«На грани»

На грани (fb2) - На грани [сборник] 1044K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Надежда Смаглий

Надежда Смаглий На грани

По ту сторону радуги Повесть

Часть 1. Мечта

Когда Санька был совсем маленьким, мечтал он взлететь в небо и парить над землёй, распевая чудесные песни вместе с облаками. Да-да, именно облаками! Ведь в них жили звуки – самые прекрасные на свете звуки! Вы можете не верить, а Санька верил, потому что видел однажды, как радужные капли летели из облака и напевали дождливо-солнечную песенку. И казалось тогда, что вместе с облаками уплывает он далеко-далеко от родной деревни. Санька хорошо запомнил этот необыкновенный день.

Прибежал он тогда на широкое поле, что раскинулось за деревней, бросился навзничь в душистые травы, выплакивая детскую обиду. Долго причитал, размазывая по грязным щекам слёзы и жалуясь букашкам да муравьям на мамину несправедливость. Потом затих и уставился в небо, где проплывали причудливые облака похожие то на маленьких фей, то на дивных птиц, то на загадочных животных. Долго наблюдал он за превращениями, и вдруг показалось ему, что одно облако приняло его очертания. Точно! Даже лицо можно было разглядеть сквозь белёсую дымку!

Облако-Санька неспешно плыло по небу, из него накрапывал редкий дождик, а над ним светило яркое солнце. Отчаянно завидуя небесному двойнику, Санька вскочил и помчался по полю вприпрыжку.

– Ты куда-а? Возьми меня с собо-ой! – кричал он, размахивая руками.

Ветер трепал огненно-рыжие волосы мальчишки, а сверху казалось, что несётся по зелёному полю крошечный огонёк, готовый вот-вот поджечь льнущие к земле травы. Облако-Санька, наблюдая с высоты за земным двойником, всё раздувалось и раздувалось, словно еле сдерживало смех, наконец, не выдержало и взорвалось – хлынуло серебристым дождём! Санька задохнулся от восторга и припустил ещё быстрее, подставляя ладони под небесные капли. И долго бежал бы он, но размылись черты облачного лица, и закончилось поле.

Споткнулся Санька о камень и полетел лицом вниз, сбивая в кровь коленки, да раздирая и без того рваные штаны о колючий кустарник. Но не вскочил, а остался лежать на дороге, ведущей к дому. Сначала всхлипывал от боли, потом перевернулся на спину и замер… – над полем повисла радуга, зацепившись одним краем за деревню, а другим за окраину города, видневшегося вдали!

И почудилось ему, что вырос в чистом поле необыкновенной красоты замок. Он сверкал влажными от дождя стенами и поблёскивал солнечными куполами, а над ним плыл тихий перезвон – это созывали на вечернюю службу верующих. Санька долго слушал удивительные звуки, и вдруг показалось, что не колокольный звон плывёт над деревней, а капли дождя, разбиваясь о призрачные стены и рассыпаясь на сотни радужных колокольчиков, поют и зовут его в сказочную страну! Он слушал мелодию облака, дождя и радуги, боясь пошевелиться, и только по лёгкому движению губ, да по пристальному взгляду можно было заметить, как вслушивается, всматривается мальчишка в это чудо.

С тех пор прошло немало времени. Санька подрос, но не забыл, с каким восторгом мчался по бескрайнему полю за облаком – своим двойником. Как не забыл и волшебную мелодию, словно навсегда поселившуюся в голове. Что бы он ни делал, куда бы ни шёл, звуки преследовали его повсюду. Он мог остановиться посреди улицы и на глазах у всех запеть, как соловей, зачирикать, как воробей, даже зажурчать, как бегущая в роднике вода. Люди замирали от изумления, а мальчишка, не замечая никого, шёл дальше. И так научился он подражать любому звуку, что вскоре даже мать не могла отличить, кто поёт – птица, сидящая на ветке, или сын. А ещё он учился летать. Соорудив «крылья» из кусков старой парниковой плёнки и ржавой проволоки, при любом удобном случае влезал на крышу сарая или стог сена и, широко раскинув руки, бесстрашно устремлялся вниз. Взлететь в небо у него не получалось – он раз за разом падал и ломал хрупкую конструкцию, но, ещё сидя на земле, мысленно строил новую и верил, что когда-нибудь сможет долететь до облака! Домой возвращался неизменно в синяках и шишках. Мать со злостью трясла перед лицом порванными штанами и кричала:

– Да что же это делается, охламон ты этакий, опять порвал! Я с утра до вечера кручусь по хозяйству, стараюсь заработать лишнюю копейку, а с вами одни растраты. Весь в папашу своего малахольного! Ничего-то им не надо, – и швыряла грязные штаны в сына.

– Сам постираешь и заштопаешь! Учись беречь вещи, не маленький. Пора начинать и по хозяйству управляться, не то, что себя обихаживать. В деревне не любят лентяев!

Он стирал и штопал, но на мать не сердился. Правильно ведь говорит: и на уличной одежде дырка на дырке, и не маленький. А в деревне за все странности прозвали Саньку певуном блаженным.

Друзей у него не было. Мальчишки-ровесники обходили стороной, иногда дразнили, но чаще смотрели с сожалением и даже каким-то страхом – разговоры о его странностях велись в каждой семье.

Вскоре Санька пошёл в школу и учился хорошо. Единственный предмет, который не любил и при случае старался убежать с урока, было, как ни странно, пение. Но старый школьный учитель, живший с ними по соседству, его не ругал, а даже защищал.

Однажды пропустив урок, Санька попался на глаза директору школы. На следующий день тот вызвал мать и пригласил учителя в кабинет, пытаясь разобраться, почему один из лучших учеников в классе сбегает только с уроков пения. Расстроенная мама при всех отвесила сыну звонкую оплеуху. Учитель грустно посмотрел на неё и, поправив круглые старомодные очки, сказал:

– Воспитание – это наука, воспитание таланта – наука вдвойне. Мир звуков, в котором живёт мальчик, богат и разнообразен, а наш мир кажется ему монотонным, скучным и невыразительным. Свыше ребёнку больше дано, чем может дать простой учитель пения. Не надо ругать за пропуски уроков, лучше купите музыкальный инструмент и возите в школу.

Мать тогда с недоумением посмотрела на учителя, ничего не понимая из того, что он сказал, раздражённо махнула рукой – делайте, что хотите, только не отвлекайте меня по пустякам, и ушла. А Санька, получив негласное разрешение, на уроки пения совсем перестал ходить. Он или мчался в библиотеку, чтобы взять очередную книгу о великих музыкантах, или просто бродил по улицам, открывая для себя всё новые и новые звуки.

Старухи-соседки, сидя на лавочках и наблюдая за мальчишкой, перешёптывались:

– Что же это деется-то, господи? Не повезло Шевчукам. Ох, не повезло! Одно дитё народили, и то скаженное – всё бегает и бегает, руками, словно крыльями, машет, да кричит, как ненормальный. Больной, видать, парнишка-то народился. Наказал боженька не того кого надо! Матерь бы наказать за жадность непомерную, а не дитятку.

Санька, слыша эти разговоры, оглядывался на старушек с недоумением: ни скаженным, ни блаженными, ни тем более больным, он себя не чувствовал.

Отец, глядя на сына, который внезапно замирал и прислушивался, только головой качал:

«Ему бы в войнушку играть, да по деревьям лазить, а он всё один бродит. Плохо, что друзей у парня нет. С другой стороны способности к музыке. Радоваться надо, да развивать, а не блаженным по деревне слыть».

Он с любовью смотрел на босоногого мальчишку с торчащими во все стороны рыжими волосами и чуть приплюснутым веснушчатым носом. Вид у него был бы озорной, если бы не огромные с лёгкой косинкой зеленовато-карие глаза. Их пронзительный, даже слегка колючий и совсем не детский взгляд, словно рентгеновский луч, проникал сквозь собеседника, заставляя ёжиться от смутного беспокойства. Но мальчишка был робким и застенчивым, и оттого казалось, что живут в нём два человека: смешливый парнишка и умудрённый жизненным опытом мужчина.

«Весь в батю покойного уродился: и внешностью, и талантом. Тот был первым гармонистом в округе. Парню в городе надо учиться, но как жену убедить?» – вздыхал отец, но за деревенскими хлопотами разговор всё откладывал.

Однажды раздобыл где-то старую губную гармошку, подал сыну и сказал:

– Вот, Санька, учись пока на этой штуковине! Хватит впустую соловьём заливаться. Если будет получаться, мамку уговорим и повезём тебя в город – учиться на флейте!

– На флей-те? – изумлённо вытаращил глаза мальчишка, – а какая она? На что похожа?

– Флейта, сынок, похожа на свирель пастушка, и звучит она чудно: то словно лёгкий и тёплый ветерок дует, то звонкий ручей журчит – переливается.

В армии к нам военный оркестр приезжал, был в нём флейтист, такой же рыжик, как ты. Играл – дух захватывало! Я после концерта подошёл к нему, уж больно хотелось посмотреть на волшебный инструмент. Паренёк показал, конечно, даже дал подержать, а потом сказал, что слово флейта так и переводится – дыхание – ды-ха-ни-е-е… – вот так она звучит. А ты учись, учись, – провёл он шершавой ладонью по голове сына, пытаясь пригладить непослушные вихры. Потом вздохнул и шаркающей походкой направился в свинарник, по дороге вспоминая свою молодость.

Часть 2. «Родные люди»

Когда он пришёл из армии, на зависть местным ребятам, окружили его самые видные невесты – выбирай любую! С виду – богатырь, в душе – мечтатель, он совсем не похож был на деревенского парня. Голубые глаза рыжеволосого богатыря смотрели на мир слегка удивлённо и восторженно. Даже армейская «наука» не помогла – не спустился парень с небес, всё витал в облаках – грезил дальними странами. Может, тем и привлекал девчат, что один только взгляд на него обещал им жизнь, полную приключений.

Вернулся он в родительский дом, собираясь отдохнуть от нелёгкой службы, погулять вволю, да насладиться домашней едой. Потом податься в город, о котором мечтал ещё в детстве, забравшись на крышу сарая и разглядывая далёкие огни. Тогда и дал себе слово уехать после армии из пригородной деревни с её размеренно-тусклой жизнью. Скука же неимоверная! А вот в городе… В городе жизнь совсем другая!

Но, не отгуляв и месяца, неожиданно для всех женился на деревенской девке, давно потерявшей надежду выйти замуж. Мало того, что была она полная и небольшого росточка, так ещё и намного старше, а главное – характер у неё был бойцовский! В детстве никому не давала спуску – била смертным боем и девчонок, и мальчишек! А когда настала пора замуж выходить, парни её дом стороной обходили, помня полученные синяки и шишки. Прождав какое-то время, она махнула рукой – больно надо! – и зажила своей жизнью. Торговала на рынке, складывая копейку к копейке. Для чего собирала, и сама не знала, вроде достаток был, но не пропускала ни одного рыночного дня в городе. Сама не съест, родителям не даст – всё на продажу, а деньги в банку, да в погреб! Люди только плечами пожимали: «Куда и на что копит?»

А тут подвернулся жених. Что ж не воспользоваться случаем, если парень такой тюфяк? Воспользовалась. Родители, уставшие от властного чада и от радости, что засидевшаяся в девках дочь, наконец-то, нашла себе мужа, одарили молодожёнов щедро – отдали новый дом, выстроенный давным-давно для единственной дочери, да нагнали полный двор скотины.

Молодой муж сначала сопротивлялся – всё порывался уехать с женой, а потом смирился. Оставив мечту о жизни в большом городе, устроился на работу трактористом, и потекла размеренная деревенская жизнь. Вскоре родился сын. После долгих споров записал в сельсовете Александром, а звать стал Санькой. Жена, хоть и дала согласие, имя не приняла и звала мальчишку на деревенский лад – Шуркой. Молодой папаша на радостях в свободное время принялся мастерить всякие деревянные поделки: качалку, столик со стульчиком, потом кроватку – всё занятие.

Только изредка, укачав малыша и переделав домашние дела, уходил крадучись на излюбленное место – под раскидистую иву, что росла на излучине реки. Поглядывая на далёкие огни большого города, всё пытался услышать и почувствовать вкус той жизни, о которой мечтал в армии. Выкурив не одну дешёвую сигарету, вздыхал и понуро брёл в новыйдом, в стенах которого чувствовал себя чужаком.

Но сына любил и, покачивая колыбель, пел ему о далёких странах, в которых живёт птица по имени Мечта. Молодая жена, бережно разглаживая бумажные купюры, вырученные от продажи молока и масла в том самом городе-мечте, о котором пел муж, только ухмылялась и ворчала на мать, что снова насыпала курам слишком много зерна.

Так они и жили. Муж, занятый работой, да маленьким сыном, казалось, всё реже мечтал о синей птице, а жена всё бережнее разглаживала бесконечные купюры, да между делом раздавала подросшему сынишке подзатыльники за то, что натворил и не натворил. На всякий случай. Что не шлёпнуть, если ребёнок малахольный уродился. Весь в папашу!

После очередной маминой расправы и сбежал Санька в поле, где встретил свою мечту – песню облака, дождя и радуги, которая крепко засела в мыслях. А уж когда отец подарил губную гармошку, никакие подзатыльники не могли больше испортить ему настроение. Получив «по заслугам», мчался он на берег реки и играл, слушая птиц и наблюдая за бегущими вдаль облаками.

Однажды, засидевшись на круче, Санька вернулся домой особенно поздно. Осторожно, чтобы не стукнуть дверью и не разбудить родителей, зашёл на кухню и замер – мама не спала! Она сидела за столом, на котором вперемешку с грязной посудой валялись клочки бумаги, рассыпанные таблетки, пузырьки. Под столом – осколки битой посуды, стёкла и деньги – много денег! Столько он не видел за всю жизнь! Санька так привык к чистоте в доме, за которой ревностно следила мама, к бережному отношению к вещам и, особенно – к деньгам, что увиденное его потрясло! Как и её вид. Всегда опрятная и невозмутимая, сейчас мама была похожа на растерянную Бабу-Ягу из книжки, которую малышу-Саньке читал когда-то папа. Обычно заправленные под косынку волосы, свисали на лицо сосульками, закрывая красные глаза и опухший нос. Губы кривились то ли от обиды, то ли от боли. Лежащие на столе руки слегка подрагивали, сжимая побелевшими пальцами любимую папину кружку. Саньке показалось, что та сейчас треснет и развалится на мелкие кусочки. Он испугался и словно на мгновение очутился в той страшной книжке-сказке! Малыш-Санька не мог поверить в такую несправедливость…

«Нет, нет, это не мама! Наверное, злая ведьма пробралась в дом и заколдовала моих родителей! Сейчас она протянет ко мне когтистые дрожащие руки, схватит, и…» – он даже зажмурился от страха!

– Саня…

Его будто палкой ударили по спине, он вздрогнул и открыл глаза, возвращаясь из страшной сказки. Мама никогда его так не называла. Никогда. Точно не она! Но он же большой, и в сказки верить ну никак нельзя! Санька в панике стал озираться, пытаясь найти папу, но того не было. Тогда он снова посмотрел на маму.

И вдруг!.. Вдруг увидел, как по мокрым щекам покатились слёзы. Санька даже выдохнул с облегчением: «Да, что же я, как маленький? Мама! Никто её не заколдовал, она просто плачет. Давно плачет». Но облегчение сразу же сменилось тревогой: но и это не могло быть правдой! Мама никогда не плакала! Разве её может кто-то обидеть? Да она сама обидит, кого хочешь – даже папу, если тот провинится.

Тут вспомнил, что провинился сейчас сам, и вжал голову в плечи. Рассматривая исподлобья осколки стекла и разбросанные под столом деньги, он стоял, ожидая привычного подзатыльника. Не дождавшись, поднял голову и удивлённо уставился на маму. Подперев кулаком подбородок, она смотрела так, будто пытаясь сквозь него разглядеть обидчика. Санька оглянулся – за спиной никого не было. Он снова посмотрел на маму и вздрогнул: теперь взгляд был точно таким же, как у папы, когда тот жалел его из-за побоев. Неужели и ей сейчас жалко Саньку? Почему? Его же никто не обидел! Ему вдруг захотелось подойти и прижаться к маме! Такое желание появилось впервые, и было настолько сильным, что он чуть не сделал первый шаг… Но что-то снова неуловимо изменилось в мамином взгляде. Санька замер и растерялся. Потом решился и с трудом выговорил:

– А где папа?

И удивился ещё больше, услышав какой-то протяжный и тоскливый, словно чужой, голос мамы:

– Ушёл… Совсе-ем ушёл…

И тут же, словно очнувшись, закричала:

– Пошёл вон с моих глаз! Такой же горе-мечтатель!

Но голос сорвался, она громко всхлипнула и продолжила резко:

– Что вам в жизни надо? О чём вы всё мечтаете? Что вы слышите, чего не слышу я? Разве главное в жизни не деньги, не уверенность, что завтра будет кусок хлеба да желательно с маслом!

И запричитала протяжно, словно жалуясь кому-то на неудавшуюся судьбу:

– Зачем только вышла замуж за этого тюфяка? Ждать надо было своё счастье, так нет – выскочила! И что? Что я тебя спрашиваю? Дома всегда порядок. Куры, свиньи накормлены, корова обихожена, денежки водятся – копейку к копеечке собирала… – она горестно вздохнула и вытерла ладонью слёзы.

– Для вас же старалась! Чтобы не хуже, чем у людей! – закричала снова, но тут же сникла и прошептала растерянно:

– Да что же я? Иди спать… сынок.

И вдруг Саньке показалось, что мама тоже хочет его обнять! Она даже встала и шагнула к нему, но… махнув рукой, наклонилась за платком.

Он стоял на пороге и не мог сдвинуться с места. Тысячи мыслей метались в голове, опережая одна другую!

«Мама – это мама, и она точно не заколдованная, раз снова кричит на него. Только другая, не похожа на прежнюю! Почему она плачет? И что такое – папа ушёл совсем? Куда ушёл? Обещал же пойти с ним на кручу! И удочку сделать…»

Санька всхлипнул и, испугавшись, посмотрел на мать, но та уже отвернулась. Повязав платок, она аккуратно заправила растрёпанные волосы и почти спокойно сказала:

– Ещё раз придёшь так поздно – убью!

И столько решимости было в её голосе, что он почувствовал сразу – если и не убьёт, то прощения больше не будет. Санька молча кивнул и пошёл в свою комнату. Разделся, аккуратно повесил брюки и рубашку на спинку стула. Сел на кровать и задумался.

«Как жить с мамкой-то? Бьётся ведь больно – за дело и просто так. Раньше хоть было кому заступиться, а теперь что? Бежать надо отсюда! Папка, наверное, в город подался. Найду его и заживём. Эх, заживём! Каждый день будем в театры ходить да на концерты. Может, и флейту папка купит, а может, даже в школу отдаст, где учат музыке. Обещал ведь!»

На глаза навернулись слёзы, и защекотало в носу. Санька хлюпнул и потёр нос так, что слёзы выступили теперь от боли. В груди словно нарастал и нарастал тугой комок, готовый вот-вот вырваться наружу. Он судорожно сглотнул несколько раз. Ничего не помогало! Плечи затряслись…

И вдруг! За окном раздался тихий свист и почти сразу же стук. Санька распахнул створки и увидел отца! Тот протянул руки. И, не раздумывая ни минуты, он вскочил на подоконник и упал в такое родное тепло. Упал и прижался, дрожа всем телом, теперь от счастья. Уткнувшись в плечо отца, он мотнул головой – вытер о жёсткий свитер предательскую влагу и зашептал горячо:

– Папка, родненький, а мама сказала, что ты ушёл совсем! А ты не ушёл!? Я так и знал! Ты же не можешь уйти? Никак не можешь, правда? Скажи?

Поворачивая ладошками лицо отца, он пытался заглянуть в глаза, чтобы увидеть в них ответ на свой вопрос, но тот отворачивался, только всё крепче прижимал к себе худенькое тельце. Потом поставил на землю подальше от окна, из которого падал свет, и спросил хриплым шёпотом:

– Ты был на круче?

Санька заулыбался, снова обнял его за шею и зашептал:

– На нашем месте. Слушай, пап, что я тебе расскажу! Там какая-то ночная птица так пела, что…

– Потом, сынок, расскажешь. Я спешу.

– Куда спешишь? Ты что? Вот же он – наш дом! – снова поворачивая голову отца теперь в сторону дома, выдохнул Санька, – забыл, что ли? Пошли, мама будет рада, что ты не совсем ушёл!

Он взял его за руку и потянул к крыльцу. Почувствовав сопротивление, сначала посмотрел изумлённо, а потом, словно выдавая великую тайну, которая точно вернёт папку, добавил:

– Она – плакала!

Отец стоял, опустив голову, и Санька снова зашептал скороговоркой:

– Ты же наш. Мой, то есть. Я люблю тебя, а ты в город хочешь. Так неправильно. Несправедливо. Пошли домой, я расскажу тебе о птичке, что пела у реки. Знаешь, как красиво пела! Ещё на гармошке сыграю, чтобы и ты услышал. Я выучил сразу, у меня получилось!

Отец отвернулся, и плечи его затряслись.

– Не могу. Уезжаю в город. Может, вернусь за тобой. Потом. Позже.

– Папка, а как же я? Я сейчас с тобой хочу, не потом! – вцепился Санька в рукав, не желая его отпускать, – мама злая, она меня не любит и бьёт!

Отец внимательно посмотрел на сына и присел перед ним.

– Как бы тебе объяснить, сынок, чтобы понял – мал ещё слишком. Мама не злая, она хорошая и добрая. И любит тебя. А кричит и шлёпает оттого, что не понимает. Думает, главное – вкусно кушать, да мягко спать. Ошибается. В жизни надо и творить, и мечтать, да так, чтобы душа пела! Без этого нет человека, только тело одно. Мы словно в болоте живём, а в вышине – птицы поют…

Санька испуганно смотрел на отца, не понимая и половины того, что тот говорил, но ему даже представить было страшно, что они могут жить в страшном болоте! Глаза защипало, и он от жалости чуть не расплакался.

Но отец, увидев ужас в его глазах, словно очнулся и снова прижал к себе.

– Ты прости меня, сынок. Нет больше терпения, словно что-то порвалось враз. Ты поймёшь меня. Не сейчас, потом. А маму береги и люби. Маму нельзя не любить!

Затем приподнял, посадил его на подоконник и исчез…

Санька изумлённо оглядывал палисадник.

«Как папка мог его бросить? Может, шутка? Или придумал новую игру? Точно – игра! Он сейчас вернётся. Не может не вернуться!»

В кустах раздался шорох. Санька вздрогнул и от радости чуть не вывалился из окна, – «папка!» И долго-долго вглядывался потом в глухую темноту, но ничто больше не нарушало тишину. Видимо, пташка ночная перескочила с ветки на ветку. Он подтянул колени к подбородку и замер, изредка всхлипывая, да время от времени резко смахивая ладошкой слёзы, чтобы лучше видеть тропинку, по которой ушёл папка.

А луна равнодушно рассыпала в ночи серебро, всё ярче освещая маленькую фигурку в тёмном проёме окна.

Санька поднял залитое слезами лицо и уставился в небо, пытаясь разглядеть среди мерцающих звёзд отражение огней большого города, и прошептал:

– А как же мой город-мечта, а, папка?

Часть 3. Первый друг

– Шурка! Где ты прячешься? Опять дуешь в свою штуковину? Куры по улице шастают, мусор кругом! – мать размашисто шагала по двору и, заглядывая во все укромные местечки, искала сына. С тех пор, как уехал муж, прошло несколько лет. За это время в доме ничего не изменилось: полный двор скотины радовал глаз, постройки отремонтированы, калитка сверкает свежей краской. В каждом уголке чувствовалась крепкая хозяйская рука.

– Шурка, охламон ты этакий! Выходи, кому говорю, мне в город ехать надо, на кого я хозяйство оставлю? Или мне мать попросить управиться? – пошла на хитрость женщина. Из-за дальнего сарая показался взъерошенный Санька.

– Чего её звать? Сам справлюсь. Кур я кормил. Кто виноват, что они такие прожорливые, всё лезут и лезут на улицу! Ты ведь ругаешься, когда много зерна сыплю! И двор мёл, только ветром снова нанесло мусор, да и листья нападали, – заворчал он, вытягивая из рыжей шевелюры соломинки.

Мать посмотрела на старую берёзу, растущую во дворе, и вздохнула: «спилить бы совершенно никчёмное дерево. Столько места занимает, а толку? Мусор один».

Но каждый раз, принимая решение, она брала пилу, подходила к берёзе, и каждый раз, будто какая-то неведомая сила тянула руку – потрогать, погладить шершавый ствол, прислониться щекой да завыть по-бабьи, выплакивая берёзке, как любимой подружке, своё женское – несбывшееся.

Она закрыла глаза, ощущая сквозь сомкнутые веки лёгкое движение воздуха, которое словно вытягивало из глубины глаз, копившуюся там годами, влагу. Тяжело вздохнула, отгоняя непрошеные мысли, поворчала то ли на дерево, то ли на сына и направилась в дом, на ходу бросив:

– Мети ещё раз! Нечего дудеть, тоже мне нашёл занятие. И всё твой отец! Сам в облаках витает и сынок туда же. Ох, и за что мне всё это?

Санька, подпрыгнув от радости, что снова остаётся один, схватил метлу, связанную из берёзовых прутьев, и начал собирать в кучу сухие листья, слушая, как они тихо шуршат. И снова зазвучала-запела в душе мелодия, рассказывая историю соединения родственных душ – хрупких листьев и тонких прутиков. И снова захотелось ему повторить эти волшебные звуки. Он даже остановился, и чуть было не направился на сеновал, где спрятал губную гармошку, но тут на крыльце появилась мать. Посмотрев из-под руки на сына, она нахмурилась: «Да что же за наказание? Вместо того чтобы подметать, опять стоит с открытым ртом, как ненормальный! Может, и правда свозить в город к врачу?»

Сколько раз она спорила с родителями, которые настойчиво советовали показать внука психиатру, но, наверное, придётся согласиться – никакие тумаки не помогают!

– Вечером накорми скотину, да не забудь налить всем воды! Я буду поздно, – сказала мать, в сердцах хлопая калиткой и направляясь в сторону остановки.

Ох, как же радовался Санька свободе! До самого вечера он будет один, некому ворчать и ругаться. А домашние дела – да их можно быстро переделать. И он с усердием замахал метлой, уже не прислушиваясь ни к каким звукам.

Вскоре мусор был сметён в кучу. Он по-хозяйски прикрыл его старым брезентом, чтобы не разлетелся, оглядел двор и остался доволен. На минутку заскочил на сеновал, взял припрятанную гармошку и помчался к реке на любимое место.

Когда Санька был совсем маленьким, отец привёл его на излучину реки, где на самом краю высоченной кручи росла ивушка. Спрятанная от чужих глаз густыми зарослями буйного кипрея да плетущегося разнотравья, оберегала одинокая красавица покой этого чудесного уголка.

Отец встал тогда на самом краю обрыва и поставил сына перед собой. Санька посмотрел вниз и сначала испугался, но, почувствовав на плечах надёжные руки, сразу успокоился.

Почти с высоты птичьего полёта открылась тогда ему необыкновенная картина: местность пересекала река, а под обрывом, встретив на пути препятствие, преломлялась и убегала вверх, образуя треугольник из берегов и линии горизонта. Обрамлённое со всех сторон, словно в драгоценной голубой чаше, нежилось под васильковым небом зелёное поле, а над ним теснились белоснежные облака, уплывающие за горизонт. И кричали, и кружили над удивительным местечком птицы, будто приглашая вместе с ними порадоваться жизни.

Такой красоты Санька в жизни не видел! Вспомнилось бескрайнее поле и радужные колокольчики-звуки, летящие вот из такого же облака.

Он слегка наклонился вперёд и даже раскинул руки навстречу тугому ветру. Казалось, ещё чуть-чуть и взлетит, закружит вместе с облаками и птицами в густой синеве, плавно набирая высоту и замирая от восторга.

Отец словно понял состояние сына и, слегка севшим от волнения голосом, шепнул:

– Смотри, сынок. Это – твоя земля.

– Почему – моя?

– Потому что здесь твои корни.

– А что такое корни?

– Корни, сынок, – это твой род. На этой земле родились твои бабушка и дедушка, их родители. Много поколений таких рыжиков, как ты! – потрепал отец буйную шевелюру сына.

Санька надолго замолчал, пытаясь представить толпу больших и маленьких рыжиков – своих корней, как сказал папа, но не смог. Все они были похожи: то на корешки какого-нибудь растения, то на корень дерева. «Наверное, папка что-то напутал» – подумал он и спросил:

– Пап, а почему поле движется?

– Из-за волн.

– Волны бывают только в море.

– А это и есть море. Только земное.

– Море не может быть без воды!

– Ещё как может, сынок. Оно перед тобой! Смотри – ветер качает травы, а нам кажется, что волны бегут от берега к берегу, и птицы в вышине, словно чайки мечутся, и даже плеск волны слышится, совсем как шум прибоя. Ты только слушай!

Санька замер и увидел волны, услышал крики птиц и даже плеск и глухое ворчание воды. Как же хотелось взлететь над этим полем! У него даже мурашки побежали по спине, будто там вот-вот вырастут крылья. Он передернулся от непривычного ощущения и повернулся к отцу.

– Пап, а что такое шум прибоя?

– Посмотри вниз. Видишь, как в крутом изгибе вода бьётся о валуны?

– Вижу, – прошептал Санька, разглядывая с огромной высоты берег и обмирая от страха.

– Мы слышим этот шум. А морской прибой – это и берег круче, и волна выше. Когда-нибудь я повезу тебя на настоящее море.

– А оно такое же красивое, как наше?

– Красивее, намного красивее, сынок.

Саньке трудно было поверить. Зелёное море такое удивительное! Разве может быть что-то лучше?

Но отец уехал и, видимо, забыл о данном сыну обещании. А Санька полюбил необыкновенное место и с нетерпением ждал весны, чтобы мчаться сюда каждую свободную минуту. Здесь он чувствовал себя легко и совсем не одиноко. Он брал губную гармошку, вставал на край обрыва и играл, слушая и повторяя шелест трав, крики птиц и шум речной, бившийся о валуны, воды. А за его спиной плакала и смеялась ивушка, раскидывая по ветру пряди ажурной кроны и зазывая в свой немыслимый танец буйный кипрей да разноцветную неразбериху полевых трав.

В общем, бежал сейчас Санька по тропинке к заветному местечку и вдруг из кустов услышал тихий всхлип. От неожиданности он даже перешёл на шаг, и хотел было остановиться, но махнул рукой – друзей у него нет, значит, плачет чужой, и помчался дальше. Но тут в голове мелькнуло: «Если человек плачет, у него, наверное, горе? А это дело такое, нельзя не помочь, будь хоть трижды чужой!»

Он вернулся, осторожно раздвинул ветки и увидел незнакомого мальчишку. Тот сидел на корточках перед зарослями крапивы и одной рукой сжимал небольшой куст! По его щекам крупными горошинами катились слёзы. Мальчишка морщил лоб, кривил губы, передёргивался, как от озноба, но куст держал так крепко, что даже костяшки пальцев побелели.

Санька вытаращил глаза – такого чуда он вовек не видел.

– Т-ты чего? – спросил шёпотом.

Мальчишка с видимым облегчением разжал кулак.

– Ничего, – буркнул он, бросив на него быстрый взгляд и украдкой смахивая слёзы.

– Как это – ничего? Тебе что, крапива нужна? – Санька вспомнил, как мать заставляла рвать жгучую траву для маленьких цыплят, но дала перчатки, и было совсем не больно. А этот сжимает голыми руками!

– Не надо мне никакой крапивы. Проверочка!

– Хороша проверочка. На ладонь посмотри.

– Чего на неё смотреть? – мальчишка спрятал руку за спину.

– Да, просто. Чтобы глупостями потом не заниматься.

– Это не глупости! Меня пацаны обзывают хлюпиком и слабаком, а некоторые личности вообще считают, что у меня нет силы воли. Я не слабак и боли не боюсь! Вообще никого не боюсь и всегда даю сдачи, а сила воли дело такое, надо – будет! – он зыркнул угрожающе и сжал кулаки.

– Да верю, верю! Я что, бить тебя собираюсь? – миролюбиво ответил Санька и тронул самый маленький листок, но тут же отдёрнул руку – словно к огню прикоснулся. Он с уважением посмотрел на мальчишку. Хлипким его, конечно, назвать нельзя было, скорее худым. Чёрные волосы аккуратно подстрижены, ярко-жёлтая в разноцветных надписях футболка, светлые бриджи – на деревенского совсем не похож.

«Наверное, приехал к кому-то в гости», – подумал Санька и сказал: – Брось! Ты за себя-то знаешь. Зачем проверять?

– Надо! – ответил тот коротко.

– Ну, надо, так надо. А ты где живёшь? Я тебя никогда раньше не видел.

– Мы недавно переехали из города. Насовсем. Мама сказала, что мне нужен деревенский воздух и продукты домашние. А зовут меня Прохор, – сказал мальчишка и протянул руку, – папа так назвал. Только дразнят все, говорят, имя старомодное.

– Ничего не старомодное, а здоровское. Ты только послушай – Про-хор-р. Слышишь, как звучит? Словно камешки во рту катаются! – рассмеялся Санька и пожал тому руку.

– Саня.

Мальчишка вслух повторил своё имя и тоже улыбнулся:

– А что? И правда, звучит! Кр-руто!

– Вот! В твоём имени так и слышится силища. Мне нравится, лучше моего. А что дразнят, не переживай! Поживёшь подольше, тогда и перестанут. Да и силы подкачаешь, в деревне это запросто!

– Как тут подкачаешь, когда мама не даёт ничего делать!

– возмутился Прохор. – За что ни возьмусь, отбирает и говорит, что нельзя: ни тяжёлое поднимать, ни быстро ходить, ни прыгать.

Что-то у меня внутри не так, как у всех. Патология какая-то. Только я думаю, нет никакой патологии, просто один я у неё – она и боится. Правда, папа на днях обещал из города привезти всякие там штанги, груши – собирается из меня Рембо делать, – хихикнул он, – а мама как раскричалась и сказала, чтобы не занимался ерундой, всё равно, говорит, у него нет силы воли. Вот проверяю!

Он снова сжал куст. Даже у Саньки навернулись слёзы – больно же! Но Прохор смотрел теперь спокойно, словно в кулаке была не жгучая крапива, а мягкие одуванчики, и только во влажных тёмно-карих глазах затаилась боль, готовая вот-вот выплеснуться наружу. Санька вздохнул и, чтобы того отвлечь, сказал:

– Я бы так никогда не смог. Слушай, давай дружить? – он с надеждой посмотрел на Прохора и, слегка запнувшись, добавил, – только не любят меня в деревне и блаженным зовут. Если ты, конечно, не забоишься.

Тот сразу отпустил куст и сел прямо на землю, пытаясь незаметно потереть о бриджи обожжённую руку.

– А чего я должен бояться?

– Ну, чего-чего. Вдруг тебя тоже будут дразнить.

– Напугал! – хмыкнул тот и так весело рассмеялся, что Санька понял – ведь и правда, не боится.

Он счастливо улыбнулся и сказал: – Мама зовёт меня Шурка, но мне не нравится, лучше так, как папа – Саня, а я тебя буду звать Прошкой, идёт?

Прохор хмыкнул: – Похоже на Крошку, да ладно – идёт! Всё лучше, чем Хоря. Так меня дразнили в городе. Шурка и мне не нравится, Саня в сто раз лучше. У меня друг в городе остался, его так же звали – свой пацан!

А Саньке было всё равно, хоть как называй, главное, у него теперь есть друг – первый! И он готов был сделать для него что угодно, даже раскрыть все свои секреты!

– Слушай, – он с таинственным видом огляделся по сторонам, – хочешь, я тебе кое-что покажу?

– Что? Здесь где-то спрятаны сокровища? Зловещая пещера и в ней клад? – лёгкая ирония наряду с любопытством проскользнули в словах друга.

– Может, и так, – улыбнулся Санька, – иди за мной, – он мотнул головой в сторону рощи и пошёл вперёд. Прошка за ним.

Пробираясь сквозь колючие заросли и цепляя на штанины кругляши репейника, друзья зашагали по едва заметной тропинке и минут через десять вышли на небольшую поляну. С одной стороны она была закрыта от посторонних глаз рощей, с другой заканчивалась высоченной кручей. На самом краю обрыва в окружении высоких трав клонилась к земле ивушка. Солнце рассеивало сквозь ажур белоснежных облаков мягкий свет, в тихом полуденном воздухе сухо трещали кузнечики, терпко пахло полынью, чабрецом и кипреем.

Прошка огляделся и прошептал: – Красиво-то как!

Санька улыбнулся и подтолкнул друга к обрыву.

– Не туда смотришь, глянь!

Тот сделал несколько шагов и, остановившись на самом краю, восхищённо вскрикнул:

– Ох, ничего себе! Фантастика! Какая высотища-а – облака можно рукой достать! Слушай, а поле так похоже на море – трава от ветра гнётся, как волна бежит, и птицы мечутся, словно перед штормом. Он прислушался и изумлённо добавил: – Мне кажется, я даже слышу шум прибоя!

Санька рассмеялся, вспомнив, как сам спрашивал у отца, откуда этот шум.

– Это река под обрывом делает крутой поворот, и волна бьётся о берег.

Прошка посмотрел вниз и оглянулся на друга:

– Супер! Как ты нашёл такое классное место?

– Отец показал, когда я был совсем маленьким. Только нет его больше.

– Как нет? Умер, что ли?

– Да ты что! Просто в город уехал. Давно. Мама говорит, бросил нас. Мы ему не нужны. Только я думаю, что нужны были. Он из-за денег ушёл. Их мама любит больше, чем отца и меня.

– Не ври! Так не бывает. Людей всегда любят больше, чем какие-то бумажки. Особенно родных!

– Ещё как бывает, – нахмурился Санька, пытаясь вспомнить, обманывал ли он когда-нибудь маму. Не обманывал. И добавил сердито: – Я никогда не вру! Правда сейчас, мне так кажется, маме жалко папу. Только не может она по-другому. Не было бы этих дурацких денег! А так – болото… – вспомнилось Саньке странное папино слово.

Прошка отошёл от обрыва и задумчиво посмотрел на друга:

– Да-а, без отца плохо. У меня знаешь, какой! О-го-го! Мама всё больше жалеет, делать ничего не даёт да кричит, когда папа заставляет. А по мне так лучше дрова с ним колоть да воду таскать из озера, чем дома сидеть. Мы и мастерим часто. Вчера кормушки делали для птиц, зимой-то голодно будет, а в них можно сыпать зерно и семечки!

Санька слушал друга и вспоминал отца. Ему тоже хотелось колоть с ним дрова, и строгать, и пилить. Ходить в лес, спорить и играть для него новую музыку – да мало ли интересных занятий можно найти, когда рядом отец!

Глаза защипало, и он отвернулся. Не хватало ещё, чтобы друг принял его за плаксу!

Но Прошка заметил и хлопнул по плечу:

– Сань, да брось ты! Хочешь, приходи к нам, будешь помогать.

– А можно?

Саньке вдруг захотелось подержать в руках молоток и услышать звонкий стук забиваемых в доску гвоздей, послушать, как вжикает пила. Мать не разрешала брать никакие инструменты – всё прятала в сарай и закрывала на замок. Как-то раз он попросил молоток, хотел сколотить вертушку на крышу, но она сказала, что у него руки, как крюки и если не прибьёт пальцы, то потеряет нужную в доме вещь. С тех пор Санька и не просил.

Прошка рассмеялся: – Не можно, а нужно! Знаешь, мама и в городе всё время приглашала моих друзей в гости. Любит печь всякие вкусности и угощать людей. Подружки её придут, сидят чинно-мирно, боятся съесть лишний кусочек, так и остаются пироги да пышки. А нашей маме это не нравится.

Зато, когда приходят, то есть приходили раньше пацаны, все её вкусности сметали за раз, да нахваливали. Мамка и рада, а папа говорит, что она у нас такая хвастунишка!

В голосе послышались снисходительные нотки, и Санька с завистью посмотрел на друга. Его мама готовила и пекла тоже часто, но гостей у них не бывало, если только бабушка забежит, да дед приковыляет посмотреть, не надо ли помочь по хозяйству. Никаких подруг, которые чинно сидели бы на кухне и распивали с мамой чаи, он не помнит. Правда, иногда заходила соседка, у которой «детей мал-мала-меньше». Мама давала ей снятое молоко и сыворотку и даже денег не брала, но и домой не приглашала.

Прошка всё говорил и говорил, но он почти не слушал друга. Ему вдруг стало грустно и немного обидно за свою семью, в которой всё не так, как у этого счастливого пацана. Тот, видимо, почувствовал, как неприятны другу разговоры о родителях, и замолчал.

«Чего разговорился? Сказал же человек, что у него нет отца!»

– Слушай, ты прости. Короче, приходи, когда захочешь! Ничего не бойся, предки у меня, знаешь, какие клёвые!

– Приду, – глухо сказал Санька, вытащил из кармана блестящий брусок и поднёс к губам. Затем глубоко вдохнул, и… – над обрывом послышался резкий вскрик, а затем полились жалобные стоны! Сначала Прошке показалось, что раненая птица рухнула камнем в воду. Он мельком глянул вниз, но тут же понял, что звуки издаёт эта штуковина в руке друга и изумлённо вытаращил глаза – как такое может быть? Он словно и сам падал вместе с раненой птицей! По спине побежали мурашки, но вот звуки изменились, и, прервав падение, птица снова взметнулась в небо. Прошка мельком глянул вверх, словно пытаясь разглядеть что-то в яркой синеве, но музыка резко оборвалась. Он, покрутил головой и в недоумении уставился на друга.

– На чём ты играл? Так кру-уто! Дай поглядеть?

– Держи.

Это была губная гармошка, которая уместилась на ладони. Прошка смотрел на неё и ничего не понимал. Однажды они с пацанами смотрели фильм о войне, и он видел подобную штуку у фрица. Тот пиликал на ней скрипуче и противно, и ему хотелось заткнуть уши. То был враг, и он люто ненавидел его за смерть, которую тот принёс на его землю. Но сейчас на ладони лежала точно такая же гармошка, ещё тёплая и влажная от Санькиных губ.

– Можно? – спросил он шёпотом. Санька молча кивнул.

Прошка набрал полную грудь воздуха и с силой выдохнул в маленькие отверстия. От неожиданности даже подпрыгнул – словно стадо слонов затрубило в уши! Он вздохнул и с уважением посмотрел на друга.

– Ну, ты и молоток!

А тот улыбался, глядя на удивлённого друга.

– Смотри ещё! – он раздвинул склонившиеся до земли ветки ивы и шагнул вперёд. Прошка за ним. Это был уютный шалаш, в середине которого из земли выпирали огромные корни. Два из них были приспособлены под лавочки, а на третьем прибита доска так, что получился аккуратный столик. На нём стояла бутылка с водой и свечка в полулитровой банке.

– Ух ты! – Прошка даже закрутился от восторга, – как ты сделал?

Санька немного помедлил, потом сказал: – Отец соорудил. Давно. Ветки внутри спилил и получился шалаш.

– Круто! Здесь будет наш тайный штаб! Надо притащить еды и воды, можно одеяла и фонарики – вдруг придётся ночевать? Ливень хлынет и расквасит дорогу или снегом всё засыплет. Мы же не сможем выбраться! Или…

Санька не выдержал и рассмеялся: – Зимой что ли собрался здесь сидеть? Сюда не пройти по снегу – заметёт все тропинки, да и холодно.

– Точно! Жа-алко… – протянул Прошка и тут же залился счастливым смехом, – зато летом можно сидеть сколько хочешь. Хоть всю ночь!

Часть 4. Шалаш над кручей

Санькина жизнь словно перевернулась с ног на голову. Как же нравилось ему просыпаться и знать, что его ждёт друг! Каждый вечер они договаривались встретиться днём и куда-нибудь пойти: обследовать очередную гору или овраг, на рыбалку, купаться или в шалаш над кручей. Да какая разница куда? Главное – идти с другом!

Он не сдержался и почти сразу рассказал маме о новом знакомом. Как ни странно, она выслушала и даже разрешила пригласить в гости! Прошка пришёл. Сначала мама настороженно следила за ними, но ребята не шалили и не сорили. Она успокоилась и ушла, а через какое-то время позвала на веранду и напоила чаем с пирожками. Когда друг засобирался домой, ещё и с собой дала целый пакет. Санька не мог поверить своим глазам – это было так не похоже на маму!

За ужином он уже взахлёб рассказывал, как сам первый раз был у Прошки дома. Как они ходили с его отцом в мастерскую и помогали строгать доски. Как сколачивали табурет, и он ни разу не попал по пальцам. Как брал на полках новенькие блестящие инструменты и его никто-никто не ругал! Как Прошкина мать варила борщ и – пела! Потом накормила их «от пуза».

А ещё – какая классная у друга комната! В ней висит боксёрская груша, есть турник и лестница. И вообще, она совсем-совсем мальчишечья, не то, что у него – покрывало в оборках, шторы в рюшах. Мама не перебивала. Она сидела, подперев ладонью щёку, слушала внимательно, но молчала. Санька высказался и тоже замолчал.

Потом вздохнул и пошёл умываться. А когда укладывался спать, мама зашла в комнату и долго стояла, глядя в окно. Потом присела на краешек кровати, словно хотела что-то сказать, но только погладила по голове и вышла. Санька с непривычки даже поёжился, но странное чувство появилось вновь – ему вдруг захотелось прижаться к маме.

Мальчишки стали неразлучными. Они помогали друг другу по дому, а после убегали на целый день по своим, самым важным мальчишечьим, делами. Деревенские ребята сначала их дразнили – хлюпик да блаженный и порой налетали драться, но они яростно защищались, стоя спиной к спине. Видя такой отпор, дразнить перестали. Потом стали побаиваться и обходить стороной – уж больно грозный вид принимали друзья при их приближении. Только им было всё равно, лишь бы не приставали с глупыми дразнилками, ведь столько интересного и важного появилось теперь в их жизни!

А после того как Прошкин отец соорудил за домом футбольные ворота, пацаны стали даже заискивать и просить хоть немного поиграть. Но Прошке не жалко поля – гоняй, кто хочет и сколько хочет! И теперь за домом с утра до вечера стоял гул – забыв прежние обиды и разбившись на команды, ребята играли в футбол.

Друзья тоже любили погонять мяч, но больше им нравилось бродить одним. Они обследовали все ближайшие окрестности в поисках расщелин, пещер и тайников. Под вечер являлись домой опалённые солнцем, пропахшие травами, дымом и землёй. От усталости валились с ног, но на следующий день со свежими силами вновь мчались исследовать – открывать – осваивать. Вскоре оказалось, что во всей округе нет больше места, где бы они ни побывали, и мальчишки наконец-то успокоились. Кладов и тайников в окрестности не было – теперь они знали точно! Как не было и места лучше, чем их заветное – шалаш над кручей. Эту самую большую тайну они хранили даже от родителей.

Друзья могли сидеть там часами и болтать обо всём на свете. Прошка любил путешествовать и принёс огромную карту мира. Они прибили её на две большие ветки и с тех пор мысленно объездили все страны, заглянули в каждый уголок земли. Порой спорили до хрипоты, «собираясь в дорогу в ту или иную страну», покатывались со смеху, если кто-то из них «проваливался по горло в сугроб на Северном полюсе» или «изнывал от жары в пустыне» – фантазировать они умели и любили оба.

Иногда Санька, стоя на круче, играл на гармошке, а друг слушал и каждый раз удивлялся – с какой точностью, почти неотличимо, тот повторял каждый только что услышанный звук. Но больше всего нравилось, когда Санька играл песню радужных колокольчиков – так он её называл. В такие минуты Прошке хотелось встать над кручей, раскинуть руки и закричать – ого-го-го! Или взлететь, как птица!

Так прошло лето, вернее, подходило к концу. В один из августовских дней ребята решили последний раз посидеть в шалаше и собрать вещи, которые туда натаскали. Ведь скоро в школу. День был на удивление тёплым, даже жарким – ни ветерка, ни облачка. Как-то не верилось, что скоро наступит осень и зарядят дожди. Тогда уж точно будет не до прогулок к шалашу. Друзья взяли с собой чай в термосе, бутерброды и махнули на целый день на кручу. Они искупались на спор в холодной воде и, дрожа от холода, укрылись в шалаше. Там у них давно были приготовлены одеяла. «На всякий случай», – так сказал Прошка. Случай этот настал – у них зуб на зуб не попадал. Ребята налили по кружке горячего чая, завернулись каждый в своё одеяло и устроились на самодельных лавочках, как на кроватях. Сразу стало по-домашнему уютно.

– Сань, а кем ты будешь, когда вырастешь? – разомлевшего в тепле Прошку, потянуло на разговоры.

– Не знаю.

– Да брось ты! Каждый человек знает. Я, например, хочу стать капитаном дальнего плавания и стану им, вот увидишь! У меня такая мечта.

– Она у всех есть. Только это разные вещи – мечтать о чём-то и быть кем-то.

– Ничего не разные, – начал закипать Прошка, – если я хочу – значит, буду!

Санька улыбнулся: – Так у тебя всё есть. И ты хочешь того, что и все нормальные люди, а я – блаженный. Забыл, что ли?

Прошка сразу притих и задумался. Друг, конечно, был немного странный, не такой как знакомые пацаны. Как же папа о нём сказал? Неординарный – вот!

– Не говори глупостей, никакой ты не блаженный! Мои родители говорят, что у тебя дар от бога! А мама сказала, что станешь великим человеком, если будешь идти к цели, а не плыть по течению. Я, правда, не понял, как это – плыть по течению, но, думаю, если человек сильно-сильно чего-то хочет, то хоть в лепёшку разбейся, надо чтобы исполнилось.

– Я хотел бы стать музыкантом, но для этого нужно учиться в музыкальной школе. Это моя мечта, но она никогда не исполнится. Ещё я хочу, чтобы вернулся отец, чтобы мама смеялась и пела, как твоя. Только всё ерунда, хоть разбивайся в лепёшку, хоть нет, – Санька вздохнул и задумался.

Прошка понимал, что тот прав – такая мечта вряд ли сбудется. От него здесь почти ничего не зависит. Но ему так хотелось отвлечь друга от грустных мыслей, и он спросил: – А когда был маленьким, о чём мечтал?

– Смеяться не будешь?

– Ну, ты даёшь! Мы же друзья!

– Тогда я хотел стать белым облаком, – печально улыбнулся Санька.

– О-облаком? Серьёзно, что ли? Ну, ты и загнул! – подскочил на лавочке Прошка, чуть не свалившись на землю.

– Серьёзно. Но тогда я верил, что можно превратиться во что угодно, стоит только захотеть.

Прошка, устраиваясь поудобнее на лавочке, хихикнул:

– А что? Вообще-то классная работа. Знай себе лета-ай по небу, да на людей поглядывай. Как увидел, кто хорошее дело сделал – дождичком полей, кто плохое – градом побей. Клёво!

– Говорю же тебе, маленький был!

– Да понятно, не кипи! А зачем ты хотел стать облаком, да ещё белым?

Санька задумался, пытаясь понять, что подсовывает услужливая память – летящее облако-Саньку или ещё какую-то картинку из прошлой жизни?

– Ну-у… тебе, правда, интересно?

– А то!

– Потому что в них живут звуки.

– Какие звуки? – пытливо уставился на него Прошка.

– Обычные, из которых музыка состоит. Я так раньше думал! А сейчас не знаю, мне кажется, она везде.

– И здесь?

– Ну, вот смотри: льётся дождь – звучит музыка дождя, ветер воет, трава шелестит, гром гремит – во всём можно услышать музыку, я уже не говорю о птицах! Даже у каждого времени суток, времени года своя музыка. В природе много звуков! Одни их слышат, другие – нет. Если люди слышат и радуются, значит, умеют мечтать и видеть вокруг себя много хорошего, а не только деньги.

Прошка притих. «Нафантазировал Санька, конечно. Только есть в его словах и правда. Мама с папой тоже говорили о музыке дождя!»

Он задумчиво посмотрел на друга и спросил: – Ты сейчас подумал о своих родителях?

– Да. О маме… Её раздражает музыка, – выдохнул как-то жалобно Санька и тут же добавил:

– Но не только о ней! Ты представь, сколько на земле таких людей, которые не чувствуют музыку? Совсем-совсем! Вот скажи мне, что ты сейчас слышишь?

Прошка напрягся. Он вытягивал шею и крутил головой, потом замирал и почти не дышал. От напряжения у него даже уши шевелились! Оказывается, услышать музыку, просто так, когда её никто не играет, тяжело. Особенно, когда кузнечики стрекочут, да лягушки квакают и всё перебивают! Прошка откинулся на лавочку и вздохнул:

– Ну, лягухи квакают, а вообще, может, где-то и звучит музыка, но у меня до сих пор уши болят. Помнишь, на прошлой неделе мама возила меня в город к врачу – лор называется, по болезням ушов. Ой, ушей, то есть!

– Конечно, как ты можешь что-то слышать, – хихикнул Санька, вспомнив смешную рожицу друга с торчащими в разные стороны уголками белого платка, которым мать перевязывала его больные уши. Он тогда был так похож на зайца!

– Не переживай, зато ты чувствуешь музыку, когда я играю. Выздоровеешь, научу тебя слышать! – сказал уже серьёзно.

Прошка радостно закивал и тут же постарался отвлечь друга от щекотливой темы.

– Слушай, а ты почему в город не съездишь, может, отца нашёл бы! С ним клёво! Мы вчера строили будку для Кузьки, я так треснул по пальцу молотком – ого-го, но при нём не заплакал! Знаешь, он, как скажет, – «мужик ты или тряпка» – так мне сразу и плакать не хочется. Кому за просто так тряпкой охота быть?

Санька долго разглядывал пожелтевшие листья дерева, потом махнул рукой и сказал:

– Да, я бы поехал и нашёл. Может быть. Только отец не написал ни одного письма за всё время! Не позвонил. Он забыл меня.

– А я бы всё равно искал. Мой папа тоже иногда про меня забывает – работы много. Да и так: то с мамой гулять ходят, то в кино, то к друзьям.

– Ну, ты и сравнил! – Санька отвернулся и надолго замолчал.

Прошка расстроился, понимая, что тот обиделся. «Вот я дурак! Нашёл с чем сравнивать! Помог, называется, другу…» – он задумался.

И вдруг в голову пришла совершенно невероятная мысль. Прошка подскочил и, путаясь в одеяле, забегал по шалашу.

– С-слушай, н-надо за-заставить твоего отца вернуться! Я знаю, как это сделать! – он даже заикаться начал от нетерпения.

– Ты говорил, отец ушёл от вас, потому что мама любит только деньги?

– Ну, говорил, – хмуро, но с интересом, посмотрел на него Санька.

– Значит надо, чтобы она их разлюбила!

– Кого разлюбила? Ты о чём?

– Не кого, а что! О деньгах, которые любит твоя мама! – Прошка занервничал, что приходится повторять непонятливому другу одно и то же, когда в голове созрел такой план!

Санька вздохнул и снова отвернулся: – Не получится.

– Не получится заставить разлюбить, когда они есть. А когда их нет, любить не-че-го!

Санька даже подпрыгнул от возмущения, но тут же запутался в одеяле и рухнул на скамейку.

– Ты что? Предлагаешь мне украсть у матери деньги? За такое и по шее можно накатить, не посмотрю, что ты мой друг!

– Да, ты не кипи! Ничего красть не надо!

– Тогда не получится. Мама не сможет разлюбить свои бумажки. Знаешь, как она их рассматривает, разглаживает, а потом уносит из дома и в какую-то банку складывает.

– Вот! Складывает в банку. Надо их оттуда вытащить и… – Прошка судорожно сглотнул, слегка побледнел, но, собравшись с духом, выпалил, – и с-сжечь! Он даже глаза зажмурил от страха, что решился это сказать.

Санька так и замер с открытым ртом. Конечно, у него не раз мелькала мысль, что если бы эти дурацкие бумажки исчезли, было бы лучше. Не только маме, но и всем! Но сжечь…

Он представил мамины глаза, когда она увидит этот ужас. Его даже передёрнуло! А маму стало так жалко, что внутри что-то ворохнулось, словно воробушек влетел в грудь. Но тут же мелькнуло – отец! Папка…

А Прошка тем временем бубнил, будто убеждая самого себя:

– И что она сделает? Поплачет, повоет, может, и отлупит разок. Может, и не разок. Мог бы потерпеть – отец же вернётся. Мы к нему съездим и всё расскажем – точняк вернётся! Да и что здесь такого? Люди не на такие жертвы идут ради родных. Или думаешь, она тебя сожжёт на костре, как ты, то есть мы, деньги?

Внезапно и Саньке мысль показалась не такой уж дикой. Действительно, что может сделать мама? Отлупит? Велика беда! Первый раз, что ли? А как он прошлый год свалился с дерева, и бок весь был синий. Болело так, что слёзы сами катились. Вытерпел же! Просто так, за собственную глупость, а тут – отец снова будет дома! Да об этом он и не мечтал! Ради этого можно вытерпеть что угодно. Санька прищурился и задумчиво забарабанил пальцами по столу.

– Ты, правда, думаешь, отец вернётся?

– Да ты чего! Сам же говорил, что он ушёл из-за денег!

– Ну, да.

– Тогда даже не сомневайся. Точняк! Давай разрабатывать план?

– Что его разрабатывать? Послезавтра воскресенье, и мама поедет на рынок, как всегда. Ключ от погреба в столе лежит. Приходи.

Решение было принято, но настроение у мальчишек словно улетучилось. Они ещё посидели, повздыхали, разговаривать больше ни о чём не хотелось. Собрали вещи и побрели домой.

На следующий день Санька остался дома и никуда не пошёл. Он ходил за матерью как привязанный, всё пытаясь угадать, как она отреагирует на такую страшную пропажу. Несколько раз прятал нужные ей вещи, мама ворчала и искала их. Не найдя, вроде не сильно расстраивалась, а сетовала на то, что память стала плохая. Иногда Саньке было настолько её жалко, что мелькала мысль отказаться от своей затеи. Но вспоминался отец, и он снова и снова прокручивал в мыслях план действия.

Вечером, не дожидаясь, пока заставят, навёл порядок в комнате, накормил и напоил скотину, подмёл двор. В общем, крутился на глазах у матери весь день и вечер. И, видимо, до такой степени изумил необычным поведением, что у неё даже закралась мысль – не хочет ли сын у неё что-либо попросить? Тем более он за целый день ни разу не запиликал на своей гармошке. Это было так странно!

Вечером они пили чай на веранде, и вдруг мама спросила:

– Шурка, если бы у тебя было много денег, куда бы ты их потратил?

Санька изумлённо вытаращил глаза. Неужели о чём-то догадалась?

– Ну-у… не знаю… Может, купил бы флейту, – наморщил он лоб, пытаясь вспомнить, где была мама, когда они с Прошкой шептались на кухне.

Мама посмотрела на него с интересом.

– Зачем тебе флейта?

– Как зачем? Играть.

– Зачем играть?

– Нравится мне.

– Как может нравиться такое бесполезное занятие?

Ну как маме рассказать, что музыка звучит внутри? Что в груди словно появляется какой-то ком, он всё разрастается и разрастается, потом поджимает под самое горло так, что перехватывает дыхание! Он больно и тяжело ворочается внутри, и ни о чём больше не думается. Он ждёт, пока Санька заиграет, и только тогда становится невесомым и выкатывается из груди вместе со звуками! Как такое объяснить маме? Никак.

И он ответил коротко: – Нравится и всё.

Выражение глаз матери изменилось – в них появилось непонимание и раздражение.

– Иди спать, – сказала она устало, – одинаковые вы с отцом, неисправимые чудаки. И нет никакого смысла начинать всё заново.

Санька не понял, о чём говорила мама, но, если и сомневался недавно в их плане, сейчас решил окончательно.

Часть 5. Выбор

В воскресенье как всегда мать собралась на рынок. Вытащила из погреба собранную за неделю сметану и творог, забрала утреннее молоко и, наказав сыну следить за хозяйством, пошла на остановку.

Санька вышел во двор и поёжился от озноба. Холодный резкий ветер гнал по небу рваные чёрно-сизые облака, обрушивая на деревню промозглый холод. Засыпанный разноцветными листьями мокрый двор навевал тоску, и хотелось быстрее спрятаться в дом. Даже не верилось, что пару дней назад они купались!

«Самая та погодка для нашего плана» – мрачно подумал Санька. Он быстро переделал кучу мелких дел, что наказала мать, и вздохнул облегчённо – свободен! Долго сидел в своей комнате, перебирая семейные фотографии. Потом позвонил Прошке. Тот примчался почти мгновенно, словно стоял за калиткой и ждал сигнала.

– Что так поздно? Хотели же с утра провернуть, а сейчас почти обед! Не передумал? – спросил он, еле переводя дыхание.

– Нет, просто дел было много, – хмуро ответил Санька и отвернулся, чтобы не видно было, как у него трясутся руки. Не рассказывать же другу, что почти целый час разглядывал фотографии родителей, сомневаясь в принятом решении. Наказания он не боялся, жалко было маму.

Они взяли на газовой плите спички, в столе ключ и отправились на задний двор. Тяжёлая дверь погреба открылась легко, но заскрипела так громко, что ребята даже присели от страха, оглядываясь по сторонам. Потом скользнули внутрь. Там было темно, пахло соленьями, травами и плесенью. Шагнув на ступеньки, Санька закрутил головой в поисках выключателя.

– Ты что, забыл, где включается свет, тоже мне хозяин! Давай быстрее! – зашипел сзади друг, держа дверь приоткрытой, чтобы проникал дневной свет.

– Мама сюда сама ходит, – пробормотал он, – лучше дверь держи, умник, а то захлопнется!

Наконец увидел выключатель и зажёг свет.

– Фух! – выдохнул Прошка, – я думал, что в этом коридоре и света нет. Ну и темнотища!

Друзья спустились по ступенькам, и попали в просторное помещение.

– О-го-го, ничего себе! – удивился друг, увидев полки, заставленные банками с соленьями и вареньем, – запасливая у тебя мама!

– Деньги ищи, – проворчал Санька, оглядываясь. Он пытался угадать, где мама может их прятать. То, что здесь – знал точно. Видел не раз как, вернувшись с рынка, она шла именно сюда. Да и слышал, как говорила бабушке: «Зачем мне сберкнижка? У меня свой банк, то есть банка в надёжном месте».

Санька обошёл погреб, заглядывая за бочки и ящики, но ничего похожего на банку, в которой могут лежать деньги, не увидел. Осмотрел полки, но и там стояла только закатка да всевозможные бутылки. Он даже поискал лопату – вдруг мама каждый раз банку закапывает? Лопаты не было.

«Здесь, похоже, только заготовки на зиму и никаких денег» – разочарованно подумал Санька и тут увидел в дальнем тёмном углу на самой верхней полке металлическую коробку! Чуть в стороне стоял стул. «Мог бы догадаться», – подумал он, подтянул стул и снял коробку.

– Что там? – топтался рядом Прошка.

Это была большая металлическая банка, окрашенная, видимо, кисточкой в синий цвет и аккуратно перевязанная ажурной тесьмой.

– Ну, чего ты стоишь, как столб? Давай в темпе! – подпрыгивал от нетерпения друг.

Санька открыл крышку – она! Банка была набита доверху. Деньги, перетянутые чёрными резинками, были сложены аккуратными стопками и завёрнуты в целлофан. Их было так много, что Прошка от удивления даже присвистнул: «Ё-моё, вот это богатство!»

Санька молча разглядывал такие ценные для мамы бумаги и вспоминал разбитую посуду и огромное количество денег, разбросанных по полу. В тот день от них уходил отец. Из-за этих бумажек. Увидел он и себя, сидящего на подоконнике малыша, который не мог поверить в такую несправедливость.

Он вытряхнул содержимое банки прямо на пол и снял с пачек резинки – получилась огромная куча разноцветных купюр. Санька решительным шагом направился за ведром, обходя бесконечные бочонки с соленьями, банки с салом, ящики с овощами. Прошка не мог сдвинуться с места, с ужасом глядя на огромную кучу денег, которую они собирались сжечь.

– Слушай, такая прорва деньжищ! Я не знал, что их так много… – растерянно протянул он, – может, ну их… эти деньги… а, Сань? – голос друга неожиданно сорвался, и он пискнул, словно испуганный мышонок.

Санька с грохотом поставил ведро.

– Мать их никогда не будет тратить, понимаешь? Ни-ког-да! Я слышал, как она говорила бабушке, что больше не может взять деньги из банки, лучше обойдётся или ещё заработает. Бабушка заплакала и сказала, что она больная и ей надо лечиться! А отец говорил, что мы словно в болото живём, а я этого не хочу! – Санька почти со злостью посмотрел на друга, словно тот был виновен во всех бедах его семьи.

– И вообще, чего рот разинул? Складывай бумагу в ведро, чтобы не разлетелась, когда будет гореть, а то ещё сами вспыхнем.

Прошка, видя в глазах друга лихорадочный блеск, не обиделся, понимая, как тому тяжело. Он взял целую пригоршню денег и задумчиво помял хрусткую бумагу.

– Тогда, может, немного оставим – купим пару удочек в шалаш или бинокль? Всё равно же сгорят!

Санька посмотрел исподлобья:

– Мы не воры, попросим, если надо! Или заработаем. Придумаем потом.

Друг вздохнул и стал складывать купюры в ведро, приминая их кулаком.

Деньги поместились все. Санька зажёг спичку и поднёс её к бумаге. Лёгкий дымок потянулся в сторону двери, и друзья замерли. Внезапно им стало холодно и страшно. Но спичка потухла, и дымок пропал. Санька решительно чиркнул ещё раз, разгрёб бумажки и сунул огонёк под низ. Дым снова потянулся, даже запахло гарью, но через время снова потух. Деньги гореть не хотели.

– Слушай, надо чем-то полить, а то не загорятся. Отсырели, наверное. Посмотри, что там? – кивнул Санька на бутылки, выстроенные в ряд на одной из полок. Прошка подошёл и взял крайнюю. Газетная пробка никак не хотела вытаскиваться, и он потянул её зубами.

Шпок! – вылетела она звучно, и жидкость выплеснулась на пол. Он понюхал бутылку и сморщился.

– Керосин.

– Давай сюда!

Прошка отдал бутылку другу. Тот вылил в ведро почти половину жидкости, остатки поставил на полку.

– Ты чего столько плеснул! Знаешь, какое пламя сейчас будет? Мы сгорим вместе с твоими деньгами!

– Отойди! – Санька зажёг спичку и кинул в ведро. Огонь вспыхнул мгновенно, и высокий столб чёрного едкого дыма поднялся почти до потолка! Ребята отбежали к стене и издали наблюдали, как горят деньги. Дверь открыть они не решились, чтобы соседи не увидели дым. Да и выйти боялись – вдруг ящик какой-нибудь вспыхнет?

В подвале повисла глухая тишина, лишь изредка потрескивало в ведре, да покашливали от дыма мальчишки.

Огонь догорал. Санька взял палку и поворошил пепел. Затем присел на корточки и долго смотрел на тлеющие огоньки и вспыхивающие синим пламенем клочки бумаги, не веря, что они всё-таки это сделали! Правильно ли он поступил и что будет с ним дальше? Сейчас думать не хотелось.

Вдруг хлопнула калитка, и послышались торопливые шаги! Ребята замерли.

– Сань, кто ходит? – прошептал Прошка и попятился в самый тёмный угол.

– Н-не знаю… Может, мама так рано вернулась?

Во дворе раздался громкий голос матери:

– Шурка, почему ворота опять нараспашку?

– Ох, ничего себе! – заметался Прошка, причитая, – ну сейчас начнётся! Вот влипли, так влипли!

Санька хмуро посмотрел на друга.

– Успокойся ты! Дело сделано. Отвечать буду я.

Через минуту снова раздался, теперь уже обеспокоенный, голос матери:

– Где ты бродишь, паршивец этакий, и почему во дворе тянет дымом? Вы с Прошкой что-то жгли?

Быстрые шаги приближались к погребу. Теперь и Санька заметался в замкнутом пространстве. Мелькнула мысль: – «сейчас зайдёт мать, надо затушить тлеющую бумагу! Только чем?» И тут увидел банку с молоком. Он кинулся к полке, но запнулся о ведро. Оно с грохотом покатилось по полу, поднимая вверх и рассыпая по всему помещению пепел и обрывки кое-где вспыхивающей бумаги. Морщась от боли, он остановился. И тут вскрикнул Прошка! В керосиновую лужу на полу попал тлеющий клочок и прямо перед ним вспыхнул огонь! Санька, прихрамывая, метнулся к полке, схватил банку с молоком и бросился на помощь другу. Но… снова запнулся, теперь о ящик, и рухнул прямо на банку! Раздался грохот, и звон разбитого стекла. Острая боль резанула руку. При виде крови, хлынувшей из кисти, Санька закричал от страха.

Мать залетела в погреб и опешила. Сын лежал среди осколков в луже молока, которое растекалось по полу, подбираясь к огню. Из руки небольшим фонтанчиком била кровь, смешиваясь с белым ручейком. Друг забился в угол и с ужасом смотрел на пылающий перед ним огонь. Над всем этим побоищем носился серый пепел, поднятый резко распахнутой дверью.

Женщина бросилась к сыну и зажала рану на руке, пытаясь остановить кровь. Ничего не получалось! Мальчишка бледнел на глазах и становился ватным.

– Вызывай скорую! – крикнула она Прошке, и тот, размазывая по лицу слёзы и копоть, пулей вылетел из погреба.

Мать сорвала с головы платок и перетянула руку выше раны, приговаривая:

– Потерпи, родной мой, потерпи немного.

Кровь потекла медленнее. Женщина, глянув мельком на огонь, который заливал молочный ручей, взяла Саньку на руки и, тяжело ступая, вынесла на улицу. Обмякшее тело сына пугало и она, поднимаясь по ступенькам дома, шептала: – «Сейчас, Санечка, уже скоро».

Дома положила его на диван и с облегчением вздохнула, увидев хоть и испуганный, но вполне осознанный взгляд.

Скорая помощь приехала довольно быстро. Саньке сделали пару уколов и наложили швы. Было больно, и он едва сдерживался, чтобы не закричать. Слёзы катились градом: то ли от боли, то ли от страха. Мать всё время сидела рядом и держала за руку.

Вскоре лекарство подействовало, Санька успокоился и уснул. Женщина вздохнула с облегчением. Она сняла с него грязную рубашку, принесла тазик с тёплой водой и вытерла влажным полотенцем кровь и копоть. Потом укутала одеялом, подоткнув со всех сторон, и прижалась губами к щеке сына. Только сейчас она почувствовала страх. И долго сидела рядом, пытаясь вспомнить что-либо подобное в их жизни, но так и не смогла. Санька рос тихим и спокойным мальчиком, только странным. Теперь мать и не знала радоваться или огорчаться, что сын становится таким, как все. Слишком больно от резких изменений в мальчишке. Она грустно улыбнулась и пошла в погреб – убрать осколки да вытереть лужи молока.

«Какие-то бумаги жгли. Вот сорванцы! Всё играют, всё секреты у них», – подумала женщина, спускаясь по ступенькам. Весь погреб был засыпан пеплом. Она взяла веник, совок и подняла с пола перевёрнутое ведро.

«Что такое?» – Свет был тусклым, и женщина не сразу разглядела, что за цветные клочки вперемешку с пеплом посыпались из ведра. И вдруг!..

Вдруг она узнала эти бумажки, сотни раз пересчитанные и оттого ставшие такими дорогими! Женщина обомлела. Да это же деньги! Она недоверчиво посмотрела на полку – металлической банки на месте не было – пусто! Жгучая боль, словно надвое располосовала грудную клетку, и она, почти задыхаясь, упала на колени и завыла в голос. Женщина ползала в полумраке, шаря руками по земляному полу, пытаясь отыскать целые бумажки. Но находила только обгорелые клочки. Тогда она вытряхнула остатки пепла из ведра и, не увидев ни одной целой бумажки, снова завыла, теперь не от физической боли. Деньги, которые она собирала годами, превратились в пепел…

Слёзы катились по щекам и она, вытирая их грязными ладонями, мотала головой из стороны в сторону и била, била кулаками по земляному полу. Потом, отказываясь верить глазам, снова и снова разгребала кучки остывшего пепла, пытаясь почувствовать под пальцами привычный хруст драгоценной бумаги. Но всё тщетно…

И долго выла женщина, словно опалённая огнём волчица, зализывая страшные раны и оглядывая своё разорённое логово. Потом притихла. Устало откинулась на бочонок с соленьями и застыла, глядя в самый тёмный угол и изредка всхлипывая. Прошло немало времени. Вдруг она резко поднялась и бросилась в дом.

Санька проснулся, но встать не решился – руки и ноги дрожали то ли от слабости, то ли от страха. Он точно знал, где сейчас мать, и ждал, понимая, что наказания не избежать. Рука почти не болела, видимо, лекарство ещё действовало. Жалел ли он о своём поступке? Себя точно не жалел. Он заслужил любое наказание. А маму…

На веранде послышались быстрые шаги, и Санька вытянулся в струнку – ну, вот и всё!

Мать ворвалась в комнату, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла. И, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась, глядя на смертельно-бледного сына. А Санька смотрел на маму и словно уплывал в далёкое прошлое…

Растрёпанные волосы, грязное в чёрных разводах лицо, опухшие глаза и прожигающий насквозь взгляд – мама сейчас была такой же, как в тот день, когда ушёл отец. Тогда глупый малыш Санька думал, что она превратилась в Бабу-Ягу и страшно боялся. Прошло несколько лет – он повзрослел и того страха больше не было. Теперь он жалел маму, только не понимал, чего она медлит? Почему не кричит, не бьёт его? Санька лишил её самого дорогого, чем жила она все эти годы и должен быть наказан. Он был готов к любому наказанию! Но мама стояла молча, и ему стало страшно.

– Я хотел, чтобы вернулся отец, – прошептал Санька, – он ушёл, потому что ты деньги любишь больше, чем нас. Но это же только бумага. Что в ней такого ценного?

– Это не цветные фантики, в ней мой каторжный труд, – просипела мать.

– Нам с отцом не нужен такой труд. Нам нужна ты! Отец любил тебя. А тебе нужны только деньги!

Мать словно кто-то ударил сзади! Ноги подогнулись, и она рухнула на стоящий рядом стул. Злости больше не было. Вообще ничего не было – пустота. Она смотрела на сына, не испытывая никаких чувств: ни раздражения, ни ненависти, ни любви. И вдруг! Сражая сознание своей мощью, на неё обрушился смысл сказанных слов. Её сыном. О ней.

Ей хотелось крикнуть, что это – неправда! Что она тоже их любит, и деньги нужны для… И тут во взгляде промелькнуло сомнение и растерянность. А для чего и для кого нужны деньги, если одного любимого человека она потеряла и только что чуть не потеряла второго. Но это же деньги – её сила и уверенность в будущем дне!

«В каком дне? Какое будущее без мужа и сына…» – промелькнула мысль, горячо буравя и испепеляя мозг, словно скомканную цветную бумагу из синей банки…

Боль опоясывала грудь, будто кто-то невидимый сжимал её в холодных объятиях. Мать молча встала, и ушла в свою комнату.

Весь вечер и всю ночь Санька лежал в кровати – рука болела сильно. Он пил таблетки, которые оставил врач. Засыпался и снова просыпался. Было такое ощущение, что время остановилось. В доме – тишина. Под утро он не выдержал, встал и вышел в прихожую. Подошёл к спальне и слегка потянул дверь. Она была закрыта изнутри. Раньше мама никогда не закрывалась. Санька испугался и выскочил во двор. На улице было ещё темно и тихо, не кричали даже петухи. Он побежал в палисадник и заглянул в спальню. Тусклый свет ночника слабо освещал комнату. Мама лежала лицом к окну, глаза её были открыты, губы изредка кривились. Казалось, она хочет засмеяться и заплакать одновременно. Санька вздохнул и пошёл в дом.

Утром встал пораньше и сам сделал перевязку. С трудом напоил и накормил скотину. Сел на крыльцо летней кухни, чтобы видеть мамино окно, и задумался. Со стороны огорода в кустах послышался шорох и оттуда как тень выскользнул Прошка.

– Привет! Я почти всю ночь не спал, еле дождался утра. Встал и сразу к тебе. Ну как, зашили руку?

Санька молча кивнул.

– Вот я вчера струсил! Огонь горит, везде пепел, ты лежишь весь в крови – мрак!

Прошка замолчал, видя, что друг никак не реагирует на рассказ – значит, дело плохо! Он сел рядом.

– Сань, я так переживал. Думал, вдруг тебя мать сильно побила. Надо было сразу сказать, что мы вдвоём придумали! А так получилось, что я сбежал, как трус.

– Ничего не надо. Никто меня не бил, – Санька с тоской посмотрел на окна маминой комнаты – там было темно и тихо.

– Сильно ругалась?

– Не ругалась.

– Ка-ак? Совсем? Ну, ничего себе! Вот это повезло, так повезло! – подскочил от радости Прошка и потёр руки.

Санька посмотрел мрачно.

– Чего радуешься? Маме плохо!

Друг сразу притих и вспомнил, как прошлый год у мамы «прихватило сердце». Они с папой так переживали и боялись за неё. Но всё обошлось.

– Сань, а ты скорую вызывал? – спросил он шёпотом.

– Нет.

– Так может надо, вдруг…

Прошку даже передёрнуло от страха, что по его вине может умереть Санькина мама.

– Не надо скорую, она не болеет. Переживает. Из-за денег.

– А-а-а… понятно-о – протянул Прошка, хотя ему совсем непонятно было, как можно из-за денег так переживать, что не вставать с постели? Даже если денег много. Мама с папой никогда не переживают. На днях он бежал в магазин и потерял «огромную сумму»! Но папа только посмеялся, видя слёзы, и сказал: «Запомни, Прохор, мужики не плачут! А бумага, даже самая ценная, вообще ни одной слезинки не стоит».

Потом дал ещё денег. Мама, правда, поворчала, но немного. Вечером они смеялись над сыном и называли растеряшей.

Прошка вздохнул и снова посмотрел на друга. Тот сидел, подперев голову руками, и смотрел вдаль, словно хотел сквозь огромное пространство разглядеть своего отца – единственного человека на свете, который сейчас ему был так нужен.

– Сань, может, тебе чего помочь? Как ты с одной рукой – тяжело же!

– Нормально.

– Тогда я, наверное, пойду?

– Иди.

Прошка вздохнул, прекрасно понимая, что другу сейчас не до него. Когда маме плохо, то никого не хочется видеть. Он повернулся и пошёл к калитке.

– Стой! – Санька догнал его и положил руку на плечо, – не обижайся. Ты не трус. И вообще, спасибо – ты настоящий друг. Просто сейчас я хочу быть только с мамой.

До самого вечера Санька бродил по дому, по двору. Комната теперь была открыта, и он несколько раз заглядывал, но мама лежала, отвернувшись к стене. Вечером он не выдержал и подошёл к кровати.

– Мам, я сварил бульон, вкусный. Может, тебе принести? Или яичницу поджарить? Я мигом!

Но она даже не повернула голову. Потоптавшись немного, вышел и прикрыл дверь. В его комнате было темно, но он не стал включать свет. Снова вспомнился день, когда видел последний раз отца.

Санька открыл окно и устроился на подоконнике. Потянуло холодом, но небо было чистым и безоблачным. Луна, как и в тот день, сыпала голубое серебро на крыши и тропинки, расписывая на них таинственные узоры. Очертания знакомых предметов в этом призрачном свете казались чужими и зыбкими. У Саньки появилось странное ощущение, что сейчас произойдёт невероятное! Его даже зазнобило, и он посмотрел вниз, словно хотел убедиться, что там не стоит отец. В палисаднике было пусто, только ветер присвистывал жалобно, раскачивая незапертую калитку, да шелестя листьями старой берёзы. В ожидании холодов они в унисон пели свою нескончаемую песню. Санька подтянул колени к подбородку, обнял их и загляделся на ночное небо. Серебристые звёзды на чёрном сверкали мертвенно-холодно, ярко и равнодушно.

И вспомнилось ему цветущее поле, по которому он, совсем ещё малыш, мчался за поющим облаком. И радуга, зацепившаяся одним краем за деревню, а другим за город. И серебристые поющие колокольчики, что летели сквозь призрачные стены замка-миража. Он был словно околдован тогда теплом и красотой звуков и сочинил музыку – песню облака, дождя и радуги, в которой пели-искрились колокольчики счастья. Саньке захотелось её повторить. Он вытащил из кармана губную гармошку и заиграл.

Но вплеталась в музыку грусть и не смеялись, не звенели колокольчики, а вместо этой мелодии зазвучала совсем другая.

Звуки метались в тревожной тишине дома, нарушая привычный покой. Словно серебряные мотыльки порхали они из комнаты в комнату, заполняя пространство и вырываясь на волю. Они плыли над деревней, над землёй, поднимаясь в оглохшую пустоту. Они впитывали в себя беспощадный дремучий холод и обрушивались на землю от разрывающей их тяжести. Они просачивались в щели и стелились по дому, проникая во все уголки.

Звуки шептали и плакали от печали и тоски. Звуки кричали и рыдали от горя и страха. Они растекались по дому горячей, никому не нужной и отвергнутой любовью, и снова плакали от обиды и бесконечного одиночества. И стихала… и снова взрывалась мелодия, заполняя пустоту мрачного дома. Слёзы текли у Саньки по щекам, но он всё играл, и играл, и играл.

Внезапно словно лёгкий ветерок скользнул по комнате, касаясь спины, и Санька понял, что в комнате не один. Он опустил гармошку и медленно повернулся. Мама стояла, прислонившись к косяку, и по её щекам тоже катились слёзы. Санька опустил голову, ожидая привычного крика – он снова нарушил, так охраняемый ею, покой стерильно-чистого и такого неуютного дома.

Но мама подошла и обняла его! Горячее дыхание обожгло шею, и он замер от непривычно-щемящего чувства.

– Санечка, мальчик мой, хочешь, мы поедем к папе?

– К отцу… К папке? – не поверил он.

И, отвернувшись, прошептал: – Он давно забыл нас.

– Не забыл, ты прости меня.

Мама протянула целую стопку писем, аккуратно перевязанных ажурной тесьмой, как и синяя банка из погреба.

– Это для нас с тобой. Папа писал и звонил, я тебе просто не говорила, чтобы не тревожить. Боялась, что сбежишь к нему. Он живёт у моря, в маленьком городке. Там есть музыкальная школа. Он купил тебе флейту. Давно купил. И ещё… Он любит нас и ждёт!

Не бойся, я рядом! Рассказ

Летний день был на удивление жарким и безветренным. Солнце, видимо, запуталось в сторонах света и свою горячую любовь выплеснуло на маленький северный городок. Непривычный к таким щедрым дарам, тот старательно впитывал тепло, пытаясь запастись им на долгую полярную ночь. Природа даже летом редко баловала северян такой чудной погодой, и люди заспешили, кто на речку купаться и загорать, кто в лес за ягодами и грибами.

Проводив мать на работу, Васька с Колей решили отправиться в поход – к горе Рай-из, о которой в городке ходили легенды. Они взяли корзинку, совок для сбора ягод, положили в рюкзаки фонарики, бутерброды, воду и вышли из дома. Корзинку и совок спрятали за сараем, собираясь на обратном пути набрать голубики – надо же как-то оправдать долгое отсутствие, и зашагали к горе, петляя между чахлыми карликовыми берёзками и проваливаясь по щиколотку в густой мох. Радуясь первому за лето солнечному дню, Коля всё время рвался вперёд и поторапливал брата.

Васька шёл следом и, наблюдая за ним, невольно улыбался. Брата он любил, не смотря ни на что. Они были похожи, как две капли воды: оба рыжие, голубоглазые, от макушки до пяток покрытые веснушками. Мать вышла на работу, когда Коленьке исполнилось всего два года. На вопрос мужа, кто будет сидеть с ребёнком, она ответила, не задумываясь, – «Васька!» Слово матери было законом, и десятилетний мальчишка стал нянькой. Вскоре Коля подрос и заботу брата воспринимал как должное. Настойчиво добиваясь своего, он кричал и топал ногами, если Васька отказывал, мог запросто пнуть, щипнуть, а сам тут же бежал жаловаться. Мать защищала его в любом случае, а Ваське попадало без всяких разбирательств. Иногда за него заступался отец, но он был военным и дома бывал редко, да и привык, что все проблемы с сыновьями жена решала сама.

Коля размолвки забывал быстро, снова шёл к брату и просил почитать книжку, рассказать сказку или погулять. Васька безропотно выполнял капризы ребёнка, порой из-за того что боялся наказания, но чаще, потому что и сам любил с ним возиться. Конечно, его дразнили в школе и на улице, но он только улыбался и отвечал: – Я не нянька, а старший брат!

Собираясь в поход, Васька понимал, что у Коли не хватит сил подняться на вершину даже по пологому склону, да и времени у них немного – надо вернуться домой до прихода матери. Но друзья рассказывали, что недалеко от подножья есть каменная площадка, и сбоку узкая расщелина, которая ведёт в пещеру. Найти и осмотреть её даже интереснее. Глядя на гору из окна своей комнаты, Ваське казалось, что до неё рукой подать, но к подножью они подошли только к обеду. На подъём времени не оставалось. Но как возвращаться, когда цель почти достигнута? И он решил хотя бы найти пещеру, а обследовать её можно и в следующий раз.

Гора была не такая уж и пологая, как рассказывали ребята, но идти было немного легче, чем по тундре, и они быстро забирались всё выше и выше. Наконец Васька остановился. Он совсем не рассчитал время! До каменной площадки ещё метров триста, а то и все пятьсот! Он видел и её, и поднимающуюся за ней почти отвесную стену, в которой была пещера, но идти становилось всё труднее, а времени всё меньше! Он вздохнул и повернулся к брату:

– Коленька, мы не успеем вернуться до прихода мамы, нам же назад ещё топать и топать! Давай в следующий раз сходим? Выйдем пораньше…

– Я сейчас хочу! Осталось совсем чуть-чуть! Посмотри, уже и площадку видно, – резко перебил его брат и настойчиво потянул за рукав, – пошли!

Васька задумался: «За полчаса дойдём, наверное, там отдохнём, перекусим и назад. В крайнем случае, можно не собирать голубику. Мама всё равно найдёт к чему прицепиться и снова на него накричит, ей и повод не нужен. Но к этому он привык, а вот слушать до вечера нытьё брата ему совсем не хотелось! Да и самому, конечно, интересно хотя бы заглянуть в пещеру», – и он решился.

– Ладно, до площадки и всё!

– Ура! – закричал Коля и торопливо зашагал вперёд, словно боялся, что он передумает. Васька только покачал головой, удивляясь выносливости младшего брата.

– Осторожнее! Смотри под ноги. Это же горы, ещё свалишься в какую-нибудь расщелину!

Коля остановился и изумлённо оглядел покрытый чахлым кустарником пологий склон.

– А что, разве здесь есть рас… расщ… дыры?

– Конечно, видишь, какая гряда сбоку? – мотнул он головой в сторону выпирающих камней, похожих на хребты огромных динозавров.

Васька подошёл и взял брата за руку, но тот вырвался.

– Да это же вон где! В стороне! – и снова зашагал, отмахиваясь от назойливых комаров веткой карликовой берёзки.

Васька посмотрел вслед и рассмеялся, – «Вот упрямец!»

Коля первым добрался до площадки, вскарабкался и закричал:

– Иди быстрее! Здесь так здорово – далеко-далеко видно!

Васька с разбегу запрыгнул на каменное плато и огляделся. Оно было не такое большое, как казалось издалека. Прямо – мрачная отвесная стена, покрытая серо-зелёным мхом и лишайником, сбоку – густые заросли колючего кустарника и валуны. Коля сбросил рюкзак, оглядел покрытую камнями площадку, склон горы, по которому они поднялись, видневшийся вдалеке городок и, забравшись на самый большой валун, закричал, слушая собственное эхо:

– Ого-го-о-о… Эге-ге-е-е… Люди-и-и… мы зде-есь!

Он звонко рассмеялся, видимо, чувствуя себя первооткрывателем.

Васька бросил рюкзак и присел на камень, с улыбкой наблюдая за братом. Затем перевёл взгляд на замшелую стену – где-то здесь был вход в пещеру, о которой рассказывали друзья.

«Скорее всего, вон в том в дальнем углу», – подумал он, увидев в кустарнике едва заметный проход.

Васька встал, и чуть было не направился туда, но тут за спиной услышал шорох. Он оглянулся и увидел в кустах огромное гнездо, а в нём крупных желторотых птенцов.

– Тс-с-с… Коля, не кричи! Иди сюда. Здесь гнездо и птенцы!

Тот подбежал и изумлённо вытаращил глаза.

– Где? – выдохнул он.

– Смотри, – Васька раздвинул кусты, чтобы показать мальчику гнездо и отшатнулся. Оно лежало между двумя валунами, а дальше зияла огромная чёрная пропасть. Гнездо слегка наклонилось и, казалось, вот-вот сорвётся и рухнет вниз. «Надо бы поправить», – подумал он и повернулся к брату.

– Отойди, здесь обрыв!

Коля испуганно отступил.

– Вась, покажи птенцов! Дай подержать!

– Нельзя их брать.

– Вась, ну, Ва-ась… Да-ай…

– Нет!

У Коли покраснели уши, а на лице потемнели веснушки. Он глянул исподлобья, топнул ногой и крикнул:

– Дай!

– Нельзя, может прилететь их мама.

– Я сказал – дай!

– Это не игрушка, а живые птенцы!

Коля растянул губы в кривой улыбке и сказал:

– Я видел, как ты за сараем курил с Сашкой! Хочешь, чтобы мама об этом узнала?

Васька вздохнул, представив, округлившиеся от такой новости, глаза матери и реакцию отца.

– Ну, хорошо, возьми только одного и на минутку. И не отходи от гнезда!

Коля подошёл к кустам, наклонился и протянул руку, собираясь взять птенца…

Васька не сразу и понял, что случилось. Внезапно над головой раздался громкий крик, и промелькнула огромная тень! От страха он взмахнул руками, пытаясь защититься от опасности, закрыл глаза, но тут же потерял равновесие и, пошатнувшись, толкнул брата!..

Раздался испуганный вскрик Коли, писк птенцов, глухой стук и – тишина… Через мгновение ещё один, еле слышный, стук.

Васька открыл глаза и остолбенел – на площадке не было ни брата, ни гнезда с птенцами! Только в небе кружила и кричала огромная птица…

За одно мгновение в голове промелькнули десятки, нет – сотни мыслей! Ему хотелось без оглядки бежать от страшного места! Представив тело брата, лежащее на дне глубокой пропасти, Васька чуть не задохнулся от ужаса. С трудом переставляя ноги, он подошёл к обрыву и раздвинул колючий кустарник. Это была огромная расщелина – тёмная, сырая и мрачная, но на глубине примерно двух-трёх метров из отвесной стены выступала каменная глыба, образуя довольно ровную площадку. На ней неподвижно лежал Коля! Дальше – чёрная пугающая пустота.

Васька сначала чуть не закричал от радости, увидев брата, но мысленно прикинув высоту, с ужасом понял, что вытащить его будет сложно. Если вообще возможно! Да и жив ли Коля?

Он стоял над обрывом и отрешённо смотрел вниз. В голове была такая же пугающая пустота. «Гнездо упало в пропасть», – подумал он, вспомнив глухой стук, услышанный через какое-то время после падения брата.

«Корзинку и совок, наверное, нашли мальчишки, и теперь мать снова будет ругаться. Отец на дежурстве, значит, ругаться будет сильно. А может и побьёт. Ещё он забыл сходить за хлебом…»

Снизу послышался стон. Васька от неожиданности вздрогнул и, увидев, что брат пошевелился, упал на валуны и закричал:

– Коленька! Коля-я! Ты цел? Осторожно – внизу пропасть!

Коля сел, испуганно огляделся и, кривя дрожащие губы, спросил:

– Вась, зачем ты меня сюда столкнул? Я бы не стал говорить, что ты курил! – и заплакал.

Гулкое эхо вторило, многократно усиливая отчаяние и страх Васьки.

– Коленька, – всхлипнул и он, – я нечаянно! На меня налетела птица. Ты же взял её птенца! Встань осторожно и скажи, что у тебя болит? И не смотри по сторонам!

Коля поднялся, прижимаясь спиной к отвесной плите, и потоптался на месте.

– Сильно не болит ничего, только чуть-чуть спина и голова.

Васька выдохнул с облегчением.

– Стой на месте и не подходи к обрыву! Сейчас я тебя вытащу, – и он заметался по площадке.

В кустах нашёл ствол небольшого деревца. Тот был сухой и доверия не внушал, но длины вполне хватало. Он обошёл площадку – ничего более подходящего не было. Пришлось взять его.

– Сейчас, сейчас… – Васька лёг на валун и опустил ствол в расщелину.

– Держись за палку!

Коля поднял к нему грязное заплаканное лицо, и у него снова задрожали губы. Он понимал, что тащить брата с помощью этой палки опасно, но другого выхода не было! Не мог же он бросить здесь насмерть перепуганного малыша и бежать за помощью! И он сказал тихо:

– Не бойся, братишка. Держись за палку, только когда я потяну, не виси, а ногами упирайся в скалу и шагай по ней! Понял?

Коля взялся за сухой сучковатый ствол.

– Понял. А ты меня удержишь?

Васька кивнул уверенно, стараясь не смотреть ни в глаза брату, ни в чёрную пропасть за его спиной, куда тот чудом не скатился. Он потянул палку, перехватывая её как можно ниже. Руки брата поднимались всё выше, вот тот привстал на цыпочки и повис. Ваське показалось, что у него сейчас вывернутся плечи, но он намертво вцепился в палку, стараясь держать её на весу и тянуть медленно.

Коля уже начал осторожно переставлять ноги по отвесной стене, и вдруг послышался сухой щелчок! В напряжённой тишине звук показался громом. Мальчишки замерли.

– Не бойся, это зацепилась за камень и отломилась сухая веточка, – прошептал Васька, – смотри только на меня.

Он видел, что вдоль тонкого ствола наискось пошла трещина и не хотел, чтобы её заметил брат, но медлить было нельзя, и он потянул снова. Коля сделал ещё несколько шагов по почти отвесной стене и, казалось, что уже можно дотянуться до его руки! Васька осторожно подвинулся ближе к краю обрыва, и, почти беззвучно, шепнул: – Ну, давай, малыш… осталось чуть-чуть…

Тут палка треснула ещё раз! Коля испуганно вздрогнул, посмотрел вверх и, увидев большую трещину, закричал. Ноги соскользнули со стены, и он, раздирая руки в кровь, упал на камни!

Ваську словно плетью хлестнули по спине! Представив, как брат сейчас покатится в пропасть, он закрыл ладонями уши и зажмурился, чтобы не видеть и не слышать этого ужаса…

Стука не было. Он открыл глаза. Сжавшись в комочек, Коля неподвижно лежал у самой стены. Васька сначала выдохнул с облегчением, – «не упал», но тут же испугался, что брат сильно разбился. Больше не раздумывая ни минуты, он отбросил ствол, сел на край обрыва и соскользнул вниз. Он постарался сгруппироваться и упасть как можно дальше от брата и ближе к стене, чтобы не скатиться в пропасть самому, у него получилось, но удар о камни был таким сильным, что несколько мгновений он лежал, едва сдерживая крик. Потом открыл глаза. Коля сидел рядом, по его щекам катились слёзы.

– Вась, ты живой?

– Живой. Даже не сильно ударился.

Он с трудом поднялся. Осмотрел и ощупал брата – тот молчал.

– Ничего не болит?

– Ладошки только, – тихо сказал Коля, глядя на него широко открытыми глазами.

Васька рукавом вытер грязные руки брата и осмотрел – исцарапаны сильно, но глубоких порезов не было.

– Я так испугался за тебя, у тебя кровь на ногах, – всхлипнул Коля.

Васька присел перед ним и обнял.

– Я просто поцарапался о кустарник. Всё хорошо, малыш. Не бойся, я рядом!

Он снял рубашку, оставшись в одной майке, и постелил её на камни.

– Ложись, будем думать, что нам дальше делать, – сказал Васька, вытирая ладошкой мокрое и грязное лицо брата. Тот лёг, свернувшись калачиком, и притих. Васька укрыл его полой рубашки, сел рядом и задумался: «Мать скоро придёт с работы, позвонит отцу и нажалуется, что он снова утянул малого купаться. Однажды такое было. В тот раз за него заступился отец, но сегодняшний поход – это не купание, даже в ледяной воде. За такое его точно накажут! Если они смогут выбраться…» – подумал Васька и растерянно огляделся.

Сверху, пробиваясь сквозь густой кустарник, падала полоса рассеянного света. Видимо, расщелина была длинной. Площадка небольшая, как бы полукруглая. С одной стороны – отвесная стена, откуда упал брат и спрыгнул он, потом метра три ровной поверхности и пропасть. Подойти ближе к ней Васька не решался. Помнил, с каким разрывом во времени раздался глухой стук, когда туда упало гнездо. До верхнего края стены, наверное, больше трех метров, но подняться по ней невозможно. Даже если Коля встанет ему на плечи, он сможет ухватиться за камень, но не подтянется. Можно поднять его на руках, хотя это очень опасно, тогда, наверное, подтянется, но как отпустить одного? Он может заблудиться и зайти в болото. А если он не удержит брата, то с вытянутых рук тот точно рухнет в пропасть!

Оставалась одна надежда. Собираясь в поход, он звонил Сашке, своему соседу и лучшему другу, и говорил, что пойдут к горе. Звал приятеля с собой, но тот уезжал с отцом кататься на катере и отказался. Если он вернётся, то вечером расскажет матери, куда они ушли. А если уехал на остров с ночёвкой?.. Что тогда делать, Васька не знал. Они оказались в каменном мешке.

Коля потянул его за рукав и спросил шёпотом:

– Вась, а как мы будем отсюда выбираться?

– Не переживай, братишка, придумаем что-нибудь. Нам тут недолго сидеть. Помнишь, я разговаривал с Сашкой перед уходом?

Коля кивнул. Конечно, он слышал, как брат по телефону о чём-то шептался с другом.

– Короче, он знает, где мы и скажет родителям, если не вернёмся до вечера.

Нас обязательно найдут и вытащат. Подумаешь, посидеть немного! Знаешь, как часовые стоят на посту? О-го-го! По два часа без движения, даже моргать нельзя. А мы с тобой можем ходить, лежать, сидеть, даже поспать!

Коля удивлённо посмотрел на брата: – Как это нельзя моргать? Совсем?

– Совсем! Ты попробуй, знаешь, как тяжело!

Тот послушно вытаращил глаза, но сразу же заморгал чаще, чем обычно.

– Правда, тяжело, – вздохнул он.

Васька погладил его по голове и улыбнулся.

– Про то, что нельзя моргать, я пошутил, остальное – правда.

Коля с опаской огляделся вокруг и спросил: – Вась, а волки и медведи здесь есть?

– Помнишь, мы читали в энциклопедии о повадках животных? Хищники охотятся только ночью. А у нас сейчас что? Правильно – полярный день, и ночь отменяется, вот так! – Васька легонько щёлкнул брата по носу.

– Ладно, ты полежи, а я осмотрюсь, может, что-нибудь придумаю.

Он прошёл вдоль отвесной стены в одну и другую сторону, но не увидел ни единой выбоины, на которую можно встать и дотянуться до края. Взял обломок сухого ствола и бросил в пропасть – через несколько секунд послышался еле слышный стук.

«Да уж… метров сто, не меньше…», – вздохнул он. Выхода не было. Оставалось надеяться только на Сашку. Но когда тот появится дома – это большой вопрос. Может, придётся сидеть очень долго, а у них не было даже воды и еды, всё осталось наверху в рюкзаках.

– Вась, а как это стоять на часах? Ты говорил – стоят на часах, и моргать нельзя. Это как?

Коля с недоумением смотрел на брата. Тот улыбнулся и сел рядом.

– Есть хороший детский писатель Алексей Пантелеев. Я читал много его рассказов. Один из них про маленького часового. Хочешь, расскажу?

– Маленького, как я?

– Да, точно такого, как ты!

– Конечно, хочу!

– Ну, слушай…

Когда Васька закончил рассказывать, Коля долго сидел, напряжённо о чём-то думая, потом спросил:

– А мальчику было страшно стоять в темноте?

– Конечно!

– И он всё равно не уходил?

– Нет.

– Почему?

– Знаешь, Коля, в жизни есть не только слово – хочу, но и слово – надо! Часовой не может сам оставить пост. Ему доверили охранять объект, значит, надо охранять, пока не сменят. И тот мальчик это понимал.

– И на войне тоже надо охранять?

– А на войне особенно, там враг!

– И защищать людей надо?

– И защищать.

– Вась, а если бы сейчас шла война, ты бы меня защищал?

– Конечно, ты же мой брат!

– А я тебя не защищаю, наоборот… И слово «надо», не знаю, – пытаясь сдержать слёзы, прошептал Коля.

– Ну, что ты, братишка! Ты ещё совсем маленький! – сказал Васька и осёкся.

– Тот мальчик, что стоял на часах в темноте, такой же, как я!

И он заплакал, растирая глаза грязными кулаками:

– Вась, я больше никогда-никогда не буду маме про тебя говорить! И пинать не буду, и дразнить тоже! Только защищать, как ты меня. Даже без всякой войны! Ты вот прыгнул за мной в пропасть, а я бы так не смог!

Он был таким жалким, что Ваське захотелось обнять и защитить его самого, но он протянулся руку и серьёзно сказал: – Договорились!

Тот сразу замолчал и доверчиво вложил маленькую ладошку в широкую ладонь брата.

– Ты мне веришь?

– Конечно, верю!

Коля вздохнул и снова прижался к брату. Прошло какое-то время. Васька сидел неподвижно, обнимая всхлипывающего мальчишку, и думал его над словами.

– Защитник ты мой, – погладил он рыжие вихры. Тот прижался ещё теснее, вздрагивая от пережитого страха, прохлады и сырости.

«С одной стороны и хорошо, что рюкзак остался наверху. Может, хоть его увидят», – подумал он.

Коля уснул. Васька с тоской смотрел на небо, едва просвечивающееся сквозь кустарник, понимая, что даже найти их будет сложно…

Разбудил Ваську неясный шум. Рядом посапывал Коля, положив голову на его колено. Нога затекла, но пошевелиться он боялся, чтобы не разбудить раньше времени брата. Шум становился всё слышнее, он уже различал голоса. Узнав отца, испугался. Первой мыслью было – промолчать! Васька, дрожа от холода и страха, даже вжался спиной в каменную стену, чтобы не увидели сверху! Но тут брат снова всхлипнул во сне, и он словно очнулся, – «Да, что это я!»

Осторожно передвинул брата, освобождая ногу, и вскочил.

– Мы здесь! – закричал громко. Коля открыл заспанные глаза и спросил:

– Вась, ты чего кричишь? Но тут же сам понял.

– Это папа с мамой?

– Да, малыш.

– Вась, а нас накажут?

– Думаю, что меня точно накажут.

– А меня?

– Наверное, нет. Это я увёл тебя в горы и столкнул в расщелину, хоть и нечаянно.

– Да, столкнул нечаянно ты, но в горы мы ушли вместе. И я не малыш! – нахмурил он брови.

Васька грустно улыбнулся.

– Ладно, давай кричать, а то мама с папой мимо пройдут, нас ведь не видно.

И они закричали уже вдвоём. Вскоре послышались быстрые шаги, и в расщелину заглянул отец. Вытащить ребят было делом одной минуты – вместе с родителями их искали трое солдат. Они бросили верёвку, и Васька привязал брата, которого быстро вытянули наверх, а затем и его.

Колю обнимала и целовала мать, вытирая мокрым платочком то опухшие от слёз глаза, то чумазое лицо сына. Васька стоял, опустив голову. Отец прошёл мимо и коротко бросил:

– Дома поговорим.

Мать отпустила Колю, подскочила к старшему сыну и закричала:

– Ты что-о-о!

Голос сорвался на визг. Она замахнулась, собираясь ударить, но тут же отшатнулась – между ними стоял Коля.

– Не трогай Ваську, мы оба виноваты, – и повернулся к старшему брату, – не бойся, я рядом!

Мать замерла с поднятой рукой и в недоумении переводила взгляд с одного сына на другого. Отец остановился, медленно повернулся и посмотрел на Ваську. Во взгляде его было удивление и – одобрение!

Затем он подошёл к младшему сыну и присел перед ним. Побледневший и слегка осунувшийся мальчуган, с разодранными в кровь руками и синяками на ногах, смотрел вызывающе.

– Мы оба виноваты, – упрямо повторил он, – не надо Ваську наказывать!

Солнце, так и не опустившись за горизонт, снова медленно поползло по прозрачно-голубому небу, освещая разноцветную тундру и фигуры людей, идущие вниз по склону горы. Впереди, крепко взявшись за руки, шагали два брата.

Под белыми парусами Рассказ

Кирюша стоял на крыльце и наблюдал за играющими во дворе мальчишками. Подойти к ним он не решался, так как переехал в этот район совсем недавно и пока чувствовал себя чужаком. Дом, в котором он теперь жил с мамой, был пятиэтажный и старый, намного хуже, чем их бывшая высотка в центре города. Но двор гораздо лучше.

Несколько таких же панельных домов стояли полукругом, образуя почти замкнутое пространство, где среди зелени и цветов уютно разместился детский городок. По всему периметру дворика росли высокие тополя, закрывая окна почти до пятого этажа. Посреди двора, под двумя огромными ивами и стайкой молодых берёзок, словно срослись с зелёной травой разноцветные скамейки, на которых важно восседали старушки и вели свои нескончаемые беседы, ревностно охраняя от расшалившейся детворы огороженные цветники.

Двор чем-то неуловимо напоминал бабушкину деревню, и Кирюше это нравилось!

Вот двое ребят примерно его возраста вышли из-за угла и остановились возле горки. Наблюдая за мальчишками, которые развернули во дворе целое военное сражение, они с интересом поглядывали и в его сторону. Ему хотелось подойти познакомиться с ними, но он боялся.

Сколько себя помнил Кирюша, он постоянно чего-то боялся: на улице – собак и машин, в школе – учителей, в больнице – врачей и уколов, а дома…

Дома – темноты и папы. Почему папы, он и сам не знал.

Тот никогда его не бил, даже не повышал голос, но когда ставил перед собой и тихим невыразительным голосом говорил, какой он плохой, трусливый и бестолковый, Кирюшу даже тошнило от страха, а слёзы катились непроизвольно. Увидев мокрые щёки сына, папа растягивал тонкие губы то ли в брезгливой, то ли в презрительной усмешке и отталкивал его.

– Тряпка ты, иди отсюда. Такой сын мне не нужен!

И Кирюша уходил в свою комнату. Уткнувшись лицом в подушку, он плакал, с ужасом думая только о том, что папа позовёт его снова.

Родители ругались постоянно, и Кирюша ещё маленьким нашёл место в детской комнате, куда прятался от их крика. Как только начиналась ссора, он забирался в шифоньер и закрывал ладошками уши.

Однажды пришлось сидеть долго и захотелось в туалет, но выйти он побоялся. Долго крутился, путаясь в тряпках, пока на него не свалился целый ворох одежды. Он так испугался, что даже кричать не мог, а потом не знал, куда спрятать мокрые штанишки. Хотя чего их было прятать, мама тогда вообще ничего не замечала. С тех пор он вздрагивал от каждого стука, плакал во сне, и боялся темноты. Ему казалось, что в тёмной комнате с ним обязательно что-нибудь случится! Выключив свет, бежал к кровати, запрыгивал и натягивал одеяло почти до самого носа. И долго дрожал от страха, разглядывая непонятные тени и прислушиваясь к странным звукам.

Папа, заметив, что сын боится темноты, придумал новое наказание – за малейшую провинность закрывал его в комнате и выключал свет. Это было в сто раз хуже, чем его выговоры!

Когда об этом узнала мама, они снова поругались. Папа проворчал, – «расти, расти хлюпика!» – и ушёл, громко хлопнув дверью. Мама долго плакала, а на следующий день повела Кирюшу в больницу. Врач внимательно выслушал её и осмотрел мальчика. Потом написал направление на анализы и сказал:

– Мне кажется, физически ваш сын здоров, а вот консультация психолога ему не помешает.

Кто такой психолог Кирюша не знал, но стал заранее бояться и его. Только на консультацию мама не повела: то не было времени, то что-то помешало, а потом, наверное, забыла. Чему он и радовался.

Папа приходил всё реже и реже, и дома стало тихо. Но лучше бы они ругались, потому что такая тишина была ещё хуже. Мама почти всё время лежала, а Кирюша сидел на полу под дверью спальни, и ему казалось, что если отойдёт хоть на минуту, с мамой обязательно что-нибудь случится!

Однажды она сказала, что скоро переедут вдвоём в новую квартиру, и Кирюша обрадовался. Он и ждал этого, и боялся. Но наконец, этот день настал, и они переехали. Квартира была маленькая и почти пустая, но у него была своя комната. Мама стала спокойнее, правда теперь ещё больше работала, и он почти всё время был дома один. Уходя на дежурство в ночь, она целовала сына и говорила:

– Ты большой мальчик и не должен бояться. Ложись спать, а проснёшься, я буду дома.

Кирюша послушно ложился, но засыпал поздно. Когда становилось совсем страшно, звонил папе. Тот иногда приезжал и забирал его. Однажды, набрав по привычке знакомый номер, он услышал женский голос и растерялся. С тех пор звонить перестал, а папа, наверное, забыл о сыне и за летние каникулы ни разу не приехал.

Сегодня, наконец-то, Кирюша насмелился, и первый раз вышел на улицу. Он осматривал двор своего нового дома и тот нравился ему всё больше и больше.

Вот на крыльцо выскочил знакомый мальчишка – Сашка, с которым они жили на одной лестничной площадке. Он приходил с мамой, когда они только переехали. У него были синие, как небо, глаза и длинные чёрные волосы. И вообще выглядел мальчишка намного старше, чем он. Кирюша тогда испугался и спрятался в своей комнате, но тот зашёл и заговорил с ним, как со старым знакомым! Выяснилось, что они почти ровесники и оба любят читать, что им даже нравятся одни и те же предметы в школе! И тут Кирюша впервые почувствовал себя настолько свободно, что они болтали и болтали, пока Сашку не позвали домой. А вечером он долго не мог уснуть, но совсем по другой причине – у него появился первый друг! Это было непривычно и немного тревожно.

– Привет! Ты чего тут стоишь, а я тебе звонил. Думаю, куда ты подевался? Пошли купаться? – Сашка с интересом посмотрел на его тщательно отутюженные тёмные брюки и светло-голубую футболку.

– Слушай, а ты чего так нарядился, вроде не первое сентября! Или собрался куда?

– Не собрался. Я всегда так хожу. Мама говорит, что надо приучаться к аккуратности с детства.

Сашка фыркнул и, рассматривая свои обрезанные до колен джинсы и чёрную изрядно поношенную майку, заявил:

– Нет, ну классный же прикид! По крайней мере, можно делать что хочешь, грязи-то не видно!

Он рассмеялся, а Кирюше отчего-то стало так стыдно за свой вид, что на глаза навернулись слёзы. Сашка посмотрел на него удивлённо и хлопнул по плечу.

– Ну, ты чего? Я же пошутил. Раз мама так говорит, то конечно. Так идёшь купаться?

– Меня, наверное, не отпустят.

– Отпустят, мы ведь не одни, с нами отец пойдёт. Ещё Юрка с Денисом – нормальные пацаны! Юрка – мой брат. Пошли я тебя познакомлю с ними!

– Хорошо, только я позвоню маме и отпрошусь.

– Давай в темпе, мы тебя во дворе подождём.

Кирюша помчался домой. Мама долго не брала трубку, а когда услышала, что он отпрашивается купаться, испугалась.

– Сынок, может, не пойдёшь? Ты с ребятами не знаком. Да и вода, пожалуй, холодная.

– Мама, я с Сашкой – соседским мальчиком, который к нам приходил, ещё с его папой и братом!

– Ну, хорошо. Только недолго и позвони мне, как придёшь домой, я буду волноваться.

– Хорошо, мам! Спасибо!

Кирюша открыл шифоньер: ровные стопки светлых футболок, на плечиках белоснежные рубашки, брюки, костюмы, даже галстуки и бабочка. Мама одевала его всегда нарядно и торжественно. Он вздохнул, взял купальные плавки, полотенце и круг, затем подошёл к зеркалу.

Собственное отражение ему совершенно не понравилось! Короткие светло-русые волосы с аккуратным пробором, длинные ресницы и пухлые губы.

«Словно малыш на открытке! Хорошо хоть худой и высокий, а то сходство было бы полным», – мрачно подумал Кирюша, растрепал волосы и выскочил из квартиры.

Сашка, увидев круг, рассмеялся:

– Зачем он тебе? Ты что плавать не умеешь? Тебя же пацаны засмеют!

– Не умею.

– Ну, ты, брат, даёшь! Ладно, мы с папой научим тебя, обещаю.

Кирюша испуганно посмотрел на друга.

– Э-э-э, да ты никак трусишь?

Мальчик опустил голову, снова едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Сашка с недоумением уставился на его покрасневшие глаза и спросил:

– Слушай, а где твой отец? Он не живёт с вами?

– Н-нет…

– И не приходит?

– Нет.

– Ясненько-о, – протянул он задумчиво, – короче, круг всё равно оставь дома и пошли.

Кирюша снова помчался домой и забросил круг в кладовку. Через минуту Сашка знакомил его с ребятами.

– Это Денис, – кивнул он головой на высокого белобрысого верзилу с оттопыренными ушами и бесцветными ресницами.

Тот оглядел с ног до головы Кирюшу, хмыкнул и пробасил:

– Ты, маменькин сыночек, плавать хоть умеешь? Чего вырядился? Не на парад ведь идём!

– Замолкни, Дэн! – Сашка хмуро посмотрел на друга, – твоё какое дело! Чего на тряпки смотришь, как девчонка?

Тот насупился и замолчал, искоса поглядывая на новенького. Обстановку разрядил второй мальчик. Он подал руку.

– Ну, привет. Я – Юра, брат вот этого мушкетера, – кивнул он на Сашку, – а ты откуда переехал в наш двор?

Кирюша с облегчением вздохнул и пожал он протянутую руку.

– Мы с м-мамой недавно переехали из д-другого района. Зовут – Кирюша.

Денис рассмеялся: – Нет, вы только посмотрите на этого маменькиного сынка. Он – Кирюша! Да, по-другому и не скажешь. Ещё и заикается!

Мальчик покраснел и, неожиданно даже для себя, первым протянул ему руку:

– Кирилл. Я не заика, – и добавил почти шёпотом, – просто у меня ещё не было друзей.

Сашка, теперь недовольно, посмотрел на Дениса:

– Хорошее имя, чего пристал! Мужественное. Будет Кир.

Денис нехотя пожал протянутую руку, но во взгляде его промелькнуло недоверие и растерянность. Он открыл было рот, чтобы огрызнуться по привычке, но только буркнул: – Кир, так Кир.

Юрка хмыкнул: – Этого мушкетёра нам только и не хватало! – и весело рассмеялся, за ним – Сашка. Потом робко хихикнул Кирюша.

– Гы-хр! – следом словно хрюкнул Дэн.

Глядя на его растерянную физиономию, вся компания покатилась со смеху!

В это время на крыльце появился высокий мужчина в спортивном костюме. Он собрал длинные светлые волосы в хвост, тряхнул головой, словно проверяя на прочность резинку, и надел бейсболку. Затем оглядел ребят и крикнул:

– Что, банда, веселитесь? Если все в сборе, тогда – кто первый добежит, тот сегодня командир!

Мальчишки с гиканьем и свистом помчались к реке. Кирюша чуть задержался, чувствуя себя неловко, но мужчина подтолкнул и его: – Беги, малец!

Первым на берег прибежал верзила Дэн, и мужчина нахлобучил ему свою бейсболку.

– Командуй!

Тот взвизгнул от радости и заорал так, что у всех чуть уши не заложило!

– Купаться, купаться! Ура! – и помчался к воде. За ним – остальные.

Так весело Кирюше не было никогда. Правда он не плавал с ребятами, а купался только у берега, но зато когда они выходили из воды вместе со всеми гонял футбольный мяч и бегал наперегонки. Он с удивлением смотрел на мужчину, увлечённо играющего с мальчишками и возводившего с ними целые песочные города. Кирюша даже представить не мог, чтобы его папа играл и тем более что-то строил из песка! Но этот и играл, и бегал, и строил. Он спорил с ребятами до хрипоты, зарывал их в песок и, казалось, сам превратился в мальчишку. Иногда, перекинув одного из сыновей через плечо, мчался в воду. Они боролись и спорили – кто дальше и глубже нырнёт, кто дольше задержит дыхание, при этом хохотали так заразительно, что Кирюша смеялся вместе с ними. Вот выскочив из воды, мужчина схватил палку и закричал:

– Где командир? Что за дела? Войско посинело от холода! Тревога, тревога!

Враги – Кашель и Насморк – у ворот! Нападай, кто смелый!

И началась целая война! Ребята похватали палки и принялись рубиться, словно у них в руках были настоящие шпаги! Мужчина подсказывал, как правильно ставить ноги во время удара, держать палку-шпагу, как отступать, наступать, наносить удар.

Мальчишки совсем расшалились. Сашкин отец раскинул руки и, смеясь, столкнул всех разом в воду, затем внимательно посмотрел на Кирюшу, который сидел время на песке и наблюдал за поединком.

– Ты чего сидишь? Плавать умеешь?

– Нет, – мальчик покраснел и опустил голову.

Сашка выбежал из воды и, потрепав Кирюшу по голове, посмотрел на отца:

– Па, научи его плавать, – и тихо добавил, – у него нет отца.

Кирюша с изумлением глянул на друга.

– Е-есть у меня папа.

Но Сашка смотрел на него молча, и что-то такое было во взгляде, что Кирюша вдруг подумал: «А есть ли? Разве папы такими бывают?»

Он пытался понять, какой у него отец и чем он отличается от Сашкиного?

«Может тем, что у них папа – друг, значит настоящий! Тогда получается, что у меня и правда нет папы?» Он по привычке всхлипнул, но тут же прикусил губу.

– Ну-ну, малец! – мужчина схватил его и перебросил через плечо. Подпрыгнув несколько раз на месте, словно пытаясь утрясти Кирюшу, он по-мальчишечьи гикнул и помчался к реке. Кирюша сначала замер от страха, но его держали такие надёжные руки, что он почти сразу успокоился. А зря. Забежав по грудь в воду, мужчина подбросил его, и вдруг… закинул на самую глубину! Обида и страх, мелькнувшие за доли секунды, сменились равнодушием, и он пошёл ко дну.

«Ну и пусть. Всё равно я папе не нужен. Вот утону, тогда…»

Но утонуть оказалось не так-то просто! Он почти коснулся спиной дна, но тут стал задыхаться и в отчаянии забил руками и ногами. Вынырнув на поверхность, резко вдохнул воздух вместе с брызгами, закашлялся и ушёл под воду. От страха у него даже в ушах зазвенело, но сквозь мутную пелену он успел разглядеть рядом с собой силуэт мужчины. Кирюша снова заколотил изо всех сил по воде и пулей выскочил на поверхность. Сашкин отец стоял рядом и смотрел на него с удивлением и даже какой-то жалостью. Увидев, что мальчик снова выплыл, он с облегчением выдохнул, рассмеялся и подмигнул ему:

– Вот так, знай наших! Молодец, пацан! Надо всегда бороться. Бороться – до последнего! Ну, а теперь плыви!

Кирюша хотел сказать, что не умеет плавать. Но только открыл рот, как захлебнулся и снова ушёл под воду. Но теперь ни страха, ни отчаянья не было. Ему даже показалось, что стал вдвое легче! Он с силой оттолкнулся ногами от дна и снова вынырнул.

Мужчина стоял рядом и внимательно наблюдал за ним.

– Ну, давай! Ты же мужик. Плыви!

Мужиком Кирюшу не называл никто. Мама – малыш, маленький. Папа – плакса и трус, редко – сын. Он стиснул зубы и постарался так махать руками, как ребята. Внезапно вспомнил, какая глубина под ним, от страха зажмурил глаза и снова пошёл ко дну. Но тут почувствовал под собой сильную руку – она легко приподняла его над водой и снова опустила.

– Хватит пузыри пускать, малец. Я помогу тебе, только немного, ты и сам можешь. Ну, давай!

И Кирюша поплыл. Яростно шлёпая по воде руками и ногами, захлёбываясь и задыхаясь от усталости, он медленно, но всё-таки приближался к берегу. В какой-то момент понял, что его никто не держит, но страха больше не было. Вскоре почувствовал под ногами песок и, пошатываясь, встал. Мужчина смотрел на него и улыбался:

– Почти сам плыл. Ну, ты и силён! Мужик – одним словом!

Кирюша тяжело дышал, руки и ноги у него тряслись, но губы расплывались в улыбке.

«Он плыл сам! Он не тряпка и не маменькин сыночек!»

К нему подбежали ребята. Дэн что-то одобрительно буркнул, глядя в сторону, а Юрка снова рассмеялся:

– Наш батя научит плавать любого!

Сашка утвердительно кивнул и хлопнул Кирюшу по плечу так, что тот закачался.

– Молоток! Завтра я покажу тебе, как правильно плавать, а потом и с вышки нырять.

– Ты его ещё драться научи, – улыбнулся мужчина, – а то непорядок получается.

– И драться тоже, – почти серьёзно ответил мальчик. Они переглянулись и в глазах у обоих заплясали смешинки.

– Ну-ну, вообще-то дело нужное, даже необходимое, как же нам – мужикам, без драки?

Он рассмеялся и пошёл в воду. Кирюша смотрел ему вслед и глупо улыбался. На глаза, непонятно отчего, снова навернулись слёзы, но он вспомнил, как Сашкин папа сказал – «ну, ты и силён», и они сразу высохли.

«Завтра же попрошу маму купить мне джинсы и черные майки!»

Ему вдруг стало так легко, словно вода, в которой он плыл только что, смыла все страхи! Он даже взвизгнул от радости и помчался по берегу, крикнув Сашке:

– Лови!

Мальчики ещё долго гонялись друг за другом, потом очертили ворота и играли в футбол, купались и снова зарывались в тёплый песок. Наконец Сашкин папа крикнул:

– Шагом марш последний раз в воду, вымываем отовсюду песок, сохнем и бегом домой!

Кирюша зашёл в квартиру, поставил греть ужин и позвонил маме. Долго и с восторгом рассказывал о походе на речку: о Сашке, Юре, их папе, даже о Денисе. И, конечно, о том, что он умеет плавать! Ну, почти умеет. Мама радовалась вместе с ним и спрашивала всё новые и новые подробности его первого похода с друзьями. Потом Кирюша поужинал, лёг спать и уснул почти сразу. Страха больше не было.

И снилось ему, что плывут они с ребятами на корабле под белыми парусами. Вокруг только бушующее море, да свинцовые рваные тучи, сквозь которые изредка прорываются солнечные лучи. Белоснежные чайки взмывают над парусником и кричат, и мечутся, словно предупреждая об опасности. Но попутный ветер наполняет паруса, и летит их корабль за далёкий-далёкий горизонт. В неизвестность. Волны почти отвесно поднимаются над палубой и падают с огромной высоты, обдавая их пенными брызгами, но они смотрят друг на друга и только смеются. И не боятся ни жестоких штормов, ни кровожадных акул, ни злых пиратов. Ничего не боятся! По лицу стекают солёные брызги, но он знает точно – это не слёзы.

«Слёз больше не будет, ведь мы сильные и храбрые! Мы – мужики!» – так сказал Сашкин папа.

Брат Рассказ

Валерка исподлобья наблюдал за незнакомым мальчишкой. Как ему хотелось нагрубить или даже ударить этого белобрысого пацана! Да кто он такой и что ему надо в его комнате? Но мальчика привела мама и попросила развлечь.

«Нашли клоуна! Показал бы я ему цирк бесплатный, если бы не мамина просьба!», – мрачно думал Валерка.

Конечно, развлечь можно: поиграть в шахматы или новую компьютерную игру, показать модели машинок, которыми он так гордился. На письменном столе стоял готовый картонный замок, который он клеил не один день, и теперь можно было отправлять рыцарей в поход. На диване лежали парочка новых роботов-трансформеров, которыми так классно сражаться вдвоём.

Он любил, когда к нему приходили ребята и всегда мог придумать, чем занять гостей. Но белобрысый пришёл с ним. А его он ненавидел!

Валерке было десять лет и, сколько он себя помнил, они всегда жили вдвоём. Его мама – лучшая на свете. Он знал это точно! Ему завидовали все мальчишки во дворе, потому что она была самая молодая и, конечно, самая красивая среди всех мам! А ещё – с ней никогда не было скучно! Они не сидели дома, и всё время куда-то спешили: то в музей, то на какие-то встречи с писателями и художниками, то на выставки и концерты, то в кино или парк. Зимой ходили на лыжах, катались на коньках, даже играли в снежки! Летом все выходные пропадали на пляже, и его мамочка не лежала на песке, как остальные, а гоняла с Валеркой мяч и плавала наперегонки. Она звонко смеялась, лёгким движением головы отбрасывая назад светло-русую чёлку и смешно морща веснушчатый нос, совсем-совсем как девчонка. Невысокого роста, чуть выше сына, она была больше похожа на старшую сестру, чем на маму, и Валерке это страшно нравилось. Вокруг них постоянно толпилось множество народу, но домой они неизменно возвращались вдвоём. Укладывая спать, мама гладила его чёрные непослушные вихры и шептала:

– Ты похож на галчонка.

– Почему? – казалось, Валерка смотрит удивлённо, но в карих глазах прятались смешинки.

– Такой же чёрный, худой и взъерошенный, – смеялась она и добавляла, поправляя подушку, – но самый лучший сынок на свете! Нам с тобой никто-никто не нужен. Правда?

– Спокойной ночи, мамочка! – он обнимал её и был счастлив.

Валерка не сразу и заметил, как в их жизни появился этот. Сначала он подошёл к ним на пляже, когда они с мамой играли в волейбол, потом оказался за одним столиком в детском кафе, потом словно нечаянно встретился в парке, потом ещё и ещё.

В маминой комнате теперь зачастую стояли цветы, а на концерты, в кино или на пляж они ходили втроём. Мама изменилась. И хотя она по-прежнему всё покупала, рассказывала сказки и целовала на ночь, но стала какой-то рассеянной. Иногда смеялась без причины, а иногда плакала и грустила. В такие дни Валерка крутился рядом, пытаясь угадать каждое её желание.

Потом всё чаще и чаще мама стала уходить, а в квартире снова появилась толстая неповоротливая Катя – няня, которая сидела с маленьким Валеркой. Катю он не любил. Она целыми днями лежала на маминой кровати, смотрела телевизор и грызла семечки. На все вопросы и просьбы отвечала однозначно, – «отстань!» Но он не жаловался и только каждый раз, когда мама уходила, плакал и просил взять с собой. Она отводила виновато взгляд и, прижимая к себе, шептала:

– Потом, маленький мой, в следующий раз.

Вскоре стала уходить реже, зато он появился в их квартире. Его звали Виктор. Мужчина чем-то неуловимо напоминал Валерке любимого актёра Марка Дакаскаса, и, наверное, мог бы понравиться – у него были такие добрые глаза, если бы не мама. Её он не хотел делить ни с кем!

Как привязанный бродил Валерка по квартире, ревниво наблюдая за каждым маминым движением. Зачастую встревал в разговор, перебивая на полуслове, громко и невпопад смеялся. А когда ему казалось, что он слишком близко подходил к его мамочке, вставал между ними и сжимал кулаки. В конце концов, его тактично отправляли в детскую, но он выбегал из комнаты всякий раз, когда слышал смех. Мама рассеянно гладила его по голове и говорила:

– Я купила тебе новую книжку и диск, иди почитай или поиграй.

И Валерка уходил снова, страдая и ненавидя его. А сегодня он появился здесь с этим белобрысым пацаном!

Валерка мрачно разглядывал мальчишку. Тот был примерно его возраста. Белые футболка и шорты, длинные светлые волосы, голубые глаза и очки делали его похожим на девчонку. Нет, этот незваный гость ему определённо не нравился!

Мальчишка первым протянул руку:

– Меня зовут Юра.

– Валерка, – буркнул он, но руки не подал. Ещё чего!

«Дать ему что ли, чтобы вылетел из моей комнаты!» – нервничал Валерка. Он чувствовал, что этот пацан появился здесь не просто так и уже сжал кулаки, готовый кинуться в драку, но тут открылась дверь, и в комнату вошли мама и он.

Оглядев мальчиков, мама вздохнула и притянула к себе взъерошенного сына.

– Валерик, ты познакомился с Юрой? – и, не дожидаясь ответа, продолжила, – знаешь, мы с Виктором решили. В общем, мы подумали… Понимаешь, солнышко… Она покраснела, как девчонка, и замолчала.

Виктор улыбнулся, видя её замешательство, поцеловал в щёку и слегка подтолкнул к двери:

– Родная, я поговорю с мальчиками, а ты накрой на стол, всё-таки у нас праздник!

Мама вздохнула: – Да, наверное, так будет лучше, – и вышла из комнаты.

Валерку словно грохнули по голове чем-то тяжёлым, и он крепко сжал зубы, чтобы не расплакаться.

«Родная… Она для него родная! Это моя мама! Это я для неё родной!»

Он сел в кресло и притянул к себе мальчиков.

– Я хочу поговорить с вами по-мужски. Мы вчера подали заявление, то есть, хотим пожениться с твоей мамой, Валера. Надеюсь, что наша семья будет дружной и крепкой. Мы с мамой любим друг друга и, конечно, вас. Юра – мой сын, а тебе он теперь – брат! Прости, что не познакомили вас раньше, просто сын жил с бабушкой в другом городе. Так иногда бывает. Если ты не против, мы поселим его пока в твоей комнате, а когда купим другую квартиру, у каждого комната будет своя.

Валерке не хотелось плакать перед этим пацаном и тем более перед ним. Он сжимал зубы, прикусывал до боли губу, но всё-таки не выдержал – бросился на кровать и уткнулся в подушку, чтобы не видели эти двое, как по щекам покатились слёзы.

«Брат! Да не нужен мне никакой брат, мне нужна только мама. А она меня предала. Теперь у неё есть он и этот, похожий на девчонку, Юрка!»

Как хотелось ему стать совсем маленьким! Как хотелось вернуть время, когда мама была его, только его!

«Ничего больше не будет. Ни-че-го…»

Вжимаясь лицом в подушку, он изо всех сил старался, чтобы от рыданий не тряслись хотя бы плечи, но и это у него не получалось.

Мужчина постоял рядом, потом позвал сына, и они вышли. Услышав тихий стук закрываемой двери, Валерка испытал облегчение уже оттого, что он в комнате один, что никто не видит, как ему сейчас плохо. За дверью послышался мамин шёпот:

– Пусти, он же плачет.

– Не ходи, мальчик должен побыть один, а потом мы поможем ему справиться. Все вместе, – глухо ответил он, и мама замолчала.

У Валерки что-то ворохнулось внутри. Слёзы вмиг высохли, и появилось странное ощущение пустоты и ненужности, а вместе с ним накатила такая волна ненависти к этим двоим, что он непроизвольно сжал кулаки.

«Вот так, мама теперь полностью подчиняется ему! Ну, подождите, я вам устрою настоящую семью!»

Жизнь у Валерки изменилась полностью. В его комнате поселился Юра. В первый же день, раскладывая вещи в шифоньере и на столе, он сложил аккуратно и Валеркины. Но тот разозлился и сразу всё перевернул. На полочке, где стояли драгоценные модели машинок, появились какие-то флаконы с лекарствами, которые мама запретила трогать.

– Юра болеет, они ему иногда необходимы, пускай стоят на виду, – сказала она, обнимая и целуя сына. Злость сразу прошла, и в этот момент он готов был сделать всё, что бы она ни попросила.

Мама старалась как можно больше времени уделять сыну, но взгляд её был слегка рассеянным и счастливым. Заметив это, Валерка надолго закрывался в своей комнате. Утром иногда забывался и по привычке врывался в спальню. Увидев его, поворачивался и уходил. За столом, стараясь опередить всех, первым подавал то, что просила мама. Он следовал за своей мамой словно тень, не желая её ни с кем делить.

С Юркой почти не разговаривал. Тот несколько раз предлагал поиграть, погулять вместе, но он смотрел на него мрачно, считая чуть ли не главным виновником своих бед. Виктор пытался поговорить с мальчиками, но слушал его только Юра. Валерка в лучшем случае отворачивался, стараясь думать о своём, а чаще просто уходил гулять.

Во дворе ребята подшучивали – поздравляли с братом и отчимом, а он яростно кидался в драку и зачастую приходил домой в синяках. Мама обнимала его и бережно обрабатывала ссадины, и он снова затихал в её объятиях. Ради этого можно было драться хоть каждый день.

Вечером лёжа в постели, Валерка с горечью думал о том, что никогда больше не будет таким счастливым, как прежде. Ему хотелось умереть. Он не раз представлял этот момент. И как будет плакать над ним мама, и как будет жалеть, что променяла на этого и белобрысого Юрку. Но когда понимал, что потом они будут жить втроём, без него… – «Ну, уж нет!»

Мама тоже пыталась поговорить с Валеркой, но он только прижимался к ней, как маленький, и плакал. Она горестно вздыхала. Ему становилось её жалко, и он давал себе слово изменить отношение к отчиму и Юрке. Но потом, видя счастливый взгляд мамы, ненависть к этим двоим вспыхивала с новой силой.

Так прошло лето. Приближалось первое сентября, и мальчики должны были пойти в школу, в один класс. Раньше Валерка с нетерпением ждал этот день, он был одним из самых счастливых в году. Днём они с мамой всегда гуляли в парке: катались на всех каруселях, съедали кучу мороженого, смотрели мультики в летнем кинотеатре. Вечером пекли торт и долго сидели в уютной кухне – строили грандиозные планы на весь год. Но в них не входил никакой Юрка и тем более – он! И мальчик отчаянно страдал.

Однажды, когда Юра в очередной раз убрал в комнате и по привычке расставил на полочке свои флаконы, Валерка не стал их раскидывать, а просто взял один и выбросил в мусорку, думая со злорадством, – «поищи, поищи, белобрысый, свои драгоценные пузыри!» И рассмеялся. Первый раз за последнее время.

Наконец наступил долгожданный день – завтра им в школу! С утра мама затеяла генеральную уборку, потом решила приготовить праздничный обед, а им заявила:

– К школе ещё не всё куплено, так что отправляйтесь по магазинам и не мешайте мне!

Что может быть лучше? Вместо нудной уборки – кататься по магазинам! И они, все трое, довольные и счастливые помчались к машине. В магазине покупали всё подряд: костюмы, брюки, рубашки, обувь. Как ни странно, у них с Юркой оказались одинаковые вкусы, и в кабинке для переодевания они вырывали друг у друга одежду, меряли и смеялись. Виктор не отставал от них и замучил продавцов, таская без конца мальчишкам ворохи одежды! Потом они набрали кучу канцелярских принадлежностей, заехали в «Мир игрушки», и снова Виктор с улыбкой бросал в корзину всё, на что показывали мальчики. Потом сходили в кинотеатр и посмотрели фильм, который понравился всем. Зашли в детское кафе и, пока ели мороженное, вспоминали кадры из фильма и спорили до хрипоты, отстаивая каждый своё мнение. Домой возвращались уставшие, но довольные и счастливые. В машине Виктор вспоминал и пародировал недовольных продавцов, а они катались со смеху на заднем сиденье, сталкиваясь лбами, и оттого смеялись ещё больше! И впервые Валерка подумал, что не так уж плохо иметь отца и брата, пусть даже не родных.

А дома так вкусно пахло! Мальчишки наперегонки бросились на кухню, но мама их развернула:

– Ну-ка, быстро в ванную – мыть руки!

Она приобняла обоих, и у Валерки сразу испортилось настроение, а когда за праздничным столом он увидел два одинаковых торта, стало ещё хуже. Вспомнился прошлогодний вечер накануне первого сентября.

Он встал и ушёл в свою комнату. Долго лежал, пытаясь вызвать прежнее чувство неприязни к этим двоим, но почему-то вспоминалось, как сегодня ездили по магазинам. Как было весело! Как внимателен и серьёзен был отчим, выбирая покупки. Как советовался с ними, рассматривая в магазине цветы. И потом купил такой шикарный букет маме, а главное – именно тот на который указал он!

Мама заглянула в комнату и сказала:

– Валерик, мы пойдём в кино, вы посидите одни? Или позвонить Кате?

– Посидим, не маленькие, – буркнул Валерка и отвернулся к стене, больше по привычке – прежней обиды вроде и не было. Он долго лежал, словно по полочкам раскладывая события сегодняшнего дня, и с удивлением думал, что этот – был ничуть не хуже, чем прошлогодний. В чём-то даже и лучше.

«И вообще, не так плохо, оказывается, иметь брата, вот мама даже согласилась не вызывать противную няню Катю. Да и Юрка, если честно, неплохой парень. Заметил же, что я выбросил флакон, но ни слова не сказал отцу!»

Валерке захотелось поиграть в компьютерную игру, которую сегодня им купил отчим.

«Позову Юрку, вдвоём интереснее», – подумал он и пошёл в гостиную, но там никого не было.

«Может, этот чистюля посуду моет?» Но и в кухне было темно. Внезапно Валерке стало страшно.

– Юр, ты где? Спрятался, что ли?

И тут из ванной комнаты послышался тихий не то плач, не то хрип. Валерка открыл дверь и опешил – Юра сидел на корточках, прижимаясь спиной к ванне, и со свистом втягивал воздух. Губы, нос и даже подбородок были синего цвета!

Он присел перед ним и спросил испуганно: – Ч-что с тобой? Лекарство принести?

Тот, с трудом выдыхая, просипел:

– Выбросил ты…

Валерка вспомнил, с каким злорадством он забросил флакон в мусорку и покраснел.

– Юр, я не знал. Не знал! Прости!? Может, вызвать скорую?

– Не надо… тебя накажут…

– А что делать-то? Что? – заметался он по ванной. Ему стало так страшно! Юрка может теперь умереть, и всё по его вине! По щекам покатились слёзы.

– Не плачь… папа говорил – пацанам нельзя… запиши лекарство и телефон… – снова прохрипел Юра.

Валерка резко смахнул рукавом слёзы, нашёл в прихожей бумагу и ручку и быстро написал название лекарства.

– Позвони… привезут… мы с папой заказывали ночью…

– У нас круглосуточная аптека за углом! Я мигом!

– Не ходи… там темно… Позвони…

– Ладно! – Валерка бросился в прихожую, схватил трубку и набрал номер. Но услышал только короткие гудки. «Ну вот – занято!»

Он беспомощно стоял с телефоном в руке и сжимал записку с названием лекарства, которое может спасти Юрке жизнь. И тут вспомнил, что у него не было даже денег! А из ванной комнаты всё громче доносились хрипы.

Валерка в отчаянии заметался по квартире, и тут его словно осенило, – «копилка!»

Он ворвался в свою комнату, схватил глиняного щенка и со всей силы грохнул об пол. Быстро собрал рассыпавшуюся мелочь и, с трудом открыв замок, выскользнул в коридор, затем на улицу.

Так поздно Валерка никогда не выходил из дома, и ему стало страшно. Он хотел повернуть назад, но вспомнил хрипящего Юрку и шагнул в темноту. Прижимаясь к стене дома, постоянно оглядываясь по сторонам и вздрагивая от малейшего шороха, он медленно продвигался в сторону аптеки. Ему казалось, что деревья и кусты тянут к нему свои ветки, словно щупальца невиданных чудовищ! Отовсюду слышались странные звуки. Всё было таким незнакомым, словно он оказался в чужом дворе! Дойдя до угла, Валерка замер – из темноты приближались две светящиеся зелёные точки. Он даже присел от страха и тут рядом раздался ещё и душераздирающий вой! Мальчик вскрикнул и стремглав бросился в свой подъезд. Подперев спиной дверь с обратной стороны, он стоял и не мог сделать ни шагу: домой без лекарства возвращаться нельзя, на улицу – страшно. За дверью повторился жуткий крик и откуда-то сверху раздался голос:

– Ну, кыш! Вот раскричались!

«Так это кошки!» – Валерка выдохнул с облегчением и выскочил из подъезда. Не оглядываясь больше по сторонам, он добежал до угла и, увидев, что в аптеке горит свет, помчался к спасительной двери.

В зале стояла женщина и что-то покупала.

– Ты что, мальчик, один? Так поздно? – она посмотрела на него с недоумением.

– Юрке плохо, моему… ну, это… вот.

Он разжал руку с запиской и деньгами. Женщина взяла листочек и покачала головой.

– Н-да, лекарство-то для астматиков. Как родители тебя одного отпустили?

– Да, они… В кино они, и ничего не знают. А я нечаянно выбросил Юркино лекарство… Нечаянно! – почти выкрикнул он, словно убеждая самого себя. Женщина как-то грустно улыбнулась и обняла его за плечи.

– Конечно, нечаянно. Не кричи, я тебе верю. Но теперь ты будешь внимательней, правда?

Валерка опустил голову.

– Вот деньги, – он протянул мелочь.

– Из копилки что ли? Забери, здесь всё равно мало.

Она подала записку кассиру и, купив лекарство, взяла его за руку:

– Показывай, где живёшь!

Они вышли из аптеки, Валерка остановился на крыльце и посмотрел на женщину.

– Вы купили лекарство на свои деньги, я завтра отдам! Обязательно! Вы только скажите адрес?

– Вам с братом сейчас плохо, я хочу помочь. Разве за это берут деньги? – улыбнулась она и добавила, – пошли, а то твой брат один, ему плохо и страшно.

Через пару минут они были дома. Женщина вытянула из ванной комнаты хрипевшего Юрку, посадила в кухне на стул и открыла форточку. Затем брызнула несколько раз из флакона в рот, укутала тёплым пледом и сделала горячий сладкий чай. Валерка наблюдал за женщиной, за её спокойными и уверенными движениями. Наконец Юрка порозовел и задышал спокойно. Женщина посмотрела на Валерку:

– Ну, что притих, герой? Всё нормально. А ты молодец! Сразу видно, что любишь брата.

– Да, я люблю брата! – сказал он и вдруг подумал, а ведь это – правда.

Юрка никогда не приставал к нему с глупыми советами и вопросами, не утешал, не старался развеселить. Но он словно чувствовал, когда Валерке было особенно плохо, всегда появлялся именно в этот момент и молча стоял рядом. Только теперь Валерка понял, насколько важна ему была молчаливая поддержка брата! Вот и сейчас Юрка готов был умереть, но не рассказать отцу о том, что он выбросил лекарство.

– Я, пожалуй, пойду, меня дома ждут. Не забоитесь одни? – женщина вопросительно смотрела на мальчишек.

– Мы не боимся, – чуть слышно прошептал Юрка.

– Не боимся, – повторил Валерка, – спасибо Вам! И помолчав, добавил – за брата!

Женщина улыбнулась, взъерошила ему волосы и сказала:

– Брат – это здорово! Это – как второе я! Берегите друг друга, – и вышла из квартиры.

Валерка смотрел на осунувшегося и бледного Юрку и повторял про себя, нечаянно вырвавшееся слово – брат. «А ведь действительно – здорово!

Оглавление

По ту сторону радуги Повесть

  Часть 1. Мечта

  Часть 2. «Родные люди»

  Часть 3. Первый друг

  Часть 4. Шалаш над кручей

  Часть 5. Выбор

Не бойся, я рядом! Рассказ

Под белыми парусами Рассказ

Брат Рассказ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg