«Караси»

Николай Дмитриевич Наволочкин Караси

Сережка Спицин живёт на Кооперативной улице, а Серёжка Кузнецов — на Заводской.

С Кооперативной улицы совсем недалеко до речки. Надо пройти по переулку между огородами, прошагать через Луковую поляну. На ней, как сойдёт снег, вырастает тоненький дикий лучок. Потом тропинка запетляет по зелёному лугу, перевалит через горбатую рёлку, и вот она — Речка.

Нашу реку так и называют — Речка. Будь бы она побольше и попади на географическую карту, там так бы и написали: «река Речка».

Но пусть никто не думает, что если наша Речка маленькая и название у неё такое невидное, то и рыбы в ней мало. Нет, рыбы в ней достаточно: сомы, змееголовы, касатки, щуки, сиги, сазаны — всех не перечислишь.

В нашу Речку осенью даже кета заходит. Далеко в тайге, там, где Речка только начинается, кета мечет икру. Потом мальки подрастают, скатываются в Амур, а по Амуру — в океан. Там они несколько лет плавают и растут, растут. А как приходит время опять метать икру, — кета торопится домой. Бегут стаи её по океану. Шторм — а кета идёт. Её акулы и осьминоги хватают, а она плывёт. И не куда-нибудь плывёт, а в нашу Речку!

Но наши мальчишки кету не ловят. На удочку её не возьмёшь. Она, когда торопится домой, никакой пищи не ест и ни на какую приманку не позарится. Поселковые мальчишки ловят сомов, касаток, карасей. Серёжка с Кооперативной улицы и Серёжка с Заводской тоже больше всего на свете любили ловить карасей.

Карась не хватает червяка с налёту, как касатка. Касатка так заглотит крючок, что потом сидишь пять минут и еле-еле его высвободишь. А она скрипит, расставив шипы, — того и гляди наколешься. Карась подплывёт тихонько, вежливо потрогает краешками губ червяка раз, другой, словно попробует. У рыбака в это время сердце замирает, он глаз с поплавка не сводит. Поплавок чуть-чуть подрагивает. Поиграет так карась с червяком, потом возьмёт его и потянет в сторону. Поплавок тоже в сторону побежит. Вот тут не зевай — подсекай, если умеешь! Зато когда повезёт — выдернешь карася, блеснёт он на солнце откормленными боками. Даже по удилищу чувствуешь, какой он шустрый и сильный.

Оба Сергея хорошо умели подсекать карасей. И, пожалуй, на Кооперативной улице и на Заводской они не зря считались самыми удачливыми рыболовами среди мальчишек.

Рядом на рыбалке они никогда не садились — могла случиться драка.

Шагает, допустим, Серёжка Кузнецов с удочками и видит под кустом талины Серёжку Спицина. Разозлится Серёжка Кузнецов, что хорошее место занято, но виду не подаст. Он только спросит:

— Рыбачишь, рыжий?

Серёжка Спицин на такие невежливые слова не обижается. Он ведь знает, что он не рыжий, просто на лето у него высыпают веснушки, а зимой сходят. Сплюнет Серёжка Спицин на собственное отражение в воде и ответит, не оборачиваясь:

— Нет, грибы собираю.

На этом разговор и оканчивается.

Но уж если Серёжка Кузнецов наловит целый сдевок карасей, а Серёжки Спицина на Речке не окажется, Серёжка Кузнецов ног не пожалеет. Ему домой на Заводскую по переулку ближе идти, а он свернёт на Кооперативную и обязательно возле дома Серёжки Спицина остановится. Начнёт мальчишкам про удачную рыбалку рассказывать, сдевком потрясёт, чтобы все хорошенько карасей рассмотрели. Мальчишки ахают, караси на сдевке трепещут, а Серёжка Спицин сидит дома, всё в окно слышит и злится. Он знает, что если у Серёжки Кузнецова рыбалка неудачная, то он тихо по переулку прошмыгнёт на свою Заводскую — никому и слова не скажет.

Самому Серёжке Спицину похвастаться уловом перед соперником никак не удаётся, — не пойдёшь же мимо родного дома на Заводскую. Зато он досаждает Серёжке Кузнецову другим…

Однажды мать послала Серёжку Спицина в магазин на Заводскую улицу. Он как был в своих домашних штанах, в тех, что и на рыбалку ходил, и на огороде копался, так и отправился. Мать его вернула и, как ни морщился Серёжка, заставила помыться и переодеться во всё чистое.

— Ох, Серёга, — ворчала она. — Отец твой старшим пилоправом на заводе работает, сам ты в пятый класс перешёл, а вырядился — как бывший беспризорник.

Шагает Серёжка Спицин, чистенький да наглаженный, мимо дома Серёжки Кузнецова, и только думал шаг прибавить, чтобы второй Серёжка его в таком праздничном виде не заметил, как слышит, мать Серёжки Кузнецова сынка отчитывает. Из её слов получается, что он и штаны рвёт обязательно раз в неделю, и руки моет без мыла, и в парикмахерской по его космам ножницы ревмя ревут… Пошёл Серёжка Спицин дальше своей дорогой, а мамаша Серёжки Кузнецова его увидела и говорит сыну:

— Ты посмотри, посмотри, чучело! Вот идёт человек, сам на себя похожий, аккуратный такой, взглянуть приятно. А ты у меня… — и понесла, понесла.

Что она ещё говорила, Серёжка Спицин слушать не стал. Всё это было ему знакомо, — его мать такие речи тоже не раз произносила. Зато когда через день опять случилось идти в магазин, Серёжка, на удивление матери, сам брюки погладил, помылся и переоделся.

«Батюшки! — подумала мать. — Подрос парень, поумнел».

Не знала мать, что сынок специально сделал это, чтобы Серёжке Кузнецову досадить.

По дороге он остановился возле Кузнецовых и стал из-под ладошки в небо смотреть, словно спутник там искал. Стоял он так до тех пор, пока мать Серёжки Кузнецова опять его не углядела. А та, как увидела, снова начала сынка корить, а Серёжку Спицина в пример ставить и за штаны наглаженные, и за рубашку чистую.

Вот так они и сосуществовали — Серёжка с Кооперативной улицы и Серёжка с Заводской.

Лето в том году выдалось жаркое и сухое. Болота все высохли, наша Речка обмелела, а уж об озёрах и говорить нечего.

Поплыл как-то Сережка Кузнецов на оморочке на рыбалку. В одном месте удочки забросил, в другом. И везде только синявки клюют. А синявка — что за рыба: ухи из нее не сваришь — горчить будет, жарить её просто смешно — одни косточки. Какая уж тут рыбалка — червей жаль. Попробуй их накопай, когда вся земля пересохла.

Искупался рыбак у косы, на песке повалялся, а потом решил на другой берег Речки переехать может, там что путное клюнет.

Есть у нас напротив косы высокий песчаный бугор, там еще мальчишки глиняные черепки находят. Говорят, что эти черепки остались от горшков, которые первобытные люди лепили. Вот туда и приехал рыболов.

Только он наживил первого червяка, слышит — позади на бугре кто-то пыхтит. Серёжка даже испугался сначала, подумал, не медведь ли лезет. Обернулся, смотрит, а это его тёзка Серёжка Спицин спускается с бугра в одних трусах и на спине мокрый мешок тащит.

Что бы это он мог такое нести?

Присел Серёжка за кустом, наблюдает.

А Серёжка Спицин доволок тяжёлый мешок до воды, плюхнул его на песок и вывалил в реку… ка-ра-сей! И совсем маленьких, и побольше, и таких, что один как раз на целую сковороду.

«Да ты что, сдурел!» — чуть не крикнул Серёжка Кузнецов. Ему ещё никогда не приходилось столько карасей за одну рыбалку выуживать. А тут человек наловил мешок и валит в речку.

А этот чудак Серёжка Спицин вытряхнул мешок, рукой по лбу провёл — вытер пот — и по горячему песку — снова на бугор. Мелькнула его белобрысая голова в кустах и пропала.

Такое таинственное дело надо было разведать.

Серёжка Кузнецов хотел следом за Спициным пуститься, даже несколько шагов сделал. Потом одумался и решил сначала оморочку свою и удочки спрятать. И так удивительно, что Серёжка Спицин не обратил на них внимания.

Отъехал рыбак в сторону, вытянул лёгкую оморочку на берег в траву, а потом, пригибаясь, направился к бугру. На том бугре несколько дубов растёр да колючий боярышник. Залез Серёжка на бугор, огляделся. За бугром высокие кочки осокой поросли вороньё кружится, серая цапля на одной ноге стоит — задумалась, а Серёжка Спицин как пропал!

«Вот рыжий, куда он делся?!» — гадает Серёжка Кузнецов.

Постоял он так немного, на бурундука, что высунул нос из-под корней дуба, шикнул, слышит — опять кто-то пыхтит. Видит, вылезает из кочек его соперник и снова на горбушке мешок тащит.

Присел Серёжка за куст боярышника. А Спицин прошёл совсем рядом. Еле удержался Серёжка, чтобы не зарычать, — очень уж ему хотелось испугать Спицина.

Наблюдает Серёжка, что же будет дальше. А этот чудак с мешком подошёл к берегу, бултыхнул мешок прямо в воду и опять из него карасей вывалил. Вывалил так, будто это кирпичи какие, а не отличная рыба — мечта рыбацкая!

«Сдурел!» — окончательно решил Серёжка Кузнецов и даже немного испугался.

А Спицин помахал руками, видно затекли, когда мешок тащил, — и опять на бугор полез. Теперь уж Серёжка Кузнецов не спускал с него глаз. Серёжка Спицин с бугра — Серёжка Кузнецов за ним. По кочкарнику пришлось лезть, по осоке. Чтобы интереснее было, вообразил Сергей, что это он на охоте за медведем крадётся. Так и выбрался «охотник» к озерку.

Озерко это в большую воду с Речкой по кочкам соединяется. Но сейчас оно совсем высохло. Дно потрескалось, и только по середине озерка длинная лужа осталась. Вот в неё-то и забрёл со своим мешком Спицин. Из травы трудно было разглядеть, что он собирается делать, и Серёжка Кузнецов тогда на всякий случай крикнул:

— Рыбачишь, рыжий?

Обернулся Спицин и ничего не сказал.

Теперь можно было и не прятаться, и Серёжка осторожно подошёл к луже. А Спицин шарил руками в иле и, словно из садка, доставал карасей.

Понял тогда Серёжка Кузнецов, что в лужу рыба со всего высохшего озерка собралась, и припустил за ведёрком, что лежало в его оморочке. «Натаскаю я себе полную оморочку, — обрадовался он, — а если рыжий драться полезет — сдачи дам!»

Долго ли было сбегать за ведёрком? Вернулся Кузнецов и видит — ругается Серёжка Спицин с тёткой Кочерыгиной, к луже её не подпускает.

А тётка Кочерыгина на заимку ходила, картошку окучивать. Шла она тихо-мирно домой, глядь, а тут парнишка из озерка в мешок карасей швыряет. Даже обомлела тётка, огорчилась: «И как это я, дурёха, сама не догадалась в луже пошарить!» Потом юбку подоткнула, в лужу забрела и давай карасей, что покрупнее, на берег выкидывать. Одного кинула, двух кинула — мальчишка молчит, а как с десяток набросала, мальчишка и скажи:

— А не хватит ли тебе, тётка Кочерыгина?

Как взвилась тут тётка:

— Да что они, твои, караси-то? Да как ты можешь так взрослую женщину оскорблять? И чему вас только на геометриях этих в школе учат!

Но мальчишка всё же вытеснил её на берег.

Тут-то и прибежал Серёжка Кузнецов. Услышал спор и думает: «Ну и чудак этот рыжий! Жалко ему, что ли?» И, конечно, принял сторону тётки Кочерыгиной, хотя она была известная в посёлке спекулянтка. Вступился Серёжка Кузнецов за тётку, а Спицин говорит:

— Хватит с неё и тех, что она на берег выбросила. Пусти её, так она полную торбу набьёт — и айда на базар.

— А тебе не всё равно? — кричит Кочерыгина. — Хоть и на базар! Какой карасиный инспектор нашёлся!

— Отойди, рыжий, — разозлился и Серёжка. Кузнецов. — Пусти гражданку, а то сейчас как двину, — и ведром замахнулся.

Но Серёжка Спицин спокойно шагнул к нему, по ведру пальцами постучал, потом этими же пальцами по лбу Серёжки Кузнецова и говорит:

— Какой же ты рыбак, если не соображаешь, что карасей спасать надо. Их дня через два вороны клевать начнут.

К удивлению тётки Кочерыгиной, второй парнишка сразу перестал за неё заступаться и тут же сказал:

— И, правда, тётка, иди-ка домой. Тут дело рыбацкое.

Хотела тётка не слушать мальчишек и опять в лужу лезть, но они оба ей дорогу загородили. И ведь надо же — не пустили!

Собрала тётка в свою торбу пойманную рыбу и так жалостно просит:

— Касатики, пожалейте тётку, дайте ей ещё пяток карасиков.

Выбросил ей Серёжка не пять, а шесть карасей, и пошла тётка Кочерыгина своей дорогой, вслух ругая мальчишек. А себя-то уж она корила, корила: «И как это я, сердешная, первая в озерке не пошарила? Да я б тогда этих сорванцов и близко не подпустила — я нашла, и караси мои».

Подмигнул Серёжка Кузнецов своему врагу Серёжке Спицину, и оба они принялись молча вылавливать карасей. А когда набрали полный мешок, взглянул Серёжка Кузнецов на измазанного Серёжку Спицина, левый глаз прижмурил и говорит:

— А зря ты, Серёга, сегодня свои наглаженные брюки не надел: и мне было бы с кого пример брать и карасям приятно.

Хотел рассердиться Спицин, а потом раздумал и ответил:

— Я их обязательно надену, когда ты опять у нашего дома дохлыми карасями начнёшь хвастаться.

А сейчас давай тащи мешок!

Вечером, к удивлению мальчишек посёлка, шли оба рыбака с пустыми руками, измазанные и усталые. Но мальчишек удивляло не то, что оба знаменитых карасятника идут без улова, — это со всяким может случиться, — а то, что шагают они рядышком и мирно беседуют.

А Серёжка с Кооперативной улицы и Серёжка с Заводской шли и толковали про спасённых ими карасей.

— Вот, наверно, обрадовались, черти! — говорил Серёжка Кузнецов.

— Носятся сейчас туда-сюда, — устало улыбался Серёжка Спицин. — Караси!

И называли они друг друга не «рыжий» или еще как-нибудь, а по-приятельски — «Серёга».