъехались.

В феврале 168-й полк перешел на трехэскадрильный штат. Вместо ЛаГГ-3 мы получили истребители Як-7. Это было для нас весьма кстати. С ноября 1941 года мы находились на фронте, часто вели тяжелые поединки, в которых потеряли более половины воздушных бойцов. Истребителей у нас оставалось мало. Теперь же мы получили для всех эскадрилий положенное по штату число летчиков и новые, более маневренные и скоростные самолеты.

Вслед за переформированием полк вышел из оперативного подчинения 16-й армии и вошел в состав 303-й истребительной авиадивизии, которой командовал генерал Г. Н. Захаров. Полки этой дивизии располагались севернее Козельска. Наш аэродром находился неподалеку от аэродрома 18-го гвардейского истребительного авиаполка. В период весенней распутицы мы находились на одном аэродроме. Это в немалой степени способствовало укреплению дружбы летчиков обоих полков.

В марте и первой половине апреля 1943 года гвардейцы участвовали в боях за Вязьму. На брянском направлении они прикрывали наши войска, сопровождали штурмовиков и бомбардировщиков, вылетали на уничтожение вражеских самолетов-разведчиков. В воздушных боях они сбили свыше 20 «юнкерсов» и «мессеров».

В этот период 168-й полк занимался в основном вводом в строй молодых летчиков. Одновременно мы продолжали вести воздушную разведку и аэрофотосъемку аэродромов противника в районах Брянска, Сещи и Олсуфьево.

Находясь на фронте, мы убедились, как важно для разрядки умело организовать отдых людей в свободные от боевых вылетов часы. Обо всем этом заботились политработники.

Вспоминается вечер в первой половине апреля 1943 года. Весна оказалась ранней и дружной. Растаял снег, отжурчали ручьи, и под теплыми лучами солнца зазеленела трава. Люди радовались весне. [83]

Днем, сопровождая штурмовиков, воздушные бойцы 18-го полка К. Ф. Федоров, И. А. Заморин, Б. И. Ляпунов и М. Н. Чехунов сбили четыре вражеских самолета, а летчики 168-го полка Г. И. Титарев, В. Г. Серегин, С. Г. Стружкин и в то время еще живой А. С. Петров выполнили сложное задание по воздушной разведке.

После ужина летчики собрались на лесной поляне вблизи КП и, как обычно, начали обсуждать итоги дня. Подошел заместитель командира нашего полка по политчасти Я. И. Журавлев и предложил… спеть. Все охотно согласились. Кто-то тут же запел:

В далекий край товарищ улетает…

Песню дружно подхватили, и ее мелодия зазвучала над лесной опушкой. Стали подходить авиаторы. Их голоса вливались в общий хор. Василий Серегин взялся за гармошку, у Владимира Баландина появилась в руках скрипка, и песни продолжались.

Заместитель командира эскадрильи по политчасти 18-го полка К. Ф. Федоров обладал сильным голосом. Он запел популярную песню «Споемте, друзья, ведь завтра в поход…». Его поддержал хор из десятков молодых голосов. Когда песня кончилась, Федоров объявил:

- Есть предложение потанцевать. Кстати, из батальона аэродромного обслуживания девушки к нам идут!

Василий Серегин и Владимир Баландин заиграли вальс. Закружились пары. Наиболее расторопным достались девушки. Остальным пришлось ограничиться исполнением вальса в «мужском варианте». Вальс сменило танго. Потом началось соревнование в русской пляске.

Не остались в стороне от этого веселья и инженеры нашего полка Виталий Эльсон и Павел Семенов. Они - в который раз уже! - исполнили шуточный танец - «Лезгинку». Им долго аплодировали.

Летчик Михаил Чехунов попросил товарища по оружию Бориса Ляпунова спеть частушки. Тот, в свою очередь, обратился к Дмитрию Лобашову, и оба, пританцовывая, под аккомпанемент самодеятельных музыкантов начали поочередно петь куплеты. Пели под одобрительный смех окружающих. За исполнение частушек товарищи наградили Бориса и Дмитрия дружными аплодисментами. Василий Серегин громко выкрикнул:

- А ну, «летуны» и «технари» сто шестьдесят восьмого, давайте споем для гвардейцев нашу лирическую! [84]

Растягивая меха гармошки, он заиграл и запел «Татьяну». Его поддержали летчики и техники полка. Песня понравилась всем. Когда она закончилась, кто-то сказал:

- Гвардейцы, ответим соседям!

В это время на середину круга вышел майор Голубов, поднял руку, и все притихли.

- Товарищи, - заговорил командир полка. - Вы отлично провели вечер, но пора отдыхать. Завтра с самого утра обоим нашим полкам предстоит боевая работа. Предлагаю в заключение спеть «Священную войну» и разойтись.

Утром, как и было намечено, начались боевые вылеты. Истребители парами и группами уносились в небо навстречу врагу.

Командующий 1-й воздушной армией генерал С. А. Худяков в середине апреля поставил частям и соединениям конкретные задачи по организации и проведению на Западном фронте борьбы за господство в воздухе путем нанесения массированных ударов по вражеским аэродромам и ведения активных воздушных боев.

Выполняя эти задачи, летчики 168-го полка Г. И. Титарев в паре с С. Г. Стружкиным и В. Г. Серегин в паре с И. К. Грачевым в конце дня 16 апреля провели контрольную разведку и фотографирование аэродромов Брянск и Сеща, обнаружили большое скопление вражеских самолетов. На рассвете 17 апреля 140 самолетов нанесли по этим «точкам» мощный бомбово-штурмовой удар. Одновременно полки других авиасоединений атаковали аэродромы Олсуфьево, Шаталово и Боровское.

24 апреля был нанесен повторный удар по аэродромам Брянск и Сеща. На этот раз по каждому из них действовали до 100 самолетов. В этих боевых вылетах 18-й гвардейский, 168-й авиаполки и эскадрилья «Нормандия» прикрывали бомбардировщиков и штурмовиков, а частью сил блокировали аэродромы, громили батареи зенитчиков. Истребители противника не смогли взлететь с этих точек и оказать противодействие.

Однако при подходе к линии фронта в небе появились 20 «фокке-вульфов». Вероятно, их вызвали по радио с других аэродромов. Они попытались атаковать группу Ил-2, но наши истребители отразили их нападение, уничтожив при этом шесть ФВ-190, четыре из которых оказались на счету гвардейцев Б. Ляпунова, М. Чехунова, В. Архипова, С. Соколова и два - летчиков нашего полка Н. Чумака и И. Грачева. [85]

В тех налетах впервые участвовала французская эскадрилья «Нормандия». С той поры и до конца войны боевой путь эскадрильи «Нормандия», преобразованной позднее в полк «Нормандия - Неман», был тесно связан с боевым путем 18-го гвардейского истребительного авиаполка. Опытные воздушные бойцы гвардейцы А. Е. Голубов, С. А. Сибирин, И. А. Заморин, Н. С. Мазуров, К. Ф. Федоров, В. С. Карпов, Б. И. Ляпунов и Н. Г. Пинчук оказали французским летчикам большую помощь в овладении тактикой группового воздушного боя.

Тогда же в огне боев с фашистскими «люфтваффе» зародилась их дружба. Она выдержала испытание временем. Их дружбу объединяла единая цель борьбы против фашистских поработителей за освобождение Франции, оккупированных районов Советского Союза и порабощенных стран Европы, за полный разгром гитлеровской Германии…

Из информации о боевых действиях нашей авиации на других фронтах мы узнали о больших воздушных сражениях на Кубани, где также велась борьба за завоевание оперативного господства в небе. Эти бои начались 17 апреля и завершились 7 июня. Развиваясь со все более нараставшим ожесточением, они перешли в грандиозные сражения, в которых с каждой стороны участвовали до 1000 самолетов. Бои длились часами. На участке фронта шириной до 30 километров ежедневно происходило 40 - 50 схваток, в которых участвовало одновременно по 80 и более боевых машин. Инициатива в небе все заметнее переходила на нашу сторону. Враг терпел одно поражение за другим.

В то время, как в небе Кубани шли воздушные сражения, на других фронтах в мае - июне были проведены две крупные воздушные операции по уничтожению самолетов противника на аэродромах 6-го и 4-го воздушных флотов фашистских «люфтваффе».

В первой из них 1-я воздушная армия на рассвете 6 мая нанесла удары по аэродромам Шаталово, Боровское, Олсуфьево, Сеща и Брянск. По двум последним они оказались наиболее ощутимыми. Эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков надежно прикрывали истребители 18-го гвардейского и 168-го авиаполков во главе с их командирами А. Е. Голубовым и К. А. Пильщиковым, а также эскадрилья «Нормандия» под командованием Жана Тюляна. В итоге внезапного бомбово-штурмового удара только на аэродроме Сеща удалось уничтожить около [86] 25 самолетов, подавить 17 зенитных орудий, взорвать склад боеприпасов врага.

В налете на аэродром Брянск особо ответственную роль довелось выполнять штурману 168-го авиаполка Г. И. Титареву. Ему предстояло навести головную колонну штурмовиков на стоянки вражеских самолетов, а после удара произвести контрольную аэрофотосъемку аэродрома. Действуя в паре с Семеном Стружкиным, Григорий Титарев отлично справился с выполнением этой сложной боевой задачи. Мало того, он предотвратил срыв выполнения боевой задачи группой штурмовиков в составе 32 «ильюшиных». Командир этой группы, следуя на высоте около 300 метров, не учел изменения в показаниях компаса и из-за плохой горизонтальной видимости стал все более отклоняться от намеченного маршрута. Видя это, отлично знавший район действий Титарев снизился и эволюциями своего самолета (радиопереговоры были запрещены) дал командиру штурмовиков понять, чтобы он следовал за ним на цель.

Когда же «ильюшины» нанесли удар по своей цели, Титарев, как и было приказано, под огнем врага произвел контрольную аэрофотосъемку аэродрома. За умелые и решительные действия по наведению штурмовиков на цель, а также проявленные при этом отвагу и мужество Г. И. Титарева наградили орденом Красного Знамени.

Повторные налеты на аэродромы Брянск и Сеща, а также Олсуфьево проводились днем 6 и утром 7 мая, причем истребители 18-го и 168-го полков, эскадрильи «Нормандия», прикрывая бомбардировщиков и штурмовиков, в то же время и сами наносили удары по наземным целям. За два дня было уничтожено и повреждено свыше 60 самолетов врага, а в воздушных боях летчики К. Федоров, В. Архипов и И. Ходаковский сбили три истребителя ФВ-190. Были потери и у нас. Погибли Иван Коваленко из 18-го полка и Ив Майэ из эскадрильи «Нормандия».

После этих ударов по аэродромам враг заметно снизил активность в воздухе, но он обладал еще значительными силами. Вскоре гитлеровцы возобновили удары по военно-промышленным объектам Поволжья, усилили налеты на железнодорожные станции в районе Курской дуги.

В период с 8 по 10 июня силами трех воздушных армий и авиации дальнего действия была проведена вторая воздушная операция, главные усилия которой направлялись на уничтожение бомбардировщиков врага на аэродромах Боровское, Сеща, Брянск, Карачев и Орел. Именно с этих [87] «точек» противник совершал ночные налеты на объекты Поволжья. Первый массированный удар наша авиация нанесла 8 июня вечером. Внезапности достигнуть не удалось. Успеха добились лишь те, кто действовал большими группами и выделил достаточные силы для подавления средств ПВО гитлеровцев.

1- я воздушная армия подвергла массированному удару аэродромы Боровское, Сеща и Брянск. Наиболее удачным оказался налет 110 наших самолетов на сещенский аэродром. В нем участвовали 18-й гвардейский полк и эскадрилья «Нормандия». Около половины самолетов здесь осуществляли подавление зенитных средств и вели борьбу с истребителями врага. В итоге были уничтожены 35 самолетов, 5 из них сбили в воздухе летчики Б. Ляпунов, Д. Лобашов, С. Соколов, И. Столяров и Г. Репихов.

Удар штурмовиков под прикрытием истребителей 303-й авиадивизии по аэродрому Брянск завершился неудачно. Наши «ильюшины», причинив врагу незначительный урон, понесли серьезные потери.

Причины этой неудачи заключались в следующем. Во-первых, отсутствовала внезапность в организации нанесения удара. Вражеские истребители встретили и атаковали нашу группу над линией фронта и подвергали ее обстрелу на протяжении всего маршрута. Во-вторых, не была организована блокировка аэродрома возле Брянска и соседних с ним «точек», что дало возможность гитлеровцам поднять в воздух большие силы истребителей. В-третьих, действия наших истребителей оказались неорганизованными.

Дело в том, что для сопровождения группы штурмовиков выделили три эскадрильи истребителей из разных полков 303-й дивизии. Кто должен был возглавить эту группу, штаб дивизии заранее не определил. Лишь за час до вылета нам сообщили, что старшим группы истребителей назначен командир 168-го авиаполка майор К. А. Пильщиков. Это была простая формальность, поскольку у Пильщикова уже не оставалось времени для организации взаимодействия между тремя группами истребителей. Каждый командир действовал самостоятельно.

Неудаче способствовало и то, что боевой порядок на маршруте группа штурмовиков не выдержала. «Ильюшины» заметно растянулись в глубину. Вражеские «мессеры» связали наших истребителей боем, оторвали от строя штурмовиков и нанесли им большие потери.

За неорганизованные действия истребителей прикрытия, повлекшие за собой потери штурмовиков, наказали… [88] командира 168-го полка майора К. А. Пильщикова. Его отстранили от должности, и он три месяца находился в резерве командующего воздушной армией.

Горькие уроки «брянской эпопеи» учли при организации повторных ударов по аэродромам Сеща и Брянск. Наносились они 9 и 10 июня крупными группами. В Сеще гитлеровцев громили 160, а в Брянске ИЗ самолетов. Для прикрытия бомбардировщиков, блокировки аэродромов и подавления вражеских зенитных батарей выделялись большие силы истребителей. Итог оказался отрадным. Летчики 1-й воздушной армии уничтожили и повредили 90 фашистских самолетов.

Активные действия наших ВВС на всем советско-германском фронте подорвали силы фашистской авиации. Враг утрачивал стратегическую инициативу в воздухе, терпел одно поражение за другим. Вскоре он отказался от дневных налетов на объекты нашего тыла и переключился на ночные действия.

Борьба советских ВВС за стратегическое господство в воздухе принесла свои плоды. Вражеская авиация потерпела крупное поражение. Наша авиация завоевала стратегическое господство в воздухе и удерживала его до самой Победы.

В полосе Западного фронта авиация противника усиленно вела воздушную разведку и корректировку огня дальнобойной артиллерии. Над позициями наших войск с назойливой методичностью появлялись ФВ-189. Когда же в небо поднимались советские истребители, эти маневренные самолеты уходили на свою территорию пикированием и появлялись в другом месте. В тех случаях, когда нашим истребителям все-таки удавалось атаковать их, они часто ускользали, выполняя переворот через крыло с последующим пикированием и уходом на бреющем полете.

Для борьбы с этими разведчиками командир 18-го полка организовал засаду пары истребителей невдалеке от переднего рубежа обороны. Здесь подготовили посадочную площадку, с которой действовали летчики С. Е. Соколов и В. И. Архипов. Замаскированные, они ждали команды с пункта наведения. Когда такая команда поступала, взлетали и на малой высоте шли в указанный район, скрытно подходили к «раме» снизу и атаковали ее одновременно с двух сторон. В борьбе с «рамами» оба летчика проявили незаурядное мастерство: за 10 дней они уничтожили пять ФВ-189 и один аэростат. [89]

Результативные действия истребителей 18-го гвардейского и других полков 303-й дивизии вынудили врага сократить разведывательную деятельность своей авиации на южном крыле Западного фронта, что было особенно важно для наших наземных войск, готовившихся к летнему наступлению.

Во второй половине июня воздушные разведчики нашего полка В. Г. Серегин, Г. И. Титарев, С. Г. Стружкин, Н. Н. Яковлев, А. С. Петров и другие, возвращаясь из-за линии фронта, стали докладывать об интенсивности перевозок противником по дорогам от Брянска к Орлу. Наши бомбардировщики и штурмовики не оставили врага безнаказанным. 18 июня пять девяток Пе-2 под прикрытием истребителей 18-го полка во главе с майором А. Е. Голубовым и эскадрильи «Нормандия» под командованием Жана Тюляна нанесли удар по станции Белые Берега, уничтожили три эшелона и вывели из строя пути более чем на двое суток. В этом налете, при подходе наших «Петляковых» к цели, свыше 20 истребителей Ме-109 пытались лобовым ударом расколоть строй «Петляковых», нарушить боевой порядок всей группы, а затем сбивать оторвавшихся от строя поодиночке. Однако воздушные стрелки и штурманы пикировщиков открыли по врагу такой огонь, что фашисты не выдержали. Они отвернули в сторону и… попали под огонь истребителей «Нормандии». За две минуты французские летчики сбили три «мессера». В это время летчики-гвардейцы, находившиеся в группе непосредственного прикрытия, отразили попытки 16 «мессершмиттов» прорваться к бомбардировщикам.

Через два дня четыре девятки «Петляковых» повторили удар по станции Белые Берега. На этот раз их прикрывали истребители 168-го полка во главе с капитаном Г. И. Титаревым. Вражеские истребители вступить в бой не решились.

22 июня четыре восьмерки штурмовиков Ил-2 под прикрытием истребителей 18-го авиаполка нанесли удар по железнодорожной станции Карачев. Истребители фашистов не смогли помешать действиям «ильюшиных». Они ушли, не приняв боя. Казалось, все кончится благополучно. Однако при последнем заходе на цель в один из наших истребителей ударил снаряд зенитки. Самолет упал. Погиб один из наиболее удачливых «охотников» за вражескими «рамами» С. Е. Соколов.

Битва на Курской дуге, как известно, началась 5 июля. Именно в этот день наши сухопутные войска вступили в [90] сражение. Что же касается наших ВВС, то битву на Курской дуге они начали на два с половиной месяца раньше - еще в середине апреля. Это была битва за стратегическое господство в воздухе, за чистое небо над нашими наземными войсками. Она охватила огромное пространство по фронту и в глубину, велась непрерывно, с нарастающим ожесточением, и советские летчики одержали в ней важную победу еще до начала сражения на земле.

В конце мая 1943 года генерала С. А. Худякова назначили начальником штаба ВВС Красной Армии. Командующим 1-й воздушной армией стал широко известный летчик генерал-лейтенант авиации М. М. Громов. Жизнь Михаила Михайловича была неразрывно связана с развитием нашей отечественной авиации. Своими беспримерными полетами и перелетами он не однажды восхищал весь мир.

Удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, этот отважный человек умел «учить» летать самолеты, постоянно совершенствовал свое мастерство.

Под командованием М. М. Громова мы сражались в небе войны в течение года. Высокий и стройный, командарм часто бывал в авиационных полках, беседовал с летчиками, инженерами, техниками. Воины-авиаторы относились к нему с исключительным уважением. Он был для нас непререкаемым авторитетом…

Во второй половине июня командиром 168-го истребительного авиаполка назначили подполковника А. С. Данилова. До этого он служил в должности заместителя командира 18-го гвардейского полка по политчасти. Перед его приездом в полк мне позвонил начальник штаба дивизии подполковник Ф. И. Сажнев:

- Данилов приедет к вам сегодня. Организуйте передачу полка в кратчайший срок. Представьте его личному составу перед строем, затем ознакомьте с делами.

Подполковник Данилов прибыл в назначенный срок, и я доложил ему об указаниях сверху. Он мягко улыбнулся, ответил:

- Полк строить не будем. Просто соберите людей как бы на собрание, и мы побеседуем с ними в спокойной обстановке.

В те дни я временно исполнял обязанности командира полка. Предложил Данилову начать знакомство с личным составом с рассказа о себе, о первом бое, когда он сбил четыре фашистских самолета, один из которых таранил. Такое же пожелание высказал и заместитель командира полка [91] по политчасти Журавлев. Данилов колебался - удобно ли? - и все же согласился.

Собрали полк. Люди расположились на лесной поляне. Я коротко представил им нового командира полка, и он начал рассказ о себе, о самом первом дне войны.

- Она застала меня у западной границы, в районе Гродно. В то время я служил в должности заместителя командира эскадрильи по политчасти. На рассвете 22 июня нас собрали по боевой тревоге. Никто не знал, что случилось. К нам подошел командир полка и приказал мне вылететь во главе пятерки «Чаек» на прикрытие Гродно.

Мы взлетели и пошли в направлении Гродно с набором высоты. Картина перед нами открылась ужасающая. Западнее города, вдоль всей границы, бушевали пожары, гремела артиллерийская канонада. «Наверное, война!» - подумал я и увидел, как к городу примерно на одной с нами высоте шли три бомбардировщика. Это были «юнкерсы». Нужно посадить их во что бы то ни стало. Покачав с крыла на крыло, я повел группу на сближение с бомбардировщиками. Но едва мы подошли к ним метров на семьсот, как фашистские воздушные стрелки открыли огонь. Одновременно они начали бомбить окраину Гродно. «В таком случае и мы огнем ответим!» - принял я решение и дал ведомым сигнал атаковать врага.

Сам я взял в прицел ведущего «юнкерса». Расстояние быстро сокращалось. Нажал гашетку. К бомбардировщику потянулись цветные трассы пуль. Вражеский стрелок прекратил огонь. Вероятно, мои очереди не прошли мимо. Отвернув в сторону, я зашел в повторную атаку. Мой удар пришелся по правому мотору, и «юнкерс» сильно зачадил. Он круто пошел к земле. Я - за ним. Когда фашист выровнял самолет, чтобы уйти на малой высоте, я настиг его и прошил пилотскую кабину точной очередью. Бомбардировщик накренился, ударился о землю, взорвался. Два «юнкерса» из этой тройки уничтожили ведомые. Обрадованные такой победой, мы вернулись на свой аэродром.

Мне приказали готовиться к новому вылету.

На этот раз я возглавил семерку «Чаек». Барражируя западнее города, мы увидели «раму». Она шла с запада под прикрытием «мессеров». Я дал пятерым летчикам команду атаковать вражеских истребителей, а сам с ведомым Дерюгиным нацелился на «раму». Увидев нас, экипаж «фокке-вульфа» перешел в крутое пикирование. Мы погнались за ним. С дистанции двухсот метров дал по врагу очередь. «Рама» накренилась. Я подошел ближе, пристроился [92] поудобнее, снова открыл огонь. Гитлеровец свалился на крыло и врезался в землю на окраине деревни Крапивно.

После посадки и короткого отдыха мы вылетели в третий раз. Фашисты не заставили себя ждать. В небе появились около двадцати бомбардировщиков «Дорнье-215». По моей команде группа вклинилась в боевой порядок вражеских самолетов, но фашисты, отстреливаясь, упорно держали курс на Гродно. Мне удалось вплотную подойти к замыкавшему строй «дорнье». Стрелял по нему, пока он не загорелся. Удача сопутствовала и моему ведомому. Из атаки мы вышли одновременно. И тут на нас накинулись «мессеры». Их оказалось около десятка. Горючее и боеприпасы у нас были на исходе, но мы все-таки бросились на врага, пошли в лобовую атаку. Фашисты явно не ожидали от нас такой дерзости и стали отворачивать в стороны. Один «мессер» при этом подставил фюзеляж под прицел моих пулеметов. Я дал очередь. Он тут же задымил и ушел со снижением. В этой кутерьме потерялся мой ведомый. «Мессеры» окружили меня и стали атаковать поочередно. Увертываясь от ударов, я в какое-то мгновение почувствовал, что моя «Чайка» вздрогнула, начала валиться в штопор. Удержать ее было невозможно. Лишь на высоте около шестисот метров мне удалось вывести истребитель в горизонтальный полет. Машину сильно тянуло влево, пришлось войти в правый мелкий вираж. Этот режим оказался единственным, на котором «Чайка» могла еще держаться в воздухе. «Мессеры» замкнули кольцо и снова начали атаки. Во время одной из них я почувствовал тупой удар в руку. От острой боли не мог даже шевельнуть ею. Нужно было немедленно садиться.

Неожиданно «мессеры» прекратили огонь. С левой стороны почти вплотную к «Чайке» пристроился истребитель Ме-110. Он оказался так близко, что я сумел даже рассмотреть самодовольные улыбки летчика и воздушного стрелка, который готов был расстрелять меня в упор. «Нет уж, дудки!» - вырвалось у меня, и я бросил свою подбитую машину на «мессера», ударил его винтом по правой плоскости. В последнее мгновение заметил, как исказились физиономии фашистов. Вражеский истребитель вспыхнул и пошел к земле. Но и мой самолет стал почти неуправляем. Гитлеровцы продолжали по мне стрельбу, ранили в ногу и живот. А земля была совсем уже близко. Из последних сил я подвел самолет к пшеничному полю, почувствовал легкий удар машины и потерял сознание…

Этот бой проходил неподалеку от аэродрома. Однополчане [93] видели, как после моего тарана падали оба самолета, и решили, что я погиб. Уточнить это в той обстановке не удалось: где-то поблизости от аэродрома высадился вражеский десант. Полк в срочном порядке перелетел на запасную «точку». Весть о моей гибели дошла до штаба и политуправления ВВС - о ней сообщили в боевом донесении за первый день войны. Позднее, находясь в госпитале, я сам читал в газете Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1941 года о награждении меня орденом Ленина посмертно. Но остался, как видите, жив-здоров. Спасла меня фельдшер понтонного батальона Нина Горюнова. Она вытащила меня из кабины изуродованной снарядами «Чайки» и с помощью жителей деревни Черлены укрыла в лесу. Затем меня доставили в медсанбат третьей армии, оттуда эвакуировали в тыловой госпиталь.

Вскоре я вернулся в свой полк. Сражался на Волховском фронте, защищал Ленинград, снова был ранен. После госпиталя по просьбе майора Анатолия Емельяновича Голубова - командира 18-го гвардейского полка - меня назначили его заместителем. Теперь вот назначен к вам, - закончил Данилов свой рассказ.

Слушая эти воспоминания нового командира полка, мы невольно возвращались мысленно к грозным дням начального периода войны и переживали все как бы заново. Потом посыпались вопросы. Данилов отвечал на них обстоятельно. Беседа стала задушевной.

К сожалению, командовать нашим полком Андрею Степановичу пришлось недолго. У него открылись раны, и он снова попал в госпиталь. Когда выписался, его направили в другой полк. За время войны А. С. Данилов совершил 134 боевых вылета, сбил 9 самолетов…

Произошли перемены и в моей службе. Начальник штаба дивизии подполковник Ф. И. Сажнев объявил приказ о назначении меня начальником штаба 18-го гвардейского авиаполка. Это было для меня неожиданностью. После того давнего разговора с А. Е. Голубовым на армейских сборах никто об этом не сказал мне ни слова. Не хотелось расставаться со своим полком, но приказ есть приказ, и я отправился к новому месту службы.

Командир полка майор Анатолий Емельянович Голубов и его заместитель по политчасти майор Константин Феофилактович Федоров встретили меня радушно, познакомили с людьми, ввели в курс дела. Позднее они рассказали о традициях полка, дали характеристику на весь руководящий [94] состав. Началась моя служба в новом боевом коллективе. За какие же заслуги ему присвоено звание гвардейского? Кто были те, кто завоевал это звание?

Я интересовался этим не из праздного любопытства. Ответы на такие вопросы мне необходимы были для того, чтобы определить, как организовать и вести работу так, чтобы полк не только не утратил своей боевой славы, но и, напротив, приумножил ее.

Изучал формуляр полка, журнал боевых действий, отчеты о летной работе, другие документы. Подолгу беседовал с ветеранами полка. Узнал немало интересного.

6- й истребительный авиаполк был сформирован в июне 1938 года в Хабаровске и находился там до июля 1941 года. Он по праву считался одним из лучших в истребительной авиации ВВС. Перед войной на всеармейских соревнованиях по воздушной стрельбе полк занял первое место в ВВС, и нарком обороны вручил ему переходящий приз «За отличную огневую подготовку».

Через месяц после начала войны полк, вооруженный самолетами И-16, прибыл на Северо-Западный фронт и 24 июля вступил в бой с вражеской авиацией в районах Новгорода и Старой Руссы. Сражался на дальних подступах к Ленинграду, потом на левом фланге Калининского фронта, в битве под Москвой. Летчики полка вели на редкость напряженные бои с вражескими истребителями, проявляя при этом высокое мастерство и мужество. Особенно отличились в тех поединках в небе Г. А, Цветков, В. С. Карпов, И. И. Молчанов, Н. И. Гурин, В. И. Запаскин, А. П. Груздев, А. В. Николаев. Все они сразили по 5-6 фашистских самолетов. За 7 месяцев полк совершил 4420 боевых самолето-вылетов. Летчики провели 217 боев, сбили 61 вражеский самолет в воздухе и 6 уничтожили на земле.

В тяжелых схватках с фашистами погибли командир полка Б. Р. Аристов, летники Алексей Баранов, Константин Селезнев, Александр Груздев, Николай Новиков, Никита Гурин, Алексей Рябов и Евгений Куров. Враг дорого заплатил за их жизни. На одну боевую потерю в полку пришлось в среднем по 8 уничтоженных самолетов врага.

7 марта 1942 года приказом народного комиссара обороны за мужество, отвагу и героизм, проявленные в боях с фашистскими захватчиками, 6-й истребительный авиаполк был преобразован в 18-й гвардейский. 27 авиаторов награждены орденами и медалями.

Огромная заслуга в завоевании гвардейского звания [95] принадлежала техсоставу полка, который под руководством старшего инженера Андрея Захаровича Нестерова самоотверженно трудился на всех прифронтовых аэродромах, обеспечивая бесперебойную боевую работу летчиков-истребителей. Техники и механики эвакуировали с поля боя и восстановили 87 самолетов, значительная часть которых требовала заводского ремонта. Доброго слова заслуживают техники и механики полка Алексей Соловьев, Николай Шмырин, Алексей Веселов, Николай Пинчук, Андрей Панченко, Иван Недоступ, Петр Мамыкин, Василий Зварыгин, Григорий Папулов, Александр Давыденков, Николай Глаголев, Иван Павлов, Еремей Шаглаев, Петр Белоглазов, Владимир Батароев и многие другие.

С марта по июнь 1942 года в боевых действиях полк не участвовал. Летчики, все авиаторы находились в тылу, осваивали новый для них истребитель Як-1.

Затем полк вернулся на фронт, вошел в состав 234-й истребительной авиадивизии, участвовал в боях сначала под Козельском, потом под Ржевом.

За два месяца полк выполнил 1735 самолето-вылетов, провел 251 воздушный бой. Летчики уничтожили 63 и подбили 14 вражеских самолетов. Особенно отличились при этом воздушные бойцы Борис Ляпунов, Дмитрий Лобашев, Иван Заморин, Владимир Запаскин, Иван Соболев, Николай Мазуров, Павел Лобачев и Александр Николаев. За подвиги в небе войны и на аэродромах награждены 52 авиатора.

В ходе боевых действий в тот период полк потерял 17 летчиков, многие получили ранения и выбыли из строя. Снова пришлось убыть в тыл на доукомплектование.

В октябре 1942 года в полк прибыл новый командир майор А. Е. Голубов. Командирами эскадрилий были назначены Семен Алексеевич Сибирин, Николай Семенович Мазуров и Николай Васильевич Семенов. У каждого из них были на счету сбитые самолеты врага. Полк пополнился летчиками, большинство из которых уже побывали на фронте. Однако основным костяком его оставались ветераны-гвардейцы В. И. Запаскин, И. А. Заморин, старший инженер полка А. З. Нестеров и другие.

Владимир Запаскин был на земле тихим и скромным человеком. В воздухе же, в бою он преображался. Техникой пилотирования и приемами ведения воздушного боя владел превосходно. По прибытии на фронт Запаскин первым открыл боевой счет сбитых самолетов врага. В 1941 году, сражаясь на И-16 один против шестерки Ме-109, Владимир [96] получил тяжелое ранение в ногу. Кое-как дотянул до своего аэродрома и произвел посадку. В госпитале задержался надолго. Затем вернулся в полк, стал заместителем командира эскадрильи.

Иван Заморин не отличался богатырским ростом. Был он невысок, сухощав, зато энергией обладал неиссякаемой. И еще отличался он каким-то необычным даром подмечать недостатки и говорить о них прямо, в острой сатирической форме. Техникой пилотирования владел виртуозно, стрелял снайперски. В одном бою ему удалось сбить два фашистских самолета. Однако гитлеровцы подожгли и его истребитель. На летчике загорелась облитая бензином одежда. Пока он выбирался из кабины, сильно обгорел. Особенно обожгло кисти рук.

Приземлился он на парашюте в расположении своих войск. Пехотинцы оказали ему медпомощь и отправили в тыл. Лечился долго. При выписке комиссия из-за сильно обгоревших кистей рук признала его к летной работе негодным.

Однако не таков характер был у Заморина, чтобы смириться с этим приговором. Несмотря на множество разных преград, он сумел добиться своего, вернуться в полк. Здесь Иван подолгу выполнял специальные упражнения для кистей. Это и укрепило руки. Заморину разрешили приступить к тренировочным полетам. В строй вошел быстро, снова сражался против врага.

Старший инженер полка Андрей Нестеров был душой и совестью всего технического состава полка. Человек редкого душевного обаяния, умелый организатор, он обладал высоким чувством ответственности, пользовался большим авторитетом авиаторов. Андрей Захарович всегда знал, в каком состоянии тот или иной самолет, безошибочно определял неисправности. Никто не видел, когда он отдыхал. Его можно было застать у ремонтируемого истребителя в любое время суток, даже в глухую ночь. Инженер постоянно находился на самолетных стоянках. Кое-кто шутя говорил: «Часы сна Нестерова - это военная тайна!» Под руководством Андрея Захаровича техсостав полка стал той силой, от которой во многом зависел успех летчиков в поединках с вражескими «мессерами» и «фоккерами».

Такими были ветераны, опыт которых необходимо умело использовать. На их примерах и следовало сплачивать коллектив, готовить людей к предстоящим многотрудным боям.

Давно закончилась весна с ее распутицей, заметно снизившей [97] боевую деятельность обеих воюющих сторон. Уже подходил июль и благодатная летняя пора вступала в свои права, а на советско-германском фронте все еще продолжалось затишье, начавшееся в апреле после не угасавших всю зиму кровопролитных боев. Мы не знали планов нашего Верховного Главнокомандования, но чувствовали: в районе Курской дуги готовилось что-то серьезное. Сражение, как мы предполагали, может начаться в ближайшее время.

Летчики 168-го истребительного авиаполка с прежней настойчивостью вели воздушную разведку вражеских войск на фронте от Людиново до Болхова и на глубину до рубежа Брянск, Карачев, Хотынец. Производили аэрофотосъемку тыловых оборонительных рубежей противника по рекам Вытебеть, Рессета и Болва. Добытые данные свидетельствовали о том, что противник усиленно готовился к переходу в наступление. Одновременно враг, опасаясь, вероятно, наступления наших войск, создал в своем тылу дополнительные рубежи обороны. Наиболее мощным из них был рубеж, тянувшийся по западному берегу реки Болва до Брянска и далее на юг в направлении города Навля. Все населенные пункты на этом рубеже фашисты превратили в сильно укрепленные узлы обороны.

5 июля передышка войск на советско-германском фронте окончилась. Примерно в 10 часов утра с КП дивизии мне позвонил начальник штаба подполковник Ф. И. Сажнев и сказал:

- В дополнение к ранее поставленной задаче вам надлежит немедленно привести полк в боевую готовность номер два для действий в ранее указанных районах. Будьте готовы по вызову с передового КП прикрыть наземные войска. Одну эскадрилью иметь в готовности номер один. Не исключены налеты бомбардировщиков врага.

- Вас понял, - ответил я и спросил: - Что нового на фронте?

- Великое противостояние, кажется, кончилось. Сегодня утром противник большими силами перешел в наступление южнее Орла и севернее Белгорода в общем направлении на Курск.

- И как же там наши? - невольно вырвалось у меня.

- Пока обороняются. Выполняйте свои задачи…

Когда я доложил А. Е. Голубову и К. Ф. Федорову о дополнительной боевой задаче, поступившей из штаба дивизии, и начале наступления врага, командир полка недовольно проговорил: [98]

- Дождались, пока фашисты сами наступление начали.

То, что противник первым перешел в наступление, было для нас непонятно и неприятно. Мы с нетерпением ждали, что вот-вот поступит приказ окружить и разгромить здесь врага.

Информация в полк приходила самая разнообразная. Нам было известно, что советские пехотинцы, артиллеристы и танкисты, проявляя массовый героизм и отвагу, стойко отражали ожесточенные атаки врага. При поддержке штурмовиков и бомбардировщиков они буквально перемалывали хваленые геббельсовской пропагандой «тигры», «пантеры» и «фердинанды», истребляли живую силу противника. Фашисты несли огромные потери на земле и в небе, и продвижение вперед обходилось им дорогой ценой. Жесткая оборона наших сухопутных войск вселяла надежду, что скоро, совсем уже скоро враг будет остановлен окончательно. Особенно радовало то, что наша авиация окончательно закрепила за собой стратегическое господство в воздухе.

В дни оборонительных боев советских войск южнее Орла и севернее Белгорода из газет и сводок Совинформбюро мы узнали о многих фактах доблести и геройства, проявленных нашими бойцами, командирами и политработниками в битве с врагом. Особое впечатление на нас произвел беспримерный подвиг летчика-истребителя А. К. Горовца, сбившего в одном бою 9 фашистских самолетов. Стало известно нам и имя старшего лейтенанта Л. П. Маресьева, который, летая с ампутированными ступнями ног, за несколько дней сумел сразить три самолета врага.

Данные о подвигах оперативно использовали в своей работе заместитель командира полка по политчасти майор К. Ф. Федоров и его помощники - парторг полка капитан И. Г. Цивашев и комсорг лейтенант Н. Ф. Титомир. В те дни пропаганда отваги и воинской доблести стала одним из основных направлений в их партийно-политических и комсомольских делах. Ежедневно обычно под открытым небом проводили они политинформации и беседы с экипажами, в звеньях и эскадрильях, добивались, чтобы постоянно выпускались боевые листки и «молнии» об отличившихся.

В своих беседах с летчиками, техниками и механиками члены партийного и комсомольского бюро подчеркивали, [99] что здесь, на Курской дуге, враг неизменно будет остановлен и разгромлен.

За время совместной службы я близко познакомился с заместителем командира полка по политчасти майором К. Ф. Федоровым. До конца войны и даже после ее окончания мне довелось бок о бок трудиться с этим пытливым, рассудительным и душевным человеком. Константин Феофилактович умел зажечь своим словом людские сердца, вдохновить их на славные боевые дела. Его называли душой и совестью полка.

Он прибыл к нам сразу же после окончания Военно-политической академии, в марте 1942 года. Его назначили на должность комиссара эскадрильи. К концу года Федоров вылетел на боевом самолете самостоятельно. С той поры он наравне со всеми воздушными бойцами сражался в небе против врага, а на земле с присущей ему энергией вел партийно-политическую работу. Впрочем, не только на земле, но и в воздухе. Там, в смертельных схватках с фашистскими асами, политработник своим примером звал товарищей на подвиг.

Свою первую победу майор Федоров одержал в апреле 1943 года. Тогда ему удалось сбить ФВ-190. Всего же он совершил около 150 боевых вылетов, участвовал во многих воздушных боях, уничтожил 6 гитлеровских самолетов.

Константин Феофилактович был человеком глубокой идейной убежденности, политработником по призванию. Люди обращались к нему в любое время и в любой обстановке. Одни делились радостью, другие говорили о своем горе. И все они находили у него понимание и поддержку. Вместе со всеми он готовился к боевым вылетам, сражался против врага. Однако никогда и нигде не забывал об обязанностях заместителя командира полка по политчасти - своих обязанностях. Ему, коммунисту с горячим сердцем, до всего было дело. У него хватало времени на все. Он много работал с парторгами и комсоргами эскадрилий, с активистами, проводил инструктажи и занятия, политинформации и беседы, читал лекции и доклады. На собраниях выступал часто. Следил за выпуском стенных газет и боевых листков, заботился о своевременной доставке авиаторам свежей почты - писем, газет и журналов. Федоров постоянно находился среди людей, жил их делами и заботами, глубоко вникал во все стороны партийно-политической и боевой работы полка.

Опытный политработник обладал высоким ораторским [100] мастерством. Его выступления люди воспринимали сердцем и разумом. Известно, что сила слова зависит не только от того, кто и как его сказал, но и от тех дел, которые совершает выступающий. Красивые слова и правильные мысли высказать не так уж трудно, но убедить людей в фронтовой обстановке, по мнению самого же Федорова, вернее и надежнее всего своим примером, в бою, своими делами. Ему верили, потому что знали: за его плечами было все - и подвиги в небе войны, и умение вместе со всеми преодолевать невероятные трудности в каждом полете через линию фронта.

Чутко, уважительно относился Константин Феофилактович к каждому человеку. В то же время его никак нельзя было назвать этаким добрячком. Нет, он был непреклонен, достаточно тверд. Нетерпимо относился к тем, кто проявлял попустительство и нерешительность в бою, допускал оплошности на земле и в небе, которые могли привести или приводили к тяжким последствиям.

Мне нравился наш заместитель командира полка по политчасти своей деловитостью и хваткой, твердостью духа. Наши добрые товарищеские отношения очень скоро переросли в настоящую, верную дружбу, дружбу на всю жизнь.

Партийно- политическая работа, которая велась в полку под началом К. Ф. Федорова в период подготовки к битве на Курской дуге и в ходе самого сражения, всецело была направлена на воспитание у летчиков, всех авиаторов любви к Родине и верности идеалам партии Ленина, на достижение победы над врагом. Дела самого Константина Феофилактовича, его боевых помощников парторга И. Г. Цивашева и комсорга Н. Ф. Титомира во многом содействовали тому, что 18-й гвардейский своими победами в небе войны оставался одним из лучших полков в воздушной армии.

И июля А. Е. Голубова, К. Ф. Федорова и меня вызвали в штаб дивизии. Нам сообщили, что с утра 12 июля войска нашего Западного и соседнего Брянского фронтов переходят в наступление. Нам, а также эскадрилье «Нормандия» поставили задачу - в течение дня быть в готовности прикрыть от ударов авиации противника войска 11-й гвардейской армии генерала И. X. Баграмяна, наступавшей на направлении главного удара фронта.

По возвращении в полк мы организовали с летчиками проигрыш ранее разработанных вариантов ведения воздушных боев. Затем в эскадрильях состоялись открытые [101] партийные и комсомольские собрания. Более 90 процентов личного состава у нас были коммунистами и комсомольцами. Все они восприняли приказ о переходе наших войск в наступление с понятным одобрением и нескрываемым восторгом.

Душный июльский вечер сменился наступившей темнотой и прохладой. Над землей установилась настороженная тишина. Вскоре ее нарушил нараставший гул моторов. Это наши ночные бомбардировщики шли на врага. Они первыми начали обрабатывать оборону фашистов на участке предстоявшего прорыва наших войск.

А у нас на аэродроме в ту ночь шла напряженная работа. Техники, механики и мотористы под руководством инженеров готовили машины к боевым полетам. Накануне на партийных и комсомольских собраниях они взяли обязательства образцово подготовить истребители к боевому вылету.

Ночь была на исходе. Далеко на востоке бледно-алыми полосами обозначился горизонт. Начинался рассвет нового военного дня. И в это время земля будто раскололась. Загремели тысячи наших орудий и «катюш». Реактивные снаряды молниями проносились в небе. Шла на редкость мощная артиллерийская подготовка. Где-то на позициях врага земля гудела в дыму и огне разрывов.

С первыми залпами артподготовки личный состав полка по приказанию майора А. Е. Голубова построился. На правом фланге, едва видимые в рассветных сумерках, показались знаменосцы, наши славные летчики Владимир Запаскин, Борис Ляпунов и Дмитрий Лобашев.

- Под Знамя - смирно! - раздалась команда.

И строй замер. Воины-авиаторы торжественно сопровождали взглядом боевую святыню полка, пока знаменосцы, пройдя перед ними, не остановились перед самой серединой строя.

Митинг открыл майор К. Ф. Федоров.

Выступавшие на нем летчики-гвардейцы давали клятву сражаться против ненавистного врага до полной над ним победы.

Когда митинг окончился, командир полка и его заместитель по политчасти решили Боевое Знамя в штаб не уносить. И мы установили его под охраной часового здесь же, на аэродроме, невдалеке от выносного пульта управления КП, с которого осуществлялось руководство полетами. На этом видном месте Боевое Знамя полка и оставалось в течение всего дня, развеваясь на ветру. [102]

Один из наших летчиков впоследствии рассказывал об этом так:

- На гвардейском Знамени полка был изображен портрет дорогого нам Владимира Ильича Ленина. И мне казалось, будто вождь нашей партии и Советского государства звал меня на подвиги, в бой, а при возвращении на аэродром он как бы спрашивал: «Что ты сделал для победы над врагом?» Сильное, неизгладимое впечатление оставило в моем сердце наше Знамя. Думаю, что такие же волнующие чувства испытывали тогда все наши летчики-истребители.

Торжественный ритуал выноса гвардейского Знамени полка перед боем стал у нас вскоре традицией. В трудный час оно всегда находилось на аэродроме, и это утраивало силы людей, заставляло их с величайшей ответственностью, стойко и мужественно сражаться против немецко-фашистских захватчиков, без устали трудиться при подготовке истребителей к каждому боевому вылету.

Нашему примеру последовали другие полки дивизии. Приняли этот ритуал и летчики эскадрильи «Нормандия». Возле КП у них нередко развевалось трехцветное знамя…

Артиллерийская канонада еще более усилилась. Она бушевала уже около двух часов. Две наши эскадрильи. как и было намечено, ушли на прикрытие войск 11-й гвардейской армии. Одну из них возглавил капитан С. А. Сибирин, другую - капитан И. А. Заморин.

Наши бомбардировщики в четком строю девяток появились над позициями врага в ту самую минуту, когда артиллерийская подготовка завершалась. 70 «Петляковых» и около 100 «ильюшиных» нанесли удар по вражеским позициям. В течение четверти часа в небе стоял неистовый гул моторов. На земле рвались бомбы и «эрэсы». Экипажи наших штурмовиков и бомбардировщиков уничтожали все то, что не сумела «достать» артиллерия.

В завершение этого бомбово-штурмового удара замыкавшая строй группа «ильюшиных» поставила над передовыми позициями фашистов дымовую завесу. Враг был ослеплен.

Артиллеристы перенесли огонь в глубь обороны гитлеровцев. Под прикрытием их огня, а также ударов авиации, в том числе истребителей 18-го гвардейского авиаполка и эскадрильи «Нормандия», танки и пехота 11-й гвардейской армии устремились в атаку. В Курской битве они первыми перешли в контрнаступление, выполняя разработанный Верховным Главнокомандованием план крупной наступательной [103] операции под условным названием «Кутузов». От артиллерийской канонады, рева моторов на земле и в воздухе, лязга и скрежета танковых гусениц сотрясалась земля. Наши войска, преодолевая отчаянное сопротивление врага, уверенно продвигались вперед. К концу дня они вклинились в оборону гитлеровцев на 8-10 километров, овладели основными опорными пунктами и узлами сопротивления.

В первый день наступления наших войск авиация противника оказывала незначительное противодействие. Лишь десяти «юнкерсам» удалось пробиться к нашим войскам. Но и они, заметив наших истребителей, вынуждены были неприцельно сбросить бомбы и спасаться бегством. Очень боялись они наших «яков».

В тот день встревоженное мощным наступлением наших войск гитлеровское командование пыталось с помощью самолетов-разведчиков добыть данные. В первой половине дня в районе Сухиничей появился Ю-88. Он шел в направлении Калуги. На перехват врага поднялись летчики 168-го полка Г. И. Титарев и В. И. Шалев. Первую очередь Титарев выпустил по кабине воздушного стрелка и вывел его из строя. Затем он сблизился с разведчиком на дистанцию до 30 метров и открыл огонь по кабине летчика, по бензобакам. «Юнкерс» загорелся. Падая, он взорвался в воздухе.

Вскоре по этому же маршруту пытался пролететь самолет-разведчик типа Хе-111. Его перехватили летчики С. Г. Стружкин и А. С. Петров. «Хейнкель» упал в районе аэродрома Вязовая.

На этом попытки самолетов-разведчиков противника проникнуть к нам в тыл завершились.

На другой день наступления наших войск над полем боя все чаще стали появляться большие группы фашистских бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Однако нанести сколько-нибудь серьезный удар по нашим войскам им не удалось. Превосходство нашей авиации над вражеской было ощутимым, и надежно прикрытые с воздуха пехотинцы, танкисты, кавалеристы действовали решительно.

14 июля летчики нашего полка и французской эскадрильи сопровождали штурмовиков. Боевое напряжение в тот день оказалось высоким. Вылеты следовали один за другим, и французам едва удалось выкроить время для того, чтобы провести официальную церемонию по случаю национального праздника своей страны - Дня взятия [104] Бастилии. На лесной опушке перед поднятыми трехцветным французским и алым советским флагами «нормандцы» клялись не жалея сил бить фашистов, чтобы поскорее восстановить национальную честь Франции.

В тот день летчики эскадрильи «Нормандия» майор Пуйяд в паре с Бегэном, лейтенанты Альбер и Кастелэн сбили по одному «мессеру». Не отстали от французских коллег и наши воздушные бойцы капитаны Семен Сибирин и Иван Заморин, лейтенанты Дмитрий Лобашев и Владимир Баландин. Однако тот праздник для французов омрачился гибелью лейтенанта Жана де Тедеско. Мы вместе переживали эту потерю.

Вечером в честь французского национального праздника воины батальона аэродромного обслуживания устроили праздничный ужин. Неподалеку от столовой в лесу они соорудили из березовых веток беседку, украсили ее полевыми цветами, трехцветными французскими флажками и накрыли в ней длинный стол, в центре которого находился торт с цифрами «1789-1943». На этом столе были также разнообразные вкусные блюда.

На ужин прибыли комдив генерал Г. Н. Захаров, летчики 18-го гвардейского и представители других полков нашей дивизии.

Первым на правах гостеприимного хозяина слово взял командир эскадрильи «Нормандия» майор Жан Тюлян - воспитанник Сен-Сира и Версальской летной школы, волевой, энергичный офицер с безупречной военной выправкой и изящными манерами. Поздравив соотечественников с национальным праздником, он сказал:

- С тех пор как в 1940 году Петен и его клика предали Францию, нам пришлось пройти сложный и нелегкий путь. По призыву генерала де Голля мы встали под знамена «Сражающейся Франции». Нам пришлось бросить на произвол судьбы свои семьи, друзей и, рискуя жизнью, бежать из Франции. Все это мы преодолели и теперь находимся в России на главном фронте войны против нацизма. До приезда сюда мы сражались против фашистов в Англии, Греции, Ливии, на Крите, в Абиссинии, Египте и других местах, но там враг был не такой, и напряжение боевых схваток тоже было иным. Сражаясь в России, мы убедились: все, что было до этого, - цветочки, а ягодки мы увидели здесь. В России идет борьба не на жизнь, а на смерть… В этой борьбе мы кровью скрепили братские узы дружбы с коллегами из восемнадцатого полка, где воюют такие замечательные летчики, как Голубов, Заморин, Сибирин, [105] Запаскин, Ляпунов, Лобашев, Пинчук… Они щедро передают нам свой боевой опыт и мастерство. Мы говорим вам, наши дорогие советские друзья, - мы будем вместе с вами рука об руку сражаться против общего врага до конца. Ваша свобода - наша свобода. Наша жизнь - ваша жизнь. Ваша победа - наша победа!

Затем выступил генерал Захаров. Поздравив французов с национальным праздником, он пожелал им дальнейших боевых успехов в суровом военном небе и скорейшей общей победы над фашистской Германией.

Ужин был приятным, дружеским.

Вскоре послышались песни. Василий Серегин взял гармошку и запел «Татьяну». Мелодия этой песни давно полюбилась французам. Они переписали слова и разучили ее. Пели все вместе. А Серегина называли «капитан Татьяна»…

К утру 16 июля стало известно, что войска 11-й армии за четыре дня боев продвинулись на юг и юго-запад на 45-50 километров и нависли над тыловыми коммуникациями орловской группировки противника. Это вынудило врага перебросить к участку прорыва новые полки и дивизии, а также значительные силы авиации. Обстановка в небе накалилась. Одна за другой появлялись большие группы бомбардировщиков противника. В то же время истребители гитлеровцев выстраивали в воздухе заслоны против наших «Петляковых» и «ильюшиных», стремились помешать им нанести удары по их войскам.

С утра до вечера над полем боя шли напряженные бои, в которых с обеих сторон участвовало большое количество самолетов.

Оценивая обстановку, мы решили изменить тактику наших действий - перейти от полетов группами по 4-6 истребителей к вылетам в составе одной или двух эскадрилий, эшелонированных по высоте. Эти соображения майор А. Е. Голубов доложил генералу Г. Н. Захарову. Наша инициатива была одобрена и принята во всех полках 303-й истребительной авиадивизии.

В 14.00 восемь наших летчиков под командованием капитана Сибириыа и восемь летчиков «Нормандии» во главе с майором Тюляном ушли на прикрытие войск 11-й гвардейской армии. При выходе в район действий встретили колонну из 30 «юнкерсов». Они летели под прикрытием 16 «фокке-вульфов». Французы Литольф, Кастелэн, Леон и де Форж ворвались в строй вражеских бомбардировщиков, а Тюлян, Пуйяд, Альбер и Бернавон вступили [106] в схватку с «фоккерами», которые накинулись было на «нормандцев».

В это время гвардейцы из группы Сибирина одной четверкой нанесли удар по замыкавшим колонну звеньям Ю-87 и сбили одного из них, а второй четверкой связали боем «фоккеров». Разгорелся трудный бой. Истребители с ревом гонялись один за другим, стремительно взмывали ввысь или пикировали под крутым углом, вертелись в крутых виражах, выполняли боевые развороты, «мертвые» петли и другие фигуры высшего пилотажа для того, чтобы догнать и атаковать противника или уйти от него, увернуться от удара.

Вражеские бомберы, потеряв от метких пулеметно-пушечных очередей Литольфа, Кастелэна, Пуйяда, Леона и Запаскина 5 «юнкерсов», сбросили свой груз, не долетев до цели, и повернули обратно. Вслед за ними вышли из боя и вражеские истребители. Им тоже досталось от огня Тюляна, де Форжа и Ляпунова: они сбили 3 самолета.

Завершив бой, восьмерка капитана Сибирина вернулась на свою «точку» в полном составе. Из восьмерки же майора Тюляна не вернулись Альбер Литольф, Ноэль Кастелэн и Андриен Бернавон. Никто из летавших с ними французов не мог ответить, куда девались их товарищи. Все мы тогда надеялись, что вот-вот они вернутся, но в эскадрилье не появился никто.

Тяжело переживали мы потерю летчиков. Французы, однако, не пали духом. Они говорили:

- Мы отомстим фашистам за гибель товарищей!

В этой решимости французских друзей не было ни малейшего сомнения, и мы всячески старались поддерживать их боевое настроение.

В то же время наши летчики, выполнявшие задание совместно с французами, обсуждая причины гибели Литольфа, Кастелэна и Бернавона, пришли к выводу, что всему виной прочно укоренившаяся в сознании «нормандцев» не оправдавшая себя тактика ведения индивидуального воздушного боя по принципу «Каждый - за себя, один бог - за всех». До встречи с врагом французы строго выдерживали боевой порядок группы, но с началом схватки строй их распадался, каждый действовал сам по себе, взаимодействие и выручка отсутствовали. Этим не замедлили воспользоваться фашисты. На отдельных участках они были в численном превосходстве и сразили французов, действовавших поодиночке. [107]

Вечером командир полка А. Е. Голубов, а также заместитель по политчасти К. Ф. Федоров, командиры эскадрилий С. А. Сибирин, И. А. Заморин, Н. В. Семенов и я посетили французских коллег, выразили им глубокое соболезнование по поводу тяжелых потерь. В завязавшейся беседе с ними мы высказали мнение о наиболее вероятной причине гибели летчиков. Очень тактично порекомендовали им - не помешает, дескать! - изучить наш опыт ведения групповых воздушных боев, в основе которых - принцип тесного взаимодействия пар и звеньев истребителей. Мы предложили взять из этого опыта все, что они посчитают полезным и нужным для боя, для победы над врагом.

Многие французские летчики проявили повышенный интерес к нашим советам и рекомендациям, изъявили желание кое-чему поучиться у наших летчиков-гвардейцев. Однако нашлись и отдельные противники такой учебы. Они говорили, что групповой воздушный бой не дает-де возможности летчику высокого класса в полной мере проявить свое индивидуальное мастерство. Впрочем, довольно скоро они убедились в несостоятельности своей теории…

День 17 июля оказался для летчиков 18-го гвардейского полка и эскадрильи «Нормандия» самым напряженным за время наступательной операции против орловской группировки врага. В течение этого дня большинство наших воздушных бойцов выполнили по четыре и даже по пять боевых вылетов. Они участвовали в 12 схватках и сбили 11 самолетов фашистов.

Первый вылет гвардейцы выполнили на рассвете. 18 «яков» во главе с А. Е. Голубовым и 10 истребителей «нормандцев» под началом Жана Тюляна сопровождали группу из 34 «Петляковых», которые наносили удар по железнодорожной станции Белые Берега. Эту станцию прикрывал сильный наряд вражеских истребителей.

При подходе наших бомбардировщиков к цели фашисты пытались атаковать их с разных направлений, однако гвардейцы совместно с «нормандцами» решительными контратаками отбросили их прочь.

«Петляковы» бомбили мастерски. От прямых попаданий ФАБов вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим взорвались. Бушевавшее огнем топливо разлилось по всей станции. Два эшелона врага были уничтожены полностью. За успешное выполнение задания командующий 1-й воздушной армией генерал М. М. Громов объявил благодарность всем экипажам, участвовавшим в этом боевом вылете. [108]

В 9.00 три шестерки истребителей во главе с комэсками С. А. Сибириным, И. А. Замориным и Н. В. Семеновым под общим командованием майора А. Е. Голубова вылетели на прикрытие войск 11-й гвардейской армии. При подходе к заданному району командир полка связался по радио со станцией наведения и получил указание:

- «Ястреб-один», я - «Утес». К квадрату шестнадцать подходят бомбардировщики врага. Вам приказано атаковать их, сорвать удар.

- «Утес», вас понял. Иду в квадрат шестнадцать.

Выполнив доворот, наши истребители увидели колонну вражеских бомбардировщиков. Насчитали пять групп по 8-10 «юнкерсов» и «хейнкелей» в каждой. Их прикрывали 12 «фокке-вульфов». Майор Голубов нажал Кнопку передатчика, скомандовал:

- Семенову и Сибирину атаковать бомбардировщиков. Заморину связать боем «фоккеров»!

Две шестерки «яков» во главе с А. Е. Голубовым, открыв губительный огонь из пулеметов и пушек, устремились на бомбардировщиков в лобовую атаку. Фашисты, будто ошпаренные, бросились в разные стороны. Двое из них попали при этом под огонь Н. В. Семенова и И. Столярова. Оба они свалились на крыло и понеслись к земле.

Гвардейцы сосредоточили огонь на «юнкерсах». Гитлеровцы начали торопливо освобождаться от бомбового груза и разворачиваться на обратный курс. Здесь-то, на развороте, Владимир Запаскин и Дмитрий Лобашев и подожгли бомбардировщик.

- Разворот на сто восемьдесят! - скомандовал Голубов.

Выполнив разворот, летчики-истребители снова обрушили огонь на врага. Майор Голубов подошел к «хейнкелю» вплотную. За ним сблизился с бомбардировщиком К. Пилипейко. Оба они стреляли наверняка, оба сбили по самолету.

В это время шестерка во главе с Замориным накинулась сверху на обе шестерки «фоккеров» и завертелась с ними на косой вертикали. Используя преимущество «яков» в этом маневре, И. Заморин, И. Соболев, Н. Замковский и В. Осипенко сбили четырех «фоккеров». Остальные гитлеровцы обратились в бегство.

Так, несмотря на более чем трехкратное превосходство противника, гвардейцы сразили 9 вражеских самолетов и вернулись на свой аэродром без потерь.

Отвага и мужество наших воздушных бойцов давали [109] возможность добиваться победы над врагом даже в самой сложной и невыгодной обстановке.

Героические поступки у нас порождались чувством патриотического долга перед Коммунистической партией и советским народом. Это чувство формировалось на основе глубокой коммунистической идейности, высокой личной ответственности за судьбу Родины. Оно было движущей силой, требовало от каждого из нас соизмерять свои действия, поступки, саму жизнь с главной задачей - достижением победы над фашистской Германией.

До конца дня 17 июля гвардейцы полка произвели еще по два-три боевых вылета на сопровождение штурмовиков. В последнем вылете Николай Пинчук и Дмитрий Лобашев, отражая атаки вражеских «фоккеров», сбили еще два истребителя и довели счет уничтоженных самолетов до одиннадцати.

Не отставали от нас и наши французские друзья из «Нормандии». Командир эскадрильи майор Тюлян постоянно интересовался, сколько совершили мы вылетов, и говорил своим соотечественникам:

- Русские летают с высоким боевым напряжением. Мы не можем отставать от них. Мы должны летать с ними вровень.

Жан Тюлян позвонил по телефону генералу Г. Н. Захарову и обратился к нему с просьбой разрешить эскадрилье «Нормандия» совершать по возможности больше вылетов. Что ответил ему комдив, осталось неизвестно. Однако французские коллеги летали много.

В конце дня девятка истребителей «Нормандии» снова вылетела на сопровождение «ильюшиных». Ее вел майор Тюлян. Когда штурмовики вышли на цель и начали наносить по ней удары, в небе показались 16 или 18 «фоккеров». Они с ходу накинулись на «ильюшиных». Французы отразили их атаку заградительным огнем.

Тогда вражеские истребители, перестроившись, повторно бросились на «нормандцев». Завязался трудный воздушный бой. В этой до предела напряженной схватке Альбер Прециози и Марсель Альбер, слаженно действуя в паре, сбили на виражах двух «фоккеров». Меткой оказалась очередь и Жана Тюляна. Он вогнал в землю еще один фашистский истребитель. Окрыленный этим успехом, командир эскадрильи врезался в строй вражеских «фоккеров» и один вел бой против четверки фашистских асов. Его ведомый в это время сражался с парой ФВ-190. Майор Тюлян дрался отважно. Его Як-7 метеором носился среди [110] вражеских истребителей. Он не упускал момента нажимать гашетку, когда фашист попадался на прицел.

Это, однако, продолжалось недолго. Французские летчики потеряли своего командира из виду. Что с ним случилось потом, никто не знал. Жан Тюлян из боя не вернулся. Не дождались французы и Фирмина Вермейля. Обстоятельства их гибели остались неизвестными.

Потеря первого командира эскадрильи, отважного воздушного бойца Жана Луи Тюляна глубоко опечалила и «нормандцев», и нас. Мы хорошо знали этого человека, верного сына Франции и большого друга Советского Союза. Особенно запомнились нам его слова: «Здесь, в России, я посвящаю свою жизнь единственной цели - уничтожению германского нацизма во всех его видах и освобождению от него моей прекрасной родины - Франции». Этой цели он оставался верен до конца своей жизни.

На следующий день на КП «Нормандии» прибыл генерал Г. Н. Захаров. Выразив французским летчикам глубокое соболезнование по поводу гибели майора Жана Тюляна и понесенных боевых потерь, он пригласил командование и командиров эскадрилий 18-го полка, сказал:

- Мы, ваши боевые друзья и соратники, пришли к вам, чтобы вместе выяснить причины ваших потерь.

Генерал попросил вступившего на должность командира эскадрильи майора Пьера Пуйяда и летчиков Прециози и Альбера подробно рассказать, как проходили последние воздушные бои и что в них было характерного. Из этих рассказов выяснилось, что главными ошибками, повлекшими за собой большие потери, были нарушение боевого порядка в схватках с врагом, стремление вести поединки в одиночку. И комдив посоветовал французам то же самое, что советовали и мы, - внимательно изучить тактические приемы, применяемые в групповых боях летчиками 18-го авиаполка.

Расставаясь с летчиками «Нормандии», Г. Н. Захаров сообщил, что в ближайшее время в эскадрилью прибудет пополнение и ее переформируют в полк. В связи с этим событием эскадрилья выводилась в тыл.

В контрнаступлении наших войск против орловской группировки врага летчики «Нормандии» проявили настоящую отвагу и мужество. За шесть дней они сбили 15 фашистских самолетов.

К 19 июля войска 11-й гвардейской армии, развивая наступление, продвинулись вперед до 70 километров. В те дни, как назло, погода в районе боевых действий оказалась [111] ненастной. Небо затянули плотные низкие облака, шли обложные дожди. Это сильно ограничило действия авиации. Лишь время от времени, когда облака приподнимались, летчики нашего полка уходили на прикрытие наземных войск или сопровождение вездесущих штурмовиков. Летали они на высоте около 200 метров, часто возвращались на изрешеченных осколками и пулями «яках».

За время участия в наступлении (с 12-го по 27 июля) наши гвардейцы произвели 503 боевых вылета, из них 425 на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков. В 52 воздушных боях сбили 30 вражеских самолетов. Наши потери - 4 летчика.

В один из последних июльских дней, когда из-за плохой погоды мы не летали, на нашем аэродроме неожиданно приземлился ФВ-190. Летчик - чех по национальности - сдался в плен. Он сделал интересное для нас признание.

- Наши летчики встревожены большими потерями, понесенными за последнее время от русских истребителей, у которых на бортах нарисованы белые молнии (это был опознавательный знак нашей дивизии. - Ф. Г.). Многие считают, что на этих самолетах летают русские асы, и потому боятся встречаться с ними. Наше командование приказало всем летчикам при встрече с «Белыми молниями» оповещать об этом по радио сигналом: «Ахтунг! Ин дер люфт зинд руссише ягер «вайсе блитце»!»{2}.

Узнав об этом, гвардейцы весело смеялись:

- Нагнали на фашистов страху!

Днем 5 августа мы получили приятное известие - наши войска освободили Орел и Белгород. Вечером, в 24 часа, столица нашей Родины Москва, отмечая славные победы советских войск, впервые за время войны салютовала им 20 артиллерийскими залпами из 120 орудий.

После освобождения Орла наступление наших войск успешно развивалось. Группировка фашистов, сосредоточенная в орловском выступе и нацеленная на Курск с севера, потерпела сокрушающее поражение. Ее остатки к 18 августа отошли на новый оборонительный рубеж восточнее железной дороги Киров - Брянск - Навля - Комаричи. Орловский плацдарм врага был ликвидирован, северный фас Курской дуги выпрямлен. [112]

Наш полк по приказу командира дивизии перебазировался на аэродром Знаменка (смоленское направление). Началась подготовка к наступательной операции. Перед нами во всю ширь и даль открылась земля Смоленщины. Эта исконно русская земля не однажды становилась ареной жесточайших сражений. Она была обильно полита кровью и наших предков, и советских людей, которые в сорок первом вели здесь тяжелые, изнурительные бои с фашистскими захватчиками.

«Смоленские ворота» открывали нам путь на запад и закрывали врагу дорогу на Москву.

Командир полка А. Е. Голубов поставил задачи по подготовке к предстоящим боевым действиям. Заместитель командира полка по политчасти К. Ф. Федоров, парторг И. Г. Цивашев и комсорг Н. Ф. Титомир организовали обсуждение вопросов подготовки к новым боям на партийно-комсомольском активе. Затем в эскадрильях состоялись партийные и комсомольские собрания. На них также шел деловой разговор о задачах коммунистов и членов ВЛКСМ, всех воинов-авиаторов в предстоящей операции.

Старший инженер полка А. З. Нестеров и старшие техники эскадрилий вместе со всем техсоставом самоотверженно трудились на самолетных стоянках, готовя истребители. Очень часто при выполнении сложных ремонтных работ они не уходили с аэродрома и ночью.

В это же время по инициативе штаба полка под руководством командира была подготовлена и проведена конференция летного состава по обмену опытом с учетом боевых действий на Курской дуге. На конференции выступили наши сильнейшие воздушные бойцы Семен Сибирин, Николай Мазуров, Иван Заморин, Владимир Запаскин, Дмитрий Лобашев, Иван Столяров, Борис Ляпунов, Иван Соболев, Василий Архипов, Николай Пинчук и Михаил Чехунов. Итоги подвел командир полка А. Е. Голубов:

- В Орловской наступательной операции летчики полка уверенно справились со своими задачами. Однако не избежали мы при этом отдельных ошибок и просчетов. Иначе чем можно объяснить гибель четырех наших товарищей? В последнее время некоторые наши летчики стали бравировать своей храбростью, проявлять этакое ухарство. Быть храбрым - это вовсе не значит, что можно бездумно, без учета обстановки и применения военной хитрости бросаться в атаку на врага сломя голову. Нет у нас на это права, и нечего нам подставлять свои головы [113] под вражеские снаряды и пули. В каждом бою нам следует действовать тактически грамотно, умело применяя знания и опыт, а также военную хитрость. Лишь при этом условии мы можем наносить по врагу ощутимые удары и сохранить свою технику, свои головы. Да, вредно и опасно нам смешивать настоящую отвагу с ухарством. Бесшабашный летчик в бою опасен для своих: неосмысленными действиями он может погубить и себя, и тех, кто с ним рядом…

Внимательно слушали гвардейцы советы и наставления командира. Знали они: он обладал огромным опытом, истинным летным мастерством. Все ведущие воздушные бойцы полка - его воспитанники. Анатолия Емельяновича Голубова с полным основанием можно назвать командиром, обладавшим особой мудростью наставника. Глубокие теоретические знания тактики боя он умело сочетал с практикой.

О командире полка говорили по-разному. Одни видели в нем человека большой силы воли, отваги и мужества. Другие обращали внимание на большую требовательность, которая каким-то образом уживалась в нем с добротой и чуткостью в обращении с подчиненными. Третьи говорили о его умении расположить к себе человека. И все они по-своему были правы. Анатолий Емельянович - человек многогранный: добрый, твердый и решительный; строгий, требовательный и мягкий; простой и сложный; мудрый и открытый. Быть может, именно этими гранями человеческого характера и привлекал он людей. Он пользовался в полку исключительным авторитетом. К советам и предложениям подчиненных прислушивался внимательно. Если требовалось, мог возразить, но делал это с должным тактом, доброжелательно. Грубых слов от него никто не слышал.

Под его командованием 18-й гвардейский полк был дважды награжден орденом Красного Знамени, орденом Суворова 2-й степени, заслужил почетное наименование «Витебский». Сам А. Е. Голубов к окончанию войны стал Героем Советского Союза, его назначили на должность заместителя командира дивизии…

Утром 7 августа началось наступление наших войск на спас-деменском направлении. Перед ними была сильно укрепленная оборонительная линия врага. Тяжелые бои на земле и в воздухе приняли затяжной характер. Лишь через шесть дней удалось освободить Спас-Деменск.

Гвардейцы нашего полка вместе с другими полками 303-й авиадивизии обеспечивали боевые действия штурмовиков [114] и бомбардировщиков, прикрывали наши войска, вели воздушные бои с вражескими «мессерами» и «фоккерами». 14 августа мы перебазировались поближе к участку прорыва, на аэродром Городечня.

Фашистское командование перебросило на это направление крупные силы наземных войск, значительные силы авиации. Схватки наших летчиков с фашистскими истребителями шли на всех высотах. Они начинались на рассвете и завершались с наступлением темноты.

В одном из воздушных боев особо отличился Владимир Запаскин. Он не просто показал высокое мастерство маневра, меткость в ведении огня из бортового оружия, но и проявил военную хитрость. А произошло это так.

Восьмерка наших «яков», ведомая капитаном С. А. Сибириным, встретила на маршруте 36 «хейнкелей». Они шли единой колонной, их сопровождали две шестерки истребителей. Силы были неравными. Однако никак нельзя было пропустить бомбардировщиков в район расположения наших наземных войск.

Сибирин приказал Запаскину атаковать «хейнкелей», а сам со звеном решил связать боем «фокке-вульфов». Однако противник оказался опытным, не дал себя обмануть. Одной шестеркой он атаковал звено Сибирина, шедшее в верхнем эшелоне, другой - звено Запаскина, и ни одному из наших истребителей подойти к бомбардировщикам не удалось.

А «хейнкели» между тем приближались к нашим войскам.

Здесь- то Владимир Запаскин и применил обманный маневр. Летчики его звена стремительно ушли вверх. Потом выполнили переворот, дважды сменили направление полета и перешли в крутое пикирование, демонстрируя выход из боя.

«Фоккеры» не стали их преследовать - не решились оторваться от своих бомбардировщиков. Когда же до земли оставалось не более 1000 метров, наши «яки» стремительно вышли из пикирования и, используя большой запас скорости, с набором высоты настигли «хейнкелей». Удар по ним нанесли сзади снизу метров с сорока. Меткими пулеметно-пушечными очередями В. Запаскин, Б. Ляпунов и И. Столяров подожгли одновременно три бомбардировщика.

Пока гитлеровцы соображали, что же произошло, четверка «яков» проскочила вперед, выполнила разворот на 180 градусов и атаковала «хейнкелей» вторично, на этот [115] раз на встречных курсах. Наши летчики по-прежнему вели по врагу прицельный огонь из всех своих точек. В. И. Запаскин и В. А. Баландин сбили еще два Хе-111.

Этот ошеломляющий удар с разных направлений расстроил боевой порядок фашистских бомбардировщиков. Они сбились в беспорядочную стаю и, сбросив бомбы куда попало, начали удирать.

В то время, когда летчики звена Запаскина атаковали «хейнкелей», Сибирин со своими ведомыми дрался с шестеркой ФВ-190. Фашисты разом накинулись на четверку гвардейцев. Однако Сибирин упредил их: обе наши пары «ножницами» разошлись в разные стороны, а затем атаковали «фоккеров» на встречных курсах. Враг не ожидал такого маневра, растерялся. Тут-то Сибирин и сразил одного из фашистов. Остальные рванули ввысь, чтобы нанести удар сверху. Но наши «яки» бросились за ними. Дмитрию Лобашеву удалось догнать и сразить еще один «фокке-вульф».

Это вызвало замешательство в строю противника, и четверка ФВ-190 ничего иного не придумала, как встать в вираж. Наша четверка тогда атаковала врага сверху. На этот раз удача сопутствовала Николаю Пинчуку - третий «фоккер» пошел к земле.

Так восьмерка наших «яков» сорвала бомбовый удар 36 «хейнкелей», уничтожив 8 самолетов врага…

В конце августа, завершив переформирование в тылу, к нам на прифронтовой аэродром прилетел полк «Нормандия». Теперь в его составе были четыре эскадрильи. А командовал полком майор Пьер Пуйяд, заместителем у него был майор Луи Дельфино. Все должности техсостава в эскадрильях укомплектовали нашими авиационными специалистами. Об этом просили сами французские летчики.

28 августа войска Западного фронта возобновили временно прерванное наступление. На земле и в небе, особенно в районе Ельни, разгорелись сильные бои. Об этом сам за себя говорил тот факт, что за период с 29 августа по 6 сентября гвардейцы 18-го полка сбили 32 фашистских самолета и потеряли четверых летчиков. «Нормандцы» уничтожили 13 вражеских машин и потеряли пятерых летчиков.

В наиболее напряженные часы боевых действий наших наземных войск все полки 303-й авиадивизии прикрывали их от ударов вражеской авиации. Не в силах прорваться через наши заслоны, бомбардировщики пытались наносить удары в то время, когда в воздухе не было [116] или оставалось мало наших истребителей. С этой целью вражеские авианаводчики вели непрерывное наблюдение за полетами «яков». И как только наши истребители уходили, немедленно вызывали находившиеся где-то в воздухе группы бомбардировщиков, нацеливая их на сосредоточения советских войск.

Эту уловку врага мы разгадали довольно быстро. Решили перехитрить фашистов. В намеченное по графику время две наши эскадрильи под командованием А. Е. Голубова ушли на прикрытие войск. В заданном районе они приступили к патрулированию. Однако время шло, а противник не появлялся. Тогда Голубов решил продемонстрировать ложный уход всей группы и открытым текстом передал ведомым:

- «Соколы», я - «Первый». Уходим домой!

Повинуясь команде, летчики последовали за ним курсом на восток. В глубине своей обороны, выполняя полет параллельно линии фронта, они снова начали набирать высоту. В это время наш наземный пункт наведения, находившийся в войсках, передал:

- «Соколы», я - «Залив». С запада подходит группа самолетов!

И Голубов повел эскадрильи навстречу врагу. Вскоре на горизонте показались свыше 30 «хейнкелей». Их прикрывали «фокке-вульфы».

- Я - «Первый», иду на «фоккеров». Сибирину и Заморину атаковать «хейнкелей»! - распорядился командир полка.

Сибирин и Заморин нанесли удар по передним звеньям бомбардировщиков сверху на встречно-пересекавшихся курсах. Они буквально врезались в строй врага. От мощного пулеметно-пушечного огня С. А. Сибирина, И. А. Заморина, В. Н. Барсукова и Н. Г. Пинчука четыре Хе-111 были сбиты в первой же атаке. Боевой порядок вражеских бомберов расстроился. Шестерка «фоккеров» бросилась на выходивших из атаки «яков», но Голубов перехитрил их. На крутом вираже сначала Георгий Хосроев, а затем и командир полка весьма расчетливо сразили двух помеченных крестами истребителей. Экипажи «хейнкелей», вероятно, не ожидали такого натиска гвардейцев. Сбросив бомбы, они повернули обратно. Наши «яки» стали их преследовать. Всего три минуты потребовались Н. Н. Даниленко, Д. А. Лобашеву и И. Соболеву, чтобы сбить еще три бомбардировщика. [117]

Вражеская уловка не удалась. 7 «хейнкелей» и 2 «фоккера» догорали на земле.

В день освобождения Ельни в одном из воздушных боев Н. Г. Пинчук таранил Ю-87. Впоследствии он рассказывал об этом сам:

- По сигналу с КП полка наша шестерка, ведомая Сибириным, взлетела на перехват бомбардировщиков. Следом за нами поднялась в небо шестерка французов во главе с Бегэном. Вышли в заданный район и насчитали в нем до пяти десятков «юнкерсов» под прикрытием «фокке-вульфов». Они шли нам навстречу. Капитан Сибирин приказал увеличить скорость и приготовиться к атаке. Мы пошли на первую девятку «юнкерсов» в лобовую атаку. От огня Сибирина, Лобашева, Арсеньева и моего четыре «юнкерса» рухнули на землю. Строй бомбардировщиков смешался. Прикрывавшие их «фоккеры» попытались нас атаковать, но сами попали под атаку французских летчиков.

Началась огненная карусель. В ней участвовали около восьмидесяти самолетов. Нас с Лобашевым попытались сразить «фоккеры». Мы ушли из-под удара, сами открыли огонь по врагу. Дмитрий Лобашев поджег одного. Моя очередь, к сожалению, прошла мимо. Отворачивая от фашистского истребителя, я увидел вблизи перед собой «юнкерс». Мгновенно взял его в прицел и нажал гашетку. Выстрелов не последовало. «Таранить!» - мелькнула у меня мысль.

Вражеский летчик начал маневрировать. Стрелок открыл беспорядочный огонь. Я довернул машину вправо, увеличил скорость и консолью крыла ударил «юнкерс» в фюзеляж. Он разломился надвое. Но и у моего «яка» не стало половины крыла. Он стал неуправляем. Выход был один - воспользоваться парашютом.

Начал открывать фонарь кабины, но не тут-то было. Не открывался он - заклинило при ударе. Тревожно стало на сердце. Отстегнув привязные ремни, я обеими руками потянул ручку фонаря на себя. Неожиданно меня выбросило из кабины, и я оказался в свободном падении. Дернул кольцо парашюта, а когда он раскрылся, посмотрел вниз и с ужасом определил, что спускался на вражеские позиции, и притом босиком. Мои сапоги остались на педалях самолета.

Понаблюдав за тем, куда меня несет, я немного успокоился. Ветер сносил меня в сторону наших войск. В это время увидел слева огненные трассы «фоккера». Он решил [118] расстрелять меня в воздухе. Думал, все, крышка мне. И тут увидел двух «яков». Они и спасли меня, отогнали фашиста. Коки воздушных винтов истребителей были трехцветные: французы, значит, выручили меня. На фюзеляже одного «яка» я увидел цифру «И». Это был самолет Альбера Дюрана. «Спасибо, друзья!» - выкрикнул им, будто они могли услышать.

Казалось, опасность миновала. До земли оставалось около ста метров. И тут я почувствовал сильный удар в грудь. Это ранила меня фашистская пуля. Приземлился я в кустах боярышника. Грудь была окровавлена. Изо рта тоже шла кровь. Ко мне подбежали бойцы, затащили в блиндаж. Все они видели и наш бой, и мой таран. Мне сделали перевязку и отправили в медсанбат. Оттуда - на железнодорожную станцию для эвакуации в тыл. На дороге встретили наземный эшелон штаба нашего полка: он переезжал на новый аэродром. Меня забрал заместитель начальника штаба и доставил в полк. Возвращение было радостным и в то же время печальным, - продолжал рассказывать Пинчук. - Радовался я встрече с друзьями. А опечалила гибель Альбера Дюрана, смелого французского летчика, моего спасителя.

К словам Николая Григорьевича Пинчука следует добавить, что после излечения в госпитале он возвратился в полк и сражался против врага до конца войны, стал Героем Советского Союза.

31 августа, прикрывая наши войска и город Ельню, летчики 18-го авиаполка и «Нормандии» участвовали в трех воздушных боях и не пропустили к охраняемым объектам ни одного бомбардировщика. 13 вражеских самолетов при этом были сбиты. Не обошлось без потерь и в наших рядах. Погибли французские летчики Поль де Форж и Жан де Сибур, был подбит Лоран. Наш летчик Галактион Яскевич вернулся в полк раненным.

На следующий день оба полка - и наш, и «нормандцев» - перебазировались поближе к фронту, на аэродром Мышково. Перелетая туда на У-2, я увидел то, что гитлеровцы называли «тактикой выжженной земли». На протяжении всего маршрута населенные пункты были разрушены и сожжены. Кругом виднелись руины, торчавшие печные трубы, груды кирпича. В воздухе пахло гарью. Все это было делом рук тех, кто называл себя людьми «высшей расы». Сердце переполнялось гневом от этих «дел». И только вид фронтовых дорог, по которым отступал враг, говорил о том, что фашисты получили здесь по [119] заслугам. На обочинах виднелись обгоревшие танки, бронетранспортеры, машины. А на восток по всем этим дорогам брели пленные. Для них война уже закончилась…

В стремлении остановить наше наступление на смоленском направлении враг подтягивал резервы, сосредоточивал авиацию. В небе все чаще стали появляться истребители врага с желтой полосой вокруг фюзеляжа и желтыми консолями крыльев. Это - опознавательный знак эскадры «Мельдерс». Укомплектовывалась она отборными асами, теми, у кого было на счету не менее дюжины сбитых самолетов. Воинские звания в ней летчикам присваивали на одну ступень выше, чем в других эскадрах. И оклады эти асы получали двойные. Словом, враг перед нами был серьезный.

- Все то, что нам известно об эскадре «Мельдерс», - говорил летчикам А. Е. Голубов, - требует от нас осмотрительности, предельно слаженных действий, мастерства. При встрече с таким противником нам важно сразу же захватить инициативу. Верю: мы, гвардейцы, сумеем намять бока «мельдерсовцам»!

На следующий день плотный туман с самого утра затянул аэродром. Лишь к 12 часам он мало-помалу рассеялся, и первая группа из восьми «яков» во главе с командиром полка взлетела по сигналу с передового КП воздушной армии и взяла курс к фронту.

Я находился у выносного пульта управления КП полка. Здесь же был и К. Ф. Федоров. Ему хотелось самому проследить за действиями группы А. Е. Голубова. Его истребитель стоял рядом с КП полка, а летчики группы уже заняли места в кабинах своих «яков».

Из динамика то и дело доносился голос подполковника Голубова - он держал связь с передовым КП воздушной армии. Все остальные летчики лишь отвечали на запрос командира полка. По голосу я узнавал многих из них. Услышал предупреждение Н. Н. Даниленко:

- Впереди слева группа самолетов!

- Вижу. Приготовиться к бою! - Это голос А. Е. Голубова.

- Идут «фоккеры» с желтыми полосами! - доложил Борис Ляпунов.

- «Соколы», атакуем в лоб! - скомандовал Голубов. Находившийся рядом со мной К. Ф. Федоров сказал:

- Чувствую: сейчас разгорится бой. Пойду к своему истребителю. Возможно, на помощь вызовут. [120]

Какое- то время из динамика доносились отдаленные, чуть слышные голоса да потрескивание. Потом -голос Николая Пинчука:

- Боря, вправо, вправо скорее. «Фоккер» наседает!

И снова - напряженная тишина. Ее разорвал радостный возглас:

- Горит желтокрылый!

Вслед за ним - голос Георгия Хосроева:

- Атакую, прикройте!

- Давай, давай, я сзади справа! - ответил Голубов, а вскоре добавил: - Выходи из атаки, горит твой «фоккер»!

Донесся голос и Барахтаева:

- Нет уж, теперь не уйдешь, желтокрылый!

Снова послышался голос командира полка:

- «Соколы», уходим домой. Пристраивайтесь, я над Ельней!

- Ну, что там? - спросил Федоров, не выходя из кабины.

- Возвращаются!

Минут через десять появились семь «истребителей». Четверо из них, в том числе и А. Е. Голубов, выполнили «восходящие бочки».

- Ого! Четверых угрохали! - воскликнул Федоров. - Однако и наши не все. Сбили кого-то.

«Яки» сели, и В. Н. Барсуков доложил, что Михаил Чехунов погиб. Его самолет упал на нашей территории, у самого фронта.

Анализируя этот вылет, Голубов сказал:

- Из боя не вернулся наш товарищ Михаил Никитович Чехунов, и все мы глубоко скорбим. Погиб замечательный летчик. Вероятно, есть в этом и наша вина: не досмотрели мы что-то, не уберегли. А бой провели отменно: уничтожены пять «мельдерсовцев». Особо хочу отметить молодого летчика Георгия Хосроева: он сбил два самолета…

Михаил Чехунов, как оказалось, в том бою не погиб. Он был тяжело ранен в голову, потерял сознание, и его самолет стал падать. Лишь ненадолго, уже перед самой землей, к нему вернулось сознание, и он выровнял истребитель. «Як» ударился о землю, развалился. Кабина же чудом осталась невредимой.

После госпиталя Михаил Никитович вернулся в полк. Подполковник А. Е. Голубов вручил ему орден Красного Знамени. Но летать Чехунову уже не довелось: осколок [121] повредил ему глаз. Мы назначили летчика на должность адъютанта эскадрильи.

В тот же день эскадрилья в составе 12 «яков» под командованием Ивана Заморина провела бой против трех четверок ФВ-190 из эскадры «Мельдерс». Наша эскадрилья прикрывала наземные войска. Облачность была незначительная, и Заморин, исходя из этого, эшелонировал звенья на разных высотах: два из них ходили под облаками, а третье, под началом К. Ф. Федорова, находилось за облаками и несколько сзади.

«Фоккеры» не заставили себя ждать. Они шли двумя четверками. Звено Федорова фашисты не заметили. Потому-то и кинулись они в атаку на четверку Заморина, которая находилась ниже всех. Но Заморин сориентировался в этой обстановке блестяще. Летчики звена разошлись в стороны попарно и атаковали «мельдерсовцев» с двух сторон на встречно-пересекавшихся курсах.

Одновременно четверка Бориса Ляпунова нанесла по врагу удар сверху сзади. Ведущий при этом, открыв огонь метров с 80, первой же очередью поджег одного «фоккера».

Начался бой на виражах. Два наших звена дрались с оставшейся семеркой «мельдерсовцев». Звено К. Ф. Федорова находилось за облаками и в бой пока не вступало. А Заморин, воспользовавшись тем, что вражеские летчики втянулись в карусель, вместе со своим ведомым как-то неприметно для остальных отвалил в сторону, разогнал с некоторым снижением скорость, вышел боевым разворотом вверх и нанес оттуда неотразимый удар по одному из «фоккеров». Фашистский летчик выбросился из кабины с парашютом.

В эти напряженные минуты боя с юго-запада подоспела третья четверка ФВ-190 и с ходу пошла было в атаку, но ее опередило звено Федорова. Четверка вырвалась из-за облаков, сблизилась с противником, и Константин Феофилактович первым открыл пулеметно-пушечный огонь по кабине ведущего вражеских истребителей. «Фоккер» поначалу вздыбился, затем будто нехотя свалился на крыло и начал беспорядочно падать.

Эта атака, по существу, и решила исход боя. Потеряв три истребителя, «мельдерсовцы» ретировались. Наши летчики возвратились на свою «точку» без потерь. Когда они сели, оказалось, что многие «привезли» немало пробоин. Особенно сильно был поврежден самолет Бориса Ляпунова. [122] Старший инженер А. З. Нестеров даже руками развел: всякое ему приходилось видеть, но только не такое:

- И как он в воздухе держался?!

Истребитель был иссечен осколками. В одном бензобаке зияла дыра, левую консоль крыла словно обрубило. Не оказалось на самолете и половины стабилизатора.

- На капитальный ремонт придется отправить, - заметил А. Е. Голубов.

А. З. Нестеров еще раз осмотрел истребитель. Постучал согнутыми пальцами по обшивке фюзеляжа и крыла:

- Нет, отправлять не будем.

Мы удивленно пожали плечами, а он, улыбнувшись (это бывало с ним редко), подтвердил:

- Дня через три летать будет!

Мы знали: Андрей Захарович слов на ветер не бросал. Через три дня Як-7 был в строю. Технический состав совершил еще один подвиг.

На следующий день из-за ненастной погоды истребители оставались на земле. Летчики отдыхали, а технический состав проводил осмотр своих «яков», выполнял профилактические работы.

4 сентября погода стала улучшаться. В 16.30 две наших эскадрильи ушли на сопровождение штурмовиков. Через час с передового КП дивизии последовала команда, и на прикрытие наземных войск поднялась восьмерка Як-9. Ее вел лейтенант Борис Ляпунов. Командир полка позвонил в штаб дивизии и попросил усилить эту группу, поскольку противник действовал большими колоннами бомбардировщиков под сильным прикрытием истребителей. Из-за этого выполнение боевого задания может быть сорвано. К словам подполковника А. Е. Голубова, к сожалению, в штабе не прислушались.

В 17.35 восьмерка Б. И. Ляпунова встретила 36 «Хейнкелей-Ill». Над ними барражировали две четверки «фокке-вульфов». Ляпунов решил атаковать бомберов на встречных курсах одновременно всей группой, затем одной четверкой связать боем «фоккеров», а второй продолжать удары по «хейнкелям».

Первая атака оказалась весьма удачной. Два Хе-111 загорелись после первых же очередей. Их сразили Борис Ляпунов и Георгий Хосроев. Еще три вражеских бомбардировщика были подбиты. Они тут же развернулись и ушли со снижением в западном направлении.

На выходе из атаки наша восьмерка неожиданно попала под огонь вырвавшихся из-за облаков двух восьмерок [123] истребителей из эскадры «Мельдерс». Вслед за ними бросились в атаку и две четверки, охранявшие «хейнкелей». Завязался неравный бой. 24 фашистских истребителя накинулись на восьмерку наших гвардейцев.

Оставаясь на КП, мы представляли, насколько серьезно осложнилась в небе обстановка, но сделать ничего не могли: некого было выслать им на помощь.

Командир полка снова позвонил в штаб дивизии. Оттуда ответили, что из-за отсутствия боеготовных экипажей также не в состоянии помочь нашим летчикам. Передовой КП дивизии, на глазах у которого разгорался этот бой, не принял мер для наращивания наших сил. А сделать это, как выяснилось позже, можно было. Для этого в район боя следовало перенацелить патрулировавших у переднего края обороны истребителей из соседней дивизии.

В воздухе происходила настоящая свалка. Наши летчики держались стойко. Однако у «мельдерсовцев» было тройное численное превосходство. Они захватили инициативу. И наши летчики, защищаясь, в то же время использовали каждую возможность для ведения огня по врагам. Борис Ляпунов, Дмитрий Лобашев и Иван Соболев сбили три «фоккера». И все-таки разъяренному неудачей врагу удалось разорвать наши звенья и пары на одиночные самолеты. В итоге группа потерпела поражение. Из восьми «яков» на аэродром вернулись лишь четыре. Смертью храбрых в том бою погибли Борис Ляпунов, Дмитрий Лобашев, Иван Соболев и Василий Логинов. Это были опытные воздушные бойцы. Каждый из них за время войны уничтожил по 10-12 вражеских самолетов.

Фашистская эскадра «Мельдерс» взяла реванш за свои предыдущие поражения. Мы сделали после того боя должные выводы и в последующих схватках доказали, что наши воздушные бойцы сильнее…

С 6 по 15 сентября войска Западного фронта наступательных действий не вели. Они готовились к прорыву еще одного сильно укрепленного промежуточного рубежа обороны противника на подступах к Смоленску.

Перед началом наступления командующий 1-й воздушной армией генерал М. М. Громов решил нанести удар по аэродрому Боровское. Этому удару предшествовала воздушная разведка. Не один день вели ее наиболее опытные воздушные следопыты 168-го авиаполка Митрофан Ануфриев, Григорий Титарев, Семен Стружкин и Николай Яковлев. Они установили, что каждую неделю, во вторник и пятницу, к 13.00 на аэродроме Боровское скапливалось [124] наибольшее число вражеских самолетов. На основе этих данных во вторник 14 сентября наши «Петляковы» и приготовились нанести удар.

Ровно в 13.00 над аэродромом противника появились истребители 18-го гвардейского полка во главе с А. Е. Голубовым и «Нормандии» под командованием Пьера Пуйяда. Их задача - очистить небо от фашистских истребителей и блокировать тех, кто находился на аэродроме, не дать им возможности взлететь.

С такой же задачей 523-й истребительный авиаполк во главе с К. А. Пильщиковым (недавно его назначили командиром этого полка) вышел на соседний аэродром врага Шаталово.

Со своей задачей летчики этих полков справились уверенно. Дежурная четверка фашистских истребителей попыталась было взлететь с аэродрома Боровское, но ее атаковали и уничтожили Иван Заморив, Василий Барсуков, Николай Даниленко, Иван Черный. Такая же участь постигла пару истребителей на аэродроме Шаталово. Их сбили К. А. Пильщиков и его ведомый А. Сморчков.

Три полка бомбардировщиков вышли на цель и обрушили свой груз на стоянки вражеских самолетов и аэродромной техники. Они уничтожили десятки «юнкерсов» и «хейнкелей», склады горючего и боеприпасов, разрушили казармы. Затем «Петляковы» развернулись и легли на обратный курс. С аэродромов в районах Смоленска и Сещи поднялись фашистские истребители и бросились за ними в погоню. При подходе к линии фронта им удалось настигнуть бомбардировщиков, но летчики-истребители 20-го и 168-го полков, а также «Нормандии» преградили им путь. Они сбили семь самолетов врага.

Не обошлось без потерь и у нас. Из 168-го полка погиб превосходный воздушный разведчик С. Г. Стружкин, из «Нормандии» - А. Ларжо.

В том бою отвагу и мужество проявил штурман 168-го полка Г. И. Титарев. Он шел ведущим группы. Его ведомый из-за неисправности в моторе вернулся на аэродром, и Титарев остался без своего «щита». Когда начался бой, он закружился на вираже с парой вражеских истребителей, зашел одному из них в хвост и сбил, а на выходе из атаки сразил другого, но и сам попал под огонь противника.

Огненная трасса ударила по кабине «яка». Осколки остекления фонаря впились Титареву в лицо, но он не вышел из боя, продолжал атаковать врага и был близок [125] еще к одной победе. В этот момент, однако, два «фоккера» открыли по нему огонь и пушечными очередями обрубили крыло «яка». Истребитель начал падать. Григорий попытался выброситься с парашютом, но поврежденный фонарь не открывался. Тогда он полез в пробитую снарядом дыру в остеклении фонаря. Высунулся почти по пояс и застрял - ранец парашюта не давал возможности выбраться из кабины. А земля приближалась с катастрофической быстротой. Летчик уперся ногами в борт кабины, предпринимая отчаянную попытку вырваться из этого плена. Ранец парашюта разорвался. Потоки воздуха вырвали купол парашюта из кабины. Он раскрылся и выдернул застрявшего летчика, сорвав с него пистолет, брюки и сапоги… Так, в трусах, босой и без оружия, он и приземлился у переднего края обороны наших войск.

За этим боем наблюдал с передового КП воздушной армии заместитель командующего генерал А. К. Богородецкий. Он приказал разыскать и наградить летчика за отвагу и мастерство. Вскоре на груди Григория Титарева засверкал орден Красного Знамени.

Наступление наших войск на Смоленск возобновилось. Оно развивалось успешно. Это был заключительный этап Смоленской операции. В ходе ее на ближних подступах к Смоленску и над самим городом наши гвардейцы сбили 15 фашистских самолетов. В этих боях вместе с опытными летчиками участвовали и молодые. В их числе были А. А. Калюжный, Н. Л. Корниенко, Н. П. Калинцев, Н. И. Герасименко, Д. А. Тарасов, Ф. М. Малашин, П. Н. Калинеев, Г. А. Косиков… Все они в тех боях держали равнение на ведущих летчиков-гвардейцев.

25 сентября наши войска освободили Смоленск. 303-й истребительной авиационной дивизии присвоили наименование «Смоленская». Для нас это были радостные события. Испытали мы и огорчения, когда увидели, что от прекрасного древнего города остались одни руины. Здесь, в городе и пригороде, устанавливая «новый порядок», фашистские изверги расстреляли и замучили в лагерях смерти тысячи советских граждан.

После освобождения Смоленска и Рославля темп наступления наших войск заметно возрос, и у гитлеровцев уже не было времени творить черные дела. Они едва успевали уносить ноги. На восток брели огромные колонны пленных солдат и офицеров.

2 октября Смоленская наступательная операция завершилась. Войска Западного фронта подошли к восточным [126] границам Белоруссии, а на отдельных участках вступили на ее землю. «Смоленские ворота» были открыты для дальнейшего наступления наших войск на запад и окончательно захлопнуты перед врагом, два года назад пытавшимся взять Москву.

За время участия в этой операции 303-я истребительная авиационная Смоленская дивизия - она состояла из пяти полков - провела более 200 воздушных боев, в которых были уничтожены 188 самолетов врага. Из этого числа летчики 18-го гвардейского полка сбили 62 самолета. Особенно отличились в Смоленской операции летчики Владимир Баландин - он уничтожил 7 фашистских машин, Семен Сибирин, Иван Заморин и Василий Барсуков, уничтожившие по 6 самолетов, Владимир Запаскин, Николай Даниленко, Георгий Хосроев и Николай Пинчук, сбившие по 5 вражеских асов.

Георгий Хосроев - молодой летчик. Он прибыл в полк незадолго до начала Смоленской операции и очень скоро обратил на себя внимание исключительными способностями - быстротой реакции, сноровкой, сообразительностью. В поединках с «мельдерсовцами» он сбил четырех фашистов. Обычно слава к летчику приходит от вылета к вылету, от боя к бою. Георгий Хосроев отличился в первых же схватках. Командир полка А. Е. Голубов не однажды брал его в полет своим ведомым. А быть «щитом» командира - это высокая честь.

Напряженно трудился в дни Смоленской операции и наш инженерно-технический состав под руководством А. З. Нестерова. Четко и слаженно обеспечивали техники и механики вылеты боевых машин. Не раз им приходилось эвакуировать с поля боя подбитые истребители и выполнять в полевых условиях сложные ремонтные работы. Доброго слова заслуживают техники А. Веселов, Г. Папулов, А. Давыденков, Н. Я. Пинчук, В. Зварыгин, П. Мамыкин, И. Павлов, Д. Малолетко, механики В. Сироткин, Д. Зотов, Б. Белоглазов, В. Батароев, Г. Меркушев, И. Волков, Е. Стулев, Б. Цудиков, И. Тулупов…

В конце сентября 18-й гвардейский истребительный авиаполк перебазировался на аэродром Шаталово. Воины-авиаторы начали готовиться к боям за освобождение Белоруссии. [127]

В небе над Витебском и Оршей

Солдат вовеки не забудет

Спасенной женщины слова:

- Не плачь, сыночек, город будет,

Была б земля твоя жива!…

А. Фатьянов

С самого начала войны белорусский народ находился под пятой фашистских оккупантов. Тяжкие испытания выпали на его долю. Гитлеровские вояки принесли неисчислимые бедствия и страдания. Миллионы советских людей подвергались террору, зверским истязаниям. В республике убит каждый четвертый житель. На белорусской земле в полную силу бушевало пламя всенародной борьбы против врага.

Враг превратил Белоруссию в огромную крепость. Здесь он создал мощные оборонительные рубежи на глубину до 250 километров. Гитлеровцы не без оснований считали, что удержание Белоруссии преграждало советским войскам пути к Восточной Пруссии и Польше. Отсюда, используя аэродромы, фашистская авиация могла угрожать ударами Москве.

Особое внимание противник уделял удержанию районов Витебска и Орши, которые являлись воротами в Прибалтику и Белоруссию. Здесь оборона была наиболее прочной. Севернее Орши враг отрыл 17 линий траншей, между ними - минные поля, всевозможные заграждения.

В октябре 1943 года войска Западного фронта начали бои на оршанском направлении. Противник оказывал на редкость упорное сопротивление на земле и в небе. [128]

18- й гвардейский авиаполк располагался неподалеку от фронта -на аэродроме Доброселье. Совместно с «Нормандией» и другими полками 303-й авиадивизии он вел интенсивные боевые действия. В 38 воздушных боях в октябре наши летчики сбили 28 самолетов врага.

В то время в наступлении войск Западного фронта впервые участвовала 1-я польская пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко. Она вступила в бой 12 октября в районе Ленино.

Узнав об этом, фашисты решили во что бы то ни стало разгромить ее, в том числе и ударами с воздуха.

На гвардейцев 18-го полка и летчиков «Нормандии» командование возложило задачу прикрыть дивизию польской пехоты.

Утром 12 октября восьмерка истребителей нашего полка - ее вел капитан С. А. Сибирин - заметила подходившие к линии фронта две большие группы самолетов врага. В первой из них насчитали около 20 «юнкерсов» и 8 «фоккеров», во второй 12 «хейнкелей» и 6 истребителей. Сибирин доложил обо всем на КП и решил атаковать первую группу. А на вторую группу командный пункт немедленно направил восьмерку «яков» из «Нормандии» под командованием Марселя Лефевра. Французские летчики находились в воздухе в соседнем районе.

Ю- 87 уже подходили к линии фронта, и у летчиков Сибирина не оставалось времени, чтобы занять выгодное для атаки положение. Каждая секунда была дорога. Как же упредить противника? Как сорвать прицельное бомбометание? И тогда Сибирин всей восьмеркой врезался в строй «лаптежников» на встречных курсах.

Вражеские истребители бросились на помощь своим бомбардировщикам. Завязался бой. Поначалу он шел на виражах, затем на вертикалях. Инициативу захватили наши летчики. Четверка Владимира Запаскина сражалась с восьмеркой «фоккеров», а четверка Семена Сибирина продолжала атаковать «юнкерсов», не давая им возможности встать в «круг» и замкнуть его для прицельного бомбометания.

В этой обстановке отличились Георгий Хосроев и Василий Барсуков. Они сбили двух «юнкерсов». Их товарищи вывели из строя еще пару «лаптежников». Это вынудило экипажи «юнкерсов» сбросить бомбы как попало и спасаться бегством. За ними стали выходить из боя и «фокке-вульфы». Одного из них в момент преследования с близкого расстояния сбил Владимир Баландин. [129]

В этом бою погиб наш летчик Иван Черный. Его истребитель был подбит. Кое-как он дотянул машину до переднего края наших войск, выбросился с парашютом. Фашисты открыли по нему огонь и убили.

На другой день враг неоднократно предпринимал попытки нанести бомбовые удары по советским и польским войскам большими группами «юнкерсов». Наши «яки» отразили их налеты. Семен Сибирин, Василий Серегин и Марсель Альбер сбили три бомбардировщика. Истребители Ивана Грачева и Петра Шагаева были подбиты. Они выбросились с парашютами и вскоре вернулись в полк.

14 октября, когда в воздухе находились две шестерки гвардейцев под командованием Занаскина и Серегина и шестерка «нормандцев» во главе с Бегэном, перед линией фронта появилась большая группа фашистских самолетов - 40 «юнкерсов» и 10 истребителей. По команде с пункта наведения наши «яки» пошли ей навстречу.

Французские летчики с ходу связали боем вражеских истребителей, а шестерки Запаскина и Серегина зашли с разных сторон сверху сзади и одновременно нанесли удар по головной группе бомбардировщиков. Неожиданная атака оказалась результативной. Василий Серегин и Иван Столяров с дистанции около 100 метров сбили двух «юнкерсов». Строй бомбардировщиков нарушился.

Шестерки Запаскина и Серегина, действуя попарно, продолжали непрерывно атаковать «юнкерсов». И снова - удача. Владимир Запаскин, Василий Серегин и Иван Столяров сбили еще три Ю-87. Фашисты сбросили бомбы, не долетев до цели, и повернули обратно. В момент их разворота Столяров снова сблизился с одним «юнкерсом» и расстрелял его в упор. Бомбардировщик взорвался в воздухе.

Запас горючего у наших истребителей подходил к концу, и они начали выходить из боя. На помощь и замену им подоспела восьмерка «лавочкиных» из 523-го полка. Ее перенацелил из соседнего района пункт наведения. Она бросилась преследовать уходивших бомбардировщиков и, догнав их, сбила три самолета.

Во время боя групп Запаскина и Серегина с «юнкерсами» шестерка «нормандцев» вела схватку с десятью «фоккерами» и не дала им возможности защитить своих бомбардировщиков. Французы сбили 4 «фокке-вульфа», потеряв при этом двух своих летчиков - Роже Дени и Мориса Бона. У нас из боя не вернулся Иван Столяров. Летчики видели, что после того, как ему удалось сразить третий [130] самолет, он погнался за четвертым, уходившим в глубь своей территории. Видимо, израсходовав горючее, Столяров не смог долететь обратно до линии фронта и погиб.

В полку Иван Столяров отличался завидной храбростью и смекалкой в боях. За последние три месяца он сбил 11 самолетов. Его подвиги были отмечены двумя орденами Красного Знамени.

Этот печальный случай напомнил всем нашим летчикам, что воевать необходимо с горячим сердцем и холодной головой. Мысли воздушного бойца должны работать четко, чтобы безошибочно отсчитывать время, расстояние и высоту, остаток горючего. В бою недопустимы ошибки и просчеты. Они оборачиваются слишком дорогой ценой.

В ночь с 14 на 15 октября мы получили из штаба дивизии данные о сосредоточении бомбардировщиков на ближайших аэродромах врага.

Ранним утром, собрав летчиков у КП, я по указанию командира проинформировал их об изменении обстановки на земле и в воздухе, рассказал о некоторых особенностях в тактике действий авиации противника. Затем подполковник А. Е. Голубов разъяснил задачу:

- Ожидаются налеты крупных групп наших бомбардировщиков. Первую группу прикрытия в бой поведу я. Вторую возглавит майор Федоров. Затем по графику уйдут остальные. Управление боевыми вылетами возлагаю на гвардии майора Гнездилова.

Когда боевая задача была поставлена, майор К. Ф. Федоров, капитан И. Г. Цивашев и лейтенант Н. Ф. Титомир собрали парторгов, комсоргов и агитаторов эскадрилий и дали им советы и рекомендации, как лучше организовать партийно-политическую и комсомольскую работу в этот день. Речь шла о своевременном выпуске боевых листков, о подготовке наглядной агитации с разъяснением конкретных задач, о подведении итогов каждого боевого вылета с непременным указанием фамилий авиаторов, отличившихся на земле и в небе.

Затем состоялось построение полка с выносом гвардейского Знамени. Мы установили его рядом с пультом управления КП, недалеко от взлетно-посадочной полосы. Так начался день 15 октября.

Первая группа - 12 «яков» - под командованием А. Е. Голубова ушла в заданный район. При подходе к линии фронта командир полка запросил информацию об обстановке. Ему ответили, что вражеских самолетов в воздухе пока не обнаружено. [131]

Подполковник Голубов увел группу в глубь своей обороны. Патрулируя над нашей территорией, он поддерживал связь с пунктом наведения. Знал командир, что враг обычно наносил удары, когда в воздухе не было наших истребителей. Так он попытался поступить и на этот раз. С пункта наведения передали команду:

- «Орел-первый», в квадрате пятьдесят появились две группы самолетов противника. Идите им навстречу!

Голубов тотчас же развернул группу и на повышенной скорости повел ее на перехват врага. Для обеспечения внезапности он решил зайти на самолеты гитлеровцев с тыла и нанести удар по головной группе с ходу. Командир уже заметил фашистов. К фронту приближались две группы по 10-12 «юнкерсов» в каждой под прикрытием двух четверок ФВ-190. Выполнив задуманный маневр, гвардейцы на максимальной скорости устремились в атаку. Звено Владимира Запаскина при этом нацелилось на две четверки «фоккеров» попарно. А восьмерка Голубова нанесла удар по головной группе Ю-88.

Эта атака оказалась для врага неожиданной. Вероятно, экипажи бомбардировщиков приняли наших истребителей за своих. Воздушные стрелки не открывали огня. Голубов зашел в хвост ведущего группы «юнкерсов» и расстрелял его из пушки с короткой дистанции. Самолет вспыхнул и стал падать. Между тем наши истребители врезались в боевой порядок врага и подбили еще два «юнкерса». Один из них удачно сразил Василий Барсуков.

Гвардейцы вышли из атаки боевым разворотом в сторону солнца. Вражеские бомбардировщики стали уходить восвояси.

Очередной удар наши истребители обрушили на вторую группу «юнкерсов». Они атаковали ее со стороны солнца. Это затрудняло воздушным стрелкам ведение прицельного огня. Летчики Георгий Хосроев и Иван Шеламов, открыв стрельбу с дистанции около 150 метров, сбили еще два Ю-88. На выходе из атаки Иван Шеламов попал все же под пулеметную очередь вражеского стрелка. Истребитель загорелся и взорвался в воздухе.

Не выдержала натиска наших летчиков и эта вторая группа бомбардировщиков. Она также повернула обратно.

А четверка Владимира Запаскина, по-прежнему действуя попарно, связала боем обе четверки истребителей. Самому Запаскину удалось зайти на вираже в хвост и сбить ФВ-190. На него тут же свалилась пара «фоккеров», но его ведомый Владимир Баландин вовремя увидел врагов, [132] открыл заградительный огонь. Под одну из очередей попал фашистский истребитель. Оставшаяся шестерка поспешила за своими торопливо удиравшими «юнкерсами». Вскоре после посадки группы Голубова на задание ушли 12 «яков». Их вел К. Ф. Федоров. При подходе к району прикрытия с пункта наведения поступила команда:

- «Орлы», с запада подходят три группы самолетов противника. Их более тридцати. Высота - три тысячи метров. Атакуйте!

Сближаясь с врагом, майор Федоров решил набрать высоту метров на 500 больше, чем у противника, и зайти на «юнкерсов» со стороны солнца, ударить по ним дружным пулеметно-пушечным огнем.

Три девятки Хе-111 шли под прикрытием 8 «фоккеров». Истребители гитлеровцев не проявляли беспокойства. Вероятно, еще не обнаружили «яков». Выполнив доворот, Федоров скомандовал:

- «Орлы», атакуем!

«Яки» разделились на три группы. Четверка 2-й эскадрильи попарно напала на «фокке-вульфов», а две четверки 3-й эскадрильи, возглавляемые Константином Федоровым и Василием Серегиным, набросились на первую и вторую девятки Хе-111.

Ослепленные яркими лучами солнца, экипажи фашистских бомбардировщиков заметили наших истребителей, когда те уже открыли огонь. Константин Федоров и Г. Яскевич сразили ведущих обеих девяток, и «хейнкели» стали беспорядочно падать. Враг был ошеломлен. Строй его распался, и бомбардировщики, не чувствуя поддержки со стороны своих истребителей прикрытия, повернули назад.

Четверки Федорова и Серегина тем временем вышли из атаки вверх и тут же нанесли удар по третьей девятке. Н. Замковский и Н. Даниленко с близкого расстояния сбили два «хейнкеля». Затем общими усилиями был сражен еще один бомбардировщик. Это заставило противника развернуться на обратный курс.

Истребители группы Константина Федорова вернулись на свой аэродром. И тут выяснилось, что Николая Даниленко нет. Ведущий пары, с которым он летал, не спешил об этом докладывать, и я спросил прямо, где он потерял ведомого. Из его путаных ответов мы с Федоровым поняли, что за ведомым в бою он не смотрел.

Пока шло выяснение того, как это могло случиться, на [133] взлетно-посадочной полосе с ходу, не выпуская щитков, приземлился Як-9.

- Это же мой командир! - воскликнул механик Еремей Шаглаев.

Инженер полка Нестеров, взглянув на часы, покачал головой:

- У этого «яка» ведь все горючее выработано! - и дал команду отбуксировать самолет на стоянку.

Увидев Даниленко живым и невредимым, мы облегченно вздохнули. Вместе с К. Ф. Федоровым начали выяснять причину задержки. Летчик доложил, что, когда истребители пошли в атаку, он увидел пару «фоккеров». Они заходили нашим самолетам в хвост. Даниленко немедленно доложил об этом ведущему, но тот почему-то не среагировал на предупреждение об опасности, не ответил. И гвардейцу одному пришлось вступить с фашистами в бой.

На третьем вираже Даниленко сблизился с «фокке-вульфом», нажал гашетку, и враг пошел к земле. Фашисты накинулись на нашего летчика втроем. Они зажали сильно поврежденный «як» словно в тиски, но Даниленко продолжал бой, мало-помалу оттягиваясь на свою территорию. Боеприпасы у него кончились, и он решил таранить гитлеровца в лобовой атаке. Даниленко заходил на эту цель дважды, но каждый раз фашисты трусливо отворачивали в сторону. Затем они отвязались от него окончательно, ушли. Видно, и у них топливо было на исходе, а боеприпасы давно кончились.

Николай Даниленко едва дотянул свой Як-9 до аэродрома. Мастерство и воля помогли ему одержать победу над фашистскими асами. Тем самым он на деле доказал верность суворовской мудрости о том, что воюют не числом, а умением.

И если Даниленко проявил себя в том бою с самой лучшей стороны, то его ведущий оказался не на высоте. Об этом командир полка сказал ему перед строем летчиков-гвардейцев открыто и прямо. Подействовало. Ничего подобного за ним не наблюдалось до конца войны. Большую роль в этом деле сыграли заместитель командира полка по политчасти К. Ф. Федоров, коммунисты. Немало внимания уделяли они воспитанию у авиаторов чувства войскового товарищества и дружбы, готовности всегда прийти друг другу на помощь.

За четыре дня - с 12-го по 15 октября - гвардейцы нашего полка участвовали в 14 воздушных боях и сбили 22 самолета врага. Немногим меньше оказался счет уничтоженных [134] фашистов у «нормандцев». Серьезный урон причинили противнику воздушные бойцы и других полков нашей дивизии. Все это заметно охладило пыл гитлеровцев, заставило их отказаться от ударов по польской пехоте и советским частям на оршанском направлении.

Важно отметить, что совместные боевые действия наших войск и 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко в районе Ленино положили начало интернациональному содружеству, стали первой вехой на славном пути, пройденном польскими воинами в едином строю с Красной Армией. Они ознаменовали начало нового этапа в освободительной борьбе польского народа. Теперь 12 октября отмечается в ПНР как дата рождения Войска Польского.

Утром 24 октября в полк пришла волнующая весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 октября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования в летних операциях на орловском, брянском, спас-деменском, ельнинском и смоленском направлениях Западного фронта 18-й гвардейский истребительный авиаполк награжден орденом Красного Знамени. Нам прислали поздравления командование войск фронта, 1-й воздушной армии и 303-й истребительной авиадивизии.

Эта награда вызвала у каждого из нас чувство гордости за наш боевой гвардейский полк. На славу сражались в небе и трудились на земле воины-авиаторы. В 1943 году (с февраля по декабрь) они произвели около 3000 боевых вылетов. В 295 схватках в небе сбили 150 фашистских самолетов. Это составило 40 процентов самолетов, сбитых пятью полками 303-й дивизии.

В полдень к нам прибыл комдив Г. Н. Захаров. Вместе с ним приехали начальник политотдела полковник Д. М. Богданов, делегация полка «Нормандия» во главе с Пьером Пуйядом.

Гвардейцы построились, вынесли Знамя. Майор К. Ф. Федоров открыл митинг. Выступивший на нем генерал Захаров особо отметил большие заслуги полка в летних и осенних операциях. С похвалой отозвался о наших воздушных бойцах, их отваге и мастерстве и полковник Богданов.

От французских собратьев по оружию выступил Марсель Лефевр:

- Мы видим: вы сражаетесь против врага смело, не теряя головы даже в самых трудных ситуациях. Именно этому мы и учимся у вас. Мы идем в бой вместе с вами [135] с уверенностью, что вы никогда не подведете нас. Мы сдружились с вами на земле и в воздухе. Клянемся, что будем идти вместе до победного конца, до полного освобождения России и Франции от германского фашизма…

Затем выступали летчики, техники, механики.

Вечером состоялся товарищеский ужин. Произносились речи. Вскоре послышались песни. Начинали их игравший на гармошке Василий Серегин и общий любимец обоих полков французский летчик Жозеф Риссо. Им подпевали все.

Французы любили наши песни. Вспоминая об этом, Франсуа де Жоффр в своей книге «Нормандия - Неман» писал: «Нужно услышать песню «Мама», музыка и слова которой хватают за душу, и другие рожденные войной русские песни, чтобы понять душу славянина. Прославление храбрости, любовь к родной земле, гимн подвигам на фронте и в тылу, самопожертвование во имя Родины, жажда жизни и презрение к смерти - все эти темы тесно переплетаются в песнях, дополняя друг друга, и все это на изумительно красочном и богатом языке»{3}.

Завершался октябрь. Низкая облачность, частые осенние дожди и туманы приковали авиацию обеих сторон к земле. Дежурные звенья в редкие дни вылетали по вызову передового КП воздушной армии, но самолетов противника они не встречали. Летчики изучали теорию, набирались сил.

Техники и механики, как и прежде, занимались ремонтом и отладкой самолетов. Свои машины к боям они готовили с полной гарантией в безотказности.

Как- то наши комсомольцы Н. В. Пономарев и А. Н. Макушев направились по делам службы в совхоз, что находился по соседству. Из разговора с директором узнали, что в совхозе всего два трактора, один из которых неисправный, а отремонтировать его невозможно -ни специалистов, ни запчастей.

- Разрешите посмотреть, - попросил Пономарев.

Вместе с Макушевым он осмотрел стоявший под открытым небом трактор.

- Поставить на ноги можно, - заявил механик. - Если, конечно, запчасти найти да руки приложить.

- Говорите: сколько будет стоить ремонт? Заплатим!

- Мы - бойцы Красной Армии, а не шабашники. [136]

Найдем запчасти и сделаем без всякой платы. А вы хлеба больше фронту давайте!

Механики вернулись в полк и доложили обо всем комсоргу Н. Ф. Титомиру, затем вместе с ним пошли к майору К. Ф. Федорову.

- Где запчасти-то возьмете? - спросил майор.

- На бывшем поле боя много разной техники, - ответил Макушев.

- Что ж, дело доброе, нужно помочь совхозу.

И комсомольцы Н. В. Пономарев, А. Н. Макушев, В. Тимощук, А. Зинченко во главе с коммунистом В. Поповым отправились в совхоз. Запчасти и в самом деле нашлись на поле боя. Повозиться пришлось основательно, но трактор на ноги все же поставили. Радости директора и работников совхоза не было предела. От всего сердца поблагодарили они воинов-авиаторов, даже письмо командиру написали…

Приближалась зима. По утрам подмораживало. Вместо дождя сыпал снежок. Для нас было важно, чтобы эта осенняя распутица скорее закончилась и взлетно-посадочную полосу подморозило.

Что же касалось французских летчиков, то зима их подросту пугала, и настроение «нормандцев» с наступлением холодов все более ухудшалось. Учитывая это, а также просьбу французской военной миссии, советское командование решило вывести полк «Нормандия» на один из тыловых аэродромов до конца зимы. На фронт они вернутся лишь весной 1944 года.

* * *

В начале ноября 1943 года 18-й полк перелетел на полевой аэродром у станции Литивля. Передний рубеж нашей обороны от него находился на удалении 12 километров. Взлетая с этой «точки», наши «яки» могли в минимально короткие сроки появиться над полем боя на витебском и оршанском направлениях. В то же время близость фронта заставила нас обратить особое внимание на маскировку самолетов, аэродромной техники, объектов. Для этого мы использовали лесные заросли, кустарник.

Летчиков разместили в ближайшей деревне. Техсостав поселился в отрытых в лесу землянках. Командир полка А. Е. Голубов, его заместитель по политчасти К. Ф. Федоров и я тоже расположились в землянке, которая находилась почти рядом с нашим КП. С лета сорок третьего года мы всегда жили вместе. За это время ближе узнали друг друга, сдружились. Эту дружбу бережно пронесли через [137] все испытания огнем. Храним ее и теперь, через долгие годы после войны.

Длинными осенними и зимними вечерами мы вели в землянке беседы на самые разные темы. Обсуждали вопросы организации и ведения боевых действий с учетом опыта своего и других полков. Нередко говорили о положительных и отрицательных сторонах в тактике действий современной авиации - и нашей, и вражеской. Подолгу вели речь о положении на фронтах. Были у нас беседы на темы философии и науки, поэзии, прозы. Мы часто спорили. Иногда просто рассказывали друг другу какие-либо смешные истории из своей жизни. Все это способствовало укреплению дружбы, доверия.

Окончательные решения в делах службы принимал, как это и положено, командир полка. Но практически вырабатывались эти решения на основе единства мнений. Каждый из нас испытывал понятную ответственность за исполнение приказов командира. На основе решения командира К. Ф. Федоров и я могли поставить боевую задачу эскадрильям и организовать ее выполнение. Мы во всем понимали друг друга с полуслова, временно могли заменять один другого.

Наша дружба оказывала благотворное влияние на укрепление сплоченности коллектива. Известно, что самый тщательный отбор людей для звена или эскадрильи, к примеру, не создавал и не мог сам по себе создать единый дружный коллектив. Сплочение людей в боевой коллектив - дело, требующее умения и такта. И мы, командование полка, прилагали немало усилий для того, чтобы сплотить коллектив.

1943 год - год коренного перелома в ходе войны и больших побед советских войск завершался. С весны и до конца этого года 18-й гвардейский полк участвовал во многих воздушных боях и сражениях. Все это необходимо было обобщить, осмыслить, сделать выводы. И штаб, используя нелетную погоду, совместно с начальниками служб и командирами эскадрилий организовал подготовку конференции летного состава по обмену боевым опытом. Руководил ею командир полка, и прошла она интересно, при большой активности ее участников. В докладе подполковника А. Е. Голубова шла речь о новых элементах в тактике противника и о тактических приемах, которые применяли в боях лучшие части и соединения, а также прославленные летчики А. И. Покрышкин, И. Н. Кожедуб, [138] A. В. Алелюхин, братья Д. Б. Глинка и Б. Б. Глинка, Амет-Хан Султан…

Доклад о возросшей роли воздушных боев при завоевании господства в воздухе было предложено сделать мне. На основе собранных фактов старался показать, что главную роль при завоевании господства в воздухе сыграли бои и сражения весной и летом 1943 года. В то время наша авиация уничтожила вражеских самолетов в воздухе в четыре раза больше, чем на земле.

Майор К. Ф. Федоров говорил о роли морального и психологического факторов в воздушных боях, приводил интересные примеры.

Со всей щедростью поделились своим боевым опытом летчики С. А. Сибирин, И. А. Заморин, В. И. Запаскин, B. И. Архипов, В. Г. Серегин, Г. П. Репихов… В обсуждении докладов участвовали едва ли не все наши воздушные бойцы. Говорили, спорили, затронули даже те вопросы, над которыми прежде мы особенно не задумывались. Теперь мы оценивали их по-новому, в свете большого боевого опыта.

В один из тех же дней провел конференцию с техническим составом полка и майор А. З. Нестеров. На ней шел обмен опытом эксплуатации самолетов в боевых условиях, эвакуации их с мест вынужденных посадок, организации восстановления и ввода в строй.

Близился новый, 1944 год - третий год войны. Как-то вечером, отдыхая в землянке, К. Ф. Федоров предложил:

- Может быть, нам елку устроить? Самую настоящую, а? Давайте разрешим людям встретить Новый год, как это было в доброе мирное время. Что вы на это скажете?

- Людям необходима разрядка, - поддержал я политработника. - Кстати, синоптики предсказывают на эти дни снегопад и метели при низкой облачности. Летать не придется.

Голубов весело улыбнулся, ответил шутливо:

- Вот помощничков приобрел! Опередили меня с этой инициативой. Сам давно ее вынашиваю!

- Тогда - за дело! - обрадовался Федоров.

- Всю подготовку к Новому году берите на себя, - предложил ему Голубов и продолжал: - А вы, Федор Семенович, позаботьтесь об усилении охраны в районе расположения личного состава, о поддержании порядка, соблюдении светомаскировки… Словом, сделайте все, что необходимо в таких случаях. [139]

Летчики и техники, младшие авиаспециалисты, узнав о разрешении командира встретить Новый год с елкой, с энтузиазмом начали к нему подготовку. Неистощимые на выдумку, они собрали деньги, закупили в военторге подарки. Полковые поэты написали стихи и эпиграммы, художники нарисовали дружеские шаржи. Были назначены три деда-мороза - для летчиков, техников и младших авиаспециалистов. К вечеру 31 декабря все было готово.

У летчиков в общежитии, у техников и механиков в больших землянках установили елки. Украсили их цветными флажками, фольгой, пулеметными и пистолетными гильзами.

Встреча Нового года удалась. Было весело и шумно. На какое-то время люди забыли, что шла война, жестокая и кровопролитная. Когда диктор Московского радио объявил, что выступит М. И. Калинин, все притихли. Всесоюзный староста рассказал об успехах наших войск на фронтах и достижениях тружеников в тылу, затем сердечно поздравил советских людей с наступавшим Новым годом, пожелал счастья и успехов в полном освобождении нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов и в разгроме гитлеровцев на их земле.

Величественно и торжественно зазвучала мелодия нового Гимна Советского Союза - в тот раз он исполнялся впервые. Пели новый Гимн и авиаторы. Оказалось, комсорг Н. Ф. Титомир успел разучить его не только с коллективом художественной самодеятельности, но и со всеми комсомольцами полка.

Прекрасный, отлично организованный праздник словно вдохнул в сердца людей заряд новой энергии и бодрости.

И снова потянулись полные тревоги фронтовые дни.

Наши войска начали наступление на витебском направлении. Мы прикрывали их с воздуха, сопровождали эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков. Фашистские самолеты появлялись в воздухе редко.

Напряжение в боевой работе несколько снизилось. В ожидании вылетов гвардейцы собирались обычно в землянке, играли в шахматы или домино, беседовали. Майор К. Ф. Федоров умело использовал эти паузы в боевых вылетах. Он читал авиаторам отрывки из книг, интересные газетные статьи. А читал он превосходно.

Как- то вместе с А. Е. Голубовым мы проходили мимо землянки, из которой то и дело доносился смех.

- Что они там? - остановился командир полка.

- Давайте зайдем, - предложил я. [140]

Через широко открытую дверь мы заглянули в землянку. В самой середине ее сидел на высоком табурете майор Федоров и читал как раз те страницы из «Поднятой целины» Михаила Шолохова, где шел рассказ о детстве деда Щукаря, о том, как он, намереваясь откусить крючок удочки под водой, неожиданно сам попался на крючок. Это, конечно же, было смешно.

Мы не стали мешать, потихоньку ушли. Наш комиссар, как мы называли Константина Феофилактовича, нередко читал летчикам разные книги. Обычно это были произведения Максима Горького, Владимира Маяковского, Николая Островского, Константина Симонова, Ильи Эренбурга, Константина Федина, статьи Алексея Толстого…

Нередко в холодные дни, во время дежурства летчиков полка в готовности № 3, авиаторы, одетые в зимние костюмы и обутые в унты, играли в «дутик». «Дутиком» называлось небольшое резиновое колесо, которое устанавливалось в нижней задней части фюзеляжа истребителя. Из этого колеса вынимали камеру, наполняли ее сжатым воздухом и использовали в качестве футбольного мяча. На площадке обозначали ворота и вели игру по правилам футбола.

В таких спортивных состязаниях не однажды участвовал и командир полка. Игра была увлекательной и комичной, так как этот самый «дутик» из-за своеобразной формы при перепасовке и ударах летел не туда, куда хотелось бы, а куда попало. Порой он залетал ненароком даже в собственные ворота. И участники, и зрители - последних было меньшинство - смеялись от души. В такие часы молодые здоровые парни будто возвращались в детство. Увлекательная, полная эмоций игра в «дутик» особенно способствовала физической закалке, приучала воинов-авиаторов к коллективным действиям, развивала волю к победе.

На Западном фронте всю зиму и в начале весны шли, как сообщалось в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Однако в этой «тихой» фронтовой жизни постоянно ощущалась напряженная борьба. Разведчики ходили по ночам за «языками». На отдельных участках разгорались бои за безымянные высоты. Воздушные следопыты под ураганным огнем зенитчиков проводили контрольные аэрофотосъемки вражеских позиций. Эскадрильи «ильюшиных» и «Петляковых» наносили бомбово-штурмовые удары по самым разнообразным объектам и коммуникациям гитлеровцев. Словом, шла обычная фронтовая [141] жизнь, не изменявшая существенным образом положения воюющих сторон.

В один из таких «тихих» дней мы получили боевую задачу - обеспечить сопровождение «ильюшина», экипажу которого предстояло произвести детальную аэрофотосъемку позиций противника с предельно малой высоты. Для прикрытия этого разведчика мы направили четверку «яков» во главе с майором Н. С. Мазуровым. Задание считалось не особенно сложным, но было оно далеко не безопасным. Из-за малой высоты полета Ил-2 нашим истребителям тоже пришлось действовать на небольшой высоте над позициями, насыщенными огневыми средствами. По разведчику и прикрывавшим его истребителям фашисты вели огонь из всех видов оружия.

Экипаж Ил-2 все же закончил аэрофотосъемку, развернулся на обратный курс и передал:

- «Ястребки», отработали отлично. Уходим домой!

- Вас понял, - ответил Мазуров. - Уходим за вами!

В следующую секунду зенитный снаряд ударил в фюзеляж «яка». Осколки впились летчику в голову и плечи, вывели из строя радиостанцию. Самолет едва повиновался рулям управления.

Истекая кровью, Мазуров из последних сил удерживал истребитель в горизонтальном полете и тянул его к фронту. Ему удалось перелететь через передний рубеж нашей обороны. Затем летчик, вероятно, потерял сознание, и «як» врезался в землю.

Тяжело переживали мы гибель мужественного командира. Он сражался против врага с самого начала войны, в каждом бою показывал подчиненным пример храбрости и мастерства.

Гибель майора Н. С. Мазурова вызвала среди летчиков разные кривотолки. Дело в том, что до этого нам не приходилось выполнять боевые задания, связанные с прикрытием разведчиков, действовавших на предельно малых высотах. Это дело для нас было новым.

Вечером командир полка, его заместитель по политчасти и я собрались в своей землянке, и майор Федоров сказал:

- Наши летчики вот о чем говорят. Штурмовик, дескать, бронирован, и в полете на предельно малой высоте он не подвергается такой опасности, как истребитель.

- Они правы, - ответил Голубов. - Однако не выполнить боевую задачу мы не имели права. И в том, что погиб наш товарищ, виноваты прежде всего мы сами. Не [142] продумали деталей. К тому же опыта у нас в этом деле - никакого. Может быть, у вас, Федор Семенович, есть какие-то материалы по опыту полетов истребителей на такие задания? - обратился ко мне командир полка.

- Я пытался найти такие материалы сразу же, как только майор Мазуров получил боевую задачу, но ничего подходящего в сводках и описаниях не обнаружил. Не исключено, что нам придется и в дальнейшем выполнять подобные задания. Следовательно, самим не мешало бы поразмыслить над этим. Давайте соберем командиров эскадрилий, летчиков. Посоветуемся.

- Начальник штаба прав, - поддержал меня Федоров.

- Согласен. Поговорим, не откладывая. Сегодня же. Для начала пригласим Сибирина, Запаскина, Барсукова и Серегина.

В тот же вечер в землянке командования полка до поздней ночи шла дискуссия, на которой обсуждались не только способы сопровождения разведчиков Ил-2, но и вопросы, связанные с определением наиболее целесообразных приемов и способов выполнения различных боевых задач. А утром все эти вопросы мы обсуждали с летчиками. Они проявили понятную заинтересованность в выработке вариантов сопровождения разведчиков на предельно малых высотах, а также в решении вопросов, связанных с усовершенствованием способов ведения боевых действий полком. Дискуссии оказались полезными.

Боевая работа наших летчиков-гвардейцев с аэродрома Литивля, расположенного неподалеку от переднего рубежа нашей обороны, продолжалась. Быстрое появление истребителей над полем боя нервировало врага. Мы постоянно срывали его удары по нашим войскам. Гитлеровцы чувствовали: аэродром советских истребителей располагался где-то рядом, но из-за надежной маскировки обнаружить нас им долго не удавалось. Лишь в один из зимних дней противник раскрыл наш аэродром и обстрелял дальнобойной артиллерией.

Случилось это 7 февраля. В середине дня полк во главе с А. Е. Голубовым ушел на сопровождение большой группы наших «Петляковых». Управление полетами было поручено мне, и я с помощью выносного пульта КП осуществлял руководство боевыми машинами на земле и в небе. Рядом со мной находились начальник связи полка майор М. Городецкий и еще два-три специалиста.

Во время взлета самолетов наблюдатель доложил: [143]

- На удалении трех-четырех километров патрулирует «рама»!

У меня возникло подозрение, что этот разведчик не только корректировал артогонь. Он наверняка наблюдал за взлетом наших «яков» и выявил нашу «точку». Вскоре он скрылся. Появилась «рама» на том же месте в те самые минуты, когда истребители полка возвращались с задания и начали заходить на посадку.

- Как обстановка? - запросил Голубов по радио.

- Нормальная, - ответил я. - Начинаю прием. Один уже сел.

В это время шагах в десяти от выносного пульта управления, а также невдалеке от землянки КП и за нею раздались мощные взрывы. Взметнулась, разлетелась по сторонам земля. Над аэродромным полем заклубился черный дым. Всех, кто находился у пульта управления, волна взрыва бросила на землю. Я тут же вскочил на ноги, изумленно оглядел небо. Над аэродромом, не считая наших истребителей, никого не было. «Это же дальнобойная артиллерия! - вспыхнуло в сознании. - И «рама» вертелась здесь не случайно».

А наши «яки» между тем шли на посадку. Горючее у них было на исходе. Я взял микрофон, осмотрел взлетно-посадочную полосу - воронок на ней не увидел - и передал в эфир:

- «Орлы», продолжайте посадку. Старайтесь садиться поближе к «Т» и поскорее сруливать!

В ушах звенело, голова кружилась. Подташнивало. «Ладно еще, что осколки мимо просвистели!» - подумал я и взглянул в сторону. Рядом сидел, постанывая, Городецкий. Он приподнялся было и снова упал. Здесь же в лужах крови лежали радиотехник Грызлов и рядовой Понаркин.

- Врача сюда. Скорее! - выкрикнул я в сторону землянки.

От новых разрывов земля взметнулась правее взлетно-посадочной полосы. «Только бы полосу не повредили! - появилась тревожная мысль. - Если это случится, беды не миновать».

- Подтяни… Еще подтяни, не то с недолетом сядешь! - командовал я заходившему на посадку летчику.

С началом обстрела аэродрома инженер полка Нестеров отправил техников и механиков на рулежную дорожку для встречи самолетов и обеспечения безопасности при рулении. [144]

Третья серия снарядов снова разорвалась в районе КП полка. Один из них ударил в землянку КП, разворотил перекрытие, ранил сержанта Телятникова, стоявшего часовым у Знамени полка. Осколки задели и Знамя. Телятников истекал кровью, но с поста не ушел, пока не пришла смена. Его наградили впоследствии орденом Славы 3-й степени.

В дальнейшем серии разрывов следовали через равные промежутки времени - минут через пять. К счастью, взлетно-посадочная полоса оставалась в целости. Снаряды рвались по сторонам от нее, а также на лесной опушке, где, как предполагал, очевидно, противник, укрывались наши «яки».

- «Орлы», садитесь спокойно! - передавал я на борт истребителей по радио. - Соблюдайте нормальную дистанцию. В конце полосы вас встретят техники.

Истребители садились и тут же заруливали в безопасные места. Лишь здесь, на земле, летчики узнавали, что аэродром обстреливался вражеской артиллерией. Однако то, на что многие из них не обратили внимания, никак не ускользнуло от взора подполковника А. Е. Голубова, и он обеспокоенно спросил:

- Я - «Первый». Что там у вас?

- Полоса в норме. Садитесь без задержки!

- Вас понял. Все сели?

- Осталась одна машина, кроме вашей.

- Иду на посадку.

Обстреливая наш аэродром во время посадки «яков», враг рассчитывал, наверное, на поражение взлетно-посадочной полосы и возникновение паники, на создание аварийных ситуаций и на то, что при попытках истребителей уйти на запасные аэродромы им не хватит горючего. Они вынуждены будут садиться в поле, и это приведет к поломкам. Фашисты, однако, просчитались. Посадка прошла спокойно, организованно. Не пострадал ни один самолет.

Подполковника Голубова я встретил сам. Вскочил на крыло истребителя и выкрикнул:

- Снимайте парашют и живее из кабины!

- В чем здесь, собственно, дело?

У лесной опушки снова громыхнули снаряды.

- Дальнобойная по аэродрому шпарит!

- Кто-нибудь пострадал?

- Истребители сели нормально. На КП убиты техник Грызлов и рядовой Понаркин, есть раненые. Идемте же отсюда! [145]

Голубов выбрался из кабины, сказал технику А. И. Давыденкову:

- Самолет закрыть и больше пока ничего здесь не делать. Всем в укрытие. Пойдемте, Федор Семенович!

На стоянке 2-й эскадрильи мы увидели группу техсостава.

- Почему люди не в укрытии? Кто разрешил им здесь оставаться? - строго спросил командир.

- Такого разрешения им не давал никто.

- Кто здесь старший? Немедленно всем в укрытие!

К командиру полка подбежал техник И. А. Павлов, доложил:

- Завершается подготовка истребителя к облету после замены блока двигателя. Работу закончим минут через двадцать.

- Срочно всем в укрытие!

Техник по вооружению Д. С. Малолетко попросил разрешения задержаться хотя бы минут на пять, чтобы закончить работу.

- В укрытие бегом - марш! - последовал приказ.

Когда все разбежались, мы направились дальше. Позади громыхнул сильный взрыв. Мы с командиром оказались на земле. Оглянулись, и то, что увидели, как-то не сразу уложилось в сознании. Снаряд ударил в истребитель, от которого мы только что отправили людей и отошли сами. Искореженный взрывом, он свалился на крыло. Такой самолет ремонту не подлежал.

- Вы ясновидец, Анатолий Емельянович, - сказал я командиру полка. - Еще бы немного, и всем нам крышка!

- Такую ситуацию предвидеть совсем не трудно.

В землянке КП люди находились лишь в первой комнате. Вторую же комнату разрушило взрывом. Полковое Знамя из нее вынесли. Бойцы и сержанты под руководством заместителя начальника штаба капитана П. Н. Мельника и начальника строевого отделения Д. Д. Дмитриенко разбирали завал, вытаскивали ящики и походные сейфы, другое штабное имущество. Оперативный дежурный старший лейтенант М. Н. Чехунов при входе командира доложил:

- Все эскадрильи посадку произвели благополучно. Убиты двое. Ранены семь человек, они направлены в полевой госпиталь или в лазарет. На земле поврежден один истребитель. Еще один только что разбит прямым попаданием. [146]

- Передайте в эскадрильи, чтобы люди находились в укрытиях и без разрешения из землянок не выходили.

Дежурный немедля принялся выполнять приказание. Я сказал подполковнику Голубову:

- Теперь фашисты установили расположение нашего аэродрома, и нормальной работы с него у нас не будет. Не попросить ли нам разрешения на перелет полка на новую «точку»?

Голубов согласился без колебаний, проговорил:

- Найти бы эту батарею да нанести по ней удар!

- Не представляю, как это сделать, - заметил К. Ф. Федоров.

- Не такое уж сложное дело. Вы видели, Федор Семенович, где висела «рама» перед началом обстрела?

- Разумеется.

- Попробуем искать ее в створе: аэродром - «рама» - батарея. Фашисты все еще ведут огонь. Значит, непременно будут видны вспышки после ее залпов. Мы ведь с вами, Федор Семенович, бывшие артиллеристы, знаем, чем отличаются дальнобойные орудия от обычных. Вылетаю на поиск. Немедленно. Ведомым пойдет Николай Пинчук. Вы же направьте нас на нужный курс. В небе мы разберемся, что к чему. Если удастся найти батарею и я передам сигнал «три девятки», срочно поднимайте дежурную восьмерку «яков» и - к нам.

- Ясно. Но на это требуется разрешение сверху.

- Созвонюсь с генералом Захаровым, - ответил Голубов.

Комдив одобрил наше решение на поиск и штурмовку вражеской батареи. Разрешил он и перелет на аэродром Цикуновка, который находился немного дальше от передовых рубежей фронта.

- Давайте, Федор Семенович, четче скоординируем план, - предложил Голубов. - Что вы посоветуете конкретно?

- Ваши действия представляю так. Сразу же после вашего вылета к старту подрулит восьмерка «яков» под командованием Василия Серегина. Все истребители немедля поднимутся в небо, если… если поступит сигнал «три девятки». Порядок штурмовки Серегин отработает на земле. Время для этого у него есть. После выполнения задания «яки» берут курс на Цикуновку, там и садятся.

- А что скажете вы? - обратился командир полка к Федорову. [147]

- В принципе с планом начальника штаба согласен. Однако необходимо и остальным эскадрильям указать время перелета в Цикуновку.

- Если мы обнаружим батарею и начнем ее штурмовку, она наверняка прекратит обстрел аэродрома. Это время мне представляется наиболее подходящим для перелета. Выпускайте, Федор Семенович, обе эскадрильи без задержки. Улетайте, Константин Феофилактович, и вы на новую «точку», - приказал командир майору Федорову. - Я же с Николаем Пинчуком вернусь на этот аэродром.

Все дальнейшие события разворачивались с калейдоскопической быстротой. Подполковник Голубов в паре с ведомым старшим лейтенантом Пинчуком поднялся в небо. Я выдал им нужный курс. В это же время два звена «яков» во главе с Василием Серегиным подрулили к месту старта и приготовились к взлету. А на аэродроме с прежним временным интервалом в пять минут рвались артиллерийские снаряды. Над землей жужжали осколки, и черные зловещие дымы наползали на взлетно-посадочную полосу.

Я по- прежнему оставался у пульта управления КП и с тревогой поглядывал на динамик. Командир полка почему-то молчал. Чувство тревоги все больше охватывало сердце. Неожиданно сквозь треск в динамике послышался голос Голубова:

- Я - «Орел-первый», ведем поиск. Батарею не наблюдаем. Что там у вас? Тихо?

- Никак нет, обстрел продолжается.

- Вас понял. Будем искать.

И снова потянулись минуты мучительного ожидания. Василий Серегин по телефону спросил о результатах поиска.

- Ничего утешительного, - ответил я.

В динамике снова зазвучал голос командира:

- У вас были сейчас разрывы?

- Нет. Были четыре минуты назад.

- Значит, не она, не та батарея.

Через минуту над аэродромом громыхнули очередные разрывы, и тотчас же - голос Голубова:

- Как сейчас?

- Были разрывы, были!

- Подождем еще пять минут. Кажется, напали на след. Пусть они сделают еще залп. Следите за взрывами.

Ровно через пять минут Голубов сообщил о новых вспышках после орудийных выстрелов. Взрывы на аэродроме [148] всколыхнули землю и воздух. Где-то высоко над головой неприятно прожужжали осколки.

- Я в квадрате сорок восемь. Вам «три девятки»! - передал А. Е. Голубов.

Вспыхнула зеленая ракета. Восемь «яков» взревели моторами, поднялись ввысь и на полной скорости понеслись к фронту. Вскоре из динамика на пульте управления КП начали доноситься команды Голубова и Серегина. По всему чувствовалось: истребители уже обрушили огонь бортового оружия на батарею врага. Это подтверждалось и тем, что фашисты прекратили обстрел аэродрома.

Позднее нам стало известно, что летчики эскадрильи Василия Серегина произвели на позицию вражеской батареи по четыре-пять заходов, израсходовав более 800 снарядов, тысячи патронов крупнокалиберных пулеметов. На позиции гитлеровцев громыхнули два сильных взрыва, вспыхнули очаги пожаров. Батарея была разбита.

Вслед за эскадрильей Серегина, не дожидаясь окончания обстрела, вылетел на аэродром Цикуновка К. Ф. Федоров. Во время разбега его самолета два или три снаряда разорвались на взлетно-посадочной полосе, и лишь по счастливой случайности все обошлось без неприятных последствий.

Свежие воронки на полосе бойцы из батальона аэродромного обслуживания быстро засыпали, укатали землю, и возвратившиеся из полета А. Е. Голубов и Н. Г. Пинчук выполнили посадку без помех.

Техники и механики дозаправили баки на обоих истребителях. Перед вылетом на новый аэродром командир полка приказал мне:

- Проверьте отправку наземного эшелона, а завтра утром - к нам. Здесь пусть остается временно небольшая группа во главе со старшим лейтенантом Чехуновым.

На аэродроме Цикуновка нас встретили воины располагавшегося там батальона аэродромного обслуживания. Они и прежде неоднократно обслуживали наш полк. Мы были довольны работой воинов этого батальона. Нравилась авиаторам и летная столовая, которой заведовала прекрасно знавшая свое дело коммунист Татьяна Макаровна Рытикова. В этой столовой каждый чувствовал себя как дома. Здесь знали запросы и вкусы летчиков и с учетом этого готовили пищу. В этой столовой можно было не только вкусно поесть, но и просто отдохнуть. Обстановка в ней напоминала домашнюю. Татьяна Макаровна заботливо относилась к каждому. [149]

В нелетные дни столовая становилась своеобразным клубом. Здесь нередко звенели под аккомпанемент гармошки Василия Серегина и скрипки Владимира Баландина фронтовые песни. Отодвинув столы с середины зала, авиаторы танцевали, вспоминали о мирных днях, о своем доме и беспредельно близких сердцу краях.

Бывали у нас и печальные вечера, когда на одном из столов прибор оставался нетронутым. Все знали: это место и этот прибор того, кто не вернулся из боя. С хмурыми лицами сидели летчики на своих местах, нехотя ковыряли вилками в тарелках. Еда не шла, разговор не клеился. В такие вечера Татьяна Макаровна, смахивая слезу, проявляла особое внимание к тем, кто больше других переживал потерю товарища. Она умела утешить их, заставить съесть ужин. Многие летчики-фронтовики и теперь вспоминают ее добрым словом.

В один из тех дней в район Витебска для прикрытия войск ушла по вызову восьмерка наших истребителей из 3-й эскадрильи. Ее возглавил командир полка. А ведомым у него летал Георгий Хосроев. Этого неунывающего и смелого осетина А. Е. Голубов уже не однажды брал в качестве своего «щита». Хосроев не кичился доверием, не хвастался и победами. Он говорил товарищам, что никогда не снимет шапку перед врагом, как никогда не снимает ее Казбек перед солнцем. В воздушных поединках он доказывал это неоднократно.

В сентябре 1943 года, к примеру, Хосроев сбил в бою бомбардировщик. На него накинулись четыре «мессера». Георгий смело вступил с ними в схватку. А когда пулемет и пушка почему-то умолкли, он решил таранить «фокке-вульф» в лобовой атаке. «Погибать, так со славой!» - решил летчик. Руки его словно срослись с ручкой управления, а пальцами он по привычке нажал гашетку. И тут произошло неожиданное - из стволов пушки и пулемета вырвались огненные трассы и врезались к мотор фашистского истребителя. «Фоккер» взорвался, и горящие обломки посыпались к земле.

- Испугались они, наверное, - пушка и пулемет. Оттого и заработали в нужный момент! - шутливо говорил Хосроев впоследствии.

И вот летчик снова шел ведомым командира полка, его «телохранителем». Едва истребители вышли в район прикрытия, как увидели две восьмерки «фокке-вульфов». Превосходство врага было ощутимым, и Голубов, демонстрируя [150] ложный уход, повел группу с набором высоты в сторону солнца. По радио он передал:

- «Орлы», наберем высоту, выполним разворот «все вдруг» на сто восемьдесят и атакуем врага сверху на встречных курсах. Каждая пара атакует четверку!

Такого маневра и такой стремительной атаки фашисты явно не ожидали. Строй их распался, и бой принял очаговый характер. На одном из виражей командиру полка и его ведомому удалось зайти «фоккеру» в хвост, сблизиться с ним и выпустить в него меткую очередь. В этот момент на Голубова накинулись сразу два ФВ-190. Хосроев был начеку. Подвернув свой «як», он заградительным огнем заставил гитлеровцев отвернуть вправо. Один из «фоккеров» при этом оказался впереди. Георгий поймал его в прицел, нажал гашетку, и с фашистским асом было покончено.

В это же время Василий Серегин в паре с Василием Шалевым, сражаясь против четверки врага, на вертикальном маневре догнал в верхней точке «фокке-вульф» и поджег его меткой пушечной очередью. Василий Архипов и Галактион Яскевич также праздновали победу. Сраженный ими «фокке-вульф», оставляя черный дымный след, пошел к земле под крутым углом.

Однако превосходство врага по-прежнему оставалось значительным, и он продолжал свои атаки.

На помощь истребителям противника подоспела шестерка «фоккеров». Услышав об этом по радио, я приказал направить на помощь подполковнику Голубову шестерку «яков» под командованием С. Сибирина.

А схватка в небе разгоралась с новой силой. У наших истребителей горючее подходило к концу. Командир полка приказал летчикам оттягивать бой на свою территорию. Сам он с Хосроевым отражал атаки наседавших на них шестерых «фоккеров». В один из моментов на Голубова напали две пары ФВ-190. Положение создалось критическое. Хосроев смело бросился им наперерез, открыл заградительный огонь. Помешав «фокке-вульфам» атаковать командира, он принял их удар на себя. Два фашиста поочередно выпустили в него пулеметио-пушечные очереди. Георгий, вероятно, был убит. Як-9 вспыхнул и пошел к земле над вражеской территорией.

На прикрытие командира поспешила пара Матвея Барахтаева. К этому времени в небе появилась шестерка Сибирина. Фашисты дрогнули, вышли из боя. Наши истребители не стали их преследовать. Сибирин со своей группой [151] остался прикрывать войска, а группа Голубова ушла на свой аэродром и произвела посадку.

В тот вечер в летной столовой было тоскливо и тихо. Л. Е. Голубов был мрачнее тучи. Он не мог примириться с тем, что Хосроева больше нет. А ведь еще недавно здесь, в этой столовой, Георгий отплясывал осетинский танец.

И в ряды партии мы принимали Хосроева тоже недавно. На том собрании он сказал:

- У осетина, как и у его русского брата, сейчас одна дорога - на запад! А у нашего врага тоже одна дорога - в землю! И мы эту дорогу ему обеспечим!

Сражался Хосроев мастерски, храбро. И эта потеря для нас была тяжелой. Он шел на смерть, спасая командира, шел сознательно. Это был настоящий боевой подвиг.

На фронте никто не хотел умирать. Напротив, каждый хотел жить, но жить для того, чтобы сражаться, победить врага. Смерть для молодого человека - противоестественна. Но есть на свете кое-что во много раз дороже собственной жизни. Это - Родина, ее свобода и независимость, это счастье всех советских людей. Георгий Хосроев показал себя достойным сыном Осетии, всей нашей Страны Советов. Он погиб мужественно.

В зимнее время перед нами часто ставилась задача вести «свободную охоту» на витебском и оршанском направлениях. И наши воздушные бойцы постоянно появлялись над занятой врагом территорией. Они причиняли гитлеровцам ощутимые потери.

Случалось, что наши летчики останавливали в пути и железнодорожные эшелоны. Они выводили из строя паровозы, поджигали вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим. Сбивали одиночные транспортные и боевые самолеты. На дорогах обстреливали машины, наносили урон врагу в живой силе и технике. После таких атак «охотники» обычно уклонялись от встреч и боя с истребителями врага, уходили на свою территорию.

Настоящими асами «свободной охоты» у нас в полку зарекомендовали себя С. А. Сибирин, В. И. Запаскин, Н. Н. Даниленко, В. Н. Барсуков, Н. Г. Пинчук, В. А. Баландин, Г. П. Репихов и В. Г. Серегин. По поручению партийных и комсомольских организаций они проводили в эскадрильях беседы с молодыми летчиками, делились опытом, рассказывали о сильных и слабых сторонах фашистских истребителей, советовали, на что следовало обращать особое внимание в бою.

Для обобщения опыта ведущих летчиков и техников [152] полка и передачи этого опыта молодежи по инициативе и под руководством комсорга полка Н. Ф. Титомира издавался рукописный журнал «Комсомол гвардии», в котором помещались статьи о подвигах летчиков и их рассказы о том, как они ковали свое мастерство, материалы о боевых традициях, заметки техников и механиков по вопросам эксплуатации материальной части во фронтовых условиях. Таких журналов, начиная с середины 1943 года, вышло десять. В их выпуске самое непосредственное участие принимали комсомольцы сержант А. С. Зинченко, старшина В. Б. Ботороев, старший сержант П. В. Белоглазов и другие. Прибывавшие в полк молодые летчики и техники с интересом читали журнал «Комсомол гвардии». Познакомился с этим рукописным изданием лейтенант А. А. Калюжный. Прочитав все номера журнала, он сказал:

- Вижу, в каком замечательном полку выпала мне честь служить. Приложу все силы, чтобы быть достойным высокого звания гвардейца!

Он выполнил обещание - стал одним из лучших летчиков…

Наступила весна 1944 года. Днем на солнцепеке с хрустальным звоном падали с крыш домов и сараев ледяные сосульки. Оживала природа. Светлее становилось небо. Вместе с тем начиналась весенняя распутица - особенно трудная пора, когда полевые аэродромы раскисают. С них невозможно взлететь.

Полк перебазировался на аэродром Шаталово, где имелась бетонированная полоса. Еще недавно здесь располагалась фашистская эскадра. Следовательно, враг знал об этой «точке».

Для того чтобы не допустить ударов гитлеровской авиации по этому аэродрому, мы основательно замаскировались. Бетонированную полосу обработали так, что при наблюдении с воздуха создавалось впечатление, будто во многих местах она взорвана и для полетов непригодна. Стоянки «яков» затянули специальными сетями.

Одновременно на удалении четырех-пяти километров мы построили ложную взлетно-посадочную полосу, расставили макеты самолетов, другой техники. При появлении вражеских самолетов-разведчиков на ложном аэродроме специальной командой демонстрировалась активность: все здесь приходило в движение. Эти усилия полностью себя оправдали. Противник не однажды бомбил ложную «точку», потеряв при этом шесть «юнкерсов». А для того чтобы подкрепить уверенность врага, будто бы он действовал [153] верно, наши бойцы при налетах имитировали пожары, взрывы «самолетов», «бензоцистерн».

В то же время с основного аэродрома в период весенней распутицы гвардейцы продолжали вести боевые действия без помех.

Летчикам- истребителям нашего и многих других полков ВВС с начала и до конца войны приходилось вести неравные воздушные бои с превосходившими силами врага. Это может вызвать недоумение. «Как же так, -подумает кто-нибудь, - ведь с лета 1943 года советская авиация надежно удерживала в своих руках стратегическое господство в воздухе. На нашей стороне было общее численное превосходство в силах над фашистскими «люфтваффе» и при этом наши истребители вели с врагом неравные бои?» Вопрос понятный. Но надо учитывать то обстоятельство, что фашистские летчики-истребители в ходе всей войны, и особенно во второй ее половине, почти никогда не вступали в бой с нашими истребителями при равенстве сил, тем более когда они оказывались в численном меньшинстве. Этим я вовсе не хочу сказать, что летчики «люфтваффе» проявляли трусость. Нет, они действовали смело, решительно, но лишь тогда, когда на их стороне было численное преимущество. В таких случаях они стремились нападать первыми и дрались упорно, отчаянно.

Нужно признать: многие гитлеровские летчики уверенно пилотировали и вели огонь, умело использовали такие тактические приемы, как внезапность, преимущество в высоте, атаки со стороны солнца и из-за облаков. Имелись к их рядах настоящие асы, «охотники», и сражаться с ними было совсем не просто. Каждая победа над ними давалась нам благодаря высокому мастерству, отваге и мужеству, напряжению всех духовных и физических сил.

Мы знали слабости фашистских летчиков. На них ошеломляюще действовали сбитые в первых же атаках самолеты, особенно когда наши воздушные бойцы выводили из строя ведущих групп, эскадрилий. В таких случаях они стремились поскорее выйти из боя, нередко оставляли бомбардировщиков без прикрытия, а те в свою очередь под натиском «яков» рассыпались и уходили из зоны боя кто как мог.

Этим в известной степени объясняется тот факт, что во вторую половину войны даже в неравных воздушных боях наши летчики сбивали больше вражеских самолетов, чем теряли своих. Факт этот действительный. Он подтверждается конкретными цифровыми данными… [154]

Однажды восьмерка во главе с Владимиром Запаскиным сопровождала в район Богушевска эскадрилью «Петляковых». У линии фронта их встретили восемь ФВ-190 и четыре Ме-109. Фашисты нацелились на пикировщиков с разных сторон. Запаскин приказал ведомым не подпускать противника к «пешкам». Сам же он в паре с Мирианом Абрамишвили развернулся в атаку на ведущую пару «мессеров». Гитлеровцы отвернули вправо и встали в вираж. Эту ошибку Запаскин использовал незамедлительно. Уже на третьем вираже «яки» зашли «мессеру» в хвост, сблизились с ним на дистанцию около 100 метров и, поочередно обстреляв его, сбили. Ведущий этой пары ушел в облака.

В это же время четверку «фоккеров» атаковали Николай Пинчук и Борис Арсеньев. Схватка складывалась трудно. После нескольких виражей Николаю Пинчуку все же удалось сблизиться с ведущим «фоккером» и выпустить в него меткие очереди. ФВ-190 упал, а Борис Арсеньев атаковал ведомого. Гитлеровец не выдержал натиска, ушел вниз.

«Четверка «фокке-вульфов», находившаяся до этого вверху, накинулась на Запаскина и Абрамишвили при выходе их из атаки. Однако гвардейцы встали в вираж и свели численное превосходство врага на нет. На помощь им подоспел со своим напарником Николай Пинчук, и «фоккеры» вынуждены были обороняться. Максимально используя преимущество «яка» на вираже, Абрамишвили занял выгодную позицию и первой же очередью сразил ФВ-190.

Старший лейтенант В. А. Баландин в этот момент обеспечивал своей четверкой непосредственное прикрытие бомбардировщиков. Наши летчики отразили попытки «фоккеров» атаковать «Петляковых». Один при этом они сбили.

Экипажи Пе-2 не без восторга наблюдали за боем. По возвращении на свой аэродром они прислали телеграмму. Выразили благодарность группе капитана В. И. Запаскина, заодно подтвердили, что наши гвардейцы уничтожили 4 «фоккера».

Тот бой еще раз убедил фашистов: когда в воздухе находятся «яки» с «белыми молниями» на бортах, с ними надо глаз держать востро. Еще с лета 1943 года гитлеровцы запомнили этот опознавательный знак наших истребителей и в бой с ними вступали осторожно, боязливо. Из показаний пленных нам стало известно, будто бы среди вражеских летчиков ходили слухи, что на истребителях с [155] «белыми молниями» летают Герои Советского Союза. Между тем в ту пору у нас не было еще ни одного Героя.

В течение зимы и весны 1944 года в полку произошли некоторые изменения в расстановке кадров. Командира 1-й эскадрильи С. А. Сибирина назначили поначалу штурманом, а затем заместителем командира полка. Ему присвоили звание майора. На фронте он находился с первых дней войны, накопил богатый боевой опыт, умело воспитывал и обучал летчиков. Он освоил почти все типы истребителей, отлично владел техникой пилотирования, воздушной стрельбой, навигацией. Словом, стал настоящим мастером своего дела. Эти качества у него сочетались с высоким мужеством. В каждой схватке с врагом Сибирин старался избегать шаблонных действий, умело применял маневр с целью введения противника в заблуждение, обеспечения скрытности, максимальной внезапности первой атаки.

Командиром 1-й эскадрильи стал капитан В. И. Запаскин, ветеран полка, прибывший с Дальнего Востока в начале войны. Скромный и немногословный человек, по национальности белорус, он отличался в бою исключительной храбростью. Перед ним неоднократно ставились наиболее сложные задачи. При ведении воздушных боев он часто применял новые, неожиданные для врага приемы.

В связи с переводом И. А. Заморина на должность штурмана 303-й дивизии командиром 2-й эскадрильи назначили В. Н. Барсукова. Он прибыл на фронт в августе 1942 года. Тогда же и состоялось его боевое крещение. Василий оказался способным летчиком, вскоре стал ведущим пары, затем его назначили командиром звена.

Фронтовая газета рассказывала о подвигах на фронтах войны двух Барсуковых - отца и сына. Отец - Николай Барсуков служил в стрелковом полку, сражался у берегов Волги. Он уничтожил столько фашистов, что сосчитать сделанные на прикладе автомата отметки было не так просто. Последнюю отметку сделали его друзья: он погиб в 1943 году.

К тому времени его сын Василий сбил 12 вражеских самолетов.

В июле сорок третьего, в дни Курской битвы, В. Н. Барсукова коммунисты принимали в ряды партии Ленина. Заседание партийного бюро проходило на стоянке истребителей. После выступлений Николая Мазурова и Сергея Зеленова, рекомендовавших Василия в партию, Барсуков заверил товарищей, что оправдает высокое звание коммуниста. [156] На этом заседание было прервано. Над КП полка вспыхнула зеленая ракета. Ушел в бой и Барсуков. В районе Козельска он сбил два фашистских самолета. И вернувшиеся из полета коммунисты принимали Василия в партию уже без дальнейшего обсуждения.

Заместителем командира 1-й эскадрильи назначили воспитанника Сибирина и Запаскина - Н. Г. Пинчука. На фронте он сражался с августа, а в полк прибыл в октябре 1942 года. Энергичный и острый на язык, летчик из Белоруссии очень скоро зарекомендовал себя отважным воздушным бойцом. Мастерство и храбрость у него сочетались со строгим расчетом. Николай Пинчук был одним из тех, кто в критические минуты боя, не страшась смерти, сразил фашистского аса таранным ударом. К концу 1943 года на боевом счету у него было уже 13 сбитых самолетов.

Во 2- й эскадрилье заместителем командира стал Н. Н. Даниленко. В полку он служил с весны 1942 года и поначалу находился как бы в тени, ничем особо не выделялся, был по натуре человеком тихим, не склонным к проявлению эмоций. Николай серьезно готовился к каждому бою и мало-помалу набирал опыт. Правда, со сбитыми самолетами ему долго не везло. Он настигал фашистов, стрелял в них почти в упор, но не видел, где они падали. А когда подводили итоги, молчал: неважно-де, на чей счет запишут сбитого врага.

В одном бою Даниленко расстрелял два «юнкерса», но опять-таки не обратил внимания, где они упали, снова промолчал. Вскоре в полк пришло подтверждение о сбитых самолетах, но Николай не сказал об этом Заморину, и сбитых «юнкерсов» записали на счет всей группы. Однажды он все-таки доложил, что сбил ФВ-190.

- Добро. Кто видел, что Даниленко сбил «фоккер»? - обратился Заморин к летчикам.

В том бою каждый был занят своим делом, и никто толком ничего не мог сказать. Лишь один летчик заявил, что видел сраженного врага, но, кто сбил его конкретно, сказать не мог.

Даниленко залился краской, подумал, что не следовало бы докладывать о том «фоккере». На душе остался какой-то горький осадок, чувство неловкости перед товарищами. А на следующий день в штаб полка пришло подтверждение о самолете, упавшем в том самом районе, где указал Даниленко. Заморин сердечно поздравил подчиненного с первой победой, хотя фактически она была далеко не [157] первой. С той поры Даниленко сбил еще 10 самолетов врага.

Выдвижение на новые должности оказалось удачным. Все командиры проявили себя с самой лучшей стороны. В звеньях и эскадрильях начинались их боевые биографии, ковалось мастерство, закалялись характеры. В боях против врага совершали они подвиги. Своими делами на земле и в небе, отношением к людям завоевали они право стать командирами, наставниками.

В авиации звено, эскадрилья и полк всегда были и будут кузницей воспитания кадров, той самой кузницей, где зарождаются новые тактические приемы, способы организации и ведения боевых действий, эксплуатации самолетов. Образно говоря, все, чего достигла авиация, так или иначе зарождалось в звене, эскадрилье, полку.

Наступил май 1944 года. Стояли теплые солнечные дни. Буйная зелень покрыла деревья и землю. В лесу у аэродрома с раннего утра и до позднего вечера звенели птичьи голоса. Все было настолько обычным и мирным, что казалось, нет уже никакой войны.

С наступлением теплых дней и окончанием весенней распутицы наземные войска и авиация врага стали проявлять все более возраставшую активность. Фашисты подтягивали резервы, строили новые и совершенствовали старые оборонительные рубежи и сооружения. За всем этим зорко наблюдали воздушные разведчики. И когда в лесах севернее Богушевска они обнаружили скопление войск и техники противника, наше командование направило туда группы бомбардировщиков. Одну из них приказали прикрыть двум эскадрильям нашего полка. А. Е. Голубов собрал командиров, объявил:

- Пойдут две восьмерки от второй и третьей эскадрилий. Обе поведу я. В группу непосредственного прикрытия назначаю вторую эскадрилью во главе с Барсуковым, в ударную - третью эскадрилью. Я пойду в паре с Матвеем Барахтаевым.

Затем командир полка изложил порядок действий групп при встрече с истребителями противника и во время воздушного боя.

Взлет и встреча «яков» с группой Пе-2 прошли нормально. Все взяли курс на цель. При подходе к ней Барахтаев доложил:

- По курсу слева под нами вижу две группы «фоккеров»! [158]

Голубов и сам уже заметил вражеских истребителей. Их было 16. Они шли с набором высоты. «Нужно непременно упредить их, нанести по ним удар, пока они не набрали высоту!» - решил командир полка и тут же дал указания:

- В бой вступаем ударной группой. Я атакую первую восьмерку, Серегин - вторую. Барсукову прикрывать «Петляковых»!

Используя преимущество в высоте, «яки» устремились на врага. Фашисты встали в вираж. Голубов и Барахтаев не упустили случая воспользоваться этим. После нескольких витков они зашли в хвост ведущей паре гитлеровцев и огнем из пушек и пулеметов сбили обоих. Два других «фокке-вульфа» бросились наутек.

Однако вторая четверка вражеских истребителей атаковала «яков» на выходе из пикирования. На помощь товарищам поспешили Василий Архипов и Дмитрий Тарасов. Мощным заградительным огнем они сорвали намерения фашистов, и четверка ФВ-190 полезла вверх. Преследуя ее, Архипов догнал и сбил один истребитель.

Воздушный бой становился жестче. Численное превосходство сохранялось на стороне врага, поскольку гвардейцы вели схватку лишь двумя четверками ударной группы, а восьмерка Барсукова, как и приказал командир полка, обеспечивала непосредственное прикрытие «Петляковых». И все же наши истребители не давали «фокке-вульфам» возможности прорваться к бомбардировщикам.

Сражаясь против четверки врага, Серегин в паре с Шалевым на одном из глубоких виражей метким пушечным огнем сбил еще один «фоккер». На помощь фашистам подоспели две пары ФВ-190.

У наших летчиков Ивана Грачева, Василия Шалева и Федора Малашина кончились боеприпасы, но они вместе с товарищами продолжали атаковать врага, в любое время готовы были пойти на таран.

Четырем вражеским истребителям удалось прорваться к «Петляковым», но там их встретили гвардейцы группы Барсукова. Сбив один, уже пятый по счету «фокке-вульф», они заставили фашистов уйти в сторону. Пе-2 же нанесли удар по цели, легли на обратный курс и пошли к своей «точке».

Подполковник Голубов дал истребителям команду выходить из боя. Гитлеровцы не стали преследовать гвардейцев. Три наших «яка» - Архипова, Тарасова и Грачева - получили серьезные повреждения. Техникам звеньев Дмитрию Ковалеву и Алексею Шумилову вместе с механиками [159] Валентином Тимощуком, Николаем Антоненко, Иваном Волковым и другими пришлось немало потрудиться, чтобы ввести машины в строй.

На другой день из бомбардировочного полка «Петляковых», которых сопровождали наши истребители, пришла телеграмма с подтверждением того, что они видели все пять сбитых самолетов врага.

В середине мая полк находился уже на аэродроме Заольшна, что южнее станции Лиозно. До передних рубежей наших наземных войск отсюда было совсем близко. Это значительно облегчало выполнение задач по прикрытию наших полков и дивизий на поле боя, по борьбе с вражескими истребителями.

В один из тех дней наши «яки» вели «свободную охоту» вдоль западного берега Днепра, на участке от Орши до Могилева. Три пары истребителей, действуя в разное время, одна за другой нанесли по врагу ощутимые удары. От огня пары Репихова сошел под откос железнодорожный эшелон. Архипов и его ведомый подожгли на шоссе 4 бензоцистерны, а пара Пинчука уничтожила 5 большегрузных машин, перевозивших войска.

Все это взбесило фашистов, и они решили «проучить» русских. Следует признать, что и мы допустили здесь просчет - не учли возможных ответных действий врага, не увеличили наши группы. Из-за этого едва не потеряли двух наших летчиков.

А произошло это так. На выполнение задания ушли Владимир Запаскнн и Мириан Абрамишвили. В небе громоздились облака, и полет проходил скрытно. Воздушные бойцы пересекли линию фронта, вышли к Днепру, снизились и направились вдоль железной дороги на юг. Миновали Шклов. На шоссе увидели машины, и Запаскин сказал:

- Будем штурмовать!

- Понял, - ответил Абрамишвили и доложил: - Впереди под облаками идут «фоккеры». По-моему, их две четверки.

Владимир Запаскин тоже увидел «фоккеры». Отступать было не в его правилах, и он решил атаковать первую четверку врага на встречных курсах.

- Атакую ведущего! - предупредил Запаскин Мириана.

Они нажали гашетки почти одновременно. Истребители фашистов явно не ожидали лобовой атаки. Их первая пара не успела сманеврировать и попала под огонь. Оба [160] «фоккера» были сбиты. Остальные гитлеровцы открыли стрельбу по «якам».

- В облака! - распорядился Запаскин.

В облаках он взял курс к фронту, сообщил об этом ведомому. Ответа не услышал - радиоканал был забит помехами. Над своей территорией Запаскин осторожно вышел под облака, встал в «круг» и начал вызывать Абрамишвили, сообщая ему свои координаты. И снова связь установить не удалось. Запаскин ушел на свой аэродром. Узнал, что Мириан еще не вернулся, задумался: «Что с ним?»

А с ним приключилась такая история. Услышав команду «В облака!», Абрамишвили выполнил ее тотчас же. По той же причине - из-за радиопомех - связаться с ведущим не смог.

Мириан знал: под облаками его ожидала по меньшей мере четверка «фоккеров», вышел вверх и… оказался между двумя истребителями врага. Это были ФВ-190. Они шли рядом и с тем же курсом. Увидев «як» с «белыми молниями» на бортах, фашисты подошли к нему почти вплотную. Абрамишвили оглянулся: за ним шла еще пара «фоккеров». «Один в тисках четверых, - подумал Мириан. - Почему они не стреляют? Может, нечем?»

Шедший слева от него фашист жестом показал, чтобы летчик разворачивался на юго-запад. Затем выпустил предупредительную очередь почти перед самым носом «яка», заставил сделать доворот на указанный курс - в направлении Могилева.

Абрамишвили догадался, что фашисты собрались привести его на свой аэродром, заставить приземлиться, взять русского летчика в плен, захватить самолет с «белыми молниями». Все они зорко следили за Мирианом и при малейшей попытке изменить курс или высоту немедля открывали предупредительный огонь. «Живым не дамся, - подумал летчик. - Пусть погибну, но и кого-то из них на тот свет отправлю!» Однако, прежде чем отдать свою жизнь, Мириан решил попытаться перехитрить фашистов. Но как это сделать? На помощь пришли знания своей и вражеской техники. Он мысленно сопоставил «як» и «фоккер». Наш самолет по времени разгона скорости, выпуска и уборки шасси и посадочных щитков превосходил вражеский истребитель. Этим Абрамишвили и решил воспользоваться. «Буду садиться вместе с фашистами, пусть думают, что я сдаюсь, а на пробеге дам газ и уйду на бреющем полете!» [161]

В сопровождении грозного эскорта «фоккеров» наш истребитель подошел к вражескому аэродрому, на котором уже приготовились к встрече советского летчика. Мириан увидел гитлеровцев, разную технику в районе КП. А в конце взлетно-посадочной полосы, перегородив ее, стояли в ряд машины. «Это для того, чтобы не дать мне взлететь сразу после посадки, - догадался Абрамишвили. - Что ж, буду садиться с недолетом. Посмотрим, кто - кого!»

Фашисты завели Як-9 на посадочный курс, дали понять нашему летчику, чтобы он убирал газ, выпустил щитки и шасси и планировал на посадку. Мириан выполнил команду. Гитлеровцы проделали то же самое и рядом с нашим истребителем начали планировать. Та же пара, что шла позади, осталась выше.

Садились одновременно втроем. «Як» летел несколько впереди «фоккеров». И едва он коснулся земли, как Мириан бросил взгляд назад вверх. Увидев, что верхняя пара ФВ-190 тоже зашла на посадку, он мгновенно убрал щитки, дал газ и пошел на взлет. Истребитель на большой скорости приближался к стоявшим поперек полосы машинам. Столкновение, казалось, было неизбежным. Однако «як» уже начал отделяться от полосы, летчик еще больше взял ручку на себя, и самолет, перепрыгнув через преграду, снова ударился колесами о полосу, затем уже оторвался от земли окончательно. Мириан убрал шасси и пошел над самыми верхушками деревьев на северо-восток.

Гитлеровцы явно не ожидали столь дерзкого маневра нашего летчика. Погоню организовали с опозданием. Между тем Абрамишвили набрал высоту и пересек линию фронта за облаками. Из-за малого остатка топлива он едва дотянул до своего аэродрома, сел нормально.

Обо всем случившемся Запаскин и Абрамишвили доложили подполковнику А. Е. Голубову, и командир полка потом сказал мне:

- Случай исключительный. Это - подвиг. И о нем должны знать все наши летчики-гвардейцы.

Сам же Мириан остался недоволен исходом борьбы против четверки вражеских истребителей.

- То, что перехитрил фашистов, - это хорошо. Но то, что они под конвоем принуждали меня к посадке, - это никуда негоже. Заплатят они за это. Я еще посчитаюсь с ними!

Мириан и в самом деле производил расчеты с врагом. Ему удалось сбить 8 самолетов врага. Но судьба готовила летчику новое трудное испытание. [162]

Утром 26 мая Николай Пинчук и Алексей Калюжный ушли на «свободную охоту» в район Витебска, Богушевска, Орши. Вскоре после их вылета я услышал доклад Пинчука о движении большой колонны машин из Богушевска к Орше и решении нанести по ней удар.

Из динамика доносились отрывочные фразы Пинчука и Калюжного:

- Бей по цистернам!

- Есть! Горят… Еще заход!

- Видишь машины под брезентом? С боеприпасами, наверное, а?

- Беру на прицел. Ты гляди, рвануло-то как!

- Давай еще заход.

- Горит… Пятая машина горит!

- Добро. Курс домой… Я - «Двадцатый», возвращаемся на «точку»! - послышался доклад Пинчука.

Минуты через три из динамика донеслась песня. По голосу узнал - пел Пинчук. Пришлось вмешаться:

- «Двадцатый», где находишься? Прекратить «концерт»!

- Извините, от радости я. В родном небе ведь нахожусь.

Мне понятна была его радость: Белоруссия - его родина.

С КП дивизии поступила команда направить шестерку «яков» на прикрытие войск. На задание ушла группа во главе с Василием Серегиным. Я передал им по радио:

- Идите в квадрат восемьдесят четыре. Свяжитесь с наведенцами.

Станция наведения направила «яков» на перехват «юнкерсов».

Эту группу из 16 «лаптежников» под прикрытием 6 «фокке-вульфов» Серегин увидел издали. «Юнкерсы» уже начали перестраиваться для нанесения удара по цели. «Фоккеры» держались выше, позади. Наши «яки» шли со стороны солнца, и противник пока не видел их. Серегин решил нанести удар в середину строя «юнкерсов», внести замешательство, поставить вражеских воздушных стрелков в затруднительное положение. Не каждый из них мог решиться стрелять по «яку», когда в створе у него свои бомберы.

Расчет оказался верным. Серегин и Барахтаев врезались в строй «лаптежников», зашли двум из них в хвост и подожгли.

Истребители врага увидели наших «яков» с опозданием [163] и бросились на них уже после выхода из атаки. Четверка Серегина завязала с ними бой на виражах, а пара Архипова продолжала атаковать «юнкерсов», не давая им возможности прицельно бомбить.

Серегин заложил вираж покруче, зашел «фоккеру» в хвост и сбил его меткой очередью. «Юнкерсы» прекратили бомбардировку и развернулись на запад. Вслед за ними вышли из боя ФВ-190. Наша шестерка вернулась на аэродром без потерь.

Ночью из штаба дивизии поступило распоряжение: «С рассветом патрулированием звеньями и дежурством на аэродроме прикрывать войска юго-восточнее Витебска в квадратах…» Я приказал оперативному дежурному вызвать к этому времени на аэродром летчиков 1-й эскадрильи и передать, что первым на задание уйдет звено Николая Пинчука, а звено во главе с Владимиром Запаскиным заступит на дежурство.

Незадолго до рассвета я прибыл на КП, ознакомился с обстановкой и стал ждать летчиков. Вскоре дежурный доложил, что звено Пинчука уже на стоянке. Вызвал Николая. Он вбежал в землянку КП.

- Товарищ гвардии подполковник, старший лейтенант Пинчук по вашему приказанию прибыл!

«Ну, артист! - подумал я, вспомнив о вчерашней песне, и по глазам увидел, что он ждет нагоняя за нарушение радиодисциплины. - Нет, не время сейчас читать нотацию». Попросил подойти к карте:

- Идите в этот квадрат. Там и патрулируйте, прикрывайте войска. Высота три-четыре тысячи. Связь держать с пунктом наведения. Если появится большая группа, доложите мне. Вышлю подкрепление.

Я знал, что Николая очень тревожила судьба родителей, находившихся по ту сторону фронта, спросил: - Вы деревню-то видели свою? Уцелела ли?

- Видел. Вот она! - указал он точку на карте. - Буденновкой называется. А живы ли родители - этого не ведаю.

- Не падайте духом. Будем надеяться на лучшее.

Через пять минут «яки» взлетели и пошли с набором высоты в сторону Витебска. Четверка же Запаскина вырулила к старту и приняла готовность № 1. По радио на пульте управления КП было слышно, как Пинчук связывался с пунктом наведения, затем все стихло.

По времени Николай Пинчук должен быть в заданном районе. Вскоре и в самом деле послышался его доклад: [164]

- Я - «Двадцатый». У нас все нормально!

И снова - тишина. Железный закон радиодисциплины обязывал летчиков меньше говорить, больше слушать. Вдруг сквозь треск и писк в динамике раздался голос Бориса Арсеньева:

- Командир, справа впереди шестерка «мессеров»!

- Вижу. Позади их еще столько же, - ответил Пинчук и - в эфир: - «Гранит», я - «Двадцатый», вступаю в бой с «мессерами»!

Я приказал дежурному дать сигнал Запаскину на вылет, а Пинчуку передал, что на помощь ему выходит подкрепление.

По отрывочным фразам в воздухе мы представили картину боя:

- Борис, атакуем первую пару! Володя, бей по второй! - командовал Пинчук.

Потом кто-то выкрикнул:

- Есть один… В щепки разнесло!

- Борис, влево давай, фашист в хвосте!

- Атакую, прикрой!

- Командир, «мессер» наседает!

Подоспело звено Запаскина. Послышался его голос:

- Мириан, прикрой. Атакую!

- «Десятый», горит ваш фашист!

- Спокойно, Мириан. Бьем по второй паре!

- Уходи под трассу. Собьют! - выкрикнул кто-то.

Фашисты дрогнули, начали удирать. И снова голос Запаскина:

- Противника не преследовать. «Двадцатый», уходите домой. Я остаюсь на прикрытие.

Стало ясно: бой закончен. Но все ли живы? Спросил об этом Пинчука.

- Порядок! - весело прозвенел его голос.

В том бою два наших звена, сражаясь против дюжины Ме-109, сбили три истребителя. Но и наши «яки» - Пинчука, Баландина и особенно Николая Корниенко - получили такие повреждения, что старший инженер полка А. З. Нестеров не знал, как и быть. Посоветовался со старшим техником эскадрильи Алексеем Веселовым.

- Попробуем ввести в строй, - ответил Веселов. - Подбросили бы на подмогу нам специалистов из ПАРМа.

Остаток дня и всю ночь, укрыв «яки» чехлами, техники и механики вместе со специалистами ПАРМа напряженно трудились при свете переносных ламп. К рассвету отремонтировали все самолеты. По нормативам мирного времени [165] даже в стационарной мастерской на такой ремонт требовалось затратить не менее двух дней. Техсостав выполнил эту работу в полевых условиях менее чем за сутки. Это был настоящий трудовой подвиг, без которого наши летчики-гвардейцы не смогли бы уйти на задание уже в утренний час.

28 мая из полка «Нормандия» поступило печальное известие о том, что замечательный французский летчик старший лейтенант Марсель Лефевр при посадке на горящем самолете получил обширные ожоги и в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь в Москву. Все мы надеялись, что он выживет. В течение семи дней врачи боролись за его жизнь, но сделать ничего не смогли. 5 июня 1944 года Марсель Лефевр скончался.

Мы знали его как истинного антифашиста и патриота Франции. Он быстро сблизился с летчиками нашего полка, не однажды в одном строю с ними сражался против врага. В нашем полку его искренне уважали за доброе сердце, за отзывчивость.

Старший лейтенант Марсель Лефевр в воздушных боях лично сбил 11 фашистских самолетов. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленную при этом отвагу и героизм Марселю Лефевру присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Его навечно зачислили в списки 1-й эскадрильи одного из истребительных авиаполков.

Наступило четвертое военное лето. Всю зиму и весну 1944 года мы участвовали в боях местного значения, которые вели наши войска под Витебском, Оршей и Могилевом, сковывая находившиеся в Белоруссии силы врага и не позволяя фашистскому командованию перебрасывать их на Украину, под Ленинград, где полным ходом шло наступление наших войск.

Мы отлично понимали важность выполняемой нами задачи и терпеливо ждали своей очереди для перехода в наступление. Душой и сердцем чувствовали: скоро пойдем вперед. Перед нами лежали в руинах разрушенные врагом Витебск и Орша, другие города и деревни Белоруссии, ждавшей своего освобождения. [166]

Операция называлась «Багратион»

Мимо их висков вихрастых,

Возле их мальчишьих глаз

Смерть в бою свистела часто

И минет ли в этот раз?

А. Твардовский

В начале лета 1944 года гитлеровское командование в ожидании большого наступления нашей армии проявляло заметную нервозность. Оно предпринимало все меры к тому, чтобы вскрыть направление главного удара. Большое внимание уделяли фашисты и воздушной разведке.

В тот период войска 3-го Белорусского фронта готовились к переходу в наступление, и борьба с самолетами-разведчиками стала главной задачей прифронтовых истребительных авиаполков. Поначалу она велась недостаточно эффективно. Разведчики обнаруживались в основном лишь над линией фронта. Данные о них поступали в полки с опозданием, и наши истребители не успевали их перехватить. Фашисты проникали порой глубоко в тыл. И хотя в большинстве случаев их сбивали, экипажи успевали передать по радио некоторые данные о наших войсках.

В отдельных случаях из-за несогласованности поднимались одновременно с разных аэродромов пары и даже звенья наших истребителей. Это создавало опасные ситуации - своих наводили на своих. Один такой случай привел к тяжелым последствиям. 8 июня мы получили данные о пролете через линию фронта двух ФВ-190. Они шли [167] курсом к станции Рудня. Я приказал поднять дежурное звено старшего лейтенанта Василия Архипова. Через минуту «яки» взлетели.

Фашисты издали увидели нашу четверку, развернулись и на большой скорости со снижением пошли обратно. Догнать их не удалось. Архипов доложил об этом на КП и получил разрешение вернуться.

В это же время с соседнего аэродрома Дубровка наперехват тем же ФВ-190 поднялось дежурное звено, в составе которого летел и молодой французский летчик Морис Шалль. «Нормандцы» прибыли в заданный район позднее четверки Архипова. Из боязни потерять ведущего Морис Шалль - это был у него первый боевой вылет - почти не спускал с него глаз, слабо ориентировался и, увидев «яков», посчитал их за вражеские. Открыл огонь и одного из них подбил.

Послышался голос Василия Архипова:

- Подбит своими, ухожу…

Он начал снижение курсом на аэродром.

Не обращая внимания на опознавательные знаки, Шалль атаковал наш самолет повторно. Як-9 взорвался в воздухе. Архипов погиб. Так по нелепой случайности мы потеряли одного из лучших летчиков, сбившего 12 самолетов врага.

Эта трагическая ошибка глубоко взволновала летчиков «Нормандии». На похороны Архппова они прибыли во главе с командиром Пьером Пуйядом. Выступая на траурном митинге, он от имени всех летчиков полка заявил, что считает этот случай черным пятном в истории «Нормандии» и что французы сделают в боях против врага все, чтобы искупить вину за гибель советского товарища по оружию.

Морис Шалль, сознавая тяжесть своей вины, готов был понести любое наказание. Он просил лишь об одном - не отправлять его с позором во Францию, дать возможность искупить вину.

Советское командование учло то обстоятельство, что поступок совершен неумышленно, оставило Шалля в полку. Это решение потрясло французов своим великодушием. Они еще раз убедились в гуманности советских людей, по достоинству оценили оказанное им доверие и своими делами оправдали его в боях.

Шалль воевал храбро, рвался в самое пекло боя. За подвиги в небе был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны 1-й и 2-й степени. 27 марта в [168] боях над Восточной Пруссией он сбил десятый самолет врага и погиб сам.

6 июня 1914 года из сообщения по радио мы узнали, что англо-американские войска наконец-то высадились на побережье Франции, открыли второй фронт. На французских летчиков это произвело большое впечатление. У них возросла надежда на скорое изгнание оккупантов из их страны.

С открытием второго фронта фашистское командование усиленно стремилось добыть данные о месте и времени начала наступления наших войск. Самолеты-разведчики все чаще пытались проникнуть в наш тыл. Командующий войсками фронта генерал И. Д. Черняховский поставил задачу - не пропускать в наш тыл ни одного самолета врага.

Нашему полку командир дивизии приказал совместно с полком «Нормандия» закрыть небо для воздушных разведчиков врага. Для своевременного обнаружения их, оповещения и наведения истребителей штаб воздушной армии выделил в распоряжение полка радиолокационную станцию РУС-2 и дополнительные средства связи. На развертывание станции и создание системы оповещения с помощью дополнительных средств связи у нас оставалась всего одна ночь. И в течение всей этой ночи А. Е. Голубову, офицерам штаба и мне ни на минуту не пришлось сомкнуть глаз. К рассвету все было готово. Оставалось облетать радиолокатор для определения точности его показаний. Несмотря на бессонную ночь, настроение у нас было бодрое: успели все-таки!

В предрассветных сумерках на стоянках истребителей работали техники и механики. Они готовили машины к боевым вылетам. Над горизонтом загоралась заря. На синевато-фиолетовом фоне неба проплывали облака. Под ними виднелся темный частокол далекого леса. Он словно подчеркивал линию горизонта.

- Кого пошлем на облет радиолокатора? - спросил я командира полка.

- Самому хотелось бы слетать. А вы со штурманом руководите полетом, убедитесь в надежности работы всей системы.

- Но вы не спали всю ночь.

- Ничего. В полете освежусь. Будем считать, что вопрос решен.

Голубов вызвал дежурного и приказал дать команду о подготовке истребителя к вылету. [169]

- Кто пойдет вашим ведомым? - спросил я командира.

- Ни к чему он в таком полете.

- Командиру полка летать одному не положено. К тому же пара будет видна на экране лучше, чем один самолет.

- Что ж, вы правы. Беру нашего стажера майора Брыка.

С восходом солнца Голубов и Брык взлетели и с набором высоты пошли к фронту. Минут через десять из динамика донеслось:

- «Гранит», я - «Орел-первый». Что на экране-то?

- Вижу вас у ориентира «один». Высота - четыре тысячи метров.

- Ишь, глазастый какой! Все верно! - подтвердил Голубов.

Облет уже подходил к концу, когда оператор радиолокатора подозвал меня к экрану и, указав на светившуюся точку, сказал:

- На экране новая цель.

- Ее состав? Куда идет?

- По-моему, три самолета. Курс - девяносто.

- Штурман, цель на планшет, - приказал я и, взяв микрофон, передал Голубову обстановку: - В квадрате сорок пять - цель!

- Иду наперехват. Наводите!

- Удаление - двадцать. Курс - двести шестьдесят!

- Вас понял. Выполняю!

- «Первый», я - «Пятидесятый». Барахлит мотор, - доложил Брык.

- Идите домой. Справлюсь один! - распорядился Голубов.

Услышав этот разговор, я приказал дать сигнал на вылет дежурным самолетам, а в эфир передал:

- «Первый», на помощь вам выпускаю дежурную пару!

В это время Голубов уже шел наперерез врагу. Внимательно осматривая горизонт, над которым уже поднялось солнце, он видел пока лишь розоватые облака. Утреннее небо было удивительно синим. И тут командир увидел «Юнкерс-88». Он шел под прикрытием двух Ме-109. Фашисты не заметили наш истребитель. Решение пришло мгновенно - первый удар нанести по ведущему пары «мессеров» сверху сзади. «Юнкерс» же далеко не уйдет.

- «Гранит», цель вижу. Атакую! - услышал я доклад командира. [170]

Маскируясь лучами солнца, Голубов занял выгодную позицию, бросил машину в атаку. И вот уже ничего не подозревавший «мессер» в прицеле. Враг шел спокойно. Голубов нажал гашетку. Точные пулеметно-пушечные очереди прошили Ме-109 насквозь. Он вспыхнул и начал падать. Было видно, как из кабины выбросился с парашютом фашистский летчик. Выполнив боевой разворот, командир полка ввел истребитель в предельно крутой вираж, чтобы атаковать другой «мессер», но тот удрал в сторону линии фронта.

Этот бой происходил над аэродромом полка, и все наши воины-авиаторы, наблюдая за ним, невольно восторгались мастерством командира.

- Смотрите, «юнкерс» тоже дранануть собрался!

- «Первый», «юнкерс» уходит на запад! - передал я командиру.

- Цель вижу. Буду атаковать!

Командир полка зашел со снижением в хвост «юнкерсу» и открыл огонь. Очередь и на этот раз не прошла мимо. У «юнкерса» задымил мотор. Экипаж врага отчаянно отстреливался. Было видно, как огненные трассы тянулись к «яку». Голубов выполнил вираж, быстро сблизился с врагом, снова открыл огонь. От «юнкерса» стали отлетать обрывки дюраля. Затем он завалился на крыло, вспыхнул и, разматывая борозду черного дыма, пошел к земле.

- Еще одному фашисту каюк! - выкрикнул кто-то из механиков.

Наблюдая за падавшим «юнкерсом», я потерял командира из виду. Он тоже молчал. Обеспокоенный этим, я спросил:

- «Первый», вы слышите меня?

- Слышу отлично. Подошли наши «яки». Уходим домой!

Пока подполковник Голубов находился в воздухе, к нам прибыли комдив генерал Г. Н. Захаров и штурман майор И. А. Заморин. Они слетали к месту приземления фашистского летчика - наши бойцы уже захватили его в плен - и доставили на КП. Захаров и Заморин были в комбинезонах, и пленный принял их, вероятно, за рядовых летчиков. Увидев же у меня погоны подполковника, пленный вытянулся передо мной, встал по команде «смирно».

Это был худой и высокий майор в мундире серого цвета. На груди чернели два креста. Матерый, видать, фашистский ас. Он был без головного убора. Длинные светлые волосы спадали на лоб, образуя челку, подобную той, [171] какую носил Гитлер. Он уставился на меня блекло-голубыми глазами, губы у него шевелились.

- Ну что, отлетался? - спросил я. - Впрочем, для тебя это - аллес гут энде гут{4}.

Услышав немецкую поговорку, пленный оживился, громко ответил:

- Яволь, гер оберст. Гитлер капут!

- Ишь ты, понятливый какой! - засмеялся К. Ф. Федоров. - Тебе капут, а до Гитлера мы еще доберемся!

Услышав слово «капут», майор дрогнувшим голосом, путая немецкие и русские слова, залепетал:

- Гер оберст, не надо капут. Не надо шиссен…

- У нас пленных не расстреливают. Нихт шиссен гефанген. Ферштеен зи?

- Яволь! Я понимайт. Данке шен… Благодарью!

- Благодари наши советские законы. Где твой аэродром?

- Бальбасоф, - показал он на своей карте.

- Понятно, Болбасово, - поправил его Федоров и - ко мне: - Пора идти командира встречать. Он уже на посадку зашел.

Вместе с К. Ф. Федоровым я подошел к стоянке. А. Е. Голубов, заруливая «як», увидел нас из кабины и показал большой палец - у меня, дескать, все отлично. Как только истребитель остановился, я вскочил на крыло, наклонился к открытой кабине и обнял Анатолия Емельяновича:

- С победой вас!

- И я вас поздравляю, Федор Семенович!

- Меня-то с чем?

- С наведением на врага с помощью радиолокатора. Без этого я мог бы не обнаружить фашистов!

Майор Федоров поздравлял командира полка уже на земле.

Когда мы вошли в землянку, пленный вскочил, вытянулся, впился взглядом в мощную фигуру Голубова.

Генерал Захаров попросил меня:

- Спросите этого фашиста, какие самолеты в Болбасово. Сколько их? Интересно, скажет он правду или нет?

Пленный, вопреки ожиданиям, начал отвечать с угодливой поспешностью. Он рассказал обо всем подробно. Потом генерал Захаров задал ему еще ряд вопросов и приказал [172] мне отправить фашистского летчика в штаб дивизии…

После полудня к нам прибыли командующий 1-й воздушной армией генерал М. М. Громов и его заместитель по политчасти генерал И. Г. Литвиненко. Мы построили полк для вручения боевых наград. Поздравив авиаторов с одержанными победами, командарм сказал:

- Товарищи гвардейцы, командование фронта считает ваш полк одним из лучших среди истребительных авиационных полков фронта. Это вы блестяще подтвердили в воздушных боях и одержанных в них победах в последнее время. Особенно мне хотелось бы отметить вашего командира подполковника Голубова. Сегодня он у всех на виду продемонстрировал замечательные бойцовские качества… Равняйтесь на своего командира, действуйте так же решительно и смело, как он! Я с удовольствием отмечаю четкую организацию боевой работы и умелое управление истребителями с КП полка, высокое морально-политическое состояние и высокую выучку личного состава. Желаю вам новых боевых успехов и выражаю уверенность, что вы с честью справитесь с любыми задачами.

Затем генерал Громов вручил подполковнику Голубову орден Красного Знамени за два сбитых самолета, а также боевые награды многим летчикам и техникам полка.

Командарм направился к самолету. Его сопровождал А. Е. Голубов.

В последующие дни, в период подготовки к Белорусской наступательной операции, гвардейцы 18-го авиаполка не пропустили через линию фронта ни одного вражеского воздушного разведчика. Летчики С. А. Сибирин, Г. П. Репихов, М. В. Барахтаев и В. Г. Серегин сбили при этом четыре Хе-111 и один Ю-88.

В тот же период полк выполнял еще одну важную боевую задачу. Снова побывавший у нас командарм М. М. Громов поставил ее перед командиром полка, его заместителем по политчасти и мной:

- Необходимо непосредственным сопровождением обеспечить надежное прикрытие двух особо важных транспортных самолетов. На них в пределах фронтовых тылов будут летать представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Василевский, Главный маршал авиации Новиков, маршал войск связи Пересыпкин, Главный маршал артиллерии Воронов с группой генералов и офицеров Ставки и Генерального штаба. Вам надлежит выделить для сопровождения эскадрилью самых [173] надежных летчиков и по моей команде перебазировать их в Боровское. Оттуда они начнут работу. Продолжительность ее займет около десяти дней. Полагаю, вы понимаете, сколь ответственна и важна эта задача. Должен предупредить вас: если враг собьет один из этих самолетов, на свои прежние заслуги и на мое снисхождение можете не рассчитывать. Если вам все ясно, прошу через час доложить ваше решение и представить список летчиков, которым предстоит выполнять эту задачу.

Советовались мы недолго. Выполнение полученной задачи решили возложить на 1-ю эскадрилью. В ее составе находились такие опытные воздушные бойцы, как Владимир Запаскин, Николай Пинчук, Владимир Баландин. Были здесь и молодые, но уже проявившие себя в боях летчики Алексей Калюжный, Борис Арсеньев, Николай Корниенко, Мириан Абрамишвили, Александр Захаров. Командиром группы назначили заместителя командира полка майора С. А. Сибирина. В состав этой группы мы включили и заместителя командира полка по политчасти майора К. Ф. Федорова.

В течение недели все они выполняли поставленную перед ними задачу. Когда работа была закончена, Главный маршал авиации А. А. Новиков, отпуская группу, объявил летчикам благодарность.

Чувствовалось: скоро, совсем уже скоро начнется большое наступление наших войск. По дорогам, в основном ночами, к линии фронта двигались полки танкистов и артиллеристов, конников и пехотинцев. В лесу, неподалеку от нашего аэродрома, сосредоточились «тридцатьчетверки». На аэродромы 1-й воздушной армии перебазировались истребительные, штурмовые и бомбардировочные авиационные корпуса и дивизии Ставки Верховного Главнокомандования. Все полки нашей 303-й дивизии дежурством на аэродромах и периодическим патрулированием в воздухе прикрывали наземные войска.

22 июня комдив генерал Г. Н. Захаров вызвал на КП командиров полков, их заместителей по политчасти и начальников штабов. Здесь мы узнали, что с рассветом 23 июня 1944 года войска 3-го Белорусского фронта перейдут в наступление с задачей освобождения Белоруссии. Наш полк получил задачу в течение дня обеспечивать непосредственным сопровождением «Петляковых», которым предстояло наносить удары по противнику в районах Витебска, Богушевска, Орши.

Это была одна из крупнейших стратегических операций [174] нашей армии в центре советско-германского фронта под названием «Багратион».

К вечеру мы возвратились в полк, собрали на митинг всех авиаторов. После торжественного выноса гвардейского Знамени по указанию командира я зачитал обращение Военного совета 3-го Белорусского фронта и обращение командования 1-й воздушной армии ко всему личному составу. В обращении говорилось:

«Товарищи бойцы, сержанты и офицеры!

Долгожданный час наступил. Сегодня войска нашего фронта получили приказ Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина перейти в решительное наступление. Настало время очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного до Баренцева моря. Этого ждет от нас Родина…

Воин! Перед тобой лежит разоренная… Белоруссия. Она ждет своего вызволения. Вылетая в бой, товарищ, помни, что под крылом твоей боевой машины разрушенные немцами Минск и Витебск, взорванная Орша. Взгляни на исстрадавшуюся белорусскую землю и на свою карту - и ты недосчитаешься сотен деревень. Это все сжег немец. Кровью, слезами невинных людей, огнем пожарищ отмечают свой путь фашистские бандиты на нашей земле.

Вперед, на запад, товарищи! Спасем миллионы советских людей, томящихся в немецкой неволе!»

Далее излагались задачи летчикам-истребителям, экипажам штурмовиков и бомбардировщиков, инженерно-техническому составу, работникам авиационного тыла. Обращение заканчивалось призывом своими делами и подвигами умножить славу героев.

На митинге выступил майор К. Ф. Федоров. Он привел конкретные факты жестоких расправ, которые гитлеровцы чинили над советскими людьми, над родными, близкими и односельчанами воинов нашего полка, и призвал авиаторов нещадно истреблять врага, во всем держать равнение на лучших летчиков, техников и механиков.

Запомнилось выступление механика по авиационному вооружению комсомольца Якова Овчинникова. Недавно он получил сообщение о том, что его деревня полностью сожжена и все ее жители уничтожены. В живых случайно остался лишь одни человек. Со слезами на глазах он говорил об этом зверстве и призывал к возмездию за кровь замученных детей, женщин и стариков. [175]

В заключение взял слово командир полка А. Е. Голубов:

- Гвардейцы нашего полка в летних и осенних боях сорок третьего года под Орлом, Брянском, Спас-Деменском, Ельней и Смоленском показали образцы воинской доблести и мужества. За это полк был награжден орденом Красного Знамени. Верю, что в предстоящих боях за освобождение Белоруссии вы сумеете умножить боевую славу полка. Для этого у нас есть все - и отличная боевая техника, и люди, прекрасно овладевшие этой техникой!

Вечерние сумерки быстро сгустились, наступила ночная темнота. В небе послышался рокот моторов легких бомбардировщиков По-2. До утра они наносили удары по врагу, держали его в напряжении.

Июньская ночь пролетела незаметно. Небо стало светлеть. Начинался первый день великой битвы за полное освобождение Белоруссии. Техники и механики уже трудились на стоянках самолетов. Гул прогреваемых моторов разорвал утреннюю тишину.

В 5.00 я построил полк. Знаменосец и ассистенты вынесли с КП наше Знамя, прошли перед строем и под охраной часового установили в районе выносного пульта управления КП. Здесь оно останется в течение всего дня, провожая и встречая летчиков.

После выноса Боевого Знамени старший инженер полка А. З. Нестеров увел техсостав на стоянки самолетов. Подполковник А. Е. Голубов уточнил с летчиками боевую задачу, дал указания.

Над аэродромом установилась необычная тишина. Лишь изредка ее нарушали голоса людей.

Ровно в 6.00 по всей линии фронта от Витебска до Орши и далее одновременно загрохотали тысячи орудий и минометов. От многочисленных разрывов снарядов и мин над линией фронта взметнулись огромные огненные смерчи, поднялись облака дыма, закрывавшие горизонт. Дымы поднимались все выше и выше. А грохот канонады слился в единый мощный гул. Мы на аэродроме почти не слышали друг друга. Чтобы объясниться, приходилось жестикулировать и кричать.

Всех нас охватило боевое возбуждение от предчувствия того, что должно было свершиться. Летчики уже сидели в кабинах «яков». Из штаба дивизии мне сообщили, что бомбардировщики, которых должны сопровождать наши истребители, уже вылетели. Их встретить необходимо было по плану. Об этом я доложил Голубову, и он зашагал [176] к своему самолету. Дал сигнал на вылет дежурному звену, которому надлежало прикрыть взлет полка.

Две пары дежурного звена взлетели тотчас же. Остальные «яки» выстроились на старте. Первыми поднимутся в небо истребители звена, которое поведет в бой подполковник А. Е. Голубов.

Рядом со мной у выносного пульта управления КП находился К. Ф. Федоров. У меня были наушники, и объяснялись мы жестами.

Неподалеку от нас расположились французские летчики. Их полк пока оставался в резерве, и они пришли к нам, чтобы увидеть все своими глазами.

В наушниках послышался голос командира группы «Петляковых»:

- Я - «Ворон-тридцать», подошел к рубежу номер один.

Тут же я дал команду по радио:

- «Орел-первый» и все остальные - готовность номер один!

В ожидании команды на взлет летчики словно замерли в кабинах.

В наушниках снова послышался голос ведущего пикировщиков:

- Я - «Ворон-тридцать», рубеж номер два прошел! Мы с Федоровым одновременно выстрелили из ракетниц.

Истребители взревели моторами и в установленном порядке начали взлетать. Они уходили к рубежу встречи с «Петляковыми».

В гул орудийной канонады вплетался мощный рев сотен самолетных моторов. Пикировщики шли девятками в огромной колонне. Над ними маневрировали истребители. Техники и механики, французские летчики стали смотреть в небо.

Сквозь гул моторов я услышал в динамике голос А. Е. Голубова:

- «Гранит», я - «Орел-первый», свое место занял!

- «Первый», вас понял. Ни пуха вам!

Вслед за бомбардировщиками воздушное пространство заполнили низко пролетавшие штурмовики. Рассредоточенные по фронту и в глубину, они стремительно уходили к переднему рубежу обороны врага. Над ними тоже пролетали истребители прикрытия.

Со стороны фронта начали доноситься мощные разрывы авиационных бомб. Облака дыма и пыли стали еще плотнее. Они закрывали, казалось, все небо. Над аэродромом [177] прошли последние группы штурмовиков, и начавший было утихать рев моторов снова усилился: к нашему аэродрому приближались «Петляковы» и «яки».

- Идут! - выкрикнул кто-то. - Домой возвращаются!

И снова все мы глядели в небо. Каждый придирчиво осматривал строй «Петляковых». Они возвращались в таком же четком строю, как и уходили в бой. Однако от тех, кто оставался на земле, не могло ускользнуть, что в отдельных девятках недоставало самолетов. Один пикировщик заметно отстал. Он дымил, и было видно, как из мотора выбивалось пламя. Затем Пе-2 свалился на крыло и начал падать. Французские летчики подбежали к нашим техникам.

- Почему они не прыгают? - спросил кто-то.

- Сейчас прыгнут, сейчас…

- Прыгнули! Прыгнули! - послышались возгласы. В воздухе словно зависли два парашютиста.

- А третий-то где?

- Кто ж его знает? Может, ранен, а может, убит.

Бомбардировщик упал, и над землей взметнулось огромное пламя. Мы молча сняли фуражки и пилотки.

- Еще одна «пешка» горит! - выкрикнул француз Риссо.

Мы увидели отклонившегося от строя пикировщика. Он сильно горел, и выпрыгнуть из него никто не успел. Пе-2 взорвался в воздухе, и снова мы обнажили головы, почтив память тех, кто отдал свою жизнь за Родину.

- Наши идут! - раздался чей-то голос.

Наши истребители вернулись без потерь.

- Техсоставу по местам! - скомандовал инженер Нестеров.

Началась посадка. «Яки» приземлялись один за другим и с ходу заруливали на стоянки. Как руководитель посадки я придирчиво наблюдал за каждым. Садились они без замечаний.

К нашему КП подходили, оживленно обмениваясь впечатлениями, летчики. Командиры эскадрилий докладывали о выполнении задания. В воздухе они видели отдельные группы истребителей врага, но в бой фашисты не вступали. Зенитный огонь в районе цели и над линией фронта оказался довольно сильным.

Французские летчики сетовали на то, что им пришлось находиться без дела на земле.

- Ничего, без работы не останетесь, - успокаивал их А. Е. Голубов. - Фашисты еще не поняли, что происходит. [178]

Они выжидают, чтобы нанести ответный удар. Тогда придет и ваш черед.

Прибывший командир «Нормандии» Пьер Пуйяд сказал своим летчикам:

- Это верно, драки хватит на всех. Фашисты еще покажут оскал своих зубов.

До конца дня полк произвел еще два вылета.

Ночью из штаба дивизии мы получили сводку об изменении линии фронта за первый день наступления. Наши войска севернее и южнее Витебска прорвали оборону противника и охватили с флангов витебскую группировку. На оршанском направлении они глубоко вклинились в оборону врага, овладели Богушевском.

На другой день операции 18-й гвардейский авиаполк продолжал сопровождать бомбардировщиков. Вражеские истребители рыскали по всему небу. Они не вступали в бой, подкарауливали зазевавшихся или отставших от строя и атаковали те группы «Петляковых», у которых было слабое прикрытие.

26 июня мы и полк «Нормандия» получили задание прикрывать танковые войска, развивавшие наступление вдоль минского шоссе на Борисов, а также соединения, громившие группировку врага, окруженную в районе Витебска.

В полдень, когда в воздухе находилась наша 1-я эскадрилья, минут за десять до конца ее патрулирования В. И. Запаскин передал:

- «Гранит», я - «Орел-десять». К району подходят две девятки «юнкерсов» под прикрытием шестнадцати «фоккеров». Вступаю в бой!

Стоявший рядом со мной майор Дельфино спросил:

- О чем доложил вам «Орел-десять»?

- Он вступает в бой. У врага восемнадцать «юнкерсов» и шестнадцать «фокке-вульфов». У наших «яков» горючее на исходе.

- Даю эскадрилье команду на вылет! - решил Дельфино.

Десять «яков» с трехцветными коками взлетели и пошли на помощь нашим летчикам. Тем временем Запаскин атаковал своей шестеркой первую девятку Ю-88, а шестерка Николая Пинчука вступила в бой с «фоккерами». Несмотря на сильный огонь воздушных стрелков врага, ведомые Запаскина пошли в стремительную атаку сверху сзади со стороны солнца. При этом Запаскин поджег самолет ведущего группы, и тот с большим креном скользнул [179] вниз, взорвался в воздухе. В этот момент Александр Захаров сбил ведомого правого звена. Потеря двух самолетов вызвала растерянность в первой девятке врага. Бомбардировщики сбросили куда попало груз и повернули обратно.

Группа Запаскина вышла из атаки боевым разворотом и нанесла удар по второй девятке «юнкерсов». Горячий по натуре Мириан Абрамишвили ворвался в самую середину строя противника и с короткой дистанции сбил третий бомбардировщик. Это также принудило «юнкерсы» сбросить бомбы, не доходя до цели, и повернуть назад.

В напряженные минуты боя В. И. Запаскина с «юнкерсами» шестерка Николая Пинчука связала боем две шестерки «фоккеров», закружив их на виражах. На третьем витке Пинчук под прикрытием Алексея Калюжного зашел в хвост ФВ-190 и сразил его меткой пушечной очередью. На выходе из атаки Пинчука попыталась атаковать пара «фоккеров», но сама попала под прицельный удар пары Владимира Баландина, который двумя очередями сбил ведомого этой пары.

В разгар боя на помощь нашим истребителям подоспела десятка «яков» под командованием Жака Андре, и «фокке-вульфы» стали выходить из боя пикированием. Преследуя врага, Пинчук и Калюжный догнали фашистов и на выходе из пике атаковали замыкавший «фоккер». Он загорелся после первых же выстрелов и врезался в землю. Французские летчики получили команду не преследовать противника, продолжать прикрывать наши войска.

Эскадрилья Владимира Запаскина возвратилась на аэродром. На ее счет были записаны шесть сбитых самолетов врага.

День клонился к вечеру, когда вылетевший на разведку Василий Серегин в паре с Матвеем Барахтаевым передал по радио, что на аэродроме в районе Борисова произвели посадку около тридцати Ю-88 и примерно столько же Ме-109 и ФВ-190. Причем посадка самолетов на той «точке» еще продолжалась.

Командующий 1-й воздушной армией решил немедленно нанести по этому аэродрому удар группой штурмовиков под прикрытием эскадрильи 18-го авиаполка. Для того же, чтобы с аэродрома не взлетели истребители противника, заблокировать их предстояло силами полка «Нормандия». Получив такой приказ, 37 истребителей «нормандцев» взлетели и взяли курс на запад. Первая [180] группа из 20 «яков» шла под командованием Пуйяда, а вторая - в ней было 17 самолетов - во главе с Дельфино.

Истребители врага встретили группу Пуйяда на подлете к аэродрому и попытались связать ее боем, но подоспела группа Дельфино, и фашистов удалось рассеять. Противник ввел в бой новую группу истребителей. Теперь уже необходимо было не блокировать аэродром, а связать боем истребителей гитлеровцев, чтобы обеспечить удар штурмовиков по аэродрому.

Разгорелся на редкость трудный бой. С обеих сторон в нем участвовало около 80 истребителей. Небо гудело от рева моторов и пулеметно-пушечной стрельбы. И все, казалось, в нем смешалось - наши «яки», вражеские «фоккеры» и «мессеры». Бой длился около четверти часа. Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Четыре сбитых и пять подбитых истребителей врага. Наши потери - Ж. Гастон и два подбитых «яка». Таков итог этого боя.

Пока он шел, группа штурмовиков под прикрытием эскадрильи Василия Барсукова нанесла мощный бомбово-штурмовой удар по самолетам на аэродроме врага. 20 истребителей и бомбардировщиков были сожжены и примерно столько же получили повреждения.

В ночь с 26 на 27 июня мы получили очередную информацию. Наши войска освободили Витебск и вели бои по уничтожению окруженной группировки южнее и юго-западнее города. На богуглевском направлении соединения 5-й гвардейской танковой армии, развивая наступление вдоль минского шоссе, овладели районными центрами Сенно и Толочин. В ту ночь, слушая по радио приказ И. В. Сталина с объявлением благодарности войскам, освободившим Витебск, и сообщение о салюте в Москве по этому поводу, мы чувствовали себя именинниками.

Утром из Политуправления 3-го Белорусского фронта поступила листовка, в которой рассказывалось о зверской расправе, учиненной гитлеровцами над рядовым Юрием Смирновым, который, будучи участником танкового десанта, получил тяжелое ранение и попал в плен. Фашисты жестоко пытали воина и, не получив от него никаких сведений, распяли на кресте, оставили в блиндаже. Через несколько часов наши войска заняли этот район и обнаружили распятого на стене бойца…

С утра погода оказалась нелетной, и мы решили провести митинг, на который пришли и французские летчики вместе с нашими советскими техниками, механиками и мотористами. [181]

Открывая митинг, майор К. Ф. Федоров рассказал об акте зверского вандализма фашистских варваров над пленным Юрием Смирновым и зачитал текст листовки. Этот документ потряс всех. Выступавшие на митинге летчики Пинчук, Калюжный, Репихов, французы Риссо, де Жоффр, бойцы и сержанты обоих полков заклеймили позором гитлеровских вояк. Они говорили о беспредельной преданности Родине, верности воинскому долгу, давали клятву бить врага нещадно, до полного его разгрома.

Негодованию и возмущению людей не было предела. Чудовищные преступления, творимые гитлеровцами на советской земле, требовали справедливого возмездия.

Наши политработники, партийные и комсомольские организации начали разъяснять личному составу подразделений, что наша армия несет немецкому народу не месть, а освобождение от фашизма и мы не должны ставить знак равенства между фашистами и немцами вообще. Разъяснение этих вопросов было весьма важным, так как до земли германской, в частности до Восточной Пруссии, было совсем уже недалеко.

Продолжая наступление, наши наземные войска приближались к Борисову, к Березине. Им необходима была информация о том, что делает противник, какие резервы, откуда, куда и в каком количестве подтягивает, где они сосредоточиваются. Вышестоящий штаб требовал от нас вести непрерывную разведку на направлении главного удара наших войск, где действовала 5-я гвардейская танковая армия. Выполняя эти требования, мы с утра 28 июня, несмотря на мелкий моросящий дождь и низкую облачность, приступили к полетам на разведку.

Первыми за линию фронта ушли Серегин и Шалев. Враг не ожидал, что в такую погоду могли появиться советские самолеты. Маневрируя и время от времени маскируясь облаками, истребители вели разведку и тотчас же передавали по радио полученные данные.

Очередной вылет Пинчука с Калюжным оказался менее удачным. Противник встретил их ураганным огнем зенитной артиллерии, а при попытке пройти поглубже в тыл врага наших «яков» атаковала четверка ФВ-190. Отбиваясь от «фоккеров», Пинчук и Калюжный вынуждены были вернуться на свой аэродром.

Задачу пройти глубже в тыл гитлеровцев должны были выполнить Барсуков и Репихов. Поначалу их полет шел нормально. Сильный огонь зенитчиков не помешал им осмотреть район, где уже побывали обе наши пары. Когда [182] же они попытались проникнуть в тыл врага подальше, их атаковали из облаков две пары Ме-109. Завязался бой. Наши летчики израсходовали горючее и вернулись на свою «точку», не выполнив задачу до конца. Тем временем погода ухудшилась. Облака опустились до высоты 100 метров. Видимость не превышала 1000 метров.

Позвонил генерал Г. Н. Захаров. Командира полка на КП не было, и комдив приказал мне передать А. Е. Голубову срочно выделить наиболее подготовленных летчиков для ведения разведки шоссейных дорог, шедших от Борисова к Смолевичам и Логойску. Туда, как выяснилось позже, должны были двигаться части 5-й гвардейской танковой армии после форсирования Березины.

Приказание комдива я передал командиру полка тотчас же.

- А вы доложили генералу, что в таких условиях мы давно уже не летали? - спросил подполковник Голубов.

- Разумеется. Однако он настоял на своем. Командованию фронта крайне необходимы эти данные.

- Рискованно лететь в такую погоду. Кто, по-вашему, может выполнить это приказание?

- Предлагаю направить Сибирина или Запаскина.

- Опытные летчики. Но выполнять задания в таких условиях им тоже давно не приходилось. - А. Е. Голубов ненадолго задумался, затем сказал: - Слетаю, пожалуй, сам. Один. - И обратился к старшему инженеру А. З. Нестерову: - Прикажите срочно подготовить для меня истребитель Як-девять «д».

Этот самолет мог находиться в воздухе около 4 часов.

- Вы тоже в таких условиях давненько не летали, - сказал я командиру. - Да и разрешение комдива на ваш вылет требуется.

- Все верно, Федор Семенович. Но командованию фронта необходимы разведданные. Значит, выход один - лететь. Генералу Захарову докладывать не буду. Когда вылечу, доложите сами.

Представляя трудности этого полета, я пожелал:

- В таком случае ни пуха вам, Анатолий Емельянович. Не увлекайтесь. Осмотрительность там - прежде всего.

Через 15 минут командир взлетел и взял курс на запад. Полет шел под нижней кромкой облаков. Я позвонил в штаб дивизии и доложил о вылете А. Е. Голубова. Начштаба Ф. И. Сажнев строго спросил:

- У вас что - других летчиков нет? [183]

- Это решение принял сам командир.

- Разве комдив разрешил ему лететь?

- Это мне неизвестно, - покривил я душой.

- Ладно, вернется Голубов - разберемся!

Между тем Голубов находился уже за линией фронта и передавал по радио разведданные о движении вражеских войск по шоссе Борисов - Смолевичи. Эти данные были чрезвычайно важны для 5-й гвардейской танковой армии, начавшей форсирование Березины. Погода в том районе оказалась получше. В облаках - нижний край их находился на высоте 400 метров - появились разрывы. Важное задание командования армии было выполнено. Голубов развернул «як» на обратный курс: пора возвращаться на свою «точку».

В этот момент командир заметил между облаками пару Ме-109. Фашисты с ходу накинулись на разведчика. Выполнив «нисходящую бочку» в сторону виража, Голубов сорвал атаку ведущего «мессера» и оказался в хвосте его ведомого. Анатолий Емельянович в мгновение ока поймал гитлеровца в прицел и сбил его первой же очередью.

Из динамика донеслось:

- Я - «Орел-первый», встретил двух «мессеров», веду бой!

После этого связь с командиром прервалась. В тот момент он атаковал уже другого врага. Этот «мессер» повел себя странно - особой активности не проявлял, но и из боя не выходил. Маневрируя и снижаясь, он тянул к лесным зарослям, что раскинулись западнее Борисова. Голубов же, преследуя фашиста, даже не заподозрил, что тот заманивал его в зону сильного зенитного огня.

Внезапно гитлеровцы ударили по «яку» из «эрликоновских» пушек. Три снаряда почти одновременно попали в самолет, угодили в бензобаки правого крыла. Як-9д загорелся. Он находился за линией фронта на высоте менее 100 метров. «Скорее на свою территорию. Только бы не попасть живым в руки врага!» - подумал командир, направляя самолет к восточному берегу Березины.

Вскоре в горевшем самолете стало невыносимо жарко. Едкий дым заполнил кабину. Огонь все ближе подбирался к мотору. Баки могли взорваться в любую секунду. Высота упала до 60 метров - парашют раскрыться не успеет. Но иного выхода не было, и Голубов решил прыгать методом срыва. Открыл фонарь кабины. Преодолевая ураганный поток встречного воздуха, он встал, перекинул ногу через борт кабины, нащупал вытяжное кольцо парашюта. И в [184] это мгновение в правом крыле взорвались баки. Самолет перевернуло, Голубова отбросило в сторону. Навстречу ему стремительно неслась земля…

Потерявшего сознание, тяжело раненного летчика подобрали и доставили в госпиталь пехотинцы. Там ему оказали помощь. Из документов узнали, кто он и откуда, направили в Дубровку.

С момента потери связи с А. Е. Голубовым мы находились на КП полка в тревожном ожидании. Вглядываясь в небо, авиаторы ждали возвращения командира. Никто не допускал даже мысли, что он сбит. Однако расчетное время полета заканчивалось, а командира все не было. Из штаба дивизии периодически звонили и спрашивали, известно ли что-либо о Голубове.

Позвонили из штаба воздушной армии. Обеспокоенный генерал Т. Т. Хрюкин потребовал немедленно доложить, как только что-то станет известно о командире полка…

Подполковника А. Е. Голубова доставили на аэродром самолетом во второй половине дня. Полуобгоревший, обмотанный бинтами с выступавшими пятнами крови, он казался неживым.

О тяжелом состоянии командира полка я доложил в штаб армии. Меня попросили подождать у телефона, а через три-четыре минуты передали приказание командующего армией немедленно отправить А. Е. Голубова тем же самолетом в Москву в сопровождении врача.

Я подошел к полковому врачу Г. В. Сергееву - он накладывал на раны командира новые повязки - и сообщил ему об указании сверху, распорядился, чтобы он оставался в Москве до тех пор, пока не будет полной ясности о состоянии командира.

- Закончу перевязку - и готов лететь! - ответил врач.

- Есть какая-нибудь надежда, доктор?

- Трудно сказать. Положение командира тяжелое. У него, по-моему, сломаны шесть или семь ребер, повреждены тазобедренный сустав, ключица, череп… Откровенно, шансов мало.

Через 20 минут у транспортного самолета в строю с развернутым Знаменем стояли два полка - 18-й гвардейский и «Нормандия». Подполковника А. Е. Голубова вынесли на носилках наши и французские летчики и пошли вдоль общего строя. Я подал команду:

- Смирно! Для проводов командира - равнение направо! [185]

Рядом с носилками шли К. Ф. Федоров, С. Л. Сибирин, Пьер Пуйяд и Луи Дельфино. На глазах у многих авиаторов были слезы. Голубов слегка приоткрыл глаза, тихо попросил:

- Остановитесь, пожалуйста… Помогите приподняться.

Федоров и Сибирин помогли командиру приподняться, и он слабым голосом сказал:

- Товарищи, и вы, наши французские друзья! Я вынужден временно оставить вас. Но я вернусь… Поклянитесь, что будете до конца беспощадно бить фашистскую гадину!…

- Клянемся! - ответили в один голос два полка.

После этой неожиданной речи Голубов снова потерял сознание.

Ли- 2 взревел моторами, взлетел и, выполнив над аэродромом прощальный круг, взял курс на Москву. С тяжелым сердцем авиаторы расходились по своим местам.

По указанию комдива во временное командование полком вступил майор С. А. Сибирин. К тому дню он сбил уже 18 вражеских самолетов, стал Героем Советского Союза.

События на фронте развивались стремительно. Один за другим издавались приказы Верховного Главнокомандующего об освобождении городов Белоруссии. 30 июня мы получили сообщение о новой победе наших войск. Они окружили и уничтожили в районах Витебска, Орши, Могилева и Бобруйска часть фашистских дивизий, форсировали Березину и развернули наступление на свенцянском, минском и слуцком направлениях.

3 июля пришла долгожданная весть об освобождении Минска и окружении юго-восточнее города более чем 100-тысячной группировки немецко-фашистских войск.

После освобождения Минска наш полк временно вывели в резерв командующего воздушной армией. Летчики и часть техников отправились на завод для получения и перегонки на фронт новых истребителей для себя и полка «Нормандия».

Напряженно сражались против врага в период операции «Багратион» наши гвардейцы. За проявленные храбрость, отвагу и мужество личного состава полку присвоили наименование «Витебский». За успешное выполнение заданий командования в боях, за овладение городом Минском и проявленные при этом доблесть и мужество полк наградили орденом Суворова 2-й степени. Многих наших [186] летчиков, техников, младших авиаспециалистов отметили боевыми наградами.

К середине июля наши войска далеко продвинулись на запад, и аэродром Дубровка, на котором находился полк «Нормандия», оказался в глубоком тылу. Поступил приказ перебазироваться на территорию Литвы, в район Микунтани. Предстоял перелет над лесистой местностью, где все еще бродили отдельные группы вражеских солдат. Они часто обстреливали низко пролетавшие самолеты. Учитывая это, Пьер Пуйяд дал «нормандцам» такие указания:

- В целях маскировки мы должны выполнить перелет на высоте триста-четыреста метров. Снижаться на меньшую высоту не советую, если не хотите получить пулю от одичавших в лесах нацистов. Учтите, что на новом месте могут сразу начаться вылеты на задания, поэтому механиков берите на свои истребители.

Перелет возглавил Пьер Пуйяд. Минут через десять после вылета раздался тревожный голос Мориса де Сейна:

- Мотор работает с перебоями. Давление бензина падает!

- Немедленно возвращайтесь обратно! - приказал Пуйяд.

Руководитель полетов на аэродроме Дубровка майор Дельфино приказал освободить посадочную полосу для обеспечения посадки де Сейна. Но посадить самолет с первого захода де Сейн не смог и, уходя на второй круг, доложил:

- Я весь в бензине. В кабине - пары. Почти ничего не вижу.

Дельфино пытался по радио помочь летчику произвести посадку, однако и второй, и третий заходы тоже оказались неудачными. Положение усложнялось, становилось угрожающим. Де Сейн передал:

- Бензиновые пары заполнили все. Очень трудно дышать!

- Пусть прыгает с парашютом, - посоветовал кто-то из присутствовавших на КП наших офицеров.

- Да, иного выхода нет, - согласился Дельфино и передал де Сейну: - Немедленно прыгай! Приказываю прыгать!

- Мой командир, прыгать не могу. Со мной механик Володя Белозуб. Он без парашюта. Попытаюсь садиться.

Услышав это, Дельфино опустил микрофон. Никто не мог заставить де Сейна, оставив механика, спасать свою жизнь. Он старался сделать все возможное, чтобы посадить [187] истребитель. Но не удалось. На очередном заходе почти неуправляемая машина устремилась к посадочной полосе, затем рванулась ввысь, свалилась на крыло и ударилась о землю. Раздался взрыв… Мы стали очевидцами трагедии во имя большой дружбы, родившейся между советскими и французскими летчиками в борьбе против общего врага.

После войны, когда советские летчики-фронтовики, сражавшиеся вместе с полком «Нормандия - Неман», получившим такое наименование при форсировании реки Неман, приехали в Париж и посетили мать Мориса де Сейна, она сказала:

- У меня был единственный сын, он имел возможность спастись. Но тогда бы на нашу семью легло пятно. Мой сын поступил благородно. Он не мог поступить иначе.

Прошло более четырех десятилетий, но наши летчики-ветераны не забыли Мориса де Сейна, совершившего подвиг во имя войскового товарищества. Да, он не мог поступить иначе.

1 августа 5-я армия освободила Каунас. Вместе с «нормандцами» мы поехали посмотреть древний литовский город и стали свидетелями страшной картины. Еврейский квартал, располагавшийся на окраине города, фашисты опоясали колючей проволокой и превратили в концлагерь. Здесь собрали евреев всех возрастов - от грудных детей до глубоких стариков. За сутки до прихода советских войск гитлеровцы заминировали дома, в которых они жили, и взорвали. Тех же, кто уцелел при взрыве, расстреляли. Мы увидели леденящее душу зрелище - тысячи обезображенных трупов женщин, детей, стариков. Это был акт жесточайшего зверства. В нашем сознании не могло уложиться то, что такое сделали те, кто осмеливался называть себя людьми. Свое глубочайшее возмущение советские и французские авиаторы выражали словами:

- Этого не могли сделать люди. Это сделали садисты!

Позднее советские люди, народы всего мира узнали о еще более зверских актах массового истребления узников в Майданеке, Освенциме, Бухенвальде, в других лагерях смерти, созданных фашистами. А после войны все честные люди нашей планеты с возмущением узнали о том, как в некоторых странах десятилетиями укрывают, выгораживают от ответственности и амнистируют тех фашистских палачей и изуверов, которые истязали и уничтожали тысячи ни в чем не повинных людей. Многие из этих выродков [188] и сегодня еще разгуливают на свободе, пользуясь покровительством властей некоторых западных государств…

В конце июля и начале августа наши летчики и техники получили на заводе и перегнали на фронтовые аэродромы новые самолеты Як-3 для своего полка и полка «Нормандия».

Истребитель Як-3, созданный видным авиаконструктором А. С. Яковлевым, по своим боевым характеристикам оказался лучшим истребителем в мире. Мощный мотор, высокие аэродинамические качества обеспечивали ему превосходство в скорости, горизонтальной и вертикальной маневренности над фашистскими истребителями.

Советские и французские летчики были в восторге от этого «яка». Радовался новой машине и техсостав. Все они старательно изучали и практически осваивали истребитель. Воздушные бойцы ежедневно выполняли тренировочные полеты.

25 августа у нас и «нормандцев» был нелетный день. После завтрака мы разошлись по местам занятий. Неожиданно в районе КП «Нормандии» - он располагался на другой стороне аэродрома - раздались громкие выкрики французских летчиков. Размахивая руками и подбрасывая вверх фуражки и планшеты, они кричали:

- Пари! Пари!…

- Что там у них? - озадаченно спросил Сибирин.

- Пойду позвоню, узнаю, - сказал я, направляясь к землянке.

Навстречу мне вышел майор К. Ф. Федоров:

- Праздник у французов - Париж освобожден! Давайте соберем наших летчиков и техников и пойдем к ним, поздравим.

- Правильно! - согласился С. А. Сибирин и отдал на этот счет указание.

Через 15 минут мы прибыли на КП «Нормандии» и сердечно поздравили французских друзей с освобождением столицы Франции от фашистских оккупантов. Затем мы вместе кричали «ура!», пели государственный гимн Франции «Марсельезу».

Весть об освобождении Парижа настроила французских летчиков на оптимистический лад. Многие говорили о скором окончании войны. Но Пьер Пуйяд и Марсель Альбер, охлаждая их восторги, советовали не обманывать себя, ибо нацисты так скоро и просто не поднимут руки, не сдадутся. Они еще наделают неприятностей. [189]

К этим трезвым суждениям тогда мало кто прислушивался.

Вечером для авиаторов обоих полков был устроен торжественный ужин. Затем состоялся концерт самодеятельности. В 21.00 прикрывавшие аэродром зенитчики произвели в честь освобождения Парижа салют. Это вызвало бурный восторг у французов.

В заключение вечера Василий Серегин и Жозеф Риссо исполнили под гармошку фронтовые песни. Мы подпевали им. Между французскими и советскими летчиками начался обмен адресами с приглашением приехать в гости после войны.

Освободив Каунас, войска 3-го Белорусского фронта продолжали боевые действия на территории Литвы и 17 августа вышли к границе с Восточной Пруссией юго-западнее Наумиестиса и восточнее Эйдткунена. Перед нами открывалось то самое логово фашистского зверя, из которого гитлеровцы начали свой «дранг нах остен». Отныне война перемещалась на территорию врага.

В конце августа наступательная операция «Багратион» завершилась. Советские войска освободили Белоруссию, большую часть Литвы, значительную территорию Польши, вышли на Вислу. Линия фронта отодвинулась на запад до 600 километров. Вражеская группа армий «Центр» оказалась разгромленной. Это была грандиозная победа советского народа и его героических Вооруженных Сил, руководимых партией великого Ленина. Эта победа имела огромное значение для дальнейшего развития боевых действий, исхода Великой Отечественной войны.

Июль, август и почти весь сентябрь подполковник А. Е. Голубов находился в Центральном военном госпитале и в подмосковном санатории. Когда 28 июня его доставили на самолете в Москву, первое заключение врачей было удручающим - состояние больного безнадежное. Раны и травмы оказались слишком тяжелыми. Его заковали в гипс, предоставили отдельную палату. У постели дежурила медсестра. Четыре дня подряд приходивший в госпиталь полковой врач Г. С. Сергеев получал один и тот же ответ:

- Больной без сознания.

Лишь на пятый день Голубов очнулся, но был еще настолько слаб, что войти к нему не разрешили.

Г. С. Сергеев добрался до штаба ВВС, разыскал свое медицинское начальство, упросил передать в полк телеграмму: [190] «Голубов жив, пришел в сознание». Мы объявили ее всем. В эскадрильях говорили:

- Жив командир. Скоро вернется. Как обещал!

Однако до поправки командиру было еще далеко. Страшная, невероятная боль сковывала тело. Сил хватало только на то, чтобы терпеть, и он терпел.

На шестой день после того, как Голубов пришел в сознание, Сергееву разрешили короткое свидание. Командир полка тихо спросил:

- Георгий Сергеевич, что со мной? Ноги-то целы? В разговор вмешалась медсестра:

- Анатолий Емельянович, вам нельзя говорить. Только слушать.

- Врачи верят: все у вас будет хорошо, - успокоил Сергеев командира. - Я возвращаюсь в полк. Вернусь к вам дней через десять и расскажу обо всех наших делах.

- Передайте Федорову, Гнездилову, Сибирину, всем однополчанам и «нормандцам» привет. Пусть бьют фашистов, как били прежде!

После отъезда Г. С. Сергеева командиру стало особенно тоскливо. «Отлетался я, калекой стал», - думал Голубов.

Эти мысли действовали угнетающе. Анатолий Емельянович испытывал безразличие и к себе, и к окружающим. Он перестал есть, только пил компот. Состояние его было тревожным.

Однажды в госпиталь привезли генерала-кавалериста Чудесова, машина которого наскочила на мину. Он был ранен в обе ноги. Его подселили к Голубову. Генерал оказался человеком веселым, общительным. Посмотрев на отощавшего соседа, он строго сказал:

- Послушайте, летчик, что-то вы захирели. Негоже один компот глотать. Хотите жить - ешьте! Смотрите на меня. Вы в первый раз ранены? А я - в седьмой! Однако ж нюни не распускаю. Ем все, что дают. И очень даже скоро поправлюсь. Я верю в это!

Мало- помалу Анатолий Емельянович проникся уважением к Чудесову. С ним было легко и просто. Появился аппетит. Здоровье заметно пошло на поправку.

Вскоре генерал Чудесов выписался из госпиталя. Перед отъездом на фронт он сказал Голубову:

- Возьмите, Анатолий Емельянович, мои костыли: они мне больше не нужны. Поправляйтесь и - в полк. Воевать нам нужно!

Со временем Голубов стал ходить с костылями. Каждый день он стоял у окна и смотрел в небо. В светлые дни [191] оно отсвечивало удивительной синевой, и ему так хотелось подняться ввысь, ощутить радость полета. В хмурые дни на душе почему-то становилось мрачнее: «Погодка-то нелетная». И тут он ловил себя на мысли: сможет ли летать вообще? Каково будет заключение врачей?

Последний полет вспоминался до мельчайших подробностей. Все запечатлелось в его памяти до того самого момента, когда взорвались бензобаки и его сбросило с крыла. Обо всем остальном он узнавал от навещавших его однополчан.

Долгими бессонными ночами Голубов старался не думать о том, что будет после госпиталя. Нередко ему вспоминалось тяжелое полуголодное детство. Разруха после гражданской войны. В то время ради куска хлеба он все лето пас коров богатеев. Зимой батрачил. Когда подрос, стал рабочим завода «Охра». Днем работал, вечером учился. Вступил в комсомол. В 1925 году уехал в Донбасс добывать «черное золото». Трудился на руднике «Октябрьская революция» коногоном, затем стал забойщиком. Закончил горный техникум.

Пришла пора службы в армии. Анатолия направили в артиллерийский полк знаменитой Чапаевской дивизии. Его зачислили в полковую школу - учиться на младшего командира. На показательных стрельбах в 1931 году Голубов удивил всех: шестью снарядами поразил шесть двигавшихся мишеней. Присутствовавший на стрельбах командующий войсками военного округа И. Э. Якир наградил молодого артиллериста именным серебряным портсигаром.

А. Е. Голубова приняли в члены Коммунистической партии. Казалось, артиллерия станет его судьбой. Но Родина бросила клич: «Комсомолец - на самолет! Дадим стране 100 тысяч летчиков!» И Анатолий Голубов поступил в авиашколу. С той поры и связал он жизнь с авиацией. Был инструктором в Борисоглебской авиашколе, командиром звена, отряда. Заочно учился в Военной академии командно-штурманского состава ВВС. В 1940 году он перешел на очное отделение.

21 июня 1941 года состоялся выпускной вечер. Веселились всю ночь. Ранним утром 22 июня в академии объявили тревогу. Началась Великая Отечественная война…

Находясь в госпитале, Голубов внимательно слушал по радио сообщения Совинформбюро. Вести приходили отрадные, и это действовало на раны как бальзам. Силы прибывали с каждым днем. [192]

Из госпиталя Анатолия Емельяновича направили в подмосковный санаторий, и там к нему пришла уверенность: «Буду летать!» У врачей, однако, мнение на этот счет оказалось противоположным. Он не стал ждать их заключения. Оформил документы, уехал в Москву. Оттуда на попутном самолете прибыл в полк.

Встреча была сердечной. У трапа самолета стояли Сибирин, Федоров, Нестеров, командиры эскадрилий, летчики. Я подошел к командиру полка с докладом. А он, счастливо улыбаясь, раскинул руки и начал поочередно нас обнимать.

На другой день подполковник А. Е. Голубов был уже на стоянке самолетов и с помощью инженера А. З. Нестерова изучал истребитель Як-3. Дня через три он отозвал меня в сторону от КП, сказал:

- Хочу на По-два по кругу с кем-нибудь слетать.

Скажите оперативному дежурному, чтобы на КП дивизии не докладывал.

Через три-четыре дня он уже летал на двухместном учебно-тренировочном истребителе. А 6 октября при перебазировании полка самостоятельно вел Як-3 на новый аэродром.

Так отважный командир гвардейцев снова вернулся в строй, сел в кабину новейшего истребителя.

27 августа связанная с освоением нового истребителя передышка для нас закончилась, и мы перелетели поближе к фронту, на аэродром Меречь. Неподалеку от нас располагалась «Нормандия».

Перед нами была Восточная Пруссия - осиное гнездо германского милитаризма, где готовились нацистские офицерские кадры, где зарождались, вынашивались и откуда осуществлялись разбойничьи планы порабощения других народов. Здесь же находилась «вольфшанце» («волчья яма») со Ставкой Гитлера.

Не было у нас бойца, командира и политработника, который все эти годы не мечтал бы о том часе, когда война будет перенесена на вражескую территорию. И вот этот долгожданный час настал - земля, породившая страшную войну, была перед нашими воинами.

Прибыв на прифронтовой аэродром, наши летчики горели желанием поскорее испытать наши новые Як-3 в воздушных боях. Однако в сентябре авиация гитлеровцев на гумбинненском и гольдапском направлениях активности не проявляла, и нам пришлось выполнять в основном задачи по ведению «свободной охоты» и воздушной разведке. [193] Гвардейцы соскучились по небу, летали охотно. Нередко они наносили удары по эшелонам, колонная машин и другой технике врага.

24 сентября майора С. А. Сибирина, временно исполнявшего обязанности командира полка, и меня вызвали в штаб дивизии. Он располагался в Мариямполе, километрах в 30 от нашей «точки». Вылетели на По-2 и пошли на малой высоте. В тот период вражеские истребители редко заходили на нашу территорию, и мы беспечно отнеслись к осмотрительности в полете. Это едва не стоило нам жизни. При подходе к посадочной полосе штаба дивизии я обратил внимание на то, что летевший на такой же высоте правее от нас военно-транспортный самолет Ли-2, не выпуская шасси, стал неожиданно садиться в поле. Бросив взгляд ввысь, я увидел пикировавшего «фоккера». «А где же его напарник?» - подумал я и, оглядывая небо, увидел еще один ФВ-190. Он пикировал прямо на нас.

Я тронул плечо Сибирина, выкрикнул:

- «Фоккеры» атакуют!

Летчик резко отклонил По-2 в сторону. В следующую секунду прогремели пулеметно-пушечные очереди. Снаряды ударили в крыло. Оно обломилось у основания, и наш самолет рухнул на землю. «Фоккер» с ревом пронесся над нами. Затем все стихло.

- Вы живы? - услышал я голос Сибирина.

- А вы? - ответил я вопросом на вопрос, выбираясь из-под обломков.

- Нужно укрыться, иначе фашисты расстреляют нас.

Едва мы спрятались в кустарнике, как снова появились ФВ-190. Ударили из пушек по севшему в поле Ли-2, и тот загорелся. По нашему По-2 стрелять не стали.

На посадочной площадке штаба дивизии всю эту картину видели и направили к нам санитарную машину, полагая, что если мы не убиты, то ранены. Однако увиден нас живыми и невредимыми, обрадовались. А нам до обидного было жаль наш По-2.

5 октября войска соседнего 1-го Прибалтийского фронта перешли в наступление. На следующий день начала наступать 39-я армия нашего фронта в направлении на Тильзит.

Для прикрытия войск этой армии наш полк перелетел на аэродром Буды. Здесь активность авиации обеих воюющих сторон была довольно высокой. Особенно напряженный характер боевые действия ее приняли 9 и 10 октября, когда войска 1-го Прибалтийского фронта вышли к побережью [194] Балтийского моря и отрезали группу армий «Север» от Восточной Пруссии, а 39-я армия заняла Юрбург, Таураге и вклинилась на территорию Восточной Пруссии.

Для нанесения бомбовых и штурмовых ударов по нашим войскам из-за нехватки «юнкерсов» и «хейнкелей» фашисты начали использовать истребители ФВ-190. Они действовали обычно без прикрытия, лишь изредка их сопровождали небольшие группы «мессеров».

9 октября восьмерка Як-3 под командованием В. Н. Барсукова, вылетев на прикрытие наземных войск, встретила на подходе к линии фронта 16 «фокке-вульфов» с подвешенными бомбами. Они шли под прикрытием четырех Ме-109. Оценив обстановку, Барсуков принял решение первый удар нанести всей восьмеркой сверху на встречно-пересекавшихся курсах по «фоккерам», чтобы заставить их сбросить бомбы, не доходя до цели. Пикируя, наши летчики открыли мощный огонь. Николаю Герасименко в этой атаке удалось сбить вражеский самолет. Расчет Барсукова оказался верным: «фокке-вульфы» немедля сбросили бомбы и, не вступая в бой, пикированием до предельно малой высоты стали уходить обратно. Преследуя их, Николай Герасименко сбил еще один ФВ-190, Петр Калинеев уничтожил другой. Сопровождавшая «фокке-вульфы» четверка «мессеров» ушла восвояси, не предприняв даже попытки вступить в бой с нашими «яками».

День 10 октября оказался для наших воздушных бойцов еще более удачным. Они сбили 10 вражеских самолетов. У нас потерь не было.

События в тот день разворачивались так. Утром на прикрытие наземных войск вылетела шестерка «яков» 1-й эскадрильи. Ее вел Александр Захаров. Патрулируя в заданном районе, Захаров получил с передового КП нашей дивизии команду:

- С запада подходит группа самолетов. Атакуйте!

Гвардейцы тотчас же пошли навстречу противнику и вскоре увидели на высоте 2500 метров на встречном курсе 16 «фокке-вульфов». Они летели с бомбами. Захаров повел шестерку в лобовую атаку. Она заставила гитлеровцев освободиться от бомбового груза. Боевой порядок «фоккеров» расстроился.

Наши истребители вышли из атаки боевым разворотом вверх и оказались выше и сзади фашистов. Снова устремились в атаку. «Фокке-вульфы» разделились на четверки, начали вираж, оттягиваясь постепенно на запад. Умело [195] используя маневренные возможности своего Як-3, Александр Захаров уже на втором вираже зашел в хвост одному «фоккеру», сблизился с ним и двумя очередями поджег. Остальные ФВ-190 торопливо, с пикированием до малой высоты начали удирать. Настойчиво преследуя их, Алексей Калюжный и Мириан Абрамишвили сбили на выходе из пике двух «фоккеров».

В середине дня шестерка «яков» во главе с Василием Серегиным во время патрулирования обнаружила подходившую к линии фронта восьмерку ФВ-190. Она шла ниже наших истребителей примерно на 1500 метров. Серегин завел группу со стороны солнца и атаковал врага с полупереворота сверху сзади. «Фоккеры» встали в «круг». Наши летчики вышли из первой атаки боевым разворотом, снова бросились на врага. Это дало возможность Матвею Барахтаеву и самому Василию Серегину выйти в хвост двум «фоккерам». Бой с ними оказался коротким: гвардейцы сразили обоих.

Оставшаяся вражеская шестерка сомкнулась в более плотный вираж, стала поспешнее оттягиваться на запад. Наши истребители, действуя на вертикалях, продолжали атаки. Во время одной из них Дмитрий Тарасов нанес неотразимый удар по «фокке-вульфу». Оставшиеся самолеты врага вышли из боя.

В конце дня восьмерка «яков» под командованием Владимира Запаскина вылетела по вызову передового КП наперехват вражеским истребителям и встретила на подходе к линии фронта дюжину ФВ-190 с подвешенными бомбами. Выполнив боевой разворот, наши истребители оказались выше и сзади «фоккеров». Фашисты сразу же освободились от бомбового груза и попытались контратаковать «яков». Но гвардейцы, используя вертикальный маневр, непрерывно атаковали врага. Они наносили удары и сверху и снизу. Владимир Запаскин и почти одновременно с ним Николай Пинчук врезались в этот «круг» виражировавшей группы гитлеровцев и с короткой дистанции сбили два ФВ-190. Это дезорганизовало боевой порядок противника. «Фоккеры» попарно стали пикировать к земле и уходить на запад. По сбитому самолету записали на свой счет Александр Захаров и Алексей Калюжный.

Наступление наших войск на мемельском и тильзитском направлениях завершилось. 18-й гвардейский истребительный авиаполк с правого фланга фронта снова перелетел на аэродром Гаршвине, чтобы прикрывать наши войска на гумбинненскон направлении. [196]

В атаке - «белые молнии»

День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем, таял уголек.

Были версты обгорелые, в пыли,-

Этот день мы приближали как могли.

В. Харитонов

Четвертая военная осень вступала в свои права. Лесная опушка, возле которой раскинулось широкое аэродромное поле, светилась удивительными красками. И когда налетал свежий, пропахший разнотравьем ветерок, эти изумительные краски, переливаясь, будто оживали. Быть может, под впечатлением подобного видения великий А. С. Пушкин и написал такие волнующие душу стихи об осенней поре - этом «очей очарованье».

Мы в самом деле, словно зачарованные, любовались яркими картинами природы, но мысли людей занимало главным образом то, что определяло тогда нашу жизнь, - боевые вылеты, война.

Перед нами открывалась земля Восточной Пруссии, и мы усердно готовились к новой наступательной операции. Вся территория этой огромной цитадели стала крепостью с многочисленными дотами и дзотами, другими фортификационными укреплениями из железа, бетона и камня. Земля повсюду была изрыта траншеями, окопами, ходами сообщения. Каждую деревню, каждый дом и сарай фашисты превратили здесь в оборонительные сооружения. Все это предстояло взломать, сокрушить, преодолеть, чтобы навсегда ликвидировать плацдарм, с которого прусские милитаристы [197] не однажды совершали свои захватнические походы против славянских народов.

16 октября 1944 года после мощной двухчасовой артиллерийской и авиационной подготовки 3-й Белорусский фронт перешел в наступление на гумбинненском направлении. Земля гитлеровского рейха содрогнулась от многочисленных разрывов снарядов и бомб. Все здесь, казалось, полыхало в огне. Впервые советские воины вступали на территорию врага, но не как завоеватели, а как освободители немецкого народа от коварнейшего из врагов человечества - германского фашизма.

Мы построили полк на рассвете. Перед строем колыхалось на ветру наше Боевое гвардейское Знамя. На его полотнище сверкали ордена Красного Знамени и Суворова 2-й степени - свидетельство отваги, мужества и доблести наших воинов-авиаторов.

Состоялся короткий митинг. На нем выступили летчики, техники, младшие авиаспециалисты. Они говорили о необходимости сделать все возможное для быстрейшего и окончательного разгрома врага. Взял слово и заместитель командира 1-й эскадрильи капитан Н. Г. Пинчук. Он сказал:

- Еще недавно мы сражались под Витебском и Минском, мечтали о том дне, когда будем бить фашистов в их собственном логове. И этот день наступил. Мы сумеем нанести по гитлеровцам такой удар, после которого у них отпадет всякая охота сражаться против истребителей с белыми молниями на борту!

Летчик 3- й эскадрильи лейтенант Д. А. Тарасов заявил:

- Теперь мы должны приложить максимум усилий для выполнения планов нашего командования по разгрому врага на его земле!

Командир звена 2-й эскадрильи Г. П. Репихов обещал:

- В боях на вражеской территории я буду, не щадя своей жизни, истреблять фашистов, замучивших моих отца, мать и сестру, тысячи невинных советских людей.

Когда митинг закончился, командир полка полковник А. Е. Голубов, уточняя боевую задачу эскадрильям, разъяснял:

- В первом вылете эскадрилья Запаскина блокирует аэродром Йукштейн, эскадрилья Серегина - аэродром Будупенен. Ни один самолет врага с этих «точек» взлететь не должен. Эскадрилья Барсукова вместе с истребителями полка «Нормандия» сопровождает бомбардировщиков. Порядок действия в воздухе - в соответствии с ранее данными [198] указаниями и конкретной обстановкой. Я пойду в составе прикрывающей группы первой эскадрильи.

По радио с КП дивизии я получил сигнал на вылет и сразу же выпустил две зеленые ракеты. Мощный гул четырех десятков моторов всколыхнул воздух. Группы истребителей стремительно уносились в небо. Аэродром быстро опустел. Из динамика на КП сквозь помехи донесся голос командира полка:

- «Соколы», всем разойтись по целям!

Ему поочередно отвечали командиры эскадрилий:

- Вас понял!

И снова - голос А. Е. Голубова:

- На земле ад кромешный. Здорово бьют наши по фашистам!

Вероятно, в этот момент командир полка наблюдал за артподготовкой и не смог сдержать эмоций.

Последовал доклад Запаскина:

- Я - «Десятый». На аэродроме Йукштейн вижу около шестидесяти самолетов. Звено дежурных истребителей - на старте!

- Атакуй это звено с ходу! - распорядился Голубов.

Запаскин отдал указания ведомым и тут же нацелился на пару «фоккеров», уже начавших разбег по полосе. Ведущего этой пары он настиг в момент отрыва от земли и сразил его одной-единственной очередью. Одновременно с ним Мириан Абрамишвили ударил по ведомому. Оба вражеских самолета загорелись в конце полосы.

В эти минуты боя второе звено во главе с Николаем Пинчуком атаковало на старте другую дежурную пару ФВ-190. Неотразимый пулеметно-пушечный удар по ней нанесли Алексей Калюжный и Борис Арсеньев.

Никто из фашистских летчиков теперь взлетать не пытался. Они притаились, вероятно, где-то в укрытиях. Лишь «эрликоновские» пушки да крупнокалиберные пулеметы, извергая огненные очереди, били по нашим «якам». Гвардейцы умело маневрировали. Продолжая блокировать аэродром, они и не думали выходить из боя.

Эскадрилья Серегина находилась над аэродромом Будупенен. Она блокировала на нем свыше 70 самолетов. Дежурной паре ФВ-190 здесь удалось все-таки взлететь, но во время набора высоты ее на большой скорости атаковали Серегин и Барахтаев. Сбили оба самолета. Вторую пару «фоккеров», пытавшихся вырулить на старт, подожгли пушечными очередями Иван Грачев и Василий Шалев.

Около 20 минут наши истребители блокировали аэродромы. [199] В это время большие группы бомбардировщиков и штурмовиков нанесли мощные прицельные удары по узлам сопротивления вражеской обороны в районе Шталлупенена.

Эскадрилья Василия Барсукова, сопровождая одну из групп «Петляковых», уверенно справилась со своей задачей. Отражая атаку двух шестерок ФВ-190, Василий Барсуков, а вслед за ним и Григорий Репихов полупереворотом вышли в хвост «фоккерам», быстро сблизились с ними и сбили по одному истребителю. Остальные нападать на «яков» с белыми молниями больше не пытались.

Когда все истребители вернулись на свою «точку», на аэродроме появились плакаты и листки-«молнии». Содержание их было такое: «Летчики! Берите пример с Запаскина, Абрамишвили, Калюжного и Арсеньева, уничтоживших по одному самолету врага!», «Расплата с фашистами началась! Барсуков и Репихов сбили по одному ФВ-190!», «Боевой счет открыт! Серегин, Барахтаев, Грачев и Шалев уничтожили 4 фашистских самолета!».

В последующих двух вылетах, сопровождая бомбардировщиков и отражая атаки истребителей противника, летчики Дмитрий Тарасов и Петр Иванов сбили по одному «фоккеру» и довели счет уничтоженных полком самолетов до двенадцати.

У молодого воздушного бойца Петра Иванова - в полк он прибыл совсем недавно - это была первая победа, и заместитель командира полка по политчасти К. Ф. Федоров поставил его в пример новичкам, написал плакат такого содержания: «Молодые летчики! Берите пример с Петра Иванова - он сбил фашистский самолет!» Этот призыв сыграл положительную роль. Он укрепил веру в свои силы у тех, кто прибыл в наш полк вместе с Ивановым.

В 16.00 из штаба дивизии поступила новая боевая задача: в период с 16.40 до 17.30 всем составом полка прикрывать от ударов авиации противника войска 2-го танкового корпуса, наступавшего на Инстербург.

Ровно в 16.30 три эскадрильи, возглавляемые А. Е. Голубовым, взлетели и, набрав высоту 3000 метров, взяли курс в указанный район боевых действий. С этой высоты перед летчиками во всю ширь открылась панорама развернувшегося на полыхавшей пожарами земле сражения: бушующие разрывы снарядов, огонь танковых орудий, горевшие машины и бронетранспортеры.

Видели гвардейцы и наши войска: на запад неудержимо продвигались «тридцатьчетверки», самоходные артиллерийские [200] установки, машины. Их и прикрывали наши истребители от ударов вражеской авиации. Зорко осматривали они небо.

Фашисты не заставили себя долго ждать. Появилась большая группа «Фокке-Вульфов-190». Быстро оценив обстановку, Голубов приказал командиру 3-й эскадрильи Василию Серегину:

- «Сороковой», атакуйте «фоккеров» всем составом!

Двенадцать «белых молний» устремились в атаку. Шли в лоб. Сильным огнем из пушек и пулеметов они расстроили боевой порядок гитлеровцев, и те преждевременно освободились от бомбового груза, начали шарахаться из стороны в сторону. Гвардейцы мастерски воспользовались этой растерянностью врага. Бой распался на отдельные очаги и шел на вертикалях и глубоких виражах. На одном из таких виражей Серегин сблизился с «фоккером» метров до 50 и сбил его первой же очередью. Вскоре Матвей Барахтаев на выходе из пикирования поджег еще один «фокке-вульф».

В разгар боя с запада подоспела новая группа вражеских самолетов. Внимательно наблюдавший за воздушной обстановкой Голубов тотчас же отдал Василию Барсукову приказ:

- «Двадцать пятый», всем составом атакуйте эту группу!

Три четверки Як-3 накинулись на колонну вражеских самолетов на встречных курсах, и схватка разгорелась с новой силой. Атакуя врага, комэск Василий Барсуков прицельной пушечной очередью сбил ведущего группы. Николай Даниленко глубоким виражом зашел в хвост другому «фоккеру» и с предельно короткой дистанции выстрелами из пушки, словно остро отточенным мечом, обрубил ему крыло. Настиг тяжеловесного «фоккера» на боевом развороте и Григорий Репихов. С близкой дистанции он расстрелял врага и тут же нацелился на другого. Он бил по нему пулеметно-пушечными очередями, пока бензобаки на нем не взорвались. Увлеченный боем, летчик не заметил, как подкрадывался к нему ФВ-190. Еще немного, и гибель Репихова была бы неминуемой. Майор Заморин своевременно заметил эту опасность. Спикировав под крутым углом, он настиг врага и насквозь прошил самолет снарядами. «Фоккер» свалился на крыло, вошел в штопор и врезался в землю вместе с летчиком.

Бой продолжался. Нагрянула третья группа ФВ-190. В ее составе оказалось свыше 20 самолетов. И эти фашистские [201] асы словно подлили масла в огонь. Полковник Голубов направил на нее 1-ю эскадрилью Владимира Запаскина - она находилась в резерве. Охваченные боевым азартом гвардейцы дрались стойко и яростно. В воздухе натужно ревели моторы, ни на минуту не умолкала пулеметно-пушечная стрельба. Скоростные, высокоманевренные и отлично вооруженные Як-3 оказались в руках гвардейцев поистине мощным разящим оружием. Наши летчики захватили инициативу, заставили врага перейти к обороне. Николай Пинчук вел бой на глубоких виражах. С одним «фоккером» он мастерски расправился огнем из пулеметов. В этот момент второй «фоккер» пытался зайти истребителю Пинчука в хвост. Однако наш летчик перехитрил врага: он резко убрал газ и управляемой «нисходящей бочкой» в сторону виража ушел под фюзеляж атаковавшего «фокке-вульфа». Тот нерасчетливо проскочил над ним, и Николай прицелился в фашиста, нажал гашетку. Очередь оказалась точной. В следующую минуту Семен Сибирин настиг и уничтожил на вертикальном маневре другой ФВ-190. Не отстали от опытных воздушных бойцов и молодые летчики Николай Герасименко и Геннадий Косиков - оба сбили по одному вражескому самолету.

Трудно выразить словами, описать перипетии группового воздушного боя, нарисовать зримые картины схватки. Еще сложнее рассказать о морально-психологическом состоянии летчиков. В смертельном бою с врагом человек предельно напряжен морально и физически. Быстро меняющаяся воздушная обстановка, ее скоротечность, резкие световые и звуковые эффекты, маневры противника - все это требует мгновенной реакции, филигранной техники пилотирования самолетом. Здесь неумолимо действуют такие факторы, как инерционность сознания и памяти, степень реакции на ориентировку относительно земли и маневрирующего противника, чувство самосохранения. В сознании летчика с быстротой молнии проносятся многие варианты оценки боевой обстановки, из которых и необходимо в минимально короткое время выбрать один - наиболее целесообразный. Тот, кто быстрее и точнее сумеет оценить создавшуюся ситуацию, безошибочно выполнить маневр и первым открыть огонь, и окажется победителем в поединке с врагом.

Именно так, во всем опережая фашистских асов, и дрались в этом бою наши гвардейцы. Они добились внушительной победы - сбили 12 вражеских самолетов и столько же подбили. Своих же потерь при этом у нас не было. [202]

Замысел врага - звездным налетом ударить по основным силам 2-го танкового корпуса - был сорван. Ни одна из трех групп противника - в их составе было более 120 самолетов - не смогла прорваться к нашим танкам и нанести по ним удар. Потерпев серьезное поражение в небе, фашисты обратились в бегство. В баках наших истребителей горючее кончалось, многие израсходовали боеприпасы. По указанию командира полка они собрались в единую группу и взяли курс на свой аэродром. На смену им подошли две эскадрильи полка «Нормандия - Неман» во главе с Пьером Пуйядом. На этом напряженный день боевой работы закончился.

Вечером заместитель начальника штаба полка капитан П. Н. Мельник принес мне на подпись итоговое боевое донесение, в котором в четких формулировках была изложена боевая работа полка за 16 октября 1944 года. Прочитав и подписав его, я направился к командиру полка. Рядом с ним находился К. Ф. Федоров.

- Товарищ гвардии полковник, - обратился я к А. Е. Голубову. - Вот итоговое донесение. Замечательный день у нас! Двадцать самолетов сбиты и четыре уничтожены на земле!

Анатолий Емельянович быстро ознакомился с документом, удовлетворенно заметил:

- Счет поистине гвардейский! Не так ли, Константин Феофилактович? - И Голубов взглянул на Федорова.

- Несомненно! Сегодня же вывесим в эскадрильях плакат: «24: 0 - гвардейский счет летчиков полка!» Словом, проведем по этому поводу соответствующую политработу.

- Верное решение, - поддержал командир Федорова и - ко мне: - Вы поинтересовались, каковы итоги у «нормандцев»?

- У них счет солиднее - двадцать девять сбитых самолетов. Однако они прикрывали наземные войска, отражали налеты вражеской авиации. Мы же в основном сопровождали бомбардировщиков. Это разные задачи. Отсюда и результаты разные.

- И все же двадцать девять сбитых машин врага - это замечательный результат. Давайте поздравим их с победой. Есть в ней и наша доля успеха: мы учили «нормандцев» ведению группового воздушного боя. Пошлите им телефонограмму от нашего имени, - распорядился командир полка… [203]

Вечером к нам приехал заместитель командира дивизии по политчасти полковник М. Л. Скавронский. Мы собрали полк, и политработник от имени командования дивизии поздравил авиаторов с большой победой над вражескими «фокке-вульфами». Затем я зачитал приказ командира полка о поощрении отличившихся летчиков, техников и младших авиаспециалистов.

Сразу же после построения Скавронский собрал коммунистов, вручил партбилеты и кандидатские карточки тем. кого приняли в последние дни в ряды Коммунистической партии. В их числе были летчики Николай Пинчук и Григорий Репихов.

На следующий день наши наземные войска продолжали наступление. Засевшие в оборонительных сооружениях гитлеровцы оказывали им отчаянное сопротивление, дрались с фанатическим ожесточением. И это не удивительно: теперь за спиной у них была не чужая, а своя земля. Они цеплялись за каждый рубеж.

Фашистская авиация, несмотря на серьезные потери, снова и снова пыталась наносить удары по нашим войскам, задержать их продвижение. Правда, теперь самолеты врага появлялись над полем боя реже, но зато они стали действовать более крупными группами под сильным прикрытием истребителей. Вчерашние потери заставили их серьезно призадуматься.

Сопровождая «Петляковых», наши летчики почти не вели воздушных боев по той причине, что вражеские истребители, не имея численного превосходства, не пытались нападать на бомбардировщиков. Лишь однажды, когда группу Пе-2 сопровождала восьмерка «яков» во главе с Василием Серегиным, 16 «фокке-вульфов» трижды предпринимали попытки прорваться к «пешкам» с разных сторон. Не удалось. Гвардейцы срывали эти попытки. Мало того, во время первой атаки Матвей Барахтаев сбил ФВ-190. Во время второй и третьей атак отличились Василий Шалев и Н. Петренко. Гитлеровцы вышли из боя.

В конце дня на прикрытие войск ушли две эскадрильи под общим командованием С. А. Сибирина. Минут через 15 с передового КП поступила команда:

- «Сокол-три», с запада подходит большая группа. Атакуйте!

Взяв курс на запад, Сибирин повел гвардейцев навстречу врагу. Вскоре летчики увидели ниже метров на 500 около 40 истребителей-бомбардировщиков ФВ-190, шедших колонной восьмерок. [204]

- «Соколы», атакуем на встречных курсах. Выход - левым боевым разворотом! - скомандовал Сибирин и повел первое звено в атаку.

За ним последовали «яки» остальных пяти звеньев.

Атака оказалась удачной. Николай Пинчук, Владимир Баландин и Григорий Репихов сбили три «фоккера».

Выполнив боевой разворот, гвардейцы звено за звеном нанесли по врагу еще один удар сверху сзади. На этот раз Алексей Калюжный и Николай Даниленко врезались в строй гитлеровцев и одержали две победы. Фашисты начали выходить из боя. Многие из них делали это методом пикирования до малой высоты. Преследуя «фокке-вульфов», Николай Агалаков и Закарий Моргоев на выходе из пикирования вогнали в землю еще два ФВ-190. Всего за день наши воздушные бойцы сбили 10 вражеских самолетов.

На третий день лишь отдельные группы «фокке-вульфов» под прикрытием «мессеров» пытались прорваться через заслоны наших истребителей к наступающим войскам, чтобы нанести по ним удары. Но наши летчики срывали намерения врага.

18- й авиаполк продолжал выполнение тех же задач, что и в первые два дня. В одном из вылетов две эскадрильи полка под общим командованием майора К. Ф. Федорова шли на перехват группы самолетов врага. Преодолели передний рубеж обороны гитлеровцев, увидели около 40 «фокке-вульфов». Они летели четырьмя группами под прикрытием трех пар «мессеров». Константин Феофилактович приказал Василию Серегину четверкой своих истребителей связать боем Ме-109, а сам двумя восьмерками «яков» нанес удар сверху сзади по первым двум десяткам ФВ-190.

В итоге этой стремительной атаки Федоров и Барсуков вышли на ударную позицию, сбили по одному «фоккеру», а главное - расстроили боевой порядок гитлеровцев, заставили их преждевременно сбросить бомбы. Однако на этот раз, освободившись от груза, фашисты не ушли и почти тотчас же вступили с нашими истребителями в бой. Вероятно, они рассчитывали на то, что две оставшиеся группы ФВ-190 все-таки сумеют прорваться к нашим войскам и нанести по ним прицельный удар.

Разгадав этот маневр, Федоров боевым разворотом снова занял выгодную позицию и атаковал третью и четвертую группы «фоккеров» сверху в лоб, и те также вынуждены были сбросить бомбы. Вражеские летчики начали [205] выходить из боя. Преследуя их, Гавриил Зуев и Иван Грачев сбили два самолета.

Василий Серегин вел бой звеном против шестерки «мессеров». Сам он, атакуя врага, дважды добился победы.

Боевой итог полка - 6 сбитых фашистских самолетов.

Всего же за три дня наступательной операции наши летчики уничтожили 40 «фоккеров» и «мессеров», не потеряв ни одного своего. В те дни особо отличились Василий Серегин и Григорий Репихов. Они сбили по четыре самолета врага, а Василий Барсуков и Николай Пинчук - по три.

20 октября, после однодневного перерыва из-за нелетной погоды, полк возобновил боевые действия.

Наши бомбардировщики и штурмовики, содействуя наземным войскам, систематически наносили удары по противнику. Они словно бы расчищали дорогу перед нашими танкистами и пехотинцами. Обеспечивая с воздуха их наступление, летчики полка ежедневно выполняли по три-четыре боевых вылета. Не в каждом из них приходилось вести воздушные схватки, так как истребители врага по-прежнему начинали атаки лишь при своем численном превосходстве. Впрочем, и при этом условии их попытки прорваться к нашим бомбардировщикам и штурмовикам завершались обычно поражением. 20 октября, к примеру, две шестерки «мессеров» попытались напасть на «Петляковых», сопровождаемых восьмеркой наших «яков». Это обошлось врагу потерей трех Ме-109. В коротком бою на виражах их сбили Федор Малашин, Матвей Барахтаев и Дмитрий Тарасов.

23 октября на группу наших штурмовиков - их прикрывала шестерка «яков» во главе с Николаем Даниленко - напали 10 «фоккеров». Наши летчики, завязав бой на вертикалях, сковали истребителей фашистов, и подойти близко к «ильюшиным» им не удалось. Контратакуя врага, молодые летчики Петр Иванов и Закарий Моргоев одержали новые победы. Один самолет подбил Даниленко.

В те дни наши стрелковые и танковые части, сокрушая рубежи обороны врага, при поддержке артиллерии и авиации полностью очистили от фашистских войск северный берег Немана от устья реки до Юрбурга, овладели восточно-прусскими городами Шталлупенен и Гольдап. Они продвинулись в глубь вражеской обороны почти на 60 километров и в конце октября перешли к обороне.

Наш полк перелетел поближе к наземным войскам - [206] на полевой аэродром Стрельчишки, который находился у самой границы с Восточной Пруссией. За рекой виднелся разрушенный немецкий городок Эйткунен. Сюда на железнодорожную станцию в июне 1941 года пришли первые эшелоны с фашистскими войсками, которые напали на Советский Союз…

С переходом советских войск к обороне характер наших боевых действий изменился. На аэродроме у нас дежурило одно звено. Оно находилось в боевой готовности № 1. Два звена были в готовности № 2. Впрочем, и остальные летчики находились на аэродроме.

В ноябре и декабре мы вели борьбу с воздушными разведчиками врага, летали на «свободную охоту», нарушали перевозки на дорогах. Регулярные удары нашей авиации по колоннам машин и эшелонам заставили гитлеровцев значительно усилить зенитное прикрытие железнодорожных составов и автоколонн, следовавших к фронту.

В один из ноябрьских дней на «свободную охоту» ушли Григорий Репихов и Николай Герасименко. На перегоне Инстербург - Гумбиннен они увидели товарный поезд. Он двигался к фронту.

- Я штурмую паровоз, а ты - первые вагоны! - отдал указание Репихов ведомому, и оба они устремились в атаку.

Обстреляли эшелон пулеметно-пушечными очередями, и тот остановился. Паровоз сильно задымил, окутался паром. Два первых вагона загорелись. От них потянулся по ветру густой черный дым. Оказалось, поезд состоял из цистерн с горючим, замаскированных под товарные вагоны.

- Бьем в середину состава! - распорядился Репихов.

Герасименко заметил в конце состава стрелявшее зенитное орудие и меткой очередью вывел его из строя. В середине же эшелона заполыхали еще две цистерны.

- Ударим по хвосту! - решил Репихов, и оба летчика в третий раз обстреляли эшелон.

«Яки» начали уходить с набором высоты. Со стороны разъезда неожиданно ударили «эрликоновские» пушки. Снаряд угодил в истребитель Репихова. Як-3 загорелся, но продолжал идти с набором высоты, оставляя за собой дымную полосу. Герасименко подумал, что ведущий решил набрать высоту, чтобы выброситься с парашютом. Это означало, что он неизбежно попадет в лапы врага.

Однако Репихов в этот критический момент рассудил по-иному. Позорному плену он предпочел смерть. Развернул [207] истребитель в сторону вражеского эшелона и со словами «За Родину!» метеором врезался в одну из цистерн. Раздался взрыв…

В конце дня на митинге, посвященном подвигу старшего лейтенанта Г. П. Репихова, выступили заместитель командира дивизии по политчасти полковник М. А. Скавронский, майор К. Ф. Федоров, комсорг лейтенант Н. Ф. Титомир, лейтенанты Николай Герасименко, Андрей Григорьев, другие однополчане. Все они говорили об отваге и мужестве Григория Репихова, о его самопожертвовании во имя Родины, клялись до конца громить немецко-фашистских захватчиков.

Приближалась зима. Мы встречали ее на территории врага.

В ожидании наступления советских войск в Восточной Пруссии гитлеровцы проводили значительные работы по строительству оборонительных сооружений, занимались перегруппировкой своих сил, подтягивали резервы. За всем этим неослабное наблюдение вели воздушные разведчики.

Укрепляя оборонительные рубежи, гитлеровцы в то же время всячески стремились вскрыть планы советского командования. С этой целью они вели интенсивную разведку, особенно воздушную. Их самолеты то и дело пытались проникнуть в наш тыл. Нередко они забирались на высоту до 8000 метров. Для перехвата разведчиков мы установили дежурство истребителей на аэродроме.

30 декабря на такое дежурство заступили летчики звена Владимира Баландина. Находясь на командном пункте полка, я получил с передового КП дивизии приказание:

- В квадрате сорок шесть - одиночный самолет. Идет курсом девяносто. Организуйте перехват!

Дежурное звено тотчас же поднялось в небо. В его составе шли Владимир Баландин, Викентий Машкин, Николай Корниенко и Григорий Васильев. Самолет обнаружили по следу инверсии. Это был Ю-88. Он шел на высоте 8000 метров. Когда наши истребители стали догонять разведчика, «юнкерс» развернулся на обратный курс и, увеличив скорость, начал уходить со снижением. Наши летчики упорно преследовали врага. Однако Машкин и Васильев из-за отсутствия навыков в пилотировании истребителя на больших высотах отстали от ведущих и вернулись на аэродром. Баландин и Корниенко продолжали преследование. Дистанция между ними и Ю-88 сокращалась. Первым [208] атаковал Баландин. Воздушные стрелки вражеского самолета открыли огонь. Несколько отставший Корниенко увидел, как Як-3 командира перевернулся вдруг через крыло, резко снизился и развернулся в сторону фронта. На запросы по радио ответа не последовало. Корниенко остался один. С дистанции 400 метров он обстрелял и подбил разведчика. Боеприпасы кончились, и летчик повернул домой.

Владимир Баландин с боевого задания не вернулся. Очевидцы рассказывали, что он едва перелетел на подбитом «яке» через линию фронта. На высоте около 150 метров покинул самолет, но в этом районе оказалась возвышенность, и раскрыться полностью парашют не успел. От удара о землю Владимир потерял сознание. Через два часа он скончался. Эта смерть опечалила всех однополчан.

Капитана Владимира Баландина уважали за отвагу в бою, за скромность и чуткое отношение к товарищам. Год назад мы справили его свадьбу: он женился на машинистке нашего штаба Клавдии Ивановне. Лишь недавно Клава уехала домой и родила дочь Светлану, увидеть которую Владимиру уже не удалось.

1 января 1945 года, отдав воинские почести, мы похоронили В. А. Баландина в литовском городе Мариамполе (Капсукас). Вскоре ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

Потеряв в 1944 году оккупированные земли в ряде стран Европы, фашистское командование стремилось во что бы то ни стало удержать Восточную Пруссию, где находились многие крупные предприятия военной промышленности, а также имелись продовольственные ресурсы. Гитлер издал приказ, в котором требовал: «Каждый бункер, каждый квартал немецкого города и каждая немецкая деревня должны превратиться в крепость, у которой противник либо истечет кровью, либо гарнизон этой крепости в рукопашном бою погибнет под ее развалинами…»{5}.

Этот приказ был объявлен под расписку всем генералам, офицерам и солдатам. Пропагандистский аппарат Геббельса изо дня в день твердил, что русские варвары, вступив на землю рейха, вырежут всех немцев от мала до велика. Одновременно с этим, в случае малейшего проявления неустойчивости, к виновным немедленно применялся приказ Гитлера о смертной казни перед строем. Все это вселяло страх, заставляло солдат вермахта сражаться. [209]

18- й авиаполк, как и остальные полки нашей дивизии, не прекращая выполнения текущих боевых задач, основательно готовился к предстоящему наступлению. Командиры и политработники проводили с воинами-авиаторами беседы по вопросам правильного поведения на территории врага и обращения с немецким населением.

В дни наступательных боев в Подмосковье, на орловской и брянской земле, на Смоленщине и в Белоруссии наши летчики, техники и механики собственными глазами видели руины, пепел пожарищ, трупы расстрелянных и замученных жителей городов и деревень. Все это не могло не вызвать в их сердцах ненависти к тем, кто убивал, грабил, насиловал, разрушал. Слезы, пролитые советскими людьми на оккупированной фашистами земле, были настолько жгучими, что, по мнению Александра Твардовского: «Если б ту слезу руками из России довелось на немецкий этот камень донести, - прожгла б насквозь».

В связи с этим на усиление интернационального воспитания личного состава была направлена партийно-политическая работа в полку. Это принесло добрые плоды.

Со всей серьезностью готовились мы и к боям на вражеской территории. Летчики изучали данные о местах сосредоточения авиации противника, знакомились с новыми тактическими приемами фашистских асов. Тщательно изучали район предстоящих полетов с его климатическими особенностями. Организовывали обмен опытом. Если представлялась возможность, летчики тренировались в технике пилотирования истребителя, проводили учебные воздушные бои.

Ведущая роль в организации всех этих мероприятий принадлежала штабу полка. Я нес тогда несколько большую ответственность за подготовку воинов-авиаторов к предстоящим боям. Дело в том, что полковника А. Е. Голубова назначили заместителем командира 303-й авиадивизии, а его обязанности исполнял теперь майор С. А. Сибирин, еще не имевший достаточного опыта командования полком. Работа осложнялась еще и тем, что в полку в тот период произошли новые перемены в расстановке кадров. В. И. Запаскина назначили штурманом полка. Вместо него командиром 1-й эскадрильи стал Н. Г. Пинчук. Командир 3-й эскадрильи В. Г. Серегин ушел из полка на должность старшего штурмана дивизии. На его место назначили М. В. Барахтаева. Все это предъявляло к штабу повышенные требования в организации работы.

К тому времени в должности начальника штаба [210] авиаполка я прослужил более четырех лет. Приобрел значительный опыт. Я полюбил свое дело за его многообразие и творческий характер, за то, что оно ежедневно, а порой и ежечасно ставило новые задачи, требовало высокой оперативности в их решении. Длительная служба в этой должности убедила меня, что начальник штаба обязан хорошо знать своего командира, понимать его с полуслова. Он должен быть главным носителем высокой штабной культуры, организованности и оперативности во всех делах - больших и малых. Умение в максимально короткие сроки оценить обстановку, собрать необходимые данные, правильно взвесить их и доложить командиру, своевременно отдать неотложные распоряжения и организовать выполнение приказаний - все это входит в обязанности начальника штаба. В любое время дня и ночи он должен быть в курсе всех дел и событий, происходящих в полку, знать обстановку на земле и в воздухе, планировать и контролировать работу командиров эскадрилий, инженерно-авиационной службы, органов тыла и своевременно принимать меры к устранению недостатков и ошибок.

Как первый заместитель командира, имевший право отдавать приказания и распоряжения от его имени всему личному составу полка, начальник штаба обязан объединять и направлять усилия заместителей и помощников командира, начальников служб и других подчиненных ему лиц на своевременное и точное выполнение решений и приказов командира. Делать это он должен был настойчиво, но деликатно, с высоким тактом, не задевая достоинства командиров и начальников.

Большую помощь мне в планировании и организации боевых действий, ведении учета и отчетности, в поддержании уставного порядка, организованности и дисциплины оказывали офицеры штаба полка П. Мельник, Д. Дмитриенко, адъютанты эскадрилий Ф. Барулин, М. Чехунов и С. Зеленов.

Однако вернемся к событиям на 3-м Белорусском фронте.

12 января вечером из штаба дивизии мы получили приказ, в котором говорилось, что с утра следующего дня наши войска переходят в наступление. Полку предписывалось быть в готовности к обеспечению боевых действий штурмовиков и бомбардировщиков.

Начиналась Восточно-Прусская операция. В ней участвовали 3-й и 2-й Белорусские фронты и часть сил 1-го Прибалтийского фронта. Из сообщений Совинформбюро [211] мы уже знали, что утром 12 января 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты начали Висло-Одерскую наступательную операцию. Разворачивалось гигантское наступление четырех фронтов непосредственно на фашистскую Германию.

Это наступление, как стало известно позднее, началось более чем на неделю раньше запланированного срока, поскольку премьер-министр Великобритании У. Черчилль обратился к И. В. Сталину с просьбой ускорить его, чтобы облегчить положение англо-американских войск в Арденнах, где они подвергались сильным ударам немецко-фашистских войск и в панике начали отступление. Ради справедливости следует вспомнить, что в тяжелейшее для нас время просьбы Советского правительства об открытии второго фронта в Европе в течение трех лет были гласом вопиющего в пустыне по вине того же Черчилля.

В ночь на 13 января наши легкие бомбардировщики По-2 непрерывно наносили удары по позициям врага, изнуряя, изматывая и уничтожая живую силу гитлеровцев в блиндажах и окопах.

К рассвету полк был готов к боевым вылетам. Однако над землей нависла плотная облачность, пошел густой мокрый снег. О полетах на поддержку наших наземных войск нечего было и думать.

Лишь после полудня погода несколько улучшилась. Штурмовики Ил-2 парами и четверками при сопровождении наших «яков» начали вылеты на поддержку танков и пехоты.

На следующий день наступление продолжалось. Авиация врага пыталась наносить по нашим войскам удары, но наши летчики, давно завоевавшие господство в воздухе, безраздельно властвовали в огненном небе войны.

15 января горизонт очистился от облаков, и большие группы бомбардировщиков и штурмовиков уходили на запад, наносили удары по опорным пунктам врага. Особенно точный удар с пикирования нанесли по укреплениям в Тутшене две девятки «Петляковых» 6-й гвардейской дивизии. В итоге наши наземные войска уже через два часа захватили этот опорный пункт.

Действия пикировщиков обеспечивали две эскадрильи нашего полка под командованием С. А. Сибирина. Когда «Петляковы» подходили к цели, три шестерки «фокке-вульфов» - одна сверху сзади, а две справа и слева снизу - нацелились на них в атаку. Сибирин приказал трем четверкам «яков» ударной группы связать боем истребителей [212] врага, а двум четверкам Василия Барсукова прикрывать Пе-2. Отражая атаку «фоккеров», Матвей Барахтаев сблизился с одним из них на крутом вираже и расстрелял пушечной очередью. Второй «фоккер» пытался зайти Барахтаеву в хвост и не заметил, что сам оказался на прицеле Василия Шалева. Судьба фашистского аса была решена.

В другой атакующей группе молодой летчик Петр Иванов, защищая своего ведущего Николая Даниленко, сбил еще один вражеский истребитель. Потеряв три самолета, гитлеровцы вышли из боя.

К исходу дня наши войска прорвали главную полосу обороны врага и подошли к гумбинненскому укрепрайону.

Утром 16 января шесть девяток «Петляковых», сопровождаемые истребителями 18-го и 139-го гвардейских полков, нанесли массированный удар по позициям врага на участке ввода в прорыв танкового корпуса. Через час наши войска овладели этими позициями. Фашистские летчики - они находились в воздухе - видели наших бомбардировщиков и истребителей, но атаковать их даже не пытались. Зенитная же артиллерия врага била неистово и злобно. Плотность ее огня оказалась довольно высокой. Три «пешки» получили серьезные повреждения. Привезли пробоины и четыре наших истребителя.

Примерно через час после посадки по вызову А. Е. Голубова с передового КП дивизии на прикрытие войск вылетела 1-я эскадрилья во главе с майором С. А. Сибириным. При выходе в заданный район наши летчики встретили «фокке-вульфов». Они шли ниже под прикрытием четверки Ме-109. С. А. Сибирин приказал Александру Захарову и Федору Агурееву связать боем «мессеров», а сам двумя звеньями атаковал сверху сзади «фоккеров». Фашисты бросили бомбы где попало, звеньями встали в оборонительный «круг». Когда же наши летчики врезались в строй врага и сбили два самолета, оставшиеся ФВ-190 пикированием до бреющего полета ушли на запад.

Гвардейцы между тем атаковали «мессеров». Захаров и Агуреев вышли полупереворотом одному фашисту в хвост и последовательно ударили по нему пулеметно-пушечными очередями. Остальные три «мессершмитта» вышли из боя.

В последующие два дня войска нашего фронта при поддержке авиации завершили прорыв тактической зоны обороны противника и продвинулись на глубину до 45 километров. [213]

Вечером 18 января мы получили телеграмму Военного совета 3-го Белорусского фронта. Генералы И. Д. Черняховский, В. Е. Макаров и Т. Т. Хрюкин поздравили авиаторов с прорывом всей тактической глубины второго рубежа обороны в Восточной Пруссии, призвали с новой энергией бить противника на последующих рубежах, уничтожать его танки, артиллерию, автомашины, пехоту.

19 января противник повсеместно начал отступление. Кое-где оно превратилось в бегство. Наши войска неотступно преследовали врага. Несмотря на плохую погоду, штурмовики и бомбардировщики под прикрытием истребителей постоянно наносили удары по колоннам отступавших гитлеровцев и узлам сопротивления. В воздухе то и дело разгорались схватки.

В 11.00 по вызову с передового КП дивизии ушла на задание шестерка Як-3 во главе с Матвеем Барахтаевым. Вскоре летчики обнаружили 12 «фоккеров», штурмовавших наши танки и пехоту. Увлеченные боем, фашистские летчики не заметили наших истребителей, и шестерка «яков», пикируя из-под облаков, нанесла по ним неожиданный удар. «Фоккеры», словно ошпаренные, взметнулись ввысь. Это было на руку нашим летчикам. По мере набора высоты скорость «фокке-вульфов» падала, в то время как у наших истребителей она была в запасе. Используя это, Матвей Барахтаев, Федор Малашин и Дмитрий Тарасов огнем из пушек и пулеметов с короткой дистанции сбили три ФВ-190. Остальные спасались бегством.

Примерно за час до захода солнца 10 «яков» под командованием С. А. Сибирина, прикрывавшие наши войска севернее Инстербурга, перенацелили в другой район. Там, как выяснилось, группа вражеских самолетов штурмовала наши войска.

Минут через пять Сибирин подошел к указанному району и увидел под облаками четверку Ме-109, а ниже - более дюжины «фоккеров» и отдал указание Александру Захарову и Григорию Васильеву связать «мессеров» боем, а всем остальным атаковать «фокке-вульфов».

Заметив наших истребителей, фашисты прекратили штурмовку, перешли к обороне. Наши «яки» открыли по ним огонь в момент пикирования. Очереди Николая Пинчука оказались меткими. Он поджег один «фоккер», и тот врезался в лес. Выполнив боевой разворот вверх, «яки» нанесли повторный удар. На этот раз победу праздновал Алексей Калюжный. Еще два самолета подбили Николай [214] Корниенко и Николай Калинцев. И фашисты бросились наутек.

- Молодцы, «Ястребы»! - похвалил летчиков с передового КП А. Е. Голубов. - Врага не преследовать, оставаться в этом районе!

Следуя за наступавшими войсками, мы перебазировались на аэродром Лабиау. Из этого немецкого городка гитлеровцы удирали поспешно. Следы этой торопливости были видны повсюду. На окраине города и по сторонам дороги валялись замерзшие трупы фашистских вояк. В деревнях бродили принадлежавшие богатым фермерам коровы, свиньи, гуси, утки. Все это мычало, визжало, гоготало, крякало от голода. Наши бойцы доставали из сараев сено, из погребов картофель, из амбаров зерно, кормили и поили животных и птиц, доили коров, чтобы облегчить их страдания до подхода наших тылов.

Сам город оказался пустым. Во многих домах двери и окна были раскрыты, и ветер раздувал шторы. Лишь изредка встречались старики, но и те старались поскорее скрыться. Вероятно, геббельсовская пропаганда основательно запугала народ.

Мы расположились в домах на окраине города, невдалеке от аэродрома. Вскоре наши бойцы привели ко мне старого немца. Он хотел непременно видеть «русского начальника». Путая русские слова, старик указал на домик:

- Я прошью русский зольдатен не стреляйт и не бросайт гранатен в этот хауз. Там есть майне жена и дети.

- Никто вас не тронет. Мы не убиваем мирных жителей, - ответил я и поинтересовался, откуда он знает русский язык.

- Я был русский плен. Я был зольдатон в кайзер армии.

- Почему же боитесь русских? Они плохо с вами обращались?

- О, найн. Русский народ отчен карош. Но доктор Геббельс сказал, что русский большевик будет резать и стреляйт всех немцев.

- Это грубая ложь. Вас просто запугивали. Но если вы боялись, то почему не эвакуировались, остались здесь?

Отвечая на этот вопрос, старик рассказал мне и К. Ф. Федорову драматическую историю о том, что пришлось пережить местному населению в эти последние дни.

Когда советские войска подошли к границам Восточной Пруссии, фашисты сказали жителям, что русские никогда не пройдут через мощные укрепления, и запретили [215] всем не только эвакуироваться, но и говорить об этом. Большая часть жителей, за исключением гроссбауэров (зажиточных крестьян) и юнкеров (крупных помещиков), а также городских богатеев, и не собиралась покидать свои места. Когда же советские войска прорвали оборону и стали наступать, всем жителям объявили приказ о немедленной и обязательной эвакуации. Тех же, кто не уходил, выселяли насильно, им угрожали расстрелом и гнали под конвоем. Началась паника. Тысячи беженцев пешком, на колясках, лошадях и машинах устремились на запад. Все дороги запрудили. Отступавшие войска сгоняли их на обочины, давили гусеницами танков, броневиков и тягачей.

Семью этого немца-старика тоже выдворили и погнали под конвоем. Она попала в пробку у моста через реку Дайме. По этому мосту двигались войска, и семью не пропускали. Когда же войска переправились, кто-то пустил слух, что русские подходят. Беспорядочная толпа беженцев устремилась на мост.

Вскоре действительно подошли советские танки. Но никого из беженцев не тронули.

В этот момент раздался взрыв, и мост с находившимися на нем людьми взлетел на воздух. Его взорвали фашисты, не пожалев ни женщин и детей, ни стариков. На мосту и возле него погибли полторы тысячи человек. Это было самое ужасное, что увидел старик за свою жизнь…

Семья на свой страх и риск вернулась домой. Никто ее не тронул. Сюда же, к нам, старик пришел, чтобы предупредить «русского начальника» о том, что в доме живет мирная семья - его жена и внуки. Мать же этих детей, вероятно, погибла на мосту.

- У вас есть чем кормить семью? - спросил Федоров.

- Есть мало хлеба, картошки. Отчен трудно.

Мы посоветовались и разрешили старику взять со двора гроссбауэра, где располагался наш техсостав, корову, свинью, муки и картошки и попросили его присматривать за скотом и птицей на этом дворе. Он так обрадовался, что даже расплакался:

- О, майн гот. Данке шен, большой спасибо!…

Продолжая наступление, войска нашего фронта 26 - 31 января вышли к внешнему обводу обороны Кенигсберга, обошли крепость с севера и юга и оказались у залива Фришес-Хафф. Тем самым оставшиеся в Восточной Пруссии войска гитлеровцев были расчленены на три изолированные [216] друг от друга группировки: земландскую, кенигсбергскую и самую крупную - хейльсбергскую. В то же время войска 2-го Белорусского фронта вышли к заливу Фришес-Хафф северо-восточнее Эльбинга и отрезали войска врага, находившиеся в Восточной Пруссии, от территории самой Германии.

В ходе прорыва долговременной обороны противника и преследования его войск с 13 по 31 января летчики 18-го гвардейского авиаполка произвели более 680 боевых самолето-вылетов главным образом на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, а также на прикрытие войск. При этом в воздушных боях они сбили 26 и подбили 10 самолетов. Своих потерь у нас не было.

Огромную работу в тяжелых условиях зимы во время перебазирования на новые аэродромы провел наш техсостав во главе со старшим инженером А. З. Нестеровым. Благодаря напряженному труду инженеров, техников и механиков у нас всегда находилось в строю максимальное число готовых к бою истребителей.

В феврале и марте главные усилия войск 3-го Белорусского фронта и авиации 1-й воздушной армии были направлены на ликвидацию самой крупной в Восточной Пруссии хейльсбергской группировки врага. Фашистское командование усилило ее самыми опытными в «люфтваффе» истребительными авиагруппами из эскадр «Мельдерс» и «Удет». На вооружении у них были новые модификации самолетов Ме-109 и ФВ-190. Одновременно противник усилил зенитно-артиллерийское прикрытие войск и ледовых дорог через залив Фришес-Хафф.

В начале февраля летчики нашего полка встречались с фашистскими асами из эскадры «Мельдерс», сражавшимися на новых истребителях. Первыми с ними скрестили оружие Николай Пинчук и Алексей Калюжный. В один из тех дней, выполняя задание по разведке на высоте около 4000 метров, они встретились с шестеркой истребителей типа Ме-109Г-2. На этих самолетах были установлены более мощные моторы. На большой высоте новые «мессеры» не уступали нашим Як-3 в скорости и маневренности. Зная это, Пинчук и Калюжный первыми нанесли по фашистам удар и стали вести бой, снижаясь спиралью на меньшую высоту. Здесь Як-3 обладал неоспоримым преимуществом.

Гитлеровцы всеми силами стремились зажать Пинчука и Калюжного в клещи. А высота между тем падала, и преимущество наших истребителей становилось все заметнее. [217] В бешеной карусели носились шесть «мессеров» и два «яка». Один из «мельдерсовцев» увлекся погоней за Пинчуком и не заметил, как в хвост ему пристроился Калюжный. Когда же увидел истребитель с белыми молниями позади, было уже поздно. Калюжный прошил «мессера» снарядами из пушки.

На выходе из пикирования, однако, Калюжный сам попал в опасное положение. На помощь ему поспешил Пинчук. С максимально возможным креном он резко развернул машину и открыл огонь по врагу. Ме-109 окутался дымом, камнем понесся к земле.

Таких неожиданных маневров в сочетании с исключительно метким огнем фашисты явно не ожидали. Они растерялись, полезли вверх, полагая, что наши летчики потянутся за ними. Но гвардейцы еще более снизились и на большой скорости ушли на свою территорию.

Этот бой насторожил командование полка, и мы, не откладывая, провели соответствующую работу с летчиками, особенно с молодыми. Вспомнили и проанализировали наши первые бои с «мельдерсовцами» в период Смоленской операции. Опыт тех схваток теперь особенно пригодился. Он помог нам избавиться от излишних потерь.

5 февраля наш полк под командованием майора С. А. Сибирина совместно со 139-м гвардейским полком сопровождал семь девяток «Петляковых» 276-й авиадивизии. В тот день экипажи бомбардировщиков наносили удар по морскому порту Пиллау. Когда пикировщики подходили к нашему аэродрому, мы невольно залюбовались четким строем девяток. Торжественно, словно во время парада над Красной площадью, шли в колонне наши фронтовые Пе-2. Их сопровождал солидный эскорт истребителей. Уже по одному этому строю мы могли судить о высокой организованности летчиков-бомбардировщиков, их большой силе. Они во всем превосходили врага.

Пикировщики вышли на цель точно и нанесли по ней поистине сокрушающий удар. По данным аэрофотосъемки, в Пиллау были разрушены 57 портовых зданий и сооружений, потоплены и значительно повреждены 10 кораблей, произошли 5 сильных взрывов, образовались 23 больших очага пожара. Вражеские истребители, пытавшиеся помешать бомбардировке порта, не сумели пробиться к монолитному строю «Петляковых». Наши истребители отразили все их попытки атаковать пикировщиков на маршруте и над целью. [218]

В стремлении приостановить наступление Красной Армии фашисты время от времени собирали свои ФВ-190 в группы по 30-40 самолетов, и те пытались наносить удары по нашим войскам. В большинстве случаев, однако, эти попытки срывались истребителями 1-й воздушной армии, в том числе и летчиками нашего полка.

9 февраля, к примеру, шестерка Як-3 под командованием Матвея Барахтаева, прикрывая войска в районе Браунсберга, обнаружила три группы по 8-10 «фокке-вульфов» в каждой. Они шли к фронту. Барахтаев решил атаковать врага. Первый удар гвардейцы нанесли с полупереворота сверху сзади по головной восьмерке врага. В этой атаке Барахтаев с близкого расстояния сбил ведущего группы.

Дмитрий Тарасов и Иван Грачев, следуя примеру командира, подожгли еще два «фоккера». Оставшиеся летчики первой группы, сбросив бомбы, поспешно убрались восвояси.

После выхода из атаки шестерка «яков» с белыми молниями на борту стремительно набрала высоту и рванулась к другой группе «фокке-вульфов». Наши летчики открыли огонь с дистанции около 100 метров. Два ФВ-190, сраженные Матвеем Барахтаевым и Федором Малашиным, врезались в землю. Еще два подбили Василий Шалев и Федор Симоненко. Сильно дымя, они ушли со снижением.

Третья группа, не ожидая атаки наших истребителей, бесприцельно сбросила бомбы, развернулась и ушла на запад.

11 февраля на блокировку вражеского аэродрома Хейлигенбейль вылетела восьмерка Як-3 под командованием Н. Г. Пинчука. Шли над облаками. Лишь перед аэродромом летчики снизились и увидели в воздухе под собою около 40 «фоккеров» с бомбами. Они выстраивались в колонну, чтобы идти к фронту, нанести удар по нашим войскам. Всей восьмеркой гвардейцы врезались в середину строя ФВ-190 и атаковали их. При этом Николай Пинчук, Викентий Машкин и Александр Захаров сразили три самолета.

Эта неожиданная атака наших истребителей и потеря трех «фоккеров» подействовали на вражеских летчиков ошеломляюще. Началась паника, строй смешался. ФВ-190 стали беспорядочно метаться над аэродромом. Наши воздушные бойцы не могли не воспользоваться этим замешательством. Они нанесли по фашистам новые удары. Два [219] Николая - Корниенко и Агалаков - на виражах сразили два «фоккера». Оба они взорвались на окраине аэродрома. Вторую победу в этом бою одержал Машкин.

Вражеские самолеты, получив, вероятно, команду с земли, стали уходить в сторону косы Фрише-Нерунг. У наших истребителей горючее было на исходе, кончались боеприпасы, и они возвратились на свой аэродром.

Трудный воздушный бой провела 15 февраля против двух десятков Ме-109 и шести ФВ-190 шестерка «яков» во главе с Василием Барсуковым. Вылетев на прикрытие войск, наша группа увидела в районе патрулирования «фокке-вульфов», штурмовавших живую силу и технику. Барсуков приказал Петру Калинееву атаковать «фоккеров» своим звеном, а сам с ведомым остался вверху для прикрытия. «Фокке-вульфы» тут же прекратили штурмовку и вступили в бой с «яками» на виражах. На одном из этих виражей Андрей Григорьев зашел в хвост вражескому истребителю и расстрелял его двумя очередями. В следующую минуту он сам уже оказался в критическом положении: в хвост ему пристраивался «фоккер». Положение исправил Николай Герасименко. Стремительно спикировав, он поначалу отсек врага огнем, а следующей очередью ударил по кабине. Летчик, вероятно, был убит. Вражеский истребитель перевернулся на верхнюю часть фюзеляжа и камнем пошел вниз.

В это время со стороны аэродрома Хейлигенбейль шли четверками с набором высоты Ме-109. Их было около двух десятков. Заметив фашистов, Барсуков скомандовал:

- «Ястребы», всем выйти из боя, набрать высоту. К нам подходят «мессеры». Вступаю в бой!

В паре с ведомым он пошел на встречных курсах в атаку на первую четверку «мессеров», открыл огонь из пушки и пулеметов. Ведущий четверки рухнул на землю.

В бой вступили летчики звена Нетра Калинеева. Началась упорная схватка шестерки «яков» против более чем в три раза превосходившей численно группы «мессеров». В этой бешеной карусели наши летчики сражались отважно и стойко. Мастерски использовали они более высокую маневренность своих «яков». Николай Герасименко догнал Ме-109 в момент боевого разворота и сразил его. Петр Калинеев сбил врага на выходе из пикирования.

В эти напряженные минуты на помощь нашим летчикам подоспела шестерка «яков» из полка «Нормандия - Неман». Ее направили сюда по команде с передового КП дивизии. Фашисты не сразу заметили «нормандцев». От [220] огня Дельфино, Гидо, Мартэна и Перрэна гитлеровцы потеряли еще четыре самолета.

Шестерка Василия Барсукова вернулась на аэродром в полном составе.

17 февраля на прикрытие наших войск вылетело звено Як-3. Ведущим ее шел Николай Даниленко. Во время патрулирования со станции наведения поступил сигнал:

- Из района Хейлигенбейль идет группа самолетов врага!

Даниленко повел звено в указанном направлении и вскоре обнаружил около 20 «фоккеров» с бомбами. Передав эти сведения на станцию наведения, ведущий всем звеном атаковал в лоб первую десятку гитлеровцев. И те, сбросив бомбы, приняли вызов наших истребителей. Четверка ФВ-190 набросилась на вираже на Даниленко и Федина. Вышедшие из атаки вверх Евгений Борисов и Петр Иванов пришли на помощь товарищам. Пикируя на скорости, они контратаковали фашистов. Петру Иванову очередями из пушки и пулеметов удалось поджечь один «фоккер».

Вражеские летчики всеми силами навалились на звено «яков». Гвардейцы не дрогнули. Все они продолжали бой с численно превосходившим врагом.

Вскоре на помощь им подошла восьмерка Як-3 полка «Нормандия - Неман». Ее перенацелили из соседнего района. Своими решительными атаками «нормандцы» внесли перелом в ход боя. В течение трех минут французские летчики сбили три «фокке-вульфа». Сопротивление врага было сломлено, и он начал выходить из боя.

Увлеченные преследованием фашистов, Даниленко и Федин не заметили, как со стороны задней полусферы к ним подкралась пара «фоккеров». Это увидели Борисов и Иванов и бросились на выручку товарищам. Открыв огонь по вражеским самолетам, они вынудили их выйти из атаки.

Неожиданно из облаков вырвалась еще одна пара «фоккеров». Один из фашистов оказался в хвосте самолета Петра Иванова. Даниленко и Федин видели это, но из-за большого расстояния сделать уже не могли ничего. «Фокке-вульф» открыл огонь, и самолет Иванова накренился, пошел к земле… Так перестало биться сердце лейтенанта П. И. Иванова, отличившегося в боях над Восточной Пруссией. Здесь он сбил три фашистских самолета.

22 февраля мы перелетели на полевой аэродром, что находился южнее города Фридланд. С комфортом разместились [221] в имении прусского барона, который, как нам сообщили местные жители, погиб на фронте. К нам перебазировался полк «Нормандия - Неман».

Во время одного вылета истребители 2-й эскадрильи попали под сильный огонь двух зенитных батарей. Комэск приказал звену Геннадия Косикова подавить их, и тот в паре с Николаем Герасименко пошел на батарею в атаку. А Петр Калинеев и Закарий Моргоев нацелились на позицию другой батареи. Во время их атаки огонь прекратился. Но едва летчики вышли из пикирования, как фашисты снова открыли орудийную пальбу.

- Атакуем повторно! - приказал Косиков, переходя в пике.

Неожиданно ожила молчавшая до этого третья зенитная батарея.

Снаряд ударил в Як-3 Моргоева, и самолет загорелся.

- Уходи на свою территорию и прыгай! - подсказал командир.

Однако Закарий принял другое решение. Он вышел из атаки вверх, развернул Як-3, выкрикнул что-то по-осетински и метеором понесся на эту третью батарею. Истребитель взорвался на позиции врага, разметав орудия вместе с ее прислугой. Так погиб отважный сын осетинского народа Закарий Гоготтович Моргоев. За этот подвиг его наградили орденом Отечественной войны 1-й степени посмертно.

Летчики вернулись на сильно поврежденных машинах. На каждой из них - до десятка пробоин. На «яке» Косикова был пробит водорадиатор, на самолете Герасименко - воздушный винт, а в фюзеляже снизу за кабиной зияло большое отверстие. На машине Калинеева почти полностью была перебита тяга управления рулем высоты, и нагрузку при возвращении на аэродром и посадке она выдержала чудом. Основательно пришлось потрудиться техсоставу. Всю ночь работали под руководством старшего техника эскадрильи Григория Папулова техники Г. Лукин, В. Зарыгин, И. Павлов, Д. Забелин и П. Мамыкин, механики А. Белокуров, Д. Зотов, М. Российский и специалисты ПАРМа. К утру самолеты были в строю.

Начиная с 22 марта гитлеровцы, поняв всю безвыходность своего положения, начали массовое отступление, а вернее, бегство по льду залива Фришес-Хафф на косу Фрише-Нерунг. Оттуда фашистское командование пыталось часть войск эвакуировать на кораблях в Германию, а часть перебросить на усиление кенигсбергского гарнизона. [222] Эти попытки врага, однако, срывались нашей авиацией.

Летчикам 18-го авиаполка приходилось подниматься в небо по четыре-пять раз в день. Они летали главным образом на штурмовку вражеских войск, которые двигались по льду залива сплошной лавиной. В этой обстановке искать цели не требовалось - они были повсюду. Истребители и штурмовики били по фашистским воякам пулеметно-пушечными очередями. Лед залива Фришес-Хафф был усеян разбитыми и сожженными машинами, орудиями, другой техникой.

Для эвакуации своих войск фашисты использовали в основном порт Розенберг. В ожидании погрузки на корабли там скопилось большое количество живой силы и техники. 25 марта 300 бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2 нанесли массированный удар по этому порту. По данным разведки и рассказам освобожденных советских и французских пленных, от прямых попаданий пошли ко дну три корабля крупного тоннажа. Еще около 15 разных кораблей были сильно повреждены и выведены из строя. Под обрушившимися зданиями и сооружениями погибло не менее 2000 гитлеровцев. С того дня порт Розенберг прекратил свое существование. В обеспечении этого налета бомбардировщиков принимали участие все полки 303-й авиадивизии. Наш полк и полк «Нормандия - Неман» блокировали вражеские аэродромы на Земландском полуострове и косе Фрише-Нерунг с целью воспрепятствования взлета с них истребителей противника.

29 марта в районе полуострова Бальга сдались в плен остатки солдат и офицеров хейльсбергской группировки. В ходе операции по разгрому этой группировки летчики 18-го гвардейского авиаполка произвели 1737 самолетовылетов, в воздушных боях сбили 24, подбили 10 и уничтожили на земле 12 фашистских самолетов. Кроме того, при штурмовке войск противника на ледовых дорогах залива Фришес-Хафф наши экипажи сожгли 18 машин.

Когда хейльсбергская группировка была ликвидирована, мы перелетели на аэродром Хейлигенбейль с широкой и длинной бетонированной взлетно-посадочной полосой. Взорвать ее фашисты не успели.

Севернее от нас, на аэродроме Бладиау, обосновался полк «Нормандия - Неман». С этих «точек» мы и выполняли задания по прикрытию перегруппировки войск нашего фронта, готовились к участию в разгроме кенигсбергской группировки врага. [223]

Город- крепость Кенигсберг был древнейшим форпостом прусского милитаризма и агрессии против пародов России, Польши и Прибалтики. Совершенствуясь на протяжении ряда веков, эта крепость в период второй мировой войны стала самой мощной в Европе. Фашисты и не думали о ее сдаче.

Планируя штурм этой крепости, советское командование придавало большое значение действиям авиации. Однако из-за плохой погоды начало штурма было перенесено на 6 апреля, когда, по прогнозу синоптиков, ожидалось улучшение метеоусловий.

Настало утро 6 апреля. По давней традиции состоялось торжественное построение полка. Командир приказал мне зачитать поступившую прошедшей ночью телеграмму штаба армии. Я остановился перед серединой строя и зачитал ее. В ней говорилось, что за образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Восточно-Прусской операции и проявленные при этом доблесть и мужество наш полк награжден вторым орденом Красного Знамени.

Над строем прокатилось троекратное «ура!». К. Ф. Федоров открыл митинг, зачитал поздравления Военных советов фронта и армии, командования дивизии. Затем он призвал воинов-авиаторов боевыми делами подтвердить в предстоящей операции, что полк с честью оправдает высокую награду Родины. Выступавшие благодарили Коммунистическую партию и Советское правительство за высокую оценку боевой работы полка, давали клятву нещадно громить врага до полной над ним победы.

В 10.00 началась невиданная по мощи артиллерийская подготовка. Она продолжалась в течение двух часов. Мы были не новичками на фронте, слышали не одну артподготовку, но то, что происходило теперь, нам довелось увидеть впервые. От разрывов снарядов у нас земля дрожала под ногами. В воздухе стоял такой неистовый гул, что услышать человеческий голос было невозможно.

Артподготовка еще не закончилась, а на штурм укреплений и засевших в них войск уже поднялись группы штурмовиков Ил-2. Их охраняли истребители, в том числе и нашего полка.

Под прикрытием авиации, двигаясь за огневым валом артиллерии, на штурм крепостных укреплений пошли пехота и танки. К концу дня, несмотря на яростное сопротивление врага, укрепления внешнего пояса обороны были взломаны. Наши войска вышли на окраины города. [224]

7 апреля с утра погода значительно улучшилась, и наша авиация начала более интенсивные действия. Эскадрильи «яков» 18-го полка дежурили на аэродроме в готовности к немедленному вылету по команде с передового КП дивизии.

Первыми взлетели истребители соседних дивизий. Они нанесли удары и заблокировали вражеские аэродромы. В это время штурмовики обрушили огонь на батареи зенитной артиллерии противника. Вслед за ними более 250 бомбардировщиков, действуя последовательно тремя волнами, нанесли сосредоточенные удары по укреплениям крепости и войскам. Затем начались эшелонированные действия штурмовиков. Группа за группой они направлялись к городу, наносили удары и уходили от целей другими маршрутами.

Примерно в 13.30 последовал новый удар «Петляковых», штурмовиков и истребителей по вражеским аэродромам с последующей их блокировкой, а в 14.00, к нашему удивлению, на Кенигсберг один за другим с небольшими интервалами пошли дальние бомбардировщики Ил-4. Прежде они действовали только ночью. Больше часа продолжался этот невиданный в истории дневной налет 516 самолетов авиации дальнего действия на вражескую крепость.

В тот день истребители нашего полка вместе с летчиками полка «Нормандия - Неман» непрерывно находились в воздухе, блокируя аэродромы врага и держа под контролем вероятные маршруты полетов фашистских самолетов в район Кенигсберга. В результате был создан надежный воздушный заслон. Ни одному вражескому истребителю прорваться к городу, пока над ним были бомбардировщики, не удалось.

Как только последний Ил-4 ушел, воздушное пространство заполнили средние бомбардировщики и штурмовики. Они продолжали наносить удары по объектам крепости и военно-морской базе Пиллау.

В одном из вылетов Николай Корниенко, сопровождая звеном группу штурмовиков, увидел, как две четверки ФВ-190 подкрадывались снизу сзади к «ильюшиным». По команде ведущего обе пары Як-3 с полупереворота и последующим пикированием атаковали «фоккеров». Меткая очередь Корниенко разбила кабину ведущего вражеской группы, и ФВ-190 рухнул на землю. Остальные «фокке-вульфы» встали в вираж. Однако наши летчики не последовали их примеру. Они вышли из атаки боевым разворотом [225] вверх и с пикирования нанесли повторный удар. На этот раз Григорий Васильев подбил «фоккер», но тот, задымив небо, продолжал кружить. К Васильеву присоединился Матвей Широков, и они добили фашиста. Оставшиеся ФВ-190 ушли в сторону моря.

На следующий день наши штурмовики разрушили многие крепостные сооружения и создали большие завалы на улицах. Гитлеровцы были лишены возможности маневрировать резервами. Их оборона распалась на отдельные очаги сопротивления. Используя это, наши войска овладели тремя фортами, прорвались к центру города и заняли 130 кварталов.

В течение ночи с 7 на 8 апреля авиация продолжала наносить удары по позициям врага в крепости и военно-морской базе Пиллау, а с рассвета начались массированные налеты бомбардировщиков и эшелонированные действия штурмовиков. Над городом-крепостью непрерывно находились группы советских самолетов. В воздухе, как говорят, было тесно от нашей авиации. Но четко спланированные и умело управляемые с земли боевые действия истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков осуществлялись организованно, без помех.

Вылетая на обеспечение действий бомбардировщиков и штурмовиков, наши летчики докладывали:

- Истребителей противника нет.

Однако в конце дня, когда в воздухе находилась шестерка во главе с Матвеем Барахтаевым, гвардейцы встретили восьмерку «фоккеров» с опознавательными знаками эскадры «Мельдерс». Фашисты устремились в атаку на одну из групп «Петляковых». Смелая контратака «яков» вынудила гитлеровцев отвернуть в сторону.

Завязался бой. Инициативу в нем захватили наши летчики. «Мельдерсовцы» дрались с ожесточением. Порой они забывали об осмотрительности и взаимопомощи, и наши летчики умело использовали это. Когда один из «фоккеров» пошел в атаку на Як-3 Ивана Грачева, Барахтаев зашел ему в хвост и сразил двумя пушечными очередями. Иван Зюзь уничтожил «фоккер», пытавшийся атаковать Василия Шалева. Отличился и молодой летчик Федор Симоненко. На вираже он добил уже подбитый кем-то самолет. Оставшаяся пятерка «фоккеров» попыталась выйти из боя. Ее с ходу атаковали подоспевшие летчики звена во главе с Василием Барсуковым. В короткой схватке на вертикальном маневре Барсуков догнал и с близкой дистанции расстрелял вражеский самолет, и тот развалился [226] в воздухе. А на выходе из пикирования Евгений Борисов сбил еще один «фоккер». Оставшиеся три ФВ-190 обратились в бегство. Так наши воздушные бойцы расправились с асами из эскадры «Мельдерс».

С рассветом 9 апреля при поддержке авиации штурм вражеских укреплений возобновился по всему фронту. Гитлеровцы оборонялись с фанатическим упорством, но под непрерывными ударами авиации, артиллерии, танков и пехоты их сопротивление с каждым часом угасало. Один за другим капитулировали узлы обороны. Наконец комендант крепости генерал О. Лаш принял единственно разумное решение - прекратить сопротивление и выслал своих парламентеров.

В течение четырех дней наши войска покончили со 130-тысячным гарнизоном, засевшим в укреплениях «лучшей военной крепости Европы», и овладели стратегически важным пунктом в Прибалтике.

Огромную роль в достижении этой победы сыграла советская авиация. Боевые действия ее в период штурма Кенигсберга, по существу, переросли в крупную воздушную операцию. Она проводилась силами нескольких воздушных армий под руководством представителя Ставки Верховного Главнокомандования Главного маршала авиации А. А, Новикова и командующего 1-й воздушной армией генерал-полковника авиации Т. Т. Хрюкина со своим штабом.

10 апреля мне вместе с заместителем командира полка по политчасти майором К. Ф. Федоровым удалось побывать в Кенигсберге и увидеть результаты действий нашей авиации. Город-крепость больше не существовал. Осматривая старинный замок прусских королей, мы увидели на его красной кирпичной стене написанный крупными готическими буквами лозунг: «Слабая русская крепость Севастополь держалась 250 дней против непобедимой германской армии. Кенигсберг - лучшая крепость Европы - не будет взят никогда!» Ниже более крупными русскими буквами было написано: «Красная Армия взяла Кенигсберг за четыре дня!»

Очищая город, наши бойцы выгоняли из подвалов «засидевшихся» фашистских вояк. Они выходили с поднятыми руками, обросшие и твердили одно: «Гитлер капут!» Среди пленных иногда попадались переодетые в форму врага изменники нашей Родины. Немцы выталкивали их из своих рядов и выдавали. Наши воины строили их отдельно и говорили: [227]

- Подлые изменники. Вас ждет суд военного трибунала!

Из города на восток тянулись колонны пленных. Они шли с опущенными головами, безразличные ко всему.

С падением Кенигсберга боевые действия в Восточной Пруссии не завершились. Предстояло еще разгромить последнюю группировку врага, прижатую к морю на Земландском полуострове.

Озлобленные поражением фашисты, не в силах оказать противодействие нашей авиации, стали с косы Фрише-Нерунг обстреливать дальнобойной артиллерией аэродромы Хейлигенбейль и Бладиау. Мы понесли потери. Так, 12 апреля во время подготовки «яков» к вылету противник произвел внезапный артиллерийский налет. Были убиты старшины Александр Семенов, Константин Медведев и сержант Павел Титов. Пять авиаторов получили ранения, в их числе техник И. А. Павлов и механик П. В. Белоглазов. У французов погиб Жорж Анри.

Наши воздушные разведчики обнаружили, что артиллерийская стрельба велась с аэродрома Нойтиф из орудий, установленных в сгоревших ангарах. В тот же день штурмовики нанесли по ним удар.

С утра 13 апреля при поддержке авиации началось наступление наших войск на Земландском полуострове.

На блокировку аэродрома Гросс-Хубникен под командованием майора С. А. Сибирина вылетели две шестерки Як-3. На опушке леса они обнаружили замаскированные самолеты и зенитные средства. Встав в «круг», наши летчики начали с пикирования наносить по ним удары. В это время со стороны фронта к аэродрому группами по 2-4 самолета начали подходить ФВ-190. Вероятно, здесь они базировались и теперь, выполнив задание, возвращались обратно. Наши «яки» сразу же нацелились на них в атаку. Для вражеских летчиков это было неожиданностью. Они начали метаться в растерянности над аэродромом. Отдельные из них поспешили на посадку, так как горючее было на исходе. Этим незамедлительно воспользовались летчики группы Сибирина. Действуя решительно и стремительно, они меткими ударами уничтожали «фоккеров». В течение десяти минут Семен Сибирин, Александр Захаров, Алексей Свечкарь сбили по одному, а Николай Даниленко и Мириан Абрамишвили по два вражеских самолета.

Затем майор Сибирин дал команду выйти из боя.

В этот момент старший лейтенант Абрамишвили увидел [228] в 200 метрах от себя «фокке-вульфа», заходившего на посадку, и бросился на него в атаку. В моторе «яка» вдруг взорвался снаряд. Кабина наполнилась дымом, истребитель загорелся, и Мириан, сохраняя выдержку, повел машину в сторону своих войск. У него была одна мысль - дотянуть до линии фронта и выброситься с парашютом. Однако положение быстро осложнилось. Огонь охватил уже всю кабину, обжигал руки, лицо. Дальше оставаться в машине было невозможно. Летчик открыл фонарь и покинул Як-3, который почти тут же взорвался в воздухе. Абрамишвили приземлился почти в самой гуще отступавших фашистских войск. Поднимаясь, он услышал окрик:

- Хальт! Русс, сдавайсь!

Гитлеровцы обезоружили летчика и, толкая в спину прикладами, привели к отдельно стоявшему домику, бросили в подвал, захлопнули дверь. Из маленького окошка слабо струился свет. Мириан нащупал в полутьме какой-то ящик, присел. Обожженные лицо и руки сильно саднили. Как же вырваться отсюда? «Фашисты могут драпануть, - размышлял Мириан. - Я же здесь, как в мышеловке».

Через час загремел запор. Дверь распахнулась, и в проеме ее показались гитлеровцы. Один из них скомандовал:

- Русс, ком!… Ходить бистро!

«На расстрел поведут!» - промелькнуло в сознании летчика. Однако солдат втолкнул его в дом.

В комнате он увидел молодую женщину. Она сидела у печки и сжигала какие-то бумаги.

- Следы преступлений уничтожаешь? - усмехнулся Мириан.

Женщина полуобернулась, ответила по-русски:

- Думай о себе, а не о бумагах.

- Ты что - русская?

- Не твое дело! - Она бросила в печку новую пачку бумаг.

В комнату быстро вошел обер-лейтенант. Пуговицы на френче у него были расстегнуты. На ремне болталась открытая кобура с пистолетом. Он пьяно улыбался. Пошатнулся, взглянул на обгоревшего Абрамишвили.

Женщина обернулась к обер-лейтенанту, начала о чем-то быстро говорить по-немецки. Выслушав ее, гитлеровец подошел к Абрамишвили поближе, заговорил через переводчицу: [229]

- Мы понимаем, что наши войска обречены. Но мы не хотим погибать вместе с ними. У нас есть важные документы. Мы хотим отдать их вам, но вы должны сохранить нам жизнь.

- Да, я постараюсь: жизнь вам будет сохранена, - заявил Мириан. - Где ваши документы?

- В сейфе.

Гитлеровец открыл сейф, достал кожаную папку и, передавая ее Абрамишвили, сказал:

- Битте шен. Это есть отчен важный документ!

- Разберемся. А как быть с вашими солдатами, что во дворе?

- Никак. Мы уйдем отсюда и укроемся. Место есть. Дождемся русских, - ответил немец через переводчицу.

«Свою шкуру спасает, - подумал Мириан. - А на солдат ему наплевать. Вот они, волчьи законы!»

- Нет, так не пойдет, - заметил летчик. - Подойдите к окну, прикажите им сложить оружие. Разъясните, что положение их безнадежное, они окружены, и, если добровольно в плен не сдадутся, всех уничтожат. И белые флаги пусть вывесят…

Неподалеку от дома послышалась пулеметно-автоматная стрельба, забухали ручные гранаты.

Обер- лейтенант и его напарница тотчас же выполнили указание летчика. Напуганные приближением боя солдаты покорно сложили оружие и, вывесив белые флаги, укрылись.

Вскоре подошла рота наших автоматчиков. Послышался голос:

- Кто в этом доме? А ну, выкуривайтесь!

Абрамишвили вышел первым. На него с удивлением взглянул лейтенант:

- Кто такой? Почему здесь?

Мириан коротко объяснился с ним, спросил, как ему быстрее попасть в штаб и сдать документы.

- Ну, летчик, даешь! - весело улыбнулся лейтенант. - Сейчас наша медсестра окажет тебе помощь и давай конвоируй пленных по этой дороге в тыл. Я дам тебе двух бойцов. Они легко ранены. Пусть конвоируют. Штаб нашей дивизии где-то рядом. В общем, найдешь.

Медсестра наложила на раны летчика повязки, и Абрамишвили, поблагодарив ее, приказал обер-лейтенанту построить солдат и двигаться под конвоем в тыл.

Штаб удалось разыскать быстро. Там Мириан под [230] расписку сдал документы и пленных и отправился на поиски своего полка.

15 апреля мы встречали Абрамишвили на аэродроме Хейлигенбейль. Полковой врач в тот же день направил его в госпиталь. Так для Мириана Иосифовича закончился последний боевой вылет. Когда он залечил раны, война уже закончилась…

Днем раньше раздался телефонный звонок, и начальник штаба дивизии поставил мне задачу:

- Срочно направьте звено истребителей на аэродром Пальмникен. Нужно уничтожить транспортные «юнкерсы». Враг собирается эвакуировать на них награбленные ценности. Это задание особой важности.

Командир полка находился рядом, все слышал.

- Вызывайте Николая Пинчука, Алексея Калюжного, Николая Корниенко и Григория Васильева. Ставьте им задачу. Летчики они опытные. Справятся!

- Разрешите самому поехать к ним? Скорее будет.

Командир не возражал, и я вместе с К. Ф. Федоровым поехал в 1-ю эскадрилью.

Летчики - их предупредил оперативный дежурный - уже ожидали нас. Развернув карту, я поставил им задачу.

- Вам все понятно? - спросил.

Летчики молча переглянулись, затем Пинчук сказал:

- Все, товарищ подполковник! Погодка вот только неважная. Придется лететь на высоте около двухсот метров. Если идти над облаками, можем аэродром не найти.

- Зачем же над облаками? - заговорил Федоров. - Жмите над морем у берега, а в районе Пильмникена довернете на вражескую «точку».

- А ведь и верно, товарищ майор! - весело ответил Пинчук. - Совет что надо. Задачу выполним!

Минут через десять они взлетели и взяли курс на северо-запад. Для нас настало время тревожных ожиданий. Найдут ли аэродром? Не попадут ли под губительный огонь зенитчиков? Ведь ушли на предельно малой высоте.

С момента вылета прошло немногим менее часа. В небе появилась четверка истребителей. Они пронеслись над аэродромом и один за другим произвели посадку.

На КП летчики прибыли усталые, но довольные. Уже по одному виду их можно было понять, что полет удался.

- Товарищ майор, боевое задание выполнено! - докладывал Николай Пинчук командиру полка С. А. Сибирину. - На аэродроме врага сожжены четыре транспортных [231] «юнкерса» и две автобензоцистерны!

- Я верил, что и в таких условиях с этой задачей справитесь. Всем объявляю благодарность. А теперь прошу доложить обо всем подробнее.

И капитан Пинчук начал свой рассказ:

- Вскоре после взлета мы вышли к западному берегу Земландского полуострова южнее Пиллау. Шли под облаками на малой высоте. В районе Пальмникена вышли к берегу и обнаружили аэродром. У взлетно-посадочной полосы увидели четыре транспортных «юнкерса». Возле двух из них стояли цистерны, видимо, самолеты дозаправлялись горючим. Нашего налета в такую погоду фашисты наверняка не ожидали. Мы атаковали всю эту технику парами. Два «юнкерса» загорелись сразу же. Огонь перекинулся на стоявшие рядом автоцистерны. Немцы начали разбегаться в разные стороны. Открыть огонь зенитчики не успели. Мы зашли в повторную атаку и с высоты в сотню метров нанесли штурмовой удар по двум уцелевшим самолетам. Они тоже загорелись. Затем мы ушли в сторону моря. Домой возвращались вдоль береговой черты.

- Спасибо. Можете отдыхать! - Майор Сибирин отпустил летчиков. Когда они ушли, он сказал: - По докладу получается все очень просто. На самом же деле выполнен опасный и сложный полет. Замечательные у нас летчики!

Об уничтожении «юнкерсов» я тотчас же доложил начштаба дивизии. Выслушав меня, он сказал:

- Отлично! За выполнение особо важного задания все четверо летчиков будут поощрены в приказе по дивизии.

17 апреля к исходу дня Земландский полуостров был очищен от фашистских войск. Гитлеровское командование оттянуло оставшиеся части на узкий полуостров в надежде отсидеться на нем за мощными оборонительными укреплениями и стенами военно-морской крепости Пиллау. Но надежды врага оказались тщетными. 25 апреля войска 11-й гвардейской армии с помощью авиации штурмом овладели городом и крепостью, завершили разгром последней группировки противника. Восточно-Прусская операция, начатая 13 января, закончилась блестящей победой нашего оружия.

В дни штурма Пиллау наш полк прикрывал войска, сопровождал штурмовиков и бомбардировщиков, провел последние воздушные бои, в которых майоры Владимир Запаскин, Василий Терентьев и капитан Матвей Барахтаев [232] сразили три самолета врага. Это были последние победы наших воздушных бойцов в военном небе.

В конце апреля в штабе 303-й авиадивизии состоялось совещание. На нем были подведены итоги боевых действий полков за период участия в Восточно-Прусской наступательной операции. В ходе ее, несмотря на сложные условия погоды, гвардейцы 18-го авиаполка произвели более 3800 боевых самолето-вылетов и сбили в воздушных боях 74 самолета. При штурмовке объектов на земле они уничтожили большое число живой силы и техники врага, потеряв при этом двух своих летчиков - лейтенантов П. И. Иванова и З. Г. Моргоева.

Летчики полка «Нормандия - Неман» произвели свыше 1300 самолето-вылетов, сбили 67 самолетов. Их потери - 9 летчиков.

После разгрома фашистских войск в Восточной Пруссии установилась необычная тишина. Не было слышно ни артиллерийской стрельбы, ни взрыва бомб и гула самолетных моторов. Наши Як-3 будто притаились под чехлами. Даже не верилось, что перед нами нет больше врага. Но на сердце не было полного покоя: война еще продолжалась. Под Берлином шла последняя, решающая битва с фашистской Германией. Никто из нас не сомневался, что дни третьего рейха сочтены и для полного разгрома врага сосредоточено достаточно сил и средств. Тем не менее мы надеялись, что вот-вот получим приказ о перелете под Берлин.

Однако из штаба дивизии поступило распоряжение: нашему полку и полку «Нормандия - Неман» перебазироваться… на аэродром Эльбинг, расположенный юго-восточнее Данцига. И мы поняли, что с надеждой участвовать в боях за Берлин следовало распроститься.

С аэродрома Эльбинг истребители нашего полка, вылетая парами, вели наблюдение за блокированными в южной части косы Фрише-Нерунг и в устье Вислы остатками разбитых гитлеровских войск, которые упорно не желали сдаться в плен. Здесь укрывались в основном наиболее ярые фашистские вояки, преступники из гестапо и эсэсовских карательных органов. Были здесь и изменники - старосты, полицейские, прочие фашистские прихвостни. Все они боялись нашего суда и справедливого возмездия, все дрожали за свои продажные шкуры. Их ждала неминуемая кара. Потому-то и не торопились они сложить оружие.

Более того, используя имевшиеся у них средства противовоздушной [233] обороны - крупнокалиберные пулеметы и скорострельные «эрликоновские» пушки, - они обстреливали наши истребители, которые вели разведку и наблюдение за передислокацией войск. Эти обстрелы были для наших воздушных бойцов далеко не безопасными.

Однажды над южной частью косы Фрише-Нерунг гитлеровцы подбили самолет старшего лейтенанта Василия Шалева. Летчик произвел вынужденную посадку.

На следующий день фашистские зенитчики подбили еще один истребитель - капитана Матвея Барахтаева. Ему с трудом удалось дотянуть до берега залива Фришес-Хафф и сесть на «брюхо» на песчаной отмели. Раздосадованный, с парашютом за плечами, Матвей вернулся в полк. Техники сумели поставить самолет на «ноги», и Барахтаев снова уходил на нем на разные задания.

Эти случаи не могли не озадачить нас. Мы попросили разрешения вести разведку с высоты не менее 2000 метров. Из штаба дивизии нам ответили:

- Задачу продолжать выполнять, как выполняли и прежде. Принимайте все меры предосторожности.

В следующий раз командир полка приказал капитану Пинчуку вылететь на разведку. Он тут же поднялся и взял курс на север. Шел вдоль восточного берега косы, затем пересек ее в районе южнее Пиллау и повернул над морем на юг. Полет продолжался на удалении 500 метров от западного берега. Высота не превышала 200 метров. С нее и вел он наблюдение за войсками врага.

Неожиданно летчик почувствовал тупой удар в кабину и почти машинально боевым разворотом отвалил от косы в сторону моря. Осматривая машину, он увидел, что фонарь кабины пробит навылет, с обеих сторон. Поврежденной оказалась и левая плоскость. Об этом Николай доложил по радио. Находясь на КП полка, я приказал ему немедленно возвращаться на свой аэродром.

Прошло около четверти часа. Наконец Пинчук произвел посадку. Истребитель обступили техники и механики. Начали осматривать повреждения, подсчитывать пробоины. Механик Василий Сироткин взял кусок проволоки и, протянув ее через оба отверстия в фонаре кабины летчика, попросил капитана Пинчука:

- Сядьте, пожалуйста, в кабину и прислонитесь к бронеспинке, так, как это было в полете.

Николай выполнил просьбу. Василий снова протянул проволоку через отверстия в фонаре, сказал:

- Вы в рубашке, наверное, родились, товарищ капитан! [234] Посмотрите сюда! - Он указал на проволоку, - Смерть прошла от вас всего в сантиметре!

Все находившиеся возле самолета не без удивления смотрели на эту проволоку. Точные измерения показали, что крупного калибра пуля, прошив фонарь кабины, пронеслась всего в сантиметре от переносицы Пинчука. Будь в ту секунду скорость самолета чуть-чуть выше, лежал бы теперь летчик на дне Балтийского моря.

Это произошло в то время, когда на нашем 3-м Белорусском фронте боевые действия по существу прекратились, а до Победы оставались считанные дни.

После нашего доклада в штаб дивизии о случае с Николаем Пинчуком поступило распоряжение:

- При полетах на разведку над косой Фрише-Нерунг летчикам без крайней необходимости на высоту ниже полутора тысяч метров не снижаться.

В один из майских дней мне позвонил бывший помощник начальника штаба 168-го истребительного авиаполка М. Г. Кузнецов. Он служил теперь в оперативном отделе штаба 303-й авиадивизии. Этот штаб располагался вместе с нашим полком и полком «Нормандия - Неман» на аэродроме Эльбинг. Михаил Георгиевич взволнованно сказал:

- Хочу сообщить вам очень приятную новость. На наш аэродром летит бывший командир сто шестьдесят восьмого полка Константин Александрович Пильщиков. Он направлен к нам в штаб!

Это сообщение взволновало меня до глубины души, и я растерянно спросил:

- Это… это правда? Он же в плену! Впрочем, что я говорю… Как он чувствует себя?

- Жив-здоров. Больше ничего не знаю.

«Костя Пильщиков жив. Он вырвался из плена. Это же замечательно!» - радовался я, положив трубку аппарата.

С К. А. Пильщиковым я служил в 168-м авиаполку со дня его формирования до середины 1943 года. Он был моим добрым товарищем и другом. Глубоко уважая Константина Александровича, я прежде всего ценил в нем прекрасной души человека и отличного командира. Его хорошо знали и уважали во всех полках нашей 303-й авиадивизии. В 1943 году, когда случилась «брянская эпопея», описанная в главе «Над Курской дугой и «Смоленскими воротами», его необоснованно обвинили и отстранили от командования полком. Это вызвало недоумение среди летчиков дивизии, так как все понимали, что [235] основными виновниками того, что произошло при налете нашей авиации на брянский аэродром, были другие.

Еще в 168-м авиаполку, когда мы вели воздушную разведку в интересах войск 16-й армии, К. А. Пильщиков зарекомендовал себя превосходным воздушным разведчиком. Видимо, учитывая это, осенью 1943 года его назначили командиром 523-го истребительного авиаполка. Под командованием Константина Александровича этот полк, выполняя в основном задания по разведке, стал «зорким глазом» и 1-й воздушной армии, и штаба 3-го Белорусского фронта. В полку было немало опытных воздушных следопытов. Фактически они летали на разведку при любых погодных условиях.

Сам Пильщиков выполнял наиболее важные задания, часто по непосредственным указаниям командующего воздушной армией и штаба фронта. Не однажды приходилось ему летать в условиях, когда, как говорят, «консолей крыла не видно», при низкой облачности, над самыми верхушками деревьев и крышами зданий. В таких полетах истребитель неизменно попадал под свирепый огонь малокалиберной артиллерии и стрелкового оружия врага.

Обычно фашисты тщательно маскировали свои войска и технику. Нужны были большой опыт и особое чутье, острая зоркость и незаурядная военная хитрость, чтобы увидеть то, что противник всячески маскировал. Следовало как-то заставить его обнаружить себя. Не всякому это давалось, не каждому было под силу.

К концу 1944 года на счету К. А. Пильщикова было уже более 260 боевых вылетов. В воздушных поединках он сразил 13 вражеских самолетов. В это число не входят те «юнкерсы» и «мессеры», что были уничтожены в составе групп во время штурмовых ударов по аэродромам фашистских «люфтваффе».

Во второй половине декабря 1944 года, когда велись бои уже над территорией Восточной Пруссии, мы доставили в штаб фронта весьма важные данные о сосредоточении танков врага западнее Гольдапа. Поначалу вылетавшие в тот район разведчики никак не могли обнаружить противника. Не видны были танки и на аэрофотоснимках.

Затем по указанию штаба фронта на поиск гитлеровских «тигров» и «пантер» вылетел подполковник Пильщиков в паре с майором Кривохижем. В заданном районе они тщательно осмотрели складки местности. Никакой [236] техники врага не увидели. Однако не таков был Пильщиков, чтобы успокоиться на этом. «Не могли же они сквозь землю провалиться!» - размышлял он, пролетая над местностью, примыкавшей к району поиска. Вскоре его внимание привлекла широкая, поросшая густым кустарником балка. «Место для укрытия танков подходящее», - подумал Константин Александрович. Снижаясь до 100-150 метров, он дважды прошел над этой балкой. Кое-где заметил едва видимые следы траков. Но на земле по-прежнему не было видно никаких признаков жизни. «Прощупаю огнем!» - решил разведчик и снова повел истребитель вдоль балки, обстреливая заросли пулеметно-пушечными очередями.

И фашисты не выдержали. Замаскированные в кустах «тигры», зенитные пулеметы и пушки открыли ураганный огонь. В самолет ударили снаряды, и он загорелся. До линии фронта оставалось всего полтора-два километра, но дотянуть истребитель до своей территории не удалось. Пришлось выброситься из кабины с парашютом. Приземлился на лес. При этом за высокое дерево зацепился купол. Пытаясь освободиться от него, Пильщиков сорвался, упал и потерял сознание, а когда очнулся, над ним стояли фашистские автоматчики.

Тяжкая выпала доля Константину Пильщикову. За колючей проволокой гитлеровских лагерей ему пришлось перенести самые чудовищные истязания, до дна испить горькую чашу нечеловеческих мук и страданий, в сравнении с которыми даже смерть была не страшна.

Да, судьба обошлась с Константином Александровичем слишком жестоко. И несправедливо. У него было немало боевых наград: четыре ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, три ордена Красной Звезды, он удостоен многих медалей. Однополчане ждали, что скоро он по праву получит более высокую награду, и тут - плен. Забегая вперед, скажу, что этот плен не смог перечеркнуть большие боевые заслуги К. А. Пильщикова. Он сражался за Родину честно, с присущими ему отвагой и мастерством.

В апреле 1945 года Константин Пильщиков вместе с группой летчиков удачно бежал из лагеря, что находился неподалеку от Нюрнберга. Двигаясь ночами по лесным зарослям, они шли навстречу наступавшим советским войскам. В районе Дрездена они встретили летчиков-истребителей дивизии, которой командовал трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин. Александр Иванович [237] хорошо знал Константина Пильщикова еще по совместной учебе в военном училище. Бежавших из плена летчиков переодели, накормили и направили в свои воздушные армии.

И вот теперь на аэродроме мы ожидали того, кого не было среди нас более четырех месяцев.

Когда самолет, на борту которого находился К. А. Пильщиков, приземлился, на аэродроме произошло то, чего мы не ожидали. К стоянке сбежались летчики, техники, механики не только нашего, но и полка «Нормандия - Неман», батальона аэродромно-технического обслуживания. Все они что-то выкрикивали, размахивали фуражками и пилотками. Каждый по-своему выражал свой восторг, свою радость.

Когда мы здоровались с Константином Александровичем, он очень волновался.

Прибывший на эту встречу заместитель командира дивизии полковник А. Е. Голубов сказал нам после того, как Пильщиков уехал с генералом Г. Н. Захаровым в штаб:

- Очень рад, что люди так сердечно встретили Пильщикова. Прекрасный он летчик и командир!

- Полностью с вами согласен, - поддержал я Голубова. - Константин - мой друг. Более трех с половиной лет шагали мы по фронтовым дорогам плечом к плечу. Я счастлив, что все так получилось. Кстати, сегодняшняя встреча напомнила мне еще одну, ту самую, что состоялась в сентябре сорок четвертого, когда вы из госпиталя в полк возвратились.

- Да, памятная была встреча! - вмешался в разговор К. Ф. Федоров. - Тогда к нам прилетали и приезжали делегации из всех полков дивизии, чтобы поздравить вас, Анатолий Емельянович, с возвращением в строй. А сколько было писем, поздравительных телеграмм!

- Ладно уж расхваливать, - сказал Голубов. - Не в нас с Пильщиковым дело. Разве меньшим уважением пользуются у людей летчики Семен Сибирин, Иван Заморин, Владимир Запаскин, Николай Пинчук, Василий Серегин, Николай Даниленко, Матвей Барахтаев, Василий Барсуков, инженеры Андрей Нестеров, Григорий Папулов, техники Александр Давыденков, Василий Зварыгин, Петр Мамыкин, Дмитрий Малолетко… Замечательные у нас люди. Гвардейцы. Фронтовики!

Мы ждали сообщения о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. И этот радостный день настал. [238]

9 мая около двух часов ночи меня и К. Ф. Федорова (мы располагались в здании штаба вместе) разбудила сильная стрельба. Стреляли из автоматов, пулеметов, винтовок, пистолетов и даже из зенитных орудий, оборонявших аэродром. В воздух одна за другой взлетали цветные ракеты. Казалось, за стенами здания нашего штаба разгорелся бой. Мы вскочили с постелей, оделись. В это время распахнулась дверь, и оперативный дежурный взволнованно доложил:

- Победа! Германия капитулировала!

Это была поистине потрясающая весть. Константин Феофилактович порывисто обнял меня, воскликнул:

- Победа! Федор Семенович!

И я, осознавая смысл этого грандиозного события, впервые за все эти годы войны почувствовал, как с плеч моих будто свалился тяжкий груз. Поздравив друг друга и оперативного дежурного, мы, не сговариваясь, взяли пистолеты, выскочили на улицу и вместе со всеми салютовали нашей Победе.

Когда вернулись в комнату, к нам буквально влетел Семен Сибирин. Обычно спокойный, уравновешенный, он бросился нас обнимать.

- Счастье-то какое! Конец войне. Победа!

У штаба уже собрались летчики, техники, механики.

Митинг начался стихийно. К. Ф. Федоров от имени командования полка сердечно поздравил гвардейцев-однополчан с Победой. Затем выступали авиаторы, и каждый из них, волнуясь, с гордостью говорил о нашей Родине и партии, о Победе.

Нам позвонил заместитель комдива полковник А. Е. Голубов:

- Я непременно приеду к вам. Этот замечательный день хочу провести вместе с вами, дорогие мои однополчане. Мы вместе шли дорогами войны, вместе и отпразднуем нашу Победу!

Большой и славный путь - от Москвы до Кенигсберга - прошли за годы войны гвардейцы нашего полка. Впервые они скрестили оружие с врагом под Новгородом и Старой Руссой. Полк участвовал в сражениях за столицу нашей Родины, на Курской дуге, в Смоленской наступательной операции, в боях за освобождение Белоруссии и Литвы, в разгроме врага в Восточной Пруссии.

Наши летчики совершили 12 638 боевых самолето-вылетов, провели 940 воздушных боев, сбили 427 самолетов в небе и свыше 30 уничтожили на земле. В результате [239] штурмовых ударов летчики полка истребили много танков, машин, артбатарей.

Наши потери - 49 летчиков. При бомбардировках и артобстрелах аэродромов погибли 5 и были ранены 15 офицеров штаба, техников и младших авиаспециалистов.

За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом мужество и отвагу полк был преобразован в гвардейский, ему присвоено почетное наименование «Витебский», он награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Суворова 2-й степени. Летный и технический состав полка получил свыше 700 боевых наград. Семеро самых отважных - А. Е. Голубов, С. А. Сибирин, Н. Г. Пинчук, В. Н. Барсуков, Н. Н. Даниленко, В. Г. Серегин и В. А. Баландин (посмертно) - удостоены звания Героя Советского Союза.

Внушительным оказался итог боевых действий на советско-германском фронте и у наших французских друзей, летчиков полка «Нормандия - Неман». Они прошли вместе с нами от Подмосковья до Кенигсберга, произвели 5240 боевых самолето-вылетов. В воздушных боях сбили 273 самолета врага. Наши потери - 42 летчика. Полк награжден орденами Красного Знамени и Александра Невского. Все французские летчики отмечены орденами Советского Союза. Четверо из них - Марсель Альбер, Ролан де ля Пуап, Жак Андре и Марсель Лефевр (посмертно) - стали Героями Советского Союза.

Вся Франция знала своих сынов, храбро сражавшихся против фашистских захватчиков. Французы с нетерпением ждали их возвращения. И сами «нормандцы» горели желанием поскорее вернуться домой. Наше правительство решило передать в качестве дара Франции 40 истребителей Як-3, на которых сражались наши друзья, передать с вооружением.

14 июня французские летчики улетали на родину. Для «нормандцев» это был самый радостный день. Долгим и трудным был наш совместный путь. И мы, расставаясь, клялись вместе бороться за то, чтобы не допустить новой войны, навсегда сохранить в сердцах своих чувство фронтовой дружбы и братства, скрепленное пролитой кровью в борьбе против общего врага.

Подвиги моих однополчан, летчиков-фронтовиков, как и подвиги всех героев войны, их славные имена не померкнут в веках.

Примечания

{1}«Рамой» мы называли фашистский самолет ФВ-189, который использовался для ведения разведки и корректировки артогня. Он был двухфюзеляжным и в полете напоминал раму.

{2}«Внимание! В воздухе русские истребители «белые молнии»!»

{3} Франсуа де Жоффр. Нормандия - Неман: Пер. с фр. М., 1960. С. 55.

{4}Все хорошо, что хорошо кончается.

{5}История второй мировой войны 1939-1945. М., 1979. Т. 10. С. 91.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg