Валерий Воскобойников В городе на Каме
«За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
В ПОЕЗДЕ
Гудел паровоз, вагон раскачивало, встряхивало, и Николай, сосед Гриши Ефремова, смеялся:
— Ой, колёса потеряем!
Потом снова едва ползли. И по сторонам хорошо были видны мокрые осенние леса, взгорки да редкие деревушки.
А навстречу ехали молодые красноармейцы. На платформах, крытых брезентом, стояли орудия, танки.
— Везёт же людям, — вздыхал Николай, — на фронт едут!
«Ещё как везёт! — думал Гриша. — Но ведь и мы тоже, — успокаивал он себя, — будем словно солдаты. Мастер говорил, нам дадут особое фронтовое задание».
Что за такое особое задание, Гриша не знал. А знал он только, что едут они в старинный уральский город Пермь, к широкой реке Каме.
— Мой брат тоже где-то воюет, — говорил Гришин сосед Николай, — и отец — он с первой недели на фронте, а без единой царапины. Пожилые, они на войне живучие.
И у Гриши прежде была семья…
Три года назад жил Гриша Ефремов в Ленинграде на Невском проспекте, около кинотеатра «Колизей» — с папой, мамой и старшим братом. Была у них собака, был кот. По вечерам отец склонялся над чертёжной доской — он был инженером-изобретателем и постоянно что-нибудь чертил дома, насвистывая песенки из кинофильмов. Мама в углу стучала на ножной швейной машинке «Зингер». Она любила, чтобы её сыновья и муж были красиво одеты. Старшему брату Диме шум не мешал. Когда он занимался своей математикой, его уже ничто оторвать не могло. А Гриша в то время увлекался чтением — прочитал «Остров сокровищ» и принялся за книгу о Шерлоке Холмсе. Собака — рыжий ирландский сеттер любила лежать у чьих-нибудь ног и смотреть неотрывно на любимых хозяев. Любимыми у неё были все четверо, даже к коту она относилась терпимо. А кот делал вид, что собаки вовсе не существует, держался независимо.
Такими запомнились Грише ленинградские вечера из той, мирной жизни.
А потом наступили дни, которые вспоминать было страшно. Вот он — отставший от состава, в котором уезжал вместе с мамой и папой из Ленинграда. Только что смотрел на пляшущих под гармонь бойцов около воинского эшелона, потом побежал к своему поезду — а поезда нет. Ушёл.
Растерянного Гришу привели к начальнику станции. Начальник поставил перед Гришей эмалированную зелёную кружку с горячим чаем, а сам долго звонил по телефону. Потом выслушал то, что ему сказали, прижал Гришу к себе и проговорил:
— Нет больше твоего поезда. Разбили его фашисты.
Стал Гриша детдомовцем, и на память о семье у него ничего не осталось, кроме большой красной пуговицы от маминого пальто, которая оторвалась в вагоне. Гриша, когда ему было особенно печально, доставал эту пуговицу и, глядя на неё, вспоминал прошлую жизнь.
И ещё оставалось надеяться, что брат, воевавший где-то на фронте, после победы будет жив и они обязательно найдут друг друга.
Детский дом был в небольшом уральском городе Можге. Такого города Гриша даже на карте не мог найти, уж очень он был небольшой. А потом Гриша поступил в ремесленное училище, жил в общежитии. Теперь же ехал вместе с другими бывшими ремесленниками на место работы.
ДИРЕКТОР СОЛДАТОВ
Анатолий Григорьевич Солдатов до шестнадцати лет был крестьянским сыном, в семнадцать стал учеником слесаря и студентом вечернего рабочего факультета, в двадцать шесть — инженером, а в тридцать семь — он уже директор Пермского моторостроительного завода. «Пришла война — и директор пришёл с суровой, воинской фамилией», — говорили рабочие.
Директор Солдатов многие ночи спал в своём кабинете на жёстком кожаном диване, а часто и вовсе не спал — выходил на освещённый фонарями заводской двор, шёл в цеха, разговаривал с рабочими, мастерами, конструкторами. Стране, фронту ежедневно требовались новые самолёты, и моторы к этим самолётам поставлял завод Солдатова.
Шёл четвёртый год войны. В цехах, у станков и прежде-то не хватало умелых и сильных рук. Каждый день к директору приходили рабочие с заявлениями: «Прошу немедленно отправить меня на фронт». Можно подумать, что сам директор не рвался на фронт. Но он-то понимал, какое важное задание выполняет завод.
А весной была объявлена запись добровольцев в танковый корпус. В день записи у заводского комитета комсомола стояла длинная очередь. Каждый доказывал, что фронту нужен именно он.
Рабочих рук стало в цехах совсем мало. Заменять уходящих на фронт было некем, а для решающих побед фронт требовал всё больше и больше авиационных моторов. Поэтому и решили прислать на завод комсомольское пополнение.
«Вместо умелых, организованных рабочих приедут мальчишки и девчонки, — с тревогой думал директор Солдатов, — и с ними придётся немедленно идти в наступление».
Ведь выполнение заданий было для завода тем же, что трудный бой, наступление для армии.
ОБЩЕЖИТИЕ
В общежитии вдоль длинного коридора много дверей. Сейчас двери приоткрыты, а за ними виднеются одинаковые комнаты с пустыми железными кроватями, с тумбочками.
— Селитесь кто куда хочет, без обид и толкотни, — сказала пожилая женщина в сером платке. — Я вам буду воду в титане греть, кой-какую уборку наводить, а вы — меня слушайтесь. Я ваш барак сама когда-то строила, здесь прежде болото было да пни. Ватных матрасов нет, где ж на всех напасёшься, зато из деревни для вас стог сена привезли, вон, в окно видно. Набивайте матрасы туго, сено потом умнётся.
Гриша поселился в одной комнате с Николаем.
Он и в детском доме спал на сенном матрасике. Взбивал его каждое утро, а потом делал из матраса ровный четырёхугольник. чтоб прямые были бока.
— У сенного матрасе душа луговая, — говорила воспитательница в детском доме, — а у ватного души вовсе нету.
Устроившись, многие принялись сразу письма писать — с нового места. Кто на фронт, кто домой. А такие, как Гриша, смотрели на них с грустной завистью, потому что писать им было некому.
Гриша уже знал, что пойдёт работать в механический цех к начальнику Михаилу Ивановичу. И с комсоргом он познакомился — комсорг специально по комнатам ходил, смотрел, как они устроились, спрашивал, кто откуда приехал.
— Весь выходной для вас койки расставляли, — сказал он. Гриша, когда отвечал, откуда он, сказал, что сюда приехал из города Можги, а вообще-то он ленинградский.
— Я тоже такой, — сказал комсорг. — Сам из Харькова, а сюда — из Свердловска.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Первое рабочее утро. Уже не в учебных мастерских, а в настоящем большом цехе! Гриша шёл между рядами станков и узнавал их — токарные, фрезерные, строгальные…
Всё утро Гриша волновался. Ведь теперь — он член комсомольской фронтовой бригады. Когда же подошёл к станку, успокоился. На таком же фрезерном он работал и в училище.
— Ты, главное, помни, что делаем мы не телеги, а моторы для истребителей, — сказал Грише бригадир Антонов. — Тут всё должно быть точно по чертежам, до сотых долей миллиметра. Станок твой рядом с моим. Что непонятно, спрашивай сразу. Главное — брака не напори. Если что в воздухе с мотором произойдёт — самолёту гибель и лётчику…
Бригадир Антонов был чуть старше Гриши, но держался он строго.
— А вот и мастер наш, — Антонов оглянулся.
Бригадир изо всех сил старался выглядеть взросло. А мастер был пожилым, с усами и удивительно походил на мастера из ремесленного.
— Начнём, Григорий Ефремов, первый день, — сказал мастер. — Держи чертёж, внимательно его изучи. Вот ящик с заготовками, инструмент. Норма — сто восемьдесят деталей. Не вытянешь — не горюй, наверстаешь, коли старание приложишь. В чертеже всё понятно?
Гриша кивнул.
Выбрав нужную фрезу, Гриша провёл пальцем по острым граням, закрепил её, зажал первую заготовку, включил станок — и вот пошла первая стружка…
— Уверенно включил! — крикнул ему Антонов. — Работать умеешь! — Он, оказывается, наблюдал за Гришей.
Первая деталь получилась точно по чертежу. Скоро рядом блестела, отражая электрический свет, вторая, третья.
И тут Гриша заторопился.
«Перевыполню норму», — подумал он и суетливо схватил новую заготовку, зажал её побыстрей, повернул рычаг…
«Быстрей! Быстрей!» — торопил он себя.
Гудел станок. Летела стружка. А Гриша всё спешил: вынул готовую деталь, схватил другую заготовку. Потом всё-таки решил проверить ту, предыдущую.
Отверстие в ней оказалось глубже на полтора миллиметра.
Незаметно для Антонова Гриша положил испорченную деталь в ящик для брака. Теперь надо было работать ещё быстрее — ведь столько времени он потерял зря!
И опять движения были чересчур суетливые и потому неверные. Опять деталь была испорчена, и её он тоже незаметно сунул в брак.
Но Антонов заметил, выключил свой станок, подошёл.
— Разогнался? В первый день я тоже три детали запорол… Грише было так стыдно, что он и отвечать не мог.
— В первый день все себя хотят показать. А надо не о себе, о детали думать. Металла сейчас, сам понимаешь, всей стране не хватает. В общем, спеши медленно.
К концу смены Гриша пересчитал детали и понял, что норму он выполнил. И тут к нему снова подошёл Антонов.
— Тебя после смены комсорг просил зайти.
Около стола комсорга сидели двое парней.
— Это Ефремов, новенький, — сказал комсорг, когда Гриша подошёл. — Устал?
— Устал, — честно сказал Гриша.
— Ты, Ефремов, грамотный? — неожиданно спросил комсорг.
— Грамотный, — ответил Гриша, удивляясь вопросу.
— Пришло письмо от лётчиков. Обычно мы даём отвечать девчатам, а тут, понимаешь, Гриша, решили дать тебе. Лётчик — твой однофамилец, тоже Ефремов…
ПИСЬМО ОТ НЕИЗВЕСТНОГО ЛЁТЧИКА
Письмо от неизвестного лётчика Гриша читал в общежитии.
«Дорогие товарищи рабочие!
Большое спасибо вам за ваш замечательный мотор. Ваши моторы — самые мощные.
Недавно надёжность вашего мотора испытал и я. Во время воздушной атаки я поджёг самолёт фашиста, он закувыркался и, оставляя столб чёрного дыма, врезался в землю. На моём боевом счету это был уже шестой подбитый враг. Оказалось, что в этот раз ранения получил и мой самолёт. Когда я приземлился, то обнаружил в нескольких деталях мотора зияющие дыры. Но мотор продолжал работать, рыча как зверь!
Моя эскадрилья — целиком комсомольская, и на ваш героический труд, товарищи рабочие, мы отвечаем уничтожением фашистских стервятников!
С комсомольским приветом от моих боевых друзей, гвардии лейтенант Ефремов».
Весь вечер Гриша думал, как ответить лётчику. Ведь он ещё ничего особенного на заводе не сделал. Отработал один день и выполнил одну норму. И ничего героического в его жизни не было. От поезда отстал, попал в детский дом, а из детского дома — в ремесленное училище. Не то, что лётчик, тот уже шесть самолётов сбил.
А ещё Грише не давала покоя мысль: а вдруг лётчик не просто однофамилец, а брат Дима? Ведь Гриша ничего о нём не знал три года, с того дня, как Дима пошёл добровольцем на фронт. Мог же Дима за это время стать лётчиком?
И хотя Гриша сам себя ругал за такую нелепую надежду, у них в одном ремесленном было три Ефремовых, но надежда не уходила и даже проникла в письмо. Гриша ответил так:
«Дорогой товарищ лётчик!
Мне дали ваше письмо, потому что я ваш однофамилец. Я пока ничего такого особенного не совершил, ведь я на заводе отработал первый день, но я постараюсь ответить на ваши героические подвиги своим трудом.
У нас в цехе тоже почти все комсомольцы, потому что мы недавно кончили ремесленное и приехали сюда из разных городов. Я, например, приехал из Ленинграда, а там жил на Невском. Только я не совсем из Ленинграда приехал, а из города Можги, где был в детском доме и кончал ремесленное. А семью свою я потерял, хотя и продолжаю искать.
Сегодня меня включили в комсомольскую фронтовую бригаду, и мы постараемся и дальше делать такие моторы, чтоб они вас не подводили.
С комсомольским приветом, рабочий-фрезеровщик Ефремов».
Николаю, Гришиному соседу, письмо понравилось.
— Подружитесь, переписываться будете… А я, пока ты писал, придумал, как выработку увеличить, — сказал он. — Я завтра заготовки рядом поставлю, чтоб не ходить за каждой.
— Про тебя, Коля, и в ремесленном мастер говорил, что у тебя изобретательный ум, — похвалил его Гриша.
Николай, который переписывался и с отцом и с братом, сказал, что письмо на фронт идёт неделю, а то и месяц.
В ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утром в воскресенье бригадир Антонов сказал:
— Наша бригада фронтовая, а на фронте отдыхают редко. Пошли новому пополнению барак готовить.
Две недели назад приехал Гриша в общежитие и не удивился тому, что пол чистый, окна тоже вымыты и койки стоят приготовленные. А всё это фронтовые бригады в выходной день сделали.
Теперь и Гриша пришёл в соседнее здание. Вымыл окно в комнате, потом пол, и они вместе с Николаем внесли металлические койки.
А после обеда приехали такие же ремесленники, какими Гриша и Николай были две недели назад, неопытные.
Гриша не стал разглядывать новичков — Антонов повёл его в главный сборочный цех.
— Весь мотор покажу, чтобы понятно было, что мы делаем. А то я одного токаря спросил, что он точит, тот говорит — болты да гайки. А завод, спрашиваю, что делает? То и делает — болты да гайки. А мы все вместе такой мощный авиационный мотор делаем!
Антонов подвёл Гришу к готовым моторам. И Гриша сначала не мог найти в них свою деталь, потому что деталей было сотни. Но потом всё-таки разыскал.
— Эти моторы прошли уже испытания, — сказал Антонов, — значит, деталь твоя сработала хорошо.
И Гриша в первый раз по-настоящему понял, что скоро его деталь вместе с деталями, которые делали Антонов, Николай, весь завод, займёт своё место в самолёте, который будет преследовать и атаковывать врагов.
ЦЕХОВАЯ «МОЛНИЯ»
Недалеко от Гриши на токарном станке работал Андрей. Гриша ещё в первый день заметил его, потому что не заметить было трудно.
Андрей насвистывал весёлые песни и военные марши. А когда они встречались перед работой, он всякий раз подмигивал и, улыбаясь, говорил что-нибудь весёлое и в рифму:
— Навались, пехота, началась работа!
Или:
— Вперёд, сынки, вас ждут станки!
И в это утро Андрей подмигнул Грише, улыбнулся, но стихи говорить не стал, а сказал:
— Последний день на заводе, пробился наконец.
— Куда пробился? — не понял Гриша.
— На фронт, конечно. Завтра утром и в эшелон. Ты тут проследи, чтобы мой станок хорошему человеку достался.
На другой день у станка Андрея никто не стоял. А заготовки, которые надо было обточить, лежали кучей.
— На токарном умеешь? — спросил Антонов Гришу.
— Конечно, умею. Нас и на сверлильном и на строгальном учили.
— Я тебя почему спрашиваю? Потому что ты — человек точный, тебе доверять можно. С токарной работой у нас затор, а станки стоят. Пополнения нового тоже пока нет.
— Только я свою работу должен сперва закончить.
— Правильно, кончи, — согласился Антонов.
Гриша теперь научился не спешить. Нет, он не суетился, не хватал судорожно заготовку, руки сами двигались чутко и точно и работали быстро. Сегодня нужно работать ещё быстрее!
К обеду задание было выполнено.
А после обеда Гриша подошёл к станку Андрея. И бригадир Антонов включил пустовавший токарный станок.
Сначала Гриша волновался. Но когда закрепил резец и подвёл его к вращающейся заготовке, понял, что руки его и тут станут работать умнее, быстрее, чем работали в училище.
Так он отстоял у станка час, и второй. Отводил резец, выключал станок на несколько секунд, проверял микрометром размеры, снова подводил резец. Снимал последние микроны стружки, ставил на место готовую деталь, закреплял новую заготовку.
Странно, что работали у него руки, а устали — ноги. К концу смены так хотелось присесть на какой-нибудь ящик и посидеть минут пять.
Но работа ещё оставалась, и её обидно было бросать незаконченной. Да не только обидно — её просто было нельзя бросать. Если одних деталей сделать сто штук, а других — восемьдесят, то ясно, что и моторов соберут лишь восемьдесят, а никак не сто.
— Все по домам, а мы с Гришей задержимся на часок! — скомандовал Антонов бригаде. Потом он подошёл к Грише, вынул из кармана сухарь и разломил пополам. — Погрызём пять минут и, как там Андрей говорил: «Вперёд, сынки, вас ждут станки».
Они посидели на ящике, похрустели сухариком.
У станков стояли уже люди из новой смены, некоторых Гриша едва знал в лицо. У половины станков и вовсе никого не было.
— Потому нам и приходится жать, что люди на фронте, а заменить — некем, — солидно объяснил Антонов. — У меня ноги устали, еле держат, — признался он. — А у тебя?
— У меня тоже.
— Ты родных своих так и не разыскал?
— Нет. — Гриша подумал о лётчике, но не стал рассказывать.
— Я тоже, — проговорил Антонов, — пропали мои родные в сорок первом, и никаких следов.
И снова включили они токарные станки, снова вращались заготовки и тёплая стружка отлетала в металлический поддон.
На другой день Гриша прочитал в цеховой «Молнии» про свой трудовой почин: «…Они выполнили по две нормы, заменив ушедших на фронт токарей. Берём с Антонова и Ефремова пример!»
Но ведь и в этот день, и в следующий ушедших надо было заменять. Делать за полсмены своё задание и становиться к станку ушедшего на фронт товарища.
Теперь мастер даже не спрашивал, устали они или нет, а лишь подходил иногда и приговаривал:
— Ох, сынки вы мои, сынки!
И в заводской газете о них написали. Гриша аккуратно сложил её и убрал в тумбочку, где хранилась и мамина пуговица. Ведь о нём писали в газете впервые.
ОТВЕТ С ФРОНТА
В обед комсорг неожиданно позвал:
— Ефремов! Григорий! Тебе письмо!
— Это правда мне? — нс поверил Гриша.
— Может, и не тебе, я не знаю. Имени здесь нет, но написано: «Рабочему-фрезеровщику Ефремову». Хоть теперь ты заодно и токарь, а всё-таки Ефремов у нас один.
Гриша взял письмо — воинский треугольник, прочитал обратный адрес. Письмо было от лётчика Ефремова.
Гриша отошёл с письмом в сторонку, развернул его:
«Дорогой товарищ фрезеровщик Ефремов!
Большое спасибо тебе за письмо и за комсомольский привет всем моим друзьям.
Сообщаю, что моторы ваши по-прежнему очень нас выручают. Я, например, вчера расстрелял весь боезапас, ни одной пули не осталось, и меня хотели взять в клещи два фашистских самолёта. Мне удалось уйти от них только благодаря повышенной скорости.
О себе хочу добавить, что я тоже вырос в Ленинграде и тоже жил на Невском. Если учесть, что и фамилии у нас одинаковые. то интересное получается совпадение. Мы могли даже встречаться, хотя ты, конечно, намного меня младше. Напиши, в каком конце Невского ты жил, ведь Невский большой — четыре с половиной километра. У меня в Ленинграде были мать с отцом и братишка, а теперь все погибли, нет никого — один я из семьи.
Напиши, какая семья была у тебя, может, были старшие братья или сёстры и я их знал.
Думаю, ты уже на заводе не новичок и стал опытным человеком.
С комсомольским приветом, гвардии лейтенант Ефремов Дмитрий».
Когда Гриша дочитал письмо, он сел на пустой ящик и долго сидел молча.
ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО
Директора завода Солдатова Гриша видел часто. Он проходил по цеху суровый, молчаливый, его всегда окружали начальники цехов, главный инженер, главный конструктор. Он был похож на маршала, обходящего свои войска.
В этот день он пришёл к ним в цех и долго сидел у начальника Михаила Ивановича. А когда ушёл, комсорг приказал комсомольцам остановить станки и собраться на десять минут.
— Армии необходимы моторы нашего завода на пять дней раньше срока, — сказал Михаил Иванович. — Я знаю, вы все сильно устаёте. Но если мы сумеем на пять дней раньше сделать наши моторы, то самолёты полетят на пять дней раньше в бой, раньше начнётся новое наступление, раньше придёт победа. Я сказал директору, что мы справимся. Кто считает, что я сказал верно, поднимите руки!
Руки подняли все.
А вечером Гриша написал письмо лётчику Дмитрию Ефремову.
«Здравствуйте, дорогой товарищ гвардии лейтенант Дмитрий Ефремов.
Сегодня мы решили сделать самолёты в такой срок, как вам требуется.
Я уже работаю на двух станках и выполняю по две нормы.
Ещё о себе хочу добавить, что я жил на Невском около кинотеатра «Колизей». У меня был старший брат и мама с папой. А старшей сестры — не было. Брата звали, как и вас, — Дмитрием. Он был студентом-математиком, потом ушёл добровольцем на фронт, а потом мы поехали в поезде, я потерялся, а поезд разбомбили с воздуха, и адреса брата я не знаю.
Если мы встречались на Невском, то я вас мог запомнить, потому что младшие всегда запоминают старших, а старшие замечают младших редко. Если у вас есть фотография, то пришлите её, пожалуйста, мне. У меня родных никого нет, только брат, и то неизвестно где. Я буду каждый день смотреть на вашу фотографию, и вы мне станете вместо брата.
С комсомольским приветом всем вашим боевым друзьям, Ефремов Гриша».
Через неделю заболел бригадир Антонов.
С температурой он пришёл на завод, отработал полсмены, но работа не шла.
— Руки дрожат, Гриша. Не та точность. — Он сел на ящик и вдруг заплакал. И лицо у него оказалось не взрослым. — Весь цех теперь подведу, что делать-то!
— Плохи дела, ребятки, — подошёл мастер. — И в других бригадах народ болеет. Погода сырая, холодная, а подходящей обуви нет.
Грише страшно было даже подумать, что он, выполнив задание на двух станках, возьмётся ещё и за работу Антонова.
— Что делать будем, комсомольская фронтовая бригада? — грустно спросил мастер.
— Гриша, ты сможешь? — тихо проговорил Николай. — Пополам со мной?
Гриша молча кивнул.
…Директор завода доложил в. Москву: план выполнен досрочно!
Он решил лучших рабочих поздравить у себя в кабинете. Перед приёмом долго советовался с начальниками цехов — какие премии лучше выдать.
— Думаю, надо их наградить вареньем, — сказал Михаил Иванович. — Ребята детдомовские, варенья давно не видели, опять же и витамины им нужны. А ещё дать что-нибудь необходимое, лучше валенки или ботинки.
Директор так и поступил. Собрал лучших рабочих за своим столом в кабинете, поставил перед каждым банку варенья, а потом в заводской кладовой им выдали обувь.
Заводской фотограф снял всех на память и через два дня каждому вручил фотографию.
Гриша свою фотографию положил в тумбочку рядом с маминой пуговицей, газетой и письмами лётчика Ефремова.
ПОБЕДА
Пришли весенние месяцы. Каждый день диктор Юрий Левитан торжественным голосом объявлял о новых победах на фронте. Самолёты постоянно атаковали врага.
— На наших моторах летают! — гордо говорил Николай.
Все уже знали — победа близка.
И вот она наступила — Победа! 9 мая 1945 года!
На заводском дворе устроили митинг, с трибуны говорил директор, играл духовой оркестр, все кричали «ура».
…А письма от лётчика не было уже несколько месяцев.
— Некогда ему письма расписывать, — говорил Николай. — Не до писем. А теперь он домой начнёт собираться. Он лётчик, боевой офицер, что ему с нами переписываться?
Гриша не спорил, но каждый раз, когда приносили в цех почту, он ждал, затаясь, вдруг выкрикнут и его имя.
«Только бы живой остался! — думал Гриша. — А будет живой, ответит обязательно».
Через месяц после Победы все снова собрались на заводском дворе.
Грело солнышко, кругом была зелень, цветы.
На торжественном митинге директор Солдатов награждал лучших рабочих новой медалью: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
Первым медаль получил пожилой мастер, потом бригадир Антонов, потом Николай, вслед за ним директор вызвал Гришу.
— Поздравляю тебя, Григорий Ефремов, — сказал директор, прикалывая медаль к Гришиной одежде. — Спасибо тебе от всей нашей страны за твою трудовую доблесть.
Утром Гриша и Николай шли на работу рядом, и в их медалях отражались яркие солнечные лучи. А во дворе они встретились с директором — у него на груди тоже поблёскивала на солнце новая медаль.
В обед принесли почту, и Гриша прислушался, как всегда, таясь от самого себя. Неожиданно выкрикнули и его фамилию.
И это было письмо от лётчика!
Не простой треугольник, а настоящий конверт.
Как и раньше, Гриша отошёл с письмом в сторонку, осторожно вскрыл конверт, и сразу бросились ему в глаза первые слова:
«Братишка, дорогой мой!»
Гриша прочитал их и закрыл глаза. Лишь через несколько минут он смог читать дальше.
«Как здорово, что ты нашёлся! Я так рад этому, что сказать невозможно, и сразу пишу.
Я три месяца провалялся в госпиталях, фашисту удалось ранить меня. Только вернулся в часть — мне сразу дают твоё письмо. Времени у меня нет — через пять минут перелетаем на новое место. Поэтому я вкладываю фотографию, а напишу, что успею.
Вот уже и восстанавливается наша семья. А раз ты жив, то, может быть (я в это верю), живы и наши отец с матерью…
Я сейчас так волнуюсь, что и писать толком не могу. Да и ты, представляю, как волновался, если даже кинотеатр перепутал. Ведь мы жили не у «Колизея», а у «Баррикады», в другом конце Невского. И почему ты, милый братишка, вдруг решил, что я был математиком, когда я учился на агронома?
Прости, бегу в самолёт, дали ракету. Вечером напишу подробнее.
С комсомольским приветом, твой брат Дмитрий Ефремов».
Гриша вынул фотографию. На него смотрел весёлый лейтенант-лётчик. На брата Диму он вовсе не был похож.
Гриша снова закрыл глаза, потом опять перечитал письмо.
Нет, конечно же, они жили у «Колизея». Гриша помнил дома вокруг так же, как и математические формулы в тетрадях брата.
«С комсомольским приветом, твой брат Дмитрий Ефремов», — вновь прочитал он и опять взглянул на фотографию.
И вдруг ему захотелось, чтобы брат Дима так и выглядел, как этот весёлый лётчик.
«Вот уже и восстанавливается наша семья», — прочитал он другую строчку.
«У каждого человека обязательно должна быть семья, — подумал Гриша. — Каждому человеку необходим хотя бы один родной и близкий».
Лишь единственная личная фотография была у Гриши — та, что была сделана заводским фотографом. Её Гриша и послал лётчику. А в конце подписался:
«С комсомольским приветом, твой брат Григорий Ефремов».
Комментарии к книге «В городе на Каме», Валерий Михайлович Воскобойников
Всего 0 комментариев