«Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар?»

Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар? (fb2) - Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар? (пер. Анвер Гадеевич Бикчентаев) 1735K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анвер Гадеевич Бикчентаев

ДОРОГИ ПИСАТЕЛЯ

Автор этой книги известный башкирский писатель Анвер Бикчентаев однажды сказал о себе: «От своих предков-кочевников я почему-то не унаследовал страсти к обузданию диких скакунов, не получился из меня и лихой наездник. Однако мне передалась от них привязанность к дорогам, вечная тяга к кочевому образу жизни. До того сильна во мне страсть к путешествиям, что, будь на то малейшая возможность, я поставил бы свой письменный стол там, где сходятся семь разных дорог».

В юные годы Анвер Бикчентаев мечтал летать на межпланетных ракетах. Студент Оренбургского педагогического техникума, он участвовал в организации кружков по изучению реактивных двигателей, переписывался с великим учёным К. Э. Циолковским.

После окончания педтехникума в 1931 году Анвер Бикчентаев приехал учителем в дальний северный город Архангельск. Следующий учебный год он встречает в дальневосточной таёжной деревушке с родным для него названием Новая Уфа. Здесь девятнадцатилетний учитель стал и вожаком сельских комсомольцев. В 1935 году, вернувшись в Башкирию, А. Бикчентаев вместе с пятью товарищами организовал комсомольский лодочный поход по маршруту Уфа - Москва. За тридцать восемь дней на обыкновенной лодке комсомольцы проплыли по рекам Белой, Каме, Волге, Москве и в столице вручили Народному Комиссару Обороны СССР Ворошилову рапорт о боевой подготовке молодёжи Башкирии…

Близкие и дальние дороги дали будущему писателю возможность больше узнать жизнь. Как же иначе стать писателем? «Больше знает не тот, кто много прожил, а тот, кто много видел» - гласит башкирская поговорка. Дороги ведут Бикчентаева к чабанам и лесорубам Урала, к хлеборобам Украины, к нефтяникам Баку и Тюмени, знакомят с химиками Салавата, с читинскими строителями, с московскими учёными. Он побывал и за рубежом.

«Я познакомился с горами Урала и Кавказа, с реками Дальнего Востока и европейского Севера; мне знакомы степи

Украины и оазисы Средней Азии, волжские города и сёла Смоленщины,- писал впоследствии Анвер Гадеевич.- Каждое путешествие великодушно дарит мне то рассказ, то повесть, то статью или очерк».

Первые книги писателя родились на трудных дорогах войны. Грозные события борьбы против фашистов отразились в книжке рассказов «Красные маки», выпущенной в 1944 году, когда писатель сам находился ещё на фронте.

О чём бы ни писал А. Бикчентаев, будь это борьба против фашизма или открытие башкирской нефти, в центре каждого произведения стоят отчаянные комсомольцы или отважные пионеры, смелые и сильные молодые люди. Поэтому его книги особенно любит читать молодёжь.

Об отважном мальчике Хосе, участнике революционно-освободительной борьбы на Кубе, рассказывает повесть ^Адъютанты не умирают». После поездки писателя в Индию родилась повесть «Дочь посла», о приключениях башкирских ребятишек Шауры и Мусы, приехавших с родителями в дружественную нам страну.

В 1957 году А. Бикчентаев написал книгу о ребятах одного уфимского двора. О том, как они живут, о чём мечтают, как играют, а иногда и ссорятся. Повесть «Большой оркестр» выдержала много изданий.

Жизнь других уфимских мальчишек и девчонок с окраинной улицы рисует писатель в повести «Семь атаманов и один судья».

И в «Большом оркестре», и в повести «Семь атаманов и один судья» ребята много мечтают о том, чтобы участвовать в больших делах взрослых, готовят себя к подвигу, иногда и сетуют на то, что, дескать, не осталось на их долю трудностей, где бы можно было проявить свой стойкий характер.

Герой повести «Сколько лет тебе, комиссар?» двенадцатилетний Азат Байгужин оказывается в исключительно трудных условиях, когда сама жизнь проверяет, готов ли он к подвигу.

Рассказ о судьбе Азата Байгужина писатель продолжил в повести «Прощайте, серебристые дожди», которая издана на башкирском языке.

В 1973 году А. Бикчентаеву исполняется шестьдесят лет. За сорок лет творческой жизни он создал ряд замечательных произведений. Его повести и рассказы обогатили башкирскую детскую литературу, они многократно издавались на русском и многих других языках.

Суфиян Сафуанов

БОЛЬШОЙ ОРКЕСТР

Любите ли вы открывать двери своих квартир? Я, например, люблю.

Дверь соединяет меня с внешним миром. Открывая её, я встречаю друзей, пришедших меня навестить. Мне нравится перекинуться одним-двумя словами с почтальоном или с соседом. Каждый человек несёт что-то такое, чего я не знаю.

Однажды, открыв дверь, я увидел Мансура, сына нашего дворника. Быть может, вам приходилось видеть таких мальчиков - серьёзных, упрямых и, конечно, солидных? Мансур успел прожить свой первый десяток лет и научился смотреть на жизнь изучающим взглядом. Глядя на меня, его карие глаза как бы говорили: не всё знаешь, не всё рассказываешь… Вот этот испытующий взгляд я поймал и на этот раз.

- Я пришёл с вами посоветоваться, - сказал он.

- Разговор серьёзный? - поинтересовался я.

- Да.

- Что ж, проходи, - предложил я ему. - Не будем же мы разговаривать, стоя у порога.

Он сделал движение, точно собираясь снять полинявшую кепку, но, вероятно, раздумал и прямо прошёл в мой кабинет.

- Садись!

К сожалению, стулья были рассчитаны на взрослых, и Мансур, как ни старался, не мог усесться так, чтобы достать пол ногами. Единственно, что оставалось делать в его положении, - это незаметно болтать ими во время разговора.

- Итак, я тебя слушаю.

Он вздохнул, как перед тяжёлым делом, затем решительно заявил:

- Знаете ли вы, что в «Большом оркестре» нет дружбы?

Я уже знал, что «Большим оркестром» называли себя ребята нашего двора.

- Между кем и кем нет дружбы? - спросил я.

- Между мальчиками и девочками.

- Этого я не знал, - искренне сознался я.

- А нам хочется дружить по-настоящему, как настоящие люди, понимаете! - продолжал он горячо. - А мы не умеем, честное слово!..

И вот с тех пор всё чаще и чаще стали звонить в мою дверь. То приходили мальчики, то девочки. Однажды пришла ко мне Люция, девочка с нашего двора.

- Я всё вру и вру, - грустно говорила она. - Хочу отучиться, но никак не удаётся. Сегодня опять солгала. Научите меня, как отучиться!

С Фатымой состоялся более крупный разговор.

- Я мечтаю стать хорошим человеком. Я приучаю себя жить, как пишут в книгах. Как узнать, что ты стала уже хорошим человеком? Мой папа давно хороший, мама тоже… Мой брат Искандер и я стараемся помогать людям и вообще…

Однако ни разу не постучали в мою дверь ни Ахмадей, ни Яша. Я сам выходил во двор, чтобы завязать с ними отношения. Дождавшись, пока они кончат играть в волейбол или в лапту, я затевал разговор о том, о сём… Вскоре беседа становилась всеобщей. Говорили о Чапаеве и о метеорах, о седом Урале и каналах будущего, вспоминали путешественников и славных борцов за свободу… Разгорались глаза и страсти.

Но всё же чаще всего со мной разговаривал Мансур. Он мог задать в день триста вопросов, только успевай отвечать! А то, бывало, начнёт рассуждать. Как-то я даже видел, что он сидит один и вслух сам с собой разговаривает. Значит, о чём-то думает, какие-то ответы ищет.

Эту книгу, признаться, мы написали вдвоём: Мансур рассказывал, а я записывал…

НОВОСЕЛЬЕ

Кто бы ни переехал теперь в наш двор, я буду считаться самым старым жильцом. Меня и мою маму вселили еще три недели назад, раньше всех, потому что моя мама будет здесь дворником, а я стану сыном дворника.

Ещё ни разу я не был сыном дворника и не знаю, как теперь себя вести.

Так как во всём дворе ещё нет ни одного мальчика или даже девочки, я не знаю, чем заняться. Один в лапту или волейбол не сыграешь… От нечего делать я обхожу двор и примеряюсь ко всему, что попадётся на глаза. Деревянный забор нового сада мне по грудь, цементное крыльцо у каждого подъезда - по плечи. Молодые тополя, что растут в садике, раза в два выше меня. А железная толстая труба, которая высится над котельным отделением, и того выше: надо собрать двадцать, а то и тридцать таких мальчишек, как я, и поставить их друг на друга, чтобы сравняться с ней.

Комендант нашего дома, высокий и усатый дядя Яфай, сказал моей маме в первый же день нашего приезда:

- Слушай меня и крепко запомни. Я есть первое лицо над всеми жилыми домами нашего завода. На этом дворе ты после меня - второй человек. Смотри, чтобы у тебя была полная дисциплина, как в смысле чистоты, так и в смысле порядка. Чувствуй себя большой хозяйкой!

Я быстро прикинул в уме: если моя мама вышла на второе место, то я, во всяком случае, должен занять третье место.

Я тоже попытался стать хозяином, да из этого первый раз ничего не получилось.

Это произошло, когда главный инженер, который строил наш дом, водил за собой горсоветскую комиссию. Водил и всё хвалился, как хорошо построен дом. Я тоже увязался за ними. Понятно, без ребят мне скучно, и вот идёшь за кем попало…

Впереди шёл главный инженер, объясняя, как он строил. За ним - два дяди с портфелями и одна тётя с блокнотом. Она жадно следила за объяснениями нашего инженера и норовила все его слова упрятать в блокнот.

Я плёлся сзади, стараясь походить на главного инженера: приподнял подбородок, выставил живот, засунул руки в карманы брюк. Выходило так, что один главный инженер идёт впереди, а другой замыкает шествие.

Когда осмотрели гараж, главный инженер сказал:

- Вложили всю любовь. Не гараж, а дворец!

Дяденьки закивали головами, а тётенька стала дотошно расспрашивать:

- Не назовёте ли имена лучших ваших строителей?..

Комиссия, видно, осталась довольна, а я не сдержался.

- Под первым окном трещина, огромадная! - сказал я.

Все нагнулись и увидели трещину. Моё замечание, наверно, не понравилось главному инженеру.

- Ты тут, откуда взялся? - закричал он. - Ну-ка, проваливай отсюда! Живо!

Меня никто не попросил остаться, и я ушёл из гаража. А если бы не прогнали, я, пожалуй, и про водопровод рассказал бы.

Прошло пять дней, и я забыл про эту обиду. Мне сегодня весело, и я не знаю, куда себя девать. Вдруг слышу голос мамы:

- Сынок, сбегай-ка за новой метлой, да побыстрее!

Не дослушав её, мчусь через весь наш двор. Уже пробежал полдороги, да пришлось остановиться.

- Куда летишь? - кричит мама. - Спотыкнёшься - разобьёшь себе голову! Вот-вот начнут съезжаться люди, до тебя ли мне будет!..

Могла бы и не напоминать об этом. Мне самому не терпится узнать, какие мальчики и девочки приедут в наш двор.

Страсть как люблю знакомиться!

Отдав маме метлу, начинаю соображать: чем бы ещё заняться? Наш двор со всех сторон окружён каменными и деревянными постройками. Через забор, как бывало на старом дворе, не перепрыгнешь. Половину двора занимает молодой сад с спортивной площадкой, клумбами и скамейками. Справа - три новых гаража. В глубине двора стоит длинный сарай, разделённый перегородками по количеству квартир. В нашем доме, кроме магазина, целых восемнадцать квартир.

Как же это я… Пока никто не мешает, можно прокатиться верхом.

Быстро оседлав железную лопату, во весь дух несусь вдоль гаражей, мимо сарая. Только пыль стоит! Жаль, правда, что нет кнута. С кнутом я бы еще быстрее скакал…

На асфальте раздаётся скрежет, из-под лопаты сыплются искры, как из-под всамделишных копыт. На всём скаку подлетев к маме, резко осаживаю «коня».

- Тпру! - кричу я. - Стой! Не видишь, что на человека наехали! Стой, говорю!

Мама не всегда одобряет мои увлечения. Недовольно покачав головой, она говорит:

- Ой, разбаловала я тебя! Нет, чтобы матери помочь.

- У нас во дворе чисто, как зимой на катке «Динамо».

Но она у меня не может, чтобы не поворчать.

- «Чисто»! - сердится она. - Твои глаза затуманены от ожидания дружков, ничего ты не примечаешь…

Краешком глаза я слежу за мамой: что еще она найдёт? Таки нашла! Около клумбы подняла окурок, за цементным крыльцом - лоскуток бумажки.

Появление дяди Яфая освобождает меня от томительного ожидания. За эти три дня я успел подружиться с комендантом. Подскочив к нему, вытягиваюсь «смирно» (он это любит!) и торопливо говорю:

- Здравствуй, дядя Яфай! Новоселье не отменили? Никто до сих пор не едет…

- Привет, непоседа! - отвечает он. - Новоселье начнётся по расписанию.

Он меня зовёт непоседой, на что я не обижаюсь. Хотя мог ведь запомнить моё имя.

- Чем займёмся? - спрашиваю я его. Он чешет бороду и щурит один глаз:

- Все форточки открыл?

- Открыл, - отвечаю.

- На всех дверях ключи висят?

- На всех.

- Краны в порядке?

- Вы что, забыли? - говорю я ему с удивлением. - Вчера вместе проверяли.

Он перестаёт чесать бороду.

- Ум за разум зашёл, - говорит он. - Вот что… Проверь все звонки. Нет ли бездействующих. Будет скандал… Эх, жизнь наша комендантская, беспокойная!

Это по мне! Пустился я прыгать через две ступеньки. Трезвонил сколько вздумается. Даже свою квартиру не забыл проверить.

- Дядя Яфай, все звонки в исправности!

- Ишь как быстро! - удивляется он. - А я, пока ты проверял звонки, занялся нашим парком. Двух скамеек не довезли, разбойники. Недосмотрел. На завод, стало быть, надо съездить. Сколько сейчас времени?.. Куда ты опять побежал? На этот раз часы при мне… Так, семь с четвертью. Придётся мне на часок отлучиться. Оставляю тебя заместителем.

- Согласен, - отвечаю я ему. - Только я не знаю, чем заняться.

- Новосёлов встречай, непоседа.

- А как их встречать, дядя Яфай?

- Наш дом - не вокзал, - говорит он и опять начинает чесать бороду. - Люди не на один день - на всю жизнь переезжают. Стало быть, должны запомнить новоселье. Выходит, необходимо встретить людей добрым словом. Понял?

- Понял, дядя Яфай.

Только когда он уехал, я пожалел, что не расспросил его, как это добрым словом встречать.

Однако горевать я не привык. Надо что-то сообразить: с минуты на минуту должны приехать новые соседи. Что ж, доброе слово так доброе слово!

К счастью, вспоминаю опять-таки инженера, который выстроил наш дом. Он в тот день говорил членам комиссии:

«Товарищи, это не так-то легко - дом строить. Во всяком случае, труднее, чем готовый дом принимать».

Вскинув подбородок, выпятив живот и запрятав руки в карманы, начинаю вспоминать всё, что сказал главный инженер. Пожалуй, его речь как раз сойдёт за доброе слово.

«Лет двадцать назад на этом месте стояли небольшие магазины и одноэтажные домики, - говорил он. - Потом их разобрали и решили построить большое здание.

Когда выкопали глубокий котлован, то со всех сторон забила вода. Подпочвенная вода не давала возможности вести строительство…»

Мне стоит только начать. Продолжаю речь, хотя совсем позабыл, о чём говорил тогда главный инженер.

- Котлован забросили на несколько лет, - рассказываю уже от себя. - Потом нашёлся строитель, который не испугался подпочвенной воды. «Бетон закроет доступ воде», - сказал он. Но ему не удалось построить красивое здание. Началась война, и он погиб на фронте…

О чём бы ещё сказать? Я пригладил волосы… А, вспомнил-таки!

- Наш четырёхэтажный дом с восемью балконами достроили уже после войны. Его строил завод, где делают телефонные аппараты…

Но договорить мне всё-таки не удаётся.

- Что ты там затеял? - доносится мамин голос. - Пошёл бы лучше домой, на плиту чайник поставил. Что-то наши жильцы не торопятся на новую квартиру.

- Мама, разве не видишь - мне не до чаю, - отвечаю я ей. - Я по поручению дяди Яфая доброе слово произношу… Его строил… Вот видишь, мама, ты мне помешала…

И как раз в эту минуту во двор въехала грузовая машина с зубром на радиаторе. Так началось новоселье.

РАЗНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

Я не знаю, как знакомились вы между собой. А у нас это произошло странно, об этом я тоже хочу рассказать.

На первой машине-четырёхтонке приехал старый и худой дедушка в широкополой шляпе и в очках. За ним из кабины выпрыгнула девочка, ростом этак с меня. Она сделала вид, что не заметила меня, отвернулась и стала поправлять широкий зелёный бант на голове. Потом как ни в чём не бывало принялась прыгать на одной ноге.

Ну и пусть, думаю, прыгает. Что с девчонки возьмёшь!

Пока старик и шофёр перетаскивали комоды и сундуки, она успела посидеть на всех скамейках, только что выкрашенных, заглянуть в большое окно магазина, распахнуть все ворота гаражей. Затем остановилась окало машины, как ей было велено, и давай прыгать через верёвку. Да так ловко!

Тут, к счастью, я вспомнил, что являюсь сыном дворника. Решил подойти к ней и завязать разговор. Может, она стесняется.

- Твой папа профессор? - спросил я для начала.

- Он у меня дедушка и отставной бухгалтер! - поправила она важно.

Дальше я не знал, как продолжать разговор. Чего-нибудь не так скажешь - засмеётся. Известное дело - девчонка! Может, думаю, ей надо сказать доброе слово? Только я собрался заговорить снова, как к нам отставной бухгалтер подошёл.

- Всё прыгаешь? - спросил он с усмешкой. - Еще не проголодалась?

- Прыгаем, дедуся, - ответила она, перебрасывая верёвку из одной руки в другую.

- Ну и прыгай! - махнул он рукой. - Вторым рейсом захвачу бабушку. Пока тебе, Машенька, придётся посидеть дома. Сама понимаешь, вещи…

Из этого разговора я заключил, что девочку зовут Маней, что у неё, кроме дедушки, есть и бабушка. А где же её папа и мама?

На этот вопрос я не сумел получить ответа. Маня скрылась за дверью, а дедушка сел в машину и уехал.

Дядя Яфай всё не возвращался. Я начал волноваться не на шутку: ни перед кем так и не успел произнести доброго слова.

Но вот на дворе появились ещё три машины. Всеми ими распоряжалась полная тётя без чулок, которая в одной руке держала зеркало, а в другой - горшок с цветами. Пока она ходила открывать дверь своей квартиры, четверо грузчиков, собравшись вместе, закурили.

Может, грузчикам-то и следует сказать доброе слово? Однако я раздумал: не они же будут жить в нашем доме. Приедут, разгрузят машины и уедут.

- Мальчик, ты воспитанный? - вдруг услышал я писклявый голосок.

Обернулся.

Передо мной стояла нарядная девчонка с синими глазами и водила носком туфли по асфальту.

- С чего ты это взяла? Я не воспитанный, я сын дворника, - поправил я её.

Воспитанный мальчик - это тот, который сто раз в день говорит «прости» или «извиняюсь», пьёт кипячёное молоко и в ванной моется. Что касается меня, то я не хочу быть воспитанным мальчиком. Думаю, лучше в реке плавать, чем в ванной лежать… И вообще не хочу быть воспитанным.

- Фу-ты! - фыркнула девчонка и повела плечами. - Мама мне все уши прожужжала, чтобы я водилась только с воспитанными детьми. А мне всё равно. Меня зовут Люцией. А тебя как?

- Меня - Мансуром, - ответил я.

- Мансурка?

- Не Мансурка, а Ман-сур. Мансур.

Перед Люцией тоже не удалось произнести речь: её мама, увидев дочку в моей компании, чуть не упала в обморок.

- Я же говорила… Не успела приехать, как уже завела знакомство. И с кем, спросите её? С каким-то босяком! Сколько раз говорила тебе…

Вот ведь женщина! Даже настроение мне испортила. До сих пор меня никто не считал босяком. Какой же я босяк? Спросите хоть кого - все подтвердят, что у меня есть ботинки. Только я не люблю их носить в такую жару.

Между тем приезжали легковые машины и грузовики. Во дворе стало тесно, как на базаре. Мужчины таскали на себе тяжёлые ящики и мешки. Гардероб поднимали двое, за пианино хватались и по шесть человек. Конечно, больше всех суетились женщины. По тому, как они недовольно ворчали, отдавали распоряжения, кричали на грузчиков или на своих мужей, можно было подумать, что им досталась самая тяжёлая работа.

Постепенно дом заселялся. Наиболее расторопные женщины были уже в квартире и, высунувшись из окон, вели беседы с соседками. Мне так и не удалось произнести доброго слова. Но самое обидное - не было мальчиков. «Неужели, - думал я, - к нам переедут одни девчонки? Тогда хоть со двора убегай!»

Я торчал возле каждой машины, стараясь ничего не упустить. Через час я уже знал, какие люди въезжали в наш дом. Были тут коренные уфимцы, семьи, эвакуированные во время войны из Ленинграда, люди, приехавшие из далёких деревень.

Наконец объявился мальчик. Такого мальчика я еще ни разу не встречал. Волосы рыжие, нос маленький, весь в веснушках - живого места нет, глаза чёрные, руки длинные. Тело мальчика так загорело на солнце, что его можно было без всякой ошибки назвать чернокожим. Забавный такой!

- Чего уставился? - спросил он хриплым голосом, разглядывая меня с ног до головы.

- Забавный ты, как я вижу, - ответил я, обрадованный тем, что у меня будет товарищ по игре.

- Это я, Ахмадей, забавный? А в ухо не хочешь? - неожиданно рассердился он.

- Нет, не хочу, - заторопился я с ответом. - За что в ухо?

- Просто так.

Ещё раз взглянув на его блестящие глаза и длинные руки, я поверил, что он может дать затрещину «просто так». Пожалуй, он был старше меня года на три, поэтому большой охоты связываться с ним у меня не было.

- Ты тоже новичок? - спросил он и, сжав краешки губ, присвистнул. Что бы он ни делал или ни говорил, всё было здорово и выглядело очень гордо.

- Я старый, - ответил я ему, всё же давая понять разницу между нами.

- Старый? - поразился он. - Отчего бы это?

- Я раньше всех тут живу.

- Брешешь! - отрезал он. - Я не признаю.

- Вот ещё!

- А в ухо не хочешь? Держись, Ахмадей!

Правду сказать, не видал я до сих пор человека, который бы сам себя науськивал. Думаю: «Неспроста он это делает, не миновать мне затрещины». И кто знает, чем закончилось бы наше знакомство, если бы не появилась Фатыма. Она шла по двору, что-то напевая.

- Ты тоже здесь будешь жить? - спросил я Фатыму, не без радости отвернувшись от Ахмадея.

С Фатымой мы были давно знакомы: ещё до прошлого года вместе жили в заводском бараке, что на окраине города.

Она покосилась на Ахмадея, но с ним не поздоровалась.

«Так ему и надо», - подумал я.

- Папе дали квартиру в новом доме за хорошую работу, - объяснила Фатыма. - Раз моя мама больная, то нам дали квартиру на первом этаже и на солнечной стороне… Я уже знала, что ты здесь. Ой, заболталась!.. Папа, я сейчас! - крикнула она, увидев, что отец открыл борт машины.

- Можно вам помочь! - рванулся я за ней: хороший предлог улизнуть от кулаков Ахмадея!

- Не надо, - не поняла она меня. - У нас вещей немного, быстро разгрузимся.

Осталось покориться судьбе.

- Ха, ха, ха!.. - раздался над моим ухом басистый смех Ахмадея. - Как отбрила, видал? По-могаль-щик! Эх ты!

Спорить я не стал. Подумаешь, нашёлся указчик! Он, пожалуй, ещё не знает, что я сын дворника и что я после дяди Яфая и мамы тут третье лицо. Да разве такой поймёт!

Выручило меня появление коменданта. Я метнулся к нему.

- Плохо дело, - пожаловался я ему. - Не успел сказать доброе слово. Никто не стал меня слушать.

- Не огорчайся. - Он погладил меня по голове. - У тебя ещё будет много случаев, чтобы сказать людям доброе слово… Ну как, успел познакомиться со всеми? Вот Володя, сын нашего заводского инженера… Володя, поди сюда.

Володя хоть и был невысок ростом, но руку пожал так, что из глаз посыпались искры.

- Ишь ты какой! - поморщился я.

- Больно? - засмеялся Володя.

- Нет.

- Значит, терпеливый, - заметил он. - Я крепко жму. У меня кулаки натренированные.

«Час от часу не легче, - подумал я. - Такие друзья, что только и думают о своих кулаках. Ну, да этот совсем большой, куда старше даже Ахмадея».

Я увязался за дядей Яфаем, но, как мы ни старались, познакомиться со всеми не удалось. Много разных семей нашли приют под зелёной крышей нашего дома. На одном дворе можно было услышать и башкирскую, и русскую, и татарскую, и украинскую, и чувашскую речь.

На волейбольной площадке собралась группа девочек. Мы подошли.

- Да тут, как я вижу, большой оркестр наберётся! - со смехом проговорил дядя Яфай.

- Почему большой оркестр? - спросила его Маня, та самая, которая успела на всех скамейках посидеть.

- Да, почему большой оркестр? - поддержала её Люция.

Мне тоже стало интересно, отчего это дядя Яфай нас сравнил с большим оркестром. Может, никто из нас не умеет играть даже на самом обыкновенном горне…

Дядя Яфай прищурил глаза, почесал затылок и объяснил:

- Ведь в большом оркестре много разных инструментов. А вон вы какие все разные!..

«Ну что ж, большой оркестр так большой оркестр!» - беспечно подумал я, ещё не представляя себе, как это трудно быть «инструментом», да ещё в «большом оркестре».

Дядя Яфай ушёл, а ребят во двор ещё больше высыпало. Правда, это уже была мелкота - по четыре да по шесть лет. Вот где начался сабантуй!

САМЫЙ СИЛЬНЫЙ

«Самое подходящее время, чтобы показать, кто тут третье лицо!» - решил я про себя.

Пожалуй, стоит начать с девчонок…

Они успели между собой познакомиться и трещали, точно всю жизнь провели вместе. На меня они не обращали никакого внимания, хоть я и стоял рядом с ними.

«Ишь как быстро подружились!» - подумал я с завистью.

Девочки начали играть в волейбол. Вступить в их игру было стыдно, а наблюдать за ними - скучно.

- Эй, вы там! - крикнул я, подойдя ещё ближе. - Осторожнее с мячом. Деревья поломаете! Не вы их сажали!

- Откуда ты взялся, чтобы указывать? - насмешливо спросила незнакомая девчонка с длинной косой.

- Я - сын дворника, - объяснил я ей по возможности суровее. - Деревья - наши друзья.

- Мансурка, не мешай! - беспечно крикнула Люция. - Поди, к мальчикам. Что привязался!

- В самом деле, оставь нас, - попросила Фатыма. С ней мне не хотелось вступать в спор, и я пошёл за сарай, откуда слышались мальчишеские голоса. Всё же напоследок я предупредил их:

- В случае чего, дело будете иметь со мной!

За сараем шла игра. Никогда не представлял себе, что двое могут поднять такой шум. Ахмадей с Искандером, братом Фатымы, азартно, никого не видя, играли на деньги.

Искандер, ловко посадив трёхкопеечную монету на ноготь полусогнутого большого пальца, спрашивал:

- Орёл или решка?

- Орёл! - кричал Ахмадей.

Потом они с открытыми ртами следили за кувыркающейся в воздухе монетой. Как только она касалась земли, оба бросались за ней, стараясь один раньше другого схватить её.

- Решка! - раздавался радостный возглас Искандера.

- Неправильно метнул! - кричал Ахмадей. - По всему должен был быть орёл!

Увидев меня, Искандер обрадовался:

- Вот пусть Мансур судит! Он в орла не играет, а болеть любит.

- Суди давай! - проворчал Ахмадей. - Провалиться мне, если сейчас не выиграю!

Искандер опять посадил на ноготь монету:

- Говори: орёл или решка?

- Орёл!

- Смотри!

Упав на асфальт, монета прикатилась к моим ногам. Я нагнулся и торжествующим голосом возвестил:

- Решка! Искандер выиграл. Если не верите, смотрите сами!

- Чему ты радуешься? Смотри у меня! - предупредил Ахмадей.

- Я за справедливость, мне иначе нельзя, - с достоинством ответил я.

- Орёл или решка? - заторопился Искандер.

- Орёл! - упрямо повторил Ахмадей. - Как пить дать.

Монета, блеснув в воздухе, звонко ударилась о землю.

- Решка, опять решка! - обрадовался я.

И в ту же минуту Ахмадей сзади схватил меня за уши.

- Хочешь, Урал покажу? - спросил он за моей спиной.

- Покажи, - ответил я, ничего не подозревая. В один миг Ахмадей приподнял меня за уши.

Я ужасно закричал: уж очень было больно, даже заныло в пятках.

- Как, увидел Урал?

- Ну, тебя! - проговорил я, еле удерживаясь, чтобы не расплакаться.

- Хочешь, повторю? - предложил Ахмадей. Искандер рассердился.

- Чего обижаешь пацана? - сурово спросил он, загораживая меня.

- Ах, вы заодно! - вскипел Ахмадей, поворачиваясь к Искандеру.

Искандер отступил на шаг.

- Мне нельзя драться, - предупредил он. - Я играю на скрипке, и мне нельзя драться. Понимаешь, пальцы…

Такой ответ несколько озадачил Ахмадея. Он застыл с занесённым кулаком. Но тут внезапное появление Володи избавило нас от неминуемой беды.

Он явился не один - с ним был рябой мальчик, чуть поменьше Ахмадея, но побольше меня. В каждой руке Володя держал по паре настоящих боксёрских перчаток, кожаных, блестящих.

- Знакомьтесь, - сказал он, кивнув в сторону мальчика. - Это мой гость, на новоселье пришёл.

Ахмадей недовольно опустил кулак.

- Вот перчатки принёс, - продолжал Володя. - Предлагаю устроить матч на первенство нашего двора.

- Что ж, можно, - согласился Ахмадей. - Только я и без перчаток могу.

Володя пропустил мимо ушей это заявление.

- Пусть начнут легчайшие весовые категории, - предложил он, обращаясь ко мне и к своему гостю. - Выходите вперёд!

Не успел я, и подумать, как Ахмадей натянул мне перчатки. Вторую пару Володя надел своему гостю. Потом нас отвели в разные стороны. Никогда до этого я даже не видел боксёрских перчаток, только не хотел в этом сознаться.

- Начинайте!

Ребятам было смешно, а нам не до смеху.

Мой противник не то чтобы был сильным, но всё время норовил ударить меня по носу. А моя мама любит меня целовать в нос и, конечно, заметила бы, если что не так. Поэтому я берёг нос как умел. Заметив, что я отступаю, кругом закричали:

- Куда драпаешь?

- Держись середины!

- Подпусти и вдарь!

Поощряемый мальчишками, я остановился и ударил рябого мальчика. Удар пришёлся ему по груди. Однако я забыл про защиту, и мой противник этим воспользовался: так саданул меня по подбородку, что чуть не свернул голову.

- Ну вас! - сказал я, снимая перчатки. - Сами деритесь.

После этого Володя поднял правую руку рябого мальчика и объявил:

- Чемпион наилегчайшего веса! Веса пуха. Выходит, я занял второе место в числе боксёров веса пуха.

Между прочим, рябой мальчик побил меня ещё и потому, что перчатки были большие, и они мне мешали, как следует размахнуться.

После рябой мальчик дрался с Искандером, а тот, в свою очередь, с Ахмадеем, Ахмадей, конечно, победил. Он вывел Искандера из строя по всем правилам.

- Мне что с перчатками, что без перчаток, - говорил Ахмадей, вытирая пот, выступивший на лбу, и самодовольно ухмыляясь. - Кто ещё? Ну, налетай!

Вперёд вышел Володя. Завязывая перчатки, он сказал:

- А ну, попробуем.

Однако после двух-трёх ударов стало ясно, что Володя настоящий боксёр. Он будто дразнил Ахмадея: ударит и отступит. Ахмадей кидался вперёд, натыкался на перчатку и снова получал удар. Чем больше он получал ударов, тем больше сердился. А Володя не торопился. Со стороны казалось, что он слишком медленно отбивается, но после каждого его удара Ахмадей даже качался. Что и говорить, сила и уменье были за Володей! Последний раз он так ударил Ахмадея, что тот свалился на землю, как мешок с мукой. Мы единогласно утвердили Володю чемпионом «Большого оркестра», чем он остался доволен и объяснил, что Ленинград, откуда он родом, - «самый боксёрский город» мира. Только Ахмадей не разделял нашего восторга.

- Ничего, ещё посмотрим! - ворчал он, сидя на земле и снимая перчатки. - С ними каждый может… А вот кулаком на кулак!

По всему было видно, что Ахмадей не считал этот бой последним. А я подумал: «Смелый человек! И гордый!..»

Потом Ахмадей ушёл, а я последовал за ним. Конечно, благоразумнее было остаться с ребятами и послушать разговор о знаменитых боксёрах, который завёл Володя, но я не удержался. Интересно было, что сделает этот гордый человек дальше?

Ахмадей шёл отплёвываясь. Увидев на пути порожний ящик, он отбросил его ногой. И тут ему на глаза попались девчонки.

Ахмадей ворвался на площадку и немедленно отобрал у них волейбольный мяч. Мне кажется, он искал ссоры, чтобы на ком-нибудь сорвать зло. Девчонки, конечно, бросились к нему. Люция схватила его за рукав, вероятно думая, что он сбежит с мячом. Ахмадей оттолкнул её. В самый разгар спора подлетела Фатыма, которая до сих пор стояла в стороне.

- Верни мяч, живо! - проговорила она, сдвинув брови.

- А ты кто такая? - повернулся к ней взбешённый Ахмадей. - Мне указывать? Получай! - И он двинул её в плечо. - Я люблю, чтобы меня слушались! - покосившись на застывших девочек, пояснил Ахмадей. - Наперёд говорю: не будете слушаться - будете биты.

По правде говоря, нельзя было разрешать Ахмадею бить девчонок. По правилам, следовало вмешаться, остановить его. Однако у меня не хватило смелости, да и выглядел он таким важным! Я даже засмотрелся на него.

Между тем девчонки повели себя совсем по-разному. Люция заплакала громче, чем следовало, по моим расчётам, и побежала домой жаловаться. Фатыма же не пролила ни одной слезинки, хотя все видели, что Ахмадей ударил её изо всей силы. Ахмадей всё ждал, когда заплачет Фатыма, а она взяла и не заплакала. Надевая на голову панаму, она гордо сказала:

- Не смей драться! Предупреждаю. Если же забудешь предупреждение… - Она не договорила, запнулась и глубоко втянула в себя воздух.

- Брату пожалуешься? - с усмешкой спросил Ахмадей. - Или, может, Володе?

- Нет, - покачала она головой.

- Что ж тогда случится?

- Сама тебя ударю. Я очень сердитая.

- Ах так! - присвистнул Ахмадей и сделал шаг вперёд.

Но Фатыма осталась стоять на прежнем месте, не отступила, только чуть насупилась. А Ахмадей не посмел её ударить: видно, решил не связываться.

Другие, наверно, удивлялись, почему не испугалась Фатыма. Что касается меня, то я не удивлялся. Расскажу про то, как она доставала игрушки на ёлку, и про то, как ходила за учебниками…

ПРО ФАТЫМУ

Случай с ёлкой произошёл в нашем старом доме задолго до того, как Фатыма стала учиться в школе.

Ей тогда было всего пять лет и два месяца. Хоть она и была маленькая, но уже успела побывать в гостях в детском саду, где плясала вокруг ёлки и получила подарки от Деда Мороза. Ей тоже захотелось иметь у себя дома ёлку и Деда Мороза. Но папа её никак не давал согласия на устройство ёлки.

- У нас лишних денег нет, - говорил он. - Я не могу позволить себе тратить деньги на роскошь. Я думаю о том, как бы купить вам тёплую обувь.

- Вы мне купите только ёлочку, а игрушки не надо, - настаивала Фатыма. - Тётя Эмма сама обещала дать мне игрушки. Она уже не играет в ёлку, потому что старая.

Папа сдался: купил на базаре зелёную ёлочку, а на другой день Фатыма ушла из дому и надолго пропала.

Она вернулась только к обеду, когда все уже начали за неё беспокоиться, и принесла целую коробку красивых, блестящих игрушек.

Мама хотела поругать Фатыму за то, что она так долго пропадала. Но папа заступился.

- Сперва узнаем, почему она задержалась, - заметил он. - Поругать никогда не поздно.

Однако тут пришла сама тётя Эмма и вот что рассказала:

- В клинике я принимала больных. Отпустив очередного больного, я попросила дежурную сестру вызвать следующего. И вдруг открылась дверь, и в комнату вошла Фатыма. Я удивилась и спросила её: «Не заболела ли ты?» Она покачала головой. «Нет, - ответила она. - Я пришла за ёлочными игрушками». - «Милая Фатыма, - воскликнула я, - ты же знаешь, что ёлочные игрушки находятся дома! На работу их никто не берёт!» - «Я была у вас дома, - ответила она мне, - но уже не застала вас. Потом я пришла сюда, в больницу. Хотела пройти к вам, но дяди и тёти к вам не пропустили, заставили занять очередь. Я ждала, пока подойдёт моя очередь…» - Тётя Эмма громко смеялась. - Я сама никогда не была такой упорной, - говорила она. - Фатыма оказалась очень настойчивой. Она таки дождалась, пока я закончу приём. А потом мы вместе пошли домой и отобрали для неё самые красивые игрушки.

Выслушав это, папа заметил:

- На этот раз Фатыму не будем ругать. Пусть она учится быть настойчивой.

Другой случай, о котором хочу рассказать, произошёл, когда Фатыме исполнилось семь лет.

Её папа и мама жили дружно с соседями. Фатыма тоже дружила со всеми и охотно выполняла разные поручения.

Как-то соседка попросила её сбегать в школу за учебниками для больного сына.

Фатыма, конечно, согласилась.

Ей было любопытно посмотреть на школу мальчиков, и она долго с важным видом прохаживалась по коридорам большого здания, без устали поднималась и спускалась по крутым лестницам. Оказалось, что учебники продают на третьем этаже. Фатыма заняла очередь и начала рассматривать портреты худых стариков, прибитые на стене, почти у самого потолка.

Когда подошла очередь, тётя, которая продавала учебники, не взяла денег у Фатымы.

- Тебе, девочка, я не продам книги, - заявила она, - потому что здесь школа мальчиков. Учебников мало, всему городу не хватит. У девочек своя школа, и об этом следовало бы знать.

Фатыма стала объяснять, что учебники ей самой не нужны, а пришла она из-за соседского мальчика.

- Он много купался на Белой, потом воспалился, - доказывала она.

Но тётя никак не хотела её понять.

- Мне некогда с тобой болтать, - сказала она. - Мальчики, уберите её из очереди… Кто следующий?

Мальчикам, конечно, ничего не стоило вытолкнуть Фатыму из очереди.

Фатыме захотелось тут же сесть на пол и горько заплакать: разве не обидно, когда с тобой поступают несправедливо! Но она сдержалась и решила обязательно найти хоть одного справедливого человека.

Фатыма пошла по коридорам, останавливаясь около каждой двери. На третьем этаже, услышав мужские голоса, она осторожно постучала в высокую белую дверь с синими ручками из стекла. Разговор прекратился, и кто-то крикнул:

- Кто там? Войдите!

На диване сидели двое мужчин: один с бородой, другой - в военной гимнастёрке, но без погон. Тот, который был с бородой, сказал:

- Входи, девочка. Зачем пожаловала?

Фатыма сделала два шага вперёд, глубоко втянула воздух и решительно заявила:

- Выходит так, что в вашей школе нельзя делать добро?

Бородатый усмехнулся и более внимательно посмотрел на девочку:

- Расскажи всё по порядку, чтобы я понял. Не стесняйся, присаживайся на стул. Ну, что случилось с тобой в нашей школе?

Фатыма удобно уселась и только после этого подробно рассказала про соседку, про больного мальчика, про злую тётю, которая отказалась её выслушать, и про то, как её вытолкнули из очереди. Бородач молчал, а второй, в военной гимнастёрке без погон, всё время повторял одно слово: «Хорошо».

Фатыма говорила: «Меня попросили купить ему учебники»; дядя хвалил: «Хорошо». Фатыма говорила: «Он много купался, и получилась простуда»; дядя опять вставлял: «Хорошо». Ей даже стало смешно.

К концу рассказа бородач нахмурился.

- Нехорошо с тобой поступили, девочка, - сказал он. - Я напишу записку, и тебе отпустят учебники. Без всякой канители!..

- Учебники получила без канители! - сказала потом Фатыма соседке, вручая ей книги и возвращая сдачу.

Это она сказала не потому, что хотела соврать, а потому, что ей понравилось новое слово «канитель».

Соседка подарила Фатыме бумажный рубль на мороженое, но у неё хватило силы воли не взять: мама не разрешала у чужих людей брать деньги. А надо правду сказать, мороженого ей очень хотелось.

…Я рассказал эти два случая, чтобы объяснить, почему Фатыма не струсила перед Ахмадеем.

НОВЫЙ МАЛЬЧИК

С тех пор как Ахмадей «показал» мне Урал, я старался при нём не особенно подчёркивать, что являюсь сыном дворника, то есть вроде как бы ответственным лицом. И что же, если не лезть на рожон, с ним можно было столковаться. Остальные наши мальчишки были сущая мелюзга, и поневоле большую часть времени мы проводили с Ахмадеем вдвоём.

Что касается Володи и Искандера, то они с самого начала откололись от нашей компании. Володя всё свободное время занимался в школе юных боксёров, а Искандер пропадал на детской технической станции. Он увлекался рисованием и ещё учился в музыкальной школе.

До встреч с Ахмадеем мне как-то не приходилось играть в «сражение». Зато теперь война стала нашим основным занятием.

Полем сражения служила нам ровная площадка за сараем. Там, за холмами из песка, притаились танки и пушки. Крепостными стенами служили доски. По обе стороны «ничьей» земли лежали цепи солдат. Вылепленные из глины, они потом три дня сушились на солнце. Это была очень закалённая армия!

В снарядах тоже не было недостатка. Их заменяла галька, собранная на берегу Белой. За ней снаряжались специальные экспедиции.

Основательно подготовившись, мы занимали командные пункты.

- Товарищ генерал, ты готов? - спрашивал меня Ахмадей.

- Готов, товарищ генерал! - отвечал я.

- Генерал, я наступаю, - объявлял Ахмадей и открывал методичный огонь. Потом настильный. Потом кинжальный.

Обстрел, как правило, продолжался долго. Во всяком случае, дольше, чем бывало уговорено.

- Генерал Ахмадей, теперь моя очередь, - напоминал я.

- Генерал Мансур, молчи. У меня ещё не вышли снаряды, - отвечал он.

- Генерал Ахмадей, мне так неинтересно, - настаивал я. - Мне тоже хочется вести огонь…

Но Ахмадей не слушал меня:

- Попал в твой танк, выводи его из строя! Эй, кому говорят! Генерал Мансур, оглох ты, что ли?

- Генерал Ахмадей, заканчивай артподготовку, - упорствовал я. - Прицел пять. Шрапнелью, огонь!

Тут же Ахмадей начинал нервничать:

- Генерал Мансур, прекрати огонь! В ухо заеду!

Правду сказать, Ахмадей не любил признавать поражения. Если его «войска» терпели поражение, он немедля пускал в ход кулаки против «командующего» вражеской армии, то есть против меня. Зная эту привычку Ахмадея, я не особенно настаивал на своих победах.

И вот однажды в самый разгар игры к нам подошёл новый мальчик. Чистенький такой, беленький. Будто его только что вымыли в ванне и пустили погулять. И ещё было непонятно, откуда он взялся на нашем дворе.

Он стоял рядом, засунув свои чистенькие руки в карманы брюк, и молчал. Хотя бы слово сказал или в игру попросился! Уж не говорю, чтобы поздороваться или кивнуть головой. Стоит, надув губы, и молчит. Сразу видно было, что он пренебрегает нами и превосходство своё показывает.

Ахмадей сделал вид, что не замечает его. Я - тоже.

- Ориентир пять! - кричал Ахмадей. - Шрапнелью по пехоте! Настильный огонь! Урра! Цель номер семь! Повтори залп!.. Генерал Мансур, твоя армия отступает!

И в эту минуту, в самый разгар сражения, новый мальчик повёл носом.

- Что это за игра? - презрительно проговорил он. - И команды неправильные!..

Ахмадей мигом вскочил на ноги. Я думаю, что он только и ждал этого повода.

- А в ухо хочешь? - осведомился он. - Ну-ка, поворачивай оглобли, пока цел!

Новый мальчик даже не вытащил рук из карманов. Он не без интереса рассматривал Ахмадея, будто тот был какое-нибудь незнакомое животное.

- Следует знать, какие команды были в гражданской войне и в этой, Отечественной, - небрежно заметил он. - Или, например, как командовали во время Бородинского сражения. Вы этого не знаете. Или, может быть, перезабыли? А ваши команды неправильные!

Конечно, Ахмадей не мог простить такое оскорбление. Он ещё ближе подступил к новичку. Но тот, к моему удивлению, даже не изменил позы. Противники, не произнося ни слова, сошлись так близко, что могли слышать биение сердца друг у друга! Глаза Ахмадея горели недобрым огнём. Кончик носа сделался белой кнопкой, какие бывают у нас в Уфе на дверях аптек. Новый мальчик наконец перестал улыбаться, но из карманов рук всё-таки не вытащил.

- Ты, наверно, не знаешь, кто я такой?! - прохрипел Ахмадей, наступая на носки противника.

- К сожалению, не могу этого знать, потому что не имею чести быть с вами знакомым, - с усмешкой ответил новый мальчик, точь-в-точь как пишут в старых книгах.

До Ахмадея дошла насмешка.

- А это видел? - спросил он, показывая кулак.

- Как будто вижу.

- Ну, и чего ждёшь?

- Ничего. Только мне некуда торопиться. - Право, пора тебе провалиться ко всем чертям! - А где обитают твои черти?

- Смотри, вздую!

- Не думаю, чтобы ты посмел.

- А если посмею?

- Сдачу заработаешь.

- Ах, вот как! Слышали? - спросил Ахмадей, повернувшись ко мне.

- Как не слыхать! Ещё смеет…

Я даже подпрыгивал от возбуждения. Теперь они стояли так близко, что могли стукнуться лбами.

- Тресну!

- Шутишь!

- Вот увидишь!

- Брешешь!

- Ноги не унесёшь!

- Дудки!

- Вот возьму и тресну! - прошипел Ахмадей. - А потом навалюсь всем телом, подомну под себя и начну дубасить. Будешь знать!

- Оставьте эти угрозы! - ответил новый мальчик, переходя на «вы».

Я не понимал, почему Ахмадей тянет, не стукнет его как следует.

- Ты, может быть, думаешь, что мать или папаша защитят тебя? Как бы не так! Поколочу тебя - и сразу на пожарную лестницу. А потом лови меня на крыше…

- Просто у тебя духа не хватает! - засмеялся новый мальчик. - Слабо ударить!

- А ну, держись, Ахмадей! - закричал Ахмадей.

В следующую минуту они вцепились друг в друга и быстро-быстро покатились по земле. Они пыхтели, фыркали, стараясь глубоко вдохнуть воздух. Наконец мой друг Ахмадей оказался сверху. Он сидел на противнике, но никак не мог ударить его как следует: новый мальчик цепко держал обе руки Ахмадея.

- Ну, получил? - спросил Ахмадей, еле переводя дыхание.

- Ты сам получил!

- Я ещё не то могу… Стоит мне только разозлиться!

- Попробуй!..

Перемирие кончилось. Они опять покатились по земле. Конечно, в первую очередь пострадало наше поле сражения: холмы сровнялись, солдаты остались под песком, военная техника перемешалась.

- Раз! - прохрипел Ахмадей, ударив своего врага. - Два, три!

Теперь он явно одолел противника и мял ему бока.

- Ты, я вижу, ещё не имеешь представления о джиу-джитсу! - прохрипел новый мальчик, лёжа внизу.

«Какой живучий!» - подумал я.

- А на что мне твоя джица…

- Не джица. А джиу-джитсу. Показать?

- Ну, покажи.

- Отпусти одну руку.

- Ну!

Ахмадей оплошал. Свободной рукой новый мальчик ударил ею снизу вверх по подбородку. Миг - и Ахмадей оказался внизу. Но не так-то легко было одолеть моего друга. Он отчаянно отбивался и всё норовил скинуть с себя противника. Новый мальчик, как видно, понял, что долго не удержится. Не осложняя дела, он дал тумака, ловко вскочил на ноги и пустился бежать. Ахмадей - за ним. Вскоре оба они скрылись во втором подъезде.

Пока я добежал до крыльца, Ахмадей уже выскочил обратно, стряхивая с себя пыль.

- Я его догнал у дверей! - доложил он с жаром. - Он - из восьмой квартиры. Не появись его мать, получил бы сполна!

ПРИМИРЕНИЕ

За последнее время моя мама стала относиться ко мне с большим уважением. «Ты теперь мужчина!» - чуть не каждый день напоминала мне она. Не скрою: приятно, что мама считает меня взрослым. Кому не хочется быстрее выйти в мужчины!

По утрам я поднимаюсь вместе с мамой - мужчина не должен отлёживать бока - и выхожу подсобить ей. Она подметает, а я поливаю. Сильная струя из шланга смывает пыль с парадного крыльца, делает нарядным широкий, как улица, тротуар. Иногда мне удаётся направить струю на большие витрины магазина, даже на вывеску, что прибита над дверью. Но это тогда, когда никого поблизости нет.

- Эй, послушай, дай-ка и я полью! - услышал я как-то за своей спиной.

Оглянулся, вижу - новый мальчик. Я смерил его взглядом: опять такой же чистенький, аккуратненький. Мне очень захотелось спросить его: «Тебя каждое утро моют в ванне?» - но я не снизошёл до разговора.

- Дай кишку, я тоже полью, - повторил он свою просьбу.

- Не дам! - отчеканил я.

С тех пор как он бежал от Ахмадея, я совсем не боялся его. Кто убегает с поля боя, тот трус, и бояться его нечего.

- Дай, говорят… Чего ты!

- Не лезь! Кричать буду! - огрызнулся я.

- Право, дай!

- Вот сейчас крикну Ахмадея - будешь знать, как обижать маленьких!

Он усмехнулся:

- А что мне твой Ахмадей!

- И всё же ты тогда дал тягу!

- Пожалел костюм, и только.

- Поливать всё равно не дам, - заявил я решительно.

Он вытащил из кармана какую-то монету и протянул её мне:

- Ты дай мне подержать кишку, а я тебе монету покажу… золотую, польскую.

Я заупрямился.

- Я неподкупный! - ответил я гордо. - Не на такого напал!

Новый мальчик перестал уговаривать меня, а направился к моей маме.

- Доброе утро, - проговорил он, слегка дотрагиваясь до кепки. - Весь дом спит, одни вы бодрствуете. Неужели нельзя вставать позже? Разрешите, я помогу вам.

- Нет, милый мальчик, - отказалась моя мама. - Зачем тебе с метёлкой возиться? Запылишь свой костюм.

- Мне так хотелось помочь вам, - заискивающим тоном сказал новый мальчик. - Может, разрешите подержать шланг? Я полагаю, это тоже подмога…

Так, хитростью, он подкупил сердце моей мамы.

- Сыночек, - крикнула она мне, - дай кишку мальчику! Пусть польёт!

Конечно, я не мог ослушаться мамы. И до того мне стало обидно, что сказать не могу. Думаю, обязательно следует его проучить. Но как?

Передал я ему кишку, а сам бросился будить Ахмадея.

- Слушай, Ахмадей, выть на минутку, - зашептал я, приоткрыв дверь. - Выть, а?..

- Уйди, я не выспался, - проворчал он, накрываясь одеялом.

- Дело есть.

- А ну тебя!..

- Я думал, поможешь мне… - настаивал я.

- Уйди, говорят, пока не дал трёпку! Я перешёл к сути дела:

- Новый мальчик отобрал у меня кишку. Обижает маленького и вообще… Ну ладно, я пошёл. Спи себе!..

Как я и ожидал, Ахмадей стремглав выбежал на лестничную площадку.

- Где он? - захрипел Ахмадей. - Обижает, говоришь?

- Известно где, на улице.

Я заранее тешил себя мыслью о предстоящем отмщении. Будет знать, как подлизываться к мамам!

К моему большому удивлению, новый мальчик не сбежал. Он спокойно продолжал поливать тротуар.

- Ты что обижаешь пацанов? - спросил Ахмадей, налегая на него.

- Кого же я обидел? - удивился тот, пожимая плечами.

- А почто кишку отбирал?

- Я не думал отбирать. Дворничиха сама разрешила. Не веришь - поди спроси у неё.

Боясь, что у моего защитника остынет пыл, я опять захныкал:

- Я ему не давал, он перехитрил меня… Ахмадей живо воспользовался моим вмешательством:

- В ухо захотел?

Новый мальчик положил кишку на тротуар:

- Не понимаю, из-за чего ты придрался. На, пожалуйста, бери свою кишку!

- А ещё он говорил: «Что мне твой Ахмадей», - сказал я, всё ещё надеясь, что друг отомстит за меня.

Ахмадей молча начал засучивать рукава. Я уже знал: сейчас он сам себе крикнет: «Держись, Ахмадей!» - и бросится на противника.

Но новый мальчик неожиданно расхохотался.

- Ты чего ржёшь? - удивился Ахмадей.

Новый мальчик шагнул к нему, таинственно огляделся вокруг и необыкновенно тихо проговорил:

- Не нравится мне, как вы тут играете! Однообразие какое-то… всё на кулаках и на кулаках. Хотел предложить более интересное занятие, да, вижу, с вами не сговоришься!

Ахмадей недоверчиво взглянул на нового мальчика:

- Чего болтаешь, сам не знаешь!..

- Сказать?

- Скажи…

- Например, можно поискать клад, - предложил новый мальчик. - По глазам вижу, вы и не думали о кладе.

- Что брешешь! - насупился Ахмадей. Но тот не растерялся:

- Вижу, мало вы читаете. Я на своем веку про клады во сколько книг перечитал! Слыхали про такую: «Лунная ночь и рыжая борода»? Или, может, читали: «Пришелец стучится на рассвете»? А знаете, как большой Мухар-рям нашёл алмазы?..

В душе я сознался, что никогда не читал книг о кладоискателях. Ахмадей промолчал. Пожалуй, он тоже впервые узнал о существовании подобных книг.

Нашей необразованностью немедленно воспользовался новый мальчик.

- Прямо не знаю, посвящать ли вас в тайну клада… - задумчиво произнёс он.

Клад заинтересовал меня не на шутку.

- А где, по-твоему, есть клад? - спросил я.

- Во дворе.

- В нашем?

- В нашем.

- Шутишь?.. - Ахмадей придвинулся к новому мальчику.

- Чтоб мне провалиться! Раньше тут купеческие дома стояли. А купцы всегда зарывали золото и алмазы под свои дома или закладывали в фундамент. Я-то знаю…

- Показать сможешь, где тут были купеческие дома?

- Почему же нет!

Он повёл нас в глубь двора: однако, дойдя до сарая, внезапно остановился.

- Сейчас никак невозможно начинать поиски, - проговорил он, словно обдумывая что-то. - Никак невозможно!..

- Почему? - прошептал я, предчувствуя какую-то тайну.

- Обычно для успеха дела ищут при лунном свете.

- Улизнуть хочешь? - насторожился Ахмадей.

- Провалиться мне на этом месте!

Ахмадей, как я заметил, с уважением взглянул на нового мальчика:

- Богато! Где выучился так выражаться?

- Из книг вычитал.

Новый мальчик явно начал завоёвывать симпатию Ахмадея.

- Про клад тоже?

- Ага!

- Придётся, видно, ночью порыться?

- Да. - Новый мальчик кивнул головой. - Надо ещё план-карту иметь. Без плана никто сокровища не искал…

- А где же достать этот план?

- Я сам составлю. По всем правилам. Про это тоже в книге написано. Я уже кое-что набросал.

- Ладно, составляй и заканчивай, - разрешил Ахмадей. - У тебя, между прочим, есть какое-нибудь имя?

- Есть.

- Выкладывай.

- Яшкой меня зовут. А ещё можно Чёрным плащом… Ахмадей, как мне известно, не имел такого громкого прозвища и, как мне показалось, позавидовал Яшке.

- Не признаю! - сухо отрезал он. - У нас ты не будешь Чёрным плащом.

Боясь, что из-за ссоры могут сорваться поиски клада, я быстро переменил разговор:

- Значит, будем ждать, пока появится луна?

- Ага, - промычал Яша. - Но это строго между нами. Понятно?

- Понятно, - сказал Ахмадей. - Но ты не вздумай без нас искать… И ты, Мансур, держи язык за зубами. А то больно любишь якшаться с девчонками!

Так познакомились мы с Яшкой и договорились в первую лунную ночь, втайне от всех, выйти на поиски сокровищ.

ЛУНА ЧУТЬ НЕ ПОДВЕЛА

Тот, кто ни разу не пробовал хранить тайну, не знает, как трудно это делать. Мне здорово хотелось похвалиться перед девчонками и рассказать им о нашем кладе. Иногда меня прямо-таки одолевало безумное желание поделиться тайной с деревьями, ведром, горшком или даже с радиоприёмником.

Однако приходилось сдерживать себя: ничего не поделаешь, тайна есть тайна.

А луна, как назло, всё не появлялась и не появлялась. Сколько же можно ходить с невысказанной тайной! Я чувствовал, что она вот-вот вырвется у меня. Понимал: не жить ей у меня в груди. Ах, только бы не проболтаться до первой лунной ночи!

Но природа была против меня, и наконец мои душевные силы иссякли. Однажды я сказал себе: «Если ещё три ночи не покажется луна, ни за что не сумею сохранить тайну и обо всём расскажу Фатыме. И потом, почему только мы, мальчики, должны искать клад? Разве, например, Фатыма отказалась бы от сокровищ? Думаю, что нет. Кому-кому, а ей деньги нужны! Папа её зарабатывает не очень много, а мама давно болеет».

Все три дня стояла облачная погода. И вот на четвёртое утро, как и обещал себе, я вышел во двор с определённым решением посвятить Фатыму в нашу тайну. Однако мне не повезло с первого шага: Фатыма сидела дома и долго не выходила во двор. Люция, Маня и картавая Зуляйха - та самая девочка с длинной косой, которая в первый день спросила меня, откуда я взялся, - стояли на ящике и, прижав к стеклу носы, следили за тем, что делает Фатыма. Я подошёл к ним и остановился за их спиной.

Солнце припекало, хотя уже начался август. Девочкам очень хотелось вызвать Фатыму на улицу. А Фатыма всё не шла и не шла.

- Она уберёт со стола и выйдет, вот увидите, - сказала Люция.

Фатыма убрала со стола, потом взялась чистить картошку.

- А мне захотелось картошки, - проговорила Маня. - Девочки, вы любите жареную картошку?

Она была самая маленькая среди девочек и любила задавать разные вопросы. Она и у меня часто спрашивала о том, чего сама не знала. Мне всегда было приятно отвечать ей. А при случае я даже играл с ней в девчачьи игры.

- Фатыма налила ведро воды. Неужели она будет полы мыть? - ахнула Люция. - От этого руки грубеют.

- Я тоже мою полы, - сказала Зуляйха.

- А к нам приходит одна тётя. Её вызывают по телефону, - сообщила Люция. - Она и полы моет, и бельё стирает, и ванну топит.

Тем временем Фатыма вымыла полы.

- Ну, теперь-то она выйдет к нам! - вздохнула Люция.

Однако Фатыма умылась, привела себя в порядок и начала готовить обед.

Девочкам, видно, очень хотелось, чтобы Фатыма вышла во двор. Они манили её пальцами, тихонько стучали по стеклу, чтобы привлечь внимание подруги.

- Я устала ждать! - рассердилась наконец Люция. - Она нас ни во что не ставит.

- Ты же знаешь, что у неё больная мама! - вмешалась Маня.

- Сейчас я постучу в последний раз!

Люция начала сильно барабанить по стеклу. Фатыма что-то написала на бумаге и показала девочкам через окно.

Я СКОРО ВЫЙДУ. У МЕНЯ ЕСТЬ К ВАМ РАЗГОВОР, - было написано в записочке.

Девочки запрыгали от радости, а я отошёл в сторону.

Мальчику не подобает прыгать как козлёнку. Однако я твёрдо решил дождаться Фатымы и поделиться с ней тайной, а там будь что будет!..

У КОГО КАКИЕ ГРЕХИ?

- Девочки, - заговорила Фатыма, выйдя во двор и усаживаясь среди подруг, - знаете, что я вам хочу рассказать?.. Вчера мой папа вернулся с завода очень поздно. «Было собрание. Однако мне и досталось!» - сказал он. «Поругали?» - спросила мама. Мама всегда за него беспокоится. «Да ещё как!» - ответил папа. «Было обидно?» - продолжала выспрашивать мама. «Конечно, - сказал папа. - Очень обидно, когда говорят о твоих недостатках без всякой скидки, да ещё при всём честном народе… Но потом, некоторое время спустя, приходит удивительное, я бы сказал - светлое чувство. Я даже не знаю, как его назвать. Очищение от грехов, что ли!» Так говорил папа…

- А у меня папа погиб на фронте, - вдруг произнесла и низко опустила голову Маня. - А маму в крепости замучили - она была партизанкой…

Все девочки растерянно взглянули на Маню. А Фатыма порывисто обняла её.

- И вот я долго не могла заснуть, - опять заговорила Фатыма. - Всё думала и думала. Мне тоже захотелось испытать такое же чувство, о котором говорил папа. Но я не знаю…

При девочках я не мог рассказать о кладе и потому ждал, пока Фатыма останется одна. Но мне определённо не везло. Тряхнув головой, она вдруг выпалила:

- Девочки, давайте очистимся от грехов!

- Я согласна! - захлопала в ладоши Маня.

- А будет интересно? - осведомилась Люция. - И потом, я не знаю, как очищаются от грехов.

- По-моему, - неуверенно проговорила Фатыма, оглядывая подруг, - каждая встанет и по очереди расскажет о своих недостатках и ошибках.

- О, это неинтересно! - разочарованно протянула Люция.

- А я согласна! Чур, я первая! - закричала Зуляйха.

- Пусть начнёт Маня, она сидит с краю, - великодушно разрешила Фатыма. - Мы тебя слушаем.

- Я не слушаю бабушку, - тихо заговорила Маня. - Я не ем мяса, потому что люблю сладкое.

- Без мяса никогда большой не вырастешь, мне об этом тётя Эмма говорила, - заметила Фатыма. - С тебя хватит… Теперь Зуляйха, твоя очередь.

- Мама меня не добудится. И будильника я не слышу, - горько вздохнула Зуляйха. - Такая уж я ленивая…

- Ты не ленивая, а из деревни, - заключила Фатыма. - В деревне нет будильников, там есть только петухи. Ты привыкла вставать с петухами… Пусть теперь Люция выступает. После неё я сама тоже расскажу обо всех своих ошибках.

- Мне не о чем говорить, - пожала плечами Люция. - Мясо ем, сплю нормально.

- Разве не хочешь рассказать про деньги? - спросила Фатыма.

Люция вспыхнула.

- А какое тебе дело до этого? У меня много денег, и трачу я их как хочу. Я же не виновата, что вы завидуете мне.

От обиды Фатыма громко ахнула:

- Неужели тебе не стыдно? Деньги выпрашивала на учебники, а тратила на мороженое. А маме сказала, что потеряла…

- Ну и что ж? - ещё больше покраснела Люция. - Ты о себе лучше подумай!

От удивления Фатыма даже привстала:

- Как ты не понимаешь! Если ты не раскаешься, то все мы откажемся с тобой водиться.

Поднялась и Люция:

- А ты расскажи о себе. Почему ты краснеешь, когда встречаешь Ахмадея? Или даже когда произносят его имя?

Фатыма в самом деле покраснела. Маня подскочила к Люции:

- Как тебе не совестно так говорить!..

Неизвестно отчего - от обиды или от стыда, - Люция закрыла лицо руками и громко зарыдала. В эту минуту открылось окно на втором этаже, и все услышали громкий голос Люцииной мамы:

- Кто тебя обидел? Иди, иди домой! Сколько раз говорила: не водись с этими девчонками!

Так и не получилось у них очищения от грехов.

ПРИЗНАНИЕ

После того как ушла Люция, я тихонько окликнул Фатыму.

- Мне с тобой надо поговорить, - твёрдо произнёс я, желая наконец доверить ей тайну клада.

Но она так взглянула на меня, словно впервые увидела.

- Чего ещё тебе! - рассердилась она. - Неужели и ты не понимаешь?

С этими словами она убежала домой. Я не знал, что и думать. Почему обиделась Фатыма? Я ведь ничего плохого не хотел…

«Она меня не поняла, - догадался я и направился к её окнам. - Во что бы то ни стало надо объясниться…» Приставив к стенке порожний ящик из-под яблок (в нашем магазине чем только не торговали!), я глянул в окно. Фатыма сидела ко мне спиной и плакала. Её плечи вздрагивали. Я уже собирался постучать в окно, когда меня окликнула Маня.

- Тебе её тоже жалко? - спросила она.

От неожиданности я чуть не свалился с ящика. Немного придя в себя, я ответил:

- Жалко.

- А всё же нехорошо подсматривать в чужое окно.

Я покраснел и начал перед ней оправдываться:

- Я не думал подсматривать, я только хотел…

Маня поманила меня пальцем:

- Пойдём со мной!

Мы прошли через сад, мимо дровяника, в самый угол двора. Здесь Маня остановилась и доверчиво прошептала:

- Фатыма плачет не только из-за Люции, а потому, что любит. Но ты об этом никому не рассказывай.

- Ладно, - согласился я. - А зачем она любит? Теперь Маня поразилась моему вопросу.

- Каждая девочка любит мальчика, - пояснила она. - Я тоже люблю. Например, я люблю тебя.

Я покраснел и не знал, что сказать ей: это плохо или хорошо, когда тебя любит девчонка?

- Ты уже не сможешь отказаться? - спросил я, жалея её.

- Нет, уж всё решено, - со вздохом сказала она. Я ещё ни разу не любил, поэтому не совсем понимал, что от меня требуется.

- Как же я тебя буду любить? - спросил я.

- Любить - значит крепко дружить, - прошептала она. - Мы с тобой станем самыми близкими товарищами. Будем дружить, если будут ссориться другие мальчики и девочки.

- Пусть будет так, - не особенно уверенно согласился я.

Маня схватила мою руку.

- Ты не умеешь объясняться! - запротестовала она. - Ты кричишь, а надо шептаться. Я слышала, как большие девочки об этом говорили. Ты ничего не умеешь!

Маня была хорошая девочка, и я не возражал против того, чтобы с ней водиться.

- Ты должен меня защищать, если другие будут обижать, и всё время обо мне думать…

Я не отказывался от того, чтобы, при случае, защищать её, но всё время думать о ней - не мог. Кроме неё, у меня было о ком думать: о маме и об Ахмадее, с которым всё больше и больше начинал дружить.

Вспомнив о близких людях, я решил остаться честным человеком и сказать всю правду.

- Любить я не отказываюсь, - сказал я Мане, - но всё время о тебе думать не смогу. У меня, кроме тебя, есть о ком думать…

Я уже хотел повернуться и уйти, но Маня остановила меня.

- Ещё не всё, - проговорила она, будто стесняясь.

- А что ж ещё?

- Ты должен доказать, что любишь.

- Я не умею доказывать, - ответил я.

- Большим девочкам приносят подарки или гостинцы. Ты тоже можешь принести.

- У меня нет денег, - пояснил я ей. - На что я куплю подарок?

- Хотя бы мороженое купил, - предложила Маня. - Или цветов нарвал бы.

Я обрадовался, что так немного она у меня просит.

- Как только найдём клад, я тебе мороженого куплю, пять штук эскимо, - пообещал я великодушно.

Маня захлопала в ладоши:

- Я согласна! А вы будете искать клад? Вот здорово!

Я понял, что проболтался. Но отступать было поздно. Я объяснил ей, в чём дело, и попросил разговор сохранить в тайне.

Так из-за девчонки я впервые в жизни разгласил тайну.

СПОР ИЗ-ЗА КЛАДА

Ахмадей всерьёз собирался отколотить Яшу из-за луны, но, к счастью, небо прояснилось.

- Сегодня ночью непременно пойдём за сокровищами, - предупредил нас Яша. - План готов. Хотите познакомиться с ним сейчас или потом, перед тем как копать землю?

- Я ждать больше не могу, - нахмурился Ахмадей. - Хватит валять дурака!

Яша не стал осложнять дела.

- Я готов, - согласился он. - Но где соберёмся? Надо, чтобы никто нас не видел. Дело секретное, сами понимаете!

- С краю один дровяник пустует. Оккупируем его, - предложил Ахмадей.

Сарай был самый обыкновенный: глиняный пол, глухие стены. В углу стоял пустой ящик.

- Подходяще, - заявил Яша, придирчиво осмотрев стены.

Я видел нетерпение Ахмадея и то, как он старался взять себя в руки.

Яша из-за пазухи вытащил тетрадку, бережно раскрыл её и ладонью разгладил страницы.

Мы с Ахмадеем так и впились глазами в разрисованный лист бумаги. На нём были изображены дерево с толстым стволом, скала, озеро и большой крест. В уголочке, отдельно, была нарисована золотая монета. Над ней витала птица - по всей видимости, орёл.

- Нарисовал так, что ничего не поймёшь, - проворчал Ахмадей. - Зачем нарисовал дуб? У нас во дворе растут одни липы, а дубов вовсе нет. Потом, эта скала… Где ты её видел? Во сне, что ли?

Но Яша не растерялся.

- Ты не понимаешь, - сказал он. - Так должно быть. Во всех планах, по которым ищут клады, всегда рисуют озеро и скалу. А то ещё ущелья и овраги. Я пытался нарисовать овраг, но у меня не получилось. Поэтому я поставил дуб.

Ахмадей остался доволен объяснением.

- Продолжай дальше, - разрешил он.

- Теперь надо заготовить лопаты, лом и топор…

- А зачем нам топор? - удивился я.

Товарищи на меня взглянули осуждающе.

- Сразу видно, что ты никогда не искал сокровища, - снисходительно заметил Яша. - Топор нужен на всякий случай. Может, придётся вырубать просеку или делать мост…

- Зачем нам мост… если будем искать клад в нашем дворе?

Наверно, Яша не был готов к подобному вопросу, он замигал глазами. На помощь ему пришёл Ахмадей.

- Может, звери, какие встретятся. Придётся отбиваться, - сказал он.

Я ему, конечно, не поверил, но перечить не стал, зная, что к добру это не приведёт.

- Ладно, я достану лопату, лом и топор. У мамы всё это есть… А куда мы денем сокровища? - спросил я, вспомнив обещание, данное Мане, и желая узнать дальнейшие планы моих товарищей.

Яша громко рассмеялся:

- Были бы сокровища! Вот чудак голова! Можно опять запрятать их или отправиться в путешествие…

Но Ахмадей неожиданно стукнул кулаком по ящику.

- Не смей закапывать! - крикнул он. - Ты чего один распоряжаешься? Решим вот как: сдадим сокровища в ювелирный магазин, а на вырученные деньги купим путёвку.

- На курорт собрался, что ли? - спросил Яша, широко раскрыв глаза.

- Нет, я сам не поеду, - нехотя сказал Ахмадей, с минуту подумав. - У Фатымы, знаешь, мама болеет. У них туго с деньгами. Не могут же они каждый год на курорт её отправлять. Так вот я предлагаю…

- Не согласен! - сразу закричал Яша. - Я свою долю не отдам!

- Отдашь!

- Не отдам!

- Ах, так! - Ахмадей стал засучивать рукава. - Держись, Ахмадей!

Яша уступил:

- Ладно, пусть будет по-твоему. Уступаю свою долю сокровищ…

- То-то! - сказал Ахмадей. - А теперь говори: во сколько пойдём на поиски? Я готов хоть сейчас.

- Сейчас нельзя. Сам знаешь, клад всегда ищут при лунном свете… Я предлагаю ровно в полночь, - прошептал Яша.

- Ровно в полночь, - тоже шёпотом повторил Ахмадей. - Сбор в этом сарае…

Я никак не могу понять, почему Ахмадей решил купить путёвку для матери Фатымы. Ведь они подрались, были в ссоре, даже не здоровались… Непонятные дела происходят в жизни!

РАНА

В двенадцать часов, как было условлено, мы втроём, захватив инструменты, направились в угол двора, где когда-то стоял деревянный дом. Но не успели мы уточнить место раскопок, как услышали Манин голос:

- Вы пришли за кладом, да?

От удивления мы все разинули рты.

- Как она разнюхала? - спросил Ахмадей, подозрительно поглядывая на меня.

Я промолчал, в душе ругая себя на чём свет стоит. Вдобавок Маня была не одна. С нею вместе подошли Фатыма и её брат Искандер. Этого ещё не хватало!

- Я знаю, вы собрались искать клад, - вежливо заговорил Искандер. - Примите и нас в свою компанию. Я сам не буду копать. Мне надо беречь пальцы. Сами понимаете - скрипка…

- А я не боюсь испачкать руки, - вмешалась Фатыма.

- На это не рассчитывай! - отрезал Яша. - Женщины не ищут клады. Если не веришь, почитай книги.

Но Фатыма была не из тех, кто отступает.

- Теперь другое время, - заявила она. - У нас равноправие.

- А ты, Яшка, не задавайся! - неожиданно поддержал её Ахмадей. - Пусть поищет… жалко, что ли!

Я тоже поддакнул:

- Всем хватит!

Яша остался в меньшинстве, и ему пришлось сдаться.

Мы, мальчишки, за исключением Искандера, по очереди брались за лом и за лопату. Яму вырыли достаточно глубокую, но клада всё не было. Зато битого стекла и кирпича было сколько хочешь.

- А почему вы решили именно тут искать клад? - вдруг спросила Фатыма. - Может, его вовсе не было?

Я тоже усомнился. В самом деле, почему мы начали копать в этом углу двора, а не около гаража? Там ведь тоже когда-то стоял старый магазин…

В эту самую минуту Яша быстро нагнулся над ямой, запустил в неё руку и вытащил оттуда монету. Все были поражены.

Мне сразу показалось, что где-то я уже видел эту монету. Не её ли показывал мне Яша, когда пытался завладеть шлангом? Я шагнул вперёд.

- Дай-ка сюда, я взгляну! - потребовал я.

Яша даже переменился в лице. Кажется, он понял, что я хочу изобличить его в обмане, поэтому громко проговорил:

- Я дарю эту монету Мансуру! Первую монету из нашего сокровища!..

- Смотрите, Яшка нашёл монету! - захлопала в ладоши Маня. - Он подарил её Мансуру!

- Покажь монету! - блестя глазами, потребовал Ахмадей!

Я показал ему монету. Фатыма тоже повертела её в руках, даже на зуб попробовала.

- Польская монета, - решила она. - Видишь, написано «польска». И ещё на обороте - «1зл», значит, «злотый». А это…

Но Ахмадей решительно прервал её.

- Она совсем, может, и не золотая, - возразил он. - Кроме золота, тоже бывают дорогие металлы.

- Я не утверждаю, что она золотая! - вскипела Фатыма. - В Польше рубль называется «злотый»…

Ахмадей начал петушиться:

- Монета вовсе не рублёвая. Рубль - сам по себе, злотый - сам по себе.

Поняв, что вот-вот возникнет ссора, я попытался их помирить.

- О чём вы спорите? - сказал я. - Монета ещё не клад.

Во мне боролись два чувства: желание открыть обман Яши и радость оттого, что я стал обладателем редкой и единственной монеты.

- Ты не понимаешь, Мансур, - вмешался Искандер. - Находка монеты говорит о многом. Я слышал, что в подвалах старых домов часто зарывали целые состояния. Кто знает, может быть, тут потайное место всяких драгоценностей?

После его слов у всех загорелись глаза.

- Дайте мне лом! - потребовала Фатыма. - Я тоже хочу копать.

- Не отдам! - заупрямился Ахмадей.

- Отдай, говорят!

- Не отдам!

И тут, прежде чем мы успели вмешаться, Фатыма схватилась за лом. Каждый из них начал тянуть его к себе. А потом не то Ахмадей отпустил лом, не то лом выскользнул из его рук - этого никто не понял. Одним словом, случилось несчастье. Фатыма застонала и присела на землю. Через чулок проступила кровь. Наверно, она сильно поранила себе ногу. Раздумывать было некогда. Маня сбегала домой. Она принесла одеколон и марлю. Промыв рану, мы перевязали ногу. Я боялся, что Фатыма заплачет, но она сдержала себя.

- Болит? - спросил я её.

Она кивнула головой.

- Ахмадей ударил тебя не нарочно, - сказал я.

Она ничего не ответила.

- Ты, Фатыма, не думай, что я нарочно или там по злости, - подтвердил Ахмадей.

Но она опять промолчала.

- Если узнают дома, мне здорово попадёт, - сдавленным голосом произнёс Ахмадей.

Мне стало его жалко.

- Нельзя подводить товарища, - вмешался Яша. - Когда ищут клад, и не то ещё бывает!..

Я по очереди заглянул всем в глаза; все были расстроены и не знали, что посоветовать. Зная, что у Фатымы отзывчивое сердце, я снова обратился к ней.

- Ты не выдавай Ахмадея! - попросил я. - Какой интерес подводить товарища? Ну, скажешь маме, что ты сама… Или ребята, незнакомые, на улице… Чего тебе стоит?

Фатыма завертела головой:

- Я не могу обманывать.

К счастью, вмешался её брат.

- Сестру я знаю. Она никого не выдаст, ручаюсь головой. Только, чур, всем молчать! - сказал он.

- Один за всех, все за одного! - громко сказал Яша.

- Правильно! - обрадовался я.

Поиски сокровищ пришлось отложить до следующего раза: было очень поздно, а ведь надо было ещё незаметно пробраться домой. Кроме того, все расстроились из-за раны Фатымы.

КАК Я СТАЛ НАРОДНЫМ ЗАСЕДАТЕЛЕМ

Через два дня после этого происшествия я стоял на стуле около комода и рассматривал себя в зеркало. Тут как раз вернулась мама.

- Ты ли это? - ахнула она. - Вот удивил! Никогда не думала, что ты можешь смотреться в зеркало!

Я пожал плечами, а она всё не переставала восторгаться:

- Наконец-то вид у тебя настоящий!.. Оделся по-человечески!..

Никогда я не замечал за моей мамой такой восторженности. Ну и что из того, что я надел новые ботинки! И волосы причесал… Не понимаю, чему тут умиляться!

Стараясь быть вежливым, я сказал:

- Неужели мне нельзя одеться или перед зеркалом расчесать волосы? Сегодня седьмое августа. Скоро в школу, а я ни разу не примерял ботинки и новую рубашку…

Хотя, если говорить правду, школа тут была ни при чём. Я собирался навестить Фатыму и поэтому оделся по-праздничному.

У мамы, наверно, тоже заговорила совесть: поняла, что зря привязалась ко мне. Она поцеловала меня в нос и вытолкнула в коридор.

На дворе я ощутил какое-то изменение. Всё было на месте: и деревья, и палисадник, и турник, и гаражи, и в то же время всё выглядело по-новому. Подумав, я решил, что пришла пора прощания с летом. Под опавшими листьями воровато шуршал ветер. Он щекотал листья, опрокидывал, собирал их и разносил снова. Я взглянул на наши липы. Сбросив листья, они будто похудели. Скоро, скоро пойдут дожди, и стёкла окон будут напоминать косые линии в тетради для письма… Сердце сжалось: прошло лето!

Не успел я спуститься с крыльца, как услышал гулкий смех дяди Яфая:

- Куда собрался, непоседа?

Он по-прежнему называл меня непоседой.

- Здравствуй, дядя Яфай! - обрадовался я и протянул ему руку. - Вот кстати вы мне повстречались!

- Рад тебе помочь, - улыбнулся он, пожимая мне руку своей большой и твёрдой лапой.

Я сразу приступил к делу:

- Вам на войне приходилось лёживать в госпиталях?

- Даже не раз… А зачем тебе понадобился госпиталь?

- Собрался навестить Фатыму, она у нас раненая… Да вы уже слышали. И вот не знаю, как её занять… С чего начинать…

Дядя Яфай, по обыкновению, прищурил глаза:

- Решил, значит, навестить? Отлично, непоседа! И думаю, что она очень обрадуется. Больной человек никогда не забывает подобного внимания. Посиди подле неё, расскажи новости, что творится в «Большом оркестре». А ещё в госпитале нам книги читали.

Распрощавшись с нашим комендантом, я ещё помедлил идти к Фатыме. В нарядной одежде мне хотелось повстречать побольше людей. «Может, - думал я, - подвернётся Маня или Люциина мама, которая приняла меня за босяка».

Но мне не везло: двор был пуст. Я уже было взялся за ручку двери, чтобы войти в Фатымину квартиру, как услышал знакомый свист. В ту же минуту показался и Ахмадей.

- Эй, Мансур, дуй сюда!

Я нарочно пошёл медленно, чтобы продлить удовольствие: Ахмадей ни разу не видел меня таким чистеньким. Пусть знает: если захочу, стану чистеньким не хуже Яши. Только мне не нравится быть воспитанным, охоты особой нет…

Мой друг выказывал все признаки нетерпения.

- В зубы - раз! В морду - два! - хмуро бормотал он, косясь на меня.

- За что? - крикнул я, замедляя шаги.

- За дело! С кладом надул? Надул!

- Так ведь это не я, а Яшка, - напомнил я.

- А кто говорит, что это ты? - пробурчал Ахмадей. - Третий час поджидаю его, да всё не появляется. Держись, Ахмадей!

Яшку, конечно, следовало проучить: вот уже два дня он не заикался про клад, а если мы заговаривали, начинал смеяться.

Однако я не особенно одобрял и планы Ахмадея. Ну, подерутся, поссорятся, и сразу станет скучно. Да и вообще, как однажды сказал дядя Яфай, драка - это не метод.

- Проучить следовало, да иначе, - заметил я Ахмадею, на всякий случай держась от него на расстоянии.

- Не одобряешь, значит?

- Не одобряю.

- Защищаешь?

- Нет, не защищаю, - сказал я. - Следует так проучить, чтобы весь век помнил.

Ахмадей, как всегда, когда ему возражали, сердито буркнул:

- Что предлагаешь?

- Пока планов никаких нет, но…

- А нет планов, так молчи!.. В морду - раз, по башке - два!..

Мой друг заложил руки за спину и начал ходить взад и вперёд.

Так делал старый генерал в отставке, который жил в нашем дворе на первом этаже. Мы иногда наблюдали за ним в окно и вообще дружили: он был добрый и не раз разговаривал с нами. Ахмадей тоже мечтал стать военным и вот теперь, как видно, репетировал.

- Может, Яшку судить следует, а? - предложил я наобум.

- Судить, говоришь? - сразу остановился Ахмадей.

- Конечно, - заторопился я. - За обман товарищей и враньё…

Ахмадей задумался.

- Наверно, подходящей статьи нет.

- Придумаем, ежели нет. А судить его следует.

- Впрочем, насчёт статьи выясним. Сбегай к Люции. Не может быть, чтобы в их библиотеке не было судейских книг!

- Статью найду, - заверил я Ахмадея. - И сам буду прокурором!

Гляжу, ему не понравилось моё заявление.

- Нет, не станешь ты прокурором. У настоящего прокурора и голос должен быть авторитетным - допустим, как мой, - и кулаки крепкие…

Думаю себе: перегнул Ахмадей - зачем прокурору крепкие кулаки? Однако спорить с ним было бесполезно.

- Что ж, согласен и на судейство, - примирительно проговорил я.

Ахмадей вскипел:

- Я сам его буду судить, потому что я зол на него!

- Я тоже зол! - заупрямился я. - Он у меня кишку отбирал!

Мой друг насупился:

- Так и быть, в свидетели тебя выдвигаю. Мало тебе этого? Будешь заседателем. Знаешь, какие права у народного заседателя?

Ну что ж, думаю, придётся согласиться на заседателя. Без заседателя тоже нельзя заседать!

СУД ИДЕТ!

Суд - канительное дело. В этом мы убедились с первого же шага… Ещё если бы нам приходилось судиться! А то никакого опыта. С одной этой статьей, сколько было возни.

Люция вынесла из отцовской библиотеки три сборника законов. Ни в одном из них мы не нашли подходящей статьи про обман товарища… Вот ведь, значит, не предусмотрели!

Конечно, если бы с нами был сам Яшка, он живо придумал бы что-нибудь. Однако Яшка не показывался. Кроме того, до поры до времени мы должны были скрывать от него свои планы. Оставалось одно: самим придумать наказание.

- Как ты думаешь, ежели связать его… Но я сразу отверг этот план:

- Связывают только на кораблях. Я в кино видел…

- Так что же делать?

- Оштрафовать его - так откуда он деньги возьмёт? - начал рассуждать я. - Посадить в тюрьму хоть ненадолго? Нет во дворе тюрьмы!.. Все наказания какие-то однообразные! Может, высечь шомполами? Но это только при крепостном праве делали… И вообще, что высечь, что отколотить - никакой разницы!

Ахмадей вышел из терпения:

- По-твоему получается, что его нельзя тронуть даже пальцем! Какой же это суд, ежели не наказывать?

Я и сам понимал правоту Ахмадея. Тёр ладонью лоб, за уши хватался: иногда это помогает, чтобы мысль быстрее работала.

- Ну, вот что: довольно разговоров! - Ахмадей стукнул кулаком по ящику, на котором сидел. - Запрём его на месяц в сарае!

Тут во мне заговорило чувство жалости: целый месяц просидеть в сарае!

- Знаешь, - сказал я неуверенно, - на месяц, по-моему, долго.

Ахмадей неодобрительно покачал головой:

- А ещё в прокуроры просился!

- Так ведь родители будут искать его, - не сдавался я. - Ещё и нам самим попадёт!..

Ахмадей задумался.

- Что ж, ничего не остаётся: запрём на один день и строгий выговор объявим.

Это еще, куда ни шло, и я согласился.

В тот вечер мне пришлось быть не только народным заседателем, но и милиционером. Около восьми часов вечера, когда малыши убрались по домам, а из окон стал доноситься звон посуды, я арестовал Яшку на площадке четвёртого этажа.

Яша заинтересовался арестом:

- Мы ни разу не играли в милиционеров. Кому это пришло в голову? Вот здорово! Только договоримся так: я буду милиционером, а ты задержанным. Мне это больше подходит.

- Помалкивай! Будешь объясняться с Ахмадеем, - сказал я сурово.

В сарае, куда я привёл Яшку, было темновато. Ахмадей сидел на ящике, и лицо у него было строгое. Общий вид судьи портили только рыжие волосы, которые уж очень топорщились. Но что поделаешь, коли они такие непокорные!

- Послушай-ка, Ахмадей, - обратился к нему Яша. - Здорово это ты придумал! Должен сознаться, ни в одном городе мне не приходилось играть в милиционеров.

Судье, наверно, не понравилось поведение арестованного. Он поднялся на ноги.

- Шутки в сторону! Хватит, доигрались, - сказал он. - Так и знай: мы решили тебя засудить.

Яша с удивлением оглянулся на меня.

- Будем судить строго и за обман товарищей, и вообще, - подтвердил я.

У Яши постепенно менялось лицо. Вдруг у него раскрылся рот, и он начал хохотать, одной рукой придерживая живот, другой - штаны.

- Нет такой статьи, чтобы судить меня, - проговорил он, давясь от смеха.

Меня рассердили его нахальные слова. Что есть мочи я крикнул:

- Прекратить! Суд идёт!

Яша сразу осекся и сделался дисциплинированным. Теперь он не хохотал.

- Ну что вы, ребята! - сказал он, поглядывая то на меня, то на Ахмадея. - Я могу вам придумать другую игру, поинтереснее. Хотите?

Но Ахмадей уже вошёл в роль:

- Именем закона, - сурово проговорил он, одним глазом косясь на меня, - мы привлекли к суду Яшку, именующего себя Чёрным плащом, за обман товарищей…

Ахмадей сделал передышку и опять покосился на меня.

- И вообще… - подсказал я.

- И вообще! - живо подхватил Ахмадей.

- А ещё за подлог, - опять подсказал я. - Он сам подбросил монету в яму, чтобы мы поверили в клад.

- Неправда! - воскликнул Яша.

- Нет, правда! - подтвердил я. - Ты показывал эту монету ещё тогда, когда хотел отобрать кишку.

Яша рванулся к двери, чтобы улизнуть, но я всё время был настороже - живо загородил ему дорогу. Яша ожесточился:

- Не признаю я ваш суд!

- Ах, вот как! - закричал Ахмадей. - Мансур, связать его!

Я вытащил из кармана бечёвку, и Яшка сразу стал уступчивее.

- Во всех городах, где я жил до сих пор, у меня было много друзей, - проговорил он. - Но таких, как вы, не было. Судить товарища! И за что? За купцов, которые для вас сокровищ не спрятали. Мечтали быстренько разбогатеть, да не вышло!

После его речи, высказанной вне очереди - раньше прокурора, - мне стало грустно. Действительно, разве можно наказывать Яшку из-за проклятых купцов?

- А ты помалкивай, пока тебе не дали слова, - попытался утихомирить его Ахмадей, но ничего из этого не вышло.

- Хотели разбогатеть! - горячо продолжал Яша. - Всё себе да себе! Нет, чтобы про других подумать. Про всех, про город свой подумать!..

- А что мы можем думать про город? Разве мы горсовет? - спросил я, стараясь отвлечь Ахмадея от суда.

- Люди уморились от жары, вот что! - Яша повернулся ко мне: - Тридцать градусов! Дышать нечем! Об этом вы не думали?

- Так что ж из того, что жара, - попробовал возразить я. - При чём тут мы?

- «При чём»! - развёл руками Яша. - Арыки можно создать, как в Ташкенте. Для начала в центре, а потом повсюду.

Заметив наш интерес, Яша с жаром продолжал:

- Никому в голову не пришла мысль про арыки, а нам пришла!

Я всё ещё держал в руках верёвку, но тут решил незаметно бросить её в угол. Наш суд явно провалился.

- Про арыки я тоже думал, да только до поры молчал, - высказался наконец Ахмадей. - Теперь, пожалуй, наступило время!

Так нам пришлось отказаться от суда и переключиться на благоустройство города.

АРЫКИ НА НАШЕЙ УЛИЦЕ

Весь следующий день мы занимались обсуждением Яшиного проекта. Первый арык решено было пустить по нашей улице. Сначала неясно было с водой: действительно, не отводить же её из реки - тут и с бульдозером на полгода работы хватит! А там жара кончится.

Однако вопрос решился неожиданно просто.

- Водопроводные краны!.. На улице!.. - неожиданно выпалил Яша.

Мы с Ахмадеем даже затанцевали от радости. Ох и голова же у этого Яшки!

Яша тут же сбегал домой, принёс лист бумаги и принялся вычерчивать план улицы. А Ахмадей ходил, заложив руки за спину, и диктовал ему:

- Первый водопроводный кран у здания двадцатого магазина. Потом идёт наш. Ещё один кран рядом с ювелирным магазином. Потом - здание почты.

- А на той стороне? - напомнил я. - Забыл, что ли?

Всего решили открыть шесть кранов.

Ключ для открывания этих самых кранов поручили достать мне. И понятно: я сын дворника, не лезть же чужим людям в карман маминого фартука!

Когда всё было готово и Ахмадей дал команду приступить к операции, произошла заминка.

Меня давно мучило одно сомнение, и вот в последнюю минуту я решил поделиться им с товарищами:

- А уши не надерут? Как думаете?..

Ахмадей и Яша отнеслись к моему предположению серьёзно.

- Опять придётся ждать ночи! - в сердцах сказал Ахмадей.

А Яша даже произнёс целую речь.

- Конечно! - говорил он, горько усмехаясь. - Со взрослыми всегда так! Можно самое распрекрасное дело придумать - и никакого понимания! «Это не детское дело!», «Пожалте на техническую станцию!», «Поговорите с вожатым!» - Яша так размахивал руками, что нам с Ахмадеем пришлось посторониться. - И главное, своей же пользы не понимают! Конечно, арыки - пустяки, так, плюнуть, а насколько лучше жить станет! Вот увидите - наутро раскричатся. А немного подышат прохладным воздухом - сами благодарить нас будут!..

Но делать пока было нечего, и мы долго сидели за гаражом, ожидая, пока опустеют улицы. Даже ужинать не пошли.

Уже несколько раз во двор выходили наши мамы - Ахмадея и моя. Яшина мать была артистка и работала вечером.

- Твой дома? - спрашивала моя мама.

- Нет. А твой?

- Тоже нет.

- Опять куда-то улизнули!

- Ну что за ребята!

- Добегаются! - мрачным голосом заявила мама Ахмадея. - Мой совсем от рук отбился… Ахмадей, где ты? Ахмадей!

Но мы не отвечали.

- На этот раз я ему не спущу! - пригрозила мама Ахмадея, скрываясь в дверях.

Вскоре и моя мама ушла домой.

- Ну что, не пора? - спросил я.

- Погоди… вон, видишь, пешеходы. Из театра возвращаются, - сказал Яша.

Волей-неволей пришлось сидеть и ждать. А тут ещё мысли разные лезли в голову. Ахмадей тяжко вздохнул:

- Опоздали мы на свет родиться! На всё опоздали!.. Всё без нас понаоткрывали. На полюсах побывали, на дно океана опускались. Ничего нам не оставили! Вот такие дела, ребята!.. Остаётся одно: арыки пускать…

В эту минуту не один Ахмадей испытывал горечь от сознания, что поздно на свет родился. Схватившись обеими руками за непокорные рыжие волосы, Ахмадей воскликнул:

- Мне на луну охота попасть, никак не ближе! На луне никого ещё не было. Вот возьму и полечу! Только бы мне настоящих друзей!..

Но вот исчезли последние прохожие, и мы приступили к делу.

Мне, сыну дворника, не привыкать открывать краны. В течение пяти минут мы пустили воду в трех местах. Чистая и холодная вода понеслась вдаль тротуара.

А возле ювелирного магазина пришлось повозиться. Ночной сторож подозрительно покосился на нас. Однако всё обошлось благополучно.

Теперь вода шла из пяти кранов, канава вдаль тротуара наполнилась почти наполовину.

- Идите на ту сторону! - приказал Ахмадей.

- Есть!

Мы говорили отрывисто: торопились, боясь, что нам кто-нибудь помешает.

- Только бы не перебежала дорогу черная кошка, - проговорил Яша, который знал все приметы и по ним предугадывал все события. - Чёрная кошка - невезенье!

Не успел он сказать, как со двора аптеки, что стоит на углу, выбежала кошка и шмыгнула на ту сторону.

- Чёрная! Теперь всё пропало! - произнёс Яша.

- Она была не совсем чёрная, а серая, вроде нашей. Только у нашей кошки голова белая, - успокоил я его.

Несмотря ни на что, мы решили продолжать работу.

- Мансур, за дело! - скомандовал Яша.

И в эту минуту почти рядом с нами раздался свисток.

- Я вам, окаянные! - кричал сторож, тяжело топая сапогами.

Сторож, который стоял у ювелирного магазина, тоже побежал к нам.

- Врассыпную! - приказал Ахмадей.

Мы бросились в разные стороны. Я побежал от дома, чтобы скрыть, где мы живём.

Я знал, что сторож меня не догонит, беспокоил только его свисток. Поэтому я бросился в переулок; слышу - гонится. Хотел спрятаться во дворе - там залаяли собаки. Забор на другой стороне - высокий, не перелезешь!

Пришлось выбираться на другую улицу. Я бегу - сторож за мной. Заворачиваю за угол - он тоже.

Оставалось шмыгнуть во двор почты. Вижу - лестница, здание высокое. Думаю, не полезет же сторож за мной на крышу.

Уже сидя на крыше, я отдышался. Ах, до чего же хотелось скорее дожить до того дня, когда ликвидируют должность ночного сторожа! Когда это произойдёт? Лет через пять или десять? Но я твёрдо уверен в одном: при коммунизме вовсе не будет ночных сторожей.

А пока их надо было остерегаться нам, мальчишкам, совершающим подвиги. Поэтому я целый час просидел на крыше, не рискуя спуститься.

КТО ПРЕДАЛ ФАТЫМУ?

На другое утро мне пришлось снова наряжаться, чтобы навестить Фатыму. Занявшись судом и арыками, я за три дня так и не сумел побывать у неё.

Про ночные приключения я решил не рассказывать - ещё высмеет.

Наконец, собравшись с духом, я открыл дверь.

- Спасибо, что пришёл, - улыбнулась мне Фатыма. За неделю, которую я тут не бывал, в квартире кое-что изменилось. Вижу, новый радиоприёмник купили, на маленьком столике лежала стопка книг. Под столом шуршал ёж: наверно, это отец ей принёс.

Фатыма всё время следила за моими глазами, потом сказала:

- Это, чтобы я не скучала.

Я посмотрел на заголовки книг - все новые! Выключил радиоприёмник, заглянул под стол - ёж уже спрятался за диваном.

- Возле тебя можно посидеть?

- Конечно. Возьми вон ту табуретку.

Я сел у изголовья, поджав ноги и сложив руки на коленях. Сидел и смотрел на неё. Я всегда любил на неё смотреть. У неё был такой красивый прямой нос, хоть куда! Мне бы такой нос!

- Ты из-за меня нарядился? - спросила Фатыма. Я покраснел и опустил голову.

- Спасибо! - проговорила она тихо.

Я с благодарностью поднял на неё глаза.

- Я хотел тебе принести книгу почитать, как в настоящем госпитале, - сразу, одним духом, сообщил я.

- Я перечитала массу книг, - сказала она. - Я успеваю почитать и помечтать. Знаешь что, Мансур, как только поднимусь на ноги, мы сходим, поищем дом писателя Аксакова. Ведь он наш земляк… В его книге про нашу Уфу написано…

Но тут разговор пришлось прервать. С работы вернулся её отец. Он разделся, потом подошёл к дочери:

- Ну, как ты себя чувствуешь? Доктор был?

- Был. Сказал, дня через два можно выходить, - сообщила Фатыма.

Папа её задумался - наверно, что-то вспомнил.

- Всё это хорошо, - сказал он вдруг. - Плохо одно, что ты нам сказала неправду.

Фатыма густо покраснела. Я - тоже.

- Выясняется, что тебя ударил Ахмадей, - добавил её папа. - Зачем ты скрыла это? Нас твой поступок огорчил.

Фатыма закрыла лицо руками.

- Меня предали, - прошептала она. - Сами упросили не говорить, а сами…

Я немедленно улизнул. Уж очень неудобно было сидеть и молчать. И потом, я боялся, что меня спросят про это дело.

«Кто же мог её предать?» - спрашивал я себя, перебирая а памяти всех кладоискателей.

Ахмадей ни за что бы не проболтался. У Искандера слова силком не вытянешь. Яшка вряд ли… Оставался один человек - Маня. Она у нас болтушка и не может не вмешаться в разговор. «Если она, надо проучить», - решил я, пообещав себе выяснить эту историю.

ГДЕ ЭТОТ ДОМ?

С того дня, как Люция отказалась сознаться в своих ошибках, все девчонки нашего двора перестали с ней водиться. Теперь Люция всё время сидела дома, а если ходила гулять, то только с мамой. Она всячески доказывала девочкам «Большого оркестра», что может преспокойно обойтись и без них.

В свою очередь, остальные девочки придумывали всякие новые и шумные игры, чтобы показать Люции, как им весело живётся. После ранения Фатымы девочки присмирели. Все они ожидали того дня, когда Фатыма снова появится среди них.

Поиски дома Акасакова, о чём со мной говорила Фатыма, пожалуй, были задуманы не без задней мысли. Так мне, во всяком случае, показалось. Девочки лишний раз хотели поранить сердце гордой Люции, не иначе.

Я успел рассказать о затее Фатымы моим друзьям. Как ни странно, Ахмадей сильно заинтересовался:

- Что ж, и мы сходим с ними. Мне тоже интересно взглянуть на дом Аксакова…

Яша, наоборот, не поддержал эту идею.

- В Ялте я видел дом Чехова, а в Киеве памятник Шевченко, - похвалился он. - Куда вашему Аксакову до Чехова или, скажем, до Шевченко!

Я понимал, что Ахмадей постоит за своего земляка, даже не остановится перед тем, чтобы пустить в ход кулаки. Не желая драки, я вмешался в спор.

- Писатели все хорошие, - заявил я. - На мой взгляд, плохих не бывает.

Покосившись на хмурое лицо Ахмадея, Яша согласился:

- И то, правда!

В это время раздался какой-то шум. Мы оглянулись. По двору шла Фатыма с подругами. Девочки от радости говорили наперебой, не слушая друг друга. Шумели, как на базаре.

- Пойдём, - решительно заявил Ахмадей.

Мы втроём направились навстречу девочкам. Однако чем ближе мы подходили, тем явственнее менялось лицо Фатымы. Наконец улыбка совсем исчезла с её лица.

- Здравствуй, Фатыма! - необычно вежливо приветствовал её Ахмадей. - Я прослышал, что собираетесь на поиски дома Аксакова. Мы, мальчики, тоже с вами. На окраине злые собаки, и вообще можете положиться на нас…

Ещё никогда я не слышала такой длинной речи из уст Ахмадея. Зато никогда я не видел и такого сердитого лица, как у Фатымы, когда она выслушивала Ахмадея.

- А кто тебя просил идти с нами? - вдруг спросила Фатыма. - Только не я. Если и пригласим мальчиков, то не тебя.

Ахмадей побледнел, что-то хотел сказать, но запнулся.

- Ты предатель! - крикнула ему Зуляйха.

- Пойдём, Фатыма, - сказала Маня, подчёркивая своё пренебрежение к нам.

Мы остались стоять, а они, гордо повернувшись, пошли прочь.

- Ах, так! - вскипел Ахмадей. - Сейчас я её проучу!

Он и в самом деле собирался кинуться вслед за девчонками.

- Стой! - закричал я, повисая на его руках. - Я тебе всё объясню!..

Мой дерзкий поступок не столько обидел, сколько удивил Ахмадея: ещё никто не осмеливался так обращаться с ним.

- Фатыму, в самом деле, предали, - торопливо заговорил я. - Ей попало за то, что она скрыла твою вину. А ты ещё собираешься её побить!

Не знаю, что произошло в душе моего друга, но, минуту подумав, он сказал:

- Не хочется руки марать. Ну, их!

- А я пойду с ними! - дерзко заявил я.

- Не пойдёшь! - нахмурился Ахмадей.

- Если я не пойду, то они возьмут другого мальчика, того рябого - помнишь, с которым я на бокс дрался? Вот увидишь…

Насчёт мальчика я, конечно, придумал. Но Ахмадей сразу согласился.

- А мне что? - оскалился он. - Валяй! Хоть на край земли топай!

На следующий день, перед походом, Фатыма рассказывала девочкам про Аксакова:

- В его книге говорится о том, как он любовался разливом Белой, стоя у парадного подъезда. Ещё никто не нашёл его дома, а мы найдём…

По этой единственной примете, девочки решили найти дом Аксакова.

- Девочки, а собаки нас не покусают? - спросила Зуляйха.

- Я пойду с вами! - проговорил я гордо, сознавая, какой благородный шаг совершаю. - У меня есть железная палка для злых собак.

- А я боюсь мальчишек! - жалобно проговорила Маня.

- Пусть только попробуют! - сказал я и начал засучивать рукава, совсем как Ахмадей.

Как я и думал, мои слова совершенно успокоили Маню.

Наша группа отправилась на окраину города, на крутые склоны гор, где ещё лепились старые низенькие дома.

Мы долго бродили по узким улочкам и неровным переулкам. Останавливались у многих старых домов. Но ни один из них нам не нравился.

- Этот недостаточно старый. Аксаков в нём не мог проживать, - браковала дома Фатыма.

Один старый дом мне понравился, но девочки отвергли и его:

- Писатель жил в большом доме. У него, конечно, был кабинет…

А Маня добавила:

- И ванная комната.

Её заявление вызвало смех. Кроме нее, все понимали, что в старое время ванных комнат в уфимских домах не было.

Окончательно устав и не найдя дома Аксакова, мы решили зайти в сад имени Салавата Юлаева, чтобы перекусить. Всем это предложение понравилось.

Развернув свои узелки, девочки начали кушать. В эту минуту рядом с нами упал большой камень, наверно пущенный кем-то через забор. Я живо вскочил. Второй камень чуть не угодил в меня.

- Сейчас узнают, как бросаться! - проговорил я, поднимая камень.

За забором раздался дружный свист. Потом на забор ловко забрались четверо мальчишек, строя нам отчаянные рожи.

- Их четверо, - сказал я Фатыме. - Пожалуй, лучше бежать.

Но Фатыма решительно воспротивилась этому.

- Никуда мы не пойдём, - сказала она. - Ничего они нам не сделают. И потом, я твёрдо решила воспитывать характер.

Зуляйха не послушала её и бросилась к воротам. Нападающие, вероятно, только этого и ждали. Они живо скатились с забора и подбежали к нам.

- Ну-ка, освободите сад! - приказал лобастый мальчишка, с глазами чёрными, как пуговицы.

Он было замахнулся на Фатыму, но та не двинулась с места, только смотрела ему прямо в глаза.

- Чего уставилась? - удивился лобастый. Фатыма молчала, и мальчик, видимо, смутился.

- Чудная какая-то! - оглянулся он на товарищей. - Молчит и смотрит…

- Смотрю, какой ты герой, - сказала Фатыма. - Понравился ты мне.

Мальчик покраснел и стал корчить рожи, но больше уже не замахивался.

- Видали мы таких! Шляются тут!..

- Мы следопыты, - сказала ему Фатыма.

- «Следопыты»! - продолжал кривляться мальчик. - Не следопыты вы, а девчонки!

- Нет, следопыты, - возразила Фатыма. - А следопыты не боятся ни волков, ни мальчишек.

Кто-то из товарищей лобастого засмеялся. Я поглядел в их сторону и узнал рябого мальчика, того самого, который участвовал в нашем матче. Вот ведь какое совпадение, а я как раз наврал Ахмадею, что Фатыма может позвать его. А ещё говорят, что чудес не бывает!

- Эй, послушай! - крикнул я мальчику, желая возобновить отношения. - Мы уже знакомые! Помнишь, как на вес пуха дрались?!

Мальчик, видно, узнал меня, но ничуть не обрадовался.

- А это - сестра Искандера, - напомнил я ему, показывая на Фатыму. - Помнишь Искандера, с которым ты тоже дрался?

Мальчик посмотрел на Фатыму, подумал и подошёл к лобастому:

- Послушай, Сагит… Я их знаю. Она знакомая одного парня, боксёра. Брат его мамы - муж моей тёти. Я был у них во дворе…

Это заступничество очень обрадовало Зуляйху и Маню. Всё это время они стояли в стороне, готовые обратиться в бегство.

- Мы ищем дом Аксакова и никак не можем найти, - обратилась Зуляйха к лобастому мальчику, понимая, что он тут самый главный.

- А кто он такой, твой Аксаков? - спросил тот.

- Писатель. Книги писал. Он жил на этой улице, - объяснила Фатыма.

Лобастый бросил на неё подозрительный взгляд.

- Честное слово, с парадного хода его дома была видна Белая, - затараторила Маня. - Если не верите, в книге прочитайте…

- Тут кругом видна Белая, - хмуро сказал мальчик и повернулся к товарищам: - Пойдём, ребята, нечего с ними попусту время тратить!

Но Фатыма загородила им дорогу.

- Нет, мы вас так просто не отпустим, - решительно заявила она. - Если вы храбрые и никого не боитесь, то проводите нас, пока мы ищем дом Аксакова.

Мальчики отошли в сторону и стали совещаться.

- Ладно, так и быть, проводим, - пообещал лобастый.

И всё-таки нам не удалось отыскать дом писателя. Зато мы познакомились с новыми мальчиками и пригласили их в гости в «Большой оркестр». Они обещали. А я подумал, что лобастому понравилась Фатыма: уж очень он сопел, когда смотрел на неё.

Обратно мы шли пешком и очень устали. Маня натёрла ногу и хныкала.

- Аксаков, наверно, никогда не плакал, - сказала ей Зуляйха.

- Он не носил ботинки, которые жали, - попыталась оправдаться Маня. - И не натирал себе пальцы.

Но Фатыма не простила ей её слабости.

- Маню больше брать не будем, - сказала она. - Пусть сначала выработает у себя характер…

Я не стал защищать Маню: ведь это, наверно, она выдала Фатыму.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Прошло окаю месяца с тех пор, как девочки перестали играть с Люцией, и все как-то привыкли к её отсутствию.

Между тем Люции исполнилось двенадцать лет. Об этом знали все девочки. А надо сказать, что Фатыма в особую тетрадку записала дни рождения всех подруг. Это делалось для того, чтобы обставить эти дни, как праздники. Все девочки должны были написать поздравительные письма и опустить их в почтовый ящик на дверях квартиры. Всем приятно получить сразу десять или двенадцать писем.

В день рождения Люция проснулась раньше всех в доме. Набросив халат, она побежала к двери и торопливо стала открывать замок почтового ящика. Но там не оказалось ни одного письма!

Она ещё не хотела верить, что подруги совсем отвернулись от неё.

«Пока ещё рано. Верно, все спят. Они не могли забыть, что у меня день рождения», - сказала она себе.

В девять часов Люция снова заглянула в почтовый ящик. Её сердце сжалось. Впервые в жизни она испытала горечь: писем не было. Она заметалась по комнате. Папа торопился на работу, мама была занята на кухне, и никто не знал, что творится в душе Люции.

В четвёртый раз, проверив почтовый ящик, она поняла, что подруги не простили её. Волнуясь, Люция подняла телефонную трубку и позвонила Зуляйхе.

- У меня день рождения, - робко напомнила она. В ответ из трубки донёсся далёкий и будто чужой голос:

- Я одна ничего не могу поделать. Все девочки решили с тобой не знаться…

Люция поймала Маню на площадке.

- Приходите в гости. Сегодня я родилась… - сказала она.

Маня потупила взор.

- Я хочу, но не могу, - ответила она, сбегая по лестнице.

Надо было идти к Фатыме с поклоном. Иного пути нет. Люция раз десять собиралась поговорить с Фатымой, но каждый раз у неё не хватало мужества.

«Иного пути нет! - решила она теперь. - Надо объясниться!»

С этой мыслью вышла она во двор. Девочки весело играли в прятки. Люция подошла к Фатыме.

- Я ошиблась, - сказала она. - Я обманывала маму. И не только тогда, с мороженым, но и до этого. Я поняла, что делала плохо. Даю тебе честное слово, что больше никогда не буду обманывать!

Фатыма готова была расцеловать подругу - так хорошо стало у неё на сердце. Однако она сдержала себя, потому что уже начинала вырабатывать характер.

- Это мало, что ты осудила свой поступок, - произнесла она, вспомнив слова одного героя из книжки. - Надо, чтобы все девочки простили тебя…

Люция подождала, не добавит ли Фатыма что-либо к сказанному или, может, пригласит играть в прятки. Но ни того, ни другого Фатыма не сделала.

Тогда Люция пошла домой и написала письма остальным девочкам «Большого оркестра», то есть Зуляйхе и Мане.

«Я поняла, что такое дружба, - писала она. - У меня есть папа и мама. У нас очень просторная квартира. Я имею отдельную комнату и очень много игрушек. Но без настоящих друзей нет настоящей жизни. Я поняла свою ошибку и даю честное слово исправиться. Поверьте мне и в знак доверия приходите ко мне в гости на день рождения. Мой адрес вам знаком: второй этаж, десятая квартира. Жду в пять часов дня».

Приглашение получили и мальчики.

ПРАЗДНИК НЕ ПОЛУЧИЛСЯ

Получив письма, девочки собрались вместе и обсудили поступок Люции. Им понравилось её чистосердечное признание, и все решили простить подругу. Со светлым чувством переступили они порог десятой квартиры, на втором этаже.

Фатыма принесла в подарок книгу «Овод», которую очень любила. Зуляйха не пожалела свою вышивку, которую только что закончила. А Маня принесла вязаные чулки. Их связала её бабушка.

Из мальчиков никто, кроме меня, не пришёл в гости.

- Ещё придут, - успокоила Люцию её мама. Именинница показала нам свои подарки: шерстяное голубое платье и туфли. Папа купил ей фотоаппарат. Кроме того, были подарки от знакомых и родственников.

Люция не скрывала своей радости. Как не радоваться таким богатым подаркам! И ещё она очень гордилась своей комнатой: широкое окно на улицу, все стены в вышивках и картинках. На столике всякие безделушки. Кровать деревянная, красивая.

- Это под карельскую берёзу, - пояснила Люция. - Папа в Риге купил.

Потом Люция показала книжный шкаф.

- Его сделали в Румынии! - похвалилась она.

- Почему же там мало книг? - спросила Фатыма, приоткрыв дверцу.

- Там я буду хранить сервиз. Мама обещала купить мне большой сервиз в приданое…

Услышав ответ Люции, Фатыма усмехнулась. Зуляйха вздохнула, а Маня опять задала вопрос, так как многого ещё не понимала:

- А что такое приданое?

- Приданое дают, когда замуж выходят, - обстоятельно объяснила нам Люция.

- А разве ты выходишь замуж? - не унималась Маня.

Все рассмеялись.

Целый час заводили мы патефон и пели песни про школу, про студентов и про то, как «Над рекой стоит город небольшой». А мальчики всё не появлялись, хотя Люция через каждые пять минут подбегала к двери и прислушивалась.

Как я видел, без мальчиков праздник не клеился. Я это хорошо понимал, хотя девочки и пытались показать, что им одним даже веселее. Я знал, что Ахмадей обиделся на Фатыму, поэтому не пришёл в гости. И Яше, наверно, не разрешил.

Когда мы садились за стол, то Маня сказала:

- Сегодня в нашем магазине апельсины продавали.

В самом деле на столе не было апельсинов. Люциина мама смутилась и строго сказала:

- Моя милая, в гостях не принято требовать. Кушают, что есть на столе.

Маню очень обидело это замечание. Маленькая, а всё поняла. Она надулась и вышла из-за стола.

- Я пойду от вас, - громко сказала она. - Мне плакать хочется.

Все растерялись. Воспользовавшись этим, Маня осторожно закрыла за собой дверь. Люция вспыхнула и, схватив Мании подарок, стремглав бросилась вдогонку.

На лестнице она вернула Мане вязаные чулки, сказав:

- Мне твой подарок не нужен. Как-нибудь обойдусь…

Однако праздник уже испортился. Все сидели и молчали, опустив глаза на скатерть.

- Ещё эти противные мальчишки не пришли, подумаешь… - проговорила Люция, обидевшись на моих товарищей.

- Ты права, - согласилась её мама. - Удивительно невоспитанные ребята!

- Они уж не такие плохие, как кажется с первого взгляда, - ответила Фатыма, густо покраснев. - Их можно перевоспитать.

- Неужели? - улыбнулась Люциина мама.

Мне тоже не понравился этот разговор. О человеке нельзя говорить плохое в его отсутствие.

Так, наверно, подумали и девочки. Все поспешно начали прощаться, пряча глаза.

Так не удалось отпраздновать день рождения Люции.

МАТЧ

Дня через два девочки во главе с Фатымой заглянули в сарай, где сидели мы.

Так не бывало ещё ни разу. Мы с любопытством взглянули на девочек.

- Стало завидно, не выдержали! - усмехнулся Яша. Девочки держались кучкой; видно было, что они неспроста посетили наш укромный уголок.

Не обращая внимания на насмешку, Фатыма подошла к Ахмадею:

- Мы пришли вас пригласить играть вместе. Наверно, она хотела сдержать слово - перевоспитать нас, мальчиков, как обещала.

Ахмадей неожиданно расхохотался.

- Ха… ха… ха!.. - корчился он. - За нами пришли? Значит, не можете без нас?

- Ты не смей издеваться! - взвизгнула Маня. - Мы, может быть, пришли предложить дружбу…

Фатыма сердито оглянулась на неё, будто недовольная словами Мани, потом проговорила:

- Мы пришли вас пригласить на волейбол.

Никто не тронулся с места. Ахмадей и Яша сидели рядом, посмеиваясь. Фатыма тряхнула головой и неожиданно громко сказала:

- Вижу, что трусите! Куда вам с нами тягаться! Мы скоро на первенство города будем играть. Если не хотите, не надо!

- И потом, у нас уже есть один мальчик! - сказала Маня.

- Кто же это? Хотел бы на него посмотреть! - презрительно сказал Ахмадей, но я заметил, что новость эта сильно его задела.

Как вы понимаете, нам очень хотелось узнать, что за мальчика раздобыли себе наши девочки. Посовещавшись, мы решили принять вызов.

И вот, придя на волейбольную площадку, я увидел… как бы вы думали кого?.. Рябого мальчика!

«Ай да тихоня! - удивился я. - Прошлый раз и десяти слов не сказал, а тут - здрасьте пожалуйста! - пришёл к нашим девчонкам!»

- Это Мурат, - сказала Фатыма и посмотрела на Ахмадея.

Но Ахмадей не стал знакомиться.

- Тоже мне мальчишка! - проворчал он. - Пусть играет в девчачьей команде.

Первую игру выиграли мы, вторую - девочки с Муратом. Оставалась третья, решающая. У нас хорошо подавали мяч Искандер и Яша. Ахмадей был знаменитым гасильщиком. Мы старались не ударить лицом в грязь.

Девочки играли более дружно. Они редко роняли мяч. И это понятно: девочки с малолетства привыкают к мячу. Особенно ловко пасовала тройка: Фатыма, Люция и Мурат. Просто засмотришься!

И вот счёт стал два - два. Потом три - три. Девочки вырвались вперёд. Счёт стал семь - пять.

- Поднажмём, ребята! - крикнул Яша. Поднажали. Подняли счёт в нашу пользу: десять - девять.

Снова их тройка оказалась у сетки. Мяч принимала Люция, подавала его Мурату, тот - Фатыме. И Фатыма сильным и быстрым ударом посылала мяч в правый угол, где стоял Ахмадей.

Пропустив два мяча, Ахмадей стал волноваться.

Счёт стал одиннадцать - десять.

А Фатыма всё била в правый угол, точно дразня незадачливого Ахмадея. Счёт стал тринадцать - десять, а потом и четырнадцать.

Мы рассердились на Ахмадея.

- Сматывай удочки! Я здесь встану! - подлетел к нему Яша.

- Катись отсюда! - обиделся Ахмадей. - Больше я не пропущу ни одного мяча.

Фатыма рассмеялась.

- И пятнадцатый я подам тебе, Ахмадей! - сказала она.

- Попробуй! - огрызнулся Ахмадей.

Мяч подал Мурат. Его принял я и отдал Яше. Тот перекинул его через сетку. И вот мяч начал выплясывать на руках девочек. Мяч приняла Люция, передала Мурату. Мы не могли оторвать взгляд от мяча. Вдруг Фатыма подпрыгнула и точно послала его в правый угол.

Ахмадей очень сильно отбил его, и мяч улетел с площадки.

Игра прекратилась, началась ссора. Мы обвиняли Ахмадея, а он - Фатыму.

- Она не по правилам играла! - шумел Ахмадей. - Нельзя подавать в одно и то же место.

Мы расхохотались.

Ахмадей покраснел как рак. А тут ещё Фатыма крикнула:

- Я тебе мяч подавала по знакомству!

Эту обиду никто бы не выдержал. Ахмадей подскочил к ней:

- Извинись или будешь битой! Неожиданно для всех вмешался Мурат.

- Ты что! С девчонкой собрался драться? - спросил он.

Быть бы тут большой драке. Но всё произошло совсем иначе: чуточку побледнев, Фатыма медленно начала засучивать и без того короткие рукава.

- Подойди поближе ко мне! - тихо сказала она Ахмадею.

Мы все разинули рты. Этого даже от Фатымы никто не ожидал! Ахмадей уже собрал пальцы в кулак, но именно в эту минуту раздался отчаянный голос Мани:

- Ахмадей, тебя мама зовёт!..

ЦВЕТЫ

Фатыма так и не успела приступить к перевоспитанию мальчиков: подошло первое сентября. Пришлось отложить все дела.

А первое сентября было особенное. В этом году мальчики и девочки начинали учиться вместе. Сколько было разговоров вокруг этого события!

Одним нравилось совместное обучение, другим - нет. Так, Люция потихоньку уговаривала девочек нашего двора пойти в школу с жалобой, чтобы отказаться от мальчиков. С ней не соглашалась Фатыма.

- Я, например, их ничуть не боюсь, - доказывала она.

Мамы даже возлагали большие надежды на совместное обучение.

- Мы сами учились вместе с мальчиками и ничуть от этого не пострадали. Наоборот, старались учиться ещё лучше, - доказывала мама Фатымы.

- Не могу не согласиться с вами, - поддерживала её Яшина мама. - Растут настоящими дикарями! Друг к другу подойти боятся. В прошлом году я выступала на выпускном вечере и вижу: девочки танцуют отдельно, мальчики - отдельно. Кому это нужно?

Мы тоже обсуждали плюсы и минусы нового учебного года. Минусов было больше.

- Пропало всё, ребята, - рассуждал Ахмадей. - Чувствую, не миновать мне беды. Хоть зимой, бывало, отдыхаешь от них.

- Ни за что не соглашусь сидеть на одной парте с девчонкой! - говорил Яша.

Я не выдержал и вмешался в разговор.

- Наши девчата тоже не особенно рады, - сказал я, желая обелить их.

- Как бы не так! - усмехнулся Ахмадей. - Держу пари, что им нравится с нами учиться!

Не было ещё и семи часов утра, когда все школьники «Большого оркестра» высыпали во двор. Все в обновках, за исключением Ахмадея.

- Ты чего? - удивился я, взглянув на него.

- А что?

- Брюки не того!

- Чего - не того?

- Не одет, говорю.

- А что мне!

- Разве в школу не пойдёшь?

- Пойду.

- Так что ж?

Ахмадей рассердился:

- Что пристал как банный лист! Ни за что новые брюки не надену! Чтобы меня барином обозвали?

В самом деле, в этом старье он не походил на барина.

Я ничего ему не сказал, но про себя учёл.

Всех нас записали в одну шкалу. Володю - в седьмой класс «А», Искандера - в шестой «Б». Хуже всего пришлось Ахмадею и Яше: в пятом «А» оказались три наши девчонки: Фатыма, Люция и Зуляйха.

Я перешёл в третий, а Маня шла в первый класс.

Первого сентября в городе цветов было, как на Первое мая. Все мамы нашего двора купили большие букеты. Им хотелось, чтобы мы понесли их в школу.

По этому поводу в сарае состоялся особый разговор. Ахмадей советовал идти без букетов.

- Пусть девчата носятся с цветами, а нам что! - подтвердил Яша.

Так и порешили. Даже Искандер поддержал нас, хотя с нами не сговаривался.

- Как-то неудобно идти с цветами, - сказал он. Фатыма этим ничуть не огорчилась. Она разобрала оба букета и сделала один.

Перед тем как выйти на улицу, я сбегал за сарай и в своём новом костюме повалялся на травке. Удостоверившись, что брюки испачканы и на них не осталось складок от утюга, я догнал наших мальчишек.

- Куда бросим букеты? - спросил Яша.

- В канаву, - посоветовал Ахмадей. - И давайте вместе. Раз, два, три…

Покончив с этим делом, мы вразвалку зашагали к школе.

В первый день Маню провожала её бабушка, которая несла портфель с двумя блестящими замками.

Как я потом узнал, учительница понравилась Мане. Но вот беда: с первого раза трудно высидеть целых три часа за партой. Маня быстро устала. Кроме того, она проголодалась. Свой завтрак она съела ещё во время первой перемены.

На третьем уроке Маня начала торопливо собирать свои книги. Потом, выйдя из-за парты, направилась к дверям. Все девочки с удивлением смотрели на неё.

- Ты, Маня, куда собралась? - спросила учительница.

- Я проголодалась, - объяснила Маня. - В это время дедушка садится кушать. Я тоже схожу поем. Я вернусь, честное слово!

Весь класс дружно засмеялся. Однако учительница сказала:

- Нельзя смеяться, когда человек ошибается. Маня ещё не знает, что нельзя уходить с урока. Дети, успокойтесь. Мы скоро закончим уроки и все пойдём домой.

Так начался для Мани её первый школьный день.

ДОБРЫЙ ПОСТУПОК

Изо дня в день я ожидал, когда же Фатыма начнёт нас воспитывать, но так и не дождался. Свои девчонки доставляли ей массу хлопот.

Начну с субботника.

Дядя Яфай с моей мамой организовали субботник по уборке двора. На работу вышли многие взрослые. Не отстали и мы. Среди нас не оказалось только Зуляйхи.

- Я не представляю себе, чтобы девчонка могла быть такой несознательной и отсталой! - заявила Фатыма.

Маня всегда жалела людей, попавших в беду, поэтому она спросила:

- А может, Зуляйха вовсе не знала, что субботник? Она была только первоклассницей, поэтому не умела быть принципиальной.

- Зуляйха смотрела в окно, когда мы работали! - рассердилась Фатыма. - Такая девочка позорит нас перед мальчишками, и вообще… ленивые люди…

От волнения Фатыма запнулась и не смогла договорить.

Когда потом Зуляйха вышла во двор, все девочки набросились на неё. Но она расплакалась и рассказала, как было дело:

- Я хотела выйти на субботник, но меня не пустила мама. «Не смей рвать обувь, сиди дома!» - приказала она. Ведь меня даже в кино не пускают!..

Тут все вспомнили, что у Зуляйхи не родная мать. Девочки растерялись и пожалели подружку - не стали наказывать.

Фатыма всё время добивалась, чтобы девочки учились лучше мальчиков, только на пятёрки и четвёрки.

- Как же мы начнём воспитывать наших мальчишек, если сами не сможем показать пример? - спрашивала она у своих подруг.

Но случилось так, что Зуляйха опять подвела: она получила двойку по русскому языку. Узнав об этом, Фатыма расстроилась. Собрав к себе на квартиру подруг, она объявила:

- Пусть ко мне с двойками не ходят! Когда исправят отметку, то пожалуйста.

Услышав это, её мама напомнила:

- Зуляйха всего год как живёт в городе. Ей трудно учить русский язык. В её возрасте я сама не знала ни одного русского слова. Как мне кажется, вы ей обязаны помочь лучше учиться, а не отказываться от неё. Если это не так, то ради чего вы дружите?

Вот так, не особенно гладко, шли дела у наших девочек, а тут ещё произошла некрасивая история с Люцией…

Когда заболела Мария Ивановна, учительница по литературе, весь класс искренне огорчился.

- Давайте сходим к Марии Ивановне и узнаем, как она поправляется, - предложила Фатыма.

Многие девочки пятого класса «А» поддержали её предложение, а Люция расстроилась, что не ей первой пришла эта мысль.

- Подлизываются! - сказала она про девочек. - Я никогда не была угодницей и не буду.

Но про себя решила: «Опережу их и так помогу Марии Ивановне, что она во веки веков не забудет!» По пути домой Люция заглянула на службу к папе.

- У нас заболела Мария Ивановна. Она одна, и к ней надо послать доктора. Самого лучшего, потому что она хорошая учительница и все мы её любим, - сказала она отцу.

Папа согласился с ней:

- Это доброе дело. Охотно Исполню твою просьбу. Я сейчас позвоню лучшему доктору. А ты знаешь её адрес?

- Она живёт на улице Гафури, дом пять.

Отец позвонил, а потом вызвал тётю с красными губами:

- Отведите мою дочь в буфет и купите ей шоколадку. А ко мне никого не пускайте. Я очень занят…

Всё это я знаю потому, что Люция сама рассказала мне. Она была очень довольна и говорила, что, конечно, никому в голову не придёт послать Марии Ивановне профессора.

…Мария Ивановна жила в маленькой комнате. Поэтому все девочки, которые пришли навещать её, при всём желании не могли вместиться там. Фатыма разделила их на четыре группы, и они входили в комнату по очереди.

За полчаса девочки прибрали комнату, сбегали за водой, из аптеки принесли лекарство.

- Спасибо, что навестили, - говорила растроганная Мария Ивановна. - Теперь не задерживайтесь. Завтра рабочий день. Я выйду на работу дней через пять. Готовьтесь по литературе, буду спрашивать строго!..

На другой день Люция рассказывала в коридоре о том, как Фатыма подлизывается к Марии Ивановне.

- Она легко хочет заработать пятёрки, - говорила Люция. - Даже полы мыла, обед готовила учительнице. Настоящая подлиза!

Когда эти разговоры дошли до Фатымы и её подруг, все очень огорчились. Они ходили к Марии Ивановне не из-за отметок. Им даже в голову не пришло подлизываться. Да этого не позволила бы и сама Мария Ивановна. Может быть, не надо было прибирать комнату или носить воду? Может быть, пионерам положено помогать только старикам или инвалидам?

Больше всех огорчилась сама Фатыма и решила посоветоваться со своей мамой.

- Ты правильно сделала, дочка, что побывала с подругами у больной учительницы, - сказала её мама. - Ты сделала добро. Хорошо и то, что пошли всем классом.

- Не всем классом, - поправила Фатыма. - Некоторые не пошли и теперь меня обзывают подлизой.

- Это неправильно, - решила мама. - Умные люди не оценят дурно ваш поступок.

Но самое интересное произошло после того, как Мария Ивановна выздоровела. Придя в класс, она сказала:

- Конечно, спасибо Люции, что она попросила своего папу прислать ко мне профессора. Но ещё больше я признательна тем девочкам, которые навестили меня в тяжёлый час болезни. Всю жизнь будьте чуткими и внимательными к людям! Благородство всегда украшает человека.

Так всему классу стало известно, что Люция тоже сделала доброе дело, но Фатыма осуждала её.

Я тоже думаю, что это было не совсем доброе дело: ведь Люция просто хотела, чтобы все видели, какая она добрая.

НЕПРИЯТНОСТИ АХМАДЕЯ

Ахмадей точно в воду глядел: в шкале у него скоро начались неприятности. Только не из-за девочек, как он думал раньше, а совсем из-за другого.

Конечно, у Ахмадея очень много недостатков. Скажем, его привычка драться. Я её как-то не одобряю. Ведь живут же другие люди без драки. Я часто думал про это и вот до чего додумался: если бы все люди стали драться, как Ахмадей, - вот пошло бы дело!.. Стоит, скажем, милиционер на посту, видит - пешеход не там улицу перешёл. Подбегает он к пешеходу - и раз его в ухо! Тот - милиционеру сдачи, и начнут они тузить друг друга!.. Движение на улице остановилось, машины гудят, проехать не могут. А водителям, конечно, не нравится стоять на месте. И вот вылезают они из машин и тоже давай колотить виновников задержки…

Или по-другому: вызывает, например, директор нашей школы нашу учительницу Агнию Ивановну. Так, мал, и так, говорит, Агния Ивановна, а почему это у вашего ученика Майсура двойка по арифметике? «А вы кто такой, Николай Филиппович?!» - закричит на него наша учительница - и раз его кулаком!

Нет, это была бы не жизнь, а ужас какой-то!

И главное - зачем?.. Взять хотя бы меня - мне даже и не хочется драться! Конечно, я не сильный, и в драке мне самому и досталось бы. Но ведь и Володя - уж на что боксёр, а тоже ни с кем в драку не лезет…

Нет, я так думаю, что у Ахмадея это просто болезнь. Как-то я даже сказал ему про это. А он и сам, оказывается, уже пришёл к этому выводу. Я ему говорю: «Так ты полечись!» Но он только грустно рукой махнул. Видно, не верит врачам, совсем как Люциина мама…

Но на этот раз неприятности у Ахмадея вышли вовсе не из-за драки, а так - даже непонятно из-за чего.

В тот день у них в классе был пионерский сбор по именам существительным. А Ахмадей с Яшкой как раз домой торопились - хотели поспеть с дядей Яфаем иллюминацию вешать. Они возьми и смойся со сбора, а старшая вожатая Нора их поймала. Не разобралась, что и как, и давай кричать на них. «Тебе что, неинтересно присутствовать на сборе?» - спросила она Яшу. Он сказал, что почему же, интересно. «А тебе?» - спросила она Ахмадея. А он ей ответил: «Нет, неинтересно».

Вот тут-то и начались неприятности. Вызвали Ахмадея на совет отряда и давай прорабатывать! Вожатая всё приставала к нему, чтобы он признался, что ему интересно на сборе. А он - ни в какую. Она даже вспотела, и члены совета отряда его уговаривали, а он молчал как каменный - так и не признался!

Я, конечно, на этом совете отряда не присутствовал, но под дверью слушал и в щель поглядывал.

Вышел оттуда Ахмадей весь красный. Домой мы шли молча.

Вижу, человек совсем расстроен, не приставать же к нему с вопросами. Только показалось мне, будто он шепчет что-то.

- Ты что-то сказал? - спросил я его.

- Нет, - говорит.

- Так ты же чего-то бормотал?

- А это я с дедушкой советовался.

- Разве у тебя дедушка есть?

- Нет.

- Умер?

- Умер.

- Если он умер, то, как же ты с ним советовался? - поразился я.

- Очень просто. Я спрашивал, а он отвечал. Это меня отец научил. «Я, говорит, в трудных случаях с дедом твоим советуюсь: спрашиваю его и представляю, что бы он мне ответил».

- А твой дедушка был учителем? - поинтересовался я.

- Нет, мой дед был железняком.

- Железняком?

- Раньше железнодорожников называли «железняками». И дедушка у меня был отчаянный железняк.

- Дрался?

- Дрался. Только не на кулаках, а на бомбах. Он сам делал бомбы и бросал в казаков. Это в пятом году было, когда революцию делали.

- Значит, твой дед был революционером?

- Да. А потом его повесили в тюрьме.

- Жалко его! - пожалел я.

- Жалко, - согласился он. Мы пошли тише.

- А о чём же ты спрашивал его сейчас?

- Спросил, правильно ли я сделал.

- Ну, а он что?

- По-моему, он ответил, что я вёл себя правильно.

- Конечно! - горячо поддержал я Ахмадея. - Ты же правду говорил! А моя мама тоже считает, что человек всегда должен говорить правду.

- «Правду, правду»! - неожиданно рассердился Ахмадей. - А вот Яшке я ещё всыплю! Зачем сказал, что ему интересно на сборе?! До чего же непринципиальный он человек!

И я так думаю, что Яшка очень непринципиальный человек.

Только я тоже, наверно, признался бы, что мне интересно, если б старшая вожатая меня так уговаривала.

ДО ЧЕГО ДОВОДИТ ФАНТАЗИЯ

Так я узнал, что Ахмадей гордится своим дедом-железнодорожником. Фатыма гордилась бабушкой, которая только на днях приехала погостить к ним. Яша тоже не давал маху - он хвалился своим отцом, которого, между прочим, никто из нас ни разу не видел.

- После того как отец вернулся с Северного полюса, - говорил Яшка, - его назначили самым главным лётчиком на «Максим Горький». Слыхали про такой гигант самолёт? Вижу, не слыхали… Когда он летал над городом, то громадная тень получалась. «Максим Горький» разбился, и все погибли.

В другой раз отец Яши уже строил Магнитогорск.

- Когда он приехал на место строительства, то увидел только степи и горы, больше ничего.

- А разве твой папа не погиб вместе с самолётом? - удивлялся я.

Но Яша, даже не моргнув, отвечал:

- Строил он до того, как летал!

Позже выяснилось, что Яшин папа командовал кавалерийском корпусом и был парашютистом на фронте. Затем он же строил нефтепровод, который описан в книге «Далеко от Москвы».

- Может быть, у тебя было много пап? - спрашивал я, недоумевая.

- Нет, один! - настаивал он. - Папа всегда один бывает, как и мама.

Ну, я ничего не понимал.

Вообще в последнее время я стал приглядываться к Яшке - этот наплетёт что угодно!

Голова его всегда была напичкана всевозможными идеями. Из него так и сыпались фантазия за фантазией.

Между прочим, я даже подумал: «Может, это у него от какого-нибудь особенного питания? Не может же быть, чтобы нормальный человек всё выдумывал и выдумывал!..»

«Нет, - сказал я себе, - всякие выдумки да планы не доведут Яшку до добра». Так и случилось.

Как-то днём, после уроков, я вышел во двор. Стояла осень. Целую неделю лили дожди, а тут вдруг выглянуло солнышко, да такое тёплое, что я даже пальто не надел.

Во дворе никого из ребят не было. «Куда они подевались? - удивился я. - Может, в наш сарай забились?»

Пошёл туда и не ошибся: Ахмадея там не оказалось, но Яша был на месте. Собрав малышей, он угощал их папиросами.

- На всех хватит, - говорил Яша. - Закуривайте. Только затягиваться никто из вас не умеет.

Он вдыхал дым и красиво выдувал из носа. Малыши пробовали затягиваться, но у них ничего не выходило. Они чихали и кашляли.

Заметив меня, Яша протянул коробку:

- Угощайся. Я не жадный.

- Не хочу, - запротестовал я.

- Не хочешь - как хочешь, - решил Яша. - А вы бросьте курить! Вредно!

Малыши быстренько побросали папиросы.

Но спокойно сидеть на месте Яша не мог. Мозги у него так устроены, что обязательно надо что-нибудь особенное придумать.

- Не организовать ли нам свой магазин? - спросил он, поглядывая на малышей. - Будем торговать яблоками. На юге все торгуют фруктами.

- Яблоками? - удивились малыши.

А Яша уже загорелся идеей:

- Вы тут посидите, я мигом…

Утром в наш магазин привезли яблоки. Ящики навалили прямо на дворе. «Неужели он хочет принести один из ящиков?» - подумал я.

Не прошло и пяти минут, как Яша приволок большой ящик с яблоками. А ещё минут через десять мы сидели вокруг ящика и сортировали яблоки.

Неожиданно в сарай вбежала Маня и застала нас за этим занятием. Мы смутились, но Яша спокойно предложил:

- Бери, Маня, угощайся. Ты можешь выбрать себе самые большие яблоки.

- Спасибо, я очень люблю яблоки, - призналась Маня и, польщённая вниманием, протиснулась между мальчиками.

- Откуда у вас яблоки? - спросила она у одного из малышей.

- Из магазина, - объяснил тот.

- Купили, что ли?

Малыши вместо ответа молча опустили глаза.

- Купили, что ли? - переспросила Маня и как ужаленная вскочила на ноги. - Понимаю: вы украли!

Яшка невозмутимо поднял на неё глаза:

- С чего это ты взяла? И вообще, зачем шумишь?

Маня от удивления сделала шаг назад:

- Я про вас обязательно скажу дедушке и бабушке! И всем во дворе! Отнесите яблоки в магазин, все до единого!

Маня стояла перед нами такая гордая и злая! Вся кровь бросилась ей в лицо.

- Считаю до трёх!

- Ложьте обратно, - сухо скомандовал нам Яша. Малыши неохотно стали отдавать свою долю. Но нескольких яблок недосчитались - видно, успели съесть.

- Зря ты, Маня, шумишь, - улыбнулся Яша. - Ящик мы отнесём. Взяли его на время, чтобы поиграть, а потом сдадим. Я сам отнесу…

Но Маня всё равно не выдержала и рассказала об этом случае другим девочкам. А те, конечно, разболтали взрослым.

КАК МАНЯ СТАЛА «ЖАБОЙ»

Маня была непоседа. Она могла целый день бегать по двору. За это моя мама называла её «нашей неутомимой ласточкой».

Маня была любопытна, она очень многое хотела знать и поэтому болтала без умолку, так что иногда моя мама ласково звала её «милой сорокой».

Она очень хорошо пела песни. Быстро запоминала любой мотив и через час могла исполнить перед всеми, кто её хотел слушать. За эту любовь к музыке дядя Яфай даже величал Маню «звонким соловьём».

Однако в одно прекрасное утро Маня стала не соловьем, не ласточкой, даже не сорокой, а… жабой.

Почтальонша, которая первая увидела на дверях квартиры мелом написанную «жабу», показала её Мане.

От удивления и обиды Маня не могла произнести ни одного слова.

- Возьми тряпку да вытри получше! - посоветовала ей почтальонша.

После этого каждое утро на Маниных дверях стало появляться слово «жаба». Его теперь заметили и дедушка и бабушка, даже соседи.

- Этим может заниматься только Ахмадей, - сказала Манина бабушка.

- Не иначе, - согласились соседи.

Но я знал, чьих рук это дело. Яша носил в кармане мел и, проходя мимо, каждый раз писал на Маниных дверях обидное слово.

Сперва я смеялся над «жабой», как и другие мальчики. Но, увидев, что Маня потихоньку плачет, стал её жалеть. Зачем её обижать? Что она сделала плохого? Разве она была не права, когда заставила вернуть яблоки?

Теперь даже в школу Маня ходила с заплаканными глазами. Мне стало за неё обидно. Взрослые тут ничем не могли помочь. Только я один мог спасти Маню…

После уроков я не пошёл домой - решил дождаться Яшу. У них было пять уроков, а у нас только четыре.

В этот день как раз выпал снег, было морозно, и я здорово замёрз, пока дождался его.

Когда Яша вышел, я тут же на улице сказал ему:

- Я не могу смотреть, как ты обижаешь Маню.

Яша прищурил глаза.

- Блинов, что ли, объелся? - спросил он.

- Тебе серьёзно говорят.

- Знаешь что, проваливай ты…

Ни слова не говоря, я бросил на снег сумку.

- Будем драться, - заявил я. - Я не позволю…

Яша всё ещё не верил своим глазам:

- Ты что, очумел?

- Кидай сумку! - захрипел я.

Я понимал, что моё положение безнадёжное: он был старше и сильнее. Но я лез напролом. Во мне, знаете, чертёнок сидит. Я сам бы и не догадался об этом, если бы как-то мама не проговорилась.

- Не стоишь ты моих кулаков, - махнул рукой Яша.

Не то удивился моей выходке, не то подумал о кулаках Ахмадея - одним словом, не стал меня бить. Однако надписи с этого времени больше не появлялись. При первой же встрече я сказал Мане:

- Про «жабу» писать тебе больше не будут, хотя стоило тебя проучить за то, что ты предала Фатыму. Да ладно уж!..

- Я не предавала, я только рассказала дедушке правду! - запротестовала Маня.

Но я не стал её слушать. Важно отвернувшись, я пошёл домой. Не объяснять же девчонке, что из-за неё чуть не пришлось драться!

СОБРАНИЕ МАМ

Мы, наверно, вывели из терпения наших мам. Уж больно много накопилось у нас грехов. А история с яблоками, видно, совсем доконала их.

Как-то утром на стене нашего дома, возле самых ворот, появилось объявление. Первым заметил его Ахмадей.

- Сегодня в семь часов вечера в помещении гаража состоится собрание родителей, проживающих а нашем доме, - доложил он нам и повёл нас смотреть объявление.

- Кое-что тут не дописано, - сказал Яша. Оглядевшись по сторонам, он достал карандаш и исправил объявление. После слова «Объявление» появилось: «Всем на удивление!» А в конце дописал: «Работает буфет. После собрания - разные игры. Входной билет стоит один рубль».

Нам понравилась поправка, и мы дружно посмеялись над объявлением. Но потом Ахмадей задумался.

- Наверно, про нас станут говорить, - сказал он.

- Обязательно, - согласился Яша.

- Надо придумать что-нибудь.

- Н-да…

- Нас самих, конечно, не пустят!

- Как пить дать.

- Что же там будут говорить? Надо узнать!

Яша посмотрел на меня, затем ударил себя ладонью по лбу и сказал:

- Есть идея! Спрячем Мансура под столом. Кто его увидит за сукном?

Ахмадей просиял. Мне тоже понравилось это предложение, а самое главное - доверие ребят.

- Я маленький, просижу всё собрание, - согласился я.

Пользуясь тем, что моя мама готовила помещение для собрания и застилала там стол, мне удалось незаметно спрятаться. Лежать на перекладинах стола было не особенно удобно, но, что поделаешь, приходилось терпеть.

Как назло, мамы собирались очень медленно. Пока дождался начала, все бока отлежал.

Первыми под сукно просунулись ноги дяди Яфая. Я сразу узнал их по запаху: дядя Яфай мазал сапоги дёгтем.

Рядом с ним сели Люциина мама и моя мама.

Моя мама была в стоптанных туфлях. Люциина мама надела резиновые боты.

Вот за этими ногами я и следил, чтобы они меня, так или иначе, не задели. Если чья-либо нога поднималась, я сразу отодвигался.

К моему счастью, вскоре раздался бас нашего коменданта.

- Плохо воспитываем мы своих ребят, - проговорил он. - Об этом сегодня и поговорим. В чём причина того, что наши мальчики приносят много огорчений? Почему они не похожи на тех детей, которых описывают в книгах?..

А я подумал про себя: «Как будто для того пишут писатели, чтобы я, или Яша, или Ахмадей подражали героям из разных книг! Если так рассуждать, тогда все мы будем на одно лицо - какая скука! Не человек получится, а одно подражание. Нет, книги пишутся не для подражания, а для волнения. Когда читаешь и волнуешься, это, по-моему, хорошая книга. А если читать скучно, то какой ни будь распрекрасный герой - книга плохая!»

Между тем собрание продолжалось.

- Казалось бы, откуда явиться таким фактам, как хулиганство и грубость? - говорил наш комендант. - Чего не хватает нашим детям?..

- Постоянного глаза за ними не хватает! - перебил его отец Ахмадея и даже хлопнул себя по коленке.

Но вот заговорила своим красивым голосом Яшина мама. Она сидела в стороне, и я, к сожалению, не видел, в каких туфлях она пришла.

- Какой же может быть глаз, - сказала она, - когда я целый день работаю! С утра на репетицию. В шесть часов приду, поем - и на спектакль, до самой ночи!

- Но ведь есть же у нас во дворе свободные женщины… - вмешалась мама Фатымы.

Она всё время молчала, и я жалел об этом: уж кто-кто, а она умеет воспитывать детей - по Фатыме видно.

- Знаете, - продолжала мама Фатымы, - а что, если нашим более свободным женщинам наблюдать за детьми…

Признаться, это предложение меня очень расстроило. Ещё бы, как возьмётся нас воспитывать Люциина мама - во двор не захочешь выходить!

В это время слово опять взял дядя Яфай.

- По-моему, - сказал он, - мысль эта правильная. Но дело не только в этом. Нужно, чтобы родители больше разговаривали с детьми, больше доверяли им… Разрешите, я расскажу вам один случай из своего детства…

Тут дядя Яфай, наверно, задумался.

- В то время мне было не больше шести-семи лет, - начал он. - Одним словом, букашка! И вот как-то вертелся я под ногами у матери, когда она нам, детям, кашу готовила. А ребёнок я был наблюдательный, шустрый. Вижу, в одну из тарелок мама положила больший кусок масла, чем в другие. Я очень этим расстроился, но сделал вид, что ничего не заметил. Попытался улизнуть из кухни, однако мать вернула меня. «Раз ты заметил, что я кого-то балую маслом, надо объяснить тебе причину, - сказала она. - Так я поступаю с тех пор, как заболел твой братишка. Я не могу всех вас досыта накормить маслом. Приходится от вас урезывать, а ему добавлять». И я, хотя был мал, понял свою мать, понял, что она поступает справедливо. Вообще ребёнок ценит доброе слово и правду…

Дядю Яфая поддержал отец Ахмадея.

- Конечно, - сказал он, - от матери очень многое зависит…

Но его перебила Люциина мама:

- А что отцы? Почему им тоже не заняться детьми?

- Не мешайте мне высказаться! - обиделся отец Ахмадея. - Про матерей это я так, к слову. А главное, тут Яфай сказал про справедливость. Я тоже так думаю: детей нужно воспитывать строго. Помнится, мне исполнилось всего-навсего пятнадцать лет. Нужда заставила работать на складе, где солили рыбу. Соль разъедала руки, работа была тяжёлая и за неё хозяева складов платили мало. Однажды я матери сказал: «Я сбегу! Больше нет сил работать среди соли!» Мать, ничего не говоря, вынесла из другой комнаты тужурку. «Если хочешь бежать, то я тебе помогу, - сказала она. - Вот твоя одежда, убегай куда хочешь. Значит, ты растёшь трусом!» Давным-давно был этот разговор, а я до сих пор не забыл. Вот так надо разговаривать с детьми…

«А сам бьёшь Ахмадея!» - подумал я.

Тут, к моему удивлению, заговорила и моя мама. Обычно она никогда не выступала. Я съёжился, боясь, что она начнёт жаловаться на меня перед всем двором, а мне очень этого не хотелось.

- Мне чаще других приходится бывать среди детей нашего двора, - заговорила мама. - Я не согласна, что наши мальчики такие уж плохие, как говорит Магира-опай (это так Люциину маму зовут). Конечно, одни похуже, другие получше, но вообще ребята ничего… Про воспитание детей книг я не читала. Ращу сына как могу, по-рабочему. У меня он тоже начал было озорничать. Понятно, я тогда на заводе работала, а он дома оставался один. Вижу, ленится, хочет жить на всём готовом. Думаю, так дело не пойдёт! Кого я выращу? Сроду в нашей семье не было баринов. И всё это от себя, от нашей ласки, значит, идёт. Сын ждёт, пока я вернусь с завода, даже чай себе не вскипятит, пол не выметет, дров не принесёт. А он уже большой был, седьмой год шёл. Однажды вернулась с завода, разделась и легла спать. Мой Мансур удивился. «Разве, мама, не будем обедать?» - спросил он. «Устаю после работы. Нет чтобы тебе самому картошку почистить или там чай вскипятить!» - говорю ему. Боролась так с недельку. Вижу, сынок мой начал исправляться: к моему приходу пол подметён, дрова принесены, посуда чистая…

Мне под столом так приятно было, что мама меня хвалила. Я лежал и на пальцах считал, какую работу я дома выполняю.

- Мама, а ты забыла, что я сам себе стираю! - подсказал я, совершенно забыв, что нахожусь под столом с тайным заданием.

Не успел я договорить, как закричала Люциина мама:

- Караул! Под столом кто-то есть!

Все переполошились, засуетились. Даже тогда, когда убедились, что под столом нет людей, что находился там я один-одинёшенек, всё равно никак не могли успокоиться.

- Вот твой хвалёный сын! - говорила Люциина мама, вытаскивая меня за уши.

Так из-за своей глупости мне не удалось дослушать собрание. А потом ещё и от ребят попало. Я чуть-чуть не разревелся от обиды.

Но плакать у нас в семье было запрещено.

МОЯ МАМА

Да, в нашем доме запрещено плакать.

Моя семья состоит из двух человек - мамы и меня. Третьим был отец. Он защищал Родину на фронте и похоронен под Ржевом. На его могиле стоит красная звезда, и больше ничего. Весной на небольшом бугорке растут ландыши, а зимой ложится мягкий и пушистый снег.

Снег ложится высоко, но красную звезду видно всегда. Её никакой снег не закрывает.

Мама до сих пор считает нашу семью из трёх человек. Ей виднее.

Я хочу рассказать о своей семье. Значит, о маме.

Она у меня очень красивая. Так считают не только наши соседи, но и на заводе, где она работала более десяти лет. Я тоже считаю, что нет никого на свете красивее моей мамы.

Я готов смотреть на неё и слушать её целыми днями. Она рассказывает лучшие сказки, которые когда-либо слушал человек. Она сама придумывает сказки, и они не похожи на те, которые можно услышать от учительницы или Фатымы.

Для тех, кто не знает маму, быть может, не будут понятны её сказки. А я их люблю.

О человеке и горе она рассказывает:

- Гора может быть одинокой. Или дерево. Они не имеют ног, чтобы подойти друг к другу. Человек идёт куда хочет! Он может найти себе товарищей. Значит, человек сильнее дерева и горы. Человек от рождения добрый, - говорит она, - добрый и весёлый. Весёлый человек много думает о жизни. А жизнь любит песни и смех.

В нашем доме мы любим улыбку. Но весёлость должна вести себя благоразумно - так учит мама. Мама стоит за улыбку. Я - тоже. Она против слёз. Я - тоже.

Она хочет, чтобы я был хозяином жизни.

- Мама, а как стать хозяином? - спрашиваю я её, когда мы остаёмся одни и приходит время для сказок.

- Ты строй и паши для людей, - говорит она мне, - и немного для себя. Другие поступят так же: для людей и немного для себя. И получится, что мы все пашем и строим для всех.

Особенно часто она говорит о друзьях:

- Друг должен быть лучше тебя. А товарищ - не хуже тебя. Если не так, то ты помоги ему стать лучше Злой сам приходит. А доброго надо найти. Иногда ищешь его всю жизнь.

- Мама, - спрашиваю я её, - разве не бывает так, что ищешь, ищешь и не находишь?

- Не бывает, - отвечает она. - Добрых людей всегда больше, чем злых.

Она учит меня не делить общее добро и богатство.

- Солнце нельзя разделить, - говорит она. - Птица - часть синего неба. В нашем доме нет одного хозяина - все мы хозяева. Дари людям всё, что ты можешь: улыбку, труд, воздух и солнце.

В нашем доме принято жить для людей.

ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

Люциина мама сегодня дежурит по двору.

- Бегать нельзя! - говорит Магира-опай, следя за мной. - И скользить по льду тоже!

Я нехотя опускаюсь на скамейку в саду. Но она и этим недовольна.

- Разве тебе нечего делать? - спрашивает она. - Иди домой, бездельничать нельзя!

- Я все уроки приготовил, - отвечаю я ей.

- Так-таки все? Наверно, что-нибудь оставил.

- Нет, не оставил, - говорю я.

- Взрослым грубить нельзя, - напоминает Магира-опай.

И я уже знаю: Магира-опай сегодня же пожалуется маме.

За нас взялись по-настоящему. Пролетела наша вольная жизнь.

Мамы приняли самые крутые меры. Теперь они сами следили за выполнением домашних заданий. Выделили двух дежурных: одну по двору, другую по школе. Не успеешь заработать двойку или тройку, как эта весть обгоняет тебя по пути домой. Если раньше за плохую отметку пожурит, бывало, мама, то сейчас каждую отметку обсуждали всем двором.

Но особенно серьёзный контроль установили за нами, мальчишками.

Сегодня, например, мне обязательно надо повидать Яшу, но это невозможно. Он сидит взаперти за двойку по английскому: мама его наказала. Раньше, бывало, крикнешь со двора или там свистнешь, и друг выглядывал в окно. А теперь кричать или свистеть нельзя: за этим строго следит Люциина мама.

Конечно, приходится приспосабливаться.

Теперь мы носим в кармане по куску разбитого зеркала. Незаметно направишь в окно зайчика - и готово! Условный сигнал принят. Друг выглянет в форточку и при первой возможности обменяется с тобой словечком.

Вот до какой жизни мы дошли!

Я дождался-таки, когда дежурная ушла домой, и тут же вызвал Яшу к форточке.

- Яшка, брось «Трёх мушкетёров»! - попросил я.

- Не могу, - отказал он. - Ахмадей взял.

Разговор на этом пришлось прервать, потому что вернулась Люциина мама.

Ахмадея тоже запрягли. Всё свободное от уроков время его заставляли работать по дому.

- Труд - самый лучший вид физкультуры, - говорил его папа, кондуктор. - Полы моешь - пояснице и животу тренировка. За стиркой мышцы рук укрепляются. Когда сходишь за хлебом или на базар за мясом, то ноги спортом занимаются. При физической работе голова отдыхает. А для носа форточку можно открыть. Благо, свежего воздуха достаточно!

Девчонкам, конечно, было легче. У них и отметки лучше. Они умели приласкаться к мамам, поэтому им жилось вольготно. Они стали полными хозяевами «Большого оркестра».

Хозяевами стали, но веселее им от этого не стало.

Видели они, какая участь постигла нас, и поэтому мучились. Известное дело, у них доброе сердце.

- Если тебе некогда, я могу сбегать за булками, - говорила мне Маня.

Я оказался единственным мальчиком, кому, так или иначе, легче жилось: мама не особенно мучила меня.

Фатыма, которая раньше намеревалась нас перевоспитать, тоже заметно перестроилась.

- Задачку я уже решила. Не знаешь, как справился Ахмадей? - спросила она меня.

- Ахмадей решит! А что ему! - ответил я, хотя вовсе не был убеждён в этом.

- А ты всё же узнай, - настаивала Фатыма.

- Ладно, я схожу к нему, - согласился я. - А ты ему записку напиши.

Немного подумав, она ответила:

- Записку писать не буду. А решение задачки вот, можешь передать.

Однако Ахмадей отказался взять решение задачки.

- Девчонки сами натворили, так пусть теперь не подлизываются! - огрызнулся он.

Узнав гордый отказ моего друга, Фатыма огорчилась.

- Глупый он, вот что! - сказала она, разорвав на мелкие куски исписанный цифрами листочек бумажки.

Вообще-то я не против гордости, она мне даже нравится. Однако недавно я подумал и решил, что вести себя гордо можно в трёх случаях: когда становишься чемпионом, если на полюс слетал или уж разве орден Ленина заработал. А без такого повода, мне думается, гордиться незачем.

Бывали, конечно, у нас и счастливые дни. Особенно, когда по двору дежурили моя мама, Мании дедушка или бабушка Фатымы.

Фатыма никогда раньше не жила с бабушкой и поэтому теперь не чаяла в ней души. Нам было даже завидно. Фатыма гордилась своей бабушкой и считала её самой лучшей после няни Пушкина. Оказалось, что бабушка знает множество песен, и ещё она готовила такие вкусные блюда, которые не умела стряпать ни одна мама в нашем дворе.

Частенько Фатыма говаривала:

- Я прямо не знаю, как отблагодарить бабушку. Она ради нас так старается!

И вот однажды Фатыма рассказала нам, что решила в знак уважения научить бабушку говорить по-английски. Сама она на пятёрку изучала иностранный язык, и, наверно, ей ничего не стоило бабушку обучить английскому языку.

Вскоре выяснилось, что бабушка плохо запоминает незнакомые слова, но от уроков не отказывалась. Когда Фатыма начинала с ней заниматься, бабушка слушала её внимательно, хотя и не откладывала работу на кухне.

Как-то она сказала внучке:

- Ты, Фатыма, не требуй с меня так много. Для начала научи, как здороваться по утрам…

Скоро об этом узнал весь двор, и теперь, когда бабушка выходила на дежурство или просто посидеть на скамье, мы все бросались к ней и кричали ей разные английские слова, какие кто знал.

Бабушка не подавала виду, что не понимает, и всё повторяла одно и то же:

- Гуд дей!

При этом ей было безразлично, когда она нам отвечает: утром ли, вечером ли, днём ли.

Услышав её ответ, мы все весело смеялись. Смеялась и она сама. Только Фатыма очень огорчалась, что у её ученицы так мало успехов в изучении иностранного языка.

- А ты брось учить. Она уже старая, - советовали ей Маня и Зуляйха.

Однако Фатыма всё ещё воспитывала в себе характер и не могла бросить дело, за которое взялась.

ДЕВОЧКИ ТОЖЕ НЕ ЗЕВАЛИ

Так, в радостях, а больше в неприятностях, прошла значительная часть учебного года. Наступила весна: на улице ещё лежал снег, но солнышко уже пригревало ничего себе. В один из таких дней мы с Ахмадеем и Яшей сидели за сараем и подставляли солнцу побледневшие за зиму лица. Это было так приятно, что даже не хотелось разговаривать.

Скоро к нам подсел Искандер - видно, тоже захотел погреться.

- Слышали? У нас во дворе решили доску поставить, - сказал он после некоторого молчания.

- Что это ещё за доска? - сонно спросил Ахмадей.

- Откуда я знаю! - пожал плечами Искандер.

Яша и Ахмадей только недоумевающие переглянулись, а я сразу побежал к девочкам - надо было разузнать, что к чему. У них всегда больше новостей.

Девочки разговаривали совершенно о других вещах.

- А меня папа повезёт в Ленинград и в Москву! - хвалилась Люция. - Потом мы поедем на юг. Я очень люблю купаться в море. Налетит волна, окатит водой… Брр, как бывает страшно и замечательно!

Щурясь на весёлое солнце, Зуляйха мечтала:

- Нынче папа достанет мне путёвку в лагерь нефтяников. В прошлом году они с мамой привезли с юга виноград и груши…

В разговор вмешалась Маня:

- А я даже не представляю, чем займусь летом.

Мне стало обидно, что девочки такие беззаботные.

- Эх, вы! - сказал я с укором. - Мечтаете тут, а у нас во дворе доску поставят.

Но девочки встретили меня недружелюбно. Вчера Ахмадей извалял в мокром снегу Зуляйху, и теперь все они очень сердились на нас.

- Это всё потому, что вы не дружите с мальчиками! - попробовал я уговорить их.

Однако девочки взглянули на меня с таким удивлением, будто только сейчас увидели.

- С вами невозможно дружить! - гордо сказала Фатыма.

- У меня папа ответственный, - заявила Люция. - Он позвонит в милицию, и всех вас заберут!

Но Фатыма не согласилась с ней:

- Через милицию нельзя установить дружбу. Так не годится. Раз наши мальчики в нас не нуждаются, мы сумеем обойтись без них. Найдём других, и получше!..

- Если меня называют жабой, как же я буду дружить с мальчиками? - закричала Маня.

- А меня в снегу валяют, - поддержала её Зуляйха.

- Ахмадей каждый раз доводит меня до слёз! - добавила Люция.

Сознавая их правоту, я молчал. Что я один мог поделать?

- Давайте сходим в райком. Все вместе соберёмся и пойдём к самому секретарю, - предложила Маня. - Я больше не хочу быть жабой!

Вдруг Фатыма громко засмеялась. Она всегда так смеялась, когда в голову ей приходила хорошая мысль.

- Давайте пошлём письмо в Москву! - сказала Фатыма торжественным тоном. - Напишем, что у нас нет дружбы между мальчиками и девочками. Обязательно ответят вот увидите!

Фатыма никогда не откладывала дела. Девочки тут же нашли карандаш и лист бумаги. Письмо сочиняли долго. Потом, переписав его набело, Фатыма прочитала письмо с начала до конца. После этого Маня опустила его в синий почтовый ящик, который прибит на углу нашей улицы.

Так письмо ушло в Москву.

МЫ ВООБЩЕ ПРОТИВ ЖЕНЩИН

Никогда жизнь в «Большом оркестре» не была такой трудной, как в начале марта. Мамы так круто «завернули гайки», что мы даже перестали понимать, чего они от нас хотят. Моя мама ещё туда-сюда, но моим друзьям, Ахмадею и Яше, жилось нелегко. Зато девчонки веселились как могли. Иногда просто обидно становилось, что ты мальчишка…

Конечно, это только усиливало разлад между нами. Ахмадей и Яша слышать о них спокойно не могли. И лишь я одни по-прежнему пытался дружить и с теми и с этими.

Товарищи всячески издевались надо мной.

«Девчатник!» - презрительно называл меня Яша.

Мне, конечно, было обидно, и я уже подумывал, не порвать ли и мне с девочками.

И вот как раз в то время, когда мы так плохо относились ко всем женщинам, подошёл день Восьмого марта.

- Не будем делать подарки, пусть знают! - заявил Ахмадей.

- Правильно, - согласился Яша.

Я не знал, что и говорить. Как же можно не отметить мамин праздник? Увидев, что я сомневаюсь, Ахмадей спросил:

- Ты против, что ли?

- Чего молчишь? - поддержал его Яша.

Мне не хотелось терять дружбу, поэтому я согласился с ним.

- Ты дай нам слово, - вдруг усомнился Яша.

- Какое слово?

- Клятву! - потребовал Ахмадей.

- Клятву я не знаю, но честное слово дам.

После этого Яша и Ахмадей ушли, а я всё-таки пошёл к девчонкам. У них было что-то вроде совещания.

- Девочки, - говорила как раз Фатыма, - у меня есть отличный план. Я предлагаю сделать подарок на Восьмое марта.

- Ты опоздала, - засмеялась Зуляйха. - Я уже купила маме подарок. Она любит читать книги, и я купила ей толстый роман. В хорошем переплёте. Деньги копила целый месяц, экономила на завтраках.

- А моя мама сама купила мне подарок! - запрыгала Люция. - Ах, как я довольна!

Маня схватилась за карман.

- Ой как я испугалась! - проговорила она. - Думала, что выронила.

- А что же ты купила бабушке? - заинтересовались девочки.

- Я купила пудру, - ответила Маня, вытаскивая из кармана коробочку «Ландыша».

Девочки посмотрели друг на друга и дружно засмеялись.

- Что же будет делать твоя бабушка с пудрой? - спросила Зуляйха.

- У меня больше денег не было, - начала оправдываться Маня.

- Она уже старая и не пудрится! - смеялась Фатыма. - Куда она денет твой подарок?

- Я об этом и не подумала… - огорчилась Маня.

Девчонки долго смеялись. А потом снова заговорила Фатыма:

- Вы все меня не так поняли. Я говорила об общем подарке. В нашем «Большом оркестре» работает женщина…

Люция захлопала в ладоши.

- Я сразу сообразила, - сказала она. - Предлагаю собрать деньги и купить ей платье!

Всем эта мысль понравилась, и все захлопали в ладоши.

Я уже собрался бежать домой и сообщить маме радостную новость, но остановился, заслышав голос Фатымы.

- Я возражаю, - заявила Фатыма. - Дворник получает зарплату, и потом, она не нищая, чтобы делать ей подарки. Она может обидеться. Я предлагаю в день праздника освободить её от работы и подежурить за неё. Я сама могу помыть нашу лестницу. А кто и снег почистит или подметёт двор.

Я не знал, как благодарить Фатыму. В самом деле, моя мама не нищая, чтобы всем двором ей собирать деньги на платье…

На следующий день, 8 Марта, весь двор трудился за мою маму. А она сама сидела дома и чуть не плакала от радости.

- Какие чудесные люди растут! - говорила она. - Сердечные люди…

Я же сидел с ней рядом и виновато моргал глазами. На дворе девочки трудились, выполняя работу моей мамы, а я, её единственный сын, сидел дома.

«Другой раз не давай честного слова, не обдумав!» - укорял я себя, пряча глаза от мамы.

КРАСНЫЕ МУШКЕТЕРЫ

Прошёл месяц с того первого весеннего дня, когда мы грелись на солнышке, сидя за сараем. Мы уже даже забыли о новости, которую принёс Искандер. Но вот как-то вечером дядя Яфай приволок большую фанерную доску и прибил её на самом видном месте.

По случаю такого диковинного явления сбежались все, кто был во дворе.

- О, тут каждого из нас вписали! - удивилась Люция.

- Масляной краской, - добавил Яша.

- Тише, ребята! - произнёс дядя Яфай. - Слушайте меня. С этого дня все вы должны писать на этой Доске отчёта свои отметки по учёбе и по дисциплине. Понятно?

Мы, хотя и не дружно, ответили:

- Понятно.

- Ясно.

Посыпались вопросы:

- А вписывать, кто будет?

- А премию дадут?

Дядя Яфай стоял между нами и улыбался:

- Это ваших мам спрашивайте. Доску доставить приказано было - доставил. Прибить приказано - прибил.

С этого дня ещё более усилился контроль над нашей жизнью.

Теперь чуть не каждый вечер около доски собирались мамы и даже папы.

- Моя Фатыма принесла восемь пятёрок и две четвёрки! - хвалилась её мать.

- С начала года у нашей Мани сорок три пятёрки! - сосчитала Манина бабушка. - Это много или мало?..

Никогда не думал, что каждая наша отметка будет иметь такое важное значение для всего двора.

Но особенно много крутились у доски девчонки.

Нам, мальчикам, доска, правду сказать, не понравилась с первого раза. Её мы ощутили как живого врага. Казалось, она всё видит и следит за нами строгими глазами.

- Таких досок нет ни в одном дворе, - говорил Яша. - Я жил в Одессе и Ташкенте, и то не было…

Ахмадей даже попытался украдкой стереть все отметки. Об этом он доложил нам за сараем.

- Совсем не стало жизни, ребята! - вздохнул он.

- Что правда, то правда, - подтвердил Яша. - Как будто в чужом доме живём.

Так сидели мы и жалели себя.

- Если б не вы, ей-богу, убежал бы! - убеждённо сказал Ахмадей. - Да где найдёшь таких друзей! Ведь мы как три мушкетёра…

- А что, это идея: стать мушкетёрами! - загорелся Яша. - Знаете, как они дружили? Им всё было нипочём. Честное слово!

- А мушкетёры были белые или красные? - насторожился я.

- Они были не белые и не красные, - неуверенно сказал Яша. - Они просто друзья.

- Нет, не просто друзья, они защищали короля! - покачал головой Ахмадей. - Даже так и назывались: королевские мушкетёры.

- Я не хочу защищать короля! - заупрямился я. Но Яша не растерялся:

- Давайте станем не просто мушкетёрами, а красными! Согласны? Красными мушкетёрами!

Я не стал возражать против того, чтобы стать красным мушкетёром:

- Красным - это можно!

МОИ ДУМЫ

Завидую я деревенским ребятам! У них природа рядом, поэтому им лучше, чем нам, городским.

Известно, и птицы больше любят сельские просторы. У нас в городе, кроме голубей, галок и воробьев, ничего не увидишь. Каждую весну мы стараемся удержать в своём дворе скворцов, но они предпочитают поля и леса нашему шумному городу. А у деревенских ребят и журавли и лебеди селятся, по ночам поют соловьи, над реками да озёрами летают чайки…

И цветы у сельских ребят лучше… Я, например, очень люблю ландыш и ромашку, а они не растут в городе.

Об этой своей грусти я не могу никому рассказать. С девчонками говорить о ромашках и соловьях мне неловко, а ребята - засмеют. Поэтому я сижу на крыше сарая и молчу. Куда ещё себя девать в такой приятный тёплый денёк!

Я слежу за тем, как проплывают белые облака. Как только на небе из-за крыши нашего дома появляется белый пушок, я начинаю считать: раз, два, три, четыре… При счёте «сорок два» облако скрывается за соседним домом.

Но вскоре мне надоедает следить за небом. Вот ведь не взял с собой кусочек разбитого зеркала, а то можно было пускать зайчика. Но спуститься с крыши - лень.

Двор пустует. Девочки ушли в театр слушать оперу «Евгений Онегин». Подумаешь, невидаль! Ребята разбрелись кто куда.

Всегда так: когда я остаюсь один, меня одолевают разные мысли. Начинаю размышлять о том о сём…

Сейчас мне хочется думать о чём-то радостном. Дома, когда нам бывает трудно, мама любит говорить:

«Вот доживём до полного коммунизма, тогда все люди будут жить в радости!»

Мне всегда хочется представить себе коммунизм.

Что же такое коммунизм? Об этом я не раз спрашивал маму, но она не может просто ответить на мой вопрос.

На мой взгляд, каждый наш мальчишка по-своему понимает коммунизм. Для Ахмадея, я думаю, он наступит, когда все продукты будут бесплатные. Заходи в любой магазин и бери всё, что захочешь. Известное дело, Ахмадей любит, как следует поесть… Яша, несомненно, представляет себе коммунизм как одни путешествия. В самом деле, он сможет ездить без паспорта куда вздумается, хоть на край земли…

Интересно, а какие мечты у старого генерала, который живёт в нашем дворе? Наверно, он вздыхает: «Вот бы вернулась моя молодость…» При коммунизме люди, конечно, будут жить очень долго и не стареть…

А каким представляю себе коммунизм я сам?

Я начинаю мечтать. Мне кажется, что при коммунизме, во-первых, никто никого не будет бить и обижать, как это происходит в нашем дворе. Во-вторых, думается мне, что в то время никто не будет напиваться, как папа Ахмадея. В-третьих, люди вовсе перестанут друг другу говорить неправду…

Нить моих мыслей неожиданно обрывается: но если так будет при коммунизме, Ахмадей не попадёт туда из-за того, что дерётся! Впрочем, Ахмадей всегда говорит правду и, конечно, пригодится в коммунизме. Зато папу его как пить дать не пустят! Люция тоже наверняка не пройдёт - вряд ли сумеет отвыкнуть говорить неправду. А Яшу задержат за его выдумки. Значит, Ахмадей должен прийти в коммунизм сиротой, мы оба - без друга, а наш двор - без Люции…

Тут есть о чём подумать! Очевидно, Фатыма права, и надо срочно заняться перевоспитанием моих знакомых.

Я продолжаю думать про коммунизм. Тогда, наверно, всё время будет светить солнце, всё время будут петь птицы?..

Однако на этот раз мне так и не удаётся додумать всё о коммунизме. Со двора доносится шум.

- Письмо пришло! Письмо пришло! - слышу я Мании голос.

Быстренько спрыгнув с крыши, я оглядываюсь. Конечно, это девчонки. Они окружили Фатыму. В её руках небольшое письмо, написанное на бланке.

- «Дорогие друзья! - громко начала читать Фатыма. - Извините, что отвечаем с опозданием. Мы получаем очень много писем каждый день, и ответить на все сразу у нас нет возможности. Вы пишете, что между вами и мальчиками нет дружбы. Дружба - это большая сила. В дружном коллективе легче жить, учиться, работать. Дружба помогает людям многого достигнуть. Можно найти много интересных, увлекательных дел, которые и сдружат вас. Вот сдадите экзамены, и у вас, как и у всех школьников нашей страны, начнутся летние каникулы.

Проводите экскурсии, устраивайте различные игры на свежем воздухе, поездки за город, организуйте помощь колхозу. А сейчас занимайтесь. Нужно хорошо подготовиться к экзаменам. Помогайте друг другу в учёбе. Нет ничего плохого в том, что мальчик поможет девочке в учёбе, или наоборот. Вспомните молодогвардейцев или Зою и Шуру Космодемьянских. Это были очень хорошие товарищи, настоящие друзья. Вам нужно брать пример с них…»

Когда Фатыма кончила читать письмо, девочки сразу закричали:

- Пойдём в поход! Все пойдём в поход!

А я побежал разыскивать мальчиков. Как всегда, они оказались в сарае.

- Пусть девчонки одни уходят в поход! - заявил Яша. - Красные мушкетёры в женщинах не нуждаются!

- Мы не ищем их дружбы и про это в газеты не пишем, - подтвердил Ахмадей.

- Если даже будут умолять, и то не согласимся дружить!

Так опять ничего у нас не вышло из дружбы мальчиков и девочек. Даже письмо из Москвы не помогло.

«ВЕЧЕР ДРУЖБЫ»

Приближались экзамены, и почти все мальчики и девочки «Большого оркестра» усиленно готовились к ним: мало спали, мало ели и даже осунулись. К нам с Маней это не относилось: экзамены нам ещё не полагались.

Однако подготовка к экзаменам не могла поглотить все наши интересы.

Девочки очень загорелись мечтой о походе. Теперь они только об этом и говорили. Мальчики не вмешивались в эти разговоры. Куда интереснее было поспорить о футбольном матче или о шахматной битве наших гроссмейстеров с заокеанскими мастерами. Мы с удивлением сообщали друг другу, что Смыслов отлично поёт, болели за наших баскетболистов, переживали удачи и неудачи футбольного сезона.

- Центр нападения в московском «Динамо» не работает левой ногой! - горячился Яша. - А то бы они показали армейцам!

- Ну тебя! - возражал Ахмадей. - Дело не в левой ноге. Я скажу вот что: скорости нет. Армейцы быстрее бегают.

К экзаменам каждый готовился по-своему. Одни не поднимали головы от стола, другие больше надеялись на шпаргалки.

Чего только не происходило в «Большом оркестре» накануне двадцатого мая! Искандер, на всякий случай, записал формулы на ноготь большого пальца. Яша переписал решения самых трудных задач на бумагу и прикрепил её на подошву ботинка. Кто догадается, зачем ученик рассматривает свой каблук!

Люция записала английские слова на пёстрый носовой платочек.

- Мы все запаслись ответами, и ты готовься, - посоветовала она Фатыме.

Но та только пожала плечами:

- Зачем мне шпаргалки!

И всё же Фатыма выбрала из букета цветок сирени с пятью лепестками (чтобы сдать на «пять»!) и проглотила его с вечера накануне экзаменов.

Наконец настал солнечный день, когда на Доске отчёта около каждой фамилии появилось слово «перешёл», написанное рукой дяди Яфая. «Большой оркестр» глубоко вздохнул: окончился ещё один учебный год. И самое главное - никто не оставался на второй год, даже не получил переэкзаменовки. Теперь можно было как следует отдохнуть до первого сентября!

Мамы воспользовались этим поводом, чтобы снова помучить нас, мальчишек.

- А почему бы нам не устроить нашим детям общий вечер по случаю окончания учебного года? - носилась из квартиры в квартиру Люциина мама. - Нам самим не оказывали подобного внимания. Пусть дети ощутят нашу заботу. Кстати, мальчики и девочки соберутся вместе… Это им полезно!

Девочки восторженно приняли идею вечера. Нас она, конечно, не порадовала. Этого ещё только не хватало!

- Товарищи мушкетёры, давайте откажемся! - предложил Яша.

- Нельзя, - вздохнул я, - мамы сами придут на вечер и нас обяжут.

Против этого довода никто не стал спорить.

- Посидим чуточку, потом сбежим! - посоветовал Яша.

- Ничего другого не остаётся, - согласился Ахмадей.

Ох, и досталось же мне в тот вечер! Вместе с девчонками я помогал своей маме. Почти из каждой квартиры выносили столы и стулья. Потом, когда столы накрыли скатертями, получился один длинный стол.

Люциина мама сама сходила на базар, накупила всякой всячины. Когда всё это расставили на столе, то выглядело как на Первое мая.

Конфет было - хоть горстями забирай в карманы! Шоколаду - меньше: плитку делили пополам. Но и это немало! Мы ведь не девчонки, на шоколад не падки!

Четыре мамы пекли для нас пирожки и беляши; то и дело я забегал домой, чтобы посмотреть, как моя мама варит чак-чак. Я уверен, что мало кто знает это башкирское кушанье. Тот, кто отведал его когда-либо, поймёт, почему я с нетерпением ждал чак-чака. А кто никогда не пробовал, пусть приезжает в наш дом. Угостим, не жадные!

К чаю поставили душистый мёд, который называется липовым. Когда о чём-нибудь хотят сказать плохое, говорят: «липовый». К липовому мёду это не относится!

Ну, про цветы не буду говорить. Букетов всяких наставили столько, что через стол трудно было разглядеть друг друга.

Но, как известно, у нас во дворе ничего не проходит гладко. Вот и «Вечер дружбы» начался не так, как планировали его мамы. Они во что бы то ни стало хотели рассадить нас вперемежку с девчонками. Кто с кем больше дрался, того и собирались посадить рядом. Я не знаю, почему так решили. Может быть, чтобы друг к другу привыкали и не дрались потом? До чего же наивно рассуждают иногда мамы!

Одним словом, мы наотрез отказались - не стали садиться рядом с девчонками.

- Или отдельно, или вообще не будем праздновать! - категорически заявил Ахмадей.

Это подействовало.

- Какие они нелюдимы… - начала было говорить Люциина мама, но на неё шикнули другие мамы, и разговор про нас замяли. На душе стало легче.

Теперь расскажу всё по порядку, чтобы ничего не упустить.

Понятное дело, девочки уплетали конфеты и без конца разговаривали да смеялись. Я не знаю, почему так часто смеются девчонки. Что касается нас, то мы сидели рядом, чинно и важно разливали фруктовую воду по чашкам.

После того как все мы немного поели, мама Фатымы произнесла небольшую речь.

- Будем верить, - сказала она, - в настоящую дружбу между нашими детьми! Желаем им всем вместе и дружно сходить в летний поход!

Но у нас был свой тост.

- За дружбу и так далее! - тихонько сказал Ахмадей.

- За красных мушкетёров! - добавил Яша. Мы разом выпили фруктовую воду.

Всё шло тихо и гладко. Скоро мамы ушли, осталась только Манина бабушка.

Мы тоже собирались смыться, когда внезапно в саду появился Мурат. Он помахал рукой Фатыме, скрылся, а потом появился снова. Я так и ахнул. Рядом с ним шагал лобастый мальчик, тот самый, с которым мы познакомились, когда искали дом Аксакова.

- Заходите, мальчики, что же вы опоздали? - крикнула им Фатыма.

Отсюда мы заключили, что она пригласила их на «Вечер дружбы». Это надо было понимать как вызов нашим мальчикам. Имея столько порядочных мальчишек в своём дворе, приглашать чужих, с другого двора! Большего оскорбления для нас нельзя было и придумать.

Не я один так думал. Ахмадей даже побледнел от обиды.

Между тем все девочки начали ухаживать за своими гостями. Фатыма поставила перед лобастым тарелку с ягодами. Зуляйха подала ему чай. Маня тоже отломила кусок от своего шоколада и протянула Мурату.

«Ну, погоди же! - подумал я. - Как защищать - так Мансур! А как шоколады дарить - так другой!»

Я поднялся и сказал ребятам:

- Ну их! Уйдём!

- Сиди! - прошипел Ахмадей, не сводя глаз с лобастого.

- Мы же решили смыться! - напомнил я.

- Молчи! Чего тебе! Сам знаю! - рассердился Ахмадей.

Я не стал настаивать. С тех пор как Маня уступила свой шоколад Мурату, я потерял всякий интерес к нашему вечеру. Даже до чак-чака не дотронулся.

Когда вечер кончился и все расходились, я подошёл к Ахмадею.

- Как ты думаешь, - спросил я его, - может быть, надо отколотить их?

- Не сейчас, - сухо ответил Ахмадей.

А Яша поднял руку и торжественно произнёс:

- Мушкетёры не прощают измены! Они мстят!

БИНОКЛЬ

У девочек вовсю развернулась подготовка к походу.

Фатыма успела уже договориться с туристическим бюро, чтобы во дворе нашего дома провести общее собрание мальчиков и девочек, посвященное походу. Фатыма сама написала объявление на большом листе бумаги.

«Всем мальчикам и девочкам «Большого оркестра»! - было написано крупными буквами. - Завтра у нас состоится интересный доклад о походе туристов. Наш маршрут будет называться «Сердце Урала». Приглашаются все, кто желает стать туристом».

В назначенный час во дворе собрались все девочки. Из мальчиков был один я. Конечно, красные мушкетёры не прощают, и после всего того, что было на «Вечере дружбы», мне не следовало ходить на это собрание. Но уж очень хотелось послушать про будущий поход.

Остальные мальчишки играли за сараем и отказались прийти на собрание. Понятное дело, Ахмадей не захотел плясать под дудку Фатымы.

Когда явилась очкастая тётя из туристического бюро, Фатыма послала меня за сарай, чтобы я снова пригласил остальных ребят.

- Иди, не мешай нам, кукла! - обозвал меня обидным словом Яша. - Мы не девчатники…

Мне очень не хотелось слыть «куклой». От обиды я больше ничего не мог сказать и побежал туда, где проходило собрание.

- Они не хотят слушать доклад! - громко объявил я.

- Ну что ж, начнём и без них, - решила Фатыма. Тетя в очках только что начала говорить нам про горы и леса, как из-за крыши сарая прилетело тухлое яйцо, брошенное кем-то из ребят. Оно упало рядом с тётей, чуть не задев её.

- Невозможные хулиганы! - возмутилась пришлая тётя. - Видали вы это?

Все девочки заахали. Доклад пришлось прервать, и за сарай побежала Фатыма, чтобы выяснить, кто это сделал. Но там она не застала никого.

Как только тётя начала рассказывать дальше, откуда-то из-за гаража поднялся свист. Волей-неволей пришлось прервать собрание. Тётя из туристического бюро очень обиделась и заявила нам:

- Если бы я знала, что у вас живут такие хулиганы, никогда сюда не пришла бы!..

После её ухода Фатыма гордо сказала опечаленным девочкам:

- Мальчики могут сорвать доклад, но путешествие - никогда!.. С этого дня мы начнём готовиться в путь-дорогу. Пойдут одни девочки!

- Почему одни девочки? - в сердцах воскликнул я. - Я тоже пойду с вами. Верно, и твой брат пойдёт…

Так опять проявилась моя бесхарактерность. Но это оттого, что я добрый. Моя мама не раз говорила мне об этом.

Фатыме купили лыжный костюм, который мог пригодиться ей в дороге. Зуляйха хвалилась алюминиевой фляжкой, подаренной папой. Искандер приобретал рыболовные снасти. Дядя Яфай даже обещал достать для нас охотничье ружьё и палатки.

Разумеется, мне было немного стыдно перед старыми друзьями, я даже старался не попадаться им на глаза. Но всё-таки бросить их совсем я не мог.

Однажды я робко заглянул за сарай. Мушкетёрская компания сидела на ящике и о чём-то разговаривала.

- Ты тоже в поход собрался, кукла? - усмехнувшись, спросил меня Яша.

- Я не кукла! - запротестовал я.

- Ну ладно, пусть не кукла! - смягчился он. - Хочешь пойти с девочками?

- Там не только девочки, - начал я защищаться. - Брат Фатымы идёт, ещё кое-кто…

- Тебе бы не следовало. Лучше бы шёл с нами… Верно, Ахмадей?

Тот важно кивнул головой:

- Он умеет молчать. Его нельзя скидывать со счетов.

- А вы куда? Тоже в поход? - стал расспрашивать я.

- Придёт время - узнаешь!

Я не настаивал, но в поход продолжал собираться. Мне тоже хотелось взять с собой такое, чего нет ни у кого. Фронтовые товарищи моего папы прислали нам его вещевой мешок. Я твёрдо решил захватить в поход этот вещевой мешок. Потом мне захотелось достать бинокль. Но где его возьмёшь?

Я попробовал обратиться к нашему генералу в отставке. Попросил его одолжить бинокль, однако он отказал:

- Это память о фронте. Подарок одной разведчицы. Я боюсь, что вы потеряете… Хочешь, я тебе компас дам?

От компаса я отказался.

Я очень люблю сдерживать своё слово: обещал взять в поход бинокль - надо во что бы то ни стало достать.

Однажды я пошёл в комиссионный магазин, где продавали бинокли.

- Дайте мне бинокль на время, пока в поход сходим, - умолял я.

Но мне и там не дали, сказали, что это чужое добро и из магазина без денег ничего не отпускается. Я показал им монету, которую мне подарил Яша. Монету тоже не приняли. Пришлось вернуться с пустыми руками.

Но я всё-таки не терял надежды достать бинокль.

ДЕВОЧКИ ВОСПИТЫВАЮТ ТЕРПЕНИЕ

Наши девчонки практически готовили себя к походу.

- Поход - не прогулка, - напомнила Фатыма. - Пусть каждый ликвидирует свои недостатки!

С Фатымой никто не спорил: каждый сам понимал, что поход будет нелёгкий. Если мы выйдем в поход такими, какие мы есть на сегодняшний день, то, конечно, ни одного дня не выдержим. Много неженок у нас развелось!

Наша Зуляйха начала бороться с болью. Она калёным железом хотела вытравить из своей души слабость. Ради этого она два дня проходила в туфлях, которые жали ей ноги. На всех пальцах у неё появились кровяные мозоли.

- Не хватит ещё? - спрашивала она у Фатымы.

- Нет, - сурово отвечала та.

Сама Фатыма привыкала голодать. Понятное дело, в походе всё может случиться. Продукты могут выйти, в пещере можно потеряться, можно оказаться на острове… Фатыма всего два раза в день ела и два раза пила воду. Она намеревалась сократить норму ещё на один раз, если продержится до конца недели.

Маня, как известно, во всём старалась подражать Фатыме. И здесь она ничего другого не придумала, как голодать. Она ела утром и вечером, а днем ничего в рот не брала. Бабушка не на шутку испугалась.

- Не могу понять, что случилось с моей внучкой, - украдкой плакала она среди соседок. - Совсем перестала есть. Чего только я ей не покупаю: и молочное, и птицу, и фрукты… Бывало, очень любила шоколад, теперь даже не дотрагивается.

- Надо свести её к врачу. А то как бы чего серьёзного с ней не было! - посоветовала Люциина мама.

Когда Маня узнала, что бабушка хочет повести её в амбулаторию, то не на шутку испугалась. Прибежала ко мне.

- Фатымы дома нет. Посоветуй, что делать? - спросила она меня.

Хотел я ей напомнить про шоколад, которым она на вечере угостила Мурата, да не стал. Не такое время, чтобы про свои чувства говорить. И потом, ведь не побежала к Мурату, а пришла ко мне.

- Ты не бойся! - утешил я её. - В случае чего, я сам с тобой пойду.

Так и пришлось мне с Маней и с её бабушкой пойти в амбулаторию.

Если вы никогда не были в Уфе, расскажу вам, куда мы пошли.

Как только выйдешь из нашего дома, надо завернуть налево, то есть идти по Коммунистической улице. Она у нас центральная. Липами и тополями обсажена. И канавки есть, где мы хотели создать арыки. Дальше идёшь мимо швейной фабрики, мимо типографии и около Ленинского садика сворачиваешь направо.

В нашем городе давным-давно бывал Ленин, по пути из ссылки заезжал. Наверно, захотел посмотреть на то, как уфимцы живут, и с революционерами поговорить. Одним словом, на том месте, где Ленин любил бывать, памятник поставили и сад развели.

Пройдя по улице Ленина, надо свернуть налево. Тут в пятом или шестом по счёту домике находится наша детская амбулатория: старый каменный дом с кривыми лестницами.

- Держись! - предупредил я Маню, как только мы вошли в первый кабинет.

Перед тем как войти, я внимательно прочитал надпись, сделанную синей краской на белой дощечке: «Терапевт». «Это, наверно, фамилия доктора», - подумал я.

Высокий и худой дяденька, одетый как повар, опустил очки на самый кончик носа и сердито сказал нам:

- Заходите по одному!

Мне пришлось объяснить, что мы пришли все вместе.

- Кто же из вас больной?

- Вот она, - сказал я, легонько подталкивая вперёд Маню.

На белой скатерти лежали чёрный ящик, большие часы и термометр.

- Подойди ко мне, девочка. Повернись. На что жалуешься?

Он приставил дудочку к спине Мани и приложил к ней ухо, а потом даже в рот заглянул. Точно, взглянув на язык, можно узнать, что происходит на душе у человека.

- Ваша девочка совершенно здорова, - проговорил доктор, моя руки под краном. - Заставляйте её чаще бывать на свежем воздухе. Разнообразьте питание…

- Чего только я не перепробовала! - вздохнула бабушка. - Наверно, всё-таки болезнь её внутренняя, не иначе.

- Если мне не доверяете, обратитесь ещё к невропатологу! - обиделся доктор. - Могу повторить: девочка совершенно здорова.

Во втором кабинете сидела симпатичная молодая тётенька.

- Подойди ко мне, не бойся, - приветливо пригласила она Маню. - Расскажи, на что ты жалуешься?

- Я совсем не жалуюсь, - пролепетала Маня.

- Говори громче. Ничего не болит?

- Нет.

- Не кушает она у нас, - сокрушённо заговорила бабушка.

- Почему же ты, моя милая, не кушаешь?

Я испугался, как бы Маня не поддалась ласковому голосу.

- Держись! - прошептал я.

- Мальчик, а ты чего шепчешься?

- Просто так, - ответил я.

Потом мы заходили ещё к хирургу. Бабушка сказала, что, может быть, у Мани чего-нибудь сломалось.

Там тоже никакой болезни не обнаружили.

Когда вышли из четвёртого кабинета, бабушка вдруг заплакала:

- Боже мой, куда я теперь пойду?..

Этого Маня не выдержала. Она заплакала вслед за бабушкой, но ещё громче.

- Прости меня, бабусенька! - проговорила она сквозь рыдания. - У меня ничего не болит, я только воспитывала терпение… С этого дня буду есть всё, что ты мне дашь. Я стану послушной, как прежде.

Я с укором покачал головой: разве на девчонку можно положиться? При первом же случае подведёт.

КАК ТРУДНО ОТУЧИТЬСЯ ВРАТЬ

Не раз Люция давала себе твёрдое слово, что навсегда и бесповоротно перестанет лгать.

«Это последний раз, - бывало, говорила она. - Больше никогда не буду, честное слово!»

Но каждый раз ей что-то мешало сказать правду. Помню, как-то ещё зимой она получила двойку по ботанике и очень огорчилась. Дело было перед концом четверти, и Люция решила об этом обязательно рассказать матери. С этой мыслью она направилась домой.

Мама была не одна - на диване сидела гостья.

- Вот она и сама, моя отличница! - обрадовалась мама, подводя свою дочь к незнакомой женщине.

Мама, конечно, прекрасно знала, что Люция не отличница. Всем, в том числе и гостье, она говорила неправду. Люция покраснела от досады, но всё же не рискнула подвести маму. Так она и не сумела сказать правду о двойке ни в тот день, ни после.

А ещё до этого Люция на катке потеряла красивые перчатки, недавно купленные в Москве. Она забыла их на скамье, когда одевалась. Но маме наврала, что перчатки украли.

Вчера я застал Люцию в слезах.

- Упала, что ли? - посочувствовал я, подойдя к ней. Мне всегда больно за людей, которые плачут. Ведь от счастья никто не плачет. А кому хочется, чтобы люди страдали?

- Вот искала конфеты… - ещё сильнее заплакала она. - Забралась в буфет и нечаянно уронила чашки… Такие большие… Их маме на свадьбу подарили.

- Ты же не нарочно, - стал я утешать её. - Маме объяснишь, как только она вернётся. Я уверен, что она тебя простит. Мне тоже приходилось разбивать чашки.

- Она уже вернулась, и у меня не хватило духу сознаться! - ещё горше заплакала Люция.

- Почему же не смогла? - заинтересовался я.

- Потому что… потому что… она заболела, как только пришла домой, голову завязала полотенцем и легла. Как же я ей скажу в такое время?

Нет, никак не могла Люция отучиться врать! Это было тем более страшно, что все без исключения девочки знали про Люцию, что она вруша, и понемногу переставали ей доверять. Разве такого человека можно взять в поход? По-моему, нет…

ВОЕННЫЙ СОВЕТ МУШКЕТЕРОВ

Как-то Яша остановил меня во дворе и торжественным голосом пригласил на совет мушкетёров.

Между прочим, став красными мушкетёрами, мы обязаны были носить перья на головном уборе, как это принято у всех мушкетёров. Однако возникли затруднения: ходили мы, как правило, без кепок. Поэтому было принято решение, что красные мушкетёры могут носить перья в карманах брюк.

Так вот, когда мы пришли в сарай, Ахмадей заставил нас вытащить из карманов петушиные перья. Только после того, как все убедились, что в нашу среду не пробрался чужой человек, он приступил к обсуждению вопроса.

- Девчонки затеяли поход, - проговорил Ахмадей, исподлобья посматривая на меня. - Надо определить нашу позицию. - Он опять покосился на меня. - Фатыма как будто решила без нас обойтись. Допустим это или нет? Говорите!

Я благоразумно промолчал о том, что уже дал своё согласие. Ждал, что скажут ребята.

- Поболтают и бросят, - проговорил Яша. - Без нас они не рискнут пойти в горы. По мне, плюнуть на всё это и забыть. Нам нужен свой поход, отдельный от девочек.

- Ты не знаешь Фатыму, - вмешался я. - Она обязательно уведёт девочек.

- Ну и что ж?

Я решил сыграть на самолюбии моих друзей:

- Они не особенно, мне думается, нуждаются в нас. Если захотят, то всегда найдут мальчишек из других дворов. Как прошлый раз…

Когда я напомнил про лобастого, Ахмадей даже зубами заскрипел:

- Это ещё посмотрим! Я не позволю, чтобы другие влазили в дела нашего «Большого оркестра»!

Мне только это и нужно было:

- Может, перехитрим их? Если мы пойдём…

- В самом деле, если попробовать? - задумчиво произнёс Ахмадей.

- Вот это здорово! - воскликнул я, обрадовавшись, что в поход пойдём все вместе.

- Ты не шуми, - остановил мой восторг Ахмадей. - Фатыма может заартачиться.

- Да нет, не заартачится! - настаивал я. - Ручаюсь, хоть голову на отсечение дам!

Ахмадей спросил:

- Яша, а ты как? Не против? Тот пожал плечами и промолчал.

- Тебя спрашивают! Против нас хочешь пойти, против решения, значит?

- Ну вас!.. - недовольно буркнул Яша. - Валяйте! Посмотрим, что из этого выйдет. Я воздерживаюсь. По мне, так лучше организовать похищение.

- Какое ещё похищение? - взъерепенился Ахмадей. - Тут о походе речь идёт… Итак, решение принято единогласно, - заключил он. - Следует сразу назначить и руководящий состав похода. Думаю, что тебя, Яшка, следует поставить начальником штаба. А Мансура - моим адъютантом.

- Я согласен, - ответил я быстро. - Адъютантом так адъютантом. Главное - вместе…

- Видишь, Мансур службу знает, - не скрыл своего одобрения Ахмадей, с укором поглядывая на замолчавшего начальника штаба. - Тебе, Яша, предлагаю срочно разработать маршрут похода и достать себе военное снаряжение, как полагается. В следующий раз явиться в полной форме. Понятно?

КОМПАС ГЕНЕРАЛА

В тот же день мы переименовали свой дровяник в «штабное помещение». Теперь без штаба не обойдешься! Это стало ясно. И вообще все мы с увлечением подражали военным. Ахмадей напялил на голову старую зелёную фуражку с новенькой красной звездой. Поверх его сатиновой рубашки, через плечо, был перекинут ремешок полевой сумки.

У меня пока был только поясной ремень, делавший меня похожим на военного. Большего, как мне объяснил Ахмадей, для адъютанта и не нужно.

Яша до последнего дня не мог ничего раздобыть, хотя и числился начальником штаба.

- Лучше бы ты меня комиссаром назначил, как Фурманов у Чапая, - не раз просил он.

И каждый раз Ахмадей отказывал ему в этой просьбе.

- Нет, мне комиссар не понадобится! - важно заявил он. - Ты как пить дать не удержишься, чтобы не вмешаться в мои распоряжения. А этого я, как знаешь, не терплю.

Наконец Яша раздобыл себе компас. Однако наша радость была омрачена тем, что он нечестным путём достал себе военное снаряжение. Проще говоря, Яша стащил компас у старого генерала, с которым мы дружили.

Как тут быть?

Ахмадей разъярился, когда узнал о проступке начальника штаба.

- Я не позволю! - кричал он. - Подвёл нас, осрамил честь красных мушкетёров!

Сперва мне показалось, что Ахмадей возмущается ради военной игры, потому что командир обязан стоять против мародёрства. А он, как вижу, и в самом деле рассердился.

- Отнеси обратно, извинись перед генералом! Объясни, что ошибка получилась.

- Что ж, вернуть можно хоть сейчас, - вздохнул Яша. - Но мы останемся без компаса. Без него мы пропадём в горах. Компас нам до зарезу необходим.

Но Ахмадей всё гнул своё:

- С кем разговариваешь? Кто я для тебя: командир или кто?

Я решил, что пора и мне молвить слово:

- Я не против возвращения компаса, но следует ли торопиться? Успеем вернуть компас, когда возвратимся из похода…

Вижу, Ахмадей заколебался.

- Значит, все мы превратимся в воров?

- Нет, - спокойно ответил я. - Стоит вынести решение, записать его на бумаге. Надо законным путём оформить.

Ахмадей недоверчиво покосился на меня:

- Предлагаешь вынести специальный приказ о компасе?

- Да.

- Здорово! - согласился он. - Я и сам думал об этом. Ну, доставай бумагу, буду диктовать решение. Поставь номер один. Значит, первая штабная бумага.

На какое-то время согласие воцарилось в штабе.

- «Постановление штаба похода, - начал Ахмадей властным голосом. - Имея в виду, что компас нужен для общественного пользования…»

Тут Ахмадей запнулся и беспомощно взглянул на меня. Пришлось подсказать:

- Обязательно вписать надо, что мы собираемся его вернуть хозяину после возвращения из похода.

- Да-да, - быстро подхватил он. - «В связи с тем, что мы собираемся вернуть компас после похода…» Всё, что ли?

Почёсывая затылок, я предложил:

- Надо ли насчёт того, что виновный признал свою ошибку?

- Давай вписывай! Если не признал, то мы его заставим. Учитывая всё это, воровство считать не воровством.

Яша не скрыл своей радости:

- Я так и думал. Разве для себя я стал бы таскать чужую вещь?

Ахмадей свистнул:

- Ты того… не повторяй, понятно? И помалкивай! Приняв решение, мы перешли к очередным делам.

- Достань карту - проложим маршрут похода, - приказал мне Ахмадей.

Яша, вооружившись красным карандашом, лёг пузом на карту Башкирии. Нет, что ни говори, он был настоящим начальником штаба: его хлебом не корми, а дай полежать на карте.

- Товарищи командиры, - начал он, обращаясь к нам, - маршрут наш пройдёт через город Ишимоой и далее по старой Екатерининской дороге на Белорецк…

- Погоди чертить, - остановил его Ахмадей. - Раньше следует решить, на чём поедем до Ишимбая: на машине или на поезде?

- Неважно, - попробовал возразить Яша. - Какое это имеет значение?

- Имеет! - отрезал Ахмадей. - Ну, так как - по железной дороге или по шоссейке?

- Да не всё ли равно? Ахмадей вспыхнул:

- В пререкания вступаешь?

- А ну тебя! - отмахнулся Яша.

- Стало быть, слушай меня, - заключил Ахмадей. - Проложи маршрут по железной дороге.

Яша смирился. Ведь всё-таки Ахмадей был командиром, а он - только начальником штаба!

ПОЛНЫЙ РАЗРЫВ

Маршрут скоро был готов. Яша обвёл его красным карандашом, соединяя железнодорожные станции, разрезая горы, легко одолевая реки и ущелья.

- Может быть, вызвать Фатыму в штаб? - спросил я Ахмадея, понимая, что её непременно придётся ознакомить с нашими планами. Известно, адъютант должен быть расторопным.

- Погоди, - остановил меня Ахмадей. Яша с самого начала был против Фатымы.

- Девчонка есть девчонка, - криво усмехнулся он. - Что она поймёт?

- Не показывать ей нельзя, - неуверенно возразил Ахмадей.

Яша сделал кислое лицо:

- Выходит, что у нас два командира, а не один?

В одну секунду вся кровь отхлынула от лица Ахмадея.

- Откуда ты это взял?

- Фатыма наплевала на тебя с четвёртого этажа, - хладнокровно заявил Яша. - Она брала у тебя разрешение поход организовывать, что ли?

Этот довод прямо-таки ошарашил Ахмадея.

- Мансур! - заорал он не своим голосом. - Вызывай сюда Фатыму! Сейчас мы посмотрим, кто тут главный!

Я как пробка выскочил из сарая. Фатыма была во дворе, как всегда окружённая девочками.

- Тебя вызывает Ахмадей! - скороговоркой сообщил я, подлетая к ней.

Фатыма с удивлением уставилась на меня:

- Мне и тут хорошо, никуда я не пойду.

- Он сейчас сердитый, - предупредил я.

- Я тоже сердитая, - заупрямилась она.

Но Ахмадей, видно, не усидел в штабе - он сам уже шёл в нашу сторону. За ним плёлся Яша.

Испуганно взглянув на своего командира, я попытался настроить его на мирный лад:

- Лучше тебе, Ахмадей, с ней самой договориться.

Фатыма сидела на скамье среди подруг, не спуская с Ахмадея своих карих глаз. Он остановился перед ней, угрюмо разглядывая лица девочек.

- Хотел уладить вопрос насчёт похода…

- Что ж, можно, - разрешила Фатыма. - Говори. Девочки жалуются, что у нас пока нет никаких специалистов. Какой, например, поход без барабанщика?

- Барабанщик будет, - сказал Ахмадей. - Я уже принял решение…

- А ещё, - миролюбиво продолжала Фатыма, - нам нужны повара, санитары, фотографы, рыболовы… Кроме того, каждый из участников похода может поставить перед собой ту пли иную цель. Одних могут интересовать леса…

- Конечно, - подтвердил Ахмадей.

- Других - цветы…

- Этим займутся девчата.

- Кое-кого - лекарственные растения. Незаметно подошедший Яша вставил:

- Об этом мы тоже подумали.

- Отлично! - похвалила Фатыма и, обращаясь ко мне, добавила: - Сбегай-ка быстренько за Люцией и моим братом. Скажи, что я вызываю.

Я уже собрался пуститься бегом, но меня удержал Ахмадей:

- Он никуда не пойдёт!

- Почему же не пойдёт? - изумилась Фатыма.

- Потому что он мой адъютант, а не твой. Без моего разрешения он никуда не пойдёт. И вообще, я положу конец…

Я увидел, как потемнели глаза Фатымы.

- Кто его назначил адъютантом?

- Я!

- А кто тебя назначил командиром?

- Кто же может меня назначить? - удивился Ахмадей. - Я сам себя назначил.

- Как бы не так! - вмешалась Маня, выходя вперёд. - Нашим вожатым будет Фатыма. И больше никто!

Ахмадей побледнел. Дрожащими руками он провёл по волосам.

- Не бывать этому! Не позволю!

- Как это так - не бывать, если она уже утверждена? - удивилась Маня.

- Мы не признаём Фатыму, - заявил Яша. - Командиром должен быть мальчишка, а не девчонка. Фатыму мы можем утвердить… врачом, не больше.

Фатыма тряхнула головой.

- Я утверждённая! - сказала она твёрдо. - Мы сами готовили поход с самого начала…

Я понял, что Фатыма ни за что не уступит. Да и девочки стояли за неё горой. Спор наш происходил на виду у всего двора. Из окон высунулись наши мамы. Они прислушались к нашему разговору.

Ахмадей вплотную придвинулся к Фатыме. Они почти касались друг друга носами.

- Я вижу тебя насквозь! - прошипел Ахмадей. - Ты хочешь быть первой!.. А если так… - он запнулся, - если так…

- Что «если так»? - язвительно спросила Фатыма.

- Мы отказываемся от похода! - выпалил Ахмадей. Сразу наступила тишина. А у меня так и упало сердце.

- Я была дурой, что согласилась взять вас в поход, - неожиданно сказала Фатыма. - Пошли, девочки!

Она круто повернулась и пошла прочь.

- Айда, ребята! - махнул рукой Яша.

Я кинулся между мальчиками и удаляющейся Фатымой:

- Погодите!

Но никто не стал меня слушать: девчонки пошли в одну сторону, мальчишки - в другую. Я один остался на месте, не зная, за кем податься.

НАШ СОПЕРНИК

После полного разрыва, происшедшего между мальчиками и девочками, Фатыма почему-то потеряла интерес к походу.

А без её участия вся эта затея пустая. Сразу прекратились сборы, разговоры. Был «Большой оркестр», и не стало его. Всем мамам, наверно, надоели наши раздоры. Они тоже потеряли веру в успех похода.

Результат сказался на той же неделе: Люция уехала на юг, Зуляйху отец временно поселил у тётки, на другом конце города, и к нам во двор она приходила редко. Искандер отправился в лагерь вместе с технической станцией. Фатыма пока оставалась около больной матери. Только Маня никуда не собиралась. Да мы, трое друзей, продолжали болтаться в городе.

Володя в счёт не шёл. Он был большой, по-прежнему всё свободное время проводил в спортивном обществе, и мы смотрели на него как на взрослого.

После того как сорвался поход, я перестал быть адъютантом. Я мог в любой день бросить Ахмадея и поехать в пионерский лагерь, как настаивала мама. Однако я принадлежал к числу тех настоящих адъютантов, которые не бросают командира, особенно когда ему бывает трудно.

На людях я вёл себя по-прежнему, будто и не было никакого разлада в «Большом оркестре». Только когда оставался один, я не мог скрыть печали: оркестр окончательно расстроился.

Как-то ранним утром, в час, когда спал весь дом, за исключением моей мамы, подметавшей тротуар, я бродил по двору. Перед моими глазами одно за другим всплывали события, которые происходили в «Большом оркестре» со дня новоселья. Вдруг я услышал, как хлопнула дверь, - кто-то бегом спускался по лестнице.

В следующую минуту я услышал Мании голос:

- Фатыма, я готова. Жду во дворе.

Я притаился. Последние дни Фатыма и Маня начали пропадать из дому. Где они бывают, мы не знали. Я решил выпытать это у Мани.

- Маня, куда так рано собрались? - невинным голосом спросил я, выходя ей навстречу. - Может, в кино?

- Нет, что ты! Какое же кино в семь часов утра!

- Понимаю: в парк идёте?

- Не угадал.

- В очередь за яблоками?

- Опять не угадал.

- Ну скажи, куда?

- Нет, не скажу. Оставалось последнее средство.

Сунув руки в карманы брюк, я начал свистеть, будто мне на всё наплевать. Даже сделал несколько шагов в сторону.

- Ладно, я пошёл. Без вас забот полон рот. Можешь не говорить. Думаешь, меня очень интересует?

- Мы ходим купаться, - не выдержала Маня. Она огляделась по сторонам. - Один мальчик учит нас плавать. Фатыма и я решили закалять себя. Только это между нами. Фатыма никому не велела говорить.

ВЫЗОВ

Нет, не смог я скрыть от своего друга коварство наших девчонок. И с этого дня Ахмадей тоже начал пропадать на реке.

Развязки пришлось ждать недолго. Как-то Ахмадей прибежал очень возбуждённый.

- Я проучу его, вот увидишь! - размахивая кулаками, закричал он.

Я понял: каша заварилась не на шутку. Пришлось срочно сбегать за Яшей. Предстоял важный разговор.

- Теперь я всё выяснил, - доложил нам Ахмадей. - Фатыма ходит на реку с этим… как его… Сагитом, ну тем - лобастым… Помните?

- Ну и пусть ходит, - усмехнулся Яша.

- Замолчи! - стукнул по ящику Ахмадей. - Я его проучу!

- Из-за Фатымы палец о палец не ударю.

- Эх, ты! А ещё говорил: мушкетёры не прощают! - взъерошил волосы Ахмадей.

- Сказал - нет, значит, нет.

- Товарища вздумал бросить?

- Если бы стоящее дело… Руки марать не хочется!

- А я вызову его на дуэль! - твёрдо сказал Ахмадей.

Яша даже подскочил от неожиданности. Глаза у него так и засверкали. И рот до того открылся, что я подумал - вдруг он уже совсем не закроется!

- Вот это здорово! - выпалил он, с восхищением глядя на Ахмадея. - На настоящую дуэль?! На шпагах?!

Ахмадей немного растерялся:

- Ну, уж на шпагах или не на шпагах, там разберём.

- Понимаю: на пистолетах. Как Онегин и Ленский, - решил Яша.

- А откуда он пистолеты возьмёт? - удивился я. Ахмадей тяжело вздохнул. Действительно, откуда тут возьмёшь пистолеты?

- Я так думаю, что просто на кулаках придётся, - неуверенно сказал он.

Но Яша уже не мог остановиться.

- Нет, - решительно заявил он, - на кулаках не полагается. Мушкетёры дрались на шпагах, значит, и ты должен на шпагах.

- Вот чудак человек! Разве теперь легко достать шпаги? - попытался я вразумить его.

Мы все задумались.

- Если в театре попросить, не дадут, - произнёс Яша, грызя ноготь. - Знаешь? - сказал он через некоторое время и положил руку на плечо Ахмадею. - Деритесь на палках, но называйте их шпагами.

Ахмадей одобрил эту мысль. Но я не понял Яшиной затеи: предположим, Ахмадей будет называть свою палку шпагой, но захочет ли называть её шпагой Сагит? И вообще, понравится ли ему драться на палках: это больнее, чем на кулаках, и глаз выколоть можно.

Так или иначе, решение было принято. Теперь предстояло послать вызов. Яша настаивал, чтобы это было сделано по всем правилам. Его равнодушие к этому делу как рукой сняло. Он так и горел: быстро сбегал домой, принёс бумагу, карандаш и тут же на ящике сочинил письмо с вызовом на дуэль.

«Милостивый гражданин!» - начиналось письмо.

Яша сказал, что полагается писать «милостивый государь», но у нас в стране государей нет, а все равноправные граждане, и поэтому так будет правильнее.

- «Милостивый гражданин! - прочитал Яша. - Я, красный мушкетёр, по имени Ахмадей, вызываю вас на дуэль по поводу известной вам женщины..»

- Девочки, - поправил я его.

Яша минуту подумал и исправил: «По известному вам поводу».

- А вдруг ему неизвестно, по какому поводу? - усомнился я.

Но тут Яша был неумолим.

- Слова «по известному вам» надо обязательно, - объяснил он. - Так и д’Артаньян писал.

Это был неопровержимый довод.

Дальше в письме было написано:

«Дуэль состоится завтра, 25 июня, в 7 часов 00 минут по местному времени, в лесу на горке, которая за железнодорожной насыпью. От ларька с газированной водой - направо. Моим секундантом будет красный мушкетёр Яша, более известный под именем Чёрного плаща…»

- А я? - сказал я, не в силах сдержать обиду. - Я тоже хочу стать секундантом. Я тоже оскорблённый… Ведь Фатыма не одна…

Но тут рот у меня сам собой захлопнулся. Больше я не произнёс ни слова: зачем было разглашать наши с Маней отношения!..

К счастью, Ахмадей и Яша не обратили внимания на чуть не вырвавшуюся у меня фразу. Зато они сразу согласились взять меня вторым секундантом.

- Он верный друг! - сказал про меня Ахмадей. И мне было приятно, что он понимает это.

«ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ?..»

Наутро, в пятнадцать минут седьмого, я ждал во дворе Ахмадея и Яшу. Однако явился один Ахмадей.

- Яшку мать не пускает, - сказал он. - У них там какой-то крупный разговор происходит. Придётся идти вдвоём. Будешь единственным секундантом. Конечно, ты ещё маленький, но ничего не поделаешь!..

- Я тебя не брошу! - ответил я. - Повсюду пойду за тобой!

Так говорил в одной прочитанной мною книге товарищ товарищу. В эту минуту мне захотелось взглянуть на себя со стороны: я сам себе понравился.

- Записку Яшка передал ещё вечером, - продолжал Ахмадей, не замечая моего приподнятого настроения. - Ночь на раздумье, а теперь - дуэль. Тебе придётся только наблюдать со стороны, справлюсь один. Коли захочешь, после можешь рассказать ребятам, как я вздул его.

- Идёт! - согласился я важно. - Пошли, что ли?

Однако выяснилось, что Ахмадей забыл палку. Пришлось возвращаться за нею домой. Наконец он появился снова. Но тут, как назло, его окликнула мама.

- Сию же минуту иди домой! - приказала она. - Тебе надо пол вымыть, а то потом тебя с огнём не сыщешь.

Ахмадей нехотя поплёлся домой. Я - за ним.

- Всё шляешься! - стала пробирать его мама. - Опять отбился от рук… Одна кручусь и верчусь. Хорошо тому, у кого есть дочка…

«Как она не понимает! - с укоризной подумал я. - Сын на дуэль собрался, а она придумала полы мыть!»

- Мама, я сейчас никак не могу дома сидеть, - насупился Ахмадей. - Как вернусь, так полы вымою, честное слово!

- Я тоже помогу! - не удержался я.

- Вы говорите так, словно у вас срочное дело, - смягчилась мама.

- Это правда, - согласился Ахмадей.

- Если бы вы знали! - вмешался я опять. - Ну, никак нельзя отложить. Речь идет о нашей чести.

Говоря это, я пятился назад, пока не стукнулся о косяк двери.

- Перестань болтать! - шепнул мой товарищ. - Проговоришься.

Уже на лестнице мы услышали голос его мамы, но что она говорила - не поняли.

ДУЭЛЬ

Ахмадей торопился, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним.

- Сагит может прийти не один, а с друзьями! - сказал я, стараясь завязать разговор.

Но Ахмадей не отвечал: знал одно - торопился. Мы уже вышли за черту города. Позади остался вокзал, вагонное депо, Вельская пристань…

- Почему вы в лесу назначили? Разве нельзя было назначить поближе к дому? - спросил я.

Мой товарищ даже не оглянулся.

Мы миновали ларёк с газированной водой. Над железнодорожным полотном высились белые скалы. Тропа была узкая и крутая. Я еле переводил дух. Не скрою, мне стало страшно, и я пытался запомнить обратный путь. Мало ли что могло случиться в лесу…

Поднявшись на лысую вершину горы, мой друг остановился:

- Он обязан прийти сюда. Место известное.

- Пока никого нет, - с облегчением вздохнул я.

- Что ж из этого?

- А кто его знает - может, передумал…

- Нет, не передумает, - убеждённо сказал Ахмадей. С того места, где мы стояли, была видна река Белая; два парохода тянули большой плот. Один пароход выпускал белый дым, другой - чёрный. Три плотовода всей грудью упирались в громадное кормовое весло, борясь с течением.

На противоположном берегу на пляже купались мальчишки - вот счастливчики! Им нет никакого дела до дуэли…

- Пока посидим.

- Сидеть нельзя! - буркнул Ахмадей.

До сих пор мне пришлось видеть только одну дуэль, и то на сцене, когда стрелялся Ленский. На сцене всё было иначе: шёл снег… пахло клеем… Ахмадей всё перепутал, и у него не так красиво получалось, как у Ленского. Тот пел, перед тем как драться: «Куда, куда вы удалились…» Ахмадей не пел, только стоял скучный такой! Стоило поправить его, да я не решился в такую минуту лезть к нему с советами.

Единственно, что утешало меня, - это то, что наши противники могут передумать и не прийти. Однако я ошибался. По той тропе, которая вела на лысую вершину, уже взбирались две фигуры. Второму было не меньше чем лет восемнадцать. Неужели и с ним придётся драться?

- Влипли мы, - прошептал я, опасливо поглядывая на Ахмадея. - Я уже говорил, что надо было назначить поближе к дому.

Но тот только сердито зарычал.

- Молчи!

- Эй, послушай! - толкнул я Ахмадея. - Да ведь с ним Володя… Наш Володя!

Скоро в этом не осталось сомнений. Рядом с Сагитом шагал наш знаменитый боксёр. Мы не знали, что и думать. Но у меня всё-таки отлегло от сердца.

Наконец они подошли к нам. Лобастый угрюмо молчал, а Володя широко улыбался.

- Здравствуйте, «милостивые граждане»! - весело сказал он. - Значит, на дуэлях драться вздумали, население города Уфы уничтожать!

Мы молчали.

- Что ж, рыцарские нравы решили восстановить? - продолжал Володя. - Забавно!.. Когда Сагит показал мне ваше письмо, я чуть живот от смеха не надорвал. Мы ведь с Сагитом в одном спортивном обществе занимаемся. Только я - боксом, а он - плаваньем… Так из-за чего же дуэль? Что не поделили?

Ахмадей, весь красный, исподлобья посмотрел на своего врага, но не сказал ни слова. Володя поглядел на Сагита.

- Я думаю, что из-за Фатымы, - еле выдавил тот и улыбнулся.

Я очень удивился: значит, правильно говорил Яша, что надо писать «по известному вам поводу». Ведь понял человек!

- Ну вот что, Ахмадей. - Володя сделал серьёзное лицо. - Ты это дело брось! Фатыма сказала мне, что хочет заниматься плаваньем. А это уже я направил её к Сагиту… Занимается она в спортивном обществе, и ничего особенного тут нет. Или, может быть, ты весь «Спартак» на дуэль вызовешь?

Теперь и я чуть не засмеялся: с Ахмадея станет!

- Так вот, - продолжал между тем Володя, - немедленно помирись с Сагитом. И никаких мне дуэлей! Помиришься - обещаю молчать как могила. А нет - даю слово: всему «Большому оркестру» расскажу про ваших «милостивых граждан». Ох и смеяться будут!..

Деваться было некуда.

Ахмадей нехотя протянул руку Сагиту. Тот молча пожал её.

- Так-то лучше! - похлопал их по плечам Володя. - А то знаешь, Ахмадей, Сагит сам из великих драчунов: всего полгода, как бросил это детское занятие… а теперь марш по домам!

На обратном пути мы долго молчали. Я даже сожалел, что всё обошлось так мирно. О чём я буду рассказывать во дворе?

Будто отвечая моим мыслям, Ахмадей заметил.

- Здорово я его проучил!

Эта мысль мне понравилась:

- Да, когда ты съездил ему по морде, он еле устоял на ногах.

Моё заявление, как видно, пришлось по душе Ахмадею, и он, в свою очередь, добавил:

- Когда Сагит кинулся на меня, я как развернулся да как дал ему!..

Одним словом, пока дошли до дому, мы восстановили всю картину дуэли до мельчайших подробностей. Когда мы пересказывали их, нам самим становилось страшно. Даже Яша с уважением взглянул на Ахмадея, слушая наши приключения; однако не сдержался, чтобы не спросить:

- У тебя ни одного синяка, ни одной царапины? Он ни разу тебя не ударил, что ли?

Об этом мы совершенно не подумали.

ПРО ЛЮБОВЬ

Как-то, дня через два после всех событий, у сарая меня остановила Фатыма:

- Говорят, что вы тут ходили в лесочек?

- Ага.

- Поиграть?

- Нет.

- На экскурсию?

- Не…

- За грибами?

Я замотал головой.

- Так что ж у вас там было?

- Мы организовали дуэль.

Фатыма громко рассмеялась. Чего-чего, но этого я никак от неё не ожидал. Из-за неё мы вроде как бы своими головами рисковали, а она!..

- Порядочные девочки не смеются, когда из-за них дерёшься, - недовольно пробормотал я.

- Из-за меня? - с удивлением спросила Фатыма, перестав смеяться.

- А то из-за кого же?

- Не врёшь?

- Нет. Сагита проучить собирались. Да Володя помешал.

Глаза у Фатымы странно вспыхнули.

- Да как вы смели!

- Мы всё можем, мы - красные мушкетёры, - спокойно пояснил я. - Ты ведь тоже читала роман?..

Но Фатыма разошлась не на шутку:

- Я не какая-нибудь из романа, я… Она запнулась.

- Знаю, - подтвердил я, чтобы ее успокоить. Однако она ещё пуще расстроилась:

- Ты мне вот что скажи: что вам от меня нужно? Почему вы меня не оставите в покое?!

Никогда я не видел её такой свирепой. Что я мог ответить ей? Я и сам не понимал, почему Ахмадей не может махнуть на неё рукой.

- Подумаешь, какие рыцари нашлись! Тебе стыдно? Молчишь?

- Всё на меня и на меня! - с обидой ответил я. - Поди спроси у Ахмадея! Боишься с ним связываться. Знают - на маленького напирать! А маленький не человек, что ли?

- Где он, твой Ахмадей? - решительно заявила Фатыма. - Веди к нему!

Но мне не пришлось вести её: Ахмадей сам шёл к нам. С первого взгляда я понял, как нехорошо у него на душе… Он даже осунулся.

- Это ты… ты затеял? - накинулась на Ахмадея Фатыма. - Ты придумал дуэль?

- Я, - нерешительно сознался он. - А тебе какое дело?

И тут не успел я моргнуть глазом, как Фатыма развернулась и дала Ахмадею звонкую пощёчину.

«Здорово как! - восхитился я. - Вот это да! Выходит, Фатыма тоже читала про трёх мушкетёров и знает, как вести себя в подобных случаях…»

Теперь Ахмадей, если он верен себе, должен был догнать её и дать сдачи. Я не помнил ни одного случая, чтобы Ахмадей простил обиду… Однако вместо этого Ахмадей схватился за свои непокорные рыжие волосы и медленно опустился на ящик. Чёрт знает, что происходило с этим человеком!

Я не мог больше видеть этого! На моих глазах пал авторитет Ахмадея. Понурив голову, я пошёл прочь от сарая и свернул в укромное место, за гаражом. Подальше от людей.

И тут, за гаражом, неожиданно для себя я застал Зуляйху на месте преступления: на стене мелом она писала моё имя. Потом поставила крест и добавила имя Мани. «Что ещё она вздумала написать?» - ломал я голову, незаметно следя за ней. Но вот Зуляйха провела черту и под ней вывела слово «любовь». Не помню, как я подбежал к ней.

- Ага, попалась! - закричал я, больно дёрнув ее за косу.

По моим расчётам, после такой встряски, любая девчонка должна была с рёвом пуститься наутёк. Но на этот раз я ошибся: Зуляйха осталась на месте.

- Ты чего? - горячился я, размахивая кулаками.

- Я написала правду! - объяснила Зуляйха. - Потому что ты пишешь Мане письма!

- Врёшь! - сказал я. - Ты сама придумала!

- Почитай, если не веришь! - воскликнула она и повела меня в укромное местечко между гаражом и сараями. Там она вынула из стены кирпич и показала мне пачку писем.

Я стал перебирать их. Все они были написаны от моего имени на имя Мани. Сроду я таких писем не писал.

«Тут что-то не так, надо разобраться», - решил я и отправился искать Маню. «Только попадись мне!» - грозился я, заглядывая во все закоулки.

- Откуда эти письма? - крикнул я, наконец поймав Маню на лестнице и не давая ей опомниться.

Маня покраснела и потупила глаза.

- Я сама их писала, - еле вымолвила она.

- Почему ты так сделала?

- Мне завидно стало, - горько вздохнула Маня. - Большие девочки письма получают, а мне никто не пишет. Вот и решила сама…

Я растерянно стоял перед ней, не зная, что сказать. Если бы врала или там хитрила… А то, вижу, писала в безвыходном положении…

- На первый раз прощаю, - сказал я. - Если тебе нужны письма, я не отказываюсь, напишу. Только ты мне скажи, о чём написать. Мне не жалко, - объяснил я, заметив у неё слёзы и растрогавшись. - А сама не смей сочинять! Я не хочу, чтобы надо мной смеялись… и над тобой тоже.

КЛЯТВА В САРАЕ

Прошло недели две. Был вечер. На дворе шёл дождь с громом и молнией. Я смотрел в окно, следя за тем, как бегут ручьи и лопаются в лужах пузыри. Вдруг я услышал звонок. Неужели вернулась мама?

Оказалось, что за мной прибежал Яша:

- Пошли, тебя зовёт Ахмадей.

- Куда в такой дождь? - запротестовал я.

- Он ждёт в сарае.

- Я потом приду.

- Нет, сейчас.

Мне стало любопытно, и я пошёл за Яшей.

Меня удивила торжественность, с которой был связан мой вызов. Намокнув под сильным дождём, мы добежали до сарая. Здесь, кроме Ахмадея, никого не было. Он сидел на ящике, который был приспособлен под жильё для собаки, нашей новой любимицы.

- Закрыть дверь? - спросил запыхавшийся Яша.

- На задвижку! - сухо и быстро скомандовал Ахмадей.

Как он изменился! Это был прежний Ахмадей.

Когда закрыли дверь, то стало совсем темно. Только глаза собаки двумя маленькими огоньками блестели около земли. Изредка вспышка молнии озаряла лицо Яши.

- Ты любишь путешествия? - спросил он меня.

- Очень, - ответил я. - Я тогда даже с девчонками согласился!

- Это очень хорошо, - из темноты сказал Ахмадей.

- А вы разве не любите? - поинтересовался я.

- Мы тоже любим… - живо согласился Яша. Однако его перебил Ахмадей:

- Ты пока погоди. Буду говорить я.

- А вы откройте дверь, что же мы в темноте сидим! - попросил я.

- Ты тоже молчи, - предупредил меня Ахмадей. - Мы тут переговорили доверить тебе тайну. Конечно, прошлый раз я узнал, что ты болтун, но что поделаешь - мал ещё! Так что теперь ты сперва должен дать клятву.

Я насторожился.

- Никакой клятвы я не дам, - сказал я.

Из книг я знал, что клятвы никогда не нарушаются. И потом, тогда, под 8 Марта, я уже дал слово, и вышло нехорошо. Я ведь ещё не знал, какую тайну они хотят мне доверить.

- Становись на одно колено! - крикнул Ахмадей. Я заупрямился.

- Пустите меня! Я буду кричать! - сказал я.

- Тебя никто не услышит, - напомнил Яша.

И, как бы подтверждая его слова, над головой раздался гром. Будто по крыше сарая прокатили сто барабанов, больших, как в нашем кинотеатре «Родина». Потом два раза блеснула молния. Я испуганно затрясся.

- Ну, станешь на колено?..

Я всё ещё стоял растерянный и напуганный.

- Съезди ему разок! - приказал Ахмадей.

Я очень не любил, когда меня били. Поэтому я стал на колено.

Ахмадей поднялся с собачьего ящика, положил на мою голову свою мокрую ладонь.

- За мной повторяй слово в слово! - сказал он.

Я кивнул головой, пряча слёзы.

- Над головой гром и молнии, - сказал Ахмадей.

Я за ним повторил эти слова.

- С этой минуты я обладаю тайной путешественников.

- С этой минуты я обладаю тайной путешественников, - повторил я.

- Если я когда-либо или кому-либо выдам эту тайну, то стану ослом сизой масти, длинной змеёй и акулой морской. У меня отсохнет язык и повянут уши, как у чёрной вороны. Отшельник хуже пиратов, и я буду верен своему слову.

Про отшельника и пиратов я не понял, но повторил и это.

После чего Ахмадей сказал:

- Теперь слушай нашу тайну. Мы решили податься за границу! Понял?

- Я не хочу никакой заграницы! - заупрямился я.

- А клятва? - напомнил Ахмадей грозно.

- Клятва недействительна! - заявил я сквозь слёзы. - Я не пойду с вами!

Ахмадей сделал шаг вперёд.

- Вдарь! - скомандовал он.

В ту же минуту Яша стукнул меня кулаком по шее. Я чуть не упал.

- Вдарь ещё раз!

- Не буду, не бейте!

- Теперь повтори клятву, что пойдёшь с нами.

Я снова опустился на калено и повторил всю клятву слово в слово.

СБОРЫ

Через три минуты выяснилось, что зря они меня колотили. Ахмадей с Яшей собрались не куда-либо, а в Малайю - это такая страна в Индийском океане. Яша сказал, что там народ борется против иноземных поработителей. Кто же откажется помочь людям в борьбе за свободу!

Я не стал на них дуться за то, что они сначала не объяснили мне про Малайю, а ставили на колени и били. Могли ведь сделать наоборот.

- В Малайе найдутся дела для красных мушкетёров, - говорил Ахмадей. - Там настоящие герои жизни отдают! Когда в Испании шли бои, то Интернациональную бригаду создавали? Создавали! Теперь, я думаю, надо малайцам помочь. Я лично не могу мириться, когда людей угнетают!

Ахмадею никто не возражал.

Решено было немедленно начать готовиться в дорогу.

- Яша, читай список, что надо захватить с собой, - предложил Ахмадей.

Яша вытащил из кармана вчетверо сложенный лист бумаги - наверно, он вырвал этот лист из тетради по чистописанию. На обратной стороне были записаны какие-то правила.

- «Всем надо запастись перочинными ножами, - начал читать Яша, заглянув в листок. - Оружие, конечно, примитивное, но выручить всё-таки может. Идти придется через джунгли. Там всяких хищников полно. Даже тигры есть! В таких случаях ножи будем вставлять в длинные палки - получатся копья. А трое мужчин, вооружённых копьями, - уже сила! Кроме того, ножи пригодятся и для резания хлеба. Так… значит, с этим ясно. Ещё нужен канат - длиной в десять метров. На пути попадутся скалы или реки. Один топор. Надо купить удочек. Спичечную коробку с мухами и червями… Три вещевых мешка и один котелок. По большой ложке. Сахару и соли…»

Когда кончили читать достаточно длинный список, Ахмадей спросил:

- Про словарь не забыл?

- Нет, - ответил деятельный Яша. - Записал, как называется хлеб, вода и соль на узбекском, китайском и английском языках. По-индийски и по-малайски узнать не удалось. Придётся выяснить по дороге.

- Так, - проверял Ахмадей список. - Насчёт тигров не забыли. А как про скорпионов?

- На привалах нам придётся жечь костры, - отчеканил Яша. - Между прочим, для этого надо запастись спичками. Купим коробок сто. Они ведь дешёвые.

Я подумал: «Зачем нам такая уйма спичек?» - но промолчал. Они старше меня, им виднее. А спички - они лёгкие, плеча не оттянут.

- Чуть не забыл, - проговорил Ахмадей. - Если натолкнёмся на золотые жилы, нам понадобится ртуть. Надо будет купить штук пять термометров…

- Можно, - согласился Яша, вписывая в список пять термометров.

И тут я задал вопрос про подарки.

- С пустыми руками туда же не придёшь, - напомнил я. - Надо что-то подарить малайцам…

- Правильно! - обрадовался Ахмадей. - На Востоке любят дарить. Но что мы подарим?

Вокруг этого разгорелся спор.

- «Трубку мира», - посоветовал Яша. - По-моему, они любят курить из трубки.

- А если голубя мира? - спросил Ахмадей. - Знаете, такие из пластмассы продаются?

- Можно, - поддержал Яша.

Я тоже решил внести предложение:

- Давайте возьмём с собой книжку.

- Наверно, малайцы не умеют читать по-башкирски, - усомнился Яша.

Так не прошло моё предложение.

«МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ КОГДА-НИБУДЬ!»

Завтра мы будем далеко! Я лежу без сна, ворочаюсь в постели.

На третьем этаже, выше нас танцуют весёлые люди. Потом они начали петь - хорошо, просто заслушаешься…

Я вздрогнул, услышав гудок паровоза, внезапно ворвавшийся в открытую форточку. Он мне напомнил наш уговор. Сердце моё сжалось. «Если я уеду, то мама останется совсем сиротой», - ужаснулся я. От этой мысли по щекам поползли слёзы.

Желая успокоиться, я стал утешать себя. «Она ещё молодая и здоровая, - думал я. - А когда я вернусь из Малайи и подрасту, то обязательно её отыщу и буду кормить только морожеными и пирожными». Мечта отвлекла меня от этих мыслей.

Снова раздался длинный гудок. Как много поездов, оказывается, проходит мимо нашего города! Об этом я никогда до сих пор не думал. Через час, от силы - два, я уеду на одном из этих поездов…

В углу скребёт мышь. Откуда в новом доме появилась мышь? Скребёт и на сердце. Утром проснётся мама и начнёт меня повсюду искать. Что она скажет, когда узнает, что сын её бросил? Сердце защемило от боли! Но борец за независимость народов должен быть стойким!

Раздался условный свист. Я поднялся, взглянул на спящую мать: ничего она не чувствует! Я осторожно вытащил из-под койки вещевой мешок отца. Звякнула кружка. Я испугался, что разбужу маму. От шума проснулась серая кошка с белой головой. Я её очень любил. Нагнулся и поласкал её. Вот ведь не понимает, что человек уходит на борьбу за правое дело!..

Во дворе меня ждали с нетерпением.

- Что долго? - спросил Ахмадей.

- Всё в порядке? - поинтересовался Яша.

У моих товарищей тоже были вещевые мешки. А у Ахмадея ещё и котелок. Яша то и дело поглядывал на компас. Мы сейчас напоминали туристов. На ногах - ботинки, на голове - фуражки, как положено. Только глаза у Яши и Ахмадея были такие вытаращенные, каких у туристов, наверное, не бывает.

- Пошли, что ли? - спросил Ахмадей. Яша и тут не сдержался.

- Одну минутку, - проговорил он. - Надо написать прощальное слово, девчонкам на зависть…

МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ КОГДА-НИБУДЬ! - вывел он на стене.

- Так пойдёт?

- Ладно! - согласился Ахмадей. - Ну, пошли… Последний раз оглянулся я на свой родной дом.

Здесь я прожил немного, а каким родным и близким он для меня стал! Мне хотелось крепко-накрепко ухватиться за жестяную водосточную трубу и больше не делать ни шагу.

- Пошли быстрее! - напомнил Ахмадей. - Опоздаем.

Он говорил так, точно у нас билеты могли пропасть.

К моим ногам как будто цепи привязали… Нет, не хотелось мне убегать из дому! Пройдя немного, я остановился.

- Я не могу убегать из дому! - воскликнул я. - Мне маму жалко и перед ребятами стыдно…

Оба моих товарища остановились тоже. Яша засмеялся:

- Ну, хватит! Маленький, что ли?.. Я молча поплёлся за ними.

НА ВОКЗАЛЕ

Ночью на вокзале бывает мало народу. Тут каждый на виду.

Мне казалось, что случайные пассажиры и железнодорожники на нас посматривают с подозрением. А мы ходили с независимым видом, стараясь показать свою самостоятельность.

В тот самый момент, когда мы пытались проскользнуть на перрон, к нам неожиданно подошёл молодой милиционер в дождевом плаще.

- Здравствуйте, ребята! - сказал он, подавая нам руку. - Ручаюсь, что собрались в дорогу! Я сам в детстве очень любил разные путешествия.

- В дорогу, правильно, - неуверенно ответил Ахмадей.

- Так я и думал. Значит, не ошибся. Хочу дать вам один совет. Как говорится, предупредить вас. Простите, что привязываюсь, но служба у меня такая канительная…

Мы насторожились.

- От чего хотели предупредить? - живо спросил Яша.

- В дороге будьте осторожны: поезда нынче не бегут, а почти летают. Скорость какая! Не удержишься - и баста…

Мы молчали.

А Яша ответил за нас всех, чтобы не показаться невежливым.

- Да, теперь на ступеньках не проедешь…

Милиционер оказался не таким навязчивым, каких мы привыкли видеть на улицах города. Он нам здорово понравился.

- Как с питанием? Достаточно ли забрали с собой? Ведь не всегда сойдешь с крыши… - с беспокойством спросил он.

- Хватит, - подтвердил Яша.

- На четыре дня взяли?

- На четыре.

- Значит, на Кавказ?

- Куда же еще! - быстро согласился Ахмадей. Яша сердито обернулся в его сторону но ничего сказать не успел: опять заговорил милиционер.

- Вот что, ребята, - предложил он. - Не стоять же нам тут! Еще народ соберется. У всех на виду стоим. Пойдемте ко мне в комнату. Там можно говорить сколько хочешь. Никто не помешает. Вам же харьковский поезд? Верно?

Яша оглянулся, точно собираясь бежать:

- Э, нет! Нам в комнате нечего делать. Нам и тут хорошо.

Милиционер оказался очень догадливым:

- Ах, вы боитесь прозевать свой поезд? Вы об этом не беспокойтесь. Без меня тут ни один поезд не отходит. Окна моей комнаты выходят на перрон, и мы обязательно увидим, как подойдет харьковский…

Нам ничего не оставалось делать, как последовать за симпатичным милиционером. Только при входе Яша мне шепнул:

- В случае чего - прыгай в окно! Понял?

Я кивнул головой.

Сняв свой плащ, милиционер спросил:

- Вы сегодня не были на стадионе? За кого вы болеете? Я сам стою за «Динамо».

Это рассердило Яшу:

- Что же за них болеть? Там одни пожарники и мильтоны.

Ахмадей с укором взглянул на своего товарища, который сгоряча ляпнул лишнее. Но уже было поздно. Милиционер будто не придал этому никакого значения.

Он завел разговор об учебе, сказал, что он сам тоже учится, в вечернем университете.

- У нас тоже строго: по всем правилам.

Потом поговорили про улицы, кому какая нравится. Когда милиционер узнал, что мы живем в центре города, в новом доме, он улыбнулся:

- Да, ничего не скажешь, у вас красивый дом! Пять балконов, как мне помнится.

Тут все мы заспорили.

- Восемь балконов, - начал настаивать Яша.

- Нет, шесть! - горячился Ахмадей. А мне помнилось, что десять. Милиционер опять улыбнулся.

- Да будет вам спорить! - проговорил он. - Нам недолго это выяснить. У меня там, в центре города, один приятель дежурит. Я ему позвоню. Думаю, что он не откажется пересчитать, сколько там, в вашем доме, балконов. А пока вы полистайте журнал «Огонек»…

Милиционер взял трубку; все мы насторожились, ожидая подвоха.

- Федя, это ты? - спросил он весело. - Извини, что ночью беспокою. Знаешь, какая беда у меня приключилась… Ты знаешь, недалеко от тебя новый дом стоит… Да-да, под зеленой крышей. Не помнишь, сколько там балконов?.. Да, это надо выяснить срочно, даже немедленно. У меня тут трое ребят из этого дома, в дорогу собрались… Но это неважно куда. Понимаешь - секрет! Они у меня в комнате сидят, пока подойдет харьковский поезд. Взяли они и заспорили между собой. Один из них говорит, что в доме восемь балконов, другой с ним не согласен. Ну, сам понимаешь, нельзя же, чтобы ребята из-за пустяка рассорились. Тем более в далекую дорогу собрались. Будь добр, уточни. Пока!

Когда милиционер положил трубку, Яша сказал ему:

- Нам неважно, сколько там у нас балконов. Мы хотим прогуляться по воздуху.

- Прогуляться можно. Мне самому надоело сидеть в комнате, - согласился милиционер. - Только чуточку подождем - неудобно перед приятелем. Позвонит, а меня нет. Обидится… Пока я вам покажу пейзажи Кавказа. Я тоже там не бывал. Если бы дали отпуск, то непременно с вами подался бы. Какое вам побережье больше нравится: Каспийское или Черноморское?

Мы неохотно начали перелистывать журнал.

- Кому что нравится, - говорил тем временем милиционер. - Одни восторгаются морем, другие тянутся на юг из-за фруктов. А мне хоть бы полечиться - ноги простудил. Страдаю ревматизмом. Говорят, около Кутаиси есть небольшой городок. Там родился Маяковский. Вы помните стихи Маяковского?..

Яша начал нервничать. Он поднял голову к окну. Большой зеленый поезд с цельнометаллическими вагонами медленно отходил с третьего пути.

- Это харьковский! Ребята, за мной! - отчаянным голосом крикнул Ахмадей.

- Да, кажется, он, - спокойно ответил милиционер. - Вот прозевал! Первый раз. Увлекся разговорами - бывает с каждым из нас. Ну ладно, не будем горевать. Не беда, что опоздали. Этот поезд уходит каждый день…

В эту минуту открылась дверь, и в комнату вошли мама Яши, папа и мама Ахмадея и моя мама. Мы все поднялись и растерянно замолчали. Что тут скажешь им?

ЕСТЬ О ЧЕМ ПОДУМАТЬ

Я не помню, как мы дошли домой. Я не помню, что говорила мама. Скорее всего, она ничего мне не сказала. Ни единого слова!

Это было еще хуже. Я чувствовал себя перед ней очень виноватым. Я не знал, как перед ней оправдаться. Мне было очень тяжело.

Как только мы вошли в квартиру, я полез в вещевой мешок и достал ремень, который товарищи отца по фронту прислали вместе с вещевым мешком. Протянув его маме, я сказал честно:

- Побей меня, мама!

Ахмадею отец сказал, что выпорет его. Ему легче.

Мама покачала головой и быстро отвернулась. Мне показалось, что плечи ее вздрагивают. Я кинулся к ней:

- Мама!

Она не ответила.

- Моя милая мамусенька! - повторил я.

Она молчала. Я заплакал!

- Мама!

И тогда она сказала:

- Когда ты болел, я целовала твои глаза, чтобы тебе было легче. Ты ведь у меня один! Когда ты ошибался, я поправляла тебя. Но ты оказался бессердечным человеком! Ты оказался нечестным человеком, потому что разве мог честный человек бросить меня!.. Подумай об этом!

Я подумал об этом, и потом мы проговорили с мамой почти всю ночь. И я уверял ее, что я добрый и что всей своей дальнейшей жизнью докажу ей это.

Я дал ей самое торжественное, самое твердое слово, что никогда больше не обижу ее. И это слово я обязательно сдержу!..

Наутро я поздно проснулся, и когда вышел из дому, было уже 12 часов. Во дворе было совсем пусто, и только трое малышей строили из песка крепость.

Мне было очень грустно, и я не подошел к ним. Но тут один из них сам подошел ко мне. Он сказал:

- Ахмадея выпорет отец. Наверно, сейчас порет…

Мне стало еще хуже: мой друг сейчас страдает!

- А Яшу… - продолжал малыш, - Яшу его мама отправляет к его отцу, в другой город. Насовсем!..

Насовсем! Я понял, что все кончено. Яша, наш Яша, который все фантазировал, вот этого самого малыша яблоками угощал, покидает нас! А Ахмадей? Разве жизнь теперь будет у него дома?.. Нет, видно, кончился «Большой оркестр»!

Грустно опустив голову, с тоской на сердце поплелся я в наш сарай. Сколько горестей и радостей знал этот захудалый дровяник!

Я сел на собачий ящик. Собачонка вылезла из него, легла у моих ног и доверчиво лизнула мою руку.

- Знаешь, собака, - сказал я ей, - так плохо еще никогда не было!..

Открылась дверь, и вошел Ахмадей. Он молча сел рядом со мной.

- Тебя выпороли? - спросил я, жалея его.

- Нет, почему-то не выпороли, - грустно ответил он. - Даже сказали, чтобы я шел гулять…

- А Яшку - отправляют к отцу, - сообщил я. - Насовсем!

- Нет, не отправляют, - сказал Ахмадей и слабо улыбнулся. - Оставили его.

Я так и подскочил от радости. Но тут в сарай вошел сам Яша.

- Так тебя не отсылают к отцу?! - закричал я ему.

- Нет. Раздумали. - Яша пожал плечами и засунул руки в карманы брюк. - Фатыма и другие девчонки пришли к матери, стали ее упрашивать, и вот она согласилась. Они и к Ахмадеевым родителям ходили…

Я посмотрел на своих друзей. Понимают ли они, что это произошло? Девчонки доказали, что они благородные люди, настоящие друзья. Значит, есть «Большой оркестр»!

Я распахнул дверь сарая.

Во дворе, недалеко от нас, стояли наши девочки. Даже Люция, только вчера приехавшая с курорта, была здесь. Как всегда, они окружали Фатыму. Заметив меня, девочки начали о чем-то шептаться.

- О нас говорят, - недружелюбно произнёс Яша.

- Если начнут смеяться и вообще, дам взбучку! - грозился Ахмадей.

- Они идут к нам! - сказал я.

В самом деле, девчонки направились в нашу сторону. Впереди, гордо задрав голову, шла Фатыма. Мы как зачарованные следили за ними, не произнося ни одного слова.

Они всё приближались.

- Сейчас скажет: «Здравствуйте, путешественники!» - прошептал Ахмадей.

Мы кивнули головами: ясно, насмешек было не избежать!

Девчонки держались за Фатымой, с любопытством поглядывая на нас.

- Добрый день, ребята! - поздоровалась Фатыма. Мы ждали подвоха, поэтому молчали.

- Мы тут с девочками посоветовались и решили поставить спектакль…

Ахмадей угрюмо посмотрел на Фатыму:

- Спектакль! - презрительно фыркнул Яша. - Тоже мне артисты!

Как видно, все начиналось сначала.

Но это уже было неважно. Я знал, что «Большой оркестр» существует. Значит, еще будет дружба. А может быть, даже она есть?.. Об этом стоило подумать.

* * *

А теперь опять слово берет автор - правильнее сказать: писатель, который вместе с Мансуром написал эту книжку.

Мансур сидит сейчас у меня в кабинете. Он с ногами забрался на стул, зачем-то оттирает одну из своих грязных коленок и, конечно, как всегда, рассуждает.

- А может быть, - бормочет он, - мы никак не можем не ссориться, потому что мы все разные? Ведь про это еще давно, в день новоселья, дядя Яфай сказал… Это хорошо или плохо, что мы разные? Наверно, хорошо. Что, если бы все люди вдруг стали одинаковые?.. Конечно, они не спорили бы и не ссорились. Но так даже неинтересно было бы. И главное: не отличишь одного от другого - разве что по курносому носу или по рыжим волосам… Да, наверно, это хорошо, что мы разные. Только нужно уважать друг друга и, как говорит моя мама, не делить на части общее добро: труд, синее небо и солнышко…

Я стою у окна и слушаю, как рассуждает Мансур. Но вот он слезает со стула и подходит ко мне. Мы стоим рядом и смотрим на небо, чистое от облаков.

- А правда, что горизонт нигде не кончается? - спрашивает меня Мансур.

1957 год

СКОЛЬКО ЛЕТ ТЕБЕ, КОМИССАР?

Часть первая ЧЕЛОВЕК РОСТОМ С КАРАБИН БЕГЛЕЦ

«Бабье лето», «курячьи именины», «мушиные похороны» - какой только осени не бывает! И золотая она, и обильная, и пасмурная, и благодатная…

Но бывает ещё военная осень. И первая, и вторая…

В тот ненастный день позёмка зло рыскала по осиротевшим пашням и неглубоким оврагам, гоня перед собой перекати-поле. Этой суетливой и бесполезной работой громко восторгались лишь вороны, азартные и беспечные крикуньи. Они одни царили между обнажёнными полями и хмурым, пасмурным небом.

Они одни, если не принимать в расчёт мальчишку, бредущего по дороге, оставшейся теперь в глубоком тылу. На нём старая стёганка - заплата на заплате. Он ковылял, прихрамывая на левую ногу, наверно, потому, что правый сапог был как сапог, а левый - вовсе худой, без подошвы,- был по-ребячьи неумело обмотан куском старой мешковины.

Мальчишка то и дело облизывал сухие холодные губы. Он часто оглядывался назад. И каждый раз ему казалось: что-то навсегда уходит от него.

Сперва скрылись все дома, какие только видны с дороги. И оттого что это случилось неожиданно, у мальчишки сердце будто оборвалось. Дольше держались на виду тополя, которые растут возле самой железнодорожной станции. Мальчишка хорошо помнил их. Затем медленно отступила за горизонт водокачка, ещё не разбитая войной. А к полудню совсем не стало видно трубы кирпичного завода, самой высокой трубы в городке.

Путник продвигался медленно, хотя, по-своему, и спешил. Бывает и так.

Его голова всё чаще падала на грудь. Так порою шагают усталые солдаты, засыпая на ходу. Временами казалось, что мальчишка совсем изнемог - вот-вот споткнётся о вывороченный булыжник, каких тут, на бывшей мощёной дороге, немало, и свалится на обочину.

В самую последнюю минуту ему чудом удавалось преодолеть страшную слабость и выстоять. Выстоять наперекор всему! И он ещё находил немного сил для того, чтобы сказать себе: «Я бодрствую. Я иду. Меня так запросто не повалишь».

Он даже ускорял шаг, потому что неумолимо приближалась ночь. Разве можно ночевать на большаке, запорошённом снегом? И обочина не место для ночлега.

Мальчишке можно было дать самое большее лет одиннадцать-двенадцать, но худоба делала его ещё юнее, ещё беспомощнее… Из-под мохнатой шапки выглядывало измождённое лицо с янтарными зрачками.

Он миновал уже два села. И первое и второе были сожжены дотла. На месте пожарищ торчали лишь остовы спалённых хат. Да ещё печи. Они уцелели.

Первыми памятниками большой войны стали эти чёрные печи. И ещё кладбищенская тишина… Сколько ни напрягай слух - ни звука: вой поземки не в счёт!

Даже воробьи не вернулись в разорённые войной сёла. Они улетели вслед за беженцами.

Безотчётный страх охватывал юного путника в мёртвых селениях. Мальчишка торопился дальше, с опаской оглядываясь назад, словно боялся, что призраки с пустыми глазницами будут преследовать его. Откуда только брались у него силы не останавливаться? Может, страх гнал его вперёд?

Но всё чаще ему приходилось устраивать малые и большие привалы. Он боялся сесть и тем более лечь. Чтобы набраться силёнок, мальчишка прислонялся к телеграфному столбу или к дереву и стоял, закрыв глаза. Голова кружилась, и ноги сами собой подкашивались.

Путник понимал: стоит только разок растянуться, и уже не поднимешься. Рисковать никак нельзя.

На перекрёстке, обозначенном чёткими указателями на чужом языке, он почти не задержался. Не раздумывая, свернул налево. Между прочим, с таким же успехом он мог пойти вправо. Ему было всё равно, куда идти. Единственное, что толкало его вперёд,- это стремление как можно дальше уйти от городка, так внезапно выгнавшего его на военную разбитую дорогу.

Сумерки ещё более осложнили и без того трудное положение одинокого путника. Они по пятам гнались за мальчишкой. Им ведь нет дела до того, что у человека левый сапог худой и нога стёрта до крови.

Мальчишка замер, услышав за спиной шорох.

Лишь когда перекати-поле, подгоняемое позёмкой, пробежало поперёк большака, он выругался: «Чего тебе не сидится!»

Мальчишка стряхнул рукавом пот, выступивший на лбу.

Нет ничего удивительного в том, что его пугал каждый шорох.

Сегодня утром в их каморку, на Варшавской, 22, где они жили с матерью, ворвались гестаповцы. Он признал их сразу - по кокарде с изображением черепа на фуражке.

Они явились за его мамой. Мальчишка кинулся, чтобы заслонить её своим телом. Это не понравилось одному из полицаев, занятых обыском. Он выхватил пистолет и прицелился в мальчишку, но почему-то не выстрелил. Наверно, решил просто попугать. Мальчишка не отступил даже под дулом пистолета. Тогда длинный гестаповец, изрыгая какие-то свои, немецкие ругательства, схватил мальчишку за шиворот, подержал на весу, словно котёнка, и толкнул в угол, прямо на старый сундук.

Мальчишка крепко ударился, что-то в нём хрустнуло, но он не вскрикнул, не застонал. Всё его внимание в эту минуту было поглощено гестаповцами. Они перевернули комнату вверх дном, но так ничего и не нашли. Потому что не там искали - надо было в саду.

Злые-презлые от неудачи, они приказали матери собираться. Но куда идти - не говорили. Да и так было ясно - в гестапо. Мать казалась спокойной, даже попыталась улыбнуться. Однако улыбка получилась какая-то жалкая - верно волновалась за себя и сына.

Она не спеша надела своё зелёное пальто, единственное, что сохранилось от мирного времени, накинула белую шаль. Вот-вот за ней должна захлопнуться дверь, может, в последний раз. Мальчишка бросился к матери.

- Ты вернёшься? - спросил он, прижимаясь к ней.

Мальчишка не рискнул спросить: оставаться ему тут или уходить? Но мать всё поняла.

- Делай как знаешь,- ответила она.- Ты всегда был самостоятельным мальчиком.

А по её глазам видно: надо немедленно уходить. Гестаповцы могли забрать и его… Им что - хватай кого попало!

- Дай-ка я тебя расцелую… Скоро вернусь. Чего же меня, невиновную, задерживать?

В тот день мальчишка наревелся на десять лег вперёд.

Но слезами делу не поможешь. Ему нельзя оставаться в каморке и податься некуда: родные за фронтом, на Урале. Соседи вряд ли рискнут приютить его. Кому охота связываться с гестапо?

А где искать маминых друзей, он не знал. Одни из них по ночам приносили оружие, другие уходили с медикаментами. Мама доставала лекарства в больнице, где работала.

Каким же образом гестаповцы пронюхали о связях подпольщиков? Неужели нашёлся предатель?

Надежда ещё теплилась в нём. Может, мама вернётся? На всякий случай в потайном месте, в саду, в дупле дерева, оставил записку: «Я дам о себе знать».

Так поздней осенью 1942 года он оказался на большой военной дороге. Один на всём белом свете!

…Отчаяние стало охватывать его.

Внезапно мальчишке почудилось, что где-то впереди лают собаки. Самые настоящие, деревенские. Никогда раньше он так не радовался собачьему лаю, как в эту минуту. Даже чуть не заорал. Но шуметь нельзя.

Двинулся в ту сторону и подумал: «Скорей бы конец. Всё равно какой».

Вскоре показались дома с тёмными глазницами окон. Люди, вероятно, притаились в своих хатах, не ожидая никакого добра от подступившей ночи.

Да и какого милосердия можно ждать от военной ночи?

Дойдя до околицы, мальчик прислушался: может, кто-нибудь окликнет его? Заругает или проклянёт. Всё равно стало бы легче на душе. Не чувствовал бы себя таким одиноким в чужом краю.

Сейчас здесь можно простоять, наверно, всю ночь, и никто к тебе не выйдет, никто не скажет слова сочувствия. Это уже хорошо понимал юный путник. И песню не услышишь. Она ушла вместе с нашими солдатами, вместе с его отцом, который воюет теперь где-то далеко на востоке.

Ещё неизвестно, есть ли в селе немцы. Поэтому надо действовать со всей осмотрительностью.

Но получилось так, что вся осторожность оказалась ни к чему, его сразу окружили собаки, тощие и злые. Костлявая свора в один миг набросилась бы на него, если бы вдруг почувствовала, что чужой мальчишка хочет сопротивляться.

Но у него не осталось сил даже для того, чтобы нагнуться за камнем или палкой. Он проявил полное равнодушие к своре. Вот это-то и сбило собак с толку.

Поэтому, когда он шагнул к воротам крайней хаты, свора молча расступилась. Одичавшие собаки лишь для виду поворчали.

На настойчивый стук никто не ответил. Ему ничего не оставалось делать, как следовать дальше. Авось кто-нибудь сжалится. Ведь в селе так много хат!

Он стучался в один дом за другим. Но никто не отозвался, и никто не отомкнул замка. Мальчишка со страхом подумал: неужели ему придётся окоченеть посреди села?

Хотелось упасть прямо под тёмными окнами и зареветь во весь голос - ведь он уже давным-давно выбился из сил. И только слабая надежда поддерживала его.

Мальчишке кое-как удалось подавить минутное малодушие. Глотая слёзы, он пошёл дальше.

А затем, когда миновал несколько немых хат, устал и плакать. Просто высохли слёзы, и сердце словно затвердело.

Наконец ему повезло. Нашлась-таки добрая душа.

- Кто там? - отозвался на стук старческий голос.

- Прохожий. Пустите переночевать.

- Проваливай дальше, хлопец, много вас тут, прохожих!

Он не обиделся на старика, потому что понимал: война ожесточила людей. Мало ли какой человек и с какой целью среди ночи стучится в чужие двери?

Вот в его городке все заборы оклеены приказами немецкого коменданта: «Местным жителям запрещается пускать ночевать случайных людей. За нарушение настоящего приказа - расстрел!»

Кому охота ни за что ни про что быть расстрелянным?

Маленького путника охватило отчаяние. Ему в эту минуту так нужен был человек, который бы чуточку его пожалел.

Он очень нуждался в сочувствии, как и все мальчишки мира!

Он согласен на всё, только дайте ему ломтик хлеба и тёплый угол в любой хате. Нет хлеба - не надо, да и выспаться можно на холодном полу.

Когда ему показалось, что всё кончено, он приметил огонёк. Мальчишка не стал раздумывать. Этот огонёк, быть может, сулит ему спасение. Лишь одного он боялся: как бы вдруг огонёк не потух, не исчез в темноте.

Крадучись, мальчишка подошёл к дому с высоким крыльцом. Хотел было заглянуть в окно, но кто-то опередил его - задёрнул чёрную занавеску.

Мальчик решительно поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Свет на мгновение ослепил его, а ещё через мгновение он пожалел, что потянулся к огоньку: за столом сидели… полицаи.

Он метнулся прочь, попытавшись в потёмках убежать, но было поздно.

- А ну вернись! Кто там? - скомандовал высокий полицай, выскочив на освещённое крыльцо.- Считаю до трёх! Раз…

ЧЕРНАЯ ПОВЯЗКА

Ему ничего другого не оставалось делать, как покорно исполнить приказание. Разве, хромая, далеко удерёшь?

- Шевелись, щенок! - прохрипел полицай с чёрной повязкой на левом глазу.- Живее, проклятый!

Каждое своё приказание Одноглазый сопровождал ударом по затылку. Он здорово умел драться. Как саданёт - аж в пятках отдаётся.

Мальчик кубарем влетел в комнату и в напряжённом ожидании остановился посередине.

Лишь когда глаза его освоились с ярким светом керосиновой лампы, мальчик разглядел сумрачных людей за столом.

Их было трое. Полицаи уставились на маленького пришельца. Один из них, с глазами навыкате и кривым носом, наверно, был старшим. Все ждали, что скажет он. А тот не спешил начинать допрос.

Мальчик стоял перед ними, не сводя глаз со стола, обильно уставленного едой. Только гордость не позволяла ему облизать губы.

А главный полицай поднял стакан на уровень глаз и стал через него, как в бинокль, рассматривать мальчишку.

В том стакане, наверно, был спирт или самогон, делающий человека весёлым и одновременно жестоким.

Мальчишка стоял неподвижно, не отрывая жадных глаз от стола. Ему нечего было сказать этим полицаям.

- Долго ли мы будем разглядывать эту дрянь, господин начальник?-Так сказал Одноглазый и сплюнул. А плеваться он здорово умел.

- Займись им!-коротко скомандовал тот, кого назвали господином начальником.

Третий полицай - Верзила, такой он был огромный и нескладный,- не проронил ни слова. Он знай себе играл на губной гармошке даже тогда, когда Одноглазый начал допрашивать мальчика.

- Ну-ка, хлопец, сделай два шага вперёд!-прохрипел Одноглазый.- Сперва установим твою личность. Это, кстати, очень важно для великой Германии… Она не может обойтись без этого самого, без установления твоей личности…

Мальчик подумал: если бы перед ним сидели свои, то он честно, ничего не утаивая, рассказал бы о себе. Сообщил бы, что зовут его Азатом Байгужиным. Родом из Уфы. Если надо, и про школу можно было бы сказать: окончил четыре класса в одиннадцатой школе. Перед самой войной отец - командир батальона- привёз их с матерью сюда, в соседний городок, где стоял его батальон.

«Правда, пожалуй, тут не нужна,- подумал Азат.- Чем меньше Одноглазый будет обо мне знать, тем лучше».

Полицай, разглядывая чуть скуластое лицо мальчика, сказал себе: «Не такой уж он простачок, каким прикидывается».

У Азата мелькнула мысль: «Никто сюда добровольно не заглядывает, вот и обрадовались, когда сцапали меня».

- Не украинец? - начал допрос Одноглазый.

- Нет.

- Но и не русский…

- Нет.

- Это видно по скуле и раскосым глазам,- усмехнулся полицай.- Выкладывай всю правду, как есть. Обманывать меня бесполезно, ещё никому не удавалось. Докладай: кто таков и по чьему заданию? Для чего забрёл к нам, в Холминки?

- Меня зовут Азатом. Попал я сюда случайно,- сказал мальчишка.- Увидел огонёк и свернул к дому. Во всём селе, кроме вас, ни у кого не светится…

- Сюда случайно не попадают.

Мальчик глотнул слюну, покосившись на чугун с картошкой, исходивший паром. По столу был разбросан чеснок. Верзила отрезал толстый ломоть хлеба, положил сверху кусок розового сала и посыпал солью. Сало с хлебом! У Азата даже голова закружилась. А горячая рассыпчатая картошка с хлебом да чесноком?.. Ни один царь, наверно, так вкусно не едал!

- Не вздумай водить меня за нос! - пригрозил Одноглазый.

- Какая мне польза обманывать? Я круглый сирота. С тех пор как разбомбили дом и бабушка погибла, никого у меня не осталось.

- Лжёшь, негодяй!

Сильный удар кулаком пришёлся по скуле. Азат, конечно, тут же шлёпнулся на пол. Он и без того еле держался на ногах. Очнулся он не сразу. Когда пришёл в себя, то увидел, что лежит в той же комнате, среди окурков, на заплёванном полу.

Начальника за столом уже не было. Одноглазый тянул из стакана самогон. Верзила по-прежнему выводил какую-то мелодию на своей гармошке.

Скула страшно болела. Азат попытался повернуться. Это не ускользнуло от Одноглазого.

- Теперь ты знаешь, во что обходится ложь? - почти ласково спросил он.

Азат крепко закрыл глаза, ожидая нового пинка. Но удара почему-то не последовало.

- А ну живей подымайся! Устраивайся с полным удобством.

От полицая всего можно ожидать. Ему ничего не стоит садануть или пнуть ногой. Большим усилием воли Азат заставил себя подняться и сесть за стол.

Одноглазый подвинул к нему чугун. Там ещё оставалось несколько остывших картофелин.

Азат жадно потянулся к чугуну.

- Погоди! - рявкнул Одноглазый.- Картошку получишь после того, как сообщишь, где прячется твой партизанский отряд.

- Не знаю я никаких партизан!

Полицай вдруг расхохотался. Он корчился от смеха как сумасшедший: глаза его налились кровью, а изо рта даже выступила пена.

- Я обшарил твои карманы, прощупал воротник и шапку. Понимаешь, ничего не нашёл, никакого письма. Где оно у тебя запрятано?

- Какое письмо?

- Вот что, маленький бандит, моё терпение лопнуло. Какое такое задание тебе дали? Или ты признаешься во всём сию минуту, или же…

На этот раз даже не потребовался удар. Азат как сидел, так и повалился без сознания. Голод и страшная усталость сделали своё дело.

ПОДВАЛ

- Оставь ты его в покое, пёс с ним…

Азату показалось, что голос принадлежал Верзиле. Он доносился откуда-то издали…

Мальчик почувствовал, как его схватили за шиворот и потащили по полу, затем - по ступенькам, по снегу и снова по лестнице…

Что было потом, он не помнит.

Азату снились кошмары. То его преследовали гестаповцы, то какие-то призраки. Он даже во сне хромал на одну ногу и никак не мог уйти от погони.

Потом запершило в горле, перехватило дыхание. И, наверно, от этого он проснулся. Казалось, всё вокруг было пропитано тяжёлым запахом керосина.

Азат огляделся. Темно. Ничего не видно. Куда же всё-таки его приволокли и бросили?

Когда рассвело, он понял, что лежит в подвале, потому что слабый свет просачивался сверху.

Он почувствовал, что коченеет на холодном земляном полу, и попытался подняться, но застонал и повалился… Ему почудилось, что кто-то неотступно наблюдает за ним. Мальчик повернул голову и чуть не вскрикнул: из темноты на него уставились немигающие глаза!

«Да ведь это собака!» - с облегчением вздохнул он.

Собака была настроена мирно: не рычала и не лаяла. Просто ей, очевидно, было необыкновенно интересно наблюдать за мальчишкой, без движения лежащим тут с вечера.

И когда Азат застонал от острой боли, собака тихо заскулила, по-своему проявляя сочувствие.

Азат был благодарен овчарке. Но она, кажется, теряла терпение: гавкнула раз-другой, будто торопя его подняться, будто недовольная его медлительностью. Тявкнула вполголоса, совсем без злости.

Заскрипела и распахнулась дверь. Азат осторожно поднял голову: там, наверху, на первой ступеньке, широко расставив ноги, стоял Верзила.

- Булка! - окликнул он собаку.- Вот тут вся твоя порция - фронтовая и мирная.

Он разговаривал с овчаркой, как с человеком, ласково и дружелюбно. Странно было такое слышать от полицая.

Мальчик почувствовал тяжёлый приступ голода, даже голова закружилась. Прошло более суток, как он ничего не ел.

Верзила давно, очевидно, наблюдал за мальчиком.

- Вставай! - приказал он.

Азат с трудом поднялся и, чтобы снова не упасть, прислонился к бочке. Вот откуда, оказывается, идёт тяжёлый запах керосина!

- Следуй за мной!

Страх вспыхнул в глазах мальчика: сейчас поддаст сапогом или саданёт по затылку, как тот, Одноглазый!

Но нет, полицай вошёл в хату, а за ним-Азат, еле волоча ноги.

СУДЬБА ДЕНЩИКА

Теперь, при дневном свете, мальчик получше разглядел полицейский участок. Посредине комнаты стоял стол без скатерти, заставленный пустыми бутылками, грязными мисками и котелками, в углу - печка и рядом - железная койка.

Вдоль стен, направо и налево от двери, протянулись две деревянные скамьи. На противоположной от входа стене висела большая фотография Гитлера, а над койкой - портрет Тараса Шевченко. Мальчика это очень удивило. «Вот два человека, которые никак не могут быть в одной комнате»,- подумал он.

За печкой стояла чёрная классная доска.

«Наверно, тут была школа,- сообразил Азат,- и портрет поэта сохранился с тех пор… Просто его забыли снять со стены и выкинуть вместе с партами. Зачем полицаям Тарас Шевченко?..»

- А ну-ка дай посмотреть, бедолага, на что ты годишься? - проговорил Верзила, оседлав один-единственный стул. Наверно, тот самый, на котором ещё недавно сидел учитель.- Сперва поешь, а потом - за уборку. Покажи, на что ты способен.

Азат не заставил просить дважды. С жадностью он набросился на хлеб. Мигом проглотил три ломтя с чесноком, выпил две кружки квасу. После этого даже в животе заурчало.

Теперь можно приняться и за дело. Засучив рукава, Азат вымыл посуду, убрал со стола, подмёл пол. Трудиться он умел и любил.

Пока мальчишка был занят уборкой, Верзила сидел на кровати. Он, кажется, совсем забыл об Азате. На губной гармошке выводил какую-то мелодию.

- Почистить винтовку? - спросил Азат, управившись по хозяйству.

Оружие полицая стояло в углу.

Отец научил Азата чистить винтовку - это пустяки для умеющего человека.

- Разве ты умеешь чистить оружие?

Мальчишка прикусил язык.

- Если покажете как, то смогу.- А про себя подумал: «Чуть не проболтался. Надо быть осторожнее. Им не обязательно знать, что я сын комбата».

- Не трожь! - буркнул полицай.

«Нельзя так нельзя,- подумал мальчишка.- Я посижу, коли других дел нет. А ты наигрывай себе на своей губнушке…»

Куда там! В комнату вдруг ввалился Одноглазый. Увидев его, Азат живо вскочил. При нём, пожалуй, спокойно не посидишь.

- Проваливай отсюда! - Одноглазый грубо выругался.- Убирайся, фердаммтер!

Однако мальчишка не знал, куда ему убираться и что означает это нерусское слово «фердаммтер».

Вскоре вошёл начальник холминской полиции. Поэтому он забился в угол и притих там.

Он поморщился, взглянув на мальчишку, что-то буркнул себе под нос. «Если я им мешаю, почему они меня не отпускают?» - вздохнул Азат.

- Допрашивал? - спросил главный полицай.

- Нет,- ответил Верзила.

- Неспроста он явился в село. Так я понимаю.

- Разреши, начальник, я вышибу дурь из его головы? - вызвался Одноглазый.

- Может, его и не подсылали? - сказал Верзила.

- Надо кончать с ним! - стукнул по столу Одноглазый.- Чует моё сердце - наживём себе беды. Помяните моё слово. Где у него пропуск или какое другое разрешение? Ничего нет! За это расстрел полагается, сами знаете.

Мальчишка осторожно скосил на него глаза: неужели так просто можно порешить человека? Наверно, шутит, грозится только для виду…

«Он же пьяный! - вдруг понял Азат и вздрогнул.- Такому, пожалуй, убить человека ничего не стоит».

- Не хочу брать грех на душу и тебе не советую,- рассудительно заговорил главный полицай.- Мы его запишем в команду, которая вскоре должна отправиться в Германию. Без шума и спихнём с рук.

Одноглазый настаивал на своём.

Когда спор затянулся, Верзила подал голос:

- Долго я буду у вас на побегушках?

- Тебе что, надоело служить у меня? - нахмурился начальник.- Так тебя понимать?

- У нас должна быть прислуга. А хлопец работать умеет. Пусть поживёт здесь. Я с него глаз не спущу. А там видно будет. Надо будет - отправим куда следует. Это у нас быстро делается.

Одноглазый твердил своё:

- Я не верю его нездешним глазам. Послушайте меня, дело говорю.

Наверно, он слов попусту не тратил, потому что рука его уже потянулась к кобуре.

- Отступись! - прикрикнул на него начальник полиции, потеряв терпение.- Ты того, не балуй оружием. А ну спрячь револьвер! На свой страх и риск оставляю хлопца при участке. А ты смотри,- повернулся он к Верзиле,- будешь за всё в ответе.

Верзила пожал плечами, точно говоря: «Чего вы боитесь?»

Одноглазый никак не мог успокоиться:

- Я ему покажу, почём фунт лиха! Он у меня будет знать сладкую каторгу. Я ему, азиату, устрою сладкую жизнь!

БУДЕТ ЗАВАРУХА

С того дня прошло две недели.

«Четырнадцать дней и четырнадцать ночей - немалый срок, ой какой немалый,- говорил себе Азат.- Если бы полицаи не следили за каждым моим шагом, то давным-давно тут и духа моего не было бы…»

Его сторожили почище чем иного пленного. «Дело дрянь,- вздыхал Азат.- Какой я разнесчастный человек! Пожалуй, кроме меня, на всей оккупированной территории никто из наших ребят денщиком не служит. Денщиком у полицаев!»

День-деньской Азат жил тайной мечтою: «Будет заваруха - убегу! Честное пионерское!»

В заваруху он верил. Весь округ жил слухами. Говорили, что в лесах появились партизаны, что где-то сбросили парашютистов. Наших, советских.

Говорить-то говорили, но никто не знал, правда это или нет. А разузнать не у кого. Иногда Азат порывался расспросить Верзилу, но опасался начать разговор.

«У солдата одна задача - воевать. А у денщика девяносто девять нескончаемых обязанностей. Может, и больше,- горевал Азат.- Кто их считал!»

Чего-чего ке приходилось делать маленькому денщику! Он и уборщик, и сторож, и повар, и рассыльный, и… Ближе к вечеру голова идёт кругом, ноги будто налиты свинцом, глаза слепнут. Тут некогда предаваться размышлениям.

Однако не думать он не мог.

«Если расставить полицаев не по ранжиру, не по чинам,- рассуждал Азат,- а по степени жестокости, то Верзила занял бы последнее место после Одноглазого и начальника полиции. Это уж точно».

Азат всего повидал тут досыта. И сделал для себя кое-какие выводы. В двенадцать лет это уже необходимо.

«Почему начальник на всех, кроме фашистских чинов, наезжающих время от времени,смотрит через стакан?- спрашивал он себя.- Ему, наверно, стыдно глядеть землякам в глаза, оттого он и делает вид, что важничает».

А вот Верзила, казалось, вовсе ни о чём не задумывался. День прошёл - и ладно. Набил желудок - и хорошо. Поспал - чего же ещё нужно?

Порою, однако, и на него что-то нападало, вроде угрызения совести, что ли… Как-то раз, захмелев, Верзила выкинул в форточку немецкую губную гармошку, с которой в другие времена никогда не расставался.

А то был ещё такой случай. Ни с того ни с сего Верзила сказал:

- Запутался я…

Азат не понял: в чём запутался? Даже на его ноги взглянул, а на них - никаких пут. И руки свободные.

Сегодня на рассвете полицаи куда-то исчезли. Может, опять устроили облаву на партизан?

«Хоть бы их всех, предателей, партизаны там уложили!» - вздыхал Азат.

В мечтах своих он заходил порою далеко. Если бы у него была связь с партизанами, то он сумел бы заблаговременно предупредить их об облаве.

Но у него нет знакомого партизана. Ему в его положении остаётся одно: ожидать счастливого случая,

А тот счастливый случай когда ещё наступит!

СНЕЖНАЯ БАБА

За тонкой перегородкой завозился Верзила. Под ним жалобно заскрипела старая кровать. Минутой позже он стал чиркать спичкой. Полицай не встанет, пока в постели не выкурит самокрутку.

Скрип кровати - первый сигнал для денщика. Ему полагается вскочить с топчана, одеться и затопить печку, пока начальство, громко позёвывая, втягивает в себя дым махорки.

- Денщик обязан быть расторопным,- поучает Верзила.

Потом полагается сходить за водой на колодец, поставить в печь чугун с картошкой… Так обычно начинается трудовой день маленького денщика, если не случается какое-нибудь ЧП.

- Эк его мотает! - прошептал Азат, взглянув на молодой тополь, раскачивавшийся на сильном ветру.

Второй день метёт метелица. Азат гадает: придут нынче ребята лепить снежную бабу или нет?

Вчера они почти до сумерек играли на улице, напротив полицейского участка. Неужели в другом месте меньше снега или не так весело?

А может, они за кем-нибудь следят? Например, за ним, за Азатом. Однако он сразу же отбросил эту глупую мысль. Зачем им нужен денщик полицаев?

Просто тут привычнее играть, потому что здесь до войны была их школа.

Как только ветер поутих и повалил крупный снег, мальчишки сбежались сюда шумною гурьбой. Они, как и вчера, смеясь и дурачась, начали лепить снежную бабу. Ребята спешили, точно опасались, что снег растает и они не успеют закончить начатое дело.

За ними приходилось украдкой следить из окна.

Азат был осторожен, так как понимал, что сельские ребята принципиально не играют с ним, даже не заговаривают при встрече на улице, считают его тоже полицаем. Но Азату очень хотелось быть вместе с ребятами - чего уж таить! Водиться с такой весёлой компанией - одно удовольствие, это каждому ясно.

Среди них была одна-единственная девчонка, но какая! Бегала она не хуже ребят, дралась, пожалуй, даже чуточку побойчее, чем мальчишки. Вот это «чуточку» здесь, «чуточку» там и дали ей великую власть над всей компанией.

Снежная баба росла на глазах. Сперва скатали огромный шар - одному с места ни за что не сдвинуть, сверху поставили другой, поменьше, и, наконец, приладили третий, там, где положено быть голове. Всё было хорошо. Только под рукой не оказалось подходящего материала для глаз. Так, во всяком случае, подумал Азат, наблюдая из засады. «Я бы мог вынести им пару угольков - не жалко, да разве они возьмут…» - горестно вздохнул он.

Маринка - так звали атаманшу - не растерялась. Недолго думая она оторвала две пуговицы от пальто. Не может же снежная баба остаться слепой!

«Ишь какая быстрая! Если все будут пуговицы отрывать, что ж это получится?» - усмехнулся Азат. Но всё же он не особенно строго осудил Маринку. Она ведь это сделала сгоряча, просто потому, что под рукой ничего не было.

Девчонка здорово верховодила, она знала толк в этом деле. Может быть, умение управлять людьми

передалось ей по наследству, от её отца - учителя? Это, честно говоря, Азат утверждать не берётся.

И оспаривать тоже.

У атаманши было два брата: старший и младший. Они играли вместе со всеми под её началом.

Младшего - вихрастого, конопатого - она ласково окликала Коленькой, хотя ему было, наверное, столько же лет, сколько и Азату. «И чего она с такой дылдой нянчится?» - не понимал Азат.

Старшего звали Данилой.

Как с некоторых пор считает Азат, Данила и есть самый бесстрашный человек во всём селе.

Однажды, разорвав путы, вырвался на волю Тур, племенной бык. В один миг улицы опустели.

Бык сразу овладел верховной властью на селе. Даже законы военного времени ему были нипочём.

Ловкий и сильный, Данила, втянув голову в плечи, один на один пошёл на быка. «Спятил хлопец, что ли?» - спросил себя Азат, с перекошенным от страха лицом наблюдая за ним. А Данила - хоть бы что! В один миг скрутил быка.

Это событие случилось неделю назад. А вот сейчас бесстрашный герой как ни в чём не бывало играл с малышами, безропотно подчиняясь Маринке-атаманше.

Он исполнял самую трудную работу - поднимал тяжеленный снежный шар. Но всё же время от времени, как казалось Азату, Данила бросал быстрый взгляд на тех, кто входил и выходил из полицейского участка.

Азат пытался освободиться от навязчивой мысли. «Чепуха какая-то лезет в голову,- убеждал он себя.- Мальчишкам нет никакого дела до полицаев. Они сами по себе, предатели сами по себе».

У всякой нормальной снежной бабы должна быть метла. Это Азат твёрдо знал. И он не сумел остаться равнодушным зрителем. Не таковский парень! Недолго думая Азат схватил старую метёлку и выскочил на улицу. Он ведь давно искал повод, чтобы подружиться с деревенскими ребятишками. И этот предлог наконец нашёлся.

Когда Азат появился с метёлкой в руках, все сделали вид, что его не замечают.

- Ну и рожа! - громко кричал Коленька, подпрыгивая и приседая перед снежной бабой.

Конопатая орава шумела и возилась вокруг.

Азат на миг оторопел. Неужели так и не удастся подружиться? Собрав всё своё мужество, он сказал:

- Снежной бабе нужна метёлка. Возьмите…

Маринка глядела мимо него, точно его, Азата, вовсе не было.

- Берите насовсем. Не думайте, что я обратно заберу метёлку…

Маринка не пожелала его дослушать, метнулась к бабе и толкнула её изо всех сил.

- Ты сломала бабу, чтобы я не играл с вами? - дрогнувшим голосом спросил Азат.

- По-шли! - скомандовала Маринка, первой срываясь с места.

Конечно, все сразу убежали за нею. Посередине улицы остался один Азат. Он не знал, куда сунуть старую метёлку, не знал, куда деть глаза.

От обиды брызнули слёзы. В эту минуту ему отчаянно захотелось догнать Маринку и сказать ей: «Зря ты задаёшься… Никакой я не предатель. Такой же мальчишка, как и все твои дружки. Только мне страшно не повезло. Мне некуда деваться, некуда сбежать. Неужели ты этого не понимаешь?»

Но он не побежал вслед за нею и не сказал того, что хотел. Потому что Азат тоже был гордым.

БУЛКА

Часом позже Азат горько жаловался Булке:

- Нас с тобой никто не понимает.

Овчарка, точно сочувствуя своему маленькому другу, негромко скулила. Она была очень сообразительна. Её дрессировал Верзила.

Стоило приказать ей: «Голос!» - как Булка немедленно подавала голос. Лаяла глухо и серди го.

Это тоже входило в курс обучения - воспитывать в ней злобу.

Верзила, наверно, мечтал иметь точно такую же учёную собаку, как у гестаповских офицеров.

А Булка вовсе не желала походить на гестаповских овчарок. У неё был самый мирный характер. Добрая, ласковая и ленивая собака.

С дрессировкой у Верзилы ничего не получалось, И тогда этим делом заинтересовался сам господин начальник холминской полиции. Ему тоже хотелось иметь на своём участке хотя бы одну учёную собаку.

- Отчего собака тебя не слушается? - недоумевал он.- Или она непонятливая, или ты не умеешь?

- Почём я знаю? - неохотно отвечал Верзила.- Обучаю, как предусмотрено инструкцией.

- Где-то у тебя промашка! - взъелся господин начальник.- Почему хлопец тебе не помогает? Пусть побегает и поползает.

Верзила тоже вышел из себя. Он не любил, когда им понукали.

- А ну надевай мешковину! - заорал он, увидев Азата.

В старой рогоже Азат сделался похожим на огородное чучело. Появился он, как и было приказано, из-за сарая. Но собака сразу признала своего друга. Не хочет бросаться - и баста! И команда строгая на неё не действует. Куда там! Скачет весело вокруг Азата.

Одноглазый, наблюдавший эту сцену, поморщился и сплюнул.

- Отродясь такой канители не видел. Слушай меня внимательно, не то в морду дам! - приказал он Азату.- Ты кувыркайся, размахивай руками, приседай и вскакивай. Понятно? Хрипеть умеешь? Стонать умеешь? Если не умеешь, научу. Ворчи, бубни себе под нос что придётся. Понятно?

И на всякий случай ещё саданул ему по спине.

После такого наставления дело пошло на лад. Булку, как убедился Азат, нельзя было дразнить. Этого она терпеть не могла.

И стоило перед её глазами появиться огородному чучелу, которое размахивало руками, что-то сопело и бубнило, как сразу она теряла контроль над собой. С ожесточением бросалась на Азата, готовая растерзать его.

Хорошо ещё, что Верзила был начеку, удерживал собаку и оттаскивал её назад.

«Дело дрянь! - решил мальчишка.- Если она сорвётся, никто меня не спасёт».

В тот день, как и надо было ожидать, Азату здорово досталось. Шишкам и царапинам не было счёта.

С тех пор Одноглазый не пропускал ни одного занятия. Он умел и любил забавляться. Ради потехи готов был просидеть целый день на крыльце. Старший полицай корчился от смеха, хватался за живот, аплодировал, как в театре:

- Распотешил! Повторить!

Азат ненавидел Одноглазого, но скрывал свои чувства, а собака не умела прятать неприязнь. Каждый раз недобрый огонёк вспыхивал в глазах овчарки, как только появлялся Одноглазый. Они между собой не ладили. Азат не знал причину этого, но догадывался. По-видимому, Одноглазый когда-то ударил Булку.

- У-у, паршивая!-грозился старший полицай, чуть заметив налитые кровью глаза овчарки.- Доберусь я до тебя…

ВСТРЕЧА С УЧИТЕЛЕМ

В сенях, запорошённых снегом, денщик остановился. Сюда доносился сиплый голос начальника: «Слушаюсь! Так точно, слушаюсь!»

«Пьян в доску, вот и бормочет, заговаривается»,- решил Азат. Осторожно приоткрыв дверь, он просунул голову в комнату. Главный полицай подобострастно склонился над телефонным аппаратом. Денщик понял: ведутся переговоры с важным чином.

Азат немного подождал, а потом, осмелев, переступил порог. Начальник закончил разговор, положил трубку, выпрямился и увидел денщика.

- Ты как здесь очутился? - заревел он.- Пошёл вон!

Ничего не оставалось делать, как юркнуть в дверь, однако голос начальника настиг Азата на лестнице:

- Назад, паршивец!

Теперь главный полицай сидел на стуле и, отдуваясь, недобро косился на мальчишку.

- Доставить мошенников! - скомандовал он.

«Мошенники» - полицаи. Начальник не жаловал своих помощников.

Полицаи, как обычно, толклись в лавке, которую содержал сын старосты. Азат передал им приказание вернуться в участок, а сам счёл более благоразумным держаться сейчас подальше от разгневанного начальства. «Лучше не попадаться ему на глаза: попадёшь под горячую руку - поминай как звали».

Если бы была хоть малейшая возможность, он вообще в участок не вернулся. Но куда податься? Обратно в город нельзя. Там его сразу схватят.

Шум моторов отвлёк Азата от его размышлений: он увидел несущихся по улице трёх мотоциклистов. В такой ситуации лучше не торчать на виду. Им ничего не стоит открыть автоматный огонь.

Не успел Азат спрятаться за углом лавки, как в конце улицы показались жёлтые танки с белыми крестами. Таких машин ему видеть ещё не приходилось.

- Три… пять… семь…

Колонна, не задерживаясь, пронеслась через село, мимо мальчишки, прижавшегося к стене лавки.

Лишь сейчас, когда машины скрылись, Азат спохватился: он первый раз позволил себе такую длительную отлучку. Пора спешить. Он вышел из укрытия. Однако почти рядом услыхал голос учителя и в испуге попятился назад. Ему не хотелось встречаться с отцом Маринки. Мало ли что он может подумать об Азате. Вдруг решит, что денщик подслушивает?

- В их сводке вранья хоть отбавляй,- говорил учитель.- Между тем эти танки прибыли прямо из Африки. Или предназначались для Африки.

- Да, не могут они покрыть свои большие потери на Восточном фронте.

Голос второго Азат не признал. «Наверно, не местный»,- решил он.

- По-видимому, что-то случилось на железной дороге,- сказал учитель.

Собеседник почти неслышно засмеялся.

- Узнаю почерк Сидоренко. Его мина сработала.

Учитель и незнакомец завернули за угол и наткнулись на Азата.

- Здравствуйте,- прошептал мальчишка.

Незнакомец, строго взглянув на него, спросил:

- Ты чего тут жмёшься?

- Этот мальчик служит в полицейском участке,- пояснил учитель, многозначительно взглянув на собеседника.

Азат вспыхнул: неужели учитель тоже считает его предателем? Не сказав им ни слова, бедный мальчишка со всех ног помчался к участку.

Весь день Азат находился под впечатлением от встречи с учителем. «Этот мальчик служит в полицейском участке». Тон, каким учитель произнёс эти слова, больно ранил Азата.

Он рано лёг спать. Ему хотелось забыться во сне.

Проснулся он внезапно, словно кто-то толкнул его. За стеной шептались. «Если полицаи начали говорить вполголоса, значит, задумали недоброе,- решил Азат.- Не зря начальник вёл таинственный разговор по телефону».

Теперь Азату было не до сна. Он присел на кровати и напряжённо прислушался. За стеной молчали. Кто-то осторожно ходил по комнате. Затем тихо скрипнула дверь. Азат взглянул в окно: ему показалось, что там прошёл Верзила.

«Держись!-приказал себе Азат.- Не дремать!»

Верзила не возвращался.

Ждать пришлось долго. Может, час, может, и больше.

- Пора, что ли?-проговорил за стеной Одноглазый.

- Тише ты! -остановил его начальник,

- Хлопец спит мертвецким сном.

- Не спеши. Ни одна душа не должна знать о том, что сегодня ночью случится. Ещё раз предупреждаю…

- Так что же мы сидим сложа руки? - спросил Одноглазый.- Что мешает нам сцапать их?

«Кого они хотят схватить? - ужаснулся Азат.- Неужели учителя и того незнакомца?»

- Ничто не мешает, но спокойствие прежде всего,- пробасил начальник полиции.- Ты не учитываешь одного. Они, видимо, хорошо вооружены. Окажут сопротивление, это несомненно. Данилу тоже не следует скидывать со счетов. Нас трое, а их четверо… Поэтому надо действовать осмотрительно. Я так полагаю: нагрянем сразу после полуночи.

«Вот что они затеяли!» - схватился за голову Азат. Только сейчас он представил себе весь ужас своего положения. Если полицаи нагрянут к учителю, он непременно подумает, что это дело рук Азата. Ведь именно он подслушал разговор возле лавки. Это при нём говорили, что полотно железной дороги взорвано каким-то Сидоренко.

Мальчишка заметался в своей каморке. Он не мог позволить, чтобы учитель и его люди попали в руки полицаев. «Как поступить? - спрашивал себя Азат.- Если мне удастся вылезть через окно, сумею ли я незаметно проскользнуть мимо Верзилы! Ведь он, конечно, сторожит дом учителя».

ПАРТИЗАНЫ

«Долго ли ещё?» - терзался Азат от нетерпения. Без часов трудно ориентироваться. Должен же Верзила когда-нибудь вернуться! Не заночует же он на улице?.. Как только полицай появится в участке, Азат двинется в путь.

Решение принято бесповоротно. Теперь ничто в мире не остановит Азата. Непостижимая сила влекла его в дом учителя. В дом учителя, где не особенно жалуют его, денщика полицаев, и где совсем не ждут!

Прошло ещё сколько-то времени, и вот знакомо заскрипела дверь. И тотчас же за стеною послышался хриплый, простуженный голос Верзилы:

- Я там мёрзну, как последняя собака, а вы здесь пируете? Я вас спрашиваю: кто-то должен был меня сменить или нет?

- Не кричи. Хлопца разбудишь. Садись-ка лучше, согрейся! - примирительно проворчал начальник.- Скоро пойдём.

У мальчишки гулко забилось сердце. Настал решительный момент. Он ещё немного подождал: ведь полицаи могли заглянуть в его каморку. Но, кажется, беда миновала.

Слышно было, как полицаи звенели стаканами, как с бульканьем наливали самогон. Полицаи чокнулись, выпили, крякнули и начали громко чавкать.

Азат осторожно толкнул раму. Ещё немного поддать- и можно прыгать.

Соскользнув вниз, он беззвучно прикрыл за собою окно. Прислушался. Как будто всё в порядке: ни шума, ни шороха.

Азат отлично понимал опасность своего положения. Стоит полицаям заглянуть в его каморку - и тогда… Как подумал об этом, даже поджилки затряслись.

«А-а, будь что будет!» Мальчик кинулся под тень сарая. Тут можно незаметно проскочить через дыру в изгороди.

Азат крался вдоль заборов. Дом учителя - в переулке, пятый по счёту, если считать от лавки. Возле ворот мальчик замедлил шаг. Мало ли что могло встретиться на опасном пути!

Маленький денщик немного передохнул перед тем, как юркнуть в ворота. На всякий случай ещё раз оглянулся. Ничего подозрительного не приметил.

А вот и хата. Азат легонько толкнул дверь - к счастью, она была не заперта - и осторожно прошёл в сени.

В доме ещё не спали. Азат распахнул дверь в комнату. Он думал, что увидит того самого незнакомца, которого встретил сегодня днём возле лавки. Но его здесь не было.

За столом, справа от учителя, сидела худенькая девушка с чёрной шалью на плечах, а слева - парнишка в очках. «Вот какие молодые, оказывается, бывают партизаны!» - изумился мальчик.

Ещё один партизан лежал на кровати. Данила стоял возле окна, а Коленьки не было в комнате.

Маринка держала в руках раскрытую книгу. Она читала стихи:

Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в краю родном?..

- Не до стихов теперь! - с ходу резко и громко сказал Азат.- В полночь к вам явятся полицаи…

Тут что-то случилось с Маринкой.

Играют волны, ветер свищет, Играют волны, ветер свищет,-

повторяла она, как испорченная патефонная пластинка.

Наверно, перед её глазами запрыгали строчки.

Первым опомнился Данила:

- Ты откуда взялся?

- Как - откуда? - оторопел Азат.- Конечно, с улицы.

- А разве ты не встретил возле ворот Николашку?

- Нет.

- Вот я его сейчас проучу! - обозлился Данила на своего беспечного брата.

- Погоди,- остановил его отец.

Азат диву дался: как они могут оставаться спокойными? Разве он сказал недостаточно ясно?

Пот прошиб мальчика. По его губам скользнула растерянная улыбка.

- Подойди ко мне поближе и повтори то, что ты сказал,- обратился учитель к Азату.

Азат сбивчиво передал ему то, что сам слышал от полицаев.

- Он всё это придумал! - воскликнула Маринка.- Мы его, предателя, не принимаем в свою компанию, вот он и пришёл сюда подлизываться. Не верьте ни одному его слову.

- Я правду сказал.- И Азат попятился к двери.

- Маринка, дай нам поговорить!-Учитель укоризненно взглянул на дочь.- А ты, сынок, не ошибся? Речь шла именно о моих гостях, а не о других людях?

- Нет, нет! Не ошибся.

Теперь в разговор вмешался очкастый парень.

- Ты уверен, что за тобой не было слежки? - очень серьёзно спросил он.

- Я тихонько выбрался через окно. Они ничего не слышали. И когда шёл сюда, всё время оглядывался,- доложил Азат.

Такая осторожность как будто понравилась всем.

- Ты правильно поступил,- сказал Очкастый и тут же, повернувшись к учителю, добавил: - Если полицаям известна наша явка, то это коренным образом меняет дело. Нам всем немедленно надо уходить.

В комнате наступила тишина. Все ждали, что посоветует учитель.

- Вам надо спешить, вы правы. А я останусь. Полицаи, пожалуй, не осмелятся меня тронуть. Как ни стыдно мне в этом признаться, но должен сказать: один из них - мой ученик. Бывший, конечно. Ещё ветеринарным врачом собирался стать!

После этого признания всем стало очень жалко учителя.

- К счастью, мы тоже ваши ученики,- напомнил ему Очкастый.

- Да, к счастью,- согласился учитель.- Я знаю, что ему не мила должность полицая. Раза два он уже пытался со мной заговорить…

- А чего он раньше думал? - сердито буркнула девушка.

- Надо будет им заняться. Не пропадать же человеку,- решил учитель.- А вы не задерживайтесь, времени в обрез.

- До полуночи успеем улизнуть,- усмехнулся Очкастый. И, обращаясь к Азату, сказал: - Спасибо, хлопец, за то, что предупредил. Ты это здорово устроил.

Партизаны оказались сноровистыми людьми: за две минуты обулись, оделись.

ТАЙНАЯ ТИПОГРАФИЯ

В последний миг девушка, точно вспомнив о чём-то самом важном, нерешительно остановилась.

- А как же быть с нашей типографией? - спросила она.- Теперь нельзя, как мы намеревались раньше, оставить её здесь. И с собой чемодан не возьмёшь.

- Почему? - рассердился Очкастый.- Испугалась тяжести? Я понесу.

- Не в этом дело,- отмахнулась она.- Полицаи кинутся по нашему следу, поэтому надо уходить налегке.

- У них овчарка,- сказала Маринка.

- Если ты имеешь в виду Булку, то она ещё не умеет брать след,- поспешил успокоить их Азат.- Это я точно знаю.

Партизаны переглянулись между собой, но промолчали.

- Очень обидно, что вы мне не доверяете…- начал Азат и запнулся.- Я смог бы спрятать чемодан в подвале. Там, кроме овчарки, никто не живёт…- совсем тихо закончил он.

Что тут было! Данила позеленел от злости. А Маринка так и взвилась:

- Вот ещё что надумал!

- Мне больше задерживаться никак нельзя,- сказал Азат.- Если решите оставить чемодан, то дайте пароль. Я же должен знать, кому потом в полной сохранности вернуть ваше хозяйство. До свидания.

- Обожди, сынок,- остановил его учитель и обратился к партизанам: - Одно испытание он уже выдержал. Разве его приход не является риском и подвигом? На этот шаг мог решиться только верный и отважный человек.

- Мой папа - командир батальона! - неожиданно даже для самого себя выпалил Азат.

- По-моему, на сына комбата можно положиться,- убеждённо сказал учитель.

Его слова произвели на всех огромное впечатление, даже на Маринку. Она подошла к Азату и хотела пожать ему руку, но в этот миг со двора вернулся самый молодой партизан.

- Пора уходить, мы не можем дальше рисковать. Что решили делать с чемоданом? - спросил он.

- Подвал полицейского участка - самое безопасное место для хранения нашей типографии,- наконец согласился Очкастый.- Никому и в голову не придёт искать её в собственном доме полиции.

- Вот что,- решил учитель,- ты, Данила, понесёшь чемодан: Азат один не справится. Лучше всего, пожалуй, пройти огородами. Улицей - опасно.

- Слушаюсь,- пробормотал Данила, не очень довольный таким оборотом дела. Ему, видимо, не хотелось отдавать чемодан полицейскому денщику. Но что поделаешь, когда за тебя решают взрослые.

В сенях Очкастый положил руку на плечо Азата:

- Слушай внимательно и запомни. Тот, кто придёт за чемоданом, спросит: «Сколько лет тебе, комиссар?» Понял?

- Понял.

Во дворе Данила чуть не вздул своего брата Кольку, стоявшего на часах.

- Где ты был? Почему прозевал этого хлопца? Разве так исполняют приказание?

- Я только разок отошёл до сарая…

- Эх, ты… «до сарая»! - передразнил его старший брат.- Хорошо, что всё благополучно обернулось. Следуй за мной, шляпа!

С каждой минутой Азату становилось всё тревожнее. «А вдруг они уже спохватились?» - думал он.

Данила не знал, что творится в душе Азата. Он легко нёс тяжёлую ношу, лишь время от времени сменяя руку. Для такого силача даже центнер, наверно, был нипочём.

- Сперва подойди к окну и послушай, всё ли спокойно,- прошептал Данила, остановившись возле изгороди.

Азат осторожно подобрался к дому и замер. Полицаи веселились вовсю. Верзила играл на гармонике, два других пьяно горланили какую-то песню.

- Гуляют себе,- сообщил Азат, возвращаясь к изгороди. И, принимая у Данилы чемодан, сказал: - Ух и тяжёлый! Пуда два. Вы, ребята, дальше не ходите, а то ещё Булка почует.

Ребята ушли. Выждав ещё немного, Азат потащил чемодан к дому. Овчарка глухо заворчала лишь тогда, когда Азат открыл дверь в подвал. Однако, узнав своего, Булка сразу же успокоилась.

Мальчик осторожно спустился вниз. В темноте он натыкался на какие-то ящики, лопаты, корзинки.

«Чемодан можно поставить в углу и прикрыть всяким хламом. Тут он будет в полной безопасности»,- решил Азат.

Прежде чем вернуться в свою каморку, Азат ещё немножко постоял под окном, напряжённо прислушиваясь. Полицаи, конечно, ничего не слышали, иначе они не продолжали бы горланить свои песни.

Он бесшумно открыл окно и пробрался в свою каморку. В полном изнеможении разделся и юркнул в кровать.

«Сейчас и поспать можно»,- сказал он и тихонько засмеялся.

ПЕРЕПОЛОХ

Где уж тут заснуть! При каждом шорохе мальчишка вздрагивал. О чём только не думалось в эту ночь… «Удалось ли скрыться подпольщикам? - гадал он.- А что станет с учителем?»

Видимо, Азат всё-таки задремал, потому что, когда он очнулся, за стеной было тихо.

Полицаи ушли и не возвращались. «Почему они задерживаются? Это неспроста. Неужели им удалось напасть на след беглецов?»

Азат то садился, прижав коленки к животу, то откидывался на подушку. Неизвестность мучила его.

Полицаи вернулись под утро. Услышав их возбуждённые голоса, Азат понял, что преследователей постигла неудача.

Больше всех шумел Одноглазый.

- Учителя надо по меньшей мере трижды расстрелять!- орал он.- За связь с партизанами, за действия, направленные против безопасности Германской империи, и, в-третьих, за нарушение комендантского часа…

- Чепуха! - вдруг рассвирепел Верзила.- Ты всегда преувеличиваешь. При чём тут учитель, если мы сами прозевали партизан?

- Ты хочешь спасти голову учителя?

- Нет, собственную!-отрубил Верзила.- Если мы, к примеру, доложим, что партизаны появлялись в нашем селе, а мы упустили их, представляешь, что станет с нами?

- Что же ты предлагаешь?

- Я ничего не предлагаю. Знаю только одно: партизаны не появлялись в нашем селе…

Начальник не очень уверенно проговорил:

- Может, и так… не появлялись. Это дело надо как следует обмозговать. Никто их не видел, верно? Но рано или поздно я доберусь до твоего учителя.

- А не кажется ли вам,- вдруг спросил Одноглазый,- что партизан вовремя предупредили?

- Что ты хочешь этим сказать?

- А то, что сделать это мог только один человек!..

В ответ Верзила громко расхохотался.

- Это уж ты слишком хватил! Так скоро ты и меня начнёшь подозревать!

- А мы сейчас проверим,- пробормотал старший полицай и внезапно перешёл на шёпот.

Не надо иметь много ума, чтобы сообразить: полицаи заговорили об Азате. Но что они замыслили?

- Ты меня сперва убеди,- узнал Азат голос начальника холминских полицаев,- и тогда я не стану тебе мешать, получишь его со всеми потрохами. А утром вздёрнем шельмеца.

- Ладно. По рукам! - взвизгнул старший полицай.

До чего же ему хочется крови!

Мальчишка побледнел. Может, настал его последний час… «Дело дрянь!» - сказал он самому себе. Выход один - бежать, пока за ним не пришли. Азат стал лихорадочно одеваться. Оттого что он порядком растерялся- как тут не растеряешься!-долго не мог попасть в рукав пальто.

Ломтик хлеба сунул в карман. Маленький запас никогда не помешает.

Но тут он вспомнил о чемодане. Как быть с ним?

«Придётся захватить с собой. Не оставлять же его полицаям!» - решил он.

Азат бесшумно толкнул раму, в этом деле у него теперь есть кое-какой опыт. Окно - единственный путь к спасению. Остаётся только перекинуть ногу и соскользнуть вниз.

И вот, сидя уже на подоконнике, мальчик вдруг спохватился: «Почему они не соблюдают осторожности? Громко говорят о расправе, так, чтобы я обязательно их услышал? Не хотят ли они испытать меня? Ведь они не могут доказать, что это я предупредил учителя. Погодить надо. Что будет, то и будет - остаюсь!»

Раздевшись и снова юркнув в постель, он сказал самому себе: «Чуть не сыграли с тобой, Азат, злую шутку».

В этот момент распахнулась дверь, и луч фонаря ослепил его.

- Ты, хлопец, не спал? - подозрительно спросил его начальник полиции.

- Разве тут уснёшь…- пожаловался Азат.- А что, пора уж печку топить?

- И ты слышал, о чём мы тут говорили?

- Конечно. Вы же вовсю шумели. А что? - произнёс он невинным голосом.

Кто знает, чего стоило ему это спокойствие.

«Теперь они убедились, что я тут ни при чём. После таких страшных угроз полагалось показать пятки, а я не сбежал. Не сбежал, потому что не виноват».

- У-у, паршивец!-прорычал Одноглазый и убрал фонарь, которым только что освещал каморку.

МАРИНКА

В тот суматошный день, в конце февраля 1943 года, денщик был занят самым обыкновенным делом - в своей каморке старательно просеивал залежалую муку. Он получил строгий приказ от Верзилы: просеять и просушить муку, чтобы в ней не завелись клещи. Мальчишка трудился со всем усердием, на какое был способен,- не пропадать же муке. Ему оставалось пропустить через сито пуда два, не меньше, как вдруг его позвал Верзила. Младший полицай до этого мгновения спокойно наигрывал на своей губной гармошке, а сейчас выказывал явное нетерпение. «Чего ещё ему надо?» - недовольно буркнул денщик, отряхивая мучную пыль.

- Ну, явился. Зачем звали? - проговорил Азат не особенно приветливо. С Верзилой можно и не церемониться.

- Глянь-ка в окно,- сказал Верзила, не обратив внимания на тон.- Чего она вдруг вздумала озорничать? С ума спятила девчонка,- нахмурился полицай.

Чего, в самом деле, Маринка - а это была она - озорует? Разве мало других окон? Если уж ей непременно захотелось бросаться снежками, то играла бы возле своего дома.

Как только Маринка заметила Азата, она стала ещё усерднее бомбардировать снежками окна полицейского участка.

Азат с опаской взглянул на Верзилу. Даже такого увальня не следует дразнить.

Азат по-своему, по-мальчишески решил выручить её.

- Маринка противная девчонка и забияка,- сказал он.- Ей непременно надо кого-нибудь позлить. Больше всех она ненавидит меня. И чего взъелась, не понимаю? Даже разговаривать со мной не хочет.

- Вон оно что! Нос воротит, гордячка? Ну так дай ей взбучку, сейчас самый подходящий момент.

Ничего другого не оставалось делать, как исполнить приказание. «Придётся,- подумал Азат,- стукнуть её раз-другой».

Не будет же он бить девчонку взаправду!

Как только Азат выскочил на крыльцо, Маринка немного отбежала. Стоило Азату погнаться за нею, как девчонка со всех ног пустилась по улице. Тут. уж в Азате заиграла-закипела спортивная страсть. Коли дело дошло до этого, он всё-таки догонит её и заодно проучит как следует, чтобы в другой раз так быстро не убегала!

Она ловко свернула за угол. Азат - за нею. Но не удержался на повороте и полетел кувырком. Вот неудача! Чуть шею не сломал.

Девчонка должна была бы воспользоваться удобным моментом и удрать домой. А она стоит и ждёт, пока он поднимется.

- Ты чего вздумала дразнить полицая? - хмуро спросил Азат, отряхивая колени.- Другого места не нашла озоровать?

Она не стала оправдываться, спорить, как это полагается девчонкам.

- Подойди, не бойся, не укушу,- вместо ответа сказала она.- Дело есть.

И как только Азат подошёл, она сказала строго:

- Хорошенько запомни то, что я тебе скажу. Завтра в Холминки приедут немецкие фотокорреспонденты. Старосте приказано выйти к ним навстречу с хлебом-солью. Этот спектакль, как сказал мой батька, предназначен для гитлеровских газет. Поэтому мы решили…

- А кто это «мы»? - не удержался Азат.

Она не ответила ему: не твоего, мол, ума дело.

- Пока фашисты будут заняты на площади, мы решили водрузить на крыше полицейского участка красный флаг. Понял?

- Ну, понял. А почему ты обо всём этом мне рассказываешь?

Маринка недовольно тряхнула головой:

- Слушай дальше. В этот день тебе нельзя оставаться в доме. Вертись на площади, на виду у полицаев, иначе подумают, что это ты поднял флаг. Ясно?

Девчонка заторопилась домой, но Азат удержал её:

- Для этого ты швырялась снежками к нам в окна?

- А как же ещё я могла вызвать тебя, чтобы предупредить?

От её слов ему стало очень хорошо.

- Ты рисковала,- сказал Азат дрогнувшим голосом.- Хорошо ещё, что в доме был один Верзила. А если бы наскочила на Одноглазого?

Вот тут она не удержалась, сделала смешную гримасу и даже передёрнула плечами:

- Неужели ты думаешь, что у нас не работает своя собственная мальчишеская разведка? Ещё как работает!

САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ

На другой день утром, как и предупреждала Маринка, перед полицейским участком остановилась большая легковая машина. Из неё вышли три толстых фашиста. Толстые и важные. Их поджидало всё местное начальство: хромой староста, начальник полиции, Одноглазый, еле стоявший на ногах, и Верзила.

Позади всех пристроился Азат. Его съедало любопытство: чем же закончится сегодняшний день? «Неужели,- думал он,- Маринка и Данила решатся на отчаянный шаг?.. Может, они просто подшутили над ним? Или ещё раз, по заданию учителя, решили испытать его?»

Приезжим фашистам почему-то сразу не понравился пьяный Одноглазый, хотя тот выказывал большое усердие: открывал и закрывал машину и вытягивался по стойке «смирно».

- Я вижу пират. Убрать скоро! - скомандовал один из фашистов. Он неважно изъяснялся по-русски, но понять его всё-таки было можно.- Пират не может попасть объектив. Голову сниму. Так сказано будет - голову сниму?

- Так точно! - рявкнул начальник полиции.

Ничего другого не оставалось делать, как засадить своего подчинённого в участок. А это как нельзя лучше устраивало Азата.

Далее всё пошло как по-писаному. Приезжие фашисты и местное начальство двинулись на площадь, где уже собралась молчаливая толпа. Всё село, от мала до велика, было согнано по строжайшему приказу старосты.

Как только фотографы подготовились, вперёд выступил хромой староста, держа на вытянутых руках каравай. Староста и его дочь изображали народ, восторженно встречающий своих «освободителей».

Фашистский офицер, который принимал хлеб-соль, почему-то повернулся спиной к объективу фотоаппарата. «Может,- подумал Азат,- они не хотят показать лицо офицера?..»

Азат вертелся на виду у всех, как ему и было приказано. В толпе он отыскал Маринку и тихонечко шепнул:

- Одноглазого засадили в участок…

Она быстро кивнула, дав понять, что дело складывается как нельзя лучше.

Между тем на площади разыгрывался такой спектакль, какого Азат сроду не видывал.

- Голова идёт,- старательно подбирая слова, говорил фашист,- быстро шагает. Мадам идёт. Голова смеётся. Мадам смеётся. Все смеёмся.

Раз десять фашисты заставили повторить одну и ту же сценку.

Всё село с облегчением вздохнуло, когда немцы направились к машине. И в этот момент кто-то из фашистов заметил красный флаг, развевающийся над полицейским участком. Что тут началось!

Начальник полиции схватился за голову, а хромой староста принялся часто креститься. Лишь приезжие фашисты не растерялись. Дружно подняв подолы зелёных шинелей, они кинулись к полицейскому участку.

Азат устремился за ними. Сердце его неистово колотилось. «Только бы Данила успел удрать,- отчаянно молил Азат.- Если задержался - он погиб!»

Пока офицеры, разинув рты, уставились на развевающийся красный флаг, Азат обежал вокруг дома. Данилы нигде не было видно. «Вот молодец!, Удрал-таки!» - немного успокоился Азат.

Теперь он хотел увидеть Маринку. Куда же она запропастилась? Он нашёл её в толпе. Встретившись с нею глазами, мальчик сразу понял - следует молчать. Лицо её побледнело, но глаза оставались прежними, озорными.

В это время дверь участка распахнулась, и на пороге показался Одноглазый. Он, наверно, успел ещё немножко добавить.

Фашисты приказали Одноглазому сорвать красный флаг, хотя и отлично видели, что полицай еле-еле держится на ногах. Одноглазый попытался шагнуть, но тут же свалился с крыльца.

Старший фашист, рассвирепев, пнул его ногой.

Тогда, не мешкая, начальник холминской полиции сам полез на крышу и сорвал флаг. Им оказался самый обычный пионерский галстук.

- Ты грязный собака! - Толстый фашист схватил Одноглазого за шиворот.- Куда смотрел? Чей галстук?

Одноглазый бессмысленно кивал головой, подмигивал, гримасничал. С пьяного какой спрос?

Брезгливо отшвырнув Одноглазого, фашист резко повернулся к начальнику холминской полиции.

- Найти государственный преступник. Не позднее три дня донести комендатура…- рявкнул он, захлопывая дверцу машины.

ПРОВОДЫ В НЕВОЛЮ

В последующие дни полицаи были заняты поисками удальца, который вывесил красный флаг в тот злополучный день. Больше всех старался Одноглазый.

- Взрослый не полезет на крышу с пионерским галстуком,- рассуждал полицай.- Он взял бы большое полотнище.

По мнению Одноглазого, такую диверсию мог совершить лишь отчаянный храбрец, не понимающий, чем это ему грозит. Придя к такому предварительному заключению, старший полицай составил список десяти самых отъявленных сорванцов. В этом списке, конечно, оказались и дети учителя. Ведь всё село знало, какие они отчаянные.

Вооружившись списком, Одноглазый стал обходить одну хату за другой.

- Они у меня признаются, чей это галстук! Я найду зачинщика, от меня не уйдёшь,- похвалялся Одноглазый.

Но его затея провалилась. Он не смог найти хозяина галстука. И тогда полицаи решили наказать сразу всех отчаянных удальцов, кто попал в список. Получив согласие оккупационных властей, полицаи в полной тайне готовились отправить ребят в неволю, в Германию.

Об этой коварной затее полицаев Азат узнал лишь за несколько минут до облавы. Иначе он успел бы предупредить учителя.

В то утро всех обречённых на рабство подняли с постели и под конвоем согнали на площадь. Не застали лишь Данилу: он успел скрыться.

Среди тех, кто должен был сегодня навсегда уйти из родного села, была и Маринка. Но даже в такой трудный час она оставалась верной себе - ни одной слезинки не уронила. Не плакал и Коленька, спокойным был и учитель.

Маринка и Коленька прижались к отцу и о чём-то тихо перешёптывались. Со стороны посмотреть - самые обычные проводы. Но это лишь со стороны» А вглядишься - и становится страшно.

Глаза ребят, такие голубые, сейчас, в это утро, сделались иссиня-тёмными, почти чёрными…

Денщику положено крутиться возле полицаев. Но на него никто не обращал внимания. Пользуясь этой относительной свободой, Азат сбегал в каморку и принёс пять кусочков сахара, завёрнутых в газету,- весь свой неприкосновенный запас на случай побега! Сахар понадобился бы ему самому, но для Маринки ничего не жалко.

Часам к десяти утра невольников отогнали от родных. На площади под охраной полицаев оказалось ровным счётом девять человек.

В небольшом отдалении от ребят, возле лавки, выстроилось всё село. Грозное и молчаливое.

И вдруг из толпы раздался пронзительный крик.

- Супостаты! Ироды! - проклинала полицаев горбатая бабка.

- Тише, мамаша! - пытался унять её Верзила.

- Цыц, старая! - прикрикнул Одноглазый.

Горбатая бабка не унималась. Она повалилась лицом вниз и стала биться, исступлённо клеймя полицаев. Отчаявшейся бабке, наверно, было всё равно - что жить, что нет, потому что угоняли её единственную внучку Дусеньку.

- Уймись, старая, слезами горю не поможешь,- сурово сказал учитель и с ненавистью взглянул на полицаев.- Будет и на нашей улице праздник!

Старший полицай так и перекосился от злобы, а Верзила сделал вид, что ничего не слышал.

Бабку будто током ударило: она вздрогнула, вскочила на ноги, словно молодая, и вытерла слёзы.

Маринка и в этот трудный час осталась атаманшей. Сорвав с головы пуховый платок, она укутала им Дусеньку.

Учитель не удержал свою дочь ни словом, ни жестом. Он лишь кивнул головой, безмолвно одобряя её благородный порыв, хотя прекрасно понимал, что Маринке самой теперь нелегко будет в пути… Ведь пронизывающий ветер не щадит никого - ни гордого, ни красивого!

Азат набрался мужества и подошёл к Маринке.

- На, возьми,- сказал он.- Хватит тебе хоть на первый случай,- добавил он, отдавая пять кусочков сахара, весь свой НЗ.

- Спасибо.

- Если встретишь мою маму,- её арестовали гестаповцы,- расскажи ей обо мне.

- Где же я её встречу?

Он неопределённо махнул рукой на запад:

- Она, должно быть, тоже где-то там…

- Прощай,- сказала Маринка и даже попыталась ему улыбнуться.

КАК ПЕРЕХИТРИТЬ ОДНОГЛАЗОГО?

Юному денщику этот день казался очень долгим. Азат не сводил глаз с дороги, по которой полицаи угнали Маринку в фашистскую неволю…

Ветер, принёсший холод, резко изменил направление. На улице потеплело. Но даже южный ветер не порадовал Азата.

Конвоиры, по всей вероятности, задержались в дороге. Поэтому начальник холминской полиции один коротал вечер. Съёжившись на постели в своей каморке, Азат слушал, как полицай горланил песню о ямщике.

Денщик долго ворочался с боку на бок. Ему не спалось. Все мысли его были с Маринкой и её друзьями.

Из полудремотного состояния его вывел сильный удар в бок. Вскрикнув от боли, Азат вскочил на ноги. Перед ним стоял Одноглазый.

- Дрыхнешь, лентяй! - напустился он.- Изба холодная. Чай остыл.

Денщик кинулся исполнять приказание. Пока он таскал дрова и затапливал печь, Верзила, поёживаясь, сидел на своей койке, подняв воротник шинели. Он, очевидно, простудился в дороге. Глухой кашель одолевал его.

Азат суетился возле печки, стараясь как можно быстрее напоить полицаев чаем.

- Подумать только, сто тысяч пленных оставили на Волге! - вдруг воскликнул Одноглазый, ни к кому не обращаясь.- Вот тебе и хвалёная армия великого рейха!

Он заметался по комнате, как загнанный зверь. В гаком состоянии Азат видел Одноглазого впервые. Лицо его стало темнее тучи.

Подавая Одноглазому чай, Азат думал: «Неужели это правда? Если уж старший полицай мечется, значит, не без причины».

Как тут не оцепенеть от радости! Маленький денщик невольно заулыбался. Заметив довольное выражение на лице Азата, Одноглазый вне себя от негодования заревел:

- У-у, зараза, чему радуешься! Пошёл прочь, болван!

В каморке Азат сам себе хозяин. Тут даже можно посмеяться, только не особенно громко.

Немного придя в себя, он уже раздумывал над тем, как сделать, чтобы всё село узнало о большой победе Советской Армии на Волге, чтобы у всех был великий праздник.

Азат с нетерпением стал ожидать подходящего момента, чтобы ускользнуть из-под надзора полицаев и посоветоваться с учителем. Вот кто даст ему наилучший совет!

Но как отлучиться из участка? Одноглазый сделался особенно подозрительным, словно почувствовал нетерпение денщика.

- Послушай, почему ты такой весёлый? - допытывался Одноглазый.- Ходишь будто именинник. Ну, докладывай, что с тобою приключилось?

- Нечего мне докладывать, и ничего со мной не приключилось,- отвечал Азат.- Чего мне радоваться?

- Ты прав, радоваться вроде бы нет особой причины.

Полицаю ничего не оставалось, как отступиться или делать вид, что отступился.

Уже наступил вечер, а маленький денщик всё ещё не сумел выбраться на улицу. Старший полицай ни на минуту не спускал с него глаз.

«Нет уж, дудки,- сказал себе Азат, приняв какое-то решение.- Я не я, если не перехитрю Одноглазого».

- Больному всё хуже и хуже,- громко сказал Азат, стоя над постелью Верзилы.- Ему бы сейчас медку или кипячёного молока с маслом..»

Верзила промычал что-то невнятное. Ему, пожалуй, было не до молока. Одноглазый прислушался к словам денщика.

- Подойди сюда, маленький шаман! - приказал он.- Ты, может, пытаешься заговорить болезнь? Ну, чего стоишь, вылупив глаза? Бегом, говорю, несись за молоком. Одна нога здесь, другая - там!

Мальчишке только это и надо было! Он пулей вылетел из дому.

УЧИТЕЛЬ

Даже на улице он не сбавил шаг: ведь из окна за ним может следить дотошный полицай. Только повернув в переулок, Азат осторожно оглянулся: как будто всё в порядке, Одноглазого не видно.

Других людей Азат вовсе не боялся. Он спокойно проводил глазами двух девушек, возвращавшихся с речки. Они несли в корзинах выстиранное бельё. Не опасен был и подслеповатый старик, сидевший на завалинке.

Поэтому Азат, не мешкая, сразу же направился к дому учителя.

Он потянул к себе уже знакомую дверь. Учитель сидел за столом и читал толстую книгу. Он, конечно, не ожидал Азата и поднял голову, как только мальчишка переступил порог.

- Ах, это ты,- сказал он, откладывая книгу,- опять принёс важное известие?

Да.

- Что-нибудь о моей дочери?

- Нет.

Азат ещё не умел утешать людей. Тем более такого старого человека, как учитель.

- Я пришёл вам сказать: наши взяли сто тысяч пленных где-то на Волге.

- Знаю,- подтвердил учитель.- После этого, идя по пятам противника, наши войска уже освободили Харьков. Мне порою чудится, что я уже слышу далёкую канонаду.

Учитель закрыл лицо руками. Азату стало невмоготу. Ему показалось, что Маринкин отец беззвучно плачет.

- Я очень сожалею, что сейчас рядом со мной нет ни Маринки, ни Данилы,- глухо заговорил учитель.- Они сумели бы разнести радостную весть по селу. А тебе спасибо, что не забыл меня.

Молоко Азат достал у хромого старосты. Масло - у его сына. Теперь можно и возвращаться.

На обратном пути Азат рассуждал: «Что сделала бы на моём месте Маринка? Или, например, Данила? Они бы не растерялись, как я…»

Каждый раз, когда Азат открывал входную дверь, его взгляд невольно останавливался на приказах и распоряжениях оккупационных властей.

Бедная дверь! Чего только она не изрекала, каких только угроз не расточала:

«Ввиду весьма тревожного состояния, созданного безумцами партизанами…», «Хождение без пропуска - недопустимо…», «Освобождение, как правило, исключается…», «Лиц, уличённых в сочувствии партизанам…».

Короче говоря, за большое или малое преступление, за ошибку или недоразумение, за любой поступок, совершённый по незнанию или из-за оплошности,- за всё полагалась высшая мера наказания -расстрел.

От этого страшного слова пестрело в глазах, от него подступала тошнота к горлу.

Только когда больной требовал его к себе, Азат как-то отвлекался от двери, изрыгавшей угрозы. Он на какое-то мгновение забывал это ненавистное слово из восьми букв - «расстрел»!

Больной пылал в жару и бредил.

Когда, бывало, Азат простуживался, мать его всегда лечила горячим молоком. Полицай стонал, высоко подняв свой небритый подбородок, и кашлял, содрогаясь всем телом. Денщик с большим трудом поил больного.

Именно в поздний ночной час, когда во всём полицейском участке бодрствовал один только Азат, в голове мальчишки созрел план действия. «На этой двери, пожалуй, найдётся место и для моей листовки»,- решил он.

Мальчишка вздрогнул, представив себе, какое рискованное дело он затевает. Здесь можно ошибиться лишь один раз, так же как только один раз ошибается сапёр.

- Надо попытаться! - прошептал Азат.- Хотя попытка и… пытка. (Если уж он забрал что-нибудь в голову, хоть убей - не отступит.) На моём месте Маринка, пожалуй, сделала бы то же самое.

Мальчишка не опасался полицая. Верзила в таком состоянии беспомощен, а другие вряд ли придут среди ночи…

Крадучись, он подошёл к шкафу, где хранились свечи. Долго топтался в дверях, пока рискнул перешагнуть порог. Осталось незаметно проскользнуть во двор и бесшумно спуститься в подвал.

КОНСПИРАТОР ОШИБАЕТСЯ ОДИН РАЗ

Булка, наверное, подумала: несут еду. Она довольно заворчала, увидев своего приятеля. Даже взвизгнула от радости, толкаясь холодным носом в его живот.

- Вот что, дружок,- проговорил Азат нарочито бодрым голосом,- я сейчас займусь одним опасным делом, а ты мне поможешь. Идёт? Тебя ведь не нужно учить, как охранять важные объекты? Инструкцию знаешь? Только на этот раз требуется быть вдвойне бдительным. Чуть что - сразу подавай сигнал.

Собака, словно поняв Азата, растянулась у входа, насторожив уши.

Пошарив руками, Азат нащупал ящик, куда можно было поставить зажжённую свечу. После этого он разгрёб мусор и с трудом извлёк заветный чемодан.

Чемодан был крепко-накрепко перевязан ремнём из сыромятной кожи. Тугой узел никак не поддавался.

Немало пришлось повозиться, пока дрожащими от волнения руками Азату удалось откинуть крышку.

Перед изумлённым взором мальчишки открылся целый клад. Холщовые мешочки были туго набиты шрифтом. На каждом мешочке фиолетовыми чернилами была написана буква или цифра. Некоторые обозначения расплылись, и их было трудно разобрать.

Перебирая и сортируя мешочки, Азат вдруг наткнулся на моток шпагата и сапожную щётку.

- А для чего здесь щётка? - недоумевал он.

Под шрифтом лежала банка с краской и какая-то металлическая штучка. Это была верстатка, назначения которой он не знал. Тут невольно потеряешь голову.

Провозившись больше часа, Азат совсем надумал было отказаться от своей затеи. «Мне ни за что не справиться с этой походной типографией»,- говорил он себе. Но стоило ему вспомнить учителя, как снова азартно загорались его глаза: он, Азат, не хуже Данилы или Маринки. Он напечатает листовку. Разве не так?

И, складывая по алфавиту мешочки со шрифтом, Азат сказал себе: «Завтра ещё раз вернусь сюда. На сегодня, пожалуй, хватит. Зато теперь я знаю, где какая буква лежит».

Из подвала он выбрался крадучись, словно вор. Вокруг стояла глубокая тишина, какая обычно наступает в селе перед рассветом.

Он осторожно обошёл дом. Ему надо поторапливаться, если не хочет подвести самого себя. В любое время могут нагрянуть непрошеные гости.

Даже самые отчаянные люди, когда это необходимо, бывают осторожными.

Уже сидя у изголовья больного, мальчишка, зажмурившись, чтобы лучше думалось, стал сочинять текст листовки. Это дело оказалось тоже нелёгким. Почти до утра юный денщик - и он же юный подпольщик - ломал голову, отбрасывая и отказываясь от того, что легко приходило на ум.

Он еле дождался наступления следующей ночи. Нетерпение его росло с каждой минутой. То Азату казалось, что главный полицай в чём-то заподозрил его, то чудилось, что Одноглазый собирается расположиться на ночлег прямо в участке, а это вовсе не устраивало конспиратора.

Наконец всё разрешилось, как надо: Верзила заснул крепким сном, Одноглазый и главный полицай убрались к себе. Лучшей обстановки для подпольщика, собравшегося выпустить листовку, не придумаешь.

Пришло время спуститься в подвал, а текст листовки никак не получается. От злости хоть плачь! А без текста в тайной типографии нечего делать.

Наконец после долгих раздумий он решил составить самый короткий текст: «Наши войска освободили Харьков, очередь за Холминками!» Можно было бы сочинить что-нибудь и получше, но время не терпит. «На первый раз и так сойдёт»,- решил он.

Во вторую ночь Азат постиг ещё одну истину: печатное дело - очень сложное дело. Вот они перед тобой, все нужные буквы. А попробуй набери хоть одно-единственное слово! Только наберёшь, оно тут же рассыпается.

Если бы Азат знал, что металлические палочки с буквами можно собирать и закреплять на верстаке, дело у него пошло бы быстрее. Но наш самозваный наборщик набирал и складывал слова прямо на крышке чемодана.

Как только набрал первое слово, ему захотелось тут же получить отпечаток. Так не терпелось взглянуть на результаты своего труда!

В эту ночь Азата постигла вторая неудача. Вместо слова «наши» на бумагу легло совсем ненужное слово «ишан».

Где же переродилось слово? В какой момент? «Неужели,- сообразил он,- надо набирать буквы справа налево, а не так, как пишешь, слева направо?

После такого важного открытия, казалось, можно было многое сделать. Но Булка некстати стала проявлять большое нетерпение. Она заскулила, словно почуяв чужого.

Волей-неволей пришлось прервать работу и поспешно спрятать чемодан.

К счастью, тревога оказалась ложной.

Однако третья ночь едва не оказалась последней для юного конспиратора. Не успел он разложить своё хозяйство, как с улицы послышался шум немецких машин.

Сердце будто оборвалось. Азат не помнил, как сложил и спрятал походную типографию. Вдобавок ко всему, в спешке он чуть не устроил в подвале пожар.

К тому моменту, когда он вылез из подвала, в село полным-полно понаехало фашистов. Они уже рыскали по дворам в поисках продовольствия.

Наступил новый день, а он всё ещё был далёк о г цели… «Если сегодня ничего не получится - никогда не получится»,- понял Азат.

Одноглазый первым покинул участок. А вот главный полицай, как назло, задерживался. То он звонил по телефону, стараясь переправить Верзилу в больницу, то рылся в папках.

«Не нарочно ли он возится?» - вкралось сомнение. На душе подпольщика неспокойно.

От отчаяния он готов был руки опустить. Так порою случается, наверно, у всех подпольщиков. Даже у взрослых.

В тот вечер всё не ладилось. Азат никак не мог вспомнить, куда в прошлый раз в спешке сунул свечку. После долгих поисков огарок был обнаружен под нарами…

«Когда всё валится из рук и в душу закрадывается сомнение, лучше не начинать дела»,- думал Азат, не решаясь сразу направиться в подвал. Может, в нём вдруг заговорило предчувствие? Он и сам не знал, верить в предчувствие или нет.

«В первый раз листовку можно написать и от руки,- сказал он сам себе.- А там видно будет».

Он не стал лишний раз рисковать типографией подпольщиков. Все листовки - а их было только три экземпляра - старательно написал от руки печатными буквами, чтобы никто не мог, даже при большом желании, по почерку найти их автора.

Когда всё было готово - листовки в левом карма-не, клей в правом,- Азат приступил к осуществлению самой опасной части операции.

В ту ночь сообщения об освобождении Харькова появились на стене деревенской лавки и на заборе, окружавшем хату сельского старосты, и, само собою разумеется, на дверях полицейского участка.

ОДНА ЛОШАДЬ И ТЫСЯЧА МАРОК

Весть о листовках моментально распространилась по селу. Поэтому ничего удивительного нет в том, что уже в семь часов утра главный полицай бушевал в своём участке. Первым делом он устроил разнос денщику, прикорнувшему в углу: «Спишь, лентяй! А партизаны не дремлют! Где был? Что делал?»

На все вопросы следовал один ответ:

- Находился возле больного…

К денщику трудно было придраться: действительно, он оставался сиделкой возле тяжелобольного. Такое дежурство хоть кого одолеет. После изнурительной ночи волей-неволей задремлешь.

В самый разгар, когда начальник бегал по комнате, хватаясь за голову, явился Одноглазый. По какой-то случайности он один ничего ещё не знал.

- Чем это пахнет? - набросился на него начальник, вертя перед носом оторопевшего старшего полицая листовку.- Ты представляешь себе, что это такое?

- Листок бумаги!

- «Листок бумаги»! - передразнил его начальник.- Первосортная партизанская листовка, вот что это… Гестапо за такое дело семь шкур снимает.

- Не накликай на себя беду,- сумрачно проговорил Одноглазый.- Может случиться, что сами установим, откуда взялась листовка. Без гестапо.

Одноглазый так и впился в Азата взглядом. В душе денщика росло смятение. ему показалось, что Одноглазый о чём-то догадывается.

Начальник холминской полиции никак не мог успокоиться.

Яростно потрясая кулаками, он грозил неведомым партизанам:

- Я вам это не забуду, дрянь людишки! Не забуду и не спущу!

Сообщили в гестапо о происшествии или нет, Азат не знал, но ровно в полдень подкатила крытая чёрная машина и остановилась перед полицейским участком.

Гестаповец, косая сажень в плечах, как только вошёл в дом, молча уставился на полицаев. Азат спрятался за печкой, поэтому не видел его холодных глаз, но и у него мурашки побежали по спине. Непроизвольно, словно заворожённый, он сделал шаг и высунулся из своего укрытия.

- Как ты сюда попал? - сквозь стиснутые зубы процедил гестаповец.- Почему мальчишка находится в участке?

- Это мой денщик,- вытянулся Одноглазый.

- Что? - обернулся в его сторону офицер.- Разве денщику положено иметь, денщика?

Он отлично говорил по-русски.

- Вон отсюда! - заревел гестаповец, наступая на испуганного мальчишку.- Лучше не попадайся мне на глаза.

Азату оставалось лишь одно - дать дёру. И этой возможностью он немедленно воспользовался.

Он метнулся в подвал, но тут же птицей выпорхнул обратно. Ни в коем случае нельзя наводить гестаповца на след типографии.

Возле сарая Азат перевёл дыхание. «Может, с ходу податься в лес?» - мелькнуло в его голове. Но что он там будет делать без товарищей? Кроме того, он головой отвечает за чемодан подпольщиков. Теперь ни за что нельзя просто так сбежать.

Всё время, пока крытая чёрная машина торчала перед участком, маленький денщик благоразумно сидел в сарае, боясь шелохнуться. Ему, однако, пришлось ждать долго.

Азат не знал, что произошло в его отсутствие, но, когда осмелился подняться на крыльцо после отъезда гестаповца, ему в глаза бросилось новое распоряжение, наклеенное на дверь:

ВСЕМ! ВСЕМ/

ГЕРМАНСКАЯ ВОЕННАЯ АДМИНИСТРАЦИЯ ОБРАЩАЕТСЯ К НАСЕЛЕНИЮ С ПРОСЬБОЙ ОКАЗАТЬ АКТИВНОЕ СОДЕЙСТВИЕ ОККУПАЦИОННЫМ ВЛАСТЯМ В РОЗЫСКЕ И ПОИМКЕ ЛИЦ, РАСПРОСТРАНЯЮЩИХ ПАНИЧЕСКИЕ СЛУХИ УСТНО И ПИСЬМЕННО.

ЛИЦА, ПОЙМАВШИЕ И ДОСТАВИВШИЕ БОЛЬШЕВИСТСКИХ АГИТАТОРОВ, ПОЛУЧАТ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ: ОДНУ ЛОШАДЬ, ДВЕ КОРОВЫ, ДВА ГЕКТАРА ЗЕМЛИ И ТЫСЯЧУ МАРОК.

ЛИЦА, УКРЫВАЮЩИЕ БОЛЬШЕВИСТСКИХ АГИТАТОРОВ, ПОДЛЕЖАТ НАКАЗАНИЮ ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ - РАССТРЕЛУ.

Оберштурмфюрер Курт Керрер

ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

После появления листовок полицаи с ног сбились. Они днём и ночью шныряли по селу, хватая всех подряд. Допросы следовали один за другим. В течение недели семь человек по доносу главного полицая попали в гестапо.

Всё село жило в страхе. Но и полицаи не чувствовали себя в безопасности. Они установили круглосуточное дежурство, опасаясь партизан.

И вот в такое тревожное для всех время однажды вечером Одноглазый привёл в участок неизвестного человека. Одет он был по-городскому: длинное пальто и богатая меховая шапка сразу выделяли его.

Старший полицай, соблюдая осторожность, при-вёл арестованного со связанными назад руками. Одноглазый большой храбростью не отличался.

Ужас охватил Азата. На какое-то мгновение ему показалось, что арестованный - тот самый очкастый партизан, который дал ему пароль. Но очень скоро Азат понял свою ошибку. Этот горожанин был намного старше того Очкастого.

«Совсем одурел. Скоро тени стану бояться,- осудил он себя.- Может, они ещё отпустят этого человека?»

- Чего глаза вылупил? - заревел Одноглазый, в темноте столкнувшись с Азатом и оттого ещё больше испугавшись.- Одна нога здесь, другая - там… Зови начальника!

Теперь маленькому денщику приходилось выполнять и обязанности Верзилы, которого два дня назад увезли в городскую больницу.

В былое время главного полицая вызывал младший полицай. Простой денщик этой чести не удостаивался.

- Я, кажется, сцапал одного из тех, кого партизаны присылают с листовками,- доложил Одноглазый, как только появился начальник.

Арестованный стоял посередине комнаты со связанными назад руками.

- На месте преступления поймал, с листовками? - обрадовался начальник, с любопытством разглядывая арестованного.

Старший полицай замотал головой.

- Листовок, правда, не обнаружил, а вот газеты конфисковал…

Начальник, рассмотрев протянутые ему газеты, вспыхнул:

- Ну и насмешил ты меня! Зачем требовалось конфисковать газеты оккупационных властей? Их можно купить повсюду, от Одессы до Минска.

- Ну и что ж? - не сдавался Одноглазый.- Разве дело в газетах? Для нас важен он сам. Не так ли?

Я доподлинно установил его личность. Ещё до войны я собственными ушами слышал его выступление в Киеве. Тогда он, надо сказать, пел здорово. Ох и артист был!

- На этот раз он не врёт? - спросил начальник, подняв глаза на арестованного.

Горожанин кивнул головой:

- Не врёт.

- Что привело вас в Холминки?

- Меняю сахарин на картошку. В городе туго с хлебом… Чего уж тут объяснять, сами знаете. А спекуляция, как мне известно, не считается преступлением против властей.

- Пропуск?

- Есть.

- Давай сюда.

- Не могу… руки связаны.

Начальник сам вытащил бумажник из кармана арестованного.

- Как будто документ исправный,- задумчиво заключил он, складывая бумаги и возвращая бумажник.- Где и кем служишь?

- Перебиваюсь случайным заработком.

Городской житель, да ещё артист, редко попадает в руки сельских полицаев. Одноглазый самодовольно улыбался, пока шёл допрос.

- Споёшь? - начал приставать он к арестованному.- Чего тебе стоит спеть какую-нибудь песенку?

- Нет.

Одноглазому невдомёк, что голодный человек не поёт. Это понимал Азат. «А у него ещё и руки связаны!» - подумал маленький денщик.

- Будет тебе важничать! - проговорил старший полицай.- Ведь ты отдаёшь себе отчёт в том, что с нами не следует портить отношения. Мы - власть!

- Отдаю отчёт,- спокойно подтвердил артист.- Вы - власть.

- Вот что, поезжай-ка ты с ним в город,- неожиданно принял решение главный полицай. Ему,, видимо, надоело возиться с арестованным и захотелось побыстрее сбыть его с рук.

Артист взглянул на него испытующе и понимающе улыбнулся:

- Честь имею кланяться. Только вот жаль, не успел обменять свой сахарин на картошку. Повёз бы её сейчас бесплатно, за счёт холминской полиции., Но не беда. В другой раз приеду к вам с самим оберштурмфюрером. Тогда, надеюсь, вы станете обращаться со мной более вежливо.

Он всем видом показывал, что очень доволен таким оборотом дела.

Одноглазый во что бы то ни стало хотел послушать певца. То, что артист отказывался, почему-то задевало самолюбие полицая. Он настаивал.

- Спой любую! - взмолился он наконец.- Од-ну-то можешь?

- Просьба - другое дело,- после небольшого размышления согласился арестованный.- На войне как на войне… Только вот мне ни разу ещё не приходилось выступать со связанными руками.

- Это дело поправимое,- засуетился полицай.- Может, и чарочку примешь для настроения?

- Пожалуй, и от угощения не откажусь.

После того как ему развязали руки, он долго растирал их, сжимал и разжимал кулаки, точно желая восстановить кровообращение. «Дядька что надо,- залюбовался им Азат.- Не завидую тому, кто испробует на себе его кулачищи».

Гимнастика не понравилась начальнику.

- Не балуй,- нахмурился он,- у нас это не положено.

Арестованный не стал спорить. Он вообще оказался покладистым дядькой. Артист выбрал себе удобное место между окном и столом, запрокинул голову и запел.

Его голос грозной лавиной заполнил комнату и потряс душу мальчишки. Ошеломлённый необычным, сильным голосом, Азат застыл с разинутым ртом. Такое слышать ему не приходилось.

Песня вещала бурю, сулила надежду и гремела как гром.

- Осуши кружку да собирайся в путь-дорогу,- приказал начальник, как только песня тихо-тихо замерла.- Хорошо поёшь, ничего не скажешь, но всё же я вынужден тебя переправить до господина оберштурмфюрера. Не хочу иметь никаких неприятностей. С меня хватит.

Артист уселся за стол спиной к окну и в одно мгновение осушил большую кружку самогона. Довольно крякнул и потянулся за закуской…

Вдруг главный полицай ринулся к окну и, открыв раму, кому-то погрозил кулаком:

- Пошли вон! Чего столпились?

- А ну, выкормыш, маскируй окна! - приказал Одноглазый, зажигая керосиновую лампу.

Светомаскировка тоже входит в обязанности денщика. Азат, как обычно, взобрался на табуретку и только-только собрался опустить старую мешковину, заменявшую в этом доме штору, как позади раздался грохот. От испуга Азат чуть не свалился на пол.

Смотрит и глазам своим не верит: силач артист отшвырнул Одноглазого и смахнул со стола лампу. В следующее мгновение с грохотом опрокинулся стол. Азат увидел, как в тёмном проёме распахнутой двери мелькнула фигура артиста. Полицаи опомнились от неожиданности. Раздался выстрел. Один, другой, третий…

«Артист убежал!» - ахнул мальчишка.

Кто-то пулей кинулся к двери.

«Вот сиганул! - восхитился Азат, радуясь за артиста. И тут же подумал с отчаянием: - Неужели убили? Стреляли ведь три раза подряд…»

Азату стало страшно: а если это стрелял Одноглазый? Тот редко ошибается, и в погоню, наверно, он помчался.

- Света! - прохрипел в темноте главный полицай.- Эй, кто тут есть? Поспеши с лампой!

Азат не успел выполнить приказ, как со двора донёсся душераздирающий крик.

Начальник, а вслед за ним и Азат, каждый беспокоясь о своём, толкая друг друга, сбежали с крыльца. Их глазам представилась страшная картина: на земле, сцепившись живым клубком, катались Одноглазый и овчарка.

Улучив удобный момент, начальник выстрелил в собаку. Булка дёрнулась и уткнулась носом в землю.

Одноглазый с трудом поднялся и осмотрел своё обмундирование. Особенно пострадали его брюки галифе, которыми он очень гордился.

- Я хотел пустить её по следу артиста,- заикаясь, выговорил Одноглазый, когда к нему вернулся дар речи.- В такую ночь без собаки нечего делать, сам понимаешь.

- Экая незадача! Такую собаку пришлось расстрелять по законам военного времени,- посетовал начальник холминской полиции.- И артиста упустили. Глупо получилось! А видать, крупная птица была, опытный партизан.

- Одно слово - артист! - не то гордясь, не то огорчаясь, заключил Одноглазый.

Когда полицаи ушли, Азат подкрался к мёртвой овчарке, опустился на колени.

- Бедная Булка, твоя гибель зачтётся,- бормотал денщик, всхлипывая.

ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ

На улице его поджидал Коленька. Азат обрадовался: «Может, от Маринки получили весточку?»

Но достаточно было взглянуть на Коленьку, чтобы понять: нет, не принёс он радостных известий. Коленька стоял хмурый и чем-то недовольный.

Азат хотел поддразнить мальчугана - заговорить с ним о галушках. И тут же одёрнул себя. Может, Коленька вовсе и не обжора, просто ему не хватает. Ведь жратвы сейчас никому не хватало.

- Отец тобою недоволен! - выпалил Коленька.

- Чем, например? - изумился Азат.

- Твоей листовкой.

- Откуда он узнал, что именно я выпустил листовку? - спросил он, оторопев.

- По почерку. Отец все почерки знает.

- А почему же недоволен?

- Отец говорит, что ты превысил власть.

- Ты тоже так думаешь?

- Я тоже.

Мальчишки помолчали.

- Вчера у нас было ЧП,- начал Азат.

- Ну?

- Одноглазый арестовал какого-то артиста, но тот недолго думая смылся. Ему не понравилось ходить под конвоем.

- Знаю, что сбежал.

- «Знаю» да «знаю»! - рассердился Азат,- Откуда у тебя такие точные сведения?

- Оттуда,- неопределённо пожал плечами Коленька.- А теперь слушай внимательно. Тот Артист приходил за типографией. Ему Одноглазый помешал.

- Вон как! За моим чемоданом?

- Слушай дальше. Отец приказал тебе нынче вечером попытаться переправить чемодан по назначению. В сумерках за ним явится Артист.

- Разве он решится вторично появиться в селе?

- Решится. Он не таковский, чтобы бояться.

- Нам может помешать Одноглазый. Он теперь по ночам почти не отлучается из участка.

- Насчёт того, чтобы быть осторожным, ты прав. Отец тоже об этом говорил. Нам надо сговориться. Если чемодан невозможно будет вынести, то ты под любым предлогом должен выйти ко мне навстречу и предупредить. Можешь подать какой-нибудь знак: например, поднять руку или чихнуть три раза. Чихнёшь - значит, нельзя. Я услышу.

- Я лучше чихну три раза. Это никому не запрещается.

Тревога не покидала Азата до самого вечера.

ПРОВАЛ

«При нём надо держаться как ни в чём не бывало,- думал мальчишка, косясь на полицая, который в этот сумеречный час сидел за столом, устремив неподвижный взгляд в одну точку (Одноглазый уставился на стену, где темнел след пули, которая предназначалась для Артиста…) - Самое главное, не выдать себя каким-нибудь неосторожным словом или поступком».

Полицай, казалось, впал в какое-то оцепенение. Однако он притворялся, что не видит и не слышит ничего вокруг.

На самом деле Одноглазый внимательно следил за денщиком.

Он мысленно восстановил цепь событий. Ему с самого начала не понравился смышлёный хлопец с нездешними глазами, который оказался не по летам ловким и хитрым. Да, денщик как будто исполнителен. Да, он неразговорчив и сдержан. Но что скрывается за этим невозмутимым и непроницаемым лицом? Заглянуть бы в его душу: что хранит он у себя на сердце?

Полицай ничего не забыл. Например, очень загадочной ему казалась история с неудачной облавой на партизан. Одноглазый до сих пор не уверен в том, что тут обошлось без участия денщика. А разве не подозрительна его роль и в таинственном появлении листовок?

В ту злополучную ночь, конечно, нельзя было надеяться на младшего полицая - он тяжело болел, лежал без памяти. Но хлопец-то почти не спал, сам признался, что глаз не сомкнул всю ночь… Он же должен был услышать злоумышленника?

Вот о чём думал Одноглазый, когда неожиданно увидел за окном младшего сына учителя. Мальчик бестолково кружил возле изгороди, не осмеливаясь войти во двор.

«Заметил его денщик или нет?» Полицай украдкой бросил взгляд на Азата.

Одноглазый стал внимательно наблюдать за обоими мальчиками. Да, конечно, денщик заволновался. По-видимому, сын учителя явился сюда неспроста.

Конечно же, денщик потерял покой, как только увидел сына учителя! Какая тут связь? Что между ними?

- Я выйду на минутку,- вдруг сказал Азат и поспешил к выходу.

- Зачем?

Одноглазый нарочно задержал его.

- Я забыл заправить лампу.

- Ах, вон оно что… Но это, пожалуй, не к спеху.

Маленький денщик неохотно подчинился, он вернулся в свой угол и сел так, чтобы всё время быть лицом к окну.

«Что за диво! - размышлял полицай.- У него дрожат руки. Он чуть не выронил на пол стекло семилинейной лампы. Всё это становится очень интересным».

А мальчишка, что был на улице, кажется, потерял всякое терпение и осторожность. Он подошёл к изгороди и ловко перелез во двор, туда, где были свалены школьные парты. «Теперь взглянем на второго…- подумал Одноглазый.- Любопытно, как отреагирует на это мой денщик? Ишь побледнел. Вся кровь отхлынула от лица. Отчего бы это?»

- Мне надо сходить…- заявил Азат, решительно направляясь к двери.- Я должен…

- Посиди со мной,- почти ласково остановил его полицай.- Куда тебе спешить?

Сын учителя, не заметив ничего подозрительного, осмелился шагнуть в сторону подвала. Тут уж по-настоящему заволновался маленький денщик…

- Мне больше невтерпёж…- взмолился он.- Отпустите!

- Ну, это другое дело. Иди…

Однако полицай хотел выиграть время, поэтому он опять остановил Азата и, чуть усмехаясь, напомнил:

- Заодно захвати и лампу. Ты же хотел заправить её.

«Что-то мне не нравится этот Одноглазый,- подумал Азат.- Чего он прицепился? А самое главное - заметил он Коленьку или нет?»

Азат не сомневался, что теперь полицай будет неотступно следить за каждым его шагом… Поэтому Азат сначала сходил по своим делам и после этого не спеша повернул обратно к дому. Он сдерживал себя, чтобы не ворваться вихрем в подвал.

Так и есть! Дверь распахнута настежь. Надо скорее предупредить глупого мальчишку, иначе беда!

Навстречу Азату уже поднимался Коленька, из последних сил волоча тяжёлый чемодан. Только этого не хватало! Как он посмел?

- Где же Артист?

- Он ещё не пришёл.

- Разве отец тебе поручил забрать чемодан?

- Нет, но… я решил помочь Артисту. Зачем же ему ещё раз рисковать собою?

- Что ты наделал! - прошептал Азат, понимая, к чему может привести необдуманный поступок Коленьки.- Ты совсем голову потерял…- Азат был вне себя от негодования.- В любую секунду сюда может явиться Одноглазый! Оставь чемодан и беги, пока не поздно.

Коленька заупрямился. Он не за тем пришёл, чтобы бросить чемодан в логове полицейских. Его за изгородью ждут не дождутся.

- Пусти! - потребовал он.- Я и один справлюсь.

Азат начал молча сталкивать его в подвал вместе с чемоданом, другого выхода у него не было. А тот сопротивлялся как мог. Так молча они толкали и тискали друг друга. Маленький денщик готов был завыть от досады, да что толку…

- Эй, кто там? Ни с места! Буду стрелять!

Одноглазый, стоя на верхней ступеньке, освещал их фонариком.

Ужас потряс душу маленького денщика. Уже слишком поздно отпираться и отнекиваться, да и не к чему. Полицай застал их с поличным. Теперь им нет никакого спасения.

- Тащите сюда свой багаж!

Ничего другого не оставалось делать, как подчиниться приказу.

Азат оттолкнул Коленьку и стал первым подниматься по ступенькам, а вслед за ним и его неопытный и наивный помощник.

- Золото, что ли, тут? - спросил Одноглазый, пробуя по весу оценить груз.

Воспользовавшись тем, что руки полицая были заняты, Коленька рванулся в сторону, стараясь улизнуть из подвала.

Ему, пожалуй, это удалось бы, если бы Одноглазый оказался менее опытным стражем. Он ловко сцапал мальчишку.

Дальше всё произошло с молниеносной быстротой: Коленька вывернулся, укусил руку полицая и кинулся бежать.

Одноглазый выхватил пистолет. Как только мушка поймает беглеца - раздастся выстрел.

Но Азат опередил Одноглазого. Под рукой, к счастью, оказалась лопата, и он со всей силой опустил её на голову полицая.

Одноглазый как мешок рухнул на землю.

И в следующий миг маленький денщик увидел над собой искажённое ужасом лицо начальника холминской полиции.

- Ну, гадёныш, ты у меня попляшешь на горячей сковородке! - прошипел он и ударил Азата кулаком по скуле.

Мальчик, несколько раз перевернувшись, упал и покатился вниз по лестнице.

ВОЗМЕЗДИЕ

Ночь Азат провёл в подвале. В том самом, где уже однажды побывал, когда впервые появился в Холминках. Тогда он ещё мог надеяться, что выживет, а сейчас судьба его решена. Окончательно и бесповоротно. Полицаи не выпустят его живым.

Ему стало очень жаль себя. До слёз жаль. Он знал, что никто в мире его не спасёт. Кому он нужен?

«Если бы маме каким-то чудом удалось сбежать из гестапо в партизанский отряд, тогда ещё можно было бы надеяться,- сказал он себе.- Партизаны могли бы напасть на полицейский участок и вызволить меня. И ещё отец мог бы спасти. Но он далеко».

Услышав шум мотора, Азат заметался по подвалу. К полицейскому участку подкатила машина.

- Хоть бы скорее настало утро! - шептал он белыми губами.- Пусть расстреливают при дневном свете. Ночью погибать не хочу!..

Он подумал о Коленьке и о его отце: «Седому учителю тоже не на что больше надеяться. Им придётся уйти в лес».

Азат услышал шаги. Это идут за ним! Наверно, Одноглазый, если, конечно, он уже опомнился, или даже сам начальник. Да не всё ли равно - разве важно, кто поведёт тебя к месту казни?

- А ну ко мне! Шлёпай, гадёныш!

Это был голос начальника холминской полиции.

Маленькому денщику некуда было спешить. Он нехотя поднялся, останавливаясь на каждой ступеньке, будто прощался с ними.

- Поторапливайся, партизанский выкормыш!

Главному полицаю не терпелось. Он закатил мальчишке оплеуху и в сердцах пнул ногой.

- Я бы с удовольствием сам всадил в тебя пулю, но пока нельзя. Потерпи, змеёныш, твой час уже настал… Само гестапо заинтересовалось тобой,- прохрипел он и осекся.

Они вошли в дом. Посередине комнаты стоял гестаповец в расстёгнутой чёрной шинели и высокой фуражке, с Железным крестом, прицепленным к мундиру чуть ниже левого кармана, почти на животе. Бледные полицаи вытянулись по стойке «смирно» и пожирали начальство глазами.

Но этот гестаповец не был оберштурмфюрером Керрером - того отлично запомнил мальчик. Это был кто-то другой.

«Неужели у всех фашистов одинаковые глаза?»- подумал Азат, встретившись взглядом с бесцветными глазами офицера.

Справа от мальчика вытянулся в струнку переводчик. Он еле поспевал переводить то, что выкрикивал немец.

- Этот малец околпачивал вас? Вот этот самый? - Офицер сделал удивлённое лицо.- Стыд и позор оккупационным властям! И гестапо! Будьте уверены, о вас, грязные свиньи, будет доложено гауляйтеру всей Украины! Вам придётся отвечать самому полицейфюреру…

Он швырял угрозами, как булыжниками. Полицаи посерели от страха.

Маленький денщик не слушал гестаповца, он даже не смотрел на искажённое злобой лицо офицера. Азат не сводил глаз с правого сапога гестаповца.

Носок сапога был измазан. Наверно, фриц неосторожно чистил зубы, вот и капнуло со щётки.

Пятно как пятно. Но оно так не шло к аккуратной чёрной шинели и чёрному мундиру.

Офицер перехватил взгляд мальчика и внезапно замолчал.

Наступила гробовая тишина.

Теперь все - сам офицер, его вышколенный переводчик, начальник холминской полиции и Одноглазый - смотрели на белое пятнышко.

И вдруг Одноглазый опустился на колени.

В участке не было сапожной щётки. Свои сапоги полицаи мазали дёгтем. Сельские стражники не заслуживают большего! Вот почему Одноглазый вытащил из кармана носовой платок и нежно, почти лаская, раз-другой провёл им по сапогу.

Белого пятна не стало. И все как будто с облегчением вздохнули.

Офицер указал взглядом на мальчика. Этого было достаточно для переводчика.

- Ступай! - приказал он Азату.- Забирай и чемодан.

Начальник холминской полиции угодливо бросился помогать, но офицер удержал его.

Переводчик и денщик двинулись к выходу. У мальчика ёкнуло сердце. Он невольно оглянулся назад, на полицейский участок. Пришло время прощаться.

- Садись в машину! - приказал переводчик, ставя на заднее сиденье чемодан. И добавил, обращаясь к шофёру: - Заводи, сейчас поедем.

Неожиданно в полицейском участке раздался выстрел и почти одновременно второй. Азат испуганна взглянул на свою стражу, но переводчик и шофёр сохраняли невозмутимое спокойствие.

Они чего-то ждали.

И вот на крыльце появился гестаповец. Он был один. Почему-то полицаи не сопровождали его.

«Они же должны были пожелать офицеру счастливого пути,- подумал мальчик, но тут же вспомнил о двух выстрелах: - Неужели гестаповец пристрелил их?»

Ему стало жутко.

Как только офицер уселся впереди, шофёр дал полный газ. Чёрная машина промчалась по безлюдной улице. Ехали не к городу, а совсем в противоположную сторону. Это ещё больше напугало мальчика.

Медленно занималось утро.

«От этого гестаповца пощады не жди,- думал Азат, со страхом глядя на аккуратно выбритый затылок офицера.- Его пуля не ошибается».

Шофёр, по-видимому, попался опытный, он хорошо знал каждый поворот, каждую выбоину и умудрялся держать большую скорость, несмотря на та что дорога была во многих местах основательно разрушена.

Километров через двадцать - двадцать пять машина вдруг остановилась. Тут начинался лес. «Вот и пришёл мой конец»,- подумал мальчик, глядя на две сосны, которые росли рядом.

- Выходи, приехали,- заторопился шофёр.

Все вышли из машины, даже чемодан с собою вынесли.

- Сколько лет тебе, комиссар? - вдруг спросил офицер.

Он говорил на чистейшем русском языке, без переводчика. И даже чуть улыбнулся.

У мальчика отнялся язык. «Пароль! Он знает пароль! Значит, гестапо всё-таки напало на след тех партизан и они не выдержали пыток?»

Азат опустил голову. Он решил молчать, что бы с ним ни случилось.

Неожиданно офицер обнял его и совсем ласково сказал:

- Каких мальчишек мы вырастили! С ними не пропадёшь.

Он сделался опять суровым и подтянутым.

- Ведите его в отряд, он мне больше не нужен,- объявил офицер переводчику. И совсем просто и буднично добавил: - И пожелайте мне счастья.

Мальчик растерянно смотрел то на одного, то на другого. Он всё ещё ничего не понимал. Эти фрицы говорили по-русски. Переводчик, несмотря на то что был в немецкой форме, отдал честь по-советски.

Машина нехотя тронулась, набирая скорость. Вот она дошла до моста, проскочила его и стала удаляться, постепенно превращаясь в маленькую точку.

Мальчик провожал её взглядом. Он понял, что чёрный лимузин увозил храброго партизана, может быть, самого отважного человека в этих краях.

И у него невольно правая рука поднялась к виску, точно так же по-советски, по-армейски, как это минутой раньше сделал человек, стоящий сейчас с ним рядом.

- Нам надо спешить,- напомнил спутник.

А мальчик всё ещё не мог оторвать от дороги глаз, затуманенных от слёз и светлых от надежды.

Это ведь хорошо, когда надеждой светятся глаза!

Часть вторая КРАСНЫЙ МОСТ ЛЕС ПРОСТОЙ ТОЛЬКО С ВИДУ

Верить или не верить в своё спасение? Мальчишке всё время кажется, что это не он, Азат, а кто-то другой шлёпает по лесу. Так и хочется оглянуться: не идёт ли за ним тот самый человек в форме обер-лейтенанта, который так круто расправился с полицаями?

Судьба такая уж переменчивая. Какой-нибудь час назад мальчишечья жизнь висела на волоске.

Кто же думал, что на чёрном лимузине в самый последний миг появится спаситель в форме немецкого обер-лейтенанта? Всё, что угодно, могло прийти, только не это.

И после всего, что приключилось с ним, не верилось в покой, который окружал его в этом лесу.

Азат то и дело насторожённо оглядывался: не притаился ли кто вон за тем деревом или вон за тем? Беспокойство не оставляло его ни на минуту.

Его угнетали корявые стволы голых деревьев. Его не успокаивала чистая голубизна небосвода.

Но спина взрослого человека, вышагивающего впереди, казалась неподвластной никакому страху.

Ему никогда не забыть, как может спина вздрагивать, беспокойно дёргаться, когда чует неминуемое приближение смерти. Такой беспредельно обречённой запомнилась спина начальника холминской полиции, когда он в последний раз суетился в комнате. А через две минуты раздался выстрел…

Азат вздохнул. До чего же нелегко на войне, особенно если человеку двенадцать лет!

Тропинка петляла, углубляясь в чащу. Мальчишка старался идти строго по следу. Оступишься - и провалишься в неверный весенний снег по колено, а то и по пояс.

Неожиданно откуда-то со стороны, может быть, от вековой сосны, вершиной уходящей в весеннее небо, донёсся свист. Азат поднял голову: откуда взяться певунье-птичке в такую рань?

И он перевёл взгляд на своего спутника. Тот даже не приостановился, будто не слышал.

Человек шёл размеренным шагом, твёрдо ставя ноги. Он лишь ссутулился под тяжестью чемодана, набитого, как известно, не больно-то лёгкими предметами. В нём уместилась вся походная типография, это понимать надо.

Время между тем катилось-двигалось своим чередом. Они, пожалуй, протопали по лесу около двух часов, если не больше. Тут, в чаще, тропинка вдруг перестала петлять из стороны в сторону. Мальчишка заметил, что ею здесь пользуются чаще, чем там, возле большака. Шагать стало легче.

Снова послышался свист. Но, как и в тот раз, ему не удалось разглядеть птицу-невидимку.

Увидеть, верно, не увидел, но узнал её. Азат не большой знаток пернатых, чего уж тут говорить, но зорянку отличает от всех других птиц.

Зорянка первой во всём лесу встречает солнце, так уж заведено с давних пор и на веки вечные.

Азат познакомился с ней, с весёлой певуньей, ещё до войны, в лагере, где стоял батальон отца. Зорянка будила солдат, лишь потом уже, спохватившись, начинал трубить трубач.

«Откуда же ей тут взяться? - озадаченно подумал мальчишка.- Ей не полагается петь в такую раннюю пору, когда ещё снега полным-полно…»

Тут что-то неладно. Азату стало страшно. В лесной чаще противно хрустел снег под двумя парами ног - взрослых и мальчишеских.

Спутник не из пугливых - как здорово повезло Азату! Мальчишка проникся к нему ещё большим уважением. Кроме того, он силач, каких мало. «Другой бы давно сдал, даже натренированный…- подумал Азат.- И откуда такая сила в худом теле?»

Глазам путников открылась лесная поляна. Часть пути им надо было пройти по открытому месту.

Взрослый не сунулся с ходу на открытую со всех сторон прогалину, хотя тропинка бежала дальше, как бы указывая им путь. Он поставил чемодан и снял с головы немецкую пилотку. Ту самую - мышиного цвета и с орлом. Он ждал чего-то. Он вроде бы прислушивался к чему-то.

Ждать пришлось довольно долго. Внезапно резко прохрипел ворон. Сначала два раза, потом ещё. Всего четыре раза.

Теперь Азат и не пытался разглядеть ворона. Он знал, что это - бесполезное занятие. Вороний крик - тайная сигнализация. Тут уже нет сомнений.

- Кончилось наше человеческое существование.

Ахтунг! - криво усмехнулся переводчик.- Дальше поползём. Вон до той опушки не высовываться и не отставать. И не задавать, по возможности, никаких вопросов.

Взрослый пополз, подталкивая перед собою тяжёлую ношу. Азат немедленно последовал его примеру.

Поляна была неширокая, от силы метров двести или триста. Однако пришлось порядком попыхтеть, пока одолели половину пути. Ползти по снегу - не шуточное дело. Им уже оставалось меньше половины пути, когда гулко прогремел выстрел. Азат, не раздумывая, сунулся головой в снег и почти не дышал.

«С пулей не шути» - такова первая истина, которую постигаешь на войне.

Они пролежали минут десять. Второго выстрела не последовало.

- Выходит, на мушке другая цель,- проговорил переводчик, успокаивая себя и мальчишку.- Поехали прежним транспортом…

Лишь укрывшись за первым деревом, они отдышались. Переводчик показал рукой налево, на опушку леса.

- Что там, по-твоему?

- Полевая вышка, колхозная.

- Бывшая колхозная,- поправил переводчик.- А теперь фашистский НП. Ни днём ни ночью нет от них покоя.

И мальчишка понял: никаких птиц не было. Время от времени сигналили секретные дозоры, прокладывая им путь через лес. Зорянка сказала, что дорога открыта, а ворон призвал быть начеку.

А чужой человек тут ничего не поймёт. Со стороны кажется, что лес живёт своей обычной жизнью. Чирикают себе разные птицы, перекликаются время от времени по своей надобности.

«Непосвящённого здесь ждёт западня. Лес только с виду такой безлюдный».

От этой мысли мальчишка вовсе успокоился, но лишь на миг. Над головой зычно застрекотала сорока. Отчаянный стрекот был таким внезапным, что Азат едва не растянулся на снегу. Хорошо ещё, хватило ума взглянуть на спутника, спокойно продолжавшего путь. «Поделом тебе!» - выругал он себя. Чуть не попал в дурацкое положение. Потому что сорока-белобока на этот раз оказалась всамделишная. Вот и разберись, где у них настоящая сигнализация, а где ложная!

В лесу переводчик заспешил. Он, наверно, пытался наверстать время, потерянное на прогалине.

Рывок потребовал от Азата немалых усилий, попробуй не отстать от такого лесного ходока, как его спутник!

А тут ещё отчаянно захотелось есть. Он же со вчерашнего дня ничего во рту не держал. До этого ли было!

Как ни крепился мальчик, всё же не выдержал и взмолился:

- Я больше не могу…

Переводчик, по-видимому, тоже не имел ничего против того, чтобы устроить малый привал. Он поставил чемодан, опустился рядом на снег и неторопливо стал вытирать пот, проступивший на лбу.

Мальчишке захотелось как-то отблагодарить внимательного к нему спутника.

- После привала я сам понесу чемодан,- решительно проговорил он.

- Разве ты забыл, какой он тяжёлый?

- Может, вдвоём?

Переводчик замотал головой:

- Двоим по тропинке не пройти.

Лишь теперь, на привале, Азат как следует разглядел своего спутника. «Одна худоба!» - бывало, говорила мать о таких людях. Нос крючком и жёлтые зубы. Может, оттого, что курил махорку, или потому, что давно не чистил их?

Глаза чёрные, а брови белёсые.

На нём та же немецкая форма. Но уж нет той идеальной выправки и чётких движений, что были в полицейском участке.

«Он тогда исполнял роль переводчика. Ему бы артистом стать»,- подумал мальчик.

Птичий цокот ещё раз заставил его вздрогнуть. Сорока сидела на верхнем сучке и раскачивалась. «Она, наверно, очень удивлена, что чемодан несёт немецкий офицер, а самый обычный мальчишка вышагивает позади как барин»,- размышлял Азат.

МИКОЛА ФЕДОРОВИЧ И ПРОСТО МИША

Азат не представлял себе, как живут люди в лесу, да ещё в зимнюю пору.

Партизанская стоянка должна быть особенной, ни на что не похожей, так ему, во всяком случае, казалось. Ему даже подумалось, что стоянка должна выглядеть как крепость. Пусть её не окружают высокие каменные стены, как у старинных замков, но пушка-то должна быть. Хотя бы одна. И наведённые в сторону противника пулемёты обязаны находиться на огневых позициях.

И когда они нежданно-негаданно вплотную подошли к лагерю, то Азат не поверил своим глазам. Просто между тёмными стволами струились белые столбы дыма.

Если бы не они, то за пятьдесят метров - куда там, даже за тридцать - не увидишь никаких примет партизанской стоянки, так как вся она была упрятана под землю.

Дымы как стволы, и больше ничего.

Лишь тут, у конечной цели, переводчик позволил себе пожаловаться:

- И надо же было набить столько шрифта в один чемодан!

«Неужели посёлок никто не охраняет? - удивился мальчик.- Должны же быть часовые. Может, они спрятались и откуда-нибудь за нами наблюдают?»

Но ему не удалось с ходу обнаружить тайных соглядатаев. Его внимание привлёк человек, который появился неожиданно, точно из-под земли. Азат замер, увидев того самого певца, который однажды зимой так нелепо попался в руки Одноглазому. Теперь Азат без смеха не может вспоминать, как Артист одурачил холминских полицаев.

Мальчик несказанно обрадовался неожиданной встрече.

- Я вас сразу узнал,- гордо заявил он Артисту, как старому своему знакомому.

- Я тоже тебя узнал,- улыбнулся Артист.- Ты, случаем, тогда, во время пальбы, не пострадал?

- Они же по вас пуляли, а не по мне.

- Вообще-то да.

Переводчик стоял в стороне и терпеливо ждал, когда о нём вспомнят.

Артист, поговорив с Азатом, подошёл к переводчику и крепко стиснул его руки.

- Командир отдыхает после ночной вылазки,- сказал ему Артист.- Потом, ближе к вечеру, доложишь как полагается. Нам уже сообщили, кстати, что операция прошла по расписанию. Можно поздравить?

- Можно.

- А пока приказ такой: подкрепиться и выспаться. Чемодан остаётся у меня, переправлю его сегодня же в город по назначению.

- Куда определим мальчика?

- Забирай с собой, а там видно будет. Без командира такие дела не решаются.

- Ясно… Пошли, сорвиголова, до дому.

Это было сказано Азату. Он молча зашагал за своим взрослым другом. Они миновали землянки и направились к густым елям, темнеющим невдалеке.

А за теми деревьями открылась новенькая избушка. Обычно такими себе представляешь жилища лесников, непременно пахнущие сосною. Три весёлых окна без всяких занавесок и ставен приветливо улыбались Азату.

- Тут разместился наш лесной госпиталь,- пояснил переводчик, остановившись в сенях и старательно вытирая ноги.

Мальчик хорошо понял намёк: неряхам в госпитале делать нечего.

Азат тщательно вытер свои сапоги, хотя сам еле держался на ногах. Долгое путешествие через лес вконец измучило его.

«Вот бы сейчас прикорнуть где-нибудь в уголочке»,- мечтал он, переступая порог. Но не тут-то было. Появление переводчика вызвало радостный переполох.

- Ура! Дядя Ваня возвратился! - услышал Азат ликующие голоса.- Кого вы привели?

В избе оказалось двое мальчишек: один белобрысый с курносым носом, другой смуглолицый и большеротый.

На лице курносого были так густо рассыпаны разнокалиберные веснушки, что их, пожалуй, хватило бы на весь партизанский отряд.

«Большеротый - занозистый, по всему видно, парень,- решил Азат.- Ишь важничает. Даже руки не протянул. Маринка не была такой задавакой…»

- Принимайте гостя как полагается! - скомандовал дядя Ваня.- Миша, раздобудь чаю.

Миша - так звали, оказывается, того, который весь был усеян веснушками,- немедленно побежал выполнять приказание.

Второй молча следил за Азатом.

- А ты, Микола Хвёдорович, будь радушным хозяином,- сказал дядя Ваня. Он уже снял немец* кую форму и аккуратно повесил её на гвоздик.- Покажи, где будет спать Азат и где щель, куда прятаться в случае бомбёжки.

Да какой же он Фёдорович, если ему самое большее лет двенадцать-тринадцать? Вот те на! Азат чуть не поперхнулся.

Эта мимолётная ухмылка, промелькнувшая на лице Азата, не ускользнула от Миколы Фёдоровича. Он хмуро взглянул на новичка и сухо, совсем не так, как полагалось радушному хозяину, произнёс:

- Будешь спать с краю, а щель вот тут, за домом. В случае чего, можно махнуть через окно.

Вскоре Миша притащил буханку серого хлеба, большой кусок варёного мяса и чайник с кипятком.

- Наш лесной сухой паёк,- улыбнулся дядя Ваня.- Садись за стол и принимайся за еду.

Он поровну разделил хлеб и мясо. Себе, взрослому, больше не взял, хотя и имел на то полное право.

Пока Азат и дядя Ваня ели, мальчишки сидели в стороне и с любопытством следили за новеньким.

Потом дядя Ваня, забравшись на нары, немедленно захрапел, и Миша сказал, как бы оправдывая его:

- Он не спал двое суток. Ему полагается двойная порция.

Азат всё ещё сидел за столом, медленно дожёвывая кусок мяса. Приятели подошли к столу. Они, наверно, ждали, что первым заговорит новенький. А что им скажешь? Они тут свои, бывалые, не то что Азат. Им бы самим следовало начать разговор… Но они молчали.

- Куда меня определят?-спросил наконец Азат.

Ему, по-видимому, не стоило спрашивать об этом.

- Это не твоя забота,- отрезал Миша.- На то есть начальство.

- Наш командир не любит мальчишек в отряде.

Лишняя обуза,- добавил Микола Фёдорович.- Вот такие дела…

- Поэтому тех, кто негоден, переправляем в соседние деревушки,- радостно сообщил Миша.- На постоянное жительство.

- Или на Большую землю, если от них пользы как от козла молока,- заключил Микола Фёдорович.

- А вы годные?

- Мы - другое дело. Мы спецы.

- Какие же вы, к примеру, спецы?

- Я работаю у повара,- важно сообщил Миша,- а он заместитель фельдшера.

- Не трепись! - одёрнул его Микола Фёдорович.- Никакой я не заместитель, просто помощник у дяди Вани.

Азат горестно вздохнул: куда ему до этих мальчишек! Они при деле. А его прогонят из отряда. Это как пить дать.

- Я тебе, парень, не завидую,- произнёс Миша, словно сожалея,- ты не понравишься нашему командиру.

- Ахтунг! - неожиданно вскипел Микола Фёдорович. Он, наверно, считал необходимым повторять любимые словечки дяди Вани.- Ты, того, зубы не заговаривай. Сказано было, твой черёд мериться силами. Выходи в круг.

Азат сперва не понял, о чём идёт речь. Кто и с кем должен мериться силами?

Однако Миша уже отступил на один шаг, расставил ноги, как это делают боксёры, и сказал Азату:

- А ну выходи на середину! Будем бороться.

- Ты что? - пробормотал Азат.

- Давай, давай, нечего канителиться. Или труса празднуешь?

Азату ничего другого не оставалось делать, как выйти из-за стола.

- Подходи ближе, пацанёнок, выбирай себе место, куда хочешь упасть,- задирался Миша.

Наверно, такой обычай у партизанских мальчишек: сперва бороться, а потом уж знакомиться.

«Что подумают ребята, если я им скажу, что тоже не спал двое суток? Пожалуй, не поверят и решат, что я трушу…» - размышлял Азат.

Кому же охота прослыть последним трусом? Каждый порядочный мальчишка знает: такой позор не прощают.

Азат не новичок в вольной борьбе. Мужчины в их роду никогда не отказывались от боевых схваток. Во главе династии стоял сам седовласый бабай. Даже в семьдесят лет он небезуспешно боролся на праздниках-сабантуях. А внуку такого бабая и подавно положено защищать честь батыра.

«Главное - повалить, а припечатать соперника - плёвое дело»,- думал Азат, насторожённо разглядывая Мишу.

Миша показал себя увёртливым соперником, но с самого начала допустил большую оплошность - позволил своему противнику оторвать себя от пола. Азат этим не замедлил воспользоваться: покружил Мишу и, внезапно развернувшись в обратную сторону, повалил его на пол.

Не успел, однако, Азат отдышаться, как вперёд выступил другой боец, Микола Фёдорович.

- Погоди отряхиваться. Дело будешь иметь со мной. Мы так легко не отпускаем своего противника.

- Ну вас! - огрызнулся Азат, еле переводя дыхание.- На кой мне сдались ваши схватки. Надоело мне…

- Надоело, говоришь? - С этими словами Микола Фёдорович стал на место Миши, так же расставил ноги, а потом сказал: - Если ты одолеешь меня, я готов вызвать тебя тысячу один раз, вот сколько. Хоть до самого конца войны будем бороться.

К удивлению Азата, Микола Фёдорович оказался слабаком. Азату почти ничего не стоило подмять его под себя.

- Он после болезни,- немедленно бросился защищать своего друга Миша,- поэтому ты так быстро и положил его на обе лопатки. У него и сейчас температура тридцать восемь! Если не веришь, градусник поставим.

- На этот раз его взяла,- вяло проговорил Микола Фёдорович, неуклюже поднимаясь с пола.- А болезнь не в счёт. Не болтай глупостей.

- Как - не в счёт? - заартачился было Миша, желая во что бы то ни стало выгородить друга, но тот только недовольно отмахнулся.

- Болезнь не в счёт. Сила в счёт.

НЕЛЕГКО БЫТЬ НОВЕНЬКИМ

- Ба, никак, наш новенький всё ещё дрыхнет? - шумно поразился Микола Фёдорович.

В его голосе неприкрытая насмешка. Азат как ужаленный подскочил. Потёр глаза и огляделся:

- Неужели проспал?

- Вон оно, солнышко, куда укатило.

Мельком взглянув на позолоченные макушки сосен, новичок стал натягивать сапоги. Как хорошо, что успел их починить, когда служил денщиком. Без них бы тут, в лесу, считай, пропал.

- Готов! - доложил он, отдав честь по всем правилам.- Может, снова померимся силами? Ты же обещал мне тысячу и одну схватку наперёд, до самого конца войны…

Помощнику дяди Вани, наверно, было не до шуток.

Он лишь головой тряхнул. «Куда там бороться!» - как будто хотел сказать он.

Его почти не видно из-за большой груды грязного белья. Он перебирает и сортирует вещи. Штаны откладывает в одну сторону, рубахи - в другую. По всему видно, что затевает большую стирку.

«Бабьим делом занимается»,- хотел съязвить Азат, но благоразумно промолчал. Другой бы на месте Миколы Фёдоровича от стыда провалился сквозь землю, а этот ещё важничает.

- Дали два дня сроку, значит, жди добрую драку,- рассуждал он, стоя на коленях перед железной печуркой и пытаясь разжечь сырые дрова.

Огонь не брался, печка дымила, и глаза у Миколы Фёдоровича отчаянно слезились.

- Мы её, эту битву, за версту чуем,- говорил он, чихая и кашляя, но не отступаясь от печурки.

Затопив чугунку, помощник медика долго колдовал над мылом. Достал два куска, взвесил на ладонях, а потом спрятал один кусок обратно в вещевой мешок. Наверно, решил сэкономить для следующей стирки.

Ему не понравилось, что новенький сидит без дела. Бездельник хуже противника. Хмуро покосившись на Азата, Микола Фёдорович спросил:

- Как поживает твой отец, король французский?

- Он у меня сроду королём не был!

- А я подумал, может, поэтому ты рассиживаешь…

После такой оскорбительной шутки у Азата зачесались кулаки. Но Микола Фёдорович, не отвлекаясь от дела и не обращая внимания на вспыхнувшего обидой Азата, скомандовал:

- А ну мотай к Мишке! Он, должно быть, оставил тебе пожевать. После без задержки топай к командиру. Ну!

- Что «ну»?

- Полагается отвечать по форме.

- Буду я ещё всякому отдавать честь…

Сердито грохнув дверью, Азат направился на кухню. До неё метров сто ходу - рукой подать. После такого отдыха Азат и трёхкилометровку мигом одолел бы. Однако он не стал спешить, а укрылся под деревом, потому что услышал над головой шум мотора. Осторожно глянул вверх: над лесом висит «рама» - немецкий разведывательный самолёт. Не иначе, как высматривает партизанскую стоянку.

«Пусть себе жжёт бензин! - рассудил юный партизан.- Всё равно ничего не увидит».

Ещё он подумал о Мише: «Дуется на меня после вчерашнего или нет? Наверно, дуется».

Самолёт, по-видимому, ничего не высмотрел и улетел. Теперь можно пуститься во весь дух. Но не тут-то было. Не успел Азат сделать и нескольких шагов, как лицом к лицу столкнулся с партизаном в длиннющей шинели. Не вынимая изо рта потухшую трубку, партизан сказал:

- Одобряю!

- Что вы одобряете? - не понял Азат.

- Боевую сноровку. Я наблюдал за тобою: выбежишь ты под немецкий самолёт или нет? Не сунулся на открытое место, правильно поступил. С того самолёта-разведчика можно сфотографировать самую малую букашку.

Азат впервые видел этого человека. Кто он?

Однако расспросить не успел. Партизан с потухшей трубкой исчез так же внезапно, как появился.

Азат подошёл к партизанской кухне.

Миша-поварёнок встретил его не более приветливо, чем вчера. Не обращая внимания на новичка, он хлопотал над огромным котлом, в котором запросто можно было сварить полслона.

- Послушай,- обратился к нему Азат.- Кто у вас тут ходит в длиннющей шинели и с потухшей трубкой?

- Начальник штаба. А что?

- Просто так спросил…

Оба замолчали. Разговор явно не клеился. «Дуется»,- решил Азат.

- Ты чего не вовремя? - заговорил Миша-поварёнок.- Завтракать поздно, а обедать рановато. Проспал, что ли?

- Угу…

Миша-поварёнок, не переставая ворчать, остановился перед ним с половником в руках:

- Живо подавай тару. Мне с тобой возиться некогда, сам видишь.

У Азата аппетит что надо. Тарелки жиденького горохового супа да маленького, с ладонь, куска хлеба точно не бывало. Съесть-то съел, да не насытился.

- Добавки не будет.

- Я и не жду.

- Так чего же сидишь? Сматывай удочки!

Но Азат явно не торопился.

- Понимаешь, надо идти к командиру.

- Ну и иди.

- Я хотел бы с тобой посоветоваться.

- Чего тут советоваться? Вызвали, значит, надо явиться. Самое главное - не робей. Вот тебе и вся наука. А теперь выкатывайся.

Но Азат опять не ушёл. Ему хотелось откровенно поговорить с Мишей.

- Робеть не сробею, но вообще-то никакой я не смелый,- признался он.

- В таком случае, лучше тебе не ходить в командирскую землянку,- сказал с сожалением Миша.- Значит, не суждено тебе остаться в отряде.

Он не предполагал, какое большое впечатление произведут его слова. Новичок даже побледнел.

Желая как-то утешить его, Миша-поварёнок с участием спросил:

- В бою, что ли, сдрейфил?

- Нет. Струхнул, когда полицаи схватили меня с чемоданом. А в чемодане полно типографского шрифта. Я решил, что мне конец. Даже слезу пустил.

- Перед полицаями ревел?!

- Что ты! - отпрянул Азат.- Когда в подвале один сидел.

- Один на один не в счёт,- авторитетно заявил Миша, чуточку подумав.

Азат с ним не согласился. Он понимал, что добрый Миша утешает его и поэтому говорит, наверно, против своей совести. Разве партизан может лить слёзы? Окажись здесь Микола Фёдорович, он утешать не стал бы. Микола Фёдорович не признавал человеческих слабостей.

В тот день Азату не пришлось побывать в штабной землянке: командир снова участвовал в боевой операции. На второй день командование занялось срочной отправкой минёров на «рельсовую войну». Тут, конечно, не до Азата было. Лишь на третий день за завтраком Миша шепнул ему:

- Может, сегодня побываешь у начальства. Командир нынче доволен: два вражеских эшелона «спят» под откосом.

Сведения, которые Азат получил от друга, оказались точными.

- Ахтунг! Нас вызывает командир отряда,- проговорил дядя Ваня, как только появился в избушке.

- Я готов!

Дядя Ваня недовольно покачал головой:

- Совсем ты не готов. Мы же не лесные бандиты какие-нибудь. Партизан должен быть подтянутым.

Азат оглядел себя. Конечно, на нём не праздничная одежда. Только сапоги крепкие, а всё остальное - рвань, заплата на заплате.

- Микола Хвёдорович! - окликнул своего помощника дядя Ваня.- Отдай-ка ему мою запасную пару. Великовата будет, но зато исправная одежда. Кроме того, вручаю тебе, Азат, карабин. Правда, он бывший кавалерийский, но в смелых руках отлично послужит и пехотинцу. Теперь запомни закон солдата: оружие любит смазку и ласку.

Микола Фёдорович точно исполнил приказ дяди Вани и от себя добавил ещё старую пилотку.

- Тут у нас лежал один лётчик. Подарил мне, перед тем как вернуться на Большую землю. Получай…

- Спасибо.

- Чего благодарить? - нахмурился Микола Фёдорович.- Я не о тебе стараюсь, а о нашем отряде. Такого нигде больше нет.

ЭТО КОМАНДИР?!

Этой встречи Азат хотел и не хотел. За несколько дней он наслушался таких историй об отваге и удали командира, что теперь ноги не держали его. «А вдруг я не понравлюсь командиру?-тревожился он.- Прощай, значит, отряд?»

Азат плёлся по тропинке, стараясь не отставать от дяди Вани. Лишь за его спиной он чувствовал себя в безопасности.

Но тот внезапно остановился, и Азат, шарахнувшись в сторону, оступился.

Сперва он увидел начальника штаба, а потом рассмотрел женщину. Они стояли возле штабного блиндажа.

Начальник штаба был в знакомой длиннющей шинели и с потухшей трубкой.

Про женщину можно было бы и не рассказывать. Ну, женщина как женщина. В полушубке, в шапке-ушанке. И сапоги обычные, кирзовые. Но что-то в ней всё-таки было особенное.

А что, Азат объяснить не мог.

Женщина между тем глядела на мальчика своими синими глазами. «Чего она меня так рассматривает?» - внутренне возмутился Азат.

- Это и есть знаменитый денщик из Холминок?- спросила она, пряча улыбку.

- Тот самый.

Азат заметил, что дядя Ваня, отвечая ей, как-то преобразился: подтянулся, слегка поправил ремень. Вот те раз! Чего он так вытягивается перед ней? Чего он так старается?

А женщина уже обратилась к начальнику штаба:

- Командиру группы вручили мою записку о шефе районной полиции?

- Да.

- Он пообещал быть на свадьбе?

- Да.

И начальник штаба с готовностью, чётко отвечал на все её вопросы.

- Как решили поступить с хромым старостой?

- Согласен сотрудничать с нами. Через день получим пудов пятьдесят муки и говядину.

- Не подведёт, как тот, Каменский?

- Не думаю.

Мальчик, следя за их разговором, всё больше и больше поражался: «Она всё-всё знает: и про хромого старосту, и про свадьбу у начальника полиции».

- Товарищ командир,- обратился к ней начальник штаба,- разрешите идти? Меня вызывает запасной аэродром.

Кто же мог предположить, что отрядом командует женщина! И никто, даже Миша-поварёнок, не предупредил его.

«Неужели на пост командира не могли подобрать кого-нибудь из мужчин? Наверно, она была назначена на эту должность ещё в то время, когда в отряде не было ни Артиста, ни дяди Вани?» - размышлял Азат.

- Как тебя звать-то? - обратилась она, отпустив начальника штаба.

- Азат Байгужин.

- Родители живы?

- Были живы.

- Как тебя понимать?

- Отец воюет. Мать увели гестаповцы,

- А сам попал к полицаям?

- Попал по своей глупости..,

- И ты не пытался убежать?

- А куда? - Мальчик поднял глаза на командира.- А потом на моём попечении оказался чемодан со шрифтом…

- Что же мне с тобой, горемыка, делать? - спросила женщина.- Ну, что ты умеешь?

Мальчик решил: от его ответа будет зависеть, оставят его в отряде или нет.

- Всё! Денщик из солдат - на все руки мастак.

- Так-таки на все?

- Стирать могу. Умею свистеть и подражать всяким птицам. Стряпать приучен. Или там разжигать костёр…

- И несмотря на такую разностороннюю одарённость, придётся тебя, мой мальчик, отправить на Большую землю,-задумчиво произнесла она.- Надобно тебе учиться.

В безвыходном положении человек хватается за соломинку.

- А Микола Хвёдорович? Миша-поварёнок?-задыхаясь от волнения, спросил он.- Они же не сидят за партой!

Сказал и испугался - вдруг она рассердится. С командиром торговаться не положено. Это ему, сыну комбата, очень даже хорошо известно.

- Они - другое дело,- спокойно ответила женщина, но при этом внимательно посмотрела на него.- Каждый из них, по существу, заменяет на своём посту взрослого.

- А я этих ваших ребят на лопатки положил! - выпалил Азат. Он понимал, что и этого не надо было

говорить. Он вовсе не хотел хвастаться. Но что поделаешь, когда у тебя такое отчаянное положение?

- Как - обоих? - От удивления у командира даже брови поднялись.

- Конечно, не сразу, по одному.

- А почему ты вдруг стал с ними бороться?

- Они сказали, что без этого нельзя.

При этих словах женщина залилась таким заразительным смехом, что даже дядя Ваня не выдержал.

- Ох, уморил! - проговорила она, вдоволь насмеявшись.- Но что же всё-таки с тобою делать? Может, отправить тебя на Большую землю? Через три дня будет самолёт.

И тогда дядя Ваня сказал:

- Забыл вам доложить, что он один, по собственной инициативе, выпустил листовку. За это его голова в гестапо оценена в тысячу марок…

РЫЖИЙ

Вот какая важная шишка Азат! Если за твою голову дают тысячу марок, то волей-неволей вообразишь о себе невесть что.

Только было Азат подумал, что наконец его судьба решится и он останется в отряде, как неожиданно появился Артист - начальник разведки - и заговорил о своём деле.

- Привёл «языка»,- с усмешкой доложил он.- Всякий фриц попадался: злой и добрый, храбрый и плаксивый, но такой экземпляр - первый раз. Как только узнал, что пути назад нет, кинулся в объятия, точно родственничек. Так радовался, что я глазам своим не верил. Может, думаю, по ошибке своего брата, советского разведчика, в плен взял?

И про Азата забыли!

Теперь была самая пора ему исчезнуть, хотя бы за спину дяди Вани спрятаться, чтобы не торчать на глазах командира. Ведь взрослые, когда им чуть что не так, всегда в первую очередь избавляются от мальчишек.

- Веди сюда,- распорядилась женщина-командир.- Допросим твоего оригинала по всем правилам в землянке и заодно узнаем, чему он так обрадовался.

Вслед за ней в командирскую землянку спустился и дядя Ваня. Он, наверно, был нужен как переводчик.

«А я? - подумал Азат, в нерешительности топчась на месте.- Может, мне тоже идти за ними?»

Но пойти не рискнул. С таким командиром шутки плохи…

Неожиданно из землянки выглянул дядя Ваня.

- Где ты, хлопец, запропастился? Иди сюда!:

Азат уже немало повидал подземных убежищ,

В городе от бомб и снарядов спасаются в подвалах.; Дело знакомое. И тут за три дня в лесу он успел побывать в нескольких землянках.

Командирский блиндаж отличался от всех подземных жилищ, которые он до сих пор видел.

Справа - нары, слева - стол, поставленный на трёх кривых ножках. В дальнем углу притулилась чугунная печка.

На столе полевой телефон, планшет, советские и немецкие гранаты - словом, всё, что полагается командирскому блиндажу.

Но больше всего поразила Азата вышитая дорожка, которую можно увидеть в любом доме. А на большом винтовочном патроне, вместо гвоздя забитом в стену землянки, висела красная дамская сумочка.

«Тут, в лесу, случилось большое недоразумение, не иначе,- решил он.- Просто так не поставили бы во главе партизан женщину. Почему с ней так считаются? Может, потому, что она красивая?»

Красоту ведь понимает каждый человек, тут уж ошибиться никак невозможно.

Наверху послышались шаги. Мальчик посторонился, чтобы пропустить в землянку Артиста и немца.

Пленный оказался высоченного роста, под стать начальнику разведки. Только ужасно рыжий. Даже ресницы отливали медью. А глаза бесцветные, светлые, как снятое молоко.

Такого лица, с тяжёлой отвисающей челюстью, Азату никогда ещё встречать не приходилось. «Неужели она отвисает оттого, что во рту у него полным-полно золотых зубов?» - подумал мальчишка.

Пленный, казалось, должен был бы дрожать в страхе или, во всяком случае, молчать. А этот вёл себя так, словно к друзьям пришёл. Не дожидаясь вопросов, залопотал по-своему.

- Что он говорит?

- Он уверяет, что у нас опытные и смышлёные разведчики,- стал переводить дядя Ваня.- Его, говорит, очень ловко сцапали… Почти не по правилам..,

Оксана - так звали командира,- повернувшись к Артисту, спросила:

- Разве так и произошло - не по правилам?

- Пожалуй, он прав… мы все были одеты в немецкую форму. Он принял нас за своих. Мы сняли его за километр от Красного моста. Перехватили, так сказать, между постами. Он не попал к своим зенитчикам, зато попал сюда. Ему повезло. Ведь для него война уже кончена.

- Обыскали его?

Начальник разведки выложил из полевой сумки пистолет, записную книжку и несколько фотографий, Оксана стала просматривать личные вещи пленного, и её внимание задержалось на записной книжке,

- На каждой странице автографы на русском или украинском языке. Всего девятнадцать подписей. Любопытная штука… Как он объяснит их происхождение?

- Утверждает, что это автографы друзей. Все, кому он оказал хотя бы небольшую услугу, ставили по его просьбе свои подписи. Он говорит, что рисковал: это могло не понравиться гестапо.

- Немец чувствует свою погибель,- заключил дядя Ваня.- Вот и запасается справками.

- Странный фашист,- проворчала Оксана.- Не нравится он мне. В своих показаниях он ничего нового не дал о Красном мосте?

- По его словам, он прибыл сюда лишь три дня назад,- сообщил начальник разведки.

Она не стала задавать пленному вопросы, наверно, решила, что им займутся другие, войсковые разведчики.

- Завтра переправим его на аэродром. Он нам не нужен. Показания его тоже…

- Куда его пристроим? - спросил Артист.- У нас же нет тюрьмы.

- Мы его возьмём к себе,- предложил дядя Ваня.- Тем более лазарет пустует.

- Правильно,- согласилась Оксана.- Вас всех прошу задержаться, а хлопец отведёт его в лазарет. Один справишься?

- Чего же не справиться? - улыбнулся дядя Ваня.- Азат опытный вояка. И к немцам привычный.

- Оружие ему выдать,- распорядился командир.

- У меня уже есть карабин,- доложил Азат.

- Пусть для тебя это будет первым боевым заданием,- сказала Оксана.- А теперь веди пленного.

После тёмного блиндажа очень уж ярким показалось весеннее небо.

Тот и другой - пленный и конвоир,- точно сговорившись, прищурили глаза.

Немец, однако, не особенно радовался весне и солнечным лучам. Он вышагивал понурив голову, точно стыдясь встречных людей. Особенно обидным было то, что его, офицера фашистской армии, конвоировал мальчишка.

Одно утешение - никто из своих не видит его в столь унизительном положении.

Мальчишка не знал, что творится в душе пленника, не освоился он и с новой для него ролью конвоира, не представлял и того, какую тяжёлую обузу возложили партизаны на его слабые мальчишеские плечи.

В этот миг его грудь распирала большая шальная радость. Ведь не кто иной, а сама Оксана, командир отряда, сказала: «Пусть для тебя это будет первым боевым заданием».

Он шёл, гордо вскинув голову, как на параде. Если говорить честно, то Азату здорово хотелось, чтобы побольше людей видели его.

Пусть глядят! Пусть завидуют!

Разве он мог предположить, что ему суждено на всю жизнь запомнить это утро, каждый шаг небольшого пути, который отделяет его сегодня от землянки командира до лазарета?

- Эй, новенький! - окликнул его кто-то.- Не спускай глаз с этого гада.

Азат не оглянулся. Он знал свои обязанности и не нуждался в подсказке.

За долгую зиму партизаны стосковались по теплу. Каждому хотелось собственными глазами посмотреть, как не спеша падают капли, как набухли почки, и услышать журчание ручейков.

И вот высыпавшие под тёплые лучи солнца люди увидели фашиста, бредущего под дулом карабина. Партизанам показалось знаменательным, что вражеского офицера конвоирует мальчишка. «Время фашиста уходит, приходит наша весна».

Азат зорко наблюдал за Рыжим, однако успевал бросить взгляд и на партизан. Одни из них молча провожали фашиста, другие, сердито сплюнув, отворачивались.

Азата очень удивил Сидоренко. Этот бывалый партизан, казалось, не хотел сойти с тропинки. Он смотрел на фашиста с ненавистью. Старого партизана можно было понять: каратели поизмывались над его семьёй.

Сидоренко не уступил дорогу. Ссутулившийся фашистский майор волей-неволей должен был обойти сурового партизана.

А минутой позже произошёл совсем уже опасный и непредвиденный инцидент. Неизвестно откуда на тропку выскочил Титов, весельчак и шутник. Юный конвоир не сразу признал разведчика: глаза у того от ярости стали узкими щёлочками, лицо побледнело, словно в этот миг вся кровь его отхлынула к сердцу…

Выхватив пистолет, Титов начал не торопясь прицеливаться.

- Стой! - крикнул Азат, становясь между партизаном и немцем.- Отойди прочь! Вот доложу командиру, тогда узнаешь!

Отчаянный крик конвоира возымел своё действие. Титов, очевидно, не ожидал, что ему помешают, да ещё какой-то мальчишка.

Нехотя он опустил свой пистолет и сказал, криво улыбаясь:

- Береги его, малыш, как следует. Помяни моё слово, ему очень не нравится в нашем лесу.

Азат ничего не ответил.

- Давай, давай!.. Шагай, шагай! - прикрикнул он на пленника.

Ему поскорее хотелось убраться подальше от Титова. Ведь тот так и не спрятал оружия.

ССОРА

Немец хотел распахнуть дверь, но Азат задержал его и показал, как старательно надо вытирать ноги.

- Тафай, тафай! - сумрачно проговорил немец, запомнив странную команду, услышанную из уст Азата.- Шакай, шакай!

Появление пленника вызвало переполох в избушке лесника. Миша, сбросив одеяло, вскочил на ноги. Микола Фёдорович недовольно отложил ручку: он как раз писал письмо.

- Чего ты притащил фрица? - спросил он.

- Не твоё дело.

- Разве он больной?

- Не знаю.

- Так чего же ведёшь в лазарет кого попало?

- Распоряжение командира отряда.

Это произвело некоторое впечатление, но даже добродушный Миша заартачился:

- Не стану ему готовить, сам будешь варить…

Рыжий немец, не обращая внимания на ребячью перепалку, уселся на табуретку. Уставившись невидящими глазами в окно, он вполголоса запел песню. Чужую и грустную.

- Пусть прекратит! - вскипел Микола Фёдорович.- Не хочу слушать его!

Азат, подумав, сказал:

- На то не имею права. Командир такого приказания не отдавал.

- В таком случае я сам заставлю его замолчать,- взъелся юный воин.- Не желаю слушать, и всё!

- Только я один могу разрешить или запретить ему петь, и больше никто,- строго сказал Азат.

Микола Фёдорович что-то хотел было возразить, но, махнув рукой, отошёл. Видать, здорово рассердился.

- Тебе и раньше приходилось охранять пленных? - осторожно спросил Миша, желая как-то уладить ссору.- Ты же говорил, что отец твой комбат? Раз он у тебя военный, наверно, и пленные у вас бывали.

- Я же не служил в его части, как ты не понимаешь?

Микола Фёдорович не вмешивался в их разговор. Он обиделся на Азата. Миша это чувствовал.

- Послушай, Микола Хвёдорович,- проговорил он.- Чем сердиться, рассказал бы лучше Азату, как ты попал в наш отряд.

- Вот ещё, стану я рассказывать каждому!

- Уж этот мне Микола! - вздохнул Миша.- Другой бы на его месте во всё горло кричал о своём подвиге, а этот - нет… Но я должен рассказать Азату твою историю… Микола Хвёдорович лишь с виду тихоня.

- Молчи,- попросил его Микола Фёдорович.

- Может, слыхал, как мальчишки в наших местах свой партизанский отряд организовали? Нет? Сейчас я тебе расскажу всё по порядку… Микола сделался командиром того отряда. Насобирали мальчишки всякого оружия и до поры до времени его припрятали. Чего полагается делать вооружённому до зубов человеку? Конечно же, стрелять. И Микола так и решил. Он, может, никогда бы в наш отряд не попал, если бы не стал пулять из винтовки. Первым делом он решил спугнуть полицаев в своём селе. Ночью зарядили винтовки и открыли пальбу. Полицаи, наверно, подумали, что это партизаны на них напали, и дали дёру. А ребята ещё целую неделю палили в небо. Кто их знает, сколько они ещё тратили бы патронов, если бы однажды не угодили в засаду, к счастью, она оказалась партизанской. А той засадой руководил дядя Ваня. Схватил он за шиворот Миколу и спрашивает строго: «Кто такие-сякие?» Микола струхнул, но виду не подал. «А вы сами кто такие?» - «Мы партизаны! - отвечает ему дядя Ваня.- А вот вам незачем в небо палить, как в медную копеечку. Вы мешаете проводить военные операции, срываете ночные вылазки». После этого любой мальчишка сдался бы, но не Микола. Вот до чего упрям! «Быть того не может, чтобы мы мешали!» - сказал он в ответ. Дядя Ваня понял, что с Миколой по-доброму не договориться, и отдал приказ отобрать у мальчишек оружие. «Так-то оно лучше,- сказал дядя Ваня на прощание.- Если ещё раз услышу стрельбу, худо будет». Микола, конечно, чуть не ревел от обиды, а потом, видать, решил: «И почему это я должен подчиниться! Я сам себе командир!» Тем более о партизанах ни слуху ни духу. Вооружил свой отряд и айда палить. И снова попал в засаду. В этот раз дядя Ваня задал Миколе отменную трёпку. «Почему нарушил приказ?» - «Я думал,- говорит Микола,- что вы из наших мест куда-нибудь подались». Ничего другого не оставалось делать дяде Ване, как опять обезоружить мальчишек: покончить с этим раз и навсегда! Вот тут Микола и не выдержал: отнимают честно добытое оружие!

Ух, и разозлился он: «Если у вас, партизан, не хватает оружия, я ещё штук сорок винтовок и три автомата смогу подкинуть!» Дядя Ваня недолго думая забрал весь мальчишеский арсенал, а заодно и самого Миколу. Вот с тех пор он в нашем отряде. А почему он такой сердитый? Да потому, что никак не может забыть, что его разжаловали из командиров в рядовые…

- Неправда! - вскипел Микола Фёдорович.- Я уже ту историю совсем забыл. Я просто не понимаю, зачем в наш лазарет привели поганого фашиста.

ТАЙНА АВТОГРАФОВ

Командир отряда срочно потребовал к себе Миколу Фёдоровича.

Помощник санитара, взвалив на плечи полевую медицинскую сумку, тотчас же отправился выполнять приказание.

Азат не знал, что и думать. Может, какое-нибудь несчастье случилось с Оксаной? Может, Миколу Фёдоровича направляют с какой-то боевой группой для выполнения ответственного задания?

Миша, как обычно, ушёл на кухню. Там работы по горло. Особенно тогда, когда старший повар выполняет боевое задание.

Азату нельзя отлучиться из лазарета: он сторожит Рыжего.

Азат с неприязнью взглянул на Рыжего. Из-за него, гада, Азат сидит в доме лесника как прикованный.

Если бы не он, Азату ничего не стоило бы слетать в командирскую землянку или, на худой конец, к Мише, на кухню.

«Впервые так срочно вызывают санитара с сумкой,- размышлял Азат.- Что там могло приключиться?»

Микола Фёдорович вернулся в сумерках. Он выглядел усталым и сердитым. Молча положил сумку, вымыл сапоги и начал старательно тереть мылом руки.,

Азат уже знал, что сейчас лучше не лезть с расспросами. Если не захочет заговорить, то слова из него не вытянешь. Однако не выдержал и спросил:

- Почему так долго пропадал?

Микола Фёдорович домыл руки, выплеснул грязную воду и лишь тогда удостоил Азата взглядом:

- Ходили разведывать Красный мост. Кое-кого потеряли.

- А что это за Красный мост?

Собеседник недовольно поморщился.

- Самый обыкновенный, железнодорожный. Другие бывают синие или голубые, а этот красный. Вот и всё.

Азат почувствовал, что Микола Фёдорович недоговаривает. «Не доверяет, вот в чём дело»,-подумал он.

Пленник между тем как будто даже повеселел. Неужели он знает русский язык и, узнав о гибели партизан, обрадовался?

Помощник санитара уже спал глубоким сном, когда возвратился Миша. Он тоже знал о случившемся, это было видно по его лицу, сосредоточенному и невесёлому.

- А что это за Красный мост? - осторожно стал выспрашивать его Азат.

- Самый простой, по которому взад-вперёд ходят поезда,- неохотно ответил Миша.

Азату ничего не оставалось делать, как отступиться и заняться своей основной обязанностью - следить за пленником.

Поздно вечером в избушку ввалился дядя Ваня вместе с каким-то немцем. Сначала Азат подумал: это кто-нибудь из партизан, переодетый в немецкую форму. Но дядя Ваня коротко приказал:

- Постереги и этого!

И вышел. Может, пошёл поужинать или помыться к родничку? Он любил окатывать себя холодной водой. Особенно когда уставал.

Новенький был среднего роста, лет тридцати, не старше, большеносый, чернявый. Совсем не похожий на обычного немца. Брови у него были густые, а под ними серые глаза.

Увидев Рыжего, немец издал удивлённый возглас, шагнул вперёд и быстро-быстро заговорил по-своему. Рыжий как ужаленный соскочил с нар и рванулся навстречу новенькому, точно желая растерзать его.

Тут уж нельзя было зевать. Азат схватил карабин и скомандовал:

- А ну-ка назад! Давай! Давай! Шагай! Шагай!

Рыжий нехотя отступил. В ярости он ещё выкрикивал что-то, а новенький молчал. Вскинул на Рыжего свои серые глаза, и ни слова в ответ.

К счастью, в эту минуту вернулся дядя Ваня. Новый немец так и кинулся к нему.

Вот бы знать, о чём они болтают!

Чем больше говорил немец, тем бледнее становилось лицо дяди Вани, а глаза темнее.

- О чём это он? - не выдержал Азат, так как Рыжий страшно волновался и всё время повторял лишь одно слово: «Врать! Врать! Врать!»

- Да, сложная обстановочка,- выдавил из себя дядя Ваня.- Он утверждает, что твой Рыжий - палач. Будто бы он, перед тем как расстреливать людей, заставлял их давать автографы… Н-да!

- Теперь вы не отправите его на Большую землю?- спросил маленький конвоир.- Сразу расстреляете?

- Такие дела быстро не решаются,- ответил дядя Ваня.- Откуда мы знаем, что новый пленный говорит истину? А тот врёт?

- А как же теперь?..

- Надо посоветоваться с командиром,- проговорил дядя Ваня.- Я забираю своего немца, а ты береги Рыжего, не спускай с него глаз.

СТРАННАЯ НОЧЬ

Время шло. Ночь вкрадчиво подобралась к избушке, постояла возле и не торопясь шагнула в окно.

Даже семилинейная лампа не сможет теперь справиться с нею.

Азат удержал себя, не зажёг лампу. Он любит следить за тем, как приходит ночь. Вот-вот послышатся удивительные звуки, напоминающие чьё-то невнятное воркование. Это переговариваются сонные птицы, устраиваясь на ночлег.

Если бы не этот проклятый Рыжий, откинувшийся на подушку, Азат вышел бы на крыльцо. Мальчишка с ненавистью взглянул на пленного. Всё-таки пора зажечь лампу. В темноте с пленным опасно сидеть. Рисковать, конечно, не стоит.

И вдруг загрохотало небо. Поначалу Азату показалось, что это первый весенний гром. Он кинулся к окну. Разве под звёздным небом бывает гроза?

Один удар! Второй и третий…

- Наверно, наши отбомбились над Красным мостом,- прошептал мальчишка. Но ничего не увидел в ночном небе - ни самолётов, ни зарева.

Азат прислушался. Тихо. Партизанская стоянка ни звуком не выдавала себя.

Дядя Ваня словно в воду канул, пора бы, пожалуй, вернуться. «Неужели всё ещё допрашивают немца?» - тревожно думал Азат.

Сумеречная ночь не сулила ничего доброго. Что она может обещать, если за лесом враг, а рядом с тобой пленный?

Слышно, как сопит во сне Микола Фёдорович. А Миша-поварёнок - тихоня. Уткнулся в подушку и затих до утра.

Спят себе и не слышат, как рвутся бомбы. Ещё умудряются, наверно, видеть сны.

Рыжий тоже похрапывал. Но Азат настроен недоверчиво: в самом деле спит проклятый фашист или только представляется?

Кто-кто, а Рыжий сегодня не должен был бы так спокойно спать. Его только что обвинили в тяжком преступлении.

«Или он считает себя невиновным или уж очень здорово владеет собой,- размышлял Азат.- Если он не испугался наговора, значит, надеется оправдаться. Не зря же он собирал автографы…»

Однако тревожное чувство не оставляло Азата. Мальчик два раза подходил к изголовью, постоял над Рыжим, прислушался: спит или притворяется?

Конвоиру не полагается дремать. Вот почему он ходил взад-вперёд: от двери до койки Рыжего. При этом он ступал тихо, почти крадучись.

Но сколько же можно ходить? Легко сказать: «Глаз с него не спускай»! А что делать, если веки сами собою слипаются?

Азат ущипнул себя. Это верное средство против сна. Однако скоро убедился, что щипок не действует.

Он попытался вспомнить самые тягчайшие преступления часовых, знакомые ему по книгам и по рассказам отца. Перед его глазами вдруг возник образ красноармейца, заснувшего на посту… Он дремлет, уронив голову на грудь, а тем временем беляки пробираются в расположение красного полка.

Азат вздрогнул и испуганно оглянулся: где же беляки?

Нет ни беляков, ни красного полка, но есть непреодолимое желание сомкнуть веки… хотя бы на секундочку. Самую короткую.

В полузабытьи прошла минута или десять. Кто знает сколько!

Пленник по-прежнему похрапывал. Казалось, ничто в жизни его не тревожит.

Азат стал думать об отце. Что он, бедный, делает в эту пору? Ещё больше тревожит его судьба матери. Кого только он не расспрашивал, стараясь что-нибудь разузнать о ней. Но никто ничего определённого сказать не мог. Артист пообещал взять его с собой в город. Азат ждёт не дождётся этого дня. Там в дупле дерева, может, лежит для него заветная записочка?..

Внезапно Азату пришла в голову великолепная мысль: испытать Рыжего. Может, он прикидывается, что спит, а сам ждёт подходящего момента, чтобы сбежать?

Решено: ему ничего не стоит обнять карабин и уронить голову на грудь. А храпеть он умеет не хуже Рыжего.

Азат здорово изображал из себя заснувшего на посту часового. Но вдруг ему почудилось, что на него пристально глядят.

Нет, не может этого быть, некому следить за Азатом. Все спят сладким сном: и Микола Фёдорович, и Миша-поварёнок, и Рыжий.

Может, Азату просто не хватает выдержки? Как тогда не хватило Маринке?

Азат вспомнил, как он прокрался в дом учителя, чтобы предупредить о предстоящем налёте полицаев… Тогда у Маринки тоже не хватило выдержки. Из-за этого она сделалась как испорченная патефонная пластинка: повторяла одну и ту же строчку…

Всё явственнее он ощущал на себе чужой взгляд, С трудом поборол он полудрёму и широко раскрыл глаза.

Рыжий не спал, рука его тянулась к карабину!

Азат заорал не своим голосом. Ему бы вскинуть карабин, но в этот миг он даже думать забыл об оружии.

Воспользовавшись минутой растерянности, Рыжий кинулся к двери.

- Стой, буду стрелять!

Но куда там! Рыжий успел нырнуть в дверь. Проснувшиеся мальчишки не сразу сообразили, что происходит,

- Немец сбежал! - завопил Азат и бросился вслед за Рыжим.

Но разве увидишь его, проклятущего, в такую непроглядную ночь? Рыжий как сквозь землю провалился. Он, скорее всего, притаился где-нибудь рядом. Но где его искать?

Надо было немедля бежать в командирскую землянку, поднимать тревогу, пока не поздно.

Азат бежал, спотыкаясь и падая. «Упустил! -горько упрекал он себя.- Первое задание не выполнил».

- Кто идет? - окликнул его часовой.

- Это я! Новенький.

- Чего несёшься как очумелый? Я мог нечаянно пристрелить тебя. Ночью скакать галопом не полагается, тем более возле командирской землянки.

- Я упустил Рыжего!

- Какого такого Рыжего?

- Да немца проклятого!

- Чего же тогда тут торчишь? - рассердился часовой.- Беги бегом к командиру!

- Где же её землянка?

- Вон, разве не видишь?

Азат со всех ног бросился вниз по ступенькам.

- Что случилось? - спросил дядя Ваня, поднимаясь навстречу.

- Рыжий сбежал! - с трудом выговорил Азат.

Мальчишка понимал, что ему, конвоиру, нет никакого снисхождения.

«Я ТАКОЙ ВИНОВАТЫЙ…»

- Ну, расскажи, как было дело?

- Я хотел применить военную хитрость,- сдавленным голосом начал объяснять Азат.

- Какую же? - спросил дядя Ваня.

- Я притворился спящим, чтобы испытать Рыжего…

- И незаметно для себя задремал?

- Что вы! - отчаянно мотнул головой Азат.- Я в расчёте ошибся и с закрытыми глазами просидел дольше, чем полагалось.

- Так, так…

- Сижу, значит, и думаю: пусть Рыжий убедится, что я в самом деле сплю как убитый. Он этим и воспользовался. Пока я сидел зажмурившись, он успел подняться и подойти ко мне. Я очнулся уже тогда, когда он стоял в двух шагах от меня.

- Н-да… Дело дрянь. Я один тут виноват,- вздохнул дядя Ваня.- Мне не следовало бы доверять Рыжего Азату Байгужину…

Оксана не вмешивалась в этот разговор. Лишь после того как дядя Ваня всю вину принял на себя, она устало потёрла покрасневшие веки.

- Давайте разберёмся, что к чему,- сказала она.- До встречи с Отто (при этом она показала на нового немца) Рыжий был спокоен за свою судьбу. Появление Отто спутало все его расчёты. Он почувствовал, что у него не остаётся надежды на спасение. Что делает в таком положении любой человек? Решается на побег. В эту ночь он всё равно сделал бы отчаянную попытку уйти. Если не из лазарета, так из землянки старшины.

Все молчали.

Почему ничего не говорит дядя Ваня? Хоть бы накричал на Азата!

Даже пленный немец своими серыми глазами глядел на мальчика с упрёком.

И тогда Азат ясно понял: нет ему прощения. И не будет.

- В конце концов, Рыжий облегчил нашу задачу,- проговорила Оксана, точно не замечая состояния Азата.- Теперь незачем наводить справки, отпали все сомнения. Он сам себе вынес приговор. Из нашего леса никто легко не уходит.

Азат ожил. Будто тяжкий груз свалился с его плеч. В это мгновение ему хотелось кувыркаться, плясать, хохотать до упаду.

Командир отряда по телефону вызвал начальника штаба.

- Предупредите все посты и секреты,- проговорила Оксана спокойно,- особенно северный пост. Сбежал Рыжий. Скорее всего, беглец направится на север, в сторону дороги, по которой его привели сюда.

Она провела ладонью по волосам, зачёсанным назад, сняла с пояса тяжёлую кобуру с трофейным немецким пистолетом,

- Отправляйтесь-ка, Иван Иванович, с немцем к себе,- устало проговорила она.- Там, кстати, освободилась постель для Отто. Байгужин пока останется возле телефона. Мне тоже, пожалуй, надо вздремнуть. Будешь дежурить! - приказала она Азату.- Вот тебе часы. Ровно через два часа разбудишь. Не уснёшь?

- Нет. Теперь ни за что!

Уже засыпая, Оксана сказала:

- Твой Рыжий нынче встретит последнюю зарю в своей жизни.

Она быстро уснула и, конечно, не слышала, как Азат почти вслух сказал себе:

Я такой виноватый…

Он чувствовал себя очень скверно. «Пусть только представится случай, я оправдаюсь перед всем отрядом,- думал Азат,- и перед мальчишками». Азат хорошо понимал, что после этой ночи вряд ли Микола Фёдорович станет хлебать с ним из одного котелка. Ведь Микола Фёдорович не признавал человеческих слабостей. Лишь Миша, может быть, по своей доброте постарается как-то обелить его.

Телефон не звонил. «Неужели упустят?»-тревожился мальчишка.

В этот трудный час, когда некому было излить душу, он невольно вспомнил Маринку. Ему верилось, что они рано или поздно встретятся. Ей можно будет рассказать, как он страдал, упустив фашиста. Она пой-мёт его, но не оправдает» Она такая же суровая, как и Микола Фёдорович.

А вот мать оправдала бы. Она сказала бы, что мальчик устал, что уставшим мальчишкам не надо доверять карабин и тем более пленного фашиста…

Подступившая к сердцу волна нежности наполнила глаза слезами. Азат быстро смахнул их.

Он вспомнил, как мать перед сном рассказывала ему сказки. В тех сказках мальчишки несли людям добро. Они находили, например, клад или выручали людей из беды.

Ведь мальчишки всё-всё могут, если только захотят.

Все мальчишки, кроме Азата. Он не выполнил своего воинского долга.

Азат взглянул на циферблат и встрепенулся: пора будить командира.

- Звонка не было? - спросила она, сладко-пресладко зевая.

- Нет.

- Ну что ж, будем ждать.

Оксана не проявляла большого беспокойства, видимо, очень верила своим постам и секретам.

- Он непременно пойдёт на север по знакомой ему дорожке,- вслух размышляла она.- Рыжий пуще всего побоится заблудиться в этой чащобе.

Взглянув на покрасневшие от усталости глаза мальчишки, она кивнула головой:

- Ложись на моё место. Дежурство твоё кончилось.

У него не осталось силёнок даже на то, чтобы подняться. Как сидел, так и уснул, уронив голову на грудь.

Сколько времени он проспал? Часа два, если не больше.

Проснулся он от громкого разговора.

- А как быть с мальчишками?- спрашивал Артист.- Их тоже построить?

- Если я сказала - выстроить весь отряд, то имела в виду и их.

- Может, не стоит? - колебался Артист.- Всё же дети… Вот бы, например, взяли своего сына?

Долго она не отвечала ему, наверно, размышляла.

- И сына своего взяла бы, если бы он был,- с горечью сказала Оксана.- Мальчишкам надо знать очень многое в этом мире. По земле ходят не только добрые, но и злые люди, не только друзья, но и враги. Чем раньше ребята сделают такое открытие для себя, тем лучше.

…На небольшой полянке выстроился весь отряд. И в том строю на левом фланге находились мальчишки.

Пока дядя Ваня очень тщательно, слово за словом, переводил Рыжему приговор партизанского трибунала, Азат стоял опустив голову.

- Боишься глянуть на Рыжего? - вдруг тихим шёпотом спросил Микола Фёдорович.

Азат поднял голову.

Вот таким он запомнил Рыжего в последние минуты: фашист стал белее той берёзы, возле которой он стоял, чуть пошатываясь, хотя ветра и не было. А когда человек делается белее берёзы, то он уже перестаёт быть живым существом.

ПОКА ВОДА КИПИТ В КОТЕЛКЕ

Лазарет обычно пустовал, так как тяжелораненых отправляли на самолётах в тыл, а легкораненые, как правило, в лазарет не ложились. Если человек мог ходить, то он оставался в строю, даже раненный.

Целая история приключилась со знаменитым подрывником Махмутом Загидуллиным. Их было два брата, оба из Уфы. Махмуту случайным осколком мины оторвало левое ухо. Редчайший, надо сказать, случай. Обычно осколком в ухо попадают один раз за всю войну.

Так вот, человек истекает кровью, а лечь в лазарет не хочет, гордость ему не позволяет. Пришлось дяде Ване употребить всю свою фельдшерскую власть.

- Ты что, малое дитя, чтобы тебя уговаривать, а я тебе нянька? - сказал он, вконец рассердившись.

А на второй день, в полном снаряжении разведчика, увешанный гранатами, с автоматом, кинжалом да ещё с двумя котелками, явился старший брат раненого, Нур Загидуллин.

- Когда встречаются земляки, то они первым де-лом готовят себе бишбармак! - гремел он в избушке.

Дядя Ваня недовольно посмотрел на него поверх очков:

- Если ты пришёл за братом, то должен тебе сказать, что поторопился. Отсюда он выйдет денька через Два.

Однако отчаянный разведчик продолжал шутить как ни в чём не бывало:

- Тут, в вашем лазарете, как установила наша разведка, оказался не один уфимец, а два. Так и быть, я забираю обоих: брата - как раненого, Азата Байгужина - как сопровождающего. Не надолго, всего на один час уведу.

- Куда же ты поведёшь их?

- До первого костра. Я решил приготовить брату бишбармак. Это здорово помогает раненым воинам. А наш земляк Азат Байгужин будет мне помогать. Не следует забывать обычаи дедов, если, конечно, эти обычаи такие вкусные.

Дядя Ваня сдался:

- Часок посидеть возле костра твоему брату не повредит. А меня ты разве не хочешь взять с собой?

- Айда, доктор!-обрадовался разведчик.- Мы бишбармака столько наварим, что на весь лес хватит. Пусть у нас нет жирной баранины, изюма и перца - не беда,- балагурил он,- пальчики оближете.

Повесив над костром котелки с водой и замешивая муку, он приговаривал:

- Баранину заменим трофейными консервами, тесто замесили. Вода, конечно, не та: болотцем отдаёт. То ли дело в Уфе: хочешь мягкую воду - иди себе к берегу Уфимки, ещё мягче требуется - рядом Дёма. Не нравится тебе мягкая вода, хочется жёсткой - под рукой Белая, самая чистая река на Урале.

Стоило ему произнести названия родных рек, как Азат будто наяву увидел родной город, раскинувшийся на высокой горе, окружённый тремя реками.

- Самая зелёная улица - Социалистическая, я на ней родился,- вздохнул Азат.

- Самая тихая - Лассаля,- подхватил Махмут.

И тотчас же старший Загидуллин заключил:

- А самая шумная - Цюрупы.

Тут уж дали волю воспоминаниям. Вспомнили, что Октябрьская покрыта булыжниками, а на улице Володарского сплошные овраги, что самый красивый дом занимает художественный музей, а самая высокая башня возле мусульманского кладбища.

- Я бы сейчас беляшей поел,- сказал Азат и облизнулся.

- Я бы плова…

Но старший Загидуллин громко засмеялся:

- Моя мечта - бишбармак. И она осуществится раньше вашей, уже через час.

Они расшумелись, как дети. Стали вспоминать смешные случаи, какие приключались с каждым из них, и вообще какой он весёлый, этот город Уфа.

Слушал, слушал их дядя Ваня и не сдержался:

- Чего расхвастались, как сороки? Слушаю вас и удивляюсь: точно в одном вашем городе вся красота мира собрана. Кругом оглянитесь, разве здесь не красота? Где ещё такие вербы и тополя растут?

К костру подошёл начальник штаба со своей неизменной трубкой во рту.

- Просвещаешь моих орлов-разведчиков? - спросил он дядю Ваню, присаживаясь к костру.

- Да, они в этом, кстати, нуждаются,- с улыбкой согласился дядя Ваня.- Тут одни уфимцы собрались и хвастают своим городом. Булыжники и те в Уфе особые. А я им говорю: всюду красиво.

- Ты это брось,- проговорил начальник штаба.- Всюду хорошо лишь гостям… А мы - хозяева, и каждый привязан к тому кусочку земли, где родился. Кончится война, вернусь в родной Киев. Первым делом отправлюсь на Крещатик. И знаешь, что сделаю? Расцелую все дома подряд.

- Может, к тому времени ни одного целого дома не останется на всей улице.

- Если домов целых не останется, пройдусь по развалинам. Камни стану целовать. А теперь вот что скажу вам, друзья: неужели у вас гостей потчуют только словами? Хочу отведать вашего бишбармака, которым расхвастались на весь лес.

КТО НЕ УВАЖАЕТ МОРЯКОВ?

Всего полмесяца назад Азат волновался: оставят его в отряде или нет? Каким далёким кажется теперь это время.

Дела у Азата пошли на лад. Думаете, его оставили в лазарете? Ничего подобного! Берите выше: он ответственный дежурный при командире отряда.

Правда, некоторые называют его «посыльным», «курьером» и даже «дежурным телефонистом», но Азат твёрдо стоит на своём: ответственный дежурный при командире!

Вот сейчас, наскоро позавтракав, он собирается на свой пост. Это рядом, но всё равно надо взять карабин, телогрейку, вещевой мешок и котелок. Оставлять ничего нельзя. В любой миг надо быть готовым принять бой или уходить, куда прикажут.

Насвистывая, Азат набивает патронную сумку. Боеприпасы дороже хлеба. Это знает каждый солдат. Попробуй повоюй без патрона! Не повоюешь! Нет.

- Послушай, Микола Хвёдорович,- говорит Миша-поварёнок,- одолжи Азату свою фляжку, ничего с ней не случится.

- У него же есть котелок,- хмурится Микола Фёдорович.- Пусть в нём носит себе воду.

- Ты же остаёшься тут, а он заступает на дежурство…

Азат понимает, что никакие уговоры не помогут. Миша зря старается. Не таковский он парень, Микола Фёдорович!

- Не нужна мне его фляжка! Обойдусь без неё.

- Пусть себе в бою достаёт трофей,- бурчит Микола Фёдорович. Он даже не смотрит в сторону Азата, а продолжает разговор с Мишей: - Чего он в разведку не идёт или на стычку с полицаями?

- Дурень, разве это от него зависит? - заступается Миша.- Чего-то, я смотрю, ты таким жадюгой стал.

Миша мечется меж двух огней. Ему хочется примирить ребят! Но с тех пор как Азат упустил Рыжего, Микола Фёдорович знать его не желает.

Азат молча выходит из избушки. Не хочет Микола Фёдорович мириться - не надо!

Эта история с пленным фашистом на время заслонила Азату жизнь всего отряда.

Что, например, он знал о Красном мосте? В полевом лазарете, где обитал Азат, или мало знали об этой операции, или же умело скрывали её.

Лишь после того как Азат появился в землянке командира, ему стало известно, какое огромное значение имеет этот мост.

Вновь Азат услышал о нём из уст дяди Вани, вернувшегося с дальнего аэродрома.

- Лётчики снова бомбили Красный мост, но безрезультатно,- доложил он.

В тот же день командир отряда приказал уточнить пропускную способность железнодорожного моста за последние сутки.

- Двадцать два поезда прошло на восток и двадцать обратно,- доложил Артист.- Из них восемь с боевой техникой, главным образом с танками, шесть - с живой силой, три - с горючим. Остальное уточнить не удалось. Противник усилил охрану. На отдельные участки вывел собак. Вырубается лес вдоль железнодорожного полотна.

Оксана хитро взглянула на начальника разведки:

- Поэтому вы решили отложить минное наступление?

- Как бы не так! Мы тоже предприняли кое-какие контрмеры… Они получат наши сюрпризы сегодня же.

- Днём?

- Да, днём.

И они опять заговорили о Красном мосте, но уже шёпотом.

В последнее время в командирском блиндаже стали появляться представители соседних партизанских отрядов. Уже побывали люди из «Белой чайки», «Зубра», «Южного медведя».

А сегодня пришёл командир отряда «Беркутов», широкоплечий моряк со шрамом на лице.

Гость понравился Азату. Моряков он вообще уважал. Кто их не уважает!

Из разговора Азат понял, что «беркут» сердится.

- Мне Москва радирует. Да я и сам вижу: через Красный мост изо дня в день идут резервы противника. Тут бы перерезать его коммуникацию - и дело с концом, но находятся товарищи, которые…

Оксана перебила его:

- И мне Москва шлёт директивы. И я вижу то, что видят ваши глаза.

В голосе гостя послышалось раздражение:

- Я считаю: нечего время тянуть. Наступать, взрывать - и делу конец!

Вот тут моряк почему-то разонравился Азату.

Воцарилось тяжёлое молчание.

Азат не понимал ещё, из-за чего спорят взрослые, почему выходят из себя.

- Двум командирам, к сожалению, нельзя ссориться. И вот ещё что: я не люблю, когда перед моим носом размахивают руками,- резко сказала Оксана.- Садитесь и слушайте, что я вам скажу…

Он отпрянул, точно его ударили, но в следующую минуту сел, пристально уставившись на собеседницу,

- На войне встречаются разного сорта командиры,- напомнила она.- Одни из них готовятся к бою два дня и затем два месяца ведут бой по захвату какого-нибудь населённого пункта. А другие месяц готовятся, чтобы одним ударом выиграть сражение. Я считаю, что вторые поступают более разумно.

Маленький партизан поймал себя на мысли, что с каждым днём всё больше и больше привязывается к Оксане. Она очень нравилась ему. Но чем?

Вот этого он объяснить не мог. Может, потому, что она была отчаянная? Об её отваге в бою говорили все. Даже Микола Фёдорович.

- Она у нас как фельдмаршал. При ней никто не отступает! Я сам видел,- с гордостью говорил он.

БЫВАЮТ ЛИ ХОРОШИЕ НЕМЦЫ?

На этот вопрос Азат отвечает отрицательно. Нет, не бывает хороших немцев. В том, далёком теперь, сорок третьем году не только Азат, но и многие взрослые думали, что все немцы - фашисты.

И поэтому не удивительно, что к Отто - так звали перебежчика - не сразу привыкли в отряде.

Отто, однако, оказался незаменимым человеком. Он был мастером на все руки. Без него теперь ни одно оружие не чинили. У себя в Германии он был инженером-механиком.

Вскоре Отто стал незаменимым и в разведке. Ему удавалось пробираться на самые опасные участки.

И всё же мальчишки чурались его.

А командир отряда охотно советовался с ним, когда речь шла об инженерных сооружениях или о немецкой тактике ведения ночного боя.

Вот и сейчас над штабной картой склонились трое: командир, начальник разведки и Отто. Они уточняют карту по данным, которые принесли разведчики во главе с Артистом.

- Вот тут появились две новые огневые точки,- указывал начальник разведки.- Восемь окопов отрыто на правом берегу.

- А что у вас, Отто, нового?

- В окрестных сёлах - вот тут и тут - зенитные батареи,- докладывает он, нанося на карту синие крестики.

Оксану особенно интересовал крутой яр, рядом с мостом.

- Этот район отлично защищается,- говорит Артист.- Пулемётные гнёзда на обоих берегах. Ряд колючей проволоки плюс минные поля.

- Значит, не подойти и не подъехать? И мышь не проскочит и муха не залетит?

Чувствуя иронию в словах командира, но внутренне не соглашаясь, Артист молчит.

- Вы всё-таки отыщите незаминированную тропинку. Такая должна быть.

- Вы думаете, что противник специально для нас. бережёт её?

Оксана усмехнулась:

- Немцы пьют воду? Значит, и ходят за водой, не куда-либо, а на реку.

- Да, это верно.

- Вот и прекрасно. Проследите, по какой тропинке они шагают на водопой.

Оксана теперь как будто знала о противнике всё: когда они обедают и ужинают, в каком окопе играют на губной гармошке и в какой траншее молчат, где сидят отважные немцы и где - трусливые.

- Как же вы узнали, что существуют трусливые немцы? -осмелился спросить Азат.

- Видишь ли, кто трусит, тот по ночам часто стреляет и освещает местность ракетами,- объяснила Оксана.

Даже Азат, не искушённый в боях человек, представил себе, как отлично укреплён Красный мост. Но всё же Оксана планировала мгновенный захват укреплённого района и взрыв моста.

Она сказала Артисту:

- Противник считает себя в полной безопасности за крутым яром. Вот тут мы, пожалуй, и ударим. Поэтому действуйте здесь особенно осторожно.

Но однажды пришла беда. Группа разведчиков, которую возглавил сам начальник штаба, не вернулась в назначенный срок. Не вернулась и на другой день.

Отряд был поднят по тревоге.

…Азат еле дождался зари. Ему не сиделось в командирской землянке. Что могло случиться с разведчиками, ведь они должны были вернуться ещё три дня назад?

Азат боялся думать о самом страшном, пытался успокоить себя: порою встречаются самые непредвиденные обстоятельства.

Эти тревожные мысли выгнали Азата из землянки.

Он выбрался наверх, но дверь оставил распахнутой. Если, случаем, позвонят, будет слышно.

Взглянул на небо и ахнул: в рассветной синеве плыла алая стая журавлей. Он это видел отчётливо: почти малиновый клин.

- Заря их так покрасила! - прошептал он.

Партизаны вынырнули из чащи молчаливой группой. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы сразу понять: случилась беда.

- Один… два… три…

Это те, кто ходил на поиски. Азат увидел команди-ра, и Артиста, и Отто… Вслед за ними шагают знаменитый минёр Сидоренко и братья Загидуллины. Вон Титов… А где остальные?

Сердце его затрепетало. Где начальник штаба и семь отважных разведчиков?

Все партизаны, кроме командира, свернули в сторону. Каждый заторопился в свою землянку.

Азат засуетился: надо что-то предпринять. Он нырнул в землянку и вынес полный таз воды. Азату хотелось чем-то порадовать своего командира, проявить самую обычную человеческую заботу.

Пусть себе умывается. Если воды не хватит, он ещё сбегает! Весь родничок перетаскает! Сил не пожалеет!

Но Оксана даже не взглянула на заботливо вынесенный навстречу таз. Тяжело ступая, она спустилась в блиндаж.

- Никто не звонил. Никаких происшествий не было,- доложил Азат.

- Как это - не было происшествий? - глухо сказала она.- Случилось ужасное: наши разведчики подорвались на минах. Все до единого!

Мальчик не знал, что сказать. Не умел он утешать.

- Я принесу вам поесть,- с трудом проговорил Азат. Ему во что бы то ни стало надо уйти. Лишь бы не видеть её страшных глаз.

Никто из партизан ещё не появился на кухне. Всем было не до еды. Миша-поварёнок спал. Он не уходил домой, ждал возвращения партизан.

- Эй, вставай! - крикнул запыхавшийся Азат.- Миша,- чуть не плача проговорил он,- разведчики все подорвались на минах.

Поварёнок кубарем скатился со скамьи, на которой спал, и вцепился в руку Азата:

- Врёшь!

- Отпусти,- тихо сказал Азат.- Чего царапаешься?.. Дай командиру завтрак.

Как ни спешил Азат, всё-таки запоздал, Оксана спала, положив голову на стол. Будить, пожалуй, не стоит. Кашу и подогреть можно.

Резко зазвонил телефон. Пост номер два срочно требовал командира.

- Она отдыхает.

- Буди без разговоров! - потребовал далёкий голос.

Снова речь шла о Красном мосте и каких-то мотоциклистах.

- Я принёс завтрак,- смущённо сказал Азат, когда Оксана положила трубку.- Каша ещё горячая.

Оксана не успела поднести ложку ко рту, как в блиндаж, всхлипывая, ввалился Миша-поварёнок.

- Чего тебе?

- Начальник разведки ни за что прогнал с кухни…

- Без причины ничего не случается,- недовольно сказала Оксана,- расскажи по порядку,

Азат хотел прикрикнуть на Мишу: ты чего, мол, суёшься в такое время? Но не стал вмешиваться. Командир сам знает, что делать. А потом, Миша всё-таки друг.

- Придрался ко мне из-за этого немца,- помедлив, начал Миша.- Я всех накормил, как надо. Только его оставил без каши.

- Кого же?

В синих глазах Миши блеснул злой огонёк:

- Немец всегда опаздывает. Он ещё должен умыться, сделать зарядку да побриться! Другие и без зарядки обходятся, а этот не может. И вообще он - немец проклятый…

Если бы Миша поднял глаза, он увидел бы, что Оксана даже в лице изменилась.

- Так, так…

- Немец может жить и не жравши…

- Как это «не жравши»? - изумилась она.

Азат подумал: вот сейчас командир рассердится

И по всем партизанским законам накажет поварёнка за самоуправство.

- Ты спал этой ночью? - вдруг спросила Оксана.

- Ну, спал.

- А Отто не спал. Ему пришлось на виду у противника четыре раза ходить к траншеям и вызывать огонь на себя. Понимаешь, что это такое: четыре раза ставить себя под пулемётный огонь?

Миша, однако, упрямился:

- Всё равно он - немец, значит, враг.

Она потёрла покрасневшие веки.

- Вот что,- приказала Оксана,- забирай мой котелок и накорми Отто! Командир - это ты сам знаешь- не имеет права есть, пока не накормлены бойцы. Об исполнении доложить.

Такого исхода дела поварёнок, видимо, не ожидал.

- А как же вы? - растерянно спросил он.

- Обойдусь…

Мише ничего не оставалось делать, как выполнять приказ. Он забрал котелок, но вскоре вместо каши принёс жареную яичницу.

Однако Оксана так и не поела. Она опять спала, положив голову на стол.

УЖ ТАКОЕ МАЛЬЧИШЕЧЬЕ СЕРДЦЕ

И всё-таки Азату пришлось уйти из командирской землянки. Об этом не рассказать никак нельзя. Всё равно люди спросят: прогнали его или он сам по доброй воле ушёл?

Всё произошло из-за Отто. При ребятах Азат защищал его.

- Вы не знаете, какой Отто смелый,- говорил он.- Почти как русский или башкир.

Но, по правде говоря, Азату трудно было привыкнуть к мысли, что немец может быть своим, партизаном.

С некоторых пор Азат особенно пристально стал приглядываться к Отто. Тот стал частым гостем в командирском блиндаже. Он присутствовал при допросах пленных, докладывал о результатах разведки.

Азат видел немало горя за свою короткую жизнь, и всё от немцев. Он помнил гестаповцев, которые забрали его мать; немцев, которые пришли фотографировать Холминки; оберштурмфюрера, который объявил за его голову денежное вознаграждение; Рыжего, оказавшегося самым настоящим палачом…

И Азат твёрдо решил, что не останется в блиндаже, не хочет встречаться с этим немцем. Но как сказать командиру? Для такого большого разговора неожиданно представился подходящий случай. Старшина отряда увёл из деревни Холминки корову.

Как только об этом стало известно, Оксана немедля вызвала старшину к себе.

Азат впервые увидел, как командир сердится.

- Они все живут под немцем,- оправдывался старшина.- Фашистам, что ли, корову отдавать? Я заботился об отряде.

- Эх, голова садовая, неужели не понятно, что речь идёт не о корове, а о вере наших людей в партизан? В нашу честность и порядочность?

- Мне куда важнее накормить партизан! - упорствовал старшина.

Такое заявление, наверно, переполнило чашу терпения командира.

- Придётся тебе вернуться в Холминки вместе с коровой! - резко проговорила она.- Отгони корову и извинись перед хозяйкой. А чтобы всё было исполнено как следует, я пошлю сопровождающего.

Азат воспользовался этим случаем и напросился пойти в Холминки.

- Мне это село во как знакомо!-лихорадочно заговорил он.- Я же там был денщиком.

- Тебе надоело служить дежурным телефонистом?- спросила Оксана.

Азат смутился. Разве объяснишь, что ему вовсе не нравится её дружба с Отто?

Оксана с удивлением смотрела на Азата. А потом, очевидно что-то поняв своим чутким женским сердцем, улыбнулась.

- Пусть будет по-твоему,- разрешила она.- Пойдёшь в Холминки.

Азат торопливо стал собирать всё своё имущество. Он понимал, что навсегда уходит из этой землянки.

ПЕСТРУШКА

- Марш вперёд, соглядатай,- усмехнулся старшина, набрасывая на шею коровы верёвку.

Азат не обиделся, он понимал, что старшине стыдно.

Над лесом стлался туман. Вокруг ни звука, всё замерло.

Старшина, наверно желая избежать встречи с кем-либо из своих, круто взял на юг. Он торопился, а корова, шедшая за ним на привязи, еле передвигала ноги и будто не особенно торопилась домой.

Занятый своими мыслями, Азат не сразу сообразил, откуда появились партизаны. Наверно, они шли на задание, и вот их пути случайно скрестились.

- Вон какая здоровенная корова,- хмыкнул Титов, известный заводила.- По теперешним нормам - тысяча порций.

Партизан вёл себя как настоящий барышник: хлопал ладонью по хребту коровы, вздыхал, что-то бормотал себе под нос.

- Слушай, старшина, называй свою цену. Сторгуемся,- охотно включился в игру Нур Загидуллин,

- Отойдите прочь!

- За магарычом дело не станет.

У Загидуллина взгляд доверчивый, лицо сияет от удовольствия.

- По рукам, что ли?

- Ха-ха-ха!..- смеются остальные.

Понимая, что от насмешек ему теперь не избавиться, старшина сделал равнодушное лицо: говорите, мол, что хотите.

- Что же, старшина, молчишь? - вкрадчиво спрашивал Титов и, не удержавшись, расхохотался.- Речугу свою перед хозяйкой по бумажке читать будешь или на память выучил?

- Заткнись! -не выдержал старшина.

- Как ты сам себя в той речи величаешь? - не унимался Титов.- Старшиной партизанским или ещё как?

Весь отряд уже знал, что старшина идёт в Холминки, чтобы вымолить себе прощение. Все понимали, что старшина ещё легко отделался. За мародёрство по головке не гладили.

- Смейтесь, смейтесь, ребята,- отвечал старшина.- Посидите у меня недельку-другую без мяса, вот тогда я послушаю, как вы запоёте.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот спор, если бы их не нагнал Артист.

- Подрывники - на правый фланг, группа прикрытия - на левый! - приказал он.

Партизаны, построившись цепочкой, направились своей дорогой, Азат со старшиной - своей.

Пеструшка, видать, не любила спешить. Старшина, сколько ни старался, не смог навязать ей более быстрый темп. Хотя старшина и делал вид, что не обращает внимания на насмешки, но партизаны доняли его. Вот идёт он рядом с Азатом, криво усмехаясь и беззвучно шевеля губами.

- До войны я служил в интендантской части,- неожиданно заговорил старшина.- Вот была житуха! Лопай сколько хочешь.

Азат не совсем понимал своего спутника. Почему вдруг он заговорил о житухе и жратве?

- Всех насквозь вижу: пожрать любит каждый,- всё больше оживляясь, продолжал старшина.- Я, по-мнится, перед самой войной на свадьбе так объелся, что целую неделю животом мучился.

Мальчику вдруг стало тоскливо. Неужели в жизни самое главное - сытно поесть?

Сейчас надо думать, как они попадут в Холминки, и о том, как они оттуда целыми и невредимыми выберутся. Это главное! Чего он привязался к кастрюле и сковородке?

Если бы в эту минуту старшина оглянулся на своего спутника, возможно, он оборвал бы свои воспоминания на полуслове.

- Деревенский погреб - это да! - громко рассуждал он.- Особенно летом. Помнится, ещё мальчишкой залез я в соседский погреб. Там одной сметаны было три кувшина! Вот наелся так наелся, во веки веков не забуду. А ещё…

Не давая ему продолжать, Азат сердито сказал:

- Давай помолчим!

Они теперь шли, минуя тропинки. Под ногами шуршала прошлогодняя листва.

Старшина, как видно, отлично ориентировался в лесу. Когда они подошли к опушке, то оказалось, что до села рукой подать. Между лесом и селом лежала небольшая речка.

- Вон церковь,- проговорил Азат, узнавая знакомые места.- Дом учителя под зелёной крышей. Видишь три тополя - там школа. В ней теперь полицейский участок…

- Да тише ты! - зашипел старшина.- Мне что-то не нравятся твои Холминки.

- Чем же они тебе не нравятся? - засмеялся Азат, скрывая волнение.

- Видишь, улица пустая и на огородах ни души. Это неспроста.

Теперь и Азат заметил, что село будто вымерло.

- Может, сходить на разведку?

- Я тоже об этом думаю, однако погодим.- Рука старшины легла на плечо Азата.

Сколько Азат ни глядел, ничего подозрительного не увидел: мало ли по какой причине селяне убрались по домам!

И он предложил:

- Я мигом сбегаю до крайней хаты!

- Да помолчи ты! Тут дело серьёзное.

Не успел он это сказать, как где-то, кажется возле церкви, заурчал мотор. И через минуту грузовая машина, набитая фрицами, пронеслась через село в сторону города.

- Вот бы ты сунулся! - глотнул воздуху старшина.- Надо слушаться старших!

- Вон ребята вышли! - воскликнул Азат.

- Значит, немцев нема. А теперь прямым ходом направляемся вон к той хате. Разувайся быстрее и штанины засучивай.

Корова никак не хотела выйти из речки, она пила, точно целый год воды не видела.

- Ну-ка вдарь!

Корова замычала громко, точно жалуясь на мальчика, который стеганул её солдатским ремнём.

- Дом свой чует!-ласково проговорил старшина немного погодя.- Смотри, как припустила!

Не успели они подойти к хате, как навстречу им вышла женщина. Она держала за руки двух девочек.

- Вот привёл обратно,- вздохнул старшина.- Принимай, хозяйка, по акту…

Шутке никто не улыбнулся. Девочки почему-то опустили глаза. Крестьянка строго молчала.

Мальчику стало неловко, поэтому он сказал:

- Нашему старшине здорово попало за Пеструшку.

- Живём-то как,- тихо заговорила женщина,- фашисты всё разграбили, разорили. Привели Пеструшку, и ладно. Я ведь понимаю. Вам тоже не сладко в лесу. Спешите, люди добрые, не ровён час, враги могут нагрянуть.

- Я мигом, только к учителю сбегаю! - И Азат выскочил на улицу.

- Карабин оставь! - крикнул старшина ему вдогонку.

На площади Азат невольно замедлил шаг. Вот тут стояла Маринка под охраной полицаев. Тогда, помнится, на глазах у всех она сорвала с головы пуховый платок… Где она мытарствует сейчас, куда занесла её горькая судьба?

Прежде чем пробежать мимо полицейского участка, Азат насторожённо огляделся. И не зря. Из-за угла, как ему показалось, кто-то за ним наблюдает. От этого вражьего взгляда даже спина заныла. Юный партизан чуть не обомлел от страха: это был Верзила!

Азат во всю мочь пустился обратно. Скорее, пока не поздно!

- Погоня!-лишь успел крикнуть Азат, с ходу перелезая через плетень.

Оба партизана перебрались через речку и юркнули в кусты. Только бы до лесу добраться, а там - не страшно.

Однако Верзила продолжал преследовать их.

Азат не заметил, как потерял из виду своего товарища. Куда он запропастился? Надо уходить одному.

Ветки зло хлестали по лицу, кустарники цеплялись за штаны. Мальчишка задыхался. Но стоило ему услышать за собой шаги преследователя, как откуда-то брались новые силы.

Но вот он споткнулся и упал, совсем обессиленный.

Долго он лежал, прислушиваясь к тишине, и своим ушам не верил: неужели Верзила пробежал мимо, не заметив его?

Азат осторожно приподнялся. И тотчас же из кустов высунул голову Верзила.

- Постой! - крикнул полицай, увидев, что Азат снова собирается бежать.

Где уж тут стоять! Мальчик кинулся влево - Верзила за ним, мальчик вправо - полицай следом.

- Буду стрелять! -закричал Азат, укрывшись за стволом толстого дерева.

И Верзила остановился, не рискнув пойти на карабин, хотя и сам был вооружён.

Их разделяло всего двадцать шагов. «Может, снова пуститься наутёк? - напряжённо думал Азат, не спуская глаз с противника.-А куда бежать? Ведь я его веду прямым курсом на партизанскую стоянку. Будь что будет. Живым не сдамся!»

- Руки вверх! - крикнул Азат.- Живо!

Как ни странно, Верзила беспрекословно выполнил приказание.

- Веди меня к своим,- сумрачно произнёс Верзила.- Мне надо передать твоему командиру пакет.

- А ты откуда знаешь, что у меня есть командир?

- Оттуда знаю…- последовал уклончивый ответ.- Это моё дело.

- Кидай оружие! Кому говорят? Считаю до трёх… Отходи на десять шагов! Нет, лучше на двадцать!

И в это мгновение из-за деревьев показался старшина.

- Я всё время был рядом,- объяснил он с улыбкой.- Никуда, по существу, и не отходил. Хотел испытать тебя, думаю, справишься или нет.

- Что-то ты долго меня испытывал.

- А здорово как мы его в плен взяли. Даже не успел пикнуть! - радовался старшина.- Обменяли корову на полицая.

- Он же сам!..- попытался протестовать Азат, но старшина не дал даже слова вымолвить.

- Эй, ты, выходи вперёд! - приказал он Верзиле.

Мальчишка оторопел: этот старшина ещё и героем себя считает!

ТРЕБУЕТСЯ ОДИН СМЕЛЫЙ ПАРНИШКА

Никому не ведомо, как Титов узнал историю пленения Верзилы. Азат может дать честное слово, что никому не проговорился о том, как вёл себя старшина. Однако на другой же день всё стало известно!

Титов расписывал историю, не жалея красок. Слушая его, партизаны покатывались с хохоту.

По словам Титова, корова будто бы на полпути сбежала от незадачливого старшины. А на спящего полицая старшина с хлопчиком набрели в лесу случайно. Но и это ещё не всё. Когда брали в плен Верзилу, то, по словам Титова, старшина сидел на самой вершине сосны и оттуда руководил операцией…

Титов, конечно, присочинил всякую небылицу - что с него, шутника, возьмёшь? Начнёшь спорить, себе же напортишь: так высмеет, что свету белому не будешь рад. И старшина благоразумно помалкивал.

Оксана спокойно выслушала старшину и принялась очень внимательно читать письмо, которое вручил ей Верзила.

После успешного завершения операции «Корова» - как назвал Титов поход в Холминки - Азат прямым путём явился в лазарет. Ему же больше некуда было податься.

Дяди Вани, с которым он хотел первым делом посоветоваться, на месте не оказалось. Он, как обычно, повёз на запасный аэродром раненых партизан, чтобы обратным рейсом доставить боеприпасы, оружие, медикаменты и почту.

Мальчишки отлично понимали, что Азат вернулся неспроста, и стали его донимать расспросами. Азат отмалчивался и отнекивался. У него не было охоты распространяться о том, что с ним приключилось.

- Надоело торчать в штабе,- коротко объяснил он.- Одно безделье.

- Гм… гм… Одного твоего желания или нежелания недостаточно. Ты, может, плохо служил? - ехидно спросил Микола Фёдорович.

- Да нет же! Просто захотелось быть при живом деле.

На некоторое время ребята оставили Азата в покое. Неожиданно в дверях показалась рослая фигура Артиста.

- Чего носы повесили? - спросил он, весело подмигивая.- Ну-ка, живо строиться! Чтобы раз-два - и готово! Мне срочно требуется один смелый парнишка,- сказал он.- Кто согласен на отчаянное дело, три шага вперёд!

И все трое сделали три шага вперёд. У мальчишек глаза заблестели. Они поняли, что начальник разведки не зря явился сегодня в их избушку.

- Понятно,- проговорил Артист, пристально рассматривая мальчишек.

Вот они стоят перед ним: большеротый, суровый Микола Фёдорович, Миша-поварёнок, усыпанный веснушками, взъерошенный Азат,- такие разные и такие одинаковые в своём стремлении к подвигу.

- Действуете дружно - это похвально,- с удовлетворением сказал Артист.- Но вы не знаете, на что идёте. Дело ответственное и рискованное.

- А нам не страшно,- проговорил Миша.

- Мы готовы,- подтвердил Азат.

Только Микола Фёдорович ничего не сказал, а важно кивнул головой, точно говоря: «Чего уж тут?.. Всё ясно…»

- Нужен мне разведчик не простой, а такой, я бы сказал, увёртливый, как ящерица, быстрый, как ласточка; он должен уметь бесшумно нырять, быстро ползти, в один миг взбираться на дерево и свистеть не хуже соловья-разбойника… Понятно?

- Понятно!

- Кто согласен на такие условия, шаг вперёд!

Мальчишки опять дружно шагнули. В эту минуту каждый из них страстно желал сделаться тем самым отчаянным разведчиком, который нужен Артисту.

Азат подумал: «Конечно, он Миколу Хвёдоровича возьмёт. Микола Хвёдорович самый храбрый, свой отряд организовал».

А Микола Фёдорович считал, что наиболее подходящим будет Миша. Он самый смышлёный и сообразительный. И храбрости ему не занимать стать.

Каждый хотел понравиться начальнику разведки, вот почему каждый из них немного завидовал товарищу.

«Я так думаю,- рассуждал Миша-поварёнок, тем счастливчиком непременно окажется Азат. Он и листовку выпускал, и подпольщиков от смерти спас».

Азат дрожал от радости и нетерпения. Он давно ожидал этого часа. Командование отряда не случайно о них вспомнило. Они нужны, требуется их помощь!

- Н-да,- проговорил Артист.- С этой минуты вы переходите под моё начало. Тот, кто покажет себя наилучшим образом во время испытаний, тот и пойдёт в опасную разведку. Операция будет осуществляться под условным названием «Скифы».

«СКИФЫ»

На рассвете следующего дня Артист повёл юных партизан на берег реки.

- Тут по всем признакам не должно быть против-ника, это наша партизанская территория,- сказал начальник разведки.-Но на войне нельзя полагаться на авось. Поэтому один из вас постоит на часах, пока другие будут тренироваться. Сперва вот ты, Азат, будешь дозорным.

- Есть!

Азат занял пост, но старался поймать каждое слово наставника.

- Заниматься будем два дня,- говорил Артист.-

Сегодня наша задача: научиться бесшумно преодолевать водный рубеж. Я вам открою тайну древних скифов. Они умели незаметно для врага перебраться через реку: воины шагали по дну реки, дыша через тростниковые трубки. Завтра займёмся лазаньем на дерево и партизанской сигнализацией. Всё это очень важно для предстоящей операции… Итак, начинаем…

Артист срезал несколько тростников, сделал из них длинные трубки и протянул мальчишкам.

- Будете дышать через эти трубки, как скифские воины. Река неглубокая, от силы вам будет с головкой. И там, возле Красного моста, где вы понадобитесь, река тоже мелкая. Вот почему взрослых мы не можем использовать для этой задачи, а полагаемся на вас,- объяснял Артист.- Да и на дереве, где будет сидеть разведчик, не укрыться взрослому.

Затем он показал, как надо дышать «по-скифски»: ноздри зажимаются пальцами левой руки, а в крепко сжатых губах - тростник. Дышишь ртом, через трубку. А на поясе надо закрепить какой-нибудь груз, чтобы нечаянно не всплыть. Как будто всё очень просто,

- Когда переходишь реку, надо, чтобы торчал над водой лишь кончик дыхательной трубки,- учил Артист.- А самое главное - научиться дышать через трубку, не вбирая в рот воды.

Мальчишкам древняя техника никак не давалась. Они чихали и кашляли, захлёбывались и тут же выскакивали на берег.

- Начнём сначала,-терпеливо повторял начальник разведки.- Смотрите, как это делается.

Он вошёл в реку и присел на глубине. Лишь кончик тростинки торчал над водой. Потом тростинка качнулась и двинулась в сторону противоположного берега.

- Приседает,- почему-то шёпотом проговорил Миша.

Мальчишки, сменяя друг друга, входили в реку и скрывались под водой.

- Практики маловато,- говорил Артист.- Но ничего, мы своё возьмём!

Первым освоил технику скифов Микола Фёдорович. Азат даже позавидовал. У него дело шло хуже всех.

- Не годится, пузыри! - останавливал его Артист.- Повторить.

Азат весь посинел. Зуб на зуб не попадал. Но Артист был неумолим, заставлял лезть обратно.

- Сползать с берега бесшумно и подниматься на другой берег скрытно - вот такая задача, солдаты,- говорил он.

Труд оказался адским. Нелегко было дышать под водой.

- Теперь полагается отдых,- проговорил наконец Артист, растягиваясь на земле.- Вот лежу себе и думаю: кого же из вас выбрать? Все вы, как положено, освоили технику скифов. Отважные ребята, как на подбор. Задал себе задачу, ничего не скажешь, даже голова идёт кругом.

Мальчишки молчали.

- Ну, чего вы, как щенята, прижались друг к другу? - спросил Артист.- Побегайте! Согрейтесь, а потом снова примемся за дело!

Мальчишки не заставили повторять приказание. В один миг исчезли. Прошло минут десять, двадцать, полчаса… Куда же они могли деться?

Пришлось идти на поиски.

Обнаружил он их на поляне. Все его храбрые воины были заняты отчаянной схваткой. Миша-поварёнок лежал на земле, придавленный Миколой Фёдоровичем. Азат, опустившись на колени, внимательно следил за борцами.

- При-утю-жил! - говорил Микола Фёдорович, с трудом переводя дыхание.

- Нет, не приутюжил! - срывающимся голосом доказывал Миша-поварёнок.

- Приутюжил! Баста! - кричал Азат.

- Нет,- сопротивлялся Миша-поварёнок,- неправда это!

- Смирно! - скомандовал громовым голосом Артист.- Что тут у вас происходит? - спросил он, стараясь сохранить на лице серьёзное выражение.

Ребята разом вскочили на ноги.

- Выясняем, кто из нас сильнее,- доложил Микола Фёдорович, вытягиваясь.- Я говорю: «Приутюжил!», судья говорит: «Приутюжил!», а Мишка - вот упрямый - не соглашается!

- Кто же из вас одержал верх?

- Микола Хвёдорович,- сообщил Азат.- Он всех уложил, сперва меня, а потом Мишу. В общем,- Азат тяжело вздохнул,- Микола Хвёдорович вам больше всех подходит…

- А уж это предоставьте мне решать,- улыбнулся Артист,- после окончания курса обучения.

Наступил второй день учёбы. Мальчишки один за другим взбирались на дерево, используя поясной ремень. Надо было подниматься бесшумно и быстро.

- А теперь покажите своё искусство: кто лучше умеет подражать птичьим голосам? - сказал Артист.- Разведчику положено, кроме всего остального, и подавать сигналы.

- Тиу-ти, тиу-ти,- быстро-быстро запел Азат.

Тут у него соперников не оказалось. Другие смогли подражать лишь ворону или кукушке.

- Что за птица? - спросил начальник разведки.- Зорянка, что ли?

- Точно, отгадали! - обрадовался Азат.- Она раньше всех просыпается. Даже раньше трубача.

Начальник разведки и на этот раз не сказал ребятам, на ком остановил свой выбор. Мальчишки волновались: каждый из них хотел быть избранным. Миша-поварёнок быстрее всех взбирался на дерево, Микола Фёдорович лучше всех освоил технику скифов, а в сигнализации на первое место вышел Азат. Кого же возьмёт начальник разведки?

- Теперь я раскрою вам военную тайну. Завтра начинаем боевую операцию,- сказал Артист.- Вы пойдёте со мной в район Красного моста, и там я окончательно решу, кого из вас пустить первым… Высота моста сорок метров. На мосту миномёты. И свора собак. Все подступы пристреляны. Не струсите?

- Нет,- сказал Микола Фёдорович.

- С нами будет весь отряд, чего же бояться? -. Миша пожал плечами.

- Не страшно. Теперь мы всё знаем о Красном мосте,- отозвался Азат.

- Нет, ещё не всё. Наше командование пыталось разбомбить его - ничего не получилось. Идею подкопа пришлось отложить - долгая история. По реке плот со взрывчаткой пускали, но противник перехватил его. И вот остался один-единственный выход -отбить мост с суши и взорвать.

ВЕРБЫ И ФИАЛКИ

- Ну и гонял нас командир! - не то восторгался, не то жаловался Титов.- Раз двадцать штурмовали берег. Теперь я с закрытыми глазами смогу пойти на Красный мост.

- Да тише ты! - прикрикнул на него Артист.- Итак, рядовой Байгужин, повтори приказание…

- Ещё до рассвета я перехожу водный рубеж,- бойко стал докладывать Азат.- Незаметно выхожу на берег. Моя задача: быстро взобраться на высокий дуб, что растёт у самого берега, и там оставаться до начала штурма. Если противник ничего не изменил в боевых порядках, я подаю сигнал…

- Постой, постой,- перебил его Артист.- А что в это время должно происходить у противника?

- Они обязаны завтракать в шесть ноль-ноль. Когда все направляются на кухню, в боевых порядках остаётся небольшая охрана: солдат и пуле-мётчик.

- Что должно происходить в это время на самом мосту?

- Солдат будет кормить овчарку,

- Ясно. Продолжай дальше.

- Если всё будет так, как надо, я подаю сигнал,

- Какой?

- Тиу-ти, тиу-ти, ти-ти-тиу…

- Понятно.

- Если случится что-то непредвиденное - появятся танки или вне расписания воинский эшелон, я выпускаю красную ракету. Значит, отбой…

- Если тебя сейчас вызовет Оксана Белокурая, - он впервые назвал командира отряда по имени, =» не собьёшься?

- Нет, ночью разбудите-всё равно не собьюсь,

Убедившись в том, что юный партизан отлично понимает боевую задачу, начальник разведки оставил его в покое.

Перед боем партизаны отдыхали и тихо переговаривались.

- Как я узнал, что части противника сменились? - объяснял кому-то Махмуд Загидуллин.- Почерк у радистов стал другой.

В другом месте вниманием слушателей завладел Сидоренко.

- Моему напарнику было приказано громко стонать,- рассказывал Сидоренко о ночной вылазке.- Он и выл как помешанный. Фриды, конечно, сразу клюнули. «Погодить надо,- говорю я ребятам.- Пропустим их - и за ними». Так и сделали. Пропустили и ползём следом. Они приняли нас за своих. Одного мы убрали, а второго захватили в плен…

Говорили о чём-то прошлом, вспоминали, но каждый думал о Красном мосте.

- Проход на водопой закрыт лишь «ежом»,- утверждал Титов.- Мы это место хорошо разведали, найду его хоть с закрытыми глазами.

Мальчишки тихонько приткнулись к кустарникам.

Время от времени слышался негромкий голос Артиста. Он докладывал о взрывчатке и других боевых припасах, о каких-то нахальных минах говорил. «Разве бывают нахальные мины?» - с удивлением подумал Азат.

Немец Отто, из-за которого Азат в своё время ушёл из командирского блиндажа, устроился под вербами, недалеко от мальчишек.

Партизаны отдыхали перед решающим броском. Они сидели и лежали на земле.

Это не совсем правильно сказать - на земле. Они лежали на цветах и на траве.

Партизаны последний раз перед боем, а может, и перед смертью глядели друг на друга, любовались зелёными вербами, красивыми фиалками и спокойным голубым небом.

Азат услышал гневный голос Оксаны. Командир разносил старшину, который запаздывал с ужином.

Мальчишка невольно поёжился.

- Я мало требую с вас, вот что! - сказала Оксана, немного поостыв.

И все вдруг почувствовали, что она действительно мало требует с них и что они бесконечно виноваты Перед ней. Но разве мало?

Это по её приказу мальчишки раз сорок переходили реку, дыша через тростинки. А от взрослых она требовала куда больше. Почти невозможного.

Пока Артист гонял мальчишек, она отрабатывала атаку с партизанами. Одни подползали к траншеям, другие - налетали на огневые точки. Оксана требовала точности и слаженности всех действий. Она хотела сберечь жизнь своих бойцов и поэтому в ученье была беспощадна.

ШТУРМ МОСТА

Кто знает, каким окажется этот день для Азата Байгужина? На войне нельзя загадывать. Тем более перед ожесточённым боем.

Задумавшись, Азат начал восстанавливать в памяти события недавнего времени, час за часом, со всеми подробностями.

Целый месяц весь отряд вёл тщательную подготовку, чтобы за каких-нибудь несколько минут захватить и уничтожить важнейший военный объект на железнодорожных коммуникациях противника.

На сближение с противником вышли сразу же после полудня. К ночи надо было добраться до исходных позиций на берегу, чтобы после небольшого привала быть готовым на рассвете штурмовать Красный мост. Отряд шёл, выставив сильное боевое охранение, соблюдая все меры предосторожности. Успех всей операции зависел от внезапности нападения. Поэтому всё было подчинено тайному сближению с противником.

Вечером командир объявил привал. Отдых тоже предусматривался планом боевой операции.

- Товарищ Третьяков, ознакомьте отряд с моим приказом!

Товарищ Третьяков - это и есть начальник разведки, Артист.

- В пять часов пятьдесят девять минут через Красный мост проходит очередной эшелон,- объявил начальник разведки.- До следующего состава - интервал в двадцать одну минуту. За это время мы должны захватить и взорвать мост.

Он внимательно оглядел всех: дошло ли до их сознания то, как дорога каждая минута?

- Командиры соседних партизанских отрядов за полчаса до нашей атаки начинают совместное наступление в трёх направлениях. Их задача: отвлечь на себя основные силы противника. За эти двадцать минут мы должны преодолеть заграждения, пройти минное поле, подавить огневые точки и захватить траншеи. Специальная группа гасит сопротивление на самом мосту. Я руковожу штурмовой группой подрывников.

После этого он прочёл боевой приказ: кто и в какое время атакует тот или иной боевой объект. Всё было рассчитано по секундам.

…Партизаны продвигаются гуськом. Шагают неслышно, так тихо, что даже чуткие птицы не встрепенутся. Мальчишки идут замыкающими, как это называется в строевом уставе. После них идёт лишь старшина. Сейчас нельзя ни останавливаться, ни разговаривать, ни закуривать, ни кашлять…

Азат вовсе не следопыт. Однако даже он замечает свежие затёсы на деревьях. Это ориентиры, оставленные нашими разведчиками. Тайные знаки ведут к реке.

Внезапно отряд остановился. И тут все услышали ровный гул.

- Самолёт,- прошептал Миша-поварёнок.

Раздался хлопок, и над лесом ярко вспыхнула ракета. На мгновение стало светло как днём.

- Засекай время! - шепчет Артист Азату.

- Пять минут прошло! - докладывает он, когда в небе разрывается новая ракета.

- Тебе этого вполне достаточно, чтобы в кромешной темноте вскарабкаться на дерево и укрыться,- говорит Артист, успокаивая юного разведчика.- Вот тебе пакет. Там бинокль и продукты. Есть какие-нибудь вопросы?

- Всё понятно.

- Ну, ступай! - приказал Артист, слегка обняв Азата.- Мы за тобой будем следить и, в случае чего, окажем помощь. Одним словом, в беде не оставим.

Азат осторожно соскользнул в воду. Сейчас самое главное - бесшумно уйти на дно.

Вода была холоднее, чем он предполагал. Может, вода кажется такой ледяной, потому что он волнуется? В первое же мгновение Азат чуть не наглотался воды. Постоял немного и, сообразив, в каком направлении идти, двинулся вперёд, осторожно ощупывая ногами дно.

Ему надо выйти к точно намеченному месту. Ошибиться нельзя: возьмёшь левее -› наскочишь на немецкий секрет, выставляемый на ночь, отойдёшь чуть правее - там минное поле.

Высокий дуб, растущий на противоположном берегу,- наблюдательный пункт Азата.

А вот наконец и берег. Азат бесшумно выбрался на сушу. Он знал, что на противоположной стороне за ним наблюдают и сильно волнуются.

Дальше следовало действовать ещё осторожнее. Где-то рядом немецкий секрет, При ярком свете ра-кеты Азат огляделся. Противника как будто не видать. Это успокоило его. При второй вспышке наметил себе маршрут до нужного дерева.

Лишь после того как погасла третья по счёту ракета, Азат стал карабкаться на дуб. «Только бы успеть укрыться в ветвях!» - шептал он, проклиная мокрые штаны, которые мешали ему лезть наверх.

Началась канонада. Выстрелы вернули мальчику самообладание и напомнили об обязанностях. «Соседние отряды уже начали свои отвлекающие удары,- сообразил он.- Надо сверить по часам».

Азат повесил бинокль на шею, поднёс к глазам часы. При очередной вспышке немецкой ракеты взглянул на циферблат: в его распоряжении оставалось четверть часа…

В предрассветных сумерках перед юным разведчиком постепенно открылась вся вражеская оборона. Засуетились фашисты в траншеях. Серо-синие фигурки заходили по мосту.

- Танков нет,- сказал он сам себе.- Вон траншея, а ближе к мосту - две пулемётные точки. Всё как есть, без изменений. Миномёты стоят за мостом, их отсюда не видно.

Юный разведчик нетерпеливо поглядывал на часы,

- Скорей бы пошли, что ли, за завтраком…

Казалось, часы остановились - так медленно тянулось время.

В бинокль ему хорошо видно, как в лощинку выползают фашисты, неся по нескольку котелков. Это для тех, кто ночью бодрствовал.

Пора!

И вот над берегом раздаётся: тиу-ти… тиу-ти… Это сигналит Азат.

Пока всё идёт так, как и предполагал начальник разведки: фрицы завтракают, а боевая охрана проявляет полную беспечность. Конечно, никто не ждёт атаки. Один пишет письмо, а второй, тот, что на левом фланге, раздевшись, вовсю загорает.

«Вот всыплют тебе, будешь знать, как загорать на посту!» - шепчет Азат.

И тут он едва не вскрикнул. Только сейчас Азат заметил, как ловко и бесшумно подползают партизаны. Вот они уже совсем близко. Тот фриц, который загорал, даже пикнуть не успел.

Скоро траншея оказалась в руках партизан. Фашисты, которые сейчас возвращаются с полными котелками, попадут прямо в объятия лесных мстителей.

Возле моста началась перестрелка, в немецкие пулемётные гнёзда полетели гранаты.

Тут Азат услышал голос Миколы Фёдоровича:

- Слезай! Смотри, шальной пулей заденет!

- Я не могу уйти с поста,- ответил Азат.

- Поторапливайся! - рассердился Микола Фёдорович.- Это приказ командира. Если не веришь, у Миши спроси.

К этому времени противник открыл огонь из уцелевших пулемётов. Три раза бабахнул миномёт. Ответный партизанский огонь был точным и мощным. Не зря готовились к этому бою с такой тщательностью.

В течение семи минут, как и было предусмотрено приказом, все траншеи и окопы оказались в руках партизан. В следующие семь минут надо было успеть заложить взрывчатку и поджечь бикфордов шнур, чтобы очередной вражеский эшелон не успел пройти по мосту.

- Вон начальник штаба! И с ним Отто! - заорал Микола Фёдорович, забыв всякую осторожность.- Они уже подходят ко второй опоре.

- Тише вы! - прикрикнул дядя Ваня.

Он только что переправился через реку.

Вслед за ним шли Оксана Белокурая и Верзила, Вот уж кого не думал увидеть здесь Азат! Но удивляться некогда.

- Спасибо, Байгужин,- сказала Оксана.- Я довольна тобой. А сейчас - все в укрытие. До взрыва осталось две минуты. Даю две красные ракеты.

Азат хотел вернуть ей часы, но она отмахнулась:

- Часы потом, а вот бинокль оставь, понадобится.

Мальчишки уже лежали на своём партизанском берегу, в заранее отрытых щелях, когда они отчётливо услышали стук приближающегося поезда.

Будто сговорившись, мальчишки разом приподняли головы над окопом. Мост всё ещё стоял, тогда как он давным-давно должен был взлететь на воздух,

- Что могло случиться? - простонал Миша.

- Молчи! - набросился на него Микола Фёдорович.- Вон опять к мосту наши бегут.

Азат разглядел Артиста, Отто и Верзилу. Мальчик с удивлением подумал: «Верзила-то зачем?» Он бежал далеко позади тех двоих.

Артист и Отто уже скрылись с глаз, а полицай отстал от них. Азат почувствовал, как волосы его становятся дыбом. «Ведь теперь Артист и Отто, если взорвут мост, ни за что не успеют спастись».

Вражеский эшелон уже стучал совсем близко, когда Азат сорвался с места и бросился в сторону Красного моста. Наверно, он хотел во что бы то ни стало спасти Артиста и Отто.

- Ложись! - закричал ему Микола Фёдорович, но Азат ничего не слышал. Ему бы только добежать.

Вот из-за поворота показался поезд. Азат бежал, спотыкаясь и падая. Ему, конечно, не надо было вы-бегать из укрытия. Но разве в жизни человек всегда поступает так, как надо?

Азат вдруг увидел, как мост вздрогнул и медленно стал подниматься в воздух, разваливаясь на куски.

Азату показалось ещё, что половина поезда повисла над рекой. Больше он ничего не помнит.

ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ТОВАРИЩ ЕФРЕЙТОР!

Ржавые спирали окружали его. Попробуй выбраться из этого плена! Где же граната?

Мальчишка напрягает память, стараясь восстановить картину боя. Но мозг отказывается служить - связная история горячей схватки не получается. Что-то ускользает. В голове полная сумятица.

Никогда ещё он не был таким беспомощным. Даже зло берёт. Надо успокоиться.

По бездонной синеве медленно плывут облака. Одно из них напоминает ветвистый дуб. Очень странно видеть белый дуб. Совсем седой! А следующее облако похоже на мост, на железнодорожный… Проходит мгновение, и облака сходятся, долго клубятся, и по небу уже несётся бесформенная серая масса.

Он поймал себя на страшной мысли: почему в это утро такая глубокая тишина вокруг? Мальчишка встрепенулся. Даже в самые тихие дни в лесу что-то пищит, стрекочет, поёт.

Неужели его бросили?

Он попытался приподняться, но не сумел. Словно из него ушла вся сила. «Лежу, как тесто в квашне»,- вздохнул он. Но руки действовали. Он пальцами нащупал носилки, на которых лежал.

Значит, сюда его принесли. Но где же люди? Большого труда стоило повернуть голову.

На поляне, словно сражённые внезапным сном, лежали партизаны. Но почему такая страшная тишина? Может, все они мёртвые? Ему стало страшно, как тогда, когда Одноглазый поймал его с чемоданом, полным шрифта. Даже дыхание перехватило.

Он сделал ещё одну отчаянную попытку сесть. Но не тут-то было. Он даже не шелохнулся.

Может, всё это происходит не наяву, а во сне?

Нет, Азат не спит, он рассуждает, бодрствует.

Неужели он оглох?

Азат убедился в страшной догадке, когда увидел над собой склонённую фигуру человека с автоматом. Мальчик не слышал, как он подошёл. Это же один из братьев Загидуллиных - Нур!

Часовой что-то сказал, улыбнулся, показав белые крупные зубы, но Азат ничего не услышал.

Нур отошёл.

Но почему он ничего не слышит? Неужели оглох навсегда? Мальчишке стало очень плохо. Может, он здорово устал, поэтому ему и кажется, что он ничего не слышит. Вот отдохнёт, проснётся - и всё будет в полном порядке.

…На его лицо упала тень, будто кто тронул его слегка. Стоило осторожно приоткрыть веки, как счастьем наполнилось его сердце. Вокруг него радостно плясали Миша-поварёнок и Микола Фёдорович. Живые! Весёлые! Они что-то кричали, даже как будто пели. Только Азат ничего не слышал. Вскоре вокруг него собралась целая толпа: Оксана Белокурая, дядя Ваня, Сидоренко, Титов. Все они что-то говорили, размахивали руками, но Азат ничего не понял.

Постояли над ним люди и разошлись. Даже друзья отошли. Может, дядя Ваня, главный медик, сказал: «Дайте человеку покой! Чего обступили?»

Правда, время от времени кто-нибудь подходил к нему: то совал в рот какую-то пилюлю, то поил чаем.

Первый звук, который глухо донёсся до Азата, был звук разрывающейся бомбы. Наверно, где-то недалеко бомбили. Содрогание земли он ощутил спиной. Затем мальчику показалось, будто слух чуточку прояснился. Он услышал чей-то голос, очень слабый, будто доносившийся из-под земли:

- Потащил я его волоком…

Это же Титов рассказывает!

- Я слышу! Я слышу! - прошептал Азат и заплакал.

Слёзы текли и текли по щекам, позоря юного партизана. «Даже вытереть нос не могу»,- горько усмехнулся мальчик.

- Я слышу, ребята!

Азат старался внятно и громко выговорить эти слова. Но его никто не услышал.

- Я слышу!

Первыми кинулись к нему мальчишки.

- Гоп-ля! Гоп-ля!-отплясывал Мишка-поварёнок.- Он ожил! Смотрите, уже разговаривает!

Снова над ним столпились люди.

- Можно его усадить? - обратился Микола Фёдорович к дяде Ване.

- Оставьте его в покое! - сказал он строго.- Ему положен госпитальный режим… Микола Хвёдорович, побудь возле него и никого не подпускай, обеспечь полную изоляцию, какая положена в партизанском лазарете.

Хорош лазарет - под открытым небом!

Дядя Ваня вдруг замолчал. Все головы, словно по команде, повернулись налево. Что ещё случилось? Азат беспокойно заёрзал.

Он сделал отчаянное усилие и приподнялся.

На поляну вышел Верзила, бывший полицай из Холминок. Его фигура выросла неожиданно, как призрак среди ночи. Верзила шёл, сильно припадая на одну ногу. Лицо его было всё в ссадинах, на лбу запеклась чёрная кровь. Он подошёл к командиру и начал докладывать, стараясь держаться прямо:

- Я бежал вслед за начальником штаба и Отто.- Он говорил с большим трудом, время от времени выплёвывая кровь.- А тут взрыв. После взрыва я искал их, но нигде не нашёл. Наверно, взрывной волной унесло. Ночью ещё раз я вернулся к мосту, думал хоть что-нибудь…

Он покачнулся и неожиданно рухнул наземь. К нему бросились дядя Ваня и Микола Фёдорович,

Через час Микола Фёдорович вернулся к Азату очень расстроенный.

- Его не стало,- проговорил Микола Фёдорович прерывающимся голосом.

А потом, путая русскую речь с украинской, повёл страстный разговор. Очевидно, он волновался, как никогда. Считал себя кругом виноватым.

- Ты прости меня,- говорил он Азату.- Я був за старшого. Хиба ж ты побежал, не послушался команды? Хотел им помочь, да? Усих простят, а меня не… Чи вернёшься в строй, чи нет.

«Я сам виноват,- подумал Азат,- не надо было выбегать из укрытия».

Микола Фёдорович, точно догадываясь о том, что хотел сказать его друг, замотал головой:

- Все мы повскакивали со своих мест. Это и понятно. Но один ты был контужен. Со мной вот ничего не случилось…

Прошёл ещё один день. Затихли шаги. Умолкли голоса. Азату не спалось. Он чувствовал себя лучше и уже мог двигать руками и ногами. Ему даже удалось сделать самостоятельно несколько шагов.

Он долго прислушивался к ночным звукам.

Стонали раненые. Кто-то хрипло всхлипывал, кто-то сонно звал к себе.

Из рассказов партизан Азат уже знал, что эсэсовский полк вместе с остатками гарнизона двое суток преследовал отряд. Лишь вчера от них оторвались, и первую ночь партизаны спали спокойно.

Возле догорающего костра сидели командир отряда Оксана Белокурая и дядя Ваня.

- Перед наступлением на Красный мост я получила письмо от бабушки,- говорила Оксана.- Умоляет меня беречься дурного глаза и лихого человека. Бедная, она и не представляет себе, сколько на войне лихих людей… Даже прислала заговор, чтобы кровь останавливать при ранении… «Шла бабка по речке, вела быка по нитке, нитка-то оборвалась, кровь-то унялась…» Вот такая она у меня, старая и наивная. Если бы она знала, что такое бой!

«Почему она вдруг вспомнила бабкино письмо и смешные заговоры? - спросил себя Азат.- Может, хочет отвлечься? Три дня назад она потеряла таких людей… Она же тоскует».

Азат заткнул уши, чтобы не слышать, о чём ещё они будут говорить…

Отряд готовился к продолжению марша. Улучив свободную минуту, прибежал Миша-поварёнок.

- Ну, как дела? - спросил он заботливо.- Меня Микола Хвёдорович послал за тобой.

- Сам видишь. Уже хожу.

- Немного хромаешь, это ничего. Легко отделался, значит, повезло.- И, внезапно понизив голос, оглядываясь во все стороны, словно заговорщик, прошептал: - Пошли, что ли? Микола Хвёдорович без тебя не велел вертаться. Он тебе место в телеге приготовил.

- Иди. Я вас догоню…

Уже отбежав порядочное расстояние, Миша вернулся ещё раз.

- Совсем забыл,- сказал он радостным голосом,- поздравляю тебя с повышением в чине! Дядя Ваня так и сказал: «Наша мальчишечья гвардия заслужила очередное воинское звание!» Война продолжается, товарищ ефрейтор!

Азат и сам не знал, почему он не двинулся вместе со всем отрядом. Вот последний человек скрылся в чаще. Оксана Белокурая неподвижно стояла, пока вокруг неё сновали люди, а потом, когда поляна опустела, сиротливо присела на пень и, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.

Азат растерялся. Он не поверил своим глазам и ушам. Командир плачет?! И сразу же подумал: ведь она потеряла в бою самых близких людей. Он осудил её и… простил. Простил по-мальчишески, до конца.

Ещё не отдавая себе отчёта в том, что совершит в следующий миг, Азат совсем близко подошёл к своему командиру и, запинаясь и смущаясь, проговорил:

- Я теперь никогда не уйду из вашего штаба. Что бы ни случилось. Только вы не плачьте, ладно?

Оксана никак не ожидала увидеть возле себя Азата. Она испуганно взглянула на него.

Мальчишеское сердце - мужское сердце. Почти мужское.

- Теперь есть кому вас защищать! - заявил он твёрдо и честно.

На какое-то мгновение ему почудилось, что Оксана Белокурая улыбнулась сквозь слёзы. Но он постарался не обидеться на неё, потому что в этот миг он стоял выше всяких обид.

1966 год

Оглавление

ДОРОГИ ПИСАТЕЛЯ

БОЛЬШОЙ ОРКЕСТР

НОВОСЕЛЬЕ

РАЗНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

САМЫЙ СИЛЬНЫЙ

ПРО ФАТЫМУ

НОВЫЙ МАЛЬЧИК

ПРИМИРЕНИЕ

ЛУНА ЧУТЬ НЕ ПОДВЕЛА

У КОГО КАКИЕ ГРЕХИ?

ПРИЗНАНИЕ

СПОР ИЗ-ЗА КЛАДА

РАНА

КАК Я СТАЛ НАРОДНЫМ ЗАСЕДАТЕЛЕМ

СУД ИДЕТ!

АРЫКИ НА НАШЕЙ УЛИЦЕ

КТО ПРЕДАЛ ФАТЫМУ?

ГДЕ ЭТОТ ДОМ?

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

ПРАЗДНИК НЕ ПОЛУЧИЛСЯ

МАТЧ

ЦВЕТЫ

ДОБРЫЙ ПОСТУПОК

НЕПРИЯТНОСТИ АХМАДЕЯ

ДО ЧЕГО ДОВОДИТ ФАНТАЗИЯ

КАК МАНЯ СТАЛА «ЖАБОЙ»

СОБРАНИЕ МАМ

МОЯ МАМА

ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

ДЕВОЧКИ ТОЖЕ НЕ ЗЕВАЛИ

МЫ ВООБЩЕ ПРОТИВ ЖЕНЩИН

КРАСНЫЕ МУШКЕТЕРЫ

МОИ ДУМЫ

«ВЕЧЕР ДРУЖБЫ»

БИНОКЛЬ

ДЕВОЧКИ ВОСПИТЫВАЮТ ТЕРПЕНИЕ

КАК ТРУДНО ОТУЧИТЬСЯ ВРАТЬ

ВОЕННЫЙ СОВЕТ МУШКЕТЕРОВ

КОМПАС ГЕНЕРАЛА

ПОЛНЫЙ РАЗРЫВ

НАШ СОПЕРНИК

ВЫЗОВ

«ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ?..»

ДУЭЛЬ

ПРО ЛЮБОВЬ

КЛЯТВА В САРАЕ

СБОРЫ

«МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ КОГДА-НИБУДЬ!»

НА ВОКЗАЛЕ

ЕСТЬ О ЧЕМ ПОДУМАТЬ

СКОЛЬКО ЛЕТ ТЕБЕ, КОМИССАР?

Часть первая ЧЕЛОВЕК РОСТОМ С КАРАБИН БЕГЛЕЦ

ЧЕРНАЯ ПОВЯЗКА

ПОДВАЛ

СУДЬБА ДЕНЩИКА

БУДЕТ ЗАВАРУХА

СНЕЖНАЯ БАБА

БУЛКА

ВСТРЕЧА С УЧИТЕЛЕМ

ПАРТИЗАНЫ

ТАЙНАЯ ТИПОГРАФИЯ

ПЕРЕПОЛОХ

МАРИНКА

САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ

ПРОВОДЫ В НЕВОЛЮ

КАК ПЕРЕХИТРИТЬ ОДНОГЛАЗОГО?

УЧИТЕЛЬ

КОНСПИРАТОР ОШИБАЕТСЯ ОДИН РАЗ

ОДНА ЛОШАДЬ И ТЫСЯЧА МАРОК

ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ

ПРОВАЛ

ВОЗМЕЗДИЕ

Часть вторая КРАСНЫЙ МОСТ ЛЕС ПРОСТОЙ ТОЛЬКО С ВИДУ

МИКОЛА ФЕДОРОВИЧ И ПРОСТО МИША

НЕЛЕГКО БЫТЬ НОВЕНЬКИМ

ЭТО КОМАНДИР?!

РЫЖИЙ

ССОРА

ТАЙНА АВТОГРАФОВ

СТРАННАЯ НОЧЬ

«Я ТАКОЙ ВИНОВАТЫЙ…»

ПОКА ВОДА КИПИТ В КОТЕЛКЕ

КТО НЕ УВАЖАЕТ МОРЯКОВ?

БЫВАЮТ ЛИ ХОРОШИЕ НЕМЦЫ?

УЖ ТАКОЕ МАЛЬЧИШЕЧЬЕ СЕРДЦЕ

ПЕСТРУШКА

ТРЕБУЕТСЯ ОДИН СМЕЛЫЙ ПАРНИШКА

«СКИФЫ»

ВЕРБЫ И ФИАЛКИ

ШТУРМ МОСТА

ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ТОВАРИЩ ЕФРЕЙТОР! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg