«Город под дождем»

Город под дождем (fb2) - Город под дождем 690K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ада Артемьевна Чумаченко

Ада Артемьевна Чумаченко Город под дождем

I. ТОМ, ФОМ И АРТЕМ

Артюша намазал клейстером все четыре угла своей бумажки и налепил ее на стенку. Потом прихлопнул ладонью, расправил, разгладил вздувшиеся складки и, отступив на шаг, посмотрел в кулак на свое произведение.

Лихунька, китайченок из прачешной «Свой труд», Артюшкин ровесник и самый большой друг, тоже отошел на шаг, тоже прищурился и тоже посмотрел в кулак на Артюшкино объявление.

- Хорошо?- спросил Артюшка.

- Хорошо! - ответил Лихунька и даже причмокнул от удовольствия.

А объявление и вправду было замечательное. Вокруг всего листа были нарисованы руки. Самые разные!- И черные, и белые, и желтые, и даже красные -такие красные, что сразу было видно, что это уж наверное руки не какого-нибудь простого мальчика, а настоящего чистокровного индейца, и все руки - черные, белые, желтые и красные-держали маленькие флажки. И все маленькие флажки переплетались между собой, а внутри в этой рамке разноцветными буквами были написаны слова:

Объявление Артюшка повесил на самом видном месте, как раз против докторовой двери, за которой жили доктор, его жена, две большие собаки и маленькая Кэтти со своим отцом, черным товарищем Томом,-тем самым Томом, который приехал в СССР из Америки и навсегда остался в Москве, в веселом белом доме на солнце.

- Кэтти, Катюшка! - крикнул Артюшка в щелочку и стукнул кулаком в медную докторову дощечку, прибитую на двери. - Катюшка! Иди говорить про собранье.

Но за дверью никто не ответил. Только разными голосами залаяли докторовы собаки.

- Хаф! Хаф! - лаяла одна, и сразу было слышно, что это лает толстая - мамаша.

- Гав! Гав! - лаяла другая, и каждому было понятно, что это лает тоненькая - дочка.

- Верно, еще из школы не пришла,- решил Лихунька и потянул Артюшку за рукав. - Пойдем вниз, будем ее у двери ждать… А ну-ка, кто скорее!

Внизу у двери было тепло и уютно. В углу выпирала серая гармоника отопленья и на всю лестницу от нее шло сухое тепло и пахло разогревшейся масляной краской. Сегодня топили в первый раз, да и то не по-настоящему, а чтобы узнать, не попортилось ли что-нибудь в трубах и всюду ли будет тепло от горячей булькающей воды.

Артюшка заглянул в отопленье, повертел какую-то ручку и, ставши на колени, подлез и дальше, чтобы посмотреть, все ли в исправности и снизу. Снизу тоже было все хорошо. Все трубы были горячие и по всем трубам шумела вода. Артюшка все же еще раз стукнул железкой по отопленью и крикнул вниз, в котельную, где работал дедушка Акиндин:

- Дедушка! Дедушка Акиндин! Все исправно. Я везде смотрел… И по всем трубам стучал… И все рычаги пробовал… Действует!..

Дверь в котельную сердито хлопнула, и дедушка Акиндин закричал снизу, размахивая руками:

- А ты не тронь! Не тронь!.. Кто тебя только просит, озорник ты этакий!.. Мало ты у нас за лето напортил. Кто стекло в двери высадил? Кто?..

- Я не о стекле, а об отопленьи говорил, - сердито ответил Артюшка.- Я думал, вы и вправду пробуете, исправно ли. Я и сказал, что исправно.- И, засопев от обиды, Артюшка вылез из-под отопленья.- Тоже выдумал старое вспоминать! - буркнул он Лихуньке и покачал головой.- О стекле вспомнил. А откуда он знает, что это я… Может и не я вовсе?

- Конечно, это, может, и не ты,- согласился, как всегда, Лихунька и посмотрел сбоку на разбитое стекло в двери.

На стекле из-под бумажной заплатки звездой разбегались трещинки. Еще недавно, еще совсем недавно, всего неделю тому назад, за этими трещинками была видна зеленая трава и красные листья кленов, и маленький кусочек синего неба с легким, легким, как бумажная лодочка, белым облаком. А сейчас там было темно и на мокрое крыльцо шлепал дождь - такой длинный, длинный, длинный, что, начавшись с самого утра он не кончался даже вечером.

Но Артюшка не смотрел ни на дождь, ни на стекло, ни на мокрые ступеньки крыльца.

Примостившись на лестнице, он вытащил из кармана еще одну бумажку и, развернув на коленях, с торжеством показал ее Лихуньке.

- Во! - сказал он.- Список. Смотри, сколько у нас народу. Даже с соседнего двора есть… Один только Васька еще не записался…

- И не запишется,- ответил Лихунька.- Он на тебя еще с весны злится. Помнишь, как вы подрались с ним тогда?

- А не запишется - ему же и хуже. Что он один делать будет? Мы и на коньках товариществом бегать будем, и на лыжах, и ледяную гору строить. Мало ли что придумать можно, когда столько народу соберется!

Но не успел Артюша и договорить, как за спиной у него тихонько хлопнула входная дверь и пружины зазвенели тоже совсем, совсем тихо.

Артюшка и Лихунька живо обернулись, но у двери не было никого. Дверь была закрыта по прежнему, как будто ее никто и не трогал, и только у бумажной заплатки на стекле шевелились немножко отклеившиеся края.

- Наверное, Карошка,- решил Артюшка и послюнявил карандаш, приготовляясь писать.

- Конечно, Карошка,- как эхо, отозвался Лихунька. Но дверь заскрипела снова и снова зазвенели тугие пружины.

- Карошка! - позвал Артюшка и похлопал себя по ноге.- Карошка, сюда!

Но за дверью не шевелился никто, и только было слышно, как шумит дождь, стекая с крыши. Шлеп-шлеп-шлеп… Шлеп-шлеп-шлеп…! - стучали его капли по навесу над дверью, по каменным ступенькам, по вязкой черной дорожке, бегущей прямо в сад.

Лихунька вздрогнул и потянул Артюшку за рукав.

- Мне страшно,-пробормотал он.- Посмотри-никого нет, а она опять открывается. Посмотри!-И, зажмурив от страху глаза, он ткнул пальцем на дверь, снова заскрипевшую на своих петлях.

- Так значит это не Карошка, а ветер,- неуверенно буркнул Артюша и недовольно дернул Лихуньку за полу куртки.-

Чего ты глаза закрыл? Чего?. Только пугаешь даром… Говорю тебе, никого там нет.

- Бу-бумажка! - запинаясь, наконец выговорил Лихунька и, прижав левой рукой еще крепче и без того закрытые глаза, снова показал правой куда-то вниз, на пол, на самый порог двери.- Бумажка! И сама лезет!-крикнул он уже во весь голос и уткнулся в отопленье, обхватив обеими руками его булькающие теплые трубы.

Из-под двери действительно понемножку высовывалась небольшая, сложенная вдвое бумажка. В узкую щель сначала протиснулся один уголок, затем другой, потом третий и наконец весь четырехугольник вылез из под закрытой двери. Побледневший от волненья Артюшка сжал кулаки, вглядываясь в диковинную бумажку, и, не вытерпев, кинулся со всех ног к двери.

Но как только он прикоснулся к дверной ручке, за дверью что-то зашевелилось, затопало, застучало и ринулось вниз с крыльца.

Артюшка рывком рванул к себе дверь, так что даже стекло задребезжало всеми своими трещинками, и выскочил во двор. От крылечка к калитке опрометью неслась какая-то небольшая фигурка. Непромокаемое рваное пальто, накинутое прямо на голову, закрывало лицо. Были видны только ноги,- маленькие, босые, покрасневшие от холода ноги в чьих-то громадных прорванных калошах

- Стой! Стой! - крикнул Артюшка, но калитка уже хлопнула за таинственным гостем, и сквозь редкий переплет забора было видно, как быстро .мчался по переулку незнакомый мальчуган, удирая и от дождя, и от кричащего во всю мочь Артюшки.

Лихунька тоже высунул нос за двери, и, покачивая головой, смотрел на бегущего.

- Слушай! - наконец закричал он.- А бумажка-то, бумажка! Надо же ее прочесть.

Артюшка мигом кинулся к бумажке и быстро развернул ее. На грязном захватанном пальцами обрывке были выведены неуклюжие буквы. Одни из них были печатные, другие - писанные, одни большие, другие маленькие; одни стояли на месте, а другие лежали совсем на боку.

- «П-ш-ш… П-Ш-Ш-…»-начал с трудом разбирать письмо Артюшка, но на первом же слове запнулся и вспотел от натуги.

- «П-ш-ш… П-ш-ы… Пшыт…» А что это такое?.. А дальше что?..

Лихунька смотрел через его плечо и, хмуря светлые брови, тоже шептал себе под нос:

- «Пш-ы-т… Пшыт Фо…» Нет, ничего не разберу! - вздохнул он и развел руками.- Читал, читан, даже челюсти заболели, а понять так и не понял… Может дедушку Акиндина спросим?.. Или твою маму?

Артюшка вздохнул и потянул носом.

- Мама еще и с работы не приходила. А дедушка Акиндин опять о стекле поминать станет… Давай-ка лучше сами.

Письмо читали долго. Целый час. А если и меньше, так на самую капельку. Только, пожалуй, и после этого часа осталось бы непрочтенным таинственное письмо, если бы входная дверь не хлопнула уже совсем по-настоящему и на лестницу не взбежал бы там, отец маленькой негритянки, веселой темнокожей Кэтти.

- Здравствуйте, дети! - крикнул он и, сняв кепку, сильно тряхнул ее. С кепки посыпались дождевые капли и на лестнице сразу запахло дождем, ветром и осенним вечером.

- Здравствуйте, дети,- сказал он еще раз и спросил, весело прищурив свои черные глаза: - А почему вы не кричите? Разве у вас что-нибудь болит?

- Мы читаем письмо,- важно ответил Артюшка и потом прибавил, немного подумав:-таинственное письмо от неизвестного человека.

Товарищ Том всплеснул руками и опустился рядом с Артюшкой и Лихунькой тут же на пыльную ступеньку.

- Что же вам пишет неизвестный человек?-с любопытством спросил он.- Я думаю, это должно быть очень интересно.

Артюшка откашлялся и поднес письмо к глазам.

- «Пшыт Фо»,- громко прочел он.- «Пшыт и прост грать и дружится свам. В мене есть гоздьи»… Вот,- вздохул Артюшка. - А дальше и совсем не разберешь. Читаем и читаем, а что это такое - даже непонятно. И кто эго такой Фо? Китаец он, что ли?

Товарищ Том взял письмо и посмотрел на него со всех сторон. А потом засмеялся и, хлопнув Артюшку по плечу, вскочил снова на ноги.

- А я знаю!-сказал он.- А я знаю… И я думаю, что если бы и вас заставить написать такое длинное письмо, вы бы тоже написали не лучше. Слушайте, что здесь написано.

И, откашлявшись, товарищ Том прочел вслух: «Пишет Фомка. Пишет и просит играть и дружиться с вами. У меня есть гвозди и ножик. А живу я у лавочника в мальчиках за углом во дворе».

- Фомка! - обрадованно крикнул Артюшка.- Да я же его знаю! Он недавно из деревни. И у него, правда, есть гвозди и острый, острый ножик. Я сам видел через забор, как он стругал себе рогатку.

- Стой! Стой! - перебил Артюшку товарищ Том.- Ты лучше ответь: будешь с ним дружить?

- Буду,- ответил Артюшка.- Я и в товарищество его запишу. Я и…

И, не договорив, побежал вверх по лестнице, покрикивая на бегу у каждой двери.

- Сонечка, на собранье!.. Колюшка, на собранье!.. На собранье товарищества «Друг»… Скоре-е!..

II. ТОВАРИЩЕСТВО «ДРУГ»

Ни о плеванье, ни о руганье говорить на этот раз не пришлось. Самое важное -это было выбрать Фомку в товарищество «Друг», а времени на это пошло вовсе не так мало. Артюшка даже охрип, рассказывая, как и когда нужно подымать руки; но руки все равно подымались не так, как нужно. Колюшка подымал почему-то сразу две, Сонечка -то одну, то другую, а маленькая Ася, Артюшкина сестренка, так и не опускала совсем.

- Кто за Фомку?-надрывался Артюшка.- Раз… два… три… четыре… семь… Все, значит?.. Ну, а теперь подымайте, кто не хочет… Раз… два… три… четыре… семь… Опять все?.. Почему не хотите?

- Да мы хотим! - кричал в ответ Колюшка.

- Хотим! - кричала Сонечка.

- Хотим! - пищала Асенька.- Хотим!

- Так зачем же вы руки подымаете?-с отчаяньем вопил Артюшка.- Зачел!?

- Да они сами подымаются,- уже сквозь слезы ответила Асенька и даже заложила за спину непослушные руки.

Артюшка только махнул рукой и, высунув язык, старательно вывел на клочке бумаги: «Фомка - член товарищества «Друг» и помахал написанным в воздухе, чтобы скорее высохли чернила.

- И завтра тоже будет собранье,- сказал он.- Тогда уже про все сразу говорить будем. А сейчас мы пойдем к Фомке: я, Лихунька, Кэтти и еще кто-нибудь. Кто хочет с нами?

- Я! -закричал Колюшка.

- Я! - закричала Сонечка.

- Я! - закричала громче всех Асенька и схватилась за свою шапочку.

Артюшка посмотрел в окно и наморщил нос.

За окном было уже совсем, совсем темно и только одни лужи блестели под фонарями.

- Нет,- сказал Артюша,-ты будешь сидеть дома и ждать маму. В такую темноту маленькие девочки не ходят по улицам.

- Нет, ходят! -сказала Ася и надела шапочку на голову.

- На улицах сейчас ходят волки,- опять сказал Артюша и так широко раскрыл рот, что сразу стало видно, какие страшные звери эти уличные волки.

- Нет, не ходят! -упрямо повторила Ася и полезла рукой в рукав пальто.- Волки живут в лесу. И медведи тоже.

- И потом, мама наверное будет плакать, если тебя не будет дома. «Где моя Асенька?» скажет мама. «У меня мокрые ноги и мне холодно, а моей девочки нету дома».

Ася подумала и вынула руку из рукава пальто. Потом подумала еще и сняла шапочку. Потом подумала еще одну минутку и влезла обратно на стул.

- Хорошо,- сказала она, вздохнув,- тогда я останусь. Только вы теперь бегите скорее и скажите Фомке, что мы его выбрали. А то он не будет спать всю ночь.

Но Артюшке этого только и нужно было. Не успела Ася и договорить, как он уж хлопнул дверью и побежал вниз по лестнице. За ним бежал Лихунька, за Лихунькой Колюшка, за Колюшкой Кэтти, за Кэтти Сонечка, за Сонечкой белая собака Карошка. И только Наташи не было с ними, потому что Наташа училась во второй смене и приходила домой, когда было уже совсем темно и поздно.

По лестнице сбежали все, но у двери остановились и посмотрели друг на друга.

- А дождь все идет,- сказал Колюшка.

- Идет,- ответила Сонечка.

- И совсем уже темно.

- Темно,- опять согласилась Сонечка.

А Лихунька кивнул головой и сказал, так что было сразу видно, что он говорит самую настоящую правду:

- А у лавочника три собаки: Марта, Жучка и Букет. И Букет вдвое больше Карошки, а злее его уже наверное в тысячу раз.

Артюшка переступил с ноги на ногу и посмотрел умоляюще на Кэтти.

Артюше казалось, что будет сейчас все так, как скажет Кэтти. Но Кэтти молчала и смотрела в темное стекло.

- Я люблю больших собак,- сказал Артюшка,- только знакомых. А с этими я еще не очень знаком.

- И вообще лучше идти утром- прибавил Колюшка.- Утром все видно и ничего не страшно.

- И утром, наверное, будет теплее.

- И никто не будет нас ругать, что мы ушли без спросу.

- И нехорошо будить людей, если они спят…

Но тут Кэтти перестала смотреть в стекло и сказала, тряхнув головой:

- Фомка, наверное, не спит. Ася сказала, что он не будет спать всю ночь, и я думаю, что это правда. Я тоже не спала, когда ехала в Москву. Так мне хотелось, чтобы скорее было завтра и все вы.

- Значит идти?-спросил Артюшка и почесал в затылке совсем как дедушка Акиндин.

- Значит - идти,-ответила Кэтти и первая отворила дверь.

До калитки добежали все, но за калитку на улицу вышли все-таки только трос - Кэтти, Артюшка и, конечно, за Артюшкой и Лихунька.

- Идите! Идите!-закричали со двора Сонечка и Колюшка.- Мы будем сторожить вас во дворе, чтобы вам не было страшно… Можете не беспокоиться… И быстрые ноги зашлепали снова на крылечко.

Чтобы добраться до Фомки, нужно было дойти до самого угла и потом еще завернуть по переулку. Днем до угла можно было добежать в одну минутку, но вечером казалось, что этого угла не будет никогда и что все время, сколько ни идти, будут шуметь мокрые деревья за черными длинными заборами.

- Вот это Колькин Полкан,- угадывал Артюшка собак по голосам.- А это Треф… А это Булька… И почему это они все лают ночью?..

- Потому, что ночью,- коротко ответил Лихунька и провел палочкой по решетке забора.

Тр-р-р - затрещала палочка, перепрыгивая с балясинки на балясинку.

- Гау-гау! - залаяли еще громче собаки. А ветер прошумел по деревьям и брызнул дождем прямо за воротники ребятам.

- Слышишь, как лают?- спросил Лихунька.- А лавочников Букет лает еще громче. В прошлом году, говорят, он даже съел почтальона, а лавочника за это посадили в тюрьму на десять лет?

- Ты врешь, Лихунька,- сердито сказал Артюшка.- Почтальоны все живые, а лавочник вовсе не в тюрьме, а дома и торгует огурцами и капустой. И не шлепай так ногами. У меня из-за твоих ног весь нос в грязи, а если я приду домой грязным, мама, наверное, будет меня мыть горячей водой и мылом.

- Ну, тогда я не будут шлепать,- послушно ответил Лихуиька и пошел сзади, осторожно вытягивая ноги.

Но как ни шумели деревья, как ни шлепал дождь, как ни лаяли чужие собаки, а все-таки самое страшное было впереди.

- Слышишь?-сказал Артюшка и схватил Кэтти за руку.- Слышишь, как гремит цепь?

- Я ж тебе говорил, что это Букет,- ответил вместо Кэтти Лихунька.- А это лавочников дом. А это его калитка. Только я ни за что не пойду туда.- И, подумав, прибавил тихонько: - Если ты тоже не пойдешь, конечно.

Дети остановились перед калиткой и посмотрели во двор. Во дворе было тоже темно и только в окнах светился огонь. За белыми занавесками теснились цветы, а между цветами был виден край стола с пузатыми пестрыми чашками. За столом была еще видна лавочникова спина и Васькин затылок. А между лавочниковой спиной и Васькиным затылком торчала большущая зеленая вазочка с вареньем.

- Чай будут пить,- сказал Артюшка, посмотрев на чашки.- Да еще с вареньем.

- А где же Фомка?- спросила шепотом Кэтти.

Но тут же все увидели, как в комнате открылась дверь и как в эту дверь вошел Фомка с большущим самоваром. Сначала всем показалось даже, что вошел один самовар: он был такой большой, что Фомки за ним совсем не было видно. Но когда самовар, покачавшись из стороны в сторону, наконец влез на стол, сразу стало видно и Фомку, и его полинялую рубаху, и ситцевые штанишки с синей заплаткой на колене, и даже его босые ноги.

- Фомка! - сказал Артюшка и ухватился обеими руками за забор.- Крикнуть ему, что ли?

- Подожди, пускай чай допьет,- великодушно отозвался

Лихунька.- Видишь, сколько варенья в банке? А то еще съедят без него.

- Ну, пускай допьет,- согласился Артюшка и влез на перекладинку, чтобы лучше видеть, как будет Фомка пить чай с таким вкусным вареньем.

Но никто не наливал Фомке чаю и никто не клал ему варенья из большущей зеленой вазочки. Фомка стоял у стола и смотрел на варенье, а лавочник смотрел на Фомку и что-то говорил, размахивая рукой. Никаких слов, конечно не было слышно ни Артюшке, ни Лихуньке, ни Кэтти-Катюшке, но и отсюда, и из-за забора, из мокрого и темного переулка было видно, что это очень сердитые слова. Так широко махала на тени лавочникова рука и так быстро тряслась его борода, что Артюшка не захотел больше ждать, пока Фомка напьется чаю с вареньем, и спрыгнул прямо в грязь со своей перекладинки.

- Ну, кто пойдет?-спросил он.

- Не пойду,- упрямо ответил Лихунька, и даже Кэтти, сама храбрая, веселая Кэтти, переплывшая океан и столько дней ехавшая в поезде, отвернулась в сторону и не сказала ничего.

Артюшка надвинул шапку па самые уши и шагнул к калитке. Но не успел он и прикоснуться к щеколде, как за забором снова загрохотала цепь и так громко залаял Букет, что Артюшка невольно подумал о прошлогоднем почтальоне и живо отпрыгнул в сторону от калитки.

- А ты помнишь того, в розовой рубашке?-спросит он.

- В какой рубашке?

- В розовой… на которого Карошка еще всегда лаял?

- Почтальона, что ли?- наконец догадался Лихунька.

- Ну, конечно, почтальона… Так я и вправду его уже целый год не видел.

Лихунька обрадованно закивал головой.

- Это его непременно Букет съел. Я ж тебе говорил, а ты не верил. И тебя съест, если ты пойдешь.

Но Артюшка закусил губу и храбро шагнул вперед.

- Не съест! - сказал он и уже снова протянул руку к запору, как вдруг Кэтти сзади дернула его за куртку.

- Не надо! - сказа та. Кэтти.- Пожалуйста не надо. Давай лучше придумаем что-нибудь другое.

- Камешек бросим! - закричал радостно Лихунька.- Фомка услышит и выйдет.

- А лавочник?- сердито спросил Артюшка.

- И лавочник выйдет,- с восторгом ответил Лихунька, но потом сразу понял, что сказал глупость, и нахмурил брови.

Артюша постоял еще немного. Еще немного подумал и наконец хлопнул себя по лбу.

- Придумал!-крикнул он во все горло, и, рассерженный его криком, еще громче залаял Букет.- Стань у калитки - ты и Кэтти,- командовал спешно Артюшка,- стань у калитки и стучи что есть мочи. Тогда Букет прибежит сюда и будет кидаться на тебя, а я перелезу в том конце через забор и доберусь до Фомки. Только стучи погромче и ничего не бойся.

- А он не выскочит?- опасливо спросил Лихунька, поглядывая на забор.

- Не выскочит,- сказал Артюшка и уже поплевал на руки, чтобы было ловчее лезть, как вдруг Кэтти снова остановила его.

- Погоди,- сказала она.- Кто-то идет.- И, послушав еще немного, сказала совсем тихо: - Идет и плачет.

Артюшка выступил вперед и тихо шепнул, приложив руки ко рту:

- Кто идет?

- Ай! - взвизгнул в ответ Фомка и загремел пустыми ведрами.- Кто тут?

- Это мы, Фомка,- басом ответил Артюшка.- Члены товарищества «Друг». Мы тебя выбрали. И это уже на совсем. А завтра приходи на собранье и приноси свои гвозди? Я при-думал сделать во дворе шалаш, чтобы всем можно было в нем жить.

- Приду,- ответил Фомка. - А если он меня пускать не будет, так я все равно убегу. А если ты хочешь строить шалаш, так я тебе здорово помогу. Я так доски сколачиваю, что их потом и зубами не отдерешь.

- А почему ты плакал?-спросила Кэтти.

Фомка замолчал и посмотрел себе на ноги. Потом на Кэтти Потом на мальчиков. Потом куда-то в сторону. И наконец выговорил через силу:

- А я и не плакал. Что я, девчонка, что ли?.. Только он так дерется, что все равно никто не вытерпит. И потом, у меня уже живот болит ему воду носить. Сегодня капусту квасили, так я целый день с ведрами бегаю. Приедет бабушка, я ей все скажу.

- А кто твоя бабушка?-спросил Лихунька.

- Моя бабушка - деревенская. Хорошая бабушка. Что надо. Когда б она знала, что он такой, она бы меня сроду не привезла.

- А варенья он тебе так и не дал?

- А ты откуда про варенье знаешь?-удивился Фомка и сердито тряхнул ведром.- Да я его и не просил. Даст он как раз! Дожидайся! - И, переминаясь на месте, прибавил тише: - А завтра я как сказал, так и сделаю. Хоть лопну, а приду. И пускай Васька, что хочешь, говорит, а я никого слушать не буду. Я тебе такой шалаш выстрою, что он сто лет стоять будет.

И, подхватив ведро, быстро зашлепал к водопроводной колонке.

III. ТЕЛЕЖКА С ПОМИДОРАМИ

Дождю, наконец, надоело стучать по крышам. Утром, когда Артюшка открыл глаза, в комнате было совсем светло, и длинная яркая дорожка бежала по желтому полу.

- Мама! Солнце! - крикнул Артюшка и выпрыгнул из кровати.

За окошком тоже было очень хорошо. Красные, желтые, коричневые листья засыпали землю - будто кто-то прикрыл весь двор маминым одеялом, сшитым из пестрых лоскуточков, а сверху, над голыми уже ветками деревьев синим платком висело небо. На телеграфных проводах сидели воробьи, взъерошив мокрые перышки. Они тоже были рады, что дождю надоело стегать деревья. А с веток, как желтые бабочки, тихо летели последние пестрые листья.

- Мама! Солнце! - закричал Артюшка и потом побежал к Асиной кровати и потянул за одеяло.- Ася! Солнце! Вставай, Ася! Сегодня придет Фомка. А когда мы вернемся из школы, мы будем строить шалаш. Слышишь, Ася? Настоящий шалаш для всего товарищества.

Ася протерла глаза и села на кровати.

- Ага! - сказала Ася. - Я же говорила, что так не бывает. Всегда бывает дождь, а потом солнце. А то бы все медведи потонули в лесу.- И, подумав, прибавила после: - И волки тоже.

Но Артюшка уже не слушает Аси. Артюша уже глотает наскоро свой чай, запихивая в рот огромные куски хлеба.

- Ешь медленней,- говорит Артюшке мама.- Еще совсем рано и ты никуда не опоздаешь. Ешь медленней, а то подавишься.

- М-м-м… -говорит Артюшка с набитым ртом.-М-м-м-м-м…

- Говори по-человечески!- сердится мама.- Не успеешь проснуться, и сразу за глупости.

- М-м-м… - мычит Артюшка и даже краснеет от натуги.

- Сахару! Это он просит сахару,- угадывает Наташа Артюшкины слова.- Дай ему сахару, мама.

- Нет, он хочет молока,- спорит Асенька и хлопает не надетым башмаком по стулу.- Налейте ему скорее молока.

- М-м-м… - продолжает мычать Артюша, отмахиваясь головой.

- Он просто подавился! -пугается мама и колотит Артюшу по спине.

Наташа тоже пугается и тоже колотит Артюшу по спине, а Асенька от страху делается как каменная и роняет свой башмачок прямо в миску с водой.

Но Артюша наконец проглатывает свой кусок и вскакивает с места..

- Ничего мне не надо,- говорит Артюша человеческим голосом.- Ни сахару, ни молока… А мне нужно скорее бежать… Потому что я такое придумал, такое, что вы даже и не поверите.

- Что же ты придумал? - спрашивает Артюшу мама.

- Что же ты придумал?-спрашивает Артюшу Ася.

Но Артюша уже на бегу застегивает куртку, на бегу засовывает завтрак в карман, на бегу схватывает шапку и летит к двери.

Наташа бежит за ним до самой двери. Наташа тоже пулей вылетает на площадку лестницы и перегибается вниз через перила.

- Что ж ты придумал?- кричит Наташа вниз через перила.

Артюша на повороте машет сумкой и книгами.

- Дом хороших людей! - протяжно кричит Артюша.- Я придумал сделать «Дом хороших людей». Но ты лопнешь, а не догадаешься, что это такое.

И уже слышно снизу, как глухо хлопает входная дверь и как позванивает разбитое стекло всеми своими заклеенными трещинками.

Лихунька уже ждет Артюшку у калитки. У Лихуньки за спиной тоже сумка с книгами и так же торчит завтрак в оттопыренном кармане. У Лихуньки так чисто вымыты щеки, что они даже блестят, и от Лихуньки, как и от Артюшки, также пахнет молоком, мылом и душистым черным хлебом. Молоком, мылом и черным хлебом пахнет, впрочем, сейчас и от Сонечки, и от Колюшки, и от других ребят с соседнего двора. И у всех у них висят за спиною сумки с книгами, и все они похожи сейчас на отогревшихся на солнце воробьев.

- Живи, живи! - кричат воробьи на телеграфных проводах и ветках и машут обсохшими крыльями.

- Живо! Живо! - подгоняют друг друга ребята и бегут врассыпную через дорогу прямо на бульвар, а оттуда, по бульвару и дальше, мимо синего, синего Ходынского поля. Мимо широких ангаров - самолетовых домиков, мимо трамвайной станции, мимо чугунных коней на высоких воротах - прямо к себе в школу.

Девочки идут смирно по самой середине дорожки и говорят о школе.

- А у нас скоро праздники,- говорит Сонечка девочке с соседнего двора.

Девочка с соседнего двора учится в другой школе, и Сонечке хочется похвастаться перед нею.

- И у нас тоже будет праздник,- говорит девочка, и косичка на спине даже трясется от гордости.

- Мы наклеим флагов и нарежем букв,- продолжает Сонечка,- столько флагов и столько букв, что даже нельзя сосчитать.

- А мы еще больше,- упрямится девочка с соседнего двора и разводит руками, чтобы показать, сколько флагов наклеют в их школе к празднику.

- А мы еще наломаем в лесу веток и украсим все стены.

- И мы.

- А потом у нас будет представление.

- И у нас.

- А у нас…

Но здесь сзади к Сонечке подбегает Артюшка и дергает ее за шишечку на шапке.

- Ты чего дергаешься?- сердится Сонечка.

- А ты не хвастай! - дразнит ее Артюшка.- У них тоже такой же будет праздник, как и у тебя. И у них, и у красноармейцев, и у мамы на фабрике, и у Шмелева на аэродроме, и у товарища Тома… И везде… везде.

- И везде? Везде?- спрашивает Сонечка и раскрывает рот.

- И везде! Везде! - весело кричит Артюшка и уже бежит к другим детям, высоко размахивая сумкой.

- Охр! Ахр! Ахр! Омахр! - вопят мальчишки непонятные прочитанные на какой-то вывеске слова и гонятся друг за другом и кидают друг в друга опавшими листьями. Листья медленно разлетаются в разные стороны и падают обратно на желтые от листопада дорожки. Тогда мальчишки придумывают другое: они берутся за руки и все в ряд шагают по обочине бульвара - там, где листья лежат уже настоящей грудой. Они забираются по колени в шуршащие душистые теплые сугробы и все шагают разом по команде, высоко вскидывая ноги.

- Раз-раз! - командует Артюшка.- Раз - раз!

И листья дождем обсыпают их с головы до ног.

Но на повороте бульвара Артюшка вдруг останавливается и выбегает из ряда.

- Лихунька! - кричит он.- Смотри направо! На дорогу… Кто это там?

Лихунька послушно смотрит направо, на самую дорогу, но не видит там ничего необычного.

- Автомобиль,- говорит он и моргает глазами.

- Сам ты автомобиль! - злится Артюшка.- Ближе, ближе смотри!

- Собака… Велосипед… Дерево… - перечисляет Лихунька и наконец обрадованно кричит:-Мальчик с тележкою!.. Да это же Фомка!.. Фомка! Фомка!

- Фомка! Фомка! - кричат и остальные дети, и Фомка останавливается на минутку и вытирает со лба пот грязной ладонью. Перед Фомкой тележка, до верху полная круглыми решетами с мясистыми красными помидорами. Решета стоят одно па другом, и их так мною, что Фомки почти и не видно за ними.

Артюшка мигом перескакивает через канаву и кидается к Фомке.

- Ты откуда?- спрашивает Артюшка и хочет шлепнуть Фомку по плечу, но плечи у Фомки так дрожат под ситцевой рубашкой от усталости и холода, что Артюшке кажется, будто им будет больно и от его шлепка. Артюшка опускает поднятую руку на тележку и пытается сдвинуть ее. Но тележка не хочет двигаться, придавленная горой мясистых помидоров.

- Ну и ну! - говорит Артюшка и качает головой. - И далеко ты ее тащишь?

- С рынка. С болота, - отвечает Фомка. - Целый час уже тащу ее, проклятую. - И Фомка с размаху снова падает грудью на железную перекладинку и всем телом толкает не-послушную тележку.-Тя-а-желая!-говорит Фомка и, стиснув зубы, снова пихает се со всего размаху.

Артюшка смотрит на Фомку, на тележку, на тяжелые решета помидоров и что-то думает. Но недолго думает Артюшка - некогда ему сейчас много думать.

- Сонечка! Лови книжки!-вдруг кричит Артюшка и бросает свою сумку Сонечке. - Неси в школу. А я сейчас… Я только одну минуточку.

И Артюшка тоже становится рядом с Фомкой у железной перекладинки тележки и тоже с размаху толкает ее. Тележка вздрагивает и трогается с места.

- Сейчас вернусь! - кричит обрадованный Артюшка детям.- Идите только медленней, а я вас в раз догоню. - И уже на ходу кивает им всем головой.

Но Лихунька не хочет дожидаться Артюшки. Лихунька и сам хочет толкать тяжелую тележку рядом со своим приятелем.

- Держи книги! - кричит и Лихунька Кэтти-Катюше и тоже прыгает через канаву на проезжую дорогу.

- Пусти! Пусти! - говорит Лихунька Фомке и плечом подвигает его в сторону. - Пусти, говорю. И без тебя довезем.

И вот Фомка идет уже не за тележкой, а рядом и говорит, говорит, говорит.

- А если опоздаю, так он еще и драться полезет. До чего злой - я и сказать не могу. Я сегодня бабке уже и письмо написал. «Возьми ты меня бабушка, куда хочешь, а у лавочника я жить больше несогласный».

- И правильно,- соглашается Артюша. И вдруг останавливается, пораженный новой мыслью. - А я знаю, что с тобой делать. Знаю! Знаю! Я уже и утром знал, только еще не совсем.

- Дом хороших людей? - таинственно спрашивает Артюшку Лихунька.

Артюшка молча кивает головой и морщит брови. И потом весело толкает тележку со всего размаху.

- Ты только приходи сегодня, - говорит он Фомке.- А я уже, кажется, все придумал. Я и план нарисую, и молоток достану, и досок добуду. Вон на стройке сколько обрезков валяется. На все хватит.

Тележка прыгает на камнях и поворачивает в переулок. В переулке за длинными заборами шумят по прежнему деревья, но днем это совсем не страшно. Издали слышно, как лает Букет за лавочниковым забором, но Артюшка помнит сейчас, что он на крепкой цепи, и бесстрашно подвозит тележку к самой калитке. В калитку тележку проталкивает уже Фомка, а Артюшка с Лихунькой опрометью бегут назад догонять товар1 щей.

- Построим? - спрашивает на бегу Артюшка.

- Построим! - отвечает Лихунька.

И прыгают прямо через синие, синие лужи.

IV. О МЕДВЕДЕ И ВОРОБЬЕ И О ПОЛОСАТЫХ ПЕРИНАХ

Наташа, как всегда, поставила тарелку с супом на стол и, как всегда, сердито зафыркала, гремя ножами и ложками у шкафчика.

- А ты опять не ешь? Опять? Мама велела, чтобы ты все съел. И суп, и кашу, и хлеб. Все. Мне некогда над тобой стоять. Ты думаешь, если я во второй смене, так мне и в школу идти не надо?.. Ты думаешь…

- Да он уже съел,- сказала Асенька и дернула Наташу за юбку.

Наташа отвернулась от шкафчика и даже всплеснула руками. Артюшка сидел, как умный, над пустой тарелкой и догрызал последнюю корочку хлеба.

- Да ты что, здоров ли? - спросила Наташка совсем как мама, и совсем как мама потрогала Артюшкину голову.

- Здоров,- ответил Артюша и отодвинул пустую тарелку.

- Так отчего ж ты не споришь? Никогда еще этого не было, чтобы ты ел, не споря.

- Некогда мне с тобой сегодня спорить,- буркнул Артюшка.- Давай я тебе лучше посуду вымою.

- Посуду! - охнула Наташа.- Да что ж это с тобой? Голова болит или что? Ударился, может, где? Хочешь, я к доктору сбегаю?

Артюшка дернул плечом и поставил тарелку на тарелку.

- Неси в кухню,- сказал он.- А я клеенку вытру на столе. И ничего у меня не болит-ни живот, ни голова, ни руки, ни ноги.

Но Наташка схватила чайную ложку и потащила Артюшку к окну.

- Открой рот! - командовала Наташка.- Кричи «а-а».

- Не хочу! - выбивался Артюшка из цепких Наташкиных рук.- Пошла вон, дура!

- Сам дурак! - кричала ему в ответ Наташка.- Что я маме буду говорить, если ты заболеешь?

- Да не заболею я. Не заболею. Не заболею! - вопил Артюшка, удирая от Наташки и от страшной чайной ложки.-Просто мне надо скорее, чтобы за стол можно было сесть. Сейчас уже, верно, Фомка придет, а у меня ничего не готово.

- А что тебе нужно чтобы было готово?

- План. План «Дома для хороших людей».

- Какой план?

Но тут Артюшка спохватился и хлопнул себя рукой по губам.

- Да не приставай ты ко мне! - совсем уже по-настоящему рассердился он.- Все равно не скажу.

- А почему не скажешь?

- А потому, что не твое дело.

- Врешь, мое. Я тоже член товарищества «Друг». Я тоже записывалась и членский взнос вносила. Сам же у меня четыре пера взял и десять копеек на товарищеские лыжи.

Артюша почесал в затылке и нехотя сел к столу.

- Ну уж ладно,- сказал он.- Я и забыл, что ты член. Ты, небось, и на собрания никогда не ходишь, и когда нужно было площадку для волейбола от листьев очищать, так тебя никакими коврижками заставить нельзя было.

- А зато я гору буду делать,- ответила Наташа.- И воду буду для катка носить… А весной для огорода всю землю раскопаю.

- Ты все только далекое придумываешь,- вздохнул Артюшка, но все-таки вытащил из кармана обрывок карандаша, лист бумаги в клеточку и самодельную линеечку из обтесанной дощечки.- Вот,- сказал Артюша и вздохнул еще раз.- Хоть ты и свинья, но раз ты член, так уж слушай. Придумал я вместо шалаша сделать настоящий дом. Потому что шалаш - это буза, игрушка, а в доме может настоящий человек жить. Кому надо, тот и будет.

Но Наташка фыркнула и расхохоталась, хотя ей, по правде сказать, ни капельки не было смешно.

- Да кому ж надо в твоем доме жить?-спросила она и замотала косичками.- Там ведь и замерзнуть можно.

- Мало ли кому надо! - недовольно буркнул Артюшка.- Ну вот Фомке, скажем, если его лавочник бить будет. А печка все равно там будет. И водопровод устрою, и рукомойник с кишкой.

Тут и Наташке стало интересно.

- Какой рукомойник?- спросила она.- И зачем непременно с кишкой?

- А это чтобы не бегать с ведрами. Вот видишь, нужно взять цветочный горшок, самый обыкновенный цветочный горшок с дырочкой на дне. В эту дырочку вставить резиновую кишку - длинную, длинную, до самой помойки.

И Артюша, послюнявив карандаш, нарисовал цветочный горшок с дырочкой на самом дне.

- Охр! Ахр! Ахр! Омахр. - вдруг закричали во дворе за окном.

- Фомка пришел! - завопил Артюшка и отбросил карандаш в сторону.- Я иду! Иду! Иду! - закричал он, что есть силы и кинулся вон из комнаты.

Но во дворе не было никакого Фомки. Прямо перед крыльцом, окруженный со всех сторон ребятами, стоял на четвереньках бурый медведь и мотал из стороны в сторону своей тяжелой мохнатой головой. Человек с черной бородой, в синей куртке, утыканной серебряными пуговицами, и в продранном картузе на кудрявых волосах, держал конец цепи, привязанной к ошейнику медведя. Поджав хвост и насторожив уши, Карошка лаял на необыкновенною гостя, но медведь не обращал никакого внимания на испуганную собаку. На земле перед медведем уже лежала розовая морковь и желтая репа и даже большущий синеватый кусок рафинада на аккуратном кусочке бумаги.

Медведь посматривал на все это угощенье и лапой, совсем как Карошка, старался стащить с морды тесный кожаный намордник. Но намордник сидел крепко-крепко, и никуда нельзя было уйти от тяжелой цепи и узкого ошейника.

- Ну ты, Марья Ивановна! - кричит человек с черной бородой.- Покажи, как баба по воду ходит.

Медведь встает на задние лапы и, переваливаясь, идет по кругу. Человек с черной бородой бежит впереди него и дергает цепь.

Другой человек, которого Артюшка сразу и не увидел, бьет в бубен и топает ногой. «Бум-бум!»- гремит бубен. «Дзинь-дзинь!» - позванивает цепь, и все смеются, глядя на неуклюжего медведя.

Не смеется одна только Асенька. Асенька си лит на крылечке и что-то бормочет себе под нос.

- Ты это что там бормочешь?-спрашивает Артюшка, нахохотавшись досыта, и присаживается на крылечко рядом с Асенькой.- Правда, хороший медведь?

- Хороший,- вздыхает Ася,- только очень обидный.

- Чем же он обидный?- не понимает Артюшка.- Смотри, какой он смирный.

- Нет, обидный,- повторяет Асенька и морщит нос. И, подумав, прибавляет тихо: - Такой печальный, печальный, как снегурка.

Артюшка даже взвизгивает от смеха.

- Вот так снегурка! - кричит он.- Придумает тоже.

Бубен бьет все чаще и чаще. Человек с черной бородой все крепче и крепче дергает короткую цепь, и медведь уже не ходит, а пляшет, подбирая к животу мохнатые лапы.

Но Артюшке почему-то больше не хочется смеяться. Конечно, медведь ни капли не похож на снегурку, и это только маленькая Ася могла придумать такую глупость. Но Артюшке кажется, что и вправду медведю совсем не весело плясать на своей цепи, да и пляшет-то он, верно, только потому, что его так крепко дергают за узкий ошейник.

- Не хочу я больше и смотреть на него,- говорит себе под нос Артюшка.

Но Ася слышит Артюшкины слова. Ася кивает Артюшке головой и вздыхает так громко, так громко, что даже медведю, верно, слышен этот вздох.

- И что там его дети в лесу думают?- спрашивает Ася Артюшу, но Артюша молчит и ничего не может сказать ей о медведевых детях.

Бубен замолкает, и медведь снова опускается на четвереньки. Человек с черной бородой немного распускает его намордник и сует ему в пасть розовую морковь и желтую репу, а кусок сахара он заворачивает в бумажку и прячет в карман.

- Это я ему дома дам,- говорит человек, но Артюшка не верит ему.

Не даст он медведю сахара,- шепчет он на ухо Асе.

Ася важно поджимает губы и соглашается с Артюшкой.

- Конечно, не даст,- говорит Ася.- Будет медведь чай без сахара пить.

Вожак с медведем медленно уходят со двора. За вожаком идет человек с бубном, а сзади толпой валят ребята. Артюшка тоже выходит за калитку и смотрит на угол.

- Слушай, Лихунька,- говорит Артюшка,- а Фомки-то нет.

- Лихунька тоже смотрит на угол и тоже качает головой.

- Нету Фомки,- соглашается Лихунька.

- Это его опять лавочник не пускает.

- Ну да, .лавочник,- соглашается Лихунька.

- Держит его, как медведя, на цепи,- сердится Артюшка на лавочника и решает, немного помолчав: - Сбегаем, что ли?

- Конечно, сбегаем,- опять соглашается Лихунька, и мальчики быстро бегут по переулку к лавочникову забору.

- Пух-пух! - слышатся какие-то выстрелы за лавочниковым забором.

- Пух-пух! - раздается на весь переулок.- Пух-пух!

Артюшка бледнеет и останавливается на бегу.

- Слышишь?-шепчет он.- Пушки или ружье?

- Н-не знаю,- отвечает Лихунька, и слышно, как от страху у него стучат зубы.

- Или это просто Васькин пугач?- старается догадаться Артюшка и осторожно крадется к забору.

Но во дворе у лавочника не видно ни пушек, ни ружей. Через весь лавочников двор протянута веревка, и на веревке, свисая толстыми брюхами, висят лавочниковы полосатые перины. А возле них с палкой в руке прыгает маленький Фомка.

- Пух-пух! - хлопает палка по лавочниковым перинам.- Пух-пух!

И пыль столбом вылетает из перин к самому небу.

- Фомка! - кричит Артюшка через забор, прижимая к решетке лицо.- Фома!

Фомка на минутку бросает свою палку и подбегает к решетке.

- Во! - говорит он, переводя дух.- Заставили, черти, перины колотить. А я уже и гвозди приготовил, и молоток, и все, все… У меня тоже планы есть - ты не думай.

И Фомка достает из кармана тщательно сложенную бумажку и протягивает ее через забор Артюше.

- Смотри,- говорит он: - это машина. Машина, чтобы ловить воронье. У нас его в деревне до пропасти. Иной раз неба не видно - такая сила.

И Фомка бежит обратно к лавочниковым перинам, а Артюшка и Лихунька присаживаются здесь же на мосточке, и, опустив ноги в канаву, внимательно рассматривают Фомкин чертеж

- Видишь, какая труба! - говорит Артюшка и обводит пальцем диковинную трубу на рисунке. А это рычажок… А это веревка - трубку заслонкой закрывать. А это…

- Здравствуйте! - слышит вдруг Артюшка за своей спиной и живо вскакивает на ноги.

У самой калитки лавочникова двора стоит Васька, лавочников сын и Артюшкин враг.

За лето Васька вырос еще больше. Артюшке теперь, верно, и головой не достать до его плеча. У Васьки в зубах папироска, и круглая пуговка на кепке, и длинные штаны, как у самого лавочника.

- Здравствуйте,- говорит Васька и кривит губы, попыхивая папироской.

- Ну, здравствуй, когда не врешь,- сердито отвечает ему Артюшка и снова поворачивается к нему спиной.

- Ты теперь, говорят, председатель стал?- спрашивает Артюшку Васька.

- Ну, и председатель,- так же сердито отвечает Артюшка.- А тебе что?

- Что же ты меня в свое товарищество не запишешь?

Лихунька обрадованно толкает Артюшку в бок.

Наконец-то! - шепчет Лихунька Артюшке на ухо.- Список-то при тебе? Записывай, пока не раздумал.

Но Артюшка только хмурит брови и упрямо мотает головой.

- А зачем я буду тебя записывать?-говорит Артюшка.- Мы небось таких кепок не носим. Да и ругаешься ты хуже всех в переулке… И папиросы куришь. И Фомку перины свои колотить заставляешь…

- А я хотел тебе воробья подарить,- говорит Васька и протягивает Артюшке сложенную горсточкой руку.

- Воробья? Живого?

- Ну, вроде как живого,- отвечает Васька.- Если его погреть хорошенько, так он совсем живой будет… А теперь я уж - врешь,- не подарю.

- И не надо! - фыркает Артюшка и поглядывает искоса на Васькину руку. Из грязного кулака и вправду торчит маленькая кругленькая головка.

Артюшка вскакивает с мостка и подходит к Ваське. Руки у Артюшки за спиной и брови нахмурены, будто он в школе задачу решает.

Сначала Артюшка стоит молча и молча смотрит на воробья. Потом он осторожно протягивает руку и тихонько, одним пальцем, касается маленькой головки. Головка вздрагивает и кругленький черный пазок закрывается желтой пленочкой.

- А что ты будешь с ним делать?- спрашивает Артюшка у Васьки.

- А что мне с ним делать! - равнодушно отвечает Васька.- Кошкам отдам или Букету. Пускай лопают.

Артюшка делается сразу красный, красный. У Артюшки вздрагивают губы, и пальцы сами сжимаются в кулаки.

- А ты мне лучше продай его,- выпаливает Артюшка. - Я тебе за него копейку дам.

Лихунька всплескивает руками и качает головой.

- Да он же совсем дохлый! - кричит Лихунька.- Смотри: у него уже и глаза закрыты… А за копейку, небось, ириску купить можно. Пополам бы и съели.

- Копейку! - свистит в ответ Артюшке Васька.- Ишь, какой хитрый! За копейку да такую птицу… За нее всякий мне гривенник даст и не подумает.

- Нет у меня гривенника,- говорит Артюшка и выворачивает карманы. В кармане у Артюшки карандаш, копейка, медная гаечка, четверть метра круглой резины и новенький перочинный ножик.

Ножик Артюшка кладет обратно в карман, а остальное раскладывает на деревянном .мостике.

- Вот, - говорит Артюшка, - еще карандаш и резинка на прибавку тоже. И гаечка.

- За такую птицу да карандаш! - притворно возмущается Васька. Он схватывает воробья за крыло и подносит его к Артюшкиному носу. Воробей беспомощно висит вниз головой и не раскрывает глаз.-Давай ножик,-говорит Васька.-За ножик, так и быть, отдам тебе воробья. И то только так, по знакомству.

- По знакомству! - ворчит тихонько Артюша.- Я бы показал тебе знакомство, да только некогда. А ножа я отдать не могу. Это мне товарищ Том подарил. В нем и ножнички есть, и крючок, и два лезвия У меня другого такого ножа во всю жизнь не будет.

- Ну, тогда обойдешься и без воробья,- дергает головой Васька и громко свистит, заложив пальцы в рот.- Букетка! Марта! Жучка! Сюда!

- Не смей свистеть!- кричит Артюшка и кидается вперед.

Он подпрыгивает вверх и хочет вырвать воробья из поднятой Васькиной руки. Но Васька держит птицу высоко, и пальцы Артюшки только на секундочку касаются взъерошенного тельца. Но и за эту маленькую секундочку слышит Артюшка, как колотится крохотное сердечко в птичьей груди, как вздрагивает растянутое Васькой серое воробьиное крыло.

- Дурак! Дурак! - кричит Артюшка, и слезы сами выступают у него на глазах. Тебе бы только медведей мучить да сахары красть. На тебе ножик! На!

И Артюшка швыряет прямо в Ваську свой заветный перочинный ножик.

Лихунька в ужасе подпрыгивает на месте, не веря своим глазам.

- Ножик! Ножик! - взвизгивает Лихунька.- И ножнички, и крючечек, и все, и все…

Но Васька уже ловит на лету знаменитый перочинный ножик и, приставив пальцы к носу, с размаху швыряет Артюшке несчастного воробья.

- Вот тебе твоя птица! - кричит Артюшке Васька.- То-о-же председатель! - И, подпрыгивая на одной ножке, выпаливает скороговоркой обидный стишок:

Прямо, прямо, прямо! Там большая яма. Две ступеньки вниз. Здесь живет Борис, Председатель дохлых крыс.

- Я Артюшка, а не Борис. Можешь не разоряться! - вспыхивает, как спичка, Артюшка и тут же наскоро придумывает

А ты Васька - Василь: Воробья задавил, Напоролся на дверь, Заревел, как зверь…

- У-у-у! - ревет, как зверь, Артюшка.

- У-у-у! - ревет Лихунька

- У-у-у! - ревет вдруг и Фомка, отскочивший наконец от полосатых перин.

- Нет, стой, не уйдешь! - кричит оскорбленный Васька и кидается на Артюшку.

Быстро бегает Васька, а Артюшка еще быстрее. Как ветер, несется Артюшка по переулку. Кулаки на груди, локти врозь, даже в ушах свистит… А на груди в кулаке маленькое нежное тельце… крохотное испуганное воробьиное сердечко.

- У-у-у! - кричит на лету Артюшка и, оборачиваясь, высовывает язык нагоняющему его Ваське.

Быстро бегает Артюшка, да и Васька не отстает. Вот-вот догонит Васька Артюшку, и что еще будет - никому неизвестно. Не то ударит, не то толкнет, не то просто отымет воробушка, да кошке бросит.

- Фо-омка! Лихунька! - кричит Артюшка, а сам слышит, как все ближе и ближе нагоняют его быстрые Васькины шаги.

Быстро бегают Артюшка и Васька, да и Фомка тоже не плох. Стрелою бросается Фомка наперерез Ваське. Не до калитки сейчас Фомке: прямо через забор перепрыгивает мальчишка,- только и видно, как мелькают босые пятки. Камень - так через камень… Лужа - так прямо в лужу… Канава - и через канаву перелетает Фомка.

- Держи-ись! Не бойсь!..- кричит Фомка Артюшке и со всего размаху хватает Ваську за пояс.

Прямо в грязь падает Васька от Фомкиного толчка. И Васька, и кепка с пуговичкой, и Артюшкин перочинный ножик… Ой, как ругается Васька! И ругается, и барахтается в грязи, и обещает Фомке сейчас же, сейчас сказать обо всем лавочнику.

- Вот посмотришь, как он тебя вздрючит! Посмотришь!

И растирает по грязному лицу скупые злые слезы. Но Фомка не ждет, пока лавочник начнет его «дрючить» из-за Васьки. Нет. Со всех ног бежит Фомка к белому дому - к Артюшке, к Лихуньке, к веселой собаке Карошке, к парадной двери с заклеенным стеклом, к черномазой Кэтти - Катюшке и ко всему товариществу «Друг».

V. СТРАШНЫЕ ГОСТИ

Так как «Дом хороших людей» все еще не был построен, то Фомку пришлось приютить просто в белом доме у Артюшиной мамы.

- А к лавочнику я больше не пойду,- заявил Фомка.- Хватит. У меня и то уши еще с обеда горят.

- Ну да, не хот,- отвечал Артюшка.- Вот придет мама с работы, мы ей все и расскажем. И товарищу Тому тоже.

- Это, который черный?-спросил Фомка и откусил новый кусок.

Дети сидели на крылечке и разговаривали обо всех своих приключениях. Воробей уже лежал в коробочке из-под ландрина на вате, прикрытой пестрым лоскуточком, а Фомке Наташка притащила здоровенный ломоть хлеба, намазанный маслом, и большущий кусок сахара.

- Все равно как медведю,- сказала Асенька и, вздохнув, посмотрела на сахар.

- Конечно, черный,- ответил Артюшка Фомке про товарища Тома.- Он же негр и Кэттин отец. Он наш самый лучший друг. А какой он умный, ты и не знаешь! Он самое трудное электричество в одну минуту починить может.

- Ишь ты! - с уважением сказал Фомка и покачал тоновой .- Самое трудное?

- Самое трудное Я весною раз пробки пережег. Проводы соединил, да не так, как надо. Огонь как фыркнет, как вылетит, как ударит меня по руке! А потом во всей квартире стало темно и все стали на стулья тыкаться, как слепые. Я думал, уж никогда светло не будет. Спрятался под кровать-испугался Ну, думаю, сейчас меня со всего дома ругать придут. А товарищ Том пришел, повертел, посмотрел и все починил. В одну минутку прямо…

- Вот это здорово! - согласился Фомка и догрыз последний сахар.- А у нас в деревне тоже электричество есть.. Лампочка Ильича называется.

- Знаю,- сказал Артюшка и важно кивнул головой.

Артюшке очень хочется поговорить про электричество и про лампочку Ильича, и про провода, и про выключатели, и про пробки, и про самого товарища Тома, но наверху уже хлопает форточка и Наташка кричит, высовываясь из окна:

- Идите в комнату! Идите! Я в школу иду и ждать не буду.

- Пойдем,- говорит Артюшка Фомке и воробья понесем, а то ему уже холодно.

В комнате коробочку с воробьем ставят повыше на комод и, чтобы воробью не скучно было лежать, расставляют вокруг него целый сад: веточки, натыканные в пустые пузырьки из-под лекарства. Колюшка притаскивает рябины. Несколько ягодок кладут воробью под самый нос, чтобы было ему чего поклевать, когда он наконец проснется, а остальные делят между собой и все медленно сосут рябинный горьковатый сок.

- Пускай это будто мороженое,- говорит Сонечка, обрывая ягодки с круглой коралловой кисти.

- Нет, лучше пускай пирожное,- отвечает ей Ася и, подумав, прибавляет жалобно:-Только, пожалуйста, будто самое настоящее. С Кремом.

Девочки сидят тихо и играют в гостей. Артюшка тоже приходит к ним на минуточку в гости и, наскоро выпив чаю из вазелиновой баночки, вскакивает с табуретки и тащит Фомку смотреть свои сокровища. За сундуком, накрытым одеялом, у Артюшки помещается целый склад строительных материалов. Вот уж вторую неделю таскает он с соседней стройки разные обрезки, щепочки и фанерки. От щепочек пахнет сосной, лесом и вкусной прозрачной смолой, и на всех на них видны следы веселого рубанка, топора, острой пилы.

- А сколько там было стружек! - говорит Артюшка.- Во! Мы с Лихунькой целый мешок притащили для Карошки. Пускай спит на стружках. А то ему зимой совсем холодно будет.

- Ну, до зимы еще не скоро,- басом говорит Фомка.

- Нет, скоро, - отвечает Артюшка. - Вот только октябрь пройдет - и зима…. А к октябрю мы представление придумали. Будешь с нами представлять?

- Буду,- говорит Фомка.- Я представлять здорово умею. Почитай час на голове стоять могу.

И не успевают ребята и оглядеться, как Фомка уже стоит на голове, высоко задрав вверх босые пятки.

- Не надо! не надо! - кричит перепуганная Асенька.- Слезай с головы, а то ты непременно надорвешься!

Сонечка от восхищенья визжит и прыгает на одном месте, а Артюшка обходит Фомку со всех сторон и внимательно осматривает его и со спины, и с боков, и с живота.

- Вот это класс! - говорит с уважением Артюшка.- А у меня голова совсем дурацкая. Ни за что бы не выдержала.

Красный от натуги, Фомка переворачивается опять на ноги и говорит скороговоркой:

- А я и на руках ходить умею. И сказки разные знаю. И присказки. У меня бабушка - у! - затейница. Все знает.

И такой же скороговоркой Фомка выпаливает, пока ему не помешали:

- Раз, два, Голова. Три, четыре, Прицепили. Пять, шесть. Сено везть. Семь, восемь. Сено косим. Девять, десять, Деньги весить. Одиннадцать, двенадцать, На улице бранятся, В избе ссорятся.

- И я знаю! И я! - кричит Ася.- Тоже про два и про четыре. Только не про сено, а про зайчика.

Но Фомка не слушает Асеньки. Фомка уже сидит калачиком по самой середине комнаты и, шлепая ладонями по коленям, загадывает веселые загадки:

Трах - татарах, Стоит дом на горах. Вода льется, Борода трясется.

- Ну-ка, кто отгадает?

Все молчат и поглядывают друг на друга. Сонечка от усердия даже встала на коленки и засматривает Фомке прямо в рот, будто отгадка вылетит непременно оттуда, совсем как какая-нибудь птица.

- Водопровод! - наконец выпаливает Артюшка.- Водопровод, а возле него дедушка Акиндин бороду моет.

- Врешь, не водопровод! - в полном восторге кричит Фомка.- У нас и водопроводов-то в деревне нету… Не водопровод, а мельница. Только водяная, конечно.

- Водяная!-недоверчиво тянет Артюшка.- Я водяной-то и в глаза не видел. А про ветряную я и сам знаю.

- Ну да, знаешь!- смеется Фомка.

- Знаю! - И скороговоркой, совсем как Фомка, Артюшка выговаривает одним духом:

Птица-острица На ветер глядит, Крыльями машет, А лететь не может.

- Правильно! - кричит Фомка и еще раз пробегает по комнате на руках.

- Правильно - кричит за Фомкой Колюшка.

- Правильно! - пищат Сонечка и Ася.

И только один Лихунька не говорит ничего. Лихунька сидит в уголке скучный и тихий, и молчит, молчит, будто это вовсе даже и не Лихунька, а какой-то незнакомый мальчик.

- Мне холодно,- говорит вдруг Лихунька и подсаживается ближе к отоплению.

Но дедушка Акиндин и не заходил сегодня в котельную. Целый день сегодня грело настоящее солнце, и никому не хотелось пускать по трубам горячую булькающую воду. Трубы стоят пустые и скучные, и Лихуньке еще холодней от не согретого железа

- Мне холодно! - повторяет Лихунька и присаживается на подоконник.

Но на подоконнике уже нет солнца. Солнце спряталось за высокую крышу соседнего дома и все лужи во дворе сразу стали темными и серыми. Даже красная рябина в саду кажется уже не красной, а черной, и через форточку слышно Лихуньке, как начинает шуметь ветер в пустом саду.

Но ни Артюшке, ни Фомке, ни Кэтти, ни Колюшке, ни даже маленькой Асеньке ни капельки не страшно от вечера и ветра.

- Раз… два… три… четыре… пять…. восемь…. десять,- считает Артюшка но пальцам и, растопырив обе пятерни, показывает ребятам.- Вот еще сколько дней до праздников. Мы еще двадцать домов за это время сделаем. И сто представлений вздумаем. И тысячу песен выучим.

Фомка смеется и хлопает в ладоши. Но потом вдруг вспоминает о лавочнике и немного ежится, посматривая на Артюшку.

- А что, как лавочник требовать меня будет?- боязливо спрашивает он.

- Ну и пускай!- задирает нос Артюшка. - Теперь ты не лавочников, а наш. Мы тебя теперь всем товариществом усыновили.

- Мне хоть бы до бабки тут перебыть,- продолжает сомневаться Фомка.- А как приедет бабка, я и уехать могу. Бабка у меня ничего старуха, сговорчивая. Я как расскажу ей, как он меня дубасил, она и сама .меня тут оставлять не станет… Вон у меня до сих пор пузо болит от его самоваров.

- Вот расскажу я про него товарищу Тому, это ему не продет! - вскакивает с места Артюшка.- Хочешь, пойдем сейчас к Тому?

Но в это время кто-то громко, громко стучит в запертую дверь квартиры.

- Ой! - кричит Сонечка и спрыгивает со своего стула.- Ой кто это?

- Н-не знаю,- тоже почему-то пугается Артюшка.- Только это не мама.

- Конечно, не мама,- откликается Асенька.- У мамы не такие руки.

- И не Наташа…. И не товарищ Том,- продолжает перечислять Артюшка.

- Тук-тук! Тук-тук!- еще громче стучат в дверь.

- Да открывай же скорей,- говорит Артюшке Кэтти-Катюшка.- А то дверь лопнет.

- А сама почему не откроешь?- огрызается Артюша и нехотя идет в переднюю.- Кто там?- спрашивает басом Артюшка и прикладывает ухо к замочной скважине.- Кто там?

- Тут-тук! Тук-тук! - изо всех сил колотит кто-то кулаком и не говорит ни слова.

- Кто там?- еще раз спрашивает Артюшка и уже подымает руку к дверной цепочке, как вдруг кто-то трогает его сзади за плечо.

- Я знаю, кто это,- шепчет Артюшке Лихунька, полязгивая зубами от холода.- Я сидел на окошке и все, все видел. Это лавочников Васька. Не открывай ему. Это он тебя бить пришел.

- Не открывай! Не открывай! - кричат теперь и другие лети и даже сама храбрая Кэтти-Катюшка пятится обратно в комнату.

Но Артюшке вовсе не хочется бояться Васьки. Это ничего, что Васька на целую голову выше Артюшки и что у него такие длинные штаны, что даже никаких чулок не видно, и кепка с пуговицей, и папироса во рту. Артюшка все равно покажет ему! И за воробья и за Фомку, и за собственный перочинный ножик.

- Эх вы, трусы! - говорит Артюшка сквозь зубы оробевшим детям.- Чего же вы боитесь? Мы же здесь целое товарищество. А он там один.

- Он не один,- хочет крикнуть Лихунька, но Артюшка уже не слушает его.

Лязгает цепочка, гремит ключ, и дверь отворяется на темную холодную лестницу.

За дверью, заложив руки в карманы, и вправду стоит лавочников Васька. И он не один -это тоже правда. Рядом с ним - и тоже руки в карманы,- какие-то мальчишки в таких же кепках и с такими же папиросами, как и Васька.

- А, председатель!-говорит Васька Артюшке.- Что, не ждал гостей? А мамашенька дома?

Она не мамашенька, а мама,- отвечает сердито Артюшка.- И потом она вовсе не дома, а на работе.

- Одни, значит, посиживаете?

- Значит одни.

- И не страшно?

- А чего нам страшно? Маленькие мы, что ли?- отвечает опять Артюшка и хочет закрыть перед Васькой дверь.

- Но Васька уперся в притолку плечом и дверь никак не хочет закрываться, как ни толкает се Артюшка. И вдруг Васька сдвигает на затылок свою кепку и вынимает из карманов руки, и Васькины приятели тоже сдвигают на затылки картузы и тоже вынимают руки из карманов.

- А ну-ка, подходи! - говорит Васька.- Кошачий председатель. Бил я тебя весною, да, видно, мало.

- Это я тебя бил весною, да, видно, тоже мало,- отвечает Артюшка.- А если я кошачий председатель, так незачем к нам и в товарищество проситься.

- Фу-ты, ну-ты! Ножки гнуты! - еще пуще задирает нос лавочников Васька.- «Товарищество» - тоже подумать, невидаль… Да я к вам и сам не пойду.

- И не ходи.

- И не пойду. И сам не пойду и Фомку возьму.

- Нет, не возьмешь.

- Нет, возьму. Ишь, выдумали,- чужих мальчиков прятать по комнатам… Фомка, домой! - кричит Васька на Фомку.

Фомка стоит у двери, а вперед ни шагу. Не хочет Фомка идти опять к лавочнику, к пузатым самоварам и полосатым перинам, к темным гераням и чужому варенью, к тяжелым ведрам и трудной работе.

- Я не пойду,- говорит Фомка тихонько.- Нет у тебя правов меня домой забирать.

- Э, да что тут разговаривать! - командует Васька.- Хватай его за руки! Хватай!

- Нет, не хватишь! - кидается к Фомке Артюшка и тут же кричит остальным ребятам: - Эй вы, члены! Напирайте на них. Лихунька, Катюшка, Сонечка! Разом!

Страшно ребятам, а нечего делать. Не отдавать же в самом деле Фомку лавочнику тележки с помидорами таскать.

Схватили Фомку Сонечка и Ася. Крепко схватили. Сонечка за пояс, Асенька за ногу. Держат - не пускают. Не отнимет Васька Фомку, - не оторвет. А Артюшка с Колюшкой, и Лихунька, и Кэтти впереди стеною стали.

- Убирайтесь! - кричит Артемий.

- Сами убирайтесь! - вопят Васькины приятели и лезут через порог, засучивая рукава.

Храбро дерутся Лихунька и Артюшка,-так и наскакивают они на лавочниковых ребят, так и налезают на них, как петухи. Но недаром у Васькиных приятелей такие длинные руки. С маленькими справиться недолго. Один - Артюшку, другой - Лихуньку, а на Колюшку да на Кэтти и смотреть не стали. А сам Васька Фомку за руку тянет… Хорошо еще, что дверь на лестницу не заперта. Извернулся Артюшка, изловчился да и вырвался из мальчишкиных рук, да прямо на площадку.

- Том! Том! Товарищ Том! - кричит Артюшка через перила.- Лавочник Фомку берет! Самовары ставить!

Но товарищ Том и без того уж выскочил на лестницу. Через три ступеньки прыгает товарищ Том. Не успел Артюшка и крикнуть хорошенько, а он уже тут как тут.

- Что это вы тут делаете, бесстыдники? - кричит товарищ Том Васькиным мальчишкам. - Вон! И чтоб духу вашего не было!

А Васька уже и сам за дверь пробирается, к стенке жмется, чтобы не так его видно было. Боком, боком, скорее к лестнице, за порог. А оттуда вниз что есть мочи. Так и посыпался вместе со своими приятелями, будто горох покатился.

- Хлоп! Хлоп! Хлоп!- хлопает внизу входная дверь.

- Дзинь! Дзинь! Дзинь! - позванивают заклеенные трещинки на стекле.

- Шлеп! Шлеп! Шлеп! - шлепают по лужам Васькины ноги. И прямо за калитку, прямо по переулку, прямо к лавочникоьым полосатым перинам, подальше от белого дома, от товарища Тома, от сердитого товарищества «Друг».

А в квартире номер два вокруг товарища Тома прыгают ребята и наперебой рассказывают ему обо всем. И о воробье, и о перочинном ножике, и о Васькиных мальчишках, и о лавочниковых помидорах, и о Фомкином больном животе.

- Ведь не может он его взять? Не может? - спрашивает Артюшка и теребит товарища Тома за рукав.

- Не может, - отвечает товарищ Том. - Он теперь и сунуться сюда не посмеет.

- Я же и говорю, что не посмеет, - обрадованно кричит Артюшка и весело хлопает Фомку по спине. - Хватит! Довольно! Пускай теперь сам себе самовары ставит, когда хочет. А мы тебя уже никуда не пустим. Правда, Лихунька? А?

Но Лихунька опять молчит и прячет руки в рукава своей куртки.

- Мне холодно, - говорит опять Лихунька и постукивает зубами. - Мне очень холодно!

- Это тебе с перепугу, - решает Артюшка. - Вот придет мама, чай будем пить - сразу горячо станет.

- Чаю можно и у меня напиться, - говорит товарищ Том. - Чаю нам и Кэтти нальет, а вот с вареньем дело у меня плохо.

- Ничего, мы и без варенья! - кричит Артюшка и тащит оробевшего Фомку за собой.

- К Тому! К Тому! Ну-ка, скорее! Кто первый?.. Кто второй?.. Кто третий?..

VI. ИСТОРИЯ ТОВАРИЩА ТОМА

Варенья у товарища Тома и вправду не было никакого, зато сахару можно было брать сколько угодно и чаю Кэтти налила всем самого горячего и сладкого.

Но Лихуньке и от чая не стало жарко. Забравшись с ногами на Томов диванчик, Лихунька забился между подушек и закрыл глаза.

Ш-ш-ш-ш! -шумело в ушах у Лихуньки, и красные пятна прыгали в глазах^пот, закрытыми веками.

Ш-ш-ш-ш! - шумело в ушах, как вода в речке. Ш-ш-ш! «Где же здесь речка?»-думает Лихунька. «И почему это меня так качает? Разве я в лодке?»

И Лихунька протягивает вперед руку и щупает Томов диван и Томовы подушки. «Нет, это вовсе не лодка, а самый настоящий крепкий диван» - думает Лихунька. «И это не речка, а просто булькает вода из чайника… И это не какие-нибудь птицы, а просто Сонечка и Ася говорят о своем. И если я открою глаза, я сразу увижу все: и Артюшку, и Асю, и товарища Тома, и Фомку». Но Лихуньке лень открывать глаза. Лихунька сидит забившись в самый уголок и не слышит, как над ним осторожно, осторожно наклоняется товарищ Том.

- Э! Да ты совсем больной, - говорит товарищ Том и тихонько кладет руку на Лихунькин лоб. - Сиди смирно. Я сейчас тебе градусник поставлю.

- Я не хочу градусника! - сердится вдруг Лихунька и открывает глаза. - Я не хочу градусника. Я совсем здоровый.. Я лучше I омой пойду, если вы мне касторку будете давать…

- Сиди смирно, - говорит товарищ Том. - И не бойся. От градусника тебе больно не будет. А касторки у меня и близко нет. А если ты будешь сидеть смирно и хорошо держать градусник, я расскажу вам всем что-нибудь интересное.

- Про Америку!- кричит Артюшка.

- Нет, про себя! - просит Лихунька.

- Да, про себя! Про себя! Про себя! - кричат и Колюшка, и Сонечка, и Ася, и сама Кэтти-Катюш ка.

- Я расскажу вам и про Америку и про себя. - говорит товарищ Том и садится рядом с Лихунькой.

- А какая это Америка? - спрашивает Фомка. - Та, что за морями?

- Та самая. Я там и родился, там и вырос. Я там каждого страуса знаю.

- А какие это страусы? - опять спрашивает Фомка.-Те, что с перьями?

- Это птицы такие большие, - больше тебя ростом. И перьев у них, конечно, сколько угодно. Как и у всякой птицы.

- А я думал - это люди, - говорит Фомка. - Я знаю, в Америке люди такие есть с перьями на голове.

Засмеялся товарищ Том и головою покачал.

- Так это ж индейцы, - говорит Фомке товарищ Том. - Только они теперь вместо перьев обыкновенные кепки носят. Но остались еще и такие, которые с перьями.

- А бизоны там есть? - опять спрашивает Фомка.

- Есть и бизоны. И бизоны, и лани, и крокодилы. А в городах дома по сорок этажей. И столько автомобилей, что и сосчитать нельзя. И поезда под землею ходят… Только я так разговаривать не могу. Хотите слушать - слушайте, а я все по порядку говорить буду.

Сразу замолчали дети. Сели в кружок прямо на полу, смотрят на Тома, слушают.

А Том обнял Лихуньку за плечи, положил его голову к себе на грудь и начал тихонько рассказывать.

Товарищ Том, как и все, конечно, был тоже когда-то маленьким, маленьким мальчиком. Маленьким босоногим шалуном в ситцевых полосатых штанишках на помочах и в белой рубашке, засунутой в эти штанишки. Рубашка у него, правда, была одна единственная, и пачкал ее Том тоже как все остальные дети. Но у Тома была мать - старая Салли, а у старой черной Салли были золотые руки и золотое сердце.

Каждый вечер снимала Салли с маленького Тома его единственную рубашку, вымазанную в пыли и изодранную на заборах и деревьях, и каждый вечер стирала ее в большой лохани и вешала на куст возле самой двери. А утром, вставши рано - раньше самых ранних петухов, потому что и в Америке есть такие же петухи, как и везде, - она гладила, штопала, латала высохшую рубашку и, сложив се аккуратно, клала на подушку спящему Тому.

И никогда не забывала сделать это старая тетка Салли, хотя и без этой рубашки пр годилось ей стоять по целым дням над лоханью, не разгибая спины.

Тетка Салли была прачка и стирала на чужих людей. II много-много нужно было выстирать ей чужих рубах, простынь и наволочек, чтобы накормить, хотя и не до-сыта. своих ребятишек.

Мужа у Салли не было: Том был еще совсем крохотным, когда умер его отец, и потому Салли приходилось работать за двоих.

Но сколько ни стирай, сколько [ни гни спины над мыльной водой, много денег за это все равно не получишь. Только-только, чтобы купить кукурузы на кашу или кусок сала в похлебку, или связку чеснока к крутым маисовым лепешкам.

Да, по правде сказать, и стирала-то тетка Салли вовсе не на богатых людей.

Через поселок, где родился товарищ Том, проходило всегда много, много рудокопов. Но останавливались они здесь не надолго. Все они шли дальше, на восток, в Калифорнию, на золотые прииски, на места, где золото лежит в земле и где его можно отрывать простой лопатой. Все они, конечно, собирались разбогатеть там сразу, в один день, но пока что, у всех у них только и было, что грязная фуфайка, яркий шейный платок, широкополая шляпа да пустой карман.

Эти-то фуфайки и платки и стирала, главным образом, тетка Салли. Денег ей за это давали не много, но зато все обещали на обратном пути, когда разбогатеют, принести и ей, и Тому, и Томиным братьям, по большому куску самого настоящего золота. Только редко, редко кто сдерживал свое обещание. Не раз видела тетка Салли, как возвращались обратно знакомые ей золотоискатели не только без золота, но даже и без своего шейного платка, выстиранного когда-то Саллиными при южными руками.

Много золота в земле, да не так, видно, легко добыть его, как эго кажется сначала.

Но тетка Салли не спрашивала, сколько денег принес с собой возвратившийся рудокоп. Она просто молча стирала его фуфайку, а иногда даже, в придачу к этому, пекла ему на дорогу превкусную маисовую лепешку или жарила на жаровне кукурузные зерна. А кому же и вправду не хочется полакомиться подрумяненными зернышками кукурузы?

Жилось бедно. Зато за поселком начинались прерии - степи без конца и без края. Через прерии бежали по рельсам поезда, покрикивая и пофыркивая, - совсем, как и в другом каком месте. Но рядом с поездами скакали необъезженные лошади, а иногда даже и сами бизоны останавливались посмотреть издали на невиданное ими чудовище. И всегда над поселком было голу-бое, голубое небо, а в траве можно было спрятаться с головой и не такому карапузу, как Том. Домов в поселке было не очень много. И почти в каждом доме у белых слугами были черные, негры.

Негры работали с утра и до вечера, и только совсем, совсем маленькие дети, которые еще не умели мыть посуду, доить коз, растирать зерна или убирать в коровнике, - только совсем маленькие дети кувыркались в пыли, играли и смеялись, - словом, делали все, что делают все дети по всей земле, какого бы цвета ни была их кожа: черная ли, желтая, белая или красная.

Когда Том немного подрос, он начал бегать в школу и грамоте выучился быстро и легко.

Школа помещалась в низком одноэтажном здании, выштукатуренном и снаружи и внутри. В окна било солнце и лезли ветки деревьев, а на стенках классов, как и во всякой школе, висели карты земли и неба, на которых солнце было похоже на апельсин, а земля на маленькое, маленькое семечко крыжовника. В этой школе учились только негритянские дети, потому что в тех местах, где родился Том, даже маленьким белым детям не разрешают водиться с чернокожими.

Учителем у Тома был тоже негр - веселый малый, приехавший в этот поселок откуда-то с севера. От него Том в первый раз услышал о больших городах, где строя г дома чуть не до самого неба, где поезда ходят под землею и так кричат фабричные трубы, что приходится зажимать уши. Но и там, и в больших городах, говорил Тому учитель, так же, как и здесь, в этом маленьком степном поселке, хозяевами были белые, а слугами черные. И там, как и здесь, негру запрещалось есть за одним столом с белым и учиться в одной и той же школе и даже сидеть в одном и том же вагоне, будто там и в самом деле не хватало места на всех.

И чем старше делался Том, тем непонятней становилось ему, почему так плохо живется на свете неграм. Будто и в самом деле нет для них другой работы, как мыть чужие тарелки да обрабатывать чужие поля, да убирать чужие комнаты, куда их потом даже и не пустят.

Том спрашивал об этом у всех, у кого только можно было спросить, но толком объяснить ему не мог никто. Трудно ведь и вправду понять обыкновенному человеку, если он не сумасшедший и совсем здоровый, почему это люди задирают нос только оттого, что кожа у них немного белей, а волосы вьются не так мелко.

Том видел хорошо, что сам он нисколько не хуже и не глупее откормленного и розового Джона, жившего напротив.

Джон был ровесником Тома и тоже учился в школе - в большой школе для белых с прекрасным тенистым садом и с великолепной площадкой для игры в мяч. Том знал, что Джон до сих пор еще не может выучить таблицы умножения, и совсем еще недавно он зазвал Тома на пустырь за старым сараем и попросил Тома решить ему задачу, которую сам не мог никак одолеть.

Том задачу решил и даже переписал на бумажку, а Джон погрозил ему кулаке м и сказал, что если Том, поганый негритенок, когда-нибудь проговорится, то Джон исколотит его до полусмерти. Сказал и удрал домой. А задачу, конечно, взял и «спасибо» не выговорил.

А разве кто-нибудь в поселке был добрее чернокожей тетки Салли, Томовой матери? Кто только ни шел к ней со своими горестями и бедами, кому только ни помогала она на своем веку? Вот у кого было действительно золотое, как говорят люди, сердце. А уж если у человека и вправду золотое сердце, так не все ли равно тогда, какого цвета у него волосы и кожа?

Рассказал учитель и о том, как еще совсем, совсем недавно, негры работали на плантациях у своих хозяев - белых, как их били за малейшую ошибку, как травили собаками, как заковывали в цепи, как разлучали детей с матерями, чтобы повыгоднее продавать их порознь. Правда, в Америке теперь уже нет больше рабов, но и сейчас неграм живется немногим лучше. Белые по прежнему выдумывают разные законы против черных, и по прежнему негры работают на белых, на их землях и в их домах.

- Слушай, Том, - прибавил тогда учитель. -Ты негр и ты должен быть хорошим негром. Учись. Будь храбрым и докажи им, черт возьми, если они не понимают этого сами, что ты можешь быть лучше любого из них. Даже если ои непросто белый, а светло-голубой в крапинку.

Том пообещал это учителю. От всего сердца он пообещал это потом и бедной старой Салли, когда в жару и бреду она прощалась, умирая, со своим сыном.

В первый раз в жизни не ждала Тома утром чистая, выглаженная и заштопанная рубашка. Чинная и спокойная лежала Салли в гробу в своем единственном праздничном платье, а вокруг нее робко жались дети, испуганные непривычной тишиной. Салли похоронили на негритянском кладбище. Даже после смерти белые не хотели мешаться с черными, и Том остался старшим в бедном долге, наполненном детворой.

Впрочем это продолжалось недолго. Ни прошло и недели со смерти Салли, как в дом к Тому явился белый - о да! - совершенно белый человек в высокой шляпе-цилиндре и отличнейшем платье и объявил Тому, что дом, в котором родился мальчик, совсем не его дом, что «негры не смеют иметь никаких домов» и что здесь с будущей же недели будут жить «настоящие белые люди».

Плохо пришлось бы тогда Тому, если бы не старые чернокожие приятели тетки Салли. Пошептавшись и поплакав над бедным мальчуганом, они разобрали малышей между собой и сколоти л и деньжонок на проезд Тома на север, в большой город, полный автомобилями, трамваями и высокими домами.

- О! уж там ты наверное не пропадешь, - говорил дядя Билль, поглаживая Тома по курчавым волосам. - Где так много людей, там наверное и много столовых. А где столько столовых, там всегда найдется грязная посуда и на твою долю. Мой тарелки, Том. Мой тарелки и помни» что ты негр. Неграм не приходится много рассуждать на этом свете.

И Том, поцеловав в последний раз всех этих черных Биллей, Цезарин, Туанет и Юмбо, простился наконец со своим родным поселком и сел в грязный вагон, отведенный специально для негров.

- Фу-фу-фу!- закричал сердито паровоз, и маленькая станция дрогнула и поплыла назад. Сквозь мутное окно Том в последний раз видел знакомые лица провожающих его друзей, станционные постройки, голубую даль проплывающих степей, яркое, яркое солнце, небо да красную крышу своего маленького родного домика на солнце.

- Фу-фу-фу! - кричал паровоз. - Ты не наш! Ты не наш! Ты не наш!-выстукивали все быстрее и быстрее колеса, и Том горько плакал в уголке, прижав к груди свой клетчатый узелок с старым учебником арифметики да остатком пирога, припасенного для него на дорогу черной теткой Туанеттой.

- Ну а потом? Ну а потом? - перебил товарища Тома Артюшка.

Товарищ Том засмеялся и встал с места.

- Длинно говорить обо всем. Самое лучшее все-таки, что я здесь с вами и что мне уже не нужно больше искать своего дома.

Вот он! - и товарищ Том похлопал ладонью по стенке своей комнаты.

- Значит ты и тарелки мыл? - спроси I Фомка у товарища Тома.

- Мыл и тарелки.

- И воду таскал?

- Таскал и воду.

- И самовары тоже, небось, ставил?

- Нет, самоваров я не ставил. В Америке нет самоваров. Но это все равно. Зато я чистил чужие сапоги, выколачивал чужое платье, бегал на посылках и вертел стиральную машину в прачешной, пока у меня не темнело в глазах. Но все это уже позади… А теперь давайте смотреть Лихунькин градусник.

И товарищ Том посмотрел на беленькую палочку термометра.

- Ах ты глупый, глупый! - сказал Лихуньке товарищ Том. - И как же это ты ухитрился заболеть? Тебе в кровать надо, а ты еще разгуливаешь. Ну, пойдем, я тебя отнесу домой.

- Сам дойду, - буркнул Лихунька и спустил ноги на пол.

Но пол не хотел стоять смирно под Лихунькиными ногами.

Словно качели, качались непослушные половицы, а стены то надвигались, то раздвигались перед больным мальчиком.

Но товарищ Том уже снимал с гвоздя свое пальто.

- Держись крепче, - сказал товарищ Том Лихуньке и набросил на него пальто. А потом осторожно взял его на руки и толкнул ногою дверь.

- Держись крепче! Сейчас и дома будешь.

Артюшка тоже выскочил в коридор за Лихунькой и тоже побежал вниз по лестнице, не отставая от Тома.

Лихунькина щека лежала на плече у товарища Тома, а ноги жалко болтались в воздухе над самой Артюшкиной головой.

- Лихунька! - крикнул Артюшка Лихунькиным бедным ногам. - Лихунька, ты совсем как Васькин воробей… И еще как я, когда у меня нога болела. Помнишь- весною?

- Помню, - сказал Лихунька через силу и тихонько, тихонько вздохнул. -Только тогда была весна и первое мая, и везде было солнце.

- А теперь зато будет октябрь,- заспорил Артюшка.- И это ни капли не хуже и даже чуточку лучше… И пожалуйста не спорь и пей все лекарства, какие нужно, потому что надо, чтобы ты был совсем, совсем здоровый.

- Хорошо, Артюшка, - послушно сказал Лихунька.- Я буду пить все лекарства и я непременно буду здоровым. А ты приходи завтра ко мне чуть свет… И Фомка пускай приходит тоже. И Ася, И Колюшка. И Сонечка. И воробья принесите. И Карошке скажите - пусть тоже приходит непременно. И тоже непременно чуть свет.

VII. НОЧЬ И УТРО

Как ни старался Артюшка заснуть по-настоящему в эту ночь, глаза открывались сами и голова тоже сама подымалась с подушки, как ни хотел Артюшка удержать ее па месте.

Рядом, на сундуке, обставленном со всех сторон стульями, мерно похрапывал Фомка. За перегородкой спала мама, и было слышно, как во сне что-то быстро-быстро говорит Ася. Все было, как всегда, и все было на своем месте: и мама, и Наташа, и Ася, и маленький ночничек в жестяном тазу, и красные цветы на сдвинутых ситцевых занавесках, и темные тени по углам.

Все было, как всегда, и только один Артюшка не мог заснуть сегодня, как засыпал он обыкновенно каждый вечер. То слишком горячей казалась ему его подушка, то слишком тяжелым одеяло, то пугали чьи-то шаги за стеной, то будили беспокойные мыши.

- Фомка, а Фомка! - звал шепотом Артюша, присаживаясь на постели. - Не проспи только. Нас чуть свет Лихунька будет больной ждать. И нас, и воробья, и Карошку. Слышишь, Фомка? А?

Но Фомка не слышат ничего. Фомка спал, свернувшись калачиком, под маминой теплой шалью. Фомка спал и видел во сне деревенскую улицу и золотые облака пыли, и важных коров, шагающих в этой пыли, и суетливых петухов на низких заборах, и морщинистое лицо своей бабушки в низеньком распахнутом оконце.

- А, это ты. Фомка, - говорила во сне Фомкина бабушка. - А я думала, ты все еще у лавочника в Москве.

- Не пойду я больше к лавочнику, бабушка, - отвечал ей во сне Фомка. - Я теперь уже не лавочников, а товарищеский. Меня товариществе «Друг» насовсем усыновило… Там, где Артюшка председатель. Я и в школу с Артюшкой пойду. Мне его мама сама говори па. А у лавочника от перин да лампадок и дышать нечем. И варенье у него всегда на замок заперто. А самовары такие тяжелые, что у меня все кишки пообрывались.

Крепко спит Фомка на сундуке среди своих стульев, крепко спит и не слышит, как зовет его с своей кровати Артем.

И Ася спит тоже, уткнувшись носом в ватного зайца. У ватного зайца красный пионерский галстук и синие штанишки в крапинку. Асе снится медведь на цепи и черный человек с бородою, и большущий кусок голубоватого сахара. А зайцу не снится ничего: он ватный.

Спит и мама. И маме тоже снятся сны. Только сны у мамы про большое, про важное. Сны у мамы снятся про ее работу, про шумные машины и гулкие залы, про пеструю пряжу и цветастые ситцы. Спит мама и видит во сне, как мелькает перед ней ткацкий челнок, как прыгает он по натянутым ниткам - основе, как продевает он между этими нитками новую нитку - уток. Красный, красный кумач ткет во сне Артюшкина мама. Из этого кумача мама сама сошьет новый флаг к .Октябрю, - новый флаг с большою звездою, с серпом и молотом, вышить ми золотом. И уже видит мама во сне, как идет она с этим флагом по московским улицам. Много народу шумит вокруг .мамы. Громко ступают ноги, громко бьет барабан, и труба поет тоже громко, громко. А ветер бьет маме в лицо и свистит в ушах, и сам расправляет складки нового красного флага. Крепко спит мама, наработавшись за день, и даже мама не слышит, как ворочается с боку на бок ее Артюшка.

Артемий тихонько сползает с кровати и шлепает босыми пятками по полу. Сначала он идет к комоду посмотреть, как поживает воробей, не подавился ли он во сне рябиновой ягодой, не выпорхнул ли он из своей коробочки. Но воробей лежит тихо, как умный, и тоже спит. Артюшка трогает пальцем его маленькую грудку. Воробьиное сердечко колотится ровно и тихо.

- Ну, отлежится, - говорит сам себе Артюшка и ставит коробочку с воробьем обратно на комод. - Завтра чуть свет я его Лихуньке понесу. Завтра чуть свет. - И вдруг Артюшка пугается и качает головой. - А будет ли еще Лихунька дома завтра чуть свет? Вдруг и Лихуньку увезут в больницу, как возили в прошлом году Колюшку и Сонечку?

Всем двором выбегали в прошлом году ребята к воротам провожать больных малышей. И у самых ворот стоял тогда черный блестящий автомобиль с красным крестом и большими буквами на боках. Помнит Артюшка, как человек в белом халате быстро нес закутанную Сонечку в этот автомобиль, а Сонечкин папа, переплетчик Рапопорт, без шапки и без пальто, бежал следом за ним, на бегу укутывая еще лучше и без того замотанные уже всеми платками Сонечкины ноги.

«Что ж это будет, если и Лихуньку увезут в такой же карете такие же люди в белых халатах?»

Артюшке сразу стало холодно и скучно.

«А как же будет тогда без Лихуньки?» - думает Артюшка и ежится, переступая с ноги на ногу. «Ему-то, конечно, хорошо будет на автомобилях в больницы разъезжать. А как же я один со всеми делами справлюсь… Без Лихуньки мне пожалуй и дома не выстроить. И представленья не сделать. И флажков не наклеить сколько надо.. Да и Лихуньке, верно, тоже будет скучно. Автомобиль автомобилем, а дома все-таки лучше».

И хочется Артюшке придумать что-нибудь такое, чтобы не увозили Лихуньку в блестящем черном автомобиле с красным крестом на боку. И не может ничего придумать.

- Увезут! Увезут! - говорит тихонько Артюшка, и кажется ему, что уже гудит в сонном переулке черный автомобиль. И если не в самом переулке, то где-нибудь около бульвара, а если еще не у бульвара, то уже наверное там, на шоссе, где на асфальтовой мокрой мостовой змеями блестят отраженья фонарей.

«А что, если ему дать касторки?» - опять думает о Лихуньке Артюшка. «Или компресс поставить на живот? Мне мама тоже ставила компресс, когда я наелся абрикосовых косточек… Или еще чего-нибудь… Только бы проснулась мама: мама наверное знает все о больных детях».

Но мама по прежнему крепко спит за своей перегородкой. Маме по прежнему снится веселая, шумная фабрика, и цокот машин, и гомон людей, и пестрые цветы на новых праздничных ситцах.

Крепко спит мама, крепко спят Ася с Наташей, крепко спит и Фомка на своем сундуке.

Артюшка снова забирается в свою постель и снова закрывает глаза. Но глаза не слушаются Артюшки. Артюшка пальцами нажимает непослушные веки, но в глазах все равно не сон, а пестрые, синие, красные и зеленые круги.

- Вот, верно, и Лихунька не спит тоже, - вздыхает Артюшка и снимает пальцы с век. Веки обрадованно хлопают и поднимаются над непослушными глазами.

Все, как всегда, и все на своем месте: и маленький ночничек в жестяном тазу, и красные цветы на сдвинутых занавесках, и темные тени по углам.

Только красные цветы стали чуть-чуть краснее, а тени съежились и присели на пол. Тоненькие, тоненькие, совсем как пальцы, полоски света раздвигают ситцевые занавески и, вытягиваясь, ползут и дальше, на желтую клеенку обеденного стола.

«Вот и утро» - думает Артюшка. «Вот уже и чуть свет. Верно, уже и Лихунька ждет меня. А автомобиль, наверное, где-нибудь за углом. И надо бежать скорее, пока Лихуньку не увезли в больницу».

Тихонько, тихонько тянется Артюшка к своим вещам - «одежкам». Чулки сами так и лезут на Артюшкины ноги и лифчик тоже застегивается сразу. Только противные шнурки не хотят слушаться Артюшки. Совсем не в те дырочки лезут медные кончики, путаются узлы, затягиваются в плотные, совсем как камешки, комочки.

- А ну вас совсем! - сердится на шнурки Артюшка и наскоро обматывает ими башмаки уже без всяких дырочек. Верхние края башмаков отгибаются и свисают собачьими ушами, но Артюшке сейчас не до красоты. Скорее! скорее! пока не приехал еще к ихней калитке «крест-помощи». Так называют дети блестящий черный автомобиль… Криво, через пуговицу, застегивает Артюшка свою куртку, криво застегивает и пояс. Только бы не опоздать, только бы еще застать Лихуньку! В карман куртки Артюшка прячет целый листочек переводных картинок, коробочку с воробьем заворачивает в платок и бежит на цыпочках к двери. Но у самого порога останавливается и хлопает себя полбу.

- А пряник? А медовый пряник! И как же это я его забыл, дурачина!

Медовый пряник с миндалинками и изюмом лежит у Артюшки под подушкой. Это вчера мама принесла всем ребятам по прянику. Пряники были самые замечательные и совсем не похожи на обыкновенные, которые продают на кило и которые можно есть даже не рассматривая. Вчерашние пряники были все разные и их не только можно было грызть,но с ними еще можно было и играть, и это было самое интересное. Пряничная куколка, рыба с розовыми перышками, птичка и лошадка с уздечкой из белой глазури. Трудно было даже и выбрать - такие они все были красивые и так хотелось взять их все сразу. Но все-таки лучше всех была лошадь. Хвост у лошади был трубою, а выгнутая шея дугой. И вся она с головы до ног была усыпана белыми и розовыми сахарными кляксами, совсем как настоящая лошадь в яблоках.

Ася сразу отгрызла своей куколке голову с изюминками вместо глаз, и Наташа сразу перекусила пополам свою птичку, и даже Фомка в один миг слизал розовые разводы с рыбьего хвоста, и только Артюшка никак не хотел попробовать своей лошадки ни с головы, ни с хвоста, ни с копыт.

- Пускай лежит,- сказал Артюшка, укладываясь спать, и засунул лошадку под подушку .-Завтра чуть свет я ее покажу Лихуньке.-И, подумав, вздохнул и сколупнул с лошадиного бока всего-навсего только одну разъединственную сахарную кляксу.

Это было вчера, а сейчас, впопыхах, Артюшка чуть-чуть не забыл о своем замечательном прянике.

Осторожно озираясь по сторонам и тихонько ступая на цыпочки, Артюшка тихонько пробрался обратно к своей постели и вытащил из-под подушки своего рысака. Немного подумав, он сунул его в шапку, шапку нахлобучил на голову и уже опрометью, боясь, чтобы кто-нибудь не задержал его по дороге, ринулся к выходной двери.

Только на лестнице Артюшка понял, что ночь прошла еще не совсем. Окно на лестнице было не золотое, каким оно бывало всегда по утрам, а синее, синее, будто кто заклеил его снаружи синею папиросною бумагой. Нигде не хлопали двери и ни в какой квартире не говорили никакие голоса. Ни на одной кухне еще не гудел и не пофыркивал сердитый примус, и даже у доктора не лаяли важные собаки: «Хаф! Хаф!» как лаяла толстая мамаша. «Гав! Гав!» как повизгивала всегда тоненькая дочка.

Но Артюшка не слушал долго у запертых чужих дверей. Придерживая осторожно коробочку с воробьем, он спустился вниз - в самый низ, туда, где на двери была нарисована мелом распяленная и раздутая ветром рубашка, а вокруг нее тем же самым мелом были написаны кривые слова: «Китайская прачешная» «Свой труд».

Но и за этой дверью было тоже тихо.

«Верно, еще спит» - подумал Артюшка и облегченно вздохнул. «Хорошо, что я встал сегодня самый первый. Значит я сразу увижу и крест-помощи, и людей в белых халатах, и все, все. Значит и Лихунька поедет в больницу не один, а с воробьем и с картинками, и с пряничной лошадью». И еще немного подумал и еще сказал себе под нос: - А не откусить ли мне кусочек лошадиного хвоста? Лихуньке все равно и бесхвостый понравится, знаю, а там такая хорошая изюминка, что я еще и не видывал таких никогда.

И, сняв шапку, Артюшка достал пряник. В шайке лошадка разогрелась и стала сразу мягкой и липкой. Хвост немного осел, немного покривилась шея, а сахарные кляксы растеклись белыми ручьями по коричневым медовым бокам. Но и сейчас конь был прямо на славу, а хвост был такой вкусный, что Артюшка даже пожалел, что у лошадей не такие длинные хвосты, как у бумажных змеев с трещотками и что конец их начинается почти у самою начала.

Пока Артюшка думал о Лихуньке, о людях в белых халатах и о пряничных хвостах, окошко на лестнице из синего стало голубым, а из голубого серым, и это уже было конец, потому что за окошком опять шел дождь и на сегодняшний день оно и не собиралось быть золотым.

Артюшка спрятал бесхвостого коня обратно в шапку, а коробочку с воробьем осторожно поставил в углу у отопленья. Затем он тихонько приоткрыл дверь и высунул нос на улицу. За носом он высунул руку, за рукой ногу, и наконец, весь Артюшка очутился на крылечке под мелким, мелким, как сквозь сито, моросящим дождем.

На лестнице бы по, конечно, и суше и теплее, но зато отсюда, с крыльца был виден переулок, и мокрая дорога, и сквозная аллейка бульвара, и даже не потушенные еще огни у самолетовых домиков-ангаров.

«Все отсюда увижу» - подумал Артюшка. «И если за Лихунькой приедет сейчас автомобиль, я и автомобиль тоже увижу самый первый».

VIII. «КРЕСТ-ПОМОЩИ»

Дождь намочил Артюшкину куртку и забрался в расшнурованные башмаки и уже успел пролезть и на спину за воротник, а автомобиль все еще не ехал и не ехал. Мимо калитки но переулку уже шли изредка люди. Накрыв голову старым мешком, пробегали молочницы с гремящими бидонами молока, подпрыгивая на камнях мостовой, проезжали тяжелые полки ломовых, с булками в карманах шли торопливо рабочие и уже пробегали похожие на воробьев суетливые школьники с сумками.

- Артюшка! Артюшка! - уже кричала Артюшкина мама, перегнувшись с верхней площадки лестницы. - Что ты там делаешь? Почему ты не идешь пить чай? Ты же опознаешь в школу.

- Я… дышу воздухом, - отвечал маме Артюшка, размазывая по лицу дождевые потоки. - А в школу мне сегодня все равно не надо идти. Разве ты забыла, что сегодня наш свободный день?

- И правда, забыла! - откликалась сверху Артюшкина мама. - Только не промочи ног. И приходи скорее есть.

- Я уже ел, - отвечал ей опять Артюшка и облизывался, припоминая откушенный лошадиный хвост.

Если сказать но правде, то у пряничного коня сейчас не хватало не одного только хвоста.

Так долго не ехал автомобиль, так долго не отворялась дверь в китайскую прачешную «Свой труд» и так вкусно было до сих пор во рту от сладкого медового хвоста, что за хвостом последовали понемножку и копыта, и острые уши, и веселые кольца гривы и даже самый кончик коричневой лошадиной морды. Но и без хвоста, и без копыт, и без ушей и даже без гривы пряничная лошадь была все еще отличнейшей лошадью. Обглоданная и обсосанная со всех сторон, она была теперь, правда, похожа на обыкновенную лепешку, но ведь и в этой лепешке все же были черные изюминки и белые миндалинки, которые еще не все успел выковырять проголодавшийся Артюшка. А что же еще требовать от пряничной лошади, вдобавок еще и размякшей немного в теплом и уютном местечке?

- Артюш! - закричал наконец и Фомка и зашлепал но грязи своими здоровенными калошами. - А что я, брат, во сне только видел! Бабушку видел, и коров соседских, и нашего петуха рыжего… А ты что здесь делаешь? Маманька твоя из-за тебя все комнаты обегала…

- Знаю,- махнул рукою Артюшка и потом прибавил с таинственным видом: - Сейчас Лихуньку в больницу повезут. Так я автомобиль стерегу. Воробья ему принес, картинок и… лошадь, - прибавил он и посмотрел в сторону.

- Ишь ты! - сочувственно вздохнул Фомка и тут же прибавил повеселее: - А в больнице ничего, хорошо. Я в больнице тоже когда-то лежал. Чисто-та!… Я бы и еще полежал когда б только бегать можно было.

- А «Дом хороших людей»?-сумрачно перебил его Артюшка. - А праздники? А флажки? А товарищество?.. Ты думаешь, мы с тобой одни так и управимся? Да и Лихуньке без товарищества, ты думаешь, весело будет? А вдруг он всю зиму проболеет?.. У нас вон уже десять копеек на товарищеские лыжи накоплены. Мы, когда снег выпадет, ледяную гору делать будем. И каток устроим. И баб налепим. А он там один будет сидеть да только на воробья смотреть.

И Артюшка даже засопел носом от жалости к Лихуньке, как вдруг… как вдруг за самым углом загудел гудок автомобиля.

- Крест-помощи! - закричал Артюшка и уцепился за Фомкин рукав. - Смотри, смотри, какой черный! И сюда заворачивает. К нам, к нам! Честное слово, к нам!

Накренясь на повороте, из-за угла выехал черный автомобиль и, расплескав во все стороны грязную, темную лужу, медленно подкатил к калитке белого дома. Рукою в кожаной перчатке шофер надавил резиновую грушу гудка. Сирена взвыла протяжно и громко и, взбешенный пронзительным воем, с визгом кинулся Карошка на перекладины желтого забора.

- Крест-помощи! Крест-помощи! - захлебываясь от волнения, кричал Артюшка и, даже не разглядывая автомобиля, бежал вниз к Лихунькиной двери, чтобы не опоздать, не пропустить ни одной минутки.

- Да какой же он крест-помощи, когда он без креста и без букв? - кричал вдогонку Артюшке отставший немного Фомка.

Но Артюшка не слушал его. Дверь в прачешную уже скрипела на своих петлях, облако пара уже вылетало белым клубом на холодную лестницу, и громко-громко говорили за открывавшейся дверью голоса.

- Лихунька!- кричит Артюша у самого порога. - Не бойся, Лихунька! Не бойся. Мы все тебя будем ждать. Все! Все!.. А воробья можешь взять с собою. Он живой и совсем здоровый.

- Куда взять? - отвечает вдруг Артюшке Лихунькин голос, и сам Лихунька - сам Лихунька в своей серой куртке, в своей синей шапке-ушанке, в зеленом шарфе, обмотанном вокруг шеи, - сам Лихунька широко распахивает скрипящую дверь прачешной.

Артюшка отступает назад и роняет коробочку с воробьем на землю. Платок, покрывающий коробочку, отлетает в сторону, и коробка переворачивается на бок. Неуклюже растопырив неокрепшие еще крылья, воробей выпархивает из своей тюрьмы и посматривает вбок кругленьким черненьким глазком. Из-под входной двери пахнет дождем, ветром, свободой. Незамеченный никем, воробей осторожно перепархивает к порогу.

- Лихунька! - наконец кричит во все горло обрадованный.

Артюшка. - Лихунька. А ведь за тобой крест-помощи приехал! Зачем же он за тобой приехал, если ты здоровый?

- Конечно, я здоров, - отвечает Лихунька Артюшке. - Я же обещал тебе выпить касторки. А если бы даже я и не обещал, так все равно бы выпил. - И прибавляет, немного смущенный:- Меня мама за руки держала, а дедушка целую ложку в рот так и налил.

- Так за кем ж это крест-помощи? - спрашивает Артюшка и оглядывается по сторонам.

Но сверху уже бегут легкие, быстрые, сильные шаги. Застегиваясь на ходу, по лестнице сбегает товарищ Том и кричит, не останавливаясь, зазевавшимся ребятам:

- А ведь это вовсе и не крест помощи. Это за мною автомобиль со стройки. Знаешь ли ты, что мы сейчас строим, товарищ председатель?

- Что? Что? - бросается Артюшка за Томом и хватает его за полу пальто.

- Мы строим «Дом хороших людей», - отвечает ему на бегу товарищ Том, и зубы его блестят на черном веселом лице.- Мы строим дом для детей.

- Для каких детей? - не отстает от него Артюшка и бежит за ним на крыльцо.

- Для детей черных и белых, для желтых и краснокожих. Для всех тех, кому плохо живется на их родине. И это буде! настоящий «Дом хороших людей».

И товарищ Том уже прыгает с размаху на жесткое сиденье рядом с шофером.

Рукою в кожаной перчатке шофер нажимает грушу сирены. Гудок кричит пронзительно и громко, и так же пронзительно лает Карошка, бросаясь вслед удаляющемуся автомобилю.

Артюшка с гордостью оборачивается к Лихуньке и Фомке.

- Вот так Том! - говорит он, покачивая головой. - Я же говорил тебе, что он самое трудное электричество и то может проводить лучше всех

- Электричество - это что! - говорит Фомка и тоже качает головой. - А как это он про дом догадался? Ты его научил, что ли?

- Не знаю, может и я, - скромно отвечает Артюшка и в замешательстве снимает шапку с вспотевшей головы.

На дне шапки мягким коричневым комочком лежит обгрызанная пряничная лошадь. Артюшка смотрит па нее, потом вытаскивает и старательно делит на три части.

- А тебе можно? - спрашивает он Лихуньку и внимательно смотрит на его живот.

- Можно, - отвечает Лихунька и засовывает за щеку свою долю. И потом прибавляет, подумав:- А мы своего «дома» все-таки не бросим. Правда?

- А чего нам бросать! - уверенно отвечает Артюшка. - У меня за сундуком полный угол досок набрался.

- А у меня такие гвозди, что и железо приколотят,- откликается Фомка.

И все трое смотрят на открытую дверь, за которой вместе с дождем уже начинают золотиться первые слабые лучи проглянувшего солнца.

IX. «ДОМ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ»

Товарищ Том сказал правду: лавочник и близко не подошел к белому дому на солнце. И даже Васька перестал шататься около калитки. И никто больше не стучал в дверь страшными кулаками, - и никто больше не свистел за забором и не на кого уже было лаять веселому кудлатому Карошке.

Каждое утро Фомка выходил теперь вместе с Лихунькой и Артюшкой на сквозной рыжий от осени бульвар и, прижав к груди узелок с книжками, бежал в припрыжку через лужи в школу мимо синего, синего Ходынского поля; мимо широких ангаров - самолетовых домиков, мимо трамвайной станции, мимо чугунных коней на высоких воротах.

Теперь и от Фомки, как и от других ребят, тоже пахло по утрам мылом, зубным порошком, молоком и черным дуплистым хлебом, - и также, как у всех, лежала у него теперь в оттопыренном кармане куртки румяная булка, приготовленная на завтрак. Теперь Фомка не выколачивал уже больше лавочииковых полосатых перин и не таскал тяжелых ведер с водою.

И о перинах, и о воде, и о горячих самоварах, и о тележках с помидорами все рассказал Артюшка в школе своему отряду.

- Не отдадим! - кричали пионеры. - Не отдадим! Пускай лавочник сам себе капусту квасит, если хочет… И Ваське этому тоже не спустим! И не подумаем!

И так же дружно, как и члены товарищества «Друг», пионеры подняли руки и пообещали все, как один, Фомки никому в обиду не давать.

Дома, после этого собранья, Артюшка весь вечер не вылезал из-за стола. Высунув язык от усердья, он старательно вырисовывал на большущем листе бумаги замысловатый рисунок дня школьной стенгазеты. И только изредка сердито порявкивал, - совсем, как медведь на цепи, на Фомку и Лихуньку, навалившихся сзади на его плечи.

- Отстаньте! - кричал Артюшка. -Дайте дыхнуть! У меня из-за вас лавочников живот нигде не помещается!

Фомка и Лихунька на минутку откидывались от Артюшкиной спины, но потом, не утерпев, опять наваливались еще сильнее.

Каждому хотелось увидеть первому, как Артюшка приделывает рыжую бороду и тоненькие ножки к круглому шару лавочникова живота и как прячется маленький человечек-Фомка за тесной стеной других человечков, - в которых сразу и без всякой ошибки можно было угадать пионеров. Такие красные галстуки были у них на шеях и такие веселые флажки подымались над их головами!..

Артюшка рисовал, - а рядом, заложив руки за спину, расхаживала Наташа и вслух сочиняла стишки. - подписи к Артюшкиной картинке. Стихи должны были выйти самые замечательные, - но пока не выходили совсем никакие и Наташа от нетерпенья топала ногами и фыркала, как кит. Аза Наташей, не отставая, шагала Асенька и, заглядывая Наташе в лицо, подсказывала ей самые смешные слова, какие только могла вспомнить, - но это, все равно, нисколько и ничему не помогало.

…И вот примчался Фомка к нам!.. -сочиняла Наташа, красная, как флажок на Артюшкином рисунке.

…примчался Фомка к нам! -повторяла за ней Ася.

- А Ваське… а Васька… а с Васькой, - мучалась над непослушными стихами Наташа.

- Болит живот! Живот болит у Васьки, - обрадованно подсказывала Ася.-У Васьки болит живот, и ему касторку дают!

Но Наташа отмахивалась от Аси, как от мухи, - и, вдруг, подпрыгивала на месте:

- А Ваське худо по ночам! - кричала она и весело всплескивала руками.-Вот это да! Здорово! Совсем, как у Пушкина!

«И вот примчался Фомка к нам, А Ваське худо но ночам Потому что от хлопот У него болит живот!»

- Здорово! - кричал Артюшка.

- Здорово! - кричал Фомка.

- Здорово! - кричал и Лихунька, - и отскочив от стола, - все трос плясали на одном месте, распевая замечательные Наташкины стихи.

Но Наташа уже не может остановиться. Стихов теперь уже не нужно придумывать. Они выдумываются сами, - одни лучше других; только поспевай говорить.

«Помидоры он таскает, Воду в бочки наливает»;

Захлебываясь, говорит Наташа, встряхивая стриженой головой

«И от этого мученья Он не может есть варенья!..»

- Пр-равильно! - вопит во весь голос Фомка и так стучит кулаком по столу, что стакан с Артюшкиными кисточками пошатывается и звенит; и мутная сине-черная вода плещется через край стакана на желтую клеенку стола.

«Ну, а Фомка очень рад, Поступает к нам в отряд. Пионером стал наш Фом…»

Тут Наташа на секунду останавливается и беспомощно оглядывается но сторонам.

- Наш Фом .. -тихонько повторяет за Наташей Асенька и хмурит брови, придумывая что-нибудь посмешнее.

Но Наташе не нужна больше Асина помощь. Она смотрит на потолок, на пол, на белые стены, - и выпаливает с торжествующим видом:

«Пионером стал наш Фом И растет, растет, как дом!…»

- Ура! - кричит опять Фомка.

- Ура! - кричит и Лихунька.

И один Артюшка не кричит ничего. Артюшка поджимает губы и морщит нос. А потом смотрит на Наташу прищуренными глазами, - долго, долго, - самую долгую минуту, - и говорит наконец, сквозь зубы.

- А про дом ты выкрала и это очень стыдно!

- Как, выкрала? - кричит Наташка и подскакивает к брату.- Где я выкрала? Ты врешь! Ты всегда врешь… Я ничего не крала! Ни одной капелечки!

- Нет, - выкрала! - упрямится Артюшка. - Это то самое, где Жучка и сено… Там тоже воз, как дом. Я очень хорошо помню…

- Я тоже помню! - горячится Наташка. - Только это вовсе не при чем. Там воз, а у меня Фомка… Совсем другое!

- Нет, не другое!

- Нет, другое!

- Нет, не другое!

- Не другое! Не другое! - кричат за Артюшкой и Лихунька, и Фомка. А Асенька смотрит на красную от злости Наташку, смотрит на Артюшку и только головою качает. И потом, подумав, говорит тихонько.

- Ну да, другое! Вот, когда бы у Фомки вместо ног одни колеса были, - так это было б не другое… А у Фомки не колеса, а ноги. - И, еще подумав, - прибавляет уже совсем шепотом.

- И даже в калошах…

От Аськиных слов смеется Фомка, фыркает Лихунька, улыбается Артюшка и только одна Наташка стоит сердитая, носом в стенку, - а пальцы в кулаки. Но Асеньке жалко сердитую Наташку. Она дергает Наташку за юбку и заглядывает ей снизу в лицо.

- Не надо плакать, - говорит Ася Наташе. - Не надо плакать! А то у тебя от слез все глаза лопнут. И будешь ходить безглазая, - как гусеница на дереве…

Но теперь уже и Наташа начинает немножко смеяться. Совсем тихонько смеется сердитая Наташа, - но, все равно, всем делается сразу еще веселее и смешней. И всем делается сразу видно, что Наташка вовсе не только красная и растрепанная от злости девчонка, - а что ее стихи и вправду совсем хорошие стихи, -а на щеках у нее, когда она улыбается, -делаются ямочки,-и ни у одной гусеницы, конечно, не бывает таких веселых и черных глаз, - и что она настоящий товарищ и самый настоящий член товарищества «Друг».

- Ну, уж ладно! - говорит примирительно Артюшка.- Другое, так другое. Только ты напиши поразборчивей, чтобы вся первая группа прочла!

- Хорошо, я напишу! - соглашается Наташка, - и прибавляет, потупившись. - А вместо дома, можно и другое придумать… Вот., скажем так:

Пионером станет Фом,- И в комсомол пойдет потом!

- Вот это здорово! - соглашается Артюшка. - Это уж, правда, совсем, как у Пушкина. Так и пиши!..

- Так и напишу!-откликается обрадованно Наташка и уже придвигает табуретку поближе к столу, чтобы записать свои замечательные стихи, как вдруг на улице за окном фыркает и гудит остановившийся у самых ворот автомобиль.

Опрокидывая на бегу табуретки и стулья, ребята, толкаясь, налипают на окошко. Фонари автомобиля далеко освещают черную, грязную дорогу. Самою автомобиля в темноте не разобрать, - зато и сюда слышно, как стучит и цокает мотор, - нетерпеливое автомобилье сердце.

- Это опять за Томом! - говорит Артюшка, оборачиваясь к своим приятелям. - Верно, - опять в «Дом хороших людей»! повезут… Вот бы и нам туда…

- А ты попроси! - советует Артюшке Лихунька, и кивает на дверь. - Попроси! Слышишь?

Но Артюшка только пожимает плечами. Глупый Лихунька! Будто Том и без того не повез бы ребят, если бы только было можно. А не везет, - значит, нельзя. А - нельзя, значит, и приставать нечего…

И Артюшка уже открывает рог, чтобы сказать все это Лихуньке, - но сказать ему ничего не удается. В дверь громко стучат. Раз. Два. Три. Стучат громко, но от этою стука никому не страшно, - потому, что это стучит Том,- и все сразу узнают это.

- Дети! - говорит товарищ Том, распахивая дверь. - Кто хочет ехать со мною смотреть наш новый «дом хороших людей»? Только, - чур! Самых маленьких не брать! Поедут Наташа, Артюшка, Лихуня, Фома и Кэтти-Катюшка!

- А я? - спрашивает Асенька и моргает глазами, чтобы слезы не .мешали ей смотреть на товарища Тома. - А я?

- А разве ты не маленькая?-спрашивает Асю товарищ Том и, наклоняясь, подхватывает ее на руки.

- Нет, я не маленькая!-отвечает ему Асенька и тычется мордочкой в Томово плечо. - Я уже четыре буквы знаю… И картошку умею чистить… И зайцу сама штаны с мылом выстирала… Вот Танечка у Сергеевых - та маленькая… Она и ходить не умеет. Совсем не умеет. Даже на цыпочках!…

- Вот тебе и на!-смеется товарищ Том. - Выходит, ты и, вправду, уже не маленькая. Придется, видно, и тебя брать. А я и не заметил, как ты выросла!.

И товарищ Том сам натягивает на Аськину головенку мохнатую шапочку с шишечкой, - сам застегивает ее пальто, - сам завязывает шарфик на шее и сводит ее с лестницы тоже сам.

В автомобиле дети становятся сразу тише. Сырой осенний ветер забивается под кожаный верх с тусклыми слюдяными оконцами и щипает щеки. Лужи с плеском расступаются под толстыми шинами и автомобиль, подпрыгнув на переезде, мягко выкатывается на гладкий асфальт Ленинградского шоссе.

Сначала товарищ Том не говорит ничего, - но потом, - кладет руку на колено Фомке и наклоняет к нему ближе свое смуглое, темное лицо.

- Фом!- говорит товарищ Том. - Я говорил сегодня о тебе в нашем «доме». В том самом доме, куда мы сегодня едем с тобой. Тебя там ждут. Для тебя там уже готовы и кровать, и стол, и книги, - и все, что нужно такому парнишке, как ты.

Фомка смотрит на товарища Тома и хлопает глазами. Какой дом?… И кто может ждать там его, - Фомку, лавочникова батраченка, - еще позавчера таскавшего тяжелые ведра и колотившего палкой противные полосатые перины… Кому он там нужен такой?… И зачем?..

- А зачем?-спрашивает тихонько Фомка товарища Тома - но Артюшка не дает договорить ему.

- Ура! - кричит обрадованный Артюшка и хватает за руку Тома. - Значит Фомка на совсем в Москве останется? На совсем? На совсем?

Товарищ Том смеется и отбивается от Артюшкиных рук, губ и разбрыкавшихся ног…

- А это ты спроси у Фомки! -наконец, выговаривает он.- Захочет, - будет в Москве, - захочет, - к бабке в деревню вернется - вот только к лавочнику его не пустим. Если даже и захочет.

- Да, что я дурак,что ли! - вопит в свою очередь Фомка и в свою очередь хватает Тома за рукав куртки.-Да я к лавочнику и на порог не пойду!.. А к бабке я поеду,-это да!.. Только сначала на тракториста выучусь, - или на милицейского, - или еще на кого…

- Валяй на тракториста,- опять кричит Артюшка. - Тракторист, - это вроде шофера… А я шофером буду!.. Или летчиком!.. Или дома строить буду… Это, тоже, хорошо!

- Все хорошо! - отвечает Артюшке товарищ Том и гладит его тихонько по плечу…

Автомобиль вырывается наконец из темноты и тишины широкого шоссе. За слюдяными оконцами мелькают огни Балтийского вокзала, - затем освещенные окна магазинов, затем пестрые вывески кино, - затем снова тень и синь полуосвещенных переулков, - и наконец, затрубив, как слон, автомобиль останавливается у подъезда.

- Вставайте! Приехали! - говорит товарищ Том и выходит первый, подхватывая на руки замешкавшуюся в дверях Асеньку.

На освещенной широкой лестнице гулко отдаются торопливые шаги ребят. Пахнет свежей известкой, масляной краской,- только что отструганным смолистым деревом и не высохнувшим еще, как следует, лаком. Из широких коридоров двери раскрываются в светлые, просторные комнаты. Под потолком сияет электричество в молочных матовых колпаках. «Томово электричество!» думает Артюшка и улыбка сама разжимает его сжатые от волненья губы.

В комнатах белеют кровати. На окнах, прикрытых желтыми занавесками, стоят цветы. В белых, выкрашенных масляной краской, шкафах пестреют разноцветные обложки книг.

- А где же дети?- спрашивает Асенька и даже заглядывает под кровать - Смотри Том! Сколько комнат и никаких детей!

- А дети еще будут! -отвечает Асеньке Том и весело оборачивается к старшим. - Дом откроется только через несколько дней. К седьмому ноября. Вот тогда детей будет сколько хочешь. И каких хочешь. И таких черных, как мая Кэтти. И таких белых, как Фомка. И таких желтых, как ты, Лихунька.

Артюшка кивает головой и тихонько вздыхает.

- И Фомкина кровать тоже здесь?- спрашивает он.

- Конечно здесь! - отвечает товарищ Том. - Если он только захочет, разумеется!

Но Фомка только кивает головой и не отрывает глаз от пестрых книжек, веселых картинок и сквозной зелени растений на окне.

Дети обходят с Томом весь дом и снова выходят на гулкую лестницу. В распахнутую дверь видны мокрые плиты тротуаров, - блестящий асфальт и на освещенном автомобильными фонарями кусочке мостовой светится частая сетка дождя.

- Вот и опять дождь! - говорит товарищ Том…-Шагайте быстрей! Да не лезьте в лужи…

С визгом и криком прыгают дети в вздрагивающий на месте автомобиль. Товарищ Том усаживает осторожно Асеньку рядом с собой и поправляет воротник пальто.

Один только Артюшка на минутку задерживается на ступеньках подъезда. Еще раз, - еще в последний раз он осматривается вокруг себя, - на освещенную широкую лестницу,- на сквозную клетку подъемной машины, - на красный намокший под дождем флаг, свисающий над крыльцом, и на маленькую табличку, прибитую к дверям. Там разными буквами и на разных языках написано название нового детского дома, - для детей - белых, как Фомка, черных, как Кэтти-Катюшка, и желтых, как маленький китайчонок Лихунька…

Артюшка всматривается в эту надпись, но незнакомые буквы ничего не говорят ему.

И, пока Том усаживает в автомобиль ребят, Артюшка тихонько вытаскивает из кармана огрызок карандаша и приписывает внизу под непонятными буквами - мелкие, мелкие кривые Артюшкины каракульки.

«Дом хороших людей».

Оглавление

I. ТОМ, ФОМ И АРТЕМ

II. ТОВАРИЩЕСТВО «ДРУГ»

III. ТЕЛЕЖКА С ПОМИДОРАМИ

IV. О МЕДВЕДЕ И ВОРОБЬЕ И О ПОЛОСАТЫХ ПЕРИНАХ

V. СТРАШНЫЕ ГОСТИ

VI. ИСТОРИЯ ТОВАРИЩА ТОМА

VII. НОЧЬ И УТРО

VIII. «КРЕСТ-ПОМОЩИ»

IX. «ДОМ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg