«Праздник первого снега»

Праздник первого снега (fb2) - Праздник первого снега (Классные истории) 610K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Арсений Снегов

Арсений Снегов Праздник первого снега Повесть

Глава 1

В последнее время девятиклассник Матвей Ермилов редко смотрелся в зеркало, потому что знал: ничего хорошего он там все равно не увидит. Лицо у него худенькое, уши, что называется, «топориками», а голова словно приплюснута с боков. Волосы тоже не подарок: светлые вихры растут, как им вздумается, торчат во все стороны, и сколько их ни причесывай – никакого толку! Но это все бы ничего. В конце концов, подумаешь – вихры! Если приспичит, вообще можно побриться наголо. Но вот нос… Его-то куда денешь? Большой, да еще и заостренный на конце, словно клюв хищной птицы! Такое чудо разве спрячешь? Да, с носом Матвею особенно не повезло. Он ведь не только большой, но еще и вечно заложен, так что Матвей постоянно шмыгает им, что, конечно, окончательно портит всю картину.

Вообще-то до какого-то момента Матвею было совершенно безразлично, как он выглядит. Он жил себе, учился, книжки читал, катался на велике, «гасил» уродов разных в компьютерных стрелялках и не парился по таким пустякам, как собственная внешность. Но прошедшей весной все переменилось. В класс, где Матвей учился, пришла новенькая – Маша Копейко.

Машу привела Тереза Дмитриевна, завуч. В восьмом «А» была как раз биология. Да, забыл сказать, что дело было в начале марта. Степашка, учительница биологии, рассказывала у доски что-то про кишечнополостных обитателей морских глубин. (На самом деле учительницу звали Светлана Петровна, а Степашкой ее прозвали из-за смешной фамилии – Степашкина.) И тут дверь класса открылась, и появилась Маша. Тереза Дмитриевна, вошедшая следом, сказала:

– Так! – Она всегда начинала разговор с этого слова. – Так, ребята, это – Маша. Она будет учиться в вашем классе. Простите, Светлана Петровна, что помешала… Так. Можете продолжать урок!..

И завуч ушла, оставив новенькую у самой двери. И все, конечно, начали ее разглядывать. Темноволосый, сероглазый красавец Петя Ефимец сказал негромко, как бы самому себе:

– А что? А ничего! – и поправил свою прическу под названием «Смотрите, я – продвинутый пацан!».

А Маша Копейко чуть покраснела и улыбнулась. И тут бедный Матвей понял, что все – он пропал…

– Ну что же ты стоишь, Маша? – спросила Степашка своим русалочьим голосом. – Проходи садись.

И Матвей в первый раз в жизни пожалел, что сидит за партой не один, а со своим другом Савенковым. «Черт бы побрал Савенкова этого!» – подумал тогда Матвей и сам испугался этой довольно злобной мысли, потому что на самом деле он ужасно уважал своего друга Лешку Савенкова. Но теперь ему вдруг очень захотелось, чтобы место, где сидел Лешка, было свободным. Ведь тогда Маша вполне могла бы сесть за одну с ним, Матвеем, парту!.. Но свободное место оказалось только рядом со Степаном Маркухиным – рыхлым, безобидным и чуть заторможенным парнишкой по прозвищу Овощ. Туда-то Маша и села. И открыла учебник биологии.

С тех пор прошло больше полугода. Начались и закончились весенние каникулы, потом – летние, потом – осенние. Матвей думал сперва, что его дурацкая, никому не нужная, безнадежная и безответная влюбленность в красивую Машу Копейко со временем пройдет и все будет как прежде. Но влюбленность не проходила. И это обстоятельство очень осложняло жизнь Матвея. В голове его начали появляться разные странные мысли. Он стал думать: ну почему тот же Петя Ефимец вырос таким симпатичным пацаном, а он, Матвей Ермилов, какой-то прямо-таки уродец? Ну где же справедливость? И именно тогда Матвей перестал смотреться в зеркало. Чтоб не расстраиваться лишний раз…

Кстати, именно ради справедливости надо заметить, что никаким уродцем Матвей вовсе не был. Наоборот, было в нем много привлекательных черт. Например, глаза. Хоть и не слишком большие, но зато живые и умные, очень необычного цвета: зеленоватые с коричневыми крапинками. И еще у Матвея была очень славная улыбка, добрая и открытая. Да и сам он хоть и худенький, но крепкий и стройный паренек. Но, влюбившись в Машу Копейко, Матвей почему-то стал считать себя непонятной ошибкой природы, что было явной чушью. Вот и получается, что влюбленность не всегда на пользу идет, хотя в книгах пишется об обратном…

И еще вот что интересно. О том, чтобы просто взять да подойти к Маше и пригласить ее в кафе или в театр, и речи быть не могло. Матвей даже думать боялся об этом. Он не сомневался, что, если бы он даже и решился на такое, Маша просто назвала бы его психом. И послала бы куда подальше…

Однако довольно предисловий. Пора переходить к тем драматическим событиям, что развернулись в школе после коротких осенних каникул, незадолго до новогодних праздников. И немалую роль в этих событиях сыграл как раз девятиклассник Матвей Ермилов…

Все началось во время урока литературы. Кстати, из всех предметов Матвею больше всего нравилась именно литература. И еще история. Историю Матвей любил потому, что мама его, обожавшая исторические романы, старалась и сына с детства к ним приобщить. И Матвей постепенно тоже вошел во вкус – в итоге прочел все книги на исторические темы, какие только были в доме, включая толстенную «Юность короля Генриха Четвертого». И к восьмому классу Матвей своей исторической эрудицией настолько запугал пожилую тихую историчку Элеонору Николаевну, что та старалась пореже вызывать его к доске, чтобы урок не превратился в сплошной спектакль с Ермиловым в главной роли…

Литературу же Матвей любил совсем по другой причине. Этот предмет вел молодой учитель Егор Андреевич, и делал это так здорово и интересно, что даже на перемену с урока уходить не хотелось…

Глава 2

Урок был посвящен творчеству Пушкина. Но когда речь зашла о газете «Северная пчела», с которой одно время сотрудничал великий поэт, учитель вдруг спросил:

– А, кстати! Кто-нибудь может нам поведать, кто был издателем и, как бы сейчас сказали, главным редактором этой знаменитой газеты? – И, поскольку весь класс молчал, Егор Андреевич добавил: – Ну, неужели никто не знает? А ведь этот человек был очень известен в литературных кругах того времени! А, Ермилов хочет ответить? Ну давай, Матвей, скажи!

– Газету «Северная пчела» издавал Фаддей Булгарин, известный литератор и публицист, – с места произнес Матвей. (На уроках литературы учитель разрешал отвечать на вопросы вот так, не вставая.)

– Правильно, – подтвердил Егор Андреевич. – Именно Фаддей Венедиктович Булгарин. А что ты про него еще знаешь?

– Вообще, – шмыгнув по привычке носом, не очень уверенно продолжил Матвей, – Булгарин этот неважную имел репутацию.

Он сотрудничал с тайной полицией. И даже писал доносы на Пушкина…

– То есть был изрядным подлецом! – подытожил учитель.

– Однозначно! – согласился Матвей.

Егор Андреевич довольно ехидно улыбнулся:

– В истории литературы, как и в жизни вообще, Матвей, очень трудно утверждать о чем-то однозначно. К примеру, тот же Булгарин написал прекрасную книгу о Грибоедове, которому, кстати, был очень предан. И потом… Представь, сколько организаторского таланта и, не побоюсь сказать, мужества надо было иметь, чтобы взяться за такое сложное дело – издание газеты в России девятнадцатого века!

– Неужели мужества? – с иронией переспросил Матвей. – Что же в этом занятии такого… опасного? Это ж не сапером работать!

– То есть ты считаешь, что издавать газету очень просто? – Егор Андреевич смешно округлил глаза и сделал брови домиком. – Просто, да?

– Ну а чего там сложного? Издатель сам же не пишет! Пишут другие, а издатель, он…

Матвей запнулся, не закончив фразы. По правде сказать, он понятия не имел, чем на самом деле занимается издатель газеты.

А Егор Андреевич сказал, обращаясь ко всему классу:

– До конца урока у нас есть время. И я хочу рассказать вам о странной, противоречивой, полной резких поворотов судьбе российского публициста, литератора и издателя Булгарина. Фаддей Венедиктович Булгарин родился в Минской губернии, в польской семье. Его отец принимал участие в польской революции и убил генерала Воронова, за что был сослан в Сибирь…

Рассказывал Егор Андреевич очень хорошо. Но Матвей не мог сосредоточиться на том, о чем говорил учитель: он снова думал о Маше… Со своего места, чуть повернув голову, он мог видеть милый профиль девушки. Казалось, Маша внимательно слушала рассказ Егора Андреевича. Но вдруг она, будто что-то почувствовав, неожиданно повернула голову в сторону Матвея. Взгляды их встретились, и Матвей, смутившись, быстро отвел глаза…

А когда прозвенел звонок на перемену, Егор Андреевич вдруг спросил, обращаясь к Ермилову, который уже устремился было в коридор вслед за одноклассниками:

– Матвей, ты не мог бы задержаться на минуту?

– Мог бы… – ответил парнишка, недоумевая: зачем это он понадобился учителю?

– Садись… – Егор Андреевич указал глазами на парту прямо перед своим столом.

Матвей присел и приготовился слушать. Но учитель не спешил начинать разговор. Он встал, подошел, опираясь на палочку, к двери и прикрыл ее поплотнее. Потом, прихрамывая, вернулся на свое место, опустился на стул, прислонил свою трость к стене и улыбнулся Матвею:

– Это чтобы нам не помешали…

Все в школе знали, что Егор Андреевич стал хромать после перенесенного в детстве полиомиелита. Но поскольку сам учитель всегда старался выглядеть бодрым и веселым, а к своему недугу относился как-то несерьезно, можно даже сказать с юмором, то ни у кого при виде Егора Андреевича никогда не возникало мысли, что вот, мол, идет несчастный инвалид, которого надо бы пожалеть… Наоборот, все школьники привыкли, что именно молодой учитель литературы всегда готов прийти на помощь каждому, с кем случится беда. Ведь именно Егор Андреевич заступился на педсовете за семиклассника Артема Косухина, когда того хотели исключить из школы за прогулы. Егор Андреевич тогда провел целое расследование и выяснил, что прогуливал-то Артем вовсе не из-за лени. Оказывается, его несправедливо обвинили в краже денег из сумочки учительницы. Деньги вскоре нашлись, но Косухин от обиды поклялся, что в школу он больше – ни ногой… Тогда, разобравшись, директор решил не выгонять Артема. И даже попросил Калерию Викторовну, учителя математики, ту, что сгоряча обозвала Артема воришкой, извиниться перед парнем… Но не об этом сейчас речь.

Итак, учитель улыбнулся Матвею и сказал:

– Знаешь, Матвей, я давно мечтаю, чтобы в нашей школе выходила собственная газета и чтобы делали ее сами школьники. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Матвей кивнул: мол, чего ж тут непонятного?

– Но возникла проблема, – продолжал Егор Андреевич. – Не все мои коллеги-педагоги, к сожалению, оказались готовы к тому, что у ребят будет собственный печатный орган, где они смогут открыто обсуждать все, что в школе происходит…

Матвей снова понимающе кивнул. Ему было приятно, что учитель беседует с ним так откровенно.

– Но теперь, к счастью, все улажено. Директор дал «добро» и можно наконец приступать к делу…

Учитель замолчал и, заложив руки за голову, откинулся на спинку стула. Матвей понял, что Егор Андреевич ждет от него вопроса. И произнес:

– Это здорово, наверное, – своя газета… Но я-то здесь при чем? Или вы хотите, чтобы я писал туда статьи на исторические темы?

– Я хочу, – ответил Егор Андреевич, – чтобы ты, Ермилов, это дело возглавил!

– Я?! – изумился Матвей. – Почему именно я?…

Они беседовали всю перемену. Егор Андреевич рассказывал, какой он видит будущую школьную газету:

– Понимаешь, это не должно быть серенькое такое издание, посвященное только проблемам учебы. Там должен быть и юмор, и приколы разные… Хотя без серьезных тем тоже не обойтись. Ну вот, например, тебе нравится, как вас кормят в нашей школьной столовой?

– Ну, когда как… – пожал плечами Матвей. – Иногда очень вкусно. А бывает, такое дадут, что и в рот не возьмешь…

Егор Андреевич оживился:

– Все правильно! Именно – в рот не возьмешь! Ну, вот тебе и повод для журналистского расследования!

– Почему расследования? – не понял Матвей. – Можно ведь без всякого расследования – просто взять да написать такую, типа, статью, что, мол, в столовой кормят отравой… И пусть директор примет меры!

Учитель пожал плечами:

– Это было бы слишком просто. Задача журналиста – не только указать на проблему. Настоящий журналист всегда старается докопаться до сути: отчего, собственно, эта проблема возникла? – И, видя, что Матвей не совсем его понимает, Егор Андреевич добавил: – Ну ты же сам сказал, что не всегда в столовой кормят невкусно. Ведь часто бывает, что очень даже вкусно!

– Ну да… – Матвей все никак не мог понять, куда клонит Егор Андреевич.

– А тебе разве не интересно разобраться, отчего так происходит? То хорошо готовят, а то вдруг – плохо…

– Интересно… Наверное.

– Ну вот и разберись! Сходи в столовую, пообщайся с персоналом, расспроси… А уж потом пиши статью! Ну что, убедил я тебя?

– Вроде… – кивнул Матвей. – Так вы что, хотите, чтобы эту всю газету я один писал?

Егор Андреевич рассмеялся:

– Ну, во-первых, это просто нереально! А во-вторых, такая газета вряд ли получится интересной!

– Почему? – немного обиделся Матвей. – А если я интересно напишу? Вдруг я талантливый?

– Талантливый ты или нет – это другой вопрос! Понимаешь, газету будут читать совершенно разные люди. И каждый должен найти в ней хотя бы одну статью, читая которую, подумал бы: «Во-во, правильно написано! Как будто автор мои мысли угадал!» А для этого работать в газете должны самые разные авторы, и чем больше их будет – тем лучше.

Когда до начала следующего урока оставалось совсем чуть-чуть, Егор Андреевич отпустил Матвея, сказав напоследок:

– Ну ты подумай денек… Если согласен взяться за это дело, завтра мне скажешь, и мы обсудим все поподробнее.

Матвей попрощался и вышел из класса. Следующим был урок геометрии. И, уже садясь за парту, Матвей вспомнил, что Егор Андреевич так и не ответил на вопрос: почему стать главным редактором новой газеты учитель русского языка и литературы предложил именно ему, девятикласснику Матвею Ермилову?

Глава 3

После уроков Матвей отправился домой, но не один, а вместе со своим другом Лешкой Савенковым. Дело в том, что именно сегодня у ребят был запланирован принципиальный футбольный матч, который должен был выявить победителя серии. До сих пор ребята сыграли двенадцать раз, и счет был равный: шесть – шесть.

– Мой «Реал» сегодня в отличной форме, – заявил по дороге Лешка. – Так что каюк твоему «Ливерпулю»! Пусть лучше заранее сдаются!

Матвей усмехнулся:

– Ну-ну, посмотрим…

Наспех проглотив обед, который мама Матвея, как обычно, оставила на плите, друзья с джойстиками в руках уселись перед монитором. Матвей вставил диск, и матч начался…

Первым забил гол Леха. Его Роберто Карлос, игрок «Реала», пройдя по своему левому флангу, навесил в штрафную, а набежавший Рауль точно пробил в верхний угол.

– Ну вот, что я говорил! – воскликнул Леха, возбужденно моргая. Его простодушная, упитанная физиономия прямо-таки светилась от радости.

Искоса взглянув на друга, Матвей процедил сквозь зубы:

– Подумаешь, один гол забил паршивый, а счастья-то… – и еще яростней стал нажимать на кнопки.

Время от времени он шептал сквозь зубы: «Ну давайте, давайте же!» – подбадривая таким образом своих виртуальных игроков. И вот, будто услышав его, играющий за «Ливерпуль» Эмиль Хески отправил мяч, полученный от защитника, вперед – на ход Оуэну. И тот, выйдя один на один с вратарем, мощным ударом сравнял счет.

– Ну вот! Это другое дело! – удовлетворенно произнес Матвей.

– Блин! – Леха выглядел огорченным. – Ну ничего! Времени еще полно! – Он все-таки надеялся на удачу.

Но выиграл Матвей. Буквально на последней минуте встречи защитник его «Ливерпуля» подал угловой – и тут же, в красивом прыжке, Оуэн пробил головой в левый нижний угол. И сразу после этого раздался финальный свисток.

– Шикарный голешник! Все-таки Оуэн – классный нападающий! – заявил Матвей.

Его приятель нехотя согласился:

– Да, красивый гол…

– Ладно, Леха, не расстраивайся! – Матвей примирительно похлопал друга по плечу. – Следующую серию обязательно ты выиграешь! Если потренируешься немного…

Но расстраивался Леха ровно до тех пор, пока Матвей не извлек из холодильника половину бисквитного торта.

– Будешь?

– А то! Мог бы и не спрашивать… – Леха удивленно уставился на друга. – Надо же калории потерянные возместить…

– А чего это тебя Андреич после урока сегодня оставлял? – поинтересовался вдруг Леха, управившись с третьим куском торта.

– Во, хорошо, что напомнил, – обрадовался Матвей. – Мне ж завтра надо ответ ему дать.

– Какой еще ответ? – не понял Леха.

– Да тут такое дело…

И Матвей рассказал приятелю о том неожиданном предложении, что сделал ему учитель литературы.

– А завтра, – закончил свой рассказ Матвей, – я должен точно Андреичу сказать, берусь я за газету или нет.

– Так чего тут думать! – убежденно произнес Леха. – Конечно, берись, Ермилыч! Прикольно же! Ну прикинь: вот начнет в школе выходить своя газета, и все будут знать, что ее главный редактор – Матвей Ермилов из девятого «А»! Разве не круто?

– Круто, конечно, но… – Матвей сам не мог понять, почему не разделяет оптимизма друга. – Но что-то страшновато мне… Дело-то для меня новое совсем! Не знаю, получится ли…

– Ха! Он не знает! – Леха скорчил смешную гримасу. – Чего тут знать-то? Ты, главное, начни… Сам прикинь: ну чего ты теряешь? Если не получится, скажешь: «Ну, не шмогла…» Чего тебя, съедят, что ли?

«И правда, – подумал Матвей. – Ну что я теряю? Если не пойдет дело, ведь всегда можно отказаться! И ничего ужасного в этом нет!»

И на следующий день Матвей решительно заявил Егору Андреевичу, что он согласен.

– Вот и отлично! – обрадовался учитель. – Теперь вот что. Я с директором договорился насчет помещения для редакции. Пойдем, глянешь!..

Помещение очень понравилось Матвею. В небольшой комнатенке, бывшей лаборантской, был поставлен старенький письменный стол. На столе – компьютер с принтером. Несколько стульев, также далеко не новых, довершали скромную обстановку.

– Техника, конечно, та еще… – Егор Андреевич провел ладонью по монитору. – Но для того чтобы начать, этого хватит…

– Да что вы, все отлично! – Матвей действительно был в восторге. – А это что? Ксерокс?

– Это сканер! – объяснил учитель. – Тоже, конечно, не новый. Я его из дому привез…

– Класс! – Матвей присел за стол, придав лицу серьезное, деловое выражение. – Ну как, похож я на настоящего главного редактора?

– Копия! – не раздумывая, воскликнул Егор Андреевич.

И Матвей, довольный, рассмеялся…

Глава 4

С чего начинается новая газета? Конечно же с названия! Матвей прекрасно это понимал. Целых два дня он ломал голову, так и этак перебирая разные сочетания слов. Но так и не придумал ничего стоящего.

– А ты с ребятами поговори! – сказал Матвею Егор Андреевич, когда тот пришел к учителю за советом. – Я тут тебе как раз списочек подготовил. – И он протянул Матвею листок. – Здесь все наши школьные таланты. Ну, по крайней мере, те, кого я знаю. Да и ты многих из них знаешь по литературному семинару.

Матвей взял список и начал читать вслух:

– Ермакова Наталья. Знаю, она в девятом «Б» учится. Мишка Фрид. Этот из одиннадцатого, по-моему… Так, Беспалов Петр… Это кто ж такой?

– Он из восьмого «А», – ответил Егор Андреевич. – Способный паренек! Правда, стеснительный очень. Так что ты, Матвей, сильно на него не дави. А то он в себя уйдет, и тогда ты слова из него не выжмешь…

– Ясно. – Матвей двинулся по списку дальше. – Ленка Стасова… Ну, эту я знаю. Копейко… Маша Копейко?!

– Ну да, а что тебя так удивляет? – Андрей Егорович с недоумением взглянул на Матвея. – У Маши хороший слог, и вообще она грамотная, неглупая девочка… Или ты против?

– Да нет, что вы, Егор Андреич, я – за! – с горячностью воскликнул Матвей.

Возможно, даже с излишней горячностью. Потому что учитель как-то странно взглянул на Матвея, еле заметно улыбнулся и сказал:

– Ну вот и хорошо. Так что собирай после уроков свою команду – и вперед! Как только придумаете название, тут же обсуди с ребятами, какие материалы будут в первом номере, с какой периодичностью и каким тиражом газета будет выходить. Ну и так далее. И не забудь про оформление! Внешний вид для нового издания – далеко не послед нее дело!..

Первое собрание редакции пока еще безымянной газеты получилось бурным. Когда все ребята собрались в кабинете русского языка и литературы, Мишка Фрид, рослый вальяжный брюнет с пухлыми губами, смешным девчоночьим «хвостиком» на затылке и серьгой в ухе, сказал, томно растягивая слова:

– Ну хорошо, вот мы тут собрались… Ермилов говорит, будем делать газету… И он, типа, будет у нас главным… Так вот я и спрашиваю… – И Мишка надолго замолчал, погрузившись, очевидно, в свои мысли.

Первой не выдержала Саша Авилкина, мелкая и вертлявая, словно обезьянка, девочка из восьмого «А» класса:

– Так чего ты спрашиваешь?

– Чего спрашиваю? – вышел из транса Фрид.

– Тебе виднее! Ведь это ты спрашиваешь! – обиженно поджав губы, произнесла Авилкина.

– Вилка, да не суетись ты! – Мишку было трудно сбить с толку. – Я спрашиваю: кто, собственно, дал полномочия этому… э-э-э… Ермилову, чтобы он нами тут командовал?

– Хочешь – сам командуй! – не выдержал Матвей. – Просто я обещал Малышеву (это была фамилия Егора Андреевича), что сегодня мы придумаем название. И обсудим, каким будет первый номер.

– А, так Егор Андреевич в курсе? – поморгав длинными ресницами, произнес Мишка.

– Ты вообще, Миша, где витаешь? – Это подала голос Маша Копейко. – Матвей же сразу сказал, что это Егор попросил его быть главным! Ты что, хочешь кого-нибудь другого предложить?

– Да ничего я не хочу… – пробурчал Фрид. – Просто спросил. А вообще мне до балды: Ермилов так Ермилов…

Матвей взглянул на Машу с благодарностью: как ловко она осадила этого заносчивого Мишку Фрида!

Тут снова вступила в разговор энергичная Авилкина:

– Ну так чего, Матвей? Мы тут что, просто потусоваться собрались? Тогда я пошла: у меня на тусовки времени нет! – И Саша, решительно поднявшись, схватила свой рюкзачок.

– Никто никуда не пойдет, пока мы все не решим! – твердо произнес Матвей.

Его первоначальная растерянность прошла без следа. «Надо эту компанию сразу прибрать к рукам! Иначе потом поздно будет!» – подумал он и уселся прямо за учительский стол – туда, где сидел обычно Егор Андреевич.

– Короче. Как нам назвать нашу школьную газету? Предлагайте все по очереди!

– «Школьные вести»! – предложила Авилкина.

– Фу, как банально! Полный отстой! – скривился Мишка Фрид.

– Тогда сам предлагай! – снова поджала губы Авилкина.

– Предлагаю. Пусть газета называется «Удоды и дятлы».

– Как?! – удивленно переспросил Матвей. – «Уроды и дятлы»?

– Не «Уроды и дятлы», а «Удоды и дятлы». – Мишка свысока взглянул на Матвея. – Я, конечно, понимаю, это не для средних умов… Но могу пояснить. Все ученики вообще-то делятся на две основные категории: на «удодов» и на «дятлов». «Удод» – это такой, типа, разгильдяй. А «дятел» – это зубрила и отличник, который только и делает, что долбит, долбит гранит науки, и ничего больше вокруг не видит.

– А что? Прикольно! – улыбнулась симпатичная Лена Стасова.

– А главное – оригинально! – заявил довольный собой Фрид.

– А ты, Миша, сам-то кто? – не выдержала Авилкина. – Удод или дятел?

– Разумеется, я – типичный удод! – не без гордости ответил Мишка. – А вот ты, Вилка, натуральная дятлиха!

– Ох, врезала бы я тебе рюкзаком этим по тыкве твоей… – мечтательно произнесла Авилкина. – Но врожденная воспитанность не позволяет…

– А ну, кончайте базар! – цыкнул на ребят Матвей.

Те сразу примолкли. А Маша Копейко взглянула на Матвея так, словно увидела его впервые: внимательно и серьезно. И даже вроде бы с уважением. И от этого взгляда у Матвея гулко-гулко забилось сердце и стало щекотно где-то в животе. Кое-как собравшись с мыслями, он произнес:

– Ну хорошо. Пока оставим «удодов» как вариант. Еще будут предложения?

И поскольку все молчали, Матвей обратился к толстенькому пареньку в очках, скромно сидевшему где-то позади всех:

– Ну вот ты… Да, да, ты! Беспалов! У тебя есть какие-нибудь мысли?

– Есть… – еле слышным голосом сообщил паренек.

– Ну так давай, говори!

Покраснев и насупившись, Беспалов выдавил из себя:

– Супер!

– В каком смысле – супер? – не понял Матвей. – Это ты вообще о чем?

Беспалов еще больше покраснел и заерзал на стуле. Потом он что-то еле слышно прошептал и, отвернувшись, уставился в окно.

– Это он так предлагает газету назвать – «Супер!» – предположила Саша Авилкина.

Стеснительный толстяк Беспалов кивнул и неожиданно добавил басом:

– Вот именно! – после чего замолчал, как показалось Матвею, навсегда.

– А что? Неплохо! – заявила симпатичная Лена Стасова.

– Да уж, получше, чем «Школьные вести»! – поддержал ее Мишка Фрид.

– Лен, ну а ты что предложишь? – Это Матвей обратился к Стасовой, своей однокласснице.

– Ну я не знаю… – ответила Лена. – Может, назовем газету «Веселый калейдоскоп»?

– А может, «Веселая карусель»? Или сразу уж «Чебурашка»? – съехидничал Мишка Фрид.

Все, кроме Лены Стасовой, засмеялись, даже стеснительный Беспалов.

Матвей вздохнул. Он подумал, что решение вопроса с названием слишком уж затягивается. И тут услышал голос Маши Копейко:

– «Большая перемена»!

– Какая перемена! Проснись, подруга! – Это снова встрял Мишка Фрид. – Уроки давно закончились!

– Это такое название! – пояснила Маша. – Пусть газета называется «Большая перемена»! Еще фильм такой был, старый…

Предложение неожиданно понравилось всем. Или, может быть, ребята просто устали. Так или иначе, но вопрос с названием был решен.

Глава 5

Закрывшись после уроков в редакторской комнатке, Матвей набирал вступительную статью, с которой должен был начинаться первый номер газеты «Большая перемена». После полутора часов мучений на экране монитора возник наконец текст статьи, который Матвей теперь не без удовольствия перечитывал.

«Друг, приколись! Ты держишь в руках первый номер нашей школьной газеты. С этого дня она будет выходить еженедельно, то есть каждую пятницу в ящике возле стола охранника будут лежать свежие номера. А рядом будет другой ящик, с прорезью. В него ты сможешь опустить письмо или записку с вопросом газете. Можно также опускать стихи, рассказы, рисунки и тому подобное. Мы постараемся ответить на все вопросы и будем публиковать работы школьников, но не все, а только лучшие. До новых встреч!

Главный редактор Ермилов Матвей»

В дверь постучали. Матвей поспешил открыть. В комнату стремительно ворвалась Саша Авилкина с листком в руке:

– Вот, принесла статью, как и обещала!

Матвей взял в руки листок, исписанный таким же, как сама Авилкина, мелким и вертлявым почерком. Статья называлась «Всегда ли правы преподы?». И дальше:

«Нам внушали с детства, что взрослые всегда правы. Так ли это? Ведь если человек старше тебя, это не всегда значит, что умнее. Ну, например. Если взрослый говорит, что ты обязательно должен прыгнуть в высоту на один метр, а при этом росту в тебе самом только полтора метра, то этот взрослый какой? Очень, что ли, умный? Не факт. Скорее, наоборот. И еще, есть же всякие жулики там и другие не очень хорошие люди. Это я не учителей имею в виду, а вообще. Их что, тоже надо уважать и слушаться? Поэтому я считаю, что учителей, конечно, надо уважать, но не за их возраст, потому что возраст далеко не каждому на пользу идет, а если у них видны реальные достоинства: ум, справедливость, честность и так далее».

– Ну, как статья? Хорошая? – Авилкина в упор уставилась на Матвея своими маленькими и блестящими, как у мышонка, глазками.

– Прикольная… – осторожно ответил Матвей. – Только, Саня, знаешь что…

– Что? – насторожилась Авилкина.

– Ты вот тут про прыжки в высоту пишешь. Получается, что ты как бы через газету счеты с Антоном сводишь. Видно, влепил он тебе на физре пару, ты обиделась – и такое вот написала…

– Ничего я не свожу ни с кем! – затараторила Авилкина. – Ну, влепил он мне пару, так что? Я же пишу это для примера, понимаешь? Для при-ме-ра!

– Ну хорошо… – Матвей задумчиво шмыгнул носом, почесал в затылке. – Статью твою я в газету возьму. Но сначала покажу ее Егору Андреевичу. Согласна?

– Так покажи, кто спорит? – Авилкина всплеснула тонкими ручками. – Увидишь, Егору статья понравится, потому что он как раз умный. В отличие от некоторых других преподов, которым плевать, здоровая ты или только после гриппа пришла!

«Да, видно, здорово Санька на физрука обиделась! – подумал Матвей. Статья Авилкиной особого восторга у него не вызвала. Но он вспомнил слова Егора Андреевича о том, что в газете должны быть представлены самые разные мнения. – Ладно, покажу Малышеву, а там видно будет!» – решил Матвей.

Авилкина умчалась. И тут же в комнату робко вошел Беспалов Петр из восьмого «А».

– А, Беспалов! Здорово! – Матвей протянул толстяку руку.

– Здрассть… – пробурчал Беспалов. Ладонь у него была мягкой и теплой. – Вот, принес… – Он полез в сумку и, покопавшись в ней, извлек на свет изрядно помятую бумажку.

Оказалось, что Петр принес стихи. Матвей быстро пробежал стихотворение глазами, и оно ему неожиданно понравилось:

Осенью вороны молчат, не каркают. Знаете, отчего? Они печалятся из-за того, Что кончилось лето жаркое И скоро будет зима и стужа И кто-то из них, может, станет простужен, Вороны ведь тоже болеют! Я этих ворон жалею. Им хлебные корки и сырные крошки Я положу на скамейку И послежу, чтоб собаки и кошки Трогать ворон не смели!

Матвею сразу представилось, как на осенней пожухлой траве сидит компания таких вот молчаливых, печальных ворон. Они сидят и смотрят, как Петр Беспалов кладет на скамейку сырные крошки, и думают: «Это он что, для нас?…»

– Отличные стихи, Беспалов! – похвалил Матвей.

– Правда? – улыбнулся тот. – Здорово… Только знаешь что?

– Что?

– Не зови меня Беспаловым! А то мне все время кажется, что это учитель меня к доске вызывает…

– А как же прикажешь тебя звать? – удивился Матвей.

– А вот в классе все зовут меня Безухычем, – сообщил Беспалов. – Потому что я на Пьера Безухова похож, из «Войны и мира». Так однажды Егор Андреич сказал, и меня после этого сначала прозвали Безуховым, а потом уже Безухычем почему-то стали звать…

– Ну, лады! Тогда и я буду звать тебя Безухычем! – улыбнулся Матвей.

Потом Лена Стасова принесла свой рассказ про школьную любовь. Рассказ был длинным и печальным. Там говорилось про одну девочку, которая полюбила одноклассника, а тот оказался очень больным. И в течение всей этой истории было не ясно: выживет тот мальчик или нет? Героиня, которую звали Аня Полонская, всю дорогу плакала, а потом, когда мальчик все-таки умер, тоже попыталась что-то с собой сделать, но врачи ее спасли.

Матвей рассказ взял, но честно предупредил, что его, видимо, придется сократить.

– Нельзя рассказ сокращать! – заявила Лена. – Тогда весь смысл сократится!

– Тогда, может, у тебя есть другой рассказ, покороче?

Лена пообещала принести другой рассказ.

– Там про одну девочку, как она мечтала стать моделью и пошла на курсы, а курсы оказались «липовые», и все ее мечты рухнули… Очень поучительная такая история!

– Ладно, неси про мечтательную девочку! – вздохнул Матвей.

Он начинал понимать, насколько работа главного редактора газеты не сахар…

И вот когда Матвей уже собрался было уходить, пришла Маша Копейко.

– Привет, Ермилов! – сказала она.

– Так здоровались же… – пробурчал Матвей, которому почему-то вдруг стало очень жарко. – Утром еще…

– Правда? – спросила Маша. – Ну и что? Можно ведь и еще раз поздороваться!

– Тогда – привет! – ответил Матвей.

– Как дела с газетой?

– Нормально…

– А я вот тоже принесла кое-что. Не знаю, рассказ не рассказ, да и не статья вроде. Так, мысли разные…

– Давай. Посмотрю прямо сейчас.

– Нет, ты лучше это дома почитай. Хорошо?

– Ну, хорошо…

Из школы они вышли вместе. И как-то так само собой получилось, что Матвей отправился провожать Машу до ее дома.

– А ты, оказывается, совсем не такой, каким кажешься, – сказала вдруг Маша.

– Ну и какой я? – Матвей старался идти помедленней, чтобы дорога заняла побольше времени.

– Ну… Ты со стержнем внутри!

– С каким еще стержнем?

– Как тебе объяснить… Есть люди – как пластилин: из них все время что-то лепят окружающие. А сами они собственной формы не имеют. Они такие… бесформенные.

– А я – не бесформенный? – усмехнулся Матвей.

– Ты – не бесформенный… – ответила Маша с какой-то особой интонацией в голосе.

И эта интонация вызвала в Матвее странное ощущение: как будто он падает куда-то, в какую-то бездну, но не страшную, а теплую и обволакивающую. И он не нашел ничего лучше, как сказать:

– А зато ты – очень красивая!

Маша ничего не ответила, но Матвею показалось, что девушка чуть улыбнулась краешками губ…

Они шли через осенний сквер. Толстые липы, уже потерявшие почти все свои листья, стояли вокруг. Было пасмурно, но совсем не холодно. Ребята присели на скамью. Матвей заметил ворону, сидящую на ветке дерева.

«Очень грустная ворона! – подумал Матвей. – Наверное, она думает о предстоящей зиме!»

– Хочешь, стихи прочту? – спросил Матвей.

– Прочти! – Маша взглянула на него искоса. – А чьи стихи? Твои?

– Нет, к сожалению… Я стихов писать не умею. Это Безухыча. То есть Пети Беспалова. Помнишь, толстенький такой восьмиклассник?

– Ага, помню. Смешной, в очках. И все время смущается.

– Во-во. А стихи такие…

И Матвей прочел Маше наизусть стихотворение – ну то, про ворон.

Некоторое время девушка молчала. А потом произнесла:

– Хорошие стихи.

Матвей сказал:

– Я тоже считаю, что хорошие. Только никак не могу понять – что в них такого? Ну почему они кажутся хорошими? Вроде не очень складные, да и тема – вороны какие-то…

Маша улыбнулась:

– В этих стихах есть любовь…

– Любовь? – с недоумением переспросил Матвей.

– Ну да! Разве ты сам не чувствуешь?

– Любовь к природе, что ли? – Матвей никак не мог взять в толк, о чем говорит девушка.

Маша встала со скамейки:

– Ну, и к природе тоже. Но не только. Вообще любовь. Не знаю, как это тебе объяснить. Ну, пойдем?

Когда они подошли к дому, где жила Маша, девушка сказала:

– Вот в этом доме я живу. Квартира восемьдесят. Если как-нибудь надумаешь, можешь в гости зайти.

«А можно зайти прямо сейчас?» – хотел было спросить Матвей, но подумал, что таким напором может разрушить только-только возникшие между ними дружеские отношения. Или более чем дружеские?

Он сказал с вопросительной интонацией:

– Ну, пока?

– Пока… Спасибо, что проводил. Да, знаешь что? У тебя есть мой телефон?

– Откуда? – удивился Матвей. – Мы же с тобой не общаемся особо… В смысле – раньше не общались…

– Тогда запиши! – Маша продиктовала ему номер.

А потом ушла. Матвей, чуть постояв, тоже отправился домой. Войдя в квартиру, он понял вдруг, что больше не будет бояться смотреть на себя в зеркало. Потому что с этого дня он перестал казаться себе нелепым уродцем… Он был просто нормальным парнем, и при этом – со стальным стержнем внутри.

Глава 6

Матвей уже в третий раз перечитывал тетрадку, которую принесла ему Маша Копейко. Там действительно были не рассказы и не статьи. Скорее, это можно было назвать «мысли вслух».

«Когда я была маленькой, я страстно мечтала о велосипеде. Но родители не спешили мне его дарить: им казалось, что велосипед – это слишком опасно для ребенка. Из-за своей несбыточности моя мечта о велосипеде переросла в манию. Я стала думать, что вот, появись у меня свой велосипед – сияющий, с красивым рулем и никелированными спицами, то счастливей меня на свете человека не будет. Когда мне исполнилось двенадцать, папа подарил-таки мне двухколесный велосипед – именно такой, о каком я мечтала. И два дня я была совершенно счастлива. А потом один мальчик, который мне тогда нравился, увидев меня на новом велосипеде, засмеялся и сказал, что я – ногастая уродина. Больше я на велосипед не села. Так он и стоял в углу, забытый, пока не подрос мой младший брат…

Я думаю, что все люди в душе хотят одного – чтобы их любили. Только некоторые стесняются об этом говорить вслух, потому что боятся, что их засмеют. И бывает, что такие люди от обиды, что их никто не любит, становятся очень злыми и совершают разные ужасные поступки. Но в душе они все равно надеются: а вдруг кто-нибудь их все-таки полюбит? Они обещают в душе, что станут тогда другими. Добрыми и хорошими. Но если все-таки это происходит и находится кто-то, кто полюбит такого ожесточившегося человека, тот может по инерции все равно остаться злым. Потому что быть добрым он уже разучился…»

Перечитав дневники Маши – а было ясно, что это именно дневники, – Матвей задумался. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы эти записки, такие откровенные и трогательные, прочел еще кто-нибудь, кроме него. Ему казалось, что тогда Маша станет чуть-чуть принадлежать каждому, кто прочтет эти строчки. А Матвею хотелось, чтобы Маша Копейко принадлежала только ему. Он понял, что раньше был просто влюблен в эту красивую девочку, а вот теперь начинает любить ее по-настоящему. Он снял телефонную трубку и набрал номер.

Маша согласилась с ним, что для школьной газеты ее записки вряд ли подойдут.

– Я понимаю, да… Это не совсем то, что надо, так – мысли, воспоминания… Просто у меня сейчас больше нет ничего готового. Но тебе-то понравилось?

– Очень! – искренне сказал Матвей. – Я и не знал, что ты – такая… – Он запнулся, не в силах найти определение.

– Такая зануда, да? – Было слышно, как Маша засмеялась.

– Никакая не зануда! Как тебе в голову пришло?! – Матвей почти рассердился. – Наоборот, ты очень интересный человек!

– Спасибо! – Теперь Машин голос звучал серьезно. – Я рада, что ты так думаешь. Ну, тогда пока? А то мне еще уроки делать!

– Пока… – Матвей повесил трубку.

Он теперь точно знал, чего хотел: поскорее стать совершеннолетним и жениться на Маше Копейко. И еще ему хотелось разыскать того пацана, что обозвал Машу ногастой уродиной, и дать ему в морду…

На следующий день, прямо во время урока математики, когда Калерия Викторовна принялась рисовать на доске график логарифмической функции, Лешка Савенков тоже подсунул Матвею какую-то тетрадку.

– Это что? – шепотом, чтобы не услышала Калерия Викторовна, спросил Матвей.

– Это для твоей газеты! – также шепотом ответил Лешка.

Матвей удивился: Савенков никогда не блистал литературными талантами. Он открыл тетрадь, прочитал заглавие: «Как я проходил „Черную пятницу“». И дальше: «Сикреты первого этапа…»

– Во-первых, пишется «секреты», а не «сикреты», – прямо в Лешкино ухо прошептал Матвей. – А во-вторых, кому это будет интересно?

– Кому?! – чуть не в полный голос возмутился Лешка. – Ну ты, Ермил, даешь! Да у нас в школе геймеров знаешь сколько? Что же нам теперь, свою отдельную газету издавать?!

– Савенков! – раздался ехидный голос Калерии Викторовны. – Ты хочешь объяснить товарищам по классу, как строится логарифмическая кривая?

– Не хочу, Калерия Викторовна! – испугался Лешка.

– Тогда молчи и слушай! – Калерия Викторовна тряхнула мелко завитыми желтыми кудрями, постучала по доске указкой. – Повторяю: в случае, если аргумент положительный, а основание логарифма нечетное число, кривая поведет себя следующим образом…

– Давай на перемене поговорим, – шепнул приятелю Матвей.

– Давай, – согласился Лешка.

Но на перемене ребятам поговорить не удалось. Как только они вышли в школьный коридор, к Матвею подлетела Саша Авилкина и сообщила:

– Ермилов, тебя Егор просил зайти, срочно!

И Матвей направился в кабинет русского и литературы.

– Привет, Матвей! – Учитель, чуть приподнявшись со стула, протянул ему руку.

– Здрассьте, Егор Андреевич! Вы меня просили зайти?

– Просил, просил… Расскажи-ка мне, как у тебя продвигаются дела с газетой?

– Нормально продвигаются… Обращение я написал. Потом Авилкина статью принесла. Лена Стасова – рассказ. Беспалов стихи принес, очень хорошие, между прочим. Наташка Ермакова афоризмы где-то отыскала про учебу. Только вот юмора не хватает. Очень серьезная получается газета…

– А ты к Мише Фриду подойди, – посоветовал Егор Андреевич. – У него с чувством юмора неплохо дело обстоит.

– Ладно, подойду… – нехотя пообещал Матвей: ему совсем не улыбалось лишний раз общаться с этим высокомерным старшеклассником.

– Ну, вот и договорились. Думаю, для первого выпуска газеты этого материала хватит. А когда все будет готово, я сам посмотрю, что получается.

Фрида Матвей нашел на школьном дворе. Стояла не по-осеннему солнечная погода, и Мишка, сидя на скамеечке, щурился от солнца и смачно потягивал сигаретку.

– А, главный редактор! Здорово! – приветствовал он Матвея. – Ты по мою душу?

– Здорово, Миша! Ты материал когда дашь для газеты?

– Материал? Это запросто! – Миша сильным щелчком отправил сигарету по большой дуге, куда-то по направлению к школьной ограде.

Проследив взглядом траекторию полета окурка, он полез за пазуху. Достав из внутреннего кармана свернутые в трубочку листы, Миша протянул их Матвею.

– Спасибо… – буркнул тот, протягивая руку.

Но Миша не торопился разжимать пальцы.

– И все? Просто «спасибо»? За простое «спасибо» пусть тебе Авилкина пишет! – заявил он. – А я без гонорара не работаю! – Он выдернул листочки из рук Матвея.

– Так… – Матвей поймал себя на желании врезать Фриду по украшенному серьгой уху.

Сдержав первый порыв, Матвей сказал:

– Ты отлично знаешь, что для нашей газеты все пишут бесплатно!

– Но я-то – не все! – усмехнулся Мишка.

– Ну и фиг с тобой! Обойдемся без твоей писанины! – в сердцах произнес Матвей. И уже развернулся, чтобы уйти.

Но тут Фрид сказал:

– Да шучу я, не обижайся! На, возьми…

Матвей мрачно выхватил из рук старшеклассника листки и молча отправился к дверям школы.

А Мишка громко повторил ему вслед:

– Ермилов, да не обижайся ты! На обиженных, между прочим, воду возят!

Матвей хотел было обернуться и сказать Мишке какую-нибудь гадость. Но потом передумал: это выглядело бы как-то совсем уж по-детски.

Глава 7

Выход первого номера «Большой перемены» был встречен школьниками восторженно. И хотя выглядела газета пока не очень солидно – несколько напечатанных на принтере листков были скреплены сбоку при помощи простого степлера, – Матвей был горд: все-таки и он приложил руку к этой затее! Когда на переменах Ермилов шел по школьным коридорам, его взгляд постоянно натыкался на ребят, читающих «Большую перемену».

Кое-где возникало стихийное обсуждение выдержек из газеты. Почти всем девчонкам понравился рассказ Лены Стасовой. Кое-кто из ребят, видимо продвинутые геймеры, чуть ли не с карандашом в руках штудировал пособие по прохождению компьютерной игры. А стишок Безухыча про ворон понравился буквально всем – даже учителям. Но наибольший резонанс вызвала статья Авилкиной «Всегда ли правы преподы?». Все без исключения ребята и девчонки поддержали Сашину мысль о том, что учителя правы не всегда. А значит, и слушаться их необязательно. Зато часть педагогов встретила публикацию с возмущением. Преподавательница математики, например, специально поймала на перемене Матвея, затащила его в свой кабинет и там произнесла целую речь:

– Школа, Ермилов, это знаешь что такое? Это место, где люди получают знания! Зна-ни-я, понимаешь? А не дискуссионный клуб, не парламент и не Гайд-парк! Тут дискуссии неуместны! И если школе так уж нужна своя газета – в чем я совершенно не уверена! – можно обсудить в ней, как, например, повысить успеваемость. Это было бы интересно и вполне актуально! И ты, Ермилов, если у тебя не хватает опыта и ты не знаешь, что можно печатать в школьной газете, а что нельзя, мог бы посоветоваться со старшими! Потому что только человек с жизненным опытом…

– Калерия Викторовна, какие у вас конкретно претензии? – Матвей с трудом сумел вставить этот вопрос в эмоциональную тираду педагога.

– Какие?! – возмущенно переспросила Калерия Викторовна. Она с выражением брезгливости на лице взяла со стола экземпляр «Большой перемены». – Пожалуйста! Ну, во-первых. Вот это, например, что за безобразие? – Она ткнула наманикюренным ногтем в заголовок «Как я проходил „Черную пятницу“».

– Это про компьютерную игру. Советы начинающим геймерам.

– Я эту игру не знаю, но, судя вот по этому, ее вряд ли можно назвать полезной или развивающей… – Тут Калерия Викторовна вслух зачитала отрывок из творения Лешки Савенкова: – «Там, за углом, обычно ходит такой урод с бычьей головой. Его надо „мочить“ из базуки до тех пор, пока он не скопытится. А потом его надо обязательно добить из пистолета в упор. Иначе он может снова ожить, и тогда – мало не покажется…» Ну что, достаточно?

Матвей, не зная, что сказать, шмыгнул носом. А Калерия Викторовна продолжала:

– Школьная газета, по моему твердому убеждению, не должна быть трибуной для пропаганды насилия! Но это еще цветочки. По сравнению, например, с рассказом некоего М. Ф. – Учительница снова взялась за газету.

– Не надо зачитывать! – поспешно попросил Матвей.

Он прекрасно помнил этот рассказ. Из-за него у Матвея был спор с Егором Андреевичем. Рассказ Мишки Фрида показался Матвею совершенно идиотским. Он был написан по мотивам бессмертного творения И. С. Тургенева «Муму» и начинался так: «Герасим сжимал в потной ладони приклад автомата Калашникова. Уже третий час он, сидя за конюшней в засаде, поджидал барыню. Но та все не шла…» Егор Андреевич уверял Матвея, что это неплохая, остроумная миниатюра, притом довольно смешная. И только из уважения к учителю Матвей согласился разместить в «Большой перемене» этот бред.

– Вот видишь! – заметила Калерия Викторовна. – Тебе даже слушать это противно! А как другим – читать?

– Но ведь многим рассказ понравился, – произнес Матвей и сказал сущую правду: к его удивлению, у безумного творчества Мишки Фрида действительно нашлись в школе поклонники…

– Газета не должна идти на поводу у читателей с дурным вкусом! – убежденно заявила Калерия Викторовна. – Наоборот, она должна этот вкус прививать!.. Но самая возмутительная публикация, это, конечно, статья Саши Авилкиной. Вот от кого не ожидала!

– Конечно, статья спорная… – начал было Матвей. – Но…

– Какие тут могут быть «но»? Ермилов, ты ведь неглупый парень…

– Наверное… – пожал плечами Матвей.

– Ну сам подумай! Если в школе воцарится анархия… Если ученики перестанут слушать педагогов… Если каждый будет делать что хочет – к чему призывает Авилкина, – то школу можно смело закрывать! Потому что учиться – трудно, Ермилов! А бездельничать – легко! И никто, кроме нескольких самых добросовестных ребят, не будет добровольно делать то, что делать трудно! Значит, чтобы они не остались неучами, их надо – что? За-став-лять! Ну, скажешь, не права я?

– Наверное, правы… – не смог не признать Матвей. – Но что же вы предлагаете сделать? Написать это… опровержение? Или вообще закрыть газету?

– Понятия не имею! – Калерия Викторовна вздернула вверх острый подбородок. – Я только высказала свое мнение! А что делать – сам решай!

Глава 8

– Ну не хочу я этим заниматься, Егор Андреевич! Не получается у меня! – Матвей прошелся по классу, потом сел за парту и уставился в окно.

После разговора с преподавательницей математики он точно решил, что это занятие – редактировать газету – не для него. Он чувствовал, что очень во многом Калерия Викторовна была права. То, что не понравилось в газете ей, не особо нравилось и ему, Ермилову. Значит, чтобы оставаться честным перед собой, надо было уступить место редактора кому-нибудь другому.

Но Егор Андреевич думал иначе.

– А по-моему, у тебя все прекрасно получается. Просто тебе надо привыкнуть к мысли, что все люди – разные. У каждого своя позиция. А твоя задача – представить в газете мнения всех!

– А Калерия Викторовна считает… – начал было Матвей, но учитель его перебил:

– Совершенно не важно, что считает Калерия Викторовна, или что считаю я, или ты. Важно, чтобы каждый мог быть услышан. Поэтому, чем отчаиваться и паниковать, лучше попроси ту же Калерию Викторовну саму написать статью. Или, лучше, возьми у нее интервью! Хотя, собственно, почему только у нее? Ты можешь опросить всех преподавателей! Пусть каждый скажет, какой, по его мнению, должна быть наша школьная газета! И в следующем номере можно эти мнения педагогов опубликовать.

– А что? Хорошая мысль… – ожил Матвей. «И как я сам не догадался насчет интервью?» – подумал он и сказал: – Ладно, пойду я. А то дел еще полно. В ящике для отзывов записок – море, надо все просмотреть.

– Удачи! – напутствовал Матвея Егор Андреевич. – Кстати, помнишь, ты говорил, что издавать газету совсем не трудно?

– Помню… – Матвей улыбнулся. – Я, видно, погорячился тогда…

Мысль Егора Андреевича действительно оказалась хорошей. Учитель литературы раздобыл где-то диктофон, и Матвей, словно заправский репортер, начал по одному отлавливать преподавателей, чтобы те сказали свое мнение по поводу статьи Авилкиной, да и всей газеты в целом. К удивлению Ермилова, педагоги высказывались охотно и в основном довольно доброжелательно.

После уроков, прослушивая в редакционной комнатке записи, Матвей вдруг понял, что ему очень понравилось сегодня изображать из себя журналиста.

«А не пойти ли мне на журфак после школы? – мелькнула у него мысль. – Интересно, примет ли во внимание приемная комиссия мой опыт работы в школьной газете?»

Он быстро набросал статью, где кратко изложил мнения каждого из учителей. И подвел итог: газета школе нужна. А учителей все-таки надо уважать и слушаться, иначе пострадает качество обучения. Так считало большинство преподавателей. Закончив статью словами: «Так что, народ, как ни крути, а учиться-то все равно нужно!» – Матвей выключил компьютер. Он решил, что должен сегодня зайти к Маше: уже второй день девушки не было в школе. Скорее всего, она заболела. «Куплю ей торт или вино граду какого-нибудь», – подумал Матвей. Хотя он понимал – в болезни Маши ничего хорошего нет, но в душе был рад, что нашелся повод с ней увидеться, причем не в школе, а в домашней, можно сказать, интимной обстановке.

После того разговора в сквере, где Маша Копейко и Матвей обсуждали стихи Безухыча, они почти не общались. Маша первой не подходила к Матвею, а он был слишком занят выпуском газеты. И теперь, проходя через пустынный холодный сквер, Матвей сомневался: а был ли тот разговор, когда ему показалось, что он, Матвей, по-настоящему нравится Маше? Правильно ли он понял Машины слова насчет стержня? Не поспешил ли, решив, что он и Маша стали теперь близкими друзьями?

Звонок за дверью, обитой черной кожей, прозвучал так тихо, что Матвей засомневался: а хорошо ли он нажал на кнопку? И он позвонил снова. Но вот щелкнул замок, дверь открылась.

– Ермилов? – Маша, казалось, была удивлена его приходу.

– Привет… – Матвей вдруг понял, что очень волнуется. – Вот, навестить решил…

– Навестить? Это здорово! – сказала Маша. – Проходи…

Матвей, не спуская глаз с девушки, вошел в прихожую. Он отметил, что домашняя одежда была ей к лицу: тонкая обтягивающая «водолазка» цвета морской волны, старенькие джинсы, на ногах уютные тапочки белым мехом наружу. Не слишком длинные, чуть вьющиеся, с легким рыжеватым оттенком волосы были стянуты на затылке в «хвостик». Матвею вдруг страшно захотелось обнять Машу, даже поцеловать. Но он сдержался. Поставил на маленький столик купленный по дороге торт, снял куртку. Потом, с тортом в руке, прошел вслед за девушкой в ее комнату.

… А там его ждал сюрприз: в большом кресле, положив ногу на ногу, восседал не кто иной, как Мишка Фрид. Он читал какую-то книгу. На журнальном столике стоял нарезанный торт, две чашки с недопитым чаем, несколько гвоздик в керамической вазе…

«Вот так-так! – бухнуло в голове у Матвея. – А я, оказывается, здесь не первый!»

Он остановился в дверях, не понимая, что делать дальше.

– О, кто к нам пожаловал! – воскликнул Мишка. Он отложил книгу, поднялся с кресла. – Главный редактор собственной персоной! Ну, привет! – И он, доброжелательно улыбаясь, протянул Матвею руку.

Тому ничего не оставалось, как эту руку пожать.

– Здорово… – пробормотал Ермилов.

Мишка снова бухнулся в кресло. Маша уже сидела на диване. Оставалось свободным еще одно кресло, и Матвей хотел уже было в него сесть, но вдруг почему-то передумал. Вместо этого он поставил свой торт на столик (и там сразу стало два торта), а потом сказал:

– Маш, я вообще-то тороплюсь. Я ведь так заскочил, на минутку. Узнать, жива ли ты… Так что пока… – И он вышел в прихожую.

Тут же из комнаты появилась Маша.

– Матвей, ты чего, а? – спросила она.

– Ничего… – пожал плечами тот.

– Это ты из-за Фрида сразу уходишь, да?

– Ничего не из-за Фрида… Я ж говорю: дела у меня… – Матвей уже натягивал куртку.

Но Маша, улыбаясь, взяла его за рукав и заставила куртку снять. Потом тихо сказала:

– Матвей, посиди, а? Ну я тебя прошу! А Мишка все равно сейчас уйдет…

Возвращение Матвея Мишка прокомментировал так:

– Ну, понял, понял… Получается, это не ты, Ермилов, торопишься! Получается, это я тороплюсь! – Он поднялся с кресла и посмотрел на Машу.

Та промолчала, и Фрид сказал:

– Ну что ж… Выздоравливай, Машуня, и вообще – береги себя…

– И ты тоже… – улыбнулась девушка.

– Ну, я… Что со мной сделается? У меня на жизнь – иммунитет!

Уже одевшись, Фрид заглянул в комнату:

– Ермилов, пока! Торт весь не сжирай! Оставь кусочек мне на завтра! – Он смешно изобразил на лице горькую тоску по оставленному торту.

– Пока, Миша! – Против воли Матвей улыбнулся: было в этом нагловатом, самоуверенном старшекласснике какое-то обаяние, что ли… По крайней мере, Матвея его постоянные шуточки уже не так раздражали: «А Фрид этот вроде парень ничего…»

И они остались вдвоем.

– Чаю тебе налить? – Маша подошла к Матвею совсем близко.

Тот кивнул: он действительно очень хотел пить. Да и от торта он тоже не отказался бы…

Пока Маша хозяйничала на кухне, Матвей оглядел ее комнату. Кроме дивана, двух кресел и журнального столика, здесь уместился еще большой письменный стол, на котором стояли компьютер и суперсовременный плазменный монитор. На стенах несколько полок с книгами.

Маша принесла чай, присела в кресло напротив Матвея. Ермилов стал рассказывать о том, что произошло в школе за те два дня, пока не было Маши: контрольная по химии, наши баскетболисты «сделали» команду соседней школы на районном первенстве… Рассказал и о том, как отнеслись к первому выпуску «Большой перемены» ребята и учителя.

– Знаешь, я даже сам не ожидал, что вокруг газеты будет столько шума. Ведь газета – это что? По сути, просто клочок бумаги с буковками…

Маша слушала его внимательно, не перебивая. Она даже засмеялась, когда Матвей в лицах изобразил ей диалог между ним и учителем физкультуры:

– Я говорю: «Антон Михайлович, что вы думаете по поводу нашей газеты?» А сам ему диктофон под нос тычу. Он на этот диктофон уставился так испуганно – и молчит! Показывает мне знаками: мол, выключи эту штуку! Я диктофон выключил и в сумку убрал. И там, в сумке, опять включил потихоньку! И тут Антона нашего прорвало. Обругал сначала и газету, и Авилкину за ее статью… А я ему говорю: «Антон Михайлович, значит, так и написать, что газета, по вашему мнению, дрянная, а Саша Авилкина – неуравновешенная истеричка?» А он: «Да ты чего, Ермилов? Это ж я так, не для протокола… А в газете напиши: мол, учитель физкультуры начинание с газетой поддерживает и критику в свой адрес готов учесть…» И потом мы с ним поговорили так, нормально… И он много дельного сказал… Погоди-ка! – вдруг опомнился Матвей. – Я все болтаю, болтаю. А главное-то не спросил! Ну, насчет твоего самочувствия!

– Да нормальное самочувствие!

Маша встала, прошлась по комнате, присела рядом с Матвеем, на мягкий подлокотник кресла.

– Так, горло поболело немного. Ну, а отец у меня – паникер. Тут же врача вызвал и в школу ходить запретил…

– А, понятно… – протянул Матвей.

Теперь Маша находилась от него так близко, что он чувствовал нежный запах ее кожи. Он понял, что сейчас не выдержит и все-таки обнимет девушку. А там – будь что будет! Как будто услышав его мысли, Маша внезапно поднялась:

– Пойду чаю заварю еще!

Они пили чай и разговаривали. Матвей мог поклясться, что никогда ни с одной девочкой ему не было так интересно общаться. У Маши было свое мнение буквально обо всем. И мнение это почти всегда было неожиданным для Матвея.

Он ушел часа через два. По дороге домой он проклинал себя за нерешительность: у него так и не хватило духу поцеловать Машу. Зато они договорились, что завтра Матвей снова придет к ней в гости.

Глава 9

На следующий день Матвей летал как на крыльях. «Поскорее бы уроки закончились!» – вертелось у него в голове. Ему очень хотелось снова увидеть Машу. Но в этот день, кроме учебы, Матвею пришлось всерьез заниматься и другими делами. Оказалось, что в школе полно талантливых ребят или, по крайней мере, считающих себя талантливыми. Стол в редакционной комнате был буквально завален листками и тетрадками. Рассказы, стихи, статьи, даже сказки… Особенно старались почему-то малыши. Одна девочка из третьего класса ходила за Матвеем как хвост все перемены и ныла:

– Ну, Матвей! Ну, ты можешь посмотреть мой рассказ про деловую белку?

– Не могу!

– А когда сможешь?

– Когда время будет!

– А когда у тебя время будет?

– Не знаю! И вообще, не мешай, не видишь – к контрольной готовлюсь!

Надув губы, девочка уходила. Но на следующей перемене все начиналось сначала. Когда третьеклассница подошла к Ермилову в четвертый раз, он не выдержал:

– Ладно, пойдем. Посмотрим, что там у тебя за белка такая…

По пути в редакционную комнату девочка безостановочно болтала. Матвей узнал, что зовут юную писательницу Катя Трофимчук, что сочиняет она с пяти лет и что несколько из ее историй были опубликованы в журнале «Веселые картинки».

– Так что я уже, можно сказать, настоящий литератор!

Когда они пришли, Матвей спросил:

– Ну что, Катя Трофимчук, где твой рассказ?

– Вот он! – Девочка достала из рюкзачка дискету.

– О как! – удивился Матвей. – А ты, я смотрю, продвинутый ребенок.

Он запустил компьютер, вставил дискету в щель дисковода. Потом, присев на стул, стал читать текст. Девочка устроилась на краешке соседнего стула.

Рассказ про деловую белку занимал всего страничку. Речь в нем шла о белке по имени почему-то Стрекоза. Стрекоза эта отличалась действительно редкостной деловитостью: она постоянно занималась заготовками для своих личных нужд ягод, грибов и прочих даров природы. И совершенно наплевательски относилась к нуждам и проблемам других обитателей леса. Кончался рассказ ужасно: деловая Стрекоза попала по неосторожности в охотничьи силки, но никто ей не помог. Так она и загнулась в силках этих. А заготовленные ею на зиму продукты были съедены другими зверями во время специально организованного по этому случаю праздника.

Прочитав рассказ, Матвей надолго задумался. Потом задал вопрос юному дарованию:

– Слушай, Катюха, а тебе не жалко белочку эту?

– А чего ее жалеть? – удивилась девочка. – Она ж сама не жалела никого! Вот заяц заболел когда, ходить не мог, все звери ему помогали. А она не стала. Вот и получила по заслугам.

– М-да… – Матвей почесал в затылке.

Формально Катя была вроде бы права.

Но Матвей чувствовал, что в таком виде рассказ публиковать нельзя. Слишком он получился бездушный какой-то. Даже, пожалуй, жестокий…

– Кать, а может, все-таки мы Стрекозу эту спасем? Ну, она осознает, что вела себя нехорошо, пообещает, там, исправиться…

– Нет! – отрезала Катя. – Мама говорит, что если кто эгоист, он никогда не исправится. Это как болезнь неизлечимая.

– Но даже неизлечимым больным все равно стараются помочь! – пытался убедить ее Матвей. – Давай, пусть придет… там, не знаю… медведь какой-нибудь и белку спасет…

– Не станет он ее спасать! – Катя была неумолима. – Он же знает, что эта белка плохая!

– А это будет медведь из другого леса! – нашелся Матвей. – Который не знает! Вот идет он, такой… – Матвей, увлекшись, вскочил со стула и прошелся по комнате косолапой походкой. – Глядь – что это, под кустиком? – Матвей довольно натурально изобразил удивление медведя, заметившего под кустом что-то непонятное. – Вот он ветки раздвигает… А там – белка! Такая несчастная, грустная… Уже, короче, еле дышит. Вот медведь ее вытаскивает из этих… как их там?…

– Силков! – подсказала Катя, с неподдельным интересом следящая за действиями Матвея.

– Ну да, из силков. Несет ее к себе домой…

– Что, в свой лес? – уточнила Катя.

– Ну да, в свой лес. И там ее выхаживает и воспитывает, как свою дочь… И она выздоравливает. И становится другой. То есть доброй и отзывчивой.

– А продукты? – спросила Катя.

– Что – продукты? – не понял Матвей.

– Ну, что стало с белкиными продуктами? Ведь они ей уже все равно не понадобятся! Могут другие звери устроить праздник и все их съесть?

– Я думаю, могут… – удивленно ответил Матвей. – Почему нет?

– Хорошо. – Катя с решительным видом поднялась. – Я все переработаю.

– То есть ты со мной согласна? – спросил Матвей.

– А что я, дура, с редактором спорить? – Катя пожала плечиками. – Мне что, переделать трудно? Совершенно не трудно! Завтра принесу!

Девочка убежала. А Матвей остался сидеть в задумчивости. Визит юной писательницы Кати Трофимчук оставил почему-то в его душе тяжелый осадок. Но тут прозвенел звонок на урок, и Матвей помчался в кабинет английского языка.

После английского уроков больше не было. Матвей вышел из дверей школы последним, позже всех своих одноклассников. Почему-то он не хотел, чтобы кто-нибудь из них увидел, как он направится к Машиному дому. Но кое-кто все-таки его заметил. Когда Матвей вышел со школьного двора, его окликнул знакомый голос:

– Ермилов! Постой-ка!

Неподалеку, прислонившись спиной к толстому стволу тополя, стоял Мишка Фрид. Матвей подошел к нему:

– Ну, чего?

Мишка вытащил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся. Потом кивком указал на дорожку:

– Прогуляемся?

– Почему нет? – согласился Матвей.

Некоторое время парни шли молча. Причем отчего-то, не сговариваясь, они направились к Машиному дому. Но вот Мишка остановился. Матвей – тоже.

– В общем, так… – начал Фрид. – Ты, я так понимаю, к Машке намылился?

– А тебе какое дело? – насупился Матвей. – Куда хочу, туда и иду!

– Нет, это конечно! Я же тебе не запрещаю! Да и не могу я тебе этого запретить! – Мишка явно не хотел конфликта. – Просто я тоже ее навестить собирался. И тоже сегодня.

– А я думал, ты вчера пошутил насчет торта… Ну, чтоб тебе кусочек оставили…

– А что – оставили? – оживился Фрид.

– Ну, я уходил, там еще полно было.

– Торт – это, конечно, хорошо… – Мишка никак не решался перейти к сути. – Но тут дело не в торте.

Матвей кивнул. Он прекрасно понимал, что дело действительно не в торте. А в том, что Фрид не прочь приударить за Машей.

«Что, ему ровесниц мало, что ли? – подумал Матвей. – Или он тоже втюрился в Машку всерьез, как и я?»

– Что ты предлагаешь? – Матвею надоело ходить вокруг да около. – Конкретно?

– Конкретно я предлагаю простую вещь. Давай ходить к ней по очереди! Сегодня – один, завтра – другой…

И поскольку Матвей ничего не отвечал, Фрид продолжил свою мысль:

– Ну ты сам пойми! Мы же это должны как-то урегулировать! Потому что смотри: вот придем мы сегодня с тобой парочкой, как два идиота… Тебе хорошо будет от этого?

– Да чего уж хорошего… – пробормотал Матвей.

– Ну, вот видишь! – обрадовался Мишка. – Тебе плохо. Мне – тоже, в общем, не лучше. Да и Маша вряд ли обрадуется. Потому что мы ее поставим в такое положение… Ну, неловкое. Согласен?

– Согласен… – вздохнул Матвей.

– Теперь смотри дальше. Если мы между собой решим, когда чья очередь к ней идти, это будет и умнее, и честнее. И не получится накладок – таких, как вчера.

Матвей молчал. Он чувствовал, что в Мишкином предложении, таком с виду логичном и правильном, кроется какой-то подвох. Наконец он сказал:

– А может, мы сделаем проще? Спросим у Маши, с кем из нас она хотела бы… ну…

– Дружить, да? – с иронией договорил фразу Мишка. – Так это прямо детский сад какой-то! Не ожидал, Ермилов… Я думал, ты уже взрослый мужик…

– Ну, хорошо, – сдался Матвей. – Только вот… кто пойдет первый?

– А это мы сейчас монетку бросим! – Мишка живо извлек из кармана пятирублевку. – Ну, говори: орел, решка?

– Решка…

Мишка бросил монетку. Она со звоном стукнулась об асфальт, потом покатилась. Когда монетка остановилась, ребята склонились над ней. Выпал орел.

– Ну вот, видишь! – сказал Мишка. – Все по-честному. Так что твоя очередь завтра. А моя – сегодня. Да, вот еще что! – Фрид, уже было собравшийся уйти, остановился. – Давай так: Маше о нашем мужском договоре – ни слова! Согласен?

– Ну, ясен пень… – расстроенно буркнул Матвей и побрел домой.

Глава 10

«Я правильно сделал, что не пошел к Маше сегодня! Совершенно я все сделал правильно!» – так Матвей уже битый час уговаривал себя. Он пытался заняться уроками, но не смог. Включил игровую приставку и тут же ее выключил. Короче говоря, он маялся. Воображение его рисовало картины одну ужаснее другой. Вот Фрид сидит рядом с Машей в ее комнате. Вот он обнимает ее… Вот – целует… Вот… И Матвей не выдержал. Он схватился за телефон, торопливо набрал Машин номер. Он понятия не имел, зачем ей звонит, что скажет. Просто он не мог больше терпеть эту пытку.

Гудок, потом еще, еще один. И Машин голос спокойно так произнес:

– Да, слушаю!

Матвей поспешно бросил трубку. Потом сказал себе вслух:

– Да что это со мной?

Он понял, что должен немедленно взять себя в руки. Подошел к зеркалу, висящему в прихожей, пристально посмотрел в глаза своему отражению. Медленно вдыхая и выдыхая воздух, досчитал до десяти. Это помогло: сердце перестало стучать как сумасшедшее, дыхание стало ровнее.

«Ну вот, другое дело, – подумал Матвей. – А то так совсем спятить можно, из-за любви этой…»

Матвей подсел к столу, открыл задачник по физике. И начал решать первую задачу – про маятник.

А утром, уже подойдя почти к школе, Матвей встретил Машу Копейко. Она шла легкой походкой, в яркой курточке, с ярким стильным рюкзачком через плечо. Увидев Матвея, остановилась, с улыбкой сказала:

– Привет, Ермилов! А ты чего не пришел вчера?

«Так вчера ж Мишкина очередь была!» – чуть было не ляпнул Матвей, но вовремя прикусил язык. Вместо этого он произнес:

– Привет, Маша! Понимаешь, предки внезапно запрягли. Надо было помочь им родственницу одну перевезти. – Матвей сам в душе удивился, как гладко он врет. И откуда выплыла вдруг эта непонятная родственница?…

– Ясно… – Маша медленно двинулась к школьным воротам. Матвей пошел рядом. – Что ж ты тогда не позвонил? А то я тебя ждала…

«Черт!» – подумал Матвей. Оказывается, Маша его ждала! Он хотел было ответить, что, мол, виноват, что просит прощения и все такое, но тут позади раздался голос:

– Здорово, Ермилыч! – Это их догнал Лешка Савенков. Он покосился на Машу и добавил: – Привет, Копеечка! Что, выздоровела уже?

– Здравствуй, Леша! – ответила Маша Копейко. – Как видишь, выздоровела… – И, прибавив шагу, девушка скрылась за дверью школы.

– Вот такие дела, Ермилыч… – Лешка остановился.

Матвей, проводив Машу взглядом, тоже встал рядом. Приятель, перехватив взгляд Матвея, тактично опустил глаза, а потом спросил:

– Когда же мы с тобой футбольный чемпионат новый начнем? Или ты занятой слишком теперь?

– Леш, не знаю, правда… Ты извини. Дел столько – и уроки, и газета… Да и вообще…

– Ну, ясно, ясно… – Савенков понимающе закивал. – Я ж не дурак, мне объяснять не надо… Ладно, двинули! А то звонок скоро…

На первом уроке, биологии, Степашка рассказывала что-то об эволюции видов, естественном отборе… Но Матвей почти не слушал учительницу. Он придумывал повод, чтобы на перемене подойти к Маше. Ему казалось, что, пообщавшись с девушкой, он сумеет прояснить ситуацию и понять наконец, что вообще происходит в их отношениях. И вот повод был придуман…

– Маша, можно тебя на минутку? Дело есть…

Отделив девушку от стайки одноклассниц, тусующихся у окна, Матвей спросил:

– Ты знаешь, что такое журналистское расследование?

– Догадываюсь… – Девушка пожала плечами. – А что?

– Да вот… Тут Егор Андреевич тему одну предложил. По поводу столовой нашей. Иногда там вкусно кормят, а иногда такое наготовят… Ты сможешь разобраться в этом вопросе? И статью написать?

– А что с этой столовой разбираться-то? – усмехнулась Маша. – Закрыть ее надо, да и все. Я там была пару раз, мне хватило. Теперь булочки из дому ношу.

– Маш, ну ты пойми, не я про это расследование придумал. Считай, что это Егор тебя просит.

– Ну, если Егор, – протянула Маша, – тогда ладно. Схожу туда сегодня же. – Видно было, что неожиданное поручение не особо ее обрадовало.

– Ну и хорошо! И приходи в редакцию после уроков. Я там сегодня всю нашу команду собираю.

– Хорошо, приду.

Разговор был вроде бы закончен, но Маша не спешила уходить. Она словно ждала, что Матвей добавит еще что-то. И он решился:

– Маш, знаешь что? Давай сегодня сходим куда-нибудь? В кафе, там…

Девушка улыбнулась:

– Это ты, Ермилов, на свидание меня приглашаешь, да?

Матвей смутился:

– Ну, что-то в этом роде… Так ты согласна?

– Я согласна… – просто ответила Маша.

В маленьком помещении редакции вся «команда» Матвея поместилась не без труда. Пришлось даже одалживать стулья в кабинете химии. Пришел и Миша Фрид. А следом за ним – Маша Копейко. Матвей тут же подметил, что они сели поодаль друг от друга. И совсем друг на друга не глядели. Матвей подумал, что это хороший для него знак: видно, ничего серьезного между ними вчера не произошло. Но тут же Ермилову в голову пришла и другая мысль: если, предположим, у них все-таки роман, но они не хотят, чтобы об этом кто-нибудь догадался? И именно поэтому так старательно делают вид, что их ничего не связывает?…

«Фиг разберешь, уж очень все это сложно, – решил в итоге Матвей. – А возьму вот и спрошу сегодня Машу напрямую об ее отношениях с Мишкой!»

Эта мысль успокоила Матвея. Он начал с того, что поблагодарил всех, кто помогал делать первый номер «Большой перемены». А потом добавил:

– Говорят, газета у нас получается неплохая.

Это, конечно, приятно. Но мы не должны расслабляться, потому что теперь каждую неделю нам надо делать свежий номер. И я очень на всех вас надеюсь. И жду новых материалов.

Авилкина, не утерпев, сказала:

– А все-таки моя статья самая лучшая! Прямо-таки скандальная статья! А следующая будет еще скандальней!

– И о чем же она будет? – поинтересовался Миша Фрид.

– А это пока секрет! – заявила Авилкина. – Вот напишу ее, отдам Матвею – тогда и ты посмотришь! Если захочешь…

– Ты, Вилка, напиши статью про Терминатора нашего! Ну, про то, как он, когда в десанте служил, мочил там всех без разбору… А потом в нашу школу пришел работать, директором! А у самого руки – по локоть в крови!

– Неужели, Мишка, ты тоже в эту чушь веришь? – Авилкина брезгливо скривила губы. – Ни в каком десанте наш Пал Саныч не служил, враки это все!

– Ничего не враки! – Это в дискуссию вступила Лена Стасова. – Я точно слышала, что в молодости наш Павел был спецназовцем! И говорят, что он отличался там особой храбростью и при этом еще – жестокостью. И даже орден получил за какую-то там операцию в Афганистане. А вернулся-то живым – он один! Вот!

– Да прекратите вы! – не выдержал Матвей. Он сам не раз слышал от ребят подобные байки про бурную молодость директора школы. Но не верил ни одному слову. – Павел – нормальный мужик! А то, что он здоровый такой, – так, может, просто спортом занимался…

Ребята еще немного посплетничали о строгом директоре, которого за глаза многие, даже учителя, звали Терминатором. В действительности о его прошлом никто ничего толком не знал. Было даже неизвестно, есть ли у Терминатора семья. Правда, иногда к нему в школу заходила красивая молодая женщина, но кем она приходится Павлу Александровичу, тоже никому известно не было. Некоторые считали, что это его дочь. Хотя находились и такие, что были убеждены: эта женщина – молодая жена директора. А особо романтичные девчонки уверяли остальных, что жена у Терминатора – старая и некрасивая, а изредка появляющаяся в школе красотка – это его молодая пассия. Сам же Павел Александрович не спешил прояснить ситуацию. Всегда сосредоточенный и замкнутый, очень немногословный, он говорил в школе только о делах. И никто из педагогов не мог похвастаться, что ему довелось общаться с Терминатором вне школы, в домашней, неформальной обстановке…

Почувствовав, что беседа входит в совершенно незапланированное русло, Матвей попытался вернуть ребят к реальности:

– Давайте-ка ближе к делу! Вот, пусть Маша Копейко расскажет, как идет ее журналистское расследование!

Миша Фрид оживился:

– О, расследование! Давай, Машуня, доложи нам…

– Ну, чего… – Маша открыла блокнотик. – Была я сегодня в столовой, с Клавдией Федоровной общалась, заведующей… Она мне долго плакалась про свою нелегкую долю. Текучесть кадров там… Зарплата у персонала мизерная, нормальные повара за такие деньги работать не хотят… Ну, и все в том же роде.

– Тебя хоть там покормили бесплатно, как работника прессы? – поинтересовался неугомонный Фрид. – Может, взятку предложили – в виде котлеты?…

– Погоди ты, Мишка! – прервал его Матвей. – Маша, ну и чего? Выводы-то какие?

– А никаких, – ответила Маша. – Какие тут могут быть выводы? Понимаешь, у них там три поварихи. Одна – пенсионерка почти, тетя Зина ее зовут. И две девушки молодые, только после училища. Работают день через два, по очереди.

– А сегодня кто готовил? – поинтересовалась Саша Авилкина. – Плов сегодня у них – ну просто суперский!

– Да и борщ был ничего, нажористый! – поддержал Авилкину Фрид, поглаживая себя по животу.

– Сегодня как раз готовила тетя Зина! – объяснила Маша. – У нее стаж – сорок лет почти. А одно время она даже работала в дорогом ресторане, ну, помоложе когда была. А две другие поварихи гораздо хуже готовят. Это и сама Клавдия признает.

– Вот и пусть бы молодые поучились у тети Зины этой, – предложила Лена Стасова. – А если не хотят учиться – пускай заведующая других найдет! Которые захотят…

– Ну, короче, так… – Матвей решил, что пора подвести итог. – Маш, ты статью-то набросай. Напиши там все, что нам рассказала сейчас. И предложения. Пусть начальство школьное подумает, как быть.

– Хорошо… – Маша кивнула. – Послезавтра статью сдам.

– Тогда у меня все, – объявил Матвей ребятам. – Желаю всем творческих успехов!

Глава 11

Матвей совершил вчера такой поступок, на который раньше ни за что бы не решился: он залез в свою копилку и взял пятьсот рублей из тех денег, что уже почти год откладывал на компьютер. Матвей еще с вечера задумал пригласить Машу на свидание. А что за свидание, если в кармане ни гроша? Ни в кафе сходить, ни в кино… Зато теперь, когда Маша ответила согласием на его предложение, он мысленно похвалил себя за предусмотрительность: «Вот был бы номер, если бы я денег не взял! Таким бы выглядел теперь перед Машкой идиотом!»

Днем похолодало. Еще утром на улице моросил мелкий противный дождик. А теперь пошел снег. И все в городе сразу переменилось: стало светлее, и выглядел город теперь как-то по-другому… Праздничнее, что ли. Матвей и Маша не торопясь шли по бульвару, что начинался недалеко от школы. Ветки рябин, растущих на бульваре, покрылись снегом.

– Новым годом пахнет! – сказала Маша. – Матвей, ты любишь Новый год?

– Ага… – Матвей с удовольствием ступал по свежему снежному покрову. – Это мой любимый праздник, еще с детства. Только до него еще далеко. Почти полтора месяца.

– Ну, разве это далеко? – улыбнулась Маша. – И не заметишь, как зима наступит… Только вот жалко, снег этот растает быстро.

– Первый снег всегда тает! – подтвердил Матвей. – Но это ничего. Сама говоришь: не заметим, как настоящая зима придет.

– Зима – это здорово! Вот в детстве я лето больше любила. Мы с родителями каждое лето на машине к морю ездили. Ну, пока они не развелись… А теперь почему-то мне больше зима нравится.

– А мне все нравится… – ответил Матвей. – Но особенно весна. Не знаю уж почему…

– А куда мы, собственно, идем? – поинтересовалась вдруг Маша.

«А действительно – куда?» – растерянно подумал Матвей. Но вспомнил вдруг, что на углу, неподалеку, есть одно довольно уютное кафе под названием «Радуга». И уверенно ответил:

– Да мы же почти пришли! Ты мороженое какое любишь?

– Ванильное! И чтобы сиропу было побольше… – Маша мечтательно прищурила глаза.

– Будет тебе ванильное. И сироп будет! – пообещал Матвей.

В кафе было тепло и безлюдно. В полутьме негромко играла музыка: кто-то пел на английском старые блюзы. Ребята разделись, уселись за столик.

– А у тебя снежинки растаяли на волосах! – сказал Матвей.

– Правда? – Маша достала из школьного рюкзачка зеркальце. – Слушай, какая я растрепанная! Ты посиди, я сейчас… Схожу приведу себя в порядок немного.

Когда девушка вернулась, она только и смогла сказать:

– Вот это да!..

На столике стояли две вазочки с ванильным мороженым, обильно политым клубничным сиропом, две чашечки с горячим кофе… а в центре возвышалась открытая бутылка шампанского. Матвей взял бутылку, разлил пенящееся вино по фужерам.

– Слушай, а ты с шампанским не погорячился, а? – удивленно спросила Маша, присев за стол. – Что за пьянка посреди недели? В школу же завтра!

– Какая пьянка? – Матвей тоже изобразил на лице удивление. – Бутылка шампанского на двоих – разве это пьянка?

– Ну, смотри… – Маша улыбнулась. – Учти, я во хмелю буйная! Не боишься?

– Очень боюсь, – улыбнулся в ответ Матвей. – А что делать? Должны же мы как-то отпраздновать!

– Отпраздновать? – переспросила Маша. – А что за праздник-то?

– Ну как же! Праздник первого снега! Ты разве не слышала о таком? Это ж старинное народное торжество. Его на Руси испокон века празднуют.

– Нелегко спорить с таким признанным авторитетом в области истории, как ты, Ермилов! А все-таки мне кажется, этот праздник ты сам только что придумал…

– Ну, может, и придумал… – Матвей поднял свой бокал. – Разве это так важно? Предлагаю тост – за первый снег! Чтоб он не слишком быстро растаял…

– Поддерживаю… – Маша взялась за свой бокал.

Когда мороженое было съедено, а шампанское наполовину выпито, Матвей, почувствовав себя раскованнее, решился заговорить с Машей о Мише Фриде:

– Маша, ответь мне на один вопрос. Только честно, хорошо?

– Постараюсь. – Маша отпивала шампанское маленькими глоточками. – Очень хорошо, что ты взял сухое! А то в сладком сахар вкус вина заглушает…

– Вот скажи… Ты Мишку Фрида давно знаешь?

– Мишу-то? – Маша задумалась. – Ну, мы с ним еще весной познакомились, у Малышева на литературном семинаре. А почему ты спрашиваешь? Ревнуешь, что ли?

Матвей пожал плечами:

– Да нет…

Маша рассмеялась:

– Ну вот, сам просил отвечать ему честно, а сам врет! А ну говори правду немедленно!

Ревнуешь, да?

Матвей понял по Машиному голосу, что шампанское на нее уже немного подействовало. Он ответил:

– Ну, хорошо. Ревную, да. А что в этом такого странного? Если ты мне нравишься…

Маша промолчала. Потом сказала:

– А что это у девушки бокал пустой? Требую наполнить! – Когда Матвей выполнил ее требование, добавила: – Насчет Мишки. Ты, Матвей, можешь его не бояться. Если у нас и было что, то давно кончилось. – Она скорчила смешную гримасу и тоненьким голосом продекламировала: – Потому что Миша Фрид – он по жизни паразит!

– Почему паразит? – не понял Матвей. – Вроде нормальный такой парень…

– Нормальный, аномальный… – Маша махнула рукой, подняла бокал. – Да какая теперь разница? Ну, какой же у нас будет следующий тост?

А потом Матвей провожал Машу домой. И они целовались на каждом углу. Надо сказать, что целовался по-настоящему Матвей впервые в жизни. И ему это занятие очень понравилось. И даже не мешал вечный насморк, хотя Матвей ужасно боялся, что именно постоянно заложенный нос не позволит ему освоить это древнее искусство. Но все было замечательно, просто Матвею приходилось иногда прерываться, чтобы глотнуть немного воздуха.

Да, а первый снег в этот вечер так и не растаял…

Глава 12

А жизнь шла своим чередом. В пятницу вышел второй номер «Большой перемены» под редакцией Матвея Ермилова. Этот выпуск газеты имел даже больший успех, чем предыдущий: все пятьсот экземпляров моментально расхватали ребята и учителя. И даже родители первоклашек, забирая из школы своих чад, норовили прихватить с собой газету. Матвей уже почти свыкся и со своими новыми обязанностями, и со свалившейся на него известностью. Но вот к чему он привыкнуть не мог – это к тому, что теперь встречался с Машей каждый день. Ну, или почти каждый. Но всякий раз, собираясь на свидание, Матвей ловил себя на ощущении, что все это происходит не с ним, а с каким-то другим парнем, на него похожим. «Этого просто не может быть! – думал в эти минуты Матвей. – Это, наверное, чудесный сон, в котором сбываются самые сокровенные мечты…» Но Маша не была сном, наоборот. Встречаясь с ней, обнимая ее и целуя, вдыхая аромат ее волос, ее кожи, Матвей каждый раз ощущал, насколько она настоящая. И это ощущение делало Матвея счастливым. А снег, выпавший в тот день, когда Матвей впервые решился поцеловать Машу Копейко, все не таял! Синоптики говорили, что впервые за последние сто двадцать лет зима началась так рано…

На перемене Ермилова вызвали зачем-то в кабинет к завучу. Матвей в это время стоял в коридоре у окна с учебником физики в руках и повторял закон Бойля-Мариотта. Физику у старшеклассников вел сам Терминатор, и мало кто из учеников рисковал прийти на его урок неподготовленным. Не то чтобы Терминатор мог накричать во время урока на какого-нибудь двоечника или там пригрозить вызвать в школу родителей… Нет. Он просто молчал и смотрел на мучившегося у доски бедолагу через стекла очков. И от этого холодного, совершенно ничего не выражающего взгляда несчастный двоечник весь покрывался липким потом: ему казалось, что все, жизнь его кончена. Хотя, ради справедливости надо заметить, что за пятнадцать лет работы в школе Павел Александрович не то что пальцем никого не тронул – он вроде бы даже голоса не повысил ни разу! Но в его могучей, почти двухметровой фигуре, в его лице, словно бы высеченном из целого куска гранита, читалась такая сила, что, когда директор проходил по коридору, сопровождаемый шепотом: «Терминатор! Терминатор идет!» – ученики младших классов замирали, кто где был. И даже старшеклассники испуганно жались к стенам.

Со вздохом закрыв учебник физики, Матвей отправился в кабинет завуча.

– Так, – сказала, завидев его, Тереза Дмитриевна. – Вот и наш главный редактор. Матвей, а тебя ждут!

– Кто ждет? – насторожился Матвей и тут заметил, что Тереза Дмитриевна в комнате не одна.

В углу кабинета завуча, в кресле, обитом красной тканью, сидела незнакомая темноглазая девушка и с улыбкой глядела на Матвея.

– Так! – Тереза Дмитриевна взяла Матвея под локоть и подвела к незнакомке. – Это Марина Княжич, твоя, можно сказать, коллега.

– Привет! – Марина Княжич легко поднялась, протянула Матвею руку. Ее пожатие оказалось крепким, почти мужским. – Так ты – Матвей Ермилов, главный редактор «Большой перемены»?

– Ну… – Матвей утвердительно кивнул, все еще ничего не понимая. – Да, я – Ермилов, редактор…

– А я – главный редактор газеты «Класс!», из сто восьмидесятой школы…

– Так, Матвей! – встряла Тереза Дмитриевна. – Это издание, между прочим, в прошлом году стало победителем городского конкурса Союза журналистов на лучшую школьную газету!

– Вот как? – Матвей был удивлен. – А что, разве есть такой конкурс?

– А это пускай тебе Марина расскажет. – Тереза Дмитриевна подошла к дверям кабинета. – Ты проводи ее в комнату редакции. Там и поговорите.

– Но ведь сейчас уже звонок будет, – сказал Матвей. – Мне на урок надо идти.

– Так, это я решу! – заявила Тереза Дмитриевна. – У тебя какой урок сейчас?

– Физика, – ответил Матвей.

– Так, физика… – Было видно, что Терезу Дмитриевну это известие привело в некоторое замешательство.

«Видно, даже она Терминатора боится!» – подумал Матвей.

Но замешательство завуча было недолгим.

– Ну, вы идите, идите, – произнесла она. – А с Павлом Александровичем я договорюсь.

И тут же раздался звонок на урок.

Проведя Марину по опустевшим школьным коридорам, Матвей открыл своим ключом дверь редакции, жестом предложил девушке войти.

– Вот здесь мы и делаем нашу газету! – сказал он, ощущая некоторое смущение.

– Ну что ж, – оглядевшись, произнесла Марина. – Неплохо! Мы полтора года назад еще в худших условиях начинали. Зато теперь у нас одной оргтехники – тысяч на пять долларов! Мы в школе только верстку делаем. А саму газету нам печатают в настоящей типографии.

– У вас, наверное, школа богатая, – предположил Матвей.

– Да нет, школа как школа, – пожала плечами Марина. – Не богаче других. Просто нам, кроме школы, еще и родители многие помогают. Ну и, конечно, Союз журналистов. Когда мы на конкурсе победили, то нам премию дали – профессиональный компьютер со всеми прибамбасами.

– Здорово! – восхитился Матвей. – А газету-то саму можно глянуть?

– Да, конечно! – спохватилась Марина. Она вытащила из пластикового пакета увесистую пачку и положила на стол. – Тут все номера с начала года! – объяснила она.

Матвей развернул тот номер, что был сверху.

… Конечно, газета «Класс!» была очень хорошей. Во-первых, цветной, со множеством смешных ярких картинок и иллюстраций. Во-вторых, в ней было много разных рубрик: и «Анекдоты от Федота», и «Учимся весело!», и «Кем быть?», и разные другие. Был и уголок читательской почты, и полоса школьной администрации.

– Да-а… – протянул Матвей, аккуратно отложив газету. – Нам еще до такого уровня – как до Луны. Мы по сравнению с вами просто неандертальцы…

Он взял с того же стола свою «Большую перемену». По сравнению с газетой «Класс!» она показалась Матвею теперь какой-то кустарной самоделкой.

– А думаешь, мы по-другому начинали? – успокоила его Марина. – Мы первый номер вообще от руки разрисовывали! Все сто экземпляров!

– Все это хорошо, конечно. Но… – Матвей замялся, не зная, как потактичней разузнать у Марины о цели ее визита. Ведь не спросишь же у девушки, которую видишь впервые в жизни: «Ну и чего ты приперлась, собственно? Успехами, что ли, похвалиться?»

– Я думаю, что ты хотел бы узнать, зачем я, собственно, пришла, – словно прочитав его мысли, произнесла Марина.

– Да уж, было бы неплохо! – не стал отпираться Матвей.

Оказалось, что Марина входит теперь в оргкомитет того самого конкурса, на лучшую школьную газету города, и должна отслеживать все новые проекты, чтобы какая-нибудь интересная новая газета не оказалась случайно вне поля зрения.

– А у вас проект получается очень интересный. Видно, что команда подобралась талантливая, – сказала Марина. – Только вот – название…

– А что – название? – не понял Матвей. – Хорошее название, по-моему…

– Какое-то оно… бесцветное, как мне кажется. Можно было придумать что-нибудь пооригинальней. Подинамичней там…

– Знаешь, мы над названием долго думали, – признался Матвей, – много вариантов перебрали. И решили все-таки остановиться на этом.

– Ну, в конце концов, это дело ваше, – сказала Марина. – И я совсем не собираюсь вам что-то свое навязывать.

В итоге они проговорили весь урок. Матвей с интересом выслушал несколько практических советов, касающихся работы редактора:

– Ну, во-первых, запомни: ссориться со школьной администрацией – это значит плевать против ветра. Постарайся все разногласия решать мирно.

– Да нет у нас вроде бы разногласий особых…

– Нет – так будут! – категорично заявила Марина. – Потому что рано или поздно ваша газета обязательно заденет интересы кого-нибудь из школьного начальства.

– Ну, хорошо… А что во-вторых? – поинтересовался Матвей.

– Во-вторых, ты должен все время иметь в виду, что без команды газеты нет. Береги своих людей, не давай их в обиду! Тогда и они за тебя и в огонь и в воду полезут…

– Понял… – кивнул Матвей. Тут ему возразить было нечего.

– А третий совет, – продолжала поучать Марина, – поменьше грузи читателя проблемами. Читатель, он вообще неохотно мозги напрягает. А тем более если этот читатель – подросток.

– Ну, разные люди бывают… – возразил Матвей. – Не все хотят только развлекаться.

– Анекдоты, скажем, любят все! – отрезала Марина. – А вот статья, посвященная, к примеру, проблеме эволюции видов, заинтересует во всей школе только десяток самых отъявленных… ну…

– Дятлов! – закончил фразу Матвей, вспомнив забавную классификацию школьников, придуманную Мишкой Фридом.

– Вот именно! – подтвердила Марина. – Я вижу, ты меня понял.

Глава 13

– Да уж, что называется, почувствуйте разницу! – Егор Андреевич с интересом разглядывал принесенные Мариной Княжич экземпляры газеты «Класс!». Он и Матвей сидели в редакторской после уроков. – Помнишь, Матвей, я тебе говорил: обрати особое внимание на оформление газеты?

– Да, Егор Андреевич, где ж это оформление взять – с такой вот техникой? Ни принтера цветного, ни ксерокса… Да и «комп» на ладан дышит. Потому и «Большая перемена» наша такая блеклая получается.

– Ладно, Ермилов, не горюй… – Учитель, привстав, успокаивающе похлопал Матвея по плечу. – Будет тебе техника. Но – не сразу. А вот художника хорошего я тебе подыскать обещаю.

– Ну, это хорошо, конечно, но… – Матвей замолчал, не закончив фразы.

Егор Андреевич понял, что Ермилов по-настоящему огорчен.

– И потом – знаешь что? – произнес тогда учитель. – Оформление оформлением, а в нашей-то газете материалы поинтересней! И с литературной точки зрения, да и вообще…

– Да ладно вам меня утешать! – махнул рукой Матвей. – Что вы со мной, как с маленьким?

– Да ты сам посмотри. – Егор Андреевич раскрыл наугад один из номеров газеты «Класс!», начал вслух читать: – «Ну что, пацаны и девчонки, хотите оторваться по полной? Тогда вот вам новая порция анекдотов от Федота… Приходит как-то Вовочка в школу…» Ну, а дальше десятка полтора шуток, которые даже во времена моего детства уже были старыми. И почти вся газета – вот в таком ключе. Что из Интернета скачано, что перепечатано из журналов. Короче – уровень творчества, близкий к нулю.

– Но они же премию получили! – напомнил Матвей.

– Хочешь, Ермилов, дам тебе хороший совет? – спросил Егор Андреевич.

«Что они, сговорились все сегодня – советы мне давать?» – недовольно подумал Матвей.

А учитель, не дожидаясь его ответа, продолжил:

– Никогда не занимайся творческой работой в расчете на премии, славу и тому подобное.

– А чего плохого в премиях? – спросил Матвей. – Вот, людям компьютер подарили. Профессиональный, между прочим!

– В самих премиях плохого ничего нет, – попытался пояснить свою мысль Егор Андреевич. – Плохо, если ради успеха ты поступишься чем-то внутри себя. Потому что в каждом из нас должен быть такой… м-м-м… – Учитель щелкнул пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово.

– Стержень! – подсказал Матвей.

– Вот именно, спасибо. И этот стержень не должен сгибаться туда-сюда под давлением разных жизненных обстоятельств. Иначе можно потерять все нравственные ориентиры, прости за высокопарность слога. И стать просто «человеком-флюгером».

– Кажется, я понял, – сказал Матвей. – Извините, мне уже пора идти. Но я обещаю вам, что постараюсь сохранить свой внутренний стержень…

Матвей спешил на встречу с Машей Копейко. Он шел и думал: «Как все-таки странно устроена жизнь! Еще пару недель назад я был никто. И даже мечтать не мог, что буду ходить на свидания с самой красивой девочкой в нашем классе. А то и во всей школе! А теперь я – главный редактор хоть и маленькой, но все же газеты. И еще у меня есть моя Маша…»

Они договорились встретиться около Машиного подъезда. Матвей был на месте минут за пять до назначенного времени. Маша, как обычно, появилась вовремя. Матвею очень нравилась в ней эта совсем не типичная для девушек черта – пунктуальность. Маша была ответственным человеком и всегда делала то, что обещала.

– Привет, Ермилик! – Так Маша начала называть его с недавних пор.

«Понимаешь, – сказала как-то она, – у тебя, Матвей, не очень удачное имя. От него трудно придумать уменьшительную форму. Матвейчик, Матик? Матюша? Бред какой-то, правда? Поэтому я стану звать тебя Ермилик. Ты не возражаешь?»

Матвей, конечно, не возражал.

– Привет, Маша! – Матвей поцеловал девушку в губы. – Ну, куда мы пойдем сегодня?

– Не знаю… – Маша пожала плечами. – Только я бы хотела вернуться домой не очень поздно. На завтра уроков много задали, боюсь, не успею все сделать.

– Ну, хочешь, вообще завалимся ко мне? – предложил Матвей. – Уроки сделаем вместе, а потом просто посидим, поболтаем…

Маша засмеялась:

– А зачем тогда вообще куда-то идти? Уроки можно и у меня сделать! Отец сегодня, как обычно, работает допоздна… Так что мешать нам никто не будет!

Матвей знал уже, что Маша, после того как родители развелись, некоторое время жила с мамой. А в начале этого года переехала к отцу, который возглавлял какую-то строительную фирму.

Они поднялись к Маше. Матвей тут же взялся за алгебру, а Маша исчезла на кухне. Когда примеры были решены, Матвей решил посмотреть, чем там занимается девушка. Он вошел в кухню со словами:

– Маш, ну куда ты запропала-то? – и не смог сдержать смеха.

Маша, повязав на себя какой-то старушечий фартучек, старательно замешивала тесто. Ее руки и даже лицо были припорошены мукой. Она обернулась к Матвею:

– Ну, Ермилик! Обязательно мне мешать? Потерпи, скоро все будет готово!

– Ты чего это затеяла, а? – все еще улыбаясь, спросил Матвей. – Ты себя в зеркале вообще видела?

– В зеркале? – растерянно переспросила Маша. – Погоди, я сейчас.

И она, ловко проскользнув мимо Матвея, который попытался чмокнуть ее на ходу в припудренную мукой щеку, скрылась в ванной.

– У нас будет шарлотка! – объявила Маша, появляясь на кухне уже без всяких следов муки на лице. – Ермилик, ты как? Любишь шарлотку?

– Не знаю… – ответил Матвей. – Вообще-то я тебя люблю. А Шарлотка эта хоть симпатичная?

– Дурачок, шарлотка – это такой пирог, с яблоками! – засмеялась Маша. – Не волнуйся, он быстро печется…

– А я, между прочим, алгебру победил! – объявил Матвей.

– Здорово! – обрадовалась Маша.

Она уже начала раскатывать тесто валиком.

– Мне поможешь примеры решить, если что?

– Так ты спиши у меня, и все проблемы! – предложил Матвей.

– Я, Ермилик, ты не поверишь, в жизни ни разу не списывала! – с гордостью объявила Маша. – Потому что, когда списываешь, ничего не понимаешь. А мне нравится как раз все понимать.

Испеченная Машей шарлотка оказалась очень вкусной.

– Где это ты готовить так научилась? – полюбопытствовал Матвей, протягивая руку за очередным куском пирога.

Маша тоненько, по-детски, вздохнула:

– Ох, жизнь заставила… Папа мой – он ведь работает целыми днями. И даже в выходные иногда. И весь дом на мне держится!

– Нелегко тебе, – с сочувствием в голосе произнес Матвей.

– Да уж… – не стала спорить Маша. – А что делать? Отец-то – он ведь как ребенок! Такой беспомощный! Если за ним не следить, он так и будет на бутербродах одних сидеть. А это, между прочим, в его возрасте знаешь как вредно.

– Ты его, наверное, очень любишь, отца-то? – спросил Матвей.

– Конечно! А как же иначе? И знаешь что? – Маша вдруг понизила голос до шепота. – Я тебе скажу одну вещь… Я еще никому такого не говорила!

Маша произнесла эти слова так многозначительно, что Матвей, поневоле почувствовав волнение, перестал жевать:

– Какую вещь?

– Ты иногда бываешь чем-то на него похож. Ну, на папу моего.

– Чем же? – удивился Матвей.

– Ну, когда смотришь вот так… – Маша смешно нахмурила брови и попыталась придать своему лицу серьезное и сосредоточенное выражение. – Ну, словно вспоминаешь что-то очень важное и никак не можешь вспомнить. Папа тоже так смотрит иногда.

Матвей, которому сравнение с Машиным папой показалось необыкновенно приятным, произнес:

– А знаешь, я читал где-то, что девочки, которые любили в детстве своих отцов, вырастая, стараются найти себе мужа, похожего на папу. Конечно, они это делают так… неосознанно, что ли. Просто им нравится такой тип мужчин.

– А я похожа на твою маму? – спросила вдруг Маша.

Матвей, растерявшийся поначалу от этого вопроса, быстро нашелся:

– Конечно, когда пирогами кормишь!

Даже, скорее, не на маму, а на бабушку – та тоже пироги печет обалденные!

– Значит, я так старо выгляжу, что даже похожа на твою бабушку? – В голосе Маши вдруг зазвучала веселая угроза.

– Ну… – замялся Матвей.

– На бабушку, говоришь, да? – переспросила Маша, вставая с кресла.

Матвей заметил, что она вооружилась мягким диванным валиком, но предпринять ничего не успел: на его голову обрушился удар, потом еще, еще… Маша лупила его валиком, приговаривая:

– Значит, на бабушку я похожа? На старую такую старушку?

Закрывая голову руками и хохоча, Матвей свалился с кресла на ковер. Вид у его рассвирепевшей подруги был такой забавный, что Матвей от смеха даже не мог сопротивляться. Изловчившись, он все-таки поймал Машину ногу в мягком тапочке, сильно дернул… И девушка с визгом рухнула на него сверху. Некоторое время они, смеясь и пыхтя, боролись на ковре. Наконец Матвей сумел прижать Машу к полу. Та вдруг перестала сопротивляться. В комнате стало тихо. И в этой тишине Матвей вдруг услышал (или почувствовал?), как бьется сердце девушки. Маша лежала, зажмурив глаза. И Матвей поцеловал ее.

Поцелуй получился долгим – возможно, потому, что у Ермилова то ли от смеха, то ли еще по какой причине вдруг нормально задышал нос. И теперь Матвею не надо было прерываться, чтобы глотнуть воздуха. А когда этот бесконечный, как показалось Матвею, поцелуй закончился, Маша открыла глаза и произнесла:

– Я тебе скажу одну вещь, Ермилик. А ты молчи и слушай. Сегодня я видела тебя в школе с какой-то взрослой девчонкой. Вы так шли с ней по-деловому, рядышком…

Матвей хотел объяснить, что это была, наверное, Марина Княжич, что приезжала она в школу по делу, и так далее. Но Маша зажала ему рот ладонью:

– Я же сказала – молчи! Так вот, если я… увижу тебя еще раз… с какой-нибудь девицей… Ну, короче, ты понял! А если не понял, объясняю: я – жутко ревнивая! И еще – я очень ранимая и обидчивая. А теперь – отпусти меня. Забыл, что у нас еще уроки до конца не сделаны?

Глава 14

Прежде чем отправиться домой, Матвей позвонил маме:

– Ма, не волнуйся, я сейчас буду.

– Матвей, ты знаешь, который час? – Мамин голос в трубке звучал приглушенно, словно мама была сейчас где-то на краю света, а не в двух кварталах от дома Маши Копейко.

– Мам, да ведь еще десяти нет! – Прижимая трубку к уху плечом и разговаривая, Матвей одновременно завязывал шнурки ботинок. – А тут идти – две минуты! Ладно, не переживай! Пока!

– Волнуется мама? – спросила Маша, вышедшая в прихожую, чтобы проводить Матвея.

– Угу… – буркнул тот. – Все за маленького меня держит.

– Так ты всегда для нее будешь маленьким, – улыбнулась Маша.

– Я понимаю… – Матвей стоял уже в куртке и шапочке, готовый выйти на улицу. – Ну, пока?

– Пока… – Маша поцеловала его. – До завтра!

Матвей вышел из подъезда и направился к своему дому. На улице было темно и холодно. Снова шел снег, и снежинки кружились в тусклом свете фонарей. Вдруг Матвей заметил, что со скамейки неподалеку поднялся какой-то парень и нетвердой походкой направился прямиком к нему.

«Пьяный, что ли? – подумал Матвей. – Чего ему от меня надо?»

Между тем парень приблизился. И Матвей остановился, с изумлением узнав в этом явно нетрезвом пареньке Мишку Фрида.

– Мишка? Это ты?! – только и смог сказать Ермилов.

– Не знаю… – ответил Мишка совершенно каким-то не своим голосом. – Иногда мне кажется, что это – я. А потом пос… (тут Мишка икнул) посмотрю так… – Фрид наклонил голову, показывая, как он смотрит, – вроде нет, ни фига не я!

– Чего ты тут делаешь? – Матвей не мог оправиться от удивления. – Ты что, напился?

– Напился? Кто? – переспросил Мишка, ткнув согнутым пальцем себя в грудь. – Я?!

– Ну не я же! – ответил Матвей и подумал: «Ну вот еще, проблема на мою голову!»

– Ты, Ермилов, ни че-ерта не понимаешь! – заявил между тем Мишка, приобняв Матвея за плечи и заглядывая ему в глаза. – Ты думаешь, что Фрид – все? Сдулся?

– Да ничего я не думаю! – воскликнул Матвей. – Миш, прошу тебя, иди домой, а?

– Домой? – снова переспросил Мишка. – Сейчас пойду, конечно!

И, отпустив плечо Матвея, Мишка направился прямиком к Машиному подъезду.

– Эй, ты куда?! – Матвей бросился ему вслед, загородил дорогу, подумав при этом: «Не хватало еще, чтобы он к Маше заявился в таком вот виде!»

– Уйди с дороги! Пор-рву на фиг! – Мишка угрожающе замахнулся на Матвея.

Тот перехватил его руку. Некоторое время ребята стояли друг против друга с напряженными лицами. Наконец, почувствовав, что Матвей сильнее, Фрид отступил.

– Это я сегодня просто болею, – объявил он и вдруг захихикал: – А ты, Ермилов, не такой уж простачок! Ты хи-итрый! – Он погрозил Матвею пальцем. – Как ты ловко девчонку мою увел, а? Небось вместе с ней теперь сидите так и веселитесь: вот как мы здорово Фрида этого… уделали!

– Миш, ну пожалуйста! – сказал Матвей.

Ему вдруг стало жаль этого взрослого почти парня: «Видно, здорово он Машей впечатлился…» И Матвей повторил:

– Иди домой, а? Ну хочешь, я тебя провожу?

– Хочу! – неожиданно ответил Мишка и вдруг запел на мотив известной песни «Там, за туманами…»: – Проводи меня, Ермилов, проводи!..

– Ну, так-то лучше! – сказал Матвей. – Ты где живешь-то?

– «Там, за туманами!..» – пропел Мишка, неопределенно махнув рукой. – Или там? – с сомнением в голосе добавил он, указывая в совершенно другом направлении. – Ну не помню я! И вообще, у меня голова кружится!

«Здорово же этот дурачок набрался! – подумал Матвей. – И чего теперь с ним делать? На улице оставлять нельзя – замерзнет…» Решение пришло само собой.

– Мама, не пугайся, это мой друг Мишка Фрид! – Матвей, открыв дверь своим ключом, втолкнул спутника впереди себя в прихожую. – Он немного не в форме… Так что он в моей комнате переночует, ладно?

– Я немного не в форме! – подтвердил Фрид, неуклюже пытаясь отвесить маме Матвея галантный поклон: – Здрассть…

– Здрасьте… – озадаченно ответила мама Матвея и спросила, обращаясь к сыну: – Ты где откопал такого красавца-то? Что-то раньше я его не видела…

– Да это из нашей школы… – объяснил Матвей. – Я его на улице встретил. Боюсь, до дому не дойдет – замерзнет. Он вообще-то нормальный парень…

– Я вообще-то нормальный парень, – снова встрял Фрид. – Из-звините… А где тут у вас туалет?…

Матвей постелил Мишке в своей комнате на полу, для чего мама выделила матрас и постельное белье. К счастью, Фрид сумел раздеться сам. Когда, приговаривая: «Хорошо! Тепло!», он уже залез под одеяло, в комнату заглянула мама Матвея:

– Матвей, тебе не кажется, что стоит позвонить Мишиным родителям?

– Пожалуй! – Матвей склонился над поверженным телом своего недавнего соперника. – Эй, Фрид! Какой у тебя номер телефона?

Мишка пробурчал в ответ что-то невнятное, вроде «да отстаньте вы все от меня!». Но Матвей тормошил его до тех пор, пока Фрид не назвал номер телефона и имя своего отца. Ермилов набрал номер:

– Будьте добры, Бориса Самойловича!

– Борис Самойлович слушает! – ответил вежливый мужской голос.

– Борис Самойлович, это говорит Матвей Ермилов, я с вашим сыном Мишей в одной школе учусь.

– Я слушаю, Матвей. Что-нибудь случилось? – В голосе Мишиного папы послышалась легкая тревога.

– Да нет, все нормально, – поспешил успокоить его Матвей. – Я хотел сказать, что Миша сейчас у меня в гостях и останется ночевать.

– А что же он сам не позвонил? – задал резонный вопрос Борис Самойлович.

– Так он спит уже! – честно ответил Матвей.

– Спит? – Фрид-старший посопел немного в трубку и высказал догадку: – Так он, наверное, паршивец, пьяный?

– Есть немного… – не стал покрывать Фрида-младшего Матвей.

– Ясно… Ну, спасибо вам, Матвей, за звонок! А с Мишкой, паршивцем этим, я завтра сам разберусь. До свидания!

– До свидания! – Матвей положил трубку.

Он почувствовал вдруг, как устал сегодня.

Он быстро разделся, погасил свет. Но заснуть сразу не смог: в голову лезли всякие мысли.

– Эй, Ермилов! – раздался вдруг в темноте голос Мишки.

– Чего тебе? Спи давай! – не слишком любезно отозвался Матвей.

– Да не злись ты! – Мишка говорил уже почти трезвым голосом. – Я хочу сказать, что ты… – Мишка замолчал. Было слышно, как он ворочается на своем матрасе.

– Чего – я? Давай договаривай, раз уж начал!

– Ну, ты извини меня за все. Ты – парень нормальный. Не оставил меня на улице замерзать, хотя имел право.

– Ладно, чего уж… – ответил Матвей. – Ты ж человек все-таки.

– А с Машкой я сам виноват!

Матвей понял, что Миша совсем проснулся и теперь хочет выговориться.

– У нас с ней поначалу такая любовь была! Но вот беда: на меня же девчонки знаешь как вешаются! Ну и дал слабину… Застукала меня Машка с одной, из моего класса. И послала после этого куда подальше.

– И правильно сделала! – подал голос Матвей.

– Так я сперва не особо переживал! – продолжал откровенничать Фрид. – Ну, подумаешь, девчонка послала, делов-то. Девчонок вокруг много, на мой век хватит. Ну, так я думал…

– Ну, а потом что? – заинтересовался Матвей.

– Потом? – Фрид вздохнул. – Потом фигня началась. Стала мне Машка сниться по ночам. Чувствую – ну никак забыть ее не могу! И никакие другие мне даром не нужны. Я – к Маше: прости, мол, и все такое. Давай, мол, сначала все начнем…

– А она? – Матвей даже приподнялся на постели – так его почему-то взволновал Мишкин рассказ.

– А она говорит: ты, Миша, парень хороший и все такое. Но очень уж легкомысленный. В смысле – ненадежный. Если хочешь, говорит, будем просто друзьями. Вот, с тех пор и дружим…

– М-да… – протянул Матвей. – История…

– Я к чему это говорю! – Мишка вдруг громко зевнул. – Чтобы ты, Ермилов, не повторял чужих… этих…

– Эй, Фрид! – позвал Матвей, но тот молчал, а потом в темноте раздался его храп.

Глава 15

Матвей и сам не заметил, как стал в школе личностью довольно популярной. Девочки из старших классов, те, что еще недавно его не замечали в упор, теперь, болтая друг с другом на переменках, обсуждали внешность главного редактора школьной газеты. И многие находили Матвея довольно привлекательным. Такие считали, что даже нос Матвея, напоминающий клюв хищной птицы, совсем его не портит. Наоборот, придает его облику особую мужественность. И Матвей стал часто ловить на себе любопытные взгляды девчонок из разных классов. Нельзя сказать, что это его совсем не волновало: ведь Матвей никогда раньше не был избалован женским вниманием. Теперь же он впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему привлекательным для девушек, и это было очень приятно. Но при этом Ермилов был совершенно и безраздельно предан своей Маше Копейко. Об их романе, конечно, в школе все уже знали. И находились такие девчонки, что были бы не прочь опробовать на Матвее свои чары: а вдруг серьезный девятиклассник бросит свою «несравненную Машеньку» ради кого-нибудь из них? Это было бы так прикольно!..

После урока литературы Егор Андреевич сообщил Матвею, что нашел для газеты художника. Вернее, художницу – девочку из одиннадцатого «А».

– Ее фамилия Макеева, – сказал Егор Андреевич. – А зовут Таня.

– А, помню, – ответил Матвей. – Высокая такая, с прической!

– Ну, вот и отлично, что помнишь. Я с ней общался. Она сказала, что с радостью поработает для нашей газеты.

Экстравагантная красавица Таня Макеева была известна всей школе тем, что часто появлялась на уроках в умопомрачительных нарядах. За что нередко получала выговоры от учителей. А Тереза Дмитриевна даже вызывала по этому поводу в школу Танину маму.

Они встретились после уроков в редакторской. Таня принесла показать некоторые свои рисунки.

– Вот смотри. Эта серия – типа комиксов про обезьян. Это карикатуры на девчонок и ребят из моего класса. А это – просто такие фантазии. Всякие вымышленные существа, вроде инопланетян…

Матвею Танины рисунки понравились. Сразу видно было, что рисовал их человек талантливый, причем с чувством юмора.

Он сказал:

– Круто! Ты – прямо художница настоящая!

– А я и есть настоящая! – Таня снисходительно улыбнулась. – Я сейчас художественную школу заканчиваю. А потом в Мухинское пойду.

Они поговорили о газете. Таня пообещала как следует продумать ее художественное оформление. Когда все вопросы были решены, Матвей снова стал разглядывать рисунки:

– Тань, знаешь, я тебе завидую! Не понимаю, как это можно – взять и нарисовать что-нибудь… Да так здорово!

Татьяна, которой похвалы Матвея были явно приятны, вдруг предложила:

– Матвей, а хочешь, я твой портрет нарисую? У тебя лицо такое необычное… Особенно глаза.

– В смысле – сделаешь карикатуру на меня? – уточнил Матвей.

– Ну, зачем сразу карикатуру! Нет, нормальный портрет…

– Ну, это долго, наверное? Да и вообще неудобно, – начал было отнекиваться Матвей.

– Ничего не долго! – сказала Таня. – А неудобно знаешь что?

– Знаю, – улыбнулся Матвей.

Он решил уступить: ведь действительно, здорово же иметь свой портрет, нарисованный настоящим художником!

– Ты что, прямо сейчас хочешь начать?

– Нет, давай завтра! Сегодня я для этого не взяла ничего.

Они договорились, что рисовать портрет Матвея Таня будет здесь же, в редакторской, завтра после уроков. Прощаясь, Таня сказала:

– Было очень приятно познакомиться! – и значительно улыбнулась, глядя Матвею прямо в глаза.

От этого взгляда Матвей почувствовал себя как-то неловко. Ему показалось, что Таня посмотрела на него, как смотрят посетители магазина на понравившуюся вещь, которую планируют в будущем купить. «Никуда ты, голубчик, от меня не денешься!» – вот что говорили ее красивые голубые глаза.

На следующий день случилось вот что: Матвея и Машу Копейко на перемене вызвал к себе в кабинет директор школы Павел Александрович, или, говоря проще, Терминатор.

В кабинет директора Матвей и Маша входили с робостью. Конечно, они абсолютно не верили в жуткие слухи, ходившие по школе, что, мол, Павел Александрович в молодости, во время своей службы в армии, был чуть ли не известным своей безжалостностью «ликвидатором». Но не могли не признать, что Терминатор умеет всем своим видом, манерами внушить трепет и уважение любому, кто его видит.

Директор сидел в кресле за своим рабочим столом и перелистывал какие-то бумаги. Матвей тут же заметил, что на краю директорского стола лежит последний номер «Большой перемены». Он взглядом указал Маше на газету. Та кивнула: да, я тоже вижу. Матвей кашлянул. Терминатор оторвался от бумаг и строго спросил, глядя на ребят сквозь очки:

– Ермилов и Копейко?

«Так точно! – чуть было не ответил Матвей. Под директорским взглядом ему захотелось почему-то встать по стойке „смирно“. – Да чего я торможу?! – подумал с досадой на себя Ермилов. – Я же сам объяснял ребятам, что Терминатор – вовсе не монстр из „ужастиков“, а вполне нормальный мужик!»

Сделав над собой усилие, Матвей спокойно произнес:

– Да, Павел Александрович, это мы.

– Садитесь! – приказал директор, кивком указав на стулья возле его стола.

Матвей и Маша присели. Директор встал с кресла, взял со стола газету и положил ее перед Машей и Матвеем. Ермилов заметил, что Машина статья «Кушать подано!» про школьную столовую обведена красным карандашом.

Директор же, снова сев в кресло, спросил, обращаясь к Маше:

– Значит, это ты писала?

– Я… – призналась Маша.

– Она сделала это по моему заданию! – уточнил Матвей.

Он подумал, что, если Машина статья вызвала директорский гнев, он, Матвей, просто обязан «вызвать огонь на себя».

– Это хорошо, что по заданию, – сказал Терминатор. – В общем, так. Столовую я проверил. Все факты, изложенные в статье, подтвердились. Одна из девочек-поварих обещала повысить свою квалификацию. Другую, к сожалению, пришлось уволить. Заведующая уже нашла ей замену. Так что меры приняты. Все. – И Терминатор снова взялся за свои бумаги.

– Значит, мы можем идти? – с облегчением вздохнув, спросил Матвей.

– Конечно! – Терминатор взглянул на него с недоумением. – Я же все вам сказал.

Ребята направились к выходу. И услышали голос директора:

– Постойте-ка!

Ребята замерли у самой двери, обернулись.

– Вот еще что. Ермилов, не хочу вмешиваться в твою редакторскую работу, но думаю, что про столовую надо будет написать еще раз. Что-нибудь вроде «По следам наших выступлений». Ну, сам решишь, как это назвать. Суть в том, что вы должны сравнить, стали там готовить лучше или все осталось как было.

– Ясно, – произнес Матвей.

– Ну, если ясно, то идите. Желаю успехов!..

– Маш, мне показалось или Терминатор и вправду улыбнулся, когда сказал: «Желаю успехов?»

Ребята только что покинули директорский кабинет и шли теперь по школьному коридору в направлении кабинета химии.

– Слушай, а точно! – Маша засмеялась. – Я тоже это заметила. Прикольно! За полгода я ни разу не видела, чтобы он улыбался!

– Я этого ни разу не видел за восемь лет, – пробормотал в ответ Матвей. – Все-таки пресса – это великая сила!

Глава 16

День прошел быстро. После уроков Маша сразу собралась бежать домой.

– Ермилик, ты прости. У меня сегодня дел столько! Стирка, уборка, готовка… – Она стала загибать пальцы на руке.

– Да ничего, – ответил Матвей. – Я и сам сегодня занят.

– Чем же, если не секрет? – полюбопытствовала Маша.

– Да какой секрет! – Матвей оживился. – Тут прикол такой… Нам для газеты Малышев художницу нашел, из одиннадцатого класса. И художница эта вдруг захотела нарисовать мой портрет! Вот, буду сегодня ей позировать в редакции.

Но Маша не спешила разделить его воодушевление:

– Художница, говоришь? Из одиннадцатого класса? Уж не Танька ли это Макеева?

– Танька… – растерянно подтвердил Матвей. – А как ты догадалась?

– Ну, она одна у нас такая в школе… художница! – с какой-то странной интонацией произнесла Маша. – Плюнул бы ты на портрет этот, а, Ермилик?

– Как это – плюнул? – не понял Матвей. – Почему?

– Ну, скажем, потому, что я тебя об этом прошу!

– Маш, ну ты чего? – Матвей был озадачен. – Ты… ревнуешь меня к ней, что ли? Да я тебе клянусь…

– Ермилик, давай без пафоса, ладно? – сказала Маша. – Ну, хочешь ты позировать этой… художнице – позируй на здоровье! В конце концов, это твое дело.

– Маш, ты не обижайся только! Просто я уже пообещал.

– Ну, раз пообещал… – вздохнула Маша. – Тогда позвони мне вечером, ладно?

Когда Матвей подошел к двери редакторской, Таня уже ждала его. Она стояла в коридоре, у окна, и слушала плеер. Рядом, у стенки, Матвей заметил небольшой деревянный планшет, с каким художники обычно ходят рисовать этюды. Заметив Матвея, она выключила плеер, помахала рукой:

– Привет!

– Привет! – в тон ей ответил Ермилов.

Про себя он отметил, что выглядела Танька сегодня просто сногсшибательно: узкая темная юбка, светлая полупрозрачная блузка и очень просторный то ли жакет, то ли пиджак, такой вроде бы бесформенный, а на самом деле абсолютно гармоничный и стильный. На ногах узкие туфельки на высоком каблуке – сразу видно, что дорогие. Светлые, почти белые волосы девушки контрастировали с яркой голубизной глаз. «Да, хороша, что и говорить…» – подумал Матвей. Внезапно он почувствовал острую тревогу. Ему захотелось отказаться от этой затеи с портретом. Но как бы он объяснил свой внезапный отказ девушке? И каким бы идиотом перед ней предстал? Ведь она старалась, вот и планшет притащила в школу!

«Ерунда какая-то! Ну, что будет плохого, если Татьяна и вправду сделает этот портрет? Да ничего не будет плохого!» – успокоил себя Матвей.

Он открыл замок, и они вошли в редакционную комнатку. Татьяна сразу приступила к делу: прикрепила к планшету лист плотной бумаги, разложила на столе карандаши.

– Как мне сесть? – спросил Матвей.

– Да как тебе удобно! – улыбнулась Таня. – Главное, чтобы свет правильно падал.

Она подошла к Матвею, усадила его на стул.

– Голову сюда немного… – Таня провела рукой по его щеке, и щеке почему-то сразу сделалось жарко. – Да, кстати! Забыла совсем! – сказала девушка. – Я тут тебе еще принесла работы посмотреть. Может, глянешь, прежде чем мы начнем? Мне очень интересно узнать твое мнение об этих рисунках! Тем более что они не совсем обычные…

– А что в них такого необычного? – поинтересовался Матвей.

– Ну, ты сам увидишь… – Таня улыбнулась. – Это тоже вроде… фантазии. Но их я не всем показываю. Только избранным…

Матвею это польстило: значит, он в глазах этой красивой, талантливой девушки избранный? Он смущенно опустил глаза, а Таня тем временем уже достала откуда-то тонкую пачку рисунков. Матвей начал их разглядывать. Посмотрев часть, он только и смог выдавить из себя:

– Да-а…

На рисунках были только тела – мужские, женские, одетые и обнаженные, в самых причудливых позах, иногда очень откровенных. Матвей почувствовал, что краснеет помимо своей воли.

– Ну у тебя и фантазии! – сказал он, просмотрев все рисунки.

– Тебе понравилось? – спросила Таня. Она совершенно не выглядела смущенной.

– Да, – честно ответил Матвей. Что и говорить, рисунки были хороши.

– Знаешь, человек не должен бояться проявления естественных человеческих чувств! – Татьяна подошла к Матвею совсем близко. – Вот, скажем, какие чувства я у тебя вызываю? Я тебе нравлюсь?

«Во, попал! – подумал Матвей. И следом появилась другая мысль: – Бежать! Немедленно бежать!» Но бежать было поздно. Все дальнейшее произошло очень быстро: Таня снова провела пальцами по щеке Матвея, ласково взъерошила волосы… У Матвея перехватило дыхание. На мгновение он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел Машу. Она стояла в комнате, у двери. И молча смотрела на Матвея и Таню. Потом, не произнеся ни слова, вышла.

Таня сказала:

– Оп-па! У кого-то, по-моему, проблемы… – И, поскольку Матвей молчал, добавила: – Ну чего? Портрет, я так понимаю, отменяется?

– Ты правильно понимаешь, – ответил Матвей.

Он выбежал на улицу, еще надеясь до гнать Машу, что-то ей объяснить. Но ее ни где не было. Зато Матвей увидел, что, пока он был в школе, в городе началась оттепель. И снег повсюду таял…

Глава 17

И начались серые, беспросветные дни. Маша вовсе не перестала общаться с Матвеем, нет. Она дисциплинированно ходила на собрания редакционной коллегии и даже сама вызвалась написать новую статью – о проблеме курения в школе. Но в их отношениях не стало прежней теплоты. Можно даже сказать, что Маша в одночасье стала для Матвея чужой. Говорила она с ним только о деле, стараясь не смотреть при этом ему в глаза. Робкие попытки Матвея откровенно поговорить с Машей, как-то наладить прежние отношения девушка сразу же пресекала. Она молча смотрела на Матвея каким-то пустым взглядом и старалась побыстрее уйти. И от всего этого Ермилов испытывал постоянную боль. Болело где-то глубоко, там, наверное, где у людей размещается душа. Ермилов понятия не имел, что же ему теперь делать. Он мог только проклинать себя за то, что не послушался тогда Машу и согласился позировать Татьяне. (Кстати, та рьяно взялась за оформление газеты и сумела преобразить ее настолько, что даже придирчивая математичка Калерия – и та сдержанно газету похвалила.)

Хотя Матвей старался делать вид, что у него все нормально, вся школа скоро узнала о его размолвке с Машей. «Наверное, это Танька всем растрепала!» – равнодушно думал Матвей, ловя на себе взгляды девчонок, иногда – любопытные, иногда – сочувственные. А как-то, после очередного совещания в редакторской, когда все ребята разошлись, а Матвей запирал комнату, он заметил, что у окна его поджидает Мишка Фрид. «Этому-то чего еще от меня надо?» – с раздражением подумал Матвей. Теперь его раздражало буквально все.

– Ну что, Ермилов? – Мишка неторопливо подошел к Матвею. – Нелегко тебе?

Матвей хотел было злобно огрызнуться, сказать что-нибудь вроде: «А тебе, придурок, какое дело?» Но, натолкнувшись на Мишкин взгляд, в котором не было ни ехидства, ни злорадства, а только сочувствие, передумал и произнес:

– Да уж… – и поплелся к выходу.

Мишка двинулся следом. Они вышли вместе на улицу. Под ногами захлюпала грязная жижа. От прежнего белого великолепия не осталось и следа. «Все. Кончился праздник…» – мелькнула у Матвея мысль. Идущий рядом с ним Фрид вдруг рассмеялся.

– Ты чего? – Матвей искоса взглянул на Мишку. – Спятил?

Но тот, продолжая глупо хихикать, спросил:

– Ермилов, сказать тебе прикол?

– Какой еще, на фиг, прикол?

– Ты помнишь, я тебе спьяну рассказал, как с Машкой поссорился? Ну, что застукала она меня с другой?

– Ну, помню… – Матвей пожал плечами. – Так в чем прикол-то?

– О! – Фрид поднял вверх указательный палец. – А ты знаешь, кто была та девчонка, из-за которой я с Машей расстался? Ты, между прочим, тоже с ней знаком…

До Матвея начало доходить.

– Черт! – сказал он. – Неужели Танька Макеева?

Фрид кивнул:

– Она, родимая! Так что мы с тобой теперь, можно сказать, товарищи по несчастью…

Фрид полез в карман за сигаретой.

Но Матвей уже его не слышал. Он думал: «Так вот в чем дело! Та же самая Танька Макеева, из-за которой Маша поссорилась с Фридом! Теперь Маша меня точно никогда не простит!» Он сказал:

– Ну, Мишка, зато теперь у тебя есть шанс. Пользуйся случаем!

Фрид ответил:

– Да нет, Ермилов. Для меня вся эта история – пройденный этап. И потом… Я тут с девчонкой классной познакомился на днях. Между прочим, в Литинституте учится, на первом курсе. Стихи она пишет, понимаешь? Вроде начинается у нас что-то стоящее. Короче, хорошо мне с ней.

– Да? Поздравляю! – сказал Матвей.

Он действительно был искренне рад за Мишку.

– А вот ты, Ермилов, особо не парься из-за этого случая. – Мишка ободряюще подмигнул Матвею. – У тебя тоже все хорошо будет. Я эти вещи чувствую!

Но его слова мало помогли.

– Да ничего у меня не будет… – с безнадежностью в голосе ответил Матвей. – Хотя за поддержку спасибо.

– Не за что, – усмехнулся Мишка. – Ладно, пока! А то мне на встречу с моей поэтессой пора.

– Пока, – ответил Матвей.

И они обменялись крепким рукопожатием.

Светлое будущее, которое предрекал Ермилову Фрид, все не наступало. Прошло уже полторы недели после разрыва Матвея с Машей, а Матвею становилось все хуже и хуже. И даже зимняя погода его не радовала. Город уже начал готовиться к новогодним праздникам. У магазинов появились первые елки. Но Матвея не волновала эта предпраздничная суета. Он ужасно скучал по Маше. А то, что он мог видеть ее в школе каждый день, такую близкую и в то же время совершенно недоступную, делало его мучения невыносимыми. Его стали тяготить обязанности главного редактора газеты. Он чувствовал, что стал относиться к ним формально, безразлично как-то. И он уже почти решил для себя, что скажет ребятам и Малышеву о своей отставке. «Пусть Авилкина все это тащит! – думал Матвей. – Энергии у нее хоть отбавляй!» Идея эта понравилась Матвею. Он даже попробовал поговорить с Сашей на эту тему, намекнув ей, что он не всегда будет возглавлять газету. Но та неожиданно уперлась:

– Матвей, да ты чего? Да не хочу я обузу эту на себя взваливать! И потом, ты отличный редактор! Куда мне до тебя?

А после разговора с восьмиклассником Беспаловым Матвей решил все-таки смириться и продолжать заниматься выпуском «Большой перемены».

Тогда Безухыч поймал Матвея после уроков и сказал, пряча глаза:

– Матвей, слушай… У тебя есть время, а? Понимаешь, поговорить надо!

У Матвея не было никакого настроения болтать с Безухычем: сегодня на уроке истории, когда он снова думал о Маше, ему пришла в голову идея: а почему бы ему, Матвею, не написать ей письмо? Если так она разговаривать с ним не хочет… Эта мысль Матвею понравилась. И он даже начал придумывать начало послания: «Маша! Извини меня, я – идиот…» Почувствовав, видимо, настроение Матвея, Безухыч добавил:

– Это очень важно! – и просительно взглянул Матвею в глаза.

– Ладно… – неохотно произнес Матвей. – Мы прямо здесь говорить будем?

– Не, пойдем лучше в редакцию, – сказал Безухыч. – Там никто мешать не будет.

– В редакцию так в редакцию, – пробурчал Матвей.

По большому счету, ему было все равно, где разговаривать.

Заметно волнуясь, Безухыч объявил:

– Матвей, я вот стихи принес, новые… Посмотри, а?

– Стихи? – Матвей удивился: ради того, чтобы просто показать ему свои новые стихи, Безухыч решил устроить целое представление! Он взял листок, вслух прочитал название: – «Посвещается Р. К.»

– Ну, во-первых… – Матвей взял со стола ручку. – «Посвящается» пишется не через «е», а через «я». Проверочное слово – «святой»… Нет, «свят».

Безухыч покорно кивнул:

– Ясно!

– А во-вторых, – продолжал Матвей, – кто это – «Р. К.»?

Безухыч помолчал, посопел немного, а потом неожиданно отрезал:

– А вот это не важно!

– Ну, не важно так не важно… – Матвей пожал плечами и стал читать стихи. Стихи были короткими.

Скоро, скоро Новый год, Только я не праздную. В голове, наоборот, Бродят мысли разные. Как сказать тебе, что ты — Лучшая на свете? Я б хотел тебе цветы Принести в букете. Только не нужны тебе От меня подарки. Я чужой в твоей в судьбе. Это очень жалко.

«„Это очень жалко…“ – повторил Матвей в уме последнюю строчку стихотворения. – Так это ж прямо про меня написано, – подумал он. – Неужели бедный Безухыч тоже влюбился? Это просто эпидемия какая-то! Впору в нашей школе карантин объявлять!»

Истолковав по-своему долгое молчание Матвея, Безухыч сказал:

– Ну, чего? Фигня, да?

– Почему фигня?

Матвей внимательно посмотрел на восьмиклассника: такой толстенький, смущенный, глазки жалобно моргают за стеклами очков… «А в душе – прямо лорд Байрон какой-то!» – подумал Матвей про Беспалова. Он понял, что этот нелепый толстяк глубоко ему симпатичен.

– Ничего не фигня, очень даже хорошие стихи! – похвалил Матвей. – Ты хочешь поместить их в «Большой перемене»?

– Я посоветоваться хотел… – Безухыч снова бросил на Матвея просительный взгляд.

– О чем посоветоваться? Ну, не тяни ты резину! – произнес Матвей, заметив, что Безухыч начал, по своему обыкновению, «тормозить».

– Понимаешь, мне девчонка нравится одна… Ну, из моего класса…

– А, эта самая «Р. К.»? – догадался Матвей.

– Ну да… А я к ней подойти сам боюсь. Ну, чтобы сказать… Понимаешь?

Матвей кивнул. Еще бы не понимать! Он и сам больше полугода боялся подойти к Маше Копейко…

Ободренный вниманием, Безухыч продолжил:

– Ну вот. И я подумал: если стихи эти в газете напечатать, она прочитает и поймет… Ну, как я к ней отношусь. Как ты считаешь, я хорошо придумал?

«Вот тоже, нашел эксперта по части отношений с девчонками! – подумал Матвей. – Я со своими-то проблемами не могу разобраться!..» И сказал:

– Безухыч, ну ты пойми… Такие вещи каждый сам решает!

– Но у меня ж опыта совсем нет! – с отчаянием в голосе воскликнул Безухыч. – Ну, не знаю я, как с девчонками этими обращаться!

«Можно подумать, я знаю…» – мелькнула мысль у Ермилова. Он сказал:

– Ну, стихи я разместить могу. Только лучше знаешь что? Ты их своей этой «Р. К.» сам прочитай. Кто-то сказал, какой-то писатель, что ли: «Мужчины любят глазами, а женщины – ушами».

– Это в каком смысле? – испуганно спросил Безухыч.

– Ну, в смысле, – пояснил Матвей, – что парни западают больше на внешность девчонок, а девчонки, наоборот, на то, что им ребята говорят. Ну, там, красивые слова всякие. Стихи вот те же… А внешность для них не так уж и важна.

Помолчав, Безухыч изрек:

– Хороший, видно, этот писатель был! Ну, который так сказал. Ладно, пошел я. Подумаю, как дальше жить.

– Давай! – напутствовал его Матвей.

Но в дверях Безухыч остановился, обернулся и сказал:

– Да, спасибо тебе. Я подойду к тебе еще посоветоваться, если что?

Матвей пожал плечами:

– Да подходи, жалко, что ли!..

После этого разговора Матвей как-то даже приободрился. Может, потому, что он снова почувствовал себя кому-то нужным? А письмо Маше он писать отчего-то передумал.

Глава 18

Потом были выходные. Матвей провел их дома – идти никуда не хотелось. Несколько раз он порывался позвонить Маше. Но, взяв трубку, снова клал ее на место. Он понимал, что ничего хорошего из такого звонка не выйдет. Тогда он решил, что должен выбросить Машу Копейко из головы: ну, не судьба если, чего ж теперь делать! Зачем же зря себя мучить? Но Маша из головы никак не выбрасывалась. А память снова и снова подсовывала Матвею разные эпизоды из то го недолгого счастливого времени, когда он и Маша были вместе. Матвей подумывал даже напиться. Останавливало его только то, что в этом случае он уподобился бы Фриду. И хотя против Мишки Матвей теперь ничего не имел, но бродить, шатаясь, возле Машиного дома и нести всякую околесицу, как недавно это делал Фрид, Матвей не хотел. Он решил заняться уроками. Тем более что из-за своих неприятностей он в последнее время подзапустил химию и английский.

А в понедельник к Матвею подошла Авилкина. Вид у Саши был странный: она была такой важной и напыщенной, словно узнала только что, как спасти человечество от всех бед и напастей. И готова была, если ее хорошо попросят, поделиться с несчастным человечеством этой тайной.

– Матвей, – сказала Авилкина, – у меня есть к тебе очень серьезное дело. Оч-чень серьезное!

– Что-нибудь случилось? – Матвей даже испугался немного – так многозначительно Саша на него смотрела, говоря о серьезности своего дела.

– Случилось… – уклончиво ответила Авилкина. – Только давай говорить не в коридоре, ладно? А то подслушает еще кто-нибудь!

Матвей вздохнул и безропотно полез в карман, где он хранил ключ от редакторской комнатки.

Когда они пришли, Авилкина, настояв, чтобы Матвей непременно закрыл дверь изнутри, сказала:

– У меня есть бомба!

– Бомба?! – Матвей сразу же посмотрел почему-то на рюкзак Авилкиной. – Где? У тебя в сумке?

– Ермилов, ты тупой, да? – кротко поинтересовалась Авилкина. – Я говорю о бомбе в переносном смысле! У меня есть взрывная информация!

– Так… – понял Матвей. – Ну, давай, выкладывай…

И Авилкина рассказала. По ее словам получалось, что завуч Тереза Дмитриевна берет взятки с родителей новичков за то, что принимает их детей в школу.

– И ты не думай, Ермилов, что у меня нет доказательств, – говорила Саша оторопевшему Матвею. – У меня есть свидетель, который слышал, как наша «мать Тереза» вымогала деньги у отца одного из учеников – за то, чтобы его чадо взяли в школу в середине учебного года!

– И где же этот свидетель? – скептически поинтересовался Матвей, а сам подумал: «Да чушь это, не может быть! Ох уж эта Вилка с ее любовью к скандальным статьям!»

– Ага, дура я – информаторов своих сдавать! – заявила Авилкина. – Я этому человеку пообещала полную безопасность! Иначе он бы рта не раскрыл…

– Слушай, Саня, а ты палку не перегибаешь? – поинтересовался Матвей. – Это ж школа все-таки, а не «Бандитский Петербург» какой-нибудь.

– Ну, бандитский не бандитский… – протянула Авилкина, – взятка-то – это что, по-твоему? Шалость, да? Это уголовно наказуемое деяние, если хочешь знать! За это и в тюрьму сесть можно!

– Так ты что, хочешь Терезу нашу в тюрьму упрятать? – усмехнулся Матвей. Он все еще не воспринимал всю эту историю всерьез.

– Ну, в тюрьму не в тюрьму, – пожала плечами Авилкина, – а из школы она вылетит с треском, это уж точно! И правильно, нечего взятки брать! – Эту фразу Саня сказала с такой злорадной интонацией, что Матвею сразу вспомнилась юная литераторша Катя Трофимчук с ее деловой белкой. Он припомнил Катины слова: «Вот и получила белка эта по заслугам!»

– То есть ты, Саня, – сказал Матвей, – хочешь написать об этом случае статью, да? Я правильно тебя понял?

– Абсолютно! – заулыбалась Авилкина. – Это ж такая сенсация будет! Вся школа на уши встанет!

– Но мы же тогда будем выглядеть полными идиотами, как ты этого не можешь понять! – Матвей встал со стула, заходил по комнатке туда-сюда. – Потому что спросят: где доказательства? А мы что скажем? Что не хотим информатора сдавать?

– Доказательства? – усмехнулась Авилкина. – А это ты видел!

И она извлекла из рюкзачка диктофон. Матвей припомнил, что сам недавно, по просьбе Саньки, вручил ей этот аппарат. Какое-то там интервью она хотела записать.

«Так вот что это было за интервью! – подумал Матвей. – Ну, Авилкина, ну конспираторша!»

Тем временем Саня нажала на кнопку «Воспроизведение».

– Слушай, – сказала она.

Сначала раздалось какое-то шипение. Потом непонятный стук.

– Это я диктофон уронила! – объяснила Авилкина.

Потом Матвей услышал, как Авилкина говорит кому-то:

«Ну давай, давай! Говори!»

«Куда говорить-то? Сюда?» – Это был голос какого-то пацана, совсем, видно, маленького. «Класс, видно, третий. Или четвертый», – подумал Матвей. Потом мальчик откашлялся и произнес:

«Ну, чего? Дело так было. Я тогда в школе задержался, потому что дежурил. Да, а было это еще той зимой. Вот. Иду, значит, по коридору. И вдруг вспоминаю, значит, что меня Нелли Спиридоновна просила занести учебник один завучу. Говорит, зайди к Терезе Дмитриевне и ей отдай. Ну вот. Потому что ей зачем-то очень нужен этот учебник-то».

Тут снова раздался голос Авилкиной:

«Ну хватит про учебник! Ты про дело говори!»

И мальчик продолжил:

«Да. Захожу я в кабинет, а там, значит, пусто. То есть нет никого. Я тогда учебник кладу на стол и собираюсь было уходить».

Тут рассказчик шмыгнул носом и замолчал.

«Ну, ну!» – подбодрил его голос Авилкиной.

«И вижу, – тут мальчик заговорил быстрей, – на шкафчике таком невысоком стоит красивый такой паровоз. Ну, типа, модель. И я взял его посмотреть. И он у меня – раз! – из рук выскользнул и упал. И одно колесо у него отвалилось и покатилось под шкаф. И тут я слышу в коридоре шаги и голоса. Один голос – Терезы Дмитриевны. А другой – какой-то незнакомый. А там, в кабинете, между шкафом этим и стенкой – такой как бы проем. И я паровозик обратно поставил – ну, без колеса, – а сам от испуга в этом проеме спрятался. Вот. Заходят они, завуч и мужик какой-то. И завуч говорит. Так, как же она сказала? А! Говорит: „Нет, Дмитрий Петрович, я уже сказала, что это невозможно. Потому сейчас середина учебного года. К тому же ребенок ваш – из другого района. А мы принимаем детей только из нашего“. А мужик: „Ну, неужели нельзя сделать исключение?“ А она: „А чем это ваш ребенок такой исключительный?“ Тут мужик помолчал и говорит: „А если моя фирма окажет спонсорскую помощь?“ А Тереза сразу так: „Кому помощь?“ Тот мужик засмеялся и отвечает: „Ну, школе, разумеется! Ну и вам лично!“ Завуч его спрашивает: „А в чем эта помощь будет выражаться?“ Мужик говорит: „Школе – три новых компьютера подарим. А вам – вот…“ Тут я из любопытства чуть выглянул и вижу – мужик тот деньги ей дает. Доллары, целую пачку. Не толстую, правда, такую вот».

«А это точно были доллары?» – Это снова влезла Авилкина.

«Ну что я, долларов не знаю! – обиженно ответил мальчик. – И завуч деньги берет, прячет их в карман своего… Ну, не знаю, как это называется… Вроде как пиджак, только женский…»

«Жакет!» – подсказала Авилкина.

«Во-во, в карман жакета, и говорит: „Хорошо, я попробую решить ваш вопрос“. А мужик ей: „Спасибо!“ И они ушли. А я из-за шкафа вылез и домой побежал…»

На этом запись кончалась. Матвей сидел, задумчиво барабаня пальцами по столу.

– Вот! – торжествующе сказала Авилкина. – Чем тебе не доказательство?

– Да… – процедил Матвей. – Похоже, Саня, ты и вправду бомбу заготовила…

– Ну, а я что говорила! – торжествующе воскликнула Авилкина. – Ну что, писать статью?

– Пиши… – вздохнул Матвей и добавил: – Ох, чую я, втянешь ты нас в неприятности!

На что Авилкина ответила:

– Не дрейфь, Ермилов! Зато знаменитыми станем – на всю школу! Да чего – школа! Вот увидишь, нас еще по телевизору покажут!

– Ага, в передаче «Эти забавные животные»! – проворчал Матвей.

Саня Авилкина попрощалась и ушла. Матвей остался один в редакторской комнате. Он размышлял, как ему теперь поступить. Наверное, самое верное было бы – пойти посоветоваться с Малышевым. Но, к сожалению, он обещал Авилкиной не говорить никому из учителей про готовящуюся статью: Саня была уверена, что тогда информация обязательно дойдет до завуча. И та сделает все для того, чтобы «бомба» не взорвалась. Тогда Матвей решил, что должен обсудить ситуацию со своей командой. «Пусть каждый скажет, что думает по этому поводу! – решил Матвей. – А там видно будет». И еще Матвей решил, что завтра он во что бы то ни стало должен объясниться с Машей.

Глава 19

На следующий день Матвей собрал всю свою команду после уроков в той же редакторской. Пришли: Миша Фрид, Лена Стасова, Безухыч, конечно, Авилкина. И еще Матвей пригласил Машу Копейко. Он специально улучил момент на перемене, когда девушка стояла одна, читая учебник, чтобы сказать ей, что сегодня в редакции состоится очень важный разговор. «Хорошо, я приду, – равнодушно, как показалось Матвею, ответила Маша. – А это надолго? А то у меня дела еще…» Матвей не решился в тот момент заговорить с ней о том, что его волновало больше всего – об их отношениях. Он решил: «Вот обсудим, что делать с авилкинской „бомбой“, а потом я обязательно провожу Машу до дому, хочет она того или нет. И мы окончательно во всем разберемся…»

Когда вся команда была в сборе, Матвей сказал:

– Тут вот Саша Авилкина такое замутила… Не знаю даже, как это назвать. Короче, вы сами сейчас все услышите.

Авилкина вскочила со стула:

– Ну, во-первых, ничего я не замутила! А просто есть у нас такие педагоги, которые, можно сказать, позорят это высокое звание!

И наша задача, как независимого издания, вывести их на чистую воду! Вот! А во-вторых…

– Ну, короче! – перебил Сашину речь Мишка Фрид. – Поближе к делу можно?

– Можно! – сердито ответила Авилкина и полезла в рюкзачок за диктофоном.

После того как запись была прослушана – в гробовой, можно сказать, тишине, – некоторое время никто не решался эту тишину нарушить. Но вот Фрид поднял руку:

– Ермилов, можно, я скажу?

– Говори… – кивнул Матвей.

Фрид встал, поправил зачем-то волосы, кашлянул и начал издалека:

– Вы помните, когда нас Ермилов в первый раз здесь собрал месяц назад, что он говорил? Что мы будем делать смешную такую, прикольную газету. Ну вот. И мы начали газету делать. Сначала один номер сделали, потом еще…

– А поближе к делу можно? – Это выкрикнула из своего угла мстительная Авилкина.

– Сейчас будет и поближе, – сообщил Фрид. – Да. Газета у нас вышла неплохая. По крайней мере, всем нравится. И вот я у вас спрашиваю: зачем же нам эту газету своими же руками гробить? – Для наглядности Мишка вытянул перед собой свои ладони, покрутил ими в воздухе и добавил: – Собственно, у меня все. – Он сел на место.

– Почему же гробить?! – Авилкина прямо-таки закипела от возмущения. – Наоборот! После этой статьи нас знаешь как зауважают?

– Да закроют нас тут же, как ты не понимаешь! – снова вскочил Фрид. – А завуч каждому из нас эту статейку еще припомнит! А если ты, Авилкина, такая отмороженная камикадзе, что тебя твое будущее не волнует, то я хочу аттестат получить нормальный! И все хотят, я думаю!

Авилкина попыталась было что-то Мишке ответить, но Матвей не дал ей этого сделать.

– Погоди, Саша, – сказал он. – Пусть и другие выскажутся. Лена Стасова, ты что думаешь?

Лена сказала:

– А я с Мишей согласна. Зачем нам приключений лишних искать? Ну, взяла мать Тереза деньги эти. Ну и на здоровье! Зарплата у учителей знаете какая? А компьютеры эти, между прочим, теперь в кабинете информатики стоят! Кому от этого плохо? И вообще Новый год на носу! Нам нужно праздничный номер готовить, а не скандалы раздувать!

– Так… Ясно. – Матвей оглядел комнату. – Безухыч, скажи-ка ты что-нибудь!

Петр Беспалов поднялся со стула, растерянно оглядываясь:

– Чего говорить-то?

«Ну, тормоз…» – подумал Матвей и объяснил:

– Как ты считаешь, надо статью Авилкиной публиковать или нет? Ну, про то, что завуч взятки берет?

– Статью-то? – переспросил Безухыч. – Надо, конечно! – с неожиданной убежденностью произнес он.

– Почему ты так думаешь? – несколько удивленно спросил Матвей.

– Ну как же? – Безухыч развел руками. – Ведь было это, ну то, что на пленке? Ну, по правде? Было! А раз было – так люди должны об этом знать! Так я считаю…

Беспалов, весь красный, сел на место. Матвей прикинул в уме: двое «против», еще двое «за». Он подумал, что Маша Копейко еще не говорила. И он произнес:

– Маша, одна ты осталась! Только твоего мнения мы не слышали!

Маша ответила очень тихим и каким-то упавшим голосом:

– А у меня нет мнения. И вообще я плохо себя чувствую. Можно, я домой пойду? – И, не дожидаясь ответа, она встала и направилась к выходу.

А Матвею только и оставалось, что проводить ее растерянным взглядом.

– Прикольно, голоса разделились поровну! – заявил Фрид, когда Маша ушла. – Да, Ермилов, не хотел бы я оказаться сейчас на твоем месте.

– Ладно, ребята, все свободны… – Матвей махнул рукой. – А решение, я вижу, все равно мне придется самому принимать…

Домой он шел не торопясь: хотелось как-то привести в порядок мысли. Ему припомнились советы умной Марины Княжич: «Ссориться с начальством – все равно что плевать против ветра!» Но, с другой стороны, отказаться печатать статью Авилкиной – это значило бы проявить трусость и потерять уважение, по крайней мере, двоих хороших людей: самой Авилкиной и Петра Беспалова, Безухыча…

«Интересно, прочел ли он свои стихи той таинственной Р. К.? – подумал вдруг Матвей. – Как там у него? „Скоро, скоро Новый год, только я не праздную…“. И в конце: „Я – чужой в твоей судьбе, это очень жалко…“».

Мысли Матвея сами собой перекинулись на Машу: «Интересно, переживает ли она наш разрыв так же, как переживаю его я? Или она просто выбросила меня из головы, как когда-то Мишку Фрида?»

Потом мысли о Маше и о статье как-то перемешались в голове Матвея. Он вспомнил, как Маша говорила о стержне, находящемся якобы где-то внутри Матвея. И о том же говорил Егор Андреевич. Ермилов подумал, что, если у него действительно есть этот самый стержень, он должен непременно опубликовать статью Авилкиной, не думая ни о каких последствиях. Иначе можно стать просто «человеком-флюгером», который поворачивается всякий раз по ветру, а собственного мнения ни о чем не имеет.

«…А если с Машей быть мне не судьба, то пусть, по крайней мере, она поймет, что я – не слизняк какой-нибудь! И могу проявить решительность, если нужно!..»

На следующий день, после первого же урока, Матвей отыскал Саньку. И объявил ей о своем решении: уже в эту пятницу в «Большой перемене» появится ее статья о завуче и взятке.

– Здорово! – обрадовалась Авилкина. – Ты, Матвей, молодец! – А потом спросила: – Ты не дашь мне ключ от редакторской? Я тогда прямо сейчас начну статью набирать!

Отдав Авилкиной ключ, Матвей вздохнул: теперь все пути назад были отрезаны.

Глава 20

Пять минут спустя Матвей снова увидел Саньку. Он неслась по коридору, глазами разыскивая кого-то. Заметив Матвея, Авилкина подлетела к нему:

– Ермилов! Все! Там слесарь, понимаешь? Слесарь… Замок… Понимаешь? – От волнения Санька говорила так быстро и бессвязно, что Матвею пришлось на нее прикрикнуть:

– Да потише ты! Ничего я не понимаю! – Хотя на самом деле он уже понял, что произошло что-то важное и при этом крайне неприятное.

– Там слесарь меняет замок! – выкрикнула Авилкина. – Говорит, Тереза приказала. Это все, Матвей! Газете нашей – конец!

– Блин! – вырвалось у Матвея. – Но откуда же она узнала?

– Утечка! – сказала Авилкина уже более спокойно. – Понимаешь, Ермилов? Произошла утечка информации! Кто-то нас заложил! Причем из своих!

Весь английский Матвей думал, что теперь делать. А на перемене отправился к Егору Андреевичу. Учитель встретил его словами:

– А, Матвей! Ты насчет газеты? Я как раз, вот только что, с Терезой Дмитриевной разговаривал. Именно по этому поводу.

– Так, значит, вы уже в курсе, что нас закрыли?

– Матвей, присядь, – сказал Егор Андреевич.

Ермилов сел напротив учителя за первую парту. А Егор Андреевич ответил:

– Да, я все знаю. Тереза Дмитриевна считает, что газета отвлекает ребят от учебы.

По крайней мере, мне она так объяснила свое решение. К сожалению, переубедить ее я не смог. Пока – не смог, – поправился учитель.

– А что говорит Терминатор… то есть Павел Александрович?

– Директор сейчас в больнице! – объяснил Егор Андреевич. – Обострение язвы желудка. Появится только после зимних каникул, не раньше. Так что Тереза Дмитриевна теперь вместо него.

«Этого еще не хватало!» – подумал Матвей. Он решил, что должен теперь рассказать Малышеву всю правду. Матвей вздохнул поглубже и произнес:

– Я знаю, почему завуч закрыла газету. Это все из-за статьи.

– Какой еще статьи? – насторожился Егор Андреевич. – А ну-ка, давай рассказывай!

Слушая Матвея, Егор Андреевич становился все серьезнее и серьезнее. Матвей закончил словами:

– И теперь она, сами видите, газету закрыла. Видно, узнала откуда-то, что мы готовим эту статью.

Учитель, помолчав, сказал:

– Так, Матвей, ты обязательно должен привести ко мне Авилкину. И пусть Саша принесет эту запись. Непременно, слышишь?

– Я постараюсь, Егор Андреевич! – пообещал Матвей.

– Так ты Егору все рассказал?! – Авилкина возмущенно буравила Матвея своими блестящими, словно пуговички, глазками.

– А что мне оставалось делать? – ответил Ермилов. – Терминатор в больнице. Если кто нам теперь и поможет, так только он, Малышев.

– Нет, он, конечно, дядька ничего… – признала Авилкина. – По крайней мере, получше остальных преподов…

– Да можно ему доверять! – убежденно произнес Матвей. – И потом, у тебя есть какие-нибудь другие предложения?

– Можно, например, сделать газету у кого-нибудь дома… Нужны-то всего – компьютер, принтер да бумага… – задумчиво произнесла Саня. – Во, точно! – вдруг загорелась она. – Давай, Матвей, а? Всем врагам назло? Такой сделаем спецвыпуск – «Большая перемена» из подполья! Ох, шуму будет!

– Брось ты, Вилка, глупости эти! – заявил Матвей. Он уже все для себя решил. – На следующей перемене вместе идем к Малышеву. И смотри, Саня, чтоб без фокусов! А то решишь еще пленку эту сожрать, назло врагам…

Прежде чем прослушать запись, Егор Андреевич запер дверь на ключ. А послушав, сказал Матвею и Сане:

– Ну вот что. Это, – он показал на диктофон, – я оставлю у себя. Убедительно прошу вас ничего больше пока не предпринимать.

– Но, Егор Андреевич! – взвилась Авилкина. – А моя статья? А наша газета? А…

– Я же сказал: пока! – перебил ее учитель. – Дайте мне время.

– Вы, наверное, хотите дождаться, пока директор выздоровеет? – высказал догадку Матвей.

– Возможно… – пожал плечами Егор Андреевич. – А пока идите. И не забудьте – завтра у нас сочинение!

– Интересно все-таки, кто нас Терезе заложил? – сказала Авилкина, когда они с Матвеем покинули кабинет литературы. – Наверняка это Мишка Фрид! Видно, за аттестат свой драгоценный испугался! И сразу побежал к завучу. «Вот, Тереза Дмитриевна, эти негодяи такую вам подляну готовят…» – прогнусавила она противным голосом, совсем не похожим на бархатный баритон Мишки.

– Да вряд ли… – рассудил Матвей. – Зачем это ему? Да и не такой он вовсе подлец…

– Ну, пусть не такой… – охотно согласилась Авилкина. – Значит, остается Ленка Стасова. Потому что, смотри, Безухыч был за статью. Ты и я – само собой не в счет. Потом Маша Копейко – так ей вообще, мне показалось, вся эта история со статьей до балды. Значит, получается, Леночка стуканула! Во, корова! Сама про несчастную любовь пишет и сама же – товарищей сдает!

– Да погоди ты, Санька, – сказал Матвей. – Какая вообще разница, кто донес? Ну, узнаешь ты, тебе легче от этого будет?

– Да гораздо! – Авилкина всплеснула тонкими ручками. – Я просто гадине этой в глаза посмотрю, вот так… – И Саня уставилась на Матвея в упор. При этом она прищурила свои и без того крошечные глазки и смешно сморщила нос, изображая таким способом свое глубочайшее презрение к доносчику.

– Короче, так, Саня! – подытожил Матвей. – Ленка стуканула или нет, мы все равно не знаем. И поэтому давай-ка замнем эту тему. Ну, чтобы не обвинить кого-нибудь зря.

– Замнем так замнем, – уступила Санька. – А газету все-таки жалко…

На уроке истории, когда добрейшая Элеонора Николаевна рассказывала про реформаторскую роль Петра Великого, Матвей вдруг поймал на себе быстрый взгляд Маши Копейко. Ему показалось даже, что выражение ее серых глаз, когда она на него смотрела, было каким-то виноватым. И после этого половину урока Матвей размышлял: что же этот взгляд мог означать? Может, Маша хочет с ним помириться, но не решается подойти первой? Может, она даже скучает по нему? Сам же Матвей скучал по Маше ужасно. Он даже успел немного привыкнуть к этому чувству. Словно у него отрезали, скажем, ногу, и он теперь привыкает так вот жить – без ноги. Жить, конечно, можно. Но очень уж тоскливо!

Матвей даже подумал, что неплохо бы на Новый год ввалиться под видом этакого Деда Мороза к Маше в гости, подарки принести. И остаться за праздничным столом. Кто же Деда Мороза прогоняет? И тогда можно будет встретить Новый Год с Машей и ее отцом. Ведь говорят же: как Новый год встретишь, так его и проведешь!

«Что за бред в голову лезет?» – подумал Матвей.

А голос Элеоноры Николаевны все журчал, словно ручеек. И под это монотонное журчание Матвей припомнил отчего-то, как Маша, когда он был у нее в гостях, дурачась, показывала ему свой паспорт: «Ермилик, хочешь посмотреть, какой смешной я была в четырнадцать лет?» Еще Матвей вспомнил, как, листая Машин паспорт, прочитал вслух: «Копейко Мария Дмитриевна».

«Мария Дмитриевна… Дмитриевна… – повторял зачем-то в уме Матвей. – А того мужика, который деньги завучу давал, как звали? Дмитрий Петрович?»

– Черт! – сказал Матвей чуть ли не во весь голос.

Сидящий рядом с ним Лешка Савенков спросил шепотом:

– Ермилыч, ты чего? Приснилось что-нибудь?

– Да так, мысль одна в голову пришла. Не обращай внимания, – так же шепотом ответил Матвей.

Тут Маша Копейко снова обернулась и снова бросила на Матвея все тот же извиняющийся взгляд. А Матвей уже почти знал, отчего Маша сегодня так на него смотрит. И почти наверняка знал, кто рассказал завучу про готовящуюся статью. Но чтобы никаких сомнений больше не оставалось, Матвей, дождавшись перемены, снова отправился разыскивать Авилкину.

Сашу он нашел в столовой. Сидя в одиночестве за столиком, она вдумчиво пережевывала котлету, запивая ее время от времени мандариновым компотом. Матвей подсел к ней:

– Приятного аппетита!

– Шпашибо! – промямлила Авилкина, не переставая жевать.

– Слушай, тут такое дело… Короче, ты должна меня сейчас же свести с этим твоим парнем. Ну, который тебе интервью давал.

Поймав негодующий взгляд Авилкиной, Матвей усмехнулся:

– Только не говори, что ты отправила его в Канаду в рамках программы по защите свидетелей!

Справившись с последней котлетой и допив залпом компот, Саня спросила, подозрительно уставившись на Матвея:

– А зачем это он тебе нужен?

– Ну, просто нужен, понимаешь? – Матвей провел по горлу ребром ладони. – Нужен позарез! – И поскольку Авилкина молчала – размышляла, видимо, – Матвей попробовал ее «дожать»: – Слушай, Саня, а ты вообще веришь мне? Ну так, по-человечески?

– Вообще – верю, – ответила Авилкина и, подумав, добавила: – Пока…

– Ну так вот… – Матвей старался говорить как можно убедительней. – Я тебе обещаю, что личность этого твоего свидетеля останется в тайне! Понимаешь?

– Ладно… – сдалась Саня. – Только запомни: ты мне пообещал! И не сболтни никому – ни Егору, ни даже родной маме!

– Лады! – ответил Матвей. – Ну что? Пойдем?

Глава 21

Они поднялись на третий этаж. Там было шумно от снующей и галдящей ребятни.

Авилкина довольно быстро отыскала среди носящихся и орущих малышей того, кто был нужен Матвею, то есть своего свидетеля. Им оказался шустрый, стриженный под «ежик» блондинчик лет девяти-десяти. Подведя мальчишку к Матвею, Саня сказала:

– Пашик, вот это – Матвей. Он редактор газеты «Большая перемена». Вернее, главный редактор. У него есть к тебе вопросы. Ты на эти вопросы должен ответить. Ты понял?

Мальчик, которого Авилкина назвала Пашиком, кивнул и с любопытством уставился на Матвея. Тот сказал, обращаясь к Авилкиной:

– Саня, спасибо тебе большое. А теперь ты иди, ладно? Мне с парнем поговорить надо, желательно наедине.

Обиженно фыркнув и напомнив Матвею про его обещание не разглашать имени свидетеля, Авилкина испарилась. А Матвей обратился к Пашику:

– Тебя, значит, Павел зовут?

– Угу, – кивнул пацан. – А фамилия моя…

– Да не нужна мне твоя фамилия, – перебил его Матвей. – Ты, Паша, вот что мне скажи. Вот в разговоре том, в кабинете у завуча… Ну, который ты подслушал…

– Да не хотел я подслушивать! – заявил Павел. – Это нечаянно вышло!

– Конечно, нечаянно, я понимаю, – успокоил пацана Матвей. – Дело не в этом совсем. Ты вот вспомни, не говорила ли Тереза Дмитриевна или мужик тот, Дмитрий Петрович, как зовут этого новенького? Или там в каком он классе будет учиться?

Павел добросовестно задумался. Для этого он наморщил лоб, а рукой стал чесать у себя за ухом. «Наверное, ему так лучше думается!» – решил про себя Матвей.

Тем временем Павел, просветлев лицом, сказал:

– Ага! Есть!

– Что, вспомнил? – встрепенулся Матвей.

– Ну! – ответил Павел и добавил не без гордости: – У меня память знаешь какая? Учителя все фигеют! Я могу вспомнить, например, через год, какие на тебе сегодня были ботинки! Или еще, например…

– Не надо про ботинки, – попросил юного гения Матвей. – Ты лучше мне скажи то, что я тебя спрашивал.

– Пожалуйста! – с некоторой обидой ответил Павел. – Когда они уже уходили, ну, из кабинета, мужик тот говорит: «А в какой вы класс Машу определите?» А завуч отвечает: «Я думаю, в восьмой „А“. Там вашей дочке будет хорошо…»

– Спасибо, Павел… Можешь идти… – сказал Матвей.

Он узнал все, что хотел узнать.

Два последних урока Матвей решил «задвинуть». Он просто не мог видеть Машу, не решив, как же ему быть дальше. У него не оставалось сомнений, что это именно Маша, испугавшись, что ее отец будет втянут в сомнительную историю со взяткой, рассказала завучу о готовящейся статье. Она предвидела, что Тереза ни за что не допустит, чтобы такая статья появилась в школьной газете. И теперь у Ермилова голова шла кругом: он просто не был готов к такому повороту событий. Он не понимал: должен ли злиться на Машу за это? Начать презирать ее как доносчицу? А тогда как же его к Маше любовь? С ней-то что делать?…

Матвей вышел на школьный двор, потом – на улицу. В сквере неподалеку два парня, стоя на заснеженном газоне, пили пиво – прямо из бутылок. «И охота им в такую холодину!» – подумал Матвей. Подойдя ближе, он увидел, что один из парней – Мишка Фрид. Имени другого Матвей не знал, а вспомнил только, что он учится в том же классе, что и Фрид. Мишка тоже заметил Матвея.

– А, Ермилов! – радостно провозгласил он. – Тоже уроки мотаешь? Кра-савец!

Матвей остановился. Ему надо было поделиться хоть с кем-нибудь тем, что его мучило. Он сказал:

– Миш! Ты очень занят?

– Да чем я занят-то? – ухмыльнулся тот.

Его упитанная физиономия была румяной от легкого морозца. – Не видишь – оттягиваемся просто…

– Слушай… Я бы хотел поговорить с тобой. Ну вроде посоветоваться…

– Дык конечно, – без колебаний согласился Фрид. – Ноу прóблем!

Он сказал приятелю, который в это время разглядывал на свет свою бутылку, пытаясь определить, много ли там еще осталось жидкости:

– Слышь, Парфенов! Мне тут переговорить надо. Вот тебе бабло, сходи еще, возьми пивка.

Парфенов, приняв деньги, исчез. А Матвей и Мишка побрели рядом по дорожке.

– Ермилов, тебе открыть? – Фрид извлек из сумки новую бутылку.

– Нет, не надо… – отказался Матвей.

– Ну, нет так нет… – Мишка отправил пиво обратно в сумку. – Ну, рассказывай. Что там у тебя за проблемы?

– Ты знаешь, что газету нашу Тереза прикрыла? – спросил Матвей.

– Опа! Уже? – удивился Фрид. – Как это она оперативно! Откуда ж она узнала про статью-то? Или настучал кто?

– Настучал… – вздохнул Матвей.

И рассказал Мишке обо всем, что сам недавно узнал: что взятку-то Терезе давал не кто иной, как отец Маши. И скорее всего, именно Маша и сообщила завучу о готовящемся разоблачении.

– А, понимаю… – сказал Фрид. – Конечно, ведь Машка-то отца своего обожает просто. Как же она допустит, чтобы его имя полоскали все кому не лень? Никак не допустит!

– То есть ты считаешь, что она все сделала правильно? – удивился Матвей.

– То есть? – не понял Фрид. – Что значит – правильно, неправильно? Она поступила так, как посчитала нужным. Кто-то скажет – правильно. Кто-то скажет – неправильно. Ну и что из того?

– А ты-то сам как скажешь? – пытался понять Матвей.

– Ну… – Мишка задумался. – А мне это, знаешь, побоку. Меня это не касается никак.

– Но газета… – Матвей все еще никак не мог уразуметь Мишкину позицию. – Газету-то тебе не жалко? Ведь труда столько вложено!

– Газету? – переспросил Фрид. – А ты вот прикинь. Вот на весах – отец, то есть человек, которого ты любишь, и какая-то – пусть и замечательная – газета. Что важнее?

– Отец важнее, пожалуй… – произнес Матвей.

– Ну вот! – сказал Фрид. – Еще есть вопросы?

Матвей хотел еще спросить: а как же ему теперь относиться к Маше? Но понял, что уже получил ответ на этот вопрос.

«Что для меня важнее – моя любовь к Маше или самая раззамечательная газета? – спросил он себя. – Что для меня важнее – наладить мои с Машей отношения или во что бы то ни стало разоблачить Терезу Дмитриевну?»

Ответ был для него очевиден.

– Мишка, спасибо, – сказал Матвей. – Ты мне здорово помог!

– Всегда рад, Ермилов, – ответил Мишка. – Если что, подходи.

Матвей помчался на рынок. Там он купил на последние деньги самую большую алую розу, какую только смог найти. И с этой розой он отправился к школе – встречать Машу. Девушку, которую он любит.

Маша и Ермилов помирились в тот же день. Маша простила Матвея за ту историю с портретом, а Матвей простил ей историю… ну, сами понимаете какую. И Новый год они встречали вместе. И вместе провели каникулы. А после каникул в школе появился Терминатор, подлечившийся и отдохнувший.

В первый же день в кабинет к нему зашел Егор Андреевич, и они говорили о чем-то целых полтора часа. И в тот же день, без шума и скандала, Тереза Дмитриевна подала заявление об уходе по собственному желанию. Новым же завучем стала Калерия Викторовна, учительница математики. Когда об этом узнал Миша Фрид, он выразился так: «Хрен редьки не слаще!» А газета «Большая перемена» скоро снова стала еженедельно появляться в ящике возле поста охраны. Она пользуется в школе огромной популярностью, как и ее главный редактор – Александра Авилкина.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg