«Высоко в горах»

Посвящается моим товарищам из Баккана

Итак, связной сегодня опять не явился в срок. Товарищ Кам, партийный секретарь общины Налыонг, очень волновался. Ручей, журча, падал с камня на камень, и звонкие капли, казалось, ударяли в застывшее от ожидания сердце Кама.

— Ну вот, — бормотал он, — пришла весна, и партийная газета опять запаздывает. Снова весенние красоты задерживают товарища связного в пути. На этот раз я его уже не помилую, задам как следует. Видно, первые цветочки ему дороже партийной газеты. Бездельник!

«Товарищ связной» приходился Каму племянником и при встречах почтительно величал его дядей. Кам помнил мальчика с тех пор, как он родился на спет; он был тогда величиною с ладонь и красный-красный, как кровь. И рос он быстрее, чем дерево на берегу ручья. Не поймешь даже, откуда у него брались силы, чтоб так расти. Ушел Кам на дальнюю пашню, вернулся — а малыш уже с трехмесячного поросенка. Высадили рис, и пока он наливался молочным соком, мальчик стал ростом с маленькую лань. Рис начал созревать, а ребенок уже мог сидеть. К тому времени, когда выжигали заросли под новый посев, мальчик научился ходить. И с этой поры Кам исчислял его возраст но сезонам дождей. Один сезон дождей, два, три…

Малыш был сперва как теленочек, потом вымахал с доброго пса, а после стал как тигренок, настоящий дикий тигренок. Любые заросли и кручи были ему нипочем. А ум у него был светлый. Он знал все на свете и только страха не ведал.

Всякий раз в сезон дождей Кам отмечал углем на столбе внутри дома рост малыша. Пять черных черточек, шесть черных черточек, семь черных черточек… Кам считал лета племянника, но забывал считать свои собственные…

Но вот случилось великое дело, такое важное дело, что Кам позабыл о столбе с семью черточками и больше не сделал на нем ни одной отметки. В горной деревушке у них побывал Старик. Кам тогда очень удивился. Впрочем, даже сейчас, вспоминая то время, он продолжал изумляться.

Тогда тоже стояла весна, как и теперь. И вода в ручье, вот так же звеня, прыгала с камня на камень. И горы — одна выше другой — замыкали со всех сторон маленькую долину, изогнутую, как рог буйвола. Да, все было именно так. Но случилось тогда небывалое дело. В деревню мео[1] что стояла на самой вершине и круглый год пряталась за тучами, отроду никто не заглядывал, разве что забредет голодный тигр или заблудившийся в скалах кабан. Никогда человек не приходил в гости в эту деревню; никто еще не перебирался через этот ручей, не влезал на эти кручи, не поднимался по этим ступенькам. Никто из чужих не входил в эти дома и не садился на эти циновки.

И вот однажды пришел неведомый гость. Что он был за человек? Никто не знал. Сосед Лан уверял, будто человек этот — тай. Тха спорил, твердя: нет, он из племени нянг. Старый одноглазый Ри, который знал все на свете, говорил: этот человек — тоже мео, и все тут. А бабка Киен утверждала: ничего подобного, этот человек — кинь. Но самый древний старик в деревне отозвал Кама к ручью и сказал так: все они не правы, это — человек Революции.

Люди Революции… На какой горе они жили? Кам ничего не слыхал о них.

Кам и взглянул-то на Старика всего одни раз, только разок за всю долгую ночь. А теперь сокрушался и сожалел об этом. Знал бы тогда, разглядел бы получше, чтобы запомнить. Старик-то ведь был не простой гость. Это был дядюшка Хо.

Старик переждал в деревушке мео дождливую ночь. И ушел. Ушел туда, где стоят самые высокие горы. А вскоре после этого и Кам бросил дом, бросил пашню и даже своего маленького племянника и столб с семью черными метками и тоже ушел из деревни. Долгие годы Кам шагал по разным дорогам, но Старика он не встретил больше ни разу. И все же Кам твердо знал, что идет верным путем, указанным дядюшкой Хо. Сколько ни перешел он ручьев и рек, на какие бы горы ни забирался, по каким бы тропинкам ни шагал, Кам всегда думал: «Здесь проходил Старик… Тут наверняка проходил дядюшка Хо…» И Кам ни разу не усомнился, что идет по правильному пути. День за днем шел Кам по этому пути. И вот настал День Независимости.

Когда началась Революция, Кам возвратился в свою деревню. Ну и дела! Неужто это его племянник, который когда-то величал его «дядей»? Точно, оп! Только теперь он вымахал в долговязого здоровенного парня. Широкая спина его горбилась — точно у зверя, готовящегося к прыжку. Волосы были черные и длинные. А глаза — поистине глаза юноши мео — чуть раскосые, они горели ярко, точно факел в ночном лесу, и проникали в самую глубь девичьих сердец. Сперва он, конечно, не признал Кама, негодник!

— Ты что, не узнаешь меня? А ведь это я кормил и растил тебя, когда ты был еще маленьким и красным-красным, как кровь. Я отмывал твои волосы буйволовым навозом в этом ручье. Значит, не узнаешь меня?.. Это я отмечал твой рост черными черточками!

И тогда он подскочил к Каму, ну точно лесной зверь, набросился, обнял и закричал:

— Ой, дядя Кам, дядя Кам! Вы ходили за Революцией! Как хорошо, что вы вернулись! А Старика нет с вами?

Кам уселся на пол, поставил винтовку между колеи и сказал:

— Вот я и дома. — Он закурил длинную бамбуковую трубку. — Да, стар я стал, — продолжал он. — Революция еще не кончилась, а я вернулся. Теперь ты должен идти. А пока Революция продолжается, Старику недосуг возвращаться сюда, к нам. Еще очень трудно. И враги наступают на нас.

Кам и вправду постарел. Всего только и поднялся по лестнице, а колени уже дрожат от усталости. Прежде, бывало, целый день гоняет оленя по лесу, у зверя ноги дрожат и слабеют, его же, Кама, ноги, словно выточенные из железного дерева, твердо ступают по земле. А нынче…

Товарищи говорили: «Кам, ты уже стар и слаб здоровьем!» Но Кам их не слушал. Революция еще не кончилась. Как же ему покинуть ее ряды? Товарищи ругали Кама. Ругают — ну и пусть ругают, он все равно останется с Революцией до конца.

Старик ведь не уходит, а он куда старше Кама. Потом товарищи дали Каму задание: «Кам, ты должен вернуться в горы и там, у себя, делать Революцию. Пусть Революция придет и в вашу общину. Всюду, где людям еще плохо, нужно делать Революцию». И тогда Кам возвратился.

Десять лет прошло, и Кам вернулся проводить Революцию в общине мео, ютившейся на вершинах гор. Дожди приходили, уходили и возвращались вновь, как верный, никогда не обманывающий друг. В волосах Кама заблестели серебряные нити, их становилось все больше и боль-ню. Но Кам по оставил Революцию. Он стал председателем общины. И вот однажды, тоже во время дождей, загрохотали пушки внизу, у Футхонга и близ перевала Зианг[2]. Кам возглавил колонну народных носильщиков[3] мео.

Лупа ушла, и родилась новая луна, покуда носильщики мео воротились восвояси. Не хватало только одного человека — племянника Кама. Все эти десять дней он даже рта не раскрыл и не сказал Каму ни слова. Но Кам видел: племянник что-то замышляет, и вид у него хмурый, неприступный. Кам сказал себе: «О чем это он так задумался? Почему не распевает больше свои песни и даже шутить перестал? А ведь, бывало, пел так, что сердца девушек мео загорались огнем. Может, он нал духом? Я вскормил и взрастил его, а он меня позорит!..»

Однажды утром племянник сказал Каму:

— Дядя, я все решил, я ухожу делать Революцию.

— Народные носильщики тоже трудятся для Революции.

— Нет, я пойду делать Революцию вместе с солдатами.

И ушел.

Вот когда Кам почувствовал, что он одинок, и нет у него ни родных, ни близких. Кам вырос, словно одинокое дерево на лугу. Без отца и без матери. И племянник Кама тоже рос без родителей. Едва он родился на свет, как сразу же осиротел. Кам кормил его, растил, а сам позабыл и жениться. Потом Кам ушел за Революцией. А когда вернулся, снова стал жить вместе с племянником. И вот теперь племянник ушел. Кам опять как одинокое дерево среди диких трав. Когда Кам возвращался с фронта, он шагал по беловатым кручам перевала Кеоко и думы его были тревожны, как никогда. Он то грустил и печалился, потому что племянник покинул его, то радовался: ведь парень будет солдатом Революции, а много ли их среди мео? Мысли Кама метались, словно ручей, когда, наткнувшие!. на завалившие русло каменные глыбы, он ищет выхода и наконец поднимается, заливая берега.

Вскоре Кам стал еще и партийным секретарем Налыонга. Дел сразу прибавилось: тут тебе и снабжение солдат, и партсобрания в уезде, и расширение производства…

Дожди приходили, дожди уходили и возвращались снова…

И вот в один прекрасный день племянник вернулся. Он сказал:

— Знаешь, дядя, врагам пришел конец. Теперь я буду работать для Революции здесь, в нашей общине.

Он стал связным уезда. Его назначили связным, потому что в армии он научился грамоте. И ум у него был светлый, как и раньше. Он свободно читал любые газеты и документы.

— В этой бумаге, — говорил он Каму, — написано: «С уважением направляем товарищу Ли А Фу, восемнадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Уездный Исполнительный комитет почтительно приглашает Вас…» Вот газета для Ло Ван Нама. Запомнил? Видишь, передовая статья: «Американские империалисты продолжают вмешиваться…»

Взяв в уезде почту, он обходил все общины. Каждый раз, когда вспоминали о нем, Кам говорил:

— Этот товарищ — уездный работник. Он всегда очень занят. У нас в уезде ни больше ни меньше как двадцать четыре общины, и у каждой свое название. И он любое название может прочесть без единой ошибки.

Посмотрев надпись на конверте, связной тотчас отправлялся в ту общину, где находился адресат. А ведь до ближайшей общины было тридцать километров, да еще приходилось перебираться самое меньшее через два перевала. Ничего не скажешь, парень — отличный ходок, любая дорога ему нипочем. Во время дождей вода поднималась и выворачивала такие деревья, что и впятером-то не обхватить, а он все равно умудрялся переправиться через поток. Случалось, влезал на высокое дерево и перепрыгивал на другое, как обезьяна. Мог за один переход отмахать километров двадцать по горным тропам — лошадь и та не прошла бы больше. Каму он говорил:

— Придет время, Партия пришлет машины, они пробьют горы и проложат дорогу. Тогда уж я буду развозить почту на велосипеде.

А Кам отвечал, улыбаясь:

— Ишь ты, размечтался…

Но был у племянника один серьезный недостаток. Скорее всего, в уезде ничего об этом не знали. Кам-то, конечно, знал, но ему было жаль парня, и он все не решался отругать его. По весне связной всегда плохо работал. Едва на склонах гор, утопавших в белом тумане, распускались лиловые цветы, связной задерживался в дороге, будто цветы эти цеплялись за его ноги и не давали ему прохода.

Оп засовывал газеты и письма за ремень рядом с длинным ножом, широкое лезвие которого отливало синевой, сходил с тропинки и брел напропалую по склонам, собирая цветы. И путь его удлинялся вдвое против обычного. Дядя-то видел ого насквозь и знал: он собирает цветы для девушек. Не иначе как парень заглядывает в какую-ни-будь из деревень вон за той зеленой горой, а там снова затыкает за ремень свою почту, пляшет на одной ноге, играет на кхене[4] и дарит цветы девушке мео — жаль только, Кам не знает ее в лицо. И каждый год он влюбляется в другую. Слезы девушек мео, горевавших из-за него или счастливых его любовью, наверно, наполнили бы до краев самую большую чашу, какую только можно купить на городском базаре, внизу на равнине…

Вот и сегодня по вине племянника партийная газета снова запаздывает. Кам сидел на пороге, слушал, как поют птицы, и глядел на небо, синевшее над вершинами гор. Скоро стемнеет.

— Вот негодник! — рассердился старик.

Кам принялся чистить винтовку, прошелся по ней тряпкой раз десять, потом начал протирать патроны. Они были похожи на маленьких золотистых мышек. «Вон сколько дел переделал, а этого лодыря все нет! Я бы дав-по уж разнес почту…» Ведь на нем лежала и доставка газет в общине Налыонг. Соседи, когда газета запаздывала, ругали Кама:

— Что ж вы, товарищ секретарь, всех нас задерживаете? Слыханное ли дело! Собрались послушать газету, сидим — вас дожидаемся, все глаза проглядели!..

Каму поручили это дело в прошлом году. Он тогда попробовал было возразить секретарю уездного парткома. Во-первых, у него, мол, и так работы невпроворот: изволь и людей поднять, чтобы работали в поле как можно лучше, и строительство зернохранилищ в деревнях Нанган и Вантху довести до конца, и ячейку Союза молодежи в деревне Ланглыонг организовать, и… короче — гора дел, бездна забот, а у него, как и у всех, рук да ног по одной паре, больше все равно не вырастет. Где уж тут заниматься газетами?! И потом, от общинного комитета (то есть от дома Кама) до ближайшей деревни — а их в общине четыре — никак не меньше двадцати километров… Вдобавок он еще и неграмотный, перепутает все газеты!

Секретарь уезда тогда ничего не ответил. Он только пригласил Кама в свой кабинет, развернул лежавшую на столе газету и прочитал:

— «Нян зан»[5] — орган Центрального Комитета Партии трудящихся Вьетнама…

Кам поднялся со стула:

— Ясно, я был неправ, товарищ секретарь. Я понял. Это газета Партии, и я должен приносить ее людям. Хорошо, я согласен…

С тех пор каждый вечер Кам, дождавшись своего племянника, забирал у него газеты и шел по деревням. Он шел и ночью и днем. На плече у него висела винтовка, за спиной — газеты, засунутые в футляр из выдолбленного ствола бамбука. В дождь и зной, в стужу и бурю газета Партии не задерживалась ни на один день в здешних горах, крутых и неприступных, то и дело утопавших в тучах.

* * *

Полночь. «Товарищ связной» наконец явился. Увидев, что дядя, дожидаясь его, все сидит у огня, парень остановился на пороге и робко кашлянул. Кам, не поднимая головы, строго сказал:

— Ладно, нечего кашлять, заходи и садись! Я тебе сейчас задам, надоело с тобой возиться!

Дверь приоткрылась. И вместе с холодом весенней ночи в дом ворвался сладкий запах лиловых цветов, далекий и слабый, но такой знакомый и близкий сердцу, мягкий и ласковый, как сама весна, пришедшая в горы и леса мео. В мгновение ока запах цветов проник в самое сердце Кама и остудил его гнев. Но Кам делал вид, будто все еще сердится:

— Хорош, нечего сказать, снова подвел меня с газетами. Вот ворочусь и примусь за тебя всерьез. Здесь разговорами не обойдется, вздую тебя хорошенько… Слышишь?

Но в ответ ему раздался звонкий смех. И Каму, который весь вечер жег огонь и никак не мог обогреть пустой дом, где он бобылем прожил всю жизнь, почудилось, будто смех этот разогнал ночную стужу и даже вроде бы растопил тот холод, что застудил его все прежние годы и пал на голову серебряным инеем, прибавлявшимся день ото дня.

Л племянник, присев рядом с Камом, уже разбирал газеты.

— Этот номер — для Ли А Фу, — прочитал он.

— Знаю, — сказал Кам, — деревня Нанган.

Он взял газету, свернул ее так туго, что она стала не толще сухой тростинки, и обвязал красной ниткой. Красная — значит, для Ли А Фу.

— Это товарищу Ма Ван Кео.

— Так, деревня Натхан, ясно.

Кам обмотал газету синей ниткой.

— Это для Ма Тхо Шиня.

— Знаю, в Вантху.

И он завязал желтую нитку.

— Это… «…с уважением посылается товарищу Тю Куок Виену…»

— Знаю, — ответил Кам, — в деревню Ланглыонг.

И завязал белую нитку.

Потом Кам засунул газеты в бамбуковый футляр, осторожно закрыл его и привесил к поясу. Поднявшись, он перекинул через плечо ремень винтовки.

— На кухне есть рис, еще горячий. В котле осталась оленина. Поешь и ложись спать.

И шагнул за дверь. Племянник вышел следом. Была уже поздняя ночь. Острые вершины гор будто отпечатались на небе, в котором мерцали редкие звезды. Где-то кричали куропатки, и голоса их отдавались в горах, обступивших со всех сторон маленькую долину. Кам повторил:

— Оленина в котле. Поешь и ложись спать.

И спустился по ступенькам вниз.

Нет, не забыть Каму те ночи, когда он ушел отсюда за Революцией. Он был тогда еще молод, и волосы у него были совсем черные. Товарищ Ван[6] пришел вот в такую же ночь, так же кричали в лесу куропатки, и звезды тускло мерцали над вершинами гор, будто собирались вот-вот погаснуть…

Товарищ Ван тоже иногда пишет статьи в газетах. Интересно, нет ли в сегодняшней газете его статьи? Надо будет посидеть вместе с людьми, послушать…

Так уж повелось — вокруг Кама собралась вся деревня.

— А, товарищ секретарь!

— Товарищ секретарь принес газету!

Потом парень, учившийся грамоте, начал читать вслух. Люди сидели вокруг и слушали. Кам тоже сидел и слушал, держа в руках винтовку, как в давние дни подполья. Он глядел прямо в рот чтецу.

— «Нян зан». Орган Центрального Комитета Партии трудящихся Вьетнама… Адрес редакции: дом номер… улица Барабанов… Передовая статья…

Парень прочитал колонку и остановился. Тогда поднялся Кам и перевел прочитанное на язык мео. Он переводил очень старательно, слово в слово. Вот что Партия говорит об уборке урожая… Вот что Партия говорит о ликвидации неграмотности… Вот что Партия говорит о происках американцев и Зьема. Слышите, соседи, они по-прежнему убивают наших людей… Они поставили там у себя гильотину. Кам стоял, опершись на винтовку, голос его звучал все громче. Революция еще не закончена. Враги убивают людей Революции там, на Юге…

Кам уже стар, и волосы у него совсем седые. Нет, не дойти ему до далекого Юга и не спасти соотечественников от смерти… Его дело — разносить газеты в горах людям мео, но газета расскажет всем, что Революция еще не закончена, что нужно еще бороться, работать, много работать…

Чтец и переводчик прочитали всю газету от первой до последней строчки. Кам вскинул винтовку на плечо, попрощался с людьми и зашагал по тропинке, ведущей в другую деревню. Но вдруг он вернулся, подошел к парню, державшему газету, и, улыбнувшись, сказал:

— Мы вроде пропустили одно место.

— Какое?

Кам указал пальцем на мелко набранные строки в нижнем углу полосы:

— Вот это. Где сказано про солнце, ветер и все такое…

— А ведь верно, пропустили. Ну что ж, слушайте, я прочту.

Все опять окружили чтеца.

— Здесь написано: «По всей стране сегодня будет ясная и теплая погода… Только в горных районах на севере и северо-западе небольшая облачность, местами моросящий дождь…»

* * *

Кам одиноко шагал в ночи. Все точно, как написано в газете: на небе легкие облака, дует слабый ветер и иногда сеется мелкая, будто роса, морось. Весна поднялась в горы и раскрыла лепестки пахучих ночных цветов, таинственных, как нежные улыбки девушек мео. Крики косуль, заблудившихся в ночном лесу, напоминают тревожные человеческие голоса. Кам идет и размышляет о том, почему в газете не напишут про этот крик косуль. А может, и не стоит: ведь, наверно, нет лесного уголка, где бы вот в такие весенние ночи нельзя было услышать испуганные голоса заблудившихся маленьких косуль… Кам поправил ремень винтовки — нет, он не собирался стрелять. Он уверенно шагал в темноте по знакомой тропинке.

В какую деревню пойти раньше? Пожалуй, лучше сперва отнести газету с синей ниткой товарищу Ма Ван Кео, туда дальше всего. Гора, на которой жил товарищ Ма Ван Кео, одиноко высилась вдали, среди белых туч.

1959 г.

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1973

БИБЛИОТЕКА ВЬЕТНАМСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

БИБЛИОТЕКА ВЬЕТНАМСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

В. А. Сластененко

Н. Т. Федоренко

П. И. Никулин

А. А. Клышко

Т. П. Редько

М. Н. Ткачев

И. П. Зимонина

НГУЕН НГОК

СТРАНА ПОДНИМАЕТСЯ

Роман

РАССКАЗЫ

♦

НГУЕН МИНЬ ТЯУ

ВЫЖЖЕННЫЙ КРАЙ

Роман

Перевод с вьетнамского

МОСКВА «РАДУГА» 1983

Редактор Е. РУДЕНКО

Нгуен Нгок, Нгуен Минь Тяу

Н 37 Страна поднимается. Выжженный край: Романы / Пер. с вьет. Предисл. М. Ткачева и Нгуен Динь Тхи. — М.: Радуга, 1983. — 511 с. — (Библиотека вьетнамской литературы)

И (Вьет)

Эти романы, написанные один в 1955, другой в 1977 г., объединяет тема борьбы вьетнамского народа против иноземных захватчиков. Оба произведения отличает не просто показ народного героизма и самопожертвования, но и глубокое проникновение в судьбы людей, их сложные, меняющиеся в годину испытаний характеры.

В книгу вошли также рассказы Нгуен Нгока.

© Составление, предисловие и перевод на русский язык, кроме обозначенного в содержании знаком *, издательство «Радуга», 1983

Н 70304-066 101-82

006 (01)-83

4703000000

НГУЕН НГОК

Страна поднимается

Рассказы

НГУЕН МИНЬ ТЯУ

Выжженный край

ИБ № 642

Редактор Е. Г. Руденко

Художник Л. М. Чернышов

Художественный редактор А. П. Купцов

Технические редакторы Е. В. Колчина, Е. В. Мишина

Корректор Г. Я. Иванова

Сдано в набор 14.06.82. Подписано в печать 22.11.82. Формат 84×108/32. Бумага типографск. Гарнитура «Обыкн. нов.» Печать высокая. Условн. печ. л. 26,88 0,1 печ. л. вклеек. Уч. — изд. л. 27,28. Тираж 50 000 экз. Заказ № 407. Цена 3 р. 50 к. Изд. № 35912

Издательство «Радуга» Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, 119021, Зубовский бульвар, 17

Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, М-54, Валовая, 2 8

Отпечатано в Ордена Трудового Красного Знамени Московской типографии № 7 «Искра революции» Союзполиграфпрома Государственного Комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва 103001, Трехпрудный пер., 9. Зак. 0555.

Примечания

1

Мео и, ниже, тай и нянг — народности китайско-тибетской семьи, живущие в северных районах Вьетнама и сопредельных странах.

2

Имеются в виду бои с французскими колонизаторами во время войны Сопротивления (1946–1954).

3

Народные носильщики — отряды гражданского населения, подносившие армии продовольствие и боеприпасы; иногда они выполняли фортификационные работы.

4

Кхен — духовой музыкальный инструмент из нескольких просверленных отрезков бамбуковых стволов.

5

«Нян зан» — «Народ».

6

Ван — так называли Во Нгуен Зиапа (род. в 1911 г.), одного из руководителей национально-освободительного движения, бывшего заместителем премьер-министра и министром национальной обороны СРВ.