«Свет жизни»

Свет жизни (fb2) - Свет жизни 434K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Патриция Сент-Джон

Часть 1

Глава 1

Однажды в весенний полдень маленькая девочка вприпрыжку бежала с горы, легко перепрыгивая через расселины, подобно молодой козочке. Внизу на заливных лугах вдоль берега реки цвели яблоневые деревья, и сверху они походили на морскую пену. Среди цветов весело прыгали козлята, а на вершине соломенных крыш строили свои гнезда аисты.

Рахма спускалась напрямик через холм и, достигнув тропинки, все так же вприпрыжку продолжала спускаться по ней. Ей было семь лет, но она была маленького роста, потому что ей редко приходилось есть досыта. Отчим и его старшая жена не любили ее и иногда даже били. Ее одежда представляла собой отрепья, и она должна была так много работать, как мать семейства. Однако все невзгоды и лишения не могли испортить ее радости, когда ей приходилось иногда присматривать за стадом. А сегодня как раз она будет присматривать за отарой одна, пока ее брат пойдет сопровождать их мать в какое-то загадочное путешествие. Какое это было Удовольствие. Целых два часа свободы, и никого вокруг - только аисты и овцы; целых два часа она может играть с козлятами, и никто не будет бранить ее или заставлять размалывать зерна пшеницы на жерновах, носить тяжелые ведра с водой.

Девочка издали заметила своего брата Хамида на краю поля молодой пшеницы, куда упорно старались прорваться два козленка. Они издавали веселое блеяние и высоко подпрыгивали. Хамид-пастушок в этот весенний день был в не менее игривом настроении и скакал вместе с ними. Рахма присоединилась к ним. Ее темные гладкие волосы прямыми прядями спадали на лицо, а черные глаза блестели от возбуждения. Смеясь и крича, вдвоем с Хамидом они завернули козлят на открытое плоское место на горе, где паслось все стадо. Мальчику не часто приходилось видеть сестренку такой веселой и непринужденной, потому что деревенских девочек учат ходить степенно, слушаться старших и вышестоящих. Да к тому же Рахме уже семь лет - почти маленькая дама.

- Ты зачем пришла? - спросил он.

- Присмотреть за козами. Ты нужен маме.

- Зачем?

- Не знаю. Она хочет пойти с тобой куда-то. Она все время плачет, глядя на нашу маленькую сестренку.

При воспоминании о слезах матери ее сияющие глаза затуманились, потому что она любила свою мать. Но сияние весеннего солнца и ощущение свободы заставили ее на время забыть о ней.

- Ладно, - сказал Хамид, - только ты внимательно смотри за козами. Вот тебе палка.

Мальчик повернулся и начал взбираться вверх по склону между двумя зелеными отрогами. Он поднимался быстро, потому что не хотел заставлять мать долго ждать его. Он не смотрел по сторонам. Его голова была занята мыслями о какой-то тайне матери: почему она так беспокойна последние дни, как будто несет бремя страха?.. И почему всегда прячет маленькую сестричку, как только услышит шаги мужа или его старшей жены? Конечно, они оба никогда не любили его сестричку, но они же знают, что она есть, зачем же тогда прятать ее? Мама, кажется, боится, чтобы ни он, ни Рахма не играли с ней. Она почти всегда выпроваживает их, а сама уединяется в дальний угол с маленькой дочкой, тесно прижимая ее к груди. И всегда этот страх в ее глазах. Может, она боится злых духов?

Хамид не мог ответить ни на один из этих вопросов, но, возможно, мама расскажет все сегодня. Он ускорил шаг и вздохнул, вспомнив, что еще несколько месяцев назад его мать не смотрела так испуганно, и никто не бил ни его, ни Рахму, и они никому не мешали. Тогда они жили с матерью и с родным отцом, который любил их, в маленьком доме с соломенной крышей там, в долине. Тогда были живы еще три младших брата, но в течение одной недели они умерли один за другим. Выпал снег, в доме было мало топлива и еды, они стали кашлять и худеть. Их маленькие тела были похоронены на восточном склоне горы к восходу солнца, и на их могилках выросли ноготки и маргаритки.

В ту зиму отец тоже сильно простудился, сильно кашлял, но не обращал внимания, потому что, в конце концов, глава семьи должен зарабатывать на жизнь. И он продолжал трудиться: пахал весенние поля и сеял зерно. Но однажды он вернулся домой поздно и сказал, что больше не может работать. До осени он лежал на тростниковой циновке, и ему становилось все хуже. Зохра, его жена, Хамид и Рахма сами убирали поспешно зерно и делали все, что могли, чтобы поддержать его лучшей пищей, но все оказалось бесполезным. Он умер, оставив свою жену, молодую и красивую, вдовой без средств с двумя детьми. Они продали дом, козу и кур, а также клочок земли и переехали жить к бабушке. Там через несколько месяцев родилась их сестричка, принеся солнечный свет в их семью. Ее назвали Кинза, что значит "сокровище", и никакого другого младенца не любили и не ласкали больше, чем этого. Но, как ни странно, она не играла и не хлопала ручками, как другие малыши. Большую часть времени она спала, и часто казалось, что она лежит с бессмысленным взглядом. Хамида иногда удивляло, почему она не радуется букетам ярких цветов, которые он ей приносил.

Когда Кинзе исполнилось десять месяцев, матери сделали предложение выйти замуж, и она не задумываясь приняла его, потому что у нее не было работы и не было больше денег, чтобы купить хлеба для детей. Их семья переехала в другой дом. Си Мухамед, ее муж, имел еще одну жену, но у нее не было детей, поэтому ему нужна была другая. Он не возражал также взять Хамида, потому что девятилетний мальчик будет приносить пользу - пасти коз. Против Рахмы он тоже ничего не имел - семилетнюю девочку можно использовать для работы в доме. Но что касается младенца, то он хотел избавиться от Кинзы: она не могла принести ни малейшей пользы в хозяйстве.

- Многие бездетные женщины будут рады получить девочку, - заявил он. - Почему это я должен растить чужого ребенка?

Но молодая жена разразилась слезами и отказалась выполнять какую-либо работу, пока он не изменит своего решения. С большой неохотой ему пришлось согласиться, чтобы Кинза осталась на время. Больше об этом не говорили. Но, возможно, что-то было сказано в отсутствии Хамида и Рахмы, и вот поэтому, очевидно, их мать держала при себе Кинзу и была такой испуганной.

Сверху раздался голос, чтобы он шел быстрее. Хамид поднял глаза: под старой изогнутой оливой стояла его мать. В руках у нее было два пустых ведра, а за спиной привязана Кинза.

- Иди скорее, Хамид, - нетерпеливо повторила она. - Как медленно ты поднимаешься! Спрячь ведра в кусты. Я принесла их просто для отвода глаз, чтобы выйти из дома, если бы Фатьма спросила меня, куда я иду. Пойдем со мной.

- Куда, мама? - удивленно спросил мальчик.

- Подожди, пока мы не завернем за гору, - ответила мать, быстро поднимаясь по крутому склону, покрытому зеленой травой. - Здесь нас могут увидеть и донести Фатьме. Не отставай от меня!

Они торопливо продолжали идти, пока не завернули за гору и не скрылись от посторонних взглядов. Молодая мать присела, развязала узел и посадила ребенка на колени.

- Посмотри на нее хорошенько, Хамид, - сказала она. - Поиграй с ней и дай ей цветы.

Удивленный Хамид долго, внимательно смотрел на какое-то необычное лицо сестренки, но она не ответила ему на его взгляд и улыбку. Казалось, она смотрит на что-то очень далекое, а его совсем не видит. С внезапным страхом он провел рукой перед ее глазами, но она не шевельнулась, не моргнула.

- Она слепая... - прошептал он.

Губы у него пересохли, лицо побледнело. Мать кивнула головой и быстро поднялась.

- Да, - подтвердила она, - слепая. А узнала я об этом давно, но не говорила ни Фатьме, ни мужу, потому что когда они узнают, то заберут ее у меня. Зачем им обременять себя слепым ребенком? Она не сможет работать и никогда не выйдет замуж... - ее голос сорвался, слезы застелили глаза, и она споткнулась на неровной дороге. Хамид удержал мать за руку.

- Куда мы идем, мама? - снова спросил он.

- На могилу святого, - ответила мать, - она за тем холмом. Говорят, что он сильный святой и многих излечил, но я не могла прийти сюда раньше из-за Фатьмы. Она постоянно следит за мной, а теперь думает, что я пошла за водой, и нам надо вернуться с полными ведрами. Я хотела, чтобы ты пошел со мной, потому что дорога пустынная, и я боялась идти одна.

Они молча взбирались на холм, пока не достигли пещеры, скрытой в кустах. Кусты были увешаны кусочками грязной бумаги, привязанными нитками к веткам. И каждый кусочек хранил грустную историю: больные, бездетные, нелюбимые - все приносили свое бремя к праху этого мертвого человека, и все уходили домой без исцеления, без утешения.

Они положили ребенка у входа в пещеру. Мать низко поклонилась, призывая имя Бога, о котором она ничего не знала, и имя Магамета. Здесь была ее последняя надежда. Пока она молилась, небо покрылось тучами, и холодная тень упала на ребенка. Он вздрогнул и начал плакать, ощупью ища руки матери. Женщина со страстным нетерпением и надеждой всматривалась в лицо дочери, затем подняла ее, разочарованно вздохнув. Бог не слышал - Кинза по-прежнему оставалась слепой.

Хамид, сидевший недалеко на корточках, поднялся и вместе с матерью и сестренкой стал быстро спускаться с холма. Солнце уже почти скрылось за горами. Казавшиеся черными на фоне предзакатного неба аисты с шумным клекотом пролетели мимо них. Разочарованный Хамид, бунтуя в душе, сердито хмурился на заходящее солнце - какая от него польза? Его маленькая сестричка никогда не увидит солнце. Богу, очевидно, все равно, и мертвый святой не пожелал ничего сделать, чтобы помочь. Может, маленькие девочки вне его поля деятельности?

Так они дошли до колодца, не проронив ни слова. Хамид наполнил ведра водой, отдал их матери и бросился бежать в долину, чтобы забрать Рахму и коз. Он встретил их на полпути, потому что Рахма боялась и поспешила домой. Она взяла брата за руку, и козы, которые тоже хотели домой, беспорядочно сгрудились вокруг.

- Куда вы ходили? - спросила Рахма.

- На могилу святого, - ответил Хамид. - Рахма, наша сестричка слепая. Она ничего не видит, только тьма - вот почему мама прячет ее. Она не хочет, чтобы об этом узнали отец и Фатьма.

Потрясенная Рахма застыла на месте. "Слепая" - эхом прозвучало в ее голове. Затем какая-то мысль осенила ее, и она быстро спросила:

- А разве святой не может сделать, чтобы она видела?

Хамид отрицательно покачал головой:

- Думаю, что этот святой не поможет, - сказал он довольно храбро. - Мама ходила туда, когда отец кашлял, но ничего не помогло - он умер.

- Это воля Аллаха, - произнесла Рахма, пожав плечами.

Тесно прижавшись друг ко другу, они поднимались на холм; глаза коз светились в темноте, как зеленые фонарики.

- Не люблю темноты, - зябко поежившись, прошептала Рахма.

Хамид, глядя сквозь листву олив на темное-темное небо, задумчиво произнес:

- Я люблю звезды.

Глава 2

Минут через десять, подойдя к деревне, Хамид и Рахма пошли мимо темных хижин. Через открытые двери виднелись весело потрескивающие древесные угли под глиняными горшками и семьи, сидящие на корточках возле вечерней трапезы при слабом свете ламп. Еще не дойдя до своего дома, они услышали голос Фатьмы, старшей жены, которая бранила их мать. Она невзлюбила молодую жену своего мужа и ее детей и любыми средствами старалась сделать их жизнь тяжелой. Она была увядшей и согнутой от долгих лет тяжелой работы, а Зохра - молодой и красивой. Фатьма напрасно хотела все эти годы ребенка, а Зохра имела шестеро, поэтому не удивительно, почему эта пожилая женщина так ревниво отнеслась к их приходу в ее дом.

Она проявляла свою злобу в том, что заставляла Зохру и Рахму целыми днями работать, как рабов, а сама сидела на циновке, как королева.

Рассерженная отсутствием молодой женщины, она послала соседскую девочку на вершину холма посмотреть, куда ушла Зохра, и когда та вернулась с полными ведрами, Фатьма уже знала, где она была.

- Злая, ленивая женщина! - кричала она. - Но меня не обманешь. Дай сюда твою девчонку, я сама посмотрю, почему ты прячешь ее и крадешься с ней на могилу святого. Дай ее мне, говорю!

Она грубо выхватила ребенка из рук Зохры и поднесла к свету, а мать с жестом отчаяния опустила руки. Рано или поздно Фатьма должна была узнать. Нельзя дальше скрывать и лучше, если она сама обнаружит это.

Испуганные дети забились в темный угол дома, их черные глаза были широко раскрыты от страха. В хижине была тишина, пока Фатьма проводила по всем членам ребенка, затем она уставилась в ее неподвижное лицо. Вдруг торжествующий смех резко нарушил тишину, и Кинза, слух которой был чувствителен к громкому шуму и сердитым голосам, издала испуганный крик.

Фатьма подняла ее и почти швырнула на колени матери.

- Слепая, - заявила она, - совершенно слепая, и ты знала все это время. Ты принесла ее сюда, в дом твоего мужа, чтобы она была обузой для всех нас всю жизнь! Она ведь не сможет работать и никогда не выйдет замуж. И ты прячешь ее, чтобы мы не узнали. О, самая лживая из женщин! Наш муж узнает об этом сегодня же. Ну, а теперь вставай и приготовь ему ужин, а ты, Рахма, раздуй угли. Когда он поест, послушаем, что он скажет.

Девочка испуганно вскочила и принялась раздувать угли, пока не появилось пламя, от которого на стенах заплясали причудливые тени. Зохра, вся дрожа, положила свое дитя в качающуюся деревянную кроватку и стала разминать бобы. Муж должен был появиться с минуты на минуту.

Когда были готовы бобы, послышались тяжелые шаги, и на пороге показался высокий черноглазый человек с темной бородой и резко очерченным ртом. На нем была длинная одежда из домотканой козьей шерсти и белый тюрбан на голове. Он не заговорил ни с женами, ни с детьми, а сел, по-турецки скрестив ноги перед низким круглым столом, и кивнул, чтобы подавали ему. Зохра поставила горячее блюдо посреди стола, и вся семья молча собралась вокруг. Ложек не было. Зохра положила два больших куска хлеба перед мужем и Фатьмой и три маленьких кусочка для себя, Хамида и Рахмы.

- Во имя Аллаха, - пробормотали они, опуская хлеб в миску, думая, что эти слова отгонят злых духов.

А сегодня, конечно, их хижина была полна злых духов - темных духов зависти, злобы, ненависти и страха. Даже маленькая Кинза в своей колыбели, казалось, ощущала эту гнетущую атмосферу, капризничала и плакала. Си Мухамед нахмурился.

- Заставь ее замолчать! - зло произнес он. - Возьми ее.

Мать повиновалась и опять села, прижимая ребенка к груди.

Фатьма подождала, пока муж кончил есть, затем, протянув руку к ребенку, повелительно сказала:

- Дай девчонку мне!

Зохра передала ей свое дитя и заплакала.

- В чем дело? - с раздражением спросил Си Мухамед.

Его жены могут ссориться сколько угодно, жены всегда ссорятся. Но он не любил, когда они делали это в его присутствии. Он весь день пахал на поле и устал.

- В чем дело? - усмехнувшись переспросила Фатьма и поднесла девочку к лампе так, чтобы свет упал на ее лицо. Но она не зажмурила глаза, не отвернулась.

Си Мухамед пристально смотрел на нее.

- Слепая! - закричала Фатьма. - Слепая, слепая, слепая! Зохра знала об этом. Она обманула нас!

- Я не обманывала, - сквозь слезы проговорила Зохра, раскачиваясь взад и вперед.

- Обманула! - опять закричала старуха.

- Замолчите вы, женщины! - строго прикрикнул на них муж, и ссора тотчас прекратилась. В хижине опять наступила тишина. Рахма вся похолодела от страха и придвинулась ближе к угасающим углям.

Отчим внимательно рассматривал личико девочки: подносил свет к ее глазам, делал резкие движения пальцами и наконец убедился, что старая женщина сказала правду.

- Да, - согласился он, - она слепая.

Но ожидаемого взрыва гнева не последовало. Он отдал Кинзу матери, зажег длинную трубку и закурил. Дом уже наполнился тошнотворным запахом, когда отчим медленно произнес:

- Слепые дети могут принести большую выгоду. Смотри хорошенько за этим ребенком. Он принесет нам много денег.

- Как? - с волнением спросила мать, еще крепче прижимая дочь к своей груди.

- Прося подаяние, - ответил муж. - Конечно, мы сами не можем ходить с ней, потому что я всеми уважаемый человек. Но есть нищие, которые будут рады нанять ее, чтобы она сидела с ними на базарах. Люди сочувствуют слепым детям и охотно подают милостыню. Я даже знаю одного человека, который заплатил бы нам за нее, только ей надо немного подрасти.

Зохра ничего не ответила, но Хамид и Рахма обменялись долгим протестующим взглядом. Они знали того нищего, о котором говорил отец, того старика, одетого в грязные лохмотья, который ужасно ругался. Они не хотели, чтобы их дорогая Кинза попала к этому старику. Он плохо обращался бы с ней и напугал бы ее. Отец заметил их взгляды, хлопнул в ладоши и приказал:

- Дети, быстро спать!

Они торопливо поднялись, пробормотали: "Спокойной ночи" и поспешили к своим углам. Свернувшись клубочком на циновке, они натянули на себя узкие полоски одеял и вскоре уснули...

В два часа ночи Хамид неожиданно проснулся. Лунный свет падал прямо в колыбель Кинзы, она шевелилась и время от времени что-то бормотала во сне. Хамид тихо поднялся и подошел к ней. Огромная волна нежности и жалости внезапно охватила все существо мальчика. Он покачал колыбель, нежно погладил сестренку по темноволосой головке. Кинза такая крошечная, такая терпеливая и такая беззащитная! Он позаботится о том, чтобы с ней ничего плохого не случилось. Всю свою жизнь он будет для нее светом и будет защищать ее своей любовью. Вдруг он вспомнил, что сам еще мальчик и полностью зависит от отца. Кинзу могут забрать от него, и его любовь будет бессильна защитить ее. Есть ли более сильная любовь, чтобы защитить ее, и более надежный свет, чтобы вести ее? Хамид не знал этого. Он осторожно наклонился над Кинзой, чтобы поцеловать ее, и тихонько прокрался назад к своему соломенному матрацу. Лицо девочки озарилось улыбкой. Она сунула палец в рот и так умиротворенно засопела в своей лунной колыбели, как маленькая принцесса во дворце.

Глава 3

Когда Кинзе исполнилось два с половиной года, отчим решил, что она может уже работать. Он велел Хамиду носить девочку каждый четверг на базар. Там, сидя у ног нищего, она должна была просить милостыню.

Сегодня Кинза сидела на пороге дома, терпеливо поджидая брата. Было еще совсем рано, и Хамид только что погнал корову на пастбище. Возвратится он не раньше, чем через полчаса. А пока она была свободна и развлекалась как могла.

Когда светило солнце и стояла хорошая погода, она была счастливым ребенком. Никогда не видев света, она не могла ощущать, что ей недостает его, а вокруг было много такого, что давало ей приятное ощущение: тепло и защита материнских колен, объятья сильных рук брата, влажные мордочки козлят, тыкавшиеся в ее руки. Еще было прикосновение теплых лучей солнца к ее телу и веяние ласкового ветерка в лицо. Иногда ей разрешали сидеть вместе с мамой, когда она сортировала зерно, и Кинза набирала полные пригоршни шелухи и пропускала их сквозь пальцы. Это было одно из самых больших удовольствий и развлечений. Также интересным делом было прислушиваться к звукам. Теперь она могла знать, когда к ней шел Хамид по особенному звуку его босых ног по сухой глине.

Вот и сейчас она услышала его приближение, протянула к нему руки и издала радостный возглас. Хамид поднял ее и туго привязал к себе на спину.

- Базарный день, сестренка, - объявил он. - Ты уже позавтракала?

Кинза кивнула. Полчаса тому назад она выпила чашку кофе и съела кусок черного хлеба. Это был самый лучший завтрак, известный ей, и он особенно нравился девочке.

- Тогда пойдем, - сказал Хамид, и они отправились, стараясь держаться в тени оливковых деревьев, потому что уже к девяти часам солнце припекало довольно сильно.

Вскоре оливковые деревья кончились, и тропинка к базару вилась по пшеничным полям, почти готовым к жатве; каждый колосок нагибался под тяжестью золотого зерна, а воздух от запаха мака навевал дремоту. Кинза, которая могла засыпать когда и где угодно, положила голову на плечо брата, закрыла глаза и погрузилась в дремоту, убаюканная мягким шелестом зерна от проносившегося ветра. На дороге в то утро было много народа, потому что по четвергам был ярмарочный день, и все, кто имел что-нибудь продать, приходили через горы и располагались со своим товаром под тенью эвкалиптов. Продавцы сидели прямо на земле, скрестив ноги, а покупатели теснились вокруг них. Кинза боялась этого места. Она не любила тесноты, сутолоки и шума; не любила пыли, которая заставляла ее чихать, и мух, которые кусали ее ноги. Более же всего она не любила тот момент, когда Хамид покидал ее, оставляя под надзором старого нищего. Чтобы как-то облегчить боль расставания, Хамид изобрел план: если в течение недели он мог выпросить, одолжить или украсть гурд (монета стоимостью в 1/10 пенел), он сберегал его до четверга и покупал липкую зеленую конфету, обсыпанную орехами. А облизывать такую конфету было самым большим наслаждением.

Хамид, чувствовавший себя на базаре как дома, ловко прокладывал себе путь через толпу, пока не добрался до места, усыпанного песком, где обычно сидела Кинза и старый нищий. Он пришел немного раньше, чем старик, и, усадив Кинзу, дал ей зеленую конфету, украдкой лизнув ее сначала сам. Девочка зажала ее в правой руке и начала облизывать; левой рукой она крепко держалась за одежду Хамида, чтобы толпа не унесла его от нее.

Им недолго пришлось оставаться одним. Вскоре, шаркая босыми ногами, подошел старый нищий с цветным барабаном в руке. Старик был отвратительно грязным, пальто его походило на лоскутное одеяло разорванное на куски. Хамид вежливо поцеловал его руку и получил монету, которую нищий каждую неделю платил его отцу за Кинзу. Обычно Хамид сразу же уходил после этого, но на этот раз старик не сразу отпустил его, а сказал:

- Когда твой отец придет на ярмарку, скажи ему, что у меня к нему есть дело.

Хамид кивнул, мягко освободился из рук Кинзы и ушел. Кинза заплакала, и нищий шлепнул ее, чтобы она замолчала.

В первой части дня ее работа была не особенно трудной; все, что ей надо было делать, это сидеть с протянутой рукой, подняв лицо к солнцу, чтобы все видели, что она слепая. Старый нищий стоял рядом, время от времени ударяя в барабан, чтобы привлечь внимание. Многие при виде маленького бледного личика девочки жалели ее и давали монеты, которые она тотчас отдавала своему хозяину. Так они сидели до полудня. Солнце начинало палить, пыль становилась гуще, а мухи - надоедливее. Тогда хозяин давал Кинзе кусок ржаного хлеба и кружку воды. Иногда, когда она собирала за утро много денег, он покупал ей сливовый напиток. О, какой это был восхитительный напиток! Девочка старательно облизывала все свои десять пальцев, чтобы ни одна капля напитка не пропала.

Вторая половина дня была тяжелее первой, потому что Кинзу клонило ко сну. Голова ее опускалась все ниже и ниже, а глаза закрывались сами собой. Как ей хотелось к маме на колени! Незаметно она пристраивалась около лохмотьев старика, и ее усталая голова находила недолгий покой. Как только старик замечал это, он сердитым толчком поднимал ее. Она терла кулачками глаза, потягивалась, готовая опять уснуть. Старик снова приводил ее в вертикальное положение, усадив спиной к своему боку, и давал шлепок. Полусонная, она наконец протягивала руку для подаяния. Вдруг нищий поспешно поднялся, и она повалилась набок. Он нетерпеливо усадил ее на место, прорычав:

- Гадкая девчонка! Сиди и проси, пока я не вернусь.

В толпе нищий увидел фигуру отца Кинзы, который искал его. Фермер не хотел говорить с нищим на виду у всех, поэтому они уединились за эвкалиптовым деревом.

- Ты меня звал? - спросил фермер.

- Да, - коротко ответил нищий. - Я ухожу из этой деревни. Деревенские жители становятся жадными, не боятся Магомета и мало дают честным нищим, поэтому я ухожу в большой город на побережье. Я и моя жена. Скоро там будет великий праздник и говорят, что нищие обогащаются на улицах этого города. Вот что я тебе скажу: отдай мне твою слепую девчонку. Ты не принадлежишь к благородной профессии нищих и не сможешь использовать ее, а мне она принесет большую прибыль. За нею будет присматривать моя жена, а я хорошо заплачу тебе за нее.

Отчим Кинзы нахмурился, обдумывая предложение. Он знал, что затевалось худое дело, но ему очень нужны были деньги. Урожай в этом году был плохой, и Кинза будет лишним ртом в доме. Слабое чувство, которое некогда, возможно, было совестью, зашевелилось в нем, но он не захотел прислушаться к нему. В конце концов Кинза ведь не его дочь. Ха-миду одиннадцать лет - почти мужчина, и он скоро сам сможет зарабатывать на жизнь. Рахма выйдет замуж через три-четыре года. А Кинза? Возможно, это первый и последний шанс избавиться от нее.

- Сколько ты мне заплатишь? - спросил он наконец.

Нищий назвал небольшую сумму. Фермер пришел в ярость от такой низости и назвал очень высокую сумму. На этот раз нищий вспылил от такой алчности, но назвал цену чуть выше своей, а фермер, в свою очередь, согласился чуть снизить. Так продолжалось еще некоторое время - страсти то разгорались, то затихали. Можно было подумать, что они готовы убить друг друга, с такой яростью они торговались, но прохожие даже не поворачивали головы в их сторону: все сделки в деревне совершаются таким путем, поэтому никто не удивлялся. Окончательная сумма была установлена точно на середине того, что первоначально запросил каждый из них.

- Ну, ладно, - наконец сказал нищий, - я буду уходить из деревни на рассвете в первый день недели. Когда ты передашь в руки девчонку, я передам тебе деньги, и это все будет сделано при свидетелях.

Оба они остались довольны сделкой, хотя старались не показать этого. Старый нищий возвратился к вновь приобретенной собственности, уверенный, что она собрала много монет во время его отсутствия. Но его вновь приобретенная ничего подобного не сделала. Она укрылась в тени и, свернувшись клубочком, крепко спала, как уставший после игры котенок.

Хамид стоял на краю ярмарки с поднятой вверх головой, глазами прикованный к верхушке мечети, ожидая, когда появится священнослужитель и призовет к молитве. Это должно было быть точно в четыре часа дня, когда ему можно было взять Кинзу домой до следующего четверга.

К этому времени толпа поредела, и Хамид издали увидел свою сестру. Ее уставший вид возбудил в нем еще большее нетерпение поскорее освободить ее. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, затем встал на обе, погрузив босые ноги в горячий песок, но ни разу не отвел глаз от верхушки мечети.

Мечеть была деревенским храмом, здание с четырехугольной башней, своей белизной четко выделявшейся на фоне синего неба. На самой верхушке башни блестел позолоченный полумесяц - символ магометанства. Наконец Хамид увидел, как появился служитель - бородатый и величественный в своем облачении, и начал свою монотонную молитву-призыв. Ее сопровождал колокольный звон, разносившийся по всей базарной площади и дальше, в деревне.

- Един Бог, - провозгласил он, - и Магомет, пророк Его.

Правоверные магометане толпой повалили в храм, чтобы произнести свою молитву. Другие сняли обувь и молились на том же месте, где стояли, повернувшись лицом на восток и кланяясь так низко, что касались головой земли. Для всех их это был призыв к молитве, для Хамида же призыв к освобождению Кинзы. Увидев священнослужителя, Хамид моментально сорвался с места и побежал через площадь туда, где сидела Кинза. Он опять поцеловал руку нищего в знак приветствия и взял сестру на руки. Мальчик дал ей сухой бублик, который она с жадностью сунула в рот. От радости, что она снова в безопасности на руках брата, девочка забыла голод, жажду и усталость этого долгого дня. Удобно устроившись у него на спине, она крепко уснула.

Хамид, слегка пригнувшись под тяжестью ее расслабившегося тела, отправился в обратный путь. Было очень жарко, и он присел под смоковницей немного передохнуть. Он наблюдал за коровами, которые лениво столпились возле реки; немного выше несколько женщин выбивали белье о камни. Сквозь дремоту он думал о реке. Куда она течет? Может быть, пройдя через их долину, она выходит в какой-то неизвестный мир, где он еще никогда не был? Как-нибудь он пойдет по ее течению и выяснит... Может, он дойдет до моря или большого океана?..

Глава 4

С наступлением темноты вся семья опять собралась вокруг глиняной чаши и ужинала при слабом свете горящих углей и свечи. Кинза была бодрой после крепкого сна и сидела на коленях у матери, открывая рот, как голодный птенчик. Хамид с любовью наблюдал за ней и, вспоминая тяжесть ее усталого маленького тельца на своей спине, думал: никогда он не оставит ее и будет защищать...

Слабый ветерок проникал в хижину через открытую дверь и приносил запах лекарственных трав, которые росли в кадках около хижины. Хамид, уставший от пути по жаре, пошел спать на свою циновку. Во сне он видел нищего, который становился все больше и больше, пока не достиг огромных устрашающих размеров, и он стоял между ним и Кинзой... Со страхом он проснулся. Спокойно светила луна, а взрослые все еще сидели за столом, разговаривая у потухших углей. В серебристом свете луны он ясно видел их лица: жестокое и решительное у отца, злорадно-довольное у Фатьмы, бледное и умоляющее у матери.

- Это единственное предложение, какое мы можем когда-нибудь получить за нее, - сказал Си Мухамед с оттенком упрямства. - Она на всю жизнь будет обеспечена.

- Всю жизнь? - с горечью воскликнула его мать. - Жизни не будет! Она умрет, ведь она такая маленькая и такая слабая.

- Слепому ребенку лучше умереть, - заметила Фатьма.

Мать сердито повернулась к старой женщине, но отец утихомирил их обеих, подняв руку.

- Замолчите вы, глупые женщины! - приказал он. - Больше не будем говорить об этом. Ребенок должен пойти со мной через три дня.

Он величественно поднялся, Фатьма тоже встала, но Зохра осталась сидеть у потухшего огня, согнувшись и качаясь взад и вперед при лунном свете. "Моя маленькая дочь! Моя маленькая дочь!" - шепотом причитывала она.

Хамид лежал совсем тихо и смотрел на нее. Он не смел ни заговорить, ни подойти к ней, потому что боялся разбудить отчима. Но его горячее маленькое сердце учащенно билось, а в мыслях он уже твердо решил: "Этого не будет! Я не позволю забрать ее! Этого не будет!" Он видел, как лунный свет передвинулся от двери и охватил колыбель, где лежала Кинза со своими детскими снами. Он видел, как забрезжил слабый летний рассвет, и услышал первый крик петуха и движение коровы в стойле. Все это время он лежал и думал, думал, думал... Но он ничего не смог придумать и уснул перед самым рассветом так крепко, что проспал обычный час вставания. Отчим разбудил его небрежным толчком ноги:

- Проснись ты, ленивец! Давно пора выгонять коз на пастбище!

Хамид скатился с циновки, наскоро умылся и поспешно стал есть свой завтрак. Жуя хлеб и мелкими глотками попивая кофе из чашки, он украдкой поглядывал на мать. Она была бледнее обычного, с темными кругами под глазами, но не выглядела такой несчастной, какой он ожидал увидеть ее. На ее лице он видел выражение твердой решимости, как будто она пришла к какому-то вполне определенному решению. Один раз Хамид поймал на себе ее взгляд и ответил тем же решительным и твердым взглядом. Она приподняла брови, и он слегка кивнул. При малейшей возможности они будут держать совет.

Глава 5

Им не пришлось долго ждать. Хамид выгнал коз и оставил их за живой изгородью, скрытыми от глаз. Куском хлеба, сэкономленным от завтрака, он подкупил друга, чтобы тот присмотрел за ними, а сам прокрался назад к дому и через щель в заборе стал наблюдать.

Вскоре он увидел, как его мать прошла в амбар, где находились жернова. Через несколько минут незамеченным он проскользнул туда же. Сидя с поджатыми под себя ногами, она крутила тяжелое колесо, и в амбаре носился приятный запах молотого зерна. Хамид присел рядом и положил руку матери на плечо.

- Мама, - прошептал он, - вчера вечером я все слышал. Это тот старый нищий хочет купить Кинзу?

Мать внимательно посмотрела на него; ее спокойный взгляд с минуту задержался на нем, как бы оценивая силы сына. Хотя это и был маленький худенький мальчик, но все же он был крепким и выносливым и очень любил Кинзу.

- Так хочет мой муж, - ответила она, - но я говорю, что этого не будет! Я не хочу, чтобы Кинза голодала на улице. Нет, Хамид, ты должен унести ее куда-нибудь... Ты можешь спасти ее, если захочешь.

- Я? - с удивлением воскликнул Хамид. Но взгляд, которым глядел он на мать, был смелым и решительным, даже немного веселым.

- Слушай, - сказала мать. Она перестала молоть, повернулась к нему и положила руку на его колено.

В прохладном, слабо освещенном амбаре ее голос звучал для Хамида странно впечатляюще, будто ее слова отпечатывались в самой его душе. Пока она говорила, он не сводил глаз с ее лица и потом всю жизнь помнил то, что она сказала ему тогда.

- Четыре года тому назад твой отец во время великого паломничества на могилу святого пошел туда вместе со мной. Это было далеко, нужно было идти через гору, и мы оставили вас, детей, с бабушкой. Взяли только Авессалома, потому что он был еще грудной; я несла его на спине. После того, как мы побывали на могиле, твой отец пожелал идти дальше в город, чтобы поторговать на ярмарке; это было в двадцати милях. Мы шли весь день от восхода до заката солнца. Страшно палило солнце, машины проносились мимо, поднимая клубы пыли, так что мы почти задыхались от нее. С трудом добрались мы до города. Мои ноги были изранены и в волдырях, а Авессалом все время плакал, у него был жар. Глаза его опухли и не раскрывались. Я вымыла его глаза чистой водой, но это мало помогло. Спать нам пришлось под открытым небом во дворе гостиницы.

Когда мы проснулись, я почувствовала облегчение, но глаза Авессалома опухли еще больше. Твой отец ушел на ярмарку, а я сидела с ребенком на руках, защищая его глаза от солнца и отгоняя мух, которых было очень много, потому что во дворе было много ослов. Пока я так сидела, вышла какая-то женщина и заговорила со мной. Во время разговора она случайно увидела ребенка.

- Твой ребенок болен? - спросила она.

- Да, - ответила я и показала ей его лицо. Она быстро встала и сказала:

- Пойдем со мной, не теряя времени. Я поведу тебя к одной английской медсестре. Она даст твоему дитяти хорошее лекарство и вылечит его. Она вылечила моего маленького сына, когда ему в глаза попала колючка.

Я медлила.

- У меня нет денег, - объяснила я.

- Это неважно, - ответила женщина, - она святая женщина и лечит без денег, ради любви своего Святого. Он добрый Святой и имеет жалость и милосердие к бедным.

- Но, - возразила я, - англичане богатые и живут в роскошных домах. Она не примет меня.

- Нет, она живет в таком же доме, как мы все, - ответила женщина, - и кто приходит к ней за исцелением, тоже бедные. Она никому не отказывает, говорю тебе, что она принимает всех во имя своего Святого.

Итак, я пошла за ней, хотя и очень боялась, но со страстной надеждой получить лекарство, которое вылечило бы моего мальчика. Она провела меня к крайнему дому на узкой улице. Дверь была открыта, и много людей выходило из дома: все бедные, как и я, с детьми, привязанными на спинах. Некоторые несли бутылочки с лекарством, и у всех были радостные лица.

Мы пришли как раз вовремя, потому что в комнате почти никого не было, и чуть позже мы бы не застали эту сестру дома. Это была высокая белокурая женщина с голубыми глазами. Я ни разу не видела женщин, подобных ей. Она разговаривала со всеми очень любезно, и я видела, что обращалась она с детьми так, будто это были ее родные дети. Пока я наблюдала за ней, мой страх прошел и, когда все ушли, я подошла к ней и показала Авессалома. Она подвела меня к циновке, и мы сели вместе. Она взяла Авессалома на колени и осмотрела его глаза. Руки ее были очень нежными, он даже не заплакал. Она задала мне много вопросов о нем, затем дала лекарство от лихорадки и мазь для глаз.

Пока она ходила за всем этим, я рассматривала картину на стене. На ней был изображен человек с добрым лицом, который держал на руках маленького ребенка, а много других детей, ухватившись за его одежду, смотрели на него. Я спросила женщину, кто этот человек, и она ответила, что Его зовут Иисус, которого Бог послал на землю, чтобы показать нам путь в Небесное царство. Она много рассказала о Нем: как Он лечил больных, делал слепых зрячими и любил всех людей - бедных и богатых, взрослых и детей. Я не могу вспомнить все, что она говорила, но я знаю, что она любила того Человека на картине и хотела быть похожей на Него. Вот почему она принимала всех больных, была к ним добра и давала лекарство. Вот почему она приняла и моего Авессалома...

Зохра замолчала, а затем медленно продолжала:

- Я думаю, что ради того Человека на картине она приютит у себя Кинзу. Тебе нужно будет отнести

Кинзу к ней. Ты должен отправиться сегодня вечером и прятаться днем, потому что Си Мухамед, конечно же, будет искать тебя; ему не следует знать, что ты ушел, до завтрашнего вечера. Завтра рано утром я отправлю Рахму с козами, пока он еще будет спать, а о Кинзе он никогда не спрашивает, но я положу подушку в ее колыбель на случай, если Фатьма заглянет. Ко времени, когда он возвратится домой с работы, будет темно и нельзя будет искать тебя ночью. А через день ты уже будешь почти в городе.

В глазах Хамида промелькнули страх и волнение, но он только спросил:

- Как я найду дорогу?

- Я думала об этом, - ответила мать. - Есть только один путь, которым ты можешь идти. Если ты пойдешь по главной дороге, тебя там увидят, да это и самый длинный путь. Путь напрямую через горы очень пустынный, и ты можешь заблудиться. Есть третий путь, и тебе надо его избрать. Идти надо вдоль реки до конца долины, а потом перебраться через гору. Она высокая, но надо перейти через нее. С вершины ты увидишь другую реку в долинах. Если ты будешь держаться дороги вдоль этой реки, ты вскоре дойдешь до большой главной дороги, по которой ходят грузовики, груженные лесом. Может, тебя кто подвезет на машине, потому что город находится от того места в пятидесяти километрах. Если же никто не подвезет, то надо будет пройти пешком. Да поможет тебе Бог!

- А потом, когда я уже буду там? - тихо спросил мальчик.

- Когда ты будешь там, - ответила мать, - то должен найти дом той английской сестры. Никого не спрашивай, ищи сам. Она живет на улице за базаром, дом ее напротив гостиницы, последний на той улице. Придешь к ней, расскажи всю нашу историю, отдай ей Кинзу. Она сама решит, что делать дальше. Хамид с сомнением посмотрел на мать.

- А что, если она не захочет взять Кинзу? - спросил он.

Мать уверенно проговорила:

- Она не откажется взять ее. Она говорила мне, что ее Святой никого не отвергал. Я знаю, что ради своего Святого она приютит Кинзу. А теперь тебе надо возвращаться к козам, а мне заканчивать молоть зерно, иначе Фатьма рассердится. Запомни все, что я сказала тебе. А я спеку тебе на дорогу несколько булочек.

Не вполне осознавая действительность, Хамид встал, чтобы идти к козам. Пока они разговаривали, солнце уже поднялось над горою. Животные мирно паслись, река искрилась на солнце, спелые колосья пшеничного поля тихо покачивались от слабого ветерка - все в мире было совершенно так же, как вчера, но в глазах мальчика все было по-другому. Его друзья, горы, показались вдруг совсем незнакомыми и грозными теперь, когда он должен был проходить через них один, и ему больше не хотелось знать, куда течет река. Однако, несмотря на страх, ему и в голову не приходило отказаться от предложения матери...

Хамид тихонько свистнул. Несколько молодых козочек, пасшихся рядом, подошли к нему и уткнулись мордочками в его колени. Он вдруг остро ощутил, что любит их и будет скучать за ними. Это были козочки, которых он учил ходить, носил на руках, когда они уставали, и бил хлыстом, когда они шли на пшеничное поле. Мальчик ласково почесал их за ушами возле маленьких рожек и подумал: увидит ли он их опять? Впервые он стал размышлять о своем собственном будущем. Ему, конечно же, нельзя будет возвращаться домой еще долго-долго, потому что отчим будет сильно гневаться на него.

В тот вечер мальчик рано привел козочек домой и весь вечер тихо сидел рядом с матерью, наблюдая, как они с Рахмой пряли пряжу. Обе работали усердно, потому что Фатьма следила за ними. Мальчик не смел заговорить с матерью, отчего его маленькое сердце наполнилось печалью и тоской. Он никогда ни одной ночи не проводил без нее, за исключением того пятидневного паломничества. А теперь он должен оставить ее на долгое время. Он чувствовал ее молчаливую любовь к себе, утешающую и ободряющую.

Вечер переходил в сумерки. Небо вспыхнуло от заката солнца и снова побледнело. Наступила ночь. Хамид смотрел на все это, как и тысячи раз прежде, но в этот раз все было иначе. Первый раз в своей жизни он не хотел есть, когда вся семья собралась за столом, но он заставлял себя, чтобы отец ничего не заметил. Затем, не говоря ни слова, он вышел и лег у двери, ожидая, борясь со страхом, мыслями, пока не появится луна и заснет отчим. Он видел, как наконец лег отец, и прислушивался до тех пор, пока его дыхание не стало ровным и глубоким. Еще немножко. Но вот он уже захрапел во сне. Хамид осторожно сполз с циновки и неслышанными шагами пробрался в амбар. Старый пес навострил уши, загремел цепью. Хамид затаил дыхание. Если пес залает, весь план разрушится. Он присел рядом с собакой, лаская ее и без слов умоляя замолчать. Она лизнула мальчика в лицо недоуменно, но преданно.

Так, обняв собаку, он сидел в ожидании, прислушиваясь, не идет ли мать. Знакомые запахи коз и молотого зерна окружали его, но тропинка - белая лента при лунном свете - манила и влекла его в неизвестность. Он вскочил, как только его мать с Кинзой на руках бесшумно, как привидение, появилась из-за амбара. В полном молчании она привязала Кинзу к его спине. Ребенок не понимал, что происходит, но с полной доверчивостью положил голову на его плечо и снова крепко уснул. Мать привязала две булки хлеба к плечу Хамида, взяла обе его руки в свои и поцеловала их. Он в свою очередь также приложил ее пальцы к губам и прижался к ней на какой-то миг. Ни слова не было сказано между ними. Она мягко отстранила его от себя и стояла, пока он не вышел за ворота и скрылся из виду. Затем, довольная тем, что сделала, она возвратилась в хижину - к пустой колыбели и гневу своего мужа.

А Хамид, подобно маленькому судну, освободившемуся от якорных цепей и уплывающему в неизвестные моря, отправился в путь по своей серебристой дорожке-тропинке...

Глава 6

Недолго эта тропинка оставалась серебристой. Она нырнула под черные тени оливковых деревьев, и Хамид вздрогнул и споткнулся о корень. Но он продолжал быстро идти вперед. Пройдя мимо беспорядочно разбросанных хижин, он добрался до вершины холма, запыхавшись от тяжести на спине, и остановился, чтобы последний раз посмотреть на свой дом. Он отчетливо видел его: живую изгородь, окружавшую двор, и все, что до сих пор было его миром. Ему хорошо жилось в том мире, пока была теплая погода и отчима не было дома. Затем он перешел через перевал, и дом исчез из вида. Вместо него перед мальчиком простирался новый, неизвестный мир и извивающаяся дорога, уходящая в горы.

Когда Хамид проходил мимо деревенского кладбища, страх охватил все его существо. В этом месте смерти, безусловно, должны обитать злые духи. Он хотел бежать, но вспомнил, что недалеко находятся могилки его трех маленьких братьев, а духи детей, по крайней мере, не могут быть злыми. Вдруг он подумал: а где они находятся? Может, тот Святой, называемый Иисусом, который брал на руки маленьких детей, имеет к ним, украденным смертью, сострадание? Он тихо произносил это имя, как талисман, от всего того, что могло бы повредить ему, и вскоре благополучно добежал до реки, о которой упоминала мать.

Мальчик продолжал идти вперед по каменистой дороге. Ноги его были в ссадинах и болели. Веки отяжелели, и он шел как во сне. Кинза лежала на спине тяжелым грузом и, казалось, становилась с каждым шагом тяжелее.

Ночь подходила уже к концу. Из-за гор стал проглядывать свет. Теперь ему предстояло взобраться вверх. С отяжелевшими глазами, израненными ногами, бледный и замерзший, мальчик оглянулся назад. Он прошел за ночь довольно много, и так как отчим не обнаружит его побег до вечера, он сможет в безопасности перейти через гору еще днем. А завтра ему придется прятаться до захождения солнца.

Вскоре проснулась Кинза. Хамид отломил два куска хлеба, и они молча съели их. Потом он повел ее к маленькому ручью, умыл и дал напиться с ладоней. Он хотел, чтобы она выглядела чистой и опрятной, когда они доберутся до своего неизвестного друга. Это было так важно! Как жаль, что он не взял кусочек от семейного гребешка - причесал бы ее, чтобы она не была похожа на заброшенную куклу. Он постарался пальцами распутать ее волосы, но Кинзе это не понравилось, и она шлепнула его. Будучи усталым и в плохом настроении, он в ответ тоже шлепнул ее, результатом чего был громкий рев и требование дать ей маму и утреннюю кружку черного кофе. Некоторое время они сидели у ручья надутые, фыркающие и несчастные.

Но скоро гнев Кинзы прошел, она ощупью добралась до брата, уютно примостилась у него на коленях, сунула палец в рот и простила ему.

Мальчик с отчаянием посмотрел на нее. Она была такая тяжелая, а у него так сильно болела спина. Но надо было идти, пока солнце еще не так сильно припекало. И он пошел с привязанной к спине девочкой по извилистой тропинке, поднимавшейся в горы все круче. Он радовался тому, что тропинка шла вдоль ручейка. Каждые десять минут он наклонялся, чтобы освежить лицо, руки и ноги. Но вот ручей остался позади, и Хамиду пришлось взбираться через низкорослые оливы. Кинза, которая хорошо выспалась ночью, подпрыгивала на спине и больно ударяла по натертым плечам, а солнце поднималось все выше, обжигая голову. Мальчик знал, что нужно сделать остановку. Если он сейчас не ляжет где-нибудь, то уснет на ходу. Перед его глазами все расплывалось. Но где? Вдруг он заметил впереди желтое пятно, это было пшеничное поле. Он не помнил, как добрался туда, и, конечно, не заметил, что в опасной близости от поля находилась деревушка. Он ползком забрался в самую середину поля, лег среди колосьев и крепко-крепко уснул. Густое поле надежно спрятало его.

Любознательная и бодрая Кинза не понимала причины столь долгого сидения в таком неудобном месте. Дома она гуляла, где хотела, а здесь везде колючие стебли. Кроме того, Кинза очень хотела есть. Мама никогда не покидала ее раньше, она, наверное, где-то здесь недалеко. Только бы выйти из этого странного места. Она решительно стянула с себя большой платок и стала пробираться вперед, следуя безошибочному инстинкту идти к свету. Без труда она вышла на край пшеничного поля и вся обратилась в слух. И, о радость, ее ухо уловило слабое жужжание жерновов. Жернова - это значит мама, а мама - это значит кров и пища, удобства и безопасность.

С криком радости девочка направилась в том направлении, вытянув вперед руки. Женщина, сидевшая у двери хижины, услышала этот крик, подняла глаза и замерла в испуге, как будто увидела привидение. Неуверенным шагом к ней направлялась странная фигура. Это был крошечный ребенок в грязном ситцевом платье с протянутыми вперед руками и поднятым к свету лицом. Ее волосы, походившие на густой черный куст, были увенчаны желтыми стебельками соломы. Она вся была покрыта пшеничной мякинкой и вдруг начала чихать, а женщина продолжала сидеть, уставившись на нее.

Как только прекратился шум жерновов и не стало больше путеводного звука, Кинза остановилась в нерешительности. Затем протянула руки и произнесла одно единственное слово "има".

У той молодой женщины прошлой зимой умер единственный сын, и она похоронила его под снегом. И вот теперь, когда этот ребенок так нерешительно остановился и пролепетал то слово, которое она жаждала услышать вот уже шесть месяцев, она не задумываясь схватила дитя в свои объятья и начала ласкать и целовать его. Кинза сначала сопротивлялась и плакала. Она поняла, что это была не ее мама, но тем не менее ласкавшие ее руки были сильными, надежными и очень нежными. Ее тельце расслабилось, она легла спокойно и попросила пить. Новая мама принесла девочке чашку молока, и та, держа ее обеими руками, с большим удовольствием выпила все до последней капли. Затем, свернувшись калачиком на коленях у женщины, она уснула.

Хамид проснулся под вечер и лежал, удивляясь, где он находится. Ему казалось, что он находится под золотой крышей, так как пожелтевшие колосья отражали яркие солнечные лучи. Все тело его болело, но он чувствовал себя отдохнувшим. Постепенно память его прояснилась, и он с беспокойством вскочил на ноги: "Где Кинза?" Но он, несмотря на испуг, знал, что надо быть осторожным. Он прополз до края поля и украдкой выглянул из-за колосьев в том направлении, куда она, должно быть, ушла. То, что он увидел, привело его в величайшее изумление.

В пятидесяти метрах от того места, где он прятался, стояла хижина, а на пороге, чувствуя себя как дома и, очевидно, совсем позабыв о нем, сидела Кинза и ела черешню. Ее новая мама сидела рядом и смеясь пыталась привести в порядок ее волосы. За этой хижиной полукругом располагалась вся деревушка.

Хамид лежал совершенно неподвижно, но вид черешен напомнил ему о голоде, и его рука потянулась к хлебу. Жуя его, он думал, как же теперь поступить. Мальчику было стыдно: они потеряли весь день и хуже всего, что Кинза ушла во вражеский лагерь, потому что эти люди услышат, конечно, что в соседней деревне пропала девочка. Он не должен показываться им на глаза...

Когда солнце село за горизонт, луна осветила деревушку и все совершенно успокоилось, на пшеничном поле послышался шорох. Неслышными шагами Хамид пересек открытое пространство и заглянул в хижину. Муж женщины лежал на циновке, громко храпя, а жена спала у его ног. На циновке не оказалось места для Кинзы и ее положили в кроватку около двери, укрыв козьей шкурой. Хамид наклонился и взял ее на руки. Она слабо вздохнула и открыла глаза. Мальчик тихо произнес ее имя и, считая, что все в порядке, она прильнула к нему; ни молоко, ни черешня не имели силы лишить чувства привязанности к брату. Хотя она хорошо провела день, но чувствовала, что что-то было не так. Сейчас она была в безопасности в руках своего брата.

Пять минут спустя испуганный мальчик с бьющимся сердцем спешил по крутому склону вверх, прижимая к себе сестренку. Бесшумно, как привидение, он спас ее, и Кинза при этом вела себя отлично. Крепко прикрепив ее к спине, мальчик решительно продолжал путь.

Глава 7

Хамид дошел до вершины как раз перед рассветом, сильно уставший и прихрамывающий. Ночи на горном высоком перевале холодные даже летом, а Хамид и Кинза были очень легко одеты. Девочка начала кашлять и чихать. Брат ее был настолько уставшим, что бессильно опустился на корточки с подветренной стороны испанского форта, откуда часовые следили за долиной, и стал ждать наступления утра. Сам форт или пост находился над его головой. Дорога шла некоторое расстояние по гребню, а потом опускалась вниз. Куда бы он ни посмотрел, везде видел горы, горы - гряда за грядой скалистые пики, розовые от восходящего солнца. Хамиду казалось, будто он находится на вершине мира в таком месте, куда не ступала нога человека.

Однако одно место во всем окружающем ландшафте наполняло его страхом, и он любыми путями решил избежать его. На дальнем краю гребня находилось испанское поселение с белыми постройками, множеством солдат и наблюдательными пунктами. Если каким-то образом отчим сообщил о нем полиции накануне вечером, то те, безусловно, сообщили бы на этот пост, чтобы они следили за дорогой. Ясно, что в таком случае он должен сойти с дороги и пробираться напрямую через кусты до реки в долине. Там он мог бы немного отдохнуть где-нибудь в оливковой роще, а после захода солнца продолжать путь по дороге.

Привязав Кинзу к спине, он выступил из своего укрытия и почти столкнулся с двумя всадниками, поднимавшимися по другую сторону форта. Хамид остановился как вкопанный, тупо уставившись на них. Оба они были из его деревни и знали мальчика в лицо. Всадники тоже уставились на него. Один из них соскочил с седла, схватил Хамида и воскликнул:

- Это мальчишка Си Мухамеда. Тот, который убежал от него позавчера.

Хамид изловчился, выскользнул из его рук и помчался вниз с горы. Его резкое движение испугало лошадь, и она встала на дыбы.

К тому времени, пока всадник полностью справился с лошадью, мальчик был уже далеко. Не обращая внимания на корни и колючки, на порезанные кровоточащие ноги, он несся вперед, не смея оглянуться, каждое мгновение ожидая, что на его плечо опустится тяжелая рука, и Кинза будет отобрана у него.

А тот человек, держа в руках уздечку, стоял на гребне и следил за Хамидом. Он сделал все, что мог, и не собирался бросаться в погоню по колючим кустам в своих новых желтых ботинках с узкими носками. Это, в конце концов, не его дело. Он пожал плечами, сел на лошадь и поехал дальше. Он донесет полиции в испанском поселении. Это их дело, а совсем не его - гоняться за беглецами.

Но бедному Хамиду казалось, что его настигают, и он продолжал с большим трудом бежать, а Кинза, которую совсем растрясло, издавала отрывистые вопли у него за спиной. Он не видел избавления и боялся остановиться, но вдруг зацепился ногой за корень и упал со всего размаху. Он тут же, не медля ни секунды, вскочил на ноги, весь перепачканный и в синяках, и тотчас увидел перед собой выступ скалы. Он, как слепой, шатаясь, направился к ней, обогнул ее и оказался возле тростниковой хижины, рядом с которой находился сарай для коз. Хамид, боясь, что в любую минуту из-за скалы появятся его преследователи, а это единственное убежище, юркнул в темноту сарая. У одной стены была навалена куча соломы, и Хамид спрятался в ней. Как загнанный кролик, лежал он там с полчаса, тяжело дыша и вздрагивая от страха.

Наконец его сердце стало биться более спокойно, он вылез из-под соломы и стал обдумывать положение. Снаружи все было спокойно. От находящегося невдалеке дома слышался только веселый крик маленьких детей да стук ведер. Однако сам мальчик чувствовал себя очень больным: он весь горел и ужасно болела голова, руки и ноги были тяжелые, одеревенелые. Во рту у него пересохло и томила сильная жажда. Кинза тоже выглядела несчастной и хотела пить. Она издавала звуки, напоминающие жалобное мяуканье голодного котенка, и никакие мольбы брата не могли заставить ее замолчать. Если бы кто пришел в сарай, он бы, конечно, услышал ее. Мальчик в отчаянии оглянулся назад и увидел козу с козленком. Настроение у него тут же поднялось: он нашел решение проблемы. Хамид привык иметь дело с козами, а у матери с козленком должно быть много молока. Хамид прокрался к двери, осторожно выглянул и взял глиняный черепок. Затем, не спуская глаз с хижины, он погладил козу за ушами; она доверчиво полизала ему руки, признав его за специалиста, каковым он и был. Так они подружились. Он лег на землю рядом с козленком и начал доить козу в черепок. С радостью принес он сестренке свежее, теплое, пенистое молоко. Она подняла головку со своего соломенного гнезда и выпила все до капли.

- Еще! - захныкала Кинза.

Хамид несколько раз повторил эту процедуру, потому что в черепок входило мало молока, а они оба были голодными с пересохшими губами. Щедрая коза дала много молока, они покрошили в него сухого хлеба и хорошо подкрепились. Когда они так угощались, в сарай вошла маленькая девочка, неся для козы пучок свежей травы. Хамид затаил дыхание и пригнул Кинзу к земле, и девочка в сумраке сарая ничего не заметила.

Волнение при доении козы, боль в ногах, лихорадка во всем теле не давали возможности уснуть, и Хамид все утро лежал с открытыми глазами. Кроме того, он боялся уснуть из-за склонности Кинзы к путешествиям. Он поискал, чем бы привязать ее к себе, но ничего не нашел, а выйти не осмелился.

Вдруг разум мальчика затуманился, страхи рассеялись, и его охватила сонливость. Крепко прижав к себе сестренку, он уснул.

Во сне он расслабился, и Кинза, услышав его глубокое ровное дыхание, поняла, что теперь она может делать все, что пожелает, и освободилась из его объятий. Она не могла уяснить себе "привязанность" брата к этому душному неуютному сараю, которую она не разделяла ни в малейшей степени. Выползши из своей норы, что-то лепеча и негодуя, она поковыляла прочь от этого места. Ее вчерашняя вылазка привела ее прямо к матери. Сегодня ей повезло не менее.

Сделав несколько неуверенных шагов, Кинза натолкнулась на козу. По знакомому запаху и грубой шерсти она сразу узнала это животное. Девочка чувствовала себя как дома. Она стала ласкать козу, нащупав уши, стала почесывать их, а затем ее крохотные пальчики передвинулись к носу козы. Итак, найдя то, что искала - дружелюбное общество и мягкое место, чтобы лечь - она примостилась под козьей бородой и, свернувшись калачиком, приготовилась уснуть. А маленький козленок, вне всякого сомнения почувствовав ревность, посеменил к своей матери и тоже просунул мордочку ей под шею. Так они и лежали вместе - новорожденный козленок и потерявшийся ребенок, оба довольные своим положением.

Время шло. Вскоре в сарай вошла хозяйка с ведром в руке, чтобы подоить козу. Сначала она подумала, что у козы появился второй козленок, но, всмотревшись внимательней, увидела маленькую девочку.

- Господи, помилуй! - воскликнула она. - Это же ребенок!

Она в недоумении огляделась вокруг и увидела Хамида.

- Господи, помилуй! - повторила она. - Здесь еще один!

Она решительно направилась к нему и толкнула босой ногой. Хамид проснулся и испуганно постарался сесть. Он не совсем еще проснулся, однако сразу понял, что пойман, как мышь в мышеловке. Его голова все еще сильно болела, он не смог сдержаться и расплакался.

- Перестань! - проговорила женщина, хлопнув его по спине. - Ты не из нашей деревни. Кто ты и откуда пришел?

Хамид смотрел на нее, пытаясь сдержать слезы. Он хотел сказать неправду, но все же в данном случае решил не лгать. И он чистосердечно рассказал всю историю. Женщина внимательно слушала его и кивала головой. Когда он кончил, она одобрительно посмотрела на него: история его была правдоподобная. Она сама была уже дважды замужем, и ее первый муж был очень жесток к ней и к ее ребенку. Он развелся с ней, когда ей было только пятнадцать лет, поэтому она готова была выступить с дубиной против всех мужей вообще. Она сочувствовала этой бедной незнакомой женщине, которая не побоялась рискнуть многим ради спасения своего дитяти. Кроме того, у нее было доброе материнское сердце, а этот мальчик был явно болен.

Женщина подоила козу и с ведром в правой руке и с Кинзой под левой направилась к дому, а Хамид прихрамывая шел сзади.

Внутри хижины было довольно темно. Трое маленьких детей сидело вокруг кипящего глиняного котла, терпеливо ожидая мать. Вскоре вошел ее муж, пригнавший с гор отару, и все собрались вокруг стола к ужину.

Хамид, который два дня ничего не ел, кроме хлеба и молока, набросился на еду с большим аппетитом, и все казалось удивительно вкусным. Он почувствовал, как силы возвращаются к нему. Хотя одну ночь, по крайней мере, он будет в безопасности и под кровом. От сознания этого у него даже перестала болеть голова. Он посматривал на женщину, сидевщую напротив, как на доброго ангела с неба.

После ужина все три девочки легли на козьих шкурах и тотчас уснули в компании кошки с тремя котятами. Отец вышел во двор, чтобы доить коз, жена последовала за ним, так как она хотела с ним поговорить.

Возвратившись, она подошла к Хамиду, который сидел возле огня вместе с прильнувшей к нему Кинзой, и сказала:

- Мой муж охотно желает помочь тебе. Он собирается завтра ехать на базар с абрикосами, нанял грузовик и возьмет вас с собой. Если кто спросит, скажи, что вы мои племянники. У моей сестры есть сын приблизительно твоего возраста и дочь, как Кинза. Грузовик высадит вас в двадцати километрах от города на главной дороге; может, вас еще кто-либо подвезет, а если нет, то придется идти пешком - это не очень далеко.

Она взглянула в его довольное, раскрасневшееся от жара огня лицо и внезапно ощутила жалость к нему: какой он маленький и беспомощный! И подобно тому, как Господь много-много лет тому назад, она взяла чашку с водой, полотенце и, наклонившись, вымыла его израненные ноги. Затем разорвала чистую тряпку на узкие полоски, смочила оливковым маслом и перевязала его раны. Когда все было сделано, она уложила его вместе с сестренкой на козью шкуру и укрыла такой же шкурой. Хамид, благодарный и ничего не боявшийся, уснул почти моментально. А женщина села на ступеньку и сидела там долгое время, сложив на коленях руки и задумчиво глядя в темноту. Ее объяло торжественное настроение. Ей казалось, что в доме ее водворилось что-то незнакомое, чудесное и осеняет ее и спящих детей.

Она поступила по зову сердца, по принципу любви, хотя ничего не знала о Боге любви, который сказал: "Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает".

Глава 8

На следующий день к вечеру Хамид стоял у стен города, к которому так долго добирался. Он чувствовал себя покинутым и одиноким, как никогда раньше. Во время своего путешествия он тоже был одиноким, но не чувствовал этого так остро, ведь он был пастухом, привыкшим к уединению в горах.

Небо и безлюдье не таили в себе никакого ужаса, и он привык довольствоваться собственным обществом. Но это множество людей, мулов, коз, толкавшие друг друга в городских воротах, и толпа оборванных детей, чувствовавших себя в своей стихии, пугали его.

Хамид продолжал стоять в прохладной тени, падавшей от ворот, наблюдая за окружающим и обдумывая, как ему поступить дальше. Он помнил совет матери: не спрашивать никого. И так как она описала довольно подробно месторасположение этого дома, он решил, что сможет найти его сам, ни к кому не обращаясь. Еще он подумал, что надо подождать темноты, прежде чем войти в город. Так ему легче будет проскользнуть незамеченным. Но с наступлением сумерек он заметил, что владельцы магазинов включили свет по обеим сторонам улицы, и все проходящие по улице были видны как днем. Видимо, в этом устрашающем месте не бывает темноты и потаенного убежища. Но чем скорее он освободится от Кинзы, тем лучше.

Итак, Хамид робко пошел вдоль булыжной мостовой, восхищаясь прекрасными товарами, выставленными в витринах магазинов: яркие шелка и шали, разноцветные леденцы, разнообразные фрукты и хлебные изделия. Ему казалось, что все это сказка. Как зачарованный, с блестящими глазами он пристально вглядывался во всю эту красоту - волшебный город, где все сверкает и поражает великолепием, где, вероятно, никто не болеет, не страдает, не голодает, не мерзнет от холода. Мальчик совсем позабыл об одиночестве и страхе и внимательно вглядывался в лица прохожих, но ни один не улыбнулся ему, не посмотрел на него доброжелательно, никто не приветствовал его войти в этот город.

Так он дошел до фонтана, брызги которого летели во все стороны. Там он увидел девочку с ведрами. Она показалась ему очень доброй, и он робко спросил ее, как пройти к гостинице за базаром. Она указала ему направление и пошла домой.

До гостиницы было недалеко. Проход под аркой вел во двор, где было много мулов и ослов. Хамид увидел группы людей, приехавших на базар со своими товарами. Ему так хотелось войти и отдохнуть в соломе, но у него нечем было платить за место в гостинице. Кроме того, он чувствовал, что нужно покончить со своим делом этим же вечером.

Мальчику надо было идти по улице, которая находилась напротив гостиницы. Это была короткая улочка, упиравшаяся в глухую стену, а дом, как сказала мать, был самый последний налево. Нетрудно будет найти его, и Хамид уверенно зашагал вперед. Улица немного изгибалась в сторону, и он остановился. То, что он увидел в конце ее, чрезвычайно удивило его. При слабом свете уличного фонаря у последнего дома налево стояла толпа мальчиков, грязных, оборванных, как и он, в ожидании чего-то. Пока он наблюдал за ними, дверь дома отворилась, и луч яркого света упал на мостовую. Дети ринулись вперед, спотыкаясь друг о друга, и исчезли за золотым проемом двери. В этот момент он услышал шаги позади себя, и еще три оборвыша пронеслись мимо, скрывшись в доме.

В то время, как Хамид продолжал стоять в тени на том же месте, не отводя взгляда от широкого луча света на улице, из дома послышалось пение. Для большинства читателей это пение показалось бы пронзительным и немузыкальным, но Хамид никогда не слышал ничего более прекрасного.

Увлекаемый пением, он пробрался поближе, к самому крыльцу и осторожно заглянул внутрь. У него захватило дыхание от радости и волнения, потому что, глядя через коридор в другую комнату, он увидел на стене картину того Человека, который любит маленьких детей; на Его руках был маленький ребенок, а вокруг Него девочки и мальчики с поднятыми руками. Он улыбался, глядя на них, и, казалось, не хотел, чтобы они уходили. Хамид вспомнил неприветливые лица прохожих, этот Человек не был похож ни на одного из них. Он, конечно, также приветствовал бы и Кинзу, как тех детей на картине.

Но кто такие эти оборванные мальчишки? И почему они вошли сюда? И о чем они поют? Ему не было видно их, но он слышал голос женщины. Мальчик напряг слух, чтобы разобрать слова. В это время дети монотонно стали произносить что-то все вместе, как будто они заучивали наизусть именно так, как это делали в мусульманских школах, когда заучивали стихи из Корана. Наконец он разобрал, что они произносили удивительные пылкие слова, каких не было во всем Коране: "Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни". Что это значит? Они повторили стих три раза подряд. Хамид тоже прошептал эти слова вместе с ними и спрятал их глубоко в памяти, чтобы поразмышлять о них позже.

Сейчас перед ним стояла другая проблема - что делать с Кинзой? Если все эти дети принадлежат этой английской сестре, то она, конечно, не захочет иметь еще кого-то; ведь ни одна девочка не вошла в дом, а значит, англичане, как и его народ, предпочитают мальчиков. Шансы Кинзы оставались очень маленькими, если он постучит в дверь и преподнесет ее в качестве подарка.

Внезапно в голове мальчика возник план, который, как ему казалось, безусловно будет удачным, потому что мать говорила, что Святой на картине не отвергал никого. Он просто оставит Кинзу в коридоре, как неожиданный сюрприз, и пусть она сама себя представит как сможет. А если эта сестра действительно похожа на своего Святого, она не выбросит на улицу такое крошечное беспомощное существо, да еще ночью.

Хамид перескочил через оранжевый луч света и расположился невдалеке за кучей мусора. Там он снял Кинзу и стал будить ее, пока она совсем не проснулась, тогда он внушительно сказал ей:

- Кинза, моя маленькая сестренка, я тебя сейчас посажу и оставлю одну, а ты должна сидеть очень тихо и не плакать. Если ты будешь плакать, тетя побьет тебя. Если ты не будешь плакать, она скоро придет и даст тебе сладкую конфету.

Такой язык Кинза понимала прекрасно. Она знала, что значит быть битой, когда она не хотела сидеть тихо, и что она редко получала желаемое, когда плакала. И еще она была очень голодной. Поэтому она подчинилась всему, что от нее требовалось. Брат пригладил ей волосы, расправил как мог ее одежду, затем сунул в руку увядший букетик цветов и прокрался с ней к крыльцу. Он еще чуть-чуть приоткрыл дверь и посадил ее прямо в коридоре.

Внутри дома была полнейшая тишина. Его горло внезапно сжалось, а глаза наполнились слезами. Кинза никогда больше не будет принадлежать ему, и он понял, как сильно любил ее. Как последний знак своей любви, он вытащил последнюю корочку хлеба и сунул ей в руку. Так он и оставил ее - сидящей со скрещенными ножками, взъерошенными волосами и помятым платьем, сжимающей в руках увядшие маки и старый, засохший кусочек хлеба. Но сквозь застилавшие глаза слезы он опять увидел лицо того Человека на картине, и Он, казалось, смотрел прямо на Кинзу и улыбался ей. Это успокоило мальчика.

Крадучись вдоль дорожки, ведущей на улицу, он попытался вспомнить слова, которые слышал тогда три раза: "Иисус сказал: Я свет миру... вместо тьмы вы будете иметь свет жизни". Что-то в этом роде, и что это значит? Что было светом миру? Ему представилась лампа в их хижине и вспыхивающие тени на стене. Он вспомнил лунный свет, мерцающие звезды и солнечный восход на вершинах гор. Лунный свет, звездный свет, солнечный свет, оранжевый свет на городской улице - все это померкло сейчас. Он сидел одинокий и жалкий на темной аллее. Но Иисус сказал, что вместо тьмы можно иметь свет жизни. "Я свет миру". Он подумал о Кинзе, находившейся в постоянной темноте. Может ли этот свет достичь ее? Что все это значит? Если бы только не было так темно вокруг... Если бы он не был так голоден... Если бы он мог сохранить Кинзу... Если бы он мог сейчас побежать к матери домой...

Внезапно его мысли прервались. По улице толпой шли мальчики. Они, перебивая друг друга, возбужденно и громко разговаривали, и Хамид уловил только обрывки фраз: "Кто она?.. Такая маленькая!

И где ее мама?.." Вскоре они исчезли из вида, и улица опять затихла.

Побуждаемый сильным желанием узнать, что произошло, он вышел из укрытия и прокрался назад к мусорной куче. Дверь, через которую он провел ее, была крепко закрыта, а внутри - тишина. Только в верхнем окне горел свет. Что же случилось?

Хамид перешел улицу, прислонился спиной к стене противоположного дома и стал внимательно смотреть в окно. Когда он так стоял, в освещенном окне показалась фигура женщины, прижимавшей к груди ребенка. Ребенок не проявлял признаков страха, не вырывался и не кричал. Он спокойно лежал на руках, подняв одну ручку, чтобы ощупать лицо, склонившееся над ним.

Хамид выполнил данное ему поручение и исполнил свой обет. С Кинзой было все хорошо: она попала в добрые руки.

Не зная куда направиться, он крадучись пошел назад к мусорной куче и, укрывшись своими отрепьями, прижался к стене, подложив руку вместо подушки, и крепко уснул. Во сне он видел, что сильные руки уверенно несут Кинзу через тьму неизвестности. Были ли это руки женщины или руки того Святого на картине, это он не мог понять. В одном, однако, он вполне был уверен: свет никогда больше не погаснет, и надежные руки никогда-никогда Кинзу уже не отпустят.

Глава 9

На следующее утро Хамид проснулся рано, весь застывший от долгого лежания в неудобном положении. Он укорял себя за неосторожность, что остался спать так близко от этого дома. И все же сознание того, что Кинза так близко от него, успокаивало мальчика. Интересно, проснулась ли она и что делает?

Хамид прошел немного по улице и вышел на базарную площадь, пустынную в ранний час. Что делать? Куда идти? И, прежде всего, где позавтракать? Без сомнения, Кинзу там накормят, и он пожалел, что отдал ей последнюю корку хлеба. Город больше не казался ему волшебным. Окна магазинов были закрыты ставнями. Несколько бродяг крепко спали на ступеньках храма. Сейчас, когда он выполнил все, что должен был выполнить, мальчик почувствовал себя очень ослабевшим и уставшим. Он стоял посреди рыночной площади, охваченный тоской по дому.

Вдруг до его слуха донесся знакомый звук - резкий крик аиста и стремительное движение больших крыльев, пронесшихся над ним так, как в его родных дорогих горах, когда он гнал стадо на пастбище. Вид этой птицы немного облегчил чувство одиночества, потому что аисты - частица его родного дома. Только в его деревне они устраивали гнезда на соломенных крышах, а здесь - на серой башне старого форта.

Хамид отвел глаза от птицы и посмотрел на массивные старые стены. Оказалось, что он стоит напротив ворот в арке, ведущих в сад. Ворота были широко открыты и, казалось, никого не было, кто бы мог остановить его. Хамид пересек площадь, поднялся по ступенькам и на цыпочках прошел в ворота. Он оказался в самом прекрасном месте, какое когда-либо видел в своей жизни. Это был квадратный сад, окруженный с четырех сторон серыми стенами, которые густо обвивались глициниями.

Посреди находился фонтан, а вокруг располагались зеленые лужайки и клумбы с массой пахнущих цветов всех окрасок. Львиный зев, анюткины глазки - все буйно разрослось на клумбах, а за ними - кусты роз и апельсиновые деревья в цвету. Воздух был насыщен ароматами. Хамид как зачарованный стоял с полчаса, скрестив руки и стараясь впитать в себя всю эту красоту.

Только что выглянули первые лучи солнца, и сад мгновенно преобразился: росинки на розах заискрились серебром и цветы апельсиновых деревьев будто стали прозрачными. Ослепленный увиденным, Хамид протер глаза, и впервые в это утро ему на память пришли уже почти забытые слова, которые он слышал вчера вечером: "Иисус говорит: Я свет миру... никакой тьмы... свет жизни". Волна радости охватила мальчика. Он даже громко воскликнул от приподнятого настроения.

Но увы, его состояние восторга было нарушено сторожем, который незаметно вошел через арку. Он велел мальчику уходить. Собственно говоря, Хамид не имел никакого права здесь находиться, так как сад принадлежал городской знати. Но мальчик еще не знал, что в городе на всех оборванных детей, даже на безобидных, смотрели подозрительно.

В подавленном настроении он поплелся к выходу через другие ворота и остановился на площади. За ней возвышалось какое-то здание. В представлении Хамида оно походило на дворец, хотя было обыкновенной гостиницей.

Город начинал просыпаться: владельцы лавок открывали ставни, пастухи продавали козье молоко. В то время, как Хамид стоял и наблюдал за всем этим, до него донесся запах жареного взбитого теста и горячего масла. Он был такой голодный, что внутри у него, казалось, что-то переворачивалось, и он нетерпеливо оглядывался, чтобы узнать, откуда исходил этот запах. Мальчик стоял как раз возле палатки, где в глубоком каменном котле с маслом человек жарил колечки из теста. Хамид подошел еще ближе к тому месту, откуда шел этот восхитительный запах. Внезапно его осенила мысль, движимая отчаянием от голода. Он смело подошел к человеку и спросил, нужна ли ему помощь. Тот оглядел мальчика с ног до головы. Его помощник в это утро почему-то не явился, и он готов был принять помощь от любого первого мальчишки, который подвернется, но этого он никогда не видел. Может, он воришка или что-нибудь в этом роде? Однако, подняв деревянный барьер, он позволил Хамиду войти.

- Возьми эти мехи, - сказал он, - и раздувай огонь. Если же ты возьмешь то, что не принадлежит тебе, то знай, что полицейский участок напротив.

Хамид встал на корточки и начал дуть. Он чувствовал себя не очень хорошо. Воздух был горячий, а языки пламени опаляли лицо. Мальчик не знал, что многие до него не выдерживали этой кары и что хозяин был доволен его терпением и выносливостью. Пламя бушевало, масло шипело и потрескивало в котле. "Хватит", - услышал он голос хозяина, как ему показалось, издалека и с трудом поднялся на ноги, шатаясь от усталости.

- Теперь иди сюда, стань здесь и нанизывай эти бублики на тростниковые палочки, - приказал хозяин.

Хамид прислонился к столу, довольный тем, что может теперь полной грудью вдыхать свежий воздух. Для него эта перемена была большим облегчением. Он работал довольно ловко, обжигая пальцы, но не обращая на это внимания. Он был слишком голоден, чтобы чувствовать что-либо, кроме терзания голода в желудке. Он не замечал, как толпа оборванных мальчишек бродила рядом, глядя на него жадными глазами.

Мальчик работал уже почти два часа, когда хозяин неожиданно сказал:

- Ты ел что-нибудь сегодня утром?

- Нет, - ответил Хамид, - и вчера вечером ничего.

Хозяин дал ему несколько горячих золотистых бубликов. Со вздохом облегчения вонзил он зубы в один из них. О, какой он вкусный! Но черные глаза мальчишек, сидящих на мостовой, вдруг стали враждебны. Они тоже были голодны, а этот чужак захватил желанное место.

Бублики, пожаренные в масле - это еда на завтрак, а потом палатка закрывается. Хозяин сказал Хамиду, что он хорошо поработал и может завтра рано утром опять прийти. Он дал ему мелкую монету, и Хамид, чувствуя себя маленьким королем, с важным видом ходил по базару, не решаясь на что-то потратить свое богатство. Он увидел гору зеленых липучек и хотел купить одну для Кинзы. Но она, возможно, не нуждается больше в зеленых липучках и, находясь в уюте своего нового дома, может быть, совсем забыла о нем. У мальчика перехватило дыхание от подступивших к горлу слез. Он решительно запретил себе думать о ней и переключил внимание на булочную. В этот момент он услышал рядом голос:

- Ты кто?

Хамид обернулся и увидел мальчика приблизительно его же возраста. Голова его была обрита и в грязных пятнах, а одежда шита из какого-то белого мешка из-под сахара. Странная маленькая фигура, но его черные глаза были ясные и умные, и смотрел он на Хамида с дружеским расположением. Хамид робко смотрел прямо в его лицо.

- Я из деревни, - ответил он.

- Зачем ты пришел в город?

- Чтобы найти работу.

- А где твои родители?

- Умерли.

- Где ты живешь?

- На улице.

Маленький гражданин по имени Айши одобрительно кивнул головой и весело сказал:

- Я тоже не имею матери, а отец ушел в горы. Я тоже живу на улице. Купи нам хлеба на те деньги, которые дал тебе хозяин, и дай нам по кусочку. Тогда ты будешь в нашей компании, и мы покажем тебе, куда ходим ужинать.

Его уверенный тон и веселое признание своей бездомности очаровало Хамида. "Ты будешь в нашей компании". Замечательные слова! Хамид быстро купил хлеба и потратил сдачу на горсть черных горьких слив. Затем последовал за своим покровителем к эвкалиптовому дереву посреди площади, под тенью которого расположилась вся компания. Он отдал им еду, и они с жадностью накинулись на нее. Хамид из-за своей застенчивости сидел со своей добычей чуть поодаль и, хотя никто не сказал ему "спасибо", этот дар произвел свое действие: с того дня он действительно стал одним из их компании.

Это было странное сборище детей, которому он в сердце своем присягнул на верность в тот день; сборище, объединенное общими узами: бездомностью, невежеством, бедностью; форма их одежды - отрепье и лохмотья; это дети, которых никогда никто не любил. Оставленные на произвол судьбы, они стали дерзки, ловки и хитры. Воровство, обман, ругательство - все это стало их привычкой. Они извлекали для себя удовольствие из того малого, что имели.

Хамид молча наблюдал за ними, и его распирало от гордости, что он сидит среди них. Он никогда не сталкивался с подобными мальчиками и считал, что они просто удивительные - мужественные и независимые. Он страстно хотел стать таким, как они, и придвинулся ближе. Он узнал, что они зарабатывают себе на жизнь разными путями. Некоторые работали на станках в определенные дни недели; другие, как он, помогали в палатках выпекать бублики. При удобном случае занимались попрошайничеством или подносили вещи для туристов в гостиницу, или сторожили автомобиль. Некоторые спали в лачуге, называемой домом, другие пробирались в мечети. Жизнь была изменчива, волнующа. Единственное событие в течение дня, на которое действительно можно было положиться, это был ужин в доме английской сестры.

Сейчас они с жаром обсуждали то, что произошло накануне вечером. "Это была маленькая незнакомая девочка, - говорили они, - и никто не знает, откуда она появилась. Девочка протягивала руки к английской сестре, звала свою мать и не хотела ничего больше говорить. Английская сестра взяла ее к себе в дом, а сегодня она будет разыскивать родителей этой девочки".

- А что, если она не найдет их? - спросил кто-то из младших. - Неужели она выбросит ее на улицу?

Айши быстро возразил:

- Она не сделает этого!

- Почему ты знаешь? Почему не выбросит? Это же не ее ребенок! - заговорили все остальные.

- Потому что, - ответил Айши просто и убедительно, - у нее чистое сердце.

Глава 10

Остальная часть дня прошла довольно приятно. Айши, довольный и восхищенный Хамидом, провел его по городу, показывая достойные внимания места. На одной из возвышенностей Хамид увидел бьющий из расселины скалы родник. Во время засухи другие источники высыхали, а этот радовал людей равномерным журчанием довольно холодной воды, потому что исходил из большой глубины. Он орошал всю окрестность и снабжал водой многочисленные колодцы города. Теперь Хамид понял, почему луга здесь были такими зелеными и пшеничные поля такими золотистыми.

В полдень они околачивались около отеля. Через некоторое время официант швырнул им остатки мяса и булку, которые посетители оставили на тарелках, и мальчики набросились, как голодные собаки. От дневной жары они прятались под роскошными ветвями старого эвкалипта.

Наступал вечер. Солнце пряталось за крепостью. Хамид держался с Айши. С некоторыми другими мальчишками они сидели на каменных ступеньках и наблюдали за прибывающими в город людьми. Завтра базарный день. Приехавшие издалека крестьяне расположатся вдоль стены и будут коротать ночь, лежа на товарах или мешках. При наступлении темноты в магазинах и ларьках зажгутся огни. Но до этого с наступлением сумерек все собрались после своих дневных занятий, и Айши, который был их главарем, сказал:

- Пойдем, она скоро откроет дверь.

Он жестом поманил Хамид а идти вместе с ними, но мальчик колебался. Его как будто раздирали надвое: голод и большое желание увидеть, все ли хорошо с его сестренкой, побуждали его идти, а осторожность удерживала. Вдруг он должен будет заговорить в присутствии Кинзы. Она, конечно, узнает его голос и побежит к нему, это возбудит у всех подозрение.

- Ну, пойдем же, - нетерпеливо оглядываясь, позвал Айши.

Хамид отрицательно покачал головой:

- Я не пойду.

Он сел на ступеньку, обхватив голову руками, и мрачно уставился на базарную площадь. Весь день он был счастлив в обществе Айши, но сейчас он забыл его от непреодолимого желания видеть мать и Кинзу.

Но внезапно он поднялся, потому что новая мысль осенила его. Он не войдет внутрь, а прокрадется к двери, как в прошлый раз, и поглядит через щель. Может быть, ему посчастливится увидеть Кинзу. Подобно злоумышленнику, он незаметно крался по тихой боковой улице, а затем вдоль стены к открытой двери, из которой падал сноп света. Мальчик осторожно осматривался, но не было даже признака ее присутствия, только приглушенные голоса, а затем резкое нестройное пение мальчиков. Он побрел к мусорной куче и стал тихонько плакать, потому что его друзья и сестренка вошли в дом через эту открытую дверь, за которой были кров, свет и пища, а он остался один снаружи...

А затем случилось вот что: дверь открылась чуть шире, и сестра вышла на улицу посмотреть, не идет ли еще кто, прежде чем начать урок. Она появилась бесшумно, и Хамид не заметил ее. Услышав рядом жалкий всхлипывающий звук, она стала осматриваться и увидела заброшенного маленького бездомного с прижатыми к глазам кулаками и сделала шаг к нему. Хамид, услышав шум, испуганно поднял глаза. Он хотел убежать, но она стояла между ним и "свободой" и нельзя было ускользнуть, поэтому он вытер слезы и со страхом уставился на нее. Никогда и нигде раньше он не видел таких, как она.

- Почему ты не входишь? - спросила сестра. Побежденный ласковым вниманием, он встал и направился к ней. Она стояла спокойно, боясь испугать его. Когда он приблизился, она протянула руку. Он взял ее и доверчиво перешагнул порог. Они вместе вошли в освещенную комнату, и Хамид остановился в дверях, осматриваясь по сторонам.

Это была длинная комната, выбеленная в белый цвет. На одном конце стоял стол и несколько полок с множеством бутылочек. Пол был покрыт грубой рогожей, а вдоль стен - несколько матрацев. На другом конце комнаты он увидел свою компанию, сидевшую полукругом, поджав ноги по-турецки. На стене против двери висела картина Святого, который ласково улыбался этим бездомным детям точно так, как Он улыбался тогда Кинзе.

- Проходи, - сказала сестра, - и садись с другими. Я хочу вам что-то показать.

Довольный Айши ухмылялся. Хамид робко пересек комнату и сел рядом с ним. Он надеялся, что они опять запоют, потому что хотел послушать, о чем они поют, но, очевидно, пение уже закончилось, и они с нетерпением ожидали, что же покажет сестра. Хамид взглянул на их ожидающие лица и не испытал того благоговения перед ними, какое испытывал весь день. Они выглядели как-то моложе и не походили больше на мужественных и бесстрашных мужчин.

Сестра села на матрац перед ними и показала какую-то незнакомую книжицу. Она совсем не была похожа на Коран, единственную книгу, которую когда-либо листал Хамид. В этой книжечке ничего не было написано - и это хорошо, потому что ни один из присутствующих не умел читать. В ней было только четыре страницы, и каждая окрашена в другой цвет. Первая страница сверкала золотом и была очень красива. Держа ее высоко над ними, сестра рассказывала о золотом городе, в котором вместо солнца был свет любви Божьей, и Хамид подумал о своей первой ночи в этом городе, который показался ему светлым и сверкающим. Но здесь были голод и болезни, одиночество и злоба, в то время как в городе Божьем, так сказала сестра, ничего подобного нет - только светлая радость, чистота и вечное счастье. "Я бы хотел поехать туда, - подумал Хамид. - Это было бы лучше, чем в нашей деревне. Ни ссор, ни страха, ни слепоты..."

Пока он так рассуждал, сестра перевернула страницу и показала черную, сказав, что она похожа на темные и печальные сердца тех, кто сделал что-то плохое. Раньше Хамида не беспокоило, если он делал что-то плохое, да он и никогда не задумывался, что есть плохое. Конечно, он крал, если предоставлялась возможность, и, естественно, говорил неправду, если таким образом спасался от порки. А почему бы нет? Ну, а теперь он слышит, что никакое темное сердце не может войти в золотой город Божий, и что ворота закрыты для греха.

Мальчик задумчиво посмотрел на друзей: какие они все грязные и черные. Их лохмотья, руки, лица и ноги - все черно от пыли и грязи. И их сердца, сказала сестра, тоже черные и грязные от обмана, плохих слов, хвастовства, кражи. "Как жалко!" - подумал Хамид, и ему представилось, как этих мальчиков отгоняют от ворот, и они опять уползают в темноту.

Но это был еще не конец. Сестра показала им красную страницу и рассказала очень странную историю. Божий Сын, имя которого Иисус, по-видимому, полюбил мальчиков и даже захотел, чтобы они были в Его светлом городе. Поэтому Он пришел в мир с неба, чтобы немного пожить с ними, а потом в конце Он умер, чтобы понести наказание за грехи, какие Он Сам никогда не совершил. Дети грешили, а наказание понес Иисус, и красная страница означает, что Он умер жестокой смертью, и с Его тела текла кровь. Это казалось совсем несправедливым, потому что Он не сделал ничего плохого. Наказание заслужили те, кто грешили - дети и взрослые. Но самое замечательное в этой истории было вот что: из-за того, что Иисус понес наказание, плохие дети и все люди могут получить прощение. Если они отвернутся от греха и попросят Иисуса простить их, тогда их черные сердца станут такими, как следующая страница. А следующая страница была белая и чистая, без единого пятнышка. Они сделаются достаточно чистыми, чтобы пройти в город Божий.

Хамид забыл о себе и о друзьях. Он думал о нежно-розовых лепестках во время цветения яблонь, озаренных ярким солнцем, и о белых крыльях летящего аиста в ясной синеве неба. Вдруг он забыл обо всем, потому что сестра перестала рассказывать и внесла две большие миски дымящегося риса и раздала большие ломти хлеба каждому. Дети разбились на две группы и жадно стали поглощать свой ужин, который исчезал с удивительной быстротой, и миски были очищены до блеска их грязными детскими пальцами. Никто не произнес ни слова, пока не исчезла последняя крошка. Каждый торопился захватить больше, но вот все было съедено; они отодвинулись к стене и стали задавать сестре вопросы о той маленькой девочке, которую они нашли в коридоре прошлой ночью.

- Она пока у меня, - ответила сестра улыбнувшись, как будто вспомнила что-то забавное. - Она сейчас спит в кроватке.

Хамид пристально посмотрел на нее. Кажется, она не сердится, что Кинза все еще здесь.

- Сегодня я ходила с ней по городу, - продолжала сестра, - но никто не знает ее или ее родителей. Она слепая, поэтому, очевидно, никто не хочет ее.

- А что вы будете делать с ней? - спросили мальчики.

- Ну, мне придется держать ее у себя пока; ничего другого не остается, - сказала сестра, и на этот раз она открыто рассмеялась, и Хамид тоже почти засмеялся от радости и облегчения. У него вдруг возникло безудержное желание увидеть свою сестренку спящей в кровати, он больше не боялся. Он подождал, пока все другие мальчики, поклонившись хозяйке, вышли и тогда с бьющимся сердцем, но смело и твердо сказал ей:

- Я пришел из деревни, и в моей деревне есть две или три слепых девочки, родители которых приезжают на базар. Можно, я посмотрю на нее, и, может, я узнаю, кто ее родители.

Сестра удивленно посмотрела на него. Она, безусловно, не видела этого мальчика раньше, возможно, он говорит правду. Она наблюдала за ним с тех пор, как он вошел в дом, и заметила его худое утомленное лицо и ноги в кровоподтеках, а также то, с какой жадностью он набросился на еду. Она догадалась, что он пришел издалека, и была рада приютить его. Она провела его наверх, где спала Кинза.

Девочка совсем непохожа стала на себя, потому что ее выкупали, и она стала совсем другого цвета. Ей также вымыли голову и теперь вместо спутанной копны волос мягкие черные пряди обрамляли ее лицо. Она спала в белой ночной рубашенке на белой без единого пятнышка постели. "Несомненно, - подумал Хамид, - она достаточно чистая даже для того, чтобы стоять в свете небесного города, чистая, как белый цветок". Он смотрел на нее некоторое время как зачарованный, затем перевел взгляд на окружающее. Комната была обставлена просто, в местном стиле, но на матрацах были красивые покрывала, книги на полках и картины на стенах. Комната была очень светлая, и его охватило такое чувство, будто Кинза перешла за пределы его досягаемости - через золотые ворота в новую светлую страну. Он жаждал остаться с ней, хотя знал, что это невозможно.

- Я не знаю ее, - печально сказал он, поднимаясь, чтобы идти. - Она не из нашей деревни.

Молча спускались они по лестнице. Сестра открыла дверь, он вышел. Стоя на грани света и темноты, он взглянул ей в лицо, затем взял руку, которая была так добра к Кинзе, и сказал просто:

- Вы хорошая! Еда ваша хорошая! Учение ваше хорошее! Сердце ваше хорошее! Да благословит Бог ваших предков!

Сказав это, мальчик быстро побежал по улице, и тьма поглотила его.

Глава 11

Хамид продолжал по утрам работать в палатке, где жарились бублики, и проявил себя очень добросовестным помощником. Его хозяин был неизменно добр к нему и регулярно давал ему завтрак и монету. Монета уходила на обед, а ужин обеспечивала им сестра. Спал Хамид с Айши в мечети.

Пока светило солнце и погода была теплой, мальчик был счастлив. Жизнь казалась веселой и разнообразной, было много разного труда. Во время уборки урожая они шли на поля и помогали носить снопы в амбар до самой темноты, а потом шли спать на соломе. Позже они нанимались снимать сливы и незаметно клали в рот, сколько хотели. В жаркие дни они ходили купаться в горный ручей и там смывали всю накопленную грязь.

Пять раз в неделю они приходили в дом английской сестры и, расположившись на рогоже, слушали ее рассказ об Иисусе, а затем ели ужин. Хамид знал уже много рассказов об Иисусе. Он знал, что Иисус совсем не святой человек, а Сын Божий и пришел с неба в мир. Он узнал, что слепые и хромые приходили к Иисусу и Он всех исцелял. Хамид очень жалел о том, что не жил в то время, тогда он принес бы Кинзу к Спасителю и ее глаза открылись бы. Он узнал, что Иисус умер на кресте, распростерши руки к миру, и, как их святые люди, Он был похоронен в пещере с той лишь разницей, что их святые остались в своих могилах, а Иисус не был связан смертью. Он воскрес и оставил гроб, и в первый день недели Его видели в саду.

Мальчик узнал также, что Иисус возвратился назад в золотой город, в небесные обители, и находится по правую сторону Бога и что Святой Дух желает войти в сердца мальчиков и всех сделать хорошими.

Однажды сестра сказала, что Он стучит в дверь их сердец, и Хамид приложил свою грязную руку к груди под лохмотьями и очень серьезно произнес:

- Я слышу Его, Он стучит в мое сердце... тук-тук-тук.

Но сестра объяснила, что это стучит его собственное сердце и что Господа стук нельзя почувствовать рукой или слышать ухом. Мы узнаем, что Он стучит в наше сердце, когда у нас появляется большое желание открыть и принять Его. Но мысли Хамида к этому времени переключились на другое: что будет на ужин, и на данный период времени он потерял интерес к этому предмету.

Незаметно наступила осень, и ночи становились все холоднее. В отеле не стало туристов и, значит, не было машин, которые можно было бы сторожить, и не было багажа, который можно было бы нести, то есть не стало заработка, который они обильно имели летом.

Сейчас им приходилось напрягать всю смекалку и потуже затягивать свои пояса. Айши научил Хамида искусству попрошайничества, и они вместе проходили по городу в любую погоду, причитая у дверей богатых людей. Иногда им подавали много объедков, иногда ничего. Это было ненадежное занятие, как погода в ноябре.

Единственным и вполне устойчивым в их жизни был ужин в доме английской сестры. Она разжигала жаровню для них в эти холодные вечера и впускала их в дом раньше. Проходя через зал, они оставляли на полу следы босых ног и лужи, стекавшие с лохмотьев. Затем окружали горячие угли, чтобы согреть окоченевшие пальцы, и постепенно переставали стучать зубами. Потом они усаживались с довольным видом и с готовностью слушать все, что их покровительница желает сказать.

Большой и трудной проблемой сейчас для них была одежда. Ветер и дождь разрушал их старье. Хамид иногда задумывался, чем заменить свою одежду, если она придет в полную негодность. Кое-кто из его друзей выпрашивал или крал мешок и заворачивался в него, но Хамид не был в числе таких счастливчиков.

Кинза, напротив, не знала такой нужды. Сестра часто выходила с ней в город, и Хамид мог наблюдать за сестренкой на базарной площади. За последние два месяца ножки ее заметно округлели и окрепли. Поверх чистого платьишка она носила красную вязаную кофточку и коричневое пальтишко. На ногах - резиновые сапожки, и теплая шапочка покрывала ее черные локоны. Она выглядела бодрой и здоровой, и Хамид, который старался как можно ближе к ней подкрасться, весьма гордился своей сестренкой.

Однажды вечером дождь лил как из ведра, и дети шлепали по воде, направляясь к заветному дому, и вскоре постучали в дверь. Они отряхнулись на крыльце, подобно мокрым щенкам, а затем ринулись к огню, пыхтя, отдуваясь, чихая, сморкаясь.

Сестра почувствовала острую боль при виде их. Она никогда не видела их такими жалкими, грязными, в большой вражде с жизнью.

Однако лица, поднятые к ней, были все же веселые, неунывающие и даже озорные, а черные глаза светились радостью. Она восхищалась их непобедимым мужеством.

Но среди них недоставало одного хорошо известного ей мальчика. Он не появлялся уже второй вечер, хотя до этого был регулярным посетителем в течение нескольких месяцев.

- А где Абд-ель-Кадер? - спросила сестра. - Почему его нет вот уже два вечера?

- Он не может прийти, - ответил кто-то небрежным тоном. - Его одежда вся расползлась, а отца нет у него. Он должен сидеть дома, пока мать не сэкономит денег, чтобы купить мешок от сахара.

Никто при этих словах не проявил ни беспокойства, ни удивления, и вечер прошел, как обычно.

После ужина сестра обратилась к Хамиду, который всегда задерживался и уходил в числе последних:

- Ты знаешь, где живет Абд-ель-Кадер?

- На вершине города, но дорога туда, как грязная река. Вам нельзя будет пройти туда сегодня вечером.

- Думаю, что я смогу пройти, и если ты проводишь меня к нему, то сможешь заработать несколько гурдов.

Хамид с восторгом закивал головой. Ради нескольких гурдов стоит сразиться с дождем и грязью, да и, кроме того, ему нравился Абд-ель-Кадер.

Мальчик поджидал сестру, стоя внизу у внутренней лестницы, по которой она поднялась наверх, чтобы найти кое-какую одежду. Его пытливые глаза осматривали все вокруг. Было так интересно! Он сунул нос в комнату налево и оказался в небольшой кухне с полками по стенам. На одной полке стояла миска с яйцами так низко, что он мог легко достать ее. Хамид колебался. Он не умел считать, но ведь хозяйка умела и заметила бы, если бы он взял пару яиц. С другой стороны, высасывать яйца через маленькое отверстие - такое удовольствие, которое Хамид уже давно не пробовал. В конце концов, подумал он, стоит рискнуть. Если он будет ждать ее снаружи, сестра не увидит в такой-то дождь, а если она потом не досчитается двух яиц, как она докажет, что это он взял. Мальчик взял по одному яйцу в каждую руку, выскользнул на улицу и там в темноте продолжал ждать. Ожидать ему пришлось недолго. Она вскоре вышла с узлом в руке и ярким фонарем, на что Хамид совсем не рассчитывал. Мальчишки, которые бродят по ночам, приобретают кошачье зрение и не нуждаются в таких вещах.

- Пойдем, - кратко сказала сестра. - Иди сюда под плащ, и мы вместе будем идти при свете.

Но, к ее удивлению, Хамид не пожелал идти при свете. Казалось, что он наоборот очень тщательно избегает яркого луча, бредя в канаве или прижимаясь к стене. Было очень темно и грязно, и не раз он чуть было не упал, но крепко держал драгоценные яйца в обеих руках.

- Почему ты не идешь рядом со мной посреди дороги? - спросила его сестра, недоумевая. - Ты упадешь в канаву.

- Ничего, все в порядке, - пробормотал Хамид, чувствуя себя отвратительно. Как он боялся попасть в этот широкий луч света. И яйца эти, как ему показалось, уже не стоили всех его переживаний. Ему хотелось избавиться от них, и в то же время как-то сохранить.

Свет фонаря делал окружающую природу еще более темной, а когда они стали взбираться по крутым боковым улицам, Хамид совсем перестал видеть. Вдруг он споткнулся и с размаху упал на лицо головой вперед. От неожиданности он вскрикнул, и сестра, которая шла немного впереди, быстро обернулась и направила луч света на него. Она увидела, как он старался встать, весь перепачканный грязью и яичным желтком. В руках он сжимал раздавленную скорлупу. Она тотчас поняла, что случилось. Как бы он хотел сейчас убежать от нее! Но она быстро схватила его, и он расплакался от страха и боли. Мальчик не имел понятия, что она сделает, как поступит с ним. Может быть, позовет полицию и посадит его в тюрьму или побьет его прямо здесь, на улице. Но что бы она ни сделала, без сомнения, она больше никогда не примет его в свой дом. Он потерял право на единственное убежище, которое оставалось у него в мире. Никогда больше не войдет он в это место тепла и уюта; дверь перед ним закрыта и все по его собственной вине. Но вот сквозь всхлипывание он услышал спокойный голос сестры:

- Идем назад, ты сильно поранил колени. Дома мы перевяжем их, а потом ты мне снова покажешь дорогу.

Они молча повернули назад, она крепко держала его руку. Хамид время от времени всхлипывал.

Дождь перестал, и вскоре они вошли в теплый уютный дом, закрыв дверь на ключ. Все также молча, ощущая жгучий стыд, мальчик мыл руки под краном. Затем сестра велела ему сесть и теплой водой промыла колени от грязи, после чего стали видны порезы и ушибы. Намазав мазью, она забинтовала их белыми бинтами. Закончив, она посмотрела на него долгим, внимательным взглядом. Он сидел подавленный, весь перепачканный грязью и сырыми яйцами. Только на щеках были две чистые полосы - от слез.

Не говоря ни слова, она пошла наверх, порылась в узле со старой одеждой и вернулась с чистой рубашкой и заштопанным шерстяным свитером. Она принесла еще теплой воды и вымыла его дочиста, затем переодела и села рядом с ним. Мальчик поднял на нее восхищенный взгляд - это был первый случай у него в жизни, когда за зло платили добром, и он не мог понять этого. Вместо того, чтобы отдать его полиции или побить, ему оказали медицинскую помощь и дали чистую прекрасную одежду.

- Хамид, - услышал он ее голос, - ты упал и ушибся, потому что не хотел идти вместе со мной при свете. А при свете идти боялся, потому что украл у меня яйца.

Ответа не последовало.

- Ты не заслуживаешь того, чтобы приходить сюда, - продолжала сестра, - но это были мои яйца, я заплатила за них и намерена простить тебе, только ты должен пообещать мне ничего больше не красть из моего дома.

Хамид молча кивнул.

- И запомни, - медленно и строго продолжала сестра, - ты не мог идти со мной при свете из-за твоего греха. Господь Иисус говорит, что Он - свет миру. Он просит тебя идти рядом с Ним весь путь и каждый день, пока ты не достигнешь Его прекрасного светлого Царства. Но сначала ты должен сказать Ему о своем грехе и просить Его омыть все пятна греха и очистить тебя, как я смыла с тебя все следы грязи и яиц. Тогда ты будешь прощен Им и будешь рядом с Ним в Его свете.

Мальчик взглянул на свою чистую одежду, белые бинты и понял, что она имела в виду. Яйца, которые были для него так желанны, разбились, но сейчас они не нужны ему больше. Его простили, помыли и очистили. Его опять приняли в уютном домике. Скоро они снова выйдут в темноту, чтобы идти к Абд-ель-Кадеру, но на этот раз все будет по-другому. Он спрячется под теплую накидку, и они будут идти вместе при свете, потому что теперь ему нечего прятать. Они будут идти, руководимые ярким светлым лучом. Какое это будет удовольствие!

Спустя полчаса, выполнив свое поручение, они возвратились домой. Снаружи завывал холодный ветер. После краткого затишья снова лил дождь. Хамид, совершенно согревшийся и успокоившийся, стал прощаться на крыльце.

- Но где же ты будешь спать? - с участием спросила сестра.

- В мечети, - ответил мальчик.

- У вас там есть одеяла?

- Нет.

- Разве вам не холодно?

- Сегодня мне будет тепло в моем свитере.

- Лучше войди в дом и поспи в тепле. Жаровня еще горячая.

Хамид был безмерно счастлив. Уютно устроившись на мягком матраце, он все же не мог уснуть. Ложь, воровство, ссоры с ребятами, злоба на отчима и многие другие плохие поступки отчетливо всплывали в памяти и больно жгли сердце. Хамид по-стариковски ворочался с боку на бок и в отчаяньи вздыхал. Он корил себя за все, но ничего не помогало.

Вдруг мальчик поднялся с постели, сел по-турецки, протянул сложенные руки так, как принято у мусульман при молитве, и прошептал простой стих, который знают на память все марокканские дети, обучаемые миссионерами. Они повторяют первую строчку каждого стиха трижды, и вот как он звучит:

"Дай мне чистое сердце, О, мой Господь и Бог. Удали грехи мои и омой Кровью Спасителя моего. Веди меня в небесное Царство, В Твои обители, о Боже".

Потом добавил несколько слов от себя: "Иисус Христос! Прости меня за то, что я так много обманывал, воровал, ругался, ссорился. Живи в моем сердце! Будь моим другом и помоги идти за Тобой. Возьми меня в Свой золотой город. Аминь.

Глава 12

Однажды утром продрогшие Хамид и Айши выползли из мечети и увидели, что оливковые рощи и горы покрыты снегом. Наступила зима.

Одна неделя была особенно холодная и морозная. Как-то вечером бездомные дети, как обычно, пришли к дому и нетерпеливо постучали в дверь. Холодный ветер проникал через лохмотья к телу. Ежась от холода, они толпой ворвались через порог, стремясь поскорее добраться до жаровни. Но на полпути внезапно остановились, забыв о холоде и ветре. Вместо яркого электрического света их встретил мягкий свет свечей, поставленных полукругом на маленьком столике посреди комнаты и обвитых серебряными веточками олив. На цветной скатерти, разостланной прямо на полу, были разложены всякие вкусные лакомства: орехи, миндаль, изюм, конфеты, апельсины, бананы, печенье, медовые пряники, а на подносе в углу стояли сверкающий чайник для заварки и стаканы. На горячих угольях весело пел большой чайник, и комната выглядела уютной и приветливой. Даже Кинза не спала и была приглашена на пир. Она сидела на диванной подушке, держа в руках большой резиновый мяч, и выжидающе подняла лицо.

- Сегодня христианский праздник, - объяснила сестра удивленным мальчикам, - и я подумала, что хорошо было бы нам провести его вместе. Это праздник Рождества Иисуса Христа. Бог дал нам величайший подарок, и поэтому в этот праздник мы все дадим друг другу подарки. Вот почему я купила для вас апельсины, бананы и все другое, а Кинза получила в подарок мяч.

Дети принялись за еду, немного смущаясь новизны обстановки и причины богатого угощения, но постепенно языки их развязались, руки и ноги разогрелись, лица порозовели. Они весело болтали, ели и засовывали фрукты и конфеты в карманы, чтобы полакомиться ими позже, и прихлебывали сладкий горячий мятный чай, поглощая стакан за стаканом.

Хамид не сводил глаз с Кинзы. На ней был голубой халатик, украшенный оборками, а волосы обрамляли лицо, как ореол. Как она выросла и какая стала кругленькая и крепкая! Ему вдруг вспомнилась бледная, оборванная маленькая сестренка прошлых лет, бедность и нищета их деревни. Все это, казалось, было в далеком прошлом, отрезанном навсегда. А сейчас даже не верится, что они сидят здесь в мягком кругу света свечей, отдаленные от сурового внешнего мира.

Дети говорили, что кому нравится, и Хамид тоже разговорился. Он стал рассказывать им о праздниках в их деревне, и сестра, наблюдая за оживленным лицом, была очень довольна. Он очень изменился в последнее время. Хотя мальчик и не рассказывал ей, что произошло с ним в тот вечер, когда он взял яйца, но его поведение в эти дни стало другим. Он больше не был робким нерешительным чужаком. Каждый вечер он уверенно занимал свое место, и, казалось, все его существо отзывается на каждую историю о любви Спасителя.

Итак, сестра сидела, внимательно наблюдая за Хамидом, очень желая узнать, что же произошло в этом детском сердце, а в это время рядом с ней происходила маленькая драма. Кинза поднялась на ноги, на ее лице появилось такое выражение, какое сестра никогда прежде не видела. Это было выражение пробуждающейся полуосознанной памяти. Где-то раньше она слышала этот нежно любимый, но забытый голос. Затем немного неуверенно пошла вперед, нащупывая путь рукой. Пользуясь тонким слухом почти как зрением, она двигалась прямо к говорившему и остановилась возле Хамида, нерешительная и напряженная. В любое другое время мальчик испугался бы, что его секрет раскроется, и оттолкнул бы Кинзу, но в этот вечер в комнате царила атмосфера, изгоняющая страх и подозрение, и Хамид, позабыв обо всем, обнял свою сестренку и привлек ее к себе. Она не понимала, кто он, но, притягиваемая его голосом, удобно устроилась у него на коленях и прижалась своей чистой головкой к его грязной мокрой одежде.

Сестра, наблюдая за происходящим, заметила, что они удивительно похожи. В ее памяти пронеслись многие незначительные события, которые до сего момента казались случайными: странная просьба Хамида посмотреть на спящую Кинзу и его тайная слежка за нею на улице. Она была почти уверена, что они брат и сестра, но даже если это и так, это не имело практически никакого значения. Непохоже было, чтобы Хамид собирался выдать свой секрет, а она, со своей стороны, не имела намерения расставаться с Кинзой. Она могла только догадываться, какие печальные обстоятельства выбросили этих двух маленьких странников в широкий мир, и удивлялась той любящей милости, которая привела их под кров ее дома.

Другие дети тоже с удивлением смотрели на них.

"Она знает его голос", - говорили они друг другу. Но они воздержались высказать свои мысли сестре, и скоро это отошло на задний план перед удовольствием пить мятный чай из стаканов.

Когда пир был окончен, сестра велела им обернуться и посмотреть на белую простынь, висевшую на стене. Она задула мерцавшие свечи, и в темноте на стене появились картины. Мальчики подумали, что это волшебство, и смотрели, широко раскрыв глаза и рты.

Первая картина изображала женщину, стучавшую в дверь гостиницы, но она должна была уйти, потому что там не было места для нее. Хамид очень сочувствовал ей, потому что он тоже в первую ночь в городе стоял и смотрел на гостиницу, жаждал убежища и не мог получить его. У него не было денег, и он вынужден был спать на куче мусора, но женщина пошла в хлев.

На следующей картине показывалось, как они устроились в хлеву вместе с животными. Но случилась замечательная вещь: она родила Сына-Первенца и спеленала Его так же, как его мать пеленала Кинзу, и положила Его в ясли. У Кинзы была деревянная колыбель, он помнил это, но этот Младенец был дитем очень бедных родителей и, без сомнения, бездомных изгнанников, как и он. Но что такое говорит сестра? Младенец в яслях был Господь Иисус Христос, в честь рождения которого все христиане устраивают праздник. Он был великим подарком Бога и пришел добровольно на землю. Ясли на картине были довольно темные, освещенные одним фонарем, но жилище Сына Божьего на небесах было сияющим от Его славы и любви. Почему Он оставил Свое жилище на небесах?

Сестра как раз и рассказывала об этом: "Хотя Он был богат, ради вас Он стал нищ и беден. Он оставил свет и пришел во тьму - бездомный, отверженный ребенок, чтобы привести бездомных, отверженных детей к Своему Отцу, чтобы они познали милость и любовь Божью".

Вот третья картина: на полях пастухи, державшие ночную стражу у овечьих отар...

Хамид вспомнил своих коз и те дни, которые он проводил с ними в горах. Но здесь было другое - появился ангел Господень, и слава Господня осияла все вокруг. Пастухи испугались, но овцы, как видно, совсем не испугались. Они спокойно паслись под тенью крыл ангела. "Вам родился Спаситель!" - возвестил ангел пастухам, и даже открытые небеса и пение множества ангелов не испугали стадо. Был мир на небесах и расположение на земле.

И вот последняя картина: пастухи оставили свое стадо, и вот они босые, в грубой одежде из овечьей шерсти стоят на коленях в благоговении перед Младенцем. Хамид опять подумал о празднике в их деревне: богатые, насытившись едой, швыряли остатки нищим и собакам. Но вот здесь праздник рождения Иисуса Христа - это их праздник; это праздник Кинзы, потому что Иисус воплотился в малое дитя; это и его праздник, потому что Царь небес стал бездомным и был положен в ясли среди скота.

Но вот и конец. Сестра включила свет. Ничего видимого не осталось от праздника, только обертки от конфет, кожура от апельсин и бананов. Но воспоминание о Любви, которая дала все это, и о Любви, которая обнищала ради него и ему подобных, согревала Хамида, когда он вышел из дома на улицу. Кинза стояла в дверях и, проходя мимо, он робко погладил рукой ее волосы, а она помахала ручкой вслед его удаляющимся шагам.

Все ушли далеко вперед, а Хамид медленно шел, задумавшись о виденных картинах, не замечая и не чувствуя моросившего дождя. Когда он проходил под слабо мерцавшей лампой, он уловил тихое мяуканье. Мальчик огляделся и увидел худого, как скелет, маленького и мокрого котенка, который пытался найти защиту под водосточной трубой. За свои одиннадцать лет жизни он видел много голодных котят, погибающих на улицах, и совсем не думал о них. Но сегодня было как-то по-другому. Он не мог бы это, вероятно, объяснить себе, но чувствовал, что сердце его прилепилось к Младенцу - слабому, кроткому, сострадательному. Он не мог осознавать того, но первые семена доброты были посеяны в его сердце. К своему удивлению, он понял, что ему жаль это голодное существо. Мальчик поднял котенка и прижал к себе так близко, что почувствовал учащенное глухое биение его сердца. Что он будет делать с ним? У него не было сомнений. Есть одна дверь, которая гостеприимно откроется, чтобы принять его, и Кинза, конечно, полюбит котенка. Это будет его рождественским подарком.

Он потопал обратно по мокрой мостовой и постучал в дверь. Сестра открыла, и Хамид с полным доверием протянул ей дрожащее жалкое существо:

- Это для Кинзы, - объяснил он, - подарок на праздник. Он очень голодный и замерз, и я принес его к вам.

Сестра была в нерешительности, как поступить. Ей совсем не нужен был этот полуживой, покрытый ранами котенок, но она не могла отказать из-за того, что было побудительной причиной этого подарка. Радость охватила ее- она поняла, что ее труд не был напрасен. По крайней мере, хоть один мальчик понял и воспринял дух Рождества. Он хотел давать, он проявил сострадание к отвергнутому всеми котенку. Это случилось впервые в ее жизни, чтобы мавританский ребенок посочувствовал страданиям животного. И она приняла этот необычный дар с радостью и благодарностью. Держа котенка на вытянутой руке, она опустила его в ящик около огня и обсыпала всего дезинфицирующим порошком. Затем дала ему молоко в блюдце, и он, дерзко подняв хвост под немыслимым углом, вылакал все дочиста - стойкий храбрый котенок, непобежденный напастями. Он заслуживал того, чтобы спасти его.

В то время, как она сидела, наблюдая за котенком, ей представилась картина, которая заставила ее рассмеяться. Мысленно она увидела все рождественские подарки всех веков, нагроможденные перед яслями: золото, ладан и смирну; светила и поклонение небес. И на самом верху всего множества даров, драгоценных в глазах Того, кому они были принесены, находился худой, искусанный блохами рыжий котенок - первые плоды сострадания маленького мальчика.

Часть 2

Глава 1

В Англии, далеко-далеко от того места, где находился Хамид, тоже праздновали Рождество. Было нечто общее между этим и тем праздником: в доме сестры - дети, и там были дети - сияющие и счастливые, думающие, что нечего больше и желать от жизни.

В другом отношении это были две разные группы детей. Вместо апельсин, орехов и конфет здесь были желе, муссы, бисквитные и шоколадные торты, а также большой рождественский пирог. Вместо грязных мокрых лохмотьев - яркая одежда, вязаные кофты, а у девочек в волосах красовались пышные веселые банты.

Это должно быть был самый настоящий, идеальный праздник, но когда чай и игры закончились, дети собрались у рождественской елки и пели рождественские псалмы. Все взрослые были печальны, а одна маленькая девятилетняя гостья выглядела печальнее всех.

Это была школа слепых. Поющие дети, на оживленные лица которых падал свет от свечей, не могли видеть ни елку, ни светящиеся фонарики, ни игрушки, какие им дарили. Они весело прыгали под разукрашенной елкой и от всего сердца пели псалмы.

Дженни, сидевшая между папой и мамой среди гостей, внезапно ощутила комок в горле. Если бы ей пришлось жить все время во тьме, она знала, что никогда не была бы счастлива. Она на минуту закрыла глаза и попыталась представить, что такое - быть слепой, но было ужасно даже подумать об этом, и она опять быстро открыла глаза и стала смотреть на детей. Они пели псалом, который Дженни учила в школе:

Чудная звезда, яркая звезда, Звезда, как царский золотой венец, Ведет на Восток, ведет все вперед, Ведет нас к Творцу, совершенному Свету.

Дженни, будучи практичной девочкой, удивлялась, зачем их научили таким словам. Какая польза петь о совершенном Свете, если они приговорены проводить свои дни в темноте? Однако, смотря на них, она должна была признаться себе, что никто из этих маленьких певцов не выглядел несчастным; их приподнятые сияющие лица, казалось, видели эту рождественскую звезду, а за нею - совершенный Свет очень-очень далеко, но все же видимый. Дженни знала историю этого псалма, и когда они украшали свои класс в школе к рождественским праздникам, то сделали прекрасную модель: на темно-синюю бумагу, представлявшую ночное небо, наклеили маленькие звездочки и одну яркую звезду. До этого они все помогали своей учительнице вырезать и раскрашивать разные фигуры: три шагающих верблюда, три мудреца с длинными белыми бородами и у каждого прекрасная чалма на голове; в руках - шкатулки с драгоценными дарами: золото, ладан и смирна; яркая звезда над скромным маленьким домиком, в котором сидела простая женщина и играла с маленьким Мальчиком, который был каким-то образом, чего Дженни не могла понять, тем совершенным Светом, к которому они все стремились...

Мысли Дженни были так далеко, что она не заметила, как дети кончили петь. Мама тронула ее за руку. Дженни с испугом возвратилась к действительности и стала громко выражать свое одобрение, чтобы слепые дети поняли, что ей понравилось. Мама знаком велела ей замолчать, потому что кто-то хотел сказать слово.

Когда все закончилось, дети собрались все вместе, чтобы попрощаться. Затем, сгрудившись в дверях, они кричали и махали руками на звук отъезжавших автомобилей. Такими Дженни и запомнила их розовые улыбающиеся лица и прощально поднятые руки.

По пути домой девочка совсем притихла. Мама, полагая, что она устала, проводила ее в комнату, зажгла электрокамин и уложила в постель. Дженни до этого долго болела, и это был ее первый выход за три месяца. Она уютно устроилась под розовым атласным пуховым одеялом и стала рассматривать множество рождественских подарков - книги, игры, стеганый новый халат, золотые наручные часики и красивая дорожная сумка. А самым лучшим подарком от папы был пони. Он сейчас в стойле, ее собственный пони. В этот момент короткой и довольно энергичной жизни ей впервые неожиданно пришло в голову, что она действительно счастливый ребенок. Она подумала о тех слепых детях с игрушками, которых они видели сейчас, и о детях там далеко в Марокко, у которых совсем не было игрушек и даже пищи. Ее тетя Розмари заботилась о некоторых из них и много писала об этом. Дженни читала ее письма, как захватывающие, волнующие рассказы, открывающие возможность заглянуть в новый мир, мир, в котором дети ее возраста ходили в лохмотьях, сами зарабатывали себе на жизнь и спали одинокие на улице; мир, в котором самые маленькие заболевали, потому что не было достаточно еды. Дженни обожала самых маленьких, но младенцев, которых она видела в колясках, оберегали няни и ей никогда не разрешали подержать их на руках, а она очень этого хотела. У тех же младенцев, наверное, не было нянь, и для нее это был бы удобный случай подержать их на руках.

Самое удивительное то, что в скором будущем Дженни действительно увидит детей, о которых писала тетя Розмари. Через шесть недель после Рождества она, ее папа и мама должны отправиться на машине в долгое путешествие, которое закончится посещением тети Розмари и ее бедных детей в горах Северной Африки. Доктор сказал, что Дженни нужно солнце и тепло, и вот они должны отправиться в поисках солнца. Тонизирующие средства, лекарства, поездки на машине - все самое лучшее она уже имела в избытке. Но ни любовь, ни деньги не могут доставить солнце в Англию в январе, поэтому они уезжали в страну с голубыми небесами, желтым песком, пляжами и спокойными морями, где она станет здоровой, загоревшей и сильной. Это будет волшебным путешествием. Интересно, как папа узнает туда дорогу? Может, они будут следовать за солнцем, как мудрецы следовали за звездой?

Звезды, солнце, рождественские елки - все слилось в золотой сон, и когда пришла мама с питьем и бисквитом на подносе, она нашла свою маленькую дочь крепко спящей. Она некоторое время смотрела на раскрасневшееся лицо и беспорядочно рассыпавшиеся волосы, затем выключила свет, открыла окно и бесшумно вышла из комнаты.

Через шесть недель Дженни с родителями действительно отправилась на юг. Девочка сидела на заднем сиденьи легковой машины, укутанная в теплые одеяла и накидки.

Когда перебирались через канал, все трое заболели морской болезнью, что Дженни нашла весьма отвратительным. Когда же серая водяная масса осталась позади, и они мчались по прямым французским улицам мимо бесконечно длинных посадок тополей, путешествие девочке начало нравиться. Интересно было видеть деревенских детей в фартуках с длинными булками под мышкой; слышать незнакомую речь местных жителей. В некоторых городах отец останавливался, и они всей семьей посещали старинные кафедральные соборы.

На четвертый день миновали границу Испании, дорога проходила по заснеженным Пиренейским горам. Ночевать остановились в небольшой гостинице на перевале. Дженни была настолько уставшей, что еле добралась до своей кровати и тут же уснула.

На следующий день ее очень рано разбудило кудахтанье кур во дворе, которые прямо-таки устроили утренний концерт. Было еще совсем темно, однако Дженни выпрыгнула из постели и широко открыла окно. В лицо ей пахнул свежий морозный воздух. Величественные белые холодные горы возвышались полукругом, на горизонте отразились первые слабые лучи, предвещавшие рассвет. Над ними повисла утренняя звезда. Никогда еще Дженни не видела такой большой яркой звезды. Холод заставил ее опять забраться под одеяло, но она легла так, чтобы видеть звезду и наблюдать за потухающим небосводом. Была ли это та звезда, за которой следовали мудрецы? Ей представились сияющие лица слепых детей, как они пели:

Мы видели Его звезду В темной ночи грехопадения. Ее сильный небесный свет Влечет нас к яслям.

Вдруг в сердце ее возникло желание продолжать путешествие на трех верблюдах, следуя той заветной звезде. Куда приведут их поиски небесного света, где найдут они тот свет жизни? Может, там, далеко на юге, куда улетают ласточки, или у ног Младенца в яслях? Дженни не знала этого и вскоре заснула еще на несколько часов. Когда она опять проснулась, горы уже сверкали на солнце и своей белизной четко выделялись на фоне синего неба.

- Мы как можно дольше не будили тебя, - сказала мать, стоя у ее постели. - Быстро одевайся и иди завтракать. Отец уже возится с машиной. Он говорит, что сегодня вечером мы должны быть в Мадриде.

Глава 2

Однажды ранним мартовским утром английская сестра проснулась, тотчас встала с постели и побежала на плоскую крышу посмотреть, какова погода. Она решила, что будет хороший день, потому что небо в восточной части было в перистых облаках, розовых от поднимающегося солнца, а западная - чистая, как кристалл. "Так должно быть", - с радостью подумала сестра, потому что это был день, которого она так долго ждала. Ее двоюродная сестра из Англии приезжает сегодня на две недели с мужем и дочерью Дженни. При мысли о Дженни она тихонько запела, готовя завтрак.

Первым движением Кинзы, когда ее будили, как всегда, было протянуть ручку, чтобы убедиться, что ее котенок находится здесь же. Она села, потянула своего любимца к себе на колени и тоже начала петь - громко, немелодично и бесконечно долго; это был ее способ заявлять, что она готова, чтобы ее мыли, одевали, готовили к новому счастливому дню. Сестра, услышав этот сигнал, занялась девочкой. Затем, взявшись за руки, они поднялись на крышу и сели за низкий круглый стол под голубым весенним небом. Кофе ароматное и горячее, молоко для котенка жирное - все были вполне довольны друг другом. Более счастливое трио нельзя было бы нигде найти.

- Сегодня к нам приезжает девочка, - сказала сестра, убирая со стола и стараясь не наступить на Кинзу или котенка, которые затеяли сложную игру с мячом у нее под ногами. - У нас сегодня будет выходной день. Мы вместе пойдем на базар, купим вкусные вещи и сделаем праздник для девочки и для всех нас.

- Праздник, праздник! - радостно закричала Кинза. - Можно я понесу вместо вас корзинку? Пойдем! Пойдем!

- Да, давай пойдем.

Они вышли на залитую солнцем улицу.

Сестра давно не брала себе свободный день, но сегодня она предупредила, что не будет никого принимать; она хотела подготовиться к приезду Дженни.

Когда они сделали все покупки, она оставила Кинзу и корзинку в лавке на попечение Хамида. Она часто делала так, когда была занята, потому что была вполне уверена, что эти двое были связаны какими-то узами, может, они брат и сестра и имели право быть в обществе друг друга. Кинза всегда была в полной безопасности и счастливая, когда Хамид присматривал за ней...

Оставшись одна, сестра почти бегом направилась на окраину города в горы, чтобы собрать букет цветов для Дженни.

Она взбиралась все выше и выше. Теплый ветер дул ей в лицо, ярко светило солнышко. Наконец она добралась до вершины холма, откуда был виден почти весь город. Одна за другой теснились поросшие мхом крыши; высоко вверх вздымались увенчанные полумесяцем белые башни мечетей. Затем она отыскала свой маленький домик за базарной площадью, и чувство радости наполнило ее сердце от сознания, что в этом грешном, темном месте Господь имеет хотя бы одного Своего свидетеля. Она подумала о том, что Он, как добрый Пастырь, ищет заблудших овец повсюду: в горных селах, в узких улицах города. Тут или там люди уже слышали Его голос, в этом она была уверена: двое-трое безграмотных робких женщин, несколько оборванных мальчишек. Они были точками света в пространной темноте. А ее миссионерский дом - единственное место, где Иисуса Христа открыто почитали и любили. "Сыну Человеческому негде преклонить главу", - сказал Он однажды, устав от дневного труда. В лежащем перед ее взором городе для Него действительно закрыты были все двери, кроме дверей ее домика. Свой укромный уголок она не променяла бы ни на какой дворец, и свой скромный труд - ни на какую блестящую карьеру!

Забыв свой возраст, она перепрыгивала через расселины, чувствуя себя молодой и счастливой. Вокруг было множество цветов, и она срывала белые нарциссы, голубые ирисы, темно-красные лилии.

- Какие красивые! - воскликнула она. - Я приведу сюда Дженни, и мы вместе будем собирать их. Мысли о Дженни вызвали в ее памяти воспоминания о прошлом. Дженни была дочерью Элизабет, ее кузины, чье общество скрашивало ее одиночество сиротского детства. Но они выросли, и их пути разошлись. Их судьбы, вкусы, интересы были совсем различны. Их любовь к Дженни, казалось, была единственным звеном, соединявшим их. Когда-то они были как сестры, но Элизабет вышла замуж за богатого человека и переехала в его прекрасный дом. А она во время практики в госпитале также встретилась с Тем, Кто любил ее, и Он послал ее в этот маленький горный город искать Его потерянных овец и ягнят.

Все случившееся с ней казалось Элизабет и ее мужу глупостью. Зная это, Розмари было трудно писать им о своих маленьких радостях и огорчениях в миссионерской работе так же, как Элизабет было трудно писать о полноте счастья ее семейной жизни; поэтому их редкие письма были главным образом о Дженни, и каждое Рождество Розмари получала новую фотографию девочки. Она хранила их в альбоме, начинавшемся с безволосого круглоглазого младенца, который через год превратился в начинающего ходить ребенка в шерстяных колготках и с чубом, нависшим на лоб. Затем появилась Дженни в купальнике на пляже, Дженни в платье с высокой талией на лугу маргариток. Дженни в передничке, купающая кукол.

Пролетело два года, и Розмари была совсем ошеломлена, получив фотографию Дженни с волосами, аккуратно завязанными сзади большим бантом, и в форме - она отправлялась в школу. Самая последняя изображала Дженни в костюме для верховой езды на пони, и мысль о пони вызвала у сестры неприятное предчувствие. Как глупо было строить такие большие надежды на посещение этого ребенка! Что она может предложить девочке, у которой все было в преизбытке, которая была владелицей волшебной детской комнаты, где фарфоровые куклы величиной с ребенка лежали в настоящих детских кроватках под атласными одеялами? Дженни однажды написала ей об этом. Этой девочке, которая ездит верхом на пони в поместье своего отца, вероятно, наскучат те маленькие угощения и развлечения, которые приводили в восторг мавританских детей.

Тетя Розмари, чувствуя себя несколько удрученной, поспешила назад со своим букетом, забрала счастливую, липкую от конфет Кинзу, и они вместе направились домой.

К четырем часам домик сверкал чистотой, и в гостиной разносился нежный запах нарциссов. Стол был накрыт к чаю.

Тетя Розмари и Кинза еще раз вышли из дома, чтобы встретить машину возле отеля. Она прибыла в точно назначенное время. Мальчишки окружили ее - каждый старался получить багаж, чтобы отнести его в отель. Тетя Розмари стояла в ожидании, пока они выйдут из машины. В этот момент она услышала ясный детский голос:

- Мамочка! Посмотри, какая славная маленькая девочка! Ты не говорила мне, что у тети Розмари есть маленькая девочка.

В следующее мгновение они выпутались из толпы мальчишек, и Элизабет, такая же молодая, как десять лет тому назад, горячо целовала свою кузину. Дженни, присев на корточки, старалась подружиться с Кинзой.

- Дженни, - сказала мать неодобрительно, - ты еще не поздоровалась с тетей Розмари.

Девочка поднялась, вежливо поцеловала тетю и опять занялась Кинзой. Обе женщины оставили их и заговорили с отцом Дженни.

Потом, когда предъявляли паспорта и заполняли бланки, Розмари молча стояла и смотрела на ребенка, которого она так желала видеть вот уже десять лет. Перед ней была тоненькая длинноногая девочка в красивом голубом платье с оборками и белых сандалиях. Светлые вьющиеся волосы свободно рассыпались по плечам, большие серые глаза на подвижном лице и чуть выдающийся подбородок. "Девочка из сказки", - подумала Розмари и направилась к ней, чтобы познакомиться. Дженни повернула к тете обеспокоенное лицо.

- Что с этой девочкой? - спросила она удивленно. - Я показала ей свою блестящую брошь, а она только смотрит вперед.

- Она слепая, Дженни, - мягко сказала тетя Розмари. - Но это не помешает тебе играть с ней. Ты давай ей игрушки, чтобы она ощупывала их, и пусть она ощупает тебя пальчиками, так она знакомится. Ты можешь спеть ей песенки. Она полюбит тебя, я уверена.

Она подняла крошечную ручку Кинзы и слегка провела ею по лицу и волосам Дженни, затем обратилась к подошедшим мистеру и миссис Свифт. Но прежде чем она произнесла слово, Дженни схватила руку матери и посмотрела на нее полными слез глазами.

- Она слепая, мамочка, - прошептала девочка, - как те дети на елке.

- Ничего, дорогая, - ответила миссис Свифт ласково. - Она выглядит счастливым ребенком, нам надо найти ей маленький подарок. А сейчас пойдем и посмотрим дом тети Розмари.

Они все вместе направились через площадь к дому. Взрослые шли впереди, а Дженни вела Кинзу и так увлеклась своей новой подружкой, что не обращала внимание на окружающее. Сейчас она была намного счастливее, чем за все время предыдущих каникул, потому что, хотя она и любила отца и мать, но ей было только десять лет, и она хотела играть с детьми; более же всего она хотела заботиться о ком-нибудь. Она была уже большая, чтобы играть с куклами; ее любимицы остались дома, и она ужасно скучала за ними. Но трехлетняя кудрявая девочка - это намного лучше, чем ее любимицы. Она даже не представляла раньше, как это восхитительно.

Они дошли до узкой боковой улицы, где жила тетя, и миссис Свифт всеми силами старалась не показать, как она шокирована видом сидящих на булыжной мостовой детей и оборванных нищих. Но она не могла скрыть своего ужаса, когда тетя Розмари остановилась перед последним домом и стала искать ключ. На ступеньке, загораживая вход, сидела очень бедная женщина, держа что-то у груди под лохмотьями. Розмари заговорила с женщиной, которая освободила от лохмотьев и протянула ей маленького ребенка - кожа да кости, полумертвого от болезни и недоедания. Миссис Свифт протянула руку, чтобы удержать Дженни, но слишком поздно - девочка шагнула вперед и вместе с тетей склонилась над жалким существом, совершенно поглощенная этим.

- Дженни! - строго позвала ее мать, - иди сюда.

Но Дженни не обратила на нее никакого внимания. Она печально посмотрела на Розмари и спросила:

- Он умрет?

- Не знаю. Надеюсь, что нет. Давайте войдем в дом.

Она открыла дверь, провела женщину в амбулаторию и велела ей подождать, а сама вернулась к гостям. Миссис Свифт стояла на прежнем месте, как бы позабыв, где она. Справившись с первым потрясением при виде такого несчастного создания на крыльце Розмари, она сказала:

- Розмари, не беспокойся о нас. Иди и помоги им.

Розмари была в нерешительности.

- Хорошо, пойдемте наверх, - сказала она. - Я проведу вас в гостиную. Стол накрыт к чаю.

Было странно видеть в доме на такой грязной улице картины и цветы, восхитительно сервированный завтрак на фарфоре. Хозяйка усадила гостей за стол, затем нерешительно произнесла:

- Это покажется очень невежливо, но вы извините меня, если я покину вас минут на десять. Видите ли, я знаю эту женщину, она потеряла четырех детей. Этот ребенок - все, что у нее осталось.

Дженни решительно встала и присоединилась к своей тете.

- Я пойду и помогу тебе, - заявила она.

- Нет, Дженни, - твердо сказала мать, - об этом не может быть и речи. Иди, садись и пей свой чай.

Девочка тотчас вспылила:

- А я хочу пойти! Я хочу, чтобы ребенок поправился. Я не хочу никакого чая. Ну, скажи, тетя Розмари, что мне можно идти, это ведь твой дом. Папочка, скажи, что мне можно идти...

Отец совершенно неожиданно пришел на помощь Дженни.

- А что с этим ребенком? - спросил он. - Что-то заразное?

- Нет, нет, - ответила Розмари. - Я уже видела его раньше. Это от голода и неправильного питания.

- Я бы отпустил ее, Элизабет, если Розмари не возражает, - сказал мистер Свифт, и, когда торжествующая Дженни вышла из комнаты, он обратился к жене. - Дорогая, пусть она помогает, как может. Ей необходимо оказывать кому-нибудь помощь. Если она увидит страдания других, то перестанет быть такой эгоцентричной.

- Может быть, ты и прав, - согласилась мать Дженни и тихонько вздохнула. - Если бы у нее были младшие братья и сестренки, - добавила она задумчиво.

В это время Дженни и тетя склонились над ребенком, а его мать рассказывала им горестную, но обычную историю. Казалось, слишком поздно было помочь, но, может, еще есть шанс?..

Тетя Розмари обратилась к девочке:

- Дженни, пойди наверх и принеси мне чашку, ложку и сахар на полке под плитой.

Дженни исполнила охотно и быстро.

- А теперь принеси большой чайник, - велела ей тетя.

В одно мгновение девочка исполнила приказание.

- Теперь принеси таблетки на третьей полке, вон там, - продолжала давать указания тетя. - Сполосни чашку и ложку горячей водой, разомни таблетку, налей немного воды, подай ту бутылочку...

Ребенок каплю за каплей глотал лекарство. Затем ему дали несколько ложек сладкой воды. Тетя Розмари заговорила с женщиной по-арабски, объясняя, что через час она даст ребенку еще лекарство.

- Он должен поправиться, - шептала Дженни про себя. - Должен! Должен!

А затем тетя Розмари сделала нечто такое, что очень удивило Дженни, которая ничего подобного никогда не видела. Она показала на картину на стене - Иисус, держащий ребенка на руках - и рассказала женщине о Нем. Потом, отдав ребенка матери, она стала на колени и молилась о больном дитяти.

Дженни не понимала, что говорит тетя, но знала, что она молится, потому что глаза ее были закрыты. "Интересно, это действительно поможет?" - размышляла про себя Дженни. Она тоже взглянула на картину, и ей показалось, что вид изображенного на картине ребенка как-то делал этого живого ребенка сохраннее.

- Он, конечно же, поправится, - тихо проговорила Дженни, снова наклоняясь над ним.

Вдруг тонкие веки с голубыми прожилками затрепетали, и ребенок открыл глаза.

Глава 3

После этого случая не было нужды составлять какие-либо планы, потому что Дженни твердо решила, что она останется в городе до самого отъезда в Англию, что она будет няней для Кинзы и каждый день будет помогать тете Розмари лечить больных детей.

Довольный таким заявлением дочери, мистер Свифт засмеялся, а потом спросил, чем же он будет заниматься в этой горной деревне две недели, где он должен запереть себя, чтобы удовлетворить внезапное расположение дочери к больным детям. Миссис Свифт обеспокоенно вздохнула и потребовала, чтобы Дженни полоскала горло три раза в день. Сама девочка проявляла откровенный восторг, а тетя Розмари втайне была очень счастлива. Она считала, что каникулы закончатся отлично.

В воскресенье днем никто из больных не пришел. Дженни не отходила от своей тети.

- Как жаль, что мало таких людей, как ты, - заговорила она, - чтобы научить этих женщин, как правильно ухаживать за детьми. Знаешь, тетя, я подумала и решила, что, когда вырасту, тоже стану миссионеркой и приеду сюда. У меня будет амбулатория, и я буду лечить людей, как ты. Мне кажется, это так весело.

Тетя Розмари несколько мгновений молча смотрела на самоуверенное лицо Дженни, затем тихо сказала:

- Ты не можешь быть миссионеркой, пока в твоей жизни не произойдет очень важное событие.

- Почему не смогу, тетя? - с удивлением спросила Дженни. - Я выучусь на медсестру и научусь как ухаживать за маленькими. И мне не надо знать ничего больше, правда?

- Думаю, что надо, - возразила тетя Розмари с легкой улыбкой, - но я не собираюсь рассказывать тебе об этом здесь, в коридоре. Давай возьмем фляжку и сэндвичи и пойдем в сад, где стоит башня, и мы сможем там поговорить. Кинза сейчас проснется, а она очень любит этот сад.

- Прекрасно! - закричала Дженни и, перескакивая через две ступеньки, помчалась наверх собираться.

- Мама сказала, что мне можно остаться на чай, если меня пригласят. Я спросила ее...

- Как предусмотрительно с твоей стороны, - заметила смеясь тетя Розмари, - ты оденешь Кинзу, пока я приготовлю что надо?

Спустя несколько минут тетя Розмари, Дженни и Кинза уже шли по безлюдной базарной площади, направляясь к старым полуразрушенным воротам в стене башни. Дженни несла корзинку с провизией, а Кинза - мяч. Взбираясь по ступенькам, они весело болтали, но как только оказались под сводами сада, замолчали, потому что он был так красив. Кинза тоже остановилась и с удовольствием вдыхала ароматы. Казалось, они были отгорожены от мира не стеной из камня, а огромными качающимися занавесами из глициний и жасмина. Все было пронизано солнцем, и молчание нарушалось только клекотом деловых аистов в гнездах, случайным хриплым криком павлина и мягким всплеском воды в пруде, где белоснежная гусыня учила плаванию своих семерых пушистых гусят.

- Смотри, чтобы Кинза не упала в воду, - предупредила тетя Розмари. - Не отходи от нее, пока я приготовлю чай.

Она распаковала корзину. Увидев, что все готово, Дженни прибежала вместе с Кинзой. Они сидели у пруда, в самом центре сада, под кустом вьющейся розы с множеством бутонов. Угостившись сэндвичем, Дженни вопросительно посмотрела на свою тетю.

- Что я еще должна знать для того, чтобы стать миссионеркой? - спросила она так, как будто разговор не прерывался.

- Это зависит от того, что ты желаешь делать, - серьезно ответила тетя Розмари. - Если ты просто хочешь лечить их от болезни, то тогда ты должна стать сестрой милосердия или доктором. Но большинство из них опять очень скоро могут заболеть, да и во всяком случае наши тела смертны. Имеет значение та часть человека, которая живет вечно, то, что составляет сущность самого себя и что мы называем духом. По-настоящему можно помочь им и сделать их счастливыми, только приведя их к Господу Иисусу. Но ясно, что нельзя указать кому-либо на Иисуса Христа, если ты сам не увидел и не познал Его. Поэтому совсем не имеет значения, что ты знаешь, но кого знаешь.

- Но ты тратишь так много времени каждый день, давая им лекарства, - сказала Дженни. - Почему я не могу делать это тоже?

- Можешь, конечно, - ответила тетя Розмари. - Видишь, ты не понимаешь, почему я трачу много времени на то, чтобы лечить их, и я постараюсь объяснить тебе. Все эти бедные люди грешные, и Иисус может простить их. Они боятся смерти, и только Иисус может удалить от них страх. Большинство из них несчастные и уставшие, и только Иисус может утешить их и дать отдых и покой. Он желает достичь их всех Своим прощением и любовью, но поскольку Его нет на земле сейчас, они не могут ни видеть, ни слышать Его, как когда-то было, когда Он жил на земле. Поэтому Он входит в сердца людей, которые любят Его, и употребляет их уста, чтобы они говорили о Нем, и их руки, чтобы они делали доброе для других. Я даю им лекарство не только для того, чтобы вылечить их, но и потому, что хочу, чтобы они видели, что Иисус через меня заботится о них и желает помочь им. Бесполезно только говорить о любви Христа - они не поймут. Нужно показать им это делами милосердия. Но первое, в чем надо быть уверенным, так это в том, что во всем этом действительно присутствует Христос, действуя любовью в тебе и через тебя. Иначе это как пустой фонарь в темноте.

- Хорошо, а как узнать, есть Он или нет? - с любопытством спросила Дженни.

- Как попадет свет в пустой фонарь? Открывается дверца и вставляется свеча. Иисус есть Свет, и Он хочет войти; мы верою открываем дверь сердца своего и приглашаем Его войти. Дальше, если дверца фонаря чистая, свет светит ярко, но если стекло затуманено или грязное, свет будет тусклым. Первое, что делает Иисус Своим светом - это показывает нам грехи наши: раздражение, своеволие, нетерпение, непослушание. И если мы действительно хотим того, Он очищает нас, и Его прекрасные светлые лучи любви видны в нас и светят через нас. И люди, потерявшиеся в темноте, приходят к свету толпами. Но они совсем не думают о фонаре - им нужен Свет. Миссионеры, по существу, очень незначительные люди. Они просто как пустые фонари. Важен Свет, Свет имеет значение. Дженни напряженно размышляла.

- Значит, только очень хорошие люди могут быть миссионерами, - глубокомысленно произнесла она.

- Не совсем так, - ответила тетя Розмари. - Много очень хороших и добрых людей без Иисуса сверкают, как позолоченные фонари, если выставить их на солнце; но вечером солнце садится. Наши собственные хорошие качества никогда не смогут удовлетворить Господа и продолжаются они до тех пор, пока мы живы. Любовь, жизнь и доброта Иисуса продолжаются вечно, и человек, в котором горит этот Свет, тоже будет продолжаться вечно. Конечно, Его доброта совершенна, никто, кроме Иисуса, никогда не был абсолютно добрым и хорошим.

- Вон папа с мамой идут в сад! - вдруг воскликнула Дженни, вскочила и понеслась навстречу им. Она была рада уйти от этого разговора, потому что тетя Розмари говорила о вещах, которые нарушали ее покой, беспокоили ее, а Дженни не любила, чтобы ее беспокоило что-нибудь. Например, то, что она сказала о миссионерах, что они незначительные люди. В том кругу, в котором она жила, Дженни всегда была самым важным, значительным лицом. "И это очень правильно", - подумала она, прыгая с разбегу в объятья отца. Улыбка отца и радость в глазах матери тотчас убедили ее в этом: что бы ни случилось, она всегда будет для своих родителей самым важным, самым значительным лицом.

Розмари встретилась глазами с Элизабет, счастливая и понимающая, разделяющая радость матери в том, что девочка опять здорова и резвится. Для обеих женщин было радостью возобновление их прежней дружбы. Очарование и доброта Элизабет, безмятежность ее семейной жизни вызвало восхищение у Розмари. А Элизабет, со своей стороны, пришлось признать, что ее кузина не теряет напрасно время - благодарность на лице ребенка убедила ее в этом, ведь она поручила Дженни попечению Розмари, как никому прежде. Это казалось странным, потому что еще несколько недель тому назад она бы ужаснулась, узнав, что ее Дженни будет иметь дело с бедностью и болезнями. Она всегда так стремилась окружить девочку солнечным светом и красотой. "Но есть разные виды красоты, - думала она про себя. - Лечить, помогать, любить и давать - это прекрасно. Я не хочу, чтобы Дженни была затворницей, нелюдимой. Я хочу, чтобы она преуспевала в мире и вышла удачно замуж. Но я хочу также, чтобы она выросла доброй и отзывчивой, и мне думается, что Розмари может помочь ей в этом..." Когда она высказала свои мысли мужу, он вполне согласился с ней.

- Она научится чему-то деловому в этой амбулатории, - сказал он. - Может, у нее проявится интерес и забота о других людях.

- Розмари, - сказала Элизабет, лаская Кинзу, - может, ты оставишь свои дела на этот вечер, и мы покушаем вместе в отеле?

- Воскресенье - мой выходной день, - ответила Розмари. - Я с удовольствием приду, когда уложу Кинзу спать.

- Мамочка, посмотри! - закричала Дженни. - Павлин распустил свой хвост! Какой красивый!

Девочка потянула родителей в ту сторону, где стоял павлин, а Розмари с Кинзой медленно направились домой.

Было еще рано укладывать Кинзу спать, и Розмари села с ней на ступеньки. Их окружали соседние дети, и некоторое время они провели в обществе друг друга. Розмари показала им картинку с изображением заблудившейся в горах овечки. Хотя они уже знали эту историю, но она все равно казалась им интересной и завлекательной.

Когда Розмари принесла Кинзу в спальню, дети все еще сидели на ступеньках, подражая блеявшим овцам: "ме-е-е".

Вскоре Кинза была уже готова ко сну, она встала на колени перед кроватью и сложила ручки для молитвы:

- Спасибо за хороший день в саду и благослови Дженни и всех детей на улице, - поспешно произнесла она.

Ее, конечно, не очень волновали уличные дети. Сегодня было воскресенье, а в этот день она каждый раз перед сном получала конфету и еле могла дождаться того момента.

Через час Розмари сидела в большом ресторане отеля с мистером и миссис Свифт и Дженни, которая для такого случая одела самое лучшее платье. Для Розмари было большим удовольствием ужинать здесь и говорить с Элизабет. Сегодня разговор коснулся Кинзы.

- Она такое милое существо, - сказала миссис Свифт, - и как жестоко то, что она слепая. Что ты полагаешь с ней делать дальше, Розмари?

- Я бы хотела, чтобы она поступила в специальную школу через три года,- ответила Розмари, - где она сможет научиться вышиванию и изучить азбуку Брайля.

Она смогла бы зарабатывать себе на жизнь таким образом. А когда она приобретет умение, она опять приедет ко мне. Слепая девушка, истинная христианка, может быть миссионеркой среди своего народа.

Дженни возбужденно наклонилась через стол, рискуя опрокинуть свой стакан.

- Школа для слепых, папочка! - воскликнула она, - куда нас приглашали на рождественскую елку. Если бы Кинза поступила туда, мамочка, она смогла бы иногда бывать у нас, и я бы заботилась о ней; это было бы так, как будто у меня маленькая сестра, и она бы тоже была счастлива, если бы я была с ней; и они так хорошо проводят время на рождественские праздники. О, когда она сможет приехать, тетя Розмари? Можно взять ее с собой прямо сейчас!

Кузины вопросительно переглянулись.

- Это неплохая мысль, - сказала миссис Свифт. - Это действительно хорошая школа, и там принимают совсем маленьких. Джон имеет влияние там. Чем раньше она поступит туда, тем легче усвоит английский язык. И, кроме того, она поедет с нами на машине, и тебе не надо будет везти ее самой.

Розмари просто не знала, что ответить. Все было так неожиданно. Возбужденная Дженни прыгала на стуле от нетерпения.

- Просто не знаю, что сказать, - наконец сказала Розмари. - Это очень любезно с вашей стороны... но она кажется такой крошечной.

- Конечно, - ответила миссис Свифт. - Когда ты решишь, дай нам знать. Нет, Дженни, перестань об этом; люди не могут решать о каких-то важных делах без того, чтобы сначала не подумать об этом, иначе они могут сделать их неправильно.

Подали мороженое, и Дженни на некоторое время забыла о Кинзе, и разговор перешел на другие предметы. Вечер прошел приятно, и Розмари поднялась, чтобы идти домой.

- Мы проводим тебя, - сказала миссис Свифт, тоже поднимаясь.

- Дженни, дорогая, поднимись в номер и ложись спать.

- Хорошо, - ответила Дженни, которая, насладившись двумя порциями мороженого, была необычно любезна. Она обняла тетю и прошептала так, чтобы никто не слышал:

- Ты хорошо подумай об этом, да, тетя?

- Да, Дженни, хорошо. Я спрошу Бога, чтобы Он указал мне, как правильно поступить.

- Ты думаешь, Он укажет тебе к завтрашнему утру?

- Не знаю, Дженни. Это такое большое дело. Дай мне сроку два дня.

- Хорошо, попроси Его указать тебе, как можно скорее. Попроси Его, чтобы Он сказал: "Да".

- А ты не хочешь тоже попросить?

- Я не знаю как... я попытаюсь... До свидания, тетя!

- Спокойной ночи, Дженни!

Она освободилась из объятий девочки и вышла вместе с супругами Свифт на темную рыночную площадь. Обернувшись, тетя Розмари помахала Дженни, которая в ответ тоже помахала рукой.

Глава 4

Хамид с радостью приветствовал приход весны, потому что, каким бы ни был закаленным человек, нельзя привыкнуть к окоченевшим пальцам ног и рук, резким ветрам, дождю и снегу, пронизывающим тело. Но теперь все позади - солнце согревало и утешало, аисты строили гнезда на башнях, цветы покрыли горы, а вишневый и абрикосовый цвет делали долину прекрасной. Хамид, как и все живое в природе, подрос и был похож на пугало больше, чем когда-либо прежде. Одежда, которую дала ему сестра, износилась, но теперь это не имеет значения.

Довольный Хамид растянулся у своей палатки, облизывая запачканные маслом пальцы. Он внимательным взглядом смотрел на то, что происходило перед его глазами: Кинза подпрыгивая шла между Дженни и сестрой. Очевидно, они вышли, чтобы сделать покупки. Вдруг мимолетным взглядом он заметил то, что заставило его вздрогнуть. Он протер глаза и снова посмотрел. Нет, это не сон. Он побледнел, бросился в палатку и спрятался за плиту. Потом осторожно выглянул, как напуганный кролик из норы, и стал наблюдать, что будет дальше.

В дверях напротив стоял его отчим, уставившись на маленькую группу из трех человек, которые, не сознавая, что находятся под наблюдением, покупали апельсины. Затем, сделав шаг по направлению к ним, он уставился на Кинзу подобно тому, как могла бы смотреть змея на играющего крольчонка, выжидая момента укусить. Его острый глаз заметил все жесты слепой, ее счастливый лепет, хорошую теплую одежду. Он подошел так близко к Кинзе, что Хамиду показалось, что он вот-вот схватит ее. Но он не тронул ее. Он просто шел за ними незамеченным среди толпы. Хамид видел, как загорелись от гнева его глаза, и рот был сжат так крепко, как беспощадный стальной капкан.

Хамид пришел в себя от первого потрясения. Он стал рассуждать. Его отчим приехал на базар по делу и, несомненно, уедет из города в тот же вечер. Он не видел Хамида и не увидит, потому что в самый удобный момент он убежит в гору и останется там до темноты. За Кинзу он не чувствовал ни малейшего беспокойства. Кинза была в безопасности в доме английской сестры, которая любит ее и никому не отдаст. Ее дом - это крепость, куда его отец никогда не сможет проникнуть.

Пришел хозяин Хамида и удивился, найдя своего помощника под плитой, а не около плиты. Он дал ему подзатыльник, против чего Хамид не возражал, но урезал его плату на сантим, чем он очень возмутился. Но через минуту он забыл об этом, строя планы, как бы ему незамеченным проскользнуть через опасную зону и исчезнуть в горах.

Вскоре он был уже на мостовой и проворным шагом направлялся к городской стене, за которой начинались пологие холмы со скалистыми выступами. Серебристо-серые оливковые деревья были особенно прелестны в своем весеннем цвете. Посреди небольшой лужайки росло особо красивое дерево. Это была вся в цвету вишня, белая, как морская пена, как снег на вершинах горы, как белая страница в книжке английской сестры, которая обозначала прощенное чистое сердце. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят", - этот стих мальчишки

выучили в тот вечер наизусть. И Хамид повторил его про себя, жуя хлеб, который он купил себе на завтрак. Мальчик радовался окружающей природе, но еще более счастливым делала его внутренняя тихая радость, пробудившийся в глубине его сердца луч любви, который он не мог выразить словами, но который зародился в нем в ту ночь, когда он склонился на колени возле жаровни и помолился ему одному понятной молитвой. Он был уверен, что молитва его услышана. С тех пор он не чувствовал себя более таким одиноким, забытым, не переживал уже такого сильного страха, как прежде. Хамид нашел глубокий источник счастья, и от этого он и физически чувствовал себя сильным и смелым. Да, в это утро он испытывал настоящее блаженство.

Проходя мимо одного источника, он сунул голову под струю прохладной воды, чтобы освежиться. Затем растянулся на зеленой траве, предоставившись ласковым лучам весеннего солнца.

А тетя Розмари, Дженни и Кинза направились домой, так и не заметив зловещую фигуру человека, следовавшего за ними до самого входа и наблюдавшего за ними, пока не закрылась дверь. Как раз было время открывать амбулаторию. Тетя Розмари разрешила Дженни взять Кинзу в отель. И вот с новой книгой в одной руке и с Кинзой в другой Дженни отправилась к родителям в отель.

Двое детей, пробравшись через толпу на базаре, вошли в сад с башней, находившийся на их пути. Никого не было в саду, все были заняты: кто продавал, кто покупал. Эта тишина привлекла Дженни, она нашла замечательное местечко и села почитать книжку, так как остановилась на самом интересном месте. Правда, мама говорила ей нигде не останавливаться и никуда не заходить по дороге от тети Розмари в отель, но ведь мама не знала в какое время она выйдет. Описываемые события настолько увлекли ее, что она не заметила, как Кинза поднялась на ноги и пошла по дорожке к старой арке, ведущей в другую часть сада. Девочка часто отправлялась на небольшие прогулки, вытянув вперед руки, чтобы предотвратить опасность столкновения. Когда она сознавала, что ушла довольно далеко, то останавливалась и потихоньку звала, пока кто-то не забирал ее.

Дженни с упоением продолжала читать. Ей нетерпелось дочитать до конца главы и узнать, получит ли приз пони Аннабела. Краешком глаза она видела, что Кинза стоит около арки. Надо тотчас забрать ее, но ничего с ней не случится, она только докончит еще одну страницу. Дженни бегло прочитала до конца и быстро поднялась со вздохом облегчения, потому что Аннабела победила. Но она почувствовала себя виноватой в том, что позволила Кинзе пройти через арку одной.

- Кинза? - тревожно позвала она, выбегая из тенистого уголка на залитые солнцем лужайки.

Ответа не последовало. Она пробежала по саду, заглянула через арку в другую часть сада. Нигде никого! Дженни остановилась, и глаза ее расширились от ужаса. Она бегала от одного куста к другому, ища девочку. Сердце неистово колотилось. Пробежав вверх и вниз по лестнице, она вернулась вниз, не обнаружив и следа Кинзы. Девочка бесследно исчезла.

Дженни в паническом страхе бросилась на базарную площадь. Никого не видя, натыкаясь на разложенные товары, она металась по рынку. Люди сочувственно смотрели ей вслед, когда она нетерпеливо проталкивалась между ними с бледным и мокрым от слез лицом. Они думали, что она потеряла свою мать, и указывали ей на отель, но она только качала головой и устремлялась вперед в бесплодных поисках.

Наконец она остановилась совершенно обессиленная. Из-за того, что больше негде было искать и чтобы ее не видели люди, она опять вернулась в сад и стояла там в одиночестве около роковой арки, пытаясь решить, что же делать дальше. Просто невозможно вернуться к тете. Тетя Розмари доверила ей Кинзу, а она не оправдала ее доверия. Что теперь скажет тетя? А еще того хуже - где Кинза? Вдруг с ней случилось что-то ужасное? Может, она ушиблась, испугалась и плачет, удивляясь, почему Дженни не приходит к ней?.. От этих страшных мыслей и от сознания своей собственной вины девочка расплакалась и, громко всхлипывая, побежала в отель прямо в комнату матери в ее материнские объятья. Миссис Свифт понадобилось несколько минут, чтобы из сбивчивого рассказа составить целое. Узнав что произошло, она побледнела. Затем, выте-рев слезы на глазах дочери, она взяла ее за руку.

- Мы должны пойти немедленно рассказать тете Розмари, - сказала она как можно спокойнее. - И по дороге мы еще раз поищем на базаре.

Дженни притихла, затем трагическим тоном произнесла:

- Я не могу идти к тете Розмари. Я просто не могу, мамочка. Ты пойди и расскажи ей.

- Нет, - сказала миссис Свифт спокойно, но твердо, - ты должна пойти и рассказать ей сама. Видишь, Дженни, это получилось из-за твоего непослушания и безответственности. Тебе надо иметь мужество и принять упрек, порицание, которое ты заслужила. Надо идти немедленно, потому что, если кто-то взял Кинзу, важна каждая минута. Папа тоже пойдет с нами.

Молчаливая маленькая группа вышла из отеля. Мистер Свифт предложил, чтобы Дженни с мамой еще поискали в саду, а он быстренько пробежится по базару.

Через несколько минут они встретились, обеспокоенные и мрачные.

- Ну, - сказал мистер Свифт, - чем скорее мы сообщим об этом Розмари, тем лучше. Она может говорить на их языке и расспросит людей.

Они встретили Розмари на пути к отелю. Она шла за Кинзой, так как ей пора было обедать. Мистер Свифт рассказал ей, что произошло. Пока он рассказывал, Дженни стояла чуть поодаль, опустив глаза и не осмеливаясь взглянуть тете в лицо. "Что скажет тетя и будет ли она бранить меня вот здесь, прямо на улице?" - думала она. Но так случилось, что ничего в тот момент не было сказано о ее легкомыслии. Казалось, о ней совсем забыли, все мысли их были направлены к Кинзе.

Они вернулись в сад, чтобы восстановить все как было, и тетя Розмари расспросила владельцев ближайших лавок, но никто не мог рассказать ничего нового. Все произошло по другую сторону арки, которая была отделена от дороги высокой стеной. В той части сада было три выхода, один из которых вел на пустынную дорогу, разделяющуюся через пару миль на десяток едва заметных горных тропинок.

- Есть две вероятности, - сказала Розмари наконец, когда все расспросы оказались безрезультатными. - Одна, что она была похищена из-за одежды, в этом случае, нам могла бы помочь полиция; вторая то, что ее родные решили вернуть ее и украли ее. В этом случае боюсь, что она потеряна навсегда. Ведь не могу же я предъявить на нее права ее родным. Я даже не знаю, откуда она появилась, знаю только, что она не из местных...

Она внезапно прервала свою речь, так как новая мысль пришла ей в голову.

- Интересно, где Хамид? - продолжала она взволнованно. - Я часто думала о том, что он имеет к ней какое-то отношение. Он смог бы дать ключ к этой загадке.

Но никто из мальчиков, собравшихся вокруг, не мог сказать, где найти его. Такого счастливца не оказалось. Видели его утром на посту, а потом по дороге в горы. Все охотно вызвались искать его и рассыпались в разных направлениях, потому что богатый англичанин, безусловно, щедро наградит того, кому посчастливится найти его. Но поиски оказались безрезультатными.

Полиция, выслушав эту историю, любезно посочувствовала, но мало обнадежила. Они обещали позвонить на все посты в горах, чтобы там следили за главными перевалами и проверяли путешественников, но было много тайных переходов, известных только местным жителям. Кроме того, если бы даже и нашли ребенка у кого-либо, чем можно было бы доказать, что он не принадлежит похитителям. "Их можно было бы оштрафовать за украденную одежду, но ребенок", - полицейский выразительно пожал плечами, приподнял брови и развел руками. Этим было сказано все.

Ничего больше не оставалось делать, как вернуться в дом тети Розмари к вечернему чаю. Но все были настолько расстроены и заняты мыслями о судьбе Кинзы, что, как говорят, кусок не лез в горло. Вскоре супруги Свифт собрались уходить, а Дженни, бледная и несчастная, последовала за ними, все еще не смея взглянуть в лицо своей тети, которая, занятая мысленно Кинзой, и не думала о поступке Дженни.

Розмари была рада остаться одна. Она убрала со стола и, намереваясь помолиться о Кинзе, вернулась в свою комнату. Взгляд ее остановился на кукле, лежавшей на диване. Она осмотрела комнату - там мяч, стульчик Кинзы, коробка конфет, которую Дженни подарила девочке. Повсюду следы ее недавнего присутствия. Чувство любви и беспокойства переполнили сердце сестры, и она закрыла лицо руками. Где Кинза? Что с ней? Как она беспомощна, лишенная зрения! Как напугана и скучает по дому!..

- О Боже, - воскликнула Розмари. - Сам позаботься о ней. Защити и успокой ее, приведи в целости и сохранности ко мне...

Когда она так молилась, то услышала позади себя сдавленное рыдание и поняла, что в комнате кто-то есть. Она оглянулась, в дверях стояла Дженни, бледная, с опухшими от слез глазами.

- Дженни! - воскликнула удивленная Розмари. - Мама знает, что ты здесь?

- Да, - ответила девочка всхлипывая. - Я сказала, что должна видеть тебя наедине, и она привела меня к дому, а ты забыла закрыть дверь, и я вошла... Может, ты совсем не хочешь видеть меня... потому что... потому что... Это моя вина, что так случилось с Кинзой, и... о тетя, что же я буду делать?

При последних словах слезы опять обильно хлынули из ее глаз. Тетя Розмари привлекла ее к себе и попросила сесть.

- Ты ничего не можешь сейчас сделать, Дженни, - мягко сказала она. - Но Бог любит Кинзу гораздо больше, чем мы, и Он все может сделать.

Давай преклоним колени и попросим вместе Бога сохранить Кинзу, утешить и быть ее защитой.

Они обе опустились на колени, и тетя Розмари предала Кинзу в руки доброго Пастыря. Дженни слушала и удивлялась, став более несчастной, чем когда-либо раньше. "Тете Розмари хорошо, - думала она. - Что бы ни случилось ужасное, у нее есть место, где она в любое время может найти прощение, мир и утешение". Но Дженни не знала такого места. Она чувствовала себя запертой во тьме. Она никогда не простит себе, да и никто не простит, если Кинза не найдется. Впервые в жизни ее непослушание имело значение и, кажется, нет возможности исправить последствия этого поступка. Почти каждый день она проявляла своеволие и поступала по-своему, но папа и мама были всегда терпеливы и добры к ней, находя извинение в том, что она проболела три месяца. И в этот раз она поступила по-своему, не послушалась мамы, и вот чем это кончилось... "Если бы Кинза нашлась, - сказала про себя Дженни, - я бы никогда больше не капризничала. Я бы всегда слушалась и была бы хорошей всегда-всегда".

Глава 5

Розмари провела остальную часть дня в поисках Хамида, но тот, очевидно, твердо решил замести следы. Услышав рано утром, что английская сестра настоятельно желала видеть его, он оставил работу и опять ушел в горы. Зачем он так понадобился ей сейчас? Может, отчим поговорил с ней, и она хочет отдать его ему? Все это было весьма подозрительно, и Хамид решил держаться подальше от нее.

Однако английская сестра была настолько решительной в желании видеть его, что, когда ей передали, что Хамид утром ушел в горы, она перед заходом солнца заняла наблюдательную позицию за колонной каменной арки, через которую он должен был возвратиться. Ей не пришлось долго ждать. Не успели последние лучи солнца скрыться за вершинами горных цепей на западе, как она увидела в сумерках крадущуюся фигуру мальчика. Розмари схватила его за то, что осталось от его рубахи. Он отчаянно сопротивлялся, но она сразу же заговорила, и ее слова приковали его внимание:

- Хамид, я потеряла Кинзу, - говорила она и затем умоляюще добавила,- прошу тебя, помоги мне найти ее. Ты не знаешь, куда она могла исчезнуть?

Она все еще крепко держала мальчика, а он стоял перед ней, весь напрягшись, глядя на нее с сомнением и подозрением. От испуга он не мог собраться с мыслями, но постепенно в голове прояснилось, и он стал соображать. Если Кинза исчезла, ее, конечно, взял отец, и если сестра ищет ее, значит она, безусловно, ничего не знает об их отце. Но рассказать все - небезопасно, это может привести в соприкосновение с полицией, а никакой бездомный мальчишка не желает иметь дело с полицией. А может, это ловушка? Нет, гораздо безопаснее все отрицать и не связываться с этим делом. Но все же, если он откажется говорить, а Кинза потерялась, то все его старания были напрасны. А ведь Кинза была так счастлива, так поправилась, обута и одета! А сейчас ее продадут нищему. Для чего другого она понадобилась отчиму? И его не будет там, чтобы защитить ее.

- Я ничего не знаю, - осторожно сказал Хамид после продолжительной паузы, но в его глазах стояли слезы.

Сестра, заметив эти слезы и его колебание, вполне убедилась в том, что он многое знает, хотя будет очень трудно выпытать у него, поэтому она должна действовать с величайшим тактом и осторожностью.

- Пойдем домой и поужинаем вместе, - спокойно сказала она. - Мы поговорим об этом дома. Ты, должно быть, проголодался, находясь весь день в горах.

Да, действительно, он был голоден, как волк. Пастух в полдень поделился с ним куском ржаного хлеба и больше он ничего не ел со вчерашнего вечера, потеряв право на работу и жалованье. Внутри была грызущая боль и, если он не примет предложения сестры, едва ли ему удастся поесть в этот вечер. В то же время идти к ней в дом было бы большой неосторожностью, потому что, может быть, это западня. Но никто не заставит его говорить! Голод победил осторожность. Он протянул свою грязную руку сестре, и она, отпустив его рубаху, крепко взяла его за руку и не выпустила ее, пока они не оказались дома за запертой дверью.

Розмари провела Хамида наверх в ту комнату, где он когда-то смотрел на спящую Кинзу. Мальчик сел по-турецки на матрац, весь напряженный от волнения и в то же время восторженно вдыхая запахи. По дому разносился благоухающий аромат горячего риса и овощей с оливковым маслом. Сестра принесла ему полную миску с рисом и большой ломоть хлеба, затем села рядом с ним. Пока он ел, она не задавала ему никаких вопросов. Мальчик был полностью поглощен едой, и она внимательно разглядывала его. Да, он сильно похож на Кинзу внешностью: тот же высокий лоб и черные глаза, широко расставленные, тот же овал лица и такой же строго очерченный рот. Она ждала, пока не исчезнет последняя крошка. Когда чашка была очищена кусочком хлеба, сестра заговорила с уверенностью, которой она в себе, однако, не ощущала.

- Хамид, - твердо сказала она, - ты знаешь, кто украл Кинзу, кто похитил твою маленькую бедную сестренку? Если знаешь, ты должен мне сказать, потому что я хочу ее вернуть.

Английская сестра выглядела очень уставшей и напряженной. Ее голос, твердый вначале, слегка дрогнул к концу, и этот дрогнувший голос убедил Хамида лучше всяких слов. Это не западня, это честный крик любящего сердца. Хамид придвинулся ближе, положил голову ей на колени и повернул к ней свое пылающее лицо.

- Я думаю, что ее забрал мой отчим, - заговорил он. - Я видел, как он следил за ней на базаре вчера. Он шел за ней до самого вашего дома, но я думал, что она в безопасности с вами.

Если сестра и была удивлена его признанием, она не показала этого. Любое неправильное движение могло бы напугать его, и он бы опять замкнулся. Она продолжала спокойно спрашивать:

- Где живет твой отчим? Хамид назвал свою деревню.

- Он знал, что она у меня? - Нет.

- Почему ты оставил ее у меня тогда ночью?

- Мне сказала так моя мама. Отчим не хотел иметь ее у себя в доме, он собирался продать ее нищему. Кинза была бы очень несчастной у него, поэтому мама отослала ее к вам.

- А что будет теперь?

- Мой отец, наверное, продаст ее тому нищему. Ему нужны деньги.

Сестра содрогнулась. Положение Кинзы было гораздо хуже, чем она предполагала, и ее нужно как-то спасти.

- Как далеко ваша деревня? - спокойно спросила она.

- В двух днях пути на лошади, но отец, наверное, приехал на грузовике, который возит на базар. Тогда только шесть часов.

- А ты?.. Как ты пришел?

- Немного на грузовике, немного пешком, а Кинза - на спине.

Сестра втайне восхищалась его мужеством; он так много сделал для Кинзы, что, без сомнения, поможет ей.

- А если бы я поехала в вашу деревню и предложила бы отцу больше денег, чем нищий, продал бы он мне Кинзу?

- Не знаю, может, и продал бы. Но как вы найдете дом?

- Тебе надо поехать со мной и показать.

- Мне нельзя. Дома отец изобьет меня.

- Тебе не надо являться домой. Ты можешь просто показать мне дом издали.

- Но меня все знают в деревне. Они скажут отцу.

- Мы приедем после захода солнца на машине мистера Свифта. Тебя никто не увидит. Ради Кинзы ты, конечно, согласишься.

Она подалась вперед в нетерпеливом ожидании, а он сидел, с сомнением глядя на нее и почесывая затылок, борясь со страхом.

- Хамид, - просила она, - если ты откажешься, я не смогу найти ее. Ее купит нищий, и она будет страдать от холода и голода на улицах большого города, и всю жизнь будет жить во тьме. Если она вернется ко мне, то будет счастлива. Я научу ее любить Господа Иисуса, и она вырастет, уповая на Христа, в ее сердце будет свет и счастье. Я говорила тебе о Нем много раз. Ты любишь Его? Он взглянул на нее, его лицо просветлело.

- Я очень люблю Господа Иисуса, - просто сказал мальчик. - Он взял мои грехи и сделал мое сердце счастливым.

Сестра ухватилась за эти слова.

- Господь также может освободить тебя от твоих страхов и сделать твое сердце смелым, - убеждала она. - В Божьей Книге написано, что совершенная любовь Иисуса в наших сердцах изгоняет страх, там больше нет места для него. Давай сейчас попросим Его, Хамид, чтобы Он избавил тебя от страхов и помог спасти Кинзу.

Мальчик послушно закрыл глаза, протянул сложенные руки как бы для того, чтобы взять изливаемые благословения, и повторял молитву сестры горячо и убежденно. Когда он молился таким образом, ему в голову пришли две мысли: если Господь Иисус действительно любит его, то Он не позволит отчиму бить его, а значит, нечего бояться; и как чудесно будет всю дорогу до деревни проехать на большой быстрой серой машине англичанина. Так уже во время молитвы Дух Святой послал радостные укрепляющие мысли в его обеспокоенное сердце. Поэтому, как только они окончили молиться, он был готов согласиться на предложение сестры.

Наконец он покинул ее дом в состоянии приятного возбуждения. Проходя по рыночной площади, он видел себя гордо сидящим у открытого окна машины и машущим своим друзьям, которые, позеленев от зависти, ошеломленные смотрят на его царское движение вперед. Он ликующе засмеялся и даже подпрыгнул от восторга. Теплый ночной ветерок освежал его разгоряченное лицо, и он испытывал трепет и волнение от предстоящего путешествия. О конечном результате он совсем не беспокоился. Отчим сделает все ради денег, а сестра, конечно же, предложит больше, чем нищий.

Как только Хамид ушел, Розмари отправилась в отель, чтобы поделиться своим планом с супругами Свифт. Она не видела их с самого утра, когда они заехали сказать ей, что Дженни настолько беспокойна и расстроена, что они решили совершить длинную автомобильную прогулку в горы и там пообедать. Дженни, переполненная невероятными планами спасения Кинзы, совсем не желала ехать, но отец настаивал. В результате последовала сцена каприза, и они поехали. Дженни, сгорбившись, сидела на заднем сиденьи, сердитая и мрачная, как грозовая туча.

Розмари увидела их сидящими в креслах, усталыми и подавленными. При виде ее они вскочили на ноги.

- Что-то случилось? - нетерпеливо спросили они.

- Да, - сказала Розмари, не в силах скрыть волнения.

Она опустилась на стул и изложила всю эту удивительную историю.

- Конечно, я уладила все с Хамидом, не посоветовавшись с вами, - закончила она, - но я уверена, что вы не откажетесь поехать, потому что вы так любили Кинзу. Нам надо будет выехать завтра днем - туда около четырех часов езды - чтобы приехать после захода солнца. Хамид говорит, что надо пройти довольно далеко еще, машина не сможет проехать до места. Мы вернемся только к утру. Я думаю, вы ничего не имеете против?

- Конечно нет, - заверила ее миссис Свифт. - Джон повезет тебя и Хамида, а я останусь с Дженни. Я думаю, ей не следует ехать.

- Шума не избежать, если мы не возьмем ее, - заметил отец. - Можно, я расскажу ей все об этом, или она уже спит?

Муж с женой молча переглянулись, затем миссис Свифт сказала:

- Я пойду и скажу ей, Розмари. Мне так хотелось бы, чтобы ты успокоила ее и она повеселела. Я ничего не могла поделать с ней сегодня вечером. А она любит и слушается тебя. У нас сегодня был несчастный день, она дулась и ворчала с момента, как мы уехали, и до самого возвращения домой, потому что не хотела ехать. Она хотела остаться и помогать тебе искать Кинзу. Конечно, она болела и все такое, но она ведет себя как испорченный ребенок, если что-то делается не по ее воле.

- Поэтому я отправил ее спать, как только мы приехали, - мрачно добавил мистер Свифт. - Она не привыкла, чтобы ее наказывали, и восприняла это болезненно, поэтому я не знаю, в каком настроении вы ее найдете. Она, безусловно, поднимет большой шум, если ей запретить ехать с нами.

- Бедняжка, - сочувственно произнесла Розмари. - Я пойду посмотрю, может, она еще не спит.

Она осторожно поднялась по лестнице и постучалась в двери. Никакого ответа. Сестра тихонько открыла двери и вошла.

- Что вам нужно? - послышался сердитый голос из-под одеяла. - Я не уснула так рано, как вы велели, не уснула.

- Это я, Дженни, - тихо сказала тетя Розмари и села на кровати.

Дженни тотчас высунулась из-под одеяла. Она была смущена, потому что всегда перед тетей Розмари говорила вежливо, желая выглядеть воспитанной девочкой. Мама и папа, наверное, уже все рассказали о ней, ей надо теперь заставить тетю Розмари узнать ее точку зрения. Родители совершенно ее не понимают и рассердились на нее, а им надо было посочувствовать ей. Но тетя, без сомнения, поймет ее и найдет, как несправедливо с ней поступали.

- О, тетя Розмари! - воскликнула Дженни и разрыдалась. - Я так рада, что ты пришла... Я весь день думала о Кинзе...

- Успокойся, - сказала тетя Розмари ровным, спокойным голосом. - Ты думала весь день не о Кинзе, а о себе. Вот почему ты такая несчастная. Эгоистичные люди всегда несчастны, потому что им не нравится, когда они не могут поступать по-своему.

- Я не эгоистичная, - сквозь слезы сердито произнесла Дженни. - Ты тоже меня не понимаешь, как папа и мама. Я хотела узнать, где Кинза, а они увезли меня туда, где я не могла услышать ничего нового.

- То, что ты услышала бы какие-то известия о Кинзе, ничуть не помогло бы ей, - возразила тетя. - Этим ты удовлетворила бы свое собственное любопытство. И вот потому, что ты его не удовлетворила, ты весь день огорчала родителей своим дурным настроением и поведением. И если это не эгоистично, тогда я не знаю, что такое эгоистично.

Дженни не могла придумать, что ответить на это, поэтому она только повторила с несчастным видом:

- Ты не понимаешь.

- О Дженни, Дженни, я так хорошо тебя понимаю, - воскликнула тетя Розмари, внезапно опускаясь на колени и привлекая к себе рассерженную девочку. - Я понимаю, что из-за того, что у тебя всегда было все, что ты хотела, и из-за того, что мама и папа всегда дарили тебе прекрасные вещи и были так добры к тебе, ты считаешь, что в мире ничто не имеет значения, кроме твоего собственного счастья. Твое сердце похоже на маленький закрытый круг, в центре которого находишься ты сама, и каждый раз, когда случается что-то, что обижает или досаждает, раздражает тебя, ты думаешь, что это конец света. А когда ты станешь старше, Дженни, ты увидишь, что все больше и больше будет таких вещей, которые будут обижать и раздражать тебя. И вот ты вырастешь, станешь недовольной, никого не любящей женщиной. Видишь ли, у тебя нет времени и места в сердце, чтобы любить кого-то еще, потому что вся твоя любовь изливается только на тебя саму.

Дженни молчала. Никто так не говорил с ней до сих пор. Родители заканчивали такие "истории" словами: "Ничего, дорогая, мы уверены, что ты ничего не имеешь против. Давай забудем об этом". Но, возможно, тетя Розмари говорила частично правду. Девочка вспомнила, как часто она была очень-очень несчастной просто потому, что не всегда могла поступать, как хотела. Как чудесно было бы быть таким человеком, который всегда счастлив, доволен и не раздражается, если у него нет того, что бы ему хотелось! Например, в школе была девочка, которая хотела научиться ездить верхом и иметь новое платье на утренник, но не могла иметь ни того, ни другого, потому что отец ее был бедный. Однако она была спокойна и, казалось, получила большое удовольствие от утренника и в старом платье своей сестры. Дженни не понимала этого и решила, что она устроена совсем по-другому.

Наконец девочка произнесла тихим, огорченным голосом:

- Я не могу не любить людей. И я люблю людей. Я люблю маму и папу, и тетю, и Кинзу, и других.

- Только до тех пор, пока мы угождаем тебе, - возразила тетя. - Но как только мы перестаем делать так, как хочешь ты, ты с удовольствием, без зазрения совести, делаешь нам зло, причиняешь неприятности, вот как сегодня ты очень огорчила папу и маму.

Дженни молчала, но придвинулась вплотную к тете, которая продолжала стоять на коленях у ее кровати. Бесполезно было пытаться заставить тетю Розмари восхищаться собой. Она, кажется, все о ней знает. И в том, что она все о ней знает, Дженни находила для себя какое-то странное умиротворение. Она вдруг почувствовала, что может оставить, бросить всякое притворство и сознаться в том истинном, глубоко спрятанном, настоящем, но иногда неосознанном желании в сердце каждого ребенка.

- Я очень-очень хочу быть хорошей и счастливой, - прошептала она. - Я очень хочу и маму сделать счастливой. Но я не могу. Когда не выполняют моих желаний, я не могу не сердиться...

- Да, - задумчиво сказала тетя Розмари. - Я знаю. Наше собственное "я" со всеми его желаниями и требованиями очень трудно удалить из центра круга. В действительности есть, я знаю, только один путь, способ, как это сделать. А именно - попросить Господа Иисуса войти в этот круг с Его желаниями, волей и изгнать наше собственное "я". Сначала это будет нелегко, потому что твое "я" продолжает желать своего, и надо продолжать говорить: "Не моя воля, но Твоя". Через некоторое время происходит удивительная вещь. Так как мы научаемся познавать Господа Иисуса и говорим с Ним через молитву и так как Он говорит с нами через Слово Свое- Библию, то постепенно мы начинаем любить Его так сильно, что Его желания становятся нашими желаниями, и мы начинаем хотеть только того, что хочет Он. В Библии написано, что когда наше желание совпадает с желанием Господа Иисуса, то нам надо только попросить, и мы получим. В таком случае мы, конечно, совершенно довольные, счастливые люди.

- Я не совсем хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, - с огорчением прошептала Дженни.

- Это кажется довольно трудно, но, в действительности, совсем просто. Послушай, все начинается с того, что мы просим Господа Иисуса простить нам и удалить эгоизм, войти в наше сердце и жить там. Когда ты любишь кого-то, ты ведь хочешь быть рядом и смотреть и смотреть на него, правда? Когда мы любим, смотрим на Христа и приближаемся к Нему, мы становимся похожими на Него и желаем исполнять Его желания, Его волю. Это похоже на то, как смотреть на что-то яркое и отражать этот свет так, что ты сам будешь выглядеть очень ярким.

- Понятно, - чуть слышно проговорила Дженни, едва не засыпая.

Тетя Розмари заговорила о другом:

- Я пришла сказать тебе кое-что о Кинзе. Мы выяснили," куда она исчезла, и завтра твой папа, Хамид и я поедем к ней домой и постараемся убедить ее папу отпустить ее с нами.

- Где, когда, как?! - закричала Дженни, соскакивая с кровати. - Расскажи мне все быстро! А мне можно поехать тоже?

- Нет, - сказала тетя, - тебе нельзя. Мама говорит, что будет слишком поздно и, возможно, в туземной деревне чем меньше нас будет, тем лучше. У тебя удобный случай искупить сегодняшнее поведение - подчиниться без капризов и раздражительности. А теперь я расскажу тебе, как это выяснилось, и все другое.

Пока она рассказывала, Дженни лежала не шелохнувшись в необычно кротком состоянии и расположении духа. В конце концов, возможно, все окончится хорошо, но она этого не заслуживает. Вчера вечером она дала что-то вроде обещания: "Если Кинза найдется, я постараюсь быть хорошей всегда-всегда".

- Тетя, позовите маму, - раскаянным тоном произнесла девочка, зарывшись лицом в подушку. - Я хочу извиниться перед ней и сказать, что я буду завтра хорошей.

Глава 6

На следующий день, сразу после обеда, Розмари, мистер Свифт и Хамид отправились в свое нелегкое путешествие.

Дженни, страшно разочарованная, что не участвует в спасении Кинзы, но твердо выдержавшая свое обещание, стояла в центре рыночной площади и махала на прощание рукой.

Хамид, забывший все страхи, оказавшись внутри прекрасного автомобиля, сидел подобно маленькому принцу на заднем сиденьи и снисходительно кивал головой толпе восхищенных мальчишек, которые, сверкая голыми пятками, сопровождали их восторженными криками. Они бежали до тех пор, пока машина, набрав скорость, не оторвалась от них.

Это была восхитительная поездка. Хамид вспомнил тот жаркий, пыльный вечер, когда он с таким трудом поднимался по этому самому холму с Кинзой за спиной. Тогда он был слишком усталым, чтобы осматривать окружавший ландшафт, но сейчас ему не терпелось увидеть все, что можно увидеть, и он прыгал с места на место в машине, как ручная обезьяна в клетке. Куда бы он ни посмотрел, везде были поля молодой пшеницы или яркие цветы вдоль берегов рек и ручьев. Они выехали на низменную часть дороги в долине, и машина быстро помчалась между невысокими холмами, покрытыми белыми цветами. Воздух был напоен их ароматом, и Хамид, утомившись своей чрезмерной активностью, свернулся на сиденьи и крепко уснул.

Когда он проснулся, машина стояла на гребне горы. Куда ни посмотришь везде горы... Мистер Свифт и сестра пили из термоса чай и ели бутерброды. Хамид высунул голову из окна, чтобы показать, что он уже проснулся, и ему дали большую булочку, посыпанную сахаром. Он слизывал сахар и был вполне доволен всем происходящим. Только одна мысль омрачала его радость: с каждым километром он приближается к своей матери, и его сердце стремилось к ней. Быть так близко к ней, но не увидеть ее и не поговорить... Две крупные слезы скатились по щекам и упали на дорогую обивку.

Машина мчалась по главной трассе. Солнце уже садилось за горы, посылая яркие прощальные лучи. Дети гнали домой коз, и машина несколько раз останавливалась, чтобы пропустить пастушка со стадом.

Последние светлые лучи исчезли, наступили сумерки. Хамид уже видел очертания родных гор, над которыми мерцали яркие звезды. Его сердце учащенно забилось, во рту пересохло. Машина медленно двигалась по каменистой проселочной дороге, подскакивая на ухабах.

Совсем стемнело, когда они добрались до знакомой базарной площади; шелестящие эвкалипты и здания казались белыми при свете луны. Мистер Свифт остановил машину за магазинами. Хамид выскочил из нее и спрятался за оливковым деревом, пока сестра говорила с мальчиком, стоявшим в дверях своего дома. Она попросила его присмотреть за машиной. Хамид знал этого мальчика и не хотел, чтобы тот его увидел, и он был благодарен, что темнота поглотила его. Он подождал, пока мальчик скрылся в доме, крадучись вышел из своего укрытия и, не говоря ни слова, крупным шагом направился по знакомой тропке вверх по холму, а мистер Свифт и сестра торопливо следовали за ним. Они очень запыхались, потому что мальчик был гораздо проворнее, чем они.

- Вон, - сказал Хамид тихо, указывая в темноту. - Третья хижина за смоковницей. Вы просто толкните калитку, там нет запора. Не бойтесь собаки - она на цепи. И помните: вы обещали не говорить обо мне отчиму.

- Да, Хамид, - тихо подтвердила сестра, - я обещала. А если отчим подойдет с нами к машине, ты должен спрятаться, пока он не уйдет. Мы не уедем без тебя. Если мы выйдем одни, то встретимся здесь.

Они осторожно стали подниматься по каменистой тропе, а Хамид ушел подальше, чтобы хорошенько спрятаться за кустами на кладбище.

Он сел и, обхватив руками колени, вспомнил свой первый побег, когда в полночь крадучись он спускался с холма и так боялся злых духов. Вдруг он понял, что теперь не боится, и удивился - почему? Вскоре он понял почему. Был такой псалом, которому научила его английская сестра, начинавшийся словами: "Есть прекрасная страна!" Для тех, чьи сердца убелены, как снег, смерть не является местом теней и блуждающих духов, а есть просто дверь, ведущая в светлую обитель Божью. Еще сестра говорила, что маленькие дети, которые не могут разобрать, что добро, а что зло, тоже идут туда, поэтому, возможно, его умершие братики сейчас в безопасности и счастливы там. Хамид внезапно тоже захотел пойти лучше туда, вместо того, чтобы сидеть скрючившись вне, как бездомный изгнанник. Но ведь дом рядом... Сердце Хамида затосковало по теплому очагу, по ласковым козам, по Рахме и больше всего по матери. Он всей душой тянулся к ней. Конечно, она услышит и придет.

...Мистер Свифт и Розмари дошли до окраины деревни и при свете фонариков осторожно друг за другом двигались по грязной дорожке, которая вела к хижине Хамида. Никто не видел их и, когда они дошли до калитки, все было так, как он сказал. Калитка открылась от легкого прикосновения. Они вышли из темноты и встали в нерешительности в полосе света из открытой двери. Послышался звук цепи, и черная большая собака с лаем выскочила из-за сарая, натянув цепь до предела. Из окна выглянул человек с черной бородой и, увидев их, быстро исчез. Изнутри послышалась какая-то возня, быстрое бормотание голосов.

Потом на пороге появился хозяин, он вежливо поклонился и поприветствовал их. Затем попросил гостей войти в дом и там за чашкой чая изложить дело. Наклонившись, гости прошли через низкую дверь и оказались в крошечной темной комнате.

У камина сидела молодая женщина с грустным лицом, выражавшим кротость и покорность. Рядом, прижавшись к ней, сидела робкая черноглазая девочка. В углу, прислонившись к связанному в узел одеялу, сидела пожилая женщина. Она не поднялась, чтобы их поприветствовать; она осталась сидеть в углу, молча и настороженно наблюдая за гостями.

Хозяин расстелил козью шкуру и пригласил своих гостей сесть так, чтобы они оказались спиной к пожилой женщине. Кинзы не видно было, и у сестры защемило сердце: возможно, они приехали сюда по ложному следу. Вежливо выразив удивление по поводу позднего часа их визита, чернобородый человек велел молодой женщине угостить их сладким мятным чаем. Во время чаепития он спросил их о цели посещения.

- Я приехала, чтобы выяснить о маленькой слепой девочке Кинзе, - твердо произнесла Розмари.

- Ее брат оставил ее на мое попечение около семи месяцев назад. Она ваша, и это зависит от вас, но я хорошо заплачу вам. Конечно, ее мать может навещать ее время от времени.

Наступила гнетущая тишина. Отчим, совершенно озадаченный ее уверенным тоном, находился в нерешительности. Она упомянула о плате, а он бы все сделал ради денег. Она заплатит больше, чем нищий. С другой стороны, его могут ожидать неприятности за то, что он выкрал ее, и еще вопрос упирался в ее красивое платье. Он продал ее одежду каким-то испанцам в тот же день. Да, риск был большой.

Отчим изобразил на лице смущение и удивление и развел руками.

- Я ничего не знаю о ребенке, - уверял он оскорбленным тоном. - Правда, брат украл ее около семи месяцев тому назад, но с тех пор я не видел ее и не имел никаких известий о ней. Если мальчик сказал, что она живет здесь - это правда, но ребенка нет здесь, и я не знаю о месте его пребывания. Если я узнаю что-либо о ней, я с радостью привезу ее к вам.

Последовала долгая пауза. Глаза Розмари встретились с глазами молодой женщины, сидевшей по другую сторону камина. Она пристально посмотрела на нее и... или ей показалось, или та действительно слегка кивнула в сторону старухи. Розмари обернулась и оглядела комнату. Было только одно место, где ее могли спрятать - под одеялом, позади старухи.

Пренебрегши обычаями гостеприимства, она неожиданно встала, прошла в тот угол и громко позвала Кинзу по имени три раза. Отчим тоже встал на ноги, побледнев от страха. Старуха набросила шкуру, но было слишком поздно. Кинза, которую выхватили из рук матери и бросили под одеяло, дремала. Услышав знакомый любимый голос, она вскочила с громким ответным криком.

Розмари сбросила с нее одеяло, преодолев сопротивление старой женщины, и в следующее мгновение Кинза была в ее объятьях, прильнув к ней всем своим маленьким тельцем так, что трудно было бы оторвать ее. Радость девочки была неописуема: все ужасы были позади, и она опять в сильных руках своей покровительницы. Последние два с половиной дня были для нее сплошным кошмаром: тряска и холод, когда она лежала завернутая в мешок на грузовой машине; шлепки, когда она плакала от голода, холода и страха; грубые руки, которые вырвали ее из ласковых материнских рук. Но это все кончилось - любимый голос позвал ее, и она в безопасности. Никто, она уверена, не сможет выхватить ее из этих крепких, верных объятий. Напряженное тельце расслабилось, и она притихла.

Розмари повернулась к отчиму. Он угрожающе поднялся, лицо его побледнело от гнева и страха. Мистер Свифт тоже поднялся, готовый вмешаться. Он был крупный мужчина, и Си Мухамед моментально смекнул, что единственный выход для него - любезно сдаться и заключить выгодную сделку. Выражение его лица мгновенно изменилось на вынужденную веселость при виде радости Кинзы.

- Ну вот, - произнес он с нервным смехом, - вы нашли ее, и теперь она будет вашей дочкой. Она рада быть с вами, и я знаю, что у вас она будет жива и здорова. Ну, что вы желаете заплатить за нее? И она ваша!

Розмари, разузнав раньше все подробности у Ха-мида, назвала значительно большую сумму, чем мог предложить нищий. Си Мухамед, страшась, что вспомнят об одежде и, стараясь поскорее избавиться от неугодных гостей, тотчас согласился. Он угоднически изливал льстивые выражения своей радости, что Кинза так хорошо устроена, и подошел для получения денег. Кинза, услышав приближающийся страшный голос, вскрикнула, обняла Розмари за шею и прижалась к ней. Сестра передала деньги и наклонилась над испуганным ребенком.

- Все в порядке, Кинза, - прошептала она. - Не бойся, он не тронет тебя. Теперь ты моя маленькая девочка.

Этот голос никогда не говорил неправду, этот голос произнес: "Не бойся... теперь ты моя маленькая дочка". И она поверила, успокоилась. Прямо здесь, в присутствии своего врага, она устроилась поудобнее у нее на руках и крепко уснула.

Больше здесь нечего было делать, надо уходить как можно скорее, пока не произошло что-нибудь неправдоподобное. Быстро попрощавшись со старой женщиной и с отчимом, Розмари обернулась к матери, но ее место у жаровни было пустым. Только маленькая девочка сидела там, серьезная и большеглазая.

Мать выскользнула из хижины тогда, когда совершалась сделка. Она не думала о гневе мужа и о последствиях своего поступка. Она торопливо бежала по крутой тропинке, спотыкаясь в темноте, волнуясь и задыхаясь, и звала сына по имени. Она догадывалась, что он должен быть где-то здесь поблизости, потому что как же иначе они нашли бы их дом? Но все равно она вздрогнула, когда маленькая фигурка, похожая на призрак при лунном свете, выбежала из-за олив на краю кладбища. Он поцеловал ей руку, а она в страхе, чтобы их не увидели, увлекла его опять под тень деревьев. Спрятавшись за сучковатым старым стволом, она нетерпеливо изучала лицо сына.

- Сынок, сынуля! - шептала она. - С тобой все в порядке? Ничего худого не случилось с тобой?

- Ничего худого, - прошептал он в ответ. - Я работал в городе и все хорошо... А Кинза?.. А отец?.. Они забрали ее?

Мать кивнула.

- Английская леди заплатила за нее и заберет ее как дочку. За Кинзу я уже не боюсь... Но ты, сынок... возвращайся ко мне. Я очень скучаю по тебе.

Хамид отрицательно покачал головой.

- Я не могу. Я боюсь, - тихо сказал он. - Отец забьет меня до смерти. У меня есть работа. Мне можно жить, а английская сестра кормит нас по вечерам. Й еще у нее есть Книга об Иисусе. Это тот Человек, о котором она говорила тебе, который брал детей на руки. В этой Книге описан путь, каким Бог ведет в небеса. То, что она говорит из той Книги, приносит счастье мне, и я должен знать ее больше.

Он говорил очень серьезно. Мать привлекла его к себе. Он подрос, но был такой худой и показался ей таким маленьким. Но все-таки он нашел какое-то счастье. Лунный свет пробивался сквозь серебристую листву, и она увидела, как прояснилось его лицо, когда он говорил. Если бы только она могла последовать за ним! У нее не было счастья...

- Тогда тебе надо вернуться сюда и рассказать мне, сынок, - убеждала она. - Я тоже хочу быть счастливой. Отчим не будет бить тебя. Ему приходится платить другому мальчику за то, что тот пасет коз, и он часто ворчит, что тебя нет, чтобы рабо-тать для него. Он будет даже доволен, если ты вернешься.

Мальчик прижался головой к ее плечу и сидел тихо, раздумывая над предложением. Он устал от бездомной жизни, от того, что самому приходится заботиться о себе, устал быть мужчиной раньше времени. Ему очень хотелось опять стать маленьким мальчиком, чтобы не стесняясь опять прижиматься хотя бы ненадолго к своей матери. Но если он сейчас вернется домой, он никогда не научится читать из той Книги и, может быть, даже забудет путь в небеса. И, кроме того, он все еще боится отца.

После долгого молчания с трудом он пришел к окончательному решению.

- Я поеду сейчас назад, - прошептал он, - научусь читать из той Книги, которая указывает путь в небеса. Потом, когда наступит время жатвы, я приду домой и все расскажу тебе. Только попроси отца, чтобы он не бил меня.

На дорожке послышались шаги, к ним приближался свет фонарика английской сестры. Они быстро поднялись и вышли на открытое место.

Мать наклонилась и поцеловала своего спящего ребенка, прошептала благословение на сестру и подала руку сыну. Не говоря ни слова, она стала подниматься к дому, где ее ожидало наказание от мужа. Но она была довольна и не страшилась. Кинза теперь в безопасности, и она повидала своего мальчика. С ним все хорошо, и он обещал вернуться к ней. Ничто другое не имело значения.

Маленькая группа спешила в долину. Мистер Свифт нес Кинзу, Розмари светила фонариком, Хамид уверенно шел впереди по знакомой тропе.

Они уже почти дошли до машины, когда услышали быстрые твердые шаги и сердитый окрик. Это был Си Мухамед, идущий за своим сыном. Исчезновение жены возбудило в нем подозрение. Тихая радость на ее лице, когда она вернулась, убедила его в его предположении.

- Отчим! - выдохнул Хамид и помчался к машине, как затравленный кролик. Найдя машину закрытой на ключ, он стоял, подпрыгивая от страха. Сестра была в нескольких шагах от него, и мистер Свифт, сунув ей в руки Кинзу, будто узел с бельем, сунул ключ в замок, вскочил на переднее сиденье, нажал на стартер и открыл заднюю дверцу. Сестра, Кинза и Хамид мигом оказались внутри, и машина с ревом ринулась вперед. Она стремительно пронеслась по базарной площади, оставив Си Мухамеда под эвкалиптовым деревом. Он сильно запыхался, тяжело дышал и сердито смотрел вслед удалявшейся машине, в то время как его сын, бесстыдный сын, откинулся на подушки и разразился взрывом смеха.

Несколько минут спустя они уселись поудобнее и вздохнули с облегчением после пережитого страха. Кинза мирно и сладко спала. Хамид задумчиво смотрел на вершины гор за его домом. Он знал, что вернется сюда пешком одним летним вечером, когда поля будут готовы к жатве. И он не будет бояться, потому что Иисус сказал: "Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни".

Глава 7

Когда Хамид переживал описанные выше приключения, Дженни провела долгий-долгий день дома. У нее было много времени для размышлений.

Она почувствовала необходимость побыть одной. Столько новых мыслей кружилось в ее голове. Судьба Кинзы очень волновала девочку. О, если бы она вернулась! Тогда, так думала Дженни, ее легкомысленный поступок мог бы быть прощен и забыт, и она могла бы начать жизнь по-новому. Ах, как надоела ей такая эгоистичная жизнь! Своим скверным настроением она часто портила жизнь другим. Несколько дней тому назад она думала, что ничего уже со своим характером не сделаешь. Но тетя Розмари сказала, что выход есть. И Дженни верила ей, хотя не вполне понимала как это может быть.

Дженни забыла про цветы, которые намеревалась собирать, уселась на пенек, подперев руками подбородок, и погрузилась в воспоминания. Веселый ковер лютиков под ногами не давал ей вначале сосредоточиться. Цветы тянулись своими желтыми головками к золотым лучам солнца. "Это как что-то светлое, что отражается в нас", - так выразилась тетя Розмари. Лютики будто и в правду отражали в себе частицу неба.

Если бы она знала больше о Господе Иисусе или у нее была бы Библия и она смогла прочитать о Нем! Она вспомнила картину в комнате тети, и это успокоило ее. Это был Человек, такой любящий, что дети не боялись Его. И Он хочет войти в ее сердце - темное, закрытое - и наполнить его Своим светом - утешающим, прощающим, исцеляющим. Постепенно, а может быть, совсем скоро, ее сердитое, испорченное, тщеславное маленькое "я" уступит место сияющему гостю, и Его могущественное присутствие в ней будет светить и излучаться через нее, делая и ее тоже сильной, радостной и любящей. "Это похоже на то, когда мы вставляем свечу в пустой фонарь, и тогда из него исходят лучи света", - так объясняла тетя Розмари. Она специально запомнила это.

- Прости меня и войди! Пожалуйста, войди! - шептала девочка, выжидающе подняв лицо к солнцу. Вскоре она услышала голос матери, звавший ее. Она вскочила и побежала к ней в объятья, а глаза ее сверкали, как звезды, от нового открытия.

- Мамочка, дорогая! - воскликнула она, крепко обнимая ее.

Потом, смутившись, она побежала к холму вприпрыжку и смеясь стала перепрыгивать через расселины. Она махала руками в воздухе, как будто какая-то тайная радость уносила ее ввысь.

Мать догнала ее у обвитого плющом моста, удивляясь поведению дочери. Когда они возвращались домой, солнце уже склонялось к закату, и небо окрасилось в цвет спелых абрикосов. День, который будет длиться несказанно долго, как думала Дженни, пролетел довольно быстро. Через час она лежала уже в кровати.

- Мама, - сказала девочка, - я ни за что не смогу заснуть до их приезда. Но если все-таки усну, ты разбуди меня. Обязательно.

Миссис Свифт колебалась. Она очень не хотела ее будить, но ребенок весь день был таким милым и любезным. Своим отказом она может испортить настроение девочки, а вместе с этим и весь счастливый день. Поэтому она сказала:

- Хорошо, дорогая. Если Кинза будет с ними, я разбужу тебя. А если нет,- ты узнаешь об этом на следующее утро.

Словно туча пронеслась по лицу Дженни. Она тупо посмотрела на мать и произнесла:

- Если Кинза не приедет, я никогда не хочу больше проснуться. Никогда!

Она была уверена, что ни за что не уснет, но, когда выключили свет и она осталась одна, ее глаза моментально закрылись...

Ночью мать разбудила ее и, открыв глаза, девочка увидела, что тетя Розмари сидит на ее кровати. Она смеялась, держа в руках узел, обернутый ковриком из машины.

- Кинза! - закричала Дженни, бросаясь к узлу. Последовали объятья и поцелуи. Кинза открыла сонные глаза, но через минуту закрыла их опять.

Дженни, раскрасневшаяся от радости и глубокого сна, уютно примостилась возле тети, которая шепотом рассказала ей все происшедшее с ними.

Было два часа ночи. Все вместе приготовили чай и сели за стол. Никогда у Дженни не было более счастливого полуночного праздника, и она запомнила его на всю жизнь. Кинза опять с ними, и все ее капризы и непослушание, приведшее к таким ужасным последствиям, прощены и забыты. Она начнет все сначала - новое дитя в новой счастливой жизни!

Сидя в постели в окружении людей, которых она любила больше всего, Дженни была переполнена счастьем. Ее чистая радость воздействовала на всех и, хотя мама уже раза четыре говорила, что пора спать, никто не обращал на это внимания; все продолжали есть и перешептываться. Когда мистер Свифт рассказывал, как они убежали от Си Мухамеда, все чуть не задохнулись от сдержанного смеха. Потом проснулась Кинза и стала моргать, как маленькая совушка. Она явно не одобряла это ночное веселье. Забравшись под одеяло, она опять сладко уснула. Миссис Свифт уже пятый раз повторила, что нужно идти спать, а мистер Свифт ответил:

- Хорошо, только подай мне еще кусочек, потому что после рассказа я опять проголодался.

Потом тетя Розмари захотела добавки, затем Дженни и, наконец, мама посчитала, что и она не возражает еще взять кусочек.

Потом, когда миссис Свифт уже в шестой раз сказала, что окончательно пора идти спать, ее наконец послушались. Все поцеловали Дженни, пожелали ей спокойной ночи и вышли в коридор, где также не могли удержаться от смеха при виде того, как мистер Свифт в своих скрипучих туфлях старался идти тихо и был похож на слона, пытавшегося пройти на цыпочках.

Дженни осталась одна со своим счастьем. Бог услышал их молитву и вернул Кинзу!

На следующее утро все, кроме тети Розмари и Хамида, спали, пока солнце не поднялось высоко. Хамид проснулся раньше, потому что отлично выспался на заднем сиденьи машины, а сестра - потому что у нее впереди был особенно занятый день.

Было еще совсем рано, когда мальчик постучался в дверь ее дома. Руки и лицо его были розовые и сверкающие чистотой, потому что он помылся в свежей воде под фонтаном, а одежда - рваная и грязная, на ногах ссадины и порезы, но в нем самом переливалась через край кипучая энергия.

Мальчик поцеловал ее руку, радостно засмеялся и без приглашения перепрыгнул через порог. Видимо, у него была какая-то особая цель визита, потому что он с полминуты стоял на одной ноге, почесывая затылок, потом, не зная как начать, спросил о Кинзе.

- С ней все хорошо, - ответила сестра. - Ты хочешь ее видеть?

Вместо ответа Хамид стал подниматься по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Кинза лежала на своем обычном месте, положив под голову маленькую ручку, и крепко спала.

Мальчик удовлетворенно кивнул головой и оглянулся, есть ли надежда поесть что-нибудь. Он, видимо, точно рассчитал время своего визита, потому что сестра как раз завтракала. Он сел по-турецки на некотором расстоянии от стола, и сестра подала ему чашку горячего кофе и ломоть хлеба. Он пил шумно, причмокивая и покрякивая от удовольствия. Закончив есть и очистив чашку пальцами, чтобы не пропал сахар, он придвинулся ближе к сестре и уверенно произнес:

- Научите меня читать.

Та с сомнением посмотрела на него:

- Многие хотят научиться читать, но не выдерживают. Да и время у меня все занято.

Хамид энергично покачал головой и сказал:

- Я буду учиться каждый день, пока не наступит жатва, потому что тогда я возвращаюсь домой. Отчим будет доволен, когда я приду, потому что он очень занят. Я смогу выучиться до жатвы?

- Думаю, что сможешь, - ответила сестра, - если ты действительно будешь приходить ко мне.

Она мысленно перебрала свой насыщенный разнообразными делами день, обдумывая, когда она сможет найти время, чтобы выполнять этот новый запрос. Мальчик, казалось, был очень серьезен и настойчив в своем желании.

- А зачем ты хочешь научиться читать, Хамид? - спросила сестра.

Он поднял к ней пытливые глаза и поведал свою нехитрую историю:

- Я хочу идти домой. Но если я приду домой и не

буду уметь читать, кто будет учить меня, каким путем идти на небеса?

- Значит, ты веришь, что Книга Божья - это путь на небо?

- Да, я видел сон. Я видел Господа Иисуса с распростертыми руками. Мне кажется, Он был на кресте. А за крестом была дверь широко открыта, и Он сказал мне идти к вам, потому что все написано в вашей Книге.

- Очень хорошо, - спокойно произнесла сестра. - Можешь приходить каждый день, как раз в это время. Вот сейчас мы и начнем.

Она достала книгу с арабским алфавитом. Вскоре она обнаружила, что он очень понятливый мальчик.

К концу получасовой учебы Хамид выучил несколько букв и был очень доволен собой. Он повторял нараспев эти буквы много-много раз.

- Теперь я буду уметь читать!

Хамид вскочил с гордо поднятой головой, радостно простился с ней и, перескакивая через две-три ступеньки, выбежал на улицу, а сестра с счастливым сердцем принялась убирать посуду.

Глава 8

Время пребывания у тети Розмари подходило к концу, и в последнюю субботу рано утром они выехали далеко в горы на прощальный пикник: мама, папа, тетя Розмари, Дженни, Кинза. Взяли с собой доверху наполненную провизией корзину.

Они поднимались все выше и выше мимо разбросанных небольшими группами деревушек с соломенными и тростниковыми крышами, мимо скалистых склонов, покрытых вереском. Они смотрели на зеленые ущелья далеко внизу и розовые снежные вершины далеко вверху.

Машина поднималась вверх, пока дорога не нырнула в прохладную тень соснового леса, где у подножья огромных деревьев росли английские бледно-желтые подснежники. Они остановились здесь, и тетя Розмари, не видевшая английскую весну лет десять, первая вышла из машины, радостно побежала к цветам и зарылась в их нежно-бледные лепестки. Все молчали от избытка чувств и глубоко вдыхали этот чистый, напоенный тонким ароматом воздух.

Дженни порхала от одной цветочной поляны до другой и, набрав полную охапку цветов, села на пенек и стала разбирать их. Солнце пригревало ее.

Девочка очень хотела рассказать тете Розмари свой новый секрет. Надо постараться сказать ей сегодня, потому что другого случая может не предоставиться, но она не знала, как начать и как сказать. У нее не было ни малейшего представления, как объяснить ей, что произошло. Она явно чувствовала, что с ней что-то произошло, и ей надо знать, что же будет дальше. Только тетя Розмари сможет ей это объяснить.

- О Боже, - прошептала она, - сделай так, чтобы тетя Розмари подошла и заговорила со мной здесь, чтобы я могла рассказать ей все.

И Бог услышал ее молитву, потому что через несколько минут тетя Розмари отделилась от остальных и направилась к ней.

Но хотя представился такой замечательный шанс рассказать ей, сидя здесь, в тихом лесу на пеньке плечом к плечу, Дженни не могла найти слов, с чего начать. Если бы тетя Розмари первая заговорила об этом. Но тетя молчала, а потом заговорила об английских лесах, но Дженни это ни капельки не интересовало. Ей сейчас был важен и интересен только один вопрос: что же произошло с ней два дня тому назад? Но чем больше старалась она выразить это словами, тем в большем затруднении она оказывалась. Вдруг ее глаза наполнились слезами, и она хотела начать, но тут мама позвала их обедать. Случай был упущен и другого, может быть, не будет.

За обедом она повеселела и ела с аппетитом, потому что горный воздух вызвал в ней сильный голод. После обеда они с отцом исследовали горный ручеек - это было так интересно! Но все время в сердце было болезненное чувство разочарования, появилось сомнение, радость и легкость исчезли.

Домой они ехали, когда предзакатные лучи солнца золотили верхушки горных пиков. Голова Дженни покоилась на папином плече. Теплый ветерок обвевал ее лицо, и Дженни сквозь полузакрытые глаза смотрела на мелькающие пейзажи.

Когда они проезжали по низкому лугу, местами покрытому водой, на котором пучками росли бледно-желтые нарциссы, жоккиль, она вдруг вспомнила, что завтра будет пасхальное воскресенье, и быстро села. Она любила этот день. На столе за завтраком у них всегда были белые лилии и нарциссы, крашеные яйца.

На ней всегда было белое нарядное платье и в волосах белая лента. После обеда она с родителями шла в церковь, что было волнующе и необычно. Насколько Дженни помнит, тот день всегда был солнечным, в парках полно колокольчиков, а сады покрыты белым цветом. Церковь тоже была украшена в белое множество нежных ароматных ландышей, белых и бледно-желтых нарциссов. Хор мальчиков в белых костюмах поет: "Иисус Христос воскрес!.. Аллилуйя!"

Здесь они не пойдут в церковь, потому что ее здесь нет, но, может быть, Дженни пойдет к тете Розмари с белыми цветами, и они вдвоем составят нечто вроде церкви. Может быть, тогда тетя Розмари заговорит опять о Боге, и ей легче будет рассказать.

Девочка положила свою руку на руку отца.

- Останови, папочка! - сказала она. Мистер Свифт остановил машину.

- Что случилось? - спросил он добродушно.

- Я хочу кое-что достать, - объяснила Дженни. Она выпрыгнула из машины и побежала назад, чтобы тетя Розмари не видела, что она делает. Девочка оббежала поле, собрала полную охапку цветов, завернула их в свитер и помчалась к машине.

- Что же ты достала там, Дженни? - спросил ее отец.

- Секрет, - ответила дочка. - Можно ехать дальше.

Миссис Свифт, наблюдавшая за своей подвижной девчушкой из заднего окна, улыбнулась и промолчала. И только тогда, когда нарциссы были поставлены в воду в кувшин и Дженни отправили спать, она узнала, для чего это было.

- Мамочка, - сказала Дженни, - завтра праздник Пасхи, а в пасхальное воскресенье всегда должны быть белые цветы. Можно мне встать очень рано и отнести тете Розмари эти цветы как подарок на Пасху?

- Конечно, можно, - ответила мама. - Я думаю, что это прекрасно. Она так добра к тебе, Дженни. Ты можешь идти, как только проснешься, и там можешь позавтракать. А я сейчас приготовлю тебе праздничное платье.

Мама поцеловала Дженни и вышла, а девочка, умиротворенная и полная надежд, тотчас уснула.

Проснулась она очень рано. Сторож на мечети призывал к молитве на рассвете как раз в такое время, когда в Англии звонят колокола, возвещая людям, что воскрес Иисус Христос.

Дженни с минуту полежала, вдыхая насыщенный цветочным ароматом воздух и следя за полоской солнечного света, появившейся из-за гряды гор. Потом вскочила с кровати, умылась, оделась, тщательно осмотрела себя в зеркале и вышла на улицу.

В городе, видимо, еще никто не проснулся. Утренний ветерок шевелил на старой крепости листья плюща. На полуразвалившихся ступенях спало несколько бездомных детей. Кругом такая нищета, духовная темнота, безграмотность. Дженни трудно было видеть все это, когда она направлялась чисто одетая, в голубое платье, любимая и любящая сама, с большим букетом белых цветов, потому что воскрес Христос и принес в мир непреходящий свет жизни.

Подойдя к дому, она степенно постучала в дверь. Тетя Розмари, которая уже была на ногах и готовила завтрак, выглянула в окно, удивляясь столь раннему посетителю. Увидев, кто это, она сбежала вниз, чтобы открыть дверь, и Дженни, радостная и счастливая, впорхнула в дом, протянув тете нарциссы.

- Белые цветы на праздник Пасхи! - торжественно произнесла она. - Я собрала их вчера незаметно от вас.

Держась за руки, они вместе поднялись наверх, где на белой скатерти был приготовлен завтрак. Посреди стола стояла ваза с подснежниками. Они поставили вторую вазу с нарциссами и сели за стол в приподнятом настроении.

- Как в церкви на Пасху, правда, тетя Розмари? - заметила Дженни.

К этому времени солнце поднялось из-за гор и заливало комнату теплом и светом. Девочка, вполне довольная окружающей обстановкой, придвинулась ближе к тете и, не ожидая приглашения, стала угощаться бутербродом с джемом.

- В воскресенье на Пасху, - сказала она, покончив с бутербродом, - мы дома идем в церковь. Жаль, что здесь нет церкви, правда? А то мы все пошли бы туда, да?

- Да, - ответила тетя, - мне очень недостает церкви. Главная цель, зачем ходят в церковь - это встретиться с Богом, вместе помолиться. Я встречаюсь с Ним каждый день здесь, в моей комнате. Как раз перед твоим приходом я читала о празднике Пасхи и была очень счастлива.

- Вы прочтете мне, когда кончим завтракать? - с внутренним волнением спросила Дженни.

После завтрака она устроилась поудобнее, чтобы послушать рассказ о женщине, которая на рассвете пришла ко гробу в сад.

- Христос встретил Марию в саду, - сказала тетя Розмари, - а со Своими апостолами Он встретился в маленькой комнате, а с двумя другими- на дороге. Петра Он встретил на берегу. Вот видишь, Иисус встречается с людьми не только в церкви.

- Да, - просто сказала Дженни, подняв к ней ясное лицо, - вот что я хотела сказать тебе. На днях... на днях, когда вы поехали за Кинзой... Мне кажется, что Он встретил меня на холме, где растут лютики. Я просила Иисуса прийти и поселиться во мне, как свет в фонаре, чтобы я перестала быть сердитой и эгоистичной. И я почувствовала себя такой счастливой, а затем подумала, что это притворство. Ты думаешь, Он действительно пришел, тетя? Я совсем не чувствую, что изменилась.

Некоторое время тетя Розмари молчала, затем тихо произнесла:

- Дженни, как Мария удостоверилась, что Иисус был с нею рядом?

- Когда Он назвал ее по имени, - жалобно ответила Дженни, - ей было легче узнать, потому что она слышала и видела Его.

- Да, я знаю, - сказала тетя Розмари. - Нам тоже будет легко, если только мы поверим, что Господь говорит правду. Вот-я покажу тебе текст, Дженни, а потом расскажу историю.

- Хорошо, - согласилась девочка.

Она любила истории. Заглянув в Библию, которую раскрыла тетя Розмари, она прочитала Исайя 43, 1: "Ныне же так говорит Господь... не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты - Мой".

- Этот текст напоминает о Кинзе в ту ночь, когда мы поехали искать ее, - сказала тетя Розмари, бросив взгляд на небольшое возвышение в углу, что представляло собой спящую Кинзу. - Она жила со мной вполне счастливо, но ее украли и увезли от меня. Я очень люблю Кинзу и знаю, что без меня она будет несчастна, потому я пошла искать ее и нашла холодной, испуганной, нуждающейся во мне. Она не знала, что я нахожусь рядом с ней, но я знала, что она там. И что я сделала?

- Ты крикнула ей! - сказала Дженни, сверкая глазами. Она хорошо знала эту историю, но с удовольствием слушала ее еще раз.

Тетя Розмари рассмеялась.

- Да, правда, - подтвердила она, - но мы представим это немного по-другому. Скажем, я позвала ее по имени. Я сказала: "Кинза", и что же она сделала?

- Она сразу же вылезла из-под одеяла! - закричала Дженни и восторженно засмеялась.

- Да, она сразу же появилась, - повторила тетя Розмари. - Она была несчастная и напуганная и знала, что если она появится, то будет в безопасности и счастлива. Поэтому она не спрашивала, как и почему я здесь и действительно ли это я. Она знала, что это я, знала мой голос, и этот голос позвал ее: "Кинза". Она потянулась ко мне на руки и только тогда почувствовала себя в безопасности. Она знала, что может довериться мне, своей "име", как она зовет меня. То же самое случилось с тобой на холме,

Дженни. Ты мало знала об Иисусе, ты была просто уставшей и несчастной от самой себя. Но Иисус все знает о тебе, и Он желал сделать тебя хорошей и счастливой. И Он позвал тебя по имени. Ты знала, что это Он, и тотчас пришла и почувствовала себя в совершенной безопасности.

- Только два дня, - уточнила Дженни.

- Да, совершенно верно, - согласилась тетя Розмари. - Именно так случилось и с Кинзой. Не пробыла она у меня на руках и двух минут, как заговорил ее отчим. Кинза стала дрожать и плакать. Я прижимала ее к себе так же крепко и любила ее так же сильно, но, услышав голос человека, который украл ее и бил, она почувствовала страх и усомнилась, действительность ли все это. Сразу же, как мы приходим к Иисусу, сатана - наш старый хозяин, который не хочет, чтобы мы были хорошие и счастливые, начинает громко говорить нам, что это притворство. Пока мы будем слушать его, мы будем бояться и будем несчастны. Но наши чувства не должны смущать нас, потому что Иисус не меняется. Он одинаково держит нас близко к Себе и одинаково любит нас, невзирая на то, беспокоимся ли мы об этом или нет.

- Понятно, - задумчиво произнесла девочка. - Я забыла о сатане.

- Не надо много думать о нем, - сказала тетя. - Если ты действительно с Иисусом, он больше не может тебя тронуть, так же, как тот злой человек не мог забрать Кинзу из моих рук. Он может только пугать тебя, если ты будешь прислушиваться к нему.

Послушай, что было дальше. Я подошла к Си Мухамеду, взяла деньги из своего кармана и уплатила ему. Если бы Кинза была достаточно взрослой, чтобы понять, я сказала бы ей: "Не бойся, Кинза, я выкупила тебя. Я позвала тебя и ты пришла ко мне. Никто не может забрать тебя от меня теперь. Ты - моя навсегда". Мы по существу принадлежим Богу, потому что Он сотворил нас. Но когда мы согрешили, мы ушли от своего хозяина, и сатана сказал тогда: "Теперь они мои!" Но Иисус любил, хотел возвратить нас и желал уплатить любую цену, чтобы искупить нас, выкупить нас Себе. Плата за грех- смерть. Иисус желал уплатить даже такую цену, потому что мы так дороги Ему. Он умер на кресте и уплатил эту цену. И теперь, когда Он зовет нас и мы приходим, Он говорит: "Не бойтесь. Я заплатил за вас. Вы никому другому не будете принадлежать никогда. Вы - Мои навсегда!"

Я не могла объяснить Кинзе, что заплатила за нее, потому что она еще маленькая, но я прошептала ей: "Не бойся, Кинза, ты теперь моя девочка". И Кинза поступила очень разумно. Она поверила мне и перестала бояться. Хотя тот жестокий человек стоял еще рядом и говорил, она прильнула ко мне и крепко уснула. Чтобы перестать бояться, надо просто поверить тому, что сказал Иисус. Он умер, чтобы уплатить цену греха. Он воскрес, чтобы жить в сердце всякого человека - мужчины, женщины, мальчика, девочки - всех, кто слышит Его призыв и приходит к Нему. Если же сатана говорит: "Неправда, ты еще мой", надо просто сказать: "Иисус говорит, что Он искупил меня, Он назвал меня по имени, и я Его навсегда. Я верю Ему и не боюсь тебя".

Дженни сидела притихшая, обдумывая то, что говорила ей тетя. Солнышко через окно пригревало ее, и она чувствовала себя совершенно счастливой, потому что поняла, что случилось с ней. Иисус любит ее, умер за нее, уплатил за нее и сделал ее Своим дитем. И все, что ей надо было сделать - это просто прийти к Нему, а она так и сделала. Всю жизнь ее любимой библейской женщиной будет Мария - у них так много общего. Обе они поднялись рано в воскресенье, и при солнечном свете среди белых цветов Иисус назвал их по имени, освободил их от страха и сделал счастливыми.

Они еще беседовали немного, пока проснулась Кинза и потребовала свой завтрак. Дженни легким шагом направилась к отелю. Ей не терпелось поделиться своей радостью с мамой и папой.

Розмари сидела тихо, наблюдая за своей кудрявой девочкой, а та целиком была поглощена молоком. Несколько дней обдумывая положение Кинзы, сестра пришла к решительному выводу, что оставаться ей здесь небезопасно. Отчиму еще могут понадобиться деньги, и он легко может подкупить ложных свидетелей и отобрать ребенка. Надо отправить ее на несколько лет вне его досягаемости, а таким местом, очевидно, была школа для слепых, упомянутая Дженни. Но Розмари больше всего остального желала, чтобы Кинза воспитывалась там, где ее смогли бы научить любить Спасителя, пока она еще маленькая. И именно это заставляло колебаться принять предложение миссис Свифт. Теперь она ответит вполне ясно и твердо. Она попросит Дженни учить Кинзу, а сама будет молиться, чтобы Дух Святой научил Дженни.

Глава 9

Когда Дженни сказали, что Кинза едет с ними домой, она была вне себя от радости и волнения, она прыгала и скакала, как козленок. Мысль о том, что она будет заботиться о Кинзе во время путешествия намного уменьшила огорчение при расставании с тетей Розмари. Это расставание, как предполагали, не будет долгим, потому что тетя Розмари следующим летом должна будет приехать в Англию в отпуск.

Вечером, накануне отъезда Дженни, тетя Розмари и Кинза отправились на прогулку туда, где росли лютики. Там они сели вместе и смотрели на заходящее солнце.

- Тебе грустно, что Кинза уезжает, тетя Розмари? - неожиданно спросила Дженни.

- Да, конечно, мне ее очень будет недоставать, но я спокойна за нее. Видишь ли, Дженни, я больше всего хочу, чтобы Кинза полюбила Иисуса, пока она маленькая. Конечно, я надеюсь, что она научится чему-нибудь в школе, но такой маленькой девочке нужен кто-то свой, кто бы учил ее. Я думаю, что теперь, когда ты знаешь Иисуса Христа, ты сможешь научить и ее любить Его.

Дженни была очень серьезна.

- Я ведь сама еще так мало знаю, - с сомнением проговорила она. - А кто научит меня, тетя? В школе так не говорят, как ты. Мы в основном учим имена царей из Библии. Если бы я ходила в воскресную школу! Но мы обычно выезжаем на машине по воскресеньям.

- Да, это препятствие, - сказала тетя Розмари. - Но ничего, Дженни, не огорчайся. У тебя есть Библия и Дух Святой в сердце, который разъяснит тебе непонятное. В древние времена был царь Давид, который хотел понять Библию, и он молился такой молитвой: "Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего" (Пс. 118, 18). Бог ответил на его молитву, и когда он читал Библию, ему стал ясен путь его и он сказал так: "Слово Твое - светильник ноге моей и свет стезе моей" (Пс. 118, 105). Если ты будешь читать Библию старательно и регулярно каждый день и просить Святого Духа объяснить тебе, то Он просветит и объяснит все, что тебе покажется трудным и непонятным.

- Там есть такие длинные слова, - все еще сомневалась Дженни.

- Не в Евангелиях, - ответила тетя. - Начни с них. Я уверена, что тебе охотно помогут мама и папа, если ты спросишь их. Они интересуются всем, что интересует тебя. Ты говорила им, что случилось с тобой, и почему ты хочешь читать Библию?

- Нет, - ответила Дженни нахмурившись, - я хотела, но не могла объяснить.

- Хорошо бы сказать им словами, а еще лучше и важнее - показать им делами. Если действительно Господь Иисус будет в центре твоей жизни, если будешь подчиняться Его голосу ежедневно, как Он говорит в Библии, то скоро Он изменит твою жизнь. Вместо твоего эгоизма будет проявляться Его любовь, вместо твоего плохого характера - Его терпение и вместо твоей лени - Его отзывчивость, желание помочь. И вот, когда это начнет происходить в твоей жизни, родители узнают это без слов. Но я бы постаралась сказать им, потому что поделиться такой радостью - это прекрасно!

- Да, - с готовностью согласилась Дженни. - Они, конечно, будут очень довольны, если я стану хорошей, послушной и никогда не буду злиться. Я думаю, они захотели бы узнать, почему я изменилась. Может быть, я сначала покажу им делами, а потом, когда они увидят, то поверят тому, что я скажу. Правда, тетя Розмари? Давай пойдем домой, и я помогу упаковывать чемоданы.

И они поспешили домой при закате солнца. Тетя

Розмари несла на руках сонную и отяжелевшую Кинзу.

На рассвете следующего дня они последний раз собрались все вместе, чтобы проститься. Из какого-то секретного убежища появился Хамид проститься с сестренкой.

Супруги Свифт были заняты носильщиками, а тетя Розмари наблюдала за тремя детьми, которые стали ей так дороги. Они стояли небольшой группой около машины: красивая привилегированная Дженни, одетый в лохмотья Хамид и слепая Кинза. Какие разные пути лежат перед каждым из них? Благодарение Богу, что есть Пастырь, который заботится об одиноких овечках, и есть Свет, чтобы освещать пути их. Слава Богу, что скоро наступит день, когда дети всех племен и народов предстанут пред троном Божьим, и в тот день они опять все встретятся: Дженни, свободная от своего "я", Хамид, свободный от своего страха, Кинза, свободная от своей слепоты - все будут радоваться вместе.

Еще несколько прощальных слов и поцелуев, и машина тронулась по направлению к зеленой долине. Глаза Дженни наполнились слезами, а Кинза радостно била ручками по стеклам, не сознавая, что ее дорогой "имы" нет с ними, но когда она поняла это, то скоро утешилась бисквитом. Машина завернула за угол, и тетя Розмари нашла утешение в том, что хоть один из ее детей рядом с ней. Одна большая задача в жизни юного Хамида была успешно разрешена, и его сестренка больше никогда не будет нуждаться в нем. Для нее - красивые платья, машины, бисквиты; для него - пустынная базарная площадь, голод, бездомность и лохмотья...

- Пойдем ко мне, Хамид, позавтракаем, - предложила сестра.

Мальчик просиял и забыл все свои беды. Мысль о горячем кофе с бутербродом представила мир в розовом цвете. Он трусил рядом с ней, потирая руки от восхищения. Сегодня он был свободен от работы, потому что хозяин уехал в город. У него была уйма свободного времени и никакой перспективы поесть, если бы не это приглашение.

После завтрака у него был ежедневный урок чтения. Хамид быстро продвигался вперед, и сестра восхищалась его успехами. Она обучала в своей жизни разных детей: из богатых домов и бездомных с улицы. Удивительно, насколько сообразительнее и смышленее оказывались последние. Их ум и память обострялись в борьбе за существование, им приходилось тренироваться, чтобы видеть и помнить. За одну неделю Хамид овладел всем алфавитом и знал наизусть все тренировочные упражнения. Он был чрезмерно доволен этим.

- Теперь я все знаю, - сияя произнес он, когда преодолел несколько слов из трех букв.

- О нет, Хамид, это только начало. Тебе надо практиковаться еще и еще в составлении слов из букв. И надо приходить каждый день, если хочешь научиться читать Библию до жатвы.

Он уверенно кивнул головой.

- До жатвы, - повторил он. - Тогда я вернусь домой и буду читать маме Слово Божье. Тогда и она узнает путь на небо, и когда отчим будет бить ее или не давать достаточно есть, Господь Иисус сделает ее сердце счастливым.

- А твой отчим разрешит тебе читать ей Слово Божье?

- Нет. Он говорит, что все книги плохие, кроме Корана. Но я буду читать ей в амбаре, когда она будет молоть зерно. А когда мы с сестрой Рахмой будем пасти коз в горах, я буду читать ей. И отец никогда не узнает.

- Но, Хамид, позже ведь он тоже должен узнать, если ты преданно последуешь за Христом. Тебе придется сказать и, возможно, он побьет тебя. Если ты любишь Его, то должен тоже немного пострадать за Него.

Он обратил к ней задумчивый взгляд.

- Я люблю Его очень-очень горячо, - заверил он и поднялся уходить, оставив сестру очень довольной его ответом.

Хамид не хвастал, он просто предъявил право на величайшую силу во всей Вселенной. "Я люблю Его", - так сказал мальчик перед лицом будущего,

полного опасностей. Как многие воды не могут потушить любовь, так и наводнения не могут затопить ее.

Для Розмари час расставания с Хамидом пришел быстрее, чем она думала. Пшеница поспела к жатве, люди и животные тяготились жаркой погодой. Наступило то время, когда многие совершали паломничество ко гробу магометанского святого, который находился на вершине высокой горы в тридцати километрах от их города. Люди толпами направлялись туда из окружающих деревень: богатые на мулах или верблюдах, бедные - пешком.

Днем было столько всяких интересных происшествий, что вечером к английской сестре пришло только пять мальчиков. Они были очень возбуждены, у каждого в руках была корзинка с кое-какой провизией и паломнический посох.

- Мы идем ко гробу святого, - охотно объясняли они Розмари. - Всю ночь мы будем идти, а на рассвете прибудем на место. У нас и хлеба достаточно для этого путешествия. Мы совсем готовы, но у нас есть еще время поужинать и послушать твой рассказ.

Они гордо показывали сестре содержимое своих корзинок. Только Хамид взял с собой нечто, что не было у других. На прошлой неделе он смог на заработанные деньги купить Новый Завет и носил теперь его с собой. Он настойчиво трудился и одолел грамоту. Ему с трудом удалось прочитать по слогам первую главу Евангелия от Иоанна.

- Сколько времени ты там будешь? - спросила сестра Хамида, глядя на задумчивое выражение его лица.

- Я не останусь там, - ответил он. - Я иду домой. В эту ночь я отправлюсь в путь с паломниками.

В следующую ночь многие из них пойдут дальше ко гробу другого святого недалеко от нашей деревни. Я присоединюсь к ним. Я уже могу читать, да и время жатвы подходит. Позже мне надо будет одному добираться по дороге, так как путь домой через горы позабыл. Лучше отправиться теперь.

- Да, пожалуй, так лучше, - согласилась Розмари.

Мальчишки уселись вокруг нее на полу, и она рассказала им о других путешественниках, которые пришли ко гробу и нашли его пустым. Двое из них предприняли длинный путь, во время которого воскресший Христос присоединился к ним, объясняя Писание.

- Вы хотите посетить могилу мертвого человека, - сказала она настойчивым тоном, - но мертвый никому не поможет. Иисус Христос воскрес из мертвых. Он жив сейчас, любит вас и хочет спасти.

Мальчишки кивнули, им не терпелось уйти. А Хамид придвинулся к сестре и радостно посмотрел ей в лицо.

- Да, Иисус Христос жив, - подтвердил он. - Он живет в нашем сердце и будет сопровождать в пути.

Сестра благословила Хамида на дорогу, посылая его как одинокого маленького свидетеля Божьего, и он вышел со своими спутниками на улицу. Несколько раз он обернулся, пытаясь улыбнуться сквозь слезы.

Снабженный на дорогу сухарями, водой и вишнями, он нес хлеб, укрепляющий жизнь физическую, и хлеб небесный, укрепляющий жизнь духовную. Нога отрока не споткнется и не оступится ночью на горной тропе, потому что Иисус сказал: "Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни".

Английская сестра следила за ними до тех пор, пока они шли по улице. В конце улицы они все повернулись и помахали ей - пять неунывающих, не поддающихся жизненным невзгодам подростков, темных на фоне заходящего солнца. Потом они завернули за угол, и свет, казалось, поглотил их.

Оглавление

Часть 1

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Часть 2

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg