«Вернись из полёта!»

Вернись из полёта! (fb2) - Вернись из полёта! 1317K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Федоровна Кравцова

Наталья Кравцова Вернись из полёта! Повесть

                                                                                                       МОСКВА 1971

                                                                                                     Рисунки Г. Калиновского

 САМОЛЕТ В ИСПРАВНОСТИ!

Летчики приехали на аэродром с рассветом. На стоянках, разбросанных по краю летного поля, загудели моторы, и аэродром сразу ожил. Приземистые истребители «ЯК-9» с при­поднятыми острыми носами, крепко упираясь в землю широ­ко расставленными колесами шасси, принялись басовито пере­кликаться, словно настраивались на боевой лад.

Едва солнце оторвалось от далекой линии горизонта и осве­тило степной аэродром желтовато-розовым светом, как первые истребители стали подниматься в воздух, оставляя на земле длинный след клубящейся пыли.

Лиля и Катя, приехавшие на аэродром вместе с остальны­ми летчиками, молча наблюдали за тем, как взлетают «ЯКи». Настроение у девушек было неважное: время шло, а на бое­вые задания их по-прежнему не пускали.

Обе летчицы ежедневно с утра приезжали на аэродром в надежде на то, что командир полка Баранов позволит им на­конец лететь на задание. Но Баранов, который с самого нача­ла был недоволен тем, что в его полк прислали летчиц, твердо решил не пускать их в бой. Он заявил об этом девушкам сразу же и не хотел слушать никаких возражений с их стороны. Но­венькие «ЯКи», на которых Лиля и Катя прибыли сюда, на фронт, в истребительный полк, у них фактически отобра­ли. В полку не хватало боевых машин, и теперь на этих «ЯКах» летали другие летчики, а Лиля и Катя оставались на земле...

Когда четверка истребителей, развернувшись над аэро­дромом, стала набирать высоту и светлый ромбик начал быст­ро уменьшаться в размерах, Катя, прищелкнув языком, с вос­хищением сказала:

— Красиво летят, черти! А, Лиль?

Лиля молча кивнула. Покусывая травинку, она сосредото­чено думала, наблюдая, как ходит по стоянке вокруг ее, Лилиного, самолета техник Инна, прибывшая в полк вместе с летчицами, как делает она последние приготовления перед тем, как выпустить его в полет. Новенький истребитель весь блес­тел, ожидая летчика.

Медленно приблизилась. Лиля к самолету и прислонилась к острой кромке крыла. Это был ее самолет. И сюда, к нему, она приходила каждый день.

Вздохнув, она спросила Инну:

— Кто сегодня полетит на нем?

Инна ответила не сразу:

— Не знаю...

В голосе ее прозвучала неуверенность, будто она сомнева­лась, полетит ли вообще кто-нибудь на этом «ЯКе». Захлоп­нув щечку мотора, она вытерла рукавом вспотевший лоб и вы­разительными серыми глазами посмотрела на Лилю. Та сра­зу поняла, что Инна боится, как бы ей не пришлось опять, как в прошлый раз, выслушивать замечания летчика, оскорб­ленного тем, что техником на истребителе работает девушка.

К самолету быстрым шагом подошла Катя и, отшвырнув кончиком сапога попавшийся под ноги комок глины, реши­тельно сказала, так, словно продолжала начатый разговор:

— Не будем ждать — пойдем к нему! Слышь, Лиль! А то дождемся, когда нас совсем вытурят из полка!

Лиля и сама думала о том же: нужно опять пойти к коман­диру полка и поговорить с ним. Но как убедить его? К тому же Катя может все испортить, если разойдется и начнет буше­вать... 

— Не будем ждать! — еще настойчивее повторила Катя, для большей убедительности сощурив глаза в узкие щелки. — Ну чего ты молчишь? Пойдем и скажем ему, что мы требуем!

Категорически! А если он...

— Ты можешь говорить спокойно? — прервала ее Лиля.— Ты же знаешь: уже требовали — ничего не вышло. Нужно как-то иначе. Понимаешь — убедить его нужно.

— Правильно! — обрадовалась Катя. — Так я же и гово­рю... Пошли к нему прямо сейчас! Пойдем, Лиль, ну!

Она быстрым движением поправила фуражку, готовая сию минуту бежать к Баранову.

— Погоди, погоди! Успокойся,— сказала Лиля как можно мягче, чтобы не обидеть подругу. — Понимаешь ли, я боюсь, что ты опять начнешь с ним спорить... Может быть, я одна пойду? 

Мгновенно нахмурившись, Катя хотела было возразить, но, подумав, согласилась:

— Ладно. У тебя лучше получится. — Однако тут же спо­хватилась: — Только ты, Лиль, докажи ему! А то заладил одно и то же: «Не пущу! Не пущу!»

Лиля кивнула.

— Сейчас там на КП летчики. Я выберу время, когда он

останется один. 

— Ну тогда я пойду, ладно, Лиль? — спросила Катя, кото­рой трудно было оставаться на месте больше пяти минут; ей хотелось быть сразу в десяти местах — и на КП, и в воздухе, и у самолета...

Не успела умчаться Катя, как мимо Лили быстрыми шага­ми прошел, направляясь к самолету, летчик. Приблизившись к Лилиному «ЯКу», он спросил зычным голосом:

— «Тройка»?

— «Тройка», — ответила Инна, выходя из-за самолета ему навстречу.

В ее голосе прозвучала надежда: а вдруг все обойдется гладко... И Лиле, которая каждый раз ревниво следила за тем, как на ее самолете улетает кто-то другой, страстно захотелось, чтобы летчик спокойно сел в кабину и, как это делают все нор­мальные летчики, без лишних разговоров, без тени недоверия к технику запустил бы мотор...

Но летчик, увидев Инну, остановился.

— Это вы — техник? 

— Я, — сказала Инна. — Самолет готов. В полной исправ­ности.

Летчик хмыкнул, потоптался в нерешительности на месте, посмотрел подозрительно на Инну, перёвел взгляд на «ЯК» и некоторое время разглядывал его с таким видом, будто вместо самолета ему подсунули крокодила.

— Давно техником? — неожиданно спросил он. Помедлив, Инна угрюмо ответила:

 — Давно. Месяцев десять.

Он усмехнулся довольно, словно был рад тому, что нашел причину для придирок:

— Так. Значит, десять... Понятно. Ну, а если мотор откажет?

Суженные глаза его смотрели на Инну недоверчиво, колюче, будто сверлили насквозь.

— Почему это он откажет? — возразила она мрачно.

— Тогда как, а?

В голосе его прозвучал упрек, как будто он заранее знал, что именно так и случится. Осуждающе покачав головой, он повернулся и зашагал на К.П.

Вскоре появился техник эскадрильи и, ничего не объясняя, молча стал проверять мотор. Инна, крепко зажав в руке гаеч­ный ключ, смотрела, как он сердито хлопал дверцами, откры­вал щечки, заглядывал внутрь, пробовал затяжку гаек, зачем-то стучал по деталям...

— Объясните, пожалуйста, в чем дело, — попросила она. — Самолет в исправности. Я так и доложила...

Техник эскадрильи перестал осматривать мотор и неохот­но произнес, не глядя на Инну:

— Боится...

— Чего боится? — спросила Инна тихо, прекрасно пони­мая, о чем он говорит.

— Лететь боится!

— Почему?

— «Почему, почему»!.. — заворчал он недовольно.— А спро­си его — почему? Вишь, доложил командиру эскадрильи: «Не полечу на «тройке» — баба самолет готовила!» Уперся: баба — и все тут!

— А-а... — произнесла упавшим голосом Инна.

Хотя ничего другого она и не ожидала услышать, все же ее покоробило от этих слов, сказанных так прямо ей в лицо.

— Да ты наплюй на него! — постарался успокоить ее тех­ник эскадрильи. — Наплюй! Сам он баба! Подумаешь, прынц какой! Не полетит он!

Он ушел, а Инна, прислонившись к крылу, стала нерв­но вертеть в руках гаечный ключ, ожидая, что же будет дальше.

Вспомнилось, как сразу же по приезде в полк ей пришлось срочно менять на Лилином самолете дутик — небольшое хво­стовое колесо. Одной поднять тяжелый хвост самолета и по­ставить новый дутик было не под силу не только ей, но и силь­ному мужчине, и она хотела было обратиться за помощью к техникам, работавшим поблизости, но, посмотрев в их сторо­ну, раздумала. Техники, которые прекрасно видели, что она в затруднении, то и дело поглядывали с любопытством и не­доверием на нее, девушку-техника, желая увидеть, как же она выйдет из положения. Разозлившись, Инна решила, что не станет никого просить — пусть себе смотрят, если им позво­ляет совесть! Она подлезла под самолет и — откуда только сила взялась! — одна, без посторонней помощи, спиной при­подняла хвост, так что заломило где-то в пояснице. Сменив дутик, Инна с трудом разогнулась и, не глядя на подбежав­ших к ней техников, прошла к мотору.

«Ну это ты зря! — сказал один из них виновато. — Так и надорваться можно...»

С техниками у нее сложились хорошие, дружеские отно­шения, а вот некоторые летчики все еще не доверяли ей, сади­лись в ее самолет с опаской.

Лиля, которая слышала разговор Инны с летчиком и тех­ником эскадрильи, подошла к ней и стала успокаивать ее:

— Ты не расстраивайся, Профессор... Не обращай внима­ния — пусть не летит! Нам с Катей не легче — совсем не пуска­ют... Все постепенно утрясется, вот увидишь! Ну не хочет ле­теть — и не нужно! Эх, мне бы сейчас...

Но тут же Лиля умолкла, потому что летать ей не давали. На ее «тройке» уходили в полет другие...

Неожиданно рядом раздался веселый голос:

— А ну, девушки, расступись! Кто здесь главный?

Лиля отошла в сторону, оставив Инну у самолета. Коман­дир эскадрильи Соломатин, прищурив в улыбке золотисто-карие глаза, воскликнул:

— Что у вас тут стряслось? Почему летчиков пугаете, а? Нехорошо это.

Инна молчала, понимая, что своим чересчур уж радостным настроением Соломатин старается как-то сгладить неприятное впечатление, оставленное летчиком.

— Ну-ка, техник, помоги мне надеть парашют! — продол­жал он в том же тоне.

С посветлевшим лицом Инна бросилась к нему:

— Значит, вы полетите, товарищ капитан?

— Я.

— А тот лейтенант не захотел... Самолет в полном поряд­ке! — поспешила заверить она Соломатина.

— Отлично! Запустим!

Лиля издали наблюдала, как Соломатин, надев парашют, сел в кабину и начал запускать мотор. Спустя несколько ми­нут ее «тройка», пробежав по взлетной полосе, стрелой ушла в небо. Над аэродромом к Соломатину, который был ведущим группы, присоединились остальные, и все вместе они взяли курс на запад.

«Теперь можно и на КП, к командиру полка»,— решила Лиля и взглянула на своего техника. Инна стояла на опустев­шей стоянке и, глядя туда, где от облака к облаку скользили по голубому небу шесть серебристых точек, улыбалась. «Мно­го ли человеку нужно, чтобы почувствовать себя счастли­вым?» — подумала Лиля, вспомнив, что всего несколько ми­нут назад Инна готова была расплакаться.

— Профессор... Вот видишь, — сказала она.

Обе рассмеялись.

Не успел смолкнуть гул моторов улетевшей эскадрильи, как над командным пунктом вспыхнула зеленая ракета, и по тревоге в воздух поднялась дежурная пара истребителей. В первом, ведущем, Лиля узнала самолет командира полка. Истребители вошли в боевой разворот и начали быстро наби­рать высоту, скрываясь в облачности. Звук моторов приобрел звенящий оттенок.

Лиля, которая уже настроилась идти на КП, с сожалением подумала, что теперь придется ждать, когда вернется Бара­нов. Ее беспокоила мысль, захочет ли он разговаривать с ней опять и чем кончится разговор, если он состоится. Заметив в сухой траве одинокую ромашку, она сорвала цветок и быстро пересчитала белые лепестки: повезет — не повезет... Вышло — повезет... Машинально она вложила ромашку за отворот пи­лотки.

В этот момент снова послышалось гуденье. Лиля прислу­шалась: почему они возвращаются? Звук все усиливался, на­растая, но из-за проплывавших отдельных облаков самолетов не было видно. Ей показалось, что гудят не «ЯКи», а чужие самолеты... Действительно, вскоре из облака вывалилась груп­па вражеских истребителей и стала быстро приближаться к аэродрому. Их было шесть. Шесть «мессершмиттов», которые имели явное намерение проштурмовать аэродром. Сейчас они обстреляют оставшиеся на земле самолеты, людей... Где же «ЯКи»? Неужели улетят, не обнаружив врага?

На аэродроме шла обычная работа: техники готовили са­молеты к вылету, копались в моторах, на скорую руку латали пробоины, оружейники спешили прочистить и зарядить пуле­меты и пушки, от самолета к самолету деловито двигались машины с бензином, маслом, снарядами... Воздушные налеты не были редкостью и поэтому не вызвали никакой паники. Каждый, кто находился на земле, услышав незнакомый гул, с тревогой поглядывал вверх, спеша за оставшиеся до налета се­кунды что-то доделать, закрепить, завинтить, надеясь успеть еще отбежать в сторону от самолета и укрыться от обстрела в траншее или просто упасть плашмя на поле.

— Лиля, бежим! — крикнула Инна — Скорее в траншею!

Девушки бросились к траншеям, отрытым на краю аэро­дрома. Добежав, прыгали в них уже под гром проносящихся над стоянками «мессершмиттов», которые строчили из пуле­метов. Фонтанчики земли длинными дорожками взлетали кверху.

— Откуда они взялись, проклятые! — сказал кто-то в тран­шее.

— А наши, наши где? Только что поднялись Батя с Кула­гиным. Где же они? Сейчас «мессеры» опять зайдут...

Однако сделать второй заход «мессерам» не удалось. По­лучив команду с земли, пара «ЯКов», вылетевшая для патру­лирования, моментально повернула навстречу врагу. Завя­зался бой. Из траншеи Лиля видела, как отчаянно дрались «ЯКи», стремясь отогнать вражеские истребители подальше от аэродрома, как вдвоем носились они среди врагов, мешая им обстреливать аэродром. Вскоре два «мессера», сбитые Ба­рановым и его ведомым, упали на землю и сгорели, остальные благоразумно поспешили убраться восвояси.

Закончив бой, командир полка и его ведомый приземли­лись. Баранов зарулил самолет на стоянку и направился на командный пункт. Для патрулирования в районе аэродрома вылетела очередная пара истребителей.

Решив, что медлить нельзя, что сейчас, после успешно про­веденного боя, самое подходящее время для того, чтобы по­говорить с командиром полка, Лиля поспешила к землянке, куда только что вошел Баранов.

Когда она проходила мимо самолета, который приземлил­ся после боя, летчик окликнул ее:

— Мадемуазель! Постойте, мадемуазель лейтенант! Куда вы так спешите?

Лиля бросила быстрый взгляд в его сторону: это был Ку­лагин, который никогда не упускал момента, чтобы не задеть ее. Разгоряченный после схватки с «мессершмиттами», он ве­село и насмешливо смотрел на Лилю, принимая из рук техни­ка котелок с водой.

Лиля продолжала идти не отвечая. Всего несколько минут назад она видела, как он блестяще вогнал в землю фашиста, своего противника, и удивлялась его мастерству. Но разгова­ривать с ним в том тоне, который он выбрал, она не собира­лась. К тому же ей было некогда.

Кулагин наспех отпил несколько глотков и, отдав котелок технику, сказал вслед Лиле:

— Простите, вы, кажется, на КП? Догадываюсь — к Бате. Боюсь, он сейчас вежливо выпроводит вас. Только не вздумай­те пустить слезу — не терпит! Впрочем, разрешите вас прово­дить? Возможно, вам, как представительнице слабого пола, потребуется помощь...

Догнав Лилю, он зашагал с ней рядом, действительно со­бираясь сопровождать ее, но она резко остановилась и посмо­трела ему прямо в лицо. Чего он хочет от нее? Чтобы она от­вечала на его шуточки и кокетничала с ним? Или чтоб рассер­дилась и надерзила ему? Нет, сейчас она спокойно скажет, что у нее нет ни малейшего желания любезничать с ним да и во­обще с кем бы то ни было...

Но, увидев совсем близко его красивое смуглое лицо с ко­роткой полоской усиков над верхней губой и встретившись с ним взглядом, Лиля неожиданно для себя смутилась. Она чувствовала, что нравится Кулагину и что все его насмешки в ее адрес — это способ поближе познакомиться с ней, узнать ее лучше. Больше того, она вдруг поняла, что, несмотря на раз­дражение, которое он вызывал в ней, ей все-таки хочется нра­виться ему...

Нахмурившись, недовольная собой, она спросила:

— Кажется, вас зовут Кулагин?

— Совершенно верно, мадемуазель. Владимир Кулагин. Мама называет меня Вовочка... У вас прекрасная память. Впрочем, не только память — в вас все прекрасно, как сказал бы на моем месте поэт, и будь я поэтом...

— Вы хорошо дрались сейчас в воздухе, Кулагин. А на земле...

— Воздух — моя стихия! — воскликнул с нарочитым пафо­сом Кулагин,— Простите, я перебил вас.

— На земле вы мне совсем не нравитесь.

— Как это печально! Зато вы мне безумно нравитесь! И я не теряю надежды, что когда-нибудь вы обратите свой благо­склонный взор на покорного раба вашего. Если, конечно, Батя сейчас не отошлет вас вместе с вашей веселой подругой куда-нибудь в иные края... Это было бы ужасно!

Лиля презрительно дернула плечом и быстро зашагала дальше не оглядываясь.

— Желаю вам удачи! — крикнул ей вдогонку Кулагин.— Батя в отличном настроении! Советую воспользоваться этим незамедлительно!

Он еще некоторое время стоял и, сощурив от солнца глаза, задумчиво, без тени насмешки смотрел ей вслед, пока Ли­ля пересекала летное поле и видна была ее миниатюрная фигурка, перетянутая в тонкой талии широким кожаным ремнем.

 РОМАШКА, ЦВЕТОК ПОЛЕВОЙ

Лиля шла и старалась, уже в который раз, продумать свой разговор с командиром. Официальное обращение к нему с просьбой разрешить летать ей и Кате... Нет, это уже не годит­ся. Разговор по душам? Неизвестно, получится ли...

Убеждая себя, что нужно верить в хорошее, она представ­ляла, как войдет в землянку, как Баранов встретит ее радост­ной улыбкой... Ведь он только что сбил фашиста — конечно же, улыбкой! А если нет? Если скажет: «На вашу просьбу я уже ответил вам ясно и понятно — не разрешаю!» Тогда как быть?

Так ничего и не придумав, Лиля решила, что будет дейст­вовать в зависимости от обстоятельств.

Приблизившись к землянке, она остановилась. Чуть в сто­роне, в невысоком кустарнике, под деревцем, стоял столик с рацией, и чернобровая круглолицая связистка, сидя за столи­ком в наушниках, принимала сообщения с пункта наведе­ния истребителей. Рядом ходил заместитель командира полка Мартынюк и, посматривая на небо, время от времени говорил что-то в микрофон, который держал в руке. Он поддерживал связь с истребителями, улетевшими на задание.

— Я — «Сокол»! Я — «Сокол»! Время истекает. Возвра­щайтесь на базу. Прием!

Лиля козырнула Мартынюку, кивнула связистке, которая ответила ей одними глазами, и, убедившись, что командира полка здесь нет, толкнула дверь землянки.

— Разрешите?

Она задержалась на верхней ступеньке, быстро скользнув взглядом по комнате, чтобы оценить обстановку. Командир полка Баранов и штурман полка Куценко, сидя за столом друг против друга, курили и что-то оживленно обсуждали, пуская в воздух клубы дыма. Больше никого не было. Только в углу, забаррикадированный телефонами и рацией, работал ключом связист, передавая очередное донесение в штаб дивизии. На мгновение он поднял голову и, не переставая отстукивать клю­чом, взглянул на вошедшую Лилю.

До Лили донесся раскатистый басовитый смех Баранова, или Бати, как называли его в полку. Приободрившись, она подумала, что действительно у командира полка хорошее на­строение и, возможно, сегодня он не станет так упорствовать, как в прошлый раз. Момент был удобный, и если она не суме­ет им воспользоваться, то вряд ли в будущем можно будет что-либо исправить. Нужно действовать сейчас!

— Можно войти? — еще раз спросила Лиля.

Баранов повернул голову, увидел Лилю, и улыбка мгно­венно растаяла на его лице. Предстоял неприятный разговор, и настроение у Баранова сразу упало. Резким движением он бросил недокуренную папиросу в пепельницу и неохотно под­нялся навстречу Лиле:

— Да-да, входите, Литвяк!

Опять эта девчонка! Пришла проситься в бой... С тех пор как в полку появились летчицы, треволнений у него добави­лось. Сначала их было четверо, девушек, прибывших как по­полнение, но Баранов, обратившись выше, сумел добиться, чтобы двух сразу же перевели в другую часть. Собственно, он просил, чтобы забрали всех, но каким-то непонятным образом две летчицы, Литвяк и Буданова, обхитрили его и остались в полку. Как им удалось это сделать, он еще толком не разо­брался. Правда, подозревал, что просто они не выполнили при­каз, воспользовавшись суматохой и спешкой, когда после налета вражеских бомбардировщиков на аэродром полк соби­рался срочно перелететь на новое место базирования. Прове­рить было некогда, и Баранов махнул рукой, на некоторое время отложив это дело. Он пока не пускал девушек летать на боевые задания, надеясь, что скоро сумеет навсегда изба­виться от них.

Здесь, под Сталинградом, сложилась чрезвычайно тяже­лая обстановка. Уже одно то, что немцам удалось дойти до Волги, говорило о крайней серьезности положения на фронте. Враг рвался к городу. Ежедневно многие сотни немецких бом­бардировщиков совершали ночные налеты на город, бомбили оборонительные рубежи наших войск, переправы и другие важные объекты. Группа за группой истребители полка Ба­ранова по тревоге поднимались в воздух, чтобы встретить вра­га, навязать ему бой, рассеять плотный строй бомбардиров­щиков, не пустить их к городу. Любой ценой не пустить! Воз­душные бои следовали один за другим, летчиков в полку ста­новилось все меньше. Прибывали молодые, необстрелянные, но только немногим из них удавалось продержаться в полку срав­нительно продолжительное время. Обычно их сбивали в пер­вых же воздушных боях, и Баранов не успевал даже запом­нить фамилии молодых истребителей... Самолетов не хватало. Численное превосходство врага в авиации было бесспорным. А тут еще эти девчонки...

 Лиля, тоненькая, изящная, быстро перебирая ногами в мяг­ких хромовых сапожках, сбежала вниз по ступенькам и оста­новилась перед Барановым. Военная форма, тщательно по­догнанная по фигуре, сидела на ней безукоризненно: Лиля любила щегольнуть. Светлые волосы крупной волной падали из-под пилотки, сдвинутой слегка набок. За отворот пилотки была вложена большая ромашка.

Баранов удивленно уставился на девушку, словно видел ее впервые. Здесь, в мрачной накуренной землянке, она каза­лась существом неземным, нереальным и настолько не подхо­дила к обстановке, что Баранов вдруг подумал: стоит ему на мгновение закрыть глаза, а потом открыть — и все пропадет, девушка исчезнет... Но он хорошо знал: девушка есть, она стоит перед ним и сейчас опять потребует, чтобы ее взяли в бой. Что же ему делать? Разве может он пустить это хрупкое создание туда, где гибнут даже крепкие мужчины, закален­ные в боях асы...

Розовая от волнения, Лиля перевела дыхание и, взглянув Баранову прямо в лицо, не дожидаясь, когда он что-нибудь скажет, негромко, но твердо произнесла:

— Разрешите обратиться, товарищ командир полка!

— Да, я вас слушаю,— ответил Баранов, думая о том, как бы побыстрее кончить разговор.

— Я прошу вас разрешить мне летать.

Баранов готов был услышать эти слова, и ответ у него то­же был заранее приготовлен. Глядя на ромашку, безмятежно склонившую золотую головку в белом венчике, он медленно и раздельно, по-волжски окая, проговорил:

— Понимаете, Литвяк, дело в том, что в воздухе сейчас... жарко приходится. К тому же самолетов не хватает. Вам же все это известно.

Лиля внутренне напряглась, понимая, что Баранов по-прежнему неколебим и вряд ли ей удастся уговорить его. Гла­за ее заблестели, она покраснела еще больше и всем корпу­сом подалась вперед, как бы принимая бой.

— Я знаю. И все-таки хочу летать! Это же несправедливо...

Она хотела напомнить Баранову, что на ее самолете ле­тают другие летчики, но голос ее зазвенел, и она умолкла. Пе­редохнув, Лиля добавила, стараясь говорить спокойно:

— Мы обе убедительно просим вас, я и Буданова. Мы при­были сюда, чтобы воевать.

— Та-ак. Но...

Баранов не знал, как еще объяснить ей, и начинал сердить­ся, Еще раз посмотрев на ромашку, которая раздражала его, он не выдержал:

— А это что? На головном уборе!

Лиля, которая совсем забыла о цветке, притронулась к пи­лотке и слегка улыбнулась краешком губ, но цветок не выну­ла, бросая этим вызов Баранову.

— Ромашка,— тихо ответила она, невинно глядя на него блестящими синими глазами. — Цветок такой... полевой,

«Прогонит или нет? — подумала она. — Может быть, я на­прасно ему так? Нет, все равно не выну, пусть остается. При чем тут ромашка? Я ему о полетах, а он...»

Сегодня Лиля ни в чем не хотела уступать. Ей казалось, что если она уберет ромашку, то это будет означать, что она сдалась.

Смутившись, Баранов отвел взгляд в сторону. Черт возь­ми! В самом деле, зачем он об этой ромашке? Просто ему хочется к чему-то придраться, чтобы она обиделась и ушла, эта Литвяк, и больше не обращалась к нему со своими прось­бами. И зачем сердиться? Глупо... Ну прицепила цветок... Че­го же от нее ожидать? Ведь девчонка, самая обыкновенная девчонка! Сколько ей — двадцать, не больше... А хочет драть­ся с немцами! Да ее в первом же бою убьют!

— Ну вот что, Литвяк — сказал он тоном, не допускаю­щим никаких возражений, стараясь скрыть недовольство са­мим собой. — Я человек прямой. Скажу откровенно: я решил вторично послать рапорт в дивизию о том, чтобы вас обеих отозвали из полка. Уверен, что просьбу мою учтут. Полк бое­вой... Сами видите, как гибнут летчики один за другим. А вы развели тут кудряшки, ромашки! Не место здесь девушкам. И поставим на этом точку!

Сдвинув брови, Лиля быстро соображала, как быть даль­ше. Нет, нельзя допустить, чтобы он послал рапорт, нужно до­казать ему, убедить его, а то, чего доброго, и в самом деле отошлют из полка. Пока все обошлось — ей и Кате уда­лось остаться... Нет, нельзя сдавать позиции. Никак нельзя! И она смело бросилась в атаку:

— Товарищ командир полка, мы — летчики! Мы сами по­шли на фронт, понимаете? Никто нас сюда не тянул. Мы хо­тим, мы должны летать!

— Подождем ответа на рапорт,— упрямо произнес Бара­нов. — Я сегодня же подам! Можете идти, вы свободны, Лит­вяк.

Лиля не тронулась с места. Наоборот, оглянувшись, де­монстративно села на свободную табуретку рядом со штурма­ном, который, усмехаясь, с интересом слушал разговор, хотя и не вмешивался в него.

«Пусть! Пусть будет, что будет. Все равно теперь уже не­чего терять. Теперь — до конца, не отступать, не сдаваться. Ес­ли не добиться сейчас, то все пропало...»

— Буду сидеть здесь, пока не скажете, что разрешаете ле­тать! — объявила Лиля,

Баранов и штурман полка переглянулись.

— Вы упрямая девушка, но это вам не поможет... Кстати, ответьте: почему вы и Буданова не улетели вместе с остальны­ми летчицами? Ведь был же приказ, и вам его объявили.

Лиля опустила глаза. Этого вопроса она боялась больше всего. Если открыто сказать Баранову правду, он возмутится, и тогда вряд ли что-нибудь докажешь ему. Положение ослож­нится еще больше. Как же быть? Лиля постаралась придать лицу безразличное выражение, словно то, о чем спрашивал Баранов, было не так уж важно, и скучным, равнодушным го­лосом произнесла:

— А нам никто не сказал, чтобы сразу...

Но тут же осеклась и смешалась. Лгать Бате? Нет, она не могла, у нее не получалось... С ним можно только прямо и че­стно. С тяжелым вздохом она призналась:

— Ну, в общем, мы решили, что должны остаться. Друго­го выхода у нас не было.

— Должны? Как это понимать? — повысил голос Бара­нов. — Несмотря на приказ?

— Угу. Товарищ командир, все ведь ясно: мы хотим ле­тать. Нам трудно убедить вас... Ну почему вы не хотите пу­стить нас на задание? Разрешите слетать хоть один раз, и тогда...

— Опять вы за свое, Литвяк! Я вас спрашиваю об одном, а вы мне другое. — Баранову опять бросилась в глаза ромаш­ка, и он в сердцах воскликнул: — Послушайте, ну какой вы истребитель! Вы только посмотрите на себя! Вам в куклы иг­рать, а не в бой лететь...

У Лили дрогнули губы. Нет, этого от Бати она никак не ожидала... Глаза ее наполнились слезами, от обиды ей захо­телось горько заплакать, но в этом случае только подтверди­лись бы слова Баранова, и она заставила себя сдержаться. Что он знает о ней? Как он может так говорить, если ни разу не пустил ее в полет? Молча проглотив обиду, Лиля покрасне­ла до корней волос. Ей вдруг стало жаль себя, и, как она ни крепилась, все же слезинка, одна-единственная, предательски поползла по щеке. Опустив голову, Лиля быстро смахнула ее,

Почувствовав, что не следовало так говорить, Баранов сра­зу же пожалел об этом. Но вырвалось — не воротишь. И он, виновато кашлянув, произнес:

— С вами трудно говорить... Идите и успокойтесь, Лит­вяк!

— А вы знаете, товарищ командир, в какой день я роди­лась? — спросила вдруг Лиля.

— Н-нет. Но какое это имеет значение?

— Восемнадцатого августа! В день авиации!

Штурман Куценко, который был явно на Лилиной стороне, улыбнувшись, развел руками:

— Так у нее же на роду написано — быть летчиком! Какие же могут быть сомнения!

Но Баранов молчал, оставаясь серьезным и желая этим показать, что разговор окончен. В это время в землянку вошел невысокий крепкий летчик в шлемофоне.

Лиля узнала Соломатина, который сегодня летал на ее «тройке». На его бронзовом от загара лице двумя белыми по­лосками выделялись брови, под ними искрились веселые ка­рие глаза. Он был возбужден и, видимо, еще жил впечатления­ми только что проведенного боя.

 — Соломатин! Алексей! Наконец-то ты вернулся! — радостно воскликнул Баранов, бросившись навстречу лет­чику.

Он по-мужски крепко обнял Соломатина и, сразу повесе­лев, совсем забыл о Лиле.

— Ну как там? Что там? Мне уже сказал Мартынюк, те­перь ты расскажи подробнее.

Баранов любил своего лучшего командира эскадрильи. Они были друзьями, вместе учились летать, вместе ушли на войну. Разница в возрасте у них была невелика — всего три года: Соломатин поступил в летное училище сразу после окон­чания десятилетки, а Баранов сначала учился в техникуме и пришел в авиацию уже после того, как несколько лет прора­ботал на заводе в Сормове. Хотя многие в полку считали, что он гораздо старше других и называли его Батей, на самом деле Николаю Баранову исполнилось всего двадцать во­семь...

— Все в порядке, товарищ командир! Дали мы им жару! Четырех «юнкерсов» сбили, остальные — кто куда. Ну и «мес­сера» одного повредили, сел на нашей территории, рядом с артиллерийской батареей. Я сам видел — артиллеристы взяли летчика... Короче говоря, ни один из бомбардировщиков не прошел к городу. Побросали бомбы в поле. Наши все дрались отлично! Только вот...

Он хотел что-то добавить, но промолчал.

— Трудно было? — спросил Баранов.

— Да, пришлось попотеть. Их много было, «этажеркой» летели, в три яруса.

— Да, Мартынюк мне докладывал. А мы здесь тоже не­множко подрались с «мессерами». Прямо над аэродромом. Ну, а как потери?

Веселый огонек в глазах Соломатина погас, на лбу обозначилась жесткая вертикальная складка.

— Все вернулись, кроме Басова. Самолет загорелся, ну и... Выпрыгнуть он не успел.

— Да. Знаю. Жаль, очень жаль Басова.

Баранов зачем-то переложил с места на место планшет на столе, подвинул к нему шлемофон, покашлял и несколько раз поправил свою гимнастерку.

— Кажется, у него дети остались?

— Двое, — ответил Соломатин.

— Да... Жаль Басова, — повторил Баранов. — Слушай, Алексей, ты скажи комиссару: пусть он там напишет им, же­не, детям... Как следует пусть напишет! Басов был настоящий человек.

— Хорошо.

— Ну, еще что?

— Карнаев ранен в руку, — продолжал Соломатин. — Лег­ко, кость не задета. Самолет цел. Остальное нормально.

— Ну, в общем, молодцы! — сказал Баранов и обе­ими руками потряс Соломатина за плечи. — Отдыхай, сегодня еще полетишь. Немцы, гады, нажимают: хотят город взять! Не пустим их в Сталинград!

Он потряс большим крепким кулаком.

Соломатин стянул с головы шлемофон. Пшеничные волосы легко рассыпались, и две пряди, упав на крутой влажный лоб, сразу прилипли. С уважением и восхищением смотрела Лиля на летчика. Этот скромный молодой паренек со звездой Героя и двумя боевыми орденами мастерски дрался в воздухе и за какой-нибудь год успел уничтожить шестнадцать фашистских самолетов. Его любили за добрый, спокойный характер, за то, что в самые критические моменты боя он умел оставаться со­бранным, целеустремленным и никогда не забывал прийти на помощь товарищу. В полку рассказывали, что однажды он спе­циально сел на вражеской территории, чтобы спасти своего ведомого, который был сбит зенитками. Под обстрелом, на глазах у немцев он посадил летчика в свой самолет и взле­тел...

Собираясь уходить, Соломатин взглянул на Лилю, на Ба­ранова и, догадавшись, о чем был разговор между ними до его появления, весело спросил:

— Что, договорились?

Лиля молча опустила глаза, давая понять, что дела обстоят неважно, а Баранов уклончиво ответил, старательно прикури­вая от зажигалки:

— Да вот никак не поладим. Просится летать...

Тряхнув прямыми светлыми волосами, Соломатин вытер пот со лба и мягко улыбнулся:

— Так ведь правильно, товарищ командир! Что ж поде­лаешь — летчик хочет летать! Верно?

Незаметно он подмигнул Лиле, словно обещал ей поддерж­ку и был уверен в успехе. Она ответила ему благодарным взглядом и с надеждой посмотрела на Баранова, который кру­тил в руке зажигалку, сосредоточенно рассматривая ее со всех сторон. Как-то так получилось, что с приходом Соломатина в землянке воцарилась атмосфера доверия и доброжелатель­ности. Теперь Лиля боялась, что Соломатин уйдет и снова все изменится. С ним, с этим летчиком, она чувствовала себя уве­ренней.

Некоторое время все молчали. Баранов продолжал вер­теть зажигалку и, казалось, совсем забыл об окружающих. Ли­ля чувствовала, что внутри у него происходит борьба, и ей страстно хотелось подсказать ему решение. Но она не осмели­валась произнести ни звука, а только переводила умоляющий взгляд с Баранова на Соломатина и опять на Баранова, желая и в то же время боясь услышать его ответ.

— Слушай, Алексей,— произнес медленно Баранов, как бы размышляя, — так, может быть, ты возьмешь ее разок ведо­мой? Пусть посмотрит, а? Тогда и решим. В общем, передаю это дело на твое усмотрение.

Лиля слушала его затаив дыхание, не веря своим ушам: неужели согласился? Это, конечно, благодаря Соломатину — Баранов просто не мог ему отказать.

— Что ж, можно. Будь готова — сегодня слетаем, — сказал Соломатин просто.

Все произошло так неожиданно быстро, что Лиля растеря­лась. Кровь прилила к ее лицу, она вскочила и, волнуясь, стоя­ла и не знала, что же сказать этому славному парню.

— Сегодня... — прошептала она и со всех ног бросилась вверх по лестнице, забыв, что раньше, чем уйти, нужно спро­сить разрешения у командира.

У самой двери Лиля внезапно остановилась и с тревогой в голосе спросила:

— А Катя?

— Что — Катя?

— Катя... Младший лейтенант Буданова. Как же она?

Я полечу, а она?

Переглянувшись с Соломатиным, Баранов устало махнул рукой и сказал:

— Идите, Литвяк, успокойте Буданову. Скажите, что с ней я слетаю сам.

— Есть сказать Будановой!

Лиля еще раз оглянулась, чтобы улыбнуться Соломатину, и вышла.

— Да-а, — неуверенно протянул Баранов. — Так-то оно так... Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Ты уж теперь не отпускай ее от себя, Алексей.

— Не бойся, Николай! Она девушка сообразительная и ле­тать умеет. Ну, проверим, конечно.

— Вот-вот. Чтоб не сразу, а постепенно.

— Все будет нормально, — еще раз успокоил Баранова Со­ломатин.

 А РАЗВЕ БЫЛИ НЕМЦЫ?

Выбежав из землянки, Лиля помчалась разыскивать Катю. Она скоро нашла ее на стоянке одного из приземлившихся истребителей, где летчики, оживленно жестикулируя, обсужда­ли боевой вылет. Внимательно слушая все то, что говорили летчики о проведенном бое, Катя с присущей ей непосредст­венностью энергично вмешивалась в разговор и даже встав­ляла свои замечания, как будто и она участвовала в бою наравне с остальными.

— Катя! — запыхавшись, позвала Лиля.

— А, Лиль! Ну, говорила?

— Полетим! — моментально объявила Лиля.

— Да ну? Неужто разрешил? — воскликнула Катя, раду­ясь и одновременно удивляясь.

— Разрешил!

Они отошли в сторону от группы. Лихо сдвинув фуражку на затылок, Катя нетерпеливо спросила:

— Ну?

— Ты полетишь с Барановым, с Батей! С ним в паре.

— Ого! Кто сказал?

— Он сам. А я — с Соломатиным.

— Слушай, как это ты смогла? — допытывалась Катя. — Так сразу и разрешил: пожалуйста, летите?

— Ну, не совсем сразу. Сначала крупно поговорили. Ни­как не хотел пускать. Я там чуть не разревелась... Но решила, что не уйду от него, пока не согласится. Так и сказала. Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут, на счастье, явился добрый ангел...

— Какой там еще ангел?

— Тот, который помог мне... Леша Соломатин. Батя очень считается с ним.

— Отлично! — воскликнула Катя, потирая руки. — Моло­дец, Лилька! Когда лететь?

— Может быть, даже сегодня,

— Эх, здорово!

Смеясь, она сощурила озорные зеленые глаза, быстро схватила Лилю в охапку и, приподняв ее, закружила вокруг себя, весело хохоча:

— Молодец, Лилька! Объявляю тебе благодарность!

— Ну чего ты бесишься? Сначала слетать надо, — сказала Лиля, высвобождаясь из Катиных объятий»

— Слетаем! Не хуже других!

— Подожди хвастаться.

Катя поправила свой медно-золотой чуб, выбившийся из-под фуражки, и похлопала Лилю по плечу:

— Главное — начать!

Высокая, худощавая, с грубоватыми чертами длинного ли­ца и носом с горбинкой, Катя была очень похожа на разбит­ного парня. Можно было бы назвать ее непривлекательной, если бы не веселый огонек в глазах и белозубая жизнерадост­ная улыбка, которая удивительно красила Катю. Шумная и неугомонная, она никогда не лезла за словом в карман, лю­била общество и всюду чувствовала себя как дома.

Обе девушки прибыли к Баранову из женского истреби­тельного полка, одного из трех женских полков, организован­ных по инициативе известной летчицы Марины Расковой. Одна эскадрилья этого полка в составе восьми экипажей была на­правлена на фронт под Сталинград, в то время как другая продолжала выполнять боевую задачу по охране важных воен­ных объектов в крупном прифронтовом городе. Четыре эки­пажа попали к Баранову, остальные — в другой мужской полк.

Теперь из летчиц в полку Баранова оставались только Лиля и Катя. Девушкам и раньше приходилось выполнять боевые задания. Они летали на патрулирование, сопровождали груп­пы самолетов, но по-настоящему участвовать в воздушных боях им еще не случалось.

Спустя три часа после разговора Лили с Барановым коман­дир эскадрильи Соломатин во главе шестерки «ЯКов» выле­тел на патрулирование. Как и обещал, он взял Лилю ведомым в свою пару.

Перед вылетом Соломатин сказал ей:

— Главное — не отставай. Запомни: повторять все маневры ведущего! Это будет твоей основной задачей сегодня. Держись все время рядом со мной и не теряй хвост моего самолета. По­няла?

— Поняла, — ответила Лиля.

— Ну давай! — подбодрил ее Соломатин.

В воздухе она старательно держалась ведущего, в точно­сти повторяя все его движения. «Хвост» Соломатина непре­рывно маячил перед ее глазами, она не отрывалась от него ни на секунду. Всецело занятая тем, чтобы показать «класс» пилотажа парой и доказать тем самым, что летает она не хуже других, Лиля почти не следила за обстановкой и, когда, покру­тившись в районе линии фронта, истребители повернули об­ратно, к своему аэродрому, с сожалением подумала, что полет кончился слишком скоро. Один за другим истребители сели. Ничего особенного во время полета не произошло, и она была несколько удивлена. Однако вскоре все выяснилось.

После посадки тут же, на аэродроме, был проведен разбор полета. Широко раскрыв глаза от изумления, Лиля слушала, как проходил короткий бой с противником. По очереди летчики высказывались, говорили о своих промахах, о маневре «мессершмиттов».

— Как? Разве были немцы? — не выдержала она и сразу же осеклась.

Летчики дружно засмеялись, а Лиля, закусив губу, густо покраснела и стала мысленно ругать себя. Как же так получи­лось? Как это она могла не заметить «мессершмитты»? К тому же они, оказывается, стреляли... Ах, как глупо!.. Увлеклась «хвостом»... Но землю все-таки успела рассмотреть: и город, огромный, весь в дыму, и Волгу, которая у Сталинграда дела­ла крутой поворот.

— Оказывается, мадемуазель настолько презирает врага, что не желает даже замечать его!

Опять этот Кулагин! Лиля бросила на него уничтожающий взгляд. Она готова была провалиться сквозь землю. Теперь над ней будут, конечно, смеяться. Еще долго будут... И зачем было задавать этот глупый вопрос! Кто ее дергал за язык? Уж лучше бы промолчала...

— Ничего-ничего, — сказал Соломатин, успокаивая ее. — Это нормально, в первом бою с каждым может случиться та­кое. Не все приходит сразу.

Он повернулся к летчикам и скорее для них, чем для Лили, громко и уверенно, так, чтобы раз и навсегда исключить вся­кие насмешки и недоразумения, произнес:

— Литвяк молодец! Хорошо держалась! Скажу честно — не ожидал. Не каждый летает так отлично! Будешь теперь ле­тать у меня ведомой.

Лиля молча кивнула, все еще чувствуя себя неловко. Под­няв глаза, она встретилась взглядом с Кулагиным и вдруг с удивлением заметила, что он смотрит на нее не так, как все­гда, а по-другому — серьезно и задумчиво...

После разбора он подошел к Лиле и просто, по-дружески, без тени насмешки или иронии сказал:

— Поздравляю вас с первым вылетом, Лиля! Не огорчай­тесь... — Он виновато улыбнулся и продолжал: — Надеюсь, вы не рассердились на меня за пошлые слова? Я не хотел вас оби­деть... Честное слово!

Лиля, которая еще не пришла в себя после разбора полета, рассеянно посмотрела на Кулагина и отвернулась, ничего ему не ответив.

К началу разбора Катя опоздала и поэтому не подозревала о том, что Лиля попала в неловкое положение. Летчики уже расходились, когда она, запыхавшись, прибежала и сразу ста­ла расспрашивать ее о полете:

— Ну как, Лиль, слетала?

— Угу.

— Все в порядке? Успешно? Поздравляю! — воскликнула Катя, не дожидаясь ответа, и тут же пожаловалась: — А я только завтра полечу... Батя сказал. Так хотелось сегодня...

— Да? — откликнулась Лиля рассеянно, все еще пережи­вая свою неудачу.

— Ну расскажи, как дрались. Все подробно расскажи с са­мого начала! Много их было, «мессеров»? Сколько сбили? — потребовала Катя.

— Да нечего пока рассказывать, — отмахнулась Лиля. — Рано еще.

Но Катя настаивала:

— Как — рано? Ты ведь летала!

— Ну, летала.

— Что значит «ну, летала»! Ты же так ждала!.. Хоть одну очередь по немцам выпустила?

— Нет...

— А что же ты делала во время боя?! — возмущенно воск­ликнула Катя.

Лиля промолчала.

— Ты что такая кислая? У тебя плохое настроение? Почему — допытывалась Катя.

— Нет, нормальное.

— Нормальное? Ну-ну... Слова не вытянешь из тебя!

— Потом все расскажу.

— Ладно, — согласилась Катя скрепя сердце. — Ну, а как Соломатин?

— Что — как? Ничего парень, толковый, симпатичный... Глаза у него красивые. И ямочки на щеках, когда смеется! — проговорила сердито Лиля.

— Да в бою как он? «Глаза, ямочки»!..

— Нормально.

— Ну, знаешь!

Безнадежно махнув рукой, Катя отошла: с Лилеи что-то творилось непонятное.

 А Лиля была расстроена. Она так добивалась этого выле­та! Так рвалась в воздух — и вот на тебе! Средь бела дня не заметить врага!.. Что подумает о ней Батя? Ведь ему скажут, обязательно скажут... Правда, летчики говорили, что встреча с «мессерами» была непродолжительной: они не приняли боя

и после первых же атак «ЯКов» бросились наутек. Может быть, у них было другое задание или уже не оставалось боеприпа­сов... Как бы там ни было, а факт остается фактом: она про­пустила момент боя. Нет, хвост хвостом, а летчик должен видеть все небо!

Вечером, когда зашло солнце и на землю стали опускаться сумерки, Лиля ушла на дальний конец аэродрома, где в сто­роне от крайних стоянок самолетов возвышался одинокий холм, поросший травой. Отсюда хорошо был виден Сталинград — огромный дымящийся город, распростершийся вдоль Волги.

Усевшись на траве, она долго смотрела туда, где на фоне розоватого послезакатного неба отчетливо рисовались темные силуэты города. Во многих местах сверкали яркие огни непотушенных пожаров. Над серой громадой зданий висела черная туча собравшегося дыма, которая растекалась далеко за пределы города и, увлекаемая ветром, широкой полосой, словно пелена, тянулась в северо-восточном направлении. Да­же здесь, на аэродроме, стоял горьковатый запах гари, смешанный с острыми запахами полыни и других степных трав...

Сталинград... Сейчас, осенью сорок второго года, здесь был самый тяжелый участок фронта. Фашисты непрерывно бом­били и обстреливали город. Лиля думала о тех, кто находится там, за рекой... Казалось странным, невероятным, как могли оставаться в живых и даже сражаться люди, на которых па­дало такое несметное количество бомб, снарядов, мин. Но ру­шились здания, от крепких заводских корпусов оставались голые стены и трубы, огонь выжигал на земле все, что попада­лось на пути, а люди не сдавались, они стояли насмерть...

Отсюда, от степного аэродрома, до Сталинграда было не более двадцати пяти — двадцати семи километров. Лиля за­думчиво смотрела на излучину Волги, на дымные тучи в небе за рекой.

И вспомнился ей другой город, который выстоял и живет,— Москва... Любимая Москва, где она родилась и выросла, где на втором этаже двухэтажного каменного домика на Новосло­бодской улице остались мама и младший брат Юрка...

МНЕ СКОРО ШЕСТНАДЦАТЬ

В тесном дворике, окруженном каменными стенами домов, всегда шумела детвора. Здесь никогда не было скучно. Ребята жили дружно, охотно принимая в свою веселую семью детей из соседних дворов.

Лиля, худенькая девочка с челкой, быстрая, смелая и не­зависимая, пользовалась авторитетом у сверстников. Ее люби­ли за то, что она была справедливой, никогда не обижала сла­бых, умела придумывать все новые и новые игры, в которых участвовал весь двор.

С детских лет Лиля мечтала стать летчиком. Отец Лили был железнодорожником. В молодости водил поезда, потом работал инструктором, инспектором на железных дорогах. Мать работала в магазине. А девочке хотелось в небо...

Однажды в пионерском лагере она слушала летчика, кото­рого пригласили на сбор, посвященный Дню авиации. Он рас­сказал пионерам о самолетах, о полетах выдающихся совет­ских авиаторов, о тех, кто спасал челюскинцев.

С тех пор Лиля влюбленным взглядом провожала каждый самолет, пролетавший в московском небе. Ей казалось, что управлять самолетом, летать — самое прекрасное, что может быть в жизни.

Сначала она играла в «летчиков», в «дальние перелеты» во дворе со своими сверстниками. Потом, когда подросла, стала с увлечением читать книги по авиации, покупала учебники по аэродинамике и прочитывала их от корки до корки, хотя пони­мала далеко не все. В четырнадцать лет девочка попробовала поступить в аэроклуб. Никому не говоря ни слова, она пошла на комиссию по приему и попросила, чтобы ее приняли. Ее, конечно, не взяли: слишком мала она была годами да и ростом подкачала. Последнее особенно ее удручало.

Однако Лиля была настойчива и не собиралась сдаваться: она стала посещать занятия нелегально. Школа, где по вече­рам три раза в неделю занимались курсанты районного аэро­клуба, находилась недалеко от Лилиного дома, и она через день отправлялась туда на занятия так, словно бы ее приняли. В класс ей удавалось проникать разными хитроумными спо­собами, несмотря на бдительность усатого вахтера, который ни за что не пропускал ее, худенькую щуплую девочку.

— Тебе чего тут нужно? — шевеля рыжими усами, спраши­вал он хриплым басом и загораживал ей дорогу,

Вахтер казался Лиле огромным и страшным, но она не уходила, а тоненьким голоском настойчиво пыталась что-то объяснить ему. Однако вахтер, не слушая ее, с мрачным и ре­шительным видом выдворял девочку на улицу:

— Иди домой! Нечего тебе тут делать. Здесь летчики свою науку проходют. Особую!..

Последнее слово он произносил таким угрожающим тоном, что Лиля спешила как можно быстрее скрыться с его глаз. Но она не отправлялась домой, а пробиралась в класс с черного хода, и если дверь оказывалась запертой, то влезала в разби­тое окно, выходившее во двор.

Первое время, проникнув в класс, Лиля садилась тихонько в углу и, прячась за спинами курсантов, старалась остаться незамеченной, жадно слушая все то, о чем говорилось на заня­тиях. Преподаватели считали, что девочка приходит с кем-то из взрослых, и не обращали на нее внимания. Постепенно все, и курсанты и преподаватели, привыкли к ней, а Лиля, осмелев, уже не просто слушала, но и активно участвовала в занятиях.

Как-то раз, когда парень, отвечавший у доски, запутался и не смог начертить график, Лиля, как и другие, подняла ру­ку, вызываясь помочь ему. Преподаватель с интересом взгля­нул на нее и вызвал. Из простого любопытства вызвал. Но для нее это был настоящий экзамен, и она это понимала. Вся рас­красневшись, Лиля толково ответила на вопрос и начертила на доске кривую. С этих пор она смело вызывалась отвечать, и ее часто спрашивали, ставя в пример другим.

В те вечера, когда в аэроклубе не было занятий, Лиля все равно приходила в класс. Пустая комната казалась еще боль­ше, когда в ней не было народу. На стенах висели схемы работы двигателя, на столах в качестве наглядного пособия для кур­сантов лежали части мотора, цилиндры с поршнями, а в углу стоял самый настоящий пропеллер. Лиля трогала руками глад­кую поверхность пропеллера и воображала, что летит высоко над землей, над облаками...

Но вот наступила весна, теоретические занятия кончились, курсанты приступили к полетам. И опять Лилю не взяли: все­го пятнадцать лет... Но она упорно ездила на аэродром. Езди­ла, несмотря ни на что. Ни школа, ни домашние уроки, ни за­нятия музыкой не могли помешать ей. Прямо с экзамена спе­шила она в аэроклуб и возвращалась домой только после того, как последний самолет заруливал в ангар.

Никто не учил ее летать, она держалась в сторонке и толь­ко смотрела, как летают другие, старательно помогая курсан­там и мотористам мыть, чистить самолеты.

Один из инструкторов, Женя Ульянов, приметил девочку, которая постоянно крутилась на аэродроме, целые дни про­водя возле самолетов. Заинтересовавшись ею, он как-то спро­сил:

— Ты что, летать хочешь?

— Угу,— ответила Лиля доверчиво.— Только меня не при­няли.

— Понятно. Ну, а дома знают, что ты здесь пропадаешь?

— Знают.

На самом же деле Лилины родители понятия не имели об аэроклубе. Она убедила их, что ходит в школьный драмати­ческий кружок.

Ульянов отнесся к девочке с симпатией. Наблюдая за ней, он старался приободрить ее, позволял ей присутствовать в его группе во время занятий на тренажере, при изучении фигур пилотажа на земле.

Однажды он застал Лилю сидящей в кабине самолета «У-2». Держа ручку управления, она пробовала двигать ею, воображая, что летит. Инструктора девочка не заметила, увле­ченная «полетом», и он долго стоял у самолета, наблюдая, как сосредоточенно изучала Лиля управление.

— Ну что, Лиля, получается? — спросил он серьезно.

Она смутилась.

— Угу, — ответила виновато, вылезая из кабины.

Спрыгнув на землю, девочка остановилась перед Ульяно­вым и так тяжело вздохнула, что он рассмеялся и сказал:

— А ну садись в самолет!

В мгновение ока Лиля снова оказалась в кабине. Выжида­тельно посматривая на Ульянова, она, казалось, еще не вери­ла своему счастью, и в первый момент на лице ее можно было прочитать сдерживаемую радость и в то же время насторожен­ность: а вдруг инструктор шутит? Но она знала: Ульянов не может обмануть ее, и с нетерпением ждала, когда он сядет в самолет.

Сняв с себя летные очки, он протянул их Лиле:

— Вот, надевай.

Потом не спеша сел в кабину, застегнул шлем и, наблюдая за Лилей в круглое зеркальце, прикрепленное к левой стойке, приказал:

— Берись за сектор газа и выруливай!

Она послушно порулила на старт. Ульянов обернулся к ней и с удивлением воскликнул:

— О, да ты все умеешь! Когда же ты научилась? Может быть, ты и летать уже умеешь? Только потише, потише рули... Не спеши — успеешь!

Он взял управление, развернул самолет против ветра и взлетел. «У-2», оторвавшись от земли, стал набирать высоту, уходя все дальше в небо. Приглушенно, совсем не так, как на земле, гудел мотор. Лиля посмотрела вокруг — наконец насту­пил момент, которого она так долго ждала... Голубое чистое небо, сверкающее солнце, а внизу — земля, зеленая, разрисо­ванная полосками-дорогами, усеянная домиками...

В воздухе Лиля не отпускала ручку, повторяя все движе­ния, которые проделывал летчик, управляя самолетом. Эти движения она уже знала, вызубрив наизусть учебник по лет­ной подготовке. Почувствовав, что Лиля крепко держится за ручку, Ульянов предложил:

— Ну-ка, бери управление. Подвигай рулями.

Сам он поднял обе руки над головой, желая показать Лиле, что она ведет самолет самостоятельно.

— Смелее, смелее! — подбадривал он Лилю.— Смелее дви­гай ручку! Так, как ты делала на земле.

У Лили перехватило дыхание. Сначала робко, потом уве­реннее по команде инструктора она накреняла самолет то впра­во, то влево, наклоняла его вперед, делала горку, снова выво­дила в горизонтальный полет.

— Разворачивайся влево! Ногу! Ногу дай! И ручку накло­ни. Вот так, отлично! Следи за капотом — видишь, как он пол­зет по горизонту? Так и держи...

Лиля быстро схватывала все, чему учил ее Ульянов. Поса­див самолет, он сказал ей:

— Молодец! Будешь летчиком!

Счастливая Лиля смущенно и немного испуганно смотрела на Ульянова.

— А когда? — быстро спросила она.

Ей не терпелось начать полеты как можно скорее. Однако инструктор, покачав головой, ответил:

— К сожалению, придется подождать немного, ничего не поделаешь. Сейчас не возьмут. Тебе сколько исполнилось?

— Мне... скоро шестнадцать! — не задумываясь, выпалила Лиля, прибавив себе целый год от страстного желания быстрее поступить в аэроклуб.

Ульянов, догадываясь, что Лиле едва ли исполнилось пят­надцать, не стал уточнять. Он хорошо понимал девочку.

— Значит, осенью можешь подавать заявление. Я помогу тебе. Примут обязательно.

По-прежнему Лиля являлась на аэродром и целыми днями не отходила от самолетов. Видя такую настойчивость, Ульянов стал иногда брать ее с собой в воздух, учил «чувствовать» ма­шину, показывал различные фигуры пилотажа. Лиля оказа­лась очень способной ученицей и быстро научилась управлять самолетом. Осенью с помощью Ульянова она была принята в аэроклуб официально, а еще спустя год с отличием окончила его и осталась там для прохождения инструкторских курсов.

Наконец Лиля сдала последний экзамен за десятый класс, и ее, молодую девушку, которой тогда еще не исполнилось во­семнадцати, вместе с лучшими инструкторами аэроклуба на­правили в летную школу в Херсон.

Вернувшись из Херсона в Москву вполне квалифицирован­ным летчиком, Лиля продолжала с увлечением летать, рабо­тая инструктором. Особенно запомнилась ей первая группа курсантов, которую она выпустила летом сорокового года.

Принимая группу, Лиля волновалась не меньше, чем вол­нуется учитель, впервые в жизни входя в класс, где его ждут будущие ученики. Десять человек. Десять взрослых парней, которые пришли из техникумов, с заводов, со строек. Она, ин­структор, младше всех по возрасту и, уж конечно, меньше всех ростом. Справится ли она с ними? Будут ли они ее слушаться?

Когда курсанты выстроились и Лиля подошла к строю, старший группы, долговязый парень по фамилии Гордиенко, доложил ей, глядя на нее сверху вниз:

— Товарищ инструктор, группа выстроена!

— Здравствуйте, — сказала Лиля, обращаясь к курсан­там — Я буду вашим инструктором. Фамилия моя Литвяк. Лилия Владимировна...

Этих парней Лиля знала только по прочитанным ею личным делам, которые хранились в отделе кадров, и теперь старалась угадать их фамилии. Ей предстоит научить их летать. Они уже прошли теоретический курс, изучили полностью самолет и мо­тор. Оставалась наземная подготовка, тренировка на земле, и затем — полеты.

 Она стояла перед ними, невысокая худенькая девушка в синем беретике, с ярко-синими глазами, и совсем не старалась напустить на себя ни солидности, ни важности. Многие в строю сдержанно заулыбались, переглядываясь, а один из курсан­тов, самый смелый, усмехаясь, спросил:

— Разрешите задать вопрос, Лилия Владимировна!

— Пожалуйста, — ответила Лиля. — Но лучше называйте меня не по имени и отчеству, а просто: товарищ инструктор.

— Товарищ инструктор, вот тут ребята поспорили: говорят, что вы в восьмой класс перешли... В общем, интересуются, сколько вам лет...

Лиля густо покраснела, но не смешалась, а ответила так, как ответила бы на любой другой вопрос:

— Через три месяца будет восемнадцать.

— О!

— А вам? Кстати, как ваша фамилия?

— Климов. Мне, товарищ инструктор, уже двадцать один! — с довольным видом сообщил Климов.

— Ну и что же? Какое это имеет значение? Моя задача — научить вас летать. Вы когда-нибудь поднимались в воздух?

— Нет...

— А кто-нибудь из вас летал? — обратилась она к строю.

Оказалось, никто.

— Сначала займемся тренировкой на земле. А потом каж­дый из вас полетает вместе со мной.

Курсанты быстро привыкли к Лиле, оценили ее как терпе­ливого, внимательного инструктора, хорошего товарища. Поч­ти все они были тайно влюблены в нее, и только Климов от­крыто говорил ей о своих чувствах при каждом удобном слу­чае. Он ежедневно ждал, когда Лиля закончит работу, чтобы проводить ее от аэродрома! до трамвая — дальше она не раз­решала. Парень оказался очень способным, любил летать, и Лиля считала его своим лучшим курсантом.

Когда пришло время ребятам уезжать в военное летное училище, Климов пришел попрощаться. В то время Лиля вела уже другую группу. Явился он в новом костюме, в белоснеж­ной рубашке, и Лиля, которая раньше видела его только в ра­бочем комбинезоне, залюбовалась красивым парнем с густы­ми темными бровями и черными как смоль, вьющимися воло­сами.

— Лилия Владимировна, можно я буду писать вам? — по­просил он.

— Можно, Климов. Конечно, пиши, я буду рада,— сказала Лиля.— Из тебя выйдет отличный летчик.

Он сдвинул брови в одну линию и решительно произнес!

— Я всегда буду любить только вас, Лилия Владимировна. И вы это помните, пожалуйста. Если я вам буду нужен... Ну, в общем, лучше вас нет никого.

Лиля засмеялась. Он был славным парнем, этот Климов, прямым и честным.

— Ну прощай, Сережа! Желаю тебе счастья и удачи! — сказала она.

Целый год Климов регулярно присылал ей письма. Он готовился стать летчиком на бомбардировщике.

Началась война. Работы сразу прибавилось, целыми днями с утра до вечера Лиля проводила на аэродроме. Набор в лет­ные школы увеличился, нужны были летчики для фронта, и подготовка курсантов в аэроклубах требовала ускоренных тем­пов. Выпуская одну группу за другой, Лиля думала о том, как бы самой попасть на фронт. К концу первого военного лета она в общей сложности научила летать около пятидесяти парней. А осенью сорок первого, когда аэроклуб собирался эвакуиро­ваться из Москвы, ушла в армию и стала летчиком-истреби­телем.

ДВЕ ПОБЕДЫ В ОДНОМ БОЮ

Утром следующего дня Соломатин снова взял Лилю на бое­вое задание. Группа «ЯКов», которую он лидировал, по тре­воге поднялась в воздух, чтобы перехватить фашистские са­молеты, вылетевшие бомбить Сталинград.

— В квадрате двенадцать две группы «юнкерсов». Держат курс на город. Прикрывают восемь «мессеров». Восемь «мессе­ров»... Вступайте в бой! — передали с земли.

На этот раз Лиля не зевала: она внимательно следила за небом, чтобы вовремя обнаружить врага и ничего не пропус­тить. Заметив на горизонте темные точки, которые стали быст­ро увеличиваться в размерах, превращаясь в самолеты, она сразу же сообщила Соломатину:

— Слева впереди самолеты...

— Вижу «юнкерсы»! — отозвался ведущий. — Атакуем с ходу, со стороны солнца!

Соломатин, подправив курс, повел свою группу наперерез бомбардировщикам, надеясь встретить их до того, как они пересекут линию фронта. Нужно было заставить врага сбро­сить бомбы на его территории.

Сдерживая волнение, Лиля с нетерпением ждала момента атаки. Вот они, враги, с которыми она сейчас вступит в бой... Теперь она видит их отлично! Крепко сжав ручку управления, вся собравшись, как перед прыжком, Лиля приготовилась к бою.

Воспользовавшись преимуществом в высоте, Соломатин с ходу атаковал головное звено строя, и Лиля увидела, как со­всем рядом загорелся и стал падать немецкий «юнкерс», сби­тый ведущим. Второй, летевший справа от флагмана, стал по­спешно отворачивать в сторону, отстреливаясь. Она засмотре­лась на пылающий вражеский бомбардировщик и от неожи­данности вздрогнула, услышав в наушниках голос Соломатина:

— «Тройка», «тройка»! Атакуй немца — уйдет!

Лиля бросилась на отколовшийся от строя бомбардиров­щик, который старался выйти из-под удара. Подойдя к нему поближе, она уже почти поймала его в перекрестье прицела, как вдруг откуда-то сбоку выскочил «мессершмитт». Это был истребитель прикрытия из группы, сопровождавшей строй бомбардировщиков. «Мессеры» прозевали момент, когда со­ветские истребители скрытно подошли и со стороны солнца напали на «юнкерсы». Теперь они пытались защитить свои са­молеты, подвергшиеся атаке.

Истребитель с черным крестом на фюзеляже промчался перед самым носом у Лили, как бы заранее предупреждая ее, чтобы она оставила в покое «юнкерс», иначе ей будет плохо. Лиля поняла, что сейчас фашист пойдет в атаку, но ей уж очень не хотелось бросать «юнкерс», по которому она приго­товилась стрелять. Такая возможность! Сейчас она собьет его... Что же делать? Быстро оглянувшись на «мессера», который ей угрожал, она увидела, что тот разворачивается, чтобы зай­ти ей в хвост. «Успею»,— подумала она, все еще сомневаясь в душе, и нажала на гашетки. Однако в спешке прицелилась плохо, и бомбардировщик, умело сделав маневр, успел укло­ниться: очередь прошла мимо. «Мессер»! Где он?» — мелькну­ло в сознании, и, бросив взгляд назад, Лиля похолодела: не­мец уже пикировал на ее «ЯК», держа его на прицеле. «Сей­час будет стрелять!» — испуганно подумала она и резко отвер­нула в сторону, понимая, что уже, может быть, поздно... С ис­пугу ей показалось, что по ее самолету стучат пули, выпущен­ные врагом... Но что это? Мимо, совсем близко, промчался «мессер», за которым потянулся дымный шлейф. Это был тот самый, ее «мессер»... Увидев рядом со своим самолетом крас­нозвездный ястребок Соломатина, Лиля все поняла: опоздай он хоть на одну секунду, и вместо «мессера» к земле понесся бы ее «ЯК»...

— «Тройка», «тройка», следуй за мной! — раздалась коман­да ведущего.

Выручив из беды Лилю, Соломатин поспешил к другим самолетам, и Лиля послушно пристроилась к нему, стараясь не отставать. Вместе, парой, они снова атаковали строй, кото­рый уже начал распадаться. Часть «ЯКов» дралась с «мессе­рами», отвлекая их, остальные вели огонь по вражеским бомбардировщикам, стремясь помешать груженным бомбами «юнкерсам» продолжать свой путь к цели. Пока шел бой, бомбар­дировщики рассеялись по небу, бросая свой груз прямо в поле и поворачивая назад.

В этом бою были сбиты три «юнкерса» и один «мессер­шмитт». Девятка Соломатина возвратилась на аэродром, по­теряв один самолет.

Посадив свой истребитель и зарулив его на стоянку, Лиля подошла к Соломатину, ожидая от него замечаний.

— Что, Лиля, весело было? — пошутил он.

— Спасибо, Леша, — произнесла Лиля с виноватым ви­дом. — Если бы не ты...

— Ну как, освоилась? — спросил он так, словно бы и не слышал ее слов.

— Угу, — ответила она и вопросительно посмотрела на Со­ломатина, зная, что сейчас он обязательно напомнит ей об «юнкерсе».

— Так вот, следующий раз смотри в оба! А то погналась за «юнкерсом», а свой хвост не защищен. Нельзя надеяться на авось, живо собьют! Они знаешь какие — так и ждут, когда ты сделаешь ошибку...

Соломатин говорил, слегка улыбаясь, без всякой назида­тельности, дружески и даже ласково, и Лиля поняла, что в те­чение всего боя он ни на секунду не терял из виду ее самолет, все время следил за ее действиями и в любой момент был го­тов прийти к ней на помощь.

— Ну, а в общем, честно скажу: все идет как надо! Так и держись! Все идет как надо! — сказал Соломатин, легонько похлопав ее по плечу.

Обрадованная похвалой командира эскадрильи, Лиля ма­шинально кивнула, как бы соглашаясь с ним: все идет как на­до... Соломатин, хитро сощурив глаза, вдруг спросил:

— А теперь, Лиля, признайся: что, очень хотелось тебе, сбить «юнкерс»?

— Угу, — ответила Лиля.

— Это хорошо. Ты немного запоздала: сразу надо было атаковать. На будущее учти: настоящий истребитель тот, кто сам ищет боя, а не ждет, когда ему навяжут. Поняла?

— Поняла.

В этот момент на старте взвились вверх одна за другой три зеленые ракеты — сигнал боевой тревоги, и дежурная чет­верка истребителей пошла на взлет.

— Подружка твоя взлетает,— кивнул Соломатин в сторо­ну самолетов, набиравших высоту.

Они молча проследили за тем, как поднялись в воздух че­тыре «ЯКа» и взяли курс на запад. Четверку повел Баранов, и Лиля мысленно пожелала им всем удачи, особенно Кате, которая летела в бой впервые.

— После обеда дежурит наша эскадрилья, — предупредил Соломатин. — Будь готова — опять полетим.

— Хорошо.

Теперь, после второго вылета, Лиля чувствовала себя го­раздо уверенней, хотя прошел он не так уж гладко: чего-то она не учла, что-то сделала не так, да и «юнкерс» улизнул от нее... А если бы не Соломатин, то наверняка и сама она не вернулась бы. Однако все это не особенно огорчало Лилю. Важно было другое — то, что она дерется с врагом, что теперь никто не запретит ей летать, что рядом этот славный карегла­зый Леша, который относится к ней как к боевому товарищу. А с его помощью нетрудно будет избавиться от ошибок, кото­рые она допускает по неопытности.

Не успел затихнуть вдали гул моторов только что взлетев­ших самолетов, как тишину голубого неба нарушил новый звук, спокойный, ровный.

— Слышишь, летит! Это определенно к нам.— Соломатин посмотрел вверх.

— Кто летит?

— Разведчик — «рама».

Действительно, на большой высоте, направляясь к аэро­дрому, не спеша скользил по небу двухфюзеляжный «Фокке-Вульф-189», или, как его называли летчики, «рама». Развер­нувшись над самым аэродромом и наверняка сфотографировав его, «рама» взяла курс на север.

— Засекла. Теперь нужно ждать налета. Это уж точно!

Леша поспешил на командный пункт, и вскоре оттуда был подан сигнал «переруливать самолеты». К Лиле подбежала ее техник Инна:

— Лиля! Приказано переруливать на запасной аэродром. Я сама отрулю, ты отдохни...

— Сама? Ну давай, Профессор, рули. Сможешь без меня?

— Смогу. Валя поможет запустить.

Лилин «ЯК» обслуживал женский экипаж: техник Инна Паспортникова и оружейник Валя Краснощекова. С этими девушками Лиля прибыла сюда, в мужской полк, и с ними продолжала работать, полностью им доверяя. Почему-то Инну она стала называть «Профессором»: то ли потому, что до войны та была студенткой авиационного института и благодаря знаниям, полученным в институте, могла теперь ответить на любой технический вопрос, с которым к ней обращались; то ли просто оттого, что Инна, строгая, рассудительная девушка, отличалась необыкновенно серьезным отношением к жизни, людям, ко всему на свете.

Лиля пошла домой пообедать и часок отдохнуть, а тем вре­менем техники и часть летчиков спешно отруливали самолеты на запасной аэродром, находившийся в степи в нескольких километрах от основного. Неизвестно было, когда появятся вражеские бомбардировщики, но опыт говорил о том, что прилетят они обязательно...

Пообедав, Лиля села в автобус и приехала на аэродром к своему самолету. Инна и Валя, закончив чистить пушку, вставляли внутрь пружину. Руки и лица у них были перепач­каны, у Вали чернели жирные масляные полосы на лбу и под­бородке. Обе пыхтели — упрямая пружина никак не станови­лась на место, выскальзывая из рук.

Некоторое время Лиля молча наблюдала, как они трудят­ся, потом предложила:

Что, девочки, помочь?

Валя испуганно воскликнула:

— Что вы, товарищ командир! Перепачкаетесь перед вы­летом. Мы сами. Сейчас мы ее...

Наконец пружина перестала сопротивляться. Инна, вздох­нув c облегчением, сказала, вытирая рукавом потное лицо:

— Ну все. Стала, проклятая. Никогда сразу не полу­чается...

Она посмотрела на Лилю и подумала, глядя на голубой

подшлемник, видневшийся из-под шлема, и такого же цвета шарфик, наброшенный на шею: «Вот зачем ей понадобилась вдруг синька. Как всегда, прихорашивается наша Лиля!»

— Соломатин уже здесь, пришел, — сказала Инна. — Ты опять с ним полетишь в паре?

— Угу, — ответила Лиля. — Катю видела?

— Видела. Она недавно здесь была. Отрулила сюда свой «ЯК» и пошла обедать.

— Значит, мы разминулись. Ну, как она слетала?

— Говорит, отлично! Довольная такая: Баранов похвалил ее. Рассказывает, что немцев было в воздухе видимо-невиди­мо... Она расстреляла весь боекомплект, прилетела совсем пус­тая. Уверяет, что если бы еще хоть несколько снарядов, то обя­зательно сбила бы «юнкерс»!

Лиля улыбнулась, вспомнив свой разговор с Катей: да, уж она выпустила по немцам все пули до последней...

Девушки занялись пушкой — нужно было поставить ее на самолет. А Лиля вынула из бокового кармана гимнастерки зеркальце. Вдруг рядом прозвучал голос:

— О, мадемуазель, вы сегодня великолепны!

Она вздрогнула и поспешно спрятала зеркальце. Мимо сто­янки шел Кулагин, насмешливо улыбаясь, сверкая угольками черных глаз. Вглядываясь в его лицо, Лиля пыталась снова найти в нем то, прежнее, выражение, которое уже однажды видела.

— Вам удивительно к лицу этот чудный шарфик ядовито-голубого... простите, небесного цвета!

Нет, ничего похожего на того Кулагина...

— Хотел бы я знать, для кого вы приоделись? Не обратите ли вы внимание на мою скромную персону? Разумеется, я могу и подождать — мне некуда торопиться...

Лиля, не выдержав, резко повернулась к нему и, скрестив руки на груди, сердито сощурила глаза.

— Послушайте, Кулагин, вам не надоело?

— Что вы! Что вы! Как блестят ваши прекрасные глаза! Кажется, мы сегодня летим вместе, и я буду иметь счастье чувствовать ваш локоть... локоть друга!

— Да, кажется, мы летим вместе. Но учтите, Кулагин: если вы не прекратите своей болтовни, я могу случайно перепутать вас с «мессером»...

— Ну зачем же так? Кстати, мне помнится, что «мессеры» пока еще не ощутили на себе силы вашего оружия...

— Пока еще нет! — ответила Лиля и отошла за самолет, давая понять Кулагину, что разговор окончен.

Кулагин тихонько засвистел, поглядывая в Лилину сторо­ну, и пошел к своей машине небрежной походкой человека, которому все нипочем.

«Зачем ему все это? — подумала Лиля с какой-то жалостью к Кулагину. — Напускает на себя... Тогда, после разбора, он был совсем другим...»

Она увидела Соломатина, который приближался к ее са­молету, и, одернув гимнастерку, вышла ему навстречу.

— Скоро, наверное, полетим, Лиля, — сказал он. — Будь внимательна. На хвост поглядывай, не забывай. Сегодня пойдем шестеркой. В случае необходимости прикрой меня. Есть?

— Есть.

Она кивнула и улыбнулась ему. Ей нравился все больше и больше этот спокойный, немногословный парень, нрави­лась его мягкая, чуть смущенная улыбка, его теплые карие глаза.

Когда Соломатин отошел, Инна, которая стояла в стороне и наблюдала, как Лиля провожала взглядом своего команди­ра, одобрительно сказала:

— Он чем-то похож на доброго молодца из русской сказки. Статный, светловолосый... Ты не находишь?

— Угу, — ответила Лиля, влезая на крыло. — Похож. Толь­ко я люблю брюнетов!

Инна пожала плечами: видимо, Лиле просто не хотелось продолжать этот разговор, вот она и выдумала — брюнеты! Послышался гул низко летящего самолета, и неожиданно для всех с востока прямо на аэродром выскочил «мессершмитт». В это время в воздухе не было ни одного «ЯКа», и зенитные пулеметы моментально открыли огонь. Однако вражеский ис­требитель не собирался, видимо, никого трогать. Сделав круг над аэродромом, он пролетел бреющим над самой серединой летного поля, над взлетной полосой и, покачав крыльями, све­чой, почти вертикально взмыл кверху. Все заметили на фюзе­ляже «мессершмитта» рядом со свастикой большой черный круг и в нем — белую голову коня...

Фашист вызывал советского аса на поединок. Он был уве­рен, что победит любого летчика, самого опытного, самого ис­кусного, иначе бы не рискнул прилететь один к вражескому аэродрому, чтобы драться над чужой территорией.

— Смотрите, он прилетел, чтоб драться, — сказала Лиля, с тревогой думая о том, что Леша сейчас на аэродроме и, ко­нечно, первым поднимется в воздух.

На КП в это время находились Баранов и Соломатин. Поняв, что «мессер» приглашает драться, Баранов немедлен­но передал по рации зенитчикам:

— Прекратить обстрел! Повторяю: прекратить огонь!

Пулеметы умолкли. Остался только воющий звук нагло

разгуливающего над аэродромом «мессершмитта», который в ожидании боя решил порезвиться: фашистский ас виртуозно выполнял одну за другой фигуры высшего пилотажа, желая, очевидно, блеснуть своим мастерством и в то же время воз­действовать психически на будущего противника.

Соломатин стал поспешно надевать шлемофон:

— Николай, я поднимусь! Мой самолет готов!

— Погоди! — сказал Баранов.

Он не знал, как поступить: разрешить Соломатину или, на­оборот, запретить ему лететь.

— Ну? — нетерпеливо спросил Соломатин.

— Погоди,— еще раз повторил Баранов. — Ты помнишь, что произошло в полку Козырева?

Соломатин помнил. Это случилось недавно, на соседнем аэродроме. Фашист вот так же прилетел и вызвал на поединок советского аса. Ему поверили, и лучший летчик полка стал взлетать, чтобы вступить в единоборство с фашистом. Но не­мецкий ас подло обманул летчика и, вместо того чтобы сразиться с ним, просто расстрелял его на взлете, когда самолет, еще не набравший достаточной скорости и высоты, совершенно беспомощен и драться не может...

— Ничего, рискнем! А как же иначе? — ответил Солома­тин.— У меня руки чешутся! Не задерживай — я пошел!

— Ну, давай! — разрубил воздух рукой Баранов. — Только...

Он не договорил и, раздираемый сомнениями, болезненно поморщился. С одной стороны, это был большой риск... Он мог лишиться лучшего летчика, которым гордился не только полк, но и вся Воздушная армия, весь Сталинградский фронт... При­чем двойной риск: фашист мог убить его при взлете и мог убить во время боя. Хотя и знал Баранов, что Соломатин первоклассный летчик, но чего не случается, когда идет смертель­ная схватка...

С другой же стороны, отказаться от боя было просто немыслимо: это значило признать превосходство врага, стру­сить... А ведь фашист прилетел один, он рисковал не меньше! Просто сбить его зенитками в таких условиях было бы нечест­но. Другое дело, если бы он явился с целью нападения, но он вызывал на единоборство — тут уж ничего не поделаешь... К тому же немцы, которые дошли до Волги и предгорий Кав­каза, не привыкли к поражениям и, чувствуя свою силу, уве­ренные в своей непобедимости, действовали нахально. Вот как этот фашистский ас, прилетевший сюда. Нужно было проучить его, доказать, что советские асы не менее искусны, нужно бы­ло поддержать свой престиж.

И все же с болью в сердце посылал Баранов Соломатина в бой. Он пошел бы сам вместо него, но это было бы безрас­судно: лететь командиру полка...

Некоторое время Баранов стоял у землянки и наблюдал, как надевает парашют и садится в кабину Алексей Соломатин. Но когда на истребителе заработал мотор, он не выдер­жал и, схватив шлемофон, побежал к своему «ЯКу». Нет, он не мог оставаться простом наблюдателем — он должен был сесть в самолет и приготовиться к тому, чтобы в любую секун­ду подняться в воздух, догнать и уничтожить фашиста, если только тот вздумает обмануть всех и сбить Соломатина при взлете...

Все, кто был на аэродроме, с замиранием сердца следили за поединком. Пока Соломатин взлетал и набирал высоту, не­мец ждал в стороне. Потом противники пошли на сближе­ние...

Это был блестящий бой, в котором оба летчика показали высший класс мастерства. Долгое время никто из них не мог одержать верх — они были равны по силе. Однако эта схват­ка не могла кончиться вничью — один из них должен был по­бедить... Истребители носились в небе, кувыркаясь, пикируя и вновь устремляясь в высоту. Атака за атакой, треск пулеме­тов, завыванье моторов... Иногда казалось, что вот-вот они столкнутся на встречных курсах и тогда оба самолета разле­тятся вдребезги. Противники дрались отчаянно, и никто из них не допускал ни малейшего промаха — любая неточность гро­зила гибелью...

Бой длился уже около получаса, когда вдруг «ЯК» Соло­матина на крутом вираже глухо завыл, с усилием приподнял нос под страшной перегрузкой — и длинная очередь из пушки и пулеметов достигла цели, вонзившись в брюхо «мессершмитта». Фашистский истребитель перевернулся через крыло и стал падать. Спустя несколько секунд в стороне от аэродрома раз­дался взрыв, и в воздух поднялись и посыпались вниз обломки самолета, комья земли...

Соломатин пролетел бреющим над местом гибели фашиста, потом промчался над аэродромом и посадил свой «ЯК». К не­му подбежали летчики и техники, вытащили из кабины и ста­ли качать на руках, подбрасывая кверху как мяч.

— Ура Соломатину! Лешке ура-а!

— Хватит, братцы! Хватит! Пощадите! — взмолился Соло­матин.

Когда его наконец поставили на ноги, он, улыбаясь, пока­чал головой и сказал:

— Да вы что! Фашист не убил, так вы хотите прикончить!

Баранов крепко обнял его и расцеловал:

— Ну, Алексей, черт! Я так боялся за тебя... Понимаешь, когда где-то в бою — одно дело, а вот так, когда знаешь, что прилетел сильнейший ас... Здорово ты его, просто классно... — Он снова обнял Соломатина и вдруг спохватился: — Слушай, так тебе же лететь сейчас! Давай я поведу твоих, а ты потом слетаешь вместо меня.

— Нет, я сам. Это так, разминка была, полезная,— пошу­тил Алексей. — К тому же тебе в дивизию нужно к трем, забыл?

— Да, действительно в дивизию. Какая-нибудь взбучка, наверное...

— Слушай, Николай,— сказал Соломатин,— ты там не под­нимай вопроса о девчатах. Ну, переведут их в другой полк... Все равно ведь летать будут. Пусть уж лучше у нас — мы в обиду не дадим...

— Да, пожалуй, — нехотя согласился Баранов.

Через несколько минут на командном пункте взвились в небо ракеты, и летчики дежурной шестерки стали запускать моторы. Лиля, которая так и не успела поздравить Соломати­на с победой, стала быстро пристегивать лямки парашюта.

— Профессор, помоги! Замок не застегивается...

Инна помогла ей пристегнуть лямки, запустить мотор. Мах­нув ей на прощание рукой, прямо со стоянки Лиля пошла на взлет. Уже в воздухе, когда шестерка «ЯКов» собралась в строй, она услышала по радио с земли:

— На подходе к городу группа «юнкерсов» и «дорнье»... Квадрат девять, квадрат девять... Сверху прикрывают «мессершмитты». Вступайте в бой немедленно...

Вскоре Лиля через просветы в облаках увидела чуть ниже впереди большую группу самолетов. Сверху над бомбардиров­щиками вились истребители прикрытия — восемь «мессершмиттов». Враг имел значительное преимущество.

Маскируясь в облаках, «ЯКи» скрытно подошли к против­нику и по сигналу Соломатина сразу всей шестеркой атако­вали врага. Лиля, не отрываясь от ведущего, напала на «юн­кере», который летел слева от головного. С близкой дистан­ции она всадила в него мощный залп огня, и он, задымив чер­ным дымом, вспыхнул, отваливая от строя куда-то в сторону и вниз, оставляя за собой клубящийся след. Рядом с ним взо­рвался головной «юнкере», подожженный Соломатиным.

У Лили перехватило дыхание — как удачно! Но радоваться было некогда: в это время, опомнившись, вступили в бой не­мецкие истребители. Закрутилась карусель, в которой Лиле сначала трудно было разобраться. Уклоняясь от боя с «мессе­рами», она попыталась атаковать еще один бомбардировщик, но вдруг заметила, как быстрый «мессер» с черным крестом на фюзеляже вошел в пике, устремившись сверху на самолет Соломатина, который уже вел бой с напавшими на него двумя истребителями. Три на одного! Мелькнула мысль: «Предупре­дить Лешу! Нет, это отвлечет его...» И Лиля, резко повернув свой «ЯК», сама бросилась навстречу пикирующему «мессе­ру», ловя его в перекрестье прицела. Расстояние между ними быстро сокращалось... Нужно спешить, иначе будет поздно! Лиля с силой нажала на гашетки и отвернула в сторону... От «мессера» отскочил обломок — кусок крыла, и самолет стал падать, кувыркаясь в воздухе. Вот он ткнулся в землю, и Ли­ля вдруг вспомнила — «хвост»! Увлекшись, она забыла о «хво­сте». Взгляд назад — другой «мессер», незаметно подкравшись, уже занимал позицию для атаки. Как вовремя она его обна­ружила! Боевой разворот — и оба самолета закружились, пы­таясь занять выгодное положение для нападения.

В наушниках стоял треск, слышны были щелканье, выкри­ки, команды — Вдруг сквозь все шумы прорвался знакомый го­лос, который Лиля сразу узнала... Это был голос летчика Ку­лагина. Он звучал высоко и взволнованно:

— Я — «пятый», я — «пятый»! Горю... Иду на таран! Про­щайте —

Голос сорвался, и на мгновение наступила тишина... Лиля обернулась, ища глазами самолет, но никого не нашла,

Где Соломатин? Где другие? Лиля не видела их, а искать не было времени. Теперь она вела бой с «мессером» где-то в стороне от остальных. Раздавалась очередь за очередью, но Лиля и ее противник умело выходили из-под удара. Лиля дра­лась, а в ушах, казалось, все еще звучал голос Кулагина: «...Го­рю... Иду на таран! Прощайте...»

В один из моментов боя она увидела на земле взрыв и почему-то подумала: «Соломатин!..» Сердце сжалось, готовое в следующую секунду разорваться, но тут она услышала, как он хрипловатым голосом передавал на землю:

— «Сокол»! Бой продолжаю... Потерял двух... Нужна по­мощь! Нужна помощь... Я — «Орел».

Значит, погиб не только Кулагин! Кто же еще? Теперь их осталось четверо... А немцев много... Где Леша? С новой си­лой бросилась Лиля на противника. Неизвестно, чем бы кон­чился бой, если бы фашист вдруг не вышел из него. Неожи­данно для Лили «мессер» нырнул куда-то вниз и стал уходить на запад. Сначала Лиля не поняла, в чем дело, и решила, что он просто заманивает ее в глубь своей территории, где на помощь ему могли прийти другие самолеты... Потом подумала; что у него кончились боеприпасы. Во всяком случае, она не рискнула одна преследовать его. Однако все выяснилось очень быстро: Лиля увидела группу «ЯКов», которые пришли на по­мощь Соломатину...

Поискав и не найдя Соломатина, Лиля повернула домой. Вскоре он догнал ее и пристроился. Появилась и вторая пара. Все вместе они вернулись на свой аэродром. Два других лет­чика из шестерки погибли, сражаясь с врагом. Кулагин, ко­торый, видимо, не мог спастись, направил свой; пылающий «ЯК» на немецкий бомбардировщик и таранил его, взорвав­шись вместе с ним. Его ведомый был сбит «мессершмиттом», неожиданно выскочившим из облака.

На земле Лилю встретила Инна, которая помогла развер­нуть самолет и поставить его на стоянку. Отстегивая Лиле лямки парашюта, она спросила:

— Трудно было? Смотри, вон сколько пробоин в крыле... Сейчас латать буду.

Лиля не ответила. Откинувшись на спинку сиденья, она молчала, закрыв глаза. Ей все казалось, что в наушниках зву­чит высокий, напряженный голос: «...Горю... Иду на таран? Прощайте...» Вспомнилось, как перед вылетом она пообещала спутать Кулагина с «мессершмиттом»...

Теперь, когда все было позади, ее охватило какое-то стран­ное чувство, которое включало в себя слишком многое, чтобы его можно было объяснить. Еще не спало нервное напряжение боя, но уже пришла усталость, расслабленность, а радость победы смешалась с горечью потерь.

— Ты что, Лиля?

Встряхнувшись, словно от сна, она отозвалась:

— Знаешь, Профессор, я сбила два самолета: «юнкерс» и «мессер»...

— Что ты говоришь, Лиля! Ну поздравляю тебя! От души — с большой победой, с первой!

— Да... Спасибо, — сказала Лиля еле слышно.

Инна с удивлением уставилась на свою летчицу.

— А что ж, ты не рада? В одном бою сразу двух сбила! Не с каждым так бывает,

— Рада...

— Гм... А где еще одна пара?

— Они не вернутся.

Войдя в автобус, который отвозил летчиков с аэродрома в поселок, Лиля прошла в самый его конец и забилась в уголок. Кто-то поздравил ее с победой, за ним стали поздравлять все остальные, и на какое-то время Лиля забыла о Кулагине, о его гибели. Сегодня у нее был особенный день — она сбила двух фашистов!

Когда доехали до поселка и автобус остановился, Лиля в окошко сразу увидела Катю, которая изо всех сил махала ей рукой и кричала:

— Лилька! Живая! Скорей выходи!

Катя буквально налетела на нее и сжала в своих объятиях, словно они не виделись много лет.

— Слышь, Лиль! А тут наговорили всякого — я прямо са­ма не своя ходила. Нет, думаю, не может быть! Чтоб Лилька... Ну рассказывай! — потребовала она.

— Подожди, Катя, потом.

— Так мне ж скоро на аэродром! Кто у вас не вернулся?

А где Соломатин?

— Там остался, на КП. Он опять полетит сейчас.

— Говорят, двое не вернулись. Правда? Или врут?

— Да. Кулагин и Ткачук.

— Да что ты, неужели Кулагин? Как же это?.. Он же так классно летал!

— Угу.

— Просто не верится... Ну, а ты-то как? — спросила она.

— Я? Я ничего... Две победы у меня.

— Постой-постой! Как? И ты молчишь! Как это — две? Что, двух фрицев сразу? В одном бою?

— Двух.

— Отлично! А теперь расскажи подробно! Все-все расска­жи, с самого начала.

— Знаешь, Катя, — сказала Лиля задумчиво, — он погиб как герой. На таран пошел... Я сама слышала, как он про­щался...

— Кто, Кулагин?

— Угу...

Немецкие бомбардировщики прилетели вечером, когда на землю опустились сумерки и в небе, только начавшем темнеть, показались первые звезды. Пара «ЯКов», патрулировавшая в районе аэродрома, встретила девятку «юнкерсов».

На помощь этой паре сразу же поднялось еще несколько истребителей. Начался бой. Один «юнкерс» был сбит, осталь­ные, связанные боем, беспорядочно бросили бомбы на летное поле и вокруг него, не причинив существенного ущерба, так как все самолеты были перерулены на запасной аэродром.

 ЕСТЬ КОЛБАСА НА УЖИН!

Для Лили и Кати наступило то время, о котором они меч­тали: выдержав все испытания, девушки стали теперь летать каждый день. Баранов включал их в график полетов наравне со всеми, не делая для них никакого исключения. Но если сна­чала он поступал так, желая показать девушкам, за какую нелегкую работу они взялись, потом просто из-за того, что не хватало летчиков, то в конце концов он поверил в них, потому что обе летали и дрались успешно.

Лиля продолжала летать в паре в командиром эскадрильи Соломатиным, а Катю Баранов первое время брал ведомой к себе, но чаще ей приходилось летать с Мартынюком, его заме­стителем.

Первое время для них было очень утомительно провести два, три, а иногда и четыре боя в день, но постепенно обе втя­нулись в этот напряженный ритм войны. То, что Лиля и Катя учились у лучших летчиков полка, признанных асов, очень скоро дало свои результаты. С каждым полетом, с каждым бо­ем у девушек прибавлялось боевого опыта, мастерства, и, слу­чалось, когда не хватало старых, боевых летчиков, их ставили ведущими к молодым, которые время от времени прибывали в полк.

Лиля чувствовала себя счастливой: она добилась своего — участвовала в воздушных боях, летала на штурмовку войск противника, сопровождала к цели и обратно свои бомбарди­ровщики.

Однажды Лиле поручили задание, для выполнения кото­рого ей пришлось лететь через линию фронта одной...

Одетая к вылету, в комбинезоне и шлемофоне, Лиля проха­живалась у самолета, готовая по сигналу тревоги броситься в кабину и поднять в воздух свой «ЯК». Уже не первый раз ее назначали ведущим пары. Ее ведомый, молодой летчик Тре­губов, только недавно прибывший в полк после окончания лет­ного училища, дежурил здесь же, неподалеку, сидя в самолете. Летчики второй дежурной пары еще не явились на аэродром — они ужинали, вернувшись с боевого задания.

Лиля поглядывала на запад, где над Волгой, над горящим Сталинградом висела огромная дымная туча и в эту темную тучу медленно погружался чуть сплюснутый красновато-бурый солнечный шар. Шестерка «ЯКов», вылетевшая на перехват вражеских бомбардировщиков, еще не возвратилась.

— Профессор! — позвала Лиля.—Ты где? Куда ты де­лась?

— Здесь я!

Из-под самолета вылезла и стала отряхиваться перепач­канная маслом Инна.

— Пушку проверили?

— Работает нормально. Всю прочистили. Валя только что ушла — я отпустила ее поужинать.

— А мотор? Масло не течет?

— Исправили. Все в порядке.

Тщательно вытирая ветошью руки, Инна как бы между прочим спросила свою летчицу:

— Лиля, а ты видела, что Леша нарисовал на фюзеляже своего «ЯКа»?

— Нет. А что он нарисовал? — живо откликнулась Лиля, которую интересовало все, что касалось Леши.

— Пойдем, покажу.

Поколебавшись секунду, Лиля согласилась: самолет Соломатина стоял близко, по соседству.

— Ну пойдем. И когда же это он успел? Утром ничего не было.

— Так то утром, а сейчас — есть!

Возле «ЯКа», на котором летал Леша, они остановились. На фюзеляже рядом со звездочками, обозначавшими сбитые самолеты, красовался пикирующий орел, нарисованный белой,

совсем еще свежей краской. Постояв, Лиля пожала плечами, неопределенно фыркнула и, ничего не сказав, возвратилась к своему самолету.

— Ну как, понравилось? — спросила Инна. — Это Лешин техник намалевал. Он умеет. Его все просят, и он рисует: кому льва, кому тигра... .

Инна искоса глянула на своего командира, продолжая вы­тирать масло с рук. Она была уверена, что Лиля тоже захочет что-нибудь изобразить, и теперь старалась угадать, что же она выберет: может быть, чайку? Или пантеру? Но Лиля с равнодушным видом покусывала травинку и молчала, словно все это ее ничуть не интересовало.

Тогда Инна, подождав немного, осторожно спросила, боясь, как бы Лиле не пришло в голову что-нибудь сногсшибательное и желая подсказать ей ответ попроще:

— А тебе что нарисовать? Птицу или зверя? Ты скажи, я могу попросить... Он с удовольствием.

Наконец Лиля бросила небрежно:

— Нет... Мне, пожалуйста, розочку.

— Розочку?! Ну что ты, Лиля! Как-то не солидно...

В голосе Инны прозвучала обида за свой самолет.

— Розу, — повторила упрямо Лиля. — Красную. Это же мой любимый цветок, разве ты не знаешь?

Инна пожала плечами: так и есть — придумала... Ну что

с ней поделаешь!

— Но как же... Ты сама подумай! Сбила пять самолетов — и вдруг розочку! — опять попробовала возразить Инна.

Неожиданно Лиля рассмеялась, живо представив себе, как будет удивлен немец, с которым ей придется драться, когда увидит на фюзеляже истребителя красную розу.

— Нет-нет, Профессор, обязательно розу!

В кабине ее самолета всегда можно, было найти цветы. Бу­кетики ромашки, гвоздики, васильков... Она засовывала цве­ты за ремешки, они выглядывали из-за приборов, свисали от­куда-то сверху. Когда в самолет садился другой летчик, первое, что он делал,— это, ворча и чертыхаясь, выбрасывал из кабины весь «мусор». Но Лиля как ни в чем не бывало снова украшала самолет цветами.

Инна знала, что спорить с Лилей бесполезно.

Работая у Лили техником с первого дня фронтовой жизни, она хорошо изучила свою летчицу, всегда знала, в катком та настроении, что ее волнует. Она любила Лилю и гордилась ею, прощая ей некоторые странности. По ее мнению, Лиля недооценивала себя, ей не хватало серьезности, солидности. Цветочки, шарфики, крашенные акрихином и синькой, носо­вые платочки, которые Лиля без конца обвязывала цветными нитками... Инна не могла этого понять...

— Смотри, Профессор, к нам идут! — воскликнула Ли­ля.— Значит, есть какие-то новости.

Через аэродром, направляясь к самолету, спешил посыль­ный.

— Командир полка вызывает к себе дежурную пару. Кто должен лететь? Вы, Литвяк?

— Я, — ответила Лиля. — А что, получено задание? Какое, не знаете?

— Кажется «колбасу» сбить.

— О! — произнесла Лиля.

— А с вами кто?

— Младший лейтенант Трегубов. Да он здесь. Эй, Трегу­бов! Пошли, Батя вызывает!

Высокий молодой парень вылез из кабины, и все трое на­правились на командный пункт.

— Батя что-то не в настроении,— сообщил посыльный.

Лиля ничего не сказала. Она знала: задание было нелег­ким. До сих пор все попытки сбить аэростат, или, как его на­зывали летчики, «колбасу», кончались трагически.

Каждый вечер задолго до наступления темноты немцы под­нимали в небо продолговатый аэростат, который несколько часов висел в воздухе в районе передовой линии, засекая и корректируя наши расположенные за линией фронта огневые точки и указывая цели своей артиллерии. Наземное командование уже не раз обращалось к авиации с просьбой уничто­жить аэростат-корректировщик. Истребители вылетали, но, приблизившись к нему, неизменно натыкались на стену за­градительного огня, сквозь которую невозможно было про­биться. Два самолета, напоровшись на плотное зенитное за­граждение, сгорели, упав на землю. Третий, сильно повреж­денный, сел на вынужденную у передних траншей...

Все это Лиля знала и теперь, шагая по полю на КП, стара­лась придумать способ, как бы похитрее подойти к аэростату, чтобы наверняка сбить его.

Взглянув на шагавшего рядом молчаливого Трегубова, она решила, что, пожалуй, лучше лететь одной — зачем ей ведомый? С ним сложнее: быстрее обнаружат. К аэростату нужно подобраться незаметно и напасть на него внезапно. Одной это сделать легче. Однако о своем намерении лететь без ведомого Лиля решила пока не сообщать Трегубову: мало ли как прикажет командир...

Спустившись в землянку, Лиля доложила:

— Товарищ командир полка, лейтенант Литвяк с ведомым младшим лейтенантом Трегубовым для получения боевой за­дачи прибыли!

Баранов, не говоря ни слова, посмотрел на Лилю, потом перевел взгляд на молодого летчика, помрачнел и отвернул­ся: вот она, дежурная пара... А задание трудное!

— Кто еще на земле? — спросил он у комиссара, который сидел здесь же.

— Вот шестерка «ЯКов» идет домой. Сейчас должны сесть...

Баранов нетерпеливо кивнул: он только что говорил с ни­ми по радио и был в курсе дела. «ЯКи» провели тяжелый бой, не пропустив большую группу фашистских бомбардировщиков к Сталинграду. Летчикам, конечно, нужно отдохнуть перед новым боем...

— ...Двое сегодня ранены, Кобузев убит... — продолжал ко­миссар.

— Та-ак, — сказал Баранов и вдруг решительно потянулся за своим шлемофоном, который лежал на столе. — Нужен все­го один летчик, — произнес он, как бы извиняясь, — двум там нечего делать. А задание срочное...

«Не хочет меня посылать... Сам собирается...» — с тревогой подумала Лиля и моментально возразила:

— Тогда, разрешите, я одна слетаю! Без ведомого.

Натягивая шлемофон, Баранов не ответил, словно не слы­шал слов Лили. Ему не хотелось вступать в объяснения по по­воду полета. «Колбасу» необходимо уничтожить сегодня: завт­ра утром перегруппировка войск и немцы не должны этого знать... Задание нелегкое... И не Девчонку же посылать! А боль­ше некого...

— Послушай, Николай, ты ведь только что вернулся!— воскликнул комиссар. — И потом, зачем же лететь именно те­бе? Это могут и другие. А ты — командир полка. Понимаешь, целого полка! Подумай, что это значит.

Другие... Другие — это Литвяк, Трегубов... Баранов вскользь посмотрел на Лилю, которая стояла, подавшись впе­ред, крепко сжав губы. Опять она рвется! Куда, спрашивает­ся? Правда, летает она не хуже других, он и сам не раз хвалил ее. Даже отлично летает. И соображает неплохо эта Лит­вяк... Да и вообще почему бы и в самом деле ее не пустить? Ведь дерется же она наравне со всеми... Пять самолетов сби­ла, а это уже что-то значит! Как же быть? Лететь самому на такое задание — за это ему, конечно, крепко влетит от командования. Разумеется, если он возвратится... Прав комиссар: командир полка должен командовать, а не подменять рядовых летчиков. Тем более, что себя он ни в чем упрекнуть не может: ведь на трудное задание он сам летит ведущим... Но эта про­клятая «колбаса»!

— У меня план, товарищ командир! Я его придумала дав­но, только случая не было... Разрешите?

— Какой еще план?

— Я пересеку линию фронта далеко от аэростата, север­нее. А потом зайду с тыла, незаметно, бреющим. Они не успе­ют догадаться. Подумают сначала, что летит свой... А когда начнут стрелять, будет уже поздно!

— Правильно, — одобрительно произнес Баранов и совсем некстати подумал: «Красивая девушка... Кажется, ей нравит­ся Соломатин».

У Лили появилась надежда, что ей в конце концов удастся уговорить командира полка, и она, не ожидая, что еще скажет Баранов, быстро продолжала:

— Если не заметят, то «колбасу» можно сбить очень легко!

Молодой летчик Трегубов переминался с ноги на ногу и яв­но чувствовал себя неловко. Он не мог так смело сказать, как Лиля: «Я полечу!», так как летал на задание всего три раза и считался еще «зеленым». Но он был мужчиной, и ему хотелось крикнуть: «Поручите мне! Я сделаю все, на что способен! Ес­ли нужно — умру!» Однако он знал: нужно не умереть, а унич­тожить аэростат...

— Разрешите идти? — быстро спросила Лиля с таким видом, будто Баранов уже дал ей задание и все было решено окончательно и бесповоротно.

Командир понял ее маленькую хитрость и, уступая настой­чивой девушке, произнес:

— Ну что ж, Литвяк, я верю, что ты сделаешь это не хуже любого другого летчика. Давай лети!

Он по-мужски крепко положил руку Лиле на плечо и вдруг обнаружил, что большая его рука не помещается на худень­ком плече девушки. Ему бросилось в глаза, какая она вся ма­ленькая и щупленькая — совсем девочка... Рука его дрогну­ла... Смущенно Баранов опустил голову, но тут же быстро взял себя в руки и, посмотрев ей прямо в глаза, повторил:

— Лети, Лиля... Действуй так, как решила! Только будь осторожна...

Просияв, Лиля бросилась к выходу так поспешно, будто опасалась, что Баранов может передумать.

— Профессор! — еще издали крикнула она Инне.— Гото­во? Будем запускать!

— Все готово, садись.

Инна помогла Лиле сесть и пристегнуться ремнями. Ста­раясь скрыть беспокойство, спросила:

— Ты что, одна летишь?

— Угу,— коротко ответила Лиля, готовясь к запуску.

Больше Инна вопросов не задавала, зная, что обычно Ли­ля перед вылетом неразговорчива и расспрашивать ее беспо­лезно. Да, впрочем, и после вылета она ничего не рассказыва­ла. Только спустя некоторое время от нее можно было услы­шать скупой рассказ о проведенном бое или штурмовке.

На взлет Лиля пошла прямо со стоянки. После разбега истребитель стрелой взмыл кверху, словно вонзился в сине­ву. Когда одинокий «ЯК» растаял в предзакатном небе, по­слышался нарастающий гул самолетов: возвращалась с зада­ния шестерка...

Взлетела Лиля в восточном направлении, чтобы никто, в том числе наблюдатель с аэростата, поднятого немцами на зна­чительную высоту, не мог заметить самолет и тем более обна­ружить, что он держит курс к линии фронта. Спустя некоторое время она развернулась, пересекла линию фронта на большом расстоянии от корректировщика и углубилась в тыл врага. Под крылом мелькали дороги, овраги, деревушки, машины на шоссе. Истребитель мчался бреющим над территорией, заня­той врагом, и никому из немцев не приходило в голову, что одинокий самолет, летящий над самой землей далеко от пе­редовых позиций, может быть советским, до тех пор, пока он не оказывался над самыми головами немцев. Но даже заметив на истребителе звезды, немцы не успевали сделать ни одного выстрела...

На всякий случай время от времени Лиля меняла курс, чтобы запутать след, если по радио вдруг сообщат об истре­бителе. Наконец она развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла курс по направлению к линии фронта, в сторону аэростата. Впереди видна была «колбаса», продолговатая, от­лично освещенная розоватыми лучами заходящего солнца. Предвечернее небо было чистым, без единого облачка, и Лиле вдруг подумалось, что, может быть, она уже никогда больше не увидит ни этого глубокого синего неба, ни солнца... Но только на мгновение пришла ей в голову такая мысль. При­ближалось время, когда все должно было решиться: сумеет она сбить корректировщик или нет.

Неожиданно Лиля увидела группу «мессершмиттов» на большой высоте, которые, видимо, шли на задание. Их было девять. Сердце тревожно ёкнуло: заметят или нет? Вражеские истребители летели в том же направлении, что и Лиля, и она постаралась быстрее изменить курс так, чтобы увеличить рас­стояние до них и уйти в сторону. Девятка «мессершмиттов» продолжала спокойно следовать на восток. С опаской погля­дывая на них, Лиля снова повернула в сторону аэростата.

Некоторое время она еще летела на низкой высоте, ста­раясь незаметно подкрасться к аэростату. Затем, подойдя к нему близко, она резко взмыла свечой кверху и, уже не стра­шась никакого обстрела, на глазах у немцев атаковала его, выпустив по «колбасе» длинную очередь из пулеметов и пуш­ки. От «колбасы» отлетел в сторону большой кусок.

— Есть колбаса на ужин! — воскликнула Лиля, увидев, как аэростат сник, покорежился и жалким, бесформенным комком стал опускаться к земле.

Немцы открыли огонь. Вокруг самолета появились белые дымки разрывов. Они становились все гуще, тесно окружая самолет, и Лиля чувствовала, как стучали по обшивке крыла осколки... Скорее, скорее... Она уходила на восток, меняя курс и высоту, постепенно удаляясь от зениток. «Нет, теперь поздно стрелять! Теперь дело сделано: «колбасы» больше нет!»

Внизу извивалась змейкой траншея: передовая...

С победой возвращалась Лиля домой, уничтожив злопо­лучный корректировщик. Подойдя к аэродрому, она низко пролетела над стартом, над стоянкой, где стояла Инна и ма­хала ей рукой, и «закрутила» высший пилотаж — целый кас­кад бочек, петель, переворотов. Ее быстрый «ЯК», гудя и за­вывая, вихрем носился над аэродромом, рисуя замысловатые фигуры, и хотя это считалось «хулиганством», за которое лет­чиков наказывали, Лиля не боялась: задание было выполнено, и она не сомневалась, что командир простит ей.

Зарулив самолёт на стоянку, она выключила мотор, быст­ро выбралась из кабины и радостно объявила, повторив те же слова, что и в полете:

— Есть колбаса на ужин!

— Правда, Лиля? Сбила! Я так и знала! — воскликнула Инна. — Честное слово, я была уверена, что так и будет!

— Инна, Профессор! Отметь это в своих трудах!

Лиля подставила разгоряченное лицо ветру и, постояв так несколько секунд с закрытыми глазами, чтобы немножко освежиться и успокоиться после полета, пошла через поле к землянке.

Баранов ждал ее наверху. Рядом с ним стояли комиссар Галкин, Соломатин, одетый к вылету, и еще несколько летчи­ков. Они переговаривались между собой, глядя на приближав­шуюся Лилю, а Баранов то и дело поправлял ремень и почему-то был очень серьезен. Лиле показалось, что он даже хмурился. «Неужели сейчас будет разгон за фортели над аэродромом? — подумала Лиля. — Только бы не отстранил от полетов... Нет, не может быть!»

Она чуть замедлила шаг, все еще не веря в то, что Бара­нов станет сейчас отчитывать ее при всех... Ведь она выполни­ла задание... Трудное... Конечно же, нет! И Лиля бодро шаг­нула навстречу Баранову, остановилась и доложила:

— Товарищ командир полка, задание выполнено! Немец­кий корректировщик сбит и упал на землю. Больше они не поднимут «колбасу»!

Она с надеждой смотрела в глаза Баранову, который про­должал оставаться серьезным, как будто готовился сообщить ей что-то очень важное. И действительно, откашлявшись, он поправил зачем-то пилотку и вдруг торжественно произнес, заметно сдерживая волнение и поэтому окая сильнее, чем обычно:

Поздравляю, Литвяк! От всей души поздравляю!

Лиля вскинула брови: почему это он так торжественно, так взволнованно? Нет, это не за «колбасу», тут что-то другое. Что же?.. Она вопросительно взглянула на Соломатина, который, прищурив глаза, чуть-чуть улыбался ласково и в то же время загадочно. Лиля поняла, что ее ждет что-то приятное.

— Пришел приказ о награждении вас орденом Красного Знамени, — продолжал Баранов.

Вот оно что! Лиля слегка покраснела: ей было приятно услышать это. Она снова бросила взгляд на Соломатина, кото­рый теперь широко улыбался, радостно блестя глазами.

— От себя лично я выношу вам благодарность за успеш­ное выполнение задания. За сбитого корректировщика. Спа­сибо, Лиля! Мы все гордимся тобой.

Баранов крепко пожал ей руку.

А спустя час в полк была передана радиограмма от на­земного командования, в которой сообщалось, что немецкий аэростат сбит и смелого летчика командование награждает именными часами.

— Во, Лилька, отхватила себе часы! — говорила Катя, ра­дуясь успеху подруги. — И как это у тебя получается? Поле­тела — и сразу сбила! А тут летаешь, стараешься, а часов ни­кто не дает...

ПОГОВОРИТЕ С ПРОФЕССОРОМ

Во второй половине ноября под Сталинградом началось контрнаступление советских войск, в котором приняли участие три фронта: Сталинградский, Юго-Западный и Донской. Опе­рация была тщательно подготовлена и с самого начала прохо­дила успешно. Несмотря на то, что на Сталинградском направлении силы обеих сторон были примерно равны, советское командование сумело перегруппировать свои войска таким об­разом, что на главных направлениях, где должны были нано­ситься удары, у советских войск был перевес.

Накануне наступления испортилась погода: похолодало, подули сильные ветры, небо сплошь заволокло тучами. На следующий день пошел снег. Из-за сгустившегося тумана ут­ром девятнадцатого ноября, в день, когда началось наступле­ние, авиация не могла подняться с аэродромов, и пехота шла в атаку и продвигалась вперед без ее поддержки, опираясь лишь на помощь танков и артиллерии. В полной боевой готов­ности летчики дежурили у своих самолетов, чтобы при первой же возможности подняться в воздух. Иногда это удавалось, когда на время рассеивался туман.

Только спустя два дня установилась летная погода, и лет­чики, которые с нетерпением ее ждали, ринулись в небо, что­бы наверстать упущенное. Истребители полка Баранова ле­тали на штурмовку вражеских войск, прикрывали свою пехо­ту, отчаянно дрались с немцами в воздухе.

Уже на четвертый день наступления два фронта — Юго-Западный и Сталинградский, — продвигавшиеся навстречу друг другу, соединились, окружив большую группировку вра­жеских войск под Сталинградом. В кольце оказались двадцать две немецкие дивизии, что составляло 330 тысяч человек.

Внешний фронт отодвинулся от Сталинграда более чем на двести километров, и оставшаяся далеко в тылу немецкая группировка, оторванная от главных сил, оказалась полностью изолированной. Разрабатывая планы, как выйти из тяжелого положения, гитлеровское командование срочно приняло меры по снабжению окруженных войск. Начал действовать так на­зываемый «воздушный мост»: сотни немецких транспортных самолетов и бомбардировщиков непрерывным потоком летели к окруженным войскам и сбрасывали им сверху продовольст­вие и другие необходимые грузы. Однако только небольшая часть грузов попадала к немцам. Наши истребители вылетали навстречу фашистским самолетам, чтобы преградить им путь к Сталинграду, помешать им выполнить задание, заставить их освободиться от груза над нашей территорией. «Воздушный мост» не смог обеспечить снабжение отрезанной группировки и долго не просуществовал.

...Два дня стояла дождливая ветреная погода, и летать при­ходилось урывками, когда на время расходились тучи ниж­него яруса, нависшие над землей. На третий день полеты бы­ли совсем прекращены из-за густого тумана, опустившегося на землю. Летчикам разрешили разойтись по домам.

В перерыве между полетами Лиля занялась хозяйственны­ми делами. Вымыв голову, она туго накрутила влажные во­лосы на бумажки и, усевшись по-турецки на койку, стала под­шивать новую гимнастерку, которая была ей длинна.

Инна, сидя у окошка, сосредоточенно писала письмо. За окном в небольшом садике перед домом стояли голые осен­ние деревья, мокрые от тумана. Изредка Инна поднимала го­лову и задумчиво смотрела туда, где за невысоким заборчиком смутно виднелась черная, изъезженная машинами дорога с огромной лужей на проезжей части. Каждый раз, когда из тумана слышалось гуденье и мимо проползала, увязая в грязи, машина с бензином или каким-нибудь грузом, она забывала о письме и с тревогой ждала, что сейчас кто-нибудь из машины крикнет: «На аэродром! Готовить самолеты к вылету!»

— От меня передай маме привет, — сказала Лиля.

— Хорошо. Я всегда передаю.

— И за нитки спасибо ей.

— Я могу попросить, чтобы она выслала еще, хочешь? Ка­ких тебе — синих? — предложила Инна.

— Да, если можно, то голубых. Найдутся у нее?

— Конечно. Там дома целый ящик ниток. Раньше мама очень любила вышивать. Не знаю, как теперь...

— У меня еще остался тот кусок шелка, что мне из дому прислали. Хочу платочки сделать...

Напевая себе что-то под нос, Лиля быстро шила.

— Знаешь, Профессор, я слышала, что мы скоро переба­зируемся на другой аэродром.

— Куда?

— За Волгу, конечно. Немцев отогнали далеко, за двести километров от Сталинграда. Нам уже дали новую линию фронта. Отсюда мы достаем только окруженную группиров­ку. А к линии фронта летать далековато. Если туда и обратно...

— Как быстро продвинулись наши! И так неожиданно.

— В том-то и смысл, чтобы внезапно! Конечно, немцы ни­как не предполагали... Эх, погодку бы сейчас! А то сиди тут в тумане, когда там такое происходит!

Она прекратила шить и посмотрела в окно, словно сквозь туманную серую мглу могла увидеть те места, где шли бои...

— Ну ничего, один-то день можно, — сказала Инна. — Вче­ра все-таки слетали.

— Знаешь, как много можно сделать за один день! Ведь там наступают!

Лиля вздохнула и откусила нитку.

— Готово.

Она встала на койке во весь рост и, надев гимнастерку, по­пыталась увидеть себя в небольшое зеркало, которое висело на стене.

— Ну как? Посмотри!

— Ничего, — мельком взглянув на Лилю, сказала Инна, опять занявшись письмом.

— Что значит «ничего»? Это же настоящий мешок! Мы вдвоем поместимся в ней... Да ты не смотришь, Профессор!

Инна подняла голову.

— По-моему, хорошо, Лиля. Тебе очень идет.

— Так-так... Значит, это хорошо? Ну ладно, ты пиши. Ду­май!

 Одним махом она сбросила с себя гимнастерку и опять села, с решительным видом воткнув иголку в толстую, не­поддающуюся ткань.

Ещё ожесточеннее принялась Лиля шить, теперь убирая бока гимнастерки. В этот момент в комнату постучали, и муж­ской голос за дверью спросил:

— К вам можно?

Схватив со стула куртку и торопливо набросив ее на пле­чи, Лиля ответила:

— Можно! Войдите!

Комиссар Галкин, не решаясь сразу войти в комнату, где жили девушки, сначала предупреждающе покашлял, потом осторожно приоткрыл дверь, увидел Лилю в папильотках и, Оставаясь в коридоре, позвал:

Литвяк, пожалуйста, на минутку! Тут вас ждут.

— Я сейчас, товарищ подполковник!

Когда он притворил дверь, Лиля быстро соскочила с койки и с любопытством выглянула в окошко: кто же это ждет ее? На дорожке у крыльца стоял незнакомый летчик в шлеме, с планшетом и, чиркая зажигалкой, прикуривал папиросу. Ли­ца его не было видно, и Лиля, немного подождав, не обернет­ся ли он, воскликнула:

— Кто это может быть? Как ты думаешь?

Инна пожала плечами.

— Может быть, твой знакомый или родственник? Или быв­ший курсант, которого ты учила летать!

Летчик, стоявший к ним боком, разговаривал с комисса­ром. Лиле вдруг показалась его высокая фигура знакомой. Кого-то он напоминал... Неужели Климов, тот самый, ее кур­сант?.. Вот так встреча! Видимо, он узнал, что Лиля летает здесь, в полку... Она уже поверила было, что это действительно Климов, но летчик повернул голову, и Лиля с сожалением об­наружила, что не знает его. Чужой, незнакомый человек с ши­роким, грубоватым лицом.

— Н-нет, этого летчика я никогда не видела.

— Как же ты пойдешь с такой головой? Неудобно... Сняла бы эти бумажки,— забеспокоилась Инна.

Лиля потрогала накрученные на бумажки волосы, попро­бовала надеть шлем, но он не лез. Тогда она с трудом натяну­ла на голову ярко-синий подшлемник, посмотрела в зеркало, состроила недовольную гримасу и хотела было снять, но раз­думала, махнув рукой: сойдет, не раскручивать же теперь... Наблюдая за ней, Инна покачала головой: ох уж эта Лиля!

С независимым видом Лиля вышла на крыльцо и остано­вилась, ожидая, что будет дальше. Комиссар, показывая на капитана и как бы приглашая Лилю подойти, поближе, ска­зал:

— Вот, познакомьтесь.

Лиля медленно спустилась с крыльца, все еще не догады­ваясь, кто это может быть. Она вопросительно посмотрела на Галкина, и тот, словно не замечая, что творится у нее на голо­ве, произнес с улыбкой и как-то особенно значительно:

— Тут вот, Литвяк, товарищ приехал к нам, корреспондент из армейской газеты. Хочет с вами побеседовать.

 Полноватый, уверенный в себе капитан с нескрываемым любопытством оглядел Лилю с головы до ног, словно она представляла собой музейную редкость, улыбнулся снисходи­тельно и несколько удивленно, отбросил в сторону папиросу и протянул ей руку.

— Потапов.

Лиля нехотя поздоровалась с ним. Ей не понравилось, как он разглядывал ее, не понравились его быстрые маленькие глазки, которыми он сверлил ее насквозь.

«Вот оно что... Корреспондент. А вырядился Как летчик... — подумала она, сразу почувствовав к нему неприязнь. — И за­чем ему говорить именно со мной? Других, что ли, нет!»

— Это и есть Лиля, наша гордость! Отличный летчик! — представляя ее, сказал комиссар, как показалось Лиле, черес­чур уж радостным голосом.

«Ну к чему он это!» — Лиля подумала, что комиссар заис­кивает перед корреспондентом и, опустив глаза, покраснела.

— Все это очень интересно! — воскликнул капитан и, уже не обращая внимания на комиссара, повернулся к нему спи­ной. — Очень забавно! Значит, вы — летчик? Истребитель?

Лиля промолчала, недовольно повела плечом.

— Так вы тут беседуйте, а у меня дела, — поспешно ска­зал Галкин, тронув Лилю за руку, как бы прося ее быть посговорчивей с нетактичным корреспондентом.

Он медленно пошел к калитке, ссутулившись, чуть при­храмывая на левую ногу. Когда-то до войны Галкин летал на истребителе «И-16» и был лихим летчиком, но попал в аварию и сильно покалечился. Врачи запретили ему летать, но совсем расстаться с авиацией он так и не смог.

— Товарищ подполковник! — крикнула вслед ему Лиля, сама не понимая зачем.

Ей не хотелось оставаться с капитаном. Но когда комис­сар обернулся и выжидательно посмотрел на нее, она, не зная, что сказать, смутилась и произнесла:

— Я — я потом зайду к вам, можно?

— Конечно, конечно. Буду рад.

Он приветственно поднял руку, словно подбадривая Лилю, и зашагал по мокрой дорожке вдоль улицы. Нахмурившись, Лиля сорвала с дерева одинокий желтый лист и стала молча вертеть его, искоса недружелюбно поглядывая на капитана, чувствуя, что разговор у них не получится. Ей неловко было подводить комиссара, да и корреспондент, каким бы неприят­ным он ни казался, приехал ведь для дела... Нужно заставить себя подавить это чувство антипатии к нему. В конце концов, не все ли равно, какой он?

Капитан деловито огляделся, взял в руки летный планшет, который висел у него на боку, вынул карандаш, блокнот, сдвинул шлем на затылок и повернулся к Лиле, видимо ожи­дая, что она пригласит его в дом. Но Лиля, все еще раздумы­вая, молчала, продолжая вертеть листик. Тогда он широко ухмыльнулся и, обняв ее рукой за талию, произнес с таким ви­дом, будто они старые знакомые:

— Ну, поговорим теперь?

Передернув плечами, Лиля высвободилась и сердито выбро­сила листик. «Что за противный тип! — подумала она. — Нет, не стану с ним разговаривать».

— Мы с вами присядем где-нибудь... Да вот хоть там, на скамейке. И вы подробно расскажете мне о себе, о своих бое­вых подвигах, — бойко, по-хозяйски распорядился капитан.

— Там мокро, — не глядя на него, возразила Лиля.

— Это ничего, у меня плащ.

Нахмурившись, она смотрела в сторону и что-то решала. Капитан забеспокоился: для беседы нужен был какой-то кон­такт, а контакта не получалось. Наоборот, Лиля совершенно открыто выказывала к нему свое недружелюбие. Это раздра­жало его, но он старался скрыть раздражение, боясь, как бы она не ушла совсем.

— Ну, может быть, мы все-таки присядем? — игривым то­ном произнес он, не зная, как лучше подойти к Лиле. — Такая красивая девушка да к тому же еще истребитель! Это пора­зительно...

— Знаете... Я сейчас! — не выдержав, сказала вдруг Лиля и, сорвавшись с места, быстро юркнула в дверь дома.

Спустя минуту она появилась вместе с Инной, ведя ее за руку, потому что та, видимо, сопротивлялась.

— Вот, поговорите с Профессором! Она все знает не хуже меня. Даже лучше. До свидания... Мне некогда!

— Постойте, куда же вы... Постойте!

Но Лиля уже исчезла, захлопнув за собой дверь.

— Почему это она убежала? — воскликнул капитан воз­мущённо и недовольно одернул гимнастерку. — Очень стран­ная девушка. В высшей степени... Ну, а вы кто, простите? По­чему она вас привела?

— Я механик. На Лилином самолете.

— А-аа... — протянул разочарованно капитан. — Скажите, что это она, всегда так?

— Всегда,— сухо ответила Инна. — Не любит о себе рас­сказывать. Вот летать она любит. И воюет хорошо.

— Гм! Кажется, я ничем ее не обидел... Не понимаю. Так что же вы мне расскажете?

— Спрашивайте. Все, что знаю, расскажу.

В это время, громко насвистывая что-то веселое, к ним по­дошла Катя.

— Здорово, ребята! А туман-то рассеивается. После обе­да обещают улучшение погоды. Скоро полетим!

— Катя, это товарищ капитан, из газеты, корреспондент, — объяснила Инна.

— Ого! Статейки, значит, пописываете?

Капитан с удивлением уставился на Катю, которую мож­но было свободно принять за парня: мальчишеское лицо, ко­роткая стрижка, брюки, фуражка...

— Вы — Катя? Вот не подумал бы...

— Ха-ха-ха! — залилась смехом Катя.

Она лихо надвинула на лоб фуражку, которую надевала всякий раз, когда была такая возможность, и скрестила руки на груди, приняв бравый вид.

— Знаете, как иногда бывает интересно: придешь на тан­цы, а девки так и вьются вокруг, так и вьются... Завлекают! Я эдак подмигну какой-нибудь...

— Катя! — укоризненно произнесла Инна. — Ну зачем... То­варищ корреспондент напишет...

— Так значит вы — Буданова. Угадал?

— Именно, товарищ капитан! — ответила Катя.— Ну, а вы, значит, из газеты, корреспондент. А я сначала подумала, что вы к нам летать. Пополнение, так сказать... Летчиков в пол­ку, знаете, не хватает. Вижу — шлем на вас, планшет. И вооб­ще... Вид такой подходящий.

— Мне и с вами нужно поговорить, лейтенант Буданова. Вот Литвяк, понимаете, не захотела.

— Лилька? Не захотела? Да вы не обижайтесь! К ней осо­бый подход нужен, она девка норовистая. Если не захочет, ни­какие силы не заставят ее говорить — хоть убей! Железный характер! Вот я — совсем другое дело: страх как люблю пого­ворить! Я вам все расскажу, ну все как есть! Я же в курсе... Вы бы сразу ко мне и обратились.

— Вот и расскажите, как вы воюете.

— Как я воюю? Это запросто! Значит, рассказать о воз­душных боях, так?

— О воздушных боях.

— Значит, так. Слушайте. Сначала про нее, про Лильку.

— Я слушаю.

Катя немного отступила, словно собираясь взять разгон для прыжка, сощурила озорные глаза и, как заговорщик, на­чала низким тихим голосом, сопровождая свой рассказ выра­зительными жестами, наглядно изображая ход воздушного боя.

— Было это недавно, дня три назад. Летит она... В небе, конечно, солнце. Серебрит, значит, крылья. Облака плывут бе­лыми лебедями. А она летит. Ну, естественно, как всегда, поет. Эту, знаете: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...» Вдруг видит: навстречу ей — туча «юнкерсов»! В небе от них темно стало, и все, как один, с бомбами! На Сталинград летят, сволочи! Ну, думаю, сейчас я вам, гады! То есть это она дума­ет, Лилька... И сразу быстро набирает высоту боевым разво­ротом. Потом сверху на самого главного ка-ак пикнет! Рраз! «Юнкере» падает. Она опять заходит — рраз! Он опять па­дает...

— Кто? Второй?

— Ну да, второй! И третий тоже... Да вы записывайте, за­писывайте! Дошла очередь до последнего...

— Ну Катя... Ты серьезно — товарищ капитан так и запи­шет. Брось свои штучки!

Катя расхохоталась, запрокинув голову, привычным же­стом сняла и снова надела фуражку, поправив золотой чуб. Капитан тоже рассмеялся, глядя на нее.

— Вы забавная девушка. Только...

Она моментально приняла, серьезный вид:

— Понимаю. Все понимаю. Давайте, договоримся: вы бу­дете задавать вопросы, а я буду отвечать. Идет? Ну вот и по­рядок! А что касается Литвяк, то она действительно не любит рассказывать о себе. Даже нам бывает трудно вытянуть из нее что-нибудь. Если вылет был удачным, то поет и устраивает цирк над аэродромом — без этого никак не может. А если нет — ходит взад-вперед, как тигрица, и молчит...

— Так-так. Ну, а вот скажите, Буданова, как это ей уда­лось сбить пять самолетов? Ведь она девушка, а дерется с мужчинами. 

Катя вытаращила на него глаза:

— Да разве в этом дело? Ничего-то вы не понимаете! Ха­рактер — вот что главное! А вообще-то что же нам остается делать? Они там все мужчины... Вот и приходится с ними драться.

— А вы? Сколько вы лично сбили?

— Я? Три... Пока три. Вернее, даже три с половиной: при­шлось как-то раз хвост отбить у «юнкерса»... Понимаете, все дело здесь в том, кто кого первый возьмет на прицел... А во­обще-то я специализируюсь на другом.

— На чем же?

— «Свободный охотник» — слыхали? Я залетаю туда, к немцам в тыл, высматриваю себе подходящую цель — ну ка­кую-нибудь автоколонну, например, — спускаюсь пониже и на­жимаю на гашетки... Все очень просто.

— Это интересно.

— Еще как! Вы бы попробовали... Не хотите? А что это у вас, фотоаппарат?

 — Да.

— Исправный?

— Конечно. Может быть, сфотографировать?

 — Валяйте! На память. Только мы вместе с Лилькой, лад­но? Эй, Литвяк, выходи! А фото пришлете?

— Пришлю.

— Честно? А то ни одной фронтовой фотографии нет.

— Честно.

— Инка, пойди вытащи своего командира. Только пусть кудри свои расчешет, а то объектив не выдержит.

— Да не выйдет она сюда.

— Это почему? Выйдет.

Катя подошла к окошку и забарабанила по стеклу, загля­дывая в комнату. В дверях показалась Лиля все в том же ярко-синем подшлемнике, спросила:

— Ну, поговорили?

— Слышь, Лилька, давай сфотографируемся на память. Все вместе, втроем, — предложила Катя — Когда-нибудь вспомним после войны, если доживем... Только ты причешись, а то на черта похожа.

Усмехнувшись, Лиля ответила:

— Ладно, на память можно. Минуточку — я мигом.

— Ну, а потом мы все вместе побеседуем как следует. До­говорились? — попросил капитан.

— А как же! Видели, Лилька улыбнулась? Значит, отошла. Все будет нормально.

В это время где-то поблизости, у соседнего домика, громко крикнули:

— На аэродром! Летчикам собираться на полеты!

По улице быстро шел техник, заглядывая в каждый дом. Увидев девушек, опять крикнул:

— На полеты! Всем на аэродром. Приказ командира полка...

Катя развела руками:

— Значит, не суждено.

— Я подожду вас. Я обязательно подожду! — пообещал корреспондент.

ПРИКРОЙ, СТРЕЛЯТЬ НЕЧЕМ!

Провал военных планов Гитлера и успехи советских войск под Сталинградом потрясли гитлеровское командование, ко­торое теперь всячески стремилось восстановить положение и спасти окруженную группировку. Для этого оно стало накап­ливать западнее Сталинграда, в районах Котельникова и Тормосина, свежие силы, которые должны были прорваться к Ста­линграду и соединиться с группировкой.

Чтобы осуществить эту операцию, была создана группа армии под названием «Дон», командовать которой Гитлер по­ручил одному из наиболее способных своих военачальников — фельдмаршалу Манштейну. Стянув в один кулак огромные силы, немцы уже не сомневались в успехе, считая, что неудача под Сталинградом временная и стоит только двинуть в на­ступление ту силу, которую они сколотили, как все опять вер­нется к прежнему.

Действительно, начав наступление из района Котельникова двенадцатого декабря, фашистские войска в первые дни смог­ли продвинуться на значительное расстояние. Здесь, на этом направлении, на узком участке прорыва, у них был большой перевес в артиллерии и танках, и наша оборона не выдержа­ла их натиска. Однако положение вскоре изменилось. Уже двадцать четвертого декабря, то есть через двенадцать дней, Сталинградский фронт, получив подкрепление, сам перешел в наступление и за каких-нибудь три дня отбросил фашист­ские войска на прежние рубежи.

После жестоких боев советские войска заняли Котельниково, разгромив группу Манштейна. К концу декабря гитле­ровская армия, которая пыталась прийти на помощь окру­женной под Сталинградом группировке, потерпела окончатель­ное поражение. Армия Паулюса, отрезанная от основных сил и прижатая к Волге, потеряла всякую надежду на спасение.

С начала января Сталинградский фронт, переименованный в Южный, начал развивать наступление в направлении Рос­това, а в это время войска Донского фронта осуществляли разгром немецкой группировки, оставшейся в Сталинграде.

Вместе с войсками Южного фронта полк Баранова двигал­ся на запад, меняя аэродромы. Участвуя в наступлении, ист­ребители непрерывно поддерживали свои войска с воздуха. Некоторое время полк базировался в освобожденном от вра­га Котельникове, затем перелетел ближе к Ростову. Здесь, под Ростовом, в воздухе происходили яростные сражения, и в этих воздушных сражениях часто отличались своей отвагой и бес­страшием летчики Баранова. Их имена упоминались во фрон­товых и центральных газетах, им были посвящены боевые листки, распространяемые по всему Южному фронту.

В середине февраля Ростов был взят, и полк Баранова на следующий же день после взятия города перелетел на ростовский аэродром, где базировался долгое время. Линия фронта стабилизировалась западнее Ростова, вдоль реки Миус, при­мерно там же, где она проходила год назад, весной сорок вто­рого года.

В марте началась весенняя распутица, самолетам приходи­лось летать с раскисших, залитых водой аэродромов. Маши­ны застревали на грунтовых дорогах, летчики добирались до аэродромов, увязая в густой грязи, но боевая работа не пре­кращалась...

...На обратном пути, после штурмовки вражеских войск, группа «ЯКов», которую вел Соломатин, неожиданно встре­тилась с шестеркой вражеских истребителей. Это были «фокке-вульфы», возвращавшиеся домой с задания. Силы были при­мерно равны, и схватка, которой никак нельзя было избежать, длилась недолго, поскольку и у тех и у других боеприпасы подходили к концу.

Когда Лиля увидела, что ее атакует «фоккер», она приняла его вызов и пошла ему навстречу, ловя самолет на прицел. Расстояние между ними быстро уменьшалось, и Лиля, опере­жая врага, в удобный момент нажала на гашетки... Что это?.. Тишина... Что случилось?! Кончились патроны... Все еще не веря в это, она машинально нажала на гашетки еще раз и в тот же миг подумала: поздно! Вот так положение! Не рассчи­тывая на то, что выстрелов не будет, она опоздала вовремя от­вернуть в сторону: враг, стреляя, несся прямо на нее... Рез­кий отворот, но очередь, выпущенная «фоккером», успела за­деть «ЯК». Лиля почувствовала, как что-то горячее ударило в ногу, обожгло и отдалось болью во всем теле... Ранена!

Нужно было поскорее уйти, оторваться от противника. Это удалось ей не сразу. Превозмогая боль, которая усиливалась при каждом движении, Лиля попыталась вывести самолет из боя. Однако «фоккер» не хотел оставлять ее, упорно преследуя уклоняющийся от боя «ЯК».

— Леша, прикрой! Стрелять нечем... — попросила Лиля, и собственный голос показался ей таким слабым, что она еще раз, собравшись с силами, позвала: — Леша!..

Истребитель Соломатина метнулся к ней и бросился в ата­ку на врага, принудив его оставить подбитый «ЯК». Тем вре­менем Лиля, пикируя, уходила в сторону.

— «Тройка», что случилось? Отвечай! — услышала она в наушниках Лешин голос.

— Я — «тройка». Ранена...

— Курс — домой! Держись!

Выйдя из боя, Лиля взяла курс на свой аэродром. Страшно болела нога, шевелить ею было невозможно — при малейшем движении боль ударяла в поясницу, в спину. В довершение всего начал барахлить мотор. Сначала он давал перебои, но скоро совсем заглох. Стало тихо. Лиля перевела самолет в планирование. Высота быстро уменьшалась.

«Неужели не долечу до аэродрома? Тогда садиться в по­ле... Хорошо, что не за линией фронта, а на своей территории. А нога? Трудно будет сесть... Ничего, все равно сяду...»

К Лиле совсем близко подошел «ЯК» Соломатина. Так близко, что она увидела его лицо в шлеме, озабоченное, пол­ное тревоги, и через силу улыбнулась. В этот момент ей даже показалось, что боль в ноге утихла.

— Я здесь. Тяни, Лиля, тяни! Аэродром уже близко... — снова раздался голос Леши. — Сесть сможешь? Отвечай!

— Смогу.

Он летел рядом с ней, оберегая и подбадривая, пока она не зашла на посадку.

А тем временем внизу на стоянке Лилю с нетерпением жда­ла Катя. В руках она держала «Правду», которую выпросила у комиссара специально для Лили. В газете красным каранда­шом была отмечена, статья, озаглавленная «Слава отважной четверке — Баранову, Соломатину, Литвяк и Каминскому!».

Это был очень краткий рассказ о бое четверки «ЯКов» с два­дцатью девятью самолетами противника, состоявшемся два дня назад. «ЯКи» основательно растрепали строй бомбардировщи­ков «Ю-88» и принудили фашистов сбросить бомбы в голой степи, после чего бомбардировщики обратились в бегство. Из четырех сбитых в этом бою самолетов Лиля сразила один са­ма и другой помогла уничтожить командиру. Теперь об этом писала «Правда».

Когда в небе показались самолеты, идущие с задания, Ка­тя воскликнула:

— Летят! Инка, они летят, вставай! Слышь, Профессор, хватит дрыхнуть — командир твой возвращается!

Инна, свернувшись калачиком и накрывшись курткой, крепко спала тут же, на стоянке, подложив под голову бре­зентовый самолетный чехол. Она открыла сонные глаза, пове­ла отсутствующим взглядом по сторонам, посмотрела на Катю и снова сомкнула веки, так и не проснувшись. Обычно Инна всегда встречала Лилю, заранее, каким-то шестым чувством определяя, что летит ее самолет, но на этот раз после бессон­ной ночи свалилась как убитая.

Один из «ЯКов», летевший значительно ниже других, не разворачиваясь и не делая круга над аэродромом, стал са­диться поперек посадочной полосы. Было ясно — с ним что-то случилось. Узнав по номеру Лилин самолет, Катя произнесла тихо и удивленно:

— Лилька...

Замерев на месте, словно загипнотизированная, она следи­ла за посадкой. Самолет тяжело плюхнулся колесами прямо в лужу, расплескав вокруг брызги, и, пробежав совсем немного по летному полю, залитому водой, остановился. Мотор не ра­ботал.

— Слышь, Инка! Что-то у нее неладно... Бежим туда ско­рее! — сказала Катя, продолжая смотреть на самолет и ожи­дая, не появится ли оттуда Лиля.

Обернувшись, она увидела, что Инна продолжает крепко спать, натянув куртку на голову, и рассердилась:

— Да вставай же! Командира твоего подбили!

Ничего не понимая, Инна поднялась с земли, проспав всего минут пятнадцать. За день ей приходилось выполнять много тяжелой физической работы, провожая и встречая самолеты, заправляя их горючим, ремонтируя... А в этот раз она и ночью не сомкнула глаз.

Протирая глаза, она спросила:

— Что случилось? Где самолет?

— Лилька села... Мотор не работает!

Сон у Инны как рукой сняло.

Они побежали через летное поле к самолету, застывшему на краю аэродрома. На взлетную полосу один за другим са­дились остальные «ЯКи», плюхаясь в воду, веером рассыпая в стороны брызги. Дежурный по полетам что-то сердито кри­чал бегущим девушкам, размахивая флажком и грозя кулаком.

Подбежав к самолету, Катя вскочила на крыло и, запыхав­шись, прерывающимся голосом спросила:

— Что, что с тобой, Лиль?..

Лиля сидела в кабине бледная, закрыв глаза. На лбу ее мелким бисером выступили капельки пота. Все силы она истра­тила на то, чтобы долететь до аэродрома и посадить само­лет.

— Лилька! — испуганно позвала Катя.

Лиля тихонько застонала, шевельнув больной ногой.

— Ранило? Давай отстегну.

Катя перегнулась в кабину и увидела на полу красную лу­жицу крови. Она взглянула на Лилю, но промолчала. С дру­гой стороны на крыле стояла Инна, тоже помогая ей расстеги­вать парашютные лямки.

— Ну как? Сможешь сама подняться?

— Дай руку, Профессор... Попробую.

— Только, смотри, осторожней. Не двигай ногой!

Лиля попыталась приподняться, но сразу же, застонав, упала назад на сиденье. Больная нога казалась неимоверно огромной, чужой и совершенно не слушалась

— Не могу...

— И не надо. Подожди немножко, сейчас «санитарка» при­едет, — сказала Инна.

— Да вот она! И комэск едет! Ну теперь порядок. Сейчас мы тебя вытащим! — пообещала Катя.

Машина остановилась у самолета, и с подножки спрыгнул Леша Соломатин, который, посадив свой «ЯК», сразу же по­бежал за «санитаркой».

— Ну-ка, пусти меня, — сказал он Инне и мгновенно очу­тился на крыле.

— Как же я встану? — забеспокоилась Лиля.

Она опять попробовала подняться на ноги.

— Что, Лиля, плохо? Держись-ка за меня! Обними, не бойся. Обеими руками. Вот так, за шею... Покрепче! Потерпи, по­терпи, я сейчас...

Он легко поднял ее на руках, вынул из кабины и осторож­но сошел на землю. Прижавшись головой к Лешиному плечу, Лиля старалась не стонать.

— Ничего, ничего, все будет хорошо...— приговаривал он, укладывая её на носилки. — Все будет хорошо.

Сестра, разрезав сапог и брюки быстро осмотрела рану и ловко перевязала ногу ниже колена.

— Кажется, ничего страшного. Осколок, по-видимому, заст­рял в мякоти, — сказала она.

В машине Леша сел рядом с носилками, собираясь ехать с Лилей. Больше никому не разрешили оставаться в «санитар­ке». Уходя, Катя вспомнила о газете и стала поспешно засо­вывать ее Леше в карман.

— Там про вас написано, про тот бой, что был два дня назад. Прочитайте! Ну, бывай, Лилька! Держись, я тебя най­ду! Мы с Инкой явимся к тебе... Поправляйся!

— До свидания, Лиля!

Машина тронулась.

— Тебе удобно? — спросил Леша.

Лиля кивнула.

— Эх ты, допрыгалась! Ишь, без патронов на фашиста бро­силась! Ну, я его разыщу! Он свое получит! — Задумавшись, он сказал: — Не вовремя они нам встретились. Вообще-то не следовало бы ввязываться в бой, надо было как-то уклониться.

Машину встряхивало на ухабах, и Лиля тихонько стонала. От потери крови она чувствовала слабость, и ее слегка знобило.

— Леша...

— Что, Лилек?

Он впервые так назвал ее, и Лиля улыбнулась, тепло по­смотрела на него. Леша взял ее маленькую руку в свои и так сидел молча, глядя в бледное лицо девушки.

— Знаешь, Леша, ты не отсылай меня далеко... Я не хочу. А то еще завезут куда-нибудь в тыл... Обещай мне...

— Конечно, конечно. Все будет в порядке: как решит врач, так и поступим. Верно?

Она вздохнула, посмотрела на него искоса, но возражать не стала: Леша был прав.

— Ас кем ты летать будешь?

— Что же делать, будет у меня другой ведомый... Пока ты не вернешься.

— Я вернусь. Я скоро вернусь — рана пустяковая... Только болит очень.

Осколок, застрявший в мякоти ноги, ей вынули в тот же день в ближайшем госпитале. Пожилой хирург, делавший опе­рацию, отдал его Лиле и сказал:

— Вот, возьми и сохрани. Когда-нибудь вспомнишь о том, что воевала. Лет через двадцать...

— А в полк когда можно будет? — спросила Лиля.

— В полк? Гм... Не успела к нам пожаловать — и уже назад рвешься! Ну и стрекоза! Погоди, полежишь сначала, потом с палочкой походишь... Вот так!

На следующий день приехал Леша:

— Здравствуй, Лиля! Ну как дела? Что с ногой? Вытащили лишние части?

— Вон лежит,— кивнула Лиля на осколок. — Хирург пода­рил на память.

На тумбочке лежал кусочек металла с острыми краями. Взяв осколок, Леша стал разглядывать его со всех сторон, словно хотел обнаружить секрет его тайной силы. Лиля наблю­дала за ним, за тем, как менялось выражение его лица, как то темнели, то светло и ясно блестели его глаза, и ей казалось, что знает Лешу она уже очень давно, много лет и в любой мо­мент может сказать, о чем он думает, что его тревожит.

— Вот ведь как бывает, — медленно произнес Леша, — та­кая ничтожная штука может неожиданно оборвать жизнь... — Он осторожно положил осколок на место. — Тебе все переда­вали привет. К сожалению, девочки твои не смогут сегодня при­ехать — много работы. Я еле вырвался. Хорошо, что попалась попутная машина — быстро подбросила. Скоро она будет воз­вращаться, как раз в нашу сторону... — Леша посмотрел на часы: — Через десять минут пойду. А где твой врач?

— Тут, на этом же этаже, третья дверь от нашей. Посиди еще чуточку, Леша. Зачем тебе врач? Все нормально — теперь быстро заживет, он сам так сказал.

— Мне кажется, ты похудела... Вернее, осунулась. А тем­пературы у тебя нет?

— Что ты! Все отлично, — сказала Лиля, у которой после операции все же поднялась небольшая температура. — А что там нового, в полку? Все хорошо?

— Вчера прибыли четыре летчика. Пополнение. Все моло­дые, из летной школы. Баранов дает двух в мою эскадрилью. Буду вводить их в строй. Завтра собираюсь взять одного в бой.

— Ты будь осторожен, Леша. Мало ли что... Они ведь не­опытные, эти ребята.

Он улыбнулся:

— А ты помнишь, как сама была такой?

— Все равно будь осторожен...

Он опять взглянул на часы и стал подниматься. «Все-таки хочет зайти к врачу», — подумала Лиля.

— Мне пора: я ведь лететь скоро должен. Там ждут меня. Я постараюсь приехать завтра или послезавтра. Выздоравли­вай, Лилек! Это не только пожелание, это тебе строгий приказ командира полка. Он так и сказал: приказываю быстрее по­правиться! И я тоже... очень прошу тебя.

— Есть выздоравливать! Завтра же попробую встать, — по­шутила Лиля.

— Ну-ну! Не спеши! Только с разрешения врача, понятно? Сама не экспериментируй.

— Угу, — ответила Лиля.— От меня всем привет.

— Кстати, особый привет тебе шлет Трегубов, твой люби­мый ведомый...

— А, Сеня... Он очень славный парень.

— Придется отпустить его к тебе на свидание — просится!

— Ну конечно, отпусти!

— Да, чуть не забыл! Тут у меня есть кое-что для тебя.

Он развернул сверток, который лежал на стуле рядом, и вы­ложил на тумбочку шоколад, банку с джемом и консервы. Не­большую синюю книжечку он протянул Лиле. На обложке она прочла: «Константин Симонов. Лирика».

— О, теперь я быстро встану! Спасибо, Леша! Как ты до­гадался? Я очень хотела такую книжечку...

— По секрету скажу: намекнул комиссару. Я видел у него эту книгу раньше. Он с радостью передал тебе. Кстати, он со­бирается навестить тебя.

Пока Лиля с интересом перелистывала страницы, он молча ждал. Потом тихо произнес:

— Ну, я отчаливаю.

Взяв Лилину руку в свои, Леша посмотрел на ее длинные худые пальцы и медленно погладил их. Лиля залилась румян­цем. Когда он поднялся и пошел к двери, она задумала: ес­ли оглянется и что-нибудь скажет, хоть одно слово, они по­женятся...

 Остановившись в дверях, перед тем как выйти, Леша кив­нул ей головой и молча удалился. «Ничего не сказал... Значит, нет, — подумала Лиля с грустью и вдруг рассердилась на себя: — Какие глупости!»

Прошел еще день, и в госпиталь привезли Катю, легко ра­ненную в плечо. Когда она вошла к Лиле с перевязанной ру­кой, та удивилась и испугалась:

— Ты что, Катя? Что с тобой?

— А я вот к тебе... Собиралась навестить и собралась на­конец, — засмеялась Катя.

— Сильно тебя?

— Так, пустячок... Можно бы и внимания не обратить. По­нимаешь, задел меня гад один! Я по нему как жахну — он вдребезги! Так в воздухе и развалился на части. Только вот жаль: успел все-таки пульнуть в меня. Рана-то ерунда, просто царапнуло, самолет пострадал — в ремонте теперь. Я и в гос­питаль не хотела, только из-за тебя и согласилась. Вместе, ду­маю, посачкуем! Ну ты как? Дышишь?

— Нормально. Поправляюсь.

— Тут, говорят, у тебя место освобождается? Выписывают кого-то?

— Да, завтра соседку мою выписывают.

На следующий день Катю поместили рядом с Лилей. Про­шло три дня, и она стала проситься в полк. Пожилой хирург, который делал операцию Лиле, изумленно воскликнул:

— Да ты что, дорогуша! Плохо тебе здесь, что ли? Ну и стрекоза! Побыстрее туда, в огонь, под пули! Так и тянет! Нет, придется подождать: плечо должно совсем зажить. Понима­ешь — совсем! А то ведь меня к ответу призовут!

— А мне еще долго ждать? — осторожно спросила Лиля.

Она уже начала потихоньку ходить, опираясь на палочку, однако нога болела, и Лиля старалась не утруждать ее.

Укоризненно покачав головой, врач не ответил, задумался, посмотрел на каждую из девушек внимательно, словно что-то решал, и неожиданно спросил, весело поблескивая глазами:

— Вы обе москвички? Так, кажется?

— Я родом смоленская,— ответила Катя.— А почему вы спрашиваете, доктор?

— Ну, а в Москве у вас есть хоть кто-нибудь? Знакомые, может быть.

— Еще бы! Там я училась и работала на заводе. И в аэро­клубе... Сестра моя живет в Москве. А Лилька — коренная, у нее там мама и брат.

— Оч-чень хорошо. Так вот, стрекозы, съездили бы вы в Москву, а? Небось хочется ведь! Давно не были? Как, пустят вас в отпуск? Впрочем, я могу похлопотать — начальство раз­решит, уважит. Поезжайте, я вам настоятельно рекомендую!

Девушки переглянулись. У Лили в глазах загорелся ого­нек: она сразу поняла, что врач тысячу раз прав и это блестя­щая идея — все равно летать им пока не разрешат. А в Москву не мешало бы! Побывать дома...

— Как это... в Москву? — встрепенулась Катя, насторожив­шись. — А летать?

— Лета-ать! — протянул врач. — Летать можно будет не сразу, а только с моего разрешения. Ясно? Только с разреше­ния врача! — повторил он.— Когда будете обе совершенно здо­ровы. Ну, скажем, недельки через две-три, не раньше. Поду­майте, подумайте. На вашем месте я бы согласился!

— Мы согласны, доктор, — решительно сказала Лиля. — Мы долечимся в Москве. Спасибо вам! Огромное спасибо! Как это я не сообразила...

— Тогда вот что, дорогуши: пожалуй, дней через шесть-семь я вас отпущу... Но с обязательным условием: там, в Моск­ве, вас должны встретить. Поспите сладким сном дома на пу­ховой подушке и на следующий день показаться в госпиталь! Непременно! Договорились?

— Есть! — воскликнула Катя.

— Спасибо, доктор!

КАКАЯ ОНА, МОСКВА?

Проснулась Лиля дома в своей комнате, в той самой ком­нате, в которой просыпалась по утрам много лет, и сразу вспомнила, что она в Москве. Улыбнувшись, потянулась и прищурилась. Мартовское солнце весело сверкало на черной полированной крышке пианино, освещало фотографии на сте­не. Комната показалась сначала Лиле совсем маленькой. Здесь она родилась, здесь все было знакомо до мелочей. Все вещи стояли на своих привычных местах: и старый письменный стол с тяжелым чернильным прибором, и книжный шкаф, на котором сбоку наискосок была нацарапана длинная формула по физи­ке, и потрепанный диван с продавленной правой стороной, ку­да маленькая Лиля прыгала, забираясь с ногами на пианино...

Над столом висела фотография, которой раньше не было: Лиля в шлеме, лихо сдвинутом на затылок, стоит у самолета, одной рукой облокотившись о крыло, другую уперев в бок, и, прищурив глаза от солнца, смотрит в небо. Эту фотографию Лиля прислала маме осенью.

В комнате было тихо. Только на столе мерно тикал будиль­ник да за окном с пригретой солнцем крыши капала вода, и крупные капли, выбивая барабанную дробь, стучали по желез­ному подоконнику. Лиле вспомнился залитый водой аэродром в Ростове, откуда они с Катей улетали в Москву. На юге сей­час уже наступила весна. Как там в полку?

Повернувшись к стенке и зажмурив глаза, она постаралась представить себе ту, другую жизнь, где гул моторов, полеты, стрельба... Но почему-то сначала никак не могла переключить­ся — все ушло куда-то далеко-далеко, как будто ничего этого и не было. Потом вспомнилось, как она лежала на носилках в санитарной машине, а Леша сидел рядом и держал ее руку... Сейчас утро, и первые истребители, улетавшие на боевое зада­ние, уже давно вернулись. И Леша уже возвратился и теперь снова готовится вести в бой свою эскадрилью...

Спустив ноги с кровати, Лиля сунула их в старенькие та­почки, заглянула в соседнюю комнату и прислушалась: на кухне погромыхивала посуда — это мама торопилась пригото­вить завтрак. На диване, разметавшись, спал Юрка. За послед­ние полтора года, которые Лиля не видела брата, он подрос и, как ей показалось, стал серьезнее: ведь теперь он не только учился, но и работал на заводе, помогал матери.

Вдруг раздался непривычно трескучий звонок телефона. Вздрогнув, Лиля бросилась к столику и поспешно сняла труб­ку. Негромко произнесла:

— Я слушаю.

В трубке загромыхал напористый голос Кати:

— Лилька, ты? Слышь, у меня тут столько новостей! Долго рассказывать... Ты уже встала, позавтракала? Как там у тебя дома, все в порядке? Ты что молчишь или еще спишь?

— Во-первых, доброе утро! И не шуми так, а то оглушила совсем — ухо болит... Я только что встала, а Юрка еще спит.

— Доброе утро! — опять зашумела Катя.— Знаешь, просто не верится, что я в Москве. Звонили с завода, где я работала, — узнали, что я тут... Просят выступить у них завтра — махнем туда? Потом нужно в аэроклуб... И в школу я тоже обещала. Ты что собираешься делать сегодня? Как нога?

Лиля усмехнулась: неугомонная Катя успела уже обзво­нить всех своих знакомых.

— Нога? Да ничего нога. Думаю палочку выбросить, а то все обращают внимание... Сегодня хочу проехаться по Москве, соскучилась... Немножко похожу по улицам. Может, билеты достанем в театр, в Художественный или еще куда-нибудь. Ты как, пойдешь?

— Ну, театр подождет! Успеем еще. Тут вечером намечает­ся один небольшой сабантуй, приходи. Посидим, отметим при­езд, идет?

— Ладно.

— Так я звоню тебе после обеда. Бывай! Да поменьше ходи, а то свалишься!

— Пока.

Лиля положила трубку и взглянула на Юрку! конечно, раз­будила. Тот уже сидел на диване сонный, взъерошенный и улы­бался, глядя на сестру.

— Ты стала чуть-чуть другой...

— Какой?

— Ну, в общем, изменилась... Я же никогда не видел тебя в форме. Взрослой стала! Поумнела... И ордена...

— Ах ты, сорванец! А раньше что ж, я... не была умной? Не была взрослой?

Смеясь, она набросилась на брата, теребя его за волосы. Он слегка отбивался:

— А раньше не была! Все равно не была! Раньше мы с то­бой наперегонки бегали!

— А я и сейчас побегу... И обгоню тебя!

В дверях остановилась Анна Васильевна с тарелкой в руке и молча, с грустной улыбкой наблюдала за детьми.

— Завтракать идите. Я тебе, Лиля, твою любимую жаре­ную картошку приготовила.

— Спасибо, мамочка! Чувствую, так вкусно пахнет! Я сию минутку — только умоюсь.

К завтраку пришли соседи, которых пригласила Анна Ва­сильевна. Лиля открыла банки с консервами, тушенку, доста­ла бутылку вина, которую ей удалось раздобыть перед отъез­дом.

— Вот это фронтовик! — воскликнул Юрка.

Анна Васильевна все суетилась, не знала, где лучше поса­дить дочку, угощала ее, не сводя с нее глаз. Лиля заметила, что мать хоть и бодрится, но за последние годы сдала: поху­дела, постарела.

 Соседи посидели немного для приличия, расспросили Лилю

о фронтовой жизни, рассказали новости, выпили за ее здоро­вье и ушли.

— Мам, вам денег хватает? — спросила Лиля.

Ну еще бы! Конечно, хватает. Твои деньги очень кстати, да и Юрка зарабатывает немного, — с гордостью произнесла Анна Васильевна. — Все-таки помощь. А ты себе оставляешь? Или все нам да нам?

— Мне не нужно. Мы там на всем готовом.

— Ее на фронте даже шоколадом кормят! — засмеялся Юрка. — Я уже пробовал — вкусный!

— Ох, господи... — вздохнула Анна Васильевна.

— Чего ты, мам?

— Да вот все думаю: может, останешься с нами, доченька? И тут нужны люди, работы довольно. Хватит уже... Пусть муж­чины там летают. Зачем тебе это?

Она неслышно заплакала, вытирая глаза краешком фар­тука и как бы стыдясь своих слез.

— Ну что ты, мам! Перестань плакать, перестань! Я же летчик! Что же мне еще делать? Да и совсем не трудно мне! Ну ни капельки не трудно! Даже легче, чем в аэроклубе. И вообще летаю я совсем мало...

Всхлипывая, Анна Васильевна проговорила:

— Все ночи думаю, не сплю... Ведь стреляют там, а ты же в самое пекло всегда...

— Смелого пуля боится! — вставил Юрка, который гордил­ся сестрой. — А ты говоришь...

— Нет, мам, я осторожно летаю, честное слово! И не бой­ся — ничего со мной не случится: я ведь не одна, вокруг меня мои товарищи. Мы в воздухе обязательно помогаем друг дру­гу — это закон.

Горестно вздохнув, Анна Васильевна возразила:

— А вот ранило же тебя.

— Нога? Да это пустяки... Это совсем случайно, я сама ви­новата. Зато вот к тебе приехала, а то когда бы! Эй, Юрка, а ну сыграй нам что-нибудь! Покажи свое мастерство — чему ты научился в музыкальной школе.

— На чем? На баяне?

— Давай на баяне.

Юрка полез куда-то в угол, бережно достал баян и стал негромко наигрывать, понимая, что Лиля просто хотела от­влечь маму от грустных мыслей.

— В школе у него все пятерки, хвалят его. Он уже и в гос­питалях играл, — оживилась Анна Васильевна. Раненые, фронтовики его слушали. Понравилось им — благодарность объявили. Покажи, Юра, бумагу.

— Потом, мама.

— Это ты молодец! — похвалила брата Лиля, и он смущен­но улыбнулся.

Послушав немного музыку, Лиля вскочила и стала быстро убирать со стола.

— Я сама, доченька. Ты лучше пойди погуляй, посмотри Москву.

— Да я мигом уберу.

Напевая, она складывала тарелки, вытирала стол, потом помыла в кухне посуду.

— Мам, а где мои платья? Ты не продала?

— Ну что ты — все целы! Там, в шкафу, висят, все до од­ного. И то, которое ты начала переделывать, висит.

— Пофорсить захотелось? — хитро сощурив глаза, засмеял­ся Юрка. — Теперь я вижу: сестричка не изменилась! Все та же!

— Запомни: младшим не дозволено обсуждать старших! Ясно? — воскликнула Лиля и строго погрозила брату паль­цем.— Я уже два года хожу в брюках! Почему бы мне и не пофорсить?

Порывшись в шкафу, она стала с удовольствием примерять перед зеркалом старые платья, туфли. Вскоре, одевшись, вы­шла из комнаты и позвала Юрку:

— Пошли, прогуляемся! Мы ненадолго, мам...

— Ну вот, нарядилась, — надувшись, недовольно пробур­чал Юрка. — Подумаешь, платье, пальто! А в военной форме тебе лучше.

— Ладно, пройдусь с тобой и в военной форме как-нибудь. Похвастаться хочешь? Знаю!

На следующий день Катя потащила Лилю на завод «Дина­мо», где в течение нескольких лет работала слесарем, откуда по путевке комсомола пошла учиться в аэроклуб. На встречу с летчицами собрался народ, в основном женщины. Мужчин на заводе было мало. Девушки рассказывали о фронтовой жиз­ни, о воздушных боях с фашистами, о сражении под Сталин­градом, о своих товарищах-летчиках. В основном рассказыва­ла Катя, которая говорила увлеченно, с огоньком и вообще на своем родном заводе чувствовала себя как дома. После ми­тинга их водили по цехам, и многие старые рабочие узнавали Катю...

Дни были целиком заполнены встречами с комсомольцами, молодежью, рабочими. Вечером девушки ходили в театры, куда Лиля без труда доставала билеты: она смело заходила к администратору и просто объясняла, что они обе приехали с фронта всего на несколько дней. Билеты им давали момен­тально.

Однажды, когда Лиля спешила в ЦК комсомола, где долж­на была состояться встреча девушек-фронтовиков с молоде­жью, ее задержал патруль. Это было в центре города, у Боль­шого театра, куда Лиля зашла по пути за билетами. Откуда-то сзади раздался строгий, повелительный голос:

— Товарищ лейтенант!

Она не сразу сообразила, что это окликнули ее, и продол­жала идти, но, услышав опять: «Товарищ лейтенант, я к вам обращаюсь!», остановилась. На тротуаре стояли капитан с красной повязкой на рукаве и два солдата — это был военный патруль. Капитан строго произнес металлическим голосом:

— Товарищ лейтенант, вы не по форме одеты. Я вынужден задержать вас. Пойдемте со мной.

«Шарфик!» — догадалась Лиля. Вместо скучного серого шарфа она надела кремовый в мелкий красный горошек... Он выступал совсем немножко над грубым воротником шинели, но зоркий глаз капитана заметил его издали. «Какая досада! — подумала Лиля.— И зачем я его выставила? Спрятала бы по­глубже...»

— А почему? — все-таки спросила Лиля, хотя ей все было ясно, надеясь, что, может быть, ей удастся уговорить капита­на отпустить ее: ведь такая мелочь...

— Там объяснимся, — мрачно произнес капитан, глядя ку­да-то в сторону и желая, видимо, показать, что никакие раз­говоры не могут помочь.

— Понимаете, товарищ капитан, я очень спешу. У меня со­вершенно нет времени...

— Пойдемте.

Она поняла, что действительно говорить и объяснять бес­полезно, и, окруженная патрулем, словно арестованная, пошла в комендатуру. По пути капитан остановил и захватил с собой еще двух офицеров, причем делал он это не спеша, специально растягивая процедуру, и, как показалось Лиле, испытывал при этом огромное удовлетворение.

В помещении куда они пришли, стоял большой письменный стол, и капитан важно уселся в кресло перед столом.

— Ваши документы, — обратился он к Лиле.

Она молча протянула документы, и капитан, положив их на стол, отодвинул на самый край, где уже лежала стопка удо­стоверений, словно и не собирался возвращать их.

— Вы разве не знаете, что в армии не положено надевать... разные украшения! Идет, понимаете, жестокая война, а вы чем занимаетесь — дисциплину нарушаете?

Он сказал это так, будто бы от того, какой шарфик наде­нет Лиля, зависит чуть ли не исход войны.

— А у меня нет другого! — с вызовом сказала Лиля, глядя в упор на щеголеватого капитана, совсем еще молодого.

Еще раньше она заметила, что сапоги у капитана перво­классные, все пуговицы начищены до блеска и шинель, совсем новая, тщательно подогнана. «Сидит тут, в тылу, и еще указы­вает! О войне вспоминает...» — подумала Лиля и сердито сдви­нула брови.

Капитан побагровел и приказал своим отработанным, ме­таллическим голосом:

— Завтра явитесь сюда в девять ноль-ноль!

— Разрешите узнать зачем? — с невозмутимым видом по­интересовалась Лиля.

— За нарушение формы и пререкания со старшими назна­чаю вам четыре часа строевой. Сбор здесь, на улице у сквера. Можете идти. Только снимите шарф, лейтенант! И впредь со­ветую форму соблюдать!

Он сделал ударение на последних словах и с довольным выражением взглянул на Лилю.

— Извините, товарищ капитан, но это наказание придется отложить до конца войны. Дело в том, что шагать мне нель­зя... противопоказано, — вежливо сказала Лиля, предчувствуя свою победу.

— Это почему?

Небрежным движением она вынула из бокового кармана справку и положила ее на стол. Там было сказано, что после ранения она направляется в госпиталь для консультации и дальнейшего лечения.

— Вот почему.

Капитан быстро пробежал глазами бумагу и, видимо, не зная, как поступить, долго держал ее в руках, внимательно рассматривая. Наконец произнес уже совсем другим тоном, ре­шив покончить с этим делом мирным путем, для чего ему по­требовалось некоторое время, чтобы перебороть себя:

— Ну, раз такое дело... Смотрите, больше не попадайтесь! Нужно соблюдать форму, а то... Сами понимаете, вы же фрон­товик!

— Документы мои верните.

Не глядя на капитана, Лиля взяла у него свои документы и, спрятав, спросила:

— Разрешите идти?

— Идите. Только шарф...

«Опять шарф...» И Лиля поспешила перебить его, не дав ему договорить:

— Товарищ капитан, шли бы вы лучше на фронт! Скучно ведь вам тут... На вашем месте я не стала бы сидеть в тылу — здесь и пожилой человек вполне справится!

 Повернувшись по всем правилам, она вышла раньше, чем растерявшийся капитан успел что-нибудь сказать.

К началу встречи она, конечно, опоздала и, тихонько войдя в зал, села с краю на стул, стараясь остаться незамеченной. Однако ей это не удалось: ее сразу обнаружили и вытащили на сцену, где за столом в самом центре сидели Катя и еще три девушки в военной форме. Все они по очереди рассказывали о том, где и как воюют. Лиля выступила последней. Им зада­вали вопросы, интересовались подробностями, просили дать адреса, чтобы переписываться.

На следующий день Юрка принес газету, где был помещен репортаж о встрече с девушками-фронтовиками и фотография. На групповом снимке Лиля с трудом узнала себя, хотя Юрка уверял, что получилась она очень хорошо и что особенно чет­ко и рельефно выделялся Лилин острый нос, по которому в первую очередь и можно было определить, что это действи­тельно она.

— Ну точно как у Буратино! Посмотри, посмотри, сестри­ца! — смеялся Юрка.

Лиля отобрала у него газету и спрятала в ящик стола — на память.

Со дня приезда в Москву прошла неделя, и московская жизнь, поначалу такая новая и непривычная для Лили, стала ее тяготить. Все чаще мысли ее возвращались к той, другой жизни... Она жадно слушала сообщения по радио, сводки Сов-информбюро о положении на фронтах, особенно на Южном фронте, под Ростовом, где воевал полк.

По ночам она металась и кричала во сне, и Анна Васильев­на вставала и подолгу стояла возле Лили, ожидая, когда она успокоится, а иногда будила ее. Ей снились полеты, «юнкерсы» с черными крестами, воздушные бои. В ушах звучал голос Леши: «Тяни, Лиля! Держись, я здесь...»

Она забеспокоилась: а вдруг там что-нибудь случилось?..

— Катя, давай уедем, — предложила она.

— Куда, домой? В полк?

— Угу.

— Так у нас же еще три дня есть, — начала было Катя, ко­торая не успела еще встретиться и наговориться со всеми сво­ими знакомыми и друзьями, но тут же замолчала. Потом ре­шительно сказала: — Слышь, Лилька, а ведь правильно — по­ра! Махнем назад! Хватит, точка! Я и сама уже думала об этом.

— Пошли за билетами.

— Прямо сейчас?

— Ну да! А чего ждать? Сегодня и возьмем.

— А в госпиталь? Они обещали дать заключение, а то еще, чего доброго, летать не дадут...

— Сходим потом, если успеем.

— Идет, Лилька! Погуляли, и хватит!

Никаких билетов они, конечно, не достали: расписание у поездов было более чем неопределенное, да и вообще никто толком не мог объяснить, как часто и как далеко ходят поезда на юг. Им посоветовали отправиться из Москвы попутным са­молетом, и, обратившись в штаб ВВС, девушки получили разрешение сесть в транспортный самолет, который должен был лететь в Ростов. На следующий день они покинули Москву.

А ТЫ ГДЕ БЫЛ, ЛЕША?

Транспортным самолетом Лиля и Катя в тот же день при­летели в Ростов, а от города до места базирования полка было не так уж далеко, и они на попутной машине довольно быстро добрались до аэродрома.

Подъезжая к деревне, где стоял полк, обе заволновались. Лиля сосредоточенно молчала, ожидая, когда появится знако­мый аэродром и «ЯКи» на стоянках. Она думала о том, все ли осталось по-прежнему в полку, все ли живы... Думала о Леше, которого скоро увидит. Из Москвы она послала ему два письма. Чем ближе грузовик подъезжал к деревне, тем тревожнее становилось на душе.

Зато Катя болтала без умолку, все время обращаясь к Лиле, которая ее не слушала.

— Лиль, а Лиль! Мои заводские обещали купить самолет лично для меня. Вот бы здорово!

— Угу.

— Дорого, наверное. Где им взять столько? Как ты дума­ешь, сколько стоит «ЯК»? Лиль!

— Что?

— Сколько стоит «ЯК»?

— Не знаю.

— Посмотри, посмотри! Это наши летят!

В тот момент, когда машина проезжала мимо аэродрома, заходили на посадку истребители, возвратившиеся с боевого задания.

Девушки стали махать руками, приветствуя их, и те само­леты, которые еще находились в воздухе, снижались и с ревом, на бреющем пролетали над машиной.

— Во черти! Узнали! — воскликнула Катя.

Лиля попыталась рассмотреть номера на самолетах.

— Давай подождем, — предложила Катя. — Подвезем лет­чиков в поселок.

Из кузова, где обе сидели на небольших чемоданчиках, она постучала по окошку в кабину шофера:

— Стой! Захватим летчиков!

Полуторка остановилась, и девушки выпрыгнули из нее.

— Ну вот мы наконец и дома! — сказала Лиля. — Чувству­ешь, Катя! Как будто и не уезжали никуда. Как будто Моск­ва — это был сон...

Шофер, свертывая папироску, усмехнулся:

— Дома, говоришь? А были где?

— Были? Тоже дома! — засмеялась Катя. — Слышь, Лиль­ка, а тут подсохло за это время — помнишь, какая вода стоя­ла? Ух! Так и плюхались на посадке в лужи!

Над ними загудел самолет и, покачав крыльями, промчал­ся над самыми головами, так что девушки невольно пригну­лись. Затем он круто развернулся и пошел на посадку.

— У, шальной! — радостно крикнула Катя.

— Смотри, да это же мой! — сказала Лиля. — «Тройка»! Кто же на нем летает?

Она следила, как садится ее «ЯК».

— Слышь, Лилька, ты вон куда гляди! Лешка твой идет... Спешит, первый...

От самолета усталой походкой шел прямо к ним Леша Со­ломатин, за ним еще несколько летчиков.

— Здорово, орлы! — крикнула Катя. — Не вижу оркестра, цветов! Просто неудобно, что это за встреча? А то мы повер­нем назад в Москву... 

— Привет, девчата! Наконец-то дождались вас! — отвеча­ли летчики. — Встреча будет, не волнуйтесь! И оркестр тоже!

— Как летается?

— Да как сказать... Теперь, видно, дело пойдет как следу­ет. А то без вас и наступать перестали. Стоим на приколе...

Подошел Леша, поздоровался с девушками и сказал каким-то слишком уж бодрым голосом:

— Ну, с приездом, бродяги! Как, залечили свои раны? Вы­глядите вы неплохо.

— Угу. А как у вас тут? — спросила Лиля осторожно — Все по-старому?

Ответил Леша не сразу, а сначала полез за папиросами и долго их искал, пряча от Лили глаза.

Лиля сразу заметила, что он как-то осунулся, похудел и хоть и рад был ее приезду, но что-то его сдерживало, мешало ему радоваться. Она увела Лешу немного в сторону, подальше от остальных, и опять спросила:

— Что же нового, Леша? Ты не решаешься сказать?

В голосе ее прозвучала тревога. Она чувствовала что он не говорит, умалчивает о чем-то. Ясно, в полку что-то произо­шло, и ему не хочется вот так, сразу по приезде, расстраивать ее. Лиля посмотрела на него строгим, требовательным взгля­дом, и Леша отвел глаза...

— Ну, Леша...

— Понимаешь, Лиля... Командир наш... Баранов...

— Что — Баранов? — испуганно прошептала Лиля, боясь подумать о самом страшном.

— Нет его больше.

— Как — нет?

— Сбили его два дня назад.

— Баранова?! Не может быть... Как же это? Как же так случилось?

— Как случилось... — медленно повторил Леша и вздох­нул. — Их было больше, «фоккеров»... Самолет упал за лини­ей фронта и взорвался. Ведомые видели. Они снижались и кру­жили над этим местом... Так что даже похоронить Николая не пришлось...

Некоторое время они молчали. Леша курил. В глазах у Лили стояли слезы, и она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Наконец, пересилив себя, проговорила еле слышно:

— А ты где был, Леша?

— Я... На земле я был в это время, понимаешь? Не было меня тогда рядом с ним! Не было! — воскликнул Леша с от­чаянием в голосе, и Лиля поняла, как он терзается от того, что не пришлось ему в том бою быть рядом с любимым команди­ром, защитить его.

— Ты успокойся, Леша. Я понимаю... Я все понимаю. Что ж поделаешь!

Медленно пошли они по аэродрому, освещенному заходя­щим солнцем. На западе пылал закат, и кроваво-малиновый свет заливал почти полнеба. Огромное красное солнце, чуть сплющенноё, перерезанное пополам узенькой темной тучкой, уже готово было коснуться линии горизонта.

Нервным жестом Леша выбросил недокуренную папиросу далеко в сторону. Никогда еще Лиля не видела, чтобы он нерв­ничал, не слышала, чтобы он повысил голос: в любой обстановке, самой трудной, он всегда оставался сдержанным, хлад­нокровным, собранным. И она поняла, как ему нелегко: Николай Баранов был для него не только командиром полка — Леша любил его как боевого товарища, близкого друга...

— Тебя тут произвели в командиры, — сказал Леша, кото­рому трудно было продолжать разговор о Баранове. — Теперь ты командир звена.

— Угу, — согласилась Лиля и вздохнула.

В другое время Лиля обрадовалась бы повышению, но сей­час это ее не трогало, как будто разговор шел не о ней, а о ком-то другом. Она все думала о Баранове. Недаром на душе было так тревожно и предчувствие беды не покидало ее послед­ние дни...

— Лилька!

Вихрем налетела на нее Катя и взволнованно, прерываю­щимся голосом заговорила:

— Лилька! Ты знаешь — Баранов, Батя!! Вот ведь несча­стье какое!..

Лиля молча кивнула. Катя хотела сказать еще что-то, но не смогла и, низко опустив голову, побрела к машине.

— Поедем? — предложила Лиля. — Там все уже давно со­брались.

В кузов уже забирались летчики.

— А кто теперь вместо него?

— Мартынюк.

У машины Лилю поджидал сияющий Сеня Трегубов. Стес­няясь своей радости и силясь хоть немного притушить счаст­ливый огонек в глазах, он робко взглянул на нее из-под длин­ных мохнатых ресниц.

— Здравствуйте, товарищ командир! С приездом вас! Я... мы так ждали!

Лиля протянула ему руку:

— Здравствуй, Сеня! С кем ты летал тут, без меня? Как успехи?

— А я теперь у вас в звене! — с восторгом сообщил он, словно делал ей подарок.

— Это замечательно, Сеня... Значит, опять будем летать с тобой вместе.

— Вместе, — повторил он и широко улыбнулся. — Я, това­рищ командир, тут без вас еще одного «юнкерса»... На вашем самолете, на «тройке».

— Да уж скажи, Трегубов, что тебя орденом наградили! — воскликнула Катя. — А то ходишь вокруг да около, все стес­няешься. Похвастайся хоть раз! Я уже все про тебя знаю. Вот, смотри, Лилька!

Она, не спрашивая разрешения, быстро расстегнула ему куртку, и новенький блестящий орден Отечественной войны сверкнул на Сениной гимнастерке.

— О, такого я еще никогда не видела! — воскликнула Ли­ля, к величайшему удовольствию Сени.

Наклонившись, она стала рассматривать орден, который был учрежден недавно, уже во время войны. В полку никто еще не носил такого — Сеня получил его первым.

— Молодец, Сеня! Поздравляю!

Он зарделся, как девушка.

— Спасибо, товарищ командир... Я ведь, как учили! Ста­рался, — пошутил Сеня.

Все засмеялись.

— Са-адись! Поехали! — крикнул кто-то из летчиков.

Машина быстро заполнилась, летчики стали рассаживать­ся на бортах, на ящиках, и полуторка тронулась. Леша сел рядом с Лилей и в первый раз с момента встречи ласково улыб­нулся ей, заглянув в глаза:

— Вернулась...

— Угу. А как же?

— Ну какая она, военная Москва? Я ведь один только раз и был там, до войны... Всего два дня, проездом.

— Москва?.. — повторила Лиля задумчиво. — Как бы тебе сказать одним словом — мужественная!

ЛИЛЯ, ВЕДОМАЯ МОЯ...

Из Москвы Лиля привезла с собой два платья и туфли. Те­перь, когда летчики изредка собирались вечером на час-другой в уцелевшей местной церквушке, чтобы потанцевать, спеть под баян или посмотреть кинофильм, она непременно надевала гражданскую одежду. Особенно любила она матроску — белое полотняное платье с синим воротником и полосатой вставкой. Это платье сшила ей мама ко дню рождения, когда Лиле ис­полнилось девятнадцать. Правда, сначала оно было обыкно­венным белым платьем, но Лиля, которая всегда все переде­лывала по-своему, превратила его в матроску. Платье очень шло ей: в нем тоненькая, похудевшая Лиля казалась школь­ницей. Иногда вместо туфель она надевала белые лосевые са­пожки, сшитые из кожи, содранной с сиденья сбитого немец­кого «юнкерса». Ей приятно было сознавать, что ею любуются и что, несмотря на это, она остается для всех в первую очередь лейтенантом Литвяк, летчиком-истребителем.

В мягких лосевых сапожках и белой нарядной матроске явилась однажды Лиля в клуб. Светлые волосы, гладко при­чесанные, были перехвачены широкой белой лентой — каждый раз она придумывала себе новую прическу.

На пороге ее встретил Сеня Трегубов, который неловко за­топтался на месте, захлопал длинными ресницами и, покрас­нев до корней волос, произнес:

— Товарищ командир...

— Что тебе, Сеня? — спросила Лиля рассеянно, ища гла­зами Лешу.

— Вы... Я хотел сказать... Здравствуйте!

— Здравствуй, Сеня, — улыбнулась Лиля. — Мы, кажется, сегодня с тобой виделись.

— Виделись! — приободрился Трегубов — Вы даже отругали меня в воздухе. Помните, во втором вылете, когда я от­стал от вас?

— Да? А что, не следовало?

— Следовало, следовало, товарищ командир! Я тогда за­зевался, и «мессер» мог бы меня прикончить. А вы... танцевать?

Он с надеждой и каким-то детским восторгом смотрел на Лилю огромными серыми глазами.

— Угу, — ответила Лиля и кому-то улыбнулась.

Трегубов проследил за ее взглядом, увидел Соломатина и, опустив голову, потихоньку отошел. В это время Катя, любившая пошуметь, крикнула издали:

— Лилька пришла! Ух ты какая!

Она поприветствовала ее, подняв руку, и, подойдя, долго критически осматривала, шевеля бровью и строя гримасы. На­конец улыбнулась одобрительно и сказала:

— Ну-ну... Слышь, Лилька, ты что так вырядилась? Пря­мо как невеста — вся в белом. А в общем, знаешь, ничего... Да­же очень здорово! Вон смотри, комэск твой сейчас упадет. До­бивай, я прикрою...

Леша, приблизившись, приложил руку к сердцу и, закрыв глаза, сделал вид, что сражен.

— Не надо, Леша! Кто же будет у меня ведущим? Побере­ги себя, — сказала Лиля.

Разве только для тебя, Лиля. А ведущим согласен быть не только в воздухе!

Он галантно предложил ей руку и пригласил танцевать.

Баянист, словно отрешившись от окружающего мира, са­мозабвенно играл «Амурские волны», наклонив голову к са­мым мехам, и плавно, размеренно звучала мелодия вальса здесь, в стенах церквушки, которая временно превратилась в полковой клуб. Было уже темно, внутри горели две керосиновые лампы, и несколько коптилок из пустых гильз со встав­ленными фитилями стояли по углам на специальных подстав­ках, сделанных техниками по заказу комиссара.

Сильные руки Леши Соломатина бережно держали Лилю, и рядом с этим парнем, который был для нее не только коман­диром, но и настоящим другом, здесь, на земле, она чувство­вала себя спокойно и уверенно, так же как и в воздухе, когда они вместе летели в бой. Кроме них, кружились еще несколько пар остальные толпились у входа, курили, стояли у стен, жда­ли когда начнется фильм. В полку служили ещё девушки — связистки, оружейницы. Все они старались не пропустить тан­цы. Приходили потанцевать и девушки, работавшие в батальо­не обслуживания.

 Баян все играл, звуки вальса уносились ввысь, усиливаясь под сводами церкви, и казалось, что там, наверху, они и рож­даются. Лиле было хорошо и не хотелось, чтобы танец кончал­ся. Но вот без всякого перерыва баянист заиграл танго, и полилась печальная, тягучая музыка. Танцуя, Лиля заметила в углу длинную, уныло ссутулившуюся фигуру Сени Трегубова. Он курил папиросу и, рассеянно разговаривая с товарищем, груст­но наблюдал за ней. Лиле стало жаль его, она подумала, что слишком сухо разговаривала с ним, и теперь, встретившись с Трегубовым глазами, легонько махнула ему рукой, — он радостно улыбнулся в ответ и, выпрямившись, весь подался вперед, готовый лететь к ней на крыльях... Все знали, что Трегубов безнадежно влюблен и молча сохнет по ней. Малейший знак внимания с ее стороны он воспринимал как великое счастье...

Знаешь, Лиля, у меня сейчас почему-то такое ощущение, будто нет никакой войны и мы с тобой просто пришли сюда потанцевать, — сказал Леша.

— Это потому, что на мне платье, а не военная форма, — постаралась найти объяснение Лиля.

— Может быть...

— А ты раньше любил танцевать?

— Еще как! Когда я учился в летном училище, вечерами мы ходили на танцы в город. Туда шесть километров и обрат­но шесть... И, представь, никогда не уставали! А утром — сно­ва на полеты.

Лиля засмеялась:

— Вот не подумала бы, что ты — и вдруг в такую даль из-за танцев! Что, хорошие девушки там были?

— Хорошие.

— Гм...

Ей понравилось, что Леша так прямо ответил.

— И еще мне сейчас кажется, что я танцую с девушкой, ко­торая для меня дороже и ближе всех на свете.

— А на самом деле она у тебя есть... такая девушка? — спросила Лиля тихо.

— Есть.

Помолчав, она опять спросила:

— Леша... А если бы я была сейчас в гимнастерке и брю­ках, тебе так не казалось бы?

Запрокинув голову, Леша весело рассмеялся, и в его темных глазах заплясали золотые огоньки коптилок.

— Ах ты, Лиля, Лиля! Ведомая ты моя... — прошептал он и, пригнув голову, коснулся щекой ее виска.

Ты меня любишь, Леша? — еле слышно спросила, будто выдохнула, Лиля.

Она знала, она чувствовала, что это так. Леша не ответил, а только еще крепче прижался к ней щекой. Огоньки на сте­нах поплыли, раскачиваясь... Куда-то далеко-далеко ушла му­зыка. Исчезло все... Они остались вдвоем — и больше никого. Вдвоем в целом свете.

Неожиданно раздался громкий голос:

— Ставьте скамейки! Кино начинается!

Все зашумели, начали двигать скамейки. Лиля растерянно оглядывалась по сторонам, словно, проснувшись, обнаружила, что находится на другом конце земли.

— Будем смотреть кино? — спросил Леша.

— Кино? — переспросила она удивленно. — Нет-нет... Как хочешь, Леша, — поспешно добавила Лиля.

— Тогда погуляем?

Лиля кивнула. Нет, сейчас она все равно не смогла бы смотреть даже самый отличный фильм, не смогла бы следить за чьими-то переживаниями, вникать в чужие дела. Сейчас в ней самой появилось что-то новое, какое-то удивительное ощу­щение счастья, и ей страшно было вдруг разрушить то состоя­ние, в котором она находилась, другими впечатлениями.

Они вышли в сад, примыкавший к церкви. В небе светил молодой месяц: тонкий серп узкой каймой тянулся по нижнему краю чуть заметного, словно заштрихованного диска луны. Было тихо и по-весеннему свежо. Деревья стояли, словно оку­танные застывшим туманным облаком, пахло яблоневым цве­том, и казалось, что земля, местами усыпанная опавшими ле­пестками, припорошена снегом.

Леша накинул Лиле на плечи кожаную куртку.

— А ты?

— Мне тепло.

Под яблоней стояла скамейка. Спинка ее упиралась в ствол, и, когда они сели, с дрогнувших ветвей белым снегом посыпа­лись лепестки.

— Хорошо, — прошептала Лиля.

В темном небе, тесной толпой окружив серебряный серп месяца, горели звезды, и освещенная слабым голубоватым све­том небольшая церквушка с деревянной надстройкой и купо­лом вырастала в стройное сказочное здание. Лиля сидела не шевелясь. Стояла такая тишина, что страшно было ее нарушить: казалось, скажешь слово — и сразу пропадет очарование тихой апрельской ночи.

Вдруг зазвучали голоса: начался фильм. Громовые звуки заполнили весь сад, разнеслись далеко вокруг. Вскоре раз­дался взрыв, за ним другой. Послышалась дробь пулемета и крики. Шла картина о войне...

Долго сидели они в саду. Уже давно стало тихо, фильм кон­чился, все разошлись по домам, и сад опять погрузился в без­молвие. Сместились на запад созвездия. Незаметно опустился к горизонту месяц и спрятался в тумане яблонь. А им все не хотелось расставаться...

У НЕГО КОНЧИЛИСЬ БОЕПРИПАСЫ

На аэродром Лиля пришла раньше назначенного време­ни, чтобы встретиться с Лешей, который в этот день должен был улететь на некоторое время в тыл за новыми самолетами для полка. Машина из дивизии могла приехать за ним сразу же после обеда, и она боялась, что тогда они не успеют попро­щаться, потому что как раз в это время ей предстояло вылететь на боевое задание.

В тылу Леша собирался провести неделю, получить самоле­ты и затем вместе с группой летчиков перегнать эти самолеты в полк. Он мечтал в течение этой недели хоть на денек загля­нуть домой, в родную Калугу, где уже давно не был. Радуясь Лешиной поездке, Лиля вместе с ним волновалась, как будто не он, а сама она отправлялась в путь...

На стоянке тихо шумел бензозаправщик: Инна заливала горючее в баки. Лиля подошла к самолету и погладила рукой блестящее, нагретое солнцем крыло. Затем, повернувшись к Инне, спросила как бы между прочим:

— Не видела — наши уже сели?

На ней был новый бледно-розовый шарфик, из-под шелко­вого подшлемника выбивались вьющиеся светлые волосы. В строгих синих глазах — озабоченность.

— Горбунов сел. Он возвратился раньше: у него мотор про­бит, — ответила Инна, завинчивая горловину бака.

— А Леша?

— Соломатин? Нет еще... Он в воздухе.

— Один?

— Кажется, один. Точно не знаю.

Инна перешла к другому баку, и снова полился в горлови­ну прозрачный красноватый бензин. Держа в руке шланг, она смотрела на Лилю и думала: «Волнуется. Принарядилась се­годня... Красивая. И как это у нее получается? Всего какой-нибудь шарфик... Все для Лешки, конечно. Золотой парень! И вообще они чудесная пара!»

Вздохнув, она сказала:

— Скоро вернется.

Нагнувшись, Лиля сорвала травинку и, по привычке поку­сывая стебелек, обеспокоенно спросила:

— А где же он потерял Лешу?

— Кто?

— Да Горбунов. Давно он сел?

— Нет. Минут пять или семь... Да он еще на КП.

— Пойду спрошу его, — сказала решительно Лиля.

Нахмурившись, она отошла от бензозаправщика и остано­вилась, прислушиваясь: откуда-то издалека доносился звук мо­торов, который то усиливался, то затихал. Шел воздушный бой. Подняв голову, прикрыв ладонью глаза от солнца, она внима­тельно, до боли в глазах всматривалась в небо. Завывающий звук моторов становился все громче, и все отчетливее слыша­лась прерывистая дробь пулеметных очередей.

Машина с бензином отъехала. Инна спрыгнула с крыла и подошла к Лиле:

— Что, дерутся? Где они? Ты их видишь?

— Вот, вот они! Смотри, Профессор! Сюда смотри! — воск­ликнула Лиля, заметившая самолеты.

— Вижу, вижу! Один на один... Ну сейчас фрицу доста­нется.

— Угу, — произнесла нехотя Лиля.

Она не любила, когда заранее предрекают исход боя.

Истребители вились в небе, то делая крутые виражи, то ввинчиваясь в высь, то пикируя в погоне друг за другом. Увле­ченные боем, они постепенно приближались к аэродрому. Ка­залось, два светлых мотылька весело резвятся в голубом небе. И только напряженное гуденье, треск пулеметов и звенящий звук крыльев, режущих воздух, говорили о том, что идет тя­желый бой.

— Это Леша... С «мессером» дерется, — тихо сказала Лиля, хотя все и так было ясно.

С тревогой наблюдала она за поединком, который затягивался. Ей вдруг показалось, что в самые удобные для атаки моменты Леша почему-то не стреляет в своего противника. Проследив тщательно за боем, она убедилась в этом. Да, он не стрелял... Зато «мессер» посылал одну очередь за другой, наседая на «ЯК». Что случилось? Неужели... От страшной до­гадки у Лили похолодело сердце...

Она быстро стала ходить возле самолета, нервно теребя перчатки, которые держала в руке, и поглядывая вверх, туда, где продолжался бой.

— Ты что, Лиля? — спросила Инна. — Беспокоишься? Да вернется твой сокол, он всегда возвращается!

Лиля не ответила. Взглянув на часы, она еще раз посмот­рела вверх, потом резко остановилась и коротко спросила:

— Самолет готов?

— Готов.

— Пушка? Пулеметы?

— Полный боекомплект,

— Давай запускать!

— Куда? Тебе же еще не скоро...

Но Лиля уже застегивала шлемофон:

— У него кончились боеприпасы... Быстрее!

В этот момент на «ЯКе», стоявшем неподалеку от КП, за­работал мотор.

— Кто-то уже вылетает, — сказала Инна.

Словно не слыша ни слов Инны, ни звука мотора, Лиля рывком вскочила на крыло самолета. Она уже забросила одну ногу за борт, чтобы сесть в кабину, когда послышался нараста­ющий рев мотора. Оглянувшись, Лиля замерла: истребитель почти вертикально стрелой несся вниз... Еще секунда — и он врежется в землю... «Зачем он? Зачем?» — мелькнуло в ее соз­нании, и в тот же миг раздался взрыв, от которого дрогнула земля...

Все произошло в течение нескольких секунд. Лиля все еще стояла на крыле, перекинув одну ногу через борт, и смотрела в ту сторону, где чернел столб густого дыма, оставшийся пос­ле взрыва.

Было тихо. Очень тихо. Только звук удалявшегося «мессершмитта» замирал в синеве...

Медленно, как во сне, цепляясь руками за самолет, чтобы не упасть, сошла Лиля на землю и прислонилась спиной к кры­лу. Теперь некуда было спешить...

Подбежавшая к ней Инна не знала, что сказать, и только шепотом повторяла:

— Не надо, Лиля... Не надо...

А Лиля растерянно и недоуменно смотрела на нее, словно не понимала, о чем она говорит, и где-то в глубине ее глаз теп­лилась слабая надежда: а вдруг Инна скажет сейчас, что все это неправда... Что этого не было...

Но Инна дрожащими губами продолжала повторять:

— Не надо...

— У него кончились боеприпасы... — еле слышно произнесла Лиля.

Она хотела сказать еще что-то, но почувствовала, как вне­запно сдавило ей горло и вместо слов из него вырвались хри­пящие звуки. Обеими руками она с силой рванула воротник гимнастерки...

Самолет упал рядом с аэродромом, в нескольких километ­рах от него. Туда сразу же помчалась санитарная машина, следом за ней — полуторка. Когда грузовик проезжал мимо стоянки, Лиля встрепенулась и метнулась к нему. Инна, под­няв руку, крикнула шоферу:

— Стойте! Дайте сесть!

Машина слегка затормозила, и Лиля, вскочив на поднож­ку, ухватилась за борт. Встречным ветром сдуло легкий газо­вый шарфик, и он, медленно снижаясь, поплыл по воздуху, пока не опустился на землю. Инна подобрала его и останови­лась на дороге, провожая взглядом машину, которая сверну­ла в поле.

Крепко держась за борт, так что ногти впились в дерево, Лиля стояла на подножке. Она стянула с головы шлемофон и напряженно всматривалась туда, где клубился дым. Ветер растрепал ее волосы, бросал пряди в лицо, в глаза.

Полуторка подпрыгивала на ухабах, быстро мчась по по­лю, но Лиле казалось, что машина едет слишком медленно и она не успеет вовремя. Будет поздно. Слишком поздно...

И хотя в глубине души она понимала, что не имеет ника­кого значения, раньше или позже прибудет машина к месту падения самолета, что все равно Леша не мог остаться жи­вым, ей никак не хотелось этому верить...

Спустя несколько минут Лиля, стоя на небольшом холми­ке, молча смотрела вниз, в углубление, образовавшееся на поле от взрыва. Там, в дыму, ходили люди, разбрасывая остат­ки самолета.

Они вытащили из-под дымящихся обломков обгоревшее тело летчика. Лиля узнала Лешу только по орденам.

Его положили на носилки, накрыли белой простыней и быстро внесли в санитарную машину. Врач уселся в кабине, захлопнул дверцу, и машина уехала. А Лиля осталась все на том же холмике, не в силах двинуться с места, уставившись на дымящиеся обломки «ЯКа», того самого, в котором всего каких-нибудь десять минут назад сидел Леша. Ей казалось, что увезли не его, что он все еще где-то здесь...

Собралась уезжать и полуторка. Не решаясь окликнуть Лилю, некоторое время все ждали ее, но она не замечала. То­гда ее позвали:

— Литвяк, поедете?

Она отрицательно покачала головой.

Заурчал мотор, и полуторка, пошатываясь на неровном по­ле, тронулась.

Оставшись одна, Лиля опустилась на землю как подко­шенная, и слезы, которые она с трудом сдерживала все это время, хлынули из глаз. Закрыв лицо руками и зарывшись го­ловой в траву, она лежала на земле и тихо плакала, всхли­пывая.

Вскоре пришла Катя, которой все рассказала Инна. Она медленно обошла вокруг большой дымящейся ямы и остано­вилась возле Лили.

Прежде чем произнести что-нибудь, Катя долго стояла, ожидая, когда Лиля выплачется. Уперев руки в бока, угрюмо насупившись и нахлобучив фуражку почти на самые глаза, словно приготовившись драться с противником не на жизнь, а на смерть, она покусывала губы и смотрела сверху на пла­чущую Лилю.

— Ну, хватит! Вставай, Лилька... — сказала она наконец. — Поплакала, и довольно. Слышь, Лиль, скоро твоя очередь ле­теть!

Услышав Катин голос, Лиля подняла голову и, часто всхли­пывая, села. Приложила к глазам смятый, весь мокрый от слез платок и снова заплакала:

— Я... я сейчас...

Голос у нее был такой слабый и беспомощный, что от жа­лости у Кати все внутри перевернулось; она села рядом с ней, обняла, как маленькую девочку, и со вздохом сказала:

— Эх!.. Жалко Лешку... Что и говорить — парень был на­стоящий! Мало таких... Слышь, Лилька! Не реви... — Она стук­нула кулаком по земле: — Их, гадов, бить надо! Бить! Пони­маешь?

Лиля перестала плакать и молча кивнула головой, а Катя вскочила, сжала кулаки и, сощурив полные ненависти глаза, еще раз повторила:

— Бить их надо! Слышь, Лилька, не реви... Вставай! Пой­дем.

Подняв заплаканное лицо, Лиля тихо произнесла: — У него кончились боеприпасы... А я не успела... пони­маешь, не успела...

И опять по щекам ее побежали слезы.

«ТРЕФОВЫЙ ТУЗ»

Этот бой Лиля выиграла с большим трудом. Прилетев к аэродрому, она прошлась бреющим над стоянкой, где ожидала ее Инна, и села. 

На земле уже знали, что Лиля возвращается с победой, по­этому Инна встретила свою летчицу радостной улыбкой:

— С десятым самолетом тебя, Лиля! Это твой немец вы­прыгнул из самолета? Мы видели, как он опускался на пара­шюте.

— Угу. А где он?

— За ним поехали. Поймают, не убежит.

Она не стала расспрашивать Лилю о подробностях боя, так как видела, что даже удачный вылет не может вывести ее из того молчаливо-сосредоточенного состояния, в котором она находилась после гибели Леши.

Выключив мотор, Лиля откинула фонарь кабины и оста­лась сидеть в самолете, закрыв глаза. Только теперь она по­чувствовала, как устала.

Нелегко достался ей этот фашист с трефовым тузом на фюзеляже. Дрался он классно, что и говорить! Мысленно она снова провела с ним бой...

Погнавшись за «юнкерсом», которого ей удалось сразу же отколоть от группы, Лиля вовремя заметила «мессершмитта», пикировавшего на нее сверху. Прежде чем отвернуть в сторо­ну она успела послать вслед бомбардировщику длинную оче­редь из пулемета, однако расстояние между ними было вели­ко и очередь прошла мимо. Преследовать «юнкере» дальше Лиля не смогла, так как «мессер», на борту которого красовал­ся большой трефовый туз, буквально повис у нее на хвосте. Завязался трудный бой.

 Лиля всячески стремилась перейти в атаку, но это ей никак не удавалось. Она бросала самолет вниз, резко выводя его из пике так что темнело в глазах, выполняла сложные фигу­ры чтобы занять выгодную позицию для нападения, но про­тивник был опытным и не уступал ей ни в мастерстве, ни в быстроте реакции. Наоборот, Лиля чувствовала, что этот фа­шистский ас намного искуснее — ей тяжело было состязать­ся с ним.

Однако сознание того, что противник сильнее, только уд­ваивало ее силы.

«Может быть, именно этот убил Лешу...» — подумала Лиля и, стиснув зубы, еще крепче сжала ручку. Выбрав удобный момент, она ринулась в атаку на врага, нажав на все гашет­ки... Нет, не уйти ему!

Однако каким-то непонятным образом фашист смог увер­нуться, и атака оказалась неудачной.

Сражаясь не на жизнь, а на смерть, Лиля напрягла всю свою волю, сосредоточила всю энергию, стремясь к одной-единственной цели — победить! В эти минуты, забыв обо всем на свете, не зная ни страха, ни колебаний, она думала только о противнике, о том, как уничтожить этот юркий, неуловимый «мессер». Оставалось лишь одно средство — перехитрить врага.

 Помощи ожидать было неоткуда: «ЯКи» дрались с числен­но превосходящим их врагом где-то ниже, в стороне. Против­ник специально увел Лилю подальше от остальных, чтобы расправиться с «ЯКом» один на один. Краешком глаза Лиля успела заметить, что Мартынюк, который дрался ближе дру­гих, вел бой сразу с двумя и ему самому требовалась под­держка...

Поединок затягивался. Чувствуя свое превосходство, немец часто менял тактику, словно вел интересную игру. Вот он, разогнавшись, резко пошел вверх и, сделав переворот, уже намеревался броситься в новую атаку, может быть послед­нюю. Но Лиля, вовремя разгадав его план, успела развернуть свой истребитель навстречу ему круче, быстрее, чем рассчиты­вал противник, и, пользуясь выгодным положением, не теряя ни секунды, всадила ему в брюхо струю огня из пушки и пулеметов: «Вот тебе, гад!.. Это за Лешу.,.»

Фашистский самолет беспомощно качнулся, свалился на крыло и стал беспорядочно падать, разваливаясь на части.

Проследив за ним, Лиля увидела на земле взрыв и почти одновременно заметила в воздухе над землей белый купол па­рашюта. Немецкий летчик успел выпрыгнуть.

Теперь быстрее на помощь Мартынюку, на которого насе­дали два фашиста. Устремившись прямо с ходу в атаку на одного из них, Лиля дала возможность Мартынюку довольно легко справиться с другим. Оказавшись в единственном числе против двух «ЯКов», «мессер» поспешил выйти из боя и, на­брав высоту, скрылся...

Лиля все еще сидела в кабине, откинувшись на спинку, вся расслабившись, когда услышала голос Инны:

— Лиля, посмотри!

— Что там, Профессор?

— Летчика твоего везут!

— Да вон! Видишь, сидит в машине с нашими? Высокий такой. Это он, фашист!

Посмотрев в ту сторону, где находился командный пункт, Лиля увидела, как перед домом остановилась машина, из нее медленно вылез долговязый летчик в немецкой форме, и его повели в дом. Шел он прихрамывая, поддерживая одной рукой другую, согнутую в локте.

— Так быстро привезли?

— Так ведь машина поехала за ним сразу, когда он еще не успел приземлиться, — сказала Инна.

Лиля выбралась из кабины, спустилась на землю, сняла шлемофон.

Первой ее мыслью было пойти взглянуть на немца. Никогда еще не приходилось ей видеть своего противника, и посмотреть хоть на одного из них было любопытно. Но тут же она решила, что не стоит: не все ли равно, какой он. Не пой­дет же она специально глазеть на него... Пошатываясь от уста­лости, она медленно пошла домой. Хотелось быстрее добрать­ся до постели, лечь и отдохнуть хоть немного, хоть часик: с утра Лиля сделала уже три вылета.

Катя одевалась, готовясь к очередному дежурному вылету, когда Лиля вошла в комнату и, усталым жестом бросив на стол планшет, опустилась на койку.

— Привет, Лилька! Ты что такая, устала?

— Немножко,— ответила Лиля.

— Все вернулись?

— Нет... Один, новенький, сгорел... Власенко.

— Да не может быть! Мы с ним только вчера цыганочку плясали... Он обещал мне слова новой песни...

Катя перестала одеваться, вздохнула.

— Тяжело было? С кем дралась?

— С «трефовым тузом».

— Да ну! Расскажи! Ну и кто кого?

— Видишь, сижу перед тобой.

— Стало быть, ты его, туза этого самого! Молодец, Лиль­ка! Сильно дрался?

— Думала, что это мой последний бой...

— Ничего себе! Ну, теперь можешь нарисовать на своем «ЯКе» туза постарше. Бубей или червей?

В окно кто-то постучал:

— Литвяк! Иди на КП! К командиру!

— А чего там? Лететь?

Лиля подошла к окну. Девушка-связистка улыбнулась ей и, махнув рукой, убежала, крикнув:

— Там узнаешь!

— Пойду, — сказала Лиля и, захватив на всякий случай шлемофон, отправилась на командный пункт.

Она догадывалась, что вызывают ее в связи с последним вылетом. Возможно, Мартынюк объявит ей благодарность за сбитый самолет. Кстати, она сможет посмотреть на пленного фашиста...

У домика сидели летчики.

— Лиля, поздравляем! Ждет тебя твой ас...

— Это к нему меня вызвали? Вот еще! Чего ему?

— Хочет, наверное, взглянуть на тебя. Вот удивится!

Она презрительно пожала плечами и остановилась в нерешительности.

Теперь, когда ее ждали специально для того, чтобы показать сбитому фашисту, всякое желание идти на КП у Лили прошло. Но возвращаться нельзя было — все-таки ко­мандир вызвал. Нехотя она потянула на себя дверь и вошла.

Немецкий летчик сидел у стола на табурете, сгорбившись, как-то неловко прижимая к себе левую руку. Лиля видела только его спину и затылок со вспухшей красной царапиной на шее.

Мартынюк прохаживался по комнате, а заместитель на­чальника штаба, который хорошо знал немецкий язык, объяс­нялся с пленным.

Остановившись перед командиром полка, Лиля хотела было доложить ему по всем правилам, но Мартынюк, мотнув головой в сторону пленного, первый произнес:

— Вот полюбуйся на своего аса! Крепкий орешек!

Немец по-прежнему сидел не шевелясь, и Лиле захотелось увидеть его лицо. Какой он, ее противник, «трефовый туз», ко­торый собирался убить ее? Она подумала, что ведь могло быть и по-другому. Могло случиться, что не она, а он, фашист, оказался бы победителем. Он хладнокровно убил бы ее и сейчас спокойно ужинал бы у себя дома, покуривая сигарету и хва­стаясь новой победой. Ему бы и в голову не пришло, что драл­ся он с девушкой.

Замначштаба сказал что-то по-немецки, и фашистский летчик медленно и неохотно повернул голову. «Наверное, обо мне», — подумала Лиля и встретилась глазами с летчиком. Она сразу поняла, что это был опытный, старый волк. Настоящий враг, умный, расчетливый. Уже немолодой, с седеющими вис­ками, со светлыми острыми глазами на загоревшем худом ли­це. Свежая, вспухшая царапина продолжалась и на щеке, пе­ресекая ее наискосок.

Немец вспыхнул и, презрительно скривив рот, отвернулся. «Не верит, — догадалась Лиля и, вся сжавшись внутри, вы­жидательно посмотрела на Мартынюка.

Она снова, как и тогда, в бою, почувствовала к нему нена­висть. До этого момента ей, собственно, было безразлично, ве­рит немец или нет. Она сбила его, и все. Самолет его уничто­жен, а сам он уже никогда не поднимется в воздух. Этого бы­ло достаточно. Что с ним будет дальше, ее не касалось. Так же как не интересовали ее те чувства, которые испытывал лет­чик.

Но теперь, когда она увидела на его лице презрение, ей захотелось доказать ему, что это она, Лиля, победила его. Не кто-нибудь другой, а именно она!

Замначштаба опять сказал что-то немцу, и тот, весь по­багровев, сердито ответил ему.

— Понимаете, Литвяк, недоволен он! — произнес саркасти­чески и в то же самое время возмущенно замначштаба. — Ви­дите ли, считает, что мы над ним просто смеемся...

Лиля сдержанно молчала. Командир полка повел головой, словно удивляясь, как это можно не верить: ведь Литвяк от­личный летчик!

— Ты поговори с ним, — попросил Мартынюк — Пусть знает, с кем он дрался, кто его сбил. А то кичится, видите ли, своими наградами! Вся грудь увешана!

Лиля молча согласилась с командиром полка: пусть зна­ет фашист.

— Садись. Расскажи, как шел бой.

Она села на стул и увидела на груди у летчика несколько наград. «Ничего себе, нахватал за наши сбитые самолеты, гад! Сейчас я ему докажу...»

Сняв шлемофон, Лиля тряхнула волосами и нарочно рас­стегнула комбинезон так, чтобы немец мог видеть два ордена на гимнастерке.

Теперь можно было хорошо рассмотреть его. На худоща­вом лице надменное, высокомерное выражение, хотя чувство­валось, что держится он настороже. Левая рука, перевязанная наскоро носовым платком, видимо, сильно болела, потому что он все время осторожно придерживал ее, стараясь делать это незаметно.

Мартынюк кивнул Лиле, продолжая ходить по комнате, и она, мрачно посматривая на немца, негромким голосом нача­ла подробно рассказывать, как завязался бой, как вел себя противник, упоминая о таких подробностях, которые никому не могли быть известны, кроме них двоих.

Сначала летчик слушал то, что переводил ему замначштаба, с напускным равнодушием, опустив глаза и скепти­чески поджав губы, будто хотел заранее предупредить, что все попытки обмануть его напрасны — он все равно не поверит. Казалось, он даже слушал невнимательно, пропуская многое мимо ушей. Но по мере того как Лиля приводила все новые и новые подробности боя, выражение его лица менялось. Нако­нец он настороженно поднял голову, все еще ни на кого не глядя, бросил быстрый, проницательный взгляд в ее сторону и, уже не пытаясь скрыть своих чувств, посмотрел на Лилю рас­терянно и смятенно. Потом опустил голову, сразу как-то об­мяк, осел, сгорбился еще больше и слегка прикрыл глаза ла­донью здоровой руки. Теперь он поверил, и это поняли все, хотя немец не произнес ни слова.

«Трефовый туз» сидел подавленный и жалкий.

Лиля поднялась. Она больше не могла смотреть на побежденного фашиста, который был ей противен. «Может быть, именно он убил Лешу...» — опять подумала она.

Мартынюк подошел к ней и хотел что-то сказать, но вне­запно немец вскочил, повернулся к Лиле и, выпрямившись, остался так стоять перед ней.

Действительно ли он, оказавшись побежденным, признал Лилино превосходство или просто сделал вид, Лиля так и не поняла. Да, собственно, она и не добивалась уважения с его стороны.

— Ну вот, — довольно произнес Мартынюк, — Он сам по­просил показать ему того русского аса, который в бою пока­зал отличное мастерство и сумел победить его.

— Я пойду? — спросила Лиля.

— Иди, Лиля.

Облегченно вздохнув, она вышла, не оглянувшись.

«ТЫ, КОНЕК ВОРОНОЙ...»

День выдался жаркий, безветренный. Нещадно палило июльское солнце, и казалось, что раскалилась не только зем­ля, пересохшая, потрескавшаяся, но и подернутое дымкой бе­лесое небо. Вокруг аэродрома, который находился вблизи от небольшого шахтерского поселка, далеко, до самого горизон­та тянулась желтая, покрытая выжженной травой донецкая степь, а в степи то в одном, то в другом месте чернели терриконы.

Восьмерка «ЯКов» готовилась вылететь для сопровождения группы бомбардировщиков «ПЕ-2».

Истребители должны были встретиться с бомбардировщи­ками точно в назначенное время севернее железнодорожной станции, неподалеку от линии фронта, и прикрывать их в те­чение всего полета к цели и обратно, отражая атаки враже­ских самолетов.

Восьмерка состояла из двух групп, которые в случае на­добности могли действовать самостоятельно. Лиля попала в первую четверку, а Катя — во вторую.

В ожидании команды на вылет летчики собрались у Лилиного самолета, и, отойдя от него на безопасное расстояние, курили. Девушки сидели на траве в тени под плоскостью.

— Слышь, Лиль, — сказала Катя, — снился мне сегодня Баранов. И так ясно, знаешь, я видела его... Ну как тебя сейчас. Будто зовет он меня лететь с ним в паре, а я отказываюсь. «Не хочу говорю, хватит! Для меня война уже кончилась. Завтра улетаю в Москву». Чудно, ей-богу! Представляешь, отказываюсь, и все! Приснится же такое... А он мне говорит, Ба­ранов: «Нет, Буданова, полетишь со мной!» Строгий такой и, как всегда, так здорово нажимает на «о»... «Полетишь со мной!..» Чудно... 

Она умолкла и, продолжая вспоминать, скорбно улыбну­лась одним уголком рта. Лиля задумчиво смотрела туда, где сероватая дымка затушевывала горизонт.

— Ну и куда же ты полетела? — спросила она, ожидая, что Катя будет рассказывать дальше.

 Но Катя не ответила. Погрузившись в какие-то свои мыс­ли она не расслышала Лилиных слов, а может быть, просто не захотела отвечать на ее вопрос. Лицо у нее было грустное, даже как будто удрученное. Лиля решила, что это оттого, что Кате вспомнился Баранов, к которому она была неравнодуш­на, и не стала больше спрашивать. Но все же видеть Катю печальной было непривычно, и Лиле стало как-то не по себе...

К девушкам подсели летчики:

— Споем, что ли? Времени еще достаточно. Катерина, за­певай! Что-нибудь душевное...

Вздохнув, Катя откинула голову, медленно провела рукой по волосам, поправляя свой кудрявый чуб, упавший на лоб, затем, будто отгоняя прежние мысли, скользнула ладонью по лицу и запела сначала тихо, потом громче:

 Там вдали, за рекой, загорались огни,

 В небе ясном заря догорала...

Все дружно подхватили негромкими, чуть приглушенными голосами:

 Сотня юных бойцов из буденовских войск

 На разведку в поля поскакала...

Закрыв глаза, Катя звонким, сильным голосом вела мело­дию. Она любила петь и пела всегда с удовольствием, с чув­ством, забывая обо всем на свете, целиком уходя в песню. В полку ее считали признанным запевалой, вокруг нее соби­рался народ, чтобы спеть любимую песню или послушать рус­ские и цыганские романсы, которые она охотно исполняла. Песни, которые пела Катя, были всегда или очень веселые, за­дорные или, наоборот, печальные. Других она не признавала.

Сегодня ее голос звучал как-то особенно проникновенно, словно в эту грустную комсомольскую песню она хотела вло­жить всю свою душу.

Ты, конек вороной, передай, дорогой,

Что я честно погиб за рабочих...

Затих последний звук песни, и наступила тишина, которую никто не хотел нарушить первым.

Внезапно в тишине раздался усиленный рупором голос де­журного по полетам:

— Внимание на аэродроме! Вылет через пять минут! Лет­чикам приготовиться!

Все стали поспешно подниматься, озабоченно натягивая шлемофоны. Катя подождала, когда все разошлись, и как бы между прочим сказала:

— Слышь, Лиль... Там у меня в тумбочке два письма ле­жат. Не успела я отослать. Одно сестренке, другое на завод. Я давно обещала... Помнишь, заводские еще мне самолет хо­тели подарить? Может, и купят когда-нибудь.

— Помню.

— Так ты отошли письма, Лиля. Адреса уже написаны.

— Когда? — не поняла Лиля.

— Да хоть завтра!

— А ты? — спросила Лиля подозрительно. — Разве ты сама не можешь?

— Да могу и сама... А если вдруг не выйдет, то сделай, ладно? Хочу, чтобы они обязательно получили.

— Почему это — не выйдет?

Лиля пристально посмотрела на Катю, стараясь прочитать ее мысли.

— Да мало ли что...

— Что это ты сегодня... Какая-то...

— Ну, Лилька, бывай! — улыбнулась Катя, перебив ее, и заспешила к своему самолету, на ходу надевая и застегивая шлемофон.

— Катя! Ка-тя! — крикнула ей вслед Лиля, желая задер­жать ее, но та не обернулась.

Лиле хотелось побежать за ней, но времени уже не оста­валось. Она видела, как Катя, приблизившись к своему «ЯКу», сказала что-то технику и стала забираться на крыло. «Что это с ней?» — подумала с тревогой Лиля и, убедившись, что Катя уже села в самолет, повернулась к Инне, которая ждала ее с парашютом в руках.

— Будем запускать? — спросила она нерешительно, все еще раздумывая.

— Будем запускать, — ответила Инна. — Вот парашют, на­девай.

Инна поспешно стала пристегивать парашют. В кабину Ли­ля садилась, испытывая гнетущее чувство, будто она не сде­лала чего-то важного, без чего нельзя обойтись. Но что имен­но нужно было сделать, Лиля не знала. Может быть, по­говорить с Катей...

Точно в назначенное время восьмерка «ЯКов» вышла в район встречи. Вскоре в восточной части неба появились бом­бардировщики «ПЕ-2», летевшие плотным строем на более низкой высоте. Дождавшись их, «ЯКи» заняли свое место, кружа над бомбардировщиками. Вся группа взяла курс на запад.

Приблизившись к одному из «ПЕ-2», который летел в строю крайним, Лиля увидела лицо летчика, строгое, сосредоточен­ное. Летчик повернул голову, широко улыбнулся ей как ста­рому доброму другу и поприветствовал ее, подняв руку. Его улыбка показалась Лиле знакомой. Кого-то он напоминал ей, этот летчик, но сразу вспомнить кого Лиля не могла. В ответ на приветствие она покачала крыльями и заметила номер: «12». Разумеется, летчику и в голову не пришло, что «ЯК» пилотирует девушка.

При подходе к линии фронта группа встретилась с немец­кими истребителями. Следом за первой шестеркой «фокке-вульфов», которые сразу же вступили в бой с «ЯКами», по­явилась еще семерка. Видимо, немцы надеялись, что все «ЯКи» к этому времени уже будут связаны боем с первой шестеркой «фоккеров» и бомбардировщики останутся беззащитными. Од­нако ведущий восьмерки предусмотрел такой вариант и, за­ранее разделив истребители на две группы, дал команду чет­верке «ЯКов» быть готовой к встрече с вражескими истреби­телями.

Теперь «ЯКи», встретив немцев, завязали с ними ожесто­ченный бой, не пуская их к строю и делая все, чтобы дать воз­можность своим бомбардировщикам дойти до цели и выпол­нить задание.

Однако, несмотря на это, три «фоккера» все-таки прорва­лись к строю. «ПЕ-2» сомкнулись еще плотнее, отстреливаясь из всех имеющихся пулеметов.

Заметив, что вражеские истребители заходят для атаки, Лиля оставила ведомого добивать поврежденный «фоккер», с которым она дралась, а сама бросилась на помощь к бом­бардировщикам, чтобы отрезать прорвавшихся «фоккеров» от группы.

В этот момент начали стрелять немецкие зенитки: цель была уже рядом. Небо покрылось белыми дымками разрывов. Пока «ПЕ-2» под зенитным обстрелом заходили для бомбоме­тания и пикировали, бросая бомбы на основные позиции не­мецкой обороны, «ЯКи» дрались с «фоккерами» в стороне. Бомбардировщики, развернувшись, уже возвращались назад, когда Лиля заметила, что один из них, крайний справа, зады­мил и начал отставать от остальных. Это был тот самый, номер «12». Сразу же на отколовшийся самолет ястребом кинулся «фоккер», пытаясь добить его, но уже в следующий момент наперерез фашисту метнулся один из «ЯКов», находившийся поблизости. Разгорелся бой, а тем временем подбитый зенит­ками бомбардировщик, постепенно теряя высоту, все тянул и тянул к линии фронта. Лиля недолго думая устремилась к нему на помощь, чтобы защитить подбитый самолет от новой атаки немцев и дать ему возможность приземлиться.

«ЯК» и «фоккер» продолжали бой. Не теряя из виду де­рущихся противников, Лиля сопровождала снижавшийся «ПЕ-2». Как и в первый раз, она подошла к нему вплотную, и летчик благодарно кивнул ей головой.

И опять ей показалось, что где-то она уже встречала этого летчика...

Вдруг Лиля увидела, как из облака выскочил немецкий истребитель и стал быстро приближаться к дерущейся паре. Еще секунда, и он с ходу атаковал «ЯК». Клюнув носом, «ЯК» свалился на крыло и стал падать, кувыркаясь в воздухе. Не­ужели сбил? Кто же это, кто падал? Рассмотреть номер было невозможно...

Лиля прислушалась: в наушниках стоял страшный шум — помехи, треск, крепкие словечки дерущихся летчиков. Линия фронта была уже пройдена, когда «фоккеры», израсходовав­шие боеприпасы, решили дальше не идти. Они отошли в сто­рону и быстро скрылись.

Наблюдая за тем, как садится на вынужденную бомбарди­ровщик, Лиля одновременно с тревогой следила за беспоря­дочно падающим «ЯКом». Почти у самой земли он вдруг пе­рестал кувыркаться, выровнялся и, видимо управляемый лет­чиком, стал снижаться на поле. «Слава богу, и он сядет», — подумала Лиля, убедившись, что подбитый зенитками «ПЕ-2» уже благополучно приземлился.

Внезапно «ЯК», начав пробег по земле, резко застопорил, очевидно натолкнувшись на препятствие, стал на нос и пере­вернулся...

В это время к собравшейся четверке, в которую входила Лиля пристроились еще два истребителя из второй четверки. Двух не хватало, в том числе и Кати. У Лили ёкнуло сердце: Катя... Неужели это она там, внизу? Качнув крыльями, она вышла из строя и ринулась вниз, туда, где на поле, изрытом траншеями и усеянном воронками, беспомощно лежал пере­вернутый истребитель.

К самолету уже бежали люди из ближайшего поселка. Ли­ля низко пролетела над «ЯКом» и рассмотрела номер: «6»! Это была Катя. И сразу ей вспомнилась странная Катина просьба перед вылетом, вспомнились ее настроение и грустная песня.

Горячая волна подкатила к горлу... Неужели Катя раз­билась? Неужели разбилась?! Нет-нет, она только ранена. Не может быть, чтобы совсем... Не может быть! Она же сумела перед самой землей выровнять самолет и уже вела его на по­садку! Она была жива! Сейчас эти люди, бегущие к самолету, помогут ей выбраться из кабины. Они ей помогут! Ну конеч­но же... Но почему они так долго бегут? Так бесконечно дол­го, целую вечность... А Катя там, в кабине... Быстрее, ну быст­рее же!

Наконец они приблизились к самолету, окружили его и начали вытаскивать Катю.

А Лиля все летала и летала над подбитым истребителем, не в силах ничем помочь: здесь, на этом изрытом поле, сесть было невозможно.

Катю вытащили и оставили на земле у самолета, подложив ей под голову что-то темное. Никто никуда не спешил, не бежал, никто не пытался оказать ей помощь. Люди просто стояли вокруг и смотрели на нее. Что же они, что?! И Лиля по­няла: Кате уже не помочь... Но все внутри кричало: нет, нет! Она не могла, не хотела поверить... Руки дрожали, в висках стучало!

 ...Ты, конек вороной, передай, дорогой...

На малой высоте она кружила и кружила, глотая слезы, и все смотрела, смотрела на неподвижно лежащую Катю, словно ожидала, что она сейчас все-таки поднимется, и никак не могла улететь.

Потом Катю накрыли с головой. «Зачем же они, зачем?!» Несколько человек нагнулись и стали поднимать ее, чтобы унести с поля...

 ...Что я честно погиб за рабочих...

Последний раз промчавшись бреющим над людьми, над истребителем, над Катей, Лиля резко бросила свой «ЯК» кверху, и он, набирая высоту, завыл печально и надрывисто.

«ТРОЙКА», СБЕЙ «РАМУ»!

Днем, когда на аэродром налетели «хейнкели», Лиля бы­ла дома. Налет продолжался недолго: «хейнкели», появившие­ся с востока, прошли бреющим над стоянками, обстреляли са­молеты и, сделав еще один заход, улетели.

Лиля поспешила к своему самолету. Там уже работали де­вушки: Инна чинила крыло, в котором оказались пробоины, ей, как всегда, помогала Валя. Обе торопились, чтобы успеть к Лилиному приходу, но так и не успели.

— Что, попали? — заволновалась Лиля. — Сильно повре­дили? Покажи — где?

— Немножко... Вот крыло только, — ответила Инна. — Я осмотрела весь самолет — больше пробоин нет.

— О, дырка большая! Долго латать...

— Одна осталась, последняя. Ничего, залатаем... Мы ско­ро кончим. Еще полчасика, не больше... Ты пока отдохни.

Лиля молча кивнула.

Примеряя заплату, Инна бросила проницательный взгляд на свою летчицу — как у нее настроение. Только вчера похо­ронили Катю, и Лиля уже вторую ночь не спала. За послед­ние два дня она побледнела, глаза провалились, но, несмотря ни на что, держалась.

Лиля постояла, посмотрела, как проворно работают девуш­ки, и взглянула на часы: успеют ли?

Через полчаса ей предстояло лететь на штурмовку враже­ских огневых позиций.

— Я пойду на КП, — сказала она.

Мартынюк собирал летчиков для уточнения боевой за­дачи.

— Все самолеты в исправности? — спросил он, когда лет­чики пришли. — Кто не готов? Сразу говорите. Литвяк, как с вашим самолетом, полетите?

— Да. Уже все в порядке, — ответила Лиля, надеясь, что к моменту вылета девушки залатают пробоину.

Уточнив порядок действий в воздухе, Мартынюк предупре­дил:

— Вылетать по сигналу. Две красные ракеты.

Вернувшись, Лиля улеглась на траву в тени от самолета.

Хотелось побыть одной.

— Профессор, разбуди, если усну! Через двадцать минут, — попросила она.

— Разбужу. Ты отдыхай.

Она лежала на спине, заложив руки под голову, и смотре­ла в небо. Было тихо. Только рядом, у крыла, негромко пере­говаривались Инна с Валей да по-шмелиному гудели машины на аэродроме, двигаясь от самолета к самолету. Уснуть? Ми­нут на двадцать... Нет, лучше не спать: скоро лететь.

Небо сегодня было синее-синее, и торжественно плыли в синеве белые пушистые облака причудливых очертаний. Иног­да облако закрывало солнце, и тогда по земле пробегала тень... Не хотелось ни о чем думать. Только смотреть на пушистые облака, легко и беззаботно убегающие неизвестно куда.

А Кати нет... Веселой, Шумной Кати. «Слышь, Лиль, там у меня два письма... Так ты отошли», «Их, гадов, бить надо! Бить!..», «Хоть одну очередь по немцам выпустила?.. А что же ты делала?!»

Они ушли, ее друзья. Катя, Леша... Ушли навсегда... А об­лака все плывут, и небо такое же голубое, как и раньше... И война продолжается, жестокая, беспощадная. Еще недавно все были вместе, собирались отпраздновать день рождения Ли­ли — ведь он совпадал с праздником авиации. Восемнадцатое августа... Это уже скоро, осталось каких-нибудь три недели... «Слышь, Лилька, скоро тебе стукнет двадцать два!»

Прошло десять месяцев с того дня, как они прибыли в полк. Много? Мало? Всего десять месяцев. Или — целая жизнь. «Лиль, мои заводские обещали купить самолет. Как ты ду­маешь, сколько стоит «ЯК»?..»

Послышался завывающий звук мотора — где-то высоко в небе летел самолет. Лиля вздрогнула и, посмотрев на часы, вскочила: приближалось время вылета. Машинально она оглянулась туда, где обычно стоял Катин «ЯК». Стоянка была пуста.

— Профессор, как там у вас? Скоро?

— Сейчас будет готово, еще несколько минут...

Лиля влезла на крыло и стала надевать парашют. Застег­нув все карабины, она поглядывала то на КП, то на крыло, с нетерпением ожидая, когда девушки кончат свою работу. Нет, кажется, они никогда ее не кончат...

Но вот на КП взвилась вверх красная ракета, за ней дру­гая. Яркие огоньки посыпались к земле, сгорая на лету, остав­ляя в воздухе волнистые дымки. Заработали моторы, и само­леты начали выруливать для взлета. Лиля нервничала: она не хотела оставаться на земле, да к тому же и Мартынюка она не предупредила.

— Хватит, Профессор! Не развалится самолет, потом до­делаете как следует!

— Одну минуточку...

Один за другим «ЯКи» поднимались в воздух. Наконец Ин­на крикнула ей:

— Все! Готово! Сейчас быстро запустим...

Лиля сидела в кабине как на иголках.

Взлетела она с опозданием и, когда уже собралась прим­кнуть к строю, делавшему большой круг над аэродромом, вдруг услышала по радио команду с земли:

— «Тройка», «тройка»! В квадрате семь «рама»! Сбей «раму»! Высота две тысячи метров. Летит курсом на запад. «Тройка», сбей «раму»! Остальным продолжать задание! Прием!

— Есть сбить «раму»! — ответила Лиля и круто повернула в квадрат семь.

Немецкий разведчик «Фокке-Вульф-189» шел к линии фронта. Набирая высоту, Лиля спешила наперерез «раме», чтобы встретиться с ней раньше, чем та достигнет своей тер­ритории. Однако рама все же успела долететь до линии фронта, и бой разгорелся над самой передовой. На Лилину атаку вражеский разведчик ответил огнем. Маневрируя, он увлекал ее все дальше на свою территорию.

При очередной атаке Лиля заметила, что к ним приближает­ся вражеский истребитель. «Мессер»! Эх, не успела — теперь их двое!» — подумала она и, несмотря на опасность, решила подойти к «раме» совсем близко, чтобы огнем из пушки и пуле­метов наверняка поразить ее и разделаться с ней до встречи с истребителем. Нажав на гашетки, она увидела на «раме» вспышки — это вел огонь вражеский стрелок. В тот же миг Лиля почувствовала, как затрясло «ЯК»... Мотор! Поврежден мотор! А «рама» уйдет — какая досада!.. Неожиданно она уви­дела, что впереди, чуть выше, разворачивался еще один истре­битель. «Мессер»? Но что это — он пикирует прямо на «раму»! Да у него красные звезды на крыльях!.. Это же Трегубов! Ну конечно, он, его номер! Сеня прилетел на помощь. Его посла­ли следом за ней, когда стало ясно, что «рама» успеет уйти за линию фронта.

Продолжать бой Лиля не могла. Нужно было думать о вы­нужденной посадке. Выключив мотор, она планировала, снижаясь и подыскивая площадку для посадки на своей территории. Над линией фронта её догнал Трегубов и дальше сопро­вождал, пока она не приземлилась на ровное зеленое поле. Сеня снизился, сделал над Лилей два круга и, убедившись, что все обошлось благополучно, улетел.

Лиля осталась одна. Стояла тишина. Низко над землей носились стрекозы, доверчиво садились на лопасти винта, на кончик крыла. Где-то в стороне, в низкорослом кустарнике, щебетали птицы.

Все вокруг было так мирно, спокойно... Не­ужели всего несколько минут назад она была в бою?

Медленно обошла Лиля вокруг самолета, постояла возле забрызганного маслом мотора и присела на колесо шасси. Ос­тавалось ждать: Трегубов сообщит, где она села, и за ней, ко­нечно, сразу же вышлют машину. Вероятно, ждать придется не меньше часа.

Однако уже спустя минут десять послышался гул. Маши­нально Лиля подняла голову, ища в небе самолет, но тут же догадалась, что это едет машина. Вскоре на дороге появилась полуторка, которая свернула в поле и направилась прямо к «ЯКу».

Из машины выскочили два техника в замасленных комби­незонах и подошли к самолету.

— Что у вас тут произошло? Видим, летят два «ЯКа» и один садится прямо в поле. Ну, мы скорее сюда...

— Да вот с мотором что-то, — ответила Лиля. — Трясло сильно, видно, пробили там где-нибудь... А вы откуда при­ехали?

— Здесь летная площадка недалеко. Сюда вечером при­летают «У-2» и всю ночь летают... Ну, а мы тут ремонтируем самолет. Позавчера «пешка» села на вынужденную. Подби­ли ее.

— Позавчера? — спросила Лиля и подумала, что это, ве­роятно, тот самый бомбардировщик «ПЕ-2», номер «12».

— Вам повезло, что мы еще здесь.

— Вы осмотрите мотор?

— А как же! Сейчас поглядим, в чем там дело.

Они стали копаться в моторе, ища повреждение.

— Так. Все ясно. Пробоины тут... Масло течет: трубопро­вод перебит... Надо еще внимательно все проверить. Значит, так. Давайте поедем сейчас на площадку. Вас там оставим, отдохните часика два-три, а мы захватим кое-какие детали, инструменты и сюда — чинить.

— Я думаю, скоро из полка приедет машина. Они знают, где я нахожусь, — сказала Лиля.

— Хотите тут остаться? Дожидаться их?

— Н-нет. Пожалуй, поеду с вами. Буду ждать, когда исправите, чтобы самой улететь домой.

— Тогда садитесь в кабину. Поедем.

Четверть часа спустя машина уже подъезжала к площад­ке. Еще издали Лиля увидела бомбардировщик с номером «12», который одиноко стоял на краю площадки. Больше са­молетов не было.

На ступеньке небольшого вагончика, который, видимо, слу­жил командным пунктом во время полетов, сидел летчик. Он поднялся навстречу прибывшим, высокий, темноволосый, и Лиля моментально узнала его: Климов!

Сделав несколько шагов, Климов остановился, не сводя глаз с Лили.

— Лилия Владимировна, здравствуйте!

Он сказал это так, будто знал, что она приедет на этой ма­шине, и специально ждал ее.

— Здравствуй, Климов! Вот мы и встретились...

— Наконец-то! Просто здорово! Я давно хотел разыскать вас. Знал, что вы где-то на фронте летчиком, а где — неизвест­но. Как вы тут очутились?

— Да вот ребята меня прихватили... А ты — на бомбарди­ровщике? Давно?

— На бомбардировщике. Уже больше года на фронте. Пер­вый раз сбили... Позавчера сел сюда на вынужденную. Все горевал, а теперь даже рад, что так получилось: вас встретил! А вы летаете на «У-2», ночью? С этой площадки?

— Это твой самолет стоит? — не ответив, кивнула Лиля в сторону «ПЕ-2».

— Ну да. Понимаете, подстрелили меня над целью... Ду­мал, домой не доберусь, да помог мне сесть один летчик с «ЯКа». А то бы «мессеры» добили... Обязательно найду его. Хороший парень!

— А ты что, знаешь его?

— Нет, я запомнил номер самолета.

— «Тройка»? — с улыбкой спросила Лиля.

— Точно, «тройка»... Откуда вы знаете?

— Какой же ты недогадливый, Климов! — не выдержала Лиля. — Ну подумай хорошенько!

Он удивленно посмотрел на нее.

— Как? — спросил он с растерянным видом. — Разве...

— Да моя же она, моя «тройка»!

— Ваша? — обрадовался Климов. — Так вы на истребителе! На «ЯКе»! А я думал, на «У-2»... Значит, это были вы?! По­завчера — вы?

— Угу.

— Вот действительно... И как же это я! Вы мне тогда здо­рово помогли. Даже не знаю, как сказать, — спасли меня!

— Только не я тебя спасла, а другая летчица — Катя... Ка­тя Буданова. Это она бросилась на «мессера», который хотел добить тебя. Я все видела.

— Да? Передайте ей спасибо, Лилия Владимировна! Я и сам бы поблагодарил ее, да только не знаю, встретимся ли мы...

— Нет, Климов, некому теперь передавать,— сказала Ли­ля. — Некому... Не вернулась после того боя Катя...

— Что вы говорите! Не вернулась?! — с ужасом восклик­нул он. — Из-за меня! Неужели погибла?

— Разбилась Катя... Раненая садилась на поле. Са­молет перевернулся...

— Лилия Владимировна! Лиля... Я им отомщу за нее, за Катю! Поверьте мне, честное слово — отомщу! Они еще не знают, что может Климов! Они еще почувствуют!

— А ты все такой же, — печально улыбнулась Лиля, гля­дя, как он потрясает кулаком.

— Лилия Владимировна! Можно... Разрешите, я буду на­зывать вас просто Лилей? — попросил Климов.

— Ну конечно. Я уже давно перестала быть твоим на­чальством. Ну, а теперь расскажи о себе.

— Только сначала перекусим: я привез с собой из полка сухой паек. Так сказать, обед!

— Можно, — согласилась Лиля. — Я сегодня почти ничего не ела утром.

Климов повернулся к двери вагончика и громко крикнул:

— Эй, хлопцы, обедать пора! Выходи, хватит дрыхнуть! Несите сюда обед!

Лиле он объяснил:

— Тут у меня экипаж: штурман и стрелок. Скоро поле­тим домой, самолет уже готов. Вас только провожу....

Спустя два часа Лиля вместе с Климовым, который хотел непременно проводить ее, уехали в поле, где стоял «ЯК».

НЕ ПУСТИТЬ «ФОККЕРОВ» К СТРОЮ!

Весь июль не было дождей, и пересохшая степь изнывала от жары. Земля на аэродроме местами потрескалась и оголи­лась, выгоревшая трава желтела бледными пятнами. При взлете и посадке самолетов поднималась высоко в воздух мелкая сухая пыль и долго висела туманом, медленно оседая.

В небе Донбасса шли жестокие бои. Немцы, удержавшись на реке Миус во время весеннего наступления советских войск в феврале и марте сорок третьего года, уже в течение несколь­ких месяцев непрерывно укрепляли и совершенствовали свою оборону. Гитлер надеялся, что в битве за Донбасс, к кото­рой готовились обе воюющие стороны, он окажется победи­телем.

Предстояло большое летнее наступление советских войск, в результате которого Южный фронт совместно с соседним Юго-Западным должны были окончательно освободить дон­басские земли от врага и двинуться дальше, к Днепру.

Перед наступлением авиация действовала особенно актив­но. Истребителям приходилось летать непрерывно, часто даже ночью.

Лиля, осунувшаяся, похудевшая, с заострившимися черта­ми лица, казалось, не знала усталости. После гибели Леши и Кати она не находила себе места, земля словно жгла ей но­ги — она постоянно рвалась в воздух. Вернувшись с задания, с нетерпением ждала следующего вылета, чтобы снова встре­титься с врагом.

Каждый раз, когда Лиля видела черную свастику на борту фашистского самолета, в сердце ее закипала ненависть, и ей казалось, что именно в этом самолете сидит тот летчик, который убил Катю, Лешу...

К концу июля количество вражеских самолетов, сбитых Лилей, увеличилось до двенадцати. Она часто летала в паре с Сеней Трегубовым, но уже и Трегубова, у которого теперь был солидный опыт, стали иногда назначать ведущим.

После того как похоронили Лешу Соломатина, Сеня долго ходил как в воду опущенный. Зная, что Лиля молча страдает, он и сам терзался и готов был взять на себя все ее страдания, если бы это было возможно. Он издали следил за ней, стараясь как можно реже попадаться ей на глаза, а в воздухе всячески оберегая ее.

Однажды эскадрилья «ЯКов» вылетела для сопровождения бомбардировщиков «ПЕ-2» к цели, расположенной в рай­оне Донецка.

Сеня Трегубов остался на земле — его самолет был неисправен. Он с тоской провожал глазами улетающую эскад­рилью, семь «ЯКов», среди которых был и Лилин...

Самолеты уже скрылись, растворившись в яркой голубизне утреннего неба, а Сеня все еще смотрел им вслед. К нему по­дошла Инна, которая, проводив свою летчицу, убирала на стоянке.

— Трегубов! Сеня!

— А?

— Ну чего ты стоишь тут? Шел бы отдыхать, пока есть такая возможность. Все равно самолет твой сейчас не по­летит.

— Да, с мотором что-то не в порядке.

— Вот и отправляйся домой.

— Не могу, — ответил грустно Сеня. — Как-то на сердце неспокойно. Привык я, что ли, с ней рядом... А сегодня у нее ведомым новенький — Никонов...

Инна понимающе кивнула.

— Будешь здесь ждать?

— Да, подожду, — ответил Сеня смущенно.

— Тогда садись. На сопровождение улетели: ждать при­дется тебе долго.

— Долго... — как эхо, повторил Сеня.

Они сели на пустые ящики из-под боеприпасов. Инна взгля­нула на часы, засекла время.

— В восемь двадцать вылетели.

— В восемь двадцать...

— А что, этот Никонов — в первый раз? — спросила Инна.

— Нет, он раньше в другом полку летал. На третьем вы­лете его сбили, был ранен... После госпиталя к нам назна­чили.

Строй бомбардировщиков «ПЕ-2», охраняемый истребите­лями, уже приближался к цели, когда внезапно из-за облаков выскочили «фоккеры» и бросились в атаку, пытаясь расчле­нить боевой порядок бомбардировщиков. Ведущий группы прикрытия подал команду:

— Сверху «фоккеры»! Действовать самостоятельно!

И Лиля вместе со своим ведомым Никоновым устремилась наперерез вражеским истребителям. «ЯКи» завязали бой с «фоккерами», стараясь увести их в сторону от строя, чтобы дать возможность своим бомбардировщикам поразить задан­ную цель.

— «Девятка», прикрой! Атакую! — передала Лиля ведомо­му. — Ближе, ближе подойди!

Стреляя длинными очередями, она ринулась на ближайше­го «фоккера», преграждая ему путь. Немец вышел из-под уда­ра и снова попробовал пробиться к строю, однако Лиля не отставала от него, и он вынужден был принять бой. При под­держке ведомого Лиля надеялась справиться с врагом, да кстати и поучить Никонова, как вести бой с «фоккером», ко­торый хорошо вооружен. Но внезапно из облака вывалилась прямо на нее еще пара вражеских истребителей. Теперь их было три! Первый, видя подмогу, стал смело заходить для атаки, и Лиля, предупредив ведомого, поспешила войти в об­лако, чтобы спутать планы противника и одновременно на­брать высоту для нового нападения, рассчитывая атаковать врага сверху.

Однако, пройдя сквозь облако и очутившись над ним, она не обнаружила рядом Никонова. Ведомый где-то отстал. Ку­да он делся? Возможно, что-нибудь случилось с ним? Она поискала его и, не найдя, решила действовать одна: нужно было во что бы то ни стало связать «фоккеров» боем, иначе они пойдут в атаку на бомбардировщики.

Оказавшись одна против трех немецких истребителей, Ли­ля стала быстро соображать, как ей поступить. Когда само­лет вынырнул из густого беловатого тумана, она увидела, что два «фоккера» уже повернули к бомбардировщикам, догоняя их и стреляя им вслед. «Не пустить «фоккеров» к строю!» — мгновенно решила Лиля и, не теряя из виду третьего «фокке­ра», который хотел прикрыть пару, бросилась к тем двум... Она отлично понимала, что ей одной, даже если бы у нее сей­час был ведомый, никак не справиться с ними. Но можно хоть помешать им...

Между ними опять завязался бой. К двум вражеским истребителям быстро присоединился третий, и Лиля, спасаясь, снова скрылась в облако. Очень скоро она вышла из него и, пикируя, с ходу напала на один из «фоккеров». Тот, задымив, пошел к земле, зато два других, не теряя времени, наброси­лись на нее справа и слева. Каким-то образом Лиля все же успела выскользнуть из тисков. Скорей в спасительное обла­ко! Нет, туда уже не добраться... «Фоккеры» увели ее от него и теперь ни за что не пустят.

Враги наседали, и Лиля прилагала все свое умение, чтобы, изловчившись, вовремя выйти из-под огня. Никогда она еще не действовала с такой молниеносной быстротой, как сегодня, резко бросая свой «ЯК» в самые рискованные положения и ла­вируя между «фоккерами».

Когда самолет вздрогнул, Лиля поняла: попали. Кажется, в крыло... Нет, это где-то сзади, фюзеляж... Но разбирать не­когда, нужно уходить, разворачиваться! Вдруг Лиля почувст­вовала, что самолет не реагирует на движения ручки... Он пе­рестал ее слушаться! По спине пополз холод: перебито управ­ление... Еще несколько секунд — и фашист расправится с ней...

Лихорадочно двигала она рулями, но безрезультатно: са­молет, ее быстрый «ЯК», который еще никогда не подводил ее, отказывался слушаться...

Неуправляемый, он зарывался носом и кренился влево все больше и больше.

Теперь все... Конец!.. Она совершенно беспомощна, и «фок­керы» не оставят ее, пока не добьют... Сердце, рванувшись кверху, тоскливо заныло и словно поднялось к самому горлу... Где Никонов? Вокруг — никого, только «фоккеры» вьются ря­дом, как ястребы...

Оглянувшись, Лиля увидела совсем близко вражеский истребитель. Он приближался, он несся прямо на нее, и она бессильна была что-нибудь сделать. Неужели сейчас?! Само­лет показался ей огромным страшным чудовищем, которое быстро разрасталось, увеличиваясь в размерах, превращаясь в черную тучу... Еще секунда — и эта черная туча за­кроет все небо!.. «Прыгать! Прыгать с парашютом!.. Успею ли? Нет, не дадут...» — пронеслось в сознании. От охватившего ее чувства беспомощности и отчаяния захотелось громко, во весь голос, закричать...

Яркий огонь блеснул перед глазами. Мгновенно что-то го­рячее ударило в спину и захлестнуло Лилю целиком... Крас­ные круги поплыли волнами, расходясь из одной точки... Все увеличиваясь и увеличиваясь, они заполнили небо и весь мир...

Она уже не почувствовала боли. Она уже ничего не видела, ничего не слышала. И только в угасающем сознании мелька­ли обрывки воспоминаний... На какое-то короткое мгновение ей показалось, что она лежит на песке, а солнце бьет в глаза и рядом плещет море... Песок горячий, трудно выдержать. И снова красные круги... «Это — конец! Нет!! Прыгать! Леша, прикрой! Я ранена... Тяни, Лиля, я — здесь... «Девятка», «де­вятка», атакую!.. Я — «пятый», горю! Иду на таран! Прощай­те... Ты, конек вороной... Ка-тя!.. Что я честно погиб за рабо­чих... Прыгать!!»

Самолет, войдя в пике, несся к земле... До самого конца, до того момента, когда произошел взрыв, где-то глубоко в моз­гу, в одной точке, отчаянно билась последняя мысль: пры­гать!..

Оглавление

 САМОЛЕТ В ИСПРАВНОСТИ!

 РОМАШКА, ЦВЕТОК ПОЛЕВОЙ

 А РАЗВЕ БЫЛИ НЕМЦЫ?

МНЕ СКОРО ШЕСТНАДЦАТЬ

ДВЕ ПОБЕДЫ В ОДНОМ БОЮ

 ЕСТЬ КОЛБАСА НА УЖИН!

ПОГОВОРИТЕ С ПРОФЕССОРОМ

ПРИКРОЙ, СТРЕЛЯТЬ НЕЧЕМ!

КАКАЯ ОНА, МОСКВА?

А ТЫ ГДЕ БЫЛ, ЛЕША?

ЛИЛЯ, ВЕДОМАЯ МОЯ...

У НЕГО КОНЧИЛИСЬ БОЕПРИПАСЫ

«ТРЕФОВЫЙ ТУЗ»

«ТЫ, КОНЕК ВОРОНОЙ...»

«ТРОЙКА», СБЕЙ «РАМУ»!

НЕ ПУСТИТЬ «ФОККЕРОВ» К СТРОЮ! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg